Текст книги "Валькирия. Женщина в мире викингов"

Роль матери

В труде Тацита «О происхождении и местоположении германцев» говорится о  скандинавских матерях, которые кормят младенцев грудью, что считалось нормальной практикой[331]331
  Тацит К. О происхождении и местоположении германцев.


[Закрыть]. Согласно исследованиям, это могло происходить до тех пор, пока детям не исполнялось 12–18 месяцев[332]332
  Benedictow, Milky Way, 25; судебник «Серый гусь», K§128, 30; Helgi Þorláksson, Óvelkomin börn?, 84; Richards et al., Stable Isotope Palaeodietary Study of Humans and Fauna; Mejsholm, Gränsland, 111‒16.


[Закрыть]. Упоминания грудного вскармливания встречаются в сагах крайне редко и только в тех случаях, если что-то идет не так. Например, в «Саге о людях из Флой» рассказывается о необычном случае, произошедшем в Гренландии во времена острой нехватки еды и ужасных холодов: викингу Торгильсу, жена которого была жестоко убита, приходится самому вскармливать своего новорожденного сына. Отчаявшийся отец, недавно принявший христианскую веру, берет нож и делает надрез на соске. Сначала из раны сочится кровь, но через какое-то время появляется молоко, которым он кормит кричащего младенца, тем самым спасая ему жизнь. Вероятнее всего, эта сцена является отсылкой к представлениям средневековых христианских мистиков о том, что кровь из ран Спасителя сравнима с материнским молоком[333]333
  Сага о людях из Флои; Grønlie, Saint and the Saga Hero, 190.


[Закрыть]. Несмотря на то что наука знает о случаях мужской лактации, которая может возникать в экстренных ситуациях, сравнимых с той, в которой оказался Торгильс, историки склонны помещать этот сюжет в религиозный контекст[334]334
  Grove, Place of Greenland in Medieval Icelandic Saga Narrative, 36; Grønlie, Saint and the Saga Hero, 182‒96.


[Закрыть]. В любом случае он говорит о том, что раз мужское вскармливание описывается в саге как положительное и даже геройское явление, то практика женского кормления на его фоне должна была восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Опыт Торгильса становится для него откровением: впоследствии он заявляет, что теперь понимает, почему матери, кормившие своих детей грудью, любят их так, как никто другой[335]335
  Сага о людях из Флои.


[Закрыть]. В «Саге о Греттире» (Grettis saga) в одной из вис цитируется распространенная скандинавская поговорка о том, что «мать – одна-единая в мире опора сыну»[336]336
  Сага о Греттире. / Пер. О. А. Смирницкой


[Закрыть]. Несмотря на то, что кормящей женщине приходилось одновременно справляться с целым рядом других задач, этот период формировал ее особую связь с ребенком, о которой говорится во многих сагах. Например, можно встретить рассказ о том, что мать, потерявшая сразу двух маленьких детей, которых убил сосед, разъяренный их шалостями, вскоре умирает от горя[337]337
  Сага о Финнбоги Сильном.


[Закрыть]. В датском городе Римсё можно встретить рунический камень со словами некоего Торира, который утверждает, что смерть его матери – худшее из несчастий, обрушившихся на его голову[338]338
  DR 114.


[Закрыть]. О самой матери мы ничего не знаем, но в искренности сыновней любви и в горечи утраты сомневаться не приходится.

Матери не только одаривали своих детей любовью и заботой, они также частично отвечали и за их содержание: одевали и кормили, готовили к взрослой жизни и учили работать по хозяйству. Кроме того, самим фактом своего материнства они формировали будущую личность, которая в скандинавском обществе той поры во многом определялась семейными узами[339]339
  Jesch, Women and Identities, 274.


[Закрыть]. Любой викинг вел свою родословную как по отцовской, так и по материнской линии, которые были одинаково важны. В сагах бросаются в глаза длинные перечисления предков даже, казалось бы, второстепенных персонажей. Рунические камни тоже говорят нам, что викинги дорожили своими корнями и со стороны отца, и со стороны матери (см. главу 5)[340]340
  Gräslund, Gud hjälpe nu väl hennes själ; Gräslund, Systrarna Tora och Rodvi.


[Закрыть]. Отчасти это объяснялось вполне прагматичными соображениями: такого рода знания могли помочь в разрешении споров о наследстве или в улаживании семейных конфликтов. О важности кровных уз можно судить по тому, как образуются скандинавские фамилии, являющиеся, по сути, производными от имен родителей. Эта традиция все еще жива, как вы можете видеть хотя бы на примере моей фамилии: она говорит лишь о том, что я дочь Фридрика. Как и сейчас, тогда дети чаще всего получали фамилию по имени отца, но саги, «Книга о занятии земли» и рунные камни служат доказательством того, что фамилия могла даваться и по имени матери. Например, Локи иногда называют сыном Лаувейи. Вероятно, в этом вопросе решающую роль играло положение матери: как-никак, Лаувейя была богиней, сошедшейся с йотуном. Это также могло происходить в тех случаях, когда ребенок появлялся на свет уже после смерти отца[341]341
  Johannessen, Var hann kendr við móður sína.


[Закрыть].

Хотя словосочетание «родной язык» (móðurmál, букв. «материнский язык») не появлялось в письменных источниках до конца Средневековья, детей учили говорить именно матери. Некоторые общины включали в себя представителей разных этносов, поэтому многие дети могли владеть несколькими языками, например, саамским, ирландским, шотландским или древнеанглийским. На закате эпохи викингов в городах жило огромное число приезжих. К примеру, в Исландии было много ирландцев[342]342
  Jesch, Viking Diaspora, 91‒3; Krzewińska et al., Genomic and Strontium Isotope Variation; Agnar Helgason et al., mtDNA and the Origin of the Icelanders.


[Закрыть]. В «Саге о людях из Лососьей долины» рассказывается о том, как Хёскульд купил на невольничьем рынке в Швеции наложницу Мелькорку и привез ее в Исландию. Женщина на протяжении нескольких лет не произносит ни слова. Вскоре она рожает сына Олава, прозванного «Павлином», и через некоторое время Хёскульд застает их беседу, которая ведется на ирландском. Мелькорке вынуждена признаться, что она дочь ирландского короля Мюркьяртана, похищенная в возрасте 15 лет. Впечатленный этим признанием Хёскульд, никогда не отличавшийся особым умом, спешит рассказать о знатном происхождении сына своей жене Йорунн (о ней уже говорилось в главе 3). Та сердится и в результате между ней и Мелькоркой завязывается ссора. В итоге Хёскульду приходится перевезти свою наложницу вместе с ребенком в другой дом.

Спустя годы Олаву требуются деньги для того, чтобы отправиться в плавание и прославиться. Когда Хёскульдр отвечает ему отказом, Мелькорка, уже оплатившая одежду и оружие самостоятельно, не видит другого выхода, кроме как выйти замуж за Торбьёрна – владельца земли, на которой они теперь живут. Не похоже, чтобы она испытывала к нему теплые чувства, но, с ее точки зрения, цель оправдывает средства. «Я не хочу, чтобы тебя продолжали называть сыном служанки», – говорит она Олаву. Когда судно уже готово к отплытию, она дает сыну золотое кольцо, которое она получила от своего отца, и говорит: «Я тебя хорошо снарядила, как только могла, и научила тебя говорить по-ирландски, так что тебе будет легко, где бы ты ни оказался в Ирландии»[343]343
  Сага о людях из Лососьей долины. / Перевод В. Г. Адмони и Т. И. Сильман. Перевод стихов А. И. Корсуна.


[Закрыть]. Как мы видим, она не только помогает сыну материально, но и учит языку, который пригодится в путешествии, тем самым предопределив его дальнейшую судьбу. Своим многолетним молчанием Мелькорка протестует против порабощения, а язык использует как секретное оружие, которым она наделяет сына. Этот сюжет также напоминает нам о том, что среди викингов древнескандинавский считался языком правящего класса, а носители ирландского языка занимали более низкое социальное положение[344]344
  Руны и топонимы свидетельствуют о том, что общины норвежских поселенцев на Британских островах также были двуязычными; Jesch, Viking Diaspora, ch. 4.


[Закрыть]. Чувство собственного достоинства толкает Мелькорку на то, чтобы сохранить память о своих благородных корнях, а позднее приобщить к ним и сына.

Проводы Олава также свидетельствуют о той роли, которую матери играли в процессе взросления детей. Согласно сагам, знатные матери, как и Мелькорка, брали на себя заботу о том, чтобы обеспечить сыновей оружием, доспехами, судном с командой и деньгами. Особенно если они воспитывали их в одиночку после смерти отца. Дева щита по имени Хервёр, с которой мы уже встречались во второй главе, просит свою мать собрать ей «все лучшее <…> словно для сына», а в «Саге об Эгиле» заглавный герой, будучи еще мальчиком, сочиняет вису, в которой хвастается: «Мать моя сказала: ты корабль получишь»[345]345
  Сага о Хервёр и Хейдреке / Пер. Т. Ермолаев; Сага об Эгиле. / Пер. С. С. Масловой-Лашанской.


[Закрыть]. В «Саге об Олаве Святом» есть такие строки: «Олаву было двенадцать лет, когда он впервые отправился в поход. Аста, мать Олава, дала его воспитателю Храни дружину и поручила ему заботиться об Олаве, так как Храни раньше часто бывал в походах вместе с викингами. Когда Олав получил корабли и дружину, дружинники стали называть его конунгом»[346]346
  Сага об Олаве Святом. / Пер. Ю. К. Кузьменко.


[Закрыть]. Олав, чей отец был убит прежде, чем он успел родиться, путешествует от Лапландии до Англии и в итоге получает титул конунга, хотя, как отмечает рассказчик, пока что не владеет никакими землями. Это снова наводит нас на мысль, что мальчики, среди погребальных подношений которых встречается оружие (мы говорили об этом в главе 2), должны были стать его обладателями по достижении совершеннолетия.

Из приведенных сюжетов мы также можем сделать выводы, что свои представления о том, как устроено общество, а также классовые и гендерные предрассудки сыновьям, которые должны были демонстрировать безжалостность по отношению к противнику, прививали матери. Рассказчик описывает Асту как властную женщину, яростно отстаивающую интересы Олава. Когда он возвращается после долгих набегов, она приветствует его такими словами: «Что касается меня, сын мой, то я тобой очень довольна, и буду радоваться еще больше, если ты добьешься своего. Для этого я ничего не пожалею из того, что у меня есть, хотя возможностей у меня и немного. Я бы предпочла, чтобы ты стал конунгом над всей Норвегией, даже если бы ты прожил не больше, чем Олав, сын Трюггви, чем чтобы ты был таким же конунгом, как Сигурд Свинья, и дожил бы до глубокой старости»[347]347
  Там же. 33. Davídková, Óláfr and the Queens, 11.


[Закрыть]. Дело в том, что Сигурд был спокойным, не амбициозным и прижимистым правителем, который предпочитал тихую жизнь ратным подвигам. Ему горько видеть, как Аста всячески поощряет в сыне агрессию, высокомерие и тягу к власти. Кроме того, она организует пир в честь его возвращения, который должен прославить его еще больше. Аста использует все свои связи, чтобы собрать всех самых влиятельных и важных людей, которые должны стать свидетелями триумфа ее сына.

Надо также отметить, что сыновья наследовали матерям, если у них было собственное имущество, и наоборот (этот вопрос также обсуждался в первой главе). При этом в Исландии матери были лишь пятыми в очереди, чтобы унаследовать имущество ребенка. Некоторые историки отмечают, что положения закона, говорящие о наличии у женщин прав собственности, не означают, что они всегда могли им воспользоваться и распоряжаться полученным имуществом так, как им хотелось бы. Скорее, это был просто один из юридических инструментов перераспределения благ между семьями, направленный на то, чтобы избежать лишних конфликтов[348]348
  Gunnar Karlsson, Kenningin.


[Закрыть]. Но не исключено, что при определенных обстоятельствах у женщин была некоторая самостоятельность в этом вопросе, зависевшая во многом от нравов конкретных семей и общин. К тому же законы, хоть и были важным фактором решения разногласий, исполнялись далеко не всегда. Представляется, что овдовевшие матери имели неплохие шансы сохранять свою экономическую независимость в противостоянии с родственниками-мужчинами, прочими претендентами на наследство и представителями власти, которые пытались вмешиваться в эти вопросы. Будущая судьба и благополучие детей использовалась ими как весомый аргумент в споре и при настойчивых попытках отобрать имущество в пользу кого-то еще[349]349
  Ricketts, High-Ranking Widows in Medieval Iceland and Yorkshire, ch. 4 and 6.


[Закрыть].

Матери, естественно, передавали своим детям и черты характера. Можно вспомнить хотя бы, как Хрут говорит о «воровских глазах» Халльгерд, при этом делая явные намеки в адрес матери девочки (об этом мы писали в первой главе). В «Саге о Греттире» заглавный герой получает от своей матери неожиданный подарок, который связывает его с наследием предков. Отношения между Греттиром и его отцом были довольно натянутыми: Асмунд, не разгибая спины, работает на земле, чтобы прокормить свою семью, в то время как его сын лоботрясничает, считая, что уход за животными и прочие обязанности ему не к лицу. Между отцом и сыном не чувствуется близости, поэтому, когда Греттир решает покинуть дом и отправиться в плавание, Асмунд отказывается снаряжать его в путь. Греттира вместо отца провожает его мать Асдис, которая в момент прощания достает из-под полы плаща семейную реликвию – меч, о котором говорится, что «это было доброе оружие»[350]350
  Сага о Греттире. / Пер. О. А. Смирницкой.


[Закрыть]. Подчеркивая элемент преемственности, Асдис произносит такое напутствие: «Этим мечом владел еще Ёкуль, мой дед, и первые жители Озерной Долины, и он приносил им победу. Хочу я теперь отдать меч тебе. Пусть он тебе послужит!» Возникает ощущение, что Асдис не просто отдает в руки сына меч, но и пытается наделить его отвагой своих предков.

Впоследствии Греттир, который и сам был больше похож на мать, чем на отца, оправдает надежды Асдис, снискав себе при помощи фамильного меча славу и богатства. Но после того как злой дух пастуха Глама наслал на него проклятье, удача отворачивается от Греттира, и он проводит остаток своей жизни вдали от людей. Получается, что меч, который оставила ему мать, помогает Греттиру лишь в бою, а в мирной сельской жизни не просто бесполезен, но и мешает ему, ведь вместе с мечом он получил качества, присущие воину, но не землевладельцу. Асдис пытается компенсировать сыну недостаток отцовской любви, но вместо этого лишь усугубляет его комплексы. Возможно, опытный психоаналитик предположил бы, что в данном случае меч символизирует собой весь спектр деструктивных женских черт, от которых мужчине стоит отказаться, чтобы стать полноценным членом общества[351]351
  Poole, Myth, Psychology, and Society in Grettis saga.


[Закрыть].

На протяжении всей саги мы слышим о том, как сильно Греттир почитает свою мать, а та отвечает ему безоговорочным обожанием. Она продолжает поддерживать сына даже после того, как от него отвернутся все остальные жители поселения. Но она бессильна предотвратить его смерть на безлюдном острове близ Мысового фьорда. Перед тем как Греттир туда отправляется, Асдис пытается его отговорить, но сама понимает, насколько это тщетно, и начинает причитать, что больше никогда его не увидит. Ее слова напоминают о богине Фригг, которая взяла клятву со всех вещей и существ, что они не принесут вреда ее сыну Бальдру. Этой клятвы не смог дать только крохотный побег омелы, которая в итоге и убила сына Фригг. Но при этом линия Асдис в саге заканчивается на позитивной ноте: «Она пользовалась такой любовью, что все люди со Среднего Фьорда обещали ей помощь, и даже те, кто прежде были врагами Греттира»[352]352
  Сага о Греттире. / Пер. О. А. Смирницкой.


[Закрыть].

Еще один пример беззаветной материнской любви встречается и в «Саге об Эгиле», где ее демонстрирует служанка Скаллгрима, отца Эгиля. Женщину зовут Торгерд Брак, и в саге говорится о том, что «она ходила за Эгилем, когда тот был ребенком». Однажды 12-летний Эгиль играл в мяч со своим приятелем Тордом против Скаллгрима. С наступлением темноты отец Эгиля пришел в неописуемую ярость, после чего «поднял Торда и так швырнул его оземь, что переломал у него все члены, и тот сразу же умер». Торгерд Брак, опасаясь, что Эгиля может ожидать та же участь, делает Скаллгриму замечание, после чего он начинает за ней гнаться. В результате женщина прыгает со скалы в пролив, но «Скаллгрим бросил ей вслед большой камень и попал ей между лопаток». С тех пор пролив называют Бракарсунд (Brákarsund , букв «пролив Брак»). Асдис и Тордис Брак и по сей день вызывают восхищение у людей: их память увековечена мемориальными табличками в Боргарнесе, Асмунде, Бьярге и родной деревне Асдис на северо-западе Исландии[353]353
  Сага об Эгиле. / Пер. С. С. Масловой-Лашанской.


[Закрыть].

Материнский инстинкт, заставляющий женщин защищать своих детей любой ценой, воспевается и в «Саге об Олаве, сыне Трюггви». После того как Трюгги умирает от рук противника, Харальда «Серой шкуры», беременная жена конунга Астрид пытается найти способ выжить. В ранних письменных источниках утверждается, что она плывет на Оркнейские острова, но Снорри Стурлусон в «Круге Земном» высказывает более захватывающую версию: готовую вот-вот родить королеву перевезли к озеру, где и появился на свет Олав. Вскоре, когда ночи стали длиннее, а погода – прохладнее, Астрид вместе со своим приемным отцом Торольвом и еще несколькими людьми отправляется в путь: «они появлялись у жилья, только чтобы там переночевать, и ни с кем не общались»[354]354
  Сага об Олаве, сыне Трюггви. / Пер. М. И. Стеблин-Каменского.


[Закрыть].

Астрид удается добраться до дома ее отца, но за ней по пятам следуют люди Гуннхильд, матери Харальда, которая резонно полагает, что наследник Трюгги представляет угрозу правлению ее сына. Отец Астрид узнает о преследовании и решает отправить дочь с младенцем в Швецию, предварительно обрядив их в нищих. Их путь будет трудным и опасным: в один из наиболее напряженных моментов они, затаив дыхание, прячутся от людей Гуннхильд в зарослях камыша, но в итоге все заканчивается хорошо. Очевидно, что и Астрид, и Гуннхильд руководствуются в своих поступках заботой о своих детях, но симпатии рассказчика безраздельно принадлежат матери Олава, которая на протяжении всей истории демонстрирует решительность, смекалку и храбрость. Ее пример настолько врезался в память потомков, что даже сотни лет спустя о ней вспоминает автор саги о короле XIII века Хаконе IV Старом, чья мать во время беременности тоже спасалась от преследователей[355]355
  Sturla Þórðarson, Hákonar saga Hákonarsaga, vol. 1, 176.


[Закрыть].

Излишне говорить, что в эпоху викингов политика и связанные с ней потрясения унесли жизни десятков людей. И тот, кто побеждал в борьбе за власть, и его окружение, никогда не были в полной безопасности. Многих смещали с трона кровавыми методами: одних раньше, других позже. Ситуация усугублялась довольно большим числом претендентов на престол. В третьей главе мы уже затрагивали вопрос о том, что короли часто заводили детей с разными женщинами, ни одна из которых не имела неоспоримых прав наследования. Кроме того, к интригам зачастую подключались и сыновья сестер конунга[356]356
  Jochens, Politics of Reproduction: Medieval Norwegian Kingship.


[Закрыть]. Гуннхильд пыталась отстоять право своих сыновей на трон, а Хильд, дочь Хрольва Носатого, просит у короля за своего сына Хрольва Пешехода (известного в других источниках под именем Ролло). Суть конфликта заключалась в следующем: «Одним летом, вернувшись в Вик из викингского похода, он [Хрольв Пешеход] забивал на берегу скот, захваченный им у местных жителей. А Харальд конунг был в Вике. Он очень разгневался, когда узнал об этом, потому что он запретил грабить внутри страны под страхом строгого наказания. Конунг объявил поэтому на тинге, что он изгоняет Хрольва из Норвегии». Чтобы защитить сына, Хильд приходит ко двору короля и произносит вису:

 
                       «Не напрасно ль Хрольва,
                       Словно волка, крова
                       Вы лишили, волю
                       Гневу дав, владыка?
                       Страшно спорить с лютым:
                       Людям князя сладить
                       Едва ль с ним удастся,
                       Коль в лесу заляжет»[357]357
  Сага о Харальде Прекрасноволосом. / Пер. М. И. Стеблин-Каменского.


[Закрыть].
 

Хильд сравнивает своего сына с волком лишь затем, чтобы показать конунгу, насколько опрометчивым может оказаться изгнание столь дикого животного, которое может в любой момент вернуться и укусить. Не до конца понятно, следует ли воспринимать слова Хильд о том, что людям короля не удастся справиться с волком, как прямую угрозу или же она просто пытается делать хорошую мину при плохой игре, прекрасно понимая, что сын все равно будет изгнан[358]358
  Снорри Стурлусон. Круг Земной. / Ред. М. Стеблин-Каменского.


[Закрыть]. Как бы там ни было, тот факт, что ее вообще допускают к трону, обусловлен только ее знатным положением: Хильд была дочерью ярла и женой Рёгнвальда, большого друга короля Харальда. Но, несмотря на это, Хрольва в Норвегии с тех пор никто не видел. Согласно рассказчику, «Хрольв Пешеход отправился затем на запад за море на Южные острова, а оттуда на запад в Валланд и разорял там страну. Он приобрел там большие владения и поселил там много норвежцев. Эти владения называются с тех пор Нормандией». Также утверждается, что потомком Хрольва был «Вильям Незаконнорожденный, конунг Англии».

Случай Хильд – не единственный пример того, как женщина оказывалась допущена на тинг. Во второй главе мы уже встречались с решительной Астрид, которая в «Саге о Магнусе Добром» держит речь перед многолюдным собранием вскоре после смерти своего мужа, короля Олава II Святого (или «Толстого»), погибшего в битве при Стикластадире в 1030 году. Астрид, которой тогда было 30 лет, возвращается в родную Швецию и вкоре после этого способствует тому, чтобы на трон взошел 10-летний сын короля – Магнус, сын Альвхильд, наложницы Олава. Несмотря на то что Магнус не ее родной сын – судя по всему, официально у королевской четы была только одна дочь – Астрид созывает тинг, намереваясь не только выступить самой, но и склонить на свою сторону других представителей местной знати. В результате шведы вступаются за Магнуса и вскоре после их прибытия в Норвегию, мальчик вступает на трон[359]359
  Там же.


[Закрыть].

Неизвестно, насколько стоит доверять саге, созданной примерно двести лет спустя после описываемых событий, но в прозаический текст Стурлусона включены и стихи придворного скальда Сигхвата Тордарсона, которому покровительствовала Астрид. Вероятно, это самые хвалебны строки в адрес женщины, которые можно встретить во всем «Круге Земном»[360]360
  Jesch, In Praise of Ástríðr Óláfsdóttir, 6.


[Закрыть].

 
                           «За дары намерен
                           Воздать щедро дщери
                           Олава – ей Толстый
                           Мужем был – хвалою.
                           В Ханграре средь многих
                           Полчищ свеев дело
                           Мужня сына славно
                           Отстояла Астрид.
                           О Магнусе, словно
                      О родном, радела,
                      Словом горделивых
                      Усовестив свеев.
                      Замысл – на земли
                      Твердо встал Харальда
                      Магнус, ей подмогой
                      Был Христос, – исполнен.
                      Отчиной могучий
                      Князь кому ж обязан,
                      Магнус – многих взял он
                      Под власть, – как не Астрид?
                      Помочь кто из мачех
                      Лучше сей сумеет —
                      Честь глубокомыслой —
                      Пасынку? – и слава»[361]361
  Сага о Магнусе Добром. / Пер. А. Я. Гуревича.


[Закрыть].
 

Не забыв поблагодарить Астрид за оказанное ему покровительство, Сигхват прямым текстом говорит, что своими успехами Магнус обязан Астрид, а ей в свою очередь помогал сам Христос. Такое сравнение – необычайно сильная похвала, но сила убеждения у Астрид, по всей видимости, была. Чего стоит только тот факт, как она устроила собственный брак с королем Олавом (см. главу 2).

Другие эпизоды саги рисуют портрет Астрид как целеустремленной и гордой женщины, готовой потягаться со своим выдающимся супругом за большее число хвалебных эпитетов от скальда Тордарсона. Авторы многих средневековых текстов явно приукрашивают ее образ, но все же эти источники позволяют предполагать, что она действительно обладала значительной властью благодаря своему интеллекту, смелости, харизме, и, что важнее всего, навыками отличного оратора и политика[362]362
  Jóhanna Katrín Friðriksdóttir, Women in Old Norse Literature, 103–4.


[Закрыть]. Рассказчик «Саги о Магнусе Добром» не дает нам ни одного повода упрекнуть Астрид в том, что она злоупотребляет своим положением или манипулирует шведами в своих корыстных интересах. Напротив, он подчеркивает, что она искренне борется за права юного наследника. Она далеко не злая мачеха, образ которой можно встретить в сагах то тут, то там. При этом она не могла не знать о том, что в этом статусе ей полагается собственная свита и право участия в обсуждении важных дел, ведь статус матерей правителей в то время был не ниже, а может даже и выше статуса королевских жен и дочерей.

В легендарной «Саге о Рагнаре Лодброке», сюжет которой во многом повторяет «Деяния данов» Саксона Грамматика (см. главу 2), рассказывается об Аслауг, тайной дочери Сигурда и Брюнхильд. Материнские чувства самой Аслауг настолько сильны, что в какой-то момент заставляют ее взяться за оружие. Согласно саге, она была замужем за датским королем Рагнаром Лодброком («Меховые штаны»), у которого уже было двое сыновей от первой жены Торы. Когда они погибают в сражении против шведов, в то время как сам муж отсутствует по другим неотложным делам, Аслауг приходится в одиночку отстаивать честь семьи. Перед смертью один из пасынков произносит прочувствованную вису. В ней он сожалеет о том, что у него нет матери, которая могла бы его оплакать. При этом он говорит такие слова: «Отнесите слово последнее, побывавшие на востоке, чтобы дева владела моими стройная, Аслауг, кольцами. Станет в гневе сильнейшем, как о смерти моей узнает, моя мачеха к щедрым сыновьям молвить речи». Затем он отправляет на родную землю посланников, чтобы они передали мачехе кольцо, тем самым побуждая ее к ответным действиям. Когда посланники прибывают ко двору, они видят, как Аслауг расчесывает свои волосы, но этот миролюбивый образ обманчив. Узнав о смерти обоих пасынков, она тут же демонстрирует свой воинственный характер, говоря о том, что будет мстить за них как за родных. Тем самым она подтверждает, что не зря является дочерью великого героя, убийцы дракона Фафнира, и легендарной валькирии[363]363
  Сага о Рагнаре Меховые Штаны. / Пер. Т. Ермолаева; Сага о Вёльсунгах. / Пер. Б. И. Ярхо.


[Закрыть]. Она готова отправить войска во главе со своими сыновьями биться против шведов, на стороне которых сражается ужасная заколдованная корова по имени Себелья. Сначала они сопротивляются решению матери, но когда свою решимость демонстрирует младший из них, трехлетний Сигурд младший, им не остается ничего другого, кроме как подчиниться. Да и сама Аслауг не остается в стороне: сменив имя на более воинственное Рандалин (букв. «повелительница щитов»), она тоже возглавляет часть войск. Возможно, иллюстрацией именно этого сюжета служит изображеннаяе на одном из готландских камней (рисунок 5) женщины с факелом в руках, которая ведет свою армию к стоящим у берега кораблям неприятеля. Что касается Рандалин и ее войска, то их ждала безоговорочная победа над шведским королем и злой коровой.

Несмотря на то что она теряет мужа и сыновей, мы видим, что Аслауг плачет лишь один раз, когда узнает о смерти пасынков: «они увидели, что она льет слезы, а выглядели они как кровь и были твердые, как градины». Искренность этих слез разрушает все стереотипы о злых мачехах. Рассказчик почти ничего не говорит о том, какие отношения связывали ее с пасынками, когда те были живы, но ее решимость послать на бой родных сыновей доказывает: для Аслауг честь семьи как единого целого превыше всего. С этой точки зрения ревности или личным симпатиям места просто не остается[364]364
  Larrington, Stjúpmoeðrasögur and Sigurðr’s Daughters.


[Закрыть].

Мы рассмотрели целый ряд примеров, но ни в одном из них пока что не раскрывались отношения матерей и дочерей. Это объясняется особенным интересом авторов саг к героям мужского пола. Тем не менее мы знаем о существовании нескольких рунических камней, которые были воздвигнуты дочерьми в память о своих матерях и свекровях. Их появление было во многом обусловлено общественными нормами, но это не отрицает возможности, что многие девушки вкладывали в них глубоко искреннее чувство признательности. Отдельные примеры есть и в письменных источниках. В первой главе мы уже рассказывали о том, как сильно Гудрун любит свою дочь Сванхильд. После того как девушку казнят по несправедливому обвинению в супружеской неверности, Гудрун со слезами вспоминает о том, с какой нежностью она одевала дочь перед свадьбой, и говорит о том, что «горшего горя» она в своей жизни еще не видела[365]365
  Подстрекательство Гудрун. / Пер. А. И. Корсуна.


[Закрыть].

Еще один яркий пример демонстрирует нам «Сага о Барде, асе Снежной горы». Как мы помним из второй главы, девушка волей случая оказалась на отколовшейся льдине, на которой приплыла в далекую Гренландию. Находясь на чужбине, она произносит прочувствованную вису, выражая тем самым свою тоску по дому и воспитательнице, имя которой остается неназванным[366]366
  Сага о Барде Асе Снежной Горы. / Пер. Т. Ермолаева.


[Закрыть]. Казалось бы, Хельга просто описывает скалистый пейзаж своей родной земли и лишь в конце звучат слова о том, как счастлива она была бы оказаться сейчас «перед дверьми воспитательницы». Этот финал, очевидно, символизирует собой желание вернуться в беззаботные детские годы и сбежать от суровой реальности, в которой она подвергается сексуальному насилию со стороны Скегги. Под словом «воспитательница» Хельга, скорее всего, имеет в виду Хертруд, вторую жену своего отца, что в очередной раз разрушает стереотипы об отношениях между мачехами и падчерицами[367]367
  Там же.


[Закрыть].

Примечательно, что эта виса упоминается именно в «Саге о Барде», которая не входит в число самых известных: в ней уделяется особое внимание людям, которые в чем-то отличаются от остальных, что мешает им найти свое место в традиционном исландском обществе. Хельга остается незамужней, но при этом находит своеобразный способ дать выход своему материнскому инстинкту. После долгих лет скитаний и одиночества она неожиданно появляется на пороге дома Скегги и предлагает взять на воспитание новорожденного ребенка его дочери Тордис, которого назвали Гестом. Так как малыш является плодом постыдной связи Тордис и Барда, отца Хельги, он одновременно является внуком ее бывшего партнера и сводным братом. Рассказчик в довольно скупой манере сообщает нам, что «некоторое время Гест воспитывался у нее [Хельги]» с разрешения Тордис, которая, вероятно, пытается тем самым решить собственные проблемы и загладить вину Скегги перед Хельгой. Когда Гесту исполняется 12 лет, она возвращает его матери с такими словами: «Это твой сын, Тордис, и неизвестно, большим бы он вырос, даже если бы жил вместе с тобой». В результате он, как и Греттир, превращается в убийцу троллей и так никогда и не становится частью общества, к которому принадлежала его родная мать. Но в отличие от Греттира, он следует проповедям норвежского короля Олава и обращается в христианство. После этого к нему во сне приходит отец и говорит: «Плохо ты поступил, расставшись со своей верой, которой придерживались твои предки. Малодушие вынудило тебя сменить веру, и за это ты лишишься обоих своих глаз». Гесту снится, что Бард изо всей силы давит ему пальцами на глаза, а затем исчезает. Проснувшись, он «испытал столь сильную боль в глазах, что в тот же самый день они оба лопнули». Вскоре после этого Гест скончался. Хельгу, которая взрастила его, изгоняют из общества, в результате чего остатки своих дней она проводит в горах, среди троллей. Ее материнское чувство по отношению к Гесту не уступает тому, которое испытывала к Греттиру Асдис. Но тот факт, что оба молодых человека не могут нормально жить среди обычных людей, наводит на мысли о чрезмерном доминировании их матерей. По этой логике, мальчику никогда не удастся занять социальное положение, сравнимое с положением отца, или превзойти его, если он вовремя не высвободится из-под влияния матери.