Текст книги "Эра Огня"

29

Георг и Родион уже с час шли по дороге и за все время не перебросились даже словом. Предложение воспользоваться лошадьми Георг отклонил. Он погрузился в свои мысли и, может быть, даже позабыл о существовании попутчика. Родиону казалось, что он забыл не только о нем, но и том, куда и зачем идет. По пути им встречались молодые девушки. Они застенчиво улыбались и опускали глаза. И если Родион дружелюбно улыбался в ответ, то Георг шёл вперёд с непроницаемым лицом, наполовину скрытым под капюшоном, и не замечал весёлых красавиц вовсе. Они приближались к стене, окружавшей город.

– Где он живет? – спросил Родион, чтобы как-то разговорить брата.

– В лесу, – после короткого молчания ответил Георг, и поправился, – в предлесье.

Ничего больше не добившись, Родион замолчал. Когда они подошли к стене, Георг приподнял капюшон и осмотрелся. Дальше шли вдоль стены, пока не пришли к так называемым Малым Вратам. Малыми Вратами звался проход в стене в несколько метров шириной и пару метров высотой, который, кроме деревянных массивных ворот, закрывался еще и подъемной решеткой. Широкая тропинка спускалась от Малых врат вниз по равнине к реке и горам.

Вчера Родион видел равнину со стен города и наслаждался её прекрасным видом, и вот теперь снова она лежала перед ним великолепным зелёным полотном. В этот раз, с удовольствием отметил он, птиц над лесом не было.

Георг устремился вниз по тропинке к сверкающей на солнце реке. Родион – за ним. У реки они остановились, чтобы сделать небольшой привал перед последним заходом. Родион сел на сырую землю и с удовольствием опустил ноги в реку. Георг скинул капюшон и, склонившись над рекой, плеснул себе в лицо несколько пригоршень воды. Вода была необыкновенно чистой и прозрачной. По дну реки перекатывались разноцветные камни, а над ними выписывали круги мелкие рыбешки.

– Георг, – заговорил Родион, – твой друг – колдун?

Георг накинул на голову капюшон, отошел от реки и уселся позади Родиона. Солнце стояло в зените и сильно пекло. На небе не белело ни единого облака. Кругом только синь и полуденный зной. Родион скинул с себя плащ, который надел с утра, опасаясь дождя, упал на землю и раскинул руки. Так он надеялся немного остыть. Но воздух вокруг дрожал и плавился. Под этой раскаленной массой остыть не удавалось. Только Георг похоже ничуть не страдал от жары в своем чёрном тяжёлом одеянии.

– Ну так что? – снова спросил Родион.

– Он… учёный.

– Алхимик, ты хотел сказать?

– Пусть будет так.

– Насколько мне известно, алхимики тоже используют магию в своих опытах. В том его письме… которое нам с Алиной случайно попалось на глаза… он там говорил о каком-то эксперименте…

– Его пугает все новое. Особенно, если требуется применить магию. Так он ни к чему не придёт.

– То есть ты не прочь заниматься магией?

– Я занимаюсь алхимией, но если требуется, применяю и магию.

– Хочешь, чтобы тебя сожгли на площади? Зачем тебе это все?

– Зачем? – Георг приложил руку к горлу, – Мне тесно в этом теле, вот зачем, – голос его прозвучал сдавленно, – я заперт в нем, как джин в кувшине. Джин, запертый в кувшине сделает все, чтобы вырваться наружу. Пойдёт на любую хитрость, любую подлость, любое свершение. У меня грудь разрывается каждый час. Я должен сделать что-то, что поможет мне успокоить хотя бы на время плененного джина. Но все, что я делаю ничтожно и смехотворно. Мой разум недостаточно развит. Моё тело слишком слабо, мало. По человеческим меркам, я учёный. По человеческим меркам, я великан. Но что мне мерки людей? Они все ещё ничтожнее меня и плевать я хотел на них. Я меряю себя сам и чувствую себя жалким клопом. Но я меряю то, что снаружи. Того, что внутри, я не могу измерить. Настоящий я заключён внутри этой клетки, названной телом. Я задыхаюсь в ней.

Родион сел. Непонятное беспокойство овладело им после слов Георга. Он повернулся к брату. Георг сидел не шевелясь и сжимал рукой горло.

– Послушай, – прохрипел Родион таким голосом, как будто рука сжала горло ему, – я не смогу понять тебя до конца, никогда. Но кое-что я понял.

Георг молчал. Из реки выпрыгнула рыба и с плеском упала в воду. По зеркальной глади расползались трепещущие кольца.

– Она могла погибнуть, – проговорил Георг, – упади она на берег и умирала бы долго и мучительно. Корчилась бы в судорогах, глотала воздух, смертельный для неё. Мгновение свободы не обернулось смертью в этот раз. Но как знать, может обернётся в следующий? Если только она не бросит эти опасные попытки обрести неведомую свободу. Свобода… Она не для таких как эти пустые твари. Она для таких, как мы… Для немногих из нас, я хотел сказать. Нам пора. Мы задержались.

Родион огорчился, что отдых оказался непродолжителен, но встал и пошел за Георгом. Когда они достигли предлесья, Георг остановился.

– Теперь нам надо перебраться на ту сторону, – сказал он и ступил в реку, – Иди за мной. Моста поблизости нет. Да и не глубоко, бояться нечего.

Родион вошел в реку. Здесь, в тени деревьев, вода сохранила живительную прохладу, которую несла с далеких снежных вершин. Взмокшие на жаре путники ступили в целительные объятия природы. По телу разлилась уснувшая во время знойной дороги бодрость. Усталость, вместе с налипшей городской пылью, река унесла прочь. Родион сделал несколько шагов в воде, оттолкнулся от земли и дальше поплыл. Георг всю реку перешел вброд. Он уже отжимал плащ, когда Родион выбрался на берег. Вымокший, но полный сил, он последовал примеру Георга и взялся за плащ. Но тут же бросил это дело. Мокрый плащ его ничуть не занимал. Энергия била из него ключом и он не знал, к чему ее применить. Походив вдоль берега вперед и назад, он обратился к Георгу:

– Куда нам теперь?

Георг перебросил плащ через руку и повернулся к лесу.

– За предлесьем, – он указал в глубь чащи, туда, где царил прохладный полумрак, – начинаются лесные дебри. Нам надо повернуть, не доходя до них.

Анорский лес, грозный сосед Авирана, никогда особенно не интересовал Родиона. Он знал, что обычно бывает в таких лесах: зайцы, лисы, да еще звери покрупнее. Он так же знал, что в глубинах именно этого леса живет племя дикарей, этим лес и знаменит. И все же у Родиона никогда не возникало желания исследовать его тайны и загадки, потому что таковых, на его взгляд, просто не существовало. Дикари, или лесные, как их еще называли, не казались ему достойными внимания. Он был с детства о них наслышан, как и любой житель Авирана, но не надеялся когда-нибудь встретиться с ними лично. Вступая в первый раз в этот лес, он хотел одного – побыстрее покинуть его. Здешняя сумрачная тишь резала слух. Эта тишина, не сравнимая с тишиной городских улиц в вечернее время, была совсем другого рода. Неведомая опасность, мягкой рукой приобнимающая за плечи, вот чем была лесная тишина. Но Родион не испытывал страха и всерьез удивлялся, что может пугать жителей Авирана и Подгорной в этом лесу. Может быть они еще острее чувствовали его коварную двуликость? С виду лес казался куда безопаснее городских улиц, полных такими разными людьми, от ночных бродяг до разведчиков наместника. Но лес врал: никакие бродяги не могли сравниться с ним в вероломстве. Если кому-то случалось заплутать в Анорском лесу, значит Анорский лес выбрал себе жертву и больше ее не отпустит.

Родион заметил, что расстояние между ним и Георгом увеличивается, и что не долго ему потерять брата из виду. Он поскорее нагнал его и больше не отставал. Деревья, как знакомые Родиону по городским паркам и скверам, так и никогда не виданные прежде, все гуще обступали по сторонам. Тропинки терялись. Кустарники разрастались. Дальше начинались дебри. Но Георг, не задумываясь, шел вперед, и Родион старался ни о чем не беспокоиться.

Кроме звуков шагов, приглушенных травой, ничего не нарушало густого безмолвия леса. Ни один листочек на дереве не затрепетал. Ни одна птица не вспорхнула с замершей ветки. Все окружающее застыло в нереальной, нарисованной неподвижности. Только отдалённый шум реки напоминал, что вокруг живой мир, а не сценическая декорация. Родион по пути рассматривал деревья: одни росли наискось, заваливались набок, чтобы упасть и навечно уснуть, другие устремлялись вверх, тянулись к солнцу. Тонкие деревья, развесив ветви, теснились одно рядом с другим, а необъятные сосны и дубы величаво раскинули кроны на несколько метров. Многое Родиону было внове. Вдруг внимание его привлекло дерево с листьями игольчатой формы. Именно такие веточки были нашиты на лохмотьях людей в питейной.

– Георг, что это за дерево? – обратился Родион к своему спутнику, шагавшему впереди.

Георг обернулся.

– Это тис.

Георг подошёл к дереву и отломил веточку.

– Хочешь пожевать?

– Не думаю, что оно съедобно.

– Правильно. Листья, ягоды и даже кора этого дерева ядовиты.

– Скажи мне, его листья или веточки использовались когда-нибудь в качестве эмблемы?

– Я об этом не слышал, но тис можно назвать символичным деревом. Меня удивляет, почему ты, воин, не знаком с ним. Ведь из его древесины делают отменное оружие. Здешние лучники наверняка знают. Дерево олицетворяет силу, бессмертие, тайну… Живёт оно тысячелетиями. Нам такое и не снилось.

Георг отбросил веточку и продолжил путь. Родион пошёл за ним.

– Тысячелетия… Удивительно. Возможно, это дерево застало времена предшествующие наступлению нашей эры?

– Возможно. Даже, если это не самое старое дерево, оно уже многое повидало. Кто знает, может быть оно все еще будет стоять, когда ни нас, ни нашего города, ни нашей империи уже не станет.

Родион вздохнул и огляделся. Он уже потерял всякое представление о том, где находится. Окажись он здесь один и ему бы уже ни за что не выбраться.

– Ну надо же было забраться в такую глушь, – пробормотал он, – твой друг скрывается от кого-то?

– Это – не глушь. Это ещё только начало леса и мы уже пришли. Прислушайся, и ты услышишь реку, она теперь ближе.

И в самом деле, спустившись по цветущему холму в тенистый овраг, они поднялись на следующий холм. Где-то за ним шумела река. А на нем стояла каменная хижина. Родион догадался, что это и есть скромное жилище старика-отшельника. На вид оно казалось совсем неустойчивым – просто нагромождение камней. Возникали сомнения в его жизнеспособности. Тронь – и все развалится. Георг подошел к хижине и постучал в деревянную дверь. Из хижины ответа не последовало. Вместо этого за спиной их раздался приветственный оклик:

– Георгин, здравствуй!

Оба повернулись и увидели бегущего навстречу старичка. По приближении его Родион со спокойным сердцем мог убедиться, что он совсем не похож на другого. Разве только роста такого же. Когда он поравнялся с Георгом, то оказался ему едва ли выше пояса. В руке он держал плетеную корзину с грибами и опирался на трость, вернее на корягу, заменявшую ему трость. Седая не чесанная борода его торчала в разные стороны. Глаза смеялись и искрились.

– А кто же это!? – удивлённо воскликнул старичок, – он теперь будет с нами?

– Не думаю, – ответил Георг, – вряд ли ему будет интересно в нашем обществе.

Георг смотрел на Безымянного с высоты своего огромного роста и улыбался. Родион не верил, что увидит когда-нибудь на лице Георга такую улыбку – полную, хоть и не любви, но благодарности. На вид настоящую улыбку, а не ее подобие. Длилось это, к сожалению, недолго. Старичок с увлажнившимся взором спохватился и предложил гостям войти.

– Так что же это за молодой человек? – снова спросил Безымянный.

Георг как будто не слышал вопроса, и Родион поспешил ответить сам.

– Меня зовут Родион. Я двоюродный брат Георга. Мне нужно рассказать вам об одном событии.

– Интересно… Что же это за событие? Присаживайтесь.

Георг снял плащ и бросил его в угол. Безымянного он не послушал и остался стоять, подперев стену, скрестив на груди руки, и упираясь головой в потолок. Родион сел за деревянный стол – единственное, что было в хижине, если не считать сваленной напротив соломы. Безымянный тем временем поставил корзину с грибами у двери и подошел к другой, с ягодами. Зачерпнув три ложки ягод в деревянную миску, он взял котелок, висевший на вбитом в стену крючке, и вышел из хижины. Меньше чем через полчаса Безымянный вернулся с ароматным напитком в котелке.

– Ну так, – сказал он, – за чашечкой ягодного чая, который я называю Барбарисовый, ты мне все и расскажешь, Родион.

Безымянный присел с краю стола, разлил Барбарисовый чай, в котором совсем не было барбариса, в деревянные кружки, и прихлебнув из своей, воззрился на Родиона с нескрываемым любопытством. Родион тоже отпил чая.

– Я никогда ничего подобного не пробовал, – признался он с искренним восхищением, – это настоящее чудо.

Глаза Безымянного ласково засветились.

– Приходите почаще, – сказал он, – а я всегда рад постараться для гостей. Но что же ты не расскажешь мне, о чем хотел рассказать? Я страсть, какой любопытный.

Родион сделал еще глоток Барбарисового чая и приступил к рассказу. Он рассказал о том, что происходило все эти дни в городе. О том, что заставило его и его друзей ехать сквозными проулками. И что в итоге сквозной проулок оказался тупиковым. Но подробнее всего он описал злополучную комнату. Все, что видел там, до самых незначительных мелочей. И, конечно, свою встречу со спящим в кресло-качалке стариком. Рассказал о необъяснимой силе, которая мгновенно подчинила Родиона воле старика, и об исчезновении последнего. Убедившись, что не забыл ни одной важной подробности, Родион умолк.

Безымянный сидел не дыша. Он состарился на десять лет за последние десять минут. Весь осунулся и сжался. Лучистые глаза его потухли, а румяные щеки стали пепельного цвета. Родион взглянул на Безымянного и побледнел. Смутные предчувствия по поводу ужасного старика обрастали плотью, становились реальностью.

– Вот и все, – провозгласил Безымянный, – его сон нарушен и беда не заставит себя ждать. Отсчёт пошёл.

Родион вспомнил про древние часы в комнате.

– Ход времени там, где само время остановилось, – прошептал он, – это отсчет. Ведь там нет времени. Только старая пыль напоминает, что оно вообще где-то есть.

Он сидел такой же поникший как старик и думал о том, какое зло он разбудил и к чему это приведёт.

– Ты прав, Родион, – сказал Безымянный, – Ведь время видимо глазу. Посмотрите вокруг. Всегда рядом с нами кружится и носится пыль. Она и есть время. Только что ты смахнул ее со стола. И вот, не успел обернуться, а стол уж снова покрыт ею. Не пылью он покрыт, дорогие друзья, а временем. Нашим быстротечным временем. Его мы так беззаботно сметаем со стола и даже не задумываемся об этом. А там, в той комнате, Родион увидел время в страшных масштабах. Половина тысячелетия уместилась в той комнате. А кажется, пфи, взмахни рукой и все развеется. Пшик. А так оно и есть. Пол тысячелетия. Что уж говорить о каких-то пяти годах.

Безымянный замолчал. Только Георг оставался невозмутим. Своим обычным спокойным голосом он спросил:

– Кто же он? Расскажи все с самого начала.

Безымянный собрался с силами и, призывая небеса в помощь, начал свое безрадостное повествование о былых временах, которым суждено было повториться в настоящем.

30

– Это было давно, – так начал свой рассказ Безымянный, – пять лет ушло с тех пор. Нынешний наместник уже убивал Авиран своим присутствием. Но в ту пору жестокость его на пару с Першем, тогдашним начальником разведки, достигла невероятных размеров. И это еще был не предел. Люди в страхе бежали из города. Бежали куда глаза глядят, оставляли здесь все, что имели, и желали лишь одного – покинуть эти места, чтобы спастись. Разбой, насилие, безнаказанность – вот как можно описать то страшное время. Перш разъезжал по улицам, как император. Надменный и жестокий, он с удовольствием лицезрел разрушения, к которым приложил руку, и упивался горем людей, к которому был причастен. Он указывал пальцем на дома сопровождавшим его людям и высокомерно улыбался. Ни одной семьи не было в то время, в которой не пострадал бы кто-нибудь из ее членов. Вот когда появился он. Коротко обритый старик в чёрной сутане, маленького роста, с несоразмерно длинной рукой. Он бродил по опустевшим улицам Авирана и заглядывал в окна. Те не многие жители города, что ещё отваживались заниматься своими делами и покидать дома, встречая этого человека, в страхе закрывали глаза, когда он проходил мимо. Настолько злобно и не приветливо было его лицо. Оно поражало своей не мирской, а скорее какой-то запредельной злобностью. Человек мог потерять разум при одном только взгляде на него. При этом оно не имело в себе каких-то чрезмерно уродливых черт. Нет, но… Я в то время жил в городе и тоже видывал это лицо. Он мог целыми днями скитаться по закоулкам, что-то выискивая и высматривая. Что он искал – только ему известно. Но однажды случилось нечто невероятное: он пожаловал ко мне. Когда я отворил дверь и увидел его перед собой, кровь заледенела в моих жилах. Я его не боялся, нет. Но я боялся предчувствий по поводу этого старика. У меня они были. Не просто так он появился в городе. Не просто так расхаживает по его улицам. Не просто так он пожаловал ко мне домой. Я предчувствовал беду.

Стоя передо мной, он ждал от меня приглашения войти или какой-то иной учтивости. Но я оставался нем. Я не хотел видеть его в своём доме. Догадавшись, наконец, что я не настроен с ним ни на какие дружественные разговоры, он улыбнулся так, что я отшатнулся, и произнес:

– Я пришёл к тебе, Прок, по одному важному делу.

Да, тогда меня еще звали Проком. И лишь изредка кто-то из живущих в Авиране называл меня Безымянным.

– Я слушаю тебя, – отвечал я, но в душе у меня родилась тревога, граничащая с отчаянием.

– Я не просто так появился здесь. Я пришёл сделать свое дело, и многие должны погибнуть. Этому городу не суждено просуществовать долго. Это город, как город из песка, рассыпется он на мельчайшие частицы и развеется по ветру. Ты сам видишь, что здесь происходит. Беспредельное зло погубило его, и судьба его предрешена. Все, что представляет из себя этот город и все, кто представляют его, не должны существовать. И я с удовольствием займусь этой несложной задачей.

– Но в чем виноваты жители Авирана? – возражал я с непоколебимой стойкостью, – Они и так страдают. Так почему они должны погибнуть? Напротив, им нужны помощь и спасение. Разве не достаточно потерпели они? Им и без того изо дня в день грозит опасность. И надо сделать все, чтобы уберечь их от неё. А ты говоришь они должны погибнуть. Что ты имеешь в виду?

– Этот город обречён, – отвечал мне старик, – и все живущие в нем. Здесь нет виноватых и невинных. Виноват город. Само его существование. Авиран породил чудовище и возопил. И я откликнулся на его призыв. Ибо Авиран – город, способный влиять на судьбы людей и менять их, иногда в корне. Такие города не должны существовать на лице земли. И Аморанок, если бы не Авиран, никогда бы не стал наместником, и может быть даже не был бы рожден. На улице Жатвы родился жнец. Он сеет смерть и косит жизни. Так захотел город. Проклятие Авирана заключено в конкретном месте. Если найти это место и уничтожить, проклятие разрушится, и Авиран перестанет вмешиваться в судьбы людей. Но чтобы его найти, надо уничтожить весь город. Иначе не получится, потому что проклятие может быть заключено где угодно. Даже простой дом на какой-нибудь из улиц, если он достаточно стар, может служить вместилищем проклятия. Также как и любой памятник, скульптура, даже сама стена. Что угодно.

– Но кто наложил это заклятие на Авиран? – спросил я.

– Он появился при шестом наместнике. Нищий с флаконом в руке. В этом флаконе переливалась синяя субстанция, которую он составлял на протяжении всей своей жизни. И настал момент, когда он захотел испытать ее. К тому времени Авиран значительно разросся. В этот расцветающий город он и вложил проклятие. Он выплеснул жидкую субстанцию из флакона и обрёл власть, о которой никто не догадывался. Каждый житель Авирана оказался в его руках. Посредством проклятия он играл людьми, как куклами. Но скоро оно сработало против него. Он сам стал жертвой околдованного города. На улице Камнепада его завалило камнями. Рухнули стены недостроенного дома, и погребли его под собой. И с тех пор обязательно несколько раз в году люди гибнут на этой улице… От камней. Ты поможешь мне. Я знаю, что ты силен и мудр. А значит не отвергнешь моего предложения. Иначе, и ты обречен, как все остальные.

Это было слишком! Что я мог сделать, чтобы остановить его? Я не мог допустить, чтобы он погубил город и его жителей. Я тогда кое-что придумал.

– Идём со мной, – сказал я, – возможно мы придём к общему соглашению.

И мы пошли по каменным мостовым к городской стене, а там я повёл его за собой в тупиковый проулок, где не обитает ни птиц, ни животных, кроме жирных крыс, куда не покажется ни один человек, и не проникнет луч солнца. Там всегда стоит сырой туман и зловонный смрад. По стенам стекает красная ядовитая жидкость, источаемая камнями, из которых выложены эти стены. Никто не попадёт в этот проулок просто так, никто не найдёт его, если будет искать. Но случалось люди оказывались в этом проулке и итог всегда бывал разный. Так вот, я провел его в тупиковый проулок и завёл в старую полуразрушенную хибару. Эти призрачные домишки были построены раньше самого города, но теперь они пусты и скрыты в тёмных ходах этого злосчастного места.

– Что ты хотел мне показать? – спросил он, кажется предугадывая что-то неладное.

– То, что ты видишь, – я указал руками на старое кресло-качалку, посеревшие от пыли стены, покосившийся потолок, – все это теперь твоё жилище до скончания веков!

Вот тут-то все и произошло. В первый и в последний раз я, призвав все свои силы, использовал сильнейшее магическое заклинание, чтобы уничтожить этого, не скажу, что человека, мне до сих пор не удается понять, что он такое, но очевидно старика. К моему ужасу он сумел отразить заклинание. Он выставил вперед морщинистые ладони со скрюченными пальцами и зашептал слова на неизвестном мне языке, а ведь я знаю их не мало, в том числе и самые древнейшие. И верите ли, заклинание вернулось ко мне обратно с удвоенной силой. Но я тоже не плохо был подготовлен, и полагаю был сильнейшим магом в городе, а вернее, так и вообще единственным, судите, раз уж он обратился ко мне за помощью. Меня конечно оглушило собственное заклинание, но я успел использовать защиту, и только благодаря этому остался жив. Я свалился с ног, обессилев настолько, что не мог пошевелиться, а он тем временем приблизился ко мне. Склонившись надо мной с победоносным видом, он произнес:

– Как жаль, что ты отверг мое предложение. Ты бы мог стать моим пособником. И одно твое имя вызывало бы страх и почитание во всем мире. Как имя справедливого, но и способного на жестокость ради справедливости, мага. Но вместо этого, ты умрёшь в этой жалкой комнате.

Но, дорогие мои, не тут то было, как видите, я до сих пор жив. Силы мои хоть и покинули меня, но разум оставался ясным. Пока он говорил, я шептал без остановки заклятие сна, собирая в руки пыль, лежавшую толстым ковром на полу. И как только он наклонился ко мне, с торжеством заглядывая в глаза, я вскочил и сдул пыль со своих ладоней в его лицо, выкрикнув только «Спи!». Он отскочил и беспорядочно замахал руками. Нельзя было терять времени в этот решающий момент. По видимому заклинание снова не подействовало на него должным образом. Его сбила с толку пыльная завеса, кружившая вокруг его лица. Он отмахивался, кричал, но не мог открыть глаз. Толкнув его в грудь обеими руками, так, что он отступил назад, я напротив, сделал шаг вперед, и снова толкнул его. Он оступился и упал в кресло-качалку, и тогда я смог завершить начатое. Лежа в кресле, он все продолжал размахивать руками и раскачивался все сильнее в скрипучей своей усыпальнице. Пока все это происходило, я читал заклинание сна. Я читал его снова и снова, до десяти раз. Но оно никак не могло подействовать. Оно поддерживало только вихрь пыли, который заволок его глаза и разум. Но усыпить его оно никак не могло. Я уж сбился со счету, сколько раз мне пришлось прочесть заклинание. Но вдруг пыль, кружившая над ним, осела и покрыла его лицо. Он перестал шевелиться. Кресло продолжало монотонно раскачиваться, но скоро и оно должно было остановиться. Борьба закончилась. Я победил. Но победа оказалась шаткой. Заклинание, которое я использовал, очень сильное, и практически неподвластно разрушению. Тем не менее, я не решился тогда даже прикоснуться к нему, страшась, что заклинание разрушит одно прикосновение – настолько он был силен. К сожалению, я оказался прав, как теперь стало ясно. Я оставил его там недвижимым, надеясь, что этот сон продлится вечно и ни одна живая душа не потревожит его. Но как же я ошибался. Вы не должны были попасть в тот проулок. Ни вы, никто другой, никогда. Но все эти годы он, как я теперь понимаю, и не спал вовсе. Это была иллюзия сна. Он боролся, лежа в старом кресле, и медленно, но верно разрушал заклинание. Его силу стали чувствовать в нашем мире. Я думаю, что наплыв паломников, не что иное, как предчувствие его скорого появления. Насколько скорого, это мы теперь знаем. Едва частицы этой силы появились в воздухе, паломники ее почувствовали. Птицы, которых раньше не было, тоже имеют к этому отношение. Они слетались каждый вечер притягиваемые этой силой. Они ищут его, его создания. Он сотворил их ещё тогда. Но тогда они потеряли своего создателя и в поисках его улетели, скорее всего за горы. И искали до тех пор, пока не услышали его зов. Вот когда они вернулись. Тем не менее, несмотря на все признаки надвигающейся беды, он мог еще несколько лет пребывать в оцепенении. Но то, что витало в воздухе, толкнуло в тот день Родиона и его друзей в проклятый проулок. Иначе они бы никогда и не узнали о нем. И эта же сила, на протяжении пяти лет разрушавшая заклятие, привлекла его внимание шумом в доме. Все остальное довершил сам Родион. Он лишь ускорил минуту его пробуждения. Этого все равно было не миновать. Не сейчас, так через год, через пять лет, но старик разрушил бы заклятие и явился миру, как и желал когда-то. В тот самый момент, когда Родион коснулся его и этим разбил столь хрупкое заклятие, появление его стало ясно паломникам как день. Поэтому они в такой спешке покинули город и сейчас стараются уйти отсюда, как можно дальше. Я не знаю, что он готовит. Я не знаю, насколько велика его сила, но она велика, в этом я не сомневаюсь. Он сильнее меня в десятки раз. Тогда случай и только случай помог мне его усыпить. Что ждет нас теперь с его появлением, я могу лишь гадать. Но старые часы пошли, и каждый их удар приближает нас к неизбежной развязке. Они должно быть отсчитывают время как-то иначе, по особенному. Но не сомневайтесь, отсчитывают они его верно.

Все долго молчали. Георг и Родион, пораженные услышанным, не могли говорить. А Безымянный, глубоко опечаленный, говорить не хотел. Прошло с полчаса, когда Георг спросил у Безымянного:

– Неужели за пять лет ты не постарался выяснить все, что только возможно об этом старике?

– Ты прав, Георг. Я постарался выяснить о нем, как можно больше. Годы ушли у меня на это. Но все мои знания бесполезны в борьбе против него. Все было напрасно.

– Расскажи нам о том, что знаешь.

– Слушайте.

Первые упоминания о нем появились три сотни лет назад в книге бродячего философа Корнелия. Корнелий странствовал по свету, и таким образом ему довелось стать свидетелем страшных событий. Переходил он из города в город, из империи в империю в поисках истины, которой нигде не мог найти. Он и сам не понимал, что ищет, но надеялся на неожиданное озарение. Однажды босой и измученный вошёл он в Гурабу, город пустынь. Гураба стояла среди песков и ветров. Местные жители называли ее городом песка. Ведь ветер за ночь мог нанести его столько, что наутро люди утопали в нем почти что по колено. Так бывало раз в неделю, а в остальные дни песок лежал тонким слоем на дорогах, крышах и везде, где мог лежать. Жители Гурабы безустанно боролись с песком, спасая свои шаткие жилища, а то и просто трепетавшие палатки, и в главную очередь, самих себя. Так они и жили столетиями, и не жаловались. В то время, когда Корнелия занесло в Гурабу, между старейшинами города произошли разногласия, положившие начало расколу среди всего населения. Люди не смогли договориться, каким методом лучше защитить город от песка, и представьте, взялись за оружие. Начались столкновения, вражда. Известно, одна сторона всегда сильнее другой. Старейшина Прим одержал победу. Старейшина Филиус был изгнан. Война окончилась. Но Прим не остановился на изгнании одного старейшины и его окружения. Он казнил всех его сторонников, не оставив ни одного. А также их жён и детей. Он казнил даже тех, в ком замечал хоть малейшую искру симпатии к Филиусу. Много крови было пролито. Стали появляться недовольные. Пахло новой войной. Тогда на улицах, засыпанных песком и стал расхаживать горбатый старик, невесть откуда явившийся. Люди боялись его и сторонились. Никто не осмеливался спросить у него, кто он такой. Но вдруг он исчез. Жители Гурабы вздохнули с облегчением. Правда не долго им пришлось радоваться. Одним утром они вышли из своих жилищ и увидели перед собой горы песка. Взявшись за лопаты, они принялись расчищать улицы. Скоро с песком было покончено. Нового наноса теперь ждали не раньше чем через неделю, а то и две. Но на следующее утро все повторилось снова – везде горы песка. Жители Гурабы удивились. Расчистили улицы и в этот раз. А на следующее утро их снова замело. Вот тогда-то в городе началась паника. Сколько бы они не выносили песка, с каждым днем его наметало все больше, пока однажды никто не смог выйти из своих домов. Корнелий, ночевавший за пределами города, наутро отправился в Гурабу, и не поверил своим глазам, когда взору его предстали наполовину засыпанные песком дома. Его обуял ужас, он развернулся и бросился бежать от песочного города прочь. Он писал, что с тех пор перестал искать истину, так как нашел ее в Гурабе. Он прожил еще много лет после побега из песчаного города, но так и не смог забыть ни старика, ни города. На этом заканчивается повествование Корнелия. Сейчас этого города больше не существует. Но был ли он вообще когда-нибудь или это всего лишь плод больного воображения бродячего философа?

Этого мне показалось мало, я стал искать еще какой-нибудь информации о старике. И нашел. Как оказалось перестал существовать еще один город, и там незадолго до конца тоже видели страшного старика. Трагические события датируются временем близким ко времени исчезновения Гурабы. Об этом городе гораздо меньше известно. Помню, назывался он Корну. А потом, как написал неизвестный, был обращен город в пыль. Шла молва, что среди руин его долгое время еще бродил старик в черных одеждах. А скитальцы обходили то место, где раньше был город, за версту.