Текст книги "Эра Огня"

54

Родион без сна проворочался весь остаток ночи, и чуть забрезжил свет, сел на диване и уставился в окно.

– Ну и ночка, – пробормотал он.

Взгляд его упал на меч, который он бросил на пол прежде, чем без сил завалился на диван. На нем еще остались следы крови после схватки с разведчиками. А ведь он не убил ни одного из них, и сам то чудом спасся. Вот меч Льва, без сомнения, чист безукоризненно, но на его счету несколько смертей. Родион отвернулся от окровавленного орудия убийства. С грустью он подумал о том, что Лев уже далеко отсюда. Он отомстил и исчез. Отомстил за свое вынужденное затворничество, за свои страхи и разочарования, за предательство императора, за разлуку с семьёй, за предстоящий побег. Все вылилось в жестоком ночном сражении. И только после этого, он смог покинуть Авиран. Единственное, чего никак не мог понять Родион, чем руководствовался Кир, когда шёл на это. Но Кир его почти не волновал, и он забыл о нем. Не раз Родион прокрутил в голове нападение двоих разведчиков, от которых не сумел достойно отбиться. Для Льва это было бы детской забавой, а его чуть не задушили, да только по неумелости или случайности не закололи. Мысли эти ничуть не утешали, и он подумал, что на войне его убьют в первый же день.

Сильно застучали в дверь и затем в окно, так что задрожали стекла. Родион толкнул ногой меч под диван и поспешил отворить, чтобы спасти окно от крушения.

– Ты мне дом разнесешь, – недовольно проворчал он, – если ты так ломился ко мне, чтобы рассказать очередной бездарный анекдот, это будет твой последний анекдот.

Но Каспар и не думал шутить. Он был возбужден до крайности.

– Родион, приказ пришёл! Послезавтра армия выходит. Так что готовься к походу. Прощайся с родными. Пиши завещание.

Родион раскрыл рот. Он столько ждал приказа и все-таки известие о нем оглушило его.

– Вот как? – сказал он, чтобы что-то сказать, и замолчал.

– Ты не рад?

– Необходимость писать завещание меня немного угнетает.

– Расслабься, – Каспар с размаху упал на диван и закинул ногу на ногу, – это только предосторожность. Я думаю сейчас каждый пишет завещание. Это не так уж страшно. Стоит только взяться за перо и все пойдёт как по маслу. Говорят в такие моменты даже чувствуешь что-то вроде духовного озарения. Слезы умиления омывают лицо и капают на завещание, оставляя скорбный след на толстом листе бумаги. И тот, кто после тебя вскроет это сокровенное письмо, прольёт в свою очередь слезу о безвременно ушедшем герое…

– Хватит чушь пороть, – угрюмо перебил Родион, – пиши сам, если хочешь. Может быть посетит тебя духовное озарение. Мне оно не нужно.

– Ты черств и зол, как тысяча чертей и ещё один к ним в придачу. Не хочешь не пиши. Мне то что…

Каспар встал и стремительно прошёлся по комнате, зацепив деревянный стол, отчего он сдвинулся с места и встал наискось. Родион ехидно поддел его:

– А ты, я смотрю, не так спокоен, как хочешь казаться. Ты мне сегодня точно все перебьешь. Что тебя тревожит? Неужели необходимость писать завещание?

– Глупости. Если хочешь знать, вовсе не завещание меня тревожит. Но к слову сказать, я тоже не стану его писать. Не хочу слез умиления и прочей чепухи. Ничего такого не надо. И без того меня волнует множество чувств. Не могу передать их словами. И не проси. Если ещё и завещание… Сердце моё не выдержит и разлетится на куски. Я погибну раньше времени без толку и без пользы. Так нельзя.

Родион не стал переубеждать друга. Он помолчал, чтобы настроиться на серьёзный лад. Шутки шутками, но грядущее не казалось ему полным веселья.

– Лев не дождался приказа всего лишь несколько часов. – сказал он, – сегодня ночью он ушёл. Бог знает, увидимся мы когда-нибудь ещё.

– Стоит надеяться.

– Надежда – прямая дорога к страданиям. Может лучше ничего не ждать от судьбы?

Каспар только вздохнул. Он явно не одобрял тоскливого настроения Родиона, но и сам то был весел больше напоказ.

– Идём. – сказал он, – надо все толком узнать. Нечего сидеть по домам, когда происходит такое.

Родион вдруг заволновался.

– О чем ты говоришь? – спросил он весь обмирая, – что происходит?

– Я говорю о приказе, – ответил Каспар и как-то странно посмотрел на него, – город уже гудит. Новость разнеслась очень быстро. На каждом углу слышны разговоры.

– Это из-за приказа?

– Конечно из-за приказа. Из-за чего же ещё?

– Я подумал, что может быть что-нибудь ещё случилось. Кто знает? Что-то не предвиденное. Ты не видел сегодня Эрнеста или Аморанка?

– Нет, не видел. Идём.

Родион оправил одежду, накинул плащ и тут вспомнил про меч. Он наклонился и пошарил рукой под диваном. Не оборачиваясь, он быстро, чтобы Каспар не успел заметить крови, вложил его в ножны. Ему не хотелось говорить о ночном происшествии. Он знал, что Лев никогда ничего не скрывал от Каспара. Но на этот раз его друг, похоже, был не в курсе дела, и Родион решил до поры об этом умолчать.

* * *

Когда друзья подъехали к площади, глазам их явилось грандиозное зрелище. От резиденции до сквера, один к одному, сплошными рядами стояли императорские воины. Вышитые серебром птицы на их плащах и металлические кольчуги ярко сверкали на солнце. Шлемы на головах были украшены с двух сторон белыми перьями, в руках каждый держал свое оружие – меч, лук или копье. Все они, как один, подняли головы к золотой террасе на втором этаже резиденции, откуда держал речь наместник. Одет он был в торжественное красное одеяние, расшитое золотыми узорами. На его голове красовалась красная высокая шапка. А на пальцах, вернее на каждом пальце сверкало по три-четыре драгоценных камня, отчего руки его слепили не хуже солнца. Он широко раскрывал рот, но слова вылетали оттуда тихие и безжизненные. Слышали их разве что только в первых рядах. Рядом с ним стоял Эрнест с серьёзным бледным лицом и утомлённым видом. Он смотрел на императорскую армию и болезненно морщил лоб. Иногда начинал кивать головой в такт словам наместника, но вряд ли понимал, о чем тот говорит.

Родион и Каспар остановились через дорогу от площади и прислушались к словам Аморанка. В это мгновение он воздел руки к небу и повысил голос:

– Мы все надеемся на лучшее, и я уверен, что надеемся мы не напрасно. Мы дадим отпор всякому, кто осмелится покуситься на то, что нам дорого. Мы выстоим при любых обстоятельствах. Мы преодолеем любые препятствия. Мы не сдадимся. Мы заставим сдаваться других. Но никогда сами. Мы заставим врага просить пощады, но никогда не приклоним колен даже под страхом смерти. Никто не смеет вставать нам поперек дороги. Никто не смеет диктовать свои правила. Те, кто отважится на подобное безрассудство, пожалеют об этом. Но нашлись такие, кто отважились. И мы должны ответить им, как подобает отвечать смелым людям. Опасность нависла над нашей империей. Нас хотят притеснить, унизить, растоптать. С нами не хотят считаться. Но мы заставим считаться с собой. Мы покажем, к чему приводит неосторожное обращение с огнем. Да, война не обошла стороной нашу славную империю. Так вспомним героическое прошлое нашей империи. И впредь не забудем! Мы сила! Мы отвага! Мы победа!

– Звучит неплохо, – сказал Каспар, – волей неволей поверишь нашему наместнику.

Аморанок продолжал говорить. Но речь его пошла на убыль. Он истратил все свои душевные и физические силы на вдохновенное послание, прозвучавшее только что, и теперь лениво ворочал языком. Эрнест за это время успел исчезнуть с террасы. Родион опустил глаза ниже, ожидая увидеть его среди воинов, и встретился с его неподвижным взглядом. Он стоял на углу резиденции. Как только его заметили, он натянул на лицо притворную улыбку и поднял вверх руку со свитком, перевязанным красной лентой.

Родион и Каспар пошли к нему навстречу.

– Рад видеть вас здесь. Завораживающая картина, не правда ли? Всё так красиво, так возвышенно. А дальше болезни, боль, смерть. Но вас все это не касается.

– Не касается? – переспросил Каспар, – с чего бы это? Насколько мне известно, нас это касается самым прямым образом.

– Вы ошибаетесь.

Эрнест протянул свиток.

– Здесь имена двух сотен воинов, которые останутся в городе охранять покой наместника. И вы оба в этом списке числитесь.

Каспар подошёл к Эрнесту и выхватил у него список. Сорвав ленту, он развернул его так резко, что едва не порвал пополам, и внимательно всмотрелся в вытянутые буквы. С минуту все молчали.

– Какого черта, – наконец произнес Каспар, – почему именно мы? Оставьте две сотни неумелых мальчишек. Они тут полезней будут, чем на войне. Почему мы?

Эрнест забрал список и сухо ответил:

– Будь сдержанней. Иначе в следующий раз я тоже проявлю несдержанность. Что касается списка, то не я его составлял. Я не вижу смысла в сотне другой воинов здесь. Это до смешного мало. В случае беды нас это не спасёт.

Родион, побледнел, увидев свое имя в списке.

– Я не останусь! – заявил он, – Я не трус, чтобы отсиживаться здесь, пока другие будут гибнуть на войне! Я хочу отправиться вместе со всеми и требую заменить моё имя на любое другое!

Губы его задрожали от гнева. Он мгновенно забыл все свои опасения по поводу войны. Страх, тревога, тоска, все улетучилось. Он желал одного, – уйти, как воин, и вернуться, как герой. Этот список был оскорблением, насмешкой, и он не желал с ним мириться.

– Ничем не могу помочь, – ответил Эрнест, – это все равно, что приказ. Ничего не поделаешь.

– Я не останусь, – повторил Родион, – плевать я хотел на ваши приказы! Я уйду вместе с армией!

– За неподчинение приказу мне придётся тебя наказать. Мне бы этого не хотелось. Да, ещё кое-что. Каспар, ты должен помочь мне сегодня собрать всех, кто остаётся в городе. Всех до одного. К вечеру должно быть готово. А пока что идём со мной.

Он развернулся и вошел в резиденцию. Аморанок все ещё стоял на террасе и вяло разглагольствовал о героизме, отваге и долге.

– Это рассусоливание нагоняет тоску и ничуть не воодушевляет, – произнес Каспар, – посмотри, эта ящерка в красной шапочке говорит о смелости, о верности… Да что он об этом знает? Какое вообще право он имеет говорить об этом.

– Да, – коротко ответил Родион.

Ему не хотелось продолжать этот разговор. Ему вообще ничего не хотелось. Разочарование, постигшее его, было настолько велико, что он с трудом сдерживал слезы гнева и обиды.

– Почему я? – спросил он, – почему ты? Мы чем-то хуже всех остальных? В чем дело?

– Не думай об этом. Просто так выпала карта. В следующий раз она выпадет иначе. Возможно, это Аморанок составил список. И по каким-то причинам предпочёл оставить нас в городе. Ну понимаешь, чтобы мы охраняли его смелость, стерегли его отвагу. А не то могут и украсть. Что тогда делать наместнику Авирана без смелости и отваги? Мне пора идти. Видимо я буду занят весь день до глубокой ночи. Значит до завтра.

– До завтра.

Родион пожал руку Каспару и вернулся к лошади. Он узнал все, что требовалось. Что еще ему было делать здесь, на площади, среди воинов, не попавших в список Аморанка.

55

В день исхода армии в городе царили переполох и волнительное ожидание. Везде только и говорили, что о приближающемся событии. На рынках женщины, торгуя шали, не забывали посудачить о призыве. Лавочники перекрикивались между собой о наступившей войне. Старушки, сидя на скамьях, толковали о горе, постигшем империю, и тяжело вздыхали. Девицы пели песни о своих возлюбленных – славных героях и победителях. Разведчики тоже только и делали, что вели подобные разговоры. Люди в спешке сновали по улицам города, заглядывали друг другу в лица и приветствовали встречных воинов пугливыми улыбками. Воины оживленные и неунывающие веселились вовсю. Трактиры были забиты под завязку. Они пили пиво, кричали, смеялись, и смех их слышали случайные прохожие. Воины, избегнувшие трактиров, не избегли песнопений, и повсюду ходили группами, распевая песни. Такими увидел Родион городские улицы, когда подъехал к шумному центру на следующий день. Он спешил к Алине. Утром он получил послание от Анжелы. Она писала, что тревожится о госпоже. Алина всю ночь проплакала у себя в комнате. А сегодня утром не вышла к завтраку. Заперлась и не отвечает. Она просила Родиона поскорее приехать, так как сама уже в конец извелась и потеряла всякую надежду вытащить госпожу из ее спальни. Родион отправился к Алине. Кроме того, ему надо было поговорить с Георгом о карлике и Безымянном. Неприятное ощущение, что Дияг продолжает следить за ним, так и не ушло, хотя никаких признаков слежки он не замечал. От того, что карлик больше не напоминал о себе, легче не становилось. Родион не верил, что Дияг так просто оставит его в покое. Следовало разрешить и этот вопрос. Но Георга дома он не застал. Навстречу ему вышла Алина. Лицо ее побледнело и вытянулось. Потускневшие глаза немного опухли. Она не улыбнулась при виде Родиона.

– Пойдём, пройдёмся, – только и сказала она.

Они пошли по улице Света. Тихой и безлюдной в сравнении с центральными улицами. Здесь не было ни спешки, ни суеты, но и здесь было ожидание. Ожидание другого рода: горькое, не праздничное, не шумное. Алина молчала. Взгляд её уперся в невидимую точку впереди.

– Отчего ты плакала? – тихо спросил Родион.

Ему было тяжело видеть сестру в таком состоянии. За много лет Алина всего несколько раз бывала так несчастна. И эти моменты Родион запомнил очень хорошо. Они въедались в сердце как едкая кислота, и выжигали шрамы на нем.

– Какой странный вопрос. По твоему нет причин плакать?

– Не за чем плакать.

– Да, конечно. Ты прав. Я больше не буду плакать. Плакать не за чем.

Родион собрал всю свою волю, чтобы сообщить ей весть, так расстроившую его самого.

– Алина. Я остаюсь.

Он стыдился этого. Он знал, что его вины нет в том, что он остаётся, а кто-то уходит. Знал, что это не его решение, а кого-то другого. Кого-то, кто мог принимать такие решения. И ещё знал, что она это поймёт. И все же он стыдился этого.

– Что ты сказал? – Алина остановилась, глядя на него заблестевшими глазами, – остаёшься?

– Это ещё не точно. Я буду требовать замены.

– Что? Какой замены?

– Я должен идти. Я не могу остаться.

Глаза Алины потухли. Она кивнула и пошла вперёд.

– Ты должна меня понять. Я надеялся, что ты поймёшь.

– Я никогда не пойму. Ты мог бы остаться, но хочешь уйти. Бросить все и уйти. Кто же останется? Кто постоит за этот город, случись беда? Ты ведь видишь, что происходит. Эти птицы…

Родион разозлился.

– Мне это безразлично! – закричал он, – пусть провалится этот город! Вместе с этими птицами! Если и случится что, то ясно не по моей вине, так почему я должен сидеть и ждать!

Алина отшатнулась от него. Это её движение Родион хорошо знал с детства. Она всегда боялась крыс, и он сам не раз дразнил её трусихой, держа за хвост одного из таких грызунов и размахивая им перед носом сестры. Крыса пищала и вертелось, а Алина в страхе пятилась назад, но никогда не убегала. Ему стало мучительно, что сейчас он подобен такому же крысенышу: злой, непредсказуемый. Глупая мысль рассердила его ещё больше. Он почувствовал, что краснеет. Алина робко взяла его за руку.

– Безразлично, Родион? – с грустью произнесла она, – Безразлично – это когда нет души. Неужели, ступая по гладким камням мостовой, ты не чувствуешь связи с Авираном? Со стенами соборов и древних монастырей? С прекрасными гиацинтами, цветущими у дворов и скверов? Полями, лугами и лесами, что окружают Авиран и делают его ещё прекраснее? Тебе безразлично, говоришь ты? Безразлично, если этот город погибнет, а вместе с ним погибнут люди, живущие в нем уже не одно поколение? Погибнут твои родные, друзья, товарищи по оружию. Тебе все это безразлично? – Алина печально улыбнулась, – прости, но в это я не поверю. Это не про тебя, Родион. Ты никогда не был безразличным. И душа у тебя есть. Душа человека, а не душа естествоиспытателя, как у Георга; не душа воина, как у отца; не душа религиозного фанатика, как у старого лжеборца. Вот они ко всему, что не касается их дела, безразличны. Их не тронут страдания других людей. Они не протянут руку помощи несчастному. Они не помогут немощному. И не потому, что они презирают его. Не потому, что они не любят его. Нет, Родион. Они всего лишь безразличны. Они не могут дать и капли тепла другому человеку, не потому что злы, нет, они безразличны. Их не интересует ничего, кроме собственного помешательства. Родион, ты не такой. Ты не помешан на войне. В тебе говорит ложная гордость. Но тебе стоит гордиться, что ты остаёшься здесь. Защищать нас. Меня, маму. Городу нужна защита. И этой защитой станете вы. Те немногие, кто останется здесь и на кого смогут положиться те многие, что нуждаются в защите.

– Хороша защита, – проворчал Родион, – нас оставляют только для вида. Двести человек. Значит не грозит ничего городу, раз оставляют так мало воинов.

– Но ведь ещё разведчики… – неуверенно произнесла Алина, – они ведь тоже умеют сражаться.

– Умеют… – Родион усмехнулся, но вспомнил о своём недавнем сражении с двумя разведчиками и прикусил язык, – Алина, как ты думаешь, если бы в Авиран пришла беда, Георг взял бы в руки оружие, чтобы защищать город?

– Сложно сказать. Если бы он мог, сделал бы он это? Скорее нет, чем да. Но он не может. Тебе неизвестно об его недуге?

– Нет, – ответил удивлённый Родион, – я никогда не замечал в нем ничего такого.

– Георг страдает светобоязнью в тяжёлой форме. Даже лунный свет иногда причиняет ему боль. Он не может появиться на улице, не скрыв глаз, если на небе солнце или яркая полная луна. И даже дома у себя в комнате и в библиотеке он всегда зашторивает окна. А если собирается перейти из библиотеки в какую-нибудь освещенную комнату, он вызывает Армана и предупреждает его об этом. Арман отправляется по назначению и задергивает там шторы. Ты, наверное, заметил, что и гостиная у нас часто затенена.

– И давно у него это?

– Три года. Я думала тебе известно.

– Нет. Он никогда мне об этом не говорил.

– Он не любит об этом говорить.

– Вчера Аморанок произносил такую речь, – медленно сказал Родион, все ещё думая о Георге, – заслушаешься. Но смотрел при этом на всех так безразлично. Удивительно. Как ему только удаётся так безразлично смотреть, когда он произносит такие речи.

Алина не слушала Родиона. Она глубоко задумалась. Через какое-то время она решилась спросить:

– А… Каспар… Он уходит?

– Нет. Его тоже оставили.

– Кажется теперь я понимаю, – сказала Алина, и щеки её впервые порозовели, – оставляют самых лучших.

Они вышли на проезжую улицу, где людей было значительно больше. Пару раз им встретились и разведчики. «Интересно, что предпринял Эрнест, когда узнал о ночной схватке? – думал Родион, – если бы не этот призыв, она бы наделала много шума». В том, что начальник разведки сделает все возможное, чтобы отыскать преступников, Родион не сомневался. «Эрнест не простит, но вряд ли ему удастся уличить нас, – размышлял он, хмуря брови, – а если случайный свидетель? Как в тот раз, когда… Или тот сбежавший разведчик. Что если он узнает меня?»

– Правда?

– Ты что-то сказала?

– Я сказала, какое это счастье, что мы остаёмся все вместе. Только папы не хватает.

– Да. Да, конечно, это счастье. Но я никак не могу примириться со своим положением.

– Но ты должен. Ради меня, Родион. Пообещай, что останешься с нами.

– Этого я не могу тебе обещать.

– Нет. Ты можешь.

– Ты должна понять меня.

Алина остановилась.

– Вот если бы ты хоть капельку понимал меня, – сказала она, с мольбой глядя на Родиона, – ты бы уже давно пообещал.

Родион сдался.

– Ладно, ладно, обещаю, что останусь с вами и никуда отсюда не денусь.

Алина крепко обхватила его руками и долго не отпускала.

– Спасибо.

Она радостно затараторила о всяких мелочах, а Родион шел и думал, почему он чувствует себя таким счастливым. Ведь он проиграл, он уступил ей. Странное дело, оказывается и поражение иногда приносит радость, а победа может принести разочарование. Так может стоит иногда проигрывать, чтобы быть счастливее?

Они ещё немного погуляли по городу, приветствуя встречных воинов, те в ответ кланялись, не в силах отвести глаз от Алины. Она ожила. Стала весела и жизнерадостна. Печальный призрак, каким она явилась утром, исчез. Она снова была собой. Родион в упоении всматривался в ее лучезарные глаза.

– Родион, милый, я так рада, что ты приехал! – восклицала она, звонко смеясь.

Они вернулись домой далеко за полдень. Родион не стал обедать. Только спросил у Анжелы не пришел ли Георг, и получив отрицательный ответ, сел на лошадь и отправился к площади.