Текст книги "Фонарик Лилька"

Глава 13
Фонарик

Веселились мы, правда, недолго. Потом Евгения сказала:

– Лиля сказала, вы готовитесь к поступлению. Куда?

Тут Лилька снова надела защитную маску, и вовремя – я готова была её прибить взглядом. К счастью, вернулся Лилин папаша, они все заволновались, забегали, снова став похожими на вполне нормальную семью, и я откланялась.

Вернулась к себе. В прихожей баба Клава наводила марафет – пшикалась духами с замогильным запахом.

– Добрый день! – сказала я, стараясь не дышать.

Вспомнила, что у Лильки в прихожей стоит красивый фиолетовый горшок с сухими веточками лаванды, и подумала, что, может, для меня эти каникулы станут отдушиной в разных смыслах.

От Лильки, кстати, пока я поднималась к себе, нападало такое количество «спасибо», обрамлённых сердечками, что телефон жалобно замигал сигналом перегрузки. «Начинаю вычёркивать дни», – пришло мгновенно, стоило мне удалить её двадцать пять «спасибо».

Она действительно занималась такой дурью – вычёркивала дни до моего прихода. Календарь, в котором была вычеркнула целая неделя, был первой достопримечательностью, к которой она меня подвела при осмотре квартиры.

– А вот планшет мне не оставили, – посетовала она, – с собой забрали. А то я бы тебе показала, на каком уровне я в «Свомпи» играю. И в «Облака и овечек»!

– Да ладно, – сказала я. – Можно подумать, нам нечем будет заняться без твоего планшета.

– А чем?

Её глаза загорелись.

Я пожала плечами:

– Да много чем, только давай договоримся. Если ты чего-то не хочешь делать – просто скажи: «Не хочу». Поняла? Я не собираюсь тебя заставлять.

– Даже есть? – усомнилась она.

– Даже есть.

– Я тогда щавелевый суп не буду, – быстро сказала она. – Мама там целую кастрюлю оставила. И шницели. Ты мне рис сваришь? Я больше всего рис люблю. В общем, я только щавелевый суп и шницели не хочу, а всё остальное – хочу!

Лиля действительно всего хотела. И познакомиться с Лариской, которая попросила меня проводить её на вокзал, помочь дотащить сумки с какими-то саженцами, которые она купила для родителей в садоводческом магазине рядом с кафе, и пойти потом в сберкассу, и в МТС – поменять тариф в телефоне (я выбрала «Пятьдесят бесплатных эсэмэсок в день»). По дороге домой встретили Лёвку: он шёл к метро, возвращаясь со смены в кафе. Лиля показала ему фонарик, который подарила ей Лариска в благодарность за помощь.

– Прикольный, – одобрил Лёвка, – у меня такой же, только красный. Это из «Икеи». Динамо-фонарик, батарейки не нужны. Удобно в экстренной ситуации, если света нет. А что, у Лариски лишний, что ли, был?

– Нет, – усмехнулась я, – её впечатлило, как Лилька её слушается. Она какие-то яблони купила для родителей, и мы ей помогли сумку до вокзала дотащить. А она на нас всё вопила: «Только о ноги не бейте, чтобы саженцы не побить!» Ну вот у Лильки получилось аккуратно нести, у меня нет.

– И я за это получила фонарик! – добавила сияющая Лилька.

– Прикольная у тебя сестра, – сказал Лёвка.

– Не лопни, – посоветовала я Лильке, у которой рот разъехался до ушей.

Вечером я попыталась сварить ей рис, он у меня пригорел, пока мы разглядывали игры для девочек у меня в телефоне. Вся квартира пропахла гарью, но самое обидное, что гарью пропах и сам рис.

– Всё, привет, больше готовить не буду, – буркнула я, пытаясь отскрести пригоревший рис, и она с виноватой улыбкой достала из холодильника кастрюлю с щавелевым супом.

– Не, друг, – я швырнула свой ковшик в раковину и, шагнув к Лильке, вцепилась в её кастрюлю, – это ты есть не будешь!

– Буду! – возмутилась она, притягивая кастрюлю к себе.

– Нет! Ты сказала, ты его не хочешь!

– Хочу!

– Сказала – не хочешь! А ну отдай! Моё главное правило – никого не заставлять!

– Но ты меня не заставляешь! Я правда хочу!

– Не ври!

– Не вру! – со смехом сказала она. – Да не вру, правда, Галька, пусти! Пусти, обольёмся!

Я отпустила, и она неожиданно отлетела назад и плюхнулась на тахту, вскрикнув:

– А!

И зажмурилась. И я зажмурилась. Потом открыла глаза. Суп не расплескался. Но Лилька вдруг принялась хохотать. Заливисто так. Поставила суп на пол и хохочет. И я упала рядом с ней и смеюсь. Потом встала со словами:

– Но шницели – точно мои!

– Осторожно! – орёт она. – На суп не наступи!

И снова хохочет.

Мы много с ней смеялись в тот день. Это оказалось так здорово – ничем и никем не командовать. Не пытаться сделать лучше то, что выглядит несовершенным. Просто делать своё дело и болтать с Лилькой, с которой мы снова, как тогда, когда возвращались к Кармен за лифчиком, сравнялись возрастом.

После еды мы вернулись к играм для девочек, наряжали каких-то безумных кукол, опять хихикали, потом ухаживали за виртуальным кроликом, чуть не утопили его в ванной, а кончилось тем, что мы всласть наиздевались над фотографиями друг друга в фотошопе.

– Я! – возмущалась я. – Я тебя! Научила! Как тут работать! И ты! Мне! Вот ты чучело! Пририсовала бороду! Фу! Какая неблагодарность!

– Погоди, – сквозь смех говорила Лилька, – погоди, погоди… Вот тут ещё… У тебя дым из ушей валит… Ладно? Ну прости, прости, пожалуйста, Галечка… Ой, а вот ещё колечко в носу. Но только одно! Одно! Но большо-о-ое!

Глава 14
Ночные разговоры

Ночью мы трепались. Я рассказывала Лиле что-то о своём детстве. Её, правда, интересовало больше всего, что меня родители заставляли делать, а я не хотела. Я, как назло, никак не могла ничего такого припомнить. Не то чтобы я была ангелочком, нет, конечно. Но то ли родители мне многое позволяли, то ли я просто уже не помнила ничего.

– А ты обманывала когда-нибудь родителей? – спросила вдруг Лилька после долгой паузы.

Она щёлкала фонариком, и, когда ей удавалось накрутить нужное количество оборотов, одеяло озарялось изнутри красноватым светом и было похоже на пещеру с сокровищами из мультика про Али-бабу.

– Ты спать сегодня не собираешься? – проворчала я, переворачиваясь на другой бок и повыше натягивая плед. – Конечно, обманывала. Мама до сих пор припоминает, как ей подарили целую коробку конфет с пралине и она берегла её для праздника. А я вскрыла, пока они на работе были. И ела их потихоньку. Их там много было. Я думала сначала, что незаметно выходит. Как в том рассказе Носова про красный леденец в сахарнице. Потом вижу – заметно стало. Ну я их и доела. Доела и испугалась. Думаю, ну всё, мне конец. Решила коробку выкинуть. Скажу, что потерялась коробка. Поднимаю её. Вдруг слышу – гремит в ней что-то. И тяжёлая. Заглядываю внутрь, убираю белый листок, а под ним – ещё один слой конфет оказался!

– Ух ты! – вырвалось у Лильки. – И ты его не трогала.

– Ну нет, – засмеялась я, – съела ещё парочку для солидности, чтобы не показалось странным, что я совсем уж конфет не трогала. Но самое интересное и ужасное оказалось в том, что на празднике была тётка, которая подарила маме конфеты эти. И она спросила родителей, сразу они про двойное дно догадались или нет… А они ни сном ни духом.

Лилька хмыкнула.

– Ну это так, – задумчиво сказала она, – это несерьёзное.

– Угу, – обиженно протянула я, – неделю без телека сидела. А там мой любимый сериал шёл, «Ранетки»!

– Галь, а вот как-нибудь по-серьёзному ты их обманывала?

Я помолчала.

– Было дело. За мной парень однажды ночью зашёл. Отец ему дверь открыл. И ему этот парень не понравился. «Не пущу, – говорит, – с ним». А я сама этого парня плохо знала. Познакомились день назад на пятачке возле леса, есть у нас такое место, там вся молодёжь тусуется. Я как раз с Серёгой своим поругалась и шарахалась, знакомилась со всеми подряд. Ну вот. Но мне своё доказать надо. Что хочу, типа, то и делаю. Ну и я накрасилась уже, такая готовая на выход стою в прихожей. И отец мне: «Я тебе тыщу дам, если с ним не пойдёшь». Я: «Пойду». Он: «Две тыщи». Я: «Всё равно пойду». Он: «Три». И так до пяти. Я всё равно пошла, Лильк. Просто руку его отпихнула и пошла. А что он сделает? Мне семнадцать уже было. В комнате не запрёшь.

– И что? – тихо спросила Лилька.

– Ну что… Ничего хорошего, Лиль. Парень и правда оказался… В общем… Короче, ничего хорошего не делали мы на том свидании. Не буду я тебе подробности рассказывать, противно. Короче, про обман. Мама спросила потом, почему куртка у меня грязная такая. И я сказала: «Упала». Хотя я не упала, конечно. Он меня сам с ног сбил. Но маме я чего-то насвистела там. Чего в голову пришло. Вру ей, а у самой перед глазами придурок этот, понимаешь?

– Да…

– Ничего ты не понимаешь, Лилька. Но знаешь, что главное. Я отцу-то призналась потом. Не во всём. Но так. В общих чертах.

– Он ругал?

– Нет. Посмотрел так грустно. И говорит: «Ну что мы с вами можем поделать…» Он ещё окает у меня немножко. Что́, говорит, по́делать. Знаешь… Меня так прошибло это. Как-то привыкаешь в детстве, что родители сильные, всё могут. Могут запретить, могут наказать. Могут делать с тобой что хочешь. А тут – «что мы можем поделать»… Знаешь, я говорю: «Да ладно, пап. Я ж теперь умная». А он опять грустно смотрит, но улыбается. «Надеюсь», – говорит.

– Моя мама всё равно сильная и делает что хочет, – сказала Лилька, думая о чём-то своём. – Она никогда мне не скажет: «Что мы с вами можем поделать». Она всегда знает, что со мной поделать. Хочешь, я тебе расскажу, почему я из дома ушла тогда, когда ты меня нашла? Хочешь?

«Я знаю, – хотела сказать я, – из-за того, что тебя обвинили, будто ты деньги украла. Я бы тоже ушла».

Но вслух сказала осторожно:

– Как хочешь…

– Хочу рассказать. Понимаешь, мы с Наташкой играли. У меня дома. Она как бы была госпожой. А я – рабыней. Как в древнем мире, мы по истории проходим.

– Ничего себе.

– Ну нам так нравилось играть! – воскликнула Лилька. – Мы менялись потом! Она была служанкой, а я – принцессой. Ну вот. И я как будто не так что-то сделала. Не так украсила цветами наряд своей госпожи. И она сказала: «Ах ты негодная рабыня! Да как ты смеешь портить мой наряд!» В общем, мама это услышала. И вмешалась в нашу игру. Отругала Наташку. Выставила её. Позвонила её родителям. И сказала, чтобы они тоже её отругали.

– Ну… твоей маме просто неприятно, наверное, было, что её дочка – рабыня, – задумчиво сказала я.

– Мы так играли! И потом Наташка перестала со мной разговаривать!

– Но ты-то тут при чём?!

– Откуда я знаю… Зачем мама вмешалась?!

– Может, вроде как защищала тебя.

– Лучше бы она этого не делала.

– Родители не могут не… погоди, и ты из-за этого ушла?!

– Да.

– Из-за такой ерунды?!

– Это не ерунда, – обиженно сказала Лиля и отвернулась к стенке.

Я поглядела на её бок, укрытый одеялом в горошек, и покачала головой.

– Да, слушай… Надо же. Я никогда не думала…

– Ну как это – никогда не думала?! – в отчаянии воскликнула Лилька, повернувшись. – Ты, что, вообще не была ребёнком? Не помнишь, как обидно, когда родители в игру вмешиваются?

– Не помню. Просто, наверное, мои не вмешивались.

– Вот именно.

Лилька снова отвернулась к стене и замолчала. Вскоре она засопела. А я всё лежала и думала.

Я ещё поняла бы, если бы она сбежала из дома из-за несправедливого обвинения в краже. Но то, что мама отругала подружку и та перестала с Лилькой дружить?! Из-за этого уйти из дома, подвергать себя опасности?

Это было странно: мне её проблема казалась мелочью, как говорит мой папа, плюнь да разотри, а для Лильки это проблема из проблем.

«Наверное, это как с кофе, – подумала я, – для кого-то – любимый напиток, а кому-то горькой гадостью кажется. Или как с болью. Кто-то палец для сдачи крови подставляет и не вздрагивает, а кто-то рыдает всю ночь перед посещением медсестры».

Или вот мой страх, например. Страх перед тёмными улицами, перед подъездом. Мне кажется, никто никогда не может понять меня, полностью прочувствовать то, что чувствую я. Но можно мне поверить… Так и с Лилькой. Да, я не понимаю её. Но я могу ей поверить. Поверить, что для неё такая мелочь – действительно проблема.

«Как у неё всё хрупко в душе, – пришло мне в голову, – как в тесном магазине, полном фарфоровых сервизов».

А Лилькины родители так и норовят устроить в этом магазинчике танцы, а то и погром! «Слоны толстокожие, – с неприязнью подумала я, – даже не делают попыток понять собственного ребёнка. Разве ей много нужно? Просто проводить с ней время, вот и всё. Ладно. Я поняла это. Вот я и буду проводить с ней время».

Мысль наполнила меня непомерной гордостью, и, довольная, я заснула.

Под утро мне приснилась карусель: какие-то саночки, лошадки, все кружились в бешеном темпе. Играла музыка, кто-то звал: «Галя, Галя…»

– Галя, – прошептала Лиля, но прежде чем я успела откликнуться, она сказала: – Спишь… хорошо.

Она поворочалась. А потом спросила тихо:

– А ты когда-нибудь воровала деньги у родителей? Наверное, нет. А я вот – да.

Я замерла, боясь лишним движением выдать, что я не сплю. Я боялась нарушить её полусонное бормотание, прервать поток откровенности.

– Мне просто очень нужно было, – сказала Лилька, – на лифчик. Вот я и взяла.

Она ещё поворочалась и затихла. А я лежала без сна до тех пор, пока сквозь занавеску не стали пробиваться солнечные лучи.

Я пыталась найти правильное решение и не могла. Наверное, первый раз в жизни.

Что же делать? Сказать Лильке, что я не спала и всё слышала? Она перестанет мне доверять. Делать вид, что ничего не произошло? Я не могла. Даже Лилькино плечо, освещённое солнечными лучами, казалось мне уже каким-то другим, чужим после того, что я услышала от неё.

Я ворочалась с боку на бок, раздираемая разными решениями.

Но вдруг пришла спасительная мысль. Лилькины родители! Они сами во всём виноваты! Они! Они сделали жизнь дочери такой, что ей приходится воровать! Не дают ей достаточно денег, не покупают нужные вещи. Они толкнули бедную девчонку на преступление. А теперь жалуются.

Правда, приняв решение, я всё равно не смогла заснуть. Сама не знаю почему.

Глава 15
Возвращение домой

На майских праздниках у нас не так много клиентов, как, например, на Восьмое марта. Все разъезжаются, кто за границу, кто на дачу. Но сегодня случился неожиданный наплыв гостей: в одном углу компания студентов оккупировала самый большой стол для игры, в другом – три семьи с детьми разного возраста праздновали день рождения годовалого карапуза. Виновник торжества спал в коляске под присмотром Лариски, и дела ему не было ни до шоколадного тортика с целым апельсином внутри, на который расщедрились его родители, ни до двадцатипроцентной скидки, положенной у нас в кафе каждому имениннику.

И студенты, и семьи заказывали напитки и еду без конца – только успевай. Я поглядывала за окно, где наступали потихоньку весенние нежные сумерки, и радовалась тому, что моя смена закончится уже через полчаса: не придётся возвращаться домой в темноте.

– Как он вообще, этот Малик, нормально справляется? – спросила я у Лариски.

На оставшиеся до закрытия часы нас с ней должны были сменить Лёвка со стажёром.

– Я его в работе видела только мельком, – не отрывая взгляда от узора, который аккуратно выводила на поверхности латте, ответила Лариска, – но Лёвка работал с ним в филиале возле ВВЦ, говорит, он уже ничего так. Тосты с сыром делает неплохо.

– Мы не тостерная, – покачала я головой.

– Опять заело! – с досадой воскликнула Лариска, стукнув рукой по кофейному аппарату. – Да что ж ты будешь делать, третий раз за вечер!

– Извините, – сказала она следующему клиенту, – у нас аппарат сегодня барахлит. Мы можем заварить для вас кофе во френч-прессе или налить вам регуляр.

– Мы, конечно, не тостерная, – прошептала Лариска, когда клиент выбрал сразу два вида регуляра, и «Королевскую вишню», и «Кубу арабику», – но Лёвка сказал, чаевых он собирает гораздо больше нас всех вместе взятых.

– Как это? – не поняла я. – Каким образом?

– Увидишь! – подмигнула Лариска.

Я пожала плечами и улыбнулась очередному клиенту. Но девушка с короткой ассиметричной стрижкой в джинсовке не смотрела на меня. Она повернулась к выходу. Туда же повернули головы и остальные девушки в очереди.

– О, – сказала одна из них, высоченная, в майке и шортах.

Они смотрели на смуглого черноволосого парня в фиолетовой футболке, обтягивающей мускулистую грудь, который, застенчиво улыбаясь, вошёл в кафе.

– Привьет, – сказал он нам с Лариской, когда подошёл к стойке, и я поняла, что это Малик.

Мы поздоровались.

Лариска снова подмигнула мне, но я фыркнула в ответ.

– Заходи, – строго сказала я Малику, – у меня осталось минут пятнадцать до конца смены. Помогу тебе разобраться с нашим оборудованием.

Я глянула на кофейный аппарат и поправила себя:

– Ну то есть с тем, что у нас работает.

– А что у вас не работает? – деловито спросил Малик, переодевшись и заходя за стойку.

Чёрная футболка с надписью «Лучше кофе может быть только кофе» шла ему ещё больше, чем фиолетовая. Я с трудом оторвала от него взгляд. Надо же, какие привлекательные бывают парни…

Я кивнула на аппарат. Малик подошёл к нему, что-то покрутил, что-то дёрнул. А потом просто треснул по аппарату ладонью.

– Что ты делаешь? – испугались мы, но Малик уже нажал на кнопку и подставил чашку под тёмную горячую струю эспрессо.

В очереди зааплодировали. Малик скромно улыбнулся.

– Так ты у нас только эспрессо сегодня варишь? – ехидно спросила я, и он тут же испуганно посмотрел на меня.

Я кивнула ему на кувшинчик с молоком.

– Поехали!

Может, тосты Малик делал прекрасно, но с капучино, латте, рафом и венским кофе у него были проблемы. Я принялась учить его, стараясь не флиртовать и не кокетничать. Учился Малик споро, и вскоре я сдалась: тоже пала жертвой его обаяния. Хихикала в ответ на его шуточки, закатывала глаза, корчила гримасы. Сама не знаю, что со мной случилось. Может, Малик обладал такой силой обаяния, которая неизменно притягивает к себе всех подряд. Может, я просто соскучилась по флирту. Но мне нравилось учить его, а ему нравилось перенимать мои умения. А когда он касался своими загорелыми крепкими руками моих рук, по спине у меня бежали счастливые мурашки. Попрощалась Лариска – она спешила на электричку. Ушли, оставив огромные чаевые, гости годовалого именинника. А мы с Маликом обменивались остротами, намёками, таинственными взглядами, обозначавшими что угодно.

Из этого транса меня вывел Лёвка. Запыхавшийся и всклокоченный, он появился перед стойкой и выпалил:

– Простите! Ребята! Уф! Я ногу подвернул на футболе. Галь, выручила! Спасибо!

Лёвка захромал в раздевалку.

– Да не за что, – томно проговорила я и бросила взгляд за окно.

И ахнула. Там было темно.

– Сколько времени? – всполошилась я.

– Да десять скоро, – откликнулся Лёвка, – час остался до закрытия. Давай хоть на часик тебя сменю. Спасибо, Галка, ты на меня рассчитывай, ага?

Я не ответила. Поспешила в раздевалку. Там быстро сменила рабочую футболку на свою, накинула толстовку, застегнулась до самого верха.

– Пока! – бросила я ребятам, пробегая мимо стойки.

– Спасибо! – рупором сложив руки, крикнул мне вслед Лёвка, а Малик послал воздушный поцелуй.

Я спустилась с крыльца кафе. Огляделась. Народ шатался по улице, слышался смех, крики. Но здесь рядом было метро. Мне же предстоял неблизкий путь вдоль шоссе, а потом – дворами, к моему дому. Здесь у метро горели фонари, а вот у дома… Сердце сжалось.

– Дойду, – сквозь зубы сказала я себе, – меня ждёт Лилька.

Я достала телефон, в котором на время работы отключала звук, и обнаружила, что зарядки осталась одна палочка.

– Ёлки, – сквозь зубы сказала я, – ладно, хватит на крайняк.

Экран показывал, что от Лильки было восемь сообщений, но я не собиралась тратить на них остатки телефонной энергии. Сунула телефон в карман, двинулась.

Я не учла одного: большинство людей возле метро были подвыпившими. И хотя я давно одеваюсь так, чтобы не привлекать чужого внимания, сейчас меня разглядывали все шатающиеся парни и мужчины средних лет.

Было очень неприятно: как будто по лицу, липко перебирая лапами, бегают мухи. Я накинула на голову капюшон толстовки, опустила глаза. Всё равно боковым зрением я чувствовала, что на меня смотрят.

«Дура, кляча! – ругала я себя мысленно, быстрыми шагами двигаясь в сторону дома. – Зачем надо было кокетничать с этим Маликом?! Зачем? Я всё равно не собиралась с ним встречаться! Что за несдержанность!»

Чем дальше я двигалась, тем страшнее мне было и тем крепче я ругала себя. Я напряжённо вглядывалась в компании, которые шли мне навстречу. Там есть девушки? Уф… Значит, ко мне не прицепятся. Нет? Так, голову ещё пониже.

Я старалась себя, как говорит моя мама, не накручивать, но ничего не могла поделать со страхом, который надвигался, как какая-то снежная лавина. Больше всего меня пугала дорога к подъезду и, конечно, сам подъезд. А вдруг кто-то кинется за мной в подъезд? Вдруг…

Я запрещала себе думать о страшном и всё равно думала. Загудел телефон. Ещё одна эсэмэска от Лильки. Маленькая, поместилась в одну строчку.

«Где ты?»

«Иду», – коротко ответила я.

Отослала эсэмэску. И батарейка сдохла. Супер.

Я нажала на кнопку включения, но телефон не послушался. Я сунула бесполезную штуку в карман.

Я одна, и вокруг темно и полно пьяных. Всё. Страх меня затопил. Я потрясла головой, вцепилась ногтями в свою руку, стараясь оставить бороздки поглубже. Хотелось прийти в себя, хотелось перестать бояться.

Вдруг от компании, заливисто хохотавшей впереди, отделился парень. Он медленно, качаясь, подошёл ко мне.

– Девушка, до-обрый вечер, – растягивая слова, произнёс он, – а давайте к нам? А то у нас девушек нет…

Остальные парни, улыбаясь, глядели на нас. Он схватил меня за руку. Его прикосновение обожгло меня.

– Пустите, – всхлипнула я.

– А чего это вы плачете? – дурашливо спросил он. – Мы не обидим…

Но отпустил. Я развернулась в обратную сторону и бросилась бежать.

Да! Я боялась! Боялась пьяных и сумасшедших, потому что не знала, что у них на уме! Боялась темноты, потому что она скрывала неизвестно что! Боялась подъезда, потому что мне казалось, что кто-то в нём сидит и может на меня напасть!

Сейчас я боялась всего на свете, и только огоньки моего кафе давали мне надежду, что со мной всё будет в порядке.

Я вбежала внутрь.

– Ты что-то забыла? – удивился Лёвка.

Я молча посмотрела на него. Опустилась в кресло, покачала головой. Малик возился с аппаратом и не заметил меня. Кафе опустело. Сидела только одна семья: родители и сын лет десяти. Они пили молочные коктейли.

«Допьют и уйдут», – подумала я.

Я перевела взгляд от люстры, освещающей кафе, на ночную темноту за окном.

«И ребята. Закончат смену. И уйдут. А мне? Что мне делать?»

Я остро ощутила своё одиночество. Да, у меня есть родители. Но они далеко. Лилька есть. Много от неё тут проку, конечно.

Освещённое кафе напомнило мне прибежище тех, кто прятался от всяких зомби в американских ужастиках. Так же помигивала лампа дневного света у окна, так же зловеще двигались тени за окном.

– Прекрати! – одёрнула я себя.

Я прекрасно понимала, что можно было обругать парня, схватившего меня, выдернуть руку и поспешить дальше. Просто войти в подъезд. Просто подняться к себе. Так, как делают миллионы людей в Москве каждый день. Просто идут к себе домой. Как делают мои родители. Как делает Лилька.

Я понимала, что вся моя паника основана только на тех ужасах, о которых я успела прочесть или посмотреть кино. Со мной вроде бы никогда не случалось ничего ужасного.

Я всё понимала.

И всё равно: лоб гудел, как под напряжением, а страх застрял в горле грецким орехом.

Я потёрла лоб. А что, если попросить ребят проводить меня после закрытия? Лёвка вон сказал, что он у меня в долгу. Но ему домой в другую сторону. И он хромает. Как его попросить?

Может, Малика?

«Нет, – подумала я, – если бы я не кокетничала с ним, как последняя дурочка, можно было бы. А так – приглашение проводить домой будет двусмысленным».

К тому же Лёвке я ещё смогла бы объяснить, чего я боюсь. А Малику – нет.

– Мы скоро закрываемся! – предупредил Лёвка очередного клиента, и я вздрогнула.

– Галка, так ты чего? – спросил Лёвка из-за стойки. – Ты точно ничего не забыла?

– Телефон сел! – выпалила я. – Дай, пожалуйста, наш, стационарный.

Я подошла к стойке, чтобы Лёвке не пришлось хромать ко мне, забрала трубку, толком не зная, кому я собралась звонить. Лильке? А смысл… Родителям? Да уж, отличная идея…

И я набрала номер, который знала наизусть.

– Да? – заспанным голосом ответил Серёня.

– Это я… Ты спишь?

– Ага. Отрубился с Настькой. Только укатал её, прикинь? Сижу с ней, сестра в кино пошла.

– С Настей, – пробормотала я.

– А что? Ты чего звонишь-то так поздно? Что-то случилось?

– Я… Серёнь… Мне…

– Что с тобой?!

– Мне страшно. Я не могу до дома дойти.

– Ну, давай как раньше? Я с тобой буду по телефону разговаривать, а ты пойдёшь!

– Он сел, – воскликнула я с отчаянием, – понимаешь?!

– Нет. Чего ж ты… Знаешь, что ты такой псих, а телефон не зарядила.

Я шмыгнула носом.

– Слушай, ну я с Настей…

– Я уже поняла, – еле выговорила я, чувствуя, что сейчас закончится разговор и я снова останусь одна в кафе с помаргивающей белой лампой, которая скоро перестанет мигать, – прости.

– Ладно. Слушай. Ладно. Ты где?

– На работе…

– Ладно. Выходи на ступеньки через десять минут.

– А Настя?!

Но он уже повесил трубку.

Никогда ещё десять минут не тянулись для меня так долго. Я сидела уставившись в экран телефона, на котором одна цифра сменяла другую.

Наконец, когда прошло девять минут, я не выдержала. Вернула Лёвке трубку. Малик хотел мне что-то сказать, но я покачала головой. Выскочила на крыльцо. Через некоторое время, сверкая фарами, подъехала старенькая «девятка» Серёни, которую ему отдал отец. Я бросилась к машине, открыла дверь. Серёня сидел за рулём в растянутой серой футболке, небритый, заспанный. Такой родной… Сзади, пристёгнутая к детскому креслу, радостно верещала Настя.

– Ня! Ня! – вопила она.

– Захлопывай скорее дверь, – попросил Серёня, но тронуться с места ему не удалось.

Я захлопнула дверь, а потом прижалась к его плечу, к рукаву его домашней серой дырявой футболки, в которой столько раз спала, когда ночевала у него. Прижалась и заплакала. Настя изумлённо затихла. А я рыдала до тех пор, пока у меня не начал дрожать подбородок.

– Ну, ну, – успокаивал меня Серёня, поглаживая по плечу, – ну чего ты… позвонила б раньше…

– У меня телефон сел, – прорыдала я.

– Дурочка ты моя… рассеянная, – сказал он и поцеловал меня в лоб, – погнали уже, а то сестру кондратий хватит.

Когда я вошла в квартиру, Лилька вскочила с пола, где, укутавшись в плед, которым я накрывалась прошлой ночью, ждала меня, и бросилась ко мне. Сомкнула руки у меня на поясе, прижалась.

– Ну наконец-то! Я тебя еле дождалась! У меня такая идея! Такая! Я чуть не лопнула, пока тебя ждала! Послушай! Завтра же последний день! Послезавтра утром мама приезжает. Давай завтра сделаем пижаму-парти! Мы! Ты и я! И пригласим…

Я погладила её по голове. Страх почти ушёл, оставив только щемящее чувство в груди. Я ничего не буду вываливать на свою девочку.

Лучше посидим в креслах у окна. Она расскажет мне, кого пригласит на свою пижама-парти. А я посижу послушаю. И подумаю о Серёне.