Текст книги "Грешник"

Глава 15

Встреча с Джамиревым-старшим прошла примерно так, как Глеб и предполагал. Тот выслушал его. Посмотрел тяжелым взглядом, допил свой кофе – густой и черный, молча кивнул, встал и ушел, не оглядываясь. Никаких извинений, конечно же, не прозвучало. И тут совершенно не имело значения, что сын Громова в случае с наследником Джамиревых виноват не был. Кирилл был виновен в принципе, за что и поплатился. Волчьи законы, которые Глеб Громов понимал.

С поставщиками сына все обстояло намного проще. Глеб закрыл его долг, без всяких возражений выплатив все затребованные проценты и… И все! О том, что ситуация с Джамиревыми улажена, те ребята уже и так знали.

Кажется, все были удовлетворены. Олигарх – тем, что узнал имена виновных в гибели сына, наркоторговцы – тем, что их репутация не пострадала. Без хорошей деловой репутации – в мире бизнеса никуда. И какая, к черту, разница, что это наркобизнес?

В общем, с завершением трудовой недели – с неопределенностью было покончено. Глеб вполне даже мог отзывать приставленных к Наташе и Ларке охранников. Но почему-то не спешил. Пусть еще потопчутся следом – для его душевного спокойствия.

Сидя на стуле в кухне, Глеб сыто потянулся. Жизнь налаживалась, напряжение отпустило. Он мог, наконец, ослабить вожжи и наслаждаться происходящим. Красивой женщиной, готовящей ему завтрак, смешной пикировкой с ней… У Наташи было необычное, как и она сама, чувство юмора. В моменты, когда ей удавалось совладать с собственной подавленностью – она смешила его, как никто.

– Ты чем-то взволнована? – спросил Глеб, размазывая масло по горячим тостам. В последнее время на завтрак Наташа могла есть только эти подсушенные кусочки хлеба.

– Нет. Просто жду не дождусь, когда мы уже поедем…

Громов кивнул, но ничего не успел ответить, потому что в дверь позвонили. С недавних пор неожиданные звонки ничего хорошего ему не сулили. У Глеба на них уже какая-то фобия выработалась. Никак стареет?

– Пойду, открою, – проинформировал Наташу, сунул ей в руки готовый тост и пошел прочь из кухни.

Кого он не ждал, так это Карину. В последнее время она поутихла и не изводила своего охранника так уж сильно. А тут… примчалась. Глаза горят. Значит, что-то случилось.

– Проходи.

Она не прошла. Влетела. Впечаталась в него руками и ногами. Сжала бока, носом уткнулась в грудь. Громов поднял глаза к потолку. Ну, приехали. Снова здорова. Он уже хотел отцепить от себя зарвавшуюся девчонку, когда та затараторила, шмыгая носом:

– Лику убили.

Глеб замер. Нерешительно поднял ладонь и похлопал девочку по плечу.

– Ну, а ты чего расстроилась? Она тебе кто?

– Это я виновата, да? – бормотала она, цепляясь за его футболку тонкими пальцами с обкусанными под корень ногтями.

– Что? Большего бреда я от тебя не слышал!

– Говорят, что авария. Не справилась с управлением… Но это ведь никакая не авария, да?! Это ведь все Джамирев подстроил? Он так ее решил наказать? – у Карины начиналась истерика. Она впилась пальцами в его спину и вплавилась телом в тело. Громов пошевелился, отстраняясь, поднял взгляд и наткнулся… на пристальный взгляд Наташи. Холодок пошел по спине. И хрен его знает, отчего. Она всегда смотрела так, будто взглядом придавливала, но в этот раз было в нем что-то еще. Что-то, еще более странное.

– Так! Успокойся. Иди в кухню, расскажешь все по порядку. И не выдумывай ничего. Скажешь тоже… – скомандовал Глеб своей неожиданной гостье.

Каким-то чудом Карине удалось взять себя в руки. Она была сильной девочкой. Недолюбленной, капризной, в чем-то совершенно невыносимой, но сильной. И несмотря ни на что – порядочной. Девочка отстранилась и уже было послушно повернулась в сторону комнаты, как увидела Наташу.

– Я при этой… ничего говорить не буду! – вскинулась тут же. – Это она во всем виновата! Она!

– Не говори. Я тебя не приглашал, – пожал плечами Громов, настежь распахивая входную дверь. Топчущиеся на лестничной клетке парни даже бровью не повели. Как будто это было в порядке вещей. Профессионалы.

– Не надо, Глеб Николаевич! Я… я к себе пойду.

– Наташа…

– Я к себе пойду!

И ушла. А он психанул. И знал же, что нет смысла на Каримову обижаться. Ну, ведь дурочка малолетняя. Да и не в курсе та их ситуации. А ведь все равно хотелось встряхнуть ее так, чтоб аж зубы клацнули. Какого хрена она вообще себе позволяет?

– В кухню иди, – рявкнул все же, с грохотом захлопывая дверь. Карина не испугалась. Демонстративно стащила туфли и, вздернув нос, пошлепала, куда было велено. Зараза. И куда только слезы делись?

– Ну, так ты успокоилась?

– Успокоишься тут! Я, может, в смерти человека виновата!

– Не улавливаю твоей логики.

– Ага. Как же… не улавливаешь! Я тебе рассказываю о том, что это она Рафика… того. А спустя несколько дней Лика погибает. Это Джамирев, да? – в шоколадных глазах Карины снова блеснули слезы. – Ты ему все рассказал?!

– Нет, – соврал Глеб, – с ним не так-то просто увидеться. Так что, выдыхай. Ни в чем ты не виновата. Просто пьяная обдолбанная малолетка не справилась с управлением. Только и всего.

– Лика не бахалась, – шмыгнула носом Карина, недоверчиво глядя на Громова. А мужчина с трудом удерживался от того, чтобы не выпроводить её в ту же секунду и не рвануть вслед за Наташей. Успокаивала его лишь мысль о том, что той сейчас наверняка хотелось побыть одной. А его настойчивость лишний раз бы ее травмировала.

– Слушай, это уже дело третье… Давай, успокаивайся. Напридумывала целый детектив.

– Ты правда думаешь, что Джамирев не причем?

– Ну, а что, я б тебе врать стал?

– Я так хотела тебе помочь, что не подумала о последствиях, – всхлипнула Карина, – а потом, когда это случилось…

– Ты в любом случае была бы не виновата. Лучше было бы, чтобы пострадали невинные?

– Невинные? Эта, что ли? – спросила девочка, презрительно кивая головой в сторону коридора.

– У «этой» есть имя. И как я тебе уже говорил, происходящее её вообще не касается. Так, ладно. Мы вроде как все выяснили?

– Ты что, меня выпроваживаешь? В таком состоянии?

– У меня дела. А поплакать ты, если хочешь, можешь и дома.

– Козел! – фыркнула девочка, спрыгивая с табуретки.

Глеб закатил глаза.

– Ничего нового. Давай, выметайся…

У них было своеобразное общение. Да. Но так уж сложилось. Он знал эту занозу, как облупленную, и как никто понимал, что расшаркиваться перед нею не стоит.

В противовес всем ожиданиям, Наташа вышла из своей комнаты сразу, как только Карина ушла. Наверное, услышала, как захлопнулась дверь – эмоций их недавняя гостья не сдерживала.

– Извини за нее…

Наташа лишь отмахнулась.

– Теперь мы можем ехать?

– И ты не хочешь знать, что случилось? – удивился Громов.

– Я слышала начало разговора и все поняла.

Глеб задумчиво кивнул. И понимал ведь, что сейчас нужно отступить. Наташа не была настроена на общение. Об этом свидетельствовала вся ее поза. Отсутствующий, впяленный в стену взгляд и хаотичные движения рук, которыми она туда-сюда растирала собственные бедра.

– И что? Как… тебе далась эта правда?

– Эту девочку… получается, ее убили?

– Не исключено. Только знаешь, что? Это не наша вина, что бы там Карина ни думала. Из-за этой Лики уже пострадали невинные люди. Мы не могли этого допустить. И все сделали правильно. К тому же… её судьбу решали не мы.

Наташа кивнула. Схватила рюкзак и, потеребив тот в ладонях, спросила:

– Ну, так мы едем? Или наши планы…

– Нет. Все в силе. Может быть, ты доешь свой завтрак? Тосты остыли, но я могу приготовить новые…

– Не хочу. Поедем…

И они поехали. Наташа всю дорогу молчала, задумчиво глядя в окно. В палате мужа она сидела в тот день особенно долго. Держала его за руку и что-то беззвучно шептала. Громов заглянул пару раз, но не посмел прервать их. Своими тонкими пальцами она гладила синие вены на запястье Кирилла, время от времени перехватывала его безвольную руку и подносила к дрожащим губам. Смотреть на это было невыносимо.

Не то, чтобы это что-то меняло.

Громов мерял шагами коридор, отгоняя прочь суку-ревность. Неправильную, некрасивую. Ревность, на которую он не имел права. Но как объяснить это сердцу? Как совладать с собой и не ворваться в палату, чтобы это все прекратить?!

Дверь тихонько хлопнула. Громов оглянулся. Наташа осунулась и побледнела.

– Слушай… Может, ну его, это все? Поедем домой? Ты неважно выглядишь…

– Нет, нет. Все в порядке. Я… не хотела бы менять планы, если это возможно.

Наташа снова на него не смотрела. Да что же это такое? Громов нервно сглотнул. Дернул плечом, мол, как скажешь, и первым пошел по коридору.

Наташин дом оказался примерно таким, как Глеб себе его и представлял. Крыша прохудилась, голубая краска, которой когда-то здесь были выкрашены окна, облупилась, ступеньки, ведущие на крыльцо, прогнили, а само оно покосилось. Громов окинул взглядом прилегающую территорию. Улыбнулся, обнаружив вычищенный от травы пятачок посреди заросшего двора. Очевидно, здесь трудилась Наташа.

– Кирилл хотел продать этот домик… А я не согласилась. Может быть, если бы продала, он бы не вляпался… – заметила Наташа, подковырнув носком старой кеды, выпирающий корень старой вишни.

– Даже не думай! – вскинулся Громов, до этого с вниманием разглядывающий окрестности, – он столько денег проиграл, что этот дом и десятой доли бы не покрыл.

– Почему? Для кого я его берегла… Здесь только захирело все и покосилось… – не слушая его, продолжала свой монолог Наташа.

– Ну, так отделаем! И что значит – для кого? Для дочки. Ты уже думала, как назовешь малышку?

– Нина… Я назову ее Нина. Как маму.

– Красиво.

– Да, – шепнула Наташа, а потом будто опомнилась: – Глеб Николаевич, а что… что, здесь правда можно как-то отреставрировать? Я хотела покрасить окна, но побоялась, что краска навредит малышу.

– Да запросто. Начать с крыльца… – Глеб растер затылок, еще раз осматривая халупу. Вообще, по большому счету – толкни ее кто посильней – упадет ведь. Но, если Наташа хочет…

– Нет-нет. Это бессмысленно. Там и перекрытия прогнили, и стены… нам когда еще говорили. Даже печь топить опасно, мы потому здесь и не жили с Кириллом.

– Ладно… А если его бульдозером, а потом заново точно такой же? – Громов очертил пальцем круг и прикусил изнутри щеку.

– Что заново? Дом построить? Да вы что! Это такие деньги…

– Ну, а в целом? Как тебе сама идея? Или нужно непременно эти стены оставить? Это вообще принципиально? Нет?

– Это невообразимо, – рассмеялась Наташа впервые за целый день. – Новый дом. Скажете тоже…

– Нет, ты все же скажи! А то построю, а тебе не понравится. Скажешь, старый хочу.

– Если новый один в один? – прищурилась девушка.

– Ага… Расположение комнат, окон… правда, я бы побольше делал. Вдруг у тебя будет много детей?

Наташа удивленно открыла рот и несколько секунд на него просто смотрела. А потом согнулась пополам и захохотала так сильно, что он всерьез за неё испугался.

– Нет. Это вряд ли. Кирилл-то вообще детей не хотел.

– Кирилл не единственный мужчина на планете, – фыркнул Громов и, стащив через голову трикотажную толстовку, склонился над поваленной ветром огромной веткой ореха. Смех Наташи стих так же внезапно, как и зазвучал. Она растерла бедра, наблюдая за ним во все глаза. Бестолково качнулась. Глеб оглянулся через плечо. И несколько секунд они просто сплетались взглядами.

– Топор есть? И пила…

Наташа моргнула. Облизала пересохшие губы:

– Что?

– Здесь много веток. Пойдут на дрова, если распилить получится. Так что? У вас есть инструмент? Или пойти по соседям поспрашивать?

Невольно рука девушки скользнула вверх по телу, ладонь обхватила горло, в котором бесновался пульс.

– Где-то был. Я посмотрю… в сарае.

Глава 16

Два месяца спустя.

Глеб вошел в хлипкую калитку и осторожно прикрыл ту за собой. В разгар лета рабочие трудились до победного, в две смены, чтобы дело двигалось как можно быстрей. Когда позволяло время, Громов снимал костюм и присоединялся к ним – помахать молотком. И несмотря на то, что сил у него на это практически не оставалось – работа отнимала их все, ему было жизненно необходимо знать, что он приложил руку к строительству этого дома. В работе он находил спасение. Он так сильно себя изматывал, что засыпал, едва коснувшись подушки. Но даже этот проверенный способ работал далеко не всегда. И чем дальше – тем сложней становилось. Наташа… она стала его наваждением. Он бредил ей. И хотел так, что это становилось настоящей проблемой – выходило за рамки нормальности, лишая всякого контроля. Его чувства усиливались с каждым днем, проведенным с ней рядом. Острая, болезненная необходимость быть с ней во всех смыслах этого слова. Отчаянная нужда, скручивающая его суть, подчиняющая волю, так что иногда казалось – не выдержит. Зайдет к ней в спальню, вывалит все, что чувствует, а там… будь, что будет. Пока каким-то чудом удавалось себя одергивать. Но с каждой проведенной в одиночестве ночью делать это становилось все трудней и трудней. Дальше так не могло продолжаться.

Громов тряхнул головой, собираясь с мыслями. Мужики занимались крышей. Окликнули его. Поздоровались. Глеб махнул рукой в ответ, стащил опостылевший за день пиджак и дернул вниз узел галстука.

– Хозяйка в саду! – крикнул кто-то.

Можно подумать, он об этом не знал. Где ж ей еще быть? Не став сразу переодеваться в робу, Глеб пошел мимо дома, по утоптанной в камень тропинке. К ней…

Наташа дремала в гамаке, который он растянул между двух старых раскидистых яблонь. И как только уснула в таком шуме, спрашивается? Одна ладошка под щекой, вторая на остром холмике живота. Бесшумно ступая, Громов подошел к ней вплотную. Жадный взгляд скользнул вниз по загоревшему на солнце лицу, склоненной набок шее. Замер на грудях, скованных лифчиком. На людях она его не снимала, а вот дома… Он изучил ее грудь от и до. Мог с точностью до секунды сказать, когда она стала полнеть, как изменились её соски, на сколько тонов те потемнели с того момента, как они встретились.

Господи, ну, о чем он думает?

Кажется, вообще теперь не опадающий член напрягся еще сильнее. Твою мать… Он пытался с этим бороться. Даже хотел трахнуть какую-нибудь девицу, в надежде, что станет легче. Но… ни черта не вышло. Банально не смог. Почему-то засела мысль, что в таком случае он уподобится собственному сыну, который её предавал… Что угодно, но только не это.

В общем, рука стала его лучшим другом. И это в сорок четыре гребаных года. Будь оно все проклято.

Наташа пошевелилась. Шелестящая в ветках листва разошлась – яркий солнечный зайчик коснулся до этого скрытого тенью лица. Глеб протянул пальцы, как будто и правда хотел отогнать свет, который мог ее разбудить. Погладил. Беременность меняла не только тело Наташи. Она накладывала печати и на ее лицо. Её кожа как будто светилась изнутри, а губы припухли, став еще более красивыми и сексуальными. Спала бы Наташа так безмятежно, если бы знала о том, что она делала этим ртом в его мечтах?

Бежала бы, не оглядываясь.

А если нет?

Иногда он ловил на себе ее взгляды… И было в них что-то странное. То, что заставляло сердце бешено колотиться, а плоть – еще сильнее твердеть.

Ее ресницы затрепетали. Наташа открыла глаза. Потерлась о его пальцы, задевая их краешком губ так, что у него сердце замерло.

– Скучаешь?

– Нет. Я проредила траву, а потом читала…

– Тебя не беспокоит грохот?

Наташа задумалась. Осторожно спустила ноги вниз. Глеб придержал гамак, чтобы тот не раскачивался. Подал ей руку, помогая выбраться из него.

– Нет. Странно, но совершенно не беспокоит. Вы голодны?

– А ты еще не все наши запасы скормила рабочим? – спросил в ответ Громов, прекрасно зная, что Наташа из жалости подкармливала всю бригаду.

– Нет, вам я оставила, – не поняв юмора, серьезно кивнула девушка и пошла к старой беседке, в которой они наладили дачный быт, пока шло строительство дома.

Наташа достала из крошечного холодильника пластмассовый судок и сунула в микроволновку. Нарезала овощей на салат.

– Как ты себя чувствуешь сегодня? Малышка не шалит?

– Малышка устала играть в футбол моей печенью и уснула.

Глеб усмехнулся. И будто не поверив ей, а на деле просто не в силах ее не касаться, положил свою огромную лапищу Наташе на живот. Прислушался. Он еще помнил те чувства, что испытал, когда малышка в первый раз дала о себе знать легким, почти неуловимым импульсом, разогнавшим их сердцебиение. Именно он был с Наташей в тот миг. Именно им он принадлежал. Им и никому больше!

Будто бы почувствовав его присутствие, Нина толкнулась. Громов поднял взгляд:

– А говоришь – спит.

– Проснулась… – философски пожала плечами Наташа, – она всегда на вас реагирует. Вы же в курсе.

О, да. Нужно ли говорить о том, как этот факт его радовал? Он будет лучшим для этой девочки. Папой… дедом ли. Какая разница? Он уже любил ее всем своим сердцем.

Наташа поставила перед ним тарелку и уселась напротив в допотопное, еще советских времен, кресло. Подперла ладонью щеку, наблюдая, как он с жадностью набросился на еду. Все это фигня – про ненормальный взгляд. Нормально она смотрела! Как будто радовалась его хорошему аппетиту.

– А ты?

– Яблок наелась…

– А картошечки? – поднес вилку к женским губам, больше шутя, чем на что-то рассчитывая. А она его опять удивила. Открыла рот и послушно съела предложенный кусочек, выбивая из Громова все дерьмо. Он медленно отвел руку и впялился взглядом в стол. Глеб горел, пылал изнутри, опасаясь, что это пламя вырвется из-под контроля и все разрушит.

– Глеб Николаевич! Телефон…

– Что? – просипел он.

– Вам звонят!

Черт. Совсем помешался. Не слышит ничего. Не видит… Вообще ничего нет, кроме неё. Так разве бывает? Рукой, которая не имела права дрожать ни при каких обстоятельствах, подхватил телефон. Успел заметить, что звонила Лариска. Приложил трубку к уху.

– Немедленно приезжай. У Кирилла остановка…

Глеб встал. Обхватил ладонью затылок. Как ей сказать? Что вообще делать?

– Ау… – ухнула Наташа, болезненно искривляя губы.

– Что такое?!

– Пинается… – улыбнулась она, растирая то ли бок, то ли поясницу. Громов моргнул. Соображать нужно было немедленно. Значит, как в армии: исходные позиции – беременная с угрозой выкидыша. Остановка? Не факт, что смерть. Говорить? Подвергнуть риску малышку. Да и не ясно ведь ничего!

– Наташ, мне нужно срочно отъехать!

– Что-то случилось?

– Нет. Это по работе. Ты еще здесь побудешь, или мне тебя закинуть домой?

– Не нужно. Сергей закинет. А вы поезжайте, если такая срочность.

Он и поехал. Гнал так, что другие водители возмущенно сигналили вслед. К черту. О чем он думал в тот момент? О многом. О том, что может потерять. Или обрести. Смерть – это не только конец. Смерть – это еще и начало. Что он чувствовал? Сожаление. Что молодой, не поживший парень, возможно, умрет. Была ли эта боль неподъемной? Нет. В нем не было слепой отцовской любви. Не сложилось. И он, как никто другой, знал, что смерть отнимала будущее у гораздо более достойных парней. Тех, кто, не жалея живота, защищал. Свою страну, женщин, стариков и детей. Тех, о чьих подвигах никто не услышит, и о жертве которых никто не узнает. Громов проводил в последний путь многих достойных мужей. Он чудом выжил сам. Может быть поэтому не питал особых иллюзий в этих вопросах.

– Что там? – смерчем влетел в отделение, где уже сидела Ларка.

– Я только от него уехала, как мне позвонили… – прошептала она. Подняла взгляд – черная от горя, осунувшаяся, похудевшая. – У него кровь ртом пошла – чуть не захлебнулся. А потом и сердце остановило-о-ось…

– Ну, все… Тише, тише… Его ведь вытащили?

– А надолго ли? Они каждый раз за мной ходят – подпишите бумажки.

– Предлагают отказаться от дальнейших реанимационных мероприятий?

– Предлагают. Да… Говорят, что это уже бессмысленно. Господи… Как, они думают, я их подпишу? Он же… он мой сын, Громов.

Она долго плакала на его груди. А потом он разговаривал с врачами. И это было действительно тяжело. Даже ему. Что уж говорить о Ларке?

– Что нам делать, Глеб? Я не понимаю!

– Знал бы я, что тебе сказать…

Ларка не хотела уезжать, но Глеб настоял на своем и даже подбросил ее до дома. Когда вернулся к себе – Наташа была в своей комнате. Но, как обычно, выскочила на звук, едва он зашел в квартиру.

Неторопливо подошла ближе, прижимая ладонь к выпирающему холмику живота.

– Все хорошо? – спросила, чувствуя его настолько тонко, что он каждый чертов раз удивлялся. И преклонялся, никогда такого ранее не испытывая.

– Да, все нормально.

Глеб наклонился, стащил узкие туфли.

– Пойдем, чаю выпьем? – спросил, запрокинув бровь.

Наташа кивнула, но стоило ему сделать пару шагов, легким касаньем руки вынудила его остановиться. Приблизилась вплотную, в то время как он старался вообще не дышать, и жадно обнюхала.

– Вы были в больнице? – спросила она, вскидывая взгляд. Её зрачки панически расширились, губы затрепетали. – Что-то случилось? Да?! С Кириллом что-то случилось?

– Эй… Ты чего напридумывала? Нормально все. Было кое-что несущественное, я заехал. А так – все без изменений.

Наташа зажмурилась и потихоньку выдохнула замерший в груди воздух.

– Извините… Я… просто испугалась сильно.

– Я понимаю.

– Хорошо… Я тогда пойду. Что-то я сегодня устала.

Громов пожал плечами. Было не слишком поздно, но если ей нужно было побыть одной – он на своем обществе не настаивал. Может, так даже лучше. Ему тоже есть, над чем подумать. А рядом с Наташей… он терял голову. Терял ориентиры и понимание верного. Впрочем, возможно, для Глеба Громова их просто и не существовало. Он привык ориентироваться на себя. На собственные представления о добре и зле. О плохом и хорошем. И к черту, если эти его понятия противоречили чьим-то. Проблема в том, что он даже для себя окончательно не решил, как относиться к происходящему. Кто он? Злодей, воспользовавшийся бедой сына?

Нет. Он был мужчиной, который, наконец, полюбил. Полюбил в первый раз и в последний. И оттого таким болезненно-острым было это запоздалое чувство. Пониманием того, что не было так, и больше не будет. Вот она – единственная, которую уже и не думал, что встретит. И ведь понятно теперь, почему этого не случилось раньше. Разница в возрасте у них все же немаленькая. Да и вряд ли бы раньше он смог себе Наташу позволить. Побоялся бы за неё… Отошел. А сейчас… сейчас уже не сможет. Подохнет уже без нее. Как угодно, в каком угодно статусе… просто быть рядом. Знать, что у нее все хорошо, что она счастлива.

Главное, дать ей самой разобраться. Сейчас, когда Наташа все чаще уходила в себя… О чем она думала? Хотел бы он знать. Но все, что Громов мог, так это только одергивая себя повторять: не дави… не дави… не дави…

За окном сгущались сумерки. Глеб подошел к столу, щелкнул мышкой, выводя на монитор камеры. Дурацкая привычка все по сто раз перепроверять. Изображение всплыли на экране серой россыпью симметричных иконок. Как знать, почему в тот момент он потянулся, чтобы развернуть одну из… на весь экран? Зачем приблизил изображение? Как под гипнозом, где обратный отсчет – оглушительные удары сердца…

Она лежала на спине, чуть разведя ноги в стороны. Тыльная сторона ладони прикрывает глаза, вторая рука – между ног.

Громов опустился в кресло. Упал, как подкошенный. Воздуха не хватало.

Некоторое время ее пальцы не шевелились. Замерли, будто в нерешительности. Но несколько ударов сердца спустя вспорхнули, прижали требующий ласки бугорок. Рука с глаз переместилась ко рту. Наташа прикусила костяшку на большом пальце. Тело выгнулось дугой. Пальцы заскользили еще быстрее. Она ласкала клитор. И только его. Теребила, ритмично надавливала. Грудь, обтянутая тонким трикотажем, ходила ходуном, ноги напряглись так, что было видно каждую мышцу, пальцы поджались. Еще сильнее, размазывая влагу по узелку… До самого оргазма, который был таким мощным, что Наташа на несколько секунд взмыла вверх. А потом вновь опустилась на подушки, на этот раз поглаживая себя успокаивающе и неторопливо…

И как ему быть теперь?