Текст книги "Эволюция как идея"

3. Прогресс, «несократимая сложность» и
тенденции

«Несократимой сложностью» креационисты именуют тот факт, что жизнь, даже самая просто устроенная, сложна невообразимо [Марков, 2010, с 228]. В самом деле, простейшие из бактерий, даже паразитических, имеют не только аппараты репликации и синтеза белка, но и аппарат узнавания, основу иммунитета. Проблема возникновения чуть упростилась с гипотезой РНК-мира (ДНК могла появиться позже), но ненамного.

Ее видят неприступной, касаться ее не принято, но ее коснулся А.В. Марков, зав. кафедрой эволюции Биофака МГУ, что отрадно. Чтобы показать «сократимость сложности», он взял за исходный объект уже очень сложный (эвкариотную клетку) и показал возможность усложнения путем мутаций на один шажок – до появления простой многоклеточности. Попутно ему пришлось делать (сознательно или нет) добавочные допущения, например – о разумном поведении клетки. Это, по Маркову [2010, с. 224],

«кооперация между клетками, основанная на том, что в определенных ситуациях индивидууму становится выгодно немного поступиться сиюминутными личными интересами ради коллектива».

Как мы уже знаем из гл. 2, за этим «выгодно поступиться» кроется признание разумности клеток и их частей и, как следствие, скрытая апелляция к тому самому «разумному замыслу», каковой яростно отрицается. Ясно, что решение проблемы, если оно вообще существует, искать надо иначе и начать лучше всего с биопоэза (возникновения жизни), где совпадение сложностей особо очевидно и тем особо привлекает креационистов.

Живая вода, или Об энергетике биопоэза

На всех уровнях видны собственная активность живых объектов, сопряженность явлений друг с другом и самосопряженность каждого из них. Тем не менее, с горечью сказал биофизик В.Л. Воейков [2009, с. 98],

«В настоящее время в биологии доминирует концепция, фактически отрицающая собственную активность живых систем». «Хотя эти процессы и называют самоорганизацией, подчеркивается, что именно внешние потоки вещества, энергии и информации, проходящие сквозь живые организмы, предопределяют их активность».

Воейкова отличает особое внимание к истории науки, он показывает, что многие нынешние тупики вызваны забвением прежних направлений исследований, когда-то легкомысленно отвергнутых из-за непонимания (автор опередил эпоху) или идейной неприемлемости. Собственную активность живого на всех его уровнях вводили многие мыслители, но успеха не имели – не потому, что недоставало фактов, а потому, что быть ей не полагалось. Воейков решил начать с нуля, с появления собственной активности материи в биопоэзе. Кратко говоря, суть в следующем.

Ныне источник биоактивности вчерне понят наукой: это структурная энергия, запасаемая макромолекулой при ее синтезе и высвобождаемая при ее работе. Понимание началось давно, с работ Эрвина Бауэра (1930-е гг.). Структурную энергию тот видел как сжатие пружины (ныне ее понимают как переход электронов на высшие уровни). Подробнее см. 4-08, и. 7-10.

Бауэр возражал биохимикам, считавшим, что «существует столько ферментов, сколько они находят реакций», и они «еще вынуждены предположить существование чудесного, гармонического совместного действия самых различных ферментов» [Бауэр, 1935, с. 102]. А.Г. Гурвич также полагал, что «все внутриклеточные ферменты просто обломки единого действующего комплекса» [Любищев – Гурвич, с. 179]. Это тезис Бауэра – Гурвича мы еще вспомним.

Как видим, решая проблему активности, Бауэр походя наметил и частное решение (не так уж важно, сколь оно ныне верно) проблемы сопряженности: нам кажется, что реагенты ищут друг друга, тогда как они могут составлять исконно единый комплекс.

Коммунист Бауэр был расстрелян вместе с женой в Ленинграде в 1938 г. (дети сданы порознь в детприемники НКВД), и идеи его были забыты. Без связи с ними был свершен целый ряд открытий, показавших, что основной энергией живого является именно структурная энергия, а отнюдь не АТФ (аденозинтрифосфат), которому приписывают роль основного переносчика энергии в учебниках и руководствах. Как и в СТЭ, косность их создает ученым массу ложных проблем, каковых в самой природе нет.

АТФ слишком маломощен для обеспечения системы основного синтеза и слишком сложно устроен, чтобы быть исторически первым, да и пути его накопления в первичном бульоне не видно (распад заведомо шел быстрее синтеза). Вопреки учебникам, главным источником структурной энергии служит структурированная вода. Полвека назад биохимик Альберт Сент-Дьердьи писал об этом:

«Биоэнергетика – это особый раздел химии воды… вода образует неделимую систему со структурными элементами (клетки) обеспечивая возможность существования электронных возбуждений, невероятных при других обстоятельствах. В структурированной воде электронные возбуждения могут быть удивительно долгоживущими – обстоятельство первостепенной важности для переноса энергии в биологических системах» [Сент-Дьердьи, 1960; с. 56].

Увы, этот ход мысли тоже был забыт и разработан заново учеными Германии, Италии, России и США – см. [Pollack, 2001; Voeikov, 2001; Воейков, 2006; 2009]. Итог их работ частично изложен популярно в книге 4-08 (с. 400–403 и 424–434), где указана и другая литература, а здесь скажу лишь следующее. Переход неживого в живое состоит, в данном аспекте, в переходе химии в биохимию, т. е. в появлении того пути синтеза молекул, на котором они сразу синтезируются возбужденными.

Главное – именно вода проявляет ту активность и во многом обеспечивает ту сопряженность, на которых зиждится всё живое. Вода служит источником и носителем активных форм кислорода (АФК) – таково общее обозначение для тех свободных радикалов – частиц, содержащих атом с неспаренным электроном, где этот атом – кислород (таковы гидроксил, перекись водорода, озон, О ₂ и др.). Оказалось, что АФК возникают в воде очень легко – даже при образовании брызг (что важно, если жизнь возникла на поверхности вод) и при прохождении ее через микропоры (что важно, если она возникла в гидротерме).

Давно известно, что структура воды определяет пространственную структуру макромолекул и организует их взаимодействие. Гашение АФК, достигаемое путем спаривания двух неспаренных электронов при соединении двух свободных радикалов, является, по новым данным, основным и исторически первым источником энергии жизни. (АТФ появился позже, он служит «мелкой монетой» энергетики). АФК всё время возникают и тут же исчезают – либо используются в реакции метаболизма, либо, если таковой потребности в данный момент в данном месте нет, просто гасятся; причем для гашения в клетках всех организмов есть особые механизмы.

Такой процесс рождения и гибели АФК напомнил мне флуктуацию квантового вакуума, и Воейков с этой аналогией согласился.

Главным окисляемым субстратом биохимии является вода, сильно структурированная, продуктом окисления – вода, слабо структурированная, а источником энергии – гашение АФК. Акт структуризации воды есть акт накопления энергии, акт ее деструктуризации высвобождает энергию для биохимической реакции. Можно сказать, что именно включение данного процесса в геохимический круговорот, повлекшее усложнение веществ и их структур (прогресс), знаменовало переход химической активности в биохимическую. Если вспомнить, что дыханием именуется окисление субстратов с целью метаболизма, то тезис Воейкова «Жизнь есть дыхание воды» – вполне можно принять.

Важно, что Воейкову удалось наблюдать это дыхание в неживой системе, в растворе аминокислот. Он показал, что в этих растворах молекулы синхронно вступают в реакции полимеризации (а не добавляются к полимеру с одного конца, как мы привыкли видеть в биосинтезе) и даже синхронно излучают, создавая слабенькое поле, так что раствор аминокислот выглядит в нектором смысле живым. Однако образующийся полимер неустойчив и вне активного раствора быстро распадается, а сама реакция полимеризации через несколько часов затухает. (Живая система, наоборот, умеет сама себя сохранять.) Следовательно, в растворе аминокислот возникает не сама жизнь, а лишь некое поле жизни полимеров.

В пределах этого поля и идет полимеризация. Замечательно, что Воейков, начав данную работу с представлений витализма (что жизнь – первичное понятие, ни из чего не выводимое), пришел к модели, позволяющей вывести разбираемое им свойство жизни из неживого вещества. Консервативным материалистам надо бы за его находку ухватиться, а они, сути не ища, его шельмуют. Очевидно, что дело тут не в науке, а в корпоративном интересе.

Сопряженность и усложнение

Итак, известен безграничный источник энергии для химического усложнения, обладающий полем, и этим фактом легко объяснить, почему жизнь родилась геологически мгновенно. (По-видимому, она родилась на дне еще кипевшего поверху первичного океана – небольшого, неглубокого и кислого.) Объяснить легко, но делать этого не следует, пока нет понимания феномена согласованности.

Удивительно, сколь быстро жизнь обрела согласованность – как внутри первых организмов, так между ними: почти всё со всем сопряжено, лишнее уходит в ископаемые, остальное образует биосферу. Однако остается неясным, каким же образом стали возникать сложные формы (например, замкнутая оболочка клетки, управляемая изнутри.

Для людей религиозного склада эта сопряженность – след божьей воли, а Бог, говорят, всемогущ и непознаваем (у дарвинистов роль Бога исполняет отбор, что давно и многими отмечено). Однако то, что наблюдателю кажется итогом особой встречи и потому невероятным, может быть попросту двумя и более сторонами одного явления. Это выше было отмечено для случая ферментов как тезис Бауэра – Гурвича. Бывает и иная сопряженность, тоже без Бога – когда мы всё «творение» делаем сами, притом не напрягая ум. Примеры сопряженности, достигаемой без Бога, стоит рассмотреть – верующему и атеисту, идеалисту и материалисту.

Таков рисунок, получаемый нами путем решения придуманного нами же уравнения. Не слишком умные богомольцы возражают: это-де Бог вложил в людей ум, и в каждой нашей мысли работает его воля. Утверждение голословно, оно может быть верным, а может и не быть,[24]24
  В т. ч. и для верующего любой религии Она здесь понята широко, по Э. Дюркгейму: религия это «связная система верований и обрядов, относящихся к священным, то есть отделенным, запретным вещам; верований и обрядов, объединяющих в одну моральную общину […] всех, кто является их сторонниками». Наличие бога необязательно [Durkheim, 1912, р. 65]. В данном смысле дарвинизм тоже религия.


[Закрыть].

К счастью, данное утверждение можно проверить, и вот как. Умные, в том числе верующие, знают, что уравнение может быть простым до убогости, правило решения – тоже (компьютер миллионы раз повторяет простейшее правило, ставя на экране точки), а в итоге получается сложная картина, и она оказывается самосогласованной, причем крохотное изменение правила может менять рисунок до неузнаваемости.

Рис. 2. Плодовые тела разных миксо-бактерий. Они похожи на грибочки и цветки, но микроскопические. Повтор форм в ином размерном классе есть номогенез, точнее, фрактальный принцип.

1 – микрококкус, размер 0,1 мм

Таковы некоторые фракталы. Одно семейство фракталов (множество Мандельброта и множества, с ним связанные) особенно эффектно и много раз по частям изображено, в том числе в книге 4-08, на с. 666–669. Поскольку ветвящиеся процессы (среди них деление клеток) фрактальны, естественна мысль: а не тут ли источник самосогласованности? Не в смене ли правил построения фракталов суть эволюции?

Действительно, в ходе фрактального роста сложность возникает всегда, т. е. фрактал моделирует и просто новацию (эмерджентность), и ее самый важный случай, прогресс. Показано, как можно локально остановить рост – пересечением растущих фракталов. Фракталы образуют картины, не только изумительно согласованные, но и занимающие на плоскости или в пространстве ограниченные области – прямо как в онтогенезе [Бульенков, 2005]. Очевидно, что генетикам и эмбриологам давно (уж 25 лет как) пора начать поиски механизмов управления фрактальным ростом клеточных пулов, дабы приблизить понимание онтогенеза.

Замечательно, что на описательном уровне происходит похожее переключение. А В. Марков [2010, с. 229–232] рассказал про опыт, поставленный в Германии [Fiegna e.a., 2006] с почвенной миксобактерией Myxococcus: одна точковая мутация (замена одной нуклеотидной пары) вызвала как смену стратегии размножения, так и изменение иммунитета (избавление от паразита). У Маркова сказано, что замена произошла вне кодируемого гена, остальное у него – толкования в селекционном духе, лишь затрудняющие поиск причин и механизмов. Однако точное указание мутации позволяет увидеть тут итог генетического поиска (о нем см. 4-76), приводящего, как видим, к сложной перемене строения.

Плодовые тела миксобактерий являют редкий у прокариот пример многоклеточности со сложным онтогенезом. Есть смысл поискать толковые мутации, меняющие форму грибочка. Такой поиск, однако, будет лишь началом пути к пониманию онтогенеза. Ведь существует еще и неклеточный онтогенез (о нем см. 4-08, с. 283), так что образование форм не всегда сводится к укладке клеток. Поэтому важно помнить, что фрактальным часто является также рост пула макромолекул, и он тоже прекращается пересечением соответственных пулов [Бульенков, 2005].

А системному эволюционисту здесь важно изучить поворот времени[25]25
  В физике принято считать положительным направлением времени системы то, когда в ней растет энтропия, а в биологии организма – то, при котором делятся клетки. Обратный процесс (соединение клеток) означает тогда отрицательный ход времени. Он свершается у организма мгновенно, при оплодотворении, и неясно, как можно поворот времени изучать. (А это важно: с рождением индивида его время начинается заново, с нуля.) А у миксобактерий и миксомицетов поворот времени растянут – он идет при сползании клеток в колонию, на которой вырастают грибочки плодовых тел. См. 4-08, с. 457–459.


[Закрыть]. Можно ли повлиять на него толковыми мутациями? Но дарвинисту неинтересно ничто, кроме выгоды в конкуренции, и чудный опыт пропал почти без пользы для понимания эволюции.

* * *

Поскольку рождение структурной энергии воспроизведено в лаборатории (отнюдь не только Воейковым), естественно пытаться понять рождение сопряженности, т. е. самоорганизацию, в той же области – в мире структурной энергии Простейшую форму самоорганизации, самосборку, мы наблюдаем повсюду, на всех уровнях бытия: нуклоны и электроны складываются в атом, атомы – в молекулу и т. д., до сборки звезд в галактику. Самосборку надо описывать, но не надо чем-то оправдывать – разве что тем, что так устроен мир. В нем нет места перебору всех возможных вариантов – на это нет времени ни в обычной эволюции, ни в биопоэзе, ни даже при самосборке белка: (для перебора конформаций одного короткого белка не хватит возраста Вселенной).

Пусть креационист, недолго думая, сочтет ссылку на самосборку ссылкой на Бога, но такого же «бога» мы видим в каждой живой клетке, ежесекундно творящей столь же удивительную согласованность. В главе 2 уже говорилось, что обычное деление клетки являет собой совокупность движений и новообразований, совершенно непонятных физически и химически, даже когда их физика и химия детально известны. Простейшим из них там указан направленный рост микротрубочек. Так что отрицать факт эволюции богослов может с тем же (притом с его же собственной точки зрения!) правом, что и факт жизни.

Словом, лучше всего для начала попробовать понять, как самосборка приняла форму самоорганизации, т. е. более сложную форму, чем формирование молекул. Это произошло, когда химия приняла форму молекулярной биологии, каковая вступает в права там, где надо рассматривать индивидуальные судьбы молекул, где не работает закон действия масс.

Там, видимо, и следует говорить о появлении простейшего биологического типа активности, возникающего в поле крупных молекул. Биогеохимик Э.М. Галимов пишет: «Присутствие молекулы способствует синтезу в ее силовом поле аналогичной молекулярной структуры. Это – предпосылка к самокопированию» (4-08, с. 432).

В данном аспекте жизнь возникла тогда, когда активность приняла форму биополя, каковое и ведет самоорганизацию. Чтобы перейти к проблеме «несократимой сложности живого», надо, как принято в диатропике, найти биопоэзу параллель, притом это должен быть не единичный факт, а ряд, притом направленный. Его дает антропный принцип космологии. Он призван объяснить, каким образом возникла самосогласованная Вселенная.

Антропный принцип

Суть его в утверждении, что эволюция мира с самого начала шла таким образом, чтобы в определенный момент в ней мог появиться мыслящий наблюдатель. Так оказалось проще всего дать объяснение удивительному соответствию значений мировых констант – скорости света, массы протона, заряда электрона и т. д.: если бы хоть одна из них имела несколько иное значение, во Вселенной не было бы не то что людей, не было бы даже атомов. Этот принцип позволяет понимать эволюцию трояко.

С одной стороны – как креационизм: первичное согласование констант дано Богом, предвидевшим появление людей.

С другой стороны – как естественный процесс, детерминированный своим завершением (как гигантскую преадаптацию). В таком случае можно говорить о самоорганизации, идущей в диасети.

С третьей – как итог некоего отбора: из всех мыслимых вселенных человек живет в той, где смог произойти. Здесь речь идет, как и в дарвинизме, о совпадении редчайших случайностей.

При объяснении биопоэза возникают те же трудности, что в космологии: в самой простой живой клетке всё удивительно подогнано друг к другу, равно как подогнаны друг к другу и разные клетки, организмы и части многоклеточного организма. Разница же в том, что космолог (и то не всякий) берет на веру принцип, далеко не очевидный, только один раз – чтобы объяснить соотношение мировых констант. Он вовсе не предлагает обращаться к нему всякий раз, как что-то неясно, а биологи-дарвинисты обращаются к отбору то и дело, всякий раз, когда иной причины не видно. Это убого. Убого, но общепринято, как некогда – идея плоской Земли.

Антропный принцип если и признают, то потому, что не видят альтернативы ему. Но критики давным-давно ее высказали:

«географ, убежденный в предопределенности всего сущего», мог бы счесть реку Миссисипи специально сотворенной, поскольку она «очень удобно подходит ко всем пристаням и проходит под всеми мостами» [Девис, 1989, с. 260].

Да, конечно, река возникла раньше, а технические сооружения – позже и по другим законам. Не так ли следует подходить и к развитию космоса? Пока не было частиц, не было и их констант, а когда (по мере охлаждения Вселенной) частицы стали возникать, у них обнаружились те свойства (выражаемые в частности, константами), которые вписывались в уже возникший мир, т. е. возникли те частицы, которые могли существовать, самосогласованная система. Иными словами, ничто (кроме моды) не мешает принять, что законы физики объектов возникали вместе с самими объектами. Эта позиция была названа антиантропным принципом [Болдачев, 2007, с. 50]. Он задает ту картину мира, в которой законы поведения объектов возникают по мере возникновения самих объектов.

Точно так же, проблема транскрипции ДНК (и какая транскрипция была прямой, а какая обратной) возникла вместе с ДНК, а в РНК-мире ее не было, и решать ее не требовалось. Проблема аэробного фотосинтеза возникла вместе с кислородной атмосферой. Проблема кодификации права – вместе с государством. Ну и так далее. Теперь проблема «несократимой сложности» перестает казаться неразрешимой. Кроме сказанного выше (что кажущееся совпадение может оказаться сторонами одного явления), удивляющая нас согласованность могла складываться постепенно, если принять (как принимает нынешняя наука), что живое было первично представлено не организмом, а совокупностью реакций. В ней, например, не сразу возникло размножение, а потому не сразу потребовались и репликация, и управление синтезом замкнутой оболочки.

Требуется, как сделано в космологии, выявить исходные положения, принять антропный (если вы дарвинист), либо антиантропный принцип, либо нечто третье, а остальное выводить как следствия из него, а также из опыта и наблюдения, пока не обозначится новая преграда познанию, требующая ввести новый принцип.

Один пример. Все труды по биопоэзу принимают тот постулат (чаще неявный), что из наличия генетического кода и пузырьков в водных растворах следует появление первых клеток в виде пузырьков, рост и деление которых управляется генами внутри них. Новейший известный мне такой случай – статья [Грачев, Зарицкий, 2015].

На самом деле это не только не очевидно, но возникновению такой конструкции не предложено никакой, даже сумасбродной, модели. Ее и не может быть, пока нет модели онтогенеза замкнутой оболочки. Ее-то и требуется построить, иначе акт рождения первой клетки останется козырем креационистов. Пока же замечу, что это был акт прогресса.

Проблема прогресса

Чарлз Дарвин не видел ее вовсе: «Да сохранит меня небо от Ламаркова нелепого “стремления к прогрессу”» – писал Дарвин в 1844 г., и «небо» в самом деле охраняло его до самой смерти (1882 г.). Иногда он касался ее и в 3-м издании «Происхождения видов» даже дал ей заголовок «Предел, которого стремится достигнуть организация», но ничего определенного не сказал. (Анализ его разбросанных замечаний о прогрессе см. 4-88.) Его последнее к ней обращение («Орхидеи», изд. 1877 г.) осталось столь же неопределенным, сколь и прежде:

«В естествознании едва ли существует вопрос… на который труднее было бы ответить, чем на вопрос о том, какие формы следует считать высшими в той или другой обширной группе, потому что все они хорошо приспособлены»[Дарвин, 1950, с. 236–237],

причем дана весьма положительная отсылка к книге Генриха Бронна (1858 г.). Однако в книге Бронна сказано совсем иное – что усовершенствование есть другой процесс, не связанный с приспособлением.

СТЭ обходит проблему до сих пор, объявляя прогресс одной из форм приспособления. Но от прогресса никуда не деться, поскольку он в природе есть на самом деле: в ходе эволюции появляются организмы, более сложно устроенные, чем прежние. Притом многие плохо приспособлении, а потому не могли произойти в процессе приспособления.

Сама идея прогресса (или повышения организации в ходе эволюции) действительно принадлежала Ламарку. Он высказал ее в 1800 г. на лекции, назвав градацией, и напечатал в 1809 г. в своей знаменитой «Философии зоологии». Прогрессивным он счел всякое приближение к строению человека: «чем ближе стоит животная организация к организации человека, тем она совершеннее». Идею до него ясно высказал натурфилософ Жан Батист Робинэ (1768 г.):

«Рассматривая изумительно разнообразный ряд животных, стоящих ниже человека, я замечаю, как природа трудилась, ощупью продвигаясь вперед к этому замечательному существу, венчающему ее работу» [Робинэ, 1936, с. 505],

что само отчасти повторяло Аристотеля (О частях животных. Книга 2, гл. 10, 456а). Но об эволюции у обоих речи не было.

Для Ламарка главное в эволюции – усложнение животных в силу енутренней активности (вот первое отличие от Ч. Дарвина), и шло бы одно усложнение, если бы не превратности внешних обстоятельств. Мысль ясно выражена в «Философии зоологии»:

«Если бы природа создала одних только водных животных и если бы эти животные – все и всегда – жили в одинаковом климате, в однородной по составу воде, на одной и той же глубине и т. д. – очевидно, в организации этих существ наблюдалась бы правильная и равномерная градация» [Ламарк, 1955, с. 277].

На деле же, по Ламарку, градация то и дело прерывается и искажается процессами приспособления. Среда у него не ведет градацию, а лишь нарушает ее отклонениями от основного пути эволюции (идея, близкая к номогенезу). В этом второе главное отличие учения Ламарка от дарвинизма.

В 1811 г. идею прогресса воспроизвел Лоренц Окей в Германии, добавив к ней параллель с онтогенезом:

«Животные совершенствуются постепенно, присоединяя орган к органу, совершенно так же, как усложняется отдельный организм (в своем развитии). Животное царство развивается через умножение органов». «Основной целью развития природы является создание высших форм жизни, венцом которой является человек» (цит. по книге: [Райков, 1969, с. 128]).

Окей был весьма популярен, и такое понимание прогресса вошло в оборот. Зоологу Карлу Бэру было тогда 19 лет, но вскорее он уже состоял с Океном в переписке, да и сам Ламарка читал. В его рукописи 1822 года, как и у Ламарка, читаем [Бэр, 1959, с. 394]:

«Если мы проследим взглядом весь ряд развития, то мы обнаружим…, что в следующих друг за другом образованиях органического мира обнаруживалось все большее приближение к человеческому строению, что означает все большее совершенствование».

В 1834 г. на докладе в Кенигсберге Бэр сформулировал тезис:

«вся история природы является только историей идущей вперед победы духа над материей» [Бэр, 1924, с. 120],

и до конца дней его уточнял – в основном, в репликах и афоризмах. Это было еще почти по Ламарку, но не совсем. В самом деле, Ламарк 1815 г. писал иначе:

«Если бы природа была разумным началом, она могла бы желать, она могла бы изменять свои законы или, вернее, она вовсе не имела бы законов… Напротив, природа всюду подчинена постоянным законам, над которыми она не имеет никакой власти. Таким образом, несмотря на то, что ее средства беспредельно разнообразны и неисчерпаемы, она всегда действует одинаково при сходных обстоятельствах и не могла бы действовать иначе» [Ламарк, 1959, с. 244–245].

Это прямо-таки ошибочно: природа делает (не всегда, но часто) одно и то же разными способами (на чем и зиждится диатропика). Отвергать ее разумность на этом основании нельзя. Бэр видел природу иначе и в конце жизни (1876), уже слепой, диктовал:

«Для всей природы я всё же применяю понятие цели (Zweck) и должен признаться, что имею при этом в виду сущность, имеющую сознание и волю» (цит по: [Сутт, 1977, с. 19]).

В этом различии пониманий природы причина лишних споров, поэтому рассмотрим его подробнее. В 19-м веке в немецкой науке (она была ведущей) царил разнобой в понимании целесообразности, и Бэр отчасти навел порядок [Baer, 1983]. Он отделил понятие сознательно поставленной цели (Zweck) от понятия окончательного состояния (Ziel), завершающего направленный процесс. Стрела летит в Ziel, ничего не зная о Zweck стрелка[26]26
  Бэр понимал термин «Ziel» широко: «Словом цель [Ziel] я обозначаю здесь не только результат всего движения (здесь – формирования), но я признаю непосредственно и принудительную необходимость, надо заметить, не случайную, но целенаправленную [zielstrebige]» (цит. по [Райков, 1961, с. 441]).


[Закрыть]. Отрицая Zweck за организмами, Бэр все-таки признавал ее за природой как целым, поскольку без этого отдельные цели (Ziele) как самих организмов, так и путей их развития были бы друг для друга случайны, т. е. нецелесообразны в целом. (Об этом см. также 4-90, с. 112–113.)

Признавая Zweck за природой как целым. Бэр имел в виду (как мы теперь понимаем) самоорганизацию экосистем и биосферы. Отрицать при этом Zweck за каждым организмом можно было только в предположении, что он создан природой, а она-де разумна и создает организмы, ей нужные. Это, надо полагать, и побудило Бэра всю жизнь допускать эволюцию видов, но не высших единиц и не природы в целом – их он (как и Ламарк) видел сотворенными. Он признавался:

«Объяснить целенаправленность в ходе развития для меня невозможно, вероятно, она для нас вообще необъяснима (unerklärbar)» (цит. по: [Райков, 1961, с. 442]).

Мы знаем, что феномен самоорганизации присущ и организму, и органу, и клетке, и даже (в форме самосборки) макромолекуле [4-08, п. 5-14, 7–9|, так что Zweck можем видеть повсюду. Вопрос теперь в том, где видеть субъекта этого целеполагания? Когда личинка паразита порабощает жертву, то движется ли она, словно стрела, к своей Ziel, не зная о Zweck, поставленной ей свыше, или имеет свою Zweck сама? Следуя Бэру, надо признать, что Zweck ей ниспослана, но кем?

Понимание прогресса, данное Бэром, поддержал палеонтолог Эдвард Коп (США). Обычной физике и химии (катагенезу) он противопоставил анагенез (силу роста), направляющий как развитие особи, так и эволюцию. Оба процесса он видел (1904) как сознательные:

«Почему эволюция является прогрессивной перед лицом универсального катагенеза? Ни одна другая причина не представляется обнаруженной, кроме присутствия чувственности или сознания, которые являются, выражаясь метафизически, протоплазмой духа» (цит. по: [Сутт, 1977, с. 26]).

Отсюда начался психоламаркизм, отсюда же, но без метафизических изысков, номогенез Берга (1922 г.) заимствовал идею изначальной целесообразности живого. В век бурного развития генетики всё это большинству казалось бредом, и, хотя Любищев уже в 1925 г. отмечал, что генетика исследует лишь малую толику того, за что взялась [Любищев, 2004], но еще лет 80 его никто не слушал. И только недавно начали его понимать.

* * *

Дарвинисты, в простоте своей, либо не думают о прогрессе вовсе, либо уверяют, что всякую организацию породил отбор. Однако даже если поверить, что отбор всё может, останется вопрос: как именно данная конструкция действует – как личинка (клетка или несколько клеток) знает, где у жертвы тот нервный узел, который она должна поразить, и каким путем до него добраться? Где у нее записан код миграции и как он реализуется? Добавим, что обычно это делает лишь одна личинка (особь), изредка две, тогда как остальные, никуда не мигрируя, продолжают свой онтогенез в брюшной полости жертвы. Кто их распределяет? Тут и ламарковы факторы не помогают.

Экологически порабощение, как и всякое приспособление паразита к единственной жертве, есть сверхузкая специализация, а ее не раз предлагали (в том числе А.А. Любищев [4-90, с. 59, 107]) понимать как рутинизацию, т. е. как отпадение неиспользуемых вариантов (т. е. по Ламарку). Паразит якобы селился на многих видах и поражал их различными способами, но они отпали за ненадобностью. Это возможно, но тоже оставляет без ответа вопрос об источнике разумного поведения данной особи (или ее личинки) здесь и сейчас. Ответа нет, но диатропика указывает, где есть смысл искать его.

Порабощение – отнюдь не редкость, а крайняя позиция в рефрене «социальный паразитизм», высший прогресс в каждом его ряду. В согласии с принципом компенсации Аристотеля, оно реализуется у самых просто устроенных паразитов, у личинок. Но сам этот принцип откуда, из какого учения? Или он сам по себе? Чтобы двигаться дальше, требуется навести хотя бы самый грубый порядок в основных эволюционных учениях. Что касается прогресса, то важно, наконец, понять:

«Критерий прогресса должен быть таким, чтобы по нему можно было сравнивать положение в эволюционной системе любой филогенетической линии. “Критерий на человека” оставляет вне возможности сравнения не только растения, но и боковые ветви эволюции животных» [Наумов, 2004, с. 194].

Да и сами учения необходимо как-то группировать. Г.С. Зусмановский [2007] предложил интересную группировку учений об эволюции видов, увязав их с психотипами их основателей. Ее надо учитывать, однако в наши дни всё больше внимания привлекает эволюция сообществ и, прежде всего, экосистем. Этим занята ЭКЭ.