Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

Когда же Мао Цзэдун пришел к власти над континентальным Китаем, оказалось, что, прежде всего, ему пришлось воевать на Корейском полуострове, в чем он сам и был виноват, и как следствие этого создавать регулярную армию.

Затем оказалось, что внутри страны сохранять свою власть можно было в опоре на силовые ведомства, то есть на «внутренние» вооруженные силы.

Политика Мао Цзэдуна была такова, что он осуществил, помимо войны в Корее, войну против Индии, потом войну против СССР. После смерти Мао Цзэдуна Дэн Сяопин провел войну против Вьетнама.

Таким образом, армия, вооруженные силы, военачальники – это непременный, и очень часто решающий, компонент структуры власти в Китае.

Имея все это в виду, необходимо видеть, что военачальники, военные – это непременная и важная, причем до сих пор, относительно, то в большей, то в меньшей степени, часть политической структуры, номенклатуры, «правящего класса» или «правящей прослойки» «правящего слоя» в Китае.

Все руководители КПК понимали это и действовали, учитывая это.

Так поступал Ван Мин. Так поступал и Мао Цзэдун.

В вооруженных силах КПК было немало людей, которые сочувствовали Ван Мину, его взглядам, его политике. В то же время ситуация сложилась таким образом, что Мао Цзэдуну удалось навязать свое «абсолютное руководство» вооруженными силами.

Правда, Ван Мин имел основания говорить о том, что этот процесс был сложным.

Мао Цзэдун понял важность военного компонента в руководстве борьбой за власть, прежде всего, внутри партии. Ему удалось в 1935 году фактически захватить высшую власть над вооруженными силами.

В то же время Мао Цзэдун никогда не доверял военачальникам.

Здесь важно отметить, что большинство, если не все высшие военачальники, не поддерживало по существу линию Мао Цзэдуна на подготовку войны против нашей страны и начало им этой войны. Они не сопротивлялись, открыто не выступали против, но и не выступали за.

Необходимо особо подчеркнуть, что у Ван Мина были основания ставить вопрос таким образом, что Мао Цзэдун пошел на «культурную революцию», возможно, и по той причине, что ему потребовалось убрать от руководства вооруженными силами прежних военачальников.

Вспомним, что Чжу Дэ намеренно оставался в стороне от политики Мао Цзэдуна на протяжении всего периода «правления Мао Цзэдуна», и вернулся к активной деятельности только летом 1976 года, когда Мао Цзэдун стал уже не дееспособен. Пэн Дэхуая, Хэ Луна, Ло Жуйцина Мао Цзэдун погубил в тюрьме во время «культурной революции». Линь Бяо был вынужден бежать из КНР, спасаясь от Мао Цзэдуна и проявив несогласие с его политикой. Лю Бочэн, как и Чжу Дэ, оставался в стороне до ухода Мао Цзэдуна с политической сцены. Е Цзяньин после смерти Мао Цзэдуна арестовал вдову Мао Цзэдуна и других политиков, которые были намерены продолжать курс Мао Цзэдуна.

В целом и до сих пор есть основания считать, что среди современных военачальников есть те, кто понимают необходимость мирной внешней политики Китая.

Ван Мин оставил воспоминания о своих спорах с О. В. Куусиненом.

Вообще‑то я (Ван Мин) уже давно забыл о спорах между мной и Куусиненом. В 1951 году мы с ним встретились в Кунцево, в доме отдыха ЦК КПСС. Он пригласил нас к себе в дачу № 6, где жил. В разговоре он не касался КПК и Мао Цзэдуна. Мне тоже неудобно было говорить с ним об этом.

В 1959 году я рассказал одному товарищу из Международного отдела ЦК КПСС (Д. Н. Николаеву) о некоторых делах в КПК, в особенности, об антикоминтерновской, антисоветской деятельности Мао Цзэдуна. Кто мог подумать, что Куусинен отдаст материал (с записью) моей беседы тогдашнему послу Китая в Москве Лю Сяо! (А Д. Н. Николаев был уволен с работы.)

Лю Сяо отправил этот материал Мао Цзэдуну. Но Мао Цзэдун подумал, что СССР не желает помогать ему в развитии исследований по атомной технике, поэтому он велел Лю Сяо передать Куусинену: «Не надо предлагать Ван Мина для обмена («подмены»). Потому что Ван Мин уже политический труп. Пусть живет в Советском Союзе столько, сколько пожелает». (С. 465.)

Итак, Ван Мин оставил воспоминания и свое мнение об отношении к нему Куусинена.

В частности Ван Мин вспоминал, что в 1959 году, как раз тогда, когда Мао Цзэдун в беседах с Хрущевым проявил себя как политический деятель, относящийся к нашему народу и нашей стране с позиций военной вражды, Ван Мин использовал предоставленную ему возможность и в беседе с одним из очевидно направленных к нему сотрудников ЦК КПСС дал характеристику Мао Цзэдуну, рассказав о том, что в этой деятельности было враждебно СССР.

Затем Ван Мину стало известно, что Куусинен передал запись беседы Ван Мина с сотрудником ЦК КПСС послу КНР в СССР, разведчику по профессии, Лю Сяо.

Возможно, что все это было продуманным шагом со стороны руководителей КПСС. Они могли решить довести до Мао Цзэдуна сведения о том, что они знают о делах Мао Цзэдуна, и в тоже время показать, что они не скрывают от Мао Цзэдуна настроения Ван Мина. (В какой‑то степени это напоминало шаг Сталина, когда он передал Мао Цзэдуну доклад о настроениях в руководстве КПК, составленный И. В. Ковалевым на основе высказываний Гао Гана. Руководители КПСС – СССР таким образом убирали все то, что могло бы дать возможность Мао Цзэдуну или его последователям обвинять нашу сторону в стремлении господствовать над Китаем или контролировать его…)

К тому времени Ван Мин уже три года жил в СССР и продолжал там жить до своей смерти в 1974 году. Так что, возможно, жест Куусинена, то есть руководства КПСС, прежде всего, Хрущева, был знаком, поданным Мао Цзэдуну и свидетельствовавшим о том, что в СССР не строят никаких планов использования Ван Мина.

Мао Цзэдун, со своей стороны, довел до руководства КПСС свое мнение. Он считал, что Ван Мин ему больше нисколько не опасен. Ван Мин, с его точки зрения, уже стал «политическим трупом». СССР не должен надеяться на то, что «взамен» Ван Мина он получит что‑то от Мао Цзэдуна или сможет хоть что‑то получить от Мао Цзэдуна в их «политической игре».

Собственно говоря, и, по мнению Хрущева, и, по мнению Мао Цзэдуна, Ван Мин к 1959 году уже не играл никакой существенной роли в «текущих» взаимоотношениях СССР и КНР.

В тоже время реплика Мао Цзэдуна означала, что он понимает намерения советских руководителей предоставить Ван Мину возможность спокойно «дожить» свою жизнь в Советском Союзе и не возражает против этого.

Здесь имел место фактически последний обмен мнениями между высшим руководством КПСС и КПК по вопросу о Ван Мине. И для того, и для другого этот вопрос «был закрыт». Очевидно, что ЦК КПСС специально сделал этот шаг, дал возможность Ван Мину высказаться и довел содержание его высказываний до Мао Цзэдуна с тем, чтобы «навсегда закрыть вопрос о Ван Мине».

Так фактически получилось, что СССР, приняв Ван Мина в 1956 году, спас Ван Мина от вероятной смерти в Китае. В тоже время Мао Цзэдун добился того, что ни в КПК, ни в советско-китайских отношениях после отъезда Ван Мина в СССР в 1956 году он больше не играл никакой существенной роли.

В тоже время необходимо сказать, что Ван Мин в предложенных ему обстоятельствах сделал все для него возможное. Ван Мин до конца стоял на принципиальных позициях. Он исходил из совпадения коренных интересов Китая и России (СССР) и, насколько это ему удавалось, доводил до руководителей КПСС – СССР свое понимание враждебности политики Мао Цзэдуна в отношении СССР и в отношении интересов обоих наших народов – китайского и советского народов. В этом заслуга Ван Мина перед обоими нашими народами. Возникает лишь вопрос о том, насколько глубоко руководители КПСС поняли предостережения Ван Мина.

Ван Мин, очевидно, тогда, когда Мао Цзэдун начал войну на границе против СССР, продолжал размышлять о позиции Куусинена, и, вероятно, не его одного, и высказывать свое мнение об этом.

Теперь, когда Мао Цзэдун уже докатился до полной непоправимости по пути контрреволюции, я не могу не подумать над тем, почему Куусинен не верил моим словам? Помимо других возможных причин, не сказались ли тут некоторые споры между нами в прошлом – во время работы в Коминтерне?

В чем же, однако, он не соглашался со мной в то время?

Выше уже говорилось, что он соглашался с мнениями Мануильского и Кирсановой по вопросу о борьбе против линии Ли Лисаня, против Чугунова и других троцкистов. Кроме того, были следующие вопросы:

1‑й. Куусинен не соглашался с предложенной мной «Декларацией» с «тремя условиями», то есть с «Декларацией», обнародованной 10 января 1933 года («Декларация Временного центрального правительства Китайской советской республики, РеввоенсоветаКСРи ГлавногокомандованияРККА»).

Я еще в 1932 году предлагал такой документ. Но из‑за возражения Куусинена, Пятницкого и Мифа, пришлось оставить это дело. Мадьяр и Сафаров (оба тогда еще работали в Коминтерне) поддерживали единый фронт «в низах», но были против единого фронта «в верхах».

К началу января 1933 года обстановка в Маньчжурии стала критической, требовалось создать антияпонский национальный единый фронт для объединения различных антияпонских сил. Организация вооруженных сил и массовых организаций антияпонского национального единого фронта стала делом неотложным. Я снова поставил вопрос о декларации с «тремя условиями», то есть при согласии с тремя условиями: – Советское правительство и РККА Китая готовы заключить со всеми партиями, группами и вооруженными силами соглашения о совместном сопротивлении Японии. Куусинен опять был не согласен.

Затем они с Пятницким и Мифом уехали на отдых. (С. 466.) Мне удалось убедить Мануильского (он замещал Пятницкого) дать согласие и «Декларацию» отправили. (С. 466–467.) Пятницкий по возвращении из отпуска согласился. Но Куусинен и Миф по‑прежнему не соглашались. Куусинен очень сердито говорил, что мы не должны были отправлять телеграмму до их возвращения.

2‑й. Споры о различных политических установках в советских районах Китая. Особенно по поводу написанной мной в 1933 году статьи об экономической политике в советских районах. («Экономическая политика Советской власти в Китае»). Они все были против нее. Хотя в статье критические замечания были написаны в весьма мягких выражениях. Дело в том, что политика в Советских районах тогда была очень «левацкой», а все проекты политических установок были сочинены совместно Куусиненом, Мифом, Цюй Цюбо и другими. Поэтому они все не хотели исправлять. Эти проекты – конституции, закона о земле, закона о труде и т. д. – были доставлены туда в 1930 году Цюй Цюбо и Чжоу Эньлаем (см. также «Дискуссия о кулачестве» и другие фрагменты воспоминаний Ван Мина – прим. Мэн Циншу).

Из-за несогласия с моими подходами по экономической политике в Советских районах Китая, Куусинен объявил в 1933 году, что он больше не будет заниматься китайским вопросом.

Был еще один (спорный между нами) вопрос – это вопрос о так называемых «триединых лозунгах».

По рассказу Ван Мина зимой 1969 года. (С 467.)

Итак, Ван Мин сумел в начале 1930‑х гг. предложить практически новый курс политики КПК.

Он понял, что, прежде всего, следует исходить из того, что Япония в 1931 году начала сворю военную агрессию против Китая. Тем самым была создана угроза для Китая и китайцев как нации.

Это требовало объединения всех сил нации Китая.

Именно это сделать и предложил Ван Мин, выдвинув мысль о создании единого национального антияпонского фронта Это была революционная мысль. Она касалась не только Китая, но Коминтерна, то есть и СССР.

Оказывалось, что в мире создавалась новая обстановка. Грозила Мировая война. В этой войне, с точки зрения коммунистов, требовалось использовать ситуацию, оказаться в числе победителей, чтобы потом продолжать свою «классовую» борьбу или борьбу внутри каждой страны или в сотрудничестве коммунистов двух, нескольких или всех стран.

Эту мысль Ван Мина люди воспринимали, имеются в виду люди в коммунистическом движении, не все и не сразу.

Ван Мин здесь, возможно, оказался впереди других руководителей международного коммунистического движения.

А далее Ван Мин, очевидно продолжая свои размышления, пришел к мысли о том, что внутри Китая необходимо добиваться сплочения со всеми возможными силами, в том числе в деревне, в том числе с кулаками. Ван Мин осудил прежнюю политику, называя ее «левацкой». По сути дела, у Ван Мина речь шла о том, что нужно максимально ограничить число тех в деревне, кто оказывался врагом Коммунистической партии Китая. Создать максимально широкую поддержку политики КПК в китайской деревне. И здесь, далеко не все и не сразу согласились в КПК с этой мыслью Ван Мина.

Таким образом, в целом получалось, что Ван Мин предлагал вступать в союз или во временное сотрудничество со всеми возможными силами и внутри Китая и на мировой арене с тем, чтобы сосредоточиться на борьбе против главного или главных агрессоров – Японии и Германии, и оказаться в результате разгрома этих агрессоров в числе победителей, тех, кто получит возможность действовать дальше в своих целях.

Возможно под воздействием развернутой и развернувшейся в СССР острой внутренней борьбы, разного рода «чисток», многие деятели ВКП(б) и Коминтерна так и не согласились с ним, или были вынуждены только спустя некоторое время под давлением объективной обстановки соглашаться с ним.

Что касается Куусинена, то он в 1939 году возглавлял своего рода «советское» правительство, созданное в СССР для Финляндии, и был тем человеком, для которого острая политическая борьба, бескомпромиссность в этой борьбе были стержнем его деятельности.

В книге Мэн Циншу приводятся еще несколько фактов, которые позволяют высказать дополнительные соображения.

12. Дополнение. Еще о малоизвестных фактах истории.

«1». Приведенные ниже факты также показывают, что «поручение» Мануильского Чжоу Эньлаю в начале 1940 года о передаче Мао Цзэдуну «четырех мнений о Ван Мине» было его собственной инициативой, которое он, судя по всему, должен был скрывать от Сталина и Димитрова. (С. 467–468.)

Факт первый. А. С. Панюшкин (1905–1974), как известно, дважды работал послом в Китае: 1939–1944 гг. – в гоминьдановском Китае и 1952–1953 гг. – в КНР. В 1974 году, сразу после кончины Ван Мина и, как оказалось, незадолго до своего ухода из жизни, он рассказал (по телефону) Мэн Циншу о следующем эпизоде из его разговора с И. В. Сталиным во время «напутственной беседы» (9 июля 1939 года, с участием В. М. Молотова) накануне отъезда в Китай. Тогда на вопрос Панюшкина, с кем из руководителей КПК при необходимости он мог бы говорить совершенно откровенно и доверительно, Сталин ответил:

– Только с Ван Мином.

Факт второй. Летом 1939 года Ван Мин был переведен из кандидатов в члены Секретариата ИККИ в члены Секретариата ИККИ.

Возможно, эти факты связаны между собой «невидимой нитью».

Такие факты, однако, могли послужить «капитализаторами» для закулисной деятельности Мануильского по предотвращению» избрания Ван Мина генсеком ЦК КПК после предстоявшего тогда седьмого съезда КПК и продвижению Мао Цзэдуна на этот пост. Эта деятельность была оживленной накануне начала «кампании по упорядочению стиля» Мао Цзэдуна. В частности, незадолго до начала ВОВ СССР, после очередной реорганизации Секретариата ИККИ, Ван Мин вновь стал кандидатом в его члены; в конце ноября 1941 года он вовсе выбыл из состава Секретариата ИККИ (Структура, с. 191–220). Причем все эти «перипетии» до сведения самого Ван Мина просто не доходили. (С. 468.) Не доходили до него (тяжело больного) даже сведения о выведении его из состава Секретариата ЦК КПК в марте 1943 года (без созыва пленума ЦК – нелегитимно). (С. 468–469.) Но деморализующее воздействие на «потенциальных сторонников» Ван Мина в руководстве КПК такие мероприятия все‑таки могли оказывать (что и требовалось от них).

И один из наиболее ярких примеров использования Мао Цзэдуном «подсказки» Мануильского. В письме Мао Цзэдуна от 10 января 1944 года Г. Димитрову (!), есть такой абзац (Документы, том V, с. 688.)

«… На мой взгляд, Ван Мин – ненадежный человек. Ван Мин раньше был арестован в Шанхае. Говорили, что он в тюрьме признал свою принадлежность к компартии. Потом он был освобожден. Говорили также о его сомнительных связях с Мифом. Ван Мин проводил большую антипартийную деятельность».

Эти сентенции выглядят как прямо навеянные «мнениями» № 1 и № 2 из «четырех мнений о Ван Мине» Мануильского от начала 1940 года.

«2» В Предисловии к Документам, том IV, констатируется (c. 36):

«Как известно, по указанию руководства КПСС в 1957 году значительная часть материалов и документов КПК, хранившихся в Москве, была спешно передана ЦК КПК без снятия копий и составления перечня передаваемых документов…»

2‑я половина 1950‑х годов уже была, как известно, «предгрозовой» в советско-китайских (прежде всего межпартийных) отношениях. Если, тем не менее, было такое «указание» из такой «инстанции», то логично полагать, что при инициировании и принятии этого решения роль О. В. Куусинена (член Президиума и секретарь ЦК КПСС, к тому же – в 1928–1935 гг. зав. Восточным секретариатом ИККИ) тоже была более чем весомой. (С. 469.)

А. С. Панюшкин говорил, что перед его отъездом в Китай в 1939 году в качестве посла Сталин в ответ на вопрос о том, с кем в Китае можно говорить совершено откровенно и доверительно, сказал, что только с Ван Мином.

Это может означать, что Сталин считал вынужденными и необходимыми своего рода «маневры» в отношении Мао Цзэдуна, вплоть до согласия с выдвижением Мао Цзэдуна на место вождя КПК, но при этом Сталин был убежден в том, что среди руководителей КПК только Ван Мин занимал позицию, исходя из совпадения коренных интересов двух наших народов и стран.

Повторим, что Сталин был вынужден ситуацией внутри КПК согласиться на выдвижение Мао Цзэдуна на пост высшего руководителя партии, но при этом стремился сохранять Ван Мина как человека, которому можно было доверять в условиях, которые тогда возникли и внутри Китая, внутри КПК, и во взаимоотношениях между Россией (СССР) и Китаем. (Здесь можно вспомнить о том, что с согласия Сталина в Москве в середине 1930‑х гг. состоялись переговоры между Ван Мином и представителем Чан Кайши.)

Одновременно все приведенные факты свидетельствуют также о том, что Мао Цзэдун использовал позицию некоторых руководителей Коминтерна, в частности, Мануильского, и, в свою очередь, как бы устанавливая «обратную связь», пытался воздействовать на Димитрова мыслью о том, что для Мао Цзэдуна желательна «общая (советско-китайская)» подозрительность в отношении Ван Мина.

Мао Цзэдун стремился к тому, чтобы в СССР, в Коминтерне исходили из того, что хорошие отношения с Мао Цзэдуном возможны исключительно в случае, если в СССР согласятся с Мао Цзэдуном в утверждении о том, что Ван Мин – ненадежный человек.

Наконец, обращает на себя внимание вся «линия» ЦК КПСС, то есть, прежде всего, Хрущева, который стремился сделать все возможное, чтобы показать Мао Цзэдуну, что он согласен вместе с ним критиковать все то в политике Сталина по отношению к КПК, к Китаю, что критикует и будет критиковать Мао Цзэдун.

В русле этой «линии» в СССР были закрыты Московский институт востоковедения, где готовились кадры китаеведов, Институт китаеведения – научный центр по Китаю, а также из советских архивов ЦК КПК были переданы хранившееся там документы КПК.

Важным представляется сам факт направления Ван Мином телеграммы Сталину в начале 1943 года.

В книге Мэн Циншу об этом говорится так:

По поводу телеграммы от января 1943 года

8 января 1943 года Сунь Пин (П. П. Владимиров) и А. Я. Орлов пришли в Янцзялинь (пригород Яньани) навестить Ван Мина. Ван Мин спросил их:

– Можно ли через ваш радиопередатчик послать телеграмму товарищам Сталину и Димитрову?

Сунь Пин ответил:

– Можно.

Состояние здоровья Ван Мина в то время было очень плохим. Шансов на то, что он будет жить, было ничтожно мало (подробности см. выше, в «Заключении» консилиума яньаньских врачей); было также мало надежды на то, что он когда‑нибудь сможет снова поехать в Москву. Чтобы выполнить в последний раз свой интернациональный долг, Ван Мин хотел изложить некоторые важные вопросы руководителям Коминтерна и ВКП(б).

Ван Мин сам не мог писать. Поэтому диктовал телеграмму устно – дважды, в течение двух дней. Каждый раз он мог говорить только час, – на большее не хватало сил. Оба раза записывал Орлов (стенографией). (С. 471.)

Итак, в начале января 1943 года Ван Мин счел необходимым отправить телеграмму Сталину и Димитрову.

Почему именно в это время?

Ван Мин вернулся в Китай в 1937 году. Вернулся, как человек, обладавший определенным авторитетом, прежде всего как тот, кто предложил создать единый национальный антияпонский фронт.

Ван Мин в Яньани занял определенное, номинально важное, место в составе руководства КПК. Был членом секретариата ЦК КПК.

В то же время, очевидно, и в связи с намерениями самого Ван Мина, и в ситуации, когда Мао Цзэдун считал это выгодным для себя, Ван Мин отправился из Яньани в районы, контролируемые Гоминьданом, с целью сотрудничества с Гоминьданом.

Тем временем Мао Цзэдун создавал условия для полного оттеснения Ван Мина от реального участия в руководстве деятельностью партии. Такая работа велась Мао Цзэдуном лично в Китае и через своих представителей в Москве.

Во второй половине 1938 года, естественно, в соответствии с решением, принятым в Москве, в ЦК ВКП(б) и в Коминтерне, Мануильский, ссылаясь на Димитрова, причем в отсутствие Ван Мина, который «по делам» уже уехал из Яньани, довел до участников пленума ЦК КПК мнение о том, что Мао Цзэдун должен был стать генеральным секретарем ЦК КПК. Это мнение руководства Коминтерна в условиях того времени сыграло свою роль.

Формально все это время, с февраля 1935 года по май 1940 года, генеральным секретарем ЦК КПК оставался Чжан Вэньтянь.

По сути дела шла борьба внутри руководства партии между Ван Мином и Мао Цзэдуном.

Особенно острой она была с мая 1940 года по март 1943 года. В это время Мао Цзэдун был фактически главным ответственным лицом в ЦК КПК, то есть реально распоряжался делами партии.

С марта 1943 года Мао Цзэдун стал главным ответственным в ЦК КПК, председателем Политбюро, Секретариата ЦК.

Секретариат стал состоять из Мао Цзэдуна, Лю Шаоци, Жэнь Биши.

Все это означало, что именно в марте 1943 года Мао Цзэдун превратился в общепризнанного в партии «председателя Мао».

При этом, действительно, как и считал Ван Мин, в партии был создан «блок Мао – Лю», появилось своего рода «двуглавое руководство» из Мао Цзэдуна и Лю Шаоци. Оба они были секретарями ЦК партии. Всего секретарей было трое. Третьим был Жэнь Биши, однако он никакой самостоятельной роли не играл, «обслуживая» Мао Цзэдуна.

Ван Мин же из члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК стал лишь одним из десяти членов Политбюро ЦК КПК, а с мая 1944 года лишь одним из членов ЦК партии.

Итак. Ван Мин понимал, что дело идет к этому, и потому 8 января 1943 года отправил телеграмму Сталину и Димитрову.

Таким образом, это была попытка Ван Мина накануне решающих и официальных перемен в руководстве партии, фактически накануне «воцарения» Мао Цзэдуна в качестве «председателя» решил довести до Сталина свое мнение о Мао Цзэдуне и его политике. Это было «последнее предупреждение», призыв понять, с кем придется столкнуться, не допустить прихода к власти в КПК того, кто был настроен враждебно по отношению к ВКП(б) – СССР.

К этому времени Ван Мин уже очень плохо себя чувствовал. Мао Цзэдун отравил Ван Мина. Он начал его отравлять в 1941 году. К началу 1943 года Ван Мин чувствовал себя настолько плохо, что даже сам не мог писать. Он два дня по часу диктовал текст упомянутой телеграммы. Ван Мин при этом ощущал, что может умереть в любой момент. Он, вероятно, считал эту телеграмму предсмертным посланием, политическим завещанием.

Конечно, возникает вопрос, как получилось, что Ван Мин тогда отправил телеграмму Сталину и Димитрову через Владимирова и Орлова?

Формально тут можно принимать во внимание то, что Владимиров официально был представителем Коминтерна, а Ван Мин также был связан с Коминтерном.

Необходимо попутно заметить, что Коминтерн был в это время накануне роспуска. Таким образом, Ван Мин сделал последнюю попытку обратиться одновременно и к ВКП(б) – СССР, то есть к Сталину, и к Коминтерну, то есть к Димитрову. Ван Мин считал вопрос о Китае, о КПК, о Мао Цзэдуне жизненно важным и для ВКП(б) – СССР и для Коминтерна.

Если говорить о том, как все это произошло на практике, то можно предположить, что Ван Мин довел до Владимирова свою просьбу посетить его. Встреча и беседа состоялась по инициативе Ван Мина.

Ван Мин владел русским языком. Собеседники не нуждались в переводчике. Владимиров пришел на беседу не один, а с Орловым. Очевидно, что Владимиров хотел, чтобы беседа происходила в присутствии свидетеля. Это отражало ситуацию тотального недоверия и в СССР, и друг к другу среди советских представителей в Яньани. Орлов записывал текст телеграммы со слов Ван Мина. Очевидно, что затем Владимиров вносил свои поправки на основании беседы с Ван Мином.

Сама эта встреча и беседа была своего рода «нарушением правил». Во всяком случае, именно так мог смотреть на это Мао Цзэдун. Он полагал, что советская сторона могла обращаться к любым представителям КПК только через него и с его разрешения.

Беседа состоялась, и телеграмма была продиктована и отправлена в чрезвычайной ситуации.

Здесь необходимо принять во внимание то, что это был за момент и в истории человечества, и в истории Второй мировой войны, и в истории КПК, и в истории наших двусторонних отношений с Китаем, с КПК.

Со времени начала японского вооруженного захвата части территории Китая, то есть с 1931 года, прошло уже более десяти лет. К этому времени стало очевидно, что война в Китае – это своего рода постоянное противостояние без видимых надежд на полную победу над противником ни той, ни другой стороны. Война в Китае с 1939 года, с 1941 года стала частью Второй мировой войны. Именно разгром вооруженных сил Гитлера был ключом к победе союзников на всех фронтах и театрах военных действий, в том числе и в Китае, так как это предопределяло разгром и японских вооруженных сил в Китае.

В ходе Второй мировой войны к началу 1943 года стало очевидно, что победа будет за союзниками. Дело было только во времени.

Поэтому политические деятели, определявшие политику своих стран, стали размышлять о том, что будет происходить после победы над державами оси Берлин – Рим – Токио.

Ван Мин обратил внимание на необходимость учета развития ситуации в Китае, в КПК.

Ван Мин пришел к выводу о том, что приход к власти в КПК Мао Цзэдуна, вся «работа» Мао Цзэдуна внутри КПК, особенно в ходе кампании «упорядочения стиля», то есть в первой половине 1940‑х гг., – это создание в Китае силы, враждебной не только нашему народу и нашей стране, но враждебной совпадавшим коренным национальным интересам России и Китая.

Ван Мин проявлял заботу о совпадавших интересах России и Китая. Об интересах Китая, об интересах человечества.

Ван Мин пошел на этот шаг, исходя из того, что никто больше не понимал настолько глубоко происходившее и не был способен прямо сказать об этом людям в Москве.

Шаг Ван Мина не был шагом в борьбе за его личную власть, в борьбе между Ван Мином и Мао Цзэдуном, не был частным явлением, не был отражением некой временной ситуации. Это затрагивало стратегические интересы России и Китая.

Содержание телеграммы, продиктованной Ван Мином, было следующим: (С. 471.)

1. Прежде всего – подробное сообщение об антикоммунистической и антисоветской деятельности Мао Цзэдуна за период от возвращения Ван Мина из Москвы в Яньань в конце ноября 1937 года до «кампании по упорядочению стиля»; включая вопрос о выдвижении Мао Цзэдуном в 1940 году лозунга за «союз Германии, Италии, Японии и СССР» и о том, как он ратовал за «античанкайшистский единый фронт в союзе с Японией и Ван Цзинвэем». (С. 471–472.)

Итак, прежде всего, Ван Мин считал необходимым уведомить Сталина и Димитрова о враждебной по отношению к ним лично, к их организациям, то есть к ВКП(б) и Коминтерну, деятельности Мао Цзэдуна. Представляется, что Сталин и Димитров впервые получили такое подробное и глубокое описание деятельности Мао Цзэдуна.

Также важным представляется и то, что Ван Мин обратил внимание на вопрос о том, с кем и против кого ему (Мао Цзэдуну, с его точки зрения) выгодно быть в союзе.

Очевидно, что, с одной стороны, Мао Цзэдун как бы следовал за Сталиным и ратовал в 1940 году за выступление против «демократий Запада» вместе с Германией и Японией. Однако главное здесь было в том, что Мао Цзэдун все это поворачивал применительно к своему толкованию того, что для него выгодно в Китае. А здесь речь шла о создании своего рода единого фронта КПК и Японии, направленного против Чан Кайши. Таким образом, Мао Цзэдун был готов идти на союз с японцами во время Антияпонской войны в Китае, лишь бы добиться ликвидации своего главного «внутреннего» врага в борьбе за власть над Китаем – Чан Кайши.

И этого мало. Мао Цзэдун при всем этом не только не выступал против Японии вместе с СССР, но фактически считал выгодным для себя настраивать Японию на нападение на Советский Союз. Во всяком случае, при всем этом у японцев могло складываться довольно обоснованное мнение о том, что Мао Цзэдун не будет выступать против них в союзе с СССР.

Во всем этом проявлялись составные части того, что уже тогда формировалось как глобальная стратегия Мао Цзэдуна. Эта стратегия касалась, прежде всего, Китая. А далее региона Дальнего Востока, и, наконец, всего мира.

2. Затем – о поддержке Мао Цзэдуна со стороны Мануильского, особенно о привезенном Ван Цзясяном мнении Мануильского: «КПК должна сплотиться вокруг товарища Мао Цзэдуна, седьмой съезд КПК должен избрать Мао Цзэдуна генсеком КПК». По указке Мао Цзэдуна Ван Цзясян не сказал об этом в Политбюро ЦК, а сообщил на шестом пленуме ЦК КПК шестого созыва (октябрь 1938 года) только после того, как Ван Мин, Чжоу Эньлай, Бо Гу и другие покинули пленум и уехали в Чунцин (для участия в работе 2‑ой сессии НПКС). Поэтому никто из членов ЦК, участвовавших в работе пленума, не посмел ничего возразить. Это предложение Мануильского стало одной из важных причин, способствовавших узурпации Мао Цзэдуном власти в партии после шестого пленума ЦК КПК шестого созыва и подготовке им «кампании по упорядочению стиля». Потому что:

1) Он действовал от имени Димитрова и Коминтерна. А после четвертого пленума ЦК КПК шестого созыва (январь 1931 года) ЦК КПК постоянно призывал членов партии быть стопроцентно преданными генеральной линии Коминтерна, поэтому Коминтерн пользовался очень высоким авторитетом среди членов партии.