Текст книги "Опасный лаборант"

Глава 10

Крупный бактериальный мат, всплывший прямо по курсу в кабельтове от парусника – непреодолимое препятствие. Киль «Лобстера-14» врезался в плотное бурое поле. Шхуна встала, словно налетев на камни. Матросы повалились на палубу, а Себастьян сыграл за борт.

Удар был жёстким. Бактериальный мат состоял из воды чуть менее чем полностью. Себастьян левым боком врезался в тугую массу и потерял сознание.

На «Лобстере» объявили общесудовую тревогу. Встреча с бактериальным матом, если он решил поохотиться, практически всегда вела к неминуемой гибели. Повинуясь телепатической команде, экипаж выпрыгивал за борт, на поверхность инопланетного чудовища, покрытую плёнкой нейротоксина. Яд убивал быстро. Человек умирал и погружался в слой пищеварительных бактерий, растворяясь в выделяемом ими ферменте.

Но иногда бактериальный мат оказывался пассивен. Маты временами болели. Их заражали паразиты. Мог произойти сбой бактериального баланса. Маты были уязвимы для земной микрофлоры. Если вымирал один из составляющих колонию видов бактерий, например, пищеварительных или выделяющих необходимый для поддержания плавучести метан, погибали остальные зависимые от него симбионты. На счастье экипажа «Лобстера-14», их злополучный мат испытывал трудности с сигнальными организмами, образующими нейронную сеть. Монстр погибал. Ещё функционировал нижний слой газопродуцента, и он позволил всплыть, но яд выделялся плохо.

Зато было в достатке пищеварительного фермента.

Себастьяна выловили. Запустили двигатель. Механик дал полный назад. Парусно-моторная шхуна выползла из студенистого поля, обошла его и легла на прежний курс. Пострадавшего матроса обмыли забортной водой и вкололи адреналин. На него было страшно смотреть – с левой стороны тела слезла кожа, мясо отваливалось красными комками, текла кровь. Бедняга заживо переваривался у всех на глазах. Его перенесли в кубрик и стали лечить, чем смогли. Судового врача в команде не было, но нашлись знатоки, сведущие в морской медицине. Когда слабое действие нейротоксина закончилось, Себастьян почувствовал боль. Эти истошные вопли экипаж запомнил на всю жизнь.

На его счастье, судно возвращалось с уловом, собранным на островах. В трюме имелись лекарства, приготовленные из инопланетных тварей. Себастьяну остановили кровотечение, напоили отварами, поддерживающими сердечный ритм, повышающими иммунитет и уровень гемоглобина, засыпали рану (а огромной раной была вся левая половина тела) порошком, ускоряющим регенерацию клеток кожи. Антибиотики позволили Себастьяну не сгнить от сепсиса, и к концу рейса он встал на ноги.

Не было на борту «Лобстера-14» одного – анестетиков.

Поздней осенью, хромой, полунемой, с поехавшей крышей, страдающий от нестерпимых болей в спайках и чувствительной новой коже, сошёл он на берег в драной синтетической робе, штормовке и сандалиях на босу ногу.

Он чудом не умер от холода в продуваемом всеми ветрами порту, где его не хотела подбирать ни полиция, ни социальная служба. Слабый и уродливый, он сделался мишенью для насмешек. На него показывали пальцем, смотрели как на чудовище, дети кидались очистками и грязью. Душевная мука конкурировала с телесной. Себастьяну понравилось заглушать страданием раненой плоти боль несправедливой обиды. Хромая судьба кидала его из ада в ад, в последний миг вытаскивая за шкирятник, чтобы отправить на новый круг мытарств. Ему повезло пристроиться в артель к дайверам. Ныряльщикам требовался умелец на берегу, способный обрабатывать улов и не претендующий на долю. Себастьян не просил денег. Он даже не докучал разговорами. Его плохо понимали, поэтому обращался он коротко и по делу, сопровождая речь жестикуляцией. Немного сладостей, алкоголь и сигареты, вот и всё, чего он хотел. Дайверы прозвали его Полсебастьяном.

В отличие от прежнего Себастьяна, Полсебастьяна не интересовали женщины. Блаженную Жасинту оставляли под его присмотром со спокойной душой. В целительном уединении Полсебастьяна резал, выскребал, солил и сушил добычу под прикрытием стен рыбного сарая. Тишина успокаивала. Рыбаки из деревни привыкли к нему, от их детей Полсебастьяна прятался. Тем больнее резал обжигающий смех заходивших на Ослиную Челюсть моряков и, в особенности, иностранцев. Они, по мнению калеки, не имели права над ним издеваться. Туристы таращились и показывали пальцем, учёные качали головой и приставали с расспросами. Их вежливость была оскорбительнее неприкрытого удивления.

И они снимали! Объективы Полсебастьяна возненавидел. Люди недаром стремились запечатлеть его внешность. Калека подозревал, что они хотели показать снятое своим друзьям в далёких странах и вместе поржать над омерзительным уродцем.

Сегодняшние иностранцы оказались на редкость гадкими. Сразу обозвали морским содомитом, хотя Полсебастьяна не сделал им ничего плохого, и угрожали побить, когда он возмутился. Однако иностранцам показалось мало. Когда старший из них вернулся в сарай с видеокамерой, Полсебастьяна сразу понял – зашёл покуражиться. Даже камеру навесил на лоб, чтобы оставить руки свободными для драки. Сердце калеки привычно сжалось от предчувствия унижения, а потом кровь ударила в голову. Он развернулся к обидчику и двинулся навстречу, скользкой от слизи рукой сжимая шкерочный нож.

– Sorry, you did not see our companion? Woman? – бледнокожий гигант с плоским бородатым лицом произносил слова странным образом.

«Женщина? – Полсебастьяна разобрал только последнее слово. – Женщина!» Глумной подонок спросил, не женщина ли он? Та же песня о содомитах, только с другого конца.

Кровь Полсебастьяна вскипела. Пусть чужак и силён, но ему не уйти с целой шкурой. Здоровье ещё не повод издеваться.

– Ты у меня кровью умоешься, – проклекотал Полсебастьяна, но глупый турист не понял. Как у всякого путешественника, у него было мало мозгов. Умные люди сидят дома и зашибают монету, предоставляя глупцам рисковать и странствовать – эту истину молодому Себастьяну объяснили в первом же рейсе, а всё дальнейшее только подтверждало её. Моряки и ныряльщики, рыбаки и пираты бороздили опасные воды не от хорошей жизни.

К пустоголовым богачам, со скуки тратящим деньги на опасные скитания, Полсебастьяна испытывал яростную злобу инвалида к полноценным, замешанную на классовой ненависти. Он поскакал навстречу, опираясь о стол. Иностранец нерешительно отступил. Будь он смекалистей, выскочил бы и удрал, но этот дурень сдал боком, и Полсебастьяна встал между ним и выходом.

Он погнался за иностранцем, прыгая на здоровой ноге. Для поддержания равновесия Полсебастьяна размахивал рукой, в которой был зажат нож.

– Дружище, я не знал, что сюда нельзя. Сейчас уйду. Простите, что вторгся в ваше жильё. I’m… I’m sorry to disturb your privacy!

Турист с камерой на лбу лопотал на двух языках и всё бестолково. Он отступал, выставив руки. Полсебастьяна черкнул клинком, пытаясь дотянуться, но пошатнулся и чуть не упал. Вид напуганного здоровяка окрылял. Калека оттеснил его от входа и теперь старался загнать в угол, чтобы пропороть одежду и несильно порезать на память. Он засмеялся. Словно детская игрушка с пищалкой в боку визгливо затявкала в ангаре.

– Остановитесь! Вы что? – при виде поножовщины ноги Рощиной одеревенели и налились свинцом, она ухватилась за притолоку и жалобно добавила: – Прекратите!

Женский голос заставил кривой рот калеки изогнуться в злорадной ухмылке. Он косо глянул через плечо на беспомощную иностранку и заковылял к туристу с камерой спокойно и расчётливо. Женщина продолжала уговаривать, мешая незнакомые слова с английскими. Полсебастьяна почувствовал превосходство и не торопился. Лавируя между ящиками с добычей, без труда загнал в угол гиганта. Он хоть и не сопротивлялся, но пару отметин на память Полсебастьяна решил ему оставить и даже камеру не отбирать. Пускай у себя дома показывает грозного португальца и слушает собственные мольбы о пощаде. Друзьям понравится.

Красуясь на камеру, Посебастьяна приосанился и нацелился ножом в бок.

– Ат-ставить! Команда была «отставить»! – шибанул по ушам голос человека, привыкшего к простым и радикальным действиям.

Полсебастьяна встал как вкопанный. Обернулся.

На него бежал молодой турист, самый злобный, на ходу крича что-то на своём языке.

– Брось нож! Оружие на землю, бишу до мар!

Это были самые плохие туристы, встреченные на Ослиной Челюсти. Оскорбляли, снимали на камеру, а теперь будут бить. Наученный горьким опытом моряцкой жизни, перемену обстановки Полсебастьяна схватывал на лету. Он был готов отстаивать честь до конца.

– Сам ты педик, – проскрежетал он сквозь зубы и отвёл руку, чтобы со всей силы пырнуть иностранца.

После амфибии калека не казался Денису опасным противником, но и щадить оборванца с ножом Муромцев не собирался. Он притормозил перед взбешённым островитянином, шумно выдохнул и обозначил удар с правой в голову.

У инвалида сдали нервы. Нож клюнул и метнулся назад, словно жало из пасти змеи. Недолёт был велик, и оба это поняли. Лаборант подшагнул, снова махнул кулаком, намереваясь пробить в лоб. Не достал, но мог ушибить, если бы захотел. Островитянин с запозданием уклонился, разозлился, подался навстречу и быстро потянулся остриём к животу Дениса. Колено взлетело к груди. Нога стремительно разогнулась. Удар носком кроссовка в челюсть подбросил оборванца в воздух. Лязгнули зубы. Хрупнуло. Голова дёрнулась назад, а подошвы вылетели вперёд. Полсебастьяна грохнулся на спину. Подпрыгнул мусор на полу ангара.

– Сдохни, обсос, – Муромцев выбил из обмякшей руки нож. – Вы в порядке, Виктор Николаевич?

Старший научный сотрудник перевёл дух.

– Я-то цел, а он как?

Странный оборванец валялся как ватная кукла, на штанах расползалось мокрое пятно.

– Да какая разница, Виктор Николаевич? – раздосадованный Муромцев пнул нож под стол. – Я же говорил, что с этим чёртом толковать бесполезно. Смотрите, у него тут уловом все столы завалены и на верёвках вялится. Сам он добыть столько не мог, еле ходит. Значит, привёз кто-то здоровый, да не один, рыбаки поодиночке в море не ходят. Вот пока эти большие парни не прибыли, давайте уносить отсюда ноги.

Глава 11

Резиновая лодка исчезла. Сколько учёные ни бегали вдоль вывала плавника, тузик не нашли. Причал, старый баркас, приметная коряга, за которую Кака чалил лодку, – всё осталось на месте. Мотор, аккумулятор и все лодочные причиндалы, даже бак для воды как корова языком слизнула.

– Ждать на острове нельзя, досидим до беды. Будем добираться до яхты своим ходом, – рассудил Муромцев, посматривая то на море, то на лес, словно оттуда могла выскочить ватага дикарей с мачете и острогами.

Лаборант понимал, что содеянного ему не простят. Рюкзаки со снаряжением, включая злосчастный «LightField-217» и наутилуса, лежали перед ними, приготовленные к транспортировке.

– Денис, я плавать не умею, – призналась Рощина.

– Мы можем добраться до «Морской лисицы» и что-нибудь придумать, – предложил Казаков. – Найдём надувной матрас или спасательные жилеты.

– У нас нет времени, – сказал Муромцев.

Он поискал глазами в груде мусора, выброшенного прибоем на берег, встрепенулся.

– Сейчас, – бросил он на бегу.

– Что-нибудь придумает, – Рощина закусила губу, глядя ему вслед.

– Его активность начинает меня пугать, – сказал Казаков. – Он раньше таким в экспедициях не был, правда, Арина Дмитриевна?

– Это из-за климата. Тропики, океан, много ярких впечатлений, вы же сами видите. Денис молодой, вот и взбесился.

– Он становится неуправляем.

– Что вы предлагаете? – прямо спросила Рощина.

Виктор Николаевич помедлил.

– Вы же начальник.

– А вы мужчина. Раньше вы таким мямлей тоже не были. Не можете договориться с одним лаборантом? Соберитесь с Михаилом Анатольевичем и сообща придумайте что-нибудь.

Муромцев вернулся, неся перед собой пластиковую бочку.

– Во чего нашёл! – бухнул ношу на песок, заткнул горловину пучком водорослей. Учёные с сомнением глядели, как он привязывает обрывком каната две длинные палки.

После того, как он расправился с калекой, лаборанту не перечили.

– Будет плот, – Муромцев связал концы палок, принайтовил рюкзаки возле бочки и завёрнутого в сетку наутилуса сверху. – Виктор Николаевич, помогите.

Они спустили на воду плавсооружение, протащив к кромке отлива далеко по обнажившемуся илистому дну. Шли, постепенно погружаясь, пока вода не достигла пояса. Палки стабилизировали поплавок, не давая бочке вертеться.

– Залезайте, Арина Дмитриевна. Держитесь за рюкзаки и гребите ногами, а мы с Виктором Николаевичем будем буксировать.

Рощина неуверенно легла на деревяшки. Конструкция чуть погрузилась, но и только. Мужчины потянули её, Рощина заколотила ступнями, и плот двинулся с места.

– Вы плывёте, – приободрил лаборант, оттолкнулся от дна и сам заработал ногами, подгребая свободной рукой.

«Только бы не течение, – чем дальше они забирались в море, тем больше лезла в голову Рощиной всякая ерунда. – Здесь есть сильные течения, меняющиеся в зависимости от времени суток? Если нас подхватит и унесёт, с «Морской лисицы» не заметят. Не найдут…» Арина выбилась из сил, а яхта всё не приближалась и не приближалась. Как виднелась где-то вдали, так и оставалась в недосягаемости. Наверное, относило течением. А погружённых едва ли не с головой с борта тем более не видно.

– Денис, я плохо плаваю, – жалобно промолвила Арина.

– Держитесь, – Муромцев ритмично грёб, глубоко дыша. – Я рядом. Яхта близко. Мы недалеко. Это только кажется, что далеко, а на самом деле не далеко. Вы и не заметите, как окажетесь в каюте.

Рощина смотрела на его сосредоточенное лицо, упрямый подбородок, улыбку, которую Денис выжимал через силу, чтобы приободрить. Улыбка сползала, она давалась нелегко. Арина застыдилась, что рядом находится Казаков. Она хотела взглянуть на него, чтобы развеять интимность общения с Денисом, но не могла. От этого становилось ещё более неприлично. Наутилус почувствовал, выпростал ротовые придатки, из раковины выглянул внимательный глаз. Арина ощутила в голове ментальный щелчок и вскрикнула.

– Что случилось?

– Он опять, – кивнула на пришельца Рощина.

Инопланетянин показался Муромцеву совсем недобрым. Возле родной среды морской хищник активизировался. Хоть маленький, но кто знает?

– Арина… Аргх!..

Казаков резко ушёл под воду.

– Денис! – взвизгнула Арина.

Старший научный сотрудник вынырнул, вдохнул и погрузился, словно борясь с чем-то. Рощина проводила его безумным взглядом.

– Держитесь крепче, – приказал Муромцев, оттолкнулся от бочки, развернулся и могучими гребками погнал тело к бьющемуся под водой учёному.

Он поднырнул, поднял Казакова под мышки. С волос учёного текла вода, зубы оскалены от боли. Казаков с протяжным стоном напрягся, оторвал от себя что-то и поднял над головой толстую короткую змею. В расширяющейся стороне змеи распахнулась воронкообразная пасть-присоска с мелкими, загнутыми внутрь зубами.

– Не отпускайте! – выкрикнул Денис. – К бочке давай.

Слизистая тварь выскользнула из пальцев учёного. Муромцев подхватил её в воде, прижал к бочке и пришпилил навахой. Клинок вошёл в пластмассу как в масло.

– Не кусайся, – выдохнул Денис.

С пробитой насквозь башкой паразит извивался, раскрывая овал пасти из четырёх челюстей.

– Мозг не задет, – отметил Денис и переключился на Казакова. – Вы как?

– У них ганглий, – учёный морщился от боли. – За ногу укусил. Плыть смогу, – быстро добавил он.

– Это он приманил, – указала Арина на молодого наутилуса, который сосредоточился и даже перестал шевелить щупальцами. – Он отдаёт приказы. Сейчас здесь будут другие твари.

– Не будут, – сказал Муромцев, выдернул из бочки наваху и всадил глубоко под раковину, утопив рукоять в сгустке взметнувшихся тентаклей.

* * *

Их заметил Ганс. Моторная лодка подобрала натерпевшихся учёных и доставила на «Морскую лисицу» прежде, чем до них добрались акулы и всякие неведомые хищники, которые водились на глубине. Можно было ожидать и амфибий, встревоженных убийством сторожа в своём детском саду.

– Уходим на Селванжеш, – распорядился капитан, и все согласились, что это разумное решение.

В отсутствие учёных Кака наполнил бочку пресной водой и привёз её на яхту. Пассажиров братья да Силва собирались забрать вечером, когда они вдоволь нагуляются по суше и наловят всякой живности. Остановка на Ослиной Челюсти была рутинным делом и туристы почти никогда не находили там проблем. Впрочем, да Силва был готов к любому обороту дела. Выслушав Арину, он приказал поднять якорь. А потом попросил пару сотен за молчание.

– Им на самом деле всё равно? – возмущалась Арина, когда учёные спустились в каюту. – Они действительно такие необязательные? Хотели заманить нас на остров, чтобы содрать денег?

– Вряд ли моряки что-то скрывали, Арина Дмитриевна, у них просто не было возможности раньше проявить свою натуру. Трудно было не заметить, но легкомысленность им свойственна, – заметил Смольский. – Что касается денег, наш капитан просто воспользовался случаем.

– Впредь будем осторожнее, – Арина поджала губы и полезла в багаж, где был припрятан кошелёк с наличными.

– Похоже, они по-другому не понимают… – у Муромцева чесались кулаки: калека, амфибия, наутилус – насилие входило в привычку. – Давайте я с капитаном поговорю?

– Спокойно, Денис. Конфликт не метод решения проблемы, – сказала опытный полевик Рощина и поднялась на палубу.

Смольский вскрыл походную аптечку.

– Мы часто стали её потрошить, – прокряхтел Казаков, стягивая джинсы. – Не к добру.

– И всё одно к одному, как будто само собой происходит. Случайно, – многозначительно заметил Смольский.

– Что вы хотите этим сказать?

– Помните наш разговор в отеле? – ведущий научный сотрудник лаборатории фармакологии сноровисто разорвал упаковку стерильных марлевых тампонов. – Мы говорили о цепочке непознанных закономерностей, которая выглядит как трагическое стечение обстоятельств.

– Хотите сказать, это не случайность?

– Хочу сказать, что можно обнаружить закономерность.

Кровоточащее кольцо ранок на бедре выглядело пугающе. Тварь прокусила плотную ткань, но глубоко не впилась.

– Будем надеяться, падаль она не грызла, – постарался разрядить обстановку Денис.

– И зубы потом почистила. Различайте наблюдения и предположения, – Смольский смочил тампон антисептиком, осторожно протёр укушенное место, Казаков зашипел сквозь зубы. – Будете принимать антибиотики в течение недели. Дальше посмотрим, как нога себя поведёт, – он надавил рядом с раной. – Вот так болит?

Выступила кровь. Казаков поморщился.

– Болит, – он прислушался к своим ощущениям. – Острая боль, онемения не чувствую.

Напавшая на него тварь была кровососущим паразитом вроде земной миноги. Подобно миноге, она не чуралась присасываться к трупам, чтобы напитаться мягким ферментированным мясом. Как всё, привезённое расчётливыми космическими колонизаторами, она являлась источником ценных белков и была встроена в экологическую пирамиду внеземных организмов. Как всеми своими одомашненными существами, пришельцы могли управлять ими телепатически. Юный наутилус призвал на помощь первое оказавшееся в пределах досягаемости существо, но попытка спасения не удалась. Теперь его раковина лежала на покрытом нержавеющей сталью камбузном столе. Из пожухлого венчика ротовых придатков вытекала синеватая, богатая медью кровь. Поскольку научной ценности его тушка не представляла, добычу отдали на растерзание Гансу.

– Белое мясо! – обрадовался кок. – Могу потушить в пивном соусе.

– Он же… разумный, – оторопела Рощина.

– Я ел, – сказал матрос Миксер по-английски. – На вкус как кальмар.

Кок подцепил наутилуса за край подошвы листовидной ноги, медленно и с натугой вытянул на стол длинное коническое тело с мутно-розовым брюшком, сквозь которое просвечивали внутренности. Вдоль тела располагались редуцированные ножки, подогнутые и сросшиеся с хитиновым покровом. Xenonautilis sapiens был похож на гигантское насекомое. Его манипулятивные придатки представляли собой разветвляющиеся на концах гибкие передние лапки. Он имел хвост, снабжённый железой. В личиночной стадии железа выделяла яд для охоты и защиты, а у взрослых форм служила источником пахучего секрета, используемого для коммуникации.

Матрос Миксер был прав в одном: инопланетный наутилус только на вкус походил на кальмара. Он относился не к головоногим моллюскам, а был насекомым, живущим в раковине. Сродство с земными наружнораковинными моллюсками у него имелось чисто внешнее, обусловленное одинаковым жизненным поведением. Такова была игра конвергентной эволюции.

Если существа, пусть даже не состоящие в близком родстве, развиваются в одной экологической нише, они приобретают схожую наружность, как рыбы акулы и млекопитающие дельфины. Адаптация к условиям обитания делает неотличимыми друг от друга и существ, повторно адаптировавшихся к водной жизни. Например, теплокровных. Морские львы, моржи, тюлени, нерпы и котики очень похожи, но произошли от разных наземных хищников. Морские львы и моржи имеют общие корни с медведями. Нерпы и морские слоны относятся к куньим и ведут происхождение от общего с лаской и росомахой предка. Несмотря на то, что куньи ушли в море на 15 миллионов лет позднее, формы тела сделались в точности такими же, и люди этих зверей часто путают.

Не стало исключением для законов конвергентной эволюции развитие жизни на другой планете. На родине пришельцев из класса беспозвоночных членистоногих животных произошёл разумный вид, получивший в кодексе биологической номенклатуры название Xenonautilis sapiens. Он отращивал спиральную минерализованную раковину и откладывал яйца. Из яиц вылуплялась свободно плавающая личинка. Первые две-три недели она питалась фитопланктоном, затем становилась хищной, начинала охотиться на плавающих рачков, подрастала и опускалась на дно. Личинка была похожа на креветку с длинным многоногим тельцем и скорпионьим шипом на хвосте. Яд хвостового шипа использовался для поражения добычи и защиты от случайных хищников. После метаморфозы железа вместо яда начинала вырабатывать сильный мутаген для биоформирования низших организмов. В течение полутора-двух лет личинка увеличивалась в размерах, сбрасывая на время линьки хитиновый панцирь. По истечении периода созревания она зарывалась в грунт и в норе окукливалась. Наконец, из песка вылезала маленькая взрослая особь, свернутая в спираль и окружённая тонкой известковой раковиной. Наутилусы были представлены на Земле одним подвидом одного вида. Учёным не удалось понять, почему мальки сворачиваются при создании раковины, а не остаются прямыми. Разгадку могла скрывать трагедия гибели всех других видов ксенонаутилусов в жесточайшей конкурентной борьбе, разыгравшейся на далёкой неведомой планете, или это был единственный пригодный для колонизации вид. В океане далёкого мира могли плавать наутилусы с прямой раковиной, по каким-то причинам не попавшие на Землю. Учёные полагали, что пришельцы привезли только адаптивные к земным условиям организмы. На родной планете их разнообразие должно было быть неизмеримо больше и далеко не все из них были полезные в принципе. В своё время британские колонисты завезли в Австралию собак, овец и кроликов, а не горилл, жирафов и медведей. Сравнительно с автохтонной биотой земных морей, инопланетной живности появилось немного, но она была самая отборная.

Муромцев приник к планшету, читая о наутилусах всё, что натаскал перед экспедицией в библиотеку. В перерыве между убийством пришельца и его поеданием молодой учёный ощутил неодолимый информационный голод, словно более знакомый организм станет вкуснее. В хранилище файлов нашёлся фильм про размножение наутилусов с их оргией, снятой аквадроном. Выразительные манипуляции существ, наделённых хемотактильным осязанием, выглядели как общение созданий, неизмеримо превосходящих в своём развитии человека. Но считать так было бы заблуждением. Сложные репродуктивные тактики не являются показателем развитого интеллекта. У земных грибов и насекомых они бывают весьма затейливы, хотя никто не собирается всерьёз сравнивать низших существ и человека. С наутилусами дело обстояло так же. Интеллектуально Homo sapiens sapiens значительно превосходил пришельцев.

Xenonautilis sapiens был присущ универсальный гермафродитизм, как многим земным моллюскам. В благоприятных условиях они собирались в колонии и спаривались с протандрическим чередованием. У молодых особей сначала вызревали мужские половые железы, продуцирующие семенную капсулу. Молодые наутилусы внедряли сперматофор старшим особям, у которых сформировались и женские половые железы с яйцеклетками. Это давало самое жизнеспособное, но менее склонное к телепатии потомство. Зрелые наутилусы в свою очередь внедряли сперматофор в старых наутилусов, у которых способность к мужскому оплодотворению утрачивалась. Потомство удавалось помельче, но размеры компенсировались лучшей телепатией.

Взятые в плен наутилусы, которых содержали в одиночных аквариумах, могли оплодотворять себя сами. Потомство у них получалось мелким, квёлым и к дальнейшему размножению практически не приспособленным. Редко удавалось получить третье поколение, рождённое методом самооплодотворения. Оно неизменно гибло в раннем возрасте, не сумев отрастить полноценную раковину или – часто – даже не начиная её формировать. Этим они были похожи битардов, нердов, гиков, хипстеров и любителей японских мультфильмов.

Наутилусы аквариумного содержания не выявили признаков интеллектуального развития. Вероятно, для этого требовались химическое и телепатическое общение с представителями своего вида.

Наутилусы-маугли, выпущенные в места активности пришельцев, были встречены с недоверием и опаской, однако не убиты и не отторгнуты колонией. Взрослые особи забирали их к себе и ухаживали как за сородичами, нуждающимися в поддержке.

Xenonautilis sapiens были разумными и высокоорганизованными. «Огородниками» и «формовщиками», создающими удивительные предметы на своих плантациях. В научно-популярных фильмах можно было видеть, как наутилусы висят вниз головой над рядами животных-растений и перебирают щупальцами культивируемые организмы. Пропалывают, отбраковывают, выделяют формообразующие вещества, мутагены, направляющие рост и создающими удивительные изделия – от постановщиков помех во всех диапазонах радиочастот до антигравитационных установок. Всё это пришельцы выращивали из модифицированных животных и растений. Даже корпуса космических кораблей, в которых они преодолели межзвёздное пространство, имели органическое происхождение. Вид Xenonautilis sapiens был мобильным химический заводом и сборочной линией в симбиотическом сообществе инопланетных колонизаторов.

Общинная высокосоциализированная жизнь наутилусов диктовала превосходство коллектива над индивидуумом. С точки зрения европейца, это ставило их в один ряд с животными и оправдывало убийство. Особенно в целях самозащиты.

Не все российские учёные готовы были на следующий шаг.

Кок выпотрошил и сварил молодого наутилуса с овощами и пивом. Есть существо, наделённое разумом, было жалко до слёз. Впрочем, суп вышел вкусным.

Никто из учёных не отказался.

– Не переживайте, – успокоил Смольский, после обеда поднявшись с Рощиной на палубу. – Вы что, надеялись контакт с ним установить?