Текст книги "Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего"

– Этого теж заберите, – нетерпеливо приказал главарь налетчиков.

– Мерзавцы, бог вас накажет! – старшая монашка неожиданно кинулась на усатого, уцепилась за карабин. – Бегите, спасайтесь!

Мальчишка, сохраняя на лице всю ту же хитроватую гримасу, юркнул в проход, засеменил в хвост вагона. За ним кинулась перепуганная молодая монашка.

– Не упустите! Що встали?! – прикрикнул визгливый.

– Вот бисова ведьма, – бандит в папахе пытался стряхнуть со своего карабина монахиню.

Жех развернулся, ткнул ствол «маузера» в затылок женщины. Грохнуло. Монахиня, цепляясь за карабин, сползла на узлы.

– Та ты що… – усач изумленно стирал с лица брызги крови и мозга. – Сдурел, Жех?

– Шевелитеся, вашу мать! – взвыл за его спиной приземистый предводитель. – Пацана, вторую бабу, взять!

– Та мы їх тримаємо, – отозвались из конца вагона.

Мальчишка извивался в руках плотного бандита.

– Відпусти! – визжала монашка, – ее обхватили сзади.

– Нельзя! Нельзя меня! – вдруг пронзительно закричал мальчишка. – Помогите, ну же!

– Шею ему не скрутите, – визгливо предупредил из темноты главарь бандитов. – Все, выходимо.

Пашка слышал, как внизу плешивый отчетливо прошептал барышне:

– Катя, это он.

В этот момент прапорщик вскинул «наган» и выстрелил в спину отвернувшегося Жеха. Бандит пошатнулся и с изумленным лицом начал поворачиваться к офицеру…

Вдруг у прохода очутился плешивый господин. Пашка никогда не видел, чтобы люди так неуловимо быстро двигались. В руке пассажира был большой пистолет. Плешивый выстрелил четыре раза в конец вагона, потом, вроде бы и не оборачиваясь, пальнул раза три в другую сторону. С опозданием крикнул «Всем лежать!» Через миг он оказался в купе, вогнал в пистолет запасной магазин.

– Живьем их! – завизжал уже с насыпи главарь налетчиков. – И пацана…

Плешивый снова начал стрелять. Пашка сунул голову за чемодан, толку от этого было немного, но все ж спокойнее. Плешивого внизу уже не было, он скользнул куда-то в голову вагона. Вспышки выстрелов освещали попа́давших на пол пассажиров.

Мимо, спотыкаясь, пробежал мальчишка, за ним, громко всхлипывая, встрепанная монашка. Следом топали сапогами бандиты.

– Хлопцы, обережно, Гаврилу стрельнули…

Бегущий первым бандит, почти настигший неловкую монашку, вдруг рухнул на пол. У прохода стояла барышня. Вскинула руку, почти ткнула кулаком в висок следующему налетчику. Что-то негромко хлопнуло, Пашка с опозданием сообразил, что в руке у девушки крошечный пистолет. Бандит начал валиться. Барышня танцующим движением уклонилась, сунула руку в лицо следующему бандиту – обомлевшему толстяку с винтовкой. Снова хлопнуло. Толстый налетчик попятился назад, повалился на бабу. Та оглушительно завизжала.

– Ах, бешанна гадюка, – заорал кто-то из бандитов. Грохнул винтовочный выстрел.

– Не стрелять, – бешено завизжали за окном. – Лично всех порешу!

Девушка, присевшая на корточки у сиденья, встретилась глазами с Пашкой.

– Вали отсюда, хлопец. Сейчас здесь…

В голове вагона вновь застучали выстрелы. Завопил раненый. С другой стороны затопали сапоги, к центру вагона упорно ломились налетчики.

Пашка понимал, что нужно драпать, попятился было задом к окну, но больше ничего сделать не успел.

Барышня нырнула навстречу бандитам, именно нырнула, у самого пола, сливаясь с опрокинутым багажом, с телами мертвых бандитов. Темная на темном, лишь волосы мелькнули светлым пятном. Там, где она встретилась с налетчиками, заорали, кто-то выстрелил, зазвенело стекло, в шуме едва слышно захлопал пистолетик, страшно взвыли от боли.

Пашка лежал ни жив ни мертв, уткнувшись теменем в чемодан. В хвосте вагона безумно, так, что уши закладывало, визжала женщина. Кто-то хрипел: «Кишки, ой, кишки. Хома, ты дэ? Допоможи…»

Когда девушка вернулась в купе, Пашка не заметил. Барышня, часто, но беззвучно дыша, присела на пол, в руках у нее была винтовка. Щелкнул затвор, девушка ловко повалилась на один локоть, высунулась в проход, выстрелила. В ответ поспешно захлопали из «нагана». На голову Пашки посыпались щепки. Где-то ближе к голове вагона заходился отчаянным плачем ребенок.

Барышня коротко выматерилась, сунула опустевшую винтовку на лавку:

– Витюш, твою маму…

– Здесь я, – отозвался плешивый откуда-то из прохода. – Эй, лежать, тупорылые, если жить хотите! Бля, до чего ж пассажир пошел тупой. Кать, линять нужно, только…

В хвосте заорали:

– В муку их, хлопцы! Пащенка только збережіть обов’язково, – налетчики шли на новый приступ.

Пашку поразило лицо барышни – недовольное, сосредоточенное и при этом совершенно спокойное. Небрежно вытерла финку о юбку на бедре. Подождала, когда с ревом набегающие бандиты окажутся рядом, и выкатилась прямо им под ноги. Казалось, ее тут же расстреляют, задавят сапогами, но нет. Лишь передний налетчик, высоченный заросший хуторянин, успел выстрелить из обреза, промахнулся. Финка мгновенно вспорола ему живот. Бандит охнул, его тут же сбили напирающие сзади товарищи. Барышня успела ткнуть ножом одного в шею, но перед плотной напирающей массой ей было не устоять. Отбросили, задев прикладом по плечу. Девушка, зашипев, отскочила, наступив на спину вытянувшегося вдоль прохода дезертира, тот благоразумно не шелохнулся.

– Хлопцы, не лезь, она скаженна. Шмаляй в нее, – длинноусый бандит вскинул «наган».

Барышня отмахнулась рукой, как кошка лапой, – метнула нож, длинноусый ухватился за грудь. Уже оседая, бабахнул из «нагана», один из братьев, скорчившийся на скамье напротив, охнул, получив пулю в грудь. Девушка метнулась в купе, швырнула навстречу врагам увесистый саквояж, ухватила винтовку наперевес.

Отшатнувшиеся было бандиты осмелели:

– Вот фря бешеная. Добре, що патроны скинчилися.

Разом вскинулись карабины, но выстрелы загремели с другой стороны. Двое налетчиков упали, остальные кинулись назад. У купе возник плешивый с «маузером» в руке:

– Катюш, валим отсюда. Там прапор дверь держит, но хиловат офицерик.

– Бля, ты где был? Мне плечо отшибли, и ни одного патрона не осталось.

– Там тоже сурово. Все, уходим, – плешивый сунул девушке «маузер». – Окно – вот то. Щас трофей прихвачу… – мужчина исчез в соседнем купе.

Тут по вагону ударил пулемет. Сыпались стекла, безнадежно вопили, не слыша себя, десятки людей.

Казалось, это длится вечно. Пашка зажмурился. Нет, это не «Льюис», – у того в диске всего под полусотню патронов. Ой, боженька, спаси и помилуй! По ноге резануло болью. Все – ступню оторвало!

Грохот пулемета затих, и в окна полезли бандиты. Барышня тряхнула головой, выскользнула в проход, перепрыгивая через трупы, метнулась в одну сторону, потом в другую, всаживая пули в оконные проемы. Выстрелов почти не было слышно, так кричали от боли и ужаса пассажиры. Когда магазин опустел и затвор «маузера» застыл в заднем положении, девушка ударила рукоятью пистолета в лоб лезущего в окно бандита, выхватила карабин.

– Витюш, ты где?!

Из головы вагона отозвался прапорщик:

– Отходят, мерзавцы!

Пашка поднял голову, увидел, что барышня возвращается, заглядывая в купе. Вокруг стонали люди. Надрывался несчастный младенец.

– От она! Бей!

По проходу рванулись трое затаившихся бандитов. Одного из них девушка навскидку свалила из карабина. Второй начал садить из револьвера, но бешеная девица уже отпрыгнула в ближайшее купе.

– Прикрой, Гудьзик! – рявкнул стрелок, осторожно приближаясь к купе и держа «наган» наготове.

Второй, обвешанный оружием бандюк, остановился напротив Пашки, повел бешено глазами:

– Усих порешим! Скильки хлопцев положили!

Пашка, невзирая на боль в ноге, ужаснулся этого взгляда. Да они все здесь свихнулись! Пристрелят и имени не спросят.

Бандит, крупный, грузный, с подбородком, заросшим седой щетиной, не опуская обреза и не отводя взгляда от перепуганных глаз Пашки, потянул из ножен кривую «шабелюку».

За перегородкой истерично взвизгнула женщина. Бандит, заглядывающий в то купе, с перепугу выстрелил, в этот же миг на него сверху свалилась девушка, ударила в шею прикладом. Оба упали в проход.

Бандит отвернулся от Пашки, вскинул обрез. И тут беглый красноармеец Звиренко совершенно непроизвольно двинул гада чемоданом по затылку. Обрез выпалил, пуля пронизала перегородку, едва не задев боровшихся в проходе барышню и бандита. Налетчик упорно цеплялся за девушку и пытался уткнуть револьвер ей в бок. Барышня не позволяла, умело выкручивая бандиту кисть. Внезапно ударила противника в кадык, вроде бы довольно легко, но мужчина сразу обмяк.

Бандит, слегка контуженный Пашкиным чемоданом, с рычанием прыгнул на изворотливую девку, замахнулся саблей. Барышня чудом успела подставить карабин. Бандит рубил как бешеный, сталь звякала о сталь, девушка шипела, отбивалась, но подняться на ноги у нее не получалось. Клинок скользнул по стволу, едва не срезав пальцы. Девушка отшвырнула карабин в лицо противнику. Бандит без труда успел заслониться, но и барышня успела вскочить и отшатнуться от свистящего клинка. Тут ей не повезло – споткнулась о лежащее тело, села. Пашке показалось, что удар сабли раскроил ей череп. Барышня действительно вскрикнула, но тут же рванулась вперед. Бандит был в два раза тяжелее, но толчок свирепой девки сшиб его с ног. Она на миг оказалась сверху, отбила кулак, сжимающий саблю, мига барышне хватило, чтобы вырвать из ножен на поясе мужчины широкий немецкий штык. Девушка коротко, без размаха вдавила клинок в брюхо врага. Бандит взревел раненым быком, бросив саблю, двумя руками отшвырнул девку. Попытался встать, зажимая набухающую кровью рубаху на животе. Хлопнул выстрел – в проходе стоял прапорщик.

– Лучше позже, чем… – прохрипела барышня – левую сторону ее лица ручьем заливала кровь. Не обращая внимания на рану, девушка поползла на четвереньках в купе. На сиденье, схватившись за руки, сжались монашка и мальчик. Плешивый господин лежал у их ног лицом вниз. Девушка его перевернула. Мужчина открыл серые блеклые глаза:

– Кончился я. Катя, уходи. Возьми… – мужчина замолк на полуслове.

– В живот его ранили, – прошептал мальчик. – Ой, заберите нас отсюда.

Девушка пыталась протереть глаза, залитые кровью:

– Вот б…во. Прапор, что там?

– Не видно, залегли вдоль насыпи.

– У них пулемет заклинило, – непонятно зачем сказал Пашка. – С «Льюисами» всегда так, если диск не чистить.

Девушка мигом оказалась в проходе. Пашка онемел: половины лица у нее просто не существовало, сплошная кровавая масса.

– Поможешь. Живо! – барышня выплевывала слова вместе с кровью. Поскольку Пашка не шевельнулся, рывком сдернула его на пол. Парень охнул, плюхнувшись на мешки. Уткнувшись друг в друга, тряслись мосластые брат с сестрой. Третий брат, приоткрыв рот, мертво смотрел в потолок. Все это было так жутко, что Пашка не рискнул сказать про свою раненую ногу. Барышня, способная стоять, когда у нее срубили половину лица, уточнять про какие-то там ноги ничего не будет.

Девушка двигалась молча и резко, но кровь, заливающая глаза, ей сильно мешала. На разбитый проем окна было брошено пальто.

– Ждите. Раненому – тряпку. Прапор – оружие, – изуродованная барышня кошкой исчезла за окном.

Пашка втянул голову в плечи, ожидая выстрелов. Но темнота молчала. Зато с другой стороны слышались голоса, всхрапывали кони.

Пашка осторожно заглянул в соседнее купе. Монашка нерешительно склонилась над плешивым. Прапорщик сунул Пашке карабин:

– Стрелять умеешь?

– А я… – парень машинально взял оружие. Было жутко. В конце вагона кто-то протяжно и безнадежно стонал. Пашке хотелось бросить карабин и заткнуть уши. Утешало только то, что и у прапорщика голос заметно вздрагивал.

В окне беззвучно возникла окровавленная маска. Прапорщик отшатнулся.

– Живее! – прошипела неузнаваемая барышня. – Раненого берем. Спускаем.

Пашка и прапорщик неуклюже ухватили неподвижное тело. Плешивый оказался жутко тяжелым. Прапорщик покачнулся, выпустил ноги раненого. Вообще-то Пашке казалось, что плешивый уже помер.

– Ну?! – девка подтянулась и оказалась в вагоне. – Взяли!

– Тяжелый, – пробормотал Пашка.

– Убью! Всех, – зашипела девка. – Ты! – она ударила ногой одного из дезертиров, неподвижно вытянувшегося среди узлов. – Встал! Мозги вышибу! – ствол «маузера» с силой ударил в затылок лежащего.

Раненого спустили из окна. Девушка была уже внизу, подхватила, даже удержала тяжелое тело. Нелепо полез наружу прапорщик, Пашка поспешно перевалился следом. Дезертир торопливо уполз куда-то в глубь вагона.

– Взяли! – зашипела девка.

Загрохотало, ожил бандитский пулемет. Пашка упал на четвереньки и вжался в землю. Над головой опять свистело и звенело, и пережить подобное еще раз было совершенно невозможно. Пинок в задницу Пашка просто не почувствовал. Не видел, как выругалась окровавленная ведьма, не видел, как они с прапорщиком, пригибаясь, потащили тяжелое тело прочь. На спину упало что-то увесистое. Пашка взвыл, не услышал сам себя в пулеметном треске, в ужасе перевернулся. Оказалось – саквояж. В окне стоял мальчик, губы его шевелились. «Помоги».

Зачем Пашка встал, и сам не мог объяснить. Протянул руки, принял монашку, – лицо у нее было белое, безумное, и сама она казалась бесчувственной, как мешок с картошкой. Пацан выбрался сам, спрыгнул. Пашка не сразу понял, что стрельба закончилась. Заорали с той стороны поезда, – банда опять лезла в вагон.

Машинально подхватив саквояж, Пашка побежал во тьму. Впереди мелькала светлая рубашка мальчишки, монашку пацан почти насильно волок за руку. Они свалились у кустов, и Пашка их догнал. Мальчик ткнул рукой в темноту:

– Туда!

– Левее лес ближе.

– Нет, они туда побежали.

Пашка не был уверен, что снова хочет видеть безумную барышню с ее разрубленной полуголовой. Ну, ее к дьяволу. Да и прапор-беляк туда же может утекать. Но мальчишка уже ухватил за рукав, потянул. Монахиня едва держалась на ногах, пошатывалась. У поезда опять шла стрельба, раздавались крики. Нет, нужно оттуда подальше убираться. Пашка, сжимая саквояж и пригибаясь, зашагал следом за пацаном. Сырая трава цепляла за сапоги, путала ноги.

* * *

Плохо. Два проникающих в брюшную полость, и еще ключица перебита. От последнего, скорее всего, майор и без сознания. Блузку Катя уже разорвала, прижала тряпки к ранам, – толку-то? Профессиональная медицинская помощь срочно нужна. Ну же, толстяк, очнись!

Эвакуировать человека в бессознательном состоянии невозможно. Неконтролируемый мозг может увести тело по любым координатам, и координировать такой Прыжок со стороны практически невозможно.

Давай, толстый, возвращайся. Хоть на минутку!

Левый глаз самой Кати ничего не видел, кровь заливала-заклеивала. Голова кружилась, – это от кровопотери. Надо бы остановить кровь, пока сама не свалилась. Только касаться собственного лба девушка боялась – по ощущениям, череп разрублен, а увидеть собственные мозги на пальцах – нет уж, увольте.

Ну, ты придешь в себя, сукин сын, или нет? Давай – давай!

Катя стянула с майора пиджак, разодрала ворот рубашки. С силой похлопывала по шершавым щекам. Плеснула коньяка из полупустой бутылки.

Ресницы вроде бы дрогнули.

– Его, наверное, посадить нужно, – неуверенно сказал прапорщик. – При ранениях в живот…

– Пошли на хер! – зарычала Катя. – Вон отсюда! За кусты, пошли, суки! Живо!

Все четверо остолбенели. Монашка, казалось, вот-вот хлопнется в обморок. Пашка застыл на полусогнутых. Залитая кровью девка и раньше была на диво страшна, а сейчас, с белозубым оскалом на черном лице, вообще походила на чертовку.

Катя швырнула бутылку, угодила прапорщику в живот, тощий очкарик хрюкнул, согнулся пополам.

Первым опомнился мальчишка, схватил за рукав свою спутницу, дернул за штаны Пашку:

– Уйти нужно.

Больше Катя не отвлекалась. Ресницы Виктора Михайловича вздрагивали. Он застонал, потянул руку к животу. Катя перехватила руку.

– Не трожь! Слышишь меня? Витюш, ты слышишь?

– Ну… пулемет…

– Хрен с ним. Сейчас уйдешь. Сразу в госпиталь. Все будет хорошо. Только ты продержись пару минут. Ты хорошо соображаешь?

– Да, – майор открыл глаза. – Тебя… что?

– Нормально. Так – сейчас представь двор «К-ашки». Живенько представь, с подробностями. Я активирую чип возврата. Держись две минуты. Понял?

– Понял. Катя… сможешь, доделай… Важно… Главное, его возьми…

– Хорошо-хорошо. Возьму. На посту «К» сколько телефонов?

– Два, оба черные. Катя…

Девушка нащупала под кожей на груди майора зернышко капсулы, раздавила. Отшатнулась, сосредоточившись на воспоминаниях мельчайших деталей залитого летним солнцем двора родного отдела.

* * *

Монахиня сидела, уткнув лицо в широкие ладошки. Мальчик присел на корточки рядом, все усмехался-подмигивал.

Мужчины топтались за кустами.

– Добьет она его, – прошептал Пашка, кивая в темноту. – Чтоб не мучался. Ему все брюхо продырявило. Не жилец.

– Вряд ли, – так же шепотом ответил прапорщик, – заранее сказать нельзя. Мощный мужчина. Впрочем, она тоже сильна. Волокла своего… друга почти в одиночку. Из меня помощник неважный.

– Что ж вы так, ваше благородие? – пробормотал Пашка. – Такой видный господин, образованный, и на́ тебе, помочь барышне не мог.

Прапорщик строго глянул сквозь свои круглые очки:

– Я после контузии. А вы что же, бойкий юноша? Вы-то что отстали? Труса изволите праздновать? Из тех изволите быть, кто из подвалов погавкивает, за хамскую власть агитирует?

– Давай, ваше благородие, шлепни меня, раз бандиты не дострелили, – пробормотал Пашка, глядя, как офицер неловко нащупывает кобуру.

– Бандиты? А ты сам-то кто? – прапорщик, наконец, поймал рукоятку «нагана».

В этот миг Пашка врезал ему с левой в челюсть. Офицер гукнул, отлетел, Пашка прыгнул следом. Покатились по траве, вдвоем цепляясь за «наган». Монашка застонала, не отводя ладоней от лица. Мальчик встал, нерешительно забормотал:

– Ну что вы? Зачем?

Пашке показалось, что его лошадь в бок лягнула – мигом слетел с офицера, закорчился на земле. Прапор схватился было за револьвер, но получил под дых ничуть не слаще Пашки. Чернолицая барышня стояла над ними, еще раз замахнулась ногой:

– Не навозились? Вояки, бля… Поезд на месте стоит. Идите, атакуйте. Или мне вам здесь всласть вломить?

– Не надо, – Пашка, держась за бок, отполз подальше. – Мы так, ненароком.

Прапорщик ничего не мог сказать, ухватился за живот, очки в возне слетели, изумленно пучил глаза. Ну да, больно.

Девушка подняла «наган», проверила барабан:

– Понятно. Прапор, ты никогда шпалер не заряжаешь?

– Патронов нет, – прохрипел прапорщик.

– Что ж за револьвер хватался? – простонал Пашка.

– Для острастки. Хотел тебя, быдло, на место поставить, – огрызнулся офицер, с трудом садясь.

Девушка бросила «наган», взяла прислоненный к дереву карабин, щелкнула затвором:

– Господин доброволец, извольте патроны выдать.

– Нету, – пробурчал прапорщик. – Не нашел в темноте.

– Мудак вы, господин доброволец, – коротко резюмировала девушка, тыльной стороной ладони размазывая кровь, все текущую по щеке. – А где твой ствол, кудрявый?

Пашка пожал плечами:

– У поезда где-то. Что я вам, солдат, что ли?

Девушка неприятно, дребезжаще, как жестянка, засмеялась:

– Вы что, идиоты? Два патрона на всех припасли?

– У вас «маузер» был, – прохрипел прапорщик.

– Вот именно, – поддержал Пашка. – Ты сама-то…

– Рты закрыли, – девушка села на землю, ее сильно качнуло. – Пустой «маузер». Уроды, блин.

Монашка вдруг громко, в голос, зарыдала.

– Дайте ей по башке, – пробормотала девушка. – Всю округу соберет, божья невеста.

– Не надо, – мальчик ухватил монахиню за руку. – Она сейчас прекратит. Просто боится, что снова стрелять станут. Тише, сестра Мавра, тише.

Монахиня всхлипывала чуть тише.

Девушка шарила по карманам, на ней был просторный пиджак ее плешивого спутника. Найдя носовой платок, начала осторожно оттирать свое жуткое лицо.

– Пацан, скажи своей Мавре, пусть меня перевяжет. И что-нибудь из тряпья почище найдите. Кровь нужно остановить.

– Я перевяжу, – пацан поспешно завозился с подолом своей рубашки. – Не сомневайтесь, вчера свежую надел. Промыть бы рану.

– Бутылку возьмите, она там валяется, – вяло приказала девушка, – ей явно было плохо. – Малый, ты точно бинтовать умеешь?

– Я у лекаря учился. Водку принесите кто-нибудь, – мальчик принялся поспешно раздирать на ленты подол рубашки.

Пашка сумрачно посмотрел на прапора:

– Пошли, ваше благородие?

– Мертвецов боишься, что ли? – догадался прапорщик.

– Чего их бояться? У тебя-то «наган», и вообще ты образованный, – туманно объяснил Пашка.

Они прошли через кусты. Пашка осторожно выглянул на прогалину и замер. Валялся саквояж, но тела не было. Неужто закопала? Да нет, быть не может. Ожил, что ли?

– Э-э, а где же он? – недоуменно прошептал шибко догадливый прапорщик.

– Вознесся, – насмешливо объяснил Пашка, украдкой перекрестился и осторожно вышел на прогалину.

В бутылке еще булькало. Пашка сунул бутыль прапорщику, принялся собирать в саквояж выпавшие вещи.

– Ты только, ваше благородие, не вздумай меня бутылкой по кумполу угостить. Только разозлюсь. Башка у меня крепкая.

– Я уже догадался, – насмешливо сказал прапорщик. – Сотрясения мозга у пролетариата в принципе не бывает.

– Тем вас и ломим, – пробурчал Пашка.

Они пошли обратно.

– Слушай, коммунарий, а кто она вообще такая? – тихо спросил прапорщик.

– Ясно кто – черт в юбке. Ты, ваше благородие, как хочешь, а я шмотки отдам и сматываюсь. Она очухается – задавит. За карабин брошенный. Ну, или еще за что.

Прапорщик промолчал.

Катя сидела, опираясь спиной о ствол дуба. Мальчик экономно смачивал клок ткани спиртным, протирал лоб девушки. Катя шипела и плевалась короткими, непонятными отроку словами.

– Кость цела, – прошептал мальчик.

– Да? А будто голые извилины протираешь. Чтоб он сдох, этот Шустов. Клопомор проклятый. Шрам большой останется, а? Зашить бы.

– Я могу свести края. Почти незаметно будет.

– Ох, бля… ты что, хирург пластический, что ли? Спроси у этих ослов иголку с ниткой. Может у твоей святой курицы найдется? Вот срань, жжет-то как.

– Нет у них иголок, – мальчик смотрел в страшное, черное от полузапекшейся крови лицо девушки. След сабельного клинка рассекал левую часть лба, разделял бровь надвое, левый глаз был едва виден. – Вы не беспокойтесь, я немного целительству учился. Хуже не будет.

– Это уж точно. Валяй, кожу расправь, еще раз промой и забинтуй. По возможности, аккуратнее.

Катя жевала толстый рукав пиджака, боль прошивала голову насквозь. Руки у мальчишки были просто ледяные, боль даже слегка отступала, тут же вгрызясь снова.

– Всё, – сказал мальчик, обтирая ладони о штаны.

– Мерси, – Катя судорожно хватала ртом воздух. – Молодец. Доктором вырастешь, – она дрожащими пальцами пощупала повязку на лбу. – Правда, молодец. Тебя как зовут?

– Прот.

– А?

– Прот. Фамилия – Павлович, – отчетливо, по слогам, сказал мальчик.

– Понятно. Значит, первый[9]9
  Прот – первый (греч.).


[Закрыть] из Павловичей? Удружили тебе.

– Греческий разумеете? – мальчик не слишком удивился.

– Слегка понимаю. Скажи, Прот, зачем эта свора вас отлавливала?

– Не знаю.

– Врешь. Ты мальчик умный. Скажи лучше сам.

– Истинно говорю – не знаю. Догадки есть. Только я вам потом скажу. Вам, Екатерина, сейчас отдохнуть нужно.

– Говори сейчас. Я непонятного не люблю, – глаза Кати закрывались. – Ты кто, Прот?

– Я объясню. Позже, – мальчик взял ее за запястье. Пальцы у него были совсем холодные, покойницкие. – Крови из вас много вышло. Отдохните.

– Пусть эти охраняют, – пробормотала Катя. – Скажи – урою, если что…

– Скажу. Вы…

Катя поплыла, еще смотревший на мир глаз неудержимо закрывался. Девушка обмякла.