Текст книги "Мир чеченцев. XIX век"

Горцев чаще других жителей области высылали в отдалённые российские губернии и Сибирь. Высылка из края была введена в 1868 году по распоряжению главнокомандующего Кавказской армией. Это наказание применялось к признанным виновными в таких преступлениях, за которые по Уложению о наказаниях полагались каторжные работы или ссылка на поселение. Каторжные работы заменялись обыкновенно ссылкой в Сибирь навсегда, а ссылка на поселение – высылкой во внутренние губернии России на срок⁴⁵⁸.

В имамате Шамиля существовало два аула, в которые ссылались люди, подлежащие смертной казни за свои преступления, но которых Шамиль не хотел этому подвергать, исходя из уважения к прежним заслугам – аул Читль, который считался «Шамилевской Сибирью» и был расположен на высокой горе, где была самая длинная зима в Дагестане и почти не проглядывало солнце. Там же размещалось и несколько семей, освобожденных от воинской службы и обязанных охранять ссыльных. Вторым местом ссылки являлся аул Акнада. Прапорщик И. Загорский, бывший в плену, сообщал следующее: «Все наказания приводят в исполнение с величайшей точностью и нужно сказать правду, что преступления становятся очень редки. Теперь через всю страну, над которой распространяется власть Шамиля, можно смело одному человеку провозить тюки золота без опасения лишиться их»⁴⁵⁹.

Начали ссылать «вредных и преступных жителей из туземцев» царские власти ещё в 1862 году, осуществлялось это административным порядком, по соглашению с наместником на Кавказе. Высылались горцы преимущественно в Тульскую, Рязанскую, Калужскую, Новгородскую и Псковскую губернии⁴⁶⁰. В1864 году главнокомандующий Кавказской армией предложил вместо ссылки определять горцев на службу в действующие войска вне Кавказа на срок от 4 до 10 лет. Таким образом, руководство хотело сэкономить средства и установить спокойствие в крае, т. к. большинство горцев считало, что у них состава преступления не было, т. к. они действовали по обычаям, из-за удальства или, пытаясь сохранить свою честь или честь своей семьи, рода. Однако вскоре выяснилось, что отдача лиц гражданского ведомства за преступления в военную службу окончательно отменена ещё в марте 1860 года. По мнению Гос. Совета «..Армия не может быть местом ссылки и наказания для преступников». В силу этих причин осуждённых горцев стали отдавать в арестантские роты гражданского ведомства; или ссылать их в Сибирь, или же использовать их на государственных работах: проведении Ладожского канала, очищении форваторов судоходных рек, проведении шоссейных дорог⁴⁶¹. Главнокомандующий мог по представлению начальника области высылать подозрительных лиц за пределы Кавказа на основании ст.478 Свода военных постановлений. И только 8 марта 1868 года наместник Кавказа ввёл порядок, по которому при назначении горцам видов и сроков ссылки следовало руководствоваться Уложением о наказаниях⁴⁶². Высылка, не смотря на то, что она признавалась во всех европейских кодексах, а также упоминалась в Уложении о наказаниях – наказанием, и притом довольно крупным – в России не считалась. Её чаще называли полицейской мерой, принимаемой для предупреждения повторного преступления. При этом, конечно, забывали, что ссылка для многих являлась карой равной даже смертной казни – из-за болезней, климата, языкового барьера, отсутствия средств к существованию⁴⁶³. Когда горцев выселяли из области за проступки, числящиеся за ними недоимки должны были выплатить правительству оставшиеся их сородичи⁴⁶⁴. Только в 1875 году издержки по переселению горцев из Терской области в другие регионы были отнесены на счёт государственной казны, а до этого времени ссыльные терпели многочисленные бедствия на пути к месту несения наказания. В 1893 году на Терскую область были распространены правила об административной высылке в Восточную Сибирь лиц из горского населения, обвиняемых или подозреваемых в кражах лошадей, скота или другого имущества⁴⁶⁵. В правилах по административной высылке должны были быть указаны местности, куда ссыльные должны быть водворяемы, способы их передвижения к местам высылки, пособия, которые они получали бы при поселении на новом месте и при следовании в пути⁴⁶⁶.

Довольно часто осуждённые, не дождавшись разрешения вернуться на родину, самовольно покидали места лишения свободы. Горцы, проработавшие на каторге в Табольской губернии по 8-10 лет бежали через необозримые киргизские степи в Бухару, оттуда отправлялись в Ташкент и Мешед. Попавшие хоть раз в киргизские палатки беглецы уже считали себя вне опасности. Возвратившиеся через Среднюю Азию на родину горцы в большинстве случаев вели себя тихо и скромно, рассчитывая исходатайствовать себе помилование ⁴⁶⁷. Через год-два пребывания на каторге горцы совершали многочисленные побеги не только из Сибири, но даже с острова Сахалин. Сибирская железная дорога значительно облегчила и ускорила возвращение беглецов на Кавказ⁴⁶⁸.

Родственники, переживая за своих близких, обращались в различные инстанции с прошениями о помиловании. Император Александр II иногда давал такое разрешение на досрочное завершение сроков наказания горцев. В 1870 году в Курскую губернию, под надзор полиции были высланы Дуда Базукаев, Тепсурко Борзукаев и Мурад Лечиев. Жители села Старый Юрт составили приговор сельского общества, в котором поручились за будущее добропорядочное поведение высланных односельчан и ходатайствовали о досрочном возвращении их на родину. Весной 1873 года император разрешил вернуть осуждённых домой⁴⁶⁹. Также были помилованы жители села Азамат-Юрт – Шека и Уздемир Дусаевы, высланные в Иркутскую губернию, на поселение, за убийство (кровомщение) односельчанина⁴⁷⁰. В связи с бракосочетанием Николая II, он даровал в 1894 году: «Туземцам Кавказа, высланным по распоряжению главного Кавказского начальства за совершение обще уголовных преступлений, водворённым в Сибирь и Европейскую Россию, при условии одобрительного поведения в ссылке: для высланных бессрочно – по истечении 12 лет, а для высланных в срок, превышающий 5 лет со времени ссылки – право избрания места жительства, за исключением столиц, столичных губерний и Кавказского края, разрешение на жительство, которое будет зависеть от главного Кавказского начальства»⁴⁷¹. Существовали и другие поводы, в результате которых осуждённые горцы попадали под амнистию или их положение в местах лишения свободы значительно улучшалось. Например, в 1866 году наместник Кавказа, «…желая день рождения великого князя Александра Михайловича ознаменовать особой милостью», приказал Терскому областному прокурору освободить из тюремного заключения всех осуждённых, у которых остался один год до окончания срока наказания⁴⁷².

Российское государство создало на Северном Кавказе тюрьмы и арестантские комнаты. Началась практика ареста виновных с учетом особенностей горской жизни. К примеру, если срок тюремного заключения приходился на время проведения сельскохозяйственных работ, то осужденный или его родственники могли обратиться в суд с просьбой об отсрочке отбывания наказания до окончания полевых работ⁴⁷³. В 1876 году в Терской области насчитывалось уже 6 тюрем, в частности, в таких городах, как Кизляр и Георгиевск. В этих учреждениях служила специальная тюремная полиция, находившаяся под надзором областного правления⁴⁷⁴. В области действовал «Владикавказский губернский попечительный о тюрьмах комитет», возглавлял который сам начальник Терской области, генерал-адъютант Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Также тюремные комитеты существовали в Моздоке, Хасав-Юрте, Ведено и Шатое⁴⁷⁵.

К сожалению, российские тюрьмы по санитарно-гигиеническим условиям содержания заключенных не соответствовали самым необходимым требованиям. Например, переполнение тюрем достигало 24 %, до 5 арестантов приходилось иногда на 1 место. Не менее острой была проблема состояния тюремных зданий. Ветхость стен, сырость, затхлость воздуха, антисанитария – характерные признаки многих тюрем того времени. Выделяемые на содержания тюрем средства, как правило, не превышали 50–60 % от необходимых сумм. Однако правительство предпочитало жестко экономить расходы на содержание заключенных.

Следует сказать, что в тюремной практике широко применялись меры несовместимые с понятием человеческого достоинства: бритье половины головы (каторжникам – правую сторону, осужденным на поселение и бродягам – левую), телесные наказания, кандалы и пр. Необходимо отметить также, что перевоспитание преступников осуществлялось не только силовыми (карательно-репрессивными) методами. Нравственное (религиозное) воспитание также имело место. Большое значение придавалось также трудотерапии, что требовало обеспечения арестантов работой. Кроме того, арестанты могли освоить какую-либо полезную в обществе специальность⁴⁷⁶.

Давно необходимая тюремная реформа была проведена только в 1879 году. Главное тюремное управление было создано в составе Министерства внутренних дел. Это управление стало высшей административной инстанцией во главе региональных тюремных учреждений. Оно должно было способствовать единообразию практики наказаний на всей территории огромной империи. Административное управление тюрьмами на среднем уровне принадлежало губернским, областным и городским властям, которые обязаны были содействовать благоустройству мест заключения и контролировать выполнение решений правительства относительно содержания арестантов. Особую группу мест заключения составляли крепости. Здесь действовали военные законы. Для казачьих областей были характерны войсковые тюрьмы. К 1 января 1882 года общее число всех содержащихся в местах заключения Российской империи составило 94797 человек⁴⁷⁷.

Коллективная ответственность горского населения за кражи скота, убийства и разбой существовала наряду с личной ответственностью. За названные преступления наказывалось все сельское горское общество, в том случае, если преступление было совершено на его территории или к селению вели следы. Такая практика в регионе применялась длительный период. В 1902 году она была отменена частично и лишь в 1907 году – полностью⁴⁷⁸.

Вместо того чтобы вдаваться в отвлечённые или оценочные суждения о самодержавии – нам важно осознать, какие гражданские возможности были воплощены в имперской правовой системе. Может ли закон служить опорой гражданства, когда его содержание различно для разных людей? Этот роковой вопрос возникал на протяжении всей истории России… Законы империи кодифицировали правила общественных отношений, определяя права и обязанности подданных через их коллективный статус. Индивид имел возможность на законных основаниях участвовать в важнейших аспектах общественной жизни только благодаря своей принадлежности к той или иной общности (с её конкретными правами и обязанностями). Таким образом, простые люди, как и представители элит, обладали правами в силу своей принадлежности к определённой категории подданных. Имущественное законодательство Российской империи наглядно демонстрирует всеобъемлющую идею самодержавия: воля Государя есть источник права, а законы империи отражают преимущественное право собственности императора на все ресурсы державы. Именно эта прерогатива самодержавия и её огромное влияние на политическое и социальное развитие страны – по сей день привлекает внимание историков.

Империи – это государственные устройства, в которых одна этническая группа устанавливает и сохраняет контроль над другими этническими группами в границах определённой территории. Это воинственные государства. Их границы – военные, они расширяются или защищаются скорее силой оружия, нежели средствами естественного или культурного свойства (т. е. этнического, расового или религиозного)⁴⁷⁹. Для правителей Российской империи управление сводилось к контролю над ресурсами – территорией и рабочей силой – и поддержанию порядка, который бы гарантировал их безопасность. На первый план в государственной политике России выходил не закон, а таким образом понятое управление. Однако и закон становился необходимым, как только государство начинало претендовать на определение прав и обязанностей людей, населявших его территорию. Для сбора налогов и податей требовалось поддерживать организационные и репродуктивные возможности местного населения. Российское законотворчество в его имперском измерении базировалось на тезисе о том, что каждый народ обладает своими обычаями и законами. Встроить эти особенные обычаи и законы в общую систему управления означало укрепить правопорядок и поддержать производительность труда населения в каждой области империи. Инкорпорирование местных «обычаев» в имперское законодательство также было своего рода сделкой: империя поддерживала на местах правосудие в местном, традиционном понимании в обмен на уплату населением податей и налогов. Однако все права и обязанности были всё – же производными от российских законов – то есть никаких «природных» прав на деле не существовало, или их действия были крайне ограничены⁴⁸⁰.

С начала пореформенного периода Кавказ (Предкавказье) превращается в один из основных районов миграции русского крестьянства из внутренних губерний России. Борясь с аграрным перенаселением, правительство вынуждено было специальными законодательными актами 80-90-х годов открыть «клапан» для переключения переселенческого движения в пределы не только Северного Кавказа, но и Закавказья. Уже к началу XX века становится очевидным аграрное перенаселение прежде осваиваемых районов на самом Кавказе. Также, в ходе землеотводных работ по созданию переселенческих участков, власти пренебрегли правовой стороной принятого здесь землепользования, зиждившегося на обычном праве. Таким образом, своей переселенческой политикой правительство вторгалось в сферу земельных отношений местного крестьянства, создавало путаницу и тем самым провоцировало конфликт. В контексте системного кризиса, поразившего Россию в начале XX века, одной из его существенных составляющих стали межэтнические конфронтации. Накопившиеся проблемы социально-экономического, политического порядка нередко являлись той почвой, которая порождала напряжение среди местного населения на окраинах, выплёскивавшееся в разного рода протесты, всё более принимавшие характер межэтнических конфликтов⁴⁸¹.

Мусульманское население Северного Кавказа пользовалось шариатом, однако со временем это стало противоречить стремлению государства к унификации законодательства, характерной для XIX столетия. В это время была проведена грандиозная работа по систематизации российского законодательства, которая, по сути, официально закрепила статус мусульманства и компетенцию его права. Уже в начале XIX века российское правительство, признав легитимность адатского и мусульманского права, включило отдельные комплексы его норм в состав законодательства. Однако российское право сохранило важное преимущество – нормы адата и шариата не применялись, если противоречили имперскому юридическому стандарту. Для мусульман Северного Кавказа сохранение своего права было проявлением государственного благоприятствования и протекционизма. Мусульманское право, безусловно, являясь правом российских подданных, сохраняло эндогенные свойства. Мусульманское право народов Северного Кавказа занимало специальное место в правовой системе российского православного государства. Соприкосновение двух систем повлекло, с одной стороны, коррекцию мусульманского процессуального права, а с другой – не подверглись деформации такие отрасли права как брачно-семейные, наследственные⁴⁸². В эпоху контрреформ 80-90-х гг. XIX в. консервативные тенденции в развитии местной судебной системы были усилены серьёзными изменениями в статьях судебных уставов. Тем не менее, несмотря на все трудности, сопутствовавшие развитию региональной судебной отрасли, анализ статистических данных о деятельности новых судебных органов даёт нам основание утверждать не только о целесообразности существовавших судебных учреждений, но и об эффективности их борьбы с региональной преступностью⁴⁸³. Проведение судебной реформы на Северном Кавказе стало важным шагом вперед по пути становления новой судебной системы, основанной на буржуазных нормах и принципах права⁴⁸⁴.

Период становления и развития капитализма в России характеризуется значительными изменениями во всех сферах общественных отношений. Был проведен целый ряд прогрессивных реформ, значение которых сложно переоценить. Тем не менее, нельзя говорить однозначно только о положительных результатах реформ. Методы их продвижения на протяжении второй половины XIX века показали, что самодержавное российское государство было не в состоянии обеспечить эффективную реализацию прав и свобод личности, и многие изначально демократические институты так и не были внедрены в государственно-правовую практику⁴⁸⁵.

Подведем некоторые итоги

Основной целью реформирования Терской и Кубанской областей конца 60-х начала 70-х годов являлось постепенное устранение отличий от общеимперских административных и судебных стандартов, которые уже не обуславливались особыми обстоятельствами. Фактически это должно было означать распространение действия буржуазных реформ, проведенных Александром II в основной части империи, отказ от особой формы управления («военно-народной») регионом, учреждение обще губернской системы учреждений. Изначально властями предусматривались определенные отступления (изъятия) от общеимперских образцов в предстоящих реформах. Характерной особенностью преобразовательного процесса на Северном Кавказе в указанный период являлось то обстоятельство, что допускаемый на стадии подготовки реформ предел отступлений от российских правовых и административных норм в дальнейшем постоянно увеличивался. В конечном счете, эти отступления оказались очень значительны, поэтому на практике приближение к общеимперским порядкам оказывалось чаще формальным, чем фактическим⁴⁸⁶.

Одной из главных причин проведения земельной реформы на Северо – Восточном Кавказе являлось не начало земельной реформы в центральных регионах России, а завершение Кавказской войны и связанное с этим признание всех завоеванных земель казенными. А такой вид перераспределения собственности на земельные угодья, как реформа, способствовал безболезненному изъятию земель и их дальнейшему распределению по усмотрению власти. На Кавказе не было масштабных внутренних причин для крестьянской реформы. Она была привнесена

извне российской администрацией. Цель внедрения капитализма не ставилась, хотя унификация социально-экономического строя этому и способствовала. Непосредственным результатом земельной реформы было введение государственной поземельной собственности и установление фискально-податного порядка.

Земельная реформа на Кавказе разрушала многовековые традиции местного населения. Отчуждая частные земельные владения горцев в пользу казны или общины, государство нарушало свои же правовые нормы о неприкосновенности частной земельной собственности, установленные для граждан Российской империи… Российскому правительству, естественно, было выгоднее иметь дело не с частным землевладением в регионе, когда в результате государственной конфискации земель могли начаться судебные разбирательства, а с общественными. Иски общественных организаций к государству не могли рассматриваться в юридическом порядке – вся земля объявлялась государственной, а общины ею пользовались по «праву временного владения», срок и условия которого заявлялись властью.

Фактически большая часть населения области была уравнена в своих земельных правах, но значительным препятствием в росте их дальнейшего благосостояния являлось общинное землепользование, ликвидация традиционного для Кавказа многочисленного класса частных собственников. Земля передавалась общине. Общинная собственность не могла отчуждаться (не подлежала купле-продаже). Реформы не преобразовали почвенный уклад, не создали слоя мелких собственников, а законсервировали его, сохранили корпоративность. Опорой политической стабильности государства в регионе являлась корпоративность: крестьянская и казачья община, дворянская корпоративная организация.

Одной из главных политических акций российского правительства по подчинению себе горских народов было выселение их на плоскость и укрепление поселений в стратегически важных пунктах – путем соединения мелких сел в крупные. Таким образом, еще в начале 50-х годов XIX века плодородные равнины по течению Терека были освобождены под заселение их казаками. В Чечне нередко власти уничтожали целые поселения, чтобы заставить переселиться их жителей на плоскость. В новых районах поселений земли правительством отводились только во временное пользование без определения их количества и границ. Очень часто случалось так, что начальство передвигало села с места на место по несколько раз, ввиду «важной административной необходимости» и всегда при таких же условиях неопределенности и беспорядка. Переселение населенных пунктов, столь удобное в административном и стратегическом отношении, произвело целую социальную революцию внутри жизненных систем горских народов. Жителям гор приходилось приспосабливаться к плоскостным условиям хозяйствования. Постоянные переселения на заселенную равнину способствовали стиранию различий, исчезновению локальных и этнических наименований и распространению общего национального этнического названия. В составе России сложились условия для консолидации прежде разрозненных тейповых организаций и сельских групп в большие сельские общества.

Народы Терской области – чеченцы, ингуши, балкарцы, осетины и др. постоянно испытывали нехватку земли. Русское население должно было не только увенчать покорение края, оно само должно было служить одним из главных средств завоевания; ряды станиц должны были непосредственно двигаться за войсками. Областная администрация находила «свободные земли», которые в течение всего пореформенного периода отводились казачеству, местному и пришлому военно-чиновничьему элементу. Поселенные на равнинах, окруженные со всех сторон станицами, горцы уже почти не представляли для власти опасности. Так, постепенно, в Терской области загоняли вглубь две проблемы – национальную и земельную.

Хотя в пореформенный период число крестьян-общинников на плоскости увеличивалось, первоначальные земельные наделы оставались в прежних размерах. Естественный прирост населения, увеличение числа хозяйств, как за счет дробления больших семей, так и за счет принятия в сельские общества прибывших на постоянное жительство горцев, способствовали еще большему обострению земельного кризиса. Горцы, переселившиеся на плоскость, пользовались правами временно проживающих лиц. Они чувствовали себя здесь далеко не вольготно: выплачивая наравне с коренными жителями земские повинности, отбывая натуральные сельские повинности, они в то же время не имели права на владение установленным паем общественной земли, а при решении общественных сельских дел – права голоса.

Преобладание в Терской области феодально-сословного землевладения (войскового, казачьего, общинно – надельного и феодально – пожалованного) являлось главным препятствием для проникновения капиталистических отношений в сельское хозяйство и на казачьей, и на горской территории. Земельная аренда являлась важнейшим средством обхода названных препятствий. Развитие арендных отношений внутри горских обществ усиливало размежевание в среде крестьянства, что позволяло говорить не только о росте имущественного, но и социального неравенства у горских народов. Арендные цены на нефтеносные участки были выше, чем на землю занятую под сельскохозяйственные угодья. Аульные общества были лишены права сдавать в аренду нефтеносные участки – земля им предоставлялась не на правах собственности, а только в пользование с правом поверхностной разработки, недра ее считались достоянием казны. Предприниматели вынуждены были выплачивать большие суммы казачьему войску за аренду земли. Это отвлекало капиталы в сельское хозяйство и торговлю, тормозило развитие промышленного капитализма. В Терском казачьем войске с 1877 по 1900 гг. войсковые капиталы увеличились с 400 тыс. до 3 млн. рублей. Это было результатом получения доходов с нефтеносных земель, которые войско сдавало в аренду.

В отдельных случаях правительство сдавало казенные земли в аренду не крупным арендаторам, а горским обществам, существование которых было совершенно не обеспеченно ввиду отсутствия у них удобной земли. Это был один из приемов «умиротворения» горского населения. Предоставляя безземельному горскому населению в отдельных случаях льготы на аренду казенных и войсковых запасных земель, правительство все же не пошло на передачу их в постоянное пользование горцам, хотя бы на общинном праве землепользования – сдача земли в аренду даже по таким ценам давала казне больше доход, чем размер земельного оброка, поэтому эти земли не передавались даже в постоянную аренду, т. к. при новой сдачи цена аренды могла повышаться.

На Кавказе, в ходе земельной реформы, вопрос собственности был ключевым. Империи необходимо было конфисковать чеченские земли и превратить их в казенную государственную собственность, а это можно было сделать только под благовидным предлогом (дабы избежать волнений и кровопролития) – путем ликвидации остатков высших сословий, которые могли мобилизовать общественность. Также для выполнения этой задачи требовалось подтверждение существования только традиционной общественной собственности. В связи с отсутствием потомственных землевладельцев, некому было бы выставить в частном порядке претензии государству по поводу экспроприации и конфискации собственности – вся земля объявлялась государственной и уже раздавалась за заслуги по интересам руководства.

Верховная власть, будучи сама источником закона, связана была им нравственно, а не юридически. Во имя государственной цели законный порядок нарушался самой же властью, с помощью Указов, особых Положений; однако некоторые представители структуры управления считали такие действия аморальными по отношению к гражданам и не считали оправданным нарушение частного права – столпа экономического развития и политической стабильности общества.

Земли у горцев всегда служили предметом гражданского оборота: купли-продажи, залога, дара. Следовательно, такое владение заключало в себе все элементы права полной собственности, указанные в российских законах, т. е. – владение, пользование и распоряжение. Посягательство на пашню, луг или сад коренного жителя Кавказа, было равносильно посягательству на его личную свободу. Для полного сближения обычного права горцев на землю с правом собственности на основании общегражданских законов недоставало, следовательно, лишь формального момента укрепления его за фактическим владельцем в порядке, установленном гражданскими законами.

В 1906 году приказом главнокомандующего Кавказским военным округом от 18 апреля, в городе Владикавказе была образована Комиссия для исследования правового и экономического положения на Северном Кавказе. Собственником земли комиссия посчитала казну, указывая, что у горцев земли никогда не было, и что они ее не желают. Комиссия предположила, что меньшинство владеет землей, но не имеет права на ее недра, только – на поверхность. Высказываясь против права собственности горцев на землю, Комиссия утверждала, что укрепление собственности на Кавказе – совершенно излишняя формальность. По мнению чиновников, тот факт, что население регулярно платило подати государству, указывает на то, что жители фактически признали право государства на землю.

В условиях аграрного кавказского общества, сложившейся социальной стратификации и традиционного права собственности на землю, основанного на трудовой заимке, давности владения, праве сильного, отсутствовало понятие юридического оформления собственности на землю. Это давало возможность Российскому правительству, опираясь на военное превосходство, объявлять предгорные и плоскостные земли Северного Кавказа казенными, но при этом официально не отрицались права коренного населения на эти земли. Администрация, обещая узаконить собственность, постоянно откладывала решение вопроса, создавая для этого различные комитеты и комиссии.

Деморализация и разорение стали естественным результатом отсутствия в крае твердо установленного права собственности. У земли отняли хозяина. Это обстоятельство стало большим тормозом не только для экономики региона, но и для культурного развития страны в целом, а также вызывало осуждение других государств. Нарушение традиционных структур общества ради достижения рациональной общественной организации не принесло ожидаемого благополучия. Произошло отчуждение человека от истории, распадение связи времен. Среди управляющих Кавказом чиновников были лица, понимавшие несправедливость уничтожения кавказских обычаев и нарушение частных прав граждан Российской империи. В 1907 году наместник на Кавказе, И.И. Воронцов – Дашков в своем отчете императору указывал на пагубные последствия уничтожения института традиционных частных собственников на Северном Кавказе.

После завершения Кавказской войны государство не заключало двусторонних договоров с горцами, только прокламации и петиции в одностороннем порядке провозглашали права и обязанности коренного населения Кавказа. В Терской области действовало особое, «военнонародное» управление, однако государственного закона, в котором были бы разъяснены права и обязанности данной категории граждан, не существовало, поэтому царил произвол, и невозможно было подать иск в судебную инстанцию. Население Северо – Восточного Кавказа не только не получило прав, обещанных правительством, но даже во многом было лишено привилегий населения центральных регионов России. Кавказские горцы стали открыто заявлять о своих правах, на конфискованные земли только в начале XX века, на заседаниях Государственной Думы. Однако рассмотрение этих вопросов так и осталось на риторическом уровне.

В пореформенный период в сельской общине чеченцев, как и у других горских народов Северного Кавказа, происходили существенные изменения, связанные с изменением состава самих общинников. Так, например, появилось деление на коренных жителей и пришлых, а управление общиной было взято под контроль царской администрации, стремившейся сохранить общину, как податную единицу, в новых условиях, приспособив ее к ним, чтобы задержать процесс классового расслоения. Во главе сельских общин царской администрацией были поставлены старшины, которые или избирались народом, или назначались властью. Основным признаком вхождения территории в состав государства являлось не завершение военных действий, а начало сбора податей с населения вновь присоединенных территорий, призыв на военную службу и т. п. Установление фискально-податного порядка было направлено, прежде всего, на получение дохода от налогового сбора с каждого «дыма» (двора). «Подымщина» – система налогообложения, налог с «дыма», действовала в России с IX века по XVIII век (1724 г.), а затем была заменена подушной податью. На Кавказе эту отжившую систему установили после завершения Кавказской войны. В Терской области установление подымных окладов, где податной единицей служил не предмет дохода – земля, а двор («дым»), таило в себе возможность произвола, несправедливого и неравномерного налогового обложения. Общества должны были вносить подать и за те семьи, которые фактически не пользовались землей по бедности или по другим причинам. Причитавшаяся сумма взималась круговой порукой и не подлежала изменению, впредь, до составления нового камерального описания.