Текст книги "Царское прошлое чеченцев. Наука и культура"

Некоторые сведения по истории казачества

По мнению Л.Н. Гумилева, Российское государство обладает уникальными, присущими только ему качествами, которые сложились в силу различных обстоятельств: как объективных, например, месторасположение, так и субъективных – в силу особенных качеств менталитета русского народа: «Наши предки, жившие на Московской Руси и в Российской империи начала XVIII века, нисколько не сомневались, что их восточные соседи – татары, мордва, черемисы, тунгусы, казахи, якуты – такие же люди, как и рязанцы, владимирцы, новгородцы… Идея национальной исключительности была чужда русским людям, и их не шокировало то, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин – Никон, а русскими армиями руководили потомки черемис – Шереметьевы – и татар – Кутузов». По мнению Гумилева, гармоничное развитие Российского государства прекратилось в тот момент, когда произошла попытка «европеизировать» другие народы, сделать всех людей одинаковыми¹⁰⁹⁹.

На Кавказе долгие столетия горцы жили в дружбе и сотрудничестве рядом с русскими, казаками. Безусловно, на кавказцев оказывали влияние те русские люди, которые навсегда остались в крае, сливались с местным населением, начинали жить его жизнью, его нуждами, его радостями и приучали горцев верить в великодушие русского народа, хотя бы и относящегося к иной религии, говорящего на другом языке¹¹⁰⁰. В арабо-персидских источниках сохранилось довольно много известий о пребывании русов на Кавказе в X–XII в. – Это сообщение о русских наемниках – гулямах на службе у различных кавказских правителей и о походах русских отрядов на Кавказ, об участии их в междоусобной борьбе местных правителей. В небольшой рукописи «История Ирхана» (древнее аварское селение в Дагестане) сообщается о том, что в X–XIV вв., когда шел процесс исламизации, наряду с мусульманскими поселениями существовали и христианские, и иудейские. Среди христианских «История Ирхана» называет, в частности, села Хадар и Авар, жители которых были «чистыми русами»¹¹⁰¹.

Многие западные наблюдатели высоко оценивали характер русского народа. В. Дербан писал в «Современном обозрении»: «Нигде в России не встретишь проявления злобы, свойственных немцам, итальянцам, французам и англичанам. Русские в высшей степени доброжелательны, приветливы к незнакомцам, трогательно привязаны к животным и, не щадя себя, нежно заботятся о детях». Другой автор этого издания отмечал, что русских отличает крайняя человечность, простота, мягкость, не имеющая в Европе себе равных; они же лишены недостатков вроде зависти и чванства. Но в то же время русским недостает, по их мнению, ума, правдивости, энергичности и любви к соблюдению «правил честной игры»¹¹⁰². В представлениях эмигрантской интеллигенции русская нация обладала суммой противоречивых качеств, которые, сосуществуя и взаимодействуя, предопределяли не только непредсказуемость ее деяний, но и действия, противоречащие ее собственным интересам. На эти свойства русской натуры обращали в свое время Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, Л.П. Карсавин, Н.О. Лосский, И.Л. Солоневич, С.А. Франк и др. К числу положительных качеств они относили те качества, которые в начале XX века были в концентрированном виде сформулированы выступавшим в качестве журналиста английским поэтом Морисом Бэрингом, а также профессором Сорбонны Жюлем Легра и зафиксированы Н.О. Лосским в заключительной части его книги «Характер русского народа»: природное изящество, гостепреимство, мягкость, любовь к детям, женственность, ловкость, ум, способность к публичной речи, доброжелательность, гуманность, жалость к страдающим, широта натуры, щедрость». Положительный образ русского дополнялся эмигрантами такими свойствами, как смиренее, способность безропотно нести страдания, патриотизм, религиозность, искание царства правды, отсутствие узости европейского человека, бесхитростность, отсутствие подражания чужому авторитету («…русские всегда предпочитали думать глупо, но самостоятельно»). Отрицательные свойства русского народа, отмечал Н.О. Лосский, – «экстремизм, максимализм, требование всего или ничего, невыработанность характера, отсутствие дисциплины, дерзкое испытание общечеловеческих ценностей, анархизм, чрезмерность критики…»¹¹⁰³.

Высокая миграционная подвижность влияла не только на социально-демографическую структуру русского народа, но и на его психологические особенности, формируя массовую привычку к перемещениям на длительные расстояния, в чуждую этнокультурную и природную среду, а также привычку к индивидуальной (семейной), а не групповой адаптации. Российская колонизация в психологическом аспекте может быть представлена феноменом культурно-психологического освоения нового пространства, зачастую более важного, чем экономическая, политическая или иная адаптация. Попытки адаптировать собственный культурный багаж к новому контексту нередко означали перемены в самой культуре. Пытаясь сохранить привычный для нее миропорядок, каждая группа переселенцев применяет правила, постепенно изменяющиеся в ходе приспособления к требованиям ситуации. В итоге из этих усилий рождается новый набор ценностей, которые, в свою очередь, становятся основой для будущей борьбы, нацеленной на упорядочение окружающего мира и воздействие на него¹¹⁰⁴.

Новые пришельцы, вступая в ущелья сурового Кавказа, как бы отрекались от всего прошлого; на Кавказе искали они лишь свободы, взамен чего подчинялись строгому уставу горской отчуждённой жизни. Как говорили в старину «Всех без разбора Кавказ принимал к себе, но, раз приняв, не выпускал более никогда»¹¹⁰⁵. Казаки близко сошлись со своими соседями – чеченцами, в которых видели также своего рода казачество, ту же личную вольность, не терпящую никаких ограничений и стеснении¹¹⁰⁶. Интернациональность – четко выраженная черта чеченского характера. Чеченцы не только были лояльны к лицам другой национальности в своей среде, но и покровительствовали им¹¹⁰⁷.

Интересные сведения об этнических союзах можно найти в работах Л.С. Ланда. Любопытно, что, несмотря на тесные связи горских евреев с кавказскими народами, на общие обычаи, одежду, пищу и даже фольклор, между иудеями и мусульманами практически не было смешанных браков. Хотя, конечно, бывали исключения: первый горскоеврейский ученый, этнограф И.Щ. Анисимов в 80-е годы XIX века видел в Грозном семью, в которой женой молодого еврея была чеченка. Причем девушка была украдена, а иудаизм приняла непосредственно перед свадьбой. Кроме того, известен случай, когда из любви к чеченке грозненский еврей принял ислам и переехал в горный чеченский аул. Такой феномен, как еврейское абречество, красноречиво говорит о том, насколько важное место в кавказском обществе занимали обычаи и традиции. В абреки уходили те горские евреи, которые совершили какое-нибудь преступление (к примеру, осуществили кровную месть), и для российских чиновников они оказывались по другую сторону закона, становились в один ряд с горцами¹¹⁰⁸.

Живя долго по соседству с горцами, казаки переняли кавказские обычаи в способах ведения войны, в домашнем и хозяйственном быту. По свидетельствам современников, казак был также «хищен и жесток, как и горец», но не имел при этом того чувства гостеприимства и того страха ответственности, как у горцев. В ночных расправах казака чувствовалась самоуверенная рука хозяина, победителя, а не покорённого¹¹⁰⁹.

С раннего возраста казаки попадали в систему милитаризованного воспитания: с 2-х лет их сажали на коня, с 12 лет разрешали носить кинжал, затем – пистолет и ружье, и после 19 лет – шашку. Юноши учились приемам джигитовки и отточенного владения огнестрельным и холодным оружием. Привыкшие к боевой жизни, казаки не любили заниматься хозяйством и возлагали обязанность эту на своих жён. В средние века казаки особенно не старались заниматься земледелием и даже «побивали тех, кто им занимался, как ремеслом, не сродным казачеству». Среди «мирных» занятий предпочтение отдавалось охоте и рыболовству. Нравственность казаков с древних времен, как пишет В.Д. Сухоруков, представляла собой «смесь добродетелей и пороков, свойственных людям, которые жили войною. Жадные к добычам, свирепые в набегах на земли неприятельские, казаки в общежитии своем были привязаны друг к другу, как братья»¹¹¹⁰.

Земледелие в период Кавказской войны было развито крайне плохо. В отдельные годы в станицах не вспахивалось ни одной десятины земли. Военная добыча являлась важным фактором в системе жизнеобеспечения терских казаков. Что касается пашенного земледелия, то оно внедрялось с большим трудом. В одном из документов первой половины XIX века хозяйство терских казаков характеризуется, как «крайне скудное, не обеспечивающее минимальных нужд». Но правительство с таким положением мириться не стало, оно считало, что казаки сами повинны в этом. Еще в 1833 году было заявлено, что «решительно должна быть ограничена помощь, которую Кавказские линейные казаки от Правительства ожидать могут, и что за сим от них самих зависеть будет находить дальнейшие способы к своему пропитанию». Правительство решило ограничить поставки казакам продовольствия, но в связи с начавшимся голодом, в этом же году вынуждено было дать казакам двойную норму провианта¹¹¹¹.

Благосостояние казаков зависело, прежде всего, от размеров правительственных пожалований прав и привилегий. Важнейшей привилегией казаки считали освобождение от большинства налогов и повинностей. На терских казаков возлагалось трудоемкое и дорогостоящее укрепление берегов Терека, выполняемое всеми свободными жителями станиц. Лишь однажды, после Отечественной войны 1812 г., правительство помогло жителям левобережья дополнительной рабочей силой – пленными французами. В обязанность станичников входило содержание и конвоирование арестованных. Взятых в знак покорности аманатов (заложников) в чеченских обществах Кавказская администрация в целях экономии денежных средств также передавала на содержание в казачьи станицы. На терско-гребенских казаков возлагалась и обязанность, в качестве охраны сопровождать важных персон, проезжавших через их станицы. В начале XIX в. Российское правительство возложило на казачьи общины Терека строительство и содержание медицинских пунктов. В годы Кавказской войны «поселения казаков были завалены больными»¹¹¹². Наделение казаков землей являлось привилегией, поскольку казачьи земельные наделы были в 6-10 раз больше крестьянских. Кроме того, казакам предоставлялось право пользоваться озерами и реками, богатыми рыбой. Поэтому не случайно казачество было более зажиточным по сравнению с другим населением России. Казаки были освобождены от подушной подати, рекрутской повинности, государственного земского сбора, имели право беспошлинной торговли в пределах войсковой территории. Почти во всех казачьих войсках были общества торговых казаков¹¹¹³.

Главными чертами характера гребенцов Л.Н. Толстой, два с половиной года проживший в гребенских станицах, считал «любовь к свободе, праздности, грабежу и войне». К труду, особенно земледельческому, отношение было пренебрежительное. Это отношение к земледельческому труду сохранилось и в конце XIX века. Во многих терских станицах можно было услышать: «не мужики мы сиволапые, чтобы копаться в земле…»¹¹¹⁴. Казаки в Терской области часто нерадиво и потребительски относились к земле. Краевед Г.П. Губанов сообщал: «Усиливающееся год от года истощение почвы нельзя объяснить ничем другим, как только хищническим пользованием землею, при котором не соблюдаются даже самые элементарные требования разумного земледелия». Терский краевед объясняет этот факт тем, что казаки «избалованы землею с первых же дней своего существования на Тереке и привыкли считать себя вполне обеспеченными ею…». Выводы Губанова неутешительны: «Такое нерадение по отношению к земле и такое хищническое пользование ею, грозит в недалеком будущем полным бесплодием почвы, которое, и теперь уже дает себя чуствовать постоянными недородами…»¹¹¹⁵.

Влияние чеченцев на терских казаков было заметно в одежде и оружии, во внутреннем убранстве домов, снаружи построенных по русскому образцу, а внутри напоминавших дома горцев. Казаки переняли у соседей плуг и манеру пахать. Влияние горцев сказалось особенно сильно на отношении казаков к женщинам. Как у вайнахов (чеченцев и ингушей), так и у гребенских казаков основными формами брака были браки по сватовству и тайным уводам. В культуре гребенского казачества, в частности в свадебной обрядности, отмечены такие «горские» элементы, как обязательное включение в состав приданого, свадебных подарков, металлических предметов и изделий, оставление части приданого в семье родителей, исполнение лезгинки и игра на местных музыкальных инструментах, спортивно-развлекательные игры и состязания, ряд элементов свадебной одежды и украшений¹¹¹⁶.

Гребенцы полюбили чеченцев и охотно вступали с ними в куначеские и брачные отношения¹¹¹⁷. В состав гребенских казаков, как показывают этнографические материалы, вливались даже группы чеченского населения. К числу таких, прежде всего, относятся гуноевцы, жившие в станице Червленой. Согласно данным этнографической экспедиции, гуноевцы, не хотевшие принимать ислам, ушли из горной Ичкерии в Гудермес, откуда часть их переселилась в Червленую (которую чеченцы называли Камышовой крепостью), а часть – в Зибир-Юрт и Старый Юрт. В станице Петропавловской жили чеченцы из тейпа Шикарой, в казачью станицу они ушли по той же причине, не захотев принять новую религию – ислам¹¹¹⁸.

В тяжелые годы Кавказской войны, во время поиска резервов для пополнения казачьих войск Кавказской линии, взоры начальства постоянно обращались в сторону горских аулов, населенных «прирожденными воинами». Признание отваги врагов – один из нравственных принципов воюющих сторон, что подтверждается как в вайнахском, так и в русском фольклоре: «Собиралися чеченцы, все отважные бойцы. Вот от них-то пострадали наши гребенцы» (казачья песня «Пыль клубится по дороге»)¹¹¹⁹. Царское руководство старалось как можно больше отважных горцев зачислить в казачье войско. В 1853 г. на Кавказской линии служило 73 офицера – «азиатца». Конфессиональная принадлежность не была припятствием для зачисления в казаки. Всего в это время в войске было около 2000 мусульман, молившихся в семи мечетях. В 1839–1842 гг. в военном ведомстве обсуждался проект записи в казаки всего населения (и христиан, и мусульман) Кавказской области, но эту меру сочли нецелесообразной.

Терские казаки копировали горцев в быту, в общественном укладе и в боевых приемах. Этому в известной мере способствовало то, что казаки – старообрядцы неприязненно относились к православным солдатам, видя в них не более чем союзников¹¹²⁰. Казаки переняли у чеченцев их национальный костюм и в своём жаргоне употребляли множество чеченских слов¹¹²¹. Гребенские казаки восприняли у горцев, в частности у чеченцев, также ряд национальных блюд, среди них – лепешки с начинкой из сыра, картофеля и т. д., а также кушанье чеченцев и ингушей из смеси творога с топленым маслом¹¹²². В дореформенный период, несмотря на военные действия, часть казаков и русских сохраняла среди местных народов кунаков и родственников. Конфликт, в который они были вовлечены, порождал своеобразные формы межэтнического взаимодействия. В ходе него происходило сопоставление – противопоставление по ряду направлений (хозяйственно-культурный тип, языковая, конфессиональная принадлежность и т. п.), при этом выяснялись многие общие черты материальной и духовной культуры.

В условиях противостояния, некоторые из русских и казаков колебались между двумя культурами, демонстрируя признаки маргинальной этнической идентичности¹¹²³. Не случайно в 90-х годах было специальным распоряжением запрещено куначество казаков с горцами, а когда начальник Терской области высказал мнение, что столкновения между чеченцами и казаками приносят материальный ущерб и человеческие жертвы, и, следует принять меры к смягчению обстановки (изоляции этих групп населения), то император Николай II подчеркнул, что «именно это соседство и поддерживает в казаках их старую дедовскую удаль, а по сему принимать меры к смягчению обстановки нет никакой необходимости»¹¹²⁴.

Религиозная принадлежность в дореволюционной России сохраняла превосходство над национальным происхождением. На это свойство государственной политики в отношении мусульман обращал внимание в своей «Автобиографии» афганский правитель XIX века Абдурахман – хан: «в России взаимные браки и социальное общение между нациями гораздо более часто, чем между англоиндийцами и индусами в Индии». Британский политик лорд Керзон указывал 1874 году на то, что Россия на Востоке «вела молча и без помех свою неустанную работу, продвигаясь путем завоевания… и ассимилирования покоренных народов»¹¹²⁵. Об отправке малороссийских казачьих полков на Северный Кавказ упоминала А.Я. Ефименко в своей работе «История украинского народа»: «Когда казаки вернулись из польского похода, два полка из них были отправлены на Кубань к черноморским землякам, а другие – на Терек, где издавна жили казаки великорусские, и отправлены они были под предлогом войны с черкесами, но оставлены на месте и поселены по преимуществу во Владикавказском округе. Так как у казаков не было семей, поступил приказ о наборе в государственных селениях Полтавской и Черниговской губерний 500 незамужних девиц и отправке их по этапу на Кавказ для венчания с казаками. Такой «девичий» набор происходил в 1832–1834 гг…»¹¹²⁶. Часто казаки просто «воровали» понравившихся им горянок и такие случаи были далеко не редки. После набегов на чеченские села многих девушек и женщин казаки уводили с собой и делали своими женами по христианскому обычаю, т. к. это были весьма набожные люди. Горянки, вынужденные оставаться в чуждой им среде, воспитывали своих детей в рамках традиционных кавказских обычаев, в силу этих, и многих других причин, казаки были очень похожи на чеченцев.

В старину не было твёрдой грани между разбойниками и казаками. И те, и другие уходили «на волю», в степи и леса. Вот откуда это множество «людей вольных, гулящих», о которых повествуют летописи; людей без осёдлости, без ограничений хозяйственности, но, тем не менее, кормящихся. Расселение в России было делом истории и свободного оседания: это был процесс иррациональный. Как отмечал И.А. Ильин, «Его основа зиждилась на не уравновешенности русского темперамента, на незрелости русского добродушия, по-детски увлекающегося в своих действиях»¹¹²⁷. Геннадий Белоглазкин следующим образом пишет о казаках: «…Люди эти пришли на Кавказ из Рязани. Шли Волгой, морем Хвалынском, поднимались вверх по Тереку. Устав от долгого пути, на его берегах и гребнях гор поселились. Построив дома, хозяйками в них приводили горянок. Своих портных не имея, одевались в чеченское платье, воевали кавказским оружием…»¹¹²⁸

Целый ряд особенностей, как внутренней организации казачьего войска, так и его взаимоотношений с Москвой был обусловлен тем, что войско находилось на территории, не входившей в черту Московского государства, что сношения с Москвой были затруднены, что правительство вынуждено было скрывать тот факт, что войско стоит у него на службе и им организовано; а также в силу постоянного опасения, что войско может перейти на службу к другому государству, что не раз и бывало. Некоторые партии донских казаков уходили на службу к литовскому королю, выполняли задание польских королей, служили у персидского шаха, у крымского хана¹¹²⁹. Примечательно, что уже в 1690 году появляется войсковая грамота, запрещающая казакам заниматься хлебопашеством на Дону, под угрозой смертной казни. Казак-хлебопашец ставил под сомнение свою дееспособность как воина. Он становился сверх меры свободный от власти, обретал экономическую независимость. Это было нечто новое в истории края, и это новое угрожало сложившимся структурам и технологиям власти¹¹³⁰.

Во главе угла истории русского народа стоит его территориальная экспансия – расселение по обширным пространствам Восточной Европы и Северной Азии, частью пустовавшим, а частью уже занятым раньше другими народами, которые вынуждались вследствие этого жить совместно с пришельцами, а иногда и уходить от них на новые места¹¹³¹. Кавказ стоял каким-то грозным стражем на рубеже двух миров, двух историй, двух разных человечеств, – древнего Азиатского и нового – Европейского и притягивал к себе переселенцев¹¹³². Переселенческое движение было связано с потребностью населения в условиях экстенсивного ведения хозяйственной деятельности, по мере разработки земли и её оскудения осваивать новые территории. Социально активная часть людей стремилась к перемещению на новые земли, благо, существовавшее пространственно-географическое окружение позволяло это.

С первого появления русских на Тереке, в 1567 году, по мнению Н. Шаврова, «…мы применяли один и тот же метод – подвигаясь вперёд, мы заселяли русскими свой тыл»¹¹³³. Гребенские казаки были некогда казаками Ермака. Но по распоряжению правительства они ушли с Дона и поселились между горскими народами, на «гребнях» – горах. Затем казаки переселились на правый берег Сунжи. В 1722 году, в бытность императора Петра I в Дербенте, гребенские казаки совершенно покорились законной власти¹¹³⁴. Автор сочинения «О Кавказской линии» (1829 г.), командовавший левым флангом её, Иосиф Дебу, сообщал, что «гребенские казаки во время жительства своего (хотя и в малом числе) за Тереком защищаемы были чеченцами, коим вспомоществовали в разбоях». Е. Марков так охарактеризовал гребенцов: «Пластуны (казаки-охотники) – самый страшный народ для Черкеса. Черкеска на пластуне всегда изорвана и измазанная, затасканная папаха по-черкесски небрежно сдвинута на затылок, винтовка вся избитая, перечиненная, связанная верёвочками, заплатанная. Но зато этот замухрышка терпеливо пролежит трое суток в камышах по пояс в воде, высматривая переправу горских наездников»¹¹³⁵. Нередко казаками становились лица, ничего общего не имевшие с этим сословием. Так, 16 октября 1829 года Николай I издал указ, по которому «…в казачье войско на Кавказской линии обратить бродяг от 20 до 25 лет с соблюдением правил о годности»¹¹³⁶. Для увеличения сил Терского казачества было приказано бродяг, задерживаемых в Кавказской области, в малороссийских, новороссийских и некоторых других губерниях, отдавать в работники на 3 года линейным казакам: по истечении 3-х лет эти работники, если они показали хорошее поведение, должны были зачисляться в казачье сословие. В большинстве случаев попадали в казаки принудительно, по распоряжению государственной власти¹¹³⁷.

Основные группы вольного казачества сформировались лишь к первой половине XVII столетия, и каждый из казаков стал относить себя к определенной ветви. Вместе с тем были еще сильны представления о единстве и целостности казачьей общности и возможности свободного перехода из одной группы в другую. Анализ «Дела о сыске (1628 г.) пограбленных вольными казаками на Тереке пожитков сестры крымского Калги Шагин-Гирея» показывает, что в XVII веке уже сложилось определенное деление на коренных гребенских казаков, «прямых» терских казаков и «людей схожих», то есть беглых на Терек, и воровских казаков¹¹³⁸. По некоторым документальным свидетельствам «… Грабеж на стороне и особливо у неприятелей был для них вещью обыкновенною…»¹¹³⁹.

В XVIII веке казаки одевались в самую разнообразную одежду, сочетая элементы русских, кавказских, турецких, персидских костюмов. В 1800 г. Указом Павла I вводится единая форма одежды для казаков и войсковых офицеров. При этом подчеркивалась обязательность ее ношения, а также отмечались особенности покроя, цвета и т. д. Войсковая принадлежность у казаков определялась цветом лампасов, форму без лампасов могли носить только казаки Терского и Кубанского войск. Особое место в комплекте мужской одежды занимала шашка. Казак мог продать или потерять все, но только не крест, шапку или шашку¹¹⁴⁰. В военной форме казаков было особенно много заимствований из традиционной горской одежды. Черкеска (тип традиционной кавказской распашной одежды) была широко распространена в Терском и Кубанском казачьих войсках. С каждой стороны груди на черкеске носили от 9 до 11 газырей. В русской армии газыри употреблялись всеми, кому полагалась черкеска. Газыри представляли из себя небольшие, продолговатые, рассчитанные на один заряд, пороховницы. Крышка, выступавшая из газырницы, зачастую была богато украшена. В регулярной армии газыри были введены с 1834 по 1855 год, сначала в Нижегородском драгунском полку в знак признания его заслуг во время длительной службы на Кавказе. В конце 1830-х годов газыри полагались еще нескольким кавалерийским полкам Кавказского корпуса.

Чекмень (полукофтан в талию со сборками сзади), также применялся в казачьих войсках¹¹⁴¹. Бешмет (архалук) широко применялся казаками. Бешмет представлял из себя длинную (обычно до колен) рубаху с глухим воротником, застегивавшимся от талии до шеи. Застежка была однобортной, на планке или крючках. В войсках бешмет носился под черкеской. Башлык был довольно давно заимствован у горцев. В некоторых частях русской армии он официально был введен в 1862 году. Башлык представлял из себя капюшон с удлиненными концами, завязывающимися в виде шарфа. Изготавлявался он обычно из верблюжьей шерсти и обшивался нитяной тесьмой. В 1896 г. для рядовых был введен утепленный башлык, который с изнанки подшивался подкладочным холстом, а под холст вставлялась прокладка из ватина. Одним из самых символичных элементов кавказской одежды являлась бурка (длинная меховая или войлочная накидка). По виду изготовления бурки делились: на небольшие без начеса (самые распространенные), и большие с начесом, часто с подкладкой. По своей форме они разделялись на колокольнообразные (более древние) и трапециевидные, которые считались более нарядными и всегда делались на подкладке. В русских войсках в основном применялась большая с начесом трапецевидная бурка¹¹⁴².

В XIX веке сходство между положением туземцев и переселенцев по отношению к казакам состояло исключительно в том, что как переселенцы, так и туземцы были поставлены в несравненно менее выгодные экономические условия, чем условия жизни казаков. И, тем не менее, представители казачества нередко высказывали претензии на то, что туземцы обложены лишь небольшими налогами в пользу государства. Однако они не хотели понять, что круговая ответственность, наложенная на туземцев, являлась самым страшным налогом, какой только можно было придумать. Суммы, выплачиваемые горцами в силу круговой ответственности, превосходили во много раз всякие подати и налоги, выплачиваемые русским населением.

Был случай, когда один «находчивый» казак поправил свои дела, пользуясь правилом об ответственности туземцев. Он поджёг свой дом и т. к. поджигатель не был найден, получил в четыре раза превышающую стоимость своего дома, взысканную с соседних горцев¹¹⁴³. В разговорах сунженских казаков чаще всего прослеживалась зависть по отношению к местным жителям. Завидовали они, прежде всего, ингушам и чеченцам, которым не могли простить некоторые льготы, например, в налогообложении и рекрутской повинности. В 1875 году, приговорами станичных обществ постановили, чтобы никто из казаков не смел продавать или обмениваться своими участками с «азиатцами». Хотя правительство делало всё возможное для улучшения материального благосостояния казаков, сами они не очень много прикладывали для этого усилий. По свидетельству О. Маргграфа «При входе в дом казака, прежде всего, бросается в глаза отсутствие прочной осёдлости и домовитости. Вообще население имеет вид какой-то запуганный, недоверчивый и отчасти апатичный, – точно оно пережило какие-нибудь великие бедствия, или ожидает новых»¹¹⁴⁴. Видно прошлое казачества ещё было очень живо в памяти, чтобы они решились из воинов-джигитов и рыцарей превратиться в «мужиков» или «солдатов» и то и другое слово употреблялось у казаков как бранное.

Заинтересованное в сохранении казачества, как системы колониальной политики, а также для несения полицейской службы, царское правительство организовало систему управления в казачьих областях таким образом, чтобы эта вооружённая сила сдерживалась не только за счёт казачества, но и за счёт не казачьего населения¹¹⁴⁵. Казаки находились в привилегированном положении: несли они службу в мирное время лёгкое, хозяйством не занимались, возлагая заботу о нём, по старой привычке, на жён, и, будучи обеспечены довольно высокой арендной платой, получаемой с «иногородних», вели жизнь обеспеченных рантье¹¹⁴⁶. Главным источником доходов в казачьих станицах служат: отдача в арендное содержание свободных станичных земель; сборы за разрешение питейной торговли: посаженная плата за усадебные места с лиц вневойскового сословия, аренда общественных зданий, мостов, переправ, базаров, ярмарочных помещений; сборы с иногородних за пастьбу скота сверх нормы и т. д. В Терской области, аренда земли давала некоторым станицам до 78 % общей суммы доходов. В Терских станицах, питейный доход составлял от 2 до 49 % всех доходов¹¹⁴⁷.

В пореформенный период (и, особенно в конце XIX века), когда меняются приоритеты и ценности и на первый план выступают «мирные» сферы деятельности, в которых казаки были не сильны, снижается их позитивная идентичность, меняется и отношение к русскому населению. В частности, ощущая отставание в сфере образования от центрально-российских областей, казаки говорили: «Мы народ тёмный, вот русские – другое дело, те много знают!». Иным становится и отношение к практическому опыту русского народа в области земледелия. Представления о не престижности (а они постоянно накапливались в этот период) собственной культурной традиции пробивали брешь, делали менее стойким этническое самосознание¹¹⁴⁸. Низкий уровень агротехнической культуры, рутинная техника не давали должного ускорения развитию земледелия. Так, в станице Прохладной, находящейся на одном из самых плодородных участков Терской области, при обработке применялся малороссийский плуг – очень тяжёлый, для пахоты в него надо было запрягать не менее 5 пар волов. Однако, от предложения приобрести более усовершенствованный плуг казаки, ссылаясь на традиции, решительно отказывались. Ремесло среди терских казаков было развито слабо. Для этих нужд они пользовались услугами ремесленников – горцев, которые в станицах были желанными гостями. Они занимались не только изготовлением сельскохозяйственного инвентаря, но и ремонтом и изготовлением оружия¹¹⁴⁹. Известная часть казачества обуржуазилась: казаки среди торговцев в казачьих округах Терской области составляли почти 50 %¹¹⁵⁰.