Текст книги "Божественная Зефирина"

ГЛАВА XXXVI
БРАЧНАЯ НОЧЬ

Было уже поздно, когда последние пошатывающиеся гости покинули замок.

В то время как князь Фарнелло провожал захмелевших знатных гостей во дворе, освещенном светом горящих факелов, Зефирина воспользовалась этой минутой для того, чтобы подняться в свои новые апартаменты, представлявшие собой вереницу роскошно и пышно обставленных комнат на втором этаже южного крыла замка.

Зефирина, измотанная более морально, чем физически, прошла прямо в спальню, даже не взглянув на деревянные скульптуры, резьбу по дереву, лепнину, на чеканные бронзовые предметы и на прекрасные драпировки. Она не удостоила взглядом огромную кровать под балдахином, затканным золотой нитью, которая торжественно возвышалась посреди комнаты и, казалось, издевалась над ней.

В то время как Эмилия расшнуровывала ее корсет, Зефирина чувствовала, как спину ей буравят колкие взгляды трех других горничных, слышала, как они посмеиваются, обмениваясь намеками. Эти девушки были столь возбуждены, что могло показаться, будто это они ожидают прихода их супруга.

– Какую прекрасную пару составляют ваша милость с его светлостью!

– Его светлость все время смотрел на вашу милость!

– Я была так взволнована, что заплакала… когда новобрачные вышли из часовни!

– О, а я… я сказала Раймондо… ты не будешь со мной таким любезным, как его светлость с княгиней!

– О, я слышу, как отъезжают повозки! Его светлость скоро придут!

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Пфф…

Зефирина была готова убить этих глупых гогочущих гусынь!

– Где моя дуэнья? – сухо спросила Зефирина, пытаясь остановить этот поток глупостей.

– Бедная мадемуазель Плюш крепко выпила, ваша милость. Она храпит где-то в кресле. Паоло приказал ее отнести наверх, в кровать!

Гро Леон, должно быть, тоже отсыпался после попойки где-нибудь на сундуке на первом этаже. Решительно, Зефирина оставалась одна трезвой в этом дворце пьяниц.

Освободившись от тяжелых фижм и корсета, сжимавшего ее талию, она глубоко вздохнула. В одной короткой сорочке она отправилась в туалетную комнату, где в одиночестве освежила лицо и тело розовой водой из кувшина.

В зеркале она увидела свое отражение: роскошный медальон сверкал у нее на груди. На Зефирину снизошло вдохновение: она взяла в руку большой изумруд и хорошенько его рассмотрела. А затем, поддев ногтем, раскрыла изумруд. Как и у предыдущего украшения, камень был полый, но в отличие от изумруда, зажатого в когтях орла, в этом была заключена пластинка из странного металла с фиолетовым отблеском. Зефирина вытащила ее из тайника и поднесла к свече. Разглядывая ее, она прочитала две строчки, выгравированные на металле:

«Утомленный на небе леопард слышит свой глаз… Парящий вокруг солнца орел видит, что резвится со змеей…»

Слова Нострадамуса!!! Разве возможно подобное? Зефирине казалось, что у нее в ушах еще звучит успокаивающий голос Мишеля де Нотр-Дама: «Прежде чем минут три луны, вы будете носить корону на голове, Зефирина!»

Рассмотрев получше пластинку из драгоценного металла, Зефирина заметила, что с другой стороны вместо таинственного текста нанесен геометрический рисунок. Это были три треугольника, наложенные один на другой и пронзенные посередине стрелой. Это был, несомненно, какой-то талисман, или план, содержащий только часть тайны Салладина… Чтобы понять смысл загадочных слов, надо было, вероятно, иметь все три пластинки…

Через полуоткрытую дверь до Зефирины доносился шепот горничных.

– Какой туалет желаете надеть, ваша милость, голубой или зеленый? – спросила Эмилия.

– Сейчас иду! – ответила Зефирина.

Она быстро закрыла изумруд, сняла тяжелый медальон и положила его на столик с благовонными мазями. Зажав в руке пластинку с таинственными словами, она поискала надежное место, куда бы ее можно было спрятать. Увидев чуть сдвинутую дощечку на паркетном полу, она засунула под нее пластинку. Затем попробовала вытащить ее обратно при помощи пилочки для ногтей. Ее хитрость полностью удалась. Для большей надежности она подтащила ковер и положила его туда, где была щель: он скроет, если в этом будет необходимость, металлический блеск пластинки от пытливого взгляда.

Приняв эти меры предосторожности, она вернулась в спальню.

Эмилия предложила ей на выбор два ночных туалета из газа, воздушных и прозрачных. Зефирина вздрогнула от возмущения. И речи быть не может о том, чтобы надеть один из этих обольстительных туалетов! На кого она будет похожа? На телку, которую ведут к быку?!

– Я надену этот туалет! – сухо приказала Зефирина и указала на строгое платье из черной саржи с наглухо закрытым воротом. Не обращая внимания на ошеломленные лица своих горничных, Зефирина с удовольствием натянула это одеяние старой святоши.

– Могу ли я распустить волосы вашей милости? – спросила Эмилия, уже приготовившаяся расчесывать роскошные золотисто-рыжие косы.

– Мне и так хорошо, Эмилия. Вы все мне больше не нужны… Благодарю вас за услуги… – сказала Зефирина более мягким тоном.

– Спокойной ночи, ваша милость! – хором ответили девушки.

Приведенная в отчаяние многозначительными улыбками горничных, она повернулась к ним спиной и приблизилась к открытому окну.

Итак, все кончено. Она стала княгиней Фарнелло. Зефирина прижалась пылающим лбом к цветному витражу. Мгновение, которого она так опасалась, наступило… Она осталась одна… совсем одна лицом к лицу с тираном и, что бы там ни говорили, со смертельным врагом Франции…

Звук хлопнувшей на первом этаже двери заставил Зефирину вздрогнуть. Она вышла на увитую цветами террасу. Сделав несколько шагов, она оперлась об искусно украшенную каменную балюстраду. От находившихся внизу зарослей рододендрона поднимались волны одурманивающего запаха. Пахло сиренью, гвоздикой; запах цветов смешивался с запахом перегноя. Легкое облачко тумана виднелось около рожка месяца в небе. Внезапно от набежавших слез у Зефирины защипало глаза.

– Медовый месяц… Говорят, англичане недавно придумали это выражение, Honey Moon, чтобы называть так дни, которые следуют за свадьбой…

Услышав эти слова, произнесенные теплым голосом, Зефирина быстро вытерла глаза и обернулась. Опять она не услышала, как он подошел к ней.

Леопард стоял, прислонясь спиной к ажурной колонне террасы. Он снял тяжелый расшитый серебром и золотом камзол и, должно быть, второпях надел эту рубашку с длинными рукавами, вышитыми серебряной нитью. Рубашка была небрежно стянута широким поясом с золотыми заклепками, из-под рубашки виднелись короткие коричневые штаны. Широко распахнутый ворот рубашки позволял видеть его мускулистую шею и черные волосы на широкой груди. Одетый таким образом, он казался теперь намного моложе, совсем не надменным, более доступным, почти человечным. Лицо его стало спокойным, черты разгладились; он улыбался и внимательно смотрел на Зефирину своим единственным глазом, в котором горел какой-то иной огонек, чем простая насмешка.

Ощущая на себе этот жгучий взгляд, Зефирина быстро опустила глаза. Он, возможно, догадался о том, что она плакала, и она не хотела ему показать свое смятение.

– Англичане, которым не откажешь в уме, ваша светлость, несомненно хотят этим выражением сказать, что брак – это такое же тяжкое бремя, как и горшок с медом…

Она вложила в свои слова всю ироническую холодность, на какую только была способна.

Ее слова были встречены легким смехом.

– Теперь я спокоен. А то, видя, что вы молчите, я на какое-то мгновение испугался, что брачная церемония превратила вас в покорное создание!..

– На этот счет можете не беспокоиться, ваша светлость!

– Так значит, вы намерены навсегда сохранить ваш восхитительный характер? Я в восторге!.. Ну-же, божественная Зефирина, согласитесь по крайней мере выпить вина с вашим злейшим врагом, и, клянусь честью, мы отправимся спать каждый на свою половину…

Услышав столь откровенные слова, Зефирина замерла, озадаченная. Князь Фарнелло спокойно открывал усыпанный драгоценными камнями графин, который она прежде не заметила. Графин, оказывается, стоял вместе с лакомствами и конфетами на столике из розового мрамора.

– Вы не считаете, что уже выпили слишком много? – бросила Зефирина, на этот раз очень неприятным тоном.

– О, моя дорогая! – князь совсем не обиделся на оскорбительный тон. – Поднимем наши кубки в честь любви, чье биение и трепет ваше ледяное сердце не слышит сквозь это строгое платье…

Зефирина машинально взяла кубок, который ей протянул Фульвио. Выпив несколько глотков хмельного напитка, она с вызовом сказала ему:

– Если вы думаете, что вам будет достаточно заставить меня выпить вина для того, чтобы я все забыла, вы очень ошибаетесь!

– О, вы мне приписываете на самом деле самые низменные намерения! – проговорил князь преувеличенно огорченным тоном.

– Чья же в том вина? Вы купили меня. Вы унизили меня. Вы принудили меня силой… Вы…

Зефирина прервала свое жалобное перечисление. Князь Фарнелло протянул руку, и эта рука, властная, ласковая и нежная, опустилась на ее волосы, погладила и распустила несколько рыжих кудрей.

– Чья же в том вина, сударыня? Вы соблазнили меня! Вы очаровали меня! Вы околдовали меня!

Продолжая говорить, он взял у нее кубок из рук. Зефирина лишилась дара речи. Несмотря на чуть шутливую нотку, прозвучавшую в его ответе, она не ожидала таких слов. «Я погибла!» – подумала Зефирина. Вдруг она произнесла очень громко:

– Умоляю вас, скажите мне правду!

– Правду! – повторил князь, улыбаясь.

– Да… Разрешали ли вы моему отцу несколькими днями ранее отправиться во Францию?.. Я хочу знать это!

Услышав вопрос, произнесенный в виде приказа, князь Фарнелло, казалось, был удивлен, раздражен и, возможно, немного разочарован:

– Какая странная маленькая девочка!.. Маркиз ни на единый день не покидал дворца Фарнелло… Казалось даже, что он был очень счастлив, когда гулял по парку… Ну так что, вы удовлетворены?.. Ну же, перестаньте хмуриться и не стройте надутой физиономии, она совершенно не идет новобрачной…

Погруженная в свои мысли, Зефирина молчала. Если князь Фарнелло не лгал, то, значит, Роже де Багатель не был в монастыре Сан-Сакреман! Девушка внезапно ощутила, как огромный груз свалился с ее плеч. Дорогой отец, несчастный отец, которого она несправедливо подозревала Бог знает в чем! Ее прелестное личико, обрамленное золотисто-рыжими волосами, разгладилось.

Воспользовавшись этим благоприятным обстоятельством, князь теперь нашептывал ей по-итальянски:

– Bellissima mia…[35]35
  Моя прекраснейшая (итал.).


[Закрыть] Не угодно ли прекратить эту бесполезную борьбу… Подумаем лучше о любви… Вы – самая красивая девушка в мире, а я умею ценить красоту… Между мужчиной и женщиной я знаю лишь один возможный способ столкновения и сближения! Позвольте мне заставить вас позабыть обо всем на свете… Tesero mio!..[36]36
  Мое сокровище (итал.).


[Закрыть]

Не от вина ли у нее закружилась голова? Зефирине хотелось вырваться из плена этого вкрадчиво-обольстительного голоса, властного, слегка снисходительного и уверенного в своих чарах; ей хотелось спрятаться от обжигавшего ее шею дыхания, от этого опытного рта, покусывавшего ее ушко, от этих крепких рук, все теснее сжимавших ее талию, от этих не оставлявших никаких сомнений ласковых прикосновений к ее груди, от этого властного и сильного колена, уже легко прокладывавшего себе путь между ее ног. Но она была не способна оказать сопротивление такому вражескому штурму. Совершенно обессиленная, с подкашивающимися ногами и с объятыми пламенем бедрами, она все же сохраняла еще остаток ясности ума для того, чтобы верно угадать, какую игру вел князь: он хотел превратить ее в покорную его воле рабыню, созданную для удовлетворения его прихотей султана, которую он запрет в какой-нибудь башне, когда пресытится ею. Уже уверенный в своей победе, как нетерпеливый мужчина, привыкший ловко вести свои дела и легко добиваться успеха как на состязаниях, так и у женщин, Леопард тихонько подталкивал Зефирину к спальне. Захваченная каким-то вихрем, она с ужасом обнаружила, что оставила всякое сопротивление.

При свете свечей кровать под балдахином блистала своей незапятнанной белизной.

В последнее мгновение к Зефирине вернулся ее бунтарский дух:

– Я вас не люблю… Я вас никогда не полюблю… Если у вас так мало чести… Я… Я… приказываю вам отпустить меня, князь Фарнелло!..

Употребив всю силу своих рук, она пыталась оттолкнуть Леопарда. Весьма далекий от мысли повиноваться ей, он еще крепче сжал ее в объятиях со спокойной властностью:

– Тебе нечего опасаться, Cara mia![37]37
  Моя дорогая! (итал.).


[Закрыть] – шептал вкрадчиво-обольстительный голос. – Ты думаешь, я тебя купил… какое гадкое, мерзкое слово… А ведь ты должна была бы гордиться… Я не смог забыть вкус твоих губ… Я не смог забыть твою красоту, это тело, которое я держу сейчас в объятиях… Посмотри же на меня…

Изумленная таким поведением и этим обращением на «ты», Зефирина подняла глаза. Князь возвышался над ней, подавляя ее своим высоким ростом. Взгляд его черного с золотистыми искорками глаза смело встретился со взглядом Зефирины. Его тонкие губы изогнулись в улыбке, они шептали:

– Вспомни…

Леопард сделал движение и вытащил из своего рукава голубое перышко… Зефирина вскрикнула, но крик тотчас замер у нее в горле. Метнулась чья-то тень, и на голову князя обрушилось что-то тяжелое. В ночи прозвучал глухой звук удара. На лице князя застыло удивленное выражение. Очень мягко, словно лишенная управления марионетка, он упал на мраморные плиты к ногам Зефирины. Девушка подняла голову, вздрогнула; она ничего не понимала. Перед ней стоял тот самый монах, который подавал ей знаки во время брачной церемонии.

– Кто… что… – запинаясь, пролепетала Зефирина.

– Надо действовать быстро!

Монах схватил ее за руку. Она было хотела оказать сопротивление.

– Моя душенька… Так значит, вы меня не узнали… Монах скинул капюшон. Эта улыбка… Этот голос…

Это лицо – видение из загробного мира… Зефирина схватилась рукой за сердце.

– Гаэтан… Гаэтан, вы ли это?

– Да, моя душенька… Он самый… Я пришел вас спасти, вырвать из когтей этого Леопарда.

– Я… Я… Все на свете считали вас мертвым, Гаэтан!

Слезы ручьем заструились по щекам Зефирины. От волнения она покачнулась, и он должен был поддержать ее. На какое-то мгновение они замерли в объятиях друг друга, стоя около брачной постели.

– Я был действительно ничуть не лучше трупа, моя дорогая! – прошептал Гаэтан. – Без вашего бывшего серва Бастьена я сегодня находился бы на два фута ниже уровня земли…

– Бастьен участвовал в битве при Павии? – пролепетала Зефирина.

– Он дважды спас мне жизнь… Один раз во время самой битвы, когда я едва не погиб под ударами вражеских копий, а во второй раз, когда прятал меня в лачуге одного ломбардского крестьянина и лечил меня… Но… я расскажу вам об этом позже. Сейчас мы заткнем кляпом рот этому несчастному господину и свяжем его.

Гаэтан сорвал с постели простыни. Зефирина, как парализованная, смотрела на него. Она была не в силах помочь ему завернуть большое неподвижное тело князя в это некое подобие савана. Она была слишком смущена и взволнована для того, чтобы поближе рассмотреть судорожно зажатое в руке Леопарда голубое перышко, похожее на то, которое «украл» у нее незнакомец на берегу. Когда Леопард был хорошо завернут и крепко связан, Гаэтан тяжело дыша, попытался втащить его на кровать, но князь был слишком тяжел. Испытывая некоторое замешательство и неудобство, Зефирина была вынуждена взять своего мужа за ноги, в то время как Гаэтан приподнял его за плечи. Уложив князя Фарнелло на кровать под балдахином, Гаэтан рядом с ним так уложил подушки, чтобы создать видимость присутствия рядом другого человека. Затем с головой накрыл Леопарда покрывалом. Видя все эти приготовления, Зефирина отвернулась, сконфуженная и раскрасневшаяся. Гаэтан схватил ее за руку:

– Идемте, моя душенька…

– Но… что…

– Не бойтесь, я прибыл из Франции, мои сестры меня во все посвятили… Ваш отец теперь вне опасности, он спасен… В любом случае Леопарда найдут только завтра днем… У нас впереди есть целая ночь для того, чтобы скакать…

– Но куда?..

– Мы поедем в Рим, моя душенька, чтобы аннулировать ваш брак. Идемте же…

Несмотря на настойчивую просьбу, Зефирина не могла двинуться с места. Гаэтан обернулся к своей невесте:

– Если только вы не… хотите остаться здесь, моя дорогая… Быть может, находясь рядом с этим человеком, вы забыли о нашей клятве?

– Нет… нет… Гаэтан, это от волнения… Я его ненавижу!

Зефирина схватила плащ, лежавший на табуретке, и решительно последовала за шевалье де Ронсаром. К каменной балюстраде была привязана веревочная лестница. Зефирина соскользнула прямо в объятия Гаэтана. Не переводя дыхания, молодые люди бросились бежать к кустам. Было слышно, как на псарне лаяли собаки.

Зефирина вздрогнула: ей показалось, что какая-то маленькая фигурка бросилась по направлению к кедрам, росшим посреди большой поляны. Несомненно, это была тень какого-то ребенка… или тень карлика… Эта тень двигалась в сторону забытой ими веревочной лестницы. «Каролюс!» – подумала Зефирина. Мысль о карлике непреодолимо преследовала ее. Выследила ли уже донья Гермина третий медальон? Девушка обрадовалась, что спрятала таинственный талисман в щели на полу. Она прикоснулась к руке Гаэтана, чтобы показать ему ночного посетителя. Слишком поздно! Тень уже исчезла за зарослями рододендронов.

– Сюда! – прошептал Гаэтан.

Постоянно оглядываясь и принимая меры предосторожности, он вел Зефирину в глубь парка. Они на ощупь спустились вниз по дороге, которая вилась по склону холма. В стене, окружавшей замок, была приоткрыта маленькая дверца. Лежавший рядом с ней связанный солдат свидетельствовал о том, что Гаэтан уже проходил этим путем.

По другую сторону стены их поджидала привязанная к изгороди лошадь. Гаэтан помог Зефирине влезть в седло, потом сам сел впереди…

– Моя душенька… – прошептал юноша, захмелевший от своей победы. – Ничто… ничто, клянусь, не сможет нас более разлучить…

– Нет, Гаэтан, ничто…

Говоря так совершенно искренне, Зефирина все же не смогла удержаться от того, чтобы не обернуться. При свете луны на фоне неба вырисовывались три зубчатые башни дворца князей Фарнелло, возвышавшегося на холме.

В ночи зазвучал тоскливый волчий вой. Дрожь пробежала по телу Зефирины. Что это была за боль, от которой сжималось ее сердце? Почему ее терзала и грызла тоска из-за того, что она убегала вот так, словно воровка? Что за непонятное сожаление она испытывала? О чем она сожалела? О ком?

Еще было не поздно… Она еще могла вернуться назад…

Уж не сошла ли она с ума? Зефирина тряхнула золотисто-рыжими кудрями. Она навсегда покидала этого гордого Леопарда… Она была счастлива от сознания свершившейся мести. Зефирина положила голову на плечо Гаэтана и позволила увезти себя галопом по дороге свободы…