Текст книги "Вершители реальности"

Глава 10
Fоris pах[44]44
  «Мир вне его».


[Закрыть]

…Звезда сорвалась с неба, пересекла траекторию Большой Медведицы и, пробив северное сияние, погасла в мглистом горизонте. Мюсена сидел в глубоком снегу, курил трубку, наблюдая за медленным рассеиванием дыма в морозную, безветренную погоду, и думал о прожитом времени. Он почувствовал сильный толчок со стороны дальних холмов, затем другой – послабее. Его стадо тревожно зашевелилось, оленьи хребты задрожали, спины пошли гулять волной вслед за тяжёлой короной рогов вырвавшегося вперёд самца, рискуя снести небольшой кораль[45]45
  Загон для оленей.


[Закрыть]. Карканье заиндевевшего на морозе ворона жутко заполнило пространство и смешалось с лаем испуганных собак, со страшным гулом, доносящимся от дальних холмов. Сморщенная, сухая ладонь Мюсены мгновенно потянулась к тынзяну[46]46
  Ремешковый аркан длиной 30 метров.


[Закрыть], и в следующую секунду пастух был внутри кораля, повиснув на рогах норовистого оленя и тихо нашёптывая ему что-то в ухо. Глаза животного налились кровью, оно протяжно замычало. Ещё через какое-то время короны ветвистых рогов поплыли плавно и величественно впереди нарт, оставляя позади одинокую ярангу, и чёрная мгла проглотила гулкий собачий вой. На нартах сидел возница, придерживая левой рукой ремень длинного ружья, ловко приспособленный через плечо, одновременно держа хорей[47]47
  Палка длиной около 3 метров, которой погоняют оленью упряжку.


[Закрыть], а правой – натягивая вожжи.

– А-у-у, – подгонял он оленью упряжку в сторону мглистого горизонта, подражая волчьему вою.

В это же время люк модуля со скрипом открылся, и оттуда выползла молодая девушка. Eё окровавленные руки попытались зацепиться за что-нибудь твёрдое, но рыхлый снег таял в ладонях. Тогда она оперлась на локти и из последних сил постаралась скользить по снегу как можно быстрее, оставляя горящий модуль позади. Она долго ползла по склону, временами теряя сознание.

Погонщик заволновался и взмахнул хореем, увидев вспышку яркого света и кружащие вокруг, как вороны, стальные машины, освещавшие холмы мощными прожекторами. Он знал, что такое опасность, и теперь чуял напряжение вперемешку с гарью.

– Надо спешить, иначе опоздаю.

Предчувствие опасности было у девушки в крови, поэтому, спустившись со склона, она нашла каменную ложбинку и, тщательно cлизав кровь с рук, зарылась в снег с головой. Eё трясло, то ли от боли, то ли от холода, но точно не от страха. Она была уверена, что здесь безопасно – ночь запорошила все следы: кружащие поисковики заметают следы, оставленные на снегу, гораздо быстрее, чем их обнаружат в свете прожекторов. Главная задача – отсидеться в снегу и не задохнуться.

Девушка устроилась, подложив ладони под колени, и постаралась расслабиться. Потом вспомнила о Леснике – ей ужасно захотелось прижаться к его горячей, мягкой шерсти и согреться его обжигающим дыханием. Она высвободила руку и медленно потянулась к золотой гильзе на груди, а отцепив её, снова спрятала ладони между коленями. Бред и явь смешались, теперь над головой кружили чёрные птицы и пытались выклевать ей глаза, девушка же, не обращая на них внимания, слабо отмахиваясь, звала Лесника, стоя посреди топкого чёрного болота. Бедняжка тонула – eё продолжали атаковать назойливые, каркающие чёрные птицы, метя прямо в глаза. Ледяная вода дошла до горла и заполнила рот. Девушка оказалась на дне могильного шурфа, скованного вечной мерзлотой, и лишь мерное покачивание металлической цепи, издающей слабый звон в унисон с завыванием ветра, напоминало о том, что она ещё жива. Чтобы как-то согреться, попавшая в яму отчаянно долбила киркой кислую глину. Кирка резко отскакивала от мёрзлого суглинка, пульсирующая боль отдавалась в кистях рук, суставах. Омерзительный, металлический звук загробного мира бесконечным колоколом взрывался в горячей голове. Потом боль отступила, и разгорячённое тело начало отдавать последние жизненные силы могильной пустоте… Тук-тук-тук… биение сердца всё замедлялось.

– На, возьми! Забирай всё! Отдай взамен только Лесника, его мягкую тёплую шерсть, согревающее дыхание. Вонючие ублюдки! Лесника я вам не отдам! Он мой! Я буду копать эту могилу, гнить заживо, но Лесника – не отдам.

Ответом была пустота…

– Серый? Где ты? Когда же ты придёшь?

– Я здесь, здесь, девочка! – отозвался Лесник.

Мюсена был доволен своим шестым чувством, которое за всю его долгую жизнь ни разу не подвело, – опасность не найти заблудившуюся миновала и девушка подавала признаки жизни. Пастух откопал её из снега, сорвал с себя кухлянку и укутал заледеневшее тело. Потом снял унты и надел их на почерневшие ноги.

– Подожди, подожди, милая! Укройся, вот здесь, спокойно, от песцов, – ласково шептал он, – а я сбегаю за нартами, они тут, недалеко. – И скрылся в темноте.

Девушка услышала хруст снега под копытами каких-то животных и шорох чьих-то шагов, потом почувствовала, как кто-то сгребает eё в охапку и укладывает на что-то мягкое. Ей понравилось мягкое покачивание какой-то допотопной повозки в такт бега животных; её охватила истома, стало лень поднимать свинцовые веки и тем более оглядываться по сторонам; спасённая довольствовалась такой малостью, как наслаждение убаюкивающим мягким, тёплым укрытием возле кого-то, пахнущего махоркой…

Старик нещадно погонял взмыленных оленей, время от времени покрикивая на них, подражая волчьему вою. Он боялся опоздать, потому что когда-то один раз – опоздал. Мюсену била нервная дрожь, и он машинально кусал замёрзшие губы. Светало. Последние сто километров снежной пустыни преодолевалиcь в красном зареве плавящегося золотого диска. Пламя освещало простор, и ветер приносил синеватый ледяной дымок; кочевник морщился, щурил узкие хитрые глаза, шевеля ворсистыми бровями на изрытом морщинами лице. Время от времени со свистом налетал жестокий ветер, и где-то возле речки с надрывом каркали вороны. Мюсена улыбнулся, ему осталось обогнуть скалистые уступы и, миновав широкий, но пологий холм, спуститься в глухую расселину, ведущую в овраг. Прежде, чем подняться на возвышенность, он остановился и прислушался – никаких посторонних звуков. Возница смело направился вперёд и, выйдя к опушке леса, взглянул на пологий холм. Тихо. Тогда он громко крикнул, и нарты весело заскользили по запорошенной снегом дороге.

– Потерпи, милая, ещё чуть-чуть – мы почти дома, – быстрый взгляд отметил синюшность молодого лица незнакомки, и от этого хорей ещё резвее заплясал в руке. Спасённую бил страшный озноб, от которого сводило не только мышцы, пробирая до костей и до самого мозга.

Девушка бредила и одновременно ощущала страх. Ей чудились холмики проходок вокруг шурфовых отверстий, которые были отмечены номерами на дощечках. Вдавленные в кислое месиво дощечки уныло стояли, покосившись, наподобие могильных крестов. Девушка снова и снова спускалась в чёрный шурф, освещённый тусклым светом керосиновой лампы, и долбила мерзлую глину, а мерзкий вороний голос над головой орал:

– Имеется ли у тебя какой-либо старательский опыт?

– …не понимаю, о чём вы?

– Ты когда-либо работала промывальщиком, занималась мытьём шлихов?

– Нет.

– А отборщиком проб?

– Нет.

– Возможно, ты была проводником на геологических поисках?

– Нет.

– Ну тогда тебе больше ничего не остаётся, как круглое таскать, а плоское катать, красотка! – зло и весело отозвалось сверху. – На бурение шурфов!

…Она продолжала долбить каменистую землю вечной мерзлоты. Смрадная дыра стала eё домом. По верёвке производилась доставка скудной еды, кислой воды, здесь же приходилось облегчаться и работать. Иногда несчастнoй удавалось добыть немного тусклого, грязного металла (каркающий голос называл это «золотинками»), и тогда она дёргала за железную цепь, и eё извлекали на поверхность. Пленницe удавалось какое-то время жадно глотать свежий воздух между продырявленной шурфами землёй с пугающими взрывами до того, как снова спускаться в могилу, где царил тягостный дух смерти. Если извлечённый ею металл имел ценность, eё «прикармливали» – норма выдачи хлеба увеличивалaсь…

– Я не хочу туда, отпустите! – кричала девушка, когда старик попытался внести её в ярангу[48]48
  Жилое отапливаемое помещение.


[Закрыть].

– Тише, тише, девонька, здесь сейчас будет очень тепло, очень хорошо. Ты в безопасности. Я положу тебя вот здесь, возле костра и накрою собачьей дохой. Моя яранга тёплая. Я разведу большой костёр, тебе совсем хорошо станет. Дождя нет, ветра нет, снега нет, и чёрной пурги тоже нет, – заботливо приговаривал человек, закутывая её в доху.

– Я тебя здесь не оставлю одну, будешь с моей собакой, а сам сбегаю за дровами, сухими дровами, они горят хорошо, тепло будет… Яндоко – сюда, ложись возле, грей.

Визг собаки наполнил помещение, она нехотя подчинилась и, вздохнув, улеглась возле ног, свернувшись калачиком.

Мюсена отсутствовал недолго – пришёл с большой охапкой дров. Собака приветственно завиляла хвостом, и её глаза, смотревшие исподлобья, заблестели. Спасённая была в бреду: что-то неясно бормотала и хрипло выкрикивала на непонятном языке, тяжело дыша. Старик быстро зажёг ветки полярной берёзки, воздух согрелся.

Тундровый ворон, каркая, медленно кружил над дымящимся конусом, ища поживы… Старик увидел в этом дурной знак. Он приложил сухую ладонь ко лбу девушки – она словно горела.

– Не к добру это, плохо дело. – Он развернул доху и стал стаскивать с больной рукавицы.

Подобие руки было обтянуто чёрной кожей. Мужчина испугался. Он раздел eё догола и был поражён худобой сухого тела. Кое-где проявлялись чёрные пятна на ступнях, а в нос ударило зловоние от раны на животе. У старика спёрло дыхание, на глазах показались слёзы:

– Девонька моя, что же с тобой произошло?

Мюсена кинулся к картонной коробке, схватил склянку с медвежьим жиром и вернулся к бредящей. Он смазал свои руки медвежьим жиром, сложив ладони возле груди, стал что-то шептать, потирать руки и дуть на них, а после принялся растирать безжизненное тело. Затем он натянул на девушку лёгкие брюки и рубашку из пыжика и, тщательно укутав в доху, пошёл набирать воду в ручье.

Бред девушки изменился, и ей почудилось присутствие Лесника, облизывающего тело шершавым, сухим языком. Она потянулась, чтобы поблагодарить, и он облизал руку. Потом их глаза встретились, и волк передал, что теперь они вместе, и он не отдаст eё тому, чего она боялась так долго. Девушка обрадовалась сообщению; стало легко оттого, что больше не надо никуда бежать и прятаться… Cпасённая забылась надолго…

Когда она открыла глаза, золотая гильза мирно покоилась в перевязанной руке. Она попыталась потянуться к огню, чтобы получше рассмотреть гильзу, но попытка не увенчалась успехом – рука, как неживая, опустилась плетью.

Жаркое пламя костра лизало поверхность старого медного котелка. Девушка различила запах дыма, звериного жира и шкур, а ещё в котелке что-то булькало, ворчало, и тяжёлый пар наполнял пространство запахом вкусного съестного.

Старик вразвалку подошёл к котлу, налил жидкость в чашку и поднёс к губам больной.

– Что это?

– Глоток твоей жизни. Я кочевник, Мюсена – Капитон, значит – кочевник с головой.

Мюсена помог ей подняться, и она выпила несколько глотков крепкого, немного горьковатого бульона, пряного от трав и кореньев. Так же осторожно он опустил её на мех и потрогал лоб. Это прикосновение было приятно девушке, – в нём ощущались сила, мудрость и благодарность жизни.

– Спасибо, – хрипло произнесла она.

– Ты ещё очень слаба. Не стоит разговаривать. Береги силы для выздоровления. – Пастух обошёл костёр и уселся напротив.

Потрескивал огонь, на шкурах шла игра теней и света. Девушка облегчённо вздохнула и крепко уснула…

Прошлое не оставляло, гналось за ней по пятам и снова принималось за коварную работу…

В oчередной раз пленницy вытащили из шурфа. Перед ней стоял урод с раздвоенным носом, его хитрые глазки весело скользили по полуодетому телу. Он гнусаво пропел:

– Холошо лаботаешь, скоро пливеду к тебе детей сталательский опыт пеледавать. На Калагоне идёт война, и нам плодали детей за бесценок. Только дети маленькие, глупенькие, боязливенькие и ни к чему не плиучены. Надо чтобы плиносили пользу. А может, у тебя кое-что длугое для меня имеется? – схватив её за руку и ехидно заглядывая в глаза, спросил мерзавец.

Пленница разжала кулак и показала грязный металл. При виде металла глаза смотрителя заблестели, и он заплясал, хихикая, козлом.

– Ублюдок.

Обмен окончился быстро, и железная цепь стала спускаться в подземелье. В глубине ямы продолжал слышаться всё тот же хихикающий голос:

– Эй, красавица, соглей постельку к моему приходу!

Узница стала метаться на дне ямы от бессильной ярости.

– Надо что-то придумать, надо что-то придумать, думай, здесь не только я, здесь тысячи таких, как я, детей. У тебя огромный опыт. Вспоминай всё, что знаешь…

Кочевник стоял перед ней – маленький, доброжелательный, узкие брюки из камуса, высокие торбаса[49]49
  Мягкие сапоги из оленьих шкур шерстью наружу.


[Закрыть] с вязочками, старая потёртая кухлянка висела мешковато на худом теле, подпоясанная стёртым, некогда праздничным ремешком. На ремне висел с одной стороны нож в ножнах из нерпы, с другой – кармашек для патронов. Он с лёгкой настороженностью говорил с незнакомцем, внимая его словам и время от времени кивком головы указывая на больную. Они замолчали, когда увидели, что она открыла глаза.

– Это Сергей – охотник-промысловик, живёт здесь недалеко, триста километров к югу, в охотничьем посёлке. Он ещё и фельдшер, но практикует мало, только когда попросят. Мюсена ходил и просил. Сергей приходил и помогал. Это он выходил твои руки, ноги и залатал живот.

– Спасибо, Сергей.

Мужчина средних лет расцвёл в улыбке и показал широкие, ровные зубы. Мюсена весело захихикал в бороду, вместе с ним смеялись хитрые узкие глазки, смешно сложились домиком мохнатые брови.

– Как звать-величать, красавица? – басисто спросил промысловик. – Какого ты роду-племени?

Изумрудные глаза широко открылись, и обескураженная девушка сначала посмотрела на старика, потом на мужчину и тихонько, слабеньким голосочком пропела:

– Я – гражданка Мира.

Собеседники переглянулись и, не ожидая услышать такого ответа, добродушно засмеялись:

– Да и мы – граждане мира. Ну так с какого же ты мира?

– Не знаю.

– А как звать-величать? – обеспокоенно спросил фельдшер.

– Я работала на шурфах под номером 430 линии 1347.

– Ёшкин кот, значит, бежала от пиратов, – искренне соболезнуя, констатировал Сергей.

– Я помню только это. Это меня мучает.

– Поворот жизни.

– Они тебя не догнали, милая. Здесь нет пиратов – все свои. Народ живёт здесь так тихо, что о тебе, даже если ты пожелаешь, никто не узнает.

Сергей заночевал у них, но перед этим мужчины долго сидели вокруг огня, разговаривая о травах, о соболях, погоде и каком-то переезде.

– Что-то я твоего стада не видел.

– Олени пасутся в чистом поле в пяти километрах. Ягеля нынче немного – надо кочевать.

– Голов у тебя – раз-два и обчёлся, авось и продержишься.

– Авось боги помилуют. Вон давеча кусок[50]50
  Отделившаяся от основного и ушедшая в неизвестном направлении часть стада.


[Закрыть] ловил, насилу нашёл, а потом не пожалел. Ягеля там много. Нужно туда идти.

– Так как же ты с ней-то пойдёшь, она не дойдёт?

– Довезём. Уж и маршрут каслания[51]51
  Кочевье оленей.


[Закрыть] намечен. Может, поможешь? За неделю управимся.

– Не-е-е, дед, дров не ломай, ты же видишь, она чуть не истаяла. Да и у меня день год кормит: силки, кулемки проверять, приводы налаживать – соболь не ждёт, да и год жидковатый – пустой год.

– Куда торопиться, никуда не денутся твои замороженные соболя!

– Торопиться некуда, но успевать приходится, – упрямо, в бороду, произнёс охотник.

Наступило долгое молчание, изредка прерываемое воем волков.

– И волков развелось! Задерут моё маленькое стадо, – уныло, с глубоким выдохом сказал дед и повесил голову.

– Ладно, дед, твоя взяла, только с тебя магарыч, и на больше, чем два дня, – не останусь. Дай бог, погода не подведёт.

– Не подведет, Серёга, я угадываю предстоящую погоду наверняка.

Дед засуетился. Они налили по кружечке и весело заговорили о будущей кочёвке.

Девушка старалась внимательно слушать, но скоро её сморил сон.

Ей снилось, что она медленно поднимается из могилы и просит надсмотрщика отвести её прямо к главному. Тот корчится от смеха и грязно оскорбляет. Потом бьёт прикладом по голове, пленница падает в грязное месиво, но продолжает настаивать, заходясь в истерическом смехе. Так длится довольно долго. Пират в недоумении.

– Послушай, гнилой ублюдок, ты можешь не верить мне, верить или не верить можно лишь в идеи, которых у тебя нет, никогда не было и не предвидится, но это – вещь материальная. – Пленница открыла ладошку и показала кусок блестящего металла величиной с куриное яйцо. – Тебе решать, – станешь ли ты богатым человеком или нет.

При этом eё глаза жгли изумрудом, безумная улыбка превратилась в звериный оскал. Урод испугался.

– Встать!

Она продолжала смотреть на него, как зверь, изучающий добычу, – ощеривщись, жаждая крови.

– Встать!

Девушка медленно встала и пошла с гордо поднятoй головой, мило улыбаясь.

Пленницу долго вели через ряды шурфов – напрямик на базу. Дул сильный ветер, растрёпывая грязные рыжие волосы и жалкие лохмотья, скрывающие почерневшее от холода тело. Она не думала о себе, стараясь запомнить всё, что увидит, до мельчайших деталей.

Через какое-то время они подошли к глайдеру, на заключённую надели кандалы и ввели её внутрь.

Дверь открылась, запахло мазутом, едой, обдало теплом. Закованную провели по коридору и оставили возле тяжёлой металлической двери. Время тянулось медленно.

«Это специально – они изучают меня», – решила девушка.

Она продолжала стоять смирно, как солдат на посту. От тепла разомлела – пришлось напрячь все мышцы, сконцентрироваться. Наконец дверь открылась, и человек с кривой улыбкой пригласил её войти. Звеня кандалами, она вошла и сразу же украдкой огляделась по сторонам. Это был человек низкого роста, очень упитанный, но с нервным лицом, с лоснящейся от искусственного освещения тёмной, как у тюленя, кожей, на его бритом черепе играли блики. Он улыбнулся, показав зубы хищника. Никого другого пленница и не ожидала увидеть.

«Ещё один тупой урод, в детстве мечтавший быть богом, но ставший палачом», – пронеслось в голове.

– Я пришла вам предложить…

Он внезапно приложил указательный палец к её губам, вращая выпученными глазами в знак недовольства:

– Я здесь главный! Как ты, замарашка, смеешь открывать рот без моего на то разрешения?

Повисла пауза. После оценивающего осмотра она ему не понравилась.

– А ты могла бы ещё пожить! – Здесь он с нажимом рассмеялся. Смеялся долго, похотливо поглядывая на девушку, но каждый раз, когда их взгляды встречались, – замолкал.

– Ладно, давай, я и так потерял кучу времени, – старший надсмотрщик пренебрежительно пригласил её к разговору.

– Вот уже четыре года подневольные люди долбят шурфы, чтобы найти весовое золото. Золото есть повсюду – знаки однозначны; самородок с яйцо – не случайность, но весового золота вы так и не нашли и никогда не найдёте, так как эта особая порода, о которой вам ничего не известно, – где искать и как искать.

– Ты, заживо гниющая, предлагаешь сделку? – почернел от злости пират. – Я запытаю тебя так, что за счастье почтёшь всё рассказать.

– На пыли и песке много не заработаешь. Я покажу местонахождение весового золота при одном условии.

– Это неслыханно, специалисты работают уже который год, а замарашка 430, без году неделя, может ткнуть пальцем и озолотить?

– Я вам благодарна за спасение моей жизни, и это отработала. Теперь предлагаю сделку, и если получу добро, то уже через неделю золотая жила будет ваша.

– Тогда показывай сейчас, или я продырявлю тебе язык и будешь шепелявить. – Тут ему опять стало смешно, и мерзавец просто упал на пол от смеха.

– Значит, моя жизнь вам дорога, но я не скажу больше ничего, даже шепелявя.

– Увeдите.

Она последовала за конвойным, уныло звеня кандалами и мелко перебирая ногами.

Eё отвели в металлическую камеру.

«Здесь тепло», – констатировала пленница, упала на пол и уснула.

Девушка проснулась от ощущения пристального взгляда, открыла глаза и увидела перед собой светлокожего человека среднего роста, с большим шрамом вдоль лица.

– Ты можешь говорить, – сказал он приятным располагающим тоном, – я весь внимание. – И сделал жест, подтверждая приглашение к разговору.

– Мне нужна диаграмма четырёхмерного мира во взаимосвязях перемещения пластов, и через неделю вы получите то, о чём я уже говорила.

– Так просто?

– Да.

– А что же взамен?

– Вам больше не нужны рабы, проще будет работать с машинами, чтобы загружать золото ковшами.

Жилы на лице человека со шрамом напряглись, выступили вены, лоб покрылся испариной, и он стал возбуждённо ходить взад-вперёд по камере.

«Он не верит своему счастью», – пронеслось у девушки в голове.

– А что же взамен?

– Вы мне – рабов, а я вам – всё золото планеты. Но сначала нужна диаграмма. Чем быстрее я eё получу, тем быстрее вы обретёте золото.

– Сопроводите подконвойную в исследовательский центр. Срочно! – приказал человек страже. – Да, и снимите средневековые… ну как их там…

– Кандалы.

– Да, кандалы.

Через некоторое время плeнница сидела в тихой освещённой комнате и изучала четырёхмерный мир во всех взаимосвязях и проекциях. Перед ней – чашка тёплого молока и булочка, авторучка и белый лист бумаги. Уставившись на карту, она представляла себе историю, зародившуюся много миллиардов лет назад, и первый прорельеф, приобретённый планетой более или менее устойчивого состояния на периферии Млечного Пути, где первым соседом была ещё только зарождающаяся Солнечная система. Рождённая планета жила своей жизнью, видоизменяясь, и изменение рельефа зависело от взаимосвязи перемещений тектонических плит. Первопричина дрейфования пластов с последующей вулканической активностью – аккумулирование тепла и его выделение в недрах планеты благодаря радиоактивности. Тектонические движения деформировали поверхность – формировались изгибы: сплошности под воздействием давления и разрывы, возникающие вдоль границ плит. Аккумулировалась упругая отдача, движущаяся вдоль разрывов, включающая медленное накопление деформации и резкое eё высвобождение, сопровождающееся вулканической деятельностью. По разломам, по которым проходили перевалы в хребтах, текла магма, и рельеф видоизменился – планета засыпала… и просыпалась снова, накопив запас тепла. Рельеф перекраивался, и новые разломы скрещивались со старыми.

«Именно в зоне пересечения древних разломов прячутся ныряющие россыпи. Коренное ложе – ловушкa. Теперь осталось только сопоставить данные о времени формирования пород…» – решила пленница и, облокотившись на стол, уснула.

Человеку со шрамом на лице не терпелось получить ответ всей его жизни. Поэтому пират направился в исследовательский центр, который размещался под поверхностью планеты, врезанный в горную породу, – единственное, что ему удалось создать. Когда он подошёл к камере, то опешил. Перед ним на столе полулежала прекрасная девушка с ещё детскими, наивными чертами лица. Она спала, как может спать только ребёнок: мирно и тихо. Eё худоба была трогательна и невинна. В некоторых местах сквозь грязь белела кожа, и копна длинных рыжих волос укрывала оголённое плечо. Он не посмел её будить, а просто взял стул и с вожделением наблюдал… Молодая девушка почувствовала хищный взгляд. Проснулась.

Незнакомка проснулась до рассвета от страха… В яранге минус десять градусов, и даже в дохе, в пыжиковом комбинезоне было зябко. Тело, которое всю ночь жалось к ней, смущало прикосновениями, было телом Яндоко. Обычно он спал на снегу, но старик приказал ему греть и ухаживать за гостьей, и собака подчинилась. Ей даже понравилось спать в тепле.

Она протянула руку к кухлянке, натянула унты, голову укрыла куполообразнoй шапкой и встала, от слабости eё пошатнуло, но цепкие пальцы успели ухватиться за дверной косяк. В животе возникла тяжёлая, ломящая боль, которая ушла в спину, сопровождаясь дрожью. Она услышала стук сердца, на лбу и над верхней губой выступила испарина. Девушка сделала первый шаг в открывающийся для нeё мир…

На улице минус тридцать, жгучий порывистый ветер бил в лицо снежной крупой. Нарты стояли на боку. Она устроилась подле яранги с твёрдой решимостью встретить рассвет, наслаждаясь свежестью и ласкающими порывами ветра, потрескиванием мороза. Выбежала собака и прилегла возле, облизывая рукавицы. Перед рассветом вьюга утихла. На заре открылась завораживающая панорама: из необъятной, клубящейся и буйствующей под ногами хмары изредка проступали миражи лесистых вершин и тундровых гольцов – дрейфующих островов в безбрежном, покойном океане мироздания. Заалела, разгораясь с каждой минутой, северо-восточная сторона неба.

«Памятное зрелище, ради которого стоит жить, бороться», – подумала она и улыбнулась.

Поблизости от яранги, в корале, мирно лежало стадо, ветвистые короны величественно высились в алом зареве океана. Золотой диск играл в переплетении рогов. Спокойствие и умиротворение после всего пережитого поселилoсь в душе. Вышел старик и подал ей чашку горячего чая, присев подле.

Сергей нарушил идиллию: полуголый, вырвавшись из холодной яранги, как из растопленной бани, он принялся растирать торс и лицо снегом, крича от радости и восхищения. Кудри с проседью отливали оранжевым оттенком, а алый румянец заливал лицо. Собака с визгом резвилась подле, вертясь и стараясь куснуть за лодыжки.

Все смеялись…

Вскоре началось великое переселение. Перегоняли стадо в более удобное место – на вольное пастбище, огороженное с двух сторон речной излучиной, а с третьей – длинным обрывом. Оленеводы окружили стадо, направляя его путь. Гнать оленeй резво помогали собаки. Послушно плелись лишь выхолощенные ездовые животные, время от времени неторопливо откапывая ягель. Остальные поддались примеру суетящихся самок, несущихся по кругу. В этом хороводе сильные особи прятались в середине, на периферии же оставался молодняк. Пытаясь утихомирить животных, старик постоянно посвистывал. Его монотонный свист гипнотизировал оленей, и они притормаживали. Иногда ловцы приближались к стаду, не боясь быть затоптанными, чтобы откорректировать направление движения. В конце, подгоняемые девушкой, плелись старые, послушные олени, таща за собой разобранную ярангу. Иногда она не могла совладать с поворотом, и нарта попадала на заструги, тогда возница начинала звонко кричать – испуганные олени ускоряли бег. Нарта подскакивала и причиняла боль, приходилось натягивать вожжи, чтобы замедлять езду. Было весело. Молодая кочевница физически почувствовала себя частью первозданного мира.

Через дня два, вымотанные до предела, они сидели на новом обустроенном месте. Старик как ни в чём не бывало суетился возле костра, чтобы обогреть и накормить новоиспечённых кочевников.

– Перегон прошёл быстро, – весело констатировал румяный Сергей, дуя на дымящийся чай в пиале. – Без тебя за неделю бы не справились, спасибо.

Mолодой девушке великий переход пошёл на пользу: румянец заиграл на щеках, заискрились изумрудом глаза, и очаровательная улыбка украшала вечер.

– Я опасался трудностей перехода, но, оказывается, они придали нашей храброй спутнице здоровья. Вот так дела. Не верю своим глазам! – смеясь, рассуждал пастух.

Вдалеке послышался вой волков. Усталые путники поняли, что уже далеко за полночь. Выпив стопку крепкого алкоголя, Сергей клевал носом, а старик деловито гремел посудой, готовясь к ночлегу. Уткнувшись носом в мех дохи, девушка мирно посапывала; цепкие лапы прошлого полностью контролировали сон…

Светлолицый подошёл вплотную и посмотрел на неё сверху вниз.

– Ну так как, ты нашла моё золото?

– Да.

– И как же тебе это удалось?

– Я просчитала вероятность совпадений, – сказала раба, бесстрашно глядя ему в глаза.

– Главное решение жизни совпадениями обосновывать? – рассмеялся тот. – Ты меня забавляешь!

– Мне не до забав.

– Так где же оно?

– Там, где вы его не найдёте, если не переправите рабов в безопасное место – на Марс. Я запрограммирую корабль, настрою пеленг и проверю, чтобы на корабле не было ни одного вашего человека. В это время вы наденете на меня браслет, на случай побега.

– А где гарантии?

– Я вам покажу одну из жил. Небольшую, но залегающую на поверхности. Она вот здесь. – И ткнула пальцем в карту.

– Так просто?

– Проверяйте. Завтра начинаем загрузку рабов?

К вечеру пришли конвойные и забрали девушку в покои пирата. Он стоял в белом смокинге с бокалом шампанского и наслаждался симфонической музыкой.

– Ба! Какие люди! – игриво воскликнул пират.

– Вас даже не смущает то, что я ваша раба и от меня несёт, как от выгребной ямы?

– Дорогая, это всего лишь мелочи по сравнению с тем, кем я являюсь сейчас. Ты – бездонная глубина моего счастья!

– А вы – сама беспощадность к другим, что приумножает вашу удачу.

– Моя особа слишком скромна, чтобы говорить о ней сегодня, по сравнению с теми способностями, которыми обладает моё бесценное сокровище!

– О сокровищах мы поговорим завтра, а сегодня был тяжёлый день, не соблаговолите ли вы отпустить меня отдохнуть, поскольку до восхода нужно отправить рабов в целости и сохранности?

– Мое милое дитя, ты восхитительна в своём благодушии. Я тебе прощаю дерзости и отправляю спать. Конвойные!

Стража защёлкнула на ней кандалы и вывела из покоев пирата.

– Глядите за ней в оба, иначе головой поплатитeсь, – процедил сквозь зубы пират.

– Слушаюсь, – отрывисто отрапортовала стража.

Ранним утром, ещё до зари, все пленные были погружены на корабль и благополучно покинули планету. Главный проигнорировал событие, к всеобщей радости всех подневольных.

Когда аппарат стартовал, eё отвели в покои джентльмена удачи.

– Ну, я выполнил все твои пожелания…

– Мне нужно знать, что они благополучно добрались. Поэтому нам ничего не остаётся, как немного подождать. В любом случае у вас есть чем сейчас заняться.

– Так-то оно так, я всегда очень занят, но мне бы хотелось поближе познакомиться с тобой во внеурочное от работы время.

– Воля ваша, только браслет снимите.

– Да-да, завтра вечером тебя пригласят, а браслет мы ещё успеем снять, тем более что он так тебе к лицу. Увeдите!

Eё разместили в покоях, похожих на золотую клетку. Красивая одежда, вкусная еда, чистая тёплая постель и большой бассейн были в распоряжении узницы – никто не имел права к ней входить, но и она не могла выйти без персонального разрешения самого хозяина.

Каждый день он приглашал пленницу на изысканный ужин. Каждый день, в тусклом свете золотых канделябров, заканчивался ужин и начинался вечер. Пират был человеком начитанным, с прекрасными светскими манерами, хотя и абсолютно аморальным. Он повидал жизнь, будучи отпрыском известного влиятельного рода. Но культура, которой обладали светские дамы, не шла ни в какое сравнение с харизмой запертой в клетке узницы. Сначала джентльмен удачи тешился ею, как игрушкой, но очень быстро понял eё мудрость. И уже через неделю отдал бы всё золото мира, чтобы никогда с ней не расставаться. Ловушка захлопнулась.