Текст книги "Кайкен"

33

Укрывшись за машинами класса Е и С, он наблюдал за странными маневрами, которые развернулись на парковке перед автосалоном. В большом черном седане «Ауди-6» подъехал мужчина в фуражке. На крыше автомобиля вращалась мигалка. Выйдя из машины, он направился к двум ангелам-хранителям и жестом приказал им убираться. Они беспрекословно повиновались. Теперь он прикуривал сигарету, словно собираясь сам заступить на вахту.

Кто этот легавый? Новый следователь? Профессиональный убийца, подосланный Пассаном? Он бредит. Во французской полиции такого не бывает. Но внутри сработал сигнал тревоги. Было больше шести часов вечера. Он отослал своих служащих и остался один.

Вдоль позвоночника струился жгучий пот – не тот, которым исходишь в тренажерном зале, а тот, которым он истекал в дортуарах, когда был ребенком и каждое мгновение ждал нападения других. Он подумал о своем шофере, затем об автоматическом оружии, которое прятал в сейфе, но не двинулся с места, словно завороженный этим неожиданным появлением.

Мужчина продолжал спокойно курить, прислонившись к своему седану. Весь он с ног до головы выглядел каким-то серым. Его прямоугольное лицо напоминало бетонный блок. Сутулый и невыразительный, одетый в поношенную армейскую форму, которая к тому же была ему велика, он походил на зверя, порожденного городом. Зверя, который питается городом и обретает в его выхлопных газах, грязи и пыли подобие неуязвимости. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, а значит, по меньшей мере тридцать из них он провел на улице.

Отбросив наконец сигарету, полицейский двинулся в его сторону. Но даже на таком расстоянии он интуитивно, женским чутьем ощущал исходящую от пришельца угрозу.

Он поискал в кармане пульт, чтобы опустить металлический рольставень, но было уже поздно. Гость разглядел его сквозь стекло и махнул рукой, словно спрашивая, можно ли войти. Скрепя сердце он отпер дверь. Тот вошел в выставочный зал, точно припозднившийся клиент.

Они оглядели друг друга. В молчании машин, заполнявших просторное помещение, ощущалась почти божественная мощь. Бетонный лакированный пол сверкал под последними лучами заходящего солнца.

– Жан-Пьер Леви. – Серый человек ринулся в атаку. – Майор полиции парижского уголовного отдела. Я возглавляю расследование убийства Лейлы Муавад.

Гийар взял протянутую визитку и несколько мгновений изучал ее. Его пальцы оставили на карточке влажный след. Вспомнились мальчишки, некогда обзывавшие его Мокрицей.

Не говоря ни слова, он с чувством смутного облегчения убрал визитку в карман. Осознал, что в самых глубинах своей плоти поверил в предположение о наемном убийце, подосланном Врагом. У каждого есть свой ангел смерти. Его ангела звали Оливье Пассан.

– Вы еврей? – бросил он.

– У вас с этим проблемы?

Владелец автосалонов раскинул руки, указывая на поблескивающие в полумраке машины.

– Я торгую «мерседесами», – пояснил он презрительно. – Приходится подстраиваться под любых клиентов.

– Меня предупреждали, что вы просто душка. – Леви медленно кивнул. – Здесь можно курить?

Он не ответил, и полицейский закурил. Гийар физически ощущал его хладнокровие. Эта самоуверенность была связана с его природной силой, но и с чем-то другим.

– Что вам надо? – спросил он внезапно.

– Полицейские не отвечают на вопросы, они их задают.

– Ну так вперед!

– Как вышло, что вы все еще здесь, щеголяете в своем дорогом костюмчике вместо того, чтобы гнить в тюряге?

Феникс расслабился. Он ожидал более прицельной атаки. Чего-то конкретного. Легавый просто блефует. Его окутало дымом от «Мальборо». Как ни странно, это ощущение показалось ему скорее приятным. Легкие облачка окружали ореолом нереальности и торжественности сцену, которая обещала быть мерзкой – и жалкой.

– Все просто: я невиновен.

– Нет. Все потому, что майор, который вел расследование, прокололся. Лоханулся и не обнаружил прямых улик, вот и не смог взять тебя за задницу. Я отлично знаю Пассана. Он умный и упертый легавый, но чересчур горяч. Сам того не желая, он позволил тебе сорваться с крючка, гаденыш.

Услышав обращение на «ты» и оскорбления, он содрогнулся.

– А вы… вы не такой?

– Я умею играть с подонками в их игры.

– Вы… Вы о чем?

И вновь его окатило жаром. Запылало внутри. Лишь бы не случился припадок прямо сейчас, на глазах у чужака.

– Ты все еще здесь, шикуешь на свободе только потому, что, хотя твоя вина очевидна, не хватает улики, чтобы связать тебя с последней жертвой, Лейлой Муавад.

– Я звоню адвокату.

Он двинулся к своему кабинету, но Леви шагнул в сторону, преграждая ему дорогу.

– Стой где стоишь и слушай меня, говнюк. Мы с тобой оба знаем, что такая связь существует.

В его теле закипели все жидкости, обращаясь на предельной скорости.

– Это пара стерильных перчаток марки «Стеритекс», гипоаллергенных, на обе руки, – продолжал Леви. – Снаружи имеются следы крови жертвы. Внутри – биологический материал убийцы. Отшелушившиеся частицы кожи, пропитанные его потом. С одной стороны – ДНК жертвы, с другой – убийцы. Продолжать?

Гийар растворялся, истекая потом. Как ни странно, это поражение отодвинуло угрозу припадка, напряжение испарялось вместе с жидкостью. Ему пришло в голову, что все воины гибнут, совершив одну-единственную ошибку. И в этом он подобен им, пусть даже в нем есть божественное начало.

– В Стэне, – продолжал серый человек, – легавых не жалуют. Но я поехал туда в одиночку. Меня быстро заметили, можешь поверить. Подошел араб, отец одного из тех парнишек, которые шляются по пустырю, где тебя загребли. Его сын нашел пару перчаток, вот он и хотел узнать, нужны ли они мне и готов ли я раскошелиться.

Леви прикурил следующую сигарету от предыдущей и бросил окурок на пол, даже не раздавив его. Глубоко затянувшись, он невозмутимо выпустил длинную ленту дыма.

– И… И что?

– А то, что я раскошелился. Как видишь, иногда даже еврей с арабом способны договориться. Я опломбировал перчатки и послал в две разные лаборатории. – Он поднял правый указательный палец. – Одну в Бордо. – Он поднял левый указательный палец. – Другую в Страсбург. В одной исследовали наружную поверхность, в другой – внутреннюю. Сегодня утром я получил результаты. – Зажав сигарету в зубах, Леви сблизил оба пальца. – Достаточно их объединить, чтобы ты отхватил пожизненное, дружок.

– Что… чего вам надо?

– Пятьсот тысяч евро наличными. Завтра. Время назначишь сам.

– У меня нет таких денег.

– В моей машине – отчеты о твоих доходах за последние пять лет, выписки из банковских счетов, данные о вложениях и страховках. Поверь, сукин сын, не тебе учить еврея считать.

От такого напора Гийар расхохотался. Его лицо побагровело, как кирпич. Он вынул из нагрудного кармана носовой платок и промокнул лоб. Терпеть не мог этот жест – жест толстяка. Слабака…

– Смеешься? – произнес гость. – И зря. Если я отправлю обе перчатки в третью, аккредитованную лабораторию, ты тут же загремишь за решетку.

У него отлегло от сердца. Он только что проиграл сражение, но нащупал ахиллесову пяту противника: деньги.

– Как мне с вами связаться?

– Позвонишь по этому телефону. – В руке у Леви возник мобильник. – В памяти только один номер – другого мобильного, которым я воспользуюсь специально для этого случая. Как только соберешь деньги – позвонишь мне.

– Перчатки будут у вас?

– Ты должен связаться со мной этой ночью. Самое позднее – завтра утром.

Он потушил последнюю сигарету о сверкающий капот ближайшей машины класса С и развернулся.

Этот легавый – настоящий подарок небес. Потеря перчаток стала первой ошибкой с самого начала его Возрождений. В руках у Пассана такая улика означала бы конец всему.

Сцена завершилась так же, как началась. Двое других полицейских вернулись на парковку. Прежде чем уехать, Леви перекинулся с ними парой слов. Церберы бросили на автосалон недоверчивый взгляд и снова встали на караул.

Он нажал на пульт. Рольставень медленно опустился, и тьма окутала его.

Невольно он прошептал фразу Артюра Рембо: «Подлинная жизнь отсутствует. Мы пребываем вне мира…»[19]19
  Рембо А. Одно лето в аду. Перевод M. Кудинова.


[Закрыть]

34

Устоять было невозможно. Увязнув в шестичасовом уличном потоке, Пассан принял звонок судебного медика Рюделя. Найденный им ветеринар – специалист по Cebus apella, или капуцинам-фавнам (на первый взгляд, интересовавшая их обезьяна принадлежала к этому виду), закончил осмотр. Как тут отказаться?

Филипп Вандернут работал в Левалуа-Перре. Пассан только что добрался до Порт-де-Клиши и тут же настроил навигатор на адрес кабинета на улице Поля Вайяна-Кутюрье. Если верить оборудованию, на дорогу уйдет минут двадцать, а с включенной сиреной – вдвое меньше. Он повернул, выехал за Порт-де-Шампере, выжал сцепление.

Автобусные трассы, улицы с односторонним движением, тротуары – он уложился меньше чем в восемь минут. По пути умудрился позвонить Гае и предупредить, что «слегка» опоздает. Он также связался с двумя полицейскими, которым поручил следить за своим домом, – они уже были на месте. Все чисто, на улице Клюзере царили мир и спокойствие.

Пассан проверил голосовую: пришло сообщение от Наоко, она хотела знать, дома ли он. Черт! Он сунул мобильный в карман, предварительно отключив, и сосредоточился на кабинете ветеринара. Витрина напоминала лабораторию медицинских анализов или обычное агентство по трудоустройству. Широкое стекло, выцветшие шторы, вывеска с серыми буквами: «Вандернут, ветеринар. Лечение, вакцинация, хирургия». Пассан припарковался на съезде и вышел в сгущающиеся сумерки.

Пустую приемную украшали постеры и афиши с изображениями домашних питомцев. Низкий столик гнулся под грудой изданий о животных: «Тридцать миллионов друзей», «Все о лошадях», «Козырная кошка», «Животное: здоровье и благополучие». Справа – стойка со звонком.

Через пару минут к нему вышел мужчина в зеленоватом халате – очевидно, Вандернут собственной персоной: приземистый, плотного телосложения, лет шестидесяти, с длинной хлипкой шеей, не вязавшейся с его фигурой. Голова свешивалась вперед, как у черепахи. На кончике носа – полукруглые очки на шнуре. Серые, глубоко посаженные глаза напоминали моллюсков, укрывшихся в раковинах.

– Вы и есть тот полицейский?

Пассан попросил Рюделя предупредить ветеринара о его приезде. Голос у Вандернута был неестественно громкий.

– Оливье Пассан, майор уголовного отдела. Я приехал за протоколом вскрытия обезьянки. И выслушать ваше личное мнение об этой истории.

– Следуйте за мной.

Они прошли в сильно натопленный зал, напоминавший декорации к финальной сцене фильма ужасов. Стены были увешаны клетками. В них виднелись возбужденные, но тихие обезьяны, с любопытством смотревшие из-за решеток. Взгляды их были столь пронзительными, что напоминали стальные шарики, летящие прямо в грудь. В центре стоял металлический стол, прикрытый простыней. Пол покрывала шерсть, кровь и опилки.

Но хуже всего была вонь: она почти осязаемо заполняла комнату, стесняя дыхание посетителя. Тянуло экскрементами, кровью, сырым мясом, псиной.

– Я не предлагаю вам сесть.

Пассан задумался: доверил бы он своего домашнего любимца этому доктору Франкенштейну? Ветеринар сорвал простыню, прикрывавшую смотровой стол. Жуткое создание лежало там все в той же позе зародыша – зашитое белыми нитками, торчавшими на животе и вокруг черепа. Мозги хранились в банке. В других емкостях в красноватой жидкости плавали какие-то органы.

– Что вы можете сказать об этой штуковине?

– Самец лет пяти. В остальном – ничего особенного.

– Мы говорим об ободранной обезьяне, найденной в холодильнике.

– Ну, это контекст. Что касается нанесенных увечий, тут поработал профессионал. Капуцина освежевали по всем правилам искусства.

– Значит, виновник – ветеринар?

– Ветеринар, мясник, охотник.

Ни одна из этих специальностей не соответствовала профилю Гийара.

– А как его убили?

– Трудно сказать. Возможно, с помощью инъекции.

– Следов раны нет?

– Нет. Сначала я подумал, что ему размозжили затылок, но позвонки целы.

– Токсикологический анализ вы сделали?

– Для такого рода исследования потребуется постановление прокурора, и…

– Забудьте об этом.

Пассан так и не подал жалобу, и с чисто юридической точки зрения проникновения в его дом не было.

– Все равно с момента смерти яд успел бы улетучиться.

– А на вид он совсем свежий.

– Верно подмечено. Его замораживали, кое-что прямо на это указывает. Органы расширены, некоторые вены и артерии полопались.

– Вы хотите сказать…

– Что этого зверька, возможно, убили месяцы, а то и годы назад. Теперь уже не узнать. Его разморозили перед тем, как положить в холодильник.

– А этих животных можно купить в такой форме? Я имею в виду… замороженными?

Вандернут рассмеялся и закурил сигариллу. Пассан узнал белую коробку с золотыми буквами: «Давидофф».

– Африканцы экспортируют в Европу замороженные образцы, но с нетронутым мехом, к тому же обезьянок не убивают инъекцией. Кроме того, Celus paella – американский примат, и его никто не ест.

Оливье обдумал услышанное. Значит, тот человек раздобыл капуцина-фавна, несомненно живого, ввел ему какой-то токсин, затем освежевал и положил в морозильник. И все это он проделал заранее. Такая подготовка требовала специальных навыков и материалов. Данные все больше противоречили теории о причастности Гийара. А главное, инсценировка предполагала детально разработанный план.

– А во Франции можно купить капуцинов?

– Есть пара таких мест. Иногда их содержат как домашних питомцев, но я сомневаюсь, что наш образчик получен законным путем.

– Почему?

– На теле я не обнаружил ни единого знака или татуировки.

– Раз с него сняли мех…

– Как правило, клеймо размещают внутри уха. По крайней мере, так делали в питомниках, где обезьян разводили для помощи больным.

– Это как?

Вандернут затянулся сигариллой, выглядевшей будто какашка.

– Несколько лет назад капуцинов использовали в терапевтических целях в рамках «программы помощи парализованным». Но недолго: слишком дорого получалось.

Где-то Пассан уже об этом слышал: прирученные приматы, заботившиеся об инвалидах. То же, что собаки-поводыри для слепых.

– Я сам участвовал в этой программе, – продолжал ветеринар. – Мы работали над проектом вместе с бельгийцами и канадцами.

– И вы дрессировали капуцинов?

– Ага, вместе с несколькими коллегами.

– И что вы сделали с вашими… воспитанниками?

– Да вот же они, поганцы. – Ветеринар пнул клетки, так что раздался металлический скрежет и пронзительные крики.

Он снова ударил ногой по металлическим решеткам, и вопли тут же утихли. Пассан нагнулся, рассматривая тварей с совиными глазами и черными хохолками: вряд ли бы он захотел, чтобы такие зверушки варили ему кофе.

– Зачем они вам?

– Я дрессирую их для себя. Они меня забавляют.

– Думаете создать цирк?

– Сейчас покажу.

Доктор открыл одну из клеток, и черный шар тут же прыгнул к нему в объятия. Шкурка у зверька была блестящая, как у грызуна. Он вращался на месте, гибкий, быстрый, ловкий. Длинный, покрытый мехом хвост сверкал при свете ламп, как шелковый мускул.

Вандернут поставил зверька на край стола рядом с его освежеванным собратом. Капуцин был не больше тридцати сантиметров ростом, и доктор легко удерживал его одной рукой. Пассану вспомнился Душка, дрессированная обезьянка из романа Гектора Мало «Без семьи».

– Позвольте представить вам Кокотку.

Несмотря на окруженную мехом голову, самочка со своими оттопыренными ушками и розовым ротиком очень напоминала человеческого детеныша, младенца двух-трех месяцев, только покрытого шерсткой и грубо сделанного. Вышедшего прямиком из джунглей, будто косточка волокнистого плода. Она уставилась на Пассана большими, черными как уголь глазами, в которых напряженное внимание смешалось с полнейшим равнодушием.

Ветеринар порылся в карманах, вытащил коробку с сигариллами и открыл, иронически поклонившись. Зверушка взяла одну сигариллу и поднесла к мордочке. Ветеринар предложил ей огоньку.

Кокотка выдыхала дым длинными струями. Завитки вырывались из острозубой пасти, из раздутых ноздрей. Вандернут громко смеялся. Пассан покачал головой, так опечалило его это зрелище.

Было около семи часов вечера. Хотелось убраться отсюда, вернуться домой, да поскорее.

– А что вы можете сказать о том, кто сунул эту зверушку в холодильник? – спросил Пассан в заключение.

– Какой-то шутник.

– Не слишком добрая шутка, как по-вашему?

Доктор дернул плечом, забрал у Кокотки сигариллу и плеснул в мисочку несколько капель гренадина. Обезьянка жадно слизала жидкость и сама вернулась в клетку.

– Хотите посмотреть еще какой-нибудь трюк? – Вандернут раздавил окурок. – Некоторые из них умеют играть в карты.

Пассан с улыбкой отклонил предложение. Ловить здесь больше нечего. Он бросился к своей «субару», не обращая внимания на рев машин и резкую вонь выхлопных газов. В это время дня Левалуа превращается в перевалочный пункт для окончивших работу: одни покидают свои плантации – застекленные офисы на улице Анатоля Франса, а другие, возвращаясь домой, пытаются выбраться за мост Левалуа.

Он взглянул на мобильный – еще одно голосовое сообщение от Наоко. Он стер его, не прослушав. Пассан садился в машину, когда зазвонил телефон. Он подумал о своей бывшей, но это оказался Фифи:

– Клиника Святой Марии в Обервилье сгорела вместе с архивами.

– Ничего не сохранилось?

– Какое там.

– Когда это произошло?

– В две тысячи первом.

Год, когда Гийар вернулся в Девяносто третий департамент.

– Несчастный случай?

– Были серьезные подозрения, что поджог, но доказать ничего не удалось.

Пассан сопоставил факты: неудавшаяся попытка юного Гийара поджечь дортуар в приюте Жюля Геда, пожар в клинике Святой Марии, сожженные младенцы…

– Найди акушерку, медсестер, врачей, которые работали в то время.

– У нас и так дел по горло, Олив, и…

– Ты их опросишь и выяснишь, кто его мать.

– Никто не вспомнит.

– Ребенок непонятного пола, ни мальчик, ни девочка, рожденный анонимно? О нем вспомнят все. Узнай, кто мать и где она.

– Это все?

– Нет. Из досье, которое я тебе дал, ты узнаешь все о молодости Гийара. Вернись в прошлое и погляди, есть ли на его пути другие поджоги.

– Думаешь, он пироман?

– Сделай и перезвони.

35

– Неужели так трудно приехать вовремя?

Пассан был на пределе. Он вернулся домой в половине восьмого, так и не позвонив Наоко. Она связалась с Гаей напрямую и выяснила, что в семь часов он еще не приехал. Когда же он наконец решился набрать ее номер, то получил по полной программе.

Вместо того чтобы сразу заняться ужином, он предпочел сесть за пианино. Это была попытка вернуться в привычное русло, сделать вечер таким, как всегда. Но он был слишком взвинчен, и Синдзи передавалась его нервозность, поэтому мальчик делал все новые и новые ошибки.

– Черт! Ты это нарочно?

Синдзи снова заиграл первую часть «Легкой сонаты» Моцарта до мажор. Каждый раз он спотыкался в одном и том же месте: там, где после второй темы начинались арпеджо. Пассан сидел рядом и отбивал такт каблуком и кивками, угрожающе, если не устрашающе, нависая над мальчиком. Он и сам с тревогой ждал приближения трудного пассажа.

По правде сказать, уроки фортепиано никогда не проходили гладко. Мальчикам они приносили одни огорчения, а он всегда чувствовал себя опустошенным, переживая из-за того, что заставил плакать тех, кого любил больше всего на свете. И все-таки ему хотелось, чтобы дети хорошо играли на пианино. Сам он, кочуя из приюта в приют, как-то сумел приобрести начальные навыки этого искусства.

Подоспели арпеджо, а с ними фальшивые ноты. Пассан с силой ударил по боковой доске пианино и резко поднялся. Синдзи застыл. В воздухе повисло напряжение в тысячи вольт, Диего поспешно укрылся за диваном.

Оливье в ярости прошелся по комнате. В подтяжках, с пистолетом за поясом, он скорее походил на легавого в разгар допроса, чем на добродушного папашу.

– Черт побери, – зарычал он. – Три дня назад у тебя отлично получалось!

Синдзи на высоком табурете молчал, опустив голову. Со второго этажа доносились писклявые звуки видеоигры: Хироки пытался отвлечься в ожидании своей очереди. Пассан уже собирался приказать начать все сначала, когда заметил, что ноги сына не достают до пола. Одно это как нельзя лучше говорило о том, насколько уязвим ребенок и неравен бой.

Его гнев мгновенно улетучился. Он взъерошил Синдзи волосы и чмокнул в макушку.

– Ладно, на сегодня все. Через десять минут садимся за стол.

– А Хироки?

– Завтра поглядим.

Мальчик в один миг соскочил с табурета. Пусть даже брату удалось избежать пытки, он спорить не собирался и бросился вверх по лестнице. Собака понеслась за ним.

Пассан вздохнул и подошел к окну. На улице несли дозор Жаффре и Лестрейд. С первым он работал в отделе по борьбе с организованной преступностью. В 2001 году Жаффре участвовал в операции в Кашане, стоившей жизни одному из полицейских, зато ни один из бандитов тогда не выжил. В тот день им с Жаффре впервые пришлось кого-то убить. Что до Лестрейда, он того же пошиба, что и Фифи: чемпион по спортивной стрельбе, но всегда выглядит так, будто только что вышел с рейв-пати – или из тюрьмы Флери-Мерожис.

Оба заметили Пассана и махнули ему. В полночь их сменят Фифи и Мазуайе. Тоже крепкий орешек. Каждый тратил свое свободное время. От этой мысли у Пассана потеплело на сердце – он не один.

Десять минут девятого. Пассан направился на кухню.

Он отставал от распорядка, давным-давно заведенного Наоко: в восемь часов дети должны лежать в постели, с почищенными зубами и собранными ранцами. Он поставил воду на огонь. Паста карбонара – единственное блюдо, которое он умел готовить. Несмотря на позднее время, он не позволил няне что-нибудь сделать им на ужин. Вечные заморочки образцового отца.

Пока спагетти варились, он поджарил полоски бекона. Время готовки он знал наизусть. Пока спагетти сварятся аль денте, кусочки сала как раз схватятся. Одновременно он занимался соусом: сливки, яйца, мускатный орех. Его маленький секрет: едва бекон поджарится, он добавлял каплю оливкового масла, чтобы подрумянить сало и придать приятный аромат сливкам, когда он все это смешает. Каждый раз, подавая свой шедевр, он говорил: «„У папы“ – лучший ресторан в мире». И вся семья была с ним согласна.

Ужин прошел как нельзя лучше. Оливье, которого терзала совесть, усыплял ее шутками и ужимками. С помощью grissini torinese[20]20
  Туринские хлебные палочки (ит.).


[Закрыть], поданных к спагетти, он умудрялся имитировать разных тварей: вставлял палочки в уголки рта, изображая вампира, засовывал их в нос, чтобы получились моржовые клыки, за уши – и вот вам антенны марсианина. Мальчишки хохотали до упаду.

Валяя дурака, он не уставал восхищаться красотой своих детей – как, впрочем, и любой другой отец. Но он к тому же не мог нарадоваться их смешанному происхождению. Акира Ифукубе и Тейзо Мацумура в своих симфониях соединяли Дальний Восток с Западом. Сыновья дарили ему то же ощущение: гены Востока и Запада достигли в них любовного слияния.

Они все вместе почистили зубы в детской ванной и, открыв дневники, собрали ранцы. Потом каждому он рассказал по истории. Уложив детей и поцеловав, оставил дверь приоткрытой и не стал выключать свет в коридоре. Ночник в детской расцветил потолок звездами.

А ему пора было браться за дело.