Текст книги "Рубин королевы"

Часть третья
Банкир из Цюриха

Глава 9
Посетитель

Откинувшись на спинку большого старинного кресла, стоявшего за письменным столом, Морозини со смешанным чувством горечи и наслаждения любовался тем, что покоилось в открытом футляре, лежавшем поверх зеленого с золотом кожаного бювара. Это было двойное чудо – пара серег с чуть розоватыми бриллиантами, каждая состояла из длинной капли и звездочки, вырезанных из одного камня и нежного узора из мелких, все того же редкого оттенка, камешков. В ярком свете мощной ювелирной лампы бриллианты вспыхивали и мягко переливались; окруженная таким сиянием, любая женщина сделалась бы неотразимо прекрасной. И ни одна женщина не могла бы устоять перед чарами этого волшебного украшения. Королю Людовику XV пришлось долго терпеть недовольство своей фаворитки, графини дю Барри, когда он у нее на глазах подарил серьги дофине Марии-Антуанетте по случаю ее первого дня рождения на французской земле.

Теперь прелестная вещь была его собственностью. Князь купил серьги за несколько месяцев до своей встречи с Хромым у одной старой английской леди, охваченной страстью к игре. Он познакомился с ней в казино в Монте-Карло, где она мало-помалу расставалась с содержимым своей шкатулки. И когда венецианец, жалея ее, заметил, прежде чем совершить покупку, что дама сильно ущемляет своих наследников, та, высокомерно пожав плечами, ответила:

– Эти драгоценности не входят в состав имущества, доставшегося мне от покойного супруга. Они перешли ко мне от матери и принадлежат лично мне. К тому же я ненавижу двух жеманных дур, моих племянниц по мужу, и предпочитаю, чтобы серьги сделали счастливой какую-нибудь красивую женщину…

– В таком случае, почему не доверить их «Сотбис»? Цена на аукционе, несомненно, поднимется очень высоко…

– Может быть, и так, но на аукционе никогда не знаешь, с кем имеешь дело. Там побеждает тот, чей кошелек толще. А с вами я спокойна, потому что вы – человек со вкусом. Вы сумеете продать их умно и с разбором… И потом, я не могу ждать.

Тогда князь заплатил ей настоящую цену, что несколько истощило его казну, и до сих пор, вопреки словам старой дамы, так и не смог решиться расстаться с этим колдовским украшением. Более того, оно положило начало его коллекции. Впоследствии к серьгам присоединился изумрудный браслет Мумтаз-Махал, тайно выкупленный у старого друга, лорда Килренена, который тоже и слышать не хотел о том, чтобы предмет, связанный с историей его любви, попал в лапы наследников…[24]24
  См. «Голубую звезду».


[Закрыть]

Негромкий деликатный стук отвлек Альдо от созерцания. Даже не закрывая футляра, он пошел открывать дверь, которую запирал на ключ каждый раз, как собирался поднять крышку своего знаменитого сундука, стоившего всех сейфов мира. Эту меру предосторожности он ввел из-за Анельки, не считавшей нужным стучать в дверь, прежде чем войти в кабинет своего «мужа». Однако ближайшие его помощники никогда не забывали оповестить о своем появлении.

На пороге стоял Бюто, и взгляд его серых, всегда немного печальных глаз остановился на открытом футляре. Старый наставник улыбнулся своей робкой улыбкой, придававшей ему столько обаяния – обаяния, не исчезавшего с годами.

– О, я помешал вам? Вы любовались своими сокровищами?

– Не говорите глупостей, Ги, вы никогда мне не мешаете, и вам это известно. Что касается сокровища, я как раз спрашивал себя, не следует ли мне с ним расстаться?

– Великие Боги! Что за мысль? Мне казалось, что эти серьги дороги вам больше, чем все прочие драгоценности?

Альдо, снова повернув ключ в замке, подошел к письменному столу и тонкими нервными пальцами взял футляр.

– Это правда. Я купил их, собираясь когда-нибудь подарить той женщине, которая станет моей женой, матерью моих детей, подругой в радости и в горе! Согласитесь, при теперешних обстоятельствах они мне ни к чему…

– Если забыть об их красоте и об их истории. Дофина обожала это украшение и часто надевала его, даже став королевой… Разве что вам очень нужны деньги?

– Вы прекрасно знаете, что нет. Наши дела идут великолепно, и это несмотря на мои частые отлучки.

– …всегда имеющие целью еще большее процветание этого дома.

В самом деле, с тех пор, как три месяца назад Альдо вернулся в Венецию, нежно опекаемый Адальбером, он с головой ушел в работу и трудился как одержимый. Видаль-Пеликорн, в свою очередь, вернулся в Париж, где получил приглашение прочесть курс лекций. Морозини изъездил всю Италию, Лазурный берег и часть Швейцарии в тайной надежде, что, встречаясь со столькими клиентами, хоть где-нибудь нападет на след рубина. Искал он и след Сигизмунда Солманского. Альдо ни на миг не сомневался в том, что именно Сигизмунд стоял во главе шайки американских гангстеров, с которыми ему пришлось столкнуться в Праге. Адальбер, со своей стороны, проделывал ту же работу в других городах Европы, в которые его заносила судьба. И на какое-то время Альдо даже поверил в то, что ему без всякого труда удастся осуществить свои планы.

Когда Морозини, вернувшись из Праги, появился дома, Анельки не было: она ужинала на Лидо вместе со своей невесткой, приехавшей туда отдохнуть на несколько дней. Это весьма не нравилось Чечине, и та, даже не дав хозяину времени принять ванну, начала произносить страстную обличительную речь, в которую ни Дзаккарии, ее мужу, ни Ги Бюто долго не удавалось вставить ни единого слова. Как, впрочем, и самому Альдо.

– Какой позор, совесть бы имела! Эта женщина ведет себя так, будто она у себя дома! Если она уходит и с кем-то встречается, мне до этого дела нет, это касается только ее, но чтобы она принимала здесь своих так называемых друзей – вот этого я не потерплю! А с тех пор, как приехала ее невестка, – о, против той я ничего не имею, она иностранка, но очень милая и довольно-таки глупенькая! – с тех пор, говорю, как она здесь, «княгиня» успела уже дать два больших приема в ее честь. Сам понимаешь, когда она явилась сообщить мне о первом, я высказала ей все, что думаю, чтобы она не рассчитывала на меня, не стану я угощать ее компанию. Теперь вокруг нее вертится целая шайка каких-то хлыщей, которые зарятся и на ее драгоценности, и на ее особу, и две, не то три полусвихнувшиеся девицы, среди которых, представь себе, и твоя кузина Адриана. Вот она, по-моему, окончательно рехнулась: остригла волосы, выставляет напоказ ноги и по вечерам разгуливает в каких-то рубашонках, мало что прикрывающих!.. Но, возвращаясь к первой вечеринке: мой отказ не слишком-то смутил красотку: она все заказала в «Савое», включая официантов. Прислуга на вечер! Здесь! Представляешь себе? Такой стыд! Я потом три ночи плакала, даже обиделась на Дзаккарию, потому что он, видишь ли, отказался уйти со своего поста и встречал всю эту публику…

– Надо же было хоть кому-то присмотреть, – робко подал голос дворецкий, чья величественная физиономия обмякла, как всякий раз, когда ему приходилось терпеть особенно крупные вспышки гнева его супруги.

– А ангелы и Пресвятая Дева с этим не справились бы? Я их попросила, а они всегда прислушивались к моим молитвам. Так что тебе бы лучше…

Альдо смело ринулся в бой:

– Погоди немного, Чечина! Я тоже имею право кое-что сказать. Но прежде свари мне кофе, поговорим потом. – И, обернувшись к старому дворецкому, прибавил: – Ты хорошо сделал, Дзаккария. Я не могу обвинять Чечину, она вправе отказаться готовить угощение, но за дом отвечаешь ты.

– Мы сделали все, что могли, я и малышки – я имею в виду горничных. Господин Бюто тоже мне помог. Он засел у вас в кабинете и никого не впускал ни туда, ни в кладовые…

– Сердечно благодарен вам обоим. Но скажи мне, когда же она приехала, эта американка?

– Две недели тому назад, с ней был муж…

Альдо одним прыжком вскочил с кресла, в котором с наслаждением раскинулся, отдыхая после тяжелого для еще не до конца окрепшего организма путешествия.

– Он был здесь? Сигизмунд Солманский?.. Посмел прийти в мой дом?

– Этому типу наглости не занимать! – понизив голос, произнес Адальбер.

– О нет, во дворце он не жил. Графиня, впрочем, тоже. Они сначала поселились в «Бауэр Грюнвальде», а потом, когда он уехал, его жена отправилась на Лидо, где, по ее мнению, намного веселее…

– А куда он держал путь?

Дзаккария развел руками, демонстрируя полное неведение. Вернулась с нагруженным подносом Чечина и сообщила, что горничные уже готовят комнату для «синьора Адальберто».

– Если хочешь поговорить с полькой, то она здесь, – прибавила хранительница домашнего очага, обращаясь к своему любимцу. – Она ждет возвращения хозяйки, чтобы помочь ей… раздеться! Можно подумать, такой уж тяжкий труд – снять рубашонку, под которой, считай, и нет ничего!

– Это ни к чему, – сказал Морозини, знавший, какой ужас испытывает перед ним верная Ванда, до гроба преданная своей хозяйке. – Мне никогда не удавалось добиться от нее ничего, кроме невнятного лепета.

И тут ему пришла в голову мысль, которой он поспешил поделиться с Видаль-Пеликорном: почему бы ему не отправиться поприветствовать невестку своей временной супруги и не извиниться за то, что не имел возможности принять ее лично? Альдо достаточно хорошо знал американок и понимал, что эта женщина не останется равнодушной к такому проявлению вежливости. А тем временем Адальбер подождет Анельку и поболтает с ней. Как знать, вдруг удастся что-нибудь у нее выудить?

На следующее утро Морозини лично сел за руль моторной лодки, в половине двенадцатого спрыгнул на причал Лидо и, широко шагая, направился к курортному отелю.

В глубине души он опасался не слишком теплого приема, однако его опасения быстро рассеялись. Альдо едва успел заговорить с управляющим, которого знал давно, как увидел спешившую к нему совсем молоденькую женщину в белом пикейном платьице, со слегка растрепанными светлыми волосами, выбивавшимися из-под белой повязки. Остановившись перед Альдо и глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами, она покраснела, смешалась и, пытаясь изобразить реверанс, едва не споткнулась ножками в белых носочках и белых же сандалиях о собственную теннисную ракетку, которую держала в опущенной руке.

– Я – Этель Солманс…кая, – сообщила она, еще неуверенно выговаривая польские окончания слов, и гость пожалел, что ее голос звучит с гнусавым американским акцентом. – А вы… мне сказали, вы – князь Морозини?

Она явно была сильно смущена и взирала на высокую, породистую фигуру, узкое лицо под темными, чуть серебрившимися на висках волосами, голубые глаза со стальными отблесками и беспечную улыбку гостя, галантно склонившегося перед ней, с простодушным любопытством и восхищением.

– Собственной персоной, графиня. Счастлив засвидетельствовать вам мое почтение.

– Вы… муж… Анельки?

– Да, в общем, так считается! – ответил Альдо, которому совершенно не хотелось обсуждать свое странное семейное положение с этим миниатюрным существом, напоминавшим изящную статуэтку и, похоже, обладавшим небольшим количеством мозговых извилин. – Я узнал, что вас принимали в моем доме, когда меня самого там не было. И вот я здесь, чтобы извиниться перед вами…

– О!.. О, не стоило… в самом деле… – лепетала она, еще сильнее покраснев. – И как это мило, что вы пришли сюда… Мы… может быть, сядем и выпьем что-нибудь?

– С удовольствием, но я вижу, что вы собирались играть, мне не хотелось бы лишать вас удовольствия.

– Ах, вот что!.. Это совсем не важно!

И, обернувшись к дожидавшейся ее поодаль группе молодых людей в белом, графиня крикнула прямо-таки устрашающе-пронзительным голосом:

– Не ждите меня! Нам с князем нужно поговорить.

Особенно звонко она выкрикнула титул, чем немало позабавила Морозини, потом выпятила грудь, схватила его за руку и потащила на террасу, где, едва усевшись в удобное плетеное кресло, немедленно потребовала виски с содовой.

Альдо поддержал ее выбор и произнес небольшую речь о традициях венецианского гостеприимства и о том, как сильно он сожалеет, что вынужден был их нарушить, особенно по отношению к столь прелестной особе. Его слова пьянили Этель не меньше, чем виски, и заданный им в заключение вопрос показался ей совершенно естественным:

– Как же получилось, что ваш муж оставил вас одну в таком опасном городе, как Венеция? Опасном, разумеется, для красивой женщины…

– О, с Анелькой я не одна. И потом, знаете, вокруг меня всегда столько людей…

– Я только что имел случай в этом убедиться. Впрочем, ваш супруг, без сомнения, в ближайшие дни за вами приедет?

– Нет. Он должен повидаться в Италии со многими людьми, у него деловые встречи…

– Деловые? Чем же он занимается?

Она улыбнулась с обезоруживающим простодушием.

– Понятия не имею. Во всяком случае, не знаю никаких подробностей. Он занимается банковским делом, импортом… По крайней мере, я так думаю. Он не желает ни во что меня посвящать: говорит, такие сложные вещи не для женских мозгов. Все, что мне известно, – он должен был посетить Рим, Неаполь, Флоренцию, Милан и Турин, после чего покинет Италию. Он еще не сказал мне, где мы с ним встретимся…

«Не везет!» – подумал Морозини и с рассеянным видом поинтересовался:

– А как поживает ваш свекор? Какие от него новости?

Лицо молодой женщины побагровело, и Альдо уже решил, что придется просить официанта принести нашатырь. Она залпом осушила свой стакан, потом смущенно спросила:

– А разве вы не знаете, что… что с ним случилось? Я не люблю говорить об этом. Такой ужас!

– О, простите меня, пожалуйста, – с сокрушенным видом покаялся Альдо и взял ее руку, которую она и не помышляла отнять. – Просто не знаю, как я мог забыть! Тюрьма, самоубийство… Вы ездили за его телом вместе с вашим мужем. И куда вы его отвезли?

– В Варшаву, в семейный склеп. Несмотря на печальные обстоятельства, обряд был очень красивый…

Их разговор прервал служащий отеля, принесший на подносике письмо. Этель поспешно схватила конверт, извинилась перед гостем, затем нервным движением вскрыла конверт и бросила его на стол. Морозини разглядел римский штемпель. Прочитав письмо, она сунула его в карман и со смешком повернулась к Альдо:

– Это от Сигизмунда! Он велит мне остаться здесь еще на некоторое время…

– Хорошая новость. Значит, у нас будет возможность встретиться снова. Если только вам это не неприятно, – прибавил он, окончательно поработив ее своей безотказно действующей улыбкой.

Этель пришла в восторг и с позабавившей князя откровенностью дала понять, что предпочла бы не осведомлять свою золовку об этих предполагаемых встречах. У Альдо мелькнула мысль, что Этель недолюбливает Анельку… а к нему, возможно, относится с симпатией. Это могло оказаться крайне полезным, но тем не менее Морозини решил не злоупотреблять ее расположением. Перед ним стояла одна цель – отыскать Сигизмунда…

Вернувшись домой, князь застал Анельку с Адальбером в библиотеке. Поскольку он еще не виделся с женой – она очень поздно вернулась накануне, – то сейчас поцеловал ей руку и осведомился о здоровье, притворяясь, будто не замечает ее мрачного вида…

– Поговорим чуть позже! – сухо произнесла полька. – Пора за стол, мы и так достаточно долго вас ждали.

– Я могу подождать еще, – улыбнулся археолог. – Не так уж сильно я проголодался…

– А вот я очень голоден, – откликнулся Альдо. – От морского воздуха у меня всегда разгуливается аппетит, а я только что совершил приятнейшую поездку. Такая чудесная погода!..

Ги Бюто уехал по делам в Падую, и за столом в лаковой гостиной они сидели втроем. Однако беседу поддерживали лишь Альдо с Адальбером, да и то довольно пустую. Разговор перескакивал с живописи на музыку и на театр, но Анелька ни разу не вставила даже слова. С отсутствующим видом она катала хлебные шарики, не обращая на друзей ни малейшего внимания. Ее рассеянность позволила Адальберу при помощи выразительной мимики сообщить другу, что он не имеет ни малейшего представления о причинах плохого настроения его жены и не сумел выудить из нее никакой информации.

После кофе Адальбер покинул дворец, сославшись на непреодолимое желание снова увидеть работы художников-примитивистов, собранные в Академии, в то время как Альдо последовал в библиотеку за Анелькой, шедшей впереди походкой завоевательницы. Едва дверь за ними затворилась, молодая женщина перешла в наступление:

– Говорят, вы были ранены, и даже, кажется, тяжело?

Альдо пожал плечами и закурил.

– Каждой профессии присущи свои опасности. Адальбер много раз едва не становился жертвой укуса скорпиона, мне же досталась пуля бандита, который напал на старика. Но не тревожьтесь, я прекрасно себя чувствую…

– Вот это меня и огорчает: лучшей из новостей для меня было бы известие о вашей смерти!

– Что ж, вы, по крайней мере, откровенны. Не так давно вы уверяли, что любите меня. Похоже, ваши чувства изменились?

– Действительно изменились…

Она подошла почти вплотную и подняла к мужу искаженное гневом лицо с горящими, словно два факела, глазами:

– Разве не советовала я вам не подавать эту дурацкую просьбу о признании брака недействительным? И тем не менее на днях мне пришло уведомление.

– И что же? Вам следовало этого ждать. Ведь я предупреждал вас, не так ли? Можете теперь высказать ваше мнение.

– Отдаете ли вы себе отчет в том, что вся Венеция только об этом и говорит? Вы выставляете нас на посмешище!

– Не понимаю, каким образом. Я вынужден был на вас жениться, теперь стараюсь вернуть себе свободу: что может быть естественнее? Но, если я правильно понял причину вашего гнева, вас беспокоит ваше положение в свете? Вам следовало побеспокоиться об этом прежде, чем бросать мне вызов.

Сожалея о том, что чья-то нескромность – знать бы чья – раскрыла ей его планы, Альдо без труда представил себе, как венецианское общество, настоящее, а не та шумная толпа космополитов, что заполняла Лидо, «Гаррис-бар» и прочие увеселительные заведения, могло оценивать положение подозреваемой в убийстве первого мужа женщины, от которой теперь старался отделаться второй муж.

– Чего я понять не могу, так это каким образом слухи могли распространиться. Падре Герарди, которому я вручил свою просьбу, а вслед за ним кардинал Лафонтен не склонны болтать, и я сам ничего никому не говорил…

– Это известно. К счастью, у меня есть превосходные друзья, которые готовы поддержать меня, помочь мне… даже в вашей семье! Вам не победить, Альдо, так и знайте! Я останусь княгиней Морозини, а вы будете опозорены. Вы забыли, что я беременна?

– Так, значит, это правда? Я думал, вы только пытались возбудить мою ревность, посмотреть, какое у меня станет лицо…

Она расхохоталась так визгливо, что Альдо даже огорчился. Эта молодая женщина, такая обворожительная, что первым побуждением нормального мужчины было желание броситься к ее ногам, становилась почти уродливой, когда открывалась ее подлинная натура. Лицо-то у нее было ангельским, но никак не душа…

– У меня для вас приготовлено медицинское свидетельство, – в бешенстве выкрикнула она. – Я беременна целых два месяца. Так что, дорогой мой, вам рано успокаиваться. Вам очень трудно будет добиться признания брака недействительным.

Альдо презрительно пожал плечами и намеренно повернулся к ней спиной:

– Не будьте слишком уверены в себе: можно сегодня быть беременной, а завтра перестать. В любом случае, запомните накрепко: вам не суждено прожить здесь всю жизнь, и по очень простой причине. Рано или поздно дом вас отвергнет. Вы никогда не станете настоящей Морозини!

И он вышел, столкнувшись за дверью с Чечиной, которая, судя по всему, подслушивала. Кухарка была бледна как смерть, но ее черные глаза сверкали.

– Ведь это неправда – то, что она сказала сейчас? – прошептала толстуха. – Она же не беременна, эта дрянь?

– Похоже, что это так. Ты же слышала: она была у врача…

– Но… это же не ты?

– Не я и не Дух Святой! Я подозреваю одного англичанина, который еще совсем недавно объявлял себя ее врагом. Сюда не приходил некто Сэттон? – прибавил он, уводя Чечину подальше от двери, которая могла в любую минуту открыться снова.

– Вроде бы нет. Но вообще мужчины сюда приходят, и всегда только иностранцы. Она всеми силами изображает траур, но это не мешает ей развлекаться.

– Прошу тебя, Чечина, что бы ни произошло, никому не говори о том, что услышала, и веди себя так, словно ничего не знаешь. Обещаешь?

– Обещаю… Но если она попробует еще раз проделать то, что проделала в Англии, придется ей иметь дело со мной. Клянусь перед ликом Мадонны! – заключила Чечина, простирая над парадной лестницей недрогнувшую руку.

– Не волнуйся! Я о себе позабочусь…

Начиная с этого дня, во дворце Морозини воцарилась странная атмосфера. Адальбер вскоре уехал в Париж, а дом превратился в своеобразный храм безмолвия. Анелька часто выходила по вечерам – видимо, со своей американской компанией, которую все-таки больше не решалась приводить в дом. Альдо был поглощен делами, то и дело отправляясь в короткие поездки. И что странно – ему больше не удалось встретиться с Этель Солманской. Когда он, через два дня после первого знакомства, пришел в гостиницу, ему сообщили, что молодая женщина внезапно уехала, получив телеграмму. Она не оставила адреса, куда следовало пересылать ее корреспонденцию, впрочем, той почти и не было. Затем Альдо уехал в Рим – там должен был состояться интересный аукцион, надеялся он также навести там справки о Сигизмунде. Напрасный труд! Несмотря на многочисленные связи Морозини в Вечном городе – а он предпринял там в крупных отелях целое тайное расследование, – ему так и не удалось ничего разузнать. Никто не только не видел графа Солманского, но даже и не слышал о таком. Пришлось смириться…

– Позвольте дать вам совет, – сказал Ги Бюто. – Никогда не надо отчаиваться…

Морозини бережно закрыл белый кожаный футляр, убрал его в сундук и улыбнулся старому другу.

– Раз вы советуете, Ги… Но признайте все же, дела идут неважно. Мое прошение о признании брака недействительным ни на йоту не сдвинулось с мертвой точки. Анельку все время словно напоказ тошнит, и она переходит только с кровати на шезлонг и обратно, а если я случайно встречаюсь с Вандой, та смотрит на меня с такой смесью упрека, страха и отвращения, словно я отравил ее хозяйку. Наконец, Симон Аронов исчез, и рубин тоже. Невеселые итоги!

– Что касается последнего, позвольте дать вам еще один совет: не упорствуйте! До сих пор вам в этом деле сопутствовала удача, и не надо удачу подстегивать. Наберитесь терпения и дождитесь, пока что-нибудь само приплывет к вам в руки… а если, к несчастью, вам не суждено больше увидеть Хромого из Варшавы, значит, надо отступиться и предоставить Истории идти своим чередом…

– Не так-то это просто, Ги! Если судьба целого народа действительно зависит от этой пекторали, я не признаю за собой права отступиться, и если я узнаю о смерти Симона, я попытаюсь сам продолжить поиски. Я знаю, где находится пектораль, я держал ее в руках. Беда только в том, что я вряд ли сумею отыскать в подвалах и подземельях варшавского гетто дорогу к тайнику… Более того, Видаль-Пеликорн разделяет мою решимость. Мы не собираемся опускать руки – ни один, ни другой. Главное на сегодняшний день – отыскать этот проклятый рубин, а он скорее всего в руках Солманского.

– В таком случае мне больше нечего сказать. Я буду молиться за вас, дорогой мой мальчик…

Услышав это нежное обращение, которое Ги не употреблял с тех пор, как его подопечный вышел из школьного возраста, Альдо смог оценить всю меру тревоги, бушевавшей в груди бывшего наставника. Впрочем, его не оставляла надежда, что удача еще может повернуться к нему лицом.

И он не ошибся. Уже совсем поздно вечером зазвонил телефон. Альдо и Ги засиделись в библиотеке, покуривая сигары у впервые зажженного этой осенью камина. На пороге появился Дзаккария и сообщил, что его светлость спрашивает господин Кледерман, который остановился в отеле «Даниели». Меньше всего Альдо ожидал услышать это имя, и потому даже не сразу заставил себя двинуться с места.

– Кледерман? Что ему может от меня понадобиться? – взволнованно бросил он. – Хочет известить меня о замужестве Лизы?

Услышав его напряженный и вместе с тем срывающийся голос, господин Бюто удивленно и чуть насмешливо поднял брови.

– Для таких предположений нет оснований, – очень мягко заметил он. – Разве вы забыли, что он крупнейший коллекционер, а вы – один из самых прославленных антикваров в Европе?

– Верно, – пробормотал Альдо, смущенный тем, что невольно выдал самую потаенную свою мысль, поселившуюся в его душе с прошлого Рождества: он смертельно боялся узнать, что Лиза больше не носит фамилию Кледерман. – Я поговорю с ним!

Минутой позже в трубке послышался отчетливый голос цюрихского банкира:

– Извините меня за то, что беспокою вас в такое позднее время, но я только что приехал в Венецию и не собираюсь здесь задерживаться. Могли бы вы принять меня завтра утром? Во второй половине дня меня уже не будет в городе.

– Минуточку!

Альдо бросился в кабинет, чтобы заглянуть в расписание встреч. По крайней мере, такое оправдание он придумал для себя самого, чтобы дать бешено колотившемуся сердцу время успокоиться. Кроме того, оттуда он мог продолжить разговор с личного аппарата.

– В одиннадцать часов вас устроит? – предложил он.

– Вполне! Значит, в одиннадцать. Желаю вам доброй ночи…

Ночь, однако, получилась неспокойной. Возбужденный и немного встревоженный, Альдо довольно долго не мог уснуть и лишь постепенно понял, что в глубине души скорее рад этому гостю, чей приезд, возможно, слегка оживит ставший на редкость мрачным дом. Даже Чечина в последнее время перестала петь, и пораженные этим обстоятельством горничные начали передвигаться по дому совершенно бесшумно. Так что к назначенному часу князь был полностью готов, облачившись в темно-серый костюм в мелкую клеточку и украсив его галстуком оттенка старого золота, и в ту минуту, как Анджело Пизани открыл перед Морицем Кледерманом дверь его кабинета, он притворился погруженным в созерцание прелестного старинного ожерелья из кораллов и мелкого жемчуга. Хозяин поспешно вскочил навстречу гостю.

– Рад снова видеть вас, дорогой князь! – произнес тот, сердечно пожимая протянутую ему руку. – Наверное, вы – единственный человек, способный помочь мне разгадать одну небольшую тайну и тем самым помочь исполнить заветное желание…

– Если только это в моей власти, буду счастлив вам помочь. Прошу вас, садитесь… Могу ли я предложить вам чашечку кофе?

Швейцарский банкир, больше похожий на одевающегося в Лондоне американского священника, наградил хозяина дома одной из своих редких улыбок.

– Вы меня искушаете. Я знаю, что в вашем доме кофе варят особенно вкусно. Ваша бывшая секретарша часто мне об этом рассказывала…

Вместо ответа Морозини позвал Анджело и распорядился принести кофе, потом сел на прежнее место и, стараясь говорить безразличным тоном, спросил:

– Как она поживает?

– Думаю, хорошо. Лиза, вы сами знаете, из тех перелетных птичек, которые не так часто дают о себе знать. Единственное исключение – ее бабушка, видимо, у нее она сейчас и находится… Кстати, скажите, довольны вы были ее работой?

– Больше, чем доволен! Она была незаменимой сотрудницей…

За стеклами очков в роговой оправе, закрывавших часть гладко выбритого, с тонкими чертами лица, темные глаза Кледермана, так напоминавшие глаза его дочери, на мгновение вспыхнули.

– Мне кажется, – сказал он, – ей здесь нравилось, и я сожалею о том, что вынужден был, в силу обстоятельств, разоблачить ее невинную хитрость… Но я приехал в Венецию не для того, чтобы рассказать вам о Лизе. Причина вот в чем: через две недели моя жена празднует свой день рождения одновременно с годовщиной нашей свадьбы. По этому случаю…

Появление Дзаккарии с кофе помогло Альдо справиться с собой: меньше всего ему хотелось после разговора о Лизе слышать имя Дианоры, прежней его любовницы! Дождавшись, пока Дзаккария расставит на столике чашечки и вазочки – за вкрадчивыми жестами дворецкого скрывалось живейшее любопытство, ведь он тоже очень любил Мину, и внезапный приезд ее отца был для него целым событием, – Мориц Кледерман продолжал прерванную речь:

– По этому случаю я хочу подарить ей ожерелье из рубинов и бриллиантов. Я знаю, что она давно мечтает о хороших рубинах. В то же время случай – вполне можно назвать его и так – сделал меня обладателем исключительного камня, индийского, если судить по цвету, происхождения, но, вне всяких сомнений, очень древнего. Однако, несмотря на все мои познания в истории драгоценностей – а вы должны согласиться, что они довольно обширны, – я не могу докопаться, откуда он мог взяться. Поскольку это кабошон, я одно время предполагал, что рубин мог быть в числе сокровищ герцогов Бургундских, но…

– Вы привезли его с собой? – спросил Альдо внезапно севшим голосом, в горле у него пересохло.

Банкир взглянул на собеседника со смешанным выражением удивления и сочувствия.

– Дорогой князь, вы должны были бы знать, что никто не станет разгуливать с камнем такой величины в кармане, особенно – позвольте сказать вам об этом – в вашей стране, где иностранцы подвергаются самой суровой проверке.

– Можете ли вы описать мне рубин?

– Разумеется. Вес приблизительно тридцать карат… о, как же мне раньше в голову не пришло! Я не случайно только что упомянул о герцогах Бургундских – ведь рубин по форме и величине точь-в-точь повторяет Розу Йорков, тот проклятый алмаз Карла Смелого, что доставил и вам, и мне столько неприятностей…

На этот раз сердце Альдо стукнуло невпопад: не может же это быть?.. Это было бы слишком прекрасно, но, увы, не стоит даже мечтать.

– Как он к вам попал?

– Самым естественным образом. Один человек, американец итальянского происхождения, явился и предложил мне его купить. Такие вещи случаются с людьми, чья страсть к коллекционированию широко известна. Он сам приобрел его на распродаже в каком-то австрийском замке.

– Маленький черноволосый человечек в темных очках? – перебил его Морозини.

Кледерман даже не пытался скрыть своего беспредельного удивления:

– Вы колдун или… вы знакомы с этим человеком?

– Мне кажется, мы с ним встречались, – ответил Альдо, вовсе не собиравшийся рассказывать о своих недавних приключениях. – Ваш рубин оправлен в виде кулона, да?

– Нет. Должно быть, прежде он был в оправе, но потом ее сняли, впрочем, очень аккуратно. О чем вы подумали?

– О камне, хранившемся в сокровищнице императора Рудольфа II, камне, чей след я долго искал, хотя понятия не имею о его названии. И… вы его купили?

– Разумеется, но позвольте мне не называть вам цену. Я собираюсь сделать его главной частью подарка, который готовлю для своей жены, и был бы, конечно, очень рад, если бы вы могли побольше рассказать мне об истории этого камня.