Текст книги "Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам"

Глава XXV. Три соседа

65. Грузия, Азербайджан, Армения

В общих выступлениях кавказских и других «окраинных» делегаций Армения не участвовала. Непосредственной угрозе с севера республика эта пока не подвергалась; выступать же совместно, особенно с Азербайджаном, против Добровольческой армии вовсе не соответствовало ее видам: в близоруком расчете она могла, пожалуй, ждать даже подмоги от тех, от кого соседи ее ждали лишь разрушения и смуты. К тому же Армения надеялась именно теперь на осуществление своих долголетних надежд в Турции, с помощью великих союзных держав, и впутываться в такой момент в раздоры своих соседей с другим «протеже» тех же великих держав – генералом Деникиным ее, очевидно, не прельщало[134]134
  Представителем эриванского правительства при Добровольческой армии был бывший член 3-й Государственной думы Сагателян.


[Закрыть].

Напротив, Азербайджан опасался вторжения с севера так же или еще больше, чем Грузия. Это, конечно, приводило к политическому сближению этих двух республик, вообще естественному, объяснимому многими причинами, мотивами и интересами, а в 1919 г. тем легче осуществимому, что с поражением турок и уходом их из Азербайджана последний возвращался к своей кавказской орбите.

16 июня 1919 г. был заключен в Тифлисе между двумя соседними республиками союзный договор, по силе которого они обязывались (ст. 1) «отражать совместно, всеми своими вооруженными силами и всеми, имеющимися у них средствами, всякое нападение, угрожающее независимости или территориальной целости одной или обеих договаривающихся республик». Договор заключался на три года (ст. 5). Стороны обязывались разрешать полюбовно или посредством арбитража могущие возникнуть между ними пограничные споры (ст. 4). Оговаривалось право Армении заявить, в двухнедельный срок, о желании своем приступить к этому договору (ст. 10)[135]135
  Договор был подписан за Грузию Гегечкори, Рамишвили, генералами Одишелидзе и Гедеванишвили; за Азербайджан – Джафаровым, генералами Мехмандаровым и Сулькевичем (последний – мусульманин, родом из литовских мурз, поступивший на службу Азербайджана).


[Закрыть].

Сообщая Парижской конференции текст изложенного договора, делегации грузинская и азербайджанская выражали надежду, что «конвенция эта, преследующая цели чисто оборонительные, не получит применения в части, касающейся предусмотренных в ней совместных военных действий, и что Закавказье будет ограждено от всякого нападения извне, благодаря контролю союзных держав над операциями генерала Деникина». Вместе с тем обращалось внимание на ст. 4 соглашения, благодаря которой открывалась возможность скорейшего размежевания территорий Грузии и Азербайджана[136]136
  К сожалению, «возможность» не означает еще «осуществления». Договор 16 июня оказался «непримененным» и в 1920 г., когда против Азербайджана (а следовательно, и Грузии!) выступила уже другая сила, не находившаяся под контролем союзных великих держав.


[Закрыть].

Столкновения конца 1918 г. не могли, конечно, содействовать сближению – столь желательному и так же естественному – между Грузией и Арменией.

Легковерная надежда, что Парижская конференция «все решит и все разберет» и, между прочим, потрудится установить государственные границы в Закавказье, ослабляла и в Тифлисе, и в Эривани, как, впрочем, и в Баку, стимул к скорейшему разрешению, собственными усилиями, всех пограничных и других разногласий. Сверх того, Армения могла (добросовестно заблуждаясь) считать, что положение ее особое; что по отношению к ней имеются на державах-победительницах обязательства, каких нет по отношению к ее соседям; что ей, следовательно, «дадут» благоприятные границы и т. д.

Прибавить надо еще, что 28 мая 1919 г. (в первую годовщину провозглашения независимости Эриванской республики) особым актом было объявлено соединение в одно целое армянских территорий, расположенных в Закавказье и в Турецкой Армении. Таким образом, Армянская республика уже и формально выходила из сферы чисто кавказской политики в полное опасностей и подводных скал море турецкого вопроса, куда, очевидно, ни Грузия, ни Азербайджан не могли вслед за нею отважиться.

По этой же причине затруднялось опять-таки дело закавказского разграничения. В случае значительного расширения Армении за счет Турции соседи Армении не усматривали основания к одновременному расширению ее за счет Азербайджана и Грузии. И неизвестность того, сделается ли Армения большой или останется маленькой, вызывала проволочки в деле размежевания трех республик, к их общей пагубе.

По существу, вопрос об установлении границ между Грузией и ее соседями не мог считаться слишком трудным для разрешения или же недостаточно изученным. И не было, конечно, недостатка ни в добрых намерениях, ни в самых либеральных заявлениях! Требовалось, однако, другое: упорство, большой кропотливый труд и терпение, словом, серьезная воля. Ее не было обнаружено. В 1919 г. ничто не мешало, напротив, все благоприятствовало, например, разграничению Грузии с Азербайджаном. Ничего, однако, не было сделано. С Арменией достигнуть соглашения было труднее. Но и здесь, при настойчивости, можно было, вероятно, добиться установления разумной и справедливой границы, конечно при условии отказа Грузии от мысли об обеспечении ей «стратегической границы»[137]137
  Удобных для обороны границ Грузия должна была желать не против Армении, а совместно с Арменией и Азербайджаном. Впрочем, обсуждение этого вопроса завело бы меня далеко.


[Закрыть]. И отказа Армении от таких несерьезных идей, как, например, «вознаграждение Азербайджана за уступку армянами грузинам трети (грузинского) Борчалинского уезда другими частями… грузинской же территории»[138]138
  См. в сборнике: Из истории армяно-грузинских отношений. 1918 год. Тифлис, 1919. С. 11.


[Закрыть]. Да и чрезмерное настаивание на этническом принципе (по отношению к грузинским территориям это значило: где армяне поселились хотя бы в XIX в., там – Армения) было опаснее всего для самих же армян: недалеко уехали бы они на этом коне в Турции! Очень скоро шаткость их предположения, что союзники-победители о них особенно позаботятся, должна была обнаружиться. И чрезвычайная их заинтересованность в сохранении доброго мира с Грузией, единственной из соседних территорий, не запятнанной кровью «резни» и «избиений», не могла бы не действовать умиряюще на армянских главарей. Словом, и здесь, если не ошибаюсь, можно было, уже в 1919 г., добиться разграничения, которое и тогда, и раньше многими мыслилось на основе уступки в пользу Армении пресловутой южной части Борчалинского уезда и отказа ее от притязаний на столь же пресловутый уезд Ахалкалакский.

66. Борчалинский вопрос перед судом Интернационала

Но что с армянской стороны замечалась крайняя несговорчивость, в этом я мог убедиться в Париже, присутствуя при опыте разрешения армяно-грузинского пограничного спора социалистическими средствами.

В начале мая 1919 г. бюро Интернационала (ставшего позже 2-м Интернационалом) рассматривало жалобу или, скорее, донос Микаэля Варандяна[139]139
  Известный армянский деятель и патриот, много вращавшийся в европейских социалистических кругах. Позже – представитель Армении в Риме.


[Закрыть] на правительство Грузии, которое-де угнетает армян, занимается «империализмом» и заведомо нарушает принципы, принятые перед тем социалистической конференцией в Берне[140]140
  На этой конференции Чхенкели подписал резолюцию, по смыслу которой, при разграничении в спорных местностях, никакие соображения экономические, исторические, военные и т. д. не могут быть приводимы. Все решается этническим началом и голосованием населения. По букве этого постановления, раз армяне возбуждают спор, например об Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии, где армяне (выходцы из турецкой Армении) составляют большинство и, следовательно, «этническая» мотивировка налицо, остается лишь организовать плебисцит, и дело решено. Если при этом нарушены жизненные интересы соседа – тем хуже для него. Конечно, эта процедура была бы убийственной прежде всего для самих армян – как в Турции, так и в разных районах Закавказья, где армяне смешаны с мусульманами. Но в рамках армяно-грузинского спора об уездах Борчалинском и Ахалкалакском такая процедура являлась бы для армян выигрышной.


[Закрыть]. Ввиду этой жалобы бюро призвало к ответу обе стороны. Оно выслушало одних и других; после чего в грузинской делегации происходило совещание с армянами (10 мая), на котором, однако, к соглашению не пришли. Был здесь Агаронян – которого я оставил в Константинополе, Оганджанян – которого я оставил еще раньше в Берлине, Варандян и др. Все трое могли бы с честью фигурировать на каком-либо ассиро-вавилонском барельефе.

Их взгляд был очень прост: они выражали лишь недоумение по поводу того, что грузины, социал-демократы вообще, дерзают притязать на земли, где грузин вовсе нет и никогда не было.

На следующий день прения происходили перед «судьями», каковыми являлись: А. Гендерсон, Р. Макдональд[141]141
  Позже министр внутренних дел и премьер Великобритании.


[Закрыть], еще один именитый социалист-англичанин, К. Гюисманс, Ренодель, Ж. Лонге[142]142
  Бюро Интернационала пользовалось в эти дни для своих занятий вообще гостеприимством грузинской делегации. Мне так и не удалось тогда выяснить, кто кому покровительствовал, Интернационал ли Грузии или Грузия Интернационалу? Последнему плохо приходилось в 1919 г.


[Закрыть].

Прения эти были не из кратких и не без страстности. Армяне повторяли свое – о насилиях, чинимых грузинами, о захвате ими спорных провинций с помощью германских штыков и т. д. Церетели угостил их ссылкой на вероломное нападение армян в декабре. Словом, разговор был «добрососедский».

Затем внесено было, с грузинской стороны, предложение армянам о том, чтобы немедленно была избрана арбитражная комиссия, которая, на основе бернских постановлений, занялась бы разрешением всех вопросов и разногласий, связанных с плебисцитом в спорных областях; и чтобы, одновременно, обе делегации, грузинская и армянская, уведомили об этом соглашении Парижскую конференцию.

Мысль эта, видимо, понравилась «судьям» (председательствовал Гендерсон, с большой флегмой и не без некоторого недоумения перед картиной «южных страстей» – из-за пустяков). Гюисманс, привыкший к дракам фламандцев и валлонцев, формулировал наконец, на основе грузинского предложения, пункты, склоняя армян к их принятию. Трудно было возражать; но они внезапно заговорили о привлечении к трибуналу виновников армяно-грузинского столкновения и потребовали принятия, сверх пунктов, формулированных Гюисмансом, еще одного: об удалении грузинских войск и администрации из спорных районов перед плебисцитом. Мы же, вместе с Гюисмансом, полагали, что этот и другие подобные вопросы должны быть именно предоставлены усмотрению арбитражной комиссии.

Однако упорство армян (особенно Варандяна) было таково, что Гюисманс прямо упрекнул их в нежелании договориться.

Так ничего из этой попытки не получилось. Но любопытно было видеть игру сталкивающихся национальных страстей, здоровых, может быть, и очень простых, под ярлыками интернационализма и социализма[143]143
  В общем, между Грузией и Арменией отношения в 1919–1920 гг. установились сносные (хотя господствовавшие в этих странах партии, грузинские социал-демократы и армянские дашнаки, не очень жаловали друг друга). После несостоявшейся конференции ноября 1918 г. (см. выше) грузинское правительство созывало конференцию для рассмотрения общих дел Кавказских республик еще в мае 1919 г. Программа ее была превосходна, но работе помешала угроза Закавказью со стороны Добровольческой армии. Позже, в августе 1919 г., ввиду кровавых столкновений между армянами и мусульманами занятия конференции, по почину грузинского правительства, возобновились.


[Закрыть].

Глава XXVI. В поисках мандатария

67. Мандат и независимость

Одним из самых интересных и важных вопросов Парижской конференции был вопрос о мандатах.

Положение о Лиге Наций специально упоминает о мандатах двоякого характера: взятие в управление бывших германских владений в колониях и сотрудничество – опека по отношению к некоторым странам, входившим в состав подлежавшей полному расчленению Османской империи. Но эти категории, согласно тексту ст. 22 The Covenant of the League of Nations, являются частными, хотя и наиболее важными приложениями более общей программы международной политики, выраженной так:

«По отношению к колониям и территориям, которые вследствие войны перестали находиться под суверенитетом государств, ранее ими управлявших, и которые населены народами, не способными еще существовать самостоятельно[144]144
  «То stand by themselves»; французский текст гласит несколько иначе: «non encore capables de se diriger eux-mêmes».


[Закрыть] в тягостных условиях современного мира, должно применяться то начало, что благоденствие и развитие таких народов образуют священную задачу цивилизации и что гарантии осуществления этой задачи должны быть включены в настоящее положение.

Лучший способ практического выполнения этого начала заключается в том, чтобы опекание таких народов доверялось передовым нациям, которые благодаря своим средствам, опытности или географическому положению могут наилучшим образом взять на себя эту ответственность и которые согласны принять ее; и чтобы опека эта осуществлялась ими в качестве мандатариев от имени Лиги.

Характер мандата должен различаться сообразно степени развития народа, географическому положению территории, экономическим условиям и другим подобным обстоятельствам».

Такова была официальная доктрина, усвоенная конференцией по вопросу о мандатах. Она проистекала из благородного (если считать слова серьезными!) предположения, что передовые (победоносные, богатые, сильные!) нации распределят между собой труд по скорейшему приобщению одних народов – к благам хорошей администрации (колониальные, «черные» мандаты), других – к благам независимого свободного культурного существования («белые» мандаты).

Закавказья близко касался, конечно, мандат в Армении. Даже если бы мандат этот коснулся одной только турецкой Армении, появление там, в качестве мандатария, одной из великих держав имело бы большое значение для соседних республик. Тем более в случае – казавшегося тогда неизбежным – соединения турецкой Армении с Эриванской республикой, то есть с бывшей русской Арменией, которое и вовсе ввело бы мандатария в круг кавказской политики.

О глубокой заинтересованности Грузии в этом вопросе будет сказано дальше. Теперь же уместно указать, что, несмотря на более специальное ограничение сферы возможных мандатов бывшими германскими колониями и частями бывшей Османской империи (Армения, Палестина, Месопотамия) на деле, в эпоху Парижской конференции возникала речь о мандатах и вне указанных выше двух категорий, как это, впрочем, и соответствовало общей идее этого учреждения. Имею в виду именно Закавказье. Однако, прежде чем осветить эту сторону дела, надо сказать несколько слов о том, как Грузия, или, точнее, грузинское правительство смотрело на этот вопрос. Это тем более важно знать, что без определенной инициативы со стороны грузинского правительства вопрос о мандате, конечно, не мог бы быть и поставлен в Париже.

Официальный взгляд выражен был, очевидно, в акте независимости Грузии 26 мая 1918 г., единогласно утвержденном ее Учредительным собранием 19 марта 1919 г. Здесь говорилось определенно о независимости и суверенитете. Общественное мнение в Грузии только так и понимало вопрос. Однако те, кто взял на себя ответственность за ведение дел Грузии, не могли, конечно, ограничиваться таким формальным лозунгом. Надо было ведь не только создать самостоятельный государственный порядок внутри Грузии, но еще добиться согласия России на совершившийся выход Грузии из состава империи и позаботиться, на первых порах, пока страна получит прочную организацию, о той поддержке извне, которая подкрепляла бы независимость.

В 1918 г. была сделана попытка решить именно эти задачи с помощью Германии. Как показал опыт, правильно было обе эти задачи связать: кто может и желает помочь делу независимости Грузии, тот прежде всего должен помочь ей получить признание со стороны России. И если ему по силам последнее, посильно будет и первое.

В 1919 г., при довольно распространенной вере в Парижскую конференцию, Вильсоновы начала и т. д., могло казаться, что все дело лишь в получении формального признания и что остальное приложится. Так, по-видимому, и считали в Грузии. Но это было, конечно, неправильно. Надо было заблаговременно думать о чьей-либо помощи, в предвидении неизбежного стремления России (белой или красной) восстановить свое положение на Кавказе. Без посторонней помощи ни одно новое государство не могло бы построиться «в тяжелых условиях современного мира»[145]145
  Глубокий и многообразный смысл этого меланхолического замечания не для всех оказался ясным.


[Закрыть]; а в начале 1919 г. «самоопределившиеся народы» все без исключения пользовались такой помощью, хотя формы ее иногда и маскировались.

Сама Россия не могла бы обойтись без помощи более богатых и удачливых наций: не естественно ли было добиваться не только признания, но и деятельной поддержки, ограждения у этой высшей инстанции, у держав – устроительниц Европы?

Надлежало вообще придерживаться – я лично придерживался – того взгляда, что страна, занимающая географическое положение Грузии (между Россией и Турцией) и не имевшая до революции государственной организации (как, например, Финляндия), обязательно нуждается сверх формального признания в более определенной, более специальной поддержке какой-нибудь великой державы. Побежденная Германия уже не могла выполнить этой задачи. Мог ли кто-нибудь ее заменить?

Разумеется, ни Чхеидзе, ни Церетели не могли ставить вопрос так. Противоположение империализмов – пролетариату, революционной демократии, оставалось для них в силе. Они были крепко связаны путами этих формул и перед своими европейскими товарищами, и перед «паствой» в Грузии, воспитанной именно на этих беспомощных и упрощенных формулах. Они были поэтому, при всех своих достоинствах, мало подходящими лицами как раз для работы по обеспечению Грузии деятельной поддержки какой-либо великой державы; а если почему-либо – хотя бы, например, по природному их благоразумию, которое вдруг взяло бы верх над заученной фразой, – они стали бы на путь прямого «соглашательства» с «империализмом», то неизменно оказывались в двойственном, фальшивом положении.

Вопрос о «мандате» грузинская делегация впервые обсуждала при следующих обстоятельствах. Меморандум наш с ходатайством о признании независимости Грузии был представлен конференции. Делегаты (преимущественно Чхеидзе) посещали по списку «персонажей», и визиты эти имели явно характер обязательной и скучной формальности. Не занимая официального положения в делегации[146]146
  Позже, в мае 1919 г., я был «кооптирован» в ее состав.


[Закрыть], но являясь на деле ее сотрудником (мною только что был составлен основной, вышеупомянутый меморандум, представленный от имени Грузии Парижской конференции), я, конечно, желал знать, в чем, собственно, заключаются планы и мысли грузинских полномочных. Ввиду этого 23 марта (1919 г.) Чхеидзе пригласил меня в частное совещание делегации, где произошел следующий обмен мнениями.

Ав. «Необходимо выяснить главный вопрос. Чего мы здесь добиваемся? Формального признания независимости и „принятия в семью цивилизованных наций“, подобно таким новым государствам, как Чехия, Югославия? Или же мы нуждаемся в посторонней помощи на первых порах и будем ждать ее от „мандатария“? По-видимому, все согласны с тем, что своими силами Грузия не может оградить себя в ближайшее время от всех внешних напастей. А раз нужна поддержка какой-либо великой державы, то нет основания отворачиваться от института „мандата“, тем более что мандат осуществляется по поручению и под наблюдением Лиги Наций, то есть высшей инстанции, он ограничивается определенным сроком, содержание же его может быть предварительно нами обусловлено прямыми переговорами с мандатарием. По существу, этот „мандат“ мог бы соответствовать нашей прошлогодней схеме грузино-германских взаимоотношений. Но, конечно, инициатива в этом деле должна исходить от нас и т. д.»

Следовало изложение практической программы, вытекавшей из сказанного.

И. Церетели. «Мы стоим на точке зрения независимости. Наш народ так свыкся с этой мыслью, что трудно преподнести ему что-нибудь другое. Во всяком случае, начинать с мандата или протектората едва ли следует. Будем просить о признании нашей независимости – а потом, взвесив все, договоримся, скажем, с Англией. Спросим ее, что она думает делать с войсками, расположенными у нас, будем просить ее не уводить их».

Чхеидзе. «Дипломатия – трудное дело вообще, а сейчас и вовсе головоломное. Взять, например, этот „мандат“; совместима или нет с ним независимость?»

Конечно, много сомнений возникало в связи с этими терминами «мандат» и «Лига Наций», но я все же находил, что в известных случаях, и особенно в стране, доказавшей способность к политическому самоуправлению, «мандат» может лучше, чем где-либо, соответствовать своему назначению: быть временной помощью новому государству, в период его организации.

«Не забывайте главного, – прибавлял я, – нам нельзя опаздывать и выжидать – нужно заблаговременно оградить Грузию от неожиданностей».

68. Англия?

В общем, наши главные делегаты, как оказывалось, вовсе не были принципиальными противниками «мандата». Но они желали выжидать. А пока что амстердамская резолюция 28 апреля 1919 г., «проведенная» там Церетели, с присущим ему искусством, высказывалась очень недвусмысленно против всякого ограничения «полной независимости» Грузии каким бы то ни было контролем или «опекою» со стороны европейских держав (см. выше). Возможно, что такая позиция была необходима для личного положения грузинских социалистических лидеров в Интернационале. Делу Грузии здесь оказывалась плохая услуга.

Двусмысленность этой позиции обнаружилась очень скоро – когда угроза со стороны Добровольческой армии дала грузинскому правительству в Тифлисе и его полномочным в Париже наглядный урок того, что одной «независимости» недостаточно для самообороны и что поддержка какой-либо из «империалистических» держав не так уже безразлична.

Выше уже изложено, как в самой Грузии успели испортиться отношения с англичанами (главными «империалистами»). Грузинский фронт против Деникина понимался как «социалистический»; а глава грузинского правительства не решался проститься с красным знаменем, развевавшимся над дворцом в Тифлисе, как ребенок не желает расстаться с любимой игрушкой. Все это были показания, мало благоприятные для сближения с какою-либо великою державою!

А вот потребность в таком сближении чувствовалась теперь остро. Однако, когда Церетели, сопровождаемый, на этот раз по его просьбе, мною, заговорил в британской делегации о желательности установления более тесных связей между «демократической республикой» и «британским империализмом», ответ последовал более чем уклончивый. Пришлось даже выслушать от персоны, за чьей подписью мы получили, в декабре 1919 г., выражение симпатий Грузии, признание, что «симпатии были», но теперь их… «меньше». (Разговор с сэром Луисом Маллетом, 26 июня 1919 г.)

Было бы, впрочем, ошибочно в этом «охлаждении» британского правительства видеть только последствие «несоответствующего», враждебного «западному империализму» настроения в самой Грузии. Были и более общие причины отказа Великобритании от активной политики в Грузии (и вообще в Закавказье) в 1919 г., а именно: затруднительность деятельного отстаивания независимости Закавказских республик (в смысле окончательного отделения их от России) – одновременно с политикой восстановления единства России, переобремененность британского льва всякого рода заботами и ответственностью, – наконец, необходимость экономий, на которых общественное мнение Англии настаивало очень повелительно с момента окончания войны[147]147
  Ограничившись, с лета 1919 г., оккупацией одного Батума в Закавказье, Англия достаточно обеспечивала себя этим на случай, если бы позже она снова решила принять более близкое участие в политике Закавказских республик.


[Закрыть].

Да и вообще, создание английской позиции в Закавказье, согласованной с его независимыми республиками, хоть и могло представить большой интерес для Британской империи – с разных точек зрения, не имело для нее жизненного значения.

Этого достаточно, чтобы объяснить, почему идея британского мандата не могла иметь практического успеха в середине 1919 г.

69. Италия?

Между тем грузинское правительство, встревоженное известиями о предстоявшем уходе из Закавказья англичан и не желая оставаться в приятном tête-а-tête с добровольцами, было бы вовсе не прочь от замены англичан какими-нибудь другими «империалистами». В Закавказье на смену англичанам просились итальянцы, и о предстоящем прибытии итальянских войск было даже объявлено официально. В известном смысле можно даже утверждать, что водворение Италии, в качестве мандатария, на Закавказском перешейке и было бы в то время (1919) самой практической, согласованной с разнообразными условиями и интересами, формой британского мандата в Грузии и Азербайджане!

Италия обделена сырьем, и его поиски были одним из главных мотивов итальянской внешней политики в последние годы. С итальянской стороны выдвигалась даже идея международного «перераспределения сырья», как одна из задач Лиги Наций. При таком умозаключении, естественно, приходила мысль о привлечении итальянцев к разработке природных богатств Кавказа. Особенный интерес обнаруживался при этом к каменному углю – главной заботе Италии.

Я здесь ничего не скажу о том, в какой связи «кавказская ориентация» Италии находилась с европейской политикой дележа и компенсаций, неизбежной в условиях 1919 г. Заинтересованность Италии казалась настолько серьезной, что одно время наметилось и обратное течение – именно итальянская ориентация грузинского правительства. Обнаружилась она с остротой, но мимолетно.

Интерес к «природным богатствам» Грузии итальянцы обнаружили при первых же встречах с председателем грузинской делегации в Париже Чхеидзе. «Как у вас насчет каменного угля?» – был главный вопрос, поставленный бывшему председателю ССРД итальянским полномочным делегатом в Париже, маркизом Сальваго Рагги, а также маркизом делла Торетта (тогда делегатом-советником) – еще в марте 1919 г. Вскоре после того из английских источников стало известно, что английские войска предполагается заменить в Закавказье итальянскими. В конце апреля выехала в Тифлис итальянская миссия из военных и невоенных, руководимая полковником Габбой. По этому поводу маркиз делла Торетта объяснял грузинским делегатам (2 мая), что миссия отправляется для ознакомления с ресурсами страны и установления промышленных и вообще экономических связей. «Возможно, – прибавлял он, – что английские войска будут выведены из Грузии и заменены итальянскими: в этом случае итальянцы, конечно, не будут вмешиваться во внутренние дела Грузии, и само их присутствие там будет обставлено теми же условиями, что и пребывание англичан. Признанию же независимости Грузии на конференции Италия всемерно будет содействовать». Это официальное заявление подтвердило сведения, полученные нами раньше.

10 мая председатель правительства Грузии (Жордания) получил от генерала Томсона (начальника британских войск в Закавказье) уведомление о предстоящем уходе этих войск и о замене их итальянскими. О том же было объявлено в Баку[148]148
  Как мне говорили тогда в американской делегации, на конференции эта замена одних другими была условлена соглашением одних лишь Англии с Италией.


[Закрыть].

Дело принимало нешуточный оборот, тем более что в это время «деникинская угроза» становилась все более острой.

Уже в начале июня полковник Габба был вызван в Париж из Тифлиса. Итальянскому правительству приходилось серьезно решать весьма ответственный вопрос: посылать или не посылать свои войска в Закавказье? А это было равнозначно вопросу об итальянском мандате – в частности, в Грузии.

Идейное его обоснование было бы делом несложным. Помочь молодым нациям, ставшим самостоятельными, укрепить эту самостоятельность – не отвечало ли благороднейшим традициям объединенной Италии, заветам Гарибальди и т. д.?

Ни с грузинской, ни с итальянской стороны не было недостатка в заявлениях этого рода. Материальная подоплека тоже была ясна: Италия получала доступ к нужному ей сырью и топливу, и расходы ее по экспедиции обеспечивались бы концессиями в полной мере.

Однако надлежало принимать в расчет казавшееся близким восстановление России. Хронологически «быть или не быть» итальянского мандата совпадало как раз с выяснением политики конференции в русском вопросе (условия признания правительства Колчака) и с конфликтом между Добровольческой армией и Кавказскими республиками.

Программа конференции в русском вопросе, в сущности, не исключала ни посылки итальянских войск (взамен английских) в Грузию и Азербайджан, ни даже итальянского «мандата». Но «тактическая» возможность столкновения на этой почве с Добровольческой армией все же оставалась. Вопрос, значит, сводился – как всегда в таких случаях – к оценке рисков.

Сторонники итальянского мандата находили, что одного присутствия союзных войск было бы достаточно, чтобы оградить Грузию и Азербайджан от всяких посягательств извне, и связывали большие надежды с посылкой итальянцев в Закавказье, оккупация которого была бы временной – впредь до общего «замирения» и до организации местных сил. Излагая с большой последовательностью эту точку зрения, хорошо осведомленный публицист Д. Андриулли писал в «Коррьере делла сера», что единственное, чем Италия не может и не должна быть на Кавказе, – это жандармом в пользу гипотетической русской «федерации» адмирала Колчака.

Скептики же находили, что Италия недостаточно богата капиталами, чтобы браться за развитие производительных сил, хотя бы одной Грузии, и что осуществление здесь мандата приведет к столкновению с русским империализмом и т. д.

Этот взгляд был выражен выпукло господином Энрико Целли в миланском «Секоло».

Как известно, вопрос об итальянском мандате был решен правительством Нитти отрицательно[149]149
  Итальянская военная миссия в Тифлисе опубликовала официальное сообщение о неприбытии итальянских войск 5 августа 1919 г. В своей известной книге Europa senza pace сам Франческо Нитти ставит именно себе в заслугу решение отказаться от экспедиции в Грузию, принятое им, как только он стал во главе итальянского правительства (в июне 1919 г.). В этот момент уже готов был, по его словам, к отправлению целый корпус (12-й), в составе двух пехотных дивизий и альпийских частей. Отказом от этой экспедиции Нитти навлек-де на себя много вражды, но зато спас Италию от ужасной авантюры и от неминуемого столкновения с московским правительством. Где, собственно, и как произошло бы это столкновение с советскими войсками – летом 1919 г., – Нитти не объясняет. Это и не существенно для его тезы. Есть в его версии и другие несообразности.


[Закрыть]. Здесь сыграла роль преувеличенная оценка «белогвардейских» движений в России, но большое значение имела и весьма сильная в это время в Италии тяга к скорейшей демобилизации. Вообще Италия 1919–1920 гг. была в состоянии слишком дряблом и расшатанном, чтобы «рискнуть» на мандат в Грузии. Возможно, что Италия Муссолини рискнула бы.

Прибытие итальянской миссии в Грузию в 1919 г. и пребывание ее там имело, однако, некоторое значение и в деловом отношении – итальянцы первые после войны устроили пароходное сообщение с Европой, открыли банк, деятельно торговали, – и в политическом. В деле признания Грузинской республики державами Европы сочувствие Италии оказалось, конечно, полезным, и оно было подготовлено исподволь в 1919 г.