Текст книги "Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам"

Армения не может быть отрезана от моря. Доступ к нему она должна иметь на первых порах в Батуме; и порт этот – естественная принадлежность Грузии, в то же время столь важный и для Азербайджана, делается как бы символом единения трех республик. Это не все. Батум – отправной пункт свободного транзита из Европы в Персию и обратно. Ему предстоит огромная политическая и коммерческая будущность. Здесь именно будет соединительное звено этой части Ближнего Востока с державами Запада; и международные интересы, связанные с Батумом, могут и должны быть ограждаемы при посредстве Лиги Наций.

Армяно-турецкая граница скоро будет установлена: делом преимущественно самих армян с помощью Запада будет прочное занятие тех территорий, которые им будут уступлены. Но и это – как выход Армении к морю – возможно лишь при условии мирных, дружественных взаимоотношений в самом Закавказье.

В момент развязки турецкого вопроса близкий Стамбулу и Ангоре Азербайджан получает особое значение. Именно его сближение с Арменией и Грузией – в тройственном соглашении – закрепляло бы «западную» ориентацию Азербайджана и обеспечивало бы тыл Армении при предстоящем выяснении армяно-турецкой границы. «Западничество» же Азербайджана было бы равнозначно в данных условиях его верности и так называемой кавказской ориентации (выраженной уже раньше договором с Грузией 16 июня 1919 г.) – в противоположность советско-турецким соблазнам.

Конечно, положение, сложившееся на Кавказе, после фактического признания трех республик (в начале 1920 г.), не могло быть охранено или укреплено без установления известного мирного их соседства с российским советским государством. Задача эта – полная рисков и трудностей – не должна была считаться абсолютно невыполнимой при оценке положения в апреле 1920 г. России приходилось тогда готовиться к огромному напряжению в борьбе за свою западную границу, при одновременной угрозе со стороны сил генерала Врангеля на юге; между тем как раз в это время она стала на путь переговоров с Англией о возобновлении торговых с ней сношений – последнее московское правительство добивалось, по разным основаниям, чрезвычайно настойчиво. Все это и вдобавок отличное от Франции и более благоприятное России отношение к русско-польскому «спору славян между собой» создавало именно английскому правительству возможность, в случае осуществления политики Сан-Ремо, оказать дипломатическое содействие к установлению какого-либо modus vivendi между Закавказскими республиками и Советской Россией.

Наличность же в Батуме фактической английской базы, несомненно, усиливала эту возможность. А предложенным разрешением батумского вопроса достигалась бы в принципе возможность такого сотрудничества между западным фактором и Закавказскими республиками, при котором только и можно было вообще надеяться на сохранение ими и на дальнейшее упрочение их независимости.

Однако для этого от них потребовалось бы напряжение всех их сил и, прежде всего, определенная согласованность их политики. Обнаружив же в Сан-Ремо – в условиях наиболее благоприятных – неспособность к такой согласованности, Закавказские республики сами отказались от того, что естественно вытекало из усилий их начиная с 1918 г.

Глава XXXII. Уход Европы и возвращение России

84. Падение Баку; грузино-русское соглашение

Не успели закавказские делегации вернуться из Сан-Ремо в Париж, как получилось известие о падении азербайджанского правительства, провозглашении советского строя в Баку и вступлении туда красных войск. Произошло это 28 апреля 1920 г. Равновесие влияний, сложившееся на Кавказе с конца 1918 г. в пользу «европейской ориентации», коренным образом рушилось. Спекулируя на вялости великих держав и на раздорах между тремя республиками, Советская Россия решительным ударом – и, по-видимому, без кровопролития – заняла один из важнейших пунктов Закавказья (и вообще Ближнего Востока), обходя с правого фланга кавказский барьер, под прикрытием которого только и могла строиться независимая государственная жизнь трех республик.

Захват Баку особенно облегчился той беззаветной яростью, с какой, как раз весной 1920 г., армяне и татары столкнулись из-за своих территориальных споров (в Карабаге) – а также многочисленностью бакинского промышленного пролетариата – и географическим положением нефтяной столицы на Каспийском море. Однако эти обстоятельства имели, кажется, все же меньше значения, чем то массовое сочувствие Азербайджана Турции, которое было, в общем, много сильнее и жизненнее его «европейской ориентации». Азербайджан стал как бы живой связью между теми, кого история довольно неожиданно делала теперь союзниками: между Россией и Турцией.

Это не преувеличение: в 1920 г. туркофильство Азербайджана – в противоположность 1918 г. – приняло форму… русофильства: оно облегчило советской власти захват Баку!

В предстоявшем Турции испытании – ведь она, эта Турция «большого народного собрания», бросала теперь вызов всем великим державам Запада – приходилось подчинять надежды завтрашнего дня злобе нынешнего и жертвовать близкими, но пока малосильными родичами ради далеких и случайных, но действенных союзников! Впрочем, «далекие» делались теперь близкими: занятие Баку было ведь первым шагом к установлению вновь непосредственного соседства России с Турцией, взаимно друг друга подкреплявших в борьбе с Западом.

Политике кавказского средостения или «буферного новообразования» угрожал конец. Захват Баку, сам по себе, еще этого конца не означал. Первоначальное положение, вероятно, могло бы быть восстановлено, если бы Закавказские республики были способны к солидарной политике и если бы громкие фразы различных деклараций, соглашений и прочего не прикрывали отсутствия прозорливости, твердости и патриотизма!

Грузино-азербайджанский военный союзный договор оказался простым «клочком бумаги». Соглашение армяно-азербайджанское конца 1919 г. о миролюбивом разграничении – тоже.

В сущности, падение Баку и прискорбная развязка наших переговоров в Сан-Ремо были очевидными – и почти одновременными – доказательствами полного несоответствия между лозунгом независимости, казалось бы общим для трех Закавказских республик, и действительной политикой их правительств. И пока Армения продолжала уповать на своих сердобольных заступников по эту и по ту сторону Атлантики, а Грузия убеждала себя и других в безукоризненности своего демократизма, Советская империя заняла в Баку выгоднейшее «исходное положение» для овладения всем Закавказьем и, обогатившись нефтью, чрезвычайно себя усилила в «коммерческих» переговорах с Англией 1920 г.

После Сан-Ремо перед грузинской делегацией не возникало уже сколько-нибудь сложных задач. У меня лично не оставалось к ее дальнейшим работам ни малейшего интереса, и я собирался возвращаться наконец в Тифлис. Но как раз в это время я был назначен членом особой экономической миссии Грузинской республики, по задачам которой я и работал с начала мая по ноябрь 1920 г. в Лондоне, Риме и Париже. Во главе этой миссии стоял министр финансов Грузии К. Канделаки, а в составе ее был и государственный контролер Ф. Гогичайшвили – люди, украшенные многими добродетелями, например скромностью и трудолюбием, редкими на верхах грузинской бюрократии.

Экономическая миссия эта выполнила свою задачу довольно успешно. Главное, ей удалось организовать заем в Лондоне, во многих отношениях интересный. Итальянскому капиталу, лихорадочно искавшему тогда собственного топлива, предоставлена была концессия на разработку Ткварчельского каменноугольного месторождения на Черноморском побережье Сухумской области[189]189
  По странному совпадению спор о горных правах в Ткварчельской даче (весьма сложный) был последним делом, возложенным на меня как сенатора-докладчика Правительствующим сенатом в 1917 г.


[Закрыть]. С французской группой капиталистов был заключен договор о планомерном сотрудничестве в развитии шелководства в Грузии и сбыте коконов во Франции и так далее.

Впрочем, говорить о деятельности этой миссии не входит здесь в мою задачу. Мне вообще остается теперь упомянуть лишь о нескольких имеющих отношение к независимости Грузии фактах политического, а не экономического порядка.

Довольно скоро после известий о захвате Баку выяснилось, что весь Азербайджан «усвоил» советскую форму правления. Грузинское правительство стало на путь «непротивления злу». 30 апреля 1920 г. председатель грузинского правительства Жордания разъяснял в речи Учредительному собранию, что «если сам народ (то есть азербайджанцы) сочувствует вторжению иностранной силы в свою страну, то выступление против этой силы было бы с нашей стороны нарушением прав этого народа (sic) и привело бы одновременно к гибели войск, которые мы бы туда отправили»[190]190
  См. текст этой речи в книге Paul Gentizon. La Résurrection Géorgienne. P., 1921, приложение 4.


[Закрыть]. Читавшие «Кандида» вспомнят, конечно, по этому поводу доктора Панглосса!

Несколько позже появились сведения о столкновениях на грузино-азербайджанской границе, о переговорах Грузии с Советским Азербайджаном и Россией.

Необходимость вообще скорейшего соглашения с московским правительством сомнений, конечно, не вызывала. К «соглашательству» клонились, как мы видели выше, и советы великих держав. Англия более всех была в 1920 г. благоприятна установлению между бывшими окраинами России и Москвою основанного на компромиссе мирного соседства. Со своей стороны грузинская делегация, еще в Лондоне, в марте 1920 г., просила содействия английского правительства такому компромиссу.

Но дело это, очевидно, касалось прежде всего тифлисского правительства. Найдет ли оно с московскими диктаторами общий язык? Если главарям грузинской социал-демократии трудно было сговориться с Деникиным или с английскими генералами, то ведь с большевиками многое их сближало идейно – не говоря уже о личном знакомстве бывших соратников.

Признаться, в Сан-Ремо мне иногда казалось, что позиция, занятая тогда Чхеидзе (недопустимая и нелепая с точки зрения политики, которая велась в Европе от имени и в интересах независимой Грузии начиная с 1918 г.), могла иметь основанием секретную, мне не сообщенную, инструкцию из Тифлиса, связанную именно с каким-нибудь планом грузино-русского соглашения. Этого в действительности совершенно не было. Но не подлежит сомнению, что, коль скоро, после Сан-Ремо, не могло быть уже речи о планомерной европейской поддержке, оставался еще путь непосредственного соглашения с Россией и Турцией. Путь трудный, сомнительный – но неизбежный. Обязанностью грузинского правительства было сделать по этому пути все необходимые шаги.

Я не знаю в точности закулисной стороны грузино-русских переговоров, приведших к заключению уже 7 мая 1920 г. (в Москве) договора Грузии с Советской Россией, а несколько позже (16 июня 1920 г.) договора между Грузией и Советским Азербайджаном. Но, ознакомившись с их текстами, приходилось поражаться тому, с какой легкостью и стремительностью грузинское правительство признало совершившийся в Баку государственный переворот и, следовательно, отказалось от идей грузино-азербайджанского договора 1919 г. и с какой поспешностью пригласило советскую власть в судьи своих разногласий о границах с Советским Азербайджаном[191]191
  Текст грузино-русского трактата 1920 г. см. в официальном сборнике договоров, заключенных советским правительством. Французский перевод этого договора, а также соглашения 11 ноября 1920 г. о транзите и торговле между Грузией и (Советскими) Россией и Азербайджаном был издан особой брошюрой в Париже в 1922 г.


[Закрыть].

Однако самым показательным постановлением грузино-русского договора является то, в силу которого Грузия обязалась «принять меры к удалению с территории ее в пределах, определенных статьей IV настоящего договора, всяких войск и воинских отрядов, не принадлежащих к национальным войскам Грузии» (п. 5 ст. V); к запрещению им отныне пребывания в Грузии (п. 6), а отдельным входящим в их состав лицам – вступления в грузинские войска, в каком бы то ни было качестве – также и добровольцами (п. 7 ст. V).

Грузия брала на себя, таким образом, прямое обязательство содействовать прекращению английской оккупации в Батуме и Батумской области и заранее отказывалась от мысли о чьей-либо помощи в устройстве ее вооруженных сил. Это было открытое признание политического преобладания и влияния московского правительства и практически отказ от «европейской ориентации». Чем объяснить такой поворот? Социалистическими чувствами грузинского правительства, бравшими верх над тяготением к «западноевропейским демократиям» с их «империалистическими» правительствами? Может быть. По крайней мере, глава грузинского правительства в своей телеграмме московским комиссарам по случаю подписания договора 7 мая говорил что-то о совместной работе по «насаждению социализма». Или, может быть, в ожидании разгрома Польши, летом 1920 г., красными войсками, а затем вступления последних в «буржуазную» Европу заранее готовили себе подходящую позицию?

Во всяком случае, между робостью, обнаруженной Чхеидзе в Сан-Ремо, – отказом его от практического завершения двухлетних почти усилий грузинской политики в Европе – и основной тенденцией грузино-русского договора 7 мая 1920 г. оказалось какое-то внутреннее соответствие. Точнее говоря, договором этим уже исключалась возможность дальнейших попыток к осуществлению программы, намеченной, как мне лично думалось, в соответствии с интересами Грузии и желаниями ее правительства, и главными чертами которой были: союз трех Закавказских республик, укрепление их – с целью обороны – при помощи западных великих держав, «интернационализация» Батума с сохранением там, временно, союзных войск.

85. Грузинский Батум и Севрский договор

Теперь, после крушения идеи закавказского блока и ввиду проникновения советских войск за Кавказский хребет, вопрос о сохранении союзного (то есть британского) гарнизона в Батуме получил скорое решение. Никто не собирался теперь вступать в военное столкновение с Советами из-за независимости Закавказских республик. И так как республики эти не обнаруживали вкуса к согласованной, твердой самообороне общими силами против грозившей опасности и в Сан-Ремо кавказская политика лорда Керзона понесла поражение, то дальнейшее пребывание английских войск в Батуме и Батумской области оказывалось излишним: войска эти были оттуда выведены; причем благодаря нетерпеливому рвению, с которым грузинское правительство старалось поскорее получить в свои руки Батум с областью, сильно облегчалась для Англии задача – уйти с честью из Батума. Уход этот уже не казался очищением занятой империалистической позиции под чьим-либо давлением, но лишь передачей временно занятого собственнику по принадлежности. Это был по форме вполне элегантный выход из положения. На оставлении Батума настаивали вдобавок в Лондоне все сторонники экономии, радовавшиеся прекращению еще одной оккупации; и меру эту одобряли все вообще противники активной английской политики в Закавказье (то есть противники Керзона и сторонники Ллойд Джорджа). Переворот в Азербайджане, в свою очередь, благоприятствовал такому решению, которое и имелось в виду уже в начале мая 1920 г.

11 июня нам (членам грузинской экономической миссии) было сообщено конфиденциально в Лондоне о принятом английским правительством решении покинуть Батум и передать всю Батумскую область грузинскому правительству. Для формальностей этой передачи, а также для разрешения некоторых важных «попутных» вопросов (например, эвакуация в Крым из Батума деникинцев) в Грузию посылался полковник Стокс, новый британский комиссар; с ним вместе, по просьбе английского правительства, отправлялся Д. Гамбашидзе.

Присоединением Батумской области давалось большое нравственное и политическое удовлетворение Грузии. Но одновременно это был, если угодно, дар данайцев.

Не ослабит ли занятие Батумской области Грузию на восточной ее границе, открытой вторжению? Справится ли она с давлением турецкого национализма, который, несомненно, сдерживался присутствием англичан в Батуме? Вот какие сомнения возникали невольно и вот почему этот уход Европы из Закавказья, естественное последствие наших несогласий в Сан-Ремо, ускоренный последними событиями, мне решительно не нравился. По соображениям, которых не стану здесь повторять, я считал, что надо было очень дорожить… «английским населением» Батума[192]192
  В 1922 г. английский Чанак, задержавший на полном разбеге победоносную армию Мустафы Кемаля почти у ворот Константинополя, подтвердил мне правильность моей оценки в 1920 г. батумского вопроса и пребывания там англичан.


[Закрыть].

Эти сомнения и тревоги не могли быть, конечно, устранены сообщением о том, как (4 июля 1920 г.) грузинские войска с триумфом вступили в оставленный британским гарнизоном Батум, как грузинский флаг был поднят на его фортах[193]193
  Английские войска отбыли из Батума 10 июля. Прощальный банкет удался на славу. В подписанном при передаче Батума протоколе грузинское правительство изъявило согласие на сооружение железной дороги Карс – Батум, что, впрочем, не имело уже ни малейшего значения.


[Закрыть] и т. д.

«Философия» событий была очень несложна; Грузия оставалась одинокой на глухом перекрестке Европы и Азии, в непосредственном соседстве Советской России и Турции: эти два тарана готовились окончательно разбить кавказское средостение.

Теперь несколько слов о Севрском договоре, этом злополучнейшем порождении коллективной великодержавной мысли Западной Европы.

Предъявленный уполномоченным турецкого султана 9 мая, подписанный в Севре 10 августа 1920 г., договор этот не только создавал независимую Армению, но также впервые вводил в международное право Европы, в качестве формально признаваемых величин, Грузию и Азербайджан.

Ст. 92 проекта предусматривает порядок определения границ между Арменией и соседними с ней Азербайджаном и Грузией. Границы должны быть приняты по обоюдному соглашению. Если оно не последует к тому моменту, когда установлена будет граница Армении с Турцией[194]194
  Согласно ст. 80, на президента Соединенных Штатов возлагалось решение вопроса о границе между Турцией и Арменией, в вилайетах Эрзерумском, Трапезундском, Ванском и Битлисском. Президент Вильсон исполнил это поручение 22 ноября 1920 г.


[Закрыть], в этом случае пограничная черта между Арменией и Грузией, а также Азербайджаном будет определена главными союзными державами (Англией, Францией и Италией), которые равным образом озаботятся проведением ее на месте. Батум провозглашался портом международного значения, открытым для свободной торговли и для флотов всех государств, участников Лиги Наций. Режим свободного порта, под высшим наблюдением Лиги, описываемый в Севрском договоре (ст. 335–346), относится к Батуму так же, как к Константинополю, Гайдар-паше, Смирне, Александретте, Хайфе, Басре, Трапезунду. Впрочем, относительно Батума делается оговорка об «условиях, имеющих быть установленными впоследствии» (ст. 335).

Вопрос о суверенитете остается открытым. Редакция ст. 351 («свободный доступ к Черному морю через порт Батум предоставлен Грузии, Азербайджану и Персии, а равно и Армении») отражает еще лондонские идеи (февраля-марта 1920 г.), отделявшие Батум от Грузии. Такой же «отсталой» является ст. 352, говорящая о выходе Армении к Трапезунду. Во всем этом много недомолвок и неясностей, ключ к которым лежит в безуспешности наших переговоров в Сан-Ремо[195]195
  Если бы проект соглашения Закавказских республик был подписан, он являлся бы, по существу, именно дополнением нескольких статей Севрского договора.


[Закрыть].

10 августа 1920 г. Аветис Агаронян от имени Армении подписал Севрский договор, которым освящалось наконец существование независимого армянского государства. Какой несоизмеримый шаг вперед сравнительно с пресловутой ст. 61 Берлинского трактата 1878 г.! К сожалению, успех чисто бумажный и чисто словесный: и недаром имя Севра так тесно связано с хрупкостью его фарфоровых изделий!

К 10 августа 1920 г. ответственные правители и уполномоченные представители Армении и Грузии уже сделали все, что могли, чтобы со стороны Закавказья обеспечить торжество русско-турецкой оппозиции Севрскому договору. Ни в Сан-Ремо, ни в Тифлисе, ни в Эривани, не говоря уже о Баку, не обнаружено было ни способности к единению, которое требовалось для создания закавказского блока, ни даже сознания его необходимости, хотя бы как одного из практических условий осуществления Севрского договора. Зато Турция и Россия сумели согласовать свою работу настолько, что на протяжении нескольких месяцев от закавказского «фронта» ничего не осталось. Несогласие и слабость великих держав, поведение Греции, окончательный отказ Соединенных Штатов от поддержки Армении привели затем (в 1920–1923 гг.) к таким переменам на Ближнем Востоке, которые были равнозначны полному крушению хрупкого севрского создания.

86. Западнические иллюзии и Восточная действительность

Передачу Батумской области в распоряжение грузинского правительства в Грузии сочли большим его успехом. Видели в этом победу демократии над империализмом и так далее.

Осенью 1920 г., когда Советская Россия вместе с Турцией уже являлась решающим фактором в кавказских делах, а великие державы Запада, главным образом Англия, уже отказались здесь от деятельной политики, то есть когда не от Лондона и не от Парижа, а от Москвы и от Анкары зависела война или мир в Закавказье и будущность Закавказских республик, грузинское правительство, игнорируя Москву и Анкару, сосредоточило на Западе главные свои усилия. Три министра (Гегечкори, Гогичайшвили, Канделаки), председатель Учредительного собрания (Чхеидзе), особый чрезвычайный и универсальный уполномоченный (Церетели) подвизались в столицах западных держав в то время, когда конъюнктура, обратив было на мгновение к Грузии свой благожелательный лик, повернулась к ней спиной. Создавалось демонстративное впечатление близости к великим державам, которой на деле вовсе не было, и давалась пища притворным опасениям Москвы относительно «базы для европейского вмешательства», что не соответствовало действительности.

Эта фальшивая дипломатическая позиция (вовсе не согласованная с обстановкой) дополнялась еще несчастным и несвоевременным вовлечением Грузии как социал-демократической будто бы республики в распрю социал-демократов и коммунистического Интернационала.

Грузия, некогда «удел Божьей Матери», делалась теперь уделом 2-го Интернационала. В сентябре 1920 г. «осмотр на месте» Грузии деятелями последнего (Р. Макдональд, Вандервельде, госпожа Э. Сноуден, Ренодель, Каутский, Гюнсманс и др.) получил значение какой-то идейной демонстрации, направленной против 3-го, то есть коммунистического, Интернационала. Эта прогулка видных европейских социалистов, – в их числе трех статс-дам 2-го Интернационала (госпожи Каутской, Вандервельде, Сноуден), с любопытством лорнировавших «эту милую, живописную Грузию» и встреченных в Грузии с официальными почестями, к которым они не были столь привычны у себя на родине, имела большое значение для внедрения в их умах идеи независимой Грузии как демократического «оазиса». Для упрочения же этой независимости «в трудных условиях нашего времени» экскурсия эта никакого значения, конечно, не могла иметь: она даже вызвала или усилила, крайне некстати, иллюзии относительно «поддержки западной демократии», окончательно сбивая с толку народ, которому остался, конечно, непонятным действительный смысл ухода англичан из Батума, как непонятным было для него сравнительное значение для независимости Грузии в 1920 г. «Верховного совета великих союзных держав» и «амстердамского Интернационала». Впрочем, в этом отношении, то есть по части непонимания, пастыри были единодушны с паствою.

Между тем по соседству с Грузией советская власть не только укрепилась прочно в Азербайджане (летом 1920 г. ввиду русско-польской войны и присутствия в Батуме англичан большевики произвели давление в направлении Персии, а не к Черному морю), но и подготовляла капитуляцию Армении – предложением ей помощи в ее стесненном положении и политикой «коридора» для примыкания к Турции через Карабах.

Но и в самом Тифлисе подготовительная работа советской миссии была в полном ходу: помимо агитации и идейной борьбы коммунизма с социал-демократией исподволь производилось наблюдение и «внутреннее освещение» старыми средствами и опытными специалистами.

Тем временем пребывавшие в Европе грузинские сановники совещались о том, как наилучшим образом устроить заграничное представительство Грузии (парижская делегация подлежала упразднению с конца октября 1920 г.). Министр иностранных дел Гегечкори, оставив эти дела на попечении совершенно случайных людей, терял время на дальнейшее, по стопам делегации, «хождение по делу» о юридическом признании Грузии. Имел он в Лондоне разговоры и относительно Батума – но с апреля 1920 г. вопрос этот потерял уже практическое значение; о нем еще говорили – так как «заведено» было соответствующее «дело».

Вопрос же о формальном признании Грузии катился теперь по торной дороге, вслед за вопросом о признании Балтийских республик.

Русско-польский кризис завершился поражением России – после того как она была, казалось, на волосок от победы.

Сбросить войска генерала Врангеля в море становилось теперь для советской власти главной задачей: это был последний «фронт» в Европейской России.

Англия окончательно избрала стезю разговоров о возобновлении торговли с Россией и готовилась предоставить последней свободу действий в республиках Закавказья. Она уступила Франции и заботу о подкреплении Польши против удара советских войск, и разочарования, связанные с неудачами генерала Врангеля, и вообще патронирование, в той или другой форме, противников советской власти.

Но ни положение, ни интересы Франции не позволяли ей и думать об активной политике в Закавказье. Противовеса давлению Советской империи здесь уже нельзя было ожидать: и Армения, и Грузия отныне обречены.