Текст книги "Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам"

Глава XIII. Ставка на Германию

34. Основания «германской ориентации»

Приступая на этот раз к регулярным переговорам с германским правительством, мы как-то молчаливо согласились оставить пока в стороне соглашения, подписанные в Поти, хотя главная их основа (обусловленность экономических выгод, предоставляемых Германии, политической поддержкой дела независимости Грузии) не могла отвергаться или быть изменена. В этом смысле наши берлинские переговоры были, конечно, продолжением и завершением начатого в Батуме и Поти.

Прежде всего надлежало изложить основные политические и экономические данные, относящиеся к проблеме независимости Грузии. Н. Я. Николадзе составил экономический обзор; я же взял на себя задачу исторического и политического освещения вопроса о независимости Грузии.

В особом «объяснительном меморандуме» дается сжатое изображение судьбы Грузии, преимущественно последних эпох – сначала под русским протекторатом, затем под непосредственным управлением России, – и главнейших фактов из истории обособления Закавказья в 1917 г., полного его отделения и, наконец, провозглашения независимости Грузии 26 мая 1918 г.

Данные эти резюмированы в п. 9 этого меморандума в следующих выражениях:

«Соединенная с Россией на основании политических соглашений, заключенных грузинскими династиями, Грузия, не будучи завоевана силой русского оружия, оставалась и под столетним владычеством России – живым национальным организмом, ожидавшим лишь благоприятного времени для осуществления своих непогашаемых национальных прав и для заявления своих политических требований.

Оставаясь верной России в течение великой войны до заключения Брест-Литовского мира, Грузия не могла отнестись равнодушно к действиям русского правительства, открывшего ее границы вторжению неприятеля и уступившего ему по договору грузинские области. Предоставленная таким образом своей участи, Грузия, после крушения и полного уничтожения русской государственности в Закавказье, содействовала сначала упрочению здесь независимого государственного строя, а затем приступила к организации своего собственного государства, свободного, силою происшедших событий, от всяких обязательств по отношению к России, правительство которой признало, впрочем, особым декретом полную свободу каждого народа, входившего в состав России, избрать подходящий для него политический режим, включая полное отделение от России.

Вернувшись, таким образом, вновь к осуществлению своих прав, приостановленному во время русского владычества, грузинский народ предполагает ныне устроить свое государство и свои международные связи свободно и так, чтобы ему обеспечено было длительное пользование своими восстановленными правами, на благо Грузии и всего Кавказа».

Этим документом[63]63
  При составлении его приходилось, конечно, считаться с официальной доктриной грузинского правительства по вопросу, как она выразилась в «Акте независимости Грузии» 26 мая 1916 г. Текст акта получил широкую огласку на разных языках. См. русский перевод в «Документах и материалах», № 165.


[Закрыть] имелось в виду показать, что провозглашение независимости Грузии было естественным, неизбежным последствием стародавней исторической традиции, национального сознания молодой грузинской демократии и last but not least – распада Российской империи в 1917 г.

Вслед за этим пояснением обстоятельств и причин, вызвавших провозглашение независимости Грузии 26 мая 1918 г., необходимо было изложить существо политических целей, которые мы преследовали, и характер поддержки, которой мы искали в Берлине.

Иными словами: надлежало дать мотивировку и выразить точный смысл той так называемой германской ориентации, которую весною 1918 г. мы избрали. И это после того, как всего только в ноябре 1917 г. необходимость сохранения российской ориентации была признана грузинским национальным совещанием!

Чтобы понять эту перемену, надо вспомнить, что между двумя этими датами произошло крушение всероссийской демократии (благодаря разгону Учредительного собрания) и крушение Российской империи, засвидетельствованное в Брест-Литовске.

Распад России был действительным событием. Прежней империи уже не существовало в начале 1918 г. А на границах неустроенной еще Грузии стояли турки: и выше достаточно подробно рассказано, как, почему и с каким успехом Грузия избавилась от непосредственной опасности благодаря «германской ориентации» – то есть политическому курсу, подсказанному фактическими условиями тех дней.

Но этого объяснения злободневными обстоятельствами далеко не достаточно: в этой «германской ориентации» было сначала же нечто более глубокое, нечто непосредственно связанное с осознанием путей и потребностей развития и самоутверждения нации, явно хиревшей в условиях русской государственности XIX и начала XX в.

Здесь сказалось и стремление примкнуться более непосредственно к Европе, к тому, что мыслилось средоточием и главным очагом культурных движений; и желание высвободиться из слишком обременительных и опасных тисков одностороннего русского влияния; и надежда обосновать прочнее национальную будущность Грузии, включив ее как самостоятельное звено в будущую политическую систему Ближнего Востока.

Какова будет эта система, трудно было предвидеть; но выступить как политическая единица, как один из факторов, принимаемых в расчет, было и естественно, и благоразумно.

Так наметился тот вариант «примыкания к Европе», который лег в основание грузинской политики начиная с Батумской конференции мая 1918 г. и который можно назвать «германским» или «среднеевропейским» – направление этого варианта точно соответствовало политической обстановке востока Европы и Ближнего Востока в момент, когда Грузии пришлось впервые решаться и выбирать.

В свое время «российская ориентация» Грузии была также исторически необходимым и географически предопределенным вариантом примыкания к миру христианской культуры и образованности: в XVIII столетии попытки Грузии найти поддержку в Западной Европе были безнадежны и безуспешны. В 1918 г. условия представлялись иными: соприкосновение с Европой благодаря ее интересам и влиянию на Востоке достигалось сравнительно легко, становилось уже вопросом практической политики, источником осязательных достижений. Но повторяю: этот первый вариант европейской ориентации Грузии гласил по необходимости: Германия, Срединная Европа.

От этих разъяснений перейду к изложению второго меморандума (от 17 июня 1918 г.), в котором именно и излагались политические цели Грузии и намечалась схема ее взаимоотношений с Германией.

После ссылки на причины и последствия присоединения Грузии к России в начале XIX в. в этом документе говорится о желании грузинского народа опереться на такую державу, со стороны которой нет основания опасаться поглощения (аннексии) и интересы которой легко согласуются с политическими задачами Грузии.

Каковы же эти задачи?

Во-первых, упрочение своей государственности; организация властей и отраслей управления, военных сил, финансов; признание другими державами и установление с ними правильных международных сношений.

Во-вторых, создание союзнических связей между Грузией и ее соседями, христианами и мусульманами, как в Закавказье, так и на Северном Кавказе, и затем подготовка Кавказской конфедерации, призванной играть важную роль в будущей политической системе, имеющей установиться в этих краях в результате мировой войны.

Эта конфедерация будет нейтрализована и достаточно устроена в военном отношении, чтобы защищать свой нейтралитет от нападений извне.

Однако прежде всего надлежит обеспечить будущность Грузии, поддержав ее независимость: независимая Грузия сделается краеугольным камнем Кавказской конфедерации; через Грузию же политическое и экономическое влияние Германии найдет более легкий доступ в соседние страны. Это – в будущем; но Германия отныне же получит участие… в разработке богатств Грузии в связи с предоставлением последней займа.

Из этих посылок делается заключение, что взаимоотношения Грузии и Германии должны строиться на началах союзнических, с полным признанием независимости и суверенитета Грузии и с предоставлением Германии фактически привилегированного положения на основании совокупности договоров и конвенций, определяющих участие ее главным образом в экономическом строительстве и, в частности, в организации военных сил для обороны Грузии.

Особо оговаривалось германское содействие в деле международного признания Грузии; заем в Германии для создания денежной системы и т. д.

На изложенных основаниях – заключая меморандум – могло бы возникнуть плодотворное и длительное сотрудничество между Грузией и Германией. Грузия получила бы, вместе с возможностью экономического расцвета, гарантию своей государственной независимости. Германия извлекла бы из этого сотрудничества не меньшие выгоды: оно облегчило бы ей защиту и развитие ее интересов на Востоке[64]64
  Особая записка об экономических выгодах для Германии союза с Грузией и о природных богатствах последней была тогда же составлена Н. Я. Николадзе и сообщена германскому правительству одновременно с изложенными в тексте двумя меморандумами. Эти три документа и явились, можно сказать, основой наших переговоров в Берлине.


[Закрыть].

35. «На Черном камне»

Уже изложение подписанных в Поти временных соглашений (см. выше) показало, какое значение Германия придавала развитию экономических связей с Грузией.

Здесь, в Берлине, на эту сторону дела приходилось обращать такое же внимание, как на чисто дипломатические переговоры. При тесной связи крупной промышленности и банков с правительством достижение результатов в области экономических интересов открывало путь к скорейшему завершению и политических наших задач. В самом деле, нам пришлось договариваться с наиболее мощными и, следовательно, влиятельными предприятиями германского торгово-промышленного мира.

Главный предмет этих переговоров определялся без затруднения. Не надо было его ни изобретать, ни навязывать. То был чиатурский марганец, в котором были заинтересованы германские фирмы и значение которого для европейской металлургии стало вообще очень велико.

На этом черном камне (шави-ква – так называется погрузински марганец) воздвигнется здание германо-грузинских отношений, думалось не без основания.

К переговорам приступили немедленно, после предварительного свидания с министром народно-хозяйственного ведомства (Reichswirtschaftsamt) бароном фон Штейном, и велись они в помещении этого министерства, принимавшего в них известное участие. Что же касается наших германских контрагентов, то здесь была вся так называемая «тяжелая индустрия»: акционерное общество Фридрих Крупп (Эссен), Гельзенкирхенское горнопромышленное акционерное общество, Deutsch-Luxemburgische… Aktiengesellschaft (Bochum), Gewerkschaft Deutscher Kaiser и т. д. – одно упоминание которых говорит о шахтах, доменных печах, дивидендах и рабочем вопросе в масштабе циклопическом. Руководящую роль в переговорах с этой стороны играл Фриц Тиссек[65]65
  При занятии Рура французами в начале 1923 г. его, за неисполнение их требований, посадили в тюрьму, и имя этого крупнейшего промышленника было тогда очень популярно в Германии.


[Закрыть]. Решено было упорядочить вывоз марганца за границу (а он обыкновенно вывозился полностью в Европу и Америку) посредством создания особого акционерного общества (по грузинским законам), получавшего монополию вывоза марганца. А для того чтобы экспорт был в техническом отношении оборудован «по последнему слову» и для создания вообще известного единства и планомерности в этом деле решено было учредить одновременно еще два акционерных общества: одно для эксплуатации железнодорожного подъездного пути Чиатури – Шорапани[66]66
  Чиатури – средоточие добычи марганцевой руды; Шорапани – станция на магистральной линии Тифлис – Поти.


[Закрыть], по которой перевозится марганец, чтобы затем по главной линии достигнуть Поти; а другое – для эксплуатации Потийского порта.

Деловое руководство всеми тремя обществами обеспечивалось за группою вышеозначенных предприятий. С германской стороны выражалось горячее желание получить все это дело полностью в свои руки, то есть сделать эти общества по составу акционеров чисто германскими, но одновременно установить в пользу грузинского правительства весьма существенные отчисления и вообще финансовые выгоды. На деле же была принята, ввиду настояния грузинских делегатов, другая схема, а именно: паритетное участие в акционерном капитале грузинской группы, наряду с германской; предоставление грузинской группе одной (из трех) директорских вакансий в правлении и председательствования (при равенстве членов) в Совете каждого из трех акционерных обществ. Словом, германская группа получала преимущество в активной администрации, грузинская – в надзоре, при полном равенстве в участии.

Составленные на этих основаниях три договора были подписаны 12 июля, так же как особое соглашение с министерством народного хозяйства (Reichswirtschaftsamt) – в лице товарища министра доктора Гепперта[67]67
  Старший брат того доктора Гепперта (министерство иностранных дел), о котором уже не раз упоминалось.


[Закрыть] – о возможности предоставления тем же, то есть германским промышленным кругам, и на тех же основаниях эксплуатации одной существующей в Чиатури марганцевой отрасли, а именно выплавки ферромангана и других соединений, с применением водной силы; о разверстке министерством акций (германской половины) между заинтересованными группами.

В этот же протокол был внесен следующий (6-й) пункт: «Грузинское правительство признает эти договоры окончательными лишь после заключения финансового соглашения (переговоры по которым ведутся) и после выяснения политических отношений между Грузинской республикой и Германской империей».

Подписание этих договоров ознаменовано было (16 июля) торжественным обедом, хозяином которого был министр барон фон Штейн. Присутствовали здесь вице-канцлер фон Пайер, имперский министр финансов и многие другие[68]68
  Из-за болезни Чхенкели отсутствовал, и меня посадили рядом с вице-канцлером: он дал за меня хлебный купон (у меня не было с собой) метрдотелю, который только после этого положил мне на тарелочку ломтик черного хлеба. Такова была строгость военно-продовольственных регламентов.
  Вице-канцлер, симпатичный старик – вюртембержец, спрашивал, между прочим, о своих земляках-колонистах, поселенных в Грузии при Александре I, выходцах из Вюртемберга. Говорили о русской революции, о революциях, о марте 1848 г. «Мы сами не знаем, – заметил фон Пайер, – как мы счастливы. Пример России показывает, как мы должны ценить блага правопорядка. Нарушения гражданской свободы всегда волнуют наш рейхстаг, и эта его чуткость – лучший страж законности». После банкета сидели долго за стаканом вина. В 12 часов пришли, согласно правилам военного времени, гасить электричество: общество беспрекословно разошлось, а здесь было три министра и много высших чинов разных ведомств.


[Закрыть].

Финансовое соглашение о займе с группой главнейших банков Германии было нами подписано довольно скоро (15 августа), так что для осуществления «марганцевых» договоров надо было выжидать лишь исхода нашей дипломатической кампании – то есть этим вовсе не суждено было осуществиться. Теоретически же они, как мне кажется – и с этой именно целью я над ними много работал, – открывали действительно перед Грузией тот путь сотрудничества с иностранным культурным капиталом[69]69
  То есть то «развитие производственных отношений», которого грузинские марксисты не без благодушия ожидали от «объективного хода истории».


[Закрыть], которым достигалось бы быстрое развитие природных богатств, расширение хозяйственных горизонтов, вносились бы деловые навыки, создавались бы заработки и для рабочих, разрежая тем самым чрезмерную гущу крестьянства, и для «интеллигентных» пролетариев. А последнее очень важно в Грузии, как и в других отсталых странах Востока, где приобщение к разным «идейным течениям Запада» умножило далеко свыше необходимости политиканов, агитаторов и т. д., при кассовом невежестве и при отсутствии необходимых кадров лиц, нужных для хозяйственного роста и для развития и удовлетворения потребностей страны.

Мы были в Берлине в такое время, когда, под влиянием военной «экономики» и преобладавших общих течений, Германия переживала чуть ли не психоз «сырья». Как обеспечить себя – не только на время войны, но и вообще, для будущей хозяйственной конкуренции – нужным сырьем? Чудовищная промышленность Средней Европы должна располагать неизмеримым количеством руды, шерсти, хлеба, нефти, кож и т. д. Когда на Восточном фронте разжато было кольцо блокады, Германия с вожделением потянулась ко всем запасам, недрам, возможностям, которые внезапно там открылись…

Такое настроение служило почвой не только для практических планов, но и для фантазии. Как часто здесь расчет возбуждал мечту или мечта окрыляла статистику! В эту истину и поэзию сырья, в эти призывы к экономическим просторам и мы внесли свою долю: особенно Н. Я. Николадзе. Вполне естественно и неизбежно зерно положительных переговоров, о которых рассказано выше, обволакивалось пеленою гаданий, предположений, соображений, где неистощимость действительных или мнимых ресурсов шла навстречу безграничной жажде достижения и обладания.

Реки и потоки Кавказа превращались в миллионы ретивых коней в стальной упряжи, готовых двинуть колесницу германского капитализма вглубь Азии; древесина пихтовых, еловых и иных лесов в горных ущельях претворялась в бумагу; нечего и говорить о меди! нечего и говорить о нефтяных продуктах!

Должен оговориться, что кое-что из этих «сырьевых» и иных разговоров имело под собою основание. Но у нас не было времени для практической постановки этих вопросов. Впрочем, ведь все – как «положительное», так и «фантастическое» – одинаково предназначалось к небытию… И в самой «положительной» части мы, как оказалось, «фантазировали» больше всего – правда, в обществе самого вышколенного правительства в мире, самых мощных деловых людей Европы и наиболее «современных» банков.

36. Германо-русское соглашение 27 августа 1918 г.

После сделанного фон Кюльманом в рейхстаге заявления по грузинскому вопросу и подписания договоров с германскими промышленниками ближайшая цель нашего приезда в Берлин могла считаться достигнутой.

Независимая Грузия устраивалась там на месте, как могла и как умела, преодолевая внешние и внутренние затруднения. Присутствие в Тифлисе генерала Кресса и небольшого германского отряда действовало благоприятно, удерживая турок в определенных рамках.

В конце июня 1918 г. во главе грузинского правительства стал Ной Жордания, и этим достигнута была известная координация правительственной машины и разных партийных и революционных организаций, руководителем которых он считался. В небольшом масштабе грузинских отношений было избегнуто то раздвоение «правительства» и «совета», которое оказалось столь роковым для России в 1917 г. Но одним этим объединением, конечно, еще не обеспечивалось государственное искусство, ни твердость, ни дальновидность в государственном управлении.

Трудные, ответственные, но и чрезвычайно интересные задачи возникали перед тифлисским правительством. Надо было установить нормальные отношения между Грузией и соседними республиками. На пути к этому лежало много препятствий: но выбора не было. Сближение с соседями должно было осуществиться – или все строилось на песке. Каждый месяц был дорог; откладывая трудные вопросы, лишь отсрочивали… приговор над собою.

Между тем грузинский министр иностранных дел изнывал от бездействия в Берлине, сокрушаясь над формализмом и медлительностью (так ему казалось) германской дипломатии – как раз в то время, когда его упорство и прилежание могли быть полезны в Тифлисе! А там отсутствующего министра заменяли случайные люди, креатуры партийных вожаков.

Чхенкели никак не мирился с желанием германского правительства получить сначала согласие на то России и уж затем признать независимость Грузии. Он упрямо повторял, что положение Грузии особое, что ее государственная независимость никогда не была формально отменена, а потому может быть признана теперь Германией, помимо согласия на то московского правительства. Наконец решено было получить по этому вопросу заключение какого-либо именитого германского юриста, мнение которого могло бы (как надеялся Ч.!) повлиять на германское правительство и преодолеть формализм доктора Криге. Такое заключение и было, по нашей просьбе, дано известным ученым, криминалистом и международником, берлинским профессором Францем фон Листом.

В своем превосходно написанном рассуждении Лист берет, конечно, за основание не положение Грузии до 1783 г. (когда был заключен договор о протекторате между Ираклием II и Екатериной II) и не положение, предшествующее присоединению к России (1801), – позиции, погашенные «нормативной силою факта», – а положение вещей в 1918 г. Он приходит к выводу, что не имеется юридических препятствий к формальному признанию Германией независимости Грузии[70]70
  Вот, впрочем, в переводе, выводы профессора фон Листа (он умер в 1919 г.):
  1) Грузия является уже ныне (август 1918 г.) самостоятельным и совершенно независимым, тем самым суверенным государством и, как таковое, имеет международно-правовое притязание на признание другими державами. 2) Грузинская республика уже признана в качестве существующего де-факто нового члена совокупности государств Германской империей и ее союзниками, открыто либо через конклюдентные действия. 3) Против формального признания не имеется юридических возражений. Оно не было бы и «недружелюбным действием» по отношению к России, открыто и торжественно провозгласившей право свободного самоопределения народов, «включая отделение и образование самостоятельного государства».


[Закрыть].

Но и политические помехи были уже устранены в момент, когда фон Лист писал свое заключение. Уже в середине июля 1918 г. мы знали, что московское правительство готово допустить признание Грузии Германией. Германо-русский добавочный договор (к Брест-Литовскому) после разных проволочек и после поездки советского представителя Иоффе из Берлина в Москву был наконец подписан в Берлине 27 августа 1918 г.[71]71
  Договор этот, получивший несколько позже ратификацию, подписан был с германской стороны господином фон Гинце (который заменил фон Кюльмана в министерстве иностранных дел) и доктором Криге; с русской – Иоффе.


[Закрыть] В ст. 13 говорилось: «Россия заявляет свое согласие на то, что Германия признает Грузию самостоятельным государственным организмом».

Теперь все правила соблюдены, все сомнения устранены: Германия беспрепятственно даст Грузии свое формальное «дипломатическое» признание. Так казалось. Но произошло иное. Повернулось «колесо фортуны», и «признание», с таким трудом подготовленное, так нетерпеливо ожидаемое, – германское признание так и не состоялось!

Впрочем, не стану забегать вперед: пока что, в конце лета 1918 г., все, казалось, было готово для полного выяснения грузино-германских отношений и придания им, одновременно с признанием независимости Грузии, определенной формы. Специально об этой форме приходилось говорить время от времени на Вильгельмштрассе. Но с этим не так спешили.

37. Турецкая канитель

Раньше требовалось разрешить затруднения с Турцией. Речь идет не об одних затруднениях грузино-турецких. Они были разнообразны. Турецкие происки обнаруживались в Абхазии (турки даже высадили войска в Сухуме в самом начале июля), в Борчалинском уезде и пр. Эти сравнительно мелкие угрозы, приводившие, однако, в неописуемое волнение некоторых из грузинских государственных мужей, недостаточно хладнокровных и выдержанных, легко устранялись благодаря противодействию грузинского правительства, а особенно влиянием германской миссии в Тифлисе. Важнее было выяснение границы между Турцией и Грузией, к предстоявшей Константинопольской конференции. До официального посредничества Германии в этом деле так и не дошло; и каких уступок в пользу Грузии добивалась в действительности Германия у Турции, этого я не знаю. Но обмен мыслями между ними происходил.

В разговорах же по этому вопросу, которые пришлось иметь в Берлине, намечалась, естественно, граница компромиссная между границей Брест-Литовского договора (тогдашнее грузинское требование!) и границей Батумского трактата 4 июня 1918 г. (турецкая точка зрения). Эта средняя линия возвращала бы Грузии Ахалцих и Поцховский участок Ардагакского округа[72]72
  Удалось ли бы Германии навязать такую границу Турции, если бы конференция состоялась? Во всяком случае, это было бы нелегким делом, так как еще в августе месяце 1918 г. Энвер-паша предлагал одному из грузинских делегатов в Константинополе территориальную уступку в другом районе, лишь бы Грузия отказалась от Абастумана и Ацкура, то есть пунктов в Ахалцихском уезде, оставленных Грузии по Батумскому трактату 4 июня (см. выше).


[Закрыть].

Германия, несомненно, собиралась настаивать на превращении Батума (который она не бралась «выцарапать» в пользу Грузии у турок) в вольную гавань и на облегчении связи его с Грузией.

Однако главные затруднения между союзниками – Германией и Турцией – на Кавказе относились, как кажется, не к Грузии, а к Восточному Закавказью. Турки явно отвлекались от военных задач в Сирии и Месопотамии своей диверсией в Азербайджане, где их влияние утвердилось, как мы видели, параллельно германскому влиянию в Грузии. Но Баку, главный город и нефтяная сокровищница Азербайджана, источник многих бед для него, еще не находился в руках Азербайджанской республики. Турки устремились на эту добычу по многим и весьма понятным основаниям. Московское же правительство в своих переговорах с Германией летом 1918 г. настаивало на установлении в Закавказье (то есть в Азербайджане) демаркационной линии, восточнее которой турки не должны были производить военных операций и которая именно исключала Баку из сферы турецкой оккупации. Германии приходилось бы таким образом как бы придерживать турок за шиворот – задача нелегкая, когда речь идет о захвате Баку.

Такое обязательство Германия действительно на себя взяла в ст. 14 добавочного договора 27 августа. Если в ст. 13 московское правительство говорило: «Признавайте себе сколько угодно независимость Грузии», то в ст. 14 оно прибавляло: «Только турок в Баку не пускайте».

Однако турок старались не допустить в Баку не столько германцы, сколько… англичане, как раз в это время, в конце августа 1918 г., высадившиеся в Баку. Только ничего из этой высадки не вышло (см. выше), и турки, вслед за азербайджанскими добровольцами, вступили в Баку 15 сентября 1918 г.

Все эти затруднения и вопросы, требовавшие, но не получавшие предварительного разрешения между союзниками[73]73
  Кстати, упомяну еще о произведенном турками в июле 1918 г. референдуме в Батумской области. Протесты против этого референдума и некоторых других действий Турции в трех пресловутых санджаках заявлены были и грузинским правительством в Тифлисе, и нами в Берлине. В конце августа в Берлин приехали даже особые депутаты от грузин-мусульман Зиа-бег Абашидзе и Кадир-бег Шервашидзе. Они собирались жаловаться Константинопольской конференции на турецкий референдум. Конечно, турки показали бы своих депутатов, которые говорили бы иное.


[Закрыть], были причиной постоянного откладывания Константинопольской конференции. Делегаты разных народов и различных республик ждали у моря погоды в Константинополе.

А «погода» эта все не прояснялась.