Текст книги "Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам"

Глава XIV. Береженого и Бог бережет!

38. Чет или нечет?

Формальное признание Грузии германским правительством близилось. Вопрос о будущих грузино-германских взаимоотношениях с достаточной откровенностью освещался в переговорах, а состоявшееся уже подписание деловых соглашений также действовало ускоряюще. Константинопольская конференция, правда, откладывалась неопределенно «на осень»; но ожидавшийся в сентябре 1918 г. приезд в Берлин великого визиря Талаат-паши давал надежду на улаживание и наших спорных с турками вопросов. Забота же текущего дня перестала быть столь гнетущей: благодаря политической поддержке Германии и собственным силам Грузинская республика стала не на шутку устраиваться.

Этой паузой в берлинской нашей работе я решил воспользоваться для попытки «соприкосновения» с правительствами великих держав, бывших в войне с Германией.

Грузия была в это время отделена от держав Запада не только фронтом великой войны, тянувшимся поперек всей Европы и Передней Азии, но и огромными непроницаемыми пространствами революционной России, Украины и т. д. Тифлис был отрезан также от Баку и Тавриза, что лишало возможности связаться как-нибудь с англичанами в Северной Персии. Впрочем, делались ли из Тифлиса попытки этого рода? Мы о них не слышали в Берлине.

Пора было серьезно подумать об установлении такой связи, особенно же ввиду общих перспектив международной политики, как они намечались во второй половине лета 1918 г.

Мы приехали в Берлин в те дни, когда результаты германского наступления во Франции предвещали, как казалось общественному мнению в Германии и во многих других странах, скорый конец войны и победу Германии[74]74
  27 мая 1918 г. германцы начали знаменитое нападение на Chemin des Dames. 30 мая они достигли Марны.


[Закрыть]. Марна появилась снова в бюллетенях, Париж обстреливался из дальнобойных орудий. Уверенность – сдержанная, твердая уверенность в успехе наблюдалась всюду.

Германия искала теперь решения на Западе, после того как под ударами ее рухнул русский фронт и длинным рядом трактатов и соглашений «Срединная Европа» закрепляла свои позиции на огромном пространстве от Финляндии до Персии[75]75
  Эта работа продолжалась по инерции и тогда, когда успех начал явно ускользать из рук Германии; только катастрофа положила этой работе предел, сразу превратив ее как бы в бесплодную суетню…


[Закрыть].

Кажется, до конца лета, а может быть, до середины сентября 1918 г. уверенность огромного большинства германцев в успехе не колебалась. Самое худшее, что имели в виду, – это мир почетный, с признанием все же за Германией разных новых выгод и приобретений. В этой атмосфере и нам довелось работать.

Катастрофа пришла неожиданно для всех. Вопрос в том, когда стал явно приметен поворот колеса Фортуны.

Мне лично такой поворот показался особенно реальным после речи Кюльмана 24 июня («Война не может быть решена одной силой оружия»).

В течение июля постепенно крепло впечатление, что Германия войны не выиграет и что с германо-грузинским трактатом… не следует торопиться; что надо выжидать и в то же время поскорее расширить круг дипломатических связей за пределы «Срединной Европы». Но как это сделать? В моем положении члена грузинской делегации в Берлине практическое исполнение задачи было вовсе не легким. С конца июля представился, к счастью, формальный повод (частного характера) для поездки в нейтральное место – в Христианию, и я решил туда поехать для оповещения западных правительств о наших делах, через их представителей в норвежской столице.

Осуществление плана пришлось отложить из-за дел в Берлине. Кроме того, глава нашей делегации Чхенкели противился сначала этой поездке, считая ее преждевременной, неудобной по отношению к германскому правительству (!) и т. д. Чхенкели, как и Николадзе, под влиянием германской среды были совершенно непоколебимы в своей вере в германский успех. Николадзе, ссылаясь на отчеты о деле французского министра Мальви, уверял даже, что Франция вот-вот рухнет. Указания на то, что дело теперь не в Мальви, а в Фоше, в едином командовании и в поразительном росте американского участия в войне, не действовали. Но Николадзе все же одобрял затею; дал наконец свое благословение и Чхенкели, и, после недельных хлопот по получению паспорта и виз, я выехал в Норвегию 28 августа, то есть на другой день после подписания в Берлине германо-русского добавочного договора, говорившего о независимой Грузии.

39. В Христиании

Быстро мчался поезд по направлению к морю. Всюду молотьба в полном ходу – каждое зерно на учете. В Заснице основательный контроль, для меня облегченный. На пароходе уже Швеция – кроны, хлеб, сахар и т. д. Все на славу. Пароход называется «Король Густав V»; имеется здесь и «королевская комната».

Гляжу вокруг себя на шведов – прочный, кряжистый народ. Каждое лицо – единица. Нет, как в иных местах, множества несложившихся личностей, с нулевыми физиономиями.

29 августа прибыл в Христианию, но сначала должен был поехать дальше в Лиллехамер. Привлекательное место: славится воздухом и благоустройством поселения; природа свежая, зеленая, луговая, лесная и полугорная – снопы хлебов на полях, в оправе из скал и хвои, а рядом озеро и поток с могучим водопадом.

Паспорта не спросили ни здесь, ни позже, в Христиании. В воюющей Европе сохранились и такие места! Но война кажется далекой, когда с высоты Хольменколлена ранним осенним утром глядишь вниз: фиорд слегка затуманен, но все его вырезы видны сквозь решетку елей у балкона.

7 сентября посетил французского посланника господина Бапста[76]76
  Он был вскоре после того назначен послом в Токио.


[Закрыть] и вручил ему ноту о провозглашении независимости Грузии. Он бывал на Кавказе – даже в таких захолустьях, как Сигмах!

Познакомил его с главными событиями, последовавшими за распадом кавказского фронта, и объяснил неизбежность нашего обращения к Германии. Так как посланник торопился в английское посольство, я просил его сообщить сэру Мансфельдту К. Финдлею о моем намерении быть у него. С господином Бапстом условились снова встретиться на следующий день – он просил меня «не ходить в английское посольство до второго нашего свидания».

Второе посещение у французского посланника было очень основательное. Пришлось отвечать на самые разнообразные вопросы. Разговор коснулся также провинций Северного Кавказа, Дона и т. д. Это была эпоха высадок в Архангельске, на Мурманском побережье, и я был не совсем не прав, доказывая господину Бапсту, что Германия на юге, а воюющие с ней союзники на севере делают, в сущности, одно дело – содействуют локализации большевизма в пределах Московской Руси и восстановлению государственного порядка в отдельных частях бывшей империи. Мой собеседник соглашался с тем, что Грузия не могла действовать иначе, чем она поступала, и что было бы неправильно в провозглашении независимости Грузии видеть «германскую махинацию».

9 сентября был принят английским посланником, в присутствии советника посольства Эсмонда Овея.

Время было незаурядное, а потому посланник вполне хладнокровно и приветливо встретил человека, приехавшего прямо из неприятельского Берлина и сообщившего, в официальном тоне, как о самой естественной вещи, о провозглашении независимости Грузии и о надежде этой республики получить признание Великобритании, державы, которая… и т. д. Фактические обстоятельства – географии и политики – заставили нас начать работу с Берлина – с помощью Германии мы стараемся создать противовес турецкому нашествию на Кавказ; но, по существу, скорее дело и призвание Англии нам помочь и т. д.

Финдлей выразил уверенность в дружественном расположении Англии к Грузии; он лично так много слышал об этой стране от Оливера Уордропа…[77]77
  О. Уордроп был как раз в это время британским генеральным консулом в Бергене. Совпадение весьма для нас благоприятное!


[Закрыть] Но едва ли Германия, союзница Турции, может оказать помощь Грузии против ее векового врага!

Ответ. «Не следует, конечно, преувеличивать вассального положения Турции. Последняя имеет свои основания для политики на Кавказе… Фактически, однако, движение турок к Тифлису удалось задержать».

Финдлей. «Все же из того, что вы сообщаете о батумском договоре 4 июня, видно, что турки захватывают позиции, господствующие над Грузией и остальным Закавказьем!»

Ответ. «К сожалению, это так. Но мы не считаем этого положения постоянным. Да и договор 4 июня не получил ратификации. Наша ближайшая цель была не допустить турецкой оккупации. Она достигнута. Признание же независимости Грузии Берлином, Константинополем и Москвой нам нужно было и для скорейшей консолидации правительства внутри страны, и по соображениям принципиальным: независимость Грузии есть цель, выходящая за пределы случайных военных обстоятельств».

Финдлей. «Но само русское правительство не представляет русского народа, и что значило бы его признание!»

Заговорили о Баку. По мнению сэра М. Финдлея, «это, очевидно, Германия толкнула Турцию в сторону Баку».

«Едва ли. Германия только что обещала советскому правительству удержать турок от занятия Баку. Ей приходится все же считаться с желаниями России, чтобы не вызывать осложнений на Восточном фронте! Движение турок на Баку объясняется достаточно и привлекательностью этой близкой добычи, и весьма важным обстоятельством: сближением Турции и Азербайджана, на почве тюркской солидарности… В общем, прибавил я, закавказские дела, интриги и увлечения приковали к нашим краям много турецких войск и внимания. В результате вы только выиграли от этого – и в Палестине, и в Месопотамии».

Финдлей. «Было бы очень важно, чтобы вы составили письменный обзор всех этих предметов. Изучив ваш обзор, я попрошу вас снова побеседовать со мной…»

Ответ. «С удовольствием исполню ваше желание. Но, не правда ли, мы будем считать, что мною, от имени грузинского правительства, уже сделано официальное заявление английскому правительству о провозглашении независимости Грузии…»

Финдлей. «Да, я смотрю на прочитанную вами ноту как на официальный документ. Я немедленно сообщу в Лондон о вашем шаге».

Таково было первое соприкосновение независимой Грузии с официальной британской дипломатией.

На следующий день я получил записку французского посланника, который просил сообщить ему данные о русско-германском добавочном соглашении; он уведомлял, что о моем посещении и заявлениях он уже телеграфировал в Париж министру иностранных дел Пишону. Я постарался, конечно, всячески удовлетворить любопытству господина Бапста.

Скандинавские столицы были во время войны центрами разведки и контрразведки воюющих держав. В таком небольшом сравнительно городе, как Христиания, следовало быть очень осторожным, так как мне предстояло очень скоро вернуться в Берлин.

Для необходимых формальностей пришлось побывать у германского генерального консула. Когда я снова завернул к нему за бумагами, он передал просьбу германского посланника посетить его.

Г. фон Муциус недавно занял пост в Христиании, освободившийся летом, вследствие назначения фон Гинце министром иностранных дел. Он служил в России (во время японской войны), в Турции – в первые годы мировой войны и был тесно связан со всеми, кто на Вильгельмштрассе имел отношение к нашим делам. В очень деликатной форме он намекнул на желательность, ввиду враждебного отношения Норвегии к Германии, помещения в норвежской печати статьи, освещающей бескорыстное содействие Германии делу свободы Грузии и т. д. Желание вполне естественное! Как, однако, его выполнить? Выход удалось найти: накануне я снабдил фактическими данными относительно турецко-кавказского фронта одного старого знакомого (еще по Петербургу, где он был корреспондентом английских газет) господина Норрегора, видного норвежского военного обозревателя, статьи которого часто цитировались в европейской печати. Он держался скорее лагеря «Срединной Европы», и я был уверен, что он найдет случай похвалить Германию. Но это было уж его дело.

Меморандум, о котором просил английский посланник, был изготовлен и сообщен представителям великих держав Согласия. После этого оставалось только спешить обратно в Берлин, куда меня торопил телеграфно застрявший там дальше всех сроков министр иностранных дел Грузии.

Глава XV. На повороте

40. Талаат-паша в Берлине

Вернувшись после трехнедельного отсутствия в Берлин, я не нашел больших перемен в настроениях тех, с кем сталкивался. По инерции все делалось и говорилось, как если бы не предстояло никаких разочарований; несмотря на явный ущерб военного положения, существовала, как мне кажется, еще уверенность в том, что Германия, перейдя на оборону, способна очень долго держаться и что, уж во всяком случае, она выйдет из войны с честью, не потеряв лица.

Положение наших собственно дел было следующее: на основе сообщенного мною как-то в августе схематического проекта грузино-германского договора трудами германского министерства был составлен проект, который нам предстояло теперь рассмотреть. Что же касается вопроса о границе между Турцией и Грузией, то этой темы, вместе со многими другими, коснулись в совещаниях ведомства иностранных дел с турецким великим визирем Талаат-пашой, только что прибывшим в Берлин.

Цель этого приезда заключалась, конечно, не в одном разрешении текущих вопросов, но и вообще в выяснении того, как Германия могла бы выручить Турцию в эту трудную минуту, когда англичане стали серьезно теснить турок на главном теперь для них – Палестинском фронте. Германия же нуждалась особенно остро в том, чтобы турецкий союзник не дрогнул именно теперь, когда от твердости, устойчивости зависел весь исход войны.

15 сентября турки и азербайджанцы заняли Баку, заставив английский десант вернуться в Персию. Эта неудачная попытка англичан оправдывала, в сущности, турецкую операцию и облегчала положение Германии по отношению к советскому правительству: последнее, очевидно, не могло ожидать, чтобы Германия, находившаяся в войне с Англией, как и Турция, удерживала последнюю от военных действий против общего (для турок и германцев) неприятеля, занявшего Баку.

Но в Палестине дела принимали плохой оборот. Почти одновременно с успехом турок в Баку главные их силы, под командой генерала Лиман фон Сандерса, отражали наступление генерала Алленби на севере от Иерусалима. 20 сентября был занят Назарет, главная квартира турок. Английские всадники из метрополии и колоний проходили практический курс библейской географии. Турки начали непоправимо слабеть.

В такой момент естественно было ждать, что Турция с большей готовностью, чем раньше, выслушает совет Германии – не требовать на Кавказе больше того, что она, Турция, имела в силу Брест-Литовского договора. В министерстве говорили, что есть шансы на это, но уверенности пока нет. Турки обещали-де равным образом очистить и Азербайджан, где должны были остаться только местные татарские части, правда, под командою турецких офицеров.

С другой стороны, из германских же кругов нам стало известно, что Талаат упрекал Германию за то «предпочтение», которое она оказывала Грузии и последствием которого было упоминание одной Грузии в русско-германском добавочном договоре 27 августа (см. выше). Германии будто бы пришлось даже обещать великому визирю назначить немедленно консулов в Азербайджан и Армению.

24 сентября состоялось свидание наше с Талаатом: для этого надо было всего только переместиться из одного этажа гостиницы «Адлон» в другой. В кабинете великого визиря был еще молодой человек кавказско-османского обличия, с иголочки одетый, весь глянцевитый – от помаженных волос до лакированных ботинок: сын турецкого наследника, следовательно, племянник султана Фаррух-Эфенди. Он присутствовал при нашем разговоре, не проронив слова.

Знаменитый триумвир, из мелких почтовых чиновников достигший визирства и ставший поэтому «высочеством», принял нас с отменной любезностью. Этот дюжий смуглый помак (отуреченный болгарин) с пламенем в глазах и вовсе не сентиментальным выражением лица повторял на разные лады: «Мы все устроим, все спорные вопросы уладим к обоюдному удовольствию… Мы должны держаться вместе на Кавказе. Вот еще сегодня Иоффе, русский посол, говорил мне, что они, русские, не признают даже Грузии, хоть и согласились на признание ее Германией! Вы видите, мы должны быть союзниками: и затем, мы займемся совместно так на Востоке большой политикой… как мы говорили с господином Николадзе».

Под этой «большой политикой» разумелась Кавказская конфедерация, но особенно – политическая организация тюркского Востока, от Анатолии до Туркестана.

«Бросьте германцев – будьте с нами» – так следовало понять Талаата.

«Ваше высочество не считали бы возможным подтвердить, что в вопросе о наших границах усвоена какая-нибудь определенная формула, например – указания Брест-Литовского договора?»

«Я не могу войти сейчас в подробности. Но могу вас уверить, что все будет сделано… Приезжайте в Константинополь, и все устроится».

«Мы не можем ехать в Константинополь, не зная, что нас там ожидает. Г. Чхенкели мог бы взять на свою ответственность лишь такое решение, которое не нарушало бы наших жизненных интересов. В противном случае было бы, пожалуй, лучше оставить вопрос открытым…»

«Я постараюсь убедить в Константинополе моих товарищей. Я доложу султану. Я поставлю вас в известность о моих попытках, и вы будете знать о результатах перед поездкой в Константинополь».

На прощание еще порция взаимных любезностей, упоминание о соседстве, братстве по Востоку и чуть ли не родстве и свойстве…

Вечером того же дня мы (Чхенкели, Николадзе, я) были на Анхальтском в числе провожавших Талаата, вместе с армянским делегатом доктором А. Оганджаняном. Вся Вильгельмштрассе была там, в блестящих цилиндрах, с напряженным, серьезным выражением лиц.

«Ты не изменишь нам… Не правда ли, ты нам не изменишь?» – читалось в них. Условная учтивость маскировала надежды и сомнения.

Великий визирь еще раз повторил нам свои обещания; он обошелся с нами как со «своими». «Здесь холодно, в Берлине! – говорил он. – У нас в Константинополе тепло, хорошо…»

«Да, мы будем там чувствовать себя как дома, у себя».

«Конечно… ведь все мы дети одного Востока».

Балканский поезд поплыл.

На следующий день мы узнали в министерстве, что Талаат ничего не подписал в Берлине. Но имеется протокол, составленный и оглашенный в его присутствии, в который внесено, между прочим, заявление великого визиря о согласии его с необходимостью для Турции придерживаться на Кавказе границ Брест-Литовского договора.

По словам доктора Гепперта, Талаат ехал сюда с полною уверенностью, что получит санкцию Германии по всем предметам батумских договоров 4 июня 1918 г., уехал же с твердым намерением как можно более удовлетворить желания Грузии и других кавказских республик.

Однако все это были намерения и обещания – под давлением Берлина… или Палестины. Требовалась большая определенность. Мы получили заверение в том, что германское правительство поддержит нас и дальше в вопросе о грузино-турецком разграничении на Кавказе. Решено было, что я один отправлюсь в Константинополь: если результат будет успешный, тогда Чхенкели приедет «подписать».

Подписать, подписать! Теперь, когда дело доходит до подписей, почва начинает колебаться.

41. Проект грузино-германского договора

Прежде чем отправляться в Константинополь, надо было подготовить в Берлине к подписи нечто более важное: проект договора между Грузией и Германией. 23 сентября я был по этому делу у доктора Криге. Он казался очень довольным: с своей точки зрения формалиста он полагал, что теперь, после того как Россия изъявила согласие на признание Грузии Германией, ничто уже не может помешать этому признанию. Он поздравил меня с успехом и передал выработанный им на основе моего первоначального проекта текст договора между Грузией и Германией.

После представления с нашей стороны замечаний и некоторого препирательства проект в окончательной форме был установлен и парафирован 3 октября.

Во вступлении говорилось о желании сторон, ввиду провозглашения самостоятельности и независимости Грузии, установить на твердом основании дружеские отношения между обеими странами и содействовать, таким образом, политическому и хозяйственному развитию Грузии.

Первая из восьми глав проекта («дружественные отношения между Германией и Грузией») содержала, прежде всего, признание независимости Грузии и обещание содействовать признанию ее другими державами (ст. 1). Далее, здесь же говорится о желании сторон пребывать в мире и дружбе (ст. 2) и о применимости к их взаимоотношениям постановлений Брест-Литовского договора, поскольку не постановлено иное в настоящем договоре (ст. 3).

Глава вторая касается установления дипломатических и консульских сношений (ст. 4–6). Глава третья – применения германо-русских государственных договоров (бывших в силе до войны 1914 г.). Здесь же предусматривалась их замена новыми соглашениями, «отвечающими изменившимся взглядам и отношениям» (ст. 7–8).

В главе четвертой содержится несколько общих постановлений о хозяйственных отношениях между Грузией и Германией. Предусмотрено заключение особого торгового договора (ст. 9–10).

В главе пятой говорится о размене военнопленных и интернированных гражданских лиц (ст. 11–12).

Глава шестая посвящена колонистам германского происхождения в Грузии. Если они приобрели германское подданство до 31 декабря 1920 г., то должны получать увольнение из грузинского подданства, даже оставаясь в Грузии (ст. 13). Им должны быть возвращены отнятые в силу русских законов во время войны недвижимость, горные права и т. д. (ст. 14). Им обеспечивается равенство с остальными жителями в отношении занятий, промыслов и прочего, а также в отношении налогов и повинностей (ст. 15).

Седьмая глава оговаривает некоторые гарантии в пользу германских церковных общин, школ и ученых установлений (ст. 16–18). Германским ученым разрешено будет производить археологические раскопки в Грузии. В их распоряжение поступит половина предметов, добытых их раскопками, причем последние производятся по соглашению с местными установлениями (ст. 19).

Наконец, в «заключительных постановлениях» восьмой главы говорится о порядке ратификации договора (ст. 20).

Договор этот дополнялся следующими более специальными взаимными обязательствами, изложенными в особых нотах, которыми стороны должны были обменяться при подписании вышеизложенного договора:

Германия должна была оказать помощь грузинскому правительству предоставлением последнему, по его желанию, советников для содействия в деле устройства различных отраслей управления в Грузии. В частности, давалось обещание облегчить условия снабжения необходимыми материалами грузинской армии и железных дорог.

Вместе с тем грузинское правительство обещало, не отказываясь от общих рамок государственного надзора, признавать за германскими церковными общинами, школами и учеными установлениями право полного внутреннего самоуправления, не стеснять их в отношении языка, планов преподавания и т. д.

Таково было существо постановлений, которые, вместе с раньше изложенными соглашениями о монополии вывоза марганца, о «марганцевой» железной дороге, о Потийском порте и о займе, должны были содействовать упрочению государственной независимости Грузии и помочь ее экономическому развитию.

3 октября 1918 г. все было готово. Оставалось лишь «подписать». Чхенкели только этого и жаждал: ради этого он томился с 2 июня в Берлине. Но на беду, «другая сторона» не могла бы этого сделать. Старый канцлер (граф Гертлинг) и статс-секретарь иностранного ведомства (фон Гинце) ушли в отставку. Новых еще не было. И не до Грузии им будет теперь!

Германия шла быстро от канцлерского кризиса к парламентскому, от парламентского – к революции. Оказалось, что не так-то легко перейти на «короткий фронт» и там обороняться. Могучая стальная пружина германской государственности – германской воли, вместо того чтобы упруго сжаться, неожиданно сломалась.

42. Перелом

Если не ошибаюсь, германское министерство иностранных дел впервые получило определенное известие о предстоящем отпадении Болгарии 25 сентября, то есть накануне отъезда из Берлина Талаат-паши. Когда в ближайшие дни об этом все заговорили, то при всей тревоге, вызванной известиями из Софии, общее настроение в Берлине нисколько не было унылым. Имею при этом в виду не народную массу, которая известиями этого рода, кажется, не интересовалась, но людей служилых и деловых высокого разряда, с которыми приходилось так часто беседовать в последние числа сентября и в первые дни октября 1918 г.

Дело в том, что так сильна была вера в военную мощь Германии, что вопрос о болгарской бреши разрешался просто: туда будет отправлено… уже отправлено столько-то дивизий! Вот и все.

На Западном фронте – оборона на коротком фронте; одновременно – внутри, отступление на фронт «парламентаризма».

Эти два отступления дадут возможность ждать и добиться сносного мира.

Повторяю: все ждали, что пружина сожмется. А она – сломалась.

Впрочем, это произошло – или сделалось явным – спустя месяц. Пока – только начинался сдвиг массовой психологии, начиналось политическое шатание – главным образом вследствие трудности положения на Западном фронте. Конечно, болгарские события особенно ярко показывали всю перемену сравнительно с июнем месяцем, когда мы сюда приехали!

29 сентября

В это свежее осеннее воскресенье какое оживление, какая толпа в Берлине! Как все спокойны, как обыкновенно выглядят, а между тем… «Срединная Европа» дала несомненную трещину! Дрогнула Болгария, и в эту дверь вольется изголодавшаяся по успеху железная рать!

Здесь еще надеются, что трещина будет заделана. Все же наступают разительные перемены и неожиданности.

Мы окажемся здесь отрезанными от нашей страны. Возможен и уход германцев из Грузии…

30 сентября

Все разрешения и визы для поездки в Константинополь Балканским поездом[78]78
  Балканский поезд, связывавший во время войны столицы Четверного союза скорым сообщением (два раза в неделю), был своего рода чудом организации и пунктуальности. Его маршрут был: Берлин – Прага – Вена – Будапешт – Белград – София – Константинополь. Мне случилось быть пассажиром последнего Балканского поезда. Переустройство «Срединной Европы» после 1919 г. сделало ненужным, то есть невозможным, Балканский поезд. Вместо него восстановился Восточный экспресс (Париж – Константинополь).


[Закрыть] получены. Надо только, чтобы поезд этот отправился – и чтобы он, миновав Софию, попал в Константинополь. Кто за это поручится?

Вильгельм согласился на «народное правительство» – болгарские делегаты в Салониках, сербы около Ускюба, англичане в Камбрэ!

Неужели у самого финиша мы споткнемся с нашим признанием? Педанты из Auswârtiges Amt тянули, колебались, – и вот теперь эффект германского признания будет совсем другой.

Вся обстановка меняется. Но нам нечего бояться и не от чего отрекаться: «признают» нас и другие, лишь бы твердо желали своей независимости и защищали ее у себя.

3 октября

Последнее свидание с одним из помощников доктора Крита: окончательно установлен текст нашего договора, протокола и нот…

В коридоре нашей гостиницы наткнулся на… сундуки фельдмаршала фон Гинденбурга. Он в городе, так же как император.

Шейдеман (социал-демократ) – статс-секретарь империи; о Umsturzgesetz![79]79
  Знаменитый исключительный закон, изданный при Бисмарке в 1878 г. против социалистов.


[Закрыть]