Аполлон Кротков
Российский флот при Екатерине II. 1772-1783 гг.

Глава I [1 - В книге отчасти сохранены пунктуация, орфография и оформление сносок издания 1889 г.]

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Начавшееся с воцарением императрицы Екатерины II усиленное судостроение, принятие мер к улучшению личного состава флота, усиленные плавания, – все эти меры, принятые в первое десятилетие царствования императрицы к возрождению русского флота, упавшего после кончины основателя его, государя Петра I, продолжались и во второе десятилетие царствования и делают эту эпоху для русского моряка наиболее интересной. Конец первого десятилетия и начало второго ознаменовались для русского флота многими победами, одержанными в Средиземном и Черном морях, имевшими за собой реальное последствие – приобретение для России Азовского моря и большей части юга России, за которым вполне естественно последовало приобретение чрез несколько лет Крыма – твердой опоры для владения Черным морем. Все эти приобретения были бы немыслимы без содействия флота. Балтийский флот и балтийские моряки участвовали всецело в Средиземной экспедиции; они же участвовали в военных операциях и на Черном море, на созданной энергией императрицы Екатерины II Донской флотилии. Деятельность Донской флотилии была частью описана в одной из предшествующих частей «Материалов»; деятельность же балтийских моряков в Средиземном море – в XII части «Материалов».
   Императрица Екатерина II, сделав важные приобретения по Кучук-Кайнарджийскому договору, придавала большое значение морской силе, с помощью которой были сделаны эти приобретения и защищать которые в то время следовало в Балтийском море, ибо Швеция, наша противница на севере, вступила через несколько лет в союз с Турцией, нашей противницей на юге. Несмотря на достаточные успехи на море, императрица Екатерина II продолжала заниматься улучшением флота, интересовалась его делами и отдавала флоту большое место в своих заботах о преуспеянии России.
   За рассматриваемый период времени, с 1772 по 1782 г., было построено кораблей [2 - Линейные корабли, имевшие три артиллерийских палубы и три мачты. – Примеч. ред.]: 18–66-пуш. в Архангельске, 1–66-пуш. в Кронштадте и 1–78-пуш., 4–74-пуш. и 2–66-пуш., в Петербурге, а всего было построено 26 кораблей. Фрегатов было построено 17, из них 3 в Петербурге и 14 в Архангельске; в Петербурге были построены 2–20-пуш. и 1–26-пуш. фрегат; в Архангельске было построено 5–38-пуш. фрегатов, обращенных впоследствии в 32 пушечные, и 9–32-пуш. фрегатов. Кроме этих судов были выстроены: в Кронштадте 2 бомбардирских корабля, 1 яхта, 1 полупрам и 1 пинка; в Архангельске 2 яхты и 5 пинок; в Петербурге 2 яхты и 3 бригантины.
   Более мелкие суда, а также суда для гребного флота, строились в Олонце, Сердоболе, Петербурге; так, были выстроены в Олонце: 3 пакетбота, 4 краера, 1 полупрам, 2 бригантины и 13 дубель-шлюпок; в Сердоболе выстроены были 2 прама, а в Петербурге до 70 галер.
   В судостроительной деятельности замечается некоторый перерыв; до 1775 года суда всех рангов строились довольно усердно, но после заключения Кучук-Кайнарджийского мира в 1775 году можно заметить остановку; постройка судов временно прекращается и только с 1778–1779 годов начинают опять наши корабли и фрегаты сходить ежегодно со стапелей, но уже не в прежнем количестве.
   Спущенные в мае месяце 1772 года в Архангельске 4–66-пуш. корабля, в сентябре месяце прибыли в Ревель и получили имена от императрицы Екатерины II: «Александр Невский», «Борис и Глеб», «Преслава» и «Дерись».
   17 августа 1772 года вице-президент Адмиралтейств-коллегии предложил Коллегии исполнить повеление императрицы Екатерины II – приготовить к скорому спуску 2 строившихся в Петербурге корабля.
   Через месяц 2–74-пуш. корабля были спущены в Петербурге на воду и получили имена: «Исидор» и «Пантелеймон». В 1773 году в Архангельске были готовы к спуску 3–66-пуш. корабля, 3–32-пуш. фрегата и 1 пинк; но так как за укомплектованием всех кораблей и других судов, вооружавшихся в Кронштадте, морских офицеров не хватило бы на суда, спущенные в Архангельске, то решено было весною спустить только 3 фрегата и привести их в Кронштадт. На каждый фрегат, кроме командира, были назначены по 2 лейтенанта, по 2 мичмана и по 2 гардемарина; фрегаты эти были спущены весною 1773 г., получили имена – «Павел», «Евстафий» и «Наталия» и осенью того же года дошли до Кронштадта; 3 корабля были спущены в сентябре месяце 1773 года, получили от великого князя генерал-адмирала Павла Петровича имена: «Ингерманланд», «Азия» и «Америка», и пришли в Балтийское море в 1775 году.
   Относительно строившегося в Петербурге корабля, императрица собственноручною запискою поинтересовалась узнать, когда корабль будет готов к спуску и будет ли он спущен по образцу спуска фрегата «Св. Марк», т. е. по способу адмирала Ноульса.
   Указом, данным через несколько дней, было приказано корабль этот спустить по проекту адмирала Кновлеса [3 - Ноульса. По-английски его фамилия писалась Knowles.]; корабль этот был спущен 22 августа 1773 года в присутствии императрицы и получил от нее имя «Св. Пророк Иезекииль», в память победы при Кагуле.
   В Архангельске были спущены в 1774 году 3–66-пуш. корабля: «Слава России», «Благополучие» и «Твердый»; в 1775 году 2–66-пуш. корабля: «Николай» и «Храбрый». Фрегатов было спущено 32-пуш. в 1774 г. четыре: «Легкий», «Счастливый», «Св. Михаил» и «Поспешный»; имена эти дал, согласно воле императрицы, наследник Престола великий князь Павел Петрович, первый августейший генерал-адмирал русского флота; суда эти пришли в Кронштадт в 1777 году.
   Постройка кораблей в Петербурге после 1778 года замедлилась. Уже 18 июля 1774 года было получено приказание остановить спуск выстроенных кораблей до 1775 года, а 4 августа подтверждено это приказание; причина этой остановки судостроения заключается в том, что 10 июля 1774 г. был подписан мир с турками. Но спуск остановился не на год, а на 5 лет, так как корабли эти были спущены только 24 июля 1779 года и получили имена от императрицы, присутствовавшей при спуске: «Константин», «Спиридон» и «Давид Салунский». Последний корабль, построенный в рассматриваемый период времени в Петербурге, был спущен 28 мая 1782 г. и получил от императрицы имя «Симион Сродник Господень», с тем чтобы в списках и где будет надо писался «Победослав».
   Два выстроенные в Петербурге и спущенные в 1781 году фрегаты получили от Коллегии имена «Гектор» и «Проворный». В Кронштадте в 1780 г. был спущен 66-пуш. корабль и получил от Коллегии имя «Победоносец»; в Архангельске были спущены в 1778 году фрегаты «Александр», «Воин», «Мария», в 1779 г. «Патрикий» и «Симион», в 1780 году 2–66-пуш. корабля «Не Тронь Меня» и «Ианнуарий»; в 1781 году 4–66-пуш. корабля «Святослав», «Три Святителя», «Вышеслав» и «Родислав» и 2–32-пуш. фрегата «Слава» и «Надежда» – имена всем этим судам были даны императрицею.
   Численный состав судов менялся сообразно обстоятельствам; в начале рассматриваемого периода менялось только число судов, постоянно увеличиваясь, а под конец – были изменены ранги кораблей. 4 сентября 1772 года императрица дала указ вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу Чернышеву, следующего содержания:
   «Обстоятельства требуют, чтобы мы имели будущим летом в здешних портах до 20-ти линейных кораблей с надобным числом других судов, за исключением находящихся в Средиземном море, о чем приложите по Адмиралтейств-коллегии всевозможное старание, также о том, чтоб число галер или тому подобных судов к тому же времени до 100 в готовности было или сколько можно. Но при этом, чтоб на верфях было леса еще на 10 таковых кораблей для пополнения оного числа, или по первому повелению недостатка (в лесе) не было» [4 - Денег на постройку кораблей было отпущено 387 тысяч рублей.].
   Указ этот указывает на обстоятельства, которые могли заставить иметь в Балтийском море на кампанию 1773 г. до 20 линейных кораблей. Известно, что, несмотря на одержанные победы русским флотом в Средиземном море и русской армией на Дунае, турки в переговорах с нами выказали полную неуступчивость и, побуждаемые Англией, Францией, Австрией и Пруссией в отношении к своему победителю, – излишнюю требовательность, не оправдываемую тогдашним состоянием военных и морских сил Турции.
   Императрице были известны эти интриги западных держав в Константинополе; зная что на море противником России могла быть одна Швеция, находившаяся в очень близких сношениях с Францией, императрица для обеспечения вполне своих побед на востоке понимала, что России надо быть в Балтийском море, настолько сильной, чтобы у Швеции не могло зародиться никакой надежды на успех в морском поединке с Россией. Так и было сделано: флот был увеличен в численном составе и никаких препятствий к исполнению своих планов на востоке императрица не встретила в то время в Балтийском море, так как Швеция была слаба в морском отношении, а Франция и Англия были заняты войной между собою. Но то, что не удалось в 1772 году, удалось западным державам в 1788 году, когда Швеция, воспользовавшись 16-летним промежутком времени, успела с помощью золота Франции и Пруссии значительно увеличить свой флот и остановить грозный удар, занесенный над Турцией, отправлением Второй экспедиции в Средиземное море, так как русский флот, занятый войною в Балтийском море, должен был остаться для защиты своих берегов.
   Гениальная прозорливость императрицы угадала в то время, откуда могла грозить опасность ее планам на востоке и что отвратить ее возможно только сильным флотом в Балтийском море. Адмиралтейств-коллегия энергично принялась за исполнение воли императрицы, и в 1776 году было на воде 25 кораблей, бомбардирских судов 4, фрегатов 18; строилось же кораблей 8, фрегатов 9.
   По штату 1764 года было положено иметь во флоте кораблей по трем разным комплектам: по мирному 21 корабль, по малому военному 32 корабля, и по большому военному комплекту 40 линейных кораблей. Число нижних чинов было положено сообразно этим 3 разным комплектам. В войну 1769–1774 гг. число всех плавающих кораблей превосходило число, назначенное по большому военному комплекту. После заключения мира наличие их превосходило малый военный комплект, а именно: состояло кораблей всего 33, кроме назначенных за ветхостью в разломку; из 33 кораблей 10 было совсем новых, «и не только в походах небывалые, но некоторые находились еще на стапелях». Остальные были недавней постройки и почти новые, а прочие в таком состоянии, что могли еще служить.
   Так как такое увеличение числа кораблей было вызвано военными и политическими обстоятельствами, в которых находилась Россия в 1769–1774 гг., и так как по заключению Кучук-Кайнарджийского мира «точного правила по какому комплекту флот содержать» не было и Коллегия самопроизвольно не могла, по незнанию всех политических обстоятельств, установить, в каком комплекте флот держать, то она 8 марта 1776 года испросила себе от императрицы повеление: флот в Балтийском море иметь уже всегда по малому военному времени в 32 корабля и назвать этот комплект мирным, а бывший под этим названием комплект в 21 корабль навсегда отменить. Число людей содержать также по вновь установленному мирному комплекту.
   Коллегия к этому же докладу представила и ведомость, из которой оказывается, что в это время в Балтийском флоте было:

   23 октября 1781 года состоялся указ императрицы, по которому увеличивалось штатное число кораблей для военного комплекта; кроме того вводились корабли более сильные – 100-пушечные. Увеличение флота объяснено в указе тою пользою, которая произойдет от этой меры. Называть 8–100-пушечных кораблей повелено было в том же указе именами тех кораблей, которые прославились в Средиземном море и «которых именования предписано от нас оставить вечными». Места старых пришедших в ветхость кораблей следовало занимать новыми двухпалубными, постройка которых должна была производиться как в Петербурге, так и в Архангельске.
   То место указа, которое предписывало называть стопушечные корабли именами кораблей, прославивших себя в Средиземном море, нестрого соблюдалось в самое царствование императрицы [5 - Были названы 4 – 100-пуш. корабля: «Три Иерарха», «Ростислав», «Саратов» и «Чесма»; последний по имени корабля «Чесма», отличившегося в Патрасском сражении.], а в последующее время и совсем было позабыто, хотя нельзя не согласиться, что эта мысль сохранить на вечные времена имена кораблей, отличившихся в сражениях в числе боевых плавающих судов, очень важна для поддержания боевых традиций.
   По тому же указу следовало учредить два комплекта судов: мирный и военный, и сообразно этим двум комплектам определить число необходимых людей и снарядов, имея в виду, чтобы штат военного времени был всегда больше штата мирного времени.
   Через 8 месяцев был представлен новый штат кораблей но мирному и военному времени; в обоих штатах 8–100-пушечных кораблей оставались без изменения, увеличивалось только по военному времени число 74-пушечных кораблей с 8 на 16 и 32-пушечных фрегатов с 12 на 16.
   Императрица утвердила этот штат. С увеличением числа судов увеличилось и плавание их, и потому корабли и суда стали требовать больше починок и исправлений; сумма на содержание всех судов в исправности была увеличена и вместо 1/12 положена 1/10 суммы стоимости судов (впрочем, в 1/10 часть содержания судов в исправности было включено и содержание береговых строений).
   Из числа матросов, положенного для кораблей мирного комплекта, 2/10 совсем не содержались в комплекте, а 1/10 часть обращалась на ластовые суда (грузовые суда. – Примеч. ред.).
   Морские канониры содержались по числу, необходимому для управления орудий.
   Морские батальоны следовало содержать по тому комплекту, который должны были установить совместно вице-президенты Военной и Морской Коллегии.
   Сообразно всем этим ограничениям, следовало составить положение на содержание флота.
   Коллегия пригласила в свое заседание флагманов, бывших в Архипелаге, по указанию которых, надо полагать, были исключены употреблявшиеся в Балтийском море пакетботы и введены в употребление легкие суда Средиземного моря – шебеки.
   Это обстоятельство подало повод президенту Коллегии предложить Коллегии рассмотреть удобность вновь вводимых шебек, по сравнению с построенными для Черного моря и р. Дунай шкунами (шхунами. – Примеч. ред.) по чертежам адмирала Ноульса.
   Собрание флагманов и командиров в Кронштадте высказалось, что шкуны удобнее для мелких вод, в узких местах и реках; вследствие плоского дна шкуны могут стоять на мели без вреда, а также и сняться с мели, могут малым числом людей управляться и могут держаться в море в большие ветры, но хода большого, особенно в бейдевинд, не имеют; шебеки же имеют одно достоинство – ходят легче всякого судна в бейдевинд, когда косой фок и все паруса могут нести; кроме того эти суда имеют большое значение, когда находятся при флоте и когда надо догнать какое-либо судно. Очевидно, что этот взгляд наших флагманов и командиров был ими вынесен из практики, когда наш флот в продолжении четырех лет блокировал Дарданеллы и успел пресечь подвоз к Константинополю всякой провизии из Архипелага.
   Одним из видных деятелей в то время во флоте был приглашенный императрицей англичанин Ноульс. Неизвестно почему Коллегия относилась к нему не совсем доброжелательно, но это отношение проглядывает в действиях Коллегии, которая, соглашаясь во многом с адмиралом Ноульсом, отдавала такие распоряжения, что успеха от проектов Ноульса ожидать было нельзя.
   В видах более скорого исполнения повеления относительно постройки кораблей и фрегатов Коллегия 3 мая 1772 г. разрешила строить из мягкой сосны фрегаты в Архангельске по чертежам Ноульса; корабли же должны были строиться из лиственницы по чертежам.
   Необходимо было построить большие ластовые суда для перевозки груза в Архангельск, чертежи одних размеров были представлены от Ламбе-Ямеса и Селянинова, а других размеров Скуваровым; первые чертежи были одобрены Ноульсом. Коллегия сейчас же соглашается, что первые чертежи лучше; в числе доводов стоит и то обстоятельство, что чертежи эти одобрил Ноульс; но суда самые, под именем пинков, заказываются в Олонце, где не было ни верфи, ни рабочих и откуда суда эти должны были быть приведены на плашкоутах [6 - Плашкоут – несамоходное грузовое судно с малой осадкой. – Примеч. ред.].
   Для галерного флота нужны были прамы и полупрамы, но относительно этих судов Коллегия разошлась с Ноульсом и решила 1 сентября 1772 г. построить в Петербурге два прама: один по обыкновенной конструкции, ранее испытанной, а другой по проекту Ноульса; относительно же полупрамов решено было построить один по чертежу экспедиции, заведывавшей кораблестроением. Ноульсу же дать полупрам из имеющихся на лицо и сделать в нем переделки те, которые будут указаны Ноульсом. Но через несколько дней Коллегия отменила постройку этих судов в Петербурге и решила строить их в Олонце с подряда; если бы желающих строить эти суда не скоро нашлось, то строить разрешалось один прам и один полупрам, отменив постройку из прежнего наряда до пяти корабельных ботов, однако же с тем, прибавляет Коллегия, «чтоб оные суда были бы приведены в Петербург, в первую полую воду». Вместо же полупрама Ноульсу дали один большой пропорции плашкоут «в подобие полупрама», разрешили сделать необходимые скрепления и сделать пробу стрельбою. Насколько была медленна постройка, можно видеть из следующих чисел: 2 прама «Олифант» и «Сердоболь» в Олонце были заложены в феврале 1774 г., а спущены в мае 1776 года; следовательно, более 2 лет строились суда длиною 115 футов, шириною 35 футов, а глубиною 9 ф. 7 д.
   Через два месяца Коллегия получила донесение, что строить прамы охотников в Олонце не нашлось, что можно было бы теперь построить один прам в Петербурге по чертежам адмирала Ноульса, но так как чертежей к дню решения Коллегии получено не было, то Коллегия и решила: строить прам в Петербурге, не ожидая от адмирала Ноульса чертежей, по прежней конструкции и нанять плотников такое число, какое нужно для постройки и спуска прама на воду к кампании 1773 г.
   Но и тут постройку прамов в Петербурге постигла неудача: желающих с подряда строить не нашлось, а потому и решено было в случае неудачи, т. е. неотыскания желающих строить прамы с подряда, строить их вольнонаемными плотниками с помесячной платой; построить прамы пришлось в Сердоболе и строились они более 27 месяцев.
   В Петербурге постройка 74-пуш. корабля «Иезекииль» по чертежам Ноульса шла успешнее; корабль этот был длиннее на 18 футов, шире на 8 футов и глубже на 1 фут прежних кораблей, и окончен постройкою в 8 1/2 мес.
   В 1773 году адмирал Ноульс, придя в Адмиралтейство, приказал изменить существовавший порядок конопачения и указал свои правила; корабельный мастер донес об этом приказании Ноульса Коллегии, которая тотчас же послала указы «о непременном исполнении приказаний Ноульса».
   Адмирал Ноульс предложил спускать корабли по найтовному фундаменту, но Коллегия не совсем охотно соглашалась на это изменение уже установившихся правил спуска кораблей. Потребовалось личное вмешательство императрицы.
   Сначала она спросила, будут ли спускать корабль «Иезекииль» по образцу спуска фрегата «Св. Марк», т. е. по образцу адмирала Ноульса, а через 3 дня прямо приказала спустить корабль по проекту Ноульса; спуск действительно состоялся по новому проекту и корабль получил перегиб в 10 д., тогда как прежние получали эту перегибу в 7–8 д.
   7 июля 1774 года тайный советник Стрекалов [7 - Личный секретарь императрицы.] объявил приказание императрицы: из строящихся в Петербурге кораблей отделать только один как возможно наискорее и спустить «по манеру адмирала Ноульса». Коллегия отдала соответствующие распоряжения о наискорейшем изготовлении корабля к спуску, но спустила его только в 1779 г., потому что спуск в назначенный день был отменен самой императрицей. 66-пуш. корабль «Спиридон», строившийся по чертежам Ноульса, совершенно отстроенный, простоял два года на стапеле.
   В 1775 году Коллегия стала действовать смелее и поручила в виду получающейся большой перегиби, при спуске кораблей по проекту Ноульса, обсудить экспедиции совместно с корабельными мастерами: полезно ли спускать корабли по выдумке Ноульса.
   Ноульс дал новые размеры рангоута кораблям и фрегатам; на последнем, например, грот-мачта была сделана длиною в 78 ф., толщиною в 23 д., вместо прежней в 85 фут длины и 27 д. толщины; в такой же приблизительно пропорции были уменьшены размеры и других частей рангоута. Коллегия разрешила иметь уменьшенный рангоут только на судах, построенных по чертежам Ноульса. Суда с укороченным рангоутом оказались плохие ходоки; в бейдевинд [8 - Бейдевинд – курс движения судна при встречно-боковом ветре. – Примеч. ред.] их уваливало много под ветер, на что неоднократно жаловался адмирал Мордвинов, так что наконец великий князь Павел Петрович, генерал-адмирал русского флота, в 1776 году, когда уже Ноульс, впрочем, оставил русскую службу, приказал рассмотреть донесение Мордвинова, к мнению которого присоединился и авторитетный голос адмирала С.К. Грейга.
   Кроме Ноульса проектированием судовых чертежей занимался некий Мазини, мальтийский кавалер, принятый императрицей Екатериной II на службу в русский флот в чине контр-адмирала [9 - Мазини недолго был в русской службе; принят он был ввиду знания им левантийских вод, в которых в то время действовал русский флот, и той пользы, которую он оказал эскадре адмирала Свиридова в первое время ее пребывания в Средиземном море.]. 22 июля 1773 г. Адмиралтейств-коллегия получила повеление построить бригантину по чертежу Мазини. Достоинства этой бригантины, по словам Мазини, заключались в том, что она имела две палубы; не имела книц для укрепления и связывания бимсов, но особый крепкий набор и замок; могла вместить до 300 чел. в военное время и была легка на ходу под парусами, но могла в случае необходимости ходить и под веслами. Такая бригантина «Вахтмейстер» действительно была построена и была длиннее строившихся ранее в русском флоте на 30 футов (100 вместо 70) и шире на 7 футов (22 вместо 15); прослужила она в русском флоте 8 лет.
   Более энергично шла постройка кораблей в Архангельске, но, к сожалению, из сырого леса.
   Командиром Архангельского порта был в то время (1772 г.) майор Ваксель, ранее не встречающийся в списках флотских офицеров, но заслуживший орден Св. Георгия 4-й степени, при высадке десанта с судов флота в Еникале.
   Вступив в управление портом, Ваксель вступил в переписку с вице-президентом Коллегии графом Чернышевым, который писал ему, чтобы он сделал бы такой порядок в подрядах по поставке лесов и постройке кораблей, чтобы в 1773 году было бы отстроено и отправлено в Кронштадт 3 или 4 корабля и запасено лесов. Граф Чернышев имел в виду ускорить повеление императрицы о постройке 20 кораблей. Исполнением этого поручения, Ваксель, по сообщению графа Чернышева, зарекомендовал бы себя усердным и расторопным офицером. Самой Коллегии Ваксель донес, что к 1773 году будут готовы 3 корабля и 2 фрегата, но только с употреблением частью соснового дерева. Коллегия написала Вакселю 7 мая 1772 года, что она в его усердии «особливое находит удовольствие и отдает ему совершенную справедливость, яко попечителю о казенной пользе и исправному и расторопному командиру и надеется, что он употребит все свое старание показав на самом деле то, о чем ныне пишет».
   За смертью корабельного мастера Давыдова, в Архангельск было сделано частному корабельному мастеру англичанину Гуниону предложение, не согласится ли он строить корабли для русского военного флота? Гунион согласился, но поставил следующие условия:
   1) Он, Гунион, должен строить корабли и фрегаты по данным чертежам.
   2) Имеет дело с одним Вакселем.
   3) Ни в какие письменные производства (отчетность) не вступает, и до прихода и расхода материалов дела не имеет.
   4) Все мастеровые с их мастерами должны быть у него в подчинении и послушании.
   5) В случае смены Вакселя отказывается от всей работы; обязательство имеет только на один год.
   6) За труды получает по 3 рубля с пушки.
   Коллегия на все его условия, за исключением двух, согласилась: Ваксель может быть нужен в другом месте, и хотя она, Коллегия, не имеет намерения сменять Вакселя, но никак нельзя знать, какая нужда в нем может быть и что воспоследует с ним самим во время постройки судов; Коллегия кроме того не согласилась, чтобы Гунион работал один только год; по мнению ее, Гунион должен был остаться до окончания постройки заложенных судов.
   Гунион согласился на эти изменения и стал строить корабли и фрегаты в Архангельске. Всего Гунионом было построено 6 кораблей и 10 фрегатов.
   Адмиралтейств-коллегия старалась привлечь и частное судостроение к постройке военных судов и поручила Вакселю подыскать желающих взяться за это дело. Купец Баженин, род которого издавна занимался судостроением, отказался наотрез от казенных построек, а другой купец Пругавин согласился взяться за постройку фрегатов и пинок, начал работать, но не довел постройку фрегатов до конца, и фрегаты были окончены казенными средствами.
   Ввиду недостатка корабельных лесов Ваксель выхлопотал разрешение освидетельствовать заготовленные леса у подрядчиков и понудить их вывозкою к пристаням, а по вскрытии рек (освидетельствование происходило зимою) отправить к Архангельскому порту. Выхлопотав разрешение строить фрегаты из соснового леса, Ваксель потом стал просить разрешения приставленный лес, не выгружая в Адмиралтейство, отправлять в желаемое место, т. е. Пругвину. Другими словами, Ваксель просил разрешения строить военные суда из сырого леса. Коллегия ответила, что Ваксель должен для лучшего употребления тех лесов сберегать их и держать под крышею, для чего и построить сараи; иначе говоря, разрешения не дала.
   Точно так же и передачу казенных лесов частным судостроителям, для постройки военных судов, поставила в зависимость от своего разрешения, на каждый случай таковой передачи.
   Морские офицеры, участвовавшие в Архипелажской экспедиции, находили иногда случай замечать различные улучшения на иностранных судах и доносили Коллегии о своих замечаниях. Так, например, капитан 2-го ранга Жемчужников, командир фрегата «Северный Орел», донес, что сделанные [10 - В Портсмуте, где «Северный Орел» исправлялся починкою.] на его корабле английские кетенс-помпы приносят «великую пользу», по сравнению с прежними помпами; далее, что корабли следует обшивать двойною обшивкою на просмоленной бумаге и обжигая наружную сторону второй обшивки. Вторая обшивка употреблялась уже в русском флоте, и корабли, отправленные в 1769 г., имели двойную обшивку.
   Способ обжигания также стал употребляться в русском флоте, но неизвестно, с какого времени [11 - Способ обжигания стал употребляться такой: судно килевалось и в этом положении наружная обшивка у него обжигалась; при недосмотре был случай, когда стали обжигать при сильном ветре и один фрегат, «Антоний», в Черном море сгорел.]. Потом Жемчужников писал, что на английских судах камбузные корабельные печи делаются из железных досок и на винтах, а внутри имеются кирпичи, как и на наших кораблях. На наших кораблях камбузные печи употреблялись в то время из одной кирпичной кладки с железной решеткой, и во время сильной качки эти печи давали трещины.
   Наконец, на английских кораблях, по словам Жемчужникова, обшивают крюйт-камеру весьма сухими досками, также и столбы и решетки делают из сухого дерева; ящики же для хранения картузов употребляются решетчатые, дабы воздух мог свободно проходить. На наших же кораблях крюйт-камеры весьма сыреют, отчего и порох теряет свою силу. (Порох хранился в бочках не герметически укупоренных и картузы насыпались во время плавания по мере надобности, в крюйт-камерах.)
   Коллегия, получив донесение Жемчужникова, через 4 года решила: английскую помпу для пробы поставить на корабле «Иезекииль», посмотреть ее действия и удобства и иметь потом на всех кораблях и фрегатах; английские камбузные печи, так как они прочнее употреблявшихся на наших судах, заготовить на пять новых кораблей и на два новых фрегата.
   В наших крюйт-камерах для внутренней обшивки употреблялись доски, между которыми накладывалась глина с шерстью, дабы воздух проходить не мог. Генерал-интендант Рябинин в 1778 г., осматривая на кораблях крюйт-камеры, нашел, что доски эти от употребления глины сгнили, и во избежание происходящих от сего «вредностей», предложил употреблять вместо глины с шерстью коровьи войлоки; Коллегия согласилась с этим предложением и решила принять этот способ предохранения крюйт-камер от доступа наружного воздуха на новых кораблях.
   В 1778 году корабельными мастерами Ямесом и Катасоновым были представлены чертежи фрегатов для постройки; первый сохранил размеры, ранее употреблявшиеся, а второй составил новый чертеж, на котором увеличил число пушек. Хотя экспедиция докладывает Коллегии, что корабли и фрегаты велено было по инструкции строить «неотменно» по установленному образцу, но так как «никакого искусства в рассуждении пользы» ограничить нельзя, наоборот, следует прилагать крайнее старание, чтобы усовершенствовать корабельную архитектуру, «изыскивая новые пропорции», и потому следует каждому мастеру давать свободу делать чертежи кораблей новой пропорции, с изменениями к лучшему против прежних кораблей и с ясными и твердыми доказательствами пользы этих изменений. Коллегия согласилась с доводами экспедиции и Катасанову разрешено было построить фрегат по его новому чертежу; им был построен в Кронштадте кор. «Победоносец», прослуживший 27 лет.
   Бывший в Англии корабельный подмастерье Масальский доставил несколько подробных чертежей кораблей, фрегатов и мелких судов английской и французской конструкции. Чертеж английского корабля был с медной обшивкой.
   Было замечено, что корабли архангельской постройки хуже ходят кораблей петербургской постройки, в бейдевинд имеют большой дрейф, а на фордевинд [12 - Фордевинд – один из двух поворотов (поворот – смена галса) парусного судна, при котором направление ветра в момент поворота проходит через корму. – Примеч. ред.] слушают худо руля; было представлено три чертежа кораблей: один – Ямесом, другой им же, но одобренный Грейгом, и третий Грейгом; Коллегия приказала построить корабли по двум последним чертежам, для сравнения их морских качеств между собою.
   Для постройки 100-пуш. кораблей были выписаны из Англии чертежи кораблей. Коллегия дала их на рассмотрение Ямесу и Катасонову; каждый из мастеров сделал на английских чертежах свои изменения; Коллегия признала, что изменения, предложенные Катасоновым, будут лучше и полезнее для морских качеств 100-пуш. корабля, и потому поручила ему строить по его чертежу 100-пуш. корабль [13 - Первый выстроенный Катасоновым в 1784 г. 100-пуш. корабль был «Ростислав». Г. Тридечный в своих воспоминаниях, напечатанных в «Маяке», говорит, что корабль «Ростислав» был красавец и долго служил предметом восхищения для русских моряков.]. Способ предохранения подводной части кораблей заключался в том, что между первой и второй обшивкою были положены шерсть и толченое стекло; черви, проточив вторую обшивку, доходили до стекла и шерсти и первую обшивку не трогали. Но это было только в том случае, если вторая обшивка, источенная червями, не отваливалась, а раз она отваливалась, то отваливалась и шерсть и толченое стекло, и черви имели свободный доступ точить первую обшивку. Адмирал А.Н. Сенявин, находя, что двойная обшивка не достигает свой цели и что кроме того требует много времени и денег и увеличивает бесполезно вес корабля, в 1779 году предложил обмазывать подводную часть кораблей вываренною смесью смолы, пороховой мякоти, сала и толченого кирпича. Коллегия приказала контр-адмиралу Клокачеву в Севастополе сделать опыт над этим способом предохранения подводной части судов.
   Наконец 23 октября 1781 года состоялось повеление императрицы Екатерины II о том, чтобы во флоте была бы введена в употребление медная обшивка кораблей, так как все опыты удостоверяют в пользе и необходимости таковой обшивки кораблей, отправляемых в дальние плавания.
   Вероятно, в следующей части «Материалов» мы узнаем подробные сведения об исполнении этого повеления, так же насколько успешно и скоро обшивка медью подводной части кораблей была применена в русском флоте. Издание «Материалов» для истории русского флота подходит к временам Гогландского, Ревельского, Красногорского и Выборгского сражений, и весьма становится интересным узнать, насколько удовлетворительно в техническом отношении были построены корабли, участвовавшие в сражениях, так как только меньшинство кораблей, участвовавших в сражениях, были построены в рассматриваемый период времени.

Глава II

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Порядок, который был установлен регламентом об управлении Адмиралтейством и флотом, требовал, чтобы Коллегия, представляя доклад на высочайшее имя о необходимости вооружить флот или эскадру для внутреннего практического плавания, выставляла бы вместе с тем причины, почему назначается то или другое число кораблей в плавание.
   У Коллегии в 1772 году было флотского комплекта мало; много офицеров было в плаваниях и в командировках: в Средиземном море, в Донской и Днепровской экспедициях. Кроме того в Средиземное море отправлялась вспомогательная эскадра, по счету третья, из 1–74-пуш. и 2–66-пуш. кораблей: «Чесма», «Граф Орлов» и «Победа». Наконец надо было привести из Архангельска в Кронштадт 4–66-пуш. корабля: «Александр Невский», «Борис и Глеб», «Преслава» и «Дерись».
   За всеми назначениями офицеров и нижних чинов на эти суда наличного состава офицеров в Кронштадте оставалось на укомплектование только двух или трех кораблей. Коллегия между тем считала вооружение двух или трех кораблей крайне необходимым «для приобучения многого числа рекрут между матросами».
   Императрица Екатерина II согласилась на представление Коллегии, высказавшей в своем докладе все эти доводы. На докладе была положена резолюция следующего содержания: «Все сие на сей год (1772) оставляется на благоусмотрении Коллегии». Так как Коллегия в том же докладе просила указать, сколько времени и где должны плавать корабли, вооруженные для практического обучения матросов, то этой резолюцией императрицы Коллегии предоставлялось право определить ближайшие подробности плавания Практической эскадры на 1772 год.
   Коллегия приказала вооружить 4–66-пуш. корабля: «Память Евстафия», «Св. князь Владимир», «Святых жен Мироносиц» (далее по тексту «Мироносиц». – Примеч. ред.) и «Тверь»; последний корабль, зимовавший в Ревеле, следовало по вооружении, после вскрытия льда отправить в Кронштадт для лучшего осмотра и исправления починками. Командир же и команда корабля «Тверь» по прибытии в Кронштадт должны были перейти на вооружавшийся в Кронштадте корабль «Св. князь Владимир». На каждый корабль назначалось по одному капитан-лейтенанту в должность старшего офицера [14 - Капитан-лейтенантов было два, на третий корабль приказано было назначить в должность капитан-лейтенанта лейтенанта из старших по службе.], по два лейтенанта и по семи мичманов. Кроме этих кораблей вооружался пинк «Нарген» для отвоза груза из Кронштадта в Архангельск. На 3 корабля и 1 пинк следовало, по предложению Коллегии адмиралу Мордвинову, расписать команды столько, сколько надлежит по рангу судов, если же в которых чинах [15 - Надо полагать, что это место указа относится до боцманов, боцманматов, квартирмейстеров, капралов, сержантов и других чинов нижнего звания, существовавших в то время.] был бы недостаток, то места оных заменить по порядку из достойных; что же касается до рядовых, то так как большая часть их состоит из рекрутов, то для приобучения их к морю и к корабельным работам следует их назначать на корабли возможно большее число.
   Корабль «Тверь», выйдя из Ревеля 18 мая, к 26 мая прибыл в Кронштадт, окончил кампанию, а командир, офицеры и команда с него перешли на корабль «Св. князь Владимир»; в Кронштадте кроме этого корабля вооружался еще кор. «Мироносиц»; третий корабль «Память Евстафия» вооружался в Ревеле. Корабль этот раньше предназначен был в третью вспомогательную эскадру, отправлявшуюся из Ревеля под командою контр-адмирала В.Я. Чичагова в Средиземное море, но после того как решено было отправить вместо четырех – три корабля, корабль «Память Евстафия» был отставлен от заграничного плавания и назначен во внутреннее.
   Кроме этих 3 кораблей Коллегия хотела присоединить к Практической эскадре 66-пуш. корабль «Вячеслав», отправленный из Архангельска летом 1771 года, но не дошедший в тот год до России, зазимовавший в Карлсгамне, шведском порте, и который в 1772 году должен был прийти в Россию.
   Корабль «Вячеслав» пришел в Кронштадт 23 июля и первоначальное распоряжение Коллегии было: исправить какие окажутся повреждения на корабле «Вячеслав», снабдить его морскою провизиею «и прочим чем следует», сделать ему депутатский смотр и отправить в Практическую эскадру; для лучшего же приобучения вновь назначенных во флот рекрутов назначить их на корабль сколько можно, хотя бы и сверх комплекта; в число назначенных для обучения послать 50 чел. из галерного флота.
   Но кораблю «Вячеслав» не пришлось в кампанию 1772 г. участвовать в Практической эскадре по обучению молодых матросов. Депутаты, осматривавшие корабль, нашли, что мачты его требуют исправления, которое займет немалое время, и плавание корабля для экзерциции (маневров. – Примеч. ред.) было отменено.
   Практической эскадре было предписано плавать три месяца. Место плавания было назначено в Балтийском море до Готланда, «по приближении к которому стараться иметь оный только в виду, а проходить, не далее как до ширины острова Остен-Горден».
   Коллегия представила кандидатов на места начальников Практической эскадры, двух лиц, но императрица назначила по своему выбору третье лицо – капитан-командора Базбаля.
   Два корабля, «Св. князь Владимир» и «Мироносиц», 28 июля вышли на Кронштадтский рейд; через 8 дней на втором корабле поднял свой брейд-вымпел капитан-командор Базбаль; чрез 5 дней был этим кораблям депутатский смотр, а 9 июля корабли снялись с якоря и пошли к Ревелю, где у о-ва Нарген соединились с вооружавшимся в Ревеле кор. «Память Евстафия». Соединенная эскадра 12 июля отправилась в крейсерство и по 20 августа крейсировала в Балтийском море, потом вернулась в Балтийский порт, где налилась водою, и 28 августа отправилась во второй раз в крейсерство, но на этот раз, согласно указу Коллегии – ближе, а именно между Гангутом и о-вом Оденсгольмом. Эскадра окончила свое плавание 12 октября, и корабли разоружились в Ревеле, где и зимовали, согласно повелению императрицы от 17 августа.
   Четыре корабля пришли из Архангельска под командой контр-адмирала Сенявина; 7 июля корабли начали кампанию, 7 июля в отсутствие начальника отряда главный командир Архангельского порта капитан 1-го ранга Ваксель сделал депутатский смотр отряду, а чрез 2 дня контр-адмирал Сенявин поднял свой флаг на корабле «Дерись» и 16 июля отправился с отрядом в Кронштадт. Отряд шел соединенно до 26 июля, но в этот день сильный шторм от SW [16 - Здесь и далее традиционное морское обозначение направления. – Примеч. ред.] разлучил корабли, и каждый из них отдельно пришел в Копенгаген, откуда отряд вышел 7 сентября и к 12-му был уже на Ревельском рейде. Отряд контр-адмирала Сенявина кончил плавание 12 октября, в одно время с отрядом капитан-командора Базбаля, который принял под свою команду отряд, пришедший из Архангельска.
   16 августа 1772 года императрица писала графу Чернышеву, вице-президенту Адмиралтейств-коллегии: «Обстоятельства требуют, чтобы находящиеся галеры как здесь [17 - В Петербурге и Кронштадте.] так и в Ревеле, были бы совсем изготовлены к походу настолько, чтоб по первому приказанию в 4 или 5 суток могли бы не только быть спущены на воду, нагружены и вооружены, но и отправлены в поход. Такая же нужда может заставить увеличить находящуюся в Балтийском море эскадру, а потому желательно, чтобы Коллегия сколько можно числом военных судов и кораблей оную эскадру (Базбаля) в случае надобности усилить могла, для чего принять все необходимые меры». Употребленные на это вооружение деньги разрешалось ставить на счет чрезвычайных издержек.
   В этом указе обращают на себя слова: «Обстоятельства требуют», «такая же нужда может заставить увеличить плавающую эскадру», «в случае надобности». Очевидное дело, что экстренное вооружение части флота могли заставить сделать только политические обстоятельства. С Турцией, в июле месяце 1772 года, переговоры о мире в Фокшанах были прерваны, и Россия в этом случае не могла уступить туркам, которые, несмотря на понесенные поражения на море и сухом пути, поддержанные западными державами, были неуступчивы и не соглашались на условия России. Но еще ранее для поддержания наших сил в Средиземном море была отправлена туда же вспомогательная эскадра контр-адмирала Чичагова. Что отправить в Средиземное море более было некого, ввиду недостатка судов, императрица знала. Да вряд ли подкрепление наших сил в Средиземном море она имела в виду, отдавая повеление о вооружении судов на случай необходимости, на случай нужды. В этом можно убедиться из дальнейших слов указа, которым предписывалось эскадре Базбаля, единственной, которой можно было бы отправиться в то время (16 августа) в Средиземное море, по возвращении из плавания зимовать в Ревеле. Следовательно, экстренное вооружение кораблей и галер на случай необходимости следует объяснить теми политическими интересами, которые надо было защищать на Балтийском море.
   Известно, что первый раздел Польши произошел 5 августа 1772 г.; известно также, что этот раздел возбудил великое неудовольствие в Англии, Франции и Швеции.
   Не этим ли обстоятельством надо объяснить распоряжения об экстренном вооружении флота и галер? Не предполагала ли императрица, что ей придется защищать сделанные ею приобретения в Западной России, взамен покоренных ее оружием Молдавии и Валахии, на Балтийском море?
   Приведенные условные выражения «в случае» допускают и то предположение, что этою демонстрациею только желали произвести известное впечатление на Францию, Англию и Швецию, где существовало очень выгодное мнение о русском флоте, после побед его в Средиземном море.
   Как бы то ни было, но повеление императрицы было исполнено. 17 августа Коллегия распорядилась, чтобы в Кронштадте вооружены были с возможной поспешностью 1–74-пуш. и 2–66-пуш. корабля «из новых», т. е. исправных по постройке; в тот же день на корабли были назначены командиры, обер– и унтер-офицеры и рядовые, в том же количестве, как комплектуются корабли, приходящие из Архангельска, т. е. в уменьшенном числе. Морским провиантом предписывалось корабли снабдить на два месяца. Начальником этой эскадры был назначен К. Клокачев, отличившийся на корабле «Европа» в сражениях 24 и 26 июля 1770 года под Чесмою. 19 августа последовало подтверждение о скором вооружении этих трех кораблей и разрешалось ввиду осеннего времени «для подкрепления здоровья» выдавать во время вооружения нижним чинам по чарке водки.
   27–29 августа были выведены из гавани и начали кампанию 74-пуш. корабль «Св. Андрей Первозванный» и 2–66-пушечных корабля «Виктор» и «Дмитрий Донской»; на кораблях этих производилось пушечное ученье и они все время простояли на Кронштадтском рейде. 10 октября корабли окончили кампанию и втянулись в гавань.
   4 сентября последовало приказание Коллегии запастись морской провизией в прибавок к имеемой, еще на 6 месяцев на все наличное состояние военных судов и на 100 галер, таким образом, чтобы провиант этот был бы в наличности к началу кампании 1773 года; денег на покупку провианта ассигновано было 150 т. рублей.
   4 же сентября последовало приказание о том, чтобы к кампании 1773 года в Балтийских портах было бы в готовности до 20 кораблей и до 100 галер, и кроме того был бы заготовлен лес на постройку еще 10 линейных кораблей.
   17 августа было приказано Коллегиею имеющиеся в Петербурге галеры изготовить к спуску и походу и держать в таком состоянии, чтобы по получении повеления чрез трое суток галеры могли бы отправиться в поход. На галеры было отпущено провианту на два месяца; всех галер было в Петербурге 37, да заложено к постройке 15.
   Указ такого же содержания в тот же день был отправлен в Ревель, где находилось 5 галер; для командования этими судами был отправлен на почтовых капитан-лейтенант князь Шаховской и мичман Мордвинов. Кроме того были отправлены из Петербурга 32 матроса галерного флота в добавок к находящимся в Ревеле 63 чел. Но из находящихся в Ревеле 5 галер князь Шаховской мог приготовить только 4: «Непощаду», «Свирепую», «Удалую» и «Добычную», которых князь принял в свою команду, снабдил припасами и материалами, и распределил служителей по числу банок.
   В Петербурге оказалось, что к 1 сентября могли бы быть спущены только 15 галер, остальные же 22 галеры только к 21 сентября. Главный недостаток заключался в том, что галеры рассохлись и их следовало раньше спуска на воду проконопатить. Для исправления этой работы необходимо было не менее 60 человек с инструментами, и через два дня галеру можно было бы спустить на воду, после чего необходимо было еще 7 дней на вооружение, снабжение всем необходимым и приготовление к походу.
   Это повеление – вооружить галерный флот – застало Коллегию врасплох. По штатам мирного времени 1764 г. положено было иметь 50 галер; имелось налицо 37, да строилось 15. Из наличного числа могли быть спущены чрез 2 недели после получения приказания только 15; остальные без исправления, потребовавшего 3 недели, не могли быть спущены. Надо полагать, что неисправное состояние 22 галер было известно, так как Коллегия 18 августа просит о понуждении подрядчика доставить лес на 19 галер, еще в водяную коммуникацию 1772 года, и решила по доставке леса строить из него галеры, чтобы довести их число до штатного.
   4 сентября последовало приказание довести число галер до 100. Коллегия ввиду большого числа галер, которые следовало выстроить, распорядилась за недостатком рабочих сократить работы по постройке больших судов, а именно: 2–74-пуш. корабля, строившиеся в Петербурге «Исидор» и «Пантелеймон», двойною обшивкою не обшивать и по спуске их заложить в Петербурге вместо двух кораблей – один. Энергичные меры Коллегии по постройке кораблей в Архангельске и Петербурге и других мелких судов в Петербурге, Архангельске, Олонде и Сердоболе нами уже указаны раньше, и мы к ним возвращаться не будем.
   Из числа галер имелась одна двухпалубная – «Свирепая». Оказывается, что она по постройке была крепка и могла бы в сильные ветра держаться в море, но этому мешало то неудобство, что другая ее палуба не позволяла ручки весел опускать ниже, а лопасти поднять кверху. При ветре в бейдевинд или галфвинд [18 - Галфвинд – ветер, дующий поперек пути корабля под прямым углом. – Примеч. ред.] на «Свирепой» можно было только нести один парус, причем если был крен на один фут, то весла уходили в воду.
   «Свирепая» сделана была острокильная, и от перехода 10 человек с борта на борт во время штиля весла уходили в воду; жить в ней было неудобно, камбуз же был устроен близ крюйт-камеры, и потому испытывавший ее к. Пущин предложил ее обратить в госпитальную галеру, так как «Свирепая» для военного действия не могла быть годна. Неудачная постройка «Свирепой» вызвала со стороны контр-адмирала Мазини предложение о постройке бригантин.
   Из мелких судов в Балтийском флоте плавали: галиот «Кронштадт» между Ревелем и Кронштадтом для перевозки материалов, и яхты «Транспорт Анна», «Петергоф», «Счастие» и «Алексей» между Петергофом и Петербургом.
   Брандвахтенные посты содержали: в Кронштадте фрегат «Ульриксдаль», в Риге фрегат «Вестовой» и в Ревеле пакетбот «Лебедь».
   При отправлении в плавание флота Коллегия должна была произвести депутатский смотр в составе вице-президента и при нем двух экспедиторов, а от прочих экспедиций по члену. Если же отправлялась эскадра, то депутатский осмотр делали один или два экспедитора [19 - Порядок управления флотом в то время был следующий: во главе управления стояла Адмиралтейств-коллегия из постоянных членов, не входивших в число флагманов, положенных для командования флотом. Число членов или экспедиторов было ограничено 5: генерал-кригскомиссара, генерал-интенданта, генерал-цейхмейстера, генерал-цалмейстера и генерал-контролера. В ведении каждого члена Коллегии или экспедитора было по одной экспедиции, которых всех было также 5: комиссариатская, интендантская, артиллерийская, казначейская и контрольная. Из круговедения экспедиции было исключено: командование, обучение команд, наблюдение за дисциплиною. У каждого экспедитора были помощники: обер-интендант, обер-кригскомиссар, обер-цейхмейстер и т. д. В каждой экспедиции было по два советника из флотских чинов.].
   На депутатских смотрах следовало удостовериться, все ли отпущено, что надо, имеют ли потребное число людей и офицеров, вообще говоря – готово ли судно к плаванию. В Архангельске и Ревеле депутатский смотр делали командиры и капитаны над портом, но с именем депутата.
   В регламенте Екатерины II об управлении флотом и адмиралтействами сказано относительно депутатских смотров: так как депутаты должны представлять всю Коллегию, то потому им и почет следует отдавать, как всей Коллегии, т. е. имеют на шлюпке флаг адмиралтейский и получают салют согласно морскому уставу, равный с салютом генерал-адмиралу.
   Случалось, что в Ревеле и Архангельске депутатский смотр делали лица чинами ниже флагманов, командовавших эскадрами. Флагмана «таким депутатам не делали уважения» и не отдавали установленных почестей. Это обстоятельство побудило Коллегию, для отвращения несогласий и замешательств «отчего иногда может потерпеть и служба», подтвердить эту статью регламента о депутатских смотрах и послать указы в порты следующего содержания: «Так как часто случается, что делающие смотры и в Кронштадте имеют чин меньше нежели командир эскадры, то почести в лице их отдаются Коллегии; в других же местах депутатский смотр хотя делают командиры и капитаны портов, но с именем депутата, и такой депутат, какого бы чина он ни был, равен депутату и определяемому от Коллегии, а потому следует отдавать ему те же почести что полагается по регламенту т. е. при депутатском смотре иметь адмиралтейский флаг, которому салютовать из 13 пушек; командиры же эскадр поступая по сему, исполнять будут должность законом положенную и не мало к своей обиде и оскорблению почитать не должны».
   Разъяснение это все-таки не устранило недоразумений. Главным командиром Архангельского порта был капитан 1-го ранга Ваксель, который вместе с тем был назначен депутатом от Коллегии для осмотра отправляющейся из Архангельска эскадры, командиром которой был контр-адмирал Сенявин.
   Ваксель посылал от депутатских дел, т. е. как бы от Коллегии, указы Сенявину, который эти указы не принял и впредь отказался принимать, и в свою очередь стал посылать ордеры Вакселю. В них Сенявин писал, что депутатским делам быть тогда, когда от него будет дано знать, да и депутаты-де бывают в Кронштадте, а тут-де город Архангельск. Ваксель обиделся и обратился с жалобой в Коллегию «на такое развратное размышление, не сходствующее с указом о почтении Коллегии». Намек на непочтение к Коллегии был ясен, и через несколько времени Ваксель принес вторую жалобу на Сенявина, что при депутатском смотре он, Ваксель, имел у себя адмиралтейский флаг, а подлежащей де пальбы капитаны кораблей не делали. Сенявин ответил на запрос прямо, что салюта не приказал производить он, ибо в морском уставе он не мог найти правила, по которому следовало бы производить салют шлюпочному флагу. Коллегия рассердилась на Сенявина не только за неисполнение указа своего, но и за придание ему такого толкования, которое порочит указ, и приказала: сдав команду над приведенною им эскадрою старшему по себе, самому прибыть «для порядочного ответа» в Петербург.

Глава III

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Для вспомогательной эскадры, отправляемой в Средиземное море под командой контр-адмирала В.Я. Чичагова, были выбраны 4 корабля из числа зимовавших в Ревеле, но императрица приказала отправить 3 корабля, а «офицерам выдать вперед каютные и порционные деньги и жалованье за год». Коллегия, извещая об этом Чичагова секретным указом, вместе с тем говорит, что приготовления к плаванию кораблей 74-пуш. «Чесма» и 66-пуш. «Победа» и «Граф Орлов» возлагается на него, Чичагова, по его благорассмотрению и командирским требованиям.
   23 апреля все три корабля вышли из Ревельской гавани. 4 мая им был произведен депутатский смотр, по окончании которого Чичагов поднял свой флаг на кор. «Чесма». 8 мая эскадра тронулась в путь и чрез 10 дней бросила якорь в Копенгагене. 5 июня эскадра отправилась далее, чрез месяц, нигде не останавливаясь, прошла Гибралтар и 16 июля вступила в порт Магон, место, где наши корабли в войну 1769–1774 гг. имели обыкновенно первую остановку по вступлении в Средиземное море. Этот длинный переход отразился большим числом больных на эскадре, так что по приходе в порт Магон Чичагов прежде всего свез больных на берег, хотя и получил при входе в порт предписание графа А. Орлова спешить в Ливорно. Только к 6 августа, взяв выздоровевших в числе 357 чел., эскадра 8 августа вышла из порта Магона и к 15 августа пришла в Ливорно, где граф А. Орлов оставил предписание Чичагову: сдать команду над эскадрою старшему по себе корабельному капитану, а самому вернуться в Россию. Чичагов так и сделал и по возвращении в Россию за благополучный привод эскадры получил орден Св. Анны 1-й ст.
   При своем отправлении Чичагов получил инструкцию, из которой видно, что увеличение нашего флота в Средиземном море эскадрою Чичагова вызвано было тем соображением, чтобы привести силы, находящиеся в распоряжении графа Орлова «еще больше в состояние к продолжению счастливых успехов», и чрез то понудить турок «к скорому заключению надежного и постоянного мира».
   Корабли предписывалось снабдить всем необходимым по примеру отправленных ранее в Средиземное море. Уход эскадры из Ревеля следовало сделать с первым попутным ветром и для соединения с нашим флотом идти «сколь возможно скоро».
   Заходить в какой-либо порт до самого Гибралтара или, «лучше сказать», до Магона, не рекомендовалось, ибо эскадра могла запастись всем необходимым, а особливо водою, в датских портах, Копенгагене или Гельсиноре, где должны были дожидаться выписанные заранее из Англии лоцмана для прохода Английским каналом. Сделано это было с тою целью, чтобы «лишить могущей встретиться нужды заходить в английские порты и иметь заботу» о лоцманах.
   Располагать плавание оставлялось по инструкции на усмотрение Чичагова. Ему сообщены были политические отношения к различным державам, владения которых лежали на пути эскадры, и как ему держаться, в случае если бы необходимость заставила его зайти в порта этих держав. Эта часть инструкции во всем подобна инструкции адмиралу Свиридову, напечатанной в XI томе «Материалов». Точно так же инструкция обращала внимание Чичагова на то, чтобы купеческие суда, какой бы они христианской нации ни принадлежали, не останавливать и не осматривать ни под каким видом, но, напротив, подавать им всякую возможную помощь.
   Дальнейшие приказания по прибытии в Средиземное море Чичагов должен был получить от графа А. Орлова или от адмирала Свиридова.
   Военные действия в 1772 году продолжались в Архипелаге с тем же успехом как и раньше. Силы наши состояли в 1772 году: из 9–66-пуш. кораблей: «Европа», «Св. Иануарий», «Ростислав», «Св. Георгий Победоносец», «Саратов» (присоединился к эскадре 21 ноября, а до того времени исправлялся в Мальте), «Всеволод», «Три Святителя», «Три Иерарха» (весь 1772 год исправлялся в Ливорно»), «Не Тронь Меня» (переделывался в фрегат в порте Ауза); 1–54-пушечпаго корабля «Азия»; и с октября 1772 года еще из одного 74-пушечного корабля «Чесма» и двух 66-пуш. кораблей «Победа» и «Граф Орлов».
   Всего в Средиземном море и Архипелаге было к концу 1772 года: 1–74-пуш. корабль, 11–66-пуш. кор. и 1–54-пуш. корабль.
   Фрегатов было: 40-пуш. «Северный Орел», 32-пуш. «Надежда Благополучия», «Надежда», «Африка», «Минерва», 26-пуш. «Св. Николай», 22-пуш. «Наксия», 20-пуш. «Помощный», 16-пуш. «Слава», 10-пуш. «Парос»; и с неизвестным числом пушек: «Григорий», «Тино», «Архипелаг», «Делос», «Св. Павел», «Победа», «Констанция», «Запасный», «Андро», «Мило», «Миконо», «Зея» и «Виктория».
   Остальные суда состояли из 3 бомбардирских кораблей: «Гром», «Страшный» и «Молния», 3 пинок: «Венера», «Сатурн» и «Соломбал» и 1 пакетбота «Почталион».
   Положение военных дел на сухом пути было следующее: главная армия Румянцева, после побед предшествовавших двух годов, удерживала левый берег Дуная и неоднократно переходила на правый, причем были взяты три крепости. Вспомогательная армия князя Долгорукова заняла Крым. Турки стали договариваться о мире.
   В начале 1772 года на рейде Ауза стояло 7 кораблей, 14 фрегатов, 2 пинка, 3 бомбардирских корабля и 1 пакетбот. Один корабль исправлялся в Мальте, другой в Ливорно, а третий «Иануарий» находился на станции по остовую (восточную. – Примеч. ред.) сторону острова ІІатмос.
   4 января из порта Ауза вышел отряд генерал-адъютант Ризо из 4 пинок и 1 полугалеры, и занимал свою станцию у Негропонта и Сиры до половины апреля. Когда же к нему присоединилась одна шебека и одна полугалера, то вся эта эскадра направилась к берегам Сирии. Одна шебека отделилась и пошла к Дамиетте, где узнала, что Али-Паша Египетский, с которым граф Орлов вошел в сношения, разбит турками и находится в Каффе. Шебека направилась к Каффе, где уже был отряд судов Ризо. Получив известие от Али-Паши, что из Бейрута готовится к выходу турецкий фрегат, Ризо отправил на встречу фрегату для его уничтожения: полаку, шебеку и полугалеру. Фрегат, завидя наши суда, выбросился на берег, а команда его спаслась вплавь. Наши же суда стреляли по фрегату.
   7 июня отряд Ризо подошел к Бейруту, поднял российские флаги и открыл огонь по батареям, с которых турки отвечали. От 8 до 11 июня отряд продолжал усиленно бомбардировать крепость, свез на берег десант, который наступал на город, предавая на своем пути попадавшиеся строения огню, при поддержке пальбы по городу с судов отряда.
   12 июля бомбардировка с судов отряда прекратилась. По взятии десанта с берега отряд отошел из выстрелов, а 17 июня совсем отошел от Бейрута и чрез месяц вернулся в порт Ауза.
   27 февраля из порта Ауза вышла эскадра контр-адмирала Елманова в составе 4 кораблей – «Св. Георгий Победоносец», «Ростислав», «Всеволод» и «Азия», 5 фрегатов, одного бомбардирского судна и одного пакетбота, и направилась к Дарданеллам, получив известие [20 - Сведения о действиях этой эскадры очень кратки в XII томе «Материалов».], что оттуда вышли 6 алжирских фрегатов и 6 галер, которые, узнав о выходе эскадры Елманова, возвратились в Дарданеллы.
   Назначение эскадры Елманова было прекратить подвоз провианта из Архипелага в Константинополь.
   19 мая было заключено перемирие в главной армии Румянцева, а 20 июля и в Архипелаге.
   23 мая граф А. Орлов доносил, что, несмотря на все принятые меры: неоднократное удаление от Дарданелл фрегатов, рассылка их в другие порта, изменение фрегатов по наружному виду, не могли побудить турок к выходу из Дарданелл с эскадрою. Только однажды неприятель вышел, для того чтобы проконвоировать мелкие суда, нагруженные на румелийском берегу съестными припасами, но, узнав о приближении эскадры Елманова, быстро скрылся, оставя несколько судов, нагруженных пшеницею и лесом.
   Эти нагруженные суда были взяты вооруженными шлюпками, несмотря на защиту с берега пушечной и ружейной пальбой.
   Далее граф А. Орлов извещал, что он находит единственный путь к нанесению вреда неприятелю – это совершенно пресечь ему подвоз военных снарядов и съестных припасов, которые турки получают от нейтральных наций, особенно от французов, торгующих в Леванте. Для прекращения такой, военным законом предосудительной торговли, граф А. Орлов обнародовал манифест, посредством которого предостерегал нейтральные нации от подвоза туркам всех таких вещей, которые вредны русским военным действиям.
   Вместе с тем граф А. Орлов просил снабдить его наставлениями, как ему поступать, на случай предполагаемого на море перемирия, относительно пропуска к туркам съестных и других припасов. Граф Орлов высказывал вместе с тем свое мнение, что турки в свободное время перемирия могут запастись всем необходимым и тогда возможно ожидать разрыва переговоров и продолжения войны.
   Между тем как граф А. Орлов оставался в Италии, в Архипелаге перемирие заключено было адмиралом Спиридовым. Причина, почему граф А. Орлов оставался в Италии, заключалась в том, что корабль «Три Иерарха», на котором граф прибыл в Ливорно, продолжал починяться в Порто Феррайо, и граф потребовал себе другой корабль из Архипелага. Ему был послан кор. «Ростислав», который и прибыл 29 июня 1772 г. в Ливорно.
   На этом корабле находился и посланный курьером к графу А. Орлову из главной армии Румянцева – поручик Кумани, который по прибытии в Константинополь отправлен был вместе с султанским уполномоченным Мустафа-Пашою в Парос, и оттуда уже на корабле «Ростислав» направился в Ливорно.
   3 июля доносил граф А. Орлов, что он получил из Петербурга условия перемирия, заключенного на Дунае, и что как только корабль «Ростислав» окончит нагрузку всем необходимым, он отправится в Архипелаг и будет содействовать предложениям Порты о заключенном уже перемирии.
   Вместе с этим донесением граф А. Орлов посылал взятые русским флотом при разных случаях, а особливо при сожжении турецких кораблей в Метелине, неприятельские флаги, щиты и знамена [21 - Часть этих трофеев до сих пор хранится в Кронштадтском арсенале.].
   Ожидая заключения мира с Портою, граф А. Орлов через несколько дней писал в Петербург и просил включить в мирный договор условие, по которому все суда его эскадры, а равно и русские подданные, могли бы остаться по заключении мира в турецких областях, до тех пор пока не окончатся исправления судов, и если нельзя будет выговорить неограниченное время, т. е. пока суда не будут все исправлены, то необходимо по крайней мере выговорить 6 месяцев, по причине больших расстояний между судами, дабы не произошло «новой остуды и жалоб» со стороны турок.
   Желание графа А. Орлова, ввиду тех поводов, из-за которых произошла война 1769 года, представляется вполне справедливым.
   6 августа корабль «Ростислав» с графом А. Орловым прибыл в Архипелаг, и вскоре граф, подняв кейзер-флаг, вступил в командование флотом, и 20 августа извещал, что по прибытии его в Архипелаг перемирие с турками было заключено адмиралом Свиридовым, и что он получил рескрипт о перемирии чрез Константинополь.
   В рескрипте заключалось повеление пропускать в турецкие порта нейтральные суда с провиантом. Во исполнение этого повеления граф А. Орлов распорядился отпустить все забранные суда, снабдил их всем необходимым и послал всем крейсерам приказ: во время перемирия не забирать впредь суда с подобным грузом. Исполняя это повеление, граф А. Орлов вместе с этим донесением просил инструкции, как ему поступать в случае незаключения мира: на основании ли изложенного в полученном им рескрипте, или же держаться обнародованного им манифеста к нейтральным державам, по которому во время войны он не пропускал в турецкие порта суда нейтральных держав. Если же брать суда и платить им деньги за взятый товар, говорил граф А. Орлов, то этим побудить можно шкиперов ставить такие большие цены, что получится себе больший убыток, чем неприятелю. Если же пропускать без задержки все суда с провиантом, то он, граф А. Орлов, находится в новом затруднении, ибо все действия вверенного ему флота были направлены к тому, чтобы оголодить или по крайней мере сделать дороже съестные припасы в людных неприятельских местах. При разрешении провозить во время войны неприятелю съестные припасы все предприятия его, графа А. Орлова, делаются расстроенными, так как незначительность десанта, который естественными путями время от времени уменьшается, не позволяет ему ничего предпринимать на сухом пути, где неприятель, пользуясь перемирием, не преминет усилиться и запастись провиантом.
   Адмирал Свиридов, воспользовавшись прибытием графа А. Орлова в Архипелаг, отпросился по случаю болезни в Италию для поправления здоровья. Адмирал просился в Россию, но граф А. Орлов, извещая о таковом его желании, отпустил его только в Италию, приказав сдать главную команду над флотом контр-адмиралу Елманову.
   Между тем лето 1772 года прошло, а мира с турками заключено не было. Подробностей мирных переговоров нет в XII томе, и мы касаться их не будем, но несомненно одно, что турки успели во время перемирия запастись провиантом.
   7 ноября граф А. Орлов доносил, что турки во время перемирия деятельно вооружались, усилили на островах в разных крепостях гарнизоны, снарядили две Варварийских и одну Дульциниотскую эскадры, под предлогом усмирения появившихся около Дамаска возмутившихся турецких подданных [22 - Турки просили пропустить эти эскадры против Али-бея Египетского, но им из осторожности было отказано. Дабы воспрепятствовать туркам выйти из Дарданелл, граф А. Орлов ходил с флотом к острову Имбро и Дарданеллам.]. Все эти действия турок возбудили подозрения графа, и он не только не согласился на предложение турок о пропуске их эскадр во время перемирия, но и принял с своей стороны меры. Отправив с отказом приезжавшего к нему для переговоров турецкого уполномоченного Гассан-агу, сам граф А. Орлов двинулся с эскадрою к Хиосскому проливу, не предпринимая еще враждебных действий против турок. 19 сентября он получил в Хиосском проливе извещение от наших уполномоченных на конгрессе в Фокшанах о разрыве переговоров и перемирия и потому к 29 сентября вернулся с своей эскадрой в порт Ауза, где собрались главные силы флота.
   Граф Орлов сделал следующие распоряжения о занятии тех мест, которые в силу перемирия были нами оставлены в Архипелаге.
   1) Отправил небольшую эскадру Войновича из фрегатов «Св. Николай» и «Слава», шебеки «Забияка», поллак «Модон» и «Ауза» в Адриатическое море для диверсии там удержанием вооружившихся дульциниотов. Эскадра эта стала крейсировать при острове Цериго, между Кандией и Морейским берегом, наблюдая движения дульциниотской эскадры, собранной в Лепантском заливе. Войнович имел приказания от графа А. Орлова, что если его сил не достанет для удержания 26 дульциниотских и рагузинских судов, намеревавшихся сообща с дарданелльскими сделать нападения на наш порт на острове Парос, то ему, Войновичу, обратиться за помощью к эскадре капитана 1-го ранга Коняева, которая должна была к этому времени подойти в Архипелаг. Войнович узнал, что ему с 5 судами не справиться с 26 неприятельскими, стал крейсировать на том пути, где он должен был встретить эскадру Коняева.
   2) Отправил небольшой отряд Фондезина из фрегата «Северный Орел», пакетбота «Почталион» и одной поллаки для занятия о-ва Самоса и узкого пролива, отделяющего берега малой Азии от острова. До конца года отряд этот находился в крейсерстве в Архипелаге, имея станциею остров Патмос. 23 сентября к отряду присоединился фрегат «Тино», а 9 декабря фрегат «Победа».
   3) Кроме того был отправлен один военный фрегат с небольшим числом вооруженных мелких судов к островам Родосу, Кипру и египетским берегам, для наблюдения за движениями неприятельских судов.
   Во время этих распоряжений граф А. Орлов получил от Капудан-Паши уведомление, что Румянцев испросил от турецкого главнокомандующего на Дунае новое перемирие на 40 дней, т. е. с 10 сентября по 20 октября. Это извещение было неверно в том отношении, что просили его турки, а не Румянцев. Тем не менее Капудан-Паша просил графа Орлова не начинать военных действий в Архипелаге, а ожидать скорого прибытия курьера от Румянцева с известием о продолжении перемирия, но граф Орлов не поверил этому письму Капудан-Паши, основываясь на прежних своих с ним сношениях, тем более, что известие о продолжении перемирия не было послано в турецкие крепости, расположенные в Греции и в Архипелаге, и по всем доходившим до графа сведениям, турки с поспешностью готовили дульциниотскую эскадру в Лепанто.
   Граф Орлов не отменил ни одного из своих приказаний и ответил Капудан-Паше, что русский флот в Архипелаге не имеет необходимости в новом перемирии, но в воле Порты прислать к нему уполномоченного для договора о перемирии, если Порта искренно желает мира. Несколько дней после своего ответа Капудан-Паше граф Орлов действительно получил от Румянцева письмо, которым тот уведомлял графа, что турки просили у него вновь перемирия на 6 месяцев, но он дал им только на 40 дней. Так как письмо это граф получил 8 октября, и до окончания нового срока перемирия оставалось только 12 дней, то он не изменил ни одного из своих распоряжений.
   Граф Войнович неоднократно уведомлял графа Орлова, что дульциниотская эскадра вышла в море и находится у берегов Мореи.
   Граф Орлов оставил в силе все свои прежние распоряжения Войновичу относительно истребления дульциниотской эскадры, и 15 октября отправил контр-адмирала Грейга с эскадрой в отдельное плавание. Эскадра Грейга состояла из кораблей «Победа», «Три Святителя», «Всеволод», фрегатов «Надежда», «Африка», «Победа», «Парос», «Григорий» и «Констанция» и бомбардирского корабля «Молния».
   Назначение эскадры Грейга было: по истечении нового срока перемирия предупредить турецкие предприятия. Грейг, подойдя с своей эскадрой к Хиосскому проливу, отделяющему остров Хиос от берегов Малой Азии, откуда перевозились войска для усиления турецких гарнизонов, сделал 24 октября нападения на крепость Чесму, атаковал оную с моря фрегатами и высадил десант, который в составе 520 чел. регулярного войска (Лейб-гвардии Преображенский полк и часть албанцев) выгнал из форштадта турок, овладел им и двумя магазинами, одним провиантским, а другим корабельным с блоками, 2 небольшими орудиями и 5 фальконетами. Последние были перевезены на суда, форштадт и магазины сожжены, а также находившиеся в порту неприятельские суда, частью сожжены, частью взяты в плен. Потеря наша простиралась при этом сражении до 9 чел. убитых и до 10 чел. раненых, а всего 19 человек.
   Лейтенанта Ханыков вывел из-под крепости под неприятельскими выстрелами 2 фелюги, 1 барказ и 2 лодки, за что получил орд. Св. Георгия 4-й степени за храбрость [23 - Список георгиевских кавалеров.].
   При этом сражении, по донесению Грейга, отличились командиры корабля «Всеволод» капитан 1-го ранга Раксбург, фрегатов «Надежда» кап. – лейт. Кожухов и «Африка» кап. – лейт. Извеков, которые, как храбрые и исправные офицеры, при атаке крепости легли с своими судами, несмотря на сильный неприятельский огонь (из 8 пушек), на якорь не более как в 150 саженях от крепости и, открыв свои батареи, стреляли с такою скоростью и точностью, что тотчас же крепость принудили замолчать и, сбив с нее пушки. переломали станки, разбили стену, бастионы и множество домов.
   Извещая об этой новой победе русского флота императрицу, граф А. Орлов еще ничего не знал о поражении турецкого флота в Патрасском заливе, но тем не менее он подробно излагал в донесении от 7 ноября о планах турок.
   По надежным известиям, доносил граф Орлов, турки намерены были произвести нападения на флот в порте Ауза и на самый остров Парос во время перемирия, которое, с турецкой стороны, никогда не было чистосердечно. С недобрым намерением была испрошена отсрочка перемирия со стороны турок, но дабы удобнее успеть в своем вероломном предприятии, на которое научили турок «недоброхоты, завидующие славе победоносного В.И.В. оружия», имевшие достаточно точные сведения о состоянии русских морских и сухопутных сил в Архипелаге.
   План этот был сочинен, утвержден Сулеманом и поручен Капудан-Паше для исполнения с крайней поспешностью, дабы нападение совершено было раньше, нежели эскадра, находившаяся в Средиземном море (кап. 1-го ранга Коняева), могла бы соединиться с флотом в Архипелаге, несмотря на новое перемирие на 40 дней. С этою же целью к нему графу Орлову не был прислан никто из уполномоченных, дабы в случае удачи вероломного нападения неприятель мог бы наружно оправдаться тем, что с русским флотом не было никаких договоров вновь, не было и перемирия. Эти замыслы турок, открывавшиеся постепенно, увеличили подозрения графа Орлова, а непрекращавшиеся вооружения утвердили его в подозрениях, особенно после того, когда его представления в сильных выражениях, чтобы вооружение варварийской и дульциниотской эскадр с десантными войсками, как несогласное условиям перемирия, было удержано, – не были уважены. В своих представлениях граф Орлов уведомлял турок, что выход помянутых эскадр в море он будет считать за нарушение перемирия и справедливою причиною к его явному разрыву, и будет отражать эскадры силою оружия.
   На его представления не было получено никакого ответа, а между тем вооружения Порты продолжались с крайнею поспешностью, дабы успеть привести в исполнение план нападения во время перемирия на русский флот в порте Ауза.

Глава ІV

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   План турок напасть на русский флот во время перемирия состоял в следующем.
   Дульциниотская эскадра, состоящая из 47 фрегатов и шебек 30– и 16-пушечных с 8 т. десантных войск, должна была, выйдя из Адриатического моря, остановиться у морейских крепостей Модона, Корона и Наполи ди-Романия и взять оттуда до 4 т. албанцев. Другая эскадра из тунисских судов, состоящая из 6–30-пуш. фрегатов и 6–16-пуш. шебек, должна была остановиться в портах острова Кандии и взять оттуда из гарнизонов 3 т. человек. Третья эскадра при острове Родосе, состоявшая из военных и транспортных судов, должна была соединиться с военными судами, находившимися при крепости Будрум на берегу Малой Азии, и посадить к себе десантные войска.
   Турецкая эскадра, состоявшая из линейных кораблей, каравелл, шебек и 8 брандеров, находившаяся в Дарданеллах, должна была под главным начальством Капудан-паши, вместе с алжирскою эскадрою, располагать свои движения таким образом, чтобы по выходе из Дарданелл соединиться с военными и транспортными турецкими судами с десантными войсками с островов Тенедоса, Лемноса, Метелина и Хиоса. Турки располагали умножить свои десантные войска людьми, сосредоточенными на азиатском берегу у крепости Чесма, дабы можно было с надежным успехом сделать нечаянное нападение на порт Ауза и сжечь весь находящийся там на якоре русский флот, в то время как дульциниотская и тунисская эскадры вместе с десантными войсками дарданелльской эскадры вдруг бы высадили десант на остров Парос и уничтожили бы находящиеся там наши сухопутные войска, адмиралтейские учреждения и магазины.
   Такие неприязненные действия турок побудили графа Орлова занять оборонительное положение, захватить необходимые посты и проливы для станции наших судов и отправить эскадры в разные места, а особенно против морских разбойников дульциниотов, дабы не допустить соединиться их с тунисцами.
   Между тем соединения дульциниотской эскадры с тунисской не произошло и первая была истреблена. Случилось это таким образом.
   Капитан 1-го ранга Коняев, известясь от Войновича, что граф Орлов приказал ему принять начальство над соединенной эскадрой Войновича и эскадрой, состоящей из 74-пуш. корабля «Чесма» и 66-пуш. корабля «Граф Орлов», идти искать Дульциниотскую эскадру и ее истребить, направив чрезвычайно энергично все свои действия к исполнению возложенного на него поручения. Войнович сообщил ему, что в Патрасе находится под начальством Капудан-паши 9–30-пуш. фрегатов и 16–20– и 30-пуш. шебек и кроме того ожидается там же прибытие из Корфу 12 судов с десантом.
   Коняев решил предупредить это увеличение турецкой эскадры и потому пошел прямо к Патрасу и 25 октября увидал лавирующий в Патрасском заливе турецкий флот, в составе 25 судов под флагом Капудан-паши. Эскадра Коняева шла при тихом попутном ветре прямо к неприятелю, дабы не допустить его в Лепантский залив за крепости. Наступившая ночь и шквал от N с дождем и пасмурностью не позволили начать сражение. Ночь с 25 го на 26-е эскадра Коняева лавировала «без действия». 26 октября утром эскадра Коняева увидела турецкий флот на ветре лавирующим в Патрасском заливе и к W от 2 Лепантских крепостей построилась по сигналу в линию баталии (корабли и фрегаты), мелкие же суда держались во второй линии под ветром боевой линии. Сделано это было с тою целью, чтобы турецкие мелкие суда не абордировали наши мелкие суда. В таком порядке эскадра Коняева лавировала весь день 26 октября и старалась сколько можно прийти на ближнее расстояние к неприятелю. После полдня были отрезаны от турецкого флота две шебеки и один фрегат, и посланные Коняевым фрегаты «Николай», «Слава», шебека «Забияка» и поллака «Модон» имели с ними сильный бой на пушках и, пишет Коняев, «от жестокой наших судов стрельбы неприятельские фрегат и шебека принуждены были спасать себя бегством по ветру». Наши суда преследовали их с пальбою, несмотря на стрельбу с береговых турецких укреплений, и загнали все три судна на мель к патрасскому берегу. К вечеру эскадра Коняева приблизилась к турецкой и имела с нею бой, прекратившийся с наступлением ночной темноты. Пролавировав всю ночь, эскадра Коняева увидела неприятельский флот, состоящий из 8 фрегатов и 14 шебек под защитою 2 Лепантских крепостей, расположившийся на якоре. Крепкий норд-ост, дувший весь день 27 октября, не позволил приблизиться настолько, чтобы можно было вступить в сражение, и только к вечеру эскадра Коняева приблизилась и каждый корабль, подходя с лавировкой к ближним неприятельским фрегатам, имел с ними бой на пушках. 28 октября эскадра подошла на ближнее расстояние к турецкому флоту, и с 2-х крепостей, а также с турецких судов, открылась по приближавшимся нашим судам жестокая пальба. По диспозиции следовало подойти к неприятельскому флоту возможно близко, а особливо кораблю «Чесма», которым командовал сам Коняев. «Чесма» должна была стать к осту от корабля «Граф Орлов», близко к крепости. Последний, замешкавшись в управлении кораблем и парусами, своего места не заступил и спустился под ветер. Место его занял кор. «Чесма» и в 11 ч. 30 м. два корабля «Чесма» и «Граф Орлов», фрегат «Николай» на якоре, а прочие суда под парусами, вступили в бой. С кор. «Чесма» стреляли книпелями, ядрами, картечью. Такую же стрельбу производили и другие суда. В исходе 12-го часа от стрельбы с наших судов на ближайшем турецком фрегате сшибли бизань-мачту. От стрельбы брандскугелями с корабля «Чесма» загорелись ближайшие турецкие фрегаты и шебеки, и тогда с них турки стали бросаться в воду и спасаться вплавь на берег. С судов эскадры Коняева увеличилась стрельба картечью.
   Загоревшийся турецкий фрегат был на ветре; на ветре же вскоре после полдня показался идущий под парусами турецкий фрегат, по направлению к эскадре Коняева, который предположил, что последнее судно турецкий брандер. Так как опасность была от обоих судов, как от идущего, так и загоревшегося, ибо они оба были на ветре, то во избежание бедствия с своими судами Коняев, обрубив канат на кор. «Чесма», вступил под паруса и стал лавировать. То же самое сделали и два других наших судна, стоявших на якоре.
   В 1-м часу был послан лейтенант Мекензи на вооруженной шлюпке, которому было приказано: ежели можно, то побежденные суда привести в эскадру, а если нельзя, то сжечь. Мекензи, взойдя на один фрегат, старался его снять с мели, отдал на нем паруса, поставил своих людей к пушкам и производил из них стрельбу по туркам на берегу, беспокоившим его ружейной пальбой, буксировался шлюпкою, но, заметив, что фрегат движения не имеет и стоит на мели, зажег его. Перебравшись на другой фрегат и тоже будучи не в состоянии и его снять с мели, Мекензи зажег и второй фрегат. С другой шлюпки вызвавшийся охотником констапель Сукин зажег 2 фрегата и 1 шебеку. С фрегата «Николай» была зажжена адмиральская шебека; с шебеки «Забияка» был зажжен один фрегат. Фрегат, принятый за брандер, свалился с загоревшейся шебекой и сам загорелся. Остальные 8 судов, верпуясь, ушли за крепость «с большим от нашей стрельбы повреждением». Фрегат Капудан-паши был сильно избит, «и по достоверному известию от греков», в тот же день потонул.
   29 октября увидели оставшиеся под крепостью две шебеки горевшими; загнанные на мель 1 фрегат и две шебеки были зажжены фрегатом «Слава». Всего было сожжено 8 фрегатов и 8 шебек.
   Коняев с похвалой отзывается о поведении офицеров и нижних чинов во время сражения. Убит был на кор. «Чесма» лейт. Кузьмин, ранено: кап. – лейт. Лопухин, рядовых 5, да на поллаке «Модон» грек 1, всего 7 человек. Потери турок были гораздо больше.
   Таким образом, истреблением эскадры в Патрасском заливе графу Орлову удалось разрушить план турок – нечаянного нападения на о-в Парос. Что такое намерение было, пишет граф Орлов от 25 ноября, это видно из донесения Войновича, который, подняв нейтральный флаг, ходил к Ионическим островам и виделся с некоторыми командирами дульциниотских фрегатов. Командиры этих судов открыли ему свое намерение – усилившись войсками из Морейских крепостей, произвести нападение на Парос, передавали, что о перемирии они не слыхали, и, наоборот, им приказано вооружить эскадру возможно скоро. По словам донесения, Войнович объявил дульциниотским капитанам где они находятся, и ввиду продолжавшегося перемирия отпустил их с своего судна свободно и просил передать начальнику их, чтобы он удержался от своего намерения, в противном случае принудят русский флот дать им сражение. Увидя, что приготовления турок продолжаются, Войнович пошел навстречу Коняеву и передал ему приказания графа Орлова: вместе с эскадрою Войновича идти навстречу дульциниотам, стараться не допустить их и соединения с тунисским флотом и к проходу в Архипелаг, и «буде найдет в турецком паше настойчивость в намерениях, то противился бы ему силою оружия». Коняев, зайдя в Занте, узнал, что по соединении всех турецких сил при Патрасе командовавший флотом распускает слухи, что немедленно отправится искать бежавшую от него русскую эскадру и по разбитии ее откроет себе беспрепятственный путь в Архипелаг для дальнейших действий.
   Получив эти известия, а также уведомление о разрыве перемирия, Коняев взял на себя задачу – разбить дульциниотский флот. Энергичные, не оставляющие места никакому сомнению инструкции графа Орлова нашли в Коняеве не менее энергичного исполнителя его приказаний.
   Победа Коняева под Патрасом была полная, и эскадра его, вернувшаяся к флоту 16 ноября, была встречена торжественным образом со стороны всего русского флота, собранного у о-ва Миконо. Граф Орлов, получив известие о победе Коняева, отправил Грейгу приказание придвинуться к Дарданеллам для наблюдения за турецким флотом и Алжирской эскадрой, собравшихся, по известиям графа А. Орлова, в Дарданеллах.
   Отдав это приказание Грейгу, граф Орлов получил от Обрезкова письмо из Бухареста, по которому он извещался о заключении нового перемирия с турками на 4 месяца.
   Заключение нового перемирия обезоружило графа Орлова, по его замечанию, пред вооруженными турками, которые под наружными признаками миролюбия выигрывают только время для своих выгод, не имея ни малейшей, по-видимому, склонности к совершенному примирению.
   Граф Орлов в своем донесении говорит, что он удержит до некоторого времени выжидательное положение и будет употреблять оружие с большою осторожностью по следующим причинам: в Кандии находится 12–30-пуш. тунисских фрегатов и шебек, да по Адриатическому морю гуляют остатки разбитой дульциниотской эскадры. Ввиду близкого положения Кандии к Паросу он отправит в Кандию эскадру и поручит спросить турецкого пашу: известно ли ему о заключении нового перемирия на 4 месяца, имеет ли он приказания возвратиться в Тунис или же остается при Кандии для совершения разъездов и с каким намерением? В последнем случае, прибавляет гр. Орлов, невозможно смотреть спокойно на столь близко стоящую эскадру. Остатки дульциниотского флота возбуждали в графе Орлове опасения потому, что могли бы помешать свободному сообщению с Италией, и оттого он считает необходимым отправить в Адриатический залив несколько военных фрегатов.
   Занятые им места и посты после окончания срока первого перемирия, так как эти посты усилены и защищены, граф Орлов намеревался оставить за собою для «предосторожности от коварного неприятеля». Гр. Орлов ожидал, что для переговоров о перемирии к нему будет прислан особый уполномоченный от турок.
   В письмах к Панину гр. Орлов продолжал жаловаться на несоблюдение условий турками во время перемирия, что турки никогда не были прямодушны, благодарил за наставление, как поступать с «судами нейтральных держав, которым он оставит совершенную свободу плавать, хотя это послужит к нашему вреду».
   Всем нашим крейсерам была сообщена инструкция, по которой следовало поступать с судами нейтральных держав. По этой инструкции:
   1) Суда под флагами турецкими, алжирскими, тунисскими, триполийскими и рагузинскими, признаются законным призом со всем их грузом, хотя бы и нейтральных держав.
   2) Суда под греческим флагом, идущие или выходящие из турецких портов, признаются законным призом.
   3) Флаг нейтральных судов не прикрывает военного груза, который конфискуется, хотя бы он принадлежал купцам нейтральных держав; за провоз и простой ничего не платится.
   4) Флаг нейтральных держав не прикрывает неприятельского груза.
   Остальные §§ инструкции касались ведения дел призовой комиссии и перечисления предметов военной контрабанды: съестные припасы не были в числе военной контрабанды.
   25 декабря 1772 года граф Орлов отправил новое донесение относительно разбития турецкого флота при Патрасе, в котором подробно мотивирует свои приказания, имевшие следствием истребления этой эскадры. Что его предположения относительно замышлявшегося нападения во время перемирия на остров Парос были верны, граф Орлов между прочим видит и в том, что «до сих пор, Порта не сделала ни малейшего о всем том отзыва». Убегая изобличения, не присылает в Архипелаг особенного уполномоченного для заключения 4-месячного перемирия и принуждает в зимнее время содержать у Дарданелл эскадру из 4 кораблей и нескольких фрегатов. Что турки в ожидании последовавшей на норде перемены (намек на раздел Польши) вооружаются, а потому флот, несмотря на суровую зимнюю погоду, находится у Дарданелл все время под парусами, во всегдашней готовности отразить всякое покушение со стороны турок, чего он, граф Орлов, имеет причины ожидать.
   В конце года были отправлены из Архипелага в Россию около 60 офицеров, частью по болезни, а большею частью ввиду той потребности в офицерах, которая появилась по случаю увеличения численного состава судов в Балтийском море.

Глава V

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В 1773 году 28 февраля императрица Екатерина II писала графу Чернышеву о том, чтобы приняты были меры и по очищении моря и рейдов от льда, отправлены с благополучным ветром один фрегат, два пакетбота и яхта «Екатерина», и что ей было бы весьма угодно, если суда эти будут готовы отправиться в море между 1 и 9 мая. Цель отправления этих судов не указана, но, вероятно, она была известна Чернышеву. Из назначенных самою императрицею судов яхта «Екатерина» была неблагонадежна к плаванию. Вероятно узнав об этом, императрица, «дабы никакое сомнение не осталось в мыслях ее о надежности посылаемых судов в безымянной комиссии», приказала отправить вновь отстроенный фрегат, два пакетбота, и если число означенное в реестре людей не поместится, то отправить четвертое судно вместе с тремя названными. Выход их в море должен был состояться между 1 и 9 мая.
   Коллегия назначила «в особую экспедицию» фрегат «Св. Марк», пакетботы «Быстрый» и «Сокол» и один галиот. Все суда образовали отряд, врученный капитану 1-го ранга А. Крузу. Офицеры и команда на эти суда были назначены по выбору адмирала Мордвинова, и мы знаем из других источников, что выбор был строгий.
   4 мая императрица писала Чернышеву, что если суда готовы, то могут идти в Любек, «где должны дожидаться грузу, о котором даст им знать генерал-майор Ребиндер».
   Суда эти были отправлены за принцессою Вильгельминой Гессен-Дармштадтской [24 - Кобеко. Цесаревич Павел Петрович, стр. 82–89.], впоследствии первой супругой цесаревича Павла Петровича, Наталией Алексеевной. Шканечных журналов о плавании этих судов не сохранилось, но вот что, например, записано в шканечных журналах других судов.
   6 июля пришли на Ревельский рейд, где уже стояла эскадра Базбаля, фрегат «Св. Марк» под брейд-вымпелом и пакетбот «Сокол». В 1-м часу дня фрегате «Св. Марк» произвел салют из 11 выстрелов, а в 13 ч. 30 мин. из 9 выстрелов. В 15 ч. 30 мин. на фрегате «Св. Марк» были поставлены люди по реям и вантам и произведен салют из 9 выстрелов; в 4 ч. дня с городской крепости был произведен салют в 51 выстрел.
   Надо полагать, что по приходе в Ревель принцесса в тот же день съехала на берег. 9 июня на прибывшем с принцессами фрегате «Св. Марк» и пакетботе «Сокол» расцветились флагами; то же было сделано и на флагманском корабле «Александр Невский». 10 июля корабль был посещен принцессами, на фрегате и пакетботе произвели салют в 9 выстрелов, а на всей эскадре люди были поставлены по реям, штагам и вантам. На корабль прибыли принцессы, с сопровождавшими их лицами и контр-адмирал Базбаль с штаб– и обер-офицерами. С корабля сделали 15 выстрелов, чрез полчаса принцессы съехали на берег и для отдания почести опять послали людей на реи и ванты, кричали ура 5 раз и произвели салют из 13 выстрелов.
   20 июня все три судна пришли в Кронштадт, были осмотрены, введены в гавань, но кампании не окончили, а получили приказание быть готовыми.
   16 апреля Коллегия представила Высочайший доклад, в котором изъясняет, что она считает крайне необходимым в кампанию 1773 года, для обучения весьма большого числа рекрут между матросами, вооружить флот, который она по числу офицеров, наличных и ожидаемых из Средиземного моря (60 ч.) и из Донской флотилии, может вывести на рейд из 14 кораблей, 8 больших и малых фрегатов, 2 бомбардирских корабля и 2 брандвахта. Из числа этих судов в Ревеле находились 7 кораблей и 1 фрегат, а остальные в Кронштадте. Три корабля были построены 3 года тому назад, а прочие корабли все новые. Вместе с тем Коллегия просила указа сколько вооружить кораблей и фрегатов на кампанию 1773 г., сколько времени и в каких местах плавать и кому быть командирами эскадр. Рекруты были и в галерном флоте. Коллегия в том же докладе просила вооружить несколько галер для обучения рекрут.
   Императрица положила следующую резолюцию: вооружить в Кронштадте и Ревеле до 15 кораблей и фрегатов и вывести Ревельскую эскадру на рейд 1 мая, а Кронштадтскую к 15 мая, провиантом запастись на 6 мес. Вооружить две или три галеры, которым плавать для обучения рекрут до Березовых островов.
   Начальниками эскадры были выбраны императрицей контр-адмиралы Чичагов и Базбаль, из которых первый, командуя Кронштадтской эскадрой, должен был иметь плавание до Готланда, а второй между островом Даго и мысом Стефенса, заходя и в Кеге-бухту (в Дании). Эскадрам приказано было в плавании быть до 1 сентября, а потом возвратиться в свои порты.
   Одно из первых распоряжений Коллегии было: послать к главному командиру Ревельского порта контр-адмиралу Шельтингу приказание, по которому следовало все суда, находящиеся в Ревельской гавани, приводить со всевозможным старанием в исправность, а особенно корпуса их, так что как только было бы получено повеление о вооружении судов, то это было бы исполнено без малейшего упущения времени.
   Адмирал Шельтинг и командиры судов должны были наблюдать, чтобы все вооружающиеся суда были бы в такой степени готовности, чтобы впоследствии, сколько бы ни плавали, не могли бы возвратиться к порту и требовать исправления повреждений. Коллегия грозила за неисполнение ее приказаний ответственностью по закону.
   Во исполнение повеления императрицы Коллегия распорядилась: 1) Вооружить в Ревеле 7 кораблей и 1 фрегат, вывести их на рейд 1 мая непременно, и быть им на рейде впредь до приказания, а так как в море могут идти только 4 корабля и 1 фрегат, то 2) к пополнению 15 кораблей вооружить в Кронштадте 6 кораблей, 3 фрегата и 1 пакетбота, которые вывести на рейд 15 мая и этой эскадре быть на рейде до повеления. 3) Ревельскую эскадру укомплектовать субалтерн-офицерами таким образом, чтобы на каждом корабле был один капитан-лейтенант, два лейтенанта и три мичмана, а на фрегате два лейтенанта и два мичмана. Остальных же офицеров расписать на кронштадтские корабли, назначив в число их находящихся в морском корпусе. 4) Так как на назначенных в плавание кораблях мачты были разных пропорций, отличавшихся от прежде употреблявшихся в нашем флоте (одни размеры по проекту Ноульса, а другие – адмирала Мордвинова), то командиры должны делать наблюдения и сравнения, при различных обстоятельствах погоды, над ходом и поворотами кораблей. Если же окажется, что вследствие укладки трюма дифференты кораблей разные, то приводить дифферент до одинакового положения. Вести всем наблюдениям обстоятельную запись и представить потом в Коллегию, которая рассмотрит, какие из мачт полезнее употреблять. На корабле «Вячеслав» мачты были сделаны по шведской пропорции, а потому и командиру сего корабля делать наблюдения. Так как на корабле «Чесма» мачты сделаны по пропорции адмирала Ноульса, и корабль этот испытан не только на переходе в Архипелаг из Кронштадта, но и в плавании по Архипелагу, и потому удобнее на нем было произвести сравнение коротких мачт с длинными, а у адмирала Спиридова спросить, какие по его усмотрению на кораблях мачты иметь полезнее. 5) Вооружить в Кронштадте две галеры, морского же провианта отпустить на два месяца. 6) 4 оставшиеся в Кронштадте корабля, 1 фрегат и 2 бомбардирских корабля, вооружить и держать «в исправной готовности», чтобы во всякое время по первому приказанию вывести на рейд.
   23 мая 3 корабля из Ревельской эскадры: «Память Евстафия», «Борис и Глеб» и «Преслава», после отправления эскадры в море, было приказано ввести в гавань, и из кронштадтских кораблей прибавить корабль «Вячеслав» и фрегат «Александр», так чтобы в Ревельской эскадре образовалось бы 5 кораблей и 3 фрегата, а в Кронштадтской эскадре 5 кораблей и 2 фрегата, и по сделании депутатского смотра отправить в путь.
   8 июля Кронштадтская эскадра в составе 5 кораблей: «Пантелеймон», «Андрей Первозванный», «Яков», «Виктор», «Архангельск», 3 фрегатов: «Гремящий», «Надежда», «Екатерина» и пакетбота «Курьер», под флагом контр-адмирала Чичагова, снялась с якоря и пошла к весту (западу. – Примеч. ред.) в ордере двух колонн. Через два дня пришла на Ревельский рейд, где стояла Ревельская эскадра контр-адмирала Базбаля.
   18 июля эскадра двинулась в путь к остовой стороне Готланда и до 21 июля крейсировала в море. Два корабля, более старые по возрасту, «Яков» и «Архангельск», получили течь и вернулись в Ревель, и вместо них были высланы другие два корабля, бывшие в числе запасных: «Память Евстафия» и «Борис и Глеб». Чичагов заходил в Тагелахт-бухту для того, чтобы налиться пресною водою и отправить больных в Ревель. Больных на всех кораблях и фрегатах было 315 чел., из них отправлено было в Ревель 158 человек, умерло в июле месяце 31 чел.
   Во время крейсерства эскадра встретилась с датским фрегатом «Дрейвер-Дрей», командир которого объявил Чичагову, что находится в море для практики с гардемаринами и имеет намерение идти в Кронштадт.
   2 августа эскадра опять вышла в море, проплавала до 16 августа, зашла в Ревель и через месяц вернулась в Кронштадт, где и кончила кампанию.
   Ревельская эскадра, в составе кораблей: «Александр Невский», «Мироносиц», «Князь Владимир», «Дерись», «Вячеслав» и фрегатов «Феодор» и «Александр», начала кампанию 1 мая. Сначала флаг имел контр-адмирал Барж, а потом контр-адмирал Базбаль. Эскадра эта простояла до 14 июня на рейде, участвовала во встрече Гессен-Дармштадтских принцесс и в этот день вышла в море. Эскадра крейсировала в Балтийском море, производила пушечные ученья с пальбой и три недели простояла в Кеге-бухте. К 27 августа вернулась в Ревель и вскоре окончила кампанию. И эта эскадра имела много больных. С эскадры было отправлено больных в Ревель 131 человек.
   Для обучения матросов галерного флота были вооружены две галеры: «Ауза» и «Парос». Команда над ними была поручена капитану 2-го ранга Арсеньеву, который получил от Коллегии приказание обучать матросов:
   1) На гребле поворачивать по ветру и против ветра, тому же учить и под парусами. 2) Подымать, опускать и крепить паруса. 3) Обучать действию пушками и мелким ружьем, «воображая то, что случится во время абордажа». 4) Бросать лаг и лот.
   Галеры эти проплавали два с половиной месяца, три раза ходили в Биоркэ и три раза меняли команду.
   26 июля 1773 года граф А. Орлов писал императрице, на вопрос ее: нет ли необходимости в подкреплении нашего флота в Архипелаге, – что такая необходимость существует, хотя турецкие верфи в Мителенах, на Родосе и других местах разорены, но тем не менее у турок осталось адмиралтейство в Константинополе и в других портах на Черном море, где производится энергично строение судов, так что к лету 1774 года они будут иметь большие морские силы. Русский же флот в Архипелаге, за ветхостью многих кораблей, приходит в бессилие, и потому, если продолжится война с турками, то он, граф Орлов, считает необходимым подкрепиться новой эскадрой в 3–4 линейных корабля и несколько транспортных судов. В случае заключения мира суда эти нужны будут для забрания людей и снарядов. На другие суда остается весьма мало надежды, чтобы они могли дойти такой дальний путь при возвращении флота из Леванта в Россию.
   Граф Орлов отправил в Россию контр-адмирала Грейга, прося командование новой эскадрой, отправляемой в Средиземное море, вручить Грейгу. Искусство в мореплавании, знание здешних мест, писал Орлов, отличное усердие Грейга и ревность его к службе подают надежду, что эскадра с успехом и вовремя придет в Средиземное море.
   В заключение граф Орлов прибавляет, что он при этом донесении отправляет взятые у неприятеля в разные времена штандарты, флаги, знамена и другие военные турецкие знаки.
   24 августа состоялось приказание: обе крейсерующие в Балтийском море эскадры вернуть немедленно в Ревельский порт и приготовить к отправлению в Архипелаг, без потери времени, 4 корабля и два фрегата. Отправляемую эскадру снабдить всем необходимым, фрегаты же взять из числа новых, идущих из Архангельска, для чего следовало послать нарочного в Копенгаген, который бы задержал идущие из Архангельска 3 фрегата. Эскадра поручалась собственноручной припиской императрицы контр-адмиралу Грейгу.
   24 же августа Коллегия распорядилась: эскадрам Чичагова и Базбаля, вернувшимся в Ревель, стоять на рейде впредь до повеления. Из кронштадтских кораблей приготовить 2, из ревельских 1 корабль, из крейсирующих в море фрегатов 2. Суда эти следовало приготовить без потери времени, сходно с тем, как готовились раньше корабли, для отправления в Средиземное море. Приготовление и снабжение кораблей возложено было на главных командиров портов, на капитана над Кронштадтским портом. Лица эти, кроме того, должны были наблюдать, чтобы со стороны командиров кораблей не было бы жалоб на неудобства. В случае же неудовольствия со стороны командиров и неисправностей, а также промедления времени, Коллегия обещала возложить ответственность на главных командиров и капитана над портом. Надо прибавить, что этот § приказания всецело следует отнести по адресу строптивого контр-адмирала Сенявина, исполнявшего в то время обязанность главного командира Кронштадтского порта. Из Ревеля следовало доносить об успехе работ каждую почту, а из Кронштадта через три дня. Провизию на эскадру следовало отпустить на 6 месяцев. Экспедициям каждой по своей части следовало стараться доставить запасы на корабли без упущения времени.
   Архангельске фрегаты пришли раньше в Кронштадт, чем послали им приказание остановиться в Копенгагене. Коллегия желала, чтобы по примеру прежних отправлений офицерам отправляющейся эскадры были бы выданы вперед каютные и порционные деньги и жалованье за 2/3 года, а остальную треть в море. Неизвестно решение императрицы, но можно почти достоверно сказать, что она, как и раньше разрешала, разрешила и на этот раз выдачу денег вперед.
   Эскадру Грейга составили 4 корабля: «Исидор», «Дмитрий Донской», «Александр Невский» и «Мироносиц», и 2 фрегата: «Павел» и «Наталия».
   9 октября эскадре был произведен депутатский смотр, 12 октября поднял свой флаг на корабле «Исидор» контр-адмирал Грейг, а 21-го числа эскадра из 2 кораблей и 2 фрегатов снялась с якоря и пошла при попутном SO в Средиземное море, конвоируя 6 нанятых транспортных судов, нагруженных разными припасами, материалами и провизией. Через 6 дней к эскадре Грейга присоединились 2 ревельских корабля, стоявшие у Наргена. Эскадра Грейга вышла очень поздно и при дурной погоде. У Наргена ее прихватил очень густой снег, а от Наргена до Дагерорда эскадра шла две недели. 20 ноября эскадра пришла в Копенгаген, захватила припасенных для нее лоцманов и через 5 дней тронулась в дальнейший путь. Довольно быстро прошла Категат, Скагерак и Немецкое море (Северное море. – Примеч. ред.) и к 1 декабря вошла в Английский канал. 6 декабря эскадра вошла в Портсмут, куда через 10 дней пришел отставший фрегат «Наталия». Если сравнить это эскадренное плавание с плаваниями наших эскадр при первом их отправлении, то нельзя не заметить крупную разницу. Эскадра Грейга идет вполне соединенно и проходит, пользуясь ветрами, быстро большие расстояния.
   До конца 1773 г. эскадра Грейга простояла в Портсмуте.

Глава VІ

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Перемирие было заключено Румянцевым на четыре месяца по 29 марта; оно было распространено и на Архипелаг, но непосредственных переговоров графа А. Орлова с турецким уполномоченным не было. Первое перемирие, бывшее в 1772 году, оставляло большой простор для недоразумений относительно пропуска нейтральных судов с провиантом. Граф Орлов, действуя по инструкции «оголодить Константинополь», не хотел пропускать нейтральных судов с провиантом и издал с этою целью манифест. Получив условия заключенного в Бухаресте перемирия с турками, он не знал, как поступить, и просил себе инструкции.
   Из письма его от 1 марта 1773 года видно, что им были получены инструкции 16 февраля того же года, которыми он должен был руководствоваться на продолжение в Архипелаге военных действий в том случае, «если бы паче всякого чаяния» перемирие и конгресс в Бухаресте расстроились и последовал бы опять разрыв.
   В этих наставлениях были указания относительно подвоза в Константинополь и другие места съестных припасов.
   Граф Орлов отвечал, что Высочайшие повеления, как присланные 16 февраля 1778 г., так и от 23 июня 1772 г. [25 - Ни тех ни других в «Материалах» нет.], он в точности исполняет. О содержании этих повелений можно догадаться по тому месту его донесения, где он говорит, что во избежание могущих последовать неприятных хлопот, от которых до сих пор он удалялся, со всевозможным старанием и осторожностью, дозволяя свободный проход в Константинополь нейтральным судам, нагруженным разного рода провизией, он позволил пропускать нейтральные суда в Константинополь, груженные мукой и пшеницей, принадлежащей самому султану и перевозимой из румелийских магазинов в константинопольские, требуя только от шхиперов нейтральных судов контрактов, заключенных ими с турецкими комендантами, в которых должно было быть прописано, откуда и куда груз везется, какое количество груза погружено и сколько денег следует уплатить шхиперам.
   Из этого видно, насколько фиктивна была блокада Дарданелл. Граф Орлов пишет, что на судах обстоятельно рассматривают письменные договоры и условия, писанные на турецком языке. Нам неизвестно, были ли на судах, содержащих блокаду, люди, знающие турецкий язык. Довольно и того, что было разрешено пропускать суда с провиантом в Константинополь, с провиантом, принадлежащим собственно султану.
   Этого разрешения было совершенно достаточно, чтобы в Константинополе запаслись провиантом на продолжительное время.
   Мы не имеем возможности проследить ход переговоров в Бухаресте, не имеем возможности проследить, сколько было пропущено провианта в Константинополь, хотя в шканечных журналах судов, блокировавших Дарданеллы, сведения об осмотрах судов должны быть. Но можно быть уверенным в том, что «оголодание» заставило бы турок быть уступчивее.
   Но и графу Орлову нельзя было быть очень настойчивым в своих намерениях. Положение его, оставаясь с внешней стороны очень прочным, поколебалось. Брат его Г.Г. Орлов, известный любимец, был удален от двора. Григ. Орлов постоянно поддерживал на военных советах, бывших под председательством императрицы, все предложения своего брата А. Орлова. С удалением брата А. Орлов лишился этой подпоры. Наоборот, можно сказать, что в это время возымел большое влияние на Екатерину граф И. Панин, заведовавший иностранными сношениями России, и проникнутый гуманитарными (гуманистическими. – Примеч. ред.) идеями XVIII века, которым сочувствовала наша императрица. Тон писем графа Панина к графу Орлову становится суше, лаконичнее, и наоборот, последний пишет первому все более и более искательные письма.
   При подобных отношениях трудно было ожидать в 1773 году большой самостоятельности действий от графа А. Орлова, и, поняв намек на «неприятные хлопоты», он разрешил пропуск в Константинополь провианта, принадлежащего самому султану, т. е. сделал блокаду фиктивной.
   Через два дня граф А. Орлов писал императрице, что повторяемые несколько раз со стороны турок миролюбивые отзывы и предложения о перемирии, кроме коварства и непостоянства турок, ничего не показывают. Часто заключаемые перемирия, как на Дунае, так и в Архипелаге, и особенно в последнем месте, наружно обнадеживают на заключение прочного и полезного мира, в сущности же также показывают коварство турок, которые стараются только найти временно средства к поправлению своих расстроенных дел и находят его в возобновлении перемирных сроков.
   Разрыв мирных переговоров на конгрессе, к чему клонятся, по мнению графа А. Орлова, переговоры, последует тогда, когда истечет срок перемирия. Так делают турки теперь, так делали они и раньше, во время прежних перемирий, когда они не переставали делать военных приготовлений в Архипелаге, вооружая целые эскадры [26 - По перемирию, заключенному в 1772 году, турки должны были в Архипелаге «судов не делать, и уже сделанные не спускать, а спущенные не вооружать».]. По истечении срока перемирия граф Орлов должен был силою оружия удерживать эти эскадры от военных действий. Патрасское сражение открыло глаза, что флот дульциниотов действительно вооружался. Объяснению турок, что будто бы вооружение этих и варварийских судов было сделано для того, чтобы суда эти отправить к Дамаску для усмирения появившихся в Египте ослушников султана, граф Орлов не верит. Подтверждение верности своей догадки граф Орлов видит в том, что в заключенном перемирии между адмиралом Спиридовым и Мустафою-Беем распорядителем предложенного турками нападения на нашу главную станцию в Архипелаге ничего не говорится о дозволении турецким военным судам идти в Дамаск (договором было установлено, что турки и русские занимают те места, в которых их застало перемирие, и что турецкий флот не может появляться в Архипелаге). И так как все караманские, сирийские и египетские берега, по случаю бывших там до заключения перемирия сражений и десантов, должны быть включены в число тех мест, которые занимали русские, то турки не имели права туда ходить.
   Хитрую уловку со стороны Мустафы-Бея граф Орлов видел и в попытке бея, при заключении перемирия, ограничить плавание нашего флота в Архипелаге пределами: на О островом Стангио, а на W островом Кипром. При согласии графа Орлова на эту уловку Порта имела бы полную свободу вооружать суда в Александрии, откуда она могла располагать военными силами, не только для покорения Сирии и Египта [27 - Внутренние замешательства в Сирии и Египте, лишая денежных средств турецкое правительство, были для нас очень выгодны.], но и могла употребить все силы на предполагавшуюся со всех сторон на нас атаку в Архипелаге. В то время, как в Александрии снаряжались еще суда военные и транспортные, Дульциниотская эскадра пробиралась к морейским берегам и к острову Цериго, коварно выговоренному в договоре с адмиралом Спиридовым.
   Когда все эти намерения турок сделались ему известными, то, продолжает граф Орлов, «не мог я не употребить нужной предосторожности для удержания неприятеля при его же берегах, дабы не мог он соединиться в середине Архипелага».
   С этою целью был отправлен на малом фрегате «Св. Павел» с 2 судами лейтенант Патапиоти Алексиано, сначала к Родосу для разведки о строящихся там судах, а потом к устью Нила, где турки, за дальностью расстояния, не опасались русских.
   Крейсируя около Кипра 20 октября, когда срок перемирия был окончен, и узнав, что из Александрии вышли два 20-пуш. варварийских судна с экипажем в 708 чел. и несколькими мелкими судами и встали у Дамиетты, Алексиано пошел с одним фрегатом и одною фелукою к Дамиетте. Те же слухи передавали, что Дамиетта есть сборное место для всего вооружавшегося флота, что в Александрии находится 5–20-пуш. таких же совершенно готовых судов, со множеством мелких, что каждый день ожидается прибытие от Дамаска Селим-бея с большим числом турок, который должен принять команду над вооруженными судами и поднять знамя Магомета.
   Подходя к Дамиетте, Алексиано нашел неприятеля, так как ему было сообщено, поднял на фрегате и фелуке русские военные флаги и, несмотря на пальбу с судов и крепости, успел с помощью фелуки овладеть небольшим неприятельским судном.
   Алексиано решился атаковать неприятеля в порте. Невзирая на пальбу с трех сторон, пошел прямо «в средину двух больших судов, где, бросив якорь, вступил тотчас в бой, который продолжался сперва с великою с обеих сторон жестокостью и отчаянием 2 часа, и потом увидя неприятель немалое число из своего экипажа убитых и раненых, а также разбитие судов и появившуюся течь, стал бросаться в море для спасения жизни, и на шлюпках, барказах и вплавь пробираться к берегу. Их примеру последовали экипажи и других судов», и этим кончилось сражение. Потеря наша состояла в 3 убитых и 2 раненых матросах.
   Алексиано, потопив два разбитых судна и взяв несколько мелких, удалился от крепостных стен и стал дожидаться прибытия Селим-бея и других судов из Александрии. И действительно, счастье благоприятствовало Алексиано.
   На другой день перед полднем показалось идущее в порт судно под турецким флагом. Алексиано подпустил это судно поближе, поднял русский военный флаг, и после нескольких выстрелов судно, на котором находился Селим-бей, 3 главных аги, много офицеров, а всего 120 чел. – сдалось в плен. На судне найдены были: знамя Магомета, 7 знамен, 4 серебряных пера, означавших офицерские заслуги на военном поприще, 4 булавы, 3 топорка, 3 щита, большие литавры, 2 флага и 8 пушек.
   Известие о разбитии и сожжении турецких судов при Дамиетте и о взятии Селим-бея в плен, достигнув Александрии, произвело смятение и надлежащее действие для русских интересов. Варварийские суда были разоружены и с них сняты войска для защиты крепости и порта. Обстоятельство это было полезно Алексиано, по словам донесения графа Орлова, позволив ему свободно ходить около египетских берегов и к пресечению неприятельской торговли «удержанием разных, на счет турок привозимых, товаров» [28 - Обстоятельство это нисколько не смущало многих из греков; наоборот, они выискивали случаи, где могли бы поживиться.].
   Граф Орлов, получив известие о заключении в Бухаресте нового 4-месячного перемирия, поспешил вернуть Алексиано, который вернулся к флоту со взятыми судами и пленниками.
   В награду храбрости Алексиано ему были отданы для раздела со всем экипажем взятые грузы, исключая пушек и судов. Взятые же флаги, знамена и другие военные знаки были отправлены в Италию, чтобы оттуда при случае их переслать в Россию.
   Срок перемирия истек 9 марта. 5 марта граф Орлов в своем донесении императрице, возвращаясь к первому перемирию, повторяет, что он не мог согласиться на выход Дульциниотской и Варварийской эскадр в море, несмотря на просьбу о сем каймакама [29 - Каймакам – должность наместника паши. – Примеч. ред.]. Несогласие свое граф мотивировал тем, что от присутствия этой эскадры могли произойти неприятные и противные миролюбию приключения, и предварял каймакана о неминуемой для турок опасности, если они до истечения срока перемирия не прекратят своих военных приготовлений. Все усилия его остались бесплодны, он даже не получил ответа на его представление. Последующие события показали, насколько каймакан был далек от миролюбия и к чему клонились все его предприятия, для разрушения которых были предприняты, для собственной обороны, экспедиции в Чесму, Патрас и Дамиетту.
   Но кроме этого граф Орлов должен был переменить положение в Архипелаге и занять важный остров Тассо, который по договору, заключенному адмиралом Спиридовым, следовало считать нейтральным. Кроме того был занят Самосский канал, которым по тому же договору не должны были пользоваться ни та ни другая стороны.
   Этими занятиями, острова и прохода, а также удержанием дульциниотских и тунисских судов от приближения к острову Цериго, куда с помощью хитрой оговорки в перемирии турки наиболее старались попасть, Русский флот, а также острова в Архипелаге, получили большую безопасность от неприятеля, в случае если бы он покусился привести в исполнение свои неприязненные намерения.
   В таком положении были дела в Архипелаге, когда граф Орлов получил от нашего уполномоченного для ведения мирных переговоров в Бухаресте г. Обрезкова известие о заключении нового перемирия с турками по 9 марта 1773 года.
   Условия нового перемирия распространялись на все места, где военные действия производились, и в точности были подобны условиям перемирия, заключенного в том же 1772 г. в Журжеве.
   Но граф Орлов не согласился на прежние условия, которые были заключены адмиралом Спиридовым. Он считал это невозможным, потому что увидел на опыте невыгоды для русских прежних условий перемирия, и главным образом потому, что знал об усилиях турок в Архипелаге и понуждениях починить поврежденные суда, построить новые, о многочисленных наборах матросов и солдат и других приготовлениях. Все это побудило его остаться в таком же точно положении, в каком находился он при получении известия. Граф Орлов написал Капудан-паше о присылке к нему комиссара для новых переговоров, так как условия прежних переговоров нисколько не подходили к обстановке, образовавшейся военными действиями в Архипелаге, после разрыва первого перемирия. Турки же, по словам донесения, рассмотрев, что положение, занятое русским флотом, и новые переговоры воспрепятствуют им делать втихомолку неприязненные покушения, стали неосновательно жаловаться на конгрессе, что будто во время перемирия в Архипелаге продолжаются военные действия, и требуемая графом Орловым присылка комиссара для новых переговоров встревожила Султана и Диван [30 - Государственный орган, совет при султане. – Примеч. ред.]. Только по истечении 3 месяцев граф Орлов получил ответ от Капудан-паши, что мало остается времени для присылки комиссара и заключения новых условий. Между тем турки, продолжает граф Орлов, стали отправлять под видом мулл и астрономов военных пашей и людей в Египет, и многочисленные экипажи при них, называя их служителями. Все эти лица были возвращены назад в Константинополь.
   Все делаемые турками приготовления, которые, по его словам, не давали ни малейшей надежды на окончание войны, не позволяли графу Орлову ни переменить его положение, ни согласиться на пропуск военных людей в такие места, откуда в случае разрыва следует опасаться нападения, которое придется отражать силою оружия.
   По условиям прежнего перемирия, следовало произвести обмен пленными. Вместо отпущенных турок следовало получить взятых в плен разбившихся офицеров и матросов с фрегата «Санторин». Только благодаря настойчивым и строгим представлениям графа Орлова были освобождены кап. – лейт. Овцын, мичман Неклюдов и 28 матросов и солдат.
   В конце донесения он упоминает, что турки особыми фирманами собирают рекрутов для сухопутной армии, но народ идет неохотно. Матросы купеческих же судов удерживаются насильно и отправляются в Константинополь, где, по слухам, были сосредоточены 9 кораблей старых и вновь выстроенных, с множеством тартан, шебек и галер, с коими Капудан-паша намеревается выйти из канала в Архипелаг, но навряд ли можно ожидать, чтобы это случилось за недостатком матросов.
   Остатки дульциниотских судов, хотя и вооружаются при своих берегах, но не осмеливаются показаться в открытом море.
   14 июля писал опять граф А. Орлов повторение своих жалоб на неприсылку к нему особого уполномоченного от Порты, так как на заключение прежних условий он в силу тех же доводов согласиться не может. Опять упоминает, что нельзя положиться на обещание турок, кроме того, он рассказывает, что только благодаря случайности было схвачено одно судно в Самосском канале, на котором был задержан Чауш-Абасси, посланный от Султана в Египет для принятия команды над войсками и правления в Египте.
   У этого Чауша был паспорт от прусского посланника в Константинополе и рекомендательное письмо от Капудан-паши на свободный пропуск в Египет.
   Самосский канал был занят эскадрой Фондезина, которому поручено было задерживать суда с сомнительным числом турок, и так как на этом английском судне турок оказалось около 70, то оно и было задержано. У командира английского судна оказалось письмо нашего уполномоченная на конгрессе Обрезкова к графу Орлову, которое прусский посланник поручил передать по назначению. Судну этому следовало бы идти по назначению к флоту, сосредоточенному в Паросе, но турки угрозами заставили капитана английского судна идти, в надежде скрытно пройти от русского флота Самосским каналом.
   Содержание этого письма было очень важно. В нем Обрезков, сообщая о затруднениях, делаемых на конгрессе турецкими уполномоченными, прибавляет, что он не ожидает счастливого окончания конгресса, и потому оставляет на усмотрение графа Орлова, начинать ли вновь военные действия по окончании перемирия, буде не получит до того времени от него особого курьера с известием о мире или новом перемирии.
   Понятна важность этого письма для графа Орлова и его досада на то, что Чауш-Абасси хотел пройти незамеченным в Египет и тем лишил бы его письма Обрезкова. Граф Орлов отправил турка назад в Константинополь и написал Капудан-паше, что при флоте, за неприсылкой от Порты уполномоченного, нет никаких договорных условий перемирия, и потому перемирие в Архипелаге состоит только в удержании победоносного В.И.В. оружия от военных действий до срока, и если не будет прислано к нему лицо для переговоров, он этот поступок сочтет за решительное намерение Порты к продолжению войны и будет ждать только истечения определенного времени.
   Письмо это подействовало в том отношении, что были освобождены наши пленные моряки и был прислан доверенный от Капудан-паши для возобновления переговоров, но так как он имел одно письмо от Паши и не имел никаких кредитивов от Султана, то граф, не входя с ним ни в какие объяснения, отправил его обратно.
   Мирные переговоры в Бухаресте кончились неудачно. Турки не делали никаких уступок. Екатерина сама писала: «Если при мирном договоре не будет одержано ни независимости татар, ни кораблеплавания на Черном море, то наверно сказать можно, что со всеми победами мы над турками не выиграли ни гроша, и я первая скажу, что такой мир будет столь же стыдным, как Прутский и Белградский в рассуждении обстоятельств». Кроме того турки не соглашались нам уступить ни Керчи, ни Еникале, запиравших выход из Азовского моря, а также ни Кинбурна, ни Очакова, запиравших выход из двух больших рек. Турецкие уполномоченные говорили: уступить Керчь и Еникале все равно что войти в зависимость от России, которая в короткое время построит там страшный флот и будет предписывать нам законы.
   Так как срок перемирия окончился, а до графа Орлова стали доходить слухи о султанском фирмане для набрания рекрут в армию и матросов во флот, намерения же турок были известны ранее, то был собран военный совет из адмиралов и главных морских и сухопутных командиров, на котором был составлен следующий план военных действий:
   1) 2 линейных корабля, бомбардирское судно и несколько фрегатов отправить в Адриатическое море для диверсии против Албании и удержания неприятеля на месте и истребления остатков Дульциниотских морских сил. Ввиду могущих быть объяснений с венецианским сенатом и другими державами командовать эскадрою или графу Орлову, или адмиралу Спиридову.
   2) Несколько фрегатов, мелких судов и галер с десантом отправить к Родосу и Кипру для крейсерства у этих островов и у берегов Малой Азии, Сирии и Египта (до Александрии). Держать в повиновении тамошние народы страхом оружия и нападения на их приморские жилища, истребляя при этом и их торговлю.
   3) 7 линейных кораблей, несколько фрегатов и 2 бомбардирских судна под командой адмирала Спиридова должны были остаться в средине Архипелаге и крейсировать до устья Дарданелл для удержания от выхода турецкого флота, а также, проходя мимо азиатских и европейских берегов, атаковать Смирну и Салоники и стараться разорить их, так как торговля этих мест доставляла туркам значительные денежные средства.
   4) Одному линейному кораблю, нескольким фрегатам и остальным мелким судам остаться в порте Ауза под командой капитана 1-го ранга Борисова, для управления Адмиралтейством, Комиссариатом и смотрения магазинов, и притом от времени до времени объезжать с кораблем остров Парос и посылать мелкие суда для крейсерства к кандиотским и морейским берегам для разведывания неприятельских намерений и движений, дабы в случае таковых мог бы сообщить адмиралу Спиридову и от него получить помощь для удержания неприятеля в его портах.
   5) В Самосском канале должна продолжать свое крейсерство эскадра капитана-лейтенанта Фондезина, увеличенная несколькими судами. Эскадра должна была крейсировать вдоль Караманских берегов до крепости Будрум, защищая ближние острова от неприятельских покушений.
   Утвердив этот план будущих военных действий, граф А. Орлов должен был свое отправление в Адриатическое море задержать на несколько недель из-за вопросов религиозного содержания.
   Дело заключалось в том, что острова Архипелага, принявшие русское подданство, находились в духовной зависимости от Константинопольского патриарха, который, посвящая греческих монахов в епископы разных островов, давал по принуждению турок увещания соглашавшимся и грамоты об отлучении от церкви сопротивлявшимся покориться турецкому Султану.
   Кроме того, среди народа ходили и письменные воззвания со стороны турок, которые, приглашая греков вернуться под власть Султана, обещали вернувшимся прощение.
   Граф Орлов решился на крайнюю меру, которая так характеризует этого государственная человека: учредил из епископов морейских и островов духовный собор в Паросе и поручил ему разбирать и решать все те духовные дела, которые до сего времени зависели от решения патриарха, и выбрать на место епископа, согласившегося на увещания турок и патриарха, нового – из своих сочленов, более достойного преемника.
   Болезнь помешала Орлову принять начальство над экспедицией, и он отправился в Италию, поручив главное командование и исполнение утвержденного им плана военных действий адмиралу Спиридову.
   Отправляясь в Ливорно, на пути он встретил у берегов Мореи первого курьера с очень милостивым, ободряющим рескриптом императрицы, пожаловавшей ему бриллиантовую шпагу и благодарившей за его действия. Не доходя до Ливорно, 9 мая был встречен второй курьер, который привез графу разрешение императрицы производить военные действия против турок, оставляя на усмотрение графа «всю удобность случаев к нанесению чувствительного удара Порте, дабы оную принудить к решительному заключению полезного и прочного мира».
   Копии с обоих рескриптов граф А. Орлов отправил к адмиралу Спиридову, вместе с предписанием точно исполнять Высочайшую волю и привести в исполнение положенный на военном совете план.
   Узнав в Ливорно о смерти Али-бея Египетского, граф Орлов тотчас же написал письмо к новому владетелю Египта для узнавания его намерений при возобновившейся войне, и к адмиралу для принятия нужных мер, согласных с его ответом и поступками, когда наша эскадра во время крейсерства подойдет к берегам Египта.
   Из Ливорно же Орлов просил о присылке новой эскадры из России, откуда осенью вышла в Средиземное море эскадра Грейга.

Глава VII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В течение всей зимы Дарданеллы содержались под присмотром, так как граф Орлов, разрешив пропускать в Константинополь провиант, не позволил выходить из этого города чиновным туркам. Эскадра, назначенная для этой цели, меняясь составом судов, большею частью состояла из 4–5 кораблей и 4 фрегатов, кроме мелких судов. Другая эскадра, под начальством самого графа Орлова, состояла из 6 кораблей и 4 фрегатов и всю зиму прокрейсировала около о-ва Миконо.
   Несмотря на то, что перемирие окончилось 9 марта, военные действия не начинались до лета. В точности причина, почему они не начинались так долго, неизвестна. Энергичнее они пошли после того, как адмирал Спиридов получил копию с рескрипта Екатерины II к графу А. Орлову.
   Первым был отправлен 6 июня отряд из одного корабля и двух фрегатов к морейским берегам. Отряд этот должен был обойти эти берега и потом, подвигаясь к W, идти в Адриатическое море. Отряд обошел в действительности берега, но только к осени вернулся в Аузу. Он состоял из корабля «Ианнуарий» и фрегатов «Парос» и «Делос», и был под командою капитана 1-го ранга Борисова. У корабля «Ианнуарий» открылась на пути течь, и не однажды доски всплывали из-под киля, а потому Борисов, передав командование отрядом капитану-лейтенанту Мистрову, ушел в порт Аржентиру, а потом в Минорку. Мистров крейсировал от Наварина до Наполи-ди-Романья и нигде неприятельских судов не видал. Спиридов, узнав о повреждениях «Ианнуария», отправил на его место корабль «Победа» с кап. 1-го ранга Новокшеновым, который, приняв отряд под свое начальство, должен был охранять пути сообщения нашей эскадры в Архипелаге с Италией, от дульциниотов.
   Потом были сформированы 3 дивизии. Первую, под флагом адмирала Спиридова, составляли корабли «Европа», «Всеволод», «Чесма», «Ростислав», «Граф А. Орлов» и фрегат «Запасный». Вторую, под флагом контр-адмирала Елманова, – корабли: «Георгий Победоносец», «Три Святителя», «Три Иерарха», «Саратов», три бомбардирских корабля «Гром», «Молния» и «Страшный», фрегаты «Северный Орел», «Тино», «Победа», «Соломбал». Третью дивизию, под командою капитан-лейтенанта Кривцова, – пакетбот «Почталион» и 7 мелких судов.
   Из бывших на флагманском корабле военных советов, на которых участвовали штаб и обер-офицеры, выяснилось, что десантными войсками нельзя брать города долговременной осадой, а можно только, делая высадки на берегах, разорять турецкие жилища и магазины. На совете решено было: второй дивизии Елманова идти к Станчио и Будруму и разорить транспортными судами турецкие деревни и магазины у мыса Ангелло. Первой же дивизии Спиридова идти после анатолийского берега к мысу Мария и к о-ву Самос и тревожить берег и чинить вред неприятелю, живущему в деревнях у берега. При этом было положено не особенно вдаваться в смелые предприятия, не озоровать и беречь русское регулярное войско, в котором имеется недостаток, беречь до «всекрайней возможности». Дивизия Елманова отправилась к Будруму, а дивизия Спиридова к острову Самос, откуда был отправлен фрегат «Почталион», полака, полугалера и соколева к мысу Карабагелу. Отряд этот разорил 5 турецких деревень. Из дивизии Елманова 29 июля полака «Патмос» и 6 трекатров, с посаженным на них десантом, подошли к анатолийскому берегу, высадили десант у местечка Ангелло, который прогнал турок, с потерею для них в 40 чел., и сжег 7 хлебных магазинов. На другой день сюда же пришел со второй дивизией капитан-адмирал Елманов, соединился с транспортными судами и, оставив капитана 1-го ранга Хметевского с 2 кораблями и 2 фрегатами для блокады о-ва Станчио и пресечения подвоза войска, с остальными судами двинулся к городу Будруму.
   Елманов расположился на якоре против крепости, поставив впереди 3 бомбардирских судна, одно от другого в близком расстоянии, с завозами к городу и крепости, чтоб подходить к ним ближе или отходить на свои якоря, смотря по надобности. Для защиты бомбардирских судов от абордажа близ них находилось 2 галеры. Фрегаты «Соломбала» [31 - По приказу адмирала Спиридова, отданному еще в 1770 г., пинк «Соломбала» был переименован во фрегат.], «Тино», все вооруженные транспортные суда, а также галеры и барказы, были поставлены в такое место, с которого могли очищать берег во время высадки десанта. Корабли «Победоносец» и «Саратов» были поставлены в таком расстоянии от всех судов, что все флагманские сигналы были видны, а также на флагманском корабле видели сигналы судов и на берегу действия высаженного десанта [32 - В примечании значится, что плана при донесении адмирала Елманова не оказалось. План этот находится в архиве Главного гидрографического управления.].
   30 июля в 7 часов вечера бомбардирские суда начали обстреливать крепость, батарею, гавань и форштадт, и в короткое время настолько успели обстрелять, что турки стали отступать. Пользуясь этим обстоятельством, был свезен в 8 ч. вечера десант из 4 албанских батальонов в 919 человек, да славян 101 ч., а всего 1030 чел., которые к ночи заняли выгодные места.
   31 июля в 4 часа утра был свезен десант из регулярных войск, полевой солдатской команды 281 ч., егерской команды 64 ч., главной артиллерии 73, инженерного корпуса 13, итого регулярного войска 431 чел., а всего 1451 чел. Главное начальство над всеми войсками принял инженер-майор Матвеев, который, сделав все распоряжения по охранению пути, пошел с отрядом и 4 единорогами вперед. Окрестные высоты были заняты албанцами, а на месте высадки был оставлен отряд албанцев из 60 ч. с 3 орудиями. Главные силы под командой Матвеева пошли к форштадту и, несмотря на сопротивление пеших и конных турок, завладели им. После овладения форшадтом Матвеев приказал албанцам сжечь турецкий фрегат, находившийся около W части крепости. С этой же целью был послан с эскадры лейтенант Бухарин со шлюпками, который пристал к О стороне, и так как пройти под огнем крепости было невозможно, Бухарин высадил людей со шлюпок, взял с собою зажигательные снаряды и 20 чел. матрос, и форштадтом прошел под прикрытием роты егерей к фрегату. Но оказалось, что фрегат стоит от крепости саж. в 20. Завязалась перестрелка, на которую турки живо отвечали. Фрегат сжечь не удалось, но зато сожгли две полугалеры, одну фелюгу и один большой магазин с адмиралтейскими и провиантскими припасами, а также весь город был выжжен, после чего все войска вернулись обратно на суда.
   В тот же день в 11 часов были свезены 4 албанских батальона и славяне, на западную сторону крепости для уничтожения 13-орудийной батареи, препятствовавшей входу гребных судов в гавань для вывода оттуда фрегата. Десант был свезен, неприятель разбит, но батареей овладеть не удалось. Турки, конные и пешие, стали увеличиваться в числе, и на другой день десант был возвращен на суда.
   Бомбардирские корабли действовали очень удачно бомбами по крепости, городу и неприятельским войскам. «Гром» удачно бросил две бомбы в турецкий корабль, из которых одна сшибла гротовую стеньгу, а другая произвела пожар, но его вскоре турки потушили.
   Наши потери заключались в 21 ч. убитых, да 25 раненых. Турок, по словам донесения Елманова, убито до 300 ч., да раненых не меньше того.
   5 августа Елманов пошел к о-ву Станчио, соединился с отрядом Хметевского и 6-го числа, по данной диспозиции, бомбардирские корабли «Гром» и «Страшный» стали бомбардировать город и форштадт, а фрегаты «Северный Орел», «Соломбал», «Тино» и поллака «Патмос», огнем своей артиллерии очистили берег, на который высадился десант в 1210 ч. албанцев, сначала потеснивший турок, а потом уступивший нападению турок и начавший отступать к берегу. Елманов заметив это, послал в 5 часов десант регулярных войск, вверив его опять Матвееву. Кроме войск, участвовавших в десанте, под Будрумом были высажены 2 роты морских солдатских батальонов и семь 3-фунт. единорогов.
   Турки, увидя наступающие войска, шедшие на выручку албанцев в стройном порядке со стрельбою из полковых пушек, отступили.
   Ночь войска, по распоряжению Матвеева, провели под ружьем, отдыхая по очереди. Войска регулярные были выстроены в каре, а албанцы со всех четырех сторон по батальону. Ночью же лейтенант Бухарин захватил оставленную на судне одну медную пушку и одно знамя.
   Распоряжение Матвеева, по которому войска не могли отдохнуть надлежащим образом, было ошибочное. По крайней мере в нем надо видеть отчасти причину того крайнего утомления, в каком оказались войска на следующий день.
   Утром 7 августа все войска двинулись вперед, и всюду теснили турок. В авангарде шли албанцы, за ними 2 регулярные роты с двумя единорогами. Далее шли главные силы, а в арьергарде опять регулярная рота. Большое затруднение было нести при страшной жаре на руках единороги через овраги и горы.
   Авангард разбил турок и отбросил их в горы, но в это же время вышли из города пешие и конные турки и атаковали албанцев, которые дрогнули от конницы и побежали к гребным судам. Остались одни регулярные войска, на которые турки напали с трех сторон. Войска наши, после храброго и сильного сопротивления, должны были отступить, и «по пришествии в слабость и бессилие от великого солнечного зноя, не были в состоянии» шесть 3-фунт. единорогов защитить и взять с собою при отступлении, тем более что у этих орудий были от перевозки по горам повреждены оси и колеса. Отступать пришлось около 6 верст, и солдаты едва добрели по жаре с ружьями до берега. Начальник десанта Матвеев был убит. Заметив «непорядок и нестроение» в десанте, Елманов отправил за ним все шлюпки, которые приняли всех прибывших и раненых.
   Отступление было от регулярных и нерегулярных войск «не ускорительно», по словам донесения Елманова. Турки, захватив единороги, не двигались вперед, и наши войска могли свободно отступать, иначе турки могли бы «многих отхватить и побить». Когда же погнались, было поздно, и турецкая конница попала под огонь фрегатов, которые ядрами и картечью разогнали ее; особенно удачно действовал фрегат «Северный Орел».
   Неудачу десанта Елманов объясняет тем, что албанцы оставили регулярные войска, которых было значительно меньше турок, а потом в страшной жаре, бывшей в этот день. Многие из солдат, не имев ни ран, ни болезней, ослабев от жары, падали на берегу. Некоторые из них умерли там же на берегу, а другие – по перевозке на судах (всего 32 чел.), некоторые «приходили в безумство», другие заболели.
   Убито было 86 чел., ранено 44, которых большая часть легко.
   Бомбардирские корабли своим огнем много зданий разрушили и сожгли.
   Доходившие сведения о численности гарнизона Станчио определяли его в 2 тыс. чел., что ввиду храбрости, оказанной албанцами в Будруме, позволяло надеяться, по словам Елманова, на успех. В действительности турок оказалось более 5 тыс. Потери турок в убитых Елманов определяет в 500 чел. Забрав десант, Елманов отошел с судами от берега.
   15 августа Елманов соединился со Спиридовым и донес ему о своей неудаче. Спиридов, узнав обстоятельства дела, высказал свое мнение, которое было вместе с тем и решающим, что поведение албанцев, славян и регулярных войск в десанте под Будрумом было порядочное и похвальное, одобрил распоряжения и Елманова в расстановке бомбардирских кораблей и других судов. Точно так же нашел Спиридов правильно сделанным: расположение судов под Станчио, своз на берег 6 августа албанцев, своз 6 августа регулярных войск им на подкрепление. Но назвал ошибкой распоряжение от 7 августа начальствовавшего десантом майора Матвеева, «который, излишне надеясь, далеко от берега отошел и, не сделав разведки малыми партиями, стал двигаться к форштадту, откуда турки сделали нападение столь превосходными силами, что не только албанцы и славяне побежали, но и регулярный авангард, по убиении офицеров приведен был от неприятеля превосходного силою, в замешательство и беспорядочную ретираду; после же нападения на главные силы и ранения майора Матвеева, все приведены были в такой беспорядок, что как способы находили, так и спасали свою жизнь».
   Спиридов видел в беспорядочном отступлении регулярных войск, с оставлением пушек, вину со стороны офицеров, бывших при регулярных войсках, «ибо поступки офицеров не всем похвальны». Спиридов приказал Елманову произвести «порядочное осведомление о поступках офицерских, кто как свою должность исполнял».
   Дальнейших сведений об этом деле в «Материалах» нет.
   Эскадра капитан-лейтенанта Извекова крейсировала у о-ва Метелина и тревожила неприятеля. Хотя из Дарданелл выходили турецкие шебеки, бригантины и галеры в разные времена, но держались около берегов и потом опять возвращались назад. В Дарданеллах стояли 5 линейных турецких кораблей, 3 больших фрегата, одна большая галера и около 30 турецких и дульциниотских галер, шебек и бригантин. Кроме того находились у о-ва Негропонта 1 турецкая большая галера и 3 полугалеры; в Лемносе 1 шебека и 2 полугалеры, которые, выждав ветер, иногда ходили к Салоникам и к афонскому берегу; в Тенедосе 2 бригантины и 3 полугалеры.
   Отряд Извекова играл роль заслона для эскадр Спиридова и Елманова и охранял их от движения турецких судов с севера. Впрочем, турецкие суда так были напуганы предшествовавшими поражениями, что не удалялись далеко от своих берегов. Раз в эскадре Извекова была стычка двух поллак, командиры которых были греки, с 4 полугалерами, вышедшими из Тенедоса и приблизившимися к поллакам, по донесению греков, под русскими флагами. После незначительной перестрелки турки отступили, но за ночною темнотою не были пойманы, и потом было узнано, что эти 4 полугалеры турок ушли ночью в Салоники.
   Первая дивизия Спиридова простояла у островов Липсо и Арчо два месяца. Вторая дивизия Елманова, после того как 15 августа присоединилась к Спиридову, простояла около месяца также у этих островов и 18 сентября снялась с якоря и пошла к N, побывала у Дарданелл и остановилась на якорь у о-ва Тассо. 13 октября Спиридов снялся с якоря, пошел к N и у о-ва Тассо соединился чрез 9 дней с дивизиею Елманова, стоявшею здесь на якоре. К 19 ноября, захватив с о-ва Тассо деревья для починки кораблей, соединенные дивизии вернулись в порт Трио.
   Отряд капитана 2-го ранга Фондезина, стоявший у о-ва Патмоса, все время крейсировал и не позволял двигаться турецким судам. 24 июня фрегат «Почтальон» под командой капитан-лейтенанта Кривцова в заливе Кассала атаковал две турецкие ландры; одну из них, длиною 53 фута, с 3 фальконетами, взял в плен, а другую пальбою разбил и потопил, но и с нее взял 2 фальконета 17-фунтового калибра. «Взятая же в плен ландра изрядная и ныне при флоте употребляется с пользою», доносил Спиридов, который с большой похвалой отнесся о распорядительности Кривцова.
   Отряд графа И. Войновича был послан 21 апреля в Сирию. Отряд состоял из фрегатов «Св. Николай», «Слава», шебеки «Забияка» и 4 полугалер. 1 мая отряд зашел в Кастель-Росса, где взял в плен агу и 17 чел. турок. Отряд остался в крейсерстве между о-вом Кипром и берегом Малой Азии. 2 июня шебека «Забияка» имела бой с корсарским судном, причем на шебеке был 1 убитый и 2 раненых. 12 июля Войнович пришел к городу Суре, где нашел гвардии офицера Баумгартена, который находился в Сирии несколько лет; офицер этот сел на фр. «Николай» и известил Войновича, что имеет письма и трактаты, писанные от шейха Акри к графу А. Орлову, в которых шейх этот просит протекции Императрицы Всероссийской. Вскоре и Войнович получил письмо от губернатора города Сеиды, в котором тот именем государя своего, шейха Акри, просил у русских помощи друзам, собиравшимся атаковать город Бейрут. Войнович писал обоим губернаторам, что следует сделать трактат с друзскими князьями, и отправил шебеку «Забияку» с галерою к Бейруту для блокады этого города, вместе с вооруженными друзскими судами; блокада эта, прекратив подвоз провианта в Бейрут, много способствовала сдаче города.
   17 июня пришла в Кафу эскадра Кожухова, состоявшая из 2 фрегатов «Надежда» и «Павел», 5 поллак и 2 полугалер. Войнович сейчас же известил о всех происшествиях Кожухова, увиделся с ним, и Кожухов согласился, соединив обе эскадры, продолжать военные действия под Бейрутом, который был атакован с моря военными русскими судами, а с берега друзами и высаженным десантом. Город Бейрут сдался на капитуляцию 30 сентября. 7 января 1774 г. десант опять был посажен на суда, и 7 января отряд Войновича, а 9 января отряд Кожухова вернулись к острову Патмосу.
   Во время военных действий под Бейрутом было убито и ранено в разное время: на фрегате «Николай» 8 и 15, на фрегате «Слава» 4 и 6, на шебеке «Забияка» 4 и 7, на галере «Унион» 1 и 2, на галере «Рондинелла» ранено 2; а всего было 17 ч. убито и 32 ч. ранено.
   За отправлением с контр-адмиралом Грейгом 4 кораблей и 2 фрегатов из Балтики, наличного числа команды и офицеров осталось мало, для Балтийского моря, на укомплектование 12 кораблей, 2 бомбардирских кораблей, 4 фрегатов, 2 пакетботов, с брандвахтами и ластовыми судами. В офицерах, штурманах и унтер-офицерах был недостаток, который можно было пополнить, взяв только их из Архипелагской эскадры. Представление в этом духе было сделано 22 августа 1773 года. В ноябре месяце того же года вице-адмирал Сенявин потребовал в Донскую флотилию на выбылые места немалое число морских офицеров. Кроме того, императрица, утвердив штат 3 вновь построенных фрегатов Азовской флотилии, приказала доставить Сенявину необходимую для фрегатов команду и офицеров.
   Коллегия, соображая эти надобности и наличное число офицеров и нижних чинов в Кронштадте, Ревеле и Архангельске, и имея в виду потребность в офицерах и нижних чинах для Балтийского флота, назначила в Донскую флотилию не все требуемое число офицеров и нижних чинов, а по необходимости «с некоторым уменьшением».
   Затем, оставшимся в наличии числом офицеров и нижних чинов возможно было укомплектовать, с уменьшением против штатного положения, восемь 66-пуш. кораблей, 2 фрегата, 2 пакетбота, брандвахтенные и ластовые суда.
   Кораблей совершенно готовых в Кронштадте было 6, бомбардирских судов 2, малых фрегатов 2. В Ревеле – 6 кораблей и 1 фрегат; в Архангельске 3 корабля, 3 фрегата и 4 пинка, из которых два пинка нужны были для перевозки грузов в Балтийском флоте, и укомплектовать их следовало наравне с фрегатами. Кроме того, к весне 1775 года в Архангельске должны были быть спущены 3 корабля и 1 фрегат. Так как надо было назначить команду на корабли и фрегаты, построенные в Архангельске, для провода их в Кронштадт, то Коллегия спрашивала у императрицы: сколько кораблей, фрегатов и пинок назначить к переходу из Архангельска в Кронштадт и сколько кораблей и фрегатов вооружить в каждом из портов, Ревеле и Кронштадте.
   Императрица приказала на 1774 год: 1) вооружить в Ревеле 5 линейных кораблей, в Кронштадте 3, с необходимым числом мелких судов; остальные же корабли, вооружив, иметь в готовности; 2) из Архангельска прибыть 2 пинкам; 3) все корабли и фрегаты в Архангельске вооружить и приготовить таким образом, чтобы они могли по первому приказанию, когда получат команды, выйти в море; 4) для обучения людей галерного флота вооружить 3 галеры и 1 бригантину.
   В плавание были назначены: в Ревеле корабли «Владимир», «Вячеслав», «Дерись», «Преслава», «Борис и Глеб» и фрегат «Евстафий». В Кронштадте корабли «Тверь», «Иезекииль» и «Виктор» и фрегат «Екатерина». Для перехода из Архангельска в Кронштадт два пинка «Лучше Назови» и «Евстафий». Для обучения матросов галерного флота: галеры «Ларга», «Измаил», «Фокшаны» и бригантина, которые должны были для лучшей практики доходить шхерами до Фридрихсгама. Командующими эскадрами были назначены: Ревельской – контр-адмирал Барш, а Кронштадтской – капитан-бригадир Клокачев. Барш и Клокачев снабжены были от Коллегии инструкциями, отличными от тех инструкций, которыми снабжались в прежние плавания начальники Практических эскадр.
   Ревельская эскадра должна была плавать в Балтийском море у о-ва Даго, и могла заходить в Кегсбухту. Во время плавания следовало учить команду всему тому, что морское искусство требует. Коллегия надеялась, что Барш по своему прилежанию и знанию все употребит, что необходимо, чтобы обучить матросов. Плавание должно было продолжаться до первого сентября и после необходимо было возвратиться в Ревельский порт.
   Чтобы не подать повода к сомнению и беспокойству соседних держав, не заходить в их порты, но иметь их, а особливо шведские берега в отдалении. Только в случае крайней необходимости разрешалось заходить в шведские порты; в случаях же обыкновенных лучше заходить в порты Дании, как союзной и дружественной России державы. Во время плавания, если случится встретиться с датским или шведским флотом, то объявить командирам их (если случай того потребует), что русская эскадра крейсирует в Балтийском море, как обыкновенно это делает каждый год, для экзерциции и большей практики матросам. С датским и шведским флотами предписывалось поступать дружески. В случае, если бы пришлось идти мимо крепости или корабля шведского или датского, то салют делать по силе заключенных трактатов, и так близко, чтобы салют был слышен, дабы, как иногда прежде происходило, не могло последовать никаких претензий. Купеческим кораблям обид не чинить, а оказывать всякую помощь. Во время плавания содержать себя «во всякой осторожной готовности и исправности как бы в военное время надлежало». В случае встречи с английскими и французскими военными кораблями, в каком бы числе они ни были, так как трактатов о салютации с Францией и Англией еще не заключено, то в таких случаях поступать по силе Морского устава, охраняя честь российского флага. Барш должен был употребить всякие способы и предосторожности, дабы никакого предосудительного поступка не вышло, и наблюдать при том, чтоб все узаконенные почести между ее императорским величеством и других держав флотами были соблюдены. Далее, Барш должен был наблюдать, какое имели влияние длинные и короткие мачты на морские качества кораблей; этот пункт инструкции подобен инструкции прежних годов.
   Наконец, ввиду большого недостатка штурманов и людей их знаний, рекомендовалось самому адмиралу присматривать за ними и предписать командирам кораблей делать то же самое. Требовалось определять в море амплитуды солнца для определения склонения компаса, и по окончании кампании представить в Коллегию как эти наблюдения, так и «о штурманских успехах и прилежании особливо».
   Недостаток в штурманах был и раньше; в кампанию 1771 года Чичагов получил подобную же инструкцию относительно штурманов.
   Клокачев получил такую же инструкцию, только плавание его было ограничено островом Готландом, который он должен был во время плавания видеть.
   Инструкция капитан-лейтенанту Дурову, назначенному командовать галерным отрядом, была обширнее инструкции капитан-лейтенанта Арсеньева, командовавшего таким же отрядом в 1773 году. Первой статьей инструкции ему поручалось учить людей «галерного флота искусству», т. е. грести, поворачивать под веслами и парусами, ставить и убирать паруса и пр.; следующими статьями поручалось изучить фарватеры до Фридрихсгамна, которых в то время было два: один корабельный, а другой шхерный. Фарватеры следовало описать и вымерить аккуратно, чтобы впоследствии можно было бы галерам ходить без лоцманов; примечать кривизны и узкости фарватеров и лоцманские знаки; замечать, верно ли вехи стоят. Вообще, программа Дурову дана была обширная по лоции фарватеров к Фридрихсгамну.
   Июня 7 императрица дала указ Коллегии, из которого видно, что принц Голштинский (если не ошибаемся – двоюродный племянник Екатерины II) изъявил желание служить волонтером на море в кампанию 1774 года, для приобретения практических морских сведений. Соглашаясь на это, императрица приказала снабдить начальников эскадр соответствующим предписанием и наставлениями.
   Принц Август Голштинский прибыл для службы на корабль «Иезекииль» 12 июня, а 3 июля в виду Кокшхера упал с грот-вант, ударился головой о русленя и утонул.
   Бросившиеся в воду 4 человека, во всем платье, не могли его схватить. По описанию, приведенному в «Материалах», принц упал по собственной неосторожности; все записанное в вахтенном журнале не оставляет в этом сомнения. Спущенные концы, брошенный люк не принесли пользы; принца спасти не могли и привезли на корабль только его шляпу. Случилось это на Кронштадтской эскадре, которая двое суток простояла на якоре у Кокшхера, а палубный бот ходил около того места, где утонул принц, и искал его тело, но не нашел [33 - Клокачев, конечно, донес об этом обстоятельстве. Екатерина II поручила Потемкину ответить Клокачеву, что она крайне сожалеет о кончине принца, приметила и его, Клокачева, беспокойство, как бы его кончину ему в вину не поставили, и относит ее к «неизбежным Вышнего судьбам». Верность, усердие и исправность службы Клокачева императрице известны, писал Потемкин.].
   6 июля эскадра пришла на Ревельский рейд и через 10 дней пошла в крейсерство в Балтийское море, а через месяц вернулась к Наргену, где налилась пресной водой; второе крейсерство было короче, и 1 сентября эскадра пошла в Кронштадт, а через месяц кончила кампанию. Во время плавания на фрегате «Екатерина» и корабле «Тверь» открылась течь; фрегат скрылся в Тагелахт-бухту, и исправив свои повреждения, вернулся к эскадре; корабль же «Тверь» оказался настолько гнил, что по приходе его в Ревель вместо него был отправлен к Клокачеву корабль «Память Евстафия», который, не найдя эскадру в море, чрез месяц присоединился к ней в Ревеле.
   Корабль «Тверь» действительно оказался гнил совершенно, и корабельные мастера в Ревеле дали ему аттестат, что он к плаванию не благонадежен.
   Больных во время плавания на эскадре Клокачева было немного, да и те были больны большею частью глазами; даже сам Клокачев заболел глазами.
   Ревельская эскадра 16 июля ушла в Балтийское море в крейсерство, в продолжении которого производила пушечное и ружейное ученья, встретила сильные ветра от SW, к началу августа была в Кеге-бухте, где простояла целый месяц. 6 сентября был отдан приказ по эскадре, что «по требованью Датского двора, для некоторых обстоятельств, от Е.И.В. последовало благоволение, чтобы нашей эскадре пробыть здесь (в Дании) до надлежащего времени и перейти на Копенгагенский рейд».
   11 сентября эскадра перешла на этот рейд, где стояли 6 датских судов под вице-адмиральским флагом; чрез 11 дней эскадра ушла из Копенгагена и к 6 октября вошла в гавань Ревеля и окончила кампанию.
   Отряд гребного флота капитан-лейтенанта Дурова ходил в первый раз в Аспэ и Биорке, а во второй раз в Фридрихсгамн. Сделав первый рейс, отряд вернулся в Неву, где переменил команду и оставил бригантину, построенную по чертежам контр-адмирала Мазини. Бригантина оказалась дурных качеств и во второе плавание не пошла. Дуров учил команду снастям, молитвам и компасу, и прочим экзерцициям. Каждый день производились ученья: снастям, повороту и подъему рей, ружейное ученье, пушечное ученье с пальбою и проч. Отряд проплавал 3 месяца и открыл фарватер из Аспэ в Фридрихсгамн.
   Привести пинки из Архангельска было поручено капитан-лейтенанту Берху и Машину. Первый, командовавший пинком «Лучше Назови», 17 июля был совсем готов, но не шел из-за капитан-лейтенанта Машина, командовавшего пинком «Евстафий». Машин делал большие чудачества; когда ветер был попутный – уехал в Архангельск, когда же его вернули из Архангельска, на пинк потребовал дрова и из 7 доставленных сажень взял только одну. Производил, стоя за баром, неизвестно для чего частую пушечную пальбу с ядрами, и наконец вошел с рапортом к Берху, что у него в льяле смолы на 21/2 д. и требовал рассмотрения конторы над портом, отчего у него на пинке много смолы в льяле. Берху надоело возиться с Машиным, и он стал проситься идти в Кронштадт одному. Ваксель послал сказать Машину, чтобы он через 4 часа после получения приказания снялся с якоря и пошел бы в Кронштадт, буде же станет представлять «недельные рапорты», то будет сменен и команду на пинке вручат старшему лейтенанту. Это подействовало, и пинки ушли в Кронштадт.
   Берх пришел в Кронштадт 30 сентября, о Машине же не было никаких известий. Коллегия, беспокоясь об участи пинка «Евстафий», писала нашему послу в Дании, чтобы он выследил, где этот пинк находится. Коллегия справедливо предположила, что при попутных ветрах, дувших для пинка, он должен был бы быть давно в Копенгагене, и что если пинк не пришел, то за полученными повреждениями зимует в порту в Норвегии или в другом каком месте. В случае требования командира о помощи Коллегия просила посла оказать эту помощь за счет Коллегии. Наконец пинк оказался в Данциге глубокой осенью. Коллегия приказала командиру пинка капитан-лейтенанту Машину прибыть для ответа в Петербург, взяв с собою путевой журнал и протокол, пинк же остался зимовать в Данциге. Машин попал под суд и по суду был приговорен: к написанию из капитан-лейтенантов в матросы на год, с тем, чтобы по прошествии года, возвратя чин, уволить в отставку без награждения чина и без пенсиона.

Глава VIII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Эскадра Грейга, зимовавшая в Портсмуте, во время перехода имела на судах большую течь, особенно на кораблях «Исидоре», «Александре Невском» и «Дмитрии Донском». Кроме того, Грейг донес, что на кораблях оказалась слабость в замках баксовой штуки и плохо действовали кетенс и шхун-помпы. Заявление это было передано на рассмотрение корабельных мастеров Ямеса и Селянинова, которые оба согласно объявили, что течь произошла потому, что на строящиеся в настоящее время в Архангельске корабли по экстренности употребляются сырые доски в обшивку, и что конопать не может хорошо держаться в сырых досках, как бы она крепко законопачена ни была. В сухих досках, которые размокнут и тем крепче зажмут, конопать лучше держится; в сырых же досках конопать слабо держится и может давать течь, тем более при большом волнении. Кроме того, корабли были перегружены настолько, что пушечные порта отстояли от воды не более 4 фут; так как в верхней части обшивки от книц и других связей много дыр, то, по мнению мастеров, течь могла произойти и от этой причины. Причину слабости баксовой штуки мастера также видят в том, что ее нельзя было, по причине сырого леса, законопатить лучше. Помпы же, вероятно, худо действовали по причине ослабления кожи.
   Грейг, прибыв в Портсмут, сейчас же стал исправлять корабли конопатной работой. Больных на эскадре было 283 чел., из которых 211 чел. было отправлено в госпиталь. К времени отправления эскадры больных осталось до 60 чел., которые были взяты на фрегат «Наталия», отправившийся позже эскадры.
   Исправившись в Портсмуте, эскадра Грейга 14 января тронулась в путь, 30 января прошла Гибралтар и 11 февраля пришла в Ливорно, где простояла до 10 августа, потом пошла в Архипелаг и к 6 сентября присоединилась к флоту.
   В то же время в 1774 году вернулись в Кронштадт два фрегата, из числа бывших в Архипелаге, – «Григорий» и «Минерва». Первый, длиною 111 фут, был куплен в 1770 году в Англии, а второй, длиною 86 фут, был обращен из судна, взятого в плен в 1771 году в Архипелаге.
   Адмирал Спиридов, просивший увольнения от службы по причине старости и болезней, получил отставку и вместо пенсиона – полное адмиральское жалованье, в знак монаршего благоволения за долголетнюю и беспорочную службу, в продолжение которой он прослужил сверх узаконенных 8 кампаний еще немалое число. Указ об отставке Спиридова состоялся 23 ноября 1773 года. 24 февраля 1774 года он сдал командование флотом в Архипелаге Елманову, произведенному в вице-адмиралы, и отправился на корабле «Европа», в сопровождении фрегата «Григорий» и бомбардирского корабля «Страшный», в Ливорно, куда пришел 17 марта; 10 апреля адмирал Спиридов съехал на берег.
   8 июля Спиридов донес Коллегии рапортом о прибытии своем сухим путем в Петербург, об увольнении его от всех дел в Архипелаге, и что военно-походная его канцелярия и при ней письменные дела, журналы, описи и книги отправлены были на пришедшем в Кронштадт фрегате «Григорий». Цель же прибытия фрегата «Минерва» не указана, но мы не сделаем натяжки, если скажем, что, вероятно, на этом фрегате прибыли собственные вещи адмирала Свиридова.
   Есть сведение о том, что Спиридов заготовлял и покупал «не малое число разных штук мрамора». Как бы то ни было, но фрегаты прибыли из Архипелага и об их прибытии не было извещения от главнокомандующего в Архипелаге графа А. Орлова.
   18 июля личный секретарь императрицы Стрекалов писал адмиралу Нагаеву, что императрица приказала, что так как о прибывших из Архипелага от графа А. Орлова представления не имеется, то оставить оные фрегаты «до сообщения», вероятно, ожидавшегося от гр. А. Орлова о цели их прибытия.
   Прибывшие же на обоих фрегатах команды в числе 478 чел. Коллегия приказала никуда не назначать и дать некоторое время на отдых, ибо служители эти, находясь в Архипелагской экспедиции, все время были в море и по военному времени несли пред здешними служителями отменный и излишний труд.
   Фрегат «Минерва» разбился в том же году 11 октября; в XII томе «Материалов» есть такие подробности, которых нет в труде А.В. Соколова «Летопись крушений и пожаров судов русского флота». «Минерва» разбилась при великом тумане и крепком SWtW [34 - SWtW – румб, направление зюйд-вест-тень-вест. – Примеч. ред.]. Люди спаслись на 2 шлюпках и разбитых частях фрегата на маленький остров, где пробыли без пищи и питья 5 дней; по прибытии помощи люди были отправлены в шведский город Ловиза. Гардемарин потонуло 12 человек.
   Положение наших дел в Архипелаге в 1774 году было следующее. Главнокомандующий нашими силами в Архипелаге граф А. Орлов находился в Ливорно; командующий флотом адмирал Спиридов получил увольнение в отставку, вместо него был назначен бывший вторым флагманом контр-адмирал Елманов, получивший чин вице-адмирала. Вторыми флагманами были контр-адмиралы: Базбаль, прибывший сухим путем в Ливорно и к весне прибывший в Архипелаг, и Грейг, прибывший в Архипелаг с эскадрою уже осенью по заключении мира.
   Эскадры наши в Архипелаге были сосредоточены в следующих местах: в Порте Трио, у о-ва Патмос и у Бейрута.
   У сирийских берегов эскадра Кожукова находилась с 1773 года и состояла из фрегатов «Николай», «Павел», «Наксия», «Слава», шебеки «Забияка», 2 трекатров и 1 полугалеры. 2 января наши десантные войска очистили Бейрут и при барабанном бое, имея распущенные знамена и флаги, стали маршировать к берегу. До 16 января эскадра оставалась в Бейруте, а потом пошла в крейсерство и остальное время до заключения мира пробыла у о-ва Скиато, за исключением фрегата «Св. Павел», который в конце июля месяца отделился от эскадры и 16 сентября прибыл в Ливорно.
   У о-ва Патмоса пробыла с января по октябрь эскадра капитан-лейтенанта Муратова, состоявшая из корабля «Три Иерарха», 2 фрегатов и 2 поллак.
   Главные силы были сосредоточены в порте Трио. 24 февраля адмирал Спиридов спустил свой флаг с корабля «Европа» и сдал команду над флотом вице-адмиралу Елманову. 9 мая прибыл на корабле «Европа» в порт Трио контр-адмирал Базбаль.
   Оставив в порте Ауза главным начальником генерал-цейхмейстера Ганибала, Елманов, посадя на флот весь гвардейский отряд, довольную часть иррегулярного войска, вышел с флотом в Наксийский залив. Здесь по прибытии Базбаля был военный совет, на котором решили: 1) так как для перетимберовки корабля «Ианнуарий» потребно немалое число лесов, кроме того нужны для кораблей мачты и бушприты, а также дрова на целый год, то отправить к о-ву Тассо для заготовления лесов 1 корабль («Саратов»), 2 пинка и 3 мелких судна; 2) с флотом отправиться в военный поход.
   21 мая эскадра Елманова из 6 кораблей, 1 бомбардирского корабля, 2 фрегатов и 3 полугалер пришла в Хиосский канал. Здесь было несколько стычек мелких судов с вооруженными турками на берегу; несколько мелких турецких судов сожжено и взято в плен, и шебека «Забияка» разбила и потопила перевозившие с материка на остров Хио лодки с вооруженными турками, из которых успели спасти только 3 чел. На южном берегу о-ва Хио находилась батарея. Посланный Елмановым фрегат «Слава» (лейтенант Войнович) с 2 шебеками и 2 полугалерами овладел этой батареей, сбив ее судовыми орудиями. Высаженный десант отогнал людей и привез на эскадру 2 медных и 1 чугунное орудие. 4-я большая пушка «по великости ее» была заклепана и сброшена в воду. Всякое жилое строение около батареи было сожжено, потери турок простирались до 50 чел., а с нашей стороны, слава Богу, пишет Елманов, ни одного. В награду за храбрые поступки Елманов выдал каждому рядовому по 1 талеру, а всего 219 талеров. Из Хиосского пролива эскадра Елманова прошла в Мителинский пролив, где точно так же посылаемыми мелкими судами неприятелю «где только можно» вред делали. Жгли суда и магазины по берегам Анатолии и тем вызывали турок на содержание «немалых корпусов для защиты своих берегов от нападения флота, которые бы могли иначе увеличить силу в его армии».
   13 июня эскадра подошла к острову Имбро, откуда получила мясо и хлеб для команд. Елманов отправил от острова Имбро фрегат «Св. Павел» (лейтенант Алексиано) с двумя полугалерами, «Зажигой» и «Львом», с приказанием: идти к Дарданеллам, осмотреть их, и при возвращении пройти вдоль румелийских берегов и небольшую крепость в заливе Декардия атаковать, встречным неприятельским судам, неприятельским батареям и людям на берегу чинить всякий вред.
   26 июня Алексиано, высадив десант в 160 человек, взял эту крепость и гарнизон ее в 50 человек без орудия отпустил на волю; пушки крепости от 8 до 14 фун. калибра, числом 15, Алексиано привез на фрегате к флоту. Елманов выдал по червонцу на каждого человека, бывшего в отряде Алексиано, а всего 257 червонцев. Оставив при Имбро Базбаля с 2 кораблями и 2 фрегатами, с остальными судами Елманов пошел к о-ву Тассо, для заготовления мачтового леса на корабли.
   Здесь 25 июля, на пришедшей к нему турецкой галере с русским офицером, Елманов получил от графа Румянцева извещение о заключении им 10 июля Кучук-Кайнарджийского мирного договора, с показанием тех пунктов, которые следовало выполнить в Архипелаге, а именно: возвратить все архипелагские острова во владение Порты и очистить Архипелаг от присутствия русского флота.
   Извещая об этом графа А. Орлова, Елманов приложил и копии с полученных им документов. Елманов возвестил всему флоту, бывшему при нем, о заключении мира с турками и послал такие же извещения в порт Аузу и ко всем крейсерующим в разных местах эскадрам: у Родоса, Еандии и Морей, с приказанием, оставив свои места, эскадрам возвратиться в порт Аузу, куда и сам прибыл 3 августа.
   По миру, заключенному с турками, русская эскадра должна была оставить Архипелаг и возвратить туркам все острова, жители которых приняли уже подданство России. Несмотря на настояния русских уполномоченных на конгрессах в Фокшанах и в Бухаресте, турецкие уполномоченные не уступали России острова в Архипелаге. Граф А. Орлов, по приезде в Петербург зимою 1770–1771 года, на военном совете императрицы высказался против приобретения Россией острова в Архипелаге. Граф Румянцев, главнокомандующий нашей армией на Дунае, и заключивший мир с турками в 1774 году, как он сам выражался, «на барабане», не имел в последнее время полномочия требовать уступки России острова в Архипелаге. В инструкциях императрицы, посылавшихся ему, в последнее время уже не упоминается о таковом требовании. Из этого следует заключить, что в Петербурге отказались к 1774 году от требования уступки острова в Архипелаге, требования, которое было предъявляемо настойчиво в 1772–1773 годах. Между тем во власти России находился остров Парос с двумя бухтами – Ауза и Трио.
   В архиве Главного гидрографическая управления находится много планов бухты Аузы, на которых показано устройство русского адмиралтейства в этой бухте, размещение команд и войск и пр. Пользуясь этими планами, мы можем сделать краткое описание как самой бухты Аузы, так и всех портовых и других сооружений, сделанных русскими в промежуток времени с 1770 по 1774 год.
   Бухта Ауза, открытая от N, имеет вход в 800 саж. шириною. Длина бухты около 700 саж., а ширина около 2700 саж. Вход в бухту был ограничен двумя мысами, правым и левым, имевшими возвышенности на своих оконечностях. Сейчас же за мысами бухта расширялась. В бухте лежит 5 небольших островов, в глубине бухты город Ауза, имевший небольшую гавань для мелких судов.
   На левом мысу были выстроены два редута на возвышенности, один на 9 орудий, а другой на 8 орудий, и одна батарея на 10 орудий. На островке, лежащем против входа, точно так же была выстроена батарея. На двух островках, лежащих в левой стороне бухты, были устроены: на одном пороховой погреб, а на другом адмиралтейство. На левом берегу бухты, который был более приглуб и защищался более выдающимся левым мысом: киленбалка для больших судов, киленбалка для малых судов, пристани. Здесь же были магазины (один из них был в редуте), дома для начальствующих лиц (контр-адмирала Борисова и генерал-майора Ганнибала), прядильня и лазарет. Последний был построен из камня и имел два отделения: для офицеров и нижних чинов.
   На планах есть подробности устройства лазарета, которые мы опускаем.
   На возвышенности левого берега была устроена сигнальная мачта.
   На правом берегу бухты находились «светлицы» Шлиссельбургского полка, на левом лагерь греков, албанцев и славян. Позади же города Ауза, на равнине и вдоль речки, был расположен лагерь лейб-гвардии Преображенская полка.
   На плане показаны: палатки нижних чинов, палатки офицеров, батареи гвардейской команды, парадное место, пороховые погреба, госпиталь, пекарни и пр.
   На окраине города стоял монастырь, на кладбище которого погребались «тела умерших россиян». Нам не удалось найти ни строевых рапортов, ни других документов, по которым можно было бы судить о смертности среди русских команд, бывших в Архипелаге в продолжение 5 лет. Полагаем, что смертность была, и как бы она мала ни была, следовало бы найти могилы русских, живот свой положивших на войне.
   На плане есть одно место, которое обозначено так: «производилась русская служба». Полагаем, что здесь происходило Богослужение на русском языке.
   Обыкновенно смешивается Парос и Порос; в последнем месте была действительно стоянка нашего флота с 1828–1830 гг., во время плавания эскадр графа Гейдена и Рикорда.
   Хотя после войны 1769–1774 гг. прошло более 100 лет, но возможно, что на о-ве Парос сохранились какие-либо следы пребывания русского флота и военных команд; на острове было три монастыря, в которых, если они только сохранились, возможно, полагаем, найти какие-либо следы. Те сведения, которые мы поместили выше, взяты нами с планов; в XII томе «Материалов» почти нет сведений о деятельности русского порта и адмиралтейства на о-ве Парос. Помещено, например, письмо адмирала Спиридова, в котором он пишет: «Кто несамовидец, едва поверить бы мог о тамошнем в Аузе нашем адмиралтействе, имея флот с греческими судами до 100 судов и каждое какой-нибудь требует починки и поправления, а он Катасанов (карабельный мастер) у всего того только один». Помещено еще несколько других коротких известий о потребности в досках и мачтовых деревьях, но всего этого очевидное дело мало, для того чтобы представить себе русский порт и адмиралтейство в Архипелаге.
   Как бы то ни было, но Елманов должен был, вследствие заключения мира с турками, озаботиться об очищении Архипелага и порта Ауза.
   Соймонов оставил у Тассо 1 корабль и в других местах суда, для того чтобы заготовляемый лес для мачт и починок кораблей был доставлен все-таки в порт Ауза.
   Назначенный срок в 3 месяца, в течение которого русский флот должен был оставить Архипелаг, Елманов находил очень коротким; и в 2 месяца, по его словам, едва ли возможно было бы собрать весь русский флот, разбросанный в Архипелаге. Потом следовало все большие военные корабли и фрегаты до киля повалить и проконопатить все пазы, и для безопасности от червей обшить досками. На некоторые корабли сделать новые мачты и бушприты. Малые фрегаты не могут вынести такой дальний путь, заявлял Елманов, по слабости их постройки; все же эти обстоятельства делали то, что в 3 месяца исправиться никак нельзя и время для выхода русской эскадры из Архипелага он, Елманов, определить не может.
   10 августа был сделан уже киллектор для килевания кораблей. Килеванию должны были подвергнуться корабли: «Граф Орлов», «Ростислав», «Всеволод», «Победоносец», «Саратов», «Победа», «Европа», «Три Иерарха». Из фрегатов «Африка» и другие суда. Корабль «Чесма» для килевания был отправлен в порт Магон. Корабль «Ианнуарий» стал тимбероваться в порте Ауза, но недостаток леса и рабочих не позволил окончить его переделку, несмотря на все желание Елманова окончить эту работу. Корабли «Ианнуарий», «Три Святителя», «Не Тронь Меня», бомбардирский корабль «Гром», а также мелкие фрегаты и мелкие суда не могли идти в Россию и были обращены в дрова.
   Елманову надобно было до 300 палубных и до 15 т. обшивных досок, которых в порту Ауза ни за какую цену нельзя было достать, а надо было дожидаться присылки из Ливорно.
   На килевание кораблей и на исправление их, он полагал, времени потребно не менее 6 месяцев. Плотников необходимо было 100 чел., а пильщиков 14, сверх наличных адмиралтейских мастеровых, которых осталось малое число, а оставшиеся были от работ очень изнурены и мало на работников походили.
   Каждый корабль исправлялся своей корабельной командой, а греков в работу «ни из великого принужденья, ни за деньги, хотя бы по пиастру в день давать, сыскать нельзя; кроме того находившиеся охотники из греков работать, после 3 дней работы, бегали».
   На мелких судах, казенных и собственных, служили иностранцы, которых следовало отпустить, выдав заслуженное ими жалованье. Сверх того следовало, по мнению Елманова, отпустить и иррегулярное войско, удовлетворив их жалованьем, но по недостатку денег выдать не из чего, так как имевшиеся у него, Елманова, деньги, до получения еще извещения о мире, он употребил на покупку хлеба.
   Снятую с судов артиллерию и их снаряды, а также взятые пушки, следовало на кораблях отправить в Россию. Кроме того следовало отправить в Россию припасы и материалы гвардейской команды, ІІІлиссельбургского полка, кирасирской команды, сухопутной артиллерии. Лежащие после умерших и выбывших в магазинах ружья, мундиры и годную амуницию, а также находящиеся в запасе ружья, мундиры и амуницию, тюки мундирных материалов и палаток, изготовленный и купленный Спиридовым мрамор.
   Все это составляло такой большой груз, что отправить его на слабых кораблях в зимние месяцы Елманов считал опасным и просил графа А. Орлова нанять в Ливорно и прислать в Архипелаг купеческие корабли, на которые можно было поместить тяжелую артиллерию и мрамор.
   Далее Елманов спрашивал у графа А. Орлова, в каких местах на обратном пути флоту иметь рандеву, где бы можно было скрыться от штормов, исправить повреждения, получить провиант и деньги, кому писать и куда, в случае если окажется необходимость в помощи [35 - Такими местами были назначены Ливорно, порт Феррайо и порт Магон.]. При следовании в Средиземное море флот наш нес обыкновенный кормовой военный флаг, но стеньговых адмиральских и капитанских – ни флагов, ни вымпелов не нес; это сделано было для предупреждения во время встречи с флотами других держав. чтобы не принудили спустить стеньговые флаги и вымпелы, что регламентом под смертною казнью воспрещалось. Напоминая об этом, Елманов просил у графа А. Орлова указаний, как поступить [36 - Граф Орлов не счел себя вправе решить этот вопрос и просил указаний у императрицы.].
   Денег Елманов полагал отпустить на корабль по 5 тыс. червонцев, а на фрегат по 21/2 тыс. Отправление флота он считал за лучшее сделать так: разделить флот на три дивизии и отправлять каждую по мере готовности. Граф А. Орлов согласился на это предложение. Ввиду недостатка в провианте Елманов отправил в Ливорно 5 судов и просил нашего агента в Ливорно, англичанина Рудефорта, доставить сухарей, мяса и масла столько, сколько 5 судов вместить могут.
   Относительно находившихся на русской службе иррегулярных войск сделано было распоряжение, чтобы отправить их морем из Архипелага в Крым и Южную Россию, где им отводились земли. Некоторые из предводителей этих дружин прибыли в Ливорно и обратились к графу А. Орлову с просьбою переехать им и всей дружине в Крым сухим путем. Граф отправил этих предводителей в Петербург с своим адъютантом; всех же желающих селиться в Крыму было приказано Елманову сажать на суда «сколько поместится может и отсылать в завоеванные места», снабдив провиантом и письмами к начальникам тех мест, чтобы «оные были приняты как российские подданные».
   1 октября фрегаты «Слава», «Наталия», «Архипелаг» и поллака «Патмос» пошли в Константинополь и оттуда в Черное море; вернулись в Аузу только фрегаты «Слава» и «Архипелаг».
   17 октября первая дивизия контр-адмирала Грейга, отправлявшаяся в Россию и состоявшая из кораблей: «Исидор», «Александр Невский», «Дмитрий Донской», «Мироносиц», и фрегата «Св. Павел», вышла из порта Ауза и к 15 ноября пришла в Ливорно, где оставалась до конца года.
   16 декабря вторая дивизия контр-адмирала Базбаля, отправлявшаяся в Россию и состоявшая из кораблей «Ростислав», «Саратов», «Граф Орлов», бомбардирского корабля «Страшный» и фрегатов «Помощный» и «Запасный», вышла из порта Ауза и направилась прямо в Россию.

Глава IX

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Еще 20 октября 1774 года, следовательно, по заключении мира с Турцией, императрица приказала на кампанию 1775 года вооружить в Балтийском флоте 5 кораблей и в Архангельске 3, которые и привести в Кронштадт. Что же касается до заготовленной провизии в Архангельске, которая могла бы, за снабжением ею на 6 месяцев отправлявшихся в Кронштадт 3 кораблей, быть в остатке, то по резолюции следовало продать ту провизию, которую нельзя было бы сберечь. Смысл этого распоряжения был такой, что в ближайшем будущем спуска и отправления из Архангельска в Кронштадт кораблей не будет. В исполнение этого повеления были вооружены в Кронштадте 74-пуш. корабль «Пантелеймон» и 66-пуш. «Виктор», а в Ревеле три 66-пуш. корабля: «Преслава», «Память Евстафия» и «Борис и Глеб». Командующими эскадрами были назначены старшие корабельные капитаны.
   Время плавания было назначено всего 4 недели; Кронштадтская эскадра вышла в море 5 июля, дошла до Гогланда и чрез месяц вернулась в Кронштадт. Ревельская эскадра выходила в Балтийское море, но потом вернулась, крейсировала в Финском заливе и к концу августа пришла в Кронштадт на зимовку. Сделано это было с тою целью, чтобы очистить Ревельскую гавань для зимовки ожидавшихся осенью кораблей из Средиземного моря.
   Во время плавания командующие эскадрами были снабжены инструкцией, во всем подобной инструкции 1774 года [37 - Так как на 1775 г. галеры не вооружались, то по распоряжению Коллегии были командированы на каждый корабль по 4 мичмана и по 30 матросов флота галерного.].
   Из Архангельска, кроме 3 кораблей, должны были прибыть и 3 гукора; корабли должны были быть укомплектованы по положению, как офицерами, так и рядовыми. На гукоры, которые везли груз смолы и алебастра, были определены, кроме командира, 2 мичмана, 1 штурман и 1 подштурман, 1 священник и 30 человек унтер-офицеров и рядовых. Коллегия распорядилась, чтобы на гукоры были отправлены офицеры, не бывшие в Средиземном море, а в случае недостатка их те, которые были меньше других в этом море. Кроме того, были командированы из Морского корпуса на гукоры гардемарины и кадеты. Главным начальником эскадры, отправлявшейся из Архангельска, был капитан 1-го ранга Палибин, который получил инструкцию, схожую с инструкцией кораблям, отправлявшимся из Архангельска в 1774 году.
   3 корабля Палибина прибыли благополучно 24 сентября в Ревель, где уже находилась эскадра Елманова: один корабль № 58 был оставлен Елмановым у себя, и вместо него отдан корабль «Три Иерарха», и Палибин 19 октября прибыл с 3 кораблями в Кронштадт. Плавания гукоров было бедственное; один гукор два раза ворочался в Лапоминку. Во второй раз гукор был оставлен в Архангельске, а командиру его было приказано с командой прибыть в Петербург для производства «наистрожайшего исследования о возврате его в порт». Второй гукор к концу октября добрался до Копенгагена. Третий в октябре вошел в Балтийское море, но здесь встретил сильные ветра, а потому на консилиуме решено было: «убегая крепких ветров, чтоб не претерпеть бедствия», идти в близлежащее удобное место для исправления, а потому гукор и скрылся в Карлсгаме, где и зимовал. Прочими доводами для захода были: «увеличение числа больных, показавшаяся течь и исправления изорванных парусов и такелажа».
   Из возвращавшихся из Средиземного моря эскадр первой прибыла в Россию эскадра контр-адмирала Грейга, которая подошла к Ливорно 15 ноября и оставалась там 3 месяца. В Ливорно в это время случилось происшествие, захват графом А. Орловым обманным образом самозванки, так называемой княжны Таракановой, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны. Вот как это происшествие описано в журнале корабля «Исидор»:
   «12 февраля. – В половине пятого прибыл на корабль “Исидор” Е.С. граф Алексей Григорьевич Орлов и с ним дама, и при ней служанка 1, господа Михайло Домонский, Ян Черновский, при оных слуг 5, и для прибытия выпалено с каждого судна по 13 пушек. По приказанию Е.С. привезены были с корабля “Мироносиц” егари, и как оными, так и гвардией начали производить ружейную экзерцицию с пальбою. В 6 часов отбыл с корабля “Исидор” Е.С. в Ливорно, и по приказанию его, прибывшие с ним означенные персоны и их прислуги взяты за арест”.
   “13 февраля. Отправлены с корабля “Исидор” на корабль “Мироносиц”, г. Михайло Домонский, с ним слуг 2, на корабль “Невский” – г. Ян Черновский, с ним слуг 2, на корабль “Всеволод” – слуга 1».
   14 февраля эскадра Грейга вышла из Ливорно, 4 марта прошла Гибралтар и чрез месяц стала на якорь около Киля.
   24 мая эскадра пришла в Кронштадт, и под 26 мая было записано в журнале корабля «Исидор» следующее:
   «Бывшая на корабле “Исидор” госпожа, со всем экипажем, и при ней двое господ, служанка 1, служителей 6, скороход 1, отъехали на адмиралтейскую яхту, и определен на оную яхту командиром капитан-лейтенант Путятин; яхта снялась с якоря и пошла к О».
   Поручение, которое должен был выполнить Грейг, иностранец по происхождению, было очень важно для императрицы Екатерины II, – доставить здравой и невредимой в Россию претендентку на Российский престол, – претендентку, проживавшую за границей и поддерживаемую иностранными врагами императрицы.
   Еще 18 мая граф Чернышев писал Коллегии из Москвы, что императрица очень довольна отменным усердием и ревностью, с коими служит контр-адмирал Грейг, а также его старанием, с которым он исполняет все ему порученное. Извещая об этом Коллегию, гр. Чернышев прибавляет, что императрица повелела ему объявить Грейгу свое благоволение и обнадежить его милостями и что служба его не забудется. Если же Грейг пожелал бы отправиться в Москву, где находилась императрица, то Коллегии снабдить его прогонами; вместе с тем ему было назначено по 300 рублей в месяц столовых денег, считая со дня ухода из Кронштадта по день возвращения, что составило 5700 рублей; деньги эти были выданы уже по возвращении Грейга в Россию.
   Вторая эскадра контр-адмирала Базбаля, выйдя из порта Ауза 16 декабря, пришла на рейд Ливорно 10 февраля; простояв в Ливорно до 22 марта, снялась с якоря, заходила в Гибралтар и к 28 мая пришла в Портсмут. На этом переходе крепкие противные ветры разлучили суда эскадры Базбаля, и он, не дожидаясь их, пошел с очень ветхим кораблем «Ростислав» и кораблем «Граф Орлов» в Портсмут, куда по заранее назначенному рандеву должны были прибыть все остальные суда его эскадры.
   К 19 августа Базбаль пришел в Кронштадт, на пути зайдя в Ревель, где высадил Шлиссельбургский пехотный полк.
   Вице-адмирал Елманов, оставшийся в Архипелаге оканчивать дела, получил еще 9 августа 1774 года приказания от графа Орлова забирать на корабли тех из греков и албанцев, которые пожелают отправиться в Россию; выбор был представлен Елманову, который должен был избирать «больше молодых и прочных к службе и поселению» [38 - Но таковых охочих людей, чтобы на кораблях в Россию могли отправиться, не явилось.]. Елманов не должен был давать других объяснений, кроме следующих, что все они, т. е. греки и албанцы, как единоверные с нами, не будут оставлены и никогда не укреплены навсегда, но сохранят свою вольность. Желающие поселиться будут иметь все выгоды и преимущества наравне с русскими подданными; если кто пожелает служить, то будет принять на службу; если кто не захочет остаться в службе и в России, то таковые будут отпущены по желанию их.
   5 января 1775 г. последовало приказание, если дозволено будет от Порты провести в Черное море греков и албанцев, желающих поселиться в наших владениях, то посадить их на суда, снабдить провиантом на два месяца (а служилым людям выдать сверх провианта за два месяца жалованья) и отправить в Черное море. Уведомляя о всех этих распоряжениях вице-адмирала Сенявина, командовавшего Азовской флотилией, Елманов прибавляет 23 марта, что раньше он не мог этого сделать за разными препятствиями и просит принять желающих поселиться в России албанцев и греков, как российских подданных, и чтобы они не терпели никакого недостатка в провианте и большой нужды в квартирах.
   Елманов писал и к нашему поверенному в делах в Константинополе, прося его преклонить Порту к пропуску наших судов в Черное море под купеческими флагами, с людьми, желающими поселиться в наших владениях. Порта ответила на заявление Петерсона, что если б в самом мирном трактате было бы положено жителям Архипелага толпами проходить чрез Константинополь, то Порта просила бы российский двор избавить ее от стыда и поношения, видеть подданных своих в такое время, когда еще ненависть от войны не остыла, проезжающих чрез столицу, пред глазами султана и всего народа, для переселения в чужую землю. Но так как этого пункта в мирном договоре нет, то хотя Порта и не согласна, но не будет и воспрещать, только бы этот переезд не совершился для нее «поносительным образом».
   На этом основании Елманов отправил в Керчь, под видом купеческих судов, сперва два фрегата «Архипелаг», «Почталион», и посадил на них бывших на службе нашей албанцев, с их начальниками, женами и детьми, удовлетворив их провиантом за два месяца, жалованье служилым людям выдал заслуженное все сполна и сверх того выдал вперед за два месяца.
   За этими двумя фрегатами Елманов обещает прислать другие суда в Керчь, с таковыми же «охочими людьми у нас поселиться, с служившими у нас албанцами и вольными греческими фамилиями, выезжающими из турецких областей», просить Сенявина принять их и содержать, «дабы служащие албанцы не имели в провианте и квартирах нужды». Тем же из них, которые пожелают заняться купечеством, художеством или «рукомеслом», дать места и на первый случай квартиры.
   Присланные казенные суда из Архипелага, и между ними фрегат «Почталион» и «Архипелаг», просил не присылать опять в Архипелаг, а оставить при Азовском флоте; на этих судах между прочим были отправлены из Архипелага: оставшийся корабельный такелаж, блоки и другие материалы, которые Елманов не мог взять на судах, возвращавшихся в Балтийское море. Командиры и команды судов, идущих в Черное море, отправлены были не по собственному их желанию, «а по неволе», по назначению, при других обстоятельствах они были бы в 1775 году в отечестве, в России, но Елманов счел необходимым оставить офицеров и команду на этих судах русскую, дабы Порта «во избавление ей стыда» могла бы свободнее пропускать перевозившихся на этих судах своих подданных в чужую землю для поселения. Елманов просил по прибытии этих судов отправить офицеров и команду в Петербург.
   Не все албанцы и греки желали отправиться морем в Крым, некоторые желали бы отправиться туда сухим путем и послали депутацию к графу А. Орлову с просьбой исполнить их желание. Еще осенью было сказано этим людям, что суда для отвоза их в Черное море готовы, на что они отвечали, что не дождавшись возвращения своего поверенного из Ливорно, посланного с просьбой узнать, на каком основании им в Крыму жить, – ехать не хотят.
   Ответ этот задержал выход третьей эскадры Елманова из Архипелага. Орлов 1 мая прислал следующее энергичное предписание Елманову: «Албанцам объявить, буде ехать хотят, так ехали б, а кто будет упрямиться, тому оставить на волю и распустить всех, несмотря уже ни на что, а самому нимало не мешкав выходить из Архипелага».
   Это приказание подействовало, албанцы и греки перебрались на 11 судов и под конвоем фрегатов «Африка», «Тино» и «Победа» пошли в Черное море; из этих фрегатов одна «Африка» не входила в Дарданеллы и впоследствии вернулась в Россию, в Балтийское море.
   28 мая Елманов вышел из порта Ауза с кораблями «Победоносцем», «Европой», «Победой» и фрегатом «Северный Орел». На пути присоединился к его эскадре фрегат «Наталия», конвоировавший в марте месяце суда в Дарданеллы. Сам Елманов на корабле «Победоносец» заходил в Ливорно за деньгами, а эскадру поручил контр-адмиралу Борисову, который должен был зайти в Порт-Магон (порт Майон, о. Менорка. – Примеч. ред.) и все приготовить, дабы Елманов по приходе с своим кораблем из Ливорно мог бы немедленно тронуться в путь для возвращения в Россию.
   В Порт-Магоне же находились: отправленный осенью 1774 года для килевания корабль «Чесма» и отправленные весною 1775 года корабль «Три Иерарха», бомбардирский корабль «Молния», пинки «Сатурн», «Венера» и «Соломбал». Последний пинк был признан неблагополучным к плаванию, а потому и был оставлен с своей артиллерией на попечение консула.
   Елманов зашел в Ливорно и получил там 47 798 талеров на жалованье и чрезвычайные расходы.
   Придя в порт Магон, он распорядился отправить вперед, 21 июля, корабль «Три Иерарха», пинки «Сатурн» и «Венера» и бомбардирское судно «Молния», а сам стал дожидаться прибытия в Порт-Магон фрегата «Африка», конвоировавшего последние суда с албанцами, и фрегата «Парос», отправленного ранее из Ливорно в Архипелаг с 10 тыс. талеров, но разошедшегося с ним. По прибытии этих судов и исправлении их плотничьей и конопатной работой 15 августа Елманов оставил Порт-Магон с своей эскадрой, 24-го прошел Гибралтарский пролив, а 11 сентября стал на Портсмутском рейде, в 2 немецких милях от настоящего рейда, дабы избегнуть салюта английскому флоту. В Портсмуте Елманов застал фрегат «Надежда», отправленный графом Орловым из Ливорно в Россию, ранее прибытия Елманова в Порт-Магон. На пути отстали фрегаты «Парос» и «Наталия» и пинк «Венера». Из Портсмута Елманов вышел 22 сентября и к 27-му числу был в Гельзинере, где застал письма Чернышева, что если он не успеет за поздним временем прийти в Кронштадт, то шел бы в Ревель, где и зимовал бы. 9 октября прибыла в Ревель третья и последняя эскадра нашего флота, действовавшего в продолжении 5 лет в Архипелаге. Прибыли с Елмановым: корабли «Победоносец», «Чесма», «Европа», «Победа», «Три Иерарха», фрегаты «Северный Орел», «Африка», пинк «Сатурн» и бомбардирское судно «Молния»; фрегат «Надежда», разлучившись в туман, прошел в Кронштадт.
   Фрегат «Парос» пришел в Ревель еще раньше, а именно 6 октября, а другие два судна «Наталия» и «Венера», отставшие во время пути, в последних числах октября прибыли в Кронштадт. Корабль «Три Иерарха» по неблагонадежности к службе был также отправлен в Кронштадт.
   16 октября, в силу раньше полученных им приказаний, Елманов, введя в гавань, разоружил корабли вверенной ему эскадры.
   Императрица на докладе Коллегии о прибытии эскадры Елманова в Ревель написала: «Богу благодарение, вице-адмиралу Елманову спасибо; разоружить».
   Граф Чернышев обратился к Коллегии с предложением, в котором передал удовольствие императрицы по поводу возвращения флота из Архипелага.
   Императрица поручила Чернышеву написать Коллегии, что «она посылку флота своего в Архипелаг, преславное его тамо бытие и счастливое возвращение в свои порты, за наиблагополучнейшее происшествие государствования своего почитать изволит».
   Граф Чернышев, поздравляя Коллегию от своего имени, прибавляет, что «кто более Коллегии участия в этой благодарности императрицы принять может».
   Итак, русский флот после долгого бездействия в предшествовавшее время, в продолжении промежутка времени 1769–1774 гг. сделал более, чем ему было предположено при составлении плана войны с Турцией – произвести диверсию в Средиземном море для отвлечения от главных сил турок, действовавших против армии графа Румянцева на Дунае. Русский флот уничтожил совершенно турецкий флот, уничтожил до того, что турецкие военные суда не могли показаться на обширном водном бассейне Архипелага в сколько-нибудь значительных силах. Интересно знать, какими же силами располагали в Архипелаге мы, русские, и сколько из них вернулось в Кронштадт?
   Из первой эскадры Спиридова вернулось в Россию 3 корабля: «Три Иерарха», «Ростислав» и «Европа», фрегат «Северный Орел» (купленный в Англии) и два пинка «Сатурн» и «Венера». Остальные суда первой эскадры выбыли по разным случаям: корабль «Евстафий» сгорел в первой Чесменской битве 1770 года, «Северный Орел» был оставлен в Англии, по причине ненадежности к плаванию. Корабли «Ианнуарий» и «Три Святителя» и фрегат «Надежда Благополучия» были разломаны в порте Ауза и проданы на дрова по причине своей гнилости. Той же участи подвергся и бомбардирский корабль «Гром» и пинк «Соломбала». Пакетбот «Летучий» и пинк «Лапоминк» разбились; пакетбот «Почталион», отправленный в Черное море, остался там.
   Из второй эскадры контр-адмирала Эльфингстона вернулись: корабль «Саратов» и фрегаты «Надежда» и «Африка». Один корабль – «Святослав» разбился, другой – «Не Тронь Меня» был сожжен за худостью нами же. Один пинк – «Св. Павел» разобран, а другой – «Чичагов» разбился еще в Финском заливе.
   Из третьей эскадры контр-адмирала Арфа вернулись: корабли «Всеволод» и «Победоносец», и пропал без вести корабль «Азия».
   Четвертая эскадра контр-адмирала Чичагова, состоявшая из кораблей «Чесма», «Победа» и «Граф Орлов», вернулась без потерь в Россию.
   Точно так же вернулась без потерь пятая эскадра контр-адмирала Грейга, состоявшая из кораблей «Исидор», «Александр Невский», «Дмитрий Донской» и «Мироносиц», и фрегатов «Павел» и «Наталия». Всего было отправлено в пяти эскадрах:

   К этим судам надо прибавить: возвратившиеся в 1774 году фрегаты «Григорий» и «Минерва» и в 1775 г. фрегаты «Запасный», «Парос» и «Помощный», бомбардирские корабли «Страшный» и «Молния», катер «Диспач». Возвратившиеся в Керчь фрегаты «Архипелаг», «Слава» и «Тино». Оставшиеся в Средиземном море фрегаты «Богемия» и «Унгария».
   Относительно последних судов, находившихся в Ливорно, надо сказать следующее.
   Граф А. Орлов приказал корабль «Не Тронь Меня», по непрочности его к службе, продать, а буде никто не купит, то сжечь. Елманов делал публикации в Ливорно, но никто не явился. Так как корабль мог бы прослужить несколько в Черном море, то Елманов хотел отправить его в Керчь, но Порта не согласилась пропустить корабль. Сжечь же его Елманову было жалко – «много пропадет интересу», почему он и распорядился отправить его в Ливорно с попутным ветром, и поручил цейхмейстеру Ганнибалу, остававшемуся в Ливорно, когда корабль придет, продать его за надлежащую цену, а если же охотников не будет, то разломать на дрова или потопить. Команду же корабля в числе 221 человека приказал снять и на двух купленных судах, названных «Богемия» и «Унгария», отправить в Кронштадт. 7 сентября эти фрегаты вышли из Ливорно и к 13 декабря достигли до Портсмута, где и остались на зимовку.

Глава X

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   На кампанию 1776 года императрица приказала вооружить до 20 кораблей. В Кронштадте были вооружены корабли: «Ростислав», «Саратов», «Три Иерарха», «Граф Орлов», «Александр Невский», «Исидор», «Мироносиц», «Иезекииль», «Преслава», «Азия» и «Ингерманланд». Фрегаты «Надежда» и «Екатерина» и бомбардирский корабль «Юпитер». В Ревеле были вооружены корабли «Чесма», «Европа», «Победоносец», «Победа», фрегаты «Африка» и «Парос».
   Фрегаты «Богемия» и «Унгария» к 19 июня пришли на Кронштадтский рейд.
   Ревельская эскадра под флагом вице-адмирала Елманова пришла к 18 июля на Кронштадтский рейд, где, таким образом, сосредоточилось до 15 кораблей, 6 фрегатов и 1 бомбардирского судна. Большая часть судов этой эскадры, над которой главное начальство принял вице-адмирал Грейг, состояла из судов, участвовавших в Архипелагской экспедиции. Младшими флагманами, поднявшими свои флаги, были контр-адмиралы Барш и Борисов.
   20 июня императрица собственноручно написала Коллегии, чтобы она сделала немедленно исчисление, что по регламенту ее следует в награду Средиземной и Черноморской эскадрам за их службы в прошедшей войне. Срок подачи доклада об этом расчете был назначен в конце июня месяца. Доклад Коллегии несколько раз был помещен в печатных изданиях [39 - Морск. Сборн. 1854 г. Записки Главн. Морск. Штаба.], и потому мы его не приводим, а упомянем, что действия, за которые следовало вознаградить, по докладу были следующие: бой под Наполи-ди-Романья, Чесменское сражение 24 июня 1770 г., истребление турецкой эскадры под Чесмою 26 июня 1770 г., Патрасский бой 28 октября 1772 г. В Черном море: за сожжение 6 турецких судов в мае 1778 г., за бой под Балаклавою в июне 1773 г., за бой под Суджук-Кале в августе 1773 г. Балтийскому флоту следовало к выдаче 360 113 рублей [40 - Графу А. Орлову, по расчету Коллегии, следовало 22 757 р.; адмиралу Спиридову 15 500 р. 733/4 к.; контр-адмиралу Грейгу 9225 р. 55 к.; кап. 1-го ранга Коняеву 4581 р. 423/4 к.; капитану 1-го ранга Сухотину 69 р. 423/4 к. Впрочем, граф А. Орлов отказался от причитающегося ему вознаграждения и просил, чтобы роздали назначенные ему деньги тем людям, которые участвовали в экспедиции и содействовали ее успеху своей храбростью, трудами и слепым повиновением. 14 тыс. рублей он просил раздать нижним чинам, как морским, так и сухопутным, которые участвовали в Морейской экспедиции и в Чесменском сражении. 2756 р. отдать участвовавшим в Патрасском сражении. 4 тыс. рублей семейству лейтенанта Поликути, дочерям на приданое, а сыновьям на воспитание. А 2 тыс. рублей хозяйке и детям покойного командира корабля «Азия», кап. 1-го ранга Толбухина, погибшего с кораблем; по словам графа, он эту сумму был ему должен.], а Черноморскому флоту 14 951 р.
   Коллегия составила церемониал встречи императрицы, как при приближении ее к эскадре, так и при посещении судов [41 - «Материалы», часть XII, стр. 372–374.].
   7 июля состоялось, действительно при очень торжественной обстановке, посещение эскадры императрицей, которая села на шлюпку в Ораниенбауме в 10-м часу. Фрегаты «Богемия» и «Унгария», стоявшие ближе к Ораниенбауму, по приближении императрицы снялись с якоря и следовали к флоту. В исходе 11 часа, по приближении к рейду, императрица была встречена на шлюпках членами Адмиралтейств-коллегии, 4 флагманами и портовыми чинами, которые провожали императрицу, шествовавшую на шлюпке без штандарта. Люди на судах были расставлены по реям, вантам и штагам, также были поставлены и на стоящих в гавани кораблях. Люди кричали «ура» 11 раз, играла музыка и били поход. В 111/2 ч. императрица взошла на флагманский корабль Грейга «Ростислав» со всей свитой и чужестранными министрами, где от всех отдельных начальников ей поданы были рапорты. Потом императрица приказала поднять штандарт на грот-брам-стеньге и на корме, причем флот салютовал, расцветился флагами и команды кричали «ура». После того позваны были сигналом все флагманы и командиры и прочитан был на шканцах вице-президентом Коллегии указ об изъявлении монаршего благоволения за понесенные труды в Архипелагскую кампанию, с росписью призовых денег, и о награждении чинов флота. На Грейга сама императрица возложила орден Александра Невского, нижним чинам розданы в память Турецкой войны медали, и высшие офицеры допущены были к руке.
   В 1-м часу императрица отправилась к обеденному столу, приготовленному в кают-компании, на который были приглашены все присутствовавшие, играла музыка и пили тосты. В 21/2 ч. императрица съехала с корабля и отправилась объехать остальную часть флота к W, а потом прибыла на яхту «Екатерину». В 41/2 часа было приказано военному флоту сниматься с якоря, что и было исполнено, а в 7-м часу флот опять стал на якорь.
   Награды, из числа участвовавших в Архипелагской экспедиции, получили: генерал-майор и цейхмейстер Ганибал был переименован в генерал-цейхмейстеры. Капитан-бригадиры Роксбург, Бешенцов и Клокачев получили чин капитанов генерал-майорского ранга; последний, будучи баллотирован на одну контр-адмиральскую вакансию, тут же получил чин контр-адмирала. Капитаны 1-го ранга Хметевский и Коняев получили чин капитан-бригадиров.
   Из черноморских моряков были произведены в следующие чины Сухотин и Кингсберген.
   Около половины всех наград пала на лиц, совсем не участвовавших в военных действиях, а служивших в Петербурге и в Кронштадте по администрации.
   Награды орденами отличившимся в Средиземном море были даны год тому назад, т. е. 10 июля 1775 г., когда в Москве торжественно праздновалось заключение «преславного мира» с Портой; но и тогда награды орденами достались наполовину администрации, не участвовавшей в военных действиях. 10 июля 1775 г. вице-адмирал Сенявин получил чин адмирала, контр-адмиралы Грейг и Чичагов – чины вице-адмирала; вице-адмирал Елманов – орден Св. Александра Невского, а контр-адмирал Базбаль – Св. Анны.
   Эскадра Грейга продержалась у Красной Горки около 2 недель, потом вернулась в Кронштадт и окончила кампанию.
   Другие плавания в 1776 году были следующие: 4 фрегата под командой к. 1-го ранга Якова Сухотина сделали переход из Архангельска в Ревель.
   Генерал-прокурор князь Вяземский объявил Коллегии высочайшее повеление об отправлении из России российских товаров, на казенный счет, для продажи в иностранные места, и спрашивал, возможно ли по состоянию нашего флота назначить для сего казенные суда. Коллегия отвечала, что не только никаких затруднений нет, но что она считает это плавание за очень полезное для служащих во флоте.
   Коллегия назначила к этому плаванию 3 фрегата, приспособив их для нагрузки товаром, а 4-й фрегат отослала в полном вооружении для конвоирования трех остальных фрегатов.
   Фрегаты эти для дальнего плавания были обшиты двойной обшивкой. Командирами и обер-офицерами были назначены охотники, изъявившие желание идти в плавание и все знавшие несколько языков. Каждый из командиров знал 3 языка, французский, английский и итальянский, и были все из числа тех молодых офицеров, которые раньше были посланы волонтерами в английский флот и впоследствии служили с отличием в Архипелагской экспедиции. Фрегаты были назначены: «Северный Орел», «Павел», «Григорий» и «Наталия». Командирами на них были: капитан 2-го ранга Козлянинов, капитан-лейтенанты Скуратов, Одинцов и Мосолов.
   Начальник всего отряда капитан 2-го ранга Козлянинов получил от Коллегии инструкцию следующего содержания:
   1) По нагружении назначенных быть купеческими фрегатами товарами, а всех вообще по изготовлении, отправляется он с первым попутным ветром со всеми судами неразлучно до Копенгагена, но и там, снабдя себя водою, идет далее.
   2) Ни в какие порта без крайней нужды не заходить.
   3) Первое рандеву на случай разлучения назначается в Гибралтаре, а потом последовательно в Средиземном море.
   4) Для отдания салюта и морских почестей поступать по силе трактатов; Английский канал суда, во избежание придирок со стороны англичан, проходят без вымпела.
   5) В крайнем случае заходить в английские порта, но избегать французских.
   6) Купеческих судов не останавливать и не осматривать.
   7) Так как в Средиземном море бродят морские разбойники, то должно употреблять от них всякую осторожность и быть всегда готовым защищать как свой фрегат, так и другие, но однакож самому ему на них не нападать.
   Далее следовали пункты относительно сношений с нашими посланниками за границею, обучения гардемаринов и нижних чинов, наблюдений за штурманами.
   15 июня фрегаты вышли из Кронштадта, через 2 месяца были у Гибралтара и 10 сентября пришли в Ливорно, где дожидались их два фрегата из числа оставшихся от Архипелагской экспедиции: 24-пуш. «Павел» и 26-пуш. «Констанция». 20 сентября фрегаты «Наталия» и «Григорий» в сопровождены фр. «Северный Орел» пошли к Дарданеллам и через 3 месяца были уже в Константинополе, но без конвоира. На этих судах было оставлено по 8 пушек, остальные пушки были зарыты в песчаный балласт, и в суда погружены: железо, кожи, воск, икра, парусные полотна и лен. В сущности, это был перевод в Черное море под видом купеческих кораблей трех военных фрегатов. Стоя в Константинополе, фрегаты по приказу посланника зарядили пушки картечью и ядрами, «а для чего, о том подлинно неизвестно». «Сказывали потом по слуху, записано в журнале, что несколько сумасбродных турок хотели сделать нападение на фрегаты».
   Между тем оставшиеся в Ливорно фрегаты «Св. Павел», «Павел» и «Констанция» нагрузились товарами, а к 10 декабря пришли в Мессину, куда пришел и фрегат «Северный Орел», и, конвоируя их, опять направился к Дарданеллам.
   Плавание это описано в «Записках адмирала Шишкова», веденных им во время путешествия его из Кронштадта в Константинополь. Записки эти очень любопытны и дают некоторые такие подробности о жизни наших офицеров на судах, которых не найти в официальных документах.
   На кампанию 1777 года было приказано для обучения матросов вооружить 7 кораблей и 3 галеры. 4 июля Коллегия донесла императрице, что в Кронштадт прибыла Ревельская эскадра, под флагом контр-адмирала Барша, состоявшая из 4 кораблей: «Дерись», «Вячеслав», «Америка» и «Владимир» и 3 фрегатов: «Поспешный», «Легкий» и «Счастливый». Сообщалось, что кронштадтская эскадра под флагом вице-адмирала Чичагова, из 7 кораблей, 1 фрегата и 1 пакетбота вышла на рейд, и спрашивала, где ей плавать. Резолюция императрицы на этом докладе была: «По-прошлогоднему».
   Кронштадтская эскадра, состоявшая из кораблей: «Иезекииль», «Пантелеймон», «Граф Орлов», «Александр Невский», «Ингерманланд», «Азия» и «Борис и Глеб», фрегата «Богемия» и пакетбота «Быстрый», проплавала около месяца у Красной Горки и, выделив из себя 5 кораблей для зимовки в Ревеле, вернулась в Кронштадт. Для зимовки в Ревель отправились корабли: «Граф Орлов», «Александр Невский», «Борис и Глеб», «Ингерманланд» и «Азия».
   В 1777 году ожидали прибытия в Кронштадт шведского короля Густава III, который пожелал для посещения императрицы Екатерины II выбрать морской путь.
   Для встречи шведского короля были сделаны следующие распоряжения:
   1) Если бы шведский король пожелал войти в Среднюю гавань, то галеру, на которой он прибудет, впустить. 2) Хотя по мирному трактату с Швецией прибывшей галере следует первой салютовать, но того не требовать, а оставить на волю короля; если будет салютовать, то на салют отвечать. 3) Приготовить в Кронштадте депутатский дом, так чтобы шведский король со своей свитой мог бы ночевать. 4) Приготовить и послать навстречу собственные яхты императрицы (3) и фрегат «Св. Марк», которым дожидаться прибытия короля у Березового зунда. 5) Против Петергофа поставить 3 галеры, в том числе и золоченую «Россия», вместо стоящих обыкновенно против Петергофа яхт; по возвращении яхт 3 из них станут против Петергофа. 6) Задержать отправление в море галер, вооруженных для экзерциций, впредь до повеления. 7) Назначенную для экзерциции Кронштадтскую эскадру вывести на рейд в самом начале июня. 8) Зимовавшую в Ревеле эскадру привести в Кронштадт; на место же ее по окончании кампании отправить из Кронштадтской эскадры для зимовки.
   Командиром яхты «Екатерина» был назначен капитан-бригадир Хметевский, известный моряк и участник Чесменского сражения; командирами остальных яхт были назначены тоже выдающиеся офицеры.
   Хметевский получил от Коллегии инструкцию следующего содержания:
   Его величество шведский король с согласия ее императорского величества предпринял намерение побывать в здешней столице и посетить всемилостивейшую Государыню. Путь свой он сделает морем на своей галере в сопровождении нескольких мелких судов и с самой небольшой свитой. Король шведский объявил свое желание сделать путь и все время пребывания в России быть инкогнито под именем графа Готланда, почему бы и казалось, особливо когда на таковой прием согласна и Е.И.В. (ее императоское величество. – Примеч. ред.), что посылка судов навстречу шведскому королю будет не соответствовать его желанию. Но Е.И.В… опасаясь, чтобы шведский король не претерпел какого беспокойства при переходе открытым морем от Березовых островов до Кронштадта, на таковом опасности подверженном судне как галера, особливо при тех сильных ветрах, которые дули весною этого года и могут продлиться долее, приказала послать навстречу шведского короля свою собственную яхту «Екатерина», фрегат «Св. Марк» и кухонное судно.
   Важность поручаемой комиссии заставляет, чтобы Коллегия со всей тщательностью выбрала в командование оною эскадрою вообще, и тем судном особенно, на котором может присутствовать его королевское величество шведский король, морского офицера не только искусного, но и поведением тому соответствующего. Находя все эти достоинства в Хметевском, Коллегия, вверяя ему в командование придворную эскадру, предписывала вместе с тем к исполнению:
   1) На яхте с ним отправляется флигель-адъютант Бибиков, с письмом от графа Ник. Ив. Панина к старшему шведскому сенатору в свите шведского короля, к графу Шеферу; Бибикова при первой возможности перевезти на галеру к шведскому королю. 2) Приняв команду, отправляться в путь и быть на месте не позже 5–6 июля. 3) Шведский король может пойти и шхерным фарватером, и корабельным: Хметевский должен был расположиться так, чтобы видеть галеру, идущую и по тому фарватеру и по другому, и подойти к ней, как только увидит ее у Березового зунда. 4) Может случиться, что шведской король не пересядет на яхту «Екатерина», а захочет продолжать свой путь на своей галере, то «сие оставляется на его соизволение». В таком случае Хметевскому быть с своей яхтою вблизи галеры, дабы в случае нужды предложить всякую помощь; может предложить шведскому королю взять себя и лучшего штурмана на галеру. 5) Если шведский король пересядет в случае ветра на яхту, а в случае безветрия на гребной фрегат, то идти в Кронштадт, Петергоф или Ораниенбаум, куда шведский король прикажет. 6) В случае если шведский король захочет остановиться в Кронштадте и войти в гавань, то может войти в среднюю гавань: если же пойдет в Петергоф или Ораниенбаум, то подойдя возможно ближе к берегу, лечь на якорь. 7) В случае если шведский король будет продолжать свой путь на своей галере, то подходя к Петергофу, галере его остановиться на якоре; отправленная собственная шлюпка Е.И.В. должна послужить для перевоза шведского короля на берег. 8) Хметевский должен показать вид, что он находится близ Березового зунда случайно [42 - Трудно это было согласовать с посылкой Бибикова.]; что нахождение его близ Березового зунда и преследование за шведскою галерою не имело бы виду, что он нарочно для того выслан, но случайно крейсирует, чем наиболее сохранится инкогнито шведского короля. 9) В случае если шведский король пересядет на его яхту и в случае встречи яхты с Ревельской и Кронштадтской эскадрами, бывшими под флагами контр-адмиралов, яхта должна была бы салютовать флагу адмиралов, но салюта этого не делать, не спросив у шведского короля, и не сказав ему, что это велит делать ему Морской устав; в случае согласия шведского короля – производить салют по уставу, а если не прикажет, то уведомить командующего эскадрой, что ему флагу его стрелять не приказано.
   Нельзя не согласиться, что установленные правила о салюте были сложны.
   Перед Петергофом были поставлены 2 яхты и 2 галеры. Капитану 2-го ранга Селифонтову Коллегия дала подробную инструкцию относительно встречи и салюта, которые следовало сделать при посещении императрицы. Команду предписывалось соблюдать «в чистоте и в большом порядке». Команду в большом числе с судов не спускать и до «слабости» не допущать, под опасением большого штрафа.
   Хметевский 3 июня пошел к W для встречи шведского короля, вместе с яхтой «Екатерина», фрегатом «Св. Марк», и катером «Диспач», и 5 июля возвратился с моря, сопровождая 5 шведских галер, на одной из которых находился шведский король.
   Через месяц прошла из Петербурга в Ораниенбаум шведская галера в сопровождении 5 судов разной конструкции, 8 июля вернулась в галерный порт с Петергофского рейда золоченая галера «Россия», а 20 июля весь отряд Хметевского возвратился в Петербург.
   Императрица осталась очень довольна порядком, господствовавшим на эскадре Хметевского, а также отменной опрятностью команды и чистотой на судах, изъявила свое удовольствие Коллегии и подарила: Хметевскому и бывшим на яхте «Екатерина» «пребогатые» табакерки, а нижним чинам 500 р. деньгами. Коллегия с своей стороны тоже изъявила благодарность Хметевскому.
   Из других плаваний можно упомянуть о том, что вице-адмирал Грейг был уволен в отпуск в Англию на 4 месяца с производством жалованья, и для перехода туда ему был дан бомбардирский корабль «Страшный».
   Выйдя из Кронштадта 12 июля, Грейг 10 августа высадился в Эдинбурге, пробыл там до 29 сентября и к 16 октября вернулся в Кронштадт, где тотчас же вступил в командование 2-й флотской дивизией и стал исполнять обязанности главного командира Кронштадтского порта. В заграничном плавании находился отряд капитана 2-го ранга Козлянинова, состоявший из фрегатов: «Северный орел», «Наталия», «Св. Павел», «Григорий», «Констанция» и «Павел». Назначение этого отряда было пройти, под видом купеческих судов, в Черное море.
   В январе месяце стояли в Константинополе фрегаты: «Наталия», «Григорий», «Констанция»; остальные суда стояли у входа в Дарданеллы. Переговоры о пропуске этих судов в Черное море тянулись целый год без результата, и в конце концов Порта не разрешила пройти им в Черное море. 24 декабря 1777 года эскадра Козлянинова отправилась в обратный путь в Балтийское море.
   3 ноября, получив уведомление от нашего посла в Константинополе Стахиева, что Порта не пропускает суда в Черное море, императрица подписала указ, по которому следовало: по получении этого указа отряду Козлянинова идти обратно в Балтийское море. Тем же указом Козлянинову разрешалось: в случае если во время плавания встретятся препятствия или же неприязненные покушения, то отражать оные вооруженной рукой.
   Эпизод этот из плаваний русского флота – плавание эскадры Козлянинова в Константинополь и причины ее неуспеха, недостаточно известен в русской морской литературе. Документы в XII томе «Материалов» не позволяют выяснить, в чем заключалась причина неуспеха.

Глава XI

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   На 1778 год было приказано вооружить для плавания в Финском заливе, в Практической эскадре, 4 корабля, 2 фрегата и 3 галеры. Морской провизии было запасено на 2 месяца, на вооружение и разоружение на 1 месяц.
   Кроме того, из числа спущенных в Архангельске 5 кораблей и 3 фрегатов Коллегия решила привести в Кронштадт 3 корабля и 3 фрегата.
   Резолюцией императрицы было приказано Практической эскадре оставаться в море не более 4 недель и эскадрой командовать контр-адмиралу Баршу. Для обучения же гардемаринов и кадетов вооружить 1 фрегат, которому пробыть в море до 6 недель.
   В Кронштадте были вооружены корабли: «Всеволод», «Преслава», «Дерись», «Вячеслав». Фрегаты «Счастливый» и «Евстафий» и галеры «Лемнос», «Метелен» и «Рак».
   Корабельная эскадра была выведена на рейд 26 июля; директору Морского корпуса Голенищеву-Кутузову было предоставлено назначить гардемаринов и кадетов не только на отдельно назначенный специально для Морского корпуса фрегат «Богемию», но и на все корабли эскадры, как плававшей в Финском заливе, так и отправившейся из Архангельска в Кронштадт.
   Комплектовался этот фрегат кадетскими офицерами, гардемаринами и кадетами, с добавлением из флотских чинов.
   Барш получил приказание: 1) Плавание иметь между Ревелем и Дагерордом, обучать команду во всех частях, как того морское искусство требует; плавание это продолжить не более месяца; что же касается до фрегата «Богемия», то по окончании месячного плавания приказать ему остаться в море в тех же местах еще две недели; 2) Так как находящийся в его эскадре фрегат «Счастливый» вооружен по новой пропорции и посылается в море единственно для испытания нового вооружения, то делать наблюдения над вооружением, над постановкой мачт и парусов, укладкой трюма, над морскими качествами фрегата и впоследствии обо всем замеченном известить Коллегию; 3) Так как Кронштадтская эскадра будет зимовать, кроме фрегата «Богемия», в Ревеле, то при приближении конца назначенного для экзерциции времени подойти к Наргену, сдать команду над Кронштадтской эскадрой капитану 1-го ранга Мусину-Пушкину, которому и приказать идти в Ревель на зимовку, а самому, приняв команду над Ревельской эскадрой и сняв на корабли этой эскадры гардемаринов и кадетов с кораблей Кронштадтской эскадры, идти на зимовку в Кронштадт.
   Кронштадтскую эскадру 4 июля посетили князь Потемкин и граф Чернышев. При проходе их шлюпки мимо кораблей люди стояли на реях, и «как ружьем, так и музыкою надлежащая честь чинена со всей эскадры». При съезде посетителей с флагманского корабля на всей эскадре людей поставили по реям и салютовали со всех судов по 11 выстрелов. 14 июля эскадра находилась у Красной Горки, и через 5 дней произошла встреча эскадры Барша с придворной эскадрой, на которой была императрица.
   «19 июля. С рассветом увидели стоящие на якоре у Ингерманландского берега яхту “Екатерина II”, придворных яхт 4, палубных ботов 3, шхунара 1, адмиралтейская малая яхта 1. С яхты “Екатерина” салютовано из 7 пушек, а с флагманского корабля из 5; в полдень яхта “Екатерина” и прочие пошли в Кронштадт».
   Барш благодарил потом в приказах всех командиров кораблей за исправное по сигналам исполнение.
   Остальное время эскадра плавала у Красной Горки, сделала переход к о-ву Вульфу, у которого Барш пересел на Ревельскую эскадру и с ней возвратился в Кронштадт, а Кронштадтская эскадра осталась в Ревеле. Во время выхода Ревельской эскадры на рейд произошло столкновение корабля «Александр Невский» с фрегатом «Михаил», стоившее жизни 3 матросам, а во время плавания сошлись два корабля – «Ингерманланд» и «Борис и Глеб», причем произошла поломка. Фрегат «Богемия», не удалявшийся далее о-ва Готланда, в назначенное время вернулся в Кронштадт.
   3 галеры ходили к Березовым островам и к Выборгу. В продолжении плавания они два раза сменили свою команду. Кроме того, по представлению учрежденной в Кронштадте комиссии «о сочинении о такелаже штатов» Коллегия приказала для точнейшего положения на самой практике и узнания способности вооружить фрегат «Счастливый», бомбардирский корабль «Марс», прам «Сердоболь» и полупрам «Леопард». Фрегат «Счастливый» отдан был в эскадру Барша, а остальные суда должны были делать плавание для испытания ходкости только до Красной Горки: на бомбардирском корабле «Марс», ввиду его гнилости, решено было не стрелять из мортир и гаубиц.
   Плавание придворной эскадры из 5 яхт: «Екатерина», «Петергоф», «Анна», «Счастие» и «Алексей» было следующее:
   19 июля в 21/2 ч. императрица выехала из Петергофской гавани на яхту «Екатерина», и когда вступила на нее, то приказала сниматься с якоря и идти к Красной Горке, где была эскадра Барша. Императрицу сопровождали генерал-фельдмаршалы князь А.М. Голицын, князь Барятинский, граф И.Г. Чернышев, князь Г.А. Потемкин, генерал-майоры Потемкин и Волков, камергеры Самойлов и Корсаков, полковники Потемкин и Турчанинов.
   По прибытии яхты в Кронштадт выехал из военной гавани главный командир порта вице-адмирал Грейг с своими офицерами, и от императрицы ему и капитану над портом Пущину позволено было взойти на яхту, где пожалованы к руке, а по прошествии рейдов съехали с яхты. Пройдя Толбухин маяк, увидели против Красной Горки к N-му берегу эскадру Барша из 4 кораблей, 3 фрегатов и 1 бомбардирского корабля, под парусами, прам и полупрам на якоре.
   В 91/2 ч. вечера, приблизясь к эскадре, яхты легли в бейдевинд на левый галс; в 11/2 ч. пополуночи при повороте яхта «Счастие» ушла от ветра, яхта «Екатерина» положила марсели в обстеньг, чтобы пропустить оную, и в самое то время помянутая яхта нашла на яхту «Екатерина» [43 - Командиром яхты «Екатерина» был капитан 1-го ранга Аничков, с отличием служивший в Архипелагскую кампанию. Аничков вскоре вышел в отставку.] и сломало грот-вантами утлегарь, а другого повреждения не было; после чего, выходя из тесноты из множества судов, яхты пошли к W на просторное место и легли на якорь.
   Утром эскадра Барша и яхты снялись с якоря. Яхта «Екатерина» салютовала контр-адмиральскому флагу 7 выстрелами и получила в ответ 5 выстрелов. Контр-адмирал Барш приезжал на шлюпке на яхту «Екатерина» с рапортом к Е.И.В. Эскадра производила пушечную и ружейную экзерцицию. В 10 часу Е.И.В. изволила указать яхтам следовать в Петергоф. В 11 часов со всей эскадры «из всего снаряда палено в знак благодарности за «высочайшее Ея И.В. прибытие в эскадру, против чего из высочайшей своей милости Е.И.В. изволила указать выпалить с яхты “Екатерина” из 7 пушек, за которую высочайшую милость палено со всей эскадры из половинного снаряда, по которой пальбе эскадра, построясь в линию, пошла к ветру, а яхты, продолжая путь, прошли Толбухин маяк». Командиром яхты «Екатерина» был капитан 1-го ранга Аничков, с отличием служивший в Архипелагскую компанию. Аничков вскоре вышел в отставку.
   На следующий день яхты пришли в Петергоф и императрица съехала с яхты со всеми присутствующими. При отбытии императрица пожаловала нижним чинам 200 р.
   Из Архангельска были приведены 3 корабля и 3 фрегата капитан-бригадиром Хметевским, который получил от Коллегии следующую инструкцию: 1) По принятии в свою команду кораблей и фрегатов поднять брейд-вымпел и расписать служителей на корабли и фрегаты совместно с главным командиром Архангельского порта. 2) Все архангелогородские корабли вооружить по новому сочиненному штату; так как этот штат сделан точно с корабля, вооруженного им же, Хметевским, который кроме того находился и в комиссии по сочинению штата вооружения, то предоставить Хметевскому вооружить корабли и фрегаты (на его волю), дабы они точно по тому штату или сходно кораблям «Исидор» и «Ингерманланд» вооружены были, не исключая и мачт, ежели то успеть можно, чего Коллегия желает и надеется, что Хметевский сделает.
   Напомним, что в рассматриваемый период Коллегия хлопотала о лучшей пропорции мачт на кораблях. Были пропорции: старая, употреблявшаяся раньше, предложенная адмиралом Ноульсом и предложенная адмиралом Мордвиновым. Коллегия приказывала вооружить по этим пропорциям корабли и испытать их в плавании. В документах не видать, какие результаты оказывались в морских качествах кораблей с переменою вооружения, но из самого факта – частых повторений о вооружении корабля по новой пропорции и из распоряжений об испытании такового корабля, можно судить, что результаты предыдущего испытания были неудовлетворительны.
   Наконец вице-адмирал Грейг предложил в 1776 г. новый штат вооружения кораблей. Он был рассмотрен Коллегией и по общему ее рассуждению с морскими капитанами было определено: вооружить 74-пуш. кор. «Исидор» и 66-пуш. корабль «Ингерманланд» по предложенным от вице-адмирала Грейга пропорциям «такелажем, парусами, мачтами, стеньгами и реями». Вооруженные таким образом корабли следовало испытать в кампанию 1776 года. По окончании кампании поехала в Кронштадт на осмотр вооружения этих кораблей вся Коллегия в полном составе, совместно с прокурором Коллегии, и пригласив на эти корабли всех флагманов.
   Событие это было в то время чрезвычайной важности, потому что Коллегия, вообще говоря, мало посещала Кронштадт в полном составе. Теперь же ехала: или утвердить, или отвергнуть новый штат вооружения кораблей.
   Оказалось следующее: лучше и скорее всех ходил корабль «Исидор». Корабль «Ингерманланд» имел ход, равный кораблю «Ростислав», но имел преимущество пред всеми другими кораблями. Замечено это было Грейгом, флагманами и капитанами плававшей эскадры, которые добавили, что на корабле «Ингерманланд» провизии на 6 месяцев, отчего он сидел грузнее: при одинаковом же грузе по их мнению можно было надеяться, что ход корабля «Ингерманланд» был бы лучше хода корабля «Ростислав».
   Грейг донес, что по сделанной им пропорции, утвержденной флагманами и капитанами, были вооружены 2 корабля, и что все флагманы и капитаны по консилиуму утвердили, что эти корабли, «в управлении парусами, от ходу и от поворота, несравненно пред прежним вооружением преимущественнее, удобнее и полезнее». Грейг представил дельные книги, по которым были вооружены корабли «Исидор» и «Ингерманланд», но при этом прибавил, что в кампании некоторый такелаж был убавлен и переменен, а потому следует весь такелаж перемерить вновь, дабы узнать точно его величину.
   Эти действия Грейга во время кампании вытекали из распоряжения самой Коллегии, которая приказала, чтобы узнать разность между старым и новым штатом, во время кампании «сделать основательное примечание и расписать подробно против штата свои перемены и о каждой вещи удобность».
   Коллегия в свое пребывание осмотрела корабли, выслушала рапорт Грейга, прочитала составленный в Кронштадте протокол консилиума всех флагманов и капитанов. Испытала корабли на ходу, осмотрела новое вооружение кораблей, сделала «особливо важные опыты» и нашла в новом вооружении кораблей против прежнего вооружения немало удобства и преимущества [44 - Как пример можно привести следующее мнение о парусах, сделанных по новому штату: «Паруса так в своей пропорции расположены, что не только один парус от другого не отнимает ветра, но и от ударения в оные ветра задний парус ни малого препятствия не делает переднему».]. Коллегия утвердила новый штат вооружения кораблей.
   Коллегия утвердила не только то, что испытала сама, но и прочие части вооружения, основываясь на утверждении флагманов, что они испытали удобность и пользу предложенного вооружения и предпочитают это вооружение, по штату вице-адмирала Грейга, прежнему.
   По всем этим обстоятельствам Коллегия приказала:
   1) Впредь корабли вооружать так, как были вооружены корабли «Исидор» и «Ингерманланд». 2) Вице-адмиралу Грейгу поручить составить из несколькпх капитанов коммисию, в которой быть и капитану над портом, и которой поручить: при разоружении кораблей сделать верное и точное исчисление, сколько каких числом вещей и в них мерою на вооружение кораблей пошло, сколько настоящего и запасного надобно, и Коллегии представить немедленно.
   Одним словом, победа вице-адмирала Самуила Карловича Грейга была полная; ни одного голоса не было против сделанного им вооружения, и конец прошлого столетия наш флот вооружался по штату, составленному С.К. Грейгом. Признаемся, факт этот и для нас был нов и потому благотворное влияние, которое имел С.К. Грейг на наш флот, надо считать, было гораздо глубже, чем до сих пор считали.
   Кронштадтская комиссия представила вскоре ведомости и штатные росписи: 1) Мачтам, реям и парусам с прописанием прежних пропорций и при оных копию с мнениями комиссии о пропорциях. 2) Штатную дельную роспись стоячему и бегучему такелажу, необходимым веревкам со всей принадлежностью, по сделанному обмеру; в этой росписи были показаны сделанные против штата 1726 г. и дельной книги о вооружении – изменения, что вновь положено и что отменено. 3) Штатная роспись запасным на кампанию корабельным припасам и материалам.
   Коллегия, рассмотрев ведомости и росписи, приказала: 1) Сделанное комиссией исчисление и положение отныне впредь почитать штатом в заготовлении такелажных и прочих вещей, в отпусках оных на корабли и в вооружении кораблей поступать по оному, для чего велеть напечатать 600 экземпляров и куда следует к непременному исполнению разослать при указах. 2) Вооружение и снабжение кораблей в дальние вояжи Коллегия предполагала делать смотря по расстоянию места и продолжительности плавания, и командиры этих кораблей должны были входить с своими требованиями особо: Коллегия в этом случае согласилась только с представлением комиссии. 3) Если командир сделает, своим искусством и практикой или случаем, против штата какую-либо полезную вещь, что-либо переменит или прибавит, таковые перемены из числа материалов, положенных по штату и отпускаемых на корабли, дозволить делать, но сверх положения не отпускать. Командирам кораблей, по возвращении в порт, представлять главному командиру о сделанных ими изменениях против штата; главный командир сообща с капитаном над портом и командирами кораблей должен рассмотреть эти изменения и, если найдут их полезными, доносить Коллегии, которая даст приказание о введении этих перемен и на прочих кораблях, внеся их в штатное положение. Если от этих перемен ожидаемой пользы не будет и материалы и вещи употреблены понапрасну, то стоимость их следует взыскать с предложившего изменения командира, не ставя ему неудачу «отнюдь ни в какое предосуждение». При подобном порядке Коллегия надеялась, что не только штат на всегдашнее время будет сохранен, но и вооружение и снабжение каждого корабля будет известным и в счетах никакого затруднения не будет.
   Это распоряжение Коллегии в точности согласовалось с предложением, за одним только исключением: комиссия предлагала, в случае если перемена в вооружении будет признана полезной, то таковым командирам, для поощрения прочих, отдавать справедливую похвалу, с объявлением в команды, или давать награждение. Последнего пункта Коллегия не приняла.
   В кампанию 1777 года было предположено вооружить по новой пропорции корабли «Пантелеймон», «Иезекииль» и «Азию», для чего следовало вынуть старые мачты, и так как они имели подводную часть давно не чищенную, то ввести в док.
   В кампанию 1778 года были вооружены по новой пропорции фрегат «Счастливый», бомбардирский корабль «Марс», прам «Сердоболь» и полупрам «Леопард». В ту же кампанию отправлявшимся из Архангельска 3 кораблям и 8 фрегатам следовало иметь также вооружение по новому штату, что Коллегия и поручила привести в исполнение капитан-бригадиру Хметевскому, как вооружавшему корабли «Исидор» и «Ингерманланд», так и составлявшему новый штат вооружения.
   Эскадра эта, состоявшая из кораблей: «Слава России» «Твердый» и «Благополучие», фрегатов: «Мария», «Александра» и «Воин», 5 июля отправилась в Балтийское море. На переходе от NW шквала на корабле «Твердый» сломались фор-стеньга и брам-стеньги, а на фрегате «Александра» переломился фока-рей от гнилого сука, но, не отлучаясь от эскадры, суда эти исправили свои повреждения. 25 августа эскадра пришла на Кронштадтский рейд: переход, следовательно, совершен был в 50 дней, с остановкой в Копенгагене на 9 дней. Из всех переходов в рассматриваемый период времени это был самый быстрый.
   Отряд капитана 2-го ранга Козлянинова, находившийся в Средиземном море, 27 января пришел в Ливорно и по выдержании карантина вошел в гавань, причем с фрегата «Павел» было выпалено из 85 пушек. Все суда требовали исправлений, а фрегат «Северный Орел» требовал килевания. Так как фрегаты могли получить купеческие грузы не раньше начала марта месяца, то Козлянинов надеялся изготовиться к обратному плаванию в Россию в марте месяце, с тем, что если не получит какой-либо отмены, по прошествии месяца тронется в обратный путь. Здоровье судовой команды было в хорошем состоянии.
   Во время пребывания своего в Ливорно Козлянинов встретился с марокканским посланником, присланным для заключения с Тосканой мирного договора. Посланник этот был принят во Флоренции с большим почетом грандами [45 - Великим герцогом Леопольдом, сыном Марии-Терезии Австрийской и братом императора Иосифа II. Леопольд по смерти брата сделался австрийским императором.].
   Козлянинов, сделав посланнику визит (учтивость), встретил со стороны посланника учтивый прием и во время разговора упомянул, что имеет приказание поступать во время встречи с варварийскими судами (Варварийским побережьем в то время в Европе называли средиземноморское побережье Северной Африки. – Примеч. ред.) миролюбиво, что намерение человеколюбивой императрицы есть пребывать во всегдашнем согласии с народами, не имеющими злых помышлений нарушить спокойствие ее подданных. Марокканский посланник ответил, что его повелитель дал приказание, чтоб все гавани его владений для российских судов были открыты, как для судов дружеского народа, и обещал дать за своей подписью письменное обязательство, прося в свою очередь такое же обязательство от Козлянинова. Последний остерегся дать такое обязательство, но донес о своих переговорах графу Чернышеву.
   Через 12 дней Козлянинов донес гр. Чернышеву, что в доказательство дружбы своей с посланником марокканским, а также по просьбе его и в удовольствие великого герцога, дал он для отвоза посланника в Тетуан или Танжер два фрегата, «Павел» и «Констаицию». Поступок свой Козлянинов объясняет необходимостью доказать дружбу «в заключение уверительных о взаимном дружестве писем», а также и в показании народу марокканскому ласковости отвозом их посланника на нашем фрегате.
   Побудительной причиной, кроме того, было и то соображение Козлянинова, что Марокканская империя имеет порты свои на пути плавания наших судов в Средиземное море, и эти порты могут служить пристанищем в случае надобности для наших судов, и для начинающейся морской торговли, по изобилию многих продуктов своих.
   На посланных фрегатах Козлянинов приказал поставить пушки, взяв их из трюма, и прибавил некоторое число вооруженных солдат.
   Свой смелый поступок Козлянинов объяснил в письме графу Чернышеву, вице-президенту Коллегии и одному из приближенных лиц к императрице, тем, что он всевозможным образом старается не упустить ничего, что только может служить к распространению имени и славы всемилостивейшей и великой государыни и российского государства между народом, столь мало сведущим.
   Козлянинов очень хорошо знал, что его поступок и объяснение его дойдет до императрицы, которая охотно верила всему тому, что казалось ей согласным с ее величием и властью.
   Козлянинов вышел с 3 фрегатами 6 августа из Ливорно и в Гибралтаре встретился с 2 раньше отправленными в Марокко фрегатами. Но так как на одном из фрегатов оказалась течь, которую без килевания исправить было невозможно, а идти океаном с таким повреждением, по опасности для фрегата, Козлянинов не хотел, то с общего согласия командиров положил: возвратиться для зимовки в Ливорно, где и исправить повреждение. В Ливорно уже застало Козлянинова приказание от гр. Чернышева зимовать в итальянских портах.
   Пользуясь зимовкой, Козлянинов все пять фрегатов исправил килеванием.

Глава XII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   26 января 1779 года состоялся указ императрицы Екатерины II Адмиралтейств-коллегии следующего содержания.
   Бывшая в 1778 году помеха в навигации и торговле иностранных народов с Онежским и Архангельским портами, от одного американская капера, который около Нордкапа держался несколько недель, принудила принять меры к ограждению торговли от подобных неудобств. С этой целью должна отправиться из Архангельска эскадра из 2 кораблей и 2 фрегатов, начальник которой должен был: 1) выйдя в океан, все лето крейсировать от Белого моря до Нордкапа и близ его, таким образом, чтобы без ведома его не могло пройти ни одно судно; 2) это крейсерство продолжать до тех пор, пока время дозволит безопасно плавать; в случае встречи с иностранным капером с патентом своего правительства пристойно объявить офицерам и экипажу оного, что пребывание их ни дозволено, ни терпимо быть не может в тех водах, и потому капер может отправляться отсюда куда ему угодно; командующий эскадрою должен объявить тому каперу, что он прислан с своею эскадрою нарочно для ограждения и защиты морской торговли в здешних водах для всех наций, что по своему назначению он не позволит ни ему, ни другому, несмотря на патенты, производить каперство, что наконец в случае его упрямства, он не может обойтись без употребления против него силы, оставляя на его ответственности все могущие быть неприятные последствия.
   Так как из Архангельска эскадра не может выйти раньше июля месяца, то для выигрыша времени отправить равную эскадру из Ревеля к Нордкапу ранней весной, которой впоследствии соединиться с Архангелогородской. В командование этой эскадры рекомендовалось назначить офицера особенно расторопного и способного, который сумел бы согласовать данное ему поручение с тем уважением, которое к разным воюющим державам (Англии с Францией и Северной Америкой), по наблюдаемому Россией нейтралитету, непременно следует сохранить, дабы не подать повода к справедливой жалобе и нареканию, ибо Россия не имеет намерения мешаться в их взаимные ссоры, но только желает обеспечить торговое мореплавание в водах, прилегающих к ее владениям.
   Согласно этому же документу, Дания «по условию» должна была выслать с своей стороны в Северный океан несколько кораблей для той же цели (Норвегия принадлежала тогда Дании). Относительно Швеции сообщалось, что она «статься может тоже самое учинит».
   Командующий эскадрой должен был обходиться дружески с обеими эскадрами, особенно с датской, и в случае нужды оказывать помощь.
   К плаванию у Нордкапа были назначены из Ревельской эскадры корабли «Вячеслав» и «Преслава» и фрегаты «Евстафий» и «Михаил», снабженные всеми материалами, как полагалось по новому штату для кораблей, отправлявшихся в дальний вояж, а снарядами по военному времени. Морской провизии, кроме времени вооружения и разоружения, было взято на 6 месяцев. Вина взято по причине «сурового в тех месяцах воздуха» полуторное количество. Уксусу приказано было отпустить «для курения», сколько командиры потребуют. Для сохранения здоровья матросов довольствовать их свежим мясом и зеленью. Ром следовало давать с водой и купить его разрешалось в Копенгагене. В Кронштадте следовало запастись для щей сушеной капустой со специями, а для продовольствия больных – бульоном со специями.
   Командиром этой эскадры был назначен контр-адмирал Хметевский, который должен был отправиться с кораблями Ревельской эскадры к Нордкапу. Капитан 1-го ранга Мусин-Пушкин должен был привести туда же Архангелогородскую эскадру. На нужды эскадры Хметевскому было отпущено 5 тыс. ефимков. Кроме того на каждый корабль по 1 тыс., а на каждый фрегат по 500 ефимков. Время крейсерства было определено до 1 сентября, после чего эскадре следовало вернуться «хотя бы в Ревель».
   Если же за поздним временем или по какой-нибудь другой причине корабли должны искать безопасного порта, то разрешалось заходить в норвежские, датские и шведские порты. Коллегия считала необходимым при каждой из эскадр иметь по одному легкому судну, которое могло бы подходить ближе к берегу для наливания пресной водой и для отвоза больных на берег, а также и для посылок. Коллегия назначила с этою целью в Ревельскую эскадру бомбардирский корабль «Страшный».
   В заботе о том, чтобы в случае зимовки наших кораблей в норвежских, датских или шведских портах не было каких-либо препятствий, Адмиралтейств-коллегия отнеслась к Коллегии иностранных дел, чтобы она заранее уведомила наших посланников при этих дворах, «с тем чтобы заранее употребили свой кредит к беспрепятственному входу судов в гавани и оказании помощи», и вместе с тем спрашивала, нет ли «при нынешних обстоятельствах» чего такого, о чем командиров надо уведомить «особливо».
   Коллегия снабдила Хметевского инструкцией, в которой было сказано, что главная его инструкция есть указ императрицы; что находя в нем все необходимые качества для командования, вверяет ему эскадру из 4 кораблей, 4 фрегатов и 2 транспортов. Коллегия считала необходимым дополнить указ наставлениями, из которых видно, что Коллегию очень заботило сохранение здоровья матросов. Кроме перечисления мер, о которых выше говорилось, Хметевский должен был устроить на о-ве Кильдюин (Кильдин. – Примеч. ред.) лазарет для больных.
   Хметевский должен был, ввиду неточности карт, неточного знания склонения компаса, погрешности в положении мест по широте, – воспользоваться своим крейсерством для исправления этих недостатков. Коллегия не считала нужным ему, как довольно сведущему и искусному флагману, давать подробные наставления, но тем не менее указывала на то, что, сделав несколько рейсов от Нордкапа к Святому Носу и обратно, можно делать точное счисление, связать свое плавание, пеленгуя все приметные места. Это тем лучше можно сделать, замечает Коллегия, что на каждом судне будет по одному промышленнику, которым те места точно известны. Далее шли наставления об определении амплитуд, азимутов, полуденных и полуночных высот солнца, об определении температуры воздуха, «отчего произойдет великая польза».
   Во время плавания следовало обучать морскому искусству молодых офицеров гардемарин, подштурманов и служителей.
   18 апреля ревельские корабли «Преслава», «Вячеслав», фрегаты «Евстафий» и «Михаил» вышли из гавани и начали кампанию: через 6 дней присоединился пришедший из Кронштадта бомбардирский корабль «Страшный», и 29 апреля эскадра под контр-адмиральским флагом Хметевского пошла в плавание, а 10 мая стала на якорь в Гельсиноре (Хельсингёр – город на северо-восточном побережье датского острова Зеландия. – Примеч. ред.).
   Здесь Хметевский дал командирам своей эскадры инструкцию, схожую с той, которую сам получил. По этой инструкции, до прихода архангелогородских кораблей были назначены места для крейсерства: у Нордкапа – кораблю «Преслава», у Варде – флагманскому кораблю «Вячеслав», фрегату «Михаил» и бомбарскому кораблю «Страшный», от Кильдюина до Святого Носа – фрегату «Евстафий». Все суда эскадры должны были ходить по румбу, перпендикулярном к берегу.
   К 12 июня эскадра подошла к Нордкапу и суда разошлись по назначенным им диспозициям для наблюдения за проходящими судами.
   До 25 июня больных на эскадре было мало. Сделанный осмотр некоторых заливов и опись залива Варде показали, что удобной стоянки не имеется, зыбь заходит в заливы всегда, пресной воды недостаточно и наливаться ею неудобно; но больные цингой стали появляться и к 1 июля оказалось необходимым устроить лазарет на о-ве Кильдюин.
   7 июля к Хметевскому присоединилась Архангелогородская эскадра Мусина-Пушкина, состоявшая из 2 кораблей «Николай» и «Храбрый», и фрегатов «Патрикий» и «Симеон». Эскадра эта снялась с якоря 21 июня и через 16 дней присоединилась и поступила под команду Хметевскаго.
   Во время перехода этой эскадры умерло 10 чел. и утонули со шлюпкой фрегата «Патрикий»: мичман Демор, один подштурман и 9 человек матросов. Больных на эскадре Мусина-Пушкина было 145 чел. 8 августа на консилиуме у Хметевского было решено: 1) эскадра должна к 15 августа изготовиться в обратное плавание и запастись пресной водой: 2) к 1 сентября всем собраться у Нордкапа. Если густые туманы у Нордкапа воспрепятствуют судам соединиться, или их разлучат жестокие ветры, то в таком случае каждый корабль может идти, уже не дожидаясь остальных, в обратный путь с 1 сентября. Первое рандеву назначалось у Гельсинора, где разрешалось пробыть 4 дня, а затем следовало идти в Копенгаген и дать знать о себе поверенному в делах при Датском дворе. Места для крейсерства на румбах, перпендикулярных к берегу, были назначены: у Нордкапа корабль «Храбрый» и фрегат «Патрикий»; у Вардегуза – корабль «Преслава» и фрегат «Симеон»; у Кильдюина фрегат «Вячеслав» и фрегат «Михаил»; у Святого Носа фрегат «Евстафий».
   Так как флагманский корабль «Вячеслав» должен был кренговаться, то Хметевский переехал на корабль «Николай» и пошел осматривать посты. Конец июля месяца был очень жаркий для северных широт.
   К 15 августа собрались у Кильдюина корабли: «Св. Николай», «Вячеслав», фрегаты: «Михаил», «Евстафий», «Симеон», бомбардирское судно «Страшный», и через 6 дней тронулись к W. На пути к эскадре присоединился пинк «Кильдюин», фрегат «Патрикий», корабль «Храбрый» и корабль «Преслава».
   29 августа от большого волнения и ветра на «Вячеславе» стали расходиться доски, камбузная печь развалилась [46 - Интересно знать, как эта печь была устроена, по старому образцу или так, как указывал делать к. 2-го ранга Жемчужников еще в 1774 г.?].
   2 сентября эскадра пошла от Нордкапа в обратный путь. 21 сентября близ Лофотенских островов во время шторма на корабле «Храбром» сломало грот и бизань-мачту и фор-стеньгу. Бизань-мачту сломало в то время, когда крепили крюйсель, и при этом упало в воду и утонуло 43 чел. Для конвоирования корабля «Храбрый» был назначен пинк «Кильдюин». Корабль под изодранным фоком продолжал держаться в виду берегов и 26 сентября, сопровождаемый пинком, вошел в виду эскадры Хметевского в норвежскую гавань Эквог. Оставив здесь корабль на зимовку, «Кильдюин» отправился на присоединение к эскадре и 6 ноября пришел в Копенгаген на зимовку, где застал корабль «Вячеслав».
   Между тем эскадра к 4 октября пришла в Копенгаген, и кроме корабля «Вячеслав», оставшегося в Копенгагене для килевания, отправилась в Кронштадт, куда и прибыла 17 октября.
   Несмотря на все заботы Коллегии о здоровье матросов, плавание в северных штормах сказалось большой заболеваемостью и смертностью между командами. К приходу в Копенгаген на эскадре было больных: 10 офицеров и 488 ниж. чинов. Умерло: 1 офицер и 196 матрос (кроме утонувших на «Патрикие» и «Храбром» 1 офицера и 53 матр.). К приходу в Ревель на эскадре потонуло и умерло 277 чел., а больных было привезено 396 человек.
   «Вячеслав», оставшийся в Копенгагене, должен был по исправлении идти в Ревель. Командир его, капитан 2-го ранга Спиридов, хотел сначала кренговаться на рейде, хотя датские корабельные мастера для безопасности предлагали ему войти в гавань. В гавань же вошел только тогда, когда увидал полную невозможность кренговаться на рейде.
   Интересны письма Спиридова к графу Чернышеву, вице-президенту Коллегии. Через 3 дня после первого письма он пишет, что принужден с кораблем идти в гавань, ибо опасно отнимать на рейде гнилые доски ниже ватерлинии. Далее он пишет: «Мне не безызвестно, что у некоторых может «чрез сие мое действие я и потеряю о себе добрые мысли, что нынешнею осенью не мог корабль довести до своего порта; признаюсь, что много раз помышлял, презря все худости, идти, но единственно долг капитана пекущегося о целости всей его команды, дабы без крайней надобности не давать оную в очевидную опасность, принудил позабыть те выгоды, которыми пришед в Россию ныне, я мог бы пользоваться. Притом я должен B.C. донести, будучи уверен в вашей ко мне милости, желаю оную сохранить навсегда, я не хочу, чтоб В.С. могли подумать, что для своей пользы молодой капитан [47 - Будучи по званию своему генерал-адъютанта при генерал-аншефе графе А.Г. Орлове, произведен Военною коллегиею в подполковники, Спиридов был в феврале 1772 г. призван в Коллегию и спрошен: в какой он службе, морской или сухопутной, желает остаться? На что Спиридов объявил, что желает быть в морской службе, а потому Коллегия приказала Спиридова числить во флоте, по его старшинству, в капитан-лейтенантах для производства в капитаны 2-го ранга, и при первой оказии отправить в Средиземное море, с тем что если окажется способным, то определить его на корабль или другое судно командиром. В 1772 г. в апреле месяце А. Спиридов отправился вместе с графом Г.Г. Орловым на конгресс в Фокшаны, дворянином посольства. В 1776 г. А. Спиридов был в чине капитан-лейтенанта командиром фрегата «Екатерина» и плавал в эскадре вице-адмирала Грейга. В 1777 г. был произведен из капитан-лейтенанта в капитана 2-го ранга и командовал в этом чине кораблем «Азия» в эскадре вице-адмирала Чичагова. В 1778 г. сделал на этом корабле переход из Ревеля в Кронштадт, под флагом контр-адмирала Барша. 1 января 1779 г. был произведен по вакансии в чин капитана 1-го ранга и назначен командиром корабля «Вячеслав», с которым плавал в Северном океане в эскадре контр-адмирала Хметевского, под его флагом до 18 июля зимовал с кораблем, для исправления, в Копенгагене и весною 1780 г. прибыл в Кронштадт. В 1780 г. командиром корабля «Азия» в эскадре контр-адмирала Борисова и был в плавании в Средиземное море. В 1781 г. в составе той же эскадры вернулся в Кронштадт, а осенью того же года был назначен в заседание в Интендантскую экспедицию. 28 июля 1782 г. произведен в капитан-бригадиры и плавал в эскадре Чичагова командиром корабля «Победоносец». Эскадра эта имела плавание в Атлантическом океане и Средиземном море.Великий князь генерал-адмирал писал Коллегии 16 ноября 1774 г., что им примечено, что подполковник Спиридов с возвращения с конгресса никуда не назначается. Что он не может приписать это болезни Спиридова, ибо постоянно видит его во дворце и во всех публичных собраниях здоровым, и потому думает, что Коллегия не считает за нужное его назначать. Он рекомендует Коллегии употребить Спиридова к должности по его знанию и не оставить его в праздности, строго это наблюдая.] вверенный ему корабль и людей отдавал в опасность в то время, когда были другие способы оному помочь. Если поступок мой будет угоден Его Высочеству [48 - Великому князю наследнику престола генерал-адмиралу Павлу Петровичу.], если В.С. увидите в нем настоящее усердие и доброе поведение капитана, то сие сочту себе в награждение за печаль, что нынешнею осенью лишаюсь удовольствия быть в своем отечестве, командовать вверенной мне эскадрой и может быть хорошего мнения других».
   Письмо это может служить образцом дипломатической ловкости Спиридова. В конце письма, между строк, он упоминает, что был раз зван на обед к принцу Бевернскому, но отказался по случаю работ на корабле. Отправляя это письмо к графу Чернышеву, Спиридов мог быть уверен, что его письмо будет показано августейшему генерал-адмиралу. В ответном письме гр. Чернышева к Спиридову под NB сказано: Письмо ваше читал Великому князю, он им очень доволен. Далее, гр. Чернышев прибавляет в виде совета, чтобы к нему-то Спиридов писать писал, но все-таки отправлял бы и в Коллегию порядочные рапорты. Советовал осмотреть порядки датского адмиралтейства и описать их, так как это может ему пригодиться впереди «много».
   Корабль «Вячеслав», хотя и был исправлен поздней осенью, но остался зимовать в Копенгагене. Пинк «Кильдюин», проводив корабль «Храбрый» в Эквог, пришел в Копенгаген. Противные ветра, а потом наступившие морозы заставили командира «по консилиуму с своими офицерами» остаться на зиму в этом порту.
   Корабль «Храбрый» не мог получить в скором времени мачт, и потому хотел сделать фальшивое вооружение, поставить стеньги вместо мачт и идти в Копенгаген, но поздняя осень с дурными погодами и большое число больных матросов [49 - Больных было горячкою и цингою 90 чел. Сначала кампании по ноябрь умерло 42, да утонуло 4.] удержали корабль в Эквоге на зиму. Положение этого корабля было очень печальное: в продолжении нескольких месяцев потерять 95 чел. команды, иметь цинготную команду и стоять в каком-то местечке в глухом углу Норвегии без 2 мачт, которых и приобрести нельзя. Коллегия старалась поддержать в этом случае командира, извещая его, что все его старания к отправлению в Россию доказывают его усердие. Что неуспех его стараний зависел от обстоятельств. Что он должен матрос держать в добром порядке, разместить по квартирам и довольствовать хорошей пищей. Что же касается до мачт, то если нельзя достать их на месте, то может достать их в Копенгагене.
   По прибытии в Кронштадт 17 октября Хметевский в тот же день донес, что «в бытность же эскадры в крейсерстве, как на высоте Нордкапа, так и по всему пути ведущему к Архангельску до Белого моря, каперов и арматоров я и (никто) из эскадры моей никого не видали, и от проходящих коммерческих судов не слыхали».
   Очевидным результатом остались планы и карты разным заливам, входам и выходам из различных мест около Нордкапа, представленные Хметевским с примечаниями. На следующий год даны были копии с этих карт на суда, отправлявшиеся в Северный океан.
   Так окончилась первая попытка императрицы Екатерины II оградить торговое мореплавание от каперов. Неизвестно, как осталась она довольна состоянием эскадры Хметевского, имевшего много умерших и больных, и оставившего два корабля зимовать в чужих портах, но только через 4 месяца контр-адмирал Хметевский [50 - Хметевский, командуя кораблем «Три Святителя», участвовал в Чесменском сражении. В кампанию 1772 г., командуя тем же кораблем, плавал в Архипелаге. В 1773 г. получил за Чесменское сражение орден Св. Георгия 4-й степени за храбрость. Командуя тем же кораблем, участвовал в нападении на крепость Будрум. 26 ноября 1775 г. получил орден Св. Георгия 3-й степени. 7 июля 1776 г. получил чин капитан-бригадира. В 1776 г. вооружил по указаниям вице-адмирала Грейга корабль «Исидор», оказавшийся лучшим ходоком, и плавал, командуя этим кораблем. Вооружение этого корабля вошло в штат нового вооружения, введенного для кораблей всего флота. Был в комиссии по составлению новых штатов вооружения судов. В 1777 г. назначен командиром придворной эскадры, встречавшей шведского короля у Биорке, «не только как искусный морской офицер, но и поведением тому назначению соответствующий». Получил от императрицы золотую табакерку за похвальный порядок на яхтах, отменную опрятность в служителях и чистоту на судах, удовольствия и благодарность от Коллегии за благоразумное управление командами придворных яхт и содержание их в исправности. В 1778 г., командуя Архангелогородской эскадрою, привел ее необыкновенно быстро в Кронштадт. 1 января 1779 г. произведен в контр-адмиралы; в том же году назначен командовать эскадрой в Северном океане из 10 судов, как «особенно расторопный и способный офицер». По некоторым данным, имеющимся в документах, можно сказать, что Хметевский был очень правдивый человек.] был по прошению уволен в отставку с узаконенной пенсией.
   30 июля 1779 года императрица писала графу Чернышеву, чтобы для «некоторого» употребления был снаряжен, вооружен один фрегат и отдан в распоряжение генерал-прокурора князя Вяземского [51 - Заведовавшего финансами России.], с которым граф Чернышев должен был прийти в соглашение о всем необходимом для отправления фрегата. В тот же день Коллегия получила предложение об отправлении одного фрегата в Англию, на том же основании, как был отправлен в 1764 г. фрегат «Надежда Благополучия» [52 - Фрегат «Надежда Благополучия» ходил в Ливорно с грузом от купца Владимирова, под купеческим флагом.]. Отправляемый фрегат должен возвратиться назад в Россию в этом же 1779 году. Коллегия назначила в плавания сначала фрегат «Св. Павел», а потом фрегат «Наталия». Назначила на него командиром капитана 2-го ранга Петра Ханыкова и 5 офицеров, команду по комплекту, провизии отпустила на 4 месяца, вооружила артиллерией по числу портов, но снарядов отпустила половину положенного числа. Штурман не был назначен в число офицеров фрегата, который 5 августа был готов к плаванию.
   Ханыков получил инструкцию. 1) Принятый для отвоза в Англию груз расположить порядочно. 2) Морскую провизию, принятую на 4 месяца, расходовать по регламенту, а если бы случилась надобность довольствовать команду свежей провизией, то покупать ее. 3) На расходы по покупке свежей провизии было отпущено 270 гиней, 385 ефимков и кредитив в 20 тыс. голл. гульденов. 4) Относительно салюта и почестей морских поступать на основании правил купеческих кораблей. Если в пути увидят английские, французские и прочие военные корабли, с которыми трактатов о салюте не заключено, то и от них и от салюта «как возможно удаляться». Если же удалиться будет нельзя, то салютовать, как купеческому кораблю, «без всякого замедления во избежание всяких претензий». 5) Если случай представится, то присылать рапорты с пути. 6) Встречным купеческим судам обид не делать, но, если понадобится, оказывать помощь. 7) Во время пребывания в Англии команду содержать в порядке, чистоте и дисциплине, и накрепко смотреть, чтоб ни малейших непристойных поступков, а особливо побегов не делали. 8) В случае невозможности вернуться в этом же году в Ревель или Кронштадт, то зайти «с общего консилиума» в ближайшую гавань. 9) Во время пути иметь старание и обучать (офицеров) с прилежанием как в ходу, так и в счислении, как следует искусному офицеру.
   Фрегат «Наталия» должен был идти под купеческим флагом с грузом от барона Фридерикса [53 - Банкира в Петербурге и в то же время частного банкира императрицы Екатерины II.] в Лондон. Фридерикс должен был обозначить, кому груз адресован. По прибытии в Лондон и по выгрузке товаров, фрегат должен был ждать нового груза и с ним вернуться в Россию.
   Коллегия особенно предостерегала Ханыкова от арматоров и каперов, «дабы какой невежда и безрассудный командир не нанес бесчестия флагу», и предписывала «надлежащий и с достоинством флага отпор сделать». В случае стычки с капером Ханыков должен был «победив обратить в бегство» капера, но не преследовать его, а удовольствоваться тем, что капера к бегству принудил.
   7 августа фрегат «Наталия» пошел из Кронштадта в Англию, нагруженный 22 765 пудами железа, досок и троса. 22 сентября разбился [54 - В Летописи крушений А. Соколова крушение фр. «Наталия» подробно описано.] у голландского берега, у о-ва Шкеланга. Из людей никто не погиб; команда зимовала на о-ве, где разбился фрегат, и весною была перевезена в Копенгаген на корабль «Вячеслав». Коллегия, рассмотрев журналы Ханыкова, не нашла ни малейшей неисправности в плавании, ибо все, что следует знающему и искусному командиру, Ханыков сделал. Причину крушения Коллегия отнесла к вине лоцманов, на которых должен был положиться по неизвестности тех мест Ханыков. Коллегия не признала Ханыкова виновным в потере фрегата.
   Наконец отряд Козлянинова вернулся в 1779 году в Россию. Выйдя из Ливорно 11 марта, отряд 22 марта прошел Гибралтар и 11 апреля стал на якорь в Английском канале у Киля. Два фрегата, меньшие по размерам, были отправлены в Кале для принятия герцогини Кингстон [55 - О герцогине Кингстон смотри «Русскую Старину», записки Гарновского, Карповича «Замечательные личности XVIII в.»; всюду говорится о прибытии герцогини на своей яхте в Петербург.], потом подошел сам Козлянинов в Кале. Герцогиня Кингстон по случаю свежих ветров долго не перебиралась, но наконец пересела на фрегат «Павел», а уже с него на фрегат «Северный Орел». Вещи ее были погружены на этих двух фрегатах. 4 мая отряд пришел в Копенгаген, а 14 мая в Кронштадт, и вскоре окончил кампанию, после 3-летнего плавания. Вместе с отрядом Козлянинова прибыли в Кронштадт оставшиеся после Турецкой кампании 1769–1774 гг. в Ливорно два малых фрегата: «Павел» и «Констанция». Остальные суда, плававшие в этом году, были: два пинка «Евстафий» и «Кола», ходившие с адмиралтейским грузом (орудия, снаряды, тросы) в Архангельск, и 3 фрегата, перевозившие разные грузы между портами Финского и Рижского заливов. Пакетбот «Быстрый» ходил в Любек, «откуда привез 19 тюков Вольтеровой библиотеки, которые подняв положили на палубу и сохраняя от мокроты, покрыли брезентами».

Глава XIII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   На кампанию 1780 года императрица приказала вооружить, кроме 2 кораблей и 2 фрегатов для Северного океана, еще 15 кораблей для ограждения свободного мореплавания и торговли к русским портам. Коллегия должна была приготовить для этих судов припасы, провиант и морскую провизию на 6 месяцев. В том же указе Коллегии говорилось, что она должна привести эти суда в такую степень готовности, чтобы они по вскрытии вод могли идти в путь по первому приказанию. Приказания для отправлявшейся в Северный океан эскадры остались те же самые, которые получил в 1779 г. Хметевский для свой эскадры.
   Через неделю, 15 февраля, было приказано к 15 кораблям прибавить еще 4 фрегата; для ограждения же плавания в Северном океане отправить эскадру из Архангельска, заменив 2 фрегата двумя благонадежными пинками. Распоряжения эти предшествовали объявлению знаменитой декларации о вооруженном нейтралитете. 28 февраля 1780 г. императрица Екатерина II, декларацией от этого числа, разосланной всем державам, провозгласила начало вооруженного морского нейтралитета для покровительства свободной торговли, и сообщила правила, которые она решилась принять для защиты этой торговли. Начала, которые надо было поддерживать вооруженной силой, были следующие:
   1) Нейтральные корабли свободно плавают у берегов воюющих держав.
   2) Нейтральный флаг прикрывает неприятельский груз, кроме военной контрабанды. Что же считать военной контрабандой, определено было особым трактатом между Россией и Англией.
   3) Блокада берегов действительна только в том случае, когда военные суда нападающей державы довольно близки от входа в порт.
   Извещая об этих началах, императрица Екатерина II объявила, что для поддержания их, для покровительства русскому флагу и для безопасности торговли ее подданных, против кого бы то ни было, она велит выступить в море значительной части своих морских сил, и только в случае нарушения начал морского вооруженного нейтралитета флот ее получит приказание отправиться туда, куда потребует честь, польза и необходимость.
   1 мая императрица дала указ Коллегии такого содержания: «Повелев из флота нашего в Кронштадте вооружить 15 кораблей и 4 фрегата для охранения торгу и плавания подданных наших по случаю настоящей войны между Англиею с одной стороны и Франциею и Испаниею с другой, Мы находим за благо часть флота нашего разделить на три эскадры, определяя к одной контр-адмирала Борисова, к другой контр-адмирала Круза, и к третьей старшего из капитанов, и оные заблаговременно таким образом приготовить, чтобы по первому повелению первая могла идти в Средиземное море, вторая дойти до Лиссабона, а третья остановиться пройдя Зунд (пролив, отделяющий Швецию от датского острова Зеланд. – Примеч. ред.). Так как все эти эскадры должны иметь в виду защищать торговлю и плавание подданных наших от всякого предосудительного поступка и оскорбления со стороны воюющих держав, с которыми Мы наиточнейший нейтралитет сохранять намерены, то начальники эскадр должны на этом основании быть снабжены наставлениями, проекты которых изготовить в Адмиралтейств-коллегии. Вице-президенту Коллегии следует снестись с действительным тайным советником графом Паниным и вице-канцлером графом Остерманом, дабы содержание этих инструкций было сходно с правилами, принятыми Нами как относительно воюющих держав, так относительно держав пребывающих в равном с Нами нейтралитете, и оные представить Нам на рассмотрение».
   Эти распоряжения по снаряжению такого большого числа кораблей Коллегия не могла сразу исполнить.
   10 февраля Коллегия приказала приготовить для Северного океана, в Ревеле 1 корабль и 1 фрегат, и такое же число в Кронштадте. Донося на другой день императрице, что ее повеление исполнено и суда назначены, Коллегия прибавляет, что «по ее усердию употребит все способы, чтобы корабли не только к открытию навигации были готовы, но и те суда, которые должны быть в Северном океане, были бы отправлены». Коллегия опасалась одного, что будет некоторое затруднение в приготовлении провизии, ибо провианта потребуется много, а время, в которое он привозится для продажи в Петербург, миновало, и кроме того, остается не более трех месяцев для печения сухарей.
   Кроме того Коллегия представила: по указу велено вооружить 15 кораблей, но так как при кораблях должны быть фрегаты, то спрашивала: заменять ли фрегатами назначенное число (15) кораблей, или же назначить фрегаты сверх 15 кораблей. Коллегия считала, что при 15 кораблях должно быть не менее 4 фрегатов.
   Императрица согласилась назначить 4 фрегата сверх 15 кораблей.
   Дальнейшие представления Коллегии касались необходимости назначить к Нордкапу Архангелогородскую эскадру. Коллегия писала, что в Северный океан возможно-де отправить из Ревеля 1 корабль и 1 фрегат и из Кронштадта такое же число. Ревельские суда могут-де прийти к Нордкапу рано, но из Кронштадта, по причине позднего вскрытия льда, не могут прийти так рано, а потому не будет ли удобнее отправить в Северный океан эскадру из Архангельска. Если бы это представление Коллегии было утверждено, то Коллегия хотела «если на то Е.И.В. воля будет», послать из Архангельска два пинка вместо фрегатов. Пинки, по словам доклада, так же способны и так же вооружены, как и фрегаты, и такой же вид и экипаж имеют и со всем для возвращения в Балтийское море уже готовы, следовательно, «и ранее в море выйти могут, да и здесь оные нужны». Если же приказано будет отправить все-таки фрегаты в Северный океан, то Коллегия полагает, что фрегаты могут быть также отправлены, хотя находятся на стапелях в Архангельске, причем все-таки эти фрегаты не могут так рано поспеть к Нордкапу, как ревельские фрегаты. Что же касается до архангелогородских фрегатов, то их и сравнивать нельзя с ревельскими, относительно скорости прихода к Нордкапу.
   Кроме того, архангелогородские корабли, как новые, гораздо надежнее здешних, довольно послуживших. Таким образом, если будет назначена в Северный океан Архангелогородская эскадра, то этим и «поведенное дело исполнится» и к здешним портам корабли прибудут, которые тем более здесь нужны, что заменят давно служившие корабли, и чрез то «не все вдруг разом починками исправлять будут».
   Одним словом, Коллегия не пожалела доказательств, что ее представление основательно.
   Представление это было написано 11 февраля, а 15-го числа императрица утвердила представление Коллегии и согласилась назначить в Северный океан эскадру из Архангельска, состоящую из 2 кораблей и 2 пинков.
   Коллегия два раза писала в Архангельск: 1-й раз 11 февраля о том, чтобы из находящихся на стапеле в Архангельске двух кораблей и двух фрегатов, так приготовить их к кампании, чтобы они могли быть по первому приказанию спущены на воду, и как только навигация открылась бы, то могли бы отправиться в море; кроме того приказала приготовить и два пинка. Второй раз Коллегия писала 17 февраля, после того как ее представление было утверждено, чтобы в Архангельске готовили два корабля и вместо фрегатов два пинка, «Евстафий» и «Кола», прибывшие в Архангельск в 1779 г. Провизию же готовить как штатную, так и не положенную штатом, по примеру заготовления 1779 г. на Северную эскадру.
   В Балтийском флоте Коллегия приказала приготовить корабли: «Пантелеймон», «Исидор», «Иезекииль», «Благополучие», «Александр Невский», «Владимир», «Америка», «Ингерманланд», «Азия», «Слава России», «Твердый», «Николай», «Спиридон», «Давид», «Дерись», и фрегаты: «Александр», «Мария», «Симеон», «Патрикий». Изготовление, из прежде назначенных в Кроншадте 3 кораблей и 2 фрегатов, и в Ревеле 1 фрегата, было приостановлено. Точно так же было приостановлено приготовление 2 фрегатов к спуску в Архангельске и постройку их приказано производить по прежним указам.
   17 февраля были назначены и командиры на все 15 кораблей.
   И в Архангельске главное затруднение было в заготовке провизии, несмотря на то, что вместо фрегатов были назначены пинки, комплект судовой команды которых был назначен в 127 чел., «хотя и неравный фрегатскому, но более комплекта пинка».
   Начальником эскадры в Архангельске был назначен старший из корабельных командиров, капитан 1-го ранга Вилим Фондезин, который получил для своего руководства инструкцию, подобную той, которую в 1779 г. получил Хметевский. Коллегия, ввиду большой болезненности на эскадре в 1779 году, на этот раз кроме тех мер, которые были приняты в прошлом году, распорядилась, чтоб был отпущен на суда «сбитень на один месяц, сахарная патока для употребления с кашей, и вяленый щавель для щей». Кроме того рекомендовалось у Нордкапа собирать щавель и траву, называемую кокляриум. Число медикаментов были увеличено, но врач для пользования больных на о-в Кильдюин не был назначен, ибо вместо него признавалось возможным назначить «хорошего подлекаря».
   Архангелогородская эскадра в составе двух 66-пуш. кораблей «Не Тронь Меня» и «Ианнуарий» и двух пинков «Евстафий» и «Кола» только 10 июня пошла по назначению, и 23 июля начала свое крейсерство. Но уже 13 августа пинки, по случаю увеличения числа больных и по имеющейся у них течи, пошли к своим портам. Через пять дней и корабли, по причине увеличившегося числа больных, точно так же пошли к своим портам.
   Сначала пинки шли соединенно, но 19 августа разлучились. Пинк «Кола» видел пинк «Евстафий» 1 сентября, но на следующий день «Евстафий» опять скрылся. 15 сентября «Кола» встретился с кораблем «Ианнуарий», у которого грот мачта ниже швиц-сарвена была сломана, и сговорились оба командира идти вместе, но на следующий день корабль скрылся из виду. Во время плавания «Кола» имел 3 чел. умерших и 13 чел. больных. Пинк «Кола» 2 октября пришел в Копенгаген, где и остался на зимовку. Пинк «Евстафий» [56 - Пинком этим командовал капитан-лейтенант Марков. Надо полагать, что при выходе из Архангельска в нем был дурно уложен трюм, так как у Нордкапа трюм у него перекладывали. Кроме того, пинк имел течь. При крушении погиб командир, 176 чел. команды, 6 женщин и 3 детей. Спаслось 5 чел. на обломках. Пинк разбился на пустынном шетландском острове Грофкерри. Погибший командир капитан-лейтенант Александр Марков в 1777 г. командовал пакетботом «Быстрый» в эскадре вице-адмирала Чичагова. 8 июля эскадра тронулась в путь, но 19 июля за оказавшейся течью пакетбот вернулся в Кронштадт и окончил кампанию. В 1778 г., командуя тем же пакетботом, сделал в составе эскадры Барша переход из Ревеля в Кронштадт. В 1773 г., командуя пинком «Евстафий», сделал переход из Ревеля в Архангельск.] 9 сентября разбился близ Шетландских островов.
   Корабли сначала шли соединенно, но шторм 8 сентября их разлучил и корабль «Ианнуарий» во время шторма потерял грот-мачту и получил другие повреждения, и под фальшивым вооружением спустился в Берген, где стал исправлять свои повреждения и зимовал.
   23 сентября В. Фондезин с одним кораблем «Не Тронь Меня» из всего отряда, прибыл в Копенгаген. Не дождавшись прихода в Копенгаген ни одного из судов своей эскадры, и не имея ниоткуда известий о том, где они находятся, Фондезин с разрешения адмирала Круза поступил в состав его эскадры и вернулся в Кронштадт. Во время своего пребывания у Нордкапа, продолжавшегося около месяца, Фондезин не видел ни одного капера.
   Так кончилось плавание Второй эскадры, отправленной в Северный океан для ограждения морской торговли. Нельзя не согласиться, что надежды, возлагавшиеся Коллегиею на Архангелогородскую эскадру, не оправдались, и что эскадра эта была и снаряжена не вполне удовлетворительно, да и плавала мало и неудачно.
   Из кораблей, оставшихся от плавания в 1779 г., зимовали за границей: в Копенгагене корабль «Вячеслав» и в Норвегии, в Эквоге, корабль «Храбрый». Команду с разбившегося фрегата «Наталия» приказано было Спиридову взять на «Вячеслав». На «Храбром» был некомплект команды, за умершими и утонувшими, около 150 чел., да притом на корабле больные были целую зиму и весну. Пинк «Кильдюин», зимовавший также в Копенгагене, принял морскую провизию на 2 месяца для «Храброго» и часть команды фрегата «Наталия», и отправился в марте месяце в Норвегию для передачи людей и провизии на «Храбрый», мачты на который были заказаны в Копенгагене, но могли поспеть только в мае месяце. В Эквоге корабль «Храбрый» мог получить только грот-мачту, и вооружившись, он 23 мая тронулся в путь и через два дня пришел в Копенгаген, где получил бизань-мачту и прочие принадлежности вооружения, которые он не мог получить в Эквоге. Приготовившись к походу, корабль «Храбрый» в 10 дней совершил переход в Кронштадт, куда прибыл 21 июня.
   Корабль «Вячеслав» прибыл из Копенгагена еще раньше, 8 мая, вместе с командиром разбившегося фрегата «Наталия» и частью фрегатской команды. Командир корабля Спиридов и командир фрегата «Наталия» тотчас же по возвращении получили другие назначения и через два дня ушли в плавание. Спиридов еще из Копенгагена просил графа Чернышева о назначении офицеров своего корабля в дальнее плавание на большой эскадре. Вероятно, просьба его была уважена.
   Большая эскадра была разделена на 3 отряда, из которых первый был поручен контр-адмиралу Борисову, второй контр-адмиралу Крузу, а третий старшему корабельному командиру капитан-бригадиру Палибину. В первый отряд были назначены корабли «Исидор», «Азия», «Америка», «Слава России», «Твердый» и фрегаты «Патрикий» и «Симеон». Во второй отряд корабли: «Пантелеймон», «Николай», «Александр Невский», «Ингерманланд», «Благополучие» и фрегат «Мария». В третий отряд корабли: «Иезекииль», «Спиридон», «Владимир», «Давыд», «Дерись» и фрегат «Александр».
   Коллегия донесла, что вооружавшийся в Кронштадте флот «почти приведен в совершенную готовность» и получил приказание от императрицы, «с удовольствием» прочитавшей ее донесение, вывести корабли на рейд и по приведении кораблей в окончательную готовность отправить: одну эскадру в Средиземное море, другую в широту Лиссабона и третью впереди Зунда. Далее в указе от 8 мая говорится, что дальнейшее плавание эскадр будет зависеть от тех инструкций, которые, будучи соображены с основаниями политики России, будут утверждены императрицею и сообщены начальникам отрядов. Но пока, продолжает указ, главная обязанность эскадр состоит в том, чтоб флаг наш везде надлежащим образом уважаем был и плавание наших торговых судов не подвергалось бы от воюющих ныне держав, относительно которых мы наиточнейший нейтралитет соблюдаем, чрез военные их суда и капера, никакому вреду, препятствию и беспокойству.
   Защита плавания наших торговых судов должна продолжаться до тех пор, продолжает указ, пока оное, т. е. плавание, будет согласоваться с обязательствами с Великобританией и началами, изложенными в последней декларации об основании нашей торговли и плавания, – началами, почерпнутыми отчасти из договора с Англиею, отчасти из права общенародного.
   Дабы отряды эти, или посланные от них корабли для конвоирования торговых судов, при встречах с кораблями других держав, или при входе по необходимости в иностранный порт, «трактованы были пристойным образом», тем же указом рекомендовалось Адмиралтейств-коллегии сообщить содержание его в Коллегию иностранных дел, которая пошлет уже предписания к поверенным в делах при иностранных дворах.
   На следующий день после получения этого указа Коллегия приказала корабли и фрегаты, вооружавшиеся в Кронштадте, как только они в гавани совсем снабжены и исправлены будут, выводить на рейд, где к походу надлежащим образом во всем приготовить. Кораблю «Дерись», вооружавшемуся в Ревеле, было приказано дожидаться прохода Кронштадской эскадры между Наргеном и Суропом.
   Кронштадские корабли и фрегаты были выведены на рейд 14 мая. Коллегия озаботилась, чтоб у каждого флагмана был переводчик для иностранной переписки, и по одному капитан-лейтенанту, как флаг-офицеру, для сигналов.
   Коллегия, сверх инструкции, в которой заключался, собственно говоря, указ императрицы, дала от себя каждому из флагманов инструкцию, из которой приводим следующие §§.
   1) Идти к назначенному месту со всею поспешностью, но с эскадрою неразлучно; в случае же если нельзя будет держаться всем соединенно, то вперед пред походом назначить рандеву. 2) Во время плавания быть всегда в полной готовности, как бы в военное время надлежало быть; если увидят какое на них нападение, то поступать по регламенту, охраняя честь флага российского; в случае встречи с военными судами других держав, кроме Дании и Швеции, с которыми еще трактатов о салютации не заключено, поступать по силе Морского устава [57 - Не должен никакой его величества военный корабль салютовать чужой крепости или фрегату раньше, нежели будет уверен, что ему будет ответ равным числом выстрелов.]. 3) По приходе в Зунд датским кораблям и крепостям по силе трактата салют произвести не в отдаленном от них расстоянии, дабы было слышно, и не могло последовать каких претензий. 4) Лоцманов взять тех, которые путь знают, а то оказалось по случаю разбития фрегата «Наталия» в 1779 г., что взятые английские лоцмана «не во всех водах ответствуют». 5) Если какому-либо кораблю или фрегату за повреждением нельзя остаться в море, то такой корабль с разрешения начальника эскадры может зайти в ближайший порт, «а буде к тому случая не будет, то поступать с общего со всеми штаб– и обер-офицерами консилиума». В порту такому кораблю исправиться или самому, или писать к обретающемуся там российскому министру и требовать надлежащего вспоможения; по исправлении без потери времени следовать за своим флагманом и донести в Коллегию обстоятельной запиской с чертежами, какие были исправления. 6) Во время плавания обучать служителей морской практике и военной экзерциции, без потеряния своего курса. 7) За штурманами, подштурманами и гардемаринами возможно прилежнее наблюдать и по окончании кампании прислать прямо в Коллегию об успехах и прилежании к должности, а также и о поведении.
   После хозяйственных наставлений о денежном довольствии Коллегия предписывала командирам, чтобы на всех судах сколько можно чаще уксусом, порохом и можжевельником курено было, дабы тем сырость вывести и «ставить вентиляторы чрез что воздух чище будет делаться».
   Другая инструкция начальникам эскадр состояла в декларации, которую императрица Екатерина II объявила воюющим державам, Англии с одной стороны, Франции и Испании с другой.
   Вследствие принятого императрицей правила защищать торговлю и плавание подданных своих от всякого предосудительного поступка и оскорбления со стороны воюющих держав, с которыми она намерена сохранять наиточнейший нейтралитет, на основании объявленной державам декларации, императрица приказала отправить в море три эскадры, которым плавать:
   Первой – в Средиземном море, от Гибралтарского пролива до Архипелага, в воды которого, однако, а также в Адриатическое море, не входить, дабы не подать повода Порте и республике Венецианской к напрасной тревоге, тем более, говорит далее инструкция, что в принадлежащих им водах не может возбудиться по всей вероятности и вопроса об оскорблении русского торгового флага. Входить в Средиземное море разрешалось как в порты итальянских областей, так и воюющих держав, исключая, однако, блокированные места. Третья эскадра должна была крейсировать в Атлантическом океане, начиная от Английского канала до Гибралтара, а вторая – пройдя Зунд, от Зунда до канала, разделяющего Англию от Франции, не входя в него без крайней нужды.
   Двум последним эскадрам следовало оставаться на своих местах до тех пор, пока удобно будет еще возвратиться в Кронштадт прежде конца навигации. Эскадре, отправляющейся в Средиземное море, тоже вернуться к своим берегам, если будет возможно.
   1) На каждом назначенном месте эскадры должны были крейсировать нераздельно, но позволялось отделять для конвоирования русских торговых судов один или два корабля до назначенного или безопасного места.
   2) В случае нападения на русское купеческое судно, кого бы то, и под каким бы флагом ни было, защищать всеми силами, исполняя должность храброго и искуснаого мореплавателя и сохраняя честь флага до последней крайности.
   3) Брать под защиту и конвоирование только такие суда русских подданных, которые снабжены правильными паспортами, коносаментами (документ, выдаваемый перевозчиком груза грузовладельцу, он удостоверяет право собственности на отгруженный товар. – Примеч. ред.) и другими документами.
   4) При конвоировании такого судна и встрече с одним или несколькими военными кораблями, которые захотели бы те купеческие русские суда, находящиеся под охраною корабля, осмотреть, то к оному осмотру не допускать и объявить командиру военного корабля воюющей державы, что такое-то русское торговое судно идет оттуда-то и до такого-то места, что имеет правильный паспорт и документы, и что под защиту русского Императорского флота не иные суда взяты, как только имеющие свободу невозбранно мореплавание для торговли совершать. В справедливости всего сказанного можно уверить своим словом.
   5) Этого объяснения достаточно относительно купеческих судов, идущих с товарами в нейтральные порты.
   6) Но если придется конвоировать в порт воюющей державы, то прибавить, что на конвоируемом судне нет такого груза, который контрабандою называется.
   7) В случае если же со стороны встретившегося военного корабля или кораблей последуют угрозы, что он осмотр имеет повеление сделать насильно, или сделает, то должны ему с учтивою твердостью отвечать, что до насильного осмотра Вы не допустите, и чрез что выполните отданные Вам приказания. Наконец, если бы несмотря ни на что, военный корабль стал бы поступать неприятельски, в таком случае следует оборонять находящиеся под защитой купеческие суда в равной силе, как бы то самое судно, на котором находитесь, и поступать в защите его, себя и флага, как долг, честь и присяга велит.
   8) Суда с военной контрабандой не следует брать под свой конвой и протекцию, ежели суда идут в один из портов воюющих держав. Если же таковое судно идет в нейтральный порт, то брать и оные под конвой и равномерно защищать.
   9) Если увидите и узнаете, что взято какое русское судно под русским флагом военными кораблями воюющих держав или их арматорами, и судно имело все доказательства к беспрепятственному плаванию и не имело груза, именуемого военной контрабандой, то в таком случае следует употребить всевозможное старание к освобождению его, а если неизбежно и возможно будет, то и силу употребить.
   10) Если встреченное русское торговое судно не пожелает воспользоваться конвоем военного корабля, то это ему не возбраняется.
   11) При встрече с военными кораблями всех без изъятия держав поступать с ними дружественным образом. Что же касается до салютов, то с теми, с коими заключен трактат, поступать по силе оного, а с прочими по Морскому уставу.
   12) Купеческим судам всех без изъятия держав показывать всякое снисхождение, человеколюбие и вспоможение, притеснения и остановки не делать и осмотру не подвергать.
   18) В случае нужды возможно заходить в порта или целою эскадрою, или отдельно какому-либо кораблю или фрегату, но предварительно следует известить командира того порта, дабы нечаянным нашествием не возбудить сомнения и тревоги.
   14) Если бы случилось какой эскадре быть свидетелем какому сражению между флотами, кораблями или каперами воюющих держав, то не только в том сражении не принимать никакого участия, но скорее и как возможно далее стараться отойти еще до начала сражения, в сторону и вдаль от него, упреждая таким образом всякое против себя сомнение и подозрение.
   15) Допускалось требовать помощь от русских поверенных в делах при иностранных дворах. Командующие эскадрами обязаны были возможно чаще, не менее двух раз в месяц, присылать донесения о состоянии их эскадр.
   Все три эскадры снялись с Кронштадтского рейда 11 июня и тронулись в путь, и все пришли в Копенгаген 22 июня.
   Вторая эскадра контр-адмирала Круза, имевшего свой флаг на корабле «Пантелеймон», целый месяц простояла в Гельсиноре, как для налития пресной водой, так и для некоторых исправлений на кораблях «Александр Невский» и «Пантелеймон».
   Круз не хотел подать виду Копенгагенскому адмиралтейству, что кораблям его эскадры нужна починка спустя короткое время после выхода из своего порта, а потому Круз перешел в Гельсинор, где своими кузнецами исправил что надо на кораблях. Лоцманов Круз не достал и плавал без них.
   8 июля эскадра Круза подошла к Английскому каналу. Так как на двух кораблях случились повреждения в рангоуте, то Круз для исправления повреждений зашел на рейд г. Киля, отсалютовал английскому контр-адмиралу красного флага и получил равный ответ. Круз простоял 11 дней на якоре, по истечении которых пошел в крейсерство на Догер-банку.
   19 августа, по причине большого числа больных на эскадре Круза, дошедшего на всех судах до 470 чел., эскадра, кроме отставшего фрегата «Мария», зашла в Христианштадтский залив, где с разрешения местного губернатора свезли больных с эскадры на берег в палатки. Через 4 дня пришел фрегат «Мария», число же больных увеличилось до 637 человек. После 23 августа число больных стало уменьшаться, и 9 сентября, когда их осталось 320 чел., больные были взяты на суда обратно.
   16 сентября эскадра вышла из Христиании и через неделю пришла в Копенгаген. В один и тот же день пришел в Копенгаген корабль «Не Тронь Меня» с В. Фондезиным, который крейсировал с эскадрой в Северном океане. Надо сказать, что в это время В. Фондезин не знал ни об участи корабля «Иезекииль», ни об участи пинка «Евстафий». Фондезин рапортом донес Крузу, что далее 1 октября он с кораблем своим, по причине позднего осеннего времени, в ожидании прибытия порученной ему эскадры «пробыть на Копенгагенском рейде имеет сомнение», т. е., другими словами, Фондезин не ожидал, чтобы ввиду позднего времени какое-либо из не дошедших судов его эскадры (1 корабль и 2 пинка) пришло в Копенгаген.
   Круз предписал Фондезину с его кораблем присоединиться к его эскадре для следования в Россию. 2 октября эскадра Круза вышла из Копенгагена, к 8-му пришла в Кронштадт, а 17 октября вошла в гавань и кончила кампанию.
   Коллегия осталась недовольна действиями Круза и Фондезина. В рапортах, которые подали в Коллегию, Круз и Фондезин, рассказано. Первым, что Фондезин рапортом от 29 октября известил его Круза о том, что он Фондезин с кораблем своим «Не Тронь Меня» ожидать остальные суда его эскадры долее 1 октября имеет сомнение, и требовал повеления о следовании к своим портам, которое ему и дано. А вторым – что по причине позднего осеннего времени он сомневался, мог ли бы достичь своих портов, и как он на Копенгагенском рейде пробыть сам собою долгое время не смел, то и просил контр-адмирала Круза дать ему повеление, чтоб с 1 октября, если к тому времени порученные ему суда не прибудут, следовать к своим портам. Коллегия сделала выговор обоим, и Крузу, и Фондезину. Последнему Коллегия послала указ, в котором написала, что весьма недовольна таковым его поступком, что он, разлучась с вверенными ему судами, долгое время не старался с ними соединиться, а тем более, что напоследок оставя оные, один вернулся в Кронштадт. Что время было не позднее, и если бы не мог прийти в Кронштадт, то мог бы зимовать и в Ревеле. Коллегия, кроме того, заметила Фондезину, что в присланном рапорте пропущено число больных и время, когда рапорт писан. Первому же Коллегия выразила сожаление, что он дал согласие на просьбу Фондезина возвратиться к своим портам, и не принял во внимание разлучения Фондезина с вверенною ему эскадрой. Первая эскадра контр-адмирала Борисова и третья эскадра капитана 1-го ранга Палибина [58 - Палибин вздумал считать себя независимым в своих действиях на рейде от старшего себя Борисова. Граф Чернышев, узнав об этом, написал письмо с выговором Палибину, в котором удивляется поступку его и очень желает, чтобы до Коллегии не дошло формальной на него жалобы. Коллегия, он уверен, взыщет с большой строгостью всякое непочтение и ослушание старшему, одинаково с командира и офицера. Надо прибавить, что это писал вице-президент этой же Коллегии. Советуя Палибину поступать по долгу, граф Чернышев прибавляет, что мнение свое о независимости он может оставить до тех пор, пока не останется один на вверенном ему посту, ибо если он сам требует послушания от младших себе, то равным образом обязан послушанием и старшим себе, и для него, графа Чернышева, весьма удивительно, что он должен напоминать всем известное и всеми исполняемое правило. Граф Чернышев поручил прочесть письмо свое всем командирам эскадры Палибина.] продолжали совместное плавание, отделившись в Немецком море от второй эскадры контр-адмирала Круза.
   Затем первая и третья эскадры подошли к Текселю за лоцманами, но лоцманов не нашли. У Текселя стояла приготовленная к плаванию эскадра из 13 больших и малых кораблей. Палибин отправил своего старшего флаг-офицера в Амстердам для приискания лоцманов, но успел получить только двух; не более успеха имел и Борисов.
   В эскадре Палибина командиры корабля «Спиридон» капитан 2-го ранга Одинцов и фрегата «Александр» капитан-лейтенант Макаров сами вызвались идти без лоцманов.
   При входе 7 августа в Английский канал эскадры принуждены были по случаю штиля лечь, не доходя Дувра, на якорь, и видели лежащую на Кильском рейде эскадру Круза, а также несколько английских кораблей. Пройдя Дувр, эскадры встретили судно под двумя флагами: испанский внизу, а английский сверху, из чего заключили, что это судно было взято от испанцев в приз.
   Не доходя Лизарда, видели весь английский флот под парусами, но за наступившей темнотой не рассмотрели, из какого числа судов он состоял. Обе эскадры вышли в океан. Корабль «Давид Селунский», принадлежавший к эскадре Палибина, имел 13 чел. трудных больных, а легких и слабых 103. На консилиуме капитана Мартына Фондезина с офицерами положено было проситься у Палибина в ближайший порт для освежения команды. 15 августа корабль пришел в Портсмут и стал свозить больных на о-в Вайт (Уайт. – Примеч. ред.). 7 сентября больных было 250 человек, но потом число больных стало уменьшаться. 7 октября корабль этот получил приказание присоединиться к своей эскадре, возвращавшейся в Россию. 11 октября вышел из Портсмута и, не встретив отряда Палибина в Английском канале, пошел в Копенгаген, где и зимовал.
   Между тем оба отряда подошли к 28 августа к широте Лиссабона и здесь разделились. Отряд Борисова пошел в Лиссабон, а отряд Палибина, за исключением фрегата «Александр» и корабля «Дерись», пошел в крейсерство к мысу Сент-Винсент и к Гибралтару. Корабль «Дерись» ночью накануне разлучился с отрядом и для исправления повреждений пошел в Лиссабон, а фрегат «Александр» был прислан в Лиссабон по причине большого числа больных, имевшихся на нем.
   К 6 сентября эскадра Палибина вошла в устье реки Таго, где к ней присоединились фрегат «Александр» и корабль «Дерись». Палибин не салютовал крепости, потому что не мог сговориться заранее с нею. 8 октября эскадра вышла из Лиссабона для следования к своим берегам. Во все время своего плавания отряд Палибина ни с какими купеческими кораблями не встречался, и случая показать себя не было, о чем Палибин очень сожалел.
   19 октября, находясь на высоте мыса Финистерре, эскадра Палибина, не надеясь, за поздним временем и крепкими противными ветрами, прийти к своим портам, «по консилиуму с командующими» вернулась для зимовки в Лиссабон, куда и прибыла 25 октября, кроме корабля «Дерись», который по разлучении с эскадрою продержался в море до 26 октября и получил большие повреждения и сильную течь от крепких ветров. Командир корабля с согласия офицеров корабля зашел 4 ноября в ближайший порт «для избежания большого несчастия», в Портсмут, где и зимовал.
   Граф Чернышев был недоволен Мекензи, командиром корабля «Дерись», и Палибиным, начальником отряда. Первому он прямо писал: «сколь это дурно, что от него никакого известия не имеет». А второму: что он удивляется, как это те же самые ветра, которые не позволяли ему Палибину войти в канал, позволили кораблю «Дерись» войти в канал. Кроме того, Коллегии известно из газет и частных писем не только то, что Мекензи перевез на своем корабле много денег в натуре из Лиссабона, но и много освобожденных из плена англичан. Тоном сухим граф Чернышев замечает, что не мог сделать Мекензи этого поступка без сведения его, Палибина, и если он, Палибин, раньше об этом не доносил, то он ждет извещения с посылаемым курьером. К сожалению, дальнейших документов о провозе Мекензи денег и англичан в XII томе «Материалов» не имеется.

Глава XIV

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Третья эскадра контр-адмирала Борисова зашла в Лиссабон 28 августа. Путь от мыса Финистерре до Лиссабона эскадра имела дурной. Сильные ветра развели большое волнение, и от качки было множество больных, особенно между рекрутами. При входе в Лиссабон случилось такое происшествие. По договору между Россиею и Португалиею, за раз могли стоять на рейде только 5 кораблей и 1 фрегат. Эскадра Борисова состояла из 5 кораблей и 2 фрегатов. Корабль Борисова и за ним 4 корабля прошли крепость Сент-Жульен, которая вдруг стала стрелять ядрами по остальным судам отряда Борисова. Суда эти, не обращая внимания на пальбу, продолжали свой путь и пришли к Борисову, остановившемуся на реке Таго выше крепости. Но два судна, фрегат «Александр» и корабль «Дерись», из эскадры Палибина, были остановлены. Первый через несколько часов после прихода Борисова, а другой на следующий день. Присланные шлюпки с судов комендант крепости не принял, к берегу не пустил и ответа не дал. Борисов обратился к нашему посланнику в Португалии, графу Нессельроде, чтобы, во-первых, он выхлопотал пропуск кораблю, а во-вторых, «просил удовольствия» за учиненную русскому флагу обиду.
   Последовало не извинение, а объяснение, что комендант крепости не имел особого полномочия пропустить сверх положенного для пропуска числа кораблей, а потому принужден был палить ядрами, чтобы не допустить входа. 31 августа корабль «Дерись» был впущен на рейд.
   По случаю большого числа больных на своей эскадре Борисов потребовал места на берегу, где устроил госпиталь и свез больных: с корабля «Исидор» 121 человек, «Азия» – 136, «Америка» – 88, «Слава России» – 223, «Твердый» – 145, с фрегата «Патрикий» – 57, «Симеон» – 22, а всего 792 человека. Для пользования их посланы с судов медицинские чины и покупалось каждый день свежее мясо, зелень и вино.
   8 октября отряды Палибина и Борисова одновременно вышли из Лиссабона, и в то время когда первый пошел к N, второй направился к S.
   На другой день отряд Борисова видел у мыса Сент-Винсента французские и испанские суда, а 10 октября, проходя Гибралтарский пролив, видел 13 испанских больших и малых военных судов, блокирующих крепость Гибралтар. Пройдя Гибралтар, отряд Борисова направился к Ливорно и во время пути имел очень дурные погоды и крепкие ветра. Шторм 23 октября отлучил от отряда корабль «Слава России», который в ту же ночь разбился на камнях близ Тулона [59 - В Летописи крушений А. Соколова рассказано крушение корабля «Слава России». Нового в документах то, что корабль продрейфовало к крутым каменным горам. Через 3 удара корабль проломило; для спасения людей срубили мачты и люди перебрались на каменья. Ночью не могли взойти на крутые горы и потому всю ночь пробыли на низких каменьях и только с рассветом выбрались на верх горы.], причем погибло 11 человек больных. К 26 октября отряд Борисова собрался в Ливорно, где и зимовал.
   Граф Чернышев написал Борисову письмо в ответ на его донесение о благополучном приходе в Ливорно. Извещая о получении его рапорта, граф прибавляет, что крайне бы приятно было получить известие о благополучном прибытии эскадры в Ливорно, если бы вместе с тем он не получил известия о разбившемся корабле «Слава России», и что он ждет известия: почему корабль, своротя с курса, шел так близко от берега.
   Далее Чернышев писал, что он уверен, что Борисов, следуя инструкции, соблюдал наистрожайший нейтралитет и ни в чем не отдалялся [60 - Письма к Борисову и к Палибину, где выражается удивление поступку Мекензи, весьма близки по датам, и не подозревал ли Чернышев нарушение нейтралитета, как со стороны Мекензи, так и Борисова.] от правил о его сохранении. Соблюдение этих правил, по словам Чернышева, должно быть до самой последней мелочи, как бы она ни казалась маловажна. Борисов очень обрадовал бы его, продолжал Чернышев, если в своем ответе скажет, что в действительности он соблюдал все правила нейтралитета, как от него и ожидалось. Ему, Чернышеву, известно-де, что Борисов до прихода в Ливорно видел эскадры воюющих держав, но в своих рапортах и письмах ничего об этом не говорит; это тем более-де достойно сожаления, что он должен по долгу своему подносить императрице и генерал-адмиралу получаемые письма и рапорты, а в них другой раз не находится и того, что во всех газетах иногда написано.
   Далее граф Чернышев просит прощения за чистосердечное и дружеское изложение его мыслей: неуважение, или лучше сказать леность, так вселилась между флотскими, сообщать по команде о случившихся приключениях во время плавания, что эту леность с трудом можно искоренить, и распространилась она с начальников эскадр даже до командиров кораблей. Борисов, командуя эскадрой, хорошо-де должен видеть, какой непорядок может произойти от подобного отношения и какой вред. И потому граф Чернышев уверен, что Борисов не только своим примером, но наставлениями и приказаниями вселит в своих подчиненных, чтобы впредь доносили по команде и тем предупредят Коллегию, которая принуждена будет поступать со строгостью.
   Далее следовало в письме изъявление удовольствия контр-адмиралу Крузу, за то, что он при каждом рапорте присылал краткий журнал плавания, с описанием всех случаев, донесения заслуживающих. Коллегии известно, заключает свое письмо граф Чернышев, о сем моем письме к вам, и она уверена, что В.П. таковые донесения присылать к ней будете и введете между вашими подчиненными.
   Неизвестно, какое действие произвело это письмо на Борисова, но несомненно одно: Чернышев был недоволен плаваниями всех четырех отрядов, отправленных в море для ограждения торгового мореплавания.
   В отряде Фондезина вернулся только один корабль, а другой корабль зазимовал в Бергене. Один пинк погиб почти со всей командой, а другой зазимовал в Копенгагене.
   В отряде Круза не было отставших судов, но сам Круз сделал ошибку, присоединив к себе корабль Фондезина.
   В отряде Палибина 3 корабля и 1 фрегат зимовали в Лиссабоне, один корабль в Портсмуте и один в Копенгагене.
   В отряде Борисова 4 корабля и 2 фрегата зимуют в Ливорно, а один корабль разбивается.
   Фондезин и Круз в продолжении всего плавания ни каперов, ни арматоров не видали, о чем и донесли.
   Палибин и Борисов, согласно газетам, где-то и что-то видели, но никаких донесений не шлют. Вся обстановка так устроилась, что после большого шума, вызванного отправлением большой эскадры, русское правительство не получало известий о деятельности своих эскадр, а если и получало, то считало их неполными. Этим и надо объяснить письмо гр. Чернышева к Борисову.
   К декларации 28 февраля многие державы, за исключением Англии, присоединились.
   В предпринятом нами труде мы не имеем намерения излагать ход дипломатических переговоров. Наша задача описать состояние и действия русского флота в рассматриваемый период времени. Но так как вооруженный морской нейтралитет, провозглашенный Россией, имел громадные последствия на отношения наши с Англией, так как в поддержке начал нейтралитета принимал участие русский флот, то мы вкратце расскажем дальнейший ход дипломатических переговоров с разными державами о морском вооруженном нейтралитете.
   Голландия, присоединяясь к декларации 28 февраля 1780 года, признавала эту декларацию «за новое доказательство величия души и дознанной справедливости императрицы, что избранные ею средства для поддержания торговли и мореплавания, для доставления спокойствия и свободы Европе, вполне справедливы».
   Надо сказать, что вследствие договора между Англией и Голландией последняя должна была оказать в войне помощь первая, и так как Голландия уклонилась от этого своего обязательства, то Англия объявила, что Голландия впредь будет считаться наравне с державами нейтральными, не имеющими по трактатам никаких преимуществ. На этом основании английские военные корабли и английские каперы получили разрешение задерживать голландские суда, на которых находятся вещи, принадлежащие неприятелям Англии. Разрешение это допускало конфискацию голландских судов. Голландия в то время была соперницей по морской торговле Англии и обладала большим числом купеческих кораблей.
   Англия не присоединилась к декларации 28 февраля. Ответ ее был полный уверений в дружбе и приязни к России. Англия писала, что изданы самые определенные повеления об уважении флага императрицы и торговли ее подданных, на основании общенародного права и обязательств, принятых в своем торговом договоре, заключенном с Россией в 1766 г., и которые она исполнит с величайшей точностью. Англия извещала, что отданные повеления вновь подтверждены и за точным исполнением их будут строго наблюдать.
   Занятая войной с Францией, Италией и Соединенными Штатами, Англия скрыла свое нерасположение к декларации 28 февраля. Но можно без преувеличения сказать, что с этого времени начинается явное нерасположение Англии к России, продолжающееся до наших дней.
   Многими высказывается то мнение, что декларация 28 февраля была направлена против Англии. Необходимо принять во внимание следующее: ближайшими лицами к императрице Екатерине в то время были князь Потемкин и граф Панин, первый из них составил известный «греческий проект», к которому относилась со вниманием императрица. Панин не разделял мнений Потемкина относительно приведения в исполнение греческого проекта и составил в противовес Потемкину начала вооруженного морского нейтралитета. Внимание императрицы Екатерины было обращено в другую сторону, на некоторое время. Графу Панину дела о нейтралитете были хорошо известны. Еще в 1758 году, в царствование императрицы Елизаветы, он составил декларацию об ограждении торговли всех наций в Балтийском море. Адмирал Мишуков был послан с флотом к Зунд, и ему дана была инструкция, по которой он должен был при встрече с английским флотом объявить его адмиралу, что в Балтийском море разбойников нет, торговать всем судам можно свободно и что делать ему с флотом в Балтийском море нечего. В случае если бы английский адмирал захотел силою пройти в Балтийское море, то силу отражать силою. Эта энергичная инструкция Мишукову была сообщена английскому правительству, и английский флот, союзный Пруссии, с которой в то время Россия была в войне, не пошел в Балтийское море.
   Можно было бы привести много заключавшихся между державами договоров, которыми обеспечивалась свобода торговли и мореплавания нейтральных держав, но Англия, имевшая в то время один из сильных флотов, не признавала во время войны этих договоров.
   Ближайшим поводом к посылке эскадры Хметевского в Северный океан были бесчинства американского капера у Нордкапа. Эскадра Хметевского не видала ни одного капера у Нордкапа, тем не менее последовала декларация 28 февраля, которая имела в виду только русских подданных. В декларации этой были выражены более полно те начала, которые иногда попадались в договорах предшествовавшего времени. Можно без преувеличения сказать, что в то философское время декларация 28 февраля о свободе торговли и мореплавания нейтральных выразила желания всех недовольных в Европе действиями Англии. Таких недовольных в Европе было много, но, думаем, отнюдь не в России, ибо морская торговля России в то время была крайне ничтожна. Кроме того, декларация 28 февраля вполне соответствовала возвышенному духу императрицы Екатерины II.
   К декларации этой стали присоединяться другие державы, – Голландия, Франция, Италия, Дания, Швеция, Пруссия и Австрия. В последующие годы командиры наших эскадр стали получать инструкции, в которых им вменялось в обязанность защищать кроме русских купеческих судов еще суда и тех держав, которые присоединились к декларации 28 февраля, которая таким образом обратилась прямо против Англии. Англия почувствовала это, смолчала, но зато через 8 лет, во время нашей войны с Швецией и Турцией, отплатила открытой враждой, едва не перешедшей в военные действия.
   В 1780 году, вскоре после декларации России, и Дания издала свою декларацию, в которой объявила, с согласия России и Швеции, Балтийское море закрытым для воюющих держав.
   24 февраля 1781 года императрица дала указ Коллегии, в котором приказала для охранения торгового нейтрального плавания вооружить новую эскадру, состоящую из 5 кораблей и 2 фрегатов, и отправить ее в Средиземное море. Эскадра эта должна была, дойдя до Ливорно, «если возможно стараться вернуться в Россию». Эскадрам Борисова и Палибина, а вместе с последней и кораблям, зимовавшим в Англии и Дании, послать приказания немедленно отправляться назад в Россию.
   Для охранения свободного и безопасного плавания в Северном океане следовало отправить из Архангельска при первой возможности 2 корабля и 2 фрегата к балтийским портам. Корабли и фрегаты эти, а равно и отправляемые из Ревеля к Архангельску два пинка, проходя мимо Нордкапа, могут, по словам указа, послужить к обеспечению торгового мореплавания в Северном океане. Два пинка должны были вернуться в Ревель в том же году.
   Наставления командующим эскадрами и командирам судов были те же самые, что и в 1780 году.
   Начальником этой вновь отправившейся эскадры был назначен контр-адмирал Сухотин [61 - В 1774 г. капитан 1-го ранга Сухотин был назначен командиром строившегося корабля «Царь Константин», спущенного только через 5 лет. В 1776 году как искусный, полный старания и прилежания, капитан 1-го ранга Я. Сухотин был представлен к командованию теми судами, на которых императрица хотела водою прибыть из Твери в Петербург, но получил другое назначение. 7 июля 1776 г. было назначено: за первую победу на Черном море эскадре Сухотина 540 р., а ему как главнокомандующему 10-я доля – 54 р. Сам капитан 1-го ранга Сухотин был произведен в капитан-бригадиры. В 1776 г., командуя отрядом из 4 фрегатов, привел их из Архангельска в Ревель в 59 дней плавания. В 1777 г. был командиром корабля «Пантелеймон». 1 января 1779 г. был произведен в капитаны генерал-майорского ранга, а чрез 14 дней в контр-адмиралы. Был в Донской флотилии, а потом вызван в 1780 г. в Коллегию и ему была поручена счетная экспедиция. В 1781 г. по случаю назначения начальником эскадры, отправлявшейся в Средиземное море, получил 1000 р. единовременно и по 150 р. столовых ежемесячных.].
   Эскадра эта, состоявшая из кораблей «Пантелеймон», «Не Тронь Меня», «Европа», «Память Евстафия» и «Виктор», фрегатов «Мария» и «Воин», 28 мая снялась с якоря с Кронштадтского рейда и пошла в море. Во время перехода через Зунд, от неискусства лоцманов, корабль «Пантелеймон» 3 раза становился на мель, но всякий раз снимался благополучно. 26 июля эскадра вышла из Гельсинора и, нигде не останавливаясь, прошла в Ливорно, куда прибыла 15 августа.
   В Ливорно отряд Сухотина простоял до конца года. Корабль «Европа» и фрегат «Мария» ходили по очереди в Порт-Феррайо, где производили свои исправления килеванием. Больных в отряде к концу года было 111 ч., умерших 28 чел., но осенью больных в береговом лазарете было до 800 чел. Оставаясь на зимовку в Ливорно, Сухотин просил Коллегию снабдить его деньгами.
   В продолжении лета 1781 года в Кронштадте стали собираться суда, почему-либо не попавшие туда в 1780 году.
   Так, пинк «Кола», зимовавший в Копенгагене, сходил весною в Берген к зимовавшему там кораблю «Ианнуарий» и к 30 мая успел прийти в Кронштадт.
   Корабль «Давид Селунский» с М. Фондезиным стоял в Копенгагенской гавани, ошвартовившись, целую зиму до половины марта месяца. 23 апреля корабль этот вышел из Копенгагена и 8 мая пришел в Кронштадт.
   Корабль «Дерись», зимовавший в Портсмуте, пришел в Кронштадт 25 июня и присоединился к пришедшей с моря эскадре Палибина.
   Корабль «Ианнуарий», зимовавший в Бергене, пришел в Кронштадт 20 июня.
   Эскадра Палибина, в составе 3 кораблей: «Иезекииль», «Князь Владимир» и «Спиридон» и 1 фрегата «Александр», 4 мая вышла из Лиссабона для обратного следования к своим берегам. Переход океаном был совершен при противных ветрах, штилях и туманах. 17 мая, находясь в Бискайской бухте, увидев 7 военных кораблей, Палибин построил из своей эскадры боевую линию. В 9-м часу английская эскадра в составе 9 кораблей и 1 фрегата, спустившись на фордевинд (поворот носом по ветру. – Примеч. ред.), приближалась к эскадре Палибина и легла в дрейф. Легла в дрейф и эскадра Палибина. От приехавшего английского морского офицера на «Иезекииль» с предложением помощи Палибин узнал, что эта эскадра составляет часть той, которая в числе 30 кораблей вернулась из Гибралтара и оставлена была крейсировать в Бискайском заливе.
   Английский офицер «с учтивостью» спросил: не видели ли эскадр французской и испанской? Ответив, что место пребывания этих эскадр неизвестно ему, Палибин спросил англичанина, не видели ли эскадры Борисова [62 - Подходил в это время к Кадиксу.], и получил также отрицательный ответ. Эскадра Палибина заходила в Портсмут и остановилась на рейде о-ва Уайта. Палибин не салютовал ни стоявшему на рейде полному английскому адмиралу, ни проходившему мимо контр-адмиралу, ибо посланный к адмиралу офицер привез отзыв адмирала, что он по законам Англии не может делать равные салюты, т. е. выстрел за выстрел.
   Не получив лоцманов в Портсмуте, на следующий день Палибин пошел в Киль, где принял лоцманов, но и тут не произвел салюта английскому вице-адмиралу, получив от него ответ, что выстрел за выстрел не будет. Эскадра эта 3 июля вышла из Копенгагена и через 12 дней была в Кронштадте, где к ней присоединился корабль «Дерись». 25 июля эскадру посетил вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Чернышев, для которого во всей эскадре люди были поставлены по реям и со всех судов салютовали из 13 выстрелов. При отъезде графа были повторены те же почести.
   Эскадра Борисова, прозимовав в Ливорно, 18 апреля тронулась к своим берегам и 18 мая пришла в Кадикс. Обратный путь эскадры сопровождался очень сильными противными ветрами. При проходе Бискайской бухты волнение было столь велико, что повредило некоторые корабли. На «Спиридоне» переломало немалое число стандерсов и книц, палубы перекоробило, борта очень приметным образом отходили, в бархоуте стыки разошлись и на корабле была большая течь. Остальные суда потерпели еще больше.
   2 июля у Лизарда Борисов встретил английскую эскадру лорда Молгре, из 2 кораблей, 3 фрегатов и 2 брандеров. Обе эскадры легли в дрейф и обменялись обычными любезностями. Сначала англичанин прислал лейтенанта с поздравлением и предложением чем-либо услужить; Борисов послал своего лейтенанта к лорду Молгре поблагодарить за учтивость и сообщить, что ни в чем нужды не имеет и идет прямо в Зунд.
   Из разговоров Борисов вывел заключение, что эскадра Молгре дожидается голландских ост-индских кораблей, которые должны проходить каналом, и что эскадру Борисова приняли за голландскую.
   Во время пребывания Борисова в Кадиксе голландские суда пришли в Кадикс под прикрытием испанских судов, и Борисов не полагал, чтобы голландцы вышли из Кадикса.
   Во время пребывания в Кадиксе голландский консул просил Борисова принять под свое покровительство стоявшие там голландские купеческие суда, но Борисов, не имея на то никакого повеления, в этой просьбе отказал.
   Проходя Скаген, Борисов увидел английскую военную эскадру вице-адмирала Паркера. По приближении к эскадре она снялась с якоря и пошла к W, а Борисов в Копенгаген, подходя к которому встретил до 200 английских купеческих судов, идущих под конвоем 4 английских военных фрегатов.
   На пути отстал от эскадры в Английском канале корабль «Америка», а в Категате корабль «Твердый». По приходе эскадры в Копенгаген и эти отставшие суда подошли.
   Оставив Копенгаген 5 августа, эскадра через 9 дней пришла в Кронштадт и 22 августа окончила кампанию.
   Из Архангельска должны были прийти два корабля: «Три Святителя» и «Святослав», и 2 фрегата «Надежда» и «Слава» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Селифонтова [63 - В 1772 г. Селифонтов был генеральс-адъютантом графа Чернышева, который хлопочет пред Коллегией об отправлении «усердного к службе» Селифонтова в Архипелаг. 26 ноября 1773 г. награжден орденом Георгия 4-й степени за 18 камп. В кампанию 1773 г. командовал пакетботом «Сокол», ходил в эскадре Крюйса в Любек, за невестой великого князя Павла Петровича. В 1776 г. был назначен командиром фрегата «Павел» в отряде Козлянинова, отправлявшемся в Средиземное море, но перед отправлением Коллегия произвела Селифонтова в капитаны 2-го ранга и приказала ему быть в Галерном флоте. В 1777 г. командовал, во время пребывания шведского короля в Петергофе, галерой «Россия». В 1778 г. произведен в капитаны 1-го ранга. В 1780 г. назначен командиром придворной яхты «Екатерина». В 1781 г. командиром корабля «Три Святителя» и начальником Архангельской эскадры, приведенной им в Кронштадт. 1 января уволен по прошению в отставку с награждением чином бригадира и пенсиею по положению.].
   В инструкции последовало то изменение, по которому Селифонтову следовало: «буде шведские и датские купеческие от нападения капера или арматора которой-нибудь воюющей державы, под защиту и покровительство русского военного флага прибегнут, тогда оные принять». Впрочем, принимать следовало только те суда, которые имеют правильные документы и не имеют военной контрабанды. И потом, второе изменение инструкции заключалось в том, что флаг российский прикрывает неограниченно и обеспечивает собственность неприятельскую, т. е. что хотя бы часть или весь груз судна принадлежал одной или другой из воюющих держав, то оный взят быть не может, исключая только контрабанды.
   Этими правилами Селифонтову следовало руководствоваться одинаково, относительно английских, французских и испанских военных кораблей.
   Порты следовало считать блокированными только в том случае, если к ним «опасно приближаться».
   Селифонтов должен был из Архангельска путь свой продолжать, не останавливаясь нигде, прямо в Кронштадт.
   Остальные пункты этой инструкции не отличаются ничем от раньше дававшихся от Коллегии инструкций командирам эскадр, отправлявшихся из Архангельска в Кронштадт. Для укомплектования судовых команд в Архангельск было отправлено 1145 человек.
   Эскадра эта 10 июля вышла из Архангельска, 21 июля прошла Нордкап, 12 августа обогнула Скаген и 12 сентября пришла в Кронштадт, где вскоре и окончила кампанию.
   В 1781 году были отправлены из Ревеля в Архангельск два пинка «Кильдюин» и «Молния», с артиллерией, снарядами и другими припасами. Командирам, капитан-лейтенантам Обольянинову и Курманалееву, были даны инструкции, подобные инструкциям, данным на 1781 год капитану 1-го ранга Селифонтову, с исключением, чтобы оба командира старались тем же летом возвратиться к зимним портам.
   Оба пинка 25 апреля вышли из Ревельской гавани и через месяц были уже в Северном океане.
   26 мая пинк «Молния» увидел на ветре спускающееся от норвежских берегов 3-мачтовое судно, пересекающее путь. Судно это при пушечном выстреле с ядром подняло английский военный флаг, приблизилось на пистолетный выстрел и легло в дрейф. С судна кричали по-английски; но так как на пинке не знали этого языка, то отвечали по-русски, по-французски и по-немецки. Англичане не отвечали, но произвели по пинку «Молния» сильную стрельбу из ружей и пушек, причем пробили фок-мачту на половине и ранили штурмана и 3 матросов. При производстве стрельбы с английского судна махали и указывали на наш вымпел, как будто заставляя оный спустить.
   Курманалеев, видя такое нападение и пробитый пулями кормовой флаг, стал защищаться, произвел от себя по англичанину пальбу и тем прекратил его нападение.
   С английского судна вторично кричали, но на «Молнии» опять ничего не поняли. Англичанин спустил шлюпку и прислал на ней офицера, для того чтобы убедиться, точно ли на «Молнии» русские. Офицер этот, по незнанию языка, пантомимами передавал, чтобы командир «Молнии» ехал к его капитану, на что командир «Молнии» отвечал, что по законам он не может ехать, а пошлет двух офицеров, и, оставя у себя приехавшего англичанина, послал на его же шлюпке двух лейтенантов Лаврова и Гастфера для удостоверения командира английского судна, что «Молния» русское судно.
   Гастфер говорил по-немецки и по-французски и по поручению Курманалеева спросил командира английского военного судна, какие причины имеет он поступать с русским флагом неприязненно, о себе же сказал, что «Молния» русское судно и идет в Архангельск. Англичанин ответил, что он не верит, а считает их французами, и требовал письменных доказательств, а не словесных. Понадобилось обоим лейтенантам съездить на «Молнию» за своими офицерскими патентами, и только тогда англичанин признался, что имел дело с русскими ошибкой, считая их за французов, и что русский флаг при необходимости может поднять и француз; потом, извиняясь в своей ошибке, отпустил обоих лейтенантов, а командир «Молнии» отпустил от себя английского офицера.
   Что получил англичанин, неизвестно, но вот что получил пинк «Молния»: перебило фок-мачту (на нее положили с обеих сторон шкалы и укрепили вулингами, а ядро осталось в мачте до перемены ее), перебило грота-штаг, несколько снастей и парусов, в четырех местах пробило борт, а также ял и шлюпку, ранило 4 человек, из которых один умер.
   На следующий день исправляли повреждения в такелаже и парусах; на пробитый в 4 местах борт наложили наличники, пришили гвоздями и замазали по пазам салом.
   Дальнейший путь в Архангельск оба пинка совершили вместе и 9 июля прибыли в этот порт, быстро разгрузились и, взяв груз для Кронштадта, пошли в обратный путь.
   Оба пинка вышли 4 августа и через месяц были у Нордкапа; от сильной качки на «Молнии» ослаб такелаж и показалась сильная течь; на консилиуме решено было идти в ближайшее якорное место, но так как бурные погоды мешали остановиться на якоре, то пинк «Молния» вернулся в Архангельск, где зимовал, а пинк «Кильдюин» к 21 октября успел прийти в Ревель.
   Коллегия осталась довольна обоими офицерами: капитан-лейтенанту Обольянинову, командиру пинка «Кильдюин», объявила свое удовольствие за то, что исполнил предписанное ему, ибо Обольянинов был первый, который одним летом и в Архангельск сходил и назад возвратился, а капитан-лейтенанту Курманалееву Коллегия объявила, что при нападении на него английского судна он, Курманалеев, поступил как добрый и исправный офицер.
   Кроме этих судов, в 1781 г. было отправлено 4 военных судна с товарами под купеческими флагами.
   11 мая 1781 г. князь Потемкин писал графу Чернышеву, что он получил Высочайшее повеление, дабы эти суда были отправлены по образцу купеческих, и что понадобится не более двух судов, которые и следует приготовить. Через месяц, однако, понадобилось, по случаю того, что назначенная для груза пенька не помещается на два фрегата, назначить еще два подобных же судна.
   Командирам 4 фрегатов дана была инструкция, в общих чертах схожая с инструкцией, данной командиру фрегата «Наталия»: идти в путь с благополучным ветром, ни в какие порты, кроме назначенных, не заходить, идти под купеческим флагом, остерегаться морских разбойников, но и самим нападения не делать, за целостью и сбережением погруженных товаров прилежно смотреть, служителей содержать в порядке и пр.
   Фрегаты были отправлены следующие: «Григорий», «Богемия», «Михаил» и «Легкий». Фрегат «Григорий» вышел из Кронштадта 5 сентября, пришел в Копенгаген 21 сентября, через 2 недели втянулся в гавань для выгрузки пеньки, а через другие две недели приступил к починке, за которою зазимовал в Копенгагене.
   Фрегат «Богемия» под проводкою лоцмана стал на мель у голландских берегов. Фрегат стало бить, показалась течь, вышибло руль. Фрегат поставил паруса, перескочил банку и под проводкою голландских лоцманов прошел в Флиссинген, где исправлял свои повреждения в течение зимы.
   Фрегаты «Михаил» и «Легкий» 13 июля вышли из Кронштадта [64 - На странице 614 «Материалов» помещено донесение командира фрегата «Михаил» капитан-лейтенанта Телепнева из Портсмута, от 25 июля 1781 г., о выходе фрегата 7 июля из Лиссабона. На стр. же 630 по выпискам из шканечных журналов оказывается, что 7 июля фрегат «Михаил» был в Кронштадте, а 25 июля в Копенгагене, в Портсмуте же был 20–22 августа.], чрез 3 дня пришли в Копенгаген, 4 августа обогнули Скаген, заходили на два дня в Портсмут, 28 августа прошли Лизард и 6 сентября пришли в Ферроль.
   Придя в Ферроль, командир фрегата «Михаил» салютовал стоящему на рейде испанскому кораблю 7 выстрелами и получил равный ответ. Фрегат «Легкий», салютовавший 7 выстрелами, ответ получил в 14 выстрелов. На фрегат приехали морской капитан и адъютант губернатора, поздравить с прибытием, уверить о союзе с Россией и предложить услуги порта. После отбытия этих должностных лиц фрегат посетило и поздравляло с прибытием так много местного дворянства и духовенства, что на фрегате места не было. Телепнев был с визитами у губернатора, флотского адмирала, у генерала и коменданта, у генерал-ннтенданта, у командира корабля, и всюду принят был «ласково»; по словам Телепнева, сколько он ни был в разных иностранных портах, но такого приема не видал. Раз, будучи за обедом у главного командира порта Дона Диего-Аргатия, Телепнев услыхал от него, что он будет на фрегате в торжественный русский день (коронации императрицы). Телепнев, имея «малое число денег своих», употребил их на празднество: устроил в день коронации торжественный обед на фрегате, пригласил благородных персон обоего пола до 60 чел. Обед был на шканцах; во время обеда пили за здоровье Ея И.В. и Его К.В. и великого князя генерал-адмирала и производилась пушечная пальба; играла музыка, приглашенная из города; после обеда был бал, а потом ужин и продолжался до 2 часов ночи. В числе гостей были приглашены не только из Ферроля, но и из Корунна, а также офицеры американского фрегата; гости угощены были «довольно» и губернатор писал к своему двору, каков был прием на русском фрегате.
   Если мы не ошибаемся, то фрегату «Михаил» принадлежит честь быть первым русским судном, на котором было устроено русское морское угощение иностранным гостям; по крайней мере, раньше нам не встречалось описание таких обедов, балов и ужинов.

Глава ХV

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Еще 23 октября 1781 года состоялся указ императрицы Адмиралтейств-коллегии о намерении ее отправить в будущем 1782 году некоторое число кораблей и фрегатов для покровительства подданным России и союзных России, но в войне не участвующих держав. Подтверждая свое намерение, императрица приказала приготовить, сверх 2 кораблей и 2 фрегатов, отправляемых из Архангельска в Северный океан для очищения его от арматоров, и сверх эскадры, находящейся в Северном (вероятно Средиземном море), в дополнение к готовящемуся числу 5 кораблей и 2 фрегата, приготовить еще 5 кораблей и 2 фрегата и ожидать дальнейшего о них приказания.
   25 октября, во исполнение этого приказания императрицы, Коллегия распорядилась: в Архангельске спустить 2 корабля весною 1782 г. и исправить их; вместо фрегатов отправить зимующий там пинк «Молния» и достроить заложенное транспортное судно в 26 пушек и спустить его. В Кронштадте приготовить 10 кораблей: «Константин», «Благополучие», «Храбрый», «Победоносец», «Святослав», «Давид», «Твердый», «Николай», «Ианнуарий» и «Три Святителя», и 4 фрегата, «Патрикий», «Слава», «Симеон» и «Надежда». Провизии приготовить на все суда на 6 месяцев, такелажу, парусов, прочих запасов приготовить сверх штата еще с запасом на один месяц. Экспедициям интендантской, артиллерийской и комиссариатской приготовить все необходимое включительно и для Архангельска, дабы ни в чем недостатка и остановки не было.
   Весною 1782 года были назначены: командиром первой эскадры из 5 кораблей и 2 фрегатов – вице-адмирал Чичагов, командиром второй эскадры из 5 кораблей и 2 фрегатов – вице-адмирал Круз, а командиром третьей, Архангельской, из 2 кораблей и 2 фрегатов – капитан генерал-майорского ранга Мусин-Пушкин. Первая эскадра должна была идти в Средиземное море и, дойдя до Ливорно, вернуться; вторая эскадра должна была выйти за Зунд, с тем чтобы, дойдя до Английского канала, заблаговременно возвратиться; третья должна была, выйдя из Архангельска, плыть Северным океаном мимо Нордкапа в Кронштадт. Вторая эскадра, пока она вместе с первой, в подчинении у вице-адмирала Чичагова.
   Начальники эскадр должны были быть снабжены нужными наставлениями в охранение торгового плавания русских подданных и других народов, приступивших к воздвигнутой императрицею нейтральной системе. На чрезвычайные расходы Чичагову отпускалось 2 тыс. рублей, а Крузу 1 тыс. руб.
   24 мая 1782 г. императрица приказала включить в инструкцию для начальников эскадр, посылаемых в разные моря для прикрытия торговли и мореплавания русских подданных и других народов, участвующих в системе морского нейтралитета, точное наставление, дабы они на пути своем ольденбургским и далменгорским торговым судам, снабженным правильными документами и не имеющими военной контрабанды в грузе своем, подавали всякую помощь и охранение против воюющих держав, вступаясь за них и защищая их так же, как предписано защищать торговый флаг датский, шведский, прусский и австрийский.
   Кроме того императрице сделалось известным, что русские торговые суда, плавающие в Средиземном море, для того чтобы избавить суда и груз свой от грабительств и нападений варварийских судов, остаются долго в портах, до тех пор пока не представится редкий случай перейти в другой порт под прикрытием военного корабля христианской нации, – вследствие чего несут большие и лишние издержки.
   Так как цель ежегодной посылки в море эскадр есть следствие непрестанного Е.И.В. попечения о благе ее подданных и предостережения, чтобы флаг ее везде надлежащим образом почитаем был, и плавание торговых судов, не только подданных ее, но и нейтральных держав, не было подвержено какому-нибудь вреду, начальники русских эскадр, отправлявшихся в 1782 г. в плавание, получили дополнение к прежним инструкциям, состоявшее в том, что если во время пребывания эскадры в Средиземном море шкипер торгового русского судна обратится лично или через письмо и потребует конвоя, то такой конвой «ни мало не мешкав» давать, начиная от мыса Сент-Венсан, по Архипелагу, даже до Дарданелл. Конвоировать можно и до других турецких портов, но ни в один из них без большой необходимости не входить. Нет сомнения, что русские корабли будут приняты в тех турецких портах дружески, но предписывается воздержание от сообщения с архипелажными и тамошними жителями, во избежание излишних издержек, и более для предосторожности от заразы и через то для избежания карантина, который принуждены будут суда выдержать по возвращении из плавания в турецкий порт.
   В 1779 г. Порта указала границу, за которую военные корабли или арматоры тех (воюющих) держав не должны переходить для поиска над неприятелями своими, а именно от Морейского мыса (Матапан?) до Сидрского залива, лежащие на W границе Египта. Но этой декларацией только вход арматоров воюющих держав воспрещен в турецкие воды, а также производство поиска над неприятелем; запрещение это нисколько не касается до русских судов, ибо Е.И.В. со всеми находится в мире и тишине и посылка военного корабля в турецкие воды делается только для защиты от могущего быть грабительства варварийцев, которым в Архипелаг входить не следовало, если бы они были не столь хищны и более уважения имели к повелениям Порты.
   Может случиться, продолжает добавление, что во время конвоирования русских торговых судов под такую же защиту прибегнут шкипера торговых судов не только нейтральных народов, но и других христианских наций, то в таком случае, не разбирая нации, делать покровительство и защиту наравне с своими судами.
   Это покровительство делать судам всех христианских наций против варварийских судов (след. французским, испанским и английским), но не против судов воюющих держав, относительно которых и нейтральных судов поступать по силе инструкций.
   Если Порта возьмет плавание русских торговых судов внутри назначенной ею границы на свой страх, ответ и оборону от варварийских разбойников, и русский посланник в Константинополе Булгаков пришлет формальное обнадеживание, то тогда нет необходимости переходить границу, установленную Портой, и тогда брать под свой конвой суда до этой границы.
   Все это дело возникло потому, что майор Фалеев подал императрице прошение о том, чтобы ему дан был в Средиземном море конвой. Результатом его просьбы было добавление к инструкции о защите русских и других торговых судов от варварийских разбойников.
   30 мая суда вышли из Кронштадтской гавани, 16 июня был депутатский смотр, а 18 июля эскадру [65 - Был на кор. «Константин» (ком. Мордвинов), «Победоносец» (ком. Спиридов) и «Давид» (ком. Муловскин).] посетил вице-президент Коллегии граф Чернышев.
   20 июня снялись с якоря эскадры: вице-адмирала Чичагова, состоявшая из кораблей «Константин», «Давид», «Святослав», «Победоносец», «Иануарий», фрегатов «Патрикий» и «Слава»; и контр-адмирала Круза, состоявшая из кораблей «Храбрый», «Николай», «Твердый», «Благополучие», «Три Святителя» и фрегатов «Надежда» и «Симеон». 23 июня эскадра от крепкого SW отстаивалась у о. Гогланда, во время которого случились на кораблях [66 - На корабле «Константин» от крепкого ветра и сильного волнения не могли поднять плехт-якорь, а потому обрубили канат; на кор. «Победоносец» подоборвало даглист с 120 саж. канату; у «Святослава» подоборвало даглист, да у фока и грота-реев, еще в замках вытянуло и бугеля с своих мест сдвинуло, в парусах и в такелаже сделано повреждение; у кор. «Твердого» плехт оборвало, фор-марса-рей сломало, фор-марсель изорвало. У кор. «Николай» юнгфера раскололись, мачты и бушприт дали трещины, плехт и даглист обрублены; у кор. «Три Святителя» плехт обрубили; у кор. «Храбрый» плехт отрубили, штаги и ванты все ослабли; у «Патрикия» грот-марса-рей, оказавшийся гнилым, переломился, грот-марсель изорван, даглист и плехт обрублены; на фр. «Надежда» также были повреждения. Коллегия, получив это донесение Чичагова, приказала послать лод-галиот для поднятия якорей, а интендантской экспедиции – с кого надлежит дать ответ, зачем гнилое и с сучьями дерево употреблялось для реев.] большие повреждения.
   27 июня корабль «Благополучие» сошелся с кораблем «Твердый»; последний был отправлен для исправления повреждений в Сескарю (о. Сескар. – Примеч. ред.) и чрез 2 дня присоединился к эскадре; к Копенгагену эскадра подошла 13 июля, встретив на пути противные ветра; налившись водою посредством датских адмиралтейских ботов, 21 июля эскадра вышла из Копенгагена, 30 июля прошла Скаген, и в следующую темную ночь при пасмурной погоде суда разлучились. Корабль «Победоносец» остался в эскадре Круза; эскадра Круза вошла в Английский канал, и, так как за противным ветром, большим течением, по узкости места, между мелководными банками лавировать было нельзя, то Круз при благополучном ветре повернул 9 августа обратно, оставив в канале корабль «Победоносец». Так как от дувшего пред ним шторма и крепких ветров на корабле «Твердом» фор-стеньга дала трещину, а на фрегате «Надежда» грота-рей переломился, для исправления этих и других повреждений Круз зашел 13 августа в Флекер, 16 августа перешел в Христианзанд, а к 10 сентября в Копенгаген.
   Круз со своей эскадрой 19 сентября пришел в Кронштадт, где вскоре и окончил кампанию.
   Эскадра Чичагова подошла к Килю 20 августа, здесь к ней присоединился корабль «Победоносец». 25 августа эскадра вышла из Киля в море, кроме корабля «Давыд», оставшегося для исправления поврежденная степса бушприта. 28 августа корабль «Давыд» присоединился к эскадре, дожидавшейся его в море под малыми парусами.
   4–7 сентября, находясь против мыса Финистерре, эскадра выдержала шторм, от которого рассеялась. Корабли «Победоносец», «Ианнуарий» и фрегат «Патрикий» 17 сентября зашли в Кадикс и, налившись пресною водою, 26 сентября вышли в Ливорно, куда и прибыли 4 октября.
   Во время шторма корабль «Константин» потерял руль, «за переломлением румпеля», и 14 часов был «в воле ветров без всякого правления».
   18 сентября зашли в Лиссабон корабли «Константин», «Давыд», «Святослав» и фрегат «Слава».
   На следующий день случилось несчастие; при возвращении на корабль «Константин» отпущенных на берег гардемаринов на шлюпку набежала португальская лодка под парусом и так сильно ударила в бок кормы, что вышибла борт и корму погрузило, причем потонуло семь гардемаринов, один подмастерье (учитель гардемаринов Тимофеев) и двое нижних чинов; после столкновения все в крайности бросились на португальскую лодку, но португальцы такое оказали «варварское сердце», что не только не помогли к их спасению, но еще их отталкивали и не давали хвататься за лодку. Спаслись комиссар, 7 матросов и 1 гардемарин, с помощью одного гребца.
   4 октября эскадра вышла из Лиссабона, прошла 9 октября Гибралтар, на пути встретила штормы и к 6 ноября бросила якорь на Ливорнском рейде, за исключением корабля «Святослав», который пришел 17 ноября, и корабля «Давыд» [67 - С Муловским, которому особенно протежировал граф Чернышев.], который зашел в Неаполь, для отвоза туда сибирского железа.
   Наш посланник в Неаполе граф Разумовский писал Чичагову, что 10 декабря был на корабле «Давыд» неаполитанский король и был принят со всеми почестями, должными государю; король остался-де совершенно доволен чистотою и добрым порядком, наблюдаемым на корабле. Из особого благоволения король в тот же день пригласил к столу своему командира корабля Муловского с другими офицерами, между которыми был князь Трубецкой. Кроме того король изъявил желание, чтобы корабль остался в Неаполе в день его рождения, т. е. по 1 (12) января.
   Извещая об этом Чичагова, Разумовский прибавляет, что он не мог отказать в этом милостивому настоянию короля и приказал, согласно воле неаполитанского короля, остаться Муловскому в Неаполе. В конце своего письма Разумовский просил Чичагова сообщить ему, есть ли надобность в корабле «Давыд», и в таком случае он его отправит немедленно.
   8 ноября, по случаю производства вице-адмирала Чичагова в чин полного адмирала, был поднят на корабле его адмиральский флаг, которому со всей эскадры был «учинен положенный по уставу салют».
   Во время пребывания на Ливорнском рейде Чичагов старался о приведении кораблей в лучшее состояние, ибо после долгого плавания, и большей частью с противными крепкими ветрами, на многих кораблях оказалось немало необходимых исправлений, а особливо в реях и парусах. Паруса хотя и отпускались в тройном комплекте на корабль, но парусина так была худа, «что для прямой службы всегда она безнадежна».
   Корабли были с хорошими морскими качествами. Лучшим в ходу был корабль «Константин»; что же касается их крепости, то в подводной части все корабли тверды, а в надводной, напротив того, все слабы, кроме корабля «Победоносец». Особенно был слаб в надводной части корабль «Константин», свидетельствует Чичагов, ибо во всякую дождливую погоду, а также в крепкий ветер, когда получится большой крен, надо было беспрестанно из кают и палуб выливать воду, отчего в корабле всегда была сырость. Так как корабль этот был строен Селяниновым, то надобно было, по мнению Чичагова, ему дать об этом знать.
   Эскадра Чичагова осталась зимовать в Ливорно.
   Эскадра контр-адмирала Сухотина, зимовавшая в Ливорно, вернулась в 1782 году в Кронштадт.
   31 января было отправлено приказание Сухотину: не заходя никуда, прямо следовать в Кронштадт, если же необходимость заставит куда зайти, то, исправив повреждения возможно скоро и не теряя времени, отправиться в путь, дабы там успешнее приход его был.
   С 1 января по 2 мая эскадра контр-адмирала Сухотина находилась на Ливорнском рейде.
   В выписках из шканечных журналов, помещенных в XII томе «Материалов», ничего не говорится про посещение эскадры Сухотина в Ливорно великим князем генерал-адмиралом Павлом Петровичем, путешествовавшим в это время с своей супругой Марией Феодоровной по Италии, под фамилиею графа Северного. Между тем из других документов известно, что такое посещение состоялось.
   2 мая эскадра Сухотина вышла из Ливорно, 16 мая прошла Гибралтар, 1 июня вошла в канал, который прошла под проводкою лоцманов и к 12 июня пришла в Копенгаген. 23 июня при свежем попутном SW пошла в Кронштадт и 27 июня встретила у Сомерса эскадру Чичагова, потерявшую много якорей во время стоянки у о-ва Готланда, от SW-го шторма, дувшего 23 июня.
   У о-ва Сескаря обе эскадры стали на якорь, и эскадра Сухотина отдала на суда эскадры Чичагова, потерявших якоря, свои якоря с канатами.
   2 июля эскадра Сухотина пришла на Кронштадтский рейд. 3 июля Кронштадт посетила императрица Екатерина II на яхте «Екатерина». С судов эскадры Сухотина, а также со всех крепостей был произведен салют.
   Через несколько дней эскадра Сухотина окончила кампанию и вошла в гавань.
   Архангельская эскадра в составе двух 66-пуш. кораблей, «Вышеслав» и «Родислав» [68 - 21 мая 1782 г. были спущены в Архангельске 2 корабля – «Родислав» и «Вышеслав». Названия этих кораблей не указаны в XII томе «Материалов». В тот же день был спущен и один пинк, которого название неизвестно. Пинк этот отправился, также в эскадре Мусина-Пушкина, в Балтику, ибо других готовых судов не было в Архангельске.], пинка «Молния» и одного транспортного судна, под флагом контр-адмирала Мусина-Пушкина, 2 июля вышла из Архангельска, 11 июля миновала Нордкап, 1 августа прошла Дернеус и 4 августа остановилась в Копенгагене.
   Мусин-Пушкин запасся свежей пресной водой в Копенгагене, ибо оставшаяся сделалась затхла, и 18 августа направился в Кронштадт, куда прибыл через 10 дней. Пинк «Молния» около Фалстербо отстал от эскадры и прибыл потом отдельно.
   Во время пути от Архангельска до Копенгагена и от последнего до Кронштадта, доносил Мусин-Пушкин, никаких каперов, повреждающих коммерцию, не усмотрено было, а также не видал и военных судов, кроме датских, стоявших у Гельсинора. 27 августа у Нарвы Мусин-Пушкин видел два своих небольших фрегата. Во время плавания обучались как команды, так и молодые офицеры, гардемарины и штурманские ученики. 5 сентября эскадра Мусина-Пушкина вошла в гавань и окончила кампанию.
   Крейсерства у Нордкапа по шканечным журналам видно не было, ни в 1781, ни в 1782 году, и оно заменилось простым переходом Архангельской эскадры к своим берегам в Балтийском море.
   Участь 4 фрегатов, отправленных в 1781 году под купеческими флагами с товарами в заграничное плавание, можно по XII тому проследить не всех. Что сделалось с фрегатами «Григорий», «Богемия» и «Легкий», – неизвестно.
   Фрегат же «Михаил», бывший под командой капитан-лейтенанта Телепнева [69 - В 1774 г. ходил, командуя фрегатом «Помощник», по приказанию Елманова, в Ливорно. В 1775 г., командуя фрегатом «Парос», сделал переход в эскадре Елманова из Архипелага в Ревель. В 1776 г., командуя тем же фрегатом, сделал в той же эскадре переход из Ревеля в Кронштадт и участвовал в смотре, сделанном императрицей Екатериной II возвратившемуся из Архипелага флоту. В 1780 г. произведен в капитаны 2-го ранга. В 1781 г., командуя фрегатом «Михаил», сделал переход в Ферроль. В 1782 г. получил чин капитана 1-го ранга и вернулся в Россию на том же фрегате.] в Ферроле, отправился 8 февраля 1782 г. для отвоза железа из Ферроля в Кадикс, но, будучи в 72 милях от мыса Финистерре, в ночь с 11 на 12 февраля во время жестокого шторма потерпел большие повреждения, состоявшие в том, что надломило бушприт, верхний конец ахтерштевня из места вышел, грот и фор-марсы повредило, фор-стеньга раскололась, грот-марсель изорвало, кницы раскололо и пр. (всего 18 пунктов). Потому Телепнев, видя себя в опасности, решился искать убежища в ближнем и надежном порту.
   На пути в Корун Телепневу удалось спасти с тонувшего шведского судна 23 чел. команды. Взяв их на фрегат, доставил в Корун, а сам вернулся опять в Ферроль; по мнению Телепнева, фрегат следовало килевать или ввести в док, ободрать обшивку, проконопатить и обшить вновь досками. Он просил снабдить его деньгами, Коллегия согласилась и приказала перевести ему необходимую сумму.
   Вероятно, Телепневу удалось продать свой груз железа, так как 7 июля он вышел из Лиссабона с грузом соли, 13 августа пришел в Копенгаген, где застал эскадру Мусина-Пушкина и 18 августа вышел вместе с ним в Кронштадт, но на пути отстал и пришел в Ревель.
   Командиру отправлявшегося из Кронштадта в Архангельск пинка «Кильдюин» капитан-лейтенанту Коковцеву дана была инструкция, подобная данной в 1781 году инструкции командирам пинков «Молния» и «Кильдюин», с теми добавлениями, которые были вызваны указами императрицы о защите торговли и мореплавания не одних только русских судов, но и других держав, участвующих в морском нейтралитете.
   Кроме того, Коллегия в наставлении прибавила о случае, бывшем в 1781 г. с пинком «Молния», когда на него один капер сделал нечаянное нападение под английским флагом, и рекомендовала Савве Коковцеву быть во всякой осторожности, дабы и на него врасплох такого нападения не было учинено, а если же и случится, то оборонять себя как храброму и искусному морскому офицеру свойственно, и подобно Курманалееву, который своим отпором каперу принудил его от него отойти и принести извинения в своей ошибке.
   Пинк «Кильдюин», выйдя из Кронштадта 30 июня с обычным грузом орудий, снарядов и тросов для Архангельска, 2 сентября прибыл в этот порт.
   По представлению Коллегии был обшит в 1782 году в подводной части фрегат «Проворный», белым металлом, который, по мнению Коллегии, так же удобен к обшивке подводной части, как и медь, но только дешевле; кроме того был обшит, по приказанию императрицы Екатерины II, медью фрегат «Св. Марк». Размерами эти фрегаты были совершенно подобны, а потому Коллегия, желая сравнить их, приказала оба фрегата вооружить и отправить в плавание по Финскому заливу.
   Интендантская экспедиция должна была донести, во что бы обошлась стоимость обшивки кораблей, отдельно медью и белым металлом, а главному командиру Кронштадтского порта назначить особого офицера, который вооружил бы оба фрегата, а также уложил бы их трюмы одинаково, дабы при испытании разность в ходу не была бы отнесена к разности вооружения и укладки трюма.
   Командирами были назначены одни из лучших офицеров флота: на фрегат «Проворный» капитан 2-го ранга Федор Ушаков [70 - Знаменитый адмирал, победитель турок в Черном море; в чине капитан-лейтенанта был командирован в 1776 г. в эскадре Козлянинова в Средиземном море. По приходе в Ливорно принял в свое командование фрегат «Св. Павел», с которым ходил в Константинополь. В 1777 и 1778 г г. продолжал командовать тем же фрегатом и прибыл в отряд Козлянинова в 1778 г. в Кронштадт. В 1781 г., командуя кораблем «Виктор», сделал в эскадре контр-адмирала Сухотина плавание в Ливорно и в следующем году 7 июля пришел, командуя тем же кораблем и в той же эскадре, в Кронштадт. 1 января 1782 г. получил чин капитана 2-го ранга и 29 июля 1782 г. был назначен для испытания фрегата «Проворный», командиром его.], на фрегат «Св. Марк» капитан-лейтенант Кузьма Обольянинов [71 - 28 апреля 1780 г. произведен из лейтенантов в капитан-лейтенанты. В 1781 г. назначен командиром пинка «Кильдюин» вместо капитан-лейтенанта Вельяшева, смененного Коллегией за постановку пинка на мель на Ревельском рейде. Сделал в одно лето на пинке переход в Архангельск и обратно, за что получил от Коллегии удовольствие, ибо был первый, который сделал такой переход в одно лето. В 1782 г. сделан командиром фрегата «Св. Марк».].
   Начальником отряда из двух фрегатов был назначен к. 1-го ранга Ханыков [72 - В чине лейтенанта отличился при нападении 24 октября 1772 г. на крепость Чесму эскадры контр-адмирала Грейга, за что получил орден Св. Георгия 4-й степ. за храбрость. В 1773 г. прибыл из Архипелага сухим путем в чине капитан-лейтенанта и Коллегией отправлен опять в Архипелаг на эскадре контр-адмирала Грейга сверх комплекта. В 1775 г., командуя фрегатом «Унгария», сделал переход из Ливорно в Портсмут, где зимовал, и 19 июня 1776 г. пришел на Кронштадтский рейд и участвовал в Высочайшем смотру, который делала 7 июля императрица Екатерина II вернувшемуся из Архипелага флоту. В 1778 г. был произведен из капитан-лейтенанта в капитаны 2-го ранга и назначен командиром фрегата «Твердый», на котором сделал переход из Архангельска в Кронштадт. В 1779 г. был назначен командиром фрегата «Наталия», отправленного под купеческим флагом в Англию, но по вине лоцманов разбился у берегов Голландии. По возвращении в Кронштадт на корабле «Вячеслав», оправданный в разбитии фрегата, Ханыков тотчас же был назначен командиром корабля «Иезекииль», отправлявшегося к 3-й эскадре Палибина в крейсерство в Атлантический океан. Зимовал в эскадре со своим кораблем в Лиссабоне и на следующий год вернулся в Кронштадт. 1 января 1781 г. получил чин капитана 1-го ранга. В 1782 г. назначен был для испытания фрегатов «Св. Марк» и «Проворный».], который должен был по вооружении и изготовлении фрегатов отправиться в плавание и наблюдать ход «при всех ветрах», т. е. фордевинд, бейдевинд и бакштаг и лежания в дрейфе и на якоре, а также в «поворотах».
   Переход до Ревеля Ханыков делал на фрегате «Св. Марк», а обратно на фрегате «Проворный». По его донесению оказалось, что фрегат «Св. Марк», обшитый в подводной части медью, имеет в ходу небольшое преимущество пред фрегатом «Проворный», обшитым в подводной части белым металлом. В поворотах, в лежании в дрейфе и на якоре оба фрегата оказались одинаковых морских качеств, и никакого преимущества обшивки медью пред обшивкою белым металлом не выяснилось. На фрегате «Проворный» негладкими шляпками гвоздей ободрало новый тросовый канат. На будущее время Коллегия приказала шляпки у гвоздей делать гладкие.

Глава ХVІ

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Крушения судов, в рассматриваемый период времени с 1772 г. по 1782 г., были не особенно часты, но все-таки были. Большая часть из них описана в известном труде капитан-лейтенанта Соколова «Летопись крушений и пожаров судов русского флота», но в напечатанном XII томе «Материалов для истории русского флота» есть некоторые подробности о крушении некоторых судов, которые не помещены в труде капитан-лейтенанта Соколова, а потому мы их и приведем.
   Первой гибелью в рассматриваемый промежуток времени была гибель 59-пуш. [73 - У Соколова,66-пушечный корабль.] кор. «Азия», погибшего со всей командой в 1773 году в Архипелаге.
   Напечатанные документы позволяют восстановить следующее: эскадра контр-адмирала Грейга находилась с начала года в крейсерстве в северной части Архипелага. Эта эскадра к 1 января 1773 года стояла у о-ва Тассо и состояла из кораблей «Победа», «Всеволод», «Азия», «Граф Орлов», фрегата «Надежда», «Африка», «Минерва», «Парос», пинков «Соломбала» и «Сатурн» и 2 поллак. 2 января Грейг пошел в крейсерство с 4 кораблями и 2 фрегатами, «Надежда» и «Парос». Фрегат «Минерва» отправился в Ливорно, фрегат «Африка» и пинки остались на якоре у о-ва Тассо. 5 января эскадра Грейга остановилась у о-ва Скиатто, лежащего у о-ва Негропонта, и простояла здесь до 28 января; в этот промежуток времени от эскадры отделился корабль «Всеволод» и пошел к о-ву Миконо. 28 января эскадра Грейга, в составе 3 кораблей, «Победа», «Граф Орлов» и «Азия», фрегатов «Надежда» и «Парос», снялась с якоря у о-ва Скиатто и пошла в крейсерство к о-ву Тассо. 31 января от эскадры за пасмурностью отделился корабль «Азия» и фрегаты «Надежда» и «Парос». Последние присоединились 2 февраля к эскадре, вернувшейся 8 февраля к острову Скиатто, а корабль «Азия» пропал без вести. По произведенному адмиралом Спиридовым в Архипелаге дознанию оказалось:
   Корабль «Чесма» находившийся на рейде о-ва Миконо, показал по журналу, что корабль «Азия» пришел на рейд о-ва Миконо 3 февраля в 5 часов пополудни и стал на якорь. На якоре исправлял полученные во время шторма повреждения в парусах «и прочего», и пробыл на рейде Миконо до 7 февраля. Около полуночи 7 февраля снялся с якоря и пошел при тихом ветре от NО и NW к N, для присоединения к эскадре контр-адмирала Грейга.
   На рейде о-ва Миконо стояли ветра: 8 февраля тихие между N и О; 9 – тихие между N и W; 10 – крепкий N; 11 – крепкий со шквалами N, тоже и 12 февраля; 13 февраля – марсельные, между N и О: 14 февраля стояли тихие и переменные ветра.
   От жителей о-ва Ипсара (на NW от о-ва Хио) узнали, что жители видели 10 февраля при крепком N пришедший к ним корабль с изорванными парусами, и «якобы был крив на один бок военный наш корабль», к которому за дальностью и непогодою жители не подходили на судах и потому «не знают, стоял ли он у о-ва на якоре»: с наступлением ночи видели на корабле огни в фонарях, на «рассвете же 11 февраля корабля не видали и куда девался не знают и не слыхали».
   Вслед за тем стали находить на окрестных островах Миконо, Тино, Сире, Наксии: компасный корпус с надписью «корабль Азия», сундук с платьем и эполетом офицерским, корабельные балясины, пушечные станки, весла [74 - У Соколова: нашли только бизань-мачту и несколько обломков, прибитых к острову Миконо. Погибло 439 чел.] и пр., а по всему этому Спиридов находит, что корабль «Азию» море поглотило и все до единого человека погибли, и полагает, что корабль «Азия» нанесло на камень, находящийся между о-вом Хио и Негропонтом, по прозванию Колуэр. Что «Азию» сорвало с якорей у о-ва Ипсара, и так как парусов не было, то и нанесло на тот камень и в щепки разбило, а люди все потонули, ибо если бы где в другом месте, хотя бы и в неприятельском, разбился, то к сему времени (1 июня), конечно, имели бы о нем известие.
   В заключение Спиридов говорит, что командир корабля «Азия» Толбухин [75 - Капитан-лейтенант Толбухин прибыл с кораблем «Азия» в Архипелаг в эскадре контр-адмирала Арфа. С 1 января 1772 г. по 27 февраля стоял в порте Ауза. 27 февраля в эскадре вице-адмирала Елманова пошел в крейсерство. 14 марта эскадра была у Метилен. 2 апреля по W сторону о-ва Лемнос. 5 апреля у о-ва Патмос. 25 апреля у Будрума, где корабль «Азия» остался и к 14 мая присоединился к эскадре у о-ва Миконо. К 1 августа перешел с эскадрой в порт Ауза. 5 декабря присоединился к эскадре контр-адмирала Грейга, в которой и состоял до своей гибели.] всегда заслуживал себе честь и достойную храброму и искусному капитану похвалу.
   Раньше, говоря о плаваниях в 1774 году, было указано на самый факт разбития фрегата «Минерва», прибывшего в том же году 30 июля из Архипелага в Кронштадт, но под командой капитан-лейтенанта Дугдаля. Вернувшийся из дальнего плавания командир был сменен, назначен новый командир капитан-лейтенант Воейков, а фрегат оставлен в кампании. Фрегат «Минерва» должен был перевезти из Ревеля в Кронштадт прибывших из кампании в Ревельской эскадре гардемаринов и служителей Морского солдатского № 3 батальона. В ночь на 11 октября фрегат разбился на камнях Урренгрунт. Командир причину разбития фрегата отнес к чрезвычайному течению от SO; потонуло 95 человек, спаслось 69 человек. Комиссия, разбиравшая это дело, приговорила командира к смертной казни. Коллегия же нашла, что Воейков не определил свое место на карте по крюйс-пеленгам Кокшарского маяка, не бросал лота. Если бы сделал это, то увидел бы, что должны открыться Гогландские маяки, а так как они не открывались, то должен был бы уменьшить паруса и лечь в дрейф. Коллегия находит, что эти упущения сделаны были Воейковым не ради небрежности или упущения, или лености, но последовали от его «недоразумения». Когда фрегат стал на каменья, то следовало его прежде всего осмотреть, не поврежден ли где, а потом узнать глубину и грунт, приготовить к завозу верпы, и если бы была какая надежда, то стараться снять на свободную воду; если же снять нельзя, тогда не упуская времени готовиться к спасению людей. Между тем Воейков, Коллегия замечает, 6 часов после постановки фрегата на мель ничего не делает ни к спасению фрегата, ни к спасению людей, а напоследок и сам съехал на берег, и хотя он, как свидетельствуют матросы, неоднократно пытался переехать на фрегат для спасения людей, но попасть уже на фрегат не мог, и Коллегия извинить его поступка не может.
   Что же касается до приговора комиссии – Воейкова к смертной казни, то Коллегия положила, что к Воейкову неправильно применено толкование Морского устава, ибо смертная казнь полагается командиру за съезд с корабля во время боя с неприятелем, и находит гораздо правильнее другую статью Морского устава, по которой за упущения «ради лености и покою» Воейкова следует, лишив чинов и отобрав патенты, разжаловать в матросы до выслуги. Воейков был разжалован в матросы и пробыл матросом около года.
   7 июля 1776 года, на корабле «Ростислав», императрица Екатерина II простила Воейкова и приказала зачислить его в лейтенанты с того же числа.
   Фрегат «Первый», под командой капитан-лейтенанта Федорова, в декабре месяце 1775 года шел из Константинополя в Керчь. Подойдя к крымским берегам, встретил шторм, отчего сломало грот-мачту, изорвало много такелажа и парусов. Фрегат получил немалую течь и потому командир решил идти в Еленчин (?) Лиман, куда привести взялся бывший на фрегате лоцман. Бухта же оказалась Суджук-Кале, и лоцман поставил фрегат на мель. Фрегат в 1/4 часа налился водой и вскоре разбился. Командир был раздавлен шканцами. Потонуло и пропало без вести 55 чел., спаслись лейтенант Ушаков, мичман Смирнов и 95 чел. Из спасшихся многие были у горцев в плену и потом были выкуплены.
   Лоцман, посадивший фрегат, был отбит от конвойного матроса шайкой албанцев и греков, человек в 20. Коллегия, рассмотрев это дело, приписала «первые несчастия фрегата и его повреждения – крепости штормов и великому волнению, а самое разбитие – неискусству лоцмана».
   Гибель фрегата «Третий», взорванного на воздух в Керчи 23 марта 1779 года, была описана в «Летописи крушений» Соколова, но напечатанные документы объясняют причину гибели фрегата иначе, чем это объяснено у Соколова, а потому мы приводим эти документы.
   Коллегия, рассмотрев это дело, другой причины в гибели фрегата «Третий» не усматривает, как только то, что при обивании крюйт-камеры оказалась в обхождении с огнем сущая неосторожность вахтенного офицера мичмана Волкова, который при взрыве фрегата сам погиб.
   Коллегия кроме того заметила, что командир фрегата капитан 1-го ранга Воронов сделал ошибку, дав разрешение на работы в крюйт-камерах, излишне положился на других. Когда же крюйт-камера была вычищена и вымыта, сам ее не осмотрел, и 23 марта разрешил без себя порох перепробовать [76 - В чем состояла перепроба пороха на судне, неизвестно.].
   Артиллерийский офицер унтер-лейтенант Фролов-Багреев дал знать Воронову, что он потребовал парусину и парусников для обивки крюйт-камеры; Воронов мог и не знать, что это требование будет скоро исполнено, но должен был знать, замечает Коллегия, что эта работа необходима и опасна: вместе с этим должен был основательно принять свои меры и приказать: если парусина и парусники и не были отпущены 23 марта, тогда Багрееву пробовать порох, а если бы парусина и парусники отпущены, то оставя пробу пороха, ехал бы сам для надсматривания при той работе. Воронов не был ни на той, ни на другой работе. Коллегия, впрочем, зная, что Воронов не был на работах по случаю сильной болезни, не поставила ему в вину это отсутствие и не оштрафовала его [77 - Воронов не был ни на той, ни на другой работе; но хотела ли Коллегия сказать, что в присутствии командира фрегата мичман Волков не позволил бы себе сущей неосторожности при обращении с огнем.].
   Комиссия, исследовавшая это дело, приписала артиллерийскому офицеру унтер-лейтенанту Фролову-Багрееву – нестарательность в исполнении своих обязанностей, потому что, будто бы, порох лежал в констапельской без всякого попечения.
   Коллегия замечает, что порох в бочках был хорошо сохраняем, потому что накрыт был кожей, парусиною, порта задраены, двери запечатаны, да и несчастье последовало не оттого, что порох был в констапельской каюте, ибо огонь дошел до пороха чрез полчаса, а потому комиссия напрасно поставила Фролову-Багрееву упрек в нерадении.
   По мнению Коллегии, вина Фролова-Багреева состоит в совершенной оплошности, так как, хотя он и получил 23 марта приказание порох пробовать и хотя к тому были изготовлены служители и принесен бочонок пороха, но когда он, Фролов-Багреев, получил известие, что парусина принесена и парусники спустились для обивания крюйт-камеры, то ему следовало тотчас же дать знать об этой работе командиру фрегата. Он, Фролов-Багреев, занимаясь порученным ему делом – опробованием пороха, поступил неосторожно, и так как сделал это неумышленно, то потому и последовавшему несчастию не был причиной; а за таковое небрежение и оплошность записать его в канониры на один год, а по прошествии этого времени объявить ему прежний чин унтер-лейтенанта при команде.
   Документ этот несколько меняет описание гибели фрегата «Третий», помещенное в «Летописи Крушений».
   В число судов, назначенных в 1779 году в плавание в Северный океан в эскадре контр-адмирала Хметевского, был корабль «Преслава».
   Хметевский заявил Коллегии, что в кампанию 1778 г. корабль «Преслава» стоял на мели, и потому он сомневается в благонадежности этого корабля к плаванию. Коллегия ничего не знала об этом, но по справкам оказалось заявление Хметевского верным, и потому корабль «Преслава» был заменен кораблем «Всеволод». 8 марта в 41/2 ч. пополуночи загорелся стоявший в Ревельской гавани корабль «Всеволод», совершенно «убранный в трюме» и которому оставалось принимать только провиант. Хотя к тушению пожара и были приняты меры, но пожар разгорелся и обхватил весь корабль, а потому, дабы другим кораблям не причинить вреда, выкалывался лед и горящий корабль был выведен за гавань, где и сгорел.
   Коллегия для скорейшего расследования послала в Ревель одного из своих членов, вице-адмирала Чичагова, которому вместе с тем поручила на место сгоревшего корабля назначить другой, по своему усмотрению.
   Чичагов приехал в Ревель и признал, что командир корабля капитан Амандус Берх, кажется, «виною не состоит в последовавшем несчастии, что он был на корабле до полдня и после полдня; хотя и верно, что он не был при разборке комиссарских кают и где начался пожар, но командир должен иметь наблюдение над всеми работами, и распоряжаться ими, дабы они производились с лучшим успехом».
   Далее, он говорит в своем донесении Коллегии, что хотя бы Берха и судить велено будет, но он будет найден невиноватым; а так как из всего произведенного им следствия не открывается преступления Берха, то можно было бы поручить ему приготовление корабля «Преслава». Чичагов так и сделал: осмелился поручить приуготовление корабля «Преслава» к походу капитану Берху. Коллегия согласилась с Чичаговым, и дабы Берху как невинному обиды и прискорбия не причинить, назначила его командиром корабля «Преслава», сменив назначенного пред сим за неделю командира.
   Из следственного дела оказалось: командир корабля «Всеволод» капитан 2-го ранга Амандус Берх принял корабль за 4 дня до пожара, а потому и приметить не мог и не знал, что стоявший на баке часовой матрос Сафронов и другие часовые, сменялись между собою посуточно, считая, что они между собою смену делают, как обыкновенно делается, через 6 часов. Однако Коллегия не приняла в уважение этого довода, находя, что Берх столько раз был на корабле и столько раз распоряжался работами, что кроме должности своей имел случай спросить и о содержании караулов, и тогда увидал бы беспорядок, заключавшийся в том, что один человек остается целые сутки на часах, и должен был прекратить этот беспорядок и назначить часовым стоять на часах установленное законом время.
   Хотя этот беспорядок и не был, по мнению Коллегии, причиной пожара, однако она не может оставить его без внимания в отвращение впредь могущих быть таких же беспорядков, и так как он произошел от неосмотрительности командира, то Коллегия и приговорила: объявить капитану Берху выговор при собрании штаб– и обер-офицеров.
   Капитан-лейтенант Козлянинов показал, что в ночь, когда корабль загорелся, рундом ходил (обходил караулы. – Примеч. ред.) унтер-офицер, а сверх того и он сам, Козлянинов, имел за караулом присмотр и на окликание часовых получал ответы.
   Коллегия усмотрела из дела, что часовые показали, что рундом в прочие ночи ходили, а в ночь, когда случился пожар, никто не ходил; ходивший же рундом фурьер Колесов пред судом признался, что хотя ему и велено было ходить рундом, однако он не ходил, а всю ночь проспал, а поутру капитан-лейтенанту Козлянинову рапортовал облыжно; из чего Коллегия заключила, что капитан-лейтенант Козлянинов, излишне положась на унтер-офицера, ходившего рундом, оплошал и что вследствие этой оплошности оказалось упущение в караульной службе. Хотя это упущение и не может быть причиной случившегося пожара на корабле «Всеволод», но если бы он соблюдал предписанное по закону хождение рундом, тогда бы назначенный на корабле караул более бодрствовал и, увидя пожар в начале, мог бы утушить его, а потому Коллегия и приговорила написать Козлянинова на два месяца в матросы, а по прошествии этого времени объявить ему при команде прежний чин капитан-лейтенанта.
   Лейтенанта Сакена, за то что он ушел с корабля, не окончив всей работы, ибо после его ухода работа продолжалась два часа и натягивали ванты, Коллегия приговорила обойти при производстве один раз чином.
   Фурьера Колесова, за то, что по лености не исполнил то, что ему было приказано по службе исполнить, и за ложный рапорт «якобы исполнил то, что было приказано», Коллегия приговорила написать в рядовые и наказать шпицрутенами чрез 1000 человек два раза.
   Коллегия отнесла пожар на корабле «Всеволод» к нечастным случаям, не находя, чтобы кто мог быть изобличен виновным в умышленном зажигании корабля, и потому оставила остальных лиц, привлеченных к следствию, без штрафа.
   Приговор в окончательной форме состоялся такой:
   1) За непорядок между часовыми командиру Берху объявить при команде выговор.
   2) За несоблюдение правил в хождении рундом капитан-лейтенанта Козлянинова написать на 2 месяца в матросы.
   3) Лейтенанта Сакена [78 - В указателе личных имен имя лейтенанта Сакена показано Рейнгольд, следовательно, это тот самый Сакен, который через несколько лет взорвет себя на дуббель-шлюпке № 2 в Днепровском лимане, чтоб не достаться в плен туркам.], за уход с корабля до окончания работ, обойти один раз чином.
   4) Фурьера Колесова, за ложное донесение о том, что исполнил все ему предписанное к осмотру корабля, написать в рядовые и прогнать шпицрутенами через 1000 человек.
   Описание гибели корабля «Слава России» под командой капитана 1-го ранга Баскакова 23 октября близ Тулона было приведено в описании плавания эскадры контр-адмирала Борисова в 1781 году в Средиземном море. Дальше мы расскажем о последующих событиях, имеющих связь с гибелью этого корабля.
   Потонуло во время крушения 11 человек и потом умерло от холода 8, а всего погибло 14 человек, большею частью больные, которые не могли уйти с своих мест.
   Баскаков послал к Борисову, находившемуся в Ливорно, с рапортом своим о крушении мичмана Бартенева. Борисов распорядился послать к месту крушения фрегат «Симеон» и 3 тартаны для забрания команды и имущества.
   В промежуток времени с 23 октября по 19 ноября, когда корабль разбило совсем волнением и унесло в море, Баскаков достал с корабля 26 пушек, в том числе 2 единорога, паруса, верхний такелаж, блоки и находящиеся наверху железные вещи, камбузный котел и проч. Спасенное имущество и команда были перевезены на фрегате и тартанах в Ливорно.
   Коллегия, рассмотрев следственное дело, согласилась с комиссией, что в потере корабля «Слава России» капитан 1-го ранга Баскаков и бывшие в его команде офицеры не виноваты, и что несчастие это произошло от неизвестного и большого течения в том море.
   Тем не менее Коллегия осталась недовольна Баскаковым за неисполнение им ее определений, которыми предписано, чтобы положенные регламентом журналы велись со всею верностью и в случае несчастия хранили бы их командиры при себе, ибо когда журналы спасены, тогда невинность их яснее была бы видна. Но так как Баскаков этого не сделал, то подлежит штрафу, от которого Коллегия его избавляет только потому, что он, Баскаков, употреблял большие старания к спасению команды, и, будучи занят этим, мог позабыть, или понадеяться на штурмана, что тот сделает.
   Однако ж, чтобы искоренить при самом начале такое неисполнение коллежских приказаний, Коллегия не хотела оставить совсем Баскакова без штрафа и потому приказала главному командиру Кронштадтского порта собрать флагманов и капитанов и от имени Адмиралтейств-коллегии, «прочтя сие, сказать ему, Баскакову [79 - До 1776 г. в чине капитан-лейтенанта служил в Азовской флотилии. В 1771 г. был командирован адмиралом А.Н. Сенявиным в Крым, полный враждебными нам татарами, для осмотра крымских лесов, осмотрев которые, Баскаков донес, что лесов, годных к постройке кораблей, в Крыму нет. Командуя отрядом из 3 кораблей «второго рода», «Новопавловск», «Корон», «Морея», 27 марта 1773 г. вышел из Керчи в крейсерство в Черное море. Командуя кораблем «Новопавловск», 29 мая 1773 г. в бухте Суджук-Кале брошенной бомбой с корабля зажег турецкие корабли в бухте, которые сгорели. В 1775 г. командовал фрегатом «Первый». В декабре 1776 г. Клокачев определил Баскакова в капитаны над портом в Павловске, но находил, что он может с пользой служить в море, по привычке к должности, по расторопности и по трудолюбию, и рекомендовал его оставить на должности капитана над портом до тех пор, пока не попросится кто-либо на его место другой. 27 апреля 1777 г. был произведен в капитаны 2-го ранга. 1 января 1779 г. произведен в капитаны 1-го ранга. 17 февраля 1780 г. назначен командиром корабля «Слава России», на котором разбился и был приговорен к отрешению от должности. Был назначен советником в казначейскую экспедицию Адмиралтейств-коллегии. 28 июня 1782 г. получил чин бригадира. 11 июля 1782 г. назначен в Интендантскую экспедицию для исправления обер-экипажмейстерской должности до определения настоящего советника.], ее неудовольствие о неисполнении ее повелений и недоверие в поручении ему впредь в команду корабля».
   Что же касается до флотских офицеров и до штурманов, из которых первые, а особливо вторые, таковые же журналы иметь должны, и такого оправдания, как командир, принести не могут, то всем служившим на том корабле флотским офицерам объявить: время плавания на корабле до крушения и до назначения на другие корабли в кампанию не зачислять, как будто оной не было, ни к получению ордена, ни к получению пенсиона; что же касается до штурманов, журналов не сохранивших, тогда как это лежит на их существенной и главной обязанности, тем более что им во время распоряжений командира и офицеров о спасении команды ни о чем и помышлять-то не оставалось, как о спасении журналов и себя, то их всех понизить чином: штурманов и подштурмана, у имеющих офицерские чины – снять, подштурманов понизить в штурманские ученики, в коих чинах и сделать им одну кампанию, после которой, буде достойны будут, им оные чины возвратить.

Глава ХVІІ

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Раньше чем говорить о переменах в личном составе флота, портовых и административных учреждений, расскажем в нескольких словах, как была устроена в царствование императрицы Екатерины II организация управления флотом, портовыми и административными учреждениями [80 - Историческое обозрение устройства управления Морским ведомством в России, Чубинского.].
   Вскоре после восшествия на престол императрица Екатерина II учредила Морскую российских флотов и адмиралтейского правления комиссию, которая должна была рассмотреть существовавшие до того порядки в Адмиралтейств-коллегии и в ее конторах, а также в корабельном и галерном флоте и сделать те изменения, которые она признает нужными.
   Комиссия эта издала в 1765 г. регламент об управлении флотом и Адмиралтейством.
   По регламенту, в ведении Коллегии осталась общая высшая власть над флотами, их командирами, людьми, строениями и прочими всеми делами, к флоту и Адмиралтейству принадлежащими. В ее главном заведывании находились все денежные приходы и расходы, кораблестроение и содержание в исправности построенных судов, изготовление и порядочное употребление всех материалов, одним словом, все, что к управлению и экономии флотом принадлежит.
   Из непосредственного заведывания Коллегии было исключено командование флотом и эскадрами, обучение команд и наблюдение за сохранением в них дисциплины. Эта часть подлежала исключительно ведению флагманов, но с тем, чтобы высшая власть над ними принадлежала Коллегии, которая, впрочем, не освобождалась от участия в вооружении и разоружении флота. При вооружении флота в Кронштадте должны были находиться президент или вице-президент Коллегии с двумя экспедиторами и членами экспедиции, кроме счетной и казначейской, или же при вооружении эскадры, – один или два экспедитора. Все эти лица при вооружении флота должны были каждый день составлять конференцию вместе с флагманами, капитаном над портом и прокурором и делать все необходимые распоряжения по снабжению флота или эскадры.
   Эти же лица должны были находиться в Кронштадте при возвращении флота или эскадры и их разоружении.
   Было образовано 5 экспедиций: комиссариатская, интендантская, артиллерийская, казначейская, счетная или контрольная. Главное заведывание экспедициями поручено было членам Адмиралтейств-коллегии.
   Коллегия все свои распоряжения должна была делать на точном основании регламентов и уставов и все дела решать в собрании всех или большей части своих членов-экспедиторов: генерал-кригс-комиссара, генерал-интенданта над верфями и строениями, генерал-цейхмейстера, генерал-шацмейстера (казначея) и генерал-контролера. Присутствие Коллегии состояло из ее президента генерал-адмирала, вице-президента и 5 членов. В присутствие Коллегии могли приглашаться и флагманы. Чинов экспедиторам не было назначено, дабы лица, дослужившиеся во флоте до чинов вице-адмирала и адмирала, могли бы править без предосуждения экспедициями.
   Кроме того, при Коллегии состоял генерал-прокурор и генерал-аудитор.
   Обязанность Комиссариатской экспедиции состояла в снабжении всех служащих во флоте жалованьем, обмундированием и продовольствием. Комиссариатская экспедиция заведовала определением и увольнением от службы, командировками, назначениями, производствами, наградами, больными и госпиталями. Интендантская экспедиция разделялась на два департамента: Интендантский и Экипажеский. Обязанность Интендантского департамента состояла в заведывании всеми верфями, постройкою судов, всеми мастерствами, кроме такелажного и парусного, всеми адмиралтейскими зданиями, корабельными рощами, доставкой лесов в Петербург и хранением их, всеми мастеровыми и рабочими по своему департаменту. Обязанность Экипажеского департамента состояла в заведывании всеми магазинами как в Петербурге, так и в других портах, кроме лесных, провиантских и артиллерийских, в заведывании парусным, такелажным и конопатным мастерствами, со всеми материалами, мастеровыми и рабочими. Заведовал сбережением всех построенных судов. Все портовые конторы находились в ведении этого же департамента.
   Обязанность Артиллерийской экспедиции состояла в заведывании артиллерией, канонирами и морскими крепостями. Казначейской – в приеме, хранении и отпуске денег, назначенных на содержание флота и Адмиралтейства. Контрольной – в проверке приходо-расходных книг, как экспедиций, так и портовых управлений.
   Состав экспедиций был: из ее главного начальника, помощника его и одного или двух советников.
   Помощники носили название: в Комиссариатской экспедиции обер-штер-кригс-коммисар; в Артиллерийской – цейхмейстер; в Интендантской – обер-интендант и обер-экипаж-мейстер, каждый по своему департаменту.
   Управление в Кронштадте было сосредоточено в главной конторе над портом, в состав которой входил капитан над портом со своими помощниками, кригс-комиссар и разные адмиралтейские чины. Главные командиры назначались из флагманов на сроки, по усмотрению Коллегии.
   Рассказав устройство центрального и портового управления, обратимся к комплектованию в рассматриваемый период времени, с 1772 по 1782 г., флота и команд – командами, флота и адмиралтейств – служителями, мастеровыми и рабочими.
   Морская комиссия российских флотов и адмиралтейского правления установила в 1765 году два комплекта флота. Для мирного времени из 21 корабля, 4 фрегатов, 50 галер и нескольких мелких судов, и назначила команды на них 21 813 чел. В военное же время от 32 до 40 кораблей, 8 фрегатов и 150 галер, и назначила команды на них от 28 121 до 32 527 чел.
   25 августа 1772 г. Коллегия представила доклад императрице, в котором говорится, что в корабельном флоте установлено было в 1765 г. три комплекта служителей и что флот до сих пор содержится по мирному комплекту. Заведение же на Дону в 1768 г. флотилии потребовало укомплектовать эту флотилию командами, и в 1769 г. было приказано содержать на Дону служителей сверх положенного по штату мирного комплекта, на что и была ассигнована особая сумма в 1 200 000 рублей.
   С тех пор флот продолжал комплектоваться служителями по мирному комплекту.
   Но продолжающаяся война потребовала отправления в Средиземное море в 4 эскадрах 16 линейных кораблей и несколько фрегатов. Коллегия снабдила эти суда людьми с излишеством, как в запас, так и для того, чтобы воспользоваться представившимся случаем и иметь во флоте более практикованных служителей, «отчего ныне открылась в людях превеликая нужда».
   «Увеличившаяся постройка кораблей (имелось 17 кораблей и несколько фрегатов), продолжающаяся постройка судов (в Петербурге 3, в Архангельске 5) в скором времени поведет к тому, что Балтийский флот будет опять состоять из числа кораблей, которые положено иметь по мирному времени, а потому и команд следовало иметь столько же, но напротив команд здесь мало».
   Если бы последовало повеление о вооружении флота в Балтийском море, то, замечает Коллегия, сколько бы она ни старалась, только половину кораблей можно было бы укомплектовать командами; но тогда она не будет в состоянии послать никого в Архангельск для привода будущим летом судов в Кронштадт, да кроме того «собственные ее расходы потерпят большой недостаток и нужду».
   Ввиду военного времени Коллегия просила:
   1) Служителей Донской флотилии совсем отделить от счисления в комплекте Балтийского флота, тем более что на Донскую флотилию ассигнована особая сумма.
   2) Корабельный и галерный флоты привести хотя в комплект, назначенный для малого военного времени (32 корабля). Какая сумма понадобится на прибавочных людей, жалованье на них, провиант, мундир и амуницию, Коллегия поднесла при докладе ведомость.
   Коллегия вместе с сим просила, что если будет утверждено ее представление об увеличении комплекта команд, определить и сумму на содержание прибавочных людей.
   Что же касается до офицеров, то так как еще 11 марта 1771 г. последовало приказание привести их в большое число военного комплекта, то Коллегия не преминет сделать это с точностью, как и до сего времени старается. Императрица утвердила этот доклад, с тем, чтобы он приведен был в действие с 1 января 1772 г.
   8 сентября состоялось распоряжение Коллегии: 1) служителей в Донской флотилии числить особо сверх флотского комплекта; 2) к производству же в чин представлять особо обще с корабельными; 3) составить ведомость сколько потребно штаб и обер-офицеров и нижних чинов к наличным, и с аттестациями для пополнения тех вакансий представить ныне же в Коллегию; 4) для Донской флотилии, сколько недостает в ее штате, представить особо.
   11 октября Коллегия получила извещение, что для укомплектования флота и Адмиралтейства прибудет из внутри России 10 824 рекрута.
   4 сентября было написано графу А. Орлову о скорейшей присылке в Россию излишних морских офицеров из находящихся на флоте в Архипелаге. 27 ноября граф А. Орлов, извещая, что часть офицеров уже им отправлена чрез Италию в Петербург, прибавляет, что как скоро соединятся с ним отправленные в различные места эскадры, он пришлет вторую партию офицеров.
   Кроме того ощущался недостаток в флагманах. Положено было иметь по штату одного адмирала, их было четыре: Спиридов в Средиземном море, а остальные, которых можно было бы употребить для командования флотом, Мордвинов, Нагаев и Ноульс, были членами Коллегии. Вице-адмиралов было положено иметь двух, налицо был один А. Сенявин, командовавший флотом в Черном море. Контр-адмиралов положено было четыре, и имелось их четыре: Грейг и Елманов были в Средиземном море, Чичагов вел одну эскадру в Средиземное море, а Н. Сенявин другую из Архангельска в Кронштадт.
   Для управления же флотом следует иметь по Морскому уставу в Ревеле, где 7 кораблей и 2 фрегата, одного вице-адмирала и одного контр-адмирала, да в Кронштадте к имеющемуся адмиралу необходим один вице-адмирал и один контр-адмирал. В Кронштадте же было сосредоточено 10 кораблей и 6 фрегатов. По представлению Коллегии, для управления флотом по мирному комплекту недоставало двух вице-адмиралов и одного контр-адмирала.
   Коллегия не осмелилась представить кандидатов в вице-адмиралы, так как старший из контр-адмиралов был Елманов, находившийся в Средиземном море, а потом следовали по старшинству находящиеся в Коллегии экспедиторы, но просила представить кандидатов в контр-адмиралы, которые, будучи зачислены в флагманы, в течение зимы сделают все необходимые распоряжения по команде к кампании 1773 г.
   Из представленных кандидатов были произведены в чин контр-адмирала: бригадиры Барш и Базбаль и обер-экипажмейстер Алексей Баранов. В кампанию 1773 г. контр-адмирал Базбаль командовал Ревельской эскадрой, а контр-адмирал Баранов был командирован в Черное море и командовал там эскадрой. Сверх того императрица произвела мальтийского кавалера графа Мадзини в контр-адмиралы, сверх комплекта; Коллегия же назначила Мадзини в команду по галерному флоту.
   Кроме того, 2 мая два капитана 1-го ранга, Борисов и Шубин, «по выслужении ими в том чине 8 лет» были представлены в бригадиры и произведены в этот чин. Советник Интендантской экспедиции Михаил Рябинин, за примерное усердие и ревность к исполнению своей должности, был пожалован в обер-интенданты. Производство корабельных мастеров происходило обыкновенно при спуске кораблей. Так, присутствовавшая при спуске двух 74-пуш. кораблей «Исидор» и «Пантелеймон», построенных Селяниновым, императрица Екатерина II пожаловала строителя «рангом полковничьим», что и было объявлено Селянинову великим князем генерал-адмиралом Павлом Петровичем тут же при спуске, в присутствии членов Коллегии.
   В 1773 г., ввиду того, что по штату 1764 г. были положены корабли 80-пуш. и 64-пуш., строились же корабли 74-пушечные, произошло изменение в комплектовании командами кораблей, с прибавкою одних чинов и убавкою других.
   Ввиду недостатка в штурманах и подштурманах, на кампанию 1773 г. приказано было назначить штурманских учеников к исправлению штурманской обязанности на кораблях тех, которые были в море уже две кампании. Во время исполнения штурманской обязанности ученики получали 11/2 порции и денежное жалованье. Выбрать таких учеников было приказано директору Морского корпуса Голенищеву-Кутузову.
   Рекруты, поступившие во флот осенью в 1772 г., в продолжение последующих годов плавали для практики на эскадрах, вооружавшихся каждый год по представлению Коллегии для обучения «многих рекрут» на флоте.
   С возвращением нашего флота в Архипелаге произошло изменение в организации судовых команд.
   Великий князь генерал-адмирал Павел Петрович выразил свое желание вице-адмиралу Грейгу, чтобы он представил свое мнение о расположении морских команд.
   Мнение свое Грейг выразил в обширном письме, содержание которого было следующее.
   «Во всяком военном предприятии ничего столько не требуется к достижению желаемого успеха, как общее согласие и преданность между офицерами и людьми находящимися под их командою. Это полезно и для начальников, которые получат достаточно сведений о качествах и искусстве всех своих офицеров и матросов, а потому по мнению моему, – пишет Грейг, – все команды должны возможно реже быть разлучаемы, настолько потребности морской службы это дозволяют. На это могут возразить, что не все командиры и офицеры равно хороши, а потому лучше если матросы будут иногда под командой наилучших, а в другой раз самых худых офицеров, чрез что все (офицеры) равно хорошими сделаются».
   По мнению Грейга, если самые худые командиры и офицеры имеют хотя каплю честолюбия, то наилучший способ для поддержания энергии в них – видеть, как пред ними отличают офицера не только равного им чином, но, может быть, даже и менее их, и который достиг хороших морских знаний посредством собственного достоинства и прилежания. Офицеры и командиры могут считаться только тогда хорошими, когда дисциплина будет хорошая. Некоторые же обыкновенно весьма несправедливо винят негодность матросов во всем, что на корабле неисправно в чистоте, порядке или управлении его. Отговорку эту можно признать за признак худого командира, а всякого офицера без побуждения и честолюбия Грейг признает «недостойным и неспособным на службе быть».
   Польза, происходящая от привязанности матросов к одному кораблю, весьма явная, ибо не только матросы привыкнут к качествам корабля на море, но также все старания, труды и попечения, прилагаемые ими к приведению корабля до желаемой степени исправности и совершенства, послужат к собственной их чести и пользе.
   Число матросов на корабле, Грейг полагает, надо иметь вообще по такому расчету: на каждом корабле, имеющем в нижнем деке 32-ф. пушки, по – 51/2 человек на пушку, на 24-ф. пушку по 5 человек, а на фрегатах к 12-ф. пушкам по 4 человека. Расчет этот несколько превосходит действительную потребность, но можно уменьшить число солдат, ибо для того, чтобы сделать из рекрута совершенного матроса, необходимо по малой мере 5–6 лет, а для того, чтобы из рекрута сделать хорошего солдата, достаточно 5–6 месяцев. При этом расчете матросов потребуется на 80-пуш. корабль – 440, на 74-пуш. – 407, на 66-пуш. – 330, а на 32-пуш. фрегат 144 человека.
   Для лучшего порядка и присмотра за командой, как на море, так и на берегу, Грейг предлагал следующий штат офицеров, впрочем, по его замечанию, мало чем отличавшийся от существовавшего в то время.
   На 80-пуш. корабле: командир, кап. – лейтенантов 2, лейтенантов 4, мичманов 11; на 74-пуш. – командир, капитан-лейтенантов 2, лейтенантов 3, мичманов 10; на 66-пуш. – командир, капитан-лейтенантов 2, лейтенантов 4, мичманов 8; на 32-пуш. фр. – командир, капитан-лейтенант 1, лейтенантов 2, мичманов 4.
   Кроме того, следует на каждом линейном корабле разделить боцманматов, квартирмейстеров и матросов по числу мичманов на отделения так, чтобы составить для каждого мичмана команду из 1 боцманмата, 1 квартирмейстера и 40 чел. матрос.
   Мичманы должны будут содержать свою команду не только в самой строгой воинской дисциплине и порядке относительно работ и исполнения своих обязанностей, но должны также наблюдать, чтобы матросы их отделения содержали себя и артельные свои места на корабле, а равно и квартиры на берегу, всегда порядочно и чисто, и по крайней мере раз в неделю осматривать мундир, чтобы был он чист и цел. В случае же недосмотра мичман должен отвечать за все эти недостатки. На какую бы ни было работу, невзирая на то, что полное число людей его отделения, послано не было, мичман идет всегда с ними и всегда при них находится неразлучно.
   Две или три таких команды должны находиться под командой лейтенанта и одинаковым образом не разлучаться с ним, две лейтенантские команды под командой капитан-лейтенанта, а вся же команда в ведении командира судна.
   Следует стараться сохранить всю команду сколько возможно целой от разделения. Когда старый корабль признается не способным к службе, всю его команду следует назначить на новый корабль, с потребными прибавлениями или переменами по величине корабля.
   Но невзирая на все предосторожности к сохранению команды корабля нераздельного, надобность службы может иногда потребовать откомандирования людей или в команду нового корабля, или в береговую службу, откуда редко или никогда такие откомандированные не возвращаются в свои прежние команды. В таком случае следует для укомплектования нового корабля командой отправить с каждого корабля по одному мичману со своей командой. Может случиться, что потребуется менее 40 чел., то тогда можно послать с унтер-офицером или мичманом, смотря по надобности службы.
   Таких командированных служителей совсем из корабельных списков выключить, а числить их для дачи жалованья, провианта и мундира в той команде, куда они посланы.
   Всякому же командиру следует накрепко подтвердить: в корабельных списках, кроме действительно налицо находящихся, никого не числить (исключая уволенных по собственной надобности), дабы не могло повторяться то, что теперь часто встречается, – один и тот же человек в одно и то же время в списках двух разных кораблей состоит.
   Всем командирам следует предписать: при сдаче команды другому командиру – оставлять ему письменно сведения, касающиеся до вооружения корабля, ибо никакой новый командир не может иметь такое же ясное воображение о корабле, как тот командир, который уже привык к нему в море. Все то какие бы ни были корабли, несмотря на то, что строены по одному чертежу и одинаково вооружены, при испытании в море всегда разные качества имеют, как в плавании и управлении, так в легкости или трудности движения их в большую погоду.
   Следующие обер и унтер-офицеры должны навсегда и неотлучно оставаться при своих кораблях, исключая случаев производства или другой какой надобности, а именно: шкипер, комиссар, клерк, писарь, подшкипер, штурман, боцмана.
   Тимерманские служители (плотники и конопатчики), которые на кораблях посылаются, должны быть обучены и знать свое мастерство в совершенстве, как в плотничной, так и в конопатной работе; не худо было бы, если бы они были обучены обоим искусствам при адмиралтейских работах.
   Число канониров должно быть на каждом корабле равно 3/4 числа пушек, дабы к каждым двум орудиям, лежащим друг против друга, было по одному канониру (1/2), а остальная часть (1/4) употреблялась бы в крюйт-камере для выдачи и раздавания картузов во время сражения; кроме того, при канонирах должно быть на каждом линейном корабле по крайней мере 3 сержанта, 5 или 6 каптенармусов и капралов, под командой артиллерийских офицеров, и невзирая на то, что по разоружении корабля соединяются они с артиллерийским своим корпусом, однако должны быть неотлучны и привязаны к тому кораблю, на котором плавали и на котором должны плавать, когда он в поход назначится.
   Штурмана и подштурмана, хотя по разоружении корабля и отсылаются в штурманскую роту, однако должны также числиться при том же корабле и быть на нем, когда он опять будет вооружаться.
   Но для того, чтобы в дальнейшие подробности не входить, прибавляет Грейг, то он прилагает табель, содержащую как штат, так и предложенные им изменения с малым отличием относительно всего числа (команды).
   Полагая, что в мирное время штат будет состоять из 4–80-пуш., 8–74-пуш., и 10–66-пуш. кораблей, 8–32-пуш. фрегатов, кроме бомбардирских судов, брандеров и мелких судов, Грейг приложил также табель, показывая в ней потребное число офицеров и матросов для укомплектования судов, а остающееся число для укомплектования мелких судов и для береговой службы.
   Так как упоминаемых приложений в письме не нашлось, то они и не были напечатаны в XII томе «Материалов».
   Неизвестно, какая участь постигла предложение Грейга о лучшей организации наших судовых команд, по крайней мере в XII томе нет дальнейших указаний на то, что воспоследовало из предложения Грейга. Можно сказать одно, что это замечательное предложение лучшего офицера флота рисует некоторые стороны бытовой морской жизни на наших кораблях в то время.
   Были командиры и офицеры, содержавшие корабли в порядке, чистоте и опрятности; были и другие, у которых было наоборот и которые сваливали всю вину на матросов. Судовые команды не ходили на одних и тех же судах, но менялись и назначались в другие командировки, как только попадали на берег.
   Флотские офицеры, артиллерийские офицеры и штурмана также не ходили на одних и тех же судах.
   Прочитав внимательно предложение Грейга, можно почти с достоверностью положить, что предлагая то и то изменить, Грейг находил, что изменение послужит к лучшему, а следовательно то, что предлагалось изменить, было неудовлетворительно.
   Через неделю после этого предложения Грейга состоялся указ императрицы Екатерины II Адмиралтейств-коллегии, следующего содержания.
   Так как следует полагать, что все назначенные Коллегии суммы на прошлую войну, по причине больших предприятий, истощились, и кроме того на Черном море заводятся новые верфи и строятся гавани, то для того, чтобы иметь полное сведение о всех потребностях для отпуска на них денег, а также сделать однажды порядочное постановление, Коллегии повелевается представить императрице сведения по всем департаментам Коллегии.
   1) Можно ли положенными числом денег содержать штатное число войск; какая и на что именно потребуется прибавка, включая в это исчисление и новые верфи, которые до сего времени штатным числом людей содержаны быть не могут, и для того суммы расписать по званиям, сколько на что именно и откуда определено и что из того содержится и не требуется ли, и на что именно прибавки.
   2) Указать, сколько находится в заведывании Коллегии гаваней, верфей и магазинов, что надо исправить, во сколько обойдется исправление, что надо вновь построить и т. д.
   20 октября 1776 года Коллегия представила, что кроме людей и кораблестроения в ведении Коллегии находится в портах и при верфях великое множество всякого берегового строения, и что следует внимательно рассмотреть, насколько каждое строение согласуется с пользой и необходимостью для флота. Но сделать все это вдруг и в короткое время нельзя, и потому Коллегия просит сначала представить о штатах людей, как о самом важном для содержания флота.
   22 апреля 1777 г. были представлены штаты корабельного и галерного флота для мирного и военного времени, а 24 апреля штаты тех же флотов неполного комплекта для мирного времени.
   16 марта 1779 г. были представлены штаты Каспийской флотилии и Астраханского порта.
   Все эти штаты были утверждены.

Глава XVIII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Коллегия приказала прислать именные списки матросов к себе, и по рассмотрении их оказалось.
   1) Некоторые матросы числятся в списках на многих кораблях и чрез это умножается по табелям число их.
   2) Многие считаются в командировках из порта в порт или на кораблях, но их в именных списках не оказалось.
   3) Считаются матросы таких кораблей, которых давно уже нет, а под именами других не бывших кораблей содержатся целые команды.
   4) В Петербурге в корабельной команде состоит немалое число людей, которые по кораблям совсем не расписаны.
   Коллегия составила новые списки служителям на кораблях и фрегатах, расписанным по дивизиям, начиная со шкипера и кончая последним «чином», и приказала.
   1) Послать составленные списки к командующим дивизиями вице-адмиралам Чичагову и Грейгу и предписала им непременно укомплектовать по тем спискам корабли; перевести с одного корабля на другой тех людей, которые указаны в списках, отнюдь не оставляя их на прежних кораблях, дабы не было впредь подобного прежнему неизвестному счислению. 2) За этим расписанием на корабли и фрегаты все-таки остались некоторые чины излишними. Их расписать по дивизиям и послать их списки к дивизионным командирам и велеть считать их при дивизиях, не расписывая по эскадрам. 3) Матросы, находящиеся на 4 фрегатах эскадры Козлянинова, а равно и находящиеся в Лимане, не расписаны по эскадрам и по кораблям до возвращения, потому что может быть у них какая убыль есть: для счисления же расписаны по дивизиям. 4) Находившиеся в Петербургской корабельной команде и нигде не числившиеся 281 матрос расписаны по дивизиям. Жалованье и мундир эти служители должны получать от дивизии, а сухопутный провиант от комиссариатской экспедиции; этот порядок должен считаться постоянным правилом для всех командируемых и находящихся в Петербурге морских служителей. 5) Штурмана, подштурмана и штурманские ученики образуют особенную роту, по дивизиям не расписываются, а находятся в ведении главных командиров, которым прислать в Коллегию обстоятельные списки, с показанием кто налицо, а кто в отлучках и командировках. 6) В присланных списках от разных команд, Петербургской, Кронштадтской и Ревельской, показаны в отлучках 948 матросов, которых имен во всех списках не значится, то уповательно, что эти матросы во время командировок в разное время умерли или выбыли по другим каким причинам. Коллегия предложила дивизионным начальникам сделать достоверную справку, нет ли из них кого-либо еще в наличии и если оных нигде отыскать нельзя будет, прислать списки в Коллегию, которая сделает соответствующие распоряжения. 7) Находящихся в бегах из списков выключить и вести им особую книгу. 8) Всех служителей, которые расписаны на эскадры и корабли, начиная от унтер-офицера до последнего матроса, дивизионным начальникам пересмотреть, все ли налицо они состоят.
   Весь судовой состав (корабли, фрегаты и прочие суда) флота, находящийся на воде, был разделен на две дивизии, которые были поручены двум вице-адмиралам, Чичагову и Грейгу, получившим звание дивизионных начальников; каждая дивизия разделена была на 4 эскадры, были назначены на корабли и прочие суда командиры и указано, кому из них быть эскадренными командирами. Сделано было это для лучшего учета матросов, которые тоже были расписаны на корабли и эскадры. Точно так же были расписаны по кораблям и эскадрам все наличные капитан-лейтенанты и лейтенанты. Мичманов должны были расписать дивизионные начальники.
   Матросы были разделены на две дивизии, по числу адмиралов; дивизии разделены на 8 частей, названных эскадрами, по удобству разделения положенного числа 32 кораблей по штату, на равные части, не только по счету, но и по их рангам, а потому будет по равному числу служителей в каждой части.
   Это намерение и было главною причиною разделения флота на эскадры; хотя разделенные части и названы эскадрами, но только потому, что это название более прилично для морской службы, а то эти части могли бы быть названы бригадами, полками, частями, или иначе как-нибудь. Это разделение сделано не для того, чтобы корабли и во время нахождения своего в море на такие эскадры были разделяемы, но только для более удобного счисления матросов, почему и должно почитаться более береговым, чем морским разделением; разделяя матросов поэскадренно, Коллегия надеялась, что этим будет устранен беспорядок, происходящий от счисления матросов покорабельно. В случае небытия такого корабля команду следует или переименовать по имени другого корабля, или оставить под тем же именем, а последнее в таком случае делает большое замешательство, которого уже не будет при разделении на эскадры, ибо название (номер) эскадры остается без изменения, и матрос, пока он на службе, всегда в оной эскадре счисляться будет, и без коллежского (Адмиралтейств-коллегии) указа из одной эскадры в другую не переводится, и Коллегия считает его не на корабле, а в эскадре. Командир же эскадры будет знать, на котором судне кто именно находится; офицеры с одного корабля на другой, кроме как для кампании, не меняются.
   Но так как на каждом корабле необходимо должно иметь некоторое число непременных матросов, из старых, добрых, довольно послуживших и хорошего поведения, то по выбору командира корабля остается постоянно на корабле некоторое число матросов, которые с одного корабля на другой ни под каким видом не переводятся и ни в какую командировку не посылаются. Число таких выбранных матросов полагается по 2 матроса на каждую пушку и при всех их остаются непременно шкипер и подшкипер; кроме того, на линейных кораблях по одному унтер-офицеру и по одному квартирмейстеру, а на прочих судах по одному унтер-офицеру или квартирмейстеру.
   Каждая эскадра (а их будет по 4 в дивизии) должна состоять из одного 84-пуш., трех 66-пуш. кораблей, одного фрегата и одной шебеки, т. е. из 6 вымпелов. Командовать эскадрою должен капитан генерал-майорского ранга, или бригадирского, а по недостатку их, старший из капитанов 1-го ранга. Матросов в каждой эскадре в военное время будет 1300 чел.
   В каждой дивизии, у каждого адмирала – дивизионного начальника должно быть по одному вице-адмиралу и по одному контр-адмиралу, которым особых (береговых) эскадр не поручается, так как эти лица будут в море командовать числом кораблей, составляющимся из нескольких береговых эскадр.
   Разделение на эскадры должно служить для порядочного содержания команд на берегу в портах, но при этом надо войти в некоторые подробности, ибо по новому положению в мирное и военное время будет содержаться разное число людей (в военное время на три доли более, чем в мирное). Каждый из портов, Кронштадтский, Архангельский и Ревельский, имеет особое значение. Первый и самый главный – Кронштадтский, должен считаться как «дом и всему магазин», и там должно быть большое хозяйство. Если что в этом хозяйстве будет излишнее, то и это будет не вредно; недостатки же скоро могут быть исправлены, ибо все находится под глазами Коллегии, управляющей всем флотом, которая или сама, или с помощью высшей власти, может привести все в должное состояние, а потому все 8 эскадр должны бы и числиться в Кронштадте, если бы не было Архангельского порта, для которого надо сделать особое постановление, по причине производящейся там постройки. Для этого положено быть там одной эскадре, но с тою от прочих эскадр разностью, что во время мира все находящиеся в Архангельске военные суда, все равно много ли, мало ли их находится, составляют одну эскадру, потому только, что суда там или находятся на стапеле, или если спущены, то не вооружены. Поэтому и нет необходимости содержать в Архангельске всю команду, которая была бы нужна для корабля. Во время же приготовления к походу, для перехода в Кронштадт или Ревель, можно будет укомплектовать команду отсюда (т. е. из Кронштадта или Петербурга).
   На основании всего изложенного, положено матросов содержать в Архангельске только то число, которое необходимо для караула, т. е. то число, которое положено иметь на кораблях непременными (кадр). Остальных матросов иметь или в Петербурге, или в Кронштадте, но считать особой 8-й эскадрой, не смешивая с прочими эскадрами, под командой старшего оной эскадры, который должен, однако, рапортовать о состоянии оной командиру ее [81 - Можно предположить, что этим хотели сказать следующее: командир эскадры находится вместе с кадром постоянных матросов в Архангельске, где и вооружает корабли; остальная команда, из матросов состоящая (8-я эскадра), находится или в Петербурге, или в Кронштадте под командой старшего из корабельных капитанов, который посылает рапорты о состоянии 8-й эскадры командиру ее в Архангельск.].
   Находящиеся в Ревеле корабли должны не иначе считаться, как стоящие на страже, как потому, что Ревель есть ближайший порт к границе с соседними державами, так и потому, что находящиеся в Ревеле корабли могут выйти из него гораздо ранее, нежели кронштадтские из Кронштадта. Поэтому находящиеся в Ревеле корабли должно иметь во всякой готовности и полной исправности, чтобы они могли по первому приказанию выйти в море. Этого нельзя было бы сделать, если бы их содержать так же как кронштадтские, т. е. на мирном комплекте, на три доли служителей менее, нежели следует для полного их укомплектования для выхода в море. К этому надо прибавить, что по политическим обстоятельствам число находящихся в Ревеле кораблей может быть убавлено, так что из них нельзя будет составить одну или две эскадры (береговые). На основании всего вышеизложенного постановления, следует всегда иметь в Ревеле эскадру, укомплектованную командой и настолько сильную, сколько политические обстоятельства это потребуют.
   Так как такая эскадра будет через известное время сменяться, то не только корабль из береговой эскадры, туда отправляемый, всем снабжен и укомплектован из оной быть должен, но ни одна эскадра пред другою не понесет никакой излишней командировки (излишнего расхода в людях), ибо в следующую смену другая эскадра должна будет сделать то же самое.
   Если на посланном корабле, напр. первой эскадры, несколько матросов при отправлении из Ревеля или при выходе эскадры (судовой) в море, за болезнию были свезены в госпиталь, то причислены будут на пришедший на его место другой корабль той же первой эскадры, где, если матросы излишни, то по выходе из госпиталя могут быть отправлены к главной команде (в Кронштадт). Если же будут нелишни, то внесутся в свой эскадренный (береговой) комплект и будут числиться, как и на самом деле то будет, в той же первой эскадре, в которой они и раньше числились.
   Ревельскую эскадру, по занимаемому ею важному месту, так и по совершенной во всем на ней исправности, следовало бы называть и считать обсервационною. Хотя вся Ревельская эскадра, укомплектованная командою до полного штатного числа, будет находиться в ведении находящегося в Ревеле флагмана, вице-адмирала или контр-адмирала, однако командиры кораблей должны посылать рапорты о состоянии матросов своего корабля к командиру своей эскадры (береговой).
   В XII томе «Материалов» нет непосредственных указаний, что этот важный для организации флота доклад был утвержден, но из последующих распоряжений Коллегии можно догадаться, что действительно доклад получил утверждение.
   Все суда Балтийского флота были расписаны по эскадрам, которым также назначены командиры, в следующем порядке.

   Первая дивизия Начальник дивизии вице-адмирал Чичагов Младший флагман контр-адмирал Барш

Вторая дивизия Начальник дивизии вице-адмирал Грейг Младший флагм. контр-адмирал Борисов

   Кроме того, должны были считаться при первой дивизии: фрегат «Парос» для кронштадтской брандвахты, прам «Олифант» и полупрам «Леопард»; а при второй, пакетбот «Курьер» для ревельской брандвахты.
   7 эскадр должны были числиться все в Кронштадте, а 8-я в Архангельске; что же касается до брандвахтенных судов, прамов и полупрамов, то они были причислены в каждой дивизии к первым эскадрам.
   Оставшиеся за расписанием фрегаты: «Екатерина», «Гремящий», «Унгария» и «Помощный» должны были состоять в ведении кронштадтского капитана над портом (портовые суда). Находившиеся в Средиземном море фрегаты: «Павел», «Наталия», «Григорий», «Св. Павел», «Констанция» оставлены были без расписания до возвращения в Кронштадт.
   Все находившиеся налицо капитан-лейтенанты и лейтенанты были расписаны по дивизиям, эскадрам и кораблям, а мичмана только по дивизиям.
   18 января 1778 г. командование дивизиями, вместо вице-адмиралов Чичагова и Грейга, которым дивизии были поручены за отсутствием старших по производству адмиралов, было поручено вернувшимся из отпуска. 1-я дивизия – адмиралу Алексею Сенявину, а 2-я дивизия – вице-адмиралу Елманову.
   В том же году 22 февраля, по случаю перехода из Архангельска в Кронштадт 3 кораблей и 3 фрегатов, были назначены другие командиры, которые должны были эти суда привести в Кронштадт.
   Команду на эти суда должен был расписать, совместно с главным командиром Архангельского порта Вакселем, капитан-бригадир Хметевский, командир 6-й эскадры 2-й дивизии.
   Так как из расписанных до 1777 г. по кораблям некоторые корабельные капитаны, капитан-лейтенанты и лейтенанты к 7 мая 1778 г. выбыли из службы, другие при производстве – получили чины, третьи были откомандированы в Донскую флотилию, из которой прибыли некоторые офицеры в Кронштадт, то в этот день (7 мая 1778 г.) Коллегия приказала определить на «высокие места» офицеров из оставшихся за прежним расписанием, из вновь произведенных, из прибывших и имеющих прибыть из Донской флотилии.
   Неудобство разделения команды 8-й эскадры на Кронштадтскую и Архангельскую сказалось очень скоро. Оказалось, что находившиеся в Кронштадте люди 8-й эскадры будут всегда без кораблей; когда в 7 эскадрах число судов будет пополнено кораблями и фрегатами, приходящими из Архангельска, то командированные для привода их люди вернутся в свои береговые эскадры, так как постановлено непременным правилом, что названия эскадр остаются без перемены, и кроме того матрос во все время своей службы находится в одной и той же береговой эскадре. Если же людей посылать одной 8-й эскадры, то люди остальных 7 эскадр береговых будут ходить только в ближнее плавание, следовательно, не будут иметь той практики; а потому 10 октября 1778 г. Коллегия приказала.
   1) В Архангельске 8-й эскадры не иметь, а быть ей в Кронштадте в ровном числе с прочими, т. е. из 4 кораблей, 1 фрегата и 1 шебеки. 2) Корабли и фрегаты, имеющиеся в Архангельске, сколько бы их ни было, считать запасными. 3) Точно так же считать запасными кораблями и фрегатами, оставшиеся суда излишними, за пополнением эскадр. 4) Всем запасным судам быть в ведении кронштадтского капитана над портом. 5) Людей для содержания этих судов иметь отделенных от дивизий и числом, определенным от Коллегии. 6) В Архангельске иметь на судах то число, которое потребно; люди по прибытии сюда вступают обратно в свои эскадры, а потому и командировку людей для привода из Архангельска кораблей и фрегатов делать по равному числу от каждой эскадры. 7) Если какой корабль окажется неблагонадежен или в эскадре не будет доставать, тогда всю команду оного отправлять в Архангельск, там ее не разбивать на разные суда, а определить на одно. По прибытии же в Кронштадт корабли эти помещать на места выбывших; при таком распределении Коллегия надеялась, что все замеченные неудобства будут избегнуты, матросы на своих эскадрах останутся без перебивки и главное намерение Коллегии при устройстве береговых эскадр – избежать замешательства в счислении команд – будет избегнуто. 8) Служителей 8-й эскадры, находящихся в Архангельске, при первом отправлении кораблей и фрегатов оттуда в Балтийские порта отправить всех без исключения на тех судах, дабы вся 8-я эскадра была в Кронштадте. 9) Из приходящих в Архангельск рекрутов, которые в матросы будут зачислены, расписывать на 8 эскадр поровну; кто в какую эскадру будет расписан, присылать из Архангельска списки к дивизионным начальникам. 10) Так как нахождение в Архангельске 8-й эскадры отменяется, а будет находиться она в Кронштадте, где должно быть и командиру этой эскадры, то назначается командиром этой эскадры старший из капитанов 1-го ранга Вилим Фондезин; капитан же бригадир Ваксель остается главным командиром Архангельского порта.
   Вместе с тем Коллегия приказала прибывшим к этому времени в Кронштадт из Архангельска кораблям «Слава России», «Благополучие» и «Твердый», фрегатам «Мария», «Александра» и «Воин» находиться в 8-й эскадре, а командирам и офицерам остаться на тех судах, на которых они находились.
   24 июня 1779 года были спущены в Петербурге 1–74-пуш. корабль «Царь Константин» и 2–66-пуш. корабля «Спиридон» и («Давид Селунский»).
   Весной этого года корабль «Всеволод», 2-й корабль 2-й эскадры 1-й дивизии, сгорел в Ревельской гавани; кроме того в 6-й эскадре 2-й дивизии вместо 4-го корабля находился старый фрегат «Надежда», много послуживший в Архипелаге; в 8-й эскадре той же дивизии было вместо 4 кораблей только 2, а потому Коллегия и приказала: во 2-ю эскадру вместо кор. «Всеволод» назначить кор. «Давид Селунский». В 6-ю эскадру вместо фр. «Надежда» назначить кор. «Спиридон»; в 8-ю эскадру, на место первого корабля эскадры, назначить кор. «Царь Константин».
   Осенью того же года состоялось другое распоряжение Коллегии: корабли «Победоносец» (1 дивизии, 4-й эскадры) и «Три Иерарха» (2-й дивизии, 5-й эскадры), по крайней ветхости решено было перетимберовать, а потому их исключили из списков дивизий и назначили на место их вновь прибывшие из Архангельска корабли: «Храбрый» на место «Победоносца», а «Никола» на место «Трех Иерархов». На старых кораблях должны были остаться только шкипера, как содержатели корабельного имущества. Вся же корабельная команда старых кораблей перешла на новые.
   Кроме этих устаревших кораблей «Победоносец» и «Три Иерарха», были и другие корабли, зачисленные по дивизиям и эскадрам в 1777 г., но которые по ветхости своей уже не могли плавать и действительно не плавали с 1777 г. Таковы были корабли: «Саратов», «Победа», «Мироносиц», «Дмитрий Донской», «Чесма», «Граф Орлов», «Ростислав», фрегат «Африка», бомбардирские корабли «Страшный» и «Молния».
   За промежуток времени с 1779 г. по 1782 г. были выстроены следующие новые корабли: «Не Тронь Меня», «Ианнуарий», «Победоносец», «Святослав», «Три Святителя», «Вышеслав», «Родислав», «Победослав», фрегаты «Патрикий», «Симеон», «Слава», «Надежда», «Гектор», «Проворный». Но дальше в XII томе мы не встречали никаких указаний на то, чтобы вновь выстроенные корабли заменяли собою старые, пришедшие в ветхость, подобно тому, как до 1779 г. новые корабли «Давид», «Храбрый», «Николай», «Спиридон» заменили собою корабли «Всеволод», «Георгий Победоносец», «Три Иерарха» и фр. «Надежда». Значило ли это, что разделение судов по дивизиям, а служителей по эскадрам, уничтожилось с 1779 г., ответить положительно нельзя. Вероятно, XIII том «Материалов» ответит на этот вопрос и позволит узнать: сохранилось ли или уничтожилось это деление на дивизии и эскадры, установленное в 1779 г., и если уничтожилось, то по каким причинам.
   Ниже мы помещаем таблицы числа месяцев плавания судов до 1777 г. и после этого года до 1782 г. В первой таблице помещены только суда больших рангов и зачисленные 11 мая 1777 г. по эскадрам и дивизиям, а также суда, заменявшие по распоряжениям Коллегии корабли, приходившие в ветхость. Во второй таблице помещены корабли и фрегаты, спущенные после 1779 г. и относительно которых нет указаний в XII томе, что они заместили собою пришедшие в ветхость корабли первой таблицы.
   Некоторые корабли первой таблицы: «Память Евстафия», «Европа», «Виктор», «Климент Папа Римский», были тимберованы до 1780 года. Три первых корабля плавали после тимберовки, четвертый корабль «Климент Папа Римский» не плавал ни до 1777 года, ни после тимберовки, с 1780 по 1782 г., – года, которыми кончается XII том «Материалов».

   Таблица 1

Таблица 2

   Рассматривая первую таблицу, видим, что наибольшее число месяцев плавания приходится на корабли и фрегаты, участвовавшие в Архипелагской экспедиции, плавании достаточном, чтобы образовать морские команды.
   После прихода наших эскадр из Средиземного моря в 1774–1775 гг. плавания значительные до этого времени сократились и в продолжении 3 лет посылались по Балтийскому морю и Финскому заливу небольшие эскадры. В заграничном плавании был один только отряд Козлянинова, из 4 фрегатов. Начиная же с 1779 по 1783 г. плавания наших судов, вызванные провозглашенным императрицею принципом военного нейтралитета, опять возрастают, и притом плавания в заграничных водах: в Северном и Атлантическом океанах, в Немецком и Средиземном морях.
   Какими командами комплектовались корабли, отправлявшиеся после 1777 г. в дальнее плавание, трудно сказать в настоящее время. Весьма вероятно, что более молодые матросы отправлялись в плавание, тогда как плававшие в Средиземном море оставались на берегу.
   28 июня 1782 г. императрица утвердила доклад Коллегии о том, чтобы из числа корабельного комплекта матросов для мирного времени исключить три десятых доли. Одну десятую долю обратить в ластовый комплект, а две десятых доли в мирное время не содержать. В галерном флоте в мирное время не содержать три десятых доли комплекта матросов. Морских канониров содержать в мирное время то число, которое необходимо для употребления на судах по числу орудий.
   Относительно морских батальонов вице-президентам обеих Коллегий, военной и морской, снестись между собою, составить новое положение, как содержать эти батальоны, откуда комплектовать их, или чем заменить. Но еще раньше Коллегия придерживалась того же расчета относительно комплектации судов флота матросами.
   7 января 1778 г. Коллегия представила обширный доклад относительно распределения рекрутов в корабельный и галерный флот, в морские и адмиралтейские батальоны; причем она и в то время руководствовалась соображением иметь в галерном и корабельном флоте матросов на три десятых доли менее, чем положено по штату мирного времени. Оказывается, что в это время было корабельной команды, расписанной по дивизиям и эскадрам, вместе с Ревельской и Кронштадтской брандвахтами, 9078 чел. Причисленных к дивизиям 746 матросов. В галерном флоте было 1896 матросов; морских канониров 2230 человек; бомбардиров и готлангеров (гандлангер – младший канонир. – Примеч. ред.) 182 человека; морских батальонов 5082 человека.
   Рекрутов было назначено во флот 2200 человек. По расчету же Коллегии оставалось излишних 1537 матросов и 82 солдата.
   Коллегия распорядилась: матросов, канониров и солдат содержать по мирному положению меньшего комплекта (за исключением 3 долей комплекта): в корабельном флоте в каждой дивизии по 3801 человеку, в галерном флоте 1922, в морской артиллерии 1766, солдатские батальоны в 1000 человек, каждый из 4 рот.
   На корабельном флоте числилось матросов 9028 чел., назначено было по новому расписанию 7602; излишнее число 1426 чел. Коллегия приказала оставить на кораблях, но числить их сверх комплекта [82 - Три доли от 10 860 чел. – 3258 чел.; из 10 860 – 3258 = образовали семь десятых долей = 7602 человека; разность между наличным числом команды (9028) и положенным с уменьшением трех долей (7602) давали 1426 чел., которых Коллегия называет сверхкомплектными.].
   Брандвахтенные команды (команды сторожевых судов. – Примеч. ред.) обратить в ластовый комплект и немедленно выключить из корабельных команд, и впредь матросов, положенных на ластовые суда, в списках и табелях не числить.
   Ластовый комплект был положен в 1080 чел. Наличного числа ластовых команд вместе с брандвахтенными набиралось столько, что не хватало 587 чел. 98 человек должны были находиться в Архангельске, остальных 489 чел. дивизионные начальники должны были отделить от судовых корабельных команд, таким образом, чтобы 392 человека пришлось бы на рекрутов набора 1777 г., а 97 чел. из престарелых матросов, которые во флоте службы нести уже не могут. Недостаток в корабельной команде пополнить имеющимися прибыть на кораблях из Архангельска 795 чел.
   На будущее время комплектовать ластовыми командами ластовые суда и все брандвахты.
   По прибытии кораблей из Архангельска образовался бы сверх излишка в 1426 чел., еще излишек в 306 человек (795–489 = 306), но Коллегия положила сделать об нем распоряжение тогда, если бы корабли прибыли в Кронштадт.
   Галерному флоту Коллегия положила остаться в том же положении, в каком он находился.
   То же распоряжение последовало и относительно морских канониров, но так как их было излишку 447 чел., а бомбардиров и готлангеров требовалось в комплекта 394 чел., то генерал-цейхмейстер должен был перевести «достойных и способных людей» из канониров в бомбардиры, а остальные канониры должны были считаться сверх комплекта.
   Остальных чинов [83 - Подшкиперов, клерков, боцманов.] для ластовой команды, кроме штурманов и артиллерийской команды, дивизионным начальникам отделить от корабельных команд, тех, которые уже на кораблях службы продолжать не могут.
   Для дальних вояжей штурманов и артиллерийской команды назначать из флотского комплекта. Устройство ластовой команды «для лучшего содержания и порядку» предоставлялось распоряжению генерал-интенданта. Излишних чинов [84 - Подшкипера, клерки, боцмана, сержанты, капралы, каптенармусы, фурьеры.], а также матросов и канониров, против положенных по новому штату, приказано было оставить при флоте и артиллерийской команде, до тех пор, пока они не выбудут, и в чины уже более не производить.
   Находящихся в неизвестной отлучке 402 матроса и 216 солдат, дабы они напрасно в списках не увеличивали числа, из табелей выключить.
   Между тем постройка кораблей и фрегатов увеличилась, и появилась необходимость в новом штате комплектации судов командами.
   10 февраля 1782 года Коллегия представила, а 28 июля императрица утвердила, новый штат комплектования судов командами на тех же основаниях, что и раньше, т. е. судовые команды должны содержаться в мирное время на три доли меньше штатного числа. Из трех долей одна обращается в ластовый комплект, а две совсем не содержатся.
   По новому полагалось всех матросов в корабельном флоте по штату 15 467 чел. Иметь налицо 10 822 чел.: в ластовом комплекте 1546 чел.; в галерном флоте 1922 человека.
   В 1774 г. Коллегия приказала для починки судов флота выбрать из матросов, содержать и обучить некоторое [85 - В журнале Коллегии сказано «повеленное».] число плотников, конопатчиков, кузнецов, столяров и токарей. Адмирал Мордвинов, который должен был сделать распоряжение по этому указу, объявил Коллегии, что прежде имелись «таковых и других художеств» служители, но теперь некоторые попали в разные командировки, другие умерли и в командах их не имеется; кроме того, по малочисленности команд в Кронштадте и обучать некого. Когда же Коллегия укомплектует судовые команды, будут несменяемые командиры, командировки будут не по выбору [86 - Полагаем, что эту фразу надо понимать так: не по выбору Коллегии, а по выбору его, Мордвинова.], тогда он, Мордвинов, приведет флот в прежнее состояние, в котором он был раньше. Коллегия ответила Мордвинову ссылкою на указ 1718 г. Петра Великого, которым велено для починки судов флота иметь плотников из матросов, и что в 1722 г. Коллегия приказала всех этих художеств служителей содержать по рангам кораблей.
   Хотя известно, что и раньше во флотском комплекте всех мастеровых было недостаточно, и потому недостающее число пополнялось из обученных матросов, которых ныне также мало, но Коллегия настоятельно рекомендует Мордвинову выбрать таковых людей и отослать для обучения в адмиралтейскую контору, ибо из имеющихся налицо в Кронштадте 21/2 тыс. матросов, конечно, требующееся малое число выбрать можно.
   В 1782 г., по случаю увеличения числа судов, представилась необходимость увеличить и число мастеровых [87 - Всего мастеровых было: обученных тимерманов 4, тимерманских учеников 18, указателей 14, плотников 300, котельных подмастерьев 1, котельщиков 12, фонарщиков 10.]. Коллегия представила о необходимости отпуска на содержание их 28 тыс. рублей, и в числе доводов высказывает, что прибавочные люди необходимы. 1) Не только на случай построения 2–100-пуш. кораблей, но и навсегда, для содержания увеличившегося числа военных судов в надлежащем исправном состоянии. 2) Число мастеровых содержится такое, какое было положено по штату 1764 г. В 1777 г., когда штатом было положено содержать 32 корабля, число мастеровых прибавлено не было. Корабли исправлялись положенным числом мастеровых и рабочих, «хотя с крайнею нуждою, а иногда и изнурением рабочих людей». 3) Исправлять 40 кораблей тем же числом рабочих будет нельзя, ибо не считая чинящиеся корабли и тимбирующиеся (не менее 3), ежегодно будет строиться от 3 до 4 кораблей.

Глава XIX

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В течение 1772 года были произведены в контр-адмиралы 4 капитан-бригадира: Барш, Алексей Баранов, Базбаль и Мадзини, и в генерал-майоры один бригадир, цейхмейстер морской артиллерии Ганнибал. Первый был командиром кор. «Святослав» при отправлении эскадры Эльфингтона в Средиземное море, имел большие неприятности с ним во время плавания, заслужил при медленном уходе своего корабля большое неудовольствие императрицы, но тем не менее плавал в Архипелаге, участвовал в Чесменском сражении и в 1772 г. весной по болезни прибыл в Петербург, где осенью был назначен командиром вновь спущенного корабля «Пантелеймон», а в ноябре 1772 г. получил чин контр-адмирала [88 - В феврале 1773 г. Барш получил орд. Св. Георгия 4-й ст. за храбрость. В том же году плавал до 4 июня, командуя Ревельской эскадрой; в 1774 и 1775 гг., продолжая командовать Ревельской эскадрой, плавал для экзерциции по Балтийскому морю. В 1776 г. во время смотра, сделанного императрицей вернувшемуся из Архипелага флоту, был вторым флагманом в эскадре С.К. Грейга. В 1777 г., командуя Ревельской эскадрой, сделал переход в Кронштадт. Осенью за Чичагова командовал в Кронштадте одной дивизией и имел главную команду. В 1778 г. командовал Кронштадтской эскадрой и показывал экзерциции флота императрице.].
   Ал. Баранов, исполнявший обязанности обер-экипажмейстера, по производстве в контр-адмиралы был командирован в Азовскую флотилию, получил отряд, с которым вышел в море, но умер на корабле.
   Базбаль, датчанин родом, в чине капитан-бригадира командовал Кронштадтской эскадрой в кампанию 1772 г. Осенью принял в свое заведывание от контр-адмирала Сенявина приведенные им корабли из Архангельска, и вскоре сдал команду над эскадрою и портом в Ревеле контр-адмиралу Чичагову. В ноябре 1772 г. Базбаль был произведен в чин контр-адмирала [89 - В 1773 г. с 4 июня Базбаль командовал Ревельской эскадрой и участвовал во встрече герцогини Гессен-Дармштадтской, невесты в. к. Павла Петровича; в ноябре 1773 г. был командирован в Архипелаг в распоряжение графа А. Орлова; в 1774 г. с июня месяца, командуя эскадрою, крейсировал в Архипелаге. 10 июля 1775 г. получил орд. Св. Анны 1-й ст.; в том же году благополучно привел свою эскадру из Архипелага в Кронштадт. 29 октября 1775 г. был уволен в отпуск на один год с сохранением жалованья, а 5 мая 1776 г. был уволен совсем из службы.].
   В то время, как три первых были представлены к производству Коллегией, Мадзини был произведен в контр-адмиралы по соизволению самой императрицы. Мадзини, мальтийский кавалер, оказал некоторые услуги русскому флоту во время первых месяцев его пребывания в Средиземном море и Архипелаге. Был принят на русскую службу по приезде в Петербург. Находясь в Петербурге, составлял различные «прожекты» и в ноябре был произведен в контр-адмиралы [90 - В июне 1773 г. Маздини представил чертежи одного судна наподобие бригантины, и по повелению императрицы приступили к постройке этого судна. Мадзини русского языка не знал, и когда открылась одна вакансия, то его за незнание языка не назначили. Не вынеся холодного климата, Мадзини попросился в отставку, в которую и был уволен в январе 1774 г. Построенная по его чертежам бригантина оказалась очень неудачным судном.]: Коллегия сейчас же зачислила Мадзини по галерному флоту.
   Отправившийся в чине бригадира в Архипелаг, цейхмейстер Ганнибал участвовал во многих военных делах. Так, им была весною 1770 г. взята крепость Наварин, за что Ганибал удостоился получить от императрицы орден Св. Георгия 3-й степени за храбрость. Это был первый орден этой степени, доставшийся моряку. Он же, Ганнибал, готовил брандеры, которые зажгли наветренную половину турецкого флота в сражении 26 июля 1770 г. Наконец, оставаясь в Архипелаге за командира порта в бухте Ауза, в декабре 1772 г. получил чин генерал-майора. Во время же отсутствия Спиридова, а потом Елманова, из порта Ауза, главным распорядителем всех морских и сухопутных сил в порте Ауза оставался всегда генерал-майор цейхмейстер Ганнибал [91 - В алфавитном указателе личных имен XII тома этот Ганнибал смешивается с другим, его братом. По уходе русского флота из Архипелага Ганнибал оставался в Ливорно председателем призовой комиссии. 7 июля 1776 г. был переименован в генерал-цейхмейстеры.].
   В 1773 г. в январе капитаны 1-го ранга: В. Лупандин, В. Роксбург, П. Бешенцов и В. Сабуров были произведены в капитан-бригадиры. 2 декабря контр-адмирал Елманов был произведен в вице-адмиралы.
   Командир корабля «Ростислав» В. Лупандин участвовал в обоих Чесменских сражениях. Осенью 1772 г. вернулся в Петербург, где ему поручено было заведывание морской корабельной командой. В феврале 1772 г. был награжден орд. Св. Георгия 4-й степени за храбрость. В январе месяце следующего года произведен в бригадиры и назначен командиром корабля «Дерись», на котором сделал кампанию 1773 года [92 - Уволен от службы 4 мая 1776 г.]. Роксбург командовал кораблем в Чесменском сражении, участвовал в нападении эскадры С. Грейга на Метилен в 1772 г. 18 февраля 1773 г. был произведен в капитан-бригадиры [93 - Раксбург пробыл все время в Архипелаге, участвовал в многих делах, был в крейсерстве у Дарданелл и вернулся в Кронштадт в 1775 г., командуя кор. «Всеволод», которым он командовал последние три года. 7 июля 1776 г. был произведен в капитаны генерал-майорского ранга. 3 января 1777 г. был уволен по прошению от службы с производством пенсиона.].
   Бешенцов также командовал кораблем в Чесменском сражении, плавал в Архипелаге и 18 февраля был произведен в бригадиры, а через 4 дня был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за храбрость. По возвращении в Россию сухим путем был назначен в 1773 г. командиром корабля «Пантелеймон», командуя которым, совершил плавание в эскадре Чичагова [94 - 7 июля 1776 г. получил чин капитана генерал-майорского ранга. 28 июня 1782 г. Бешенцов был уволен в отставку с чином генерал-майора и с пенсией, равной жалованью.].
   2 января 1773 г. произошло передвижение по администрации: генерал-казначей Шельтинг просился сам в командиры Ревельского порта. С производством в контр-адмиралы был назначен командиром Ревельского порта. Обер-штер-кригс-комиссар барон Черкасов был пожалован в генерал-кригс-комиссары. Директор Морского корпуса генерал-интендант Голенищев-Кутузов был пожалован в генерал-казначеи. Генерал-майор Назимов в генерал-интенданты.
   В 1774 г. капитаны 1-го ранга Клокачев и Пущин были произведены в капитан-бригадиры. В 1775 г. капитан-бригадир Борисов был произведен в контр-адмиралы. 7 июля 1776 г. капитан-бригадир Федот Клокачев был произведен на кор. «Ростислав» в капитаны генерал-майорского ранга и в тот же день выбаллотирован в контр-адмиралы, в каковом чине и утвержден императрицей.
   1 января 1778 г. контр-адмирал Барш был произведен в вице-адмиралы, а генерал-майор Ганибал в генерал-поручики. 1 января 1779 г. бригадир Пущин был произведен прямо в контр-адмиралы, а 9 человек и между ними Хметевский, Круз, Сухотин и Коняев в капитаны генерал-майорского ранга.
   Через две недели Хметевский, Круз и Сухотин были произведены в контр-адмиралы, а Коняев уволен в отпуск на два года с сохранением жалованья.
   28 июня 1782 г. состоялся указ большой важности и было большое производство по флоту. Производство было по вакансии, число мест ограничено, и флотские, служившие на береговых местах, заполняли вакансии. Указом было постановлено, что флотские, как «первые по службе и по старшинству, производились на положенные по штату вакансии». Служба же адмиралтейских чинов, по мере трудов и заслуг их, обнадеживалась всемилостивейшим воззрением.
   В тот же день вице-адмиралы Чичагов и С. Грейг были произведены в адмиралы. Контр-адмиралы Борисов и Клокачев в вице-адмиралы. Капитан-бригадир А. Мусин-Пушкин в капитаны генерал-майорского ранга; он же через две недели был выбаллотирован и произведен в контр-адмиралы.
   Кроме того, 4 капитана 1-го ранга были произведены в капитаны генерал-майорского ранга, минуя чин капитан-бригадира; 6 капитанов 1-го ранга – в капитан-бригадиры.
   Вице-адмирал и генерал-казначей Голенищев-Кутузов был произведен в адмиралы; генерал-кригс-комиссар барон Черкасов и генерал-интендант Рябинин, и контр-адмирал, капитан над Кронштадтским портом Пущин – в вице-адмиралы, причем Рябинин был назначен генерал-контролером, а Пущин генерал-интендантом. Из служащих по Адмиралтейству один был произведен в генерал-майоры и 9 капитанов 1-го ранга в бригадиры.
   Увольнялись от службы некоторые офицеры по прошению, другие по болезни. Одни с обыкновенным пенсионом, другие с увеличенным – с жалованьем вместо пенсиона «в уважение заслуг» [95 - Так получили: капитан генерал-майорского ранга М. Коняев, не пустивший императора Петра III в Кронштадт 29 июня 1762 г. Вице-адмирал Селиванов, вице-адмирал Нагаев и др.]. Некоторые офицеры просили увольнения от службы по силе Указа о вольности дворянства. Таких нашлось 16 офицеров, которые были уволены по окончании войны, 31 декабря 1776 г., и между ними был капитан 2-го ранга Дмитрий Сергеевич Ильин.
   Пользуясь случаем, расскажем прохождение службы этого героя, по сведениям Коллегии, приложенным к прошению об отставке. «В службе был с 1761 г.; в чине с 26 июня 1770 г.; кампаний в море сделал гардемарином 3, офицером 17, итого 18. Представлен в отставку Ильин, по выслуге 18 кампаний, с пенсионом, а в рассуждении его именной заслуги и с чином, ибо он, Ильин, в прошедшую войну находился в Архипелаге и во время сражения с турецким флотом, июня с 25 на 26 число, был на брандере командиром. А 25 числа находился на бомбардирском корабле “Гром”, бомбардируя в турецкий флот из мортир и гаубиц. А когда приближалось время с брандером идти, тогда на него переехал и по учиненному от капитана и бригадира, что ныне вице-адмирал, Грейга, сигналу, пошел в турецкий флот с надветру, а вошед увидел же большой турецкий корабль, и к оному направя путь пристал и сцепясь с ним зажег свой брандер, отъехал на шлюпке, смотрел действия и видел, что у оного большого корабля от брандерного огня вдруг вся сторона, с которой зажжен, в огне и пламя к парусам пришло и оные, и все мачты, стеньги и реи загорелись, и тогда он Ильин, исполняя совершенно врученное ему дело, со шлюпкою возвратился благополучно. Из сего явствует его Ильина храбрость и неустрашимость. Из Архипелага же в Россию прибыл в 1774 г., откуда отправлен за падучею болезнию».
   Все 16 офицеров были уволены согласно конфирмации императрицы «за слабостью здоровья» [96 - Был принят опять на службу один из 16 офицеров, Ефим Лупандин, через два года. Коллегия представила о Лупандине особый доклад, в котором хлопотала об Лупандине как о достойном и исправном офицере. Е. Лупандин был в числе тех молодых офицеров, которые были отправлены в 1762 г. в Англию, участвовал в Архипелагской кампании, имел Георгия 4-й ст. за 18 кампаний и вышел в отставку по болезни, полученной в Архипелаге. Но два года спустя после окончания войны, получив облегчение от болезни, пожелал продолжать службу, подал челобитную и в 1779 г. был принят.].
   За совершение 18 кампаний в море полагался при отставке пенсион.
   Офицеры, получившие раны в сражениях, получали при отставке чин и пенсион. Так, капитан-лейтенант Сергей Лопухин, потерявший ногу в Патрасском сражении, получил чин, пенсион в 300 рубл. и орд. Св. Георгия 4-й степени. Капитан-лейтенант Ефим Пущин, хотя и не выслужил в этом чине года и не сделал узаконенного числа кампаний, но был уволен с награждением чина, ибо во время сражения корабля «Евстафий» с турецким кораблем под Чесмой, «командуя порученной ему батареей в числе 5 пушек, поступал храбро, и хотя и ранен был в голову, однако ж по должности своей был даже до подорвания корабля, а по подорвании оного бросило его на воздух в море, но шлюпкою перенят». Императрица, прочитав на докладе Коллегии заслуги Пущина, написала: отставить с награждением чина.
   Одни офицеры увольнялись «с награждением чина, а другие без награждения чином». Иногда отставленным от службы объявлялась высочайшая милость – чин. Относительно некоторых офицеров есть постановления, что они увольняются от службы с чином и «инвалидным содержанием». В 1774 г. Коллегия была уведомлена от Сената, что состоялся указ императрицы, что кто раз был уволен от службы с награждением чина, то при поступлении его опять на службу и при вторичном увольнении в отставку чином не награждать, ибо этот чин в награду за службу дан был при первой отставке. Иностранцы, служившие в русской службе, увольнялись от службы тем же чином. В журналах Коллегии об отставке их прямо говорилось, что увольняется такой-то «как иностранец» тем же чином.
   Один иностранец, служивший в чине лейтенанта в русском флоте, бывший в Архипелаге, просил при отставке уволить его «с награждением чина». Коллегия не уважила его просьбу, указала на закон 1743 г. об увольнении иностранцев и уволила без награждения чином.
   «За неаттестованием от команды» увольнялись также тем же чином.
   За самовольную отлучку «исключались из службы».
   Один офицер, капитан 2-го ранга Поповкин, за непорядочные поступки и нерадение в службе был исключен из службы. Поповкин, в сущности, предавался неумеренно крепким напиткам [97 - Записки Тизделя.], но раньше он был выдающимся офицером. Идя в эскадре Спиридова в Архипелаг, когда всю эскадру Спиридова разбросало в Немецком море осенью 1769 г., один Поповкин на пинке «Венера» сделал безупречный переход из Копенгагена в Плимут, не взяв даже лоцманов в Английском канале.
   Неизвестно, был ли награжден землями и угодьями при увольнении в отставку адмирал Спиридов; адмирал же Семен Мордвинов при увольнении в отставку в 1777 г. был награжден в вечное и потомственное владение староством Велижским, Полоцкой губернии, со всеми угодьями.
   Награды орденами в рассматриваемый промежуток времени были: орденом Св. Георгия за военные подвиги и орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского и Св. Анны. Орден Андрея Первозванного имел только адмирал Спиридов, получивший его ранее рассматриваемого промежутка времени, за Чесменское сражение. Орден Св. Александра Невского получили 10 июля 1775 г., во время празднеств в Москве по случаю заключения мира с турками: вице-адмирал Нагаев, член Адмиралтейств-коллегии и вместе с тем уволенный от должности, и вице-адмирал Елманов, командовавший последнее время русским флотом в Архипелаге и на которого, за отъездом графа А. Орлова и адмирала Спиридова, пала вся забота об окончании дел в Архипелаге, по случаю заключения мира с турками. 7 июля 1776 г. во время смотра на Кронштадтском рейде возвратившемуся из Архипелага флоту императрица пожаловала тот же орден вице-адмиралу Грейгу «за его труды и усердную службу».
   Орден Св. Анны 1-й степени получили: 22 октября 1772 г. главный командир Кронштадтского порта Назимов. 2 января 1775 г. директор Морского корпуса и генерал-казначей Адмиралтейств-коллегии Голенищев-Кутузов. 10 июля 1775 г. генерал-цейхмейстер Демидов, вместе с увольнением от службы, и контр-адмирал Базбаль, приведший в июле же месяце эскадру из Архипелага в Кронштадт.
   Награды орденом Св. Георгия 3-й и 4-й степени за военные отличия в кампанию 1770–1774 гг., были даны многим офицерам.
   22 апреля 1772 г. Коллегия рассматривала рапорт Спиридова, которым она извещалась, кому из офицеров дан от графа А. Орлова орден Св. Георгия за военные отличия. Между другими офицерами он был дан и мичману Александру Ушакову, плававшему на корабле «Европа», участвовавшему в двух Чесменских сражениях и заслужившему от командира корабля «Европа» капитана 1-го ранга Клокачева аттестацию весьма исправного офицера. Орден же Св. Георгия 4-й степени мичман Ушаков [98 - В декабре 1776 г. разбивался у абхазских берегов в чине лейтенанта на фр. «Первый» и был один из спасшихся при крушении. 4 апреля 1776 г. назначен командиром бомбардирского корабля «Марс». 27 апреля того же года произведен в капитан-лейтенанты. 1 января 1779 г. уволен в отставку.] получил за следующий совершенный им подвиг. Ушаков, будучи командиром небольшого греческого судна трекатра, перевозил на нем сотню солдат Шлиссельбургского полка и небольшое число албанцев от острова Капелло к острову Тассо. Застигнутый безветрием в виду крепости Лемнос, трекатр подвергся нападению вышедших из Лемноса 1 галеры и 4 полугалер с вооруженными дульциниотами, «главных в тамошних морях разбойников». Трекатр имел баталию с 4 до 8 ч., причем Ушаков своим хорошим распоряжением и неустрашимостью, через непрерывно продолжающейся огонь, наполнил суда неприятеля убитыми и ранеными, так что наконец неприятель с весьма слабыми остатками сил ушел из виду. По прогнании неприятеля Ушаков соединился с флотом благополучно. Коллегия, рассмотрев это дело, произвела мичмана Ушакова в лейтенанты, хотя он по линии и не доходил до этого производства, но «за отличный в военном действии против неприятеля, неустрашимый поступок», а также, приняв во внимание хорошую аттестацию Ушакова, Коллегия сочла возможным, произведя его в лейтенанты, дать ему кроме того старшинство в этом чине.
   14 июля 1772 г. императрица пожаловала орд. Св. Геория 4-й степени за храбрость майору [99 - По списку георгиевских кавалеров 14 июля 1772 г. награжден премьер-майор Свен Ваксель. Вероятно, Ваксель был морских батальонов. Пенсию по указу должна была производить Адмиралтейств-коллегия.] Вакселю за дело 27 июня 1771 г. при высадке десанта в Еникале, когда Ваксель, отбив наипервее пушечною с судов пальбою неприятеля с берега, потом с десантом на мелких судах отправился к берегу, вышел на него первый, высадил десант и прогнал неприятеля.
   10 августа 1772 г. императрица дала орден Св. Георгия 4-й степени за храбрость капитан-лейтенанту Карташеву «за отличную храбрость во время последней в Чесменской бухте атаки, когда он отправясь в середину зажженного неприятельского флота, взошел на корабль “Родос” с крайнею неустрашимостью и при взятии оного и выведении из порта мужественно поступал».
   22 февраля 1778 г. были пожалованы орд. Св. Георгия 4-й степени за храбрость: капитаны Лупандин, Клокачев, Хметевский, Барш, Бешенцов, Круз, Степанов; капитан-лейтенанты Перепечин, Дугдаль, Мекензи; лейтенанты Ильин, князь Гагарин, Псаро, Кочугов, мичман Ушаков, лейтенанты Войнович, Алексиано и Ризо.
   Рукою императрицы на указе было приписано: «Старшинство их почитать с того дня, как получили кресты от графа Алексея Орлова».
   Пользуясь списком георгиевских кавалеров и приложением к статье Архипелагские кампании 1769–1774 гг. А. Соколова, помещенной в 7 части «Записок Гидрографического департамента», нами составлен список этих георгиевских кавалеров по времени пожалования орденом с указанием, за какой именно подвиг:

   После утверждения императрицею орденов Св. Георгия 4-й степени Коллегия послала ко всем пожалованным лицам указ, где, извещая о монаршей милости, высказывает твердую надежду, что получившие орден «конечно все свои силы и старания употребят к оказанию и впредь своего усердия и ревности к службе».
   30 июля 1773 г. капитан 2-го ранга Кингсберген был награжден орд. Св. Георгия 4-й степени за сражение под Балаклавой. В грамоте сказано: «Оказанное вами храброе и мужественное дело, когда вы с двумя вверенными вам судами сражаясь с неприятельскими о 52 пушках тремя кораблями и одною о 25-ти пушках шебекой, повредив оные обратили в бег, учиняет вас достойным к получению» и т. д.
   15 декабря 1775 г. получили орд. Св. Георгия 3-й степени Коняев, Клокачев и Кингсберген и тот же орден 4-й степени капитан-лейтенанты Гипс и Матвей Каковцев [100 - Больше в XII томе «Материалов» мы не нашли о пожаловании орденом Св. Георгия 4-й степени, а между тем им были награждены: 27 июля 1773 г. к. 1-го р. Роксбург, ком. кор. «Всеволод», за храбрый подход в 1772 г. под крепость Чесму, сбитие многих пушек и замолчание остальных. 26 ноября 1774 г. к. 1-го р. Коняев и Аклеин, ком. кораблей «Чесма» и «Граф Орлов», за Патрасское сражение, где было истреблено 16 неприятельских фрегатов и шебек. 27 июля 1773 г. к.-л. Кожухов и Ханыков, за Чесменское сражение 1772 г. 30 июля 1774 г. л. А. Алексиано за отличие 26 ноября 1774 г.; к. 1-го р. Яков Филиппович Сухотин за дело 1773 г. под Суджук-Кале в Черном море. 12 декабря 1774 г. мичман Марацо за отличие.]; все эти ордена были пожалованы за отличие.
   Кроме того, орден Св. Георгия 4-п степени был жалуем за 18 кампаний и бытность в военных действиях. Первый получивший орден Св. Георгия 4-й степени за 18 кампаний, 26 ноября 1770 г., был капитан-лейтенант Иван Дмитриевич Дуров, «за ревность и усердие к службе».
   26 ноября 1773 г. были пожалованы орденом Св. Георгия 4-й степени за 18 кампаний: контр-адмирал Чичагов, к. 1-го р. Палибин, Жемчужников, к.-л. Я. Карташев, С. Лопухину, Ив. Селифонтов, – все участвовавшие в военных действиях, первый в Черном море, остальные в Архипелаге [101 - До выхода указа с правилами о наградах за 18 кампаний были награждены: к. 1-го р. Поливанов, к. 2-го р. Муромеев, Лупандин, Давыдов, к.-л. Кондратьев, Берх, С. Плещеев и В. Плещеев, все участвовавшие в военных действиях. После выхода указа, 26 ноября 1776 г. к. 1-го р. Аничков, Булгаков, к. 2-го р. Козлянинов. 26 ноября 1778 г. к. 2-го р. Е. Одинцов, к.-л. Скуратов и Мосолов; 26 ноября 1779 г. кап. – лейт. Илья Левицкий и Киленин. 26 ноября 1782 г. к. 1-го р. Мельников, к. 2-го р. Телепнев и к.-л. Дубровин. 26 ноября 1782 г. к. 2-го р. Н. Федоров и к.-л. Крусанов.]. Императрица заметила неправильность в подносимых ей списках штаб– и обер-офицеров флота для награждения орденом Св. Георгия 4-й степени за 18 кампаний, и для пресечения сего указом 26 ноября 1775 г. установила, что этой награде подлежат из морских офицеров только те, которые 18 кампаний действительно на море выслужили, не считая тут ни мест, ни расстояния [102 - Надо полагать, что в просьбах, вероятно, указывалось на эти обстоятельства.], но одну долговременность, и каждую кампанию считать не менее 6 месяцев, ибо за всякие прочие отличные подвиги, воздаяние мужеству на всякое время предписано в особых статьях; тем же указом императрица приказала Адмиралтейств-коллегии совместно с Военной, вновь рассмотреть службы всех тех офицеров, которые были представлены к награде и роспись которых возвращалась с указом; только после нового рассмотрения списков офицеров, которые долговременною на море службою приобрели право на военный орден, разрешалось представить списки императрице.
   9 января 1776 г. военная Коллегия известила морскую, чтобы на будущее время начальствующие на море лица, в случае оказания подчиненными их штаб– и обер-офицерами флота военных подвигов, свидетельствовали своими аттестатами, кто точно награждения достоин; если кто будет иметь право на награду военным орд. Св. Георгия, то описывать самые подвиги отличия. Без удостоверения начальствующих лиц, о таких военных подвигах, а также просьбы всех лиц о награждении за 25-летнюю службу, без удостоверения начальствующих лиц, военная-де Коллегия в рассмотрение и предстательство пред Е.И.В. входить не будет. Коллегия объявила, что она точно так же не будет входить в рассмотрение просьб тех лиц, которым уже отказано в пожаловании военным орденом и ныне представляющих о себе аттестаты за отличные поступки, о которых они сами только объявляют себя к тому награждению достойными, но с статутом ордена Св. Георгия не согласными.
   Разъяснения военной Коллегии мало согласуются с указом императрицы от 26 ноября 1775 г., в котором говорится только о неправильном представлении к ордену за 18 кампаний. В разъяснении же Коллегии идет речь главным образом о пожаловании орденом за военные подвиги.
   Нельзя не заметить некоторую иронию в разъяснении военной Коллегии; нам в первый раз приходится встречаться с подобным документом, и желательно, чтобы он получил большее разъяснение.
   Кроме наград орденами существовали другие формы наград: чинами (4 командира брандера за Чесменское сражение получили чины), деньгами (контр-адмирал Базбаль получил в награду 4 тыс. рублей), и годовыми и двухгодовыми отпусками без вычета жалованья.
   Граф А. Орлов в рассматриваемый период времени получил бриллиантовую шпагу и 4 пушки из числа взятых в Чесменском сражении.

Глава XX

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Из следственных и судных дел некоторые были помещены раньше при описании крушений судов. Из других заметных разбирательств, которые производила Коллегия, заслуживают внимания следующие дела.
   Командовавший в 1772 г. Архангельской эскадрой контр-адмирал Н. Сенявин и главный командир порта Ваксель поссорились между собою и обратились в Коллегию с жалобами друг на друга. Первый жаловался на Вакселя, что он поднял свой брейд-вымпел при прибытии на корабли, которые он должен был проводить за бар реки С. Двины, в объявлении себя депутатом не вовремя и в посылании от депутатских дел указов и прочих обидах. Ваксель жаловался на Сенявина, что он посылает ему ордера и в контору сообщения, к депутатским делам рапорты с дерзкими выражениями. Сенявин просил о назначении на место Вакселя депутатом другого, а Ваксель о защите депутатской чести.
   Коллегия, разобрав обоюдные жалобы, нашла, что Ваксель не имел никакого права поднимать брейд-вымпел: ни по тому, что он был назначен депутатом, ни «по главной команде», а еще менее по тому, что он капитан над Архангельским портом. Указом-де Коллегии от 4 апреля 1750 г. проводку кораблей через бар приказано делать главному командиру и капитану над портом с офицерами, и потому он, Ваксель, должен был проводить те корабли по своему званию, а не по депутатству (от Коллегии), и проводка кораблей по последнему званию мало-де чести ему делает.
   Объяснения его, Вакселя, что он проводку должен делать как депутат от Коллегии, неуместны и с военными правилами не сходны. Хотя ему, Вакселю, и предложено было от Коллегии произвести кораблям депутатский смотр, но он должен был сделать депутатский смотр по обыкновению, т. е. тогда, когда корабли не только совсем вооружатся, но и к походу совсем готовы будут, следовательно, по переводе за бар, ибо до тех пор они не нагружены и, следовательно, не готовы, а не перед баром. Вакселю следовало-де наперед дать знать о приготовлении к смотру и потом назначить время, но он сего не сделал и потому поступил преждевременно и против коллежского указа, в котором прямо сказано, что депутатский смотр сделать при отбытии кораблей.
   Коллегия вывела из поступков Вакселя, что он принял на себя преждевременно депутатское звание «из единого тщеславия и ложного понятия о честолюбии, которое только и руководило им, из чего вышел беспорядок». Точно так же, из такого же побуждения посылал Сенявину он, Ваксель, указы. Коллегия нашла, что Ваксель поступал дерзко, предосудительно той чести, которой он удостоился от Коллегии, возложившей на него депутатское звание, и нарушил субординацию. Коллегия обещалась рассмотреть подробно это нарушение и поступить по всей строгости законов. Для того же, чтобы не остановить отправку кораблей, приказала Вакселю быть, до проводки кораблей за бар, единственно как капитану над портом, и только после того как корабли за баром приготовятся к походу, принять на себя депутатское звание и сделать смотр на точном основании коллежского указа. Сенявину Коллегия, ввиду нанесенной ему Вакселем обиды, разрешила не быть на депутатском смотру, а приказала быть на смотру одним командирам кораблей.
   Поступками Сенявина во время столкновения его с Вакселем Коллегия осталась довольна, отдала должную справедливость всем распоряжениям его, касавшимся до эскадры, но осудила его за то, что он написал Коллегии, что до извещения его, Сенявина, от Коллегии, о назначении Вакселя депутатом, признавать Вакселя за депутата не будет и принимать от депутатских дел указов также не будет. Коллегия нашла, что Сенявин поступил «очень дурно» относительно Коллегии, и при будущем разбирательстве обещалась «удерживать свое право».
   Дурное в этом распоряжении Сенявина Коллегия находила то, что он сам собою, не дожидаясь приказания от Коллегии, решился не признавать Вакселя депутатом (т. е. до вывода кораблей за бар).
   Вскоре Ваксель прислал в Коллегию новую жалобу на Сенявина, на «развратное размышление, не сходствующее с указом о почтении депутатам», и прислал полученный им ордер (приказание) от Сенявина, в котором последний пишет, что депутатскому смотру следует быть тогда, когда он-де, Сенявин, даст знать, и кроме того депутаты бывают в Кронштадте, а здесь-де Архангельск.
   Чем дело кончилось между Вакселем и Сенявиным, было ли дальнейшее разбирательство этого дела – неизвестно, но вопрос о почестях, отдаваемых депутату при смотрах на следующий год, опять возник, и поднял его адмирал Мордвинов, имевший главную команду над флотом в Кронштадте.
   Указом от 29 мая 1772 г. Коллегия приказала в отдаленных портах депутатами быть капитанам над портами, на смотр ездить под адмиралтейским флагом и производить салют из 13 пушек. Командирам приказано было поступать по этому указу и исполнять его «как закон».
   Против этого распоряжения Коллегии заявил протест адмирал Мордвинов, находя, что этим указом нарушен Морской устав Петра Великого. Мордвинов писал в Коллегию, приводя §§ морского устава, что по уставу депутатами следует быть членам Коллегии, которые могут иметь адмиралтейский флаг и получить салют от флота, равный генерал-адмиралу. Что в Морском уставе нигде не сказано, чтобы в отдаленных портах капитану над портом ездить под флагом на шлюпке, и чтобы депутатам, ездящим под флагом на шлюпке, производить с флота салют из 13 пушек. Что в Морском уставе точно положено, что делать, когда генерал-адмирал на шлюпке едет мимо флота, на корабль всходит или с корабля съезжает, и нигде нет, чтобы в этих случаях производился салют генерал-адмиралу. Салют же генерал-адмиралу производится при поднимании и опускании его флага на корабле, а не тогда, когда генерал-адмирал едет на шлюпке. Точно так же в том же Уставе точно положено, как отвечать генерал-адмиралу на салют от флагманов и капитанов, а едущим депутатам на шлюпке под флагом на салют отвечать нечем.
   Кроме того, флотские капитаны командующие поднимают брейд-вымпел, но не стоячий, а плавучий, а потому такие капитаны, не говоря уже о флагманах, не сравнены даже с капитан-командорами, имеющими право подымать стоячий брейд-вымпел.
   На этом основании Мордвинов находил неправильным, что по коллежскому указу от 29 мая 1772 г. депутаты, в том числе и капитаны над портом в отдаленных портах, будут пользоваться почестями сверх регламента, больше даже генерал-адмирала, который есть главный начальник не только флота, но и Коллегии.
   Так как в указе не было указано время, когда депутатам, едущим на шлюпке, производить с флота пальбу, то он, адмирал Мордвинов, не осмеливается, сверх регламента, утвержденного императрицею, отдать приказание делать депутатам почести большие, чем генерал-адмиралу, только по коллежскому указу, без доклада о сем его императоскому высочеству генерал-адмиралу.
   Так как ему, адмиралу Мордвинову, поручен от его императоского высочества весь корабельный флот и приказано в случае надобности делать представления Коллегии и его высочеству рапортовать, то поэтому он, адмирал Мордвинов, Коллегии представляет, не соизволит ли Коллегия оный салют депутатам ныне отменить. Если же салют оставить, то сделать ее императоскому величеству представление о том, чтобы как генерал-адмиралу, так и депутатам, едущим на шлюпках, такую же пальбу производить, а также прочим флагманам «по их характерам», и капитанов, командующих эскадрами, относительно салютов сравнять с капитанами над портом, когда последний будет ездить депутатом под флагом, подобно членам Коллегии.
   В объяснение своего указа Коллегия привела то, что часто случается, что и в Кронштадте депутаты от Коллегии имеют чин меньший, нежели командующий эскадрою, но получают почести только потому, что депутаты, замещая Коллегию, получают и предписанную ей почесть; в других местах, хотя депутатский смотр делают командиры и капитаны над портом, но они во всяком случае равны депутатам от Коллегии, а потому должны и равную почесть с ними иметь, как в регламенте сказано о депутатах, бывающих при отправлении и возвращении флота, т. е. получать салют из 13 пушек и ездить на смотр под адмиралтейским флагом. Командиры эскадр, отдавая эти почести, исполняют только обязанность, законом на них возложенную, и не должны относить это к своей обиде и оскорблению.
   Отвечая адмиралу Мордвинову, Коллегия замечает, что при составлении регламента адмирал был первый член в комиссии, составлявшей регламент. Что ему лучше чем кому бы то ни было известно основание, почему это правило о почестях депутатам при смотрах флоту введено было в регламент. Что точно таким же образом было поступлено при отправлении эскадр в 1766, 1767 и 1768 гг., что извещение о почестях, отданных депутатам при смотрах в эти годы, было записано в журналы Коллегии, подписанные в числе прочих и им, адмиралом Мордвиновым, как дело, сделанное по закону. Что отдавать почести следует адмиралтейскому флагу, а не «всегда» капитану над портом делать. Если Коллегия-де и прибегла к этой мере, т. е. стала поручать в отдаленных портах делать депутатский смотр капитанам над портом, то сделала это по необходимой нужде и за невозможностью послать кого-либо из своих членов.
   Что же касается до того, что адмирал не решался отдать приказание об исполнении коллежского указа без доклада его императорского высочества генерал-адмиралу, то Коллегия ничего другого и сказать не может, кроме того, что указ ее от 29 мая 1772 г. составлен по силе регламента, утвержденного ее императорским величеством и коллежских определений, им же самим, адмиралом Мордвиновым, подписанных, потому не только не располагает указ свой отменять, но не осмелится доложить ее императорскому величеству, чтобы генерал-адмиралу производить пальбу, равную с депутатами, едущими на шлюпках, а также производить салют едущим на шлюпках флагманам. Если же что надо дополнить или изменить в законах о салютах, то для сего учреждена комиссия. Коллегия же, в силу регламента, посылает от себя непосредственно указы главным командирам и командирам эскадр, по которым должны делать непременное исполнение и делают. Ему же, адмиралу и кавалеру, в таковых случаях указы посылаются для сведения.
   Дальнейших разногласий не было, так как по документам, напечатанным в XII томе «Материалов», видно, что в последующие годы депутатские смотры делались в Кронштадте депутациею от Коллегии, а в Ревеле и Архангельске – командирами этих портов.
   Весь вопрос возник сначала из за неправильных действий Вакселя. Адмирал же Мордвинов отчасти желал поддержать Н. Сенявина, который по прибытии из Архангельска находился в Кронштадте. Коллегия верно оценила весь спор, говоря, что разгорелся он из тщеславия и самолюбия.
   В декабре месяце 1772 г. находившийся в Ревеле на корабле «Преслава» мичман Зубов отрубил себе топором левую руку и откусил язык; Коллегия приказала расследовать это дело между бывшими при этом людьми, как это случилось, в каком состоянии до того находился мичман Зубов и о последующем донести в Коллегию, но в документах нет дальнейших сведений об этом деле.
   21 июля 1774 г. генерал-адмирал Павел Петрович дал указ Коллегии, в котором извещал Коллегию, что по случаю происшествия на Кронштадтском рейде между брандвахтенным фрегатом «Гремящий» и английской яхтой «Игль» он приказал главному командиру Кронштадтского порта немедленно сменить командира фрегата капитана 2-го ранга Немтинова. Через два дня генерал-адмирал Павел Петрович извещал Коллегию, что им определен на его место капитан-лейтенант Василий Плещеев [103 - Плещеевых было два во флоте: Василий и Сергей. Оба служили волонтерами в английском флоте и оба участвовали в Архипелагской экспедиции. Один из них, Сергей, написал «Дневные Записки Путешествия из Архипелагского России принадлежащего острова в Сирию», составляющие большую библиографическую редкость; оба Плещеевы участвовали в посольстве 1775 г. князя Репнина в Константинополь в качестве кавалеров посольства, Сергей Плещеев впоследствии был один из приближенных лиц к в. к. Павлу Петровичу.]. Вместе с тем рекомендовал Коллегии, при определении на такой важный пост как брандвахта командиров, поступать гораздо осмотрительнее и не поручать такой должности престарелым и увечным офицерам, с тем чтобы они вместо отставки находились, но назначать таковых, коих расторопность и исправность в должности и сведения в законах Коллегии известны были. В заключение указа было сказано, что впредь, как и при назначениях офицеров, так и при производстве их, представлять списки к нему, генерал-адмиралу, на рассмотрение. Что же касается до Немтинова, то относительно его в. к. писал Коллегии, чтобы Коллегия благоволила Немтинова от службы отставить с пенсионом, какой ему по закону следует.
   Но гнев генерал-адмирала Павла Петровича на Немтинова был напрасен. Дело состояло вот в чем. 13 июля прибыла в Кронштадт без досмотра английская яхта «Игль», с членом парламента лордом Диллоном. На фрегате было две всего шлюпки. Одна из них пошла в порт с докладом о прибывшем из Архипелага русском фрегате (это не совсем так: фр. «Минерва» пришел 4 июля, а фр. «Григорий» 30 июля). Другая же шлюпка, по объяснению Немтинова, осматривала купеческие суда. Фрегат «Гремящий» находился на якоре, а не лавировал по рейду. Английская яхта, проходя мимо фрегата, салютовала ему из орудий, приспустила грот-брамсель для показания вымпела, который также был приспущен. Был ли приспускаем флаг на яхте, – не было замечено с фрегата. Вторая шлюпка, осмотрев купеческое судно, пошла навстречу яхте, шедшей под парусами, и со шлюпки кричали, чтобы яхта остановилась, но яхта продолжала идти. Шлюпка за нею стала гнаться. Немтинов, видя той яхты упорство, приказал сделать холостой выстрел, чтобы яхта остановилась, потом другой, и когда яхта все-таки не останавливалась, пустил по яхте ядро [104 - Об этом деле есть в Сборнике Русского Исторического Общества, – из которых видно, что Диллон жаловался на неотдание салюта и на стрельбу по нем.].
   Коллегия, рассмотрев это дело, нашла Немтинова виновным в том, что он не исполнил своей должности и при умеренном ветре не лавировал по рейду, отчего произошло то, что яхта и прошла без досмотра. Коллегия приказала произвести о проступке Немтинова «на основании законов фергер и кригсрехт» (т. е. провести слушание дела в военном суде. – Примеч. ред.) и представить Коллегии, какому он подлежит штрафу.
   10 июля 1775 г., по случаю заключения мира с Турцией, императрица приказала дело о Немтинове уничтожить и предать совершенному забвению. 7 июля 1776 г. Немтинову был пожалован чин капитана 1-го ранга и он был уволен в отставку с пенсионом в награду за деятельность на Шпицбергене, где он получил болезни.
   За похищение казенных денег полагалась смертная казнь. Так, в 1776 г. были к ней приговорены подпоручик Марков и капитан Перфильев, бывшие при приеме провианта, за похищение казенных денег. Императрица помиловала виновных и приказала, лишив чинов и дворянства, сослать в Сибирь.
   В 1779 г. советник казначейской экспедиции в Адмиралтейств-коллегии, Апрелев, открылся в употреблении казенных денег на свои нужды, в раздаче денег в долг частным людям и в не записке принятых денег на приход. Коллегия приговорила Апрелева повесить, но императрица помиловала Апрелева и приказала его, также лишив чинов и дворянства, сослать в Сибирь.

Глава XXI

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В 1781 г. разбиралось дело о пожаре на фрегате «Mapия». Было и раньше несколько случаев пожара на русских судах. Так, в 1764 г. сгорели в Ревельской гавани корабли «Петр» и «Александр Невский»; в 1779 г. в Черном море фрегат «Третий», а в Ревельской гавани корабль «Всеволод». Когда в 1781 г. случился пожар на фр. «Мария», стоявшем в Кронштадтской гавани, вскоре потушенный, тем не менее на него обратили внимание, стали подозревать поджог и возникло следственное дело, в направлении которого принимала участие Екатерина II.
   22 апреля 1781 г. она писала С.К. Грейгу, бывшему главным командиром Кронштадтского порта, чтобы он объявил всем находившимся на фрегате ее волю: служащие на фрегате должны открыть виновника пожара в продолжение назначенного времени; если же в этот промежуток времени виновный не будет найден, то Грейг должен был в таком случае (т. е. когда служащие на фрегате не выдадут из своей среды предполагавшегося виновника пожара), отдать всех под суд за оплошность и неисполнение обязанностей.
   Вместе с тем Екатерина II поручила Грейгу о всем касающемся пожара на фрегате извещать ее непосредственно, кроме тех донесений в Коллегию, которые должен был посылать Грейг. Донесения эти конечно доходили бы до императрицы, но значительно позже. Отдавая такое приказание, она, очевидно, очень интересовалась открыть виновника пожара на фрегате, так как во всех предыдущих случаях пожаров на кораблях точная причина пожаров не была установлена.
   Через два дня императрица получила донесение Грейга на свой указ от 22 апреля. Она тотчас же ответила Грейгу и в ответе своем, опасаясь принятия каких-либо чрезвычайных мер, писала, что если в продолжение короткого срока, назначенного Грейгом, виновные не будут открыты, то она, следуя своему правилу – лучше 10 виновных освободить, чем наказать одного невинного, – желает, чтобы не были приняты какие-либо крайние средства и дело было бы предоставлено законному течению.
   А. Соколов так описывает это происшествие [105 - Морск. Сборн. 1848 г., № 11, стр. 450–462.].
   11 мая 1780 г. в 6 ч. пополудни загорелся стоявший в Кронштадтской гавани кор. «Благополучие» [106 - О пожаре на кор. «Благополучие» нет сведений в XII томе «Материалов».]. Огонь немедленно потушили, и по исследовании оказалось, что возгорание случилось в проходе за крюйт-камерой, где были навалены разные вещи и где был найден тлевшимся кулек с пенькою и небольшим количеством густой смолы и угольев. Подозревали, что поджог сделан с умыслом, тем более, что ветер был свежий западный и флот готовился выйти на рейд, но виновного найти не могли.
   В следующем году, 20 апреля в 11 ч. вечера, в той же гавани опять случился пожар: загорелся фрегат «Мария». И на этот раз огонь был вскоре потушен, но виновного не могли опять найти. Нашли только, что возгорание произошло в шкиперской каюте; загорелась койка, в которой была завернута приготовленная для краски сажа, напитанная маслом. Толки о поджогах, предположения, разбирательства шли своим чередом и не обещали никакого положительного вывода, когда производивший следствие о пожаре на фр. «Мария» вице-адмирал П.Л. Голенищев-Кутузов предложил сделать опыт: не возгорается ли сажа, смешанная с маслом, сама собою. Опыт увенчался успехом.
   По изложению Соколова выходит, что Голенищев-Кутузов предложил сделать этот опыт. Документы, напечатанные в XII томе «Материалов», меняют это заключение – предложила сделать этот опыт сама императрица Екатерина II.
   Бывшие раньше пожары на кораблях «Петр», «Александр Невский», «Всеволод», «Благополучие», на фр. «Третий», – конечно обратили ее внимание. Еще по поводу пожара в 1779 г. на фр. «Третий» императрица писала графу Чернышеву: «Подобные несчастия ни отчего иного происходят, как от неисполнения предписанного и от послабления; отчего люди погибают, а государство слабеет, ибо теряет оборону ему».
   Случай возгорания на фр. «Мария» обратил на себя особенное внимание императрицы.
   20 апреля случился пожар, 22 апреля был послан указ Грейгу о принятии мер к открытию виновных, а 24 апреля последовала отмена этого указа. В тот же день, 24 апреля, императрица писала графу Чернышеву: «Из присланного журнала о производимом следствии по случаю известного приключения на фр. “Мария”, увидев что в каюте, где открылся пожар, было несколько связок веревок и на середине в койке завязанная сажа с маслом, принятая для крашения, я вспомнила что при бывшем прошлого года в пеньковых амбарах пожаре, между прочими причинами полагаемо было, что оный мог произойти, если пенька лежала обернутая или же вместе с масляными рогожами. Примечание сие вы не оставите учинить в крайней точности, так как и взять против того возможные предосторожности на всех судах и везде по Морскому департаменту».
   Граф Чернышев, получив этот указ, отправил копию с него, «споспешествуя исполнению высочайшей воли», в Кронштадт к Голенищеву-Кутузову, производившему следствие, рекомендуя ему строгое и точное совместно с Грейгом исполнение. Другую копию с указа Чернышев отправил в Коллегию, которая, с своей стороны, руководствуясь мыслью императрицы, выраженной в письме к гр. Чернышеву, предписала Голенищеву-Кутузову произвести опыт: не появится ли огонь от лежащих вместе сажи и масла, подобно тому как лежали они на фр. «Мария».
   Опыт удался вполне; он был произведен в присутствии Грейга и Голенищева-Кутузова, таким образом: смешав сажу с маслом, дали краске отстояться час, после чего масло было слито, а сажа завязана в койку; койку эту положили в комнату близ конторы над портом, двери запечатали и поставили к печатям не только часовых-матросов, но и «надежных» офицеров: одного капитан-лейтенанта и трех лейтенантов, которым было приказано не спать всю ночь. Ночью, через 13 часов после запечатания дверей, в комнате показался дым. Извещенный немедленно Грейг сначала послал за Голенищевым-Кутузовым и за Пущиным (капитаном над портом), но, увидя усиление дыма, не дождавшись их, распечатал двери и вошел в комнату; при входе его, вместе с притоком свежего воздуха, показалось пламя. Причина пожара на фр. «Мария» была открыта, Коллегия следствие уничтожила и объявила свое удовольствие Грейгу, Голенищеву-Кутузову и Пущину.
   Была довольна и императрица, поздравившая 28 апреля Грейга с открытием причины пожара на фр. «Мария», причем приказала людей, содержавшихся по этому делу под стражей, освободить и принять меры предосторожности на будущее время.
   Взысканию подверглись офицеры фрегата «Мария». Командир кап. – лейт. Крусанов, лейт. Тутолмин и мичм. Малыгин получили строжайший выговор за небрежность при исполнении служебных обязанностей. Первые два, кроме того, были подвергнуты наряду не в очередь на службу в продолжение одного месяца, и так как фр. «Мария» находился в эскадре контр-адмирала Сухотина и был назначен в плавание, то Коллегия известила Сухотина, чтобы взыскание, наложенное на Крусанова и Тутолмина, было бы приведено в исполнение во время плавания. Что же касается до мичм. Малыгина, то кроме строжайшего выговора, он был присужден в отдаленную и трудную посылку. Коллегия ограничилась следующим наказанием Малыгину: лишила его кампании и определила на целый год к присмотру за производившимися в Кронштадте казенными работами.
   В 1782 г. разбиралось Коллегией дело о капитан-бригадире Палибине и капитане 1-го ранга Мекензи. Палибин командовал отрядом, посланным в Атлантический океан и зазимовавшим, вопреки приказанию вернуться в Россию, в Лиссабоне, а Мекензи командовал в том же отряде кораблем, с которым отделился от эскадры и зимовал в Англии.
   Палибин донес, что по выходе из Лиссабона для возвращения в Кронштадт он встретил крепкие противные ветры и, так как к 19 октября был только у мыса Финистерре, то, видя малый успех своего плавания (на 11-й день), невозможность вернуться осенью в свои порта, по общему консилиуму с командирами кораблей, положил вернуться в Лиссабон. В английские же порты он, Палибин, не зашел потому, что по силе данной ему инструкции в них заходить было не разрешено.
   Мекензи донес, что 18 октября, по призыве сигналом на флагманский корабль Палибина командиров кораблей, Палибиным было предложено: если не будет способного ветра к 20 октября, то вернуться на зимовку в Лиссабон. Разлучившись с эскадрою 19 октября, Мекензи с своим кораблем, по консилиуму с офицерами, зашел 4 ноября в Портсмут, где и остался на зимовку.
   Чернышев был очень недоволен Палибиным и Мекензи. Первому он выразил свое удивление, что те же самые ветры, которые не помешали Мекензи дойти до Англии, помешали Палибину сделать то же самое. О Мекензи граф Чернышев выразился, что, по газетным известиям, Мекензи перевез из Лиссабона много денег в натуре и освобожденных из плена англичан.
   Но этим выговором дело не окончилось; по возвращении отряда из плавания в Кронштадт Коллегия потребовала ответы: от Мекензи, для чего он отлучился от эскадры и пошел к английским берегам, а не в Лиссабон, и для чего, находясь в Англии, разгружал свой корабль; а от Палибина, для чего он, находясь 18 октября в море, не внес в журнал о созыве на свой корабль капитанов кораблей, и если при том был консилиум, то отчего не записано положение консилиума в протоколе.
   Получив ответы от Палибина и Мекензи и обсудив их, Коллегия большинством 5 голосов против 2 решила: призвать Палибина и объявить ему, что этот случай, в котором Коллегия видит непорядок и неисполнение обязанностей, а также и другие случаи, бывшие во время командования им, Палибиным, эскадрой, не позволяют Коллегии надеяться, чтобы на будущее время можно было вверить ему, Палибину, эскадру, почему и следует ему, для лучшего обучения, быть у других под командой, а до тех пор он, Палибин, и в кандидаты не может быть представлен. Палибин извинился пред Коллегией по случаю незаписания в журнал сигнала и в протокол положения консилиума.
   Коллегия приняла во внимание извинение Палибина, но оправдать его, как сказано в коллежском определении, не может.
   В своем определении Коллегия поставила на вид Палибину, что он или мало читал, или худо понял данную ему инструкцию, в которой воспрещения входить в порты воюющих держав не было. 28 июля того же года Палибин вышел в отставку с чином генерал-майора и обыкновенной пенсией.
   Отлучение Мекензи от эскадры и вход его в Английский канал Коллегия в вину ему не поставила бы, если бы Коллегия не заметила разницы в записях журнала с экстрактом из журнала, писанным рукою Мекензи. В экстракте упоминалось о консилиуме на флагманском корабле Палибина. В журнале же о консилиуме ничего не было сказано. Коллегия сочла это несогласие журнала с экстрактом очень странным и неосмотрительным. Коллегия положила, что Мекензи потому не записал в журнале положение консилиума о возвращении в Лиссабон, что хотел скрыть от офицеров причину своего разлучения с эскадрою, и что английских пассажиров он мог перевозить и с согласия Палибина. Коллегия нашла поступок Мекензи «совсем безрассудным» и заслуживающим неудовольствия Коллегии, и, хотя Коллегия и «уважает его прежнюю службу (в Архипелагской экспедиции), но не может не дать ему, Мекензи, почувствовать, сколько его поступок дурен и неоснователен и может быть вреден службе, когда в журнале что лишнее прописано или не записано то что надо». С целью и других удержать от подобных поступков, в которые могут впасть, если оставить этот случай без внимания, Коллегия поручила главн. ком. Кронштадтского порта С.К. Грейгу: собрать всех флагманов и морских офицеров, прочитать Мекензи ее коллежское определение, объявить ему неудовольствие Коллегии и прибавить, что он, Мекензи, сделанный неосновательный поступок ревностной службой и точным исполнением своих обязанностей должен загладить. До тех же пор он, Мекензи, должен оставаться под сомнением, и потому таким надежным, каким прежде считался, а также отличным и знающим морское дело, почитаться уже не может. Мекензи остался на службе.
   Заготовка леса для кораблестроения лежала на обязанности Коллегии. Доставлять лес должны были иноверцы Казанской губернии, приписанные для сего к Казанской адмиралтейской конторе. Иноверцы, преимущественно татары и черемисы, тяготились этой повинностью. Коллегия знала это и иногда вызывала для поставки лесов «охочих людей».
   Так, в 1763 и 1774 гг. были сделаны по высочайшему повелению публикации, но никто из частных людей не явился, и Коллегия ничего не могла сделать для облегчения этой повинности иноверцев.
   В 1775 г. явившиеся в Казанское адмиралтейство татары и разные люди объявили цены на доставку к пристаням лесу на один фрегат, по цене от 50 до 25 коп. за пуд. Коллегия не сочла возможным согласиться на эти цены. В 1777 г. взялся доставить к пристаням лесу на один фрегат князь Репнин, по цене 19 коп. за пуд. Цена одного пуда дуба, заготовляемого по наряду, обходилась Коллегии в 4 ½ коп.; хотя цена, предложенная князем Репниным, превосходила казенную на 14 ½ коп., «но для опыта и открытия пути другим» Коллегия просила отпустить ей 14 ½ тыс. рублей для уплаты князю Репнину за лес, который брался он поставить. Деньги Коллегии были отпущены, но была ли в последующие годы поставка леса для кораблестроения из центральных губерний России, неизвестно. Между тем императрице подавались прошения от людей разных званий о дозволении им продавать дубовые рощи, о вырубке мачтовых деревьев, об отпуске леса за границу. Еще в 1769 г. состоялось высочайшее повеление о рассмотрении всех удобств и неудобств для Адмиралтейств-коллегии, если бы было дозволено частным людям вырубать дубовые рощи, растущие на их землях. Согласно этому повелению следовало составить положение, но и к 1778 г. этого положения не было; только в 1778 г. был отправлен корабельный мастер в Казанскую, Воронежскую и Московскую губернии для осмотра дубовых рощ частных владельцев. Случалось и так, что Адмиралтейств-коллегия, основываясь на вальдмейстерской инструкции, разрешала вырубку деревьев для отпуска за границу, а Коммерц-коллегия, основываясь на указе и торговом тарифе, не разрешала отпуск вырубленных деревьев за границу.
   Императрица желала, чтобы все подобные противоречия относительно вырубки и продажи лесов были бы отстранены, чтобы новые постановления относительно лесов были бы составлены для общей пользы, однако ж так, чтобы Адмиралтейств-коллегия не потерпела ущерба в своих потребностях и были бы сбережены нужные леса.
   Составить новые постановления поручено было в 1778 г. Адмиралтейств-коллегии, совместно с Коммерц-коллегией, и потом представить императрице. Адмиралтейств и Коммерц-коллегии, получив указы «о лесном внутри и вне Российской империи торге», собрались и пересмотрели все прежние о лесах законы, и представили императрице обширный доклад.
   Суть доклада была следующая: обе Коллегии «весьма чувствуют и сознают как было бы полезно сделать такое положение, по которому можно было бы вести свободно торговлю лесом» без опасения за недостаток его для государственных нужд, – торговлю, при которой и правительство и частные владельцы обогащались бы. Тем не менее создать такого основательного лесного положения нельзя, ибо подробных и точных сведений о настоящем (в 1778 г.) положении лесов в империи нет, – нельзя без крайних неудобств для лесной торговли. Обе Коллегии полагали, что следует повременить издавать такое положение до тех пор, пока не введется в областях богатых лесом губернское положение, только что утвержденное императрицей, и что тогда возможно будет сделать такие распоряжения о лесном торге, который был бы и для государства полезен и не было бы опасения в недостатке леса для Адмиралтейства. В губерниях возможно будет измерить порядочно леса, узнать качество растущего леса, и дозволять вырубать каждому владельцу столько лесу, сколько надо, чтоб новый в той же даче мог вырасти, когда старый лес весь вырубится.
   Обе Коллегии весьма решительно заявляли, что пока не учредятся в областях, богатых лесом, особенно дубом, губернии и наместничества, до тех пор следует оставить старые законы, но дабы исполнить высочайшее повеление, установили временные правила на срок от 6 до 10 лет, относительно выпуска мачтовых деревьев за границу, причем самый выпуск должен быть в полном распоряжении Адмиралтейств-коллегии.
   Правила временные были следующие. 1) Одна только Адмиралтейств-коллегия дает дозволение на рубку мачтовых деревьев и на отпуск их за границу. Число лесов, нужных к догрузке корабля, груженного мачтовыми деревьями, определяется Адмиралтейств-коллегией. Догружать можно мелким лесом разных сортов, носящих в тарифе название стенег и райн. Коллегия назначает этот мелкий лес «без оскудения в сем нужном растении и без ущерба в своих потребностях, и потому она зная свои потребности, определяет ежегодно, какую часть возможно выпустить за море». 2) Адмиралтейств-коллегия, дав именное разрешение, должна была сообщать Коммерц-коллегии, кому именно дано разрешение, дабы последняя взяла бы пошлину по тарифу с каждого мачтового дерева и затем разрешала бы таможням пропускать за границу клейменые деревья. 3) Каждый получивший разрешение свозить мачтовые деревья, должен указать в своем лесу смотрителю от Адмиралтейств-коллегии некоторое число мачтовых неклейменых деревьев. Если владелец леса получил разрешение свалить неклейменые деревья, то должен указать смотрителю новые деревья, равные по числу половинному числу деревьев, разрешенных к срубке. Если же клейменые – то должен указать равное число деревьев разрешенных к срубке. 4) Каждое десятое мачтовое дерево идет безденежно в пользу Адмиралтейства. 5) Так как дубовый лес для кораблестроения нужен, дуб же растет очень медленно. Так как в чужих краях дуб растет еще лучший, чем в России, и ожидать нельзя, чтобы завелся большой торг дубом, то обе Коллегии положили, что лучше оставить старые лесные законы о торге лесом. Что хотя по учреждении губерний и наместничеств и по собрании необходимых данных о лесах, может быть, и откроется некоторым областям лесной торг свободный и беспрерывный, «но отнюдь не беспредельный, ибо не положа оному торгу границ, скоро можно и лес потерять».
   Нельзя не согласиться, что Адмиралтейств-коллегия довольно ревниво оберегала свои права, указанные ей еще Петром Великим, относительно сбережения и сохранения в России мачтового леса и дубовых рощ, материала, нужного для кораблестроения.
   В Москве была Адмиралтейская парусная фабрика. В ведение Коллегии она поступила с 1703 г. по указу Петра Великого. На этой фабрике готовили полотна для парусов и для обмундирования матросов, а также шляпы для них. Полотна готовили: канифас, карельдук, клавердук, брам-сельдук, брезендук, олонецкое, тик полосатый, флагдук всех цветов. По случаю моровой язвы, бывшей в Москве в 1770 г., рабочие частью умерли, частью разбежались и фабрика была закрыта. До моровой язвы фабрика, имевшая 312 станов, работала для Адмиралтейства исправно и Адмиралтейству не приходилось прибегать к заказам на частных фабриках. Фабрика эта была впоследствии переведена в Новгород, и на устройство ее было отпущено около 150 тыс. рублей.
   К 1777 г. надо отнести заведение кают-компаний в русском флоте. Неудобство разных и многих столов для офицеров на корабле сознавалось давно. Офицеры кормились на каютные и порционные деньги. Морские офицеры имели отдельный стол от солдатских офицеров. В этом году граф Чернышев предложил Коллегии пересмотреть прежние предложения об устройстве общего стола для офицеров, и если окажется, что понадобятся излишние деньги сверх каютных и порционных, полагающихся каждому офицеру, то вероятно, писал граф Чернышев, излишек будет так мал, что Коллегия не затруднится покрыть его из экономической суммы.
   Коллегия рассмотрела положение 1764 г., которое предлагало следующее. 1) Иметь для пищи столы казенные компаниями, под смотрением командующего кораблем, а именно: первый стол командирский, за которым должны обедать и ужинать как командир, так и все команды его морские и артиллерийские офицеры; буде же пожелают, то и солдатские офицеры с согласия командира могут быть приняты за командирский стол, с уплатою столовых денег наравне с прочими офицерами. 2) Все же другие обер-офицеры: шкипера, штурмана, лекаря и комиссары должны были оставаться на прежнем основании, с таким, однако ж, от командира распоряжением, чтобы каждый из них ел не по своему произволу, но в компании.
   Коллегия нашла это предложение – учредить общие столы – полезным и положила сделать в кампанию 1777 г. опыт на двух кораблях: на 74-пуш. «Иезекииль» и на 66-пуш. «Граф Орлов». С этой целью на всех морских и артиллерийских офицеров этих 2 кораблей каютные и порционные деньги не были отпущены, а было отпущено на каждого офицера по 5 р., а командиру 45 руб. Командиры этих двух кораблей должны были, по приеме денег, завести кухонную и столовую посуду и все что надо, дабы ни в чем недостатка не было.
   Командиры должны были заботиться о приобретении съестных и питейных припасов и расходовать их согласно определению комиссии 1764 г. По окончании кампании командиры этих двух кораблей должны были составить подробные сведения, какая выгода и какое преимущество общих столов обнаружилось пред употреблявшимися до тех пор разными столами.
   Надо полагать, что выгода и преимущество общих столов выяснились вполне, так как с тех пор стали появляться сведения об общих столах офицеров. Так, из письма командира корабля «Вечеслав» капитана 1-го ранга А. Спиридова к графу Чернышеву видно, что для общего офицерского стола за границей (кор. «Вечеслав» зимовал в 1780 г. в Копенгагене) Спиридов выдавал по 9 талеров на офицера и стол не был роскошный. Но тем не менее общий стол для офицеров все-таки был.
   Из снабжения судов флота разными предметами заслуживает упоминания сделанное адмиралом Мордвиновым в 1773 г. предложение: заменить в сигнальных флагах и вымпелах желтые цвета синим с белым, ибо желтый цвет на море, издали к солнцу, иногда кажется красным, иногда белым. Коллегия согласилась с предложением Мордвинова, выключила желтый цвет и заменила его синим с белым.
   Относительно устройства лазаретов на русских военных судах дает понятие предложение доктора Бахерахта об устройстве аптек на судах. Предлагая свою корабельную аптеку, составленную по английским правилам, Бахерахт писал, что ни выбор, ни количество и ни качество лекарств для корабельной аптеки не может быть сравниваемо с подобными же лекарствами для сухопутных аптек, ибо на кораблях в употреблении лекарств более препятствий и помешательств имеется, нежели на сухом пути. Тесное помещение на корабле, худая корабельная вода, а часто и недостаток ее, время, не позволяющее раскладывать огонь, погоды, ветры, – не позволяют очень часто лекарям приготовить порядочным образом чай, декокт, составить микстуру и пр., а потому корабельной аптеке следует быть наполненной такими лекарствами, которые совсем готовы для употребления или требуют малое время и немного труда для своего приготовления. В аптечном ящике Бахерахта были исключены все те лекарства, которые совсем на кораблях не могли быть приготовлены. Предлагая свой выбор лекарств согласно правилам английского корабля и им же выдуманный корабельный ящик для корабельной аптеки, доктор Бахерахт просил послать его предложение на рассмотрение медицинской Коллегии. Бахерахт так был уверен в согласии Коллегии на свои предложения, что потребовал, чтобы после одобрения его предложения сейчас же были бы посланы указы: готовить предложенные им ящики для аптек, наполнять предложенными им лекарствами и впредь по той росписи чинить.
   В числе достоинств своего ящика для аптеки Бахерахт представлял, что всякая вещь имеет свое место и одна другой не мешает, когда одна или другая потребуется; все вещи будут сохраняться от порчи, чего в обыкновенных корабельных аптеках не достигалось. Часто случалось, писал Бахерахт, что не могут найти ту или другую вещь, нужную лекарю, перебирают весь ящик и все-таки найти не могут, ибо все вещи между собой закладены в бумаге, склянках, кульках.
   По всей вероятности, аптечный ящик доктора Бахерехта, судя по нарисованной им картине, представлял совершенство перед существовавшим корабельным аптечным ящиком.
   По мнению Бахерахта, на корабле следовало иметь: штаб-лекаря – 1, лекарей – 2, подлекарей – 4, учеников – 8, аптекарского гезеля – 1, надзирателей – 20, комиссара – 1, поваров – 2. Аптекарский гезель имеет в своем распоряжении аптечный ящик, снабженный лекарствами на 150 чел. на 6 месяцев.
   Судовые больные должны разделяться на три части: на легкобольных, на труднобольных и на выздоравливающих. Первые и третьи получают обыкновенную матросскую пищу, но без солонины и вина, а вторые находятся на лазаретной порции. Для больных должен быть особый запас провизии из 26 названий, которых мы не будем перечислять. При приставании к берегу Бахерахт находил необходимым приобретать свежую провизию. Судовой лазарет должен был иметь кровати, тюфяки, простыни, наволочки, белье в достаточном количестве.
   Предложения Бахерахта Чернышев препроводил к Грейгу, который дал в общем заключение, благоприятное предложениям Бахерахта.
   На трехдечном корабле место для судового лазарета Грейг находил весьма удобным в средней палубе, а на двухдечном находил, что другого места указать нельзя, как только в нижней палубе, ибо под шканцами шпиль и грота-галс мешают, когда корабль под парусами, а под баком кухня и фока-галс. Когда на двухдечном корабле число больных увеличивалось, тогда для них обыкновенно отводилось место все-таки в нижней палубе, посередине корабля, по обе стороны грот-люка, обтянутое парусиною, как самое покойнейшее для них место, а для возобновления воздуха всегда имелся спущенный через грот-люк виндзейль (парусинный рукав, кишка, через которую очищается или продувается воздух во внутренности корабля. – Примеч. ред.).
   Грейг находил, что в мирное время можно оставить кровати, как предлагал Бахерахт, в военное же время необходимо употреблять койки. Количество постелей для больных, назначенное доктором, Грейг считал полезным увеличить.
   Касательно больных и лекарств Грейг писал, что это дело медиков; с своей же стороны он может только сказать, что против скорбута он считает для питья полезным давать матросам сухарный квас и клюквенный сок, а с крутою кашею, вместо коровьего масла, предпочитает давать сахарный песок. Что же касается до чистоты на кораблях, то для здоровья служителей следует требовать с первого дня их отправления в море, чтобы как они сами, так их платье и их постели, были бы чисты. Кроме того, Грейг считал полезным для здоровья команды окуривание кораблей. Первое время следует, по его словам, делать окуривание каждый день, а потом через день хотя бы и 3 раза в неделю. Некоторые делали это окуривание уксусом, табаком, порохом, но Грейг считал самым лучшим жечь сухие березовые дрова, тонкий синий дым которых при горении весьма пронзителен и очень скоро сушит корабль. Во время такого окуривания все матросские койки должны быть подвешены по своим местам. Постели, одеяло и платье матросов разложено по койкам, дабы дым мог бы свободно их сушить. Этот дым, по мнению Грейга, не только сушит корабль, но истребляет всяких насекомых. Тем не менее Грейг считал полезным требовать, чтобы всякий матрос имел бы гребень для очищения головы.
   При курении должны быть заперты все люки и порта и огней следует иметь во всех люках как можно более. Для безопасности от огня командир с лучшими из офицеров должен быть безотлучно при огнях.
   Относительно выздоравливающих Грейг вполне согласился с Бахерахтом, что следует удерживать их от объедания, но находил, что на корабле это очень трудно выполнить, ибо от матросской порции всегда лишнее остается, и матросы, несмотря на приказания офицеров, с охотою и тактом передают остатки порций своим выздоравливающим товарищам. Далее Грейг писал, что признаться надо, на некоторых кораблях офицеры мало смотрят за выздоравливающими. Грейг полагал, что лучше держать выздоравливающих на лазаретной порции и что «весьма нужно» лекарям подтвердить это правило, для того что они всегда торопятся выключить их из числа больных. Для больных Грейг считал, в противность Бахерахту, необходимым легкие и чистые сухари, а не хлеб, ибо тот хлеб, который пекли на кораблях, был тяжел и вреден для больных; в портах же следует доставать свежий хлеб с берега.
   Морскую порцию для матросов Грейг одобрил, но находил, что свиное мясо по большей части вредно для матросов и что командиры, заботящиеся о здоровье команды, мало его употребляют. По мнению Грейга, следовало бы употреблять треску и вместо коровьего масла деревянное и уксус, в тех местах, где их можно достать. Все запасы провизии для лазарета Грейг одобрил, но находил, что сахарного песку, корицы, английского перца, мускатного ореха и цвета гвоздики и пр. следует прибавить к этим запасам.
   Из предложений Бахерахта и замечаний Грейга можно себе представить, что такое был судовой лазарет 100 лет тому назад, когда, по замечанию Грейга, был большой недостаток в искусных врачах для судов. «По правде сказать, – прибавляет Грейг, – на наше жалованье весьма будет трудно таковых найти».

Глава XXII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Корпус морской артиллерии, получивший организацию 22 апреля 1734 г., комплектовался вначале офицерами, обученными артиллерийскому делу в артиллерийской школе, но после учреждения Морского шляхетного кадетского корпуса в морскую артиллерию стали поступать офицеры из Морского корпуса.
   В указе императрицы Елизаветы Петровны от 15 декабря 1752 г. по поводу учреждения Морского корпуса сказано, что регламентом вменено в обязанность цейхмейстеру морской артиллерии обучать 150 пушкарей артиллерийскому делу «основательно, выбирая в ученики лучших и охочих, дабы впоследствии их можно было произвести не только в унтер-офицеры, но и в обер-офицеры, и что для исполнения этого правила регламента, из Академии направлялись к цейхмейстеру ученики Академии частью из шляхетства, дабы они могли впоследствии получить обер-офицерский чин».
   Из приведенных слов указа видно: 1) что до учреждения Морского корпуса Морская академия пополняла ряды офицеров морской артиллерии, присылая своих учеников в артиллерийскую школу, которою заведовал цейхмейстер морской артиллерии, и 2) что присылаемые ученики дворяне назначались для офицерских должностей.
   Никаких подробностей об этой артиллерийской школе мы не могли найти. Что это была за артиллерийская школа, какое было в ней обучение, – остается неизвестным.
   Основываясь на словах того же указа, можно сказать, что школу эту желали обставить так, чтобы она давала знающих морских артиллеристов, потому что выбирать в нее следовало «лучших и охочих» учеников.
   Прямого указа об учреждении такой морской артиллерийской школы мы тоже не нашли, но несомненно такая школа существовала. Ф.Ф. Веселаго в «Очерке истории Морского кадетского корпуса» (стр. 115) говорит об этой школе, «что в нее поступали дворянские дети прямо от родителей, или из Морской академии».
   В Собрании законов есть указ Петра Великого от 28 ноября 1717 г. «О учении детей матросских артиллерии». Имело ли какую-нибудь связь это обучение морской артиллерии матросских детей с морскою артиллерийскою школою, тоже неизвестно.
   Как бы то ни было, но с учреждением Морского кадетского корпуса морская артиллерийская школа упразднилась и на Морской корпус легла обязанность готовить офицеров для морской артиллерии.
   В штате Корпуса, объявленном в том же указе, которым учреждался Морской корпус, сказано: «для артиллерийского корпуса выбирая таких, кои ко окончанию в совершенство по регламенту всех наук за взрослыми летами неблагонадежны (и) со основания обучать не только теории, но и практике, чего ради посылать и на море яко констапельских (констапель – начальник артиллерии на корабле. – Примеч. ред.) учеников, дабы через такое действительное обучение теории и практики, как гардемарины во флоте, так и констапельские ученики в артиллерии в произвождение следовать могли» (дальше в производство по офицерской линии могли идти).
   Здесь невольно останавливается внимание на сравнении выборов в морскую артиллерию до и после учреждения Морского корпуса. Прежде выбирали лучших и охочих, после только тех, которые не могли окончить науки, нужные для морского офицера, за взрослыми летами.
   Учреждением Морского корпуса желали поднять воспитание и образование гардемаринов, и потому, говоря языком того времени, «лучших и охочих» учеников не могли уступить в Корпус морской артиллерии.
   Отрывочность и неясность сведений о Морском корпусе того времени много вопросов оставляет невыясненными.
   Через 12 лет последовали, при директоре Голенищеве-Кутузове, изменения в штатах Морского корпуса. Голенищев-Кутузов, представляя в Адмиралтейств-коллегию новые штаты, представил и свои рассуждения, почему требуется то или другое изменение в штатах. В «Полном собрании законов» [107 - Книга штатов. Том XLIV, стр. 104–117.] приведены как представления Голенищева-Кутузова, так и резолюции Адмиралтейств-коллегии.
   Из интересующих нас мнений Голенищева-Кутузова мы можем привести следующие: «от артиллерийского офицера меньшего знания требуется нежели от корабельного»; «артиллерийские кадеты скорее выучиваются и к производству в подконстапели готовыми быть могут, нежели из гардемаринов в мичмана» (стр. 104).
   Директор Корпуса, для укомплектования артиллерийских офицеров на освободившиеся вакансии по указам Коллегии из Корпуса по экзаменациям достойных представляет (стр. 105).
   Кадетам назначалось прибавочное жалованье. Гардемаринам было назначено 6 р., а артиллерийским кадетам 4 р. в год, которые, «неся таковую же (действительную) службу (на море) имеют право также получать некоторое (жалованье), но по меньшему их против гардемаринов искусству с убавкою жалованья, дабы они против гардемаринов не остались в обиде, но имели подобное им к службе поощрение».
   В то время служебных мест по морской артиллерии было очень немного; производство было по вакансии; вакансии очищались медленно, и потому артиллерийская карьера совсем не улыбалась кадетам Морского корпуса, назначенным в морскую артиллерию. От службы в морской артиллерии желали отделаться, и есть основание думать, что кадеты отделывались от нее.
   Если принять во внимание, что служба в морской артиллерии считалась ниже службы во флоте, если принять во внимание, что в Морской корпус поступали дворянские дети с расчетом на служебную карьеру, что назначение в артиллерийские кадеты совершалось по выбору корпусного начальства, а не по желанию самих кадет, то нежелание самих кадетов служить в морской артиллерии, служба в которой не поощрялась, становится вполне понятным.
   Что это так и было, может служить доказательством доклад Адмиралтейств-коллегии от 11 мая 1771 г. [108 - Книга штатов. Том XLIX, стр. 159.], в котором она, представляя новый штат морской артиллерии, доносит императрице, что ею, Коллегиею, «усмотрена великая претительность (отвращение) в обучающихся в Морском корпусе кадетах вступать в артиллерийскую службу, и изыскивая тому причину, Коллегия думает, что происходит оное между прочим и от медлительного и неравного им произвождения (производства) из чина в чин в сравнении с флотскими».
   Голенищев-Кутузов, директор Морского корпуса, один из приближенных императрицы Екатерины II, член Адмиралтейств-коллегии, имел большое влияние на все распоряжения Коллегии и сделал бесспорно очень много полезного для морского образования кадетов Морского корпуса. Отношение же его к артиллерийским кадетам мы видели; артиллерийское искусство он считал ниже морского.
   В другом месте своего доклада по поводу нового штата Морского корпуса Голенищев-Кутузов прямо говорит, что от артиллерийского офицера требуется меньше знаний, чем от флотского.
   Действительно, артиллерийские офицеры, комплектовавшие Корпус морской артиллерии из Морского корпуса, были не особенно сведущи в своем деле.
   Влияния цейхмейстера морской артиллерии на преподавание артиллерийских наук в Морском корпусе, по всем дошедшим до нас сведениям – не видно.
   Регламентом об управлении адмиралтейств и флотов 1765 г., глава третья, пункт третий, было установлено, чтобы при производимых два раза в год экзаменах в Морском корпусе присутствовали депутаты от Коллегии подобно тому, как должны были присутствовать депутаты от той же Коллегии при осмотре судов, идущих в плавание. При последнем экзамене гардемаринов, при выпуске их в службу, должна была присутствовать вся Коллегия в полном составе. Сверх того президент Коллегии, а в небытность его вице-президент, должны были как можно чаще, если время позволит, то через две недели, но уже непременно раз в месяц, посещать Корпус и осмотреть, «все ли, по узаконенным учреждениям и порядкам, производится».
   Мы уже видели, как исполнялись депутатские смотры и к каким они приводили столкновениям.
   Контроль, устроенный регламентом над преподаванием наук в Морском корпусе, не мог быть действителен, как потому, что Корпус был в Кронштадте, так и по тому значительному влиянию на дела Коллегии, которое имел директор Корпуса Голенищев-Кутузов. Да наконец, учреждения и порядки, установленные им, вероятно и исполнялись в то суровое время. Результатом только явилась в артиллерийских кадетах «великая претительность к морской артиллерийской службе».
   Между тем в морской артиллерийской школе влияние цейхмейстера, заведовавшего этою школой, должно было быть очень велико. Цейхмейстер был заинтересован в том, чтобы в Корпус морской артиллерии шли лучшие и охочие, т. е. по желанию. С учреждением же Морского корпуса стали поступать в корпус морской артиллерии по выбору корпусного начальства, за неспособностью и большими летами к флотской службе.
   И вот даже эти выбранные, т. е. ленивые и тупые, получили отвращение к службе в морской артиллерии. Нечему удивляться, что среди этих офицеров не было знаний, необходимых для морского артиллериста.
   Никогда в русском флоте не рвалось на судах столько орудий, как во время войны 1788–1790 гг., что зависело отчасти от пробы орудий при приеме их, и большею частью от стрельбы во время боя.
   Надо полагать, что такое состояние офицеров морской артиллерии было известно, потому что в военное время на суда назначались сухопутные артиллерийские офицеры.
   В штатах 1752 г. число артиллерийских кадетов было определено в 30 человек. В штате 1764 г. в 60 человек. Следовательно, за этот промежуток времени потребность в морских артиллерийских офицерах увеличилась.
   Если обратиться к списку воспитанников Морского кадетского корпуса, выпущенным в офицеры в продолжении 100 лет и приложенному к «Очерку истории морского корпуса», то оказывается, что с самого начала учреждения до 1767 г., было выпущено в морскую артиллерию 7 человек. И то в один 1755 год.
   После введения новых штатов в корпус было выпущено в констапели: в 1767 г. – 3, 1768 – 3, 1770 – 1, 1771 – 3, 1772 – 2, 1773 – 9, 1774 – 4, 1777 – 5, 1778 – 11, 1779 – 5, 1782 – 5 человек, а всего за промежуток времени в 15 лет – 51 человек. В этот же промежуток времени было два перерыва по два года каждый, когда выпусков в морскую артиллерию совсем не было.
   Просматривая списки кадетов, выпущенных в эти 15 лет в констапели, и списки георгиевских кавалеров, можно заметить, что впоследствии, на службе, орденом Св. Георгия 4-й степени были отличены следующие лица: капитан 2-го ранга Батюшков за 25 лет и капитан 2-го ранга Дурнов, капитаны 1-го ранга Невельской и Карцов за 18 кампаний. Последние три офицера, следовательно, участвовали в военных действиях.
   Управление морскою артиллериею в описываемое время лежало на Артиллерийской экспедиции. Главное заведывание Артиллерийской экспедицией лежало на генерал-цейхмейстере, члене Адмиралтейств-коллегии; помощник его состоял в ранге бригадира-цейхмейстера. Кроме того в составе экспедиции были два, потом один советник в чине капитана. Артиллерийская экспедиция заведовала морской артиллерией, артиллерийскими служителями, амуницией и морскими крепостями. Чинов экспедиторам не было положено, дабы, как сказано в регламенте, флагманы, дослужившиеся во флоте до чина вице-адмирала и адмирала, без предосуждения своих чинов, экспедициями править могли.
   Деньги на подряды и покупки амуниции, материалов и припасов, относящихся до морской артиллерии, артиллерийская экспедиция получала по наряду от Коллегии из Казначейской экспедиции и имела для этой цели приходные и расходные книги. Генерал-контролер рассматривал расходные и приходные счеты, ревизировал книги Артиллерийской экспедиции по докладу своей экспедиции и впоследствии отсылал счеты и книги в Ревизион-коллегию или ее контору.
   Артиллерийская экспедиция пользовалась известною самостоятельностью, но без определения Коллегии ничего не могла сделать, «на что законов нет», а должна была делать все по регламенту и коллежским определениям. Артиллерийская экспедиция, как и все другие, должна была делать порядочно и без потери времени. В тех же случаях, когда от Коллегии определения не было, никто сам собою отнюдь не должен был делать, а следовало докладывать это дело всей Коллегии, которая, рассмотрев, давала решение. Артиллерийская экспедиция должна была иметь доброе и ревностное попечение о морской артиллерии, дабы все по должности каждого и по регламентам порядочно и исправно содержалось так, чтобы не только к потребному случаю, но и всегда все в готовности и исправности было.
   Экспедиция должна была иметь по штату на судах все касающееся до морской артиллерии, да сверх того в запасе положенное число артиллерии, ружей, амуниции и пр., что не подвержено скорой порче. Тех же материалов, которые могли испортиться, следовало иметь столько, сколько могло сохраниться без порчи.
   Заготовления в запас, артиллерию и амуницию, следовало иметь в добром смотрении, чтобы эти вещи были в определенных местах, порядочно по сортам убраны и расположены, дабы от непорядочного расположения и небрежения напрасно не тратились и не портились и оттого убытку не происходило. При обнаружении небрежности в хранении регламент рекомендовал «тех штрафовать по силе погрешения, по рассуждению Коллегии».
   Морской устав издания 1763 г. определил обязанности артиллерийским чинам во время плавания на судах.
   Цейхмейстер морской артиллерии, во время плавания всего флота, выходил в море по ордеру Коллегии и был на корабле командовавшего флотом; в экспедиции же исполнял его обязанности в это время тот из советников экспедиции, который был старший в чине.
   Обязанности цейхмейстера при командующем флотом соответствуют в настоящее время обязанностям флагманского артиллериста.
   Цейхмейстер распределял всех артиллерийских офицеров по судам, причем капитаны должны были быть при адмиралах, лейтенанты при вице-адмиралах, унтер-лейтенанты при контр-адмиралах; на прочие корабли назначались обер-констапели и констапели.
   Все остальные чины морской артиллерии: констапели, подконстапели, констапельские ученики, канониры с их сержантами и капралами расписывались по регламенту по рангам кораблей. Сделав это росписание, цейхмейстер представлял списки в Адмиралтейств-коллегию за своей рукой и такие же списки держал при себе.
   Во время пребывания во флоте цейхмейстер должен был иметь надзор как над судовыми артиллерийскими офицерами, так и над рядовыми морской артиллерии «по возможности накрепко, чтобы всякий исполнял свою должность и морская артиллерия всегда содержалась в добром состоянии».
   Во время боя регламент назначал место цейхмейстеру «быть с генерал-адмиралом» на галфдеке.
   При определении бомбардирских кораблей для бомбардирования города или крепости цейхмейстер назначал диспозицию этим кораблям и должен был смотреть, чтобы эти корабли порядочно и действительно бросали бомбы.
   Если цейхмейстер узнавал, что на каком-либо корабле учение при пушках делается не по правилам, то он должен был ехать на этот корабль и показать, как следует делать ту экзерцицию правильно.
   В случае продолжающихся неправильностей при ученьях цейхмейстер должен был доносить командующему флотом, «чтоб велел наказать».
   Все судовые артиллерийские офицеры должны были вести ведомости о состоянии судовой артиллерии и представлять их цейхмейстеру, который уже от себя доносил командующему флотом.
   Судовые артиллерийские офицеры должны были, «когда время допустит», и с разрешения командира, с назначенными людьми делать ученья у пушек, дабы люди в том были искусны, когда случится против неприятеля действовать.
   Командные слова [109 - Командные слова извлечены нами из книги Курганова «Наука Морская»; книга эта, составляющая в настоящее время большую библиографическую редкость, богата историческими сведениями.] во время артиллерийского ученья в конце прошлого столетия были следующие:
   I. Когда пушки можно заряжать за кораблем не опуская портов.
   Назначенные люди к пушкам, смотря по величине оных, становятся поровну по обеим сторонам пушки, подпершись руками в бока, а комендор (главный пушкарь) становится позади винграда, положа правую руку на казну и левою подпершись, и ожидают приказа.
   1) Раскрепи тали и выправь. Стоящие два человека у казны раскрепляют тали, а у дула находящиеся выправляют тали и складывают их бухтой.
   2) Откладывай брюк. Комендор складывает брюк с пушки, он же, если надобно будет, привязывает брюк к винграду пушки.
   3) Развяжи и снимай покрышку. Комендор развязывает бензель, снимает покрышку и кладет ее на станок.
   4) По человеку за борт, вынимай пробки. Стоящий по правую сторону пушки выходит за борт, вынимает пробку и ожидает там приказаний.
   5) Бери пыжевник и подавай за борт. Ближайший к борту на правой стороне берет пыжевник и подает за борт, а находящийся за бортом принимает пыжевник.
   6) Осматривай пыжевником в пушке. Стоящий за бортом, вложив пыжевник в пушку и осмотря, вынимает его и держит.
   7) Бери протравки, осматривай в запалах. Комендор берет протравку и осматривает запал.
   8) Пыжевники и протравки по местам. Пыжевники принимаются в корабль и протравки опускаются на места.
   9) Бери банник и подавай за борт. Положивший пыжевник на место берет банник и подает забортному номеру.
   10) Бань пушку, заткнув запалы. Комендор зажимает большим пальцем запал, а стоящий за бортом банит пушку.
   11) По человеку за картузом. Стоящий у борта с левой стороны идет в показанное место и, взяв кокор с картузом, приносит к пушке.
   12) Вынимай банник и обороти набойником. Банивший пушку, вынув из нее банник и обив его о дуло, оборачивает набойником.
   13) Подавай картуз и пыж за борт, клади в пушку. Стоящий за бортом примет картуз, скуся у узла, и кладет в пушку с пыжом, швом вниз, а скушенным местом кверху.
   14) Посылай до места и осади. Забортный посылает набойником картуз до казны и, осадя порох двумя или тремя ударами, вынимает набойник.
   15) Подавай ядро и другой пыж, клади в пушку, посылай до места. Подающий картуз подает ядро и другой пыж забортному, который, вложив оные в пушку, досылает набойником до места, примечая на набойничном шесте дошел ли заряд до надлежащего места в пушке.
   16) Которые заряжали, подавай набойники и ступай в корабль. Заряжатели за бортом, отдав набойники, входят в корабль и становятся на свои места.
   17) Бери протравки и протыкай картузы. Комендор, взяв протравку, висящую при нем у рога, проткнет картуз и отпустит ее по-прежнему.
   18) Бери рог с порохом. Комендор берет рог с порохом и держит его, подняв к верху.
   19) Сыпь порох в запал и раздави рог. Комендор, запустив медную проволоку в запал и ототкнув рог, сыплет в оный бережно порох и, наполнив запал, вытягивает не вдруг из него проволоку; после того угнетенное место в запале комендор дополняет порохом и, насыпав немного пороха, дорожкою впереди либо позади запала, где ровнее, затыкает рог и, взяв его обеими руками, раздавливает порох близ запала и после того опускает рог.
   20) Бери покрышки и покрой запалы. Это делается немедленно, стоящим у казны по правую сторону.
   21) Бери ломы и ганшпоги. Стоящие обоюду казны берут ломы и ганшпоги и держат их против груди, приставя концами к нижней доске станка.
   22) Прицеливайся. Стоящий направо у казны снимает с запала покрышку, а комендор, стоя за казною, кладет обе руки на верхний фриз и смотрит между двумя большими пальцами вдоль по пушке через верхние фризы у казны и у дула (на коих должны быть намечены средины мелом) на предмет или цель, куда желает направить ядро, рассуждая потому, велит стоящим с ломами и ганшпогами поворотить пушку или приподнять ее казну.
   23) Бери фитиль и одуй. Комендор берет пальщик с горящим фитилем и, став левой ногой подле заднего колеса, а спиной к дулу, держит правою рукою фитиль.
   24) Снимай покрышки, пали. Стоящий направо у пушки снимает вдруг покрышку, а комендор немедленно запаляет и старается усмотреть, попало ли ядро в желаемое место.
   25) Фитили по местам, положи ломы и ганшпоги. Тогда же убирают их на прежние места.
   26) Крепи пушки всеми талями. Закрепляют пушки талями по надлежащему и убирают амуницию по местам.
   27) Направо и налево ступай от пушек. Тогда все вдруг отходят от пушек.
   II. Ученье пушечное на корабле при закрытых портах.
   1) Относи тали от борта. Стоящие у борта, отняв от него тали, заносят их к рингбоутам (кои вбиты посреди корабля против пушки) и, выправя тали, изготовляются втягивать пушку в корабль.
   2) Отодвигай пушки от борта. Те же люди втягивают пушку талями в корабль, а комендор выправит брюк и закрепляет одни тали к борту, а другие у рингбоута.
   3) Раскрепи порт-тали и закрой порты. Комендор раскрепит от планок лопари порт-талей и вдруг закроют порты. После того банят пушку набойниками на канатах и заряжают книпелями или картечами, во всем подобно предписанному учению; но по закрытии запала пушки (в 20-м пункте) приказывают чинить.
   4) Принеси тали к борту.
   5) Принимайся за порт-тали и открывай порты.
   6) Притягивай пушки к борту разом. За сим делается то же, как явствует в 21-м и прочих пунктах; а напоследок, если надобно, велят комендорам с их людьми, перейти на другую сторону к пушкам.
   Примечание 1-е. Когда неприятель придет на ядерный перестрел, тогда должно заряжать пушки ядрами при открытии портов и в него палить.
   Примечание 2-е. А если судно его будет так близко, что можно вредить оное книпелями, в таком случае надобно заряжать пушки, при закрытии портов, книпелями и в потребных случаях для большого ему вреда класть в пушку ядро, а на него книпель и не припыживая по нем стрелять.
   Примечание 3-е. Для большого повреждения вблизи неприятеля должно пушки заряжать картечами, полагая их поддонком к дулу без пыжа; а в нужном случае можно сверх картечи и книпель класть и не припыживая стрелять.
   Наблюдение. Понеже вся оборона корабля зависит от артиллерии, потому должно начальникам тщательно смотреть, чтоб пальба исправно и с успехом происходила, а не тщетно, опасаясь подвергнуть себя неизбежной гибели.
   Самим же поступать храбро по присяжному праву и возбуждать в своих подчиненных ревность и неустрашимость к битве; ибо наше войско с природы весьма храбро и мужественно, когда оным управляют благоразумные и искусные начальники и предводители.
   Мы не можем не привести здесь выписку из письма государя Петра Великого к Василию Корчмину от 12 июня 1720 г. относительно употребления морской артиллерии:
   «Во всех тех случаях иметь добрый распорядок и заранее пушкарям о сем внушить, и стрелять как возможно скоро, однако ж с доброй прицелкой, дабы действительно были выстрелы, а не гром один.
   Золотые слова, долженствующие быть заветом русских морских артиллеристов и в настоящее время.
   III. Учение о бросании гранат.
   1) Возьми гранату. Должно взять гранату в правую руку пробкой кверху, между двух долгих перстов.
   2) Открой трубку. Сдирают левою рукою бумагу, привязанную к трубке и покрывающую стапин (скорострельный фитиль) запала.
   3) Возьми фитиль. Взяв левою рукою зажженной фитиль из медной трубки, кои бывают при шляпах огнем назад, должно непрестанно раздувать.
   4) Зажигай и бросай. Зажигают фитилем стапин и бросают гранаты со всего маху, наблюдая, чтоб попали в желаемое место.
   Примечание. Надлежит для учения сперва заставлять бросать пустые гранаты с одними трубками, а после давать маршлаги или картузные начиненные.
   Когда же оные бросают исправно и смело, то велеть кидать и железные.
   Но как сей огонь бывает весьма нужен в абордаже, то для великого его преумножения потребно, чтобы все служители бросанию гранат обучены были.
   Канониров, гандлангеров (рядовых артиллейристов. – Примеч. ред.) и проч. учить, как карказы зажигать и употреблять в баталии, и для того велеть по несколько карказов, разных рук, действительно жечь.
   Обучать же их стрелять из мелкого ружья, а паче из мушкетонов и пистолетов, также скорострельной пальбе из полевых пушек, дабы они во время десантов или высадки их на берег для поисков над неприятелем могли ими исправно действовать.
   ІV. Учение пальбы из мортир бомбами.
   К мортире определяют людей так же, как к пушке, один становится позади ее при запале, а прочие по половине на стороне, и учение производится подобно пушечному, но заряжают мортиру так: надлежит
   1) всыпать в ее камору потребное число пороху.
   2) Подняв бомбу начиненную на крючьях веревками, взрезать у бомбы трубку и распустить по бокам стапин.
   3) Положить бомбу на заряд в котле мортиры трубкою вверх, прямо по стволу, окинуть сверх того мякотью.
   4) Насыпать в затравку пороху или поставить скорострельную трубку.
   5) Взяв квадрант, смотреть в мишень зрительную линию, на желаемое место, и по исчислении расстояния и высоты ставить мортиру на такое число градусов и наводить прямо через отвес, чтобы бомба упала на желаемое место.
   6) Приложить пальник или зажигательную свечу к запалу и от того мортира выстрелит; подобно тому заряжают единороги и гаубицы.
   Примечание. Но как сие важное действие имеет свое основание на высшей математике и физике, то должно при оном в случаях бомбардирования быть всегда людям ученым и искусным в оных науках, и поступать в силу теории и практики артиллерии.

Глава XXIII

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Первым начальником морской артиллерии был Христиан Отто, который в 1715 г. был назначен цейхмейстером, а в 1721 г. обер-цейхмейстером и исполнял эту должность до своей смерти, до 9 ноября 1725 г.
   Приемником Отто был Бруинц, назначенный 2 декабря 1725 г. начальником морской артиллерии; Бруинц был пожалован в 1734 г. в цейхмейстера, в 1740 г. в обер-цейхмейстера и исполнял эту обязанность до своей смерти до 6 февраля 1743 г.
   В промежуток времени с 1743 г. по 1746 г. исправлял обязанность обер-цейхмейстера советник Артиллерийской экспедиции Лейман, которого сменил назначенный 14 января 1746 г. князь Борис Голицын, исполнявший обязанность обер-цейхмейстера по 1757 г. князь Голицын мало плавал на судах, но тем не менее против 1739 г. значится в его формуляре «по экзаменации явился теории и практике не невесьма искусен».
   После князя Голицына, по 5 марта 1759 г., кто был обер-цейхмейстером, мы не можем указать. В этот же день подполковник сухопутной артиллерии Демидов был определен к исполнению должности обер-цейхмейстера: через несколько месяцев утвержден в должности, в 1764 г. переименован в генерал-цейхмейстеры и в 1775 г. был уволен от службы. Преемником его был Ганнибал, который исполнял обязанности генерал-цейхмейстера с 7 июля 1776 г., около двух лет, и вслед за тем был назначен к постройке города Херсона.
   Ганнибал был принят в морскую артиллерию из сухопутной в 1769 г. в обязанность цейхмейстера Морской артиллерии, исполнял эту обязанность во все время морской экспедиции 1769–1774 гг. [110 - Был комендантом в нашем Адмиралтействе на о-ве Парос; был председателем призовой комиссии в Ливорно.]; во время этой экспедиции Ганнибал отличился под крепостью Наварин, за взятие которой был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Сохранился приказ графа А. Орлова, в котором возлагается на Ганнибала приготовление брандеров, в последствии сжегших наветренную половину турецкого флота в Чесменской бухте. Подветренная половина турецкого флота сгорела или от бомбы, брошенной навесно с бомбардирского корабля «Гром», на котором присутствовал Ганнибал, или от бомбы, брошенной прицельно с корабля «Европа».
   Советниками Артиллерийской экспедиции были с 1733 г. Лейман и Рындин; с 1737 г. капитан-лейтенант Берсенев был назначен помощником к Лейману. В 1744 г. 14 февраля Лейман стал исполнять обязанность обер-цейхмейстера и через месяц – Берсенев и Рындин были уволены в отставку за старостью и болезнями.
   После назначения князя Б. Голицына обер-цейхмейстером морской артиллерии Лейман остался советником Артиллерийской экспедиции и в 1747 г. был назначен цейхмейстером, но обязанность эту исполнял только до декабря 1749 г., ибо в этом месяце умер.
   После Леймана цейхмейстером был капитан 2-го ранга Малыгин, известный своею энергиею и своими плаваниями в северных водах; впрочем, Малыгин обязанность эту исполнял недолго, немного более года, и в 1751 г. опять командовал кораблем.
   Б 1752 г. капитан-лейтенант Зыков был назначен советником Артиллерийской экспедиции, а в 1757 г. – цейхмейстером морской артиллерии. Короткое время, с 1763 по 1765 г., исполнял эту обязанность капитан 1-го ранга Пахомов.
   В 1766 г. советником Артиллерийской экспедиции был назначен капитан 2-го ранга Пасынков, который 7 июля 1776 г. получил звание цейхмейстера, а 21 апреля 1785 г. – звание генерал-цейхмейстера морской артиллерии.
   Насколько могли, мы привели сведения относительно личного состава главных начальников морской артиллерии и Артиллерийских экспедиций. Из этих сведений видно, что бывали промежутки, когда не было или обер-цейхмейстера или цейхмейстера, или одного, а то даже и двух советников в Артиллерийской экспедиции.
   Материальная часть морской артиллерии, хотя и не сложная в то время, но тем не менее должна была расстроиться.
   Для пополнения недостатка в числе лиц, могших управлять морской артиллерией, наконец стали приглашать сухопутных артиллерийских офицеров.
   Интересны прения в Адмиралтейств-коллегии, бывшие в 1757 г. по поводу замещения цейхмейстерской вакансии.
   Генерал-майор Хитрово высказал, что так как по регламенту в Морской академии должны обучать разным наукам, в том числе и артиллерии «в совершенстве», а потому следует заместить цейхмейстерскую вакансию кем-либо из морских капитанов, ибо в этой должности надо знать как артиллерийское, так и морское искусство. Но так как он, Хитрово, на эту вакансию никого рекомендовать не может, то для замещения ее следует произвести «в знании артиллерийского искусства экзаменацию» морским капитанам, начав с старших. Кто первый окажется по экзамену, того и представить на замещение этой вакансии, ибо, прибавил Хитрово, и весь артиллерийский корпус комплектуется из учеников, бываемых (бывших) в Морской академии, и из обучающихся при морской артиллерии. Если же, закончил Хитрово, на должность цейхмейстера будет назначен из другой команды, да паче чаяния и моложе морских капитанов и советников (других экспедиций), то всем этим лицам, а особенно достойным, которые совершенное знание артиллерийского искусства имеют, будет нанесена обида.
   Обер-цейхмейстер князь Б. Голицын согласился с мнением Хитрово. Если же время не терпит, прибавил князь Голицын, произвести этот экзамен, то он предлагает утвердить в должности цейхмейстера капитана Малыгина, который исполняет временно обязанность цейхмейстера исправно. Остальные члены Коллегии, вице-адмиралы князь Белосельский, Головин, Мишуков, генерал-лейтенант Талызин, контр-адмирал Римский-Корсаков, – согласились с мнением Хитрово.
   Не согласился только президент Коллегии, адмирал князь М.М. Голицын, который объявил, что хотя при Морской академии артиллерии и обучают, но только одну теорию без практики, и он сомневается, чтобы кто из морских капитанов и советников, обучавшихся теории артиллерии в Морской академии, «ту теорию ныне аккуратно знал», по причине большого промежутка времени, протекшего после выхода их из академии. Морские же офицеры, во время службы на судах, практикуются в морском искусстве. Если же кто после экзамена и найдется знающий теорию артиллерии, то все-таки морская артиллерия требует, чтобы морские артиллеристы имели знания не только в теории, но и в практике. В этих видах, он, князь Голицын, предлагает взять Коллегии на цейхмейстерскую вакансию из сухопутной артиллерии достойного подполковника, так как сухопутные артиллеристы после учения имеют всегдашнюю практику и были уже во многих сражениях. По его мнению, добавляет князь М. Голицын, такое лицо на цейхмейстерской должности будет «весьма способнее и полезнее», нежели морские капитаны и советники, и примеры назначения во флот офицеров полевой артиллерии бывали при жизни Петра Великого. Производить экзамен из артиллерии князь М. Голицын нашел неудобным еще и потому, что на экзамен следует потребовать всех, но многие из капитанов находятся в отпусках и командировках. Кроме того, Коллегия должна Сенату представить в скором времени кандидата на цейхмейстерскую вакансию, а потому времени на производство экзамена не имеется. Что же касается до Малыгина, то он исправляет цейхмейстерскую должность недавно и «хотя бы теорию и знал, но практики в такое короткое время получить ему невозможно».
   Из последних слов князя М. Голицына видно, что он сомневался, знал ли Малыгин и теорию, и потому-то, вероятно, Малыгин недолго и был на цейхмейстерской обязанности.
   Сенат, в который поступил доклад Адмиралтейств-коллегии, решил, что на цейхмейстерскую должность следовало бы назначить из морских артиллерийских офицеров, но так как в морской артиллерии нет налицо не только полковников, но даже и капитанов, кроме одного престарелого, морских же капитанов без экзамена из морской артиллерии все члены Коллегии не рекомендуют назначать, то следует назначить на замещение цейхмейстерской вакансии достойного подполковника из сухопутной артиллерии. На будущее же время назначать в обязанность цейхмейстера по старшинству и достоинству из капитанов морской артиллерии.
   На должность цейхмейстера, которого налицо нет, говорится в докладе Коллегии, «а в нем настоит крайняя нужда», был представлен капитан Зыков, который в 1759 г. был уволен «по старости и за болезнями» в отставку. Только в 1759 г. был назначен обер-цейхмейстером подполковник сухопутной артиллерии Демидов.
   Приведенные прения в Адмиралтейств-коллегии ярко рисуют то состояние управления морской артиллерией, которое было до царствования императрицы Екатерины II.
   В рассматриваемый нами период царствования императрицы Екатерины II перерыва в управлении морской артиллерией не было. Сначала обер-цейхмейстером, а потом генерал-цейхмейстером был до 1776 г. Демидов; после него Ганнибал, Чичагов и Пасынков. Цейхмейстером был сначала до 1776 г. Ганнибал, а с 1776 г. Пасынков, который до своего назначения цейхмейстером был советником морской артиллерии.
   Переходя к рассмотрению материальной части морской артиллерии за промежуток времени с 1772 по 1782 г., мы по необходимости должны прибегнуть к рассмотрению состояния морской артиллерии в предшествовавшие года.
   Калибры орудий для вооружения кораблей, фрегатов и других судов были установлены Петром Великим. Наибольший калибр был назначен 30-фунтовый; в царствование же императрицы Екатерины II, 15 марта 1767 г. последовало изменение в штате вооружения кораблей артиллерией. Изменение это было вызвано изменениями вооружения судов, произведенными в английском и французском флотах.
   Положение 15 марта 1767 г., определившее новое вооружение судов, можно видеть из следующей таблицы.

   Таблица

   Новыми орудиями были орудия 36-ф. калибра и единороги, не вошедшие в положение 1767 г., хотя они испытывались на судах в кампанию 1761 г. и были одобрены комиссией, производившею испытание.
   Единороги, изобретенные графом Шуваловым и допускавшие прицельную стрельбу бомбами, гранатами и брандскугелями, были двухпудовые, однопудовые и полупудовые (картоульные пушки).
   Императрица Екатерина II вступила на престол 29 июня 1762 г.; 25 июля был уже представлен обширный доклад в Адмиралтейств-коллегию о нехватке на положенные по штату 1757 г. корабли и прочие суда, 1609 пушек, 86 114 ядер и 14 313 книпелей. Штатом же 1757 г. было положено содержать: 1–100-пуш. корабль, 8–80-пуш., 15–66-пуш. и 3–54-пуш. [111 - Таким образом, чтобы в каждой эскадре было по 9 кораблей: первого ранга 3, второго ранга 5 и третьего ранга по 1.]; фрегатов 32-пуш. – 6, шняв 16-пушечных – 1, 14-пуш. – 1; пакетботов 16-пуш. – 2, 14-пуш. – 2; прамов 36-пуш. – 2; бомбардирских судов 10-пуш. – 3; пинков 22-пуш. – 18; и галер 130; из числа галер было 22-баночных – 30, 20-баночных – 40, больших конных – 10, малых конных – 50.
   Вооружение судов по декам по штату 1757 г. было как показано в следующей таблице.
   Для вооружения всех этих судов требовалось орудий 30-фунтоваго калибра – 28, 24-ф. – 634, 18-ф. – 140, 16-ф. – 208, 12-ф. – 616, 8-ф. – 404, 6-ф. – 894, 4-ф. – 66, 3-ф. – 1340, 5-пудовых мортир – 6 и 3-пудовых гаубиц – 6. Собственно же орудий требовалось для вооружения 4330.
   На приведенные цифры орудий по калибрам надо смотреть, как на приблизительные, потому что иногда на вооружение кораблей ставились пушки другого калибра, чем положенные штатом; так, иногда на 66-пуш. корабле, на верхнем деке ставились вместо орудий 12-ф. калибра – 8-ф.; на прамах вместо орудий 24-ф. калибра – 18-ф. и т. д.

   Таблица

   В действительности число кораблей и других судов к 29 июня 1762 г. было меньше числа, положенного штатом 1757 г. Если же принять цифру 4330, вычисленную нами за приблизительно верную для всего штатного числа судов, то тогда оказывается, согласно докладу Коллегии, что немного менее ⅓ всех орудий недоставало для вооружения судов.
   В том же докладе рассказано последовательно, с каких заводов доставлялись во флот орудия и снаряды. Переименованы заводы: Петровский, Олонецкий, Мстецкий, гг. Нарышиных, иноземца Меллера, дворян Демидовых.
   В 1742 г. заводчик Демидов обязался ставить орудия и несколько орудий поставил, но от поставки остальных орудий указом Сената, по представлению Адмиралтейств-коллегии, был «отрешен», ибо «руды по пробам явились к литью пушек неудобны».
   В 1745 г. генерал-лейтенант Генинг объявил в Коллегии, что по его пробам лучшая руда для литья пушек находится на Олонецких заводах, что «таких крепких и хороших пушек во всей Европе нет», и что по приказу Петра Великого, когда флот будет снабжен пушками, следует на Олонецких заводах пушечное литье остановить, «как для сохранения впредь такой драгоценной руды до нужнейшего времени, так и для сбережения лесов на уголье».
   Кроме того Генинг сообщил Коллегии, что по указам Петра Великого приказано было испробовать руду на всех Сибирских заводах, и хотя те руды очень хороши и мягки, но по доброте не могут равняться с Олонецкой рудой, ибо пушки сибирского изготовления по пробе разрывало. Исключение составляли пушки, изготовленные на Сибирских Каменских казенных заводах, оказавшиеся крепкими и выдержавшими установленную пробу. Пушки Каменского завода, по заявлению Генинга, оказались так же хороши, как и Олонецких заводов, «и сие, – прибавляет Генинг, – ни от чего иного, как от свойства руды».
   Заявления Генинга оказали громадное влияние на всю последующую деятельность заводов по поставке орудий и снарядов для морской артиллерии.
   В 1759 г. Сенат сообщил Коллегии указом, что князь Репнин обязался ставить орудия и снаряды, изготовляя их на уступленных ему от казны Липецких, Боренских и Козлинских заводах, обязался ставить «с уступкою из цены», по которой граф Шувалов с Истенских и Угоцких заводов в главную артиллерию готовит орудия, «а какая уступка – того не объявил». Тем же указом Коллегия должна была рассмотреть условия князя Репнина, и наблюдая как в качестве орудий, так и в цене интерес казны, представить в Сенат и кроме того через публикацию вызвать желающих ставить во флот орудия и снаряды.
   Так как через публикацию желающих не явилось, то Коллегия вызвала управителей заводов, находившихся в Петербурге, в свою канцелярию, где все управители заводов отказались подписками от вылития пушек и снарядов и от поставки их.
   Адмиралтейств-коллегия тогда обратилась в канцелярию Главной артиллерии и фортификации и потребовала сведения, кто именно в сухопутную артиллерию ставит чугунные пушки, каких калибров, на каких условиях и по каким ценам.
   В то же время, 21 мая 1761 г., Адмиралтейств-коллегия потребовала сведения от Берг-коллегии: производится ли на Петровских Олонецких заводах отливка чугунных орудий, может ли быть отлита нужная для флота артиллерия, в какое время и в какую цену станет пуд?
   Через 4 месяца был получен ответ очень неудовлетворительный. Берг-коллегия объявила, что готовит пушки на Петровском заводе, за совершенной остановкой литья пушечного чугуна она на себя обязательства не принимает и объявить цены с прибавлением накладных расходов не может. Что же касается ядер и книпелей, то их Берг-коллегия может свободно готовить по присылаемым рисункам и чертежам. Цена изготовляемых снарядов для сухопутной артиллерии с заводскими расходами равнялась 43 коп. за пуд, а с накладными и провозными расходами – до 63 коп. с долями.
   Ответом этим Коллегия не удовольствовалась и потребовала новых сведений от Берг-коллегии: возможно ли возобновить на Олонецких заводах литье пушек, а если невозможно, то по каким причинам? Что делается из той руды, из которой прежде пушки лили, и куда эти сделанные вещи употребляются, а также есть ли на частных заводах руды, годные для пушечного литья?
   На этот запрос Берг-коллегия дала более обстоятельный ответ, из которого видно, что на Олонецких заводах в то время делалось «всякое железо» и продавалось для соблюдения интереса казны, дабы употребляемые на содержание тех заводов расходы с прибылью возвращались, «а не втуне оставались».
   Относительно сбережения драгоценных руд Берг-коллегия дала ответ, что железные руды, годные для литья пушек, не разрабатываются; что именным указом запрещено эту руду копать и поднимать, и что для приготовления железа и других вещей руда берется в других местах и вновь отыскивается.
   Что же касается до возобновления литья пушек на Олонецких и Кончезерских заводах, то, по мнению Берг-коллегии, это вполне возможно, стоит только увеличить на заводах число мастеровых людей и, если будет готовиться большое число орудий, то потребуется отвести большее число лесов, ибо Берг-коллегия не сомневается, что существующих лесов недостаточно. Кроме того, Берг-коллегия не может ручаться, будут ли орудия, отлитые на Олонецких заводах, крепки. Сибирские же Каменские заводы, заключает Берг-коллегия, состоят в ее ведении и находятся в действии.
   Получив все эти сведения, Адмиралтейств-коллегия решила, что хотя для литья пушек лучшая руда находится, по представлению Генинга, на Олонецких и Сибирских Каменских заводах, и получать орудия крепкие и годные к употребление с Олонецкого завода было бы ближе, нежели с Сибирских, но так как Олонецкие заводы остановлены и для возобновления их потребуется немалое время, то следует заказ пушек дать Сибирским Каменским заводам, которые находятся в действии.
   Окончательное решение Адмиралтейств-коллегии было: ядра и книпеля готовить на Олонецких заводах по чертежам Артиллерийской экспедиции с доставкою их в Петербург. Орудия же готовить на Сибирских Каменских заводах, ибо на этих заводах, по заявлению Генинга, чугунная руда на литье пушек – лучшая. Для изготовления пушек послать в Берг-коллегию требование по силе указа Правительствующего Сената, дабы Берг-коллегия приказала вылить показанное число пушек на Каменских заводах, куда послать артиллерийского офицера с чертежами. Офицер этот должен был по изготовлении пушек опробовать их установленною стрельбою.
   Назначен был на Каменские заводы лейтенант артиллерии Ельчанинов. В 1764 г. были доставлены первые орудия с Каменских заводов, но с раковинами и другими пороками. Так, с раковинами было 6-ф. пушек 22, а 3-ф. пушек 2, одна пушка неровно высверлена, а у некоторых пушек «уши с ноздрями и косые».
   Адмиралтейств-коллегия тотчас же сообщила Берг-коллегии эти пороки орудий и требовала, чтобы Берг-коллегия дала бы заводу и кому надлежит наставление, как готовить к литью пушек руду в достаточной спелости и чистоте, дабы пушки были без раковин и высверлены чисто и ровно.
   Вместе с тем Коллегия распорядилась отправить к лейтенанту Ельчанинову на завод «секретного дела ученика с инструментами».
   16 марта 1766 г. Артиллерийская экспедиция представила Адмиралтейств-коллегии доклад о медленном и неисправном литье пушек на Каменских Сибирских заводах, и объясняла неудовлетворительность работ на этих заводах заготовкою «худой руды и неисправности домен и мастеров».
   Коллегия отправила экстракт (выдержки. – Примеч. ред.) из этого доклада в Сенат, вместе с показанием числа пушек, потребных для флота, и вместе с тем представила Сенату, что литье орудий на Сибирских заводах производится без всякого успеха и что отлитые орудия «оказываются едва не все в негодности».
   Причин неуспеха Коллегия указываете две. Может быть, говорит Коллегия, не та руда употребляется, какая прежде употреблялась, или же больше от неискусства мастеров, на что указывала и сама Берг-коллегия, заведовавшая этими заводами. По донесениям же артиллерийских офицеров, посланных от Коллегии, руды, употребляемые на литье пушек, были хороши, но домны, в которых готовился из руды чугун, пришли в ветхость, чугун получался не упрелый и пушки выходят с раковинами.
   По показаниям же доменного мастера видно-де, что чугун употребляется мягкий и прежде из него пушки выливались годные, а от чего они являются теперь с раковинами, он-де показать не может. А потом-де доменный мастер объявил домны и руды неблагонадежными, ибо из 100 пудов руды чугуна выплавляется 30 пудов и меньше. По его же, доменного мастера, представлению, домны были перекладены и руда взята другая, более лучшая и благонадежная (стало выплавляться из 100 пудов руды 70 пудов чугуна), но пушки продолжали по отливке получаться с раковинами.
   Приведя все эти доводы, Коллегия выводит заключение, что Сибирские заводы привести в лучшее состояние нельзя. Точно так же нельзя и надеяться, чтобы на Сибирских заводах получилась возможность отлить орудия без раковин, отчего флот к укомплектованию артиллерий никакой надежды иметь не может.
   Коллегия выразила свое соображение о возможности, чтобы флот время от времени в продолжении видимых неуспехов вовсе без орудий не был. О необходимости освидетельствовать как Сибирские, так и Олонецкие заводы со всевозможною скоростью. О необходимости снабдить заводы лучшими и искусными мастерами и другими потребностями. О необходимости привести заводы в лучшее состояние для изготовления на них только орудий для флота, дабы «в самом деле без упущения времени флот (орудиями) яко самонужнейшим снабжен был».
   Итак, Коллегия через 5 лет убедилась, что на Сибирских заводах не могут отлить нужных качеств орудий для флота, и просила назначить для этой цели Олонецкий завод. В числе доводов о необходимости назначить Олонецкий завод для отливки морских орудий приведен и такой: по немалому числу орудий, нужных для флота, Коллегия не надеется, чтобы Сибирские и Олонецкие заводы могли скоро выполнить поставленные для заводов наряды, и потому придеться ей подряжать частные заводы, освидетельствовав доброту чугуна для отливки орудий. Из частных заводчиков Демидовы отказались от отливки орудий за неимением мастеров и густоты чугуна, годного только для железного дела. По указу же Сената в прежнее время, отливка орудий на заводах Демидова отменена, ибо орудия, изготовленные Демидовым, были излишне тяжелы и пушки его указной пробы не выдерживали и их много рвало. Другой же заводчик, князь Репнин, хотя и желает взять на себя поставку орудий для флота, но приказчик князя Репнина объявил цену очень большую и Коллегия не заключила поэтому никакого договора с ним.
   Коллегия надеялась, что если Сибирские и Олонецкие заводы будут назначены только для изготовления орудий морской артиллерии, то частные заводчики назначают цену за отливку орудий умереннее. В случае же успеха отливки орудий на казенных заводах может оказаться, что надобности обращаться к частным заводчикам и совсем не будет.
   Донесение это произвело впечатление, и через несколько месяцев Правительствующий Сенат указом предписал Берг-коллегии передать в ведение Адмиралтейств-коллегии Олонецкий, Петровский и Кончезерский заводы. Но так как на этих заводах с давних времен литья пушек не было и следует завести необходимые машины для усовершенствования заводов, а потому Сенат предписал Берг-коллегии совместно с Адмиралтейств-коллегией через искусных людей учинить сметы, и сколько потребуется суммы, представить Сенату. Ввиду недостатка леса при Олонецких заводах на Адмиралтейств-коллегию была возложена обязанность рубить лес такими частями, чтобы по вырубке в известное время определенной части другая могла вырастать и в употребление годиться.
   На всех заводах, переходивших в ведение Адмиралтейств-коллегии, Сенат не разрешил, кроме орудий, готовить что-либо другое. Особенно рекомендовалось Коллегии беречь руду Олонецкого завода и не готовить на нем ядер и бомб. А для изготовления их войти в соглашение с заводчиком Демидовым.
   Что же касается до Каменских заводов, то согласно указу Сената, обе Коллегии должны были рассмотреть, отчего отливаемые на Каменском заводе пушки бывают негодны, и если окажется, что всему причиною, как докладывает-де Адмиралтейств-коллегия, неискусство мастеров, то в таком случае обеим Коллегиям приложить старание к тому, чтобы на этом заводе были бы для литья артиллерии лучшие и искуснейшие мастера, нежели прежние.
   Адмиралтейств-коллегия должна была по тому же указу представить в Сенат, сколько на приписываемых к ее ведомству заводах впредь ежегодно пушек может быть выливаемо. Сколько требуется орудий во флот по штату, как для мирного времени, так и для военного времени [112 - Число кораблей, фрегатов и других судов по военному времени увеличивалось.]. Сколько орудий и каких калибров имеется в наличии. Сколько орудий имеется негодных и почему их считают негодными. Если же в морской артиллерии есть орудия, считаемые за негодные по случаю раковин, заключает указ Сената, то нельзя ли таковые починить изобретенным на то способом.
   Общее собрание Адмиралтейств и Берг-коллегий, бывшее 1 сентября 1766 г., решило во исполнение указа Сената принять следующие меры.
   Берг-Коллегия посылает на Олонецкие заводы искусных и знающих людей для осмотра и описи заводов и мест (рудных). Мера эта конечно была вызвана передачей заводов из ведения одной Коллегии в другую. Кроме того, эти же люди должны были указать, какие машины надо завести на заводах, дабы привести их в совершенство, где завод усилить, и пр. Адмиралтейств-коллегия должна была послать четырех штурманов с инструментами для снятия планов.
   Берг-коллегия выбрала некоего Гольсте (литейного мастера), который должен был за счет обеих Коллегий отправиться на Олонецкий завод и удостовериться в доброте руд. С этой целью Гольсте должен был отлить на пробу несколько орудий, во-первых, из руды, лежащей издавна на заводе в запасе, а во-вторых, из новых руд. Пушки должны быть отлиты возможно больших калибров. Чертежи этих пушек должна была дать Артиллерийская экспедиция. Годность орудий после пробы должна была служить доказательством хорошего состояния завода.
   Что же касается до приведения Каменских заводов в лучший порядок, о снабжении их лучшими и искуснейшими литейными мастерами, то Берг-коллегия обязанности эти приняла на себя. По мнению Берг-коллегии, неисправность литья пушек на Каменских заводах происходила более от того, что не было искусного литейного мастера.
   Берг-коллегия просила нашего резидента в Стокгольме отыскать мастера, искусного в отливке пушек и «в установлении чугуна», и буде он пожелает ехать на службу в Россию, то сначала сообщить, на каких кондициях отправиться пожелает, а потом, заключив контракт, отправить его в Петербург.
   Узнав об этом распоряжении Берг-коллегии, и Адмиралтейств-коллегия написала то же самое нашему посланнику в Стокгольме.
   Несмотря на эти решения, дело по изготовление орудий для флота совсем не подвигалось. Почти через год, 7 сентября 1767 г., Адмиралтейств-коллегия послала Берг-коллегии напоминание, в котором говорится, что вот, дескать, год тому назад, по указу Сената, Берг-коллегия взяла на свое попечение осмотр и опись Олонецких заводов, указания, какие машины надо завести на заводах для приведения их в совершенство и пр., что Берг-коллегия не сделала никакого распоряжения «и поныне никого не прислано». Точно так же Берг-коллегия не дает-де известия, какие пушки отлил Гольсте из старой и новой руды, а также неизвестно, какое искусство оказал Гольсте, и за всем тем никакого успеха в отливке орудий для флота не видно.
   Напоминая обо всем этом, Коллегия просила, согласно указу Сената, послать на Олонецкий завод, «как возможно наискорее», знающих людей, дабы они совместно с находящимися там штурманами могли бы показать на планах заводы и места (рудные) с обстоятельною описью. Кроме того, Коллегия просила известить ее, под чьим присмотром будет происходить отливка орудий для пробы, была ли замечена какая разность между старой и новой рудой, можно ли надеяться на искусство Гольсте и может ли он привести чугун «в лучшую доброту и мягкость».
   В заключение Адмиралтейств-коллегия препровождала в Берг-коллегию отставного мастера Ансио, просила его освидетельствовать, и если он, Ансио, окажется годен, то просила отправить для «скорейшего опыта» над пробными орудиями на Олонецкие заводы и приказать ему отлить на Кончезерском заводе, где есть готовые домны, несколько пушек и фальконетов.
   Из всей этой переписки видно, что Берг-коллегия оттягивала сдачу Олонецких заводов Адмиралтейств-коллегии, которая хлопотала «о начатии настоящего дела без упущения времени».
   Конец этого напоминания можно понимать и в ироническом смысле, и потому что Адмиралтейств-коллегия спрашивает Берг-контору, что может быть та какие-нибудь другие способы изобрела к получению орудий для флота и об успехах своих начинаний «прилежнейшее попечение употребила».
   Адмиралтейств-коллегия еще раз жаловалась Сенату на медленность и неисправное литье орудий на Олонецких и Сибирских заводах. Сенат запросил Берг-коллегию и сообщил в феврале 1769 г. Адмиралтейств-коллегии сущность ответа, который заключался в следующем. Неисправность в литье пушек, получение раковин, ноздрин, косое высверливание орудий до тех пор будут продолжаться, пока Адмиралтейств-коллегия не найдет сама искусного литейного мастера. Других средств и способов к получению хороших орудий Берг-коллегия указать не может. До тех же пор, пока будут найдены искусные литейные мастера, до тех пор пока эти мастера на заводах литье пушек в порядок приведут, следует, по мнению Берг-коллегии, некоторую часть орудий отдать для изготовления частным мастерам с подряда. Если же частные заводы имеют искусных мастеров, то тем паче, по мнению Берг-коллегии, может иметь таких мастеров казенный завод, и «о том следует употребить все крайнейшее старание».
   Весь этот ответ Берг-коллегии походит на отписку, на желание отделаться от настойчивых требований Адмиралтейств-коллегии.
   В распоряжении обеих Коллегий не было искусных мастеров, знающих отливку орудий. Отыскать их было трудно, и вот причина, почему одна Коллегия обязывала другую отыскать таких мастеров.
   Сенат, сообщив Адмиралтейств-коллегии этот ответ Берг-коллегии, от себя прибавил, что еще в 1766 г. было предложено Адмиралтейств-коллегии отдавать с подряда отливку необходимых орудий частным заводам, что Коллегии было вменено в обязанность только назначить «цену без передачи».
   Тем не менее Сенат нашел возможным обязать Берг-коллегию доставить на время на заводы, перешедшие в ведомство Адмиралтейств-коллегии, искусных литейных мастеров с частных заводов «с довольною платою», но наблюдая при этом, чтоб частные заводчики от взятия таковых мастеров не претерпели бы в заводском производстве остановки и от того убытков.

Глава XXIV

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   На Сибирских заводах литье орудий продолжалось неудачно, а под конец и совсем остановилось.
   Сменивший Елчанинова унтер-лейтенант морской артиллерии Крюков донес Коллегии, что во время пожара один доменный горн повредился, а другой остановлен, оба перекладываются, вода уже из пруда спущена. Другая домна могла бы быть в действии, но мастеровые отправлены на сенные покосы, а потому «литья за неимением людей произвести нельзя» и время «проходит праздно». Во время пребывания Крюкова на заводе отлито было две 6-ф. и 3-ф. пушки. Кроме того, для литья больших орудий были заготовлены только формы. Адмиралтейств-коллегия, известив об этом происшествии Берг-коллегию, потребовала, чтобы заводы были снабжены искусными мастерами и довольным числом мастеровых людей, и чтобы Берг-коллегия «имела старание о скорейшем выливании и с добрым успехом артиллерии».
   Наконец слухи о неудовлетворительности отливки орудий для морской артиллерии на Каменских и Липецких заводах, о невыдержании установленной пробы признанными по отливке годными орудиями дошли до императрицы Екатерины II. Указом, данным 8 ноября 1768 г., она повелела послать на Сибирские и Липецкие заводы знающего человека, который мог бы узнать и исправить, отчего в литье пушек на этих заводах «худоба» происходит, а Олонецкие заводы осмотреть. С этой целью Коллегия должна была выбрать двух офицеров, на знания которых можно было бы положиться в этом деле, и представить фамилии их императрице.
   12 ноября Коллегия донесла, что на Каменских заводах литье пушек производится, на Олонецких же заводах отлито только несколько орудий для пробы. Что же касается Липецких заводов, состоящих с 1755 г. в частном владении князя Репнина, то на них литье артиллерии не производится, а прежде отливались орудия для морской артиллерии.
   Для осмотра и установки Олонецких заводов Коллегия представила генерал-цейхмейстера Демидова, а относительно выбора офицера для посылки на Каменские и Липецкие заводы Коллегия заявила прямо, что во флоте нет офицеров, которые прежде при горных заводах бывали и знали бы искусство в выборе руд и в выплавке чугуна, а осмеливается представить только тех, которые «некоторое понятие в том иметь могут».
   Выбор Коллегии пал на двух капитанов морской артиллерии: Пасынкова и Дмитриева. Выбирая их, Коллегия прибавляет, что при Пасынкове и Дмитриеве должны быть искусные литейные мастера.
   Предлагая таковой осмотр Каменского и Липецкого заводов при помощи литейных мастеров, Коллегия добавляет, что при добром осмотре и старательности со стороны Пасынкова и Дмитриева Коллегия надеется на лучший успех.
   Императрица утвердила этот доклад Коллегии. Через два дня Адмиралтейств-коллегия сделала выборку из всей переписки с Берг-коллегией об отливке орудий и послала этот экстракт в Правительствующий Сенат, вместе с донесением, отчего происходит замедление в изготовлении орудий на Каменском и Олонецком заводах. Вместе с тем Коллегия очень энергично сделала представление Сенату, что «если это дело (отливка орудий) будет производиться без лучшей помощи, а мастера от неприлежания и неисправности будут делать упущения, то скорого освидетельствования доброй руды, а тем больше настоящего литья ожидать нельзя и для того не соизволит ли Правительствующий Сенат, ввиду необходимой надобности артиллерии для флота, по неимению на казенных заводах искусных литейных, формовочных и сверлильных мастеров, и по неотысканию их, повелеть Берг-коллегии указом: отыскать на частных заводах искусных мастеров и за свидетельством ее, Берг-коллегии, снабдить те казенные заводы (Каменский и Олонецкий) как искусными мастерами, так и знающими в том деле мастеровыми людьми, для скорейшего успеха в литье артиллерии».
   Из обращения Адмиралтейств-коллегии к содействию Правительствующего Сената для побуждения Берг-коллегии исполнить ее обязанности видно, что пререкания между двумя Коллегиями очень обострились.
   Это и немудрено: Адмиралтейств-коллегия не могла быть довольна орудиями, отлитыми на Сибирских Каменских заводах. Всего было отлито с 1 апреля 1763 г. по 11 сентября 1768 г. 613 пушек разных калибров; из числа этих орудий оказалось с раковинами до пробы и негодных по пробе 490 пушек, затем годных 123 пушки; эти пушки были привезены в Петербург, но из числа их оказалось «некоторые неровно высверлены, с перекосыми ушьми или цапфы (ами) и с ноздринами».
   Между тем наступал 1769 год, когда была задумана Морейская экспедиция, в которой должен был принять участие Балтийский флот и когда, следовательно, потребность в орудиях должна была возрасти.
   Как мы уже раньше говорили, в то время были штаты 1764 г. для мирного и военного времени. Для укомплектования одного только флота (корабельного и галерного) требовалось к имевшимся в наличности 5478 орудиям, вдобавок 1478 орудий и в запас (для строившихся кораблей и других судов по военному времени) 3478 орудий; всего по расчету Адмиралтейств-коллегии не хватало орудий для флота 4956.
   24 января 1769 г. императрица писала графу Алексею Орлову, что она имеет в виду, по предложению его брата графа Григория Орлова, отправление эскадры в Средиземное море.
   Коллегия получила приказание приготовить к кампании на 1769 год весь флот и заготовить морской провизии на 5 месяцев.
   С первых дней 1769 года Коллегия стала усиленно заботиться о более исправном вооружении наших команд и судов. Так, 7 января 1769 г. писала в Военную коллегию, чтобы были отпущены во флот новые исправные однокалиберные ружья, ибо во флоте хотя и было 4352 ружья, но разных калибров.
   Поехавшему на Сибирские Каменские заводы капитану Пасынкову 27 января Коллегия отправила указ, чтобы он присылал через каждые две недели обстоятельный рапорт, какой успех в отливке пушек на заводе и на какой успех можно надеяться на будущее время, дабы Коллегия о том успехе в литье навсегда точные сведения иметь могла.
   Пасынков ехал медленно и 30 января прибыл только в город Кунгур. Коллегия тотчас же отправила Пасынкову указ, что он отправлен на Каменские заводы для осмотра и исправления их для скорейшего изготовления орудий во флот, а между тем он едет не более 50 верст в день, и если будет ехать и впредь так же медленно, то Коллегия сочтет это за крайнее нерадение со стороны Пасынкова, так как ему довольно известно о надобности пушек во флоте. Сделав эту нотацию, Коллегия накрепко Пасынкову подтверждала, чтобы он всевозможнейшим способом старался поручение исполнить.
   Всего Пасынков отлил 115 орудий; из этого числа по пробе на заводе оказалось негодных 90 орудий и 17 следовало обточить и высверлить. Годных орудий Пасынков приготовил 8, в том числе 12-ф. – 2, 6-ф, – 1, 3-ф. – 5. Донося Коллегии об отливке орудий, Пасынков прибавил, что им, совместно с офицерами и мастерами, производились опыты к лучшему производству орудий, но «успеха не оказалось и не предвидится». Руды хорошего качества на заводе и в рудниках мало, лесу в близости завода не имеется, а имеется в 50 верстах, и с течением времени, когда этот лес будет вырублен, придется ездить за ним не менее 90 и 100 верст. Это донесение Пасынкова имело большое значение.
   Обе коллегии, Адмиралтейств– и Берг-, опять соединились, прочитали донесение Пасынкова и решили представить императрице, что по неуспешному и неудобному литью орудий для морской артиллерии на Каменском заводе следует во избежание казенных издержек оставить литье орудий, а обратить этот завод по усмотрению Берг-коллегии на другое употребление.
   Решение это было утверждено, и Пасынков с командою возвратился в Петербург.
   Так кончилась неудачная попытка снабжать флот орудиями из казенных Сибирских заводов.
   Не более удачно окончилась попытка привлечь частных заводчиков к изготовлению орудий. Мы уже видели, что заводчик Тагильских заводов Демидов отказывался от этой поставки и сама Коллегия очень неохотно прибегала к частным заводчикам, особенно к Демидову. Другой частный заводчик, владелец Липецких заводов, князь Репнин [113 - Племянник гр. Н. Панина.], просил большую цену, и Коллегия уклонялась вначале от заключения с ним контракта, но впоследствии все-таки заключила.
   Посланный на Липецкие заводы капитан Дмитриев донес рапортом от 22 октября, что на заводе было отлито и по пробе оказалось годными:

   После отливки этих орудий прежнее литье на Липецком заводе было оставлено и началось литье «новоизобретенных родов пушек»; в промежуток времени 12 дней было отлито таковых пушек: 12-ф. – 10, а 6-ф. – 2. Подробностей устройства этих новоизобретенных пушек мы не могли найти, но есть некоторые указания, что эти пушки были английского чертежа.
   Наконец, по приглашению Берг-коллегии, в августе 1769 г. явились поставщиками орудий для флота заводчики Баташевы, которые, однако, заявили, что литье пушек на их заводах, по неимению искусных мастеров, им неизвестно. Точно так же они не могут поручиться, «по неизвестности металла», выдержат ли отлитые пушки установленные пробы и не будут ли раковины внутри орудий от рыхлости чугуна. Но ввиду необходимости орудий для флота они, Баташевы, не отказываются трудиться по изготовлению орудий на следующих основаниях. Им должны быть присланы чертежи орудий каждого калибра; будет отлито по 10 орудий каждого сорта; что будет стоить отливка, сверление и очистка орудий, Баташевы представят верный счет. По изготовлении орудий должен быть прислан офицер для осмотра и пробы орудий; после пробы, когда определится число годных орудий каждого калибра из 10 отлитых, они, Баташевы, могут назначить, сколько орудий они могут изготовлять в месяц. Без принятия же этих условий Баташевы не брались «обнадежить и к литью приступить». Адмиралтейств-коллегия приняла все условия Баташевых и послала им чертежи 36-, 30-, 16-, 12-, 6– и 3-фунтовых орудий.
   Согласно указу Сената, передававшему в ведение Адмиралтейств-коллегии Олонецкие заводы, на казенных заводах должны были готовить одни орудия, снаряды же следовало готовить на заводах Демидова «без отговорочно». Но Никита Демидов стал отговариваться неудобством руды на Нижне-Тагильском заводе для отливки снарядов, отчего «чугун, особливо литые вещи, бывают ноздреваты», и что нет никакой надежды на получение хороших снарядов.
   Адмиралтейств-коллегия, доводя до сведения Сената об отговорках Демидова, прибавляет, что Демидову для казенных надобностей отданы крестьяне с слободами, а потому не соизволит ли Сенат приказать Берг-коллегии чрез сведущих людей освидетельствовать заводы Демидова, равно и другие заводы. Если они также будут отговариваться, отчего получаются отливаемые снаряды ноздреваты, и если употребленная для отливки снарядов руда окажется действительно неудобной, то пусть эти сведущие люди освидетельствуют, не скрывают ли на заводах Демидова, во избежание казенного литья, для своих частных надобностей, хороших руд. Ибо прежде на заводах Демидова готовились хорошие снаряды, а потому и хорошим рудам, единственно для снарядов, непременно должно быть. Если же отливка ноздреватых снарядов происходит от неискусства мастеров, то следует приказать Демидову иметь знающих мастеров, дабы чрез такие отговорки не могло произойти во флоте большого недостатка в снарядах.
   Адмиралтейств-коллегия, очевидное дело, не поверила отговоркам Демидова и предлагала ни более ни менее, как ревизию заводов, что могло доставить Демидову большие неприятности.
   Сенат же распорядился таким образом: приказал Берг-коллегии Демидова «неотменно принудить» к изготовлению снарядов, «не приемля никаких отговорок», ибо Демидов должен готовить снаряды по обязательству. Если же, сверх чаяния, и за этим побуждением Демидовы будут отрекаться от поставки снарядов во флот, то Адмиралтейств-коллегии разрешалось заключать с торгов поставку снарядов с другими заводчиками, взыскивая излишек переплаты из казны денег «с тех, за кого оная переплата от других заводчиков будет сделана».
   Несмотря на согласие к понуждению Никиты Демидова, Сенат не согласился на ту меру, которую предлагала Адмиралтейств-коллегия: не согласился на ревизию заводов Демидова. Другой из Демидовых, Прокопий, продал свои заводы, числом 6, Савве Яковлеву. Адмиралтейств-коллегия обязала Яковлева подпиской, что он будет ставить «во всякой исправности и безотговорочно» военные снаряды, железо и якоря.
   Посланный на Олонецкие заводы генерал-цейхмейстер Демидов донес зимою Коллегии, что им найдено в Кончезерске отлитых по одной 24, 18, 12, 8 и 6-ф. пушке, и что каналы у этих орудий высверливаются, что следует сделать во всех этих орудиях поправки, и что он, Демидов, понудил произвести эти поправки со всевозможной поспешностью. Сообщая об этом, Демидов вместе с тем пишет, что в Кончезерске было всего 4 домны, из них две в разломке, а из двух действующих – «ныне по предписание Берг-коллегии льются котлы, горшки, вьюшки, инструменты к золотым промыслам и разные мелочные вещи».
   Демидов распорядился прекратить литье мелочных вещей.
   Коллегия изъявила свое удовольствие Демидову и предписала: разломанные домны починить и привести в действие для отливки орудий, а из действующих домен продолжать производить отливку орудий. Из остатка чугуна Демидову разрешалось лить снаряды и балласт.
   Общее решение было такое: на заводах с хорошею рудою лить единственно пушки; где же руда похуже – готовить снаряды. После Кончезерских заводов Демидов посетил еще 4 завода, осмотрел их состояние, и оказалось, что все эти заводы не подготовлены для пушечного литейного дела. Вот в каких словах Демидов характеризует мастеров: «ни единого нет настоящего, кто б прежде сего то дело исправлял, но все были разве работники, и не того дела к каковому ныне приступя исправляют, можно сказать еще и хорошо». Пушки 6-, 8– и 12-ф. калибра, изготовленные мастером Ансио, во время пробы в феврале 1769 г. все разорвало.
   По второму донесению Демидова, на заводах не могли изготовить инструменты (сверла), необходимые для сверления орудий. По свидетельству Демидова, «ни одно орудие прежде высверлено не было, чтоб сверло в нем переломившись не осталось». Из орудия доставали сверло силою пороха, просверливая запал и засыпая его порохом; сломавшееся в запале сверло было доставать очень трудно; озабочиваясь изготовлением хорошего железа для инструментов, Демидов обратил внимание и на эту сторону изготовления орудий.
   Возвратившись после поездки по заводам на Кончезерский завод, Демидов нашел чугун неудобным для литья пушек и обратил его в железо на выделку инструментов и известил Коллегию, что больших орудий пока делать не будет, а будет готовить посредственные, пока домна не поспеет. Коллегия осталась недовольна этим распоряжением Демидова и сделала ему легкое внушение, чтоб впредь Демидов действовал осторожнее и бесполезных испытаний не делал.
   Донесения Демидова относятся к концу февраля месяца; из этих донесений ясно было видно, что на Олонецких заводах нельзя изготовить необходимое число орудий для флота.
   Оставались две меры, которыми возможно было улучшить состояние судовой артиллерии на эскадрах, отправлявшихся в Средиземное море. Во-первых, починить орудия, а во-вторых – взять от сухопутной артиллерии готовые медные орудия – единороги. Так и было сделано.
   29 января Адмиралтейств-коллегия обратилась в Канцелярию главной артиллерии и фортификации с требованием прислать ей на время 12 учеников секретного дела для зачинки раковин в пушках, ибо имеющееся в распоряжении Коллегии малое число секретных мастеровых людей и немалое число подлежащих зачинке орудий не оставляют сомнения, что адмиралтейские мастеровые вскорости эту работу не исправят. Через неделю было прислано 6 вместо 12 человек. Сколько орудий ими было зачинено, мы не можем сказать, но общее число орудий на эскадре адмирала Спиридова, отправившейся в 1769 г. и собравшейся в 1770 г. в Средиземном море, было: 24-ф. чугунных орудий 156, 12-ф. – 164, 6-ф. – 214, 12-ф. медных орудий 12, 8-ф. – 4, 1-пуд. единорогов 8, полупудовых единорогов 3, 12-ф. единорогов 20, 2 мортиры и 2 гаубицы. Починке подлежали только чугунные орудия.
   13 марта Коллегия решила, что очень полезно было бы иметь во время предстоящих военных действий в Средиземном море по нескольку медных единорогов на кораблях, «хотя бы по два на каждом корабле». Другими словами, Коллегия решила, что полезно с судов производить прицельную стрельбу разрывными, а следовательно, потому и зажигательными снарядами. Решение это принесло пользу. Благодаря ему были поставлены единороги на наших кораблях, – благодаря единорогам сожжен турецкий флот под Чесмою [114 - Те выписки, которые мы делали почти дословно, не оставляют никакого сомнения, что оставленная без присмотра в продолжении многих лет материальная часть морской артиллерии пришла в упадок. Прямых указаний, с русской стороны, на то, что пожар на корабле «Реал Мустафа», дравшемся с кораблем «Евстафий» 24 июня 1776 г., произошел от огня русской артиллерии, – нет.Относительно сражения 26 июня 1776 г. Хметевский в своих записках говорит, что кор. «Европа» действовал беспрерывным огнем ядрами, бомбами и брандскугелями. Оба эти свидетельства указывают, что в чесменских сражениях стрельба из единорогов принесла существенную пользу.].
   Сохранились письма графа Алексея Орлова к его брату гр. Григорию Орлову, приближенному лицу к императрице Екатерине II и вместе с тем генерал-фельдцейхмейстеру сухопутной артиллерии. В этом письме Алексей Орлов просит брата оказать ему содействие по вооружению эскадры, отправлявшейся в Средиземное море.
   13 марта Коллегия просит главную артиллерию изготовить для нее 11-пудовых и 13-полупудовых единорогов и к ним надлежащие снаряды. Вместе с имеемыми 6 единорогами все число, по расчету Коллегии, достигло бы 30 единорогов, или по 2 на каждый корабль, из числа 15 считавшихся налицо. 27 апреля Канцелярия главной артиллерии ответила, что она может отпустить для пудовых и полупудовых единорогов только бомбы, по 35 коп. за пуд и брандскугеля по 60 коп. за пуд, а «ядер картаульных в наличности не имеется».
   11 июля Адмиралтейств-коллегия получила из Канцелярии главной артиллерии и фортификации промеморию (официальную бумагу, памятную записку. – Примеч. ред.), в которой ей сообщалось, что по приказанию графа Григ. Орлова будет отпущено во флот 12-ф. медных пушек 12, 8-ф. – 4, 12-ф. единорогов – 20, и при них, по калибрам их, к пушкам ядер на каждую по 200, а к единорогам гранат 10-фунтовых по 200 на каждый единорог, к «действию годные». Кроме того, гр. Григ. Орлов приказал изготовить через две недели, т. е. к 25 июля, в Санкт-Петербугском сухопутном арсенале 18 морских станков для отпускаемых пушек и единорогов, т. е. на половинное число.
   Коллегия приказала пушки и единороги принять и отправить в Кронштадт. Итак, на отправляющейся эскадре в Средиземное море были пудовые, полупудовые и 12-ф. единороги. Снаряды для них были: для пудовых и полупудовых единорогов – бомбы и брандскугеля, а для 12-ф. единорогов гранаты. Как те, так и другие снаряды были приняты из сухопутной артиллерии, «к действию годные».
   Назначение 12-ф. единорогов для вооружения судов флота было для Коллегии неожиданностью. Об этом можно судить по промемории, посланной из Коллегии в Канцелярию главной артиллерии и фортификации 12 июля, т. е. на другой день после того, как было получено категорическое извещение, что на флот будут, по приказанию приближенного лица к императрице Екатерине II, доставлены медные пушки и единороги, и после того, как Коллегия распорядилась уже о приеме этого подарка.
   Коллегия объясняет в своей промемории, что она может назначить под единороги имеющиеся у нее 4-ф. пушечные станки и просит сделать морские станки к отпускаемым 12-ф. и 8-ф. медным пушкам. Далее мы приведем подлинные слова промемории. «А при том Коллегия рассуждает, что до самых единорогов касается, усматривая как под сии орудия делаются станки корабельные, то заключает, что и употребление их должно быть на кораблях, и хотя Коллегия никакого повеления о сем не имеет, но рассуждая по вышеописанному обстоятельству, что употребление их будет на кораблях»… и т. д. Дальнейшие рассуждения Коллегии идут о неудобстве употребления 12-ф. единорогов на кораблях, по короткости их, а потому и о невозможности их употреблять на судах, ибо дуло их будет выходить за борт на 1 дюйм.

Глава XXV

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В июле месяце 1769 г. начальник второй эскадры Эльфингстон входил в Коллегию с требованием отпустить ему на каждый корабль: 1) по 4–12-ф. единорога и по 200 готовых бомб (гранат); 2) для постановки на баке корабля, вместо чугунных пушек, по 4 легких 12-ф. медных пушек, а на фрегатах по 2–6-или 9-ф. (8-ф.) медных пушек.
   Энергичный Эльфингстон, хорошо осведомленный о влиянии гр. Орлова на дела, мог требовать это вооружение по примеру отпуска таких же орудий на эскадру Спиридова.
   17 июля Коллегия рассматривала записку Эльфингстона, в которой он просил, к потребованным на его эскадру единорогам, не имевшим станков, сделать станки из имевшихся старых, а для 12– и 8-ф. медных пушек Эльфингстон представил модели и чертежи. Коллегия согласилась с предложением Эльфингстона и приказала отправить 4-ф. станки в Кронштадт, для переделки сообразно выяснившимся условиям под станки для единорогов, а модели и чертежи станков для 12– и 8-ф. медных пушек, отправить в главную артиллерию, которая изготовила к 12 августа 16 морских станков и отпустила их во флот.
   Осенью 1769 года артиллерийская экспедиция представила Коллегии, сколько для вооружения судов на кампанию 1770 года будет недоставать орудий к наличному числу орудий, и из наличного числа будет с раковинами.

   Коллегия приказала Нартову «зачинкою тех раковин орудия исправить»; если же всего числа исправить нельзя, то на первое время исправить только 24-ф. и 12-ф. орудия к маю 1770 г., дабы за неисправностью орудий в вооружении флота не произошла остановка.
   Нартов отказался в такой короткий срок зачинить раковины в орудиях, по причине «великого числа раковин, которых глубина, длина и ширина ему неизвестны, а иногда являются не раковины, а змеевидные каналы и при расчистке их от ржавчины вновь еще случаются, и потому времени к окончанию всех орудий определить неможно».
   Не лучше шли за границей поиски искусного литейного мастера. Наш посланник в Швеции, граф Остерман, известил Коллегию, что ему не удалось выполнить желание ее. Другой посланник наш в Англии, граф Чернышев, известил Коллегию немного позднее Остермана, что и ему не удалось выполнить желание Коллегии. Граф Чернышев, впрочем, обещал, что если найдется желающий англичанин ехать в Россию литейным мастером, в котором, как Коллегия описывает, великая нужда, то он его на пробу возьмет, думая, что в таком случае и двое будут не лишни; кроме того он, граф Чернышев, будет стараться достать еще одного, но только не простого мастера, а учредителя или заводителя (организатора), и притом не на счет одной адмиралтейской суммы.
   Все эти обстоятельства сделались известными императрице Екатерине II, и она снабдила Адмиралтейств-коллегию указом от 24 декабря 1769 г., которым, ввиду военных обстоятельств, вызвавших увеличенную потребность для флота в орудиях и снарядах, повелевалось, «дабы оные скорее и надежнее изготовлены быть могли», заказать необходимое число пушек и снарядов на частных заводах, с соблюдением одного только условия, чтобы в ценах большой передачи (переплаты) не было. Подряды были даны князю Репнину и Баташевым. Последние заявили письмом протест против возложенного на них подряда: они-де, Баташевы, в казенные места никогда желания подрядчиками быть не имели, чего и ныне держатся. Что же де принадлежит до услуг отечеству, то ни в какое время отречься не могут и по возможности исполнять их будут.
   На заводах Баташева отливка орудий шла успешно, и к 31 августа Коллегия была извещена, что имеется орудий отлитых, опробованных и принятых, а также не подвергавшихся пробе:

На Кончезерском заводе, принятом в Морское ведомство генерал-цейхмейстером Демидовым, изготовление орудий к 16 января 1770 г. было в следующем состоянии:

   На Олонецких заводах дело изготовления орудий не стало лучше после принятия их в Морское ведомство. Процент орудий с раковинами остался так же велик, как был и раньше. Очевидное дело, что литейные мастера Ансио и Гольсте, взятые Коллегией на заводы, не могли направить дело изготовления орудий с технической стороны. Справедливость требует сказать, что на заводах случались остановки в изготовлении орудий по причинам, не зависящим от генерал-цейхмейстера Демидова, все время не оставлявшего заводы. То готовая руда не подвозилась, то крестьяне, обязанные повинностью добывать руду из озер, ее не готовили. Адмиралтейств-коллегия, получив рапорты Демидова, писала в Берг-коллегию о понуждении крестьян, о скорейшем изготовлении руд и т. д., – дабы в литье артиллерии ни малейшей остановки быть не могло.
   Для вооружения же 21 корабля и других более мелких судов к 7 января 1770 г. было потребно, к наличному числу орудий и снарядов, те числа орудий и снарядов по калибрам, которые показаны в таблице. Впрочем, в потребованное число орудий и снарядов для флота Адмиралтейств-коллегия включила и положенное регламентом число орудий и снарядов в запас, равное половине действительно находящегося на вооружении кораблей и других судов.

   Было потребовано орудий:
   36-ф. 42
   30-ф. 361
   12-ф. 312
   3-ф. 130
   1-ф. 60

   Снарядов требовалось:

   Из этой таблицы видно, что брандскугель или зажигательный снаряд требовался для морских орудий от 18-ф. до 36-ф. калибра. В продолжении зимы 1769–1770 г. Нартов изготовил зачинкою раковин: 24-ф. орудий – 12, 12-ф. – 82, а всего 52 орудия, назначенных на суда, идущие в кампанию.
   В 1769 г. Коллегия ставила по два единорога на корабль эскадры Спиридова и Эльфингстона. В 1770 г. для эскадры Арфа, по представлению артиллерийской экспедиции, было решено ставить на каждый корабль два пудовых и два полупудовых единорога, ибо эти орудия «от употребления из оных огнестрельного и зажигательная снаряда» причиняют «большой страх и вред неприятелю».
   Для эскадры Арфа решено было отпустить к единорогам картечь с свинцовой дробью, ибо единороги не могут без порчи каналов выдержать, писал генерал-цейхмейстер Демидов, многих выстрелов картечью с чугунною дробью, отпущенных на эскадру Спиридову. От Сухопутного ведомства было потребовано: бомб пудовых 840, брандскугелей 700, бомб полупудовых 1400, брандскугелей – 700, единорогов пудовых 19, полупудовых – 21.
   Между прочим, произошло знаменитое в летописях русского флота сначала разбитие, а потом окончательное уничтожение Турецкого флота под Чесмою. Отношение Коллегии к изготовлению орудий и снарядов для флота стало гораздо спокойнее. Главное внимание Коллегии было уже обращено на приискание литейного пушечного мастера и на изыскание мер к поощрению частных заводчиков к более лучшей отливке орудий.
   Такая мера была найдена в назначении некоторых денег заводчикам и литейным мастерам. Инициатива в этом деле принадлежит императрице Екатерине II, которая на одном из докладов Коллегии написала вопросы: «Что происходит с литьем чугунных пушек? Выписываем ли мастера, а для своих поставили ли прейс?» Коллегия ответила, что частный заводчик Баташев взялся изготовить для пробы по 100 орудий 36-, 30-, 16-, 12-, 6– и 3-ф. калибра, что эти орудия отлиты и испробованы, и что с заводов Баташева отправлены для Азовского флота 360 орудий от 1-ф. калибра до 12-ф., кроме отправленных с Липецкого завода князя Репнина 121 орудия.
   Что же касается до искусного литейного мастера, то об отыскании такового писано нашим посланникам в Англию, Швецию и Саксонию, но удовлетворительного ответа не получено, ибо желающих не нашлось. В заключение Коллегия ответила, что для приохочивания своих мастеров она «никакого прейса (награды. – Примеч. ред.) не обещала». Через несколько дней Коллегия ввиду недостающего числа орудий во флоте и для пополнения этого недостатка постановила назначить от себя некоторое вознаграждение как заводчикам, так и литейным мастерам. Цена за пуд чугуна в 12-ф. пушке была в 95 коп.; причем в этой цене было 20 коп. на пуд барыша заводчика, – остальная цена была стоимость металла и работы.
   Коллегия решила добавлять от себя заводчику по 4 коп. за пуд чугуна, отлитого во всех калибрах до 36-ф. орудия включительно, дабы вся цена за 1 пуд равнялась 1 рублю. Цену эту, по 1р. за пуд отлитого в орудиях чугуна, уплатить Баташеву и за прежнее время, т. е. за отлитые уже и принятые орудия. Для поощрения литейных мастеров были назначены награды им: в первый раз 1000 рублей за 10 отлитых орудий, которые выдержат надлежащую пробу, и во второй раз 500 рублей за то же самое искусство в отливке 10 орудий, годных по пробе.
   Как прибавочная цена на пуд отлитого чугуна, так и награды литейным мастерам были назначены на срок: первая до 1 марта 1772 г., а вторые до 1 февраля 1772 г. В предупреждение обмана и напрасного награждения Коллегия просила Берг-коллегию сообщить ей свое мнение об установленных наградах заводчику и литейному мастеру.
   Через несколько времени, сообразно ответу Берг-коллегии, условия награды литейным мастерам были изменены: 1000 рублей были назначены за отливку сряду годных не 10, а 7, и по крайней мере 6 орудий больших калибров.
   Осенью Коллегии нужно было для вооружения кораблей 603 орудия 30-фунт. калибра и 24-орудия 24-фунт. калибра. Кроме того, из наличного числа орудий следовало починить 1014 пушек. Обращаясь к Нартову с просьбою о зачинке раковин, Коллегия вместе с тем рекомендовала ему произвести зачинку раковин в орудиях больших калибров «с крайним поспешением».
   Относительно употребления морской артиллерии мы можем привести некоторые интересные данные. В числе других молодых людей были отправлены в Англию два артиллериста: лейтенант Иванов и унтер-лейтенант Исупов, которые плавали на судах английского военного флота, участвовали в военных действиях. По возвращении в Россию Исупов представил, что для ускорения стрельбы в английском флоте употребляют скорострельные трубки и армяжные картузы.
   Исупов имел случай показать эту скорую стрельбу на яхте «Счастье» великому князю генерал-адмиралу наследнику престола Павлу Петровичу, и от него был прислан к адмиралу Мордвинову, заведовавшему в Кронштадте как судами, так и личным составом флота. Мордвинов послал цейхмейстера Ганнибала с артиллерийскими офицерами «на учебную батарею» смотреть предложенный Исуповым способ стрельбы. Все смотревшие нашли, что при способе Исупова «весьма порядочно и удобно можно производить скорую пальбу».
   Потом пришел на ту же батарею Мордвинов с командирами и артиллерийскими офицерами кораблей и приказал Исупову производить пальбу по принятому во флоте способу, т. е. с бумажными картузами и с засыпкою пороха из рога, и по его, Исупова, способу, т. е. с армяжными картузами и скорострельными трубками.
   В то же время Мордвинов приказал замечать время: оказалось, что по принятому способу можно выстрелить в 2 минуты два раза, а по новому «меньше двух минут 7 раз, а ежели к тому служители приобщить могут – и 8 раз в две минуты выпалить».
   Следовательно, по новому способу скорость стрельбы была в 4 раза более. Мордвинов признал этот способ стрельбы очень полезным. Исупов представил Мордвинову описание своего способа и выразился о необходимости устроить во флоте такую пальбу, «отчего немалая в стрельбе во время баталии польза воспоследует». Мордвинов отправил описание Исупова, вместе с своим заключением о полезности его способа пальбы, в Адмиралтейств-коллегию, которая дала такое заключение: в прежнее-де время были в употреблении и армяжные картузы и скорострельные трубки, а относительно других потребностей, – артиллерийской экспедиции рассмотреть их и с своим мнением представить.
   Других подробностей мы не нашли о предложенных Исуповым скорострельных трубках; одно можем сказать, что через 20 лет пользу скорострельных трубок признал С.К. Грейг, но тем не менее они не были в то время введены в употребление во флоте.
   Устроив в Кронштадте учебную батарею, Мордвинов стал хлопотать, чтобы такие же батареи были бы устроены в Ревеле и Архангельске. Цель устройства всех этих батарей была: обучить матросов экзерцициям с пальбою и в цель, чтобы на море матросы и канониры могли стрелять из своих орудий «без боязни». Присмотр за обучением своих судовых команд лежал на обязанности командиров кораблей.
   Замечательно, что в то время Адмиралтейств-коллегия, назначая зимою командиров на корабли, приказывала, чтобы служители (матросы и канониры) ни в чем недостатка не имели, работами изнурены не были и ружейной и пушечной пальбе обучены были.
   Пудовые единороги имели сферические бомбы и брандскугели; на учебной батарее в Кронштадте были произведены опыты, в присутствии артиллерийских офицеров, пробивания бомбою мишени, составленной из «6 брусчатых стен, толщиною от 5 до 6 вершков». Оказалось, что бомба, при заряде в 7 ф. пороха, пробивала на расстоянии 150 сажен от единорога эту мишень.
   Но кроме сферических брандскугелей на этой же батарее были испытаны овальные, которые разбивались в канале орудий.
   Мы не можем указать, чье было изобретение – употреблять овальные снаряды во флоте, и высказываем предположение, не было ли это изобретение сколком с изобретения графа Шувалова в сухопутной артиллерии, который, будучи генерал-фельдцейхмейстером сухопутной артиллерии, занимался разными изобретениями и между прочим стрельбою овальными снарядами. Но это изобретение графа Шувалова в сухопутной артиллерии было уже более 10 лет раньше описываемого времени испытано и брошено.
   Испытывавший овальные брандскугели Демидов донес Коллегии, что «эти снаряды и посредственного заряда снести не могут и по видимости сделаны из хрупкого чугуна, – по вылете из дула орудия на мелкие куски разлетаются».
   В 1772 г. императрица Екатерина II разрешила Адмиралтейств-коллегии заказать в Шотландии чугунные орудия больших калибров.
   Условия заказа были следующие: заказанные орудия 32-фунт. калибра подвергаются пробе в России [115 - Первый выстрел – обыкновенный заряд с ядром; второй выстрел – ¾ веса ядра и 2 ядра, третий выстрел – заряд в 2/3 веса ядра и 1 ядро. Порох должен быть такой силы, чтобы из пробной мортирки бросил бы ядро на 75 фут вверх; проба должна быть через 10 дней по выгрузке и доставке орудий на место. Условия браковки были следующие: явившиеся после пробы раковины, не очень глубокие, не более ¼ дюйма, в канале орудия от ушей к дулу, не служат причиною для браковки; явившиеся после пробы раковины, от ушей к казне, какой бы ни было величины, служат причиною для браковки. Осмотр должен был производиться после каждого выстрела, и ежели после каждого выстрела раковины будут увеличиваться, то такие орудия не принимать; если же после первого выстрела раковины, хотя и будут более ¼ дюйма, а после двух других не увеличатся, или же после второго выстрела мало увеличатся, а после третьего совершенно не увеличатся, то такие орудия принимать.]; ввоз орудий производится беспошлинно, а также вывоз обратно орудий, оказавшихся по пробе плохими. Плата была назначена по 16 фунтов стерлингов за тонну; всего было заказано до 1000 тонн. Плата должна была быть произведена тотчас же по доставке или не позже двух месяцев по приеме.
   Заказ этот был сделан в Лондоне нашим посланником графом Чернышевым, в то же время вице-президентом Адмиралтейств-коллегии.
   В июне месяце того же года некоторая часть орудий (45) была доставлена в Кронштадт.
   Из 45 орудий оказалось, что 3 не выдержали пробы и разорвались, остальные же оказались с такими раковинами, с которыми нельзя было принимать. Генерал-цейхмейстер Демидов, испытывавший орудия, донес, что им усмотрено, что калибр некоторых орудий не в 30 ф., а в 32 фунта. Коллегия приказала те пушки, которые в калибре согласуются с установленными кондициями, принять и деньги за них заплатить, а относительно пушек, которые по калибру и весу более поставленных в условии, «объявить поставщикам, что их Коллегия принять не может».
   4 июля была привезена из Шотландии вторая партия в 20 пушек; при пробе этих орудий присутствовал уполномоченный от английских заводчиков. Из 11 орудий одно разорвалось, а 10 орудий явились чисты, без раковин; 9 орудий не были пробованы, частью (5) по излишеству в калибре, а частью (4) по причине раковин в казенной части. Коллегия приказала орудия, близкие к 30-ф. калибру, принять, а орудия более калибром, чем 30-ф., впредь до рассмотрения не принимать.
   Через несколько дней эти недоразумения с калибрами разъяснили Коллегии адмирал Ноульс и генерал-цейхмейстер Демидов. Что хотя некоторые из привезенных из Шотландии орудий и имеют калибр более 30 ф., но тем не менее из этих орудий можно стрелять снарядами 30-фунт. калибра без заготовления других снарядов, и кроме того эти орудия легче орудий 30-ф. калибра русского изготовления; Коллегия согласилась принимать такие орудия.
   Третья партия в 60 орудий явилась в Кронштадт в августе месяце: из числа этих орудий Пасынковым было забраковано 7 орудий, на пробе разорвалось 7 и явилось годными 46 орудий; всего из трех партий в 125 орудий было принято 98, было забраковано и разорвалось 27 орудий.
   Четвертая партия в 42 орудия была испытана в октябре месяце, причем при пробе разорвалось 16 орудий и явилось годными 26 орудий.
   Пятая партия в 100 орудий испытывалась в ноябре месяце; 1 пушка была не принята за раковинами, 33 пушки разорвались, а 66 были приняты.
   Всего из числа 267 привезенных из Шотландии 30-ф. орудий было принято 190; брак в 9 простирался до 29 %.
   Для этих 30-ф. орудий адмирал Ноульс представил чертежи станков. Рассматривавшая эти чертежи Артиллерийская экспедиция, хотя и критиковала эти станки, хотя и находила, что там-то можно утонить доски, там-то увеличить, но в конце концов согласилась, что станки эти будут лучше существовавших в то время во флоте, а потому Коллегия и приказала все новые станки делать по чертежам Ноульса.
   В 1772 г. Коллегия имела для 32 кораблей 64 пудовых и 64 полупудовых единорога; из числа 128 единорогов 70 были на кораблях, отправленных в Средиземное море. Вес всех 128 единорогов простирался до 7970 пудов, и заплатить за них следовало 79 700 руб. Испрашивая эту сумму для уплаты сухопутной артиллерии, Коллегия сверх того испрашивала и 11 554 руб., необходимых на содержание 884 бомбардиров при 128 единорогах.
   Из приведенных цифр можно вывести заключение, что пуд артиллерийского металла в орудии стоил 10 руб., что к каждому единорогу требовалось 3 бомбардира, и что жалованье, провиант, амуниция на 1 бомбардира требовали расхода немного более 30 руб. Кроме Ганнибала, цейхмейстера морской артиллерии, отличившегося при взятии Наварина и при Чесме, был принят в Морское ведомство, в морскую артиллерию, брат его, также Ганнибал, и в чине капитана 2-го ранга морской артиллерии отправлен был на Липецкие заводы.
   Ганнибал донес в октябре месяце, что им отлито и по пробе оказалось годными:

   24-ф. единорогов из 5 – 2
   18-ф. единорогов из 5 – 3
   30-ф. пушек из 7 – 1
   24-ф. пушек из 16 – 3
   ______________________
   Итого из 33 – 9

   Процент брака на Липецких заводах был очень велик, около 73 %.
   В Олонецких заводах Коллегия, после доставки орудий из Шотландии, перестала чувствовать необходимость и предписала в мае месяце 1772 г. находившемуся там капитан-лейтенанту морской артиллерии Украинцеву все Олонецкие заводы сдать по описи обратно Берг-коллегии, а самому вместе со всеми чинами вернуться в Петербург.
   В 1775 г. Адмиралтейств-коллегия потребовала от Берг-коллегии, чтобы для флота было бы изготовлено орудий больших калибров: 18-ф. – 80, 36-ф. – 33; малых калибров: 12-ф. – 150, 6-ф. – 117, 3-ф. – 200, и 1-ф. – 44, а к ним снаряды по положению.
   Из остальных сведений по морской артиллерии мы можем привести, что дело отливки орудий больших калибров, по-видимому, улучшилось на Липецких заводах; так, мы встречаем распоряжение в 1778 г. отправить зимним путем из Липецка в Архангельск 236 орудий 30-ф. калибра.
   В 1782 г. были утверждены новые штаты, по которым в судовой состав нашего флота были введены 8–100-пуш. кораблей. Для вооружения этих кораблей Адмиралтейств-коллегия потребовала от Берг-коллегии, чтобы она приготовила на принадлежащих ей заводах 36-ф. орудий 208, 18-ф. – 208, 8-ф. – 240, 6-ф. – 80, 24-ф. карронад 48, а всего 784 орудия; а от Канцелярии главной артиллерии и фортификации, чтобы были приготовлены 32 медных единорога.
   В кампанию 1780 г. на судах было издержано много пороху. Артиллерийская экспедиция сделала в Адмиралтейств-коллегию представление, в котором просила предписать командирам кораблей иметь «лучшую пред прежним экономию и бережливость в порохе». Во время экзерциции без точного повеления от флагмана из пушек нижнего дека не палить, и без крайней надобности сигналов не делать. Да и во время экзерциций лучше-де не употреблять насыпанных картузов для боевой пальбы, но иметь для того особые заряды, в которые класть пороху по весу, равному ¼ веса ядра, через что соблюдется немалая экономия в порохе.
   Коллегия согласилась во всем с предложением Артиллерийской экспедиции и предписала эскадренным командирам держать пороху как можно меньше, а кто-де будет расходовать порох излишне, с того непременно будет взыскано за весь излишне издержанный порох. Коллегия не ограничилась сообщением своего указа командирам эскадр, но послала его как в портовые конторы, так и в Счетную экспедицию.
   Вообще говоря, можно сказать, что 1770 г. провел резкую черту в заботах Адмиралтейств-коллегии о снабжении большекалиберной артиллерией судов флота и Коллегия уже не так беспокоится о том, что суда останутся без артиллерии.
   Причину можно указать одну: Чесменская победа флота покрыла все недостатки орудий морской артиллерии.

Глава XXVI

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Рождение великого князя Павла Петровича было 7 октября 1754 г.; 20 декабря 1762 г. последовал указ императрицы Екатерины II Правительствующему Сенату о назначении великого князя генерал-адмиралом. В указе этом сказано, что ее императорское величество в заботе о пользе государственной и о цветущем состоянии флота назначает сына и наследника своего цесаревича и великого князя Павла Петровича генерал-адмиралом флота.
   Великому князю при этом назначении было 8 лет и 2 месяца.
   Первые почести великому князю Павлу Петровичу как генерал-адмиралу были отданы в 1768 г. 29 июня, в день его тезоименитства. В этот день к 11 ч. утра собрались в покоях ее императорского величества для принесения поздравления все знатные обоего пола особы и все флагманы с морскими штаб– и обер-офицерами. Члены Адмиралтейств-коллегии поднесли белый флаг с синим Андреевским крестом. По приказанию императрицы Екатерины II было объявлено, что литургия будет в Петропавловском соборе, что императрица прибудет в собор под штандартом, и что в шествии должны участвовать как генерал-адмирал, так и прочие флагмана на шлюпках, под своими флагами.
   По получении этого повеления флагманы пошли из дворца на свои шлюпки и подняли флаги по рангам своим, начиная с младших. Потом прибыл к пристани его императорское высочество генерал-адмирал, к своей шлюпке, приказал поднять флаг, поднесенный от Адмиралтейств-коллегии, и стал на пристани дожидаться с флагманами и морскими штаб– и обер-офицерами прибытия императрицы. Когда же прибыла императрица, то по знаку, поданному его императорским высочеством «яко генерал-адмиралом и командиром флотов» [116 - Корабельного и галерного.], на всех шлюпках опустили флаги; императрица села в шлюпку и приказала великому князю быть при себе. По знаку генерал-адмирала на шлюпках подняли опять все флаги. На царской шлюпке за квартирмейстера был контр-адмирал Нагаев.
   Когда же по приказу генерал-адмирала, переданному через контр-адмирала Нагаева, на царской шлюпке был поднят штандарт, то на всех шлюпках флаги были опущены вдруг. Царская шлюпка направилась через Неву, и открылось шествие в таком порядке: впереди была шлюпка генерал-адмирала с членом Адмиралтейств-коллегии графом И.Г. Чернышевым; сзади ее на своей шлюпке другой член Коллегии контр-адмирал Милославский; далее царская шлюпка, позади ее на своей шлюпке член Коллегии вице-адмирал С. Мордвинов, и наконец на адмиралтейских катерах знатные особы и прочие морские офицеры. После отваливания царской шлюпки от пристани на всех шлюпках были подняты опять флаги.
   На Неве против дворца были поставлены яхты и галеры; как только с этих судов рассмотрели штандарт, начался салют, который был принят на Петропавловской крепости, а также на бастионах Адмиралтейства. При прохождении царской шлюпки мимо судов, стоявших на Неве, на них были спущены вымпелы и кричали 11 раз «ура», на что императрица Екатерина II приказала гребцам своей шлюпки прокричать три раза «ура».
   После литургии был отслужен благодарственный молебен при вторичной пушечной пальбе с крепости и Адмиралтейства, а также с яхт и галер, которые расцветились разными флагами.
   По выходе из церкви императрица посетила коменданта крепости в его доме; при обратном шествии вице-адмирал Мордвинов поднес императрице кейзер-флаг, заключавший в себе цвета всех русских флагов. Императрица пожаловала великому князю Павлу Петровичу этот кейзер-флаг, который при обратном шествии от города к летнему дому был поднят на шлюпке его высочества. При обратном шествии салютация, как с обеих крепостей, так и с яхт и галер, была произведена «равная прежней».
   Адмиралтейств-коллегия описала торжество подъема флага генерал-адмирала в своем журнале и сочла необходимым о вышеописанном церемониале сообщить «к обретающемуся при дворе ее императорского величества статскому советнику Теплову, а также к обер-церемонимейстерским делам».
   В том же 1763 г. генерал-адмирал посетил в первый раз Кронштадт, вместе с императрицею. О предстоящем посещении Кронштадта было известно заранее. Коллегия сделала следующие приготовления встречи императрицы в Кронштадте. 1) Отправила в Кронштадт 30 кадетов Морского корпуса с одним обер-офицером и пристойным числом унтер-офицеров. Кадеты должны были составлять почетный караул. 2) Имеющихся в Кронштадте солдат (морских и адмиралтейского батальонов) приготовить к параду в надлежащей исправности. С этою целью солдат на всех караулах заместить матросами. Для приготовления к параду послать знающего штаб-офицера и с ним знаки и шарфы. 3) Кронштадтскому коменданту устроить парад из войск, составляющих гарнизон крепости. 4) Из корабельной команды «набрать лучших трубачей, сколько можно» и отправить в Кронштадт. 5) В Кронштадт ехать членам Коллегии: вице-адмиралу Мордвинову, генерал-поручику Чернышеву, контр-адмиралу Нагаеву и при них обер-секретарю Шенину, взяв с собою подлежащие дела и планы, а также подносимые от Морского корпуса книги [117 - В то время все книги морского содержания печатались в типографии Морского Шляхетного корпуса; в 1763 г. было издано Соймонова «Описание Каспийского моря и чиненных на оном Российских завоеваний».] его императорскому высочеству генерал-адмиралу Павлу Петровичу. 18 июля императрица с большой свитой отправилась из Петергофа в Кронштадт, куда прибыла в 9 часов пополудни на яхте «Св. Андрей». С яхты императрица съехала на «придворной» шлюпке и под штандартом прибыла к пристани близ дворца; на пристани императрицу встретил, «при игрании на трубах с литаврами», генерал-адмирал Павел Петрович, окруженный адмиралами, штаб– и обер-офицерами. С крепостей Кронштадтской, Кроншлотской и с Цитадели производилась «неумолкаемая пушечная и троекратно беглым огнем пальба». 19 июля в субботу в 10 ч. утра императрица вышла и осматривала местоположение Кронштадта и каналов. По возвращении во дворец был обед, к которому были приглашены адмиралы и капитан-командоры.
   После обеда состоялось посещение Кронштадтской крепости, с которой был произведен салют, как до прибытия, так и после отбытия императрицы. Потом был осмотрен стоявший в канале корабль «Дмитрий Ростовский», «а из корабля изволила проезжать к каналу (ныне Петровский док), где починяются корабли и разные морские суда», в который (т. е. док) впускается и выливается вода машинами. Наконец в этот же день был осмотрен Адмиралтейский Кронштадтский двор (ныне деловой двор) и работы и принадлежащее Адмиралтейству материалы.
   20 июля императрица Екатерина II и наследник престола великий князь генерал-адмирал Павел Петрович слушали литургию в церкви Богоявления Господня. После обеда в 4 часа состоялось возвращение в Петергоф. От своего дворца императрица шла пешком к пристани, в сопровождении адмиралов, штаб– и обер-офицеров, при собрании многочисленного народа. От пристани императрица направилась на шлюпке в военную гавань и осматривала как ее, так и положение стоящих в гавани военных кораблей, причем «на каждом корабле играно на трубах, с боем в литавры и производилась пушечная пальба». Из гавани императрица отправилась к английскому фрегату, посетила его и с него отправилась на яхту «Св. Андрей», на которой под штандартом направилась в Петергоф. С крепостей Кронштадтской, Кроншлотской, с Цитадели, также с сухопутных батарей, производилась «неумолкаемо пушечная пальба и колокольный звон».
   В том же 1768 г. Павел Петрович посетил в первый раз Адмиралтейств-коллегию, которой он состоял президентом по званию генерал-адмирала. Павел Петрович прибыл в Коллегию 13 августа в 11 часов утра и объявил указ императрицы о сделании новой яхты по образцу транспорта «Анна», «наблюдая притом, чтоб способна и безопасна была в море».
   Коллегия тотчас же составила коллежское определение о постройке таковой яхты. Павел Петрович «после адмиралтейского регламента» подписал как определение Коллегии, так и чертеж яхты. После того были осмотрены модели разных судов в модель-каморе, произошла закладка яхты [118 - При Адмиралтействе были эллинги, на которых строились не только яхты, но корабли и фрегаты.] и были осмотрены адмиралтейские мастерские, в которых в то время производились работы.
   В 2 часа генерал-адмирал Павел Петрович оставил Адмиралтейство. 26 августа 1763 г. были спущены в Петербурге 2–66-пуш. корабля: «Евстафий Плакида» и «Ианнуарий». При спуске присутствовали императрица и великий князь Павел Петрович; названия кораблям даны были в память тех святых, которые празднуются в дни рождения императрицы Екатерины II (21 апреля св. Ианнуарий) и великого князя Павла Петровича (7 октября св. Евстафий Плакида).
   22 декабря 1763 г. генерал-адмирал Павел Петрович сделал письменное предложение Комиссии о Российских флотах, следующего содержания [119 - Указом от 17 ноября 1763 г. была учреждена при Адмиралтейств-коллегии Морская комиссия для рассмотрения Российских флотов и адмиралтейского правления.]:
   «Недавно поднесена мне г. Ломоносовым книга о проходе Сибирским океаном в Восточную Индию [120 - «Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию». См.: Соколов Л.П. «Проект Ломоносова и экспедиция Чичагова».Письмо великого князя генерал-адмирала Павла Петровича в Комиссию мы приводим, придерживаясь его содержания. Письмо это написано таким языком, каким, очевидное дело, не мог писать еще великий князь Павел Петрович, которому к 22 декабря 1763 г. было 9 л. 2 ½ месяца.]. Немалое без сомнения в общей торговле произошло бы удобство и приращение, если бы этот проход был отыскан.
   Неоднократно с этой целью в разные времена плавали в северных льдах русские, англичане, голландцы и датчане; до последнего времени в отыскании такого прохода руководились больше пользою, которую принесло бы открытие прохода; возможность же такого прохода до последнего времени не была так ясна и вне сомнений Г. Ломоносов рассказав подробно о всех бывших намерениях мореплавателей, доказывает возможность прохода по различным натуральным причинам. Сообщая вам сие сочинение, прошу принять на себя труд рассмотреть его и подать мне письменное мнение:
   1) Не противоречат ли доводы, упоминаемые, в чем навигационным примечаниям.
   2) Если доводы основательны, то как следует точно приступить к осуществлению предприятия. В тайне ли сохранить это предприятие, или же начать готовиться открыто. Какие сделать приготовления, и где; какое число судов построить для этого предприятия. В какое время и откуда идти; словом, что следует сделать для приведения в исполнение этого намерения. Предлагая вам это на рассуждение, я полагаю не без основания, что это дело до вас касается, ибо вам высочайшим повелением вверено рассуждать о состоянии российского флота и об утверждении морской российской силы, а это дело клонится к распространенно по морям славы и к приращению избытков Российской империи. Кроме этого, отыскание прохода может произвесть искусных мореходов, все перемены и трудности от бурь, от волнения, от мелей, от камней на таком пути, непременно должны случиться. Невозможно чтоб в таком обширном морском плавании и кроме предпринятого отыскания прохода, не удалось бы сделать иного какого важного открытия, ибо несметное еще множество на земном шаре осталось неведомого.
   При рассмотрении приложенного сочинения может для лучшего объяснения быть и автор, о чем ему надо дать знать.
   Если по внимательном рассуждении не будет найдено в этом деле невозможностей, и после решения как приступить к этому делу, меня о том уведомьте, дабы можно было поднесть доклад ее и. в. на утверждение».
   Результатом этого письма был доклад комиссии о назначении экспедиции и согласие императрицы на отправление ее.
   Экспедицией, состоящей из 4 судов, командовал капитан 1-го ранга Василий Яковлевич Чичагов, который доходил до 80° 30ʹ N широты, выше Шпицбергена. Это наибольшая северная широта, которой только достигали русские моряки [121 - Подробности об этой экспедиции помещены в книге Соколова «Проект Ломоносова и Экспедиция Чичагова» и нек. других сочинениях, указанных в этой книге. В Москов. Румянцовской библиотеке есть рукописные неизданные документы об этой экспедиции.].
   Интересно то, что в указе 14 мая 1764 г., которым давалось согласие императрицы на эту экспедицию, сказано, что это предприятие должно было хранить в тайне и до времени не объявлять Сенату.
   Морская комиссия об устройстве российских флотов решила, что в Кронштадте должны быть две дивизии флота под общим управлением генерал-адмирала.
   В 1765 г. работа Комиссия получила утверждение и в том же году великий князь Павел Петрович послал в Коллегию рапорт о том, что он морскую команду, состоящую из двух дивизий, поручил адмиралу Мордвинову, а сему последнему послал ордер, в котором говорится, что за отсутствием великого князя из Кронштадта и недостатком времени ему, Мордвинову, поручается морская команда, состоящая в двух дивизиях кораблей.
   В 1764 г. был назначен наставником по морской части к генерал-адмиралу Павлу Петровичу директор Морского корпуса капитан генерал-майорского ранга Иван Логгинович Голенищев-Кутузов.
   По всем дошедшим сведениям, Иван Логгинович был образованнейший человек второй половины прошлого столетия.
   Ф.Ф. Веселаго говорит в «Очерке истории Морского кадетского корпуса» (стр. 142), что «Иван Логгинович получил превосходное воспитание, знал совершенно языки французский и немецкий, и страстно любил русскую литературу. В гостиной Кутузова можно было встретить почти все наши русские и иностранные знаменитости: ученых, литераторов и художников».
   Сын лейтенанта флота, Иван Логгинович родился в 1729 г. В 1742 г. поступил в Сухопутный корпус, но вскоре потом, как дворянин Новгородской губернии, из которой по повелению государя Петра Великого преимущественно брали дворянских детей во флот, поступил в Морскую академию. В 1743 г. был произведен в гардемарины, а в 1746 г. в мичманы. Два года находился при описи Финского залива, под начальством знаменитого Нагаева. В 1751 г. был произведен в унтер-лейтенанты. В 1753–1755 гг. сам, командуя пинком «Кильдюин», сделал переход из Кронштадта в Архангельск и обратно. В 1754 г. был произведен в корабельные секретари, в 1756 г. в лейтенанты. В 1757 г. плавал на корабле «Полтава», исполняя обязанность адъютанта у адмирала Мишукова. В 1759 г. был произведен в капитан-лейтенанты и по слабости здоровья в следующем году уволен в годовой отпуск. В 1761 г. был назначен в Морской корпус, потому что «в здоровье еще слаб и в кампании быть не может, а при Корпусе быть ему можно и Коллегия усматривает его к тому за способного». В 1762 г. 10 апреля был произведен в капитаны 2-го ранга; в том же году 1 сентября был назначен исправляющим должность директора Морского Шляхетного кадетского корпуса «впредь до указа, вместо положенного по штату капитана 1-го ранга». В 1763 г. был произведен в капитаны 1-го ранга, а в 1764 г. в капитаны генерал-майорского ранга, с назначением: директором Морского корпуса, генерал-интендантом флота, членом Адмиралтейств-коллегии и определен в звании наставника по морской части к государю наследнику.
   Всех этих высоких отличий Иван Логгинович достиг на 34-м году своей жизни. Такие отличия, в молодых годах полученные Иван Логгиновичем, дают возможность предполагать, что он имел выдающиеся способности.
   С другой стороны, нельзя не признать, что И.Л. Голенищев-Кутузов слишком мало плавал. Мы уже имели случай приводить его мнения, высказанные авторитетно об артиллерийских кадетах, их искусстве, их знаниях. Мнение Голенищева-Кутузова относительно артиллерийских кадетов было принято, приведено в исполнение и ничего, кроме вреда, не принесло.
   Недостаток плаваний Голенищева-Кутузова неминуемо должен был отразиться и на передаче тех морских сведений, которые Голенищев-Кутузов должен был передавать своему августейшему слушателю.
   В 1764 г. И.Л. Голенищев-Кутузов издал «Собрание списков, содержащее имена всех служивших в Российском флоте с начала оного, флагманов, обер-сарваеров и корабельных мастеров, и ныне служащих в оном и при Адмиралтействе, как флагманов, так штаб– и обер-офицеров» и посвятил свое сочинение генерал-адмиралу Павлу Петровичу.
   В посвящении этом сказано: «Собрание Списков сих, дело не великое, но ваше императорское высочество в залог верного моего усердия всенижайше принесть никогда бы я не отважился, если бы находящееся в оном беспримерного в самодержцах, преславного вашего прадеда Петра Великого высочайшее имя меня не ободрило». Эти списки представляют из себя первый опыт истории русского флота и тем еще замечательны, что их составил и издал Голенищев-Кутузов по собственному почину, а не по приказанию.
   В том же 1764 г. Голенищев-Кутузов издал перевод «Морской тактики» Госта под заглавием «Искусство военных флотов» и посвятил этот перевод императрице. В 1765 г. Голенищевым-Кутузовым было переведено сочинение Вольтера «Задига».
   Дальнейшая служба Голенищева-Кутузова состояла главным образом в деятельности как члена Адмиралтейств-коллегии: сначала как генерал-интенданта, а с 1772 г., как генерал-казначея. Голенищев-Кутузов, состоя членом Коллегии, в то же время был и директором Морского корпуса, хотя корпус в 1771 г. был переведен в Кронштадт.
   В 1775 г. Голенищев-Кутузов получил чин вице-адмирала, а в 1782 г. чин адмирала. Деятельность Голенищева-Кутузова как генерал-интенданта, а потом генерал-казначея, была очень разнообразна [122 - В 1765 г. Голенищев-Кутузов представил обширный доклад Коллегии о необходимости сделать изменения в снабжении сухопутным и морским провиантом. Предложенные им изменения заключались в следующем. 1) Выдачу сухопутного провианта адмиралтейским рабочим производить деньгами. 2) В морском провианте убавить выдачу гороха и крупы и прибавить выдачу мяса; вместо рыбы давать мясо. В портах покупать зелень; для походов брать соленое мясо. Выдачу сбитня уменьшить и увеличить выдачу пива. 3) Вместо 4 чарок водки в неделю давать 7 чарок в неделю. 4) Унтер-офицерам и другим «в тех чинах состоящим производится морской провиант натурою 1½ порции, но так как для пропитания довольно 1 порции, то остающуюся ½ порции унтер-офицеры сохраняют в банках и тем стесняют живущих в них». Следует за ½ порции выдавать деньги. 5) Офицерские денщики питаются от офицерского стола и свозят свои порции на берег. Следует денщикам производить сухопутный провиант натурой, а морской провиант выдавать деньгами их господам. 6) Следует устроить общие обеденные столы при кают-кампании. Некоторые командиры, писал Голенищев-Кутузов, имеют как в каютах убранство, так и столовую посуду изрядную, а другие почти ничего. Что же касается до пищи, то каждый командир и каждый офицер заготовляли себе провизию и пищу, кто как хотел. Некоторые офицеры, согласясь с кем заблагорассудили, вместе по несколько человек, другие сами для себя одни едали, и оттого происходила излишняя надобность в людях к изготовлению и сбережению офицерской провизии. Кроме того, каждый офицер должен был иметь свой столовый и кухонный прибор. В камбузе, от многих денщиков и слуг офицерских, происходила теснота и беспорядок, и огонь не гасился почти весь день. Если офицер командировался с одного корабля на другой, то он должен был перевозить и весь заготовленный к пропитанию провиант, отчего офицеру иногда нельзя было сделать скорой командировки. Предложения Голенищева-Кутузова хотя были одобрены Коллегией, но нескоро получили осуществление.].
   19 января 1766 г. 11½-летний великий князь генерал-адмирал Павел Петрович писал Адмиралтейств-коллегии, что он желает устроить на Каменном острове, подаренном ему императрицей в 1763 г., небольшое поселение из отставных матросов и солдат, на основании учреждения об инвалидах. Вместе с тем великий князь просил Коллегию укомплектовать это поселение нижними чинами, при увольнении в отставку на 1766 г., и зачислять на открывшиеся вакансии отставными нижними чинами.
   Этим письмом было положено начало Павловскому инвалидному дому, находящемуся ныне на Каменноостровском проспекте. Поселение это имело штат, состоящий из одного командира, 2 обер-офицеров, 1 боцмана, 2 боцманматов, 3 квартирмейстеров, 25 матросов, 1 сержанта, 1 унтер-офицера, 2 капралов и 15 солдат. Всем им полагалось жалованье и мундир, на что было ассигновано из содержания великого князя, как генерал-адмирала, 1617 рублей.
   Приведение в исполнение своего желания великий князь поручил графу И.Г. Чернышеву [123 - В 1776 г. был заложен на Каменном острове каменный инвалидный дом на 50 матросов; 24 июня 1778 г., в годовщину Чесменской победы, в день, когда празднуется память св. Иоанна Крестителя, была освящена церковь при инвалидном доме в присутствии великого князя и его супруги.].
   13 июля 1766 г. были спущены при большом торжестве, в присутствии императрицы, два корабля: «Три Святителя» и «Три Иерарха»; на этом торжестве присутствовал великий князь генерал-адмирал Павел Петрович, причем по званию своему генерал-адмирала находился во главе Адмиралтейств-коллегии.
   Ф.Ф. Веселаго в «Очерке истории Морского кадетского корпуса» в следующих выражениях описывает, какое участие принимал генерал-адмирал Павел Петрович в делах флота и Морского корпуса (стр. 155):
   «Великий князь принимал живое участие во всем, касающемся Морского кадетского корпуса. Обо всех экзаменах, переводах, выпусках, одним словом, обо всяком сколько-нибудь важном происшествии в Корпусе, докладывали ему и испрашивали его разрешение. Посещая Корпус, цесаревич бывал в классах, слушал преподавание и обращал особое внимание на морскую тактику и корабельную архитектуру. Нередко великий князь определял в Корпус сыновей бедных дворян и, до вступления их в комплектные воспитанники, вносил на содержание их сумму из своего генерал-адмиральского жалованья. Каждую субботу и воскресенье, кроме летнего времени, к великому князю являлся из Кронштадта, на ординарцы, кадетский офицер».
   Предпочтение, выказываемое великим князем морской тактике и корабельной архитектуре, можно объяснить тем, что наставник великого князя по морским наукам, И.Л. Голенищев-Кутузов, перевел на русский язык тактическое соч. Госта, поднес это сочинение великому князю и тем, очевидное дело, обратил его внимание на эту отрасль морских наук.
   Кроме того, Голенищев-Кутузов, по званию своему генерал-интенданта флота, ведал строение кораблей, фрегатов и пр., и потому в преподавании морских наук великому князю обращал на корабельную архитектуру большое внимание.
   Великим князем было приказано принять в Морской корпус 18 юношей, но не все из них окончили курс в Корпусе и вышли во флот в мичманы. В списках воспитанников, выпущенных из Корпуса, мы нашли только фамилии следующих лиц, принятых в Корпус по повелению великого князя: Перфильева, князей Трубецких, Сигорского, Челищевых и Шепинга, итого 7 человек.
   Д.Ф. Кобеко в своем сочинении «Цесаревич Павел Петрович» говорит, что «в описываемое нами время (1765–1770), Павел Петрович не мог принимать участия в управлении морской частью, и деятельность его, как генерал-адмирала, ограничивалась тем, что он подписывал офицерские патенты и принимал по праздникам почетные рапорты флагманов, но он интересовался флотом и морским делом. Поэтому он с удовольствием узнал о назначении в 1769 г. вице-президентом Адмиралтейств-коллегии близкого ему человека, графа И.Гр. Чернышева. Поздравляя его с этим назначением, Павел Петрович писал ему, что это повышение сделало ему крайнее удовольствие, зная усердие его к поправлению флота и имея в нем себе такого помощника».
   Кроме почетных рапортов к великому князю представлялись и строевые рапорты флагманов из плаваний.
   Главным образом деятельность великого князя Павла Петровича, которому к 1770 г. было уже 16 лет, выражалась благотворительностью его к морским офицерам. Великий князь то назначает пенсии из своего содержания вдовам морских офицеров, а то так прямо выдавал пособия крупными суммами в несколько сот рублей, то уплачивает казенные недоимки (за князя Гагарина и Ласунского), то уплачивает за офицера растраченные им казенные деньги (П. Ростопчин).
   Благотворительность великого князя была велика, и формы, в которых она проявлялась, показывают, что всякая помощь, всякое пособие исходили непосредственно от великого князя.
   Во время Турецкой войны 1769–1774 гг. граф А.Г. Орлов, главнокомандующий нашими морскими и сухопутными силами в Средиземном море, поднял самовольно кейзер-флаг, составлявший принадлежность звания генерал-адмирала Павла Петровича. Граф А. Орлов донес о своем поступке в Петербург, и императрица Екатерина II утвердила это распоряжение Гр. Орлова, и даже приказала внести этот кейзер-флаг в герб Орлова, но тем не менее факт самовольного поднятия кейзер-флага, составлявшего принадлежность генерал-адмиральского звания, оставался в своей силе. Думаем, что это распоряжение А. Орлова не могло увеличить расположения великого князя к нему.
   В 1778 г. происходила свадьба великого князя с принцессой Наталией Гессен-Дармштадтской, прибывшей в Россию морем; подробности об этом плавании помещены в главе V.
   С 1774 г. замечается более деятельное участие великого князя в делах флота. Деятельность эта была непродолжительна. Через несколько времени великий князь перестал принимать участие в делах флота, но зато в то время, когда великий князь принимал участие, выказались отличительные черты его характера: требовательность к службе и уважение к дисциплине.
   Случай гнева генерал-адмирала Павла Петровича на командира брандвахтенного фрегата капитана 2-го ранга Немтинова рассказан в главе XX.
   Произошло это из-за столкновения брандвахтенного фрегата с английской яхтой, – столкновения, в котором не был виновной стороной Немтинов, пустивший ядро в не хотевшую остановиться яхту, но лорд Диллон пожаловался, и дело приняло худой оборот для Немтинова. Не ограничиваясь сменою Немтинова, его отдали под суд, и хотя судом он обвинен только в недосмотре, а императрицею совсем прощен, но тем не менее является потерпевшею стороною.
   Досталось и Коллегии за назначение Немтинова на пост командира, а впредь приказано было списки офицеров, назначаемых на места командиров, а также списки представляемых к производству представлять генерал-адмиралу.
   В том же 1774 г. Коллегия получила второй выговор от генерал-адмирала. В Кронверкской гавани стояли яхты и галеры императрицы и яхта генерал-адмирала; Коллегия сделала представление о назначении смотрителем гавани отставного лейтенанта Полянского, уволенного со службы за дурное поведение.
   Выговор начинался с выражения чрезвычайная удивления и сожаления генерал-адмирала о сделанном ему чудном представлении о лейтенанте Полянском, сведения о дурном поведении которого, о дурных рекомендациях командиров, и о пьянстве его, Коллегия приложила к своему представлению.
   «Такой недосмотр со стороны Коллегии и с самою собой противоречие побуждает меня, – писал генерал-адмирал, – советовать ей остерегаться и подобных мне представлений не чинить». 16 ноября 1774 г. генерал-адмирал заметил, что полковник Спиридов (сын графа Спиридова) ничего не делает, является во дворец и на все публичные собрания здоровым, и потому предложил Коллегии не оставлять Спиридова в праздности, а дать ему должность по его званию.
   21 ноября того же года генерал-адмирал приказал, при всех делаемых подрядах по обмундировке матросов, представлять ему сведения о ценах и образцы вещей, до заключения контрактов.
   В 1776 г., заметив медленность в производстве дел, генерал-адмирал выразил желание, чтобы как сама Коллегия, так и департаменты ее более прилагали старания к скорейшему окончанию дел, ибо, рассматривая реестр нерешенных дел, великий князь заметил, что многие дела могут быть решены без справок. В том же году великий князь предложил С.К. Грейгу выразить свое мнение об устройстве морских команд. Результатом этого предложения был подробный рапорт С.К. Грейга об устройстве морских команд; подробности этого дела были приведены в главе ХVII.
   1 марта 1776 г. великий князь писал Коллегии, что ему известно, что под видом денщиков часто берут лучших и рослых людей и часто больше числом, чем положено штатом, отчего люди отвлекаются от прямой их службы и должности. Великий князь предложил Коллегии, чтобы она через особо назначенных нарочно для этой цели инспекторов, выбрав таких, на которых Коллегия могла бы положиться, пересмотрела бы всех денщиков, как в Петербурге, так и в прочих командах, и отобранных денщиков определила бы по способностям в команды. «Думаю, – заключает свое предложение великий князь, – что Коллегии нужно бы было сделать предписание или принять иные какие меры, для предосторожности от таких злоупотреблений».
   В тот же день великий князь написал Коллегии, что он требовал от адмирала Мордвинова ведомость о расходе морских служителей в Петербурге, и, во-первых, получил эту ведомость только через сутки, а во-вторых, нашел в этой ведомости расходы служителей не только излишние, но по большей части сделанные по прихотям флагманов, командиров и офицеров, или же сделанные по временным надобностям и забытые до сего времени.
   Великий князь предложил Коллегии ограничить расход людей необходимым числом для караулов и для работ.
   Вместе с тем великий князь просил Коллегию поручить ему ограничить, с ведома Коллегии, пустые расходы людей и предписать, сколько каждому флагману, штаб– и обер-офицеру возможно иметь при себе людей на карауле и на вестях.
   3 мая того же года великий князь предложил Коллегии, чтобы она сделала распоряжение о том, чтобы все морские чины, начиная с штаб– и обер-офицеров и кончая рядовыми, собирались пред обеднею каждое воскресение и каждый табельный день перед домом главного командира. Офицеры, приведя людей своей команды в мундирах, перед домом главного командира, сами должны были являться к главному командиру. Цель этого распоряжения была следующая. 1) Чтобы морские команды ходили не отговариваясь и в силу регламента к службе Божией. 2) Чтобы главный командир видел всех людей своего ведомства. 3) Чтобы люди приобучались к опрятству, регулярству и послушанию, и во избежание шалостей, лени и прочего дурного.
   В заключение великий князь предписал Коллегии смотреть строго за исполнением этого распоряжения.
   К 1776 г. относятся следующие предложения великого князя Адмиралтейств-коллегии. 1) О рассмотрении удобств шебек по сравнению со шкунами. 2) О рассмотрении удобств коротких мачт на кораблях.
   Подробности об этих предложениях великого князя были рассказаны в своем месте.
   Заметив, что аттестационная форма мичманов Кронштадтского порта сделана весьма удобно и позволяет видеть не только знание мичманов в науках, но и поведение, великий князь рекомендовал эту форму аттестатов принять во всеобщее употребление. В 1779 г. великий князь предложил Коллегии сделать предложение, сходное с законами о просрочивших отпуск офицерах, ибо им замечено, что таковых очень много.
   Великий князь к концу описываемого времени (1782 г.) совершенно устранился от активного участия в делах флота.
   Заканчивая наш труд о Русском флоте во второе десятилетие царствования императрицы Екатерины II, с 1772 г. по 1783 год, мы должны сказать, что руководились единственно желанием представить морским читателям более подробные сведения об этой эпохе, сведения, сравнительно мало распространенные в среде моряков. Блестящая эпоха славного царствования великой императрицы, по отношению к Русскому флоту и его делам и жизни, заслуживает всестороннего изучения, которое будет возможно только при приведении в известность всех или почти всех архивных источников, до сих пор только частью известных и заключающих в себе массу необработанного материала, могущего пролить новый свет на славное прошлое нашего флота в эту знаменательную эпоху.