Собачий кайф

А. К. Замараев

Глава первая

   Шёл четвёртый день болезни Андрея. Преодолевая ломоту в теле, он выпил жаропонижающие и пошёл в душ.
   Юноша снимал квартиру-студию в четырёхэтажном оранжевом сталинском здании. Сама квартира была небольшая, двухэтажная (по семь квадратов на каждый этаж), располагалась она в довольно широких пустотах между стенами квартир. На первом этаже, у входа, стояли вешалка да полка для обуви; далее, располагался миниатюрный советский холодильник «Бирюса», кухонный стол с раковиной, небольшая газовая печь, душевая кабина и туалет напротив «кухни»; в центре комнаты был расположен небольшой стол, над которым висела миниатюрная люстра с лампой, а в углу разместилась спиралевидная лестница, по которой Андрей после душа поднялся на второй этаж. Второй этаж был обустроен под спальню: по бокам комнаты стояли кресло-кровать и раскладной небольшой диван, на бежевых стенах висели две небольшие картины с изображениями смеющегося Боба Марли в растаманской шапке и цветка в золотистых тонах; под картинами были привинчены длинные полки с книгами, на одной из которых восседала красная лава-лампа, на громадном подоконнике у юноши лежал большой красный матрац с клетчатым пледом, на котором обычно грелась его пушистая кошка Муся. Единственным изъяном в квартире, по мнению Андрея, было отсутствие батарей. Но и тут он изловчился: купил себе обогреватель на распродаже, тепла которого как раз хватало на то, чтобы прогреть его спальную комнату в холода.
   Андрей включил обогреватель и бухнулся на подоконник. По окну тарабанил дождь. Перепрыгивая через морщинистые лужи на мокром асфальте, прохожие с зонтиками спешили по своим делам. «А мне никуда не надо, – подумал он, – я болею». И, обняв кошку, задремал.
   Пока юноша спал, дождь на улице прекратился, оставив после себя сырые кладки зданий и влажный блестящий асфальт. Вдруг его разбудил звонок друга.
   – Алло, Анд-дрей, как себя чувствуешь? Про-прогуляться не хочешь? – Говорил заикающийся голос из трубки.
   – Да, Дим… мне вроде полегчало, пойдём.
   Их путь лежал через площадь. Навстречу двум друзьям проплывали толпы людей – нищие, просящие денег, подростки с буклетами. После, площадь сменилась проулком с небольшими палатками, где лица восточной национальности торговали фруктами и овощами. Они свернули на более оживлённую улицу, и в глаза им резко ударил свет витрин магазинов и вывесок. Вся картина сопровождалась запахом сырости и дребезжанием машин и троллейбусов.
   Шум на время прекратился, когда Дима с Андреем нырнули в подземный переход. Но ближе к выходу из подземки, барабанные перепонки товарищей окутала ласкающая нежная мелодия. Она то игралась с тёплыми воспоминаниями, то будоражила сердце жгучей страстью первой любви. А после, неожиданно меняя свой мотив, навеивала грусть и тоску по чему-то чистому, девственному, далёкому и невозвратному.
   – Ты слышишь? Что это за мелодия?.. – завороженно спросил Андрей.
   – Не з-знаю. Шопен какой-нибудь. – бросил Дима.
   На выходе они увидели хрупкую девушку, уверенно играющую на старом покоцанном пианино. У неё было овальное лицо, голубые глаза, курносый нос и русые, заплетённые в косу, волосы; на шее у девушки парни заметили татуировку в виде скрипичного ключа. Постояв и послушав музыку, они пошли дальше – в сторону художественного училища.
   – Д-думаешь, мы не слишком стары для рисования? – спросил Дима у Андрея.
   – Вряд ли. Всего года два-три прошло с тех пор, как мы окончили художку. Не думаю, что мы много чего позабыли. Пойдём посмотрим хоть, что там за вступительные экзамены… Так… Композиция, рисунок, живопись – легко! Литература… ну, сдам, думаю. Математика… с ней у меня сложновато.
   – Н-не бойся, прорвёшься, – улыбаясь, поддержал Дима и похлопал себя по карманам. – Да, надеюсь. До экзаменов ещё недели две-три есть… – растерянно пробормотал Андрей, – хорошо тебе – возьмут вне конкурса…
   – По-твоему, врождённый п-порок почек – это хорошо? – и, спустя минуту молчания, спросил, – слушай, а закурить у тебя не найдётся? – и, услышав отрицательный ответ, предложил пройтись до ближайшей пивнушки.
   Над головами друзей зависло звёздное небо, которое вдалеке перекрывалось прорезями уходящих туч. В нескольких метрах от них мигающие диоды разрезали темноту буквами «B», «E», «E» и «R», оставляя на влажном асфальте красные разводы.
   Только сейчас Андрей понял, как быстро минул день.
   В пивном магазине за столом сидели двое поддатых мужчин.
   – …Вот знаешь, Гриш. Жена у меня была золотая женщина… – лепетал мужчина в зелёной куртке. – Я пил каждый божий день, а она всегда прощала меня! Всегда! Бывало, приду поздно вечером, а она ждёт меня вместе с Машенькой… И не истерик, ни ругани. Обнимет меня, тихонько поцелует. Ни слова не скажет… ик!.. А мне совестно, до сих пор! Сволочь я, тля, понимаешь? Таких душенек угробил… А дочка, дочка-то какая хорошая была, послушная, добрая. Я когда задерживался на работе – всегда гостинцы приносил ей, вот радости-то у неё были, ух-х… – глаза мужчины заблестели от слёз.
   – Но-но, Серёг! Не всё ж так плохо! Мне б твою свободу… Моя жена деспот просто. Встречает каждый вечер со скалкой и упрёками, и слова доброго от неё не услышишь!.. И не дети у меня – спиногрызы одни!
   – Эх-х, Гришаня… Не понимаешь ты меня… Дурак ты…
   – Вы что-нибудь будете брать? – спросил продавец.
   – Д-да, «Винстон» красный, п-пожалуйста.
   – Эй, гарсон! Ещё литрушку давай… ик!.. – Воскликнул Гриша.
   В это время друзья покинули пивной магазин. Они завернули в ближайший проулок, распаковали пачку и закурили.
   Бледное задумчивое лицо Димы еле освещалось красно-оранжевым цветом сигаретного огонька. Он то и дело поправлял свою длинную рыжую чёлку, изредка выпуская из вздёрнутого носа клубы дыма. Края его острых губ зашевелились, и он что-то буркнул себе под нос.
   Андрей не обратил на это никакого внимания – он тоже был погружён в свои мысли. На мгновение ему вспомнилось доброе и беззаботное детство. Ему вспомнилось, как он, ещё ребёнком как-то присел на крыльцо у входа в частный домишко и принялся разглядывать травинки на земле. Он обернулся – электрическим светом горело стеклянное окно, в котором мелькала тёмная женская фигура. «Бабушка…», – промелькнуло у него в мыслях. Затем ребёнок взглянул на тёмно-бархатное, усыпанное звёздами небо – где-то вдали неслись на него тучи, что были темнее ночи. Изредка они злостно сверкали молниями, что очень пугало маленького Андрея. Вдруг, так же, как и тогда, на него напал приступ страха перед чем-то неизбежным и необъяснимым. Незаметно для себя, юноша стал затягивать дым в лёгкие чаще, глаза его метались из стороны в сторону. Это заметил Дима.
   – Ч-что с тобой? – Нарушив тишину, спросил он.
   – Да так, вспомнилось что-то… Ничего особенного… – пытаясь вернуть самообладание, проговорил Андрей.
   – Хм… Ну, смотри. – И, спустя минуту, сказал: – Эх-х, дружище… Скучно мы живём: т-ты работаешь в кофейне, снимаешь тесную квартирку… А я – живу с ма-ма… матерью. Ну как мы могли завалить ЕГЭ!.. Мать мозги пилит. Т-тоска. Надоело мне это… Может всё изменится, к-когда поступим в училище?
   – Честно говоря, у меня только одна и надежда на это. Будем жить самостоятельно, в общежитии, заниматься тем, что нам нравится. Будут новые знакомые, красивые студентки… А трудности мы с тобой любые преодолеем.
   – Да… верно. Что ж, давай н-на этой положительной ноте и разойдёмся, д-добрых снов. – Резко попрощался задумчивый Дима, бросил окурок и протянул руку.
   – Ну, спокойной ночи… – сказал Андрей, крепко пожимая холодную бородавчатую кисть.
   На следующий день Андрей проснулся от гулкого звонка будильника. Встав с кровати, он ненароком споткнулся о Мусю, которая крутилась у ног хозяина.
   – Ай-й, чего под ноги лезешь?! – Рявкнул он в ответ на обиженное кошачье шипение.
   После чего юноша быстро оделся и спустился на первый этаж, чтобы покушать. Андрей открыл холодильник и огорчился – продуктов оставалось на один-два дня. «Ну, ничего, скоро зарплата, перебьюсь как-нибудь», – ободрил он себя. И поел приготовленные на скорую руку хлебцы, покормил кошку и поспешил на работу.
   Потому, что квартира юноши была в застенках дома, дверь в его жилище располагалась с задней части здания. Это не нравилось Андрею, так как ему приходилось каждый раз огибать дом, ловя удивлённые взгляды зевак со двора. «Как же они надоели… Впрочем, дешевле и уютней норы я себе не найду», – сонно рассудил он, закрывая металлическую дверь на ключ, после чего быстрым шагом направился в центр города.
   Свинцовые тучи с трудом проплывали над городом: казалось, вот-вот и они опрокинут на прохожих тонны воды. «Нехорошо, значит, покупателей почти не будет», – подумал Андрей. Мимо юноши проносились серые люди и чёрно-белые пыльные машины. Наконец, среди ларьков, магазинов и вывесок показался громадный чёрный кофейный стакан с изображением совиных глаз на крышке.
   Молодой человек вошёл внутрь – на небольшом диване смотрел утренние новости по миниатюрному телевизору его хороший знакомый – Телагин. Телагин был ровесником Андрея, он решил открыть свой кофейный бизнес и начал с малого: арендовал торговую точку, взял в аренду кофейное оборудование, обустроил внутри «Совы» помещение на свой лад, съехал от родителей и стал там жить. К его счастью, недалеко от кофейни располагался бесплатный биотуалет, который работал круглосуточно, мыться же он ходил к своим друзьям. Но Телагин не отчаивался, ведь «это всё равно лучше, чем висеть на шее у родителей». Понемногу он стал зазывать доверенных ему лиц на подработку, одним из которых и являлся Андрей.
   – Ну что, бандит, как жизнь воровская? – ехидно спросил он.
   – Да ничего, Тим, пойдёт, – буркнул Андрей, – собрались с Димой к тебе в училище поступать…
   – О-о! Это хорошо! Буду вам помогать. Вы только с экзаменами не пролетите… – Тимофей задумался и добавил, – …впрочем, давай как обычно, пока рабочий день не начался?
   – А давай! – обрадовался Андрей.
   Тогда они сделали себе тройной эсперссо.
   После выпитого напитка ребята вышли на улицу, чтобы покурить.
   – Чур, я первый! – докуривая сигарету, произнёс Телагин и побежал в сторону биотуалета.
   – Хорошо, – бросил ему вслед Андрей.
   Этот природный позыв после выпитого кофе и выкуренных сигарет парни в шутку называли «кофехеза».
   Справив нужду, Тима отправился по своим делам в другой конец города. Андрей же после похода в туалет вернулся в «Сову» и уселся на диван, ожидая первого стука в форточку. Обычно первыми были постоянные покупатели, спешащие на работу. Их Андрей знал в лицо. Раньше всех подошёл коренастый мужчина в пиджаке и с залысиной на голове.
   – Утро доброе, – сказал он басистым голосом, просунув в форточку сжатое в кулак лицо. – Мне как обычно. И побыстрее, пожалуйста.
   – Будет сделано.
   За считанные секунды мужчина получил стакан «Американо».
   Примерно через полчаса-час «Сову» посетила молодая преподавательница английского языка в ВУЗе. Андрей легко разглядел её рыжие копны волос среди серой толпы. Сонное лицо женщины вдруг озарилось жемчужной улыбкой.
   – Ну что, Андрей, как поживаешь? – поинтересовалась она, кладя купюры в монетницу.
   – Да неплохо, Василина Евгеньевна. Мы с другом решили поступать в художественное училище… Так что, скорее всего, работать я тут больше не буду, – ответил юноша и налил в стакан «Латте».
   Василине на мгновение стало грустно, но, немного помолчав, она сказала:
   – Ну и правильно, Андрюш, в этой дыре тебе не место. Может, там чего добьёшься… Но, признаюсь, по тебе я буду скучать, – после этих слов она забрала стакан и, попрощавшись, ушла.
   Андрей лёг на кровать и уставился в потолок. «Да уж, надо что-то менять, определённо. Только будут ли эти перемены к лучшему? Ну, поступим мы – а дальше, дальше-то что?.. Не понятно. Может, там раскроется мой талант к рисованию, и я создам что-то великое, поражающее воображение простого обывателя?.. Да, я бы смог это сделать! – Андрей перевернулся на другой бок и продолжил мечтать: – …я бы начал с чего-то простого и понятного, близкого любому человеку, который хотя бы раз был влюблён. Я бы нарисовал на большом холсте первый поцелуй. Изобразил бы небольшую зимнюю деревню, заснеженные крыши частных домов, ледяные горки и сугробы, а в центре – юноша и девушка в шубах и валенках, держась за руки, целуются… Щёки красные, в глазах огонёк…».
   – Ах… – невольно вздохнул Андрей и продолжил:
   «А ещё бы…».
   Но высокий полёт мысли Андрея неожиданно оборвался тяжёлым стуком в окно и громким нервозным голосом:
   – Ну, открывай же!
   Андрей поспешил открыть форточку.
   – Чё так долго?! – Грубо спросил бородатый мужчина в малиновом пиджаке и в солнцезащитных очках и серьёзным тоном продолжил: – я вообще-то важная персона, я из ФСБ, так что давай мне «Латте» бесплатно, я при исполнении.
   – Чего-о? – Опешил Андрей, – мужчина, цены для всех одинаковы. Платите, берите и уходите.
   – Ну хорошо, – озадачился тот и отдал в руки юноши купюры. – А можно ли у тебя купить пол пончика? У вас же есть в продаже пончики?
   Покупатель всё не унимался и нёс откровенную чушь, что никак не нравилось Андрею.
   – Нет, уважаемый, пончиков у нас нету, – спокойно отчеканил юноша, делая ударение на «уважаемый», – только кофейные напитки.
   – Как же так… Как же так… А я сегодня поймал одного нарушителя и отобрал у него несколько марок с ЛСД, – как бы ненароком обронил «страж порядка», – хочешь, и с тобой поделюсь?
   – Нет, спасибо. Держите ваш «Латте».
   Мужчина лёгким взмахом руки бросил что-то в монетницу, быстро забрал стакан и смешался среди прохожих.
   Юноша ошалело смотрел ему вслед.
   – Вот псих! – вырвалось у Андрея.
   И он снова улёгся в кровать. На улице полил дождь. «Да, сегодня точно не мой день». По телевизору шла передача про животных. Под монотонный голос ведущего, который рассказывал, как зверь убивает иволгу, молодой человек медленно проваливался в мягкий как перина сон.
   Андрей нервно ворочался и что-то бубнил себе под нос. Сновидение было не из приятных. Ему приснилось, что горел одноэтажный дом. Он вбежал внутрь, чтобы спасти хоть кого-нибудь и увидел рыжеволосого парня, висящего в петле. Юноша узнал в нём своего лучшего друга и побежал было к нему, но в то же мгновение горящий дом начал рушиться. Потолок, к которому была прибита петля, обвалился, раздавив сначала тело умершего, а следом и самого Андрея. Затем ему приснился алый бархатный гроб и несколько красных роз у чьих-то свинцовых обнажённых ступней…
   Парень проснулся в замешательстве. «Что это вообще было?», – подумал он и вдруг вспомнил, что тот странный мужчина что-то бросил в монетницу. Подойдя к ней, Андрей увидел две марки.
   – Вот чёрт… хотя-я… – произнёс он и положил их в свой паспорт.
   Дождь не переставал лить. Прохожие с зонтами напоминали Андрею разноцветные движущиеся грибы – эта мысль очень его забавляла. Но забавляться пришлось недолго – через несколько минут пришёл Телагин, за спиной которого был вещмешок. Закрыв за собой дверь, он спросил:
   – Ну, много сегодня клиентов было?
   – От силы человека три, – сухо ответил черноволосый юноша.
   – Да, не густо, – заключил Тима. – А знаешь, куда я сегодня ездил? Что? Не знаешь? Сейчас расскажу… На неделе я приметил старый заброшенный храм, православный. Гулял я там, бродил, фотографировал его, и случайно меня занесло на заднюю часть храма. Там у них могилы были со старыми такими, ветхими деревянными крестами. Кажется, ничего примечательного… Но! На одной из могил я увидел такие сочные, со смолянистыми верхушками, кусты дикорастущей конопли. Я не удержался, срезал их (а вдруг прущие?) и положил кусты в тайное место… Подсохли вот, забрал их сегодня… Выглядят они прекрасно… Да чего это я, вот, сам глянь! – И Телагин открыл вещмешок, в котором аккуратно лежали сухие конопляные кусты, завёрнутые в пакет. – Сейчас я подшаманю и можно будет подкуриться. Будешь?
   – Да, конечно! – Обрадовался Андрей.
   Через час «Сова» закрылась. Андрей и Тима удобно расселись на кровати, достали бонг и сделали несколько затяжек. Но прихода не было.
   – Эх, Андрюх, походу не прущая это, – опечалился Тима.
   – Да нет, может, тут просто надо побольше хапок сделать? Давай ещё…
   – Ну, давай.
   В течение минут пятнадцати товарищи вдыхали конопляный дым, пока им не надоело. Никакого эффекта не было. Печальные, они убрали бонг и включили телевизор – по культурному каналу показывали балет. И то ли балерины были слишком смешно одеты, то ли музыка была настолько позитивна, что двое знакомых вдруг заулыбались. А после, ими овладел неудержимый смех. Они не могли произнести и слова, они смотрели друг на друга и смеялись, обращали свой взор к телевизору – и хохотали пуще прежнего. Это был заряд бодрости и позитива. В голове Андрея чувствовалась лёгкость и радость. А Тима вдруг произнёс:
   – Хороша-а православная трава-а!.. – и закатился оглушительным смехом.
   Засмеялся и Андрей, хотя, будь он трезв, шутка бы ему показалась грубоватой… Так они хохотали ещё около полутора-двух часов, потом их стало отпускать.
   – Вот это бомба! – Воскликнул уставший от смеха Тимофей, – и настроение сразу приподнялось, плевать на погоду… Как хорошо здесь быть…
   – Это да… – согласился Андрей, всматриваясь в красные белки глаз Телагина. – Впрочем, моя смена уже давно окончена, домой пора – кошку кормить.
   – Постой, у меня есть к тебе одна просьба… – вдруг произнёс Телагин и что-то прошептал своему товарищу. Андрей слегка удивился, услышав это, однако согласился.
   – Ну, тогда счастливо!.. И никому не говори о моей находке.

Глава вторая

   Дождь, дождь, дождь. Он лил весь вечер, он лил и весь следующий день. Спешащие машины всё чаще обливали прохожих, грубо расплёскивая глубокие лужи. Люди собирались в стаи под навесами, выжидая маршрутку или поезд у железнодорожного вокзала. Кто-то нервно курил, кто-то говорил по телефону… никому и дела не было до кофе. Только таксисты пару раз заглянули в «Сову», покупая самый крепкий напиток без сахара. Они были уставшими, с мешками под глазами и очень мокрыми. Утомлённые болтовнёй пассажиров, они не горели желанием с кем-либо трепаться. И, как бы Андрей не пытался заговорить с таксистами, их ответы были сжатыми и сухими.
   Вечером юноша пошёл на «Тепловские чтения», чтобы лицезреть награждение Телагина. Тима, как оказалось, был не только художником, но и начинающим поэтом.
   В Доме Культуры собрались люди со всех областей страны, они приехали сюда на автобусах и поездах, уставшие после дороги, все заняли свои места и, глядя на сцену, слушали рассказы ведущего о самом поэте – Теплове Алексее Дмитриевиче. Что работал он журналистом, и что зарплаты ему еле хватало на обеспечение своей большой семьи. В стихах он пытался выяснить, какую же роль играет творчество для людей искусства? Пытался понять, почему мы, русские, так сильно отличаемся от других народов. Откуда идут все проблемы у нас, жителей России? Так же, для отдушины он писал стихи о природе и о простой колхозной жизни. «Да, – подумал Андрей, – теперь ясно, почему о нём я слышу впервые…».
   Рассказав о творчестве поэта, ведущие дали слово его родным и близким. Они тоже стали говорить о Теплове: о его добром характере, о том, каков он был в общении с близкими ему людьми. Каким он был чутким отцом и любящим мужем. Посредине повествования зарыдала бабушка – мать Теплова. Все со скукой слушали длинные монологи о поэте и с нетерпением ждали награждений.
   Но нет, ведущим нужно было показать несчётное количество фотографий с поэтом на большом экране, прокрутить короткие видеоряды со стихами бедолаги Теплова, которого в сердцах некоторые уже возненавидели… Когда вдоволь наговорились об Алексее Дмитриче, ведущие решили сделать получасовой перерыв и отправили всех из актового зала в коридор, где участников ожидал приятный сюрприз. Посреди коридора стоял длинный-длинный стол, накрытый разными сладостями и чайниками с чаем.
   – Тим, а как ты узнал про эти чтения? – Поинтересовался Андрей на выходе из зала.
   – Да в соц. сетях группу нашёл, отправил им своё стихотворение и через какое-то время мне сказали явиться в ДК на награждение, разрешили позвать кого-нибудь. Собственно, всё.
   За чаепитием люди стали сбиваться в кружки по интересам, все что-то обсуждали, из-за чего в коридоре стоял шум словно на базаре. Андрей и Тима решили послушать разговоры трёх необычных мужчин, которые, никого не замечая, развивали тему о роли творчества у людей искусства.
   – …А я всё же считаю, Коля, что в искусстве человек выражает свои проблемы! – воодушевлённо говорил долговязый босоногий мужчина в очках. – Творчество спасает от этого жестокого мира, и плевать, что сподвигло его к написанию произведения, будь то неразделённая любовь или потеря близкого человека, и даже не важно, каким получилось его творение, главное, что он влил в него часть себя, что он высказался! А слава, признание и прочее – дело десятое…
   – А что, если вокруг меня, например, сплошная благодать? – Перебил его Николай, который выглядел лет на сорок-пятьдесят и был одет в кислотно-жёлтый костюм. – И жена у меня, тьфу-тьфу-тьфу, есть, и дети хорошие, и даже внуки! Пишу-то я в свободное от работы время и не о своих проблемах, а о природе – о мягких солнечных бликах на морщинистой речке, о вековечных мощных соснах. И я вовсе не копошусь в себе, не пытаюсь в чём-то разобраться, а пишу так, для души…
   – Во-от, дружище, вот ты и попался! Для ду-ши! А разве это не есть спасение для тебя? Может, это отвлечение от скуки? – Проговорил мужчина, завидев удивлённый взгляд своего собеседника. – Разве для тебя творчество не является отдушиной?..
   – Да, допустим, ты прав… – согласился тот, – но неужели это только выражение своих проблем?.. Я думаю, что это ещё должно нести и прояснение не только на твою жизнь, но и на жизнь всех людей, это должно толкать вперёд, расширять сознание и обогащать духовно всех, всех, всех, всех…
   Спокойно слушавший двух друзей гражданин в шляпе решил вставить своё слово:
   – Нет, товарищи, это уже было говорено задолго до нас, ваши мысли не новы. В наше время для большинства людей творчество является в первую очередь реализацией своего сверх «я», это бесконечная череда заимствований из старого в попытках создать что-то новое, хотя для некоторых личностей это лишь позерство. Да, это своего рода ремесло, творчество может приносить немалую прибыль. Вот только поэзия, как мне кажется, в последнее время сходит на нет… зачем писать стихи, на которые невозможно наложить бит?.. быть поэтом сейчас не в тренде, это для хипстеров… мне кажется, сейчас поэзию вытесняет рэп.
   – Хм-м… не знаю, не знаю… да и с чего ты взял, что поэзию вытесняют, может, она просто перерастает во что-то новое? – Не унимался босоногий мужчина, поправляя круглые очки…
   Ребята отошли к столу, налили себе чай, взяли печенье и двинулись дальше.
   В другом кружке были в основном девушки. Они обсуждали мужчин.
   – …Если копнуть глубже, то все мужчины – геи! – Воскликнула одна девчонка в чёрном платье. Эта фраза почти убила в ребятах желание дальше слушать женский разговор.
   – Чего?
   – Да? Почему?
   – С чего ты взяла? Выкладывай давай!..
   – Я так не считаю. Что за бред?.. – Посыпались вопросы.
   – Тише, тише. Допустим, вы встречаетесь с парнем уже три месяца, у вас всё серьёзно и так далее, но вдруг, у лучшего друга вашего парня что-то происходит в жизни. Ему нужна неотложная помощь или ему просто необходимо составить компанию за выпивкой, неважно. Какая бы ни была причина, он предпочтёт вас своему лучшему другу. И ринется к нему, оставив вас одну-одинёшеньку. Как тут не крути, но платоническая любовь выше гендерной, а мужчины, как бы они не отнекивались, любят и ценят больше всего своих друзей мужского пола, чем женского!
   – Не убедила, – спустя пару секунд, произнесла девушка в джинсах и розовой кофточке, – не надо грести всех под одну гребёнку, вот мой муж ради меня и родителей бросил, и с друзьями отношения порвал, приехал ко мне в город и от меня не отставал ни на шаг! А всё почему? Потому что мужская любовь к женщине выше любой другой на десяток ступеней! При идеальном сочетании платонической и гендерной любви связывается наикрепчайший союз, такое сочетание возможно только между мужчиной и женщиной! А геи…
   Девушка не успела договорить – организаторы «Тепловских чтений» попросили людей вернуться на свои места. Все долго не могли утихомириться и всё равно бурно что-то обсуждали, убавив тон.
   Организатор в строгом костюме попросил тишины и объявил, что настало время награждать участников.
   – …Так же, во время вручения, вы можете прочесть своё стихотворение или кого-нибудь поблагодарить.
   Люди с трепетом ждали своей очереди, с большим любопытством и лёгким страхом вглядывались в сцену, по бокам зала слышалось чьё-то шушканье.
   – Андрюх, я что-то волнуюсь. – Пробормотал Тима.
   – Да не парься, выйдешь на пару секунд, возьмёшь грамоту да уйдёшь. Не обязательно же говорить что-то… – утешил его товарищ.
   – И то верно.
   Участников стали вызывать на сцену. Сначала люди выходили зажатыми, робко брали грамоту и быстрым шагом возвращались к своим местам, а то и вовсе сматывались из Дома Культуры. Затем некоторые из молодых осмелились читать свои стихи. Какой-то чудак на сцене решил выделиться:
   – Солнце пылало, и ты говорила, что наша любовь проиграла в хоккей.
   Мол, бурей расх… ярил я все мечты, и мол, не хоккей, а ганд…
   Но ведущие не допустили такого преступления и под бурные аплодисменты выгнали поэта со сцены. Это воодушевило многих награждающихся и стихи слышались всё чаще, но без матов.
   Дошла очередь и до босоногого мужичины из странного кружка. Выйдя на сцену, он забрал грамоту и, хихикнув, крикнул в микрофон:
   – Душа вся в пятках, в-вот и сверкай!
   После этих слов он, забавно скрючившись, побежал прочь со сцены. По залу прошёлся добродушный смех, за ним последовали ромкие аплодисменты – выходка поэта окончательно разрядила обстановку.
   Наконец, дошла очередь и до Телагина. Он тихо забрал грамоту и быстрым шагом направился к Андрею.
   – Фуф, ну, вот и всё. Можно и по домам. – Облегчённо сказал он.
   Ночной город встретил ребят красочно и радушно. Они жадно вдыхали чистый воздух, пропитанный запахом мокрого асфальта, смотрели на сверкающие огни аптек, магазинов и окон домов. Андрей был рад за Тиму и даже немного ему завидовал. «Да, я и правда завидую ему… что ж я за человек такой! – но потом с облегчением выдохнул, – ну, хотя бы не вру себе…».
   – Слушай, а почему ты не хочешь переехать в общежитие? – Вдруг спросил Андрей.
   – Да чёрт его знает, сопьюсь я там с таким контингентом. Мне уютнее одному, в «Сове», да и травы в общаге не покурить нормально, понимаешь?
   – Ну да, весомый аргумент.
   – Кстати, ты не забыл? – Улыбнувшись, спросил Тима, спустя пару минут.
   – О чём?..
   – Сегодня – день зарплаты! Пошли в «Сову» заглянем, отстегну тебе деньжат.
   «Ну конечно! Как я мог забыть о самом главном!», – обрадовался юноша, и парни направились в кофейню.
   Отсчитав купюры, Тима вручил деньги счастливому Андрею и произнёс нараспев:
   – Эх, гуляй-разгуляй, Волынски-ий!.. А-а теперь прова-али-и-вай, я спа-ать хочу.
   – И тебе добрых снов.

Глава третья

   Сменялись дни, тучи уплыли, и над улицами города засияло солнце. Друзья в свободное от работы время вырывались на улицы и в парки города, чтобы потренироваться в навыках рисования. Лёгкие, но меткие линии хорошо передавали плавные движения фигур людей, изгибы деревьев и кладки узорчатых домов. Возвращаясь в квартиру, Андрей приступал к натюрмортам, домашнему интерьеру. На листах бумаги он запечатлел сорванные ромашки в бутылке из-под вина, рядом с которыми лежали кухонный нож да скалка, сидящую на матраце белую кошку, которая смотрела на летящих птиц за широким окном, нарисовал свою спальню со всех возможных ракурсов и изобразил светящуюся красным цветом лава-лампу, которая отдавала тёплые блики на стену, картину с цветком и полку с книгами. В общем, за последние полторы недели Андрей отрисовал всё, что только можно было отрисовать в его маленькой квартире. За день до экзамена, с самого утра, Андрей решил сходить в гости к Дмитрию, не забыв прихватить с собою паспорт.
   Дима жил в четырёхэтажном общежитии вместе с младшей сестрой и матерью, а так же с таксой Кнопой. Квартира была небольшая: одна комната – зал, где спали мать Белькова и его сестра, другая – каморка, где жил Дмитрий, которая в то же время была и ванной комнатой. У подъезда расселись жители первого этажа – азербайджанцы; самый главный из них был худощавый Надир. Он глухо сидел на героине, зрачки его всегда были сужены, а фиолетовые точки от уколов на руках и ногах он даже не скрывал.
   – Э-э, чего до сих пор не подстригся, ш-шакал? – Грозно произнёс он и чуть привстал. Двое его близких друзей зашевелились, заговорив на своём языке. Остальные ехидно посмеивались.
   – Да что-то времени всё никак не найдётся… – замямлил Андрей.
   – Да что ты говоришь, дарагой! – Надир сплюнул зебак, схватил юношу за плечо и звучно проговорил ему в ухо, – ещё раз увижу твою морду и да Аллах будет мне свидетелем – р-разорву тебя, суку, на части…
   Произнеся это, Надир вдруг добродушно рассмеялся и смех его эхом прошёлся по компании. Надиру нравилось приставать к прохожим, которые, по его мнению, не могли дать обидчику сдачи.
   – Да прахади, прахади, чего стоишь…
   Но особенно Надир любил щекотать нервы Андрею, хотя Диму не трогал, потому что тот жил с ним в одном доме; он считал юношу «братом по несчастью».
   Дверь подъезда была выбита то ли жильцами общежития, то ли их друзьями с месяц назад, и никто так и не взялся ставить новую. Войдя внутрь, Андрей вдохнул кислый запах помойки и спирта, смешанного с ароматом жареной картошки из соседней квартиры. На втором этаже молча курили подозрительные люди в спортивных костюмах, сверкая алыми разбитыми казанками. Вот и заветный третий этаж. Звонок в дверь.
   Послышался собачий лай, и Дима открыл дверь. Дома никого не было – мать на сутках, сестра после школы должна была гостить у бабушки.
   – П-привет, проходи. – Сказал Дима, пока Андрей разувался в общем коридоре, затем прошёл в покои и, заламывая руки, продолжил, – ну, волнуешься перед экзаменами? Я т-тоже… вдруг там внеконкурсных мест б-будет мало? Н-надо будет порисовать, что ли… к экзамену п-поготовиться.
   – Ну, как знаешь.
   – Тогда порисую вечерком и…
   – А может, стоит отвлечься? – Перебил его Андрей. – Я с собой кое-что принёс… – И достал из паспорта две марки ЛСД.
   Дмитрий думал-думал, а после озорно улыбнулся.
   – Держи. – Сказал Андрей и протянул другу марку.
   Кнопа с интересом глядела на двух друзей. Закинув марку под язык, Волынский улегся на кровать и принялся разглядывать светло-зелёные стены зала, белую деревянную дверь, за которой виднелся край ванны и шкаф с одеждой – комната Димы, затем перевёл взгляд на рыбок, что бездумно плавали в небольшом прямоугольном аквариуме и снова посмотрел на стену. И так по кругу. В это время Дима сидел за компьютером матери и поочерёдно включал разную музыку. Треки «Дельфина» сменялись группами «White Stripes» и «Doors», за ними следовали песни «АукцЫона»…
   Спустя несколько минут, Андрей приметил, что солнечный луч, пробившийся сквозь прорезь волнистых штор, стал отдавать подозрительно кисло-жёлтым цветом. «Непорядки», – подумал он.
   – Дим, ты тоже это видишь?
   – Ч-что именно?
   И Андрей рассказ ему о странном солнечном луче.
   – Д-да нет, вс-сё с ним нормально… – промолвил Дмитрий.
   Он поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате, о чём-то думая. Мысли в его голове ускорились, ножом они резали сознание Димы. Это его испугало, и он прилёг на кровать рядом с другом, чтобы притупить поток мыслей.
   Андрей разглядывал шевелящиеся узоры на стенах, и, от пёстрых бликов и звонкого пения птиц за окном, ему стало радостно и тепло на душе. Он еле как подошёл к компьютеру и попытался набрать на клавиатуре группу «Dead Can Dance», но буквы вдруг ожили и запрыгали с одной клавиши на другую, Андрей по памяти натыкал название и быстрёхонько добавил его в плейлист. «Отлично!», – Обрадовался он.
   Дима тем временем растёкся поперёк кровати. Ему казалось, что на него надвигается нечто непонятное. Стены вдруг завибрировали, под шторой всё полыхнуло дьявольски красным цветом, словно открылся портал в ад. Из отверстий в розетках выползали переливающиеся фракталами змеи. Извиваясь, они скатывались по стене прямо к кровати, отдавшись общему ритму вибраций стен и шума из красного ада. Дима не мог и не хотел даже пошевелиться и змеи, шипя, спиралью проползли по его рукам и скрутились под футболкой в области груди в ледяной клубок.
   Андрей погрузился в музыку, он закрыл глаза и увидел, как она сияет разными кислотными цветами, из фракталов собиралась цельная, поражающая воображение движущаяся картина. Сначала это был просто сосновый лес, но затем в нём появились многоголовые красно-коричневые добродушные звери, у них были глаза словно озёра, носы, как у собак, под их лапами трещали и подпрыгивали красные блестящие глазастые ракушки. Где-то вдалеке слышались смутные людские стоны – должно быть, это Дима. Затем всё изменилось. Наступила ночь, лес полыхнул пламенем и красно-оранжевый дым, клубясь, улетучивался в лунное небо, стянутое тучами. В страхе звери побежали из леса, где-то вдалеке, горящие кислотными цветами, со скрежетом ломались деревья. Послышался ужасающий громкий рёв и осатанелый топот ног. Нечто наступало всё ближе и ближе. Через несколько секунд из горящего леса вышло оно, внушающее страх и ужас. У него было несколько пар запачканных кровью ног, которые стояли на загнивающих и горящих трупах зверей и людей, тело было тёмно-синим, с эрегированным членом, множество левых рук держали копья, топоры, мечи, а множество правых – держали оторванные человеческие скорченные от ужаса головы и длинные арканы. За спиной существа развевался кровавый плащ. Около десятка трёхглазых голов яростно и оскалено смотрели в душу Андрея, словно испытывая его на прочность, и самая злостная, самая мерзкая голова была бычья. Широкими ноздрями она выпускала жаркий пар, её рога направились в сторону парня, ноги и руки чудища были готовы к атаке… Нечеловечьим голосом оно что-то неразборчиво произнесло, отчего юноше стало, мягко говоря, не по себе.
   Андрей в ужасе открыл глаза и наваждение пропало. Но осталось чувство неизбежной кончины, чувство того, что его собираются убить, раскромсать на части. Он посмотрел на Диму: всё виделось зернистым, дрожащее лицо то и дело изменялось, изредка, когда он сворачивался на кровати, обхватив колени руками, светились ярким зелёным цветом его глаза. Вдруг он резко встал и злостно выпалил:
   – Андрюх… я такое осознал! У-уходи прочь! Пр-роваливай, я тебе говорю! Кыш! – И замахал руками.
   Но друг не сдвинулся с места.
   – Уход-ди, говорю, пшёл! – Яростно завопил он, и закусал ногти.
   Затем разъярённый Дима ринулся к двери, что вела к коридору общежития и, забыв, как она открывается, попытался её выломать. Такса от испуга залаяла, где-то снизу зашевелились соседи, послышался свирепый рык Надира.
   Андрей в панике заметался из комнаты в комнату, не зная, где спрятаться. Повсюду разносился странный еле слышный шёпот, да и птицы уже не пели – они кричали ему о скорой гибели. Казалось, вот-вот и ему настанет конец. «Точно, точно, да, я спрячусь тут!», – подумал он и забежал в комнату Димы, закрыл дверь на щеколду и опёрся на неё спиной. За дверью слышались несвязные крики и визг.
   – Всё пр-пропало, всё п-пропало… Анд-дре-е-е-е-ей, прости! П-прости, прости, прос-сти, прости-и-и! – И он исступлённо застучал в дверь, затем принялся её пинать. Кнопа, скуля, скреблась в другой комнате.
   Андрей похолодел от страха. «Меня убьют, точно убьют… не открывать… нельзя». Взглядом он отыскал ножницы. «Острые, это хорошо», – облегчённо подумал юноша. Но стоило ему опуститься на корточки, чтобы подобрать их, как Дима выбил дверью щеколду и бухнулся на своего друга. Кнопа, испугавшись, шарахнулась от хозяина и спряталась под кроватью в зале.
   – Ага-а, попался, с-сука! – Заорал он принялся со всей силы бить по лицу Андрея. Но, увидев, что из носа товарища фонтаном забрызгала и запузырилась алая кровь, Дима вдруг ужаснулся и быстро забормотал:
   – Во-Волынский, прости, п-прости, прос-ти, ну пожалу-у-уйста-а-а! – Он схватил друга и затряс его за плечи.
   Андрею показалось, что ему только что выбили все зубы и теперь он не может говорить. Он взбесился, и страх сменился сумасшедшей агрессией. Испачкав кровью лицо Димы, который не переставал его трясти, а так же пол и свою одежду, он вывернулся из объятий и опрокинул друга на спину. Мыча и сморкая из носа кровь, Волынский треснул его по подбородку. Глаза парня закатились, казалось, он потерял сознание.
   В это мгновение Диме причудилось, будто ему поломали все кости на лице, и что одна из костей попала ему в пах. Когда он открыл глаза, Волынский молча лежал на кровати и смеялся, смотря телевизор.
   – Ч-чёрт, чёрт, ч-чё-ёрт! – Воскликнул Дмитрий, зашёл в зал и начал раздеваться.
   Андрей широкими зрачками удивлённо смотрел на то, как друже раздевается догола.
   Тот нервно глядел по сторонам, затем удалился в свою комнату.
   – Д-да ч-то же это… – доносилось в другом конце квартиры. – Агрх-х… кхе-кхе-кхе…
   Послышались стоны, а затем всё умолкло. Тишина давила на Андрея. «Почему он замолчал?..». С опаской он прошёл в комнату друга и увидел его лежащего на кровати с затянутым шарфом на шее. Одной рукой Бельков держался за край ткани, а свободной – за пах. Друг лениво открыл веки и еле слышно произнёс:
   – Это… ох… енно…
   – Ну, не знаю. – Сухо ответил Волынский, вытирая с лица кровь.
   Друзья уже могли отличать галлюцинации от реальности и если не контролировать, то предугадывать их. Обоим хотелось уединиться, никого не видеть и не слышать.
   Андрей решил оставить голого друга в одиночестве и, минуя ошарашенных соседей, он побрёл по кислотным вечерним улицам в сторону дома. Разноцветными огнями сверкал сумеречный город, юноша видел всё в совершенно иных красках, с другого, более широкого и глубокого ракурса. Ему казалось, что всё в этом мире живое, даже то, что не дышит, что всё имеет свой вес и своё сознание. Что его жизнь, нет, жизнь любого отдельно взятого человека подобна… взмаху крыла бабочки. «Кажется, об этом писали азиаты?..».
   – Ох…
   «…Нужно что-то после себя оставить, обязательно, хотя бы добрую память в людских сердцах… да!». Однако ловить хмурые и удивлённые взгляды прохожих Волынскому было очень неприятно, казалось, люди читают его мысли, комментируют их, смеются над его детскими рассуждениями. Андрею хотелось поскорее попасть домой, к своей любимой кошке и попытаться уснуть.
   Следующим утром Волынский чуть было не опоздал на вступительные экзамены. Зрачки его были расширены, а под глазами красовались жирные фиолетовые круги. Любовь к жизни резко сменилась депрессией и апатией. Андрею неуютно было находиться в компании людей и, пока все поступающие знакомились, юноша отгородился ото всех и, пряча глаза от солнца, сел под тенью дерева напротив здания художественного училища. Ему не хотелось что-либо делать, нет, он просто был не в состоянии что-то сделать, а рисовать – тем более. «Всё кончено, я всё завалю…», – мрачно подумал он.
   На крыльцо вышли преподаватели и объявили о начале вступительных экзаменов. По фамилиям они называли абитуриентов и отправляли их группами по кабинетам. Между тем, один из них объявил о двух внеконкурсных местах на бюджетное обучение, в которых уже числились:
   – Бельков Дмитрий Сергеевич и Буженинова Карина Владимировна, вы должны прийти первого сентября в актовый зал, где вам всё расскажут…
   Эта новость ножом резанула сердце Волынского. «Ты даже не явился сюда, но уже поступил… ах, друже, похоже, мы будем видеться гораздо реже…», – после чего Андрей поплёлся в кабинет со своей группой, медленно раздвинул мольберт, вяло достал краски и кисти, прикрепил выданный преподавателем лист и попытался приступить к написанию натюрморта. Каждый мазок акварелью давался ему с трудом, голова болела от вчерашней драки и гудела от переизбытка мыслей, он не чувствовал, он думал. «Как же мне сейчас плохо… чёртов идиот! Вот надо было ему подсунуть эти марки, чёрт, чёрт, чёрт!..».
   Прошло около восьми часов. Ребята положили готовые работы на преподавательский стол. И не выполнил задания лишь один человек – Андрей. «Я не сдал живопись… по рисунку и композиции я уже не вытяну достаточно баллов… к чёрту всё». Трясущийся и напряжённый от огорчения, он покинул здание и побрёл в сторону небольшого озера в лесу, которое было неподалёку. «Утоплюсь, я утоплюсь, точно… какой же я дурень… студентки! Ага, губу раскатал…».
   По пути Андрей позвонил другу и сказал: «Ты поступил». После чего телефон сразу отключился – села батарея.
   Разглядывая пышные берёзы и вслушиваясь в чириканье птиц, Волынский шёл по лесу и его душевное состояние постепенно приходило в норму. Он свернул с широкой раскатанной машинами дороги на более узкую, протоптанную людьми, которая вела к озеру.
   Оно было не большое, но очень живописное, в центре его располагался островок, усыпанный малиновыми кустами. На краю крутого склона, где уселся Андрей, спиралью извивался тонкий ствол ивы, опустившей тяжёлые ветви к гладкой воде. А на укутанном перистыми облаками небе тускло светило рыжее солнце. «Да уж… и плевать, что с последним, августовским, потоком я пролетел… может, не всё так уж и плохо? Поработаю с год другой, поднаторею да поступлю в училище. Ну, а с Димой видеться-то всё равно будем – в одном городе живём как-никак… ой, что это?..».
   На другом берегу вдруг показалась тёмная тонированная иномарка. Из неё вылез худой смуглый мужчина, его чёрные очки блеснули на солнце, и он вынул телефон. Во время разговора по мобильнику, он вдруг достал что-то тёмное, похожее на оружие и то разглядывал его, то махал им, то прицеливался в пассажирское окно. Закончив говорить, мужчина облокотился на машину и закурил.
   Это заинтриговало Андрея, и он стал пристально наблюдать. Что будет дальше? А дальше было вот что: примерно через двадцать минут к иномарке подъехала «Лада» и из неё вышел небольшой пузатый мужичок. Он что-то отдал владельцу иномарки (по всей видимости, деньги), после чего дверь тонированной машины открылась и из неё вышла маленькая девочка с длинными волосами и белом платье. Мужичок ласково приобнял её и аккуратно усадил в свою машину. Иномарка отъехала, и ребёнок с мужчиной остались одни.
   Издалека юноша не видел всего того, что творилось в машине. Он только приметил, что её слегка потряхивало, а из открытой форточки изредка виднелась маленькая худенькая детская ручонка.
   «Ах вы, суки! – Андрей встал на ноги и заметался из стороны в сторону, – что же делать, что делать-то?..».
   – Уроды, сволочи! – Вырвалось у него.
   «Он ведь где-то рядом, у него есть оружие, чёрт его побери!.. Точно, нужно позвонить в полицию…». И Волынский нашарил в карманах свой телефон. «Точно… разряжен». Со злости он хотел было бросить его в воду, как с другого берега послышался шум мотора. В муках и терзаниях он был вынужден досматривать горькую сцену до конца…
   Только иномарка сравнялась с другой машиной, девочка вылезла, утирая кулачком лицо, в свободной руке она держала что-то круглое, похожее на большой леденец. Кажется, она плакала. «Лада» уехала, и смуглый мужчина пихнул девочку в шею и затолкнул в иномарку. Затем скрылся из виду и их автомобиль.
   «Ужасный, просто ужасный день, – промелькнуло у Андрея в голове, – я не хочу больше подобного видеть, я так ничтожен… так бессилен перед этим смрадом… я в нём повяз». Слёзы наворачивались на его глазах.
   Грустный и расстроенный он вернулся домой. Бездумно парень покормил кошку, бросил в угол художественные принадлежности и улёгся на кровать. «Я ничего не смог сделать, боже… какой же я слабак, я дерьмо! Подлый трус, трус, трус… я ведь был другим, когда со мной была она, её зелёные глаза, ласковый смех… губы… Тоня…».

Глава четвёртая

   После ухода Волынского Дима надел домашние штаны и бухнулся на кровать. «Чё-ёрт, что это была за хрень?..». В руке он держал альбом с рисунками. Галлюцинации были не такими сильными, и Бельков мог управлять ими. Напрягаясь, – он мог их усиливать, или наоборот – сводить на нет, расслабляясь. Раскрыв перед собой альбом, он завис над рисунком. Это были его первые пробы пера, парень любил заниматься медитативным рисованием – «Зентагл» и «Дудлинг», так, ради интереса. Узоры то смешивались с мелкими мордашками и фигурами зверей и насекомых, то вдруг шевелились и играли семью цветами кислотной радуги. От ярких цветов Диме резало глаза. Он продолжал смотреть на то, как узоры превращались в крутящиеся шестерёнки, с них капало фиолетовое масло, капли летели вниз, на усики летающих пчёл и бабочек. Мелкие травинки развеивались на ветру, поблёскивая кисло-зелёными и кисло-жёлтыми цветами. Он моргнул, и рисунок вновь стал блеклым и чёрно-белым. «А теперь ещё раз…». И, после того, как Бельков сконцентрировался на картине, всё вновь пришло в движение и обрело цвета. Узоры сложились в чешую громадного алого дракона, который был настолько гигантский, что даже не вмещался в рисунок. Страница альбома показалась Диме порталом в другой мир, где витали огнедышащие змеи, смешные маленькие бабочки и толстые неуклюжие шмели. Дракон вдруг расправил крылья и удалился вниз, становясь всё меньше и меньше для Дмитрия. А потом взлетел, повернувшись своей огромной мордой с клыками и длиннющим языком на юношу. Он громко рыкнул, и, собрался было выстрелить шквалом сине-рыжего огня, но в тот же миг Бельков в ужасе захлопнул альбом.
   «Нет, лучше не играть с этим», – раскинул он и облокотился спиной о стенку.
   Дима кое-что осознал, но пока не мог это сформулировать. «Как же мне теперь с этим жить? Смотреть людям в глаза, говорить с ними и знать… знать это. Уж лучше помереть прямо здесь… всё так… глупо?». С подобными мыслями он просидел до позднего вечера, пока не пришла мама с сестрой.
   – Димушка! Чего не встречаешь? Я вот гостинцев вам с сестрой купила. – Ласково заговорила мама. – Ну, Лиза, похвастайся теперь…
   – А я бабушкин портрет нарисовала сегодня! – Радостно воскликнула девочка. – Вот только он у неё остался…
   – Ну, это ничего, Дима её завтра после экзаменов навестит и посмотрит твой рисунок. Да же, сына?
   Дима отстранённо лежал на кровати, словно опавший жухлый осенний лист. Ему было противно слышать их голоса, противно было слышать уменьшительно-ласкательные в его сторону…
   – Чего молчишь? – Не унималась мама. Она вошла в комнату и увидела спящего сына в постели. – Тьфу ты, хоть бы разделся… Тише, Лиз, твой брат спит, завтра у него важный день…
   – Хорошо-о.
   Дима, конечно, не спал, в голове он перебирал события минувшего дня и пытался всё расставить по полкам. «…Зачем жить в страданиях и вечных мучениях? Нет, конечно, изредка судьба преподносит нам подарки, счастливые минуты, дни, но потом всё вновь по-старому – сплошное дерьмо. И итог у всех один, кем бы ты ни был, хоть президентом, святым или бандитом – помрёшь и зароют тебя в землю, будешь гнить, поедаемый червями. Тьфу! Это всё какая-то ошибка, я не должен был рождаться! Зачем мать рожала нас с сестрой, если знала на что обрекает нас?..
   Придерживаться воздержания? Стать аскетом?.. Умереть?.. Чёрт его знает…».
   Кнопа запрыгнула Диме в ноги и свернулась в калач, напоминая собой длинную кручёную колбасу.
   «Кнопа-Кнопа… как хорошо тебе живётся. И не знаешь ты, что такое смерть, радуешься жизни, спишь да кушаешь…», – затем Дима, словно под дуновением ветра, взлетел ввысь, к потолку, и плавно осел за компьютерным столом, он принялся было играть в игру «Skyrim», которую в шутку называл «Скурим», но тут же перехотел. Посмотрел в окно, а там – такие же старые советские четырёхэтажные общежития, такие же скудные комнаты, как и у него и почти такие же печальные жильцы, наркоманы, пьяницы. Скрипучие качели во дворе да старые покосившиеся деревянные лавки, с которых ещё до заката солнца сбежали старики. Высокие берёзы понемногу готовились к зимней спячке, высасывая из листьев зелёные соки. На угол соседнего дома мочились смеющиеся и шатающиеся гопники. «Так и живём», – заключил Бельков.
   – Дима, а ты что ночью гремел, не спал что ли? – Спросила мама у сына перед уходом на работу.
   – Д-да спал я, с-п-ал… – солгал Дмитрий, лёжа на кровати. – Давай, и-иди, а то на работу опоздаешь…
   Нахмурившись, мать покинула квартиру и наказала сыну выгулять собаку. Следом за матерью поспешила и сестра, опаздывая на занятия. Дима остался один. Но ехать на экзамены он был не в состоянии, да ему и не хотелось туда являться. «Плевать, поступлю, не поступлю, какая разница? Лучше посплю». И, распластавшись на кровати, он уснул.
   Однако спал юноша не долго – через несколько часов он проснулся от скрежета и собачьего воя. Бедняжке Кнопе захотелось в туалет.
   – Агрх… Кнопа… – сонно пробормотал он, вспомнив о наказе матери, затем оделся, быстро накинул на собаку ошейник и отправился гулять.
   Хозяин с таксой обошёл двор общежитий, после чего вывернул на тротуар и решил походить по городским улицам. Солнце резало Дмитрию глаза, и оттого он смотрел себе то под ноги, то на счастливую Кнопу.
   Вдруг раздался телефонный звонок. На экране мобильника засветилось имя «Андрей В.». Дима мгновенно взял трубку:
   – Алло.
   – Ты поступил…
   – Отлично! А т-ты, ты сдал?.. – Но вместо ответа послышались прерывистые гудки.
   Гонимый мыслями, хмурый Бельков свернул в незнакомый двор и, устав от ходьбы, присел на зелёную лавку, и о чём-то долго думал. Он не замечал, как собака молящими глазами пыталась сказать ему, что уже нагулялась и хочет домой, он не замечал и девушки с русыми растрёпанными волосами, сидящей рядом с ним под сиренью. Девушка увлечённо читала произведение в электронной книге, и в свою очередь, не примечала своих новых соседей. Изредка она поправляла то свои очки, то клетчатую юбку. Начитавшись всласть, она вдохнула аромат сирени, послушала воробьиное чириканье и пение ласточек в небе, после чего оторвала взгляд от книги и огляделась по сторонам.
   Перед девушкой сидел хилый на вид невысокого роста патлатый рыжий юноша. Насупившись, он глядел на свои истоптанные чёрные кеды.
   – У тебя, кажется, собака домой хочет. – Произнесла она и вытащила Дмитрия из круговорота мыслей.
   – А?.. разве?.. – И он взглянул на Кнопу. – К-кнопа, Кнопа, тык… ты домой хочешь?
   Собака заскулила и ткнулась вытянутой мордочкой в ноги юноши.
   – Ахах, как мило… – радушно засмеялась девушка, – тебя как звать?
   – Дима.
   – Очень приятно – Лена, – и они пожали друг другу руки.
   Затем она повернулась, чтобы положить книгу в сумочку, и ненароком оголила шею, на которой красовалась татуировка.
   – Это скрипичный к-ключ?
   – Ну да.
   – Я, кажется, где-то т-тебя видел… – силясь вспомнить, проговорил Дмитрий. И через пару секунд воскликнул:
   – К-конечно! Ты же на пианино играла!
   У Лены от стеснения выступил румянец на щеках.
   – Да, есть за мной грешок такой. Друзья тащат пианино куда-нибудь, а я на нём играю… В основном произведения Шопена. Моё самоё любимое у него – «Вальс До Минор номер семь».
   – Хм… ну, по-понятно. – Перебил девушку Дмитрий. – П-приятно было познакомиться, но Кнопа хочет домой. Давай, может, ещё встретимся? Только в другой обстановке, в другое время.
   – Да, давай, – смущаясь, согласилась Лена.
   Дима обменялся с девушкой номерами телефонов и пошёл в сторону дома. Радостная Елена, попрощавшись с юношей, отправилась по своим делам.
   Оставив собаку дома, Дмитрий пошагал до ближайшей пивнушки, чтобы купить себе сигарет и разливного пива.
   На этот раз, в пивном магазине помимо двух знакомых пьяниц, обсуждавщих семейные дела, обитал ещё и «молодняк» в тренировочных костюмах и солнцезащитных очках. Выставив пальцы веером, они на блатном жаргоне болтали о чём-то пустячном и, как им казалось, очень смешном и интересном. К счастью для Димы, они не обратили на него никакого внимания. Беспрепятственно он купил всё, что было нужно, и направился домой. «Экзамен должен был закончиться, – думал он, – сдал он или не сдал?.. Один я долго в училище не протяну… торчков там много».
   Дмитрий не любил пить в одиночестве, считая это уделом алкашей, и потому, придя домой, он налил пиво в две большие кружки и уселся за стол в зале. В ожидании он лукаво взглянул на своего питомца – ушастая такса, зализавшись, от скуки обернулась в сторону хозяина. Но, увидев два стакана на столе, сразу всё поняла – с радостным лаем запрыгнула на колени Белькова и жадно залакала хмельной напиток.
   – Ох-х, т-ты какая умница. Т-твоё здо-здоровье, Кнопа!..
   Напившись до отвала, шатающаяся такса брыкнулась под стол и тут же уснула. Слегка поддатый Дмитрий удалился в свою комнату и принялся переписываться в соц. сети и слушать музыку. Но что-то в нём скреблось, будто он чего-то не сделал. «Да что же это?.. хм… что же я ещё должен был сделать… – пытался вспомнить он, но затем сдался, – да к чёрту, значит не так важно, раз забыл. Покайфовать что ли?»
   Бельков встал из-за стола, достал свой любимый шарф и туго обвязал им шею. «Ну, в путь!». В течение нескольких секунд он, кряхтя, сдавливал сонную артерию, пока не потерял сознание от удушья… Вновь ему снились причудливые сны и виделись скользящие неуловимые образы. Но стоило ему прийти в себя, как всё в миг забылось, остались только тёплые чувства да состояние лёгкой эйфории. Дмитрий блаженно лежал на кровати и пытался собраться с мыслями. «В который раз пытаюсь уловить неуловимое, что происходит со мной, когда я в отключке? Почему всё так быстро забывается?.. странно. Но это приятно, очень».
   Однако долго лежать ему не пришлось. Через некоторое время из школы вернулась Лиза. С самого порога она затрещала о своих подругах и о мальчугане, что к ней приставал…
   – …А я ему-у ка-ак треснула! – Воскликнула она, зайдя к нему в комнату.
   – Д-да что ж т-ты так кричишь! – Подскочил Дима.
   – Ой, извини… – и продолжила, – а он взял и пожаловался нашей классухе, нет, ну ты представь? – Лиза ожидала реакции брата, глядела в его сторону. Но тот молча смотрел в экран монитора. – В общем… Александра Сергеевна написала мне в дневник замечание и сказала, чтоб мама явилась в школу…
   – К-короче, попала ты. – Лениво рассудил Бельков.
   – Ага-а… ну, посмотрел мою картину? – Резко сменила тему маленькая Елизавета.
   – К-какую?
   – Да которую я рисовала-а, Господи… ты к баб Миле ходил вообще?.. – И, услышав отрицательный ответ, Лиза потребовала от брата срочной явки у бабушки, пока не стемнело.
   – …Она пирожки сегодня испечь хотела, просила, чтоб ты зашёл… забыл, что ли?
   «Ну точно, забыл!».
   – Хорошо, с-сейчас пойду…
   Сестра пошла в соседнюю комнату, разложила на столе тетради и учебники, и случайно упёрлась ногой во что-то тёплое и мягкое.
   – Кнопа, уйди. Ты мешаешь! Кыш отсюдова…
   До девчонки донёсся лишь громкий храп. У края стола Лиза приметила две кружки и, понюхав их, крикнула обувающемуся брату:
   – Ах ты!.. Ты опять мою Кнопу спаиваешь?!
   Последовал вкрадчивый ответ:
   – Д-да.
   – Ну сколько можно, Дима-а?! Я всё маме расскажу!..
   Но Дмитрий уже закрыл дверь на ключ и вышел из дома. Прошёл мимо тёмных автомобилей и раззадоренных азербайджанцев. И, как ни странно, никто из них с Бельковым не поздоровался. «Вот и хорошо», – воодушевился он.
   Солнце уходило в закат, оставляя на окнах многоэтажек красно-рыжие блики. По дворам стайками бегали собаки, стращая дворовых котов, гуляли матери с колясками, мужчины крутились около своих машин, ребятня игралась на детских площадках – всё было как и обычно.
   Дима подошёл к небольшому одноэтажному дому-общежитию. Вокруг него криво тянулся старенький тёмный забор с калиткой. Бельков открыл калитку и постучался в стеклянное окно. Штора приоткрылась, и Дмитрий увидел счастливое лицо своей бабушки. Та быстро открыла дверь и впустила внука.
   – Чего так долго-то, Дмитрушка? Пирожки уже подостыли маленько… Ну, в училище поступил, касатушка?
   – Да, баб, п-поступил… – вяло ответил он.
   – А чего хмурый такой? Случилось что? Ой, да и глаза у тебя какие-то краснючие… – Продолжала неугомонная бабушка Мила.
   – Н-не знаю, не выспался н-наверное… Да б-баб, вроде и поступил я, а всё равно не то что-то.
   – Ну, это ничего-о! Вот у тебя как учёба начнётся, так жизнь и наладится. И друзья новые время скрасят, и занятия тебя отвлекать будут от дум всяких…
   – Это т-точно, – неохотно согласился он.
   Поняв, что внук не в духе, бабушка не стала дальше осыпать его вопросами, а вместо этого включила музыку по радио и, улыбаясь, принялась подпевать:
   – На-адежда – мой компас земной, а удача – награда за сме-елость…
   Это немного разрядило негативную волну в душе Димы. Забыв на время о плохих мыслях, он принялся уплетать вкусные пирожки с яйцом.
   – Может, молочка налить? – Предложила бабушка.
   – Н-не откажусь.
   Наевшись до отвалу, Дмитрий оценил рисунок своей младшей сестры.
   – Че-черты она хорошо уловила, м-молодец. Мне к-кажется, если б Лиза тоже училась в художке – рисовала бы лучше меня… – хмуро выдавил он из себя.
   – Да ладно тебе, Дим, не горюй уж так. Живи да учись себе, не думай ни о чём…
   – Это как-то г-глупо – ни о чём не думать. – Перебил бабушку Дмитрий.
   Затем баба Мила снарядила своего внука двумя большими пакетами с тёплыми пирожками, упаковкой сыра, бутылкой молока и пачкой нарезанного ломтями хлеба и отправила его обратно домой.
   – Ну, ты заходи ещё, внучок! – Крикнула бабушка Диме вдогонку.
   – К-конечно, баб.
   Скромная семья Бельковых обрадовалась щедрым гостинцам своей дорогой бабушки. Мама Дмитрия на скорую руку приготовила вкусный ужин и в тесном кругу девушки рассказывали о том, как прошёл их день. Лиза призналась матери о замечании в дневнике.
   – Ну и правильно сделала, что дала ему отпор. Нечего так с девчонками обращаться! – Воскликнула мать. – А в школе с этим я разберусь уж, так что не пугайся. – После чего повернулась к сыну: – Ну а ты, Дим, как с экзаменами? Не проспал? Когда результаты будут? Или тебя вне конкурса приняли?
   – Д-да поступил я, п-поступил.
   – Ах… как я рада-то! Молодец, сына! Вот видишь, доча, какой у тебя брат старший! Бери с него пример. Не растерялся, по-сту-пил…
   «Да какой там молодец, пройти вне конкурса из-за здоровья – позорище», – мрачно мыслил Дмитрий.
   Не дослушав мать, юноша ушёл в комнату и оставил после себя тарелку с недоеденным ужином.
   – А доедать кто будет? – Спросила мама.
   – Н-не знаю. – Послышалось из соседней комнаты.
   – А за шиворот?! – Шуточно воскликнула Лиза.
   В ответ последовало молчание. Дима уселся за компьютерный стол и вновь включил музыку…

Глава пятая

   Осень осторожно вывернула на улицы города, плавно окрашивая город в жёлто-красные яркие цвета. Вечерело раньше обычного, ночи понемногу удлинялись, а температура медленно падала.
   Волынский всё-таки уснул. Сон был беспокойный, и от этого он часто просыпался, а задремав, бормотал что-то несвязное или вскрикивал, пугая кошку. Проснулся он рано и, полусонный, спустился на кухню, чтобы заварить чай. Андрей перебирал в голове вчерашние мысли. «…Тоня-Тоня, как же хорошо нам было». Юноша допил чай и понял, что не хочет идти на работу. Он позвонил Телагину и отпросился, после чего решил посмотреть фильм.
   Мысли его метались от девочки у озера к Тоне, от Тони к девочке и так по кругу. Фильм закончился, но Андрей так и не понял, о чём он был. «Эх, развеяться, что ли».
   Пока Волынский гулял по городу, его мысли плавно сменялись воспоминаниями о школьных временах. Какими весёлыми и добрыми были его одноклассники. «Ох уж эта старшая школа… десятый-одиннадцатый «А», ты был самым тёплым и запоминающимся! Спасибо вам, учителя, что вбивали в наши головы знания, спасибо и Вам, Алёна Викторовна! Вы были лучшим классным руководителем… эх… Вернуться бы назад, застрять навечно в этом коротком промежутке, между весною и осенью перед одиннадцатым классом…». Это время было самым ярким и незабываемым для Андрея. Он жил в небольшом посёлке, который был в нескольких часах езды от города. Стояла июльская жара, а Волынский шёл, шёл к своей любимой девушке Тоне Юсуповой…
   В начале десятого класса Тоня и Андрей быстро сдружились. Они гуляли по небольшим деревенским улицам, держась за руки. Ходили вместе в лес за грибами и ягодами. Смотрели на высокое голубое небо и в даль полей, где паслись лошади и коровы. Волынский помогал семье Тони по хозяйству, а Тоня, в свою очередь, помогала матери Андрея с готовкой еды и уборкой дома. Их родители настолько умилялись большой и сильной любви своих чад, что они стали дружить домами.
   Он держал в руках её любимые белые лилии, которые выращивала в палисаднике его мама. Счастливая Тоня открыла дверь своему молодому человеку. Трепеща от радости и не замечая букета, она втащила блаженного юношу к себе в спальню, обнимая и страстно его целуя…
   – Ну что, мой славный Ятаган, как день проведём? – Вопрошала она, лёжа в постели.
   – Даже не знаю, Юсупик… – ласково сказал Волынский своей даме сердца, – можно съездить в город… там есть очень живописный парк.
   – Хорошо, давай! – Обрадовалась она, встала с постели и наконец поставила лилии в вазу.
   Андрей и Тоня доехали на автобусе до ближайшего вокзала и сели в вагон поезда. Юсупик влюблённо смотрела на своего семнадцатилетнего юношу, прижавшись к нему своею объёмной упругой грудью. Ятаган счастливыми глазами озирал просторы, что открывались перед ним в окне вагона. Ветхие избушки сменялись гибкими стволами берёз и вековечными соснами, леса плавно переходили в золотые поля пшеницы, которые ходили вдаль, за горизонт. Над полями распростёрлось необъятное облачное небо…
   «…Ах, как же там было красиво!», – подумал Андрей, свернув в знакомый до боли парк.
   Спустя несколько часов, ребята вышли на перрон городского вокзала. Волынский поднял свою девушку на руки, и они закружились под умилённые взгляды и улыбки прохожих. Тоня смеялась звонким смехом.
   – Андрюш, ну хватит, я смущаюсь… – залепетала девушка.
   – Хорошо, хорошо-о! – сказал Андрей.
   – …Ну, где там твой парк?..
   …Волынский изогнулся на спинке скамьи, выдохнул и огляделся по сторонам – «С тех пор почти ничего не изменилось…».
   У входа в парк красовались памятники Достоевскому и Льву Толстому, всеми забытому поэту Тредиаковскому и дальновидному Ломоносову. Чуть поодаль находились бюсты философа Вольтера и храброго офицера Плело. Грузные тополя широко раскинули свои ветви по всему парку, укрывая влюблённых от палящего солнца. Вдоль асфальтированных дорожек в ряд стояли чёрные расписные фонарные столбы, а недалеко от них – узорчатые скамейки. В центре парка медленно вращалось гигантское колесо обозрения, вокруг которого были рассыпаны другие, более мелкие аттракционы.
   – Как здесь красиво, Андрюшка-а… Давай прокатимся на колесе обозрения?
   – Ну что ж, почему бы и нет.
   Они купили билеты и уселись на сиденья. Аттракцион неспешно поднимал Тоню и Андрея ввысь, открывая их взору большой красочный город. За зелёным парком вразброс торчали многоэтажные здания, отделённые друг от друга широкими дорогами и проспектами. Цветастые вывески и рекламы на больших стендах, мигающие светофоры со стоящими в пробках машинами и маленькие чёрные точки, спешащие перейти дорогу по зебре. Дальше – заводы и больницы, мечети с зелёными крышами и светло-жёлтыми месяцами, светящиеся золотом купола и кресты православных церквей, которые часто сверкали посреди лесов и зданий; где-то виднелись старые деревянные дома-музеи купцов и князей. Город был пропитан еле ощутимой дымкой древности, здесь бывали цари и императоры, бывали татары, французы и немцы, здесь вершились судьбы людей, свершались перевороты и революции. Казалось, этот город, построенный на крови предков, процветал и развивался полным ходом, чтя своё прошлое.
   – Ах… как прекрасно!.. Поцелуй же меня… – промурчала Тоня.
   В тот день Тоня была особенно нежна и добра к своему Ятагану. Она словно извинялась за что-то…
   Прокатившись на колесе обозрения, они пошли к большому раскрашенному деревянному сердцу, в котором можно было посидеть.
   – А какие у тебя планы на будущее, Андрюш? – Вдруг спросила она. – Что после школы делать собираешься?
   – Я… я не знаю… не думал об этом ещё… а что? А ты?
   – А я в Томск собираюсь поступать, в ТГУ… на юридический факультет.
   – Но… почему так далеко?..
   – Хочется независимости, подальше от дома уехать… подруг там учится много. Да и там, говорят, самый сильный юрфак в Сибри!..
   – Тогда и я! Я тоже поступлю в ТГУ на тот же факультет и поеду вместе с тобою! – Оживился Андрей.
   – Нет, милый, выбирай то, что тебе будет по душе. Обществознание и право – это не твоё, поверь…
   – Н-но…
   – Тс-с-с, – и она приложила свой палец к его губам, – давай не будем портить такой прекрасный день! Посмотри, как всё хорошо сейчас! Ах, мой милый, мой верный Ятаган, не думай о том, что с нами будет… живи!..
   «…Живи… да… у тебя всё так просто…», – подумал Волынский.
   Сменялись дни, за ними недели и месяцы. Больше они не затрагивали эту тему. Чувство неизбежной разлуки долгое время терзало Андрея. За несколько недель до экзаменов юноша поссорился с Тоней, и он высказал ей всё, что думал. Что он её очень любит, а она его – нет; что она его тем самым предаёт и ещё много чего лишнего. Расплакавшись, обиженная Тоня убежала к себе домой и с тех пор они больше не общались. После ссоры Андрей, вплоть до окончания школы, ни с кем из одноклассников так и не заговорил, он почти не ел и не пил, ходил хмурый и подавленный – так же, как и его бывшая девушка. Экзамены, выпускной – всё пролетело стремительно и почти незаметно. Тоня хорошо сдала экзамены и поступила на бюджетное обучение в ТГУ на юридический факультет, как и хотела. Андрей же набрал слишком мало баллов и поступить никуда не смог. Родители отправили было юношу в армию, но и там он пролетел – оказался негодным по состоянию здоровья.
   Все, кроме Волынского, сдали экзамены и растворились в разных городах. В посёлке остался он один. Позже Андрей переехал в город, стал жить в съёмной квартире и работать у Телагина в кофейне, а отношения со своей семьёй почти не поддерживал. Со временем Андрей оправился от потери, но первая и единственная любовь к Тоне запала ему глубоко в душу. Временами он вспоминал о ней, гуляя по тёплым сердцу местам.
   «Тоня-Тоня, вспоминаешь ли ты обо мне, как я вспоминаю о тебе?.. А может, ты сейчас в деревне?..», – Волынский поднялся со скамьи и направился в сторону вокзала.
   Смеркалось. Юноша шёл по шпалам и смотрел на сизо-фиолетовое небо, в котором загорались первые изумрудные звёзды; вдали пролетал мигающий жёлтыми огнями самолёт, оставляя после себя бледно-белую полосу. Слева от железной дороги, где темнел дремучий лес, вытянулся густой туман, а справа от неё виделся блеклый свет фонарей с перрона.
   «А может к чёрту всё? Уехать домой, к родителям? Пожить там какое-то время?..», – думал Волынский, поднимаясь на перрон. Андрей направился в сторону вокзала. Он зашёл внутрь, купил себе беляш и горячий чай, перекусил за столиком, посмотрел расписание поездов до деревни и решил передохнуть в зале ожидания. Кто-то стоял в длинной очереди, кто-то спал на своих сумках, а кто-то на стальных скамьях рядом с парнем. Напротив юноши похрапывал щетинистый мужчина лет пятидесяти: от него разило спиртом, он был в очках и с серьгой в ухе. Изредка мужчина просыпался и пристально глядел на своих соседей, после чего дремота снова брала над ним верх. В который раз мужчина открыл глаза и внимательно осмотрел на Андрея.
   – А ты родился где? – Вдруг спросил мужчина.
   – Я… в Соловках, в деревне… – Ответил Волынский.
   – О-о… это совсем близко… ик!.. А я с Еливаново, почти земляки. Меня Серёгой кличут, – и Сергей протянул свою крепкую, как у медведя, лапу.
   – Андрей… – произнёс парень и пожал мужчине руку.
   – Эх-х, у вас-то сельцо получше нашинского будет… Ик!.. Ой… у нас-то эвон, пашню закрыли! Камазы, трактора, комбайны – всё-о, что осталось… Ик!.. Продали! А знаешь почему?
   Волынский вопросительно на него посмотрел.
   – А потому, что один идиот спалил половину ангаров деревенских с сеном! Жил у нас один вдовец… Ик!.. С дочкой махонькой – Юлей, лет шесть ей было. Работал он трактористом у нас. В общем, вечер тогда был, дочурка его игралась в куклы прям под колесом трактора, а ему, Михе, нужно было… Ик!.. срочно на работу – сено перевезти. Сел за руль, завёл трактор и ка-ак газанул… а про Юльку забыл, сволочь!.. – и Серёга грубо выругался, – …только показалось ему, что на кочку наехал, решил посмотреть, что там, спустился с кабины… ик!.. а там, под большим колесом, всё в крови, девчушку раскатало всмятку!..
   «Боже… да зачем же он это рассказывает?», – думал Андрей. По его спине прошёлся лёгкий холодок.
   – …Обнял он то, что от неё осталось и зарыдал громко… Ик!.. А потом его вдруг шибануло! Взял останки Юли, уложил в трактор, сам туда сел и погнал в гараж, что с ангаром рядом. Слил бензина с соляркой и с матами принялся всё обливать… Ик!.. Ой… Поджёг всё, чёрт его подери, и сидел, смеялся напротив пожарища… Ик!.. Сначала прогорел гараж, а потом огонь переметнулся и к ангару… А от него к следующему и далее… Приехали все! И скорая, и менты, и пожарка. Никогда у нас в деревне такого столпотворенья не было! Потушили костёр, а этого придурка на скорой увезли в психушку!.. Но у односельчан откуда денег столько, шоб отстраивать всё по новой? Государи наши выделять деньги не собираются… Вот и закрыть пришлось лавочку… Работы теперь в деревне вообще никакой нет! С-суки!.. Ездил вот в город, шоб охранником куда устроиться… Вроде приняли. Через неделю, сказали, заступать на работу. Может… Ик!.. Перееду сюда…
   – Да уж… сурово у вас, дядь Серёж, в деревне живётся. – Выдавил из себя удручённый юноша.
   – Ну да. А у вас, я слышал, жизня получше идёт… получше… Ой… поезд мой пришёл, пора утекать… прощай! – И, пошатываясь, он направился к выходу.
   Переварив историю собеседника, Андрей пошёл в сторону своего дома. В одном из переулков он заметил двух девочек. В темноте Волынский не смог разглядеть, как они были одеты, лишь чёрные детские силуэты с длинными растрёпанными волосами. «…И поздновато так… Наверное, сёстры, родителей ждут… – думал он, проходя по другую сторону двора… – А может, одна из них — та самая?..».

Глава шестая

   Волынский всё же решился съездить в деревню. Отдохнуть от городской суеты, подышать свежим воздухом и полюбоваться природой. Перед отъездом Андрей встретился со своим другом.
   – Ну что, друже, как тебе первые дни учёбы? – Спросил он у Дмитрия, пожимая руку.
   – Да всё неплохо, ст-старичок. Посвящение пропустил, но зато познакомился с одним человеком… Есть у нас один дядька п-по прозвищу «Друид»…
   Бельков рассказал, что Друид учится в училище аж с советских времён. Что у него густая борода, ходит он в обносках с заплатками, а за спиной у него всегда виднеется старенький вещмешок. В этом мешке Друид обычно носит конопляные верхушки, которые и продаёт молодым студентам по доступным ценам. Но этот год для Друида знаменателен – он впервые за долгое время доучился до последнего курса и намерен его наконец-таки окончить.
   – Вот чудак! – воскликнул Андрей.
   – Угу… – и, спустя минуту молчания, добавил, – п-пошли в бар может? Выпьем немного, я у-угощаю.
   – Я только за. – Согласился Волынский.
   На небе угасало солнце. Ласточки, крича, летели в краснеющую, усыпанную белыми пятнами-облаками даль. Провода электросетей на крышах зданий чёрными венами сочились над городом, а антенны, казалось, делили небосвод на миллионы разных узорчатых отрезков. На главной улице города образовалась пробка. Водители угрюмо сидели в своих железных дымящих коробках. Кто-то спокойно курил, кто-то, оскалив лицо, ругался. Негодование с лёгкостью читалось на их лицах. Из метрополитенов, как по расписанию, молниеносно вылетали оживлённые люди. А после, они растворялись среди других уставших и полумёртвых лиц. Юноши двигались к заведению.
   Яркая неоновая подсветка бара, словно мухоловка, заманивала посетителей. Дмитрий и Андрей уселись за небольшой столик и принялись разглядывать меню.
   – Н-ну что? Сразу к делу? Или с пива начнём?
   – Давай лучше с пива, Диман… – и, немного помолчав, вдруг сказал, – у тебя нет такого чувства, что мимо нас проходит нечто красивое, вечное?.. что мы угасаем. У меня в голове крутятся какие-то смутные планы на будущее… ну, попытаться поступить в училище ещё раз, а пока работать. Проучиться там… а что, что дальше-то? Какого хрена я буду дальше делать? Как жить?..
   – Здравствуйте, меня зовут Марина, сегодня я вас обслуживаю. Что будете заказывать? – перебила Андрея официантка и радушно улыбнулась.
   Дмитрий сделал заказ и Андрей, убедившись, что девушка отошла на достаточное расстояние, продолжил:
   – Нет, я, конечно, понимаю, мы идём по пути прогресса, технологического, информационного и ещё хер пойми какого! Появляются новые направления в музыке, кино, искусстве. 3D принтеры, генная инженерия и прочее, прочее. Всё кишмя кишит в этом чане, дружище. И кажется, ты в центре мира, ты за всем наблюдаешь. Играешь в игры, читаешь статьи, смотришь видео в интернете, сериалы, мультфильмы, в конце концов, и всё как бы говорит тебе об одном и том же… о чём-то неосязаемом, что читается между строк и откладывается в потёмках наших чахлых душ. Ты понимаешь, о чём я?
   Дмитрий коротко кивнул.
   – …А город-то, город как красив издалека! Но стоит присмотреться поближе, выйти на улицу, и ты увидишь «мурло мещанина», стариков-пьяниц, малолетних проституток, сторчавшихся людей… Ты тоже видел их? Видел?.. Уф-ф, меня аж перетряхивает!.. И где это? Где этот, чёрт возьми, прекрасный мир, о котором часто болтают по новостям на первом канале, красивое и вечное… Кажется, что это дивное, милое глазу и душе прямо перед тобой, да! Кажется, ещё чуть-чуть, и ты прикоснёшься к этому… Но нет…
   Дмитрий с интересом слушал своего товарища. В это мгновение Андрея прервала официантка, принеся на подносе четыре бокала пива.
   – Спа-спасибо.
   – …Из этого колеса сансары есть один выход, одно укромное место, что спасёт и тебя, и меня, и прочих таких же потерянных, как мы с тобой, Дим! Это прозвучит пафосно, но это – любовь, искренняя…
   Бельков с ухмылкой глядел на Андрея и лакал пиво.
   – Т-ты так в этом уверен? – Спросил он.
   – Конечно.
   – Не кажется ли тебе, что любовь – это, скорее, что-то п-плотское? С чего ты взял, чт-то любовь – единственная искренность в жизни? Хм… нет, я в который раз прихожу к выводу, что всё вокруг нас – притворство. Мы притворяемся учениками, студентами, работниками разных профессий. Мы притворяемся художниками, музыкантами… любовниками, д-друзьями в конце концов… И самое искреннее ждёт нас в конце пути… Это… – Андрей хотел что-то ответить, но Бельков это заметил и жестом попросил его замолчать, – я т-тебя не перебивал… В-выслушай. По-после того, как мы употребили марки, во мне что-то изменилось. Я взглянул на мир с другого ракурса, что ли… К хренам собачьим этот про-прогресс, искренность и прочее. Это лишь иллюзии, к-как и религия. Прогресс… Хех… Да, он делает нашу жизнь более п-пригодной, интересной, но это всего лишь брюлики, понимаешь? Человечество к-когда-то обходилось и без этого. Ты не заберёшь в могилу свой телефон или деньги, потому что «там», это тебе будет не нужно. Не заберёшь с собой и выдуманного бога, и пред-предмет твоей платонической любви… Тогда зачем это всё нужно?..
   – Ну да, действительно. Почему бы тогда просто взять и разом всем не помереть, ты к этому клонишь?..
   – Нет, почему же… П-просто, что, если это всё ошибка? Глобальная шутка э-эволюции над нашим видом? Что, если мы не должны были рождаться, что наш вид, наделённый самосознанием – нелепость, отрыжка природы? И п-потому – нет никакого смысла в жизни! Нет никакого предназначения… Может быть, я не хотел рождаться… а тут хлоп! И вот он я – ч-человек, ещё и в России!.. Да и эти сомнительные пла-планы на будущее… Зачем ты их вообще строишь? Вероятность т-того, что они будут достигнуты, слишком мала… И нету в этом мире ничего п-прекрасного, и не было. Романтик ты! Романтик… Я бы хотел отрешиться от всего этого. Уйти в какую-нибудь глухомань и п-прожить там до скончания веков… П-подальше от людей… Но, боюсь, не в этой жизни.
   Спустя минуту, Андрей наконец спросил:
   – Почему же?
   – Ну, – замялся Дмитрий, – мирянину не так-то п-просто отречься от всего, что он имеет. Для этого (по моему мнению) в его жизни должно произойти нечто из ряда вон выходящее, что и сподвигло бы его жить анахоретом.
   – Хм, понятно. Но, Диман, не прав ты! Не-прав. Гони эти мысли куда подальше, к чему столько негатива?
   Бельков смолчал.
   – Эх… ладно. Заказывай водки!
   – Во-о, другое д-дело…
   Выпив внушительное количество спирта, хмельные друзья оплатили счёт и вышли на улицу.
   – Мне пора на вокзал. Не хочется опоздать… Ах, точно! Вот тебе ключи. – И Андрей вложил в ладонь друга холодный металлический резной предмет. – Заглядывай ко мне в квартиру время от времени… кошку кормить, а то помрёт ещё. Можешь и вовсе там жить.
   – Х-хорошо-о… Ик!
   – И не прав ты! Тысячу раз не прав!.. – крикнул вдогонку товарищу Волынский. На что Дмитрий скептически улыбнулся.
   Андрей побрёл в сторону вокзала. От алкоголя у него кружилась голова, и, чтобы хоть как-то умерить рвотные позывы, он пялился себе под ноги и жадно глотал холодный осенний воздух. Волынский зашёл в гигантское здание ж/д вокзала, присел на сиденье и взволнованно смотрел на табло с расписанием. Он воображал, как неожиданно приедет домой, как родные ему сильно обрадуется, и в особенности – отец. Андрей представлял, как крепко обнимет его и поцелует в щёку мать. Как он заглянет к своему деду и заведёт с ним бесконечные беседы обо всём на свете…
   Наконец, поезд прибыл, и Андрей спустился вместе со всеми вниз, к переходу на нужный путь. У вагонов поезда стояли проводники, проверяющие билеты новоприбывших людей. Юноша показал документы и отправился к своему месту со столиком у окна. Пассажиры в вагоне крепко спали, выставив голые пятки к проходу. Андрей не без улыбки осмотрел спящих соседей: бабушку с внучкой, что спала в обнимку с меховой игрушкой, – на первом ярусе, и двух мужчин – на втором. Поезд тронулся, оставляя ограничительные белые линии и яркие фонари перрона позади.
   «Всего часа три езды и я на месте. Даже не верится! – восторженно думал Волынский. – Посмотрим, как у вас, родня, всё изменилось за эти годы!».
   Юноша сходил к кондуктору и купил себе зелёный чай. К напитку прилагался гранённый стеклянный стакан с металлическим резным подстаканником. Заварив его, Андрей расселся на сидении и смотрел в непроглядную бархатную темноту. В голове бесконечно повторялся недавний разговор с лучшим другом и сам он не заметил, как вскоре предался сну.
   Волынскому приснилось, что он сидел за школьной партой. Неподалёку от него стоял завуч, который всегда не нравился Андрею. Он смотрел на юношу и ехидно улыбался, отчего тому стало не по себе. Затем сон перенёс парня в другое учебное заведение. Оно было гигантское и, кажется, юноша его уже видел в других своих снах. Волынский стоял в коридоре рядом с Димой и слушал его волнительную речь. По мере того, как менялся ход разговора с другом, изменялось и само учебное заведение. Бежевые стены коридора вдруг окрашивались в лиловые и белые цвета, появлялись и исчезали студенты и сотрудники, новые аудитории и кабинеты.
   – …Слушай, это всё хорошо, конечно, но мне нужно зайти в деканат. – Вдруг произнёс Дима и рядом с друзьями появилась дверь с табличкой «Деканат».
   Взволнованный, Бельков вышел из деканата:
   – Вот с-с-суки! Своровали два ляма у государства, а со мной делиться не хотят. Я знаю, я точно знаю это. Надо им отомстить…
   Только он сказал это, как наступила ночь. Дима сказал, что нужно кое-что сделать и дал в руки Волынского пистолет. Они спустились на нулевые этажи здания, где всё было завалено койками со спящими людьми. По спине Андрея пробежали мурашки.
   – Не бойся, – ободрил его друг, – всё пройдёт быстро.
   Среди спящих Бельков выбрал нужного парня и, обвязав ему горло простынёй, принялся его душить. Юноша проснулся, он кряхтел и сопел, но не сопротивлялся. Затем проснулся и сосед, что спал в паре шагов. Его глаза-угольки сверкнули в полутьме, лицо скривилось от страха, казалось, ещё чуть-чуть и он завопит во всё горло.
   – Ну же, убей его. – Прошипел друг. – Скорее.
   Волынский в страхе подбежал к парню, выхватил из-под него подушку и начал его душить. Андрею не хотелось этого делать, но и ослушаться друга он почему-то не мог… Юноша дрыгался в конвульсиях и сильно мучился, в его движениях чувствовалась обречённость. Волынскому было жаль свою жертву… Ему вдруг представилось, что бы сказал парень, не будь его рот заткнут подушкой – «Пожалуйста, я никому не скажу!», «Пощадите, не надо-о!» и прочее. Но он всё не умирал.
   Дима расправился со своей жертвой и приказал застрелить парня, который никак не умирал. Волынский достал пистолет, но в то же мгновение оружие превратилось в тонкую алюминиевую Г-образную палку с курком.
   – Стреляй. – Уверенно приказал Дмитрий.
   Андрей убрал с лица парня подушку и подставил ко лбу странный пистолет. Дрожащими пальцами он силился нажать на курок и… наконец нажал.
   Парень перестал дрыгаться, на его лбу появилась небольшая красная точка, из которой тонкой струйкой вытекала кровь. Но его горящие глаза метались из стороны в сторону. «Живой!», – подумал Андрей. Ему было жаль парня, как было бы жаль прохожему, увидевшего умирающую дворнягу. В муках, Волынский жал на курок ещё и ещё… Только тогда бедный юноша умер.
   Друзья выбежали из здания, сели в первую попавшуюся машину и поколесили в неизвестном направлении. Андрея мучила совесть. Как же! Они только что убили двух людей, у которых есть родители, бабушки и дедушки, братья, сёстры, в конце концов! А сейчас их не стало… «Чёрт, чёрт, чёрт! Зачем я на это подписался!».
   – Не волнуйся, не-е волнуйся. – Только и повторял Бельков, сидя за рулём машины.
   – Да как же это, не волноваться?! Мы двух человек убили за просто так! Ты понимаешь это? Пре-сту-пле-ни-е, неужели в тебе даже совесть не взыграла?
   – Не парься, друже. Убийства скроют начальники заведения, ведь я про них кое-что знаю…
   – А как же их семьи? Представь, как они будут от этого мучиться!
   После этих слов Бельков замер, и пустым взглядом глядел на дорогу…
   Ранним утром кондуктор застал парня спящим за складным столиком: его взъерошенная голова прилипла к скрещенным рукам, ноги поджались ближе к сиденью, а веки и края его больших губ в беспокойстве подрагивали,.
   – Молодой человек… молодой человек, проснитесь. Ваша остановка, скорее… поторапливайтесь же.
   Волынский опешил. Он не понимал, что происходит. На мгновение ему показалось, что сейчас его поведут на допрос в полицию. Однако всё обошлось – соседи, как и ночью, сладко спали, а за окном виднелся знакомый небольшой вокзал. «Что ж! В путь!». Андрей был рад: «…всего лишь сон»; и гнетущее чувство в его душе в миг улетучилось.
   Он вышел на перрон и направился к ближайшей автобусной остановке. Конечный пункт – деревня Соловки.

Глава седьмая

   Придя домой после занятий, Дмитрий первым делом уселся за компьютер. Друзей в соц. сетях у него было немного, однако и этого интернет-общения вполне хватало. Вывернув пред собой скрещенные в замок пальцы, он хорошенько прохрустел фалангами и принялся отвечать на сообщения. Но не прошло и пяти минут, как в комнату зашла мать и предложила ему устроиться на работу:
   – …Потому что одна я вас двоих не могу потянуть… Но если б ты хоть где-нибудь работал, мне было бы куда легче, сына. Баб Мила газеты разносит временами… поговори с ней, поделите участок и зарплату за него. Как тебе такое?
   – Да мам, хорошо. Я п-поговорю с баб Милой.
   Мама удалилась в свою комнату и включила телевизор. По каналу показывали украинскую передачу про ребёнка, часто играющего в игры. Шум и визги, что исходили из ящика не давали Диме сосредоточиться на сообщениях, тогда он закрыл дверь в комнате и включил музыку. «Идеально!», – подумал он.
   Посидев немного за компьютером, Бельков отправился в ближайший магазин, чтобы купить упаковку коробочного вина. Но как только Дима совершил задуманное, вдруг зазвонил телефон, на экране высветился знакомый номер. На долю секунды в голове юноши промелькнуло воспоминание о последней встрече с русоволосой девушкой в очках и клетчатой юбке.
   – Алло, – взволнованно сказал Бельков и бросил коробку вина в шуршащий чёрный пакет.
   – Привет, помнишь меня? Это я, Лена…
   – Д-да, конечно, п-помню. – Дима хлопнул дверью магазина и встал у входа.
   – Ты сильно занят сейчас?
   – Не особо… что, хочешь позвать прогуляться?
   – Ну… было бы неплохо. – Смеясь, проговорила Елена.
   – Х-хорошо, где встретимся?
   – Давай в центральном парке.
   Вечерело, бархатная ночь нежно застилала тьмой городские улицы. Фонарные столбы выполняли свою работу хорошо, и только город повяз в ночной тьме, они зазвенели ярким электрическим светом. Дмитрий прошёл мимо небольших памятников и побрёл по аллее, которая вела в глубь парка. Аккуратно стриженные прямоугольные кусты, освещённые фонарями, радовали глаз Белькова. За кустами готовились к спячке берёзы, развесившие ветви ближе к усыпанной листвой земле. В центре парка, куда вели аллеи, грозно стоял огромный мраморный обелиск. Да, давно Бельков тут не шлялся. По его сугубо личному мнению, центральный парк был самым красивым из всех парков города. Обелиск был усыпан розами, маками и венками, а чуть поодаль от него красовались строгие стальные скамейки. Дмитрий сел на первую попавшуюся и ждал, ждал, ждал…
   Лена не сказала, в каком месте парка они должны встретиться. А парк совсем не маленький. Бельков огляделся – нет ли где полицейского или прохожего-зеваки? И откупорил коробку с вином. Примерно на пятый или шестой глоток юноша увидел вдалеке стройную женскую фигуру. «Ну наконец-то!», – обрадовался он.
   Красное пальто было под стать её русым волосам и веснушкам на белом лице. Каблуки чёрных сапог весело и энергично цокали по асфальту. Она радостно смотрела на Дмитрия, что приводило того в лёгкое недоумение.
   – И не стыдно тебе пить одному? – Задорно спросила она.
   – В-вообще нет.
   – Ну, может, угостишь?
   – Конечно, мне не жалко. – И он протянул ей коробку, обёрнутую в пакет.
   И до чего же странно Лена себя вела. За её с виду счастливой улыбкой и звонким смехом скрывалось необычайная тайна, не предназначенная для обывательских глаз. На мгновение, когда она спросила, как обстоят дела у Дмитрия, юноша заметил в её взгляде непреодолимую грусть и даже горечь. Но в ту же секунду, будто извиняясь, на её лице вновь появилась улыбка. «…И чего это она?».
   Они выпили коробку вина, но Бельков так ничего и не узнал об этой странной особе. Зато она знала о нём практически всё. Непомерная скрытность Лены заинтриговала Дмитрия, хотя, возможно, всему виной был алкоголь. Но сейчас эта мысль заботила парня меньше всего.
   – Ну что, может, прогуляемся?
   – Почему бы и н-нет. Пойдём.
   Было за полночь, на одиноких улицах погасли фонари. Горели лишь витрины магазинов, неоновые подсветки ночных клубов да жёлтые мигающие светофоры. За всё время, что ребята гуляли, у Лены несколько раз звонил телефон и девушка, словно чего-то боясь, быстро сбрасывала назойливого абонента. Дмитрий заметил это, но ничего не сказал.
   – Художник говоришь. А мой портрет сможешь нарисовать? – Лукаво спросила девушка.
   – Я не такой хороший портретист. Может, к-когда на курсе втором-третьем буду… т-тогда и поговорим.
   – Ну хорошо, Дим, я подожду.
   И только Лена это сказала, как вновь зазвонил телефон. На этот раз девушка взяла трубку, но отошла от Белькова на несколько шагов, чтобы её разговор не было слышно. Елена сжалась и полушёпотом что-то отвечала в трубку. После разговора девушка вернулась к Дмитрию.
   – Загулялась я с тобой, рыжий. Пора мне… – произнесла она. И, слабо улыбнувшись, добавила. – Ну, до свидания! Надеюсь, ещё встретимся.
   – И тебе счастливо…
   Опешивший юноша смотрел девушке вслед, пока она не скрылась из виду.
   «Странная… нет, её точно что-то беспокоит. Но что?», – Сонно думал Дмитрий по дороге домой. Под ногами Белькова хрустели и шуршали опавшие листья. «Кто же ей мог названивать? Может быть, парень? Или злой отец? Отчим? В ближайшее время этого я точно не узнаю». И не сказать, что Лена была молчалива, говорила она больше юноши, однако о себе почти ничего и не сказала. «Значит, точно что-то скрывает, наверное, ей за это даже стыдно… хм…». При мыслях о девушке Дмитрию делалось щекотно в области живота, его глаза, казалось, играли в тени довольным и влажным блеском. Может, всему виной был алкоголь, а может – и ещё что-то… Он пытался побороть в себе знакомое чувство, которое вызвала встреча с загадочной особой, но – безуспешно. «Вот чёрт! Уверен, что это всё из-за вина. Может, к утру пройдёт… или…».
   Дома Бельков подошёл к зеркалу, что висело над ванной. Он долго вглядывался в худое бледное лицо, усыпанное веснушками. Под глазами выступали свинцовые мешки от бессонных ночей, их аккуратно разделял вздёрнутый тонкий нос, а ниже подрагивали тонкие поджатые губы. Всё в его лице было завершённым, красивым, во внешности скрывались аристократические черты. Ему шли даже растрёпанные длинные волосы по утрам. Дмитрий понимал, что он красив и, конечно, понимал, чем он завлекает многих девушек, которые влюблялись в него ещё со школы. Почти всех девушек он динамил, считая их «пустышками». У него были отношения, но не долгие. Впрочем, это не было поводом для грусти. И не сказать, что он был женоненавистником – Бельков любил заводить разговоры с противоположным полом на всевозможные темы. «Чем образованней, тем лучше!», – считал юноша. Он наслаждался женской красотой, формами тела, бёдер и груди, но прежде всего – смотрел девушкам в глаза и, чем выразительнее они были, тем больше девушка ему нравилась. Дмитрий тщательно подбирал себе девушек, как и друзей и, наверное, потому у него был такой узкий круг общения… Но что было в Лене? Почему после одной встречи она так запала ему в душу? «И всё в ней вроде обычно и даже просто… чем цепляет?..». Бельков от злости стукнул о край ванны кулаком, в котором держал зубную щётку. Сплюнул, прополоскал рот и опрокинулся в постель. Но уснуть не получалось.
   Думы не давали покоя Дмитрию. Живот нежно щекотало, юноша то и дело ворочался. «Да что за чертовщина! Надо отвлечься, расслабиться и забыться хоть на несколько секунд… да, точно». Он встал с постели, достал шарф и обмотал шею. Присел на корточки и стал быстро дышать, прикрыв рот ладонями. После нескольких десятков вздохов Бельков резко поднялся и уверенно затянул шарф… И вновь эйфория, красочные картинки перед глазами. Ноги подкосились и обмякшее тело, что некогда упиралось в стену, словно игрушка, шлёпнулось на пол.
   Через несколько секунд он пришёл в себя. Отчего-то покалывало затылок. «Головой, наверное, ударился», – подумал Дима, бросил шарф на пол и упал в кровать. Но мысли Белькова всё равно бушевали и сводились к одному и тому же… к Лене. Ради интереса юноша даже попытался выставить бедную девушку в плохом свете, посмотреть на неё с других ракурсов. «Курносый нос… слишком курносый, из-за этого создаётся впечатление, будто у неё лоб большой. И эти губы, такие пышные… не люблю такие! А её поведение… – после этих мыслей Белькову вдруг стало за себя стыдно, но стыд сменился нежной любовной жалостью к Елене. – Веду себя, как подросток… она хорошая девушка. И, кажется… я влюбился?..».

Глава восьмая

   А ведь родители Андрея не всегда жили в деревне. Конечно, на лето его часто отправляли к бабушке с дедушкой, парень и не противился. Ему нравилось окучивать грядки, садить картошку, нравилось выгуливать и кормить скот и вообще помогать старикам по хозяйству. До девятого класса юноша учился в городской школе и в художке. И только он её окончил, у отца Волынского возникли проблемы с работой. Он попал под сокращение и потерял место, на котором проработал около двенадцати лет. Папа стал угрюмым и окончательно закрылся в себе. Тогда мать Андрея предложила какое-то время пожить у своей семьи в деревне. Сначала эта мысль отцу показалась безумной, но к концу лета он всё же согласился. И, собрав свои вещи, попрощавшись с друзьями, небольшая семья отправилась в деревню. Волынским не пришлось долго привыкать к деревенской жизни, а скучать – тем более. Дедушка и дядя Андрея научили отца пользоваться хозяйственными приборами, колоть дрова. Родители юноши с русской чуткостью и душевностью влюбились в простую деревенскую жизнь. В обычной хозяйской работе они нашли отдушину. Готовка, уборка по дому, дойка коров и уход за скотом стали для матери Андрея лучше любой медитации. Отец же нашёл своё призвание в обычной жизни деревенского мужика – он пас скот на полях, учился водить комбайн, заказывал уголь и заготавливал дрова на зиму, помогал тестю чинить машину в гараже, приглядывал за огородом вместе с сыном. Поначалу Волынские сдавали свою городскую квартиру, но потом они всерьёз задумались о переезде в деревню и решили её продать, чтобы купить себе участок земли и построить дом. Стройка почти завершилась, оставалось провести электричество, доделать пару комнат и достроить гараж. Но пока семья Волынских ещё живёт в доме родителей матери Андрея.
   Дом у бабушки с дедушкой был просторный, с четырьмя большими комнатами, кухней, залом и сенями, за которыми находился хлев. Перед огородом был большой двор с курятником, поросятником, собачьей будкой и сеновалом. Огород раскинулся вдоль берега реки, земля была вспахана, цветы увядали, листья овощей тоже – всё готовилось к спячке. Сезон сбора урожая подошёл к концу, и женщины во всю занимались заготовками на зиму, в то время как мужчины разъезжали по соседним деревням и продавали оставшийся с лета комбикорм.
   Когда Андрей осторожно зашёл в дом, его даже никто не заметил. Бабушка, мать и тётя квасили капусту, делали лече и разные соленья. На всю кухню стоял жар, запыхавшиеся женщины параллельно работе успевали обсуждать бытовые проблемы.
   – Ой, Маш, я, кажется, Звёздочку утром забыла покормить! – В ужасе воскликнула тётя Андрея.
   – Как ты вовремя вспомнила-то… – опечалилась Мария, закручивая банки с квашенной капустой.
   – Ну, полно вам… когда ж мужики-то приедут?.. – вопрошала бабушка.
   К ним подкрался Волыснкий и радостно воскликнул:
   – Один уже здесь! Помогу, чем смогу!
   Дамы от неожиданности подскочили, но голос им был до боли знаком и, даже не обернувшись, женщины поняли, кто к ним приехал.
   – Андрюшка, ты что ли?! – Обрадовалась бабушка, а затем обернулась, чтобы обнять внука.
   От дел оторвались и тётка, и мама юноши. Они расцеловали своего племянника и сына и сразу вернулись к своим делам. Андрей достал из холодильника лапшу с котлетами и салат под шубой и принялся всё уплетать холодным, потому что плиты были заняты. Трапеза не мешала Волынскому рассказывать о жизни в городе, о своих новых друзьях и домашних любимцах.
   – Да-а-а, смотрю, интересно у вас там жизнь протекает. – Заметила тётка. – А с учёбой что? Учишься где-нибудь?
   – Ну… Кристин, по правде сказать, я нигде не учусь. – После этих слов все женщины приуныли. – Пытался поступить в художественное училище, но пролетел с экзаменами… Со следующего года ещё раз попробую!
   – Ох-х, ну, хотя бы желание есть. Учись, внучок, без образования в наше время никуда…
   Спустя минуту молчания, мать оглядела сына и сказала:
   – Так, Андрюш, ты покушал, я смотрю. Теперь иди переодеваться и дуй Звёздочку кормить, а то с голоду помрёт. – После чего поставила готовые банки на пол и принялась шинковать капусту.
   Андрей пошёл в свою старую комнату. Эх, сколько воспоминаний нахлынуло! Всё было на своих местах, как и перед его отъездом. На полках над кроватью стояли книги Андрея. Пальцем он провёл по трём любимым: «Два капитана», «Повесть о настоящем человеке» и «Робинзон Крузо». «Надо же! и пылинки нет», – подумал он. В детстве Волынский хотел быть похожим на главных героев этих произведений, он отождествлял себя с ними, сравнивал, пытался закалить свой характер так же, как это делали они. И поначалу у него даже получалось, пока Андрей не расстался с Тоней и не уехал жить в город… А там всё позабылось, юноша запил, стал употреблять наркотики. И сейчас, от этих нестыковок, от того, кем он был и хотел стать и кем стал – ему защемило сердце. В тот же миг он почувствовал себя грязным и вычурным. «Нельзя вести такой образ жизни. Куда я падаю? Я ещё не чувствую дна, но пролетел много». Чтобы поскорее избавиться от плохих мыслей, юноша переоделся и пошёл в хлев, по пути прихватив ведро комбикорма в сенях.
   ***
   Корову прозвали Зёздочкой за её белый ромб на чёрной мордочке, который всем напоминал звезду в ночном небе. Звёздочка безмятежно посмотрела на юношу. Андрей насыпал в кормушку корма и налил воды. Погладив корову, он направился во двор, к давнему другу. Несколько лет он не видел своего пса – Бимку. Пёс сразу полюбился юноше – он был ласков и нежен с хозяевами и обожал всевозможные игры. Бывало, после многих часов, проведённых в огороде или хлеву, девятилетний Волынский играл с щенком в прятки. Он приказывал Биму сидеть в своей будке, а сам зарывался в огороде или где-нибудь во дворе и тихо-тихо звал его. И всегда Бимка находил своего друга в считанные секунды. «Видимо, по нюху», – рассуждал тогда Андрей.
   Но сейчас Бимка совсем постарел, казалось, в его добрых глазах погас былой огонёк. Увидев хозяина, он завилял хвостиком, поджал уши и покорно подбежал к Андрею. Юноша почесал его за ухом, затем перевернул на спину и погладил по животу, приговаривая:
   – Хоро-оший пёсик, хоро-оший. А, Бимка? Кто это у нас такой молодец?
   В ответ Бим закряхтел, раззявил рот и с довольным видом высунул язык.
   – Пошли-ка, Бим, прогуляемся! Хочешь в огород?
   – Гав, гав! – обрадовался Бим, встал на короткие лапы и, в припрыжку, заюлил перед ногами Андрея.
   – Ну, вперёд и с песней! – Воскликнул юноша и открыл калитку…
   За встречей двух закадычных друзей из окна наблюдали женщины с кухни.
   – Ох уж эти мальчишки! Время проходит, а они всё такие же, как и лет десять назад. – Умилённо сказала бабушка и поставила банку с лече в холодильник.
   – Да уж, и не говори. Взрослеть пора уже, а он всё ребячится. – Вздохнула мама.
   – Ладно тебе, Маш! Повзрослеет, как время придёт. Ещё волком взвоешь, поверь мне…
   Но тут вспылила тётя Кристина.
   – Ой, мам, хватит нагонять уже, а!
   – Ну а что, я неправду говорю что ли?
   – Нет! Готовь и готовь себе, чего на парня взъелись?! Немного уже осталось. Сейчас доделаем да баньку растопим…
   А Андрей тем временем шёл с Бимом вдоль длинного огорода. Верный пёс то обгонял юношу, то наоборот – что-то нюхал, уткнувшись носом в землю, и сильно отставал. Так же Бим перекликался с собаками из соседних огородов оглушительным лаем. Надо же! И откуда в такой маленькой и старой собаке столько сил! «Видно, не угас огонёк», – радостно подумал Андрей. Юноша сел под молодой берёзой и бездумно глядел на другой берег, где расстилался дремучий лес. Подул сильный осенний ветер, зашумели золотые жухлые листья деревьев с другого берега. И до чего же по-разному шелестят летние и осенние деревья! Привычный уху летний лёгкий шелест гибких листьев вдруг сменился громким и ломким лиственным шорохом. «Как же это просто… и необычно!», – восторженно подумал юноша.
   – Бимка, а Бимка, ты тоже слышишь? – Спросил Андрей, поглаживая собаку по голове.
   Бим с интересом смотрел на мелкую рябь в воде, из которой изредка показывались губы серых блестящих рыб.
   Вечером приехали остальные мужчины семьи. Уставшие, они хотели поскорее попариться в бане и отдохнуть. Встретили юношу сдержанно, ведь он им даже не писал и не звонил, терзая тем самым всю семью. Но в их ясных глазах угадывалась толика радости.
   – Ну, что стоим? Пока женщины в бане, пошлите курнём. – Рассудил дядька Андрея и они двинулись на веранду.
   Парень рассказал о тех событиях, что произошли с ним за последний год, и про попытку поступить в училище, и про друзей (утаивая некоторые подробности, конечно) и в общем-то всё. Настало неловкое молчание, из-за которого Андрей испытал небольшой конфуз.
   – Ну, понятно в общем, – заключил отец и спросил: – а живёшь там где?
   – Квартиру снимаю, недалеко от центра.
   – О как, и в месяц сколько платишь?
   – Да немного, зарплаты хватает.
   – Ну, и то хорошо.
   Дед заговорил про комбикорм, который они не успели продать за день. Мужики решили, что лучше оставшуюся пару мешков разделить между собой и дело с концом. Дядя принялся рассказывать о том, как он на днях был на проводах старого друга, который несколько лет прятался от армии в деревне, как они напились и подрались, оставив одного бедолагу с фингалом под глазом.
   – Ну, молодёжь! – Просмеявшись, воскликнул дед.
   К тому времени тётка, мать и бабушка уже попарились, и мужская половина семейства отправилась в баню. Грели косточки и парились вениками, шутили и смеялись, шёркались мочалками, ополоснулись холодной водой, а после вышли в предбанник.
   – Можно и по пиву, пожалуй. – Произнёс папа, заворачиваясь в полотенце.
   – Да-а.
   – Само то!
   Андрей вышел из парилки позже всех и, пока родственники пошли переодеваться в дом, он решил посидеть в бане на веранде, с которой открывался живописный вид на реку и лес. Пар поднимался от тела, поры на коже расширились, и юноша почувствовал необыкновенную лёгкость.
   В сизых сумерках вечера рассыпались первые серебристые звёзды. Слабо засиял месяц, и по нему, крякая, рядком проплыли утки, оставив на куске небосвода разводы и рябь. Извилистая речушка, казалось, забурлила. Щуки и окуни то и дело появлялись на блестящей воде. В это мгновение Андрей забыл обо всём, что его тревожило, природа казалась юноше чем-то бесконечным, самовоспроизводящимся, она вселяла в него надежду на то, что у всего будет хороший конец. «Вот бы остаться здесь навечно», – с упоением подумал Волынский…

Глава девятая

   Всё было неплохо, Бельков переехал в квартиру друга, заранее предупредив своих близких. Юноша поговорил с бабой Милой и несколько раз в неделю после занятий он ходил по нужным участкам, разнося газеты, письма, посылки и прочее. Пару раз он даже успел встретиться с Еленой.
   В перерывах между занятиями, Дмитрий выпивал за углом здания училища вместе с товарищами по группе, они обсуждали новых преподавателей, татуировки, пирсинг, асфиксию и многое другое. В принципе, юноша вписался в новый коллектив как нельзя лучше. Да и у многих преподавателей он был среди любимчиков. Учителя стали относиться к Белькову с жалостью, узнав о его болезни и трудном семейном положении, и юноша не гнушался этим пользоваться.
   Однажды, после занятий в училище, Друид предложил Белькову прогуляться по городу и кое-что сделать. Не вдаваясь в подробные расспросы, Дима согласился.
   – Вчера мне один старый кореш предложил подработать кладменом и поднять прилично денег. Сейчас до него сходим, я возьму вес и в укромном месте мы с тобой его опробуем. Всё понял?
   – Угу.
   Товарищи бродили довольно долго. Минуя множество новостроек, они очутились во мрачном дворе, окружённом одинадцатиэтажками. Похоже, здания были построены ещё в советские времена. Покосившиеся качели да проржавевшие турники. Скамейки были спилены (видимо, чтобы местный контингент не докучал жильцам) и Дмитрию пришлось ждать Друида стоя у подъезда. Несчастный двор был заключён в кольцо из серых замученных многоэтажек, по ту сторону арки, казалось, кипела жизнь – на освещённой дороге то и дело мелькали машины, ходили пешеходы, пробегали собаки и кошки. Однако сам двор казался покинутым, давно забытым, оставшимся в вечной тени городских окраин.
   Наконец Друид вышел. С довольной улыбкой он предложил Дмитрию сходить в одно заброшенное место неподалёку.
   – Н-ну, пойдём. – Покорно ответил юноша.
   Товарищи прошли через сломанный бетонный забор, за которым начиналось нечто брошенное человеком, поросшее бурьяном и хлипкими деревьями. Сквозь засохшую траву и листья они пробирались всё глубже, пока не вышли на проржавевшую лестницу.
   – Так, мы почти спустились.
   В самом низу оврага была огромная бетонная яма со шпалами железных дорог, которые вели в закрытый решёткой цилиндрический тоннель. Ребята не стали спускаться вниз, к рельсам, а остались чуть выше, на бетонном выступе. Друид достал небольшой гриппер с травой и открыл его. В нос ударил приятный запах цитрусов. «Ароматно», – подумал юноша.
   – А что это за-за место? – Поинтересовался Дмитрий, пока Друид забивал цитрусы в бонг.
   – Это?.. это заброшенное метро.
   – Ого-го.
   – Ну, можно и подкуриться.
   Ребята сделали несколько затяжек и в то же мгновение на них напал приступ страха. Дмитрию хотелось съёжиться в комок, забиться в угол. Его ни на секунду не покидало чувство, что с ним вот-вот может произойти что-то ужасное. Сердце выпрыгивало из груди и от паники он не мог выговорить и слова. Он стоял на месте как вкопанный. Друид смотрел на своего товарища и нервно приговаривал:
   – Всё в порядке, браток, всё в порядке. Не беспокойся. Всё в порядке, в порядке, в порядке.
   Юноша слушал его и понемногу успокаивался, но страх всё равно не отступал. Бельков проклинал ту секунду, когда он сделал первую затяжку. В глазах то и дело появлялись чёрные пятна, вся информация об окружающем мире доходила с зависаниями и даже звуки доходили до него с задержкой, что пугало Диму ещё сильнее. Он пытался выругаться, накричать за это на Друида, но губы не слушались, в горле стоял ком.
   Прошло около двадцати минут, пока товарищи наркоманы не услышали подозрительные шорохи и похрустывания сверху.
   – Ты тоже слышишь? – Быстро проговорил Друид.
   Дима кивнул головой. Его затрясло. «Вдруг это полиция? Нас повяжут, засадят в тюрьму!.. Или ЗОЖники какие… тогда ещё хуже! Нам конец, конец». Дмитрий вдруг сорвался и заметался из стороны в сторону. Друид, словно пытаясь убедить себя, приговаривал:
   – Всё будет хорошо. Всё в порядке, в порядке-е. Успокойся. Ничего не произойдёт, всё в порядке-е…
   А шорохи всё ближе…
   Из-за деревьев и кустов, недалеко от ребят, вылез парень, одетый в чёрную шапку и серую куртку. Чуть левее появился ещё один человек, а за ними ещё, и ещё… Друид и Бельков остолбенели, от ужаса они не знали, что делать. Странные люди спустились вниз. Некоторые из ребят достали инструменты и закопошились у рельс, другие фотографировались на фоне заброшенного метро или изрисовывали стены баллончиками. Когда всё закончилось и люди обратили свои взоры вверх, они увидели Друида и Дмитрия.
   – Эй, вы что там делаете?! – Крикнул один из них.
   – Да мы… мы… ничего… – Невнятно промямлил Друид.
   – Тьфу, опять наркоманы! Ладно, ребят, валим…
   Перед уходом они оставили на рельсах бутылку с минеральной водой и скрылись из виду так же быстро, как и появились.
   – Это были дебилы диггеры… – Угадав тьму вопросов Дмитрия, сказал Друид.
   Товарищей отпустило. Обоим безумно хотелось пить.
   – М-может спустимся? – Наконец спросил юноша.
   – Да, давай.
   Спустившись к рельсам, где стояла бутылка с минеральной водой, ребята долгое время к ней не притрагивались. А вдруг там какая отрава для них, наркоманов? Выпьют – и дело с концом. Но жажда поборола все предрассудки, и Дмитрий первый попробовал сильногазированную холодную воду. Убедившись, что с товарищем ничего не произошло, Друид допил остатки и они двинулись обратно.
   – Ладно, тут наши пути расходятся. Пора мне немного поработать. Прощай. – Сказал Друид, почёсывая свою густую бороду.
   – Постой… не отсыплешь мне н-немного?
   Друид поморщился.
   – Ты не мог об этом раньше попросить? – Взъелся Друид. – Пойдём во двор.
   Они пошли в первый попавшийся двор. К счастью, он был безлюден.
   – Тебе химию или натуралку?
   – Давай лучше на-натуралку.
   – Эх-х… хорошо, держи, – и он всунул в ладонь Димы гриппер с верхушками сушёной конопли, – потом сочтёмся, а теперь – счастливо.
   – Пока… – И юноша отправился домой.
   ***
   Вернувшись в свою новую квартиру, Бельков сразу поднялся на верх и утонул в кровати. Дмитрий разглядывал комнату и думал: «…Звать Лену или не звать?.. Ну что за вопросы? Конечно звать!». Юноша списался с Леной и предложил ей погостить какое-то время у него.
   Вскоре Лена пришла к указанному в смс-сообщении дому. Она долго не могла найти вход и позвонила Дмитрию. Юноше пришлось выйти на улицу.
   – Н-ну ты что… я же написал: «Вход с обратной с-стороны», – устало сказал Бельков.
   – Простите пожалуйста, – с язвинкой произнесла она, – писать надо понятнее. Да и вообще, я не ссориться пришла.
   «Да и я ссор не хотел», – подумал он.
   – Окей, окей, п-пойдём внутрь.
   – Так и что ты там говорил?.. отшельником хотел стать? – Зайдя внутрь, поинтересовалась девушка и сняла пальто.
   – Ага.
   – Что-то, я смотрю, не особо это у тебя и получилось, – лукаво проговорила Елена.
   – Н-не спорю, – увильнул Дмитрий и повесил малиновое пальто девушки на вешалку. – Поднимайся пока на верх, на подоконнике бонг и трава. Я к-кошку покормлю и поднимусь.
   – Хорошо.
   Дмитрий насыпал еду в кормушку и произнёс магическое «кыс-кыс», со второго этажа сбежал мохнатый комок белой шерсти и принялся со хрустом уплетать корм.
   – Хорошая Муська, – произнёс парень, погладил кошку и направился на второй этаж.
   Лена в это время забила бонг и искала огня.
   – Н-не это ищешь? – Спросил Дима, махая перед девушкой зажигалкой.
   Девушка, смеясь, взяла её, подкурилась и дала подкуриться юноше. Марихуана была хорошей, ребят размазало на кровати. Мысли спутались, вставать никуда не хотелось, и они лежали с глупыми улыбками на лице. Дмитрий нежно приобнял девушку и в этот миг ему показалось всё таким лёгким, хорошим и добрым. Проблемы и страхи остались за горизонтом, Дмитрий даже забыл о недавней встрече с диггерами. Чувство времени исказилось, казалось, с того момента, когда они подкурились, прошло всего минут пять… и, на самом пике трипа, юношей вдруг овладела бурная страсть. Он стал домогаться до ничего не понимающей девушки, принялся её раздевать.
   – Дима… Ахах… Ой, да что ты делаешь? Ах-х… Дим… пусти… пожалуйста, не… не… – Глаза Елены вдруг сверкнули горячим огоньком, – продолжай…
   Дмитрий вдруг остановился.
   – П-постой… – произнёс он и вынул из штанов ремень. Затем ловко затянул его на своей шее и сказал лежащей под ним Елене, – держи и души.
   – Ты больной! – Смеясь, воскликнула девушка, но спорить не стала…
   Прошло около часа. Ребят отпускало от марихуаны. Растрёпанные и запыхавшиеся, Дима и Елена лежали на кровати. У Белькова вновь налились кровью глаза, от верёвки на шее остались небольшие синяки, но, кажется, он был всем доволен… Чего нельзя было сказать о Лене. Понурая, она уткнулась лицом к стенке и укуталась в одеяло. Кто знает, о чём она сейчас думала.
   – Т-та-ак заточить что-нибудь хочется… ты голодна, Лен? – Спросил юноша, даже не взглянув на девушку.
   – Д-да…
   – Сейчас что-нибудь достану.
   Радостный Бельков спустился в кухню. На столе лежала сковородка с жареной картошкой, которую Дмитрий приготовил ещё утром. Юноша нарезах хлеб и достал из холодильника бутылку молока.
   – Ну, спускайся!
   Побледневшая грустная Лена спустилась вниз. Девушка была уже одета.
   – Ч-что с тобой?
   – Со мной? Ничего.
   Кушали они молча. Оба боялись взглянуть друг другу в глаза. Атмосфера накалялась.
   – Ох, Дима! Димушка… что же я наделала! – Не выдержала девушка.
   – Ч-что… что такое?
   – Другого люблю я, другого! Понимаешь? Чего я только к тебе попёрлась, дура… Ведь знала же, знала, что так будет…
   Дмитрий взбеленился, его затрясло от злости и обиды.
   – Так какого ж хрена т-ты!..
   – Прости меня, прости, Димушка! – перебила она его, – ты правда мне нравишься, но не могу я так!.. Это всё большая глупая ошибка. Нам… нам не стоит больше общаться…
   Не успела Лена это сказать, как Дмитрий вдруг рухнул на пол и, держась за живот и поясницу, застонал.
   – Агрх!..
   В агонии он съёжился в комок, лицо его исказилось и побелело, на юношу было страшно смотреть. На несколько секунд всё прошло, и только Бельков захотел подняться, как вновь резкая боль скрутила его в клубок.
   – Дима! Дима, что с тобой?! Дим!.. – В ужасе завопила Елена, она тряслась над скорчившимся телом. – Боже мой, боже… Может, скорую вызвать?
   – Не… не…
   – Хорошо, хорошо…
   Через минуту боли прекратились. Бледный Дмитрий уселся за стол, и пустым взглядом смотрел в сторону холодильника.
   – Эй… алло! Что это за херня сейчас была? – Не унималась Лена, размахивая руками перед его глазами.
   – В-всё…
   – Что «всё»? Это из-за почек, да?
   – Д-да… А теперь уходи. Т-ты уже всё сказала.
   Позитивный настрой Белькова улетучился в воздух вместе с его стонами.
   – Да что за день-то такой, Господи! – Воскликнула девушка.
   – Обувайся.
   – Прости, прости меня, Дима… – тихо произнесла Лена перед тем, как покинуть квартиру.
   Юноша захлопнул дверь и поднялся на верх. В голове образовалась огромная чёрная дыра. Сначала он думал о Лене, но затем ему вспомнилась начальная школа, когда врачи только выявили его болезнь. Как его, ребёнка, пичкали таблетками, от которых он толстел, как ему делали операции на почках. А ещё… как мать влезла в долги… И вот, спустя столько лет, всё опять по новой. «Ну почему именно сейчас?!.. Родным говорить не буду, конечно, но к врачу сходить стоит…».
   Он выключил в квартире свет и, чтобы развеяться, пошёл гулять по тёмным переулкам и злачным местам города.

Глава десятая

   Волынский гостил у своей семьи. Он всласть наговорился с отцом, дедушкой и дядей. В основном разговоры сводились к хозяйству. Отец объяснял на пальцах, как и что нужно делать, чтобы построить дом, провести воду и электричество, он был рад, что наконец-то нашёлся хоть один слушатель, которому можно выговориться. Дедушка, сидя в своём кресле-качалке в зале, часто заводил беседы, касающиеся дел России. Он нахваливал Пикуля и советовал прочесть внуку некоторые его книги. Дедушка знал всё, что касалось истории, вооружения и прочего. Не оставлял он без внимания и «совковое» (как он его называл) время. Как и большинство людей, он сравнивал былые времена с нынешними, и, конечно, по его словам: «Раньше-то не так и плохо было, оказывается». Привыкший к размусоливаниям прошлого, Андрей многозначительно хмыкал и кивал головой. Старика устраивало и это.
   Со своим дядькой Волынский почти не говорил. Не было у них точек соприкосновения, поэтому они общались друг с другом либо через деда, либо через мать. «Обо всём и ни о чём, как говорится», – думал юноша. Женщины семьи то и дело вспоминали каким «Андреюшка» был милым и хорошим в детстве. На видике они часто просматривали старые кассеты. Вот свадьба родителей. Роддом. Новый Год – Андрей выступает со стихотворением перед Дедом Морозом в садике. Первое сентября в школе… Это вызывало бурю эмоций у женщин. К концу просмотра стопки кассет, у них были красные от слёз глаза. Да и самому Волынскому становилось грустно и даже одиноко.
   Семья Андрея жила словно в другом времени, в другой вселенной. Родители изменились после переезда. Бабушка и дедушка жили прошлым, навеивая на юношу тоску. Он смотрел на свою маму и понимал – она не хочет, чтобы сын покидал дом и, может быть, она скучает не по нынешнему чаду-юноше со своими делами и проблемами, а по тому его отголоску, короткому промежутку детства лет десять-пятнадцать назад, когда Волынский был наивным, охочим до приключений мальчуганом. Наверное, мама до сих пор его таким и видит и, возможно, по тому ей стало так больно на душе, когда сын объявил что возвращается в город…
   – Как?! Уже?.. Но ты же вот только приехал. Погости у нас ещё немного…
   – Да успокойся ты, женщина, – любовно сказал отец и приобнял супругу, – пусть едет. Ты только слово дай нам, что заезжать будешь почаще. Да хоть позванивай иногда.
   – Хорошо, пап, – ответил сын, – я… постараюсь.
   Перед отъездом в город Андрею вдруг захотелось увидеть Тоню. «А в деревне ли она?..». Пока родные копошились с сумками, юноша направился к дому Юсуповых. «Чёрт, чёрт… что же мне говорить? Как себя вести?..», – сердце его гулко стучало, дыхание сбилось, а спутанные мысли не давали покоя. Юноша подходил к нужной улице, когда увидел мужчину и женщину, загружающих машину сумками, и красивую девушку с каре и знакомыми зелёными блестящими глазами. «Тоня». Волынский хотел было спрятаться за плотным соседским забором, но его заметили:
   – Андрей!..
   Быстрыми шагами Тоня направилась к юноше. Волынский затрепетал от волнения.
   – Т-тоня?..
   – Ну, здравствуй! – она нежно его обняла. – Ты как? Как поживаешь, Андрюш, что нового?..
   – Да ничего такого, Тонь. Живу в городе, работаю…
   – А… ну, это мне мама уже рассказывала. Учиться-то планируешь?
   – К-конечно. Со следующего года снова поступить в художественное училище попробую.
   – Ну вот, молоде-ец. – Девушка с теплом смотрела на Волынского, казалось, она хотела что-то сказать, но не решалась.
   – А ты? Ты-то как?
   – Учусь, на отлично, – улыбнулась она, – решила подольше отдохнуть дома, пока лекционная неделя шла… Да время так быстро пролетело…
   Андрей, волнуясь, молчал.
   – Слушай, Андрюш… а…
   – Тоня-я! Ехать пора! Идите сюда…
   – Ладно! – Крикнула Тоня маме. И, посмотрев юноше в глаза, огорошила его: – Андрюш… а ты всё ещё любишь меня?
   – Ч-что? – Волынский опешил, сердце его заколотилось ещё сильнее. Он взял себя в руки и, прокашлявшись, тихо произнёс, – да…
   Они почти подошли к машине, оба не знали, плакать им – от разлуки или смеяться – от счастья. Андрей поздоровался с родителями девушки.
   – Ну, садись, Тонь, ехать пора! – Взволновался отец.
   – Хорошо, хорошо… сейчас, пап. – Тоня крепко обнялась с Волынским и тихо прошептала ему, – и я тебя…
   Андрей поцеловал девушку в щёку, и та села в машину.
   – До свидания, мамуль! Андрюш, пиши мне! Звони!.. Не забыва-а-ай…
   Машина исчезла за поворотом, взметнув ввысь шлейф пыли. Андрей вместе с матерью Тони одиноко смотрел на перекрёсток.
   – Ну что, Андрей, не хочешь перекусить?
   Юноша спохватился. «Меня же ждут! На поезд скоро!».
   – Ох, простите. Мне самому вот-вот ехать нужно. Родня уже заждалась наверно… – С тоской произнёс юноша.
   – Ну хорошо, хорошо, беги тогда! Ещё приедешь – заглядывай к нам.
   – Хорошо!
   И возбуждённый Волынский побежал домой. Запыхавшийся, с глупой счастливой улыбкой, он зашёл в зал. К этому времени бабушка напичкала сумки внука разными соленьями и салатами, так что в ближайшем будущем парень с голоду пухнуть не будет. Андрей попрощался с семьёй и добрым старым Бимкой… и, как обычно бывает у Волынских, юноша второпях собирался на поезд. Дедушка быстро довёз парня до вокзала.
   Обратная дорога показалась Андрею короче. Вот только выбить место у окна не удалось и Волынскому пришлось лежать на верхнем ярусе плацкарта. Голова была забита мыслями о Тоне. «Родимая, Тоня, Тонечка… ты любишь меня! Даже… даже не верится… господи… как же ты можешь любить обормота вроде меня?».
   Вслед за Тоней перед глазами Волынского вдруг появилась горькая картина с маленькой девочкой. За ней поднялся букет щемящих чувств. «Да что ж это такое, Господи?.. Бедная, бедная девчушка!..».
   – Агрх-х!.. – Разразился Андрей.
   Всю ночь он ворочался и не мог уснуть. Рано утром, уставший и измученный мыслями, Андрей с двумя большими сумками поплёлся в сторону дома. Опавшие листья уже убрали, сухая трава покрылась белым инеем, а улицы города стянулись пушистым туманом, который должен был охладить юношескую горячую голову. Но лёгкий морозец не взбодрил парня, а только заставил дрожать членами и скрежетать зубами. Мысли сбивались в кучу, словно телесная трясучка отражалась и думах. Затем их поток и вовсе прекратился, оставив в сознании лишь образы. Чтобы не замёрзнуть, Волынский представлял, как сидит на горячем пляже. Детально он прорисовывал золотистый песок, далёкое палящее солнце и блестящие морские волны. Однако это мало чем помогло. Тогда он представил, как принимает горячую ванну. «Всё не то!». Андрей дал себе неизвестно где услышанную установку: «думать о не думании» и ускорил шаг. За считанные минуты он оказался у дома.
   Спящий Бельков долго не отзывался на громкий стук, однако через пять-шесть минут проснулся и впустил хозяина квартиры и был, судя по выражению лица, не особо рад.
   – К-какого хрена, чувак… не мог п-попозже приехать?..
   Андрей проигнорировал вопрос, бросил ботинки в прихожей, проверил, есть ли корм в кошачьей кормушке, поставил сумки на пол и поднялся на верх. Не снимая куртки, Волынский бухнулся на матрац и в миг уснул.
   Сонный Дмитрий только и смог, что произнести вдогонку другу звук «Ц», упасть на кровать и продолжить свой сновиденческий ритуал.
   Ближе к вечеру, когда Андрей проснулся, друга в квартире уже не было. Волынский, взбешённый, подошёл к двери – открыто.
   – Ну какого чёрта, а если б кто зашёл?..
   Было это сделано по веской причине или от обычного разгильдяйства, для него осталось загадкой. Чтобы поубавить гнев, он созвонился с Телагиным и договорился насчёт работы, после чего решил прогуляться.
   «До чего же странно! Насколько быстро всё изменилось с тех пор, как я провалился с поступлением в училище… Только всё равно гнетёт что-то, терзает и мучает. Нужно что-то делать!.. Нужно! Да только что?».
   Волынский, словно в тумане, протопал вдоль зебры и вдруг обомлел. На долю секунды всё пропало, время – остановилось. «Это же… это…».
   Вдалеке он увидел продрогшую девчушку в белом платье и затёртой жилетке. Она пряталась за кладкой многоэтажного здания. По телу Андрея прошла мелкая дрожь. Что-то подсказывало ему, что это она. Быстрыми уверенными шагами он двинулся в её сторону. Но тут же замедлил шаг – Волынский не знал, с чего начать разговор. Да и не покажется ли это странным? А что, если это и не она вовсе? Просто девчонка, играющая с другими детьми в прятки? Девочка от страха вцепилась в угол здания и испуганно смотрела вдаль, выискивая кого-то среди прохожих. Когда юноша поравнялся с ней, та его даже не заметила. Но в тот же миг, когда Андрей увидели детские глаза, когда прочёл на её маленьком лице ужас и отчаяние – отбросил все сомнения.
   – Хей… – негромко окликнул он. Испугавшись, девочка шарахнулась от юноши и упала наземь.
   – Дядя, пожалуйста, не выдавайте меня… – простонала она и попятилась назад.
   Сквозь шум толпы до Андрея донеслись знакомые голоса.
   – Слишь, где она!
   – Тише ты…
   Андрей выглянул из-за угла и увидел мурло Надира. Встретившись с ним взглядом, парень заробел, но остался стоять у здания. Коротким жестом руки он показал девчушке, чтобы та спряталась. От паники мысли путались, он решил перейти в наступление и дерзко посмотрел на Надира, отчего последний искренне удивился.
   – Ты што, ш-шакал, совсем ох… ел? А ну иди сюда… – Надир взял его за шкварник и хорошенько впечатал Андрея в стену. – Щас я тебе покажу, как борзеть на меня…
   Волынский сильно ударился затылком о кирпичную кладку и тут же получил хорошую двойку ударов в челюсть и глаз. Юноша на долю секунды сомлел и рухнул на колени. Надир крепко ухватил его за волосы и сквозь зубы проговорил:
   – Ещё раз такое будет – в порошок сотру, пон…
   – Ты чё творишь, валим, надо найти её, быстро. – Перебил его спутник.
   Надир позволил упасть парню и, произнеся на родном языке что-то (наверное, оскорбительное), направился дальше.
   Через несколько секунд к Андрею подбежала девочка и привела его в чувство.
   – Дядя, дядя! Вы в порядке? – залепетала та, – Спасибо вам…
   – А-а… да, жить буду.
   Волынский поднялся, вяло отряхнулся и взглянул на девочку – волосы растрёпаны, одежда затаскана, взгляд тяжёл.
   – Дядь, а вас как зовут? – нарушила она тишину.
   – Андрей.
   – А меня Марья, очень приятно.
   – Ты от них пряталась, получается?
   Девочка коротко кивнула.
   – Это Надир, мой сводник…
   – Вот (юноша мысленно выругался) … почему они гнались за тобой? – Спросил Волынский.
   – Сбежала я… сбежала. Завтра извиняться пойду… – со слезами ответила Маша.
   – Как же?.. Да за что извиняться-то? Вот с-суки…
   – Дядь, простите… – девочка утёрла влажные глаза, – но мне домой нужно.
   – Маш, тебя проводить может? Далеко живёшь отсюда?
   – На Кротова 64… Спасибо вам, но я сама… хотя, можете меня проводить до следующей остановки.
   – Что ж, пойдём.
   По дороге Марья обрывисто рассказала свою историю.
   Раньше она жила с родителями. Мама Марьи, когда-то работала учителем начальных классов в школе, где сейчас учится девочка. А её отец был электриком на заводе. Он часто выпивал, и даже один раз изменил жене. Но мать Марьи всё прощала и всячески оправдывала его, что сильно терзало отца. Долго это продолжаться не могло.
   – …И один раз, когда мне было лет пять, мама послала папу до магазина, продуктов купить. Папа взял деньги и ушёл… больше я его не видела. Мы с мамой очень волновались и много плакали по нём. Мама думала, что он где-то гуляет, и скоро обязательно вернётся… Но он не приходил.
   Один раз я случайно услышала, как мама говорила с кем-то по телефону. Она сказала, что видела папу с другой женщиной, что он улыбался и целовал её. А о нас он забыл. Когда мама перестала говорить по телефону, я подбежала к ней и взяла за руку, и мы долго плакали…
   Но на этом история не закончилась. Спустя несколько месяцев им стало не на что жить. Учительской зарплаты едва хватало на оплату квартиры, не говоря уже о покупке еды и уплаты за детский сад. Матери Марьи пришлось уволиться из школы. Она устроилась на несколько работ и времени на Марью у неё вовсе не осталось. Впервые за шесть лет она вынуждена была обратиться за помощью к бабушке, Надежде Евгеньевне, с которой (как понял Андрей) у неё были натянутые отношения…
   – Так и быть, Машутка пусть останется у меня. – Сказала бабушка и, впустив Марью в дом, захлопнула дверь перед дочерью.
   С тех пор, за последние лет пять, девочка видела маму раза три. В последнюю встречу мать поджидала свою дочь за воротами школы и, сдерживая слёзы, пообещала ей в скором времени забрать её…
   – …Но она так и не забрала меня… – со слезами на глазах, закончила Марья, – она… она умерла, дядя! Взяла и умерла!.. а папка даже не знает, наверное…
   – Ох, Маша-Маша… как же помочь-то тебе!.. ох…
   Девчушка на мгновение задумалась.
   – Попробуете найти моего папу?.. его Серёжей звать. Он поймёт, он вернётся!.. – наивно проговорила она. – Ой, вот и остановка. До свидания!..
   – Хорошо, Марья, попробую. До встречи.
   На том они и разминулись.
   Когда Андрей вернулся домой, уже стемнело. Забравшись на второй этаж, Волынский взглянул на своё отражение в окне и заметил, как стал заплывать левый глаз. «Да, хорошо припечатал». Подвигав немного челюстью, Волынский услышал хруст и почувствовал острую боль. «Отлично погулял, – подумалось ему, – ничего, заживёт». Через некоторое время Андрей позвонил Белькову и вкратце рассказал о произошедшем, Дмитрий, немного посмеявшись, сказал:
   – Т-ты что, совсем дурак?
   – Похоже…
   – Да ладно, поправишься, а вот Надир… я давно по-подозревал его в чём-то таком… но с ним лучше не связываться, серьёзно. Выворотит тебе и т-тело и душу. Я сам его, честно говоря, побаиваюсь… Ладно, п-поправляйся там… пойду домашку делать.
   – Удачи.
   От пережитого стресса юноша устал. Чтобы поскорее забыться, он выпил две банки пива, которые оставил в холодильнике его друг. Немного успокоившись, Андрей в смс-сообщении спросил у Тони о том, где она сейчас едет, и, с мыслью «думай о не думании», провалился в глубокий сон.

Глава одиннадцатая

   Следующим утром Волынский вышел на работу. Лицо его заплыло, а под глазом был жирный фиолетовый фингал. Телагин сильно удивился, когда увидел своего побитого коллегу.
   – Что с тобой случилось? Кто тебя так?
   – По глупости… Впрочем, сейчас это уже не имеет значения.
   – Клиентов пугать пришёл, значит… ну да ладно. Если себя нормально чувствуешь, то приступай! А я побежал на важную поэтическую сходку…
   Холодало. Прохожие, чтобы не замёрзнуть, одевались теплее и шагали быстрее. И до чего же странно и непривычно было на них смотреть. В монетницу часто падала ледяная сталь «деревянных». В перерывах Андрей садился на кровать и смотрел телевизор. Но, к несчастью, что-то случилось с антенной, и она показывал только один канал о дикой природе. Так продолжалось раз за разом: касса – кровать, кровать – касса. Василина Евгеньевна давно не появлялась в «Сове», что немного волновало юношу. Наверное, решила, что Волынский поступил в училище и уволился отсюда. И, должно быть, сменила кофейню.
   Андрей соскучился даже по хмурым мужицким лицам, которые он часто видел утром и вечером. Их ничто не связывало, но что-то в таком формальном общении всё-таки было. Нечто сокровенное, подобно тайному ритуалу, возникающему между продавцом и покупателем во время разговора. Каждый хорошо играет свою роль. И видеть знакомое лицо через форточку было хоть и немного, но приятно.
   Вечером пришёл Телагин, как знамение того, что рабочий день Волынского закончился.
   – Слушай, Тим, не подкинешь денег на пиво?.. вычтешь потом из зарплаты.
   – Конечно, держи, – и он протянул из кошелька фиолетовую купюру. – Ну, бывай.
   – Спасибо! – Обрадовался Андрей и, попрощавшись, вышел из «Совы».
   Направился юноша в знакомую пивнушку «BEER».
   Когда Волынский зашёл, то среди сидящих за столом он приметил двух знакомых пьяниц. Так же, как и в прошлый раз, они сидели и плакались на жизнь.
   – …А Машутка у меня – золотце… Вот тёща правда… ух и злющая… ик! Она меня с самого начала невзлюбила, эта Н-Надежда Евгеньевна! – сказал мужчина и ударил кулаком по столу.
   – О-о, Серёг, у меня тёща тоже та ещё стерва…
   «Сергей… Марья… Надежда Евгеньевна… как-то всё гладко получается», – подумалось Андрею. Юноша купил себе пива и направился к столику, где сидел Сергей.
   – Сергей, если не ошибаюсь? – Робко спросил он у него.
   – Сергей Иванович… ик!.. а кто спрашивает?
   – Меня зовут Андрей… и… если я ничего не перепутал… – Андрей сделал глубокий вдох, – вчера я видел вашу дочь. Она… она сказала, что хочет вас видеть… и…
   – Чего-о?! – вдруг взъерепенился тот. – Да ты чё, охирел что ли? Одного фингала мало, смотрю?
   – Послушайте, вы ещё можете всё исправить, если захотите…
   – Исправить «что»?.. Крути педали, пока не дали, сопляк. – Проговорил тот. Но за его оборонительной агрессией почувствовался душевный мандраж.
   Его товарищ-собутыльник мрачно смотрел на Волынского и молчал.
   – Что ж… вы, видно, ещё не готовы. – Грустно заключил Андрей. – Вы нужны ей, она живёт с вашей тёщей. А теперь, прощайте.
   Быстрым шагом юноша покинул пивнушку и отправился домой – глушить грусть. Когда баклажка пива была наполовину опустошена, неожиданно объявился Бельков. Дмитрий поведал другу о событиях, что с ним произошли в квартире и о том, что вчера сказали врачи:
   – …рецидив кончился, Андрюх… и, в-видимо, уже давно. Сказали, что тут даже лечение не поможет и дольше пяти лет я не п-проживу…
   – Так какого ж чёрта ты пиво пьёшь? – Обозлился Андрей.
   – А какая разница?
   – Ну ты же ещё можешь всё исправить! Побороться…
   – Какой ты оригинальный. – Съязвил тот, – мать бы мне то же самое сказала. Я хочу развлечься, п-погулять перед тем, как умру, слышишь?
   Волынскому сначала подумалось, что Бельков преувеличивает. Но, вспомнив его характер, он в этом разубедился.
   – П-походу, в скором времени из меня по-получится хороший анахорет, гробовой, хе-хе… Если умру – пусть меня к-кремируют, а прах развеют над реко…
   – Да заткнёшься ты? Хватит думать об этом. Всё с тобой хорошо будет, друже. Не надо ставить крест на себе.
   – Да я что… я н-ничего…
   Дмитрий походил по комнате из стороны в сторону и сказал:
   – Т-тесно у тебя тут… как и у меня! И мыслям моим т-тесно. Я лучше на улице п-проветрюсь.
   После чего он оделся и вышел из дома.
   А за окном хлопьями валил первый снег, превращая городскую пыль в грязную кашицу…
   Так проходили дни и недели, не предвещая ничего – ни плохого, ни хорошего. Мороз крепчал, близился Новый Год. Дмитрий страдал. Страдал от болезненной разлуки с Еленой. Волынский всё так же работал, в свободное время он переписывался и созванивался с Тоней. Но напряжение в нём нарастало с каждым днём. Порой казалось, что ещё чуть-чуть, и внутри что-то лопнет, и вырвется из него неистовая, яростная и неуправляемая сила… Надир после последней стычки, больше не обращал на парня внимания, чему последний был особенно рад. Андрей, не зная зачем, наблюдал, изучал повадки этого неведомого для него зверя и всё подмечал, подмечал, подмечал и расспрашивал друга о нём. Так, например, по утрам Надир выходил на крыльцо подъезда, чтобы покурить, через некоторое время подтягивалась и остальная братия. У него был маленький сын (Андрей так решил по орлиному носу и живым искрящимся глазам, как у отца). Ещё у него была истеричка-жена, с которой он часто ссорился, и, кажется, даже её поколачивал.
   Так же Андрей несколько раз виделся с Марьей и встречи эти были совершенно случайны. Она пару раз спрашивала про папу, нашёл ли он его? Но Волынский отнекивался, решив, что будет лучше, если она не узнает об их встрече.
   У Дмитрия начались проблемы с учёбой. Преподаватели заметили за своим студентом не совсем адекватное поведение, объяснить которое не могли. Он почти не посещал занятия и был «неприлично мрачным». Куратор поговорила с юношей и предложила ему взять академический отпуск, так как эту сессию он закрыть не сможет. Дмитрий было обрадовался, но куратор поставила условие – академический отпуск будет предоставлен, если юноша запишется на приём к психиатру. Что, собственно, он и сделал.
   Мать Белькова была неприятно удивлена этой новостью, но поделать ничего не могла. Дмитрий благополучно ушёл в академический отпуск и один-два раза в неделю посещал городского психиатра. Тесты, которые юноша проходил в кабинете, показали, что у него депрессия, это подтвердили и разговоры с врачом. Парню прописали курс лечения антидепрессантами, но пить он их, конечно, «забывал».
   Ближе к Новому Году у Димы вновь состоялась встреча с психиатром, врач выдал своему пациенту бумагу, в которой было написано о его принудительной госпитализации в психиатрическую больницу №3 на один месяц.
   – Эт-то что, шутка?..
   – Никак нет. Полежите там с месяц, а потом снова ко мне. Странно, что вам не помогают антидепрессанты… впрочем, ничего страшного. Посмотрим, что скажут в больнице. Первого января чтобы как штык были там, всё понятно?
   – Д-да…
   – Очень хорошо, потому что иначе к вам приедут и заберут силой. Я предупрежу вашу маму. Ну а теперь, идите собираться. И хорошего Нового Года!
   Новый Год друзья встретили вместе. Сначала Дмитрий заглянул к Волынскому и они немного выпили, после чего отправились в гости к Белькову. Дома никого не было – мама вместе с Лизой отправилась к подругам. Но оставила после себя много салатов, вино, мартини и небольшую искусственную ёлку с гирляндами.
   Друзья пили и веселились, а к полуночи затянулись бонгом с марихуаной и включили новогоднее поздравление Путина. С диким смехом они смотрели на его лицо, слушали до забавности серьёзный монолог, который доносился до их ушей. Особенно громко смеялся Андрей. И правда, как же так можно? В такой радостный праздник стоять с серьёзной миной на фоне Кремля и нести какую-то чушь, враньё. В это мгновение друзьям всё казалось чем-то незабываемым и приятным, и даже Владимир Владимирович не смог испортить им хорошее настроение.
   После новогоднего поздравления Волынский крепко уснул, а Дмитрий уселся за компьютер и стал переписываться в социальной сети. Своему другу по переписке он рассказал о госпитализации, о Лене и многом другом, о чём не успел рассказать товарищу. Рано утром Дмитрий начал собирать вещи, чем разбудил Андрея.
   – Что… ты куда собрался?.. – сказал он кряхтя.
   – Меня кла-кладут в психушку… сегодня надо быть там.
   – Како-ого?.. ты почему мне ничего не сказал-то?
   – Т-ты вроде и не спрашивал. – Друзья пересеклись взглядами и Бельков поторопил товарища, – д-давай, одевайся, мне выходить скоро.
   По дороге к остановке, Андрей выудил у друга адрес психиатрической лечебницы и пообещал в скором времени его навестить. Бельков хмыкнул, однако согласился; затем он сел в автобус и поехал в больницу. Это было начало Нового Года, первое января.
   Сонный Волынский отправился домой. Снег под ногами приятно хрустел и навеивал тёплые воспоминания о детстве, когда Андрей так же искренне удивлялся снежному треску. В этом было что-то необыкновенное и отрадное для юноши. Но чувство то было мимолётное, и, подобно съеденной сладости, оно оставило после себя приятное послевкусие. Затем он вспомнил Тоню – задушевные нежные разговоры, которые он заводил с ней по телефону перед тем, как уснуть… Следом всплыла в памяти и Марья, её отец-пьяница, умершая мать, вспомнился Надир… и сердце юноши вспыхнуло неистовой яростью, обидой на весь мир, на общество, государство, которое допускает такую грязь по отношению ко всем, особенно к детям, таким, как Марья! Может, он чего и не понимал в этой жизни… в тот же миг юноша пообещал себе защитить Машу, вытащить её из порочного круга. «…или хотя бы расправиться с Надиром… Да только простят ли меня родители? Тоня?.. Разве ж они поймут?..».
   Через несколько дней после того, как друзья разминулись, Андрею позвонил Дмитрий и попросил его навестить, а так же прихватить гриппер с марихуаной. И, на всякий случай, представиться его братом. Сначала Волынский отказывался от этой затеи, но потом всё-таки согласился. В кофейне юноша выпросил у Телагина небольшой вес травы и следующим утром поспешил к другу.

Глава двенадцатая

   Психиатрическая больница располагалась далеко за городом. Андрей сел на нужный автобус и ехал, ехал, ехал… Высокие и грузные многоэтажки, красочные проспекты и площади постепенно сменялись редкими, запорошенными снегом деревьями и частными домами, за ними показался сосновый лес, глухой тёмный и устрашающий. Спустя час езды, Андрей вышел на нужной остановке. Через дорогу грозно маячили ржавые высокие ворота, за ними широкая тропа поднималась к трёх-четырёхэтажным зданиям, рассыпанным по территории психиатрической больницы. Андрей пошёл по ней, разглядывая местность. За высокими соснами спряталось ужасающее большое недостроенное кирпичное здание, из сугробов неподалёку торчали подгнившие доски и угловатые булыжники.
   Медленно он брёл между белыми стенами отделений. Окна были закрыты стальными решётками, а внутри – чернота. На вычищенном пути не было ни души – тишь да гладь. Только глубоко в лесу каркали угольные вороны. Вдруг Волынский наткнулся на странную развилку, посреди неё стояла косая сторожка, сделанная на скорую руку, и собачья будка, вокруг которой, виляя хвостом, суетился на цепи добродушный ушастый пёс. Неподалёку от сторожки Андрей заметил табличку с двумя стрелками, по краям которых были написаны номера отделений. «Так, мне нужно двадцать первое… ага, значит, направо». Он спустился по тропинке вниз, где за соснами располагалось нужное здание.
   Около стальной двери была маленькая кнопка. Андрей нажал на неё – за стенами послышался звонок. Через пару минут дверь открыл врач. Он пристально оглядел посетителя и вдруг в черноте его бездонных глаз блеснул огонёк:
   – Ах ты!.. Опять сбежал?! Живо в палату! – И он схватил Волынского за шиворот.
   – Отпустите! Что вы делаете?.. Да отпустите же вы меня!.. – Завопил парень. – Я к пациенту пришёл… к брату… Белькову Дмитрию Сергеевичу!
   – Правда?.. Ох… простите! Простите пожалуйста, молодой человек… – проговорил опешивший доктор. – Совсем уже глаза замылились. Похожи вы просто на пациента одного… Как вы сказали, Бельков?.. Ну, пройдёмте, пройдёмте же внутрь, холодно…
   Подойдя к лестничной площадке, доктор открыл большой журнал и заводил пальцем по спискам. Андрей наблюдал за больными, которые стояли в плохо освещённом коридоре. Старики и мужчины, держащие в трясущихся руках стальные кружки, с подкошенными ногами, в растрёпанных рубашках и футболках, в домашних тапочках – они напоминали ему иссохшие ели в болотистой местности. Взгляды их были направлены в непостижимую умом пустоту. Гуськом они подходили к железной двери с форточкой, брали таблетки, выпивали их и показывали в окношко свои языки… Вдруг доктор воскликнул:
   – Да! Есть такой господин. Посещать его можно. Вперёд, на второй этаж в седьмую палату.
   Поднимаясь по лестнице, Андрей заметил обшарпанные стены, на которых молниями ветвились чёрные трещины. На втором этаже стояла чугунная дверь с решёткой, доктор открыл её большим ключом и, попросив подождать, вошёл в длинный коридор, вдоль стен которого находились палаты. Доктор учтиво обошёл безумного, что-то бубнящего парня в смирительной рубашке, и скрылся за дверью. «Да тут гораздо спокойнее, чем я себе представлял», – подумал было Андрей, как вдруг раздался дикий вопль. Сразу же, из ниоткуда возникли крепкие здоровые санитары в белом и ворвались в палату напротив той, в которую зашёл врач.
   Они заломали какого-то несчастного и вкололи ему лекарство; дрыгаясь и истошно крича, он пытался вырваться из стальных объятий, но препарат подействовал, и лохматый юноша распластался в руках санитаров. Доктор вылетел из палаты, и с жаром принялся что-то высказывать трём остолопам. Ото всюду слышались вопли, и непонятный сбивчивый говор. Затем показался и сам Дима – худой, с обросшими волосами и потухшим взглядом.
   – Общайтесь, у вас есть минут десять-двадцать, – и психиатр спустился на первый этаж.
   – Н-ну, ты пр-принёс? – Спросил Бельков, после того, как санитары увели больного вниз.
   – Да, держи, – и Андрей быстро протянул другу небольшой пакет с травой.
   – Спа-спасибо! – Обрадовался тот и спрятал гриппер в трусы.
   – А как же анализы? На ТГК проверяют?..
   – Без понятия. – Отрезал Дима. – А те-теперь давай по-по-покажу тебе рисунки м-местных п-психов…
   Ребята прошлись вдоль небольшого коридора на втором этаже. На блёклых стенах висели картины.
   – Эт-то автопо-портреты. В-видишь этого чудика? – Бельков пальцем ткнул в рамку с изображением овального человека в шляпе и шортах. Ног и рук у него не было, отчего создавалось впечатление лёгкости, летучести. На фоне виднелись треугольные жёлтые деревья и чёрные горы. – Т-тут некоторые уверенны, что у н-них нет ча-частей тела… А в-вот ещё од-дна, – и Андрей увидел квадратное подобие человека, его тело было аккуратно выложено красным кирпичом. Ноги у него были бетонного цвета, глаза зажмурены, а чёрный широко раскрытый рот выражал нестерпимую боль.
   – Да уж, жутковато…
   Остальные работы душевно больных были совсем странными – подобия страусов с клыками и лебедиными крыльями, серые дубы и пёстрые грибы с ушами. Растёкшееся плачущее лицо с тремя глазами и исказившимся ртом. Чёрное пятно с белыми глазницами и красными клыками…
   – Ужас… как ты с такими психами живёшь?
   – Да-да н-никак… человек ко всему п-привыкает.
   Из-за угла вывернул доктор.
   – А, вот вы где! – Гаркнул он, потирая ладони. – Время свиданий подошло к концу, надо было тебе пораньше приходить… Ну, в палату, бегом, Дима, бегом-бегом.
   – П-прощай. – произнёс Дима.
   – До встречи.
   Испытывая смешанные чувства, Андрей поехал домой. В прихожей хозяина ждала Муська, громко мурча, она радостно егозила перед его ногами.
   – Ну что ты, что ты, крошка моя? – Ласково произнёс Волынский, поднял кошку на руки и потёрся носом о чистую мордочку. После чего он накормил питомца и поднялся на второй этаж, включил обогреватель и, укутавшись одеялом, улёгся на кровать. Наевшись кошачьего корма, Муська важно поднялась в комнату и села на подоконник. Виляя хвостом, она смотрела, как взметала ввысь белые комки снега сильная пурга. Смотрела, как от могучего ветра прохожим приходилось горбиться, и как бедных птиц метало в разные стороны.
   «Хорошо, что я до дома успел добежать, – с облегчением подумал Андрей, слушая завывания ветра. Дремота укутывала сознание Волынского густым туманом, – так… завтра навещу Марью… Интересно, что сейчас делает Дима?..».

   ***
   Попрощавшись с другом, Дмитрий отправился в палату, где его ожидал хмурый товарищ за партией в шахматы.
   – Ты знал, что партийцы в Советском Союзе запрещали песни Цоя?.. а сами его приглашали на корпоративы очень-очень часто. Он пел им песни, ел за их счёт и пил, за что получал нормальные бабки. А потом Витя с ними поссорился, ну не хотел выступать у них, видеть их мерзкие морды… – полушёпотом говорил собеседник. А затем вдруг воскликнул, – оп, тебе шах!..
   Дмитрий ретировался королём, и игра продолжилась.
   – …А ведь он пел и слушал разговоры, планы о разделе страны. И он им стал неуместен… ну, после ссоры. Они решили его убить. У них был хорошо спланированный и разжёванный план. Когда Цой ехал после очередного подпольного концерта, они выследили и подрезали его на своей тачке, а затем убили…
   Бельков потерял слишком много фигур, он отвлекался на болтовню. «У меня осталась одна ладья да слон, ещё четыре пешки… у него явное преимущество, вот дерьмо!.. – раздражённо думал Дима, – нужно вывести партию на пат».
   – … В его машину за руль посадили уже мёртвого и похожего на Цоя корейца и разыграли аварию с автобусом. А труп эти суки забрали с собой. Знаешь зачем?
   – Зачем?
   Игра подходила к концу… и не в пользу Дмитрия.
   – А за тем, что они обожали ветчину! Да-да! Тогда с ней у нас натяжки были, точно тебе говорю. Они пустили Цоя на ветчину, а потом съели её на очередном корпоративе под шутки-прибаутки. По телевизору разыграли аварию с подставным корейцем… Ха-ха, шах тебе и мат, рыжий!
   Дима проглядел ход ферзём и не сумел привести свой план в действие. «…а он хорошо играет, подлец», – рассудил он.
   – Эй, Еврей, поди сюда! – крикнул соперник Белькова низкому горбатому парню с большим шнобелем и кудрявой шевелюрой.
   Еврей был очень податливым пациентом и делал всё, что ему скажут.
   – Скучно мне… скажи «А».
   – А…
   – Х…й на!
   – Да…
   – А т-теперь поколупайся в носу. – Подключился Дима.
   Еврей поковырялся в носу.
   – Палец облизни, – добавил Ваня.
   И тогда Еврей, улыбаясь, облизнул свой палец.
   – Фу… ну и мерзость! – Брезгливо воскликнул Бельков. – К-какого чёрта, Вань?.. мы же до-договаривались – без грязи.
   – Я не мог удержаться… – Ваня обернулся к Еврею и приказал ему уйти к своей койке.
   – Хорошо, – сказал тот и скрылся в углу.
   Спустя минуту молчания, Иван заговорил:
   – Вообще, мне не нравятся эти коммунисты, несёт от них чем-то гнилым и старым. Ты не замечал? Ходят какие-то старпёры и орут хрен знает что… Что тогда, в семнадцатом году, бандиты к власти пришли, что в девяностых, нулевых, тьфу!.. Этих поехавших дедков, как жрачки у жирного америкоса – до ё… аной смерти! Когда-нибудь возьму да перестреляю их всех…
   – Как будто т-тебе есть из чего стрелять… – вяло возразил Дмитрий.
   Ваня встрепенулся.
   – Ну, вообще-то… – и он шёпотом продолжил, – у меня есть знакомые, в деревушке живут. Промышляют «этим» прямо у себя в гараже… могут достать гранаты, пистолеты, автоматы «АК-47», продают магазины к оружию, цены не кусаются, всё сделано грамотно, всё схвачено, так-то…
   – Охты… а не врёшь? – взбодрился Бельков.
   – А зачем мне врать? По секрету, сам хочу у них кое-что докупить… могу и тебе что-нибудь достать, если хочешь.
   – Ну хорошо, хорошо, это мы обсудим п-после того, как отсюда выйдем. Надо б-будет встретиться в городе как-нибудь.
   – Дело говоришь…
   На самом деле собеседника Дмитрия звали не Иваном, а Никитой. Это Бельков узнал от санитаров, которые изредка подтрунивали над ярым ненавистником коммунистов и даже избивали. Себя же Никита просил называть «Иваном, родства своего не помнящим». Так это прозвище и привязалось. Был Иван словоохотлив, настырен и никого не боялся. Худощавый юноша среднего роста, с греческим носом, карими глазами, впалыми щеками и большими губами, он часто сбегал из детского дома, крутился в плохих компаниях, ночевал в канализациях, сидел на лёгких наркотиках. Почти всю жизнь прожил в разбоях и грабежах, но ни разу не попался полиции; парень он был если и не мозговитый, то хитрый уж точно. Всё изменилось, когда он стал совершеннолетним, – государство выделило квартиру, у Ивана появилась девушка и, пусть их отношения были недолгими, но она заставила его порвать почти все криминальные связи. Потерю девушки юноша переживал остро. Он стал употреблять более сильные наркотики. Никита перепробовал всё – от псилоцибиновых грибов до героина. С последнего еле слез, но ему до сих пор порой хочется вновь испытать те неземные ощущения эйфории… Наркотики постепенно разъедали сознание: в своей голове он слышал «шумы», затем «шумы» сменились «голосами», и параллельно этому его пожирала сильнейшая паранойя. Он сильно исхудал и почти не выходил из квартиры. И как-то раз, будучи под лизергиновой кислотой, Ваня налетел на соседа по лестничной площадке и хотел было его избить. Но тот оказался не промах – увернулся от ударов наркомана и спрятался в квартире. Юноша орал и визжал на весь дом, бился головой о стальную соседскую дверь, после чего скрылся у себя дома, забыв закрыться. Испуганные жильцы вызвали скорую и Никиту увезли в наркологичку. Глупые, они думали, что Никита был под спайсом и анализы проверяли именно на их наличие… ничего не найдя, отправили его в психиатрическую больницу. Так Иван и оказался здесь.
   – Ого, смотри, пурга за окном какая-я… сосны-то как гнутся-я, – нараспев произнёс Иван, родства своего не помнящий.
   Дима коротко кивнул.
   В палату зашла медсестра и приказала больным выпить таблетки и потребовала показать языки. Убедившись, что все выпили, отправилась дальше по своим делам.
   – Эх, ма… вот бы на третий этаж меня перевели! Там народ адекватнее. Много ребят, косящих от армии… я б сними пообщался, – забормотал Иван, вдруг вспомнил о контрабанде и шёпотом спросил:
   – Кстати, «посылка» дошла до получателя?
   – Да, трава у меня.
   – Может это… хапанём?
   Последовал незамедлительный ответ.
   – Конечно.
   Ребята выгнали Еврея погулять в коридор, Ваня достал небольшую курительную трубку, замаскированную под металлический болт, и они подкурились. Смех Вани и Димы растворялся в сбивчивых громких спорах и криках из других палат…
   Когда их отпустило, за окном уже стемнело. Уставшие, они впустили обратно Еврея и разлеглись на своих койках. Спустя несколько минут к ним пришёл ещё один товарищ по несчастью, который проводил время у своих друзей в соседней палате. Улегшись на кровать, он принялся «убаюкиваться». Поджав кулаки к подбородку, парень слегка приподнялся и резко завертелся влево-вправо. Он бубнил себе под нос колыбельную и ужасно сильно скрипел кроватью.
   – Да ты задрал уже, полудурошный! – Не выдержал Ваня.
   Но парень не унимался ещё долгие пять минут. После чего парень развалился на койке, сцепив пальцы за головой, и закрыл глаза. «Уснул, – с облегчением подумал Дмитрий, – пора и мне на боковую…».

Глава тринадцатая

   Январь пролетел стремительно. Для друзей каждый новый день почти ничем не отличался от предыдущего. Андрей работал, а Дмитрий лечился. Бельков ближе к концу лечения престал пить таблетки, которые давали ему врачи. Вместо этого он их сплёвывал и прятал внутри подушки. А потом незаметно выкидывал на территории психиатрической больницы, когда все дружным строем шли в столовую. В этой столовой однажды произошёл один каверзный случай, который негативно повлиял как на Дмитрия, так и на других пациентов. Дело было так: уборщик, вымыл полы в столовой, но по неряшливости забыл убрать швабру после работы. И, когда больные пришли кушать, один неуравновешенный парень схватил деревяшку и пробил череп случайному встречному. Крови было много, больные всполошились и забегали из стороны в сторону, некоторые даже успели подраться… Переполох был знатный, санитары еле усмирили своих подопечных. Всех развели по палатам. А бедолага скончался на месте…
   Так же, в отделении, в котором лежал Бельков, можно было помогать санитарам, за это активисты награждались сигаретами. Дмитрий прибирался в столовой и на кухне, за что ему и «платили». Была в больнице небольшая библиотека, там юноша брал книги и в свободное время зачитывался Гоголем и Кастанедой. Но это не спасало от хандры, которая плотной пеленой затуманила его рассудок. Казалось, Дмитрия сдавливало со всех сторон, он потерял интерес к жизни. «Лена-Лена, да зачем ты появилась в моей жизни!». И тогда Бельков решил – «пора действовать!». Он нашёл старую зажигалку и вытащил из неё пружину. Концом пружины он принялся срывать на левой руке кожу, чтобы порвать вену. Но это ему никак не удавалось, так как в последнее время в палату частенько заглядывали санитары. К счастью Дмитрия, никто из персонала больницы не заметил его продольных царапин. И он искал другие способы, чтобы покончить с собой.
   Наконец, за несколько дней до выписки, он решил удавиться ремнём от штанов. Для этого он туго обвязал им шею. Но конец ремня было просто не к чему привязать. Дмитрий опечалился, присел на корточки… и… далее по старой схеме. Санитары услышали глухой шлепок о плинтус и прибежали в палату. Постояли, посмеялись, назвав Дмитрия «кайфожором», потом привязали его к вертикальной кровати и быстро вкололи капельницу со странным веществом, от которого сводило мышцы. Юноша пролежал там некоторое время и его отпустили. После капельницы сводило шею, приступы резкой боли в области поясницы участились, и, в агонии, Бельков проклинал всё и вся, желая поскорее уйти на покой. Оставшееся время он был под строгим надзором медбратьев и медсестёр. Даже в туалете ему не давали уединиться и оттого времяпрепровождение в больнице стало равноценно каторге. Перед выпиской Бельков дал обещание лечащим врачам, что больше попыток суицида не будет. Сказал им, что вдруг полюбил жизнь и появились у него новые мечты и планы на будущее… наговорил врачам всё, что они желали услышать. Он договорился встретиться с Иваном после выписки. Для Дмитрия это были важные связи, он гордо про себя называл их «выходом на чёрный рынок».
   В доме, где жил Дмитрий, ничего не изменилось, не считая новой стальной двери со старым кодовым замком. Нажав пальцами на кнопки «3» и «8», как говорила мать, он зашёл в свою старую злачную общагу. Мама и Лиза встретили Дмитрия радушно и тепло. Покушали сладостей с чаем, а после, каждая принялась рассказывать о том, что с ней произошло в жизни за январь-месяц. Но юноша безучастно молчал и хмуро смотрел в пустоту. Несколько дней Бельков не выходил из дома и даже не появлялся в социальных сетях. Он был погружён в свои думы и размышлял о смерти, перечитывал томик Шопенгауэра и в его взглядах на мир Дима чувствовал родство. Шопенгауэр сквозь время общался с Бельковым и словно поддерживал парня в его выборе. Дмитрий читал его как мантру и страх перед смертью уходил на задний план. Юноша хотел уединиться, чтобы «преступить черту», но лечащий врач-психиатр наказал матери не оставлять его одного. И потому с ним, совершеннолетним парнем, нянчились то Лиза, то мама, то бабушка. Остаться в гордом одиночестве ему никто не давал.
   А после той капельницы почки болели чаще и сильнее обычного… Но от матери, конечно, он это старался скрывать.
   Спустя дня четыре после выписки, Дмитрий посетил врача-психиатра. И изложил ему свою проблему – ему не дают уединиться. Что это недоверие сильно беспокоит его и даже раздражает…
   – … мне д-дурки уже хватило с эт-тим режимом… а теперь и д-дома как в дурдоме…
   – Что ж, если это вас так беспокоит, молодой человек… А что насчёт мыслей о смерти? Вы собираетесь продолжать начатое?
   – Нет конечно, – уверенно солгал Дмитрий, – есть дела и п-поважнее, чем смерть.
   Врач тихо вздохнул, оторвал взгляд от своей тетради и спросил:
   – Какие, например?
   – Рисование.
   – Хм… – врач постучал пальцами по столу, – хорошо, сегодня же созвонюсь с вашей матерью, молодой человек. Будьте спокойны.
   Радостный Дмитрий отправился домой. Февральский морозец пощипывал его бледные щёки, но это было даже приятно. Он не понимал, откуда на него нашло такое веселье и отчего он чувствовал небывалую лёгкость, но это состояние ему нравилось. «Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь суициду», – промелькнуло у него в голове. Придя домой, Бельков пригубил бутылку мартини, которая осталась с Нового Года и уселся играть в «Скурим». Сестра тем временем доделала уроки, почистила зубы и пошла спать. Мама была на сутках. И в хмельную голову Димы пришла замечательная мысль:
   «Надо подготовить себя психологически и морально. Где шарф?..». Он нашёл его в прихожке… Юноша сдавил сонную артерию, после чего закряхтел и, с закатившимися глазами, рухнул на стол, снёс с него книги, тетради и рисунки, затем ударился головой об пол и содрогнулся в конвульсиях. Дмитрию привиделось нечто метафизическое и светлое, отчего ему стало спокойно на душе и даже тепло. Мысли протекали в его сознании степенно и в каждом слове, в каждом образе чувствовалась некая глубина и мудрость. В тот миг о смерти он даже не думал. А тело его дёргалось, горло – хрипело.
   Он хотел остаться в этом состоянии, но возгласы сестры вынудили его вернуться.
   – …д-да, Лиза, со мной всё в порядке… не… не волнуйся… кхе-кхе.
   Впервые, миг, который он пережил, будучи в бессознании, ему запомнился. И он стал той опорой в его желании покончить с собой. «Раз уж я не смогу не родиться, то доживать я не собираюсь. Если „там“ и правда всё так, как прочувствовал я, то это просто чу́дно!», – радостно думал он, почёсывая шишку на затылке.
   Но когда Дмитрий сел за компьютер – случилось непредвиденное. Он нечаянно нажал на вкладку с социальной сетью и оказался «онлайн». За то время, что парень отсутствовал, набралось неимоверное количество сообщений, на которые ему пришлось ответить… в том числе и на сообщения Волынского.
   «Вот чёрт! Чёрт! Чёрт-бл… ть! – разразился парень, – теперь он точно прискачет сюда».
   Но делать было нечего. С грустью в глазах он вышел в подъезд, чтобы покурить. Курил юноша обычно на лестничной площадке между третьим этажом и четвёртым. Он тушил бычки о белую стену, вырисовывая точками незамысловатые картинки. Возле щитка с сетевыми проводами от интернет-провайдера красовался выжженный жирный половой орган. А на соседней стенке была нарисована большая свастика размером примерно в один квадратный метр. Но кто-то из жильцов (скорее всего сверху) начал её поэтапно зачёркивать, тоже бычками, что забавляло Дмитрия.
   Только он докурил, как с нижних этажей послышался громкий стук и крики вроде:
   – Ну что, опять? Ну сука-а… ик!
   Вновь примёрзла новая дверь. Бельков потушил бычок о свастику, спустился вниз и открыл замок.
   – О-о… спасибо! – забормотал пьяница, – слу-у-шай… парень, а не поможешь мне подняться?.. а то сам я не дойду…
   Дима с недоумением взглянул на непутёвого соседа, однако согласился помочь бедолаге. Когда они поднимались на второй этаж, пьяница вдруг спросил:
   – А-а ну-ка стоять… ик… назови мне российских генералиссимусов, быстро…
   – Ч-чего? – замешкался юноша.
   – Гене… генралиссимусы… ик… генералиссимусы! живо… или что, молодёжь уже совсем отупела?..
   – Д-да не знаю я никаких генералиссимусов. Давайте… п-пойдём… вам на какой этаж?
   – Эх-х ты-ы! Б-балбес! – игнорируя вопрос, сказал он, затем выпятил четыре пальца руки и принялся считать, – Шеин… ты запоминай, запоминай… Меншиков, потом Браун… Браунинг… да чёрт… Бра-ун-швейг-ский и Суворов… то-то…
   Дмитрий поднапряг свою память и вспомнил, что и Сталин вроде тоже был генералиссимусом, о чём и сказал своему горе-соседу.
   – Ты што, Сталин – это уже СССР… но да, и он им был…
   К этому времени они уже были на четвёртом этаже. Пьяница развернулся от двери и указал пальцем на почти зачёркнутую свастику:
   – Видишь, свастика там… это я её зачёркиваю. Ну, молодёжь, ничего святого в вас нету! Чертята вы все… спасибо… дальше я сам… ик!…
   Мужчина пару раз пнул фанерную дверь и из-за неё тут же показалась жена. Надавав тумаков своему супругу, она с криками «Опять пьян!?» затащила его внутрь. А Бельков быстрым шагом отправился к себе в комнату. Сонливость превращала его мысли в кашу и незаметно для себя, юноша впал в дрёму, а затем и вовсе уснул.

Глава четырнадцатая

   Как только Андрей узнал о том, что Диму выписали из больницы, он, не теряя времени, направился к другу. Только Дмитрий открыл дверь, как Андрей налетел на него и крепко обнял. Затем пристально оглядел.
   – Ну и ч-что, сильно я изменился после дурки? – Поинтересовался Дмитрий.
   – Да пока даже и не знаю, дружище.
   Казалось, Бельков был отрешённым от всего, в его движениях, в его взгляде чувствовался душевный надлом. Но Андрей ничего не сказал. Дмитрий рассказал о событиях, что с ним произошли за время, проведённое в больнице для душевнобольных. Волынский с любопытством слушал.
   – Ну, дурдом есть дурдом, собственно…
   – Ага… а, ещё у меня п-появились некоторые связи. Я знаю, где д-достать оружие.
   – Круто, конечно, но… зачем оно тебе? – Насторожился друг.
   – Да чёрт его з-знает… Просто приятно осознавать, что в лю-любой момент ты можешь достать пистолет или автомат. – Признался Дмитрий. – Конечно, если деньги имеются.
   Ребята уселись в комнате. Дмитрий включил музыку и стал играть в игры. Примерно через час зашла баба Мила и принесла друзьям суп в кастрюле и бутерброды с сыром и колбасой.
   – Ох, ну что, внучок, не обижали тебя там? – Заламывая руки, вопрошала бабушка. В её глазах был не совсем понятный Андрею страх, и отчего-то ему самому стало не по себе.
   – Да нет, баб, в-всё нормально было. Ел, пил, спал. Ни-ничего особенного.
   – Ну, хорошо тогда, хорошо… Ладно, пойду я по делам… газеты разносить.
   – Давай, баб.
   Только бабушка закрыла за собой дверь, Дима предложил другу выпить, пока не пришла мать с сестрой. Андрей согласился, и ребята двинулись в ближайший магазин.
   – Ну, что возьмём?
   – Давай мартини какой-нибудь или вина.
   Дмитрий взял и то и другое. От мороза кололо глаза, щёки и нос, снег трещал под ногами. Быстрым шагом ребята вернулись в общежитие и снова очутились в тёплой комнате Белькова. Завязался разговор. Дмитрий снова принялся рассказывать про дурдом. Рассказал и про Еврея, и про Ивана, родства своего не помнящего. Чем их там кормили и как он долго привыкал спать в этом бедламе.
   – …Я теперь и здесь, дома, не могу уснуть. П-приехал на днях вечером, улёгся спать. И з-знаешь, вроде в сон клонит, и устал сильно… в-ворочаешься, ворочаешься, а уснуть не м-можешь. Но я всё-таки заснул! Вот только п-проснулся когда, одеяло на полу в-вместе с подушкой валялось, головой я к стенке упёрся, а ноги к полу с-с-свесил. Шея до сих пор болит.
   Андрей промолчал и Бельков, неожиданно даже для себя вдруг затараторил.
   – А ещё… я пытался там покончить с собой. Сначала расцарапать себе вены пружинкой от за-зажигалки пытался… но это хрень… потом я на ремне вздёрнуться хотел, но не вышло, решил кайфануть. Я отключился, это увидели санитары, ра-рассказали психиатру… в общем, меня приковали на несколько дней к постели с капельницей и пичкали таблетками…
   Волынский побледнел.
   – …Ты намерен продолжить начатое?
   – В смысле?
   – Ты всё ещё хочешь покончить с собой?
   – Як-я… я не знаю…
   Через несколько минут пришла мама Дмитрия, а следом и сестра. Ребята не успели допить алкоголь, так как женщины позвали всех к столу. В тесном кругу они попили чай с конфетами, а затем, когда Волынский собрался было уходить, мама Белькова предложила сыграть в настольную игру. Она как раз была рассчитана на четырёх человек. Андрей засмущался, однако поборол стеснение и согласился, после чего уселся вместе со всеми на пол. Пока мама всё раскладывала, Лиза вкратце объяснила правила игры. Всем раздали фишки, и игра началась. Первым бросал кости Дмитрий, за тем его мать, потом Андрей и Лиза. Все, и даже Дима, играли увлечённо. Мать и Лиза успевали рассказывать разные истории, а юноши их молча слушали.
   Мама вспоминала, как они с Димой и совсем маленькой Лизой ездили в Сочи. Как в одном вагоне с ними ехал умирающий мужчина. Он был окружён родными и близкими, которые за ним всю дорогу ухаживали, бедняга был смертельно болен и не мог даже пошевелиться. Матери Димы удалось поговорить с женой этого человека, и та сказала, что муж ни разу не видел моря и перед смертью хочет хоть раз на него посмотреть… Мужчина благополучно доехал до города, но дальнейшая его судьба была неизвестна.
   Затем Лиза рассказала, каких они видели ракушек и медуз, купаясь в Чёрном море, рассказала про красивые пальмы, чернокожих мужчин и женщин, которые ей тогда были в диковину. Мама вспоминала, как она со своими друзьями ездила на Горный Алтай и участвовала в ралли. Упрекала Дмитрия за то, что он не поехал тогда вместе с ней. Рассказывала про треки, багги и многое другое. Какой она испытывала драйв и как всё замечательно прошло…
   Тем временем игра подходила к концу и больше всех заработала денег Елизавета. Радости девочки не было предела. Мама Дмитрия убрала «Монополию» в шкаф и приказала дочери садиться за уроки. Волынскому стало неудобно так долго находиться в гостях, и он сказал:
   – Ну, что-то я загостился у вас. Пора и мне по своим делам…
   Семья Бельковых сердечно попрощалась с юношей, и он со спокойной душой вышел на улицу.
   ***
   Уже стемнело, но это не помешало Волынскому навестить небольшую семью своей новой знакомой. Срезая дорогу проулками, заброшенными домами и щелями в заборах, он оказался почти на окраине города. Двор с бараками порос бурьяном, запорошенным снегом. Некоторые из домов должны были вот-вот снести, жителей в них уже не было, стёкла выбиты, двери сломаны, а внутри – чернота. Двух и трёхэтажки сменились одноэтажными деревянными общежитиями. Во тьме Волынский еле разглядел нужный дом под номером «64», вокруг которого криво тянулся облезлый полуразвалившийся забор, и постучался в стеклянное окно.
   Дверь открыла Марья.
   – Проходите, проходите быстрее. Холод в дом запустите. – Приказала она и закрыла за Волынским дверь на щеколду.
   Войдя внутрь дома, юноша поразился его крохотности. Кухня была маленькая, она же являлась и прихожей. Следом за кухней располагался небольшой зал. В нём еле умещались небольшой диван, шкаф и раскладное кресло. Напротив Волынского находилась дверь, за которой, очевидно, были ванная и туалет.
   – Ты одна тут живёшь?
   – Дядя, вы дурак? – С ноткой обиды произнесла она. – Я тут с бабушкой живу. Она просто на сутках сейчас на своей работе.
   – А, всё, понял, понял…
   – Ну, и что мы будем делать?.. я… я правда не могу больше так, дядя! Вчера мне сказали, что если я уйду от них снова, то мне будет… – глаза девочки заблестели. Видимо, Маша хотела договорить, но то ли от страха, то ли от стыда она резко замолчала. Горячие слёзы скатывались по её щекам к подбородку. Ладошками она закрыла лицо, упала на пол и зарыдала. Обиженный, покинутый всеми ребёнок.
   Волынский встал на колени и приобнял её, и у самого у него невольно наворачивались слёзы. В его глазах промелькнула злая, мстительная мысль, но в то же мгновение он утёр её кулаками.
   – Я что-нибудь придумаю, Марья, обязательно придумаю. Потерпи немного…
   – Да куда уж терпеть! Куда?.. я хочу умереть прямо здесь… Вот прямо сейчас!..
   – Тише, Марьюшка, тише.
   Волынский прижал девочку к своей груди и поглаживал её волосы.
   – Это плохие люди, они хлебнут ещё горя, Марья. Обязательно, слышишь?
   – Да… – Произнесла девочка, злостно утирая слёзы. И, немного успокоившись, сказала, – пока время есть, не поможете мне с домашними заданиями? Я что-то совсем ничего не понимаю…
   – Конечно помогу.
   Марья разложила на кухонном столе тетради по математике, и они принялись разбираться с уроками. Нынешняя программа начальных классов немного отличалась от той, которая была у Волынского. Но ему не составило труда решать и объяснять задачи. Девочка завороженно смотрела на Андрея как на спасителя. Она внимательно его слушала и делала так, как он говорил. Затем юноша дал ей решить несколько задач самостоятельно. На мгновенье он представил, как Марья делала домашние задания со своей бабушкой, и перед его взором предстала нервная ворчливая и крикливая старуха, которая только и делала, что ругалась на девочку, когда та делала ошибки. Он полистал её тетради, заглянул в дневник и ужаснулся: девочка учится на 2/3, тетради почти все исчирканы, в разводах то ли от воды, то ли от слёз, в дневнике чуть ли не каждый день замечание. То пришла в учебное заведение не в школьной форме, то подралась с одноклассниками, а то и вовсе – прогуляла занятия.
   Андрей вспомнил, что и у него в классе был такой же бедолага, как эта девчушка. Как его все дружно травили и смеялись над ним и Волынскому от этого защемило сердце. «Какой ужас, – думал он, – поганые, с чернильными сердцами люди… да что они понимают в этой жизни! Унизят, оскорбят, ещё и в спину плюнут. Падальщики…».
   Пока Волынский размусоливал свои мысли, Марья уже решила все домашние задания.
   – Ну, вот и всё! Спасибо вам большущее! Всё так просто оказывается. – Радостно залепетала она. И, спустя минуту, обречённо сказала: – ладно, я мыться и спать… вам пора уходить.
   – Что? Так рано? Ещё девяти даже нет…
   – Ну я пока помою-юсь, зубы почищу, уже и спать пора…
   – Ты точно ничего от меня не скрываешь? – Насторожился юноша.
   Но девочка была непоколебима:
   – Нет, я просто хочу спать, умоляю – идите!
   Андрей пошёл обуваться. Марья стояла напротив юноши и пристально его разглядывала, пытаясь запомнить черты лица, каждое его движение.
   – До свидания, дядя Андрей. Приходите ещё… я как-нибудь дам вам знать, когда одна дома буду. Вы хороший…
   – Пока, Марья, ещё увидимся.
   Юноша открыл двери и скрылся в зимней тьме.

Глава пятнадцатая

   Проходили недели. Февральские морозы сменились мартовской оттепелью. Воздух был разреженным и чистым. В середине месяца несколько раз шёл проливной дождь. Весна ещё не настала, но горожане уже чувствовали её тёплое дыхание. Всё чаще температура доходила до «0», а порой и до «+5» градусов по Цельсию. В парках и городских скверах можно было услышать приятные трели синиц – предвестниц весны с их: «цвети, цвети, цвети». Некоторые водители переходили на летнюю резину, а радостные школьники-сорванцы измеряли глубину луж палками и резиновыми сапогами…
   Волынский всё чаще бывал в доме Бельковых. Вместе с матерью Димы они даже провернули небольшой ремонт в его комнате, чтобы тому было комфортнее жить. Андрей, конечно, догадывался, что хочет сделать его друг, но не знал, как об этом сказать его семье. Да и стоило ли? Бабушка часто заходила в комнату к друзьям и приносила небольшие кастрюли с супом или ещё с чем-нибудь съестным. Бельков хотел уединиться, но теперь вместо семьи ему мешал лучший друг. Дмитрий старался не думать о том, что будет с Волынским после его смерти, от этих мыслей становилось больно. Юноше захотелось отвлечься от мрачных мыслей, и он договорился встретиться Иваном, родства своего не помнящим. Следующим утром Ваня сам приехал рано утром на своей «девятке» к подъезду товарища и долго названивал Диме, пока тот не проснулся.
   – А-л-ло… а… т-ты что ли… ну, скоро выйду…
   Вышел Дмитрий. Потрёпанный и заспанный. С фиолетовыми жирными кругами под глазами.
   – Ты чего-то совсем иссох, товарищ. Ну, садись скорее, покатаемся немного да я в деревню по делам поеду.
   – Э-то к тем?
   – Угу. Хочу себе купить кое-что.
   – Слушай… а ничего, что я рассказал о тебе своему другу?
   Иван насторожился, но промолчал. И Бельков продолжил.
   – Он, скорее всего, захочет что-нибудь эдакое к-купить у тех ребят… он п-просил твой номер телефона, но я отнекивался… так вот, можно я ему д-дам твой номер?
   – Хм… ну, я думаю, ты в нём уверен… хорошо, разрешаю. Но никому больше.
   Они проезжали проспект, увешанный гирляндами и серпантином – отголосок Нового Года.
   – Красиво, правда?.. а помнишь, кстати, врача нашего? У него такой взгляд был… глаза его, бездонные, напоминали мне два дула десятимиллиметровых пистолетов. Аж дух захватывало! Очень странный товарищ был… ему бы самому лечь как-нибудь на лечение в ПНД.
   – Это т-ты верно подметил.
   – Ну, ещё бы… – самодовольно ответил он.
   – Мыслей-то плохих нету у тебя?
   – В-в смысле?
   – Ты знаешь, о чём я.
   Дмитрий отвёл взгляд к боковому окну и посмотрел на прохожих, которые бездумно шлялись по городу. Здания банков и красочные витрины магазинов с одеждой, которые ассоциировались у юноши с ядовитым плющом.
   – Самозабвение… что-то в нём есть…
   – Чё-ё?
   – Забудь.
   – Ну ты… ну смотри.
   Они покатались ещё несколько минут, Иван остановился у киоска и взял себе и Дмитрию по две бутылки пива.
   – Т-ты ж за рулём… – попытался вразумить его Дмитрий.
   – И что с того?.. от двух бутылок не убудет… ты давай, пей скорее, мне по делам уже надо.
   – O.K.
   Но не успел Бельков допить и первую бутылку, как Иван уже поворачивал в его двор.
   – Так, ладно, я в толчок хочу. У тебя там сходить можно?
   – Д-да, пошли…
   Иван справил нужду, попрощался с Димой и спустился к выходу.
   Со двора доносились знакомые возгласы. Бельков ринулся к окну…
   – У-ах, какая машина. Зв-в-е-е-е-р-р-рь! – Восклицал Надир.
   Иван подошёл к двери и нашарил за пазухой кожаной куртки пистолет. Досчитал до десяти и вышел.
   Азербайджанцы обернулись и ехидно смотрели на свою жертву. Надир встал, растопырив руки, и заговорил:
   – Эх-х, брат, хороший мотор-р-р у тебя…
   – А ну-ка на… уй, чуркабесы! – Заорал Ваня и достал пистолет. Надир полез было в карман, но Иван его остановил, – руки! Изрешечу.
   – Што-о…
   – Руки, говорю, сука! За голову, живо!.. Всем!
   Надир заложил руки за голову, то же сделали и его друзья.
   – Пошли отсюда! В подъезд, быстро!
   – Т-ты, што, совсем ох… ел?!
   – В падик, живо!
   Напуганные и оскорблённые, они послушно по одному зашли в подъезд.
   От увиденного у Дмитрия пробежал холодок по спине.
   Взволнованный Иван быстро открыл дверь машины и уехал. Через несколько секунд выбежали азербайджанцы и принялись что-то кричать и улюлюкать вдогонку девятке. После, они вернулись на своё излюбленное место и с пылом стали что-то обсуждать.
   Ближе к вечеру Дмитрия навестил Волынский. И юноша вкратце рассказал о событиях, произошедших с ним и Иваном в первой половине дня.
   «Жаль, не застрелил…», – с досадой подумалось Андрею.
   – Сколько там он говорил пистолет стоит?..
   Дмитрий назвал цену.
   – Отлично! Мне как раз хватит… – обрадовался Волынский и записал номер телефона Ивана. – Через неделю-две куплю… а то и раньше… даже не верится.
   – А з-зачем тебе?
   На что друг ответил уклончиво:
   – По воронам в лесу стрелять.
   – Хм… ну, п-понятно.
   Спустя минуту молчания, Бельков спросил:
   – А как бы ты хотел распорядиться своим телом п-после смерти?
   – Да не знаю даже… – насупился тот, и, взглянув в черноту своих век, сказал, – кремируют пускай.
   – Я бы поступил так же…
   Андрей в миг нахмурился, а после закричал:
   – Ах, ты! Опять за своё! Ну сколько можно уже? Все разговоры с тобой сводятся к смерти! Что ты в ней такого увидел?.. Подохнуть – раз плюнуть, а…
   – Д-да!.. А как бы ты жил, зная, что через п-пять лет скопытишься? А т-ты знаешь, к-как мучаются те, у кого почки отказывают? Ск-сколько лет прикованы к постели… и всё в муках.
   – Вот чёрт…
   Друзья долго сидели, не проронив ни слова. Каждый думал о своём. Один твёрдо решил покончить с собой, а другой – лишить человека жизни. Стараясь прервать бесконечный поток мыслей, Андрей решил тоже позадавать странные вопросы.
   – Слушай… как бы ты жил с мыслью о том, что ты убил человека? Пусть даже и гада.
   – Д-достоевщина попёрла, смотрю…
   По волнительному взгляду Волынского, Дмитрий понял, что намерен сделать его друг после покупки пистолета. От стеснения, что его замысел раскрыт, Андрей отвёл взгляд в сторону и стал рассматривать конструктор «Lego», раскиданный по комнате.
   – Я бы мучился, наверное, к-как Раскольников. И, либо пошёл и сдался ментам, либо застрелился. А т-ты?
   – Я… я не знаю. И умирать не хочется – молод. И в тюрьму не охота по той же причине.
   – И н-неужели тебя совесть не мучила бы?
   – Мучила бы…
   «…Даже от одной мысли, что я его убью, живот крутит… – думал Андрей про себя и вдруг просветлел, – тюрьма – это, конечно, ещё не конец, но не думаю, что что-то хорошее там со мной произойдёт… а мучиться всё равно буду, даже отсидев свой срок, я себя знаю. Но тут же наказать себя, искупить вину в раз, в одно нажатие курка…».
   – Ладно, оставим эти темы для размышлений перед сном. Я домой пойду…
   – Ага, д-давай.
   Захлопнув за другом дверь, Дмитрий достал из холодильника недопитую бутылку виски. Когда юноша допил её, то вырвал из старой тетради страницу и что-то в ней написал. Достал из-под кровати ящик с инструментами. Молотком он прибил двухсотмиллиметровый гвоздь над ванной и вытащил из куртки шарф…
   Он несколько минут смотрел на гвоздь в стенке и на старую советскую ванну. Что-то не давало ему совершить то, к чему он шёл столько времени. «Лена… хочу увидеть её. В последний раз». Было не так поздно и он позвонил девушке, предложил встретиться. Немедленно. Девушка была удивлена, однако согласилась.
   – На н-нашем месте, хорошо?
   – Да…
   Запыхавшаяся Елена нашла Дмитрия на той же скамейке, что и в первую встречу.
   – А чего не пьёшь?.. У-у… да я смотрю – ты уже поддал градуса.
   – Ага.
   – Ну, рассказывай.
   – Рассказывать ч-что?
   – Чего звал-то? – Не унималась девушка.
   – А… да так, просто. Увидеться захотел.
   – Ты совсем сдурел?.. Столько недель не виделись, звонишь вечером, в спешке что-то тараторишь… я думала – что-то серьёзное случилось…
   – Д-да нет… мне з-захотелось увидеть тебя, поговорить немного… ты, я смотрю, изменилась. Счастливей, что ли, стала с момента нашей разминки.
   – П-правда? Это так заметно?..
   – Угу.
   – Ну… у меня наконец-то развелись родители! Эти бесконечные ссоры в доме прекратились, как рукой смахнуло! В жизни моих родителей – это был единственный мудрый поступок, какой они только могли совершить. Живу с матерью теперь… А, ещё… ещё я вернулась к бывшему…
   Дальше Дмитрий слушать перестал. С облегчением он выдохнул. «Ну, тем легче будет мне, – думал он, – скорей бы очутиться дома…». Не слушая девушку, Бельков с умной физиономией кивал. По интонации девушки, он понял, что монолог подходит к концу. И, когда она закончила, юноша произнёс:
   – Ну, рад за тебя. Всё налаживается… славно.
   – А у тебя что нового?
   – У меня… да всё по-старому.
   – Ну-у, это как-то грустно звучит…
   Вдруг в глазах Димы блеснул злой огонёк, он встал со скамейки и, пошатываясь, заговорил:
   – В-всё хорошо у тебя, значит, д-да? Ха-ха… ну это мы п-посмотрим ещё… ещё п-посмотрим…
   – Ты что несёшь, хе-ей? – Ошарашено выпалила она.
   – Да за-замолкни… всё. Б-баста. Проваливай отсюда и з-забудь о том, что между нами было.
   – Ах ты… ах вот значит как… Свинья! – обозлилась Елена. Глаза её засверкали от слёз. – Я-то что могла с собой сделать, ну что, Дима?.. Пошёл ты к чёрту!..
   Девушка встала и засеменила прочь.
   Юноша вернулся домой в подавленном настроении. Отформатировал систему на компьютере, поставил на него пароль. Посмотрел на записку. «Нет… не пойдёт!». Скомкал её и выбросил в форточку. Взял новый лист, поменьше, на скорую руку что-то написал. Долго Дмитрий сидел перед компьютерным столом и не мог решиться. «Так, ладно, кайфану немного и точно вздёрнусь, – после чего он достал свой шарф, – к чёрту всех, ненавижу бл… дь…».
   Бельков сел на корточки и с рвением сделал несколько быстрых глубоких вздохов, резко встал и перетянул шарфом шею. В тот же миг Дима потерял сознание и обрушился на стол… прозвучал глухой стук и обмякшее тело плавно осело на пол. Тёмная густая кровь тихо струилась с копны рыжих волос, жилками растекаясь по ворсу грязного паласа…

Глава шестнадцатая

   Почти всю ночь Андрей ворочался и не мог уснуть. В сердце вкралось волнение, ему было не по себе. Хотелось куда-нибудь деться, исчезнуть, лишь бы беспокойство прошло. Так продолжалось несколько часов и под утро, когда стало светать, юноша наконец задремал.
   Следующим днём Андрей проснулся и решил заглянуть к другу. Но вот странность – Дима не брал трубку. Не отвечал на смс-сообщения, в сети не появлялся. Плохие мысли полезли было в сонную голову Волынского, но он их тут же отогнал. И поспешил навестить Белькова.
   Из жилищ доносились непонятные звуки, соседи то ли ссорились, то ли плакали. После звонка в квартиру плач на время прекратился, Волынский услышал шаги и с облегчением подумал – «Дима». Но дверь открыла бледная баба Мила с исказившимся от ужаса лицом.
   У Волынского ёкнуло в груди и подкосились ноги… «Нет, нет, нет, нет… не может быть!».
   – А я ему… супчик принесла… смотрю… дверь в комнату закрыта, а куртка висит. Я думала, в подъезд вышел… покурить… – сквозь слёзы дрожащим голосом заговорила она.
   – Сижу пять минут, десять, а его всё нет… открываю дверь… А он! А он!.. Ну же, проходи, смотри!.. смотри на своего друга!..
   И бабушка разразилась страдальческим плачем. Она вбежала в зал и, размахивая руками, плакала и восклицала.
   – Ну ка-а-ак, Димушка… заче-е-ем?..
   Андрей прошёл в прихожую и зглянул в открытую комнату – на полу, с искрившимся ртом лежал его старый друг. Шея обвязана шарфом, заляпанным красно-коричневыми пятнами. Засохшая кровь струйками тянулась к подбородку из его рта и носа. Под головой образовалась тёмно-алая лужа. А сияющие от солнечных бликов глаза безразлично смотрели в потолок. «После нас хоть потоп…», – промелькнуло у Андрея.
   Юноша хотел успокоить бабушку, но не знал, как вести себя в подобных случаях. Зеваки постепенно подтягивались на истошные вопли бабы Милы с вопросами: «…а что произошло?». Андрей прикрыл дверь так, чтобы не было видно труп, дал столпившимся соседям от ворот поворот и упал на стул. Мысли его спутались, он не знал, что делать… что он теперь будет делать.
   А бабушка всё не унималась… в слезах, она вышла из квартиры и сбивчиво, спотыкаясь, рассказала:
   – Встряхнула я его… пыталась в чувство привести, но уже поздно… записку, записку-то какую оставил!.. я в скорую, в милицию позвонила… скоро будут… ох, а Оленька с Лизой, что с ними будет, когда узнают!.. Боже, боже милостивый… – и бедная бабушка вновь разразилась рыданиями.
   Вскоре приехали сотрудники правопорядка, следователь и люди в форме. Был и фотограф, который бессовестно запечатлел бездыханное тело Дмитрия. Это вызвало в Андрее бурю негативных эмоций. Сотрудники принялись допрашивать сначала бабушку, потом Андрея, пытаясь составить ясную картину произошедшего. В маленьком коридоре общежития столпилось столько людей, что невозможно было продохнуть – всем хотелось узнать, что же произошло в квартире под номером «43»? Андрей, заикаясь, хотел было послать их ко всем чертям, но не смог выговорить и слова. В горле застрял ком, ему было трудно дышать, хотелось зарыдать. Взглянув на Андрея, следователь понял, как ему сейчас тяжело, и сказал, что допросит его немного позже.
   Только сотрудники поговорили с Андреем и бабушкой Милой, как приехали тётя Оля вместе с Лизой. Тьма полицейских не дала им протиснуться в квартиру.
   – Мама! Мама, что такое? Это к нам?..
   – Да… – растворился ответ бабы Милы в шуме.
   – Что он натворил?! Я ему устрою!..
   Мать попыталась протиснуться в квартиру, но её остановил следователь и с сочувствием принялся что-то объяснять. Бедняжка Лиза застыла среди рослых дядек и не знала куда деться. Никто не давал ей пройти. Полицейские предложили удалиться Андрею и Лизе на лестничную площадку.
   – Что с моим братом?.. – вопрошала девочка. – С ним всё хорошо?
   Её вопросы тонули в душевной пустоте, образовавшейся у Андрея.
   – Ну?..
   Волынский молчал.
   Через несколько секунд вышла бабушка и дала Волынскому ключи от своего дома, наказала юноше отвести туда Лизу и присмотреть за ней.
   По пути девочка не раз спросила у сломленного Волынского: «что с братом?».
   «Как же сказать-то… чёрт…».
   – Он – умер…
   – Что-о?.. не верю!.. – по щекам девочки покатились слёзы. Через пару шагов она спросила, – из-за почек, да?..
   – Да… – затем, чтобы отогнать мрачные мысли, Андрей стал расспрашивать её обо всём, что приходило в голову.
   – А как в школе у тебя дела?
   – У меня… – произнесла она, утирая слёзы, – да неплохо. Всего две четвёрки за прошлую четверть, а остальные пятёрки… думаю, в последней четверти постараться и за год буду отличницей!
   – Ух… молодец. А одноклассники хорошие у тебя?
   – Да-а дураки они…
   Придя домой к бабе Миле, Андрей включил Лизавете телевизор и хотел было посмотреть его вместе с ней, но девочка включила программу «Пусть не молчат». Была передача про двух поссорившихся друзей со всеми вытекающими.
   – Лиз, может, переключишь?
   Девочка переключила на канал с мультиками. Показывали мультфильм «Король Лев». Симба теряет своего отца.
   «Нет, ну к чёрту!».
   – Лиза, ты тут посиди, а я выйду… посижу во дворе.
   – Хорошо…
   Девочка как ни в чём не бывало смотрела телевизор, а изнемогший Волынский сел на скамейку.
   На голубом небе ярко светило солнце. Оно ещё недостаточно набрало сил, чтобы засушить слякоть на улицах, но его тепла хватало, чтобы растопить сугробы. Деревья и кусты покрывались зеленоватой дымкой, земля порастала сочной травой. Природа понемногу просыпалась, донося до Волынского запах талой воды, смешанной с земляной свежестью. Одна только мысль, что кто-то мог умереть в такое прекрасное время года, казалась Андрею невозможной.
   «Да как же так… его больше нет?.. и что теперь делать?.. – ответ последовал незамедлительно: – Набрать Ивану».
   Он достал телефон и позвонил по недавно вписанному контакту. Трубку никто не брал. Андрей решил перезвонить в другой раз, когда отойдёт «от всего этого». Только юноша бросил телефон в карман, как из-за угла многоэтажки показалась фигура бабы Милы. В неё тоже что-то надломилось, рассеяно она шагала по аллее. Она подошла к дому и обратила пустой взгляд на Волынского.
   – Спасибо, что выручил…
   – Я… Лиза всё не унималась… я сказал ей, что он умер из-за порока почек…
   Баба Мила коротко кивнула и сказала, что позвонит, когда будут поминки.
   – Буду ждать… – растерянно ответил юноша и, попрощавшись, побрёл домой.
   Как быстро может измениться жизнь всего за один миг. События этого дня разделили жизнь Волынского на «до» и «после», они провели в жизни парня невидимую, но ощутимую линию – знак его бесповоротного взросления. Неприятное, грязное и чёрное чувство окутало душу Андрея. Ему хотелось забыться.
   Но усилием воли он задавил нахлынувшую апатию и отправился домой. По пути, правда, юноша завернул в пивнушку и купил себе пару литров вина. В этот вечер Волынский напился до беспамятства и уснул на полу возле кровати…

Глава семнадцатая

   В на следующий день, в понедельник, Андрей пропустил работу и рассказал Телагину о том, что произошло. Тима был потрясён и разрешил взять отгул. Ближе к вечеру юноше позвонил следователь и попросил явиться в отделение полиции чтобы прояснить ситуацию.
   В кабинете сидело несколько сотрудников, отчего Волынский конфузился, рассказывая о произошедшем. Следователь осыпал вопросами парня и всё сошлось к тому, что Андрею пришлось рассказать о друге всё, с самого их знакомства. Юноша рассказывал всё, что знал и помнил, конечно, утаивая некоторые моменты, связанные с наркотиками. Когда Волынский закончил, прошло около двух часов.
   – Хм… интересно, интересно… Ну, что ж. Распишитесь здесь и здесь, а тут напишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано».
   Следователь протянул юноше четыре исписанных листа формата «А4» и ручку. «Вот уж не думал, что наша жизнь уложится на сухих четырёх листках», – подумал Волынский, расписался и написал то, что продиктовал следователь.
   – Ну, на этом всё… сочувствую твоей утрате, парень, – произнёс полицейский. – А теперь иди и отдохни.
   – Х-хорошо…
   Волынский вернулся домой в ужасном настроении. Он не хотел никого видеть и о чём-либо говорить. Усталым взглядом Андрей сверлил потолок. «Во мне дыра, это точно… большая чёрная дыра», – думал он. Вместе с Дмитрием умерло что-то и в душе Андрея. А думать о Марье было ещё тяжелее… однако он не изменил своих намерений. Мысли, которые он вынашивал ежечасно в течение стольких дней, созревали и формировались в нечто большее, большее, чем само «я» юноши и, казалось, ещё чуть-чуть и они выльются в действие. Волынский боялся этого и старался отложить идеи в чёрный ящик, но с каждой мыслью о Дмитрии всё вновь всплывало, подобно гробам в затопленных заброшенных кладбищах.
   Два дня юноша провёл как во сне. Заставил его пробудиться утренний звонок, но уже не Телагина, а матери Белькова, тёти Оли.
   – Здравствуй, Андрей, сегодня у нас поминки намечаются… приезжай в прощальный зал к двенадцати дня, адрес я тебе сообщением сброшу…
   – Хорошо, тёть Оль… обязательно приеду.
   Юноше было тяжело ехать туда одному, и потому он попросил Телагина составить компанию.
   Посредине зала стоял небольшой красный гроб, в котором лежало бледное покрытое трупными пятнами тело. Если бы не знакомые плач и стоны бабы Милы, Волынский мог подумать, что ошибся адресом и приехал на чужие похороны. Некогда рыжие волосы Дмитрия потускнели и стали длиннее обычного, веки глубоко впали в глазницы, ногти на руках были не стрижены. Легко узнаваемым остался лишь вздёрнутый тонкий нос. Под бледными, почти алюминиевыми ногами Белькова лежали алые розы. Андрей остолбенел.
   – Кажется, у меня дежавю, – пробормотал он Телагину.
   – Ч-что?.. Не думай об этом, Андрюх…
   В зале висел запах тлеющего тела, смешанного с запахом нафталина и ароматом благовоний. Слева и справа от гроба люди удобно расположились на скамьях. Некоторые из присутствующих закрывали лица платками, потому что трупный запах преобладал над остальными ароматами и щипал нос, резал глаза. Тишину изредка разрывали короткие женские всхлипы и плач. Волынскому стало дурно, а Телагина чуть не стошнило – зажав рот и нос руками, он выбежал подышать на улицу, где курили незнакомые мужики.
   Андрей поздоровался с матерью друга и сел напротив гроба. Лиза, не понимая, что происходит, тихо плакала и со страхом смотрела на то, как рыдающая бабушка держит старшего брата за скрещенные руки.
   То и дело подходили незнакомые люди и клали к ногам усопшего по розе, с горечью осматривали тело и уходили прочь. Было там и несколько общих одноклассников, но, к облегчению Волынского, никто из них его не заметил. Надышавшись сопревшим воздухом, Андрей не выдержал и вышел на улицу, к Телагину.
   – Это… это просто жесть, – твердил ошарашенный Тима. – Если вот это – смерть, то я не хочу её видеть… н-не хочу, чтобы она наступала. Я хочу жить, чувак! Это ужас… Дай мне закурить, скорее.
   – Держи…
   – А ведь я поначалу обижался на тебя, – говорил он и жадно вдыхал дым, – что на работу не приходишь и прочее, но теперь я догнал. Прости меня, за непонимание ситуации. Можешь отдыхать хоть неделю, хоть две… пока не успокоишься.
   – Спасибо. И спасибо за то, что согласился приехать…
   Не успел Андрей договорить, как в прощальном зале раздался дикий старческий вопль – это бабушка Мила упала на колени, схватившись за гроб внука. Объявили, что время прощания с умершим подошло к концу.
   – Один бы я это не вывез… – договорил юноша и повернулся к распахнутым дверям зала.
   Мужчины вынесли на плечах гроб и положили его в катафалк. Люди разделились на тех, кто едет в дом бабушки Милы на поминки и тех, кто поедут в катафалке, чтобы проводить почившего в последний путь. Тётя Оля подошла к парням и спросила, поедут ли они с ними.
   – А куда? – Спросил Волынский.
   – В крематорий…
   – Да, поеду. А ты, Тим?
   – Нет… прости, дружище, но мне слишком тяжело…
   – Хорошо, я понимаю… тогда до встречи.
   – До встречи.
   Волынский уселся в газель вместе с родными и близкими Дмитрия, его ноги упёрлись в гроб. Трупный запах и запах нафталина разъедали нос и кололи глаза, юношу затошнило, а подруга тёти Оли даже потеряла сознание. Каждая секунда в катафалке приравнивалась к вечности. Находиться там было невыносимо и физически, и психологически. На улице как назло стояла тёплая погода и тело издавало дурные запахи всё сильнее…
   Наконец, машина заехала на территорию крематория. Людей высадили на аллее, вдоль которой рядком стояли огромные чаши для праха. В конце дороги возвышалась гигантская статуя с ангелом-хранителем, склонившимся перед распятием.
   Катафалк с гробом покатил внутрь здания, а маму Дмитрия позвали сотрудники для заполнения бумаг. Местность, на которой располагалось предприятие, была огромна и, на удивление юноши – ухожена. У входа в крематорий была небольшая площадка (на ней, наверное, проводились обряды для усопших), к которой вели дугообразные лестницы. Само здание походило на полукруглый дворец. Толстые потолки поддерживались кариатидами, стены были выкрашены в мягкие оранжево-чёрные и белые цвета, а на золотом куполе красовалась ещё одна статуя – девушка с крыльями, держащая над головой факел.
   Юноша прошёлся по парку скорби, разглядывая изваяния ангелов и большие урны. Недалеко от парка были колумбарные ниши. Высотой они были с трёх-четырёхэтажное здание. Андрей разглядывал алые и тёмно-зелёные баночки с прахом, небольшие фотографии умерших людей. В основном это были старики, которых кремировали ещё во времена СССР.
   Умиротворённая обстановка крематория на некоторое время вселила спокойствие в душу Андрея. Юноше показалось, что он прикоснулся к вечному. В те минуты, когда он рассматривал фотографии и урны внутри ячеек, Волынский взглянул с другой стороны на кончину лучшего друга. «Это и со мной произойдёт, рано или поздно, но произойдёт… стоит ли этого так бояться?».
   К тому времени тётя Оля освободилась и пошла навстречу Андрею. Только сейчас он заметил, как сильно она изменилась. На краях глаз и в уголках губ затаились морщины. Взгляд был обречённым, печальным. Смерть сына сломила её и состарила на несколько лет.
   – Ну, сейчас приедет мой знакомый и отвезёт нас к бабушке… помянем Диму…
   Через несколько минут на территории крематория появилась чёрная иномарка. Мать Дмитрия, её подруга, Андрей и бабушка уселись в машину и поехали на поминки.

Глава восемнадцатая

   Поминки прошли за поеданием кутьи с блинами. Все отчего-то молчали, что усугубляло и без того мрачную обстановку. Волынский (как и мать с бабушкой) в отличие от гостей, к еде не притронулся. Почувствовав неловкость, зависшую в зале, разговор попыталась завязать подруга тёти Оли.
   – Ой, баб Мил, какие у вас шторки красивые. Давно их повесили?
   – Ч-что? Повесили?.. ах, да… в магазине «Всё для дома» купила пару недель назад.
   – Ну понятно… я может там тоже что-нибудь себе куплю.
   Вновь настала напряжённая тишина. Постепенно гости и дальние родственники Бельковых стали расходиться. Последним ушёл давний друг тёти Оли; перед уходом он посчитал нужным сказать хоть что-нибудь ободряющее…
   – Ну, это ничего… кхм… первый блин комом… теперь делай упор на своей дочке…
   Ольга ошарашено посмотрела на него. Жестом она показала гостю где находится выход.
   В небольшом доме осталось четыре человека – Андрей, бабушка Мила, Лиза и её мама. Какое-то время баба Мила грустно смотрела в окно. Светило тёплое апрельское солнце, птицы громко чирикали и вили себе гнёзда в цветущих кустах сирени. Через пару минут Лизе позвонила подруга и предложила встретиться. Тётя Оля отпустила свою дочь и, как только та захлопнула дверь, бабушка вдруг разразилась.
   – Это ты, ты во всём виновата! Сама ребёнок ещё, и воспитать нормально никого не можешь!
   – Мам… ты что? мама…
   – А что, я не права? Как он до такого додуматься только мог! Боже мой… это же позор! Позо-ор…
   И бабушка зарыдала. Тётя Оля обняла её и тоже заплакала. Андрею стало не по себе.
   – И-извините… я пойду, пожалуй… – произнёс он и, пошатываясь, направился в прихожую. Наспех оделся и, попрощавшись с Бельковыми, вышел на улицу.
   Пройдя пару кварталов, он наконец дозвонился до Ивана. Рассказал ему, что произошло с их общим другом и сказал, что желает «кое-что» приобрести.
   – Во дела… Ну, давай я вечером заеду, скажи адрес… угу, угу… понял. Деньги с собой возьми. Отбой.
   Мрачный Волынский направился к дому, где жила Марья. Слабо он постучал в окошко, и деревянная дверь открылась.
   – Вы чего? Бабушка скоро прийти должна…
   – Я ненадолго… Расскажи мне поподробнее про Надира… пока есть время.
   – Ну-у… я даже не знаю, с чего начать…
   И Марья рассказала Андрею, что он «работает» с друзьями, один высокий и бородатый – Ахмед, а другой среднего роста, с бритой головой и щербиной – Муса. Волынский напряг память и вспомнил двоих, что сидели рядом с Надиром у входа в подъезд. Втроём они работают, по сменам. Самый добрый из них – Муса, он заботится о девочках, иногда дарит им сладости и одежду. Ахмед русский язык знает плохо и потому постоянно молчит. Надир же держит детей в страхе и всеми силами старается их контролировать.
   – Как-то так… если вкратце…
   – Хорошо, спасибо тебе, Марья.
   – А что?
   – Ты уже думала, как будешь жить без них?
   – …хм… ну, да. Как и все мои одноклассники.
   – Хорошо… ладно, Маш, прощай. У меня ещё дела есть…
   – До свидания.
   Юноша побрёл в сторону своего дома. В памяти он перебирал события минувших дней. «Боже мой, да что это за жизнь такая! Должен же хоть кто-нибудь это остановить…».
   Поднявшись в комнату, он вновь накатил стопку. И принялся пересчитывать накопившиеся деньги в ожидании Ивана. Наконец, раздался звонок телефона и Волынский спустился к выходу.
   – Ну что, поехали? – Спросил Ваня, как только Андрей сел в машину.
   – Поехали.
   – Как всё произошло?
   – Собачий кайф, – хмуро произнёс Волынский.
   – Несчастный случай или суицид? Хм… если самоубийство, да ещё и без записки – то вообще мужик.
   – Ну, ох… еть теперь.
   – Да ладно, не расстраивайся так. Знал я одного буддиста с Качканара. Говорили с ним много на тему смерти и прочего. Не стоит так переживать по этому поводу, скоро он найдёт себя и переродится в кого-нибудь…
   – В кого же?
   – А это уже зависит от того, о чём он думал перед смертью, как жизнь прожил. Может, в бабочку, может, в дерево, не знаю. Сложно тут всё… я не смогу тебе это раскидать по полкам. В нирвану, конечно, не попадёт, но переродиться – раз плюнуть.
   – Ну, спасибо, успокоил, – съязвил Волынский. Но Иван на это даже не обратил внимания.
   – Так, дальше пешком пойдём. Готовь деньги. Хватает?
   – Да. Всё уже считано-пересчитано.
   – Отлично, отлично.
   Дом, где продавали оружие, был недалеко от въезда в посёлок. Ребята позвонили в звонок и двери тут же открыл парень в шапке и спортивных штанах. Он пламенно поздоровался с Иваном и крепко пожал руку Волынскому.
   – Ага, ну, проходите в гараж, осмотритесь. Сейчас приду.
   Гараж был забит оружием и патронами. Были и винтовки, и двустволки, пистолеты и автоматы. Андрею приглянулся пистолет марки «ТТ». Стоило взять его в руки, как юноша сразу забыл об остальном оружии.
   – Вот его… беру.
   Подошёл знакомый Ивана, в той же чёрной шапке.
   – Ох, как быстро. Хороший выбор. Только аккуратнее с ним будь, бывали случаи самострела, когда был патрон в патроннике. С магазином там что-то… но пистолет хорош.
   Парень вкратце рассказал о пистолете, показал, как за ним нужно ухаживать, как он собирается и разбирается.
   – Ну, ещё кобура есть. Патроны-то нужны?..
   – Да, давай и кобуру, и две обоймы патронов.
   – Отлично… так… держи.
   Отдав парню деньги, Андрей взял пистолет и всё остальное,.
   – Угу… угу, хватает. Ну, счастливо! И забудь про это место.
   Всю обратную дорогу Андрей и Иван молчали. Каждый был погружён в свои обременяющие думы.
   – Ладно, может, ещё встретимся, товарищ. – Произнёс Иван, родства своего не помнящий, когда они подъехали к дому Волынского.
   – Да, бывай.
   И Андрей быстрым шагом направился в свою квартиру.
   ***
   Целую ночь юноша не спал, он упивался мыслью о том, что собрался совершить. Планы на будущее и учёба его больше не волновали, о Тоне он тоже, казалось, забыл. Парень впал в состояние лёгкого безумия. Волынский много репетировал, как будет доставать пистолет, как будет прицеливаться… «Прямо как в фильме «Таксист», – думал он. И следующим утром надел кобуру, зарядил пистолет и отправился к общежитию.
   Волынский ждал, долго ждал, облокотившись на лавочку. Наконец, вышел Надир. «Нет… где ещё Ахмед и Муса?..». Надир закурил сигарету и уселся на ступени. Следом за ним вышел бородатый Ахмед и они стали о чём-то говорить. Жертва позвонила кому-то по телефону и примерно через пятнадцать минут подъехала чёрная иномарка, которую юноша видел с другого берега в тот злосчастный день. Из машины вышел, судя по всему, Муса. В волнении, Волынский направился к трём товарищам. Когда он вывернул на них с боку лестничной площадки, произошло непредвиденное – пистолет выстрелил. И попал юноше в ногу. От боли он застонал. Азербайджанцы встрепенулись и с опаской стали подкрадываться к ворошиловскому стрелку. Надир полез за пазуху.
   Но Андрей не растерялся. Превозмогая боль, он вынул из дырявой кобуры пистолет как раз в ту секунду, когда Надир и его друзья подошли к юноше на расстояние вытянутой руки. Нацелившись в лоб главного из них, парень нажал на курок. Глаза Надира покосились, и тот упал ничком, над его бровями появилась красная кровоточащая точка. Убийца переключился и на оставшихся двоих. Ахмед попытался было убежать, но схлопотал пулю в спину, следом отправился на тот свет Муса, получивший выстрелы в шею и живот. Хромая, хлюпая кровью, Андрей подошёл к Ахмеду и добил его выстрелом в затылок. Юноша с натугой выдохнул и упал на ступени. Он подкурил сигарету и осмотрел три трупа. Стыд, совесть и отчаяние подступили к его горлу. «Убил, Господи!.. Я убил их…».
   Мысли Волынского вдруг сбились в кучу. После выкуренной сигареты юноше легче не стало, только сильнее закружилась голова, кровь из раны не переставала струиться. Казалось, сознание покидало его. «Убил… убил… убил… – крутилось в голове, – не хочу тут находиться… идти, нужно идти… да-а…». Андрей бросил пистолет куда подальше и, превозмогая боль, поднялся. «…Подальше от смрада, от смерти…».
   Волынский, припадая на ногу, брёл по безлюдной кленовой аллее. Молодые деревья расправили ветви в разные стороны, пытаясь обнять юношу. Андрей опёрся о клён и взглянул на бледно-голубое небо – недалеко от полупрозрачной луны догорали мутные звёзды. По улице расстилался густой туман. Но сейчас природа волновала парня меньше всего. «Что же я натворил? Что?.. Господи, как я хочу обратно в деревню, к своей семье! К Тоне!.. – Из последних сил он вцепился в кору дерева и принялся её целовать, – ах, как я люблю тебя, милая моя Тоня, как люблю… а теперь либо помру собакой, прямо здесь, либо меня посадят… Что я наделал? Что наделал?.. Убийца!.. Убийца-а…».
   В горьких слезах, обессиленный, Волынский пошатнулся и упал на асфальт. Он мучился и стонал, извивался от нестерпимой боли, кровь из раны всё лилась. Перед глазами юноши множились чёрные пятна, закладывало уши. Чувство скорой гибели не покидало его…
   Когда Андрею показалось, что ещё чуть-чуть и он потеряет сознание, перед ним возник светлый образ Марьи. Девочка была счастлива.
   – Спасибо! Спасибо-о Вам, дядя! – Воскликнула она, по-доброму улыбнулась и склонилась к парню. – Теперь я свободная! Сво-о-о-бодная!..
   Глаза юноши заблестели. Андрей хотел было протянуть ей руку, но невыносимая боль сковала члены, и он только судорожно вздохнул.
   – Ой, дядь, а Вы устали, смотрю… – Любовно проговорила девочка, чем немного успокоила парня, – устали ведь, да? Ну ничего… закройте глазки, а я вам мотив какой-нибудь напою… Хорошо?
   Волынский покорно сомкнул веки. Наступила бархатная тьма… И, прежде чем сознание насовсем покинуло юношу, до него донеслась еле слышная, до боли знакомая мелодия. Та, которую он когда-то услышал в подземном переходе вместе с другом – «Вальс До Минор №7».

Лето, 2017г.

Собачий кайф А. К. Замараев