Хенрик Ибсен
Враг народа, Дикая утка, Гедда Габлер, Строитель Сольнес

Что нам делать с доктором Стокманом сегодня?

   Драматургия Хенрика Ибсена как никогда актуальна. Для российского читателя и зрителя она приобретает особое злободневное звучание. Даже несмотря на слегка отстраненный и холодноватый стиль автора, несмотря на то, что персонажи его пьес не так близки нам, как сестры Чехова, и ставят Ибсена на российской сцене несравнимо реже, чем того же Чехова, Шекспира или Островского. Хотя во всем мире он входит в тройку самых востребованных авторов среди режиссеров разных театральных направлений и школ.
   В пьесах Ибсена обнажены проблемы и противоречия, разъедающие общество, и временной отрезок в сто пятьдесят лет, отделяющий нас от его персонажей, практически незаметен. Разве что устаревшие переводы пьес на русский язык мешают в полной мере ощутить злободневность его драматургии. К счастью, с появлением новых переводов Ольги Дробот разрушен и этот барьер.
   Первый том «обновленного» Ибсена вышел в Издательстве «АСТ» (редакция «Жанры») в 2017 году под общим названием «Вернувшиеся» – отсылка к одноименному иммерсивному шоу по пьесе «Привидения» – и объединил пьесы «Столпы общества», «Кукольный дом» и «Привидения». Второй том «пьес о современности», в которых поиск правды и проблема личного выбора являются главными смысловыми стержнями, вы сейчас держите в руках. В него вошли «Враг народа», «Дикая утка», «Гедда Габлер» и «Строитель Сольнес».
   Актуальность драматургии Ибсена лучше всего проверяется на живых примерах воздействия его слова на зрителя. Пьеса «Враг народа» в этом смысле – одна из самых острых и важных для российского театра: когда-то роль главного героя, доктора Стокмана (в то время – Штокман), исполнял сам Станиславский и в буквальном смысле вдохновлял зрительный зал на борьбу за свободу.
   В 2014 году фестиваль современного искусства «Территория» привозил в Москву «Врага народа» одного из самых известных европейских режиссеров Томаса Остермайера.
   Томас Остермайер, художественный руководитель немецкого театра «Шаубюне», – давний любитель Ибсена, пьесы которого постоянно становятся предметом его пристального внимания и исследования. Он пробует их на прочность, перенося в актуальный контекст, при этом сохраняя проблематику.
   «Враг народа» на московской сцене «Театра Наций» вышел за рамки привычного театрального действия и перерос в политическую демонстрацию. Режиссером было заранее спланировано, что в определенный момент зал вовлекается в игру, участвует в психологическом эксперименте, но реакция московского зрителя превзошла все ожидания: ни на Авиньонском фестивале (где впервые была показана эта постановка), ни в Берлине не было таких ярких эмоциональных всплесков.
   Остермайер сильно осовременил персонажей «Врага народа», в этом ему помогал драматург Флориан Борхмейер. Два главных антагониста, братья Стокман, – курортный врач солидный уважаемый, серьезный Томас Стокман и не менее респектабельный фогт (высокопоставленный чиновник) Петер Стокман – превратились в спектакле в молодых людей, веселых и добродушных. Доктор – типичный хиппи, он бренчит на гитаре, играет в какой-то рок-группе, пьет пиво с друзьями. А его брат, хоть и жалуется на больной желудок и от пива отказывается, тоже не производит впечатления чванливого чиновника, чопорного и скучного. Они оба – «свои в доску», только вот принципы и взгляды на жизнь у них совершенно разные. Как и было задумано Ибсеном, доктор – борец за правду и справедливость, тогда как фогт – прагматик до мозга костей, жадный до денег и славы. Перенесенные в современные реалии персонажи в очередной раз доказывают, что в общем-то совершенно неважно, в какие одежды они одеты, сколько им лет, пьют ли они пиво, играют ли в карты и слушают ли классическую музыку: характеры их и психотипы остаются прежними.
   Хотелось бы обойтись без спойлеров, но все же придется обрисовать основной конфликт пьесы. В городе, где живут братья Стокман, строится водолечебница: курорт должен привлечь большое число туристов, а это значит, что ожидается и большой приток капитала. Петер – по совместительству еще и председатель Правления здравницы – очень заинтересован в водолечебнице, в деньгах и процветании города. А доктор обнаруживает, что вода в источнике очень плохого качества, и она скорее приносит вред, чем пользу. Вот тут-то между братьями и разгораются яростные споры: один выступает за то, чтобы открыть всем правду, собрать деньги на очистку воды, другой – всячески этому противится. И разъяренный доктор, поначалу искренне не понимающий, почему город и горожане не благодарны ему за столь важное «открытие», решает выступить перед жителями с пламенной речью!
   Вот как раз в этой кульминационной точке режиссер Томас Остермайер и устроил провокацию. Доктор Стокман выходит на трибуну и начинает рассуждать о гнусной сущности властей и о том, что самые страшные и губительные решения всегда принимаются с согласия большинства. Его брат не выдерживает такой беспощадной критики, хватает микрофон и призывает зал поучаствовать в дискуссии.
   Немецкого «Врага народа» показывали на фестивале «Территория» два дня подряд. Говорят, что в первый день все прошло более-менее в рамках обычного интерактива с залом. А вот на второй день зритель, что называется, с цепи сорвался. Залу был задан прямой и конкретный вопрос: прав ли доктор Стокман? Нужно ли его поддержать? Этого пламенного романтика, изгоя, объявленного «врагом народа»? Или все-таки проголосовать за «агрессивно-пассивное большинство», за тех, кто слепо доверяет власти? Эти вопросы всколыхнули дремавшее в российском зрителе (обществе) негодование. Поначалу из зала донеслись отдельные реплики «Мы за доктора!», а потом вообще случилось нечто из ряда вон выходящее. Зрители встали (почти весь партер) и ринулись на сцену: поговорить о кризисе в экономике, о свободе слова, о российской и мировой политике и просто о том, что хорошо, а что плохо.
   Но главное – они вышли поддержать доктора и наглядно показали, что в России, где-то в ее недрах, существует то самое гражданское общество, готовое отстаивать права меньшинства. Даже то, что актеры «Шаубюне» не понимали по-русски, а москвичи – по-немецки, не мешало им вести этот диалог. Откуда ни возьмись появилась переводчица, фогт уверенно модерировал дискуссию, передавал микрофон, утихомиривал особо активных граждан.
   Спектакль плавно перетек в стихийный митинг. Большая часть зала поддержала «врага народа» и выступила за правду. Расходиться никто не собирался. И только вкрадчивый вопрос Петера: «Мы доигрываем последний акт или продолжаем полемику?» – положил этому конец, люди очнулись и тихо-мирно вернулись на свои места.
   Все это случилось в 2014 году… А за год до этого свою версию норвежской пьесы представил знаменитый режиссер Лев Додин в Малом драматическом театре – Театре Европы в Санкт-Петербурге. Да, в его спектакле не было призывов высказать свое мнение, поучаствовать в действии, но и тут чувствовалось острое политическое высказывание. В финале постановки одинокий, не понятый даже собственной семьей доктор Стокман остается один на один с залом. Вокруг него – осколки: разбушевавшаяся и негодующая толпа выбила стекла его веранды. Эта страшная метафора показывает нам тщетность любых попыток пойти против толпы: фактически Додин подписал приговор российскому обществу, в котором царит трусость и бездействие.
   Очень хочется надеяться, что приговор этот вскоре будет отменен. В это позволяет верить хотя бы тот беспрецедентный случай, произошедший на спектакле Томаса Остермайера. А в том, что драматургия Хенрика Ибсена в любом случае еще долго будет востребована и актуальна, сомневаться не приходится.

Дарья Андреева
журналист

   Враг народа
   Пьеса в пяти действиях
   1882

Действующие лица

   Д о к т о р Т о м а с С т о к м а н, курортный врач.
   К а т р и н а С т о к м а н, его жена.
   П е т р а, их дочь, учительница.
   Э й л и ф и М о р т е н, их сыновья, 13 и 10 лет.
   П е т е р С т о к м а н, старший брат доктора, фогт, т. е. влиятельный чиновник высокого ранга, совмещающий обязанности начальника полиции, председателя суда и Правления курорта и т. д.
   М о р т е н Х и и л ь, кожевник, приемный отец Катрины Стокман.
   Х о в с т а д, редактор «Народного вестника».
   Б и л л и н г, сотрудник этой газеты.
   К а п и т а н Х о р с т е р.
   А с л а к с е н, владелец типографии.
   Участники собрания горожан: м у ж ч и н ы всех сословий, несколько ж е н щ и н и г р у п п а ш к о л ь н и к о в.

   Действие происходит в приморском городе на юге Норвегии.

Действие первое

   Вечер в гостиной доктора, отделанной и обставленной скромно, но уютно и продуманно. Справа две двери: дальняя ведет в прихожую, ближняя – в кабинет доктора. Слева, прямо напротив двери в прихожую, дверь в остальные помещения дома. По той же стене в середине изразцовая печь, ближе к авансцене – диван, над ним зеркало; рядом с диваном овальный столик под гобеленовой скатертью. На столе горит лампа с абажуром. В глубине сцены открыта дверь в столовую, где виден стол, накрытый для ужина; на нем тоже горит лампа.
   За столом сидит Б и л л и н г с повязанной под подбородком салфеткой. Рядом стоит К а т р и н а С т о к м а н и протягивает ему блюдо с большим куском говяжьей вырезки. Больше никого за столом нет, на нем царит беспорядок, как после окончания трапезы.

   К а т р и н а С т о к м а н. Вы опоздали на целый час, господин Биллинг, так что уж извините, все остыло.
   Б и л л и н г (с полным ртом). Да все прямо очень вкусно – прямо бесподобно.
   К а т р и н а. Вы ведь знаете: Стокман садится за стол строго по часам.
   Б и л л и н г. Да все в порядке. Мне так даже вкуснее: ешь себе один, никто не мешает.
   К а т р и н а. Ну, лишь бы вам было вкусно… (Прислушивается к звукам в прихожей.) Кажется, там еще Ховстад пришел.
   Б и л л и н г. Может быть.

   Входит ф о г т в пальто и форменной фуражке, с тростью в руке.

   Ф о г т. Мое почтение, невестка.
   К а т р и н а (выходит в гостиную). Вот так так – это вы?! Вечер добрый. Как хорошо, что заглянули к нам.
   Ф о г т. Шел мимо и решил… (Бросает взгляд в столовую.) О, да у вас, вижу, званый вечер.
   К а т р и н а (как будто смутившись). Нет, нет, что вы, это так просто. (Торопливо.) Не хотите ли присесть к столу, перекусить?
   Ф о г т. Я? Нет, благодарю покорно. Горячее на ночь? Боже сохрани, это не для моего пищеварения.
   К а т р и н а. Один разочек…
   Ф о г т. Нет, нет. Боже упаси, дорогая моя. Я уж, как всегда, чайку с бутербродом. Оно в целом и здоровее будет, и в средствах экономия.
   К а т р и н а (улыбаясь). Еще решите теперь, что мы с Томасом транжиры.
   Ф о г т. Вы-то нет, невестка, такой мысли у меня не было. (Показывает на кабинет доктора.) А сам-то разве не дома?
   К а т р и н а. Нет. Пошел прогуляться после ужина – и мальчиков с собой взял.
   Ф о г т. Неужели это полезно для здоровья? (Прислушивается.) Ага, вот и он.
   К а т р и н а. Нет, по-моему, это не он. (Стук в дверь.) Добро пожаловать!

   Из прихожей в гостиную входит Х о в с т а д.

   К а т р и н а. А, господин Ховстад наконец-то.
   Х о в с т а д. Прошу прощения, меня задержали в типографии. Добрый вечер, господин фогт.
   Ф о г т (сдержанно здоровается). Господин редактор. По делу, я полагаю?
   Х о в с т а д. В том числе. У нас в газету идет один материал доктора.
   Ф о г т. Я так и подумал. Насколько слышал, мой брат считается весьма плодовитым автором «Народного вестника».
   Х о в с т а д. Да! Когда доктор хочет высказать по какому-нибудь вопросу всю правду начистоту, он пишет нам в газету.
   К а т р и н а (Ховстаду). А вы не желаете ли… (Указывает на столовую.)
   Ф о г т. Я его не виню, упаси бог. Он пишет для того круга читателей, где надеется встретить наибольшее понимание. И раз уж к слову пришлось – я предвзятостью к вашей газете не грешу, господин Ховстад.
   Х о в с т а д. Мне тоже так кажется.
   Ф о г т. И в целом в городе царит похвальный дух терпимости и процветает истинная гражданская сознательность. А все потому, что нас объединяет большое общее дело, в равной степени значимое для всех благонамеренных горожан.
   Х о в с т а д. Да. Наша водолечебница.
   Ф о г т. Верно. Наш новый огромный роскошный курорт. Вот увидите, господин Ховстад, лечебница станет первостатейным источником городского развития. Несомненно!
   К а т р и н а. Томас тоже так говорит.
   Ф о г т. Последние несколько лет наш город переживает бурный рост. Все пришло в движение. У горожан появились деньги. И земля, и строения день ото дня прибавляют в цене.
   Х о в с т а д. А безработица падает.
   Ф о г т. Да, падает, поэтому уже ощутимо уменьшились расходы имущих на презрение бедных и уменьшатся еще больше, если предстоящий летний сезон пройдет успешно: больных будет, дай бог, много, поток курортников вырастет и слава нашей водолечебницы окрепнет.
   Х о в с т а д. Заманчивая перспектива.
   Ф о г т. Все указывает в этом направлении. Каждый день к нам обращаются с запросами о покупке недвижимости.
   Х о в с т а д. Так что заметка доктора придется как нельзя кстати.
   Ф о г т. Он опять что-то написал?
   Х о в с т а д. Еще зимой. По сути, рекламу курорта, разъяснения, чем именно наши купальни полезны для здоровья. Но тогда я отложил статью в долгий ящик.
   Ф о г т. Что-то вас в ней не устроило, не дотянул?
   Х о в с т а д. Нет, просто я решил придержать материал до конца зимы. Сейчас, по весне, народ зашевелится, начнет искать, куда поехать летом…
   Ф о г т. Совершенно верно, абсолютно правильно, господин Ховстад.
   К а т р и н а. Да, когда дело касается курорта, Томас не жалеет ни времени, ни сил.
   Ф о г т. Еще бы, он как-никак там служит.
   Х о в с т а д. Да, и как-никак это его рук дело.
   Ф о г т. Его рук? Неужели? Да, я иногда слышу такую версию событий. Но все же полагаю, что в этом деле есть и моя скромная заслуга.
   К а т р и н а. Да, Томас всегда так говорит.
   Х о в с т а д. Кто же с этим спорит, господин фогт? Вы развернули это дело и претворили идею в жизнь, в практику. Это все знают. Я только имел в виду, что сама идея исходила от доктора.
   Ф о г т. Да уж, идей у моего брата в свое время было предостаточно – к несчастью. Но когда доходит до дела, требуются люди другого типа, господин Ховстад. И я некоторым образом рассчитывал, что хотя бы в этом доме…
   К а т р и н а. Дорогой деверь…
   Х о в с т а д. Но все же, господин фогт…
   К а т р и н а. Господин Ховстад, идите пока перекусите, муж вот-вот появится.
   Х о в с т а д. Спасибо, разве что червячка заморить. (Идет в столовую.)
   Ф о г т (понизив голос). Странная черта у этих выходцев из крестьян в первом поколении. Не могут не сказать бестактности.
   К а т р и н а. Стоит ли обращать внимание? Вы с Томасом можете ведь просто разделить эту честь на двоих, как братья?
   Ф о г т. Казалось бы, именно так и надо сделать. Но, оказывается, не все готовы делиться славой.
   К а т р и н а. Да нет же! Вы с Томасом отлично ладите. (Прислушивается.) А вот, кажется, и он. (Идет к двери в прихожую, открывает ее.)
   Д о к т о р С т о к м а н (дурачится, хохочет и басит в прихожей). Вот, Катрина, получай еще одного гостя. Здорово, да? Прошу вас, капитан Хорстер, пальто можно повесить сюда, на крючок. Ничего себе, так вы без пальто ходите? Ну и ну! Представляешь, Катрина, поймал его на улице. Насилу затащил к нам.

   К а п и т а н Х о р с т е р входит и здоровается с хозяйкой.

   Д о к т о р С т о к м а н (в дверях). Ребята, марш в дом! Ага, опять голодные как волки, то-то же! Заходите, заходите, капитан Хорстер, сейчас попотчуем вас говяжьей вырезкой! (Увлекает Хорстера за собой в столовую, Эйлиф и Мортен идут за ними.)
   К а т р и н а. Томас, ты разве не заметил…
   Д о к т о р С т о к м а н (оборачивается в дверях). Ба, Петер! (Подходит, протягивает ему руку.) Вот здорово, что ты зашел!
   Ф о г т. К сожалению, мне уже пора.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что за ерунда, сейчас тодди будет. Катрина, ты ведь не забыла про тодди?
   К а т р и н а. Нет, конечно, вода уже кипит. (Уходит в столовую.)
   Ф о г т. Еще и тодди!
   Д о к т о р С т о к м а н. Ага. Оставайся, посидим славненько.
   Ф о г т. Благодарю покорно. Эти ваши попойки с тодди… Я в подобном не участвую.
   Д о к т о р С т о к м а н. Скажешь тоже, попойки. Об этом и речи нет.
   Ф о г т. Тем не менее я думаю… (Смотрит в сторону столовой.) Удивительно, сколько они могут съесть.
   Д о к т о р С т о к м а н (потирая руки). Вот ведь блаженство – смотреть, как молодежь ест, да? Вечно они голодные, и правильно! Больше еды, больше сил, больше энергии! Вот эти люди и станут лепить будущее из пока что бродящего теста!
   Ф о г т. А могу я спросить, что это означает – «лепить будущее», как ты изволил выразиться?
   Д о к т о р С т о к м а н. Об этом ты спросишь молодежь, когда придет время. Мы с тобой этого, конечно, знать не можем. Куда нам! Два старых пня!
   Ф о г т. Поаккуратнее со словами, Томас. Подобная характеристика вызывает недоумение.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да ну, Петер, не цепляйся к словам. Какой с меня спрос, когда я так рад и доволен! Я чувствую себя в гуще расцветающей жизни, все набухает, проклевывается, и я счастлив несказанно! В какое замечательное время мы живем! Вокруг будто зарождается совершенно новый мир.
   Ф о г т. Ты правда так думаешь?
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, ты не можешь видеть этого так же ясно, как я. Потому что прожил здесь, в городе, всю жизнь, у тебя взгляд затерся. Но я столько лет мыкался на севере, в медвежьем углу, где почти нет надежды, что встретится новый человек и его слово заденет за живое, для меня окунуться в это кипение – все равно что вдруг переселиться в бурлящую мировую столицу!
   Ф о г т. Хм. Мировую столицу?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да знаю я, знаю, что в сравнении с другими городами у нас тут все не так грандиозно. Но здесь кипит жизнь, есть перспектива, видимо-невидимо дел, которые надо делать и за которые стоит сражаться. Вот что главное. (Кричит.) Катрина, почтальон не приходил?
   К а т р и н а (из столовой). Нет, не приходил.
   Д о к т о р С т о к м а н. И еще одно, Петер, – достаток. Очень его начинаешь ценить, когда поживешь, как мы, впроголодь.
   Ф о г т. Господи помилуй.
   Д о к т о р С т о к м а н. Сам понимаешь, там, на севере, у нас было кисло с деньгами. А тут мы живем как белая кость. Сегодня, например, у нас на ужин вырезка, мы и на обед ее ели. Не хочешь отведать? Ну, можно я хотя бы покажу ее тебе? Идем.
   Ф о г т. Нет, нет, ни в коем случае.
   Д о к т о р С т о к м а н. Иди, иди сюда. Ты скатерть на столе видел?
   Ф о г т. Да, обратил на нее внимание.
   Д о к т о р С т о к м а н. А что мы завели абажур на лампу, заметил? Это все Катрина, экономит да выгадывает. Скажи, в гостиной сразу стало уютно, да? Встань сюда – нет, не так, вот сюда. Видишь? Свет снопом падает вниз. По-моему, очень элегантно, да?
   Ф о г т. Да. Если человек может позволить себе подобную роскошь…
   Д о к т о р С т о к м а н. Думаю, я могу. Катрина говорит, что я зарабатываю почти столько, сколько мы тратим.
   Ф о г т. Почти? Ну-ну.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но ученый все же должен немножко барствовать. К тому же я уверен, какой-нибудь губернатор тратит в год гораздо больше моего.
   Ф о г т. Я думаю. Еще бы – губернатор! Чиновник высочайшего ранга!
   Д о к т о р С т о к м а н. Да ведь даже делец дремучий, и тот шикует куда больше моего.
   Ф о г т. Конечно. Это закон жизни общества.
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер, вообще-то я деньги на ветер не бросаю. Но я не хочу отказывать себе в сердечной радости – быть в гуще людей. Пойми, мне это необходимо. Я столько лет был ото всех отрезан. Мне как воздух нужно общество молодых, бодрых, дерзких, свободомыслящих и деятельных людей. Вот они – те, кто сейчас так славно уминают ужин в столовой, – такие и есть. Я бы хотел, чтобы ты поближе сошелся с Ховстадом…
   Ф о г т. Кстати, о Ховстаде. Он сказал, что опять собирается печатать твою статью.
   Д о к т о р С т о к м а н. Мою статью?
   Ф о г т. Да. О курорте. Ту, что ты написал зимой.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ах, эту! Нет, ее я сию секунду печатать не хочу.
   Ф о г т. Не хочешь? Я как раз полагаю, что сейчас наиболее подходящий момент для ее публикации.
   Д о к т о р С т о к м а н. В этом ты прав, конечно, и в обычных обстоятельствах… (Ходит взад-вперед по комнате.)
   Ф о г т (не спуская с него глаз). А что необычного в нынешних обстоятельствах?
   Д о к т о р С т о к м а н (останавливается). Я, честное слово, не могу пока тебе сказать, во всяком случае, сегодня. Может выясниться, что обстоятельства у нас чрезвычайные. Или наоборот: ничего такого нет, все одна моя пустая мнительность.
   Ф о г т. Должен признаться, звучит более чем загадочно. Что-то готовится? Во что меня не следует посвящать? Вынужден заявить, что как председатель Правления курорта…
   Д о к т о р С т о к м а н. А я должен заявить, что… Слушай, Петер, давай не будем цапаться.
   Ф о г т. Боже упаси! Я и не имею привычки цапаться, как ты выражаешься. Но вынужден со всей непреклонностью потребовать, чтобы все решения обсуждались и принимались по утвержденной процедуре и проходили предусмотренные законом инстанции. Никаких окольных путей я не допущу.
   Д о к т о р С т о к м а н. Когда это я действовал окольными путями?
   Ф о г т. Во всяком случае, у тебя неискоренимая привычка идти своим путем. А это в хорошо организованном обществе почти столь же недопустимо. Индивид должен подчиняться обществу, вернее сказать – властям, которые пекутся об общем благе.
   Д о к т о р С т о к м а н. Очень может быть. Но меня это каким боком касается, скажи на милость?
   Ф о г т. А таким, милый мой, что ты этого правила, похоже, никак не усвоишь. Но учти, тебе это дорого обойдется. Если не сейчас, так позже. Я тебя предупредил. Прощай.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты в своем уме? И ты глубоко заблуждаешься…
   Ф о г т. Не имею такого обыкновения. А от приглашения я вынужден отказаться. (Кланяется в сторону столовой.) Прощайте, невестка. Господа, прощайте. (Уходит.)
   К а т р и н а (входит в гостиную). Он ушел?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, ушел, злой как черт.
   К а т р и н а. Томас, дорогой, ты чем-то опять его задел?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ни в коем разе. Но он же не вправе требовать, чтобы я посвятил его во все прямо сейчас. Еще не время.
   К а т р и н а. Во что посвятил?
   Д о к т о р С т о к м а н. Э-э… Не расспрашивай пока, Катрина. Странно, что не приходил почтальон.

   Ховстад, Биллинг и Хорстер встают из-за стола, идут в гостиную. Чуть погодя сюда же приходят Э й л и ф и М о р т е н.

   Б и л л и н г (потягиваясь). Ни черта себе ужин, убей бог. После такого угощения чувствуешь себя прямо новым человеком.
   Х о в с т а д. Фогт был сегодня не в духе.
   Д о к т о р С т о к м а н. Все из-за желудка, у него несварение.
   Х о в с т а д. Да, нас, из «Народного вестника», он вообще не переваривает.
   К а т р и н а. Мне кажется, вы с ним сегодня вполне неплохо поладили.
   Х о в с т а д. Временное перемирие, не более того.
   Б и л л и н г. Вот золотые слова! В самую точку!
   Д о к т о р С т о к м а н. Не забывайте, Петер одинок, бедняга. У него все дела, дела, а уютного дома, чтобы душой отдохнуть, нет. И еще этот треклятый жиденький чаек, которым он накачивается. Мальчики, придвигайте стулья к столу! Катрина, так будет нам сегодня тодди?
   К а т р и н а (идет в столовую). Сейчас принесу.
   Д о к т о р С т о к м а н. Капитан, садитесь сюда ко мне на диван. Вы у нас редкий гость, уж пожалуйста… Друзья мои, присаживайтесь.

   Мужчины рассаживаются вокруг стола. К а т р и н а приносит поднос с самоваром, стаканами, графинами и прочим.

   К а т р и н а. Так, вот арак, ром, коньяк. А смешивайте уж сами.
   Д о к т о р С т о к м а н (беря стакан). C этим мы справимся. (Смешивая тодди.) Так, еще сигары! Эйлиф, ты ведь знаешь, где стоит ящик? Мортен, тащи-ка мою трубку.

   Мальчики уходят в комнату направо.

   Я подозреваю, что Эйлиф иной раз таскает у меня сигары, но виду не подаю. (Смеется.) И захвати мою шапочку, Мортен! Катрина, покажешь ему, куда я ее положил? Не надо, не надо, он сам нашел!

   Мальчики приносят все, что просил отец.

   Прошу вас, друзья мои. А я уж, как всегда, трубочку. Сколько мы с ней нагулялись вдвоем там, на севере, в Нурланде, да в какую мерзкую погоду! (Чокается.) Выпьем! Скол [1 - От норвежского skål (чаша) – традиционный заздравный тост в Скандинавии.]! Сидеть вот так с вами в тепле и покое, оно куда лучше.
   К а т р и н а (не отрываясь от вязания). Вы скоро в море, капитан Хорстер?
   Х о р с т е р. Надеюсь к следующей неделе все закончить.
   К а т р и н а. В Америку идете?
   Х о р с т е р. Да, план такой.
   Б и л л и н г. Так вы же не успеете проголосовать на муниципальных выборах?!
   Х о р с т е р. Опять будут выборы?
   Б и л л и н г. А вы разве не знаете?
   Х о р с т е р. Нет. Я не по этой части.
   Б и л л и н г. Но вас все же заботят общественные проблемы?
   Х о р с т е р. Нет, я в них ничего не понимаю.
   Б и л л и н г. И тем не менее – хотя бы голосовать должен каждый.
   Х о р с т е р. И кто в этом вовсе не разбирается, тоже?
   Б и л л и н г. Разбирается? Что вы имеете в виду? Общество – оно как корабль, крутить штурвал должны все вместе.
   Х о р с т е р. Возможно, на суше это работает, но на море точно добром не кончится.
   Х о в с т а д. Удивительно, что моряки в большинстве своем так мало интересуются делами родной страны.
   Д о к т о р С т о к м а н. Моряки что перелетные птицы, им везде дом, и на севере, и на юге. Вот отчего, господин Ховстад, нам, остальным, надо быть вдвойне активными. Ждать ли в завтрашнем «Вестнике» чего-нибудь важного на общественную тему?
   Х о в с т а д. О наших городских проблемах ничего. Но послезавтра я хотел поставить вашу заметку.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, заметка эта. Вот дьявол. Слушайте, знаете что – повремените пока с ней.
   Х о в с т а д. Зачем ждать? У нас и место есть, и время сейчас, по-моему, самое подходящее.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, да, вы кругом правы, но все-таки придержите статью. Я потом объясню, в чем дело.

   В гостиную входит П е т р а, в пальто, шляпке и с тетрадками под мышкой.

   П е т р а. Добрый вечер.
   Д о к т о р С т о к м а н. Петра, ты пришла? Добрый вечер!

   Все здороваются. Петра кладет верхнюю одежду и тетрадки на стул у двери.

   П е т р а. Пока я там надрываюсь на работе, некоторые тут гуляют вовсю.
   Д о к т о р С т о к м а н. Давай включайся скорее!
   Б и л л и н г. Сделать вам стаканчик?
   П е т р а (идет к столу). Спасибо, я сама; у вас слишком забористый выходит. Да, папа, у меня для тебя письмо. (Идет к стулу, на котором лежат ее вещи.)
   Д о к т о р С т о к м а н. Письмо? От кого?
   П е т р а (роется в карманах пальто). Я, когда выходила, встретила почтальона…
   Д о к т о р С т о к м а н (встает и идет к ней). И ты не отдала мне письмо сразу?!
   П е т р а. Честное слово, у меня уже не было времени возвращаться, чтобы отдать. Вот оно.
   Д о к т о р С т о к м а н (хватает письмо). Посмотрим, посмотрим, девочка моя. (Читает адрес отправителя.) Так и есть!
   К а т р и н а. Это то письмо, которого ты так ждал, Томас?
   Д о к т о р С т о к м а н. Оно самое. Все, я пошел к себе. Катрина, в кабинете опять лампы нет, да? И где мне взять свечу?!
   К а т р и н а. Лампа горит у тебя на столе, Томас.
   Д о к т о р С т о к м а н. Хорошо, хорошо. Прошу ненадолго простить меня. (Уходит в кабинет.)
   П е т р а. Мама, а что случилось?
   К а т р и н а. Не знаю. Но в последние дни он каждые пять минут спрашивает, не приходил ли почтальон.
   Б и л л и н г. Возможно, иногородний пациент.
   П е т р а. Бедный папа, он набирает себе слишком много дел. (Смешивает себе тодди.) О, вот это будет вкусно!
   Х о в с т а д. Вы сегодня опять преподавали в вечерней школе?
   П е т р а (отпивает глоточек). Два часа.
   Б и л л и н г. И четыре часа утром в пансионе?
   П е т р а (садится за стол). Пять.
   К а т р и н а. А вечером еще будешь проверять тетрадки, как я вижу.
   П е т р а. Да, целую стопку.
   Х о р с т е р. Похоже, вы тоже набираете себе слишком много дел.
   П е т р а. Да. Но это хорошо. Мне нравится приятная усталость от работы.
   Б и л л и н г. Вам она нравится?
   П е т р а. Да, потому что тогда спится отлично.
   М о р т е н. Получается, ты страшная грешница, Петра.
   П е т р а. Грешница?
   М о р т е н. Ага, раз ты так много работаешь. Господин Рёрлунд говорит, что работа – наказание за наши грехи.
   Э й л и ф (фыркает). А ты и поверил, дурень!
   К а т р и н а. Эйлиф, прекрати.
   Б и л л и н г (хохочет). Здорово!
   Х о в с т а д. Мортен, а ты не хотел бы работать так же много?
   М о р т е н. Нет, не хотел бы.
   Х о в с т а д. Кем же ты тогда хочешь стать?
   М о р т е н. Вообще-то я хотел бы стать викингом.
   Э й л и ф. Тогда тебе надо быть язычником.
   М о р т е н. Ну и что, могу и язычником стать.
   Б и л л и н г. Согласен, Мортен. Я всегда говорю то же самое.
   К а т р и н а (делает ему знаки). Нет, господин Биллинг, конечно же вы так не говорите.
   Б и л л и н г. Не говорю? Я сам язычник, убей бог, и этим горжусь. Попомните мое слово, скоро мы все станем язычниками.
   М о р т е н. И тогда сможем делать все, что захотим?
   Б и л л и н г. Да, Мортен, ты же понимаешь…
   К а т р и н а. Мальчики, идите к себе. У вас наверняка уроки на завтра недоделаны.
   Э й л и ф. Я хотел бы еще немного посидеть.
   К а т р и н а. Нет, и ты тоже. Отправляйтесь оба.

   Мальчики говорят «спокойной ночи» и уходят в комнату налево.

   Х о в с т а д. Вы правда думаете, что мальчикам вредно слушать такие разговоры?
   К а т р и н а. Не знаю, но мне это не нравится.
   П е т р а. Мама, по-моему, ты перегибаешь палку.
   К а т р и н а. Очень может быть, но мне это неприятно, во всяком случае, в собственном доме.
   П е т р а. Сколько неправды и дома, и в школе! Дома надо помалкивать, а в школе приходится врать детям.
   Х о р с т е р. Врать?
   П е т р а. Да, а вы думали, нам не приходится внушать им то, во что мы сами не верим?
   Б и л л и н г. Ну, это уж само собой.
   П е т р а. Будь у меня деньги, я бы открыла свою школу, и там все было бы по-другому.
   Б и л л и н г. Ну вот, опять деньги.
   Х о р с т е р. Если надумаете, фрёкен Стокман, я дам вам помещение. Огромный дом моего покойного отца в основном пустует, там на первом этаже очень большая столовая…
   П е т р а (смеясь). Спасибо! Спасибо вам, да только ничего из этого не выйдет.
   Х о в с т а д. Фрёкен Петра скорее уж переметнется к пишущей братии. Кстати, у вас нашлось время взглянуть на английские рассказы, которые вы обещали перевести для нас?
   П е т р а. Пока еще нет, но вы получите их в срок, не сомневайтесь.

   Д о к т о р С т о к м а н выходит из своего кабинета, с распечатанным письмом в руке.

   Д о к т о р С т о к м а н (машет письмом). Что вам сказать – об этой новости весь город гудеть будет!
   Б и л л и н г. Новости?
   К а т р и н а. Что за новость?
   Д о к т о р С т о к м а н. Важное открытие, Катрина!
   Х о в с т а д. Да?
   К а т р и н а. Ты сделал открытие?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, я сам лично. (Шагает по комнате.) Вот пусть попробуют теперь сказать, как у них принято, что все это выдумки и бред сумасшедшего. Небось поостерегутся! Ха-ха, поостерегутся, думаю!
   П е т р а. Папа, говори уже, в чем дело.
   Д о к т о р С т о к м а н. Скажу, скажу. Дайте время, и все узнаете. Эх, жаль Петер ушел! Вот наглядный пример, как мы, люди, умудряемся судить-рядить о вещах точно слепые кроты!
   Х о в с т а д. Вы о чем, господин доктор?
   Д о к т о р С т о к м а н (останавливается у стола). По общему убеждению, наш город – место чистое, верно?
   Х о в с т а д. Да, само собой.
   Д о к т о р С т о к м а н. Даже необыкновенно чистое, настолько, что его стоит горячо рекомендовать всем подряд, и больным, и здоровым.
   К а т р и н а. Все так, но Томас, дорогой…
   Д о к т о р С т о к м а н. Что мы и делали – рекомендовали, расхваливали. Я писал в «Вестник», в журналы.
   Х о в с т а д. Да, и что?
   Д о к т о р С т о к м а н. Наши хваленые купальни, которые принято называть пульсом города, его нервной системой и черт-те как еще…
   Б и л л и н г. «Бьющееся сердце города» – так я позволил себе написать в торжественный…
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот, вот. А знаете ли вы, чем на самом деле являются эти огромные роскошные прославленные купальни, которые обошлись в несусветные деньги? Знаете?
   Х о в с т а д. Нет, не знаем. Чем?
   К а т р и н а. Да, чем же они являются?
   Д о к т о р С т о к м а н. Купальни – это чумной ров!
   П е т р а. Купальни? Папа?!
   К а т р и н а (одновременно с ней). Наши купальни?!
   Х о в с т а д (следом). Но господин доктор…
   Б и л л и н г. Вообще невероятно!
   Д о к т о р С т о к м а н. А я вам говорю, наши купальни – повапленный гроб, внутри полный яда!!! Они в высшей степени опасны для здоровья. Вся эта дрянь в Мельничной долине, она не только воняет на всю округу, она заражает воду в трубах питьевого павильона; и та же проклятая ядовитая дрянь стекает на пляж.
   Х о р с т е р. Туда, где купальни?
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот именно.
   Х о в с т а д. Откуда у вас такая уверенность, господин доктор?
   Д о к т о р С т о к м а н. Я досконально изучил вопрос. У меня давно возникли подозрения, что дело нечисто. В прошлом году на пациентов купален стали нападать странные болезни – тифы, гастриты…
   К а т р и н а. Да, и по городу то же самое.
   Д о к т о р С т о к м а н. Тогда мы решили, что инфекцию привезли с собой приезжие. Но позже, зимой, я подумал, что дело может быть в другом. И стал тщательно изучать воду.
   К а т р и н а. Так вот с чем ты возился!
   Д о к т о р С т о к м а н. Можно сказать и «возился». Но у меня нет нужных приборов и реактивов. Поэтому я отослал пробы и питьевой, и морской воды химикам в университет для всестороннего анализа.
   Х о в с т а д. И теперь получили результаты?
   Д о к т о р С т о к м а н (показывая письмо). Вот они! Химики выявили наличие в воде гнилостных организмов – инфузорий – в огромных количествах. Это значит, что вода безусловно опасна для здоровья, ее вредно и пить, и ванны с ней принимать.
   К а т р и н а. Слава богу, что ты вовремя это выяснил!
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, можно и так сказать.
   Х о в с т а д. И что вы намерены делать, господин доктор?
   Д о к т о р С т о к м а н. Исправить все, естественно.
   Х о в с т а д. То есть это возможно?
   Д о к т о р С т о к м а н. Наверняка возможно. А иначе нашими купальнями пользоваться нельзя, конец им. Но до этого не дойдет. Я хорошо представляю себе, чтó надо делать.
   К а т р и н а. Томас, дорогой, и ты держал все в тайне?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну да, мне надо было трубить по всему городу, не имея полной ясности? Благодарю покорно, я не настолько сумасшедший.
   П е т р а. Но хоть нам сказать, дома…
   Д о к т о р С т о к м а н. Ни одной живой душе! Но завтра утром можешь забежать к Барсуку…
   К а т р и н а. Томас, ну зачем…
   Д о к т о р С т о к м а н. Ах, да, да, да – к дедушке. То-то старик удивится. Он уверен, что у меня голова не в порядке. И тут многие так думают, я уж заметил. Вот теперь увидят, доброхоты эти, вот теперь поймут, голубчики. (Ходит по комнате, потирая руки.) Катрина, что сейчас в городе начнется! Ты себе просто не представляешь! Весь водопровод надо заново переделать!
   Х о в с т а д (вскакивает). Весь водопровод целиком?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, само собой. Водозабор построен слишком низко, его необходимо перенести выше.
   П е т р а. Значит, все-таки ты был прав!
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот именно! Ты помнишь, Петра, как я ругался с ними, когда они только собирались строить? Тогда никто не захотел меня слушать. Теперь получите и распишитесь, разделаю их под орех – я еще неделю назад написал обращение к Правлению курорта и ждал только результатов анализов воды. (Показывает письмо.) Сию же секунду пошлю его. (Уходит к себе в кабинет и возвращается с маленькой стопкой листов.) Видите? Четыре страницы мелким почерком! К этому надо приложить заключение из университета. Катрина, газету! Найди что-нибудь для обложки. Отлично. Отдай… ну, этой… (Топает ногой.) Как ее, черт возьми, зовут? Короче, отдай нашей служанке, и пусть немедля отнесет господину фогту.

   Катрина Стокман берет бандероль и уходит через столовую.

   П е т р а. Папа, а как ты думаешь – что скажет на это дядя Петер?
   Д о к т о р С т о к м а н. А что он может сказать? Честно говоря, он должен только порадоваться, что вскрылась правда о таком важном деле. Я так думаю.
   Х о в с т а д. А вы позволите дать в «Народном вестнике» короткую информацию о вашем открытии?
   Д о к т о р С т о к м а н. Буду вам за это премного благодарен.
   Х о в с т а д. Желательно, чтобы общественность узнала все как можно раньше.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что верно, то верно.
   К а т р и н а (возвращается). Рандина понесла твое письмо.
   Б и л л и н г. Господин доктор, вы будете первым человеком в городе, убей бог.
   Д о к т о р С т о к м а н (очень довольный ходит по комнате). Что уж там, по сути, я просто выполнил свой долг. Оказался удачливым золотоискателем, вот и все, хотя…
   Б и л л и н г. Ховстад, вам не кажется, что город должен устроить шествие в честь доктора?
   Х о в с т а д. Во всяком случае, я поставлю этот вопрос.
   Б и л л и н г. А я потолкую с Аслаксеном.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, дорогие друзья, бросьте. Зачем эта мишура, слышать не хочу ни о каких почестях. И если Правление курорта надумает наградить меня прибавкой жалованья, то я откажусь. Катрина, вот мое слово – я откажусь!
   К а т р и н а. И правильно, Томас.
   П е т р а (поднимает свой бокал). За тебя, папа! Скол!
   Х о в с т а д и Б и л л и н г. Скол, господин доктор! Скол!
   Х о р с т е р (чокаясь с доктором). И чтобы открытие принесло вам только счастье и радость, доктор!
   Д о к т о р С т о к м а н. Спасибо, спасибо, дорогие друзья. Я радуюсь всем сердцем. Воистину благословение – знать про себя, что ты заслужил признание родного города и сограждан. Ура, Катрина!

   Он обнимает ее обеими руками за плечи и начинает кружить. Она вскрикивает, отбиваясь. Смех, аплодисменты, крики «ура» в честь доктора. Мальчики заглядывают в дверь.

Действие второе

   Гостиная в доме доктора. Дверь в столовую закрыта. Первая половина дня.

   К а т р и н а (выходит из столовой с запечатанным письмом в руке, идет к крайней правой комнате и заглядывает в дверь). Томас, ты дома?
   Д о к т о р С т о к м а н (из комнаты). Да, только что пришел. (Выходит из комнаты.) А в чем дело?
   К а т р и н а (протягивая ему запечатанный сургучом конверт). Письмо от твоего брата.
   Д о к т о р С т о к м а н. Давай-ка посмотрим. (Вскрывает и начинает читать.) Приложенный документ возвращается отправителю с целью… (Читает дальше, бормоча под нос.) Хм…
   К а т р и н а. Что он пишет?
   Д о к т о р С т о к м а н (пряча письмо в карман). Да ничего, просто предупреждает, что зайдет в середине дня.
   К а т р и н а. Придется тебе, наконец, дома побыть. Смотри не забудь.
   Д о к т о р С т о к м а н. Побуду, тем более что все утренние визиты к больным я уже сделал.
   К а т р и н а. Мне очень любопытно, как он все это примет.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот увидишь, ему не понравится, что открытие сделал я, а не он сам.
   К а т р и н а. Тебя тоже это смущает, да?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну, в целом он обрадуется, сама понимаешь, но… Петер ужасно боится, как бы кто не осчастливил город помимо него.
   К а т р и н а. Томас, а может тебе расщедриться и поделиться с ним славой? Разве нельзя сказать, что он натолкнул тебя на эту мысль?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да я с дорогой душой. Мне главное – навести в этом деле порядок.
   М о р т е н Х и и л ь (заглядывает в гостиную, обшаривает ее взглядом и лукаво спрашивает, пряча смех). Дак это правда, что ли?
   К а т р и н а (обращаясь к нему). Отец – ты?
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот так раз – тесть пожаловал. Доброе утро, доброе утро!
   К а т р и н а. Так ты заходи.
   М о р т е н Х и и л ь. Только если это правда, а нет, то пойду.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что правда?
   М о р т е н Х и и л ь. Ерундистика с водой. Это правда, что ли?
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, правда. Но откуда вы узнали?
   М о р т е н Х и и л ь (входя в комнату). Петра забежала ко мне по дороге в школу.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да?
   М о р т е н Х и и л ь. Ага, и все мне рассказала. Я подумал сперва, что она меня дурачит, хотя вроде на Петру не похоже.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, конечно! С чего вы так подумали?
   М о р т е н Х и и л ь. Доверять никому нельзя, так-то. Оглянуться не успеешь, уж нос натянули. Значит, все-таки правда?
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, можете не сомневаться. Тесть, да вы садитесь. (Усаживает старика на диван.) Это такое неимоверное счастье для города…
   М о р т е н Х и и л ь (с трудом сдерживая смех). Счастье? Для города?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну да, что я сделал это открытие аккурат вовремя…
   М о р т е н Х и и л ь (по-прежнему). Конечно, конечно. А я и не чаял увидеть, как вы станете втирать очки родному братцу!
   Д о к т о р С т о к м а н. Втирать очки?!
   К а т р и н а. Отец, дорогой, но…
   М о р т е н Х и и л ь (сидит, положив руки на рукоять палки и уперев в них подбородок, и заговорщически подмигивает доктору). А что стряслось-то? Живность в трубах развелась, да?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да уж, живность – инфузория.
   М о р т е н Х и и л ь. И энтой живности натолкалось видимо-невидимо, сказала Петра. Уймища прям.
   Д о к т о р С т о к м а н. Верно, счет идет на сотни тысяч.
   М о р т е н Х и и л ь. Но разглядеть их никто не может – так?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, они не видны.
   М о р т е н Х и и л ь (с тихим кудахчущим смешком). Прекрасно! Ничего лучше, черт меня побалуй, я от вас сроду не слыхал.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы это о чем?
   М о р т е н Х и и л ь. Только вы нипочем не втемяшите это в фогтову голову.
   Д о к т о р С т о к м а н. Посмотрим, посмотрим.
   М о р т е н Х и и л ь. Думаете, он совсем сумасшедший?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну, я-то надеюсь, что у нас весь город такой сумасшедший.
   М о р т е н Х и и л ь. Весь город! А что, тресни-лопни, может, и так. Поделом им, глядишь, проучат их. Все такие умные, не чета нам, старикам. Турнули меня к чертям собачьим из председателей. А как еще скажешь? Шуганули, как шавку, голосователи. Теперь ужо им достанется! Давайте, давайте, доктор Стокман, очки им вотрите.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но тесть…
   М о р т е н Х и и л ь. Втирайте, втирайте, я вам говорю. (Встает.) Коли вы спроворите все так, что фогт с дружками останутся с мытой шеей на морозе, сей же час дам вам… дам вам сто крон на бедных.
   Д о к т о р С т о к м а н. Это слишком щедро.
   М о р т е н Х и и л ь. С деньгами у меня, видите ли, не густо. Но если это дело у вас выгорит, то я пожертвую бедным на Рождество полсотни.

   В прихожей появляется редактор Х о в с т а д.

   Х о в с т а д. Доброе утро! (Останавливается.) Ой, прошу прощения…
   Д о к т о р С т о к м а н. Входите, входите.
   М о р т е н Х и и л ь (тихо смеется). И этот тоже в деле?
   Х о в с т а д. Что вы имеете в виду?
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, он в деле.
   М о р т е н Х и и л ь. Надо было мне самому догадаться! Об этом должны писать газеты. Да, Стокман, вы парень не промах. Ну, шустрите тут дальше, я пошел.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, тесть, посидите еще.
   М о р т е н Х и и л ь. Нет, нет, мне надо идти, а вы уж вотрите очки по самое того. Вы же не за просто так стараетесь.

   Уходит. Катрина провожает его до двери.

   Д о к т о р С т о к м а н (смеется). Вообразите, старик считает проблемы с водопроводом выдумкой.
   Х о в с т а д. Так вы об этом разговаривали?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, как раз об этом. И вы, наверно, пришли по тому же поводу?
   Х о в с т а д. Вы угадали. Найдется ли у вас минутка, доктор Стокман?
   Д о к т о р С т о к м а н. Сколько надо, голубчик.
   Х о в с т а д. Фогт отозвался на ваше письмо?
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет еще, но обещал зайти позже.
   Х о в с т а д. Я со вчерашнего вечера думаю об этом деле.
   Д о к т о р С т о к м а н. Правда?
   Х о в с т а д. Вы врач, человек науки, поэтому видите здесь только проблему водопровода. Как мне показалось, вы не задумывались, в какой мере она переплетена с совсем другими проблемами.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да? Давайте присядем, мой дорогой. Нет, вот сюда, на диван.

   Ховстад садится на диван, доктор – в кресло по другую сторону стола.

   Д о к т о р С т о к м а н. Так вы считаете…
   Х о в с т а д. Вы сказали вчера, что причиной заражения водопровода является загрязнение почвы.
   Д о к т о р С т о к м а н. Рассадником заразы, несомненно, стали ядовитые болота в Мельничной долине.
   Х о в с т а д. Прошу прощения, господин доктор, но лично я думаю, что источник заразы – совсем другое болото.
   Д о к т о р С т о к м а н. Какое такое другое болото?
   Х о в с т а д. То самое, в котором погрязла и гниет наша общественная жизнь.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ни черта себе, господин Ховстад, ну вы сказали!
   Х о в с т а д. Все вопросы жизни города мало-помалу оказались в руках клики чиновников.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну, не все они чиновники.
   Х о в с т а д. Не все, но кто сам не чиновник, тот друг чиновника или его компаньон; все они очень богаты и принадлежат к самым титулованным семьям города, вот они нами и правят, и властвуют.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, но зато они много знают, понимают и умеют.
   Х о в с т а д. Так это благодаря знаниям и умениям они приняли решение строить водопровод не в том месте?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да уж, сделали громадную глупость. Но теперь все будет исправлено.
   Х о в с т а д. Думаете, все пройдет гладко?
   Д о к т о р С т о к м а н. Гладко или не гладко, но как-то все будет исправлено.
   Х о в с т а д. Будет, если пресса вмешается.
   Д о к т о р С т о к м а н. В этом нет необходимости, голубчик. Я уверен, что мой брат…
   Х о в с т а д. Простите, господин доктор, но я должен сказать вам, что намерен раскрутить это дело.
   Д о к т о р С т о к м а н. В газете?
   Х о в с т а д. Да. Я возглавил «Народный вестник», чтобы подорвать влияние этого круга самоуверенных упрямых старцев, которые держат всю власть.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но вы же сами рассказывали мне, чем это кончается. В прошлый раз вы едва не погубили газету.
   Х о в с т а д. Да, правда, в тот раз нам пришлось накинуть платок на роток – из опасения, что если мы свалим этих господ, то купальни вовсе не будут построены. Но теперь водолечебница работает, и с большими начальниками можно уже не церемониться.
   Д о к т о р С т о к м а н. Можно не церемониться, но мы по-прежнему должны быть им благодарны.
   Х о в с т а д. Благодарность свою они получат в наилучшем виде. Но журналист как я, который служит народу, просто не имеет права упустить подобную историю. Видите ли, миф о том, что власть не совершает ошибок, надо развенчивать. Изживать его, как и прочие суеверия.
   Д о к т о р С т о к м а н. Поддерживаю вас в этом всем сердцем, господин Ховстад. Если это суеверие – на свалку его!
   Х о в с т а д. Менее всего я хотел бы задеть господина фогта, поскольку он ваш брат. Вместе с тем я уверен, что и для вас, как для меня, правда превыше всего остального.
   Д о к т о р С т о к м а н. Само собой разумеется. (Вскрикивает.) Да, но!.. Но…
   Х о в с т а д. Не думайте обо мне плохо. Я мечтаю о карьере и власти не больше, чем все остальные.
   Д о к т о р С т о к м а н. Дорогой мой, кто мог так о вас подумать?
   Х о в с т а д. Я из простой семьи, как вы знаете. И имел возможность разобраться, чего более всего не хватает низшим сословиям. Участия в решении общественных вопросов, вот чего им не хватает, господин доктор. Именно оно развивает и способности, и кругозор, и самоуважение.
   Д о к т о р С т о к м а н. Это я прекрасно понимаю.
   Х о в с т а д. И еще я думаю, что журналист берет слишком большой грех на душу, когда упускает случай дать свободу многочисленным маленьким подневольным людям. Я отлично знаю, что в стане больших людей это назовут подрывом устоев и тому подобными словами, ну и пусть их. Лишь бы моя совесть была чиста.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот именно, дорогой Ховстад, вот именно… Хотя… Вот дьявол! (Стук в дверь.) Войдите!

   Входит владелец типографии А с л а к с е н. Одет скромно и прилично, костюм с белой рубашкой, немного мятый шейный платок, в руках перчатки и цилиндр.

   А с л а к с е н (кланяясь). Прошу прощения, господин доктор, что я так нахально…
   Д о к т о р С т о к м а н (вставая). Однако вот и господин Аслаксен пожаловал!
   А с л а к с е н. Он самый, господин доктор.
   Х о в с т а д (поднимаясь). Вы меня искали, Аслаксен?
   А с л а к с е н. Нет, нет, я не думал вас здесь застать. У меня дело к самому доктору.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да? Чем могу служить?
   А с л а к с е н. Правду ли рассказал мне господин Биллинг, что господин доктор хочет переделать водопровод получше?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да. В купальнях.
   А с л а к с е н. Вот как. Понимаю вас. И пришел сказать, что готов всемерно поддержать вас в этом деле.
   Х о в с т а д (доктору). Вот видите!
   Д о к т о р С т о к м а н. Сердечно благодарю вас, но…
   А с л а к с е н. Поди, пригодится вам, если за вами будем стоять мы, простое мещанство. Мы теперь в городских вопросах давим как компактное большинство. Когда хотим, конечно. Скажу вам, господин доктор: всегда хорошо иметь за собой большинство.
   Д о к т о р С т о к м а н. Бесспорно. Только я никак в толк не возьму, к чему все эти ухищрения. Мне кажется, в таком простом и ясном деле…
   А с л а к с е н. Вот увидите, лишним не будет. Я слишком отлично знаю наши местные власти: по доброй воле начальники на предложения других людей не соглашаются. Потому я считаю, делу пойдет на пользу, если мы помитингуем чуток.
   Х о в с т а д. Да, согласен!
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы говорите – помитингуете? И как, собственно, вы собираетесь митинговать?
   А с л а к с е н. Понятное дело, с большой умеренностью, господин доктор. Я всегда стою за умеренность, потому что она – наипервейшая добродетель гражданина, как я лично думаю.
   Д о к т о р С т о к м а н. Тем вы и знамениты, господин Аслаксен.
   А с л а к с е н. Да, смею сказать, что так оно, пожалуй, и есть. А дело с водопроводом для нас, мещанства, архиважное. Купальни превращаются, скажем так, в золотую жилу города. Именно с них будем жить все мы, но в первую голову – домохозяева. Потому мы и хотели поддержать это дело чем можем. А поскольку я как раз председатель Союза домохозяев…
   Д о к т о р С т о к м а н. То?
   А с л а к с е н. И поскольку я еще работаю на Союз умеренных трезвенников – вы ведь знаете, господин доктор, что я тружусь по части трезвости?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, еще бы.
   А с л а к с е н. Ну вот, так понятно, что я общаюсь со многими людьми. И поскольку я, как вы сами только что сказали, известен в городе как трезвомыслящий и законопослушный гражданин, то пользуюсь у нас тут некоторым влиянием, рискну сказать, имею как бы эдакую маленькую власть в своих кругах.
   Д о к т о р С т о к м а н. Это мне хорошо известно, господин Аслаксен.
   А с л а к с е н. Так что для меня в случае чего и адрес организовать труда не составит.
   Д о к т о р С т о к м а н. Адрес, говорите?
   А с л а к с е н. Такой, понимаете, благодарственный адрес вам от горожан за то, что вытащили на свет божий значимую для города проблему. Само собой, мы будем стараться выражаться с умеренной соразмерностью, чтобы не задеть ни власти, ни людей влиятельных. Но если мы за этим хорошенько проследим, то никаких недоразумений не возникнет, верно?
   Х о в с т а д. Пожалуй. И даже если адрес им не особенно понравится…
   А с л а к с е н. Нет, нет, нет, господин Ховстад, не будем вязаться к властям и вставать в оппозицию к людям, от которых зависит наша жизнь. В свое время я на этом обжегся, да и не кончается оно ничем дельным. Но зрелые и взвешенные суждения гражданину не запрещены.
   Д о к т о р С т о к м а н (трясет его руку). Не могу выразить, дорогой господин Аслаксен, какое счастье – видеть такую поддержку горожан! Как же я рад! Послушайте, а не полагается ли нам по такому случаю по рюмочке хереса, а?!
   А с л а к с е н. Нет, спасибо, крепкого спиртного я не пью.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну а как насчет кружечки пива?
   А с л а к с е н. Благодарю, я спозаранку вообще не употребляю. Пойду в город, поговорю кое с кем из домохозяев, подготовлю общественное мнение.
   Д о к т о р С т о к м а н. Чрезвычайно любезно с вашей стороны, но у меня не укладывается в голове, что все эти хлопоты нужны, я уверен, вопрос решится сам собою.
   А с л а к с е н. Власти наши тяжелы на подъем, господин доктор. Я ни боже мой не хотел бы очернить их, но…
   Х о в с т а д. Завтра «Вестник» их раскочегарит, Аслаксен.
   А с л а к с е н. Только в раж не впадайте, господин Ховстад. Поспешайте в меру, иначе вы их с места не сдвинете. Доверьтесь моему опыту, я по крохам собирал его в школе жизни. Мне пора откланяться, но помните, господин доктор: у вас за спиной по крайней мере мещанство. Компактное большинство на вашей стороне, доктор Стокман.
   Д о к т о р С т о к м а н. Спасибо, дорогой господин Аслаксен! (Протягивает ему руку.) До свидания!
   А с л а к с е н. Вы со мной в типографию, господин Ховстад?
   Х о в с т а д. Я приду позже, мне надо кое-что доделать.
   А с л а к с е н. Хорошо, хорошо. (Прощается и уходит, Стокман провожает его в прихожую.)
   Х о в с т а д (доктору, снова входящему в комнату). И что вы скажете на это, господин доктор? Вам не кажется, что пора проветрить наш город и вымести из него инертность, половинчатость и трусость?
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы намекаете на Аслаксена?
   Х о в с т а д. Да. Он как раз из тех, из болота, каким бы хорошим человеком ни был в остальном. И у нас в основном все такие – шатаются туда-сюда, заигрывают с обеими сторонами, из осторожности и практических соображений никогда не осмеливаются сделать решительный шаг.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, зато Аслаксен проявил такое участие! Удивительное, по-моему.
   Х о в с т а д. Не знаю, я больше ценю в людях стойкость и верность себе.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы совершенно правы, конечно же.
   Х о в с т а д. Поэтому я хочу воспользоваться случаем и заставить исполненных благих намерений господ вести себя по-мужски. Надо искоренить в нашем городе культ преклонения перед властями. Каждый горожанин с правом голоса должен отчетливо понимать, что в истории с водопроводом власти совершили огромную, непростительную ошибку.
   Д о к т о р С т о к м а н. Хорошо. Если вы считаете, что для общественного блага так лучше, будь по-вашему. Но не раньше, чем я поговорю с братом.
   Х о в с т а д. Я пока напишу колонку про эту историю. И если господин фогт пожелает замолчать дело, то…
   Д о к т о р С т о к м а н. Слушайте, ну почему вы так думаете?
   Х о в с т а д. А почему бы мне так не думать? Так что тогда?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну-у, тогда я обещаю вам… Вот что, тогда печатайте мою докладную – прямо всю целиком.
   Х о в с т а д. Вы разрешите? Честное слово?
   Д о к т о р С т о к м а н (отдает ему рукопись). Вот она, держите. В любом случае вреда не будет, если вы ее прочтете. Только верните потом.
   Х о в с т а д. Отлично, отлично. Конечно, верну, доктор. Прощайте.
   Д о к т о р С т о к м а н. Прощайте. Вот увидите, господин Ховстад, все пройдет как по маслу.
   Х о в с т а д. Хм, посмотрим. (Откланивается и уходит.)
   Д о к т о р С т о к м а н (идет к двери, заглядывает в гостиную). Катрина! О, Петра, ты уже дома?
   П е т р а (входит). Да, только что вернулась из школы.
   К а т р и н а (входя). Еще не приходил?
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер? Нет. Зато я долго беседовал с Ховстадом, он очень воодушевлен моим открытием. Представляешь, последствия будут гораздо серьезнее, чем я думал поначалу. Но если потребуется, Ховстад предоставит в мое распоряжение свою газету.
   К а т р и н а. Думаешь, дойдет до такого?
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, конечно. Но надо же человеку погордиться, что его поддерживает независимая свободомыслящая пресса?! Еще приходил, представь себе, глава домохозяев.
   К а т р и н а. Правда? А ему что надо было?
   Д о к т о р С т о к м а н. Тоже меня поддержать. Все они меня поддержат, если запахнет порохом. Знаешь, что у меня за спиной?
   К а т р и н а. За спиной? Нет. А что там у тебя?
   Д о к т о р С т о к м а н. Компактное большинство.
   К а т р и н а. У-у. Томас, а это хорошо?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да уж куда как неплохо, скажу я тебе! (Потирая руки, ходит по комнате.) Господи, какое блаженство – чувствовать братское единство со своими согражданами!
   П е т р а. И еще чувствовать, что приносишь столько добра и пользы, папа!
   Д о к т о р С т о к м а н. Причем своему родному городу.
   К а т р и н а. В дверь звонили.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот и он. (В дверь стучат.) Милости просим!
   Ф о г т (входит из прихожей). Доброе утро.
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер, добро пожаловать!
   К а т р и н а. Доброе утро, деверь. Как дела?
   Ф о г т. Спасибо, так себе. (Доктору.) Вчера после окончания рабочего дня я получил от тебя докладную относительно водопровода в купальнях.
   Д о к т о р С т о к м а н. Угу. Ты уже прочел?
   Ф о г т. Да, прочел.
   Д о к т о р С т о к м а н. И что ты об этом думаешь?
   Ф о г т (косится в сторону). Хм…
   К а т р и н а. Петра, пойдем. (Уходит с Петрой в комнату слева.)
   Ф о г т (помолчав). Обязательно было делать все у меня за спиной?
   Д о к т о р С т о к м а н. У меня же не было полной уверенности, поэтому…
   Ф о г т. По-твоему, теперь у тебя есть полная уверенность?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, как ты и сам теперь убедился.
   Ф о г т. Ты собираешься представить это заключение Правлению в качестве официального документа?
   Д о к т о р С т о к м а н. Видимо, да. Проблему надо решать, и как можно скорее.
   Ф о г т. Ты, по своему обыкновению, делаешь в письме весьма категоричные заявления. Например, называешь лечение, которое мы предлагаем гостям курорта, перманентным отравлением.
   Д о к т о р С т о к м а н. А как иначе это назвать? Петер, только представь себе – пить ядовитую воду и принимать ванны с ней! И ведь речь о больных людях. Несчастные доверчиво едут к нам в надежде на исцеление и платят втридорога за то, чтобы вернуть себе здоровье!
   Ф о г т. В итоге ты приходишь к выводу, что нам надлежит построить канализационную систему, куда бы отцеживались предполагаемые тобой нечистоты из Мельничной долины, а затем переделать весь водопровод.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты знаешь другой способ? Я не знаю.
   Ф о г т. С утра я навестил городского инженера. По ходу разговора я вскользь коснулся твоих предложений в таком разрезе, что когда-нибудь в будущем нам стоит, возможно, их обсудить.
   Д о к т о р С т о к м а н. Когда-нибудь в будущем!
   Ф о г т. Его позабавила моя, так сказать, экстравагантность. Что неудивительно. Ты потрудился подумать, во что обойдутся предлагаемые меры? Согласно полученным мной разъяснениям, расходы составят несколько сотен тысяч крон.
   Д о к т о р С т о к м а н. Неужели так дорого?
   Ф о г т. И самое неприятное: работы займут не менее двух лет.
   Д о к т о р С т о к м а н. Два года? Ты говоришь – целых два года?
   Ф о г т. Как минимум. А что тем временем делать с купальнями? Закрыть их? Очевидно, придется. Или ты думаешь, что после заявлений о зараженной воде кто-то поедет к нам лечиться?
   Д о к т о р С т о к м а н. Но она правда вредна для здоровья, Петер.
   Ф о г т. И как нарочно, все это сейчас, когда курорт пошел в рост! Соседние города, заметь, тоже мечтали бы превратиться в курорты, и возможности для этого у них есть. Полагаешь, они будут тихо сидеть, даже не думая переманивать приезжих к себе? Сомневаюсь. И с чем мы останемся? Вероятно, нам придется просто закрыть купальни, в которые были вложены огромные деньги. Ты разоришь свой родной город, вот и все.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я разорю?
   Ф о г т. Сколько-нибудь достойное будущее этого города связано только и исключительно с развитием курорта и водолечебницы. Думаю, ты понимаешь это не хуже меня.
   Д о к т о р С т о к м а н. И что ты предлагаешь?
   Ф о г т. Докладная не убедила меня принять твой вывод о неприемлемом состоянии водопровода.
   Д о к т о р С т о к м а н. В реальности оно скорее еще хуже! Во всяком случае, точно ухудшится к лету, когда наступит жара.
   Ф о г т. Как уже сказано, я полагаю, ты сильно сгущаешь краски. Тем не менее – знающий врач должен быть сведущ и в профилактике и уметь как предотвращать вредные последствия, так и справляться с ними, если они все же как-то проявятся.
   Д о к т о р С т о к м а н. И? Что дальше?
   Ф о г т. Существующая система водоснабжения курорта – свершившийся факт, так ее и надо воспринимать. Однако можно рассчитывать, что со временем Правление согласится обсудить, какие меры можно было бы принять для улучшения качества водопроводной воды, не обременяя бюджет непомерными расходами.
   Д о к т о р С т о к м а н. И ты думаешь, я пойду на эту махинацию?!
   Ф о г т. Махинацию?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да! Это чистой воды махинация. Ложь, обман и прямое преступление против общественности и общества в целом!
   Ф о г т. Как я уже говорил, твое сообщение не убедило меня принять твой вывод, что речь действительно идет о реальной угрозе.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, наверняка убедило, иначе и быть не может! Мои рассуждения бьют наповал своей четкостью, логикой и неопровержимостью, в этом я уверен. Все тебе яснее ясного, Петер, просто ты отказываешься признавать правду. Потому что лично ты, и никто другой, продавил решение строить лечебницу и прокладывать водопровод в том злосчастном месте. Вот в чем соль – ты не хочешь признаваться в тогдашней своей треклятой ошибке. Думаешь, я тебя не раскусил? Тьфу!
   Ф о г т. А если бы и так? Даже если я – предположим – чрезмерно пекусь о своей репутации, то исключительно в интересах города. Не имея морального авторитета, я не могу решать вопросы и управлять городом для всеобщего блага. Поэтому – и по ряду других причин – для меня крайне важно, чтобы твой доклад не был представлен Правлению. Для всеобщего блага его необходимо сохранить в тайне. Позже я сам подниму вопрос о водопроводе, и мы, не привлекая внимания, без шума, сделаем все, что сможем. Но ни слова ни полслова об этом роковом деле не должны стать достоянием гласности.
   Д о к т о р С т о к м а н. Поздно, дорогой мой, огласки уже не избежать.
   Ф о г т. Ее можно и должно избежать.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ничего не выйдет, поверь. Слишком многие уже в курсе.
   Ф о г т. В курсе?! Кто? Надеюсь, не эти красавцы из «Народного вестника»?
   Д о к т о р С т о к м а н. И они тоже. Свободная независимая пресса позаботится, чтобы вы исполнили свой долг.
   Ф о г т (помолчав). Томас, ты не умеешь мыслить трезво и не знаешь меры. Ты подумал, чем это может обернуться для тебя лично?
   Д о к т о р С т о к м а н. Лично для меня?
   Ф о г т. Для тебя и твоей семьи.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что ты несешь, черт возьми?
   Ф о г т. Смею утверждать, я всегда вел себя по-братски, помогал и выручал.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, правда. За это я говорю спасибо.
   Ф о г т. Не благодари, отчасти меня вынуждала к этому забота о собственных интересах. Я всю жизнь надеялся, что мне удастся хоть как-то держать тебя в узде, если я помогу тебе улучшить финансовое положение.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что?! Так ты это ради себя?
   Ф о г т. Отчасти, сказал я. Чиновнику слишком накладно, если его ближайшие родственники прилюдно компрометируют себя раз за разом.
   Д о к т о р С т о к м а н. По-твоему, я себя компрометирую?
   Ф о г т. К сожалению – да, причем сам того не замечая. У тебя беспокойный, бунтарский нрав. Плюс твое злосчастное пристрастие писать в прессе на все мыслимые и немыслимые темы. Чуть что взбрело в голову – немедля настрочил статейку, а то и брошюру.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но разве не долг гражданина – делиться с общественностью всякой новой мыслью?
   Ф о г т. Общественности новые мысли вообще ни к чему. Общественности куда больше проку от добрых старых проверенных идей, которые у нее уже есть.
   Д о к т о р С т о к м а н. И ты так прямо это заявляешь?
   Ф о г т. Да, раз в жизни я должен поговорить с тобой прямо, без обиняков. До сих пор я старался избегать этого, зная, как легко ты вспыхиваешь. Но сейчас хочу сказать тебе правду: ты даже не представляешь себе, насколько твоя несдержанность портит твою собственную жизнь. Ты обвиняешь власти – вплоть до правительства, его ты даже хулишь; утверждаешь, что тебе не дают хода, преследуют. Но чего еще ждать такому тяжелому склочному человеку, как ты?
   Д о к т о р С т о к м а н. Докатились – теперь я еще и склочник!
   Ф о г т. Да, Томас, работать вместе с тобой очень тяжело. Это я по себе знаю. Ты ставишь свое «я» превыше всех соображений; ты, видимо, напрочь забыл, что именно мне ты обязан местом курортного врача…
   Д о к т о р С т о к м а н. Это мое место по праву! И ничье больше! Я был первым, кто увидел, что наш город может стать процветающим курортом; и кроме меня, никто этого тогда не понимал. Я в одиночку годами бился за свою идею, писал и писал…
   Ф о г т. Не отрицаю. Но тогда время еще не пришло, впрочем, тебе в твоем медвежьем углу трудно было об этом судить. А едва подходящий момент настал, как я – и другие, – мы взяли дело в свои руки…
   Д о к т о р С т о к м а н. И испоганили весь мой отличный проект! То-то теперь и видно, какие вы смекалистые ребята!
   Ф о г т. По-моему, видно лишь одно – ты ищешь, куда бы спустить свой боевой запал. Ты жаждешь разделаться с начальством всех уровней, и это у тебя исстари. Ты не выносишь над собой никакой власти и косо смотришь на всякого чиновника рангом выше тебя; он для тебя чуть не личный враг – и тут уже все равно, с каким оружием на него нападать. Я ведь убедительно объяснил тебе, чем твой порыв может обернуться для города и, следовательно, для меня? Поэтому я буду непреклонен в своем требовании. Вот оно.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что еще за требование?
   Ф о г т. Поскольку ты разболтал об этом щекотливом деле непричастным к нему и посторонним, хотя ему, безусловно, следовало оставаться тайной прерогативой Правления, утаить его уже не удастся. Мгновенно распространятся всевозможные слухи и стараниями злонамеренных граждан обрастут кривотолками. Поэтому необходимо, чтобы ты официально опроверг эти слухи.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я? Но как? Что-то я тебя не понимаю.
   Ф о г т. Есть все основания ожидать, что ты предпримешь уточняющее исследование и оно придет к выводу, что положение вовсе не столь драматично и тревожно, как показалось тебе сгоряча.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ага! Так вот чего ты ожидаешь!
   Ф о г т. Далее ты публично выскажешься, что доверяешь Правлению в решении этого вопроса: без сомнения, оно добросовестно и в полном объеме примет необходимые меры и устранит все возможные недочеты.
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер, я тебе прямо заявляю: если вы собираетесь просто подштопать-подлатать водопровод, то вы проблему не решите. Это мое глубокое убеждение!
   Ф о г т. Как должностное лицо ты не имеешь права на сепаратные убеждения.
   Д о к т о р С т о к м а н (потрясенно). Не имею права?
   Ф о г т. Как должностное лицо, я сказал. Как частное – ради бога, это дело иное. Но как служащий курорта ты подчиняешься начальству купален и не можешь высказывать суждения, идущие вразрез с мнением этого начальства.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, это слишком! Чтобы я, ученый, врач, не имел права!..
   Ф о г т. Обсуждаемое дело – не чисто научный казус, а сложный вопрос, имеющий техническую и экономическую стороны.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да плевать мне, какой это вопрос! Какого черта! Я хочу иметь право свободно высказываться по всем вопросам в мире!
   Ф о г т. И высказывайся, пожалуйста. Только не о купальнях. Это мы тебе запрещаем.
   Д о к т о р С т о к м а н (кричит). ВЫ запрещаете!.. Вы!.. Какие-то там…
   Ф о г т. Я тебе запрещаю, я! Твой непосредственный начальник. И если я запрещаю, ты обязан подчиниться.
   Д о к т о р С т о к м а н (сдерживаясь). Петер, не будь ты моим братом…
   П е т р а (рывком распахивает дверь). Отец, этого ты не потерпишь!
   К а т р и н а (следом). Петра! Петра!..
   Ф о г т. Ага, нас подслушивали.
   К а т р и н а. Вы так кричите, что мы не могли не…
   П е т р а. Да, я стояла и слушала.
   Ф о г т. Что ж, я даже рад.
   Д о к т о р С т о к м а н (подходит ближе). Ты говорил мне запрещаю и подчиняйся?
   Ф о г т. Ты вынудил меня вести разговор в таком тоне.
   Д о к т о р С т о к м а н. И я должен в официальном заявлении сам себя опровергнуть?
   Ф о г т. Мы полагаем абсолютно необходимым, чтобы ты сделал публичное заявление в том виде, как я требую.
   Д о к т о р С т о к м а н. А если я не подчинюсь?
   Ф о г т. Тогда, чтобы успокоить население, мы выступим с заявлением сами.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот и славно. А я напишу против вас. Буду стоять на своем и докажу, что вы ошиблись и я прав. Что вы станете делать тогда?
   Ф о г т. Тогда я не смогу предотвратить твоего увольнения.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что?!
   П е т р а. Уволить отца?
   К а т р и н а. Увольнения?
   Ф о г т. Увольнения с должности курортного врача. Я буду вынужден поставить вопрос о твоем немедленном увольнении со службы, дабы ты никоим образом не имел доступа ни к чему, связанному с купальнями.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы пойдете ва-банк?
   Ф о г т. Ва-банк играешь ты.
   П е т р а. Дядя, возмутительно обращаться подобным образом с таким человеком, как отец!
   К а т р и н а. Петра, помолчи.
   Ф о г т (глядя на Петру). Ага, вот и публичные дебаты начались. Кто бы сомневался. (Обращается к Катрине.) Невестка, вы, похоже, самый трезвомыслящий человек в этом доме. Используйте все свое влияние на мужа, чтобы он осознал, какие последствия все это повлечет как для вашей семьи…
   Д о к т о р С т о к м а н. Моя семья касается только меня и никого больше!
   Ф о г т. Как, повторяю, для вашей семьи, так и для города, в котором он живет.
   Д о к т о р С т о к м а н. О благе города пекусь как раз я. Поэтому и хочу разоблачить недостатки, которые все равно рано или поздно всплывут. Тогда-то все и поймут, как я любил свой родной город!
   Ф о г т. Ты? Который в своем упрямом ослеплении готов перекрыть главный источник процветания города?
   Д о к т о р С т о к м а н. Этот источник отравлен! Господин хороший, ты в своем уме? Мы живем с того, что продаем вразнос гниль и мерзость. Вся наша цветущая общественная жизнь питается ложью!
   Ф о г т. Бред – или что похуже. Человек, который позволяет себе столь оскорбительные инсинуации по адресу родного города, – он просто враг общества!
   Д о к т о р С т о к м а н (кидается к нему). Да как ты смеешь!..
   К а т р и н а (встает между ними). Томас!
   П е т р а (хватая отца за руку). Папа, успокойся.
   Ф о г т. Я не хочу подвергать себя риску насилия. Ты предупрежден. Подумай. У тебя есть обязательства перед самим собой и семьей. Прощай. (Уходит.)
   Д о к т о р С т о к м а н (мечется по комнате). И я должен терпеть такое обращение?! В моем собственном доме?! Катрина, ты-то что скажешь?
   К а т р и н а. Да, Томас, стыд и срам.
   П е т р а. Так бы его и пришибла!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я сам виноват, давно надо было начать огрызаться – показать им зубы, рыкнуть. Назвать меня врагом общества! Меня! Этого я им не спущу, так и знайте!
   К а т р и н а. Томас, дорогой, но у твоего брата власть.
   Д о к т о р С т о к м а н. А у меня – правота!
   К а т р и н а. Правота правотой, но чем она тебе поможет, когда у тебя нет ни власти, ни силы?
   П е т р а. Мама, да как ты можешь так говорить?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты хочешь сказать, человеку в свободном обществе ничуть не поможет тот факт, что он прав? Катрина, мне смешно тебя слушать! К тому же за моей спиной стоит компактное большинство и меня поддерживает независимая пресса. Это ли не сила и власть?!
   К а т р и н а. Час от часу не легче. Томас, ты ведь не собираешься…
   Д о к т о р С т о к м а н. Не собираюсь чего?
   К а т р и н а. Воевать со своим братом?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, черт возьми! А что прикажешь мне еще делать? Считать неправдой правду, в которой я уверен?
   П е т р а. Да, и я хотела задать тебе тот же вопрос!
   К а т р и н а. Но ты ведь ничего не добьешься – если они чего не хотят, то и не будут.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ха-ха-ха, Катрина! Подожди, ужо увидишь. Я доведу войну до конца!
   К а т р и н а. Доведешь. Концом станет твое увольнение, чем дело и завершится.
   Д о к т о р С т о к м а н. По крайней мере, я выполню свой долг перед общественностью и обществом. Я, кого они называют врагом народа.
   К а т р и н а. А перед своей семьей, Томас? Перед нами? Думаешь, в этом состоит твой долг перед теми, кого ты обеспечиваешь?
   П е т р а. Нельзя всегда прежде всего думать о нас, мама!
   К а т р и н а. Тебе легко говорить, ты в крайнем случае справишься сама. Но подумай о мальчиках, Томас, и немножко о себе самом и обо мне.
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, мне кажется, ты просто сошла с ума! Если я сейчас упаду в ноги Петеру и его треклятым прихвостням, то я больше никогда не буду счастлив.
   К а т р и н а. Этого я не знаю, но упаси бог от того счастья, что ждет нас всех, если ты будешь упрямиться и стоять на своем. Ты останешься без средств, без работы, без постоянного дохода. Мы достаточно натерпелись в прошлом, Томас. Подумай хорошенько, взвесь, чем нам это грозит.
   Д о к т о р С т о к м а н (в смятении сжимает кулаки). И этим холопам конторским позволено так измываться над свободным порядочным человеком! Разве это не ужасно, Катрина?!
   К а т р и н а. Да, поступать с тобой так – грех, тут и говорить нечего. Но в мире столько несправедливости и неправды, бог мой, на каждом шагу приходится с ними смиряться. Томас, вон идут мальчики. Взгляни на них. Что с ними будет? Неужели у тебя сердце не дрогнет? Нет, нет…

   Э й л и ф и М о р т е н со школьными сумками заходят в комнату.

   Д о к т о р С т о к м а н. Мальчики мои! (Вдруг решительно и собранно.) Пусть рухнет весь мир, но я головы перед игом не склоню.
   К а т р и н а (ему в спину). Томас… чего ты хочешь?
   Д о к т о р С т о к м а н (в дверях). Когда мои сыновья вырастут свободными людьми, я хочу иметь право смотреть им в глаза. (Уходит к себе.)
   К а т р и н а (плачет). Господи, пошли всем нам спасение и утешение.
   П е т р а. Папа молодчина! Он не сдается.

   Мальчики с удивлением спрашивают, что происходит, Петра жестами велит им молчать.

Действие третье

   Редакция «Народного вестника». В глубине слева – входная дверь, правее по той же стене – еще одна дверь со стеклянными вставками, сквозь которые видно типографию. В стене по правую руку тоже дверь. В центре комнаты стол, заваленный бумагами, книгами и газетами. На авансцене слева окно, рядом конторка и высокий стул. Несколько кресел стоит у стола в центре и несколько стульев вдоль стен. Обстановка мрачная, убогая, стулья и кресла драные, с засаленной обивкой. В типографии трудятся два наборщика, видно, что ручной пресс на заднем плане не простаивает.
   Редактор Х о в с т а д что-то пишет за конторкой. Чуть погодя заходит Б и л л и н г с рукописью д о к т о р а С т о к м а н а в руках.

   Б и л л и н г. Да уж, я вам скажу!
   Х о в с т а д (продолжая писать). Прочитали целиком?
   Б и л л и н г (кладет рукопись на стол). Да, всю прочитал.
   Х о в с т а д. Не на шутку доктор разошелся, да?
   Б и л л и н г. Разошелся? Да он их в щепки разнес, убей бог! Каждое слово в пуд весом, он им, я бы сказал, топором втемяшивает.
   Х о в с т а д. Эти люди с одного удара не падают, если на то пошло.
   Б и л л и н г. Тоже верно, но мы будем долбить удар за ударом, пока империя больших начальников не рухнет. Когда я читал доклад, мне чудилось, что где-то вдалеке я вижу грядущую революцию.
   Х о в с т а д (оборачивается). Тише! Не так громко, чтобы Аслаксен не услышал.
   Б и л л и н г (понизив голос). Аслаксен – трус. Не мужик, а мокрая курица. Но в этот раз вы своего добились, верно? И статья доктора пойдет в печать?
   Х о в с т а д. Да. Разве что фогт добровольно примет все условия.
   Б и л л и н г. Черт, нет, только не это! Слишком скучно.
   Х о в с т а д. Нам, газетчикам, при любом раскладе будет чем заняться. Если фогт не согласится с предложением доктора, на него набросится все мещанство во главе с Союзом домохозяев, а согласится – на него ополчатся крупные акционеры курорта, которые до сих пор были его верной гвардией.
   Б и л л и н г. Еще бы, им переустройство встанет в бешеные деньги.
   Х о в с т а д. Встанет, как бог свят. Что так, что сяк, но их круговая порука разомкнется. Тут мы и встрянем, и давай ежедневно разъяснять общественности, что фогт не сведущ ни в том, ни в этом и что все выборные должности, все местное управление надо отдать в руки свободомыслящих граждан.
   Б и л л и н г. Точно сказали, убей бог! Я прямо вижу, вижу, что мы на пороге революции!

   Стук в дверь.

   Х о в с т а д. Тише! (Кричит.) Войдите!

   В дальнюю левую дверь входит д о к т о р С т о к м а н.

   Х о в с т а д (идет ему навстречу). О, вот и доктор. Ну и?
   Д о к т о р С т о к м а н. В печать, господин Ховстад!
   Х о в с т а д. Все-таки этим кончилось?
   Б и л л и н г. Ура!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я же сказал – печатайте! Да, все кончилось этим. Хотят так – получат сполна. Быть в городе войне, господин Биллинг!
   Б и л л и н г. Война ножей, я надеюсь? Нож в глотку, господин доктор?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Эта публикация – только начало. Я держу в голове план еще четырех или пяти статей. А где ваш Аслаксен?
   Б и л л и н г (кричит в типографию). Аслаксен, зайдите на минутку!
   Х о в с т а д. Четыре-пять сюжетов, говорите? На ту же тему?
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, что вы, дорогой мой, совсем о других вещах. Хотя отталкиваюсь я действительно от водопровода и канализации. Одно тянет за собой другое. Это как старый дом сносить.
   Б и л л и н г. Точно сказано, убей бог! Начнешь с одного угла, а пока всю развалюху не снесешь, дело кажется недоделанным.
   А с л а к с е н (из типографии). Снесешь? Надеюсь, доктор не собирается сносить купальни?
   Х о в с т а д. Только не пугайтесь, об этом и речи нет.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, нет, разговор шел вовсе о другом. Господин Ховстад, что скажете о моем тексте?
   Х о в с т а д. По-моему, блистательно.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ведь правда же? Рад, очень рад.
   Х о в с т а д. Все четко, ясно, не надо быть специалистом, чтобы понять суть. Рискну утверждать, что любой просвещенный человек вас поддержит.
   А с л а к с е н. И любой трезвомыслящий.
   Б и л л и н г. И трезво, и нетрезво мыслящие – я думаю, весь город встанет за вас.
   А с л а к с е н. Ну, тогда рискнем, что ли, напечатать.
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно же!
   Х о в с т а д. Выйдет завтра рано утром.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, нельзя терять ни дня, дьявол их задери! Послушайте, господин Аслаксен, я как раз об этом и пришел вас просить – возьмите печать моего материала в свои руки.
   А с л а к с е н. Отчего же нет.
   Д о к т о р С т о к м а н. И глаз с него не спускайте, как будто он драгоценное золото. Бога ради, ни одной опечатки, тут каждое слово важно. Я попозже еще загляну, может, дадите корректуру прочитать. Вы не представляете себе, как я жду публикацию! Обнародовать это дело…
   Б и л л и н г. Громыхнуть им!
   Д о к т о р С т о к м а н. Отдать на суд здравомыслящих граждан! Вы не поверите, через что мне пришлось пройти сегодня. Мне угрожали всем на свете, обещали лишить простейших, самых бесспорных гражданских прав.
   Б и л л и н г. Что? Лишить вас прав?
   Д о к т о р С т о к м а н. Меня пытались унизить, заставить подличать, требовали, чтобы я ради шкурных интересов отказался от своих принципов, от главных, святых для меня убеждений.
   Б и л л и н г. Так-то уж слишком грубо, убей бог.
   Х о в с т а д. Да уж, от этих наших можно всего ожидать.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не на того напали! Это я им быстро растолкую. Брошу якорь в «Народном вестнике» и буду каждый день палить в них новой статьей!
   А с л а к с е н. Но послушайте…
   Б и л л и н г. Ура, война! Будет война!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я уложу их на лопатки, раздавлю, на глазах всего честного народа сровняю с землей все линии их укреплений! Я сделаю это!
   А с л а к с е н. Но в духе умеренности, господин доктор; палите в меру.
   Б и л л и н г. Нет, нет, не слушайте его. Жахните динамитом!
   Д о к т о р С т о к м а н (не обращая внимания). И речь теперь вовсе не только о водопроводе и сточных водах. Сами видите, чистить и обеззараживать надо все наше общество.
   Б и л л и н г. Наконец-то слово сказано!
   Д о к т о р С т о к м а н. Все старичье, всех этих латальщиков-перелицовщиков надо выкинуть за борт. Из всех областей жизни! Сегодня я увидел совершенно новые горизонты. Пока мне и самому не все ясно, но я разберусь. Юные неиспорченные знаменосцы – вот кого мы должны искать и найти! Нам позарез нужны новые командиры на всех форпостах!
   Б и л л и н г. Слушайте, слушайте!
   Д о к т о р С т о к м а н. Если только мы выступим единым фронтом, все сладится как по маслу. Перестройка пойдет ходко и гладко, как корабль со стапелей. Вы думаете иначе?
   Х о в с т а д. Полагаю, сейчас у нас есть шанс отдать местное управление в надлежащие руки.
   А с л а к с е н. И коли мы будем действовать с оглядкой да помнить об умеренности, то, думаю, никакими опасностями нам это не грозит.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да к черту эти расчеты, опасно или нет! Я делаю то, что делаю, во имя правды и ради собственной совести.
   Х о в с т а д. Господин доктор, вы человек, который заслуживает поддержки.
   А с л а к с е н. Да, всем твердо известно: доктор истинный друг города. Настоящий друг общества, вот кто он такой.
   Б и л л и н г. Верно, Аслаксен, убей бог! Доктор Стокман – друг народа!
   А с л а к с е н. Пожалуй, Союз домохозяев подхватит этот лозунг.
   Д о к т о р С т о к м а н (растроганно жмет всем руки). Спасибо, спасибо, верные дорогие друзья. Как меня поддерживают ваши слова! Мой начальственный брат аттестовал меня иначе. Но я отплачу ему сполна да с походом, слово даю! А теперь мне пора, надо проведать одного дьяволенка приболевшего. Но я еще вернусь попозже. А вы, Аслаксен, набирайте текст в точности, ни в коем случае не выкидывайте восклицательные знаки, лучше уж добавьте парочку. Отлично, отлично, до скорого. До свидания!

   Все провожают доктора до дверей, прощаясь с ним.

   Х о в с т а д. Он может стать для нас поистине бесценным кадром.
   А с л а к с е н. Да, покуда он готов ограничиться купальнями. Но если его понесет дальше, то не советую идти за ним.
   Х о в с т а д. Ну, все зависит от того…
   Б и л л и н г. Аслаксен, какого черта вы так боитесь?
   А с л а к с е н. Боюсь? О да, когда речь о местном начальстве, я еще как боюсь, господин Биллинг, вышколен на собственной шкуре. Но отправьте меня в большую политику, да хоть против правительств – там посмотрим, испугаюсь ли я чего-нибудь!
   Б и л л и н г. Конечно, не испугаетесь, в этом вся противоречивость вашей натуры.
   А с л а к с е н. Все потому, что у меня есть совесть. От нападок на правительство вреда точно не будет, эти господа все одно никого не слушают, и сковырнуть их никак невозможно. Но вот местные власти, их сместить нам под силу, только как бы на смену не пришли совсем уж никчемные, ничего не знающие и не умеющие. Будет тогда беда домохозяевам и всему городу.
   Х о в с т а д. Но ведь участие в местном самоуправлении воспитывает в людях гражданскую ответственность. Или вы об этом не думаете?
   А с л а к с е н. Господин Ховстад, когда у вас заводятся средства и вам надо их преумножить, уже не получается думать обо всем.
   Х о в с т а д. Лучше мне ничего за душой не иметь!
   Б и л л и н г. Слушайте, слушайте.
   А с л а к с е н (с улыбкой). Хм. Вот на этом вашем стуле за конторкой редактора (показывает рукой) до вас сиживал губернский уполномоченный господин Стенгорд.
   Б и л л и н г (сплевывая). Тьфу! Перебежчик!
   Х о в с т а д. Я не двурушник и никогда им не стану!
   А с л а к с е н. Политику ни от чего не след зарекаться, господин Ховстад. Да и вам, господин Биллинг, нелишне сбавить обороты, раз уж вы хлопочете о месте секретаря мэрии.
   Б и л л и н г. Я?!
   Х о в с т а д. Правда, Биллинг?
   Б и л л и н г. Да ну какого черта… Это я только чтоб над советом мудрейших поглумиться, сами понимаете.
   А с л а к с е н. Не моего ума дело, но раз уж меня обвиняют в трусости и уличают в противоречивости, то должен напомнить, что политическое прошлое типографщика Аслаксена известно каждому. Какие у меня были взгляды, такие и остались, разве что умеренности прибавилось. Сердцем я неизменно с народом, но не стану отпираться, что разум теперь больше тянется за властями, местными, понятное дело. (Уходит в типографию.)
   Б и л л и н г. Не пора ли нам расстаться с ним, Ховстад?
   Х о в с т а д. Вы знаете другого, кто бы не требовал вперед плату за бумагу и печать?
   Б и л л и н г. Проклятье! И почему у нас нет этого злосчастного оборотного капитала?
   Х о в с т а д (садясь за конторку). Да уж, были бы у нас деньги…
   Б и л л и н г. А что, если обратиться к доктору Стокману?
   Х о в с т а д (перелистывает бумаги). Что толку? У него самого ничего нет.
   Б и л л и н г. У самого нет, но у него в запасе славный старикан Мортен Хииль по прозвищу Барсук.
   Х о в с т а д (продолжая писать). А вы твердо знаете, что у старикана кое-что водится?
   Б и л л и н г. Это такое кое-что, что убей бог! И часть достанется семье Стокмана. Старик небось уж не забудет отписать хотя бы детям.
   Х о в с т а д (поворачивается вполоборота). Вы на этом строите свои расчеты?
   Б и л л и н г. Строю? Да ничего я ни на чем не строю.
   Х о в с т а д. Вот и правильно. И на должность в мэрии тоже не рассчитывайте, потому что вы ее не получите, уверяю вас.
   Б и л л и н г. Думаете, я сам не знаю? Но меня и заводит, что я должности не получу. Когда человека вот так заглазно списывают со счетов, у него распаляется боевой задор. Что нелишне в нашей сонной заводи – хоть нервы пощекотать.
   Х о в с т а д (продолжая писать). Да, да.
   Б и л л и н г. Но ничего, скоро они обо мне услышат! Пойду напишу воззвание к домохозяевам. (Уходит в комнату справа.)
   Х о в с т а д (сидит за конторкой, грызет ручку; с расстановкой). Хм, вот оно что. (В дверь стучат.) Войдите!

   Входит П е т р а.

   Х о в с т а д (вскакивает). Вы? Заглянули к нам?
   П е т р а. Да, простите.
   Х о в с т а д (подвигая ей кресло). Не угодно ли присесть?
   П е т р а. Нет, спасибо, я на секунду.
   Х о в с т а д. Видимо, вы по делам отца?
   П е т р а. Нет, по своим. (Вытаскивает книгу из кармана пальто.) Это тот английский рассказ.
   Х о в с т а д. Отчего вы его возвращаете?
   П е т р а. Потому что не хочу его переводить.
   Х о в с т а д. Но вы так твердо обещали.
   П е т р а. Да, но я тогда его не читала. Вы ведь сами тоже не прочли?
   Х о в с т а д. Нет, не прочел, потому что я не знаю английского, но…
   П е т р а. Ну вот, поэтому должна вам сказать, что «Народному вестнику» надо поискать другой рассказ. (Кладет книгу.) Этот совсем не подходит.
   Х о в с т а д. Почему?
   П е т р а. Потому что он противоречит вашим взглядам.
   Х о в с т а д. Ну, если дело только…
   П е т р а. Нет, вы не поняли. В рассказе речь о том, что у нас тут, на Земле, так называемые хорошие люди находятся под защитой сверхъестественных сил, их заботами у хороших людей все в конце концов устраивается наилучшим образом, а плохих людей жизнь наказывает.
   Х о в с т а д. Так это же отлично! Именно то, что народ любит!
   П е т р а. Вы хотите забивать народу голову вот этим вот? Хотя сами нисколько в такие басни не верите и отлично знаете, что жизнь устроена иначе?
   Х о в с т а д. Вы кругом правы. Но редактор не может печатать только то, что нравится ему. В незначительных вопросах он зачастую вынужден потакать вкусам публики. А по-настоящему важной темой – для газеты, во всяком случае, – остается, конечно, политика. И коль скоро я хочу увлечь народ идеями свободы и прогресса, мне надо не отпугивать читателей, а наоборот, расположить их к себе: если я даю в подвале полосы моральное духоподъемное сочинение, им легче проглотить колонку над ним. Они воспринимают ее с бо́льшим доверием.
   П е т р а. Фу! Не говорите, что вы, точно паук, хотите коварством заманить читателей в свою ловушку.
   Х о в с т а д (улыбается). Вы хорошо обо мне думаете, спасибо. Это и правда козни Биллинга, не мои.
   П е т р а. Биллинга?!
   Х о в с т а д. По крайней мере, такую точку зрения он на днях излагал. Это он настаивает на публикации рассказа – сам я книгу не читал.
   П е т р а. Но как может Биллинг с его свободными взглядами…
   Х о в с т а д. В Биллинге многое сочетается. Сейчас, например, он добивается места секретаря мэрии, как я слыхал.
   П е т р а. Нет, Ховстад, не думаю. Зачем бы ему так себя ломать.
   Х о в с т а д. Об этом вы его спрашивайте.
   П е т р а. Никогда бы не подумала такого о Биллинге.
   Х о в с т а д (смотрит на нее очень пристально). Не подумали бы? Это для вас полная неожиданность?
   П е т р а. Да. Хотя, возможно, и нет. Ой, я на самом деле не знаю.
   Х о в с т а д. Мы, газетные писаки, народец не высокой пробы, фрёкен Стокман.
   П е т р а. Вы правда так думаете?
   Х о в с т а д. Иной раз думаю.
   П е т р а. Конечно, когда заедает ежедневная рутина, я понимаю. Но сейчас, участвуя в великом деле…
   Х о в с т а д. Вы имеете в виду расследование вашего отца?
   П е т р а. Конечно. Мне кажется, сейчас вы должны чувствовать себя человеком самой высокой пробы.
   Х о в с т а д. Да, сегодня я что-то похожее чувствую.
   П е т р а. Вот, сами видите! Вы взяли на себя очень благородную миссию – пробивать дорогу непризнанным истинам и новым, более зрелым взглядам. Да одно то, что вы бесстрашно, открыто возвышаете свой голос в защиту гонимого!
   Х о в с т а д. Особенно если этот гонимый… гм, не знаю, как бы получше выразиться.
   П е т р а. Такой глубоко порядочный, честный и бескомпромиссный, вы хотите сказать?
   Х о в с т а д (мягко). Я хотел сказать: особенно если он приходится вам отцом.
   П е т р а (глубоко потрясенная). Что?
   Х о в с т а д. Да, Петра… то есть, фрёкен Стокман.
   П е т р а. Так вот что для вас на первом месте?! Не суть дела, не истина и не огромное горячее сердце моего отца?!
   Х о в с т а д. Само собой, и это все тоже, конечно.
   П е т р а. Довольно, Ховстад. Вы выдали себя, и впредь я ни в чем вам верить не стану.
   Х о в с т а д. Вы так рассердились из-за того, что я делаю это в первую очередь с мыслью о вас?
   П е т р а. Меня возмутило, что вы были неискренни с отцом. Из ваших с ним разговоров выходило, будто вы радеете исключительно о правде и благе общества. Вы обманули и меня, и отца. Вы не тот, за кого себя выдавали. И этого я вам никогда не прощу – никогда!
   Х о в с т а д. Вам бы не стоило быть такой резкой, фрёкен Стокман, особенно сейчас.
   П е т р а. Это почему еще – особенно сейчас?
   Х о в с т а д. Видите ли, ваш отец не сможет обойтись без моей помощи.
   П е т р а (смерив его взглядом). Так вы еще и такой? Фу!
   Х о в с т а д. Нет, нет, я не такой. Просто глупость сморозил, не верьте моим словам.
   П е т р а. Я уже разобралась, чему мне верить. Прощайте.
   А с л а к с е н (из типографии, торопливо и таинственно). Господин Ховстад! Вот черт… (Увидев Петру.) Да как нарочно!
   П е т р а. Я положила книгу вот здесь. Поищите для перевода кого-нибудь другого. (Идет к дверям.)
   Х о в с т а д (идет следом). Фрёкен, но…
   П е т р а. Прощайте. (Уходит.)
   А с л а к с е н. Господин Ховстад, послушайте меня, наконец!
   Х о в с т а д. Да, да, слушаю. Что стряслось?
   А с л а к с е н. В типографии фогт.
   Х о в с т а д. Фогт, говорите?
   А с л а к с е н. Да, и он хочет поговорить с вами. Зашел через черный ход, не желает, чтобы его увидели, сами понимаете.
   Х о в с т а д. К чему бы это? Нет, подождите, я сам. (Подходит к двери в типографию, распахивает ее, здоровается с ф о г т о м и приглашает его зайти в редакционную комнату.)
   Х о в с т а д. Аслаксен, проследите, чтобы никто…
   А с л а к с е н. Понимаю. (Скрывается в типографии.)
   Ф о г т. Господин Ховстад, вы, полагаю, не ожидали увидеть меня здесь.
   Х о в с т а д. Да, по правде говоря, не ожидал.
   Ф о г т (озирается по сторонам). Вы хорошо устроились, в самом деле уютно.
   Х о в с т а д. Ну…
   Ф о г т. И тут бесцеремонно врываюсь я и краду у вас время.
   Х о в с т а д. Извольте, господин фогт, мое время в вашем распоряжении. И давайте возьму у вас… (Забирает шляпу и трость.) Не угодно ли присесть?
   Ф о г т (присаживается к столу). Спасибо.

   Ховстад тоже садится за стол.

   Ф о г т. Господин Ховстад, у меня сегодня очень большие неприятности.
   Х о в с т а д. Да? Еще бы, при таком количестве дел, как у господина фогта.
   Ф о г т. Сегодняшние проистекают от врача курорта.
   Х о в с т а д. Вот оно что – от доктора.
   Ф о г т. Он сочинил своего рода донесение Правлению курорта относительно мнимых недочетов в купальнях.
   Х о в с т а д. Неужели?
   Ф о г т. Разве он вам не говорил? Я думал, он посвятил вас в…
   Х о в с т а д. Да, он что-то вскользь упоминал.
   А с л а к с е н (выходит из типографии). Мне нужен манускрипт.
   Х о в с т а д (раздраженно). Он лежит на конторке.
   А с л а к с е н (найдя рукопись). Отлично.
   Ф о г т. Послушайте, но это же как раз…
   А с л а к с е н. Так точно, господин фогт, это материал доктора.
   Х о в с т а д. Так вы о нем говорили?
   Ф о г т. Само собой. И что вы о нем думаете?
   Х о в с т а д. Я не специалист, к тому же я проглядел его наскоро.
   Ф о г т. Но распорядились отдать в печать?
   Х о в с т а д. Человеку с именем я не могу отказать.
   А с л а к с е н. А я в газете ничего не решаю, господин фогт.
   Ф о г т. Понимаю.
   А с л а к с е н. Мне дают, я печатаю.
   Ф о г т. Разумный порядок.
   А с л а к с е н. Так что я пошел. (Идет в сторону типографии.)
   Ф о г т. Задержитесь на минуту, господин Аслаксен. С вашего позволения, господин Ховстад.
   Х о в с т а д. Разумеется, господин фогт.
   Ф о г т. Господин Аслаксен, вы человек трезвомыслящий и думающий.
   А с л а к с е н. Польщен, что вы, господин фогт, такого мнения обо мне.
   Ф о г т. Вы имеете влияние в широких кругах.
   А с л а к с е н. В основном, конечно, среди скромных обывателей.
   Ф о г т. Мелкие налогоплательщики числом превосходят всех, в этом наш город ничем не отличается от остальных.
   А с л а к с е н. Ваша правда.
   Ф о г т. И я не сомневаюсь, что вы знаете настроения большинства из них, разве нет?
   А с л а к с е н. Позволю себе сказать, что да, знаю, господин фогт.
   Ф о г т. И когда среди наименее обеспеченных горожан царит столь похвальная готовность идти на жертвы…
   А с л а к с е н. Не совсем понимаю?..
   Х о в с т а д. На какие жертвы?
   Ф о г т. Это ярко свидетельствует об их зрелой гражданской позиции, очень ярко. Чуть было не сказал, что даже не ожидал такого. Ну да вам виднее, вы лучше знаете настроение домохозяев.
   А с л а к с е н. Да, господин фогт, но…
   Ф о г т. Тем более что жертва, на которую городу придется пойти, совсем не маленькая.
   Х о в с т а д. Городу?
   А с л а к с е н. Ничего не понимаю. Речь ведь шла о купальнях?!
   Ф о г т. По самым предварительным подсчетам стоимость улучшений, которые курортный врач считает желательными, составит двести тысяч крон.
   А с л а к с е н. Это огромные деньги!
   Ф о г т. Безусловно. Придется провести подписку на местный заем.
   Х о в с т а д (вставая). То есть переложить все расходы на город?
   А с л а к с е н. Так деньги пойдут из городской казны? Из тощих карманов третьего сословия?!
   Ф о г т. А где еще брать средства, глубокоуважаемый господин Аслаксен?
   А с л а к с е н. Об этом пусть болит голова у господ, которые купальнями владеют.
   Ф о г т. Владельцы курорта не видят возможности изыскать средства сверх уже вложенных.
   А с л а к с е н. Вы это точно знаете, господин фогт?
   Ф о г т. Да, я изучил вопрос. Если город пожелает произвести столь обширное переустройство, ему и придется за него платить.
   А с л а к с е н. Чтоб мне сдохнуть! Прошу простить за резкое слово, но это совсем другой коленкор, господин Ховстад.
   Х о в с т а д. Да, согласен.
   Ф о г т. А самое страшное, мы будем вынуждены закрыть купальни на два года.
   Х о в с т а д. Закрыть? В смысле – закрыть совсем?
   А с л а к с е н. На два года?!
   Ф о г т. Да, работы по замене водопровода займут не менее двух лет.
   А с л а к с е н. Ни черта себе! Нет, господин фогт, два года нам, домохозяевам, никак не выдержать. С чего прикажете нам жить все это время?
   Ф о г т. К сожалению, затрудняюсь вам что-то посоветовать, господин Аслаксен. Но что мы можем поделать? Вы думаете, хоть один человек поедет сюда лечиться, пока мы сами будем уверять всех, будто бы вода у нас отравлена, живем мы чуть не на чумном рве, весь город…
   А с л а к с е н. Но разве все это будто бы?
   Ф о г т. Сколько я ни старался, так и не сумел убедить себя в ином.
   А с л а к с е н. Как же оно не совестно доктору Стокману… Простите, господин фогт.
   Ф о г т. В ваших словах – прискорбная правда, господин Аслаксен. К несчастью, мой брат всегда был человеком увлекающимся, с буйным воображением.
   А с л а к с е н. Господин Ховстад, а вот вы, несмотря на это, хотели его поддержать.
   Х о в с т а д. Но кто же мог подумать.
   Ф о г т. Я составил краткую памятку, как надо трактовать приведенные в докладе факты на основании взвешенного подхода, и, в частности, обрисовал, с помощью каких мер, подъемных для бюджета водолечебницы, можно было бы в будущем содействовать устранению предполагаемых недочетов в случае их выявления.
   Х о в с т а д. Она у вас с собой, господин фогт?
   Ф о г т (шарит в кармане). Да, прихватил на всякий случай.
   А с л а к с е н (торопливо). Вот черт, принесла нелегкая.
   Ф о г т. Кого? Моего брата?
   Х о в с т а д. Где? Где он?
   А с л а к с е н. Уже в типографии, идет сюда.
   Ф о г т. Катастрофа! Я ни в коем случае не хотел бы встретиться с ним здесь, но мне надо договорить с вами.
   Х о в с т а д (указывает на дверь направо). Зайдите пока сюда.
   Ф о г т. Но…
   Х о в с т а д. Там один Биллинг.
   А с л а к с е н. Живее, живее, господин фогт, он сейчас войдет.
   Ф о г т. Ладно, хорошо, иду. Но постарайтесь выпроводить его побыстрее. (Скрывается за дверью, которую Аслаксен закрывает за ним.)
   Х о в с т а д. Аслаксен, займитесь чем-нибудь! (Садится и начинает писать; Аслаксен роется в кипе газет, наваленных на стул справа.)
   Д о к т о р С т о к м а н (входит из типографии). Это опять я.
   Х о в с т а д (продолжая писать). Уже, господин доктор? Аслаксен, займитесь тем, о чем мы говорили. У нас сегодня времени в обрез.
   Д о к т о р С т о к м а н (Аслаксену). Слышал, корректуры еще нет?
   А с л а к с е н (не оборачиваясь). Нет. С чего доктору подумалось, что есть?
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, нет, просто мне очень не терпится, сами понимаете. Пока не возьму в руки газету с напечатанной статьей, места себе не найду.
   Х о в с т а д. Хм, но это займет еще порядком времени, да, Аслаксен?
   А с л а к с е н. Да, боюсь, что так.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ладно, ладно, друзья мои, я зайду еще раз, да хоть два раза, если понадобится. Вопрос серьезнейший – процветание всего города, тут лениться нельзя. (Собирается уходить, но поворачивается и идет обратно.) Да, забыл еще одно.
   Х о в с т а д. Простите, но нельзя ли в другой раз?
   Д о к т о р С т о к м а н. Это минутное дело. Видите ли, когда завтра весь город прочитает в газете мой текст и поймет, что я всю зиму, избегая огласки, работал на благо города…
   Х о в с т а д. Ну, господин доктор?
   Д о к т о р С т о к м а н. Я знаю, что вы скажете. Вы не видите здесь ничего, кроме моей прямой обязанности, долга каждого гражданина. Но мои сограждане, эти святые люди, так высоко меня ценят, что…
   А с л а к с е н. Да, до сих пор горожане всегда были о вас высокого мнения, господин доктор.
   Д о к т о р С т о к м а н. Потому я и боюсь, как бы… Я это и хотел сказать: если самые неимущие сословия услышат здесь вдохновляющий призыв впредь брать дела города в свои руки, то…
   Х о в с т а д (вставая). Хм-хм. Господин доктор, не стану скрывать от вас…
   Д о к т о р С т о к м а н. Ага, так я и знал, что-то здесь замышляется! Даже не думайте! Если вы что-то затеваете…
   Х о в с т а д. Что?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну, не знаю, что именно – шествие, торжественный банкет или сбор средств на памятный подарок, то сейчас же поклянитесь все отменить. И вы тоже, господин Аслаксен, клянитесь!
   Х о в с т а д. Прошу прощения, господин доктор, но лучше мы уж прямо сейчас скажем вам всю правду.

   В левую дверь в глубине сцены входит К а т р и н а С т о к м а н в пальто и шляпке.

   К а т р и н а (заметив доктора). Так я и знала!
   Х о в с т а д (идет ей навстречу). О, и госпожа Стокман тоже к нам?
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, какого черта ты сюда явилась?
   К а т р и н а. Ты, наверно, догадываешься, зачем я здесь.
   Х о в с т а д. Не желаете ли присесть? Или, возможно…
   К а т р и н а. Спасибо, не беспокойтесь. И не кляните меня, что я пришла увести Стокмана, но я, знаете ли, мать троих детей.
   Д о к т о р С т о к м а н. К чему ты это говоришь? Все и так знают.
   К а т р и н а. А вот что-то не похоже, чтобы ты думал о жене и детях. Иначе ты не стал бы ввязываться в дела, которые обернутся для нас бедой.
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, ты часом не рехнулась? Неужто человеку с женой и детьми отказано в праве возвещать истину, быть активным и полезным гражданином, служить городу, в котором он живет!
   К а т р и н а. Во всем важна мера, Томас!
   А с л а к с е н. И я так всегда говорю – умеренность во всем!
   К а т р и н а. Стыдно вам, господин Ховстад, отвлекать моего мужа от семьи и дома и дуриком втравливать в ваши штучки.
   Х о в с т а д. Я никого никуда дуриком…
   Д о к т о р С т о к м а н. Дуриком! Ты думаешь, меня куда-то можно втравить дуриком?!
   К а т р и н а. Да, думаю. Я не сомневаюсь, что ты самый умный человек в городе, но тебя очень легко одурачить, Томас. (Ховстаду.) Подумайте хоть о том, что он лишится места курортного врача, если вы напечатаете этот его доклад.
   А с л а к с е н. Что такое?!
   Х о в с т а д. Видите ли, господин доктор…
   Д о к т о р С т о к м а н (смеется). Ха-ха-ха, пусть попробуют. Да они и не сунутся, потому что у меня за спиной компактное большинство, как тебе известно.
   К а т р и н а. Вот в том и несчастье, что у тебя за спиной бог знает что.
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, да что за ерунда? Ступай домой и занимайся семьей, а общественными вопросами, с твоего позволения, займусь я. Что это вообще такое: я во всем уверен, радуюсь, а ты дрожишь от страха? (Ходит по комнате, потирая руки.) Народ и правда победят, даже не сомневайся. Я отчетливо вижу, как все свободомыслящие граждане города встают под знамена победного войска! (Останавливается у стола.) Та-ак! Это еще что, черт возьми?!
   А с л а к с е н (смотрит в ту сторону). Ой-ой!
   Х о в с т а д (следом). Эх!
   Д о к т о р С т о к м а н. Начальственный шпиль. (Берет форменную фуражку и держит ее на весу.)
   К а т р и н а. Фуражка фогта!
   Д о к т о р С т о к м а н. Тут еще его командирский жезл. Кой черт их сюда принес?
   Х о в с т а д. Видите ли…
   Д о к т о р С т о к м а н. Ага, я понял! Он заходил сюда, чтобы вас переубедить. Ха-ха, удачно выбрал соратников! А потом увидел меня в типографии. (Прыскает.) Он сбежал, да, господин Аслаксен?
   А с л а к с е н (торопливо). Ага, сбежал, господин доктор.
   Д о к т о р С т о к м а н. Бросив трость и?.. Слушайте, не рассказывайте сказки, Петер никогда ни от чего не убегает. Куда к чертям собачьим вы его задевали? А-а, в эту дверь, конечно же. Катрина, смотри – фокус!
   К а т р и н а. Томас, я тебя прошу.
   А с л а к с е н. Доктор, поберегите себя.

   Доктор Стокман надевает на голову фуражку фогта, берет в руку его трость, затем подходит к двери, распахивает ее и вместо приветствия отдает честь.
   В комнату входит ф о г т, пунцовый от гнева. За ним трусит Б и л л и н г.

   Ф о г т. Что за бесчинство?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Больше почтения, дражайший Петер. Теперь я в городе начальник. (Прохаживается взад-вперед.)
   К а т р и н а (чуть не плача). Довольно, Томас!
   Ф о г т (ходит за ним по пятам). Отдай мою трость и фуражку!
   Д о к т о р С т о к м а н (в прежней манере). Если ты начальник полиции, то я всему городу начальник, я – мэр, понял?
   Ф о г т. Повторяю: сними фуражку. Не смей так обращаться с форменным головным убором.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ой-ой! Ты думаешь запугать льва, проснувшегося в народе, какой-то фуражкой? Так чтоб ты знал – завтра мы сделаем революцию! Ты грозился уволить меня? А вот теперь я уволю тебя – отстраню от всех твоих ответственных должностей. Думаешь, я не могу? Еще как могу! Со мной все силы общества, от которых зависит победа. Ховстад и Биллинг громыхнут «Народным вестником», Аслаксен выведет свой Союз домохозяев.
   А с л а к с е н. Я не сделаю этого, господин доктор.
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, сделаете.
   Ф о г т. Ага. Но господин Ховстад, возможно, все же решит примкнуть к агитации?
   Х о в с т а д. Нет, господин фогт.
   А с л а к с е н. Конечно, господин Ховстад еще не сошел с ума, чтобы за ради чужих фантазий похоронить и себя, и газету.
   Д о к т о р С т о к м а н (озирается). Что все это значит?
   Х о в с т а д. Господин доктор, вы представили ваше дело в ложном свете, поэтому я не могу вас поддержать.
   Б и л л и н г. Да уж, узнав все, что господин фогт любезно растолковал мне наедине.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ложном?! Вот уж не ваша забота. Просто напечатайте мой текст, а его правоту я сам отстою.
   Х о в с т а д. Я его не напечатаю. Не могу, не хочу и не смею печатать ваш текст.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не смеете?! Что за бред. Вы редактор, а редакторы как раз и заправляют прессой, насколько я знаю.
   А с л а к с е н. Нет, господин доктор, заправляют подписчики.
   Ф о г т. Да, к счастью.
   А с л а к с е н. Общественное мнение, читающая публика, домохозяева и прочие, вот кто заправляет газетами.
   Д о к т о р С т о к м а н (сдерживаясь). И все они против меня?
   А с л а к с е н. Да. Потому что среднее сословие разорится, если ваше сообщение будет напечатано.
   Д о к т о р С т о к м а н. Угу, вот оно как.
   Ф о г т. Мою фуражку и трость!

   Доктор Стокман снимает фуражку и кладет ее и трость на столик.

   Ф о г т (берет то и другое). Вот и все. Твое правление стремительно пришло к концу.
   Д о к т о р С т о к м а н. Это еще не конец. (Ховстаду.) Значит, напечатать мое сообщение в «Народном вестнике» невозможно?
   Х о в с т а д. Абсолютно невозможно. В том числе и с точки зрения последствий для вашей семьи.
   К а т р и н а. Господин Ховстад, не извольте беспокоиться о нашей семье.
   Ф о г т (достает из кармана лист бумаги). Дабы ввести публику в курс дела, достаточно вот этого. Доподлинное объяснение. Извольте.
   Х о в с т а д (берет бумагу). Хорошо. Я прослежу, чтобы его заверстали в номер.
   Д о к т о р С т о к м а н. А мой текст – нет? И вы уверены, что заткнуть рот правде и мне так легко? Дудки! Ходко-гладко у вас не выйдет! Господин Аслаксен, немедленно напечатайте мою статью отдельной брошюрой – за мой счет, я сам буду себе издателем. Мне надо четыреста штук, нет, пятьсот или шестьсот.
   А с л а к с е н. Нет, господин доктор, моя типография печатать брошюру не будет, хоть вы меня озолотите. Я не осмелюсь на это, опасаясь мнения общественности. И нигде в городе вы ее не издадите.
   Д о к т о р С т о к м а н. Тогда давайте рукопись сюда.
   Х о в с т а д (протягивает ему рукопись). Пожалуйста.
   Д о к т о р С т о к м а н (берет шляпу и трость). Она дойдет до народа все равно. Я прочту ее при большом стечении людей, все сограждане услышат голос правды.
   Ф о г т. Ни один городской союз не сдаст тебе свой зал для таких целей.
   А с л а к с е н. Никто, это я знаю наверняка.
   Б и л л и н г. Не сдадут, убей бог!
   К а т р и н а. Какой стыд для города! Но почему они все вдруг стали против тебя?
   Д о к т о р С т о к м а н (вскипая). А я тебе объясню. Потому что в этом городе мужики такие же бабы, как ты: думают лишь о своей семье, до общества им дела нет.
   К а т р и н а (хватает его за руку). Тогда я покажу им… покажу им, что даже баба иногда ведет себя по-мужски. Я с тобой, Томас!
   Д о к т о р С т о к м а н. Как ты хорошо сказала, Катрина! А рукопись увидит свет, ей же ей! Если нельзя ее напечатать, я раздобуду барабан, пойду по городу и буду на каждом углу зачитывать ее вслух.
   Ф о г т. Ты не настолько сумасшедший!
   Д о к т о р С т о к м а н. Настолько!
   А с л а к с е н. Никто из горожан не пойдет за вами.
   Б и л л и н г. Не пойдут, убей бог!
   К а т р и н а. Томас, не сдавайся! Я попрошу мальчиков, и они пойдут с тобой.
   Д о к т о р С т о к м а н. Отличная идея!
   К а т р и н а. Мортен наверняка с радостью, да и Эйлиф согласится, я думаю.
   Д о к т о р С т о к м а н. А еще и Петра! И ты сама, Катрина!
   К а т р и н а. Нет, нет, сама я не пойду. Но я буду стоять у окна и смотреть на тебя, это я обещаю.
   Д о к т о р С т о к м а н (обнимает и целует ее). Ну что ж, господа хорошие, поборемся! Хочу проверить, хватит ли у подлости силы заткнуть рот патриоту, который решил навести в обществе чистоту и порядок.

   Доктор с женой уходят в левую дверь в глубине сцены.

   Ф о г т (задумчиво качает головой). Теперь он и ее втянул в свое безумие.

Действие четвертое

   Большая старомодная зала в доме капитана Хорстера. В задней стене открытая распашная дверь в прихожую. По длинной левой стене три окна. У противоположной стены сооружено подобие сцены, там стоит столик, на нем две свечи, кувшин с водой, стакан и часы. Сам зал освещают лампы в простенках между окнами. На авансцене слева второй столик со свечой и стулом. Справа и еще ближе к зрителям – дверь, возле нее несколько стульев.
   Большой сбор г о р о ж а н всех сословий. В толпе изредка мелькают ж е н щ и н ы и ш к о л ь н и к и. В дверь в глубине сцены заходят все новые и новые люди, зал наполняется.

   Г о р о ж а н и н (другому горожанину, которого вдруг увидел). Ламстад, и ты здесь?
   С о б е с е д н и к. Я всегда хожу на все городские собрания.
   С т о я щ и й р я д о м г о р о ж а н и н. Свистки-то принесли?
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Ха, еще бы, конечно! А вы, что ли, не взяли?
   Т р е т и й г о р о ж а н и н. Взял, взял. А шкипер Эвенсен вообще собирался притащить здоровенный рог.
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Эвенсен, он может! (Все смеются.)
   Ч е т в е р т ы й г о р о ж а н и н (подходит к ним). Послушайте, скажите мне, а что здесь сегодня будет?
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Доктор Стокман будет докладывать против фогта.
   В н о в ь п р и ш е д ш и й. Так они же братья?
   П е р в ы й г о р о ж а н и н. Ну и что? Доктор Стокман, он не трус, так-то.
   Т р е т и й г о р о ж а н и н. Но он же неправ, в «Народном вестнике» написали.
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Да, в этот раз он, видать, неправ, недаром ему отказались дать зал и в Союзе домохозяев, и в Городском собрании.
   П е р в ы й г о р о ж а н и н. Ему даже зала курорта – и то не дали.
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Вот-вот, то-то и оно.
   Ч е л о в е к (в другой компании). И кого нам держаться в этом деле?
   Е г о с о б е с е д н и к (в той же компании). Держаться надо Аслаксена. Что он делает, то и вы.
   Б и л л и н г (с папкой под мышкой пробирается сквозь толпу). Прошу прощения, уважаемые, дайте дорогу прессе. Я делаю репортаж для «Народного вестника». Благодарю! (Садится за стол слева.)
   Р а б о ч и й. Это что еще за чудо?
   В т о р о й р а б о ч и й. Ты его разве не знаешь? Это же Биллинг, шустрит у Аслаксена в газете.

   К а п и т а н Х о р с т е р вводит в зал через дверь в глубине справа К а т р и н у С т о к м а н и П е т р у. С ними Э й л и ф и М о р т е н.

   Х о р с т е р. Вот здесь, по-моему, удобное место для родственников. Легко выбраться в случае чего.
   К а т р и н а С т о к м а н. Думаете, будет скандал?
   Х о р с т е р. Как знать… В такой толпе… Но здесь вам будет спокойно.
   К а т р и н а (усаживается). Как любезно с вашей стороны, что вы дали Стокману зал.
   Х о р с т е р. Ну, раз все отказали…
   П е т р а (тоже садясь). И как мужественно.
   Х о р с т е р. Никакого особого мужества тут от меня не потребовалось.

   Редактор Х о в с т а д и хозяин типографии А с л а к с е н одновременно, но порознь выныривают из толпы рядом с говорящими.

   А с л а к с е н (подходит к Хорстеру). Доктор еще не пришел?
   Х о р с т е р. Он ждет в доме.

   Оживление возле двери сзади.

   Х о в с т а д (Биллингу). Та-ак, фогт пришел. Видите?!
   Б и л л и н г. Все-таки прибыл, убей бог!

   Ф о г т осторожно прокладывает себе дорогу сквозь толпу и встает у стены слева. Почти сразу из передней правой двери появляется С т о к м а н. Он в черном сюртуке, с белым шейным платком. Раздаются неуверенные хлопки, но их тут же зашикивают. Становится тихо.

   Д о к т о р С т о к м а н (вполголоса). Катрина, ты как?
   К а т р и н а. Хорошо. (Понижает голос.) Ты, главное, не кипятись, Томас.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да умею я держать себя в руках. (Смотрит на часы, поднимается на сцену и кланяется.) Уже четверть часа, я начну.
   А с л а к с е н. Сначала собрание должно выбрать председателя.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, это совершенно не нужно.
   Г о л о с а (кричат). Нужно! Нужно!
   Ф о г т. Я тоже считаю, что надо избрать председателя.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но я созвал это собрание, чтобы сделать доклад, Петер!
   Ф о г т. Доклад курортного врача может возбудить разногласия при обсуждении.
   Г о л о с а (из толпы). Ведущего! Председателя!
   Х о в с т а д. Волею народа требуется все же избрать председателя.
   Д о к т о р С т о к м а н (сдержанно). Хорошо. Уважим волю народа.
   А с л а к с е н. Не пожелает ли господин фогт взять на себя эту обязанность?
   Т р о е г о с п о д (аплодируя). Браво! Браво!
   Ф о г т. По вполне понятным причинам я вынужден отказаться. Но, по счастью, среди нас есть человек, с кандидатурой которого, думаю, все согласятся. Я имею в виду председателя Союза домохозяев, владельца типографии господина Аслаксена.
   М н о ж е с т в о г о л о с о в. Да, да! Аслаксену – ура!!! Да здравствует Аслаксен!

   Доктор Стокман складывает свой доклад и уходит со сцены.

   А с л а к с е н. Раз город оказывает мне доверие таким поручением, я не стану отказываться.

   Кто-то хлопает, кто-то выкрикивает слова поддержки; Аслаксен поднимается на сцену.

   Б и л л и н г (пишет). Та-ак – «избрание господина Аслаксена сопровождалось овациями».
   А с л а к с е н. Коль скоро я оказался на этом месте, скажу два слова. Я человек тихий, мирный и стою за трезвую умеренность и… умеренную трезвость. Это подтвердит любой, кто меня знает.
   М н о ж е с т в о г о л о с о в. Да, Аслаксен, верно! Давай, давай! Жми!
   А с л а к с е н. Школа жизни и собственный опыт научили меня, что чувство меры – та добродетель, которая более всего красит гражданина.
   Ф о г т. Слушайте!
   А с л а к с е н. Ничто так не служит ко благу общества, как умеренность и трезвость в мыслях. Поэтому я призываю уважаемого гражданина нашего города, созвавшего это собрание, не забывать о чувстве меры.
   М у ж ч и н а (от дверей). Выпьем за Союз умеренных трезвенников, ура!
   Г о л о с. Да чтоб тебя!
   М н о г и е. Тише! Тише!
   А с л а к с е н. Господа, не перебиваем! Кто хочет сказать?
   Ф о г т. Господин председатель!
   А с л а к с е н. Слово имеет фогт Стокман.
   Ф о г т. По причине близкого родства, в котором, как всем присутствующим известно, я состою со штатным врачом курорта, я предпочел бы сегодня не выступать. Но заботясь о курорте и руководствуясь высшими интересами города, я вынужден внести предложение. Смею утверждать, что никто из пришедших сюда горожан не полагает желательным, чтобы недостоверные и преувеличенные измышления относительно санитарного состояния города и купален получили широкое хождение.
   М н о ж е с т в о г о л о с о в. Да, да! Ни в коем случае нельзя! Мы против!
   Ф о г т. Исходя из этого я предлагаю собранию не разрешать доктору курорта зачитывать или излагать в иной форме его видение вопроса.
   Д о к т о р С т о к м а н (возмущенно). Не разрешать?! Это что за дела?
   К а т р и н а (кашляет). Гх-гх.
   Д о к т о р С т о к м а н (стараясь держать себя в руках). Не разрешать, значит. Угу.
   Ф о г т. Я в своем обзоре в «Народном вестнике» познакомил общественность со всеми основными обстоятельствами, так что любой беспристрастный гражданин без труда составит свое мнение. Из написанного видно, что предложения врача курорта, по сути, являются вотумом недоверия первейшим лицам города, а на практике предполагают обременить всех его налогоплательщиков непомерным дополнительным расходом – в размере не менее ста тысяч крон.

   Протесты и свист.

   А с л а к с е н (звонит в колокольчик). Тишина, господа хорошие! Позвольте мне теперь поддержать предложение господина фогта. Я того же мнения: пропаганда доктора не без двойного дна. Он ведет речь о купальнях, но мечтает – о революции, он хотел бы передать власть в другие руки. Без сомнения, доктор думал как лучше, тут двух мнений быть не может. Тем более я сам сторонник народного самоуправления, лишь бы оно не било по карману налогоплательщика. Но тут именно такой случай. Идеи доктора встанут нам, едрить его, – ой, прости господи, – в такую круглую сумму, что на этот раз я никак не могу поддержать доктора Стокмана. Даже за золото не след переплачивать, вот что я вам скажу.

   Его активно поддерживают со всех сторон.

   Х о в с т а д. Я тоже чувствую себя обязанным разъяснить свою позицию. Агитация доктора поначалу вызывала сочувствие, и я совершенно беспристрастно поддержал его. Но постепенно выяснилось, что мы дали увлечь себя ложной трактовкой.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ложной?!
   Х о в с т а д. Хорошо – в недостаточной степени реалистичной, что явствует из заключения господина фогта. Думаю, здесь нет сомневающихся в моем либерализме, позиция «Народного вестника» по различным вопросам большой политики широко известна. Но от опытных и трезвомыслящих людей я усвоил, что в наших сугубо городских делах газета должна действовать с величайшей осторожностью.
   А с л а к с е н. Полностью согласен с выступающим.
   Х о в с т а д. В обсуждаемом вопросе доктор Стокман, совершенно очевидно, идет против воли общественности. Но каков первейший и важнейший долг редактора газеты? Отражать чаяния своих читателей, верно? Можно сказать и больше – редактору дан негласный мандат неутомимо и неотступно трудиться на благо своих единомышленников. Или я неправ?
   Г о л о с а. Прав, прав! Редактор Ховстад прав!
   Х о в с т а д. Мне стоило тяжелой внутренней борьбы порвать с человеком, в доме которого я в последнее время стал частым гостем, с человеком, который до сегодняшнего дня наслаждался безраздельной любовью горожан, с человеком, единственным заслуживающим упоминания недостатком которого является то, что он слушается голоса сердца, а не голоса разума.
   О т д е л ь н ы е г о л о с а. Чистая правда! Ура доктору Стокману!
   Х о в с т а д. Но долг перед обществом обязывает меня порвать с доктором. И еще одно соображение заставляет меня вступить с ним в противоборство и, если удастся, своротить его с рокового пути, на который он встал. Я говорю о его семье.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не отвлекайтесь от труб и канализации!
   Х о в с т а д. Тревога за супругу доктора и его малолетних детей…
   М о р т е н. Мама, это он про нас?
   К а т р и н а. Тише!
   А с л а к с е н. И теперь я хотел бы проголосовать предложение господина фогта.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет нужды! Сегодня я не собираюсь говорить об этом свинстве с купальнями. Нет – вы услышите совсем другое.
   Ф о г т (вполголоса). Что еще опять?
   П ь я н ы й (от входной двери). Я налоги плачу, значит, я голос имею, будьте нате! И мое твердое непрозрачное неразбавленное мнение, что…
   Г о л о с а. Помолчите там сзади!
   Е щ е к т о – т о. Он выпимши, гоните его!

   Пьяного выводят.

   Д о к т о р С т о к м а н. Я могу сказать?
   А с л а к с е н (звонит в колокольчик). Слово имеет доктор Стокман!
   Д о к т о р С т о к м а н. Посмел бы кто-нибудь еще несколько дней назад запретить мне говорить, как вот сейчас! Да я бы как лев защищал свои священные гражданские права! Но теперь я не стану на это размениваться, потому что должен сказать о вещах гораздо более серьезных.

   Многие подходят ближе к оратору, среди них можно заметить М о р т е н а Х и и л я.

   Д о к т о р С т о к м а н (продолжает). В последние дни я много думал – обмозговывал дело со всех сторон, чуть голову не сломал.
   Ф о г т (кашляет). Гм, гм!
   Д о к т о р С т о к м а н. Но в конце концов я разобрался, понял связь вещей и со всей ясностью увидел главное. Вот почему я стою сегодня на этой сцене. Я намерен сделать серьезные разоблачения, дорогие сограждане. Хочу поделиться с вами открытием гораздо большего масштаба, чем то, что наш водопровод отравлен, а лечебницу построили, коротко говоря, на чумном рве.
   Г о л о с а с о в с е х с т о р о н (кричат). Ни слова о курорте! Не желаем о нем слушать! Не говорите о нем!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я уже сказал, что буду говорить об открытии, серьезнейшем открытии, которое сделал в последние дни – я открыл, что все источники нашей духовной жизни отравлены, а наше гражданское общество строится на лжи, этой моровой язве.
   О т о р о п е л ы е г о л о с а (вполголоса). Чего он говорит?
   Ф о г т. Инсинуация!
   А с л а к с е н (хватается за колокольчик). Докладчик призывается к умеренности!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я любил свой город так высоко и сильно, как можно любить только отчий дом. Я уехал отсюда, едва повзрослев, и расстояние, разлука и воспоминания придали в моих глазах еще больше красоты и городу, и людям.

   Жидкие аплодисменты и возгласы поддержки.

   В чудовищном захолустье на крайнем севере я прозябал много лет. Встречаясь с живущими там людьми, рассеянными меж каменными осыпями несчастными созданиями, я не раз и не два думал: этим убогим было бы куда больше пользы от ветеринара, чем от меня.

   Шепот в зале.

   Б и л л и н г (откладывает ручку). Не-ет, ну такого я еще не слышал, убей бог!
   Х о в с т а д. Это неуважение и поношение простого народа!
   Д о к т о р С т о к м а н. Погодите… Я думаю, никто не может обвинить меня в том, что в дальних краях я забыл родной город. Как птица на гнезде высиживает яйца, так и я выпестовал план – план строительства курорта в нашем городе.

   Аплодисменты и возгласы.

   И когда судьба, наконец-то, смилостивилась и благосклонно позволила мне вернуться домой, мне казалось, что больше и желать нечего. Дорогие сограждане, у меня была только одна мечта: неутомимо, энергично работать во славу нашего города и общества.
   Ф о г т (ни к кому не обращаясь). Хотя весьма странным образом…
   Д о к т о р С т о к м а н. И я жил, ослепленный радостью, и нежился в этой слепоте. Но вчера утром – простите, точнее, позавчера вечером, – я духовно прозрел, глаза мои широко открылись, и первое, что я увидел, – безмерную глупость властей.
   Ф о г т. Господин председатель!
   А с л а к с е н (звонит). Властью, данной мне…
   Д о к т о р С т о к м а н. Не цепляйтесь к словам, господин Аслаксен, это мелочно. Я просто хотел сказать, что осознал, какое беспримерное свинство учинили отцы города со строительством курорта. Начальников я на дух не выношу, навидался на своем веку. От них один урон, они топчутся, как козлы среди свежих ростков. Им непременно надо преградить дорогу свободному человеку, куда бы он ни повернулся и ни тыркнулся. Конечно, я хотел бы увидеть, как их изведут, точно прочую вредную живность.

   Волнение в зале.

   Ф о г т. Господин председатель, разве такие выражения допустимы?
   А с л а к с е н (звонит в колокольчик). Господин доктор!
   Д о к т о р С т о к м а н. У меня не укладывается в голове, что я непредвзято увидел этих господ только сейчас, ведь здесь, в городе, у меня перед глазами, можно сказать, ежедневно был ходячий пример… мой родной брат Петер… тяжелый на подъем тугодум, закосневший в предрассудках.

   Смех, свист, шум. Катрина Стокман выразительно кашляет. Аслаксен отчаянно гремит колокольчиком.

   П ь я н ы й (снова вернувшийся в зал). Это вы что ль про меня? Ну да, меня Петерсоном звать, но какого дьявола гонять меня…
   С е р д и т ы е г о л о с а. Выведите пьяного! Взашей его!

   Пьяного выводят.

   Ф о г т. Кто таков?
   С т о я щ и й р я д о м. Я его не знаю, господин фогт.
   Е щ е о д и н. Он не здешний.
   Т р е т и й. Вроде как торговец лесом из… (неразборчиво).

   А с л а к с е н. Человек перебрал баварского. Продолжайте, господин доктор, но соблюдайте наконец умеренность.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ладно, сограждане мои, не буду больше поминать первых лиц. И если кто-то подумал, будто я призываю сей же час разделаться с этими господами начальниками, то он ошибся, причем серьезно. Потому что я лелею радостную и утешительную надежду, что эти мастодонты, это отсталое старичье из эпохи отживших идей сами уберутся в мир иной; чтобы приблизить их смертный час, помощь доктора не нужна. Тем более что вовсе не эти люди – главнейшая угроза обществу, не они деятельнее всех разлагают его основы и отравляют духовные источники, не они суть самые страшные враги правды и свободы в нашем обществе.
   В о з г л а с ы с о в с е х с т о р о н. А кто тогда? Кто? Назовите их!
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, сейчас назову, слушайте. Ибо это и есть то эпохальное открытие, которое я совершил вчера. (Возвышает голос.) Главный враг свободы и правды – компактное большинство. Да, да, проклятое компактное либеральное большинство – вот кто! Теперь вы это знаете.

   Невообразимый шум в зале. Чуть ли не все кричат, топают ногами, свистят. Какие-то мужчины в возрасте злорадствуют и украдкой переглядываются. Катрина Стокман в тревоге вскакивает. Эйлиф и Мортен угрожающе наступают на горланящих мальчишек. Аслаксен гремит колокольчиком, призывает к порядку. Ховстад и Биллинг говорят разом, но их не слышно. Наконец гвалт стихает.

   А с л а к с е н. Председатель собрания ждет, что докладчик возьмет свои неосторожные слова обратно.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ни за что на свете, господин Аслаксен! Это подавляющее большинство нашего общества отнимает у меня свободу и запрещает мне говорить правду вслух.
   Х о в с т а д. Большинство всегда право.
   Б и л л и н г. И правда на его стороне, убей бог!
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, большинство никогда не бывает право. Никогда, я сказал! Это очередная ложь, и свободный, думающий человек обязан бороться против такой догмы. Кто составляет большинство населения страны? Умные или недалекие умом? Нам придется согласиться, что по всему земному шару глупые в страшном, подавляющем большинстве. Но это же, черт побери, неправильно, чтобы недоумки командовали умными!

   Шум и крики.

   Давайте, давайте, вопите. Переорать меня вы можете, но возразить вам нечего. У большинства – к несчастью – сила и власть, но не правота. Прав я и еще несколько человек, единицы. Право всегда меньшинство.

   Снова страшное возмущение, шум.

   Х о в с т а д. Ха-ха, а доктор-то Стокман с позавчерашнего дня успел стать аристократом!
   Д о к т о р С т о к м а н. Я уже сказал, что не собираюсь тратить слова на малочисленную шатию одышливых узкогрудых доходяг, которые плетутся в обозе позади всех. С ними живой пульсирующей жизни рассчитывать не на что. Но я думаю о тех немногих среди нас, единицах, кто привержен расцветающим истинам завтрашнего дня. Этот передовой отряд маячит далеко впереди – компактное большинство будет плестись туда еще много лет, – и там, на горизонте, эти думающие самостоятельно сражаются за новые истины, народившиеся так недавно, что они еще не успели дойти до большинства.
   Х о в с т а д. Та-ак, теперь доктор заделался революционером!
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, черт возьми, господин Ховстад, я намерен поднять революцию против лживого мифа, будто большинство имеет монополию на истину. Вокруг каких убеждений обыкновенно сплачивается большинство? Как правило, это старые-престарые истины, избитые до смерти. Но, господа, пока истина доживет до таких преклонных лет, она давно уже начнет клониться в сторону лжи.

   Крики и насмешки.

   Нет, вы, конечно, можете мне не верить, но истина не Мафусаил, она не живет столетиями. Нормально построенная истина держится лет семнадцать-восемнадцать, от силы двадцать, редко дольше. Причем такие истины-перестарки уже тощи как мощи. Вот тут-то, но не раньше, эти истины доходят до большинства, и оно принимается скармливать их обществу как здоровую питательную еду. Я как врач могу вам сказать, что питательных веществ в них уже нет, оно и понятно. Столетние истины – как позапрошлогодние копчености: заплесневелые, заветренные, пересоленные. Вот откуда берется моральная цинга, которая свирепствует в обществе.
   А с л а к с е н. Мне кажется, уважаемый докладчик слишком отклонился от темы.
   Ф о г т. Я должен поддержать председателя относительно существа дела.
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер, слушай, не сходи с ума. Я никуда от темы не отклоняюсь. Я как раз и собирался говорить о том, что толпа, стадо, ваше треклятое компактное большинство – именно оно отравляет духовные источники нашей жизни и заражает землю у нас под ногами, как чума!
   Х о в с т а д. И вы обвиняете в этом широкое свободомыслящее большинство только потому, что оно хладнокровно и трезво голосует исключительно за бесспорные и общепризнанные истины?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ой, не надо, любезнейший господин Ховстад, не заводите вы шарманку о бесспорных истинах! Те, что теперь готова признать толпа, быдло, для авангарда общества считались бесспорными во времена наших прадедов. Мы, сегодняшние передовые люди, давно в них не верим, а сам я полагаюсь на надежность только одной аксиомы: ни одно общество не может жить здоровой жизнью, питаясь просроченными догмами.
   Х о в с т а д. Вместо этих разглагольствований интересно бы услышать, какими именно просроченными догмами мы тут кормимся.

   Со всех сторон ему выражают поддержку.

   Д о к т о р С т о к м а н. О, да я мог бы завалить вас этим грязным бельем. Но начну с одной абсолютной истины, а на самом деле – лжи, которой живет не только сам господин Ховстад, но и «Народный вестник» и все его почитатели.
   Х о в с т а д. И это?
   Д о к т о р С т о к м а н. Это идея, унаследованная от праотцев и бездумно насаждаемая вами повсеместно, – что якобы толпа, масса, быдло и есть костяк народа, да что там – будто это сам народ и есть, и что простолюдины, темные недоделанные неучи, имеют в обществе такое же право судить и одобрять, управлять и решать, как и отдельные аристократы духа.
   Б и л л и н г. Не, ну ни черта себе, убей бог!
   Х о в с т а д (одновременно с ним, кричит). Граждане, запомните его слова!
   О б и ж е н н ы е г о л о с а. Ничего себе! Разве не мы народ?! Это что ж, только аристократы должны все решать?
   Р а б о ч и й. Гнать его взашей, который такое говорит!
   Д р у г и е. Вышвырнуть вон!
   Г о р о ж а н и н (кричит). Эвенсен, труби в рог!

   Громко трубит рог, свист и яростные крики по всему залу.

   Д о к т о р С т о к м а н (выждав, пока стихнет шум). Да образумьтесь вы. Неужто вам не по силам один раз в жизни дослушать голос правды до конца? Я ведь не требую, чтобы вы все немедленно признали мою правоту. Хотя и ожидал, что господин Ховстад, по размышлении, осознает, что я прав. Господин Ховстад как будто бы претендовал на свободомыслие.
   О з а д а ч е н н ы е г о л о с а (приглушенно). Редактор Ховстад безбожник, что ли? Вольнодумец? Ого!
   Х о в с т а д (кричит). Доказательства, доктор Стокман! Когда я письменно утверждал подобное?
   Д о к т о р С т о к м а н (задумавшись). Черт подери, а ведь верно, прямотой вы никогда не отличались. И мне не стоит загонять вас сейчас в угол, господин Ховстад. Что ж, пусть фармазоном буду я сам. Ибо я намерен, опираясь на науку, просветить собравшихся: «Народный вестник» бессовестно водит вас за нос, рассказывая, что вы, толпа, улица, широкие слои – якобы соль народа. Это просто газетная утка! Широкие массы не более чем сырье, из которого народ выращивает нацию.

   Смех, ропот, гвалт в зале.

   И разве не точно так же устроено все в природе? Не в этом ли разница между селекционными и дикими видами? Посмотрите на обычную дворовую курицу. Сколько мяса даст эта жалкая птица? С гулькин нос, доложу я вам. А какие яйца она несет? Да любая приличная ворона или ворон несут не хуже! Но представьте себе теперь курицу дорогой селекционной породы, испанскую или японскую, или фазана, или индюшку – чувствуете разницу? Или взять собак, мы с ними близкие родственники. Вообразите себе сначала дворового кабысдоха, уродливую, тощую, беспородную шавку, которая только и делает, что носится по улицам и метит стены домов. И поставьте ее рядом с благородным пуделем, предки которого много поколений жили в аристократических домах, питаясь деликатесами и слушая музыку и гармоничные разговоры. Вам не кажется, что череп пуделя развит иначе, чем черепушка шавки? Так и есть, будьте уверены! Отборных породистых щенков пуделя циркачи учат потом выполнять удивительные трюки. Их никогда не повторить уличной шавке, хоть она извертись на пупе.
   Г о р о ж а н и н (кричит). Теперь вы нас еще собаками сделаете?!
   В т о р о й г о р о ж а н и н. Мы не зверье, господин доктор!
   Д о к т о р С т о к м а н. Именно что мы звери, папаша! Хорошая такая животина, мечта многих. Правда, первостатейных, отборных особей среди нас немного. А разница между людьми-пуделями и людьми-шавками пугающе огромная. Забавно, что редактор Ховстад полностью со мной согласен, пока речь о четвероногих…
   Х о в с т а д. Да, давайте на животных и остановимся.
   Д о к т о р С т о к м а н. Понятно. Но едва мы распространяем тот же закон на двуногих, как редактор Ховстад тормозит и не смеет более додумывать свои мысли до логического конца, перестает разделять свое мнение, а вместо того выворачивает закон наизнанку и прокламирует в «Народном вестнике», что дворовые курицы и шавки суть золотой фонд нашего зверинца. И так непременно бывает всегда, если человек не изжил в себе стадных чувств и, работая над собой, не поднялся до аристократизма духа.
   Х о в с т а д. Я не претендую на особый аристократизм. Я вышел из простых крестьян и горжусь своими корнями, тем, что я из беспородных низов, которые здесь поносят.
   М н о г и е р а б о ч и е. Ура Ховстаду! Ура, ура!
   Д о к т о р С т о к м а н. Стадность, о которой я говорю, гнездится не только в низах общества, она чавкает и пенится вокруг нас везде, вплоть до самых верхов. Взгляните хоть на вашего собственного милейшего господина фогта! Братец мой Петер точно такой же человек из серой толпы, как все, кто таскает на ногах грубые башмаки.

   Смех и шиканье.

   Ф о г т. Я протестую против подобных личных выпадов.
   Д о к т о р С т о к м а н (не обращая внимания). Хотя он вовсе не из таковских, потому что и он, и я – мы оба потомки старого отъявленного морского разбойника из Померании. Правда-правда.
   Ф о г т. Абсурд. Отрицаю!
   Д о к т о р С т о к м а н. Петер – человек толпы, потому что думает мысли не свои, а начальников, и мнение имеет не свое, а начальников. Люди, которые живут так, по духу быдло. Вот почему мой импозантный братец нисколько не аристократ духа, и поэтому в нем так мало любви к свободе.
   Ф о г т. Господин председатель!
   Х о в с т а д. Нынче у нас тут в стране главными вольнодумцами сделались аристократы? Это что-то новенькое.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, и это тоже часть моего открытия. Как и то, что свободомыслие и нравственность почти одно и то же. Вот почему нет оправдания «Народному вестнику», когда он с утра до вечера проповедует ересь, будто толпа, широкие массы, это безмозглое компактное большинство являются носителями нравственности и либерализма, а разложение, все мыслимые пороки и моральное свинство проистекают из культуры и учености, примерно как всякая мерзость стекает в купальни из кожевенных мастерских в Мельничной долине.

   Шум, его прерывают.

   Д о к т о р С т о к м а н (не дает себя сбить, только посмеивается, раззадоренный). И одновременно этот «Народный вестник» призывает поднять уровень жизни простого народа. Но бес вам в башку: если учение «Народного вестника» верно, то повысить благосостояние широких масс – все равно что впихнуть целомудренный народ прямиком в гнездо разврата! К счастью, вся эта теория, что культура и просвещенность разрушают мораль, не более чем унаследованная от предков ложь. На самом деле этим треклятым несчастьем, моральным разложением, мы обязаны тупости, бедности и убогим условиям жизни. В доме, где каждый день не проветривают и не метут полов – причем моя жена Катрина утверждает, что по-хорошему их надо мыть, но тут можно поспорить, – так вот, в таком доме, уверяю вас, через два-три года человек теряет способность мыслить и поступать нравственно. Нехватка кислорода губит нравственность.
   А с л а к с е н. Как можно бросать такие грубые обвинения всему гражданскому обществу?!
   Г о с п о д и н. Предлагаю председателю лишить докладчика слова.
   З а п а л ь ч и в ы е г о л о с а. Да, да, правильно! Лишить его слова!
   Д о к т о р С т о к м а н (клокоча). Тогда я пойду вещать правду на улицы! Буду писать в газеты других городов! Пусть вся страна узнает, что у нас тут творится!
   Х о в с т а д. Можно подумать, цель доктора – погубить наш город.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да! Я настолько сильно люблю мой город, что лучше мне увидеть его разрушенным, чем жирующим на лжи!
   А с л а к с е н. Серьезное заявление.

   Шум, свист, Катрина Стокман кашляет без всякой пользы – доктор не слышит ее.

   Х о в с т а д (перекрикивая общий гвалт). Этот человек не иначе враг гражданам, он мечтает уничтожить все общество!
   Д о к т о р С т о к м а н (все сильнее горячится). Что за беда, если будет уничтожено общество, насквозь изъеденное ложью? Его и надо стереть с лица земли, говорю я вам! Надо уничтожить как вредных животных всех, кто живет во лжи! Иначе вы заразите этой чумой всю страну, доведете ее до того, что лежать в руинах станет ее заслуженной судьбой. И если дело зайдет так далеко, я скажу от всего сердца – да будет стерта с лица земли такая страна, да сгинет народ ее!
   Ч е л о в е к (из толпы). Это речи врага народа!
   Б и л л и н г. Вот голос народа, убей бог!
   Т о л п а (кричит). Да, да, да! Он враг народа! Он ненавидит свою страну! Он ненавидит свой народ!
   А с л а к с е н. Как человек и как гражданин я глубоко потрясен тем, что мне пришлось здесь услышать. Доктор Стокман разоблачил себя. Мне такое и пригрезиться не могло. Я должен с прискорбием поддержать прозвучавшее мнение уважаемых сограждан и считаю, нам следует записать его в резолюции. Предлагаю так: «Собрание заявляет, что считает курортного врача Томаса Стокмана врагом народа».

   Оглушительное «ура», крики поддержки и одобрения. Доктора берут в кольцо и освистывают. Катрина и Петра вскакивают с мест. Эйлиф и Мортен сцепляются с мальчишками, которые тоже свистят. Взрослые разнимают их.

   Д о к т о р С т о к м а н (свистунам). Какие же вы идиоты! Я вам говорю, что…
   А с л а к с е н (звонит в колокольчик). Выступление доктора окончено. Теперь надо провести формальное голосование. Из уважения к чувствам людей мы проведем его письменно и анонимно. Господин Биллинг, у вас есть чистая бумага?
   Б и л л и н г. Есть и синяя, и белая.
   А с л а к с е н (спускается в зал). Отлично, так дело пойдет быстрее. Порежьте ее. (Собранию.) Синяя значит «против», белая – «за». Я сам обойду всех и соберу голоса.

   Фогт покидает зал. Аслаксен и еще несколько человек обходят зал со шляпами и бумажками.

   Г о с п о д и н (Ховстаду). Что это стряслось с доктором? Что прикажете об этом думать?
   Х о в с т а д. Вы же знаете, какой он буйный.
   Д р у г о й г о с п о д и н (Биллингу). Слушайте, вы ведь бываете у них в доме. Не заметили, он часом не выпивает?
   Б и л л и н г. Не знаю, что и сказать, убей бог. Но тодди у них всегда на столе, когда ни приду.
   Т р е т и й г о с п о д и н. Нет, мне кажется, у него скорее в мозгах помрачение.
   П е р в ы й г о с п о д и н. А у них в роду раньше сумасшедшие были?
   Б и л л и н г. Может статься, что и были, убей бог.
   Ч е т в е р т ы й г о с п о д и н. Нет, это чистая злоба, месть кому-то или за что-то.
   Б и л л и н г. Кстати, он поминал на днях прибавку к жалованью, знать, не выгорело.
   В с е б е с е д у ю щ и е (хором). Ага! Тогда все понятно!
   П ь я н ы й (в толпе). Дайте мне синюю бумажку! И белую тоже хочу!
   К р и к и. Опять этот пьяница! Да выгоните его наконец!
   М о р т е н Х и и л ь (подходит к доктору). Видите теперь, Стокман, чем кончается очковтирательство?
   Д о к т о р С т о к м а н. Я сделал, что должен.
   М о р т е н Х и и л ь. А чтой-то вы помянули кожевенные мастерские в Мельничной долине?
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы же слышали, что я сказал? Вся грязь оттуда.
   М о р т е н Х и и л ь. С моей мастерской тоже?
   Д о к т о р С т о к м а н. К несчастью, ваша хуже всех.
   М о р т е н Х и и л ь. И вы хотите пропечатать это в газете?
   Д о к т о р С т о к м а н. Я не собираюсь ничего класть под сукно.
   М о р т е н Х и и л ь. Это может дорого вам стать, Стокман. (Уходит.)
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (подходит к Хорстеру, но с Катриной и Петрой не здоровается). Значит, капитан, вы сдаете свой дом врагам народа?
   Х о р с т е р. Полагаю, я могу распоряжаться своим имуществом, как пожелаю, господин коммерсант.
   Г о с п о д и н к о м м е р с а н т. То есть вы не будете против, когда и я поступлю так со своим?
   Х о р с т е р. Что вы имеете в виду?
   Г о с п о д и н к о м м е р с а н т. Завтра узнаете. (Отворачивается и уходит.)
   П е т р а. Это ведь был ваш судовладелец?
   Х о р с т е р. Да, это коммерсант Вик.
   А с л а к с е н (с бумажками для голосования в руке взбирается на помост и звонит в колокольчик). Господа, позвольте огласить результаты. Всеми голосами «за» при одном голосе «против».
   Ю н ы й г о с п о д и н. Это тот пьяный!
   А с л а к с е н. Всеми голосами «за» при одном нетрезвом голосе «против» собрание горожан объявляет курортного врача Томаса Стокмана врагом народа.

   Крики поддержки.

   Да здравствует наше старинное и почтенное сообщество! Ура гражданам города!

   Восторги.

   Да здравствует наш мудрый и деятельный фогт, ради лояльности городу пренебрегший кровным родством!

   Крики «ура».

   Собрание закрыто.
   Б и л л и н г. Да здравствует наш председатель!
   В с я т о л п а. Аслаксену – ура!
   Д о к т о р С т о к м а н. Мое пальто и шляпу, Петра. Капитан, у вас есть свободные места в Новый Свет?
   Х о р с т е р. Для вас и вашей семьи найдутся.
   Д о к т о р С т о к м а н (пока Петра помогает ему надеть пальто). Хорошо. Катрина, мальчики, идемте!
   К а т р и н а (тихо). Томас, дорогой, давай выйдем через заднюю дверь.
   Д о к т о р С т о к м а н. Никаких задних дверей! (Повышает голос.) И придется вам послушать вашего врага народа, прежде чем он отрясет прах от ног своих. Я не такой праведник, как известный персонаж, и не скажу: прощаю вам, ибо не ведаете, что творите.
   А с л а к с е н (кричит). Кощунство, доктор Стокман! Как можно сравнивать!
   Б и л л и н г. Убей бог, прямо неловко слышать такое от серьезного человека.
   Г р у б ы й г о л о с. Он еще и угрожает!
   И с т е р и ч н ы й г о л о с. Айда окна у него переколотим! А его самого во фьорд!
   М у ж ч и н а (из толпы). Эвенсен, труби в рог! Ту-ту!

   Звуки рога, свист, дикие крики. Доктор с семьей идет к выходу. Хорстер прокладывает им дорогу в толпе.

   Т о л п а х о р о м (скандирует вслед уходящим). Враг народа! Враг народа! Враг народа!
   Б и л л и н г (собирая свои бумаги). Убей бог, но сегодня я к Стокману на тодди не ходок.

   Толпа выплескивается на улицу, шум разрастается, слышны крики «Враг народа! Враг народа!».

Действие пятое

   Кабинет доктора Стокмана. Все стены заняты книжными полками и шкафами с препаратами. В задней стене дверь в прихожую, на переднем плане слева – в гостиную. В обоих окнах по правой стене разбиты стекла. Посреди комнаты письменный стол, заваленный книгами и бумагами. В комнате беспорядок. Позднее утро.
   Д о к т о р С т о к м а н в халате, домашних туфлях и ночном колпаке стоит согнувшись перед шкафом, шарит под ним зонтиком и, наконец, достает камень.

   Д о к т о р С т о к м а н (в сторону открытой двери в гостиную). Катрина, я еще один нашел.
   К а т р и н а (из гостиной). Наверняка не последний.
   Д о к т о р С т о к м а н (кладет камень в горку других на столе). Я эти камни сохраню как реликвии. Пусть Эйлиф и Мортен смотрят на них каждый день, а когда вырастут, получат их в наследство от меня. (Шурует зонтом под книжной полкой.) А эта – как ее, девка чертова, – так и не сбегала за стекольщиком?
   К а т р и н а (входит в кабинет). Сбегала, но он не знает, сможет ли зайти сегодня.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вот увидишь, он побоится.
   К а т р и н а Да. Рандина тоже думает, что он побоится соседей. (Кричит в гостиную.) Что такое, Рандина? А, хорошо. (Выходит и возвращается.) Томас, тебе письмо.
   Д о к т о р С т о к м а н. Дай взгляну (Читает.) Угу, понятно.
   К а т р и н а. От кого письмо?
   Д о к т о р С т о к м а н. От хозяина. Выставляет нас из квартиры.
   К а т р и н а. Неужели? Такой порядочный человек.
   Д о к т о р С т о к м а н (перечитав письмо). Пишет, что не осмеливается поступить иначе. Это вынужденное решение… но у него нет выбора… и с оглядкой на весь город… на официальное мнение… он человек зависимый… и не рискует дразнить гусей и идти наперекор влиятельным лицам.
   К а т р и н а. Вот видишь, Томас.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, вижу. В этом городе все трусы, никто ни на что не осмеливается из страха перед остальными. (Швыряет письмо на стол.) Ладно, пусть их. Сами мы, Катрина, уезжаем в Новый Свет.
   К а т р и н а. Томас, идею с отъездом надо серьезно обдумать.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я что, должен оставаться здесь? Где меня пригвоздили к позорному столбу, заклеймили врагом народа, побили все окна камнями? Хуже того – порвали мои черные брюки. Вот, полюбуйся.
   К а т р и н а. Ой, как жалко! Твои самые приличные брюки.
   Д о к т о р С т о к м а н. А потому что не надевай приличные брюки, когда идешь бороться за правду и свободу! Из-за брюк я не очень переживаю, не думай, ты их наверняка залатаешь в лучшем виде. А вот что быдло, плебс смеет на меня нападать, как будто мы с ними ровня, – вот это я буду переваривать до самой смерти.
   К а т р и н а. Да, здешний народ обошелся с тобой ужасно грубо. Но надо ли нам сразу уезжать из страны, Томас?
   Д о к т о р С т о к м а н. Думаешь, в других городах быдло не такое наглое? Уверяю тебе, одна сатана. И черт бы с ними, пусть брешут, шавки дворовые, но ужасно, что по всей стране люди поголовно – рабы партий. Я не обольщаюсь, наверное, и на свободном Западе не сильно лучше, там тоже всем заправляют компактное большинство, официальное либеральное мнение и прочая пакость. Но отношения не такие мелкотравчатые. Тебя могут убить, но не станут распинать, не будут обстоятельно прикручивать шурупами свободолюбивую душу, как у нас. На худой конец можем там просто ни во что не ввязываться. (Ходит по комнате.) Э-эх, знать бы, где по дешевке купить кусок джунглей или островок какой в южных широтах…
   К а т р и н а. Ну а мальчики?
   Д о к т о р С т о к м а н (останавливается). Чудачка ты, Катрина. Неужто ты предпочтешь, чтобы мальчики росли в таком обществе, как наше? Сама ведь вчера видела, что половина города тронулась умом, а про вторую половину и того сказать нельзя, потому как ни ума, ни мозгов у этих баранов попросту нет.
   К а т р и н а. Томас, дорогой, уж очень ты несдержан на язык.
   Д о к т о р С т о к м а н. Несдержан? Скажи еще, что я говорю неправду! Разве они не выворачивают наизнанку все понятия? Не растирают правду с неправдой в непонятное месиво? Не называют ложью безусловную, как мне доподлинно известно, правду? Но особенно меня доводят эти либералы, которые тут толпами ходят, – казалось бы, взрослые люди, а на полном серьезе внушают себе и другим, что они мыслят свободно. Нет, ты слышала такое, Катрина?!
   К а т р и н а. Да, это, конечно, чистое безумие. Но все же…

   Из гостиной входит П е т р а.

   К а т р и н а. Ты уже вернулась из школы?
   П е т р а. Да. Меня уволили.
   К а т р и н а. Уволили?!
   Д о к т о р С т о к м а н. И тебя!
   П е т р а. Госпожа Бюск уволила меня, и я решила, что лучше уйти сразу.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты права, черт возьми!
   К а т р и н а. Кто бы мог подумать, что госпожа Бюск окажется таким скверным человеком!
   П е т р а. Что ты, мама, госпожу Бюск никак нельзя назвать скверным человеком. Я видела, что ей самой было очень тяжело. Но она боится и не смеет поступить иначе, так что я уволена.
   Д о к т о р С т о к м а н (смеется и потирает руки). И эта тоже боится и не смеет поступить иначе. Какая прелесть!
   К а т р и н а. Ну, после гнусного вчерашнего спектакля…
   П е т р а. Им дело не ограничилось. Папа, ты удивишься!
   Д о к т о р С т о к м а н. Что случилось?
   П е т р а. Госпожа Бюск показала мне письма, три, не меньше, которые она получила за утро.
   Д о к т о р С т о к м а н. Без подписи, естественно?
   П е т р а. Да.
   Д о к т о р С т о к м а н. Потому что они даже имя свое назвать – и то не осмеливаются, Катрина!
   П е т р а. И в двух письмах сообщалось, что господин, постоянно у нас бывающий, рассказывал вчера вечером в клубе, что во многих вопросах я держусь недопустимо свободных взглядов.
   Д о к т о р С т о к м а н. И ты, конечно же, не стала открещиваться?
   П е т р а. Не стала, как ты понимаешь. Госпожа Бюск и сама, когда мы беседуем вдвоем, держится свободных взглядов, но коль скоро о моем вольнодумстве трезвонит весь город, она не рискует оставить меня в школе.
   К а т р и н а. Господин, постоянно бывающий в доме! Томас, теперь видишь, чем платят тебе за гостеприимство и радушие?
   Д о к т о р С т о к м а н. Хватит нам жить в эдаком свинстве. Катрина, давай быстро пакуй вещи. Надо немедленно уносить отсюда ноги!
   К а т р и н а. Тише! Мне кажется, в прихожей кто-то есть. Петра, сходи посмотри.
   П е т р а (открывает дверь в прихожую). О, капитан Хорстер! Милости просим!
   К а п и т а н Х о р с т е р (из прихожей). Добрый день. Вот решил зайти, узнать, как вы тут.
   Д о к т о р С т о к м а н (протягивает ему руку). Спасибо! Очень любезно с вашей стороны.
   К а т р и н а. И спасибо, что помогли нам вчера выбраться оттуда.
   П е т р а. Как вы сами потом до дома добрались?
   Х о р с т е р. Ну, с этим я справился. Я довольно крепкий, а эти ребята в основном только глотку драть горазды.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что верно, то верно, их свинская трусость просто поражает воображение. Идите, я вам кое-что покажу. Смотрите – камни, которые они швыряли нам в окна. Во всей куче всего два настоящих здоровых булыжника, годных для серьезного дела, остальные щебенка, натурально мусор каменный. А уж как они тут вопили, как угрожали, клялись прикончить меня! Но как до дела доходит, так один пшик, на дело в этом городе не способны!
   Х о р с т е р. В этот раз на ваше счастье, господин доктор.
   Д о к т о р С т о к м а н. Тоже верно, но все равно досадно, потому что когда однажды потребуется по-настоящему, на кулаках, биться за судьбу страны, то общественное мнение сочтет самым разумным поджать хвост и кинуться наутек. Компактное большинство в едином порыве рванет в лес, как стадо баранов. Это я вам точно говорю, капитан Хорстер. И думать об этом очень неприятно, сердце тянет… Да ладно, черт с ним, тоже еще глупости. Объявили меня врагом народа, извольте – буду врагом народа.
   К а т р и н а. Томас, это у тебя никогда не получится.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не зарекайся, Катрина. Злое слово не проходит без последствий, это все равно что легкие булавкой поцарапать. Вот ведь проклятое слово, никак от него не отделаться. Впилось сюда, у сердца, и все жжет и жжет и разъедает дальше, как кислота. Тут никакая магнезия не поможет.
   П е т р а. Папа, да плевать на них! Смех один!
   Х о р с т е р. Когда-нибудь народ образумится, господин доктор.
   К а т р и н а. Да, Томас, это так же точно, как то, что ты стоишь здесь перед нами.
   Д о к т о р С т о к м а н. Возможно, но тогда уж будет поздно. Пусть живут как хотят. Пусть чавкают тут в своем свинарнике и жалеют, что выперли в эмиграцию истинного патриота. Когда вы отплываете, капитан Хорстер?
   Х о р с т е р. Э-э… Я как раз пришел сказать, что…
   Д о к т о р С т о к м а н. Неполадки с кораблем?
   Х о р с т е р. Нет, но я на нем не иду.
   П е т р а. Вас ведь не уволили?
   Х о р с т е р (улыбается). Так точно, уволили.
   П е т р а. И вас тоже?
   К а т р и н а. Ой, Томас, видишь…
   Д о к т о р С т о к м а н. Уволили за правду! Но если бы я мог предположить такое, я бы…
   Х о р с т е р. Не стоит вашего беспокойства, я наверняка устроюсь на судно, приписанное к другому порту и пароходству.
   Д о к т о р С т о к м а н. И это коммерсант Вик, богач, ни от кого в целом мире не зависящий! Тьфу, в бога душу!
   Х о р с т е р. Вообще-то он человек порядочный и сам сказал, что не стал бы меня увольнять, если б только посмел.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но он не посмел? Само собой!
   Х о р с т е р. Это не так просто, сказал он, когда состоишь в партии.
   Д о к т о р С т о к м а н. Правдивые слова уважаемого человека! Партия, она как мясорубка, перемалывает все мозги в общую кашу, а потом оглянешься вокруг – у них у всех головы этой кашей нафаршированы!
   К а т р и н а. Томас!
   П е т р а (Хорстеру). Если бы вы не пошли вчера провожать нас домой, может, обошлось бы.
   Х о р с т е р. Я не жалею, что пошел.
   П е т р а (протягивает ему руку). Спасибо вам!
   Х о р с т е р (доктору). Я хотел вам сказать, что у меня есть идея, как иначе организовать отъезд, когда вы будете готовы.
   Д о к т о р С т о к м а н. Превосходно. Нам лишь бы выбраться отсюда побыстрее.
   К а т р и н а. Вроде стучат? Тише!
   П е т р а. Дядя, наверно.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ага! (Кричит.) Войдите!
   К а т р и н а. Томас, дорогой, обещай мне наконец…

   Из прихожей появляется ф о г т.

   Ф о г т (в дверях). О, ты занят. Тогда я лучше…
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, нет, заходи.
   Ф о г т. Я хотел поговорить с тобой приватно.
   К а т р и н а. Мы перейдем пока в гостиную.
   Х о р с т е р. А я зайду попозже.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, Хорстер, не уходите пока, я хочу расспросить вас подробнее.
   Х о р с т е р. Хорошо, я подожду. (Вместе с Петрой и Катриной уходит в гостиную.)

   Фогт молчит, но косится на битые стекла.

   Д о к т о р С т о к м а н. У нас тут сегодня свежо, не находишь? Надень фуражку.
   Ф о г т. Спасибо за разрешение. (Надевает фуражку.) Я, похоже, вчера простыл там, весь промерз.
   Д о к т о р С т о к м а н. Правда? А мне показалось, там было довольно жарко.
   Ф о г т. Сожалею, что не в моей власти было предотвратить ночные эксцессы.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты хотел сказать что-то по делу?
   Ф о г т (достает письмо в большом конверте). Тебе уведомление от Правления курорта.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я уволен?
   Ф о г т. Да, с сегодняшнего дня. (Кладет конверт на стол.) Решение для нас тяжелое, но, откровенно говоря, мы не смеем поступить иначе ввиду общественного мнения.
   Д о к т о р С т о к м а н (улыбается). Вы тоже не смеете? Это я сегодня уже слышал.
   Ф о г т. Я прошу тебя уяснить себе свое положение. Впредь у тебя не будет в городе никакой частной практики.
   Д о к т о р С т о к м а н. Начхать на практику, но откуда у тебя такая уверенность?
   Ф о г т. Союз домохозяев призвал всех благонадежных горожан отказаться от твоих услуг. Сейчас ходят по домам и собирают подписи под петицией, и я готов поручиться, что ни один отец семейства не рискнет не подписать, просто не осмелится.
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, я в этом не сомневаюсь. И дальше что?
   Ф о г т. Если бы мне пришлось дать тебе совет, я порекомендовал бы тебе на время уехать из города.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, я как раз сам подумывал об отъезде.
   Ф о г т. Хорошо. И поскольку у тебя тем самым появится время все спокойно обдумать, ты мог по зрелом размышлении, скажем, через полгода, публично выразить сожаление, что, как ни прискорбно, в этом вопросе ты впал в заблуждение.
   Д о к т о р С т о к м а н. И тогда у меня появится шанс опять получить место, хочешь ты сказать?
   Ф о г т. Возможно. Отнюдь не полностью исключено.
   Д о к т о р С т о к м а н. А как же общественное мнение? Вы ведь не посмели поступить иначе ввиду общественного мнения?
   Ф о г т. Мнения – вещь чрезвычайно переменчивая. И, если говорить начистоту, нам крайне важно получить такое признание из твоих уст.
   Д о к т о р С т о к м а н. Угу, а вы уж и губу раскатали! Ты хоть помнишь, бес вас за ногу, что я говорил тебе об этих шахерах-махерах?
   Ф о г т. Тогда у тебя была гораздо более выигрышная позиция, в тот раз ты смело предполагал, что весь город за тебя.
   Д о к т о р С т о к м а н. А теперь я должен прочувствовать, что весь город против меня?! (Взрывается.) А вот фигу вам, пусть хоть черт с прабабкою пойдут против меня! Ни за что! Помяни мое слово – ни за что!
   Ф о г т. Отец семейства не смеет вести себя так. Ты не посмеешь, Томас.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я не посмею? Есть только одна вещь, которой побоится свободный человек, и знаешь, что это?
   Ф о г т. Нет.
   Д о к т о р С т о к м а н. Естественно, не знаешь. Но я тебе расскажу. Свободный человек не позволит себе оскотиниться, не посмеет вести себя так, чтобы хотелось плюнуть себе в рожу!
   Ф о г т. Звучит весьма правдоподобно, особенно будь оно единственным объяснением твоего упрямства. Но есть и другое.
   Д о к т о р С т о к м а н. На что ты намекаешь?
   Ф о г т. Ты и сам отлично понимаешь. Но как брат и как человек трезвомыслящий я не советовал бы тебе всецело полагаться на эти надежды и виды на будущее, поскольку легко просчитаться.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ты о чем, черт побери?
   Ф о г т. Для чего ты пытаешься меня уверить, будто тебе ничего неизвестно о новейших распоряжениях кожевенника Хииля относительно наследства?
   Д о к т о р С т о к м а н. Мне, конечно, известно, что малость, которой он владеет, достанется обществу поддержки престарелых нуждающихся ремесленников. Но я здесь при чем?
   Ф о г т. Во-первых, речь не о малости, господин Хииль весьма состоятельный человек.
   Д о к т о р С т о к м а н. Надо же! Вот уж никогда бы не подумал.
   Ф о г т. Правда не думал? Хм. То есть ты не догадываешься, что весьма значительная часть его состояния отписана твоим детям с условием, что вы с женой сможете благоденствовать на пожизненной ренте? Он ничего тебе не сказал?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ни слова, чтоб мне лопнуть! Наоборот, он вечно исходит злобой, что его обложили непомерными налогами. А ты не ошибся, Петер?
   Ф о г т. У меня сведения из самого надежного источника.
   Д о к т о р С т о к м а н. Господи ты боже мой, так выходит, Катрина обеспечена – и дети тоже. Нет, я должен немедленно рассказать ей! (Кричит.) Катрина, Катрина!
   Ф о г т (удерживает его). Тише! Пока никому ни слова!
   К а т р и н а (заглядывает в дверь). Что случилось?
   Д о к т о р С т о к м а н. Ничего, ничего, иди.

   Катрина закрывает дверь.

   Д о к т о р С т о к м а н (ходит по комнате). Обеспечены! Вот так красота – они все обеспечены! Пожизненно! Это ж благодать, когда ни о чем не надо тревожиться!
   Ф о г т. Нет, тревожиться есть о чем. Кожевенник Хииль волен в любой день и час изменить завещание, как захочет.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не станет он ничего менять, дорогой мой Петер. Барсук рад-радешенек, что я прижал к ногтю тебя и твоих мудрецов.
   Ф о г т (удивлен и смотрит на доктора испытующе). Вот как? Это проливает свет на многое.
   Д о к т о р С т о к м а н. На какое многое?
   Ф о г т. Так это был многоходовый маневр? И все дичайшие, бессмысленные требования, какие ты – именем правды – предъявлял первым людям города, на самом деле…
   Д о к т о р С т о к м а н. На самом деле что?
   Ф о г т. На самом деле просто были оговоренной платой мстительному старику Мортену Хиилю за его завещание.
   Д о к т о р С т о к м а н (едва может говорить). Петер, ты… ты самый плебейский плебей, каких я только встречал в жизни.
   Ф о г т. Между нами все кончено. Твоя отставка обжалованию не подлежит, потому что теперь у нас есть оружие против тебя. (Уходит.)
   Д о к т о р С т о к м а н. Тьфу, тьфу, тьфу! (Кричит.) Катрина! Вели вымыть после него все полы! Пришли сюда с ведром и тряпкой эту… ну как ее, черт… у которой вечно сажа на носу.
   К а т р и н а (появляется в дверях гостиной). Тише, Томас! Тише.
   П е т р а (тоже в дверях). Папа, пришел дедушка и спрашивает, сможешь ли ты поговорить с ним наедине.
   Д о к т о р С т о к м а н. Конечно, смогу. (У дверей.) Заходите, тесть.

   М о р т е н Х и и л ь заходит в кабинет, доктор Стокман затворяет дверь.

   Д о к т о р С т о к м а н. Так, в чем дело? Да вы садитесь.
   М о р т е н Х и и л ь. Не сидится. (Озирается.) Красиво у вас тут сегодня, Стокман.
   Д о к т о р С т о к м а н. Не правда ли?
   М о р т е н Х и и л ь. Красотень! Опять же воздух свежий. Сегодня у вас в избытке кислорода, о котором вы давеча толковали. Сдается мне, и совесть у вас сегодня чистенькая.
   Д о к т о р С т о к м а н. Что есть, то есть.
   М о р т е н Х и и л ь. Могу понять. (Хлопает себя по груди.) А знаете, что у меня тут?
   Д о к т о р С т о к м а н. Наверно, тоже чистая совесть, я надеюсь.
   М о р т е н Х и и л ь. Фу-ты ну-ты. Нет, у меня кое-что получше. (Вытаскивает большое портмоне, открывает и показывает какие-то бумаги.)
   Д о к т о р С т о к м а н (смотрит на него удивленно). Акции водолечебницы?
   М о р т е н Х и и л ь. Разжиться ими сегодня дело нехитрое.
   Д о к т о р С т о к м а н. И вы ходили и скупали их?
   М о р т е н Х и и л ь. Ага. На все имевшиеся деньги.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но тесть, дорогой, как раз сейчас положение с купальнями настолько отчаянное, что…
   М о р т е н Х и и л ь. Если вы будете вести себя как разумный человек, то в два счета поставите купальни на ноги.
   Д о к т о р С т о к м а н. Сами видите – я делаю все, что могу, но это город умалишенных!
   М о р т е н Х и и л ь. Вы сказали вчера, что главная зараза течет аккурат с моей кожевенной мастерской. Если оно правда, тогда выходит, что мой дед, мой отец и теперь вон я сам годами только и делали, что травили наш город прям как три ангела смерти. Думаете, я этот срам проглочу и буду жить оплеванным?
   Д о к т о р С т о к м а н. К сожалению, тут ничего не поделаешь.
   М о р т е н Х и и л ь. Ну уж нет! Дудки! Я дорожу своим добрым именем. Говорят, меня в городе кличут Барсуком, мол, я навроде как свинья. Ан не бывать такому, чтобы эти наветы теперь правдой считались. Я желаю жить и умереть чистым перед всеми.
   Д о к т о р С т о к м а н. Как же вы этого добьетесь?
   М о р т е н Х и и л ь. Вы меня обелите, Стокман.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я?!
   М о р т е н Х и и л ь. Знаете, на какие деньги я накупил акций? Знать вы не можете, но я вам скажу. Это было наследство, которое причитается Катрине, Петре и мальчишкам после меня. Потому как кое-что мне все-таки прикопить удалось, вот так-то.
   Д о к т о р С т о к м а н (взрывается). И вы профукали деньги Катрины на эту ерунду?!
   М о р т е н Х и и л ь. Ага. Все ее денежки, все-все, вложены в купальни. А теперь, Стокман, я погляжу, совсем вы псих конченый, или как. Если вы позволите этой живности и прочей заразе и дальше проистекать из моей мастерской, то считайте, вы живьем ремнями сдираете кожу с Катрины, Петры и мальцов. Порядочный отец семейства так не поступит, разве что у него голова не в порядке.
   Д о к т о р С т о к м а н (мечется по комнате). Да, я псих! Псих!
   М о р т е н Х и и л ь. Псих психом, но когда речь о жене и детях, с глузду небось не съедете.
   Д о к т о р С т о к м а н. Почему вы не поговорили со мной прежде, чем скупать этот хлам?!
   М о р т е н Х и и л ь. Сделано, жалеть не велено. Так-то оно надежнее будет.
   Д о к т о р С т о к м а н (не в силах успокоиться, шагает по комнате). Не будь я хотя бы так уверен! Но я абсолютно твердо знаю, что я прав!
   М о р т е н Х и и л ь (взвешивает в руке портмоне). Если вы свое безумие не уймете, цена этим бумажкам пшик без масла.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но дьявол в душу, неужто наука не в силах этому противостоять?! Я думаю, должны быть какие-то способы профилактики…
   М о р т е н Х и и л ь. Вы думаете, чем бы эту живность прибить?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, или обезвредить.
   М о р т е н Х и и л ь. А крысиный яд не возьмет?
   Д о к т о р С т о к м а н. Что за чушь! И все талдычат, что это мое разыгравшееся воображение. Пожалуйста, пусть будут мои пустые фантазии! Пусть вообще делают, что хотят! Эти низкие, тупоумные неучи обозвали меня врагом народа, порвали мою одежду…
   М о р т е н Х и и л ь. А стекол они сколько вам перебили?!
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, и в довершение теперь вот это, долг перед семьей. Надо поговорить с Катриной, она в таких вопросах очень щепетильна.
   М о р т е н Х и и л ь. Вот и хорошо, лишь бы вы слушались советов вашей разумной жены.
   Д о к т о р С т о к м а н (вскидывается на него). Как вы смели так сподличать! Поставить деньги Катрины на кон, поставить меня в такое чудовищное, мучительное положение. Гляжу я на вас – вы дьявол во плоти.
   М о р т е н Х и и л ь. Пойду я лучше. Но не позже двух жду от вас ответа. Да или нет. Скажете нет, передам все акции обществу поддержки нуждающихся. Сегодня же.
   Д о к т о р С т о к м а н. А Катрина тогда что получит?
   М о р т е н Х и и л ь. Ни понюшки.

   Открывается дверь в прихожую, видно, что там редактор Х о в с т а д и владелец типографии А с л а к с е н.

   М о р т е н Х и и л ь. Смотри-ка, и эти двое тут.
   Д о к т о р С т о к м а н (неотрывно смотрит на них). Это еще что?! Как вы смеете являться в мой дом?!
   Х о в с т а д. Вот как видите.
   А с л а к с е н. Понимаете, нам нужно поговорить с вами.
   М о р т е н Х и и л ь (шепчет). Да или нет – не позже двух.
   А с л а к с е н (переглядывается с Ховстадом). Ага!

   Мортен Хииль уходит.

   Д о к т о р С т о к м а н. И что вам от меня надо? Извольте коротко.
   Х о в с т а д. Я могу понять, что вы настроены против нас из-за нашей позиции на вчерашнем собрании.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы называете это позицией? Какая прелесть! Я называю это беспринципностью, бабским поведением и… Дьявол вас задери!
   Х о в с т а д. Называйте как хотите, но мы не могли иначе.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы, надо полагать, не посмели иначе? В этом все дело?
   Х о в с т а д. Да. Если вам угодно.
   А с л а к с е н. Но почему вы не шепнули нам хоть полсловечка заранее? Что вам стоило намекнуть господину Ховстаду или мне?
   Д о к т о р С т о к м а н. Намекнуть на что?
   А с л а к с е н. Что у дела двойное дно.
   Д о к т о р С т о к м а н. Я вас решительно не понимаю.
   А с л а к с е н (кивает заговорщически). Еще как понимаете, доктор Стокман.
   Х о в с т а д. Дальше наводить тень на плетень нужды нет.
   Д о к т о р С т о к м а н (переводит взгляд с одного на другого). Да чтоб вам пусто было!
   А с л а к с е н. Могу я уточнить – ваш тесть сейчас носится по всему городу и скупает акции водолечебницы?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, он сегодня накупил уйму акций.
   А с л а к с е н. Умнее было подрядить кого-то, зачем же посылать близкого родственника.
   Х о в с т а д. И зачем вы действовали от собственного имени? Не надо было никому знать, что атака на водолечебницу организована вами. Спросили бы совета у меня, доктор Стокман.
   Д о к т о р С т о к м а н (смотрит перед собой, в глазах брезжит что-то; наконец говорит точно громом пораженный). Разве это возможно? Неужто оно так делается?
   А с л а к с е н (улыбается). Да все возможно. Только обделывать такие дела надо потоньше.
   Х о в с т а д. И лучше было собрать для такого дела компанию. Когда народу больше, то с каждого в отдельности спрос всегда меньше.
   Д о к т о р С т о к м а н (взяв себя в руки). Короче, господа, – чего вы хотите?
   А с л а к с е н. Господин Ховстад лучше скажет.
   Х о в с т а д. Нет уж, Аслаксен, говорите вы.
   А с л а к с е н. В общем, значит, теперь, когда мы знаем подоплеку, мы подумали, что осмелимся предоставить «Народный вестник» в ваше распоряжение.
   Д о к т о р С т о к м а н. Теперь осмелитесь? А мнение общественности? Вы не боитесь, что против нас поднимется буря?
   Х о в с т а д. Бурю мы обуздаем.
   А с л а к с е н. Но доктору надо резко переложить курс. Тем более вы своих целей уже добились.
   Д о к т о р С т о к м а н. В том смысле что мы с тестем уже скупили акции по дешевке, хотите вы сказать?
   Х о в с т а д. Стремясь возглавить курорт, вы руководствуетесь исключительно интересами науки.
   Д о к т о р С т о к м а н. Разумеется. И поскольку я пекусь о науке, я подговорил старика Барсука пойти на это дело. Потом мы поковыряемся малость в трубах, что-нибудь раскопаем-засыплем на берегу, не обременяя городской бюджет ни на полкроны, и дело в шляпе. Вы думаете, прокатит? Или как?
   Х о в с т а д. Думаю, пройдет, если «Народный вестник» вас поддержит.
   А с л а к с е н. В свободном обществе пресса – большая сила, господин доктор.
   Д о к т о р С т о к м а н. Как и общественное мнение, это понятно. А на вашей совести, господин Аслаксен, тогда Союз домохозяев?
   А с л а к с е н. И домохозяев, и умеренных трезвенников, можете быть уверены.
   Д о к т о р С т о к м а н. Но, дорогие мои, стесняюсь спросить – чем смогу отблагодарить?
   Х о в с т а д. Видите ли, более всего мы хотели бы помочь вам просто так. Но «Народный вестник» слабовато стоит на ногах, дело идет с большими перебоями, а остановить издание сейчас, когда в области большой политики столь многое требует вмешательства, мне бы никак не хотелось.
   Д о к т о р С т о к м а н. Еще бы, такому другу народа, как вы, это тяжело. (Взрывается.) Но вы забываете, что я – враг народа! Враг! (Мечется по комнате.) Куда подевалась моя палка? Где она, черт возьми?
   Х о в с т а д. Что это вы?
   А с л а к с е н. Вы же не будете нас?..
   Д о к т о р С т о к м а н (останавливается). А если я вам ничего из своих акций не отстегну? Мы, богатеи, туго расстаемся с деньгами, не забывайте.
   Х о в с т а д. Но и вы не забывайте, что аферу с акциями можно подать и так, и эдак.
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, по этой части вы большой мастак. Если я не помогу «Народному вестнику», дело, пожалуй, представится вам очень грязным, вы наверняка откроете на меня охоту и затравите вконец, как собака зайца!
   Х о в с т а д. Это закон природы, каждый зверь промышляет себе пропитание.
   А с л а к с е н. Что нашел, тем и кормишься, сами понимаете.
   Д о к т о р С т о к м а н. А ну пошли вон! Идите искать в сточных канавах! (Бегает по комнате.) Чтоб вам пусто было! Я вам покажу, кто здесь самый сильный зверюга! (Находит зонтик и замахивается им.) Ну-ка!
   Х о в с т а д. Вы ведь не будете нападать на нас?!
   А с л а к с е н. Поосторожнее с зонтом!
   Д о к т о р С т о к м а н. Ховстад, пшел в окно!
   Х о в с т а д (у двери в прихожую). Совсем спятили?!
   Д о к т о р С т о к м а н. И вы марш в окно, господин Аслаксен! Прыгайте, я сказал! Все равно придется.
   А с л а к с е н (бегает вокруг стола). Умеренность, господин доктор! Я человек слабый, чуть что… (Кричит.) Помогите, спасите!

   Из гостиной входят К а т р и н а, Х о р с т е р и П е т р а.

   К а т р и н а. Господи боже мой, Томас, что здесь происходит?
   Д о к т о р С т о к м а н (размахивает зонтиком). Прыгай, я сказал! Вон, в канаву!
   Х о в с т а д. Нападение на невинного человека! Капитан Хорстер, вы свидетель! (Выскакивает в прихожую и убегает.)
   А с л а к с е н (ошалело). Знать бы мне местные условия получше! (Сбегает через гостиную.)
   К а т р и н а (вцепляется в доктора). Томас! Уймись!
   Д о к т о р С т о к м а н (швыряет зонтик). Черт, ускользнули-таки.
   К а т р и н а. Что им надо было?
   Д о к т о р С т о к м а н. Потом объясню, сейчас мне с другим покончить надо. (Идет к столу и что-то пишет на визитке.) Катрина, видишь, что здесь написано?
   К а т р и н а. Три раза «НЕТ» большими буквами. Что это значит?
   Д о к т о р С т о к м а н. Тоже узнаешь позже. (Протягивает визитку.) Петра, вели нашей чумазой мухой слетать к Барсуку и отдать вот это. Мигом!

   Петра берет визитку и скрывается в прихожей.

   Если у меня перебывали сегодня не все посыльные дьявола, то я уж и не знаю. Ладно, навострю против них мое перо как шило; обмакну его в яд и в желчь! Буду швырять в их башки чернильницы!
   К а т р и н а. Томас, мы ведь уезжаем.

   Возвращается П е т р а.

   Д о к т о р С т о к м а н. Ну?
   П е т р а. Отправила.
   Д о к т о р С т о к м а н. Хорошо. Уезжаем, говоришь? Нет, Катрина, черта лысого! Мы останемся жить, где живем!
   П е т р а. Остаемся?
   К а т р и н а. Здесь в городе?
   Д о к т о р С т о к м а н. Именно здесь. Тут поле брани, тут будет дан бой, и тут я одержу победу. Как только починят мои брюки, отправлюсь в город искать жилье. Дело к зиме, нам нужна крыша над головой.
   Х о р с т е р. Могу предложить свой дом.
   Д о к т о р С т о к м а н. Вы серьезно?
   Х о р с т е р. Вполне. Комнат у меня много, а дома я почти не бываю.
   К а т р и н а. Как вы добры, Хорстер.
   П е т р а. Спасибо!
   Д о к т о р С т о к м а н (жмет ему руку). Спасибо, спасибо! Одной печалью меньше. Тогда я прямо с сегодняшнего дня посвящу себя делу. Работы тут непочатый край, Катрина. Хорошо еще, что теперь я сам хозяин своему времени. Меня, видишь ли, уволили.
   К а т р и н а (вздыхает). Я этого ждала.
   Д о к т о р С т о к м а н. А еще они хотят лишить меня практики. Ну и пусть! Бедняки все равно останутся при мне, все, кому платить нечем. Зато им я нужен, как никому. И придется им, черт побери, слушать меня! Я буду проповедовать среди них вовремя и не вовремя, как сказано кое-где.
   К а т р и н а. Но Томас, дорогой, я думала, ты понял, чем проповеди заканчиваются.
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, ты все-таки чудачка. Мне что, позволить общественному мнению, компактному большинству и прочей бесовщине уложить меня на лопатки? Нет уж, благодарю покорно! Я борюсь за совершенно понятные, простые и ясные вещи. Всего лишь хочу вбить быдлу в башки очевидное: что либералы – самые коварные враги свободного человека, что партийные программы в зародыше душат все новые и жизнеспособные истины, что, руководствуясь целесообразностью, мы извращаем понятия морали и справедливости, так что жить становится страшно. Как думаете, капитан Хорстер, неужели мне не удастся объяснить это людям?
   Х о р с т е р. Возможно. Я плохо в таком разбираюсь.
   Д о к т о р С т о к м а н. Нет, сейчас я вам объясню. Надо истребить партийных бонз, потому что партийный вождь – он как голодный волк, ему, чтобы выжить, надо сожрать в год сколько-то мелкой живности. Посмотрите хоть на Аслаксена с Ховстадом! Сколько мелкого зверья они уже испоганили, изуродовали и развратили, так что те никогда не поднимутся выше членов Союза домохозяев да подписчиков «Народного вестника»! (Присаживается на край стола.) Катрина, иди сюда, взгляни, как красиво сегодня светит солнце! А свежий весенний воздух в кабинете, разве это не благодать?
   К а т р и н а. Если б мы еще могли питаться только солнцем и воздухом, Томас.
   Д о к т о р С т о к м а н. Ну, придется тебе тянуть и экономить – как-нибудь выкрутимся. Это меня меньше всего беспокоит. Хуже другое – я не знаю ни одного настолько свободного и выдающегося аристократа духа, чтобы он осмелился продолжить борьбу после меня.
   П е т р а. Папа, не думай об этом – у тебя еще много времени. О, вот и мальчики.

   Из гостиной входят М о р т е н и Э й л и ф.

   К а т р и н а. Вас на сегодня распустили?
   М о р т е н. Нет, но мы подрались с ребятами на перемене.
   Э й л и ф. Неправда, мальчишки сами на нас напали.
   М о р т е н. Да, и господин Рёрлунд сказал, что лучше нам побыть дома несколько дней.
   Д о к т о р С т о к м а н (щелкает пальцами и спрыгивает со стола). Вот оно! Эврика, вот оно! В школу вы больше не пойдете!
   М а л ь ч и к и. Не пойдем в школу?!
   К а т р и н а. Томас, но…
   Д о к т о р С т о к м а н. Никогда! Вот мое слово. Я сам научу вас всему, вернее, вы не будете учить ничего из их благословенных наук.
   М о р т е н. Ура!
   Д о к т о р С т о к м а н. Но я сделаю из вас свободных аристократов духа. Слушай, Петра, ты должна будешь мне помочь.
   П е т р а. Да, папа, рассчитывай на меня.
   Д о к т о р С т о к м а н. А школой нам будет зал, где меня ославили врагом народа. Но нас должно быть больше. Для начала мне нужна хотя бы дюжина мальчишек.
   К а т р и н а. Здесь в городе тебе их не найти.
   Д о к т о р С т о к м а н. Посмотрим. (Мальчикам.) Вы знаете каких-нибудь уличных мальчишек, настоящих оборванцев?
   М о р т е н. Да, папа, я знаю многих.
   Д о к т о р С т о к м а н. Отлично. Найди мне нескольких. Разок поэкспериментирую с дворнягами, возможно, среди них встречаются головастые.
   М о р т е н. Папа, но что мы будем делать, когда станем свободными аристократами духа?
   Д о к т о р С т о к м а н. Тогда вы шуганете всех волков на запад, за океан, мальчики!

   Эйлиф озадачен, Мортен скачет и кричит «ура».

   К а т р и н а. Ох, Томас, как бы эти волки сами тебя не шуганули.
   Д о к т о р С т о к м а н. Катрина, ты в уме? Кто может шугануть меня теперь, когда я самый сильный в городе человек?
   К а т р и н а. Самый сильный – теперь?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да. И смею сказать больше – теперь я один из самых сильных мира сего.
   М о р т е н. Ничего себе!
   Д о к т о р С т о к м а н (понизив голос). Только тише! Пока вы не должны об этом говорить, но я совершил грандиозное открытие.
   К а т р и н а. Опять?
   Д о к т о р С т о к м а н. Да, да! (Собирает всех вокруг себя и говорит доверительно.) Сильнее всех тот, кто идет один!
   К а т р и н а (улыбается и качает головой). Томас, Томас.
   П е т р а (утешая, берет его за руку). Папа!

   Дикая утка
   Пьеса в пяти действиях
   1884

Действующие лица

   В е р л е, коммерсант, фабрикант и т. д.
   Г р е г е р с В е р л е, его сын.
   С т а р и к Э к д а л.
   Я л м а р Э к д а л, его сын, фотограф.
   Х е д в и г, его дочь, 14 лет.
   Г о с п о ж а С ё р б ю, экономка в доме Верле-старшего.
   Р е л л и н г, доктор.
   М о л в и к, бывший богослов.
   Г р о б е р г, бухгалтер в фирме Верле.
   П е т т е р с е н, слуга в доме Верле.
   Й е н с е н, наемный официант.
   О д у т л о в а т ы й г о с п о д и н.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н.
   Б л и з о р у к и й г о с п о д и н.
   Ш е с т е р о г о с п о д – званые гости.
   Н а е м н ы е о ф и ц и а н т ы.

   Первое действие происходит в доме фабриканта Верле, остальные – в квартире фотографа Экдала.

Действие первое

   Дом коммерсанта Верле. Дорого и с продуманным удобством обставленный кабинет: книжные шкафы, мягкая мебель, зеленые абажуры на лампах приглушают свет, в центре комнаты стол с бумагами и документами. Двустворчатая дверь в задней стене распахнута, портьеры раздвинуты. За дверью видна просторная элегантная гостиная, ярко освещенная люстрами и канделябрами. На авансцене справа незаметная оклеенная обоями дверь в контору, на рабочую половину. Слева – камин с пылающими угольями, за ним по той же стене двустворчатая дверь в столовую.
   П е т т е р с е н в ливрее и Й е н с е н во фраке прибирают в кабинете. В гостиной хлопочут еще двое-трое о ф и ц и а н т о в, зажигают свет и наводят последний лоск. Из столовой доносятся голоса, смех, потом кто-то стучит ножом по бокалу, все смолкает, звучит тост, слышны крики «браво», затем прерванная беседа возобновляется.

   П е т т е р с е н (зажигает лампу на камине и снова накрывает ее абажуром). Слышьте, Йенсен, теперь старикан толкает комплинерт госпоже Сёрбю.
   Й е н с е н (двигает вперед кресло). Правду, что ль, говорят – хороводятся они?
   П е т т е р с е н. Черт его знает.
   Й е н с е н. Он-то, говорят, прежде был ходок еще тот.
   П е т т е р с е н. Небось.
   Й е н с е н. Еще говорят, он в честь сына дает такой прием.
   П е т т е р с е н. Да. Сынок вчера вернулся домой.
   Й е н с е н. А я и не знал, что у фабриканта Верле сын имеется.
   П е т т е р с е н. Имеется, но сидит, вишь, безвылазно на заводе в горах, в Хёйдале. Сколько лет в доме служу, на моей памяти он в город глаз не казал.
   Н а е м н ы й о ф и ц и а н т (в дверях гостиной). Петтерсен, тут какой-то старик…
   П е т т е р с е н. Вот черт, кого там нелегкая принесла?

   Справа входит с т а р и к Э к д а л. У него тонкая щеточка седых усов, на голове заношенный темно-рыжий парик. Одет Экдал в старое пальто с воротником-стойкой и шерстяные варежки, в руках палка и меховая шапка, под мышкой завернутый в грубую бумагу сверток.

   П е т т е р с е н (идет к нему). О-о-осподи, а вам чего надобно?
   Э к д а л (в дверях). Петтерсен, мне непременно надо в контору.
   П е т т е р с е н. Канторва закрылась час назад.
   Э к д а л. Знаю, дружище Петтерсен. Но Гроберг еще там. Сделай милость, пусти меня здесь пройти. (Показывает на оклеенную обоями дверь.) Я и раньше так ходил.
   П е т т е р с е н. Хорошо, пущу. (Открывает дверь.) Только обратно идите как положено, через черный ход, а то в доме люди.
   Э к д а л. Знаю, знаю. Спасибо, старина! Спасибо, дружище, за твою доброту. Благодарю! (Шепотом.) Придурок! (Уходит в контору, Петтерсен закрывает за ним дверь.)
   Й е н с е н. Он тоже служит в канторве?
   П е т т е р с е н. Нет, только переписывает им, когда у них надобности. А в свое время не последний человек был, этот старик Экдал.
   Й е н с е н. Оно и похоже.
   П е т т е р с е н. Представьте себе, был в лейтенантском чине.
   Й е н с е н. Ни черта себе! Лейтенант?!
   П е т т е р с е н. Ага, и не говорите. Погорел на торговле лесом, что ли. И заодно чуть Верле под монастырь не подвел, слышал я. Они ведь на пару владели заводом в Хёйдале. Я старика Экдала хорошо знаю, мы с ним любим распить у мадам Эриксен баварского под горькую настоечку.
   Й е н с е н. Ему-то, поди, угощать не на что.
   П е т т е р с е н. Господи, Йенсен, скажете тоже… Угощаю, знамо дело, всегда я. По мне, господам из бывших, которых жизнь помяла, не грех любезность оказать.
   Й е н с е н. Он обанкротился, да?
   П е т т е р с е н. Нет, с ним хуже вышло. В остроге отсидел.
   Й е н с е н. В остроге?
   П е т т е р с е н. Ну, может, в исправительном доме. (Прислушивается.) Тише, встают из-за стола.

   Двое л а к е е в изнутри столовой распахивают двери. Беседуя с двумя господами, входит г о с п о ж а С ё р б ю. Следом за ними идут остальные гости, включая х о з я и н а д о м а. Последними в дверях появляются Я л м а р Э к д а л и Г р е г е р с В е р л е.

   Г о с п о ж а С ё р б ю (мимоходом, лакею). Петтерсен, велите подать кофе в музыкальный салон.
   П е т т е р с е н. Слушаюсь, госпожа Сёрбю.

   Она и двое ее собеседников проходят через гостиную направо. Петтерсен и Йенсен следуют за ними.

   О д у т л о в а т ы й г о с п о д и н (плешивому). Уфф. Ну и задали нам пир. Столько съесть да выпить – тяжкий труд.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Да за три часа, да при должном усердии можно осилить поразительно много.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Но потом-то, милейший господин камергер, потом-то…
   Т р е т и й г о с п о д и н. Там еще мараскин с мокко подали в музыкальный салон.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Браво, браво! Может статься, госпожа Сёрбю нам сыграет.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н (тихо). Хорошо бы не в вышибалы.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Что вы такое говорите?! Берта от своих старинных друзей не отвернется.

   Смеясь, уходят в гостиную.

   Ф а б р и к а н т В е р л е (глухо и огорченно). Надеюсь, никто не заметил, Грегерс.
   Г р е г е р с (поднимает на него глаза). Чего?
   В е р л е. Ты тоже не заметил?
   Г р е г е р с. Что я должен был заметить?
   В е р л е. Нас было тринадцать за столом.
   Г р е г е р с. Тринадцать? Разве?
   В е р л е (косится в сторону Ялмара Экдала). Мы привыкли, что нас всегда бывает двенадцать. (Обращаясь ко всем.) Прошу вас, господа!

   Он и все гости уходят вглубь комнаты и переходят в гостиную, в кабинете остаются Ялмар и Грегерс.

   Я л м а р (слышавший разговор). Не стоило тебе приглашать меня, Грегерс.
   Г р е г е р с. Что?! Обед в мою честь, а я не приглашу своего единственного и лучшего друга?!
   Я л м а р. Твоему отцу это, похоже, не по нраву. Вообще-то я здесь не бываю.
   Г р е г е р с. Да, слышал, но все равно хотел повидаться с тобой, поговорить, а то я уеду скоро. Мы же с тобой в школе дружили, а потом совсем перестали общаться, шестнадцать лет не виделись, если не семнадцать.
   Я л м а р. Неужели так долго?
   Г р е г е р с. Да, представь себе. Так как твои дела? Выглядишь отлично. Раздобрел, раздался.
   Я л м а р. Хм, раздобрел – это сильно сказано, но, конечно, возмужал за эти годы, да.
   Г р е г е р с. Еще как. С виду не скажешь, что жизнь тебя потрепала.
   Я л м а р (мрачно). То с виду, а вот в душе… Ты ведь знаешь, что мне пришлось пережить за эти годы?
   Г р е г е р с (тихо). Как дела у твоего отца?
   Я л м а р. Дорогой мой, не будем об этом. Мой бедный несчастный отец живет, естественно, со мной. Больше у него никого в целом свете нет… Прости, мне тяжело говорить об этом. Расскажи лучше, как ты поживал там в горах?
   Г р е г е р с. Поживал в приятном одиночестве. У меня было много времени подумать, поразмышлять. Иди сюда, устроимся поудобнее. (Садится в кресло у камина и силком усаживает Ялмара в соседнее кресло.)
   Я л м а р (проникновенно). Грегерс, но все равно большое спасибо, что пригласил меня на этот обед, к твоему отцу. Теперь я вижу, что ты больше не держишь на меня зла.
   Г р е г е р с (удивленно). С чего ты взял, что я на тебя злился?
   Я л м а р. В первые годы точно.
   Г р е г е р с. Какие первые годы?
   Я л м а р. Годы после краха. Оно и понятно. Судьба твоего отца тоже висела на волоске, его самого чуть не впутали в эти… чудовищные неприятности.
   Г р е г е р с. И поэтому я сердился? Кто тебе такого наговорил?
   Я л м а р. Сердился, сердился. Твой отец сам мне об этом сказал.
   Г р е г е р с (потрясенно). Отец?! Вот оно что… Угу… Так я потому не слышал от тебя ни словечка за все годы?
   Я л м а р. Да.
   Г р е г е р с. Даже когда ты решил стать фотографом?
   Я л м а р. Твой отец сказал, что не стоит писать тебе ни о чем.
   Г р е г е р с (отрешенно глядя перед собой). Да, да, возможно, он был прав. Но ты хоть немного доволен своим теперешним положением, Ялмар?
   Я л м а р (с легким вздохом). В общем да, конечно, грех жаловаться. То есть поначалу я был порядком сбит с толку, сам можешь себе представить. Я попал в совершенно другую реальность. Но ведь и во всем остальном моя жизнь тоже полностью изменилась. Чудовищная катастрофа с отцом… Крах, позор, бесчестие…
   Г р е г е р с (потрясенно). Да, да.
   Я л м а р. Об учебе пришлось забыть. У нас ни гроша лишнего не было. Зато долги кругом. В основном твоему отцу, я думаю…
   Г р е г е р с. Хм.
   Я л м а р. Мне казалось, так лучше – разом обрубить все старые связи и отношения. Особенно твой отец настоятельно советовал мне так поступить, а поскольку он принял во мне тогда большое участие…
   Г р е г е р с. Да?
   Я л м а р. Еще бы! Неужели ты не знал? Выучиться на фотографа, обустроить ателье, обзавестись хозяйством – где бы я взял на все деньги, по-твоему? Это недешево.
   Г р е г е р с. И отец все оплатил?
   Я л м а р. Да, дорогой мой, оплатил. Неужели он тебе не сказал? Я так понял, он писал тебе об этом.
   Г р е г е р с. Он не упомянул, что помог деньгами. Видно, забыл. Мы с ним переписываемся только по делу. Вот оно что. Так, значит, это отец помог тебе устроиться.
   Я л м а р. Да, он очень помогал, но хотел, чтобы никто об этом не знал. Я и жениться без его помощи не смог бы. Или ты тоже не в курсе?
   Г р е г е р с. Да, все как-то мимо меня прошло. (Жмет Ялмару руку.) Ялмар, дорогой, ты не представляешь, как меня обрадовали твои слова! И смутили. Похоже, я был несправедлив к отцу кое в чем. Судя по твоему рассказу, у него есть сердце. И даже совесть отчасти…
   Я л м а р. Совесть?
   Г р е г е р с. Назови как хочешь… Но как я счастлив слышать такое об отце! Ну и ну, так ты, значит, женат? Боюсь, мне до таких высот не подняться. И что же – надеюсь, ты счастлив в браке?
   Я л м а р. Что есть, то есть. Жена она оказалась славная, толковая, какую всякий себе желает. И не такая уж она необразованная.
   Г р е г е р с (удивленно). Ну да, конечно.
   Я л м а р. Жизнь развивает человека. Ежедневное общение со мной – да плюс в доме постоянно бывают два-три интересных образованных человека… Уверяю тебя, ты Гину не узнаешь.
   Г р е г е р с. Гину?
   Я л м а р. Дорогой мой, разве ты не помнишь, что ее зовут Гина?
   Г р е г е р с. Кого зовут Гина? Я ничего не знаю.
   Я л м а р. Ты должен ее помнить, она одно время работала здесь в доме.
   Г р е г е р с (уставившись на него). Это ведь не Гина Хансен?
   Я л м а р. Она самая.
   Г р е г е р с. Которая вела у нас хозяйство, когда мама в последний год слегла?
   Я л м а р. Ну да, она. Грегерс, дорогой, но я точно знаю, что о моей женитьбе господин Верле тебе писал.
   Г р е г е р с (встает). Да, он действительно писал, но не сказал… (Ходит по комнате.) Впрочем, погоди… может, и помянул вскользь… что-то я такое припоминаю. Отец пишет мне очень лаконично. (Присаживается на ручку кресла.) Послушай, Ялмар… надо же, какая смешная история… прости мне любопытство – скажи, а как ты познакомился с Гиной… с твоей женой?
   Я л м а р. Да как-то само собой вышло. Гина быстро от вас ушла, в доме творилось не пойми что, мама твоя заболела – все это Гине пришлось не по силам, она взяла расчет и съехала от вас. Это было за год до смерти твоей матери. Или, может быть, в тот же год…
   Г р е г е р с. Да, в тот же год. Я был в Хёйдале. И дальше?
   Я л м а р. Гина вернулась домой к своей матери, госпоже Хансен, та была женщина хорошая, работящая и держала небольшое питейное заведение. А кроме того, сдавала флигель, очень чистенький и опрятный.
   Г р е г е р с. Теперь скажи, что тебе посчастливилось случайно снять его?
   Я л м а р. Да. Кстати, как раз твой отец и присоветовал мне его. Ну вот, там-то я с Гиной и познакомился.
   Г р е г е р с. И вы обручились?
   Я л м а р. Долго ли молодым людям влюбиться?
   Г р е г е р с (встает и переминается с ноги на ногу). Скажи… вы обручились, и тут-то мой отец и пристроил тебя… я хотел спросить – ты заинтересовался фотографией примерно в то же время?
   Я л м а р. Да, как раз тогда. Хотел поскорее стать на ноги, обзавестись домом. Мы оба, и я, и твой отец, решили, что фотография – самое простое и надежное дело. И Гина тоже так думала. Вдобавок был и другой довод – на мое счастье, Гина еще прежде научилась ретуши.
   Г р е г е р с. Поразительно удачное совпадение.
   Я л м а р (встает с довольным видом). Правда же? Скажи, поразительно, как удачно все сошлось?
   Г р е г е р с. Да, должен признать, отец был для тебя самим провидением.
   Я л м а р (растроганно). Во дни испытаний он не бросил в беде сына своего старого друга. Потому что у него доброе сердце.
   Г о с п о ж а С ё р б ю (входит под руку с Верле). И не спорьте, милейший господин фабрикант. Нечего вам там оставаться, у вас от яркого света глаза болят.
   В е р л е (высвобождает руку и трет глаза). Похоже, вы правы.

   П е т т е р с е н и наемный о ф и ц и а н т вносят подносы с напитками.

   Г о с п о ж а С ё р б ю (обращаясь к гостям в соседней комнате). Господа, если кому угодно пунша, извольте подойти сюда.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (подходя к госпоже Сёрбю). Господь Вседержитель, неужели вы действительно отобрали у нас благословенное право курить здесь?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Да, во владениях Верле курить запрещено, господин камергер.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Давно ли вы ввели в закон о сигарах эти жесткие нормы, госпожа Сёрбю?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. После прошлого парадного обеда, господин камергер. Тогда некоторые господа позволили себе преступить известные границы.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. А выходить за границы даже на самую малость не позволяется? Совсем-совсем нельзя?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Ни в коем случае, камергер Балле.

   Гости по преимуществу толпятся в кабинете фабриканта Верле, официанты обносят всех пуншем.

   В е р л е (Ялмару, стоящему у стола). Что вы там изучаете с таким интересом, Экдал?
   Я л м а р. Просто альбом рассматриваю, господин Верле.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н (мимоходом). А-а, фотографии! Нашли себе развлечение по душе?
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (в кресле). А своих-то работ не принесли?
   Я л м а р. Нет, не принес.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Вот и напрасно. Для пищеварения это самое милое дело – посидеть после обеда, картинки посмотреть.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Да уж, внесли бы свою лепту в увеселение публики.
   Б л и з о р у к и й г о с п о д и н. И заслужили благодарность.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Господа камергеры хотят сказать, что приглашение на обед не грех и отработать, господин Экдал.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. В доме хлебосольных хозяев это одно удовольствие.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Бог мой, в борьбе за существование, знаете ли…
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Золотые слова!

   Разговор продолжается под смех и шутки.

   Г р е г е р с (тихо). Ялмар, не молчи, поддержи беседу.
   Я л м а р (поежившись). А как?
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Вы числите токай полезным для желудка напитком, господин Верле?
   В е р л е (стоя у камина). Во всяком случае за токай, что вам подавали сегодня, я готов поручиться. Он чуть не самого лучшего года. Да вы и по вкусу поняли.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. О да, вкус наиделикатнейший.
   Я л м а р (неуверенно). А между годами есть разница?
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (хохочет). Ну вы сказали!
   В е р л е (с улыбкой). Пустое дело угощать вас изысканным вином, Экдал.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Токай, он как фотография, господин Экдал. Все решает освещение. Или я не прав?
   Я л м а р. Да, многое зависит от того, как падает свет.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Вот и с камергерами точно так. Они тоже на солнышке быстрее наливаются.
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Фу, какие старые колкости!
   Б л и з о р у к и й г о с п о д и н. Сударыня изволят остроумничать…
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. На наш счет, заметьте. (Грозно.) Так, так. Эх, госпожа Берта, госпожа Берта!
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Спорить смысла нет: разные года ценятся по-разному. Чем старше год и больше выдержка, тем лучше.
   Б л и з о р у к и й г о с п о д и н. А меня вы числите выдержанным?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Нет, еще чего!
   П л е ш и в ы й г о с п о д и н. Вы гляньте! А меня, сладчайшая госпожа Сёрбю?
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. А меня? В какой разряд вы нас определите?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Господа, вы – урожая самых сладких лет. (Пригубливает пунш из бокала, камергеры весело смеются, дурачатся и заигрывают с ней.)
   В е р л е. Госпожа Сёрбю умеет вывернуться – когда хочет. Выпьем, господа! Петтерсен, у всех налито? Грегерс, давай и с тобой чокнемся. (Грегерс не шевелится.) И с вами, Экдал, а то за столом как-то не пришлось.

   Б у х г а л т е р Г р о б е р г приоткрывает дверь конторы, заглядывает в кабинет.

   Г р о б е р г. Прошу простить, господин Верле, но я не могу выйти обычным путем.
   В е р л е. Вас снова заперли?
   Г р о б е р г. Да, и Флакстад ушел с ключами.
   В е р л е. Ладно, пройдите здесь.
   Г р о б е р г. Но нас тут двое…
   В е р л е. Ну, идите оба, не стесняйтесь.

   Г р о б е р г и с т а р и к Э к д а л выходят из конторы.

   В е р л е (невольно). Ох!

   Смех и разговоры стихают. При виде отца Ялмар вздрагивает, потом ставит бокал и отворачивается к камину.

   Э к д а л (опустив голову, кивая налево-направо и приговаривая). Простите. Извините. Ошибся. Дверь нужную заперли. Простите.

   Они с Гробергом сворачивают направо и уходят.

   В е р л е (сквозь зубы). Чертов Гроберг!
   Г р е г е р с (разинув рот и вытаращив глаза, Ялмару). Это ведь был не?..
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Что это было? Кто это такой?
   Г р е г е р с. Не обращайте внимания, просто бухгалтер и посетитель.
   Б л и з о р у к и й г о с п о д и н (Ялмару). Вы этого человека знаете?
   Я л м а р. Не знаю… Не обратил внимания…
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (встает). Так чего все всполошились? (Отходит к остальным, которые перешептываются вполголоса.)
   Г о с п о ж а С ё р б ю (шепчет слуге). Петтерсен, дайте ему с собой чего-нибудь вкусненького. Да получше.
   П е т т е р с е н (кивает). Слушаюсь. (Выходит.)
   Г р е г е р с (Ялмару, тихо и потрясенно). Это был все-таки он, значит…
   Я л м а р. Да.
   Г р е г е р с. Как ты мог сказать, что не знаешь его?!
   Я л м а р (шепчет яростно). А как я мог…
   Г р е г е р с. Признаться, что он тебе отец?
   Я л м а р (с болью). Тебя бы на мое место.

   Гости, которые переговаривались вполголоса, заводят нарочито громкий разговор.

   П л е ш и в ы й г о с п о д и н (подходя к Ялмару и Грегерсу, дружески). Смотрю, старые приятели вспоминают школьные денечки? Господин Экдал, вы не курите? Не хотите огоньку? Нам здесь, правда, запретили, но…
   Я л м а р. Спасибо, я не буду.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Не порадуете ли нас декламацией, господин Экдал? Какое-нибудь короткое красивое стихотворение? В прежние времена вы читали так мило!
   Я л м а р. К сожалению, сейчас ничего не вспомню.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н. Жаль, жаль. Ну что, Балле, чем займемся?

   Обойдя комнату, оба уходят в салон.

   Я л м а р (удрученно). Я пойду, Грегерс. Судьба опять так стукнула по темечку, что… Кланяйся отцу от меня.
   Г р е г е р с. Конечно. Ты отсюда прямо домой?
   Я л м а р. Да. А что?
   Г р е г е р с. Думал зайти к тебе попозже.
   Я л м а р. Нет, нет, только не домой. Мой дом убог и печален, Грегерс, особенно в сравнении со здешним великолепием. Но мы можем встретиться в городе.
   Г о с п о ж а С ё р б ю (подходя к ним, тихо). Вы уходите, Экдал?
   Я л м а р. Да.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Кланяйтесь Гине.
   Я л м а р. Спасибо.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. И скажите, что я загляну к ней на днях.
   Я л м а р. Спасибо, конечно передам. (Грегерсу.) Ты останься, а я уйду незаметно. (Пересекает комнату, уходит в гостиную и оттуда направо.)
   Г о с п о ж а С ё р б ю (тихо проходящему мимо слуге). Дали старику что-нибудь с собой?
   П е т т е р с е н. Дал. Бутылку коньяка сунул.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Ну вот. Могли бы дать что-нибудь получше.
   П е т т е р с е н. Да нет, госпожа Сёрбю, лучше коньяка для него ничего нет.
   Т о л с т ы й г о с п о д и н (стоя в дверях с нотами в руке). Госпожа Сёрбю, может быть, сыграем в четыре руки?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Да, пожалуй.
   Г о с т и. Браво, браво!

   Она с гостями уходит через гостиную направо. Грегерс остается у камина. Фабрикант Верле перекладывает бумаги на столе и как будто ждет, что Грегерс уйдет. Не дождавшись, сам идет к двери.

   Г р е г е р с. Отец, ты уходишь?
   В е р л е (останавливается). А в чем дело?
   Г р е г е р с. Хотел поговорить с тобой.
   В е р л е. Мы не можем подождать, пока останемся одни?
   Г р е г е р с. Не можем, потому что нам, возможно, не придется остаться одним.
   В е р л е (подходит ближе). В каком смысле?

   Дальнейшая беседа идет под аккомпанемент фортепиано в музыкальном салоне.

   Г р е г е р с. Как вы тут допустили, что эта семья влачит такую жалкую жизнь?
   В е р л е. Я полагаю, ты имеешь в виду Экдалов?
   Г р е г е р с. Да, я говорю об Экдалах. Ведь вы были близки с лейтенантом Экдалом!
   В е р л е. Мы были даже слишком близки с ним, что аукалось мне еще много лет. Это ему я должен сказать спасибо, что на мое доброе имя и репутацию тоже легла тень.
   Г р е г е р с (тихо). И виноват во всем был, конечно, он один?
   В е р л е. А кто ж еще? Что ты хочешь сказать?
   Г р е г е р с. Вы с ним вдвоем затеяли скупать лес…
   В е р л е. Да, но кто начертил карту порубок – ту самую подложную карту? Все Экдал. Это он незаконно рубил лес в казенных владениях. Это он вел все дела с лесом. Я понятия не имел, что лейтенант Экдал там вытворяет.
   Г р е г е р с. Думаю, он и сам не понимал, во что впутался.
   В е р л е. Очень может быть. Но факт остается фактом – его осудили, а меня оправдали.
   Г р е г е р с. Да, доказать ничего не смогли, я знаю.
   В е р л е. Оправдан значит оправдан. А с чего ты решил копаться в старых неприятностях, на которых я поседел раньше времени? Или ты все эти годы на заводе только о том и думал? Уверяю тебя, Грегерс, здесь в городе ту историю сто лет никто не вспоминает. В связи со мной, я имею в виду.
   Г р е г е р с. А несчастные Экдалы?!
   В е р л е. Что, по-твоему, я должен был сделать для них? Экдал вышел из тюрьмы совершенно сломленным человеком, чем тут поможешь? Есть такой тип людей: им двух дробин довольно, чтобы пойти ко дну. И они уже никогда не выплывают. Поверь мне, Грегерс, я делал все, что только мог сделать, не ставя себя под удар и не давая поводов к подозрениям и кривотолкам.
   Г р е г е р с. Подозрениям? Ну понятно.
   В е р л е. Я позаботился, чтобы Экдалу давали в конторе переписку, и плачу ему много больше, чем он вырабатывает.
   Г р е г е р с (не глядя на него). В этом я не сомневаюсь.
   В е р л е. Ты почему смеешься? Не веришь моим словам? Хотя да, в гроссбух эти выплаты не записаны, но только потому, что такие расходы я в своей бухгалтерии не показываю.
   Г р е г е р с (холодно улыбается). Бывают расходы, которые лучше никому не показывать.
   В е р л е (удивленно). Что ты хочешь сказать?
   Г р е г е р с (с напускным куражом). А обучение Ялмара Экдала на фотографа ты записал?
   В е р л е. Я? Куда записал?
   Г р е г е р с. Я тут узнал, что за обучение Ялмара на фотографа платил ты. И ты же помог ему сносно обустроиться.
   В е р л е. Вот, а говоришь, я ничего не делал для Экдалов. Смею тебя заверить, они мне недешево обошлись.
   Г р е г е р с. Так ты вписал эти расходы в гроссбух?
   В е р л е. Почему ты спрашиваешь?
   Г р е г е р с. У меня есть на то причины. Послушай, скажи: ты взялся так горячо помогать сыну своего старого друга, аккурат когда Ялмар вдруг надумал жениться?
   В е р л е. Черт возьми, да разве вспомнишь через столько лет.
   Г р е г е р с. Ты тогда написал мне письмо – деловое, само собой, и приписал к нему, что Ялмар Экдал женился на фрёкен Хансен.
   В е р л е. Ну да, все правильно. Ее так и звали.
   Г р е г е р с. Но ты не стал писать, что фрёкен Хансен – это Гина Хансен, наша бывшая экономка.
   В е р л е (смеется с наигранной издевкой). Откуда мне было знать, что тебя так волнует наша бывшая экономка.
   Г р е г е р с. Меня она не волновала. (Понизив голос.) Но некоторым в нашем доме была далеко не безразлична.
   В е р л е. Это ты о ком? (В бешенстве.) Надеюсь, ты не на меня намекаешь?
   Г р е г е р с (тихо, но твердо). Да, я намекаю на тебя.
   В е р л е. Да как ты смеешь! Что ты себе позволяешь! И фотограф хорош, наглец неблагодарный. Как у него язык поворачивается возводить на меня напраслину!
   Г р е г е р с. Ялмар не позволил себе ни слова об этих обстоятельствах. Думаю, у него и в мыслях ничего такого нет.
   В е р л е. Тогда с чего ты взял? Кто тебе все это наговорил?
   Г р е г е р с. Мне сказала это моя бедная несчастная мать. Когда мы виделись с ней в последний раз.
   В е р л е. Твоя мать! Как же я сам не догадался?! Да-а, вы с ней всегда жили душа в душу. Она с пеленок настраивала тебя против меня.
   Г р е г е р с. Настраивала не она, а страдания и мучения, которые сломили ее и довели до жалкого конца.
   В е р л е. Ее никто не заставлял страдать и мучиться! Причин для этого у нее было не больше, чем у любого из нас. Но на таких нервических экзальтированных дам доводы рассудка не действуют. Я на своей шкуре убедился. Но ты-то, ты… пестуешь в себе подозрения, копаешься в старых слухах и наветах на родного отца! Знаешь, Грегерс, в твоем возрасте пора бы заняться чем-нибудь более разумным.
   Г р е г е р с. Да, самое время.
   В е р л е. Заодно и на душе у тебя полегчает, а то сейчас скверно, судя по всему. Какой прок в том, что ты столько лет батрачишь на заводе в Хёйдале простым конторщиком и отказываешься взять хоть эре сверх обычного жалованья? Что за глупость такая?!
   Г р е г е р с. Как знать, такая или не такая.
   В е р л е. Нет, я тебя понимаю: ты не хочешь от меня зависеть, быть у меня в долгу. Но сейчас у тебя есть шанс обрести полную независимость. Будешь сам себе хозяин…
   Г р е г е р с. Неужели? Каким же образом?
   В е р л е. Когда я писал тебе, что ты должен незамедлительно приехать в город, то…
   Г р е г е р с. Да, что ты, собственно, от меня хотел? Мне весь день не терпится узнать, о чем речь.
   В е р л е. Я хочу предложить тебе войти в фирму.
   Г р е г е р с. Да-а? В твою фирму? Компаньоном?
   В е р л е. Нам не надо будет толочься на одном пятачке. Ты мог бы возглавить фирму здесь, в городе, а я переберусь в горы на завод.
   Г р е г е р с. Ты это серьезно?
   В е р л е. Да. Видишь ли, мне уже не под силу вкалывать, как раньше. И глаза надо поберечь, слабеют.
   Г р е г е р с. Они у тебя всегда были слабоваты.
   В е р л е. Сейчас стали гораздо хуже. Да и обстоятельства складываются так, что мне неплохо бы уехать в Хёйдал – по крайней мере, на время.
   Г р е г е р с. Неожиданный поворот.
   В е р л е. Грегерс, послушай. Мы во многом очень разные, но все-таки мы отец и сын. Я не верю, что мы не сможем договориться.
   Г р е г е р с. Для вида, хочешь сказать?!
   В е р л е. Пусть так, уже кое-что. Подумай над моими словами, Грегерс. Тебе кажется, даже это нам не под силу?
   Г р е г е р с (смотрит на него холодно). Что-то здесь нечисто.
   В е р л е. Каким образом?
   Г р е г е р с. Ты наверняка хочешь меня использовать.
   В е р л е. Нас связывают такие узы, что одному от другого всегда польза.
   Г р е г е р с. Предположим.
   В е р л е. Я хочу, чтобы ты пожил здесь, дома. Я одинок, Грегерс. Так было всю жизнь, но сейчас, с возрастом, я чувствую это острее. Мне нужна родная душа рядом.
   Г р е г е р с. У тебя есть госпожа Сёрбю.
   В е р л е. Есть. И она стала для меня почти незаменима. Расторопна, благодушна, от нее дом оживает, а мне это позарез нужно.
   Г р е г е р с. Ну вот, у тебя все есть, что тебе нужно.
   В е р л е. Боюсь, конструкция недолговечна. В глазах людей женщину такие отношения позорят. Да и мужчина, прямо скажем, выглядит не блестяще.
   Г р е г е р с. Мужчина, который дает такие званые обеды, может себе кое-что позволить.
   В е р л е. Может. Но ей как быть, Грегерс? Боюсь, она не станет долго мириться с таким двусмысленным положением. А даже если станет… Пусть сама она готова из преданности мне терпеть и сплетни, и кривотолки, но… Ты со своим обостренным чувством справедливости полагаешь, что…
   Г р е г е р с. Ответь мне прямо – ты собираешься жениться на ней?
   В е р л е. А если бы я подумывал об этом? То что?
   Г р е г е р с. Вот и я хочу спросить – то что?
   В е р л е. Ты был бы категорически против?
   Г р е г е р с. Нет, ничуть. Никоим образом.
   В е р л е. А я боялся, думал, вдруг ты, дорожа памятью покойной матери…
   Г р е г е р с. Я не такой нервический.
   В е р л е. Такой не такой… Во всяком случае, ты снял с моей души тяжелый камень. Меня очень тронуло, что ты на моей стороне в этом деле.
   Г р е г е р с (пристально смотрит на него). Наконец-то я понял, зачем тебе понадобился.
   В е р л е. Понадобился? Ну и слово.
   Г р е г е р с. Давай не будем придираться к словам – тет-а-тет по крайней мере. (Усмехается.) Вот оно что! Черт подери: меня призвали в город, чтобы ввиду щекотливого положения госпожи Сёрбю мы тут разыгрывали крепкую семью в домашнем интерьере. Ваш выход, отец и сын! Что-то новенькое, однако.
   В е р л е. Да как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?
   Г р е г е р с. Когда в этом доме жили крепкой семьей? На моей памяти – никогда. Но поди ж ты, приспичило создать видимость. Дело несомненно выглядит куда лучше, если на помолвку седовласого отца прилетает на крыльях почтения его сын. Что останется после этого от слухов, будто бедняжку покойницу свели в могилу страдания и мучения? Ничего. Сын покойной самолично развенчал наветы.
   В е р л е. Грегерс, я верно понимаю – хуже меня никого в мире нет?
   Г р е г е р с (тихо). Я видел тебя слишком близко.
   В е р л е. Ты смотрел на меня глазами своей матери. (Понижает голос.) Но все же не забывай: взгляд их иногда туманился.
   Г р е г е р с (дрожа). Понимаю, куда ты клонишь. А кто виноват в ее злосчастной хрупкости? Ты и эти твои… Последней была та бабенка, которую ты спихнул Ялмару Экдалу, когда она…. Тьфу!
   В е р л е (пожимая плечами). Вот ведь спелись вы с матерью, слово в слово она.
   Г р е г е р с (не обращая на него внимания). И теперь этот большой, доверчивый ребенок окутан ложью. Живет под одной крышей с этой не скажу кем и не ведает, что называет семьей дом, построенный на подлоге. (Делает шаг в сторону отца.) Ну и жизнь ты прожил! Посмотришь на твой путь – поле боя, усеянное растоптанными тобой людскими судьбами.
   В е р л е. Вижу, пропасть между нами слишком широка.
   Г р е г е р с (сдержанно кланяется). Я заметил. Поэтому я немедленно откланиваюсь и ухожу.
   В е р л е. Ты уходишь? Из дома?
   Г р е г е р с. Да. Потому что наконец вижу цель, ради которой стоит жить.
   В е р л е. И что за цель?
   Г р е г е р с. Ты будешь смеяться, если услышишь.
   В е р л е. Одинокий человек не так скор на насмешки, Грегерс.
   Г р е г е р с (показывая пальцем вглубь сцены). Полюбуйся, отец, – господа камергеры играют в жмурки с госпожой Сёрбю. Спокойной ночи и прощай.

   Уходит вглубь сцены и направо. Слышно, как смеются и резвятся гости, которые выходят на сцену в гостиную.

   В е р л е. Ох-хо-хо, бедняга. А еще говорит, что он не нервический.

Действие второе

   Ателье Ялмара Экдала. Довольно большая комната, похожая на мансарду. Справа потолок скошен, в крыше большие окна, до половины закрытые синими занавесками. В правом дальнем углу входная дверь. Ближе к авансцене по правой стороне дверь в гостиную. По левой стороне тоже две двери, между ними чугунная печь. В задней стене широкая раздвижная дверь. Ателье обставлено и оформлено скромно, но уютно. Справа – чуть отодвинутый от стены диван, перед ним – стол со стульями; на столе зажжена лампа с абажуром; подле печки – старое кресло. Повсюду в комнате разложен и расставлен фотоинвентарь. У задней стены, слева от двери, этажерка, на ней несколько книг, склянки и коробки с реактивами, инструменты, приспособления и т. д. Фотографии и мелкие вещицы вроде карандашей, перьев, бумаги лежат на столе.
   Г и н а Э к д а л сидит за столом и шьет. Х е д в и г устроилась на диване, приставила ладони ко лбу козырьком, защищая глаза, заткнула уши большими пальцами и читает книгу.

   Г и н а (несколько раз с беспокойством покосившись на дочь). Хедвиг!

   Хедвиг не слышит.

   Г и н а (громче). Хедвиг!
   Х е д в и г (отнимает руки от лица, смотрит на мать). Да, мама?
   Г и н а. Хедвиг, родная, довольно тебе читать, хватит уж на сегодня.
   Х е д в и г. Мамочка, ну можно я чуть-чуть еще почитаю? Ну капельку.
   Г и н а. Нет, нет, убирай книгу. Папа этого не любит, он сам никогда по вечерам не читает.
   Х е д в и г (захлопывая книгу). Папа просто вообще читать не любит.
   Г и н а (откладывает шитье, берет со стола карандаш и маленькую тетрадку). Ты не помнишь, сколько мы сегодня за масло отдали?
   Х е д в и г. Крона шестьдесят пять.
   Г и н а. Точно. (Записывает.) Сколько в этом доме масла изводится, ужас просто. Еще взяли колбасы, сыра (записывает) и ветчины. Та-ак, всего вышло (подсчитывает)…
   Х е д в и г. Еще пиво.
   Г и н а. Само собой. (Записывает.) Много набежало, а вроде лишнего не брали.
   Х е д в и г. Хорошо хоть, нам не надо горячего на обед, раз папа приглашен на прием.
   Г и н а. Это кстати пришлось. И я, значит, выручила за фотографии восемь пятьдесят.
   Х е д в и г. Так много?! Здорово!
   Г и н а. Ровнехонько восемь крон пятьдесят эре.

   Тишина. Гина возвращается к шитью, Хедвиг рисует что-то, заслоняя глаза левой рукой.

   Х е д в и г. Скажи, здорово, что папа ужинает в избранном обществе у самого фабриканта Верле?
   Г и н а. Он не у фабриканта, это сын Верле ему приглашение прислал. (Чуть погодя.) А к фабриканту мы касательства не имеем.
   Х е д в и г. Я папу так жду! Он обещал попросить для меня у госпожи Сёрбю что-нибудь вкусненькое.
   Г и н а. Да уж, вкусной еды у них в доме сколько угодно, можешь мне поверить.
   Х е д в и г (продолжая рисовать). Я даже проголодалась немножко.

   Входит с т а р и к Э к д а л, под мышкой папка, карман пальто оттопырен.

   Г и н а. Дедушка нынче припозднился.
   Э к д а л. Контору заперли. Пришлось ждать у Гроберга. Прошел через… Хм…
   Х е д в и г. Они тебе дали что-нибудь набело переписать?
   Э к д а л. Да, дали вон целую папку.
   Г и н а. Отлично.
   Х е д в и г. И в кармане еще.
   Э к д а л. Что? Нет, это так. (Ставит палку в угол.) Тут работы надолго, Гина. (Приоткрывает раздвижную дверь.) Тсс! (Некоторое время рассматривает, что творится за дверью, потом осторожно закрывает ее.) Хе-хе, все спят. А она в корзину залезла. Сама! Хе-хе!
   Х е д в и г. Дедушка, ты уверен, что она в корзине не мерзнет?
   Э к д а л. Скажешь тоже – мерзнет! У нее соломы целая охапка. (Идет к первой двери слева и останавливается перед ней.) Спички там найдутся?
   Г и н а. Спички на комоде.

   Экдал уходит в свою комнату.

   Х е д в и г. Здорово, что дедушке опять переписку дали.
   Г и н а. Да, бедный старик. Пусть хоть на карманные нужды себе приработает.
   Х е д в и г. И не будет сидеть целыми днями в этом гадком кабаке мадам Эриксен.
   Г и н а. Опять же хорошо.

   Короткая пауза.

   Х е д в и г. Думаешь, они еще не встали из-за стола?
   Г и н а. Бог весть, но вполне может статься, что и сидят пока.
   Х е д в и г. Только представь себе – роскошные блюда, вкусности, красота, и папа все это ест. Спорим, он придет довольный и веселый? Да, мам?
   Г и н а. Да. Кабы мы еще могли ему доложить, что сдали комнату…
   Х е д в и г. Сегодня и без комнаты можно обойтись.
   Г и н а. Небось кстати бы пришлось. Все одно без толку простаивает.
   Х е д в и г. Я другое говорила: сегодня можно и так обойтись, папа придет из гостей довольный и веселый. А комнату лучше на другой раз оставить.
   Г и н а (смерив ее взглядом). Ты любишь встречать папу с работы хорошими новостями?
   Х е д в и г. Да, тогда вечера получаются веселее.
   Г и н а (размышляет вслух). И то верно.

   С т а р и к Э к д а л выходит из своей комнаты, идет к крайней двери слева.

   Г и н а (повернувшись на стуле вполоборота). Дедушке что-то с кухни надобно?
   Э к д а л. Надо, да. Сиди, не вставай. (Уходит.)
   Г и н а. Он не вздумает угли-то ворошить? (Выждав.) Поди взгляни, что он там делает.

   Снова входит Э к д а л с дымящейся кружкой в руке.

   Х е д в и г. Ты кипятка набрал, дедушка?
   Э к д а л. Набрал, набрал. Для дела. Писать надо, а чернила загустели, как каша. Хм.
   Г и н а. Но дедушке сперва бы надо поужинать. Еда там стоит.
   Э к д а л. Бог с ним, с ужином, Гина. Дел много. И пусть ко мне никто пока не заходит. Никто. Угу? (Скрывается в своей комнате.)

   Гина с Хедвиг переглядываются.

   Г и н а (тихо). Где он денег-то взял?
   Х е д в и г. Гроберг дал, наверно.
   Г и н а. Еще чего. Гроберг деньги завсегда мне шлет.
   Х е д в и г. Значит, ему бутылочку в долг отпустили.
   Г и н а. В долг ему, бедняге, никто уж не дает.

   Входит Я л м а р Э к д а л, в пальто и серой фетровой шляпе.

   Г и н а (бросает шитье, вскакивает). Ой, Экдал, ты уж воротился?
   Х е д в и г (одновременно с ней, тоже вскочив). Папа, ты пришел!
   Я л м а р (сняв шляпу). Почти все разошлись уже.
   Х е д в и г. Так рано?
   Я л м а р. Мы были званы на обед. (Хочет снять пальто.)
   Г и н а. Дай подсоблю.
   Х е д в и г. И я.

   Вдвоем они снимают с него пальто и вешают на заднюю стену.

   Х е д в и г. Папа, а много было гостей?
   Я л м а р. Нет, немного. За столом было человек двенадцать, может, четырнадцать.
   Г и н а. Но ты со всеми успел словом перемолвиться?
   Я л м а р. Коротко. Грегерс меня от себя не отпускал.
   Г и н а. А как он сам, все так же нехорош?
   Я л м а р. Собой нехорош, да… Старик пришел?
   Х е д в и г. Да, он у себя, переписывает.
   Я л м а р. Он ничего не рассказывал?
   Г и н а. А что он должен был рассказать?
   Я л м а р. Не упоминал случайно, что… Мне показалось, я слышал его голос у Гроберга. Пойду спрошу.
   Г и н а. Нет, знаешь ли, пожалуй, не стоит…
   Я л м а р. Почему? Он сказал, что не желает меня видеть?
   Г и н а. Просил, чтобы никто к нему не заходил.
   Х е д в и г (делает знак). Хм-хм!
   Г и н а (не замечая). Налил себе кружку кипятку и…
   Я л м а р. И теперь там у себя…
   Г и н а. Небось да.
   Я л м а р. Господи боже мой… Папа, папа, несчастный седой старик… Пусть его, главное, чтобы порадовался…

   С т а р и к Э к д а л, в халате и с раскуренной трубкой, выходит из своей комнаты.

   Э к д а л. Пришел? Вроде голос слышно было.
   Я л м а р. Я только вернулся.
   Э к д а л. Так ты меня не видел, что ли?
   Я л м а р. Не заметил. Но мне сказали, что ты был и ушел, и я решил тебя нагнать.
   Э к д а л. Хм. Очень мило с твоей стороны, Ялмар. А что это было за сборище?
   Я л м а р. Разные люди. Камергер Флор, и камергер Балле, и камергер Касперсен, и еще какие-то камергеры. Я их не знаю.
   Э к д а л (кивает). Слыхала, Гина? Он обедал с одними камергерами.
   Г и н а. Там в доме сплошной шик теперь.
   Х е д в и г. Папа, а эти камергеры пели? Или стихи читали?
   Я л м а р. В основном чушь несли. И упрашивали меня подекламировать, но не уломали.
   Э к д а л. Они тебя не уломали?
   Г и н а. А то мог бы.
   Я л м а р. Ну нет, совершенно не стоит лебезить перед каждым встречным. (Ходит по комнате.) Не в моих это правилах.
   Э к д а л. Да, да, Ялмар вам не «чего изволите».
   Я л м а р. С какой стати я должен ублажать публику? Редкий раз вырвался в общество, а эти господа ходят от стола к столу, пьют-едят по зажиточным домам, вот пусть и стараются. За деликатесы не грех и попотеть.
   Г и н а. Но так-то ты не сказал?
   Я л м а р (напевая под нос). Ля-ля-ля-ля… Кое-что им пришлось выслушать, да.
   Э к д а л. Самих камергеров срезал?!
   Я л м а р. Не без того. (Вскользь.) У нас возник диспут о токайском вине.
   Э к д а л. О токайском? Хорошее винцо, да.
   Я л м а р (остановившись). Бывает хорошее. Но не всякий год, видишь ли. Зависит от того, много ли было солнца, когда вызревал виноград.
   Г и н а. Все-то ты знаешь, Экдал!
   Э к д а л. И о чем они тут диспутировали?
   Я л м а р. Попробовали было покрасоваться на мой счет, но им было разъяснено, что и c камергерами та же канитель – не всякий год выпуска одинаково хорош!
   Г и н а. Горазд ты сказануть!
   Э к д а л. Хе-хе! Так им и выложил?
   Я л м а р. Ага, так в глаза и сказал.
   Э к д а л. Представляешь, Гина, такое камергерам выдать!
   Г и н а. Прямо в глаза сказанул, ох же ты.
   Я л м а р. Но я не хочу, чтобы эта история широко разошлась. Такие репризы не пересказывают. Тем более я, конечно, подтрунивал над ними по-дружески. Они приятные обходительные люди, зачем мне их обижать?
   Э к д а л. Но прямо в глаза…
   Х е д в и г (льстиво). Как тебе идет фрак, папа! Ты в нем настоящий красавец!
   Я л м а р. Правда? Сидит изумительно, как на меня сшит. Разве что под мышками тянет немного. Хедвиг, помоги-ка мне. (Стягивает фрак.) Я лучше пиджак надену. Гина, где мой пиджак?
   Г и н а. Вот он. (Приносит пиджак и подает ему.)
   Я л м а р. Хорошо. И не забудь вернуть фрак Молвику завтра с утра пораньше.
   Г и н а (аккуратно складывая фрак). Конечно, все сделаю.
   Я л м а р (потягивается). Так оно поуютнее, по-домашнему. Свободная просторная одежда мне больше по фигуре, да, Хедвиг?
   Х е д в и г. Да.
   Я л м а р. Еще шейный платок развяжу, вот так, чтобы концы развевались… Ну как, хорошо?
   Х е д в и г. Очень идет к твоим усам и пышным кудрям.
   Я л м а р. Кудрями я не стал бы их называть. Скорее, вьющиеся волосы.
   Х е д в и г. Да вон же они как пышно кудрявятся.
   Я л м а р. Вьются, вернее сказать.
   Х е д в и г (выждав, легко теребит его пиджак). Папа…
   Я л м а р. Что такое?
   Х е д в и г. Сам знаешь.
   Я л м а р. Нет, не знаю.
   Х е д в и г (хихикает и хнычет). Ну пап, ну хватит уже меня мучить.
   Я л м а р. Да в чем дело?
   Х е д в и г (тормошит его). Перестань, пап. Отдавай скорее, что ты мне принес. Вкусненькое.
   Я л м а р. Ох ты… Как же я забыл…
   Х е д в и г. Ты меня просто дразнишь! Как тебе не совестно? Отдавай уже, пожалуйста.
   Я л м а р. Правда, совсем из головы вылетело. Но погоди, погоди… У меня есть для тебя кое-что другое. (Идет к вешалке, роется в карманах пальто.)
   Х е д в и г (прыгает и хлопает в ладоши). Мама, мама!
   Г и н а. Видишь, не надо никого подгонять.
   Я л м а р (с бумагой в руке). Ну вот, смотри, что у меня есть.
   Х е д в и г. Это просто бумажка.
   Я л м а р. Не просто бумажка, а перечень всех блюд. Видишь, написано «Меню», это и значит – перечень блюд.
   Х е д в и г. А ничего другого ты не принес?
   Я л м а р. Другое я забыл, я ж говорю. Но поверь мне на слово, ничего полезного в сладостях нет. Ну-ка, садись за стол и читай вслух названия блюд, а я тебе расскажу, какие они на вкус. Давай, Хедвиг.
   Х е д в и г (глотая слезы). Cпасибо. (Садится, но не читает.)

   Гина делает ей знак, но Ялмар замечает его.

   Я л м а р (вышагивая по комнате). Чего только не приходится держать в голове отцу семейства! Но стоит ненароком забыть малую малость – все, пиши пропало: смотрят кисло, в глазах упрек… Ну что ж, человек и к этому привыкает. (Останавливается у печки, рядом с отцом.) Ты вечером к ней заглядывал?
   Э к д а л. Еще бы, конечно. Она залезла в корзину.
   Я л м а р. Да ты что – сама залезла? Значит, все-таки привыкает.
   Э к д а л. Именно. А я что говорил? Но все равно кое-какие мелочи надо…
   Я л м а р. Доделать?
   Э к д а л. Правда мелочи, но сделать их надо.
   Я л м а р. Хорошо, давай обсудим, что ты там придумал. Вот можем здесь на диване устроиться.
   Э к д а л. Только я сначала трубку набью. И прочищу ее заодно. (Уходит в свою комнату.)
   Г и н а (с улыбкой Ялмару). Это теперь называется трубку набить!
   Я л м а р. Пусть его, Гина. Несчастный старик, загубленная жизнь. А о доделках и переделках мы завтра поговорим.
   Г и н а. Завтра у тебя времени не будет, Экдал.
   Х е д в и г (встревает). Будет!
   Г и н а. Надо бы закончить ретушь тех карточек, за ними уже несколько раз присылали.
   Я л м а р. Да, да. С карточками я разберусь. А новые заказы были?
   Г и н а. Нет, к сожалению. Завтра у меня лишь те два портрета, ну, ты знаешь.
   Я л м а р. И только-то? Естественно, если человек не старается…
   Г и н а. Да что ж я могу поделать? Я и так ставлю объявления во всех газетах…
   Я л м а р. Ах, в газетах… Сама видишь, какой от них прок. И комнату, конечно, тоже никто не приходил смотреть?
   Г и н а. Пока нет.
   Я л м а р. Этого следовало ожидать. Если человеку недосуг похлопотать, то… Гина, надо быть порасторопнее, что-то сделать наконец с этой комнатой.
   Х е д в и г (подходит к нему). Папа, принести твою флейту?
   Я л м а р. Нет, не надо мне флейты. Вообще, к чему мне радости в этой жизни. (Расхаживает по комнате.) Не извольте сомневаться, завтра я, конечно, снова впрягусь в работу. И буду тянуть лямку, сколько хватит сил.
   Г и н а. Милый мой, дорогой Экдал, разве я это имела в виду?
   Х е д в и г. Папа, может, принести бутылочку пива?
   Я л м а р. Нет, тоже не надо. Мне вообще ничего не надо. (Замирает на месте.) Пиво, ты сказала?
   Х е д в и г (живо). Да, папочка, отличное свежее пиво.
   Я л м а р. Ну, раз ты так настаиваешь… Ладно, принеси бутылочку, так и быть.
   Г и н а. Неси, неси, будет у нас приятный вечер.

   Хедвиг со всех ног бежит на кухню.

   Я л м а р (стоя у печки, останавливает пробегающую Хедвиг, смотрит на нее, обхватывает ее голову руками, прижимает к своей груди). Хедвиг моя, Хедвиг!
   Х е д в и г (всхлипывает от радости). Папочка, какой ты добрый!
   Я л м а р. Нет, не говори так. Я пировал в богатом доме, стол ломился от яств, а я забыл…
   Г и н а (из-за стола). Пустяки, право слово. Перестань.
   Я л м а р. Нет, не пустяки. Но не судите меня строго. Вы ведь знаете, на самом деле я вас люблю.
   Х е д в и г (обнимает его). Папочка, и мы тебя очень любим!
   Я л м а р. Иной раз, бывает, и глупость сделаю, не без того… Но не забывайте, сколько на мне забот. (Утирает набежавшую слезу.) Нет, нельзя в такую минуту пива. Неси флейту.

   Хедвиг бежит к этажерке, приносит инструмент.

   Я л м а р. Спасибо тебе. Вот оно, счастье, – собраться всем втроем да взять флейту…

   Хедвиг садится к столу рядом с Гиной, Ялмар ходит по комнате и вдруг резко начинает играть богемскую плясовую, но в медленном элегическом темпе и сентиментально. Внезапно обрывает игру, протягивает левую руку Гине.

   Я л м а р (прочувственно). Гина, пусть мы живем тесно и небогато. Но это все равно настоящий дом. И я хочу сказать – в нем хорошо!

   Снова начинает играть, но тут в дверь стучат.

   Г и н а (встает). Тише, Экдал. К нам пришли.
   Я л м а р (кладет флейту на место). Ну что ты будешь делать…

   Гина открывает дверь.

   Г р е г е р с В е р л е (в прихожей). Извините…
   Г и н а (отпрянув назад). Ах!
   Г р е г е р с. Здесь живет фотограф Экдал?
   Г и н а. Да, здесь.
   Я л м а р (выходит к двери). Грегерс?! Ты? Правда пришел? Что ж, добро пожаловать.
   Г р е г е р с (входит в квартиру). Я же обещал, что зайду к тебе.
   Я л м а р. Но чтобы прямо сегодня… Ты ушел с приема?
   Г р е г е р с. И с приема, и из отцовского дома. Вечер добрый, госпожа Экдал. Вы меня не узнаете?
   Г и н а. Отчего же. Молодого Верле не шибко трудно узнать.
   Г р е г е р с. Я похож на маму, а ее вы наверняка помните.
   Я л м а р. Ты сказал – ушел из дома?
   Г р е г е р с. Да. В гостиницу перебрался.
   Я л м а р. Угу. Ну да. Что ж, пришел – заходи, раздевайся.
   Г р е г е р с. Спасибо. (Снимает пальто и остается в простом сером костюме немного провинциального кроя).
   Я л м а р. Садись на диван, располагайся поудобнее.

   Грегерс садится на диван, Ялмар на стул у стола.

   Г р е г е р с (оглядывая комнату). Значит, вот как ты устроился. И здесь ты живешь, стало быть.
   Я л м а р. Здесь у нас ателье.
   Г и н а. Оно вона какое большое, так мы тут любим посидеть вместе.
   Я л м а р. Раньше мы жили с бо́льшим шиком, но у этой квартиры неоценимое преимущество – отличные дополнительные помещения.
   Г р е г е р с (Ялмару). У-у, так у вас здесь еще жильцы?
   Я л м а р. Пока нет. Их так быстро не найдешь, но мы в поисках. (Обращаясь к Хедвиг.) Так что там с пивом?

   Хедвиг кивает и уходит на кухню.

   Г р е г е р с. А это, стало быть, твоя дочь.
   Я л м а р. Да, Хедвиг.
   Г р е г е р с. И она твой единственный ребенок?
   Я л м а р. Да. Наша главная отрада (понижает голос) и главная наша боль, Грегерс.
   Г р е г е р с. Что такое?
   Я л м а р. С ней ужасная беда, она теряет зрение.
   Г р е г е р с. Слепнет?!
   Я л м а р. Да. Пока только первые вестники, болезнь развивается медленно, но доктор сказал готовиться. Слепота неотвратима.
   Г р е г е р с. Какое чудовищное несчастье! А из-за чего это с ней?
   Я л м а р (вздыхает). Наследственная болезнь.
   Г р е г е р с (изумленно). От кого?
   Г и н а. Мать Экдала тоже была слаба глазами.
   Я л м а р. Да, отец так говорит. Я-то ее не помню.
   Г р е г е р с. Бедная девочка. И как она приняла известие?
   Я л м а р. Как ты догадываешься, мы ничего ей не говорим, духу не хватает. А сама она не подозревает. Щебечет как птичка, порхает радостно и беспечно летит во мрак беспросветный. (Подавленно.) Грегерс, это выше моих сил!

   Хедвиг приносит пиво и стаканы, составляет их с подноса на стол.

   Я л м а р (гладя ее по головке). Спасибо, Хедвиг, спасибо!

   Хедвиг обнимает его за шею и что-то шепчет на ухо.

   Я л м а р. Нет, бутербродов не надо. (Оглядывается.) Разве что Грегерс хочет?
   Г р е г е р с (протестующе). Нет, нет, благодарю.
   Я л м а р (по-прежнему печально). Впрочем, ладно, принеси чего-нибудь. Вдруг горбушечка найдется. И масла не жалей.

   Хедвиг довольно кивает и уходит на кухню.

   Г р е г е р с (все время внимательно ее рассматривавший). А на вид она крепкая и здоровая как будто.
   Г и н а. Да, в остальном все как следовает.
   Г р е г е р с. Она обещает с возрастом стать вашей копией, госпожа Экдал. Сколько ей уже?
   Г и н а. Аккурат четырнадцать. Послезавтра день рождения.
   Г р е г е р с. Она очень рослая для своего возраста.
   Г и н а. Да, вытянулась шибко в последний год.
   Г р е г е р с. По этим подросткам особенно видно, какой ты сам уже старый. Сколько же лет вы женаты?
   Г и н а. Да мы… пятнадцать лет, считай.
   Г р е г е р с. Так давно?! Подумать только.
   Г и н а (насторожившись, смотрит на него). Да уж вот да.
   Я л м а р. Так и есть. Пятнадцать лет без каких-то месяцев. (Меняет тему.) Для тебя там, на заводе, время тянулось, наверно, долго, Грегерс?
   Г р е г е р с. Пока я жил в Хёйдале, казалось, долго, а сейчас оглядываюсь назад – куда столько лет делось?

   Из своей комнаты выходит с т а р и к Э к д а л. Без трубки, зато в старом мундире; походка слегка нетвердая.

   Э к д а л. Ну вот, Ялмар, давай потолкуем. Мы хотели с тобой там это… Сядь ко мне сюда, на диван… Хм. Что тут такое?
   Я л м а р (идет ему навстречу). Отец, у нас гость. Грегерс Верле… Не знаю, помнишь ли ты его.
   Э к д а л (глядя на Грегерса, который встал). Верле? Сын, что ли? Что ему от меня надо?
   Я л м а р. Ничего ему не надо. Он просто ко мне зашел.
   Э к д а л. И ничего не стряслось?
   Я л м а р. Нет, конечно. Ничего.
   Э к д а л (широко раскинув руки). Это я не потому… я не боюсь, но…
   Г р е г е р с (идет ему навстречу). Я привез вам привет от старых охотничьих угодий, лейтенант Экдал.
   Э к д а л. Охотничьих угодий?
   Г р е г е р с. С высокогорья вокруг завода в Хёйдале.
   Э к д а л. Да, тамошние места я хорошо знаю.
   Г р е г е р с. В те годы вы были заядлым охотником.
   Э к д а л. Был, был. Да уж. Что вы так на мой мундир смотрите? Я дома ношу и ни у кого разрешения не спрашиваю. А на улицу я в нем не выхожу, так что вот.

   Хедвиг приносит тарелку бутербродов, ставит на стол.

   Я л м а р. Папа, садись с нами, пропусти стаканчик. И ты угощайся, Грегерс.

   Экдал, бормоча что-то под нос, ковыляет к дивану. Грегерс усаживается на ближайший к нему стул, Ялмар садится по другую руку от старика. Гина сидит чуть поодаль и шьет, Хедвиг стоит рядом с отцом.

   Г р е г е р с. Помните, лейтенант Экдал, как мы с Ялмаром ездили к вам в Хёйдал на каникулы – летом и на Рождество?
   Э к д а л. Да? Нет, не припомню, нет. Охотник я был меткий. На медведя ходил. Девять косолапых уложил, да.
   Г р е г е р с (смотрит на него участливо). Но теперь вы больше не охотитесь.
   Э к д а л. Это кто сказал? Нет, шалишь, брат, пострелять мне и сейчас выпадает. Не как раньше, правда, потому как лес-то, он… сами понимаете… лес он лес… Лес! (Отхлебывает пива.) Эх, лес… Как он там? На месте?
   Г р е г е р с. Лес похуже, чем при вас. Вырубают много.
   Э к д а л. Вырубают? (Тихо и как будто испуганно.) Нельзя, нельзя… Лес зло помнит, он отомстит.
   Я л м а р (подливает ему). Угощайся, папа, пожалуйста.
   Г р е г е р с. Вы так любили жизнь на природе, как же вы тут справляетесь: посреди душного города, в четырех стенах…
   Э к д а л (посмеиваясь и косясь на Ялмара). Здесь все не так уж плохо устроено, да уж, неплохо устроено…
   Г р е г е р с. А как же все, с чем сроднилась ваша душа: прохладный ласковый ветерок, вольная жизнь на бескрайнем просторе, среди зверей и птиц?
   Э к д а л (улыбается). Ялмар, ну что – покажем ему?
   Я л м а р (быстро и смущенно). Нет, нет, папа, не сегодня.
   Г р е г е р с. Что мне надо показать?
   Я л м а р. Да ничего особенного. В другой раз посмотришь.
   Г р е г е р с (обращаясь к старику). Вот я и подумал, лейтенант Экдал, а что бы вам не поехать со мной на завод? Я ведь скоро назад. Переписка для вас наверняка и там найдется. Все равно здесь у вас жизнь пустая и безрадостная, ничего в ней нет.
   Э к д а л (изумленно вытаращив на него глаза). Как ничего в ней нет?
   Г р е г е р с. У вас есть Ялмар, но у него своя семья. А такому человеку, как вы, которого всегда тянуло к дикой природе…
   Э к д а л (стукнув по столу). Нет, он должен увидеть!
   Я л м а р. Папа, стоит ли? Тем более уже стемнело…
   Э к д а л. Чепуха, луна яркая. (Встает.) Пусть посмотрит, я сказал. Пропустите меня вперед. Ялмар, иди помоги мне.
   Х е д в и г. Папа, давай скорее.
   Я л м а р (вставая). Ну хорошо, хорошо.
   Г р е г е р с (Гине). Что там у них такое?
   Г и н а. По правде сказать, многого не ждите.

   Старик Экдал и Ялмар подходят к задней двери, откатывают раздвижные створки, Хедвиг помогает дедушке. Грегерс стоит около дивана, Гина занята шитьем. В проеме дверей виден уходящий далеко вглубь чердак, извилистый, с какими-то каморками и закоулками, с несколькими печными дымоходами. В крыше прорезаны окна, в них падает ясный лунный свет, освещая часть чердака, остальное тонет во мраке.

   Э к д а л (Грегерсу). Извольте, пожалуйста, подойти поближе, сударь.
   Г р е г е р с (подходя ближе). Что там у вас такое?
   Э к д а л. Ну смотрите, смотрите… Хм.
   Я л м а р (смущаясь). Это папина вотчина.
   Г р е г е р с (в дверях, глядя вглубь чердака). Так вы кур разводите, лейтенант Экдал?!
   Э к д а л. Именно кур мы и разводим. Сейчас они на насест взлетели, но видели бы вы их при свете дня!
   Х е д в и г. А там у нас…
   Э к д а л. Шшш, пока не говори.
   Г р е г е р с. Вы и голубей держите?
   Э к д а л. Да, представьте себе, держим. Но их домики под коньком крыши, голуби любят гнездиться высоко.
   Я л м а р. И это не только простые голуби.
   Э к д а л. Простые?! Как бы не так. У нас турманы и пара дутышей. Но идите сюда. Видите тот закут у стены?
   Г р е г е р с. Вижу. Для чего он вам?
   Э к д а л. В нем кролики ночуют! Ага?
   Г р е г е р с. Ничего себе! Так у вас и кролики есть?
   Э к д а л. Дотумкал, ага – да, черт возьми, у нас тут кролики! Ялмар, слыхал, он спрашивает, разводим ли мы кроликов? А? Ну ладно, теперь самое главное. Подвинься, Хедвиг. Станьте вот так и смотрите вниз. Видите корзину с соломой?
   Г р е г е р с. Вижу. В ней птица лежит.
   Э к д а л. Хм. Птица…
   Г р е г е р с. Вроде утка?
   Э к д а л (уязвленный). Строго говоря, из семейства утиных.
   Я л м а р. Что это за утка, знаешь?
   Х е д в и г. Это не такая простая обычная.
   Э к д а л. Тсс!
   Г р е г е р с. Но на мускусную утку вроде не похожа…
   Э к д а л. Нет, господин… Верле, никакая не мускусная. Это дикая утка.
   Г р е г е р с. Что, правда? Дикая утка?
   Э к д а л. Да, представьте себе. Птица, как вы изволили ее назвать, – самая настоящая дикая утка. Наша дикая утка, так-то, господин хороший.
   Х е д в и г. Моя дикая утка. Я ее хозяйка.
   Г р е г е р с. И она может жить вот так, на чердаке? Ей здесь хорошо?
   Э к д а л. Разве вам непонятно: у нее есть корытце, она в нем плещется.
   Я л м а р. Воду мы меняем через день.
   Г и н а (поворачивается к Ялмару). Экдал, дорогой, вы холоду напустили.
   Э к д а л. Хм, тогда давайте закроем. Ни к чему тревожить их по ночам. Хедвиг, берись.

   Ялмар и Хедвиг закрывают двери.

   Э к д а л. В другой раз получше ее рассмотрите. (Усаживается в кресло у печки.) Они, знаете ли, удивительные, эти дикие утки.
   Г р е г е р с. Но как вам удалось ее поймать, лейтенант Экдал?
   Э к д а л. Это не я ее поймал. Есть у нас в городе один человек, ему спасибо.
   Г р е г е р с (с некоторым недоумением). Этот человек ведь не мой отец?
   Э к д а л. Хм, именно что ваш отец.
   Я л м а р. Забавно, что ты его вычислил, Грегерс.
   Г р е г е р с. Ты так много рассказывал, что обязан ему всем на свете, вот я и сказал…
   Г и н а. Но не то чтоб господин заводчик сами нам утку принесли.
   Э к д а л. Все равно, Гина, благодарить за нашу красавицу мы должны Хокона Верле. (Грегерсу.) Он был в море на лодке и пальнул в утку. Но он теперь плохо видит, отец ваш. Хм. Только задел ее.
   Г р е г е р с. Пара дробин ей досталась.
   Я л м а р. Да, две-три он в нее всадил.
   Х е д в и г. Как раз под крылом, так что она лететь не могла.
   Г р е г е р с. Тогда бы она на дно нырнула?
   Э к д а л (сонно, глухо). Знамо дело. Дикие утки всегда так: сразу под воду и камнем вниз, до дна, там вцепятся в водоросли или хлам какой – и с концами. Никогда не всплывают.
   Г р е г е р с. Лейтенант Экдал, но ваша утка выплыла, судя по всему.
   Э к д а л. У него собака прекрасно натаскана, у отца вашего… Нырнула за уткой, нашла и вытащила.
   Г р е г е р с (Ялмару). И досталась утка вам?
   Я л м а р. Не сразу. Сперва она жила у твоего отца, но не прижилась там, Петтерсену велели разобраться с ней…
   Э к д а л (в полусне). Петтерсен… хм… придурок…
   Я л м а р (понизив голос). Через Петтерсена она к нам и попала. Отец с ним знаком, услышал от него про утку и уговорил уступить нам.
   Г р е г е р с. И у вас на чердаке она отлично себя чувствует?
   Я л м а р. Да, представь себе, ей здесь очень хорошо. Корм дают. Она тут так давно обретается, что забыла дикую вольную жизнь. А это все и решает.
   Г р е г е р с. В этом ты прав, Ялмар. Так что не показывайте ей больше никогда ни неба, ни моря. Однако мне пора откланиваться. Твой отец уснул, я вижу.
   Я л м а р. Ну, из-за этого…
   Г р е г е р с. А ты правда собираешься сдавать квартиру? Она сейчас не занята?
   Я л м а р. Да, собираюсь. А ты почему спрашиваешь – кому-то нужна квартира?
   Г р е г е р с. Могу я ее снять?
   Я л м а р. Ты?!
   Г и н а. Что вы, господин Верле…
   Г р е г е р с. Я хочу ее снять. И завтра утром готов переехать.
   Я л м а р. С превеликим удовольствием!
   Г и н а. Видите ли, господин Верле, вам эта квартира точно не подойдет.
   Я л м а р. Гина, зачем ты так говоришь?
   Г и н а. Потому что она не такая просторная и не такая светлая, как…
   Г р е г е р с. Да не так это важно, госпожа Экдал.
   Я л м а р. По правде говоря, квартирка даже красивая и обставлена куда как неплохо.
   Г и н а. Ты забыл, кто там внизу? Там эти двое.
   Г р е г е р с. Какие двое?
   Г и н а. Один прежде учил по домам.
   Я л м а р. Кандидат богословия Молвик.
   Г и н а. А второй – доктор Реллинг.
   Г р е г е р с. Его я немного знаю. Он одно время практиковал в Хёйдале.
   Г и н а. Шебутные оба, спасу нет. Что ни вечер – в город в загул, а домой идут под утро да на бровях и…
   Г р е г е р с. К этому несложно приспособиться. Буду брать пример с вашей дикой утки.
   Г и н а. Мне кажется, торопиться вам все одно не надо. Утро вечера мудренее.
   Г р е г е р с. Не хочется вам что-то, госпожа Экдал, пускать меня в свой дом.
   Г и н а. Да нет, вот вам крест. С чего вы взяли?
   Я л м а р. Гина, ты и правда ведешь себя довольно странно. (Грегерсу.) Я так понимаю, ты собираешься остаться в городе?
   Г р е г е р с (надевая пальто). Да, теперь мне захотелось пожить здесь.
   Я л м а р. Но не у отца? А какой у тебя план?
   Г р е г е р с. Знал бы я ответ, было бы полегче. Впрочем, у каждого свой крест: когда тебя зовут Грегерс, да еще Грегерс Верле… Нет, вот скажи – ты слышал что-нибудь ужаснее?
   Я л м а р. А что здесь ужасного?
   Г р е г е р с. Уф! Тьфу, пакость! Да я бы плюнул в человека с таким именем. Оно как крест господень. Гре-герс-Вер-ле… Когда приговорен тащить по жизни этот крест, то…
   Я л м а р (смеется). Ха-ха! А кем бы ты хотел быть, если не Грегерсом Верле?
   Г р е г е р с. Если б я мог выбирать, то хотел бы стать хорошим псом.
   Г и н а. Псом!
   Х е д в и г (не сдержавшись). Ну нет!
   Г р е г е р с. Да, таким исключительно хорошим псом, который вытаскивает уток с самого грязного дна, даже когда они цепляются за хлам и водоросли.
   Я л м а р. Что-то, Грегерс, ничего я из твоих слов не понял.
   Г р е г е р с. Невелика беда, пустое это все. Значит, уговор: я завтра утром перееду. (Гине.) Вам со мной хлопот не будет, я сам справляюсь с хозяйством. (Ялмару.) Обо всех подробностях условимся завтра. Доброй ночи, госпожа Экдал. (Кивает Хедвиг.) Доброй ночи!
   Г и н а. Спокойной ночи, господин Верле.
   Х е д в и г. Спокойной ночи.
   Я л м а р (тем временем зажег свечу). Погоди, я тебе посвечу. На лестнице темно.
   Г и н а (глядя перед собой, с шитьем на коленях). Надо ж такое брякнуть – хочу быть псом!
   Х е д в и г. А я, мам, знаешь, что думаю – он другое хотел сказать.
   Г и н а. А что другое?
   Х е д в и г. Не знаю, но он все время так говорит, как будто еще другое хочет сказать.
   Г и н а. Тебе так показалось? Чудно как-то, да?
   Я л м а р (возвращается). Лампа еще горела. (Задувает свечку, ставит на стол.) Наконец-то можно червячка заморить. (Гине.) Вот тебе пример – стоит проявить смекалку и…
   Г и н а. А в чем была смекалка?
   Я л м а р. Короче, нам очень повезло, сдали наконец квартиру. Да еще кому – старине Грегерсу, доброму старому другу.
   Г и н а. Не знаю, что и сказать про это.
   Х е д в и г. Мама, вот увидишь – будет весело!
   Я л м а р. Тебя не поймешь – то лишь бы поскорее сдать, а теперь вдруг недовольна.
   Г и н а. Экдал, кабы это был любой другой человек. А так… И что скажет на это Верле?
   Я л м а р. Старый Верле? Его это не касается.
   Г и н а. Но ты же видишь, меж ними сызнова кошка пробежала, потому молодой и ушел из дому. Они же вечно на ножах, сам знаешь.
   Я л м а р. Вполне вероятно, но…
   Г и н а. А ну как старый Верле подумает, что это ты его подначил?
   Я л м а р. Пусть думает, что хочет! Господин фабрикант сделал для меня неоценимо много. Видит бог, я первый готов это признать… Но жить вечно с оглядкой на него я не готов!
   Г и н а. Экдал, добрая ты душа, а ну как оно коснется дедушки? Что, если он останется без своих карманных от Гроберга?
   Я л м а р. Так и подмывает сказать – и слава богу! Такому человеку, как я, унизительно видеть, что его старика-отца третируют, словно презренного парию. Но скоро пробьет мой час! (Берет еще бутерброд.) Я призван совершить в жизни великое дело – и я его совершу!
   Х е д в и г. Давай, папа! Совершай!
   Г и н а. Тише, разбудишь его.
   Я л м а р (понизив голос). Сказал совершу – значит совершу! Настанет день, когда… Поэтому так важно было сдать комнату. Теперь у меня голова не болит, как свести концы с концами, и я могу всецело заняться изобретением. (Рядом с креслом, прочувственно.) Бедный, бедный отец! Положись на своего Ялмара. Он взвалит на свои широкие плечи… Во всяком случае, на свои сильные плечи… В один прекрасный день ты проснешься и… (Гине.) Или ты не веришь?
   Г и н а (встает). Конечно, верю. Но давай пока отведем дедушку в кровать.
   Я л м а р. Да, давай.

   Оба бережно склоняются над стариком.

Действие третье

   Ателье Ялмара Экдала. Утро, свет падает в большое окно в крыше, занавеска поднята. Я л м а р за столом ретуширует фотографию, еще несколько лежат перед ним. Вскоре из коридора входит Г и н а в пальто и шляпе, на руке корзинка с крышкой.

   Я л м а р. Гина, ты уже вернулась?
   Г и н а. Да, волка ноги кормят. (Ставит корзинку на стул, снимает пальто.)
   Я л м а р. К Грегерсу не заглядывала?
   Г и н а. Зашла. У него там красотища-а – слов нет. Едва въехал, а уж вовсю расстарался.
   Я л м а р. Что такое?
   Г и н а. Он ведь все сам будет делать. Стал печку топить, а вьюшку не открыл – комната в чаду, вонь страшная…
   Я л м а р. Вот незадача…
   Г и н а. Так я еще главного не рассказала – он кинулся огонь тушить, взял да и вылил в него рукомойник. Весь пол залит, сажа, грязь, свинарник просто…
   Я л м а р. Ой, какая неприятность.
   Г и н а. Я подрядила дворничиху отмывать комнату, но туда до вечера носа не сунешь.
   Я л м а р. А где же Грегерс?
   Г и н а. Сказал, пойдет пройтись.
   Я л м а р. Я к нему тоже наведался, когда ты ушла.
   Г и н а. Нет, я слышала. Ты его на завтрак позвал.
   Я л м а р. Просто выпить чашечку кофе в полдень. По случаю его переезда. В первый день без этого не обойтись. А у тебя всегда что-нибудь припасено.
   Г и н а. Да, немножко найдется.
   Я л м а р. Но сегодня, пожалуйста, не в обрез. Реллинг с Молвиком, вероятно, тоже заглянут. Я встретил Реллинга на лестнице, и пришлось…
   Г и н а. И эти двое тоже явятся?
   Я л м а р. Гина, бог мой, гостем больше, гостем меньше, какая разница.
   Э к д а л (открывает свою дверь, выглядывает). Послушай, Ялмар. (Замечает Гину.) Нет, ладно.
   Г и н а. Дедушка что-то хотел?
   Э к д а л. Да нет, ничего. (Закрывает дверь.)
   Г и н а (берет корзину). Смотри за ним получше, чтобы не ушел.
   Я л м а р. Да, да, конечно. Послушай, Гина, знаешь: селедочный салат был бы очень кстати, Реллинг с Молвиком, кажется, перебрали ночью.
   Г и н а. Если они заявятся не сию секунду, то…
   Я л м а р. Нет, нет, они придут попозже. Не спеши.
   Г и н а. Хорошо. Тогда и ты успеешь немножко поработать.
   Я л м а р. Заметь, я сижу и работаю. Тружусь не покладая рук!
   Г и н а. Зато уж разделаешься с этим заказом, правда же?

   Подхватив корзинку, Гина уходит на кухню.
   Некоторое время Ялмар ретуширует, дело идет медленно, он работает через силу.

   Э к д а л (приоткрывает дверь, обводит взглядом комнату; тихо). Ты очень занят?
   Я л м а р. Да вот вожусь с карточками.
   Э к д а л. Ну да, ну да… Раз ты занят, тогда бог с ним… Хм! (Уходит к себе, но дверь не закрывает.)
   Я л м а р (некоторое время молча работает, потом кладет кисточку, подходит к двери). А сам ты разве не занят?
   Э к д а л (ворчливо, из глубины комнаты). Раз ты такой занятой, то и я тоже занят. Хм!
   Я л м а р. Конечно, конечно. (Возвращается к работе.)
   Э к д а л (через некоторое время снова возникает в дверях). Хм. Ялмар, знаешь, я подумал: не так уж сильно я и занят.
   Я л м а р. Ты вроде сидел переписывал.
   Э к д а л. Да черт с ним, с этим Гробергом, подождет денек-другой. Тоже мне… Думаю, мир не перевернется.
   Я л м а р. Да уж конечно. И вообще, раб ты ему, что ли?
   Э к д а л. Понимаешь, просто эту штуку правда надо сделать.
   Я л м а р. Да конечно! Хочешь сейчас заняться? Открыть тебе?
   Э к д а л. Не хотелось тебя отвлекать.
   Я л м а р (встает из-за стола). Зато мы с этим уже разделаемся, и всё.
   Э к д а л. Согласен. Переписку сдавать завтра утром. Завтра еще только завтра, хм?
   Я л м а р. Угу, завтра.

   Ялмар и старик Экдал раздвигают дверь. В окна в крыше светит утреннее солнце, голуби летают по чердаку, воркуют, сидя на полках; из глубины чердака время от времени доносится кудахтанье кур.

   Я л м а р. Ну давай, действуй.
   Э к д а л (входя). Ты со мной не зайдешь разве?
   Я л м а р. Да, пожалуй… (Видит Гину в дверях кухни.) Я? Нет, нет, мне работать надо. Вот только механизм посмотрю, что-то он…

   Тянет за шнур, и с внутренней стороны двери опускается штора; это рыбацкая сеть, надставленная снизу парусиной, которая скрывает от глаз чердачный пол.

   Я л м а р (возвращается к столу). Ну вот, наконец минута покоя.
   Г и н а. Опять пошел крушить чердак?
   Я л м а р. Все лучше, чем к мадам Эриксен. (Садится.) Ты что-то хотела? Ты сказала…
   Г и н а. Просто спросила, не накрыть ли завтрак здесь.
   Я л м а р. Пожалуй. На съемку в такую рань никто не записывался?
   Г и н а. Нет. Я сегодня никого не жду, кроме той парочки «голова к голове».
   Я л м а р. Черт, не могли выбрать для своих голов другого дня!
   Г и н а. Экдал, голубчик, я им назначила после обеда, когда ты спишь.
   Я л м а р. Да? Вот и хорошо. Тогда позавтракаем здесь.
   Г и н а. Ладно. Но стол еще рано накрывать, можешь пока поработать за ним.
   Я л м а р. А то ты не видишь, что я сижу как привязанный и только и работаю!
   Г и н а. Зато уж освободишься от всех дел, верно же? (Снова уходит на кухню.)

   Недолгая пауза.

   Э к д а л (подходит к сетке с той стороны). Ялмар!
   Я л м а р. Да?
   Э к д а л. Боюсь, придется нам корыто переносить.
   Я л м а р. А я что говорил с самого начала?
   Э к д а л. Хм, хм, хм. (Снова отходит вглубь чердака.)

   Немножко поработав, Ялмар переводит взгляд на чердак, привстает. Из кухни выходит Х е д в и г.

   Я л м а р (быстро садится на место). Чего тебе?
   Х е д в и г. Просто пришла посмотреть.
   Я л м а р (чуть погодя). А кажется, будто разнюхиваешь, что тут да как. Тебя шпионить прислали?
   Х е д в и г. Нет, ты что?
   Я л м а р. Чем там мама занимается?
   Х е д в и г. Салат делает. (Подходит к столу.) У тебя нет какой-нибудь маленькой работы? Я бы тебе помогла.
   Я л м а р. Нет, увы. Лучше все делать самому… Пока силы не оставят… Горе не беда, Хедвиг, пока папе хватает здоровья.
   Х е д в и г. Фу, папа, не говори так ужасно. (Пройдясь по комнате, останавливается у раскрытых дверей и всматривается вглубь чердака.)
   Я л м а р. С чем он там возится?
   Х е д в и г. Кажется, переделывает подход к корыту – хочет на другую сторону.
   Я л м а р. Ему одному с этим не справиться! А я тут сиди как прикованный!
   Х е д в и г (подходит к нему). Пап, отдай мне кисточку. Я справлюсь, я умею.
   Я л м а р. Не выдумывай. Только глаза испортишь, и все.
   Х е д в и г. А вот и нет. Давай кисточку, давай.
   Я л м а р (встает из-за стола). Это буквально минутка или две, не больше.
   Х е д в и г. Тем более. Глазам ничего не сделается. (Берет кисточку.) Та-ак. Ну-ка. (Усаживается.) Ага, вот и образец есть.
   Я л м а р. Смотри глаза себе не испорть! Слышишь, что я сказал? Я не желаю потом за тебя отвечать – ты сама взялась, я предупреждал.
   Х е д в и г (работает). Да, да, согласна.
   Я л м а р. Да ты умничка, Хедвиг, смотри как ловко у тебя получается. Я ровно на две минуты.

   Ялмар отодвигает край сетки, проскальзывает внутрь. Из глубины чердака доносится его разговор с Экдалом.

   Я л м а р (подходит к сетке). Хедвиг, принеси-ка мне клещи, они на полке лежали. И долото. (Оборачивается.) Подожди, дай сначала покажу, как я предлагаю сделать. Вот смотри…

   Х е д в и г приносит инструмент, просовывает ему.

   Я л м а р. Спасибо. Хорошо, что я вмешался, очень вовремя. (Отходит от сетки.)

   Они с Экдалом что-то мастерят и переговариваются на чердаке.
   Хедвиг стоит и смотрит на них. Немного погодя в дверь стучат, Хедвиг не реагирует.

   Г р е г е р с В е р л е (входит с непокрытой головой и без верхней одежды, замирает на пороге). Хм!
   Х е д в и г (оборачивается, идет к нему). Доброе утро. Идите сюда поближе.
   Г р е г е р с. Спасибо. (Глядя в сторону чердака.) У вас там мастеровые работают?
   Х е д в и г. Нет, это папа с дедушкой. Сейчас я им скажу, что вы тут.
   Г р е г е р с. Нет, нет, не стоит. Я с удовольствием посижу и подожду. (Садится на диван.)
   Х е д в и г. У нас здесь беспорядок. (Порывается убрать карточки.)
   Г р е г е р с. Оставьте, не трогайте. Наводите на карточки красоту?
   Х е д в и г. Ага. Надо было папе немножко помочь.
   Г р е г е р с. Не буду вас отвлекать.
   Х е д в и г. Да нет, что вы.

   Она придвигает к себе работу и берется за дело, Грегерс молча наблюдает за ней.

   Г р е г е р с. Как наша утка поспала?
   Х е д в и г. Спасибо, думаю, хорошо.
   Г р е г е р с (повернувшись к чердаку). Днем все смотрится совсем не так, как в лунном свете.
   Х е д в и г. Ага, он всегда выглядит по-разному. Утром не так, как вечером, и в дождь иначе, чем в солнечный день.
   Г р е г е р с. Вы замечаете такие вещи?
   Х е д в и г. Так это ж видно.
   Г р е г е р с. И вы частенько навещаете утку?
   Х е д в и г. Ага, когда есть время.
   Г р е г е р с. У вас его, наверно, немного, вы же в школу ходите.
   Х е д в и г. Нет, больше не хожу. Папа боится, что я испорчу глаза.
   Г р е г е р с. Так он сам с вами занимается?
   Х е д в и г. Да, папа обещал, просто пока у него времени нет.
   Г р е г е р с. Но кто-то же помогает вам с учебой?
   Х е д в и г. Кандидат Молвик. Только он не всегда… может…
   Г р е г е р с. Он пьет, что ли?
   Х е д в и г. То-то и оно.
   Г р е г е р с. Ага, значит, время у вас есть. А на чердаке – целый мир, ни на что не похожий. Правильно?
   Х е д в и г. Не похожий, да. И чего там только нет!
   Г р е г е р с. Неужели?
   Х е д в и г. Да! Огромные шкафы с книгами, а в них знаете сколько картинок?
   Г р е г е р с. Что вы говорите?
   Х е д в и г. Честное слово. И еще старинный секретер с ящичками и выдвижными досками, и большие часы с такими фигурами, знаете, которые выезжают по времени. Жалко, часы не ходят.
   Г р е г е р с. У дикой утки время остановилось.
   Х е д в и г. Ну да. Еще там есть древняя коробка с красками и еще всякое разное. И книг очень много.
   Г р е г е р с. Так вы там книги читаете?
   Х е д в и г. Если нахожу понятные. Там все почти на английском, а я его не знаю. Зато картинки рассматриваю. Одна такая очень толстая книжка «Harrysons History of London» называется. Ей сто лет точно есть. Вот в ней картинок – пруд пруди. И на обложке нарисована такая смерть с песочными часами и девушка. Ужас! Но в самой книжке только церкви, дворцы, сады и корабли в море.
   Г р е г е р с. Откуда у вас такие диковины?
   Х е д в и г. Тут жил старый капитан, навез из разных стран. Представляете, его звали Летучий Голландец, хотя он вовсе не из Голландии был. Странно, да?
   Г р е г е р с. Не из Голландии?
   Х е д в и г. Нет! Потом он пропал, а вещи остались.
   Г р е г е р с. Хедвиг, а когда вы в закутке на чердаке рассматриваете картинки с дальними странами, вам не хочется поехать посмотреть мир своими глазами?
   Х е д в и г. Нет. Я хочу всегда жить дома и помогать маме с папой.
   Г р е г е р с. Подкрашивать фотографии?
   Х е д в и г. Не только. Больше всего мне хочется научиться гравировке и делать такие картинки, как в английских книжках.
   Г р е г е р с. Хм. А что ваш отец на это говорит?
   Х е д в и г. Папе не очень нравится, по-моему, у него вообще странные идеи. Представляете, он советует мне учиться плести из лозы и соломы. Вот уж интересное занятие!
   Г р е г е р с. Да, мне бы тоже не понравилось.
   Х е д в и г. Но папа правильно говорит, что если б я умела плести, то сделала бы нашей утке новую корзину.
   Г р е г е р с. Не сомневаюсь. Кому этим и заняться, если не вам.
   Х е д в и г. Конечно, утка-то моя.
   Г р е г е р с. Ну да.
   Х е д в и г. Я ее хозяйка, а папа с дедушкой могут брать ее напрокат, сколько хотят.
   Г р е г е р с. А для чего она им нужна?
   Х е д в и г. Ну, они за ней ухаживают, строят для нее чего-то.
   Г р е г е р с. Могу себе представить. Утка наверняка главная гордость чердачного зверинца.
   Х е д в и г. Конечно, она ведь настоящая дикая птица. А потом, ее жалко: у нее никого нет.
   Г р е г е р с. Нет семьи, как у кроликов?
   Х е д в и г. Да. И нет друзей-приятелей, с которыми она вместе в цыплятах ходила, как у кур. Одна-одинешенька. И такая загадочная: ни с кем не водится, неизвестно, откуда родом.
   Г р е г е р с. К тому же побывала на дне морском.
   Х е д в и г (искоса взглянув на него и пряча улыбку). Почему вы говорите – на дне морском?
   Г р е г е р с. А как надо было сказать?
   Х е д в и г. На дне моря или в морской глубине.
   Г р е г е р с. И нельзя сказать на дне морском?
   Х е д в и г. Можно. Просто странно слышать, когда другие так говорят.
   Г р е г е р с. Это еще почему? Ну-ка, расскажите.
   Х е д в и г. Нет, не расскажу. Это глупо.
   Г р е г е р с. А вот и нет. Отчего вы тогда улыбнулись?
   Х е д в и г. Потому что всегда, если я неожиданно подумаю о нашем чердаке, как там все выглядит, то первым делом мне хочется сказать «как на дне морском». Только это ужасно глупо.
   Г р е г е р с. Вовсе нет.
   Х е д в и г. Это ведь просто чердак.
   Г р е г е р с (смотрит на нее пристально). Вы уверены?
   Х е д в и г (удивленно). Что это чердак?
   Г р е г е р с. Да. Вы в этом абсолютно уверены?

   Хедвиг смотрит на него, разинув рот, и молчит. Из кухни выходит Г и н а со скатертью в руке.

   Г р е г е р с (вставая). Я заявился раньше времени.
   Г и н а. Куда вам было деваться? А мы почти готовы. Хедвиг, освобождай стол.

   Хедвиг убирает со стола вещи, а потом во время следующего диалога вместе с Гиной накрывает на стол. Грегерс садится в кресло, листает альбом.

   Г р е г е р с. Я слышал, вы ретушью владеете.
   Г и н а (взглянув на него искоса). Владею.
   Г р е г е р с. Надо же, как удачно совпало.
   Г и н а. С чем удачно совпало?
   Г р е г е р с. С тем, что Ялмар стал фотографом.
   Х е д в и г. Фотографировать и мама тоже умеет.
   Г и н а. Да, решила выучиться и этой науке тоже.
   Г р е г е р с. Пожалуй, вы и ведете дело?
   Г и н а. Ну, когда Ялмару самому недосуг, то…
   Г р е г е р с. Еще бы, он вынужден много времени уделять старику-отцу.
   Г и н а. Конечно. Да и что это за дело для такого человека – щелкать патреты кого ни попадя.
   Г р е г е р с. Согласен. Но раз уж он выбрал эту стезю…
   Г и н а. Господин Верле и сами догадываются, наверно, что Экдал не простецкий какой фотограф.
   Г р е г е р с. Правда? А какой же?

   На чердаке гремит выстрел.

   Г р е г е р с (вздрагивает). Что стряслось?
   Г и н а. Да опять палят.
   Г р е г е р с. Они там еще и стреляют?
   Х е д в и г. Охотятся.
   Г р е г е р с. Что?! (Подойдя к двери на чердак.) Ялмар, как охота?
   Я л м а р (с той стороны сетки). Ты уже пришел? А я не знал, с делами возился. (К Хедвиг.) Что ж ты нам не сказала? (Входит в ателье.)
   Г р е г е р с. Ты тоже охотишься на чердаке?
   Я л м а р (показывает свой двуствольный пистолет). Да у меня всего лишь вот это. Какая с ним стрельба? Смех один.
   Г и н а. Доиграетесь вы с дедушкой с пистонетами вашими до беды.
   Я л м а р (раздраженно). Мне кажется, я уже говорил, что такое огнестрельное оружие называется пи-сто-лет.
   Г и н а. Все одно, как ни назови.
   Г р е г е р с. Значит, ты тоже охотником заделался, Ялмар?
   Я л м а р. Приходится изредка отцу компанию составлять, сам понимаешь, вот и хожу на кроликов.
   Г и н а. Мужчины завсегда сущие живиры, забаву себе найдут.
   Я л м а р (зло). Да, мы еще те жуиры.
   Г и н а. Вот я и говорю.
   Я л м а р. Уф. (Грегерсу.) Нам, понимаешь ли, повезло – чердак так удачно расположен, что никто не слышит, когда мы тут стреляем. (Кладет пистолет на этажерку.) Хедвиг, пистолет не трогай! Один ствол заряжен, не забудь!
   Г р е г е р с (смотрит сквозь сетку на чердак). У вас даже охотничье ружье есть, как я погляжу.
   Я л м а р. Старое отцовское. Оно не стреляет, что-то с затвором, но все равно приятная штука. Знаешь, в руке подержать, разобрать, почистить, смазать и снова собрать. Этим в основном отец развлекается, сам понимаешь.
   Х е д в и г (встав рядом с Грегерсом). Отсюда дикую утку хорошо видно.
   Г р е г е р с. Я как раз ее и разглядываю. У нее одно крыло висит как будто.
   Я л м а р. Ничего удивительного, она же подранок.
   Г р е г е р с. И прихрамывает на одну лапку. Или мне показалось?
   Я л м а р. Разве что самую малость.
   Х е д в и г. Потому что ее за эту лапку собака тащила.
   Я л м а р. Но в остальном она крепкая и здоровая. Даже удивительно после всего: и подстрелили ее, и собака зубами тащила.
   Г р е г е р с (косясь на Хедвиг). И на дне морском побывала.
   Х е д в и г (улыбнувшись). Да.
   Г и н а (суетится, расставляя еду и посуду). Божья птаха, эта утка. Они уж ее холят, холят, исхитрения разные ей мастерят.
   Я л м а р. Хм… Ну что, стол накрыт?
   Г и н а. Да, сию минуту. Хедвиг, пойдем поможешь мне.

   Гина с Хедвиг уходят на кухню.

   Я л м а р (вполголоса). Не стоит так долго на отца смотреть, он этого не любит.

   Грегерс отходит от сетки.

   Я л м а р. Да и вообще лучше двери закрыть, а то скоро все придут. (Машет руками.) Кыш, кыш, пошли отсюда! (Поднимает сетку и сдвигает двери.) Все эти штуки я сам придумал. Знаешь, так приятно сделать своими руками, потом содержать в божеском виде, чинить, если что разладилось. Правда, Гина мне выбора не оставила – наотрез отказалась пускать кроликов и кур в ателье.
   Г р е г е р с. Могу себе представить. Это она ведь тут хозяйничает?
   Я л м а р. Я разрешаю ей заниматься рутинной работой, чтобы выкроить себе время для размышлений над важными вопросами.
   Г р е г е р с. Позволено мне будет спросить – над какими?
   Я л м а р. Я как раз удивлялся, что ты раньше не спросил. Или до тебя не дошли разговоры о моем изобретении?
   Г р е г е р с. Изобретении? Нет.
   Я л м а р. В самом деле? Так ты ничего не слышал? Ну да, до ваших дремучих лесов пока дойдет…
   Г р е г е р с. Так ты что-то изобрел?!
   Я л м а р. Еще не совсем, но работаю над этим. Сам понимаешь: я отдал жизнь фотографии не для того, чтобы снимать безликих обывателей.
   Г р е г е р с. Да, твоя жена тоже так сказала.
   Я л м а р. Я поклялся себе, что раз уж вкладываю свои силы и время в это занятие, то подниму его на уровень, где фотография станет сплавом высокого искусства и науки. И я решил сделать вот это архиважное изобретение.
   Г р е г е р с. Какое изобретение? О чем речь?
   Я л м а р. Видишь ли, милый мой, о деталях пока рано говорить. Нужно время, сам понимаешь. И не забывай: мною движет не гордыня и не желание прославиться. Речь не обо мне. Но я ни днем, ни ночью не забываю, что у меня есть в жизни предназначение.
   Г р е г е р с. А к чему ты предназначен?
   Я л м а р. Ты забыл о седом беспомощном старике?
   Г р е г е р с. О твоем несчастном отце? Но что ты, в сущности, можешь для него сделать?
   Я л м а р. Я верну ему растоптанные честь и достоинство: фамилия «Экдал» снова покроется славой.
   Г р е г е р с. Так вот для чего ты живешь!
   Я л м а р. Да. Я хочу спасти жертву кораблекрушения. Понимаешь, он тогда сразу пошел ко дну. Как только начались эти ужасные ревизии, он потерял себя. Тот револьвер, из которого мы теперь стреляем кроликов, он ведь тоже сыграл свою роль в трагедии рода Экдалов.
   Г р е г е р с. Револьвер?
   Я л м а р. На оглашении приговора, когда отца присудили к тюрьме, он держал револьвер в руке.
   Г р е г е р с. Да что ты!
   Я л м а р. Но он струсил. Испугался. Потому что уже тогда он был конченый человек, со сломленным духом. Нет, ты можешь себе это представить – кадровый военный, уложивший девять медведей, потомок двух подполковников! Хорошо, в разных поколениях, но неважно. А тут… представляешь себе?
   Г р е г е р с. Я легко могу себе это представить.
   Я л м а р. А я нет. Но револьвер еще раз сыграл свою роль в нашей семье. Когда отца обрядили в серую робу и посадили в острог… Это было чудовищное время, ужасное. Я наглухо задернул шторы. Выгляну в окно – а на улице солнце светит, как ни в чем не бывало. У меня в голове не укладывалось. Люди идут, смеются, болтают о пустяках. Просто не укладывалось в голове и все… Мне казалось, вся жизнь должна замереть, как во время солнечного затмения.
   Г р е г е р с. У меня было такое же чувство, когда мама умерла.
   Я л м а р. И в такую минуту Ялмар Экдал приставил револьвер к груди.
   Г р е г е р с. Ты думал о?..
   Я л м а р. Да.
   Г р е г е р с. Но не выстрелил?
   Я л м а р. Нет. В решающий момент я победил себя. И остался жить. Поверь, требуется много мужества, чтобы в таких обстоятельствах выбрать жизнь.
   Г р е г е р с. Да, хотя как посмотреть.
   Я л м а р. Как ни смотри. Но все оказалось к лучшему, я вот-вот сделаю свое изобретение, и доктор Реллинг тоже думает, как и я, что тогда отцу вернут право носить мундир. Я потребую этого в качестве единственной награды.
   Г р е г е р с. Неужели мундир для него так…
   Я л м а р. Да, он спит и видит, как снова сможет его носить. Ты себе не представляешь, каково мне наблюдать его мучения, просто нож в сердце. На наши маленькие семейные торжества, вроде дня нашей с Гиной свадьбы, он непременно облачается в лейтенантский мундир из своего славного прошлого, но чуть в дверь постучат, как он со всех ног – а ноги-то стариковские, слабые, – бежит к себе в комнату, чтобы его, не дай бог, никто не увидел. Разве сыновье сердце такое выдержит?
   Г р е г е р с. А когда примерно ты планируешь сделать свое изобретение?
   Я л м а р. Господи боже мой, ну ты спросил! При чем здесь сроки? Изобретения живут по своим законам, у нас над ними полной власти нет. Здесь и вдохновение играет огромную роль, и озарения. Так что заранее ничего не рассчитаешь.
   Г р е г е р с. Но дело движется?
   Я л м а р. Движется, конечно. Я тружусь над моим изобретением каждый день, у меня голова все время им занята. После обеда я всегда закрываюсь в гостиной, чтобы мне не мешали и не отвлекали, и обдумываю его. А подгонять меня толку нет, это и Реллинг говорит.
   Г р е г е р с. Тебе не кажется, что чердак слишком отвлекает тебя? Что ты разбрасываешься?
   Я л м а р. Нет, нет, как раз наоборот. Зря ты так говоришь. Не могу же я днем и ночью ворочать в уме неподъемные научные теории. Мне надо на что-то переключаться, пока я жду вдохновения и озарения. А уж когда они приходят, тут от всего отвлечешься, чем бы ни занимался.
   Г р е г е р с. Знаешь что, дорогой Ялмар, в тебе есть что-то от дикой утки.
   Я л м а р. От дикой утки? И что именно?
   Г р е г е р с. Ты тоже ушел под воду и цепляешься там за все подряд.
   Я л м а р. Ты намекаешь на почти смертельный выстрел, перебивший отцу крылья – да и мне тоже подрезавший?
   Г р е г е р с. Нет, я скорее не об этом. Я не говорю, что ты подранок, но тебя засосало ядовитое болото, Ялмар. Тебя исподволь пожирает болезнь, и ты залег на дно, чтобы умереть во мраке.
   Я л м а р. Я? Умираю во мраке? Знаешь что, Грегерс, кончай ты эти разговоры.
   Г р е г е р с. Не беспокойся, я тебя вытащу. У меня, видишь ли, тоже есть в жизни предназначение. Вчера я это понял.
   Я л м а р. Это сколько угодно, только меня не вмешивай. Уверяю тебя, что за вычетом моей меланхолии, более чем естественной, я живу на редкость хорошо.
   Г р е г е р с. Ты так думаешь, потому что надышался ядом.
   Я л м а р. Слушай, Грегерс, голубчик, хватит наседать на меня с разговорами об отравах и болезнях. У меня нет привычки к таким беседам, дома со мной никто о неприятных вещах диспутов не разводит.
   Г р е г е р с. Кто бы сомневался.
   Я л м а р. Потому что споры не идут мне на пользу. Но здесь вовсе не ядовитое болото, как ты изволил выразиться. Да, в бедном доме фотографа потолки невысокие и достаток скромный, я знаю. Однако же я изобретатель и кормилец семьи. И это поднимает меня над моими стесненными обстоятельствами. А вот и завтрак готов!

   Г и н а и Х е д в и г приносят бутылки пива и графинчик водки, стаканы, рюмки, посуду, приборы. Тем временем появляются Р е л л и н г и М о л в и к, оба без головных уборов и пальто, Молвик в черном.

   Г и н а (расставляя все на столе). Вы двое прям тютелька в тютельку явились.
   Р е л л и н г. Молвик убедил себя, что чует запах селедочного салата, и его не удержать было. Экдал, еще раз доброе утро.
   Я л м а р. Грегерс, хочу представить тебе господина Молвика. А с доктором Реллингом ты ведь знаком?
   Г р е г е р с. Да, немного.
   Р е л л и н г. О, господин Верле-младший. В Хёйдале мы были на ножах. Вы недавно сюда перебрались?
   Г р е г е р с. Сегодня утром.
   Р е л л и н г. А мы с Молвиком живем под вами. Так что в случае чего доктор и пастор у вас под рукой.
   Г р е г е р с. Спасибо. Случай может представиться, потому что вчера нас было тринадцать за столом.
   Я л м а р. Только не начинай снова неприятные разговоры!
   Р е л л и н г. Экдал, не волнуйся. Тебя это точно не коснется.
   Я л м а р. Да уж хотелось бы, ради семьи. Но давайте наконец сядем за стол, закусим, выпьем, повеселимся.
   Г р е г е р с. Мы не подождем твоего отца?
   Я л м а р. Нет, он просил потом принести ему в комнату. Садитесь!

   Мужчины усаживаются за стол и принимаются за еду. Гина и Хедвиг подают ее, снуют между комнатой и кухней.

   Р е л л и н г. Вчера Молвик опять надрался в стельку, госпожа Экдал.
   Г и н а. Опять?
   Р е л л и н г. Так вы не слышали, как он ввалился в дом посреди ночи?
   Г и н а. Нет, чтоб слышала – не скажу.
   Р е л л и н г. Это хорошо. А то он вел себя отвратительно.
   Г и н а. Молвик, что – правда?
   М о л в и к. Давайте перелистнем эту страницу. Мое светлое «я» не отвечает за ночные конфузы.
   Р е л л и н г (Грегерсу). На него находит, а я тогда воленс-ноленс должен идти в загул с ним заодно. Потому что богослов Молвик у нас натура демоническая.
   Г р е г е р с. Демоническая?
   Р е л л и н г. Именно.
   Г р е г е р с. Хм.
   Р е л л и н г. А демонические натуры не созданы идти по жизни прямо. Им на роду написано время от времени ступать на кривую дорожку… А сами вы что, все так и маетесь в горах на этом грязном страшном заводе?
   Г р е г е р с. До сих пор маялся.
   Р е л л и н г. А удалось ли вам взыскать долги, с которыми вы носились?
   Г р е г е р с. Долги? (Постепенно поняв.) Ну, так.
   Я л м а р. Ты собирал долги, Грегерс?
   Г р е г е р с. Да нет, чепуха.
   Р е л л и н г. Клянусь, он этим занимался. Ходил по лачугам батраков и требовал от них не отступать от высоких идеалов.
   Г р е г е р с. Я был тогда совсем юнцом.
   Р е л л и н г. Да, лет вам было немного. Но сколько я в Хёйдале жил, должников по части «идеальных требований» меньше не становилось.
   Г р е г е р с. Да и потом дело шло не лучше.
   Р е л л и н г. Полагаю, с тех пор вы поумнели и научились снижать требования?
   Г р е г е р с. Никаких скидок, если передо мной настоящий человек.
   Я л м а р. Разумно, по-моему. Подай еще масла, Гина.
   Р е л л и н г. И кусочек сала Молвику.
   М о л в и к. Ой, мне только сала не хватало.

   Стук в чердачную дверь.

   Я л м а р (Хедвиг). Открой дверь, дедушка хочет выйти.

   Хедвиг чуть отодвигает одну створку, выходит с т а р и к Э к д а л с только что снятой кроличьей шкурой в руке.

   Э к д а л. Приветствую вас, господа. А я удачно поохотился. Здоровенного уложил.
   Я л м а р. И зачем-то освежевал без меня…
   Э к д а л. Да еще и присолил. Ох хороша крольчатина, темная, сладкая, не мясо, а сахар. Приятного аппетита, господа! (Уходит в свою комнату.)
   М о л в и к (вскакивает). Извините… Я не могу… Мне срочно надо домой…
   Р е л л и н г. Соды выпей, страдалец.
   М о л в и к (торопливо). О-ой… (Выскакивает из квартиры.)
   Р е л л и н г (Ялмару). Выпьем за здоровье старого охотника!
   Я л м а р (чокается с ним). За спортсмена, который со смертью на «ты»!
   Р е л л и н г. За седины! (Выпивает.) А кстати, у него седина или он блондин?
   Я л м а р. Серединка на половинку наверно. По правде говоря, на макушке волос у него почти нет уже.
   Р е л л и н г. Люди и с фальшивыми живут. Счастливый ты все же человек, Экдал. У тебя есть в жизни настоящее дело.
   Я л м а р. И я его делаю, уж поверь.
   Р е л л и н г. И женушка у тебя ладная, милая, любо-дорого посмотреть: раз-раз туда-сюда в туфлях на войлоке, и бедрами качает, и тебя обхаживает-обихаживает.
   Я л м а р. Да, Гина (кивает ей), с такой спутницей, как ты, хорошо идти по жизни.
   Г и н а. Будет тебе насмехаться.
   Р е л л и н г. А Хедвиг твоя, Экдал?!
   Я л м а р (растроганно). Дочка! Дети – это самое главное. Поди ко мне, Хедвиг. (Гладит ее по головке.) Что у нас завтра за день?
   Х е д в и г (дергает его). Папа! Чур не говори ничего!
   Я л м а р. У меня сердце разрывается, что мы так скромно отмечаем. Всего лишь маленький праздник на чердаке…
   Х е д в и г. Это же здорово!
   Р е л л и н г. Вот погоди, сделает папа свое изобретение…
   Я л м а р. Да, тогда заживем! Хедвиг, я решил обеспечить твое будущее, ты до конца дней не узнаешь нужды. Я потребую для тебя чего-нибудь. Это будет единственная награда бедного изобретателя.
   Х е д в и г (шепчет, обхватив его руками за шею). Папочка, какой ты хороший!
   Р е л л и н г (Грегерсу). Согласитесь, неплохо для разнообразия посидеть за щедрым столом в кругу счастливой семьи. Вам нравится?
   Я л м а р. Я очень ценю такие приятные часы.
   Г р е г е р с. Лично мне плохо дышится на гнилом болоте.
   Р е л л и н г. Болоте?
   Я л м а р. Только не начинай снова!
   Г и н а. Тут, слава богу, болотами не воняет, господин Верле. Тут каждый божий день проветривают!
   Г р е г е р с. Вонь, о которой я говорю, не выветришь.
   Я л м а р. Вонь?
   Г и н а. Как тебе это нравится, Экдал?!
   Р е л л и н г. Прошу прощения, а не в том дело, что от вас смердит затхлыми шахтами?
   Г р е г е р с. Очень на вас похоже: заявить, что это я принес в дом смрад.
   Р е л л и н г (подходит к нему). Послушайте, господин Верле-младший, есть у меня нехорошее подозрение, что вы по-прежнему таскаете в заднем кармане брюк долговые требования по идеалам – причем безо всяких скидок.
   Г р е г е р с. Я ношу их в сердце.
   Р е л л и н г. Да хоть у черта в желудке, но я искренне не советую вам разыгрывать сборщика долгов при мне.
   Г р е г е р с. А если я все-таки буду?
   Р е л л и н г. То будете спущены с лестницы. Я вас предупредил.
   Я л м а р (встает). Реллинг, что на вас нашло?
   Г р е г е р с. Давайте. Вышвырните меня отсюда.
   Г и н а (встает между ними). Я вам не разрешаю, Реллинг. А вам, господин Верле, не след попрекать меня вонью, когда вы всю комнату печкой закоптили.

   Стук в дверь.

   Х е д в и г. Мама, стучат.
   Я л м а р. Гости валом повалили.
   Г и н а. Я сейчас… (Открывает дверь, вздрагивает и отступает.) Ах!

   Фабрикант В е р л е, в шубе, переступает через порог.

   В е р л е. Прошу простить, но здесь, кажется, живет мой сын.
   Г и н а (сглатывает). Да.
   Я л м а р (подходит ближе к ним). Не соизволит ли господин Верле…
   В е р л е. Благодарю. Я хочу только поговорить с сыном.
   Г р е г е р с. Так за чем дело стало? Вот он я.
   В е р л е. Пойдем в твою комнату.
   Г р е г е р с. В мою комнату? Э-э… (Собирается идти.)
   Г и н а. Нет, комната не в том виде.
   В е р л е. Тогда выйдем в коридор. Я хочу поговорить с глазу на глаз.
   Я л м а р. Располагайтесь здесь, господин Верле. Реллинг, прошу вас в гостиную.

   Ялмар с Реллингом уходят направо, Гина уводит Хедвиг на кухню.

   Г р е г е р с (после паузы). Ну вот, мы вдвоем.
   В е р л е. Исходя из твоих вчерашних слов и переселения к Экдалам я не могу не заподозрить, что ты что-то против меня замыслил.
   Г р е г е р с. Я замыслил открыть глаза Ялмару Экдалу на его истинное положение, только и всего.
   В е р л е. Это и есть дело твоей жизни, которое ты вчера поминал?
   Г р е г е р с. Да. Ничего другого ты мне не оставил.
   В е р л е. Очевидно, это я растоптал твою душу?
   Г р е г е р с. Ты растоптал всю мою жизнь. И я даже не о маме говорю… Но из-за тебя меня гложет чувство вины.
   В е р л е. А, так тебя совесть замучила.
   Г р е г е р с. Я должен был пойти против тебя, когда расставляли силки на лейтенанта Экдала. Я же понимал, куда все клонится. Я обязан был его предупредить.
   В е р л е. Конечно, ты не должен был молчать.
   Г р е г е р с. Я не посмел, слишком был труслив и запуган. Я чудовищно тебя боялся – и тогда, и долго еще потом.
   В е р л е. Но теперь страх, видимо, прошел.
   Г р е г е р с. К счастью, да. Ущерб, причиненный старому Экдалу из-за меня – и других, – нельзя возместить, но Ялмара я могу спасти от лжи и недомолвок, пока они вконец его не сгубили.
   В е р л е. Ты думаешь, это пойдет ему на благо?
   Г р е г е р с. Уверен.
   В е р л е. Ты считаешь фотографа Экдала человеком, который скажет тебе спасибо за подобную дружескую услугу?
   Г р е г е р с. Да. Он именно такой человек!
   В е р л е. Хм… посмотрим.
   Г р е г е р с. К тому же, если я собираюсь жить дальше, мне необходимо подлечить мою больную совесть.
   В е р л е. Она неизлечима, твоя совесть, она у тебя с детства воспаленная. Такая уж досталась тебе от матери, ее единственное наследство.
   Г р е г е р с (с презрительной усмешкой). Ты все никак не переживешь страшное разочарование, что не получил за ней столько денег, сколько надеялся?
   В е р л е. Не будем отклоняться на посторонние темы. Значит, ты твердо намерен наставить фотографа Экдала на путь, который считаешь истинным?
   Г р е г е р с. Да, намерение мое твердое.
   В е р л е. Угу. Похоже, зря я натрудил ноги на вашей лестнице. Нет смысла спрашивать тебя, вернешься ли ты ко мне, домой?
   Г р е г е р с. Не вернусь.
   В е р л е. И в семейное дело не войдешь?
   Г р е г е р с. Не войду.
   В е р л е. Хорошо. Поскольку я намерен жениться, то хочу сразу разделить между нами капиталы.
   Г р е г е р с (быстро). Нет, я не хочу.
   В е р л е. Ты не хочешь свою долю?
   Г р е г е р с. Совесть не позволяет.
   В е р л е (помолчав). Ты вернешься на завод?
   Г р е г е р с. Нет. Я считаю, что больше на тебя не работаю.
   В е р л е. А чем ты намерен заняться?
   Г р е г е р с. Довести дело своей жизни до конца, только и всего.
   В е р л е. А потом? На что ты будешь жить?
   Г р е г е р с. Я отложил немного из жалованья.
   В е р л е. Надолго этого не хватит.
   Г р е г е р с. Думаю, на мой век хватит.
   В е р л е. Это как понять?
   Г р е г е р с. Больше ни на какие вопросы отвечать не буду.
   В е р л е. Тогда прощай, Грегерс.
   Г р е г е р с. Прощай.

   Верле уходит.

   Я л м а р (заглядывая в ателье). Он ушел?
   Г р е г е р с. Да.

   Я л м а р с Р е л л и н г о м возвращаются из гостиной, из кухни приходят Г и н а и Х е д в и г.

   Р е л л и н г. Завтрак не задался.
   Г р е г е р с. Одевайся, Ялмар. Пойдем прогуляемся, это надолго.
   Я л м а р. С радостью. А чего хотел твой отец? Речь обо мне?
   Г р е г е р с. Идем. Нам надо поговорить. Я схожу за своим пальто. (Уходит к себе.)
   Г и н а. Экдал, не ходи с ним, не надо.
   Р е л л и н г. Не делай этого. Стой где стоишь.
   Я л м а р (берет пальто и шляпу). Вот еще придумали. Друг юности хочет наедине излить мне душу…
   Р е л л и н г. Да какого дьявола?! Ты что, не понимаешь, он ненормальный, сумасшедший, давно с глузду съехал?
   Г и н а. А я что говорила?! И матушка его такими же припадками болела.
   Я л м а р. Тем более ему нужен дружеский пригляд. (Гине.) И с обедом сегодня не запаздывай. До свидания. (Уходит.)
   Р е л л и н г. Вот ведь несчастье, что этот человечишко не сгинул в шахтах Хёйдала.
   Г и н а. Господи… Почему вы так?
   Р е л л и н г (бормочет). Есть у меня резоны.
   Г и н а. Вы думаете, молодой Верле не в своем уме?
   Р е л л и н г. Нет, к сожалению, он безумный не более, чем все остальные. Но одна болячка у него точно есть.
   Г и н а. А что с ним не так?
   Р е л л и н г. Я вам скажу, госпожа Экдал. У него лихорадка правдопринуждения в стадии обострения.
   Г и н а. Правдопринуждения?
   Х е д в и г. Это болезнь такая?
   Р е л л и н г. Да. Национальный недуг, но проявляется спорадически. (Кивает Гине.) Спасибо за угощение. (Уходит.)
   Г и н а (беспокойно ходит по комнате). Ох уж этот Грегерс Верле. Противная рыбина, завсегда таким был.
   Х е д в и г (стоя у стола, смотрит вопросительно на мать). Все это очень странно, по-моему.

Действие четвертое

   Фотоателье Ялмара Экдала. Приметы только что закончившейся съемки: камера на штативе, на нее брошена черная ткань, несколько стульев, столик и прочее стоят посреди помещения. Предвечерний свет, солнце клонится к закату, постепенно темнеет. Г и н а стоит у входной двери, в одной руке кассета небольшого размера, в другой – мокрая стеклянная фотопластинка, и разговаривает с кем-то на лестнице.

   Г и н а. Да, точно. Точно. Ежели я чего обещаю, то слово держу. В понедельник первая дюжина будет готова. До свидания, до свидания.

   Слышно, как кто-то спускается по лестнице. Гина захлопывает дверь, вставляет пластинку в кассету, а ее – в фотоаппарат.

   Х е д в и г (появляется из кухни). Ушли наконец?
   Г и н а (наводит порядок). Слава тебе господи, выпроводила все-таки.
   Х е д в и г. Скажи, странно, что папа все еще не вернулся?
   Г и н а. Может, он сидит внизу у Реллинга?
   Х е д в и г. Нет, я только что бегала через черный ход, спрашивала.
   Г и н а. И обед его стынет, все холодное есть будет.
   Х е д в и г. Совсем на папу не похоже, он никогда к обеду не опаздывает.
   Г и н а. Сейчас придет, вот увидишь.
   Х е д в и г. Поскорей бы, а то как-то все странно.
   Г и н а (кричит). Идет!

   Я л м а р Э к д а л входит в ателье.

   Х е д в и г (бросается к нему). Папа! Наконец-то! Мы тебя знаешь, как ждали?!
   Г и н а (искоса взглянув на него). Ты что-то долго, Экдал.
   Я л м а р (не глядя на нее). Да, я задержался.

   Ялмар снимает пальто. Гина и Хедвиг устремляются на помощь, он ее отвергает.

   Г и н а. Вы с Верле, поди, отобедали?
   Я л м а р (вешает пальто на крючок). Нет.
   Г и н а (устремляясь на кухню). Тогда сейчас принесу.
   Я л м а р. Не трудись. Мне не до еды.
   Х е д в и г. Тебе нехорошо, папа?
   Я л м а р. Нехорошо? Да нет, терпимо. Прогулка с Грегерсом оказалась очень тяжелой.
   Г и н а. У тебя привычки к прогулкам нет, Экдал, вот и не надо тебе было соглашаться.
   Я л м а р. К чему только не приходится привыкать в этом мире. (Кружит по комнате.) Кто-то без меня приходил?
   Г и н а. Та парочка, и все.
   Я л м а р. Новых заказов нет?
   Г и н а. Новых сегодня не было.
   Х е д в и г. Папа, зато завтра будут, сам увидишь.
   Я л м а р. Хорошо бы. Завтра я намерен всерьез взяться за работу.
   Х е д в и г. Завтра? Ты разве забыл, какой завтра день?
   Я л м а р. Ах да, правда. Ну тогда послезавтра. Отныне я ни с кем не буду делиться работой, все буду делать сам.
   Г и н а. А толку-то, Экдал? Только жизнь тебе портить. С фотографией я управляюсь, а у тебя остается время на изобретение.
   Х е д в и г. И на утку, и на кур с кроликами тоже!
   Я л м а р. Не смейте напоминать мне об этих глупостях! Ноги моей на чердаке больше не будет!
   Х е д в и г. Как не будет? Ты же обещал завтра устроить там праздник.
   Я л м а р. Хм. Верно. Но с послезавтра я туда ни ногой. А утке этой проклятой лучше бы просто свернуть шею, и все.
   Х е д в и г (вскрикивает). Утке?!
   Г и н а. Да что ж ты такое говоришь?
   Х е д в и г (теребит его). Папа, это же моя утка!
   Я л м а р. Потому я ее и не трогаю, Хедвиг. Только ради тебя. Но это мое малодушие, а по правде мне надо бы от нее избавиться. Нельзя мне терпеть под своей крышей тварь, прошедшую через его руки.
   Г и н а. Бог мой! Ну выцыганил дедушка птичку у раззявы Петтерсена, так что ж теперь…
   Я л м а р (ходит по комнате). Есть еще и высшие… не знаю, как сказать… высшие соображения. Идеальные требования. А если ты отказываешься, то теряешь свою душу.
   Х е д в и г (ходит за ним по пятам). Но бедная моя уточка, она ведь…
   Я л м а р (останавливается). Ты слышала, что я сказал? Я помилую ее ради тебя. Ни один волос не упадет… короче, я ее не трону. Ясно? Сейчас мне не до птиц, тут надо разбираться с проблемами посложнее. Хедвиг, тебе не пора прогуляться? Как раз твое время, начинает смеркаться.
   Х е д в и г. Нет, нет, я никуда не хочу сейчас идти.
   Я л м а р. Тебе надо гулять. Смотри, как ты сильно щуришься. Химикаты, испарения тебе не на пользу. Тут нездоровый воздух.
   Х е д в и г. Ладно, сбегаю на улицу, но ненадолго. Я через черный ход спущусь. Где мое пальто и шляпа? А, они у меня в комнате. Папа, но чур не делай утке ничего плохого, пока я гуляю.
   Я л м а р. Ни одно перышко не упадет с ее головы. (Прижимает к себе Хедвиг.) Мы с тобой вдвоем, ты и я… Ладно, беги.

   Хедвиг кивает родителям и уходит через кухню.

   Я л м а р (ходит по комнате не поднимая глаз). Гина!
   Г и н а. Да?
   Я л м а р. С завтрашнего дня… ладно, с послезавтра я намерен вести домашнюю бухгалтерию сам.
   Г и н а. И это хочешь сам?
   Я л м а р. Во всяком случае, проверять приход.
   Г и н а. Ну, это хоть времени много не займет.
   Я л м а р. Неужели? А так не скажешь. Мне кажется, деньги у тебя не кончаются удивительно долго. (Останавливается и смотрит на нее.) Даже странно, как так получается?
   Г и н а. Так нам с Хедвиг почти ничего не надо.
   Я л м а р. Отцу действительно в конторе Верле переплачивают за работу?
   Г и н а. Не знаю. Почем мне знать, сколько положено давать за переписку.
   Я л м а р. Сколько примерно ему платят? Отвечай.
   Г и н а. По-разному. На круг выходит аккурат во что он нам обходится и чуток на карманные.
   Я л м а р. Во что он нам обходится! И ты ничего мне об этом не говорила!
   Г и н а. Да разве ж я могла, когда ты так гордился, что целиком его содержишь.
   Я л м а р. А на самом деле – фабрикант Верле?!
   Г и н а. От господина Верле небось не убудет.
   Я л м а р. Лампу можно мне наконец зажечь?
   Г и н а (зажигает). Вдобавок мы не знаем. Может, это Гроберг переписку устраивает, а не сам Верле.
   Я л м а р. К чему ты вздумала приплести сюда Гроберга?
   Г и н а. Да не знаю я. Просто подумала, что…
   Я л м а р. Хм!
   Г и н а. Переписку дедушке сговорила не я, а Берта, когда заступила на хозяйство.
   Я л м а р. У тебя как будто голос дрожит?
   Г и н а (ставит на место стекло). Разве?
   Я л м а р. И руки трясутся. Или мне кажется?
   Г и н а (твердо). Скажи прямо, что он обо мне наговорил?
   Я л м а р. Правда ли… Может ли быть правдой, что у тебя была связь с господином Верле, когда ты служила в его доме?
   Г и н а. Неправда. Тогда ничего не стряслось. Ничего. Хозяин до меня домогался, было дело. Хозяйка решила, что промеж нами сладилось, и давай фокусничать: и лупила меня, и за волосы таскала, чего только не было. Поэтому я от них ушла.
   Я л м а р. А потом?!
   Г и н а. Потом я домой вернулась. А матушка моя, она не такая праведница была, как ты считал. И давай меня допекать резонами про то да это, Верле-то овдовел.
   Я л м а р. И что?!
   Г и н а. Лучше тебе узнать, как есть. Да не отстал он, пока своего не добился.
   Я л м а р (хлопнув рука об руку). И это мать моего ребенка! Как ты могла скрывать все от меня?
   Г и н а. Да сглупила я. Надо было мне все давно тебе рассказать.
   Я л м а р. Ты обязана была сразу мне рассказать! Чтоб я знал, с кем имею дело.
   Г и н а. И ты бы все равно на мне женился?
   Я л м а р. Даже не мечтай!
   Г и н а. Ну вот, поэтому я тогда и решила не говорить тебе. Уж очень я в тебя влюбилась. И не хотела сама свое счастье губить.
   Я л м а р (мечется по комнате). И это мать моей Хедвиг! Ничего себе – узнать такое: все, что здесь есть (наподдает ногой стул), мой семейный очаг – всем, буквально всем я, оказывается, обязан щедрому предшественнику! Совратителю Верле!
   Г и н а. Ты жалеешь об этих четырнадцати, пятнадцати там годах, которые мы прожили вместе?
   Я л м а р (став напротив нее). Скажи, неужто ты каждый божий день, каждую минуту не жалела, что втянула меня, как паук, в паутину лжи? Отвечай! Неужели ты не мучилась от горя и раскаяния?
   Г и н а. Экдал, милый, у меня в голове заботы по хозяйству едва помещаются…
   Я л м а р. То есть ты ни разу не взглянула с пристрастием на свое прошлое?
   Г и н а. Я и думать позабыла о старых интригах, бог с ними.
   Я л м а р. О, эта тупая бесчувственная безмятежность! В ней есть что-то глубоко возмутительное. Уму непостижимо – даже не раскаивалась!
   Г и н а. Экдал, скажи, а что бы с тобой сталось без такой жены, как я?
   Я л м а р. Такой…
   Г и н а. Аккурат такой, потому что я всегда была чуть более оборотистой и расторопной, чем ты. Правда, я и постарше года на два буду.
   Я л м а р. А что бы со мной сталось?
   Г и н а. Когда мы с тобою повстречались, ты уже совсем с пути сбился. Тут тебе нечего против сказать.
   Я л м а р. Нашла слово – «сбился с пути»! Да что ты понимаешь в горе и отчаяньи! Ты знаешь, каково их пережить, тем более с моим пылким темпераментом…
   Г и н а. Да, да, не надо об этом. Нечего старое поминать. Я и не выставляю претензиев, потому что ты как обзавелся семьей и домом, сразу стал удивительно хорошим человеком. И живем мы так славно. Еще чуть-чуть, мы с Хедвиг тоже сможем баловать себя и едой, и обновочками.
   Я л м а р. В трясине лжи?
   Г и н а. Господи, и зачем только этот мерзопакостник проторил дорожку в наш дом?!
   Я л м а р. И мне казалось, что у нас дома хорошо. Оказалось – я обманывался. И где теперь прикажешь взять сил, чтобы довести мое изобретение до ума, воплотить его в реальность? Очевидно, оно умрет со мной: его убьет твое прошлое, Гина.
   Г и н а (чуть не плача). Экдал, не надо так говорить. Я только и пеклась завсегда, чтобы тебе жилось получше.
   Я л м а р. Спрашивается, как мне, кормильцу семьи, быть с моей мечтой? Когда я, лежа на диване в гостиной, ломал голову над изобретением, я понимал, что оно выпьет из меня все соки. Я чувствовал: день, когда я возьму в руки патент, станет моим последним днем. Но я мечтал, я лелеял мечту, что после моего безвременного ухода ты останешься хорошо обеспеченной вдовой известного человека.
   Г и н а (утирая слезы). Умоляю, не говори так. Господи боже мой, не дай мне остаться вдовой.
   Я л м а р. Да какая теперь разница. Все и так пошло прахом. Все!

   Г р е г е р с В е р л е осторожно приоткрывает входную дверь, заглядывает в ателье.

   Г р е г е р с. Можно зайти?
   Я л м а р. Да заходи.
   Г р е г е р с (заходит с довольным, сияющим лицом и идет к ним, протягивая руки). Ну, дорогие мои, любимые… (Смотрит то на одного, то на другую, наконец, шепчет Ялмару.) Еще не говорили?
   Я л м а р (громко). Поговорили.
   Г р е г е р с. И?
   Я л м а р. Я пережил самую горькую минуту в жизни.
   Г р е г е р с. Но и достиг вершин духа, я полагаю.
   Я л м а р. Короче, с этим мы разделались.
   Г и н а. Бог вам судия, господин Верле.
   Г р е г е р с (в большом удивлении). Ничего не понимаю.
   Я л м а р. Чего ты не понимаешь?
   Г р е г е р с. Великий разговор начистоту, полное выяснение отношений – залог и начало новой жизни, отношений, семьи, где все по-честному…
   Я л м а р. Да, да, помню… знаю…
   Г р е г е р с. Я, признаться, ожидал, что меня ослепит еще с порога, что от мужа и жены будет исходить свет преображения. А тут опять все тот же тяжелый, печальный мрак…
   Г и н а (снимает стекло). Извольте.
   Г р е г е р с. Вы не желаете меня понять, госпожа Экдал. Ничего, ничего, вам просто нужно время. Но ты-то, Ялмар? Ты ведь почувствовал, как этот судьбоносный разговор преобразил тебя?
   Я л м а р. Разумеется, почувствовал. Или скажем так – до некоторой степени.
   Г р е г е р с. Ничто, наверное, не сравнится с тем, когда прощаешь заблудшую и своей любовью поднимаешь ее к себе, на свою высоту.
   Я л м а р. Думаешь, все так просто – нахлебался горечи и не почувствовал?
   Г р е г е р с. Обычному человеку совсем не просто, но такому, как ты…
   Я л м а р. Господи, да знаю я, знаю. Не подгоняй меня, Грегерс. На все нужно время, вот что.
   Г р е г е р с. В тебе очень много от дикой утки, Ялмар.

   Из прихожей входит Р е л л и н г.

   Р е л л и н г. Опять утка в повестке дня?
   Я л м а р. Да. Выживший трофей коммерсанта Верле.
   Р е л л и н г. Коммерсанта Верле? Так у вас о нем разговор?
   Я л м а р. О нем – и о нас.
   Р е л л и н г (вполголоса Грегерсу). Черт бы вас побрал!
   Я л м а р. Что ты сказал?
   Р е л л и н г. Я выразил горячее желание, чтобы этот шарлатан убрался отсюда сию же секунду. Останется тут, вам обоим жизнь поломает.
   Г р е г е р с. Этих двоих не сломишь, господин Реллинг. О Ялмаре и говорить нечего, его мы знаем. Но даже и в ней, где-то в глубине души, есть все же крепость, достойная доверия.
   Г и н а (чуть не плача). Вот бы и оставили меня, какая была.
   Р е л л и н г (Грегерсу). Не будет большой наглостью спросить, что вам в этом доме надо?
   Г р е г е р с. Я намерен построить из них истинную семью.
   Р е л л и н г. То есть в нынешнем своем виде семья Экдал вам не нравится?
   Г р е г е р с. Она хороша на тот же манер, что и многие другие, к несчастью. Но истинным семейным союзом пока не стала.
   Я л м а р. Реллинг, ты просто не стремишься к идеалу, не требуешь по максимуму.
   Р е л л и н г. Чушь нести изволишь, мой дорогой. Но простите за назойливость, господин Верле: сколько истинных семейных союзов вы видели за свою жизнь? Примерно, навскидку.
   Г р е г е р с. Не думаю, что видел хоть один.
   Р е л л и н г. Вот и я не видел.
   Г р е г е р с. Зато в неисчислимости наблюдал противоположные примеры. И у меня на глазах такая семейная жизнь изломала и исковеркала двоих людей.
   Я л м а р. Потому что она разрушает сами моральные устои, вот что страшно.
   Р е л л и н г. Поскольку сам я женат никогда не был, судить не возьмусь. Но одно я знаю наверняка – в браке рождаются дети. А ребенка извольте оставить в покое!
   Я л м а р. Хедвиг! Бедная моя девочка!
   Р е л л и н г. Не смейте впутывать ее в ваши разбирательства! Вы оба взрослые люди, вожжайтесь с чем хотите, ковыряйтесь в ваших отношениях сколько угодно. Но Хедвиг вы обязаны поберечь – слышите меня? Иначе вы доведете ее до беды.
   Я л м а р. Беды?
   Р е л л и н г. Или она сама накличет беду на себя – или еще на кого-нибудь.
   Г и н а. Реллинг, с чего вы взяли?
   Я л м а р. Вы ведь не на зрение намекаете?
   Р е л л и н г. Дело не в глазах. Но у Хедвиг трудный возраст. Какая глупость взбредет ей в голову, никто не знает.
   Г и н а. Представляете, она уже начала. Разводит в кухне пламя, того гляди полыхнет. В пожар, видите ли, играет. Все время боюсь, что дом запалит.
   Р е л л и н г. Что и требовалось доказать.
   Г р е г е р с (Реллингу). И чем вы это объясняете?
   Р е л л и н г (мрачно). У нее, батенька, переходный возраст.
   Я л м а р. Но покуда у ребенка есть отец, пока я еще дышу…

   Стук в дверь.

   Г и н а. Тише, Экдал. Кто-то пришел. (Кричит.) Войдите!

   Входит г о с п о ж а С ё р б ю в уличной одежде.

   Г о с п о ж а С ё р б ю. Добрый вечер!
   Г и н а (идет ей навстречу). Берта, ты?!
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Она самая. Но я, кажется, некстати?
   Я л м а р. Бог мой! Гонец из того дома…
   Г о с п о ж а С ё р б ю (Гине). Я грешным делом надеялась не застать твоих мужчин дома в такой час. Думала поговорить с тобой, попрощаться.
   Г и н а. Ты уезжаешь?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Да, завтра спозаранку, в Хёйдал. Верле уже поехал вперед, отбыл после обеда. (Добавляет мимоходом, Грегерсу.) От него поклон.
   Г и н а. Подумать только!
   Я л м а р. Значит, господин Верле уехал? И вы едете следом?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Что скажете на это, Экдал?
   Я л м а р. Скажу – берегитесь!
   Г р е г е р с. Я тебе объясню. Отец собрался жениться на госпоже Сёрбю.
   Я л м а р. Жениться на ней?!
   Г и н а. Ну наконец-то, Берта!
   Р е л л и н г (с дрожью в голосе). Это ведь неправда?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Правда, дорогой мой Реллинг.
   Р е л л и н г. Вы опять хотите замуж?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Да, похоже на то. Верле получил королевское разрешение на брак без оглашения, и мы тихо обвенчаемся в Хёйдале.
   Г р е г е р с. Я как хороший пасынок должен, видимо, пожелать вам счастья.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Спасибо на добром слове, если вы это хотели сказать. Я и впрямь надеюсь, что мы будем счастливы, и Верле, и я.
   Р е л л и н г. Есть все основания надеяться. Господин коммерсант не пьет, сколько я знаю, и не имеет привычки мордовать своих жен по примеру покойного лошадиного доктора.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Не будем тревожить покой Сёрбю, пусть спит с миром. У него были свои достоинства.
   Р е л л и н г. У Верле еще и не такие достоинства имеются.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Во всяком случае, он не губит себя попусту. А кто сам загубил в себе все лучшее, сам и пожинает последствия.
   Р е л л и н г. Пойду вечером напьюсь с Молвиком.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Зря, Реллинг. Не делайте вы этого – ради меня.
   Р е л л и н г. А ничего другого не остается. (Ялмару.) Если хочешь надраться, давай с нами.
   Г и н а. Нет уж, спасибо. Экдал вам в таких пируэтах не товарищ.
   Я л м а р (тихо и зло). Помолчи!
   Р е л л и н г. Прощайте, госпожа… Верле. (Выходит в переднюю.)
   Г р е г е р с (госпоже Сёрбю). Вы как будто довольно близко знаете доктора Реллинга?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Мы тысячу лет знакомы. На одном повороте чуть было дальше не зашли.
   Г р е г е р с. Вам повезло, что вы этот поворот проехали.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Можно и так сказать. Просто я всегда старалась не поддаваться первому порыву. Женщине ни в коем случае нельзя терять голову.
   Г р е г е р с. И вы ни капли не боитесь, что я просвещу отца на предмет ваших старинных знакомств?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Как вы понимаете, я сама давно ему все рассказала.
   Г р е г е р с. Неужели?
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Вашему отцу известна правда о моей жизни во всех подробностях, которые любят рассусоливать доброхоты. Едва он намекнул на серьезные намерения, я ему честно все выложила.
   Г р е г е р с. Похоже, вы более откровенны, чем многие.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Я никогда не скрытничала. Нам, женщинам, откровенность выгоднее.
   Я л м а р. А ты что скажешь, Гина?
   Г и н а. Мы, женщины, все разные. Одной сподручнее так, другой эдак.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Не скажи, Гина. Мне кажется, умнее не таиться. И Верле тоже секретов ни из чего не делает. Сдается мне, это нас и сблизило. Он может говорить со мной обо всем без стыда, открыто, как ребенок. Раньше он и помыслить такого не мог. Здоровый мужик, жизнелюб, всю юность и лучшие годы не слышал ничего, кроме отповедей, какой он грешник. Да еще сплошь и рядом ему приписывали грехи на ровном месте, насколько я поняла.
   Г и н а. Что было, то было.
   Г р е г е р с. Если дамы решили поговорить о своем, я, пожалуй, пойду.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Не стоит, я больше ни слова не скажу. Просто не хотелось, чтобы вы думали, будто я хитрю, ловчу и что-то скрываю. Со стороны кажется, будто я вытянула счастливый билет. Оно, конечно, так, но я все равно считаю, что у нас с Верле то же на то же выходит. Я его точно не брошу. А помогать ему и на подхвате быть никто лучше меня не умеет, тем более когда он вскоре станет совсем беспомощным.
   Я л м а р. Верле станет беспомощным?
   Г р е г е р с (госпоже Сёрбю). Не стоит об этом сейчас.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Да уж, ничего не скроешь, как бы он не хотел. Он слепнет.
   Я л м а р (потрясенно). Слепнет? Надо же, как странно. И он тоже.
   Г и н а. Такое со многими случается.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Невозможно представить, какая это беда для коммерсанта такого полета. Я постараюсь стать его глазами. Ладно, побегу я, у меня сегодня дел невпроворот. Да, Экдал, хотела вам сказать: если вам что-то понадобится от Верле, смело обращайтесь к Гробергу.
   Г р е г е р с. Это предложение Ялмар Экдал безусловно отвергнет.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Вот как? Раньше я не замечала, чтобы…
   Г и н а. Но теперь Экдалу ничего не надо от господина Верле.
   Я л м а р (внушительно и с расстановкой). Передайте поклон вашему будущему супругу и скажите, что я намерен в ближайшие дни наведаться к господину Гробергу…
   Г р е г е р с. Что?! Неужто ты собрался?..
   Я л м а р. Наведаться к господину Гробергу и потребовать счет на всю сумму, которую я оказался должен его принципалу. Я оплачу сей долг чести – вот уж чести так чести, ха-ха! Но неважно. Я выплачу всю сумму сполна и пять процентов сверху.
   Г и н а. Экдал, дорогой, у нас нету денег заплатить.
   Я л м а р. Будьте любезны передать вашему жениху, что я не покладая рук работаю над моим изобретением. И единственное, что придает мне душевных сил в изнурительных трудах, – мечта расквитаться с мучительным долгом. Для чего я и занят изобретением. Все вознаграждение пойдет на покрытие понесенных вашим будущим мужем материальных затрат.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Что-то случилось? Да?
   Я л м а р. Да, случилось.
   Г о с п о ж а С ё р б ю. Что ж, прощайте. Гина, я хотела еще с тобой словечком перемолвиться, но это терпит до другого раза. Прощайте.

   Ялмар и Грегерс молча кланяются, Гина провожает госпожу Сёрбю до дверей.

   Я л м а р. Только до дверей, Гина!

   Госпожа Сёрбю уходит, Гина запирает за ней дверь.

   Я л м а р. Видишь, Грегерс: с этим гнетущим долгом я разделался.
   Г р е г е р с. Начал, по крайней мере.
   Я л м а р. Полагаю, моя позиция верна.
   Г р е г е р с. Я в тебе не ошибся.
   Я л м а р. Бывают случаи, когда нельзя поступиться идеальными требованиями. Мне придется ради них крутиться ужом на сковородке. Нелегко, поверь, безденежному человеку, кормильцу семьи оплатить огромный, годами копившийся долг, образно говоря, уже покрытый пылью забвения. Но что поделаешь. Мое человеческое достоинство требует этого.
   Г р е г е р с (обнимает его за плечо). Дорогой Ялмар, согласись – хорошо, что я приехал.
   Я л м а р. Да.
   Г р е г е р с. Разве не прекрасно, что ты добился ясности во всех отношениях?
   Я л м а р (слегка нетерпеливо). Конечно. Но одно обстоятельство кажется мне все же возмутительно несправедливым.
   Г р е г е р с. Какое?
   Я л м а р. Э-э, не уверен, могу ли я без обиняков говорить о твоем отце.
   Г р е г е р с. Я тебя умоляю, не деликатничай со мной.
   Я л м а р. Хорошо. Видишь ли, меня беспокоит мысль, что идеальную истинную семью создаст он, а не я.
   Г р е г е р с. Что ты говоришь?!
   Я л м а р. Так оно выходит. Твой отец и госпожа Сёрбю заключают семейный союз, построенный на полном доверии и абсолютной откровенности обоих, никаких скелетов в шкафу, никаких недомолвок. Они, если можно так выразиться, взаимно простили друг другу грехи.
   Г р е г е р с. Положим. И что?
   Я л м а р. Так вот же оно – все, о чем ты говорил. Трудные, но необходимые условия, на которых и строится настоящий семейный союз; это твои слова.
   Г р е г е р с. Там совсем другое дело, Ялмар. Ты же не станешь сравнивать себя и ее с теми двумя? Сам понимаешь.
   Я л м а р. Ничего не могу с собой поделать, что-то в этом оскорбляет мое чувство справедливости. И заставляет усомниться, что провидение справедливо.
   Г и н а. Экдал, побойся бога, зачем ты такое говоришь?
   Г р е г е р с. Хм. Давай не будем касаться этих вопросов.
   Я л м а р. Но с другой стороны, я как будто своими глазами вижу, как рука судьбы все расставляет по местам. Он ведь ослепнет.
   Г и н а. Может, еще обойдется.
   Я л м а р. Никаких «может», все точно. Мы ни в коем случае не должны сомневаться, потому что как раз в этом видна справедливость возмездия. В свое время он ослепил простую доверчивую душу, а теперь…
   Г р е г е р с. Он многих ослепил, к несчастью.
   Я л м а р. И теперь то самое, неумолимое, непостижимое, требует с него око за око.
   Г и н а. И как только ты не боишься такие страсти говорить! Ужас!
   Я л м а р. Небесполезно иной раз присмотреться к темным сторонам жизни.

   Довольная и запыхавшаяся Х е д в и г, в пальто и шляпке, влетает в ателье через входную дверь.

   Г и н а. Ты так быстро вернулась?
   Х е д в и г. Я и не собиралась гулять долго. Зато вернулась как раз вовремя – в воротах я кое-кого встретила.
   Я л м а р. Госпожу Сёрбю, надо понимать.
   Х е д в и г. Да.
   Я л м а р (ходит по комнате). Будем надеяться, ты видела ее в последний раз.

   Тишина. Хедвиг робко переводит взгляд с одного на другого, пытаясь понять общий настрой.

   Х е д в и г (ластится к отцу). Папа!
   Я л м а р. Да, Хедвиг. Что такое?
   Х е д в и г. Госпожа Сёрбю мне кое-что принесла.
   Я л м а р (останавливается). Тебе?
   Х е д в и г. Да. На завтра.
   Г и н а. Берта в твой день всегда с подарком.
   Я л м а р. И что это?
   Х е д в и г. Сейчас не узнать пока. Мама утром принесет мне подарок в постель.
   Я л м а р. Опять интриги у меня за спиной?!
   Х е д в и г (торопливо). Взгляни, если хочешь. Видишь, большой конверт. (Вытаскивает из кармана пальто конверт.)
   Я л м а р. Так, еще и письмо?
   Х е д в и г. Нет, просто одно только письмо. Остальное потом, наверно. Представляешь – настоящее письмо! Мне никогда никто писем не писал. А тут сверху стоит «фрёкен». (Читает.) «Фрёкен Хедвиг Экдал». Это же я, представляешь?!
   Я л м а р. Покажи мне письмо.
   Х е д в и г (протягивает ему письмо). Вот смотри.
   Я л м а р. Почерк коммерсанта Верле.
   Г и н а. Ты уверен, Экдал?
   Я л м а р. Сама взгляни.
   Г и н а. Да разве ж я в этом разбераюся?
   Я л м а р. Хедвиг, могу я вскрыть письмо и прочесть?
   Х е д в и г. Конечно, если хочешь.
   Г и н а. Ялмар, только не сегодня. Это же завтрашний подарок.
   Х е д в и г (тихо). Лучше дай ему прочесть. Там наверняка что-нибудь приятное. Папа обрадуется, и все опять станет хорошо.
   Я л м а р. Так я могу его открыть?
   Х е д в и г. Да, папочка, пожалуйста, открывай. Вот увидишь, там что-нибудь хорошее.
   Я л м а р. Ладно. (Вскрывает конверт, вынимает письмо, читает и раздражается.) Это что такое?
   Г и н а. А что там написано?
   Х е д в и г. Папа, ну говори скорее!
   Я л м а р. Не кричите. (Читает второй раз, бледнеет, но говорит сдержанно.) Это дарственная, Хедвиг.
   Х е д в и г. Ничего себе! И что мне дарят?
   Я л м а р. Прочти сама.

   Хедвиг подходит и некоторое время читает под лампой.

   Я л м а р (вполголоса, стиснув руки). Глаза! Глаза! И тут это письмо…
   Х е д в и г (прервав чтение). Тут вроде для дедушки?
   Я л м а р (забирает у нее письмо). Гина, ты поняла, что здесь написано?
   Г и н а. Я же вообще ничего не знаю. Прочти наконец.
   Я л м а р. Господин Верле пишет Хедвиг, что ее старому дедушке не придется больше ломать глаза, переписывая документы, потому что контора станет ежемесячно выплачивать ему сто крон…
   Г р е г е р с. Ага!
   Х е д в и г. Сто крон, мама! Я своими глазами прочитала.
   Г и н а. Большое подспорье для дедушки.
   Я л м а р. Сто крон в месяц столько лет, сколько потребуется. Другими словами – до конца его дней.
   Г и н а. Значит, дедушка теперь обеспечен, горемыка.
   Я л м а р. А дальше речь о тебе, Хедвиг. Ты не дочитала, наверно. Потом подарок переходит тебе.
   Х е д в и г. Мне? Весь целиком?
   Я л м а р. Тебе будет обеспечена та же ежемесячная сумма всю твою жизнь. Ты слышишь, Гина?!
   Г и н а. Слышу, да.
   Х е д в и г. Ого, мне такая куча денег! (Теребит его.) Папа, папа, разве ты не рад?
   Я л м а р (отстраняясь от нее). Рад?! (Ходит по комнате, не в силах остановиться.) О, как ясно картина видится на расстоянии! Какие горизонты открываются! Вся затея ради Хедвиг, это Хедвиг он мечтает озолотить!
   Г и н а. Так ведь день рожденья у нее…
   Х е д в и г. Папа, все пойдет тебе. Я, конечно, стану отдавать деньги вам с мамой.
   Я л м а р. С мамой! То-то и оно!
   Г р е г е р с. Ялмар, это ловушка. Тебя пытаются поймать.
   Я л м а р. Думаешь, опять силки расставляет?
   Г р е г е р с. Когда он утром заходил, то сказал: Ялмар Экдал не тот человек, за кого ты его держишь.
   Я л м а р. Не тот, значит?
   Г р е г е р с. Сам увидишь, сказал он.
   Я л м а р. Ты должен был увидеть, как я куплюсь на его деньги.
   Х е д в и г. Мама, о чем они говорят?
   Г и н а. Пойди к себе и сними пальто.

   Хедвиг, чуть не плача, уходит на кухню.

   Г р е г е р с. Ну вот, Ялмар, сейчас выяснится, кто был прав – он или я.
   Я л м а р (медленно рвет письмо пополам, кладет обрывки на стол). Вот мой ответ.
   Г р е г е р с. Я так и знал.
   Я л м а р (подходит к Гине, стоящей у печки; тихо). А теперь начистоту. Если ваша связь была уже в прошлом, когда ты… полюбила меня, как ты выражаешься, зачем ему было помогать нам со свадьбой и устройством?
   Г и н а. Он рассчитывал, наверно, бывать у нас.
   Я л м а р. Только и всего? Или его пугали некие обстоятельства?
   Г и н а. Не пойму тебя.
   Я л м а р. Я пытаюсь выяснить – есть ли у твоего ребенка законное право жить в моем доме?
   Г и н а (приосанившись, глаза мечут молнии). И меня об этом спрашиваешь ты?!
   Я л м а р. Скажи мне одно – Хедвиг моя или?.. Говори!
   Г и н а (смотрит на него холодно и непокорно). Я не знаю.
   Я л м а р (его потрясывает). Ты не знаешь?!
   Г и н а. Откуда ж мне знать? Такая, как я…
   Я л м а р (тихо, отвернувшись от нее). Тогда мне нечего больше делать в этом доме.
   Г р е г е р с. Не спеши, Ялмар. Подумай хорошенько.
   Я л м а р (надевает пальто). Мужчине с моими принципами тут думать не о чем.
   Г р е г е р с. Конечно, есть, даже очень. Вы должны сплотиться все трое, если ты намерен подняться до великих высот самоотверженности и прощения.
   Я л м а р. Не хочу я никуда подниматься! Никогда! Никогда! Мою шляпу! (Берет шляпу.) Мой дом рухнул, Грегерс! (Рыдает.) И дочери у меня больше нет.
   Х е д в и г (распахнув кухонную дверь). Что ты говоришь?! (Бросается к нему.) Папа, папочка!
   Г и н а. Гляди!
   Я л м а р. Хедвиг, не подходи ко мне. Отойди подальше. Я не могу тебя видеть. О, эти глазки… Прощай. (Порывается уйти.)
   Х е д в и г (вцепляется в него, кричит в голос). Папа, нет, нет! Не уходи от меня!
   Г и н а (кричит). Посмотри, что с ребенком творится! На дите взгляни, Экдал!
   Я л м а р. Не хочу! Не могу! Прочь от всего этого! Я должен уйти. (Вырывается из рук Хедвиг и уходит через парадную дверь.)
   Х е д в и г (с безумными глазами). Он уходит от нас, мама! Он никогда не вернется!
   Г и н а. Только не плачь, Хедвиг. Папа еще вернется.
   Х е д в и г (рыдая, бросается на диван). Нет, нет! Он никогда не вернется к нам домой!
   Г р е г е р с. Вы верите, что я хотел как лучше, госпожа Экдал?
   Г и н а. Наверно, хотели, прости вас Господи.
   Х е д в и г (не вставая с дивана). Я умру сейчас! Что я ему сделала? Мама, ты должна его вернуть!
   Г и н а. Ты уж так не убивайся. Пойду поищу его (надевает пальто), может, к Реллингу спустился. А ты смотри не реви, пока меня не будет. Обещаешь?
   Х е д в и г (сотрясаясь от рыданий). Да, да, я не буду реветь, лишь бы он вернулся.
   Г р е г е р с (Гине, которая собирается уйти). Не лучше ли дождаться, пока он перетерпит муки борения до конца?
   Г и н а. Он все опосля перетерпит. Перво-наперво надо ребенка утешить. (Уходит через парадную дверь.)
   Х е д в и г (садится, вытирает слезы). Расскажите мне хоть, что случилось? Почему папа меня прогоняет и не хочет знать?
   Г р е г е р с. Вам не стоит расспрашивать об этом, пока не станете совсем-совсем взрослой.
   Х е д в и г. Это мне еще столько лет так ужасно мучиться? Но я уже сама все поняла. Наверно я папе не настоящая дочка.
   Г р е г е р с (суетливо и беспокойно). Да как бы это могло случиться?
   Х е д в и г. Вдруг мама меня нашла? А папа узнал случайно? Я про такие истории читала.
   Г р е г е р с. Но если бы и так, то…
   Х е д в и г. То думаю, он все равно может любить меня так же сильно. Или даже сильнее. Дикая утка тоже случайно досталась нам в подарок, а я ее очень люблю.
   Г р е г е р с (переводя разговор). Дикая утка, да. Давайте, Хедвиг, поговорим об утке.
   Х е д в и г. Бедная уточка, ее он тоже не может больше видеть. Представляете, он хотел свернуть ей шею!
   Г р е г е р с. Нет, он этого не сделает!
   Х е д в и г. Не сделает, хотя грозился. Фу, это он очень плохо сказал! Я ведь каждый вечер молюсь о своей уточке, чтобы боженька оградил ее от всякого зла и уберег от смерти.
   Г р е г е р с (уставившись на нее). Вы на ночь молитесь?
   Х е д в и г. Угу.
   Г р е г е р с. А кто вас к этому приучил?
   Х е д в и г. Сама приучилась, когда папа однажды очень сильно заболел. Ему поставили пиявок на шею, и смерть уже держала его за руку, правда, он так сказал.
   Г р е г е р с. И тогда?
   Х е д в и г. Я стала вечером ложиться спать и решила помолиться о нем. А потом так и пошло, привыкла.
   Г р е г е р с. И теперь вы молитесь о дикой утке тоже?
   Х е д в и г. Я подумала, для надежности лучше ее тоже поминать. Она сначала была вообще едва живая.
   Г р е г е р с. Так вы и утреннее правило тоже читаете?
   Х е д в и г. Нет, конечно.
   Г р е г е р с. Отчего же вы не молитесь по утрам?
   Х е д в и г. Утром светло, и тогда уж нечего бояться.
   Г р е г е р с. А что уточке вашей, нежно любимой, папа того гляди шею свернет?
   Х е д в и г. Нет, он сказал, что ему так было бы лучше, но он пощадит ее ради меня. Такой он хороший.
   Г р е г е р с (придвигается к ней). А что, если вам самой, добровольно, пожертвовать уткой ради него?
   Х е д в и г (встает). Моей уточкой?!
   Г р е г е р с. Если вы ради него отдадите самое дорогое, что у вас есть?
   Х е д в и г. Думаете, это поможет?
   Г р е г е р с. Попробуйте, Хедвиг.
   Х е д в и г (тихо, с просветлевшими глазами). Да, я попробую.
   Г р е г е р с. У вас ведь хватит силы духа?
   Х е д в и г. Я попрошу дедушку пристрелить ее для меня.
   Г р е г е р с. Правильно. Только маме ничего не говорите.
   Х е д в и г. Почему?
   Г р е г е р с. Она нас не понимает.
   Х е д в и г. Дикая утка, значит? Завтра рано утром попробую.

   Входит Г и н а.

   Х е д в и г (обращаясь к ней). Ты его видела?
   Г и н а. Нет, но разузнала: он зашел за Реллингом и увел его с собою.
   Г р е г е р с. Вы уверены?
   Г и н а. Да, привратница сказала. Молвик тоже с ними.
   Г р е г е р с. Но как раз сейчас ему надо в одиночку пережить борение духа!
   Г и н а (снимает пальто). Чего только этим мужчинам не надо… Где уж они шляются, одному богу известно. Я сбегала к мадам Эриксен, там их нет.
   Х е д в и г (сдерживая слезы). А если он никогда больше не вернется?!
   Г р е г е р с. Вернется. Утром я явлюсь к нему с беседой, и вы увидите, как он вернется. Не переживайте, Хедвиг. Спокойной ночи. (Уходит через парадную дверь.)
   Х е д в и г (с рыданиями бросается матери на шею). Мама! Мамочка!
   Г и н а (гладит ее по спине и вздыхает). Ох-ох-ох, прав был Реллинг. Вон что выходит, когда пустишь в дом полоумного с каверзами про идеалы.

Действие пятое

   Ателье Ялмара Экдала. В окно падает холодный утренний серый свет, большие окна в крыше залеплены мокрым снегом. Г и н а – в фартуке, с веником и тряпкой – выходит из кухни в гостиную. Одновременно в парадную дверь торопливо входит Х е д в и г.

   Г и н а (останавливается). Ну что?
   Х е д в и г. Мам, мне кажется, он все-таки у Реллинга.
   Г и н а. Ну вот видишь.
   Х е д в и г. Потому что привратница сказала, что ночью Реллинг двоих с собой привел.
   Г и н а. Так я и думала.
   Х е д в и г. Только что толку, к нам он все равно не идет.
   Г и н а. Для начала я сама к нему спущусь, поговорю.

   С т а р и к Э к д а л, в халате и с раскуренной трубкой, выходит из своей комнаты.

   Э к д а л. Ялмар… А Ялмара дома нет?
   Г и н а. Нет, он вышел.
   Э к д а л. В такую рань? Когда на улице так метет? Ну и пожалуйста, я сам утреннюю инспекцию сделаю.

   Откатывает чердачную дверь вбок, Хедвиг ему помогает. Старик входит внутрь, она закрывает дверь за ним.

   Х е д в и г (вполголоса). Представляешь, когда бедный дедушка узнает, что папа от нас ушел…
   Г и н а. Что ты болтаешь? Дедушке ничего говорить не надо. Слава богу, что его дома не было во время давешних катавасий.
   Х е д в и г. Да, но…

   В парадную дверь входит Г р е г е р с.

   Г р е г е р с. Ну что, выследили его?
   Г и н а. Он вроде у Реллинга, говорят.
   Г р е г е р с. У Реллинга?! Так он действительно гулял с этими двумя?
   Г и н а. Похоже на то.
   Г р е г е р с. Но ему, наоборот, надо было побыть одному, в тишине, всерьез разобраться в себе…
   Г и н а. И не говорите.

   Входит Р е л л и н г.

   Х е д в и г (Реллингу). Папа у вас?
   Г и н а (одновременно с ней). Он у вас?
   Р е л л и н г. Да, конечно, да.
   Х е д в и г. И вы не дали нам знать?!
   Р е л л и н г. Вот такой я па-ра-зит. Но мне надо было сперва присмотреть за другим паразитом, который демоническая натура, а потом я сразу заснул и так тяжело спал…
   Г и н а. Что Экдал сегодня говорит?
   Р е л л и н г. Ничего не говорит.
   Х е д в и г. Он, что ли, не разговаривает?
   Р е л л и н г. Не-а.
   Г р е г е р с. Это, в сущности, легко понять.
   Г и н а. А делает он что?
   Р е л л и н г. Лежит носом в стенку и храпит.
   Г и н а. Да? Храпеть-то Экдал горазд.
   Х е д в и г. Он спит? Как он может спать?
   Р е л л и н г. По всему видать, отлично может.
   Г р е г е р с. Очень понятно: истерзанная внутренним борением душа…
   Г и н а. Тем более у него нет привычки керосиниться всю ночь напролет.
   Х е д в и г. Мама, может, оно лучше, что он спокойно выспится.
   Г и н а. Вот и я так думаю. Нет смысла тормошить его раньше времени. Так что спасибо вам, Реллинг. Я перво-наперво чистоту в доме наведу, а уж потом… Хедвиг, помоги мне.

   Гина с Хедвиг уходят в гостиную.

   Г р е г е р с (оборачивается к Реллингу). Каким вам видится духовное преображение, через которое сейчас проходит Ялмар?
   Р е л л и н г. Я, честно сказать, не заметил, чтобы он в душе как-то преобразился.
   Г р е г е р с. Что?! В этот судьбоносный момент, когда обновились истинные основы его жизни? Как вам могло прийти в голову, что личность такого масштаба, как Ялмар…
   Р е л л и н г. Это Ялмар-то личность? Даже если бы гипотетически существовал риск развития у него аномалии, названной вами словом «личность», то смею вас уверить: ее вместе с вершками и корешками выпололи бы вчистую еще в детстве Экдала.
   Г р е г е р с. Кто бы выполол? Ялмар как раз счастливчик, он рос в любви и ласке.
   Р е л л и н г. Это вы о его полоумных истеричных тетушках говорите?
   Г р е г е р с. Хочу заметить, что для обеих воспитательниц Ялмара слова «идеальные требования» не были пустым звуком. Давайте, давайте, начинайте зубоскалить.
   Р е л л и н г. Настроение не то. К тому же я немало наслышан об этих тетушках, поскольку словесный понос Ялмара пенится осаннами в адрес его «двух духовных матерей». Хотя я не думаю, что ему стоит их благодарить. Несчастье Экдала в том, что в его кругу на него всегда смотрели, как на светило.
   Г р е г е р с. А разве это не так? Я имею в виду, в смысле душевной глубины.
   Р е л л и н г. Я ничего подобного не замечал. Папаша считал его гением, но это понятно: старина лейтенант всю жизнь был болван болваном.
   Г р е г е р с. Просто он навсегда сохранил детский взгляд на мир. Но вам этого не понять.
   Р е л л и н г. Дальше – больше: наш Ялмар, золотце сахарное, стал однако же студентом, и товарищи немедленно провозгласили его будущей звездой. И то сказать, редкостный красавчик, кровь с молоком, сладкая греза молоденьких барышень, да плюс обходительность, легкий нрав, бархатный задушевный голос и дар красиво декламировать чужие вирши и чужие мысли…
   Г р е г е р с (возмущенно). Это вы о Ялмаре Экдале так говорите?
   Р е л л и н г. Да, с вашего позволения. Божество, которому вы поклоняетесь, выглядит с близкого расстояния именно так.
   Г р е г е р с. Не думаю, что я настолько слеп.
   Р е л л и н г. И напрасно. Понимаете, вы ведь тоже человек больной.
   Г р е г е р с. Тут вы правы.
   Р е л л и н г. Угу. И ваш случай сложный. С одной стороны, изматывающая лихорадка правдопринуждения. С другой – даже более тяжелая напасть: кумиропоклонский делирий и спутанность сознания. Вам непременно надо сотворить себе героя не из себя.
   Г р е г е р с. Да, приходится не из себя.
   Р е л л и н г. Отсюда ваша позорная ошибка – вы страшно заблуждаетесь на счет величины делирийных мух, которых вы якобы ясно видите и слышите. Поэтому опять вломились в батрацкую хижину и давай требовать идеальности по самым высшим меркам. А в доме нет солнцеликих.
   Г р е г е р с. Если вы столь невысокого мнения о Ялмаре Экдале, то какая вам радость тесно и близко общаться с ним?
   Р е л л и н г. Я, стыдно сказать, все-таки врач и должен грешным делом заботиться о больных, живя с ними в одном доме.
   Г р е г е р с. Вот оно что. Так Ялмар Экдал тоже болен?
   Р е л л и н г. Люди больны почти поголовно, к сожалению.
   Г р е г е р с. И чем же вы Ялмара лечите?
   Р е л л и н г. Моим обычным средством – ложными иллюзиями.
   Г р е г е р с. Ложными иллюзиями? Я не ослышался?
   Р е л л и н г. Нет, нет, я так и сказал – ложными иллюзиями. Видите ли, обманываться насчет себя и своей жизни, строить воздушные замки – очень стимулирующий фактор.
   Г р е г е р с. Можно спросить, какой именно ложью и какими иллюзиями вы потчуете Ялмара?
   Р е л л и н г. Нет, увольте. Я не раскрываю свои секреты шарлатанам. Вы и так его чуть не доконали. Но метод проверенный. Я его и на Молвике опробовал. Его я произвел в демонические натуры. Пришлось пойти на эту крайнюю меру, считай, фонтанель поставил.
   Г р е г е р с. Так он не одержим демонами?
   Р е л л и н г. Черт возьми, а как вы себе представляете одержимость демонами? Конечно, все это чистой воды выдумка. Я сочинил ее сто лет назад, чтобы сохранить ему жизнь. Если б не эта обманка, то бедняга Молвик, а он скотина форменная, давным-давно сдох бы от безнадежности и отвращения к себе. Я уж не говорю о старом лейтенанте. Но этот хоть сам подобрал себе лекарство.
   Г р е г е р с. Лейтенант Экдал? А он что?
   Р е л л и н г. Действительно, что такого: охотник, заваливший девять медведей, теперь на чердаке ходит на кроликов. И нет в мире охотника счастливее нашего старикана, когда он продирается с ружьем между чердачным хламом. Пяток засохших новогодних елок, которые он сумел припрятать, для него не хуже живых бескрайних лесов Хёйдала; петух с курами – вылитые крупные птицы в кронах сосен, а скачущие под ногами кролики – это как раз медведи, на которых старик смело охотится.
   Г р е г е р с. Несчастный лейтенант Экдал. Да, старику пришлось поумерить свои юношеские идеалы.
   Р е л л и н г. Пока я не забыл, господин Верле-младший, не пользуйтесь вы этим иностранным словом «идеалы», говорите по-нашему – ложь.
   Г р е г е р с. Думаете, это родственные понятия?
   Р е л л и н г. Да это просто одно и то же, точно как нервная горячка и тифозная лихорадка.
   Г р е г е р с. Доктор Реллинг, я не сдамся, пока не спасу Ялмара Экдала. Не вырву его из ваших когтей!
   Р е л л и н г. Тем хуже для него. Отнимите у обычного среднего человека иллюзии о его жизни – и вы отнимите у него счастье. (Обращаясь к Хедвиг, появившейся в дверях гостиной.) Ну что, утиная мамочка, пойду я спущусь к себе и проверю, обдумывает ли ваш папаша свое загадочное изобретение, все еще лежа в кровати, или как? (Уходит в парадную дверь.)
   Г р е г е р с (подходит ближе к Хедвиг). Я вижу по вам, что дело еще не сделано.
   Х е д в и г. Какое дело? А, с дикой уткой? Нет.
   Г р е г е р с. У вас не хватило мужества, когда дошло до дела? Правильно я понимаю?
   Х е д в и г. Нет, не поэтому. Я проснулась сегодня рано утром, вспомнила наш разговор, и он показался мне таким странным.
   Г р е г е р с. Странным?
   Х е д в и г. Ну, не знаю. Вчера, пока мы говорили, я подумала: какая отличная идея! А сегодня выспалась, еще раз подумала, и что-то она мне не очень нравится.
   Г р е г е р с. Конечно, детство в таком доме не могло пройти для вас совсем без последствий.
   Х е д в и г. Это меня не волнует. Только бы папа вернулся.
   Г р е г е р с. Эх, если б ваши глаза умели видеть в жизни главное, высшее, и будь в вас честная, радостная, мужественная готовность пойти на жертву, вы бы уж наверно увидели, как он вернется. Но лично я все еще в вас верю, Хедвиг.

   Грегерс уходит. Хедвиг, походив по комнате, идет в сторону кухни, но в этот миг кто-то стучит изнутри в чердачную дверь. Хедвиг возвращается и приоткрывает дверь. С т а р и к Э к д а л входит в комнату, Хедвиг задвигает дверь.

   Э к д а л. Все-таки скучно инспектировать чердак в одиночку.
   Х е д в и г. Охотиться ты не стал?
   Э к д а л. Какая охота в такую погоду. Ни зги не видно, ходишь и то на ощупь.
   Х е д в и г. Дедушка, а тебе иногда хочется пострелять не только кроликов?
   Э к д а л. Кролики тебе нехороши, что ли?
   Х е д в и г. Нет, ну а если дикую утку?
   Э к д а л. Ты боишься, как бы я твою утку ненароком не пристрелил? Ха-ха. Да ни за что. Нет-нет.
   Х е д в и г. Ты бы вряд ли смог ее пристрелить. Это же очень трудно.
   Э к д а л. Вряд ли? Да уж справился бы наверно.
   Х е д в и г. А как бы справился? Не с моей уткой, а просто – как диких уток стреляют?
   Э к д а л. Целить надо под грудь, понимаешь? Это надежнее всего. И стрелять против пера, а не по нему.
   Х е д в и г. Тогда сразу насмерть?
   Э к д а л. Когда стреляют правильно, то сразу. Пойду к себе, переоденусь. Вот ведь… Хм… (Уходит к себе.)

   Выждав, Хедвиг оглядывается на дверь в гостиную, потом подходит к этажерке, встает на цыпочки, достает двуствольный пистолет и смотрит на него. Из гостиной с веником и тряпкой выходит Г и н а. Хедвиг тут же незаметно кладет пистолет на место.

   Г и н а. Не ройся в папиных вещах, Хедвиг.
   Х е д в и г (отходит от этажерки). Я только прибрать хотела.
   Г и н а. Ступай лучше на кухню да присмотри за кофеем, чтобы не остыл. Снесу ему подносик, когда пойду.

   Хедвиг уходит, Гина метет пол и наводит чистоту. Дверь нерешительно приоткрывается, в ателье заглядывает Я л м а р Э к д а л. Он в пальто, но без шляпы, волосы грязные, всклокоченные; глаза мутные и осоловевшие.

   Г и н а (с веником в руке, смотрит на него). Это ж ты, Экдал. Пришел-таки.
   Я л м а р (входит; глухо). Пришел, чтобы исчезнуть сей же час.
   Г и н а. Да, да, а то ж… Бог свят, ну и видок у тебя!
   Я л м а р. Видок?
   Г и н а. А пальто-то твое зимнее… Новенькое, такое удачное. От уж досталося ему!
   Х е д в и г (в дверях кухни). Мам, а надо?.. (Замечает Ялмара, вскрикивает от радости, бежит к нему.) Папа! Папочка!
   Я л м а р (отворачивается и машет руками). Уйди, уйди, уйди! (Гине.) Убери ее от меня!
   Г и н а (вполголоса). Ступай пока в гостиную, Хедвиг.

   Хедвиг молча уходит.

   Я л м а р (торопливо дергает на себя ящик стола). Я должен забрать свои книги. Где мои книги?
   Г и н а. Какие книги?
   Я л м а р. Научные, естественно; технические журналы, с которыми я работаю над изобретением.
   Г и н а (ищет на этажерке). Вот эти вот, которые без обложек?
   Я л м а р. Они самые.
   Г и н а (кладет на стол стопку брошюр). Велеть Хедвиг разрезать страницы?
   Я л м а р. Нет, мне ничего не надо.

   Короткая пауза.

   Г и н а. Ты не передумал от нас съезжать, Экдал?
   Я л м а р (перекладывает книги). Само собой, не передумал, конечно.
   Г и н а. Угу.
   Я л м а р (с жаром). Как прикажешь мне жить здесь? Каждую секунду рвать себе сердце?
   Г и н а. Прости тебя бог, что ты веришь во всякие гадости обо мне.
   Я л м а р. Докажи!
   Г и н а. Ты должен доказывать-то, по-моему.
   Я л м а р. Тебе доказывать? С твоим прошлым? Знаешь, есть определенные представления… Так и хочется сказать – идеальные требования…
   Г и н а. А дедушка? Что со стариком станет-то?
   Я л м а р. Я помню свой долг, беспомощного отца я заберу с собой. Сейчас мне надо в город по делам. Хм… (Мнется.) Вы шляпу мою на лестнице не находили?
   Г и н а. Ты и шляпу посеял?
   Я л м а р. Ночью я, естественно, вернулся в шляпе, тут и сомневаться не надо. А сегодня что-то не могу ее найти.
   Г и н а. Господи, где ж ты шлялся с этими забулдыгами?
   Я л м а р. Не спрашивай меня о всякой ерунде. Думаешь, в таком состоянии я могу думать о мелочах?
   Г и н а. Лишь бы ты не застудился, Экдал. (Уходит на кухню.)
   Я л м а р (вытряхивает содержимое из ящика стола, вполголоса ожесточенно разговаривая сам с собой). Экий ты гад, Реллинг! Каналья! Совратитель бессовестный! Так бы и нанял кого тебя придушить!

   Откладывает в сторону какие-то старые письма, находит вчерашнее разорванное письмо, берет половинки в руки, внимательно рассматривает и резко кидает на стол при появлении Г и н ы.

   Г и н а (ставит на стол поднос с кофе и закусками). Вот глотни горяченького, если хочешь. Я еще бутербродов намазала и солонины положила.
   Я л м а р (косится на поднос). Солонины? В этих стенах – ни за что! Хоть я толком и не ел уже двадцать четыре часа, все равно… Где мои записи? Мои начатые мемуары? Где мой дневник и важные бумаги? (Открывает дверь гостиной и отшатывается.) И тут она!
   Г и н а. Царица небесная, где-то ребенок должен быть.
   Я л м а р. Уходи.

   Отступает, пропуская Х е д в и г. Она опасливо, затравленно входит в ателье.

   Я л м а р (взявшись за ручку двери; Гине). В эти последние секунды в моем бывшем доме, который я покидаю не по доброй воле, я просил бы оградить меня от посторонних. (Уходит в гостиную.)
   Х е д в и г (бросается к матери; тихо и просительно). Это он обо мне?
   Г и н а. Побудь на кухне, Хедвиг. А лучше, знаешь, ступай к себе в комнату. (Обращается к Ялмару, идя к нему.) Погоди, не шеруди так в комоде. Я знаю, где что лежит.
   Х е д в и г (сперва стоит, замерев на месте от ужаса и растерянности, и кусает губы, чтобы не разрыдаться, потом судорожно сцепляет пальцы; тихо). Дикая утка!

   Крадучись подходит к этажерке, берет пистолет, затем приоткрывает дверь на чердак, шмыгает в щель и закрывает за собой дверь.
   Гина и Ялмар затевают препирательство в гостиной.

   Я л м а р (входит с тетрадями и стопкой разрозненных старых бумаг, складывает их на столе). Какой портплед? Мне надо забрать тысячу разных вещей!
   Г и н а (ходит за ним с портпледом в руке). Пусть все пока тут лежит. Возьми пару рубашек и кальсоны.
   Я л м а р. Фуф, до чего cборы утомительны. (Снимает пальто, бросает на диван.)
   Г и н а. И кофей стынет, холодный уже.
   Я л м а р. Хм. (Машинально отпивает глоток, потом еще.)
   Г и н а (протирая спинки стульев). Намаешься небось искать такой же большой чердак для кроликов.
   Я л м а р. Что? Мне и кроликов с собой тащить?
   Г и н а. Так дедушка без кроликов не может.
   Я л м а р. Как-нибудь обойдется без них. Мне придется отказаться от бóльших ценностей, чем кролики.
   Г и н а (вытирает пыль с этажерки). Флейту тебе с собой класть?
   Я л м а р. Нет, никакой флейты. Но положи мне пистолет.
   Г и н а. Заберешь пистонет?
   Я л м а р. Да. Мой заряженный пистолет.
   Г и н а (ищет его). Нету его. Небось опять дедушка взял.
   Я л м а р. Он на чердак пошел?
   Г и н а. Наверно.
   Я л м а р. Ох-ох, бедный старик…

   Берет бутерброд, съедает его и выпивает чашку кофе.

   Г и н а. Кабы мы квартиру не сдали, ты б туда мог съехать.
   Я л м а р. Чтобы я жил под одной крышей с..?! Никогда! Никогда!
   Г и н а. А что, если тебе на день или два перебраться в гостиную? К тебе никто не будет заходить.
   Я л м а р. Ни часа в этих стенах!
   Г и н а. А если внизу у Реллинга с Молвиком?
   Я л м а р. Не поминай этих двоих! У меня чуть аппетит не пропал. Нет, видно мне суждено в снег и метель бродить от дома к дому, умоляя о приюте для меня и старика-отца.
   Г и н а. Экдал, но у тебя шляпы нету. Ты шляпу свою посеял.
   Я л м а р. Вот паразиты, греховодники! Шляпу придется купить. (Берет еще бутерброд.) Ничего не попишешь, рисковать жизнью я не хочу. (Ищет что-то на подносе.)
   Г и н а. Что ты ищешь?
   Я л м а р. Масло.
   Г и н а. Масло сейчас будет. (Идет на кухню.)
   Я л м а р (кричит ей вслед). Не надо, я и сухой корочкой обойдусь!
   Г и н а (приносит масленку). Вот свеженькое.

   Наливает ему еще кофе, он садится на диван, мажет потолще масла на бутерброд, молча ест и пьет.

   Я л м а р. Мог бы я пристроиться в гостиной на день или два так, чтобы меня никто – абсолютно никто – не тревожил?
   Г и н а. Дак уж мог бы, конечно.
   Я л м а р. Ибо я не вижу возможности сложить все папины вещи в такой спешке.
   Г и н а. Тем более тебе сперва надо ему сказать, что ты не хочешь больше жить с нами, с остальными.
   Я л м а р (отодвигает чашку). И это тоже. Снова ворошить сложности, снова выяснять отношения. Нет, для одного дня это неподъемное бремя. Мне надо сперва собраться с мыслями и передохнуть.
   Г и н а. Тем более сегодня на улице такая ужасная погода.
   Я л м а р (перекладывает порванную дарственную). Смотрю, письмо так здесь и валяется.
   Г и н а. Я до него не касалась.
   Я л м а р. Ко мне сей документ отношения не имеет.
   Г и н а. Я уж тем более не думала в оборот его пускать.
   Я л м а р. Но здесь, посреди разора, ему валяться тоже ни к чему. Тем более я переезжаю, беспорядок…
   Г и н а. Я приберегу его, Экдал.
   Я л м а р. В конце концов, дарят отцу, ему и решать, хочет ли он подарком пользоваться.
   Г и н а (вздыхает). Бедный дедушка.
   Я л м а р. Но чтобы невзначай… Клей есть?
   Г и н а. Вон в банке стоит.
   Я л м а р. А кисточка?
   Г и н а. Вот она. (Приносит клей и кисточку.)
   Я л м а р (берет ножницы). Та-ак, полоска бумаги с изнанки… (Отрезает и подклеивает.) Мне бы и в голову не пришло покуситься на имущество немощного старца… И прочих тоже, конечно. Ну вот, пусть полежит. Как высохнет, убери эту бумаженцию подальше. Я не желаю ее видеть. Никогда!

   Входит Г р е г е р с В е р л е.

   Г р е г е р с (слегка удивленно). Ялмар, ты здесь?
   Я л м а р (поспешно вскакивает). Свалился с ног от усталости.
   Г р е г е р с. Ты и позавтракал, я смотрю.
   Я л м а р. Плоть требует своего иногда.
   Г р е г е р с. Что ты решил?
   Я л м а р. Для такого человека, как я, выход один. Я как раз пакую самое необходимое, вещи, которые не могу бросить. Но это дело не быстрое.
   Г и н а (с легким нетерпением). Так мне что: гостиную тебе готовить или вещи паковать?
   Я л м а р (досадливо покосившись на Грегерса). Пакуй – и готовь.
   Г и н а (берет портплед). Ладно, сложу рубашку и прочее. (Уходит в гостиную и закрывает за собой дверь.)
   Г р е г е р с (после небольшой паузы). Я и предположить не мог, что все так кончится. Тебе непременно надо уйти от семьи, из дома?
   Я л м а р (нервно ходит по комнате). Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я не создан жить в несчастье, Грегерс. Мне надо чувствовать, что вокруг мир, уют и надежность.
   Г р е г е р с. Разве ты не можешь так чувствовать? Просто постарайся. Мне кажется, теперь как раз заложен крепкий фундамент – вот и строй на нем. И не забывай, у тебя есть дело в жизни – твое изобретение.
   Я л м а р. Ой, только не надо про изобретение. До него еще как до горизонта.
   Г р е г е р с. Да?
   Я л м а р. А что, прости господи, ты предлагаешь мне изобрести? Почти все уже изобрели до меня. И с каждым днем придумать изобретение все сложнее и сложнее.
   Г р е г е р с. Но ты уже вложил столько труда!
   Я л м а р. Все забулдыга Реллинг, это он меня совратил.
   Г р е г е р с. Реллинг?
   Я л м а р. Ну да, он первым сказал мне, что я создан совершить прорыв в фотографии.
   Г р е г е р с. Так это был Реллинг…
   Я л м а р. А я обрадовался всей душой. Не самому изобретению, но что Хедвиг поверила в него – поверила, как дети умеют верить, изо всех сил. То есть я, дурак, навоображал себе, что она верит в мое изобретение.
   Г р е г е р с. Ты всерьез думаешь, что Хедвиг кривила душой?!
   Я л м а р. Что бы я ни думал, факт останется фактом: Хедвиг стоит мне поперек дороги. Она закрыла от меня солнце.
   Г р е г е р с. Хедвиг?! Ты о Хедвиг говоришь? Как она может закрыть солнце?
   Я л м а р (не отвечая на вопрос). Как я любил эту девочку! Словами не скажешь… А какое это было несказанное счастье – входишь в наш бедный дом, а она уже бежит навстречу, мило щуря свои добрые глазки. Каким же легковерным идиотом я был! Любил ее так несказанно, так сильно, что вбил себе в голову, будто и она меня обожает.
   Г р е г е р с. Вбил в голову? Разве это неправда?
   Я л м а р. Откуда мне знать? Из Гины ничего не выжмешь. К тому же она начисто лишена умения видеть в неприятностях идеальное начало. Но тебе я открою душу, Грегерс: как ужасно это сомнение – а вдруг Хедвиг никогда меня по-настоящему не любила?!
   Г р е г е р с. Возможно, тебе будет представлено доказательство на сей счет. (Вслушивается.) Что это? Там не дикая утка вскрикнула?
   Я л м а р. Утка крякает. Это отец возится на чердаке.
   Г р е г е р с. Он там? (Вспыхивает от радости.) Поверь мне, ты получишь доказательство, что бедная заподозренная в притворстве Хедвиг любит тебя по-настоящему!
   Я л м а р. Да какие доказательства она может предъявить? Я ни в грош не ставлю все их клятвы.
   Г р е г е р с. Хедвиг вообще не умеет обманывать.
   Я л м а р. Ах, Грегерс, в этом никакой уверенности нет. Кто знает, о чем тут шушукались и сплетничали Гина с этой Сёрбю? А у Хедвиг всегда ушки на макушке. Может, дарственная вовсе не была неожиданностью. Мне показалось, я что-то такое заметил.
   Г р е г е р с. Да что ты себя накручиваешь?
   Я л м а р. У меня глаза открылись. Вот увидишь, дарственная была только началом. Сёрбю всегда осыпала Хедвиг подарочками, а теперь вообще сможет дать ребенку все, что пожелает. Они могут отнять ее у меня в любую секунду.
   Г р е г е р с. Хедвиг никогда от тебя не уйдет.
   Я л м а р. Я бы не говорил так уверенно. Если они будут сманивать ее охапками подарков, то… А я любил ее так высоко! Я полагал высшим счастьем – бережно взять ее за руку и вести вперед, как ведут через огромную безлюдную комнату малыша, который боится темноты. Нет, теперь я совершенно уверен, что бедный фотограф из чердачной квартиры никогда не был для нее всем в жизни. Она из хитрости ластилась к нему, чтобы потом, когда придет время…
   Г р е г е р с. Ялмар, ты сам не веришь в то, что говоришь.
   Я л м а р. В этом весь ужас: я уже не знаю, во что верить, во что – нет, и никогда не смогу ничего узнать. Значит, мою версию ты полностью отметаешь? Ха-ха, милый друг Грегерс, да ты идеалист. Неужто если те выставят свое богатство и поманят девчонку – брось его, иди к нам, заживешь по-настоящему…
   Г р е г е р с (быстро). И что, по-твоему, тогда случится?
   Я л м а р. Если я спрошу: Хедвиг, ты готова ради меня расстаться с этой жизнью? (Смеется глумливо.) Ха-ха – можешь себе представить, что я услышу в ответ.

   На чердаке гремит выстрел.

   Г р е г е р с (громко и радостно). Ялмар!
   Я л м а р. Ты посмотри, он охоту затеял.
   Г и н а (входя в комнату). Экдал, кажись, дедушка там палит один.
   Я л м а р. Пойду взгляну.
   Г р е г е р с (живо, прочувственно). Обожди. Ты знаешь, что это было?
   Я л м а р. Конечно, знаю.
   Г р е г е р с. Нет, не знаешь. А я знаю – это доказательство.
   Я л м а р. Какое доказательство?
   Г р е г е р с. Детская жертва. Она уговорила твоего отца пристрелить ее утку.
   Я л м а р. Пристрелить дикую утку?!
   Г и н а. Да вы что?
   Я л м а р. Но зачем?
   Г р е г е р с. Она хотела принести тебе в жертву свое главное сокровище. Потому что тогда ты наверняка снова ее полюбишь, так она думала.
   Я л м а р (мягко, растроганно). Ну и девочка!
   Г и н а. Чего только она не придумает!
   Г р е г е р с. Ялмар, она просто хотела снова заслужить твою любовь. Потому что она не знает, как ей жить без нее.
   Г и н а (борется с рыданиями). Вот сам теперь видишь, Экдал.
   Я л м а р. Гина, где она?
   Г и н а (хлюпая носом). Cидит, верно, на кухне, бедная.
   Я л м а р (подходит к кухонной двери, распахивает ее и говорит). Хедвиг! Приди – приди ко мне! (Оглядывается.) Нет, ее здесь нет.
   Г и н а. Тогда небось в своей каморке.
   Я л м а р (из глубины квартиры). Нет, здесь ее тоже нет. Наверно, вышла.
   Г и н а. Ты ж ее гонял отовсюду.
   Я л м а р. Поскорей бы она вернулась домой… тогда уж я ей все скажу. Теперь все будет хорошо, Грегерс. Я вижу. Мы сможем начать жизнь заново.
   Г р е г е р с (тихо). Я так и знал. Преображение придет через ребенка.

   С т а р и к Э к д а л распахивает дверь своей комнаты и появляется на пороге в мундире, судорожно пытаясь пристегнуть саблю.

   Я л м а р (удивленно). Папа, ты здесь?
   Г и н а. Папа стрелял в комнате?
   Э к д а л (подходит; с возмущением). Значит, ты теперь в одиночку на охоту ходишь? Да, Ялмар?
   Я л м а р (недоумевая, напряженно). Так это не ты стрелял на чердаке?
   Э к д а л. Я стрелял? Хм.
   Г р е г е р с (кричит Ялмару). Она сама пристрелила утку!
   Я л м а р. Что такое?! (Бежит к чердаку, откатывает дверь, заглядывает внутрь, кричит). Хедвиг!
   Г и н а (бежит к двери). Господи, что там такое?
   Я л м а р (заходит внутрь). Она лежит на полу.
   Г р е г е р с. Хедвиг лежит на полу? (Идет за Ялмаром.)
   Г и н а (одновременно с ним). Хедвиг! (На чердаке.) Нет, нет, нет!
   Э к д а л. Хо-хо-хо. Она тоже стрелять повадилась?

   Ялмар, Гина и Грегерс выносят Х е д в и г с чердака в комнату. Правая рука свисает, в ней накрепко зажат пистолет.

   Я л м а р (в смятении). Пистолет выстрелил. Она попала в себя. Бегите за помощью. На помощь!
   Г и н а (выскакивает на лестницу, кричит). Реллинг! Реллинг! Доктор Реллинг, бегите сюда мигом!

   Ялмар и Грегерс кладут Хедвиг на диван.

   Э к д а л (тихо). Лес мстит.
   Я л м а р (стоит перед ней на коленях). Сейчас она очнется. Сейчас очнется. Да, да, да.
   Г и н а (вернувшись в квартиру). Куда она себе попала? Я ничего не вижу.

   Стремительно входит Р е л л и н г, за ним М о л в и к. Последний без жилета и шейного платка, в расстегнутом фраке.

   Р е л л и н г. Что здесь происходит?
   Г и н а. Они говорят, Хедвиг себя застрелила.
   Я л м а р. Скорее сюда! Помогите!
   Р е л л и н г. Застрелила себя?! (Сдвигает стол в сторону и начинает выслушивать Хедвиг.)
   Я л м а р (по-прежнему на коленях, с ужасом глядя на Реллинга). Ведь ничего страшного, Реллинг? Да, Реллинг? Крови почти нет. Ничего страшного, да, Реллинг?
   Р е л л и н г. Как все случилось?
   Я л м а р. Я не знаю…
   Г и н а. Она хотела застрелить дикую утку.
   Р е л л и н г. Дикую утку?
   Я л м а р. А пистолет сам выстрелил.
   Р е л л и н г. Хм. Ну да.
   Э к д а л. Лес мстит. А я все равно не боюсь. (Заходит на чердак и закрывает за собой дверь.)
   Я л м а р. Реллинг, ты почему молчишь?
   Р е л л и н г. Пуля вошла в грудь.
   Я л м а р. Но она очнется?!
   Р е л л и н г. Хедвиг умерла, как ты видишь.
   Г и н а (разражается слезами). Доченька! Дочка!
   Г р е г е р с (хрипло). На дне морском.
   Я л м а р (вскочив). Нет, она должна жить! Реллинг, ради бога, хоть одну минутку – я должен хотя бы сказать ей, как несказанно всегда любил ее!
   Р е л л и н г. Прямое попадание в сердце. Внутреннее кровотечение. Она умерла мгновенно.
   Я л м а р. А я гонял ее, как зверя. И она в страхе уползла на чердак и погибла с любовью ко мне. И ничего уже нельзя поправить. И невозможно сказать ей… (Сплетает руки и кричит в небо.) Ты там, на небесах! Если ты есть! Что ты сделал со мной?
   Г и н а. Тихо, не дерзи. Видно, не заслужили мы права ее сохранить.
   М о л в и к. Девица не умерла, но спит.
   Р е л л и н г. Вздор.
   Я л м а р (молча подходит к дивану и смотрит на Хедвиг, скрестив руки на груди). Одеревенела и онемела.
   Р е л л и н г (пытается разжать пальцы и вынуть пистолет). Зажат накрепко.
   Г и н а. Нет, нет, Реллинг, не ломайте ей пальцы. Оставьте пистолет.
   Я л м а р. Она возьмет его с собой.
   Г и н а. Да, пусть возьмет. Но ребенок не может лежать тут напоказ как в витрине. Она хочет в свою комнату. Давай, Экдал, берись.

   Гина и Экдал поднимают Хедвиг.

   Я л м а р (пока они несут). Гина, Гина, как это вынести?!
   Г и н а. Один должен помогать другому. Эта ноша нам пополам теперь.
   М о л в и к (вытягивает руки, бормочет). Благословен Господь Бог наш; в землю ты отыдеши, в землю отыдеши.
   Р е л л и н г (шепчет). Заткнись, зараза, ты пьян.

   Ялмар и Гина уносят тело через кухонную дверь. Реллинг затворяет ее за ними. Молвик крадучись уходит к парадной двери.

   Р е л л и н г (подходит к Грегерсу). Никто и никогда не убедит меня, что она застрелилась случайно.
   Г р е г е р с (до этого стоял, оцепенев от страха и судорожно подергиваясь). Как случилась трагедия, никому не известно.
   Р е л л и н г. На платье следы от пыжа. Она приставила дуло к груди и выстрелила.
   Г р е г е р с. Хедвиг умерла не напрасно. Ее смерть, как видите, обнажила величие его души.
   Р е л л и н г. Скорбя у гроба, всякий выглядит величественно. Но ваша ставка – как долго сохранится в нем это величие?
   Г р е г е р с. Оно будет расти и крепнуть всю жизнь!
   Р е л л и н г. Года не пройдет, как малышка Хедвиг станет для него лишь темой для декламаций.
   Г р е г е р с. И вы смеете говорить такое о Ялмаре Экдале?!
   Р е л л и н г. Продолжим спор, когда завянет первая трава на ее могиле. Тогда услышите, как он разливается соловьем про «отцовское сердце, разбитое безвременной утратой любимого дитя», а сам сочится самолюбованием и слащавой жалостью к себе. Я вас предупреждал!
   Г р е г е р с. Если из нас двоих правы вы, то жить не стоит.
   Р е л л и н г. Жизнь бывает вполне сносной, пока не постучат в нашу дверь блаженные сборщики долгов, чтобы выкатить нам, беднякам, свои непомерные идеальные требования.
   Г р е г е р с (смотрит перед собой). Тогда я рад, что у меня именно такое предназначение.
   Р е л л и н г. Запамятовал – а какое у вас предназначение?
   Г р е г е р с (собираясь уходить). Быть тринадцатым за столом.
   Р е л л и н г. Черт возьми! Правда?

   Гедда Габлер
   Пьеса в четырех действиях
   1890

Действующие лица

   Й о р г е н Т е с м а н, стипендиат-исследователь, историк культуры
   Г е д д а Т е с м а н, его жена
   Ю л и а н а Т е с м а н, его незамужняя тетушка
   Т е а Э л ь в с т е д
   А с е с с о р Б р а к к
   Э й л е р т Л ё в б о р г
   Б е р т а, служанка Тесманов

   Действие происходит на вилле Тесманов в западной части города – богатом респектабельном районе.

Действие первое

   Большая роскошная гостиная в викторианском стиле, обставлена со вкусом, выдержана в темных тонах. В задней стене – широкая дверная арка, за раздернутыми портьерами видна комната поменьше, но в том же стиле. Справа распашная дверь в переднюю, по левой стене стеклянная дверь, гардины на ней тоже не задернуты, и видна часть крытой веранды и деревья в осенней листве. На авансцене покрытый тяжелой скатертью стол со стульями. Справа у стены массивная темная кафельная печь, кресло с высокой спинкой, скамеечка для ног с подушкой на ней и два табурета. Дальше по той же стене угловой диван и круглый столик. На авансцене слева, не вплотную к стене, диван. В глубине сцены справа от стеклянной двери стоит фортепиано. По обеим сторонам арки в следующую комнату этажерки, заставленные терракотой и майоликой. В глубине малой гостиной видны диван, стол, несколько стульев. Над диваном портрет представительного мужчины в генеральском мундире. Над столом лампа со стеклом матово-молочного цвета. Повсюду цветы: букеты стоят в вазах и кувшинах, некоторые лежат на столах. На полу в обеих комнатах толстые ковры. Утреннее освещение. Солнце светит в стеклянную дверь.
   Ю л и а н а Т е с м а н, в шляпе, с зонтиком от солнца, входит в гостиную из передней. Следом Б е р т а несет букет в бумажной обертке. Юлиана Тесман – добродушная дама лет шестидесяти пяти приятной наружности. Одета без изысков, но тщательно, в сером уличном костюме. Берта, горничная, в годах, в манерах и обличье что-то деревенское.

   Ю л и а н а Т е с м а н (подходит к двери, прислушивается; вполголоса). Помяни мое слово – они еще не вставали!
   Б е р т а (тоже тихо). Что я и говорила, госпожа Юлиана. Пароход-то пришел за полночь. А что потом было! Оссподи… Хозяйка молодая давай вещи разбирать, а их вона сколько… все никак улечься не могла, пока не разберет.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, да, пусть отсыпаются. А мы тут сами проветрим к их приходу, напустим свежего утреннего воздуха.

   Идет к стеклянной двери и широко ее распахивает.

   Б е р т а (в растерянности стоя с букетом у стола). Здесь все ж таки места никак нет. Придется мне сюда его пристроить, госпожа Юлиана. (Ставит букет на фортепиано.)
   Ю л и а н а Т е с м а н. Дорогая Берта, вот ты и заступила на службу к новым хозяевам. Как мне тяжело было тебя отпускать…
   Б е р т а (со слезами в голосе). А уж мне-то каково, госпожа Юлиана. Благословил Господь, столько лет служила я вам да госпоже Рине, а теперь…
   Ю л и а н а Т е с м а н. Не будем травить себе душу, Берта. Делать нечего. Видит бог, Йоргену без тебя не обойтись. Ты нужна ему здесь, в его доме. Ты давно подладилась под него, с детства при нем, все знаешь.
   Б е р т а. Так-то оно так, но сердце разрывается, как подумаю о нашей болезной. Лежит, бедняжечка, дома, немощная. А горничная новая, ну разве ж она сумеет хорошенько обиходить хворую…
   Ю л и а н а Т е с м а н. Я все ей покажу, научу, да и сама буду ухаживать. Так что о моей бедной сестре ты не тревожься, милая.
   Б е р т а. Я еще другого боюсь. Сумею ли угодить молодой госпоже? Вдруг как не понравлюсь ей?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Поначалу, может, и не все гладко будет.
   Б е р т а. Уж больно она не проста.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, она совсем не из простых. Дочь генерала Габлера! Это вам не шутка. Сама понимаешь, к чему она привыкла, пока отец был жив. Так и вижу, как они с генералом скачут на лошадях по главной улице. На ней еще платье такое для наездниц, длинное из черного сукна. И шляпа с пером. Помнишь?
   Б е р т а. Вот-вот, про то и толкую. Бог мой, сроду бы я в те года не подумала, что из них с кандидатом пара составится.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Я бы и сама не подумала. А вот поди ж ты. Кстати, Берта, хотела тебе сказать, пока не забыла, – впредь не называй Йоргена кандидатом, говори про него теперь доктор.
   Б е р т а. Молодая госпожа мне уж сказала. Как ночью в дом вошли, так она первым делом сказала. Он в самом деле стал доктором?
   Ю л и а н а Т е с м а н. В самом деле, Берта. Просто не верится – за границей ему дали докторскую степень. Сейчас, пока они путешествовали. Я понятия ни о чем не имела, пока он сам не рассказал мне ночью на пристани.
   Б е р т а. Он кем хошь станет, при его-то уме. Я просто не поняла, что он еще и людей лечить будет.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Нет-нет, он не такой доктор. (Кивает многозначительно.) Между нами говоря, бог даст, недолго будешь его просто доктором называть. Бери выше.
   Б е р т а. Да что вы говорите, госпожа Юлиана?! А кем он станет?
   Ю л и а н а Т е с м а н (с улыбкой). Хм… Ты не поверишь… (Расчувствовавшись.) Господь милосердный, вот радость была бы покойному Юкуму увидеть, кем стал его мальчик. (Оглядывается.) Берта, а зачем ты это сделала? Для чего сняла чехлы со всей мебели?
   Б е р т а. Хозяйка приказала. Сказала, что не выносит покрытых стульев.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Они хотят пользоваться залой сами, каждый день?
   Б е р т а. Я так хозяйку поняла. Он-то сам, доктор, промолчал.

   Й о р г е н Т е с м а н с пустым открытым портпледом, напевая под нос, входит справа в малую гостиную. Это среднего роста моложавый блондин 33 лет, полноватый, с круглым открытым довольным лицом, с бородой и в очках. Одет небрежно в удобную домашнюю одежду.

   Ю л и а н а Т е с м а н. Здравствуй, здравствуй, Йорген!
   Т е с м а н (в дверях). Тетя Юлли! Любимая моя! (Подходит, хватает ее за руки, трясет их.) Уже здесь, ни свет ни заря! Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Конечно. Надо ж мне было проведать вас, как да что, сам понимаешь.
   Т е с м а н. После бессонной-то ночи!
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да что мне сделается.
   Т е с м а н. А как ты вчера домой добралась с пристани? Спокойно? Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Слава тебе господи, добралась отлично. Асессор галантно проводил меня прямо до дверей.
   Т е с м а н. Мы очень расстроились, что не смогли тебя подвезти. Но ты сама видела, сколько у Гедды корзинок-картонок, насилу все в экипаж втиснули.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да уж, вещей у нее ужас сколько.
   Б е р т а (Тесману). Не подняться ли мне к хозяйке? Может, я бы ей пособила с чем?
   Т е с м а н. Нет, Берта, спасибо, не стоит. Она сказала, что позвонит, когда ты ей понадобишься.
   Б е р т а (в сторону, направо). Ну да, ну да.
   Т е с м а н. Вот что, унеси-ка ты этот чемодан.
   Б е р т а (забирая его). Пойду на чердак уберу. (Выходит в переднюю.)
   Т е с м а н. Понимаешь ли, он был битком набит списками с документов. Сколько редкостей я насобирал по архивам, ты не поверишь! Древние поразительные свидетельства, а никто о них не слыхал.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Похоже, ты в свадебном путешествии времени даром не терял.
   Т е с м а н. Нисколько не терял! Но ты снимай шляпу. Ну-ка, Юлюня, дай развяжу бант. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н (пока он возится с лентами). Господи, мы будто по-прежнему живем дома вместе.
   Т е с м а н (вертит шляпу в руках, разглядывая со всех сторон). Роскошную какую шляпу ты себе завела. Красивая.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Я ее ради Гедды купила.
   Т е с м а н. Ради Гедды? Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да. Чтобы Гедде не стыдиться меня, если нам придется вместе пройтись по улице.
   Т е с м а н (потрепав ее по щеке). Ты, как всегда, обо всем подумала, Юлюня. (Кладет шляпу на стул у стола.) А давай-ка мы устроимся тут на диване да поговорим, пока Гедда идет.

   Усаживаются на диван, Юлиана Тесман ставит зонтик сбоку от него.

   Ю л и а н а Т е с м а н (берет руки племянника в свои, смотрит на него). Вот оно, счастье Божье, – снова видеть тебя живым и здоровым, Йорген. Мальчик мой… Покойного Юкума сын.
   Т е с м а н. А уж мне что за радость! Свидеться с моей Юлюней. Тетушка, ты ведь мне всю жизнь и отец и мать.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Знаю, знаю, ты своих стареньких тетушек никогда не разлюбишь.
   Т е с м а н. Тете Рине не полегчало? Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Нет, голубчик. Не приходится ждать, что ей станет лучше. Как она, бедняжка, слегла, так и не встает уж сколько лет. Только бы Господь милосердный подольше не забирал ее у меня. Иначе для чего мне жить, Йорген? О ком заботиться, тем более теперь, когда ты уехал.
   Т е с м а н (похлопав ее по спине). Ну-ну-ну.
   Ю л и а н а Т е с м а н (внезапно резко меняя тему). Подумать только – ты женат! Мало того, тебе досталась сама Гедда Габлер. Блистательная Гедда. Кавалеры вокруг нее толпами увивались!
   Т е с м а н (хмыкает и расплывается в улыбке). Да уж. Думаю, многие теперь мне завидуют. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. И вдобавок такой долгий свадебный вояж! Пять, нет, шесть почти месяцев.
   Т е с м а н. Положим, поездка была еще и научной. Я и в архивах успел поработать, и книг кучу пересмотрел, так что не думай.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, да, это я знаю. (Понизив голос, доверительно.) Йорген, хотела спросить… ты ничего больше не хочешь мне рассказать?
   Т е с м а н. Из путешествия?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да.
   Т е с м а н. Я вроде в письмах обо всем подробно писал. А что я доктором наук стал, я тебе вчера сразу рассказал, в порту еще.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, это все я знаю. Но хотела спросить… нет ли у тебя видов… видов ожидать вскоре…
   Т е с м а н. Видов?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Йорген, право слово… я тебе родная тетка!
   Т е с м а н. Не стану таиться, тетушка. Виды определенно имеются.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да?!
   Т е с м а н. Я надеюсь со временем стать профессором.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Вот оно что.
   Т е с м а н. Вернее, вполне твердо ожидаю вот-вот получить это место. Но ты и сама все знаешь, родная моя.
   Ю л и а н а Т е с м а н (посмеиваясь). Да-да, все я знаю, ты прав. (Меняя тему.) Но мы о путешествии говорили. Поди, дорого оно вам стало.
   Т е с м а н. Ну не тревожься, у меня все-таки была большая стипендия.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Ума не приложу, как ты ухитрился растянуть ее на двоих.
   Т е с м а н. Вот уж и правда загадка, да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Тем более путешествуя вдвоем с дамой. Говорят, такой вояж выходит в разы дороже.
   Т е с м а н. Подороже, ясное дело. Но Гедда не могла не поехать в свадебное путешествие. Ей просто неприлично было бы не поехать. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Само собой разумеется. Я ничего и не говорю. Куда в наши дни без свадебного вояжа? Но скажи, дружок, ты хоть успел в доме осмотреться?
   Т е с м а н. О, успел не то слово! Вскочил с рассветом и все уже рассмотрел.
   Ю л и а н а Т е с м а н. И как тебе понравилось?
   Т е с м а н. Потрясающе! Просто потрясающе. Я только одного не понял – для чего эти две пустые комнаты между маленькой гостиной и спальней Гедды?
   Ю л и а н а Т е с м а н (с тихим смешком). Йорген, мальчик мой, они наверняка понадобятся – через некоторое время.
   Т е с м а н. Ты права, Юлюня. Библиотека-то моя будет расти. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Вот именно, милый мой. Как раз о библиотеке я и думала.
   Т е с м а н. Больше всего я за Гедду рад. Она до помолвки то и дело повторяла, что не готова поселиться нигде, кроме виллы советницы Фалк.
   Ю л и а н а Т е с м а н. А тут такое везение. Только вы уехали, виллу вдруг выставили на продажу.
   Т е с м а н. Представляешь, одна удача другую везет. Да, Юлюня?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да то да, но очень уж дорого, мальчик мой. Слишком дорого тебе все это станет.
   Т е с м а н (смотрит на нее с легким испугом). Думаешь, так дорого выйдет, да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да не приведи Господь.
   Т е с м а н. А сколько на круг получится? Навскидку, да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Даже прикинуть не могу, пока все счета не придут.
   Т е с м а н. Счастье еще, что асессор Бракк сумел выговорить мне исключительно хорошие условия. Он сам так Гедде написал.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Но ты ничего не бойся, мальчик мой. Тем более на мебель, ковры и ткани я выписала поручительство.
   Т е с м а н. Поручительство? Ты? Тетушка, милая, чем ты могла поручиться?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Вкладом и рентой.
   Т е с м а н. Что? Всеми сбережениями – своими и тети Рины?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Так получилось, я не видела другого выхода.
   Т е с м а н (встает прямо перед ней). Тетушка, ты с ума сошла! Вклад и рента – единственный ваш с тетей Риной доход. Это все ваши деньги!
   Ю л и а н а Т е с м а н. Ну-ну, не пугайся так сильно. Это всего-навсего простая формальность. Асессор Бракк сам так сказал. Кстати, все бумажные дела он любезно взял на себя, полностью меня от всего освободил. Простая формальность, вот его слова.
   Т е с м а н. Хорошо, что простая. Ну да ладно…
   Ю л и а н а Т е с м а н. Ты ведь будешь жить теперь на свое жалованье. А помочь тебе на первых порах – для нас только радость. Раскошелиться немножко, да господи боже мой!
   Т е с м а н. Ах, тетушка, тетушка… никогда ты не устанешь заботиться обо мне!
   Ю л и а н а Т е с м а н (встает, кладет руки ему на плечи). Это и есть мое счастье – сделать твой путь не таким тернистым, мальчик мой. У тебя ни отца, ни матери, кто же тебя поддержит, если не я? Но мы своего добились, правда? Бывали у нас и черные времена, зато теперь ты на коне, Йорген. Слава богу!
   Т е с м а н. Да, удивительно, как все чудесным образом устроилось.
   Ю л и а н а Т е с м а н. И смотри, Йорген, – те, кто против тебя были, козни строили, чтобы тебе путь перекрыть, где они все? Отпали, видит бог! А самый опасный соперник так вовсе пал и пропал. Как стелил, так и почивает. Бедная заблудшая душа.
   Т е с м а н. Ты что-то слышала об Эйлерте? Пока меня не было, я имею в виду.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Ничего, одно только: он вроде бы издал книжку.
   Т е с м а н. Вот это да! Эйлерт Лёвборг издал книгу? Недавно? Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Говорят, издал. Да много ли в ней толку найдется? Вот когда твоя книга выйдет, тогда разговор другой. А о чем она будет?
   Т е с м а н. Я изучаю народные промыслы Брабанта в Средние века.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Подумать только – тебе и об этом есть что написать!
   Т е с м а н. Но, знаешь, мою книгу придется подождать. Сначала надо хотя бы просто разобрать и упорядочить все заметки и выписки, у меня их горы.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да уж, собирать да по порядку разбирать – это по твоей части, даром, что ли, ты сын покойного Юкума.
   Т е с м а н. У меня руки чешутся поскорее взяться за дело. Тем более теперь, когда у меня свой дом, такой славный, – здесь только работать и работать!
   Ю л и а н а Т е с м а н. Тем более теперь, когда ты заполучил свою даму сердца, Йорген мой золотой.
   Т е с м а н. Да-да, Юлюня! Гедда лучше всего! (Бросает взгляд на дверной проем.) А вот и она. Да?

   В малую гостиную слева входит Г е д д а. Это дама 29 лет. Благородные, породистые черты лица, матовая бледность и изысканные манеры выдают высокое происхождение. Глаза цвета стали смотрят холодно, твердо, бесстрастно. Волосы не густые, но красивого каштанового оттенка. Одета в изящное утреннее платье свободного кроя.

   Ю л и а н а Т е с м а н (идет навстречу Гедде). Утро доброе, милая моя Гедда! Доброе, доброе утро!
   Г е д д а (протягивает ей руку). Доброе утро, дорогая госпожа Тесман. Как любезно с вашей стороны – столь ранний визит.
   Ю л и а н а Т е с м а н (как будто бы немного смутившись). Э-э… хорошо ли спалось молодой хозяйке в ее новом доме?
   Г е д д а. Благодарю. Вполне сносно.
   Т е с м а н (хохочет). Сносно, ага! Ну ты хороша, Гедда! Да ты спала как сурок, когда я встал.
   Г е д д а. К счастью. Вообще человеку всегда нужно время, чтобы привыкнуть к новому, госпожа Тесман. Так, шаг за шагом. (Смотрит на стеклянную дверь.) Беда с этой горничной – теперь дверь распахнула. И все залито солнцем.
   Ю л и а н а Т е с м а н (идет к стеклянной двери). Так это мы сейчас исправим.
   Г е д д а. Нет-нет, не так. Тесман, дорогой, задерни гардины. Пусть будет мягкий свет.
   Т е с м а н (возится у двери). Вот та-ак… Ну, Гедда, теперь тебе разом и тень, и свежий воздух.
   Г е д д а. Свежий воздух тут необходим. Все эти благословенные душистые букеты… Но, дорогая… не угодно ли присесть, госпожа Тесман?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Нет, нет, спасибо большое. Я уж посмотрела, все у вас хорошо. Вот и слава богу, пойду домой, пора мне, бедняжечка моя давно заждалась.
   Т е с м а н. Кланяйся ей от меня сто раз. И скажи, я непременно забегу попозже.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Конечно, конечно, передам. Кстати, Йорген… (Роется в кармане.) Чуть не забыла. У меня для тебя есть кое-что.
   Т е с м а н. Да? А что?
   Ю л и а н а Т е с м а н (достает сверток в газетной бумаге, протягивает Тесману). Посмотри сам, мальчик мой.
   Т е с м а н (разворачивая). Ой, боже мой, – ты их сохранила, Юлюня! Гедда, смотри, как трогательно? Да?
   Г е д д а (стоя справа, у этажерок). А что там, дорогой?
   Т е с м а н. Мои старые домашние туфли. Тапочки мои, понимаешь ли.
   Г е д д а. У-у. Ты все путешествие о них твердил, помню.
   Т е с м а н. Ну да, мне их ужасно не хватало. (Идет к ней.) Полюбуйся, Гедда, смотри, они какие.
   Г е д д а (отступает к печке). Спасибо, но мне это не настолько интересно.
   Т е с м а н (идет следом). Понимаешь ли, тетя Рина сама их вышивала. Здорово, да? Больная, лежачая, а вот вышила. Ты не поверишь, сколько воспоминаний у меня с ними связано!
   Г е д д а (стоя у стола). А у меня нет.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Гедда права, Йорген.
   Т е с м а н. Но я думал, раз она теперь член нашей семьи…
   Г е д д а (перебивая). С этой горничной мы общего языка не найдем.
   Ю л и а н а Т е с м а н. С Бертой не найдете?
   Т е с м а н. Дорогая, что-то не так? Да?
   Г е д д а (указывает пальцем). Полюбуйся. Теперь она кинула на стул свою старую шляпу.
   Т е с м а н (испуганно роняет тапочки на пол). Гедда! Ты…
   Г е д д а. Представь себе, вдруг бы кто-нибудь зашел к нам и увидел.
   Т е с м а н. Гедда, это же тетушкина шляпа!
   Г е д д а. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н (берет шляпу в руки). Да, шляпа моя, и она как раз совершенно новая, душечка моя Гедда.
   Г е д д а. Я издали не успела ее рассмотреть, госпожа Тесман.
   Ю л и а н а Т е с м а н (надевает шляпу, завязывает ленты). Я надела ее сегодня первый раз, Господь свидетель.
   Т е с м а н. Шляпа чудо как хороша. Загляденье просто!
   Ю л и а н а Т е с м а н. Не преувеличивай, милый. (Оглядывается.) Зонтик? А, вот он. (Берет его.) Потому что он тоже мой. (Бормочет под нос.) Не Берты.
   Т е с м а н. Ого, и шляпа новая, и зонт, понимаешь ли! Да, Гедда?!
   Г е д д а. Да, прелестная. Очень красивая.
   Т е с м а н. Ведь правда же? А? Тетушка, взгляни на Гедду на прощанье. Какая же она прелестная и красивая, да?!
   Ю л и а н а Т е с м а н. Милый мой, это не новость. Гедда всегда прекрасна, да. (Раскланивается и идет направо.)
   Т е с м а н (идет следом). Но ты заметила, как она расцвела и округлилась за время поездки? Какая стала статная?
   Г е д д а (ходит по комнате). Перестань. Зачем…
   Ю л и а н а Т е с м а н (останавливается и оборачивается). Округлилась?
   Т е с м а н. В этом платье, Юлюня, не очень заметно. Но как человек, имеющий возможность…
   Г е д д а (от стеклянной двери, раздраженно). Ничего ты не имеешь!
   Т е с м а н. Не иначе горный воздух Тироля…
   Г е д д а. Я нисколько не изменилась в поездке.
   Т е с м а н. Это ты так говоришь. А на самом-то деле нет. Тетушка, вот тебе как кажется?
   Ю л и а н а Т е с м а н (смотрит на Гедду, раскинув руки). Гедда чудесная… чудесная… чудесная. (Подходит к ней, двумя руками пригибает ее голову и целует в волосы.) Господи, благослови и сохрани Гедду Тесман. Ради Йоргена.
   Г е д д а (осторожно освобождая голову). Пустите меня уже.
   Ю л и а н а Т е с м а н (в тихом волнении). Я буду навещать вас каждый божий день!
   Т е с м а н. Так и делай, тетушка! Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Прощайте, прощайте! (Выходит в переднюю.)

   Тесман провожает ее. Дверь в переднюю полуоткрыта, слышно, как Тесман снова передает приветы тете Рине и рассыпается в благодарностях за тапочки.
   Тем временем Гедда мечется по гостиной, машет руками, сжимает кулаки, как делают в ярости. Резко отдергивает гардину на стеклянной двери, смотрит на улицу.
   Возвращается Т е с м а н, затворяет за собой дверь.

   Т е с м а н (поднимая с пола тапочки). Гедда, на что ты там смотришь?
   Г е д д а (снова спокойно и сдержанно). На листву. Уже вся желтая. И жухлая.
   Т е с м а н (заворачивает тапочки, кладет их на стол). Да, сентябрь на дворе.
   Г е д д а (опять с беспокойством). Подумать только… уже сентябрь.
   Т е с м а н. Тебе не показалось, что тетушка была какая-то странная? На торжественность ее вдруг потянуло. Ты поняла, с чего это она? Да?
   Г е д д а. Я ее почти не знаю. Разве она не всегда такая?
   Т е с м а н. Нет, сегодня она была какая-то не такая.
   Г е д д а (отходя от стеклянной двери). Думаешь, ее очень задела история со шляпой?
   Т е с м а н. Нет, не очень. Разве что в первый момент.
   Г е д д а. Но что за манера кидать свою шляпу в гостиной? Это же ведь неприлично.
   Т е с м а н. Уверяю тебя, тетушка так никогда больше не сделает.
   Г е д д а. Впрочем, я постараюсь сгладить эту неловкость.
   Т е с м а н. Гедда, милая, постарайся, пожалуйста.
   Г е д д а. Когда пойдешь к ним сегодня, пригласи ее к нам на вечер.
   Т е с м а н. Конечно, приглашу. И еще одно очень бы ее обрадовало.
   Г е д д а. Что?
   Т е с м а н. Гедда, если б ты смогла преодолеть себя и перейти с ней на «ты». Да?
   Г е д д а. Нет, Тесман, ради бога, не проси меня об этом. Я тебе уже однажды говорила. Я постараюсь называть ее тетей Юлией, и это все.
   Т е с м а н. Да, да. Но я думал, теперь, когда ты вошла в семью…
   Г е д д а. Хм… не знаю… (Идет к арке в малую гостиную.)
   Т е с м а н (чуть погодя). Гедда, что-то случилось? Да?
   Г е д д а. Нет, но мое старое пианино как-то плохо здесь встало, не смотрится вместе с остальным.
   Т е с м а н. Как только мне заплатят жалованье, сразу же поменяем.
   Г е д д а. Нет, менять не надо. Я не хочу с ним расставаться. Но думаю, не переставить ли его в малую гостиную. А сюда купить новое. При случае, конечно.
   Т е с м а н (с сомнением). Можно и так.
   Г е д д а (берет букет с пианино). Когда мы приехали, этих цветов здесь не было.
   Т е с м а н. Наверняка тетушка принесла тебе.
   Г е д д а (рассматривая букет). Здесь визитная карточка. (Достает и читает.) «Зайду позднее». Угадаешь, от кого?
   Т е с м а н. Нет, не угадаю. А от кого? Да?
   Г е д д а. «От госпожи Эльвстед, супруги господина фогта».
   Т е с м а н. Правда?! Госпожи Эльвстед? В прошлом фрёкен Рюсинг, да?
   Г е д д а. Да, она самая. Назойливая барышня с этими своими изумительными волосами. Твоя былая страсть, говорят.
   Т е с м а н (смеется). Ну, страсть была мимолетной. К тому же тогда я еще не был знаком с тобой. Так она в городе, оказывается.
   Г е д д а. Странно, что она явилась к нам с визитом. Я с ней едва знакома, только по институту.
   Т е с м а н. Честно говоря, я сам не видел ее бог знает сколько лет. Как она сумела прижиться в глухом медвежьем углу, непонятно. Да?
   Г е д д а (задумывается; неожиданно). Послушай, Тесман, а он… Не там ли он теперь обретается, ну, Эйлерт Лёвборг?
   Т е с м а н. Да, как раз в тех краях.

   Из передней входит Б е р т а.

   Б е р т а. Хозяйка, там снова пришла дама, что уже заходила и оставила букет. (Показывает.) Вон этот самый, у вас в руках.
   Г е д д а. А-а, она пришла. Тогда пригласите ее войти.

   Берта впускает Т е ю Э л ь в с т е д и уходит. Гостья хрупкого сложения, лицо приятное, с мягкими чертами. Большие, круглые голубые глаза слегка навыкате смотрят испуганно и просительно. Светлые волосы необычного цвета, почти соломенного, удивительно пышные и вьющиеся. Она года на два моложе Гедды. На ней темное платье для визитов, сшитое со вкусом, но не по последней моде.

   Г е д д а (идет ей навстречу, приветливо). Добрый день, дорогая госпожа Эльвстед. Какое удовольствие снова видеть вас.
   Т е а (нервничает, но старается взять себя в руки). Да, последний раз мы виделись очень давно.
   Т е с м а н (протягивает ей руку). И мы с вами тоже давно. Да?
   Г е д д а. Спасибо вам за прекрасные цветы.
   Т е а. Не за что. Я хотела прийти еще вчера вечером. Но мне сказали, что вы в отъезде.
   Т е с м а н. Вы приехали в город вчера? Да?
   Т е а. Вчера в обед. И страшно огорчилась, что вас нет.
   Г е д д а. Почему огорчились?
   Т е с м а н. Вот да, дорогая наша госпожа Рюсинг… то есть я хотел сказать: госпожа Эльвстед…
   Г е д д а. Надеюсь, ничего ужасного не случилось?
   Т е а. Да, случилось. Но я не могу рассказать об этом ни одной живой душе, кроме вас.
   Г е д д а (откладывая букет). Давайте присядем вот здесь.
   Т е а. Я как на иголках, не могу усидеть на месте.
   Г е д д а. Ну конечно, можете. Идите сюда. (Усаживает ее на диван и сама садится рядом.)
   Т е с м а н. Итак?..
   Г е д д а. У вас дома что-то произошло?
   Т е а. И да, и нет… Я очень боюсь, что вы неправильно все истолкуете…
   Г е д д а. Госпожа Эльвстед, в таком случае самое надежное – рассказать нам все по порядку, от начала и до конца.
   Т е с м а н. Вы ведь для этого пришли, да?
   Т е а. Да-да… И скажу вам сразу, если вы еще не знаете, что Эйлерт Лёвборг тоже в городе.
   Г е д д а. Лёвборг?!
   Т е с м а н. Ничего себе, Лёвборг вернулся! Слышишь, Гедда?
   Г е д д а. Господи, я хорошо слышу.
   Т е а. Он здесь уже неделю. Представляете себе?! Один. В городе, где столько соблазнов, где ужасная компания…
   Г е д д а. Но, дорогая госпожа Эльвстед, каким образом это касается вас?
   Т е а (в ужасе глядя на нее, быстро и неразборчиво). Он был учителем у детей.
   Г е д д а. Ваших детей?
   Т е а. Детей моего мужа. Своих у меня нет.
   Г е д д а. Ага, у ваших пасынков?
   Т е а. Да.
   Т е с м а н (подбирая слова). Так он в таком… приличном виде, что ему можно доверить детей. Да?
   Т е а. Уже года два он ни в чем таком не замечен.
   Т е с м а н. Вот так новости, понимаешь ли. Слышишь, Гедда?
   Г е д д а. Да, я слышу.
   Т е а. К нему не было никаких претензий. Ни с какой стороны. Но сейчас… Понимаете, он приехал в большой город. С кучей денег. И поэтому я до смерти боюсь.
   Т е с м а н. А почему он сорвался с места? Зачем ему было уезжать от вас с мужем? Да?
   Т е а. Когда книга вышла, он места себе не находил, прямо как на иголках жил.
   Т е с м а н. Да, тетя Юлли упомянула, что он вроде бы написал книгу.
   Т е а. Огромную книгу, взгляд на развитие культуры в целом. Вышла ровно две недели назад. И поскольку она наделала столько шума и продается нарасхват, то…
   Т е с м а н. Так хорошо пошла? Наверно, какая-то из его старых работ?
   Т е а. В смысле – написанных давно?
   Т е с м а н. Да.
   Т е а. Нет, он написал ее у нас на глазах, за прошлый год.
   Т е с м а н. Как здорово, понимаешь ли! Гедда, слышишь?
   Т е а. Да, если только сейчас все прахом не пойдет.
   Г е д д а. Вы с ним встречались?
   Т е а. Нет еще. Я с трудом нашла его адрес, пришлось долго всех расспрашивать. Только сегодня утром разузнала наконец.
   Г е д д а (пристально глядя на нее). Признаться, мне кажется довольно странным, что ваш муж… мм…
   Т е а (нервно вскидывается). Что мой муж?
   Г е д д а. Что он посылает с таким поручением вас, а не едет сам в город проведать своего друга.
   Т е а. Нет-нет, у мужа совершенно нет времени на такие дела. А мне… все равно надо было… купить кое-что в городе.
   Г е д д а (с легкой улыбкой). Это многое объясняет.
   Т е а. Господин Тесман, поэтому я умоляю вас не отталкивать Лёвборга, не закрывать перед ним дверь, когда он постучится к вам. А он придет к вам непременно, видит бог. Вы ведь раньше были близкими друзьями. И оба ученые. Да и занимаетесь примерно одним и тем же, как я поняла.
   Т е с м а н. Да, во всяком случае, раньше мы занимались одной темой.
   Т е а. Поэтому я вас так горячо и прошу, чтобы все-таки и вы… вы тоже… чтобы вы тоже с него глаз не спускали. Дайте мне слово, господин Тесман.
   Т е с м а н. Даю и с большой охотой, госпожа Рюсинг.
   Г е д д а. Эльвстед.
   Т е с м а н. Я действительно постараюсь сделать для Эйлерта все, что в моих силах. Вы можете на меня положиться.
   Т е а. Господи, как вы добры! (Трясет ему руку.) Спасибо, спасибо, спасибо! (Спохватившись, в ужасе.) Муж к нему очень привязан.
   Г е д д а (вставая). Тебе надо написать ему письмо, Тесман. Сам он, возможно, так запросто к тебе не придет.
   Т е с м а н. Да, пожалуй, лучше всего написать. Да, Гедда?
   Г е д д а. И не откладывай дела в долгий ящик. Сейчас сразу сядь и напиши.
   Т е а (просительно). Ах, если б только вы и вправду могли послать ему письмо!
   Т е с м а н. Да я сию же минуту ему напишу. У вас есть его адрес, госпожа… Эльвстед?
   Т е а. Да, есть. (Достает из кармана бумажку, протягивает ему.) Вот, пожалуйста.
   Т е с м а н. Хорошо, хорошо. Пойду займусь этим. (Оглядывается по сторонам.) А где мои тапочки? Ага, вот они. (Забирает сверток с собой.)
   Г е д д а. Напиши ему тепло и по-дружески. Не два слова, а настоящее длинное письмо.
   Т е с м а н. Да-да. Конечно.
   Т е а. Но ни в коем случае не говорите, что я за него просила!
   Т е с м а н. Само собой разумеется. Да? (Уходит направо в дальнюю гостиную.)
   Г е д д а (подойдя к госпоже Эльвстед, тихо). Ну вот, одним махом убили двух зайцев.
   Т е а. Каких?
   Г е д д а. Вы не поняли, что я хотела услать его отсюда?
   Т е а. Да, чтобы он написал письмо.
   Г е д д а. А мы бы с вами посекретничали.
   Т е а (испуганно). О том же самом?!
   Г е д д а. Конечно.
   Т е а (в ужасе). О чем нам еще говорить, госпожа Тесман! Право слово, я уже все вам рассказала.
   Г е д д а. Еще бы, конечно. Но кое-что не успели, насколько я вижу. Идите сюда, поговорим по душам. (Чуть не силком усаживает госпожу Эльвстед в кресло у печки, а сама садится рядом на табурет.)
   Т е а (с тревогой глядя на часы). Дорогая госпожа Тесман, я собиралась уходить.
   Г е д д а. Не спешите, голубушка. Расскажите мне, как дела у вас дома.
   Т е а. О нет, об этом я меньше всего хотела бы говорить.
   Г е д д а. Но мне-то вы можете сказать? Мы же, слава богу, подружки по институту.
   Т е а. Вы были на класс старше. И я вас до смерти боялась.
   Г е д д а. Боялись?
   Т е а. Да. Дрожала от ужаса. Потому что вы, когда проходили мимо по лестнице, непременно дергали меня за волосы.
   Г е д д а. Неужели вправду дергала за волосы?
   Т е а. Да. А однажды вообще сказали, что спалите их.
   Г е д д а. Так это я просто чепуху болтала, сами понимаете.
   Т е а. Да, конечно. Но тогда я была очень наивная дурочка… Да и потом тоже… Так что в институте после того случая мы совсем разошлись, ваш круг с моим не пересекался.
   Г е д д а. Тем более надо нам сойтись накоротке теперь. И вот что. В институте мы были на «ты». И называли друг дружку по имени.
   Т е а. Нет, нет, вы ошибаетесь.
   Г е д д а. Да конечно я не ошибаюсь! Наоборот, отлично помню. Поэтому мы должны довериться друг дружке и посекретничать, как раньше. (Придвигает табуретку ближе.) Вот так! (Целует Тею в щеку.) Теперь говори мне «ты» и зови меня Гедда.
   Т е а (берет ее руки, гладит). Сколько доброты, сколько дружелюбия! Я к такому совсем, совсем не привыкла…
   Г е д д а. Ну, ну, ну, милая моя. Видишь, я говорю тебе «ты» и называю тебя дорогая Тора, как прежде.
   Т е а. Меня зовут Теа.
   Г е д д а. Да, конечно, Теа. Я оговорилась. (Смотрит на нее участливо.) Так ты, милая Теа, не привыкла к доброму и дружелюбному отношению? Даже в семье?
   Т е а. Да разве же это семья? Нет у меня никакой семьи. И не было.
   Г е д д а (быстро взглянув на нее). Я так и почувствовала, что в этом дело.
   Т е а (беспомощно смотрит в пространство). Да…
   Г е д д а. Я плохо помню, но вроде ты сначала поселилась у фогта как экономка?
   Т е а. Нет, как гувернантка. Но его жена – тогдашняя жена – оказалась больной… Она слегла… И мне пришлось заодно вести хозяйство.
   Г е д д а. А потом… И в конце концов ты стала законной хозяйкой.
   Т е а (мрачно). Ну да.
   Г е д д а. Понятно. А когда примерно это случилось?
   Т е а. Когда я замуж вышла?
   Г е д д а. Да.
   Т е а. Пять лет назад.
   Г е д д а. Да, верно, так и получается.
   Т е а. И эти пять лет… Особенно последние два-три года… Вы просто не можете себе представить…
   Г е д д а (легонько шлепает ее по руке). Вы? Ну прекрати, Теа, как тебе не совестно!
   Т е а. Да-да, я помню… Я постараюсь… Если б ты только знала, что мне…
   Г е д д а (вскользь). Эйлерт Лёвборг три года у вас там прожил?
   Т е а (смотрит на нее неуверенно). Эйлерт Лёвборг? Да, три года.
   Г е д д а. Ты с ним была знакома еще по городу?
   Т е а. Нет, не была. Ну, то есть имя, конечно, знала, но не более того.
   Г е д д а. И он поступил к вам учителем?
   Т е а. Да, он приходил к нам каждый день. Заниматься с детьми, потому что одна я уже не справлялась со всем.
   Г е д д а. Понимаю. А твой муж… У него наверняка много разъездов?
   Т е а. Да. Вы… ты ведь знаешь, фогт постоянно разъезжает по своему округу.
   Г е д д а (облокотившись o подлокотник кресла). Теа, бедная моя, милая моя Теечка. Ну давай, расскажи все, как есть.
   Т е а. Тогда спрашивай сама.
   Г е д д а. Что за человек твой муж? Какой он в домашней жизни? Хорошо ли с тобой обращается?
   Т е а (уклончиво). Он наверняка уверен, что делает все, как надо.
   Г е д д а. Я просто подумала, что, возможно, он… ну, староват для тебя. У вас лет двадцать разницы, да?
   Т е а (с досадой). И это тоже. Одно к одному. Меня все в нем раздражает. У нас вообще нет ничего общего. Мы во всем чужие – муж и я.
   Г е д д а. Но все равно он тебя наверно любит? Ну как умеет.
   Т е а. Не знаю, не могу ничего сказать. Но польза от меня ему есть. И обхожусь я ему недорого. Я дешевая.
   Г е д д а. А вот это глупо.
   Т е а (качает головой). С ним иначе невозможно. Ему ни до кого нет дела, кроме себя, любимого. Ну, разве что дети его немножко волнуют.
   Г е д д а. И Эйлерт Лёвборг, да, Теа?
   Т е а (таращится на нее). Эйлерт Лёвборг? Как тебе такое могло в голову прийти?
   Г е д д а. Ну, я подумала, что раз он послал тебя в город за ним… (Улыбается едва заметно.) К тому же, дорогая, ты сама так сказала Тесману.
   Т е а (нервно вздрагивает). Да, я так сказала? Ну наверно… (Прерывая себя, тихо.) Нет, лучше уж сразу рассказать. Все равно шила в мешке не утаишь.
   Г е д д а. Да, дорогая Теа.
   Т е а. В двух словах дело обстоит так: муж не подозревает, что я сейчас в городе.
   Г е д д а. Что? Твой муж ничего не знает?
   Т е а. Да, само собой. Тем более что его не было дома, он уехал по делам. И я не выдержала, Гедда. Не стерпела. Сил моих нет! Я же осталась там теперь в полном одиночестве.
   Г е д д а. И?
   Т е а. И я тайком собрала кое-какие вещи. Самые необходимые. Никому ничего не сказала. И ушла из дому.
   Г е д д а. Поминай как звали, и все?
   Т е а. Да. Села в поезд, приехала в город.
   Г е д д а. Теа, милая моя, хорошая, – неужели тебе хватило смелости?
   Т е а (встает, ходит по комнате). А что мне оставалось?
   Г е д д а. Но что скажет твой муж, когда ты вернешься домой?
   Т е а (остановившись у стола, смотрит на нее). Домой к нему в усадьбу?
   Г е д д а. Ну да… Да?
   Т е а. Туда к нему я не вернусь.
   Г е д д а (встает, подходит ближе). Ты всерьез решила все порвать?
   Т е а. Да. Я не вижу для себя другого выхода, понимаешь?
   Г е д д а. И ты не стала делать из разрыва тайны?
   Т е а. Такие вещи все равно не утаишь.
   Г е д д а. Дорогая моя, но что скажут люди?
   Т е а. Да ради бога, пусть говорят, что хотят. (Обессилев, садится на диван.) Я сделала только то, что должна была сделать.
   Г е д д а (помолчав). И чем ты думаешь теперь заняться? Как собираешься устроиться?
   Т е а. Пока не знаю. Одно мне ясно – я должна жить там, где Эйлерт Лёвборг. Если выбирать жизнь.
   Г е д д а (берет стул, придвигается ближе к Тее, гладит ее руки). Скажи, Теа, а как у вас с Эйлертом Лёвборгом… Ну, как началась ваша дружба?
   Т е а. Да как-то само собой, незаметно. Но мало-помалу я будто получила над ним некоторую власть.
   Г е д д а. Правда?
   Т е а. Да. Он отказался от дурных привычек. Я не просила его впрямую, не осмелилась, но он видел, как мне все это неприятно, и перестал.
   Г е д д а (прячет непрошеную насмешливую улыбку). Так что же, Теа, душечка, получается, ты воскресила Лёвборга? Преобразила и вернула на путь истинный?
   Т е а. Сам он, во всяком случае, именно так и говорит. Но он, в свою очередь, по-настоящему сделал из меня человека: научил думать и многое понимать.
   Г е д д а. Неужели он давал тебе уроки?
   Т е а. Нет, уроков он мне не давал, но он со мной разговаривал. Обо всем подряд. А потом наступило счастливое, блаженное время – я стала помогать ему в работе! Он разрешил мне!
   Г е д д а. Неужели?
   Т е а. Да! Мы с ним обсуждали все, что он писал.
   Г е д д а. Прямо как два добрых товарища.
   Т е а (воодушевляясь). Точно, Гедда! Он именно так и говорит, что мы – товарищи! И я понимаю, что должна быть очень, очень счастлива. А не могу. Мешает страх, что все сейчас закончится.
   Г е д д а. Ты так мало в нем уверена?
   Т е а (с горечью). Между нами стоит тень женщины.
   Г е д д а (напряженно смотрит на нее). Какой женщины? Кто она?
   Т е а. Я не знаю. Кто-то из его прошлого. Он так и не смог ее забыть.
   Г е д д а. А что он сам об этом говорит?
   Т е а. Он лишь однажды вскользь упомянул ее.
   Г е д д а. А сказал при этом что?
   Т е а. Сказал, что, когда они расставались, она угрожала застрелить его из пистолета.
   Г е д д а (холодно и сдержанно). Глупости какие. У нас здесь так себя не ведут.
   Т е а. Вот именно. Поэтому я и думаю, что это та рыжая певичка, с которой у него когда-то…
   Г е д д а. Кстати, вполне возможно.
   Т е а. Помню, про нее рассказывали, что она всегда ходит с заряженным пистолетом.
   Г е д д а. Вот как? Тогда, значит, точно она.
   Т е а (ломая руки). Представляешь, Гедда… Говорят, она сейчас в городе. Я в полном отчаянии.
   Г е д д а (всматривается в маленькую гостиную). Тише, Тесман идет. (Встает, шепотом.) Теа, все, о чем мы говорили, должно остаться между нами.
   Т е а (вскакивает). Да, конечно! Бог мой, да…

   Й о р г е н Т е с м а н с письмом в руке входит справа через дальнюю гостиную.

   Т е с м а н. Вот – мое послание готово.
   Г е д д а. Очень хорошо. Но госпожа Эльвстед как раз собралась уходить. Подожди, я только провожу ее до калитки.
   Т е с м а н. Гедда, а нельзя попросить Берту отправить письмо?
   Г е д д а (берет письмо). Сейчас распоряжусь.

   Из передней входит Б е р т а.

   Б е р т а. Пришел господин асессор Бракк. Говорит, хотел бы повидать господ хозяев.
   Г е д д а. Проводите господина асессора сюда. И еще… послушайте… отнесите письмо в почтовый ящик.
   Б е р т а (берет письмо). Хорошо. (Открывает асессору Бракку дверь и уходит).

   Асессору 45 лет. Он невысокого роста, но с хорошей фигурой, крепкого сложения и с очень плавными движениями. Круглое лицо и благородный профиль. Черные волосы, почти без седины, коротко подстрижены и элегантно уложены. Живые бойкие глаза. Густые брови. Густые усы с загнутыми вверх подстриженными кончиками. Одет в модный прогулочный костюм, который ему уже немного не по возрасту. Пользуется пенсне, то и дело опускает его на грудь.

   Б р а к к (кланяется, держа шляпу в руке). Позволено ли мне явиться к вам в столь ранний час?
   Г е д д а. Отчего же не позволено.
   Т е с м а н (пожимает ему руку). Вам здесь рады в любое время. (Представляет друг другу.) Асессор Бракк – фрёкен Рюсинг.
   Г е д д а. О-о!
   Б р а к к (кланяется). Премного рад знакомству.
   Г е д д а (оглядывает его и смеется). Занятно рассмотреть вас при свете дня, асессор.
   Б р а к к. Я как-то изменился?
   Г е д д а. Вы помолодели как будто бы.
   Б р а к к. Благодарю на добром слове.
   Т е с м а н. А что вы скажете о Гедде? Расцвела и похорошела. Да? Она очень…
   Г е д д а. Не стоит обо мне. Давай лучше поблагодарим господина асессора за все хлопоты, которые он любезно взял на себя.
   Б р а к к. Да что вы! Для меня было удовольствием.
   Г е д д а. Еще бы. Верности вам не занимать. Но моей подруге не терпится нас покинуть. До скорого свидания, господин асессор. Я сейчас вернусь. (Все прощаются, и Гедда с Теей выходят в переднюю.)
   Б р а к к. Скажите скорее – ваша супруга хоть немного довольна?
   Т е с м а н. Да, не знаем, как вас и благодарить. То есть, конечно, уже пошли разговоры, что одно надо переставить, второе передвинуть, а что-то еще и докупить по мелочи.
   Б р а к к. Да? В самом деле?
   Т е с м а н. Но вас мы этим обременять не станем. Гедда сказала, что сама займется недостающим. Однако не хотите ли присесть? Да?
   Б р а к к. Спасибо, очень ненадолго. (Садится за стол.) Мой дорогой Тесман, мне надо поговорить с вами.
   Т е с м а н. Так, так, понимаю. (Тоже садится за стол.) Повеселились, теперь пора и саночки возить, да?
   Б р а к к. Денежный вопрос пока ждет. Хотя я бы предпочел, чтобы мы уложились в более скромные суммы.
   Т е с м а н. Да разве получится? С Геддой? Мой дорогой, вы ведь ее отлично знаете. Я же не могу предложить ей жить скромно, как простой мещанке.
   Б р а к к. Никак не можете – в этом вся сложность.
   Т е с м а н. Но, к счастью, вряд ли мне долго ждать вступления в должность.
   Б р а к к. Сами знаете, такие дела иногда очень затягиваются.
   Т е с м а н. Вы что-то слышали? Да?
   Б р а к к. Не то чтобы что-то определенное… (Обрывает себя на полуслове.) Впрочем, одна новость у меня для вас есть.
   Т е с м а н. Какая?
   Б р а к к. Старинный ваш приятель Эйлерт Лёвборг вернулся в город.
   Т е с м а н. А-а. Это я уже в курсе.
   Б р а к к. Да? Откуда вы могли узнать?
   Т е с м а н. Дама, которая только что ушла, рассказала нам.
   Б р а к к. Правда? А как ее фамилия? Я не расслышал, к сожалению.
   Т е с м а н. Госпожа Эльвстед.
   Б р а к к. А, супруга фогта. Он у них там жил.
   Т е с м а н. Но какая радость, понимаете ли: оказывается, он исправился и снова стал приличным человеком.
   Б р а к к. Да, говорят.
   Т е с м а н. И даже книгу издал!
   Б р а к к. Правда.
   Т е с м а н. И она пользуется успехом.
   Б р а к к. Совершенно небывалым успехом.
   Т е с м а н. Радостно такое слышать, да? Способности у него необыкновенные, понимаете ли. Но я был твердо уверен, что он, как ни печально, никогда не сможет вернуться к нормальной жизни.
   Б р а к к. Насколько я понимаю, таково было общее мнение.
   Т е с м а н. Я только одного не могу понять – чем он теперь будет заниматься? На что жить? Да?

   На последних словах из передней входит Г е д д а.

   Г е д д а (обращаясь к Бракку, насмешливо). Вечно Тесман суетится, на что жить.
   Т е с м а н. А вот и нет – мы говорили о бедняге Лёвборге.
   Г е д д а (окинув его взглядом). Да? (Садится в кресло у печки; равнодушно.) А с ним что не так?
   Т е с м а н. Наследство он спустил давным-давно. Писать каждый год по книге он вряд ли сможет, да? Вот я и думаю, что его ждет.
   Б р а к к. Об этом я мог бы кое-что рассказать.
   Т е с м а н. Да?
   Б р а к к. Не забывайте, у него есть довольно влиятельные родственники.
   Т е с м а н. К несчастью, родственники давно от него открестились.
   Б р а к к. В свое время они называли его надеждой семьи.
   Т е с м а н. Это когда было. Все их надежды он давно похоронил.
   Г е д д а (улыбнувшись). Как знать. В усадьбе фогта его преобразили и снова вернули на путь истинный.
   Т е с м а н. Дай бог, родственники вправду помогут ему пристроиться. Кстати, я написал ему письмо. И пригласил его вечером к нам, Гедда.
   Б р а к к. Дорогой мой, но вы обещались вечером ко мне на мальчишник? Ночью на пристани дали мне слово.
   Г е д д а. И ты забыл, Тесман?
   Т е с м а н. Признаюсь, да.
   Б р а к к. Не стоит беспокоиться, он бы все равно к вам не пришел.
   Т е с м а н. Почему вы так уверены? Да?
   Б р а к к (Поерзав, встает, опирается на спинку кресла). Дорогой Тесман… И вы, сударыня… С моей стороны было бы непростительно оставить вас в неведении насчет…
   Т е с м а н. Положения Эйлерта?
   Б р а к к. И его, и вашего.
   Т е с м а н. Дорогой асессор, да говорите же!
   Б р а к к. Вам следует быть готовым к тому, что назначение на должность не случится так быстро, как вы рассчитываете и ждете.
   Т е с м а н (нервно подпрыгивает). Что-то изменилось? Да?
   Б р а к к. Назначение на должность, видимо, произойдет на конкурсной основе.
   Т е с м а н. По конкурсу?! Слышишь, Гедда?
   Г е д д а (глубже усаживаясь в кресло). Угу.
   Т е с м а н. И кто же конкурент? Надеюсь, не…
   Б р а к к. Он самый. Эйлерт Лёвборг.
   Т е с м а н (всплеснув руками). Нет-нет-нет. Это совершенно немыслимо! Быть такого не может. Да?
   Б р а к к. Хм… Боюсь, придется нам через это пройти.
   Т е с м а н. Асессор… но это было бы безжалостно по отношению ко мне! (Жестикулируя.) Я, понимаете ли, семейный человек. Мы с Геддой женились в расчете на эту должность. Залезли в огромные долги. Еще и тетя Юлли свои деньги вложила. Черт возьми, они же обещали мне это место! Да?
   Б р а к к. Ну, ну, ну… Место вы наверняка получите, но придется за него побороться.
   Г е д д а (в кресле, не шелохнувшись). Представляешь, Тесман, считай, спортивный поединок.
   Т е с м а н. Гедда, душа моя, странно, что тебя это совершенно не трогает!
   Г е д д а (в прежнем тоне). Да что ты. Наоборот, я напряженно жду, кто победит.
   Б р а к к. Во всяком случае, госпожа Тесман, хорошо, что вы теперь в курсе дела. Я имел в виду – пока вы не начали докупать разные мелочи, как, говорят, грозились.
   Г е д д а. Я не вижу тут никакой связи, мои планы не поменяются.
   Б р а к к. Вот как? Тогда другое дело. Прощайте! (Тесману.) Я прогуляюсь и зайду за вами, пойдем вместе.
   Т е с м а н. Да, да… Что-то я совсем голову потерял.
   Г е д д а (не вставая, фамильярно протягивает руку). Прощайте, асессор. Приходите снова.
   Б р а к к. Благодарю. Спасибо. Прощайте.
   Т е с м а н (провожает его до дверей). Дорогой асессор, вы уж меня простите великодушно.

   Бракк уходит.

   Т е с м а н (ходит по комнате). Ах, Гедда, нельзя строить воздушные замки!
   Г е д д а (смотрит на него с улыбкой). А ты как будто строил?
   Т е с м а н. Да, тут не отопрешься. Жениться и купить дом под одни только обещания места – это чистой воды прожектерство.
   Г е д д а. Быть может, ты и прав.
   Т е с м а н. Гедда, но, слава богу, у нас хотя бы есть наш прекрасный дом, понимаешь ли. Мы оба так о нем мечтали, чуть не бредили им. Да?
   Г е д д а (медленно и устало встает). У нас был уговор – держать открытый дом. Принимать гостей.
   Т е с м а н. Да господи помилуй, я и сам об этом мечтал. Видеть тебя хозяйкой дома… В кругу именитых гостей. Да?.. Э-эх. Придется нам пока довольствоваться обществом друг друга. Ну, изредка можем тетю Юлли в гости позвать. А тебе ведь пристала совсем-совсем другая жизнь…
   Г е д д а. То есть ливрейного лакея у меня в ближайшее время, видимо, не будет?
   Т е с м а н. Нет, к сожалению. О том, чтобы новых слуг нанимать, сейчас и речи нет.
   Г е д д а. И лошади для верховой езды тоже не будет?
   Т е с м а н (с ужасом). Лошади?!
   Г е д д а. О ней я пока и мечтать не решусь.
   Т е с м а н. Конечно, бог мой, это и так понятно.
   Г е д д а (ходит по комнате). Но одно развлечение, чтоб убить время, у меня все равно останется.
   Т е с м а н (светясь от радости). Слава богу! А какое, Гедда? Да?
   Г е д д а (в дверях, глядя на него со скрытой издевкой). Мои пистолеты, Йорген.
   Т е с м а н (в ужасе). Пистолеты!
   Г е д д а (смотрит холодно). Пистолеты генерала Габлера. (Уходит в малую гостиную и налево.)
   Т е с м а н (подбежав к дверному проему, громко ей вслед). Гедда, милая моя, ну хоть ради меня их не трогай! Это же опасно! Да?

Действие второе

   Та же гостиная в доме Тесманов. Пианино исчезло, на его месте стоит небольшой элегантный письменный стол с книжной полкой. Слева рядом с диваном добавился маленький столик. Почти все цветы вынесены. Букет госпожи Эльвстед стоит на большом столе на авансцене. Вторая половина дня.
   Г е д д а, в чайном платье, одна в комнате. Стоя у стеклянной двери, она перезаряжает пистолет. Парный ему лежит в футляре на столе.

   Г е д д а (громко, в сад). Снова здравствуйте, господин асессор.
   А с е с с о р Б р а к к (откуда-то издалека). И вам доброго дня, госпожа Тесман.
   Г е д д а (целится в него из пистолета). А ну как сейчас застрелю вас!
   Б р а к к (снизу, из сада). Нет-нет-нет, не цельтесь в меня.
   Г е д д а. А потому что не надо искать лазейки с черного хода. (Стреляет.)
   Б р а к к (приближаясь). Вы с ума сошли?
   Г е д д а. Ой-ой-ой. Неужели я вас зацепила?
   Б р а к к (еще не войдя в дом). Бросьте вы эти шуточки!
   Г е д д а. Ладно, асессор, заходите.

   Б р а к к входит в стеклянную дверь. Он одет для выхода, легкое пальто перекинуто через руку.

   Б р а к к. Черт возьми, так вы этот спорт не бросили? И куда вы стреляете?
   Г е д д а. Да никуда, палю в белый свет.
   Б р а к к (осторожно берет у нее пистолет). Позвольте, сударыня. (Рассматривает его.) А, этот пистолет я хорошо знаю. (Оглядывается.) А футляр где? Вот он. (Убирает пистолет и закрывает крышку.) Ну вот, пошалили и хватит на сегодня.
   Г е д д а. А чем мне заняться, скажите на милость?
   Б р а к к. Сегодня никто с визитами не приходил?
   Г е д д а (закрывает стеклянную дверь). Никто. Люди нашего круга еще не вернулись с летних вакаций, думаю.
   Б р а к к. И Тесмана, видимо, тоже дома нет?
   Г е д д а (убирает пистолетный футляр в стол). Нет. Как пообедал, сразу убежал к своим тетушкам. И еще не возвращался. Он не ждал вас так рано.
   Б р а к к. Хм. Глупо, что я про это не подумал.
   Г е д д а (поворачивает к нему голову). Почему глупо?
   Б р а к к. Знал бы, раньше пришел.
   Г е д д а. Тогда вас вообще бы никто не принял. После обеда я переодевалась у себя.
   Б р а к к. А у вас там нет маленькой щелочки в двери, чтобы через нее общаться?
   Г е д д а. Вы забыли ее устроить.
   Б р а к к. Очередная глупость с моей стороны.
   Г е д д а. Давайте присядем – и подождем. Тесман вряд ли вернется скоро.
   Б р а к к. Конечно. Не переживайте: я буду само терпение.

   Гедда садится в угол дивана. Бракк перекидывает пальто через спинку ближайшего стула, потом тоже садится на диван, не выпуская из рук шляпы. Некоторое время они молча смотрят друг на друга.

   Г е д д а. Так что же?
   Б р а к к (тем же тоном). Так что же?
   Г е д д а. Я первая спросила.
   Б р а к к (чуть подавшись вперед). Хорошо, госпожа Гедда, давайте коротать время за приятной беседой.
   Г е д д а (отодвинувшись). У вас нет ощущения, что мы не разговаривали целую вечность? Не как утром и ночью на пристани, а по-настоящему.
   Б р а к к. Не разговаривали – в смысле не говорили вдвоем? С глазу на глаз?
   Г е д д а. Ну да, так, например.
   Б р а к к. Каждый божий день я ждал, когда же вы наконец вернетесь домой.
   Г е д д а. Право слово, и я всю поездку мечтала о том же.
   Б р а к к. Вы, госпожа Гедда? А я-то был уверен, что вы наслаждаетесь изумительным путешествием.
   Г е д д а. О да.
   Б р а к к. Но Тесман только и расписал, как все прекрасно.
   Г е д д а. Еще бы! Он больше всего на свете любит рыться в старинных книгах. Обожает делать списки с пергаментов или как они там называются.
   Б р а к к (с недоброй издевкой). Это его призвание в жизни, отчасти, по крайней мере.
   Г е д д а. Вот именно. И он, конечно… А мне что прикажете делать? Ах, дорогой асессор, я извелась от скуки.
   Б р а к к (участливо). Правда? Вы сейчас не шутите?
   Г е д д а. Сами посудите, каково это – за полгода не встретить ни одного человека нашего круга. Ни единого, с кем можно на равных обсудить наши проблемы.
   Б р а к к. Да, я бы, конечно, тоже мучился.
   Г е д д а. А самым невыносимым оказалось…
   Б р а к к. Что именно?
   Г е д д а. Необходимость вечно и бесконечно быть с… одним и тем же человеком.
   Б р а к к (согласно кивает). С утра до вечера. С ним вдвоем обедать, с ним вдвоем ужинать…
   Г е д д а. Я и говорю – вечно и бесконечно.
   Б р а к к. Понимаю. Но все же с нашим дражайшим Тесманом, казалось бы…
   Г е д д а. Тесман, он… ученый, дорогой Бракк.
   Б р а к к. Бесспорно.
   Г е д д а. А работающий ученый – не самая приятная компания для совместных путешествий, особенно долгих.
   Б р а к к. Даже ученый, которого любишь?
   Г е д д а. Фу, какое слащавое слово.
   Б р а к к (ошеломлен). Я вас не понял, госпожа Гедда.
   Г е д д а (как бы шутя, но и раздраженно). А вы сами попробуйте, господин Бракк, с утра до вечера слушать про историю культуры.
   Б р а к к. Вечно и бесконечно.
   Г е д д а. Вот-вот. Особенно про средневековые народные промыслы. Меня от них тошнит.
   Б р а к к (пристально всматривается в нее). Но что-то я не совсем понимаю… Скажите, а как тогда… Хм…
   Г е д д а. Как мы с Йоргеном Тесманом составились в пару?
   Б р а к к. Ну… скажем так, да.
   Г е д д а. Господи боже мой, то есть, по-вашему, это странно?
   Б р а к к. И да и нет, госпожа Гедда.
   Г е д д а. Я в самом деле переплясала, дорогой асессор. Вышло мое время. (Вздрагивает.) Нет, нет, я не хочу так говорить! Даже думать так не хочу.
   Б р а к к. В общем, у вас и оснований для этого нет.
   Г е д д а. Основания, знаете ли… (Смотрит на него, словно изучая.) Однако Йорген Тесман не может все же не иметь хорошей репутации в научном мире и вообще.
   Б р а к к. Видный грамотный ученый. Тут и сомнений нет.
   Г е д д а. И ничего несуразного я в нем не вижу. А вы?
   Б р а к к. Несуразного? Не-ет, я бы так не сказал.
   Г е д д а. И у него не отнять, что он усердный и знающий исследователь. Я не вижу, почему бы ему со временем не добиться успеха.
   Б р а к к (смотрит на нее с неуверенностью). Я думал, вы, как и все остальные, прочили ему блестящее будущее?
   Г е д д а. Да, именно. А он был готов на все, чтобы добиться права содержать меня. Так что причин отказать ему я не видела.
   Б р а к к. Безусловно, с этой точки зрения…
   Г е д д а. Из всех моих воздыхателей такого предложения мне никто не сделал.
   Б р а к к (смеется). За всех, понятное дело, не скажу. А сам лично, как вы, наверно, помните, всегда с некоторым… страхом и трепетом относился к семейным узам. И в целом к институту брака, госпожа Гедда.
   Г е д д а (шутя). Могу заверить, с вами я никаких надежд не связывала.
   Б р а к к. Все, о чем я мечтаю, – обзавестись добрыми близкими друзьями, которым я готов помогать и советом, и делом в обмен на право захаживать к ним по-свойски… как проверенный друг…
   Г е д д а. Хозяина дома?
   Б р а к к (подавшись вперед). Честно говоря, лучше бы хозяйки. Но и хозяина, само собой. Видите ли, такие… назовем их… трехсторонние отношения… в сущности, очень удобны для всех.
   Г е д д а. Да уж. В путешествии мне третьего часто не хватало. Эти поездки тет-а-тет в купе… уфф.
   Б р а к к. К счастью, свадебный тур завершен.
   Г е д д а (качает головой). Нет, ехать, похоже, еще долго… Поезд просто остановился на промежуточной станции.
   Б р а к к. На станции можно спрыгнуть с поезда. И погулять, например.
   Г е д д а. Я никогда не спрыгиваю.
   Б р а к к. Неужели?
   Г е д д а. Да, потому что рядом всегда вертится кто-нибудь и…
   Б р а к к (со смехом). Смотрит на ваши ножки?
   Г е д д а. Вот именно.
   Б р а к к. Ну надо же…
   Г е д д а (отмахиваясь). Я не терплю подобных вещей. Лучше уж буду сидеть вдвоем взаперти.
   Б р а к к. А если вдруг зайдет третий?
   Г е д д а. Это другое дело.
   Б р а к к. Проверенный, понимающий друг…
   Г е д д а. Искушенный в приятной и красивой жизни…
   Б р а к к. Не педант-ученый…
   Г е д д а (с отчетливым вздохом). Да. Так было бы легче.
   Б р а к к (услышав, что открывается дверь, косится на хозяйку). Треугольник построен.
   Г е д д а (вполголоса). И поезд едет дальше.

   Й о р г е н Т е с м а н в сером уличном костюме и мягкой фетровой шляпе входит из большой гостиной. Под мышками книги, другие рассованы по карманам.

   Т е с м а н (идет к столику рядом с диваном). Ох, еле дотащил, Гедда, слишком много набрал. (Кладет книги на стол.) Аж вспотел, понимаешь ли. О, дорогой асессор, вы уже тут? Да? Берта мне почему-то ничего не сказала.
   Б р а к к (встает). Я вошел через сад.
   Г е д д а. А что за книги ты принес?
   Т е с м а н (стоит у стола, листает книги). Научные труды, они мне для работы необходимы.
   Г е д д а. Труды?
   Б р а к к. Научные труды, госпожа Тесман. (Обмениваются понимающими взглядами.)
   Г е д д а. Тебе нужны еще какие-то книги по науке?
   Т е с м а н. Видишь ли, дорогая Гедда, научную библиотеку нельзя собрать раз и навсегда. Надо постоянно следить за тем, что делают и пишут другие.
   Г е д д а. Да, наверно.
   Т е с м а н (перебирает принесенные книги). И новую книжку Лёвборга прихватил. (Протягивает жене.) Гедда, хочешь взглянуть? Да?
   Г е д д а. Нет, спасибо большое. Впрочем, может быть, попозже…
   Т е с м а н. Я полистал ее дорогой.
   Б р а к к. И каково ваше профессиональное мнение?
   Т е с м а н. Поразительно, как он подает материал: уверенно, здраво, логично. Раньше он так писать не умел. (Собирает книги в стопку.) Пойду отнесу в кабинет. Разрежу странички… Да, мне еще переодеться надо. (Бракку.) Мы ведь не сию секунду уходим? Да?
   Б р а к к. Нет, нет, никакой спешки.
   Т е с м а н. Тогда не буду торопиться. (Уходит с книгами, но в дверях останавливается и оборачивается.) Да, Гедда, тетя Юлли к тебе вечером не придет.
   Г е д д а. Не придет? Все-таки обиделась из-за истории со шляпой?
   Т е с м а н. Нет, конечно. Как ты могла так подумать о тетушке? Просто Рина себя сегодня плохо чувствует.
   Г е д д а. Мне казалось, она всегда себя плохо чувствует.
   Т е с м а н. Да, но сегодня особенно мучается, бедняжка.
   Г е д д а. Понятно, что сестре не хочется ее бросать. Ну что ж, придется смириться.
   Т е с м а н. Но ты не можешь себе представить, как тетушка Юлли счастлива, что ты так расцвела в путешествии.
   Г е д д а (вполголоса, вставая). Ох уж эти вечные тетушки…
   Т е с м а н. Что?
   Г е д д а (идет к стеклянной двери). Ничего.
   Т е с м а н. Ну да. (Уходит в заднюю комнату и направо.)
   Б р а к к. Что за история со шляпой?
   Г е д д а. Госпожа Тесман положила сегодня свою шляпку здесь на стул. (Смотрит на него, улыбаясь.) А я сделала вид, что приняла ее за шляпу нашей служанки.
   Б р а к к (качает головой). Дорогая госпожа Гедда, как вы могли поступить так с почтенной пожилой дамой?!
   Г е д д а (нервно ходит по комнате). Понимаете, иногда на меня как будто находит что-то такое. И я просто не могу удержаться. (Падает в кресло у печки.) Не знаю, как бы вам объяснить.
   Б р а к к (встает за креслом). По большому счету, вы не счастливы, в этом все и дело.
   Г е д д а (смотрит прямо перед собой). А с какой стати мне быть счастливой? Вы можете мне объяснить?
   Б р а к к. Ну… В частности, хотя бы потому, что вам достался дом вашей мечты.
   Г е д д а (поднимает на него глаза, со смехом). Вы тоже верите в легенду о доме мечты?
   Б р а к к. А разве ничего такого не было?
   Г е д д а. Что-то, конечно, было.
   Б р а к к. И что же?
   Г е д д а. Прошлым летом я использовала Тесмана как провожатого – он сопровождал меня по вечерам из гостей домой.
   Б р а к к. Мне, к сожалению, было совсем не в ту сторону.
   Г е д д а. Еще бы, дорогой асессор. Прошлым летом вы все больше гуляли на сторону.
   Б р а к к (со смехом). И вам не стыдно, госпожа Гедда? Так что вы с Тесманом…
   Г е д д а. Мы как-то вечером проходили тут мимо. Бедный Тесман мекал, бекал и не знал, о чем бы со мной поговорить. Тогда я сжалилась над ученым человеком…
   Б р а к к (ухмыльнувшись с сомнением). Вы? Неужели?
   Г е д д а. Да, представьте себе. Я его пожалела и, чтобы помочь ему выпутаться из затруднения, легкомысленно сказала, что, мол, хотела бы жить в этом доме.
   Б р а к к. И ничего больше?
   Г е д д а. В тот вечер – ничего.
   Б р а к к. А в другие вечера, потом?
   Г е д д а. Мое легкомыслие не прошло без последствий, дорогой асессор.
   Б р а к к. К сожалению, обычно всегда так и случается, госпожа Гедда.
   Г е д д а. Спасибо на добром слове. Короче говоря, вышло так, что грезы о вилле советницы Фалк сблизили меня с Йоргеном Тесманом. Именно эти мечтания и потянули за собой все остальное: помолвку, венчание, свадебное путешествие. Да, да, асессор, как стелешь, так и почиваешь, чуть было не сказала я.
   Б р а к к. Забавно! Так на самом деле дом вам, может, вообще не нравился?
   Г е д д а. Ни капли, клянусь вам.
   Б р а к к. А теперь? Когда мы его обустроили и почти навели уют?
   Г е д д а. Уф… Мне во всех комнатах чудится запах лаванды и отдушки из розовых лепестков. Возможно, конечно, он от тети Юлли остался.
   Б р а к к (смеется). Ну нет, думаю, это наследство покойной советницы.
   Г е д д а. Да, что-то мертвое здесь чувствуется. Как бальный букет – назавтра после бала. (Складывает руки в замок на затылке, откидывается в кресле и смотрит на Бракка.) Эх, дорогой асессор, вы просто не можете себе представить, как смертельно я буду здесь скучать.
   Б р а к к. Неужели для вас не найдется в жизни какого-нибудь занятия, госпожа Гедда?
   Г е д д а. Занятия, хоть в чем-то увлекательного, да?
   Б р а к к. Желательно.
   Г е д д а. Одному богу известно, что бы это могло быть. Я много раз думала о… (Обрывает себя.) Но наверняка тоже не получится.
   Б р а к к. Как знать? Не расскажете?
   Г е д д а. Да вот не попробовать ли мне пристроить Тесмана в политику?
   Б р а к к (с хохотом). Тесмана? Нет, знаете ли, политика ему не… занятия такого рода вряд ли его интересуют.
   Г е д д а. Согласна с вами. Но если бы мне все-таки удалось его к этому склонить?
   Б р а к к. Какое вам в том удовольствие? Преуспеть в политике ему не по силам. Зачем вы собрались толкать его в ту сторону?
   Г е д д а. Да потому что скучно мне, понимаете? (Помолчав.) Вам кажется совершенно невозможным, чтобы Тесман стал министром, да?
   Б р а к к. Хм… Видите ли, госпожа Тесман, начнем с того, что для этого надо быть весьма богатым человеком.
   Г е д д а (нетерпеливо встает). Вот вы и сказали главное! Все дело в нищенских условиях, в которые я угодила! (Ходит по комнате.) Без денег жизнь жалкая. До смехотворности. Отсюда все беды.
   Б р а к к. Мне кажется, проблема в другом.
   Г е д д а. В чем же?
   Б р а к к. В вашей жизни пока не было какой-то встряски, импульса, который заставил бы вас действовать.
   Г е д д а. Вы хотите сказать – ничего серьезного?
   Б р а к к. Можно и так выразиться. Но теперь оно, даст бог, образуется.
   Г е д д а (мотнув головой). Вы о потугах Тесмана получить несчастное место профессора? Я и пальцем не пошевельну. Пусть сам разбирается.
   Б р а к к. Нет-нет, я не о том. Вот если, говоря высоким штилем, на вас будут возложены важные ответственные обязанности? (Улыбается.) Новая роль, дражайшая госпожа Гедда.
   Г е д д а (упрямо). Молчите! Даже не надейтесь, ничему такому не бывать.
   Б р а к к (примирительно). Ну, поговорим об этом через год, если не раньше.
   Г е д д а (коротко). Я, господин асессор, не создана для ролей, которые чего-то от меня требуют.
   Б р а к к. Неужто вы не созданы, как все женщины, для роли…
   Г е д д а (от стеклянной двери). Молчите, говорю! Я часто думаю, что гожусь в этой жизни только для одного.
   Б р а к к (подходит ближе). Позволено мне будет спросить – для чего?
   Г е д д а (глядя в стеклянную дверь). Извести себя скукой до смерти. Так и знайте. (Оборачивается и всматривается в малую гостиную. Говорит, смеясь.) О, а вот и господин профессор пожаловал.
   Б р а к к (тихо, словно желая предостеречь). Ну, ну, ну, госпожа Гедда.

   Й о р г е н Т е с м а н, одетый для выхода в свет, с перчатками и шляпой в руках, входит из малой гостиной.

   Т е с м а н. Гедда, Лёвборг не отклонил приглашения? Да?
   Г е д д а. Отказа не присылал.
   Т е с м а н. Тогда сейчас придет, вот увидишь.
   Б р а к к. Неужели вы думаете, он придет?
   Т е с м а н. Я почти уверен. То, что вы утром рассказывали, наверняка пустые разговоры.
   Б р а к к. Да?
   Т е с м а н. Да! По крайней мере, тетя Юлли не допускает мысли, что он когда-нибудь перейдет мне дорогу. Вот так-то!
   Б р а к к. Тогда все в полнейшем порядке.
   Т е с м а н (складывает перчатки в шляпу и кладет ее на столик справа). Но я хотел бы дождаться его.
   Б р а к к. Пожалуйста. Времени у нас много. Гости придут не раньше семи – половины восьмого.
   Т е с м а н. Тогда составим пока компанию Гедде, а там видно будет, да?
   Г е д д а (перекладывая пальто и шляпу Бракка на угловой диван). В худшем случае господин Лёвборг может остаться со мной.
   Б р а к к (хочет забрать у нее вещи). Позвольте мне, сударыня!.. Что вы называете «худшим случаем»?
   Г е д д а. Если он не захочет пойти с вами и Тесманом.
   Т е с м а н (смотрит на нее с сомнением). Думаешь, он может остаться здесь с тобой? Ты ведь помнишь, что тетя Юлли не придет?
   Г е д д а. Зато зайдет госпожа Эльвстед. И мы втроем выпьем чаю.
   Т е с м а н. Тогда другое дело.
   Б р а к к (с улыбкой). Для его здоровья оно и лучше будет, наверно.
   Г е д д а. Почему?
   Б р а к к. Не вы ли, сударыня, клеймили мои скромные мальчишники? Якобы для них нужна железная воля, а иначе…
   Г е д д а. Но господин Лёвборг теперь блюдет строгость по части морали. Преображенный грешник.

   Из передней входит Б е р т а.

   Б е р т а. Там пришел посетитель, хочет войти к господам.
   Г е д д а. Проводите его сюда.
   Т е с м а н (тихо). Вот увидите, это он. Да?

   Входит Э й л е р т Л ё в б о р г. Худой, поджарый, возраста Тесмана, он выглядит хуже и старше. Каштановые волосы и борода, продолговатое лицо, бледное, лишь на щеках яркие пятна румянца. Одет элегантно, на нем темный новый выходной костюм. В руках черные цилиндр и перчатки. Он останавливается в дверях и суетливо кланяется. Выглядит немного смущенным.

   Т е с м а н (подходит, жмет ему руку). Дорогой Эйлерт, вот и довелось снова повидаться!
   Л ё в б о р г (тихо). Cпасибо за письмо. (Подходит к Гедде.) Позволено мне протянуть руку и вам, госпожа Тесман?
   Г е д д а (пожимает протянутую руку). Добро пожаловать, господин Лёвборг. (Делая жест рукой.) Господа, вы ведь знакомы?
   Л ё в б о р г (с легким поклоном). Асессор Бракк, я полагаю?
   Б р а к к (тоже кланяется). Он самый. И в былые годы мы…
   Т е с м а н (Лёвборгу, положив руки ему на плечи). И чувствуй себя как дома, Эйлерт. Да, Гедда? Ты ведь теперь решил обосноваться в городе? Да?
   Л ё в б о р г. Да, решил.
   Т е с м а н. Ну и правильно. Знаешь, а я купил твою новую книгу. Правда, прочитать пока времени не было.
   Л ё в б о р г. И не надо.
   Т е с м а н. Почему ты так думаешь?
   Л ё в б о р г. Да нет в ней ничего особенного.
   Т е с м а н. Надо же, как ты о ней говоришь.
   Б р а к к. А я слышал, все ее хвалят.
   Л ё в б о р г. Конечно, так и было задумано. Я нарочно писал попроще, чтобы всем понравилось.
   Б р а к к. Весьма разумно.
   Т е с м а н. Но дорогой Эйлерт…
   Л ё в б о р г. Я хочу начать все с начала. Хочу вернуть себе репутацию и положение в обществе.
   Т е с м а н (смутившись). Так вот чего ты хочешь? Да?
   Л ё в б о р г (улыбнувшись, снимает шляпу и достает из кармана пальто рукопись, завернутую в бумагу). Раз уж мы заговорили… Йорген Тесман, почитай лучше вот это. Тут я впервые сказал, что хотел. Эта книга – я сам.
   Т е с м а н. Да? А что это такое?
   Л ё в б о р г. Продолжение.
   Т е с м а н. Чего продолжение?
   Л ё в б о р г. Книги.
   Т е с м а н. Новой?
   Л ё в б о р г. Естественно.
   Т е с м а н. Но, дорогой мой Эйлерт, она ведь доходит до наших дней?
   Л ё в б о р г. Именно. Поэтому вторая часть посвящена будущему.
   Т е с м а н. Будущему? Да мы же о нем ничего не знаем.
   Л ё в б о р г. Не знаем, но кое-что сказать тем не менее можем. (Разворачивает сверток.) Вот смотри.
   Т е с м а н. Почерк не твой.
   Л ё в б о р г. Я диктовал. (Листает бумаги.) Рукопись состоит из двух разделов. Один посвящен центрам силы в культуре в будущем. А второй (листает вперед) будущему развитию культуры.
   Т е с м а н. Интересно. Мне бы и в голову не пришло писать о таком.
   Г е д д а (стоит у стеклянной двери и барабанит пальцами по стеклу). Что да, то да.
   Л ё в б о р г (снова заворачивает рукопись в бумагу и кладет на стол). Я захватил рукопись с собой, потому что думал почитать тебе сегодня.
   Т е с м а н. Очень мило с твоей стороны. Правда, сегодня… (Смотрит на Бракка.) Не знаю, как бы нам лучше устроить…
   Л ё в б о р г. Можно в другой раз. Это не горит.
   Б р а к к. Видите ли, господин Лёвборг, сегодня у меня дома будет небольшая вечеринка. В основном в честь Тесмана…
   Л ё в б о р г (оглядывается в поисках шляпы). Тогда не смею вас задерживать.
   Б р а к к. Подождите, выслушайте меня. Не доставите ли мне удовольствие и не присоединитесь ли к нам?
   Л ё в б о р г (коротко и твердо). Нет, я никак не могу. Большое спасибо за приглашение.
   Б р а к к. Да бросьте! Идемте с нами. Небольшое избранное общество. Все будет очень «живо», как выражается госпожа Ге… госпожа Тесман.
   Л ё в б о р г. Нисколько не сомневаюсь. Тем не менее.
   Б р а к к. Вы могли бы захватить рукопись и там почитать ее Тесману. Комнат у меня достаточно.
   Т е с м а н. А правда, Эйлерт, давай так и сделаем. Да?
   Г е д д а (вклиниваясь между ними). Дорогой, но если господин Лёвборг не хочет идти?! Я уверена, что он с бóльшим удовольствием останется здесь и поужинает со мной.
   Л ё в б о р г (вперившись в нее взглядом). Сударыня, с вами?!
   Г е д д а. Да. И с госпожой Эльвстед.
   Л ё в б о р г. А-а… (Вскользь.) Я мельком виделся с ней утром.
   Г е д д а. Виделись? Она придет на ужин. Так что вы просто вынуждены остаться, господин Лёвборг, иначе некому будет проводить ее домой.
   Л ё в б о р г. Да, ваша правда. Благодарю за приглашение, сударыня. Я остаюсь.
   Г е д д а. Пойду дам распоряжение служанке.

   Гедда выходит в переднюю и дергает сонетку. Появляется Б е р т а. Гедда тихо разговаривает с ней и показывает на малую гостиную. Берта кивает и уходит.

   Т е с м а н (тем временем разговаривает с Эйлертом Лёвборгом). Послушай, Эйлерт, так ты об этой теме, о будущем, собрался делать доклад?
   Л ё в б о р г. Да.
   Т е с м а н. Я слышал в книжной лавке, что ты намерен осенью выступать с докладами.
   Л ё в б о р г. Намерен. Но не надо сразу подозревать меня во всех грехах, Тесман.
   Т е с м а н. Да ни боже мой. Но…
   Л ё в б о р г. Я и сам отлично понимаю, что тебе все это совершенно поперек планов.
   Т е с м а н (растерянно). Но я же не могу требовать, чтобы ради меня…
   Л ё в б о р г. Я дождусь, пока ты получишь должность.
   Т е с м а н. Дождешься? Так ты… не будешь мне соперником? Да?
   Л ё в б о р г. Не буду. Я хочу победить тебя только в глазах общества.
   Т е с м а н. Так что же… Тетя Юлли была права! Я так и знал! Гедда! Представляешь, Эйлерт Лёвборг не собирается перебегать нам дорогу!
   Г е д д а (коротко). Нам? Меня не вмешивай. (Идет в дальнюю комнату, куда Берта принесла поднос с графинами и бокалами и расставляет их на столе. Гедда кивает и возвращается в гостиную.)

   Берта уходит.

   Т е с м а н (в это же время). Асессор Бракк, а вы что скажете на это. Да?
   Б р а к к. Я скажу, пожалуй… что почет и слава… хм… дорогого стоят.
   Т е с м а н. Так-то оно так, но все же…
   Г е д д а (смотрит на Тесмана с холодной улыбкой). Смотрю, тебя как громом поразило.
   Т е с м а н. Ну да… почти… понимаешь ли.
   Б р а к к. Сударыня, гроза действительно собиралась, но миновала нас.
   Г е д д а (сделав жест в сторону малой гостиной.) Не хотите ли, господа, отведать холодного пунша?
   Б р а к к (взглянув на часы). На посошок? Было бы недурно.
   Т е с м а н. Прекрасная мысль, Гедда! Прекрасная! Как раз под настроение. У меня прямо камень с души упал…
   Г е д д а. И вы угощайтесь, господин Лёвборг.
   Л ё в б о р г (отказываясь). Нет, я не буду. Большое спасибо.
   Б р а к к. Да что вы в самом деле. Просто холодный пунш, не отрава.
   Л ё в б о р г. Кому как.
   Г е д д а. Я постараюсь пока занять господина Лёвборга.
   Т е с м а н. Да, да, дорогая, составь ему компанию.

   Он и Бракк переходят в малую гостиную, садятся за стол, пьют пунш, закуривают сигары и оживленно беседуют.
   Лёвборг стоит у печки. Гедда подходит к письменному столу.

   Г е д д а (слегка повысив голос). Если угодно, покажу вам фотографии нашего свадебного путешествия. На обратном пути мы проехали через Тироль. (Приносит альбом, кладет его на столик у дивана, садится в углу с краю.)

   Эйлерт Лёвборг подходит ближе, останавливается, смотрит на нее. Затем берет стул и садится слева от нее, спиной к малой гостиной.

   Г е д д а (раскрывает альбом). Взгляните на эти горы, господин Лёвборг. Это Ортлер. Видите, Тесман сделал подпись: горный массив Ортлер рядом с Мерано.
   Л ё в б о р г (неотрывно глядя на нее, тихо и с расстановкой). Гедда… Гедда Габлер!
   Г е д д а (кинув на него быстрый взгляд). Тише!
   Л ё в б о р г (повторяет тихо). Гедда Габлер!
   Г е д д а (глядя в альбом). Раньше меня звали так, да. Когда мы водили знакомство.
   Л ё в б о р г. Но отныне… и на всю жизнь… мне надо отучиться говорить Гедда Габлер.
   Г е д д а (листает дальше). Да, надо. И мне кажется, вам пора начинать тренироваться. Чем раньше, тем будет лучше.
   Л ё в б о р г (зло). Гедда Габлер вышла замуж. И за кого – за Йоргена Тесмана!
   Г е д д а. Да… так бывает.
   Л ё в б о р г. Гедда, Гедда, как ты могла так распорядиться собой!
   Г е д д а (пристально смотрит на него). Что? Вот этого не надо.
   Л ё в б о р г. Чего именно?

   Входит Т е с м а н, идет к дивану.

   Г е д д а (заслышав его шаги, бесцветно). А это, господин Лёвборг, долина Ампеццо. Взгляните на эти пики. (Дружески смотрит на Тесмана.) Как они называются, забыла?
   Т е с м а н. Дай-ка я посмотрю. А, это Доломиты.
   Г е д д а. Точно, да. Господин Лёвборг, это Доломиты.
   Т е с м а н. Гедда, я хотел спросить – а ты не хочешь пунша? Принести тебе? Да?
   Г е д д а. Да, спасибо, с удовольствием. И несколько печеньиц тогда уж.
   Т е с м а н. А сигарету?
   Г е д д а. Нет, не надо.
   Т е с м а н. Хорошо. (Возвращается в малую гостиную и отходит направо.)

   Бракк, сидя в глубине задней комнаты, не спускает глаз с Гедды и Лёвборга.

   Л ё в б о р г (по-прежнему вполголоса). Гедда, ответь мне – как ты могла?
   Г е д д а (якобы поглощенная рассматриванием альбома). Если вы не прекратите говорить мне «ты», я перестану с вами разговаривать.
   Л ё в б о р г. Мне не позволено говорить «ты» даже наедине?
   Г е д д а. Не позволено. Про себя можно, но вслух вы так говорить не должны.
   Л ё в б о р г. Угу, понял. Это посягает на вашу любовь к Йоргену Тесману.
   Г е д д а (проводит по нему взглядом, улыбается). Любовь? Да вы шутник.
   Л ё в б о р г. Все-таки не любовь!
   Г е д д а. Но и не супружеская измена. Такое не по мне.
   Л ё в б о р г. Гедда, только один вопрос…
   Г е д д а. Тише!

   Тесман приносит поднос из дальней комнаты.

   Т е с м а н. Угощайтесь, очень вкусно. (Ставит поднос на стол.)
   Г е д д а. Почему ты сам нам подаешь?
   Т е с м а н (наполняя стаканы). Потому что мне очень нравится прислуживать тебе, Гедда.
   Г е д д а. Зачем же ты налил два стакана? Господин Лёвборг не хочет пунша.
   Т е с м а н. Так госпожа Эльвстед скоро придет.
   Г е д д а. Да, верно… Госпожа Эльвстед.
   Т е с м а н. Ты про нее забыла? Да?
   Г е д д а. Мы засмотрелись на карточки… (Показывает ему фотографию.) Помнишь этот городок?
   Т е с м а н. Да, рядом с Бреннерским перевалом. Мы там заночевали еще.
   Г е д д а. И познакомились с приятными курортниками.
   Т е с м а н. Да, да, это там было. Эх, Эйлерт, жалко, ты с нами не ездил! (Уходит в глубину сцены, к Бракку.)
   Л ё в б о р г. Только один вопрос, Гедда.
   Г е д д а. Да?
   Л ё в б о р г. В вашем отношении ко мне тоже не было любви? Ни капли, ни намека, ни жалкой крохи?
   Г е д д а. А разве же была? Помнится, мы были хорошими товарищами. Задушевными друзьями, предельно откровенными. (Улыбается.) Особенно вы всегда были душа нараспашку.
   Л ё в б о р г. Это вы умело ее распахивали.
   Г е д д а. Оглядываясь назад, я вижу, сколько красоты, сколько привлекательности и, назову так, мужества было в той безоглядной откровенности, в той тайной дружбе.
   Л ё в б о р г. Да, Гедда, да! Разве нет? Помните, как я приходил к вашему отцу, обычно под вечер. Он садился у окна, спиной к нам, и читал свою газету…
   Г е д д а. А мы устраивались на угловом диване…
   Л ё в б о р г. Клали между нами всегда один и тот же журнал с картинками…
   Г е д д а. За неимением альбома.
   Л ё в б о р г. И я исповедовался вам, Гедда. Рассказывал о себе такое, чего никто, кроме вас, не знал. Признавался в загулах, что пил-кутил сутки напролет. Какой силой вы заставляли меня выкладывать вам все начистоту?
   Г е д д а. Думаете, во мне была сила?
   Л ё в б о р г. Иначе никак не объяснишь. Эти ваши многозначительные вопросы, исподволь, обиняком, с намеками и недомолвками…
   Г е д д а. Которые вы на удивление хорошо понимали.
   Л ё в б о р г. Как вы могли так лезть мне в душу? Рисково и бестактно выспрашивать вообще обо всем?!
   Г е д д а. Ничего подобного – всегда с большим тактом, ненавязчиво.
   Л ё в б о р г. Да все равно бестактно вызывать человека на откровенные рассказы обо всем… таком…
   Г е д д а. А как вы могли отвечать во всех подробностях, господин Лёвборг?
   Л ё в б о р г. Вот именно. Этого я задним числом вообще не могу понять. А если, Гедда, в основе отношений, где-то на самом донышке, все же была любовь? Вдруг вы принимали мои исповеди, потому что мечтали очистить меня от грязи? Было так?
   Г е д д а. Да нет, не совсем.
   Л ё в б о р г. Тогда что вами двигало?
   Г е д д а. По-вашему, совершенно непонятно, что юная девица хочет тайком, ничем не рискуя…
   Л ё в б о р г. Ну же?
   Г е д д а. Заглянуть хоть одним глазком в мир, о…
   Л ё в б о р г. Что?
   Г е д д а. О самом существовании которого ей запрещено знать?
   Л ё в б о р г. Это и была причина?
   Г е д д а. И это тоже. Да, и это, думаю.
   Л ё в б о р г. Значит, товарищи по страстям и порокам. Но почему нельзя было сохранить наши товарищеские отношения хотя бы в таком виде?
   Г е д д а. Вы сами виноваты.
   Л ё в б о р г. Отношения разорвали вы.
   Г е д д а. Да, поскольку грозила опасность, что они перейдут в реальную плоскость. Стыдно, Эйлерт Лёвберг, зачем было нападать на вашего рискового товарища?!
   Л ё в б о р г (ломая пальцы). Господи, но почему вы не довели дело до конца? Почему не застрелили меня, как грозились?
   Г е д д а. Я слишком боюсь скандалов.
   Л ё в б о р г. Да, Гедда, на самом деле вы трусливы.
   Г е д д а. Ужасно труслива. (Меняет тему.) На ваше счастье. Вы ведь утешились у Эльвстедов не без приятности.
   Л ё в б о р г. Я знаю, Теа вас во все посвятила.
   Г е д д а. А вы, наверно, рассказали ей о нас?
   Л ё в б о р г. Нет, ни слова не сказал. Ей мозгов не хватит понять.
   Г е д д а. Мозгов не хватит?
   Л ё в б о р г. В некоторых вещах она глупа.
   Г е д д а. А я труслива. (Наклоняется ближе к нему. Тихо, не поднимая глаз.) Но сейчас все же признаюсь.
   Л ё в б о р г (нетерпеливо). В чем?
   Г е д д а. Я тогда не застрелила вас…
   Л ё в б о р г. Почему?
   Г е д д а. В тот вечер меня удержала не только моя пресловутая трусость.
   Л ё в б о р г (смотрит на нее, осознает услышанное; страстным шепотом). О, Гедда! Гедда Габлер! Так у нашей дружбы все же была тайная причина. Ты и я… И страсть в тебе все же была.
   Г е д д а (тихо, смерив его взглядом). Берегите себя. Ничего такого не думайте!

   Начинает смеркаться. Б е р т а открывает дверь из передней.

   Г е д д а (захлопывает альбом; с улыбкой, громко). Наконец-то! Дорогая Теа, иди сюда!

   Входит г о с п о ж а Э л ь в с т е д в выходном платье. Дверь за ней закрывается.

   Г е д д а (сидя на диване, раскрывает объятия ей навстречу). Милая моя Теа, ты не представляешь себе, как я тебя ждала!

   Госпожа Эльвстед на ходу здоровается с Бракком и Тесманом в малой гостиной, идет к столу, протягивает Гедде руку. Эйлерт Лёвборг встал. Они с госпожой Эльвстед молча кивают друг другу в знак приветствия.

   Т е а. Я сначала должна пойти поразговаривать с твоим мужем, наверно?
   Г е д д а. Нет-нет. Тем двоим не надо мешать. Они скоро уйдут по своим делам.
   Т е а. Они уйдут?
   Г е д д а. Да, у них сегодня попойка намечена.
   Т е а (быстро Лёвборгу). Вы ведь не пойдете?
   Л ё в б о р г. Нет.
   Г е д д а. Господин Лёвборг останется с нами.
   Т е а (берет стул, намереваясь сесть рядом с Лёвборгом). Как же здесь хорошо!
   Г е д д а. Нет-нет, Теа! Не садись туда, душечка, иди ко мне. Я хочу быть в серединке между вами.
   Т е а. Конечно. Как тебе удобно. (Обходит стол и садится на диван справа от Гедды.)

   Лёвборг снова садится.

   Л ё в б о р г (помолчав, Гедде). Любо-дорого на нее посмотреть, правда же?
   Г е д д а (легко поглаживает ее по волосам). Только посмотреть?
   Л ё в б о р г. Да. Мы с ней – настоящие товарищи. Доверяем друг другу совершенно. И говорим по душам решительно о чем угодно.
   Г е д д а. Без намеков и недомолвок, господин Лёвборг?
   Л ё в б о р г. Ну…
   Т е а (тихо, прильнув к Гедде). Ах, Гедда, какая я счастливая! Он еще говорит, что я его вдохновляю. Веришь?
   Г е д д а (смотрит на нее с улыбкой). Неужели он даже так говорит?
   Л ё в б о р г. А уж какая она смелая, госпожа Тесман!
   Т е а. Господи! Это я смелая?
   Л ё в б о р г. Да, на удивление, когда дело касается товарища.
   Г е д д а. Смелость, да… Ее как раз мне не хватило.
   Л ё в б о р г. В каком смысле?
   Г е д д а. Глядишь, сейчас жизнь была бы жизнью. (Внезапно меняя тему.) Теа, дорогая, а ну-ка, попробуй холодного пунша.
   Т е а. Нет, спасибо, я не пью.
   Г е д д а. Ну, тогда вы, господин Лёвборг.
   Л ё в б о р г. Спасибо, и я не буду.
   Т е а. Нет, ему тоже не надо.
   Г е д д а (смотрит на него пристально). Даже если это мое желание?
   Л ё в б о р г. Все равно не буду.
   Г е д д а (смеясь). Ну нет у меня, бедняжки, никакой власти над вами.
   Л ё в б о р г. В этом деле нет.
   Г е д д а. Но если без шуток, мне кажется, вам все же стоит отведать пунша. Ради вашего же блага.
   Т е а. Нет-нет, Гедда! Ты что?
   Л ё в б о р г. Моего блага?
   Г е д д а. Вернее, ради благого впечатления в глазах людей.
   Л ё в б о р г. То есть?
   Г е д д а. Люди могут подумать, что вы слишком нерешительны, потому… что – по большому счету – слабовольны и не полагаетесь на себя.
   Т е а (тихо). Нет, Гедда, не надо…
   Л ё в б о р г. Люди могут думать все, что им угодно. Время покажет.
   Т е а (радостно). Да!
   Г е д д а. Я заметила даже по асессору Бракку.
   Л ё в б о р г. Что заметили?
   Г е д д а. Он презрительно ухмыльнулся, когда вы испугались пересесть за стол с пуншем.
   Л ё в б о р г. Испугался? Просто я выбрал ваше общество.
   Т е а. В этом нет ничего такого, Гедда.
   Г е д д а. Асессор понял по-своему. Я заметила, как они с Тесманом переглянулись и заулыбались, когда вы и на мальчишник тоже испугались пойти.
   Л ё в б о р г. Испугался? Вы считаете, что я испугался?
   Г е д д а. Нет, не я. Но асессор Бракк понял так.
   Л ё в б о р г. Это его дело.
   Г е д д а. То есть вы с ними не пойдете?
   Л ё в б о р г. Я останусь с вами и Теей.
   Т е а. Ты же так и рассчитывала, Гедда?
   Г е д д а (улыбается и одобрительно кивает Лёвборгу). Кремень! Ни за что от своих принципов не откажется. Вот каким должен быть настоящий мужчина! (Обернувшись к Тее, похлопывает ее.) Разве не это я тебе сказала, когда ты прибежала утром сама не своя от страха?
   Л ё в б о р г (опешив). Страха?
   Т е а (с ужасом). Гедда!!!
   Г е д д а. Ну вот, а теперь сама видишь. И перестань так страшно переживать, что…(Обрывает себя.) Пора нам троим повеселиться наконец!
   Л ё в б о р г (вздрогнув). Та-ак. Что вы сказали только что, госпожа Тесман?!
   Т е а. Гедда, боже мой, что ты делаешь? Что ты такое говоришь?
   Г е д д а. Только без крика! Противный асессор не спускает с тебя глаз.
   Л ё в б о р г. Сама не своя от страха, говорите? Из-за меня.
   Т е а (тихо и жалобно). Гедда, твои слова будут стоить мне счастья.
   Л ё в б о р г (некоторое время неотрывно и мрачно смотрит на нее). Вот, значит, как верит в меня мой товарищ. Решительно и твердо, да.
   Т е а (умоляюще). Друг мой, выслушай меня!
   Л ё в б о р г (берет бокал с пуншем, поднимает его; медленно хрипло). За тебя, Теа! (Осушает бокал и берет второй.)
   Т е а (тихо). Гедда, Гедда – ты этого хотела?
   Г е д д а. Я этого хотела? Ты с ума сошла?!
   Л ё в б о р г. И за вас, госпожа Тесман. Спасибо за правду. Да здравствует правда! (Выпивает и хочет снова налить.)
   Г е д д а (прижимает его руку своей). Но, но, но. Сейчас больше не стоит. У вас еще мальчишник впереди.
   Т е а. Нет, нет, нет!
   Г е д д а. Тише! Они на тебя смотрят.
   Л ё в б о р г (отставляет бокал). Слушай, Теа… Давай начистоту.
   Т е а. Да!
   Л ё в б о р г. Фогт знает, что ты поехала за мной?
   Т е а (стиснув руки). Гедда, слышишь, что он спрашивает?
   Л ё в б о р г. Вы с ним, конечно, договорились, что ты поедешь в город присматривать за мной? Или, может, он сам тебя отправил? А, понял… я нужен ему в конторе! Или ему не с кем стало в картишки перекинуться?
   Т е а (с тихим стоном). Лёвборг, Лёвборг…
   Л ё в б о р г (хватает бокал, чтобы налить в него пунш). За здоровье старика фогта!
   Г е д д а (предостерегающе). Нет, сейчас больше не надо. Не забывайте, вы собирались читать Тесману рукопись.
   Л ё в б о р г (спокойно, ставя бокал на место). Теа, я глупо себя вел. В смысле, зря так раскипятился. Не сердись на меня, мой очень-очень дорогой товарищ. Я докажу и тебе, и всем… хоть я низко падал, но снова поднялся на ноги. С твоей помощью, Теа!
   Т е а (светится от радости). Боже мой!

   Между тем Бракк в малой гостиной смотрит, который час; затем они с Тесманом встают и переходят в гостиную.

   Б р а к к (берет пальто и шляпу). Пробил наш час, госпожа Тесман.
   Г е д д а. Пожалуй, да.
   Л ё в б о р г (вставая). И мой тоже, господин асессор.
   Т е а (тихо и умоляюще). Лёвборг, не делай этого!
   Г е д д а (стискивает ее руку). Они все слышат!
   Т е а (тихо). Ой!
   Л ё в б о р г (Бракку). Вы любезно приглашали меня.
   Б р а к к. Так вы все-таки идете с нами?
   Л ё в б о р г. Да, благодарю вас.
   Б р а к к. Очень, очень рад.
   Л ё в б о р г (берет свою рукопись; Тесману). Я хотел кое-что тебе показать, прежде чем отправлять книгу в печать.
   Т е с м а н. Ого, интересно. Да, но… Гедда, дорогая, а как же госпожа Эльвстед вернется домой? Да?
   Г е д д а. Что-нибудь придумаем.
   Л ё в б о р г (пристально смотрит на дам). Госпожа Эльвстед? Естественно, я зайду за ней и провожу ее домой. (Подходит ближе.) Около десяти часов будет удобно, госпожа Тесман?
   Г е д д а. Разумеется, очень удобно.
   Т е с м а н. Тогда все в полном порядке. Но меня ты так рано не жди, Гедда.
   Г е д д а. Да, дорогой, не спеши.
   Т е а (пряча страх). Господин Лёвборг, я буду ждать вас здесь.
   Л ё в б о р г (со шляпой в руке). Разумеется, сударыня.
   Б р а к к. Вперед за удовольствиями, господа! Процессия отправляется. Надеюсь, вечер пройдет живо, как выражается одна прекрасная дама.
   Г е д д а. Если бы прекрасная дама могла незримо поприсутствовать на вашем пиру…
   Б р а к к. Почему незримо?
   Г е д д а. Чтобы без купюр послушать ваши развеселые шутки, господин асессор.
   Б р а к к (хохочет). Вот этого я бы прекрасной даме не советовал.
   Т е с м а н (тоже смеется). Отличная шутка, Гедда! Да?
   Б р а к к. Прощайте, сударыни.
   Л ё в б о р г (откланиваясь). Значит, в десять.

   Бракк, Тесман и Лёвборг уходят в переднюю. Одновременно Б е р т а приносит из малой гостиной зажженную лампу, ставит ее на стол и уходит.

   Т е а (встает, нервно ходит по комнате). Гедда, Гедда, что же теперь будет?
   Г е д д а. Пробьет десять – и он явится. Так и вижу его: в венке из виноградных листьев, пылкий и решительный.
   Т е а. Да, хорошо бы так.
   Г е д д а. И вот тогда он снова обретет власть над собой. И всю оставшуюся жизнь проживет по-настоящему свободным человеком.
   Т е а. Лишь бы он вернулся в таком виде, как ты расписала.
   Г е д д а. В таком и никаком другом! (Встает, подходит ближе.) Можешь сомневаться в нем, сколько тебе угодно. Но я в него верю. Попробуем…
   Т е а. Гедда, что ты задумала?
   Г е д д а. Я хочу раз в жизни получить власть над судьбой человека.
   Т е а. Разве сейчас у тебя нет такой власти?
   Г е д д а. Нет… и никогда не было.
   Т е а. А над мужем?
   Г е д д а. Это и гроша ломаного не стоит. Нет, ты не понимаешь, что я по всем статьям нищебродка. А ты по какому праву такая богачка?! (Порывисто стискивает ее в объятиях.) Ох, спалю я все-таки тебе волосы!
   Т е а. Отпусти меня! Я тебя боюсь, Гедда!
   Б е р т а (в дверях). Чай накрыт в столовой, хозяйка.
   Г е д д а. Хорошо. Мы идем.
   Т е а. Нет, нет. Лучше я немедленно уйду домой одна.
   Г е д д а. Глупости! Сядешь за стол и будешь пока пить чай, малышка-глупышка. А в десять явится Эйлерт Лёвборг в виноградном венке. (Едва не силой увлекает Тею за с собой к дверям.)

Действие третье

   Комната в доме Тесманов. Портьеры на дверном проеме задернуты, как и гардины на стеклянной двери. На столе горит лампа с абажуром, свет притушен. Дверца печки открыта, внутри догорает огонь. Т е а, завернувшись в шаль до пят, сидит у печки, поставив ноги на скамеечку и откинувшись на спинку кресла. Г е д д а, в одежде, спит на диване, прикрытая пледом.

   Т е а (сперва сидит откинувшись, потом выпрямляется, вслушивается, снова бессильно откидывается на спинку. Жалобно причитая). Все еще не пришел… господи боже мой… не пришел… все еще…

   Из передней осторожно, стараясь не шуметь, входит Б е р т а с письмом в руках.

   Т е а. Что там такое?
   Б е р т а (тихо). Письмо принесли.
   Т е а (протягивая руку, скороговоркой). Письмо? Давайте его сюда скорее.
   Б е р т а. Оно для господина доктора.
   Т е а. У-у…
   Б е р т а. Его принесла служанка госпожи Юлианы. Я положу на столе.
   Т е а. Хорошо.
   Б е р т а (кладет письмо). Лучше погашу лампу, а то коптит.
   Т е а. Да, погасите. Скоро светать начнет.
   Б е р т а (гасит). Так уж рассвело.
   Т е а. Да, утро, а он еще домой не вернулся.
   Б е р т а. Видит бог, я так и думала, что оно эдак кончится.
   Т е а. Думали?
   Б е р т а. Как пошел слух, что кое-кто вернулся в город, так сразу. А уж как он стакнулся с ними, то… Об энтом господине мы прежде-то много наслушались.
   Т е а. Говорите тише. Хозяйку разбудите.
   Б е р т а (оглядывается на диван, вздыхает). Ой, господи… Сморилась, бедняжка. Что ли огня в печке прибавить?
   Т е а. Спасибо, для меня не надо.
   Б е р т а. Ну ладно. (Медленно уходит в переднюю.)
   Г е д д а (просыпается от щелчка двери). Что такое?
   Т е а. Служанка вышла.
   Г е д д а (озирается). Я тут заснула? Ах да, вспомнила. (Садится на диване, потягивается, трет глаза.) Теа, который час?
   Т е а (смотрит на свои часы). Восьмой.
   Г е д д а. А Тесман когда пришел?
   Т е а. Его пока нет.
   Г е д д а. Он еще не пришел?
   Т е а (встает). Никто не пришел.
   Г е д д а. А мы-то ждали, до четырех утра не спали…
   Т е а (стиснув руки). А уж как я ждала!
   Г е д д а (зевает, прикрывая рот рукой). Да, напрасно мы старались.
   Т е а. Ты хоть поспала немножко?
   Г е д д а. Да-да, я поспала неплохо. А ты?
   Т е а. Нет, я глаз не сомкнула. Мне не до сна было, я физически не могла уснуть, Гедда.
   Г е д д а (встает, идет к ней). Ну, ну, ну. Зачем так тревожиться? Сейчас я тебе объясню. Понятно, как все получилось.
   Т е а. Как? Говори же!
   Г е д д а. Праздник у асессора, конечно, затянулся…
   Т е а. Еще бы, это понятно. Но все же…
   Г е д д а. Поэтому Тесман побоялся явиться среди ночи и перебудить весь дом. (Смеется.) Наверное, он к тому же не хотел показываться мне на глаза… (Смеется.) Во всей красе после удачных посиделок.
   Т е а. Дорогая, но куда же он тогда делся?
   Г е д д а. Наверняка пошел к тетушкам и теперь там отсыпается. Его тамошняя комната осталась за ним.
   Т е а. Нет, у них его нет, потому что от Тесманов только что принесли письмо. Оно на столе.
   Г е д д а. Да? (Смотрит на письмо.) Хм, почерк тети Юлии. Ну, значит, он остался у асессора. И Эйлерт Лёвборг в виноградном венке читает им вслух свое творение.
   Т е а. Гедда, ты говоришь, лишь бы сказать, и сама не веришь своим словам.
   Г е д д а. Теа, дурочка ты все-таки.
   Т е а. Да, видно, дурочка и есть, к сожалению.
   Г е д д а. И вид у тебя, как будто умираешь от усталости.
   Т е а. Я правда до смерти устала.
   Г е д д а. Тогда сделай, как я говорю: пойди в мою комнату и ляг на кровать, отдохни.
   Т е а. Нет-нет, я все равно не усну.
   Г е д д а. Уснешь еще как.
   Т е а. Но скоро вернется твой муж. А я хочу сразу узнать…
   Г е д д а. Я тебе скажу, когда он придет.
   Т е а. Обещаешь?
   Г е д д а. Да-да, не сомневайся. А теперь иди поспи.
   Т е а. Тогда спасибо. Пойду попробую. (Уходит вглубь дома через малую гостиную.)

   Гедда подходит к стеклянной двери, раздвигает гардины. Дневной свет заливает комнату. Гедда берет со стола зеркальце, поправляет прическу. Потом идет в переднюю и звонит в звонок. Входит Б е р т а.

   Б е р т а. Хозяйка, вы звали?
   Г е д д а. Да. Подложите дров в печь. Я мерзну.
   Б е р т а. Вот беда… Ужо подложу, нагреется быстро. (Сгребает угли, кладет в топку полено. Прислушивается.) В дверь звóнят, хозяйка.
   Г е д д а. Идите откройте. С печкой я сама управлюсь.
   Б е р т а. Огонь сейчас займется. (Идет в переднюю.)

   Гедда встает коленями на скамейку для ног и подкладывает в огонь несколько полешек.
   Из передней, замешкавшись в дверях, входит Й о р г е н Т е с м а н. Вид у него усталый и торжественный. Он на цыпочках крадется к дверному проему, намереваясь проскользнуть внутрь.

   Г е д д а (у печки, не поднимая глаз). Доброе утро.
   Т е с м а н (поворачивается). Гедда?! (Подходит ближе.) Ты вскочила в такую рань? Да?
   Г е д д а. Я сегодня рано поднялась.
   Т е с м а н. А я-то думал, ты еще спишь, понимаешь ли.
   Г е д д а. Говори тише. Госпожа Эльвстед спит в моей комнате.
   Т е с м а н. Она осталась у нас ночевать?!
   Г е д д а. Да, потому что никто не пришел ее проводить.
   Т е с м а н. Верно, не пришел, да.
   Г е д д а (закрывает печную дверцу, поднимается на ноги). Хорошо ли повеселились?
   Т е с м а н. Ты волновалась из-за меня, что ли? Да?
   Г е д д а. Нет, что ты, и не думала. Просто хочу знать, хорошо ли было у асессора.
   Т е с м а н. Да, понимаешь ли. В кои веки раз прямо даже хорошо. Особенно в самом начале, да. Оказывается, мы пришли на час раньше всех. Бракк хлопотал по хозяйству, а Эйлерт читал мне свою рукопись.
   Г е д д а (садится за стол справа). Ну-ка, ну-ка, интересно послушать.
   Т е с м а н (садится на табурет у печки). Гедда, ты не поверишь, но книга просто удивительная! Такого, пожалуй, еще никто не писал, понимаешь ли.
   Г е д д а. Я в этом не разбираюсь.
   Т е с м а н. Знаешь, я должен тебе признаться: когда он читал, у меня возникло нехорошее чувство.
   Г е д д а. Нехорошее?
   Т е с м а н. Да. Гедда, я обзавидовался, что Эйлерт сумел написать такую книгу. Понимаешь, да?
   Г е д д а. Да, понимаю.
   Т е с м а н. И видеть, что он, с такими способностями, к несчастью все-таки совершенно неисправим…
   Г е д д а. Ты хочешь сказать, что он чересчур смелый и безоглядный?
   Т е с м а н. Нет, бог с тобой… Видишь ли, он не знает меры в удовольствиях.
   Г е д д а. И до чего вчера дошло?
   Т е с м а н. Я бы сказал, что, видимо, это и называется вакханалией.
   Г е д д а. А венок из виноградных листьев на нем был?
   Т е с м а н. Венка я не заметил, но он произнес длинную путаную речь во славу женщины, которая вдохновляла его на работу над книгой. Так он выразился.
   Г е д д а. И он назвал ее имя?
   Т е с м а н. Нет, имени он не назвал. Но я готов поспорить, это наверняка госпожа Эльвстед. Вот увидишь.
   Г е д д а. Скажи, где ты с ним расстался?
   Т е с м а н. По дороге в центр. Мы уходили вместе, с последними гостями, и Бракк тоже пошел с нами, хотел подышать свежим воздухом. Мы решили довести Эйлерта до дома, потому что он правда сильно перебрал.
   Г е д д а. Угу.
   Т е с м а н. Но ты еще не все знаешь. Самое странное, чтобы не сказать самое печальное… Мне ужасно стыдно за Эйлерта, что приходится такое о нем рассказывать…
   Г е д д а. Так что?
   Т е с м а н. По дороге я случайно немножко от всех отстал. Буквально на пару минут, понимаешь ли, и…
   Г е д д а. И что? Не тяни.
   Т е с м а н. И когда я стал нагонять их, знаешь, что я нашел на обочине дороги? Да?
   Г е д д а. Нет, конечно. Откуда же мне знать?
   Т е с м а н. Только никому не говори, Гедда! Слышишь? Дай мне слово ради Эйлерта! (Вынимает из кармана пальто сверток с рукописью.) Я нашел, понимаешь ли, вот что.
   Г е д д а. Это разве не та его рукопись, которую он вчера носил с собой?
   Т е с м а н. Именно! Единственный и уникальный экземпляр его драгоценной новой книги. А он, понимаешь ли, посеял его по дороге и даже не заметил. Печально, Гедда, да?
   Г е д д а. Что ж ты ему сразу не отдал?
   Т е с м а н. Нет, Лёвборг был в таком состоянии, что я не рискнул.
   Г е д д а. И ты никому не рассказал?
   Т е с м а н. Нет, конечно, что ты. Пощадил его, сама понимаешь.
   Г е д д а. То есть никто не знает, что бумаги Лёвборга у тебя?
   Т е с м а н. Не знает и не должен узнать.
   Г е д д а. А о чем ты с ним говорил, когда догнал всех?
   Т е с м а н. Мне не удалось с ним больше поговорить, понимаешь ли. Мы дошли до центра, и тут он исчез вместе с еще двумя-тремя из нашей компании.
   Г е д д а. Неужели? Наверно, они пошли проводить его до дома.
   Т е с м а н. Скорее всего. И Бракк тоже ушел.
   Г е д д а. А где же ты бродил все это время?
   Т е с м а н. Мы с оставшимися пошли к одному нашему весельчаку-приятелю на утренний кофе. Вернее, на ночной. Да? Уф. Сейчас сначала передохну немного, а как только бедняга Эйлерт проспится, отнесу ему рукопись.
   Г е д д а (тянется к рукописи). Нет, не отдавай ее! Не отдавай сразу, я хотела сказать. Я хочу сначала сама ее прочитать.
   Т е с м а н. Нет, дорогая, видит бог, я боюсь так делать.
   Г е д д а. Боишься?
   Т е с м а н. Только представь себе, что с ним будет, когда он придет в чувство и поймет, что рукописи нет. Она у него в единственном экземпляре, понимаешь ли, он сам сказал.
   Г е д д а (рассматривает его, словно изучая). Но разве он не может написать ее снова, еще раз?
   Т е с м а н. Нет, вряд ли. Думаю, ничего не получится. Видишь ли, вдохновение…
   Г е д д а. Ну да, ну да… (Вскользь.) Кстати, тебе письмо.
   Т е с м а н. Да?
   Г е д д а (протягивает ему конверт). Рано утром принесли.
   Т е с м а н. От тети Юлли. Что бы это могло быть? (Кладет рукопись на второй табурет, открывает письмо, пробегает глазами и вскакивает.) Гедда! Она пишет, что тетя Рина при смерти.
   Г е д д а. Все к тому и шло, да.
   Т е с м а н. И что если я хочу проститься с ней, то должен поспешить. Лечу к ним.
   Г е д д а (пряча улыбку). Летишь?
   Т е с м а н. Гедда, дорогая, если бы ты могла переступить через себя и пойти со мной… Да?
   Г е д д а (встает; устало и отчужденно). Нет-нет, даже не проси. Я не хочу видеть болезнь и смерть. Пожалуйста, избавь меня от всего безобразного.
   Т е с м а н. Ах ты ж господи… (Мечется по комнате.) Где моя шляпа? А пальто? Наверно, в передней… Надеюсь, я не опоздал. Да? Гедда?
   Г е д д а. Лети, лети.

   Из передней входит Б е р т а.

   Б е р т а. Пришел асессор Бракк и хочет войти.
   Т е с м а н. В такую рань? Нет-нет, я никак не могу его сейчас принять.
   Г е д д а. Зато я могу. (Берте.) Просите его сюда.

   Берта уходит.

   Г е д д а (шепотом, скороговоркой). Тесман – рукопись! (Хватает ее.)
   Т е с м а н. Да, давай!
   Г е д д а. Нет, нет, я припрячу ее для тебя. (Идет к письменному столу, засовывает ее на полку с книгами.)

   Тесман торопливо суетится и не может натянуть перчатки. Входит асессор Б р а к к.

   Г е д д а (кивает ему). Да вы ранняя пташка.
   Б р а к к. И вам так кажется? (Тесману.) Вы тоже собрались по делам?
   Т е с м а н. Да, мне срочно надо к тетушкам. Наша Рина при смерти.
   Б р а к к. Боже мой, неужели?! Не смею вас задерживать в такой момент…
   Т е с м а н. Да-да, я должен бежать. Прощайте! (Стремительно уходит.)
   Г е д д а (подходит ближе). Судя по всему, вечеринка ваша прошла на редкость живо.
   Б р а к к. Не поверите – я еще не ложился.
   Г е д д а. И вы тоже?
   Б р а к к. Как видите. Но какие впечатления у Тесмана, что он рассказывает?
   Г е д д а. Ничего интересного. Что они всю ночь не спали и пили кофе у кого-то в гостях.
   Б р а к к. Про это я уже знаю. Причем Лёвборга с ними не было, верно?
   Г е д д а. Да, они еще до того проводили его домой.
   Б р а к к. Тесман разве тоже его провожал?
   Г е д д а. Он сам нет, но кто-то другой повел Лёвборга домой.
   Б р а к к (улыбается). Йорген Тесман все же очень простодушен, госпожа Гедда.
   Г е д д а. Что есть, то есть. Но ваши слова как будто бы с подвохом?
   Б р а к к. Не без того.
   Г е д д а. Вот оно что! Давайте присядем, дорогой асессор. И вы расскажете все по порядку.

   Она садится с левого торца стола. Бракк устраивается близко к ней, но по другой, длинной стороне.

   Г е д д а. Так что же?
   Б р а к к. Я не без причин пытаюсь выяснить, куда ушли от меня мои вчерашние гости – точнее, некоторые из них.
   Г е д д а. Вы ведь не Лёвборга имеете в виду?
   Б р а к к. Должен признаться, как раз его.
   Г е д д а. Вы уже вполне раздразнили мое любопытство.
   Б р а к к. Вам известно, госпожа Гедда, где он и еще парочка неуемных провели ночь?
   Г е д д а. Если можно, то расскажите.
   Б р а к к. Бог мой, отчего ж нельзя. Они оказались на одном довольно оживленном суаре.
   Г е д д а. Весьма развеселом.
   Б р а к к. Веселее не бывает.
   Г е д д а. Нельзя ли поподробнее, асессор.
   Б р а к к. Лёвборга пригласили туда давно, это я точно знаю, но тогда он отказался. Как вы помните, он начал жизнь с чистого листа и…
   Г е д д а. Да, да, у фогта Эльвстеда он преобразился и стал новым человеком. Так он передумал насчет суаре и все-таки пошел?
   Б р а к к. Видите ли, госпожа Гедда, к сожалению, вчера у меня в гостях на него нашло.
   Г е д д а. Вдохновение? Я уже слышала.
   Б р а к к. Довольно дикого свойства. В результате Лёвборг, как видно, изменил свои намерения. К сожалению, мы, мужчины, не всегда так последовательны, как надо бы.
   Г е д д а. Только не вы, господин асессор. Но Лёвборг, вы говорите…
   Б р а к к. Не буду вас томить – ночь он закончил в салоне мадемуазель Дианы.
   Г е д д а. Мадемуазель Дианы?
   Б р а к к. Да, суаре устраивала она. Для избранного круга подруг и поклонников.
   Г е д д а. Это такая с рыжими волосами?
   Б р а к к. Она самая.
   Г е д д а. Певичка, так сказать.
   Б р а к к. Можно сказать и так. Но в основном она охотница на мужчин, госпожа Гедда. До вас наверняка доходили разговоры о ней. Но Эйлерт Лёвборг в зените славы был одним из ее самых страстных защитников.
   Г е д д а. А вчера чем дело кончилось?
   Б р а к к. Как будто раздружились немного. Мадемуазель Диана приняла его с распростертыми объятиями, но под конец сцепилась с ним.
   Г е д д а. С Лёвборгом?
   Б р а к к. Да. Он заявил, что она со своими мадемуазелями обчистила его. Якобы украла у него портмоне и еще что-то. Короче, устроил отвратительную сцену.
   Г е д д а. И в результате?
   Б р а к к. В результате форменные петушиные бои, дамы передрались с кавалерами. К счастью, вовремя приехала полиция.
   Г е д д а. Полиция?
   Б р а к к. Да. Лёвборгу это дорого станет.
   Г е д д а. То есть?
   Б р а к к. Говорят, он сопротивлялся как бешеный. Съездил полицейскому по уху и разодрал на нем мундир. Его скрутили и забрали в участок.
   Г е д д а. Откуда вы это знаете?
   Б р а к к. Да от полиции, из первых рук.
   Г е д д а (глядя перед собой). Вот, значит, как вышло. Венком из виноградных листьев он себя не увенчал.
   Б р а к к. Простите – каким венком?
   Г е д д а (меняет тон). Скажите, асессор, а для чего вы, собственно, выведываете и выслеживаете Эйлерта Лёвборга?
   Б р а к к. Во-первых, вряд ли мне будет совершенно безразлично, если на слушаниях прозвучит, что Эйлерт сначала полночи гулял у меня.
   Г е д д а. Дело дойдет до слушаний?
   Б р а к к. Непременно. Оно бы и ладно, будь что будет. Но как друг семьи я посчитал, что обязан во всех подробностях пересказать и вам, и Тесману ночные похождения Лёвборга.
   Г е д д а. А почему, собственно говоря?
   Б р а к к. Да потому что я не могу отделаться от подозрения, что он собирается использовать вас в качестве ширмы.
   Г е д д а. Как вам такое могло прийти в голову?!
   Б р а к к. Господи боже мой! Сударыня, мы ведь не слепые. Попомните мое слово – эта госпожа Эльвстед так быстро из города не уедет.
   Г е д д а. Если бы между ними что и было, то есть много других мест, где они могли бы встречаться.
   Б р а к к. Мест, но не домов. Отныне двери всех приличных домов снова закрыты для Лёвборга.
   Г е д д а. И мне следует закрыть перед ним дверь, хотите вы сказать?
   Б р а к к. Да. Признаюсь, мне было бы крайне неприятно, если бы он стал завсегдатаем в вашем доме. И вторгся бы, лишний и непрошеный, в…
   Г е д д а. В треугольник?
   Б р а к к. Именно. Для меня это равноценно тому, чтобы стать бездомным.
   Г е д д а (смотрит на него с улыбкой). Угу. Значит, ваша цель – один петух в курятнике?
   Б р а к к (медленно кивает; понизив голос). Да, цель такая. И я буду за нее биться всеми доступными средствами.
   Г е д д а (постепенно переставая улыбаться). О! Похоже, вы опасный человек… когда дойдет до дела.
   Б р а к к. Думаете?
   Г е д д а. Да, я начинаю склоняться к этой мысли. И больше всего радуюсь, что хоть меня вы пока на крючке не держите.
   Б р а к к (с двусмысленным смехом). Вот да, может, вы и правы, госпожа Гедда. Кто меня знает, как бы я крючком-то при случае распорядился?
   Г е д д а. Послушайте, асессор, – вы будто мне угрожаете?
   Б р а к к (вставая). Ни в коем случае… Видите ли, для треугольника лучше, если он складывается и держится добровольно.
   Г е д д а. Вот и я так думаю.
   Б р а к к. Ну что ж. Я рассказал вам все, что собирался, и пойду дальше. Прощайте, госпожа Гедда! (Идет к стеклянной двери.)
   Г е д д а (вставая). Вы хотите опять идти через сад?
   Б р а к к. Да, мне так ближе.
   Г е д д а. То есть опять окольной дорожкой?
   Б р а к к. Как видите. Я против окольных путей ничего не имею. Знаете, иной раз пикантно получается.
   Г е д д а. Это когда пистолет заряжен боевыми, например?
   Б р а к к (в дверях, смеясь). Своих-то домашних петушков никто не стреляет, верно?
   Г е д д а (тоже смеется). Нет, тем более когда у тебя всего один.

   Смеясь, раскланиваются. Бракк уходит. Гедда закрывает за ним дверь. Замерев на месте, некоторое время глядит ему вслед. Потом идет к арке между гостиными и смотрит в щелку в задернутых портьерах. Переходит к столу, достает рукопись Лёвборга, собирается ее полистать. Но ее останавливает громкий голос Берты в передней. Гедда поворачивает голову, прислушивается. Торопливо прячет рукопись в ящик, запирает его и кладет ключ на письменный прибор. Э й л е р т Л ё в б о р г в пальто и со шляпой в руках рывком распахивает дверь. Он очень возбужден и растерян.

   Л ё в б о р г (повернувшись к передней). А я вам говорю, что должен войти и войду! Понятно? (Закрывает дверь, поворачивается к Гедде, берет себя в руки, здоровается.)
   Г е д д а (от стола). Господин Лёвборг, что-то вы поздновато пришли за Теей.
   Л ё в б о р г. Или что-то рановато нагрянул к вам. Прошу простить.
   Г е д д а. Как вы узнали, что она все еще здесь?
   Л ё в б о р г. У нее на квартире мне сказали, что она не возвращалась.
   Г е д д а (переходит к маленькому столику). А каким тоном вам было это сказано? Вы ничего не заметили?
   Л ё в б о р г (смотрит на нее вопросительно). Что я должен был заметить?
   Г е д д а. Не показалось ли вам, что у них возникли какие-то… такие мысли?
   Л ё в б о р г (внезапно поняв). А ведь вы правы! Я тяну ее вниз за собой! Хотя, к слову сказать, я ничего необычного не заметил. А Тесман еще не вставал?
   Г е д д а. Нет… думаю, нет.
   Л ё в б о р г. А когда он пришел?
   Г е д д а. Очень поздно.
   Л ё в б о р г. Он вам что-нибудь рассказывал?
   Г е д д а. Да. Как я слышала, у асессора Бракка было очень весело.
   Л ё в б о р г. Только и всего?
   Г е д д а. Да, насколько я помню. Но я была ужасно сонная.

   Раздвигается портьера и из малой гостиной входит Т е а.

   Т е а (направляясь к Лёвборгу). Лёвборг! Наконец-то!
   Л ё в б о р г. Наконец. Но слишком поздно.
   Т е а (смотрит на него в страхе). Что слишком поздно?
   Л ё в б о р г. Всё поздно. Спета моя песенка.
   Т е а. Нет-нет, не говори так!
   Л ё в б о р г. Ты сама так скажешь, когда узнаешь подробности.
   Т е а. Я ничего не хочу знать!
   Г е д д а. Возможно, вам надо поговорить наедине? Тогда я выйду.
   Л ё в б о р г. Нет, останьтесь и вы тоже. Я прошу.
   Т е а. Ничего не желаю слышать, понимаешь?
   Л ё в б о р г. Я не сказочку на ночь собрался рассказать.
   Т е а. А что?
   Л ё в б о р г. Я хотел сказать, что наши пути должны разойтись.
   Т е а. Разойтись?!
   Г е д д а (невольно). Так я и знала!
   Л ё в б о р г. У меня больше нет надобности в тебе, Теа.
   Т е а. Да как же ты можешь так говорить?! Нет надобности… А помогать тебе, как я все время помогала? А работать вместе?
   Л ё в б о р г. О работе я теперь могу забыть навсегда.
   Т е а (опустошенно). Для чего мне тогда жить?
   Л ё в б о р г. Попробуй жить, как если бы мы с тобой вообще не встретились.
   Т е а. Я не могу!
   Л ё в б о р г. Попробуй, как будто можешь. Вернись домой…
   Т е а (возмущенно). Никогда в жизни! Где ты будешь, там и я. Меня так просто не прогонишь! Чтобы всё без меня?! Нет уж! Я хочу быть рядом с тобой, когда книга выйдет!
   Г е д д а (вполголоса, напряженно). Ах книга, да!
   Л ё в б о р г (глядя на нее). Наша с Теей книга, это правда так.
   Т е а. Вот именно. Я так и считаю. И у меня есть право быть с тобой, когда книга выйдет. И своими глазами увидеть, как тебя снова окружат почетом и уважением. Я хочу разделить с тобой эту радость!
   Л ё в б о р г. Теа, наша книга никогда не выйдет.
   Г е д д а. Ах!
   Т е а. Не выйдет?!
   Л ё в б о р г. Нечего печатать.
   Т е а (начиная понимать и ужасаясь). Лёвборг, куда ты дел рукопись?
   Г е д д а (смотрит на него пристально и напряженно). Саму рукопись?
   Т е а. Где рукопись?
   Л ё в б о р г. Теа, лучше не спрашивай.
   Т е а. Нет, я хочу знать, где она. Я имею право узнать все и немедленно.
   Л ё в б о р г. Рукопись… Она… Я порвал ее. Разодрал на мелкие клочки.
   Т е а (кричит). Нет!
   Г е д д а (непроизвольно). Это же не…
   Л ё в б о р г (глядя на нее). Неправда, полагаете вы?
   Г е д д а (совладав с собой). Почему неправда? Раз вы сами говорите, значит, правда. Но… никак не верится.
   Л ё в б о р г. Тем не менее это правда.
   Т е а (ломая руки). Господи! Гедда, боже мой, он уничтожил рукопись!
   Л ё в б о р г. Уничтожил я свою жизнь, тогда уж заодно и главный труд жизни.
   Т е а. И всё сегодня ночью?
   Л ё в б о р г. Да, представь себе. Я изодрал рукопись на мелкие клочки. И бросил их в море. Далеко от берега. Там по крайней мере свежая соленая вода. Пусть плывут. С попутным ветром и течением. Опускаясь все ниже и ниже, пока не пойдут ко дну. Точно как я, Теа.
   Т е а. Знаешь, Лёвборг, расправа с книгой… Для меня это как если б ты ребенка убил.
   Л ё в б о р г. Ты права. Это детоубийство и есть.
   Т е а. Но как ты мог? Ребенок отчасти и мой.
   Г е д д а (едва слышно). Ребенок, о-о…
   Т е а (тяжело дыша). Значит, все кончено. Ну что ж. Пойду я, Гедда.
   Г е д д а. Но ты ведь не уедешь?
   Т е а. Сама не знаю, что буду делать. Пока передо мной мрак. (Уходит в переднюю.)
   Г е д д а (выждав, не сходя с места). Господин Лёвборг, то есть провожать ее до дома вы не собираетесь?
   Л ё в б о р г. Я? По улицам? Чтобы весь город видел ее со мной?
   Г е д д а. Я ведь не знаю, что именно стряслось ночью. Неужели уже ничего не исправить?
   Л ё в б о р г. Одной сегодняшней ночью дело не обойдется, это я вам точно говорю. А я не хочу такой жизни. Второй раз – нет. Смелость и безоглядность, чтобы идти жизни наперекор, она из меня вытравила.
   Г е д д а (глядя перед собой). Милая дурочка прибрала к рукам судьбу человека. (Смотрит на него.) Но все равно… почему вы обращаетесь с ней так бессердечно?
   Л ё в б о р г. Не называйте это бессердечностью!
   Г е д д а. Взять и уничтожить то, что долгое-долгое время было для нее смыслом всей жизни. Разве это не бессердечно?
   Л ё в б о р г. Гедда, вам я могу сказать правду.
   Г е д д а. Правду?
   Л ё в б о р г. Но сперва дайте мне слово, что Теа никогда ничего не узнает.
   Г е д д а. Даю вам слово.
   Л ё в б о р г. Хорошо. Тогда знайте: все, что я тут наговорил, – неправда.
   Г е д д а. О рукописи?
   Л ё в б о р г. Да. Я не разодрал ее в клочки. И не выкинул в море.
   Г е д д а. Нет? Но… Где же она тогда?
   Л ё в б о р г. Я ее погубил. Окончательно и бесповоротно.
   Г е д д а. Ничего не понимаю.
   Л ё в б о р г. Теа сказала, что для нее мой поступок все равно что детоубийство.
   Г е д д а. Да, она так сказала.
   Л ё в б о р г. Убить ребенка – не самое ужасное, что отец может с ним сделать.
   Г е д д а. Не самое ужасное?!
   Л ё в б о р г. Нет, не самое. Я пощадил Тею и не сказал, что дело обстоит куда хуже.
   Г е д д а. Хуже – это как?
   Л ё в б о р г. Попробуйте себе представить – муж поутру заявляется домой после пьяной разгульной ночи и говорит матери своего ребенка: я был там и там. В одном месте, в другом. Всюду таскал с собой нашего ребенка. И туда, и сюда. И где-то его потерял. Ребенка нет. Где он, бог весть. Кто прибрал его к рукам, неизвестно.
   Г е д д а. М-да… Но… речь всего лишь о рукописи.
   Л ё в б о р г. Теа вложила в нее свою чистую душу.
   Г е д д а. Это я понимаю.
   Л ё в б о р г. Тогда вы должны понимать и то, что у наших с ней отношений нет будущего.
   Г е д д а. А себе вы какой путь выберете?
   Л ё в б о р г. Никакой. Мне остается только покончить со всем этим разом. Чем быстрее, тем лучше.
   Г е д д а (делает шаг в его сторону). Эйлерт Лёвборг, послушайте. А… вы можете сделать это красиво?
   Л ё в б о р г (улыбнувшись). Красиво? В венке из виноградных листьев, как вы в свое время мечтали?
   Г е д д а. Нет, в венках я разуверилась. Но чтобы непременно красиво. Хоть один-единственный раз красиво. Прощайте! Вам пора. И больше сюда не приходите.
   Л ё в б о р г. Прощайте, сударыня. Кланяйтесь от меня Йоргену Тесману. (Порывается уйти.)
   Г е д д а. Нет, постойте. Возьмите на память вот это. (Подходит к столу, достает из футляра один пистолет, возвращается и протягивает его Лёвборгу.)
   Л ё в б о р г (глядя на нее). Вот это? На память?
   Г е д д а (медленно кивает). Узнали его? Однажды он был нацелен на вас.
   Л ё в б о р г. Жаль, что вы тогда курок не нажали.
   Г е д д а. Держите. И нажимайте теперь сами.
   Л ё в б о р г (пряча револьвер в нагрудный карман). Спасибо.
   Г е д д а. Но обязательно красиво, Лёвборг. Обещайте.
   Л ё в б о р г. Прощайте, Гедда Габлер. (Уходит.)

   Гедда выжидает, вслушиваясь. Затем подходит к столу, достает сверток, раскрывает обертку, смотрит на рукопись, вытягивает наполовину несколько страниц и смотрит на них. Берет в руки весь сверток и садится в кресло у печки. Сверток кладет на колени. Не спеша открывает дверцу печки, разворачивает рукопись.

   Г е д д а (бросает стопку листов в огонь; шепотом). Дитя твое сожгу на огне, Теа! Теа прекрасноволосая. (Бросает в огонь новую стопку.) Ваш с Лёвборгом плод. (Бросает в огонь последние листы.) Горит, горит ребеночек ваш.

Действие четвертое

   Там же в доме Тесманов. Вечер. В гостиной темно. Малую гостиную освещает лампа над столом. Гардины на стеклянной двери задернуты.
   Г е д д а, одетая в черное, ходит по темной гостиной.
   Заходит в дальнюю комнату, идет налево. Раздаются несколько аккордов. Затем возвращается обратно в гостиную. Б е р т а с зажженной лампой в руке появляется справа в малой гостиной, проходит ее и ставит лампу на столик перед угловым диваном в гостиной. Она заплакана, на чепце черные ленты. Тихо и неслышно уходит направо. Гедда подходит к стеклянной двери, отодвигает гардину и смотрит в темноту. Входит Ю л и а н а Т е с м а н в трауре, на шляпе вуаль. Гедда идет ей навстречу и протягивает руку.

   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, Гедда, я в трауре. Сестра моя отмучилась, бедняжка.
   Г е д д а. Я уже все знаю, конечно. Тесман прислал мне записку.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, да, он обещал мне послать человека. Но я все же решила, что Гедде, в дом жизни, я должна принести скорбную весть сама.
   Г е д д а. Очень любезно с вашей стороны.
   Ю л и а н а Т е с м а н. До чего же не вовремя Рина умерла! Как раз сейчас дому Гедды не след погружаться в траур.
   Г е д д а (меняя тему). Она умерла спокойно, госпожа Тесман?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да, ушла удивительно хорошо, мирно. И такое счастье ей выпало напоследок – успела повидаться с Йоргеном. Простилась с ним по-человечески. А он еще не вернулся?
   Г е д д а. Нет. Он написал, чтобы я не ждала его скоро. Но давайте присядем.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Спасибо, дорогая… Гедда, благословение наше. Я бы с радостью, да времени у меня в обрез. Надо ее обмыть, обрядить. Пусть ляжет в гроб красавицей.
   Г е д д а. Могу я чем-то помочь?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Ни в коем случае! Не хватало Гедде Тесман брать хлопоты в свои руки. И уж тем более забивать ими голову. Да еще в такое время…
   Г е д д а. Мыслям не прикажешь.
   Ю л и а н а Т е с м а н (продолжает). Бог мой, как все в жизни устроено! В моем доме будут шить пелены для Рины. А здесь тоже, бог даст, скоро засядут за шитье, только другого приданого…

   Входит Й о р г е н Т е с м а н.

   Г е д д а. Наконец-то. Хорошо, что ты пришел.
   Т е с м а н. Ты здесь, Юлюня? У Гедды? Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Я как раз собиралась уходить, мальчик мой. Ты все сделал, что обещал?
   Т е с м а н. Боюсь, забыл половину, конечно. Я забегу к тебе утром, а то сейчас голова ничего не соображает. Мысли разбредаются.
   Ю л и а н а Т е с м а н. Йорген, голубчик, нельзя же так убиваться.
   Т е с м а н. Да? А как надо?
   Ю л и а н а Т е с м а н. В горе есть место и радости. Надо радоваться, что она упокоилась с миром, вот как я стараюсь.
   Т е с м а н. Ну да, ты смотришь ее глазами.
   Г е д д а. Вам будет теперь одиноко, госпожа Тесман.
   Ю л и а н а Т е с м а н. В первые дни конечно. Но надеюсь, это не затянется. Думаю, комната покойной Рины недолго будет пустовать.
   Т е с м а н. Да? А кого же ты думаешь в нее поселить?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Уж верно найдется какой-нибудь несчастненький, кому нужен уход и присмотр.
   Г е д д а. Вы правда снова хотите взвалить на себя такой крест?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Крест! Бог с вами, детонька, разве ж это крест?
   Г е д д а. Но поселить у себя в доме чужого человека, это…
   Ю л и а н а Т е с м а н. Да нет! С больным легко подружиться. А я так устроена, что могу жить только для кого-то. К тому же и тут в доме, бог даст, старой тетушке найдется вскоре занятие.
   Г е д д а. Наши дела не надо упоминать.
   Т е с м а н. Только представьте себе, как бы славно мы жили втроем, если бы…
   Г е д д а. Если бы что?
   Т е с м а н (беспокойно). Нет, ничего. Все само наладится, будем надеяться. Да?
   Ю л и а н а Т е с м а н. Конечно да. Но я вижу, вам надо поговорить тет-а-тет. (Улыбается.) У Гедды, кажется, новости для тебя. Прощайте. А меня дома Рина ждет. (Поворачивается, чтобы уйти.) Господи, как же странно – Рина еще здесь со мной и уже там с Юкумом покойным.
   Т е с м а н. И правда, Юлюня, подумать только. Да?

   Госпожа Тесман уходит.

   Г е д д а (провожает ее холодным пристальным взглядом). Мне кажется, ты больше переживаешь из-за смерти Рины, чем она.
   Т е с м а н. Видишь, я не только из-за Рины переживаю, меня еще Эйлерт очень беспокоит.
   Г е д д а. Что-то еще случилось?
   Т е с м а н. Хочу вечером забежать к нему и успокоить, что рукопись в целости и сохранности.
   Г е д д а. Да? Так ты с ним не виделся?
   Т е с м а н. Нет, его не было дома. Но потом я встретил Тею, и она сказала, что утром он заходил к нам.
   Г е д д а. Да, сразу как ты ушел.
   Т е с м а н. И будто бы рассказывал, что порвал рукопись и выкинул. Да?
   Г е д д а. Да. Он рассказал так.
   Т е с м а н. Бог мой, он совсем спятил! Надеюсь, ты не стала отдавать ему рукопись, раз он в таком виде?
   Г е д д а. Рукопись он не получил.
   Т е с м а н. Но ты ему сказала, что она хранится у нас?
   Г е д д а (быстро). А ты рассказал об этом Тее Эльвстед?
   Т е с м а н. Нет, не стал. Но Лёвборгу надо было сказать. А вдруг он в отчаянии что-нибудь с собой сделает? Гедда, дай-ка мне рукопись, пойду сразу ему отнесу. Где она?
   Г е д д а (холодно и неподвижно, держась за кресло). Ее нет.
   Т е с м а н. Как нет? Что ты имеешь в виду?
   Г е д д а. Я ее сожгла.
   Т е с м а н (кричит). Сожгла?! Сожгла рукопись Эйлерта?!
   Г е д д а. Не кричи так. Служанка услышит.
   Т е с м а н. Сожгла!!! Господи боже мой… Нет, нет, нет. Это совершенно невозможно.
   Г е д д а. Тем не менее это правда.
   Т е с м а н. Ты соображаешь, что наделала, Гедда?! Это преступление, закон запрещает так обращаться с чужой найденной вещью. Спроси асессора Бракка, понимаешь ли!
   Г е д д а. Самое разумное никому об этом не говорить, ни Бракку, ни прочим.
   Т е с м а н. Но как ты могла?! Это неслыханно! Как ты посмела? Как тебе в голову могло такое прийти? Отвечай! Да?
   Г е д д а (пряча едва заметную улыбку). Я сделала это ради тебя, Йорген.
   Т е с м а н. Ради меня?!
   Г е д д а. Утром, когда ты рассказывал, что он читал тебе книгу…
   Т е с м а н. Рассказывал. И что?
   Г е д д а. Ты признался, что завидуешь ему.
   Т е с м а н. Господи, я же не это имел в виду.
   Г е д д а. Тем не менее. Мне было нестерпимо думать, что кто-то вдруг затмит тебя.
   Т е с м а н (вспыхнув, сомневаясь и радуясь одновременно). Гедда, ты… правду говоришь? Просто… Просто я раньше не замечал в тебе вот такой любви, понимаешь ли. Да?
   Г е д д а. И пора тебе, наверно, сказать, что я… через несколько месяцев… (Резко обрывает себя.) Нет, знаешь что, спроси тетю Юлли. Она тебе все расскажет.
   Т е с м а н. По-моему, я уже сам догадался, Гедда. (Хлопнув в ладоши.) Господи боже мой, неужели?! Да?!
   Г е д д а. Не кричи так. Служанка услышит.
   Т е с м а н (смеется, переполненный радостью). Служанка! Скажешь тоже, Гедда! Это же Берта, пойду сам ей расскажу.
   Г е д д а (ломая руки, будто в отчаянии). Я не переживу. Всего этого я не переживу.
   Т е с м а н. Чего именно, Гедда? Да?
   Г е д д а (с холодным самообладанием). Несуразности, Йорген.
   Т е с м а н. Несуразности? Что я безумно рад? Что есть, то есть, да? Ладно, пожалуй, повременю говорить Берте.
   Г е д д а. Почему, собственно?
   Т е с м а н. Потом, не сейчас. Но тетя Юлли должна узнать сию секунду. И что ты стала звать меня по имени, тоже. То-то она обрадуется, понимаешь ли!
   Г е д д а. Узнав, что я ради тебя сожгла рукопись Эйлерта Лёвборга?
   Т е с м а н. Ты права, про сожженную рукопись ни одной живой душе говорить не надо. Но что ты ко мне прониклась, этого я от Юлюни не утаю. Кстати, я подумал – интересно, так со всеми молодыми женами случается после свадьбы? Да?
   Г е д д а. Тебе и об этом тетя Юлли лучше расскажет.
   Т е с м а н. Хорошо, спрошу ее при случае. (Тревожно и задумчиво.) Да, но рукопись-то… Вот ужас. Страшно даже подумать о бедняге Эйлерте.

   Входит Т е а Э л ь в с т е д, одетая как во время первого визита, в шляпе и пальто.

   Т е а (коротко поздоровавшись, очень взволнованно). Дорогая Гедда, уж прости, но я пришла опять.
   Г е д д а. У тебя что-то случилось, Теа?
   Т е с м а н. Или с Лёвборгом опять несчастье? Да?
   Т е а. Да. Я до смерти боюсь, что с ним случилась беда.
   Г е д д а (обхватив себя руками). Ты думаешь?
   Т е с м а н. Боже мой. Нет! С чего вы взяли, госпожа Эльвстед?
   Т е а. Потому что я слышала разговор о нем в пансионе – я как раз вошла на этих словах. И по городу ходят невероятные слухи о нем.
   Т е с м а н. Да, я тоже слышал. Но я сам свидетель, что вчера он пошел прямиком домой и завалился спать, понимаете ли.
   Г е д д а. А что ты слышала в пансионе?
   Т е а. Я ничего толком не поняла. Не то они ничего точно не знают, не то… Едва я вошла, все разговоры стихли. А спросить я не посмела.
   Т е с м а н (беспокойно расхаживает по комнате). Будем надеяться. Будем надеяться, что вы ослышались, госпожа Эльвстед.
   Т е а. Нет, я уверена, они говорили о Лёвборге. И мне послышалось слово «больница».
   Т е с м а н. Больница?!
   Г е д д а. Нет, это никак невозможно.
   Т е а. Я так испугалась! Я чуть не умерла. И пошла к нему на квартиру, чтобы на месте выспросить.
   Г е д д а. Ты себя не бережешь, Теа.
   Т е а. А что мне оставалось? Я не могла вынести неизвестность.
   Т е с м а н. Но и там вы его не нашли? Да?
   Т е а. Да. Никто ничего не знает. Говорят, он со вчерашнего дня домой не приходил.
   Т е с м а н. Со вчерашнего дня? Тоже мне болтуны.
   Т е а. Я думаю, с ним случилась беда. Нет другого объяснения.
   Т е с м а н. Гедда, а если я сам пойду поспрашиваю? Как ты думаешь? Да?
   Г е д д а. Нет, нет, тебе не надо в это вмешиваться – держись подальше.

   Берта впускает а с е с с о р а Б р а к к а и затворяет за ним дверь. Бракк, со шляпой в руке, серьезно и молча кивает всем.

   Т е с м а н. Дорогой асессор, и вы к нам, да?
   Б р а к к. Я не мог не зайти к вам сегодня.
   Т е с м а н. Вижу, тетя Юлли успела сообщить вам скорбную весть.
   Б р а к к. Да, это известие я тоже получил.
   Т е с м а н. Горе горькое. Да?
   Б р а к к. Это уж какой мерой мерить, дорогой Тесман.
   Т е с м а н (смотрит на него, сбитый с толку). Неужели еще что-то случилось?
   Б р а к к. Да, случилось.
   Г е д д а (напряженно). Что-то прискорбное, асессор?
   Б р а к к. Тоже какой мерой мерить, сударыня.
   Т е а (не сдержавшись, порывисто). Что-то с Эйлертом Лёвборгом, конечно же!
   Б р а к к (окинув ее взглядом). С чего вы взяли, сударыня? Или вам что-то уже известно?
   Т е а (в ужасе). Нет, как раз ничего, но…
   Т е с м а н. Боже мой, да говорите же!
   Б р а к к (передернув плечами). К несчастью, Эйлерт Лёвборг в больнице. При смерти.
   Т е а (кричит). Господи помилуй!
   Т е с м а н. В больнице! И при смерти!
   Г е д д а (не сдержавшись). Так быстро…
   Т е а (жалобно). Мы даже помириться не успели на прощанье, Гедда…
   Г е д д а (шепотом). Теа, тише.
   Т е а (не обращая на нее внимания). Мне надо к нему! Я должна повидаться с ним, пока он жив!
   Б р а к к. В больницу идти бесполезно. К нему никого не пускают, сударыня.
   Т е а. О-о-о! Скажите хотя бы, что случилось? Почему он при смерти?
   Т е с м а н. Да. Он же ведь не сам… Да?
   Г е д д а. Сам. Я уверена.
   Т е с м а н. Гедда, что ты такое говоришь?!
   Б р а к к (пристально следя за ней). Вы угадали, госпожа Тесман.
   Т е а. О, какой ужас!
   Т е с м а н. Сам, понимаете ли! Да?
   Г е д д а. Застрелился?
   Б р а к к. Опять угадали, сударыня.
   Т е а (с трудом держит себя в руках). Когда это случилось, господин асессор?
   Б р а к к. Сегодня днем, между тремя и четырьмя.
   Т е с м а н. Господи боже мой!.. А где он это?.. Да?
   Б р а к к (не очень уверенно). Где? Ну где, ты думаешь – у себя дома.
   Т е а. Нет, точно не дома – я заходила туда между шестью и семью.
   Б р а к к. Значит, в другом месте. Подробности мне неизвестны. Знаю только, что его нашли раненым. И что он выстрелил себе в грудь.
   Т е а. Господи, подумать страшно…
   Г е д д а (Бракку). Он выстрелил себе в грудь?
   Б р а к к. Да, я уже сказал.
   Г е д д а. Не в висок?
   Б р а к к. В грудь, госпожа Тесман.
   Г е д д а. Да, в грудь тоже неплохо.
   Б р а к к. Не понял вас?
   Г е д д а (уклончиво). Нет-нет, ничего.
   Т е с м а н. И рана опасная, вы говорите? Да?
   Б р а к к. Рана безусловно смертельная. Вероятно, все уже кончено.
   Т е а. И сердце мне говорит, что все кончено. Кончено, Гедда!
   Т е с м а н. Но скажите, как вы узнали подробности?
   Б р а к к (сухо). Через одного человека в полиции. У меня с ним дела.
   Г е д д а (торжественно). Наконец он совершил настоящий поступок!
   Т е с м а н (в ужасе). Господи помилуй! Гедда, что ты такое говоришь?!
   Г е д д а. Говорю, что в его поступке есть красота.
   Б р а к к. Хм, госпожа Тесман…
   Т е с м а н. Красота?! Как ты себе представляешь?..
   Т е а. Гедда, при чем здесь красота?
   Г е д д а. Эйлерт Лёвборг разобрался в себе и с собой. Ему хватило мужества сделать, что должно.
   Т е а. Не сочиняй и не обманывай себя. Он натворил это в исступлении или в угаре.
   Т е с м а н. Это был шаг отчаяния.
   Г е д д а. Ни то, ни другое. Я уверена.
   Т е а. Да точно он это в угаре! Как и рукопись нашу порвал.
   Б р а к к (пораженный). Рукопись? Новую книгу, вы хотите сказать? Он ее порвал?
   Т е а. Да, ночью разодрал в клочки.
   Т е с м а н (шепчет). Ох, не развязаться нам с этим никогда, Гедда.
   Б р а к к. Хм, очень странно.
   Т е с м а н (ходит по комнате). В голове не укладывается, что Эйлерт так ушел из жизни! Вдобавок не оставив своей главной книги. Она бы обессмертила его имя.
   Т е а. Книгу как раз можно попытаться восстановить.
   Т е с м а н. Если бы и вправду удалось, понимаете ли! Да я что угодно готов за это отдать!
   Т е а. Может, и удастся, господин Тесман.
   Т е с м а н. Что вы имеете в виду?
   Т е а (роется в кармане). Вот, взгляните. Я сохранила все его заметки, по которым он мне диктовал.
   Г е д д а (сделав шаг в ее сторону). Ах!..
   Т е с м а н. Вы их все сохранили, госпожа Эльвстед? Да?
   Т е а. Да, собрала. И сунула в карман, когда уезжала. Так и лежат тут…
   Т е с м а н. О-о! Дайте-ка взгляну.
   Т е а (протягивая ему стопку листочков). Но тут все в кучу намешано, не разобраться.
   Т е с м а н. А вдруг бы нам удалось все-таки разобраться. Если бы мы вдвоем, помогая друг другу…
   Т е а. Давайте хотя бы попробуем!
   Т е с м а н. Должно получиться! Обязано! Я готов жизнь на это положить.
   Г е д д а. Ты, Йорген? Свою жизнь?
   Т е с м а н. Да, вернее сказать, время, которое мне отпущено. А свои исследования отложить пока в долгий ящик. Гедда, ты меня ведь понимаешь? Да? Мой долг – посмертно сделать Эйлерту имя.
   Г е д д а. Пожалуй.
   Т е с м а н. Тогда объединим усилия, дорогая госпожа Эльвстед. Видит бог, нет смысла травить душу тем, что не исправить. Да? Как только мы немного успокоимся, то сможем…
   Т е а. Да, да, господин Тесман, я очень постараюсь.
   Т е с м а н. Тогда вот что – нам надо немедленно разобрать заметки. Где бы нам с вами устроиться? Здесь? Нет, давайте в той комнате. Простите, господин асессор. Госпожа Эльвстед, идите со мной.
   Т е а. Господи, только бы получилось!

   Tесман и Теа уходят в малую гостиную. Теа снимает шляпу и пальто, садится рядом с Тесманом за стол под висячей лампой, и они углубляются в разбор бумаг. Гедда садится в кресло у печки. Вскоре к ней подходит Бракк.

   Г е д д а (вполголоса). Ах, асессор, какое облегчение вся эта история с Лёвборгом!
   Б р а к к. Облегчение? Н-да, ему, наверно, и впрямь так легче.
   Г е д д а. Я имею в виду: облегчение для меня. Насколько легче знать, что в мире существует добровольное мужество. И совершаются поступки, овеянные невольной красотой.
   Б р а к к (улыбается). Хм, милая госпожа Гедда…
   Г е д д а. Вы ведь тоже некоторым образом ученый, как и…
   Б р а к к (пристально глядя на нее). Эйлерт Лёвборг значил для вас больше, чем вы, кажется, готовы признаться даже себе. Или я ошибаюсь?
   Г е д д а. На подобные вопросы я отвечать не стану. Но знаю одно: Эйлерт Лёвборг имел мужество жить своим умом. Красота в величии, а оно в том, что Лёвборгу хватило силы и твердости сбежать с праздника жизни так рано.
   Б р а к к. Госпожа Гедда, мне больно это говорить, но я вынужден развеять вашу прекрасную иллюзию.
   Г е д д а. Иллюзию?
   Б р а к к. Вы бы с ней все равно вскоре расстались.
   Г е д д а. О чем вы говорите?
   Б р а к к. Лёвборг застрелился не по своей воле.
   Г е д д а. Не по своей воле?
   Б р а к к. Нет. Дело обстоит не совсем так, как я рассказал.
   Г е д д а (напряженно). Вы что-то утаили? Что?
   Б р а к к. Ради бедной госпожи Эльвстед я кое-что подкорректировал.
   Г е д д а. Что именно?
   Б р а к к. Во-первых, он уже умер.
   Г е д д а. В больнице?
   Б р а к к. Да, не приходя в сознание.
   Г е д д а. Чего еще вы не сказали?
   Б р а к к. Все случилось не у него дома.
   Г е д д а. Вот уж совершенно безразлично.
   Б р а к к. Не скажите. Видите ли, Эйлерт Лёвборг был найден убитым в будуаре мадемуазель Дианы.
   Г е д д а (порывается вскочить, но снова садится). Этого не может быть, асессор Бракк. Он туда больше не заходил!
   Б р а к к. Он был там днем. Якобы они обчистили его, а он пришел требовать, чтобы все ему вернули. Был в отчаянии, возбужден, твердил о потерянном ребенке…
   Г е д д а. Вот оно что.
   Б р а к к. Я подумал было, что он имел в виду свою рукопись. Но оказывается, он сам ее уничтожил. Значит, кошелек.
   Г е д д а. Видимо, да. Так вот где его нашли, значит.
   Б р а к к. Да, с выстрелившим пистолетом в нагрудном кармане. Выстрел оказался смертельный.
   Г е д д а. Еще бы – в грудь.
   Б р а к к. Нет. Пуля попала… пониже живота.
   Г е д д а (смотрит на него брезгливо). Да что ж такое! Какое-то проклятие – рядом со мной все оборачивается несуразным и пошлым.
   Б р а к к. Но и это еще не все, госпожа Гедда. Есть и гнусные подробности.
   Г е д д а. Да? Какие?
   Б р а к к. Пистолет, выстреливший у него в кармане…
   Г е д д а (чуть дыша). Что?
   Б р а к к. По всей видимости, краденый.
   Г е д д а (вскакивает). Он украл его? Нет, неправда! Он не мог!
   Б р а к к. Нет другого объяснения. Он точно его украл, поскольку… Тише!

   Тесман и Теа в дальней комнате встают из-за стола, возвращаются в гостиную.

   Т е с м а н (держа бумаги в обеих руках). Понимаешь ли, Гедда, под абажуром мало света, я ничего не вижу. Да?
   Г е д д а. Да, понимаю.
   Т е с м а н. Ты не пустишь нас за свой столик? Да?
   Г е д д а. Пожалуйста, конечно. (Спохватившись.) Нет, подожди! Дай я сначала порядок наведу.
   Т е с м а н. Не надо, не беспокойся. Тут места много.
   Г е д д а. Нет-нет, я уберу. Слышишь? Просто переложу все на пианино. Вот так.

   Гедда вытаскивает из-под полочки с книгами предмет, прикрытый нотами, кладет сверху еще несколько нотных листов и уносит все это в малую гостиную. Тесман переставляет лампу с маленького столика на письменный, раскладывает бумаги, и они с Теей погружаются в работу. Возвращается Гедда.

   Г е д д а (встав позади Теи, мягко ерошит ей волосы). Теа, душечка, как движется дело с мемориалом Эйлерта Лёвборга?
   Т е а (смотрит на нее в недоумении). Ох, это будет очень трудно, похоже.
   Т е с м а н. Все должно получиться. Мы просто обязаны справиться. Тем более, что наводить порядок в чужих бумагах я как раз хорошо умею.

   Гедда отходит к печке, садится на табурет. Бракк нависает над ней, опираясь на кресло.

   Г е д д а (шепчет). Что вы сказали о пистолете?
   Б р а к к (тихо). Он его украл, очевидно.
   Г е д д а. Почему непременно украл?
   Б р а к к. Никакое иное объяснение невозможно, госпожа Гедда.
   Г е д д а. Вот как?
   Б р а к к (смерив ее взглядом). Эйлерт Лёвборг, естественно, побывал у вас утром. Верно?
   Г е д д а. Да.
   Б р а к к. Вы оставались с ним наедине?
   Г е д д а. На короткое время.
   Б р а к к. И не выходили из комнаты, пока он был тут?
   Г е д д а. Нет.
   Б р а к к. Вспомните получше. Разве вы не отлучались на минутку?
   Г е д д а. Да, кажется, я выходила за чем-то в переднюю.
   Б р а к к. А где лежит ваш футляр с пистолетами?
   Г е д д а. Внизу в…
   Б р а к к. Госпожа Гедда?
   Г е д д а. Футляр стоял на моем столе.
   Б р а к к. Вы после ухода Лёвборга проверяли, на месте ли оба пистолета?
   Г е д д а. Нет.
   Б р а к к. Не трудитесь. Я видел пистолет, найденный при Лёвборге. И узнал его с первого взгляда. Я видел его вчера. И до того тоже.
   Г е д д а. Так он у вас?
   Б р а к к. Нет, в полиции.
   Г е д д а. Зачем он им?
   Б р а к к. Они хотели бы выяснить, чей он.
   Г е д д а. Вы думаете, это возможно?
   Б р а к к. Нет, Гедда Габлер, это невозможно – если я буду молчать.
   Г е д д а (смотрит на него в ужасе). А если вы не будете молчать, то что?
   Б р а к к (пожав плечами). Выход, что пистолет был украден, всегда остается.
   Г е д д а (твердо). Лучше умереть!
   Б р а к к (улыбаясь). Так все говорят. Но потом не делают.
   Г е д д а (не отвечая). Предположим, пистолет не был украден. И хозяин известен. Что тогда?
   Б р а к к. Тогда скандал, Гедда.
   Г е д д а. Скандал?!
   Б р а к к. Да. Как раз такое громкое публичное разбирательство, каких вы смертельно боитесь. Вас, естественно, вызовут в суд. Вас и мадемуазель Диану. Ей придется объяснять, как все произошло. Случайный это был выстрел или убийство. Он угрожал ей и схватился за пистолет? А тот выстрелил в кармане? Или она выхватила у него из руки пистолет, застрелила обидчика и сунула пистолет обратно в карман? Это, кстати, вполне в ее духе. У нее рука не дрогнет, у этой мадемуазель Дианы.
   Г е д д а. Меня вся эта грязь не касается.
   Б р а к к. Нет. Но вам придется ответить на вопрос, зачем вы дали Эйлерту Лёвборгу пистолет. А какие выводы будут сделаны из факта, что вы снабдили его оружием?
   Г е д д а (опустив голову). Вы правы. Об этом я не подумала.
   Б р а к к. К счастью, никакой опасности нет, пока я молчу.
   Г е д д а (подняв на него глаза). То есть отныне я в вашей власти, асессор. Со всеми потрохами.
   Б р а к к (шепчет еще тише). Дорогая Гедда, поверьте, я не воспользуюсь этим положением.
   Г е д д а. Целиком в вашей власти. В полной зависимости от ваших требований и доброй воли. Несвобода, вот что это. Потеря свободы. (Встает.) Нет, эта мысль мне невыносима. Я не примирюсь с ней никогда.
   Б р а к к (смотрит на нее, как будто немного поддразнивая). Люди обычно примиряются с неизбежным.
   Г е д д а (отплатив взглядом). Да, видимо. (Идет к столу.)
   Г е д д а (пряча непроизвольную улыбку и передразнивая манеру Тесмана). Ну что, Йорген? Дела на лад? Да?
   Т е с м а н. Бог его знает, получится или нет. Но работы тут на много месяцев.
   Г е д д а (прежним тоном). Ничего себе, понимаете ли! (Запускает руку Тее в волосы.) Удивительное дело, Теа, да? Сидишь уже рядом с Тесманом, работаешь с ним на пару – точно как прежде с Эйлертом Лёвборгом. Да?
   Т е а. Господи, если б я смогла вдохновить и твоего мужа тоже!
   Г е д д а. Дай срок, все будет.
   Т е с м а н. Знаешь, Гедда, мне тоже так начинает казаться. Честное слово. Но ты иди пока займи асессора, да?
   Г е д д а. А вам двоим я ни для чего не сгожусь?
   Т е с м а н. Нет-нет, абсолютно ни для чего. (Повернув голову.) Дорогой асессор, отныне придется вам составлять Гедде компанию.
   Б р а к к (покосившись в сторону Гедды). С превеликим удовольствием.
   Г е д д а. Благодарю покорно. Но сегодня я устала. Пойду прилягу в той комнате.
   Т е с м а н. Очень хорошо, дорогая. Да?

   Гедда уходит в малую гостиную и задергивает за собой портьеры в арке. Короткая тишина. Затем она начинает наигрывать на пианино разудалую плясовую.

   Т е а (вскакивая). Что такое? Зачем же…
   Т е с м а н (бежит к дверному проему). Гедда, дорогая, не надо сегодня танцев! Подумай о бедной Рине! И об Эйлерте Лёвборге тоже!
   Г е д д а (высунув голову между портьерами). И о тетушке Юлли. И обо всех вас! Умолкаю. (Плотно задергивает портьеры за собой.)
   Т е с м а н (вернувшись за стол). Ни к чему ей видеть нас за этой скорбной работой. Знаете что, госпожа Эльвстед, вы переедете к тете Юлли. А я буду приходить по вечерам и будем себе спокойно работать. Да?
   Т е а. Да, наверно, так было бы лучше всего.
   Г е д д а (из задней комнаты). Я все слышу, Тесман. А я что буду делать вечерами?
   Т е с м а н (роется в бумагах). Э-э… Вот асессор такой милый, он наверняка согласится заходить к тебе.
   Б р а к к (бодро кричит из своего кресла). С удовольствием! Хоть каждый вечер, госпожа Тесман! И мы отлично проведем время вдвоем, вот увидите.
   Г е д д а (громко и ясно). Все как вы надеялись, господин асессор? Единственный петух в курятнике…

   В задней комнате гремит выстрел. Тесман, Теа и Бракк вскакивают на ноги.

   Т е с м а н. Опять она балуется с пистолетами.

   Он раздергивает портьеры и вбегает в комнату. Теа за ним. Гедда безжизненно лежит на диване. Смятение и крики. Справа вбегает напуганная Б е р т а.

   Т е с м а н (с воплем, Бракку). Застрелилась! Выстрелила себе в висок, понимаете ли!
   Б р а к к (бессильно, из кресла). Бог мой, ну кто так делает?

   Строитель Сольнес
   Пьеса в трех действиях
   1892

Действующие лица

   С т р о и т е л ь Х а л в а р д С о л ь н е с [2 - Строитель в данном случае означает строителя-подрядчика без архитектурного образования, главу строительной фирмы.]
   Г о с п о ж а А л и н а С о л ь н е с, его жена
   Д о к т о р Х а р д а л, семейный врач Сольнесов
   К н у т Б р у в и к, ранее архитектор, ныне – помощник Сольнеса
   Р а г н а р Б р у в и к, его сын, чертежник
   К а й я Ф о с л и, племянница старого Брувика, конторщица
   Ф р ё к е н Х и л ь д а В а н г е л ь
   Ж е н щ и н ы
   У л и ч н а я т о л п а

   Действие происходит в доме Сольнеса.

Действие первое

   Очень скромно обставленный кабинет строителя Сольнеса. По левой стене – створчатые двери в прихожую. Справа дверь в жилые комнаты, посреди задней стены – распахнутая дверь в чертежную студию. Слева стоит конторка с книгами, чертежами и письменным прибором. Перед дверью печка. В правом углу диван со столиком и парой стульев. На столике графин с водой и стаканы. Справа на авансцене столик поменьше, кресло и кресло-качалка. В чертежной, на маленьком столике и на конторке зажжены лампы.
   В чертежной К н у т Б р у в и к и его сын обсчитывают чертежи. За конторкой в кабинете К а й я Ф о с л и записывает что-то в гроссбух. Кнут Брувик – худой пожилой мужчина в очках, седая шевелюра и седая борода. Одет в поношенный, но опрятный черный сюртук, на шее чуть пожелтевший широкий белый платок, носит очки. Р а г н а р у Б р у в и к у около тридцати, блондин, хорошо одет, но сутулится. Кайя Фосли – девушка двадцати с небольшим лет, хрупкого сложения и болезненного вида, одетая со вкусом. Защищает глаза от света зеленым козырьком. Некоторое время все трое работают в тишине.

   К н у т Б р у в и к (внезапно, словно в испуге, встает из-за чертежной доски и, тяжело дыша, подходит к двери в кабинет). Нет, все – скоро конец моему терпению!
   К а й я (подойдя к нему). Совсем тебе нынче плохо, дядюшка?
   Б р у в и к. Да. Мне все хуже и хуже с каждым днем.
   Р а г н а р (тоже подойдя к нему). Папа, тебе бы домой пойти. Может, уснешь.
   Б р у в и к (нетерпеливо). Ага, и не проснешься! Хочешь, чтобы я задохнулся лежа, да?
   К а й я. Ну прогуляйся хотя бы.
   Р а г н а р. Да, пройдись. И я с тобой.
   Б р у в и к (резко). Никуда я не пойду, пока он не придет. Нет, сегодня я ему все выложу, этому нашему… нашему (злобно) принципалу.
   К а й я (в страхе). Нет, дядюшка, не надо торопиться.
   Р а г н а р. Да, папа, лучше еще подождать.
   Б р у в и к (задыхаясь). Кхе, кхе… Нет у меня времени… ждать!
   К а й я (прислушиваясь). Тише! Шаги на лестнице. Идет.

   Все трое вновь погружаются в работу. Ненадолго становится тихо.

   С т р о и т е л ь С о л ь н е с входит из прихожей. Он в летах, но здоровый и крепкий, с короткострижеными густыми курчавыми волосами, черными усами и черными густыми бровями. Одет в серо-зеленую застегнутую на все пуговицы куртку со стоячим воротником и широкими лацканами. На голове мягкая серая фетровая шляпа, под мышкой папки.

   С т р о и т е л ь С о л ь н е с (в дверях, шепотом, указывая на чертежную). Ушли?
   К а й я (понизив голос, мотая головой). Нет. (Снимает козырек.)

   Сольнес входит в кабинет, бросает шляпу на стул, кладет папки на столик рядом с диваном, идет к конторке. Все это время Кайя безостановочно пишет, но видно, что она встревожена и нервничает.

   С о л ь н е с (громко). Что это вы там пишете, фрёкен Фосли?
   К а й я (вздрагивая). Это… это просто…
   С о л ь н е с. Дайте-ка я взгляну, фрёкен. (Заглядывает ей через плечо, словно бы читая запись в книге, шепотом.) Кайя!?
   К а й я (продолжая писать, тихо). Да?
   С о л ь н е с. Почему, стоит мне появиться, вы сразу снимаете козырек?
   К а й я (все так же тихо). Он меня уродует.
   С о л ь н е с (улыбнувшись). Вот оно что. Так вам не хочется плохо выглядеть?
   К а й я (украдкой косясь на него). Нет, конечно же. Особенно в ваших глазах.
   С о л ь н е с (легонько проводит рукой по ее волосам). Эх, Кайя, Кайя. Бедняжка…
   К а й я (опустив голову). Тише – они услышат.

   Сольнес отходит направо, поворачивает и останавливается у дверей чертежной.

   С о л ь н е с. Меня кто-нибудь спрашивал?
   Р а г н а р (встает). Да, та молодая пара, что хочет строить дом в Лёвстранде.
   С о л ь н е с (с досадой). А, эти! Ну, пусть еще подождут. Про них у меня пока ясности нет.
   Р а г н а р (подходит ближе, нерешительно). Им вроде бы надо получить чертежи как можно скорее.
   С о л ь н е с (в прежнем тоне). Господи, ну почему им всем непременно надо скорее?
   Б р у в и к (поднимает голову от работы). Они говорят, что спят и видят, когда наконец переедут в свой дом.
   С о л ь н е с. Вечная история. Им невтерпеж, и готовы схватить первое, что подвернется. Абы какое жилье. Крыша, стены есть – и ладно. Их не интересует дом. Нет уж, благодарю покорно! С этим пускай идут к другим. А меня увольте. Так им и скажите, когда снова придут.
   Б р у в и к (подняв очки и недоуменно глядя на Сольнеса). К другим? Вы хотите отказаться от этого заказа?
   С о л ь н е с (раздраженно). Да, черт возьми, готов даже отказаться, если на то пошло. Лучше совсем откажусь, чем буду строить абы что. (Закипая.) Тем более я их не знаю!
   Б р у в и к. Вполне надежные люди. Рагнар с ними знаком. Он бывает у них в доме. Очень солидное семейство, все в порядке.
   С о л ь н е с. Угу. Солидное. Да разве я об этом? Бог мой, опять вы не хотите меня понять. (Горячится.) Я не желаю строить с людьми, которых не знаю. Пусть ищут себе другого, кого хотят, скатертью дорога!
   Б р у в и к (вставая). Вы серьезно?
   С о л ь н е с (мрачно). Да, серьезно. В кои-то веки. (Ходит по комнате.)

   Брувик переглядывается с сыном, тот делает предостерегающий жест. Брувик встает и идет в кабинет.

   Б р у в и к. Если позволите, я хотел бы с вами поговорить.
   С о л ь н е с. Конечно.
   Б р у в и к (Кайе). Выйди на минутку.
   К а й я (нервничает). Дядюшка, но…
   Б р у в и к. Детка, выйди, пожалуйста. И затвори дверь за собой.

   Кайя нехотя уходит в чертежную, бросая на Сольнеса испуганные взгляды, полные мольбы.

   Б р у в и к (понизив голос). Не хочу, чтобы бедные дети знали, как плохи мои дела.
   С о л ь н е с. Да, в последнее время вы выглядите неважно.
   Б р у в и к. Дело идет к концу. Силы убывают с каждым днем.
   С о л ь н е с. Присядьте.
   Б р у в и к. Спасибо. Вы позволите?
   С о л ь н е с (придвинув кресло чуть поудобнее для Брувика). Пожалуйста. Садитесь. Итак?
   Б р у в и к (тяжело опускается в кресло). Я, понимаете ли, про Рагнара. Душа за него болит. Что с ним будет?
   С о л ь н е с. Я, безусловно, оставлю его в мастерской. Ваш сын будет здесь работать, сколько захочет.
   Б р у в и к. Но он не хочет! Вот в чем беда. Вернее, считает, нельзя так дальше.
   С о л ь н е с. Хм. Вообще-то ему вроде грех жаловаться. Но если он запросит прибавки, я, пожалуй, буду не прочь.
   Б р у в и к. Нет, нет, дело не в деньгах. (Нетерпеливо.) Пора уж ему, наконец, попробовать строить самому.
   С о л ь н е с (не глядя на него). Вы считаете, Рагнару это по силам?
   Б р у в и к. В том-то и ужас: я сам стал сомневаться в мальчике. Потому что вы ведь ни разу слова доброго о нем не сказали, не ободрили. Но все равно – я думаю, способности у него есть, не может их не быть.
   С о л ь н е с. Но ведь он всерьез не учился. Так только, черчению.
   Б р у в и к (глядя на него с затаенной ненавистью, хрипло). Так и вы тоже университетов не кончали, когда у меня служили. И ничего. Начали работать самостоятельно. И пробились. Пошли в гору. И обошли (вздыхает тяжело) и меня, и многих других.
   С о л ь н е с. Ваша правда – у меня все сложилось удачно.
   Б р у в и к. Да уж, вам всегда везло, во всем. Но неужели у вас не дрогнет сердце, неужели вы позволите мне сойти в могилу, не увидев, на что способен Рагнар? И еще одно мне хочется увидеть перед смертью – как они поженятся.
   С о л ь н е с (холодно). Это ей невтерпеж?
   Б р у в и к. Нет, Кайя как раз не спешит. Но Рагнар твердит об этом каждый день. (С мольбой.) Вы должны помочь ему. Дайте ему самостоятельный подряд. Я хочу увидеть работу моего мальчика. Слышите?!
   С о л ь н е с (с досадой). Черт возьми, да где я возьму для него подряд – с неба достану?
   Б р у в и к. Он мог бы прямо сейчас получить большой заказ. Серьезную работу.
   С о л ь н е с (ошарашенно, волнуясь). Он? Собственный подряд?
   Б р у в и к. Если вы согласитесь.
   С о л ь н е с. И что это за работа?
   Б р у в и к (мнется, не сразу может решиться). Он мог бы взяться за дом в Лёвстранде.
   С о л ь н е с. Дом в Лёвстранде? Так его же я делаю?!
   Б р у в и к. Но поскольку вам расхотелось…
   С о л ь н е с (разъяряясь). Расхотелось? Мне? Кто смеет такое говорить?
   Б р у в и к. Вы сами только что сказали.
   С о л ь н е с. Слушайте больше – мало ли, что я сгоряча брякну! И Рагнара готовы подрядить на этот дом?
   Б р у в и к. Да. Он знает заказчиков. И между делом – в порядке развлечения – набросал эскиз, прикинул смету и прочее.
   С о л ь н е с. И эскизы им понравились? Заказчикам этим?
   Б р у в и к. Да. И если б вы согласились взглянуть на рисунки и заверили бы их…
   С о л ь н е с. То они готовы нанять Рагнара строить им дом?
   Б р у в и к. Им очень понравилось, что он там придумал. Новое слово, как они говорят.
   С о л ь н е с. Вот оно что! Новое слово! Не чета моей допотопной халтуре.
   Б р у в и к. На их взгляд, эскиз необычный.
   С о л ь н е с (скрывая горечь). Так это они к Рагнару приходили – пока меня не было.
   Б р у в и к. Они приходили повидаться с вами. Но думали спросить, не уступите ли вы…
   С о л ь н е с (взвиваясь). Чтобы я уступил? Отдал свою работу?
   Б р у в и к. Коль скоро им понравились эскизы Рагнара…
   С о л ь н е с. Уступить мою работу вашему сыну?!
   Б р у в и к. Они имели в виду, не согласитесь ли вы разорвать ваш договор с ними.
   С о л ь н е с. Это одно и то же! (Горько усмехается.) Я ждал этого. Посторонись, Халвард Сольнес, подвинься в сторонку! Дай дорогу тем, кто помоложе! Чем моложе, тем лучше. Дорогу им! Дорогу и место под солнцем!
   Б р у в и к. Побойтесь бога. Места тут хватает не только для одного-единственного…
   С о л ь н е с. Ну, положим, места не так уж много. Но не в том дело. Я никогда не откажусь от работы. И никогда не уступлю свое место. По доброй воле – ни-ког-да! Ни за что на свете!
   Б р у в и к (с трудом вставая). Значит вы хотите, чтобы я ушел из жизни в тревоге? Не испытав этой радости? Не веря в Рагнара и беспокоясь о его будущем? Не увидев своими глазами ни одной его работы? Так?
   С о л ь н е с (вполголоса, отвернувшись в сторону). Всё… перестаньте… не спрашивайте.
   Б р у в и к. Нет, ответьте. Мне уйти из жизни ни с чем?
   С о л ь н е с (как будто бы борется с собой, затем тихо, но твердо). Дело ваше. Постарайтесь уйти, как сумеете.
   Б р у в и к. Так тому и быть. (Бредет прочь.)
   С о л ь н е с (идет за ним в некотором замешательстве). Поймите, я не могу иначе! Я таким создан! Мне себя не переделать!
   Б р у в и к. Да, да… не переделать. (Шатаясь, доходит до столика у дивана и останавливается.) Можно мне воды?
   С о л ь н е с. Пожалуйста. (Наливает стакан воды и протягивает ему.)
   Б р у в и к. Спасибо. (Выпивает воду и ставит стакан на место.)

   Сольнес проходит вперед и распахивает дверь в чертежную.

   С о л ь н е с. Рагнар, идите сюда. Вам придется проводить отца домой.

   Рагнар вскакивает с места. Они с Кайей вбегают в кабинет.

   Р а г н а р. Папа, что с тобой?
   Б р у в и к. Дай мне руку. Мы уходим.
   Р а г н а р. Конечно. Кайя, ты тоже с нами, одевайся.
   С о л ь н е с. Фрёкен Фосли придется задержаться. Ненадолго. Я должен продиктовать ей одно письмо.
   Б р у в и к (глядя на Сольнеса). Спокойной ночи. Спите спокойно – если можете.
   С о л ь н е с. Спокойной ночи.

   Брувик и Рагнар выходят в прихожую. Кайя подходит к конторке. Сольнес, понурив голову, стоит справа от кресла.

   К а й я (неуверенно). Нужно написать письмо?
   С о л ь н е с (отрывисто). Нет, конечно. (Смотрит на нее строго.) Кайя!
   К а й я (тихо и испуганно). Да?
   С о л ь н е с (властно указывает пальцем на пол перед собой). Подите сюда! Быстро!
   К а й я (нерешительно). Сейчас.
   С о л ь н е с (прежним тоном). Ближе!
   К а й я (подходит ближе). Что мне сделать?
   С о л ь н е с (смерив ее взглядом). Это вас мне надо благодарить за это все?
   К а й я. Нет, нет, что вы!
   Сольнес. Но вы же хотите замуж?
   К а й я (тихо). Мы с Рагнаром помолвлены уже года четыре или пять, и…
   С о л ь н е с. И вы решили, что пора. Так?
   К а й я. Рагнар и дядя говорят, что пора. Не спорить же мне.
   С о л ь н е с (мягче). Кайя, но вы же ведь любите Рагнара, да?
   К а й я. Было время, я любила Рагнара всем сердцем. Пока не поступила к вам.
   С о л ь н е с. А теперь не любите? Ни капельки?
   К а й я (с жаром, протягивая к нему руки как для объятия). Ой! Вы же знаете – теперь я люблю одного-единственного человека! А больше никого в целом мире не люблю и никогда не полюблю.
   С о л ь н е с. Это вы так говорите только. А сами от меня уходите. Бросаете меня здесь одного.
   К а й я. Но разве я не смогу остаться у вас, даже если Рагнар…
   С о л ь н е с (отмахиваясь). Нет, конечно. Это невозможно. Если Рагнар уйдет и станет работать сам, вы ему понадобитесь.
   К а й я (ломая руки). Но я не могу расстаться с вами! Это никак, никак невозможно!
   С о л ь н е с. Тогда позаботьтесь о том, чтобы Рагнар оставил эту дурацкую затею. Выходите за него замуж, бог в помощь… (Меняет тон.) Я хотел сказать, уговорите его остаться у меня на хороших условиях. Потому что тогда я сумею сохранить вас, дорогая Кайя.
   К а й я. О, если бы так получилось – было бы прекрасно!
   С о л ь н е с (берет ее голову в свои ладони, шепотом). Я не могу без вас, поймите. Мне надо, чтобы вы были рядом каждый день.
   К а й я (нервно, глубоко потрясенная). Боже, боже!
   С о л ь н е с (целуя ее волосы). Кайя…
   К а й я (опускается на колени перед ним). Как вы добры ко мне! Как несказанно добры!
   С о л ь н е с (резко). Ну-ка, вставайте! Да вставайте же, какого… Сюда идут!

   Сольнес помогает Кайе подняться. Пошатываясь, она идет к конторке.
   В правую дверь входит г о с п о ж а С о л ь н е с, худая и печальная блондинка со следами былой красоты. На ней элегантное гладко черное платье, волосы завиты локонами. Говорит медленно, в голосе звучит упрек.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (в дверях). Халвард?
   С о л ь н е с (оборачиваясь). А, это ты, дорогая?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (устремив взгляд на Кайю). Я не вовремя, мне кажется.
   С о л ь н е с. Очень вовремя. Фрёкен Фосли осталось только дописать письмо.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Оно и видно.
   С о л ь н е с. Тебе что-то нужно от меня, Алина?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я всего лишь хотела сказать, что пришел доктор Хардал, он в угловой гостиной. Может быть, ты к нам выйдешь, Халвард?
   С о л ь н е с (с подозрением). Хм. Доктор непременно должен поговорить со мной?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет, нет. Он заглянул повидать меня. Но хочет заодно поздороваться и с тобой.
   С о л ь н е с (с тихим смехом). Ну еще бы… Тогда не сочти за труд, попроси его подождать.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Но ты скоро выйдешь к нему?
   С о л ь н е с. Вероятно. Но попозже, дорогая. Попозже. Не сейчас.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (покосившись на Кайю). Хорошо, Халвард. Только не забудь.

   Уходит и закрывает за собой дверь.

   К а й я (тихо). Боже мой! Ваша супруга, наверно, совсем плохо обо мне думает.
   С о л ь н е с. Вовсе нет. То есть… не хуже обычного. Но теперь вам все-таки лучше уйти, Кайя.
   К а й я. Да, да, мне надо идти.
   С о л ь н е с (жестко). А с тем делом вы разберитесь. Ради меня. Слышите?
   К а й я. Когда бы это зависело от меня, так уж…
   С о л ь н е с. Я хочу, чтобы в этом вопросе был полный порядок. Понятно? Не позже завтрашнего дня!
   К а й я (испуганно). Если уж никак иначе не получится, я готова порвать с ним.
   С о л ь н е с (с негодованием). Порвать?! Да вы в своем уме? Вы хотите с ним порвать?
   К а й я (в растерянности). Ну да. Пусть хоть так. Потому что я должна… должна остаться у вас. Не могу я от вас уйти. Это никак, просто никак невозможно!
   С о л ь н е с (запальчиво). Черт побери, а Рагнар? Ради Рагнара все и…
   К а й я (с ужасом глядя на него). Так это вы все что ли ради Рагнара?
   С о л ь н е с (опомнившись). Да нет же, конечно, нет. Ничего-то вы не понимаете. (Мягко и вкрадчиво.) Мне нужны вы, Кайя. Но для этого вам надо убедить Рагнара остаться у меня. Ну вот, а теперь домой.
   К а й я. Да, да. Спокойной ночи вам.
   С о л ь н е с. Спокойной ночи. (Останавливает ее.) Послушайте, а где эскизы Рагнара? В чертежной?
   К а й я. Наверное. Я не видела, чтобы он брал их с собой.
   С о л ь н е с. Тогда принесите их мне. Так и быть, взгляну.
   К а й я (радостно). Наконец-то! Посмотрите, пожалуйста!
   С о л ь н е с. Только ради вас, Кайя. Ну же, несите их мигом!

   Кайя убегает в чертежную, с опаской роется в ящике стола, находит нужную папку и приносит ее.

   К а й я. Вот, здесь все рисунки.
   С о л ь н е с. Хорошо. Положите на стол.
   К а й я (кладет папку на стол). Спокойной ночи. (Умоляюще.) И вы уж думайте обо мне хорошо.
   С о л ь н е с. Я только так и думаю. Доброй ночи, милая малышка Кайя. (Косится на дверь справа.) Ну идите же, идите!

   В правую дверь входят г о с п о ж а С о л ь н е с и д о к т о р Х а р д а л. Это полный мужчина в возрасте, с круглым добродушным выбритым лицом, у него поредевшие светлые волосы и очки в золотой оправе.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (еще в дверях). Халвард, мы с доктором не можем больше ждать.
   С о л ь н е с. Входите, входите.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (Кайе, которая возится у конторки, привертывая огонь в лампе). Дописали письмо, фрёкен?
   К а й я (растерянно). Письмо?
   С о л ь н е с. Та короткая записка.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Угу, совсем короткая, видимо.
   С о л ь н е с. Фрёкен Фосли, вы можете идти. И завтра не опаздывайте.
   К а й я. Конечно. Спокойной ночи, госпожа Сольнес.

   Выходит через прихожую.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Повезло тебе, Халвард, с этой барышней.
   С о л ь н е с. Да уж. Расторопная и все умеет.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Оно и видно.
   Д о к т о р Х а р д а л. И бухгалтерию ведет?
   С о л ь н е с. Да, навострилась за два года и в этом. К тому же она милая и во всем безотказная.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Это, без сомнения, большой плюс.
   С о л ь н е с. Знаешь, да. Особенно если ты таким отношением не избалован.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (с мягким укором). Это ты к чему, Халвард?
   С о л ь н е с. Нет, ни к чему, прости, Алина.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Не за что. Доктор, так вы еще вернетесь к нам на чай?
   Д о к т о р Х а р д а л. Проведаю больного и сразу назад.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Спасибо. (Выходит в правую дверь.)
   С о л ь н е с. Вы очень спешите, доктор?
   Д о к т о р Х а р д а л. Нет, ничуть.
   С о л ь н е с. И мы можем поговорить?
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, с удовольствием.
   С о л ь н е с. Давайте присядем. (Указывает доктору на кресло-качалку, а сам садится в кресло.)
   С о л ь н е с (смотрит на доктора испытующе). Скажите – вы не заметили в Алине ничего такого?
   Д о к т о р Х а р д а л. Сейчас, когда она была здесь?
   С о л ь н е с. Да. В отношении меня. Вы ничего не заметили?
   Д о к т о р Х а р д а л. Трудно, черт возьми, не заметить, что ваша жена…
   С о л ь н е с. Что?
   Д о к т о р Х а р д а л. Ну что ваша жена не слишком жалует эту фрёкен Фосли.
   С о л ь н е с. И все? Это-то я и сам заметил.
   Д о к т о р Х а р д а л. Оно и неудивительно.
   С о л ь н е с. Что?
   Д о к т о р Х а р д а л. Конечно, она не в восторге, что рядом с вами целыми днями другая женщина.
   С о л ь н е с. Вот как? Да, пожалуй, вы правы. И Алина вправе сердиться. Только поделать с этим ничего нельзя. Ни-че-го.
   Д о к т о р Х а р д а л. Разве вы не можете нанять какого-нибудь мужчину-конторщика?
   С о л ь н е с. Какого-нибудь? Абы какого, лишь бы не женщину? Благодарю покорно, это мне не с руки.
   Д о к т о р Х а р д а л. Но вашей жене довольно трудно это выносить. А она и так слабого здоровья.
   С о л ь н е с. Чуть было не сказал – ну и бог с ней. Я не могу заменить Кайю Фосли никем другим. Она должна остаться.
   Д о к т о р Х а р д а л. Никем другим?
   С о л ь н е с (коротко). Никем.
   Д о к т о р Х а р д а л (придвигая качалку ближе). Послушайте, милейший господин Сольнес. Можно задать вам вопрос весьма деликатного свойства? Сугубо между нами.
   С о л ь н е с. Да. Прошу.
   Д о к т о р Х а р д а л. Видите ли, у женщин на некоторые вещи дьявольский нюх.
   С о л ь н е с. Что есть, то есть. Этого у них не отнять. И?
   Д о к т о р Х а р д а л. Выслушайте меня. Если ваша жена на дух не выносит эту Кайю Фосли…
   С о л ь н е с. То что?
   Д о к т о р Х а р д а л. То нет ли у нее некоторого основания для такой глухой неприязни?
   С о л ь н е с (сверлит его взглядом, затем встает). О-о.
   Д о к т о р Х а р д а л. Пожалуйста, не обижайтесь. Но все-таки?
   С о л ь н е с (коротко и твердо). Нет.
   Д о к т о р Х а р д а л. Стало быть, никакого?
   С о л ь н е с. Никакого иного основания, кроме ее подозрительности.
   Д о к т о р Х а р д а л. Как известно, вы водили знакомство с разными женщинами.
   С о л ь н е с. Водил.
   Д о к т о р Х а р д а л. И весьма благоволили некоторым из них.
   С о л ь н е с. Да, бывало.
   Д о к т о р Х а р д а л. Но с фрёкен Фосли не тот случай? И ни на что подобное и намека нет?
   С о л ь н е с. Никакого – с моей стороны.
   Д о к т о р Х а р д а л. А с ее?
   С о л ь н е с. Не думаю, что вы вправе спрашивать об этом, доктор.
   Д о к т о р Х а р д а л. Мы начали разговор с того, что у вашей жены нюх на определенные вещи.
   С о л ь н е с. Да, да. И знаете, доктор (понижает голос), Алинин нюх, как вы изволили выразиться, ее не обманул.
   Д о к т о р Х а р д а л. Вот видите!
   С о л ь н е с (садится). Доктор Хардал, если вы готовы выслушать, то я расскажу вам поразительную историю.
   Д о к т о р Х а р д а л. Послушаю с удовольствием.
   С о л ь н е с. Тогда слушайте. Вы, надо полагать, помните, что я взял к себе на службу Кнута Брувика и его сына, когда дела у старика пошли под гору.
   Д о к т о р Х а р д а л. Я слышал об этом, да.
   С о л ь н е с. По сути, они оба люди дельные. И способные, каждый по-своему. Но сыну вдруг вздумалось обручиться. А там, само собой, ему приспичило жениться – и начать строить самому. Они все только о том и думают, молодняк этот.
   Д о к т о р Х а р д а л (смеется). Да уж, есть у них такая дурацкая манера: влюбляться и жениться.
   С о л ь н е с. Но в мои планы это не входит. Рагнар нужен мне в мастерской. И старик тоже. Он изумительно разбирается во всей этой ереси – допустимые нагрузки, сопротивления, метры-кубометры.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, без этого далеко не уедешь.
   С о л ь н е с. То-то и оно! Но Рагнару не терпелось начать работать самому. И удержать его в мастерской не было никаких сил.
   Д о к т о р Х а р д а л. Но все же он остался у вас?
   С о л ь н е с. Да, но слушайте дальше. Как-то раз Кайя Фосли зашла сюда, не помню зачем. Прежде она здесь не бывала. И когда я увидел, что эти двое по уши влюблены друг в друга, я смекнул, что стоит мне залучить ее в мастерскую, и Рагнар тоже останется здесь как миленький.
   Д о к т о р Х а р д а л. Разумный ход мысли.
   С о л ь н е с. Да, но вслух я не сказал о нем ни полслова. Лишь смотрел на нее и видел в мечтах, что она уже работает у меня. Поболтал с ней приветливо о всяких пустяках, и она ушла.
   Д о к т о р Х а р д а л. И?
   С о л ь н е с. На другой день, под вечер, когда Брувик с Рагнаром уже ушли, она вдруг явилась. И повела себя так, как если бы мы с ней уже обо всем договорились.
   Д о к т о р Х а р д а л. Договорились? О чем?
   С о л ь н е с. Вот о том самом, о чем я так жарко мечтал, но вслух ни словом не обмолвился.
   Д о к т о р Х а р д а л. Загадочная история.
   С о л ь н е с. Согласитесь, странная? Она спросила меня, в чем будет состоять ее работа. Можно ли ей приступить с завтрашнего дня. И все в таком духе.
   Д о к т о р Х а р д а л. А вы не думаете, что она подстроила все это, чтобы быть поближе к жениху?
   С о л ь н е с. Сначала я так и решил. Но нет. Поступив ко мне, она как будто бы разочаровалась в нем.
   Д о к т о р Х а р д а л. И очаровалась вами, нет?
   С о л ь н е с. Да. По уши. Знаете, что я заметил? Она чувствует, когда я смотрю ей в спину. Начинает дрожать и трепетать, стоит мне оказаться поблизости. Что вы на это скажете?
   Д о к т о р Х а р д а л. Хм. Но это как раз можно объяснить.
   С о л ь н е с. А остальное? То, что она считает, будто я позвал ее на работу – хотя я успел об этом только помечтать. Про себя. Не вслух. Ни с кем не делился.
   Д о к т о р Х а р д а л. Вот это выше моего понимания.
   С о л ь н е с. Так я и знал. Поэтому и не рассказываю никому. Но чем дальше, тем оно тяготит меня все больше, сами понимаете. Она все время рядом, и я вынужден делать вид, будто… Да и грешно бедняжке голову морочить. (С жаром.) А что мне остается? Уйдет она, уйдет Рагнар.
   Д о к т о р Х а р д а л. Но жене вы не стали объяснять, что к чему?
   С о л ь н е с. Нет.
   Д о к т о р Х а р д а л. А почему? Почему вы этого не сделали?
   С о л ь н е с (глядя прямо на него и понизив голос). Потому что это такое хорошее самобичевание – не мешать Алине быть ко мне несправедливой.
   Д о к т о р Х а р д а л (качая головой). Ничегошеньки не понимаю.
   С о л ь н е с. Для меня это как отдать крупицу безразмерного неоплатного долга.
   Д о к т о р Х а р д а л. Долга вашей жене?
   С о л ь н е с. Да. И это облегчает душу. Хоть на миг, а дышится свободнее. Вы меня понимаете?
   Д о к т о р Х а р д а л. Нет, видит бог, я не понял ни слова.
   С о л ь н е с (обрывает свою речь и встает). Тогда ладно – не будем больше об этом.

   Отходит, потом возвращается и встает около стола.

   С о л ь н е с (глядя на доктора с мягкой улыбкой). Признайтесь, доктор, вы думаете, что ловко прищучили меня?
   Д о к т о р Х а р д а л (начиная раздражаться). Прищучил? Я плохо понимаю вас сегодня, господин Сольнес.
   С о л ь н е с. Бросьте, не темните. Я же отлично вижу.
   Д о к т о р Х а р д а л. А что именно вы видите?
   С о л ь н е с (тихо, с расстановкой). Вижу, как вы тут ходите, ходите и по-свойски так следите за мной.
   Д о к т о р Х а р д а л. Я? Зачем бы я стал это делать?
   С о л ь н е с. Потому что вы думаете, что я… (Со злостью.) Да черт возьми, а то вы не думаете так же, как Алина?!
   Д о к т о р Х а р д а л. А что она думает?
   С о л ь н е с (успокоившись). Она стала думать, что я… что я… болен.
   Д о к т о р Х а р д а л. Больны? Вы? Со мной она ни разу этим не делилась. А что с вами стряслось, дорогой вы мой?
   С о л ь н е с (шепотом, наклонясь к качалке). Алина думает, что я повредился рассудком. Правда-правда.
   Д о к т о р Х а р д а л (вставая). Но голубчик мой, дорогой господин Сольнес…
   С о л ь н е с. Богом клянусь, так оно и есть. Она и вас уже успела убедить. Поверьте, доктор, я ведь вижу. Меня не так легко провести, знаете ли.
   Д о к т о р Х а р д а л (удивленно глядя на него). Господин Сольнес, мне никогда ничего подобного даже в голову не приходило.
   С о л ь н е с (недоверчиво усмехаясь). Никогда? В самом деле?
   Д о к т о р Х а р д а л. В самом деле – никогда. И вашей супруге, конечно, тоже. Я почти готов поклясться в этом.
   С о л ь н е с. Не клянитесь, пожалуйста, не стоит. Потому что, если посмотреть с другой стороны, у нее, возможно, есть некоторые основания так думать.
   Д о к т о р Х а р д а л. Ну, знаете ли…
   С о л ь н е с (останавливая его взмахом руки). Дорогой доктор, пожалуй, лучше нам в это не углубляться. Пусть каждый останется при своем мнении. (Вдруг повеселев.) Доктор, но послушайте…
   Д о к т о р Х а р д а л. Да?
   С о л ь н е с. Коль скоро вы не считаете, что я болен, что я псих и спятил…
   Д о к т о р Х а р д а л. То что?
   С о л ь н е с. То я, должно быть, кажусь вам очень счастливым человеком?
   Д о к т о р Х а р д а л. Вы хотите сказать, что это лишь видимость?
   С о л ь н е с (смеясь). Нет-нет, что вы. Сами подумайте – быть строителем Сольнесом! Самим Халвардом Сольнесом! Мне грех жаловаться.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, должен честно сказать – вы всегда казались мне баловнем судьбы.
   С о л ь н е с (пряча горькую улыбку). Что есть, то есть. Тут не открестишься.
   Д о к т о р Х а р д а л. Сперва, точно по вашему заказу, сгорел этот мрачный домина. Редкое везение.
   С о л ь н е с (серьезно). Не забывайте, что сгорел родной дом Алины.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, для нее это было огромное несчастье.
   С о л ь н е с. Она все еще не пережила его. А прошло уже двенадцать лет, даже тринадцать.
   Д о к т о р Х а р д а л. Добило ее то, что случилось после пожара, хотя тоже из-за него.
   С о л ь н е с. И то, и другое.
   Д о к т о р Х а р д а л. Но ваши – лично ваши – дела пошли тогда в гору. Из бедного деревенского паренька вы превратились в первого человека в своем цехе. Да уж, господин Сольнес, удача несла вас на руках.
   С о л ь н е с (боязливо глядя на него). Вот, вот, оттого-то я так ужасно тревожусь.
   Д о к т о р Х а р д а л. Вас пугает собственная везучесть?
   С о л ь н е с. Страх гложет меня днем и ночью. Потому что рано или поздно произойдет переворот.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да ну, ерунда какая! Разве вам что-то угрожает?
   С о л ь н е с (твердо и безапелляционно). Да. Молодежь.
   Д о к т о р Х а р д а л. Пф! Молодежь! Что-то рановато вы себя в старики записали. Бросьте! Сейчас ваше положение прочно как никогда.
   С о л ь н е с. Нет. Грядут перемены. Я знаю. И чувствую, что переворот произойдет совсем скоро. Не тот, так другой потребует – посторонись, я иду! А за ним лавиной ринутся остальные: «Прочь с дороги! Слезай со своего места! Посторонись! Дорогу нам и место нам!» Вот увидите, доктор! Настанет день, и молодежь постучит в эту дверь.
   Д о к т о р Х а р д а л (смеясь). Бог мой, и что тогда?
   С о л ь н е с. А тогда конец строителю Сольнесу, вот что.

   В дверь стучат.

   С о л ь н е с (вскакивая). Что это? Вы слышали?
   Д о к т о р Х а р д а л. В дверь стучат.
   С о л ь н е с (громко). Войдите!

   Из прихожей входит Х и л ь д а В а н г е л ь. Среднего роста, грациозная, хорошо сложена. Смуглая от загара. Одета по-походному, юбка подоткнута, на ней матроска и матросская шапочка на голове. За спиной рюкзак, в руках скатка из пледа в ремнях и альпеншток.

   Х и л ь д а (подойдя к Сольнесу, с радостно блестящими глазами). Здравствуйте!
   С о л ь н е с (глядя на нее в растерянности). Добрый вечер.
   Х и л ь д а (смеясь). Да вы меня не узнаете, что ли?!
   С о л ь н е с. Да… должен признать… вот так с ходу…
   Д о к т о р Х а р д а л (подходит ближе). А я узнал вас, фрёкен.
   Х и л ь д а (довольно). Ничего себе, это вы!
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, я. (Сольнесу.) Мы встретились летом в горном приюте. А где же ваши спутницы?
   Х и л ь д а. Отправились дальше, на запад.
   Д о к т о р Х а р д а л. Они были недовольны, что мы так галдели вечером.
   Х и л ь д а. Да уж, довольны они не были.
   Д о к т о р Х а р д а л (грозя пальцем). А вы, однако, немного заигрывали с нами, уж не отпирайтесь.
   Х и л ь д а. Все приятнее, чем сидеть и вязать носки с этими клушами.
   Д о к т о р Х а р д а л (смеясь). Согласен! Да!
   С о л ь н е с. Вы приехали нынче вечером?
   Х и л ь д а. Да, только что.
   Д о к т о р Х а р д а л. Приехали совсем одна, фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а. Ага.
   С о л ь н е с. Вангель? Ваша фамилия Вангель?
   Х и л ь д а (глядя на него с легким удивлением). Конечно.
   С о л ь н е с. А вы случайно не дочь земского врача в Люсангере?
   Х и л ь д а (по-прежнему удивленно). А чья же еще?
   С о л ь н е с. Значит, мы с вами встречались. Тем летом, когда я строил там башню на старой церкви.
   Х и л ь д а (посерьезнев). Верно, тем летом.
   С о л ь н е с. Сколько же времени прошло?
   Х и л ь д а (пристально глядя на него). Те самые десять лет.
   С о л ь н е с. Вы тогда еще были ребенком.
   Х и л ь д а (беспечно). Ну, двенадцать-тринадцать мне уж было.
   Д о к т о р Х а р д а л. Вы первый раз в городе, фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а. Первый, ага.
   С о л ь н е с. И никого здесь не знаете, возможно?
   Х и л ь д а. Никого, кроме вас. И вашей жены еще.
   С о л ь н е с. Вы и с ней знакомы?
   Х и л ь д а. Немного. Мы несколько дней провели вместе в санатории.
   С о л ь н е с. А, в горах.
   Х и л ь д а. Она сказала, чтобы я непременно навестила вас, если окажусь в городе. (Улыбается.) Хотя меня не обязательно было приглашать.
   С о л ь н е с. Странно, что она забыла упомянуть об этом.

   Хильда ставит к печке альпеншток, снимает рюкзак и кладет его и плед на диван. Доктор Хардал старается помочь. Сольнес не двигается с места, лишь смотрит на нее.

   Х и л ь д а (подходя к нему). В общем, придется мне попросить вас пустить меня сегодня на ночевку.
   С о л ь н е с. Да, конечно, это мы сейчас устроим.
   Х и л ь д а. Потому что вся моя одежда – на мне. В ранце только смена белья. Но его надо постирать, совсем грязное.
   С о л ь н е с. И это, конечно, тоже можно устроить. Сейчас я позову жену…
   Д о к т о р Х а р д а л. А я пока съезжу к больному.
   С о л ь н е с. Да, конечно. Но потом возвращайтесь.
   Д о к т о р Х а р д а л (весело поглядывая на Хильду). Всенепременно, господин Сольнес, не извольте сомневаться! (Смеется.) Надо же, как вы верно напророчили!
   С о л ь н е с. Что?
   Д о к т о р Х а р д а л. Молодежь-таки явилась и постучала в вашу дверь.
   С о л ь н е с (оживляясь). Да уж, хотя я не это имел в виду.
   Д о к т о р Х а р д а л. Еще бы! Кто бы сомневался! (Уходит.)
   С о л ь н е с (распахнув дверь в комнату рядом). Алина! Будь добра, загляни на минутку. Тут твоя знакомая, фрёкен Вангель.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (входя). Кто, ты говоришь? (Замечает Хильду.) А, это вы, фрёкен? (Подходит ближе и протягивает ей руку.) Все-таки приехали?
   С о л ь н е с. Фрёкен Вангель приехала только что. И просит остаться у нас на ночь.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. У нас? Здесь? Хорошо, да, конечно.
   С о л ь н е с. Чтобы привести в порядок свой гардероб. Ну, ты понимаешь.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я сделаю для вас все, что в моих силах, фрёкен. В конце концов, это мой долг. Ваш чемодан еще не прибыл?
   Х и л ь д а. У меня нет чемодана.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ну, ничего-ничего, все устроится, я надеюсь. Придется вам посидеть здесь с моим мужем. А я пойду прослежу, чтобы вам приготовили комнату поуютнее.
   С о л ь н е с. Давай одну из детских? Они полностью готовы.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, в детских у нас места хоть отбавляй. (Хильде.) Так вы присядьте пока, отдохните. (Уходит.)

   Хильда, заложив руки за спину, ходит по гостиной и все рассматривает. Сольнес, тоже заложив руки за спину, стоит у стола и провожает Хильду взглядом.

   Х и л ь д а (останавливаясь и глядя на него.) У вас несколько детских?
   С о л ь н е с. Да. В доме три детские комнаты.
   Х и л ь д а. Ничего себе! Так у вас куча детей?
   С о л ь н е с. Нет. Детей у нас нет. Но вы пока можете побыть за ребенка.
   Х и л ь д а. На сегодняшнюю ночь – пожалуй. Я не стану плакать. Буду спать как убитая. Постараюсь, во всяком случае.
   С о л ь н е с. Еще бы. Вы ведь очень устали, я думаю.
   Х и л ь д а. Нет! Просто ужас как приятно – провалиться в сны на всю ночь!
   С о л ь н е с. Вы часто проваливаетесь в сны?
   Х и л ь д а. Да почти всегда.
   С о л ь н е с. И что же вам обычно снится?
   Х и л ь д а. Э нет, сегодня не скажу. Может быть, потом, в другой раз. (Она снова принимается расхаживать по комнате, потом останавливается возле конторки и начинает ворошить книги и бумаги.)
   С о л ь н е с (подходя ближе). Вы что-то ищете?
   Х и л ь д а. Нет, просто смотрю, что тут у вас. (Оборачивается.) Может, мне нельзя?
   С о л ь н е с. Да нет, пожалуйста.
   Х и л ь д а. А это что за книжище? Вы в ней пишете?
   С о л ь н е с. Нет, конторщица.
   Х и л ь д а. Конторщица? Барышня?
   С о л ь н е с (улыбаясь). Конечно.
   Х и л ь д а. И она все время тут при вас?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а. А она замужем?
   С о л ь н е с. Нет, девица.
   Х и л ь д а. Вот как?
   С о л ь н е с. Но собирается замуж.
   Х и л ь д а. Повезло ей.
   С о л ь н е с. А мне как раз наоборот. Теперь я потеряю помощницу.
   Х и л ь д а. Разве трудно найти другую конторщицу, ничуть не хуже?
   С о л ь н е с. Возможно, вы хотели бы остаться здесь – и вести мою канцелярию?
   Х и л ь д а (высокомерно). Ну красота! Нет уж, спасибо, нам это ни к чему.

   Идет к качалке и садится в нее. Сольнес тоже подходит к столику.

   Х и л ь д а (как будто продолжая). Здесь есть занятия поинтереснее, чем канцелярию вести. (Глядя на Сольнеса с улыбкой.) Вы ведь тоже так думаете?
   С о л ь н е с. Разумеется. Первым делом вам надо пройтись по магазинам и принарядиться.
   Х и л ь д а (весело). Ой, нет, это, пожалуй, не про меня.
   С о л ь н е с. Почему?
   Х и л ь д а. Да я профукала все свои денежки.
   С о л ь н е с (смеясь). Ни вещей, ни денег!
   Х и л ь д а. Ничегошеньки. Дело дрянь, но теперь мне уже все равно.
   С о л ь н е с. Смотрите, какая! Вот за это я вас люблю!
   Х и л ь д а. Только за это?
   С о л ь н е с. И за это тоже. (Садится в кресло.) Ваш отец жив?
   Х и л ь д а. Да, жив.
   С о л ь н е с. А вы собрались учиться здесь?
   Х и л ь д а. Нет, об этом я как-то не думала.
   С о л ь н е с. Но вы пробудете здесь какое-то время?
   Х и л ь д а. Посмотрю, как сложится. (Некоторое время смотрит на него, качаясь в качалке. Во взгляде и серьезность, и сдерживаемая улыбка.) Строитель Сольнес!
   С о л ь н е с. Да?
   Х и л ь д а. Вы так забывчивы?
   С о л ь н е с. Забывчив? Нет, насколько я знаю.
   Х и л ь д а. В таком случае не желаете ли поговорить о том, что было у нас в Люсангере?
   С о л ь н е с (удивленно, помедлив). В Люсангере? (Безразлично.) Там вроде и говорить не о чем, по-моему.
   Х и л ь д а (глядя на него укоризненно). Ну вот зачем вы так?
   С о л ь н е с. Хорошо, поговорите тогда вы со мной об этом.
   Х и л ь д а. Когда башню наконец закончили, устроили торжества.
   С о л ь н е с. Да, этот день нелегко забыть.
   Х и л ь д а (улыбаясь). Нелегко? Как мило с вашей стороны!
   С о л ь н е с. Мило?
   Х и л ь д а. У церкви собрались многие, многие сотни людей. Играл оркестр. Мы, школьницы, были в белых платьях. И у всех флаги в руках.
   С о л ь н е с. Ох, эти флаги я помню.
   Х и л ь д а. Вы полезли наверх по лесам. И долезли до самого верха. Вы тащили с собой венок. И сумели повесить его на флюгер.
   С о л ь н е с (прерывая ее, деловито). В то время я еще так делал. По старинному обычаю.
   Х и л ь д а. Знаете, как дух захватывало смотреть на вас? Жуть! Вдруг он сверзится оттуда, с верхотуры? А это же сам строитель Сольнес!
   С о л ь н е с (отвлекаясь). Кстати, этим вполне могло кончиться. Потому что одна из этих дьяволят в белых платьицах совершенно потеряла голову и кричала как оглашенная…
   Х и л ь д а (радостно вспыхивая). «Строителю Сольнесу – ура, ура, ура!!!» Да?
   С о л ь н е с. И так трясла и махала флагом, что у меня голова поплыла от этого.
   Х и л ь д а (тихо и серьезно). Тем дьяволенком была я.
   С о л ь н е с (всмотревшись). Теперь вижу. Да, это были вы.
   Х и л ь д а (вновь жизнерадостно). Все было ужас как пикантно и красиво! Мне вообще не верилось, что в мире найдется мастер, который сумеет построить такую высоченную башню! И вдруг вы, собственной персоной! Живьем! Стоите на верхотуре и даже голова не кружится! У меня она кружилась от одних этих мыслей.
   С о л ь н е с. Откуда у вас была такая уверенность, что у меня не…
   Х и л ь д а (отмахиваясь). Фу. Еще чего! Да я сердцем чувствовала. Иначе как бы вы пели, стоя на такой высоте?
   С о л ь н е с (оторопело глядя на нее). Пел? Я что-то пел?
   Х и л ь д а. Да как!
   С о л ь н е с (качая головой). Я не спел в своей жизни ни одной ноты.
   Х и л ь д а. Но в тот раз вы пели! И это звучало как воздушная арфа.
   С о л ь н е с (задумчиво). Как-то все это… странно.
   Х и л ь д а (помолчав, тихо, подняв на него глаза). А потом… позже… оно и случилось… то самое.
   С о л ь н е с. То самое?
   Х и л ь д а (оживляясь). Об этом мне ведь не нужно вам напоминать?
   С о л ь н е с. Нет, все же напомните немного.
   Х и л ь д а. Вы, конечно, не забыли, что в вашу честь был торжественный обед в клубе?
   С о л ь н е с. Да-да, помню. Кажется, вечером того же дня, потому что наутро я уезжал.
   Х и л ь д а. А после клуба вас пригласили на ужин к нам.
   С о л ь н е с. Совершенно верно, фрёкен Вангель. Удивительно, что вам врезались в память эти мелочи.
   Х и л ь д а. Мелочи?! Как у вас все просто! Еще назовите пустяком, что я была одна в гостиной, когда вы пришли.
   С о л ь н е с. Правда?
   Х и л ь д а (не отвечая на вопрос). И тут уж вы не называли меня дьяволенком.
   С о л ь н е с. Да, вряд ли бы я стал так делать.
   Х и л ь д а. Вы сказали, что я чудо как хороша в белом платье. Сущая принцесса.
   С о л ь н е с. Наверняка вы так и выглядели, фрёкен Вангель. А я был в отличном настроении, чувствовал себя легко и свободно…
   Х и л ь д а. А потом вы сказали, что когда я вырасту, то буду вашей принцессой.
   С о л ь н е с (с легким смешком). Ого! Так и сказал?
   Х и л ь д а. Так и сказали. Я спросила, сколько мне ждать, и вы ответили, что вернетесь через десять лет и похитите меня, как тролль. И пообещали, что увезете в Испанию или еще куда-нибудь. И купите мне там королевство.
   С о л ь н е с (в прежнем тоне). Да уж, чего только человек не наобещает после доброго застолья. Но неужто я действительно наговорил вам все это?
   Х и л ь д а (беззвучно смеясь). Да. Вы даже сказали, как будет называться это королевство.
   С о л ь н е с. И как?
   Х и л ь д а. Апельсиния, вот как.
   С о л ь н е с. О-о! Сочное имя.
   Х и л ь д а. А мне оно нисколько не понравилось. Наоборот, мне показалось, что вы надо мной смеетесь.
   С о л ь н е с. Нет, что вы, этого я не хотел, конечно же.
   Х и л ь д а. Я тоже думаю, что не хотели. Учитывая, что вы сделали потом…
   С о л ь н е с. Господи, а что я сделал потом?
   Х и л ь д а. Не хватало только, чтоб вы и это забыли. А говорят, такие вещи человек обязан помнить.
   С о л ь н е с. Конечно, конечно. Один маленький намек, и я все… Так что же?
   Х и л ь д а (пристально глядя на него). Вы поцеловали меня, строитель Сольнес.
   С о л ь н е с (вскакивает, разинув от изумления рот). Поцеловал?
   Х и л ь д а. Да. Вы обняли меня, запрокинули назад и поцеловали. Не один раз, а много.
   С о л ь н е с. Нет, но все же… Милая фрёкен Вангель, голубушка…
   Х и л ь д а (встает). Этого вы, надеюсь, не станете отрицать?
   С о л ь н е с. Нет, это я отрицаю.
   Х и л ь д а (окинув его презрительным взглядом). Ну что ж. (Отворачивается, медленно отходит к печке и стоит руки за спину.)

   Короткая пауза.

   С о л ь н е с (тихо подходит к ней сзади). Фрёкен Вангель?

   Хильда молчит и не оборачивается.

   С о л ь н е с. Не стойте как изваяние. Все, что вы только что рассказали, вам, наверно, приснилось. (Дотрагивается до ее руки.) Послушайте…

   Хильда нетерпеливо отдергивает руку.

   С о л ь н е с (словно пораженный догадкой). Хотя погодите, погодите… А если дело в другом?

   Хильда по-прежнему стоит не шевелясь.

   С о л ь н е с (глухо, с чувством). Видимо, я думал об этом. Хотел этого. Желал. Мечтал. Воображал. И вот… Так может быть?

   Хильда молчит.

   С о л ь н е с (нетерпеливо). Вот же черт… Ну – да, я все это сделал.
   Х и л ь д а (чуть поворачивает голову, но на него не смотрит). Так вы признаетесь?
   С о л ь н е с. Да. Признаюсь. Во всем, что хотите.
   Х и л ь д а. Что обняли меня?
   С о л ь н е с. Да!
   Х и л ь д а. И запрокинули назад?
   С о л ь н е с. Далеко назад.
   Х и л ь д а. И поцеловали?
   С о л ь н е с. О да!
   Х и л ь д а. Много раз?
   С о л ь н е с. Говорите, сколько.
   Х и л ь д а (стремительно оборачивается к нему, глаза, как раньше, горят радостью). Все-таки я вас расколола!
   С о л ь н е с (криво усмехаясь). Подумать только – и такое я мог забыть.
   Х и л ь д а (вновь надувшись, отходя от Сольнеса). Могу себе представить, сколько вы нацеловались на своем веку.
   С о л ь н е с. Нет, не думайте обо мне так.

   Хильда садится в кресло. Сольнес стоит, облокотясь о качалку.

   С о л ь н е с (вопросительно глядя на нее). Фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. А что было дальше? Как все у нас сложилось?
   Х и л ь д а. Так ничего больше и не было. Вы сами отлично знаете. В комнату вошли люди, и… Эх!
   С о л ь н е с. Верно. В комнату вошли. Как же я мог позабыть и это тоже.
   Х и л ь д а. Да ничего вы не забыли, конечно. Просто смущаетесь. Такое не забывается, я уверена.
   С о л ь н е с. Да, казалось бы.
   Х и л ь д а (вновь жизнерадостно, глядя на него). Признавайтесь, число-то вы все-таки забыли?
   С о л ь н е с. Число?
   Х и л ь д а. В какой день вы водрузили венок на башню? Ну? Говорите быстро!
   С о л ь н е с. Хм. Числа я, честно говоря, боюсь, не вспомню. Знаю только, что это было десять лет назад. В начале осени.
   Х и л ь д а (несколько раз медленно кивнув головой). Верно, десять лет назад. Девятнадцатого сентября.
   С о л ь н е с. Точно, точно. Так и было. Надо же, вы и это помните. (Запнувшись.) Погодите-ка. Ведь сегодня как раз девятнадцатое сентября!
   Х и л ь д а. Вот именно. Десять лет прошли. А вы не приехали, хотя обещали мне.
   С о л ь н е с. Обещал вам? Пугал вас, хотели вы сказать?
   Х и л ь д а. Чем же здесь пугать?
   С о л ь н е с. Ладно. Не пугал, а дурачился.
   Х и л ь д а. Это все, чего вы хотели? Подурачиться?
   С о л ь н е с. Скорее, пошутить. Господи, теперь разве вспомнишь. Вы были еще ребенком…
   Х и л ь д а. Не таким уж и ребенком. Во всяком случае, не крохотная девочка, как вы думаете.
   С о л ь н е с (пытливо глядя на нее). Вы правда всерьез ждали, что я приеду?
   Х и л ь д а (пряча задиристую улыбку). Да! От вас я этого ждала.
   С о л ь н е с. Ждали, что я приеду в Люсангер и заберу вас?
   Х и л ь д а. Именно. Как тролль.
   С о л ь н е с. И сделаю вас принцессой?!
   Х и л ь д а. Вы дали мне слово.
   С о л ь н е с. И королевство в придачу?
   Х и л ь д а (подняв глаза к потолку). Почему бы и нет? Это ведь не обязательно должно быть настоящее королевство.
   С о л ь н е с. Можно другое, но столь же прекрасное?
   Х и л ь д а. Или столь же, или лучше. (Бросает на него быстрый взгляд.) Если вы строите самые высокие в мире башни, то уж и с королевством как-нибудь справитесь, мне кажется.
   С о л ь н е с (качая головой). Фрёкен Вангель, я все-таки не могу вас понять.
   Х и л ь д а. Не можете меня понять? По-моему, все ясно.
   С о л ь н е с. Нет. Я не могу взять в толк: вы говорите все это всерьез? Или просто…
   Х и л ь д а (улыбаясь). Дурачусь, как вы?
   С о л ь н е с. Именно. Выставляете нас обоих дураками. (Сверлит ее взглядом.) Вам давно известно, что я женат?
   Х и л ь д а. Я всегда об этом знала. А почему вы спрашиваете?
   С о л ь н е с (идя на попятную). Нет, нет, просто подумал. (Тихо, серьезно глядя на нее.) Скажите мне, зачем вы приехали?
   Х и л ь д а. Получить свое королевство. Срок пришел.
   С о л ь н е с (невольно смеясь). Ну вы какая!
   Х и л ь д а (весело). Отдавайте мое королевство! (Стучит пальцем по столу.) Королевство на бочку!
   С о л ь н е с (рывком притягивает к себе качалку и садится). А если серьезно – зачем вы приехали? Чем вы собираетесь здесь заняться?
   Х и л ь д а. Для начала хочу посмотреть все-все, что вы тут построили.
   С о л ь н е с. Это вам ходить не переходить.
   Х и л ь д а. Да, я знаю. Вы ужас сколько всего понастроили.
   С о л ь н е с. Что есть, то есть. В последние годы особенно.
   Х и л ь д а. И много башен? Таких же высоченных?
   С о л ь н е с. Нет. Ни башен, ни церквей я больше не строю.
   Х и л ь д а. А что ж вы тогда строите?
   С о л ь н е с. Дома для людей.
   Х и л ь д а (задумчиво). А вы не можете строить на домах башенки как на церквах, только небольшие?
   С о л ь н е с (оторопело). Что вы имеете в виду?
   Х и л ь д а. Я имею в виду что-нибудь, что упирается прямо в небо. А наверху, на головокружительной высоте непременно флюгер.
   С о л ь н е с (задумчиво). Очень странно, что вы это говорите. Потому что я и сам мечтаю строить именно так.
   Х и л ь д а (нетерпеливо). А почему ж не строите?
   С о л ь н е с (качая головой). Да потому, что людям это не нужно.
   Х и л ь д а. Ничего себе! Им, видите ли, не нужно!
   С о л ь н е с (воодушевляясь). Зато я строю новый дом для себя. В двух шагах отсюда.
   Х и л ь д а. Ваш собственный дом?
   С о л ь н е с. Да, и он почти готов. Вот на нем есть башня.
   Х и л ь д а. Высокая?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а. Очень высокая?
   С о л ь н е с. Да наверняка все кругом судачат, что она слишком высокая для жилого дома.
   Х и л ь д а. Эта башня – первое, что я пойду смотреть завтра утром.
   С о л ь н е с (сидит, подперев голову руками и глядя на нее). Скажите, фрёкен Вангель, – а как вас зовут? По имени, я имею в виду.
   Х и л ь д а. Хильда.
   С о л ь н е с (в той же позе). Хильда?
   Х и л ь д а. Вы и этого не запомнили? А сами называли меня Хильдой. Тогда, в тот день… когда отставили приличия.
   С о л ь н е с. Да? Я так вас называл?
   Х и л ь д а. На самом деле вы сказали «малышка Хильда», но мне это не понравилось.
   С о л ь н е с. Не понравилось, фрёкен Хильда?
   Х и л ь д а. Нет, конечно. В тех обстоятельствах… Вот «принцесса Хильда» – другое дело.
   С о л ь н е с. Хорошо. Хильда, принцесса… Как там называлось королевство?
   Х и л ь д а. Ну нет, то глупое королевство мне больше не нужно. Я хочу другое!
   С о л ь н е с (откинувшись в качалке и по-прежнему глядя на нее). Странно, да? Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что все эти годы я мучительно старался…
   Х и л ь д а. Что?
   С о л ь н е с. Мучительно старался вспомнить. Что-то такое я пережил, но, как мне казалось, забыл. И никак не мог вспомнить, что это было.
   Х и л ь д а. Вам нужно завязывать узелки на память, строитель.
   С о л ь н е с. Ну да, чтобы я потом глядел на свой носовой платок и ломал голову, какой узелок что значит.
   Х и л ь д а. Не расстраивайтесь, тролли бывают и такие.
   С о л ь н е с (медленно вставая). Как же прекрасно, что вы появились как раз сейчас.
   Х и л ь д а (глядя на него серьезно). Правда?
   С о л ь н е с. Видите ли, я мыкался здесь один как перст. И чувствовал себя беспомощным… (Понижая голос.) Признаюсь вам, я стал бояться… злобно, яростно бояться… молодежи.
   Х и л ь д а (фыркнув). Фи! Как можно бояться – молодежи?!
   С о л ь н е с. Очень даже можно. Поэтому я забаррикадировался здесь. (Таинственно.) Вот увидите, молодежь явится сюда и забарабанит в мою дверь. Они разрушат мою жизнь!
   Х и л ь д а. Знаете, что я вам скажу? Пойдите им навстречу, сами распахните им дверь!
   С о л ь н е с. Распахнуть дверь?
   Х и л ь д а. Да. Дайте молодежи место рядом с вами. Дайте по-хорошему.
   С о л ь н е с. Нет, нет и нет. Молодежь – это расплата. Они готовят переворот. Они придут под новыми знаменами.
   Х и л ь д а (встает и говорит, глядя на него, губы дрожат). Я могу быть вам полезна, строитель?
   С о л ь н е с. Да! И особенно сейчас! Потому что я вижу, вы тоже идете под новым знаменем. Молодежь против молодежи!

   Из прихожей появляется д о к т о р Х а р д а л.

   Д о к т о р Х а р д а л. О, вы все еще беседуете с фрёкен?
   С о л ь н е с. Нам было о чем поговорить.
   Х и л ь д а. И о прошлом, и о настоящем.
   Д о к т о р Х а р д а л. Вот оно что.
   Х и л ь д а. И это было ужасно занятно! Потому что у строителя Сольнеса удивительная память. Он с любого места может вспомнить все в подробностях!

   В правую дверь входит г о с п о ж а С о л ь н е с.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ну вот, фрёкен Вангель, ваша комната готова.
   Х и л ь д а. Как вы добры ко мне!
   С о л ь н е с (жене). Детская?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да. Средняя. Но для начала мы, пожалуй, все-таки поужинаем.
   С о л ь н е с (кивая Хильде). Хильда будет спать в детской.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (глядя на него). Хильда?
   С о л ь н е с. Да, фрёкен Вангель зовут Хильдой. Я знал ее, когда она была ребенком.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Надо же как, Халвард. Но обед ждет. Прошу!

   Она берет доктора Хардала под руку и уходит с ним вглубь квартиры.
   Хильда тем временем собирает свои вещи.

   Х и л ь д а (Сольнесу быстрым шепотом). Вы правду сказали? Я могу быть вам полезна?
   С о л ь н е с (забирая вещи у нее из рук). Вы тот человек, которого мне так отчаянно не хватало.
   Х и л ь д а (смотрит на него с радостью и удивлением, потом всплескивает руками). Мир, как же ты прекрасен!
   С о л ь н е с (напряженно). Что?
   Х и л ь д а. Я получила мое королевство!
   С о л ь н е с (невольно). Хильда!
   Х и л ь д а (опять дрожащими губами). Почти, хотела я сказать. (Уходит в правую дверь, Сольнес идет следом.)

Действие второе

   Изящно обставленная небольшая гостиная в жилой половине дома Сольнеса. В задней стене – стеклянная дверь на веранду и в сад. Потолок слева и справа скошен, справа под скосом – эркер с большим окном, здесь все заставлено вазами с цветами, слева – дверь, заклеенная обоями. В обеих боковых стенах по обычной двери. На авансцене справа консольный столик с большим зеркалом. Повсюду расставлены цветы в горшках и вазах. На переднем плане слева – диван, стол и стул. Чуть в глубине – книжный шкаф. В эркере – маленький столик и стулья. Позднее утро.
   За маленьким столиком сидит С о л ь н е с, перед ним разложена папка с эскизами Рагнара Брувика. Он перебирает эскизы, некоторые подолгу рассматривает. Г о с п о ж а С о л ь н е с бесшумно ходит с лейкой, поливает цветы. Она по-прежнему в черном. Ее шляпа, накидка и зонтик лежат на стуле у консольного столика. Сольнес пару раз незаметно провожает ее взглядом. Оба молчат.
   К а й я Ф о с л и тихо входит в левую дверь.

   С о л ь н е с (повернув голову; отстраненно и бесстрастно). А, это вы.
   К а й я. Я хотела только сказать, что пришла.
   С о л ь н е с. Да, да. Хорошо. Рагнар тоже пришел?
   К а й я. Нет пока. Он задержался, чтобы дождаться доктора. Но потом придет, хочет узнать…
   С о л ь н е с. А как старый Брувик?
   К а й я. Плохо. Просит извинить его, но сегодня будет отлеживаться.
   С о л ь н е с. Да конечно, о чем речь. Пусть отлежится. Ладно, идите занимайтесь своей работой.
   К а й я. Иду. (Останавливается в дверях). Вы ждете Рагнара, чтобы поговорить? Да?
   С о л ь н е с. Нет. Говорить пока вроде не о чем.

   Кайя уходит в левую дверь. Сольнес продолжает изучать папку с эскизами.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (поливая цветок). Боюсь, он тоже умрет.
   С о л ь н е с (глядя на нее). Тоже? А кто еще?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (не отвечая на вопрос). Старый Брувик вот-вот умрет. Помяни мое слово, Халвард.
   С о л ь н е с. Алина, дорогая, ты вроде хотела пройтись?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, я должна идти. (Продолжает возиться с цветами.)
   С о л ь н е с (склонившись над эскизами). Она еще спит?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (смотрит на него). А, так вот о чем ты задумался. О фрёкен Вангель.
   С о л ь н е с (бесстрастно). Просто вспомнил вдруг.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Фрёкен Вангель встала давным-давно.
   С о л ь н е с. Встала? Неужели?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Когда я заходила, она приводила в порядок одежду. (Не торопясь надевает шляпку перед зеркалом.)
   С о л ь н е с (помолчав). Вот видишь, Алина, одна детская все-таки нам пригодилась.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да уж, пригодилась.
   С о л ь н е с. По-моему, это лучше, чем когда они все пустые.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Хуже их пустоты ничего нет. Тут с тобой не поспоришь.
   С о л ь н е с (захлопнув папку, встает и подходит к Алине). Вот увидишь, теперь нам станет получше. Повеселее. Полегче. Тебе особенно.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (глядя на него). Теперь?
   С о л ь н е с. Ну да. Алина, поверь…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ты хочешь сказать – теперь, когда появилась она?
   С о л ь н е с (опомнившись). Я, естественно, имел в виду – теперь, когда мы переедем в новый дом.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (беря накидку). Ты правда так думаешь, Халвард? Что все станет лучше?
   С о л ь н е с. А как иначе? Ты ведь тоже так думаешь?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я о новом доме не думаю.
   С о л ь н е с (обиженно). Ну, честно говоря, мне это больно слышать. Я строил его в первую очередь ради тебя. (Хочет помочь ей надеть накидку.)
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (уклоняясь). Не слишком ли многое ты делаешь ради меня?
   С о л ь н е с (горячась). Нет, Алина, нет! Не говори так! Я не могу слышать такое от тебя!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Хорошо, могу не говорить.
   С о л ь н е с. Я все равно остаюсь при своем мнении. Вот увидишь, в новом доме тебе будет хорошо.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Мне – хорошо? Господи…
   С о л ь н е с (с жаром). Да, хорошо! Даже не сомневайся! И в нем многое, очень многое напомнит тебе твой…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Мой родительский дом… Но он сгорел… сгорел дотла со всем, что…
   С о л ь н е с (понизив голос). Да. Чудовищный удар для тебя, бедной.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (жалобно и порывисто). Да, Халвард, и сколько ты не бейся, мне ты такого настоящего дома снова не построишь…
   С о л ь н е с (расхаживая по комнате). Ради бога, давай не будем больше говорить об этом.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Мы и так никогда об этом не говорим. Для тебя это запретная тема.
   С о л ь н е с (резко остановившись и глядя на нее). Запретная? Разве? Зачем бы я стал ее запрещать?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ну это как раз понятно. Ты щадишь меня, ищешь способ оправдать. Стараешься как можешь.
   С о л ь н е с (с удивлением в глазах). Тебя? Ты говоришь, что я стараюсь оправдать тебя, Алина?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. А кого же?
   С о л ь н е с (непроизвольно, себе под нос). Час от часу не легче.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Со старым домом так уж вышло, ничего не попишешь. Тут не с кого спросить, полыхнуло – и все.
   С о л ь н е с. Да, как говорится, против судьбы не попрешь.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Но весь этот кошмар после пожара. Вот в чем я…
   С о л ь н е с (от всего сердца). Алина, не думай об этом!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я как раз обязательно должна об этом думать! И наконец хоть раз поговорить! Знаешь, мне кажется, я больше не могу – не могу жить под этим бременем. А простить себя тоже никак не получается.
   С о л ь н е с (порывисто). Себя?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, потому что я обязана была помнить о своем двойном долге, жены и матери. И даже когда родной мой дом сгорел дотла, я обязана была все равно сохранить твердость. Не поддаваться страху. Не терять головы от горя. (Ломая руки.) Но я не смогла, Халвард!
   С о л ь н е с (подойдя ближе, тихо и взволнованно). Алина, обещай мне, что ты наконец перестанешь об этом думать, что никогда, никогда больше не будешь. Дай мне слово!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Обещай, обещай! Пообещать можно все, что угодно…
   С о л ь н е с (ходит по комнате, мнет костяшки пальцев). Да что ж за безнадежность такая. В этот дом не проникает солнце! Хоть бы случайно, хоть бы лучик света – так нет!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Здесь и дома нет, Халвард.
   С о л ь н е с. Нет – это ты верно сказала. (Тоскливо.) И не дай бог окажешься права в другом: что в новом доме нам не станет лучше.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Лучше нам не станет никогда. Будет так же глухо и одиноко. И здесь так будет, и там.
   С о л ь н е с. Зачем тогда мы строили новый дом? Ты можешь мне сказать?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Не могу. Это тебе виднее.
   С о л ь н е с (глядя на нее с подозрением). Что ты имеешь в виду, Алина?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Что я имею в виду?
   С о л ь н е с. Да, черт побери, что? Ты так странно это сказала. Как будто с задней мыслью.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет, конечно. Могу хоть поклясться, что…
   С о л ь н е с (подходит ближе). Да нет, не стоит, благодарю покорно. Я, знаешь ли, Алина, кое-что еще соображаю. У меня, ты не поверишь, есть глаза и уши.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. И поэтому?.. О чем ты?
   С о л ь н е с (останавливается перед ней). Разве ты не выискиваешь скрытый смысл в моих самых невинных словах? Не стремишься истолковать их превратно?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я? Разве я так делаю?
   С о л ь н е с (смеется). Ха-ха-ха! Кстати, это весьма разумно. Когда у тебя в доме больной человек…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (испуганно). Больной? Разве ты болен, Халвард?
   С о л ь н е с. Да, да. Безумный, сумасшедший, мозги набекрень. Как тебе больше нравится?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (хватается за спинку стула и садится). Ради всего святого, Халвард…
   С о л ь н е с. Но вы оба ошибаетесь, и ты, и доктор. С головой у меня все в порядке.

   Он ходит взад-вперед по комнате. Госпожа Сольнес не сводит с с него испуганных глаз. Наконец он подходит к ней.

   С о л ь н е с (спокойно). Ничем я не болен, конечно же.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Слава богу! А тогда в чем дело?
   С о л ь н е с. В том, что того гляди рухну под грузом моих чудовищных долгов.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Долгов? Халвард, ты говоришь о долгах – но ты никому ничего не должен!
   С о л ь н е с (медленно, растроганно). Должен. Я в бесконечном неоплатном долгу перед тобой, Алина. Перед тобой.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (медленно встает). К чему ты клонишь? Лучше скажи прямо.
   С о л ь н е с. Никуда я не клоню. Я сроду не делал тебе зла, во всяком случае, намеренно и осознанно. И тем не менее постоянно живу под бременем гнетущего чувства вины.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Вины передо мной?
   С о л ь н е с. Да, больше всего – перед тобой.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет, все-таки ты болен, Халвард.
   С о л ь н е с (мрачно). Видимо. Очень на то похоже. (Смотрит на открывающуюся справа дверь.) Наконец-то свет!

   Входит Х и л ь д а В а н г е л ь. Ее наряд сегодня выглядит иначе, юбка в пол.

   Х и л ь д а. Доброе утро, строитель!
   С о л ь н е с (кивает головой). Спали хорошо?
   Х и л ь д а. Чудо как прекрасно, будто в колыбели. Красота! Лежала, нежилась, потягивалась – ну точно… принцесса!
   С о л ь н е с (с мимолетной улыбкой). Все по вам, значит?
   Х и л ь д а. Ага.
   С о л ь н е с. Так вам и сны наверняка снились?
   Х и л ь д а. Еще как снились! Но какие-то гадкие.
   С о л ь н е с. Неужели?
   Х и л ь д а. Да честное слово. Мне снилось, что я падаю с высоченного и притом отвесного горного хребта. Вам ведь такие кошмары тоже снятся, да?
   С о л ь н е с. Ну… иногда бывает.
   Х и л ь д а. Падаешь, падаешь и дух захватывает от страха и любопытства.
   С о л ь н е с. Не знаю, у меня только кровь в жилах стынет.
   Х и л ь д а. А вы, пока летите, поджимаете ноги?
   С о л ь н е с. Поджимаю изо всех сил.
   Х и л ь д а. И я тоже.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (берет зонтик). Я пойду, пожалуй. (Хильде.) Присмотрю в городе что-нибудь и для вас.
   Х и л ь д а (бросается ей на шею). Милая моя, дорогая госпожа Сольнес! Как любезно с вашей стороны! Даже слишком.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (отстраняясь, довольно холодно). Причем здесь это. Позаботиться о вас – мой долг. И я с удовольствием исполню его.
   Х и л ь д а (с досадой, поджав губы). Вообще я вполне могу гулять по городу и в этом наряде – смотрите, какую красоту навела. Или, по-вашему, нельзя так ходить?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Честно говоря, боюсь, на вас будут оглядываться на улице.
   Х и л ь д а (фыркает). Фф. И только-то? Так это даже приятно.
   С о л ь н е с (пряча злую усмешку). Да, но люди могут подумать, что и вы тоже того, чокнутая.
   Х и л ь д а. Чокнутая? А что, город кишит психами?
   С о л ь н е с (тыча указательным пальцем себе в лоб). Один точно есть. Он перед вами.
   Х и л ь д а. Вы, господин строитель?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Халвард, милый, зачем ты так?
   С о л ь н е с. А вы сами разве не заметили?
   Х и л ь д а. Нет, не заметила. (Словно спохватившись, тихо смеется.) Хотя есть одна штука…
   С о л ь н е с. Ну вот, слышишь, Алина!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. И что это такое, фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а. Нет-нет, не скажу.
   С о л ь н е с. Говорите же!
   Х и л ь д а. Ну нет, я еще с ума не сошла.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Халвард, фрёкен Вангель все тебе расскажет, когда вы останетесь одни.
   С о л ь н е с. О! Ты так думаешь?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, я так думаю. Ты ведь давно и хорошо ее знаешь. С самого ее детства, говоришь? (Уходит налево в дверь.)
   Х и л ь д а (помолчав). Ваша жена меня невзлюбила, да?
   С о л ь н е с. С чего вы взяли?
   Х и л ь д а. А то вы сами не заметили.
   С о л ь н е с (уклончиво). Алина стала очень нелюдимой в последние годы.
   Х и л ь д а. Да? Еще и нелюдимой?
   С о л ь н е с. Вы просто мало ее знаете. Она очень милая и добрая, по сути своей очень хорошая…
   Х и л ь д а (нетерпеливо). Если она такая хорошая, зачем она все время твердит «долг, долг»?!
   С о л ь н е с. Долг?
   Х и л ь д а. Да. Она сказала, что купит мне в городе одежду, потому что это ее долг. До чего противное слово! Терпеть его не могу!
   С о л ь н е с. Почему?
   Х и л ь д а. Какое-то оно колкое, холодное, угловатое. Долг. Долг. Разве вы не чувствуете, как оно царапается?
   С о л ь н е с. Нда?.. Я как-то об этом не думал.
   Х и л ь д а. Если она такая ужасно милая, как вы рассказываете, зачем она так говорит?
   С о л ь н е с. Бог мой, а что она должна была сказать?
   Х и л ь д а. Могла бы, например, сказать, что я ей нравлюсь и ей приятно меня наряжать. Найти какие-то теплые, сердечные слова.
   С о л ь н е с (глядя на нее). Вам бы хотелось, чтобы все это выглядело так?
   Х и л ь д а. Да. Конечно. (Обходит комнату и останавливается перед шкафом с книгами.) У вас очень много книг.
   С о л ь н е с. Да, набралось немало.
   Х и л ь д а. И вы все их читаете?
   С о л ь н е с. Раньше пытался. А вы много читаете?
   Х и л ь д а. Не-а, я больше не читаю! Да ну! Не вижу никакого смысла.
   С о л ь н е с. Вот и я тоже.

   Хильда продолжает ходить по комнате, подходит к маленькому столику, открывает папку и начинает перебирать эскизы.

   Х и л ь д а. Это вы рисовали?
   С о л ь н е с. Нет. Один молодой человек из моей мастерской.
   Х и л ь д а. Вы его учили?
   С о л ь н е с. Да, чему-то он и у меня научился.
   Х и л ь д а (садится). У него большой талант, да? (Рассматривает рисунок.) Так ведь?
   С о л ь н е с. Он неплох, вполне годится для работы в моей мастерской.
   Х и л ь д а. Нет! Он должно быть чертовски талантлив!
   С о л ь н е с. Вы это по рисункам видите?
   Х и л ь д а. Рисунки ерундовые. Но раз он учился у вас…
   С о л ь н е с. Это ни о чем не говорит. Тут многие учились у меня, а толку чуть.
   Х и л ь д а (смотрит на него и качает головой). Нет, хоть убейте. Не могу я понять вашей глупости.
   С о л ь н е с. Глупости? Вам кажется, что я глупый?
   Х и л ь д а. Еще бы, конечно кажется. Иначе зачем бы вы стали тратить свое время на этих мальчишек.
   С о л ь н е с (ошарашенно). Да? А почему бы мне этим не заниматься?
   Х и л ь д а (встает и говорит полушутя-полусерьезно). Пф! Сами посудите, строитель Сольнес, для чего это нужно? Никто не должен иметь права строить, только вы. Один вы и никто больше. И строить вы должны все сами, от начала и до конца. Вот, теперь вы знаете, что я думаю.
   С о л ь н е с (невольно). Хильда!
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. Ради всего святого, как вы додумались до этого?
   Х и л ь д а. Вам кажется, так думать неправильно?
   С о л ь н е с. Нет, не в том дело. Знаете, я, пожалуй, должен вам признаться.
   Х и л ь д а. В чем?
   С о л ь н е с. У меня у самого эта мысль все время в голове крутится, крутится, крутится.
   Х и л ь д а. Еще бы, оно и понятно.
   С о л ь н е с (пристально глядя на нее). Но вы как-то ее уловили, да?
   Х и л ь д а. Нет, я ничего такого не уловила.
   С о л ь н е с. Вы же сами сказали, что в одном я точно ненормальный.
   Х и л ь д а. Да нет, это я совсем о другом думала.
   С о л ь н е с. О чем другом?
   Х и л ь д а. Какая вам разница, господин строитель.
   С о л ь н е с (расхаживая по комнате). Ладно, как скажете. (Останавливается в эркере.) Идите сюда, я вам что-то покажу.
   Х и л ь д а (подходит к нему). Что?
   С о л ь н е с. Видите? Там в глубине сада…
   Х и л ь д а. Где?
   С о л ь н е с (показывает). За каменоломней.
   Х и л ь д а. Тот новый дом?
   С о л ь н е с. Да. Он достраивается и уже почти готов.
   Х и л ь д а. О, и башня очень высокая, по-моему.
   С о л ь н е с. Да. Леса еще не убрали.
   Х и л ь д а. Так это ваш новый дом?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а. И вы скоро туда переедете?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а (смотрит на него). И в нем тоже будут детские?
   С о л ь н е с. Три, как и здесь.
   Х и л ь д а. Но детей у вас нет?
   С о л ь н е с. И не будет.
   Х и л ь д а (с полуулыбкой). Ну вот, поэтому я и говорю…
   С о л ь н е с. Что?
   Х и л ь д а. Все-таки вы немного сумасшедший.
   С о л ь н е с. Так вы это имели в виду?
   Х и л ь д а. Ну да, пустые детские. В одной я спала.
   С о л ь н е с (понижает голос). У нас с Алиной были дети.
   Х и л ь д а (напряженно). Были?
   С о л ь н е с. Да. Два маленьких мальчика. Одного возраста.
   Х и л ь д а. Близнецы?
   С о л ь н е с. Да, близнецы. Они родились одиннадцать, двенадцать лет назад.
   Х и л ь д а (деликатно). И оба, значит?.. Теперь у вас ни одного из них нет?
   С о л ь н е с (тихо и прочувственно). Они прожили всего недели три. Если не меньше. (Не выдержав.) Хильда, какое счастье, что вы приехали! Наконец появился человек, с которым я могу поговорить!
   Х и л ь д а. А разве… разве с ней вы не можете?
   С о л ь н е с. Не об этом. И не так, как мне надо бы поговорить, как хочется. (Печально.) Да и вообще много такого, о чем с ней не поговоришь.
   Х и л ь д а (вполголоса). Вы только это имели в виду, говоря, что нуждаетесь во мне?
   С о л ь н е с. Вчера да, вчера я думал в основном об этом. А сегодня и сам не знаю. (Обрывает себя.) Давайте присядем. Хильда, садитесь сюда, на диван, – так вам будет видно сад. (Хильда забивается в угол дивана.)
   С о л ь н е с (придвигая стул ближе). Вы готовы выслушать всю историю?
   Х и л ь д а. Да, мне нравится слушать вас.
   С о л ь н е с (садится). Тогда я вам все расскажу.
   Х и л ь д а. Строитель, мне видно сад, мне видно вас – говорите! Не тяните.
   С о л ь н е с (показывает за окно). Там на горке, где теперь новый дом…
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. Там мы с Алиной жили первые годы. В старом доме ее матери, который мы потом унаследовали вместе с огромным садом в придачу.
   Х и л ь д а. На том доме тоже была башня?
   С о л ь н е с. Нет, там такого и в помине не было. Он выглядел как огромный, уродливый, темный деревянный ящик. Хотя внутри был довольно уютный и теплый.
   Х и л ь д а. И вы это старье снесли?
   С о л ь н е с. Нет. Он сгорел.
   Х и л ь д а. Дотла?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а. Какое страшное несчастье для вас.
   С о л ь н е с. С какой стороны посмотреть. Как строитель я от этого пожара очень много выиграл.
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. У нас только-только родились малыши.
   Х и л ь д а. Близнецы? Бедняжки.
   С о л ь н е с. Они появились на свет такими здоровенькими, полными жизни. И росли буквально не по дням, а по часам. Прямо на глазах, как в сказке.
   Х и л ь д а. Да, дети очень быстро растут в первые дни.
   С о л ь н е с. Какое же это было прекрасное зрелище – Алина в кровати с ними двумя! А потом этот ночной пожар и…
   Х и л ь д а (напряженно). Что стряслось? Говорите же? Кто-то сгорел в доме?
   С о л ь н е с. Нет, к счастью, никто не погиб. Всех сумели спасти и вывести из дома в целости и сохранности.
   Х и л ь д а. Тогда что же?
   С о л ь н е с. Алине это потрясение оказалось не по силам. Страх, пожарная тревога, бегство из дома в панике и суете, да еще в морозную ночь. Алину и малышей вынесли в чем были.
   Х и л ь д а. И они этого не пережили?
   С о л ь н е с. Это они пережили. Но у Алины сделалась горячка. И молоко испортилось. А она упорно хотела хотя бы кормить их сама. Это же материнский долг. И оба малыша, оба наших мальчика… (Ломает руки.) О-о!
   Х и л ь д а. Этого они не выдержали?
   С о л ь н е с. Да, не выдержали. И мы их потеряли.
   Х и л ь д а. Для вас это было совершенно ужасно.
   С о л ь н е с. Ужасно, да. Но вдесятеро хуже для Алины. (Сплетает пальцы в бессильной ярости.) Кто вообще позволил, чтобы такое в жизни случалось? (Твердо и коротко.) С того дня, как я их потерял, я стараюсь больше церквей не строить.
   Х и л ь д а. Неужели и за башню на нашей церкви вам браться не хотелось?
   С о л ь н е с. Не хотелось. И я помню, какое огромное облегчение я испытал, разделавшись со строительством, какое это было счастье.
   Х и л ь д а. Я тоже помню, что вы радовались.
   С о л ь н е с. И с тех пор я больше ничего такого не строю: ни церквей, ни башен.
   Х и л ь д а (кивая). Только жилые здания.
   С о л ь н е с. Да, дома для людей.
   Х и л ь д а. Но с высокими шпилями и башнями?
   С о л ь н е с. Когда удается. (Легким тоном.) Короче говоря, как строитель я состоялся благодаря тому пожару.
   Х и л ь д а. Почему вы не называете себя архитектором, как все?
   С о л ь н е с. Для этого у меня нет настоящего образования. Всему, что я знаю и умею, я в основном научился сам, в ходе работы.
   Х и л ь д а. Тем не менее вы добились успеха, строитель Сольнес.
   С о л ь н е с. Да, пожар развязал мне руки. После него я нарезал почти весь огромный сад на участки под виллы. И сам их строил. Ну и пошло-поехало как по маслу.
   Х и л ь д а (смотрит на него испытующе). Вот смотрю я на вашу жизнь, строитель, и думаю, что вы человек счастливый.
   С о л ь н е с (мрачнея). Счастливый, говорите? И вы туда же, заодно со всеми.
   Х и л ь д а. Да, потому что мне кажется, вы должны быть счастливы. Вам бы еще только не грустить о своих близнецах, и…
   С о л ь н е с (медленно). Не грустить о близнецах не так легко, Хильда.
   Х и л ь д а (не очень уверенно). Это по-прежнему омрачает вашу жизнь? Столько лет спустя?
   С о л ь н е с (пристально смотрит на нее, не отвечая). Счастливый человек, говорите?
   Х и л ь д а. Ну да, говорю. А разве не так? Во всем остальном?
   С о л ь н е с (продолжая на нее смотреть). Когда я рассказал вам о пожаре…
   Х и л ь д а. То что?
   С о л ь н е с. Вы не подумали?.. Вас не поразила одна странная мысль – странная и навязчивая?
   Х и л ь д а (безуспешно пытаясь вспомнить). Нет. А что должно было меня поразить?
   С о л ь н е с (тихо, но с расстановкой). Только и исключительно благодаря пожару я получил возможность строить дома для людей. Уютные, теплые, светлые дома, где папа, мама и куча детишек радуются жизни и твердо верят, что это большое счастье – жить на белом свете и делить жизнь друг с другом, быть вместе в большом и малом.
   Х и л ь д а (горячо). Но ведь это счастье, что вы можете строить такие прекрасные дома?!
   С о л ь н е с. Цена, Хильда! Чудовищная цена, которую я должен был заплатить за это счастье.
   Х и л ь д а. Неужели с этой мыслью нельзя как-то примириться?
   С о л ь н е с. Нет. Чтобы начать строить дома для людей я должен был раз и навсегда отказаться от того, чтобы самому иметь настоящий дом: такой с кучей ребятишек, мамой и папой.
   Х и л ь д а (мягко). А почему вы должны отказаться? Зачем же навсегда?
   С о л ь н е с (медленно кивает). Да. Вот такой ценой куплено счастье, о котором судачат на всех углах. (Тяжело вздыхает.) Этого счастья нельзя было купить дешевле, Хильда.
   Х и л ь д а (в прежнем тоне). А вдруг все еще наладится?
   С о л ь н е с. Нет, не наладится. Болезнь, которую Алина получила из-за пожара и всех бед, не оставила нам надежды.
   Х и л ь д а (смотрит на него с непонятным выражением лица). Но вы все равно продолжаете строить детские?
   С о л ь н е с (серьезно). Хильда, неужели вы не замечали, что сильнее всего человека завораживает и притягивает невозможное?
   Х и л ь д а (обдумывает услышанное). Невозможное? (Воодушевленно.) Так вам эта тяга тоже знакома?
   С о л ь н е с. Еще как.
   Х и л ь д а. Значит, в вас тоже живет маленький тролль?
   С о л ь н е с. Почему тролль?
   Х и л ь д а. А как вы это называете?
   С о л ь н е с (встает). Не знаю. Ну хорошо, хорошо, пусть будет тролль. (С отчаянием.) А как мне было не стать троллем при такой жизни? Если со мной вечно так, всегда и во всем! Во всем!
   Х и л ь д а. Что вы имеете в виду?
   С о л ь н е с (понизив голос, с душевным жаром). Вдумайтесь в то, что я вам скажу, Хильда. Все, чего я сумел достичь, создать, построить красивого, прочного, и… да, величественного, – все это… (Стискивает кулаки.) Нет, даже подумать страшно!
   Х и л ь д а. Почему страшно?
   С о л ь н е с. Потому что все, все, все идет в счет. И я по нему плачу. Не деньгами. Но человеческим счастьем. И не только своим. Я расплачиваюсь счастьем других людей тоже. Теперь вы понимаете, Хильда? Именно в такую цену обошелся художник Сольнес мне и моим близким. Я живу и вижу, как каждый божий день снова, снова и снова платят по моему счету. И будут расплачиваться вечно.
   Х и л ь д а (встает и пристально смотрит ему в глаза). Вы думаете сейчас о ней, да?
   С о л ь н е с. Да. В первую очередь об Алине. Потому что и у нее было в жизни призвание. Точно так же, как и у меня. (С дрожью в голосе.) Но ее призвание было растоптано, загублено и развеяно – чтобы мое окрепло, расцвело и привело меня к успеху, так сказать, к триумфу. Вы этого не знаете, но у Алины тоже был дар строить.
   Х и л ь д а. У нее? Строить?
   С о л ь н е с (качает головой). Не дома, башни, шпили, как строю я…
   Х и л ь д а. А что же тогда?
   С о л ь н е с (растроганно и проникновенно). Детские души, вот что. Поднимать их как стропила, растить в гармонии, чтобы они обретали красивые, благородные формы. И превращались в возвышенные взрослые души. Вот к чему был у Алины талант. Но он так и остался под спудом. Не пошел в дело и никогда не пойдет. Теперь в нем ни смысла, ни толка, как в куче пепла после пожара.
   Х и л ь д а. Но если бы даже и так, то…
   С о л ь н е с. Да так, так! Я точно знаю.
   Х и л ь д а. Но все равно это не вы виноваты.
   С о л ь н е с (сверля ее взглядом и медленно кивая). А вот это как раз вопрос. Огромный и страшный вопрос. И сомнения грызут меня днем и ночью.
   Х и л ь д а. Сомнения в чем?
   С о л ь н е с. А в том, не моя ли это все же вина. Вдруг все из-за меня? Некоторым образом.
   Х и л ь д а. Вы виноваты в пожаре?
   С о л ь н е с. Во всем сразу, во всех бедах. А с другой стороны, может, вообще ни в чем не виноват все же.
   Х и л ь д а (смотрит на него с беспокойством). Знаете, раз вы такое говорите, то вы действительно все-таки больны, строитель.
   С о л ь н е с. Хм… В чем-то я никогда не стану вполне нормальным.

   В маленькую дверку слева робко заглядывает Р а г н а р Б р у в и к. Хильда расхаживает по комнате.

   Р а г н а р (заметив Хильду). Ой, простите, господин Сольнес. (Порывается закрыть дверь.)
   С о л ь н е с. Нет-нет, останьтесь. Давайте уж с этим разберемся.
   Р а г н а р. Да, хорошо бы.
   С о л ь н е с. Вашему отцу не лучше, как я слышал.
   Р а г н а р. Отцу хуже, все идет к концу, и быстро. Поэтому я прошу, я умоляю вас – напишите мне несколько слов на одном из эскизов. Чтобы отец успел прочесть их перед…
   С о л ь н е с (запальчиво). Не говорите мне больше о ваших эскизах! Все.
   Р а г н а р. Вы их посмотрели?
   С о л ь н е с. Да. Посмотрел.
   Р а г н а р. И они никуда не годятся? И я тоже?
   С о л ь н е с (уклончиво). Рагнар, оставайтесь у меня. У вас будет все, что пожелаете. Женитесь на Кайе. Будете жить безбедно. Даже счастливо, возможно. Только выбросьте вы из головы эту дурь – строить самому.
   Р а г н а р. Понятно. Угу. Пойду расскажу отцу, я ему обещал… Значит, мне так и сказать ему перед смертью?
   С о л ь н е с (вздрогнув). Скажите ему… Что хотите, то и говорите. Лучше всего ничего не говорить. (Запальчиво.) Я не могу поступить иначе!
   Р а г н а р. Можно мне в таком случае забрать рисунки?
   С о л ь н е с. Да, заберите уже! Вон они, на столе.
   Р а г н а р (идет к столу). Спасибо.
   Х и л ь д а (накрывает папку рукой). Нет-нет. Пусть полежат.
   С о л ь н е с. Зачем?
   Х и л ь д а. Мне тоже хочется на них взглянуть.
   С о л ь н е с. Но ведь вы… (Рагнару.) Оставьте их пока.
   Р а г н а р. С удовольствием.
   С о л ь н е с. И немедленно возвращайтесь домой, к отцу.
   Р а г н а р. Да, я так и собирался.
   С о л ь н е с (как будто смущенно). Рагнар, не требуйте от меня невозможного. Слышите меня? Не делайте этого!
   Р а г н а р. Нет-нет, что вы. Простите. (Кланяется и уходит в угловую дверь.)

   Хильда пересекает комнату и садится на стул у зеркала.

   Х и л ь д а (упрямо смотрит на Сольнеса). Фу, как вы гадко поступили!
   С о л ь н е с. Вы тоже так думаете?
   Х и л ь д а. Да. Ужас как гадко. И к тому же злобно, жестоко и отвратительно. Фу.
   С о л ь н е с. Просто вы не понимаете, в каком я положении.
   Х и л ь д а. Все равно вы не имеете права быть таким.
   С о л ь н е с. Вы сами вот только что сказали, что строить должен один я.
   Х и л ь д а. Это я могу так говорить. А вам нельзя.
   С о л ь н е с. Мне-то как раз скорее можно. Слишком дорого я заплатил за свое положение.
   Х и л ь д а. Ну да, заплатили этим вашим «домашним уютом», как вы говорите, и прочей…
   С о л ь н е с. И душевным покоем.
   Х и л ь д а (встает). Душевным покоем! (Страстно.) Да, да! Вы правы! Бедный вы, бедный, вы же убедили себя, что…
   С о л ь н е с (с беззвучным смехом). Сядьте-ка еще на минуту, Хильда. Я расскажу вам одну историю.
   Х и л ь д а (садится, заинтригованная). Какую?
   С о л ь н е с. Она звучит до смешного глупо, потому что речь всего-навсего о небольшой трещине в печной трубе.
   Х и л ь д а. И только-то?
   С о л ь н е с. Да, началось все с трещины. (Придвигает стул ближе к Хильде и садится.)
   Х и л ь д а (нетерпеливо хлопает себя по коленям). Отлично! Поговорим о трещине в трубе.
   С о л ь н е с. Я обнаружил ее задолго до пожара. Всякий раз, оказавшись на чердаке, я проверял, не исчезла ли она.
   Х и л ь д а. Но она не исчезала?
   С о л ь н е с. Нет. Потому что никто больше о ней не знал.
   Х и л ь д а. А вы никому не говорили?
   С о л ь н е с. Не говорил.
   Х и л ь д а. И сами чинить трубу не думали?
   С о л ь н е с. Думать-то думал, но руки так и не дошли. Каждый раз, как я собирался починить ее, какая-то сила словно удерживала мои руки. Ладно, думал я, не сегодня. Завтра. И так ничего и не сделал.
   Х и л ь д а. Но почему вы тянули?
   С о л ь н е с. Да потому, что я все прикидывал, советовался с собой. (Тихо и глухо.) А вдруг, глядишь, эта трещинка выведет меня на самый верх – в смысле карьеры строителя.
   Х и л ь д а (глядя перед собой). Очень пикантно. Такие мысли будоражат, наверно.
   С о л ь н е с. Их почти невозможно побороть. Совсем то есть невозможно. Тем более что в тот момент все представлялось мне простым и безопасным. Мне рисовалась такая примерно картинка: зима, дело к обеду. Мы с Алиной уехали кататься на санях. А дома остались слуги, они жарко натопили печь…
   Х и л ь д а. Конечно, это должно было случиться в морозный день.
   С о л ь н е с. Разумеется. И слуги хотели, чтобы Алина вернулась в теплый, натопленный дом.
   Х и л ь д а. Тем более она, похоже, от природы мерзлячка.
   С о л ь н е с. Не похоже, а так оно и есть. И вот, возвращаясь домой, мы заметили бы дым.
   Х и л ь д а. Только дым?
   С о л ь н е с. Сначала дым. Но пока мы домчались бы до ворот, огненные языки уже лизали бы деревянный домище со всех сторон. Так я себе это рисовал.
   Х и л ь д а. Господи, ну почему не вышло так!
   С о л ь н е с. Эх, Хильда, и не говорите.
   Х и л ь д а. Послушайте, строитель, вы уверены, что причина пожара – та маленькая трещина в трубе?
   С о л ь н е с. Нет, наоборот, я твердо знаю, что она тут ни при чем.
   Х и л ь д а. Как так?
   С о л ь н е с. Выяснено и доказано, что пожар начался в гардеробной в другом конце дома.
   Х и л ь д а. Так что же вы портите себе жизнь этой трещиной?!
   С о л ь н е с. Хильда, могу я поговорить с вами еще?
   Х и л ь д а. Если вы намерены говорить разумные вещи…
   С о л ь н е с. Я постараюсь. (Придвигает свой стул ближе.)
   Х и л ь д а. Ну же, не таитесь, строитель.
   С о л ь н е с (доверительно). Хильда, вы верите, что есть избранные, отдельные незаурядные личности, которым милостиво дана сила, способность, дар желать чего-то, хотеть, мечтать так страстно – и так неумолимо, – что они получают то, чего очень хотят. Как по-вашему?
   Х и л ь д а (с непонятным выражением лица). Если это так, то мы еще увидим, вхожу ли я в число тех избранных.
   С о л ь н е с. В одиночку на такие вершины не взойти, конечно. Что и говорить, этому избранному нужны и помощники, и прислужники, без них дело не сладится. Но они не берутся из воздуха, сами собой. Нет, они приходят в ответ на истовый призыв этого человека. Такой из нутра идущий зов.
   Х и л ь д а. А кто эти помощники и прислужники?
   С о л ь н е с. Ну, об этом мы поговорим в другой раз. А сейчас давайте вернемся к пожару.
   Х и л ь д а. А вы не думаете, что тот пожар случился бы все равно, даже если б вы о нем не мечтали?
   С о л ь н е с. Будь хозяином старик Брувик, то вот так, словно по заказу, дом ни за что бы не сгорел. В этом я уверен. Потому что ему в голову не придет призывать себе помощников, не говоря уж о прислужниках. (Вскакивает в беспокойстве.) Теперь вы видите, Хильда, что в смерти мальчиков виноват я? И не меня ли надо винить в том, что Алина не стала тем, кем должна, и мечтала, и могла бы стать?
   Х и л ь д а. Да, но раз все учинили помощники и прислужники, то…
   С о л ь н е с. Но кто их призвал? Кто накликал? Я! Они только пришли и исполнили мою волю. (В нарастающем возбуждении.) И это люди называют везением и счастьем! Хотите, я вам расскажу, каково оно на вкус, ваше счастье! Оно как огромная открытая рана вот здесь, на груди. И мои эти помощники-прислужники сдирают кожу с других людей, чтобы закрыть мою рану! Но рана не затягивается! И не затянется никогда. О, если б вы знали, как она иной раз болит и жжет!
   Х и л ь д а (пристально смотрит на него). Вы больны, строитель. Очень серьезно больны.
   С о л ь н е с. Да говорите уж прямо – сумасшедший. Вы ведь это имеете в виду?
   Х и л ь д а. Нет, я думаю, у вас не в порядке не разум.
   С о л ь н е с. А что? Да говорите же!
   Х и л ь д а. Знаете, я думаю, что вы, похоже, родились на свет с хилой и слабосильной совестью.
   С о л ь н е с. Хилая слабосильная совесть? Что еще за чертовщина такая?
   Х и л ь д а. Я имела в виду, что совесть у вас слабенькая, болезненная. Такая нежная, утонченная. Решительных поступков она не выносит. Чуть что сложное, тяжелое – оно ей не по силам, такого она на себя не возьмет.
   С о л ь н е с (ворчливо). Хм. А какой, по-вашему, должна быть совесть, хотел бы я спросить?
   Х и л ь д а. Ну-у… Вам очень подошла бы здоровая ядреная совесть.
   С о л ь н е с. Как вы сказали – «здоровая ядреная»? Понятно. Видимо, у вас самой как раз такая совесть, да?
   Х и л ь д а. Думаю, да. Я б заметила, будь иначе.
   С о л ь н е с. Вряд ли ее много испытывали на прочность.
   Х и л ь д а (дрожащими губами). Знаете, мне не так легко было уехать от отца, я его очень люблю.
   С о л ь н е с. Ой, какой-то месяц или два, это еще не…
   Х и л ь д а. Я, наверно, никогда не вернусь домой.
   С о л ь н е с. Никогда? Зачем же вы от него уехали?
   Х и л ь д а (полувсерьез, полунасмешливо). Вы опять забыли? Десять лет прошли.
   С о л ь н е с. Снова отговорки. Видимо, дома не все ладно было, да?
   Х и л ь д а (очень серьезно). Что-то внутри гнало меня сюда. Подстегивало: езжай. Влекло и манило.
   С о л ь н е с (оживившись). Вот видите, Хильда! Видите! В вас тоже живет тролль! Точно как во мне. И это он, тролль, призывает внешние силы и просит вмешаться. А там уж, хочешь не хочешь, приходится человеку подчиняться им.
   Х и л ь д а. Думаю, скорей всего вы правы.
   С о л ь н е с (ходит по комнате). Хильда, в мире столько не видимых нами бесов!
   Х и л ь д а. Еще и бесов?
   С о л ь н е с (останавливается). Добрых бесов и злых бесов. Белокурых и черноволосых. И ладно бы еще ты мог узнать, какие бесы в тебе хозяйничают, белые или черные! (Снова принимается ходить по комнате.) Тогда бы все нипочем, ха-ха!
   Х и л ь д а (провожая его взглядом). Или если у человека крепкая, могучая, ядреная, пышущая здоровьем совесть. Чтобы он мог сделать то, чего ему больше всего в жизни хочется.
   С о л ь н е с (останавливается у столика). Думаю, в этом смысле большинство людей такие же слабаки, как и я.
   Х и л ь д а. Может, и так, конечно.
   С о л ь н е с (наклоняясь к столу). Вот в сагах… Вы читали когда-нибудь древние саги?
   Х и л ь д а. Да! В те времена, когда я еще читала.
   С о л ь н е с. В сагах рассказывается, как викинги отправлялись за моря и там грабили, жгли, убивали мужчин…
   Х и л ь д а. И брали в плен женщин.
   С о л ь н е с. И уже не отпускали их никогда.
   Х и л ь д а. Увозили на своих кораблях, домой…
   С о л ь н е с. И обращались с ними… как… как последние тролли.
   Х и л ь д а (глядя перед собой затуманившимся взором). Ужас как пикантно!
   С о л ь н е с (с коротким, резким смешком). Брать в плен женщин?
   Х и л ь д а. Быть взятой в плен.
   С о л ь н е с (бросив на нее взгляд). А-а.
   Х и л ь д а (перебивая). Строитель, к чему вы клоните, рассказывая про викингов?
   С о л ь н е с. К тому, что вот уж у кого была ядреная здоровая совесть, так у этих ребят. Вернувшись домой из набега, они как ни в чем не бывало пили, ели, веселились. Радостные и довольные, точно дети малые. А женщины?! Подчас они сами оставались с викингами и вовсе не хотели возвращаться домой. Вы можете такое понять, Хильда?
   Х и л ь д а. Я прекрасно понимаю этих женщин.
   С о л ь н е с. Ого! Может, вы и сами бы так поступили?
   Х и л ь д а. Почему нет?
   С о л ь н е с. Жить с насильником, добровольно?
   Х и л ь д а. Если это насильник, которого я полюбила…
   С о л ь н е с. Вы могли бы полюбить такого человека?
   Х и л ь д а. Бог мой, от тебя ведь не зависит, кого ты полюбишь, правда?
   С о л ь н е с (смотрит на нее задумчиво). Не зависит. Нет. Тролль в нас, вот кто этим распоряжается.
   Х и л ь д а (с коротким смешком). И еще те благословенные бесы, которых вы так хорошо знаете, и белокурые, и черноволосые.
   С о л ь н е с (тихо и горячо). Я буду просить, чтобы для вас бесы выбирали особенно тщательно.
   Х и л ь д а. Мне они уже выбрали, раз и навсегда.
   С о л ь н е с (смотрит на нее проникновенно). Хильда, вы – дикая лесная птица.
   Х и л ь д а. Ничего подобного. Я вовсе не прячусь в кусты.
   С о л ь н е с. Да, верно. Скорее вы птица хищная.
   Х и л ь д а. Скорее так, да, похоже на то. (Горячо.) А почему мне не быть хищницей? Почему я не могу тоже чего-нибудь похитить? Почему я должна отказаться от вожделенной добычи, когда могу вонзить в нее когти – и добиться своего.
   С о л ь н е с. Хильда, знаете, кто вы?
   Х и л ь д а. Да. Такая необыкновенная птица.
   С о л ь н е с. Нет. Вы – завтрашний день. Глядя на вас, я словно бы смотрю на восход солнца.
   Х и л ь д а. Скажите, строитель, вы уверены, что никогда не звали меня? Таким из нутра идущим зовом?
   С о л ь н е с (тихо и медленно). Я почти уверен, что звал.
   Х и л ь д а. А для чего вы меня звали?
   С о л ь н е с. Вы молодость, Хильда.
   Х и л ь д а (смеясь). Неужели? Та самая молодежь, которую вы так боитесь?
   С о л ь н е с (медленно кивает). И к которой меня порой так мучительно тянет.

   Хильда встает и приносит с маленького столика папку с эскизами Брувика.

   Х и л ь д а (протягивая папку Сольнесу). Теперь посмотрим на эскизы…
   С о л ь н е с (коротко и резко). Уберите их! Я на них вдоволь насмотрелся.
   Х и л ь д а. А теперь нужно заверить их вашей подписью.
   С о л ь н е с. Заверить?! Ни за что!
   Х и л ь д а. Но старик умирает. Неужели нельзя доставить радость ему и сыну перед разлукой? А там, глядишь, он и правда по ним что-нибудь построит.
   С о л ь н е с. Не извольте сомневаться. Наверняка у него уже все на мази, у поганца этого.
   Х и л ь д а. Господи боже мой… И что, вы не можете чуток приврать, раз такое дело?
   С о л ь н е с. Врать? (В бешенстве.) Хильда, уйдите от меня с этими проклятыми рисунками!
   Х и л ь д а (прижимает папку к себе). Ну-ну-ну – чур не кусаться. Вы тут о троллях говорили. По-моему, вы сами ведете себя как тролль. (Оглядывается.) Где у вас бумага и чернила?
   С о л ь н е с. Здесь ничего нет.
   Х и л ь д а (идет к дверям). Но у этой вашей фрёкен…
   С о л ь н е с. Стойте на месте, Хильда! Вы требуете от меня, чтобы я соврал. Я мог бы сделать это ради старика. Когда-то я растоптал его. Убрал с дороги.
   Х и л ь д а. И его тоже?
   С о л ь н е с. Мне не хватало места для себя. Но этот Рагнар… не могу я позволить ему пробиться и подняться! Ни за какие коврижки!
   Х и л ь д а. Ему, бедняге, это и не грозит. Раз он ни на что не способен.
   С о л ь н е с (придвигается и говорит шепотом, глядя на нее). Стоит Рагнару выбиться, и он обойдет меня. Уберет с дороги, как я когда-то его отца. Растопчет.
   Х и л ь д а. Обойдет вас? Так все-таки он способный?
   С о л ь н е с. Еще как, даже не сомневайтесь! Он – та молодежь, которая вот-вот постучит в мою дверь, чтобы покончить со строителем Сольнесом. Свергнуть меня.
   Х и л ь д а (смотрит на него с укоризной, молча). А вы хотите стать у нее на пути? Фи, строитель.
   С о л ь н е с. Борьба, которую я вел, стоила мне много крови. А прислужники и помощники, боюсь, перестанут мне служить.
   Х и л ь д а. Придется вам самому справляться. Ничего другого не остается.
   С о л ь н е с. Это безнадежно, Хильда. Маятник все равно качнется обратно, переворот будет. Чуть раньше, чуть позже, но расплата неумолима.
   Х и л ь д а (в ужасе, затыкая уши). Не говорите так! Вы убиваете меня! Отнимаете то, что дороже жизни!
   С о л ь н е с. Что именно?
   Х и л ь д а. Видеть вас великим. С венком в руке. Высоко-высоко на башне. (Успокаивается.) Ну хорошо, доставайте карандаш. У вас же есть карандаш?
   С о л ь н е с (достает блокнот с карандашом). Ну вот, есть.
   Х и л ь д а (кладет папку на столик). Хорошо. А теперь мы сядем, вот так. Мы с вами, вдвоем.

   Сольнес присаживается к столику.

   Х и л ь д а (встает сзади, облокотясь на спинку стула). Ну вот. А теперь мы напишем на рисуночках. Что-нибудь очень, очень красивое, очень теплое. Потому что этот противный Руар – или как там его зовут…
   С о л ь н е с (пишет несколько строк, поднимает голову и смотрит на нее). Скажите мне одно, Хильда.
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. Вы говорите, что ждали меня десять лет.
   Х и л ь д а. И что?
   С о л ь н е с. Почему вы ни разу не написали мне? Я бы вам ответил.
   Х и л ь д а (быстро). Нет-нет-нет. Вот этого я как раз не хотела.
   С о л ь н е с. Почему?
   Х и л ь д а. Боялась, что тогда все разрушится… Строитель, мы собирались написать кое-что на рисунках.
   С о л ь н е с. Собирались.
   Х и л ь д а (наклоняется вперед и смотрит, что он пишет). Как тепло и сердечно! Нет, я ненавижу, ненавижу этого Руалда…
   С о л ь н е с (продолжая писать). Хильда, а вы влюблялись? По-настоящему?
   Х и л ь д а (резко). Что вы сказали?
   С о л ь н е с. Я спросил: вы были влюблены в кого-нибудь?
   Х и л ь д а. В кого-нибудь еще, вы хотите сказать?
   С о л ь н е с (поднимая на нее глаза). Да, в кого-нибудь еще. Неужели нет? За все эти десять лет? Ни разу?
   Х и л ь д а. Так, изредка. Когда очень уж злилась на вас, что вы не приезжаете.
   С о л ь н е с. Тогда вы увлекались другими?
   Х и л ь д а. Ненадолго. На недельку. Да боже мой, а то вы сами не знаете, как оно бывает.
   С о л ь н е с. Хильда, все-таки – зачем вы приехали?
   Х и л ь д а. Не тратьте времени на разговоры. Пока мы болтаем, несчастный старик помереть успеет.
   С о л ь н е с. Хильда, ответьте: чего вы от меня хотите?
   Х и л ь д а. Я хочу получить свое королевство.
   С о л ь н е с. Угу… (Быстро глянув на дверь слева, продолжает писать на эскизах).

   Входит г о с п о ж а С о л ь н е с с покупками.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Вот, захватила кое-что для вас, фрёкен Вангель. Большие пакеты привезут попозже.
   Х и л ь д а. О, ужас как мило с вашей стороны.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Всего-навсего мой долг. Ничего больше.
   С о л ь н е с (перечитывая написанное). Алина!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да?
   С о л ь н е с. Ты не видела – она на месте? Конторщица?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Конечно, на месте.
   С о л ь н е с (убирает рисунки в папку). Хм.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Она стояла за конторкой – она всегда так делает, когда я прохожу мимо.
   С о л ь н е с (вставая). Мне надо отдать ей это. И сказать…
   Х и л ь д а (забирает у него папку). Ой, подарите эту радость мне! (Идет к дверям, но по дороге оборачивается.) Как ее зовут?
   С о л ь н е с. Ее зовут фрёкен Фосли.
   Х и л ь д а. Пф, звучит как лед. А по имени?
   С о л ь н е с. Кайя, кажется.
   Х и л ь д а (открывает дверь и кричит в нее). Кайя! Подите сюда. Быстренько. Господину строителю надо поговорить с вами.

   Входит К а й я Ф о с л и.

   К а й я (смотрит на Сольнеса в ужасе). Да?
   Х и л ь д а (отдает ей папку). Вот, Кайя, забирайте. Господин строитель все подписал.
   К а й я. Все-таки подписал?!
   С о л ь н е с. Снесите старику сейчас же.
   К а й я. Да, да, бегу.
   С о л ь н е с. И поживей. А Рагнар может начинать строить.
   К а й я. А-а! Так он сейчас же прибежит благодарить вас!
   С о л ь н е с (сурово). Никаких благодарностей. Передайте ему привет и мои слова.
   К а й я. Да, конечно.
   С о л ь н е с. И заодно скажите, что отныне я в нем не нуждаюсь. И в вас тоже.
   К а й я (тихо, с ужасом). И во мне тоже?!
   С о л ь н е с. Вас теперь ждут другие заботы. И другие дела. Оно и к лучшему. Так что, фрёкен Фосли, берите эскизы и идите домой. Быстро! Слышите меня?!
   К а й я (в прежнем тоне). Да, господин строитель. (Уходит.)
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Бог мой, сколько у нее коварства в глазах!
   С о л ь н е с. У нее? У этой бедной маленькой овечки?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Халвард, что я вижу – то вижу. Ты правда их уволил?
   С о л ь н е с. Да.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. И ее?
   С о л ь н е с. Разве ты не этого добивалась?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Но ты же не мог без нее обходиться? Ах да, у тебя наверняка про запас еще одна есть.
   Х и л ь д а (весело). Лично я торчать за конторкой точно не гожусь.
   С о л ь н е с. Ну, будет, будет, Алина. Все устроится. Сейчас тебе надо думать только об одном – о переезде в новый дом, и поторапливаться с ним. Нынче же вечером повесим на башне венок – (оборачивается к Хильде) – на самом острие шпиля. Что вы на это скажете, фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а (смотрит на него сияющими глазами). Ужас как прекрасно! Снова увидеть вас на башне! Красота!
   С о л ь н е с. Меня?!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Бог с вами, фрёкен Вангель, скажете тоже. У мужа на высоте очень кружится голова.
   Х и л ь д а. Кружится голова? Нет, только не у него!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да уж поверьте мне!
   Х и л ь д а. Но я своими глазами видела его наверху высокой церковной башни!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, я слышала такие разговоры. Но это совершенно невозможно!
   С о л ь н е с (с жаром). Невозможно?.. Да, конечно, невозможно… А вот поди ж ты, я стоял там наверху, на башне.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Халвард, ну зачем ты такое говоришь? Ты ведь не можешь выйти на балкон на втором этаже. И всегда был таким.
   С о л ь н е с. Вечером ты удивишься, когда увидишь.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (в ужасе). Нет-нет-нет! Бог даст, ничего такого я не увижу. Потому что я немедленно напишу доктору, и он тебя отговорит.
   С о л ь н е с. Но Алина!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Халвард, ты болен! Ничем другим этого не объяснишь. Боже, боже мой! (Торопливо уходит направо.)
   Х и л ь д а (напряженно смотрит на него). Это правда или нет?
   С о л ь н е с. Что у меня головокружения?
   Х и л ь д а. Что мой строитель не может… не в силах подняться на высоту построенного им дома?
   С о л ь н е с. Вы так на это смотрите?
   Х и л ь д а. Да.
   С о л ь н е с. Кажется, вы читаете мою душу как открытую книгу, ничего от вас не утаишь.
   Х и л ь д а (смотрит в окно). Значит, вон там. На самом верху.
   С о л ь н е с (подходит ближе). Хильда, вы могли бы жить в комнате в башне. Как принцесса.
   Х и л ь д а (непонятно, шутя или всерьез). Да. Как вы мне обещали.
   С о л ь н е с. Неужто обещал?
   Х и л ь д а. Фу, строитель! Вы сказали, я буду принцессой. И получу от вас королевство. А потом взяли и…
   С о л ь н е с (осторожно). Но вы совершенно уверены, что это не ваша выдумка, не игра воображения, что-то пригрезилось и засело в голове?
   Х и л ь д а (резко). Потому что вы ничего такого не делали? Так, что ли?
   С о л ь н е с. Даже не знаю… (Медленнее.) Зато я теперь твердо знаю…
   Х и л ь д а. Что? Говорите!
   С о л ь н е с. Что я должен был так сделать.
   Х и л ь д а (с восторгом и задором). И вы не боитесь высоты!
   С о л ь н е с. Вечером мы водрузим венок, принцесса Хильда.
   Х и л ь д а (с горькой усмешкой). На ваш новый дом.
   С о л ь н е с. На мое новое жилище. Которое никогда не станет мне домом. (Уходит в сад.)
   Х и л ь д а (глядя перед собой мутным взором, бормочет шепотом; можно разобрать только три слова). …ужас как прекрасно…

Действие третье

   Большая широкая веранда, пристроенная к дому Сольнеса. Слева видна часть дома и дверь на веранду. Справа – балюстрада. С дальней короткой стороны веранды – лестница в сад. Большие старые садовые деревья протянули ветви на веранду и почти достают до дома. Еще правее за деревьями видны нижняя часть строящегося дома и башня в лесах. В глубине старый деревянный забор по границе сада. За ним – улица с низкими покосившимися домишками.
   Вечернее небо, облака подсвечены солнцем.
   На веранде у стены дома садовая скамейка, перед ней длинный стол. У торца стоят кресло и табуретки. Вся мебель плетеная.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с сидит, укутавшись в белую креповую шаль, смотрит направо.
   Чуть позже появляется Х и л ь д а В а н г е л ь, она поднимается по лестнице из сада. Одета как раньше, на голове шляпка. Прижимает к груди букетик простых полевых цветов.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (чуть поворачивает голову). Гуляли в саду, фрёкен Вангель?
   Х и л ь д а. Да, прошлась немного, посмотрела.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. И даже цветы нашли, я вижу.
   Х и л ь д а. О, их там внизу полным-полно. Среди кустов.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да неужели? До сих пор? А я, знаете ли, туда почти никогда не спускаюсь.
   Х и л ь д а (подходит ближе). Вот так да! А я думала, вы что ни день, стрелой туда летите.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (с безжизненной улыбкой). Больше я никуда не летаю.
   Х и л ь д а. Хорошо, но ведь спускаетесь туда иногда полюбоваться на всю эту прелесть?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Там все теперь чужое для меня. Я почти боюсь увидеть, как там теперь.
   Х и л ь д а. Ваш родной сад!?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Он теперь не мой.
   Х и л ь д а. Да что вы?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Какой же он мой? Там все не так, как было при маме с папой. Горе одно, фрёкен Вангель. Сад почти весь вырубили. Нарезали его, представьте себе, на участочки и настроили домов для чужих людей. Совершенно мне незнакомых. Которые могут смотреть из своего дома мне в окна.
   Х и л ь д а (просветлев лицом). Госпожа Сольнес?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да?
   Х и л ь д а. Можно мне посидеть немного с вами?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Конечно, раз вам так хочется.
   Х и л ь д а (подвигает табурет поближе к креслу). Мурр… Так бы и нежилась на солнышке, как кошка.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (касается ладонью ее макушки). Как мило, что вы решили посидеть со мной. Я думала, вы спешите в дом, к мужу.
   Х и л ь д а. Зачем?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Помогать ему, я думала.
   Х и л ь д а. Ну уж нет, спасибо. Кстати, он не в доме. Он там с рабочими. Но вид у него такой хмурый, что я не решилась его окликнуть.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. На самом деле он очень милый и мягкий. В глубине души.
   Х и л ь д а. Он?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Вы пока его еще толком не знаете, фрёкен Вангель.
   Х и л ь д а (тепло смотрит на нее). Радуетесь, конечно, что скоро переедете в новый дом?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Должна бы радоваться. Халвард так мечтал о нем…
   Х и л ь д а. Ну и не только поэтому, я думаю.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Только поэтому, фрёкен Вангель. Это мой долг, подчиняться его желаниям. Но как же мне иной раз трудно смириться и заставить себя слушаться его!
   Х и л ь д а. Да уж, небось нелегко.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нелегко, поверьте. Такому недостойному человеку, как я…
   Х и л ь д а. Человеку, пережившему столько, сколько вы…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Откуда вы знаете?
   Х и л ь д а. Ваш муж рассказал.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Со мной он об этом почти никогда не говорит. Да, фрёкен Вангель, вы правы, на мою долю выпало больше, чем надо.
   Х и л ь д а (смотрит на нее участливо, кивает головой). Бедная, бедная госпожа Сольнес. Сперва все сгорело…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (вздыхает). Да. Все мое сгорело.
   Х и л ь д а. А потом и того хуже.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (смотрит на нее вопросительно). Что хуже?
   Х и л ь д а. Самое непоправимое.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Это что?
   Х и л ь д а (медленно). Вы потеряли обоих малышей.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, обоих. Но это совсем особое дело. Здесь есть высший промысел. Человеку остается только смириться. И принять с благодарностью.
   Х и л ь д а. Вам это удается?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. К несчастью, не всегда. Я знаю, это мой долг. А все равно не могу.
   Х и л ь д а. Еще бы. По-моему, это очень понятно.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Приходится то и дело говорить себе, что это было мне справедливым наказанием…
   Х и л ь д а. За что?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. За то, что я переносила несчастье недостаточно стойко.
   Х и л ь д а. Но я не могу понять…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Все, фрёкен Вангель, больше ни слова о мальчиках. За них мы должны только радоваться. Им теперь хорошо, очень хорошо. Но знаете, больнее всего ранят мелкие утраты. Такие потери, которые все вокруг и за потери не считают.
   Х и л ь д а (кладет руки ей на колени и тепло смотрит на нее). Дорогая госпожа Сольнес, расскажите мне – что это?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да я же говорю, мелочи. В огне сгорели все фамильные портреты. И все старинные наряды из шелка, они передавались в семье из поколения в поколение. И все мамины и бабушкины кружева тоже сгорели. И украшения. (Тяжело вздыхает.) И все куклы.
   Х и л ь д а. Куклы?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (сквозь слезы). У меня было девять прелестных кукол.
   Х и л ь д а. И они сгорели?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Это было так ужасно, так больно!
   Х и л ь д а. Вы тайком хранили их? С детства?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет, я их не прятала. Мы с ними всегда жили вместе.
   Х и л ь д а. Даже когда вы стали взрослой?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, и тогда тоже. Много-много лет.
   Х и л ь д а. Даже когда вышли замуж?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, и в замужестве тоже. Как только он не видел, так я сразу… А потом они сгорели, бедняжки. Никому и в голову не пришло спасать их. Как вспомню… Ужас. Не смейтесь надо мной, фрёкен.
   Х и л ь д а. Я и не думала смеяться.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Потому что для меня они были как будто живые. Я носила их под сердцем. Как маленьких нерожденных детей.

   Входит Д о к т о р Х а р д а л, со шляпой в руке, замечает госпожу Сольнес и Хильду.

   Д о к т о р Х а р д а л. Так-так, сидим на улице, хотим простудиться, да, госпожа Сольнес?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Сегодня здесь так хорошо, и тепло, по-моему.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да. А что стряслось? Я получил вашу записку.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (вставая). Мне надо с вами поговорить.
   Д о к т о р Х а р д а л. С удовольствием. Наверно, нам удобнее говорить в доме? (Хильде.) Смотрю, вы опять в своей горной форме?
   Х и л ь д а (приветливо, вставая). Так точно! При полном параде. Но сегодня я не собираюсь покорять вершины и ломать себе шею. Мы обе будем как паиньки стоять внизу и смотреть. Так-то, доктор.
   Д о к т о р Х а р д а л. Смотреть на что?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (Хильде, тихо, испуганно). Тише, ради бога, тише! Вон он идет. Постарайтесь отговорить его от этой безумной затеи. Фрёкен Вангель, нам лучше быть друзьями. Мы ведь можем?
   Х и л ь д а (порывисто кидается ей на шею). О, если бы мы могли!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (осторожно высвобождается из объятий). Полно-полно. Доктор, он идет. Мне надо поговорить с вами.
   Д о к т о р Х а р д а л. Так речь о нем?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. О нем, конечно. Идемте в дом. (Уходит с доктором в дом.)

   На лестнице, ведущей из сада, появляется с т р о и т е л ь С о л ь н е с. Лицо Хильды становится серьезным.

   С о л ь н е с (бросает взгляд на дверь дома, которую осторожно закрывают изнутри). Хильда, вы заметили – стоит мне появиться, она сразу уходит.
   Х и л ь д а. Я заметила, что стоит вам появиться, как вы сразу ее выпроваживаете.
   С о л ь н е с. Может и так. Но с этим я ничего не могу поделать. (Внимательно смотрит на нее.) Хильда, вы мерзнете? У вас такой вид, будто вам холодно.
   Х и л ь д а. Я только что из склепа.
   С о л ь н е с. Что это значит?
   Х и л ь д а. Это значит, что холод пробрал меня до костей, строитель.
   С о л ь н е с (медленно). Думаю, я вас понимаю.
   Х и л ь д а. Зачем вы сюда пришли?
   С о л ь н е с. Увидел вас снизу и поднялся.
   Х и л ь д а. Тогда вы и ее видели?
   С о л ь н е с. Я знал, что она сразу уйдет, если я приду.
   Х и л ь д а. Вам очень неприятно, что она избегает вас?
   С о л ь н е с. Ну, с одной стороны, так даже легче.
   Х и л ь д а. Не видеть ее все время перед глазами?
   С о л ь н е с. Да.
   Х и л ь д а. Чтобы не думать каждый божий миг, как тяжело ей пережить потерю мальчиков?
   С о л ь н е с. Да. В основном из-за этого. (Хильда ходит по веранде, заложив руки за спину, потом останавливается у перил и смотрит на море.)
   С о л ь н е с (помолчав). Вы долго с ней разговаривали?

   Хильда стоит неподвижно и не отвечает.

   С о л ь н е с. Я спросил, вы долго разговаривали?

   Хильда по-прежнему молчит.

   С о л ь н е с. И что она говорила?

   Хильда молчит.

   С о л ь н е с. Несчастная Алина! Наверняка о мальчиках, конечно же.

   Хильда нервно вздрагивает, потом несколько раз кивает.

   С о л ь н е с. Ей никогда этого не перебороть. Никогда. (Подходит ближе.) Хильда, вы снова застыли, как изваяние. Вчера вечером вы тоже так делали.
   Х и л ь д а (поворачивается, смотрит на него большими серьезными глазами). Я хочу уехать.
   С о л ь н е с (резко). Уехать?!
   Х и л ь д а. Да.
   С о л ь н е с. Ну нет, это вам не дозволено.
   Х и л ь д а. А что мне теперь здесь делать?
   С о л ь н е с. Хильда, просто будьте здесь.
   Х и л ь д а (смотрит на него свысока). Угу. Спасибо большое. Не думаю, чтобы все ограничилось простым «быть здесь».
   С о л ь н е с (необдуманно). Вот и прекрасно!
   Х и л ь д а (яростно). Я не могу причинить зло тому, кого я знаю. Не могу отнять то, что принадлежит ей.
   С о л ь н е с. Кто говорит, что вы должны отнять?
   Х и л ь д а (настойчиво). Совсем незнакомый мне человек – да! Это другое дело. Я его не видела никогда. Но человек, с которым я так близко сошлась… Нет, нет и нет!
   С о л ь н е с. Так и я говорю то же самое.
   Х и л ь д а. Строитель, вы отлично знаете, как все пойдет. Поэтому я уезжаю.
   С о л ь н е с. А что будет со мной, когда вы уедете? Чем мне тогда жить?
   Х и л ь д а (с непонятным выражением). Вы не пропадете. Исполняйте свой долг перед нею. Живите этим.
   С о л ь н е с. Слишком поздно. Эти силы внутри меня… эти… эти…
   Х и л ь д а. Бесы.
   С о л ь н е с. Да, бесы. И тролль во мне. Они высосали из нее все жизненные соки. (Мрачно смеется.) И все ради моего счастья! (Тяжело.) И теперь она умерла – ради меня. А я живым прикован к покойнице. (В безумном страхе.) Я! Я же не могу жить, не чувствуя радости жизни!

   Хильда обходит стол, садится на скамейку, ставит локти на стол и упирается подбородком в кулаки.

   Х и л ь д а. Что вы будете строить дальше?
   С о л ь н е с (качает головой). Думаю, ни на что большое мне уже не взойти.
   Х и л ь д а. А дома, полные тепла и счастья, где радуются жизни мама, папа и куча ребятишек?
   С о л ь н е с. Как знать, будет ли на них дальше спрос.
   Х и л ь д а. Бедный строитель! А вы положили десять лет жизни – да и всю ее – исключительно на это!
   С о л ь н е с. Да, Хильда, так и есть.
   Х и л ь д а (порывисто). Как же все это ужасно, ужасно глупо, по-моему!
   С о л ь н е с. Что все?
   Х и л ь д а. Человек упускает свое счастье! Свою настоящую жизнь! Не решается вцепиться в него только потому, что на пути стоит знакомый ему человек.
   С о л ь н е с. Перешагнуть через которого он не вправе.
   Х и л ь д а. Кто знает, может и вправе на самом-то деле?.. Ну да ладно… Вот бы уснуть и все это проспать! (Хильда раскидывает руки по столу, кладет на них левую щеку и закрывает глаза).
   С о л ь н е с (придвигает кресло и присаживается к столу). Хильда, а был ли ваш родительский дом теплым и полным счастья?
   Х и л ь д а (не шевелится, отвечает словно бы в полудреме). Клетка, да и только.
   С о л ь н е с. И возвращаться туда вам совсем не хочется?
   Х и л ь д а (прежним тоном). Лесные птицы не любят клетку.
   С о л ь н е с. А любят носиться в чистом небе.
   Х и л ь д а. Хищные птицы предпочитают охотиться.
   С о л ь н е с (пристально глядя на нее). Вот бы уметь идти напролом, как викинги…
   Х и л ь д а (открыв глаза, обычным тоном, не меняя позы). А еще что? Говорите, что второе?
   С о л ь н е с. Иметь здоровую ядреную совесть.

   Хильда решительно садится. Глаза вновь горят радостью. Кивает Сольнесу.

   Х и л ь д а. Я знаю, что вы построите в следующий раз!
   С о л ь н е с. Тогда вы знаете больше моего, Хильда.
   Х и л ь д а. Конечно. Строители, они вообще ужас какие глупые.
   С о л ь н е с. И что же это будет?
   Х и л ь д а (снова кивает). Замок.
   С о л ь н е с. Какой дворец?
   Х и л ь д а. Мой, понятное дело.
   С о л ь н е с. Замок вам нужен сейчас?
   Х и л ь д а. Позвольте спросить: разве вы не задолжали мне целое королевство?
   С о л ь н е с. Я слышал, что вы так говорили.
   Х и л ь д а. Ну вот. Вы должны мне королевство, а в нем, конечно, должен быть замок!
   С о л ь н е с (все больше оживляясь). Да, обычно так и бывает.
   Х и л ь д а. Отлично. Вот и постройте мне его немедленно!
   С о л ь н е с (смеется). То есть сей же час?
   Х и л ь д а. Да. Обещанные десять лет прошли. Больше я ждать не намерена. Так что, строитель, пошевеливайтесь!
   С о л ь н е с. Нелегко быть вашим должником, Хильда.
   Х и л ь д а. Раньше надо было думать. Теперь поздно. Короче, так – замок! (Хлопает ладонью по столу.) Подать мне его сюда немедленно!
   С о л ь н е с (серьезнеет, подается вперед, кладет на стол локти). Как вы представляли себе ваш замок, Хильда?

   Взгляд Хильды затуманивается. Она словно бы вглядывается сама в себя.

   Х и л ь д а (медленно). Мой замок должен стоять где-то высоко. Очень высоко. Один. Чтобы ничего рядом не было – я хочу видеть далеко вокруг.
   С о л ь н е с. Его должна венчать высокая башня?
   Х и л ь д а. Высоченная! С балконом на самом верху. Я буду стоять на этом балконе…
   С о л ь н е с (невольно хватается за голову). И почему вам нравится стоять на такой страшной высоте? А вдруг голова закружится?
   Х и л ь д а. Нет, именно там я хочу стоять! И смотреть с высоты на остальных – тех, кто строит церкви. И дома для мам, пап и кучи ребятишек. Вы тоже подниметесь и сами все это увидите.
   С о л ь н е с (тихо). Строителю будет позволено подняться к принцессе?
   Х и л ь д а. Если он захочет.
   С о л ь н е с (еще тише). Думаю, захочет.
   Х и л ь д а (кивает). Да, строитель поднимется наверх.
   С о л ь н е с. Но строить ничего уже не будет? Бедняга.
   Х и л ь д а (с энтузиазмом). Так нет же! Мы будем строить вместе. И построим самое что ни на есть распрекрасное на свете.
   С о л ь н е с (с любопытством). Хильда, говорите же, что?
   Х и л ь д а (смотрит на него с улыбкой, качает головой, вытягивает губы и говорит, как с ребенком). Строители – они ужас какие глупые.
   С о л ь н е с. Да уж да, глупы как пробка. Но скажите наконец, что самое распрекрасное на свете, что мы будем строить вместе?
   Х и л ь д а (выждав, с загадочным взглядом). Воздушные замки.
   С о л ь н е с. Воздушные замки?
   Х и л ь д а (кивает). Да – воздушные замки. Вы знаете, что это такое?
   С о л ь н е с. Самое распрекрасное на свете, как вы говорите.
   Х и л ь д а (порывисто встает и машет рукой, словно бы отгоняя его). Вот именно! В них так удобно прятаться. Их так легко строить. (Смотрит на него насмешливо.) Особенно строителям с хилой слабосильной совестью.
   С о л ь н е с (встает). С этого дня мы строим вместе, Хильда.
   Х и л ь д а (с неуверенной улыбкой). Настоящий воздушный замок?
   С о л ь н е с. Да. И притом на фундаменте.

   Из дома выходит Р а г н а р Б р у в и к. Он несет огромный зеленый венок с цветами и шелковыми лентами.

   Х и л ь д а (в буйном восторге). Венок! Ужас какая красота!
   С о л ь н е с (удивленно и напряженно). Почему вы с венком, Рагнар?
   Р а г н а р. Бригадир попросил отнести.
   С о л ь н е с (с облегчением). Так вашему отцу лучше?
   Р а г н а р. Нет.
   С о л ь н е с. Его не ободрило то, что я написал?
   Р а г н а р. Слишком поздно.
   С о л ь н е с. Почему?
   Р а г н а р. Когда она принесла записку, отец был уже без сознания. Удар.
   С о л ь н е с. Так идите домой! Будьте с отцом!
   Р а г н а р. Я ему больше не нужен.
   С о л ь н е с. Но вам нужно быть с ним.
   Р а г н а р. Она сидит с ним.
   С о л ь н е с (неуверенно). Кайя?
   Р а г н а р (мрачно глядя на него). Да, Кайя.
   С о л ь н е с. Рагнар, идите домой. К нему и к ней. Дайте венок мне.
   Р а г н а р (пряча язвительную улыбку). Сами вы вряд ли…
   С о л ь н е с. Сам я отнесу его бригадиру. (Забирает у него венок.) А вы ступайте домой. Сегодня вы нам не нужны.
   Р а г н а р. Я вам и дальше не нужен. Но сегодня останусь здесь.
   С о л ь н е с. Пожалуйста. Оставайтесь, если вам так хочется.
   Х и л ь д а (у перил). Строитель, вот отсюда я буду смотреть на вас.
   С о л ь н е с. На меня?!
   Х и л ь д а. Ужас как будет здорово!
   С о л ь н е с (глухо). Хильда, об этом мы поговорим наедине, не сейчас. (С венком в руках спускается по лестнице и идет через сад.)
   Х и л ь д а (провожает его взглядом, потом поворачивается к Рагнару). Мне кажется, вы могли хотя бы сказать ему спасибо.
   Р а г н а р. Спасибо? Я должен был еще и спасибо ему сказать?
   Х и л ь д а. Да, конечно, должны были.
   Р а г н а р. Благодарить мне скорее следует вас.
   Х и л ь д а. Как вы смеете такое говорить?
   Р а г н а р (не отвечая ей). Берегитесь, фрёкен. Вы его еще толком не знаете.
   Х и л ь д а (пылко). Я знаю его превосходно!
   Р а г н а р (с горьким смехом). Благодарить человека, который год за годом не давал мне подняться? Довел отца до того, что он стал во мне сомневаться. Да я уже сам стал в себе сомневаться. И все это только для того, чтобы…
   Х и л ь д а (словно начиная догадываться). Чтобы – что? Сейчас же говорите!
   Р а г н а р. Чтобы удерживать ее при себе.
   Х и л ь д а (выпаливает). Девушка за конторкой!
   Р а г н а р. Да.
   Х и л ь д а (с угрозой, сжимая кулаки). Это неправда! Вы клевещете на него!
   Р а г н а р. Я тоже до сегодняшнего дня не верил… пока она сама не призналась.
   Х и л ь д а (почти вне себя). Что именно она сказала? Я хочу знать! Ну же! Выкладывайте! Быстро!
   Р а г н а р. Она сказала, что он завладел всеми ее мыслями и чувствами, полностью и безраздельно. Что она думает только о нем одном. И никогда не сможет забыть его. И хочет быть там, где он.
   Х и л ь д а (с горящими глазами). Этого ей не позволят!
   Р а г н а р. Кто не позволит?
   Х и л ь д а (торопливо). Он и не позволит.
   Р а г н а р. А-а, теперь я все понял. Теперь она стала только… помехой.
   Х и л ь д а. Ничего вы не поняли, раз говорите такое! Но я расскажу вам, почему он так держался за нее.
   Р а г н а р. Почему?
   Х и л ь д а. Чтобы удержать вас!
   Р а г н а р. Это он вам сказал?
   Х и л ь д а. Не сказал, но это так! Должно быть так. (Яростно.) Я хочу, чтоб было так!
   Р а г н а р. Только когда появились вы, только тогда он ее и отпустил.
   Х и л ь д а. Это он вас отпустил, вас. Неужели вы думаете, что ему есть дело до каких-то непонятных странных барышень?
   Р а г н а р (задумывается). Получается, он боялся меня?
   Х и л ь д а. Он – боялся?! Так-то все же задаваться не надо.
   Р а г н а р. Должно быть, он давно понял, что и я кое на что гожусь. И испугался.
   Х и л ь д а. Он?! Давайте, попробуйте убедить меня в этом.
   Р а г н а р. Да он на самом деле трус, наш великий господин строитель. Отнять у других людей радость жизни – как он поступил с отцом и со мной – ему нестрашно. А всего лишь залезть на леса – этого он боится не дай бог как.
   Х и л ь д а. Видели бы вы его на такой огромной высоте, такой головокружительной, как однажды видела я.
   Р а г н а р. Вы видели его на высоте?
   Х и л ь д а. Да, можете мне поверить. Как же гордо и свободно он вешал венок на флюгер на церкви!
   Р а г н а р. Я знаю, однажды он отважился. Один-единственный раз. Мы, молодежь, только о том и говорили. Но никакая в мире сила не заставит его повторить тот поступок.
   Х и л ь д а. Сегодня он повторит его!
   Р а г н а р (насмешливо). Да уж, всенепременно!
   Х и л ь д а. Вот увидите!
   Р а г н а р. Ни вы, ни я ничего такого не увидим.
   Х и л ь д а (бешено, неистово). А я хочу! Хочу и должна увидеть!
   Р а г н а р. Но он не сможет. Просто не решится, и все. Слаб в коленках наш великий строитель.

   На веранду выходит из дома г о с п о ж а С о л ь н е с.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (озирается). Его здесь нет? Куда ж он делся?
   Р а г н а р. Строитель ушел на площадку к рабочим.
   Х и л ь д а. Понес венок.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (в ужасе). Он ушел с венком?! Боже мой! Брувик, пойдите к нему и заставьте вернуться сюда.
   Р а г н а р. Мне сказать, что жене очень надо поговорить с ним?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да-да, голубчик. Хотя нет – не говорите, что я его зову. Скажите, что его здесь ждут. И чтобы он срочно пришел.
   Р а г н а р. Хорошо. Все сделаю, сударыня. (Идет к лестнице, спускается вниз в сад.)
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ой, фрёкен Вангель. Как я за него боюсь, вы себе и представить не можете.
   Х и л ь д а. Да разве надо бояться?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Послушайте, вы ведь должны понимать. А если он всерьез? Вдруг он в самом деле полезет на леса?
   Х и л ь д а (возбужденно). Думаете, он решится?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. С ним никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. От него всего можно ожидать.
   Х и л ь д а. Вы, пожалуй, тоже считаете его… как сказать…
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я уж и не знаю, что о нем думать. Вот доктор мне тоже много разного рассказал. А если добавить сюда, что сам господин строитель то и дело говорит…

   В дверь заглядывает Д о к т о р Х а р д а л.

   Д о к т о р Х а р д а л. Он идет?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Думаю, да. Во всяком случае, я послала за ним.
   Д о к т о р Х а р д а л (подходит ближе). А вам придется вернуться в дом.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет-нет. Я буду здесь и дождусь Халварда.
   Д о к т о р Х а р д а л. Видите ли, к вам пришли какие-то дамы.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Господи, как некстати, только этого не хватало.
   Д о к т о р Х а р д а л. Они говорят, что пришли полюбоваться красивой церемонией.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Хорошо, хорошо. Придется мне пойти к ним. Долг есть долг.
   Х и л ь д а. А вы не можете их выпроводить?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Нет, это никак невозможно. Раз уж они пришли, мой долг побыть с ними. Но вы останьтесь здесь – и побудьте с ним.
   Д о к т о р Х а р д а л. Задержите его беседой как можно дольше.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Да, дорогая фрёкен Вангель, не отпускайте его от себя.
   Х и л ь д а. Лучше бы вы сами. Разве нет?
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Бог мой, конечно, это вообще мой долг. Но когда у человека столько разных обязательств, то…
   Д о к т о р Х а р д а л (оборачивается к морю). Идет!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ох… а я должна уйти в дом.
   Д о к т о р Х а р д а л (Хильде). Не говорите, что я был здесь.
   Х и л ь д а. Не волнуйтесь, я найду о чем поговорить со строителем.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Удержите его! Вы с этим справитесь как никто.

   Госпожа Сольнес и доктор Хардал уходят в дом. Хильда остается на веранде.
   С т р о и т е л ь С о л ь н е с поднимается по лестнице от моря.

   С о л ь н е с. Кто-то здесь хотел меня видеть, говорят.
   Х и л ь д а. Я, строитель.
   С о л ь н е с. О, Хильда, вы? А я боялся, что Алина с доктором.
   Х и л ь д а. Вы вообще довольно боязливы.
   С о л ь н е с. Вам кажется?
   Х и л ь д а. Да, и все говорят, что у вас страх высоты… что вы боитесь взбираться на леса.
   С о л ь н е с. Ну, это отдельный разговор.
   Х и л ь д а. Но правда, что вы боитесь?
   С о л ь н е с. Да, правда.
   Х и л ь д а. Боитесь сорваться и разбиться насмерть?
   С о л ь н е с. Нет, не этого.
   Х и л ь д а. А чего тогда?
   С о л ь н е с. Я боюсь расплаты, Хильда.
   Х и л ь д а. Расплаты? (Мотает головой.) Ничего не понимаю.
   С о л ь н е с. Сядьте, а я вам кое-что расскажу.
   Х и л ь д а. Да уж, расскажите, пожалуйста. Прямо сейчас! (Садится на табурет рядом с перилами и смотрит на него в предвкушении).
   С о л ь н е с (бросает шляпу на стол). Вы ведь знаете, что как строитель я начинал с церквей.
   Х и л ь д а (кивает). Знаю.
   С о л ь н е с. Я же вырос в деревне, в простом благочестивом доме, и, конечно, пределом моих честолюбивых мечтаний было строить храмы.
   Х и л ь д а. Ну да.
   С о л ь н е с. Не покривив душой, могу сказать, что я строил эти маленькие бедные церквушки с таким трепетом, с таким неподдельным, горячим благоговением, что…
   Х и л ь д а. Да?
   С о л ь н е с. Что мне казалось – он должен быть доволен мной.
   Х и л ь д а. Он? Кто – он?
   С о л ь н е с. Тот, кому строят храмы. Во чью хвалу и славу их возводят.
   Х и л ь д а. Вот что… А почему вы думаете, что Он не был… ну… доволен вами?
   С о л ь н е с (насмешливо). До-во-лен?! Да вы что, Хильда! Он позволил троллю безраздельно хозяйничать во мне. Он велел всем этим, ну этим… послушно служить мне днем и ночью, исполняя мою волю, этим…
   Х и л ь д а. Бесам.
   С о л ь н е с. Да, всех родов и видов. Да уж, мне Он ясно показал, что мной недоволен. (Заговорщически.) Потому и попустил сгореть старому дому.
   Х и л ь д а. Поэтому?
   С о л ь н е с. Ну да. Неужели не понимаете? Его план был такой: создать мне условия, чтобы я стал мастером своего дела – и строил для Него все более величественные храмы. Сначала я не понимал, куда Он клонит. А потом у меня вдруг открылись глаза.
   Х и л ь д а. Когда это случилось?
   С о л ь н е с. Когда я строил башню в Люсангере.
   Х и л ь д а. Я так и подумала.
   С о л ь н е с. Там, в горах, в чужом месте, я все время был наедине с собой, бродил, рассуждал, думал. И со всей очевидностью понял, для чего Он забрал у меня моих мальчиков. Для того, чтобы я не отвлекался. Ни к чему не прикипал сердцем, не радовался, никого не любил, а только бы строил. Мне надлежало быть строителем. И более ничем. Я должен был всю жизнь, до гробовой доски строить, строить и строить для Него. (Смеется.) Но как бы не так!
   Х и л ь д а. А что вы сделали?
   С о л ь н е с. Сначала я долго разбирался в себе, испытывал себя.
   Х и л ь д а. А потом?
   С о л ь н е с. А потом совершил невозможное. Прямо как Он.
   Х и л ь д а. Невозможное?
   С о л ь н е с. Я никогда не мог подняться на высоту. А в тот день поднялся.
   Х и л ь д а (порывисто). Да, вы смогли, смогли!
   С о л ь н е с. И стоя там, на самой маковке, я повесил венок на башенный флюгер и сказал Ему: Послушай, Всемогущий! Отныне я вольный строитель и свободен в своем деле, ровно как Ты в своих делах. С этого часа я не буду строить церкви для Тебя. Только дома для людей.
   Х и л ь д а (с широко раскрытыми горящими глазами). Это и была та песня с небес, которую я слышала!
   С о л ь н е с. Но потом Он меня все равно переиграл.
   Х и л ь д а. Как так?
   С о л ь н е с (безутешно, глядя на нее). Строить для людей – гроша ломаного не стоит, Хильда.
   Х и л ь д а. Зачем вы так говорите?
   С о л ь н е с. Потому что теперь я знаю. Люди не нуждаются в этих домах, чтобы жить счастливо. Нет, для счастья они им не нужны. И я бы не видел такого смысла в доме, будь он у меня. (Тихо и горестно смеется.) Вот и все, что я могу предъявить к оплате, и ничего больше, сколько ни оглядываюсь назад. Ничего стоящего не построено. И ничего не принесено в жертву ради того, чтобы стоящее построить. Одно слово – ничего.
   Х и л ь д а. И ничего больше вы строить уже не хотите?
   С о л ь н е с (оживляется). Нет! Как раз теперь я и начну строить!
   Х и л ь д а. Что? Говорите же – что?
   С о л ь н е с. То единственное, где, как мне кажется, может разместиться человеческое счастье, – вот что я хочу строить.
   Х и л ь д а (смотрит на него в упор). Строитель – вы говорите о наших воздушных замках?
   С о л ь н е с. Да, о воздушных замках.
   Х и л ь д а. Боюсь, у вас закружится голова, прежде чем мы поднимемся до середины.
   С о л ь н е с. Вовсе нет, если я буду идти рука об руку с вами, Хильда.
   Х и л ь д а (видно, что она прячет мстительную улыбку). Только со мной? Разве за вами не потянется целая вереница?
   С о л ь н е с. А кто еще?
   Х и л ь д а. Вон Кайя-конторщица, например. Бедная крошка. Неужели вы ее не позовете?
   С о л ь н е с. А, так вот о чем Алина тут с вами разговаривала.
   Х и л ь д а. Это правда… или нет?
   С о л ь н е с (горячится). Я не буду отвечать на такие вопросы. Вы должны безоглядно верить в меня.
   Х и л ь д а. Я слепо верила целых десять лет.
   С о л ь н е с. Вы должны верить в меня всегда.
   Х и л ь д а. Так дайте мне увидеть вас свободным, на высоте!
   С о л ь н е с (тяжело). Ох, Хильда, ведь это не шутки.
   Х и л ь д а (жалостливо). Я так хочу! Так хочу! (Умоляет.) Ну один разочек, строитель! Сделайте невозможное, всего один раз!
   С о л ь н е с (буравит взглядом). Если я решусь, то опять буду там наверху говорить с Ним, как и в прошлый раз.
   Х и л ь д а (с растущим возбуждением). И что вы Ему скажете?
   С о л ь н е с. Я скажу Ему: Господь Всемогущий, суди меня, как знаешь, но отныне я буду строить только одно… только самое прекрасное…
   Х и л ь д а (возбуждаясь все больше). Да, да, да!
   С о л ь н е с. И буду строить вдвоем с принцессой, которую люблю…
   Х и л ь д а. Да, скажите Ему так! Скажите!
   С о л ь н е с. Потом я скажу Ему: а теперь я спущусь вниз, обниму ее и поцелую.
   Х и л ь д а. Много раз! Скажите Ему!
   С о л ь н е с. Много-много раз, скажу я Ему.
   Х и л ь д а. И?
   С о л ь н е с. Я помашу шляпой, спущусь вниз и что сказал Ему, то и сделаю.
   Х и л ь д а (протягивает к нему руки). Теперь вы снова такой! Как когда воздух пел!
   С о л ь н е с (опустив голову). Хильда, как вы стали такой?
   Х и л ь д а. Как вы сделали меня такой?
   С о л ь н е с (коротко и твердо). Принцесса должна получить свой замок.
   Х и л ь д а (в восторге хлопает в ладоши). Да, строитель! Мой прекрасный, прекрасный замок. Наш воздушный замок!
   С о л ь н е с. На крепком фундаменте.

   На улице собралась толпа, она угадывается за деревьями. Где-то вдалеке, за новым домом, играет духовой оркестр.
   На веранду выходят г о с п о ж а С о л ь н е с в кожаной пелерине, д о к т о р Х а р д а л с ее белой шалью, перекинутой через руку, и несколько дам. Одновременно с ними из сада на веранду входит Р а г н а р Б р у в и к.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с (Рагнару). И музыка тоже будет?
   Р а г н а р. Да. Оркестр Союза строительных рабочих. (Сольнесу.) Бригадир просил передать, что он готов поднимать венок.
   С о л ь н е с (берет шляпу). Хорошо. Я сейчас приду.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (в ужасе). Зачем ты туда пойдешь, Халвард?
   С о л ь н е с (коротко). Я должен быть на площадке с рабочими.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. На площадке. Только на площадке.
   С о л ь н е с. Я так всегда и делаю. Обычно. (Спускается по лестнице и идет по саду).
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (перегибается через перила). И непременно попроси бригадира быть поосторожнее. Дай слово, что скажешь, Халвард.
   Д о к т о р Х а р д а л (госпоже Сольнес). Ну, что я вам говорил. Он и думать забыл об этой безумной идее.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Ох, какое облегчение! У нас уже два раза вот так вот падали люди. И оба раза разбивались насмерть. (Поворачивается к Хильде.) Спасибо вам, фрёкен Вангель, что удержали его. Одна бы я с ним не справилась.
   Д о к т о р Х а р д а л (весело). Да, фрёкен Вангель, умеете вы удержать человека, когда хотите.

   Госпожа Сольнес и доктор Хардал примыкают к женщинам, которые сгрудились у лестницы и смотрят в сад. Хильда остается сзади у перил. К ней подходит Рагнар.

   Р а г н а р (сдерживая смех; немного замедленно). Фрёкен, видите, сколько собралось молодежи?
   Х и л ь д а. Да.
   Р а г н а р. Все наши. Пришли посмотреть на господина строителя.
   Х и л ь д а. Зачем?
   Р а г н а р. Хотят своими глазами увидеть, как он струсит и не сможет подняться на собственный дом.
   Х и л ь д а. Неужели они пришли ради этого?
   Р а г н а р (мстительно и презрительно). Он столько времени не давал нам подняться! Теперь, господин строитель, мы хотим посмотреть, как вы уроните себя.
   Х и л ь д а. Ничего не выйдет. На сей раз вы этого не увидите.
   Р а г н а р (ухмыляется). Да ну? А что же мы тогда увидим?
   Х и л ь д а. Вы увидите его на высоте, рядом с флюгером, вот где!
   Р а г н а р (хохочет). Его? Ну-ну.
   Х и л ь д а. Он хочет подняться на самый верх. Вот там вы его и увидите.
   Р а г н а р. Хочет-то он хочет. Охотно верю. Но не может, вот в чем дело. У него голова закружится гораздо раньше, чем он до половины поднимется. И придется ему ползти назад на карачках.
   Д о к т о р Х а р д а л (тычет пальцем). Смотрите! Бригадир поднимается по лестнице!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. И еще венок тащит. Только бы он поосторожнее.
   Р а г н а р (не веря своим глазам, очень громко). Да ведь это…
   Х и л ь д а (неистово). Сам господин строитель!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (вскрикивает в отчаянии). Да, это Халвард. Господи боже мой! Халвард!
   Д о к т о р Х а р д а л. Тихо! Не окликайте его!
   Г о с п о ж а С о л ь н е с (вне себя). Пустите меня к нему! Заставьте его спуститься!
   Д о к т о р Х а р д а л (держит ее). Все замрите и не шевелитесь! Ни звука!
   Х и л ь д а (замерев). Он поднимается. Выше и выше. Смотрите. Смотрите!
   Р а г н а р (не дыша). Сейчас он должен повернуть. Это не шутки.
   Х и л ь д а. Он поднимается дальше. Выше. Скоро долезет до верха.
   Г о с п о ж а С о л ь н е с. Я умру от страха. Я не вынесу этого зрелища.
   Д о к т о р Х а р д а л. Да, не смотрите!
   Х и л ь д а. Он стоит на последней доске. На самом верху.
   Д о к т о р Х а р д а л. Здесь никто не должен шевелиться. Вы меня слышите?!
   Х и л ь д а (в тихом блаженном ликовании). Наконец! Наконец я снова вижу его свободным и великим!
   Р а г н а р (почти лишившись дара речи). Это же просто…
   Х и л ь д а. Таким он стоял у меня перед глазами все десять лет. Какая уверенность! Ужас как красиво! Смотрите на него! Смотрите, он вешает венок на шпиль!
   Р а г н а р. Невозможно. Такого не может быть.
   Х и л ь д а. Да, он совершает невозможное. (С непонятным выражением глаз.) Вы видите еще кого-то рядом с ним?
   Р а г н а р. Там никого нет.
   Х и л ь д а. Нет, есть. Он с ним спорит.
   Р а г н а р. Вы ошибаетесь
   Х и л ь д а. Разве вы не слышите в воздухе пения?
   Р а г н а р. Это ветер шумит в кронах.
   Х и л ь д а. Я слышу пение. Потрясающая песня! (Кричит в диком восторге и счастье.) Смотрите – он машет шляпой! Он нас приветствует! Ну же, приветствуйте его в ответ! Свершилось! (Выхватывает у доктора белую шаль, машет ею и кричит во все горло.) Строителю Сольнесу – УРА! УРА! УРА!
   Д о к т о р Х а р д а л. Хватит. Тише, тише. Ради бога!

   Женщины машут платочками, «ура» раскатывается по улице. Но внезапно смолкает, толпа ахает. Сквозь ветки неясно видно, как падают вниз тело, доски, лестница.

   Г о с п о ж а С о л ь н е с и д а м ы (одновременно). Упал!

   Госпожа Сольнес шатается и бессильно оседает, дамы подхватывают ее.
   Смятение и паника. Толпа сносит ограду и устремляется в сад. Доктор Хардал кидается туда же. Пауза.

   Х и л ь д а (словно окаменев, неотрывно смотрит вверх). Мой строитель.
   Р а г н а р (опирается о перила, его бьет дрожь). Он наверняка разбился. Умер сразу.
   О д н а и з д а м (пока госпожу Сольнес уносят в дом). Бегите за доктором.
   Р а г н а р. Не могу, ноги не держат.
   О д н а и з д а м. Тогда крикните его.
   Р а г н а р (пытается кричать). Что там? Он жив?
   Г о л о с (из сада). Строитель Сольнес мертв.
   Д р у г о й г о л о с (ближе). Голова всмятку. Он угодил точно на камни.
   Х и л ь д а (поворачивается к Рагнару; тихо говорит). И я больше не вижу его на высоте.
   Р а г н а р. Ужасно. Все-таки не сдюжил он.
   Х и л ь д а (с тихим, отчаянным торжеством). Но он взошел на самый-самый верх. И я слышала арфу в воздухе. (Размахивает в воздухе шалью и кричит в упоении.) Мой… мой Строитель!

Хенрик Ибсен Враг народа, Дикая утка, Гедда Габлер, Строитель Сольнес

Что нам делать с доктором Стокманом сегодня?

Враг народа Пьеса в пяти действиях 1882

Действующие лица

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Действие четвертое

Действие пятое

Дикая утка Пьеса в пяти действиях 1884

Действующие лица

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Действие четвертое

Действие пятое

Гедда Габлер Пьеса в четырех действиях 1890

Действующие лица

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Действие четвертое

Строитель Сольнес Пьеса в трех действиях 1892

Действующие лица

Действие первое

Действие второе

Действие третье

Хенрик Ибсен
Враг народа, Дикая утка, Гедда Габлер, Строитель Сольнес

Враг народа
Пьеса в пяти действиях
1882

Дикая утка
Пьеса в пяти действиях
1884

Гедда Габлер
Пьеса в четырех действиях
1890

Строитель Сольнес
Пьеса в трех действиях
1892