Григорий Саамов
Зов времени

Слово к читателю

   Здравствуй, дорогой мой читатель!
   Вот мы опять встретились с тобой.
   Правда, за это время у меня было много разных забот, но всё-таки удалось выкроить время написать и издать книгу «Тяжёлая атлетика. 100 лет в Подольске». Скажу тебе, тяжёлая была задача. Однако книга получилась. Было также много публикаций в Интернете, в печати, забот и хлопот на работе, в Доме художника.
   И вот, с момента выхода книги о тяжёлой атлетике прошло уже 5 лет. За эти годы многое изменилось и в мире, и в жизни моей семьи. Мир стал ещё тревожнее и опасней: человечество никак не может успокоиться, появляются новые распри, новые очаги напряжённости и угрозы миру. В моей семье всё гораздо спокойнее. Моя жена Лариса Давыдова получила почётное звание «Заслуженный художник России», избрана членом-корреспондентом Российской академии художеств, участвовала во многих престижных выставках – отечественных и зарубежных. Я от Союза писателей получил высокую награду – Медаль имени А.С. Пушкина, ездил в Болгарию в составе делегации Московской городской организации СПР. Внуки Михаил и Давид выросли, окончили институты, женились, работают. Внучка Русико вышла замуж. Внучка Ольга окончила институт и стала врачом. И у меня уже семь правнуков: у Миши два мальчика Габриел и Гиорги, у Давида – дочь и сын Мариам и Николоз, у Русико трое ребят – мальчик Гиорги и две девочки Анастасия и Нини. У Ольги в личных делах ещё всё впереди.
   Ты, наверное, уже знаешь, что мои книги разлетелись по всей стране и по миру: «Кукушка» после выхода в 2003 году «улетела» во многие города России и в 11 стран мира: в США, Бельгию, Канаду, Израиль, Францию, Швецию, Грузию, Молдавию, Узбекистан, Азербайджан, Венгрию. Это не только моя заслуга, но и заслуга тех исторических персонажей, которые стали героями моих рассказов. В США книга попала через мою младшую дочь Нину Вишнёву, известную тележурналистку, которая живёт и работает в Нью-Йорке, в Грузию – через дочь Майю Хмаладзе и других моих родственников и друзей, в Канаду, Швецию, Молдавию, Узбекистан, Азербайджан и Венгрию потому, что я встречался с представителями этих стран. Но и «Тяжёлая атлетика» очень активно разошлась. «Зигзаги судьбы» вели себя чуть скромнее.
   «Плач Кукушки» находится в библиотеках многих известных представителей современной русской и грузинской культуры: Бэлы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Георгия Данелия, Марлена Хуциева, Александра Пашутина, Аркадия Инина, Чингиза Айтматова, Евгения Примакова, Михаила Горбачёва, Бориса Пастухова, Бориса Громова, Владимира Бояринова, Зураба Абашидзе, Зураба Церетели. Кому-то книгу дарил я, кому-то её передали мои дочери или друзья, кто-то попросил у меня сам. К сожалению, многие из них уже ушли из жизни.
   Некоторые читатели спрашивают меня – что означает Кукушка в названии моей книги? Дело в том, что в мифах и сказаниях многих народов (в том числе и славянских) кукушка – символ времени. А моему поколению досталось время, когда было и есть много слёз: войны, распри, голод, шибко развитой социализм с пустыми прилавками, перестройка, развал Советского Союза, недоразвитый бандитский капитализм. И всё на нашу долю. Так что это не та кукушка, которая сидит на дереве, это – ВРЕМЯ, это – ЭПОХА. И здесь, как видишь, у меня главный герой тоже ВРЕМЯ.
   Что ж, рад встрече с тобой!
   Будем надеяться на лучшее…
   Входи в мой мир, как всегда, дорогим гостем будешь!
   Г. Саамов

Фото В. Комарова

Мои дом, моя семья

Тушка

   Мой прадед Петре Ковлошвили, купец первой гильдии, был человеком не только состоятельным, но и богатым душой, щедрым, добрым. Знали его не только в его родном Телави, но и в других городах и селах Грузии, и даже в Тбилиси. Он считал своим девизом слова великого Руставели:

     «Что отдашь, к тебе ж вернется, а что нет, то все пропало».

   Когда он выезжал на своем белом коне, все останавливались. С ним здоровались богатые и бедные, молодые и пожилые. Его уважали за то, что он был купцом честным, трудолюбивым. Он торговал только тем, что сам и производил, – продуктами виноградарства и виноделия. Дед один из первых отправил знаменитые кахетинские вина в Россию. Он первым в Кахетии – в центре виноградарства и виноделия Грузии – приобрел специальные германские пушки для защиты виноградников от града. Он фанатически любил виноградную лозу, которую десять тысячелетий тому назад именно здесь, в этой части Грузии, впервые в мире взрастил крестьянин…
   Дед щедро одарил мир и потомством – имел девять дочерей (одна из них Манана – моя бабушка, папина мама) и одного сына.
   Однажды к нему пришел русский человек, назвался Иваном, солдатом Русской Армии и рассказал, что отстал от своих, остался один без денег и теплой одежды. Дед Петре послушал его, но, не зная русского языка, не понял ничего. Однако понял, что этому человеку нужна помощь и сказал:
   – Значит, ты мой гость.
   Иван прожил в гостях несколько дней. В его честь хозяин устроил прием. Потом он одел его, обул, дал денег, проводника, коня и отправил его вдогонку за своими. Уезжая, солдат расчувствовался, обнял деда и все повторял:
   – Спасибо тебе, добрый человек, спасибо! Ты душка, ты душка, душка.
   Домочадцы деда тоже не знали русского языка и не поняли, что такое «душка». Но поняли, что гость говорит доброе слово, которое стало переходить из уст в уста. И вскоре друзья присвоили деду прозвище Тушка.

   Дед Петре (Тушка), 1905 год. Фото неизвестного автора

   Причем это прозвище так укоренилось, что по имени его уже не называли, все звали его Тушкой. Более того, оно стало не просто вторым именем одного человека, а чем-то наследственным, переходящим от отца к сыну.
   Прожил дед Петре 103 года. И в свой последний день он пошел в любимый виноградник и работал вместе со всеми. Устав, отложил мотыгу, сел на родную землю, прислонился к любимой виноградной лозе и тихо, никого не побеспокоив, ушел в мир иной.
   После него имя Тушка гордо носил его сын Вахтанг, потом – внук Георгий, мой дядя. (А моему отцу дали имя Воно, т. е. Иван, в честь того солдата).
   После революции дяде Георгию от отцовского и дедовского богатства досталось только доброе имя Тушка. Все остальное, как он сам говорил, забрал Бармалей, имея в виду экспроприацию большевиков.
   Когда дядя Георгий приходил к нам в дом, всегда был праздник: становилось весело, интересно. Тушка III был не просто веселым и добрым человеком. Он был даже по-детски озорным, острым на язык. Он знал много забавных историй, анекдотов, которые рассказывал очень выразительно.
   Однажды, накрывая на стол, моя мама спросила дядю:
   – Тушка, ты какое вино больше любишь – красное или белое?
   – Соня, дорогая! Что за вопрос? Это все равно, что у ребенка спросить, он маму больше любит или папу.
   Он любил и умел пить вино, говорить красивые тосты. Пил часто, но никто никогда не видел его пьяным.
   Он откровенно не любил большевистскую власть: видел, как в колхозе родственники его жены надрывались, не получая ничего, как их фактически превратили в крепостных под названием колхозник; всегда возмущался тогдашними комедийными выборами с одним заранее назначенным кандидатом. Поэтому, наверное, любил рассказывать политические анекдоты, хотя в то время было это очень опасно. Вот, как пример, два анекдота из его репертуара:

   Приходит депутат Верховного Совета на базар. Видит, крестьянин козла продает.
   – Почем твой козел?
   – Ты сначала выбери, уважаемый, потом скажу тебе цену.
   – Из чего же выбирать, козел-то один?
   – Ты тоже был один, батоно, но мы тебя выбрали!..
//-- * * * --//
   На стадионе проходят соревнования по метанию молота. Вдруг из публики на поле выходит человек, берет молот, раскручивает его и бросает дальше мирового рекорда. Подбегают к нему журналисты, тренеры: интересуются, где он тренировался, откуда он.
   – Нигде я не тренировался. А сам я из колхоза «Путь к Коммунизму». Дайте мне серп: я его еще дальше закину.
   Думаю, у него нашлось бы немало шуток и в адрес сегодняшних бандитов, якобы демократов. Но, увы, не дожил.
   Когда дядя Георгий умер, мы – его сын Вахтанг, другие родственники и близкие друзья – собрались на совет и решили сделать на его могильной плите такую надпись:

   Георгий Ковлошвили
   (ТУШКА)

   С этого момента потомственное имя унаследовал его сын, мой троюродный брат Вахтанг. Он к этому времени работал начальником Телавского аэропорта. Того самого, что в кинофильме «Мимино» красит маляр, подбирая то один «колор», то другой. В один прекрасный день приехала съемочная группа Георгия Данелия, сняла здесь (в том числе в кабинете Вахтанга) несколько эпизодов к фильму. Вскоре «Мимино» вышел на экраны. К Вахтангу постепенно стали прилаживать новое прозвище Мимино, но не получилось. Даже многолетний шумный успех знаменитого фильма не смог перебороть семейной традиции – Вахтанг Георгиевич до конца остался Тушкой.
   Он не был исключением: был генетически добр, весел, остроумен, красив как Бог, особенно в лётной форме.
   Дорогой моему сердцу Вахтанг умер в 50 лет от роду. К сожалению, мне не довелось быть на его похоронах, не видел его могилы. Но уверен – на его надгробии рядом с его именем тоже стоит потомственный символ Тушка, произошедший от доброго русского слова «душка». Уверен в этом, ибо душа и доброта бессмертны.
//-- * * * --//
   P.S. Когда этот материал был уже написан, я получил письмо из Телави. Среди прочих новостей мне пишут, что сын Вахтанга Георгий не только унаследовал имя Тушка, но окончил лётное училище и стал начальником Телавского аэропорта.
   Того самого…

Мама

   Любая мама для своих детей всегда особенная и лучше всех. Так было, так будет всегда и воистину так должно быть.
   Но все-таки моя мама Софья Георгиевна, в девичестве Богверадзе, была и на самом деле особенная. Миниатюрная красавица с великолепным античным лицом, добрыми, исключительно выразительными карими глазами. Ей очень шли темно-каштановые, почти черные волосы. Мама улыбалась как никто больше – ласково, по-доброму. Но в гневе она могла быть и суровой. В такие минуты, что бывало крайне редко, в глазах появлялись холодные искорки, а в голосе – металл. Маму Бог наградил многими талантами. Необыкновенно богатое чувство юмора и артистизм, выразительные жесты и мимика, абсолютный музыкальный слух, отличный голос в сочетании с колоссальным трудолюбием давали ей возможность стать знаменитой певицей или артисткой. Но семья для нее всегда была главнее всего в жизни.
   Родилась наша мама в маленьком, но очень колоритном городе Сигнаги, что в 80 километрах от Тбилиси. Еще в школе ее заметил преподаватель пения и пригласил во взрослый хор при городском Доме культуры. Этим хором руководил известный хормейстер Нико Сараджишвили, брат великого тенора, многие годы выступающего в «Ла Скала», Вано Сараджишвили (1879–1924). Скоро она стала солисткой этого хора.
   Окончив среднюю школу, талантливая девушка собиралась продолжить занятия пением, но она еще раньше встретила юношу (моего будущего отца), тоже музыкально одаренного, к тому же уже известного в городе финансиста, и вскоре они поженились. Мой брат Роберт там и родился, в Сигнаги. А через два года отца перевели в город Телави, где наша семья и обосновалась. Через пять с половиной лет после рождения брата родился я. Конечно, маме было уже не до учебы. Но музыкальные таланты наших родителей не пропали даром: отец отлично играл на восточном щипковом инструменте тари, на мандолине, а мама играла на гитаре и пела. Когда мы с братом подросли, тоже стали играть на разных инструментах, и образовался интересный семейный квартет. Причем мы могли меняться инструментами, что всегда удивляло гостей, которых в нашем доме было всегда много. Конечно же, и душой, и главной солисткой семейного вокально-инструментального ансамбля была наша мама.

   Мама. Здесь ей 19 лет. Фото неизвестного автора

   Однажды, когда мне было лет 9, к нам из деревни приехал двоюродный брат мамы Александре Хмаладзе. Мама нам рассказывала, что он хорошо поет, но то, что я услышал, превзошло все ожидания. Вечером они с мамой и братом стали петь многоголосые песни и так проникновенно, что я дрожал от восторга. Мне особенно понравилась в их исполнении песня «Лети, черная ласточка». Запевал Александре, мама пела первым голосом, а Роберт басил. Как же это было красиво!
   Помню еще такой случай. Был выходной день, я еще нежился в постели. Вдруг я услышал, как в соседней комнате мама играет на гитаре. Играла она какой-то вальс, который раньше я не слышал. Это было какое-то чудо. Наверное, я ради этого маленького «маминого» вальса стал играть на гитаре. Играл до боли в пальцах, до крови. Этот вальс я играю до сих пор, особенно когда одолевает ностальгия и бывает грустно.
   Конечно, в нашем доме были не только песни и музыка.
   Была еще война, был голод. Отец на фронте, мама одна тянет всю семью. Нас двое и еще больная бабушка, папина мама. Ходить в школу каждый день не было возможности. Надо было помогать маме, ходить в лес за дровами, копать огород. Да и не в чем было ходить: не было ни обуви, ни одежды. Были и другие невзгоды, в том числе болезни. И все умела, все могла преодолевать наша необыкновенная мама. Помню, ее за хорошую работу премировали тремя килограммами кукурузной крупы и килограммом свиного сала. В то время это было огромным богатством. Мама наварила кашу, и мы ели сколько хотели. Это был первый и единственный случай после начала войны, когда мы поели досыта. Сама мама даже не могла есть: смотрела на нас и плакала.
   Война в конце концов закончилась, жизнь постепенно стала налаживаться.
   Если выдавался свободный вечер, мама могла не только играть или петь, но и показывать дружеские пародии, в основном на наших друзей и знакомых. Тогда этого жанра вообще не существовало, и поэтому не могу объяснить, откуда все это взялось. Особенно хорошо она изображала нашу соседку, которую все звали Скели Ола, что в переводе означает Толстая Оля. Она на это прозвище не обижалась, потому что и на самом деле была не только толстой, но и доброй. Но когда узнала, что мама ее изображает, пришла к нам и сказала:
   – Соня, говорят, что ты меня передразниваешь. Я от тебя этого не ожидала, но хотела бы все это увидеть своими глазами. Мама вначале даже растерялась, но быстро поняла, что объяснять беззлобность ее шуток бесполезно, лучше показать все как есть. И показала. Соседка сначала напряженно смотрела и слушала, как ее «делают», потом вдруг стала смеяться так громко и задорно, что и мы стали хохотать вместе с ней. Кстати, это редкий случай: мало кто правильно понимает пародии на себя. Потом мы пели песни, пили чай, а мама нам показала еще несколько номеров, в том числе – еще один свой коронный номер – пародию

   Мама, её сестра тётя Кетеван, муж тёти Михаил Гогуадзе, их сын Лаврентий и мы с братом Робертом. Фото неизвестного автора

   на свою портниху, которую все знали как жену Саши-часовщика. Сейчас даже удивляюсь, откуда у мамы брались силы на песни, на шутки, ведь приходилось много и напряженно трудиться и на работе, и дома.
   Мама почти всю жизнь работала секретарем-машинисткой на Телавской шелкомотальной фабрике, и до войны, и после, и до самого конца. Ее знали и любили все не только на фабрике, но и в городе. Мама была общительная и добрая, старалась всем помочь в трудную минуту. Но и у нее бывали трудные времена: отец иногда увлекался женщинами. Было несколько таких случаев. Тогда маме бывало очень тяжело, и мы старались поддерживать ее.

   Последнее фото с мамой, 1959 год.
   Фото Л. Гогуадзе

   Мама всю жизнь мечтала иметь свой дом с камином, садом, виноградником. Для климата и природы Кахетии это не такая уж невыполнимая мечта. И мы стали строить такой дом. Правда, я в это время учился в институте и участвовал меньше всех. Кроме этого, у меня почему-то не лежала душа к этому дому. Даже не могу объяснить почему, как будто он должен был принести нашей семье несчастье. Но вслух я об этом никому не говорил. Дом наполовину уже был готов, мы переехали уже туда, сад стал подрастать, виноградная лоза – давать урожай. Постепенно неприятные предчувствия стали забываться.
   Единственное, что в нашей семье никогда не забывали, это песня. Мы пели всегда. Позже, когда я уже работал в типографии и редакции, играл в городском самодеятельном джаз-оркестре, я попросил маму напеть мне песни своей молодости. Она это делала с удовольствием и мастерски. Поэтому я решил записать наши песни, и в первую очередь мамины. Я так и поступил: купил магнитофон «Яуза» и записал несколько песен. Мама прослушала запись и сказала:
   – Сотри, пожалуйста, я спела неудачно. Приедешь из Тбилиси, запишем все сначала. – К сожалению, я послушался, хотя мне понравилось, как мама спела и как звучала запись, а мама была слишком строга к себе…
   Это было вечером 2 декабря 1960 года. Назавтра утром мы, то есть наш оркестр «Цицинатела» («Светлячок»), выезжали в Тбилиси, где мы должны были выступить в прямом эфире по республиканскому телевидению.
   3 декабря утром мы приехали в Тбилиси и весь день находились в зале Дома офицеров, откуда должна была идти передача: репетировали, готовились. Телевизионщики настраивали свою аппаратуру. И мы не знали, что делается в мире в этот день, так как весь мир сфокусировался для нас в этом зале.
   А случилось в этот день для нашей семьи самое страшное: маму сбила машина и она скончалась на месте. Она утром шла на работу, ей осталось перейти только улицу, но, увы. Мне не сообщили о случившемся, чтобы не сорвать передачу, к которой мы готовились целый год. А в Телави, где все знают друг друга, люди смотрели телевизор и плакали, понимая, что я играю и пою, не зная о постигшем нас горе.
   Хоронил маму весь город, друзья и близкие, знакомые и совсем незнакомые люди.
   После похорон я вспомнил о магнитофоне, включил его, надеясь, что хоть что-нибудь сохранилось. Но, увы, ничего. Я не могу простить себе до сих пор, что не записал раньше мамин голос, не сохранил его.
   После мамы отец вообще не мог уже жить в нашем доме, все время старался уезжать в командировки или уходить к родственникам или друзьям. В конце концов он сказал нам с братом, что решил продать дом и переехать в Тбилиси.
   Так осиротела и распалась наша дружная семья, и мы разъехались кто куда. Брат с женой переехали к ее родителям, а я в 1967 году уехал в Подмосковье, где жила мать жены.
   Прошло очень много лет, но боль не утихает до сих пор. Ведь маме было всего 53 года.

Отец

   Мой отец Иван (Вано) Аркадьевич Саамов родился в 1900 году в городе Сигнаги. Когда ему было 12 лет, его увезли в Петербург, где тогда жила его старшая сестра Ева Аркадьевна, будучи замужем за богатым торговцем мехами. За несколько лет он в совершенстве изучил русский язык, получил первые уроки жизни.
   Он позже стал известным в Грузии финансистом и еще совсем молодым человеком был назначен управляющим отделением Госбанка в городе Телави. С мамой они встретились в Сигнаги, когда она еще училась в школе. Поженились они сразу после того, как мама окончила школу.
   Я отца помню лет с трех или четырех. Тогда мы жили рядом с городским рынком. Когда он шел домой, всегда покупал что-нибудь вкусное: говорил, что приходить домой с пустыми руками нельзя. Летом он обычно приносил арбуз или дыню. Мы с братом ждали его прихода, зная, что нас ждет подарок. А я почему-то кричал на всю улицу: «Смотрите, что папа принёс, он арбуз принес»!
   Отец был человеком общительным, любил друзей, и было их у него много. Он мог друзьям отдать последнюю одежду или еду без всякого сожаления. Когда мы шли по городу, все с ним здоровались, относились к нему уважительно. Но на работе он был руководителем строгим и требовательным, принципиальным и, если требовалось, даже непреклонным.
   Кроме основной работы, отца часто приглашали в суд в качестве эксперта-финансиста, и его заключения, как правило, ложились в основу судебных решений.
   Был в его биографии и такой случай. Один сотрудник банка покончил жизнь самоубийством. Почему-то против отца выдвинули совершенно нелепое обвинение – содействие в самоубийстве (что-то в этом роде). Завели уголовное дело.

   Я с отцом. Фото И. Тори

   И было в нашей родной большевистской партии такое негласное правило, точнее – словоблудие: «Коммуниста нельзя судить». То есть, если против человека было возбуждено уголовное дело, независимо оттого, подтверждалось обвинение или нет, его авансом исключали из партии. Так что отца тоже исключили. Естественно, обвинение сразу же развалилось, дело закрыли, а отца пригласили в райком партии и предложили ему написать заявление о восстановлении его в партии. Отец возмутился и ответил:
   – Вместо того, чтобы извиниться передо мной за необоснованные подозрения, вы хотите, чтобы я еще и заявление написал. Я разве писал вам заявление об исключении? Нет! Так что будьте любезны, исправляйте свою ошибку и восстановите меня в партии. Да, перед ним извинились, но в партии не восстановили, так как он заявления так и не написал.

   Брат с отцом. Фото И. Тори

   Такая принципиальность другому человеку могла стоить если не головы, то хотя бы карьеры (ведь был 1933 год!). А на служебной карьере отца это никак не отразилось. Это был редчайший случай в советское время, чтобы такой важной организацией, как Госбанк, руководил беспартийный человек, тем более – исключенный из партии. Более того, через несколько месяцев отца повысили в должности: назначили заведующим финансовым отделом райисполкома.
   Отец умел быть на виду. Этому способствовали его общительный характер и его музыкальные способности. Он виртуозно играл на восточном инструменте тари, который широко распространен в Азербайджане. Для Грузии тари большая редкость. Помню, Телавский драматический театр, один из старейших в республике, решил поставить модную тогда оперетту азербайджанского композитора Гаджибекова «Аршин Мал Алан». Основным солирующим инструментом в оркестре является как раз тари. Пригласили отца. Короче, этот спектакль шел в нашем театре несколько лет с неизменным успехом. Если учесть, что численность населения города тогда не превышала 25 тысяч человек, то это своеобразный рекорд. Люди смотрели спектакль по много раз, часто ходили, как тогда говорили, «на Вано». То есть приходили послушать его игру. Мы с братом постоянно находились то в зале, то за кулисами, гордились, что наш отец пользуется таким успехом. А закулисная жизнь в театре необычайно интересна. Часто приходилось наблюдать, как актеры за кулисами ссорятся и тут же выходят на сцену и играют влюбленных. На меня это производило очень сильное впечатление. Но это так, к слову.
   Когда началась война, отец получил бронь, но не стал ждать, сам попросился на фронт. Военных подвигов отец не совершил, тем более что и в армии его назначили каким-то финансовым начальником, хотя никакого воинского звания он не имел. Так или иначе, он был там от звонка до звонка и выполнил свой долг по совести.
   Ростом отец не отличался, был ниже среднего, но внешность его впечатляла: красивое, выразительное лицо, богатая мимика, точные, целенаправленные жесты, великолепное логическое мышление, отличная речь не могли оставить никого равнодушным. Отец был особенно избалован вниманием женщин, и он в долгу не оставался. Пожалуй, красивые женщины были его единственной слабостью, и он иногда увлекался ими, хотя фанатично любил маму и семью. Объяснить этот феномен можно только особенностью мужского естества. Так говорила и наша мама.
   Как финансист, как бухгалтер он в полном смысле был нарасхват. Помню, как-то вечером к нам домой пришел директор шелкомотальной фабрики, где работала мама, и долго уговаривал отца перейти к нему на фабрику. Отец в конце концов согласился и проработал там последние 15 лет, до пенсии. Когда в Телави организовали бухгалтерскую школу, ее директором тоже пригласили отца. Он в течение многих лет совмещал эту хлопотную должность с должностью главного бухгалтера.
   После гибели мамы отец сдал, потерял интерес к себе. И хотя после нее он прожил еще 28 лет, но ни разу больше не взял в руки инструмент. Через пять лет по совету родственников он женился и переехал жить в Тбилиси. Его вторая жена была из армянской семьи, известной тем, что ее дядя Степан Шаумян был одним из бакинских комиссаров. Комиссарство дяди меня лично мало впечатляло, хотя жена отца с сестрой почему-то очень этим гордились. Женщина она была добрая и покладистая. Не только у отца, но и у нас с братом сложились с ней хорошие, по-настоящему добрые отношения. Отец постепенно пришел в себя, но через восемь лет его жена умерла. Отец овдовел вторично. Ему стало совсем одиноко, он часто болел.
   Умер наш отец в 88 лет от роду после тяжелой болезни. Последние дни мы с братом и сестрой его жены, которой было тогда 90 лет, дежурили около него. Умер он при мне в полном сознании. Перед смертью он произнес два слова, которые, к сожалению, я разобрать не смог. До сих пор мучаюсь: что он хотел сказать?
   Похоронили мы его в Телави, рядом с мамой: он сам так хотел.

Брат

   Я до сих пор редко упоминал о своем брате. Дело в том, что о таких людях, как он, нельзя говорить вскользь. Он был настолько яркой личностью, что о нем надо рассказать особо.
   Роберт Иванович Саамишвили был на пять с половиной лет старше меня. В детстве такая разница в возрасте очень заметна. Поэтому Роберт для меня всегда был не просто старшим братом, но и защитником, наставником, советчиком и другом. Я всегда гордился и даже восхищался им. И было чем гордиться: он с первого класса и до последнего был круглым отличником, писал стихи, играл на нескольких музыкальных инструментах, хорошо пел и рисовал, успешно занимался спортом. Он всегда знал больше, чем было написано в школьных учебниках. Эти познания брат черпал не только от родителей и педагогов, но и из книг, которые он читал запоем, одну за другой. В сочетании с феноменальной памятью это давало отличные результаты: он мог наизусть декламировать огромные произведения, например, поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» или поэму Ильи Чавчавадзе «Разбойник Како». Позже он стал великолепным оратором. Он мог изменить ход любого собрания своим блестящим выступлением
   Возможно, его разносторонние способности можно объяснить и тем, что он был левша. С первых же классов Роберт стал писать левой рукой. Ему почему-то запрещали это в школе, запрещали дома, но, оставшись один, он все равно писал и рисовал левой рукой. В конце концов он стал писать обеими руками одинаково хорошо, и всю жизнь он владеет этим своеобразным искусством в совершенстве.
   Но Роберту, как и любому ребенку, мало было одних книг, его энергичная натура всегда требовала больших доз адреналина. Поэтому он никогда не знал покоя сам и не давал покоя другим.
   Однажды, когда мне было пять лет, Роберт решил сделать из меня лицедея. Он взял ножницы, отцовскую опасную бритву и побрил мне голову, брови, обрезал ресницы, и это подобие кочана капусты расписал акварельными красками. После этого он одел меня во все старое и рванное и послал на рынок, который находился рядом с нашим домом. Женщины, увидев меня, крестились и приговаривали: «Бедный ребенок, больной, наверно, побрит и какими-то лекарствами помазан. Покормить бы его надо». Все давали мне фрукты, чурчхелы и спрашивали, кто и где мои родители. Я притворился немым. Кто-то сказал, что надо отвести меня в милицию или в сиротский приют. Здесь я уже дал деру.

   Роберт. Фото автора

   Когда мама вернулась с работы, она пришла в ужас. Брата она сильно отругала, а я попытался его защитить. За это я тоже получил свою «дозу»:
   – Молчи уж, капуста.
   Этот случай стал постепенно забываться, и Роберт придумал новую забаву: пригласил меня «на охоту». Он показал мне стайку воробьев, которые весело щебетали на тутовом дереве у нас во дворе, и добавил:
   – Ты стой под деревом, я убью воробья, а ты его быстро подбери. – Он насадил горлышко разбитой бутылки на палку и бросил ее в воробьев. Бросил и попал… в меня, да так точно, прямо в переносицу. Если бы чуть левее или правее, я остался бы одноглазым. Было много крови и шума. Брат от горя хотел утопиться в бочке с водой, но соседи оттащили его. Лечили меня долго, вылечили, конечно, но шрам от той «воробьиной охоты» остался у меня навсегда. Странно, но, когда я сильно скучаю по Роберту, которого любил безумно, невольно потираю этот шрам, и мне становится легче. Мы за все годы нашей уже долгой жизни ни разу не поссорились, не обидели друг друга.
   Талант и знания Роберта удивляли не только меня, но и родителей и педагогов. Даже его политическое чутье удивляло всех с самого детства. Приведу такой случай: когда брату было 12 лет, ему поручили написать стихотворение к 7 ноября 1940 года. Стихи, которые он прочитал на празднике, поразили всех. Они начинались так (мой перевод):

     Говорят, принесет войну
     Будущий сорок первый год.
     Но народ не испугался,
     Не сломался народ. И т. д.

   Эти стихи позже, уже после начала войны, были опубликованы в местной газете. Они поражали точностью предвидения, как будто автор заглянул на несколько лет вперед. Естественно, как и полагалось в то время, стихи заканчивались словами «Где Сталин, там победа». Иначе вряд ли разрешили бы читать их публично.
   Свои многосторонние знания Роберт уже в седьмом или восьмом классе стал записывать в специальную книжку, которую он назвал энциклопедией. Математические формулы, афоризмы, высказывания выдающихся людей и многое другое – все было в этой удивительной книге, переплет и всю конструкцию которой брат придумал и сделал сам.
   Роберту одинаково легко давались все предметы – как технические, так и гуманитарные. Учителя наперебой хвалили его способности, что приносило ему не только пользу, но и мешало сосредоточиться на чем-нибудь одном.
   В одном из школьных сочинений о творчестве Шолохова десятиклассник Роберт написал: «Михаил Шолохов своим творчеством поднял целину истинного реализма в советской литературе». После этого учитель литературы пришел к нам домой и сказал родителям, что у Роберта талант настоящего публициста и он должен поступить на литературный или журналистский факультет. Аналогичные рекомендации давали и другие преподаватели.

   Роберт с двоюродной сестрой Лидой. Фото автора

   В школе Роберта знали еще как заступника за слабых. Помню такой случай: одна девушка из его класса, играя в волейбол, случайно разбила стекло. Когда пришел классный руководитель разбираться, брат встал и гордо заявил:
   – Это я. – И позже он нередко брал вину слабых товарищей на себя, защищал, если их обижали.
   Он уже в 16 или 17 лет стал лидером нашего семейного вокально-инструментального ансамбля. Это было не совсем просто хотя бы потому, что каждый из нас играл и пел, и надо было правильно распределять голоса и роли. Он и в этом деле показал себя талантливым руководителем. Пожалуй, это был единственный случай, когда наш отец, человек властный, сам отличный музыкант, уступил лидерство даже в семье. Но брат это заслужил.
   Золотая медаль, с которой Роберт окончил школу, давала ему возможность поступить в любой институт (тогда это на самом деле ценилось). Он поступил в университет, на исторический факультет. Там же он познакомился с известным педагогом и тренером по тяжелой атлетике К.Г. Зауташвили, который сыграл значительную роль в жизни брата.
   Учился Роберт, как всегда, отлично. И в спорте он добился значительных успехов: стал сначала членом сборной команды университета, а вскоре – сборной команды республики. Занимал призовые места на республиканских и всесоюзных соревнованиях, увлекся тренерской работой. Все свои каникулы он посвящал тренировке молодых штангистов в родном Телави. Так он создал в Телави школу тяжелой атлетики, воспитанники которой в течение нескольких десятилетий успешно выступали на соревнованиях разных уровней. Было подготовлено несколько мастеров спорта. Сам Роберт позже стал заслуженным тренером республики, судьей всесоюзной категории. Но и этого ему было мало, он достаточно успешно занимался классической борьбой и самбо.
   После университета Роберт был распределен в сельскую школу завучем. Вскоре он стал одним из ведущих преподавателей истории в районе. Его заметили и избрали вторым секретарем Телавского райкома комсомола. У него, как всегда, работа шла превосходно. Но время было хрущевское, неустойчивое. Знаменитый доклад о культе личности Сталина стал для брата переломным. Он по должности был обязан разъяснять молодежи, какой плохой Сталин и его культ и какой хороший Хрущев. То есть надо было восхвалять культик личности Хрущева. Роберт написал заявление и демонстративно ушел из райкома, сказав: «Я не хочу участвовать в комедии, когда один негодяй разоблачает другого негодяя». Все удивлялись его поступку, потому что каста партийных и комсомольских работников обычно легко приспосабливалась к политическим поветриям. Брат этим поступком поставил крест на своей партийной карьере, но никогда об этом не жалел.
   Роберт вернулся в школу и параллельно поступил на заочное отделение юридического факультета университета. Он его блестяще окончил и стал столь же блестящим юристом. Даже в советское время, когда роль адвоката была чисто формальной, он выигрывал дела, за которые другие адвокаты и не брались. Он занимался и педагогической работой: читал лекции по юриспруденции и истории в педагогическом институте и в музыкальном училище, часто выступал в печати.

Роберт с двоюродным братом Лаврентием. Фото неизвестного автора

Мы уже говорили о том, что Роберт в детстве не был ребенком послушным и тихим. Наоборот, он отличался не только своими разносторонними талантами, но и достаточно самостоятельным и упрямым характером. Однажды учительница английского языка сделала ему, как он считал, несправедливое замечание (позже выяснилось, что он был прав). Он не просто обиделся, а демонстративно отказался посещать ее уроки. Руководство школы растерялось: отличника просто так не накажешь, но подводить преподавателя тоже не стали. Родители тоже из приличия поддержали учительницу. Роберт ночью сбежал из дома. Поиски результата не дали. Через двое суток он вернулся сам и заявил, что, если подобный случай повторится, он сбежит совсем. И сбежал. Тогда его искали уже неделю. Вернулся опять сам, но с ним стали считаться как с личностью, свободолюбивой и справедливой. А было ему тогда всего 14 лет.

   Роберт студент, спортсмен. Фото неизвестного автора

   Роберт всегда был своеобразным центром притяжения друзей и знакомых, к нему приходили с любым вопросом, по любому делу. Когда началась война, брат стал собирать друзей, и они долго и тайно совещались на чердаке нашего дома. Я никак не мог узнать, о чем они говорят. Примерно через полгода брат выдал мне эту тайну и пустил меня на встречу. Оказалось, что ребята создали подпольную организацию для борьбы с фашистами. Время было военное, и все мечтали об одном – скорее уничтожить врага и изгнать его из родной страны. В этот день они принимали клятву, и проходила она по всем правилам конспирации и горских обычаев. Зачитали документ, что-то вроде устава. После каждой фразы надо было говорить «Клянусь»! Я вместе со всеми давал клятву. После этого все разрезали пальцы и еще раз поклялись на крови. Было страшно, но я гордо последовал примеру старших. Брат мне объяснил, что организация «Свобода» – это тайна и нельзя никому об этом говорить. Короче, готовились по всем правилам, но, слава Богу, воевать не пришлось. Тайну эту я хранил многие годы, только после войны с разрешения брата я рассказал об этом маме.
   Глядя на брата, я тоже решил воспитать в себе характер и волю. Для этого я придумал несколько достаточно жестоких «упражнений»: колол себя иголкой до крови, касался рукой кипящего чайника или печки, иногда до появления волдырей. Но в послевоенные голодные годы самым жестоким испытанием мог быть отказ от еды, которой и так было мало. Для выполнения этого «упражнения» я однажды купил два стакана жареных семечек, почистил их, сложил ароматные зернышки кучкой на стол и, исходя слюной, стал ходить вокруг да около. Роберт сидел за столом, увлеченно читал книгу и, казалось, никакого внимания на меня не обращал. Но после очередной моей прогулки я увидел, что моего ароматно-вкусного клада нет, а брат спокойно дожевывает мои семечки. На мое возмущение он ответил совершенно спокойно:
   – Так твой характер станет еще крепче. – Сказал и опять уткнулся в книгу. Я никак не мог понять, как он догадался о моих «упражнениях». Кстати, это был единственный такой случай, и то – воспитательный. Вообще мы всегда и всем делились друг с другом.
   Много лет спустя, когда Роберт был уже опытным юристом, педагогом, тренером, заведующим нештатным юридическим отделом местной газеты и так далее, он вновь поступил в институт, на заочное отделение физико-математического факультета. Он два года успешно проучился, но большая занятость по работе не позволила закончить и это образование. Это было еще одним проявлением его неуемной тяги к знаниям.
   Еще одна деталь: Роберт по архивным данным установил, что наши предки по отцу были дворянами (азнаурами) из Горийского района Грузии и наша настоящая фамилия – Саамишвили. Она была изменена во времена Российской империи, когда заставляли менять неудобные для чиновников фамилии на более для них удобные. Все наши родственники давно восстановили историческую фамилию. Я один остался Саамовым: все некогда.
   В заключение хочу сказать, что мой единственный брат Роберт Иванович Саамишвили при такой многогранности своего таланта добился в жизни далеко не всего, что мог. Он мог стать выдающимся ученым, писателем, музыкантом, но не стал. Это единственный талант, которого ему всегда недоставало – максимально использовать свои необыкновенные возможности. Но зато он всегда был и остался человеком честным, свободолюбивым, самостоятельным, добрым, мудрым, которого любили все. Брат всех располагал к себе еще и своей незаурядной внешностью. Роста он ниже среднего, но крепко сбитая мускулистая фигура, красивое, доброе лицо, великолепные брови вразлет, античный нос, карие глаза, густые черные кудрявые волосы и на самом деле впечатляли. А седина, появившаяся с годами, его даже украшала.
   Его смерть была для меня огромным горем. Роберта мне не хватает до сих пор…
   Остались жена Циала Артёмовна и дочь Нона.

О себе

Мои родители после первенца сына очень хотели дочь. Не то чтобы хотели, они почему-то были уверены, что родится именно девочка. Но родился я. Это было большим разочарованием для них, поэтому меня до трех лет одевали девочкой. Однажды, когда мне уже пошел четвертый год, к маме пришли подруги и наперебой стали хвалить меня – сюсюкали и притворно восхищались:
– Какая хорошая девочка, какая кудрявая, какое платьице красивое.

   Я в роли девочки, 3 года. Фото И. Тори

   Мне это надоело, я топнул ножкой и сказал:
   – Я не девочка, а мальчик! – С этими словами я сначала сорвал с себя платье, а потом предъявил им вещественное доказательство. После этого я на всю жизнь возненавидел женоподобных мужчин так же, как и мужеподобных женщин.

   Я студент, 1955 г. Автопортрет

   Я с самого детства не любил стадный образ жизни, поэтому в детский сад меня не водили, а носили. Эта ноша доставалась в основном старшему брату Роберту. Он и штангистом стал, наверно, потому что с ранних лет носил тяжести, то есть меня. Только в подготовительной группе, когда стали писать, читать книги, изучать азы арифметики, я охотно стал посещать сие нелюбимое раньше заведение. Не то чтобы я очень полюбил детский сад, просто выяснилось, что я лучше всех ребят читаю, пишу, считаю, и мне стало интересно.
   Не знаю, откуда в моем лексиконе вдруг появилось несколько русских слов, но родители посчитали, что у меня склонность к русскому языку, и отдали меня в русскую школу. И сразу из самого сильного я превратился в самого слабого, так как в классе я оказался единственным учеником, который вообще не знал русского языка. Мучился я ужасно, ничего не понимая, о чем говорят другие.
   Я плакал, убегал с уроков.
   Но постепенно стал кое-что понимать. Так или иначе, во второй класс я переполз. А дальше была война. Родителям стало не до моей учебы. Отец ушел защищать Отечество, есть стало нечего, одеть и обуть тоже. Школу я пропускал часто: приходилось ходить в лес за дровами, за лесными фруктами и ягодами, шиповником, кизилом. Особенно много мы заготавливали мушмулы. Это такая ягода, которая созревает поздней осенью. Мы ее специально собирали неспелую, чтобы она дольше сохранялась.
   Кончилась война, вернулся домой отец, жить стало легче. Я по примеру брата стал заниматься спортом, легкой атлетикой и гимнастикой. По гимнастике дела пошли отлично, и к десятому классу у меня был уже первый разряд. Позже, уже в институте, увлекся штангой, пулевой стрельбой и получил по обоим видам по первому разряду.

Я экскурсовод, 1964 г. Фото одного из туристов

Окончил я одиннадцатилетку. Уже с девятого класса считался кандидатом на золотую медаль, но я ее не получил, так как не любил учительницу немецкого языка, и этот предмет я не учил. По этой причине в аттестате у меня оказались все пятерки и одна тройка по немецкому.

   Моя выставка (фото и книги) на ВДНХ, 2010 г. Фото Л. Давыдовой

   Поступал я в политехнический институт. Сдавали 5 предметов. Я получил четыре пятерки по математике, физике, химии, сочинению и пошел сдавать немецкий язык. Сдал с большим трудом на тройку. Когда преподаватель, недовольный моими ответами, открыл экзаменационный лист, чтобы вписать туда эту вымученную тройку, он стукнул кулаком по столу и сказал:
   – Ах ты, кахетинский осёл! Значит, все предметы надо учить, а иностранный язык не нужен?! – С этими словами он потащил меня к заведующему кафедрой. Они стали меня отчитывать уже «дуэтом» и пообещали, что будут специально следить за изучением мной немецкого языка. Правда, обещания своего они не сдержали, и немецкий язык навсегда остался для меня самым слабым звеном. Учился я неплохо, и вскоре меня избрали секретарем курсового комитета комсомола. Работать было нелегко, так как комсомол в то время уже мало кого интересовал, но я почему-то справлялся. Были и серьезные случаи. Однажды лектор по теплотехнике, большой паршивец от рождения, во время лекции обидел, точнее оскорбил девушку, нашу сокурсницу. Я заступился за нее слишком активно, с кулаками на изготовку. Меня по поклепу этого лектора чуть не исключили из института. Но ректор у нас был умница, вице-президент Академии наук Грузии. Он все понял и наказал нас обоих: лектору объявил выговор за оскорбление студентки, а меня, как он выразился, за «партизанщину», вместо практики в Батуми послал осваивать целинные земли. Но эта поездка оказалась интереснее любой практики, хотя жили и работали мы в самых нечеловеческих условиях, которые можно вынести только по молодости: два месяца без бани, без горячей еды, хотя перед поездкой нам обещали золотые горы. Поэтому мы, грязные и голодные, часто вспоминали родных и близких Никитушки Хрущева за невыполненные обещания его самого и его сподвижников.
   Есть еще одна причина того, что ректор простил мне эту выходку с лектором. Хотя в институте занималось около 16 тысяч студентов, ректор меня хорошо знал. Причина в следующем. Незадолго до этого случая, в начале марта 1956 года, после выступления Хрущева с докладом о культе личности Сталина во многих городах Советского Союза начались массовые демонстрации и митинги протеста против этого доклада: тогда люди еще не понимали, что просто один негодяй разоблачает другого негодяя. В Тбилиси в демонстрациях, которые продолжались несколько дней, участвовали в основном студенты. Я оказался одним из лидеров протестующих нашего института. 9 марта демонстрации были особенно массовыми, многие, в том числе и я с друзьями Славой Чуадзе и Сашей Капанадзе, поехали на родину Сталина в город Гори. Когда вечером мы вернулись, сразу направились на проспект Руставели, к Дому связи, где тогда располагались республиканское радио и телевидение: там проходили основные мероприятия. Инициативная группа студентов выдвинула предложение связаться с Молотовым, спросить его: «Правда ли то, что говорит Хрущев?» Они пообещали представителям властей, что, если Молотов подтвердит, то все разойдутся по домам. Но их не допустили к телефонам, по которым можно было связаться с Москвой. Мы с ребятами в давке и суматохе потеряли друг друга. Подойти близко к зданию и узнать, что там происходит, не было никакой возможности: здание было окружено автоматчиками, стояли бронемашины. Вдруг началась стрельба: стреляли в мирных демонстрантов в упор. Я спрятался за памятник писателю Э. Ниношвили и ползком добрался до безопасного места.
   На второй день начались разборки: нас, участников демонстрации, вызывали к ректору, где был представитель КГБ, который «объяснял» нам, что мы нарушили общественный порядок и нас за это можно посадить. Я задал этому чекисту вопрос: «А в чем мы провинились, в том, что защищали доброе имя руководителя Советского Союза?». Тот обратился к ректору: «Плохо вы воспитываете студентов, если они даже не понимают, в чем их вина». Неожиданно для нас ректор резко ответил ему: «Их поведение говорит о том, что мы их хорошо воспитали, и они защищали те ценности, которым учат и институт, и Комсомол». Нас поругали, но отпустили, а ректор меня запомнил. Других репрессий к нам власти не предпринимали, наверное поняв, что накануне уже натворили страшных бед. Зарубежные СМИ рассказывали о расстреле мирной студенческой демонстрации в Тбилиси, только в СССР все замалчивалось, количество и тем более имена погибших были и до сих пор остались тайной.
   Убитых хоронили тайком, ночью, в сопровождении солдат и, кроме родителей, никого не допускали. Уже много лет спустя в республиканской печати стали печатать расстрельные списки того дня: количество убитых перевалило за 200. Точно установить их количество оказалось невозможным в связи с засекреченностью этой «операции» и давностью лет.
   К сожалению, это злодейство хрущевского периода оказалось не последним преступлением властей перед собственным народом: 9 апреля 1989 года солдаты Советской Армии по приказу высоких начальников убивали мирных демонстрантов на проспекте Руставели не автоматами, а рубили их саперными лопатами и травили газом. Из 21 погибшего демонстранта 18 были женщины. И до сих пор никто не наказан. И никто даже не покаялся.
   После четвертого курса мне захотелось заняться настоящим делом, да и родителям помочь. И я пошел работать в типографию, стал доучиваться заочно. Сегодня я считаю большой удачей, что я пошел работать именно в печать: сначала в типографию, потом в редакцию. Первая моя публикация в 1959 году была посвящена гитаре, ее истории, музыкальным возможностям. Потом пошли письменные материалы со своими фотографиями или фотографии со своим текстом. Этому правилу я не изменяю до сих пор. Меня заметили и почти одновременно утвердили нештатным корреспондентом республиканской газеты на русском языке «Молодежь Грузии» и республиканского телевидения. Так что ходил все время обвешанный фото– и кинотехникой, снимал сюжеты и писал статьи.
   Я окончил политехнический институт по специальности «Технология полиграфического производства» в Тбилиси и Лекторий по журналистике и фоторепортажу при Центральном Доме журналиста в Москве по специальности «Журналистика».
   Работал сначала рабочим в Телавской типографии, освоив новую тогда технику – электрогравировальные автоматы, сокращенно ЭГА. В то время в советской полиграфии эта машина была единственной полностью на электронике. Старые полиграфисты такую технику вообще не знали и называли нас ЭГАистами. Меня направили сначала в Москву, потом в Одессу (на завод-изготовитель), где я в совершенстве изучил ЭГА и помогал другим типографиям Грузии в их монтаже и освоении. За это получил титул «главного ЭГАиста республики». К этому времени я стал техноруком типографии.
   После переезда в Подмосковье работал сначала главным механиком, потом главным инженером Подольской типографии «Союз-полиграфпрома» (позже филиал Чеховского полиграфкомбината). Провел много новых и интересных работ, особенно в области охраны труда, и меня наперебой приглашали три профессора к себе на кафедру или соискателем. Но эта стезя была не для меня, и я отказался от этих заманчивых предложений. Но охотно принял приглашение Всесоюзного проектного и научно-исследовательского института Гипронииполиграф. За 15 лет работы в этом институте я занимал должности главного конструктора подразделения, главного инженера проектов, заместителя директора. Институт имел три филиала – в Ленинграде, Киеве и Ташкенте, так что работа была достаточно хлопотной. Но и платили соответственно: я получал в месяц в среднем около 750 рублей, что по тем временам было очень приличной зарплатой. Вместе с коллегами я стал автором двух изобретений в области полиграфии и охраны окружающей среды.
   В 1987 году меня позвали в Подольск директором фабрики офсетной печати. Сначала ко мне с этим предложением обратился бывший директор фабрики Д.С. Блюфарб, которого за наличие своего собственного мнения областное Управление в лице его глупого руководства вынудило уйти с этой должности. Наконец, к делу подключился тогдашний Первый секретарь Подольского горкома КПСС О.И. Антонов, и я только из любви к Подольску согласился, хотя никакого материального резона не было.
   10 лет я был директором этого предприятия и сделал больше, чем может сделать один человек: сменил все устаревшие инженерные коммуникации, старую технику и технологию. Но и познал я много нового. Так, я впервые в жизни познал предательство людей, которых я же и вытащил на свет; произвол дурака-начальника и полное отсутствие в нашей стране какой-нибудь законной справедливости.
   Женат я третий раз, хотя сам в юности считал, что человек, женившийся второй раз, не есть хороший человек. Конечно, ужасно, когда распадается семья, но, увы, в жизни такое бывает.
   Дочь от первого брака Майя, в замужестве Хмаладзе, удивительно красивая, добрая, трудолюбивая женщина (хотел написать «девочка»). Сегодня она мать троих взрослых детей – сыновей Михаила и Давида и дочери Русудан. Живет Майя с мужем Джемалом и семьей в селении Ходашени, что рядом со знаменитым селением Цинандали. Она преподаватель средней школы. Видимся мы, к сожалению, реже, чем прежде, но любовь остается с нами.
   Дочь от второго брака Нина, синеглазая темноволосая красавица, проявила незаурядный журналистский талант. И хотя она окончила полиграфический институт, стала известным тележурналистом. Нина, в замужестве Вишнева, живет и работает в Нью-Йорке. Нина удивительно похожа на мою маму не только внешне, но и характером и редким талантом пародиста. Удивительно еще и потому, что она родилась после смерти мамы. У Нины одна дочь Ольга.
   И вот уже 26 лет мы живем с Ларисой Алексеевной Давыдовой. Семья у нас маленькая, но творческая. Мы помогаем друг другу, вдохновляем друг друга на творческие свершения и вместе радуемся успехам.

Супруга

     И образ мира, в слове явленный,
     И творчество, и чудотворство.

Борис Пастернак

   Мы с супругой Ларисой Алексеевной Давыдовой встретились в 1993 году в день Рождества. К тому времени мы оба были разведёнными. И эта наша встреча решила наши судьбы. И вот мы прожили вместе уже 26 лет. За это время мы ни разу не поссорились, друг другу не надоели, хотя всё время находимся вместе.
   Но чтобы было более понятно, расскажу о её судьбе. Расскажу о художнике не только талантливом, но и великолепно образованном. Я хочу рассказать об известном и близком мне человеке. Постараюсь быть предельно объективным, опираясь не только на свое мнение, но и на мнение известных художников, искусствоведов, критиков.
   Итак, художник Давыдова Лариса Алексеевна…
   В столичном журнале «Плацдарм» народный художник России, председатель Союза художников Московской области Сергей Харламов писал: «Талант Ларисы Давыдовой как художника ярко раскрылся в пейзажной живописи, натюрмортах, целой галерее портретов наших современников. Все, что ею создается, является образцом выразительности, профессионального мастерства, пронизано любовью к людям, россиянам, нашей истории, нашей Родине».
   Этот авторитетный журнал уделил статье С. Харламова о Л. Давыдовой целый разворот с репродукциями ее лучших работ.
   Л.А. Давыдова родилась в Подольске. Родители ее были рабочими. Мама Антонина Тимофеевна, в девичестве Козырева, родилась в Москве. В 3 года лишилась мамы, и ей пришлось уже в 15 лет самостоятельно зарабатывать на жизнь. Она приехала в Подольск, где жили ее родственники, и пошла работать сначала на хлебкомбинат, потом – на завод имени Калинина. Бог наградил Антонину Тимофеевну красотой, трудолюбием, врожденной интеллигентностью и фанатической преданностью своей семье, своим детям. Именно ее доброта, ее воля и трудолюбие были фундаментом семьи Давыдовых.
   Отец Ларисы Алексей Ильич был слесарем-лекальщиком высшего разряда. Работал на Подольском электромеханическом заводе. Выполнял самые сложные работы, изготавливал точнейшие инструменты, участвовал в работах по космосу. Образование у него было неполное среднее, но природа наградила его незаурядным талантом и склонностью к искусству. Он великолепно плясал, отбивал чечетку, очень умело импровизируя. Хорошо пел и даже участвовал в хоре ветеранов, когда было ему уже за 80. Неплохо рисовал, хотя профессионально никто никогда его этому не учил. Правда, в их большой семье, в которой было пятеро братьев и две сестры, все его братья были самодеятельными художниками. А двое двоюродных братьев были настройщиками музыкальных инструментов. Но жизнь сложилась так, что Алексею с малых лет пришлось стоять у слесарного верстака, чтобы зарабатывать на хлеб. Именно отец впервые удивил маленькую Ларису, нарисовав ей оранжевую лилию с черными тычинками. Рисунок произвел на девочку впечатление чуда. Лариса поняла, что на белом пустом листе бумаги можно изобразить что-то волшебное. Может быть, именно тогда родилось у нее желание стать художником.
   В семье было трое детей. Старший брат Евгений был на 13 лет старше Ларисы, другой брат Олег (дома его звали Аликом) – на 4 года старше сестры.
   Жила семья Давыдовых в самом центре города Подольска, на Советской улице. Вот как вспоминает свое детство Лариса Алексеевна:
   – Я себя помню очень маленькой, когда только начала ходить. Мы жили в старом деревянном купеческом доме, где занимали маленькую 15-метровую комнату на втором этаже. В наличниках наших окон всегда жили воробьи или ласточки. Я по утрам просыпалась с чириканием этих птиц и с первыми лучами солнца. Я помню этот свет. Окна наши выходили на восток, и комната у нас была очень светлая и очень чистая. Так начиналось утро, утро настоящего детского счастья. Из нашего окна были видны корпуса «Зингера», которые казались мне сказочными замками. А с другой стороны был виден наш Троицкий собор, его колокольня. И этот пейзаж – мой пейзаж. Он врезался в мою память и стал символом нашего Подольска. Я помню, как мы с братом Аликом бегали на Пахру – он впереди, а я за ним. Я помню его спинку, его шейку, позвоночник, ушки…

   Портрет Л. Давыдовой, 1994 г. Фото автора

   Олегу было 12 лет. Мальчик он был удивительно красивый и талантливый: отлично пел, рисовал, увлекался былинами, изучал их, читал сестренке вслух. Но однажды он с товарищем ушел гулять и не вернулся. Проискав его до 3-х часов ночи, родители заявили в милицию. Там равнодушно ответили, что по инструкции они к поискам могут приступить только по истечении 3-х суток. Но эти трое суток растянулись на долгие годы. Только через 13 лет случайно нашли останки двух мальчиков в старой заброшенной штольне в парке Талалихина. Опознали их только по ключам от сарая, по пуговицам и остаткам одежды. Накануне Лариса видела сон: Алик вернулся. Утром пришел милиционер и сообщил о страшной находке.
   Росла Лариса девочкой любознательной и по-мальчишески озорной. Бегала вместе с братом и соседскими мальчишками с игрушечным пистолетом и шашкой. Куклами она увлекалась меньше.
   – Я помню, как посредине комнаты у нас висела икона. – Вспоминает Лариса. – Именно посредине, а не в углу. Я постоянно смотрела на нее, и мне казалось, что ОН тоже смотрит на меня. Я замирала от ужаса и восторга одновременно. Мама была верующая, и я с детства знала, что Бог есть. Я знала, что со мной живет Ангел-хранитель, и я даже слышала шорох его крыльев. Я об этом рассказала ребятам в детском саду. Потом маму вызвали к директору и ругали, чтобы не говорила ребенку глупости.
   Я хорошо помню наш вокзал, Шуховскую башню. Она тогда мне казалась каким-то живым великаном. Мне особенно нравилось, когда отец водил меня на переходной мост. Под ним проносились черные паровозы со страшным ревом и ураганом, выпуская огромные черно-белые тучи пара и дыма. Я трепетала от страха, и в то же время было очень интересно. Мое детское воспоминание о Подольске так и осталось во мне.
   Город особенно хорошо проглядывался с Красной Горки. Было очень много зелени. Все это шелестело, двигалось. Я помню, по весне в Подольске всегда было много сирени и черемухи, много было лип. В воздухе стоял необыкновенный запах и кружились рои пчел. Да и сами деревянные дома имеют свой особый запах. Мы часто всей семьей ходили купаться на Пахру, под серый камень. А из парка доносились звуки духового оркестра, позже – джаза. Я под эти звуки с наслаждением погружалась с головой в теплые и чистые воды реки.
   Я еще помню тогдашние зимы: дома, деревья, заборы под огромными «шапками» снега. И большущие, непроходимые сугробы.
   Зимой дети приходили на Утинку и соседние улицы и, кто на санках, кто на лыжах, кто на чем, скатывались вниз. Разгон был такой, что выносило к самой реке. Стоял визг, крики, улюлюкание, особенно когда спускались девочки. А весной, когда начинался ледоход, детвора выбегала к Пахре, к кинотеатру «Художественный», с криками «Лед тронулся!»
   – Мы наблюдали эту эпическую картину ледохода, когда глыбы льда с грохотом и скрипом наваливаются друг на друга. Удивительно, но здесь же сидели рыбаки, и почему-то рыба хорошо клевала. Они нам, детям, дарили рыбок в стеклянных банках. И мы несли их домой с такой радостью, как будто это были золотые рыбки…
   Но все-таки я больше всего любила свой дом и свою улицу.

   Л. Давыдова за работой, 1996 г. Фото С. Наседкина

   Лариса очень тепло вспоминает эти места, высокие благоухающие липы, которые стояли около ее дома, огромные одуванчики во дворе. Но та оранжевая лилия, как чудо, появившаяся на бумаге, не давала ей покоя, бумага и краски манили ее. Сохранилось несколько акварельных работ, выполненных 11-12-летней девочкой («Фантастический пейзаж», «Автопортрет»), которые и сегодня удивляют точностью композиции, изысканностью передачи цвета и светотени. Тогда у Ларисы не было никакого образования, эти работы – продукт ее таланта, того, что от Бога. Правда, в 9 лет папа отвел Ларису в Дом пионеров, который находился на Стрелке, там, где сейчас наш Выставочный зал, к преподавателю Владимиру Павловичу Боброву.
   – Мы поднялись на второй этаж. Я с ужасом думала, как я войду в этот зал, где находятся художники, как мы подойдем к учителю. – Вспоминает Лариса Алексеевна. – Со мной было четыре альбома с моими рисунками. Учитель посмотрел на меня через очки с огромными стеклами, потом посмотрел мои альбомы и сказал: «Прием уже закончен, но я возьму вас». (Он всем детям говорил «Вы».) Это был самый счастливый день в моей жизни. Я спускалась по лестницам, как на крыльях. Я занималась у Владимира Павловича всего год. Вскоре Дом пионеров перевели на Красную горку, куда я ездить не могла.
   Училась Лариса Давыдова в Подольской школе № 1. Даже само здание школы произвело на девочку неизгладимое впечатление: там были огромные зеркала снизу до самого потолка. Это создавало впечатление не просто школы, а сказочного дворца.
   Ребенком Лариса была неусидчивым и поэтому стала ходить на спортивную гимнастику и настольный теннис. Вроде рисование временно отошло на второй план. Но, к счастью, ее заметил преподаватель школы по рисованию Анатолий Иванович Ильин и сказал ей: «Давыдова, тебе надо рисовать, иначе жизнь свою пропрыгаешь». Он пригласил ее в школьную студию. И уже в шестом классе Лариса приняла участие в школьной выставке.
   – Это была первая выставка в моей жизни. Было выставлено много моих работ, в основном – натюрморты в технике акварели. Одноклассники смотрели на меня с большим интересом и уважением, тем более что мои работы были оценены очень высоко.
   А со своим учителем Владимиром Бобровым Лариса Давыдова вновь встретилась только через много лет, когда ей было уже 17. Лариса узнала его адрес и пришла к нему домой. Полуслепой учитель подвел девушку к окну, чтобы лучше ее разглядеть, и сказал: «Я помню ваши глаза, они не изменились, вы Лариса Давыдова. Жаль, что вы столько лет не ходили ко мне». Но Лариса помнила его удивительные уроки; помнила, как однажды, похвалив ее за хорошую работу, он погладил ее по головке. Погладил так, как делают только родители, – ласково и одобрительно. Это было исключением, так как с детьми он всегда держал дистанцию.
   Но и за то короткое время, которое Лариса занималась у Владимира Павловича, он привил ей истинную любовь к изобразительному искусству и, главное, дал оценку ее таланту, которому прямой путь в большое искусство. Именно он посоветовал девушке поступить в Московское художественное училище памяти 1905 года. «Правда, у вас нет пока необходимых знаний, но зато есть главное – талант». После этих слов он дал ей ключ от изостудии и посоветовал порисовать с натуры, точнее – с гипсовых моделей. Она принесла голову Юлия Цезаря домой, осветила ее боковым светом, как научил Владимир Павлович, зашторила окна и стала рисовать. На улице была весна, за окном шумели дети, и очень хотелось выйти и погулять. Но Лариса поняла, что детство кончилось и надо упорно трудиться, чтобы осуществить свою мечту, свое предназначение – стать настоящим художником.

   Репродукция картины Л. Давыдовой «Автопортрет с Ангелом-хранителем», холст, масло, 157x110,1993 г.

   – Желание стать художником всецело овладело мной. – Рассказывает Лариса. – Я стала готовиться к поступлению в училище имени памяти 1905 года, которое считалось тогда лучшим в Советском Союзе. Находилось оно в самом центре Москвы, на Сретенке. Желающих поступить туда было очень много. Конкурс был 30 человек на одно место. Люди сдавали вступительные экзамены по несколько раз, даже дети известных родителей. Так что я тоже поступила не с первого раза. Зато, набравшись опыта, в следующий раз сдала все вступительные экзамены на «5». Среди прочих было такое испытание: надо было за три дня написать акварелью один натюрморт. Пока другие писали этот один натюрморт, я написала 6 работ, и все они были оценены на «5». Короче, поступила я в училище фактически первым номером на отделение промышленной графики.
   В этом училище преподавал весь цвет тогдашней художественной элиты. Например, сын Николая Бухарина Б. Ларин (из-за известных политических событий он носил фамилию матери); Ю. Седов, великолепный педагог, ученик В. Фаворского и А. Дейнеки, потомок Рюриковичей, истинный русский дворянин и интеллигент; Валерий Волков, сын знаменитого художника Александра Волкова, и другие педагоги, потомки знаменитых художников: Н. Гончаровой, М. Ларионова, А Саврасовой и др.
   Юрий Георгиевич Седов сыграл в судьбе Ларисы Давыдовой особую роль. Он сразу оценил ее талант, но считал, что для достижения больших успехов ей не хватает честолюбия. Он старался воспитать и развить в ней это чувство, выковать характер талантливой ученицы.
   – Седов обладал глубокими энциклопедическими знаниями и мог ответить на любой вопрос. – Говорит Лариса Алексеевна. – Именно он первый открыл нам законы построения пространства и времени в изобразительном искусстве, разницу в понимании всего этого египтянами, греками, художниками средних веков, эпохи Возрождения и наших современников.
   Валерий Александрович Волков дал нам огромные познания в организации плоскости холста, динамики цвета, света, пространства.
   Знания и опыт этих уникальных педагогов сопровождают меня и помогают мне всю жизнь.
   Именно Ю. Седов настоятельно рекомендовал Ларисе поступить в Академию Художеств – институт имени В.И. Сурикова. Она давно для себя выбрала именно этот институт, хотя распределение у нее было блестящее – дизайнером в Московский комбинат промграфики. Но туда на работу брали только после Строгановского института.
   Но Суриковский институт был элитный, для избранных, для детей известных родителей, для детей, прошедших подготовку в Московской специальной художественной школе – МСХШ. Она была особой даже потому, что находилась рядом с Третьяковской галереей, в Лаврушинском переулке. Учащихся этой школы изначально готовили к Суриковскому институту. Они проходили великолепную подготовку по всем направлениям с детских лет, и поэтому соперничать с ними было трудно даже после училища. В Суриковский институт поступали также иностранцы – дети шахов, шейхов и генсеков. Но Лариса Давыдова, несмотря ни на какие трудности, упорно шла к намеченной цели.
   – Я уже работала в комбинате промграфики, мои работы принимались с очень высокими оценками, хорошо платили. – Рассказывает Лариса Алексеевна. – Но я поступила в Суриковский институт, учеба в котором была большим счастьем. Спасибо родителям за то, что они понимали меня и терпеливо во всем поддерживали. Там преподавали такие выдающиеся люди, такие кумиры, что дух захватывало; известные художники, профессора: Т. Салахов, Д. Мочальский, В. Цыплаков, К. Тутеволь, В. Забелин, Н. Хритолюбов, директор Третьяковки Ю. Королев, И. Глазунов и другие. Картины этих мастеров украшают залы Третьяковской галереи, Русского музея.
   На первых курсах преподавателем по специальности был профессор Николай Павлович Христолюбов. Он, умница, статный, импозантный мужчина, красивый как кинозвезда, был всеобщим любимцем. Николая Павловича называли вторым Суриковым, ставили его талант рядом с самыми выдающимися русскими художниками. Его произведения – это образец настоящей московской школы живописи, то есть самого высокого искусства. Именно этому он учил своих многочисленных учеников. Лариса вспоминает его занятия с неизменным восторгом. А работам Давыдовой профессор Христолюбов всегда ставил самые высокие оценки.
   Уже на первых курсах Лариса и дочь Николая Павловича Даша подружились, хотя были в разных группах, и дружат до сих пор, вот уже 25 лет. И в радости, и в горести они всегда вместе. Так же, как и соученица Ларисы по училищу Ольга Талалаева, с которой Лариса дружит уже 30 лет. В 1993 году в Подольском выставочном зале состоялась совместная выставка трех подруг, художников Давыдовой, Талалаевой и Христолюбовой, и прошла очень успешно. Именно тогда я познакомился и с ними, и с Н.П. Христолюбовым. Мы с Николаем Павловичем сразу понравились друг другу, и он пригласил нас с Ларисой к себе на дачу в Поленово, где мы бывали и бываем часто. Там мы слушали рассказы Мастера о его выставках в разных странах мира, в том числе – в Италии, о знакомстве с великим скульптором современности Джакомо Манцу.
   Отец Ольги Талалаевой Анатолий Николаевич тоже был известным художником, к тому же – человеком оригинальным, даже экстравагантным, образно говоря, русским Сальвадором Дали. Он был знаком с Пабло Пикассо и часто рассказывал о нем.
   На третьем курсе Ларису Давыдову пригласила к себе известный профессор К.А. Тутеволь, замечательный мастер монументальной живописи, любимая ученица великого Дейнеки.
   – Такой преподаватель тоже огромная удача. – Говорит Лариса Алексеевна. – Клавдия Александровна дала мне очень много. Оказывается, она следила за моими работами, они нравились ей, и пригласила меня к себе в мастерскую. Конечно, я была счастлива потому, что она к себе брала только тех студентов, работы которых ей нравились. У нас с Клавдией Александровной сложились самые добрые отношения. У меня сохранилась целая пачка ее трогательных писем, которые она мне писала уже после института. К сожалению, она рано ушла из жизни.
   На летнюю практику студенты выезжали всегда в самые интересные места. Например, с профессором Вячеславом Николаевичем Забелиным они ездили в Ростов Великий и работали там все лето. Вечерами ребята собирались в номере преподавателя, пили чай и слушали увлекательные рассказы Мастера. Он имел доступ ко всем храмам и запасникам. – Иногда и нам доверяли ключи от этих святых храмов. – Говорит Лариса. – Когда ключом 16 века открываешь дверь, такое ощущение, что входишь не в здание, а в саму Историю. Мы писали интерьеры храмов, пейзажи, портреты, участвовали в выставках. Самая большая выставка у меня была на третьем курсе, когда мои работы взяли на Всесоюзную молодежную выставку, проходящую в Манеже. Мои работы понравились Салахову, Мочальскому и другим большим художникам. Это был мой первый большой успех.
   Лариса всегда участвовала и в институтских выставках, в основном в конкурсных показах, и всегда занимала первые или вторые места. Деньги, которые она получала за эти успехи, тратила в основном на книги. Однажды ей в букинистическом магазине понравился роскошный фолиант, посвященный 100-летию Отечественной войны 1812 года. Она не спала всю ночь, «изобретала» способ как эту книгу купить. В конце концов она купила книгу, вложив в нее всю стипендию, все конкурсные деньги. Книгу, которая до сих пор является одной из любимых в ее богатой библиотеке.
   Кроме преподавателей по изобразительному искусству, Лариса Алексеевна часто и очень тепло вспоминает искусствоведов – профессора Николая Николаевича Третьякова, который читал русское искусство, и профессора Евгению Владимировну Завадскую, известного востоковеда и специалиста по западному искусству.
   – Лекции Третьякова и Завадской были такими интересными, что слушатели приходили со всего института, стояли в проходах, все записывали. Их лекции будоражили сознание, заряжали на целую неделю. Именно через Николая Николаевича Третьякова мы осознали, что такое в русском искусстве цвет, свет, тень; что такое черное, что такое белое. Ведь люди разных национальностей имеют свою особую символику цвета.
   С Евгенией Владимировной Завадской у Ларисы Алексеевны сложились теплые дружеские отношения. Выяснилось, что они обе любят Коктебель, и бывали там вместе. Завадской нравились самобытные работы студентки Давыдовой, и она всегда оценивала их высоко. Она как-то попросила у Ларисы написанную в Коктебеле картину и, получив ее, повесила дома на самом видном месте.
   Сразу после окончания Суриковского института Лариса Давыдова стала стипендиатом Союза художников СССР. Это тоже было большой редкостью. А в дореволюционные времена стипендии давали самым лучшим выпускникам Академии и посылали в Италию. Великий русский художник Александр Иванов получал стипендию для написания своей знаменитой картины «Явление Христа народу» в течение 25 лет. У нас же срок стипендиатства был установлен два года. Но Давыдовой за большие успехи в области исторического и современного портрета в порядке большого исключения продлили срок еще на год. Именно тогда написала она ряд своих лучших работ: «Карамзин в Остафьеве», «Портрет Татищева», портреты современников – «Верочка» и «Сережа», «Мальчик с яблоками», «Последняя черемуха» (посвящение подольским курсантам) и другие. Большинство этих работ сегодня находится в разных музеях России: «Карамзин в Остафьеве» – в Музее-усадьбе «Русский Парнас», «Верочка» и «Сережа» – закуплены Министерством культуры СССР, включены в экспозицию передвижной выставки «Наш современник» и выставлялись в десятках стран мира; «Последняя черемуха» находится в постоянной экспозиции Центрального музея ВОВ на Поклонной горе. Президент Комитета русско-славянского искусства, Лауреат Международной премии ООН академик Валентина Ивановна Жиленкова, посмотрев картину «Последняя черемуха», сказала: «Эта картина является новым словом в изобразительном искусстве. Сегодня, когда позади Афган, в действии Чечня, в памяти и в сердце – трагедия военных конфликтов в различных «горячих точках» планеты, образы «Последней черемухи» приобретают современное звучание».
   Стипендиатский период в творчестве Ларисы Давыдовой был исключительно плодотворным, и надо было думать о постоянной работе и вступлении в Союз художников. Из многих заманчивых предложений она выбрала родной Подольск и Подольскую художественную мастерскую. Старожилы мастерской встретили молодую художницу доброжелательно, но все-таки устроили ей своеобразное испытание на зрелость: дали ей задание – написать портрет Ленина в детстве. Ленинские заказы были самими высокооплачиваемыми, и в то же время не совсем пропорциональная фигура вождя была своеобразной ловушкой для любого художника, если он этим не занимался специально. Но и Давыдова решила показать характер. Какое же было удивление мэтров ленинианы, когда она отказалась от этой работы, заявив: «Я Ленина в детстве не видела и писать его не буду». Такого не мог припомнить никто. Строптивую девочку пригласили к директору и отчитали в лучших традициях соцреализма. Правда, этот случай скоро все забыли, тем более что работы Давыдовой принимались и на худсовете, и заказчиками с самими высокими оценками и даже под аплодисменты. В те же годы Лариса успешно выполнила несколько монументальных работ, тоже заслуживших высокую оценку специалистов. Это были росписи в Москве, Химках, Подольске (школа № 26, бар в Выставочном зале). Лариса Давыдова очень скоро стала членом Союза художников СССР и одним из ведущих художников России: она участвовала во всех выставках всесоюзных, общероссийских, областных. Ее работы прямо с выставок закупались Министерством культуры, Дирекцией выставок, музеями. Произведения Давыдовой находятся в частных коллекциях в Италии, Франции, Японии, Бельгии, США, Израиле и в других странах дальнего зарубежья и СНГ.
   Но в 1989 году заболела мама, и пришлось кисть отложить в сторону надолго. Страшная болезнь надежды не оставляла. Смерть мамы, долгие бессонные ночи в течение года, неимоверная усталость сказались полным опустошением, когда не хочется делать уже ничего. Но Лариса Алексеевна решила провести персональную выставку. Она понимала, что только творческий труд может помочь ей выйти из тяжелого состояния. Выставка состоялась в 1993 году в Подольском Выставочном зале. Оценка специалистов была справедливо высокой. Профессор Н. Христолюбов на открытии выставки сказал: «Лариса Давыдова показывает на этой выставке высокое мастерство. Она имеет редкое качество – фанатическое служение искусству и России. Такой ученицей можно гордиться».
   Незадолго до этого друзья пригласили меня в гости – вместе отметить Рождество. Там познакомили меня с очаровательной женщиной, художником Ларисой Давыдовой. Горели свечи, мы пели под гитару романсы, читали стихи, танцевали. Я восторженно смотрел, как красиво танцует моя новая знакомая. Наверное, я восторгался слишком откровенно, потому что она неожиданно и даже не совсем кстати сказала:
   – Имейте в виду, я замуж не собираюсь, мне это не нужно.
   К этому времени я тоже успел наломать свою жизнь изрядно, уже несколько лет жил один, поэтому спокойно ответил ей:
   – Я тоже жениться не собираюсь, и мне это не нужно.
   На этом и расстались. Иногда перезванивались, я немного помог ей в организации персональной выставки. А через два месяца мы с Ларисой стали жить вместе. Пошли в загс, позвали друзей, закатили свадьбу. И вот уже 26 лет мы вместе. На нашу долю выпало много испытаний, но это только укрепило наш союз. За это время мы вырастили сад, построили дом, который своей архитектурой и затаившимся в нем уютом нравится всем нашим друзьям. Трудно объяснить: два сложных, давно сложившихся характера не только ужились вместе, но врозь нас уже никто не воспринимает. Для друзей Ларисы – художников – я уже свой человек, для мох друзей – журналистов и писателей – она тоже своя. Так и живем. Лариса пишет, творит, выставляется, готовится к большой персональной выставке. Ее творческие успехи широко освещаются в центральной печати, на радио и телевидении. В 2001 году она была представлена к Государственной премии Российской Федерации. В том же году вышел уникальный альбом «Художники Подмосковья», в котором Лариса Давыдова представлена лучшими своими работами. Недавно известный ученый, доктор исторических наук профессор А.Ф. Смирнов, увидев картину «Карамзин в Остафье-ве», пригласил нас к себе домой и торжественно вручил Ларисе роскошное издание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина в двенадцати томах, в трех книгах. Профессор Смирнов является руководителем проекта этого уникального издания, его научным редактором, автором послесловия и комментариев. На титульном листе Первой книги дарственная надпись маститого ученого: «Замечательной русской художнице Ларисе Давыдовой, знатоку, почитателю Карамзина. Дружески, А. Смирнов».
   Л.А. Давыдова за последние годы получила самые престижные награды Союза художников России и Российской академии художеств: Золотую медаль «Духовность, Традиции, Мастерство», Золотую медаль имени Сурикова, Серебряную и Золотую медали Академии, награды губернатора Московской области и города Подольска. Она стала заслуженным художником России, членом-корреспондентом Российской академии художеств, уже 8 лет умело руководит Подольским отделением СХР, проявив и талант руководителя.
   Произведения Л.А. Давыдовой находятся во многих именитых музеях России и зарубежных стран.
   С полной уверенностью можно сказать, что основные успехи большого художника Ларисы Алексеевны Давыдовой еще впереди. Пожелаем ей удачи!

Живописным памятник героям

     Плохая им досталась доля:
     Не многие вернулись с поля.

М.Ю. Лермонтов, «Бородино»

   Передо мной удивительная фотография, сделанная незадолго до начала Великой Отечественной войны. На снимке изображены молодые ребята на берегу реки. Многие из них – обнажённые. Одни стесняются своей наготы, другие, наоборот, даже хвалятся своим прекрасным юным телом. Пройдёт ещё немного времени, и некоторые из этих мальчиков жизнями своими защитят Москву и уйдут в бессмертие…
   Эту фотографию мне показал известный краевед, участник Великой Отечественной войны Александр Александрович Подьячев. Он рассказал, что это фото стало своеобразной прелюдией к картине известной художницы Ларисы Давыдовой (ныне заслуженного художника России, члена-корреспондента Российской академии художеств, члена живописной комиссии, председателя Клуба живописцев Союза художников России, члена-корреспондента Международной Академии культуры и искусства, председателя Подольского городского отделения Союза художников России), которая в то время писала картину «Последняя черёмуха», посвящённую подвигу подольских курсантов.
   Летом 2000 года в Москве, в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе состоялась большая юбилейная выставка, посвящённая 55-летию Победы. Были представлены картины лучших художников страны 20-го века – как живых, так и уже покинувших этот мир. В их числе были произведения народных художников Советского Союза, академиков живописи Александра Дейнеки, Александра Герасимова, Аркадия Пластова, Андрея Мыльникова и других. Из подольских художников в выставке участвовала и Лариса Давыдова с картиной «Последняя черёмуха».
   В качестве сопровождающего лица и журналиста я с фотоаппаратом и видеокамерой в руках снимал это историческое событие.
   «Последняя черёмуха» висела в центре огромного зала и, как говорят художники, держала всю стену. К картине интерес был повышенный. Я обратил внимание на одну из посетительниц. Она, увидев картину издалека, направилась к ней. Я подошёл к ней поближе.
   – Отличная работа, необычная, точнее необыкновенная. Я никогда ничего подобного не видела. А я Валентина Ивановна Жиленкова. – Представившись, она передала мне визитную карточку. Её титулы и звания заслуживают того, чтобы о них сказать особо: президент Комитета русско-славянского искусства, председатель Фонда милосердия имени Анны Павловой, лауреат международной премии ООН, академик. В это время к нам подошла и Лариса Алексеевна. Познакомились.
   – Лариса Алексеевна, Вы написали удивительную картину. Я подумала, что автор – какой-нибудь могучий мужчина, потому что в ней есть огромная сила, мощь. Эта картина является новым словом в изобразительном искусстве. Сегодня, когда позади Афган и Чечня, в памяти и сердце – трагедия военных конфликтов в разных «горячих точках» планеты, образы «Последней черёмухи» приобретают современное звучание.
   Про картину писали и говорили многие известные художники и искусствоведы. Её за очень большие деньги хотел купить один богатый немец, но художница категорически отказалась, совершенно справедливо посчитав, что её место только в России.
   Эту величественную картину размером 250x180 сантиметров Давыдова написала в 1987 году. В то время у неё не было даже своей мастерской, и работу она писала в общем зале Подольского дома художника, где работает целая группа художников-оформителей.
   Героизм мальчиков, жизнями своими защитивших Москву, давно тревожил душу художницы. Она создала композицию, которую иначе как открытие не назовёшь. Давыдова сумела на холсте показать три исторических отрезка времени: вчерашний мирный и спокойный город Подольск, сегодняшнее беззаботное время юности курсантов и день завтрашний, зовущий их в смертельный бой за свободу и независимость Отечества. Этот сложный приём художника достаточно легко читается, в чём ещё одно большое достоинство картины.
   Эскиз к работе был уже готов, но художница чувствовала, что нужен последний исторический штрих – фотография того времени. Она хотела передать на холсте образы юных героев сначала мирными учащимися, а потом – солдатами. Лариса Алексеевна стала искать фотографии, перебрала их много. И вдруг одна из них оказалась достаточно близкой к её теме. Это та самая фотография, подарок А.А. Подьячева. На ней изображены молодые ребята, среди которых есть и курсанты подольских военных училищ, на берегу реки, обнажённые, беззаботные, весёлые. Фотография сделана в 1939 году на берегу Пахры, недалеко от Дубровиц.

   Чёрно-белая репродукция картины Л. Давыдовой «Последняя черёмуха», посвящённая подольским курсантам. Холст, масло, 180x250, 1987 г.
   Центральный музей ВОВ на Поклонной горе

   Позже была обнаружена ещё одна фотография, на которой изображены учащиеся Подольской школы № 1. Среди них тоже есть и будущие курсанты.
   С появлением таких снимков художница получила возможность придать некоторым персонажам картины портретное сходство с реальными героями, например, Вишняковым, Сапожниковым. Так фотографии помогли в создании знаменитой картины. Это интересно и потому, что эти ребята учились в той же Подольской школе № 1, которую окончила и Лариса Давыдова.
   С 2000 года картина «Последняя черёмуха» является экспонатом Центрального музея ВОВ 1941–1945 гг.

Бабушкины истории

   Бабушка Ивлита – мамина мама – была удивительная женщина. Небольшого роста, худощавая, очень подвижная, всегда опрятная, с неизменным платком на голове, она фанатически любила чистоту. Ни муха не могла пролететь, ни муравей проползти в её присутствии. Мне даже казалось, что слова «Чистота – залог здоровья» придумала именно она. Бабушка была очень добрая и заботливая, но, если обстоятельства требовали, могла быть требовательной и даже жёсткой. В такие минуты ее красивое тонкое лицо становилось строже, а в глазах появлялись холодные искорки. А когда бабушка читала или писала письмо, бывала сосредоточенной и спокойной. Она надевала свои огромные очки на самый кончик носа и шепотом проговаривала все, что читала или писала. Имея образование всего в несколько классов церковно-приходской школы, владела грамотой в такой степени, чтобы по складам читать газету или книгу и переписываться с сестрами и дочерьми. Но в то же время обладала необыкновенной природной смекалкой и тонким чувством юмора. Как-то она спросила меня:
   – Скажи, мальчик, как самолет летает, он же железный? Я понимаю, как едет поезд: его двигает пар, а пар большая сила. Даже чайник, когда кипит, прыгает на плите и сбрасывает крышку. Но паровоз катится по земле. А как самолет? Он же летит в воздухе, крыльями не машет и пара в нем нет. Как?
   Я с удовольствием рассказал бабушке все, что знал о самолетах, объяснил, как образуется подъемная сила, для чего нужен пропеллер. Бабушка внимательно выслушала мои объяснения и сделала такой вывод:
   – Значит, создается рукотворный ветер, который и поднимает самолет в воздух: ведь ветер тоже сила огромная. Он деревья с корнями вырывает, крыши с домов срывает.
   Я похвалил бабушку за удачный пример и сказал, что крыши домов тоже имеют форму, похожую на форму крыла самолета, потому и «слетают» с домов при сильном ветре. К беседе подключился мой брат Роберт. Он более квалифицированно объяснил причины возникновения подъемной силы. Бабушка вздохнула и сказала:
   – Господи, сколько чего интересного люди придумали! И сколько еще придумают, когда нас уже не будет…
   Интересы бабушки не ограничивались только техникой. Она хотела знать все об искусстве и даже о политике.
   Однажды, убирая квартиру, она сняла со стены гипсовый барельеф Ленина, который висел у отца над письменным столом, и, вытирая пыль с портрета вождя, спросила:
   – Как этот лысый паршивец сумел перепутать мир? Конечно, портить всегда легче, чем делать, но все-таки? Говорят, что он был умный. Но разве умный человек будет притеснять и разорять крестьян? Разве умный человек будет разрушать церкви, расстреливать священников, сжигать иконы? Вот и наказал его Бог: его даже не похоронили по-людски, сделали из него ветчину, прости Господи.
   Бабушка никого из советских руководителей не любила, но, когда назначили Председателем Совета Министров Булганина, перекрестилась и сказала:
   – Слава Богу! Может, сейчас жизнь наладится.
   – Почему? Чем он лучше других? – Удивились мы.
   – Потому, что самая хорошая жизнь была при царе Николае. А этого нового тоже зовут Николай, значит, все наладится.
   Правда, вскоре бабушка разочаровалась в новом назначенце и поняла, что дело не в имени.
   – Большевикам никакое имя не поможет, ничего хорошего от них не будет. – Таким был ее окончательный вердикт.
//-- * * * --//
   К нам из деревни часто приезжала и подолгу жила у нас сестра бабушки Ивлиты Тапло. Мы все – и мама, и отец, и мы с братом – называли ее тетей Тапло, хотя нам с братом она приходилась двоюродной бабушкой. Она, несмотря на свои немолодые годы, была стройной и красивой. Свои каштановые с проседью волосы она гладко зачесывала назад и собирала в пучок. У нее были хоть и старческие, но очень красивые руки и удивительно добрые и ласковые глаза цвета меда (кстати, имя Тапло означает Медушка). Однажды она рассказала нам, почему не вышла замуж, почему осталась одна:
   – Был у меня жених умный, красивый, трудолюбивый. Бывало, от солнца до солнца не уходил он с поля или с виноградника.

   Слева направо: мама, тётя Тапло, Александре Хмаладзе.
   Фото автора

   Достойный был мужчина. Мы были уже помолвлены и должны были вскоре пожениться, но он заболел «испанкой» и умер. Я хотела покончить с собой. Выпила уксус, думала, что умру, но нет, не взял Господь мою душу.
   Но, несмотря на то что в ее глазах навсегда затаилась печаль, тетя Тапло иногда давала выход своему богатому чувству юмора.
   Однажды она сказала брату Роберту:
   – К тебе приходил товарищ, я не знаю, как его зовут, безликий такой, похожий на изображение в самоваре. – Образ был описан настолько точно, что мы сразу поняли, о ком идет речь.
   Как-то, уходя из дома, Роберт сказал ей:
   – Тетя Тапло, придет мой одноклассник Гия, отдай ему эту книгу.
   – Гия это тот, который болтун? – И опять точное попадание в образ.
   О своем возрасте она говорила очень оригинально. Делала шутливо-серьезное выражение лица и говорила:
   – Мне в позапрошлом году исполнилась 59 лет. – Так она говорила в течение нескольких лет. А мы подыгрывали ей и делали вид, что верим ее шутке, хотя знали, что она значительно старше.
   Всегда было интересно слушать беседу бабушки с сестрой, особенно когда они сидели у самовара, вспоминали свои молодые годы, своих подруг и родных.
   – Помнишь, сестра?..
   – А ты помнишь?..
   Сколько тепла, сколько добра вносили в наш дом мои дорогие бабушки, царствие им небесное…

Радиолюбитель

   Сегодня даже трудно представить, что у детей моего поколения не было (и не могло быть) компьютеров, телевизоров и другой техники, которой сегодня никого не удивишь. Даже радиоприемник был тогда большой редкостью.
   Мы, тогдашние ребята, ходили в разные технические кружки, где своими руками делали радиоприемники, модели самолетов. Так называемый детекторный приемник был мечтой любого мальчишки. Такой аппарат принимал на наушники одну, редко – две-три станции, но для этого надо было самому изготовить все детали, установить мощную наружную антенну и сделать заземление…
   Приемник я сделал быстро. И антенна не вызвала особых осложнений. Но заземление оказалось очень сложной задачей: для этого нужно было закопать глубоко в землю медный лист или предмет определенного размера. Но я никак не мог найти ничего похожего. И вдруг – эврика! У нас дома было несколько медных кастрюль: в самой маленькой кипятили молоко, а самая большая использовалась редко, в основном для приготовления плова.
   Как показали несложные расчеты, эта «пловная» кастрюля идеально подходила для заземления. Оставалось только припаять к ней медный провод. А для этого требовался большой паяльник. У меня такого не было.
   И здесь выручила кухонная утварь – шумовка. У нас была медная шумовка размером с тарелку, а ручка толщиной с большой палец и длиной около полуметра. Вот от этой ручки я и отрезал нужный кусок. Конец ручки закруглил и залудил, а из отрезанного куска сделал паяльник. Итак, путь к радиоволнам был открыт!
   Закопал я кастрюлю в землю, присоединил куда надо антенну и заземление, включил наушники, и – о чудо! – «Лапаракобс Тбилиси» [1 - Лапаракобс Тбилиси – Говорит Тбилиси – (груз.).]. Радости моей не было конца. Но счастье было недолгим: именно в этот день бабушка Манана затеяла плов. Пошла на кухню, и слышу оттуда:
   – Куда делась большая кастрюля? Ты не видел?
   – Нет.
   Дальше я уже не слышал. Точнее слышал только звуки в наушниках, которые мне казались райской музыкой, независимо от того, передавали новости или песни.
   Наконец я снял наушники, чтобы позвать друзей и похвалиться. Но сразу услышал другие, более знакомые звуки:
   – Куда она могла деться? Как сквозь землю провалилась. – Бабушка все искала кастрюлю. Она окончательно расстроилась, завязала голову полотенцем, прилегла и все повторяла:
   – Как сквозь землю…
   Я вернулся в реальность. Мне показалось, что бабушка уже расшифровала меня: поняла, куда «провалилась» кастрюля.
   Надо было срочно выкопать и положить на место кастрюлю. Но как? Сейчас, когда все внимание бабушки было приковано именно к этой проблеме. А может, рассказать ей все как есть? А если она не поймет?..
   Я пробрался в огород, к заветному месту моего «клада». Стараясь не шуметь, буквально ногтями раскопал успевшую уплотниться землю и вытащил кастрюлю, очистил ее. На цыпочках, не дыша, пробрался на кухню и положил кастрюлю на место.
   Одну часть своей провинности я устранил. Но, увы, мой чудо-приемник молчал. В данный момент это меня беспокоило больше всего.
   Вскоре вернулась с работы мама.
   – Что случилось? – Спросила она у бабушки, видя, что та лежит с повязкой на голове.
   – Пропала большая кастрюля, и я не смогла приготовить обед. – Мама пошла на кухню и подала оттуда голос:
   – Вот она, лежит на месте. – Бабушка, охая, заковыляла туда же. Увидев кастрюлю, она заголосила:
   – Как же так? Я несколько раз заходила сюда. Ой, видно у меня что-то с головой, что-то с головой.
   Мама накапала ей валерьянки, успокоила ее, а сама поставила варить плов. К этому времени вернулся с работы отец. Бабушка встала, засуетилась, стала помогать маме.
   Пришло время помешать плов. Этого момента я боялся больше всего, и в то же время было очень интересно, как пройдут испытания укороченной шумовки. Бабушка взяла в руки шумовку и вдруг закричала:
   – Ваи мэ! Ваи мэ! [2 - Ваи мэ! – Горе мне! (груз.).] У меня совсем плохо с головой!..

   Бабушка Манана и мы с братом. Фото И. Тори

   – Что с тобой, мама? – забеспокоился отец.
   – Мне совсем плохо: кажется, что шумовка стала короче, ваи мэ!
   Пришлось ее опять укладывать. Мое сердце разрывалось между приемником – творением моих рук – и бабушкой, которой я причинил столько волнений…
   Кое-как пообедали. После обеда «экспертная комиссия» в лице родителей долго изучала шумовку, видела, что что-то изменилось, но что конкретно, понять не могла.
   Прошло несколько дней мучительных поисков и ожиданий. Мой приемник, увы, все еще молчал. Наконец от безысходности в качестве заземлителя закопал старое ведро. К моему удивлению, приемник заработал. Все домочадцы по очереди надевали наушники, удивлялись и хвалили меня. Бабушка послушала приемник спокойно, с достоинством. Наконец сняла наушники и сказала:
   – Хорошо говорит, как живой человек. – Это был высший балл, выставленный моей работе. В то же время я боялся, что бабушка на самом деле заболеет и, воспользовавшись благоприятным моментом, рассказал все как было. Смеялись все до слез. Только бабушка молчала. Наконец сказала серьезно:
   – Это очень интересно: как радио разговаривает через кастрюлю? Как? Ты мне расскажи, мальчик, мне это очень интересно.

Тбилиси. «Лампионщик». Скульптор И. Цуладзе. Фото автора

Ушёл на фронт…

   Это фото моего двоюродного брата Аркадия Саамова. Он ушёл на фронт добровольцем в прямом смысле со школьной скамьи: в мае сдал выпускные экзамены, а в июне пошёл в военкомат проситься на фронт.
   Прислал одно единственное письмо из Керчи. В письме была эта фотография, снятая, наверное, «минутным» фотоаппаратом: на фото слева видны следы кнопок, которыми бумажный негатив прикрепляли к экрану. Через два месяца пришла похоронка почему-то на имя жены, хотя он не был женат.
   Эта описка в телеграмме нам давала какой-то лучик надежды, что он жив и телеграмму послали по ошибке…
   Но, увы, чудо не случилось, на этом всё кончилось – он не вернулся.
   Один из миллионов безвестных солдат Великой Отечественной войны Аркадий Саамов выполнил свой долг и остался в вечности.
//-- * * * --//
   Аркадий Григорьевич Саамов родился 21 октября 1921 года в Грузии, в небольшом городе Гурджаани. Среднюю школу окончил в соседнем городе Телави.
   Увлекался фотографией, музыкой…
   На фото я ничего в фотошопе не стал исправлять, даю в первозданном виде.

Аркадий Саамов.
Фото с фронта неизвестного автора

Дети и внуки

   Фото автора

   У меня две дочери. Дочь от первого брака Майя живёт в Грузии.
   Она преподаватель. У неё трое детей: Михаил, Давид, Русико. Все уже семейные и у них семеро ребят, моих правнуков: у Михаила два сына – Габриел и Гиорги, у Давида – дочь Мариам и сын Николоз, у Русико трое ребят – сын Гиорги и дочери Анастасия и Нини.
   Дочь от второго брака Нина живёт в Америке. Она журналист-международник. У неё одна дочь Ольга.

Дочь Майя Хмаладзе

Дочь Нина Вишнёва

Я с семьёй дочери Майи

Внук Михаил Хмаладзе

Внук Давид Хмаладзе с семьёй: жена Нино, дети Мариам и Николоз

Внучка Русико с мужем Зурабом и сыном Гиоргием

Я с дочерью Ниной в Тбилиси

Дочь Нина с мужем Аркадием в гостях у моего друга Гоги Андроникашвили в Телави, 2013 г.

Внучка Ольга Вишнёва в детстве. Фото дедушки

Правнуки Мариам (дочь внука Давида) и Гиорги (сын внучки Русико)

Друзья

   Я часто слышу такую фразу: «Друзей много не бывает». Эта фраза применима только к людям недалёким и не добрым. Я это знаю по личному опыту. Мои друзья всю мою долгую жизнь, образно говоря, тоже моя семья. И именно поэтому включил этот материал в раздел семьи.
   Я очень богатый человек: у меня много друзей. Наше дружеское сообщество в своё время состояло из семи человек. Все известные, уникальные личности. И ещё друзья друзей.
   Но писать о своих друзьях вскользь я не могу. Напишу позже отдельной книгой.
   А здесь просто представлю их.

Я с друзьями (справа налево): заместитель директора Всесоюзного института Гипронииполиграф Григорий Саамов, композитор и пианист Джумбер Сахеишвили, мэр города Телави Гоги Андроникашвили, директор Телавской типографии Амиран Ахметели, заведующий отделом межрайонной газеты журналист Элизбар Саралидзе, заслуженный деятель искусств Грузии, дирижёр и композитор Павле Демуришвили, мой брат, историк, юрист, заслуженный тренер республики по тяжёлой атлетике, судья всесоюзной категории Роберт Саамишвили, ученик брата.

На втором снимке первый справа директор школы Леван Егоришвили

Мы вчетвером: с гитарой Павле Демуришвили, рядом Джумбер Сахеишвили, спиной Гоги Андроникашвили и я. Фото автора

Магия имени

   Я давно заметил, что имя, данное человеку при рождении, во многом определяет его судьбу. Удачно выбранное имя радует человека, он охотно называет его при знакомстве. Но если человека назвали неудачно, это беда. Обладатель нелюбимого имени становится замкнутым, закомплексованным.
   Есть и такие имена, которые придают своим владельцам определенные черты характера. Например, имя Аркадий. Носители этого имени, как правило, обладают каким-то особым чувством юмора. Примеров этому много. В подтверждение достаточно назвать только великого Аркадия Райкина. Да есть и другие примеры: Аркадий Арканов, Аркадий Инин…
   Хотя имя Аркадий встречается не так уж часто, но все Аркадии, которых я знал, оставили память о себе именно с точки зрения юмора.

Аркадион

   Аркадий Габриадзе, ровесник моего отца, жил со своей семьей – женой и сыном – рядом с нами, т. е. через стенку, в нашем длинном, как поезд, одноэтажном доме.
   По профессии Аркадий был каменщиком, а по призванию – артистом. Причем артистом талантливым, разносторонним. Все, что он делал, делал именно как артист: изящно, красиво, эффектно, на публику. Его впечатляющая внешность, природная музыкальность так и просились на сцену. И сценой для него была сама жизнь. Он в любой ситуации находил повод для шутки. Даже сына он назвал забавно – Робинзоном.
   Вечером у Аркадия собиралась детвора со всей округи, и он охотно рассказывал сказки в лицах, изображал то черта с рогами, то Кощея с косой, то Дэви [3 - Дэви – персонаж грузинских сказок, человекоподобное существо огромных размеров, иногда с несколькими головами (до девяти).] с несколькими головами. После таких представлений от ужаса мы в темное время боялись возвращаться домой, шли, оглядываясь.
   Даже его жена, красавица Нина, казалось бы привыкшая к чудачествам мужа, никогда не знала – когда он шутит, а когда говорит всерьез.
   А как интересно было играть в лото с участием Аркадия, особенно когда он был ведущим, то есть когда он называл номера. Надо сказать, что на такие игры наш дом – все девять семей – собирался часто. Приходили друзья, родственники, так что публика бывала достаточно многолюдная.
   Во дворе, под большой благоухающей липой, под стрекотание цикад, при свете керосиновых ламп проходило таинство этой игры.
   Кроме общеизвестных названий номеров типа «барабанные палочки», «детские стульчики», Аркадий практиковал названия на разных языках и придуманные им самим. Особенно когда игра подходила к концу и все с волнением ждали очередного номера. Именно в такой напряженный момент он мог сказать:
   – Цвай унд Цванциг [4 - Цвай унд цванциг – двадцать два (нем.).] или Шеш у беш [5 - Шеш у беш – шесть и пять – так называют цифры при игре в нарды, слова персидского происхождения.].
   – Аркадий, что ты говоришь? Скажи по-человечески, у меня же кватерно! [6 - Кватерно – четыре выпавших числа из пяти в одной строке карточки лото.]
//-- * * * --//
   Когда началась война, дядя Аркадий ушел на фронт в первый же день и – как в воду канул: ни одного письма. Как выяснилось позже, он долго партизанил в тылу врага, а последние два года провел в плену. Когда вернулся домой, он весил всего сорок килограммов. Аркадий постепенно оправился, начал работать. Все так же рассказывал сказки и веселые истории, но в глазах навсегда затаилась какая-то неизгладимая печаль. Но Аркадий не был бы самим собой, если бы сдался этой печали: шутил по-прежнему.
   С фронта Аркадий привез старенький аккордеон, весь обшарпанный, с наклейками, накладками. Он часто выходил во двор и наигрывал разные мелодии.
   Моя бабушка по маме Ивлита и ее сестра Тапло были активными слушательницами выступлений соседа. Однажды бабушка спросила его:
   – Аркадий, хорошо ты играешь. А что за гармонь у тебя такая, как маленькое пианино?
   Реакция была мгновенной, как будто он только и ждал этого вопроса:
   – Там, в Германии, когда я был в плену, приставили меня в к одному интеллигентному немцу. Он был музыкантом. Однажды его дом разбомбило. От взрыва все разлетелось в клочья: пианино, гармонь, скрипка. Я приделал клавиши пианино к гармони, и получилась такая штука. Немцам новая гармонь очень понравилась, и назвали ее моим именем – аркадион. Сейчас там одна музыкальная фабрика выпускает такие аркадионы и продает. Меня даже не хотели отпускать, чтобы я еще что-нибудь придумал. – Сказал все это и тут же, как ни в чем не бывало, стал играть какую-то веселую мелодию.
   Мои бабушки завороженные слушали Аркадия. Вечером бабушка Ивлита подозвала меня и шепотом спросила:
   – Скажи, правда, что Аркадий придумал этот самый аркадион, или шутит? – Я не стал разочаровывать бабушку и ответил уклончиво-дипломатично:
   – Наверное, придумал, раз говорит. Ты же знаешь, он на все руки мастер…
   Через день, на очередных вечерних посиделках Аркадий сам раскрыл свою шутку.
   Хохот стоял на всю округу.

Мужская сила

   Аркадий Кохташвили был в полном смысле мастером парикмахерского искусства. Иначе я его назвать не могу: все, что он делал, было настоящим искусством. Умный, ловкий, веселый, он обладал каким-то необыкновенным обаянием и чувством юмора. У него всегда была очередь: люди стремились к нему, чтобы хорошо постричься, побриться и заодно услышать какую-нибудь веселую историю. Мой отец обслуживался у Аркадия почти всю жизнь. Мы с братом тоже стали его постоянными клиентами.
   Помню, как отец первый раз привел меня в парикмахерскую. Было мне тогда 5 лет. Огромный зал, залитый светом, сверкающий зеркалами, потряс меня. Новые звуки, новые запахи – все было удивительно интересно.
   Дядя Аркадий положил на подлокотники кресла широкую доску, посадил меня на нее, обернул белоснежной хрустящей простыней и спросил:
   – А тебе не жалко своих кудряшек?
   – Нет, не жалко.
   Не то чтобы мне совсем было не жалко своих волос. Просто было все очень интересно: как дядя щелкал ножницами, как падали на пол мои волосы, как он направлял на меня остро пахнущее облако одеколона, накачивая резиновый мячик. При этом он постоянно шутил.
   Прошло много лет. Я стал студентом и уехал в Тбилиси. Сдав первую сессию, приехал домой отдохнуть, отоспаться. И, чтобы услышать все городские новости разом, пошел к своему мастеру Аркадию в парикмахерскую, в это своеобразное местное информбюро.
   Передо мной в очереди был красивый мужчина лет 35 с пышной шевелюрой. Бронзовый загар и сильные жилистые руки указывали на то, что он из деревни. Аркадий кинул на него изучающий взгляд, потом хитро подмигнул мне и, как будто между прочим, сказал другому мастеру:
   – Слушай, Мито, ты не обращал внимания на то, что по волосам можно определить характер человека и не только характер. Если у мужчины слабые, жидкие волосы, то, считай, он мужчина никудышный. И жена будет им вечно недовольна. Но если волосы густые и жесткие, это признак мужской силы. – Замолчав, Аркадий пригласил в кресло этого самого деревенского мужика и вдруг воскликнул:
   – Вот, смотри, Мито, вот это волосы! Вот это мужчина! А борода – как стальная проволока! Извините, вы женаты?
   – Да.
   – Вот повезло вашей жене! – Клиент от этих слов приободрился, удовлетворенно улыбнулся.
   Аркадий долго мазал его заросшие щеки мыльной пеной, потом взял (как мы узнали позже) заведомо тупую бритву, провел по щеке бедолаги. Тот от боли застонал.
   – Это же надо! Бритва не берет! Это не волосы, а сталь! Да, дорогой, так просто твои волосы не возьмешь. Надо подмочить их с самых корешков. А для этого надо подержать во рту теплой воды.
   Клиент послушно выполнил указание мастера. Аркадий не переставал восхищаться силой его волос, а бедный мужик сидел молча, в прямом смысле набрав в рот воды.
   Наконец Аркадий взял хорошую бритву (это мы тоже узнали позже) и быстро побрил и постриг ошалевшего от таких похвал клиента.
   Когда тот, счастливый, нахоленный и благоухающий тройным одеколоном, ушел из парикмахерской. Мы смеялись до боли в животе.
   – Ребята, это не насмешка, – объяснил нам Аркадий, – это внушение. Он поверил, что мужчина он необыкновенный. Поэтому он сегодня ночью будет с женой как голодный лев! Это, если хотите, гипноз для улучшения мужской силы. Я этим способствую укреплению семьи. Все, с кем я провел такие сеансы, стали многодетными отцами…
   Аркадий прожил долгую жизнь. Были у него жидкие, слабые волосы. И было у него четверо детей и много внуков.

Уроки фотографии

   Мой двоюродный брат Аркадий Саамов был на 10 лет старше меня. Рано потеряв отца, он стал баловнем матери: она выполняла все его капризы. Даже купила ему фотоаппарат, что по тем временам было событием необычным. Аркадий увлекся фотографией азартно, страстно. Он снимал всех и все: мать, сестру, друзей, спящую бабушку, козу, курицу.
   Мне было тогда 7 лет. Аркадий как-то показал мне, как печатаются фотографии. Темная комната, таинственный красный свет, незнакомые запахи – все было необычно и удивительно интересно.
   Аркадий опустил бумагу в какую-то жидкость, и вдруг на ней появилось изображение. Это было чудо, которое захватило меня целиком. Я хотел видеть это чудо еще и еще, научиться самому делать фотографии.
   Вскоре Аркадий был уже не рад, что связался со мной. Чтобы как-то отдохнуть от меня, он придумал такую хитрость:
   – Понимаешь, чтобы печатать фотографии, нужна бумага и химикаты, а у нас кое-что кончилось. – Я не знал, что такое химикаты и спросил его об этом. Он продолжал все тем же назидательным тоном:
   – Понимаешь, бумага у нас еще есть, проявитель есть, закрепитель тоже есть, а вот презерватив кончился.
   – А где его продают?
   – В аптеке. – Аркадий, наверное, думал, что аптека для меня место недоступное. Но ошибся: в аптеке работали две сестры тетя Тамара и тетя Нина, школьные подруги моей мамы. Меня иногда посылали в аптеку за лекарствами для бабушки: ведь в маленьком городе все рядом, так что я обрадовался этому известию.
   Отказав себе в мороженом, я направился в аптеку покупать этот таинственный химикат.
   – Здравствуйте, тетя Тамара! – весело приветствовал я мамину подругу.
   – Здравствуй, мальчик! Что случилось? Кто заболел?
   – Никто не заболел. Мы со своим двоюродным братом печатаем фотокарточки. И вот один химикат кончился.
   – Ах, химикат у вас кончился?! Какой же?
   – Презерватив. – Улыбка слетела с ее лица.
   – Нина, выйди сюда! – позвала тетя Тамара сестру и, когда та вышла, спросила:
   – Повтори, что у вас кончилось?
   Я уже понял, что что-то не так. Подумал, что неправильно произнес слово, поэтому повторил медленно и внятно:
   – Пре-зер-ва-тив.
   – Что-о? – воскликнула тетя Нина. Восклицание было очень выразительным, и я понял, что Аркадий меня разыграл.
   – Иди домой, у нас сейчас этого нет, – сказала строго тетя Тамара.
   Уже через час я узнал от старших ребят, что это за «химикат». Узнал, что это не для детей, а как раз против них. Было очень обидно и стыдно: что же сейчас будет?
   За обедом я не мог есть. Мама померила мне температуру.
   Вечером в дверь постучали. Открыла мама. На пороге стояли тетя Тамара и тетя Нина. Я похолодел: подумал, что мне очень сильно влетит. Какое же было мое удивление, когда услышал, как в другой комнате мама и гостьи весело смеются, а мне никто ничего не говорит.
   Зато Аркадию досталось очень здорово за неудачную шутку…
//-- * * * --//
   Аркадий был в десятом классе, когда началась война. Было ему 17 лет. Все мальчики класса пошли в военкомат проситься на фронт.
   Их не взяли.
   Не взяли из-за возраста.
   Они ходил еще и еще раз.
   Наконец их взяли.
   Всех вместе.
   Никто из них не вернулся…
   А мне на память о брате Аркадии осталось увлечение фотографией, которой я занимаюсь почти всю жизнь.

Кукуруза с приправой

   После войны, когда ещё не были отменены хлебные карточки, единственной возможностью поесть более-менее прилично для нашей семьи было печь кукурузные лепёшки – мчади. А кукурузу выращивали мы сами на небольшом участке около дома. Потом возили её на мельницу и из муки пекли этот самый кукурузный хлеб, который в те голодные времена казался едой богов. Весь урожай составлял килограммов 50, и мы берегли её, использовали только как дополнение к «карточному» хлебу.
   Было мне тогда 12 лет. Я с детства любил готовить и, надо сказать, что у меня это получалось неплохо.
   Как-то мы смололи очередную партию кукурузы, привезли на соседском ослике муку, но до возвращения родителей с работы надо было ждать ещё долго, а терпения уже не хватало. И я решил сам испечь мчади. Бабушка Манана, папина мама, любительница поворчать, стала мне выговаривать:
   – Ну какой из тебя пекарь? Ты только муку испортишь, её у нас и так мало. – Ноя уже замесил тесто и для особого вкуса добавил смолотые в кофемолке сухие корки мандарин и лимонов, которые мама сушила ещё до войны и добавляла в заварку чая.
   Разогрев на керосинке сковородку, чуть смазав её свиным салом, я положил на неё лепёшку. Она получилась приличного размера. Я исходил слюной, но не ел, чтобы всем досталось, а бабушка всё ворчала:
   – Что же ты творишь, столько муки извёл. Вот придут родители – получишь.
   Пришли родители с работы, брат – с тренировки, накрыли на стол. Я подал к столу свою выпечку со смешанным чувством волнения и гордости. Первый кусок взял брат Роберт (на 5 лет старше меня) и воскликнул:
   – Вах! Как вкусно, прямо кукурузное пирожное!
   – И правда вкусно! – подтвердила мама.
   – Вкус какой-то особый! – отметил папа.
   Наконец, и бабушка попробовала мчади и вдруг испуганно сказала:
   – Скажи, что ты туда добавил, почему так вкусно? Отравишь ещё! Я слышала, что самые страшные яды, от которых умирают, самые вкусные. Говори, что клал в тесто!..
   – А кто говорит, что смертельные яды самые вкусные, те, кто от них умерли? – весело спросил брат, уплетая мой изыск.
   – Скажи, что ты добавил в тесто? – уже с тревогой в голосе спросила мама. Я не стал отпираться и выдал секрет своего кулинарного искусства. Все от души смеялись, даже бабушка.
   Позже, когда мама пекла мчади, часто пользовалась моим рецептом и почему-то, когда ели, нам было весело и смешно.

Немецкая бомба

   Мой отец Иван Аркадиевич Саамов был известным в Грузии финансистом. Когда в 1960 году умела моя мама Софья Георгиевна Богверадзе, отцу было 60 лет. Он ужасно страдал. Наконец, в 1965 году, по совету родственников и нас с братом, он женился и переехал из города Телави, где мы жили, в Тбилиси. Его вторая жена Арменуи Шаумян была из известной армянской семьи. Известной тем, что её родной дядя Степан Шаумян был одним из бакинских комиссаров. Комиссарство дяди лично у меня никаких положительных эмоций не вызывало. Но сама Амуся, как её называли дома, оказалась женщиной доброй, покладистой и, не имея своих детей, искренне полюбила нас. Мы тоже относились к ней как к родной. Но, к сожалению, через восемь лет она умерла. Отец овдовел вторично, но переехать ко мне в Подольск или к брату в Телави он категорически отказался. Остались они вдвоём с сестрой его второй жены тётей Ритой, которой тогда было уже за 80. Они до конца дней своих величали друг друга только по имени и отчеству – Маргарита Артёмовна и Иван Аркадьевич – и только на «вы».
   В молодости тётя Рита работала в магазине «Ноты», что на проспекте Руставели в центре Тбилиси. Она неплохо играла на фортепьяно и иногда демонстрировала нам своё искусство. Старенькое пианино было строго охраняемым объектом, к которому она никого не подпускала. Правда, иногда для нас с братом делала исключение: после выполнения какой-нибудь её просьбы тётя Рита обычно говорила:
   – Спасибо, цаца-джан [7 - Цаца – обращение к детям, джан – ласковая форма обращения (арм.).], ты меня очень выручил, можешь поиграть на пианино. Конечно, ни я, ни брат на её пианино не претендовали. Просто она хотела как-то нас отблагодарить, а пианино было единственной ценностью в доме. Правда, соседи поговаривали, что у тёти Риты где-то спрятаны фамильные драгоценности, но мы в это никогда не верили.
   И отец, и тётя Рита, несмотря на преклонный возраст, были людьми общительными. К ним часто приходили друзья, такие же пожилые люди. Дом их находился на пересечении двух центральных улиц Тбилиси, недалеко от набережной Куры. В старинном трёхэтажном доме, где они занимали двухкомнатную квартиру на втором этаже, большие, чисто тбилисские балконы выходили в общий двор, окружая его со всех сторон, как амфитеатр. Все знали друг друга и ходили друг к другу по этим балконам, и жили как одна большая семья. Любое происшествие в одной квартире сразу становилось достоянием всех соседей – членов этого интернационального сообщества, в котором дружно жили люди многих национальностей: грузины, русские, азербайджанцы, армяне, курды, греки, осетины. И общались они между собой на своеобразном интернациональном диалекте, словарный фонд которого содержал слова всех национальных языков.
   Однажды (это было в 1985 году) тётя Рита отозвала меня в свою комнату, закрыла за собой дверь и, сильно волнуясь, сказала:
   – Цаца-джан, я хочу доверить тебе тайну всей моей жизни.
   – Я слушаю Вас, тётя Рита.
   После этого она вытащила из-под своей тахты что-то тяжёлое, завёрнутое в чёрную тряпку.
   – Вот моя тайна. – Я почему-то подумал, что это и есть фамильные драгоценности, о которых говорят соседи, и она хочет отдать их мне или через меня передать своим родственникам, которые якобы живут в Ереване. Но когда она развернула тряпку, я увидел то, чего никак не ожидал: перед ней лежал… артиллерийский снаряд.
   – Вот, – повторила тётя Рита и с какой-то надеждой взглянула на меня. При этом она нежно гладила этот свой необычный клад, как живое и родное существо. – Я эту бомбу храню уже много лет.
   – Откуда она у вас? Зачем вы её храните?
   – Бомбу принёс с войны мой старший брат.
   – С Отечественной войны?
   – Нет, не с Отечественной, а гражданской. Он был ранен, ему после госпиталя дали отпуск, в 1918 году он приехал домой и принёс эту бомбу.
   – В каком году?
   – В 1918, в гражданскую. Потом брат опять ушёл на фронт, погиб там, а бомба осталась.
   – И все эти годы вы её храните? Зачем?!
   – А что с ней делать? Мы всё время боялись, что из-за бомбы нас арестуют или она взорвётся. Вот я и хочу попросить тебя: ты же всё умеешь, придумай что-нибудь, избавь меня от этих мук. Иван Аркадьевич ничего не знает: у него больное сердце, и мы с Амусей не хотели его волновать.
   Я был потрясён. Взяв в руки этот уникальный предмет, я стал читать надписи: Erfurt, 1914 г. 76 мм. То есть снаряд, изготовленный в 1914 году в Германии, в городе Эрфурте, был в 1918 году привезён с гражданской войны в Тбилиси и пролежал под тахтой тёти Риты 67 лет. Она получила его 23-летней девушкой, а расставалась с ним 90-летней старухой. Она все эти годы спала на нём. Этот снаряд полностью изменил жизнь обеих сестёр: они прожили всю свою долгую жизнь в страхе, в одиночестве, не выходили в молодости замуж, не имели детей…
   Но мне надо было действовать, определять эту странную находку по назначению и освободить старуху от этой Божьей кары, которая выпала на её долю.
   Я пошёл в ближайшее отделение милиции, написал заявление, в котором просил забрать снаряд из дома. Дежурный майор несколько раз перечитал моё заявление, потом посмотрел на меня изучающим взглядом. Наконец моё удостоверение заместителя директора всесоюзного института вроде убедило его в моей вменяемости, и он спросил:
   – Вы ничего не перепутали? Снаряд лежит в доме с 1918 года?
   – Да, именно так.
   – Ладно, идите домой и ждите.
   Примерно через час в нашу дверь позвонили. Я открыл её и увидел трёх незнакомых мужчин, один из которых был в форме капитана артиллерии, остальные были в штатском. Один из них представил всех:
   – Капитан Иванов из гарнизона, а мы из органов. Рассказывайте, что за бомба и откуда она взялась? – Я рассказал существо дела, показал снаряд. Офицеры посовещались и решили забрать его с собой.
   – Что ж, ваш снаряд, вы и выносите! – вдруг изрёк старший из них, глядя на меня. Мне пришлось взять эту ношу на себя, раз спецслужбы от этого уклонились. Я завернул снаряд в газету, взял подмышку, как дыню, и в сопровождении трёх офицеров наших доблестных органов, опасливо поглядывающих в мою сторону, вынес его на улицу, а потом – в рощу на берегу Куры, где моих спутников ждала чёрная «Волга». Здесь офицеры вдруг осмелели.
   – Давайте посмотрим, что внутри, – предложил один из них, – не может же быть такого, чтобы столько лет в доме хранили бомбу. Это, наверно, тайник, а внутри – драгоценности.
   – Снаряд нельзя вскрывать, – назидательным тоном сказал артиллерист. – Видно, что сборка заводская и его после сборки не вскрывали. Снаряд надо передать нашим специалистам, они разберутся.
   Я не стал слушать их диспут дальше, поблагодарил товарищей офицеров за помощь и пошёл домой. Конечно, было интересно, что покажет вскрытие, но я поверил артиллеристу и больше не думал об этом.
   Дома тётя Рита обняла меня, заплакала.
   – Спасибо, дорогой, ты спас меня, освободил меня от этой проклятой бомбы. Я дарю тебе пианино, забирай его. – Пианино, конечно же, я не забрал. Позже я узнал, что незадолго до смерти тётя Рита подарила его соседке по балкону.
   Прошло несколько часов. Мы старались больше не говорить о снаряде, но пришла соседка Люся и спросила:
   – Рита, что за странные люди приходили к вам? – Тётя Рита, не долго думая, совершенно спокойно ответила:
   – Они приходили к Ивану Аркадьевичу. Ему за участие в войне какой-то орден полагается, и они уточняли его анкету. Они из Москвы получили такую депешу, а анкету должны послать туда срочно на аэроплане. – Я мысленно аплодировал тёте Рите: ай да тётя Рита, ай да конспиратор!
   Но не прошло и 10 минут, как во дворе кто-то громко стал кричать:
   – У кого здесь бомбу нашли? – Это повторилось несколько раз. Я выбежал на балкон, посмотрел во двор. Там стоял молоденький лейтенант и всё ещё кричал. Я быстро спустился во двор.
   – Лейтенант, вы с ума сошли! Вы представляете, какая сейчас поднимется паника?! Снаряд давно увезли, люди об этом ничего не знают. Скажите быстро, что ошиблись адресом. – Но балконы уже были полны народа.
   – Где бомбу нашли?
   – Слышали, у кого-то бомбу нашли!
   – Вах-вах! Неужели в нашем доме!
   – Лейтенант, говори быстро, что ошибся адресом. – Наконец, юный офицер сообразил что к чему и, глядя вверх, громко сказал:
   – У вас здесь какой адрес?
   – Улица Чхеидзе, 25.
   – О, извините, товарищи, я ошибся адресом. Думал, что это улица Камо, извините.
   Мы с ним переговорили и выяснилось, что, кроме милиции, КГБ и Тбилисского гарнизона, сообщение об опасной находке пошло ещё в штаб Закавказского военного округа, откуда и прислали лейтенанта. Я быстро ему объяснил ситуацию, и он, ещё раз извинившись, ушёл. Но дом уже гудел как улей.
   – Люсик-джан, цаватанем [8 - Цаватанем – здесь: дорогая (арм.).], ра мохда? [9 - Ра мохда – что случилось (груз.).]
   – Ар вици, генацвале, бомби уповиато [10 - Ар вици, генацвале, бомби уповиато – не знаю, дорогая, говорят, бомбу нашли (груз.).].
   – Куро, варе! [11 - Куро, варе – мальчик, иди сюда (курд.).] Скажи, что случилось?
   – Где-то бомбу нашли, но не у нас, на соседней улице.
   – Сагол, оглан! [12 - Сагол, оглан – спасибо, парень (пзерб.).] Хоть ты меня успокоил.
   Ещё несколько дней бурлил наш дом. История с бомбой обрастала разными слухами. Кто-то даже ходил на соседнюю улицу, чтобы узнать подробности случившегося. Просто тогда люди ещё не знали, что такое бомбы, что такое взрывы. Это сейчас мы привыкли к тому, что каждый день где-то что-то взрывается.
   К сожалению, привыкли…

Радость и боль через десятилетия

   Я не люблю выражение «Наша великая Родина». Это подмена понятий. По смыслу это Отечество, Отчизна. А Родина – это место, где человек родился. Родина дорога именно потому, что она – твоя родина, твоё родное место, с которым связано всё самое дорогое: родители, братья, сёстры, родственники, соседи, друзья…
   Моя родина – небольшой город Телави в Грузии, на просторах Алазанской долины, «прекраснее которой не знаю на свете» (И. Андроников). Моя родина – это место, где поют как нигде в мире, где люди самые гостеприимные и добрые, где даже сосед – родной человек.
   Я уехал из Телави много лет назад, совсем ещё молодым человеком. Сегодня у меня взрослые внуки, но боль разлуки с родиной не утихает до сих пор. А уехать пришлось в связи с большой бедой в нашей счастливой семье – в связи с трагической гибелью моей мамы.
   Мои родители построили дом, посадили сад, виноградник. Всё уже стало родным, деревья подросли и…
   Последние годы я не очень часто, но всё-таки бываю на родине. Это связано и со сложными политическими событиями между Россией и Грузией.
   В этом году мы приехали в Грузию с дочерью Ниной, зятем Аркадием и внучкой Ольгой, которые живут сейчас в Америке. Поездили, посмотрели многое, конечно, посидели за столом с друзьями и, как в молодые годы, попели наши любимые песни.
   Но дочь хотела ещё побывать в нашем родительском доме, где она прожила первые годы своей жизни, откуда пошла в детский сад. Здесь я не был со дня отъезда из Грузии. Не мог видеть наш родной очаг в чужих руках, хотя купили его хорошие люди.
   Пришли. Оказывается, хозяин, купивший наш дом, Леван, уже умер. Его жена Нино, совсем дряхлая уже женщина, приняла нас тепло, радушно. Но я не смог пройтись по саду и не смог подняться на второй этаж, где раньше была спальня родителей, не смог войти в комнаты, где остались молодость, счастье и самое большое горе в моей жизни.
   Во время разговора появился молодой человек, очень похожий на Левана.
   – Ты сын Левана, сынок?
   – Нет, я его внук, тоже Леван.
   – Да, конечно, внук. Но очень похож. А за садом, за виноградом ты ухаживаешь? Вижу, всё на своих местах, как моя мама посадила.
   – Нет, это новые деревья, тех уже нет. Мы стараемся сохранить всё, как было. Это уже внуки тех деревьев.
   Я был настолько взволнован, что не смог сделать ни одной приличной фотографии.
   Одна радость – внуки маминых деревьев живут.
   И в нашем доме живут хорошие люди.
   Но в моём сердце боль так и не утихает.

Звонок из детства

   День 30 сентября 1993 года выдался для меня тяжелым: постоянно приходили посетители, не переставая звонили телефоны. Причин такой активности моих очных и заочных собеседников было две. Первая причина была в том, что незадолго до этого я на базе типографии, директором которой я тогда был, создал первое в Подольске издательство. Писатели, журналисты, графоманы разных мастей не могли поверить своему счастью, узнав, что можно издавать книги здесь, в Подольске, и без всякой цензуры. Другая причина была, образно говоря, «одноразовая», но существенная: накануне в газете «Подольский рабочий» на первой полосе была напечатана статья Людмилы Исаевой о моем 60-летнем юбилее. Материал журналисту явно удался, и многие друзья, знакомые и совсем незнакомые люди звонили мне, поздравляли с юбилеем и заодно – с интересной публикацией.
   Было много срочных дел, а эти бесконечные звонки мешали работать. Поэтому я попросил секретаря в этот день больше ни с кем не соединять. Но буквально через полчаса она вошла ко мне в кабинет и виноватым голосом доложила:
   – Вам звонит женщина, говорит, что она Ваша школьная подруга из Телави. Соединить? – Сообщение было более чем любопытным.
   – Соедини.
   – Вы Гриша Саамов из Телави?
   – Да. А кто говорит?
   – Гриша, мы с тобой в Телави вместе учились в школе, в 6-ом и 7-ом классах, сидели даже за одной партой. А потом папу перевели в другой город и мы уехали. Я Люда Гайдученко, помнишь?
   – Люда! Помню, конечно! Ты откуда звонишь? Как меня нашла?
   – Гриша, я тоже давно живу в Подольске. Иногда читала в «Подольском рабочем» публикации за подписью «Григорий Саамов». Но я даже предположить не могла, что это ты. Думала, случайное совпадение. А по вчерашней статье всё поняла.
   Так мы, бывшие одноклассники, нашли друг друга в подмосковном Подольске уже пожилыми людьми, расставшись детьми в грузинском городе Телави сорок с лишним лет тому назад.
   Заботы у нас сегодня совсем другие. Мы говорим уже не о школьных уроках, а об уроках жизни за эти долгие десятилетия-лихолетья, о детях и внуках.
   Я сегодня хочу рассказать о жизненном пути Людмилы Степановны Гайдученко, в замужестве Тютиной, о её семье, о её замечательных сыновьях и внучках…
   Случилось так, что недавно по двум телеканалам почти одновременно шли фильмы «Баязет» (канал «Россия») и «Сны художника Петрова-Водкина» («Культура»). В первом фильме одну из главных ролей – роль русского офицера Ефрема Штоквица – исполнял старший сын Людмилы Степановны Александр, а второй фильм – это режиссёрская и актёрская работа младшего её сына Сергея. И вообще фамилия Тютин стала в последнее время очень известной и, образно говоря, кинематографической. Но обо всём по порядку.
   Родилась Людмила Степановна в Гатчине Ленинградской области. Детство у неё было достаточно сложное, так как её отец Степан Сильверстович Гайдученко был военным и его часто переводили с места на место. Поэтому Людмиле то и дело приходилось менять школу, друзей. К нам в Телави она приехала из Румынии. Потом отца перевели на Сахалин (об этом я узнал только сейчас), и она так же неожиданно уехала, как и появилась у нас. Проучились мы вместе всего полтора года в шестом и седьмом классах. Люда была примерной ученицей, красиво одевалась – носила, говоря современным языком, мини-юбки. Однажды учительница по русскому языку и литературе, послушав её ответ, поставила «5», но добавила: «Скажи маме, чтобы шила тебе платья подлиннее, а то неудобно перед мальчиками». «На Западе все так носят» – спокойно ответила Люда. И вообще, она умела за себя постоять. А однажды классная руководительница посадила её за одной партой со мной с целью унять мой неуёмный нрав, так как я считался первым хулиганом в школе. Присутствие девочки на самом деле положительно повлияло на моё поведение. Но продолжалось это недолго: через две недели Люда не пришла в школу. Соседка по военному городку сообщила, что её отца перевели в другой город и они уехали.
   Так и прошли эти годы. И если бы не юбилейная публикация, я бы никогда не узнал, что актёры и режиссёры Александр и Сергей Тютины, которые часто стали радовать зрителей своими работами, – дети моей школьной подруги Люды Гайдученко.
   А мама Александра и Сергея Тютиных Людмила Степановна, объездив в детстве полстраны, поменяв 9 школ в самых разных концах Советского Союза и зарубежья, окончила среднюю школу на Сахалине. Поступила в Ленинградский технологический институт имени Ленсовета и после его окончания была распределена на Подольский аккумуляторный завод. Здесь Людмила Степановна работала старшим мастером, начальником участка литейно-формировочного цеха, была технологом, начальником бюро стандартизации. И так она проработала на одном заводе до самой пенсии. К великому сожалению, муж Людмилы Степановны Виктор Осипович Тютин, многие годы проработавший на Подольском электромеханическом заводе, в 1985 году ушёл из жизни, и ей одной пришлось воспитывать ребят.

   Многоголосие. Фото автора

   Кем бы ни работала Людмила Степановна, всегда занимала принципиальную, активную позицию. Даже сегодня, будучи на пенсии, она является председателем Совета ветеранов этого прославленного завода. Она знает всех ветеранов, помогает им, все знают её. Её трудовая и общественная деятельность настолько ярко вписалась в историю Подольского аккумуляторного завода, что в книге «Энергия старта» директор завода С.В. Зубковский и писатель Г.М. Карпунин посвятили ей целую главу.
   В заключение я бы хотел сказать: я рад, я счастлив тем, что мои дети и внуки, дети и внуки моих друзей растут достойными гражданами Отечества. Семья Тютиных – яркое этому подтверждение.

   P.S.: Этот материал написан давно – в 1993 году. Даю с сокращениями.
   К сожалению, в декабре 2013 года Людмилы Степановны не стало…

Грузия

საქართველო

   1962 წლის აპრილში ხრუშჩომა წამოროშა ასეთი სისულელე: სოფლის მეურნეობა ცუდად ვითარდება იმიტომ, რომ აკლია კონკრეტული პარტიული ხელმძღვანელობაო. სულელს რა მოეკითხება, მაგრამ სახელმწიფოს ლიდერი იყო და მის სისულელეს ხალხი ახორციელებდა.
   მოკლედ რომ ვთქვათ, ხრუშჩოვის ეს ახირებაც ძალაში შევიდა: შეიქმნა სარაიონთაშორისო პარტიული კომიტეტები და გაზეთები. თელავში შეიქმნა ახალი გაზეთი „ალაზნის განთიადი“, რომელიც აერთიანებდა თელავის, ახმეტისა და ყვარლის რაიონებს. მე მაშინ თელავის სტამბაში ვმუშაობდი. რედაქციაში ფოტოკორესპონდენტად მიმიწვიეს, თუმცა ამ თანამდებობისთვის 6 პროფესიონალი ფოტოგრაფი იბრძოდა, მაგრამ რედაქტორმა, ცნობილმა ჟურნალისტმა შოთა როსტომაშვილმა მე ამირჩია იმტომ, რომ ფოტოს გარდა წერაც შემეძლო.
   რედაქციაში მაშინ ყველაზე ახალგაზრდა თანამშრომელი ვიყავი, მარგამ შტატგარშე რეპორტიორის სტაჟი საკმაო მქონდა…
   ახალი გაზეთი 29 აპრილს უნდა გამოსულიყო. ეს კვირა დღე იყო, აღდგომა. მანამდის კი ორკვირიანი პაუზა შეიქმნა.
   სამი გვერდი უკვე მომზადებული იყო, კორექტორებმაც ჩაიკითხეს. მაგრამ პირვლი გვერდის ირგვლივ დიდი კამათი გაიმართა: ახალი თანამშრომლები, განსაკუთრებით რედაქტორის ორი ახალი მოადგლეები, ახმეტისა და ყვარლის ყოფილი რედაქტორები, მოითხოვდნენ პირველ გვერდში ჩაგვეშვა ვინმე ცნობილი მოღვაწეების ინტერვიუ ან მისალმებები. ასახელებდნენ ირაკლი აბაშიძეს, გიორგი ლეონიძეს, იოსებ გრიშაშვილს. ბოლოს რედაქტორმა საკმაოდ დინჯი კილოთი სქვა:
   – ვეთანხმები თქვენს წინადადებას. – მოადგილეები ახმაურდნენ, ფეხზეც კი ადგნენ.
   – გაგვაყოლეთ ფოტოკორესპონდენტი და ამ დავალებას სასახელოდ შევასრულებთო. – რედაქტორმა ხმა აიმღლა და მკაცრად სთქვა:
   – ორი და მით უმეტეს სამი თანამშრომელის მივლინება თბილისში არ არის მიზანშეწონილი. მით უმეტეს, რომ ჩვენ გყვავს სპეციალისტი, რომელიც ამ საქმეს შესანიშნავდ შეასრულებს. შემდეგ მე მომიბრუნდა და მითხრა:
   – ხვთლ დილას ადრე წახვალ თბილისში, მიხვალ იოსებ გრიშაშვილთან (შენ კარგად იცი სადაც პოეტი ხცოვრობს), ჩაიწერ მოკლე ინტერვიუს, გადაუღებ სურათს და უმალ უკან დაბრუნდები. მეგობრებო, თათბირი დამთავრებულია. გრიგოლ, შენ დარჩი. – მოადგილეები გაოგნებულები გავიდნენ კაბინეტიდან. მე, რა თქმა უნდა, ვღელავდი ასეთი მოულოდნელი დავალების გამო. რედაქტორმა მხარზე ხელი დამადო და მითხრა:
   – ეს მართლაც საპატიო დავალებაა და აუცილებლად უნდა შეასრულო, ეს საჭიროა გაზეთისათვის, შენთვის და ჩემთვისაც, აბა შენ იცი…
   ავტობუსს თელავდან თბილისამდე ოთხ საათზე მეტი უნდოდა. პირველი ავტობუსით წავედი დილის 6 საათზე. ჯერ 11 საათი არ იყო როდესაც ვერის მოედანზე მივედი. კარგად ვიცოდი პოეტის სახლიც, სადარბაზოც, სართულიც: სტუდენტობის დროს აქ ახლოს ვცხოვრობდი, არაგვის ქუჩაზე.
   გულისფანცქალით ავედი მესამე სართულზე, დავაჭირე ზარის ღილაკს თითი… ერთხელ, ორჯერ, მაგრამ კარები არ იღებოდა. უცებ კიბის ქვევითა საფეხურიდან მომესმა ქალის ხმა, საოცრად ნაცნობი სასიამოვნო ხმა:
   – ახალგაზრდა! თქვენ ალბათ გრიშაშვილთან გინდათ მისვლა? მოვიხედე უკნ – ეს იყო ქეთო ჯაფარიძე, პოეტის მეუღლე და ცნობილი მომღერალი სანოვაგით სავსე ჩანთებით ხელში!
   – დიახ, გრიშაშვილთან რედაქციის დავალებით. – ჩამოვირბინე კიბეებზე, ჩამოვფრინდი, ჩამოვართვი ჩანთები.
   ქალბატონმა ქეთომ კარები გააღო, ბინაში მიმიწვია. დადგა ქურაზე ჩაიდანი, მაგიდაზე დააწყო ლარნაკები მურაბებით, ნამცხვარიც გადმოიღო.
   – მიირთვით, მიირთვით. – მოვახსენე ჩემი ვიზიტის მიზანი. – ერთი სათხოვარი მაქვს – განაგძო ქალბატონმა ქეთევანმა – ძალიან ავად იყო, სულ მესამე დღეა რაც გარეთ გავიდა, ჰაერზე. ნუ დაღლით, ნუ შეაწუხებთ შეკითხვებით, და, – არავითარი ფოტო: ცუდად გამოიყურება ავადმყოფობის შემდეგ. – მე უცებ შემცივდა, შემდეგ ასევე უცებ დამცხა: ვგრძნობდი, რომ საპატიო დავალების შესრულება შეუძლებელი ხდებოდა. – მაგრამ ქალბატონმა ქეთომ ისევ თვითონ მომიყვანა გონს. – ჩვენ მაინც შევასრულებთ თქვენი რედაქციის დავალებას…
   ამ დროს კარები გაიღო და შემოვიდა იოსებ გრიშაშვილი, ჩემი სათაყვანებელი პოეტი, რომლის წიგნები ჩემთვის ბავშვობიდანვე იყო ყველაზე საყვარელი, სანატრელი. ბევრი ლექსი ზეპირადაც ვიცოდი.
   – სოსო, თელავდან რედაქციის საგანგებო დავალებით მოვიდა შენთან ეს ახალგაზრდა. – პოეტმა გულგრილად შემომხედა ჩამქრალი თვალებით. მე რედაქციის წერილი გადავეცი და გამშრალი ყანყრატოდან ძლივს ამოვიძახე:
   – აი…
   პოეტმა წერილი გამომართვა, არ დაუხედია ზედ ისე გავდა მეორე ოთახში. რამდენიმე წუთის შემდეგ დაბრუნდა… სულ ავთრთოლდი: ჩემს წინ იდგა ცოცხალი ღმერთი საშინაო ხალათითა და ფაჩუჩებით.
   მაგიდას მიუჯდა, ჩაი მოსვა სულ ცოტა, ფინჯანი გადადგა და სხვათაშორის მკითხა:
   – ჩემი ლექსები თუ წაგიკითხია?
   – დიახ, წამიკითხია… ბევრი… ზეპირადაც ვიცი. – ენაზე ვიკბინე, მაგრამ…
   – ზეპირად იცი?! – გამოცოცხლდა მგოსანი. აბა მითხარი რამე ზეპირად.
   – მე ცუდად ვკითხულობ, თუმცა ვიცი.
   – არაუშავს წამიკითხე რამე, მე მაინც მომეწონება. – ჩავახველე და დავწყე ჩემი საყვარელი „ძველი თბილისი“:

     შენ აგიხსნია ბევრი ქარაგმა
     ქორონიკონის კენტი და ლუწი, —
     მაგრამ არ იცი ჩვენმა ქალაქმა
     რა სურათები მიქარგა უწინ…

   ხმა ავიმაღლე, გავთამამდი, გავაგრძელე. მივედი იმ კუპლეტამდე, რომელიც ძლიერ მაღელვებდა:

     ღვინოს საფლავზე არვინ მიგიტანს,
     ჩამოიხია ბაღდადის ფოჩი, —
     ეხ, სადღა ნახავ ელამ მიკიტანს
     თავის დუქანთან მიბმული ყოჩით…

   – გვჩერდი.

   – მეტი არ იცი – მკითხა პოეტმა?
   – ვიცი.
   – აბა მაშ გააგრძელე.

     კრივი, ამქარი, ცეკვა, ართურმა, —
     ეს ადათები ძველთაგან ძველი
     გადაივიწყა სიტყვამ ქართულმა
     და დამრჩა… სევდა წაუბაძველი…

   ბოლომდის რომ წავიკითხე, შევამჩნიე, რომ პოეტი საგძნობლად
   გამოცოცხლდა.
   – კიდევ იცი?
   – ვიცი:
   რა კარგი ხარ, რა კარგი! კოხტა, ზღვისფერთვალება. თმაზე ღამე გიცინის, შუბლზე დღის ბრწყინვალება.

   რა კარგი ხარ, რა კარგი! შუშპაკნა და მჩქეფარე!
   როცა მოვკვდე, გენაცვა, ძეგლად გადამეფარე…

   ეს ლექსიც ბოლომდე წავკითხე.
   – კიდევ იცი? – სულ უფრო გაკვრვეით შემეკითხა მგოსანი.
   – ვიცი:

     ვიშ, რა კარგია,
     რა ლამაზია
     პატარა ია!

     კუკურად შლილი,
     ნორჩი და ჩვილი,
     კდემამოსილი.

     დილა საღამოს
     აკმევს მიდამოს
     სურნელს საამოს…

   და ასე საათნახევარი ვისაუბრეთ. პოეტი გამოცოცხლდა, თვალები გაუნათდა. ქალბატონი ქეთო მანიშნებდა, რომ კიდევ გამეგრძელებინა. მაგრამ უცებ გონს მოვედი, საათს დავხედე: დრო მიდიოდა მე კი რედაქციის დავალებისათვს ჯერ არაფერი გამიკეთებია. შეამჩნია მგოსანმა ჩემი შეშფოთება:
   – გეყოფა, დრო მიდის და შენც დაიღალე. გმადლობ, ყმაწვილო, რომ ასე გამახარე. ჩემს ლექსებს ცნობილი მსახიობები კითხულობენ, მეც მიყვარს საკუთარი ლექსების თხრობა. მაგრამ ვერ წარმოვიდგენდი, თუ რაიონული გაზეთის ახალგაზრლა ფოტოგრაფი ასე გამახარებდა. მოდი ახლა შენს დავალებას მივხედოთ. – იგი მეორე ოთახში გავიდა და უმალ დაბრუნდა რედაქციის წერილით ხელში, გაოცებით მომმართა:
   – აქ შეცდომა ხომ არ არის – თქვენი გაზეთი 29 აპრილს გამოდის?
   – არა, არ არის შეცდომა: გაზეთი გამოდის კვირას, 29 აპრილს.
   – გესმის, ქეთო, კომუნისტური გაზეთის პირველი ნომერი გამოდის აღდგომის დღისთ, გესმის – აღდგომის დღისით. ნუთუ გონს მოვიდნენ უღმერთოები… ახალგაზრდავ, ახლა შენ წადი თელავში. მე ჩემს მისალმებას ელვა დეპეშით გავაგზავნი. სანამ შენ მიხვალ რედაქციაში, გაზეთი უკვე მზად იქნება.
   – გმადლობთ… მაგრამ ვაი თუ დეპეშამ დაიგვიანოს?
   – არ დაიგვიანებს: ელვა დეპეშა ნახევარ საათში უკვე
   რედაქციაში იქნება. წადი, მიხედე საქმეს.
   ამ დროს მომიახლოვდა ქალბატონი ქეთევანი, ხელებით ლოყებზე მომეალერსა, შუბლზე მაკოცა:
   – გმალდობ, ჩემო კარგო: შენ მას სიცოცხლე შემატე, იმედი მეცი. იხარე, შვილო, მრავალჟამიერ.
   თელავში საღამო ხანს ჩავედი. რედაქტორის კაბინეტში ყველა თანამშრომელი დამხვდა. მხიარული, მეგობრული განწყობა იყო. მე მაინც ვშიშობდი – ვაი თუ დეპეშამ ვერ მოუსწრო ნომერს?.. მაგიდაზე დოქით ღვინო იდგა, აქვე შოთი პური, თუშური ყველი.
   ამ დროს რედაქტორმა ჩემსკენ მოიხედა, ადგა, გადამეხვია. მე დაღლილობის გამო ძლივს ამოვღერღე:
   – გრიშაშვილმა მითხრა მილოცვას დეპეშით გავგზავნიო…
   – გამოგზავნა! მივიღეთ! – რედაქტორმა გაზეთის სასიგნალო ეგზემპლიარი მომაწოდა. პირველ გვერდზე, სათაურის ქვეშ, პარტიული კომიტეტის მისალმების ზევით (საქართვეოში პოეზია ყველა პარტიაზე მაღლა დგას!) დიდი პოეტის იოსებ გრიშაშვილის მისალმება იყო დაბეჭდილი:

   „ალაზნის განთიადის რედაქციას“
   „ვესალმები თქვენს დასაწყისს. „ალაზნის განთიადს“ ვუსურვებ
   ნაყოფიერ მუშაობას, დოვლათს, ბარაქას.
   გაუმარჯოს სიყვარულს და მეგობრობას“.
   ი. გრიშაშვილი,
   საქართველოს სახალხო პოეტი.

   რედაქტორმა თლილ ჭიქაში ღვინო დამისხა, სხვებმა პური და ყველი მომაწოდეს. დავლიე მადლიანი „საფერავი“ და მხოლოდ ახლა ვიგრძენი, რომ საპატიო დავალება შევასრულე, შევხვდი ჩემს სათაყვანებელ პოეტს და ამიტომ ვარ ყველაზე ბედნიერი ადამიანი ქვეყანაზე.
//-- * * * --//
   დიდი ქართველი პოეტი იოსებ გრიშაშვილი გარდაიცვალა 1965 წლის 3 აგვისტოს, ჩემი შეხვედრიდან 3 წლის შემდეგ.
   დღევანდლამდე მჯერა ქალბტონ ქეთევან ჯაფარიძის სიტყვები იმის შესახებ, რომ მე გრიშაშვილს სიცოცხლე შევმატე.
   ო, ღმერთო ჩემო! იქნებ ერთი დღე მაინც…

   Бодбийский монастырь, где покоится Святая Нино. Фото автора

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   უყვარს ძმობა, მეგობრობა,
   თეატრი და კარგი კინო,
   უყვარს კარგი პურმარილი,
   სიმღერა და კარგი ღვინო —
   კეთილი და ბრძეი კაცი,
   საყვარელი რობერტინო.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   მკაცრია და მომთხოვნი,
   სპეტაკი და ცქრიალა.
   ყველას ჭკუას ასწავლის
   ჩემი რძალი ციალა.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   გამოიცან ვინ იქნება
   გაფურჩქნილი ვარდის კონა,
   მანქანას რომ დააქროლებს?..
   ეს ხომ არის ჩვნეი ნონა.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   ლიას უყვარდა გოდერძი
   და გოდერძისაც ლიანა.
   ადგა და ცოლად შეირთო,
   ბალღიც არ დააგვიანა.

   სიხარული და სიკეთე
   ამ ოჯახში ხომ სულ იყო.
   ახლა კი შვილთა შვილი ჰყავთ,
   პაპის სეხნია ზურიკო.

   დიდ ბებო—პაპას დავლოცავ
   ამ ლექსით ლოცვის მაგიერ:
   იბედნიერეთ, იხარეთ,
   იმრავლეთ მრავალჟამიერ.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   გოგი ანდრონიკაშვილი
   თავადია ოჟიელი.
   ყველაფერი ეხერხება,
   თუ მოჰკიდა საქმეს ხელი.

   მომღერალი, ფოტოგრაფი,
   დირექტორი, მენიჯერი,
   დიდ საქმეებს გააკეთებს
   როცა მოვა მისი ჯერი.

   მაშ გიცოცხლოს ცოლი, შვილი,
   პაწაწინა შვილიშვილი!
   სასახელო ვაჟკაცი ხარ
   კარგ დედ-მამის კარგი შვილი.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   ყველაფერი ააყვავე,
   რასაც ხელი ავლე,
   გიტარა თუ საქსოფონი,
   კონტრაბასი, ტრიო, გუნდი —
   სულ შენია, პავლე.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   ლევან ცოლს ჩექმა უყიდა
   და გაახარა ნინელი.
   უთხრა: „ახლა არ მომთხოვო
   პარტიანკა და შინელი“.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   ლამაზია ნამეტანი,
   გინდა სახე, გინდა ტანი,
   ტელეხედვის დიდოსტატი
   ექვსას სამი ამირანი.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   მეგობრის გულს გაახარებს,
   და სიმღერას უმღერს
   მუსიკაში ვინ აჯობებს
   კომპოზიტორ ჯუმბერს!?

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   ცისფერთვალა ელიზბარი,
   ვაჟკაცი და მეგობარი.
   ქვეყანაზე არ მინახავს
   სხვა ვაჟკაცი მისი დარი.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   თივას აჭმევს ნოტებითო
   ძროხასა და ხბოსო
   ჯადოქარი მუსიკოსი
   შავლოხოვი სოსო.

Телави

   Фото автора

   Слово Телави благодаря фильму Георгия Данелия «Мимино» в России знают все. Но мало кто знает – какой это город на самом деле.
   Телави практически ровесник Христа: первое письменное упоминание о нём датируется 1-м веком нашей эры. Сегодня в городе живёт всего 30 тысяч человек. Но!
   Телави, Кахетия – это та часть Грузии, где издревле занимаются виноградарством и виноделием. Это край поэзии и музыки, родина удивительных песен, многоголосое звучание которых – это Гимн Труду, Дружбе, Любви…
   Здесь две музыкальные школы и одно музыкальное училище, художественная школа и художественное училище, драматический театр – один из старейших и один из лучших в Грузии, картинная галерея, музей, два института. В окрестностях Телави – много уникальных архитектурных и исторических памятников: знаменитое селение Цинандали (не только родина вина, но и обитель поэтов), древняя столица Кахетии городище Греми, Академия 12-го века, где учился гениальный поэт и мыслитель Шота Руставели, кафедральный собор Алаверди и многое другое. И это не случайно: именно в Грузии и, особенно в Кахетии, как нигде в мире поют многоголосие песни. И ещё: Телави единственный город в мире, где каждом доме есть фортепьяно. Именно поэтому каждый год, в начале октября, здесь проходит Международный фестиваль камерной музыки.
   Я здесь родился, провёл детские и юношеские годы. Был свой дом.
   Этот дом, очаг удивительно счастливой семьи, строили мои родители. Но случилась страшная беда: моя мама, совсем ещё молодая женщина, трагически погибла: её сбила машина. И не стало главной опоры семьи, или, как говорят в Грузии, деда бодзи – мать-опора, главная опора дома. И рассыпалась наша семья без мамы…
   Я уже много лет живу в подмосковном городе Подольске, очень люблю его, я известный там человек. Но Телави остаётся моим родным городом, моей любовью, моей болью. Здесь мои друзья, здесь могилы моих родных, здесь навсегда моё сердце…

Вид на Алазанскую долину из Телави

Памятник царю Ираклию II и гостиница Интурист

Фрагмент Телавского кремля Батонис Цихе

850-летняя чинара (Чандари)

Уголок старого Телави

Цинандали – обитель поэтов

   Свято храните все то, что связано с именем Чавчавадзе, с историей Грузии, с историей трогательной любви Грибоедова. Это – наша общая история, история издревле родственных культур, горестная и милая сердцу история ушедших в бессмертие.
М. Шолохов.
23.06.61 г. Цинандали

   Фото автора

   В живописных долинах рек Алазани и Нори, на склонах Главного Кавказского и Цив-Гомборского хребтов раскинулась Кахетия [13 - Кахетия – историческая область в Восточной Грузии. С 8 века – феодальное княжество, с 15 века – самостоятельное царство. В 1762 году объединилась с Картли в царство Картли-Кахети, которое в 1783 году заключило с Россией Георгиевский трактат.], один из красивейших и плодороднейших уголков Грузии, край садов и виноградников, величественных памятников древнего зодчества, колыбель множества самобытных народных песен, в удивительно мелодичном многоголосии которых звучит неповторимость этой благодатной земли.
   «Многое теряет тот, кто не бывал в Кахетии, – пишет Ираклий Андроников, – кому не приходилось наблюдать в Цинандали восход солнца из-за дальних гор Кавказского хребта…»
   Находится Цинандали в 9 километрах от центра Кахетии города Телави. До Главного Кавказского хребта по прямой всего 17 километров, до столицы Грузии Тбилиси – 150 километров. Климат здесь умеренный, среднегодовая температура +12,4°.
   Среди городов и сел Грузии селение Цинандали занимает особое место. Это слово знают во всем мире по названию знаменитого вина. Но Цинандали не только родина вина. Цинандали – прежде всего это история замечательной семьи Чавчавадзе, история многих великих людей, связанных с этой семьей, это история «ушедших в бессмертие».
   Два века тому назад в Цинандали в своем родовом имении жил Александр Чавчавадзе – выдающийся поэт, генерал-лейтенант русской армии, герой Отечественной войны 1812 года, видный общественный и политический деятель, отец славного семейства. Александр, как и его отец, всю жизнь служил великой цели – укреплению дружественных отношений Грузии с Россией.
   Вместе с тем Александр Чавчавадзе отлично понимал разницу между русским народом, дружбу с которым он считал жизненно важной для Грузии, и Российской империей, к которой он был так же нетерпим, как лучшие люди России. Но его возмущала колониальная политика российского самодержавия на Кавказе.
   24 июля (4 августа) 1783 года в небольшом северокавказском городе Георгиевск был подписан дружественный договор Грузии с Россией. В историю этот договор вошел под названием Георгиевского трактата и сыграл огромную роль (как положительную, так и отрицательную) не только в деле развития русско-грузинских отношений, но всего Кавказского региона. Георгиевский трактат по поручению царя Грузии Ираклия II подписал молодой тогда дипломат Гарсеван Чавчавадзе, отец будущего поэта. Впоследствии он в течение 18 лет был послом Грузии в России.
   Согласно Георгиевскому договору грузинский царь Ираклий II признавал покровительство России и обязывался своими войсками служить российской императрице Екатерине II, а она со своей стороны принимала на себя обязательство по защите Грузии от внешних врагов. Именно об этом покровительстве Грузии Россией М.Ю. Лермонтов в поэме «Мцыри» писал:

     Такой-то царь, в такой-то год
     Вручил России свой народ…

   В то же самое время Николоз Бараташвили в поэме «Судьба Грузии» писал об этом же событии и устами Ираклия II говорил:

     Свою защиту, знаю наперед,
     В России Грузия найдет.

   Но, к сожалению, все эти благие намерения и восклицания поэтов не оправдались: Российская империя не выполнила взятых на себя обязательств по защите Грузии от внешних врагов. Подписание Договора Грузии с Россией вызвало недовольство ее извечных врагов Ирана и Турции: они требовали немедленного разрыва отношений с Россией. Присмиревшие после блестящих побед Грузии над ними под руководством великого полководца Георгия Саакадзе, после его гибели они вновь подняли головы. Участились набеги и нашествия. Особенно опустошительным оказалось нашествие в сентябре 1795 года, когда шах Ирана Ага-Мохамед-хан пошел на непослушную Грузию 40-тысячной армией. Россия отказалась принять участие в военных действиях, причем отказалась в последний момент, поэтому грузинские войска не успели перегруппироваться. Решающее сражение произошло у восточных ворот Тбилиси, на Крцанисском поле. Все население города вышло на защиту своей столицы. Сам престарелый царь Ираклий II до последней минуты сражался с врагом. Придворный артист Давид Мачабели возглавил группу городской интеллигенции, которая сражалась вместе со всеми. Лучшие сыны Отечества, сотни и тысячи, в том числе 300 героев-арагвийцев, пали на поле брани. Но слишком большое было численное превосходство у врага. Они мстили за непокорность, убивали мирных жителей, стариков и детей, сжигали дома и храмы, многих угоняли в плен. Таких потерь, такого разорения Грузия не знала за всю свою многовековую историю. К тому же это было первое и единственное поражение мудрого и многоопытного полководца Ираклия II. А российские войска под командованием генерала Тотлебена находились рядом и фактически наблюдали за происходящим.
   Но посол Грузии в России Гарсеван Чавчавадзе всеми силами пытался дипломатическим путем разрешать осложнившиеся взаимоотношения. И Российская империя нашла своеобразное решение проблемы: в 1801 году аннексировала своего союзника по дружественному договору со всеми имперскими атрибутами – запретом обучения и делопроизводства на грузинском языке и даже запретом труднопроизносимых для чиновников грузинских фамилий. Так появились фамилии Андроников вместо Андроникашвили, Баратов вместо Бараташвили, Калатозов вместо Калатозишвили, Марджанов вместо Марджанишвили, Зурабов вместо Зурабишвили и так далее.

   Виды парка Цинандали

   Но добрый и мудрый русский народ, добрый, мудрый и гостеприимный грузинский народ, в отличие от имперских властей, поняли друг друга, нашли общий язык, язык поэзии, язык культуры. И если власти России вызывали в Грузии недовольство и даже ненависть, то лучших людей России – особенно поэтов – буквально носили на руках. Грузия стала для русских поэтов и писателей своеобразной творческой Меккой. Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Одоевский, Полонский и еще многие русские поэты нашли здесь новое вдохновение, посвятили Грузии, дружбе русского и грузинского народов свои произведения. И все они так или иначе были связаны с семьей Чавчавадзе. Наверное, благодаря именно этой, образно говоря, поэтической дипломатии Россия и Грузия всегда любили и уважали друг друга. И это несмотря на колониальную, имперскую политику российских властей в отношении к Грузии, которая не прекращается до сих пор.
//-- * * * --//
   Александр Чавчавадзе родился в Петербурге в 1786 году. В то время Россия, как и Грузия, искала более близких взаимных связей, и поэтому Екатерина II сама крестила сына влиятельного грузинского посла.
   Родители сначала воспитывали единственного сына в семье. В девятилетием возрасте его отдали в частный пансион Бамана в Петербурге, где будущий поэт учился 4 года. В 1799 году семья Чавчавадзе переезжает в Тбилиси, а Александр вновь продолжает учение под руководством родителей. А в 1806 году, то есть уже после аннексии Грузии Российской империей, по распоряжению императора Александра I юноша был зачислен в пажеский корпус. Так началась его военная карьера.
   Многие годы поэт провел в России. С 1808 года служил в Лейб-гусарском полку, который стоял в Царском Селе; участвовал в походе 1813–1814 годов. К моменту вступления русской армии в Париж он был адъютантом главнокомандующего Барклая-де-Толли. Дважды был ранен под Лейпцигом и Парижем. Дважды был сослан за участие в заговоре (1804 год) и за сочувствие заговорщикам (1832 год) против царизма и оба раза был досрочно освобожден за большие заслуги перед Россией. И вообще грузины, в том числе – потомок грузинских царей князь Петре Багратиони, сложивший свой живот в Бородинском сражении, князь Александр Чавчавадзе, еще один поэт-романтик князь Григол Орбелиани и еще много сотен и тысяч безвестных героев, верой и правдой служили России и его народу, близкому по духу и вере народу…
   В 1818 году Александр Чавчавадзе был переведен в Нижегородский драгунский полк, который стоял в его родной Кахетии, близ Цинандали. Чавчавадзе служил штаб-офицером и недолго – командиром этого полка. Впоследствии дослужился до чина генерал-лейтенанта, был награжден многими орденами и медалями, а также – золотой саблей «За храбрость».

   Портрет Александра Чавчавадзе неизвестного художника. Дом-музей Чавчавадзе в Цинандали

   Не забывал поэт и своего большого хозяйства. По свидетельству французского консула Гамба, побывавшего в гостях у Чавчавадзе в Цинандали в 1820 году, он производил в год около 120 тысяч литров вина, много хлеба, шелковичных коконов и многое другое.
   Но поэтическое сердце Чавчавадзе было самым большим его богатством, а его поэзия – самой большой победой. Он был неподражаемым певцом любви:

     Любовь могучая! Какого не одолеешь ты бойца,
     Тебе оброками – стенанья, тебе престолами – сердца.
     Рабом ты делаешь владыку, предав безумью мудреца,
     И соловей, поющий розу, тебе покорен до конца.

   В другом стихотворении мы читаем:

     О любовь коварная, о любовь блаженная,
     Ты певцу изранила сердце вдохновенное.

   Хорошо зная древние грузинские обычаи гостеприимства, веселого, щедрого застолья, в стихотворении «Застольная песня» поэт воспевает их:

     За здравие всех нас, кутил!
     Наш праздник теперь наступил!
     В давильне – осенний божок —
     В права свои Бахус вступил.

   Однажды Чавчавадзе спросили, почему его стихи так отличаются от стихов других поэтов своей легкостью и необыкновенным изяществом. Поэт ответил: «Вам хорошо известно, что я читаю много французских книг. И, придав стихам наших народных сказителей европейское изящество, получил такие стихи».
   «Не только выдающийся поэт, – пишет об Ал. Чавчавадзе Ираклий Андроников, – но и переводчик Вольтера, Росина, Корнеля, Лафонтена, Гюго, Эзопа, персидских лириков, он знакомил грузин с русской литературой и один из первых начал переводить на грузинский язык стихотворения Пушкина».
   Семья Чавчавадзе была центром культурных связей Грузии того времени. В доме поэта собирались передовые люди не только Грузии, но и многие приезжие поэты, политические деятели, путешественники. Здесь звучали произведения грузинских, русских и зарубежных авторов. Душой этих встреч были жена поэта Саломе Орбелиани-Чавчавадзе и дочери Нино и Екатерина [14 - У Ал. Чавчавадзе было четверо детей: Нино (1812–1857), Екатерина (1816–1882), Давид (1818–1884), Софья (1833–1862).]. Великий русский писатель, дипломат и музыкант Александр Сергеевич Грибоедов подолгу жил в Грузии, Тбилиси и Кахетии, знал ее культуру, природу, любил ее, как вторую родину. Здесь же он нашел свое счастье: женился на старшей дочери поэта Нине. И после трагической гибели в Персии здесь же он был похоронен по его завещанию (подробнее о Грибоедове в моем очерке «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской?»).
//-- * * * --//
   27 мая 1829 года Тбилиси восторженно встречал Александра Сергеевича Пушкина. Впоследствии в «Путешествии в Арзрум» поэт писал: «В Тифлисе я пробыл около двух недель и познакомился с тамошним обществом». На обратном пути из Арзрума Пушкин вновь остановился в Тбилиси. «В Тифлис я прибыл 1 августа. Здесь остался несколько дней в любезном и веселом обществе. Несколько вечеров провел я в садах при звуке музыки и песен грузинских».
   Находясь в Тбилиси, Пушкин посетил свежую могилу Грибоедова. Н.Б. Потоцкий пишет, что Пушкин «…преклонил колена и долго стоял, наклонив голову, а когда поднялся, на глазах были заметны слезы». Существует мнение (об этом говорит и И. Андроников), что Пушкин был и в семье Чавчавадзе.
   «Судьба, как нарочно, забросила его туда… – писал о Пушкине Николай Васильевич Гоголь. – Он один только певец Кавказа: он влюблен в него всею душою и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, южным небом, долинами прекрасной Грузии… Может быть, от того и в своих творениях он жарче и пламеннее там, где душа его коснулась юга».

     На холмах Грузии лежит ночная мгла;
     Шумит Арагва предо мною.

     Мне грустно и легко; печаль моя светла;
     Печаль моя полна тобою…

   Этот пушкинский шедевр написан в Грузии во время путешествия в Арзрум в мае 1829 года.
   Надо отметить, что Пушкину в Грузии нравилось буквально все. Побывав в тбилисской серной бане, он восторженно на целой странице описал весь процесс происходящего. Приведу выдержку из этих воспоминаний: «…горячий, железо-серный источник лился в глубокую ванну, иссеченную в скале. Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань. Опишу их подробно.
   Хозяин оставил меня на попечение татарину-банщику… Гассан (так назывался безносый татарин) начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу; после чего начал он ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение… После сего долго тер он меня шерстяною рукавицей и, сильно оплескав теплой водою, стал умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обливает вас как воздух! NB: шерстяная рукавица и полотняный пузырь непременно должны быть приняты в русской бане: знатоки будут благодарны за такое нововведение».
//-- * * * --//
   В октябре 1837 года в Грузию приезжает Михаил Юрьевич Лермонтов, сосланный туда за стихотворение «Смерть поэта». В письме к С. Раевскому поэт писал: «Хороших ребят здесь много, особенно в Тифлисе есть люди очень порядочные». Среди этих людей был и Александр Чавчавадзе. Причем их встречи проходили не только в Тбилиси, но и в Цинандали, тем более что в это время они оба служили в Нижегородском драгунском полку.
   «Естественно, что первые шаги сближения нижегородцев с грузинами и сделаны были в доме того же Чавчавадзе, в знаменитом имении в Цинондалах». – Писал историк Нижегородского полка В. Потто.
   Лермонтов был восхищен радушным гостеприимством семьи Чавчавадзе. Позже он в своих произведениях воспел эти встречи. В «Демоне» поэт пишет:

     Он сам, властитель Синодала,
     Ведет богатый караван.

   По мнению Ираклия Андроникова здесь «Синодал» – это Цинандали, а под местоимением «он» Лермонтов имеет в виду Александра Чавчавадзе, богатого и щедрого хозяина Цинандали.
   В «Демоне» встречаем также очаровательный образ вдовы Грибоедова Нины:

     Напрасно женихи толпою
     Спешат сюда из разных мест…
     Немало в Грузии невест,
     А мне не быть ничьей женою!..

   Как известно, Михаил Юрьевич многие годы вынашивал идею поэмы «Демон». Написал несколько вариантов поэмы, но только после приезда в Грузию он окончательно создал свой шедевр.
   В поэме «Мцыри» один из главных эпизодов – бой с барсом – удивительно перекликается с аналогичным эпизодом поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», созданной автором в 12-ом веке. Сегодня считается доказанным тот факт, что оба поэта использовали тему грузинской народной песни «Сказание о витязе и тигре». Но каким образом мог знать об этой песне Лермонтов? Доподлинно известно, что он не знал грузинского языка и в то время ни поэма Руставели, ни тем более народная песня на русский язык не были переведены. Значит, он получил эти сведения от людей, которые хорошо знали и грузинскую литературу, и русский язык. Безусловно, это была семья Чавчавадзе. Так считает все тот же неутомимый исследователь жизни и творчества Лермонтова Ираклий Андроников.
   Вот отрывок из поэмы «Витязь в тигровой шкуре»:

     Меч отбросивши, тигрицу я в объятья заключил:
     Целовать ее хотел я в честь светила из светил.
     Лютый нрав острокогтистой эту нежность отвратил;
     Я убил ее во гневе, что сдержать не стало сил.

     Тщетно силясь успокоить отвечающую злом,
     Я схватил ее и наземь бросил в бешенстве глухом…

(Перевод П. Петренко)
   Грузинский исследователь Я. Балахашвили приходит к выводу, что кинжал, о котором упоминает в своих произведениях Лермонтов, подарила ему Нина Чавчавадзе.

     Лилейная рука тебя мне поднесла
     В знак памяти, в минуту расставанья,
     И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
     Но светлая слеза – жемчужина страданья.

     И черные глаза, остановясь на мне,
     Исполнены таинственной печали,
     Как сталь твоя при трепетном огне,
     То вдруг тускнели, то сверкали.

   С семьей Чавчавадзе были знакомы еще многие другие известные люди. И. Андроников пишет: «В 20–40 годах гостиная Чавчавадзе являлась, как видим, центром культурного и политического объединения грузинского и русского общества, и не удивительно, что в этой семье в разное время бывали и Грибоедов, и Кюхельбекер, и Полонский, и Владимир Соллогуб, и художник Григорий Гагарин».
   Интересна и удивительна жизнь второй дочери Чавчавадзе Екатерины, получившей это имя в честь крестной матери поэта императрицы Екатерины II. Николоз Бараташвили, великий грузинский поэт, безумно любил Екатерину, посвящал ей вдохновенные стихи. Она отвечала ему взаимностью. Но не стала гордая и богатая Екатерина женой бедного поэта, пусть даже князя. Она стала женой богатого и влиятельного правителя Мегрелии [15 - Мегрелия – историческая область в Западной Грузии. В 16–19 веках – Мегрельское княжество.] Давида Дадиани, царицей этого прекрасного, но маленького царства. А ведь могла стать царицей Поэзии. После смерти мужа Екатерина сама управляла хозяйством и даже участвовала в военных действиях. Но она на всю жизнь сохранила память о Поэте, и главное, она сохранила тетрадь с его стихами и сберегла таким образом для потомства большую часть его поэтического наследия. А сам Бараташвили умер на чужбине на двадцать восьмом году жизни. За эту короткую жизнь чудом сохранившиеся произведения Бараташвили поставили его рядом с величайшими творцами грузинской культуры. Известный русский поэт и переводчик Михаил Дудин в предисловии к переведенному им сборнику Бараташвили пишет: «В могучем и древнем хребте великой культуры грузинского народа, где-то рядом с вершиной творческого гения Шота Руставели, освобождаясь от облаков забвения, начинает все ярче блестать совершенством своей исключительной судьбы вершина наследия Николоза Бараташвили, ибо великие поэты тем и велики, что они всегда современны».

     Цвет небесный, синий цвет,
     Первозданный свыше цвет,
     Цвет небесный, неземной,
     Полюбил я с юных лет.

     ……………………………….

     И мечты мои, и мысль
     В небеса зовут меня,
     Чтоб, сгоревший от любви,
     С синим цветом слился я.

(Перевод Г. Саамова)
   Эти стихи, посвященные синеглазой Екатерине, сохранились только в ее личном альбоме.

     Любимая! Бессмертия черты
     Твоей души – причина немоты.

     Хочу быть солнцем. Протянуть хочу
     Закатный луч рассветному лучу.

     Хочу звездою быть, предвестницею дня,
     Чтоб ликовали соловьи на розах в честь меня…

     Ужель мое желанье не Любовь?!
     Тогда пусть солнце потускнеет вновь…

     Пусть женщиной обычной станешь ты.
     Но ты полна нездешней красоты…

(Перевод М. Дудина)
   И все эти шедевры русской и грузинской поэзии прямо или косвенно связаны с семьей Чавчавадзе: с Ниной, Екатериной и с самим Александром Гарсевановичем…
   Александр Чавчавадзе прожил 60 лет, прожил мужественно и красиво. Но смерть его была неожиданна и нелепа. В тот ноябрьский день он ехал в гости к наместнику на Кавказе светлейшему князю М.С. Воронцову. Военная форма поэта, свидетельница его доблестных дел, стала невольной причиной его гибели: зацепившись длинной генеральской шинелью за колесо мчавшейся коляски, он упал с нее и разбился. Через несколько часов, 6 ноября 1846 года, Чавчавадзе скончался. Его с большими почестями похоронили в монастыре Шуамта, близ города Телави.
   После смерти Александра Чавчавадзе все его владения перешли к его сыну Давиду. Давид Чавчавадзе, как и отец, был доблестным генералом русской армии, его дом был так же гостеприимен, как прежде.
   Вот отрывок из стихотворения неизвестного автора:

     Алазань, луга и скалы,
     Блеск лазури, чудный вид,
     А направо Цинондалы,
     Где блаженствует Давид…

   Но хозяйственные дела Давида шли не так успешно, как у отца. Его хозяйство особенно пошатнулось, когда на Цинандали напали отряды Шамиля.
   Шамиль – имам Чечни и Дагестана – возглавлял борьбу кавказских горцев против царских колонизаторов. Но и сам совершал кровавые набеги на соседние земли.
   В 1839 году в бою с русскими войсками был взят в заложники сын Шамиля Джемал-Эддин, который позже окончил в Петербурге кадетский корпус и стал офицером конвоя русского императора.
   Нашествие Шамиля на имение Чавчавадзе в Цинандали преследовало две цели: добиться через Давида Чавчавадзе возвращения сына на родину и получить выкуп за пленных (традиционный «промысел» чеченцев).
   Летом 1854 года семья Чавчавадзе, как обычно, приехала в Цинандали (зиму семья проводила в Тбилиси). Шамиль послал свои отряды, которые в отсутствие в доме мужчин напали на имение и захватили в плен 22 человека, женщин и детей, а дом разграбили и подожгли. Среди них были жена князя Анна с детьми: Саломе 6 лет, Мария 5 лет, Тамара 3 лет, Александр одного года и четырёх месяцев и четырехмесячная Лидия, сестра Анны Варвара и другие. Среди пленниц была и воспитательница детей француженка Анна Дрансе, прибывшая в семью Чавчавадзе всего за 18 дней до нашествия. Только через восемь месяцев и шесть дней, получив в обмен своего сына и огромный выкуп, Шамиль отпустил пленниц. Позже, уже после освобождения, Дрансе написала книгу «Пленники Шамиля» и издала ее в Париже.
   Нина Александровна Грибоедова вместе с четырехлетней племянницей (дочерью Давида) в это время гостила у своей сестры, Екатерины Дадиани, вдовствующей правительницы Мегрелии.
   Существует легенда, прижившаяся даже в Доме-музее Чавчавадзе, о том, что, якобы, одна из дочерей Давида спряталась в дупле большой липы, стоящей в саду, и спаслась от плена. Но это лишь легенда, которая не соответствует действительности. Праправнучка Давида Чавчавадзе Ольга Ивановна Ратишвили-Львова (1902–1987) рассказала мне по воспоминаниям своей бабушки Тамары, дочери Давида Александровича, ребенком оказавшейся в плену, что в саду спрятался штабс-капитан Е.Ф. Ахвердов, единственный мужчина, который находился дома из-за болезни.

   Портрет Нино Чавчавадзе, художник Р. Стуруа. Дом-музей Чавчавадзе в Цинандали

   Вот отрывок из очерка Е.А. Вердеревского «В плену у Шамиля», составленного автором «на основании собственных показаний лиц, участвующих в событии»: «…больной и безоружный Ахвердов бросился в сад искать спасения, добежал до крайних деревьев сада, растущих наклонно над рекой Чобахури, взлез на одно из деревьев… и, повиснув таким образом на ветвях, в 30-саженной высоте над водою, он пробыл в этом положении целые сутки и тем спасся от гибели и плена». Этот очерк появился в печати в 1856 году. Мне его любезно предоставила Ольга Ивановна Ратишвили-Львова.
   После этого нашествия в пожаре погибло большинство семейных вещей Чавчавадзе, семейный архив, много исторических и художественных ценностей. Возможно, если бы не это варварское нашествие, мы бы точно знали, был ли Пушкин в семье Чавчавадзе. Могли бы прочитать записи юного Лермонтова в альбоме Нины, юного Бараташвили в альбоме Екатерины (кроме тех, чудом сохранившихся), нашли бы письма Грибоедова к жене и еще многие другие бесценные документы грузинской и русской культуры.
   В советское время в доме Чавчавадзе находилась бухгалтерия совхоза. Только в 1947 году стараниями энтузиастов облик дома был восстановлен, по крупицам собраны экспонаты и открыт Музей.
   Сегодня исторический комплекс Чавчавадзе представляет собой собственно Дом-музей, великолепный декоративный парк, который был заложен самим поэтом, и винный завод, который не что иное, как расширенные позже винные погреба Чавчавадзе.
   В Доме-музее можно познакомиться с родословной Чавчавадзе, с историей семьи, потомков поэта, которые в разное время жили и живут в разных концах Грузии и России, в Москве, в Санкт-Петербурге, во Франции, в Америке.
   Ольга Ивановна Ратишвили-Львова, о которой я уже говорил, с дочерью Екатериной (Экой) Юрьевной, мужем дочери Владимиром Николаевичем Роинишвили, с внучками Ириной и Лали с 1973 году переехали в Протвино Серпуховского района в связи с приглашением Владимира Николаевича в знаменитый Институт физики высоких энергий. Эка Юрьевна и Владимир Николаевич – ученые-физики. Она – кандидат наук, он – доктор наук, лауреат Ленинской премии. К сожалению, Ольги Ивановны уже нет в живых, но я до сих пор храню ее трогательные письма. Мы с ней многие годы переписывались.
   В Музее широко представлены произведения поэта, его переводы с разных языков, награды за доблестные победы генерала Александра Чавчавадзе. Здесь же экспонат, сохранивший звуки тех времен – фортепьяно из семьи поэта. Сохранилась чудесная картина, известная под названием «Мадонна», когда-то украшавшая гостиную Чавчавадзе. Известно, что картина итальянского происхождения, но автор неизвестен. Картину Музею передала Ольга Ивановна Ратишвили-Львова. Вот еще интересный экспонат цинандальского музея – платок Лермонтова. Его передал Музею Иван Дмитриевич Ратишвили (известный в России как князь Ратиев), отец Ольги Ивановны. Он многие годы был комендантом Зимнего дворца в Петербурге. Его стараниями, его отвагой были спасены бесценные шедевры Зимнего во время революции, за что заслужил благодарность Советского Правительства. Большой ценитель и знаток истории и искусства, Иван Дмитриевич этот платок, хранившийся в семейном архиве, передал Музею. Платок, по преданию, вышила Нина Чавчавадзе и подарила его Лермонтову.
   В Музее хранятся несколько интересных рукописей, в том числе – рукопись комедии Грибоедова «Горе от ума». Комедия переписана на бумаге с водяными знаками 1829 года, то есть года гибели поэта, и должна быть близка к авторскому оригиналу, который, как известно, до сих пор не найден. Так считает телавский исследователь профессор Георгий Джавахишвили.

   Портрет Екатерины Чавчавадзе. Художник С. Асланов, Дом-музей Чавчавадзе в Цинандали

   У Дома-музея Чавчавадзе много друзей. С их помощью экспозиция этого Парнаса грузинской и русской культуры все время пополняется.
   Не менее интересен декоративный парк, это уникальное произведение декоративно-паркового искусства, строительство которого, как мы уже говорили, было начато самым Александром Чавчавадзе. Сегодня парк занимает 12 гектаров. Видовой состав растений – деревьев, кустарников, цветов – богатый: достигает 400 видов. Здесь представлены такие редкие растения, как гинкго, криптомерия, павловния (адамово дерево), секвойя, самшит, агава и многое другое. Учитывая особенности естественных условий местности, создатели парка решили его композицию, расположение аллей, лужаек, цветников, архитектурных объектов очень тонко и изящно.
   После Давида Чавчавадзе цинандальское имение перешло в собственность Удельного ведомства Российской империи. В разное время в реконструкции парка и интродукции растений участвовали декораторы Арнольд Регель, Флориан Турчинский, в советское время – Ираклий Хмаладзе и другие.
   Культура виноградарства и виноделия в Грузии известна с незапамятных времен. По мнению ученых, в том числе – известного археолога и историка виноделия Хью Джонсона, именно здесь, в Грузии, в 8 тысячелетии до новой эры впервые в мире взрастили культурные сорта виноградной лозы и изготовили виноградное вино. Рассказы о грузинских винах часто встречаются в античной истории и литературе. Цирцея угощала Одиссея душистым вином из далекой Колхиды, а Ксенофонт, побывав в Кахетии и Картли, подробно повествует «о глиняных кувшинах, полных отменного вина». Веками накопленный опыт способствует возделыванию винограда, а виноградное вино в Грузии издревле считается одним из важнейших продуктов питания. Из винограда в Грузии готовят десятки кулинарных изысков, в том числе – знаменитую чурчхелу, основной вид провианта грузинских воинов. Этот исключительно вкусный и калорийный продукт, состоящий из виноградного сока, пшеничной муки и грецких орехов, может хранится годами, не теряя своих качеств.
   В семье Чавчавадзе хорошо знали искусство виноделия. Особенно успешно занимался виноградарством и виноделием сам Александр Гарсеванович. О его вине даже слагали песни:

     Чавчавадзе пригласил,
     Поил вином сладким…

   В «Путешествии в Арзрум» Пушкин писал: «Грузины пьют не по-нашему и удивительно крепки. Вины их не терпят вывоза и скоро портятся, но на месте они прекрасны. Кахетинское и карабахское стоят некоторых бургонских. Вино держат в маранах, огромных кувшинах, зарытых в землю. Их открывают с торжественными обрядами. Недавно русский драгун, тайно отрыв таковой кувшин, упал в него и утонул в кахетинском вине»…
   Лермонтов в письме к С. Раевскому в 1837 году из Тбилиси писал: «…был в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже»…
   Такая высокая оценка кахетинского вина со стороны двух великих русских поэтов заслуживает внимания еще и потому, что и Пушкин, и Лермонтов знали толк в хорошем вине.
   Большой интерес представляет винотека (винная «библиотека») Цинандальского винзавода, в которой хранятся вина с 1814 года, то есть со времен Александра Чавчавадзе.
   На международных выставках и дегустациях во многих странах мира грузинские вина неоднократно награждались золотыми, серебряными и бронзовыми медалями. Грузинские вина и сейчас одни из лучших в мире. Все остальные вина, где бы они ни производились и как бы красиво они ни упаковывались, они лишь дети и внуки грузинских вин. Нет до сих пор аналогов таких винодельческих шедевров, как «Цинандали», «Саперави», «Киндзмараули», «Хванчкара», «Твиши» и многие другие.
   Такова вкратце история семьи Чавчавадзе, которая была и осталась в истории связующим звеном между русской и грузинской культурой, русским и грузинским народами. Как бы хотелось, чтобы современные политики и России, и Грузии были так же мудры, как наши великие предки…

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   1. И. Гришашвили – «Жизнь Александра Чавчавадзе», «Сахелгами», Тбилиси, 1957 год (на грузинском языке).
   2. Я. Балахашвили – «Грибоедов и Нино Чавчавадзе», «Сабчота Сакартвело», Тбилиси, 1966 год (на грузинском языке).
   3. С. Чилая – «Екатерина Чавчавадзе», «Накадули», Тбилиси, 1969 год (на грузинском языке).
   4. И. Андроников – «Лермонтов. Исследования и находки», «Художественная литература», Москва, 1964 год.
   5. М.Ю. Лермонтов – Полное собрание сочинений, «Правда», Москва, 1953 год.
   6. А.С. Грибоедов – Сочинения, «Худ. Литература», Москва, 1956 год.
   7. Ю.И. Тынянов – «Пушкин и его современники», «Наука», Москва, 1968 год.
   8. А.С. Пушкин – Сочинения в трех томах, «Худ. Литература». Москва, 1985 год.
   9. Н.М. Бараташвили – «Стихотворения. Поэма», «Мерани», Тбилиси, 1974 год (на русском языке).
   10. Е.А. Вердеревский – «В плену у Шамиля», 1856 год.
   11. О. Романченко – «Властитель Синодала», «Накадули», Тбилиси, 1977 год (на грузинском языке).
   12. Группа авторов – «Страницы истории Грузии», Академия наук Груз. ССР, Тбилиси, 1965 год, (на русском языке).
   13. Группа авторов – «Русские писатели в Грузии», «Мерани», Тбилиси, 1983 год, (на русском языке).

   Кроме этого использованы материалы БСЭ, СЭС, Центрального государственного архива в Санкт-Петербурге, Телавского филиала Грузинского гос. Архива, архива Цинандальского винного завода, личных архивов О.И. Ратишвили-Льво-вой (пос. Протвино, МО), Т.Н. Турчинской (г. Сухуми).

Что такое поэзия?

   Красоте розы, этой королевы цветов, посвящены тысячи поэтических шедевров. Но роза славится еще и своим чарующим благоуханьем, которое давно стало основой многих парфюмерных композиций. И чтобы аромат розы превратить в великолепные благовония и духи, надо сначала вырастить и выходить розы, собрать их ласковые лепестки и любовно их переработать.
   Сбор розовых лепестков, процесс на первый взгляд легкий и даже приятный, на самом деле – сложный и утомительный. Лепестки надо собирать только рано утром, до наступления дневного зноя: именно ночью роза накапливает ароматные эфирные масла, а днем источает их, привлекая таким образом насекомых-опылителей.
//-- * * * --//
   Я учился тогда в десятом классе. Нам сообщили, что завтра поедем в совхоз собирать розовые лепестки. И чтобы выехать к ароматным полям до рассвета, к всеобщей радости, оставили нас на ночь в школе. Мы всю ночь пели песни, танцевали, а незадолго до рассвета сели в грузовик со скамейками и направились к месту своей необычной работы.
   Когда выехали на просторы Алазанской долины, стало светать…
   Восход солнца в горах зрелище поистине грандиозное, особенно если наблюдать его снизу, из долины.
   Рассвело, мы приехали на место. Миллионы роз, раскинувшиеся на необозримых полях, наполняли воздух таким густым и терпким ароматом, что он казался осязаемым.
   Работали мы недолго. Часам к одиннадцати, когда стало уже жарко, в ожидании автомашины мы собрались в тени огромного орехового дерева. От всего увиденного, от этого дурманящего аромата все были возбуждены. Чувства переполняли нас. К тому же мы были в том возрасте, когда жизнь кажется бесконечной и сплошным праздником. Все хотели чем-нибудь похвалиться. Девушки старались показать свою красоту, мальчики – силу и ловкость. В конце концов завязались своеобразные состязания в исполнении песен и чтении стихов. Пригласили в круг меня. Я только что сочинил стихи, хотел их прочитать, но волновался. Наконец собрался и, чтобы окончательно успокоиться, я – гимнаст-перворазрядник – сделал сальто назад, выдержал небольшую паузу и прочитал:

     Пламенем ярким пылает Восток,
     Всплывает солнца огненный шар,
     Лучей золотых веселый поток
     Все охватил, как гигантский пожар.

     Высок и могуч многоглавый Кавказ,
     В небо впились седые вершины.
     Так далеко, не достанет и глаз, —
     Просторы Алазанской долины.

   Ребята наградили меня дружными аплодисментами. И мне показалось тогда, что я написал хорошее стихотворение. Но что делать, кто в юности не писал стихов? Наверное, все. Главное, вовремя остановиться.
   Спустя несколько лет я прочитал книгу Ираклия Анроникова «Лермонтов. Исследования и находки». Книга меня потрясла: сколько находок, сколько новых мыслей, какой язык! И вот я дошел до места, где автор, этот маг и кудесник, – описывает восход солнца в Кахетии, то есть то же самое событие и на том же самом месте. Нет, не стихами, прозой. Но какой прозой?! Вот, послушайте:
   «Многое теряет тот, кто не бывал в Кахетии, кому не приходилось наблюдать в Цинандали восход солнца из-за дальних гор Кавказского хребта, заслоняющего Алазанскую долину с востока, когда движется утренняя прохлада, когда, меняя освещение, серо-лиловые облака постепенно принимают перламутровые оттенки, а небо белеет и проникается голубоватой прозрачностью. Но вот над одной из ближних, покрытых серебряным снегом вершин оно вдруг начинает живеть, розоветь, пламенеть, и рыжий диск солнца внезапно выскакивает из-за зубчатого горизонта, и тогда туман, заслоняющий низ долины, распахивается внезапно, как театральный занавес, и перед глазами раскрывается Кахетия – нескончаемый сад, опоясанный серебряным кушаком Алазани».
   Так что же такое поэзия? Разве только рифмованные строки, если даже они написаны среди миллионов роз? Нет, конечно. Поэзия – это особое чутье, особый слух, особое состояние души; души, которая поет по партитуре Мироздания. А рифма лишь один из способов выражения поэзии.

Год Руставели

   Решением ЮНЕСКО 2016 год был объявлен годом Шота Руставели в связи с тем, что 28 сентября исполнилось 850 лет со дня рождения этого великого грузинского поэта, мыслителя, государственного деятеля.
   В сентябре 1966 года мне довелось встретиться с известным японским публицистом, издателем и переводчиком И. Фукуро. Он приехал в Грузию в связи с празднованием 800-летия Руставели. Решением ЮНЕСКО 1966 год тоже был объявлен годом Руставели. Юбилей гения – важное событие в культурной жизни не только Грузии, но и всего просвещённого мира.
   Господин Иппей Фукуро к этому юбилею перевёл на японский язык поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре». И хотя перевод был прозаическим, как рассказал сам переводчик, солидный тираж книги был раскуплен в считанные дни. Причина такого успеха перевода в том, что поэма Руставели не только гениальное поэтическое творение, но и остросюжетная приключенческая повесть, гимн истинной дружбе и любви, сотрудничеству народов и политиков разных стран в борьбе со злом в мире.
   В то время Фукуро ещё не знал грузинского языка, только начал его изучать для того, чтобы сделать поэтический перевод с первоисточника. А пока в качестве оригинала он использовал русский перевод грузинского профессора Шалвы Нуцубидзе.
   В его программу поездки по Грузии входило также знакомство с жизнью и бытом грузинского народа. Причём он выбирал в основном жителей села…
   Меня и двух моих товарищей пригласили в Телавский райком комсомола и сообщили, что мы должны присутствовать на встрече господина Фукуро с одной из семей в селении Цинандали. А встреча эта проходила так: хозяева дома показали японскому гостю, как пекут грузинский хлеб, как готовят разные блюда. И конечно – обычаи гостеприимства и не имеющий аналогов в мире институт тамады и застолья. В нашу же задачу входило петь вместе с хозяевами дома грузинские песни.
   В Грузии каждый год в конце сентября отмечается праздник Руставели «Шотаоба» (так же отмечаются праздники других поэтов. Ведь Грузия – страна поэзии и поэтов!). А 1966 году 800-летие поэта отмечалось с особым размахом. Приехали многочисленные гости из разных стран мира и республик Советского Союза.
   В моём родном городе Телави кульминацией праздника стало театрализованное представление на городском стадионе: Телавский государственный театр – один из старейших театров в стране, городской хор и хореографический коллектив, джаз-оркестр «Цицинатела», участником которого я тоже был, показали грандиозное представление.
   Я в качестве фоторепортёра районной газеты снял это важное событие. Фото сохранились до сих пор, они не раз публиковались в печати.
   Прошло восемь с половиной веков со дня рождения одного из величайших поэтов всех времён и народов Шота Руставели, но его поэма, его учение до сих пор актуальны. А для грузинского народа «Витязь в тигровой шкуре» – второе Евангелие. «Вепхисткаосани» – обязательный традиционный подарок молодожёнам, чтобы они, супруги, прожили жизнь так честно и благородно, как завещал великий Руставели. Поэма переведена на десятки языков мира, есть несколько переводов на русский язык.
   В том же 1966 году был уточнён день рождения поэта – 28 сентября. Именно в этот день вся Грузия, и не только, отмечает день великого Шота Руставели. А что в России? Вот что писал о Руставели Ираклий Андроников:
   «Ещё не родился Колумб, открывший потом Америку, и Коперник ещё не сказал, что Земля и планеты движутся вокруг Солнца, на Руси не слышно было о хане Батые, на месте Берлина стояли две деревушки, не было ни «Божественной комедии», ни Данте, и триста лет оставалось до постройки в Риме собора святого Петра, и лондонские ремесленники ещё не начинали борьбу за Великую хартию, когда Шота из Рустави уже написал в Грузии поэму «Вепхисткаосани», что значит «Витязь в тигровой шкуре», и поразил царицу Тамар и придворных её увлекательным сказочно-волшебным сюжетом, живостью и благородством характеров юных рыцарей (…) и виртуозно-музыкальным, мощным и нежным стихом». От себя добавлю: не было ещё ни Шекспира, ни Гёте, ни Золотого, ни Серебряного века, Кирилл и Мефодий только создали русскую письменность, а великая поэма Руставели уже была.
   Ещё такой удивительный факт: автор приведённых выше строк – Ираклий Андроников (Андроникашвили) – тоже родился 28 сентября. Но 8 веков спустя…
   Да, 2016 год по решению ЮНЕСКО вновь был объявлен годом Руставели.
   Великое наследие Руставели вечно!

Тбилиси – город театральный

   В 50-е годы прошлого века, после окончания школы в своём родном городе Телави, я поступил в политехнический институт. Жил я в Тбилиси у моего школьного друга Вилли Анастасиади, точнее – мы с ним жили у его бабушки Мариам Долидзе. Квартира её была в центре города, рядом с театром Марджанишуили.
   Как-то зашёл ко мне пожилой человек (пожилой по моим тогдашним понятиям: мне было 19 лет, а ему целых 50!). Представился:
   – Здравствуй, дорогой! Я школьный друг твоего отца Ладо Цагурия, я работаю в театре оперы и балета. Вот тебе билеты. Если тебе это интересно, буду приглашать. – Мне отец рассказывал о нём, и я знал, что у него в авиакатастрофе погибли жена и сын, остался один. Видно, именно поэтому он, известный певец и артист, так тепло стал ко мне относиться. И благодаря этому удивительному человеку я побывал на таких мероприятиях, куда студенту достать и купить билет было невозможно.
   Расскажу о некоторых моих походах в знаменитый Тбилисский театр оперы и балета.
//-- 1. --//
   В Тбилиси из Европы приехал известный певец. Его называли королём баритонов (не буду называть его имени из этических соображений). Он должен был петь в двух оперных спектаклях Джузеппе Верди «Травиата» (Жермон) и «Риголетто» (заглавная партия). Я имел счастье получить билеты на оба эти представления.
   Травиата. Знаменитая ария Жермона. Овации длятся долго, настойчиво. Артист вынужден повторить. Опять долгая овация, дело идёт к ещё одному повтору, но артист делает знак дирижёру, и спектакль продолжается. Всё проходит триумфально.
   Через неделю намечена опера «Риголетто», в заглавной роли – король баритонов. Любители оперы ждут этого события, считают дни. Но за два дня до назначенного спектакля на афишах появляется сообщение: «В связи с болезнью артиста представление оперы “Риголетто” отменяется». Я в кулуарах узнаю, что приехавшему артисту показали киносъёмку оперы «Риголетто» в исполнении народного артиста СССР Петре Амиранашвили. Именно после этого он отказался петь эту партию.
   И ещё через неделю в театре дали «Риголетто» с Амирнашвили в заглавной роли. Причём по билетам отменённого ранее спектакля. Нет, Амранашвили не называли королём баритонов, просто он был не только отличным баритоном, он был ещё королём роли «Риголетто». А в тот вечер 50-летний грузинский баритон превзошёл самого себя: пел и играл как Бог! И, как говорил незабвенный Ираклий Андроников, зал стонал!
   Был полный триумф короля «Риголетто».
//-- 2. --//
   29 ноября 1957 года в Тбилисском театре оперы и балета состоялась премьера балета «Отелло» по трагедии Шекспира. Музыка композитора Алекси Мачавариани, автор сценария, балетмейстер и исполнитель заглавной роли великий Вахтанг Чабукиани.
   Балет был высоко оценён Дмитрием Шостаковичем: «Балет “Отелло” мне крайне понравился, прекрасная музыка, прекрасный спектакль. Отелло – это успех всего коллектива, особенно композитора А. Мачавариани. Музыка талантлива и прекрасно оркестрована».
   Я был на этом спектакле. Творилось что-то невообразимое: после спектакля темпераментная грузинская публика готова была подняться на сцену, чтобы выразить композитору и артистам свой восторг.
   Кульминация наступила, когда для поздравления на сцену поднялся художественный руководитель театра имени Руставели, неподражаемый исполнитель роли Отелло великий Акакий Хорава. И чтобы выразить свой восторг игрой Чабукиани, он к нему подошёл с… поднятыми руками. Овация длилась очень долго. А два великих артиста Вахтанг Чабукиани и Акакий Хорава стояли рядом и аплодировали композитору, исполнительнице роли Дездемоны Вере Цигнадзе, аплодировали залу.
   Как жаль, что тогда невозможно было всё это снять на видео.
//-- 3. --//
   Точно не помню, наверное, в 1956 году в Тбилиси на гастроли приехал солист Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова (исторически и ныне Мариинский театр) певец, о котором в Тбилиси никто до того не слыхивал. Но он почему-то стал вдруг суперзвездой.

   Тбилиси, вид с горы Мтацминда. Фото автора

   Очевидцы говорили, что играет и поёт хорошо, но не лучше наших певцов. Но… Он был болгарского происхождения, красивый, обаятельный. Удивить Тбилиси, Грузию пением или мужской красотой невозможно, но в чём была тайна этого артиста? Почему именно в Тбилиси принимали его так горячо? Не знаю. И вряд ли кто сможет объяснить. Я не видел его на сцене. Но видел… на балконе гостиницы «Интурист» на проспекте Руставели. Восторженная публика собралась у гостиницы, устроила овацию. А артист охотно вышёл на балкон и пел. Причём даже петушил, но все были в восторге.
   Почему? Загадка!

О переводах

   Работая над своей книгой «Плач Кукушки», я еще раз обратил внимание на переводы произведений классиков, которые выполнялись, как правило, известными поэтами. Зная оба языка, невольно сравниваешь: близок ли перевод к оригиналу? Оказывается, что даже очень известные переводчики грешат неточностями, что ухудшает качество перевода или искажает замысел автора. Как пример приведу творчество великого грузинского поэта Николоза Бараташвили. Его стихи переводили очень известные поэты. Конечно, я не могу оспаривать работы этих выдающихся людей.
   Но все-таки незнание языка оригинала часто дает о себе знать. Например, знаменитое стихотворение Бараташвили «Мерани» ни в одном переводе не приближается к авторскому замыслу. В этом произведении поэт говорит о поэтической мысли, о душе поэта, которая бежит, летит в неведомое. Автор использует образ сказочного коня Мерани, который и уносит Поэта в неведомые дали. Однако в переводах все воспроизводится буквально, и вместо поэтического полета получается так: «Бежит мой конь по бездорожью». Согласитесь, что это не одно и то же. Ведь Николай Васильевич Гоголь, когда писал свою знаменитую Русь-Тройку, имел в виду не телегу или фургон, а тот же самый полёт поэтической мысли…
   Наверное, перевод может быть полноценным, только если переводчик знает оба языка. Или хотя бы поэт-переводчик не просто пользуется чужим подстрочником, но работает вместе с человеком, который знает язык оригинала.
   Я попытался перевести несколько стихотворений грузинских поэтов. И постарался сохранить максимально замысел авторов и, по возможности, ритм оригинала.

   Николоз БАРАТАШВИЛИ
   (Посвящения Екатерине Чавчавадзе)

Синий цвет

     Цвет небесный, синий цвет,
     Первозданный свыше цвет,
     Цвет небесный, неземной,
     Полюбил я с юных лет.

     А теперь остыла кровь,
     Но любовь моя со мной.
     И клянусь, не полюбить
     Никогда уж цвет иной.

     Этот цвет прелестных глаз
     Навсегда я полюбил.
     Он, сошедший к нам с небес,
     Мир мой счастьем озарил.

     И мечты мои, и мысль
     В небеса зовут меня,
     Чтоб, сгоревший от любви,
     С синим цветом слился я.

     Но умру я, не узнав
     Слез ни близких, ни родных.
     Окропит меня росой
     Небо синее за них.

     И могилу ту когда
     Пеленой покроет мгла,
     Жертвой будет пусть она
     Небу синему дана.

   В этом стихотворении все переводчики упрямо повторяют одну и ту же фразу (складывается впечатление, что все они пользовались одним подстрочником): «На моих похоронах». Нет этого в оригинале. Бараташвили говорит о том, что некому будет обронить слезу на его могилу сегодня, завтра или через сто лет. Могила поэта – это вечность. А похороны – это, образно говоря, процесс единовременный. Это два совершенно разных понятия.

Серьга

     Словно ветерок,
     Колышет цветок
     Бабочка, сев на ветку под сенъю.
     Так же и серьга,
     Дивная серьга,
     Все играет со своею тенью.
     Кто к тебе прильнет,
     Тот счастье найдет,
     И под тобою он пыл остудит.
     То колыханье,
     Любви дыханье
     Счастливый никогда не забудет.
     О, серьга мечты, Как волнуешь ты?!
     Кто насладит губы под тобою?
     Тот бессмертия
     Да выпьет зелья,
     И прильнет к чарам твоим душою.

   Григол ОРБЕЛИАНИ
   (Посвящение Нине Чавчавадзе)

     Как приятно, когда Нина
     Розу красную вдыхает.
     Знать бы – роза Нину или
     Нина розу украшает.

Масраоба

   Фото автора

   Я хорошо помню первый день войны. Ещё лучше помню день, когда кончилась война, день великой Победы…
   22 июня 1941 года мы, мальчишки, узнав, что началась война, собрались у военного комиссариата. Там, прямо во дворе, мужчин стригли наголо, сажали в грузовики и увозили. Этот жуткий конвейер сопровождался причитаниями и плачем женщин и детей. Эта сцена мне напомнила стрижку овец перед убоем.
   Наши отцы уходили на фронт, и мы сразу осознали, что такое война, что это – разлука, это – голод, это – смерть.
   Война вносила коррективы даже в детские игры. Тогда мы играли в основном в войну – партизан, немцев. В наших играх, естественно, мы всегда побеждали врага и надеялись, что наши отцы и братья сделают то же самое и вернутся домой с победой.
   И настал, наконец, День Победы. Возвращались с фронта воины, к сожалению, не все, и, к сожалению, многие – калеками.
   А после войны у нас пошли несколько другие игры.
   Одна из таких игр называлась «масраоба», от слова «масра», то есть гильза. Эта игра представляла собой видоизменённую «вышибалку», только вместо металлических денег, то есть монет, в кружок ставились стреляные гильзы от разных видов оружия.
   Солдаты, возвращаясь с фронта домой, везли с собой эти самые гильзы своим детям в качестве сувениров, особенно если в семье были мальчики.
   В свои 8-12 лет (наша компания состояла именно из таких ребят) мы уже отлично разбирались в гильзах. Мы знали, что пистолет ТТ и автомат ППШ заряжаются одинаковыми патронами. Легко отличали гильзы наших винтовок от немецких. Причём все гильзы мы оценивали по особой балльной системе. Так, гильза от ТТ и ППШ «стоила» 2 балла, винтовочная – 4 балла, металлическая гильза от охотничьего ружья – 3 балла. Самая большая гильза от противотанкового ружья оценивалась в 10 баллов.
   Игра проходила так: назначалась ставка, например, в 10 баллов. Все играющие должны были поставить в кружок гильзы этого достоинства в любой комбинации. Выбивали мы их из игрового круга плоскими каменными битами с расстояния, которое заранее оговаривалось играющими. А остальное было похоже на сегодняшний боулинг – кто больше выбивал, тот и побеждал. Выбил часть гильз, получаешь право на следующий бросок.
   Игра была азартной, шумной, часто переходящей в ругань и даже потасовки. Если появлялась какая-нибудь незнакомая гильза, «эксперты» – обычно самые опытные ребята – оценивали её дополнительно. Редкая гильза, как правило, получала высокий балл.
   Но однажды произошло событие такое неожиданное, что даже самые опытные знатоки оказались в растерянности. Один член нашего клуба принёс гильзу невиданных размеров, гильзу от противотанковой пушки. Она была уникальной ещё и потому, что была в единственном экземпляре. Было такое впечатление, что среди мелких жемчужин вдруг появился огромный сверкающий бриллиант. Мы по очереди разглядывали её, щупали, даже нюхали. Запах пороха ещё сохранился и дразнил воображение.
   Долго думали, судили-рядили и решили присвоить этому диву 100 баллов.
   Мы перестали спокойно спать. Я даже ночью просыпался и думал об этой чудо-гильзе. Днём же уходил куда-нибудь далеко и тренировался. Жизнь всего нашего сообщества превратилась во всеобщую мечту, точнее охоту за этой дивной гильзой. Когда хозяин ставил её на кон, нам надо было ставить по 50 гильз ТТ или другой эквивалент. Игровой круг наполнялся огромным количеством гильз разного достоинства, среди которых надменно возвышалась наша Мечта. Дважды выигрывал её и я, но на другой день опять проигрывал. Так она и переходила из рук в руки. Это латунное чудо было уже искорежено ударами каменных бит, потускнело, перекосилось, но в наших глазах достоинства своего не теряло.
   Отец одного из наших ребят, недавно вернувшийся с фронта весь израненный, не выдержал стенаний сына и вместе с ним принёс на игровую площадку гильзу от большой (к сожалению, точно не помню какой) пушки. Игра остановилась, все оцепенели. Полированная латунь сверкала золотом, отражая наши удивлённые и искажённые лица. Но хозяин категорически отказался ставить её в круг, сказал, что они с отцом решили передать её в краеведческий музей. Странно, но мы согласились. Это нам показалось важнее любой игры. Ещё бы – твой экспонат с фронта будет красоваться в музее, и все будут говорить, что эту гильзу привёз с фронта такой-то отважный воин, а музею передал его сын.

   Вожак нашего игрового сообщества предлагал за невиданную гильзу разных гильз общим достоинством в 1000 баллов, но хозяин не согласился, он твёрдо решил передать её в музей…
   После этого мы играть в гильзы перестали: стало неинтересно возиться со всякой мелочью типа гильз ТТ.
   Да и время было уже другое, время других игр и других героев.

Ванико

   Я редко встречал молодого человека такого обаяния. Когда я познакомился с Вано, или, как мы его называли, Ванико, было ему 23 года. Огромные карие глаза, чёрные брови вразлёт, прямой античный нос, густые чёрные волосы создавали лицо неописуемой красоты. Отлично сложенная фигура, лёгкая походка и весёлый общительный нрав дополняли его необыкновенную внешность.
   Я был на два года старше его, уже окончил институт, работал в редакции районной газеты и по заданию райкома комсомола в выходные дни помогал городской турбазе, куда приезжали гости со всего Советского Союза и многих зарубежных стран. Я на турбазе оказался в связи с тем, что тексты почти всех экскурсий по историческим местам нашего региона были написаны мной. Ванико учился заочно в педагогическом институте и работал инструктором турбазы. У нас сложились хорошие отношения ещё и потому, что он читал мои работы, ездил со мной на экскурсии, чтобы изучить не только историю памятников, но и мою манеру подачи материала.
   По природе своей Ванико был человеком исключительно добрым, отзывчивым. Он всегда приходил на помощь любому, даже незнакомому человеку. И делал он это от всей широкой своей души.
   Женщины обожали Ванико, и он в долгу не оставался: в каждой туристической группе, которую он сопровождал, выбирал себе красавицу и, как правило, добивался её благосклонности. Если попадалась девушка с характером, то он использовал разные приёмы психологического воздействия из своего богатейшего репертуара. Казалось, что любовь, даже мимолётная, для него составляла цель жизни.
   Один из приёмов был такой: познакомившись с группой, Ванико, как бы нечаянно, говорил, что он не просто грузин, а испанский баск. А баски, как известно, – это те же грузины, переехавшие много веков назад в связи со стихийным бедствием на юг Испании и Франции. Туристы к такой информации, конечно, проявляли интерес, и дальше он пускал в ход всё своё актёрское мастерство и фантазию. Так вот, Ванико рассказывал, что его настоящее имя не Вано Сачишвили, как его знают здесь, а Хуан Санчес. И якобы во время гражданской войны в Испании погибли его родители и все взрослые родные. А его с сестрой Руфиной, которая была на три года старше, вывезли в Советский Союз. Сестра его – тогда ей было 9 лет – захотела жить в Грузии, зная, что она и есть их истинная прародина. Эта легенда заканчивалась тем, что якобы сестра недавно умерла и он, Ванико, остался совсем один. Для большей убедительности после городской экскурсии он завозил туристов на кладбище и, указав на одну из свежих могил, начинал плакать, якобы оплакивая сестру. Он рыдал самими настоящими слезами, и вместе с ним плакала вся группа. После такого спектакля чувство восторга красотой инструктора и жалость к его горькой судьбе достигали кульминации и делали своё дело. Я как-то спросил:
   – Тебе не надоело всё это?
   – Нет, не надоело. Я же делаю доброе дело – дарю женщинам любовь. Они счастливы. И, знаешь, я всех их искренне люблю. Что может быть лучше? – Ия поверил ему.
   Как-то за дружеским столом он признался, что пишет дневники о своих амурных делах. В дневнике было описано всё: с кем, когда, как, сколько раз и т. п. Были указаны адреса и телефоны всех «невест». Конечно, у такого удачливого и неподражаемого Дон Жуана были и завистники, однако Ванико их не замечал. Но позже это вылилось для него в большую неприятность.
   А случилось вот что. Однажды Ванико заявил, что на Новый год едет в Москву, где у него было больше всех возлюбленных. Причём он расписал по дням – когда и с кем проведёт время. На каждую из намеченных 10 красавиц он отводил по три дня.
   В прошлом году такой вояж он уже совершил в Ригу, и – по его словам – всё прошло отлично. Там, в Риге, Ванико пригласил одну из подруг на концерт известной итальянской группы и дал ей такое необычное поручение:
   – Когда мы войдём в зрительный зал, я буду говорить разную чепуху, якобы на итальянском языке, а ты всё время повторяй: «грация, грация».
   – А зачем это?
   – Шутки ради: будем изображать из себя итальянцев.
   В зрительный зал Ванико со своей спутницей вошёл за несколько минут до начала концерта, когда зал уже был полон. И он приступил к исполнению своей необычной роли: говорить всякую абракадабру, то есть итальянские слова из радиопередач, музыкальные термины, причём достаточно громко, чтобы было слышно в зале:
   – Радиотелевизионо итальяно престо фортепьяно мама мия пикколо бамбино…
   – Грация, грация…
   Люди стали оборачиваться, прислушиваться. Увидев такого красавца-южанина и услышав диалог, приняли его за итальянца (чего он и добивался!). Раздались аплодисменты, потом всё больше и больше. Ванико величественно раскланивался, с наслаждением собирая плоды своего артистического таланта. На скорую руку подписал несколько автографов. И в это время концерт начался.
   Приехал он из Риги совершенно счастливый и взахлёб рассказал нам о своём успехе…
   В Москве намечалось что-то похожее. Итак, месяц сплошной любви был спланирован, и оставалось только осуществить его. Но он вернулся из Москвы уже через неделю и почему-то сильно расстроенный. Оказалось, что накануне его отъезда кто-то из ребят решил над ним подшутить: выписал из его дневника фамилии и адреса всех девушек, с которыми собирался Ванико встретиться в Москве, и послал им одинаковые телеграммы: «Приезжаю тогда-то, поезд №, вагон №. Встречай. Целую. Ванико».
   Когда наш Ванико вышёл из вагона, его встречали 9 красавиц с цветами. Они в прямом смысле закидали его букетами, мягко говоря, не совсем ласково и тепло. Но люди приняли его за какую-то знаменитость, которого так восторженно и экспансивно встречают поклонницы, и стали аплодировать, просить автографы. Но, увы, праздник любви был испорчен, и было не до аплодисментов и автографов. Как-то он спросил меня:
   – Кто это мог сделать, зачем?
   – От зависти, от чувства собственного ничтожества. Я так понимаю. Ничтожные люди способны на большие подлости. Вспоминай, кого ты нечаянно обидел, может, «невесту» у кого увёл? – Ванико всё-таки вычислил «шутника» и достойно с ним рассчитался: просто перестал с ним общаться и даже здороваться. А это в нашем кругу считалось большим наказанием.
   А та девушка, единственная из десяти, которая не пришла встречать нашего героя, вскоре написала ему письмо: она сокрушалась, что не смогла приехать на вокзал, так как была в командировке (она, конечно, не могла знать, что именно в этом было её будущее счастье!). Ванико ответил. Потом они стали писать письма друг другу почти каждый день. Так завязался у них почтовый роман. Через год они поженились. Кто бы мог подумать, что такой гуляка-парень вообще женится. Но Ванико не только женился, но оказался верным и заботливым мужем и отцом. И семья у них была просто образцовая.
   Но, спустя годы, когда произошла чернобыльская авария, Ванико поехал туда добровольцем.
   Рассказывали, что он лез в самое пекло.
   Всем помогал, хотел быть всюду впереди, оберегая других.
   Но мой добрый друг, мой дорогой Ванико получил сильное облучение и через год умер.
   Остались жена, двое детей и старая мать.
   И светлая память о нём…

Церковь Греми. Фото автора

Кому нужна война?

   Фото автора

   Много лет назад, в 1964 г., я опубликовал очерк под этим же названием в газете «Алазнис Гонтиади» в г. Телави Грузинской ССР, где я тогда жил и работал. Материалом для публикации послужила одна из командировок и услышанный там рассказ.
   Было это в октябре месяце. Проходили очередные XVIII Олимпийские игры в столице Японии Токио. Среди других спортивных событий особое внимание привлекали выступления штангистов тяжелого веса в основном из-за участия в них двух советских спортсменов – великого Юрия Власова и восходящей звезды советской тяжелой атлетики Леонида Жаботинского. Все прочили успех непобедимому до сих пор Власову. Но Жаботинский просто перехитрил его и выиграл, хотя уверен – выбери Власов другую тактику, победил бы с большим перевесом.
   Но ничего не поделаешь, в спорте, как и в жизни, одни побеждают умом, другие – силой, третьи – примитивной хитростью.
   Это к слову, так сказать, для ориентации во времени. А существо вопроса в другом.
   Я, молодой тогда журналист, получил ответственное задание редакции посетить чабанов на летних высокогорных пастбищах и написать о них.
   Вдвоем с моим другом, великолепным журналистом и музыкантом Элизбаром Саралидзе отказались от проводника, взяли коней и отправились к месту назначения.
   Побывав в нескольких фермах, вечером третьего дня подъехали к ферме селения Напареули.
   Темнело. Чабаны были заняты вечерней дойкой. Мы, обвешанные фото– и кинотехникой, снимали это интереснейшее событие. Огромные собаки рычали на нас, ягнята путались под ногами, но мы не обращали на это внимания.
   Как это бывает в горах, темнота, как сказочное одеяло, внезапно накрыла мир. В небе зажглись огромные звезды. Сразу стало прохладно.

   Еду по заданию редакции…

   Нас пригласили к ужину. Широкий стол из строганных досок стоял под навесом. Рядом над костром приятно бурлил большой котел, источая дурманящий запах варившегося мяса. Вскоре на столе появился свежевыделанный сыр – делама. Мы с Элизбаром подали к общему столу привезенный с собой небольшой кувшин благородного «Цинандали».
   Собралось всего человек десять. Так что досталось каждому этого вина понемногу. Выпили, как и полагается за грузинским столом, ритуально: старший из чабанов дядя Михо взял в руки небольшой рог с вином, покачал головой, как бы сомневаясь, можно ли уместить все пожелания в такую маленькую посудину, и сказал:
   – Тостов у нас много, но давайте скажем самый главный из них – за мир, чтобы не было войны. Будет мир – будет и покой людям, нашим детям и внукам. Мир зиждется на дружбе. Я имею в виду не только дружбу между отдельными людьми, но и между целыми народами. А война самое плохое «изобретение» человека. Это как драка хулиганов, но в государственном масштабе. Вспомним мудрые слова из «Мравалжамиер» [16 - «Мравалжамиер» грузинская народная хоровая песня «Многая лета».]: «Вражда лишь разрушает, а дружба и любовь созидают. За мир!»
   – Да не будет мира, Михо дорогой. – Отозвался другой чабан Нико, – там, видишь, Америка бряцает оружием, здесь Германия никак успокоиться не хочет.
   – А ты думаешь, простые люди в Америке или в Германии хотят войны? Не хотят, как и мы с тобой, – вступил в разговор третий, Георгий Богверадзе. – Вот какой был со мной случай на войне. Попал я в плен под Смоленском. Немцы рвались к Москве. И вообще хотели победить до холодов. Но раз мы этого не позволили, им пришлось готовиться к зиме.
   Меня вместе с другими пленными поставили на заготовку дров. Но работать на фашистов, конечно же, я не хотел. Притворялся больным, делал вид, что не могу колоть и носить дрова.
   Вдруг ко мне подбежал немецкий офицер, стал меня трясти, кричать на ломаном русском языке, в котором я тоже не мастак. Но смысл я понимал. Он кричал: «Ах, ты, швайне [17 - Швайне (нем.) – свинья.], не хочешь работать? И я не хочу воевать, но воюю потому, что есть такие сволочи, как ты и твоя проклятая страна. Я художник, – орал он, – а вы сделали меня инвалидом». Вдруг он протянул мне руку. На дрожащей ладони лежал… стеклянный глаз. Я перевел испуганный взгляд на его лицо. Оно было бледное, как мел, а из пустой глазницы текли слезы. Я был потрясен: неужели и он не хочет воевать? Почему же мы воюем, убиваем друг друга? Тогда впервые я понял, что не все немцы фашисты, что не все они хотят войны.

   Чабан

   Георгий замолчал. Языки пламени догорающего костра лениво облизывали дно закопченного котла. Вокруг бегали фантастические тени.
   Где-то глухо завыли волки. Тут же дружным лаем отозвались могучие овчарки-волкодавы. Стало опять тихо.
   Усталые чабаны стали расходиться. И я, пожелав всем спокойной ночи, ушел спать. Завернувшись в теплую бурку, долго не мог уснуть. А мой транзистор на разных языках нашептывал мне новости мира: раскованный английский, жесткий немецкий, официальный русский, музыкальный итальянский, краткий, как азбука Морзе, китайский, гортанный арабский – все мирно уживались в эфире. Вроде и не было никакой вражды. Часто звучали слова: Токио, Олимпиада, Власов, Жаботинский, Латынина.

   Утро в отаре

   Постепенно проваливаясь в сон, я думал: «Почему бы людям не выяснять отношения между собой в спортивных баталиях, чтобы полями сражений были только спортивные поля, снарядами сражений – спортивные снаряды».
   Но, увы! Все намного сложнее. Если ведется война, значит, она кому-то нужна, кроме тех солдат, которые воюют и гибнут, не зная за что и за кого.
   А Юрий Власов позже решил взять самый тяжелый вес в своей жизни – пост президента России. И, конечно, великий спортсмен, известный писатель, человек необыкновенно честный, он проиграл своей наивностью, откровенностью. В политике борьба более жесткая, чем в спорте.
   Политическая борьба – это тоже война, война за власть.

Памятник Ш. Руставели в Тбилиси. Скульптор К. Мерабишвили.
Фото автора

Новеллы

Вахтангова стена

   Среди мальчишек своей улицы я был авторитетом, потому что в свои 12 лет уже мог за себя постоять. Да ещё был у меня старший брат Роберт, хороший спортсмен, который всегда мог меня защитить. Но всё равно всякое случалось в нашей мальчишеской жизни: и я бил, и меня били. Это особенность мужского пола вообще, а в этом возрасте любой мальчишка – потенциальный вредитель.
   Но один случай был особенным и имел удивительное продолжение…
   На соседней улице мы с ребятами играли в гильзы -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Я выиграл много гильз. Особенно сильно проигрался мальчик года на три или четыре старше меня, которого я раньше не знал. Когда я собрался уходить домой, этот мальчик неожиданно подошёл ко мне и грубо сказал:
   – Ну-ка, верни мои гильзы!
   – Почему? Я же их выиграл!
   – Не знаю ничего, отдай и всё! – и вдруг он толкнул меня в грудь и одновременно подставил ногу. У меня руки были заняты, и от неожиданности я больно упал на спину. Гильзы рассыпались по земле. Он стал судорожно сгребать их.
   – Отдай, я выиграл эти гильзы! Ты не умеешь играть! – Закричал я. Парень опять было дёрнулся в мою сторону, но я уже держал в руке увесистый камень. Он застыл на месте. Но в это время к нам подошёл мой давний знакомый, ровесник моего брата Вахтанг. Я его хорошо знал потому, что наши родители дружили. Он взял этого шкодливого парня за шиворот:
   – Быстро собери все гильзы! – Тот послушно всё собрал. – Отдай ему, он честно выиграл. И запомни: если я ещё раз увижу тебя на нашей улице или узнаю, что обижаешь моего младшего
   Игра в гильзы заключалась в том, что в игровой круг участники ставили гильзы и выбивали их каменными битами. Выигрывал тот, кто больше выбивал. (См. мой рассказ «Масраоба» в книге «Зигзаги судьбы», Подольск, 2008 г.). друга, будешь иметь дело со мной. – Вахтанг дал ему пинка под зад, и тот, трусливо озираясь, убежал. Вахтанг подошёл ко мне, похлопал по плечу.
   – Ты молодец, хорошо держался. А его не бойся, он трус. Я с ним ещё разберусь. – Он вытащил из кармана несколько гильз и протянул мне. – Возьми, это подарок тебе. И передай привет брату.
   После этого случая, несмотря на большую разницу в возрасте (целых 5 лет!), мы с Вахтангом стали настоящими друзьями. Мне нравилось общаться с ним. Он читал много книг, писал стихи и очень выразительно их читал.

     Видно, небо обидело ветер,
     Ветер небу волосы спутал…

   Иногда он спрашивал
   – Как стихи, нравятся тебе?
   – Да, нравятся. – И я не кривил душой, стихи мне на самом деле нравились.
   – А «Вепхисткаосани» [18 - «Вепхисткаосани» – грузинское название поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».] читал?
   – Нет ещё.
   – Нельзя, надо прочитать, в этом творении вся мудрость нашего народа. – Мне стало стыдно, тем более что и мой брат не только читал поэму Руставели, но даже цитировал наизусть целые куски. Тогда я впервые прикоснулся к этому гениальному произведению. Я ещё не всё понимал, но чувствовал, что это великая книга.
   Если я в школе получал низкую оценку, стеснялся, зная, что мой старший друг – круглый отличник. Как-то он мне сказал:
   – Бывает. У меня тоже случаются плохие оценки, в основном по поведению. Вот и вчера двойку по поведению схлопотал, но я не жалею: одного прохвоста поколотил, он девочку обидел. Конечно, рискованно в выпускном классе себя подставлять, но справедливость превыше всего.
   Прошло несколько месяцев. Вахтанг сдавал выпускные экзамены, и мы виделись редко. Но я знал, что он сдаёт все предметы на «5» и вскоре получит аттестат зрелости и золотую медаль.
   Но однажды мама пришла с работы взволнованная и стала рассказывать бабушке:

   Фрагмент Телавского кремля – Батонис Цихе. Фото автора

   – Беда-то какая: Вахтанга Тамарашвили, сына Ираклия, ночью арестовали: говорят, человека убил. Я не верю! Как и когда он мог убить человека, он же на аттестат сдавал. Он и школу окончил с отличием. Да и парень он умный, из хорошей семьи. Здесь что-то не так.
   – Не может быть, – закричал я, – я его знаю, он мой друг, он честный!..
   Но, к сожалению, арест Вахтанга оказался правдой. Узнать какие-нибудь подробности никак не удавалось. Даже мой отец, часто сотрудничающий с правоохранительными органами в качестве эксперта-финансиста, никак не мог получить вразумительного ответа. Отвечали: «Убил, все факты против него». Так прошли долгих два месяца. Выяснилось, что у следствия нет ни одного свидетеля, очевидца преступления. Были только отпечатки обуви на месте происшествия, которые совпали с размером обуви Вахтанга и якобы его кто-то там видел. И всё. Расследование затягивалось.
   А в тюрьме всё шло своим чередом: арестованного вызывали на допросы, но не получив подтверждения предъявленным обвинениям, сажали его опять в камеру. Один молодой надзиратель всего на два или три года старше самого Вахтанга невзлюбил его: придирался к нему, старался унизить, заставляя выполнять всякую грязную работу. Его, полуграмотного мужика, зависть и чувство собственного ничтожества приводили в бешенство, видя как его подопечный, несмотря на его положение, уверенно держится, всё время читает книги, что-то пишет.
   – Пиши, пиши. Недолго тебе осталось, всё равно тебе светит «вышка». – И говорил он это с таким удовольствием, как будто именно он уже разоблачил убийцу.
   Тюрьма находилась в старинной крепости «Батонис Цихе». Крепость, находящаяся в самом центре города, была построена в 17-м веке как резиденция царей Грузии. Её высоченные стены были самой надёжной защитой для тюрьмы. Она была размещена в крепости сразу после революции, и за это время не было ни одного случая побега.
   Но однажды, ранним утром, весь город облетела удивительная новость: Вахтанг Тамарашвили сбежал из тюрьмы.
   – Как? Не может быть! Из этой тюрьмы ещё никто не убегал!
   Но слухи о побеге подтвердились: отец пришёл с работы и рассказал, что при ночном досмотре Вахтанг был на месте, а утром его не оказалось. Вся городская милиция была поднята на поиск дерзкого беглеца. Прошли сутки, но не было никакого результата. Я боялся, что его схватят и будут опять обвинять в убийстве. Я постоянно думал о нём, переживал за него.
   Мы в это время жили в небольшой двухкомнатной квартире. А было нас пятеро: родители, мы с братом и бабушка Манана, папина мама. Когда мы с братом подросли, стало очень тесно. Поэтому родители решили построить дом. Участок нам дали на окраине города, почти у опушки леса с видом на Кавказские горы.
   Начали строить, но на зарплату простых служащих было это более чем сложно. Благо, в нашей речке камней и песка было предостаточно. И всё равно строительство шло медленно. Прошло пять лет. Деревья, которые мы посадили на участке, уже подросли, а мы никак не могли туда переехать. Правда, одна комната была почти готова, и мы иногда там ночевали.
   Как-то мама попросила меня:
   – Сходи в наш дом, собери зелень и помидоры, а то перезреют, мы уже неделю там не были. – Это задание я получил потому, что брат, окончив школу с золотой медалью, уехал в Тбилиси поступать в институт, а отец был занят. Я с радостью побежал в наш дом: там должны были уже созреть слива, персики.
   Я подошёл к двери, хотел уже вставить ключ в замок, но она сама открылась, меня схватили за руку и затащили в комнату.
   – Тише, не бойся, это я. – Передо мной стоял Вахтанг.
   – Как? Ты откуда? Как вошёл?
   – Всё потом. Хорошо, что ты пришёл, а не родители. У меня к тебе дело, точнее – задание. Но прежде собери в саду фруктов, принеси, а то я уже сутки ничего не ел, а выходить, сам понимаешь, мне нельзя. Даже в туалет я хожу ползком, прячась в кустах.
   Я нарвал фруктов, помидор, огурцов, принёс Вахтангу. Он ел жадно, молча. Я вопросов больше не задавал, хотя любопытство раздирало меня. Наконец, поев, Вахтанг сказал мне:
   – Конечно, я никого не убивал и я это докажу. Есть один подонок, который решил меня подставить, чтобы спасти свою поганую шкуру. – Вахтанг не любил грубых слов, но сейчас он был взволнован, ведь ему в свои 18 лет грозила высшая мера. – Он знал, что на этом месте я часто бываю и можно потом найти какие-нибудь следы. А накануне меня позвал к себе дядя Гиорги, которого убили (он был другом моего отца). Он сказал, что ему угрожает один плохой человек и надо принять меры. Он сказал мне: «Я не могу идти в милицию, ОН всё поймёт. А про тебя никто не подумает. Отнеси это письмо к фотографу, а копии вложи в эти конверты и по почте пошли в милицию и прокуратуру». Но я не успел, меня арестовали. Хорошо хоть письмо я успел спрятать. Оно написано убийцей своей жертве и доказывает, кто на самом деле убийца. А дядя Гиорги своей рукой дописал, кто ему угрожает. Ты должен мне помочь: письмо находится под крышей нашего колодца, где мы с тобой папиросы прятали. Оно вложено в старую футбольную камеру. С письма надо снять копии. Попроси твою маму, пусть сходит к фотографу Васо Рамишвили и сделает две копии. От меня маму попроси, больше никому ни слова! Потом фотокопии вложи в конверты и опусти в почтовый ящик. На второй день в милиции и прокуратуре будут уже знать кто преступник и где его искать. Оригинал береги, от него зависит моя жизнь!
   Я слушал своего старшего друга и не сомневался, что он никакого преступления не совершал, что кто-то хочет посадить его вместо себя. Я вытащил из тайника письмо и конверты и побежал домой, рассказал всё маме. Мама прочитала письмо и сказала:
   – Я так и знала, что он не виноват, я же его знаю с детства, он очень порядочный мальчик.
   Мама сходила к фотографу, сделала копии и, как поручил Вахтанг, я опустил конверты с фотокопиями в почтовый ящик у самого отделения связи. Дни тянулись долго и мучительно. Я же ходил в наш дом и носил Вахтангу еду, запасал воду. Наконец мы узнали, что арестован истинный убийца. Сыщики нашли и другие улики преступления. После этого Вахтанг сам пришёл в милицию и предъявил оригинал письма. Он понимал, что ему грозит наказание за побег, но всё-таки это не убийство.
   На суде с Вахтанга были сняты обвинения в убийстве. За побег он получил год условно, с учётом того, что он помог следствию найти настоящего убийцу.
   Вахтанг поступил на юридический факультет университета и окончил его с красным дипломом. Через два года он блестяще защитил кандидатскую диссертацию и стал преподавать в своём же университете. Ещё через три года у него была готова докторская диссертация. Все удивлялись этим фантастическим скоростям. Вахтанг вскоре стал самым молодым профессором кафедры юриспруденции.
   Все эти годы мы по-прежнему дружили, переписывались, правда, встречались реже. При очередной встрече он рассказал мне удивительную историю:
   – Я принимал экзамены у заочников-первокурсников, дело шло уже к концу. В аудиторию вошёл очередной студент, раболепски поклонился, положил на стол зачётку, весь дрожа и преданно глядя на меня. Я узнал его сразу: это был мой надзиратель-мучитель. Но он никак не мог распознать в роскошно одетом молодом профессоре своего бывшего арестанта. Наконец дошло до него, лицо перекосилось, глаза испуганно забегали. «Это ты, извините, это вы?» «Да, я. Не ожидал?» «Н-нет. Хотя вы всегда читали много книг, и я знал…» «Бери билет и отвечай на вопросы». – Но он не смог ответить ни на один вопрос. И вдруг в нём проснулась его истинная натура: «Может, договоримся?!» «Замолчи, мерзавец! И запомни: ты не можешь быть юристом, юрист должен быть честным, а ты негодяй и тупица. На, возьми свою зачётку: твоя истинная цена – двойка». «Конечно, вы правы, но скажите хотя бы, как вы тогда сбежали?» «Очень просто: перелетел через крепостную стену». «Да, да, все так и говорят… А я на вас жалобу напишу! Сообщу, что вы сидели в тюрьме, и вас выгонят отсюда! Уголовник ты, а не профессор!» – И правда, он попытался на меня жаловаться, но, конечно, ничего не добился, и его отчислили из института за неуспеваемость. Вот такая была встреча». – Закончил свой рассказ Вахтанг.
   Я в это время работал в редакции районной газеты, несколько раз предлагал ему написать в нашей газете о нём. Но он всё время говорил:
   – Обязательно напишем, но позже, ещё кое-что надо сделать.
   Вахтанг неожиданно уехал в долгосрочную командировку за границу. Мы не виделись почти полгода. И однажды к нам домой пришёл племянник Вахтанга и передал мне странную записку от него: «Я приехал. Буду ждать тебя в Новом саду вечером, в шесть, часов». Меня удивил такой необычный способ приглашения, но я радостный помчался на встречу с другом. Он пришёл чуть позже какой-то уставший, похудевший и бледный.
   – Здравствуй, дорогой. Рад тебя видеть. Слушай меня внимательно: то, что я тебе скажу, пока должен знать только ты. – Я удивился такому началу, а он продолжал: – я тяжело болен, точнее, болен смертельно. У меня рак крови – лейкемия. Врачи говорят, что мне осталось пять, максимум шесть месяцев.
   – Надо съездить за границу, там вылечат! – Отчаянно сказал я.
   – Я ездил за границу под видом командировки, чтобы родители не догадались, лечился. Но, увы, перед этой болезнью и там пока бессильны. Так что надеяться уже не на что. Сам я уже ко всему готов, но пока не могу об этом сказать старикам, надо собраться духом, подготовить их. И молчать уже нет сил. Вот и решил рассказать тебе. Помнишь, у Руставели: «Брат, ты братом силён…». Вот сказал тебе о своей беде, и стало немного спокойнее. Но это страшная болезнь: она забирает человека медленно и мучительно. Скоро я стану жёлтым, страшным. Я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Поэтому сейчас попрощаемся и больше никогда не увидимся. Уходи и, пожалуйста, не оборачивайся, мне так будет легче.
   Мы обнялись. Меня душили рыдания, по щекам текли слёзы, я не мог произнести ни слова. Я казался себе ничтожеством, зная, что ничем не могу помочь другу.
   Через четыре месяца его не стало.
   Хоронил его весь город.
   Для меня эта утрата была вдвойне тяжелой, так как я дольше всех носил в себе страшную тайну о его смертельной болезни.
   Единственная тайна, которую он мне так и не открыл, – как он преодолел крепостную стену, которую с тех пор называют Вахтанговой стеной.
   А написать о нём я всё-таки решил, полвека спустя.

Две Тамары

   Мелитон Хмаладзе, потомственный кузнец, любил свою профессию, любил металл, его настроение, силу и слабость в разном состоянии нагрева. Ковал он разные вещи: подковы, кинжалы, даже стальные розы. Но более всего Мелитон любил делать плуг. Это кривошеее творение восторгало его: представлял, как оно срезает пласт земли и бережно укладывает на бок.
   Мелитон всегда тщательно готовился к изготовлению очередного изделия. Он рисовал, вырезал из жести выкройки, гнул их, стараясь придать наилучшую для пахоты форму лемеху, главной части плуга. И когда необходимое решение было найдено, Мелитон приступал к делу.
   – Ну что, Мито, – говорил он напарнику, – начнем. Во время работы он уже никого не видел и не слышал. Тихо напевал какую-нибудь любимую мелодию и творил то самое чудо, которое родит хлеб.
   Мелитон гордился не только своей профессией, но, что редко бывает, – своим именем. Он знал, что только на грузинском языке это слово означает «металлист». Это имя, как и профессию кузнеца, его род передавал из поколения в поколение. Если отец был Мелитон, то сына называли Георгием – в честь Святого Георгия. Внука – опять Мелитоном. Он знал и то, что грузины издревле владели мастерством изготовления особо прочной стали с применением марганца и других ископаемых родной земли. Такая сталь – полади – высоко ценилась в разных странах, и секрет ее хранился веками.
   Жил кузнец в селении Вардисубани [19 - Вардисубани – буквально: Розовый край.], недалеко от древнего города Телави, центра Кахетии [20 - Кахетия – часть восточной Грузии; Здесь издревле занимаются виноградарством и виноделием.]. Любил он свой Розовый край. Каждое утро с первыми лучами солнца Мелитон направлялся в Телави, в свою кузницу. К его приходу напарник готовил работу. Уже дышали меха, выдувая из углей голубые языки пламени. Огненный металл ждал Мастера.
   Мелитону минуло 35 лет. Женат он был уже два года на сиротке, как он сам, из соседней деревни красавице Тамаре. Детей им бог еще не дал. Но они особенно не переживали: никак не могли насладиться друг другом, каждый день открывая в любви новые радости. Многие мужчины заглядывались на жену кузнеца, но только тайком: она умела давать отпор. Но больше боялись крутого нрава Мелитона. Человек он был сдержанный и молчаливый, но страшный в гневе. Случалось это редко, но случалось.
   Как-то вечером к Мелитону пришёл заказчик договориться, чтобы рано утром перековать коня. Раз пришёл в дом человек, накрыли стол. Поговорили, произнесли тосты, вспомнили родителей и друзей. Выпили. Гость захмелев, стал слишком внимательно разглядывать хозяйку. Тамара заметила и – подальше от греха – вышла из комнаты. Гость потянулся за ней, но терпение хозяина кончилось: он схватил любопытного гостя и вместе со стулом выбросил в окно. Слава богу, дом был одноэтажный, и любитель сладкого отделался только ушибами.
   А силы Мелитон был необыкновенной. Роста он был среднего, но могучего телосложения. Как будто сам был стальной, скрученный в мощную пружину.
   Однажды знойным летним днём из Тбилиси в гости в деревню приехал знаменитый борец, палаван [21 - Палаван – абсолютный чемпион по грузинской борьбе.] Грузии. Приехал он в сопровождении невесты, уроженки этих краев. И решил провести в деревне что-то вроде показательного сеанса одновременной борьбы. Чемпион приглашал всех желающих помериться с ним в силе и ловкости. Собралась вся деревня, потянулись люди из соседних городов и сел. Многолюдная толпа гудела в ожидании захватывающего зрелища…
   Грузинская борьба похожа на вольную, но есть и существенные отличия: состязание проходит только в положении стоя и только с этого положения надо уложить соперника на лопатки. Именно поэтому в арсенале – многочисленные броски и подножки. Проходит грузинская борьба в сопровождении зажигательной музыки «Сачидао» [22 - Сачидао – борцовская.], исполняемой на зурне [23 - Зурна – духовой инструмент.] и доли [24 - Доли – разновидность барабана.].
   Городской гость легко расправился с четырьмя сельскими борцами. Розовый край терпел небывалый позор.
   Вдруг кто-то вспомнил, что несколько лет назад Мелитон Хмаладзе был победителем района. Сейчас он скромно сидел среди
   зрителей и переживал вместе со всеми. Стали его уговаривать выручить родное село.
   – Да что вы, годы уже не те. И на ковёр я не выходил сколько лет. – Но завывание зурны, гомон сотен людей будили в нем азарт борца.
   Вышел он, мощный, жилистый, как старый дуб. Соперник – молодой, стройный, гибкий – переминался с ноги на ногу, как скакун перед стартом.
   Схватились. Ловкий горожанин сразу пустил в ход хитроумный приём, но не получилось: не смог сдвинуть соперника с места. Еще приём, и еще, но все безрезультатно. Мелитон постепенно прибрал горожанина к рукам, обхватил его и сжал так сильно, что тот застонал от боли. Один ловкостью, другой силой не давали друг другу шанса на успех.
   Зрители подбадривали земляка криками:
   – Давай, Мелитон, давай. На кисрули [25 - Кисрули – прием, бросок через шею.] его.
   Но борцы устали. Они ломали друг друга, мяли, но безуспешно. Чемпион, улучив момент, вдруг отскочил от соперника и, задыхаясь от усталости, прокричал:
   – Вардисубанцы, дорогие! – уставшие музыканты сразу перестали играть. От неожиданности стало совершенно тихо. – Вы знаете, что в нашей борьбе не бывает ничьих. Но вы же видите, мы не можем одолеть друг друга. Я победил всех борцов края, а вашего земляка не могу. Я рад, что встретил такого достойного соперника и предлагаю ничью. – Зрители облегченно вздохнули и одобрительно захлопали. Знаменитый чемпион подошел к Мелитону. Они обнялись.
   А потом были велеречивые тосты, благородное кахетинское вино, великолепные песни Алазанской долины, когда первый голос взлетает ввысь, как жаворонок, второй голос сопровождает его, как галантный кавалер, а басы мягким бархатом накрывают их. И текут они вместе, переливаются, как волны Алазани, то разбегаясь, то сближаясь в чарующем многоголосии…
   Стоял жаркий июнь.
   Только повеяло утренней прохладой, как неугомонное летнее солнце вновь показало свой лик. Наступило воскресенье, 22 июня 1941 года. Уставшее от вчерашних событий село просыпалось медленно. Но уже через несколько часов все знали – война!
   Мелитона забрали через неделю. Когда они с Тамарой пришли на призывной пункт в Телави, увидели нечто жуткое. Прямо во дворе парикмахеры, специально собранные со всего города, стригли призывников наголо. Их тут же сажали в грузовики и увозили. Мужчины старались держаться достойно, женщины же причитали. Мелитону эта сцена напомнила стрижку овец перед убоем.
   Пришла очередь Мелитона. Его остригли. Тамара попыталась пошутить, сказала: «Какой ты смешной», а сама прижалась к нему, обливаясь слезами. Мелитон боялся не за себя, он по натуре был боец. Боялся он за жену. Она – медсестра – тоже военнообязанная. Но женское ли это дело – война?
   Однако мясорубка войны завертелась, и никому не было дела до личных переживаний, всеобщая беда поглотила все остальное.
   Через месяц Тамара получила от Мелитона письмо. Писал, что у него всё в порядке, чтобы она берегла себя.
   Наступила зима. Приближался Новый год, а от Мелитона больше не было ничего. Только в середине января она получила… похоронку.
   Тамара работала медсестрой в военном госпитале, находившемся в здании одной из средних школ Телави. Страшную бумагу ей принесли прямо на работу. Она некоторое время простояла в оцепенении. Читала жуткие слова: «Пал смертью храбрых», и не могла понять, не могла поверить – ОН не может умереть, не может! Да вот же он, пришёл домой, привычно обнял её, устало ей улыбнулся…
   Когда Тамара очнулась, над ней стояло несколько человек, пахло камфарой и ещё какими-то лекарствами.
   – Что со мной?
   Наконец она всё вспомнила и разрыдалась. Раненые успокаивали её и рассказывали: часто бывает и так, что приходит похоронка, а человек жив, но затерялся где-нибудь в плену или в госпитале.
   Прошло четыре года. Война закончилась. Возвращались домой воины. Конечно, не все. Кто невредимый, а кто калекой. Никто из вернувшихся Мелитона не видел. Наконец Тамара узнала, что в соседней деревне появился тяжело раненый солдат и якобы он видел Мелитона. Она сразу поехала к нему. Да, он встретился с её мужем в сорок первом под Москвой. Видел его один раз. Больше солдат ничего не знал. Он не знал и того, что он невольно отнимал у Тамары последнюю надежду – в похоронке так и было сказано: «Пал смертью храбрых в боях за Москву. Похоронен в братской могиле под Москвой».
   Мелитон вернулся ночью. Его подвёз знакомый водитель, тоже фронтовик. Тамара сразу узнала его шаги, вскочила, открыла дверь. Конечно он! Она целовала его лицо, шею, грудь.
   – Родной мой, жизнь моя.
   Она не замечала, что муж обнимает её одной правой рукой, что вместо другой висел пустой рукав. Она не замечала ничего, кроме одного – он жив! Мелитон чувствовал трепетное тепло её тела, запах её волос и не мог оторваться от неё.
   Вдруг постель как-то странно зашевелилась, приподнялась. Нет, это не постель, это встал мужчина. При лунном свете, пробивающемся через окно, он видел только силуэт пришельца. Тамара зажгла лампу. Перед ним стоял светловолосый мужчина в исподнем. Мелитон замахнулся здоровой рукой, чтобы ударить, уничтожить обидчика. Тот, защищаясь, поднял правую руку, точнее то, что от нее осталось – обрубок руки.
   – Не надо! – Закричала Тамара. Мелитон тяжело опустился на стул. Наконец, он же нарушил тягостное молчание:
   – Кто ты?
   – Я был тяжело ранен. Тамара мне жизнь спасла… Завтра мне уже уезжать… Мы думали… – говорил светловолосый, путаясь.
   Мелитон дышал тяжело, как бык. Мысли путались, промелькнули годы войны, его мытарства, ранения, операции, госпитали. Прошел ад, чтобы вернуться домой, и вот. А вслух сказал:
   – Что ж, раз пришёл в мой дом, гостем будешь, – и, обращаясь к жене, добавил, – дай нам чего-нибудь.
   – Да, да, конечно.
   Тамара суетилась, путалась, но стол накрыла быстро. Кукурузная лепешка, лобио, лук, зелень и, конечно, вино – в Кахетии оно всегда есть в каждом доме.
   – Откуда ты?
   – Из госпиталя.
   – Родом откуда?
   – Из России, с Подмосковья.
   – А зовут как?
   – Егором, то есть Георгием.
   – Что же, хорошее имя Георгий… Давай, Георгий, выпьем за мир, будь проклята эта война. – Не то тост, не то проклятие произнес Мелитон и жадно выпил вино. Потом стал есть молча.
   – А сейчас давай выпьем за тех, кто не вернулся, кто погиб на войне. Вечная им память. – Выпили.
   – Из Подмосковья, говоришь? – опять заговорил Мелитон. – А откуда именно?
   Егор заговорил каким-то виноватым голосом, откашливаясь:
   – Под Москвой город такой есть, Подольск. Там швейные машинки делают… Большой завод, бывший завод Зингера. А сейчас – завод имени товарища Калинина. Я там всю жизнь работал. Литейщик я, металлист.
   Лицо Мелитона как-то изменилось, перекосилось, и он опять спросил Егора:
   – Из Подольска? А где ты там живешь, в каком месте?
   Егор впервые за всё это время улыбнулся какой-то внутренней, тёплой улыбкой.
   – Там у нас улица такая есть, называется смешно – Утинка. Вот там я и живу, в старом отцовском доме, деревянном. Мою жену тоже зовут Тамара…
   – На Утинке? Тамара? – Почему-то шёпотом спросил Мелитон.
   – Ты что, был в Подольске?
   – Да, был… В госпитале лежал насколько месяцев. В госпитале, который рядом с Утинкой. Меня тоже выходила женщина по имени Тамара.
   Да, Мелитон первый понял что произошло, как переплелись судьбы его и Егора. Понял и сам удивлялся своему вдруг охватившему спокойствию. Сейчас уже у Егора тревожно забилось сердце.
   – И ты знаешь мою Тому? Ты был с ней?
   Мелитон кивнул.
   Воцарилась звенящая тишина.
   Егор достал табакерку с кусочками газетной бумаги, стал заворачивать самокрутку. Одной рукой ему было трудно это сделать. Мелитон помог ему. Потом Мелитон с помощью Егора сделал цигарку. Прикурили от лампы. Курили молча, жадно. Егор и Мелитон смотрели друг на друга с какой-то ненавидящей жалостью, задыхаясь от обиды. Они волею судьбы нанесли друг другу самое тяжёлое для мужчины оскорбление, и оба оказались в роли и обидчика, и пострадавшего.
   – Однако мне пора, – сказал Егор, поднимаясь.
   – Там у тебя забор завалился, – вдруг сказал Мелитон. – Я починил его, поставил на место. Но сам понимаешь, какая работа одной рукой?!
   – Тебе легче, у тебя правая рука целая.
   – Да нет, я же левша… Был левша.
   – Ну, будь здоров!
   – Прощай!
   Егор медленно пробирался сквозь густую, обволакивающую темноту, потрясенный происшедшим.
   В памяти пронеслись родной Подольск, красавица Пахра, горбатый мост, милая сердцу Утинка, по которой в детстве носился на санках. Вспомнил свой двор и дом. Егор представил все это живо, почти осязаемо. Представил всё, но не мог представить свою Тамару в роли изменницы. Однако тут же вспомнил о своей измене, и в голове окончательно все перепуталось.
   – Как же быть, как жить дальше? Ох, эта проклятая война…
   Мелитон специально завёл разговор о заборе: удивительно, но он не хотел, чтобы Егор уходил. Он, бесстрашный воин, прошедший всю войну, сейчас боялся остаться один с женой. Боялся, потому что не знал, как быть, о чём с ней говорить. Он сидел, раздавленный навалившимся на него горем, вместо радости, которую он ждал, возвращаясь домой. Он не знал, что делать, как жить дальше.
   Наконец он с трудом выдавил из себя:
   – Постели мне в маленькой комнате. – Тамара пошла выполнять задание мужа, молча, виновато опустив голову…
   В доме кузнеца было всего две комнаты и небольшая кухня. Он любил эту маленькую комнату, потому что в детстве это была его комната. После смерти родителей и после того, как Мелитон женился, они с Тамарой спальню устроили в большой комнате.
   Сейчас Мелитон лежал в своём родном доме, в своей любимой комнате, но никак не мог уснуть, всё казалось чужим. «Кто же во всём виноват? Тамара? Егор? Другая Тамара? Я? Не знаю… Если бы не война! Если бы…»
   А сон никак не шёл. И чем больше он старался не думать о Тамаре, тем ярче вставали перед ним картины прошлой счастливой жизни. Мелитону мешало всё: лай собак, скрип собственной тахты, звуки за стеной. Но вдруг он услышал до боли знакомый звук– тиканье его любимых ходиков. Эти часы, которые они с Тамарой любовно называли Кузнечиком, им подарили друзья в день свадьбы. «Как же я мог про них забыть?». Но часы шли неровно: один удар маятника был сильнее и длиннее другого, и они как будто стонали: т-и-и-к-так, к-а-а-к-так, о-о-о-й-как. Они явно высели неровно, и, казалось, вот-вот остановятся. Мелитон в юности увлекался часами, любил их разбирать, чинить. И своего Кузнечика он всегда сам чистил, смазывал.
   Он встал, зажёг спичку, подошёл к часам. «Здравствуй, Кузнечик, родной мой. Как я по тебе соскучился». В эту минуту ему казалось, что Кузнечик – единственное родное существо на свете, которое его понимает. (Он так и подумал – «существо»). Мелитон сдвинул корпус часов, по слуху поймал нужное положение. Часы заработали ритмично, звучно. Это небольшое событие обрадовало Мелитона, придало ему надежду и даже уверенность. Он удовлетворённо послушал ровный ход часов, лёг и сразу уснул. Во сне он видел свою свадьбу с Тамарой. Они были молоды, счастливы. Он стал целовать её страстно и… проснулся. Мелитон долго не мог понять, где он находится. Но звук часов напомнил ему обо всём. Он опять подошёл к часам. Оказывается, спал он всего час. Было три часа ночи.
   – Нельзя так, не могу больше так. Надо идти к Тамаре. – Он прошёл к ней в большую комнату. Она тоже не спала, плакала.
   Мелитон за эти годы до боли соскучился по жене, по ее ласке, но он не мог ЗДЕСЬ, на ЭТОЙ постели даже представить это.
   – Пойдем! – Повелительно сказал он жене. Они вышли и направились к лесу. Шли молча. Дошли до небольшой поляны, где до войны часто собирали ежевику. Воздух был пропитан терпким запахом разнотравья. Рядом журчал ручей, впадающий в небольшую запруду, любимое место детворы.
   Мелитон разделся, вошел по пояс в воду, окунулся, растирая измученное тело. Тамара последовала за ним. Она долго стояла в воде, омывая себя, и все шептала, шептала…
   Ледяная вода обжигала тело, возвращала силы.
   Наконец они вышли из воды.
   Остановились. Обнялись.
   Тишину ночного леса нарушили звуки страстных поцелуев. Постепенно они переросли в сладострастные вздохи и стоны, пока не слились в единый блаженный крик.
   Тяжелое дыхание, и опять все стихло.
   Мелитон и Тамара встали и направились к дому, ещё не понимая, что будет дальше, как они будут жить.
   Между тем небо на востоке уже пламенело, и вскоре первые лучи солнца засверкали на седой шапке Казбека, а потом по росту пересчитали остальные вершины. Следом за ними огромное огненно-рыжее солнце величаво выплыло из-за зубчатого гребня Кавказского хребта. Оно горячими руками смахнуло туман, застилающий Алазанскую долину, кокетливо заглянуло в её зеркальную гладь, тепло приласкало каждое село, каждый дом и возвестило о наступлении нового дня. Нового дня лета 1945 года, года Великой Победы.
   А в доме кузнеца часы торжественно отсчитывали наступившее мирное время: тик-так, как-так, вот-так…

Зигзаги судьбы

   Елена Иволгина, 27-летняя красавица, работала старшим научным сотрудником в солидном научно-исследовательском институте и была самой загадочной женщиной фирмы. Она всегда была на виду, участвовала во всех общественных делах института и в то же время всех сотрудников держала на расстоянии служебно-товарищеских отношений. И не удивительно, что коллеги по работе относились к ней настороженно.
   Но никто не мог и предположить, что Елена – женщина душевная, страстная, мечтающая о настоящей любви, о хорошем муже, о детях. Её ещё молодое, здоровое тело требовало своего. Елена часто просыпалась ночью возбуждённая от чувства, которое так сладко мучило её. Она вставала, выпивала стакан холодной воды и заедала сырой капустой (ей сказали, что капуста подавляет это чувство), и опять ложилась в свою остывшую постель. А этот образ, в котором её видели на работе, был лишь защитной маской, возникшей в результате горького жизненного опыта.
   В 19 лет Елена по большой – как ей тогда казалось – любви вышла замуж. Но уже через несколько месяцев, когда томление юного тела поутихло, она поняла, что делит постель с мелочным негодяем, и рассталась с ним, не задумываясь. Правда, после этого был ещё один курортный роман, но и он оказался почти точной копией её брака.
   Разочаровавшись вторично, Елена замкнулась в себе и решила: «Никаких мужей, никаких мужчин, хватит!» Так она и жила последние годы с мамой и котом Барсиком. И казалось, что этот образ жизни в её доме установился навсегда, что такова её судьба.
   Но изменения в её жизни произошли неожиданно и странно.
   То ли от нервов, то ли от обедов в институтской столовой Елену стал беспокоить желудок, и вскоре она оказалась в больнице. На это время она маму отправила к старенькой бабушке в деревню. Всё бы ничего, одно плохо: мобильник до этой красивой, так любимой с детства глухомани не дотягивал.

   Рисунок автора

   В отделении, куда положили Елену, тяжёлых больных не было, в основном ходячие. Врачи её смотрели, слушали, щупали, просвечивали, кололи. Через неделю её навестили сотрудники из института, принесли ей профсоюзно-джентльменский гостинец – апельсины, поговорили ни о чём и, протокольно попрощавшись, ушли.
   А время тянулось медленно, как густой клей. К тому же неизвестно, как там мама. Одно спасение – книги.
   И вдруг в отделении появился мужчина, который почему-то заинтересовал её. Внешне он вроде особенно и не выделялся. Говоря словами поэта – невысок, но широкоплеч. Её внимание привлекли глаза – настойчивые, пронзительные. Но он почти ни с кем не общался, целыми днями или читал, или что-то писал. Однажды он подошёл к Елене.
   – Здравствуйте! Меня зовут Андрей, а вас?
   – Елена.
   – Извините Бога ради, вы в шахматы играете? Ведь надо же чем-то заняться, иначе здесь мозги зарастут паутиной.
   – Немного играю, коня от пешки могу отличить.
   В тот же день Андрей и вправду где-то раздобыл шахматы. Сыграли. Он откровенно играл с ней в шахматные поддавки, подставляя ей фигуры.
   – Так нечестно, вы мне подыгрываете.
   – Может быть. Как-то само собой получается. Просто мне трудно играть с вами: вы своей красотой оказываете на меня психологическое давление… Извините, можно задать один деликатный вопрос?
   – Смотря какой…
   – Вы разведённая или вдова?
   – А откуда вы знаете? Хотя… Вы правы, у меня нет мужа.
   – Я это сразу понял. По глазам видно: в них царит печаль даже тогда, когда вы смеётесь. И я одинокий… Так получилось… Знаете, завтра день Святого Валентина, то есть День влюблённых. Может, есть смысл познакомиться поближе? Может быть, даже посидеть за бутылкой шампанского…
   – Где? Здесь? Во-первых, мы не влюблённые, во-вторых, шампанское вредно для больного желудка, в-третьих, где же мы здесь посидим?
   – Самое вредное для организма – это одиночество и хандра. А посидеть мы можем у меня: моего соседа по палате сегодня выписали, и я остался один. После вечернего обхода нам никто мешать не будет. Шампанское будет завтра, а сегодня – генеральная репетиция: приглашаю вас на чай.
   Елена сама не поняла почему, но согласилась.
   Выпили чай, даже потанцевали без музыки. Ей с ним было интересно, было хорошо, очень хорошо. Расстались поздно ночью.
   – Спокойной ночи!
   – Спокойной!
   У Елены ночь выдалась не совсем спокойной. Она никак не могла уснуть. Наконец, уснув, видела тревожные сны. Проснулась крайне возбуждённая, но капусту есть не стала: будь что будет. Она поняла, что её волнует его ум, такт, интеллект. В этом человеке есть какая-то внутренняя сила, что-то очень привлекательное и интересное, что-то истинно мужское…
   Сутки тянулись, как жевательная резина. И вот, наконец, наступил этот вечер влюблённых. Она шла к нему, как по зову судьбы.
   На больничной тумбочке в бутылке из-под кефира стояла огромная белая роза, горела свеча. Здесь же была бутылка шампанского, орешки, плитка шоколада.
   – О, Боже! Это же сплошной разврат и повод для развития гастрита!
   – Это эликсир радости, любви и счастья. Кстати, как вы хотите, чтобы мы поженились – в загсе или в церкви?
   – Поженились?! Вы наглеете на глазах… Ладно, шутить так шутить. Я люблю ритуал венчания: очень красиво и надёжно.
   – Я так и предполагал. Поэтому мы сейчас же и обвенчаемся. Вы не будете против, если я буду и женихом, и священником?
   – Ладно уж, сегодня день сплошных мистификаций, поэтому не буду против вашей затеи.
   Он достал из тумбочки деревянный крест, небольшую иконку, сделал серьезное лицо и стал говорить нараспев:
   – Раба Божья Елена, согласна ты стать женой раба Божьего Андрея?
   – Согласна.
   – Раб Божий Андрей, согласен взять в жёны рабу Божью Елену? – спросил он себя и себе же ответил, – согласен. Венчается раба Божья Елена рабу Божьему Андрею, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, Аминь! Объявляю вас мужем и женой. А теперь, дети мои, в знак любви и преданности, поцелуйтесь.
   – О, нет, это уже не шутки… Ладно, только в щёчку.
   – А теперь прошу к столу. – Андрей разлил шампанское. – Знаете, я совершенно не умею знакомиться, ухаживать. Но с вами почему-то хочется общаться, и я ничего не могу с собой поделать. Чтобы найти повод познакомиться, я придумал шахматы. Иначе никак… Извините… Что ж, давайте выпьем за любовь. Это то самое чувство, чем и ради чего мы живём. Если нет любви, жизнь теряет смысл, она останавливается. За любовь?
   – Я не против – за любовь!
   И так тост за тостом они выпили всю бутылку. А единственный танец перерос в поцелуи и закончился в постели.
   Елена никогда не испытывала такой душевной и телесной радости, такого всепоглощающего счастья. Всё это продолжалось несколько дней. Она уже кое-что знала о нём: знала, что он журналист, редактор какой-то газеты. Правда, о себе он говорил мало, но пока Елене было достаточно и этого. Она уже мечтала, чтобы обследование продолжалось как можно дольше. Беспокоило только одно: как там мама? И поэтому, договорившись с ним о встрече в понедельник, в пятницу она выписалась, чтобы на выходные съездить к маме и бабушке. Но, вернувшись, застала маму дома.
   – Мама, как здорово, что ты дома! Как ты, как бабушка? Почему не позвонила когда приехала?
   – А я только что. Как ты, дочка, как твоё здоровье?
   – Всё отлично, мама, потом всё расскажу.
   В субботу, собираясь в больницу, Елена думала: «Вот он обрадуется, он сегодня меня не ждёт, и будет ему приятный сюрприз». Маме о нём решила пока ничего не говорить, чтобы подготовить её к такому сообщению.
   В больницу в этот день приехала какая-то важная комиссия, и никого в палаты не пускали. Наоборот, ходячих больных вызывали в вестибюль к посетителям.
   Ждать пришлось долго. Народу собралось достаточно много. Рядом с Еленой оказалась женщина приятной наружности примерно её возраста с девочкой лет семи.
   – Кто у вас болеет? – Спросила Елена у незнакомки.
   – Мой папа! – вмешалась в разговор взрослых девочка. – А меня зовут Вероника.
   – А что с ним?
   – Что-то с желудком, то ли язва, то ли гастрит. – Ответила незнакомка.
   – А кто у вас болеет?
   – Муж. – Ответила Елена и сама испугалась своего ответа. – У него точно то же самое с желудком…
   В это время появился Андрей. Елена встала, сделала шаг навстречу. Он широко улыбнулся…
   Вдруг к нему подбежала Вероника, повисла у него на шее:
   – Папа, папуля! – Подошла и незнакомка, поцеловала его. Елена смотрела на счастливую семью и думала, в какую неприятную историю она попала, как ловко он её обманул. Он на неё только раз кинул взгляд, как ей показалось, вопросительный (что ты здесь делаешь?) и даже гневный.
   Елена побрела домой, совершенно опустошённая, просидела в своей комнате весь день, толком даже не пообщавшись с мамой. Она рано легла спать, сославшись на головную боль. А сон никак не шёл. «Как такое могло случиться»? – Спрашивала она себя. Но ответ найти не могла. – «Неужели я совсем дура, или для меня Бог отпустил только кусочек ворованного счастья»?
   Уснула Елена только под утро. И вдруг она почувствовала мамину руку у себя на лбу (мама всегда её так будила).
   – Проснись, Леночка, к тебе пришли. – Елена накинула халат, вышла в большую комнату. Там сидели Андрей и ТА женщина.
   – Куда же ты убежала? Я не мог при дочери уделить тебе внимания, ребёнок ничего ещё не знает. Знакомься, это моя сестра Мария…

Она

   Он работал рядовым чиновником в солидной организации, любил свою работу, гордился ей. Поэтому ходил на службу с удовольствием, почти как на праздник. Часто бывали случаи, когда Он задерживался на работе, но не было такого, чтобы опоздал, пришёл хоть на минуту позже положенного времени.
   Этот распорядок продолжался уже не первый год, но наш герой никак не мог найти время для решения своей семейной проблемы. Он даже свыкся с мыслью, что не женат. Просто Он был человеком застенчивым, избегал женщин, даже боялся их, и поэтому пустил решение своей личной жизни на произвол судьбы.
   И вот однажды эта самая судьба преподнесла Ему подарок.
   В обычное, ничем не приметное утро Он шёл на работу. Пройдя полпути, Он увидел идущую навстречу красивую женщину. На Её прелестном лице сверкали огромные, серо-голубые глаза. Они были такими прозрачными, что, казалось, через них видно насквозь. Он проводил Её взглядом, долго смотрел вслед на Её стройную фигуру, вдыхал аромат её тела, трепеща от восторга и изумления. Он в этот день впервые опоздал на службу. Его спросили – не заболел ли он.
   На второй день Она встретилась вновь, и на третий день, и через две недели.
   Он каждый день давал себе слово, что сегодня поздоровается с Ней, но в последний момент откладывал эту сложную для себя проблему на завтра. Так продолжалось два месяца.
   Однажды Она улыбнулась ему, явно подбадривая Его. Но Он и обрадовался и в то же время испугался. Но решил, что завтра не только поздоровается, но и познакомится с Ней. На следующий день Она сама поздоровалась с Ним. И стали они здороваться друг с другом, не останавливаясь. Так прошёл ещё месяц. Она, сама того не зная, тревожила его постоянно, где бы Он ни находился, чем бы ни занимался, часто снилась Ему. Но наяву Он никак не мог переступить черту своей патологической застенчивости.
   Наконец Он клятвенно пообещал себе, что завтра уж точно познакомится с ней. Но утром Она не появилась. Не было Её и на второй день, и на третий. Он не находил себе места, ругал себя, что упустил время, упустил свою судьбу.
   Через неделю, когда Он в полном отчаянии шёл на работу, рядом с ним резко затормозила машина. Из машины вышла Она, подошла к Нему.
   – Как хорошо, что я успела… Дело в том, что мой муж (муж???) военный, и его переводят в другой город. Завтра утром мы уезжаем. Мы с Вами, наверно, больше никогда не увидимся. Но я хочу, чтоб Вы знали: я привыкла видеть Вас, мне было хорошо с Вами… Прощайте.
   Она неожиданно поцеловала Его в щёку и пошла к машине. Он стоял в полной растерянности. Наконец, Он пришёл в себя.
   – Как Вас зовут? Можно я Вам буду писать? Мой электронный адрес…
   Но было уже поздно: табун лошадей взревел под капотом, и машина сорвалась с места, увозя с собой Его мечту…

Плач кукушки

   Не знаю, почему так получилось, но я с детства был неравнодушен к часам. Было безумно интересно, почему они тикают, почему не останавливаются, как они устроены там, внутри. Несколько будильников и ходиков стали жертвами этой моей любознательности. Но не совсем зря: я вскоре научился разбирать и собирать часы и даже ремонтировать неисправные. Починил все часы, которые я раньше разобрал или испортил. И так увлёкся этим занятием, что стал брать в ремонт неисправные часы у знакомых. Получалось это у меня настолько успешно, что поползли слухи о моих необычных способностях, даже своего рода слава…
   Было мне тогда 13 лет. Война только закончилась, людям жилось тяжело, но иногда мне всё-таки платили гонорар за мои труды, в основном натурой – кто фруктами, кто яйцами. Но это было для меня не главным. Я трепетно полюбил часы, и мне доставляло огромную радость общение с этими чудесными механизмами, самыми настоящими машинами времени.
//-- * * * --//
   Зашла к нам как-то соседка тётя Евгения, положила на стол несколько чурчхел и повела с мамой обычный женский разговор о житье-бытье. Женщина она была замкнутая, малообщительная, поэтому мама даже удивилась её визиту.
   – Как мальчик учится? – неожиданно спросила соседка, в упор глядя на меня. – Увлечение часами не мешает ему в школе?
   – Нет, учится нормально, – ответила мама. – А что?
   – Соня, дорогая! Говорят, он любые часы починить может. Пусть посмотрит мои часы, ты же знаешь, как они мне дороги: это единственное, что осталось от родителей.
   Великолепные настенные часы тёти Евгении знали все соседи, звон их был слышен на всю улицу. Во время войны ей предлагали за них мешок муки – огромное богатство по тем временам, – но она отказалась: семейная реликвия для неё была дороже хлеба насущного.
   Но нет ничего вечного, однажды знаменитые часы остановились. Каких только мастеров ни приглашала тётя Евгения, но часы упорно не хотели работать. Осталась последняя надежда – самый известный часовщик города, который в связи с преклонным возрастом ремонтом занимался уже мало. Но, учитывая его опыт и знания, был назначен надсмотрщиком главных часов города на площади Свободы. Саша-часовщик – все знали его так, и это словосочетание стало его и именем, и отчеством, и фамилией.
   С большим трудом уговорила тётя Евгения Сашу-часовщика посмотреть её часы. Старый мастер тяжело поднялся на крыльцо, посидел, отдышался, попросил воды. Потом открыл крышку часов, легко подтолкнул маятник и стал слушать так, как лечащий врач слушает сердце больного. Долго он слушал неровный, угасающий ритм маятника, покачивая головой, и наконец сказал:
   – Я знаю, что болит у твоих часов (так и сказал – «болит»), но я уже стар, и мои глаза и руки не смогут их исправить.
   С этими словами он, не попрощавшись, ушёл. Вот после этого и пришла к нам соседка тётя Евгения.
   – Очень прошу, Соня, пусть посмотрит. А вдруг?!
   Мама не очень охотно, но всё-таки не без гордости за меня согласилась. Двое мужчин перенесли часы к нам в квартиру. Отец повесил их на стену под мой рост, чтобы мне было удобно наблюдать за механизмом.
   Прошли две недели. Я плохо спал, устал, схватил двойку в школе. Но всё-таки я нашёл неисправность, устранил её (было очень сложно!), и часы заработали, пошли, забили своим могучим, мелодичным боем. Я был счастлив!
   После этого часы стали для меня не просто увлечением, а чем-то вроде друзей, одушевлённых существ, говорящих со мной на своём особом языке. Я был счастлив, потому что стал понимать этот дивный язык.
//-- * * * --//
   Это было давно. Позже я увлёкся фотографией, радиотехникой, музыкой, и часы вроде отошли на второй план. Хотя я с удовольствием вспоминаю иногда о своём давнем увлечении.
   Естественно, в моём доме часам всегда отводится самое почётное место. Есть часы обычные – будильник, есть не совсем обычные – говорящие и кукарекающие. Есть механические, есть электронные. Но главным членом часового семейства у меня является Кукуша. Да, да! Это собственное имя моих любимых часов с кукушкой, с которыми я не расстаюсь вот уже 35 лет. Кукуша – полноправный член семьи и выполняет свои обязанности в прямом смысле точно и своевременно.
//-- * * * --//
   Несколько лет тому назад я познакомился с удивительным человеком, народным художником России Николаем Павловичем Христолюбовым. Он – статный, красивый как кинозвезда, седовласый профессор Суриковской академии, одного из лучших художественных институтов мира, приехал в Подольск на открытие персональной выставки моей супруги Ларисы Давыдовой, его бывшей ученицы. Мы сразу понравились друг другу, и он пригласил нас с женой к себе на дачу в Поленово. В этом сказочном месте долгими летними вечерами мы с удовольствием слушали увлекательные рассказы Мастера о его выставках в разных странах мира. Особенно он любил рассказывать о выставках в Италии и о знакомстве с великим скульптором современности Джакомо Манцу.
   И я рассказывал гостеприимным хозяевам о Грузии, пел грузинские песни. Пели мы и с супругой наши любимые песни Булата Окуджавы.
   В один из таких вечеров Николай Павлович рассказал о своём недавно умершем друге, который незадолго до смерти подарил ему старинные настенные часы.
   – Это не просто часы, это – самое настоящее произведение искусства, – восхищённо говорил он. – Но, к сожалению, их при перевозке повредили. Нужен хороший мастер, чтобы их починить. В конце концов, это мой долг перед памятью друга. Но сейчас нет ни таких часов, ни тем более таких мастеров.
   Этот эпизод я вскоре забыл: был занят тогда другими делами – снимал на фото и видео Поленово, Оку, Николая Павловича и всю семью Христолюбовых…
   Через несколько месяцев Николай Павлович скоропостижно скончался. Он до последней минуты работал, писал без отдыха, писал вдохновенно и с присущим ему мастерством. Но, видно, тяжёлая болезнь давно подтачивала его здоровье. Поэтому в последних его работах подтекстом чувствуются страдания больного человека.
   Большая дружная семья осиротела. Хотелось хоть чем-нибудь помочь родным Николая Павловича в этом горе. Из отснятого видеоматериала мы с женой смонтировали небольшой фильм и подарили семье мастера.

   Во время работы над фильмом я вспомнил о часах Николая Павловича и решил заняться ими, для чего привёз их к себе домой. Точную дату изготовления часов установить мне не удалось, но помню, Николай Павлович говорил, что часам около ста лет и что они сделаны в Швейцарии. Видно было, что механизм не раз побывал в ремонте, но сейчас часы были в плачевном состоянии. Потрудиться с ними пришлось очень серьёзно. После того как они заработали, я ещё месяц наблюдал за ними, настраивал ход и великолепный бой, который постепенно набирал силу. Резонируя, дрожали стёкла от могучего звона.
   Моя Кукуша вдруг стала отставать. За долгие годы работы никогда не было такого. Казалось, даже голос стал каким-то жалобным. Я понял, что ослабил внимание к ней, и решил исправить положение. Каждый день, поднимая гири Кукуши, я напоминал о любви к ней, и она вроде успокоилась. И даже показалось, что они очень дружно перекликаются – Кукуша и Гость.
   Но однажды, вернувшись домой, увидел, что маятник моей любимицы висит неподвижно, а сама кукушка, высунувшись и своего окошечка, беспомощно застыла в жалкой позе. А часы-при-шельцы отбивали время ещё красивее и громче. Прямо какая-то мистика: часы остановились от зависти или ревности? Скорее всего это было простой случайностью, но первое впечатление было именно таким.
   Я остановил старинные часы, бережно их упаковал и отвёз в мастерскую Николая Павловича Христолюбова. Всё это время часы исправно работают и отсчитывают уже время детей и внуков замечательного художника и человека.
   А моя Кукуша больше не останавливается.
   Ку-ку! Ку-ку!
   Время остановить невозможно.

Ножки Надежды

   В восьмом и девятом классах я сидел за одной партой с таинственной красавицей нашего класса Надей Могильниковой. Таинственной потому, что, в отличие от других девочек, Надя одевалась очень скромно, носила платья ниже колен или брюки, редко приходила на школьные вечера. Если же приходила, держалась так отчуждённо, что мы стеснялись её пригласить, дотронуться до неё.
   Меня посадили с Надей потому, что она была прилежной ученицей, всегда выполняла домашние задания, училась хорошо. Я такой прилежностью не отличался, и педагоги решили меня таким образом перевоспитать. И на самом деле присутствие первой красавицы класса, её трудолюбие и старательность заставляли меня заниматься усерднее.
   Постепенно у нас с Надей сложились добрые, дружеские отношения, точнее – взаимная симпатия, или юношеская светлая, бескорыстная влюблённость.
   Однажды в прохладный осенний день Надя мне похвалилась, что папа подарил ей капроновые чулки, большой дефицит в то время. Я удивился и спросил:
   – Нов такую погоду в тоненьких чулках будет холодно…
   – Но зато ножки смотрятся здорово. – С этими словами она развернула колени в мою сторону, приподняла платье выше колен. – Вот, правда, красиво?! – Я впервые видел её ножки, удивительно стройные и красивые. Необычное волнение охватило меня, видя такую красоту – удивительные ножки таинственной девочки-красавицы.
   Через две недели Наде отрезали обе ноги выше колен…
   Отец Нади, офицер советской армии, был на службе на хорошем счету, получал поощрения, награды. Бывали ночные дежурства и командировки. В такие дни он весь напрягался: сомневался в верности жены, устраивал проверки, но никак не мог уличить её в измене.
   И вот очередное ночное дежурство. Он поменялся им с коллегой по части и стал следить за своим домом. Сидел под деревом, подрёмывая. Время было уже третий час ночи. Вдруг ему показалось, что дверь скрипнула. Он подошёл к двери, постучал и тут же отскочил в окну. Жена включила ночник, пошла к двери. В это время с её постели свесились ноги. Муж, уверенный, что это любовник жены, выпустил автоматную очередь. Он ворвался в комнату и увидел… дочь Надю с раздробленными коленями. Просто Надя спала с мамой. Это и стало косвенной причиной трагедии.
   Наде ампутировали обе ноги выше колен. Школу она с трудом окончила практически заочно.
   Надя научилась шить, стала хорошей портнихой.
   Я несколько раз навещал её, старался чем-то помочь, поддержать. Она проявляла необыкновенную выдержку, хотя и жила этой ужасной жизнью. Позже её приютила сестра Нина, где и провела остаток жизни прелестная Надежда.
   Отец, отсидев срок за своё преступление, вышел из тюрьмы, навестил дочь.
   И в тот же день он повесился.

Миниатюры

Братья мои Саами
(Документальный рассказ)

В 70-80-е годы я в течение 15 лет работал во Всесоюзном институте Гипронииполиграф Комитета по печати СССР, 10 лет из них – в должности заместителя директора института. Встречаться приходилось со многими известными людьми: министрами, членами ЦК КПСС, с иностранцами. А коллеги – полиграфисты, издатели, писатели, журналисты – были моими постоянными партнёрами по работе. Было много интересных, порой даже забавных встреч. Но одна из них запомнилась особенно.
Мне позвонил и попросил встретиться заместитель главного редактора отраслевого журнала «Полиграфия» Владимир Матвеевич Ленау. Он был известным журналистом, и его публикации всегда вызывали повышенный интерес читателей.

   Съезд саамов. Фото из Интернета, автор неизвестен

   Владимир Матвеевич пришёл ко мне, и я добросовестно ответил на все его вопросы. Прощаясь, он сказал, что интервью будет опубликовано в одном из ближайших номеров журнала. Я как профессионал отлично понимал, что материал появится в печати не раньше, чем через два-три месяца, так как журналы, в отличие от газет, готовятся к печати долго, месяцами.
   Но произошло нечто невероятное. Через два дня после встречи с Ленау в метро, по дороге на работу я увидел в руках одного из пассажиров журнал, на странице которого стоял крупный заголовок «СААМОВ».
   Я ничего не мог понять. Так быстро в журнал попасть моё интервью не могло. К тому же по вёрстке я понял, что это не «Полиграфия», а «Огонёк». Но как моя фамилия попала в журнал «Огонёк», которому я никакого интервью не давал?
   Пока я размышлял над этой странной загадкой, мужчина с таинственным журналом вышёл из поезда, двери вагона захлопнулись и мы поехали дальше.
   Придя на работу, я позвонил в библиотеку института и попросил принести подшивку «Огонька». Интересующий меня номер оказался последним, который только что вышёл из печати. Я с тревогой открыл журнал. Он ещё источал родной мне запах краски, бумаги и типографского воздуха. И вдруг мне стало смешно и весело: на развороте журнала шапкой стоял крупный заголовок «ЖИЗНЬ И БЫТ СААМОВ». Причём слова «ЖИЗНЬ И БЫТ» стояли на одной странице, а «СААМОВ» – на другой. Так что в метро я видел только вторую страницу разворота с якобы моей фамилией. На самом же деле в статье журналист рассказывал о северном народе саами, которые живут в Норвегии, Швеции, Финляндии и на севере России.
   Но как могло случиться так, что моя фамилия, которая происходит от грузинского слова «саамо», что означает «приятный» (а сама фамилия изначально звучит Саамишвили), и название северного народа, не имеющего никакого отношения к Грузии, содержат один и тот же корень?
   Даже всемогущий и всезнающий Интернет, когда я ввожу своё имя и фамилию, выдаёт сведения обо всём, что я в жизни сотворил, но тут же даёт обширный материал о народе саами.
   Как? Почему? Может, мои далёкие предки были из саамов? Может, я на самом деле южанин северного происхождения? Конечно же нет. Никакой связи между этими событиями нет, это простая случайность. Но в любой случайности есть своя закономерность.
   Эта конкретная случайность лишь напоминает нам о том, что мы, все люди, – родственники, если даже живём в разных местах, говорим на разных языках, молимся разным богам.
   И поэтому все народы – северные или южные, чёрные или белые, большие или малые – должны жить в мире и согласии. В этом мудрость человеческого гения, а не в том, чтобы пугать друг друга смертоносным оружием. Пора заменить боевые снаряды спортивными, а сражения проводить только на спортивных полях.
   Мир и доброта должны, обязаны быть сильнее вражды, сильнее войны.
   Только Мир, Доброта и Красота могут спасти мир. Другого пути у человечества нет, если, конечно, оно хочет сохранить себя.
   А саами – очень интересный народ. И хотя судьба разбросала их по разным странам, они сумели сохранить свою самобытную культуру, язык и традиции. И я обязательно познакомлюсь с представителями саамов: как-никак мы с ними соседи по планете Земля и почти однофамильцы.

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   СААМИ – Народ в северных районах Норвегии (30 тыс. человек), Швеции (15 тыс. человек), Финляндии (5 тыс. человек) и Российской Федерации (2 тыс. человек). Язык саамский. Верующие саами в Российской Федерации – православные, в Скандинавии – лютеране.

Зов кукушки

   Я с детства любил пение кукушек, это незатейливое КУ-КУ вызывало во мне необъяснимое волнение. Эта необычная любовь странным образом совпала с фанатичной любовью к часам: я с детства увлёкся часами, этими настоящими машинами времени. Разбирал их, смазывал, чинил.
   И однажды в доме друзей моих родителей я увидел часы с кукушкой, это божественное сочетание моих любимых звуков – тикания часов и КУ-КУ из тех же часов. Загорелся я на всю жизнь, часы с кукушкой стали моей пожизненной мечтой. Но в советское время при шибко плановом хозяйстве купить чудо-часы мне долго не удавалось, и даже казалось, что моя мечта так и останется мечтой.
   Но наступил Олимпийский 1980 год. Я тогда работал во Всесоюзном институте Гипронииполиграф Комитета по печати СССР. Институт находился на улице Кирова (ныне Мясницкая), а Комитет – на Петровке. Мне часто приходилось по работе бывать в Комитете. Ходил обычно пешком через улицу Кузнецкий Мост. Здесь находился небольшой, но очень любимый мной магазин Часы. Я мимо него никогда не проходил, всегда посещал его, чтобы пообщаться с любимыми чудесами – часами.
   И в тот день, как обычно, я зашёл в этот магазин и, о, чудо – часы с кукушкой, моя мечта! Но продавщица быстро остудила мой пыл: сказала, что такие часы только для участников войны.
   – А эти, на стене?
   – Эти бракованные и подлежат возврату на завод.
   – Я готов купить бракованные!
   Позвали директора магазина, посоветовались шёпотом. Наконец, сообщили мне:
   – Можете купить, но цену мы сбавить не можем и претензии к качеству принимать не будем.
   – Согласен с ценой и претензий тоже не будет.
   Купил. С неисправностью я справился легко. А Кукушка стала полноправным членом нашей семьи: висит она у нас на кухне и все эти годы радует нас. Я посвятил Кукушке новеллу «Плач Кукушки» и даже вынес это название в заголовок книги.
   Но с первого же дня появления Кукушки в нашем доме у нас происходят разные чудеса. Был случай: я починил известному художнику старинные часы. Повесил их тоже на кухне. Когда часы-пришельцы заработали в полную силу, Кукушка остановилась. Отдал часы хозяевам, и Кукушка опять работает как часы. Ревность!
   В 2004 году, когда отмечалось 80-летие Булата Окуджавы, я в Центральном доме литераторов встретился с его супругой Ольгой Владимировной и подарил ей два экземпляра книги «Плач Кукушки». Она посмотрела на заголовок и почему-то удивлённо спросила:
   – Почему кукушка?
   – Это название новеллы в книге, и я вынес его в заголовок самой книги.
   – Но почему именно кукушка?
   Я не знал, что ответить.
   – Дело в том, что Булата мама в детстве называла Кукушкой, понимаете? – У меня мурашки побежали по спине. Очередная фантастика моей Кукушки…
   А моя Кукушка все эти годы радует нас своим пением. Но опять фантастика: недавно по телевизору показывали фильм Георгия Данелия «Кин-дза-дза». На второй день моя Кукушка вместо Ку-Ку стала петь Ку. Я подошёл к ней и спросил:
   – Ты что, пацаком стала?
   А она в ответ – Ку. Опять странное совпадение. А дело в том, что в часах с кукушкой есть механизм, который произносит эти звуки: мини-орган – две деревянные трубы с мехами. Меха под воздействием механизма нагнетают воздух в трубы и издаётся звук. Неисправность вполне понятная: ведь часы работают без устали с 1980 года!
   Но почему это Ку именно после демонстрации известного фильма с пацаками?
   Не знаю, на этот вопрос Кукушка не отвечает.
   Мех, конечно, я починил.
   И моя Кукушка вновь поёт любимую мою песню:
   – Ку-Ку, Ку-Ку!
   Время остановить невозможно!

Другмои Рудольф Асоян

   Я многие годы работал на производстве, а в 1975 был приглашён во Всесоюзный институт Гипронииполиграф Госкомиздата СССР. Работал главным конструктором подразделения, главным инженером проекта, а потом 10 лет – заместителем директора.
   Именно здесь я познакомился с заместителем главного инженера института Рудольфом Бабкеновичем Асояном. Выяснилось, что родом он тоже из Грузии, из Тбилиси. Более того, оказалось, что мы учились в одном институте, даже в одном корпусе, но друг друга не знали. И вот, познакомились в Москве.
   Рудик был колоритный, своеобразный человек, не терпел несправедливости. Взрывался, если чувствовал обман. Были у нас и схожие черты характера, и, может, именно поэтому вскоре сложились дружеские, доверительные отношения.
   Кроме основной работы мы интересовались увлечениями друг друга. Он всегда интересовался моими публикациями и, если с кем-то меня знакомил, обязательно добавлял: «Он не только инженер, но ещё и профессиональный журналист». Подружились семьями, ходили друг к другу в гости. В трудную минуту мы не забывали друг друга. Рудик в таких случаях был очень внимательным, всегда находил нужные слова и помогал делом.

   Чеканка Рудольфа. Фото Г. Саамова

   Рудик был ещё отличным художником. Он не только хорошо рисовал, он блестяще работал в технике чеканки. К моему 50-летию выполнил для меня замечательную работу по грузинской тематике. Позже он подарил мне ещё одну работу на спортивную тему.
   В 1985 голу он попал в больницу с острым аппендицитом. Врачи сказали, что даже небольшое промедление могло стать роковым. Я каждый день ходил к нему в больницу, помогал, чем мог. Наша дружба окрепла ещё больше.
   Но в 1989 году меня пригласили в Подольск директором известной типографии, одним из пионеров офсетной печати в СССР. Принял я приглашение, с Рудиком, конечно, мы общались, но реже.
   В 1993 году, под Новый год, он умер, проболев всего несколько дней. Для меня это было тяжелейшим ударом. Было больно и обидно ещё потому, что сам заболел, лежал с высокой температурой и не смог его проводить.
   Но в моём сердце он остался верным другом, честным, отзывчивым человеком.
   Я дорогого Рудика помню и буду помнить всегда.

Советский энциклопедический словарь

   В 1979 году Советское Правительство и ЦК КПСС приняли беспрецедентное решение: выпустить Советский энциклопедический словарь (СЭС) для каждой семьи! Книга должна была содержать 80 тысяч слов-статей и выйти многомиллионным тиражом. (Формат 84X108 1/16, объём 172 печатных листа, 1630 страниц). Такого в стране ещё не было! Это в то время, когда даже книги Пушкина и других классиков покупали в очередях, по записи или на макулатуру. Печатать книгу поручили типографии № 2 издательства «Советская энциклопедия». Для этого требовалось техническое перевооружение предприятия. В подготовке материалов СЭС участвовала большая группа видных учёных, историков, писателей. Председателем научно-редакционного совета был академик А.М. Прохоров.
   Я тогда работал заместителем директора Всесоюзного института Гипронииполиграф Госкомиздата СССР (кратко – Комитета по печати). Дело с самого начала не заладилось: не было ничего, кроме высокого решения, а проблема не сдвигалась с места. На одном из совещаний с участием инструктора ЦК КПСС было заявлено, что во всём виноват Гипронииполиграф – он задерживает проект, и поэтому нет реализации важного дела. Эта оговорка стала блуждать по Комитету и даже в ЦК.
   На следующее совещание велели нашему институту пояснить, в чём причина отставания. Директор института попросил меня принять участие в совещании. Я основательно подготовился. Совещание опять началось с того, что инструктор ЦК заявил: институт задерживает проект. Я взял слово и по лицу ЦК-овского чиновника видел, что он от злости уходит в стул. А я спокойно, но настойчиво, даже назидательно пояснил:
   – Для разработки проекта заказчиком не представлены никакие исходные данные. Для проектирования требуются полные технические данные оборудования: их габариты, вес, электрическая и технологическая мощности. И так как в данном конкретном случае оборудование подбираем не мы, а заказчик решает установить СПЕЦИАЛЬНО РАЗРАБОТАННЫЕ ПЕЧАТНЫЕ, ПЕРЕПЛЁТНО-БРОШЮРОВОЧНЫЕ МАШИНЫ, мы не имеем технической возможности разрабатывать проект до передачи нам ТЕХНИЧЕСКОГО ЗАДАНИЯ СО ВСЕМИ УПОМЯНУТЫМИ И ДРУГИМИ НЕОБХОДИМЫМИ ДАННЫМИ.
   Инструктор ЦК вскочил с места:
   – Как так? Уже два месяца мы решаем этот вопрос, а вы ставите нам новые задачи?!

   СЭС. Фото автора

   Заместитель председателя Комитета, наш непосредственный руководитель, единственный, кроме меня, профессиональный полиграфист на совещании, поддержал меня:
   – Да, нужно грамотное техническое задание.
   Инструктор ЦК ещё не оправился от неожиданного нокдауна, а я подбросил новый вопрос:
   – А почему мы делаем книгу в 80 тысяч статей в один том? Из-за этого приходится разрабатывать специальные машины, специальные краски, специальную бумагу. Если выпустить издание в два тома, можно всё делать на существующем оборудовании, с использованием существующих красок, бумаги и других материалов. Кроме этого, такую книгу читать неудобно: она будет тяжёлой, рыхлой, неудобочитаемой. Два переплёта будут стоить немного дороже, но за счёт сокращения расходов на спецо-борудование и материалы проект будет значительно дешевле. – С этими словами я выложил технико-экономическое обоснование предлагаемого решения, разработанное специалистами нашего института.
   Инструктор не сдавался:
   – Вы не понимаете! Ленин сказал, что мечтает о том дне, когда у каждого советского человека будет ТОМ энциклопедического словаря. ТОМ, а не ТОМА!
   – Но нельзя же понимать эти слова буквально!
   – Товарищ! Слова Ленина НАДО ПОНИМАТЬ И ИСПОЛНЯТЬ ТОЛЬКО БУКВАЛЬНО!
   Но, несмотря на такой пафос, инструктор понял, что я прав. Поэтому добавил более спокойно:
   – Есть решение ЦК партии, Советского Правительства и мы не можем это изменить. – Я понял, что он на самом деле ничего изменить не может, и спорить не стал. Но у меня были подготовлены и другие вопросы. И я задал очередной:
   – Принято максимальное количество сокращений, чтобы разместить в книге больше слов, и в то же время есть излишества…
   – Какие такие излишества?
   – В каждой второй статье, например, читаем: «Академик АН СССР такой-то, член КПСС с такого-то года». Если человек партийный работник, эта приписка понятна. Но зачем это нужно академику? Не лучше ли шире описать, что этот академик сделал?! – Этого партийный инструктор не ожидал!
   – Вы понимаете, что Вы говорите?! Это аполитично! И вообще это не Ваше дело, занимайтесь проектом. – Мне пришлось подчиниться, тем более что издатели полностью соглашались с решением ЦК. Но я знал, что допускается большая ошибка.
   Получив необходимые исходные данные, проект, разработкой которого руководил я, наш институт разработал досрочно. Книгу всё равно издали в одном томе. Она печаталась несколько лет. Её дополняли, исправляли, меняли цвет переплёта, но суть оставалась прежней.
   Сегодня эта книга – просто раритет, так как она полна коммунистической идеологии и содержит меньше, чем надо бы, фактического материала. Так решение, принятое под идеологическим давлением, повлекло колоссальные расходы при посредственном содержании и качестве издания. Хотя сама идея была отличной.
   Я хотел задать инструктору ещё один вопрос, но понял, что после этого будет взрыв. А вопрос такой простой: «Почему в этой огромной книге статья о Ленине больше (в четыре раза больше!), чем статья о Пушкине»?
   Почему? Время было такое!
   Но время же всё и расставит по своим местам!
   Я не уверен, что Ленин жив и будет жить.
   Но Пушкин всегда будет Пушкиным и воистину «К нему не зарастёт народная тропа».

Сендвич для уклейки

   Несколько лет назад нас с женой друзья-художники пригласили к себе на дачу в Ярославскую область. Узнав название деревни, я даже не хотел ехать, – Мерзлеево. Но на месте всё выглядело очень здорово: деревня эта находится в сказочно красивом месте на реке Сыть.
   Был конец апреля – начало мая. Природа проснулась от зимней спячки и живописала богатой весенней палитрой.
   Пока художники писали этюды весенних красот, я решил познакомиться с местностью и ее обитателями.
   Большинство домов было заколочено, и никто там не жил. А постоянных жителей я насчитал немного: две старые бабки и два вечно пьяных мужика. И хозяйство под стать: одна корова на всю деревню, одна хромая кобыла и куры. Всё! Правда, в выходные дни приезжали люди помоложе с детьми.
   Основным увлечением и для местных и для приезжих была рыбалка. Главным затейником и самым известным мастером рыбалки был признан приезжий мужчина средних лет, которого звали Фахтеичем. Друзья сообщили, что отличная пора для рыбалки – идёт уклейка. А Фахтеич профессионально рассказал, что такое уклейка и вообще премудрости рыбной ловли. И пригласил меня на рыбалку.
   – Ноя никогда удочку не держал в руках!
   – Ничего, научишься. – Он даже поделился со мной своей фирменной наживой – кашкой, рецепт которой он держал в тайне.
   Другой приезжий, соперник Фахтеича по рыбалке, мне выдал свой секретный метод: использовать в качестве наживы муравьёв. Они здесь здоровенные. Он показал мне муравейник. Да, они на самом деле были впечатляющими – около 5 миллиметров в длину.
   – А как вас зовут?
   – Просто Вася.
   Мне Просто Вася дал ещё несколько советов, и на второй день рано утром я отправился к берегам прелестной реки Сыть ловить уклейку. Имея две секретные наживы, я насадил на крючок обе – и кашку Фахтеича, и муравья Просто Васи. Клёв был сказочный! Сначала у меня больше срывались рыбки от неумения вовремя подсечь. Но вскоре освоил эту премудрость и ловил по 20–25 уклеек в день.

   Утренний улов. Фото Л. Давыдовой

   Однажды, придя утром к реке, застал там Фахтеича с уже солидным уловом.
   – Сегодня плохой клёв. – Сказал он с досадой. А я опять насадил свой фирменный сэндвич, и клёв пошёл отличный. Фахтеич стал ревниво поглядывать в мою сторону.
   На второй день я застал Фахтеича на том месте, где вчера сидел я. А я занял вчерашнее его место. Слева от меня занял место Просто Вася. У меня опять клевало лучше. Они не могли понять, как я, их ученик, так ловко приманиваю уклейку. Они не знали, что я пользуюсь советом обоих, поэтому рыба клюёт лучше.
   Эта была моя первая и пока последняя рыбалка.
   А уклейка, скажу я вам, рыбка отличная: жирная, вкусная…

Выговор за Пушкина

   В 70–80 годы я в течение 15 лет работал во Всесоюзном институте Гипронииполиграф Комитета по печати СССР. В том числе 10 лет заместителем директора. Часто приходилось исполнять обязанности директора.
   Дури коммунистической было много. И так как я не умею (слава Богу!) подстраиваться под власть и под всякие политические веяния, бывали случаи опалы, бывали даже неприятности.
   Одна их таких неприятностей, имевшая позже продолжение, связана с именем Пушкина. Дело в том, что у меня в рабочих кабинетах никогда не висел портрет «великого» Ленина. И в Гипронии-полиграфе у меня висел портрет Пушкина работы О. Кипренского, а на столе стоял небольшой портрет Руставели.
   И пришёл как-то к нам из Комитета проверяющий, полковник в отставке, эдакий гигант ростом полтора метра с шляпой, и хотя я сам невысокого роста, но рядом с ним чувствовал себя баскетболистом. И вёл себя этот «гигант» нагло: корчил из себя большого начальника, стал меня упрекать:
   – Как это так? В рабочем кабинете руководителя всесоюзного института нет портрета вождя? – Я ему спокойно ответил:
   – Есть у меня портрет вождя: мой вождь – Пушкин. – Он побелел, стал топать ногами.
   – Вы понимаете, что вы говорите?! Это аполитично! – Я ответил:
   – Я не уверен, что Ленин жив и будет жить, а Пушкин всегда будет Пушкиным.
   Мне, конечно, этого не простили: вскоре объявили выговор по партийной линии, правда, под видом упущений в ремонтных делах.
   Я этим выговором очень горжусь, так как получил его за Пушкина.

Диалог в аптеке, или Доброта спасёт мир
(Зарисовка)

   Пожилая женщина провизору:
   – У вас есть эналаприл?
   – Есть. Какая вам доза нужна?
   – Нету? Как нету, как же быть?
   – Есть, есть!
   – Почему нету, я всегда этим лекарством пользуюсь от давления?
   – Боже мой, совсем ничего не слышит. – Берёт бумагу и пишет: Есть, какая нужна доза?.
   – А говорили нету…
   – Доза какая?
   – Не понимаю: то говорите нету, то пишите есть…
   – Берите. – Даёт минимальную дозу. – Как же дома с ней общаются, она же ничего не слышит? А, может, она совсем одинокая?
   Пожилая женщина уходит.
   Забывает оплатить.
   Возвращается.
   Но я за неё уже заплатил.
   Кто знает, кого что ждёт.

Лягушкина благодарность

   После рекордной тропической жары в прошлые годы, в этом году вдруг – необычно мокрая погода…
   Кругом воды полно, всё мокрое. И поэтому я был сильно удивлён, когда у себя на даче в колодце обнаружил лягушку. Непонятно, как она туда попала. Но было видно, что она не первый день здесь мучается. Она пыталась преодолеть бетонную стену колодца, беспомощно карабкаясь лапками.
   Я попытался вытащить её, опустив ведро, но она из последних сил отплывала в другой конец колодца. После долгих попыток мне всё-таки удалось осторожно подвести снизу под неё полное ведро и подсечь. Часть воды из ведра выплеснулась, но лягушка, повиснув на борту ведра, затаилась, почувствовав, наверно, что в этом её спасение.
   Я осторожно поставил ведро рядом с колодцем, но лягушка так и осталась неподвижно висеть на борту ведра.
   Я бережно взял её в руку.
   Она не сопротивлялась.
   Посадил её на землю.
   Она сделала несколько прыжков.
   Остановилась.
   Обернулась.
   И я явственно увидел в её глазах благодарность!
   Потом развернулась и запрыгала в сторону кустарников по своим лягушечьим делам.
   Я был потрясён! У такой примитивной, казалось бы, твари есть чувство благодарности?!
   Оказывается, есть.
   Видел своими глазами.

Наш бомж

   Зима в тот год выдалась суровая: полтора месяца температура не поднималась выше 20 градусов мороза. А ночью столбик термометра опускался до 30 градусов. Были сообщения о замерзших людях. Как выяснилось позже, в садах вымерзли многие деревья…
   Среди ночи в дверь позвонили. Я открыл глаза, и тут же часы на кухне пробили один раз. Я сразу не понял: был час ночи или половина какого-то часа? Включил свет – полчетвертого.
   – Слышал звонок? – Спросила жена.
   – Да, слышал.
   В это время позвонили еще раз, потом еще. Звонок был незнакомый, настойчивый и робкий одновременно. Звонили не только нам, но и всем соседям. Кто это может быть? Почему звонят всем?
   – Наверное, что-то случилось в доме. – Предположила жена. Я надел халат и пошел открывать дверь. Лариса, как верный телохранитель, последовала за мной. Соседние двери стали тоже открываться и сразу же резко закрываться. Ближайшая соседка, чья дверь примыкает к нашей, резко захлопнула свою дверь, проговорив:
   – Господи! Ходят всякие по ночам.
   Я открыл дверь прихожей. Передо мной, весь дрожа, стоял мужчина небольшого роста лет 50 в рваном пиджаке, летних туфельках на тоненьких носках. На голове у него был какой-то колпак из искусственного меха, который еле прикрывал ему голову.
   – Д-дайте г-горячей в-воды, з-замерзаю! – С трудом выговорил пришелец посиневшими губами. – Помогите, ради Христа!
   – Дай моё теплое пальто. – Сказал я Ларисе, но она уже держала в руках моё драповое пальто, которое я не носил только потому, что сейчас это не модно. Она подала мне и мои теплые сапоги, в которых я ходил в последнее время. Пока этот несчастный надевал подаренные вещи, мы вскипятили чайник, налили ему чаю, дали хлеба не помню с чем. Он пил этот кипяток, пил тепло и, плача, сквозь слезы, стекающие по грязному лицу, приговаривал:
   – Я же шофер, 18 лет баранку крутил, дальнобойщиком ездил. Жена, стерва, другого завела, и выгнали они меня из дома, даже документы отняли. – Я не знал, говорит он правду или это – заранее заготовленная легенда. Но сейчас это не имело значения: человеку нужна была помощь, и мы делали всё, что могли. Мы пошли искать ему теплые носки и шапку, но наш ночной гость ушел, как будто испугавшись, что у него отнимут подарки. Мы ждали, думали, что он вернется, но не вернулся. Мы даже не успели спросить его, кто он, откуда, как его зовут.
   Прошла эта морозная зима, прошёл год, а мы всё вспоминаем этого несчастного человека, который пришел, растревожил нам души.
   Я часто вижу людей, даже молодых, копающихся в мусорных баках. А я все ищу его. Не скрою, хочется увидеть «нашего» бомжа. И, конечно, хочется, чтобы он вновь обрел свой дом. Но это – лишь благие пожелания. А что в жизни? Почему мы, люди, стали такими чёрствыми, бездушными? Почему порой бездомная собака вызывает больше сострадания и сочувствия, чем бездомный человек? Почему? Откуда всё это? Что с нами происходит? Нет, я не могу приютить бездомного человека насовсем, нет у меня, как и у большинства наших граждан, таких возможностей. Тем более что бездомных людей по стране уже миллионы, в том числе – много детей. Если еще раз придет ко мне несчастный человек за помощью, постараюсь ему помочь, только это не выход. Конечно, свою судьбу человек в основном решает сам, чаще в своих бедах тоже виноват сам. Но бывает и роковое стечение обстоятельств, с которыми справиться в одиночку невозможно.
   А бездомные дети, которые никому не нужны? Они же растут как волчата, озлобленные на всех и на всё. Разве они будут нас, взрослых, любить? Кто из них вырастет? Фактически мы растим преступников: они позже вернут нам «долги» за безрадостное детство.
   И ещё. Каким образом столько детей становится бездомными? Кто и где их родители? Есть же причина всему?!
   Поэтому кто-то же должен думать в государстве, заботиться о том, чтобы у человека всегда был дом, чтобы он был защищён от жизненных невзгод?!

Ах, лето!

   Необычно жаркое нынче выдалось лето в Москве и Подмосковье: ртуть уже не помещается в термометре и зашкаливает за 40-градусную отметку. Обещанные метеорологами дожди иллюзорно отодвигаются всё дальше, как коммунизм, обещанный большевиками. Поэтому сводка погоды сегодня звучит как новости с фронта!
   Ночью в квартире воздуха так мало, что приходится дышать по очереди. У всех открыты окна, всё слышно. Вот на верхнем этаже раздаются сладострастные вздохи и стоны, перерастая в блаженный крик: это кто-то старается улучшить демографическую ситуацию в стране. В одном конце дома звучит музыка Баха, в другом – якобы музыка, ритм, похожий на работу кузнечного цеха. В этом совместном звучании тоже есть свой смысл: оно подчёркивает гениальность одной музыки и идиотизм другой…
   Однако очень уж точно стали предсказывать погоду наши метеорологи. Вот уже два месяца нам говорят, что завтра будут осадки МЕСТАМИ. Но места почему-то не указывают. Только вчера понял научную мудрость этих слов…
   Выхожу на балкон. Вижу на небе небольшое облачко и на самом деле, как и говорили наши погодные кудесники, идёт дождь по капле на квадратный метр. Асфальт пошёл пятнами – местами сухо, местами мокро. Оказывается, это и есть осадки местами. А что касается обещаний метеорологов о скором улучшении погоды и выходе природы из тропического зноя, здесь вполне можно использовать знаменитую формулу из Программы КПСС, немного её перефразировав: «Товарищи! Наше поколение людей будет жить при нормальной температуре!».
   А пока, друзья, осадки МЕСТАМИ.
   Люди по-разному переносят этот зной: кто купается в водоёмах, кто обливается ледяной водой из колодца, кто старается надеть на себя минимум одежды. Но и в этом есть своя прелесть: идёшь по улице, а кругом – хорошо раздетые женщины! И не знаешь, куда глаза девать, – организм отказывается выполнять команду «отвернись!..»
   Ох, эти ненасытные мужские глаза уже тысячелетия не могут насладиться красотой ЖЕНЩИНЫ, гибкостью её тела, копной её волос, лучами её глаз!
   В любую погоду – ив мороз, и в зной!
   Но именно в этом и вся прелесть жизни и эстафета поколений!
   А мне невольно вспомнились стихи великого грузинского поэта Важа Пшавела. Вот один куплет в моём вольном переводе:

     Там, вдали, село кистинцев,
     Как орлиное гнездо.
     Как грудь женская, приятно
     Созерцание его.

   (Кистинцы – этнические чеченцы, которые уже сотни лет живут в Грузии). Какая метафора! Я не случайно привёл этот отрывок из великого поэта: здесь, как и во многих других грузинских поэтических творениях, присутствует слово «приятный» – «саамо», от которого произошла моя фамилия. Вот, послушайте, как звучат эти строки в оригинале. Смысл не все поймут, но звучание говорит само за себя:

     Гагма счанис кистис сопели
     Арцивис будесавита!
     Саамо арис сацкерлад
     Диацисубесавита!

   Что ж, да здравствует ПРИЯТНОЕ (СААМО) время года! Да здравствует ЛЕТО!!!

Футбол под руководством КПСС

   В советское время футбольная команда Тбилисского «Динамо» была одной из сильнейших в стране. Правда, чемпионом и обладателем Кубка Советского Союза команда становилась нечасто, но она была единственной командой высшей лиги, которая по итогам года никогда ниже пятого места не опускалась.
   Надо вспомнить и то, что тбилисские динамовцы регулярно были членами сборной СССР. А три раза подряд капитаны Тбилисского динамо становились одновременно капитанами сборной Советского Союза: Гиви Чохели [26 - О Гиви Чохели подробнее в моём рассказе «От великих полководцев до великих футболистов». См. в моём блоге или в моей книге «Плач Кукушки», 2003 г.], Муртаз Хурцилава и Александр Чивадзе. Их по справедливости можно назвать одними из родоначальников так называемого тотального футбола. Эти вездесущие защитники часто шли вперёд и забивали мячи.
   В 1960 году сборная СССР, капитаном которой был Гиви Чохели, впервые завоевала Кубок Европы. Был тогда поистине звёздный состав: Яшин, Чохели, Маслёнкин, Крутиков, Воинов, Нетто, Метревели, Иванов, Понедельник, Бубукин, Месхи. Главный тренер Гавриил Качалин.
   Я многие годы дружил с Гиви Чохели, так как мы были земляками из города Телави, центра прекрасной Кахетии. Более того, мы жили по соседству, росли и мяч гоняли вместе. Дружили наши отцы Вано Саамов и Мито Чохели. Правда, я больше дружил со старшим братом Гиви Мишей – мы с ним были ровесники. Гиви был на четыре года моложе нас, но всё равно был в нашей орбите. Гиви всегда был удивительно честным и благородным человеком. И даже став мировой звездой, он остался простым, доступным парнем, немногословным и деловым. Старший брат Миша в благородстве и честности не уступал ему, но был шутник и балагур, блестящий рассказчик и сочинитель всяких историй…

   Гиви Чохели

   И однажды (год точно не помню) случилось невероятное: Тбилисское «Динамо» плохо начало сезон и проиграло даже не очень классной команде «Крылья Советов» из города Куйбышева (ныне Самара). Грузию охватила всеобщая футбольная печаль. Понадобилось (как они о себе думали) вмешательство партийных руководителей. Мелочиться не стали – команду в полном в составе пригласил к себе сам первый секретарь ЦК компартии Грузии Василий Павлович Мжаванадзе – солдафон, родственник и сподвижник Никитушки Хрущёва и, конечно, такой же «всезнайка и умный»…
   Вскоре после этой встречи Гиви приехал в Телави к родным на несколько дней. К дружескому столу был приглашён и я. Гиви больше молчал, зато Миша постоянно шутил. Он, достаточно удачно пародируя своего великого брата, рассказал от его лица такую историю:
   «Мжаванадзе грозно посмотрел на каждого из нас. Тренерам он сказал кратко: «Вы ничего не умеете, вас надо менять». – Потом уставился на меня. «Чохели»! – я встал – «Ты капитан команды не только Тбилисского «Динамо», но и сборной Советского Союза, которая завоевала Кубок Европы. На тебя смотрят все игроки и все болельщики… И мы тоже» – важно добавил он, как бы подчёркивая, что это самое главное. – «Ты, такой надёжный защитник, можешь отнять мяч у нападающих соперника»? «Ну… Если надо…» – «Надо»! – грозно сказал партийный вождь (По принципу «Если партия прикажет») – «Отниму, Василий Павлович!» «Вот, – продолжал Мжаванадзе, – отнял и передаёшь мяч на левый фланг Месхи. Передашь»? – «Передам, Василий Павлович!» – «Месхи принимает мяч, делает свой знаменитый финт, защитники соперника в растерянности, и он с близкого расстояния забивает гол. Как, Месхи, сумеешь забить, если Чохели тебе подаст мяч?» – И сам же ответил: «Обязан забить. Один – ноль! Потом ты, Чохели, опять передаёшь мяч на правый фланг Метревели, тот навешивает на ворота, а Калоев головой забивает его в ворота. Как, Калоев, забьешь?» «Я всегда головой забиваю, Василий Павлович!» – вскочил с места Калоев. – «Значит, два – ноль! Нам больше и не нужно, два – ноль! Неужели вы, мастера спорта, не можете, выиграть у соперника?» «Василий Павлович, ведь соперники тоже мастера спорта!» – «Не надо меня перебивать. Я вас учу, как надо выигрывать. Идите и действуйте. А ты, Чохели, в партийном порядке отвечаешь перед нами и всей республикой. Задача ясная: отнимаешь у соперника мяч, передаёшь вперёд, а там ребята забьют! Иди!».
   После этого совещания мастерства, конечно, нам не прибавилось (мы и так тренировались в полную силу), но настроение взлетело в небеса! Адреналин – хоть в флаконы разливай! Правда, партийные чиновники стали нас донимать советами, но с юмором у нас всё было в порядке. Мы смеялись несколько дней, и всё время повторяли «Нам партия приказала, надо выигрывать!» – Миша под общий хохот замолчал. А я спросил у Гиви: «Было такое или Миша придумал»? «Было что-то похожее, Миша просто преподнёс в художественной форме. Ты же его знаешь…»
   В том году Тбилисское «Динамо» стало бронзовым призёром СССР.
   И мы тогда окончательно убедились, что без руководящей и направляющей роли Коммунистической партии невозможно добиться успехов даже в футболе.
   Может быть, именно по этой причине в последние годы хромает у нас футбол. Приглашают тренеров-капиталистов, вместо того чтобы провести воспитательную работу силами лидеров компартии?!

Гнев земли и неба

   Проблема окружающей среды с годами становится всё актуальнее и не терпит уже отлагательств, ибо человечество в опасности. Сегодня эта проблема, может, важнее, чем даже проблема ядерной войны.
   И зная обо всём этом, человек настойчиво и упорно пилит сук, на котором сидит: травит землю, на которой живёт, воду, которую пьёт, воздух, которым дышит. И этого мало. Мы, не думая о завтрашнем дне, о будущих поколениях, выкачиваем из недр земли миллиарды тонн нефти и газа, выкапываем миллиарды тонн угля и других полезных ископаемых. Но полезны ли для жизни Земли и людей образующиеся огромные пустоты, нарушающие равновесие, сложившееся миллионы лет назад. И планета уже не хочет терпеть эти надругательства, она мстит нам: сдвигается ось Земли, выходят из берегов моря и океаны, бушуют ураганы, убивая тысячи людей. Возможно, именно из-за беспечности человека возникла такая болезнь как СПИД, которая передаётся в основном через механизм продолжения рода человеческого. И что делать? Заниматься, как советуют врачи, безопасным сексом? А детей где будем брать, в капусте? И ещё напасти – птичий и свиной грипп, коровье бешенство. Ведь всех птиц, свиней и коров уничтожить невозможно и нельзя. А птицы ещё и летать изволят, заражая домашних птиц и людей. Хотя, может быть, и совсем наоборот. Может, всё начинается из ферм, точнее – казематов, которые мы создали для животных. В тесноте, духоте – там не только грипп или бешенство, но что угодно может зародиться.
   Мы уже и небо не щадим: многие агрессивные химические выбросы разрушают защитную ионосферу, что грозит всеобщим потеплением и, вследствие таяния льдов, затоплением значительной части суши, целых государств.
   Таков вкратце печальный итог деятельности человека на родной планете. И не надо винить животных, мы сами во всём виноваты. Я специально привёл эти пугающие факты, так как молчать и бездействовать уже нельзя.
   А что же экология, есть же такая наука? Да, есть такая наука о взаимоотношениях растительных и животных организмов и образуемых ими сообществ между собой и окружающей средой. Слово экология греческого происхождения и означает «дом», «жилище».
   Это слово в последнее время используется достаточно часто и не только по прямому назначению, но порой – для прикрытия недоброкачественных и даже опасных продуктов. Известен, например, факт, когда на упаковке дихлофоса было написано: «Экологически чистый продукт». Здесь наука, конечно, ни при чём.
   И вот всемирная беда – пандемия коронавируса. Есть мнение, что это искусственно созданное биологическое оружие, случайно или преднамеренно выпущенное на волю. В любом случае, это ужасно!
   Да, человеку пора одуматься.

Утро. Фото автора

Прощай, бензин?

   Есть такой термин «Нетрадиционные виды энергии». К ним обычно относят энергию солнца, воды, ветра. Но на самом деле они как раз самые традиционные, так как человек издревле пользовался энергией и солнца, и воды, и ветра. Но уже более ста лет нефть и газ стали основными источниками энергии. Но поймёт ли человек, что пошёл не тем путём? Здесь есть большая проблема: нефтяные и газовые магнаты пока не хотят сдавать позиций. Но, надеюсь, жизнь всё-таки заставит нас одуматься.
   Напомню, что двигатели внутреннего сгорания не только сжигают продукты нефти и выплёвывают в атмосферу всякую гадость, они ведь, образно говоря, СЖИГАЮТ КИСЛОРОД. Не вдаваясь глубоко в науку, напомню, что на килограмм топлива расходуется примерно 3 килограмма кислорода. То есть если ты спалил бак в 50 литров топлива, значит, спалил и 90 литров чистого кислорода. И что делать, что говорят наука, новые технологии? Они развиваются так стремительно, что не все успевают осознать происходящее. Разве лет 30 тому назад мы могли представить, что в карманах будем носить небольшой аппарат, который будет являться одновременно телефоном, фото– и видеокамерой, календарём, калькулятором, навигатором, источником Интернета, часами с будильником?! Но время бежит всё быстрее, и даже самый совершенный смартфон устаревает уже в течение года. Автомобили с двигателями на продуктах нефти и газа тоже сдают позиции, причём очень стремительно: электромобили Тесла уже не уступают автомобилям с ДВС ни в скорости, ни в других показателях. «Тойота» серийно выпускает машины на водороде. А водород получают электролизом воды при помощи солнечной энергии. У Японии и воды, и солнца, слава Богу, предостаточно. И, кстати, такой автомобиль практически безвреден, ибо продуктом его работы являются водяные пары. Уже и «Ниссан», и другие производители автомобилей намечают выпуск машин по новым технологиям.
   Очень устарел термин «нетрадиционные виды энергии», к которым относят энергию солнца, воды, ветра. Эти виды энергии как раз самые традиционные: ведь человек издревле пользовался энергией и солнца, и воды, и ветра. Именно парусные суда проложили человечеству путь в неведомые края, к величайшим географическим открытиям. Именно ветер и вода были надёжными помощниками человека, двигая механизмы мельниц, позже – электростанций. Это нефть и газ – нетрадиционные источники, консервы солнечной энергии.
   Развитию электромобилей достаточно долго мешали несколько факторов: отсутствие надёжных, быстро заряжаемых, ёмких аккумуляторов, недорогих и удобных в эксплуатации солнечных батарей, нежелание нефтяных магнатов сдавать позиции.
   Технические препятствия почти преодолены: уже есть аккумуляторы, которые позволяют машине на одной зарядке проехать не меньше, чем традиционный автомобиль на одной заправке жидким топливом. И заряжаются они минут 30–40. Уже терпимо. Но в Испании разработаны аккумуляторы, которые заряжаются в течение 8-10 минут. Эта техническая проблема решается тоже быстро и надёжно (не буду утомлять примерами, их много). А где брать столько электроэнергии? У солнца! Оно не отказывает, щедро дарит нам энергию. А как её превратить в электричество? Эта задача тоже решается и движется гигантскими шагами: солнечные батареи, энергия морских волн и приливов, ветряных электростанций (это тоже косвенно – солнечная энергия) и т. п. Эти «дети» Солнца неисчерпаемы, безвредны и будут всегда, пока есть наше светило.
   Но вернёмся к нефти и газу.
   Думаю, лет через 7-10 им будет полная труба. А почему мы не чешемся и всё норовим новые нефте– и газопроводы строить? Не знаю почему, но потом будем горько плакать. Одна из причин в том, что милитаризация страны и благосостояние народа – плохо сочетаемые понятия.
   Нам пора понять, что технический прогресс обгоняет нас, что пока мы хвалимся-бахвалимся пушками и автоматами, человечество уходит вперёд.
   Ещё один совет. Многие беженцы из стран в основном Африки бегут не только из-за воин, но и от неустроенности, безработицы, перенаселения, тяжёлого климата. И вместо того, чтобы их принимать в Европе, даром кормить и содержать, надо им поставлять солнечные электростанции, наладить производство электроэнергии для стран, где мало солнечной энергии; наладить производство водорода и кислорода из воды, создать таким образом рабочие места, занять людей делом.
   Надо сделать африканским странам ещё один подарок: построить им заводы по производству презервативов…

Памятник Ираклию II в Телави. Скульптор М. Мерабишвили.
Фото автора

Сказки, фантазии

Борис Мюнхгаузен

   Ученик шестого класса Борис Турманидзе возвращался из школы понурый и расстроенный. И была у него на то причина: классный руководитель Марья Ивановна, недавняя выпускница вуза и первая красавица среди учительниц, записала ему в дневник: «На следующий урок явиться с родителями». Его родителей в школу приглашали часто, он к этому почти привык. Обидно было, что именно Маша (так он про себя называл Марью Ивановну) сделала эту запись. Борис даже самому себе боялся признаться, что влюблён в новую классную руководительницу. А она…
   Обычно по таким вызовам в школу ходила мама Бориса Тамара Шалвовна. Но в этот раз мама болела, и пришлось идти папе Георгию Мелитоновичу. Он, известный хирург, руководитель большой московской клиники, попал туда по распределению после окончания мединститута и прошёл все ступени от рядового врача до руководителя прославленной клиники. Борис видел, с каким интересом смотрел папа на Машу, и почувствовал обиду, точнее – ревность.
   – Здравствуйте, Мария Ивановна! Что Борис ещё натворил?
   – Здравствуйте! Я бы не сказала, что он натворил что-то плохое. Просто он в сочинениях пишет какие-то странные истории, связанные с родителями, с дедушками и бабушками и даже – прадедушками и прабабушками.
   – Ничего не понимаю! А что он предосудительного может написать о нас или наших родителях?
   – Ничего предосудительного или плохого, но фантазии какие-то странные.
   – А можно конкретнее? – спросил Георгий Мелитонович, откровенно разглядывая стройную фигурку учительницы.
   – Давайте конкретно. Позавчера мы писали сочинение на свободную тему «Один день из жизни моей семьи». Все написали нормально, а Боря сочинил вот это. – Она передала отцу Бориса тетрадь с его сочинением. Георгий Мелитонович стал читать достаточно спокойно. А читал он вот что:
   «Мой папа из древнего грузинского рода Турманидзе. Все представители этого рода были целителями. Они из поколения в поколение передавали секреты разных снадобий, и, главное, – рецепт мази, которая заживляла раны очень быстро».
   – Всё правильно мальчик написал, в чём же дело? – Удивлённо спросил отец.
   – Читайте дальше!
   «Все мои родственники: отец, мать, дяди, тёти, бабушки и дедушки – врачи. Мой отец известный хирург, делает сложные операции по пересадке органов и даже использует мазь предков для заживления ран. – Георгий Мелитонович опять вопросительно посмотрел на учительницу и стал читать дальше. – Однажды мои дяди – дядя Вахтанг и дядя Гурам – попали в аварию. Они сильно разбились: у дяди Вахтанга была раздроблена голова, а у дяди Гурама распорот живот и порваны все внутренности. Папа спас обоих: голову дяди Гурама пересадил на тело дяди Вахтанга. Они выжили, но уже остался один дядя. Я даже не знаю, как теперь его называть. Когда после операции я его увидел, растерялся: он стал ниже и коренастей, как дядя Гурам, а голова дяди Вахтанга. Папа все раны смазал фамильной мазью, и они быстро зажили. Сейчас дядя (дяди) здоров (здоровы). А тётушки – их жёны – уже не знают, они обе замужем или обе вдовы».
   – Это он, конечно, перестарался… Но такой случай на самом деле был и, к сожалению, оба брата моей жены погибли. Я тогда говорил, что настанут времена, когда можно будет пересаживать любую часть тела, в том числе и голову… Вот он и нафантазировал. А что касается фамильной мази, она давно известна в Грузии как мазь Турманидзе. Наши предки этим снадобьем лечили раненых воинов. Более того, мой прадед Мелитон Турманаули вылечил знаменитого русского мастера Андрея Чохова, который получил сильный, долго не заживающий ожёг, когда отливал Царь-пушку. Но учительница плохо понимала слова Георгия Мелитоновича и продолжала:
   – И вот ещё, полюбуйтесь! – Сказала Мария Ивановна и подала отцу другое сочинение его сына. – Его ребята даже прозвали Борисом Мюнхгаузеном.
   «Моя мама тоже из древнего грузинского рода Девдариани. Сейчас я точно знаю, что знаменитый мушкетёр д’Артаньян был нашим родственником: если его имя произнести в грузинской транскрипции, получается Дартаниани. Это просто искажённое Девдариани. Я в этом убедился, ещё раз перечитав роман Александра Кикнадзе «Брод через Арагоа». Арагоа – это река в Басконии. А в Грузии есть река Арагви. И по описанию Дюма д’Артаньян – типичный баск. А баски, как известно, это тоже грузины, много веков назад в связи с каким-то природным бедствием переселившиеся в Испанию и на юг Франции, так как эти места похожи на Грузию».
   Георгию Мелитоновичу явно нравились сочинения сына, его фантазии. И чем дальше он читал, тем меньше обращал внимание на учительницу, которая не могла разглядеть в ученике гибкий ум и творческую фантазию. Он стал смотреть на Марию Ивановну уже не как на женщину, а как на красивый предмет. Борис это видел и в душе радовался, что папа по достоинству оценил не только его, но и недалёкий ум учительницы. Она вдруг перестала нравиться и ему самому.
   – Ещё одно творение Вашего сына. – С этими словами Мария Ивановна передала отцу Бориса ещё одно сочинение. Он стал читать:
   «На даче мой дедушка много лет назад устроил очень красивый газон. Мы его косили, поливали. Здорово было играть на нём в футбол, волейбол, бадминтон, бегать босиком… Раньше газон был только у нас, а сейчас газоны появились у всех соседей. Один богатый сосед свой газон выложил как заграничный стадион. Я так завидую этому соседу, то есть его сыну. Он ещё дразнится, говорит, что у нас не газон, а дикое поле. А мой папа говорит, что в этом вся прелесть нашего сада и газона – у него вид естественный. А я решил улучшить газон. Но как?
   Утром я проснулся и сразу стал думать о своём плане. Думал – что же за ночь произошло, что мне поможет? Выросли мои волосы на несколько десятых долей миллиметра, и ногти подросли. Интересно, насколько вырос я? Но об этом потом… Волосы! Вот спасение! Раз они растут на голове, они могут расти и в земле. Только их надо посадить с корешками. А как их выдернуть с корешками, больно же будет?! Надо потерпеть и сделать!
   Короче, я надёргал много волос с корешками и посадил их в уголке газона. Стал поливать каждый день водой, куда добавлял шампунь для волос. Через неделю я заметил, что мои бывшие волосы пошли в рост. Они росли быстро, вытесняя траву, и газон с этого угла постепенно стал менять цвет – чернеть, как мои волосы. Через месяц, когда отец вернулся с загранкомандировки, удивлённо спросил:
   – Это что с газоном произошло? Наверно, не поливали, и целый угол высох?! – Однако, пощупав рукой, он понял, что это не трава, а волосы. – Что это? – Грозно спросил он. Я рассказал, всё как было. Папа это сообщение воспринял спокойно и даже с интересом. Мама, правда, поворчала немного, но не долго. Более того, папа дал пучок своих седых волос, и маму мы уговорили дать свои рыжие волосы.
   Вскоре наш газон превратился в сплошной ковёр, пёстрый и ровный. Но косить обычной газонокосилкой стало невозможно: волосы были намного крепче травы. Папа где-то заказал специальные ножи, они были острые, как бритва. К нам стали приходить соседи, знакомые, интересовались, где мы такой ковёр огромный купили. А мы с папой только перемигивались и смеялись. Но твёрдо решили – тайну эту никому не выдавать».
   – Что Вы на это скажите, как мне быть с Вашим Борисом?
   – Ничего не надо с ним делать, он хорошо, творчески мыслит. Правда, это не совсем укладывается в привычную школьную программу, и Вам не совсем это понятно… А мне нравится. Нельзя быть таким, как все, серым. Надо ко всему подходить творчески и с фантазией. Если бы все люди мыслили стандартно, по шаблону, не было бы освоения космоса, большой медицины, пересадки сердца и других органов. Было бы всё серо и неинтересно…
   Мария Ивановна слушала выдающегося учёного и не верила собственным ушам. Она подумала: «И он такой же?! Это ужасно!»
   А Георгий Мелитонович встал.
   – Боря выйди, мне надо поговорить с учительницей. Что ж, Мария Ивановна! В дальнейшем Боря сочинения будет писать более приближённо к школьной программе, а свои фантазии он перенесёт в свой дневник. Возможно, когда-нибудь Вы будете гордиться, что известный писатель-фантаст был Вашим учеником. А убивать творческое начало в детях не лучший способ их воспитания и обучения. Честь имею!
   Борис понял, что отцу нравятся его сочинения, и решил всё это записывать в специальную тетрадь.
   «Что ж, раз Маша не понимает меня, буду писать все свои мысли в дневник. Здравствуй, мой новый дневник под именем «Творческие фантазии». Планы у меня такие, что даже не знаю, говорить об этом кому-нибудь или нет. Наверное, пока только папе.
   Напишу о своих маленьких человечках, друзьях моей жизни, о своём приборе «Нос», который «невооруженным носом» чувствует запахи лучше собаки, и об исторических событиях с помощью отражённых от звёзд лучей.
   Я уже «поймал»… восстание декабристов на Сенатской площади. Искал что-нибудь вообще, а поймал вот это. Сигнал был слабый, но всё видно, я записал…
   Папа для дачи купил телеантенну, весь мир ловит! Подумал, что с ее помощью можно сделать много интересного. Ведь свет мчится к звёздам сотни и тысячи лет, то есть световых лет? Они же отражаются от звёзд?! А если эти отражённые лучи «поймать», усилить… Например, свет летел туда сто лет, отражение обратно – тоже сто лет. Значит, можно увидеть, что происходило у нас на Земле двести лет назад! Просто надо просчитать годы и найти звезду, которая нам подходит, чтобы увидеть нужное нам время.
   Подумал и начал действовать: включил антенну в свой компьютер через специальное устройство, которое сам сконструировал и… поймал. Сейчас ищу Пушкина, скоро у меня будет его подлинный портрет! Фантастика? Нет, научная реальность!
   И через месяц был у меня портрет невысокого мужчины в цилиндре и с бакенбардами. Пушкин?! Я его уже распечатал. Сейчас сверяю его со всеми известными портретами поэта. Не очень, но похож на известные портреты, выполненные художниками в разное время. Особенно я доверяю портретам Тропинина и Кипренского, которые были написаны при жизни Пушкина.
   Да, я на пороге большого открытия и я докажу всем, что сделал это именно я!..»

Кому на небесах жить хорошо
(Ироническая сказка с грузинскими мотивами)

   Было да не было ничего, что могло быть лучше Господа, была семья трясогузок, птичек с длинными хвостами.
   Главу семьи звали Чик, а его жену – Чирика. Наша пара не первый год летала с юга на север и с севера на юг. Вот и сейчас они летели с жаркого юга на север, где летом значительно прохладнее. Здесь они дважды выводили птенцов. Те подросли и летали уже самостоятельно.
   Сейчас рядом с семьёй Чик-Чирика летела старая пара. Глава этой семьи так давно летал и так хорошо знал жизнь, что даже понимал человеческую речь. Звали его Зен, а его жену – Зинь. Семья Чик-Чирика дружила с семьёй Зен-Зинь.
   – Скажи, Зен, где лучше вить гнёзда, в больших городах или в деревнях?
   – Большой город нам никак не подходит, так же как большие коттеджи: там всё так глухо заделано, что негде и гнездо построить. Лучше деревня или, ещё лучше, – дачный посёлок. Там под крышами много удобных мест для гнёзд. Вообще люди чем беднее, тем добрее. Они всегда радуются, если в их доме живут птицы. Я часто слышу об этом из их разговоров. Богатые относятся к нам хуже. Они больше любят собак, кошек, а то и крокодилов… Но пора и отдохнуть, – сказал старый Зен и стал спускаться. Остальные птицы последовали за ним.
   Отдохнули, подкрепились, попили воды.
   – Мама Чирика, скажи, почему у нас такие длинные хвосты, а у воробьёв их нет? – Спросила маму Чика, одна из дочерей.
   – Ой, Чика, нашла с кем сравнивать нас, с простыми воробьями, с этими плебеями! Наш род трясогузок берёт своё начало от древнейших предков. Мы благородные птицы. Мы уступаем только райским птицам, больше никому. Наши хвосты – это наша гордость. Потому мы и трясём ими: пусть смотрят эти жалкие воробьи и завидуют.
   – Ты не права, Мама Чирика: у соловьёв тоже хвосты короткие, и сами они не очень-то красивые, но как поют!..
   – Милая моя Чика! Соловьи зимуют в Италии или в Грузии! Потому они и поют так. Это их родовая гордость.
   – А нельзя нам тоже зимовать в Италии или в Грузии, и мы бы так пели?!
   – Нам нельзя менять свои хвосты на песни, это не для нас. Каждому своё.
   – Мама Чирика, у сорок тоже длинные хвосты, так что мы не одни такие необыкновенные. – Не унималась Чика.
   – Не смей никогда сравнивать нас с этими воровками сороками. Сороки, вороны и вообще все чёрно… эти самые, черно-цветные, они воры и жулики.
   – Как же так, Мама Чирика? – вмешалась в разговор другая дочь Чикчика. – Помнишь, наша Чика, когда она была маленькая, чуть ни утонула в огромной луже, и её вытащила ворона.
   – Она вытащила, но для чего? Чтобы съесть её. И съела бы, если бы мы отцом не отбили её.
   – Значит, вороны самые вредные птицы?
   – Нет, не самые вредные, есть и похуже. Кукушки, например. Они откладывают яйца в чужих гнёздах, а кукушата выбрасывают из гнезда хозяйских детей. То есть занимают жилплощадь незаконно. А потом подрастают и поют свои ужасные песни, в которых кроме ритма ничего нет: ку-ку, ку-ку, бум-бум, бум-бум. Бессовестные они.
   – А как соколы, коршуны, орлы?
   – О, дочка, ты слишком высокие инстанции затронула. Эти птицы – каста неприкасаемых. Они хозяева небес, и не наше дело о них судить. У них всё: сила, власть. Потом дети орлов тоже становятся орлами. Мы не можем тягаться с ними.
   – Однако пора в путь, – сказал старый вожак Зен, и все поднялись, чтобы лететь дальше. Вскоре показались просторы России, куда они и направлялись. Под ними проплывали знакомые поля, леса, города и сёла. Всё казалось таким маленьким, игрушечным. Они летели то под облаками, то над ними, любовались красотами неба и земли. Многоопытный Зен вёл стаю, отлично зная этот путь. Долгий, утомительный перелёт подходил к концу.
   Чик и Чирика без труда нашли дом, под крышей которого они вывели и взрастили своих первых малышей. Гнездо, конечно, не сохранилось, но всё остальное было по-прежнему. Здесь же рядом стали обустраиваться их дети и друзья Зен-Зинь. Все семьи дружно взялись за дело и уже через несколько дней гнёзда были готовы. Это событие отметили вместе большим пиром. На столе было всё: сациви из червей, чахохбили из мух, комарёнок-табака.
   Но их радость была недолгой: в дачные дома приехали люди, стали шуметь, дети гонялись за птицами, кидали в них камни.
   – Какие они нехорошие, эти люди, – сказала Чирика, – житья от них нет.
   – Зачем ты так говоришь? Они же этот дом построили, где мы живём. – Сказала Зинь.
   – А мой дедушка говорил, что люди самые страшные звери, хищники: они едят всех животных и птиц. Если бы я могла, заклевала бы их всех.
   – Нет, дорогая Чирика, нельзя быть такой жестокой и несправедливой. Да, люди едят некоторых птиц и животных, но мы ведь тоже едим червячков, мух, других насекомых? Они ведь тоже жить хотят, а мы их едим?! Но так Бог создал, и всё равно всем надо жить в мире и согласии.
   – Правильно Зинь говорит, – вмешался в разговор старый Зен, – не надо враждовать, надо любить и уважать друг друга. У каждой птицы свои обычаи, своя гордость, своя жизнь. А под солнцем всем места хватит. Одни птицы искусно поют, другие красиво летают, мы трясём своими необыкновенными хвостами, и всем хорошо и интересно. Ведь будет совсем скучно, если все птицы будут одинаковыми. Что же касается воробьёв, о которых ты, Чирика, так нелестно отозвалась, не такие уж они плебеи. По мнению людей, мы, трясогузки, относимся к отряду воробьиных. Так что ко всем надо относиться с достоинством и уважением.
   С этими мудрыми словами все согласились и разлетелись по своим делам. Надо было спешить: ведь лето здесь короткое, а успеть надо очень многое.
   Вот и сказке конец.
   Отруби там, мука здесь; горе там, радость здесь.

Судьба

   Во дворе загородного дома наконец умолкла газонокосилка.
   Все травы с отрубленными головами стали немного приходить в себя после этой очередной экзекуции.
   Молодой одуванчик, который в первый раз расцвёл и собирался дать потомство, каким-то чудом смог лечь и спасти свой цветок. Сейчас он поднял головку, посмотрел вокруг, посочувствовал тем, кто понёс урон. И вдруг увидел у самого забора, как гордо стоит весь в цветах зажатый в ограждающую сетку старый соплеменник.
   – Здравствуй, Одуван Одуваныч! Тебе там хорошо, никакая косилка тебе не страшна…
   – Здравствуй, Малыш! Да, мои родители позаботились и направили меня в это безопасное место. И я учёл опыт родителей и послал парашюты своего потомства подальше от людей, в поле. Это роскошное дикое поле, и моим детишкам там хорошо!
   – Какой ты предусмотрительный, как хорошо устроил потомство! А меня вот кинули на произвол судьбы… А люди жестокие и дурные: нам головы сносят, а какие-то невзрачные цветочки разводят, ухаживают за ними. Мы же украшение природы! Нет, люди не понимают.
   – Да, Малыш, так и есть – люди жестокие, нам с ними тяжело. Вчера внучка прислала одуванеску, пишет, что им там здорово. Людей там нет, никто их не трогает, только коровы пасутся. Да ещё почву удобряют. Так что детям там и вольготно, и сытно.
   Вдруг появилась хозяйская коза, стала щипать травку. Одуван Одуваныч и Малыш переглянулись.
   – Козочка, родная, не надо только мой цветочек есть, он у меня один единственный. На него вся надежда…
   – Нет, Малыш, не бойся, я своя, вас не обижу, буду есть только листочки… Вот вы жалуетесь на свою судьбу, а зря! Нам, козам и овцам, ещё хуже. Вы хоть своё потомство можете посылать в безопасные места, а нам что делать? Если убежим в лес, нас волки съедят, останемся – люди съедят. Всех моих родных уже зарезали и съели, я одна осталась. Не позавидуешь нашей судьбе-е-е-е!
   Весной рожу детишек и их ждёт та же судьба. У нас, слава Богу, только раз в году бывает это чувство. Люди называют это животным чувством. А сами круглый год этим занимаются, плодятся.
   Да, нашей судьбе-е-е-е не позавидуешь.

Фото автора

Юморески, рассказы с юмором

Антон Иванович и Клеопатра

   Наш герой со звучным именем Антон Иванович Кукушкин работал в научно-производственном объединении по проблемам выращивания хрена, редьки и других корнеплодов с не менее звучным названием НИИ Хрена.
   Отдел, в котором он уже много лет трудился, состоял только из женщин. Антон Иванович был единственным представителем сильного пола. Хотя насчет сильного пола очень сильно сказано. Сам Кукушкин таковым себя не считал. Он принадлежал к категории тех самоедов, которые находят в себе только недостатки. Да, он был роста не выше среднего, возраста тоже чуть ниже среднего. А в целом был интересным, пусть и не совсем молодым человеком.
   Антон Иванович, закомплексованный своим, как ему казалось, несовершенством, боялся даже своего изображения в зеркале. По утрам, когда он был вынужден созерцать свое отражение, как правило, выговаривал: «На кого ты похож? Маленький, ушастый, лысый – не телосложение, а теловычитание какое-то. Сразу видно, что произошел от непородистой обезьяны».
   Волосы и в самом деле катастрофически покидали его несчастную голову, которая все больше и больше стала походить на плохо освоенный приусадебный участок. Поэтому он всячески старался сберечь оставшуюся скудную растительность, а освободившиеся участки черепа прикрыть этими самыми остатками, зачесывая на лысину волосы с затылка, с висков. Поговаривали, что он зачесывает волосы даже с подмышек.
   Такое критическое отношение к своей персоне привело к тому, что женщины отдела его почти не замечали: в его присутствии рассказывали друг дружке всякие женские секреты, хвалились новым бельем и другими атрибутами интимного туалета.
   Кукушкин жил тихо, ничем не выделяясь. Но по большим праздникам в прежние годы нередко получал почетные грамоты или благодарности, хотя в душе считал, что лучше получать выговоры с денежной премией, чем грамоты и благодарности без ничего.
   Но произошло нечто необычное, даже невероятное, полностью изменившее жизнь Антона Ивановича.
   За несколько дней до 8 Марта его вызвала к себе заведующая отделом Мария Петровна Крутова, этакая двухметровая дама с громовым голосом, которой он боялся больше всех на свете.
   С дрожью в ногах он вошел к ней в кабинет, как в клетку тигра.
   – Ну что, Кукушкин, как жизнь? – вместо приветствия прогремела Крутова. Антон Иванович не смог выдавить из себя ничего членораздельного, только промычал что-то невнятно. А в душе все думал с тревогой: «Что я не так сделал? Зачем она вызвала? Что будет?»
   – Вы знаете, что приближается 8 Марта и необходимо поздравить женщин? – строго спросила, как выговорила, начальница.
   – Да, да, знаю! – ответил Кукушкин с такой радостью, как будто в последний момент ему отменили смертный приговор.
   – Так вот, вам поручается поздравить женщин объединения через нашу многотиражку.
   От неожиданности Антон Иванович опять лишился дара речи: такого «приговора» он никак не ожидал. Но Крутова продолжала:
   – В вашем распоряжении целых пять дней. Выполняйте.
   С этой минуты Кукушкин потерял покой: плохо спал, пропал аппетит. Чтобы хоть как-то настроиться на эту работу, он перечитал подшивку многотиражки, которая по инерции все еще выходила и все под тем же юмористическим названием «За изобилие». От чтения такого количества чепухи ему стало совсем плохо.
   Кукушкин несколько раз принимался за выполнение возложенного на него ответственного задания, но не мог написать даже первую фразу. На бумагу ложились разные варианты и сразу же отвергались.
   Сначала он написал: «Товарищи женщины!», но тут же представил героя знаменитого фильма «Белое солнце пустыни» Сухова, который временно принял на себя обязанности завгара, то есть заведующего гаремом Абдулы, и отказался от этого варианта: гарем Кукушкину явно не подходил.
   «Дорогие женщины!» – Нет, нет, нельзя: они подумают, что это намек на стоимость подарков.
   «Уважаемые дамы!» – да нет, какие же они дамы – третий месяц без зарплаты.
   Таяли часы и дни, а результата никакого. Нарастало ощущение беды.
   И вот остался один-единственный день. Антон Иванович после очередной бессонной ночи сел за стол, взял девственно чистый лист бумаги и неожиданно для себя написал: «Милые женщины!» Дальше все произошло почти само собой.

   «Милые женщины!
   Поздравляю вас с праздником 8 Марта, праздником Весны, Красоты, Женственности, обновления Земли.
   Пусть тот год, который был объявлен годом женщины, давно прошел, но вы не печальтесь: мы добровольно отдадим вам все годы, все дни, все минуты.
   Пусть ваш характер изменчив, как мартовская погода, как длина ваших юбок, как цвет ваших волос, но мы любим вас именно таких: божественно красивых, трепетно-ласковых, благоуханно-желанных, постоянно-непостоянных.
   Если случится беда и мы, все мужчины, исчезнем с лица земли, я уверен, что вы сможете жить достойно, растить детей и даже найдете способ воспроизводить потомство без нас. Но мы не сможем прожить без вас ни дня, ни минуты. Не сможем, ибо вы сами и есть начало жизни, сама жизнь.
   Много вам радости!
   Много вам счастья!
   Много вам детей!
   Слава вашему мужеству, мужеству материнства!»

   Написал Кукушкин последнюю фразу и, не читая, отнес редактору газеты.
   Праздничный номер «Изобилия» имел огромный успех, и в основном из-за приветствия Антона Ивановича.
   Мужчины то ли с завистью, то ли с гордостью за собрата потирали руки и приговаривали: «Ай да Кукушкин, ай да сукин сын!»
   Женщины, еще вчера не замечавшие скромного героя печатного слова, сегодня старались привлечь его внимание: одни пришли специально хорошо одетыми, другие – хорошо раздетыми. Даже Клава Петрова, первая красавица фирмы, – за что её прозвали Клеопатрой, – несколько раз забегала к нему якобы по делу, а на самом деле – чтобы продемонстрировать свою новую юбку с глубоким разрезом и другие прелести своего туалета и тела…
   Менее чем через месяц, вечером 1 апреля, в бывшей холостяцкой квартире Кукушкина шумно отмечали свадьбу Антона Ивановича и Клавы Петровой. Тамадой по праву была Крутова. Тостов было сказано много. Много было добрых слов и пожеланий. А редактор газеты «За изобилие» пожелал молодым счастья, благосостояния и, конечно, изобилия.
   Гостям были горько-горько.
   Зато молодым – все наоборот.

Встречи с марсианами

   Есть у меня товарищ, фанатически влюблённый во всё космическое – в уфологию, летающие тарелки, марсиан, гуманоидов. Он искренне верит, что контакт с неземными братьями по разуму состоится уже при нынешнем поколении людей и что тайно гуманоиды давно живут среди нас и вершат судьбы человечества.
   Этого моего товарища даже зовут не совсем обычно, точнее – совсем необычно – Густав Джонович Иванов. Дело в том, что мама у него потомственная немка с Поволжья, да ещё дед по маме был англичанином. А папа – самый настоящий Иванов. Вот такой коктейль. Возможно, эта гремучая смесь кровей и сделала его таким пытливым и любознательным, поэтому и тянет его в неведомые космические дали.
   Мы с Густавом встречаемся довольно часто. Он любит давать оценки моему творчеству, конечно, не без иронии. Я тоже слушаю его увлекательные рассказы о таинственных галактиках. Но тоже в долгу не остаюсь и подшучиваю над его фанатизмом, хотя знаю: без фанатизма нет никакого творчества…
   Зашёл как-то Густав Джонович ко мне на работу. И, как специально, именно в этот момент заглянула наша секретарша Лидия Ивановна и сообщила:
   – Звонили с «Марса», когда Вы с ними сможете встретиться?
   – Пусть приедут завтра в первой половине дня. – Густав посмотрел на меня подозрительно и спросил ехидно:
   – С марсианами общаешься?
   – Не только с марсианами, – в той же тональности ответил я.
   Зазвонил телефон. Я включил громкую связь. Голос секретаря сообщил:
   – Вы ждали «Эхо»? Говорите – Венера на связи.
   – Знаешь что, – вдруг обиженным голосом заговорил мой гость, – я всегда знал, что ты с сомнением относишься к моему увлечению астрономией, но не думал, что можешь так дёшёво меня разыгрывать, да ещё устраивать инсценировки с участием своих красоток. Или это входит в должностные обязанности руководителя пресс-службы вашей солидной фирмы? – Он по-детски надул губы и отвернулся к окну.
   – Подожди, никто тебя не разыгрывает. Дело в том, что «Марс» – это наш компаньон, предприятие, которое выпускает батончики «марс», «сникерс», «баунти» и другие сладости. А Венера – это моя коллега, журналистка газеты «Эхо недели» Венера Абдулова. Я с ними часто общаюсь. Всё остальное – случайное совпадение. Естественно, что для тебя это выглядит необычно, но в жизни совпадения бывают очень даже интересные. Вот послушай. Когда я ещё школьником первый раз попал в типографию, услышал такую беседу:
   – Иван Иванович! Что делать с Петровым? В подвале для него места не хватает.
   – Подрежьте конец и сделайте так, чтобы вошло! – Правда, странно звучит с непривычки? А это всего лишь профессиональный диалог. Подвал – это нижняя часть газетной полосы и не более того. Сейчас я как профессионал воспринимаю это нормально. А тогда мне стало жалко Петрова, которого порежут или посадят в подвал.
   Опять зазвонил телефон.
   – Вам звонят из «Галактики», соединяю.
   Когда я закончил разговор по телефону, Густав опять с сомнением спросил:
   – Это тоже случайно – «Галактика»?!
   – Нет, не случайно, а очень даже закономерно: «Галактика» – тоже наш партнёр, предприятие по переработке вторичного сырья. И называется оно так потому, что фамилия его руководителя Галактионов. – Такой творческий подход к делу. Есть ещё предприниматель Меркурьев, а фирма его называется «Меркурий». Это же здорово! Что плохого, если какой-нибудь Лунёв свою фирму по производству русского кваса или блинов назовёт «Луной», а Солнцев – «Солнцем»?! Ведь это гораздо лучше, чем лавка с «научным» называнием – «РашенКвассБлинКонсалтинг». – Густав наконец понял, что я его не разыгрываю, приободрился и тоже пустился в воспоминания:
   – Слушай, ты прав, бывают странные совпадения. У меня тоже был такой случай. Со школы повели нас на экскурсию в механический цех большого завода. И один мужик другому говорит: «Надо запустить зубодолбёжный». У меня аж зубы свело. А позже я узнал, что зубодолбёжный – это всего лишь металлорежущий станок. Или ещё. Есть у меня знакомый и зовут его Август, назвали его так родители в честь какого-то римского патриция. Так вот, я его познакомил с братом. Август протянул ему руку и представился:
   – Август. – Брат удивлённо посмотрел на него и ответил:
   – Нет, извините, давно уже сентябрь. – Мы смеялись до слёз.
   Густав был уже в своей стихии и мечтал вслух:
   – У вас мне нравится: не работа, а мечта! Я бы с удовольствием пришёл к вам работать, назвал бы вашу фирму в своём стиле: «Космос» или «Млечный путь»! И создал бы ещё отдел по межзвёздным связям. Вот было бы здорово!
   А я про себя подумал: «Может, и вправду живём среди гуманоидов, иначе откуда столько странных имён, странных совпадений?».

Пиковыи валет

   После того как я на базе типографии, директором которой я был, создал издательство, ко мне зачастили авторы, что совершенно естественно. Но больше одолевали графоманы разных мастей.
   Пришёл однажды ко мне в кабинет посетитель и прямо с порога заявил:
   – Вы должны издать мою книгу, она принесёт вашему издательству колоссальную прибыль.
   – А о чём Ваша книга?
   – Дело в том, что я создал принципиально новую юриспруденцию. Достаточно человеку прочитать мою книгу, и в нём сразу исчезнут любые криминальные наклонности. А если такой предмет ввести в школьную программу и изучать его с самого детства, преступность исчезнет вообще. Представляете?! Я Вам предам рукопись и право на первую публикацию очень дёшево, всего за 25 тысяч долларов. Вы их окупите быстро.
   С этими словами он положил мне на стол увесистую папку.
   Фактически всё было уже ясно, и можно было сразу прекратить дальнейшее обсуждение, но к авторам я всегда относился уважительно. И этому автору я дал высказаться и только после этого стал объяснять, что мы издаём в основном художественную литературу, в том числе – классику. Показал ему недавнее наше издание «Письма женщин к Пушкину». Но мой гость настойчиво просил хотя бы прочитать материал и только после этого принять решение. Он явно верил в своё творение. Я из любопытства согласился. Договорились встретиться через неделю, но он звонил мне каждый день, дважды приходил, чтобы убедить меня в целесообразности издания его книги.
   Я прочитал рукопись моего странного посетителя добросовестно и внимательно. С бумаги со мной беседовал явно больной человек.
   Чтобы понять дальнейшее развитие событий, я должен представить людей, которые невольно стали участниками этой необычной истории.
   Это президент Международного Пушкинского общества, полный тёзка великого русского поэта, контр-адмирал Александр Сергеевич Пушкин. В то время когда мы вели переговоры с автором «новой юриспруденции», у нас готовилась к печати книга Пушкина «Подводная лодка «Голубой кит» о субмарине, которой контр-адмирал командовал до отставки. Александр Сергеевич был уже тяжело болен, и мы торопились. За две недели книга была подготовлена к печати, нужна была только последняя подпись автора. Именно с таким заданием я отправил к нему секретаря Надю, естественно, предварительно позвонив. На второй день Надя пришла на работу очень довольная, рассказывала, как тепло и радушно принял её Пушкин.
   Другой участник этой истории – мой друг, известный врач-он-колог и общественный деятель Владимир Ильич Самбурский. Приближался юбилей больницы, в которой Владимир Ильич работал, и он со свойственным ему энтузиазмом написал книгу «Хроника одной больницы». Эта книга шла в производстве одновременно с книгой Пушкина. Причём обе книги редактировал я и работать приходилось крайне напряжённо.
   Третий участник нашей истории – мой товарищ по прежней работе Феликс Эдуардович Хмельницкий. На работе, шутя, все звали его Феликсом Эдмундовичем. Он, большой шутник и балагур, не только не обижался на это, но даже поощрял своё второе имя.
   И вот в очередной раз пришёл ко мне «изобретатель новой юриспруденции». Мне было жалко его, не совсем здорового человека, жалко отнимать у него мечту, пусть даже бредовую. Он же затеял нечто невероятное: переделать мир, сделать честнее, добрее. Об этом мечтали лучшие умы человечества. Однако другого выхода у меня не было, надо было сказать ему всю горькую правду, чтобы закончить эти бесполезные разговоры. Но день выдался необычный, почти фантастический, и всё разрешилось легко и даже весело.
   Как только мы с автором начали беседу, в кабинет, вся сияя, вошла Надя и торжественно доложила:
   – По московскому – Пушкин. – Я взял трубку.
   – Здравствуйте, Александр Сергеевич! Как Ваше здоровье? Да, да, конечно, Ваша книга уже в печати, и, я надеюсь, буду иметь счастье через неделю передать Вам сигнальные экземпляры. Я Вам сразу позвоню. Будьте здоровы, до свиданья!
   Кладу трубку и вижу – мой собеседник сидит какой-то растерянный, даже побледнел. Наконец он снова заговорил, но не с прежней настойчивостью. А на телефоне мигает лампочка секретаря. Снимаю трубку. Надя сообщает:
   – По городскому – Самбурский. – Получив добро, она переключает телефон на него.
   – Здравствуйте, Владимир Ильич! Да, всё идёт по плану. Есть вопросы по иллюстрациям и нужен Ваш совет, а со сроками всё будет нормально. Это же вопрос – почти политический! – Так говорю, чтобы подчеркнуть важность выхода книги к юбилею.
   Закончив разговор по телефону, вижу, что мой гость ушёл куда-то в стул, смотрит на меня испуганными глазами. Наконец он заговорил, но как-то неуверенно, путаясь. Наверное, в этот день звёзды стояли в каком-то особом параде и, образно говоря, «карта шла» так удачно
   И опять мигает секретарская лампочка на телефоне. Снимаю трубку.
   – По московскому – Хмельницкий! – сообщает Надя. – Щелчок и тут же слышу его весёлый голос.
   – Здравствуй, Феликс Эдмундович! – По привычке называю его дружеским прозвищем. – Всё нормально. Как всегда, есть заботы, есть трудности, но дела двигаются. Сам знаешь, главное – желание, горячее сердце, холодный ум и чистые руки. – В тон отвечаю ему и слышу, как он смеётся – задорно, от души. Поговорили с Феликсом, посмеялись. Когда обернулся, увидел, что моего посетителя уже нет, ушёл. И больше не появлялся. Исчезла со стола и рукопись «изобретения века».
   Вот как полезно иметь хороших и именитых друзей и партнёров!

Собака на дереве

   В нашем дворе живёт бродячая собачка, очень темпераментная, плодовитая и агрессивная. Она всех прохожих сопровождает визгом и лаем, а иногда может и за ногу схватить. Это если сам человек или его одежда ей не понравятся. Особенно она не любит кожаную одежду: чует, наверное, загубленную родственную душу. В таких случаях её агрессия достигает апогея. Не трогает она только детей, более того, она любит детей. Возможно, поэтому наша собачка рожает регулярно и даже ухитряется сохранять иногда хотя бы одного щенка с помёта.
   Года два тому назад у неё появился сын, похоже, от овчарки. Парень он был в несколько раз больше мамы, и натаскала она его по своему характеру. Лаяли и кусались они уже «дуэтом». Мама начинала высоким сопрано, а сыночек отзывался мощным баритоном. Выбрав цель, она направляла сына «в атаку», а сама поддерживала его с тыла. Так что ходить мимо нашего дома стало небезопасно. Мы все ходили, озираясь.
   Но однажды произошло вообще невероятное событие.
   Иду домой и слышу лай нашей собачей пары. Но лают они как-то странно – по очереди. Обычно они заливались вместе. Более того, лают они где-то наверху. Чем ближе к источнику голоса я подхожу, тем удивительнее это выглядит. Дело в том, что лай раздаётся с дерева, с берёзы, что стоит на углу нашего дома. Как же так? Может, за кошкой погналась и в экстазе погони залезла на дерево? Но как?
   Подхожу ближе, смотрю снизу. Никаких собак, а лай не прекращается. И вдруг вижу: сидит на ветке ворона и, зажмурив от удовольствия глаза, «лает» и за маму, и за сына. И так похоже – не отличить. Она не обращает никакого внимания на моё присутствие, хотя вороны птицы очень осторожные. Чувствую, от счастья в зобу дыхание распирает. И улетела она только тогда, когда мимо проехала машина.

   Рисунок автора

   Я много слышал о смекалистости, даже таланте ворон, знал и слышал, что их родичи сороки искусные пересмешники, но чтобы ворона изображала собак, не видел, не слышал, не читал.
   Но среди животных ведь тоже бывают свои «гении». Наверное, «моя» ворона была из них.
   А наша собачья парочка в последнее время почему-то угомонилась. Сын вообще куда-то исчез, а мама стала тихой и покладистой. Возможно, возраст: ведь по собачим меркам ей уже много лет.
   А может, ворона накаркала, точнее, налаяла?

Как я стал генералом

   Случилось это в декабре 1979 года. В газете «Правда» появилась небольшая заметка из районной типографии города Вязьмы Смоленской области за подписью директора и нескольких рабочих. Писали они о том, что у них на производстве нет помещений для отдыха, нет буфета, мало других бытовых помещений, и просили помочь.
   В то время публикация в «Правде» была равноценна постановлению ЦК КПСС. Поэтому управление делами ЦК поручило Госкомитету СССР по печати срочно направить на место специалиста: разобраться в существе вопроса. Перепоручили это дело Всесоюзному проектному и научно-исследовательскому институту Гипронииполиграф, где я тогда работал заместителем директора. «На место» направили меня. Причем направили с соответствующим событию и уровню шиком: проводы, встречи, вагон СВ…
   Выезжал я 27 декабря поздно вечером.
   Когда я пришел в свое роскошное двухместное купе, на одной полке уже кто-то спал, что подтверждалось могучим храпом и мундиром подполковника на вешалке.
   Я попросил проводника разбудить меня в Вязьме, куда поезд прибывал в три часа ночи, и лег спать. В назначенное время в дверь купе постучали. Постучали профессионально, по-проводницки. Я встал. Поднялся и мой спутник, эдакий двухметровый детина, зевнул и вдруг изрек нечто совершенно неожиданное:
   – Слушай, парень, принеси мне воды (?!).
   После небольшой немой сцены я ответил ему вопросом:
   – А может, тебе еще горшок подать? – Он сразу взял на октаву ниже:
   – Зачем Вы (Вы!) так, я же все-таки подполковник.
   – А я, между прочим, на своем месте – генерал. – Я, естественно, имел в виду свою должность в институте.
   Подполковник встал, для большей важности накинул мундир и вышел из купе. Вскоре он вернулся несколько озабоченный.
   В это время наш поезд подъехал к Вязьме. Меня встречали. Встречали руководители отделов агитации и пропаганды Смоленского обкома и Вяземского райкома партии, редактор районной газеты и, конечно же, – директор типографии. Встречали на трех «Волгах», которые по пустой платформе подъехали прямо к нашему вагону.
   В этой встрече было небольшое напряжение в стиле «К нам приехал ревизор». И в то же время чувствовалось дыхание приближающегося Нового года: все были веселы. Только директор типографии, очень добрый и скромный человек, все время смущенно извинялся, что поднялся такой шум из-за его заметки.
   Встречающие наперебой стали приглашать меня сесть именно в его машину. Но в это время произошло то самое невероятное событие, ради чего я все это рассказываю: вдруг, как из-под земли, передо мной появился мой спутник по купе при всех регалиях и четко, по-военному отчеканил:
   – Извините, товарищ генерал, я неудачно пошутил. Разрешите идти.
   – Идите. – Разрешил я, не менее удивленный, чем остальные. Подполковник, четко печатая шаг, направился к поезду. Мои новые знакомые от неожиданности онемели. В конце концов один из них почему-то шепотом спросил:
   – Вы еще и генерал?!
   Я им рассказал все, как было. Мы долго от души смеялись.
   И в Вязьме, и в Смоленске мы коллегиально и продуктивно поработали, ответили на все вопросы. Все это время ко мне все обращались не иначе как «товарищ генерал».
   30 декабря я уезжал обратно. Сыпал снег. Поезд мчался к Москве. В купе было уютно и тепло. Настроение было хорошее, спокойное, даже олимпийское.
   Надвигался Новый, олимпийский 1980 год.

Ахали какали

   В Грузии готовят варенье из молодых неспелых грецких орехов, когда скорлупа ещё не оформилась и есть только мягкая зелёная корка. Варенье это удивительно вкусное и полезное. А молодые орехи называются так: АХАЛИ КАКАЛИ…
   Моя дочь Нина только до четырёх лет жила в Грузии и, к сожалению, языка почти не помнит. А внучка Оля там была только один раз. Живут они сейчас в Нью-Йорке.
   Давно они собирались посетить родину прадедов, и наконец прошлой осенью мне позвонил зять Аркадий и сообщил, что они уже взяли билеты себе и нам с женой. Мы все встретились в Тбилиси, взяли напрокат машину и поездили по историческим местам Грузии, которых там очень много. Последняя остановка была в моём родном городе Телави.
   Было сказочное лето: жаркое, щедрое, красивое. Это то самое время, когда собрали уже часть урожая, стали отмечать праздники поэзии (таких праздников в Грузии много и они посвящены великим поэтам, ибо Грузия – страна поэзии). В это же время года грецкие орехи находятся в той самой молочной спелости, когда из них готовят это чудо-варенье.
   Перед отъездом мы все вместе пошли на рынок. А рынок в Грузии – это театр, представление. Продавцы зазывают покупателей, предлагают товар красиво, велеречиво. И вот доходим до рядов, где продают молодые орехи. Продавец громко кричит:
   – Подходите, покупайте молодые орехи – АХАЛИ КАКАЛИ, АХАЛИ КАКАЛИ!
   Внучка удивлённо смотрит на меня и со свойственным ей юмором спрашивает:
   – Дедушка! КАКАЛИ я понимаю, но зачем же они АХАЛИ? – Узнав перевод, мои ребята оживились и даже купили с собой в Нью-Йорк АХАЛИ КАКАЛИ, чтобы сварить прекрасное варенье своих предков.

Всё впереди

   В солидном научно-исследовательском институте НИИГРЫЗУН, в отделе по изучению жизни и быта мышей, работали в основном мужчины. Были только две женщины: любовница директора, достаточно красивая, но не достаточно умная Марина и вечная, но до сих пор не востребованная невеста, главный специалист, достаточно умная, но не достаточно красивая Валерия Валерьяновна, уже перешагнувшая бальзаковский возраст и 50-й размер одежды.
   Из девяти сотрудников отдела особое внимание привлекали не эти представительницы прекрасного пола, а именно наоборот – мужчина, м.н.с., то есть младший научный сотрудник, Лев Борисович. Он, невысокий, щупленький, застенчивый до такой степени, что, казалось, стеснялся даже самого себя, между тем был мужчиной хоть куда – маленьким гигантом любви. Он был вполне доволен своей бурной жизнью. И всё было бы хорошо, если бы… Его угнетали не небольшой рост и другие физические недостатки. Его мучила необычная фамилия, из-за которой он часто краснел, а то и попадал в неловкие ситуации. Фамилия его была Муш, Лев Муш!
   А окружающих он удивлял в основном тем, что его жена Людмила с ежегодной регулярностью рожала ему детей. За четыре года совместной жизни они ухитрились родить троих девочек. Но Лев Борисович хотел сына. Он настойчиво требовал от жены: вынь и роди мальчика. Правда, хоть вынь, хоть наоборот, но мальчик никак не получался. Коллеги по отделу, уставшие от его стенаний по мальчиковой проблеме, объясняли ему: «Наука давно доказала, что девочки рождаются у сильных мужчин, а мальчики – у сильных женщин. Понимаешь, – говорили ему товарищи, – ты переигрываешь жену в этом деле. Ты как-нибудь напои её женской виагрой, и она взбесится в постели и родит тебе сына».
   Лев от таких разговоров уклонялся, но своё дело по улучшению демографической обстановки страны делал с завидным усердием. Правда, жену на УЗИ уже не пускал, считая, что именно облучение ультразвуком и калечит его будущих сыновей и делает из них девочек. И вскоре коллеги узнали, что Лев Борисович в очередной раз отвёз жену в роддом. Он ходил по комнате, как лев в клетке, и приговаривал:
   – Я ЕГО назову Борисом, в честь деда, Борисом… Но почему она не звонит и сама недоступна?
   – Хватит маяться! Не звонит, потому что ей сейчас не до этого, готовится или, может быть, уже родила. Возьми и сам позвони в приёмную.
   Лев Борисович кинулся к телефону, который стоял в углу комнаты, набрал номер роддома. Евгений, его товарищ, чтобы все слышали, как дела у Людмилы, включил громкую связь.
   – Это роддом?
   – Да.
   – Добрый день! Говорит Муш. Я сегодня привёз жену, она ещё не родила?
   – Понятно, что муж, фамилия-то как?
   – Я Муш…
   – Не морочьте голову, говорите фамилию.
   – Передаю фамилию по буквам: Муха-Ухо-Шапка.
   – Какая муха, какая шапка, что вы несёте?.. – Там положили трубку. Лев опять набрал номер.
   – Девушка, не бросайте трубку, Муш – это моя фамилия, передаю по буквам: Мария-Ульяна-Шура.
   – Ах, вы ещё и многожёнец? Развратник! – Там опять бросили трубку.
   – Дай я, – сказал Евгений и набрал номер.
   – Девушка, наш товарищ сегодня привёз к вам жену. У них фамилия несколько необычная – Муш, «ша» на конце. Людмила Муш. Как у неё дела? Не родила ещё?
   – Так бы и говорили, а то какая-то муха, чья-то шапка. А Людмила Муш… Сейчас… Родила двойню, нет, нет, тройню – двух мальчиков и одну девочку.
   В лаборатории раздались восторженно-удивлённые возгласы, ребята стали качать Льва. Старая дева Валерия Валерьяновна фыркнула и добавила:
   – И это справедливость? Кому всё, а кому и совсем ничего. Распустили, понимаешь, марью Ивановну и рожают детей, как котят.
   Но на столе уже стояли неведомо откуда взявшиеся бутылки. Пили, говорили тосты, хвалили многодетного папу:
   – Ты не просто Лев, ты настоящий лев, ты тигр, пантера!..
   – Слушай, папаша, – никак не могла успокоиться Валерия Валерьяновна. – Что у тебя ТАМ, что так ловко строгаешь детей? – Лев Борисович от счастья и от принятой дозы наглел на глазах у изумлённых товарищей:
   – Если ты имеешь в виду мой строго охраняемый инструмент, то он для индивидуального потребления. Но, в качестве исключения, могу провести тебе только теоретический курс по сексологии. А пока иди выпей свой именной напиток – валерьянку.
   – Этот хам рожает себе подобных хамят и ещё издевается над порядочной женщиной. – Вынесла свой вердикт Валерия Валерьяновна. Но её уже никто не слушал, ребята веселились:
   – Да здравствует наш Лев, царь любви и отец шестерых детей. Но у него ещё всё впереди!
   – Так выпьем же за то, что у него впереди!..

Он работает в органах
(Юмореска)

   У меня есть друг, он врач и большой юморист.
   На совещании какая-то женщина стала на него нападать:
   – Вы так говорите потому, что совершенно не знаете женщин!
   – Извините, я отлично знаю женщин.
   – Сомневаюсь!
   – Более того, я знаю женщин изнутри…
   – Как это?
   – Вот так: я работаю в органах.
   – В каких таких органах?
   – Ясно в каких: я гинеколог!

Медики шутят

   В очереди на обследование ультразвуком ждут человек десять.
   Им тяжело сидеть спокойно, так как их предупредили: приходить надо с полным мочевым пузырём. Правда, забыли уточнить, что ждать придётся в такой очереди.
   Кто-то сидит, нервно ёрзая на стуле, кто-то ходит взад-вперёд, блаженно поглядывая в сторону туалета.
   Пожилой мужчина, не выдержав такого жестокого испытания, переходит на непечатный лексикон в адрес врачей. Наконец, он умоляющим голосом обращается к товарищам по несчастию:
   – Товарищи, пропустите меня вне очереди, мне очень нужно.
   – Нет! – Восклицает очередь дружно. – Нам тоже нужно.
   – Ну, товарищи!..
   – Нет! – Все встают стеной, чтобы предотвратить агрессию.
   – Эх, товарищи, товарищи! – Обречённо произносит мужчина и исчезает.
   От него остаётся только мокрое место.
//-- * * * --//
   Как-то после простуды у меня заложило левое ухо, и никак оно не приходило в норму. Пошёл к врачу. Пожилая женщина врач посмотрела сквозь меня и равнодушно спросила:
   – Что случилось?
   – Вот ухо заложило, хуже слышу. – Она направила луч зеркала в моё ухо, посмотрела буквально 2–3 секунды и изрекла:
   – Ничем не могу помочь: это возрастное.
   – Как, разве моё левое ухо старше правого?
   – Ваши шутки неуместны. Следующий! – Пришлось идти к платному врачу и выяснилось, что мои уши одного возраста…
//-- * * * --//
   Работая руководителем всесоюзного проектного института, я заключил взаимовыгодный договор с одной из московских поликлиник о диспансеризации всех сотрудников института. В знак признательности меня решила обследовать лично главный врач, очаровательная женщина бальзаковского возраста.
   – Раздевайтесь… В смысле до пояса. – В это время зазвонил телефон. Главврач взяла трубку, поговорила о каких-то хозяйственных делах и повернулась ко мне. Но зазвонил другой телефон. Она опять поговорила, и… опять зазвонил телефон. И так несколько раз. А я стоял полураздетый. Наконец, главврач сказала раздражённо:
   – Всё, больше не буду отвечать на звонки. – Она подошла ко мне, приложила к моей груди стетоскоп и сказала:
   – Алло! – Она поняла, что вместо «дышите» сказала «алло» и заплакала. – Господи, как меня замучили эти звонки! Разве я врач, я как завхоз отвечаю на эти дурацкие звонки. Извините.
   Всё-таки она меня прослушала, отметила хорошее здоровье, нежно погладила шёрстку на моей груди и добавила:
   – Приходите ещё и не обижайтесь на меня…

Герои капиталистического труда

   Наше садовое товарищество «Путь к капитализму» какое-то особенное, даже имена дачников впечатляющие. Сосед справа Виктор и жена у него Виктория. Фамилию их даже не знаем, все зовут их так – Вик-Вик. Пьют и матерятся Вик-Вики на равных – эмансипация, понимаешь. Соседка слева Венера Бубликова (она хозяйка в доме), продавщица в продуктовом магазине. Венерический муж по профессии слесарь, а по призванию любитель пол-литровой ёмкости и трёхэтажных формулировок. Эльдар Тупиков – бывший военный, полковник в отставке, тупой, но добрый. Жена полковника, то есть подполковница, работает в больнице медсестрой. Она больше молчит, зато полковник говорит за двоих. Но главная наша беда – это музыка соседей: включают они музыку, от которой даже тараканы дохнут.
   Мягко говоря, с соседями не совсем повезло. Но с ними всё равно надо жить дружно.
   И решил я их перевоспитать. Для начала мы с женой стали громко включать классическую музыку и постарались отучить их от скверных слов. Сначала это не получалось. И вдруг – эврика! Решил я устроить соревнование между нашими хозяйствами. Я собрал своих соседей и предложил провести капиталистическое соревнование, а победителю в конце сезона вручать приз – переходящие грабли. Соседи согласились. Наши участки из стандартных 6 соток постепенно стали значительно лучше. Вообще-то мои соседи сквернословить перестали, если только под музыкальное сопровождение. Если совсем точно, они скверные слова уже не говорят, а поют. Сначала они положили их на полонез Огинского, а неделю назад стали петь под Аппассионату Бетховена. Венера в восторге воскликнула: «Да, блин, клёво!». Венерический муж ответил: «Нечеловеческая музыка!». Нижняя половина полковника, то есть подполковница, восторженно молвила: «Какой шарман!». После этого они запели хором. Так они стали поклонниками классической музыки, то есть перевоспитались.
   Они стали даже добрее. Например, Венера с мужем приютили котёнка и назвали его Кузей. Вскоре появилась мама Кузи, то есть Кузькина мать. Её приютили полковник с подполковницей.
   Сейчас соседи окончание каждого трудового дня отмечают дружеским застольем, поют матерные слова под классическую музыку и балдеют от счастья.
   Вот она, сила великой музыки, соревнования и частной инициативы!

Фото автора

Интересные встречи

Автограф Андроникова

Впервые я увидел Андроникова в 1968 году, когда мне посчастливилось попасть на сольный концерт любимого писателя. Огромный концертный зал имени Чайковского был переполнен. Телевизионщики снимали фильм. Представьте – за один вечер увидеть все шедевры Андроникова: «Загадка Н.Ф.И.», «Ошибка Сальвини», «Горло Шаляпина», «Воспоминания об Иване Ивановиче Соллертинском» и другие.

   Великий импровизатор, писатель, ученый, артист, неподражаемый рассказчик, он в этот день покорил меня окончательно. Но это была пока встреча на расстоянии.
   И вот, наконец, долгожданный день, 15 мая 1969 г., когда я познакомился с Андрониковым в Государственном музее А.С. Пушкина, что на Пречистенке, 12. В этот день здесь было необычное для музея оживление: готовилась телепередача «Неизвестные портреты. Современники Пушкина», посвященная 170-летию со дня рождения великого русского поэта.
   Съемочная группа в полном составе, кроме осветителей, отрабатывала детали будущей передачи, которую вел сам Ираклий Андроников. Выход передачи в прямой эфир планировался в первых числах июня, то есть в пушкинские дни, а в этот день была репетиция.

   Своё повествование Ираклий Луарсабович начал с портретов известных людей пушкинского времени, которые удалось опознать, идентифицировать специалистам Музея. Это были портреты Владимира Сологуба, графини Воронцовой и других знаменитостей. С особым интересом я слушал историю детского портрета Пушкина, переданного в дар Музею известным актёром Всеволодом Якутом, который многие годы блистательно играл роль Пушкина в театре имени Ермоловой. А ему портрет преподнесла поклонница его таланта во время гастролей в Ленинграде в 1950 году.
   – Здесь представлены наиболее известные портреты Пушкина, – рассказывал Андроников. – Они специально расположены в том же ракурсе, что и представленный детский портрет. Сравнивая их, специалисты убедились, что на портрете изображён Пушкин в возрасте примерно трёх лет.
   В процессе репетиции было несколько перерывов, и каждый раз Андроников уделял мне внимание. Он вообще не мог без живого общения, без публики, без новых впечатлений. В данном случае я был для него новой публикой. В один из перерывов он даже устроил для меня целое представление, которому аплодировали все присутствующие.
   Вчера я позвонил Козловскому, – рассказывал он, – и спросил: «Иван Семенович, что ты будешь петь в этом году на Пушкинском празднике?». Он назвал несколько романсов на стихи Пушкина. «Но ты это уже пел в прошлый раз! Спой лучше что-нибудь новое». Я даже напел ему романс, который, оказывается, он не знал. Знаете, – вдруг изменил тему разговора Ираклий Луарсабович, – я ведь мечтал быть не писателем, а музыкантом. И память у меня чисто музыкальная. На моих концертах обычно удивляются «какая память!». А я никогда ничего из своих рассказов не заучиваю наизусть. Я до мельчайших подробностей знаю содержание рассказов, своих героев. Рассказываю же я их как музыку. Я знаю, что в определенную ритмическую фразу должен вложить такой-то определенный смысл. Например: та-та, та-та, та-та, та-а-а. Главное выдержать намеченный ритм. А сами предложения, словосочетания каждый раз складываются по-разному. Без импровизации здесь не обойтись. И все-таки жаль, что я не стал музыкантом.
   Было удивительно слышать от такого разносторонне одаренного человека, достигшего вершин во многих областях науки, искусства, литературы, что он не успел сделать еще что-то.
   И как бы в продолжение сказанного он стал напевать незнакомую мне мелодию и дирижировать.
   Я отошел назад, ближе к телекамерам, и стал снимать кадр за кадром. Было темно. Но я старался выжать из своего аппарата «Ленинград» с автоматической перемоткой плёнки все возможное. Семнадцать кадров этого незабываемого дня стали мне еще одной наградой. Они вместе с автографом Мастера хранятся у меня как самые дорогие реликвии.
   Расстались мы Ираклием Луарсабовичем очень тепло…
   На прощание Ираклий Луарсабович написал мне эти добрые, тёплые слова:

   «Шлю сердечный, душевный, самый добрый, самый дружеский, самый братский привет родному Ожио, дорогому Телави, всей Алазанской долине, прекраснее которой не знаю на свете, Грузии шлю любовь и сыновнее чувство.
   До скорого свидания, Кахетия!
   1969. май. 15. Москва.
   Ираклий Андроникашвили».

   Репортаж об этом событии я написал в 1969 году, сразу после встречи с Ираклием Луарсабовичем Андрониковым в Государственном музее А.С. Пушкина. Материал был опубликован 3 июня 1969 года в межрайонной газете «Алазнис Гантиади», которая выходила в древнем грузинском городе Телави. Публикация вызвала повышенный интерес читателей к моей работе, точнее – к герою моего репортажа.
   Один комплект снимков вместе с моей публикацией я позже передал музею А. С. Пушкина. И получил такой ответ:

   «Уважаемый Григорий Иванович!
   Государственный музей А.С. Пушкина с благодарностью принимает Ваш дар – фотографии И.Л. Андроникова на репетиции темы-передачи «Друзья Пушкина» (1969) и грузинскую газету с Вашей статьей о Государственном музее А.С. Пушкина.
   Главный хранитель Н. Нечаева. 28.01.79 г.».

   В 2003 году я включил его в свою книгу «Плач Кукушки».
   За эти годы я многое перечитал, послушал, посмотрел из творчества и самого Андроникова, и других авторов о нём. И все эти годы возникает вопрос: как мог один человек владеть такими обширными знаниями, писать и рассказывать так ёмко, глубоко, содержательно, красиво? Где берут начало его необыкновенные таланты и мастерство? Начало начал – это, конечно, то, что он носитель, знаток, проповедник двух великих культур – русской и грузинской. Одним из источников его вдохновения были грузинские корни по отцовской линии: грузинская поэзия, грузинская музыка, многовековые традиции дружбы и любви к ближнему.

   Андроников вспоминал:
   «Потом мы недолго жили в Москве, осенью 1921 года переселились в Тифлис.
   В Тифлисе я учился и кончил школу, узнал, что такое театр и музыка, познакомился с нотною грамотой, много читал <…>. Но самое важное было то, что я узнал и полюбил Грузию, её природу, её историю и поэзию, её песни, обычаи – всё то высокое, что соединяло и соединяет две великих культуры».

   Ещё цитата:
   «Мешала мне больше всего патологическая застенчивость, которая странным образом уживалась с беспечностью и безудержным стремлением смешить, лицедействовать, причём – как только я скрывался за образом – скованность начисто исчезала. А начну от себя рассказывать – дрожу! Но я жил и воспитывался в Грузии – самой красноречивой стране!
   Импровизаторы, рассказчики, собеседники! Тут было у кого поучиться».
   Музыка – ещё одна страсть и вдохновение Ираклия Луарсабовича. Он был прекрасно образован и в области музыки. В сочетании с абсолютным слухом это создавало уникальное сочетание учёного, артиста, писателя, музыканта.
   Отец писателя Луарсаб Николаевич Андроникашвили принадлежал к небогатому, но образованному грузинскому дворянскому роду. Он родился в небольшой деревне Ожио в Восточной Грузии, в Кахетии, где поют многоголосые песни, как нигде в мире. Поют почти все независимо от профессии, от возраста. Андроников высказался и об этом:
   «…Грузия издревле была единственной среди окружающих её народов страной трёхголосного пения…».
   Вот что рассказала мне княжна Екатерина Юрьевна Львова-Роинишвили:
   – Мы с мужем Владимиром Николаевичем летели в Швейцарию. Это было в 1969 году. С нами вместе летел и Ираклий Луарсабович. С ним был известный актёр Борис Бабочкин….
   Позже, на Женевском озере, мы встретились с Андрониковым в ресторане. Народу было немного, но ему было достаточно несколько человек, чтобы распеться. Он стал напевать мелодии из кинофильма «Шербургские зонтики» и дирижировать. Он имитировал все инструменты оркестра. Абсолютный слух! И совершенно раскованный человек»…
   Именно притягательная сила многогранного талана Андроникова, его титаническое трудолюбие, подвигли нас – составителей и авторов – вновь вернуться к творчеству этого уникального деятеля отечественной культуры: в 2016 году вышел сборник «Притяжение Андроникова» о жизни и творчестве Ираклия Андроникова. (Составитель Е. Шелухина. Редакционный совет: А. Лободанов, Б.Каплан, А. Пьянов, Г. Саамов. Центр гуманитарных инициатив, Университетская книга, Москва – Санкт-Петербург, 2015 г.)

На снимках: Ираклий Андроников ведёт телевизионную передачу из Музея А.С. Пушкина. 15 мая 1969 года. Фото Г. Саамова

Он прорвался в двадцать первый век

   Кто не помнит знаменитый фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича»?! По личной глупости Хрущёва фильм сначала был запрещён, потом урезан, переименован, но он всё-таки выжил в первозданном виде. Это фильм-открытие выдающегося режиссёра.
   Так вот, в фильме есть уникальный эпизод: в Большой аудитории Политехнического музея проходит музыкально-поэтический вечер. Участвуют: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский. Этот список участников – тоже находка режиссёра, который пригласил именно этих поэтов. Мы их знаем все последние десятилетия, знаем как лучших поэтов современности. А Хуциев это вычислил, предугадал ещё в далёком 1964 году! В зале только герои фильма и участники знали, что снимается художественный фильм. А публика слушала выступления молодых поэтов и музыкантов и думала, что операторы снимают хронику для новостей. Это был совершенно новый приём в кинематографе. Именно поэтому эпизод (как и весь фильм) получился таким естественным и непринужденным.
   Евгений Евтушенко даже в этом величественном списке занимал особое место своей неуёмной энергией, непокорностью, независимостью от политических веяний, желанием объять весь мир, помочь всем страждущим. Именно по этим причинам поэт-трибун часто оказывался не просто в опале, но и на грани ареста или других репрессивных мер, которых в арсенале властей всегда было великое множество (вспомним Солженицына, Сахарова, Бродского, Ахматову, Цветаеву и многих других).
   Но его бурная энергия и могучий талант оказались сильнее цензуры и репрессивных органов.
   Многие годы подряд в той самой Большой аудитории Политехнического музея, в которой со дня его открытия в 1907 году выступали многие выдающиеся учёные и поэты, Евгений Евтушенко каждый год в день своего рождения – 18 июля – проводил творческие встречи с читателями.
   Я почти все последние годы приходил на встречу с Поэтом. Народа всегда было так много, что несколько кордонов охраны с трудом сдерживали натиск. Не найдя лишнего билетика, некоторые любители поэзии умоляли охрану дать им возможность купить входные билеты или пропустить их без билетов.
   В неизменной цветастой рубахе и кроссовках на сцену выходил Евгений Евтушенко. Переполненный зал тепло приветствовал его. И поэт начинал читать.
   Несмотря на преклонный возраст, когда он начинал читать стихи, даже молодел. Он был подвижен, весел, необыкновенно артистичен.
   Помню, в 2006 году он прочитал знаменитые стихи «Бабий Яр» и «Казнь Степана Разина». Читал он эти объёмные произведения на память, придавая каждому слову, каждому слогу свою интонацию, то беря форте, когда его голос звучал как набат, то пианиссимо, доводя голос до таинственного шёпота. И происходило почти чудо: зал устраивал поэту овацию, стоя приветствовал его талант поэта, чтеца, актёра. Я на поэтическом вечере видел такое впервые. Мне казалось, что каждый раз Евтушенко превосходил самого себя.
   В 1995 году Евтушенко написал такие строки:

     Я прорвусь в Двадцать Первый век,
     не разодранный по цитатам,
     а рассыпанный по пацанятам,
     на качелях, взлетающих вверх…

   И позже, в 2000 году:

     Я Пушкину и Сахарову верю,
     но никакому лживому вождю.
     В империю я забиваю двери.
     В тысячелетье новое вхожу.

   Но разве можно представить и говорить о поэте Евтушенко без его необыкновенной лирики.

   Б. Ахмадулиной

     Со мною вот что происходит:
     ко мне мой старый друг не ходит,
     а ходят в праздной суете
     разнообразные не те…

   (1957)
//-- * * * --//

     Боюсь не справиться с лицом,
     когда тебя увижу где-то,
     и завершится всё концом,
     в котором больше нет секрета.

     Боюсь не справиться с душой,
     боюсь не справиться и с телом,
     чтоб над тобой и надо мной
     не надругались миром целым.

     Боюсь – не знаю отчего —
     тебя, как тайного богатства.
     Боюсь – и более всего, —
     его пропажи не бояться.

(«Боюсь…», 2004)
   Я не могу не отметить один эпизод поэтического вечера Евтушенко, тем более что сам поэт посвятил ему почти половину отделения. «Мне обидно и больно, – сказал Евтушенко, – за те напряжённые отношения между нашими народами, народами России и Грузии, которые сложились в последнее время. История не знала такой дружбы двух поэзий, как поэзия Грузии и поэзия России». – Евтушенко привёл много интересных эпизодов дружбы русских и грузинских поэтов, о своей дружбе со многими поэтами и знаменитым художником Ладо Гудиашвили. Рассказал, как грузинские поэты помогали Борису Пастернаку, когда шла травля его за роман «Доктор Живаго». А Гудиашвили, который сам был в опале, рискуя собой, хранил произведения великого поэта и даже сумел сохранить автограф Пастернака на стене своей мастерской. А русские поэты оберегали вдову поэта Тициана Табидзе, замученного в застенках НКВД, помогали ей.
   Прочитав стихотворения, посвящённые грузинским поэтам, Евтушенко сделал такой математически точный вывод: «Политики могут ссориться, но они не имеют права ссорить свои народы». – Лучше не скажешь! Хорошо, если политики услышат эти мудрые слова.
   Приведу ещё две цитаты из выступлений Евтушенко:
   «Я побывал в 94-х странах мира, видел и хороших, и плохих людей. Но никогда не видел плохого народа».
   «Сахаров занимался не политикой, а утверждением человеческой совести».
   Я во время этих встреч дарил поэту свои книги, и он их очень тепло принимал.
   Была традиция: 18 июля, в день своего рождения, Евгений Евтушенко встречался с читателями…
   Он ушёл из жизни.
   Но он не умер, он ушёл в бессмертие.
   Поэтому мы вновь будем встречаться с Поэтом, с его поэзией.

   На снимках:
   Евгений Евтушенко на творческих вечерах в Политехническом музее в свой день рождения – 18 июля: 2006, 2008, 2009, 2010, 2011, 2012 годы.
   Фото Г. Саамова

Кудесник звонкой тишины

   Почётный член Российской Академии художеств, заслуженный художник Грузии Гурам Николаевич Доленджашвили родом из грузинского города Кутаиси. В 1968 году окончил факультет графики Тбилисской Государственной Академии художеств. Учился в мастерской профессора Ладо Григолия. Он любит Грузию, один из красивейших её уголков Имеретию (часть западной Грузии), центром которого и является город Кутаиси. И в своих удивительных произведениях показывает родной край в основном в снежном наряде. Любит тему зимы, и поэтому у него много произведений о России. И какие бы места ни изображал Гурам – просторы русского Севера или горы и долины Грузии – вы как бы попадаете в особую страну между снегами и небесами, сказочный диалог которых и наносит автор на бумагу. Даже трудно поверить, что всё это великолепие, сотворённое десницей великого мастера, можно изобразить простым карандашом…
   Об этом человеке мне впервые рассказал мой друг (увы, уже ушедший из жизни) великий русский художник Станислав Никиреев. Он говорил о своём коллеге с таким вдохновением, с таким искренним восторгом и со свойственным ему темпераментом, что я понял – речь идёт о большой творческой личности. При этом он не скупился на эпитеты – «выдающийся», «неподражаемый», «не имеющий аналогов».
   В доказательство сказанного Станислав Михайлович подарил нам с женой журнал «Художественный совет», в котором была опубликована его статья об этом выдающемся грузинском художнике с очень удачным заголовком: «Блистательный мастер тишины».
   У них много общего в творчестве, особенно в карандашных рисунках: и Станислав Никиреев, и Гурам Доленджашвили создают картины простым карандашом, используя особую технику светотени. Причём они пришли к такому феноменальному владению этим направлением графики независимо и не зная друг друга. Они знали друг о друге только по отдельным публикациям в печати. И когда они познакомились, оба были удивлены. Было взаимное уважение, и был восторг.
   Но давайте заглянем в подаренный Никиреевым журнал: «То, что я увидел в карандашных рисунках Гурама, дало мне основание говорить о какой-то сверхновой художественной манере…
   Представившаяся мне возможность держать в руках большого формата офорты и особенно рисунки, свидетельство большого таланта – праздник для глаз, души и сердца…
   Художник компонует свои сюжеты, решает задуманные темы крупно, мощно, монументально и серебром любимого простого карандаша превращает всё изображение в красивейшую живописную игру света и тени и звуков тихой музыки…он с помощью света невидимой луны сумел услышать тончайшую музыку тишины…
   И самое невероятное: неба с привычными сказочными облаками нет, но ощущение небесной стихии присутствует!
   Как выразительна пластика листа!»
   Я привёл эти обширные цитаты, чтобы показать, как великий Станислав Никиреев относился к своему великому коллеге.
   А Гурам Доленджашвили мне с таким же восторгом рассказывал о Никирееве: «Конечно, он был великим художником, и я рад, что в его родном городе помнят своего великого земляка… Я вот эту работу делал несколько месяцев, а Никиреев сделал бы быстрее, потому что он был выше меня, он был чародей графики».
   Когда два гиганта, работающие в одном жанре, так говорят друг о друге, это – ярчайший пример не только высокого искусства, но и высокой нравственности. Это особенно важно в наше тревожное время: если политикам не хватает мудрости найти общий язык, то культура, искусство становятся самим надёжным мостом для взаимопонимания между народами.
   А с Гурамом мы подружились, поняв друг друга с первого дня знакомства…

   P.S.: Работы выполнены в технике бумага, карандаш.

«Вид на Кутаиси», бумага, карандаш

«Лунная ночь в Имеретии», бумага, карандаш

«Домашние животные», бумага, карандаш

«Зима в Имеретии», бумага, карандаш

На любовь своё сердце настрою

   С Константином Серебряковым – известным писателем и журналистом – я познакомился случайно. Но, как часто бывает в жизни, случай оказался счастливым.
   В то время – 70 и 80 годы – я публиковал в печати много материалов, связанных с А.С. Грибоедовым, с его юной женой Ниной Чавчавадзе, с отцом Нины – выдающимся грузинским поэтом, героем Отечественной войны 1812 года, прославленным генералом русской армии Александром Чавчавадзе, и вообще с этой уникальной семьёй, сыгравшей важную роль в развитии российско-грузинских отношений.
   Заинтересовавшись этими публикациями, руководство моего родного города Телави попросило меня написать путеводитель по родовому имению князей Чавчавадзе в знаменитом селении Цинандали. Путеводитель предназначался для десятков тысяч советских и зарубежных туристов, ежегодно посещавших этот Парнас грузинской и русской поэзии. Работа получилась довольно объёмной – около 60 страниц машинописного текста. Причём у меня было несколько эпизодов, которые раньше нигде не публиковались. А получил я эти ценные сведения в прямом смысле из первых рук: от праправнучки Александра Чавчавадзе Ольги Ивановны Львовой-Ратишвили и от её дочери Эки Юрьевны Роинишвили.
   Издательство, с которым велись переговоры об издании моего путеводителя, посоветовало обратиться в качестве рецензента к специалисту по Закавказью, московскому писателю Серебрякову. Когда я позвонил ему, он уже знал обо мне и теме нашего будущего разговора. Он назначил мне встречу у себя дома, на Калининском проспекте, в высотном доме, что рядом с киноконцертным залом «Октябрь».
   Поднялся на 14 этаж. Дверь мне открыл сам хозяин квартиры – мужчина пожилой, но ещё крепкий, поджарый, лёгкий в движениях. Он был явно кавказского происхождения: крупный нос, карие глаза, все черты лица говорили об этом.

   Я передал писателю свою рукопись. Он бегло просмотрел её и попросил позвонить ему через неделю. В условленный день я позвонил. К этому времени я уже знал, что Константин Багратович Серебряков родился в Тбилиси, знал, что он из тех армян, которые живут в Грузии давно, что он на 20 лет старше меня, что во время войны он был фронтовым корреспондентом, редактором газеты, был ранен. Многие годы Серебряков работал в «Литературной газете» собственным корреспондентом по Закавказью, редактором отдела, обозревателем. К моменту нашего знакомства он был уже на пенсии и готовил к изданию очередную книгу своих великолепных очерков. Одновременно он взял на себя опекунство над 90-летней, но ещё достаточно активной писательницей Мариэттой Шагинян; много писал про неё, готовил её произведения к печати. Их связывали многолетние дружба и сотрудничество. Серебряков стойко переносил сложный характер престарелой женщины.
   Честно говоря, я боялся этой встречи, точнее – «вердикта», который должен был вынести моему труду маститый писатель. Разговор начался с замечаний. Их было всего два, но Константин Багратович своим великолепным бархатным баритоном объяснял мне каждое слово, каждый оборот, с которыми он не соглашался. Объяснял настойчиво и назидательно, как строгий учитель провинившемуся ученику. И добавил:
   – Ав целом неплохо, даже очень хорошо. Много новых фактов, хороший слог, отлично вы описали природу Грузии, великолепно использовали цитату Андроникова о восходе солнца в Цинандали. А это мой отзыв на ваше произведение, прочтёте дома. А сейчас пойдём пить кофе, – неожиданно сказал мой рецензент. Мы прошли на кухню, выпили изумительно вкусный кофе. А когда прощались, Константин Багратович подарил мне недавно вышедшую в издательстве «Правда» свою книгу «Уроки жизни» с дарственной надписью: «Дорогому Грише – земляку-кахетинцу. К. Серебряков, 8.6.78». Так с первого дня он стал называть меня по имени, но на «вы». А этим подарком, теплотой общения он окончательно покорил и удивил меня.
   Прочитав дома отзыв, я удивился ещё больше: он был не только деловит и строг, но и добр к автору. Этот отзыв Мастера я до сих пор храню, как дорогую реликвию.
   Постепенно у нас Константином Багратовичем сложились добрые отношения. Мы часто звонили друг другу, встречались. У нас нашлись общие знакомые, похожие черты характера. Похожим было и то, что в то время мы оба жили одни в однокомнатных квартирах, он в Москве, я – в Подольске. Он относился ко мне как к сыну, и испытывал к нему сыновнее чувство и уважение, как строгому, но доброму учителю.
   Его квартира была обставлена очень скромно: в комнате два кресла и диван, на кухне – столик и табуретки. Главным его богатством были книги: все стены и в комнате, и на кухне были увешаны книжными полками. У меня была похожая обстановка. Но у него было ещё много сувениров из разных стран, где он побывал. Я этим тогда похвалиться не мог. Серебряков особенно гордился своим портретом работы выдающегося армянского художника Мартироса Сарьяна. Портрет небольшой – 40x30 сантиметров, выполненный в смешанной графической технике, отлично передаёт образ писателя. Он мне с гордостью рассказывал, что этот портрет всегда берут на выставки Сарьяна. Константин Багратович посвятил художнику и этому портрету проникновенный очерк, который вошёл в его очередную книгу. Прочитав очерк, я захотел сфотографировать моего наставника, но он категорически отказался, сказав, что фотографироваться не любит. Очень сожалею, что не настоял…
   Когда Константин Багратович узнал, что я работаю в центре Москвы, стал мне звонить чаще. Это происходило примерно так:
   – Гриша, здравствуйте! Почему не заходите? Заходите – кофейку попьём. – Это означало, что он написал что-то новое и хочет мне прочитать. Он ценил моё мнение, и мне было это приятно.
   При встрече мы дарили друг другу подарки: я обычно дарил ему диски, зная, что он любит классическую музыку и романсы. Он стал приглашать меня на литературные вечера в Центральный дом литераторов.
   Один из таких вечеров вёл Константин Симонов. Серебряков сказал мне тогда, что Симонов тяжело болен. К сожалению, он оказался прав: через несколько месяцев Симонова не стало. Была ещё интересная встреча русских и грузинских поэтов. Вели вечер Сергей Михалков и Ираклий Абашидзе. Весь цвет русской и грузинской литературы был в зале.
   Но я больше всего запомнил творческий вечер грузинского писателя Чабуа Амирэджиби, автора нашумевшего в 70–80 годы романа «Дата Туташхиа». Роман называли вторым Дон Кихотом, автора – вторым Сервантесом. Его переводили на многие языки мира. И вот в зените такой славы писатель предстал перед взыскательной московской литературной элитой. Председательствовал Евгений Евтушенко. Выступили многие писатели, поэты, читатели. Все хвалили роман, хвалили его автора. И вот на сцене – неподражаемая Белла Ахмадулина. Она в своей распевной манере, своим восторженно трепетным голосом прочитала стихи, посвящённые автору «Дата Туташхиа». Потом она экспансивно стала объяснять, какой выдающийся писатель Чабуа Амирэджиби, какой он написал талантливый роман, какой Чабуа хороший человек и друг.
   На сцене – Булат Окуджава. Зал замер. Он напомнил присутствующим, что его предки по отцу были из той же провинции Грузии, что и Чабуа, – из Мегрелии. В стихах, которые он посвятил виновнику торжества, были и такие слова: «Сауна-то рядом, да фауна не та».
   Закончилось выступление Булата Окуджавы. И пока гремели аплодисменты, зал заволновался: неужели он не будет петь?! Но Евтушенко хорошо чувствовал дыхание зала: он вышёл за кулисы и вскоре вернулся, неся на вытянутых вперёд руках бережно, как младенца, гитару. Окуджава развернул стул, вскинул ногу, поставил на колено гитару и запел своим магическим голосом:
   «Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
   И лозу поцелую, и спелыя гроздья сорву»…
   Мудрые слова этой необыкновенной песни наполнили зал теплом и добротой. И те, кто «в тёмно-красном», и те, кто «в чёрно-белом», – все рукоплескали и автору песни, и автору романа, которому сегодня эта песня была посвящена.
   Когда мы с Константином Багратовичем уходили с этого незабываемого вечера, я сказал ему:
   – Какой гигантский талант Булат: удивительные стихи, чарующая мелодия, великолепное исполнение. Всё это гипнотизирует людей, и они не замечают, что он играет на гитаре старомодно: такая техника давно уже не применяется.
   – Вы так говорите, как будто сами играете на гитаре. – С каким-то упрёком в голосе сказал писатель.
   – Немного играю…
   В это время мы подошли к станции метро. Попрощались и разъехались по домам.
   Через два дня раздался звонок:
   – Гриша, заходите, кофейку попьём. – Такого ещё не было. Мы звонили друг другу раз в две, три недели, бывало реже, но чтобы через два дня?.. Я понял – что-то произошло.
   Мы, как обычно, выпили кофе. После этого хозяин пригласил меня в комнату. Мы сели в кресла. И только сейчас я увидел на диване гитару. Константин Багратович откинулся назад, закинул ногу на ногу и, хитро улыбаясь, указав лёгким движением подбородка в сторону гитары, сказал:
   – Ну что ж, попробуйте!
   Я взял инструмент в руки. Это была великолепная заказная гитара, лёгкая и звучная, как скрипка Страдивари (он, оказывается, специально для меня взял у друзей).
   Я настроил гитару и стал петь «Виноградную косточку»… И вдруг всё исчезло, остались только гитара и я. Мне казалось, что даже мой скромный голос звучит как-то особенно. Был такой настрой, такое озарение.
   Когда я закончил петь и взглянул на единственного моего слушателя, испытал величайшую радость: обычно строгое, даже суровое, лицо моего старшего друга преобразилось, оно выражало изумление и восторг. Это ощущение для меня было дороже аплодисментов концертного зала.
   Константин Багратович встал:
   – Гриша! Вас надо познакомить с Булатом, думаю, он будет рад. Ведь его песни никто прилично не поёт. А у вас получается.
   Я смущённо молчал.
   И этот обычно сдержанный человек схватил телефон и стал звонить. Ему ответили, что Булат Шалвович на даче, в Переделкине. Он позвонил и в Переделкино, но телефон там упрямо молчал. Когда я уходил, Константин Багратович сказал:
   – Я обязательно договорюсь с Булатом и познакомлю вас с ним.
   Я ждал.
   Шли дни и недели, но звонка не было. А жизнь шла своим чередом, и по работе мне пришлось срочно выехать в командировку на строящийся по проекту нашего института объект. Когда через неделю вернулся на работу, мне сообщили, что несколько раз звонил Серебряков. Я обрадовался и позвонил ему. Но вместо обычного доброго приветствия услышал почти гневные слова:
   – Гриша! Что же вы делаете? Я же договорился с Булатом, он ждал нас в среду вечером. Мне даже пришлось извиниться перед ним.
   Я чувствовал себя виноватым перед Константином Багратовичем, перед самим собой. Сам Булат Окуджава узнал, что существует такой человек, который пытается петь его песни, он ждал меня, а я из-за какой-то командировки не пошёл на такую встречу.
   Из оцепенения меня вывел голос Серебрякова:
   – Ладно, я попробую договориться с ним ещё раз. Только если опять соберётесь куда-нибудь уезжать, сообщите мне заранее, за неделю. До свидания.
   Но, увы, договориться с Окуджавой больше так и не удалось. Не потому, что не старались или кто-то не хотел, а потому, что мешали обстоятельства: то болел Константин Багратович, то уезжал за границу Булат Шалвович. Потом случилось землетрясение в Армении, и Серебряков уехал надолго помогать своим пострадавшим родным. Потом меня перевели по работе в Подольск, и мы стали встречаться всё реже и реже.
   Так прошли месяцы и годы. Уже не стало Константина Багратовича, не стало и Булата Шалвовича.
   А мысль о встрече с Окуджавой, ставшая со временем то ли мечтой, то ли навязчивой идеей, всё время мучила меня. Я до сих пор представляю наяву, вижу во сне, как сижу перед великим Булатом и мы в два голоса поём «Виноградную косточку».
   А когда становится совсем невмоготу, я включаю запись, беру гитару и подпеваю чарующему голосу величайшего из поющих поэтов.

История ушедших в бессмертие

   В далёком 1961 году Михаил Шолохов, побывав в Грузии, в Доме-музее Александра Чавчавадзе, в селении Цинандали, в книге посетителей записал такие слова:
   «Свято храните всё то, что касается истории Грузии, истории Чавчавадзе, истории трогательной любви Грибоедова. Это наша общая история, история издревле родственных культур, горестная и милая сердцу история ушедших в бессмертие».
   Эти слова вполне можно отнести к великим грузинским мастерам кино, которые так обогатили и грузинскую, и русскую культуру. Михаил Калатозов (Калатозишвили), Марлен Хуциев (Хуцишвили), Георгий Данелия – гении кинематографа, вписавшие яркие страницы в мировой кинематограф…
   Даже в этом звёздном списке Георгий Данелия занимает особое место: его лирический юмор – это что-то особенное, ни на кого не похожее явление.
   Уже первый фильм Мастера «Серёжа» стал явлением в нашем кино. Дальше такие шедевры, как «Не горюй», «Я шагаю по Москве», «Мимино», «Кин-дза-дза» и другие, все шедевры мирового уровня.
   Данелия был и талантливым литератором, автором сценариев и своих, и других фильмов, автором нескольких интересных книг…
   В 1993 году на фестивале «Кинотавр» в Сочи я познакомился с Георгием Николаевичем. Позже, 2003 году, когда вышла моя книга «Плач Кукушки», я подарил ему экземпляр с автографом. Вскоре он позвонил, похвалил…
   К сожалению, наше знакомство в дружбу не переросло, но я был и остаюсь почитателем таланта Великого Режиссёра и Великого Человека Георгия Николаевича Данелия, обогатившего грузинскую, русскую, мировую культуру гениальными фильмами.
   Данелия ушёл из жизни.
   Он ушёл в бессмертие.

Г. Данелия на фестиваде «Кинотавр», Сочи. 1993 год.
Фото автора

Церковь Знамения Пресвятой Богородицы в Подольске. Фото автора

Знаменитые подольчане

Десница великого мастера

Меняются времена, и соответственно меняются привычки и наклонности людей. Так, в последнее время стало почти модой легко и просто возводить артистов, певцов или художников в какие-нибудь ранги. Сыграл, например, человек пару небольших ролей, спел несколько дешёвеньких песен, нарисовал что-нибудь в стиле чёрного квадрата – и он уже звезда. И в то же время рядом может жить великий человек, и мы боимся назвать его великим. А зря, всё должно быть по заслугам.
Жил в Подмосковном городе Подольске великий русский художник, народный художник России, действительный член Российской Академии художеств, лауреат Государственной премии им. И. Е. Репина, великий мастер офорта и рисунка Станислав Михайлович Никиреев (07.11.1932 – 24.08.2007). Сейчас в России нет другого художника-графика, которого можно было бы поставить рядом с ним. Да и в мире он был одним из лучших. И это не только моё эмоциональное мнение, это мнение профессионалов, мнение всех, кто знаком с творчеством этого удивительного художника. Его необыкновенные работы находятся в Третьяковской галерее, в других ведущих галереях и музеях мира; они включены во многие издания и в России, и за рубежом.

   С. Никиреев, 2006 год. Фото автора

   А признание настоящих мастеров сегодня особенно важно, так как культурное пространство сильно заражено сорняками, которые лезут вперёд, стараясь затмить истинные таланты. Что можно противопоставить такому нашествию на культуру? В первую очередь – пропаганду настоящего искусства. Творчество Станислава Никиреева – тот живительный родник, который показывает, что есть ИСКУССТВО на самом деле…
   Так сложилось, что зрители почему-то не балуют вниманием художников-графиков, считая, что изобразительное искусство – это живопись и скульптура, а графика – что-то второстепенное. Но это не так: всё зависит от человека, от его таланта. Чтобы убедиться в этом, надо посмотреть работы Станислава Никиреева. Его произведения настолько совершенны по композиции, по уровню мастерства, что трудно подобрать сравнение. Когда смотришь на эти чудеса, сотворённые десницей великого мастера, охватывает трепет восторга, радость за разум и вдохновение, данные ему Господом.
   В офортах, рисунках художника, то есть в произведениях в основном чёрно-белых, явственно видишь цвет, чувствуешь воздух, фантастическую глубину небес, чувствуешь запах земли и жизнь её удивительных обитателей – насекомых. «Какая прелесть!» – восхищаются зрители; «Как он это делает?!» – удивляются профессиональные художники. Удивляются потому, что так мог творить только он, Станислав Никиреев. Трудно даже поверить, что всё это волшебство можно изобразить иглой или просто карандашом. Кстати, карандашные рисунки художники считают чем-то промежуточным, подсобным. А Никиреев даже из рисунка делал картину, используя, например, уникальную технику: полутона он создавал не штриховкой или растушёвкой, а точками. Этот способ хорошо известен в полиграфии: больше точек – темнее фрагмент, меньше точек – фрагмент светлее. Для полиграфии это вынужденное решение, а для изобразительного искусства – ноу-хау. Так вот, Станислав Михайлович остро заточенным твёрдым карандашом наносил точки-пиксели – сотни и тысячи на каждый квадратный сантиметр (Титанический труд!). За счёт этого он получал удивительную бархатистую фактуру, плавные переходы и растяжки. Вот где колдовство и мастерство!
   Станислав Михайлович радовал нас и великолепными живописными работами, написанными ещё в молодые годы. Изумительное чувство цвета, тона, композиции сулили молодому художнику стать отличным живописцем, но он решил иначе: решил стать графиком, лучшим графиком. И он стал великим художником России, великой художественной державы.
   Станислав Никиреев после окончания Суриковского института приехал в свой родной город, в Подольскую производственно-художественную мастерскую (тогда так называлось Подольское отделение художников), но молодого художника в мастерскую не приняли: сказали, что графики им не нужны, а свободных мастерских нет. И он работал у себя дома. Позже, когда Никиреев стал знаменитым, мастерскую и жильё ему не раз предлагали в Химках, и в Москве, и в разных городах и странах мира. Но он предпочитал жить в Подольске и работать в своей двухкомнатной квартире.
   – А зачем мне мастерская? – полушутя, но с грустью в голосе говорил Мастер, – когда устаю от работы, я открываю свою коллекцию, и это для меня – лучший отдых. Она же всегда рядом со мной. – Станислав Михайлович имел в виду свою уникальную энтомологическую коллекцию. Он нам показывал её и рассказывал с большой охотой и глубоким знанием предмета разговора. Сотни коробок с бабочками и жуками, тысячи уникальнейших экспонатов. Были у него даже экспонаты, которых в России нет больше ни у кого, кроме Никиреева. А одного жука Станислав Михайлович нашёл, точнее – открыл сам лично, путешествуя по Грузии. Раньше науке этот жук не был известен. Всё это удивительным образом систематизировано. Эта коллекция – плод многолетнего титанического труда и любви к природе. Можно сказать, что энтомология (наука о насекомых) была для Никиреева не просто хобби, а второй его профессией. Что касается увлечений вообще, то их тоже было много: Станислав Михайлович был страстным путешественником – объездил полмира от африканских пустынь до вершин Гималаев. Любил спорт, особенно футбол.
   Уже будучи тяжело больным, неугомонный и неутомимый Никиреев уехал в Африку создавать новые шедевры изобразительного искусства и искать новых претендентов в свою богатейшую коллекцию.
   Мы с супругой, заслуженным художником России, членом-корреспондентом Российской академии художеств Ларисой Давыдовой, дружили с семьёй Никиреевых – с ним и его супругой Ниной Савельевной. А последние два года встречались часто, старались поддержать его. Во время бесед нас поражал такой факт: мы задаём Станиславу Михайловичу вопрос о его творчестве, а он со свойственным ему темпераментом, даже азартом рассказывает о других художниках. Сначала он показал нам книгу о художнике-самоучке, крестьянине Иване Селиванове.
   – Какой талант?! Смотрите, какого льва он нарисовал, хотя зверя этого он никогда в жизни не видел. А этот портрет? Какая мощь, прямо Италия! Ведь он не только никогда и нигде не учился, но он даже никогда не видел мольберта. И рисовал он на жёлтой обёрточной бумаге. В последние годы его жизни я помогал ему, посылал бумагу, краски. А вот этот художник, наоборот, – профессионал, получивший отличное образование. – Продолжал рассказ Станислав Михайлович. – Он показывал роскошный фолиант с произведениями грузинского художника Гурама Доленджашвили. – Это чудо какое-то. Он из своей субтропической страны уехал на север России, чтобы увидеть настоящую зиму, настоящий мороз и снег. Снег и зима его любимая тема. Он даже Грузию изображает в основном в зимнем наряде. Кстати, Гурам по моей инициативе был избран Почётным академиком Российской академии художеств.
   Последние месяцы жизни Станислав Михайлович делал ещё одно дело, имеющее огромное значение для отечественной культуры: он писал воспоминания о малоизвестных или совсем забытых художниках, с которыми ему приходилось встречаться, которых он знал. И воистину талантливый человек талантлив во всём: у него необыкновенно сочный и ёмкий язык. Все цитаты Мастера я привожу в первозданном виде, чтобы вы почувствовали «вкус» его слова. Вот послушайте его:
   – Я пишу об этих, как это сказать, маленьких людях, человечках, которые не были настоящими художниками, они делали вид, что художники, подражали Герасимову. Я их всех хорошо помню, я о них пишу. А кто ещё о них напишет? И получается колоритный рассказ…
   Станислав Михайлович и рассказчик был отличный, и мы слушали его, затаив дыхание.
   – Я часто вспоминаю Пензу, славный город! Там река Сура, а мы жили на набережной. Тротуары там были деревянные…
   В 57 году я окончил училище и сразу же, на второй день – в Москву, в Суриковский институт. Я бы окончил раньше, но меня взяли в армию. Я думал, что меня не возьмут: я был комсомольский секретарь, член южного райкома комсомола Пензы. Думал: «Такой начальник, в армию не возьмут». Взяли. Но и в армии был период счастливый: я рисовал. Я там написал три огромные картины на военную тему, во всю стену: «Запорожцы», копия с Репина, с журнала «Огонёк» взял. Там головы с ноготок, а мне надо было писать почти в натуральную величину. Как я одолел, даже не понимаю. Вообще здорово написал. Мне предложили: «Товарищ художник, нам надо что-то на военную тему». Я подумал, чтобы не было совсем скучно, предложу «Запорожцев». Спросили: «А где же военная тема?» «Вот один стоит с берданкой, другой с пороховницей». Я писал целый год с большим удовольствием. А когда мы выехали в лагеря, там была эстрада, я поставил огромный холст и стал писать Стеньку Разина по Сурикову. Я в воинской части настолько был занят, что даже с девками, с невестами некогда было погулять. Так что не совсем вычеркнуты из жизни эти три года. Польза во всём есть. Польза есть даже в болезни. Как недавно сказал один артист, человек, который не прошёл операцию, реанимацию, он не знает что такое вкус жизни.
   Как-то я задал ему вопрос:
   – Станислав Михайлович, вы народный художник России, действительный член РАХ и т. д. Какую награду Вы ещё хотели бы иметь?
   – Все регалии, конечно, приятны, но фактически они ничего не значат. Художник Нестеров, уже тяжело больной, отказался от звания, которое ему хотели присвоить. Я, говорит, и так знаю кто я. Вот для артистов это важно. Объявляют: «Выступает народная артистка Пугачёва! Ура!».
   Талант, конечно, надо ценить. Хорошо, что Вы, Григорий Иванович, написали про Веню Сафонова, вспомнили старика. Он был большим художником! А Женя Самсонов? Мощный художник! Он тоже заслуживает всяческих похвал.
   Как видите, он разговор опять перевёл на другую тему, такой уж он был человек – великий художник и гражданин России Станислав Михайлович Никиреев.
   Привожу репродукции работ (офортов) Мастера. Другие произведения Никиреева можно посмотреть в интернете:

«Зима», 21x25 см, офорт, 1972 год.

«Два дерева», офорт, 24,5х28 см, 1994 год.

Сорока», из серии к кинофильму «Портрет жены художника», офорт, 10,2x9 см, 1981 год.

«Заиграли провода», офорт, 30x33 см, 1979 г.

(Ростовский кремль», офорт, 13x26 см, 1993 г.

Поэт

     Веленью Божию, о муза, будь послушна…

А.С. Пушкин, «Памятник»

   Фото автора

   Когда в 1992 году я первый раз прочитал стихи Михаила Шаповалова, был сильно удивлен тем, что до сих пор не знал его, поэта общероссийского масштаба, который живет в нашем городе. Я решил исправить эту несправедливость, и вскоре мы познакомились.
   А в 1993 году, создав первое в Подольске издательство, я пригласил на должность главного редактора именно поэта Шаповалова, хотя претендентов хватало. Позже, когда мы вместе подготовили к изданию и выпустили книгу Леонида Гроссмана «Письма женщин к Пушкину», Михаил Анатольевич в одной из газетных публикаций обо мне писал: «Так получилось, что, перекинувшись легким именем Поэта, мы почувствовали друг к другу приязнь». Я рад, что такое отношение друг к другу у нас сохраняется все эти годы.
   И в том же 1993 году, издав в нашем издательстве очередной сборник стихов Михаила Шаповалова «Взгляд», я не удержался и опубликовал в газете «Подольский Рабочий» небольшую рецензию «Легла на стол мне книга». В публикации, в частности, говорилось: «К книге М. Шаповалова можно вполне отнести его же собственные слова, адресованные другому автору:

     Легла на стол мне книга «Вестник»,
     И переплет был бел, как лен,
     И автор, мытарь и кудесник,
     Единым словом взял в полон.

(«А.А.Т.»)»
   Так и он, автор этих строк, берет читателя «в полон», сразу и навсегда.
   После этого вышли еще две поэтические книги М. Шаповалова, ряд интереснейших статей, посвященных видным деятелям русской культуры. А я все эти годы следил за его творчеством, читал,
   перечитывал, и было желание написать о нем.
   С этой целью я встретился с поэтом. Мы беседовали более четырех часов. Беседовали о поэзии, о культуре, о политике, о средствах массовой информации, о прошлом, о будущем. Время пролетело незаметно и, как всегда при наших встречах, интересно и приятно.
   Михаил Анатольевич Шаповалов родился 1 января 1942 года в городе Таганроге, городе, где родился Антон Павлович Чехов. Отец будущего поэта Анатолий Александрович Шаповалов был инженером-энергетиком, родом с Кубани, мать Александра Григорьевна Огонькова – инженером-экономистом с Вологодчины. Бабушка, папина мама, Евдокия Потаповна, была казачка, чем очень гордилась. При очередной переписи населения она болела, и поэтому ее анкету заполняла Александра Григорьевна. Она потом спросила дочь: «Шура, ты не забыла указать, что я казачка?».

   М. Шаповалов

   В военные годы, когда отец был на фронте, Миша Шаповалов с мамой жили в вологодской деревне Печаткино, где жила его вторая бабушка, мамина мама, тоже Евдокия, но Федоровна.
   – Когда окончилась война и отец демобилизовался, – рассказывает Михаил Анатольевич, – наша семья перебралась на житье в город Сталинград: двум специалистам, двум инженерам легче было найти работу в большом городе, которому предстояло возрождаться. И, правда, нам там выделили три маленькие комнаты в коммунальной квартире, в которой родители прожили до 50-летнего возраста. Там, в Сталинграде, я поступил в школу № 90, которую окончил в должное время.
   В школе я поначалу учился хорошо, до четвертого класса был отличником. Потом неожиданно меня перестали интересовать школьные дела. Я стал читать, я стал членом многомиллионного союза читателей, потому что в доме у нас всегда были книги.
   Я помню еще послевоенные карточки, бедно одетых людей. Да и сам я был одет не слишком… А книги уже появлялись. Родители выписывали русскую классику: Гоголя, Гончарова, Лермонтова, покупали и впервые появившиеся тогда книги зарубежных авторов. Пристрастясь к чтению, я читал поэзию и прозу, не слишком их отличая и, в сущности, воспринимая только сюжет и действие. Допустим, я читаю поэмы Лермонтова. Меня, мальчишку, интересуют не красоты Кавказа, которые с таким упоением поэт описывает, а соображение о том, кто победит – наши или горцы. Например, у него:

     Как град посыпалась картеча;
     Пальбу услышав издалеча,
     Направя синие штыки,
     Спешат ширванские полки. —

   Вот это было упоение.
   Из школьных предметов Мише больше нравились история и география. Однажды на уроке истории был даже своеобразный триумф: речь шла о Наполеоне, а ученик Шаповалов незадолго до этого прочитал книгу академика Евгения Тарле «Наполеон». Поэтому отвечал он, уйдя далеко от того, что было написано в школьном учебнике. Учительница внимательно слушала его и, наконец, сказала: «Садись, бонапартист, «отлично»!
   Класс был в восторге.
   – География тоже была интересным предметом. – Вспоминает Михаил Анатольевич. – Я и сейчас вижу карту мира не в новейших ее границах, а в прежних, где полосатый англо-египетский Судан, колониальные расцветки Африки и других континентов.
   Но самым любимым предметом все-таки была литература, и поэтому Миша Шаповалов уже в восьмом классе знал, что будет поступать в литературный институт. Этим он отчасти огорчил своего отца, который говорил ему: «Все, что я знаю к 50 годам, я вложил бы в твою голову к 30-ти, и ты пошел бы дальше. А в литературе я помочь тебе не смогу, тут ты можешь рассчитывать только на себя».
   Стихи Миша стал писать не сразу. Сначала он писал прозу. Это было в послевоенное время, когда появились кинофильмы под таинственным грифом «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома немецко-фашистских захватчиков». У мальчишек нашего поколения трофейные фильмы вызывали колоссальный интерес: «Королевские пираты», «Невольник из Тафоа», «Индийская гробница», «Восьмой раунд», «Мститель из Эльдорадо» и другие. Поэтому первые литературные упражнения нашего героя начались именно с подражания персонажам тогдашних фильмов. Получалось что-то в стиле «Фанфана-Тюльпана». Потом Миша увлекся маленькими сатирическими рассказами в стиле Зощенко. Но однажды, перечитав свои прозаические произведения, автор-восьмиклассник безжалостно их сжег. По-моему, это тоже творчество – вовремя понять, что хорошо, а что плохо. Он понял. Вот после этого «гоголевского» поступка и началось настоящее творчество будущего поэта.

   Пушкинский праздник в Остафьеве, ведущий М. Шаповалов. Фото автора

   Первая публикация его стихотворения была в сталинградской газете «Красный Октябрь», в прямом смысле на космическом уровне. Вот как вспоминает это событие сам автор:
   – Это совершенно смешная история. Я прочитал в газете литературную страницу. Она состояла из стихов и рассказа. Рассказ мне понравился: он был про войну, и, – ура! – наши побеждают. Как может мальчишке это не понравиться?! Что же касается стихов, то они меня разочаровали. Дело в том, что постоянное чтение дало свои результаты. А читал я Лермонтова, Некрасова, Твардовского, которого любил мой отец, Симонова и еще многих других. Поэтому я решил: если такие плохие стихи печатают в газете, то я напишу лучше. Посидел, покорпел, но ничего не получалось. Главное, не знал о чем писать. И я пошел за советом к своему другу-однокласснику Георгию Козлитину. Он в это время взахлеб читал «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова. Гера послушал меня, одобрил мое желание писать стихи, но сказал: «Только не пиши про весну, про любовь. Кому это нужно? Напиши о том, как человек осваивает космос».
   Я послушал друга, написал несколько стихотворений о космосе, и мы пошли с ними в редакцию газеты. Я постучал в дверь, обитую клеенкой, из которой «выглядывала» вата. Раздался мощный голос «Войдите!», и я увидел первого в жизни редактора. «У меня стихи…» «Стихи?» – Переспросил он и в ту же минуту послал меня к ответственному секретарю. Его я застал явно в послеобеденное время: он сидел, с наслаждением курил и с еще большим наслаждением пускал кольца дыма в потолок, ловко пропуская новые кольца через предыдущие. Делал он это мастерски.
   Стихи мои он читал минут 20, которые мне показались вечностью. Наконец, вздохнув, сказал: «Что ж, будем печатать».
   Друг-советчик ждал меня во дворе. Я рассказал ему все, как было, и мы отправились на Волгу.
   А дальше происходит событие, известное всему миру: запуск первого искусственного спутника Земли. Во всех газетах появляется снимок этого спутника. Печатают его и в нашей газете, а под ним – мое стихотворение «А завтра в другие миры ракеты с Земли полетят». Я моментально стал знаменитым в школе. Какую из этого я извлек пользу, умолчу, но учиться стал хуже. Надо писать контрольные, учить уроки, а у меня – космос, луна, любовь…
   После окончания средней школы Михаил Шаповалов отработал на заводе два года, необходимых для минимального стажа при поступлении в творческий вуз. После этого поступил в Московский литературный институт имени А.М. Горького при Союзе писателей СССР. Туда надо было подать работы на конкурс, в данном случае – стихи. Вскоре оттуда пришла бумага о том, что абитуриент Шаповалов к вступительным экзаменам допущен.
   – Экзамены проходили строго, – вспоминает Михаил Анатольевич. – По сочинению пятерок было всего три или четыре, немного четверок, тройки и половина – двойки. Это при том, что по творчеству прошли все и получили официальные приглашения.
   Курс у нас был сильный. Я был на одном семинаре с Николаем Рубцовым. Сейчас из выпускников нашего курса в Москве живет прозаик Руслан Киреев. Поэт Александр Черевченко живет в Латвии. С нами учился и подольский поэт Виктор Яковченко, вначале на заочном отделении, а с третьего курса – на очном. Но мы были в разных семинарах.
   Учеба в институте была не совсем безоблачной. Хрущев посчитал, что литературный институт очный не нужен, и всех хотел перевести на заочное обучение. Мы ходили с плакатами в защиту нашего института. Наш курс оставили на очном, а в целом очное отделение восстановили только через три года.
   Первая книга Михаила Шаповалова вышла, когда он был еще студентом. Он эту книгу считает слабой. А я понимаю так, что он слишком строг к себе. Конечно, были разные периоды, разные влияния, но человеческие и моральные качества нашего героя всегда были эталонными. Когда на выпускном вечере в институте Михаилу Шаповалову предоставили слово, он сказал: «Я не знаю, о чем я буду писать, но о чем не буду писать, знаю точно».
   – Дело в том, что умение грамотно слагать рифмованные строки вначале помешали духовному росту. – Говорит Михаил Анатольевич. – А потом, на втором курсе, я и подумал: «Рубцов уже сложившийся поэт, Саша Черевченко тоже, и Паша Мелехин – несомненный поэт (все с нашего семинара). А я печатаюсь в газетах, жизнь которых один день. Сегодня про космос, завтра про весну, послезавтра еще про что-то. Нет поэтического стержня». Было мне тогда 22 года. Правда, печатался я тогда и в журнале «Смена», еще с первого курса. Хороший журнал, я очень благодарен ему.
   Такая жесткая самокритика и самооценка – качества честного и умного человека.
   Вторая книга Михаила Шаповалова «Пора последних холодов» не вышла в Волгограде. Книгу включили в план, но с оговоркой о том, что обязательно надо написать еще стихи о Сталинградской битве и о современности. Писать требуемое, а не свое, молодой поэт не стал.
   Но хватит о грустном. Давайте послушаем отрывок стихотворения из второго сборника Шаповалова, который вышел уже в Москве:

     Не застуди свою любовь!
     И не опошли в грубой прозе.
     Пора последних холодов
     И поцелуев на морозе.
     ………………………..
     Молчи. Не надо больше слов.
     Но знай, вовек не повторится
     Всей жизни лучшая страница —
     Пора последних холодов.

   Еще до издания этой книги поэт с женой переехали в Подольск. Город с его богатой историей постепенно стал для него родным и близким. И сегодня Михаил Анатольевич считает, что творческому человеку лучше жить в таком уютном городе, как Подольск, чем в огромном мегаполисе. Хотя соседство с Москвой, конечно, полезно.
   Изучение города, в котором ему предстояло жить, он, литератор, естественно, начал с газеты. Главный редактор «Подольского рабочего» Николай Тихонович Чибисов, узнав, что его посетитель окончил литературный институт, спросил: «Вы член партии?» «Нет». «Жаль, мне нужен заместитель». Еще на пятом курсе института преподаватель Михаил Павлович Еремин, который читал спецкурс по Пушкину, говорил студенту Шаповалову: «Вступайте в партию, иначе любой дурак или подлец с партийным билетом в кармане всегда начальником над вами будет. А если у вас будет такой же билет, вы будете хотя бы на равных». Нет, не вступил Шаповалов в партию, не было такого призвания. А в редакцию в следующий раз он принес стихи. Юрий Козловский, исполняющий обязанности редактора, сказал, что стихи будут напечатаны. Поэт не совсем поверил, зная по опыту, что не всегда такие обещания выполняются. Но стихи появились в ближайшем номере газеты.
   После этого Шаповалов написал статью к юбилею Федора Ивановича Шаляпина, и она полностью, без изменений, легла на полосу. С тех времен он постоянный автор «Подольского рабочего».
   Однако редакции и редакторы бывают разные. М. Шаповалов помнит и такой случай:
   – Пришел я в редакцию одного московского журнала. Сотруднику, который меня принимал, я сказал, что я профессиональный автор, и попросил прочитать стихи при мне, так как торопился на поезд. Он деловито взял в руки карандаш и стал говорить что-то вроде наставлений. Я возмутился и сказал: «Умерли!» «Кто умерли?» «Умерли те, кто мог меня учить! В частности, Александр Блок и Николай Гумилев». С этими словами я забрал рукопись и ушел. Один мой друг, слушая, какие гневные слова я бросал в воздух, тихо и спокойно сказал: «Миша, а почему твои стихи должны нравиться всем»? И я подумал «Действительно, почему?» После этого случая я спокойнее стал относиться к мнению разных людей. Нравиться или нет – право каждого.
   Прав мой собеседник, не может все нравиться всем. Есть люди, в том числе известные люди, которым не нравится, например, творение великого Леонардо да Винчи «Джоконда», кому-то не нравится музыка Бетховена или Моцарта. Но великие все равно остаются великими.
   А для меня стихи Михаила Шаповалова – образец настоящей, высокой поэзии. Они волнуют, они учат видеть мир по-новому, они учат любить добро, любить родину, любить женщину.

     Как зелено в Остафъеве весной!
     Пройду по парку… Щёлканье и свисты.
     Незримые пернатые солисты
     Перекликаются между собой.

(«Остафьевский сонет»)

     Догорает заката полоска.
     Небо чисто. Стрижи верещат.
     Это я говорю из Подольска,
     Говорю в равнодушный закат.

     – Мира Божьего святы приметы,
     Миру Божьему не прекословь!..
     Давит жаром высокое лето.
     Потаённая душит любовь.

(«Летняя повесть»)

     Все проходит: любовь и тоска.
     Иссякает сердечная жажда.
     Не забуду лишь прядь у виска,
     Что целована мной не однажды.

     Не забуду и пламя щеки,
     Влажный край незакрытого глаза,
     Не забуду и жеста руки,
     Твоего – вне сомненья – отказа.

(«Все проходит»)
   Поэт обостренно чувствует красоту, замечает ее в самом обычном и простом:

     Минуя строй колючих трав,
     Иду к дыре в заборе…
     Репей вцепляется в рукав
     Комочком аллегорий.
     Не груб, а нежен этот шар,
     Лиловый, медоносный, —
     Он синим воздухом дышал,
     Пил утренние росы.

(«Репей»)
   Он посвящает стихи и другу-однокашнику поэту Николаю Рубцову, и великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину:

     В общежитии, на пятом,
     Я столкнулся в полночь с ним,
     Желтолицым и помятым,
     Но пока еще живым.
     ………………………..
     Саркастический голос Коли,
     Жест нетвердою рукой…
     Вот и все. Щепотью боли
     Поделился он со мной.

(«Рубцов»)

     Снежные осы…Солнечный свет.
     Бронзоволосый застыл поэт.

     Пустому шуму не внемлет он,
     В тайную думу погружен.

(«Пушкин»)
   У меня сейчас такое желание: переписать всю книжку, чтобы все прочитали эти выстраданные стихи…

     Я плутал меж правдой и ложью,
     Матерь Божья!
     Прихожу к твоему подножью,
     Матерь Божья!
     ………………………..
     Дай мне силы принять без дрожи,
     Матерь Божья!
     Что судьба мне в суму положит,
     Матерь Божья!

(«Молитва»)

     Медную ручку шарманщик крутил.
     Улочка млела в полуденной пыли.
     Ты позабыл… И тебя позабыли…
     Медную ручку шарманщик крутил.

   Не знаю, какой город, какого шарманщика имел в виду автор, но от этих строк мне вспомнилось что-то очень далекое, родное и безвозвратно ушедшее в прошлое: улочки старого Тбилиси и кин-то-шарманщик… Такие стихи могут затронуть сокровенные струны, пробудить воспоминания любого читателя.
   Хочется отметить еще одно достоинство стихов Шаповалова – их музыкальность. Невольно хочется их напеть: ритмика и содержание сами подсказывают мелодию. Так произошло со мной, когда, прочитав стихотворение «Морозной ночью…», не мог успокоиться несколько дней, пока не записал мелодию, которую сочинил. Вот послушайте эти стихи:

     Морозной ночью небо ясно,
     Хоть звезды все пересчитай.
     И так легко и самовластно
     Душа стремится в звездный край.

     А дальше что? Каким рассудком
     Постичь высокий этот свет?..
     И холодно тебе и жутко,
     Что жизнь одна… А смерти – нет.

   Вспомнив об этом романсе, я спросил поэта:
   – Михаил Анатольевич, есть ли песни на Ваши стихи, ведь они очень музыкальны?
   – Мне уже говорили об этом. Но знаю только одну песню. Ее написал один не очень известный композитор, причем без согласования со мной. Позже мы с ним встретились, оформили наши отношения юридически. Он сказал, что песня «прошагала» от Москвы до Владивостока. Она была написана на стихи «Оловянный солдатик», которые начинаются так:

     Верю, скоро в дорогу,
     Знаю, жизнь на закате.
     Протруби мне тревогу,
     Оловянный солдатик.

   – А потом Вы, Григорий Иванович, спели мои стихи в качестве романса. Для меня это было самое лучшее, самое неожиданное, что могло случиться с моими стихами.
   – А почему бы Вам, Михаил Анатольевич, не передавать свои сборники композиторам? Они бы в них нашли для себя «пищу». Дело в том, что Ваши книги не доходят до них.
   И знаете, что ответил мне Михаил Анатольевич? Сказал, что неудобно самому посылать свои стихи композиторам. Что ж, будем надеяться, что композиторы сами обратят внимание на поэзию Шаповалова. И, уверен, не пожалеют об этом.
   По необходимости следует сказать кратко о литературоведческих книгах М. Шаповалова. В 1992 году в издательстве «Просвещение» вышла книга «Валерий Брюсов. Биография» тиражом 45 тысяч экземпляров. Книга за неделю разошлась в Москве, и за нее автора благодарили учителя Архангельска. Подольчанин Алексей Андреевич Агафонов в московском издательстве «Глобус» издал книгу «Король поэтов» (об Игоре Северянине) в 1997 году, а к юбилею Пушкина – сборник статей М. Шаповалова «За пушкинской строкой…»
   Писателя и издателя связывают долгие годы дружбы.
   Зная, что Михаил Анатольевич работает в Музее-усадьбе «Русский Парнас» в Остафьеве, я спросил:
   – Работа в музее доставляет Вам удовольствие или это необходимость?
   – Хороший вопрос. Я пошел в музей по необходимости, чтобы получать ежемесячно хоть какие-то деньги. Ведь мы с женой умудрились прожить 18 лет на мои гонорары. Но пришло время, когда надо было идти на постоянную, но, быть может, не свойственную мне работу. Жена устроилась в Музей профобразования в Ивановском, а я – в Музей-усадьбу «Русский Парнас» в Остафеве. Я попал в хорошее место, потому что это музей литературный: он заставил меня обратить внимание не только на владельца усадьбы Петра Андреевича Вяземского, но и глубже заглянуть в Пушкина. Благодаря этому я написал несколько принципиальных статей, которые позволяют говорить, что Пушкина у нас до сих пор преподают по-школярски, как это повелось с 30-х годов вульгарного социологизма. Если внимательно читать разные материалы, становится ясным, что фактически многое было не так. Например, я написал статью «Наш мирный гость нам стал врагом». Это «параллельные портреты» Пушкина и Мицкевича. Существует умилительная картина: великий русский поэт и великий польский поэт дружат. Да, это было. Но как Мицкевич после повел себя по отношению к России, знают не все. Он в Париже читал курс славянских литератур и скоро скатился на антирусскую политику, за что французские власти попросили его оставить кафедру… В Стамбуле в 1855 году, когда шла Крымская война, Мицкевич собирал легион для войны с Россией. Я не против поэзии Мицкевича, но как человек, к сожалению, он был русофобом. Об этом еще Герцен писал.
   Должно помнить, что Пушкин осудил декабристов. Кстати, их осудил и Карамзин, который считал, что в России может быть только монархия, как в Англии. Декабристов не поддерживал, осуждал и Вяземский, которого дважды приглашали вступить в тайное общество. Петр Андреевич был умный человек, он хотел добра своему Отечеству, он хотел, чтобы был умный царь и вокруг него были умные государственные люди. Зато декабристы очень нравились большевикам за то, что они выступили против царя и собирались убить царскую семью, что они сами и проделали в 1918 году.
   – Михаил Анатольевич, скажите, это место вдохновляет Вас?
   – Я благодарен музею за то, что я заново перечитал Пушкина и написал несколько статей со свежим взглядом на Поэта. Да и сама усадьба очень хороша, и она помогает отойти от злобы дня. Как известно, поэзия, лирика людей сближают, а политика разъединяет. А в Остафьеве я нашел ту лирическую атмосферу, которая позволяет писать…
   – А кто Ваши любимые поэты?
   – Скажу так: кумиры мои с течением жизни менялись, пока не установилась лирическая цепь – от Пушкина до Бунина и Блока и от Георгия Иванова до Рубцова…
   – Несколько лет тому назад я читал Вашу статью о Маяковском, статью нелестную для него. Почему?
   – Да, статья называлась «Разрушитель». Это было к столетию со дня рождения Владимира Владимировича. Дело в том, что Маяковский в русской поэзии лег, как бревно, о которое спотыкались многие (и я спотыкался). Он себя воздвиг, связав себя с победившей партией. Дружил с чекистами и вокруг себя тщательно все вытаптывал, и не только своих современников. Ему и Толстой дрянь, и многие еще. А в молодые годы есть у него стихи о любви и вообще потрясающие вещи. Но он сам себя сгубил: «… я себя смирял, становясь на горло собственной песне». Художник Анненков вспоминал, что при встрече с Маяковским во Франции поэт сказал: «Я стал чиновником. Вот вы художник, а я чиновник».
   – Как Вы относитесь к средствам массовой информации сегодня?
   – В последнее время СМИ стали страшной силой (особенно – телевидение). Вторая древнейшая профессия: кто платит, тому они и служат. Не только поколеблены, но начисто перечеркнуты такие грани человеческого характера, как честность, порядочность, что хорошо, что плохо, что черно, что бело. И это, к сожалению, приносит свои плачевные плоды: люди становятся более жестокими, циничными. Мы тоже, бывало, дрались в школе, но как? До первой крови и только один на один. А сейчас бьют трое одного, бьют ногами…
   Вот я вожу экскурсии по музею. Мало того, что 8-классники порой не знают, что такое 1812 год, не знают, кто такой Наполеон; мало того, что уже есть 11-классники, которые ничего не знают о Великой Отечественной войне, так они еще стоят, смотрят в лицо, жуют чуингам, пускают пузыри.
   Мы обсуждаем эти злободневные темы, от которых становится тяжело на душе. Но ничего не поделаешь, проблемы есть. И все-таки мне захотелось поговорить о чем-нибудь хорошем, и прошу своего собеседника рассказать о своей жене.
   – Мне очень повезло, не каждому так повезет в жизни. Я женился рано, в 20 лет, на девушке, которую любил уже два года. Женился по самой восторженной юношеской любви. Этим летом у нас будет маленькое семейное событие: мы женаты уже 40 лет, о чем я никогда не жалел. Моя жена Людмила Кузьминична Букреева. Она филолог, окончила Воронежский университет. Она всегда помогает мне своими советами, оценками. Мы единомышленники. Она сохранила свою фамилию по обоюдному нашему решению, так как она порой тоже публикует свои материалы и так удобнее.
   В Союз писателей Михаил Шаповалов вступил, как он считает, поздно, в 37 лет. Но голосование было не традиционным: все члены приемной комиссии проголосовали «за», то есть единогласно. В творческих союзах такое бывает очень редко.
   Недавно, к 60-летию со дня рождения, Союз писателей России сделал поэту отличный подарок: выпустил сборник его избранных стихов «Грусть о снеге».
   – Михаил Анатольевич, хочу задать Вам один традиционный вопрос: есть ли у Вас награды?
   – К моему удивлению, есть. Администрация города Подольска наградила меня медалью «220 лет Подольску» и Почетным знаком «За заслуги перед городом». Внимание к моему юбилею проявил и музей «Русский Парнас»: Министерство культуры Российской Федерации отметило мою просветительскую и литературную работу знаком «За достижения в культуре».
   А закончить рассказ о поэте Михаиле Анатольевиче Шаповалове я хочу четверостишием из сборника «Взгляд», которым очень удачно заканчивается и сама книга:

     Оттого мне и в радости больно,
     И печали внезапной я рад,
     Что богат этой жизнью невольно,
     Только ею невольно богат!..

Потомок Прометея

     Я б землю покинув i в небо злiтав.

Украинская народная песня

   Сложилось так, что о выдающихся ученых мы всегда узнавали только после их смерти, так как при жизни даже их имена были секретными. Мы раньше не знали, кто Главный конструктор наших космических кораблей, не знали об истинной роли трех «К» – великих ученых современности – Курчатова-Келдыша-Королева.
   Наверное, поэтому ученых, особенно физиков, мы представляли тогда в основном по кинофильму Михаила Ромма «Девять дней одного года», где актеры играли ученых, мечтавших об управляемой термоядерной реакции, о полетах к далеким галактикам. Они буквально на салфетках считали количество необходимого для этого топлива и утверждали, что такие полеты возможны только при использовании атомной энергии. Было наивно, но впечатляло. Тем более что такие выводы близки к истине.
   Я хочу рассказать о крупном ученом и замечательном человеке, который своим трудом, своими достижениями значительно обогащал отечественную и мировую науку.
   Это Иван Иванович Федик, член-корреспондент Российской академии наук, доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники, лауреат Государственной премии СССР, многие годы директор Подольского научно-производственного объединения «Луч».
   Поистине удивительна судьба этого человека. Родился и вырос он в далекой украинской деревне, в простой крестьянской семье, где с детства познал цену земле и труду на ней. Но благодаря необыкновенной целеустремленности, трудолюбию и яркому таланту он стал выдающимся ученым. Многие годы под его руководством и при его непосредственном участии решались грандиозные задачи в области атомной энергетики, освоения Космоса, материаловедения и многих других проблем.
   Знаком я был с Иваном Ивановичем около 10 лет. Встречались мы с ним в основном на официальных мероприятиях, которые с участием директорского корпуса проводятся довольно часто. Иногда выпадали и счастливые случаи общения с ним в неофициальной обстановке.
   Мне всегда нравилось в нем удачное сочетание большого ученого и простого, доступного, веселого человека. Даже обычная беседа с ним была удовольствием. Он был необыкновенным рассказчиком и в то же время – внимательным слушателем. Он уважал собеседника, его мнение, его опыт и знания.
   И вот мы встретились с Иваном Ивановичем по моей просьбе: я хотел написать о нем для моей будущей книги. В своем напряженном графике, да еще в канун Нового года, ученый все-таки нашел время для встречи со мной. Мы беседовали с ним более трех часов. Отвечал Иван Иванович на мои вопросы точно, обстоятельно, даже вдохновенно.
   О И.И. Федике, как об ученом, о руководителе, о его многочисленных трудах, титулах и наградах написано немало. Меня же в первую очередь интересовала его жизнь: где он родился, где учился, кем были его родители, жена, дети, чем увлекается.
   Конечно, отделить жизнь И.И. Федика от его научной деятельности, от работы невозможно, ибо его работа и есть в основном его жизнь. Но все-таки…
   Родился И.И. Федик в 1936 году в Западной Украине в Львовской области, в деревне Береги. Это было, как тогда говорили, во времена панской Польши, т. к. эта часть Украины находилась под польской оккупацией. Мать Ивана Ивановича Анна Степановна была круглая сирота с семи лет. Родители ее погибли во время Первой мировой войны, и поэтому жила она у родственников. Она с малых лет трудилась вместе со взрослыми, знала цену нелегкому крестьянскому труду. Отец его Иван Степанович был человек трудолюбивый и мастеровой. Хотя обучиться он не успел, но природный ум и смекалка позволили ему познать многое: он отлично владел топором, рубанком, слесарным инструментом. Сына Иван Степанович с детства приучил не только к земле, но и к разным ремеслам. Уже с детства Ваня умел плотничать, мастерить разные поделки.
   Власть и даже само государство в тех местах менялись тогда очень часто. И получилось так, что Иван Степанович родился при Польше, а его мать еще при Австрии.
   Тогда, в 1939 году, Ване было три с половиной года, и он кое-что помнил сам, что-то знал от родителей. Сначала к ним пришли немцы и дошли до Львова. Потом уже пришли советские войска, и немцы отступили к той границе, которая была прочерчена в Пакте Молотова – Риббентропа. Эта граница была недалеко от них, по реке Сан. Советская власть продержалась неполных два года: с сентября 1939 года по июнь 1941 года. За это время организовали колхоз, но туда мало кто вступил: все знали и ждали, что скоро начнется война. Мужчин мобилизовали на строительство укреплений на границе. Туда же забрали двух его дядей. Позже их там же поставили под ружье, и там же в июне 1941 года они встретили войну.

   И. Федик. Фото автора

   Через деревню, где жила семья Федиков, проходило много танков, хотя она была далеко от больших дорог. Но война есть война – у нее свои законы. Дальше началась оккупация. Но немцы хозяйством вообще не занимались. У них не было на это ни сил, ни средств, ни желанья. Даже деньги они оставили в обращении прежние – польские злотые. А о школах и говорить было нечего. Обучение в школе организовали сами крестьяне. Учили читать, писать, считать. Не забыли и о религии, поэтому Иван Иванович до сих пор хорошо знает все церковные праздники и обряды.
   «В этом режиме я закончил два класса, – рассказывал И.И. Федик, – а в 1944 году опять пришли советские войска. После этого в школе появился и русский язык.
   Сейчас много говорят об украинизации и тому подобное. Меня это поражает. Почему не изучить язык той языковой среды, в которой ты живешь? Ведь знание языков – это огромное богатство. Великий Гете говорил: «Сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек». И тут же Иван Иванович преподал мне наглядный урок: произнес слова великого поэта в оригинале, то есть на немецком языке.
   К языкам он вообще относился очень уважительно и знал хорошо шесть языков: немецкий, английский, польский, чешский, естественно украинский и русский. Свободно читал почти на всех славянских языках. А читал Иван Иванович всегда очень много. Читал все, что попадалось под руки, хотя с книгами в деревне было сложно. Несмотря ни на что, уже тогда стало ясно, что у мальчика большая склонность к счету, к математике. Это в основном и определило его дальнейшую судьбу.
   После школы он поступил в Львовский университет на механикоматематический факультет. В Львовском университете преподавали известные ученые – математики, физики. То было для Ивана очень интересное время. И не только потому, что учился в университете и слушал интересные лекции. Еще и потому, что впервые появилась возможность бывать в театрах, музеях. Тяга к искусству была огромная, а студенческие возможности скудные. Иногда даже приходилось хитрить: в зимнее время мы с друзьями приходили в театр без верхней одежды и делали вид, что только что вышли.
   Окончил Федик университет в 1958 году и поступил в аспирантуру. Через три с половиной года закончил ее и готов был к защите кандидатской диссертации. Неожиданно его направили в Подольск, где в то время организовывался новый научно-исследовательский институт на базе уже существующего опытного завода. Тогда же он должен был защитить свою диссертацию. «Я согласился, думал, что это все временно…»
   Так в 1962 году Иван Иванович Федик оказался в Подольском институте, который тогда назывался так: Научно-исследовательский институт тепловыделяющих элементов НИИтвэл, больше известный в народе как почтовый ящик 12. Название это несколько раз менялось, менялись руководители, цели и задачи этой сверхсекретной организации. Но Иван Иванович все эти годы трудился именно здесь. У него за это время менялись только титулы, должности и звания.
   Он говорил: «Надо рассмотреть еще и такую проблему, как возможное попадание на Землю из Космоса крупных метеорных тел, проблему опасности со стороны инопланетян или других сознательных или несознательных космических тел. Надо уметь защищаться от всего этого. А для этого нужно, чтобы межпланетные аппараты могли взлетать в любое время, как обычные самолеты. Например, так: горизонтальный разбег, взлет на обычном химическом топливе, а дальше – переключение на ядерное топливо.
   Здесь ядерная энергия имеет преимущество перед обычными видами энергии в несколько раз. В далеком Космосе это очень важно, так как там использование солнечной энергии невозможно. Уже при полете на Марс солнечная энергия малоэффективна для жизнеобеспечения корабля, так как эта планета слишком далека от нашего светила.
   Так что Космос это не прихоть ученых, это – необходимость».
   Мне было приятно узнать, что мои рассуждения близки к мнению ученых.
   Сегодня НПО «Луч» имеет и чисто «земные» разработки, которые со временем могут значительно повлиять на все автомобилестроение в мире. Как редактора автомобильной газеты «Подольск за рулем» меня интересовала и эта проблема. Дело в следующем: современный автомобиль – один из основных источников загрязнения окружающей среды. Появление электромобиля, казалось, решает вопрос с экологией: этот вид транспорта не имеет вредных выбросов, работает бесшумно. Но, к сожалению, пока нет таких аккумуляторов, которые бы обеспечили пробег электромобиля, сравнимый с пробегом современного автомобиля. Существующие сегодня электромобили способны на одной зарядке проехать максимум 150–200 км со скоростью 100–120 км/час. Да и зарядка аккумуляторов занимает многие часы против нескольких минут при заправке жидким топливом. Кроме этого, в наших климатических условиях необходимо отапливать салон автомобиля. Чем? В обычном автомобиле это происходит за счет «отходов» тепла, точнее за счет низкого КПД двигателя внутреннего сгорания. В электромобиле КПД значительно выше, но в несколько раз ниже энергоемкость. Значит, нужны более емкие аккумуляторы, и вроде все решится, и электромобили пойдут в серийное производство.
   Так вот, специалистами «Луча» разработаны и частично доведены до опытных образцов новые электрические и тепловые аккумуляторы. Их характеристики уникальны. Например, серно-натриевые электрические аккумуляторы при тех же габаритах и массе, что и обычные кислотные, имеют емкость в три раза большую, чем аналоги. А тепловые аккумуляторы способны с одной зарядки отапливать салон автомобиля в течение целого дня.
   Значит, проблема по созданию полноценного электромобиля близка к решению? – Задаю этот вопрос Ивану Ивановичу, ответ оказался неожиданным: «Когда-то нам казалось, что если нефть будет дорожать, то постепенно будем переходить на аккумуляторы. Оказалось, что все наоборот. Фирмы, которые занимаются добычей нефти и торговлей ею, пока не допустят производства автомобилей на аккумуляторах, то есть электромобилей: им это не выгодно. Поэтому они скупят все патенты. А торговля нефтью становится все выгоднее, потому что она все дорожает. На нефти можно заработать огромные деньги. Какой же из этого следует вывод? Получается, что у современных аккумуляторов энергии нет будущего? Нет, не так. Просто наука опережает саму жизнь. Придет время, и этот вопрос созреет и решится, потому что запасы энергоносителей – угля, нефти, газа – не безграничны. Именно поэтому человечество ищет новые пути, новые источники энергии, в том числе – атомную энергию.
   А для массового производства электромобилей, кроме аккумуляторов, необходимо решить еще ряд других организационных и технических задач. Во-первых, для того чтобы все автомобили перевести на электроэнергию с помощью вторичных источников, то есть аккумуляторов, эту энергию тоже надо где-то вырабатывать и транспортировать к месту потребления. Надо создать сеть обменных и зарядных пунктов, где можно будет заменить или подзарядить разряженные батареи. Электрические аккумуляторы большой емкости могут быть очень полезными и при использовании нетрадиционных источников энергии, например, ветра, солнца, морских приливов и т. п. Это уже дело времени.
   Философия интересна тем, что она смотрит на жизнь с другой стороны. Мне нравится ход мышления людей, их поведение. Это очень интересно: поведение людей часто выглядит парадоксально. Люди, даже очень честные, но поставленные в экстремальные условия, меняются. Порой их действия объяснить трудно. Инстинкт самосохранения заставляет человека поступать так, как он раньше не предполагал. Только герои, суперлюди могут выдержать трудные условия и сохранить свое лицо…
   Что человек любит больше всего? То, во что он вложил больше труда. Наверное, поэтому родители больше любят детей, чем дети родителей».
   «Я всегда все анализирую. Даже, казалось бы, такие мелочи: как человек одет и почему? Как он ходит? А в технике, в науке без анализа вообще нельзя. Так же, как нельзя, невозможно без расчетов, без математики. Я это понял еще в детстве и уделял математике большое внимание, тем более что была к этому природная предрасположенность.
   Даже для крестьянского труда необходимы расчет, прикидки, – говорит Иван Иванович. – Я это знаю, потому что домашним хозяйством занимался с самого детства. У нас были пара лошадей, две коровы, всякая живность, кусок земли. Мы ее пахали, сеяли. Это было единственным источником дохода нашей семьи. А знаете, почему с годами ослабла деревня? – спросил Иван Иванович и сам же ответил: – потому что самые сильные, самые смелые люди покидали деревню, уезжали в город, жили там в общежитиях, даже в подвалах, осваивали рабочие профессии. А слабые люди не решались на такой поступок. Так что заводы стали переходить к сильной части крестьянства, а село – к слабой его части. А это значит, село отстало не оттого, что там плохо жить, а оттого, что шел отток самых лучших, крепких и умных людей. Этот процесс позже с гордостью назовут пролетаризацией крестьянства. Но хорошо ли это?
   Деревня имеет для общества и другое значение: все лучшее – традиции, обычаи – рождается и закрепляется именно в деревне. Мораль там крепче, крепче народный дух и, самое главное, – трудолюбие. Крестьянин не может спать до 10 часов утра. Не может он и ложиться спать, когда захочет. Не может потому, что его окружают и скот, и огород, и поле. И они не дают ему спать вволю. Он должен все время о них заботиться. Поэтому ослабление села – это ослабление моральных устоев и материального достатка общества в целом.
   И смотрите, что происходит. Человечество прогрессирует в техническом смысле, а в смысле моральном – наоборот. Получается, что техника компенсирует моральные недостатки. Ведь как должно быть? Общество должно воспитывать своих членов. Этого не происходит. Что мы видим на телеэкранах, в печати? Массовая порнография, а самое страшное – насилие, даже смакование насилия. Это фактически является подсказкой молодежи к преступным поступкам. Ребенок, который видит все это, не только привыкает к жестокости, он сам хочет попробовать то же самое. Так появляются самые страшные преступления. Код насилия – это и есть самое страшное. Это то же самое, что табак, алкоголь или наркотики. Такое массовое насилие над людьми фактически ухудшает род человеческий. По телевизору уже не показывают, как люди пашут, как сеют, как собирают урожай. Уже давно пора обществу понять, осознать насколько все это опасно. Давно пора так же повернуться лицом к селу».
   Я слушал моего знаменитого собеседника и все больше убеждался в масштабности его интересов, его мышления по всем жизненно важным проблемам истории и современности.
   И.И. Федик не только достиг огромных высот в науке, он еще ведет большую педагогическую, общественную работу, имеет еще много разных нагрузок. Он несколько раз избирался депутатом Подольского горсовета, членом правления Подольской торгово-промышленной палаты, является членом нескольких отраслевых академий, председателем высшей аттестационной комиссии при Минатоме и др.
   Надо сказать, что наш герой был не только великим учёным, но и великим тружеником. Он умел находить время и для увлечений, и для отдыха, и для спорта. В университете играл в волейбол, неплохо бегал на средние дистанции. В течение двадцати лет занимался оздоровительным бегом для поддержания физической формы. К музыке Иван Иванович относился, можно сказать, трепетно. Это у него было в крови: не может быть иначе, не может он, украинец, не любить музыку, хорошую песню. Поэтому музыка в той или иной форме всегда сопровождала его. Студентом играл на домре, на мандолине, на трубе в духовом оркестре. На счет пения говорил, что поет только в хоре, где не слышно. Говорил об этом и очень задорно смеялся. Конечно, это шутка. Кроме этого такая строгая самооценка говорит о скромности человека, а не об отсутствии музыкальных данных. Страстно любил путешествовать. На своих «Жигулях» вместе с семьей объездил многие области России, Украины, Кавказа…
   В декабре 2019 года И.И. Федика не стало.

Последняя нота «ля»

   Эта звёздная пара – супруги Дина и Николай Володины, они же – дуэт «Романс», ушли из жизни в один день, в ДЕНЬ ВЛЮБЛЁННЫХ, 14 февраля (2009 года).
   Семь нот, из которых складывается одно из чудес человеческого гения, самое чувственное направление искусства – музыка, в тот день для меня слились в единственную ноту «ля».
   Я много раз включал свой мобильный телефон, в котором был записан этот звук, звук, изданный инструментом нашей выдающейся альтистки Дины Володиной. Звук, который в её исполнении я слышал в последний раз.
   Про дуэт «Романс» я писал много. Эти очерки, фотографии опубликованы в периодической печати, в моих книгах. Музыка объединила Николая Володина и Дину Фатыхову не только в дуэт, но и в дружную семью. Они много концертировали в Подольске и Московской области и в других городах России и ближнего зарубежья.

Дуэт «Романс» и я на нашем с женой творческом вечере, 1998 год. Фото О. Талалаевой

   Подольск. Вид на город. Фото автора

   Феномен дуэта «Романс» состоял не только в том, что и Дина, и Николай имели высшее музыкальное образование. Это был дуэт, где звучали виртуозный альт Дины, великолепная гитара и бархатный баритон Николая и два сердца, бьющиеся в унисон!
   Мы с женой Ларисой Давыдовой часто встречались и у них и у нас дома, на концертах или творческих вечерах. Играли и пели вместе.
   К сожалению, последние годы Николай тяжело болел: отнялись рука и нога. Позже вроде стало всё восстанавливаться, но медленно. И самое плохое было то, что Николай не признавал врачей, а со временем просто стал их бояться. И мы, и, естественно, Дина часто и много уговаривали его провериться, чтобы знать точный диагноз, чтобы лечиться профессионально. Но он упрямо отвергал все наши доводы и говорил, что сам лучше врачей знает, что и как надо лечить. Единственное, что он признавал – тонометр, прибор для измерения давления, и препараты от этого недуга. Причём, препараты тоже назначал себе сам, не слушая ничьих советов. Бывало и такое:
   – Вот выпью стопочку, и все болячки отступают, – говорил он в ответ…

   Подольск. Открытие памятника Л.Н. Толстому, 2013 г. Скульптор А. Рожников. Фото автора

   А Дине приходилось трудиться на трёх работах, чтобы обеспечить семью: преподавала в музыкальных школах, давала частные уроки, играла в концертах. Помню, как виртуозно она выступила на концерте в своей родной музыкальной школе № 2, исполнив, в том числе, произведение, написанное специально для неё. Через несколько дней она блеснула своим талантом на заседании Клуба живописцев, председателем которого является Лариса Давыдова. Вечер был посвящён творчеству выдающегося художника, рано ушедшего из жизни, Алексея Грицая. Она играла музыку Свиридова к повести Пушкина «Метель». Играла так вдохновенно, что тогдашний председатель Союза художников России Народный художник СССР Валентин Сидоров пригласил её в Третьяковскую галерею, где на второй день у него открывалась персональная выставка. И там Дина была лучше всех музыкантов!
   Дина своей игрой украсила также мой юбилейный вечер и презентацию книги М. Шаповалова и моей книги «Зигзаги судьбы», которые проходили одновременно в апреле 2009 года. Этот вечер во дворце культуры «Октябрь» был последним, где мы с Диной играли вместе.
   Мы с ней опять должны были играть вместе на очередном заседании Клуба живописцев. За неделю до заседания я позвонил Дине и попросил задать тон, ноту «ля», чтобы проверить строй гитары. Я его записал на мобильник…
   Дина и Николай мечтали записать новый альбом, полностью посвящённый русскому романсу. Но самым сложным в этом проекте оказался выезд Николая в студию звукозаписи. К сожалению, такая поездка так и не состоялась.
   Во время болезни Николай стал собирать написанные ранее стихи, писал новые. Стихи посвящались в основном Дине, его жене и другу, которая так самоотверженно боролась за его здоровье. Стихов накопилось достаточно много, и я предложил Коле издать сборник. Эту идею поддержали и Дина, и Лариса, и друзья и родственники. С помощью Администрации города и родственников Володиных мы набрали нужную сумму. И скоро сборник был готов. Эта небольшая книга среди многих моих изданий занимает особое место: она пронизана поэзией, музыкой, любовью. Стихи, быть может, не совсем профессиональные, но, главное, – искренние… Коля и Дина радовались, как дети, и мы вместе с ними. Но сказывались болезнь Николая, его неустойчивое состояние. Он стал придираться к своим стихам, они почему-то стали вызывать в нём сомнения. Но эти сомнения всё равно не омрачали радости творчества. Вот три стихотворения Николая из сборника «ДУШИ ДВИЖЕНИЕ»:

   Дине Володиной
   …

     Мы жажду утолим из родника,
     Ты горсть воды плеснёшь мне на рубашку,
     Легонечко ласкает нас рука
     Хмельного ветра запахом ромашки.

     Я вижу поле, полное цветов,
     Вдыхаю аромат благоуханный,
     Я вижу взгляд твой, искренний, желанный,
     И ощущаю поцелуй без слов!..

     Я далеко, и всё в воспоминаньях,
     То поле, и родник, и поцелуй…
     Но если любишь – жди, и в сумрачных желаньях
     Сомнениями сердце не волнуй.

   …

     Мечта моя, к тебе стремлюсь душою,
     Прекрасней всех на свете для меня
     Лишь ты! Я быть хочу с тобою,
     И только ты – судьба моя!!!

     О! Если б небо ниспослало
     Совместных тридцать, сорок лет Нам.
     Этого б мне стало мало,
     Мой милый, близкий человек!

   …

     Изо всех моих прожитых дней
     Я отчётливо помню вчера.
     Помню губы любимой моей,
     Помню наш разговор до утра.

   Но, увы! Николай умер скоропостижно от болезни, с которой фактически не считался. А Дина не смогла пережить это горе, не смогла жить без любимого мужа.
   Осталась их музыка, фотографии, осталась книга и осталась одинокая нота «ля».
   На светлую память…

Григорий Саамов Зов времени

Слово к читателю

Мои дом, моя семья

Тушка

Мама

Отец

Брат

О себе

Супруга

Живописным памятник героям

Бабушкины истории

Радиолюбитель

Ушёл на фронт…

Дети и внуки

Друзья

Магия имени

Аркадион

Мужская сила

Уроки фотографии

Кукуруза с приправой

Немецкая бомба

Радость и боль через десятилетия

Звонок из детства

Грузия

საქართველო

Телави

Цинандали – обитель поэтов

Что такое поэзия?

Год Руставели

Тбилиси – город театральный

О переводах

Синий цвет

Серьга

Масраоба

Ванико

Кому нужна война?

Новеллы

Вахтангова стена

Две Тамары

Зигзаги судьбы

Она

Плач кукушки

Ножки Надежды

Миниатюры

Братья мои Саами (Документальный рассказ)

Зов кукушки

Другмои Рудольф Асоян

Советский энциклопедический словарь

Сендвич для уклейки

Выговор за Пушкина

Диалог в аптеке, или Доброта спасёт мир (Зарисовка)

Лягушкина благодарность

Наш бомж

Ах, лето!

Футбол под руководством КПСС

Гнев земли и неба

Прощай, бензин?

Сказки, фантазии

Борис Мюнхгаузен

Кому на небесах жить хорошо (Ироническая сказка с грузинскими мотивами)

Судьба

Юморески, рассказы с юмором

Антон Иванович и Клеопатра

Встречи с марсианами

Пиковыи валет

Собака на дереве

Как я стал генералом

Ахали какали

Всё впереди

Он работает в органах (Юмореска)

Медики шутят

Герои капиталистического труда

Интересные встречи

Автограф Андроникова

Он прорвался в двадцать первый век

Кудесник звонкой тишины

На любовь своё сердце настрою

История ушедших в бессмертие

Знаменитые подольчане

Десница великого мастера

Григорий Саамов
Зов времени

Братья мои Саами
(Документальный рассказ)

Диалог в аптеке, или Доброта спасёт мир
(Зарисовка)

Кому на небесах жить хорошо
(Ироническая сказка с грузинскими мотивами)

Он работает в органах
(Юмореска)