-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Batagur Basca
|
| Сказ о том, как Манилло в переплёт попал
-------
Глава I
– Манилло! Маленький проказник. Манилло! Домой!
Бабушкин зычный голос рокотал так, что с некоторых веток осыпался снег. Манилло не хотелось уходить от толстого стеклышка, заменявшего муравейнику стену, которое он туда вставил еще летом. Но речи о задержке быть не могло: Бабуля всегда умела быть убедительной, а спорить с ней было не самым разумным решением. Нет, Манилло любил ее, но при мысли о непослушании все внутри мальчугана переворачивалось и старалось забиться в самые незаметные уголки, коих в нем было довольно мало.
Бросив последний взгляд на зимнюю жизнь муравьев, мальчуган присыпал стекло снегом, чтобы муравейник не выморозило за ночь, и побежал домой. Бежал он с закрытыми глазами, доверяя ногам и тропе под ними. Наблюдая за муравьями, Манилло узнал, что у этих маленьких существ есть свой строгий распорядок дня. У них были свои вечерние и утренние обряды, а у Манилло с Бабулей – свои. Закрыв глаза, мальчик с точностью до маленьких деталей видел, что будет происходить дома. Белый, снежной чистоты фартук Бабули буквально хрустит на сгибах, пока она накрывает на стол. Манилло аккуратно закрывает за собой дверь на чугунную задвижку и едва дышит, подсматривая за Бабулей. Не оборачиваясь, она спокойно говорит, что перед ужином следует мыть руки, и тихонько улыбается себе под нос. Этот трюк в который раз восхищает мальчугана. Он послушно моет руки и идет к столу. Свежее масло, подкопченный сыр, мед, душистый хлеб и, конечно же, чай с морошкой. Какой вечерний обряд без чая с морошкой? Потом они с Бабулей садятся за стол, она с такой же спокойной улыбкой спрашивает, как дела у муравьев, а Манилло с набитым ртом начинает рассказывать про их медленные зимние танцы под стеклом, на что Бабуля отвечает укоризненным взглядом. «Сначала прожуй, мой дорогой, потом говори».
Манилло улыбается, всё так же не открывая глаз. Все будет именно так, это обряд, это должно произойти. Вот мальчик минул последний поворот, под каблуками застучали тщательно выметенные камни дорожки к двери. Пять, шесть, десять, семнадцать шагов, потопать ногами, ведь Бабуля не любит снег дома. Дверная ручка черного чугуна холодит руку. Медленно, медленно и тихо. Теперь задвижка. Поворот и робкий взгляд в столовую.
– Перед ужином следует помыть руки, молодой человек.
– Хорошо, Бабуля.
***
… Почему Манилло так любил закрывать глаза, не знали ни Бабуля, ни он сам, но даже если бы узнали, это ничего не изменило. Вот и сейчас мальчуган лежал в своей кровати на свежем белье, слегка поглаживая волны белой ткани под руками. Почти как бабушкин фартук, и, всё-таки, нежнее, словно простыня знала, что её задача – помочь уснуть одному любознательному мальчику, и потому смягчала свой нрав.
– Не спишь?
Манилло промолчал, как того и требовал обряд. Бабуля, выполняя свою половину ритуала, прошла по комнате, расставляя ватагу игрушек в одной ей ведомом порядке.
– Ну, раз уж ты спишь, тогда я расскажу одну историю, хм, скажем, вот этой плюшевой ламе.
– Энрике.
– … ламе по имени Энрике. Только слушай внимательно, дорогой Энрике, история того стоит.
– …
– Раз уж ты спрашиваешь, то скажу. История про Крампуса.
***
«Случилось это давным-давно, как и полагается хорошей истории. В те времена, когда Николас еще не пришел к нам, а старый порядок не отжил своё. Еще можно было найти под мостом пару захудалых троллей, садовые гномы не отлынивали от работы, просиживая сиднем день-деньской, а делали вид, что хоть как-то помогали по дому. Дети ходили между сёлами, распевая рождественские гимны. И Крампус вел свои дела среди нас. Не проходило года, чтобы он не уходил с полным мешком детишек. Считалось, что этим детям не везет настолько, что они попадают прямиком на рождественский стол семьи Крампуса, кто в запеченном виде, кто в кляре. Другие говорили, что это всё враки, никого не едят, но и назад не отпускают: после мешка дети не помнят, кто они и откуда, и не знают дороги назад. Каждый верил, кто во что горазд.
Тот год не был исключением, и Крампус не мог обделить вниманием две деревушки у подножья северных гор. Жители деревень не сказать, что не верили в него, просто как-то перестали бояться. Ему такое положение вещей, разумеется, не нравилось, и он решил напомнить о себе в этом году. По старой традиции, дети из одной деревни шли навстречу детям из другой, а на середине пути, возле старого камня, происходила ежегодная снежная битва. Проигравших не было, в конце все весело пели гимны, ели яблоки в карамели и возвращались к своим семьям на праздничный ужин. Некоторые с небольшими синяками, но это мелочи: какая снежная битва без пары-другой шишек. Взрослые, конечно, потом мерились, у кого из детишек больше синяков, и сами подводили итоги, но на то они и взрослые, чтобы всё подсчитывать и стараться перещеголять соседа.
Крампус решил, что устроить засаду у камня будет самой лучшей идеей. И место древнее, и камень ему знаком – сам когда-то его ставил. Сказано – сделано. Еще затемно, накануне ночи колядок, он облюбовал старую медвежью берлогу для лежбища, куда притащил свой мешок и сверток одеял, чтобы не мерзнуть в засаде. Но, видимо, слишком удобно ему стало, слишком мягкими были одеяла, словом, сморило рогатого. А когда он проснулся, снаружи, над ним, уже кипела баталия. Воины обходили противника с флангов, забрасывая их градом снежных снарядов, трубили маленькие охотничьи рожки. Всё было серьезней некуда. С перепугу ли, от жадности ли, Крампус и решил, что пора выскакивать да хватать, кого сможет. С ревом, поднимая снежные облака до верхушек деревьев, он выскочил из своего убежища и ринулся на детей. Да вот не рассчитал он расстояния, и все бросились наутёк, только одна маленькая девочка осталась стоять и смотреть на дивного зверя-человека с рогами. Крампус, озадаченный таким поведением, медленно подошел к девочке.
– Отчего ты не бежишь, дитя? – скрипуче затрещал он.
– От чего мне бежать? Ты красивый и совсем не страшный.
– Я? Ты ошибаешься, дитя.
– Не знаю, может быть, – пожала девочка плечами, – Можно тебя погладить?
Крампус был смущен. Такого с ним не случалось никогда, и почему-то он очень сожалел об этом. Внезапно ему захотелось, чтобы маленькие руки девочки прошлись по его шкуре.
– Хорошо дитя. Если ты не боишься.
– Вовсе я тебя не боюсь. Ты же хороший.
С этими словами она подошла к нему, а Крампус лёг прямо на снег, чтобы девочке было легче его гладить. Они потеряли счет времени. Она – потому что никогда не видела такого красивого, да еще и говорящего зверя, он – потому что никогда не встречал такое теплое сердце. И, когда из-за холмов по сторонам от камня стали раздаваться крики селян, Крампус и девочка не сразу заметили их. А когда заметили, было уже слишком поздно для них обоих».
***
– Бабуля, что случилось с Крампусом?
Это было страшным нарушением обряда, история перед сном рассказывалась в тишине, но Манилло не мог ничего поделать. Что-то в истории, да и голосе Бабули, взволновало его настолько, что под конец мальчик даже открыл глаза.
– Ничего, с ними ничего не случилось.
– Но, Ба!
– Манилло. Тебе пора спать.
Тон не оставлял сомнений: если Манилло не прекратит расспросы, ему не сдобровать. Обиженно засопев, он отвернулся к стенке, с головой укутавшись в одеяло. Бабуля смотрела на него еще несколько мгновений, затем пошла к дверям его комнаты. На самом пороге она замерла в полушаге, опустив голову, чего с ней не случалось никогда. Манилло перестал дышать оттого, что весь вечерний распорядок летит в тартарары. И от напряжения такого сильного, что волоски на мехе ламы приподнимались сами собой.
– Его пронзили вилами, прямо там, на снегу. Девочка даже не успела убрать руки. Нет, её не задели, видимых ран не было. Но Крампусу было уже не помочь. Не стоило мне тебе рассказывать эту историю, Энрике.
Бабуля незаметно утерла слезы и вышла, оставив Манилло одного лежать с открытыми глазами на свежем белье снежной белизны.
***
Утро вкрадчивым кошачьим манером пробралось в комнату к спящему мальчику. Лучи солнца коварно ползли сначала по стене, потом по спинке кровати с узорной резьбой, потом внезапно прыгнули на подушку и стали щекотать глаза мальчугана. Однако план их не увенчался успехом – Манилло отказывался проснуться окончательно. Наверное, из-за той же необъяснимой тяги к закрытым глазам. Ну, и потому что Бабуля пока не позвала его. Он так и лежал, улыбаясь с закрытыми глазами, в ожидании оклика. Что случилось довольно скоро.
– Манилло, вставай. Бегом умываться, немытыми…
– … едят только поросята, – закончил он за Бабулю и рассмеялся.
– Всё-то ты знаешь. Давай бегом, я нагрела воды.
Разбежавшись по коридору в любимых шерстяных носках, Манилло проскользил последнюю пару метров до ванной, чем вызвал традиционный восторг Бабули, хлопотавшей на кухне. В ванной всегда было прохладнее, чем в остальном доме, особенно зимой. Сейчас тут клубился густой пар над нагретой водой. Пар нравился Манилло, он был как закрытые глаза, но гораздо интереснее, ведь эти облака менялись и перетекали, отчего простора для фантазии было больше. А как приятно было вытерать колючим полотенцем распаренную кожу, и описать трудно.
А на столе в этот момент творилась своя, утренняя магия. Плошки с овсянкой и ягодами росли, сбиваясь в стайки, словно чтобы пошушукаться о чем-то своем, посудном. Дерево, глина, металл – все собиралось в особенные хитросплетения, чтобы чудо завтрака наконец свершилось. В центре этого хаоса, который был ясен и прост для Бабули, стоял важный бочонок мёда, рядом с ним, конечно же, соседствовал особый бабулин утренний чай в неизменном чайнике с зябликом на боку.
Во время еды с утра, как и положено за завтраком, Бабуля с мальчиком обсуждали планы на день, но не так, как обычно делают взрослые, а скорее с азартом первооткрывателей, которые вот-вот найдут что-то важное. И они, конечно же, находили, иначе и быть не могло. Но сегодня обсуждение пошло не так, как обычно. Разговор не клеился, было как-то слишком нервозно. А в тех словах, которые всё-таки звучали, чувствовалась фальшь, а фальши Бабуля терпеть не могла. Аккуратно утерев льняной салфеткой рот, она посмотрела на мальчика.
– Манилло, помнишь вчерашнюю историю для Энрике?
– Помню. Ой. В смысле. Какую?
Бабуля посмотрела на него поверх очков, отчего Манилло густо покраснел.
– Помню.
– Мне не стоило её тебе рассказывать. Ничего путного из этого не вышло. Сама не знаю, что на меня нашло. И я…
Бабуля замялась. На памяти мальчика такого не происходило вообще никогда. Она всегда была уверенной, говорила ровным спокойным голосом и знала цену своим словам.
– Ба…
– Подожди секунду. Манилло, дорогой, эта история, она неправильная. Она не должна была так закончиться, а сил закончить её иначе у меня не было. Она такая, какая есть. И я не в праве менять ее конец.
Бабуля спрятала лицо в руках и замерла. Манилло не знал, как помочь ей, как исправить эту ошибку из прошлого. Конечно, она не хотела, чтобы с Крампусом случилось такое. Но как, как исправить всё это? Мысли мальчика метались, но он быстро взял себя в руки. Сначала надо было увидеть всё своими глазами, прийти на это место.
– Ба, – тихо начал он, – а где это произошло?
Она оторвала руки от лица и посмотрела на него с легким прищуром.
– Что ты такое задумал?
– Я бы хотел увидеть это место своими глазами.
Как в полусне Бабуля взяла бумагу и, почти не глядя, стала рисовать линии, ровным красивым узором складывающиеся в очертания холмов, реки, мельницы и деревцев. Последним на карте появился крест у заветного камня.
– Смотри, это наш дом, – палец скользил по едва подсохшим чернилам, – тут лес, а здесь…
– Тот самый камень, – закончил за нее Манилло.
– Да.
И снова за столом стало тихо. Чай давно остыл, да и допивать его уже никто не хотел.
– Мы сходим туда вместе, – тихо сказала Бабуля, – я покажу тебе это место.
Что-то в голосе Бабули заставило мальчика усомниться, что это произойдет. Слишком живы были те воспоминания, слишком много боли приносили ей. Манилло смотрел на Бабулю, которая в первый раз на его памяти не ответила на взгляд. Тут он понял, что историю эту заканчивать придётся ему, за них обоих. Но сделать это надо будет незаметно, чтобы не расстраивать Бабулю.
– Могу я…
Наконец Бабуля посмотрела на него взглядом, полным вины со следами вчерашних слез.
– Могу я пойти гулять?
– Конечно, Манилло, вот только п осуда, насколько я помню, пока не научилась мыть сама себя.
Почему-то Манилло стало значительно легче. Он даже немного улыбнулся.
***
Снег сегодня был хрусткий и упругий, солнце водило ладонью по щекам, тугой рюкзак приятно давил на плечи. Что еще нужно для приключения? Тяжесть за спиной была вдвойне приятнее, когда Манилло думал о содержимом. Это путешествие было самым настоящим, хоть и недолгим, если верить карте, которую мальчик предусмотрительно умыкнул со стола. А, значит, нужна провизия. Фляга с клюквенным морсом, особые бабулины галеты, мешок орешков, три сушеных яблока и, естественно, Энрике, с любопытством торчавший из рюкзака – вот и вся нехитрая поклажа за спиной. Манилло не удержался и присовокупил к этому списку еще веревку, которую перекинул через плечо наискосок. И, самое главное, в кармане куртки была самая настоящая карта. Хоть Манилло и знал местность в округе, но так далеко не заходил никогда.
Сложнее всего было набрать незаметно еды, чтобы не вызвать у Бабули подозрений, но Манилло и раньше брал с собой провизию на свои прогулки. Для себя мальчик решил, что это просто очередная прогулка, хоть и с приключением, и Бабуля не особо расстроится, если он дойдет до камня самостоятельно. Теперь, уже в дороге, иногда сверяя повороты на маршруте с картой, Манилло воображал, как вечером будет рассказывать за ужином, как прошло его приключение, как Бабуля сначала на него рассердится, но потом простит и будет расспрашивать про тот самый камень.
Но то будет вечером, а пока стоило не зевать по сторонам. Если до мельницы можно было довериться ногам, то дальше дорога Манилло была неизвестна. Оставив холмы по левую руку, он, не торопясь, шел вдоль излучины реки. Удивительно, как быстро и ясно Бабуля смогла передать на бумаге ландшафт. Заблудиться тут было довольно трудно, но все-таки карта была отменная.
– Энрике, видишь остров?
Энрике не ответил, но Манилло было достаточно, что остров видел он сам. Раньше ему удавалось углядеть самый краешек его с высокой холмистой гряды за домом, но теперь мальчик подошел к острову вплотную, насколько позволял крутой берег реки. Остров, хоть и был небольшим, но так и приковывал взгляд. Манилло твердо решил, что уговорит Бабулю сплавать сюда летом на лодке. Может быть, даже на пикник с ночевкой, кто знает. Интересно, можно ли будет взять Энрике с собой?
Задумавшись, Манилло чуть не пропустил нужный поворот и не ушел дальше в холмы, в то время как дорога повернула направо и пошла меж снежных пологих гигантов с одинокими елями, растущими на их боках. Вовремя спохватившись, мальчик заторопился по дороге дальше, стараясь дойти к своей цели до обеда, чтобы вернуться домой засветло. Запасов своих он пока не трогал, оставив их на потом, к концу пути у камня. Тут Манилло снова вспомнил о цели своего назначения, и у него немного засосало под ложечкой. И, хоть солнце и светило во всю свою зимнюю силу, мальчику показалось, что стало чуть темнее. Что он там увидит? На месте ли еще камень, спустя все эти годы?
Тем временем дорога все сильнее зажималась языками холмов слева и справа. Манилло даже мог представить, как бойцы из двух соседних деревень занимали огневые позиции по обе стороны, готовясь к атаке и обороне в снежной войне. Здесь была баррикада, тут лежал боезапас, а с этой стороны был фланговый удар. А тут… А тут был Крампус.
Манилло остановился, почти упершись в камень. Чтобы рассмотреть его целиком, мальчику пришлось задрать голову. Как Крампусу удалось притащить сюда этот камень?
– Нравится? Я люблю сюда возвращаться.
Манилло был не из пугливых: он даже не вздрогнул, когда услышал хрипловатый голос обратившегося к нему.
– Что нравится? Камень? – спросил мальчик спокойным тоном.
– Да.
Мальчик задумался ненадолго, внимательно осмотрел валун еще раз, даже закрыл глаза, чтобы рассмотреть его повнимательнее у себя в голове.
– Да, хороший камень.
Для солидности мальчик кивнул и только потом обернулся. Никого. Манилло бы удивился, если бы увидел кого-либо. А так всё пока было логично и стройно.
– О, прости. Секунду. Вот, я тут, наверху.
По мере того, как взгляд Манилло поднимался по камню, он увидел пару довольно крупных копыт, две весьма лохматые ноги, прилегающие к ним, крупный не менее лохматый торс, переходящий в массивную голову, которая венчалась красивыми рогами.
– Ты! Ты же…
– Да, все верно. Я медведь.
– Что?
– Прости-прости. Я пошутил. На самом деле я сова.
Если до этого Манилло удивленно улыбался, то теперь он громко смеялся.
– Ты ведь Крампус.
– Хм, да, меня так называли иногда. Наверное, можно сказать и так. А ты, стало быть?..
– Манилло.
– Именно так. А за спиной у тебя?
– Это Энрике.
– Очень приятно познакомиться, Манилло и Энрике. А я тот, которого называли Крампусом.
В доказательство слов рогатый дважды стукнул копытами друг о друга.
– Стало быть, ты выжил?
– Когда?
– В тот день, когда ты встретился с девочкой.
Лицо Крампуса помрачнело.
– С этим не всё просто, дорогой Манилло. Ох, далеко не всё просто. Но если у вас есть минутка, я готов пояснить. Тебе и Энрике.
– Конечно. Я пришел сюда, потому что Бабуля, ну, она сказала, что надо довести дело до конца. Ну, мы пришли.
Манилло, совершенно не умевший врать, сразу покраснел и отвел взгляд. Крампус с хитрецой взглянул на него и хмыкнул.
– Она мудрая женщина, Манилло.
– Я знаю.
– Я тоже её знал. У нее были такие теплые руки. И такое теплое сердце.
На секунду рогатый словно отвлекся на что-то в кронах елей вокруг, но быстро стряхнул с себя задумчивость. Манилло стало неловко.
– Ты говорил, что ты выжил тогда.
– Конечно, я выжил. Вилы, даже хорошо заточенные, не могут убить такого, как я. Было не особо приятно, должен сказать, но всё заживает. Ну, или почти всё.
Крампус снова стал смотреть куда-то поверх деревьев вокруг. Мальчик понял, что надо прервать неловкую паузу, иначе она грозила затянуться надолго.
– Скажи, а почему Бабуля не хотела рассказывать мне эту историю до конца?
Громко шмыгнув носом, Крампус отрывисто крякнул, прочистил горло и встряхнул плечами.
– Она бы и не смогла, ведь история так и не закончилась, Манилло.
– А как ее закончить?
– Решать тебе. Но ты уже внутри нее, так что отвертеться не получится. И заканчивать её тебе.
– Постой, ты меня совсем запутал. Та история, что рассказала мне Бабуля. Она выдуманная? Как я могу её закончить?
– Самая что ни на есть настоящая. Твоя Бабуля просто так слова на ветер бросать не будет. Дело в другом. Она думает, что… Ну, понимаешь, меня тогда не стало. А найти в себе силы вернуться сюда она не может. Жаль, что она сама тогда не смогла завершить историю. Да и, ну, я в этом тоже виноват. И, в общем, ну. Так и получается, что…
– Она не знает, что ты тут живёхонек.
– Ну, в целом, если так посмотреть.
– Да.
– Да.
– А сам ты не можешь прийти к ней, потому что прошло слишком много времени. И ты боишься.
– Не совсем, прямо так вот, нет.
– Боишься.
– Да, боюсь.
Они снова замолчали, Крампус от стыда, Манилло от досады. Как так может быть, ведь он видел слезы Бабули, почему же Крампус не хочет или не может. Вокруг словно стало темнее, хотя небо было безоблачным. Манилло не нравилось, куда повернула история. Он снова посмотрел на Крампуса. Тот был словно чем-то встревожен и снова смотрел поверх головы мальчика.
– Нет, так нельзя, он совсем еще мал. Он не сможет. Постойте!
– Эй!
– Неужели нельзя подождать еще пару лет?
– Эй!
Крампус словно не замечал мальчика, разговаривая с пустотой где-то позади.
– Что же, раз на то ваша воля, так тому и быть.
– С кем ты разговариваешь?
– Манилло, подойди ко мне.
Вокруг темнело все быстрее и быстрее, хотя время было обеденное. От всей этой кутерьмы мальчик внезапно растерял все слова.
– Манилло. Посмотри мне в глаза. Послушай. Мне надо, чтобы ты запомнил две вещи. Я делаю это не со зла. Так надо было. Видимо, и твоя Бабуля это знала. Запомнил?
Манилло кивнул, не сводя глаз с Крампуса.
– А какая вторая вещь?
– Это уже моя личная просьба. Если… Когда увидишь Бабулю, передай ей, что Крампус помнит теплые руки девочки. Хорошо?
– Хорошо.
– А теперь, мой мальчик, – голос Крампуса стал совсем тихим и каким-то надреснутым, – прикоснись к глазам змеи на камне. Так надо. Ты веришь мне?
Манилло помедлил с ответом. Поерзав плечами, мальчик почувствовал, как Энрике ткнулся ему носом в шею.
– Верю.
– Спасибо, теплое сердце. Спасибо.
На этих словах Манилло приложил ладони к глазам змеи с рисунка на камне, а Крампус стал шептать какие-то слова, звучащие так, словно над ухом рвали брезент. Шепот становился то громче, то тише, пока не сошел на нет шипением. Манилло понял, что шипение идет из-под его рук, но не испугался, даже когда между пальцев стало пробиваться голубое свечение. Вокруг стало совсем темно, словно кто-то затушил свечу.
– Прощай, мой мальчик. И спасибо.
Глава II
Во мраке было уютно и совсем не страшно, будто мальчик был в темноте бабулиного чулана, в котором ровными рядами стояли всевозможные банки и бутыли с ароматным содержимым. На минуту Манилло даже поверил, что он дома, и сейчас Бабуля позовет его пить вечерний чай. Но когда она не позвала его ни сейчас, ни через минуту, ощущение пропало. Потом небо над головой Манилло начало светлеть. Мальчик все так же стоял у камня. Правда, на этот раз на верхушке не сидел Крампус.
– Ты где?
Манилло обошел камень, оглядел холмы вокруг. Крампуса будто не бывало.
– Попали мы с тобой, Энрике.
– Заварушка не из простых, не поспоришь.
Манилло вздрогнул и резко задвигал плечами.
– Если тебя не затруднит, не мог бы ты не дергаться так быстро. Меня укачивает.
– Прости, Энрике. Это было неожиданно.
– Понимаю, надо было как-то подготовить тебя.
– Все в порядке, я привыкну. А как так вышло?
– Не знаю. Сначала было темно, потом начало светать, и мне захотелось ответить тебе.
Все время, пока Манилло беседовал с Энрике, небо все больше и больше светлело, пока солнце не залило все вокруг своим щедрым светом. Теперь, когда стало совсем ясно, Манилло решил, что пора домой.
– Энрике, ты ведь тоже видел Крампуса?
– Да, ясно, как этот камень, на котором он сидел.
– Хорошо. Думаешь, мы можем теперь вернуться домой?
– Думаю, да. Бабуля может устроить разнос, если мы задержимся.
Мальчик и его лама тронулись в путь, по дороге обсуждая странную историю, что приключилась с ними, и радуясь, что можно будет рассказать всё Бабуле. Особенно ту часть, где Крампус жив и здоров. Ей это должно понравиться. Всё это обильно сдабривалось орешками и запивалось клюквенным морсом. Энрике, надо сказать, вежливо отказался от угощения.
– Ты не заметил ничего необычного? – протянул Энрике.
– Что случилось?
– Я не совсем уверен, правильно ли я помню дорогу сюда, но проходили ли мы мимо маяка?
– Маяка? Нет, никакого маяка не было в помине. Ты что-то напутал.
К этому моменту они как раз обошли излучину реки и готовились повернуть налево.
– А, хорошо. А то я уж было решил, что вон то здание со стеклянной будкой на вершине…
– Это маяк, Энрике.
На друзей опустилось тягостное молчание.
– Мне кажется, мы попали в переделку. Большую переделку.
– Трудно поспорить, Манилло. Однако не все так плохо, как может показаться на первый взгляд. Возьмем, к примеру, гряду холмов, что была за домом.
– За Домом?
– Да. За Домом.
– А что с ней случило…
Всё это время Манилло рассматривал маяк и совсем упустил из виду самое очевидное. На месте холмов теперь возвышался горный хребет. Не самый поражающий воображение своей высотой, но какой-никакой. Интересным было другое.
– Посмотри, какая красота. Прозрачные горы! Самые настоящие прозрачные горы, – взахлеб кричал Энрике.
– Нам от этого разве легче?
– Ну, тут мог бы быть вулкан, например. А так горы. И притом такие красивые.
Энрике был прав: от открывшегося зрелища захватывало дух. У самого основания почти ничем не отличающиеся от обычного кряжа, к вершине каждая гора словно бы выцветала из этого мира и становилась абсолютно прозрачной, лишь слегка преломляя вид облаков за собой. Чем-то происходящее напоминало сон. Манилло слегка ущипнул себя за ногу через штаны, однако горы не исчезли, даже не стали прозрачнее: как стояли, так и продолжили стоять. И пусть от зрелища захватывало дух, это было неправильно, совсем неправильно. Тут не должно было быть этих гор, этого маяка, а это дерево? Оно тут стояло? Уже не важно, история свернула совсем не туда. Манилло почувствовал подступающие слезы, но не хотел подавать виду. А Энрике был понимающей плюшевой ламой, потому увлеченно смотрел куда угодно, но не на Манилло.
– Смотри, а в маяке кто-то есть.
Мальчик посмотрел, куда указывало плюшевое копытце из-за его спины. Заслонившись козырьком ладони, Манилло увидел небольшую фигурку, что возилась у основания маяка.
– Каков план?
– Думаю, сначала надо дойти до Дома. А потом уже решать, как поступать.
– Хороший план, ничем не хуже других.
Сказано – сделано. Друзья пошли по дороге, иногда сверяясь с картой. В общих очертаниях она всё еще могла быть полезной, однако в деталях уже отличалась и довольно сильно. Холмы, мельница, расщепленное молнией дерево – всего этого не было. Зато река стала какой-то другой, совсем широкой. Пока друзья обходили излучину, можно было еще сомневаться. Но когда они подошли к небольшому мостику, что был переброшен через реку, чтобы попасть к маяку, стало совсем ясно.
– Это не река. Энрике, мы на берегу моря.
– Я давно заметил. Просто не хотел тебя огорчать. Река бы давно замерзла. Да и маяк на реке не нужен. А запах? Исключительно морской запах, понюхай сам.
Энрике за спиной мальчика забавно завозился и потянул носом воздух. Манилло снова почувствовал ком в горле, но смог побороть слабость.
– Мы идем домой, – твердо и с расстановкой сказал мальчик.
– Идём-идём. Как не идти. Кстати, хотел спросить. Тебе не тяжело меня нести?
– Нет, все в порядке, Энрике.
– Это хорошо. Я не хотел бы намокнуть в снегу.
– При первом удобном случае мы раздобудем тебе какую-нибудь обувь.
– Да ты что, не стоит так беспокоиться.
– Стоит. Как иначе ты будешь гулять?
– Спасибо! А можно мне будет достать сапоги со шнуровкой?
– Думаю, можно. Но тебе трудно будет их затягивать.
– Я что-нибудь придумаю. Всегда мечтал об обуви со шнуровкой.
– Серьезно?
– Конечно, посмотри на свои замечательные ботинки.
– А что с ними?
– Они замечательные! Посмотри, как бодро ныряет веревочка в каждую дырку, какие плавные изгибы!
За обсуждением фасона будущих сапог Энрике, друзья не заметили, как со стороны маяка отделилась какая-то фигура и подошла к ним.
– И кто тут у нас? – поинтересовался незнакомец.
Манилло подскочил на месте от неожиданности.
– О, простите. Не хотел вас напугать. Походка, знаете ли, тихая от природы. Да и снег располагает.
Обернувшись на голос, мальчик, да и Энрике, во все глаза смотрели на собеседника. Не сказать, что Манилло раньше не встречал подобных незнакомцев, но не в такой ситуации и они никогда не заговаривали с ним первыми.
– Скажите, вы кот? – спросил мальчик.
– Скажу вам больше. Я не просто кот. Разрешите представиться. Бенедикт, смотритель маяка.
– Очень приятно.
От неожиданности Манилло забыл про манеры и просто рассматривал Бенедикта с головы, украшенной треуголкой плотной ткани, до ног в добротных ботфортах. Одежда смотрителя дополнялась бушлатом из синей плотной шерсти, а в своей руке, или лапе, он держал аккуратную и ладную трубку.
– А как вас зовут, господа?
– О, простите. Я Манилло, человек, а это Энрике.
– Плюшевая лама, – добавил Энрике.
– Плюшевая лама, – подтвердил Манилло.
– Человек Манилло и плюшевая лама Энрике? Хм.
Теперь настал черед Бенедикта оглядывать парочку друзей. Осмотр был основательным, цепкий взгляд не упускал ни одной детали, на минуту мальчику даже стало не по себе. Пару раз смотритель маяка поднимал одну бровь, однажды даже обе разом, периодически он хмыкал себе под нос. Когда Манилло решил, что Бенедикт решил поменять работу, и стать смотрителем мальчиков и плюшевых лам, кот издал какое-то особенное «мрау» и кивнул сам себе.
– Что же, Манилло и Энрике. Время позднее, приглашаю вас заглянуть ко мне в гости. На ужин. Отказы не принимаются, – добавил он с поднятой лапой, в которой была трубка.
– Но мы торопимся домой. Бабуля будет волноваться.
– Насколько мне известно, ближайшее жилье расположено, мягко говоря, неблизко. И там не живет никаких бабуль.
От этих слов у мальчика подкосились ноги, и в третий раз за день неприятный комок подступил к горлу. Почувствовав, что с другом что-то не так, Энрике попытался прояснить ситуацию.
– Скажите, Бенедикт, а что расположено к югу от Прозрачных гор?
– Нет, нет и еще раз нет. Никаких разговоров с пустым животом мы вести не будем. К тому же скоро стемнеет. К этому времени нам бы лучше быть под крышей, – мрачно закончил он и как-то по-особенному посмотрел поверх голов друзей.
Затем смотритель уверенно развернулся на каблуках своих ботфорт и пошел в сторону маяка, не оборачиваясь на друзей. Им же ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Быстро забыв свою грусть, Манилло во все глаза рассматривал растущее над ними здание, ведь он никогда прежде не видел настоящего маяка, особенно с такого расстояния. Постройка была заложена с добротным фундаментом и возвышалась над всей округой и, как пастух присматривает за своим стадом, зорко следила стеклянным глазом за окрестностями. Сейчас на вершине не горело огня, погода была ясной, солнце, хоть и клонилось к горизонту, всё еще давало достаточно света. Стены, вернее, стена, поскольку маяк был круглым, была построена из кирпича двух цветов: красного и белого. Цвета закручивались вокруг всей постройки в две спирали, утончавшие свои витки к вершине, словно для того, чтобы в момент максимального напряжения этого скручивания разродиться путеводным огнем для моряков и пеших путников.
– Девятнадцать, – подал голос Бенедикт.
– Что, простите?
– Девятнадцать витков красного и белого.
– А-а, – протянул Манилло, не особо поняв причины, но исполнившись уважения.
– А почему? – бестактно спросил Энрике совершенно не в своей манере.
– Почему? На все есть причины, дорогая лама. На все. И даже на девятнадцать витков.
– И какая же?
– Я просто люблю число девятнадцать, – с усмешкой сказал Бенедикт, полуобернувшись на бредущих за ним друзей.
Когда друзья и смотритель оказались внутри маяка, Бенедикт проследил, чтобы дверь была плотно закрыта на все имеющиеся засовы. В качестве последней меры предосторожности он подвесил колокольчик на маленький крючок над косяком так, чтобы открывающаяся дверь задела его.
– Для порядка, – упредил он вопросы друзей.
Внутри маяка была большая центральная колонна, с винтовой лестницей, карабкающейся к верхней площадке. На нижней же было скромное жилье Бенедикта. Смотритель споро пододвинул стул для Манилло, который рухнул на предложенное место, только сейчас поняв, как он устал за день. Энрике попросил его ослабить тесемки на рюкзаке, чтобы размять ноги, что мальчик с охотой и сделал. Первые шаги у ламы выдались не самыми грациозными, но уже через пять минут он резво бегал по дощатому полу, иногда попадаясь под ноги Бенедикту, чем вызывал некоторое недовольство у кота. К чести Энрике стоит заметить, что он каждый раз извинялся. Пока Манилло с улыбкой смотрел на скачущего друга, смотритель быстро сообразил на стол нехитрую снедь. Сыр, хлебный каравай, с особой бережливостью на свет извлекли банку засоленной макрели. Не забыл смотритель и про чайник, который начинал негромко пофыркивать на крюке у очага в углу. От предложения Манилло Бенедикт тоже отказываться не стал, высыпав в плошки остатки орешков и сушеные яблоки. Однако галеты брать не стал.
– Еда путников. Еще пригодятся. А пока давайте есть.
Мальчик и смотритель накинулись на еду, словно в последний раз ели никак не позднее позапрошлой недели. Манилло в основном налегал на сыр и хлеб, заедая яблоками, а Бенедикт чаще обращал внимание на банку макрели. Энрике едва успевал переводить взгляд с одного на другого, будучи так шокирован скоростью происходящего.
Спустя время Манилло и Бенедикт отодвинули тарелки, с удовольствием откинулись на спинки стульев, а смотритель набил трубку. Ароматный дым медленно поплыл по комнате, щекоча ноздри мальчика.
– Теперь можно и поговорить.
Поначалу рассказ не удавался: Манилло был смущён слушателем, да и не думал о своей истории, как о чём-то большом и заслуживающим отдельного разговора. Разве что с Бабулей. Но через несколько минут рассказ будто бы потек сам через Манилло, обрастая деталями и получая свою собственную жизнь. Но так же внезапно, как история обрела свою силу, она подошла к концу.
– А потом мы встретили вас, Бенедикт. Дальше вы знаете.
– Да, – солидно произнес смотритель.
Энрике, до этого момента слушавший рассказ мальчика, вздрогнул и посмотрел на Бенедикта. Его фигура только смутно угадывалась в сполохах огня из камина. В ответ Энрике получил взгляд двух мерцающих зеленных глаз, огонь которых не могла оттенить даже тлеющая трубка.
– Попали вы в переплет, друзья.
И снова тишина с треском дров в камине. Собравшись с духом, Манилло все же решился побеспокоить Бенедикта вопросом.
– Что нам делать дальше?
На сей раз молчание длилось недолго. В тишине маяка Бенедикт снова издал утвердительное «мрау» и кивнул сам себе.
– Что делать? Спать, конечно, время ведь уже позднее. А утром уже решим. Я, хоть и не следопыт, а смотритель, но вам помогу, чем смогу. Вы давайте, устраивайтесь тут, а мне предстоит поработать.
Откуда-то из-под лестницы Бенедикт достал небольшой, но, судя по виду, добротный и теплый спальный мешок, который расстелил у камина. Огонь к тому времени уже догорел, остались только тлеющие угли, дававшие немного света и тепла.
– Вы тут прилягте, а я пойду наверх. Дела зовут.
С легким сердцем Манилло залез в мешок, укрывшись по самый нос. Рядом, под боком примостился Энрике. Бенедикт же ушел по лестнице наверх, мурлыча себе под нос что-то про рогатого обалдуя.
– Нет, ну, не мог нормально с первого раза всё сделать, а! Теплое сердце! И что в итоге? Мальчик, который только вчера научился завязывать шнурки, – ворчал смотритель, поднимаясь.
Манилло, с уютом завернувшись в тостый спальник, вдруг озадаченно посмотрел на друга.
– Я хотел тебя кое о чем спросить.
– Что такое? – отозвался Энрике.
– Ты сегодня так ничего и не ел. Ты совсем не голодный?
Энрике прислушался к себе, забавно зажевав нижнюю губу, от чего стал похож то ли на шепелявого барана, то ли на престарелого дедушку. Из вежливости Манилло сделал вид, что ничего не заметил, хотя очень хотелось рассмеяться.
– Вроде, нет. Думаю, мне не надо есть. Ну, как раньше.
– А хочешь ли ты спать?
– Хороший вопрос. В любом случае, надо проверить. А тут у тебя тепло, так что я все равно прилягу.
Через пять минут Манилло уже спал. Энрике вроде как и бодрствовал, но странно: сцены прошедшего дня заново всплывали перед ним, но он так и не погружался в сон полностью. Да и странные звуки сверху не особо располагали ко сну. С самой вершины башни раздавался странный мелодичный гул, перемежавшийся низкими раскатистыми вскриками Бенедикта. Потом были вспышки приглушенного света, поначалу долгие, чередовавшиеся такими же долгими периодами темноты, они все ускорялись. Всякий раз в период наибольшей яркости света гул становился сильнее, затем вновь стихал. Через какое-то время, Энрике не смог бы сказать точно, какое, шабаш звука и цвета наверху прекратился. Манилло все произошедшее ничуть не побеспокоило, он словно бы и не заметил ничего, мирно посапывая рядом с ламой. Потом на лестнице раздались нехарактерно громкие шаги смотрителя, а затем и сам Бенедикт вышел из-за поворота. Он весело подмигнул Энрике зеленным глазом.
– Не спится? – спросил он осипшим голосом.
Энрике покачал головой.
– А и зря. Я вот посплю. Утомился немного. Ты не переживай, никто вас не побеспокоит. Я уж позабочусь.
Последние слова смотритель произнес совсем уж тихо, а потом завалился прямо в одежде на свою небольшую кровать. Через мгновение до Энрике донесся удивительно громкий храп, который тоже был не в силах побеспокоить могучий сон Манилло. Мальчику снилось что-то светлое и теплое. Наверное, даже руки Бабули, трепавшие его по волосам. И лишь под утро к нему в грёзы пришла тень, воплощенная в странных высоких фигурах в балахонах. Фигуры обступали его кровать в Доме. Они заносили руки с причудливыми длинными клинками над телом мальчика. Но тут из угла на них зашипело что-то большое и очень сильное.
– Это не ваша история, вам тут нет места.
Два зеленых огня вспыхнули ярче солнца, а затем со скрежетом и воем фигуры снова растворились в небытие, не тревожа больше мальчика. К нему снова пришло что-то светлое и теплое. А потом Бабуля позвала его завтракать, но Манилло не хотелось просыпаться.
– Еще немного, Бабуля, я видел такой странный сон.
– Просыпайся, мой хороший. Уже полдень.
Бабулина теплая рука затрепала его по волосам. Вот только рука была какой-то необычно мягкой, словно покрытой мехом.
– Ну, что, друзья. Знатно вы поспали, пора завтракать. Как насчет макрррррели?
Манилло открыл глаза, чтобы увидеть нависающую над собой хищную улыбку с внушительного вида клыками.
– Так что, молодой человек, не против подкрепиться? У вас сегодня длинный день.
– Да, конечно.
Вот и прошла первая ночь не Дома. Мальчик, забывший на ночь свои тревоги, вновь оказался среди них. Как быть и что делать дальше, Манилло не знал.
– А ну-ка, не унывать там. Я, конечно, не Бабуля, но чай у меня тоже неплохой. Давай к столу. И никаких…
– … разговоров с пустым животом, – закончил фразу немного повеселевший Манилло.
Завтрак прошел в какой-то нервной атмосфере, мальчик ерзал на стуле и едва притронулся к еде, но, поймав недовольный взгляд смотрителя, начал покорно отправлять в рот гренки с сыром. Аппетит же Бенедикта не могло испортить ничего. Отнюдь, он пребывал в приподнятом настроении, постоянно мурлыкал под нос какую-то веселую чепуху. От возбуждения он иногда размахивал красивым длинным хвостом, чуть не сшибая посуду со стола, лязгал вилкой, в один момент даже грохнул кулаком по столу и распевно проурчал какую-то затейливую музыкальную фразу. Глядя на него, Манилло повеселел уже окончательно, и все проблемы стали казаться чем-то простым и легко решаемым. А Энрике все было нипочем, он бегал по маяку в ожидании путешествия в рюкзаке.
И только тогда, когда все плошки и чашки были подчищены до крошки, а трубка Бенедикта была набита ароматным табаком, настало время беседы. Вопреки ожиданиям, смотритель не стал уютно откидываться на спинку стула, а пружинисто вскочил на ноги и стал рыться в разных уголках маяка, зажав трубку в зубах. Периодически он хмыкал, бормотал фразу-другую, но трубка делала все шепелявым и не особо понятным.
– Перво-наперво вам нужны припашы в пути. Я не жнаю, школько вам придечша идти, но лучше вжячшь ш жапашом.
Со стола под чутким руководством Бенедикта сгребли всю грязную посуду, а на ее место стали водружать разные кульки и мешочки. В некоторых были что-то рассыпчатое, в других – твердые тяжелые предметы.
– Итак, ждешь, кхм, мда. Итак, здесь у нас много разной, но удобной снеди. Орехи, полголовы сыра, немного сухофруктов, я их и так не особо люблю. А вот это! От души отрываю, сам сушил. Рыба длинноперка, или маркушка, или, по-вашему, хм, нототения, из неразумных. Вкуснейшая! Вам пригодится. Бабулины галеты пойдут туда же. Здесь припасов на пять дней, дальше вы уж сами, да и не унесете больше. Манилло, покажи свой рюкзак. Никуда не годится. Нет, ты не подумай, рюкзак отличный, но маловат. Сейчас я к нему дошью еще одно отделение, пару лямок для спальника, да, спальник тебе пригодится в пути. А? Что? – Бенедикт отозвался на робкое покашливание мальчика.
– Если вас не затруднит, раз уж вы решили помочь нам, у Энрике есть одна просьба, но он слишком стеснительный, чтобы попросить самому.
– Да, что такое?
– Энрике хотел бы получить сапожки, если вас, конечно, не затруднит.
– Сапожки? Это можно. Не самые красивые будут, но для дороги сойдет.
Услышав это, Энрике запрыгал, доставая головой до самой столешницы, не в силах, да и не особо стараясь, унять свою радость. А Бенедикт вновь скрылся под лестницей, откуда вернулся с несколькими свертками, часть из которых оказалась отрезами ткани, другая – швейными принадлежностями.
– А теперь, мой маленький друг Энрике, я бы хотел попросить тебя не вертеться и наступить обеими лапами, кхм, ногами на этот кусок отличной кожи волов из долины… Не важно, какой долины, одним словом, стой смирно.
Через какие-то полчаса Энрике сидел на полу, задрав ноги вверх, и рассматривал свои новые сапожки. Они, конечно, были не такими красивыми, как он воображал, вовсе даже без вышивки, но все же! Это была его самая настоящая обувь, ладно сидящая, крепко сшитая, прочная. Его!
– Всего делов-то. В приключения босоногими лучше не пускаться, что бы там ни говорили разные сказочники.
Энрике перевел взгляд с обуви на Бенедикта и раскрыл рот. Слов благодарности не было, он просто хлопал глазами.
– Да-да, знаю. Не за что. Если ты сможешь встать, я надену на тебя твой новый рюкзак. Друзья должны делить тяготы.
Теперь Энрике юлой вертелся на месте, пытаясь рассмотреть свою поклажу, отчего рюкзачок подлетал и хлопал его по спине. Наконец Энрике смог выдавить из себя смущенное «спасибо».
– Вот и славно. Теперь ты, Манилло. Я слегка переоборудовал и твой рюкзак. Теперь туда влезает сильно больше, а на этих двух лямках крепится спальник. Забирай, мне он тут все равно без надобности.
– Большое вам спасибо, Бенедикт.
– Да не за что. Это еще не все. Каждому уважающему себя герою истории нужно волшебное оружие. Тут у меня выбор невелик. Но уж какое есть. Тебе должно быть как раз по руке.
Он протянул мальчику небольшой сверток бархатной ткани. Манилло с осторожностью принял его, но уже через минуту радостно закричал на весь маяк: внутри был самый настоящий кинжал, который годился для него в полноценный меч. Мальчик тут же выхватил его из ножен и принялся размахивать, с риском нанести раны себе и окружающим.
– А! А что он умеет? Как его зовут? Какой он удобный!
– Аккуратнее, молодой человек, мне еще нужны мои усы, а Энрике – нос.
– Извините, Бенедикт.
– Все в порядке. Любое оружие – это ответственность, особенно волшебное.
– Простите меня, я буду осмотрительнее. А что же оно все-таки умеет? И как его зовут?
– Ну, кхм. Дело в том, что он волшебен по-особому.
– Он испускает холодное пламя?
– Нет.
– Он светится при приближении врагов?
– Не думаю.
– Умеет открывать любую дверь?
– Я бы не надеялся.
– А что в таком случае?
– Он разговаривает.
– Если вы, господа, позволите, я бы сам хотел представиться, – раздался гнусавый голос, молчавший доселе.
– Самый настоящий говорящий кинжал! – завопил во всю мощь легких Манилло.
– У меня есть имя, если вас не затруднит.
– Извините, пожалуйста, – в который раз сконфузился Манилло.
– Имею честь. Годрик из клана Холодной Стали. Вам, должно быть, интересно узнать, чем же известен наш клан. Так вот, история эта уходит корнями в тысячелетия. Когда-то давным-давно наш пращур, Лерион Ужасный, ведомый рукой бесстрашного воина по имени Ругнар из клана Серебристых Грив, о которых я потом расскажу отдельно, обнаружил в себе интересное свойство…
Тут смотритель выхватил кинжал у мальчика из рук и засунул его в ножны.
– Интересное свойство болтать без умолку. Ты уж не взыщи, он и правда волшебный, но очень надоедливый. Давай я просто подвешу его к тебе на пояс, так будет спокойнее для всех. Вот так хорошо.
– Большое спасибо, Бенедикт. Мы теперь готовы. Вот только я все еще не знаю, к чему.
– Сказать честно, я тоже не могу быть уверен во всем. Но скажу одно, если где-то вам и могут помочь, так это в Грязном Замке.
– В Грязном Замке? Где это?
– Момент, нарисую вам карту. Где-то тут у меня был надежный пергамент.
Бенедикт снова залез под лестницу, где по ощущениям можно было найти все, что душе угодно. Через минуту он вылез оттуда, забавно отфыркиваясь от пыли и бурча про необходимость уборки. Затем он сел за стол, посмотрел куда-то в район своих бровей и начал выводить узоры на бумаге, от старания издавая редкие «мра-а» и «хорошо». Иногда он снова сверялся с межбровной картой у себя в голове, отходил на пару шагов от стола и снова возвращался к карте, дорисовывая там-сям по завитушке горных хребтов и изгибу рек. И вот, наконец, карта его полностью устроила, и он вручил ее Манилло.
– Не самое точное, но чтобы добраться сгодится. Пойдемте, друзья, вам пора. Здесь вам лучше не засиживаться. История не ждет.
Манилло надежно упаковал карту в нагрудный карман, помог Энрике надеть его поклажу и потянулся к своей куртке.
– Я бы с этим обождал, – с хитрой усмешкой сказал смотритель, набивая себе трубочку.
– Но там ведь зима, – возразил Манилло.
– Вдруг вес рюкзака тебя согреет?
Недоумевая, мальчик, не без помощи Бенедикта, влез в лямки рюкзака, а затем подвергся тщательной инспекции со стороны смотрителя. Он подтянул одну тесемку, немного отрегулировал ремешок на спальнике, после хлопнул Манилло по плечам и пошел открывать многочисленные засовы, коих Энрике успел насчитать девятнадцать.
– Уф, совсем беда с ними, как закрою, так потом отпирай полдня.
Последним штрихом смотритель аккуратно снял колокольчик над косяком и резко распахнул дверь. А за дверью было лето. От неожиданности Манилло чуть не плюхнулся назад, прямо на рюкзак, но устоял. Энрике же просто стоял с открытым ртом.
– Ха-ха-ха, нравится? – с явным удовольствием зарокотал Бенедикт, – Пришлось поработать ночью. Зато теперь вот, глядите.
– Как вам это удалось?
– Мы, смотрители, предпочитаем не выдавать всех тайн разом. Тут могли бы быть долгие пространные размышления про ось времени и ось маяка, про необычные свойства фонаря на вершине, про разные потоки времени, но я скажу проще. Магия. Крампус, будь он неладен, возится с, кхм, местом, я могу работать со временем.
– А есть ли другие? Кто делает такие же штуки, – спросил Манилло.
– Дорога, мой дорогой мальчик, не ждет. Вам, и правда, пора в путь. Скажу лишь одно. Ответы будут в Грязном Замке.
Затем он еще раз внимательно оглядел друзей.
– Вы думаете, мы готовы? – робко спросил мальчик.
– А как тебе кажется самому?
Мальчик замолчал и посмотрел себе под ноги. Затем поднял взгляд на Бенедикта и серьезно кивнул. Смотритель ответил таким же серьезным кивком.
– Спасибо вам, Бенедикт, – хором сказали друзья.
– Не за что. И до свидания. И, да, если вы встретите Крампуса, передайте ему от меня что он олух. А теперь в путь.
Друзья долго оборачивались и махали стоявшему в дверном проеме Бенедикту. Он махал им в ответ треуголкой, зажатой в руке. Так началась дорога к Грязному Замку.
***
Шаг. За ним еще один. Дальше третий. На каждый большой шаг рядом раздается три маленьких. Настоящий волшебный кинжал – это хорошо, это, конечно, здорово, но кто же знал, что оружие на поясе настолько мешает ходить. Будто выросла еще одна нога, которая все время норовит запутать две имеющихся. Но в целом… В целом, все очень даже неплохо. Вот идет верный друг. Его маленькие шаги так хорошо дополняют поступь ног побольше. Да и кинжал не такой уж и плохой. Можно немного выдвинуть лезвие, чтобы услышать приглушенное гнусавое бормотание, которое даже успокаивает. По левую руку океан. Огромный, необъятный. Наверное, в нем можно помочить ноги. Или искупаться. Над головой пролетает чайка. Птица почти не шевелит крыльями, словно это мир движется вокруг нее. Потом мир останавливается, и чайка зависает на месте. Звонкое «скрии», похожее на громкий смешок, раздается над пляжем, вдоль которого идут две пунктирные линии шагов, повторяя одну линию на карте. Становится очень смешно, так смешно, что не сдержаться.
– Скрии!
Маленький друг удивленно смотрит на мальчика.
– Все в порядке, Манилло?
Ему отвечает звонкий хохот и повторное «скрии» уже от чайки. Энрике вздрагивает, резко оборачивается в сторону крика, потом смотрит на друга. Мальчик успел сбросить рюкзак, отстегнуть ножны, все так же заливаясь чистым искренним смехом. Тут радость начинает заливать и Энрике. Сначала робко, затем все громче он вторит хохоту Манилло и тоже сбрасывает рюкзак. Потом оба бегут к океану, чем вызывают большое недовольство у другой чайки. Птица взлетает и вскрикивает совсем как первая. Друзья падают на песок и начинают хохотать уже лежа, глядя на тонкий росчерк птицы в небе.
Через какое-то время они замолкают и просто смотрят вверх, раскинув руки и ноги, будто две большие морские звезды.
– Тут хорошо, Энрике. Пусть и нет Бабули, но тут хорошо.
***
Хоть первая эйфория и схлынула, друзья ещё долго лежали под летним небом на мягком и теплом песке. Солнце, только-только входившее в свою полную силу, нежно гладило мальчика по щекам, а волны бормотали что-то дремотное, да так настойчиво, что уходить не хотелось совершенно. Наоборот: хотелось уснуть и видеть сны про маяк, про Крампуса, про Бабулю.
Первым здравомыслие вернулось к Энрике. Он с неохотой поднялся с песка, отряхнулся, прянув пару раз для надёжности ушами, и сладко потянулся.
– Куда мы идём?
– Вообще?
– Вообще в Грязный Замок. Куда мы идём сейчас?
Манилло досадливо пожевал губу, потом приподнялся на локте, в последний раз посмотрел на небо и чайку и окончательно сбросил с себя теплое наваждение. Из нагрудного кармана на свет была извлечена карта и тщательно расправлена на колене.
– Мы тут, – палец мальчика упёрся в полоску пляжа между океаном и лесом, что потихоньку густел по правую руку.
– Это, наверное, хорошо?
– Наверное. А почему нет?
– Не знаю. А куда нам надо?
– Сюда, – палец прошёлся по высохшим чернилам до странного треугольника в лесу.
– Тоже, наверное, хорошо.
– Бенедикт бы не обманул.
– Что ты?! Я в нем и не сомневался. Но сюда, – копытце неловко ткнулось в карту рядом с пальцем, – ну, вот туда, нам идти долго.
– Да, далеко.
– Вот я и говорю. Куда мы пойдем сначала?
Манилло задумался, встал, несколько раз покрутился на месте с картой в руках, затем покрутил в руках карту. Наконец результат его удовлетворил, и он стал ещё внимательнее рассматривать пергамент.
– Смотри, Энрике, тут нарисован дом! И восклицательный знак!
– Больше похоже на кляксу, если ты спросишь меня. А «восклицательный знак» – следы когтей Бенедикта.
– Да нет же, смотри! Тут есть крыша. И даже нарисована дверь.
– Ты уверен? Я всё-таки думаю, что это клякса.
– Какая-то она ровная слишком. Ты посмотри, и линия сюда ведёт.
– Пунктирная?
– Да, вот она, – смутился Манилло, не знавший таких умных слов.
– Действительно. Идёт пунк-тир-ная линия, – с расстановкой произнес трескучее слово Энрике.
– Значит?
– Значит, нам надо туда зайти.
Манилло задумался, посмотрел на небо в надежде снова увидеть птицу, которая давно нашла занятия поинтереснее в другом месте. Затем шепотом, едва слышно сказал «пунктирная» и уверенно кивнул.
– Пунктирная линия идёт туда. И мы пойдем за ней, – мальчик кивнул еще раз.
– А далеко эта клякса? В смысле, дом.
– Не знаю. Думаю, мы ее увидим, когда пляж начнет поворачивать.
– А пляж может повернуть?
– Энрике!
– Молчу-молчу. Тогда пойдем?
Манилло молча кивнул, и друзья медленно побрели к скарбу. Удивительно, но идти стало значительно легче. Мальчик даже недоверчиво проверил, все ли на месте, даже похлопал Годрика по эфесу, вызвав приглушенное бормотание клинка. Песок почти перестал цеплять ноги, ножны самостоятельно приняли правильное положение на поясе. Словом, идти и идти, не зная остановок. Однако пляж действительно начал «поворачивать». Манилло победно хмыкнул и ткнул пальцем перед собой. Энрике в свою очередь сделал вид, что его крайне интересуют форма и цвет песчинок под ногами. Тут даже имелась пара сосен, почти как на карте, хоть там и были нарисованы ёлки. Это окончательно убедило друзей, что они на верном пути. Манилло даже прибавил шаг, но потом вспомнил об Энрике, которому трудно было поспевать за ним из-за разницы в росте.
И вот ключевой поворот позади, и за ним друзьям открылся…
– Опять пляж, – кисло сказал Энрике.
– Да, – неуверенно ответил Манилло, – тут слева, нет, справа должен быть дом.
– Или клякса.
– Нам все равно надо тут свернуть. Как пунктир.
Они неспешно стали углубляться в редкий лес, прочь от океана. Манилло, которому нравилось на пляже, бросил грустный взгляд назад, но, собравшись с силами, встряхнулся и пошел туда, вглубь суши. Некоторое время друзья шли молча, потом Энрике, последние несколько минут вертевший головой так, что риск ее потерять был достаточно велик, обеспокоено потянул за штанину Манилло.
– Мне кажется, мы заблудились.
– Карта ведь не врет.
– Карта, может, и не врет, но это не мешает нам заблудиться. Посмотри, какой вокруг густой лес. На карте его не было.
Для порядка надо сказать, что окружавший друзей лес был вовсе не таким уж и густым, а светлым и просторным сосняком вопреки карте, на которой тут должен был быть ельник (неизвестно, почему Бенедикт так любил рисовать ёлки, видимо, рисовать сосны он не умел). Мальчику лес не казался таким уж устрашающим, но ему все же было тревожно.
– А давай спросим у Годрика, – озарило Манилло, – он ведь местный и наверняка что-нибудь знает.
– Ну, давай, – с сомнением протянул Энрике.
Кинжал тут же был извлечен на свет, прямо на ходу. Но на вопросы он не спешил отвечать, картинно отплевываясь несуществующим ртом от песка. И только тогда, когда Манилло пригрозил заточением в ножнах, Годрик спохватился.
– Если вы позволите, – загундел он, – я бы хотел вам рассказать историю этого края.
– Годрик! – хором закричали друзья.
– Позвольте, как вы хотите дойти до места, не проявив уважения к славным былым дням, а, уж поверьте, они были очень славными. Мой пращур, Лерион Ужасный, вдоволь испил…
Заметив, что мальчик сделал очередное движение к ножнам, Годрик вновь обиженно замолчал, затем прочистил горло.
– Что вас интересует? – сухо спросил он.
– Как нам попасть сюда, – сказал Манилло и предпринял попытку поднести кинжал к карте.
– Потише, молодой человек, я прекрасно все вижу. Куда конкретно.
– В этот дом.
– Боюсь, я не смогу быть вам полезен.
– Что?
– Легенды молчат об этом доме. Он не является частью славной истории этого края, которая озарена схватками с участием Лериона…
– Ужасного, да-да, – перебил Манилло и разочаровано потянулся к ножнам.
– Если вы позволите, – напугано сказал Годрик.
– Что-то не так?
– Мне очень неловко обременять вас просьбой, это не пристало боевому клинку хандрить из-за судьбы.
– Я понимаю, но можешь покороче.
– Э, кхм, могу. В общем, под лестницей я лежал бессчетные годы и давно не видел белого света, в связи с этим хотел бы вас попросить, мастер, позволять мне небольшой променад изредка.
Манилло с вопросом посмотрел на Энрике.
– Он говорит, что не прочь иногда быть не в ножнах.
– Именно это, мой лохматый друг, я и хотел сообщить мастеру.
– Мастеру? – удивился Манилло.
– Каждый владелец клинка из клана Холодной Стали автоматически становится мастером клинка.
– Автоматически? – еще один взгляд на Энрике.
– Сразу же, само собой.
– А. Хорошо. И что это мне дает? Я умею фехтовать?
Для проверки Манилло пару раз взмахнул клинком, в который раз за день подвергая риску шею Энрике.
– Нет, мастер. Просто традиционное обращение.
– А, понятно, – погрустнел Манилло, – а про дом точно ничего не сможешь сказать?
– Ничего, кроме того, что я уже сообщил вам ранее, мастер. Ах, да, небольшая деталь. Кажется, мы к нему подошли.
Словно из-под земли перед друзьями возник дом, хотя правильнее его было бы назвать избушкой. Она словно вырастала из окружающего леса, незаметная, тихая, вся обросшая мхом, невесть откуда взявшимся в светлом и просторном лесу. Друзья замерли, с недоумением глядя на строение.
– Как-то не внушает, – начал Энрике.
– Посмотри, там деревянные буквы над входом!
– Мне отсюда не видно, что там написано?
– Трудно понять, все корявое и подгнившее. СМ… СМА… СМАТРИТЕЛЬ. Там написано «СМАТРИТЕЛЬ».
– Что? Как Бенедикт? – спросил Энрике.
– Не уверен. На маяк не похоже. И написано через "а".
– Вас не затруднит дать мне взглянуть? – прогнусавил Годрик, которому вид на избушку заслоняла штанина Манилло.
Спохватившись, мальчик выставил перед собой клинок.
– Чертовски верно подмечено, мастер. Это не маяк. Даже на второй взгляд.
– Какое дельное замечание, – съерничал Энрике.
– Благодарю, волосатый друг, – ответил Годрик, убийственно серьезно не замечавший иронии.
Повисла тишина: никто из троих не решался что-либо предпринять. Потом, сжавшись в ожидании последствий такого необдуманного действия, Манилло медленно двинулся вперед. После первого шага ничего не произошло. Как и после следующего. И шага за ним. Набравшись смелости, Манилло пошел к дому уже без заминок после каждого движения. Он обернулся один раз, чтобы сделать страшные глаза на Энрике, который мялся на месте. Сконфуженный, тот припустил к мальчику, но застыл за его спиной, отказываясь идти вперёд первым. Манилло хмыкнул, насупился и медленно пошел дальше.
Чем ближе они подходили, тем больше деталей пробивалось из-под мха. Дом, казавшийся совсем неухоженным, оказался вполне уютным жилищем. Дверь была скрыта в глубине под козырьком, густо поросшим травой и мхом, как и вся крыша. Справа от двери было окошко, также утопленное под мшистыми наплывами. Сверху проглядывал силуэт трубы, и можно было даже разглядеть дымок. Камни, ведущие к входу, ровными рядами обрамляли дорожку без единой соринки.
– Тут даже уютно, вроде бы, – зашептал Манилло.
– Я не был бы так уверен, – приглушенно ответил Энрике, – посмотри, там над входом. Это же череп!
Никакого черепа там, естественно, не было. Вместо этого над входом висел колокольчик вытянутой формы.
– Не череп это никакой, посмотри.
– Да? – недоверчиво спросил Энрике.
– Это колокольчик. Как у Бенедикта, но снаружи.
– Мне это все очень не нравится.
Мальчик не стал отвечать, они с Энрике уже достаточно пошептались почти у самого входа. Оставалось сделать один шаг и занести руку, чтобы вежливо постучаться в полукруглую дверь, когда Манилло окликнул странный прыгающий голос.
– Не заперто. Заходите.
Друзья переглянулись: Энрике замотал головой, а Манилло смахнул пот со лба. Помощь, если так можно сказать, пришла с неожиданной стороны.
– Премного благодарим хозяина данного чертога за гостеприимство и не промедлим им воспользоваться, – зычно провибрировал Годрик.
Теперь «страшного» взгляда Манилло удостоился клинок, который сделал вид, что ничего не замечает, и вообще не умел никогда разговаривать. Скрепя сердце, Манилло толкнул дверь под скороговорку «нет-нет-нет» Энрике.
– Добрый день, – робко начал мальчик, – это мы…
– Манилло, человек, Энрике, плюшевая лама и Годрик из клана Холодной Стали, – закончил странный голос, особенно нажимая на последние слова, словно они были неприятны для владельца голоса, – заходите, я на кухне.
Друзья переглянулись: Энрике быстро мотал головой как заведенный, шикая на мальчика, но Манилло уже решился.
– Можешь опустить меч, юноша. Он не только бесполезен тут, но и не нужен.
– Разрешите вмешаться, – оживился Годрик, – мастеру было нанесено оскорбление, которое требует сатисфакции известным путем.
– Мястелу биля нанефинё аскальбление, бя-бя-бя. Постыдился бы, Годрик, – передразнили его из глубины землянки.
Удивительно, но голос подействовал на клинок, который тут же замолк. Наконец, друзья зашли в проем двери. После света солнца, пробивавшегося через кроны высоких сосен, внутри была почти кромешная темнота. Но спустя пару мгновений глаза привыкли, и перед друзьями предстал вполне миловидный коридор со стенами приятного сливочного оттенка и дубовыми ладными половицами. Но примечательно было другое: вдоль стен, на самих стенах, на полу, иногда даже с потолка свисало огромное количество маленьких вещиц, будто магнитом притягивавших пальцы Манилло, которому тут же захотелось все потрогать. Чего тут только не было: кусочки розового кварца, засушенный плавник акулы, разнообразные деревяшки, шишки странной формы, обломки стекла. Словом, все, что мило сердцу каждого молодого человека определенного возраста. Но Манилло держал себя в руках, потому что, во-первых, было крайне невежливо без спросу трогать чужое, во-вторых, он все еще не был уверен в безопасности этого жилища, и, в-третьих, к его штанине намертво прирос Энрике, что сильно затрудняло передвижение.
– Прямо по коридору и направо. Кухня тут, – инструктировал голос, странно подпрыгнув на слове «кухня», – Вещи можете оставить в коридоре, их оттуда никто не возьмет.
Друзья продолжили движение. Домик, казавшийся маленьким снаружи, был подозрительно велик внутри. Коридор уходил на несколько десятков метров вглубь жилья, постоянно давая ответвления налево и направо. В промежутках между полукруглыми дверьми у стен стояли разнообразные шкафы, комоды и зеркала, все так же увешанные и, что можно было сказать с уверенностью, наполненные все теми же интересными штучками. Однако Манилло решил не отвлекаться. Он твёрдой походкой спокойно шел к кухне и голосу.
– Вот и хорошо, – сказал голос, когда они вошли в небольшую кухню с белой плиткой в цветочек на стенах.
Здесь глазам снова нужно было привыкнуть, поскольку кухня, в отличие от коридора, была прямо залита солнечным светом из окон по периметру. Сама кухня была полукруглой и тоже весьма уютной. Однако здесь уже не было всех этих интересных вещиц, словно хозяин складывал их специально вдоль входа в дом.
– А теперь помогите мне с подносами, и мы пойдем в столовую, – снова проинструктировал голос.
Манилло не сразу нашел, кто же с ним все это время разговаривал. И только сморгнув пару раз, он увидел невысокого старика. Все в его фигуре было странным, будто природа, когда создавала его, колебалась между пятью или шестью вариантами пропорций. Длинные руки, довольно короткие ноги, вытянутый торс, узкие губы и увесистый нос. Даже глаза были разного цвета: один теплого янтарного оттенка, другой серый с прозеленью. На удивление, одежда на нем была простой: длинный белый то ли халат, то ли хламида из мягкой ткани.
– Налюбовался? – с негромким смешком спросил старик, – А теперь пойдем в столовую.
Энрике все еще недоверчиво смотрел на хозяина, когда мальчик побежал помогать ему, спрятав приглушенно вякнувшего Годрика в ножны.
– Да, она хорошо тебя воспитала. Столовая вниз по коридору и направо. А я захвачу чаю.
Столовая оказалась под стать кухне: ничего необычного, светлое большое помещение с массивным дубовым столом посередине. Манилло все ломал голову, как же так удалось вместить столько места внутри такого маленького домика. Тем временем старик жестами показал, куда поставить снедь с подноса, куда – посуду. Затем сам наполнил высокие матовые стаканы прохладным чаем из кувшина (даже перед Энрике поставили небольшой стаканчик) и сел во главе стола.
– Ну, можно и подкрепиться.
– Простите, пожалуйста, но…
– Прощаю. Ешь, Манилло. Поверь, тебе надо перекусить.
И тут мальчик понял, что он действительно голоден. Еще бы, ведь они завтракали еще тогда, у Бенедикта. Однако мальчик ел аккуратно, небольшими кусками, тщательно пережевывая какое-то тушеное мясо с овощами. Сам старик тоже ел с расстановкой, не отвлекаясь ни на что вокруг, отправляя в рот вилку за вилкой.
– Большое спасибо, было очень вкусно, – сказал Манилло в конце трапезы.
– Охотно верю. Мне самому понравилось, – озорно ответил старик и подмигнул мальчику, – а теперь о деле.
Манилло уже приготовился рассказывать свою историю и в ответ рассчитывал получить некоторые ответы.
– У вас много вопросов, – спокойно продолжил старик, – а Историю я вашу знаю. Давайте я попробую вам рассказать то, что действительно важно сейчас. Времени у нас не так много, нас потом ждет одно мероприятие, скажем так. Будь добр, вынь Годрика из ножен, ему там неудобно.
И снова в голосе послышались нотки какого-то недовольства при упоминании имени кинжала.
– Премного благодарен, уважаемый, за вашу заботу, – сказал Годрик, когда его положили на стол.
– Итак, я тоже смотритель, как вы уже могли понять. Да, без маяка, но смотритель. Мне для исполнения моих обязанностей не нужен маяк. Мне нужны глаза и уши. Здесь, в этом доме, я бываю довольно редко. Бенедикт хорошо смог подгадать время, было бы удивительно, если бы он не смог этого сделать. Но к делу это, если и относится, то очень мало. Прежде всего, я полностью согласен с тем, что вам действительно надо отправиться в Грязный Замок. Там вы найдете ответы на ваши вопросы, если не на все, то точно на самые важные. Припасов ваших должно хватить, – он посмотрел куда-то вверх и в сторону, словно прислушиваясь к шуму у двери, а затем кивнул, – да, вполне хватит, Бенедикт молодец. Карту он нарисовал хорошую, не самая подробная, я или Крампус сделали бы лучше, но это не так важно. Не отклоняйтесь от маршрута, и все будет хорошо. А теперь, раз уж мы поели, нам пора.
– А куда мы пойдем?
– Как куда? – с хитринкой переспросил старик, – Конечно на кухню, посуда себя, насколько мне известно, пока не научилась мыть сама себя.
***
– Вот теперь можно и пойти к речушке, – сказал смотритель, когда вся посуда была вымыта и помещена в шкафчики на стене, – нас там уже ждут.
– А кто ждет? – спросил Манилло.
– Увидишь. Пойдемте.
Старик вытер руки белым полотенцем и пошел в коридор, друзья двинулись за ним. Откуда-то из складок одеяния он достал гвоздь, который сам скользнул к стене и занял свое место среди других, на которых висели разные вещи.
– Вот теперь можем идти.
Едва смотритель сделал первый шаг по дубовым половицам, все вещицы на стенах вздрогнули, вторя его движению. Как только он подошел к первой безделушке, свисавшей на шнурке со стены, она задрожала уже заметно. Манилло присмотрелся – это была маленькая склянка с плотно притертой пробкой. Смотритель глубоко вздохнул и кивнул.
– По одной вещи…
Склянка тут же сорвалась со своего места и впилась шнурком в одежду старика. Спустя пару мгновений она перестала двигаться и свободно повисла. За ней к фигуре старца устремился какой-то глиняный черепок с остатками лазурной эмали. Тот повторил движение склянки, замерев на одежде старика.
– … на каждую горесть и несчастье…
С каждым шагом все больше и больше вещиц срывалось со стен и впивались в тело смотрителя, который словно бы не замечал странностей вокруг, а лишь шел вперед, оставляя позади голые стены.
– … что видел этот мир…
Манилло в страхе закрыл глаза, и тут случилось невероятное: перед собой он видел все тот же коридор, но блеклый и выцветший, по которому шел смотритель в белых сияющих одеждах, так, будто его не покрывали тысячи маленьких вещей.
– … через мои глаза.
В еще большем испуге мальчик открыл глаза в тот момент, когда старик, ставший уже каким-то комом из звенящих и стрекочущих друг о друга предметов, остановился у самой двери и обернулся. Лицо его было абсолютно спокойным, только в глазах была какая-то тревога.
– Не всем смотрителям дана власть вмешиваться. Кто-то должен быть глазами и памятью, – сказал старик ровным голосом.
Мальчик вздрогнул. Слова, сказанные смотрителем, были туманными, но очень пугали.
– Пойдем, Манилло. Запомни. Там, за порогом, я могу показаться тебе кем-то другим. Но ты не должен меня бояться. Я останусь все тем же. Ты и сам видел.
– Останетесь все тем же кем?
– Я что, забыл представиться? – он выпрямился и улыбнулся, – Имею честь, Берти.
Энрике, смотревший на все происходившее со смесью ужаса и восхищения, прыснул со смеху, но быстро взял себя в руки после строго взгляда Манилло. Еще раз оглядев всю компанию, смотритель с горечью кивнул сам себе и потянул дверь на себя. Дождавшись, когда все выйдут, он просто закрыл ее за собой, снова резко вдохнул и сделал шаг к ступеням крыльца. В этот момент над его головой зазвенел колокольчик, и смотритель разом вырос на добрых две головы, но как-то неравномерно. Одно его плечо осталось на старом месте, второе решило, что теперь ему будет уютнее над головой. Ноги вытянулись, грудь раздалась в стороны, и перед друзьями оказался двухметровый дюжий горбун.
– Ба, какая встреча, – раздался взрыв баса где-то над головой у Манилло, – привет!
– З-здравствуйте, – ответил мальчик.
– Меня зовут Иероним! А тебя?! – так же зычно выпалил горбун, будто не умевший общаться тихо.
– Я Манилло, это Энрике. А это Годрик, – закончил мальчик, протягивая клинок.
– Убери-ка ты эту мерзость, пока не поранил кого-нибудь, – гневно ответил горбун, – не люблю я их, штуковины острые.
Годрик, будто понявший свою неуместность, молча и безропотно отправился в ножны.
– Ну, что, ребята, пойдемте к речке, тут недалеко. Мне обещали, что там будет весело.
– Пойдемте, – тихонько ответил Манилло.
По пути к реке горбун много смеялся, зычно кричал всякую околесицу, совершенно не интересуясь тем, откуда друзья пришли и почему идут за ним. Он радовался солнцу, птицам, которые, казалось, совершенно не пугались его громким манерам. Забавно было смотреть, как он нашел крольчиху со совсем еще маленькими крольчатами у старого пня. Он встал на четвереньки, отчего рост его стал примерно как у мальчика, подполз к ним, смешно переваливаясь и загребая ногами, и протянул гордой матери кусок моркови, неведомо как возникший у него в руке. Когда крольчиха доела морковь, Иероним-Берти протянул руку, чтобы потрогать нос крольчихи. Но рука все еще пахла морковью, отчего крольчиха решила, что трапеза продолжается, и тяпнула горбуна за палец. Он сначала заорал, а потом раскатисто расхохотался. Крольчиха даже не повела ухом. За постоянными криками и хохотом путь к реке прошел незаметно.
– Ну, где-то тут и должно быть весело, вот речушка.
Место было красивым в своей особенной простой манере. Сосняк кончался обрывом, в отвесе которого ласточки настроили гнезд. На другой стороне была холмистая пойма, трава на тех холмах была такой зеленой, что казалось, будто она вот-вот лопнет и зальет зеленью весь мир. Дальше, за теми холмами, вновь начинался сосняк. Сама речка, петляющая меж холмов, была небольшая, но очень говорливая. Горбун замер на краю обрыва и прислушался к чириканью реки и стрёкоту летавших у его ног ласточек, а потом громко расхохотался.
– Хорошо, что пришли. Сейчас должно начаться веселье, мне обещали. Вот, уже идут.
Откуда-то справа, из глубины леса послышалось пение рогов. Горбун радостно приплясывал на месте и захлопал в свои большие ладоши. Потом послышался топот, с той же стороны, откуда доносились рога. Звук был необычным, будто множество ног идут в такт, бряцая железом. Затем, словно откликаясь на крики Иеронима-Берти, зазвучали крики, хриплые, но довольно высокие, полные строгости. Манилло не понимал, что значит для горбуна веселье, ведь он отчетливо слышал…
– Армия на марше, – тихо сказал Годрик, невесть как высвободившийся из ножен наполовину, – я не спутаю эти звуки ни с чем другим.
Манилло не стал прятать кинжал обратно, лишь заворожено смотрел на другой берег. Там ряд за рядом из сосняка выходило воинство в боевом строе. Воины были разного роста и комплекции, но шагали все удивительно в ногу. Приглядевшись, Манилло разглядел там мышей почти в рост Энрике. Рядом с ними на задних лапах шагали крупные саламандры рука об руку с гордо подбоченившимися псами-сержантами, выкрикивавшими в такт что-то гортанное и воинственное. Все, как один, были закованы в броню светлых тонов и держали острые мечи и пики. Над головами шагающих летали крупные горлицы в кожаных доспехах.
С другой стороны тоже раздались звуки горнов и хриплые крики. Оттуда стали выходить шеренгами другие воины, в цветах темных, цвета сумерек и ночи. Коты маршировали рядом с шипастыми ящерицами. Тут и там можно было увидеть высокие несуразные фигуры, составленные как попало из больших булыжников. Над головами этой армии летали совы и филины. Все войско в темном гордо пело какую-то красивую мрачную песню, слов было не разобрать.
Горбун, радовавшийся поначалу, теперь стоял озадаченно, опершись на сосну.
– Что они делают? Зачем им железки? Это совсем не похоже на веселье. Это никакое не веселье.
Он посмотрел на мальчика. В глазах была плескались боль и детская обида.
Тем временем, две армии дошли до каких-то условных точек на вершине двух соседних холмов и остановились. Сама речушка будто притихла, а крики ласточек наоборот стали пронзительнее и громче. Время стало густым и маслянистым, и медленно огибало мальчика. Затем горны пропели вновь, им в ответ сотни глоток разорвались в боевом кличе, и обе армии понеслись навстречу друг другу.
Манилло хотел закрыть глаза и не смотреть на все это, но не мог. Годрик, сначала нервно подрагивавший в его руке, совсем застыл и смотрел, как два отряда уничтожают друг друга. Ни одна из сторон долго не могла взять верх, поле битвы перекатывалось то на один холм, то на другой, оставляя лоскуты павших и раненных на уже не такой зеленой траве. Все это время горбун смотрел и слушал, нервно вздрагивая всем телом. Манилло нашел в себе силы, чтобы закрыть глаза. Противоположный берег терялся в дымке, но фигура Берти вновь предстала перед ним лучистым белым пятном. Старик зябко обнимал себя за плечи и кивал на каждый всхлип, доносившийся от Иеронима. Для его работы смотрителя нужны были глаза и уши. И, пусть и против воли, этими глазами был горбун. Тот выполнял возложенный на него долг, хоть слезы и застилали его взгляд, он смаргивал их и вновь смотрел на битву, подвывая в голос. Энрике просто уткнулся лицом в штанину мальчика и не оборачивался. Манилло открыл глаза и посмотрел на поле боя. Битва не стихала, перекатываяся по траве, и оставляя взамен лишь грязь.
И вот, когда казалось, что бой будет бесконечным, воины в светлом стали все больше и больше теснить бойцов в темном, пока в спину тем не уперся лес. И тогда их ряды дрогнули, строй сломался, и выжившие стали спасаться бегством.
Воины светлой стороны весело ликовали, потрясая свои оружием и обнимаясь с товарищами. Но там, где они видели победу сил света, Манилло видел только израненных и побитых существ, лежавших на растоптанной траве. Павшие лежали вместе, обнимаясь и не делая различий в цвете стороны, форме и размере.
Горбун не стесняясь рыдал в голос, но не отводил глаз от произошедшего. Он вынужден был всё увидеть. Но Манилло не стерпел и закрыл глаза. Вновь перед ним предстал старик в белом, устало ссутулившийся, и смотрящий с обрыва.
– Теперь ты видел. Иерониму тут не место. Видеть боль мира должен я один. Уделом Иеронима было лицезрение торжества жизни, но вышло так, как вышло. Тебе надо идти в Грязный Замок. Только он даст тебе возможность сделать все правильно и исправить все ошибки.
– И помочь Иерониму?
– Помочь нам обоим.
Старик вытянул руку вперед. Из гущи лежащих тел в руку к нему скользнул чей-то талисман, подвешенный на веревочке, который должен был защитить хозяина. Но с задачей своей он не справился. Старик поймал за веревку вещицу и поднял на уровень глаз мальчика.
– По одной вещи на каждую горесть, что видел этот мир и я.
Это был какой-то странный ключ. Затем старик кивнул и приложил безделицу к груди, куда она немедленно приросла и исчезла в складках одеяния.
– Вам пора идти. Помни, Грязный замок.
– Я запомню, – ответил мальчик и открыл глаза.
Глава III
Манилло устало смотрел на огонь. Весь остаток дня с момента битвы и расставания со странной парой смотрителей друзья шли по лесу, обогнув место схватки по широкой дуге. Говорить о произошедшем не хотелось никому, хотя все трое, и даже Годрик, вновь переживали увиденное, а в случае с Энрике – услышанное. Просто шли и шли вперед, иногда сверяясь с картой. Почти сразу за короткой полосой сосняка, росшей на берегу речушки, начался лес из деревьев странного вида, которые мальчик встретил впервые в своей жизни. Они были довольно высокими, для Энрике так уж совсем гигантами. Ветвиться ствол начинал высоко над головой мальчика. На ветвях росли плотные кожистые листья, покрытые каким-то воском. При этом внизу, у корней не было ни следа павшей листвы. Между стволов не росло никакой травы или кустарников: деревья накрывали все пространство под собой словно бы плотной крышей, едва пропускавшей свет. Могло показаться, что идти по лесу так же легко, как и по сосняку, но нет. Здесь было влажно и сумрачно, каждый шаг давался не то чтобы с трудом, скорее, с какой-то неохотой. Но друзья брели и брели через молчаливый лес, в полной тишине, без птиц и зверей.
Когда стало совсем темно, Манилло решил остановиться. Они могли идти и дальше, но желания не было никакого, да и заплутать без карты было легко. Найдя тихий дремотный родник, друзья встали на ночную стоянку. Мальчик с трудом залез по гладкому стволу на ближайшее дерево и долго рубил ветви на растопку вяло протестовавшим Годриком. Когда из рюкзака Энрике извлекли кресало, которое лежало там среди немногих, но полезных вещиц, Годрик даже не стал возмущаться, что его будут тупить, а молча перенес неприятную процедуру.
И вот теперь Манилло устало смотрел на огонь. Рядом, привалившись спиной к его ноге, сидел Энрике, а у правой руки лежал притихший Годрик. Дерево горело необычным чадящим огнем, костер давал мало света, но и этому можно было радоваться.
Годрик, молчавший всю дорогу, вдруг откашлялся.
– Что такое? – тихо спросил Манилло.
– Простите, мастер, что нарушил ваш покой.
– Манилло.
– Что?
– Зови меня Манилло. Какой из меня мастер?
– Эм, хорошо, ма… Манилло. Я все искал момент, чтобы поговорить с вами о нашей цели.
– О чем именно?
– Грязный Замок. Мы ведь держим путь именно туда.
Манилло помолчал. Меньше всего ему сейчас хотелось говорить о замках, грязи, путешествии. Наверное, ему нужно было просто поспать несколько часов к ряду. Завернуться в спальник и спать, не видя снов. А еще лучше оказаться дома, на белых простынях. Мальчик встряхнул головой. Сон – это хорошо, но что-то внутри все-таки горело любопытством, вынуждая задавать постоянные вопросы. Со спальником можно было пока повременить.
– Да, Годрик, мы идем в Грязный Замок, – с трудом разлепил губы Манилло.
– Очень кстати я знаю несколько древних легенд, связанных с этим местом.
– И все они непременно связаны с Лерионом Ужасным, я прав? – подал голос Энрике.
– Совершенно верно, мой прозорливый друг, – ответил Годрик, – неужели ты их уже слышал?
– Нет, просто это было озарение. Гениальная догадка, – ввинтил елейным голоском Энрике.
– Замечательно! Так вот, когда мой пращур, Лерион Ужасный, ведомый рукой могучего воина Ругнара из клана Серебристых Грив, сразил Бельтиона Жуткого, зловредного великана, жившего по ту сторону прозрачного хребта и раз в год опустошавшего близлежащие города и деревни…
– Годрик, это замечательная история, но не мог бы ты перейти сразу к сути? – прервал речи клинка Энрике
– Так в том и суть! В неравной схватке, когда великану на помощь слетались смертоносные осы…
– Осы? Какие осы?
– Смертоносные! В тот момент, когда исчезла всякая надежда на победу…
– Твой предок начал рассказывать легенду, и все осы померли от скуки, – снова перебил Энрике.
– Легенду? Какую легенду? Я люблю легенды.
– Легенду о болтливом клинке.
– Как тебе не стыдно, волосатый негодяй, попирать память моего пращура! Держала бы меня сейчас надежная рука, несдобровать бы тебе!
– А зачем рука? Ты и без нее сможешь заболтать кого угодно до смерти.
– Прекратите оба! – воскликнул Манилло.
Несмотря на строгий тон, перепалка друзей заметно подняла ему настроение, под конец он даже почти улыбнулся.
– Не ссорьтесь, пожалуйста. Сегодня хватило раздоров. Так что там было с твоим ящуром и осами, Годрик?
– Прашуром, если позволите. Они бились три дня и три ночи, пока Ругнар не истребил всех зловредных насекомых.
– Не слушай его, смысла в истории не будет, – пробормотал Энрике едва слышно уголком рта.
– Что было дальше? – спросил мальчик, решив проигнорировать скептическое замечание друга.
– А дальше мастер Ругнар и Лерион ушли в грязный замок. Это если вкратце.
– Замечательная история, – ответил Манилло, рукой закрывая лицо начавшего хохотать Энрике, – у меня тоже есть несколько историй, которые мне рассказывали раньше.
Энрике и Годрик притихли, слушая Манилло.
– Например, я помню, – начал мальчик, – как Бабуля рассказывала про Леди Озера.
– В этой истории есть мечи? – спросил Годрик.
– Я не припомню такого. Зато там есть рассказ о самой Леди, живущей в озере, чья поверхность может быть и твердой, и мягкой, как пожелает хозяйка вод.
– Кого-нибудь в этой истории убивают? – не унимался клинок.
– Нет, Годрик, в этой истории не убивают никого. В ней есть другое.
– А я помню эту историю, – встрепенулся Энрике.
– Не мешай слушать другим, – завибрировал Годрик. – рассказывай, Манилло.
– Если Энрике не будет прерывать, я расскажу, как помню.
– Честно слово, я буду молчать, – горячо пообещал Энрике.
– Тогда я начну.
***
История Леди Озера.
– Бабуля редко мне рассказывала истории, которые случились недавно, потому и эта история случилась давно, – начал Манилло, – наверное, даже раньше, чем история Крампуса, хотя Бабуля скажет точнее. Так вот, далеко на севере жил Бледный Король. Он не был злодеем, добряком, может быть, тоже, просто был очень бледным. Энрике, не хихикай!
– Я нет, я молчу. Ты продолжай.
– В общем, бледным он был из-за того, что не любил солнечный свет, всё больше сидел у себя в библиотеке, читал старые книги. Зла никому из подданных не делал, но народ видел его редко, парадов король не устраивал, войной к соседям не ходил. Сидел себе в библиотеке и читал. Вот и стали ползти слухи.
– А куда они ползли? Как они ползают?
– Я не знаю, Энрике, так Бабуля сказала. Ползти стали слухи. Вот.
– Ладно, Манилло. Ты только не ругайся.
– И слухи поползли не простые, – мальчик сердито посмотрел на ламу, – а о том, что король – чернокнижник или вообще колдун. Народ стал побаиваться своего короля. На площадях люди говорили, как было хорошо при отце Бледного, и как стало им невмоготу жить сейчас. Урожаи не шли, коровы стали невкусные и худые. И во всем был виноват король. А король тем временем нашел старую легенду о прекрасной деве, жившей на озере где-то в стране его южного соседа. Она жила отдельно от мира людей, мало кому удавалось не то, что с ней поговорить – даже увидеть ее могли редкие свидетели. И все-таки легенда жила. Кто-то однажды слышал ее пение, другой нашел причудливое зеркальце на берегу озера, третий видел локон, плывущий по воде. Чем больше король читал про жизнь этой девы, тем больше ему хотелось найти ее. В общем, король влюбился. И стал еще больше бледнеть, забывать про еду, оставленную слугами на пороге библиотеки. Он даже перестал спать, так и сидел на своем большем деревянном кресле с книгой в руках и грезил наяву.
Тут мальчик вопросительно посмотрел на Энрике.
– О, это значит, он видел ее будто перед собой, но не во сне.
– Понятно. А народ к тому моменту решил, что надо бунтовать. Все собрались на площади, наточили вилы, подожгли факелы, хотя дело было днем, и пошли к замку, где жил Бледный. Стражники все сразу разбежались, потому что толпа была большой, и люди очень шумели. Кричали, в основном, чтобы не струсить. Кричали «долой Бледного», «смерть колдуну». Разное они кричали, но все было неприятным. И вот, они подходят к дверям замка и стоят. Боятся, всё-таки, короля-колдуна пришли свергать. А тут двери открываются, и выходит сам Бледный король. Что тут началось! Все завопили, половина сбежала, половина вилы побросала и на колени. Стали прощения просить у него. А он не понимает, за что прощения люди просят. Кое-как всех успокоил и говорит «Дорогие подданные, я вдоволь властвовал над вами, вы мне служили верой и правдой. А теперь вы управляйтесь сами. У вас будет домкратия».
– Демократия, – поправил Энрике и тут же зажал себе рот.
– Точно, – щелкнул пальцами Манилло, – так и говорит «У вас будет де-мо-кра-ти-я, это значит, вы сами теперь выбирайте, кто будет король. А я от вас пойду». Потом люди много плакали, опять просили прощения, говорили, что он очень хороший король и уходить не надо. Но Бледный сказал, что его зовет долг сердца, и ушел, взяв с собой небольшую котомку. Или чемодан. С тех пор его не видел никто. Вот так.
– Осмелюсь спросить, – пронудел Годрик, – это все?
– Ну, часть про Бледного все. Потом уже поползли слухи, – Манилло просмаковал фразу еще раз, – да, поползли слухи, что он дошел до озера и жил там отшельником долго, так долго, пока не умер. Другие говорили, что он нашел Леди Озера, только она не была ему рада и прогнала, а он сошел с ума от своей любви и стал злодеем. Третьи утверждают, что сердце хозяйки вод растаяло, видя такую преданность чувствам, и что она позволила ему пройти по воде к ней в центр озера.
– А ты сам как думаешь, Манилло? – спросил Энрике.
– Я думаю, нам спать пора. Костер-то уже догорел.
Сказав это, мальчик расстелил спальник и заполз внутрь. За ним последовал Энрике, которому было неуютно в лесу одному.
– Если вас не затруднит.
– Что такое, Годрик?
– Не могли бы вы взять меня к себе с Энрике. А то мне не нравится этот лес. Не хочу, чтобы меня украли.
– Годрик, ты что, боишься? – спросил Энрике.
– Ты в своем уме, волосатый зверь? Как клинок из клана Холодной Стали может бояться кого-либо или чего-либо? Наши сердечники не ведают колебаний и страха! Просто это стратегически невыгодно.
– Ясно, ты боишься.
– Ничего я не боюсь.
– Боишься.
– …
– Я прав?
– Это ниже моего достоинства, отвечать такому безнравственному созданию, как ты.
– Энрике! Годрик! Не ругайтесь. Годрик, извинись за свои слова перед Энрике. Энрике, не попрекай Годрика трусостью.
– Прости, волосатый.
– И ты прости, лысый.
– Ну, вот и хорошо. Годрик, ты слишком острый, я засуну тебя на ночь в ножны, но наполовину, чтобы не порезаться. Полежишь рядом с моей головой.
– Спасибо, Манилло, я знал, что ты примешь верное решение.
Через три минуты Годрик захрапел так громко, что листва над головой друзей начала мелко дрожать.
– Ты знал, что мечи храпят? – спросил Энрике.
– Он не меч, он кинжал. Кинжалы точно храпят, – шепотом ответил Манилло.
– Давай ты его уберешь в ножны целиком. Его сейчас пушкой не разбудить. Тоже мне, орудие войны.
– Ладно, только тихо.
Аккуратно, одним пальцем, мальчик начал задвигать Годрика в ножны, пока уровень громкости храпа не стал приемлемым.
– Всё, я спать. Если что, буди, Энрике.
– Спи. Я всё равно не хочу. Но если что случится, я тебя тут же разбужу, слышишь?
Но Манилло уже не ничего не слышал. Сон мягко подхватил его и унес куда-то далеко. Далеко на север, где давным-давно…
***
Манилло открыл глаза. Перед ним, вопреки ожиданиям, не было странных деревьев. Что уж там, перед ним не было никаких деревьев. Была какая-то пыльная дорога, был большой каменный уступ скалы, поодаль были скалы поменьше. Позади всего высились неприступные и безжизненные горы. А вот деревьев не было. Тревожнее всего было то, что компаньонов по приключению тоже не наблюдалось. Манилло попробовал позвать Энрике, но закричать не вышло. Пошарить на поясе тоже не удалось. Все, что мальчик мог сейчас делать – смотреть по сторонам. Хотя смотреть только было не на что: дорога и дорога. Уступ, конечно, был живописным, даже слишком. Что-то в нем было не так. Манилло наклонил голову набок, потом на другую сторону, пытаясь понять, чем же эта скала была так необычна.
За созерцанием большой скалы его и застало пение рогов. Очень знакомое пение рогов. Буквально недавно он слышал его… Где же он его слышал? Когда из-за поворота стали появляться первые шеренги шипастых ящериц и крупных котов, одетых в темную броню, Манилло вспомнил, где почему эта ситуация показалась ему знакомой. Тогда воины пели, а сейчас шли в угрюмом молчании, четко держа строй. В сотне метров от места, где стоял Манилло, воинство остановилось. От резко спустившейся тишины мальчику стало не по себе. Спустя минуту, по рядам темного воинства прошла четкая судорога движения, все отточенными маневрами расступались влево или вправо, оставляя дорогу для двух особенно могучих ящериц с лицами, закрытыми масками из плотной ткани. В руках угрюмые воины несли что-то большое, прямоугольной формы, укрытое черного цвета тканью, примерно такой, за которой скрывались лица гигантов. Подойдя к необычной скале, воины резко остановились и с осторожностью опустили свой груз. А затем сдернули ткань, укрывавшую его. Под тканью была картина.
Чем больше Манилло смотрел на нее, тем больше убеждался, что видит сон. В массивной резной раме какого-то дерева с металлическим блеском на темном фоне была изображена странная фигура в солидном кресле под стать раме картины. Ноги, одетые в узкие брюки, сидящий вытянул вперед, руки в белых перчатках сложил домиком перед лицом. Присмотревшись еще внимательнее, мальчик различил детали лица, вернее, их отсутствие. Вместо головы фигуру венчал человеческий череп с презабавными усиками, то ли нарисованными, то ли и впрямь растущими над верхним рядом зубов. Манилло хотел бы испугаться, но сам вид скелета был каким-то смешным, потому настоящего испуга не было даже тогда, когда фигура зашевелилась.
– Ба, мы узе прифли, – раздался голос с картины, – мое пофьтение, вафе королеффкое велищефтво.
Прошепелявив это, фигура встала, чуть не упираясь головой в верхнюю раму картины, и оправила алый плащ, обрамляющий угловатые плечи. Затем, откашлявшись, череп посмотрел на воинов, поддерживающих раму.
– Он фто, уфнул? Увазаемый Король, вы здефь?
Немало озадаченный тем, что его игнорируют, скелет досадливо топнул ногой и громко откашлялся.
– Вафе велищефтво, переговоры, вы помните о них?
Со стороны скалы раздался громкий скрежет, заставивший вздрогнуть даже гигантов, державших раму картины. Затем с громким звуком «умпф» бывший утес зашевелился и расправился в многометровую фигуру, напоминавшую человеческую своими очертаниями.
– ГРГ КХА КХММММ! – донеслось из провала на месте рта у фигуры.
– И вам не хворать, ваше велищество. Надеюсь, нафа с вами вфтреща на выффем уровне дафт фвои плоды. Итак, я хотел бы конкретно офтановитьфя на координаффии нафих ф вами дейфтвий. Видите ли…
– КАРГАРРРРОК ГРАКХА.
– Не могли бы вы перейти на обыфный язык?
– АРГХ, ПРХОСТИТЕ, ВАРГХШЕ ВЕЛИЧЕСТВО. Я СЛИШКОМ КХРЕПКО СПАААЛ.
– Понимаю ваф, яркий фвет фолнца не по нраву и мне, но будем деловыми эээ людьми.
– ДА-А.
В течение всего представления Манилло стоял бы с открытым ртом, если бы он стоял и у него был бы рот. Вместо этого он просто таращился на причудливую парочку королей: короля-скелета с картины и короля-скалы. Происходящее заворожило мальчика настолько, что он даже не стал слушать детали их переговоров, которые, к слову, довольно трудно было понять из-за речевых особенностей обеих сторон.
– Вот и порефили, увазаемый Крагхаррок.
– КРАГХАР-РОК
– Конефно, именно так я и сказал.
– ПРИЯТГХНО С ВАМИ ИМЕТЬ ДЕЛО, ВАРГХШЕ ВЕЛИЧЕСТВО.
– Профу ваф, зовите меня профто Бледный.
Манилло резко перестало хватать воздуха. Наверное, он даже издал какой-то звук, если это и было возможно, чем привлек внимание парочки у дороги. Оба резко обернулись, что потребовало у воинов-гигантов оперативно разворачивать полотно в сторону мальчика. От ужаса стоило бы забиться в самую маленькую щель в скалах, которую можно найти, но Манилло не мог пошевелиться. Затем разом оба короля кивнули своим мыслям и переглянулись
– Это он?
– ДРУГОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ.
Несмотря на спокойную реакцию двух королей, мальчик всё еще чувствовал подспудный страх, будто опасность была вовсе не в них. Посмотрев по сторонам, он взглянул в глаза одного из гигантов-воинов, державших раму. Глаза были змеиными, абсолютно холодными и в то же время угрожающими.
– Тут у нас шшшшшпион, – зашипела одна из темных фигур.
Зрачки его заполнили весь глаз, из которых на мальчика взглянула сама ночь. Манилло стало затягивать в эти немигающие отверстия в реальности.
– Фто? Фпионн? Тревога! Немедленно профнись! Манилло! Профнифь, немедленно профнифь!
Манилло открыл глаза и закричал: весь небосвод заслоняла гигантская голова плюшевой ламы.
– Тихо, Манилло, это я. Ты кричал во сне.
– А? Энрике? Это ты. Мне приснился неприятный фон. В смысле, сон.
– Охотно верю. Судя по твоим трагическим вздохам, фон тебе и правда не особо нравился. Вот, утри пот.
Энрике протянул Манилло платок, тщательно упакованный мальчиком на дно рюкзака мальчика, затем перекочевавший в рюкзак Энрике. Лишь взяв платок в руки и ощутив его шершавость, так похожую на бабулин фартук, Манилло понял, что проснулся.
Еще не полностью оправившись, Манилло сидел у дерева, глядя на черное пятно вчерашнего костровища. Проблемы, которые вчера спрятались за веселой болтовней друзей, сегодня вновь заняли бедную голову мальчика. Как им дойти до места? Как не заблудиться? Бенедикт что-то говорил про болота, в которые ни в коем случае нельзя попадать. Еще и промозглый туман, кутающий все вокруг в стылый саван. Отсутствие живности и тусклый свет делали всё каким-то совсем уж нереальным, будто Манилло не смог полностью проснуться.
– Поешь, – мальчика потянули за рукав.
Энрике, состроив скорбную гримасу на своем лице, все утро не отходил от Манилло, пытаясь сообразить, как же вывести того из ступора.
– Я не голоден, спасибо, – ответил мальчик.
– Поешь, это Бабулины галеты. Хуже точно не будет.
Мальчик помялся, но все-таки взял галету из руки Энрике. Когда Манилло пришел в себя, в руке были только крошки. Наверное, выронил, подумал он. Но, глядя на довольное лицо Энрике, он понял, что сжевал предложенный завтрак, даже не заметив этого. В животе довольно заурчало. Но недостаточно радостно.
– Там у нас была рыбка, кажется? – спросил Манилло.
– Конечно, а как же. Бенедикт сам заворачивал. Сейчас я тебе ее достану.
Спустя пару минут в руках у мальчика образовалась еще одна галета, горсть орехов и сушеное яблоко на десерт. Главным блюдом шла маркушка. Цвет у нее был изумительный, словно смотришь на солнце через оранжевое стекло. Манилло даже было жалко ее есть, но желудок с ним не был согласен. И только когда он съел всю рыбку целиком, он удовлетворено откинулся назад. Рыба, хоть и маленькая, была очень сытной. Попив воды с приятным запахом лимона из фляги, которую им любезно наполнил Берти-Иероним, мальчик окончательно решил, что жизнь не так уж и плоха, а передряги случаются у всех, главное – смотреть на них под правильным углом.
Улыбнувшись своим мыслям, Манилло озорно посмотрел на Энрике. Увидев непонимающее лицо друга, Манилло подмигнул и засмеялся так, как не смеялся давно, с тех пор, как они лежали на пляже. Энрике не совсем понял, чему радуется мальчик, но тот факт, что Манилло уже не сидит на земле, обхватив колени руками, уже был очень радостным.
– Тебе легче?
– Даже не знаю, – с озорством ответил Манилло, – думаю, надо проверить по пути. Идем дальше?
– Да, конечно. Только…
– Что такое?
– Годрик.
– Что с ним? – встревожено спросил мальчик.
– В том то и дело, что не знаю, ты его как засунул в ножны вчера, так он там и сидит. Наверное, уже обидеться успел.
– Черт, точно. А я тут завтракаю.
Вскочив на ноги, Манилло подбежал к спальнику. Проплутав некоторое время в складках, он извлек на свет клинок в ножнах. Уже готовый оправдываться, мальчик почти что был сбит с ног громогласным храпом Годрика, вытащенного из ножен.
– А? Что? Враги? Тревога! – закричал клинок, разбуженный дружным хохотом друзей.
– Успокойся, Годрик, никаких врагов нет, через смех сказал мальчик.
– О, я… Я знал с самого начала, просто решил проверить вашу боеготовность.
– Конечно. А теперь нам пора в дорогу.
Идти в тумане было неуютно, деревья проступали мутными силуэтами. Но, несмотря на это, настроение у Манилло было на высоте. Он весело болтал с Энрике, иногда поддразнивал Годрика. Годрик предпочитал этого не замечать, отвечая на все шутки без капли иронии. Иногда мальчик шарил в кармане, доставал орешек-другой и жевал его с жизнерадостным хрустом.
– Пофлуфай, Годрик, – сказал Манилло закинув в рот очередной орешек, – ты вчера что-то говорил про Грязный Замок. Что-то про Ругнара и злобного великана.
– В первую очередь это славная легенда о моем предке Лерионе Ужасном и его доблестных деяниях.
– Конечно, о нем. Но не мог бы ты побольше рассказать про сам Замок, без, эм…
– Абсолютно ненужных деталей про сражение с осами – встрял Энрике, чем заслужил сотый по счету сердитый взгляд Манилло.
Годрик насупился поначалу, но решил, что будет невежливо молчать.
– Что конкретно тебя интересует, Манилло?
– Честно говоря, всё, что ты можешь рассказать. Всё это время, и Бенедикт, и Берти говорили, что мне надо туда попасть, но про само место не рассказали ничего. Что там нас ожидает?
– Непростой вопрос, – смутился Годрик.
– То есть? – спросил Манилло.
– Годрик хочет сказать, что он не знает, что ответить, – ехидно заметила лама.
– Энрике!
– Не ругай нашего волосатого товарища, – в своей обычной манере прогундел Годрик, – в его словах есть истина.
– То есть, ты не знаешь, что ждет нас в конце пути?
– Нет, Манилло, мне это неведомо. Думаю, на это не смог бы ответить даже Бенедикт.
Мальчик с сожалением опустил голову, но тут же взял себя в руки.
– Ну, и ладно. Ничего страшного. Дойдем и сами все увидим.
– Но…
– Но что?
– Но я могу сказать, что это место редко оказывается приветливым. И точно никогда не признает никого хозяином. Все древние герои из легенд, которые приходили туда, оканчивали свой путь в нем.
– Они умирали? – робко спросил Энрике.
– Я не знаю. Но после появления в их эпосах Грязного Замка, эпос обрывался.
– Как-то не особо обнадеживает, – протянул Энрике.
Манилло, слушавший Годрика, помрачнел в который раз за день и засунул руку, не занятую кинжалом, в карман с орешками. Вынув один, он подбросил его на ладони, потом хмыкнул и закинул его в рот.
– Так или иначе, мнам-нам, мы должны туда дойти. А когда дойдем, тогда и увидим, что же с Замком не так.
Они шли уже несколько часов, когда впервые в этом безмолвном лесу услышали необычные звуки. Первым перемену в обстановке заметил Энрике. Сначала он не поверил своим ушам, потом дернул Манилло за штанину и попросил остановиться, жестом показав, что стоит прислушаться. Несколько секунд друзья стояли неподвижно, потом мальчик посмотрел на Энрике с улыбкой.
– Острый же у тебя слух, – похвалил он друга.
Дальше друзья шли уже заметно быстрее. Спустя долгие часы в полной тишине, которая казалось еще глубже и насыщеннее от тумана, услышать бормотание ручейка казалось слаще яблок в карамели. Через минуту даже тугоухий Годрик различил шум бегущей воды, еще через некоторое время друзья вышли на берег ручья. Хоть он и был небольшим, но путникам она показался полноводной горной рекой. Манилло объявил привал и решил подкрепиться, а заодно пополнить запасы воды.
– Сплоховал Бенедикт, ох, сплоховал, – ехидно протянул Энрике, когда они обустроились, а мальчик умиротворенно присел к дереву с яблоком.
– М? – спросил Манилло с набитым ртом.
– М! Подвела нас карта.
– В каком шмышле?
– Бабуля бы не была рада, что ты болтаешь с набитым ртом.
На этот раз перед ответом Манилло долго и вдумчиво прожевал. Потом пожевал еще немного, на всякий случай.
– В каком смысле?
– А ты вот достань карту, – ответил Энрике.
Манилло поморщился, ведь он только-только удобно устроился и вытянул ноги, но всё-таки, по совету друга, на четвереньках пополз к рюкзаку за картой. Ведь всем известно, что, если ты ползешь на четвереньках, ты будто бы и не вставал с места. И вот, когда с пыхтением мальчик вернулся к дереву, которое он облюбовал для отдыха, и расправил на ноге карту, Энрике, смотревший на кусок пергамента из-под локтя Манилло, выпрямился и победно поднял копытце вверх.
– Ага!
– Да что с тобой сегодня такое? Ты можешь нормально объяснить, в чем дело? Даже Годрик уже почти научился говорить по-человечески.
– Премного извиняюсь, что встреваю в ваш разговор, – загундел знакомый голос откуда-то снизу, – но я умел говорить по-человечески с самого момента своего создания в жарких печах Гортмаунда, что по ту сторону Реки Туманов…
– Ладно, про «научился говорить по-человечески» я поторопился, – сказал Манилло, а Энрике прыснул в ответ.
– Еще, если тебя не затруднит, не мог бы ты встать с меня, Манилло, тут немного душно.
– Прости, Годрик. И за слова эти тоже прости, я не то совсем имел в виду.
– А, по-моему, то, – продолжил хихикать Энрике.
– Мы отвлеклись, – пробубнил мальчик, стараясь не смотреть на Годрика, – ты что-то говорил про карту.
– Карту? А, да. Про карту. Вот смотри, что мы видим перед собой, – копытце с вызовом взлетело вверх.
– Лес.
– Я не про то. Что мы еще видим?
– Туман. Поэтому ничего не видим. Даже лес с трудом.
– Да нет же! Смотри, вот.
– Эм, ручей? – неуверенно спросил Манилло.
– Именно! А на карте его нет.
Манилло недоверчиво посмотрел на карту, потом на ручей. Для верности посмотрел еще и на крону дерева, теряющуюся в тумане над головой. Нахмурившись, мальчик послюнил палец и поднял руку. Энрике, неотрывно следивший за движениями Манилло, под конец не выдержал.
– Ну, как?
– Ручья действительно нет, – ответил мальчик, – в смысле, на карте. Но это еще ничего не значит, – поспешил он защитить репутацию Бенедикта.
– В каком смысле «ничего не значит»? Это значит, что ручья нет, и мы могли заблудиться.
– Или Бенедикту показалось это неважным, вот он и не нарисовал ручей. Или вообще про него не знал.
– А делать что будем? Куда идти?
– Не знаю. Вот если бы у нас был компас!
– То тогда бы мы?
– Тогда бы мы быстро поняли, куда нам идти. Но компаса нет.
Манилло нахмурил лоб и стал думать, как выходить из проблемы. С одной стороны, мальчик доверял смотрителю маяка настолько, насколько вообще возможно доверять гигантскому говорящему коту в одежде. С другой стороны, Бенедикт был где-то далеко, а выходить из положения надо было прямо сейчас. Энрике, решивший не прерывать размышления мальчика, копошился у себя в рюкзаке.
– Точно! – закричал Манилло.
Энрике от неожиданности подбросил в воздух половину содержимого своей поклажи.
– Что?
– Бабуля мне рассказывала, что компасом может быть иголка, которую положили в спокойную воду. Энрике, у нас есть игла?
– Не припомню, чтобы Бенедикт отдавал нам свои швейные принадлежности.
– Жаль. Подожди. Есть одна идея. Нам нужно что-то из металла. Например… Например, Годрик. Он из металла и вытянутый.
– Если мне будет позволено высказать свое мнение относительно этой затеи, – загундел клинок.
– И ручей у нас под рукой. Сразу много воды, – кровожадно добавил Энрике, сжимавший что-то в руке.
– Умница, Энрике, – похвалил ламу мальчик.
– Если мне будет позволено высказать свое мнение! – в панике закричал Годрик.
– Потом, – оборвал его Манилло, – пойдем искать север.
– ЕСЛИ МНЕ ПОЗВОЛЕНО БУДЕТ ВЫСКАЗАТЬ СВОЕ МНЕН, бульк.
– Не работает.
– Попробуй еще раз, – подначивал Энрике.
– … ТО Я ХОТЕЛ БЫ СКАЗАТЬ, бульк.
– Еще разок.
– … ЧТО ИГЛА ЛЕГЧЕ МЕНЯ.
– О чем он?
– Не знаю, но макни его еще разок.
– ПОДОЖД…
– Опять утонул.
– Эх, ладно, доставай.
– МНЕ ЭТО СОВСЕМ НЕ НРАВИТСЯ, Я БЫЛ БЫ ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН, ЕСЛИ БЫ МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ РОНЯЛИ В ВОДУ!
– Тише, Годрик, не кричи, – успокоил Манилло, – мы больше не будем тебя макать в воду.
– Тем более, как выяснилось, компас у нас есть, – добавил Энрике.
В повисшей тишине даже ручеек, казалось, притих. Однако она была недолгой. Все трое друзей заголосили разом.
– Энрике, это было нечестно!
– Манилло, сруби его лохматую голову, я хорошо наточен!
– Да бросьте вы, весело же было!
– Откуда он у тебя?!
– Бенедикт положил ко мне в рюкзак!
– А раньше сказать нельзя было, плюшевое чудище?!
– Сам не лучше, лом говорящий!
Когда через некоторое, довольно долгое, время все угомонились, а Годрик решил, что голову рубить пока не стоит (но вот в следующий раз обязательно!), встал вопрос, как распорядиться компасом. Манилло, кое-как знакомый с особенностями навигации, решил, что самое верное – расстелить карту так, чтобы стрелки компаса совпадали со стрелками, старательно нарисованными Бенедиктом в углу пергамента. Когда было найдено плоское место, и успокоилась стрелка компаса, встал вопрос, что считать севером, а что – югом. Энрике говорил, что на юге всегда жарко, потому красная стрелка указывает на юг. Годрик говорил, что север важнее, там всегда происходят самые эпичные сражения, и вообще он сам с севера, поэтому красная стрелка соответствует северу, и идти им надо как раз на север. Манилло, колеблясь между двумя вариантами, нервничал и жевал орехи. Потом Энрике вспомнил про мох на деревьях, однако мха тут не было в помине. Годрик предложил сориентироваться по солнцу, и очень удивился тяжелому взгляду Манилло. И вот, когда оттягивать было уже нельзя, потому что пакетик орехов показал дно, Манилло глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду и закрыл глаза. Он думал о Бенедикте, о Крампусе, о Берти-Иерониме. Как они поступили бы на его месте? Наверное, у них бы и вопроса не возникло, ведь они знают, какую стрелку компаса красят в красный цвет. Потом подумал о Бабуле, но от этих мыслей стало горько и жалко себя. Нет, о Бабуле думать не стоило. Это было решение его и только. Еще раз вздохнув, мальчик открыл глаза и серьезно посмотрел на друзей.
– Мы пойдем туда, – показал Манилло в туман, – а теперь нам пора собираться. Засиделись мы тут.
Быстро свернув лагерь, друзья пошли по указанному мальчиком направлению. Так начался их путь на юг, к Долгим Болотам.
***
Туман, окружавший друзей, и не думал рассеиваться, вовсе даже наоборот: густел все сильнее и сильнее. Манилло мог видеть на десяток метров перед собой, дальше всё скрывало густое молоко, разлитое в воздухе. Солнце, худо-бедно пробивавшее плотные кроны в начале дня, теперь казалось только воспоминанием. Энрике происходящее нравилось меньше всего: влага оседала на его шерсти и впитывалась в плюшевое тело, отчего ему казалось, что он набрал пару лишних килограммов. Последней каплей в их сегодняшних злоключениях стала мокнущая почва. Поначалу совсем немного, дальше все сильнее и сильнее вода оставалась маленькими лужицами в следах, оставленных сначала мальчиком, а потом уже и легким Энрике.
– Мне это совсем не нравится, – уныло сказал он, глядя на размокшие сапоги во время очередного привала.
– Прости, Энрике, но смены обуви у нас нет.
– Я не про то. Ну, не совсем про то. Сколько мы уже идем? День? Два? Не пора ли показаться тому самому Грязному Замку? И как вообще ориентироваться в этом тумане?
– По компасу, – грустно ответил Манилло.
Настроение их маленького отряда было никудышным. Даже Годрик заметно приуныл после купания, и теперь бормотал какие-то тихие проклятия себе под нос, где бы он у него ни был.
– Не пора ли нам объявить ночной привал? – спросил Энрике и поежился.
Мальчик посмотрел наверх, где должно было быть небо, но увидел только сумеречные всполохи клочьев тумана.
– Нет, Энрике, надо постараться дойти до Замка сегодня. Иначе снова придется ночевать в лесу. Да и в лесу ли, – тихо добавил он в конце.
От мыслей о ночевке в отсыревшем спальнике мальчика передернуло. Друзья, не успев толком отдохнуть, пошли дальше. Тем временем местность вокруг них стала незаметно меняться. Поначалу крохотные, потом все более приметные стали появляться островки мха у корней деревьев. Если раньше нельзя было найти ни одной сломанной ветки на земле, то теперь им попадались даже целые сучья, трухлявые и гнилые. Наконец они наткнулись на первое поваленное дерево, тронутое гнилью и поросшее едва светящимися маленькими грибами. Затем второе дерево, за ним третье. Лес стал заметно реже, а вот туман и не думал развеиваться. Теперь он стал каким-то совсем липким, нехотя пропуская путников сквозь себя.
Когда стали попадаться отдельные лужи, Манилло посадил вяло протестующего Энрике к себе за плечи, на спальник. Чтобы легче было пробираться через павшие деревья, мальчик отдал Годрика ламе, чем вызвал небольшие протесты у клинка. Кинжал бы расчел такой жест святотатством когда-то раньше, в прошлой жизни, где был свет солнца и свежий воздух, а теперь он лишь вяло бурчал.
– Манилло, – громко зашептал Энрике.
– Что такое? – в полный голос ответил мальчик, перелезавший через особенно неудобный ствол дерева.
– Тише! – шепотом закричал Энрике.
– Что такое? – в тон ему просипел Манилло.
– Мне кажется, там кто-то есть.
Следуя направлению копытца из-за своего уха, мальчик стал вглядываться в туман перед собой. Сначала он хотел возмутиться и попенять Энрике за излишнюю осторожность, но потом стал различать темную фигуру. Не просто темную фигуру, а нечто большое, высотой и шириной в несколько метров. Манилло замер у дерева, через которое только что перелез, а затем медленно протянул руку наверх за спину, чтобы Энрике вложил в нее Годрика. Клинок, поняв важность момента, оборвал тихий поток проклятий в сторону погоды и тумана. Мальчик осторожно, стараясь не отрывать взгляда от темнеющего силуэта впереди, продвигался вперед, проходя по паре шагов в минуту. Когда напряжение уже невыносимо, а Энрике уже почти оторвал ему уши от страха, Манилло расслабился.
– Энрике, это всего лишь голова статуи.
Уже спокойной походкой мальчик подошел к силуэту. Из тумана проступили ясные очертания огромной человеческой головы, ушедшей во влажную землю по нижнюю челюсть. Рот головы был открыт, а глаза закрыты. Внутри рта виднелась чернеющая пустота, а сама голова сделана из какого-то странного тусклого металла, что натолкнуло мальчика на мысль. Манилло подошел вплотную и занес рукоять Годрика над щекой истукана.
– На твоем месте я бы этого не делал,– раздается хриплый рокочущий голос за спиной мальчика, – Гонты не любят такого обращения. Да и Королю Камней незачем докладывать обо всём на свете. В конце концов, он не просто так оставил их здесь.
Услышав голос, Манилло замер. Первой его мыслью было начать оправдываться, что он хотел просто сделать звучный «бом», но потом он сообразил, что у него с друзьями как-никак приключение, и нет необходимости юлить перед первым встречным. Более того, когда встаешь на тропу приключения, все незнакомцы представляют опасность. А значит, надо не оправдываться, а вовсе даже наоборот.
Эти мысли ураганом пронеслись в голове у мальчика. Он не стал опускать клинок, вместо этого Манилло повернулся на голос и занял оборонительную позицию. По своей привычке Энрике спрятался за головой мальчика. В туманной дымке проступила кряжистая фигура, сидящая на том самом поваленном дереве, которое Манилло преодолел последним.
– А вы кто? – тонким голосом спросил мальчик, затем откашлялся и постарался повторить внушительнее и с угрозой – Вы кто?
В ответ тихо засмеялись. Незнакомцу угрозы Манилло были не то что бы не страшны: он их вообще не воспринял. Тихо покашляв, он продолжил.
– Опустил бы ты клинок. Худо потом станет всем, хоть он из клана Холодной Стали.
Годрик заметно вздрогнул в руке мальчика.
– Ты слышишь, Манилло? Он знает меня. – загудел кинжал.
– Помолчи, пожалуйста, – прошипел мальчик, – Вы кто? – повторил Манилло срывающимся голосом незнакомцу.
– Мы? – снова низкий почти рычащий смех, – Мы те, кто зачем-то хочет, чтобы ты дожил до утра.
– Манилло, – Энрике подёргал мальчика за ухо, – мне кажется, я хочу того же.
Мальчик обернулся на ламу, немного торчавшую из-за плеча, на Годрика, затем снова на фигуру в тумане. Ситуация ему не нравилась, но он решил довериться незнакомцу.
– Я… Я опускаю Годрика! – высоким голосом закричал мальчик.
– Годрика? Неужели? Тот самый Годрик Трусливый?
– В иных местах меня звали Осмотрительным! – гнусаво закричал кинжал.
Ответом ему был все тот же хриплый смех.
– Ну, что же, Годрик Осмотрительный, ты будешь рад встретиться с членом своего клана. Эй, мальчуган, подходи. Уже почти ночь, не хотелось бы тут застрять до рассвета.
Мысли мальчика текли в том же ключе, потому он начал возвращаться по своим следам так же медленно и осмотрительно, как шел к истукану. Чертов туман, думал Манилло. Невозможно было разобрать, насколько велика была угроза от незнакомца, хотя, судя по голосу, он был куда опаснее и мальчика, и Энрике с Годриком вместе взятых. И все же! Если выбирать между ночёвкой на болоте, а в том, что это болото, сомнений не осталось никаких, и новым знакомством, мальчик выбрал последнее.
– Понимаю, что в таком месте это может прозвучать нелепо, но не бойтесь. Если у вас и есть враги, то точно не мы, – уверил голос с таким достоинством, что Манилло не мог не поверить ему.
– Простите нас, мы просто устали и заблудились.
Мальчик пошел уже чуть быстрее, насколько это было возможно с отсыревшей ламой на спине поверх такого же отсыревшего рюкзака.
Последние пару метров Манилло чуть не пробежал, потому что владелец голоса показался ему каким-то гигантским жуком с торчащими во все стороны пластинами панциря. Первым желанием был бежать от болотного ужаса куда подальше, но, к сожалению, ноги забыли, что надо бы еще развернуться, и продолжили нестись навстречу существу из тумана. К несчастью, от спешки мальчик забыл, что надо смотреть под ноги, поэтому кубарем полетел к ногам этого «туманного жука», уронив вскрикнувших Годрика и Энрике.
– Ну, как же ты так неаккуратно, – проворчало надо головой Манилло, готовившегося ощутить на себе всю ярость болотного насекомого.
Вместо усиков и жвал мальчик почувствовал надежную хватку крепких рук, поднявших его с земли. Пока незнакомец отряхивал его, Манилло смотрел на него во все глаза. Как и в случае с Бенедиктом, посмотреть было на что.
То, что поначалу показалось жучиным панцирем, на деле было какой-то необычной пластинчатой бронёй, с большими наплечниками и забавной юбкой. На поясе у незнакомца висели красивые лакированные ножны с длинным слегка изогнутым мечом. Голову венчал шлем с маской оскаленной собачей морды и двумя пластинами, защищавшими шею. Вежливо дождавшись, пока мальчик рассмотрит его, незнакомец снял с себя шлем. Под ним оказалась голова белого бультерьера, что, впрочем, не сильно удивило Манилло.
– Добрый вечер, – сказал пес тем же приятным низким голосом, уже не искаженным маской, – меня зовут Бальтазар.
– Опять ты беспризорников подбираешь, – раздалось откуда-то из-за плеча пса.
– О, а это мой верный друг Каспер.
– Я и сам могу представиться, – ворчливо заметил голосок.
Сам владелец голоса оказался маленькой древесной лягушкой зеленого цвета, державшей в руке крохотный фонарик. Сев на плечо к Бальтазару, Каспер придирчиво оглядел измазанных в грязи друзей и брезгливо хмыкнул.
– А это Урсула. – Продолжил Бальтазар, – Годрик ее наверняка узнает.
С тихим шелестом он вынул меч из ножен. Манилло и Энрике обомлели, настолько плавным было движение воина-пса, и настолько прекрасным был обнаженный клинок. Эти двое, воитель и его оружие, были под стать друг другу, куда уж было тягаться с ними Годрику и Манилло. А ведь мальчик всерьез думал дать отпор.
– Приветствую вас, путники, – с тихим спокойствием произнесла Урсула.
– Добрый вечер, – ответил мальчик, – меня зовут Манилло, это Энрике. Годрика вы уже знаете.
– К несчастью, знаем, – с легким неудовольствием сказала Урсула, словно кто-то кинул камень на гладь горного озера.
– Как я посмотрю, вы порядочно заплутали, – тихо пробасил Бальтазар.
– Дело в том, что…– начал Манилло.
– Эти болота – не место для праздных разговоров. Приглашаю вас в свою скромную обитель, чтобы разделить со мной вечернюю трапезу и кров.
– Опять ты всякую дрянь домой тащишь.
– Каспер, прояви благородство и гостеприимство, подобающее случаю.
– Да какое благородство, посмотри, какие они чумазые. Опять мне дом отмывать.
– Каспер!
– Будь я на твоем месте, разок бы взмахнул мечом, да и вся недолга.
– Каспер, как можно?
– Ладно, решай сам. Мне эти чушки не нравятся.
– Извините, мы не хотели бы вас беспокоить, – сконфузился Манилло.
– Нет никакого беспокойства. Просто у моего товарища скверный нрав.
В наступившей тишине Манилло силился сдержаться, чтобы не спросить, но вопрос так и зудел на кончике языка.
– Скажите, а вы смотритель?
Теперь настала очередь Бальтазара взять паузу.
– Смотритель? Давно я не слышал этого титула. В иных местах и временах меня так называли, да. А теперь пойдемте, вечер быстро превратится в ночь, а ночь на Долгих Болотах – не самое приятное время суток.
Пока вся компания петляла в уже сгустившейся темноте по болоту, Манилло украдкой посматривал на новых спутников. Бальтазар шел уверенно вперед, иногда поднимая руку в броне, сигнализируя о временной остановке. В такие моменты воин-пес водил носом по сторонам и сжимал рукоять Урсулы. Когда опасность, по его мнению, проходила стороной, он так же, рукой подавал сигнал к дальнейшему движению. Сам Манилло не имел никакого представления, что же скрывается в темноте, однако доверял чутью Бальтазара. В одну из таких остановок, когда откуда-то справа стало доноситься влажное ухание и громкий топот, пес даже наполовину вынул меч из ножен. Но и в этот раз пронесло. Еще дважды по пути они проходили мимо гигантских голов с раззявленными ртами. Гонты, как их назвал Бальтазар, молчаливо стояли, рассматривая свои веки изнутри, и не подавали признаков жизни.
Наконец, когда Манилло уже едва переставлял ноги, Бальтазар убрал руку, постоянно покоившуюся на мече, и немного расслабился.
– Почти пришли, осталось только поприветствовать нашего сторожа, – сказал воин-пес, – Каспер, подсвети дорожку.
– А, что? – отозвался заспанный голос.
– Дорога, Каспер, подсвети, мы почти дошли.
– Ничего без меня не можете.
Под едва слышное ворчание, лягушонок взобрался на голову Бальтазара и вытянул фонарик в руках. С шипением набрав воздуха в легкие, Каспер издал пронзительный крик. Следуя за криком, маленький фонарь ослепительно полыхнул белым светом подобно яркой утренней звезде, разгоравшейся все сильнее и сильнее. Когда свечение достигло пика, лягушонок взмахнул фонарем еще раз, послав волну, рассыпавшуюся маленькими искорками. Огоньки, пролетев некоторое время, замирали на месте, словно приклеенные. Бальтазар одобрительно кивнул.
– Что, малышня, – обернулся Каспер, – понравилось представление?
Увидев восторженные лица Энрике и Манилло, лягушонок хмыкнул.
– Болотная магия, – произнес он с поднятым пальцем, – это вам не в кирпич сморкаться.
– Каспер, пожалуйста, следи за своей речью, – тихо пробормотал пристыженный Бальтазар.
– А что я такого сказал, а?
– Ничего. Просто следи, хорошо? Пойдемте, путники. Нам осталось совсем немного.
Мальчик и лама шли по тропинке среди топи, восхищенными взглядами рассматривая огоньки вокруг. Казалось, что они идут по ночному небосводу, огибая целые созвездия маленьких дружелюбных светил. Манилло немного отстал от группы. Его привлек особенно яркий огонек, оказавшийся ближе всех к тропе. Завороженный, он приблизил лицо к искре и стал всматриваться в нее до тех пор, пока слезы не пошли из глаз. Там, в глубине сияния, он увидел маленькую сферу, в которой танцевал кто-то маленький, с темными глазами. Каждое движение крохотного тела внутри огонька сопровождалось пульсацией света. От яркого света ли, или от переизбытка чувств Манилло закрыл глаза. Танец внутри искры не исчез, наоборот: подобно Иерониму-Берти, имевшему двойственную природу в этом мире, перед внутренним взором мальчика предстала небольшая амфибия, плясавшая в воздухе перед его лицом. Обернувшись, Манилло увидел сотни других, подобных первой, весело танцевавших в бесконечном темном пространстве вокруг него. Они были похожи, почти как капли воды, их эфирные тела испускали спокойное свечение, но танец у каждой был свой. Когда мальчик открыл глаза снова, он увидел Бальтазара, смотревшего на него с легкой улыбкой. А вот у Каспера вид был ошарашенный.
– Ты видишь? – спросил лягушонок.
– Маленьких ящерок? Вижу, – ответил Манилло.
– Не ящерки. Это звездные саламандры. И ты их видишь.
– Да. А не должен?
– Ты не посвящен в таинства болотной магии.
В обычно насмешливом голосе Каспера теперь слышались нотки удивления, и, что самое странное, плохо скрываемого уважения. Так он мог общаться только с кем-то равным Бальтазару в его глазах.
– Пойдемте, друзья, – произнес пес, мы почти дошли.
Когда Манилло догнал ушедшего вперед пса, тот стоял, приложив ухо к третьему встретившемуся на их пути Гонту. Дослушав, он выпрямился, сложил ладонь лодочкой и слегка ударил истукана по скуле. В ответ раздалось гулкое «гоннн». Манилло радостно подбежал к Бальтазару.
– А можно мне тоже?
– Прости, нельзя. Это не праздная игрушка, а очень сильный оберег. Если не рассчитаешь силы или ударишь в неправильную точку, может случиться беда. Как чуть не случилась у того дерева. Да и расскажут они всё Королю Камней, а я бы этого не хотел. Не шибко он любит, когда гонтов используют без его ведома.
Манилло густо покраснел и одернул руку.
– Простите, я не знал, – сказал мальчик.
– Извините, это я его подговорил, – перебил его Энрике, – Манилло не хотел этого делать, а мне стало интересно.
Бальтазар рассмеялся приятным низким смехом.
– Отрадно видеть такую самоотверженную дружбу. Тебе бы стоило поучиться у них, Каспер.
– Быть грязными оборванцами? Много ума не надо, – проворчал лягушонок.
Теперь смущаться настала очередь и для пса. Как-то неловко смешавшись, он неуклюже взмахнул рукой в сторону и пробурчал себе под нос «нам сюда». Тропинка между звездных огоньков привела их к простой хижине, стоявшей на опорах. К площадке у двери вела приставная лесенка. Первым наверх вспорхнул Бальтазар, почти не касаясь ступеней, а вот Манилло пришлось попыхтеть. Мальчик карабкался, помогая себе руками, Энрике не облегчал ситуации, поскольку цепко держался за голову Манилло, иногда соскальзывая копытами на глаза. Когда им, наконец, удалось взобраться наверх, Бальтазар широким жестом распахнул дверь.
– Добро пожаловать в наше скромное жилище.
– Наше «скромное жилище» придется после них сжечь, потому что отмыть уже не выйдет. Посмотри, они же просто два комка грязи, – ворчал Каспер.
– Не переживайте, друзья. И ванну вам приготовим, и поговорим по душам.
Убранство было уютным, хоть и без особых изысков. На полу были настелены циновки, у дальней стены сложен небольшой очаг с подвесными крюками над ним. По стенам висели какие-то листы бумаги. Присмотревшись, Манилло узнал в них черно-белые картины. На одних были изображены скалы и водопады, иные запечатлели моменты схваток суровых воинов в броне, подобной доспеху Бальтазара. У левой стены стоял небольшой, по пояс мальчику, комод с необычной подставкой. Вся обстановка была освещена все теми же огоньками. Каспер ловко спрыгнул с плеча пса и побежал суетиться по дому. Напоследок он еще раз взмахнул фонарем, отчего цвет искр сменился на желтоватый, а в очаге разгорелся огонь.
Бальтазар же первым делом подошел к комоду, отстегнул клинок, вынул его из ножен и водрузил на подставку с почтительным жестом.
– Благодарю, мастер, – отозвалась спокойным голосом Урсула.
– Благодарю, за услужение, Урсула, – в тон ей ответил воин-пес.
Манилло, глядя на эту сцену, поднес к лицу Годрика.
– Ты как?
– Всё нормально, – едва слышно ответил кинжал.
– Ты уверен?
– Если тебя не затруднит, я не хотел бы сейчас об этом говорить. Можешь убрать меня в ножны, пожалуйста?
Пожав плечами, мальчик потянулся к поясу, когда Бальтазар остановил его руку.
– Доброму клинку, как и руке, держащей его, нужен достойный уход. Позволь я заточу Годрика, а вы с Энрике идите за Каспером, он покажет, где можно смыть с себя грязь и тревоги прошедшего дня.
Клинок слегка вздрогнул, когда Манилло передавал его в руки Бальтазара. Мальчик начал переживать, как бы Годрику не стало совсем худо, но, увидев почтение, с которым воитель принял оружие, успокоился. Тут точно знают, как обращаться с подобными Годрику и Урсуле.
– Каспер, проводи наших гостей…
– С превеликим удовольствием, пока они тут все не заляпали. Эй, вы двое, идите за мной.
Лягушонок махнул фонарем, приглашая друзей следовать за ним. Манилло и Энрике старались идти на цыпочках, чтобы не замарать чистоты жилища. Каспер подошел к стене справа от очага и провел перед ней фонарем. Сегмент стены, подобно ширме, отъехал в сторону, открыв большой дощатый настил за хижиной. Здесь стояла большая бочка, подогреваемая очагом, несколько тазов и ковшиков. На гвоздях уже висели пушистые полотенца
– Берите себе по размеру, вещи и обувь отдай мне. На этих болотах невозможно остаться чистым, – чуть мягче закончил Каспер.
Манилло и Энрике подобрали себе тазы и пошли мыться. Не сказать, что Энрике был рад процедуре, но Манилло! Манилло плескался и фыркал с огромным удовольствием. Сложно вспомнить, когда он в последний раз принимал ванну, да и просто мыл руки в горячей воде. Бабуля бы это явно не одобрила.
Когда друзья закончили банные процедуры, они вернулись к дверной панели. Там их уже ждал Каспер.
– Извините, – тихо сказал Энрике.
– Что такое, лохматый? – ответил лягушонок.
– Я, наверное, тут посижу.
– Это еще зачем?
– С меня будет капать вода. Я помылся, как вы мне велели, но обтереться досуха у меня не вышло.
– Если Энрике останется тут, то и я с ним, – сказал Манилло, пытаясь попасть ногой в штанину уже чистых штанов.
– Эх, деревня. Никто тут сидеть не будет. Ну-ка, коврик для ванной, подойди поближе.
Энрике робко подошел к Касперу. Тот придирчиво осмотрел его с головы до ног, отчего друг Манилло поежился. Затем, уже с привычным для них шипением, лягушонок набрал в грудь воздуха и как-то по-особенному взмахнул своим фонариком. Мгновение ничего не происходило, затем некоторые огоньки стали подплывать ближе к напуганному Энрике. Их становилось все больше и больше, пока они полностью не покрыли тело ламы.
– С ним все в порядке? – встревожено спросил Манилло.
– Помимо того, что он плюшевый? Все нормально, сейчас его слегка просушим, – снисходительно сказал Каспер.
Через пару минут Энрике уже стоял совершенно сухой, а огоньки вернулись на свои, одним им ведомые места. Одежда мальчика, тоже чистая и сухая лежала тут же, аккуратно сложенная.
– Всё, хорош, завозились мы тут, пойдем к столу.
Когда все трое вернулись в хижину, Бальтазар сидел на коленях у очага, бережно держа в руках Годрика, который что-то тихо ему рассказывал. Увидев друзей, пес забавно отряхнулся.
– Потом договорим, – тихо сказал он кинжалу и поместил его с не меньшим почетом на тот же комод на подставку поменьше.
– Брось ты эту железку, рис уже стынет!
И действительно, напротив комода друзья увидели низкий стол, накрытый на троих. В центре стояла большая миска с рисом, вокруг нее, словно планеты вокруг солнца, были расставлены миски поменьше, каждая с чем-то своим.
– Ты прав, мой друг. Прошу вас разделить со мной трапезу, – сказал Бальтазар и низко поклонился.
Манилло замялся у стола. Стульев не было, поэтому он решил, что есть надо стоя. Однако, увидев, что Бальтазар присел на пятки, Манилло последовал его примеру. Третий прибор остался свободным.
– А Каспер не будет есть? – спросил Манилло
– Дурья твоя башка, – почти нежно сказал лягушонок, – где же видано, чтобы лягушки ели рис? Я пойду поохочусь. Да, Бальти, про парнишку я ошибался: он мне по душе.
– Третий прибор для Энрике, – сказал пес.
От манер Каспера и оттого, что его назвали при посторонних «Бальти», у него густо покраснели уши.
– О, нет, не стоит беспокоиться, я не ем, – поспешно затараторил Энрике.
– Совсем? – удивился Бальтазар.
– Совсем, – заверил его мальчик.
– В таком случае, Манилло, будь моим гостем хоть ты.
– Большое спасибо. И приятного аппетита.
Ужин, как и все, что делал Бальтазар, был исполнен достоинства и размеренности. Аккуратно, очень вдумчиво он накладывал себе в миску порции, медленно пережевывал, делая паузы. Манилло даже стало стыдно за то, что он сразу наложил себе всего понемногу, и теперь жевал какой-то необычный, но вкусный набор из жареных кореньев, водорослей, овощей и риса. Но поделать с собой ничего не мог: все было очень вкусным. Ну, или мальчик был очень голодным, потому что к тому моменту, как его миска опустела, Бальтазар только закончил половину своей. Посмотрев на пса, Манилло решил зайти на второй круг, но на этот раз подражать манере Бальтазара: немного риса, одна порция из маленьких мисок за раз и долго пережевывать. Для полноты картины мальчик даже закрыл глаза. Да, так действительно было заметно вкуснее. Манилло улыбнулся и открыл глаза, чтобы увидеть хитрый взгляд Бальтазара. Пес подмигнул ему и продолжил трапезу, а мальчик смаковал небольшими порциями все, что было на столе. Когда Манилло понял, что не сможет съесть больше ни кусочка, пес отложил миску и ложку и поклонился. Мальчик повторил его жест, чем заслужил еще одну улыбку от Бальтазара.
– Ты можешь стать достойным воином, юный Манилло. Я вижу в тебе все задатки для больших свершений.
– Спасибо вам. И за ужин большое спасибо. Но мне некогда становиться воином. Меня ждет Бабуля.
– Забота о близких – неотъемлемая черта честного человека. Я бы хотел услышать твою историю целиком, но сначала мы попьем чай. Травы собирал Каспер.
Поднявшись плавным движением, Бальтазар подошел к очагу. Вернулся он с мисочками, такими же, что и для еды, но поменьше и с цветочным орнаментом. В другой руке он держал старый чугунный чайник черного цвета.
– Заваривать нужно в правильной последовательности. Первыми, когда в чайнике крутой, едва не плещущий через край, кипяток, в воду нужно кидать самые ароматные травы, дальше – травы с запахом, деликатнее, в самом конце в воду кладутся листья и коренья с тончайшим ароматом. Делается это для того, чтобы дать всем нотам раскрыться и отзвучать. Если бы я кидал в обратном порядке, у нас получился бы вполне сносный чай, а точнее сбор. Но настоящего вкуса мы бы не ощутили. Вот, попробуй.
Все это время, пока он говорил, в чайник отправлялись разные пучки цветом от ярко зеленого до почти черного. Манилло взял протянутую псом миску с причудливым узором и поднес ко рту. Закрыв глаза, мальчик сначала подул на чай, затем аккуратно попробовал. Рот обожгло почти невыносимо, но Манилло выдержал, а потом… Потом он понял, о чем говорил Бальтазар. Первыми на него хлынули сильнейшие запахи, почти отвратительные в своей настойчивой горечи, следующим пришел спокойный мятный вкус. После того, как две волны вкуса отгремели во рту, осталось сладковатое легкое послевкусие, хоть в напитке и не было ни сахара, ни мёда. Бальтазар, чутко следивший за выражением лица Манилло, удовлетворенно кивнул.
– Ты понял науку чая. Теперь расскажи свою Историю, в такой последовательности, чтобы я ощутил все тончайшие детали, чтобы она раскрылась для меня.
И так, прихлебывая чай, Манилло рассказал Бальтазару весь свой путь. Воин-пёс спокойно слушал мальчика, не кивая и не прерывая хода рассказа. Когда он услышал сначала имя Крампуса, потом и Бенедикта, в его глазах появилось узнавание, но не более. Услышав часть о Иерониме-Берти, Бальтазар едва заметно насупился и тихо вздохнул с горечью. Однако, когда мальчик рассказал свое видение у поля боя, лицо пса разгладилось. Тут он прервал Манилло в первый раз.
– Ты ведь понимаешь, что Бертран неспроста показал тебе этот ключ и поле боя. А Бенедикт намеренно выбрал именно это время для тебя. Да и Крампус тоже отправил тебя сюда не просто так. Все это служило одной цели.
– Я много думал об этом, – тихо сказал мальчик.
– И в результате ты тут.
Манилло смутился и потупил взор.
– Не переживай, лучше покажи мне карту, что вам нарисовал смотритель на маяке.
Мальчик начал суетиться и хлопать себя по карманам, но карты нигде не было. Он нашел всё, что угодно: маленькие хвойные веточки, небольшой осколок гладкого стекла, кусок карандаша. Словом, все, кроме карты. Панику Манилло прервал Энрике: в его протянутых руках был искомый кусок пергамента.
– Я решил, что в моем рюкзаке ей будет сохраннее.
– Спасибо тебе, хранитель важных мелочей, – с лёгкой улыбкой сказал Бальтазар, чем вызвал очередной приступ смущения, но на этот раз у ламы.
– Посмотри сюда, Манилло. Вы были здесь, – палец, одетый в черную перчатку, указал на самую северную точку окраины Долгих Болот, – вам надо было пойти сюда, – палец проделал путь вверх, пока не указал на крестик, оставленный рукой Бенедикта, – что же заставило вас свернуть?
Тут Манилло смутился окончательно. Почему-то ему очень не хотелось признаваться воину-псу, что они, нет, он один, что он один не знал, на какую сторону света указывает красная стрелка компаса. Но, с другой стороны, мальчик понимал, что не сказать об этом нельзя.
– Дело в том, – встрял Энрике, – что мы с Годриком уговорили Манилло отклониться от нашего маршрута и немного погулять по болотам. Ну, а дальше мы как-то заблудились.
Теперь Бальтазар улыбался во весь рот, не сдерживаясь, что было немного пугающим, учитывая ровный ряд острых белых зубов.
– Спасибо, Энрике, – сказал мальчик, – но все было не так. Просто мы не знали, в какой стороне север.
– Неужели Бенедикт отпустил вас без компаса? На компасе ведь…
– И на компасе тоже, – едва слышно добавил Манилло и достал из кармана компас Бенедикта.
– Дело в том, – продолжил он, – что я не знаю, куда показывает красная стрелка. Мы спорили, и я решил, то она указывает на юг. И потом мы пошли, как я думал, на север. А потом начались болота. А потом мы встретили первого Гонта. Потом и вас.
Бальтазар спокойно кивнул. Последовавшая тишина показалась мальчику вечностью. Он буквально чувствовал, как его щеки все сильнее краснеют, до такой степени, что вот-вот начнут освещать хижину ничуть не хуже огоньков Каспера.
– Значит, – прервал молчание Бальтазар, – так тоже должно было случиться, иначе быть не может. И твоя цель – не только Грязный Замок, она куда дальше и тяжелее.
Манилло кивнул.
– Я понял это еще тогда, на поле у речушки. Но смутно. Мне кажется, я до сих пор не могу ее описать.
– А ты попробуй. Неизвестное всегда пугает. Я не хочу сказать, что ты избавишься от страха совсем – не боится только дурак. Я лишь говорю, что воин подобен стреле : он видит свою цель; он знает, что ему должно свершить, будь то ратное дело или мирный труд. Ведь не всякий воин несет в руке оружие, и не всякий воин поражает телесного врага. Но каждый воин знает, в чем его предназначение. Так в чем же твое, Манилло?
– Я… Я не могу подвести Бабулю. Я должен пройти эту Историю до конца. Я должен помочь Иерониму-Берти, чтобы горбун больше не страдал. Я должен дойти до Грязного Замка. Я хочу помочь всем вам, смотрителям. Я должен пройти свой путь.
– И ты его пройдешь. Твоей решимости хватит на троих. Только скажи, как и зачем ты собрался помогать нам? Будешь ли ты патрулировать со мной болота? Или жить на маяке с Бенедиктом?
– Я еще не совсем понимаю, как. Но ведь я оказался здесь и сейчас, и я знаю, что вам нужна была моя помощь. Ведь и Крампус, и Бенедикт, и Иероним с Берти… Они будто бы хотели, чтобы я увидел и понял, что надо сделать. Пока я увидел не все, но…
– И хотели, и не хотели, – перебил Бальтазар, – вспомни слова Крампуса. «Он еще слишком мал». Вспомни, как Бенедикт ругал его за то, что ты очутился тут. Лишь Бертран достойно принял тебя.
– А Иероним?
Бальтазар помрачнел.
– История Иеронима, – мягко начал он, – она не для этого вечера. В ней слишком много горя и несчастий, чтобы омрачать нашу встречу. Когда-нибудь ты узнаешь её, но не от меня и не сейчас. Прости, Манилло.
В очаге громко стрельнула ветка, отчего Энрике, слушавший разговор затаив дыхание, подпрыгнул и чуть не опрокинул чайник.
– Извините, – пробормотал он тихонько.
– Всё в порядке, – улыбнулся пёс.
– А ты? – спросил Манилло.
– Я?
– Как ты принимаешь меня, Бальтазар? Нужна ли тебе моя помощь?
– У меня, Манилло, своя цель и своя служба. Эти болота – злое место, и я обязался охранять мир от этого зла. Я не знаю, чем обернется конец твоего пути для нас, и куда заведет тебя твоя История. Это вне моих сил и полномочий. Скажу лишь, что я вижу, что ты справишься. Ты сильный воин, Манилло.
– Спасибо, Бальтазар.
– Спасибо, Манилло, за твои будущие свершения.
Следуя порыву, Манилло поклонился, чем заслужил ответный глубокий поклон.
– Слышь, мохнатый, смотри, какие тут разговоры серьезные идут, – сказал материализовавшийся из ниоткуда Каспер и ткнул Энрике в бок своим фонариком.
Энрике подскочил, и на этот раз ему всё-таки удалось опрокинуть чайник. На его счастье чая там уже почти не было, только немного остывшего, на самом дне. Однако и этого хватило, чтобы промочить его как следует. Касперу это показалось смешным, его квакающий хохот разливался по хижине до тех пор, пока лягушонок не понял, что порядок-то наводить ему самому. С привычным уже ворчанием Каспер стал суетиться, игнорируя просьбы Энрике снова помочь ему просушиться. Бальтазар с Манилло смотрели на них с улыбками.
– О чем вы говорили с Годриком? – спросил Манилло.
– Это его история. Он поведает тебе ее сам, если посчитает нужным.
– Пойду, спрошу его.
– Не сейчас, Манилло. Годрику, как и нам, нужно отдохнуть. Все разговоры отложим на завтра. Воин должен ценить возможность отдыха.
Сказав это, Бальтазар встал и начал готовить хижину ко сну. Манилло расстелил спальник у очага, но ложиться в него не стал, оставив на просушку. Вместо этого он лег на одеяло, расстеленное псом возле его спального места. Опустившись на мягкую ткань, Манилло почти сразу начал засыпать, настолько измотал его прошедший день. Последнее, что слышал мальчик, были препирательства Энрике с Каспером. Лягушонок запретил ложиться мокрому Энрике на одеяло рядом с Манилло, а ламе это было совсем не по душе. Чем все закончилось, мальчик так и не узнал, погрузившись в сон, полный покоя и тишины.
Утро встретило Манилло все той же картиной. Едва он открыл глаза, как увидел препирающихся Энрике и Каспера. Интересно, они спорили всю ночь, подумал мальчик. Проснувшись окончательно, Манилло понял, что спор идет уже совсем о другом: Каспер придирчиво осматривал их припасы, а Энрике категорически не нравилось, что «наглая лягушка копошится в их вещах». Бальтазара не было, поэтому унять эту парочку было некому, чем они вовсю и пользовались.
– А я говорю, что рыться в чужих вещах без ведома хозяина некультурно!
– А я еще раз повторяю: будешь мешать – превращу в головастика!
– Немедленно прекрати! Это рюкзак Манилло!
– Нет, не в головастика. В кувшинку!
– Как тебе не стыдно!
– В кусок мха!
– Чего вы всё ругаетесь? – остановил их спор улыбающийся Манилло.
– А, проснулся уже, – ворчливо сказал Каспер, – ты бы кинжал свой хотя бы в тряпку какую на ночь засунул. Он храпел так, что дом чуть не рухнул.
– Ой, простите, я совсем забыл, что Годрик громко спит.
– Уж в следующий раз не забудь. Да, скажи своему плюшевому зверю, чтобы не мешал мне.
– Не мешал чему?
– Вы ведь сами не знаете, сколько вам еще идти. И за припасами нормально не следите. Должен же кто-то этим заняться. Вот я и занимаюсь. А этот! Вот этот вот мне мешает. Угомони его, иначе я за себя не ручаюсь.
– Энрике, не мешай Касперу, пожалуйста, – все так же не воспринимая всерьез их ссору, сказал Манилло.
– То-то же. Иди, умойся, я там воды нагрел. А ты, меховой, не лезь.
Энрике потерял дар речи от такого наглого обращения, но просьбу мальчика выполнил, с трудом сдерживаясь, чтобы не ринуться к лягушонку, который бойко потрошил рюкзак уже самого Энрике. Манилло вышел с задней стороны хижины, чтобы увидеть уже привычную картину: унылое утро не принесло никаких перемен в погоде – все тот же туман плотной поволокой кутал мир вокруг. Слегка поежившись, мальчик встряхнулся и пошел умываться. Когда он незаметно вернулся назад, Каспер уже закончил возню с их вещами.
– Ну, так уж и быть, вполне сносно. Я ожидал от Бенедикта чего похуже, – сказал лягушонок.
– Бенедикт был гостеприимным! – вспылил Энрике.
– Да знаю я, знаю. Ты на меня не обижайся, что я все ворчу и ругаюсь. Я переживаю за мальчика. Ему предстоит очень непростое дело. А заботиться в пути о нем предстоит только тебе. И этой железке храпящей.
– Я пытаюсь, как могу, – тихо ответил Энрике.
– Я вижу. Вижу. Ты хороший друг, береги его. Не Годрику же, в самом деле.
Голос Каспера стал совсем тихим, но тут лягушонок заметил вошедшего мальчика и взялся за старое.
– Помылся? Ну и ладно. Тут такое дело. Припасы я ваши осмотрел, вроде, все сносно, учитывая, что этот лохматый не ест. Но просто так я вас не могу отпустить.
– Но нам ведь надо в Замок, – попробовал возразить Манилло.
Каспер выразительно посмотрел на Манилло.
– Я думал, ты умнее. Говорю, не могу вас отпустить с пустыми руками, хотя могли бы и погостить подольше. Тихо-тихо, знаю, вас ждут важные дела. В общем, вот тебе немного чая в дорогу. Не такой, как вчера. Рецепт я подсмотрел у одной мудрой женщины. Не знаю, где ты его сможешь выпить в следующий раз, но пусть лежит. Весит немного, а пользы порядочно.
Мальчик взял мешочек с пересыпающимся содержимым и понюхал его. Это был Бабулин чай, тот самый чай, что они пили в то утро, когда Манилло начал свою дорогу.
– Ты! Ты знаешь её?
Каспер ответил ему очередным долгим взглядом.
– Чего встал пнем, – прервал паузу лягушонок, – давай, пакуй вещи, я обратно все засовывать не буду. Видящий еще называется. Стыд и срам.
Когда Манилло, еще не отошедший от шока, начал сматывать спальник и собираться, дверь тихо открылась, и вошел Бальтазар.
– Доброе утро, – пророкотал он своим низким голосом, – как спалось?
– Доброе утро, – ответил мальчик, – спал как убитый. Я хотел извиниться за поведение Годрика ночью.
– Всё в порядке, не переживай. Мне полезно было поспать на свежем воздухе.
Услышав, что Бальтазар спал снаружи, Манилло смутился еще больше.
– Вижу, ты уже собираешь поклажу. Разумно. Выйти стоит засветло, чтобы хоть как-то успеть дойти до северной оконечности болот.
Под присмотром Каспера, Манилло закончил укладывать рюкзак. Мешочек с чаем отправился в рюкзак Энрике. Когда все было уже уложено, рюкзаки закинуты на плечи, а Годрик окончательно разбужен, друзья выстроились по две стороны от двери: слева стоял отряд Манилло, справа – Бальтазар с Каспером на плече и Урсулой в руке.
– Легкой вам дороги, друзья, – начал Бальтазар, – вы сильны вместе, в своем единстве, не забывайте об этом. А, да, Манилло.
– Что такое?
– Красная стрелка указывает на север, – сказал пёс, понизив голос, и подмигнул мальчику.
– Теперь я не забуду, – не смутившись, ответил мальчик.
– Вам надо будет идти отсюда строго на северо-запад, – не сворачивая с курса. Я постарался разведать путь как можно дальше от хижины. Этот путь должен быть безопасен, но все равно стоит быть настороже.
– Бальтазар, разреши мне обратиться к своему сыну, – зазвучал спокойный и холодный голос Урсулы.
– Ты вольна говорить, когда хочешь, – склонил голову воин-пёс.
– Благодарю тебя. Годрик, ты слышишь меня?
– Слышу, Стальная Мать, – тихо завибрировал кинжал в руке Манилло.
– Я помню историю твоего последнего хозяина. Помнишь ли ее ты?
– Да, – едва слышно ответил Годрик.
– Я помню, что произошло тогда, когда вы расстались. Помнишь ли ты?
– Да, – еще тише сказал клинок.
– Сделай так, чтобы этого не повторилось.
– Клянусь твоей мельхиоровой рукоятью, Стальная Мать, – все так же тихо, но уже с достоинством ответил Годрик.
– Хорошо. Обрекаю тебя на верную службу этому воину. Не посрами честь клана.
Во время всего разговора Манилло с непониманием смотрел то на Урсулу, то на Годрика. Встретившись глазами с Бальтазаром, мальчик увидел, как пёс нахмурился и покачал головой, словно запрещая прерывать этот странный ритуал. Когда разговор закончился, Манилло понял, что больше откладывать уход нельзя. Со всем достоинством, на которое способен маленький мальчуган, он глубоко поклонился хозяевам. Бальтазар и Каспер отсалютовали ему мечом и фонариком в ответ. Затем он подсадил Энрике к себе на рюкзак и начал спускаться по лестнице вниз. Пёс последовал за ним, но остался у самого низа лестницы, когда мальчик пошел дальше, в сырой туман.
– Пошел бы ты с ними, – тихо заворчал Каспер, спрыгнувший в ладонь Бальтазара.
– Сам знаешь, не могу. Это его путь.
– Да знаю-знаю, – всхлипнул лягушонок.
Бальтазар посмотрел на него с нескрываемым изумлением, поднеся руку к глазам. Самообладание впервые изменило воину.
– Чего смотришь, громадина, не видел плачущих лягух?
– Честно сказать, не видел. И не ожидал от тебя.
– Ай, к черту, не могу я так. Хоть дорожку им подсвечу.
Каспер спрыгнул с руки воина-пса и сделал пару прыжков в сторону уходящего мальчика. Громко вдохнув, лягушонок перекрутился вокруг своей оси, держа фонарик на вытянутой руке, потом еще раз и еще, пока его не окутал торнадо из света. Вихрь расширялся, волнами расходясь в стороны, но внутренняя его часть скручивалась все плотнее. Когда казалось, что напряжение внутри вихря достигло высочайшей точки, Каспер пронзительно крикнул и остановил свое вращение. Вихрь вокруг него замер, затем втянулся в небо. Пару секунд ничего не происходило, а потом на головы уходящих друзей стали падать крохотные яркие искры, словно причудливый союз света и снега решил посетить эти болота. Поначалу искры падали беспорядочно, но потом стали ложиться в узкий коридор света, показывая Манилло, куда надо идти. Мальчик посмотрел вверх и звонко рассмеялся. Затем он обернулся и радостно помахал рукой Бальтазару и Касперу.
– Спасибо! – прокричал он им.
– Да не за что, это же только до края болот, – тихо пробормотал выжатый как лимон Каспер.
Бальтазар лишь кивнул с одобрительной улыбкой.
– Береги себя, Видящий, – совсем уже тихо всхлипнул Каспер, – береги.
Глава IV
Хотя указания Бальтазара были четкими и простыми, а идти по коридору света было гораздо приятнее. Манилло даже начал напевать песенку, которой его научила Бабуля.
– Пришли ко мне семь светлых лучей,
И каждый принес мне весть.
И вышел целый ворох вестей –
О них я спою вам песнь.
Луч первый мне тихо-тихо сказал
«Прости, ведь я не со зла.
Дорога ждет тебя далека,
И в ней будет свет, и мгла»
Второй ворчливый был малой,
Не сильно стесняясь слов,
Он прямо с порога выпалил мне
«К дороге ты не готов».
За ним явились сразу два:
Громки они были, быстры.
Друг с другом взахлёб кричали они:
«Мы смотрим, и ты смотри».
Пятый пришел суров, молчалив,
Был голосом синих льдов.
Сказал он мне, что я должен идти,
Пусть даже я не готов.
Шестая с седьмым явились вослед
С танцем огня свечи.
Они и были дорогой той,
Что мне предсказали лучи.
– Какая странная песня, – сказал Энрике и поспешил исправиться, услышав обиженное пыхтение Манилло, – поешь ты хорошо, просто я не пойму никак, про что сама песня.
– Я не знаю, мне ее пела Бабуля.
– А ты точно запомнил все слова правильно?
– Конечно. Я помню почти все, чему меня учила Бабуля. Не есть немытые фрукты, убирать за собой со стола, все ее истории.
– Ну, как знаешь. Песня странная.
– А мне понравилась, – впервые за непривычно долгое время подал голос Годрик, – в ней есть что-то от преданий старины, столь чтимых мной.
– Годрик! Ты жив. Мы уже думали, что ты уснул насовсем, – радостно воскликнул Манилло.
– Говори за себя, – возразил Энрике, – я-то знаю, что если бы он спал, мы бы уже оглохли от храпа.
– И я рад вновь поговорить с тобой, мохнатый зверь, – прогундел кинжал в ответ.
– Кстати, о сказаниях. Годрик, я понимаю, что сейчас не время, но ты в последнее время какой-то грустный. Не хочешь рассказать, в чем дело?
Годрик вновь замолчал. Манилло уже было решил, что сейчас не самое удачное время для расспросов, когда клинок снова заговорил.
– Мой предыдущий мастер, – очень тихо начал Годрик, так тихо, что мальчик даже сбавил шаги, чтобы слушать, – я, я подвел его. С самого начала я знал, что ратное дело – не моя стезя, я не хотел в битву. Я боялся ее, не хотел сталкиваться с другими клинками, не хотел поражать тела врагов. Всеми способами я отговаривал своего мастера отказаться от столкновений, предлагая иные пути. А в тот час, когда от битвы было не уйти, я не смог, я зацепился гардой за ремешок и остался в ножнах. Я подвел своего мастера и стал вечным позором для нашего клана. У Стальной Матери прощающее сердце, она любит всех своих детей. Но я прощения не заслуживаю.
– Но, Годрик, ты ведь не виноват в том, что так вышло, ты ведь не мог не цепляться.
– Нет, Манилло, ты не понимаешь. Оружие, сделанное в Гортмаунде, оно не подводит никогда. Если само того не желает.
Наступила тишина, которую грубо прервал Энрике, который решил откашляться. Кашель он сопроводил ощутимым тычком в ухо Манилло. Мальчик встрепенулся и откашлялся уже сам.
– Годрик, ты меня, конечно, прости, но я никакой не ратник и воевать ни с кем не собираюсь. Ты меня подвести не сможешь, значит, службу мастеру будешь вести верно. И Урсула сможет тобой гордиться. И вообще, я тебе друг, так же, как и Энрике.
– Ну-у, – начал Энрике.
В этот раз пришла очередь мальчика тактично и громко прокашляться.
– Друг, да, хоть ты и болтливая железка.
Раздались всхлипывания, которые быстро переросли в полновесные рыдания, среди которых Годрик, ставший еще более гнусавым, пытался что-то сказать.
– Большое вам спасибо, – наконец собрался с силами Годрик, – я рад, что у меня есть такие друзья, как вы.
– Ну, – вновь замычал Энрике, чем вызвал еще один приступ кашля у мальчика.
– Удивительно сыро на болотах, Манилло, ты бы не заболел, – заботливо пробормотал Годрик.
– Я в порядке, к тому же вот и болота кончились, как я погляжу.
С большим удовольствием мальчик ступил на сухую землю и вышел из коридора света, который быстро стаял за их спинами. С еще большим удовольствием Манилло снял с рюкзака Энрике, который смог идти дальше.
– Кстати, Энрике, – чуть ли не впервые Годрик обратился к ламе по имени, – я не знал, что плюшевые звери тоже кашляют.
– Ну, слушай, я не знал, что кинжалы умеют плакать, – заметил Энрике.
– Туше, мой друг, туше.
А местность вокруг неуклонно менялась: сначала стало значительно суше, потом впервые за долгое время Манилло увидел чахлую травку, растущую у корней дерева, потом стали попадаться привычные сосны. Поначалу совсем хилые и маленькие, они все больше теснили странные деревья до тех пор, пока лес вокруг стал вполне пристойным сосняком. Ветер, привольно гуляющий между деревьев, разорвал оставшиеся клочья тумана, и друзья наконец, будто выйдя из шахты, смогли увидеть настоящее солнце, проглядывающее между ветвей. Как только они углубились в лес настолько, чтобы не видеть эти тревожные деревья с темной корой, Манилло с удовольствием объявил привал. Первым делом мальчик развалился на горе опавшей хвои и лежал двадцать минут к ряду с закрытыми глазами, подставляя лицо переменчивым лучам солнца. Энрике было попытался его растормошить, но Манилло лишь отмахивался от этих попыток. Пожав плечами, Энрике прилег рядом.
– Иголки потом сам из меня выковыривать будешь, – ехидно сказал он.
– Буду, буду. Потом, – отозвался мальчик.
– Ну, раз будешь, полежим.
Время медленно проплывало мимо, по руке мальчика прополз самый настоящий жук. Манилло поднес руку к глазам, чтобы лучше рассмотреть его. Жук был обычный, черный, с пухлым брюшком и небольшими усиками, но почему-то сильно понравился мальчику. Манилло уже и забыл, когда вокруг была привычная лесная жизнь. Жук, крайне озабоченный своими жучиными делами, все куда-то торопился, шевелил усами и иногда расправлял крылья, но взлететь не решался. Мальчик долго не хотел отпускать жука, старательно переставляя руки, чтобы тот полз по нему подольше и щекотал тонкими уколами лапок. А потом Манилло вспомнил про стекло, оставленное им в муравейнике. Вслед за этим воспоминанием мальчик вспомнил о Бабуле.
– Пойдем дальше, Энрике. Нам надо найти ручей.
На удивленный взгляд ламы Манилло только покачал головой и поднялся с земли. Видя решимость мальчика, Энрике не стал задавать вопросов. Когда через полчаса они вышли к небольшому ручейку, Манилло вновь объявил привал. Набрав сухих веток, мальчик быстро развел костер и аккуратно вскипятил воды в железной кружке, что им вручил Бенедикт. Когда вода немного остыла, он бережно взял мешочек чая, собранного Каспером, и аккуратно, стараясь не рассыпать ни единой крошки, бросил небольшую щепотку в котелок. Воздух наполнился знакомым запахом. Все еще не веря в такое совпадение, Манилло сделал первый глоток. Чай был действительно тем самым, утренним, что они пили с Бабулей. Разувшись, мальчик сел на берегу ручья с галетой в одной руке и чаем в другой. Вода была прохладной, но не до ломоты в костях, лишь приятно остужая натруженные ходьбой ноги.
Все это время Энрике молчал, понимая важность происходящего. Если бы он знал, как унять тоску мальчика по дому, он бы немедленно сделал все возможное. А пока ему оставалось только с грустью смотреть, как Манилло пьет почти бабулин чай с бабулиной галетой. Когда его друг наконец закончил чаепитие и встал, Энрике тактично не стал смотреть в лицо мальчику, опасаясь увидеть там слезы. Потому он удивился, когда услышал веселый голос Манилло.
– Ну, что, отдохнули, можно и дальше пойти. Ты как, Энрике? Вид у тебя напуганный.
– Я… Я в порядке. Просто мне показалось, что, ну.
– Что я скучаю по дому? Тебе не показалось. Но у нас же самое настоящее приключение, нам нельзя унывать.
– Это понятно, но, всё-таки.
– Уверен, Бабуля бы расстроилась, если бы увидела, что мы наматываем сопли на кулак вместо того, чтобы идти вперед.
– Это точно, – ответил повеселевший Энрике.
– Ну, раз так, то пойдем?
Манилло весело потопал ногами, стряхивая влагу, натянул ботинки, влез в лямки рюкзака и бодро пошел вперед, сверяясь с компасом. А Энрике смотрел на него, удивляясь, когда Манилло успел так повзрослеть.
– Ты идешь? Кто последний придет к Замку, тот кислая селедка! – воскликнул мальчик и припустил между деревьев.
– Эй, так нечестно! У тебя ноги длиннее! Подожди! Сам ты кислая селёдка! – отозвался Энрике и побежал вслед за мальчиком.
Сосняк вокруг становился все гуще и оживленнее. И, чем дальше друзья уходили от болот, тем больше живности появлялось. Если сначала попадались простые пухлые зяблики, шумевшие на тревожную компанию, то потом у леса вокруг словно вывернулись все имеющиеся карманы, доверху набитые пичугами и остальным прилагающимся. Дятлы яростно колотили древесину несчастных сосен, белки носились с шишками так, словно завтра наступает последний день, ящерицы лениво грели бока на всех доступных поверхностях. Апофеозом этой сельской ярмарки стала сорока, беспардонно усевшаяся прямо на голову Манилло, когда тот решил остановиться и рассмотреть одну особо красивую гусеницу.
– Что мне делать? – запаниковал Энрике.
Манилло, стараясь не вспугнуть птицу, пожал плечами. Мальчику было с одной стороны приятно, что птица выбрала его голову для отдыха, но долго живым насестом быть тоже не хотелось. Очень аккуратно он попытался повести головой в сторону, чтобы сорока сама решила улететь на более удобное место, но не тут-то было. Вместо полагающейся пугливости, Манилло столкнулся с неприкрытым хамством. Почувствовав, что точка опоры шевелится, сорока начала оглушительно стрекотать, изливая свой гнев на несчастного мальчика. Взяв пример с Энрике, он тоже решил немного запаниковать. Паника вылилась в выразительный крик и пару взмахов рукой с зажатым в ней Годриком. Сороке происходящее не понравилось совсем: громко то ли всхлипнув, то ли каркнув, птица взлетела на ветку ближайшего дерева, откуда принялась костерить мальчика почем свет.
– По-моему, ты ей понравился, – глубокомысленно изрек Энрике.
– Ты уверен? – спросил Манилло, не сводя взгляда с беснующейся птицы.
– Нельзя быть однозначно уверенным ни в чем, но знаки внимания тебе оказывают исключительные.
– Мне не слишком нравится. Пойдем потихоньку.
Мальчик тронулся вперед, не сводя глаз с сороки. Та, в свою очередь, решила, что просто так простить Манилло – выше ее сил. Потому стала перелетать с ветки на ветку следом за путниками и извещать лес вокруг о свершившимся святотатстве. Первое время внимание Манилло металось между сорокой, компасом и дорогой, но постепенно трескотня новой спутницы ушла на задний план, оставив мальчика наедине с красотой леса вокруг. А посмотреть было на что. Плоскоземье, всё тянувшаяся и тянувшаяся, стала сменяться небольшими холмами, изредка начали попадаться крупные валуны серого и коричневого цветов. Мальчик все ломал голову, как они могли здесь очутиться, ведь рядом нет ни единой горы.
– Следы ледника, – сказал Годрик, заметив удивленные взгляды Манилло, – когда-то давно здесь прошел ледник, уничтоживший на своем пути все живое. С собой он нес обломки породы. А когда он растаял, обломки так и остались стоять. Со временем их окружил лес, зарастив шрам, оставленный этим доисторическим чудовищем.
Манилло только изумленно кивнул и стал всматриваться в камни еще внимательнее, словно искал в них следы катастрофы, которая случилась здесь в незапамятные времена. Так, незаметно, в рассматривании леса и споре с сорокой, прошел день. Друзья не успели понять, в какой именно момент солнце начало заходить, но когда они вышли на большую поляну, небо уже начало проглядывать темной синькой через красные облака. Манилло застыл, рассматривая последние минуты дневного небосклона, а вот Энрике было далеко не до любования красотой. Прямо посреди поляны был колодец без ворота. Кладка была старой, местами камни начали осыпаться. В сумерках зрелище было довольно пугающим, особенно если ты небольшой плюшевый зверь. О своем недовольстве выбранным местом Энрике поспешил сообщить мальчику.
– Ну, куда мы еще пойдем, темнеет уже. Мы опять заблудимся, и в этот раз Бальтазар нам уже не поможет.
– Я тебя очень прошу, давай уйдем отсюда, я не могу провести ночь рядом с этим, – Энрике побоялся даже произносить вслух, с чем именно он боится проводить ночь.
– Нет, Энрике, ты как знаешь, а я уже устал на сегодня. И плутать по лесу я больше не хочу.
Видя, что его доводы не работают, Энрике совсем отчаялся.
– Давай хотя бы не будем к нему подходить, останемся с краю.
– Ничего страшного тут нет, смотри.
Манилло быстро прошел расстояние до колодца, потрогал кладку и заглянул внутрь. Там было темно, гораздо темнее, чем снаружи. Мальчик свесился немного, чтобы отчетливее рассмотреть глубину, но тут у Энрике сдали нервы.
– Ну, что там? – закричал он с края поляны. – Не молчи!
– Да, вроде, ничего. Колодец. Ладно, – нехотя согласился мальчик, – заночуем с краю. Но утром ты подойдешь к колодцу и заглянешь внутрь, обещай!
– Ладно, – с упавшим сердцем ответил Энрике.
Только после согласия друга мальчик пошел назад. Этим воспользовалась их спутница: сорока перелетела с дерева на край колодца и начала ругаться уже оттуда. Однако, увидев, что развлечение кончилось, и мальчик больше никуда не планирует идти, птица замолкла. Некоторое время посмотрев на приготовления лагеря, сбор веток для костра и разворачивание спальника, сорока улетела, на прощание крикнув что-то на своем сорочьем. А Манилло весело помахал ей вслед. Нужно было готовиться ко сну, а мальчик внезапно почувствовал себя действительно смертельно усталым.
Кое-как пожевав ужин, Манилло заполз в спальник, где тут же ощутил шишку, впившуюся ему между лопаток, но силы оставили его окончательно. Все, на что он был способен – невнятное «спокойной ночи» в адрес Энрике. Даже Годрик не был водворен в ножны по случаю ночи, чем не преминул воспользоваться, огласив округу сшибающим с ног храпом.
– Лучшая защита от ночных хищников, – пробормотал Энрике, и подсел ближе к мальчику, не сводя глаз с темного силуэта колодца.
Ночь нагло заявила свои права на все вокруг, и на смену дневной воркотне пришли таинственные шорохи в темноте. Терпение Энрике длилось недолго: с трудом, он все же смог засунуть Годрика в ножны, потому что слушать мир вокруг было невозможно. Только после этого стало еще тревожнее. Шорохи стали громче во много раз, к тому же Энрике расслышал дыхание Манилло. Беспокойное, хриплое, будто мальчику снова снился кошмар. Энрике подсел еще ближе к Манилло, чтобы разбудить его, если станет совсем тяжело, и продолжил караулить колодец.
Несколько раз Энрике казалось, что из колодца полезло какое-то жуткое черное тесто, тогда он закрывал глаза копытами, а когда он вновь смотрел на колодец, наваждение проходило. Поэтому, когда из колодца стали доноситься звуки копошения, Энрике не поверил в их реальность. И только после того, как из колодца показалась бледная рука, он действительно испугался. Первым его движением было разбудить Манилло криком «я ведь предупреждал», но когда за рукой появился голова с длинными черными волосами и рогом, растущим из центра лба. Энрике растерял всю храбрость настолько, что не мог даже закричать. Все, что ему оставалось – сидеть и смотреть на фигуру, как кролик на питона. Колодезный ужас неторопливо вылезал наружу, в полной уверенности, что жертвы никуда от него не денутся. Встав на кладку, фигура распрямилась во весь немалый рост, силуэт словно вытянулся выше окружающего леса, почти задевая облака. От испуга Энрике не мог даже трястись, он просто смотрел, как весь мир вокруг сузился до фигуры, которая слезла на траву и медленно пошла в сторону спящего Манилло. С каждым шагом Энрике искал в себе силы закричать и не находил. И в тот самый момент, когда фигура нависала в своей громоздкости над Энрике, он смог сбросить с себя оцепенение. Силуэт резко поднял руку вверх, и это стало последней каплей: Энрике спрятал голову в руках.
– Ш-ш-ш, – зашипело сверху.
Энрике с трудом оторвал руки от лица и посмотрел на источник звука. Перед ним стоял мужчина, не такой уж и высокий, как показалось сначала. Он держал вытянутый палец перед губами и качал головой.
– Не разбуди своего друга, – зашептал мужчина, – ему лучше выспаться.
– Я… Да, в смысле, нет, не разбужу.
– Вот и хорошо. Посидим у костра? Ночь сегодня не самая теплая.
Не став ждать ответа, мужчина быстро развел костер прямо поверх вечернего костровища. В процессе он изредка посматривал на мальчика, проверяя его сон, но Манилло спал глубоким, хоть и неспокойным сном. То и дело доносился тихий стон, но окончательного пробуждения за этим не следовало. Буквально через пару минут мужчина сел прямо на землю в круг света у занявшегося огня и с удовольствием крякнул, расправив спину. В свете костра у Энрике появилась возможность рассмотреть пришельца. Мужчина был довольно кряжистым, но в движениях его была неуловимая легкость, нехарактерная для людей такой комплекции. Одет он был сплошь в кожаную одежду грязновато-коричневого оттенка, но примечательным было другое. То, что Энрике поначалу принял за рог, на самом деле было синеватым пером сороки, вплетенным в кожаную же ленту, которой незнакомец повязал свои длинные черные волосы.
– Вот и посидим, вот и славно, – вполголоса сказал мужчина, – меня Франциск зовут.
Энрике удивленно посмотрел на протянутую ему руку: в первый раз за все время их приключения вот так вот запросто знакомились с ним напрямую, а не с Манилло. Польщенный таким вниманием, Энрике протянул копытце, которое тотчас же было крепко пожато.
– Меня зовут Энрике. Я плюшевая лама, мы с моим друзьями Манилло и Годриком тут путешествуем, идем в Грязный Замок, – представился он и тут же захлопнул рот в страхе, что он сболтнул лишнего.
– В Грязный Замок, значит? Ну, удачи вам в поисках. А я вот, иногда прихожу сюда, люблю с птицами пообщаться. С сороками особенно. Есть тут одна особо разговорчивая.
– Кажется, я знаю, о ком вы. Мы с ней встретились сегодня, днем.
– Еще бы вам не встретиться. Любит она общение, ничего тут не поделать. Про вас тоже она мне рассказала.
– Скажите, а вам не сыро жить в колодце?
– Так я там не живу. Где это видано – в колодце жить. Нет, я через колодец сюда хожу, вот как сейчас пришел.
– Понятно, – протянул Энрике, который вдруг проникся доверием к Франциску.
Если ему доверяют даже сороки, чем Энрике хуже. И вот, решившись окончательно, он спросил.
– Скажите, а вы смотритель?
– Я? Да какой там, ты чего, дружище. Я так, тут похожу, там посижу. Куда мне до смотрителя. На них ответственность лежит, а я птица вольная. Вот, к тебе сегодня решил прийти, – подмигнул он Энрике.
Энрике почему-то даже не разочаровался, наоборот почувствовал еще большую симпатию к Франциску. Внезапно ламе захотелось выложить всю историю их с Манилло путешествия, ничего не скрывая, вот только он не знал, с чего начать. У мальчика это каждый раз выходило складно, а вот в себе Энрике сомневался. На помощь пришел сам Франциск.
– Слушай, а расскажи, как вы сюда попали. Ночь длинная, ты спать не хочешь, как я погляжу.
И История пошла сама собой. Энрике подробно рассказывал про встречу с Бенедиктом, про дом Иеронима-Берти, про Долгие Болота. Только битву у безымянной речушки он упомянул поверхностно, во многом из-за того, что провел большую часть времени лицом в штанине Манилло, но не только поэтому. Просто это хотелось забыть, и не рассказывать никому. Если Франциск и заметил недостающий фрагмент, то виду не подал. Когда Энрике закончил, костер почти догорел, а небо уже начало едва светлеть. Вопреки предположению ламы, что дальше последует задумчивая тишина, Франциск сразу же подхватил рассказ.
– А потом ты стал охранять сон Манилло и жутко бояться колодца. Хорошая история вышла. В общем, я рад, что встретились. А теперь пойду, не хочу пугать еще и твоего друга. Пока, Энрике.
– Рад был знакомству, Франциск.
Легко встав, Франциск еще раз потянулся. Откуда-то из лесу заухала сова. Мужчина прислушался к уханью, тихо засмеялся и погрозил пальцем в темноту. Потом так же пружинисто и легко он подошел к колодцу, сел на кладку и перебросил ноги. Обернувшись в последний раз, он помахал рукой Энрике и спрыгнул вниз. Энрике так и остался стоять с поднятой рукой в ожидании всплеска снизу. Всплеска, естественно, не последовало.
***
Темно. Темнее, чем в прошлый раз, когда рядом был Крампус. Та темнота была комфортной, домашней темнотой чулана, а теперь вокруг словно было много острых углов, тем опаснее, что ничего не было видно. Манилло вытянул руку перед собой и медленно пошел, пока не уперся в гладкую поверхность. Стена, если это была стена, была прохладной и отполированной настолько, что напоминала стекло. На минуту мальчику задумался, в какую сторону идти: влево или вправо. Но потом Манилло решил, что разницы нет никакой, и пошел влево. Шаги возвращались к мальчику гулким эхом, рука не встречала никаких препятствий вдоль стены.
Наверное, в такой ситуации положено было испугаться, но отчего-то страх не шел. Наоборот, Манилло было жутко интересно, чем же все закончится. Чтобы скоротать время в бесконечном коридоре или зале, или пещере, Манилло стал придумывать, что ждет его в конце. Сначала он решил, что очутился в гостях у подземных гномов, и сейчас идет по штольне. Потом ему подумалось, что на самом деле он в животе у какого-то дракона, который его проглотил во сне. Когда он уже почти нарисовал себе образ гигантской рептилий, впереди забрезжил красноватый свет. Точно, это пламя у него во рту, подумал мальчик. Как же теперь выбраться и не сгореть? Однако то, что казалось пастью дракона, оказалось дверным проемом, верхняя часть которого едва виднелась где-то очень высоко над над головой. Манилло ускорил шаг, так ему не терпелось узнать, почему он здесь, и, главное, где это «здесь» находится. Но в последний момент мальчик вспомнил об осторожности, поэтому замедлил шаги возле проема и аккуратно выглянул наружу.
Его глазам открылась большая зала, освещенная редкими факелами, которые безбожно чадили. Два ряда массивных колонн черного цвета, опираясь на пол черного цвета, поддерживали высокий потолок, который терялся в вышине, но, вероятно, тоже был черного цвета. Приглядевшись, мальчик решил, что все это вырублено в сплошном массиве черной скалы. Все стены и колонны были покрыты кричаще избыточным количеством маленьких шпилей, ложбинок и пилястр. Первое впечатление не обмануло мальчика: острые углы здесь действительно водились, и их было много. Несмотря на обилие в украшательствах, комната казалось пустой, единственным украшением была большая картина у дальней стены, отсюда казавшаяся маленьким прямоугольником. Осмотревшись по сторонам, Манилло не обнаружил ни следа живых существ, поэтому решил, что можно и пройтись по зале до картины. Первые несколько шагов мальчик прошел медленно, рассматривая стены и колонны, но от многообразия и регулярности узоров рябило в глазах, потому Манилло сконцентрировался на картине. Чем ближе он подходил, тем явственнее чувствовал, что где-то уже её видел. Когда он смог рассмотреть силуэт, изображенный на ней, сомнений не осталось: это был тот самый шепелявый скелет с усами. Сейчас он сидел в задумчивой позе, уперев лоб в костяшки руки, котелок тихо покоился у него на колене, словно причудливый питомец. Мальчик тихо подошел к холсту. Страха все не было, что удивляло, учитывая их последнюю встречу. Слегка откашлявшись, Манилло решился нарушить задумчивость изображенного.
– Кхм-кхм, – откашлялся мальчик, – добрый день, ваше высочество.
– Ба, Бернард, мой фтаринный друг. Не фамое удафьное время для вивита. Видифь ли, я в груфьти, – ответила фигура на троне, – И, да, фколько рав напоминать. Вафе велифеффтво, не вафе выфотефтво. Я ве не принтф, как когда-то, я король.
– Простите, ваше величество, я был не прав. Отчего вам грустно?
– Рав’ве тебе ведомы тревоги монарха? Да и интерефны ли? Не думаю.
– А вы попытайтефь-сь, может быть, вам станет легче.
На Манилло хитро блеснули два голубых огонька из глазниц.
– Ну, фмотри, Бернард, – с нажимом произнес монарх последнее слово, – я веду войну, войну бев фмыфла и контфа, я уве фам не уверен, ватфем, но я обяван это делать. Ты фпрофиф, так ли она нувна, эта война. Я тебе не ответфю, потому фто помню уве и фам. Да внал ли когда-либо…
Вдруг в зале раздались крики. Откуда-то из угла появилось новое действующее лицо. Сначала Манилло принял появившегося за живую кучу мусора, но потом разглядел в красноватом свете факелов, что на самом деле это была крупная, даже гигантская крыса, замотанная в видавшие виды рубище. Капюшон одеяния был натянут чуть ли не по самый кончик крысиного носа, что не мешало ориентироваться созданию в полумраке. Вытянув трясущуюся лапу, крыса шагала к Манилло и выкрикивала всякую бессмыслицу.
– Гордости безумцев не сломать хребет! Скудные умом увидят только отсвет кинжала в ночи! Плюшевый зверь разорвет небо своим криком!
– Интерефно, тфем тебе не угодил Бернард?
– Плюшевый зверь!
– Да, я флыфал ф первого рава, Мифель. Будь немного внятнее.
– Разорвет небо! Белая чума обрушится на головы не ведающих усталости!
– Не критьфи, повалуйфта. У меня от этого болит голова.
– Плюшевый зверь!
– Мифель, я профу по-хорофему.
– Разорвет.
– Мифель.
– Но ведь разорвет.
– Мифель, в пофледний рав предупревдаю!
– Извините, ваше величество.
Подобрав полы рубища, Мишель удалился туда, откуда пришел. Манилло готов был поклясться, что услышал фразу про плюшевого зверя еще три раза.
– Профти, Манилло. Я хотел фкавать, Бернард, – сказал король и указал на темные углы залы, в которых Манилло поначалу не увидел ничего подозрительно.
Лишь вглядываясь до рези в глазах, мальчик стал различать силуэты, замотанные в черную ткань. Затем один из этих невидимок едва пошевелился, сдвинулся буквально на волос, и Манилло увидел взгляд двух холодных глаз рептилии, буравивших его.
– Мои подданные не любят чуваков. И, ефли я могу уревонить Мишеля, то ф моей фтравей придетьфя попотеть, фтобы офтановить их рвение. Бевопафнофть в военное время, фам понимаеф.
И все еще страх не шел к мальчику. Все воспринималось как нечто логичное, простое и понятное. Вместо страха было только сожаление к фигуре на троне.
– Вы сегодня необычайно бледны, ваше величество. Вам нездоровится?
– Увы, бледным я фтал офень давно, уве пофле нафего ф тобой внакомфтва. Дела фердефные. Но не будем ныне груфтить. Ко мне прифел фтарый друг! Объявляю танфы!
– Танцы?
– Танфы, Бернард! Нафе королеффкое велифеффтво велает танфевать. Валь, фто не водитфя вдефь инфтрументов, вато ефть зритель. Смотри и запоминай, Бернард, – абсолютно нормальным голосом закончил речь Бледный.
В полной тишине мрачной залы Бледный стал танцевать. Сначала с трудом вспоминая правильные движения, потом все проще и легче, король элегантно выписывал полукружия руками и ногами. Котелок, забытый и брошенный, покоился на кресле. А Манилло смотрел на все это и запоминал, понимая, что сейчас происходит что-то очень важное. Когда танец завершился, Бледный поправил костюм и слегка поклонился мальчику.
– Теперь тебе пора в путь, друг. Я уверен, тебя вдут дела повавнее.
Словно дождавшись сигнала, зала резко схлопнулась куда-то внутрь рамы картины, оставив Манилло в полной темноте. Последнее, что он увидел, это палец на руке Бледного, важно указующий вверх. Некоторое время ничего не происходило, но мальчик уже привык к тому, что мир вокруг него любит встать на дыбы. Но в этот раз ощущение пустоты длилось слишком долго, Манилло даже успел заскучать, пока не сообразил, что надо посмотреть вверх, куда указывал Бледный. Едва он поднял взгляд, как на него понеслось какое-то светло зеленое пятно. Испугавшись столкновения, мальчик съежился и спрятал лицо в ладонях. Поняв, что бояться нечего, он убрал руки и увидел привычный лес вокруг себя, посреди которого возвышался грязного цвета утес с какими-то развалинами сверху.
Солнце только начало проглядывать сквозь высокие сосны, которые толпились вокруг Грязного Утеса, когда Манилло наконец подошел к обломкам некогда могучих стен, теперь лежащих вокруг. Странная эмоциональная немота опустилась на мальчика, словно ему было все равно, что с ним происходит, и почему рядом нет Энрике и Годрика. Словно в тон его внутренней тишине лес вокруг примолк в своей постоянной сутолоке, притихнув вокруг этих развалин. Как умирает древняя легенда, постепенно исчезая из памяти поколений, так и замок год за годом понемногу врастал в утес, давший ему свое имя. Когда-то возвышавшийся над округой, теперь он был с трудом различим среди коричневатых камней, ставших его фундаментом.
Почему Манилло все время верил в речи других, почему он считал это место каким-то избавлением от всех бед, упавших на его голову, он не знал, но не прийти сюда он не мог. Теперь он видел, что вместо символа возмездия и справедливости тут была лишь груда камней, и ничего больше.
Утреннее солнце, все еще слабое в своих попытках разогнать влажные дымки ночи, скрылось теперь за дождевым облаком. С растущим раздражением мальчик наклонился за булыжником, лежавшим у его ноги, чтобы бросить один коричневый камень к груде других таких же бесполезных камней. Когда Манилло распрямился, зажав булыжник в руке, он замер, как громом пораженный. Укрытый дымкой тумана перед ним стоял Замок в своей прежней славе и циклопической массивности.
Неожиданные слезы побежали по щекам Манилло, мальчик пытался вдохнуть, снова и снова, но безуспешно. Булыжник глухо упал на землю к ногам мальчика, но он ничего не заметил. Грязный Замок был реален, как никогда, куда реальнее плотного леса вокруг. Если замок Бледного был увит всеми возможными украшениями, то здесь все было скупо и монументально. Узкие бойницы сурово рассматривали маленькую букашку, дерзнувшую подойти так близко, эркеры словно напирали на Манилло в попытке раздавить незваного гостя. Замок все рос и рос, вытягивая языки тумана далеко в лес, пока один из них не накрыл собой мальчика. И, когда утреннее солнце робко выглянуло из-за набежавших облаков в последний раз, оно не увидело ни мальчика, ни Грязного Замка. И, уже не сдерживаясь, дождь застучал по земле, смывая пару слезинок мальчика, упавших на коричневые камни.
В третий раз темнота мальчика даже не удивила. Постоянные провалы во мглу уже стали казаться чем-то логичным и обыденным, словно так и положено. Манилло просто стал ждать какого-нибудь знака, как в прошлый раз. Например, какой-нибудь пролетающей кометы. Кометам положено летать по небу, значит, надо посмотреть наверх. Но верха тут, наверное, и нет. Значит, нужно его придумать. Пусть верх будет там, решил Манилло, и поднял голову. Комет там не было, впрочем, никаких других небесных тел тоже. Наверное, опаздывает, подумал он, надо дать время, знаки не являются тогда, когда удобно тебе. Чтобы не было так скучно ждать, Манилло начал считать про себя. Обычно он мог дойти до ста, но сейчас целых три раза подряд он сбивался на третьем десятке.
На четвертую попытку Манилло дошел до сорока трех, когда знак, наконец, появился. Не комета, не свет, даже не звук – легкое дуновение ветра на щеке мальчика. Он резко повернулся в наветренную сторону. В темноте перед ним горели семь свечей. Пламя их было ровным и спокойным, несмотря на ветер, который теперь ласково трепал волосы на голове Манилло. Хотя все это было самым простым, даже обыденным, мальчик смотрел на огни перед собой, затаив дыхание. За свечами было что-то большое и важное, что-то такое, что трудно было бы описать, но если бы Манилло попытался, он бы вспомнил тихие вечера с Бабулей, когда она рассказывала ему бесчисленные истории, пока он ел еще теплое бисквитное печенье. Он бы рассказал про свои вылазки в лес за домом, когда, весь мир раскрывался перед ним, как книга, на каждой странице которой сокрыто нечто изумительное и волнующее, что нельзя не рассмотреть внимательно. Еще там были простыни, так приятно холодящие руку перед сном, лакированная низенькая дверца в подвал, где висели пучки странно пахнущих трав, из которых Бабуля делала свой чай. Были закаты, рассветы, водяная мельница со скрипучим колесом, цветные стекла, которые так щедро подбрасывала ему река. Там было обещание завтрашнего дня.
Ровный свет наполнял его радостью и ожиданием чуда, которые что-то в нем меняли так, что он сам становился светом. Смех, простой смех – единственный способ, которым Манилло смог выразить то, что полнило его, это тепло внутри себя. И он засмеялся смехом, подобным пламени свечей: чистым ровным смехом ребенка, не знавшего зла.
Так было, пока что-то вокруг не изменилось, утратилось безвозвратно, от чего смеяться стало неприятно, даже больно. Ветер начал крепчать, все сильнее налетая на свечи и мальчика. Манилло поднял руки, чтобы оградить пламя от порывов, продлить обещание новых дней, но сил не хватало. В завываниях ветра послышались крики, кто-то громко звал его по имени, но мальчик знал, что не может отвлечься, ведь оградить пламя было важнее. Глаза нестерпимо жгло от сухости, слезы не успевали смочить их: ветер тут же уносил эту влагу. Манилло вытянул правую руку в последнем усилии, чтобы закрыть от растущего хаоса хрупкий порядок перед собой, когда одна из свеч потухла. Ветер мгновенно стих, но мальчик понял, что катастрофа неминуема. Кто-то продолжал упорно звать его по имени, но ему не было до этого дела. Он вновь потянулся вперед, уже сам не понимая, зачем, когда свечи стали гаснуть одна за другой, оставляя перед ним семь огарков, над которыми курились дымки.
В струях дыма он все еще видел то обещание, ту радость, которая приходила с новым днем, но она все больше блекла и размывалась. Дым истончался, в нем появлялись провалы, из которых на мальчика посмотрела уже совсем другая тьма, совсем не уютная, а колючая. Лес, Бабуля, их дом, запах чая – все это прибиралось жадной рукой внешней пустоты, которая взамен давала только горечь и резь в глазах. Теперь ветер не мог высушить глаз мальчика – то ли от рези, то ли от осознания случившегося, уже не разобрать, полились слезы. Голос, зовущий его, становился настойчивее, но уже было все равно: как и куда теперь идти и торопиться, после того, что произошло. Манилло сел и обхватил голову руками. Последнее, что он видел – шесть струек дыма над семью свечами. Манилло закрыл глаза.
Сон, самый обычный сон наконец-то смилостивился над мальчиком, бережно взяв его под свое мягкое крыло. А где-то там, снаружи Энрике повторял имя Манилло, не отходя от него ни на шаг уже почти сутки.
***
Каждое пробуждение здесь было особенным, как были особенными сны. Ночь на маяке, разбитый лагерь в лесу после встречи с Иеронимом-Берти, утро у Бальтазара – каждый раз Манилло утро имело свой привкус. Сейчас, после пробуждения, мальчик не торопился открыть глаза, оттягивая момент окончательной встречи с миром. Можно было построить картинку у себя в голове, просто вслушиваясь в происходящее. Треск большого огня где-то неподалеку, отдаленное тихое пение птиц, шум деревьев на ветру. Еще и кто-то забыл спрятать Годрика в ножны, если судить по храпу.
Глубоко вдохнув, Манилло отважно открыл глаза. Первое, что он увидел – силуэт ламы на фоне большого закопченного камина. Энрике сутуло сидел прямо на темном дощатом полу, опустив уши. На множестве крючков у камина висели бессчетные плошки, половники и котелки, справа была свалена пирамида дров. Когда мальчик перевел взгляд наверх, он увидел кладку коричневого камня, переложенную толстенными балками. С них свешивались разные пучки сушеных трав, почти как у Бабули в подвале. Слева в стене было узкое окно с решеткой, через которое виднелись верхушки сосен. Опустив взгляд, мальчик разглядел огромный прямоугольный стол, высотой заметно больше его самого. Видимо, Манилло лежал на чьей-то кухне. Вряд ли его хотели приготовить, потому что постель из выделанных шкур под ним была вполне себе уютной, а держать будущую еду в комфорте было бы довольно странно. Еще раз подумав, мальчик все-таки решил, что хозяину жилища вполне можно доверять, и поводов для паники нет. Окончательно убедившись в безопасности, Манилло привстал с лежанки.
– Энрике, – хриплым спросонья голосом позвал он друга.
Тот подскочил на месте так неловко, что чуть не угодил в камин.
– Манилло, ты проснулся! Наконец-то, мы с Годриком места себе не находили. Ты не думай, он только что задремал. Эй, железка, подъем, Манилло очнулся.
Выпалив это, Энрике схватил кинжал, лежавший перед ним на полу, и начал трясти, что было сил.
– Враги! Тревога! – в голос загнусавил Годрик.
– Нет никаких врагов, дуралей, Манилло проснулся! – перекрикивал его Энрике.
Еще пару минут они соревновались в силе своих голосов, пока Энрике чуть ли не пырнул Манилло кинжалом, чтобы убедить того в том, что мальчик проснулся, и никаких врагов вокруг нет. Затем они на два голоса начали радоваться этому факту, все так же стараясь перекричать друг друга. Когда кутерьма наконец улеглась, у Манилло уже болела голова от их воплей. Энрике присел на край лежанки мальчика, положил клинок себе на колени и начал рассказ о ночном визитере.
– Когда Франциск ушел, я остался сидеть один, потому что железка дрыхла, не замечая вообще ничего вокруг. Через час солнце уже взошло, а ты все никак не просыпался. Я решил, что ты очень устал, и надо подождать еще немного. Но когда проснулся даже Годрик, я совсем заволновался. Начал тебя будить, а ты не просыпался. И дышл так тяжело, с хрипом.
– А я сразу говорил, что кашель нездоровый! – встрял Годрик.
– Да успокойся ты, врачеватель.
– Не ссорьтесь, пожалуйста, – остановил их Манилло, – продолжай, Энрике.
– Сначала я тебя тряс, потом вылил воды на лицо – ничего не помогало. Ну, а потом…
– Потом волосатый начал паниковать. Все причитал, гладил тебя.
– Да, – тихо согласился Энрике.
– Так прошел еще час. Когда я смог достучаться до нашего плюшевого друга, он уже был почти невменяемым.
– Прости, Манилло, я за тебя переживал, – уже едва слышно сказал Энрике.
– Уже все в порядке, чего теперь попусту грустить, – успокоил его мальчик.
– Ну, да. Годрик мне сказал, чтобы я пошел назад к Бальтазару, взял с собой компас, карту. Так я и поступил. Только вот потом вернулась та сорока. Она села на ветку и стала кричать на тебя, ты не просыпался. Ей быстро надоело, и она улетела. И я вспомнил про Франциска.
– Энрике ушел, но быстро вернулся. Я тогда ему наговорил нехороших слов, в чем раскаиваюсь до сих пор. Это был недостойный поступок. Потом, когда он мне все объяснил, я принес ему свои извинения, но меня до сих пор гложет стыд за свое недостойное поведение.
– Да ладно, бывает, что было, то было, – заверил друга Энрике.
– И все равно, прости меня, я был не прав, – торжественно нараспев сказал Годрик.
– Вот он и тогда так рыдательно извинялся. Молчу-молчу, всё, уже помирились. Так вот, я залез на колодец, с трудом, надо сказать, и начал звать Франциска. Не знаю, сколько я так кричал, пока он меня не окликнул из-за спины. Я не удержался на бортике и упал вниз, только он меня поймал за ногу и вытащил. Но компас я обронил, так его потом и не нашли.
– Давай ближе к делу, Энрике, – мягко вмешался Манилло.
– А, ну, вот. Франциск сказал, что звать его было бесполезно, и про тебя ему рассказала сорока. Он быстро тебя осмотрел, сказал, что у тебя болотная немоть.
– Болотная немочь, – поправил Годрик.
– Да, она. Он сказал, что тебя нужно отнести в тепло и поскорее. Что-то еще там было про редкие травы, но я уже не помню. А потом он схватил тебя и прыгнул в колодец. Мы с Годриком остались на полянке. Он все нервничал, что я отдал тебя непонятно кому, а мне было спокойно. А под вечер Франциск вернулся, сказал, что тебе нужен покой и сон. И отнес меня, Годрика и все наши вещи сюда. Когда я тебя увидел, ты был весь мокрый, дрожал. Франциск велел поддерживать мне огонь, а сам отпаивал тебя разными настоями. А потом он ушел за какой-то особой травой, которая растет только в горах. Так до сих пор не вернулся. Ты все это время спал. Иногда начинал смеяться, но чаще ты плакал. Я звал тебя по имени, но ты никак не просыпался. Только под утро ты перестал быть таким горячим и успокоился. А я вот, поддерживал огонь. Дальше сам знаешь.
– Сколько я проспал?
– С того вечера на полянке прошла ночь, день и еще одна ночь. Сейчас полдень.
Манилло присвистнул. Никогда еще он не спал так долго.
– Скажи, а где мы? Дома у Франциска?
– А я не говорил? Поздравляю, Манилло. Мы добрались до Грязного Замка.
Сначала Манилло хлопал глазами, силясь поверить во внезапную новость. Потом попытался вскочить с кровати, чтобы все вокруг осмотреть, но болезнь пока не отступила: в глазах пошли темные круги, Энрике с Годриком и камином смешались в одно мутноватое пятно, и мальчик рухнул обратно на лежанку. Отдышавшись, он увидел встревоженного Энрике, нависающего над ним. Тот что-то говорил, но слова шли через какую-то вату.
– Нельзя… отдыхать… Франциск… резких… лежи…
Манилло предложение понравилось, он даже засмеялся, от чего Энрике совсем встревожился и забегал по комнате, хватаясь то за дрова, то за Годрика, то за кочергу. Это рассмешило мальчика еще сильнее, но сил смеяться уже не оставалось: он так и уснул, с улыбкой на лице.
Когда он проснулся в следующий раз, небо за окном стало багроветь, а в комнате стало ощутимо шумнее. Гремела посуда, были слышны два голоса: один повыше – Энрике, перемежался низким приятным баритоном, переходящим в бас. Но важнее всего был запах. Едва он коснулся ноздрей Манилло, как в животе у мальчика заурчало с такой силой, словно Годрик решил вздремнуть у него внутри, где-то между ребрами и пупком. Думать об этом было не самым приятным занятием, поэтому Манилло аккуратно приподнялся с кровати, чтобы не рухнуть вновь. У стола он увидел черноволосого мужчину, который, скорее всего, и был Франциском. Он что-то помешивал в большой кастрюле, иногда пробуя на вкус с деревянной поварешки. Энрике крутился рядом, подавая то один ингредиент, то другой. Годрик чинно возлежал возле камина, наставляя Энрике, который уже пару раз чуть не споткнулся об кинжал. На третий он уже не выдержал.
– Слушай, ты, гнусавый лом, обязательно лежать именно здесь?
– Пламя напоминает мне о моментах юности, когда я только вышел из горнила. Как же давно это было. Вот тебе сколько лет, мой пушистый друг?
– Не знаю, лет восе…
– А мне уже третье столетие стукнуло. Понимаешь? С возрастом учишься ценить простые радости жизни, доступные аскетическому орудию воины. Ведь если подумать,..
– Бла-бла-бла, черт с тобой, лежи, где лежишь, только без нравоучений.
Франциск, краем глаза подглядывающий за пикировкой друзей, улыбался. Глядя на него, Манилло понял, почему Энрике так сразу доверился ему. Улыбка как улыбка, но морщинки у глаз были добрыми, почти родными.
– Добрый день, – тихо сказал мальчик.
В комнате все резко замолкли, Франциск упустил поварешку в кастрюлю, а Энрике выронил чеснок. А потом, как и в первый раз все загомонили разом, пока Франциск не призвал всех к порядку, постучав по кастрюле ложкой.
– Добрый, только уже вечер. Как спалось? – с той же приятной улыбкой спросил Франциск.
– Хорошо, только я очень голоден.
– О, – мужчина поднял палец вверх, – хороший признак. Идешь на поправку. Сейчас организуем все. Энрике, где там чеснок.
– Несу!
Хлопоты пошли бодрее, а живот Манилло урчал все громче. И вот, когда мальчик уже почти падал в обморок от голода, Франциск торжественно попробовал содержимое кастрюли еще раз, критично почмокал губами и громко объявил «готово». Манилло кубарем слетел с лежанки и побежал к столу, но его встретил осуждающий взгляд Франциска.
– Пока что, братец, тебе прописан постельный режим. Сейчас организуем тебе тарелку. А потом и потолковать можно.
Через пару минут на коленях у полусидящего мальчика образовалась глубокая корявенькая, но крепкая миска с густым то ли супом, то ли похлебкой красного цвета.
– Прошу, мой особый рецепт, – помпезно объявил хозяин жилища, – я зову его, хм, э, пока я его никак не зову, но оно вкусно. Ешь.
Не став ждать второго приглашения, Манилло степенно взял ложку и начал аккуратно есть предложенное. Франциск удивился такому поведению, поднял брови, но потом кивнул с улыбкой, пробормотав что-то про школу Бальтазара. Так, ложка за ложкой, мальчик аккуратно съел всю миску.
– Вот и хорошо, – сказал Франциск, забирая миску у мальчугана, – сейчас напою своим морсом и поболтаем.
Когда он вернулся со стаканом, Манилло уже спал. Мужчина улыбнулся и, пожав плечами, сам с удовольствием выпил морс. Потом он повернулся к ламе, сделал строгие глаза и издал свое уже фирменное «ш-ш-ш». Энрике с комичным ужасом зажал руками рот.
– Пусть спит, – шепотом сказал Франциск, – только не забудь убрать Годрика на ночь в ножны. А мы с тобой пойдем, поболтаем с совами на крыше.
Путь наверх был не из самых простых: замок, вернее, его развалины были какими-то шаткими и ненадежными. По сути, жилым оставался только полуподвальный этаж, в котором и обитал Франциск со своими нехитрыми пожитками. Все остальное было в разной степени разрухи и беспорядка, постоянно угрожая падением от любого неловкого движения или даже порыва ветра. Но Франциск буквально был лично знаком с каждым камнем этого места. Чтобы сэкономить время, он взял Энрике на руки и ловко, перебегая с одних винтовых ступеней на другие, а кое-где пользуясь деревянными приставными лестницами, в пару минут взбежал на верхнюю площадку. Она представляла собой крохотный пятачок, огороженный полуразрушенным парапетом, на котором с трудом мог разместиться сам Франциск, поэтому Энрике примостился у него на руках.
Небо над их головой уже было синим, расчерченным красными длинными облаками, тянущимися, насколько хватало взгляда. Сидеть, любуясь небом в одиночестве, им пришлось недолго. Через пару минут на парапет шумно приземлилась крупная сова с серьезно насупленными бровями. С подозрением посмотрев, на Энрике, сова что-то недовольно заскрипела Франциску, который только развел руками.
– Не ругайся, это мой гость.
Сова обиженно отвернулась от них, но решила сменить гнев на милость, когда Франциск нежно ткнул ее в пушистый бок и легонько почесал. Понемногу ерзая на месте, она подставляла то одну часть, то другую под палец мужчины. Когда Франциску надоело, сова еще некоторое время щурилась на него от удовольствия, а потом резко встряхнулась и начала что-то отрывисто ухать, щелкать и всячески изливать совиную душу. Энрике это казалось смешным, но, посмотрев на серьезное лицо мужчины, он решил удержаться от смеха. Франциск долго слушал излияния гостьи, иногда кивал, иногда качал головой. Когда сова закончила, Франциск рассеянно почесал ее за ушком и слегка хлопнул по спине. Сова ответила сердитым взглядом.
– Что? – спросил Франциск. – Лети, почесушки кончились.
Напоследок сердито хрюкнув, сова сорвалась с парапета и исчезла в темноте.
– Честно говоря, я думал, ты будешь говорить на совином.
– На совином? Это как? – спросил Франциск.
– Ну, я не знаю. Ухать, шелестеть крыльями.
Мужчина рассмеялся своим приятным смехом, вмиг собравшим морщинки у его глаз в два пучка.
– Но я не знаю совиного, да и крыльев у меня нет.
– Не подумал, – сконфузился Энрике, – но ты же как-то понимаешь их.
– Понимаю, но для этого мне совершенно необязательно ухать.
– А что она сказала?
– То же, что и раньше. Вокруг идет бессмысленная война, многие втянулись в нее, сами не понимая, как и к чему она ведёт. На севере снова собираются тролли, на востоке бродят отдельные шайки разбойников. Я, честно говоря, очень удивлен, что вы не встретили никого на своем пути.
– Нам повезло, – развел руками Энрике.
– Да уж, повезло, – нахмурился Франциск в ответ.
Той ночью они еще долго сидели на крыше, пока к ним прилетали большие и малые ночные птицы. Каждая получала свою порцию почесываний, потом рассказывала что-то свое. И от новых рассказов Франциск все больше мрачнел. Уже под утро, когда небо занялось голубоватым цветом, мужчина с кряхтением поднялся и пошел вниз.
– Пойдем попьем морса и спать. Подустал я чего-то.
– Послушай, Франциск. Ты ведь, ты ведь знаешь смотрителей?
Мужчина надолго замолчал, с напускной натугой спускаясь по очередной лестнице.
– Знаю, как не знать. Бальтазара я помню еще щенком. А вот Бенедикт всегда был котом, представить себе его не могу, как котенка.
– А откуда ты их знаешь?
– Бенедикт не просто так отправил вас сюда.
– В каком смысле?
– Когда-то давным-давно он сам попал в передрягу. Передрягу такую, что еле унес шкуру. Не моя это история, чужих секретов я выдавать не люблю. Суть да дело, оказалось так, что его последней надеждой был этот вот самый замок, – Франциск похлопал рукой по кладке стены, – Он сюда и пришел. Они все сюда приходили. В разное время, разными путями, но все. И они оставались тут. Так или иначе, мы стали одной большой семьей. Странной семьей, надо сказать, но родных не выбирают.
– А потом?
– А потом они стали уходить, один за другим. Кто-то шел давать надежду другим, которую обрел тут, кто-то хотел предостерегать других. А кто-то хотел уберечь мир от опасностей как умел. И я остался один. Как и в самом начале.
– А теперь пришли мы.
– Пришли – громко сказано, – улыбнулся Франциск.
– Ну, оказались тут.
– Оказались. Но и вы уйдете.
Франциск бережно спустил Энрике на пол и нежно потрепал его по голове.
– Я спать пойду, устал. Ты бы тоже прилег.
Под пристальным взглядом ламы Франциск опорожнил еще один стакан морса и улегся прямо на пол у камина. Вернувшись к лежанке мальчика и убедившись, что тот крепко и спокойно спит, Энрике подошел к Франциску и лег на пол рядом с ним.
***
– Доброе утро, Манилло.
У мальчика уже сложилось впечатление, что будить его, заслонив своим лицом весь потолок – добрая местная традиция. Поэтому Энрике, грозно нависший над ним с Годриком в руках, в этот раз совсем его не напугал.
– Доброе утро, – немного сипло отозвался Манилло, – что на завтрак?
– Хороший подход к делу! – отозвался Франциск, вновь колдовавший у стола. – Немного дикой овсянки с ягодами и молоком. Не спрашивай, как я достал молоко, сам верю с трудом. А потом мой особый утренний морс. Но с одним условием – без рассказа после завтрака я тебя спать не пущу.
– Договорились, – засмеялся Манилло.
Сейчас мальчику разрешили встать и поесть за столом, хотя Франциск внимательно следил за его состоянием. Завтрак прошел в относительном молчании, только Энрике иногда пытался спросить у мальчика, как его самочувствие. Все так трогательно заботились о его здоровье, и, когда Манилло с удовольствием откинулся на спинку стула, мужчина поймал его спину рукой, испугавшись, что у мальчика снова кружится голова. Убедившись, что все в порядке, Франциск налил им по стакану холодного до ломоты в зубах морса и выжидающе посмотрел на мальчика.
– Что? – спросил тот.
– Я жду положенную историю в обмен на завтрак. Ты же не хочешь жульничать.
– Нет, ты что. С какого момента рассказать?
– Давай с самого начала.
– Но ведь Энрике уже рассказывал.
– То была история Энрике, а я хочу услышать твою.
Согласившись с этим доводом, мальчик начал все обстоятельно рассказывать, с того самого момента, как Бабуля перед сном поведала ему историю Крампуса и девочки. Сначала Манилло хотел покороче рассказать моменты встречи с Крампусом и остальными, но потом увидел неподдельный интерес в глазах Франциска, поэтому старался не упускать никаких деталей. Особенно хозяина заинтересовали истории про сны Манилло, которые тот видел здесь. Рассказывая все это, сам мальчик понял, что сны связаны друг с другом и имеют какую-то общую цель. Когда он закончил сном о семи свечах, Франциск еще долго молчал, словно ожидая продолжения. Потом пронзительно посмотрел на мальчика.
– Хочешь правды? Ведь ты шел за ней сюда все это время.
Почему-то Манилло замялся. Казалось бы, надо скорее соглашаться, просить все объяснить, но было страшно. Будто тот страх, что ушел от него в его снах, вернулся с утроенной силой, и теперь хочет наверстать свое. Нервно вытерев вспотевшие ладони о штаны, мальчик кивнул.
– А правда простая. У тебя была не болотная немочь. Страшная болезнь, от нее умирают почти сразу. Сначала жар, горячка, сухой кашель, потом постоянный сон, уже без пробуждения. Три дня, и это у сильных и здоровых взрослых. Даже я не смог бы ничем помочь, никакими травами. Лишь облегчил бы последний путь. А ты оправился. Еще не полностью, но оправился.
– Тогда я не понимаю.
– Я тоже сначала не понимал. Вот после твоих снов все сошлось. Болота, конечно сильны, но чтобы такой долгий туман, который тянется на такое расстояние в лес. Так не бывает. А когда ты рассказал про Бледного, тут уже сомнений не осталось.
– Я не понимаю.
– Я до конца тоже. Но ясно одно – Бледный хотел, чтобы ты заболел и оказался там, в его замке. Бледный хотел, чтобы ты встретился со мной. Бледный хотел, чтобы ты оказался здесь, чтобы ты увидел всех их. Без его вмешательства ничего бы не произошло. Только с твоей болезнью он не рассчитал силы. Слишком сильно тебя задели туманы. Энрике с Годриком они, конечно, не навредили бы, а вот тебя могли свести в могилу, не будь меня рядом. Какой же он хитрец.
– То есть…
– То есть Крампус бы не стал тебя сюда тащить, Бенедикт не притащил бы тебя в «сейчас». Ты бы не пошел в Замок. Не встретил бы Иеронима-Берти, не захотел помочь им и многим другим.
– Но те воины, что я видел у реки!
– Да, это его войско. Его и Короля Камней. Просто Бледный уже не может остановиться и повернуть всё вспять, хотя яростно, всей душой желает этого. Сам, своими силами, он лишь может углубиться еще дальше туда, куда он пошел с самого начала.
– Зачем ему останавливаться? Куда он пошел? – спросил Манилло, у которого в голове все перепуталось окончательно.
– Совесть, Манилло. Совесть и надежда, что еще не все потеряно на пути во внешний мрак, куда он сначала так стремился. Ведь когда-то он был совсем другим, когда пришел сюда.
– Он был здесь? – в один голос спросили Энрике и Манилло.
– А как же. Как и все они, свой путь он начал здесь. Как и другие, он думал, что это место – лекарство от всех бед. Жаль только, что я не смог ему объяснить, что лекарство надо искать в себе, а не в замках, пусть даже грязных.
– Остальные? О ком ты?
– Бальтазар, Бенедикт, Иероним, Бертран, Крампус.
Манилло казалось, что глаза вот-вот выпадут из орбит.
– Бледный тоже смотритель?
– Так он решил. Таким он стал. Но вместо того, чтобы держать оборону, помогать словом и делом, он возомнил себя способным понять то, от чего остальные пытаются защитить и уберечь. А ведь он не был таким, каким ты его видел – жалким подобием гордого существа. Картина! Подозреваю, что на своем пути он растерял все, что мог, и даже тело. Сохранив только надежду. На тебя.
– Но почему я?
– Не знаю, Манилло. Прости, вот этого я совсем не знаю. Да и то, что я сказал, – мои догадки. Хотя я в них уверен почти железно. Подумать только, он даже назвал тебя старым другом Бернардом. Это его имя. По крайней мере, когда-то было его именем.
Манилло сидел, не до конца осознав все рассказанное Франциском. Он, маленький мальчик, должен был помочь всем этим сильным и могущественным, сам не понимая как. Разве это в его силах? Как все это сделать? За его спиной словно выросла фигура Бальтазара. Воин-пес положил свои невидимые руки на плечи мальчика, напоминая ему о пути воина, и немного, самую малость, укоряя Манилло за минутную слабость. Мальчик выпрямил спину и гордо посмотрел на Франциска. Когда слова о цели и помощи уже были готовы сорваться с его губ, мальчик вновь почувствовал дурноту, а мир перед глазами завертелся. Проваливаясь куда-то в темноту, он слышал, как Франциск вслух ругает остолопа Бледного. Но что-то не давало погрузиться в спокойный сон, какая-то маленькая деталь. Силясь удержаться на краю бодрствования, Манилло вдруг понял: Франциск назвал шесть имен смотрителей, а перед ним во сне предстало семь свечей. Чрезвычайно довольный своей наблюдательностью, мальчик отпустил сознание и тихонько уснул на руках Франциска, пока тот нес его к лежанке.
На этот раз Манилло проснулся уже сам, без помощи больших лиц кого бы то ни было над собой. Судя по краснеющему небу за окном, был уже вечер. Мальчик внимательно прислушался к своему телу: не было ли в нем следов утреннего недомогания. К его радости, все было хорошо, поэтому Манилло аккуратно слез с лежанки и отправился бродить по пустой кухне. Он не особо переживал, что рядом нет Энрике и Франциска. Эти двое, судя по всему, весьма неплохо ладили друг с другом, а мальчику было неловко им мешать. Да и незачем, у него у самого были дела: пока он болел, ноги словно разучились ходить. Теперь он довольно неловко ступал по доскам, заново вспоминая, каково это – быть непоседливым молодым человеком.
Сначала медленно и аккуратно, потом все бодрее и бодрее, Манилло ходил по кухне-спальне-гостиной, огибая мебель и заглядывая на полки. Было непривычно видеть, что все шкафы были заставлены съестными припасами, но нигде не было видно ни единой книги. Мальчик решил при случае спросить Франциска, почему так вышло. А пока стоило осмотреть вот эти симпатичные баночки, в которых что-то приятно перекатывалось. Со второй попытки он нашел банку, открыть которую ему было по силам. К большому разочарованию внутри оказалась какая-то сушеная трава и ничего такого, что можно было бы назвать съедобным. Только на десятой банке мальчику улыбнулась удача: внутри он нашел какие-то орехи, которые показались ему вполне привлекательными. Урчащий живот согласился с ним, поэтому Манилло незамедлительно приступил к истреблению содержимого. Наверное, это было не особо вежливо по отношению к хозяину жилища, но, зная гостеприимство Франциска, мальчик был уверен, что тот бы не возражал.
Именно так, за поеданием орехов, которые оказались довольно вкусными, его и застали вернувшиеся Энрике с хозяином Замка.
– Привет, разбойник, – весело окликнул его Франциск, – запасы мои подъедаешь?
– Прости, вы ушли, а я был очень голоден.
– Все в порядке. Только скажи, сколько ты успел съесть орехов?
– Не помню, штук десять-пятнадцать, а что?
Франциск весело загоготал.
– Что? Что случилось? Я отравлюсь? – в панике спрашивал мальчик.
– Да нет. Просто эти орехи я ем, когда мне нужно взбодриться. Но не больше трех за раз. Если ты съел пятнадцать, то уснешь теперь нескоро. Очень нескоро. Если у нас был до этого спящий мальчик, то теперь будет очень не спящий мальчик.
– Ну и хорошо, мне уже надоело спать.
– Вот и порешили. Мы тут с твоим другом позаимствовали немного меда диких пчел.
– Немного? – возмутился Энрике – Ты же разорил целый улей, как медведь какой-то.
– Ну, будет, будет. Я случайно, если бы одна ретивая пчела не ужалила меня в ухо, я бы не дернулся и взял немного. А так вышло, как вышло.
Сказав это, Франциск достал из кожаного рюкзака огромный кусок сот, сочащихся медом.
– Эх, котомку теперь стирать придется. Энрике, дай поднос, пока я весь пол не закапал.
Очень споро Франциск нарезал соты красивыми дольками, помыл руки в тазу у камина, отправил в этот же таз липкий рюкзак. Потом на стол полетели плошки и блюдца с разным содержимым. С хитрецой в глазах Франциск аккуратно поставил к остальной посуде небольшое блюдце с орехами. Приглядевшись, Манилло узнал обычные лесные орехи, но шутку оценил.
– Ну, поужинаем – хлопнул в ладоши мужчина и с удовольствием намазал толстый слой густого меда на ломоть хлеба.
Манилло сначала пытался есть медленно и степенно, но, увидев скорость, с которой Франциск уничтожает бутерброды, поднажал. Через пятнадцать минут оба сидели с пустыми взглядами, устремленными в потолок, и не могли пошевелиться.
– Уф, – с натугой выдхонул Франциск.
– Да, – согласился Манилло.
Последовало еще некоторое время тишины, слегка подпорченной ленивой перебранкой Энрике и Годрика. Нарушать это спокойствие не особо хотелось, но воспоминания об утреннем видении не дали Манилло насладиться моментом.
– Послушай, Франциск.
– М?
– Сегодня утром, когда мы говорили о Бледном и остальных, ты перечислил шестерых. Кто седьмой? Король Камней?
– Он? Ты что, – мужчина рассмеялся, – Король Камней был задолго до всех их, задолго до меня. Я почти уверен, что он был тут и тогда, когда Замка еще не было. С седьмым, а точнее с седьмой всё не так просто, как с остальными. Хотя куда уж сложнее, – Франциск хохотнул, но как-то грустно, – но вот так. Седьмая пришла ко мне первой. До сих пор не понимаю, чего именно она искала здесь, точно не убежища. Если на то пошло, то за убежищем надо бы идти к ней самой.
– Но? – спросил Манилло, который уже привык, что в мире не бывает ничего просто так.
– Да, – невпопад отвел Франциск, – «но», и не одно. Она пришла сюда первой, первой же и ушла. Ушла насовсем. Если даже от Крампуса иногда бывали весточки, то от нее ничего. Только странные слухи, что на хвосте приносили сороки, – Франциск подмигнул мальчику, – да и те были смутными и туманными. Что-то про озеро к северу, которое стало каким-то необычным после ее ухода.
– А дальше?
– А дальше случилась вся эта история с Бледным. И от слухов не осталось и следа.
Франциск замолчал, и мальчику внезапно стало его жаль. Манилло понял, что, несмотря на всю свою жизнерадостность и силу, Франциску было одиноко и больно оттого, что он не уберег Бледного. Мальчик не знал, как выразить свое сочувствие, потому он неловко положил руку на предплечье мужчины. Тот ответил ему взглядом и грустной улыбкой.
– Все в порядке, Манилло. Все в порядке. Пока стоят эти стены, стою и я сам. Ладно, чего-то мы засиделись. Пойдем, прогуляемся.
– А можно еще морса?
– Только после прогулки. Мы пока не заслужили этого великолепного напитка!
С азартом мальчик и Франциск хватали скарб для прогулки и рассовывали его по карманам. Из-за некоторой избыточности азарта в карманах оказались довольно бессмысленные вещи, как то: рулон пергамента, пригоршня ягод, деревянная ложка, моток ниток, шило и четыре корки хлеба. Зачем всё это было нужно, непонятно, но, раз уж взяли, оставлять нельзя. И так, с карманами, полными чепухи, друзья почти выбежали по лестнице наружу, чем премного напугали тихий вечер, навалившийся своими тучными телесами на округу.
Все еще можно было услышать дневных птиц, но все больше в хоре появлялось уханье сов. Манилло, который провел последние двое суток взаперти, чуть не рухнул на землю от обилия всего и сразу. Хотя вечерний лес был гораздо скромнее дневного, гомон и суета так и налетели на мальчика, привыкшего к аскетичному жилью Франциска. Чтобы не потерять голову, ему пришлось даже закрыть глаза. Постояв так пару минут, он пришел в себя и спокойно осмотрелся под озабоченными взглядами Энрике и Франциска.
– Что? Я просто давно не был снаружи.
– Вот поэтому и пойдем, – Франциск указал подбородком куда-то в сторону, – прогуляемся немного.
Прогулка, такая желанная вначале, стала настоящим испытанием для мальчика: он еще не до конца окреп после болезни. Франциск, хоть и не торопил Манилло, но времени на передышку не давал, упорно шагая по лесу. Через несколько минут мальчику стало совсем тяжело, но он не хотел показывать своей слабости, лишь упрямо опускал голову и шел вперед, упуская все простое очарование леса вокруг. Только когда они сделали полный круг, который показался Манилло многодневным путешествием, Франциск успокоился.
– Вот и погуляли, – сказал он с удовлетворением, сам исподволь поглядывая на состояние мальчика.
Тот был бледен, но на ногах стоял твердо. Хворь капля за каплей выходила из него, а застоявшимся мышцам нужна была нагрузка, которую Франциск и обеспечил на сегодня сполна.
– Теперь можно и морса попить.
Манилло ничего не ответил, только кивнул и утер холодную испарину. Когда они зашли внутрь, мальчик пошел к лежанке, а мужчина отправился за напитками. К его возвращению Манилло уже крепко спал. Видимо, орехи в этот раз дали осечку.
– Так он решит, что я жадничаю, – сказал Франциск, отпивая по очереди из двух стаканов.
Энрике лишь пожал плечами в ответ.
Следующие несколько дней Манилло много спал, крепко ел и обходил окрестности с Франциском несколько раз в день. Энрике не отставал от них ни на шаг. Если первая прогулка была очень тяжелой, то теперь мальчик мог пройти гораздо больше и даже говорить, не сбивая дыхания. Франциск с удовольствием поддерживал любую беседу, охотно рассказывая про привычки жителей леса, свойства растений и историю края вокруг Замка. Именно во время таких разговоров Манилло узнал, что сам Франциск не был хозяином Замка, скорее присматривал за хозяйством, да поддерживал, как мог, стены от полного разрушения. Откуда шли все мрачные легенды об этом месте, мужчина не знал: когда он пришел сюда, тут не было ни души. А с его прихода здесь бывали только будущие смотрители.
Так, день ото дня, здоровье возвращалось к мальчику, пока в одно утро не стало очевидно, что дальнейшее пребывание тут будет тратой времени. Манилло с удовольствием бы погостил еще, но понимал: чем больше он бездействует, тем призрачнее шанс вернуться к Бабуле. И вот, в который раз здесь, момент расставания было уже не оттянуть. Франциск все это время подновлял припасы, что-то оставляя, что-то пуская в ход во время кулинарных экспериментов. В результате рюкзак Манилло, да и Энрике, снова приобрел тугие бока.
– Много – не мало. Никому еще не мешала лишняя пригоршня дикого винограда, ведь так? А, да, тебе, как любителю бодрящих орехов, я этот сверток не дам, но вот Энрике пусть его припрячет до лучших времен. Кто знает, может, тебе придется идти в ночь.
– Спасибо тебе Франциск.
– Да брось, подумаешь, орехи.
– Я не о том. Спасибо, что поставил меня на ноги. И за истории. Ну, и за орехи тоже, наверное, спасибо.
Они засмеялись. Когда смех иссяк, стало нестерпимо тихо, пауза в разговоре стала чертой, что пролегла между теми, кто уходит, и тем, кто остается.
– Куда вы теперь, Манилло?
– На север, к озеру. Хочу взглянуть своими глазами на место, где была седьмая.
– Леди.
– Что?
– Ее звали Леди Озера.
Манилло не ответил, лишь кивнул. Его догадка оказалась правдивой. Наверное, он даже знал это с самого начала.
– Прощай, Франциск.
– До свидания, Манилло.
Энрике, молчавший весь разговор, не выдержал и ринулся к мужчине, чтобы обнять его ногу.
– И тебе легкого пути, Энрике. Я вас никогда не забуду. Как не забыл остальных.
Глава V
Это расставание, как и все до него, было тяжелым. Манилло специально не оборачивался в страхе остаться с Франциском, просто шел вперед, упрямо наклонив голову. Энрике не был таким стойким: первое время он практически шел задом наперед, спотыкаясь об шишки и корни, а, когда Замок скрылся из виду, начал издавать странные звуки. Сначала это были тихие подвывания, которые переросли затем монотонный гул. Манилло не решался потревожить друга вопросами, пока Энрике совсем не утих. И даже тогда мальчик выждал некоторое время, и лишь потом обратился с ламе.
– Энрике, с тобой все в порядке?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты как-то странно выл, вот, пару минут назад.
– Ах, это. Я не умею плакать, а внутри очень плохо. А когда вою, становится легче. Я слышал такое про волков, решил попробовать. Вроде, становится легче.
Манилло задумался, как можно помочь другу.
– Не уверен, что сработает, но давай попробуем вместе.
Энрике озадаченно посмотрел на мальчика, потом пожал плечами. Видя сомнения друга, Манилло решил начать первым.
– У, – робко произнес мальчуган.
– У-у, – протяжно откликнулся Энрике.
– У-у! – уже громче подхватил мальчик.
– У-у-у! – во весь голос ответил друг.
– У-У-У!
– У-У-У!
В порыве вдохновения Манилло выхватил Годрика из ножен.
– Что? Что происходит?
– У-У-У! – хором отозвались Энрике с мальчиком.
– Что-то случилось? Вы съели плохих ягод?
– У-У-У!
– Живот? Живот прихватило?
– У-У-У!
– Покусала лиса?
– У-У-У!
– Ничего не понимаю, – ответил Годрик с недоумением, но затем увидел улыбку на лице мальчика, – но раз вы настаиваете, у!
– У-У-У!
И вот, они выли все втроем, как настоящая волчья стая, которой ничего не страшно. Три голоса – высокий Энрике, пониже Манилло и совсем низкий гудящий Годрик, – быстро распугали остатки грусти, а заодно сорок и прочую живность на многие метры вокруг. Когда они навылись вдосталь, мальчику действительно стало легче. Чтобы промочить пересохшее от воя горло, он глотнул из фляги, наполненной в дорогу заботливым Франциском. Внутри оказался морс. Разжевав попавшую в рот ягоду клюквы, Манилло улыбнулся и пробормотал себе под нос тихое «спасибо». А впереди лежала долгая дорога через лес.
***
– Озеро на севере, – бормотал под нос Энрике, – озеро на севере. Хм, Манилло.
– М? – Отозвался мальчик, стараясь не выронить ничего из набитого рта.
– Франциск говорил об озере на севере, к которому нам надо идти.
– Мгм, – прочавкал Манилло.
– К северу от Грязного Замка есть только одно озеро. Если верить карте Бенедикта.
– Мя мнем эрю!
– Прожуй.
– Я ей верю!
– Я тоже ей верю. Но есть один неприятный момент: компас я тогда обронил, ну, в колодце у Франциска.
На лагерь друзей на лесной поляне опустилась неловкая тишина. Даже Годрик, зычно храпевший, как и в любую другую свободную минуту, притих. Мальчик пожевал губами и принялся тщательно обсасывать пальцы, испачканные в меду. Когда Энрике попытался что-то сказать, Манилло предостерегающе хмыкнул. Где-то на мизинце правой руки мальчик радостно замычал.
– Мы пойдем по солнцу!
– Не мог бы ты объяснить?
– Все просто, – начал Манилло, – солнце светит с юга, мох растет на севере.
– На крайнем?
– На деревянном. В смысле, на дереве мох растет с северной стороны.
– В прошлый раз не особо вышло, – засомневался Энрике.
– В прошлый раз мы были в странном лесу. А теперь видишь, лес нормальный.
В подтверждение мальчик развел руки в стороны. Энрике с недоверием посмотрел на деревья вокруг.
– Ну, если ты так уверен.
– Уверен. Смотри, на карте есть река. Все, что нам надо – идти на север, не сворачивать глубже в лес и держаться в стороне от реки.
– Если вы позволите, – встрял Годрик, слушавший друзей последние пять минут, – я бы хотел взглянуть на карту. Вот тут в дни моей юности не было никакой реки. – Заключил он.
– Но Бенедикт не стал бы нас обманывать.
– Он и не обманывал. Это не река, а дорога, идущая к Прозрачному хребту и дальше на север.
– Даже если и дорога, это не должно изменить наших планов. Озеро-то в стороне – возразил мальчик.
– Я бы воспользовался дорогой, – ответил клинок, – это и быстрее, и проще. Просто надо изредка посматривать на восток, чтобы не пропустить озеро. А метод со мхом мне никогда не казался чем-то стоящим. Кто может запретить мху расти там, где ему вздумается? Я помню историю Бьоргальфа Железноголового, так вот у него в подмышках…
– Ладно-ладно, Годрик, я тебя понял. А ты что думаешь, Энрике?
– Не знаю, Манилло.
Энрике посмотрел на ближайшее дерево, потом на солнце и снова на мальчика.
– Думаю, нам стоит пойти по дороге. Я не уверен во мхе. Во мху. В нем.
– Ну, значит, пойдем по дороге.
Манилло решил не задерживаться, раз решение было принято. Прополоскав рот морсом, он набросил лямки рюкзака на плечи и приглашающим жестом махнул рукой.
– Пойдем, Энрике.
– А как мы найдем дорогу?
– Мы пришли оттуда, – мальчик указал налево от себя, – значит, если мы сейчас пойдем туда, – кивок головы, – то иного выхода, кроме как упереться в дорогу у нас не будет.
– Тогда нам нельзя сворачивать. В стороны. Надо метить деревья.
– Я не знал, что плюшевым ламам нужно метить деревья.
– Манилло! – Вскрикнул Энрике.
– Что?
– Я имею в виду помечать пройденные деревья. Зарубки делать, например. А то чего железка опять храпеть будет всю дорогу, пусть хоть пользу принесет.
– Не хочется портить деревья. Но если надо, то придется.
Дальше путь через лес пошел веселее, поскольку каждые десять метров раздавался глухой стук, за которым следовало глухое нытье Годрика, хоть Манилло и старался делать зарубки аккуратнее, щадя кору деревьев и чувства кинжала. Энрике же ситуация веселила: каждая тирада клинка вызывала у него взрыв хохота.
– Я бы не стал оставлять метки так часто. Можно хотя бы раз в пятнадцать мину-Ау! Если вы позволите посоветовать вам, верный способ метить деревья, то я бы порекомендовал собр-Ау! Собрать поганок, сделать из них краску, которая светится в темноте и помечать пройденные деревь-Ау!
– Жаль, что у тебя нет рта. А то я бы с большим удовольствием собрал поганок.
– Мешок с ватой ты, а не друг!
– Послушай, Годрик, я же не для развлечения это делаю, – извинился Манилло.
– Но развлекательная составляющая тут явно имеется, – встрял Энрике.
– Я готов терпеть все превратности судьбы, – прогундел Годрик, – только если этот лохматый зверь не будет комментировать каждый удар по дереву.
– Почему же каждый? Я комментирую только те, которые наносят тобой.
– Ау!
– Ха-ха-ха!
Под гомон и хохот друзья дошли до края леса, сами того не заметив. Еще десяток шагов по сочной зеленой траве, и ноги Манилло ступили на древнюю брусчатку. Судя по слою желтой пыли поверх, пользовались ей редко, если не никогда.
– Куда дальше? – Спросил Энрике?
Манилло величественным, как ему показалось, жестом поднял правую руку с зажатым в ней Годриком и ткнул в сторону горизонта, где едва заметно виднелись Прозрачные горы.
– На север!
– Не хочу портить торжественности момента, но может кто-нибудь счистить с меня смолу?
– О, прости, Годрик.
Манилло достал платок, расшитый бабушкиной рукой, и принялся стирать клейкие разводы с лезвия. Энрике тем временем рассматривал дорогу и обочины по сторонам.
– Слушай, железка, а откуда тут дорога?
– Не знаю, она была тут задолго до моего создания. А что?
– Да нет, просто странно. Такая хорошая дорога посреди леса, а никто и не пользуется. Как-то подозрительно.
– Я помню ее еще на самых древних картах, виденных мной. Начало ее теряется где-то далеко на юге, а северный конец упирается в замок за Прозрачным хребтом.
– А в том замке живет Бледный, – пыхтя над последним пятном, сказал Манилло.
– Вероятно, так. – Загундосил Годрик. – В разные века там жили разные существа. Но ни одной доброго слова о хозяевах того места я не припомню.
– Раз уж решили вместе, то и идти будем. – Ответил мальчик, утирая испарину. – К тому же в замок нам не надо.
На это ни у кого не нашлось возражений. Время уже было давно за полдень, по брусчатке идти было приятно и легко. По обе стороны дороги шла полоса с высокой сочной травой, среди которой, однако, не росло ничего другого. Лес красивых сосен, возвышавшийся слева и справа, казался двумя благородными воинствами, выстроившимися перед битвой. Но ни с той, ни с другой стороны никто не решался выйти из строя вперед, будто кто-то провел черту, за которой деревьям расти запрещалось. Манилло то и дело одергивал себя: взгляд начинал блуждать по деревьям или цепляться за полет какой-нибудь птицы, ярким пятном мелькавшим среди ветвей. А ведь надо было все время смотреть направо, не проглянет ли между стволов голубая гладь озера. Благодаря своей рассеянности он и смог заметить нечто странное.
– Послушай, Энрике, тебе не кажется, что что-то не так?
– В каком смысле? – Отозвался тот, поправляя лямки рюкзачка.
– Посмотри: деревья не растут у дороги.
– Серьезно? – С напускным удивлением съехидничал Энрике.
– Да. Но это еще не всё. Еще и птицы.
– Что птицы? Тоже не растут у дороги? Не хочу тебя огорчать, Манилло, но у птиц это не принято.
– Не валяй дурака! Посмотри хорошенько.
– Прости, я не вижу ничего.
– Вот именно. Птицы не летают над дорогой.
– Хм, а… Стой. Нет, действительно.
– За полчаса ни одной птицы не пролетело.
– Может быть, просто не заметил?
– Не знаю. Мне это не нравится.
Дальше они всматривались уже вдвоем, но так ни одной птицы над дорогой они не увидели. Мальчик хмурился все больше, а Энрике недоуменно почесывал голову. Тем временем лес начал редеть, а деревья стали ниже, пока привычные глазу сосны не сменились какими-то своими карликовыми собратьями, что едва-едва дорастали до макушки Манилло. Солнце нависло уже над самым горизонтом, идти в темноте, пусть и по ровной дороге, не хотелось никому. Мальчик объявил привал, но спать посреди дороги было как-то неправильно, поэтому они решили заночевать где-нибудь в стороне, но не теряя из виду сам тракт. Энрике резво ускакал влево от дороги и уже присматривался к деревцу, чтобы сбросить под ним рюкзак, но Манилло отстал. Когда Энрике обернулся посмотреть, что задержало друга, он увидел мальчика у самого края обочины. Тот уже занес ногу, чтобы сойти с дороги, но почему-то не двигался дальше.
– Манилло? – позвал Энрике.
– Я не могу, – ответил мальчик.
– Что случилось?
– Я не могу сойти с дороги.
– В каком смысле? – Недоуменно спросил Энрике.
– Думаю, во всех, – встревожено отозвался мальчик.
Манилло переступил с ноги на ногу, попытался сделать шаг левой, затем правой, но ничего не выходило. Энрике, увидев метания друга, бросил рюкзак на землю и подбежал назад к дороге, но у самого края обочины остановился. Но, увидев, что мальчик находится в панике, отбросил сомнения и перешел невидимую черту. Затем снова сошел на обочину. И так несколько раз.
– Что бы тебя ни держало, на меня оно не действует.
Мальчик не ответил: в глазах его стояли слезы страха. Буквально за минуту Манилло превратился из храброго путешественника в напуганного мальчугана, который соскучился по своему дому. Слабость эта длилась недолго. Едва он вспомнил о Бабуле, слезы ушли сами, ну, а нос пришлось утирать рукавом. Шмыгнув напоследок носом, Манилло стал рассуждать, а Энрике по привычке всячески поддерживал друга, как мог. То есть, мешал сосредоточиться на происходящем, суетился и похлопывал ободряюще по коленке. Только после того, как Манилло одернул его, Энрике угомонился и даже стал действительно помогать.
– Давай рассуждать логически, – сказал он, с важным видом подняв копыто, – если ты не можешь сойти в эту сторону, попробуй вправо.
Спустя минуту и десяток неудачных попыток стало понятно, что обе обочины закрыты для Манилло, а вот Энрике мог скакать, куда и сколько угодно. Затем они отошли чуть дальше по дороге, но и там не вышло свернуть.
– Что-то не хочет, чтобы ты свернул с пути. – Заключил Энрике. – Ты не можешь идти влево, вправо тоже не особо получается. Вперед, как мы поняли, выходит. Попробуй вернуться назад.
– Н-не уверен, – замялся мальчик.
– В каком смысле?
– Мне почему-то очень не хочется идти назад. Будто произойдет что-то жуткое, если я пойду обратно. Очень жуткое и неведомое.
– Но может, ты всё-таки попробуешь?
С большой неохотой Манилло повернулся на пятках и зашагал назад по брусчатке. Первые шаги дались ему довольно просто, но каждый новый шаг был медленнее и короче предыдущего, пока мальчик не остановился как вкопанный. К этому моменту уже стало практически темно, в сгустившихся сумерках лицо Манилло было мертвенно бледным, а лоб его покрывала холодная испарина.
– Не могу.
– Не можешь и ладно. Видимо, придется ночевать на дороге. Не так, конечно, приятно, но ничего. Ты, главное, не расстраивайся. Я все равно не буду спать, поэтому ты сможешь отдохнуть.
Пока Энрике бегал за рюкзаком, Манилло трясущимися руками раскладывал спальник, чтобы затем рухнуть в него без сил. Через две минуты он уже спал, а Энрике зорко посматривал по сторонам с вызовом всем ста тысячам ужасов ночи. Всё-таки, дружба с Франциском сделала из него храброго и верного спутника, а тот старый Энрике, что дрожал от любого ночного шороха, остался у колодца навсегда.
Свои сны Манилло помнил смутно. Там был рокот камней, вздымавшихся со всех сторон, они теснили и теснили его, пока места совсем не осталось. Ему пришлось ползти через узкий проход, который тут же смыкался за его спиной. Потом пришла непроглядная темнота гигантского помещения, в необъятности которого парила крохотная звездочка. Когда Манилло подошел к ней, сияние звезды стало почти нестерпимым, и он проснулся. Все тело болело, будто ему действительно пришлось всю ночь уворачиваться от каменных глыб.
Рядом с ним в той же позе, что и ночью, сидел и воинственно посматривал по сторонам Энрике. Солнце только-только показалось над горизонтом, окрашивая окружающую равнину во все оттенки желтого и зеленого цветов. Манилло с трудом приподнялся на локтях и хрипло поприветствовал друга.
– Ты рано проснулся.
– Сны были странные.
Когда Манилло закончил рассказывать про свои ночные видения, солнце уже уверенно освещало дорогу и все вокруг по обе стороны, а в животе мальчика уже уютно устроился завтрак. И тут неожиданно в разговор вступил Годрик, молчавший все это время.
– К тебе приходил Король Камней. – Металлическим гудением отозвался он.
– Что ты имеешь в виду? – Спросил мальчик.
– Король Камней. Он хотел что-то тебе сказать. И, если мне будет позволено внести свой вклад в ситуацию, я бы осмелился предположить…
– Ты можешь покороче, железяка? – Раздраженно перебил его Энрике.
– То я бы осмелился предположить, – в два раза громче продолжил Годрик, – что ты не можешь сойти с дороги именно потому, что он хочет, чтобы ты дошел до конца на своем пути. И, я думаю, там, в конце, нас ждёт само его величество.
Наступила не самая приятная тишина. Мрачное настроение Манилло контрастировало с беззаботностью утра. Первым не выдержал Энрике.
– Ждёт и ждёт, что такого. Раз ждёт, то дождётся. Если ему по силам не выпускать Манилло с дороги, то в его же интересах и силах, чтобы мы дошли до него в целости и сохранности. Поэтому можно идти спокойно.
– А когда дойдем? – С неявным страхом спросил мальчик.
– А когда дойдем, мы вежливо спросим его, что ему понадобилось от нас. И бояться не надо.
– Легко тебе сказать, Энрике. Ты-то можешь уйти в любой момент.
– Нет, не могу. Куда ты, туда и я. Или ты думаешь, что мы дошли досюда, чтобы я убежал обратно к Франциску?
Этот взрыв слегка огорошил Манилло, но тут же он почувствовал огромную благодарность своему другу. И как он мог думать, что он третий лишний в дружбе Энрике и Франциска.
– Спасибо, мне легче, когда ты рядом.
– Кхм-кхм!
– И ты, Годрик. С вами я не боюсь никаких камней, даже королей!
– Вот и ладненько. Но, я думаю, – заметил Энрике, – что если мы хотим хоть куда-нибудь дойти сегодня, нам пора.
С этим друзья быстро стали собираться и тронулись в путь через десять минут. Идти сегодня было проще, ведь они знали, что ждет их в конце. Потому никто особо не расстроился, когда вдалеке сначала незаметно, потом все четче и четче в дымке стала проступать то, что могло быть только озером. Манилло хоть и знал, что попасть туда не выйдет, оторвать взгляда от представившегося зрелища не мог. И оно стоило того взгляда. Несмотря на ясную погоду, над поверхностью стоял странный туман, который был неподвижен, словно границы озера сдерживали его. Чем ближе друзья подходили, тем больше деталей проступало. Сначала стали видны камыши, густо устилавшие видимые берега, потом стала видна кромка воды. И только когда Манилло и Энрике подошли вплотную, озеро предстало перед ними во всей своей необъятности. Они даже остановились у самой обочины, чтобы посмотреть на открывшееся их глазам зрелище.
– С озером что-то не так. – протянул Энрике.
– Да, – согласился Манилло и спустя небольшую паузу добавил – оно как застывшее. Ничего не шевелится и не шумит.
– Даже ветер тут умер. – Заметил Годрик.
– Да, – вновь согласился Манилло, – да.
Пока мальчик очарованно смотрел на озеро, не в силах переступить через невидимую черту, Энрике бодро скинул с себя рюкзак и побежал к кромке воды.
– Стой! – Закричал Манилло, – Ты куда?
– Надо посмотреть поближе! – На ходу откликнулся Энрике.
В который раз Манилло удивился перемене в друге. Если раньше Энрике был, мягко сказать, не самым храбрым спутником, то теперь сам вызывался на авантюры. Что, конечно, никак не умаляло беспокойства мальчика о своем друге: он внимательно смотрел, как тот резво подбежал к зарослям камыша и, не колеблясь ни минуты, нырнул в них. Манилло даже начал считать про себя от тревоги за Энрике. Между шестьюдесятью восемью и шестьюдесятью девятью тот выбежал из камышей и направился к мальчику. Шаг его был медленен, а лицо было озадаченным.
– Ну? – С нетерпением спросил Манилло.
– Ну-у-у, – ответил Энрике.
– Прекрати паясничать! – Возмутился мальчик.
– В общем, с виду озеро нормально, вот только…
– Энрике!
– Словом, вода неподвижна. Совсем. Как стеклянная стена.
– В каком смысле?
– В прямом! Все озеро, туман вокруг, даже камыши – все застыло. Там нет никакого движения, ничего не происходит, полное спокойствие. На ощупь все твердое, но не холодное. Будто стекло.
Мальчик задумчиво посмотрел на друга, потом перевел взгляд на туман, укутавший гладь озера.
– Странно это все, странно, – задумчиво протянул он.
– Если вы позволите взглянуть, – чуть сдавленно замычал Годрик из ножен, – Так я и думал, – самодовольно заключил он, когда Манилло достал его на свет, – время покинуло это место. Тебе очень повезло, мой пушистый друг, что ты не остался там навсегда. В таком месте легко забыть дорогу назад, гораздо легче, чем попасть внутрь. Многие герои прошлого пропадали в таких местах без возврата. Кто знает, может быть, они до сих пор ни живы, ни мертвы.
– Не хотелось бы такого, – поежился Энрике.
– Удивительно, что этого не произошло, – продолжил Годрик, – наверное, ты чужд для места, поэтому ты и не остался. Или вовсе и не жив, – задумчиво закончил клинок.
– И хорошо, что не остался, – сказал Манилло, – пойдемте дальше, надо добраться до гор к вечеру.
Друзья пошли дальше, хотя Энрике еще долго оборачивался и бормотал себе под нос «остаться там, как же, делать больше нечего». А на горизонте все четче проступал Прозрачный Хребет. В который раз Манилло с огромным удивлением смотрел на горы. Издали казалось, что в воздухе висит рябь, как в жаркий день, но потом фантомы обретали плоть. Чем ближе они подходили к горам, тем четче становилось видно, что скальная порода была абсолютно прозрачной только на вершинах, а ближе к подошве становилась похожа на обычную гору. Тем меньше хотелось опускать взгляд вниз, куда и вела дорога, ручейком впадавшая в ущелье.
Манилло волновался все больше и больше: щеки мальчика горели, идти вперед не хотелось, но повернуть назад было нельзя. Увидев состояние своего друга, Энрике, не долго думая, фальшиво и весело загорланил песенку.
Шаг, другой, за ним и третий,
Темной ночью, ясным днём
Боится трус всего на свете,
Дураку – всё ни по чём.
Вьюга, дождь, туман и слякоть,
Да побольше – только в путь.
Мы не станем горько плакать
Не свернем ни на чуть-чуть.
И совсем мы не пугливы,
Ну и что, что дураки.
Для других в пути извивы,
А у нас шаги легки.
Под конец Манилло уже улыбался во весь рот. А от улыбки мальчика стало легче и Энрике.
– Это тебя Франциск научил? – Спросил Манилло.
– Не совсем. Он сказал, что, когда очень страшно, надо дурачиться изо всех сил. А раз дурачишься изо всех сил, то их, сил то есть, на страх не остается. Вот я и решил сочинить такую песенку.
– Вышло неплохо для первого раза.
– Спасибо, я старался.
– По-моему, песня не совсем удачная, – занудно заметил Годрик.
– Да? – Взъелся Энрике, – С удовольствием послушаю что-нибудь в твоем исполнении.
– Ну, если ты так просишь, в свое время я знал пару-тройку баллад скальдов. И готов тряхнуть стариной.
– Я пошутил, я просто пошутил!
Но было уже поздно. Прочистив горло, если такое у него имелось, Годрик громко всхлипнул и исторгнул протяжную жалобную ноту.
– За древние горы…
– Остановись!
– Идёт дружина крепкая…
– Годрик, я умоляю!
– Дружина верная мужей достойных!
– Манилло, выбрось его немедленно!
– Мужей без страха с огнем в руках!
– А-а-а!
– ИДЁТ КАРАТЬ ВРАГА ТЁМНОГО!
– А-А-А!
– Остановитесь, я больше не могу смеяться, – взмолился Манилло.
Так, с песней про жутко древнее и отчаянно храброе воинство они и вошли в ущелье в Прозрачных Горах.
Галдёж стих сам собой: мало того, что друзья знали, что их ждёт Король Камней, так еще и это место было не самым жизнерадостным. Нет, не было ощущения зла, разлитого в воздухе, не чувствовалась угроза. Лишь задумчивая мощь, уверенность в своей силе. И взгляды. Манилло казалось, что каждый маленький камешек, которых здесь было великое множество, каждая солидная скала, каждый горный склон внимательно следят за ним. Без следа враждебности, но мальчик четко ощущал, что каждый его шаг запоминается и измеряется на весах, определяющих дальнейшую судьбу их маленького отряда. От этой ответственности Манилло было не по себе. Несколько раз он резко оборачивался, почувствовав особо явственный взгляд, но так и не увидел ничего конкретного. Нервы у мальчика были натянуты до легкого звона. А вот Энрике не замечал ничего подобного: он смотрел по сторонам, открыв рот, но не был встревожен ни в коей степени.
Дорога повторяла изгибы ущелья, иногда вплотную подходя то к левой, то к правой стороне отвесной скальной породы, но упорно отказывалась идти в уклон. Манилло уже начинало казаться, что они смогут пройти горы насквозь, но мальчик отгонял эти мысли – слишком уж оптимистичными они были. Для пробы он попытался выйти за пределы тропы. К удивлению мальчика у него получилось. За ним внимательно наблюдал Энрике.
– Ну, а ты как думал. Теперь нет причин тебя держать на дороге. Повернуть ты не сможешь – очень уж отвесные скалы.
– А если пойти назад?
– Я бы не пытался, – прорезался Годрик, – на тропу упадет обломок скалы. Вернуться не выйдет, а синяков набить можно. Не забывай, мы в доме Короля Камней. Все, что ты видишь вокруг пропитано его духом.
Манилло пожал плечами и вернулся на брусчатку. Друзья были правы: можно было только идти вперед, другого не оставалось.
А дорога постепенно начала забирать вверх. Уклон был небольшой, но Манилло шел с большим рюкзаком и через пару сотен шагов уже совсем взмок. Но останавливаться и не думал. С каждым усилием на пути вверх мальчик только крепче сжимал зубы, уже не в силах смотреть по сторонам, только под ноги, но с упорством продолжал карабкаться по всё более крутому уклону. Энрике, к своему отчаянию, ничем не мог помочь своему другу, что изводило его сильнее любого груза на плечах. Единственное, что он мог – предложить понести Годрика, что он и делал с ворчанием о проклятой железке. Но, несмотря на все напускное неудовольствие, нес кинжал аккуратно, не задевая никаких твердых поверхностей, заботясь и о Манилло, и о Годрике.
Когда перед глазами мальчика уже пошли разноцветные круги и он понял, что больше не может ступить ни шага, Энрике окликнул его. Не расслышав слов из-за громкого дыхания, Манилло с сипом переспросил.
– Ч-ш-што?
– Кажется, пришли, – повторил Энрике.
Манилло прошел по инерции еще пару шагов, затем остановился и выпрямился. В лицо мальчику холодным воздухом дышал огромный зев пещеры, в которую ныряла дорога.
– И, правда, пришли, – выдохнул Манилло.
Никто не решался первым зайти в пещеру. Энрике с мальчиком переглянулись и дружно решили, что надо устроить привал. Всё-таки Манилло устал во время подъема, да и внутрь идти как-то совсем уж не хотелось. Но полноценного отдыха не получилось: мальчик то и дело отвлекался от перекуса, с опаской посматривая в темноту, которая начиналась почти сразу от входа. Но увидеть так ничего и не удалось. Плюнув на это, Манилло решил, что все короли и камни на свете могут подождать, пока он обедает. И так, с толком и расстановкой, мальчик вдумчиво жевал орехи и сыр, запивая остатками морса. Когда он закончил свою трапезу, солнце уже не заглядывало в ущелье, но ночь была еще далеко. Глубоко вдохнув, Манилло махнул рукой внимательно смотревшему на него Энрике и направился вглубь пещеры.
Темнота упала на путешественников плотным ватным одеялом, что заставило мальчика поежиться. Но он твердо решил дойти до конца, потому просто втянул голову в плечи и продолжил идти в полной темноте. Решимость Энрике наоборот таяла с каждым шагом, он даже несколько раз обернулся, чтобы посмотреть на сужающееся пятно света у входа. Так, медленно, касаясь друг друга, чтобы не потеряться, друзья шли все дальше по пещере. Манилло некоторое время пытался понять, что же не так, пока его не осенило: здесь нет эха. Звук шагов, дыхания, словно тонули в темноте, отказываясь длиться дольше, чем положено. Затем Энрике обратил внимание на другую странность: глаза друзей привыкли к темноте, и оказалось, что она была не такой уж непроглядной. Сама дорога слегка светилась бледным светом, помогая и направляя их шаги. Поначалу казалось, что свечение было постоянным и слабым, но потом его силы хватило, чтобы Манилло смог разглядеть идущего рядом Энрике, а через некоторое время и стены туннеля вокруг.
– Что-то мне подсказывает, что мы почти дошли. Неспроста все это, – тихо прошептал Энрике.
– Угу, – в тон ему отозвался мальчик.
Стены туннеля все отдалялись, а брусчатка становилась ярче и ярче, сбросив с себя неприглядную желтую пыль внешнего мира. Тут не дули ветра, тут не ступала нога человека, здесь воистину было королевство камней. Спокойное и задумчивое, не терпящее суеты. Свет от дороги, хоть и был сильным, но глаз не резал, будто подстраиваясь под нужды путников. Манилло вспомнил свой сон, в котором вокруг были громады камня, наползавшие на него. Здесь же не было суеты и спешки, весь камень вокруг спокойно выжидал. Будто в ответ на мысли мальчика, дорога окончательно вынырнула из раздавшегося в стороны туннеля и друзья оказались в огромной пещере, точь-в-точь как в том сне. И так же, как во сне, в центре пещеры сияла небольшая звездочка.
– Дошли, – смог выдохнуть Манилло и поторопился к центру пещеры.
Энрике едва поспевал за широкими шагами мальчика. Звезда разгоралась все ярче, маня мальчугана своим сиянием, и разрастаясь. Он не замечал ничего вокруг, глядя на этот свет широко раскрытыми глазами. Когда до источника оставалось пару десятков шагов, Манилло замер.
– АКХМ, ВОТ ТЫ И ДОШЕЛ, МАЛЬЧИК, – зарокотало вокруг, внутри головы, в груди, во всем мире, – ЧТО ТАК ДОЛГО?
– Я спешил, как мог, – тихо ответил тот, не отводя взгляда.
– Я ВИДЕЛ, ПРОСТО В МОЕМ ВОЗРАСТЕ ПРИНЯТО ВОРЧАТЬ, – усмехнулись в ответ, – ЧТО ЖЕ, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МОЁ КОРОЛЕВСТВО, МАНИЛЛО.
Вспышка света ослепила друзей, а когда они смогли проморгаться, увидели перед собой на гигантском троне из аметистов, топазов и сапфиров каменного гиганта, с усмешкой смотревшего на всю их небольшую компанию. Короля Камней трудно было перепутать с кем-либо еще.
Первым очнулся Энрике.
– Добрый день ваше высочество, в смысле, величество.
– ДАВАЙТЕ БЕЗ ЦЕРЕМОНИЙ. ДУМАЮ, МЫ МОЖЕМ НАЗЫВАТЬ ДРУГ ДРУГА ПО ИМЕНАМ.
– Но мы не знаем вашего имени, – робко вступил в разговор Манилло.
– БОЮСЬ, ОНО СЛИШКОМ ТЯЖЕЛО ДЛЯ ТВОЕЙ ГОРТАНИ, МАНЛЬЧИК. САМОЕ БЛИЗКОЕ В ЯЗЫКЕ ЛЮДЕЙ ЭТО, КРРХММ, ДУМАЮ, КОРОЛЬ КАМНЕЙ И ЕСТЬ. НО Я НЕ ОБИЖУСЬ И НА КОРОЛЯ.
– Очень приятно. Я Манилло, это Энрике, а это Годрик, – вежливо ответил мальчик.
Король промолчал, лишь продолжил рассматривать друзей своими дивными яркими глазами. Приглядевшись, Манилло увидел, что глазами ему служили два огромных бриллианта идеальной огранки. С трудом оторвавшись от созерцания этого чуда, взор мальчика стал блуждать по телу подгорного Короля. Вопреки видению, в котором Король предстал перед ним гигантской скалой, почти лишенной человеческих черт, теперь он выглядел иначе. Стройный, идеальных пропорций, в разы больше любого самого высокого мужчины, которого мог вспомнить Манилло, король был почти изящным. По телу его пробегали проблески сверкающих жил драгоценных металлов, местами проступали вкрапления драгоценных камней. Даже если бы мальчик знал названия всех пород, он бы не смог сказать, что именно послужило материалом для тела гиганта: бирюза, яшма, малахит, опал, цитрин – все это было в равных пропорциях, но этим не ограничивалось. Под идеальной, будто отполированной поверхностью тела шла своя, потаенная жизнь. Что-то уходило в глубь, что-то проступало наверх, неизменными были лишь чуткие и насмешливые глаза, от которых было трудно скрыться.
Энрике тем временем отвлекся на саму пещеру, с открытым ртом рассматривая своды. Словно в тон хозяину этого места, оно вело свою жизнь, перемигиваясь огоньками друз хрусталя и роз пустыни. Казалось, что еще чуть-чуть, и можно будет понять неспешный спокойный разговор сокровищ гор, но смысл все ускользал от Энрике.
Давая гостям вдоволь налюбоваться на подгорное великолепие, Король сам рассматривал их с не меньшим интересом. Когда же его любопытство было удовлетворенно, его величество громко хмыкнул. По правде говоря, у Манилло не было уверенности в том, что тот умеет общаться тихо.
– РАЗ ВСЕ НАГЛЯДЕЛИСЬ, МОЖНО И ПРОГУЛЯТЬСЯ.
– Господин Король, простите, но, – мальчик замялся.
– ЧТО ТАКОЕ?
– По пути сюда, на это дороге, произошла одна вещь, которую я не совсем, ну, то есть, совсем не понимаю.
– ВАМ МЕШАЛИ? – грозно вопрошал гигант на троне, хотя глаза его были такие же насмешливые.
– Не совсем. Просто дело в том, что, ну, я не мог, вернее не смог, – Манилло продолжал мяться.
– Манилло хочет сказать, что он не мог свернуть с пути. Дорога его держала.
– ПРОСТИТЕ МОИ ДУРНЫЕ МАНЕРЫ, – зарокотало в ответ, – Я СОВСЕМ ПОЗАБЫЛ, ЧТО ТАМ, СНАРУЖИ, ВРЕМЯ ИДЁТ ГОРАЗДО БЫСТРЕЕ. И ЧТО ПАМЯТЬ ЛЮДЕЙ ТАК КОРОТКА.
– Мы не совсем понимаем, о чем речь, ваше величество, – вступил в разговор Годрик.
– ВСЁ ПРОСТО, ДОРОГА, ЧТО ПРИВЕЛА ВАС КО МНЕ, ЗОВЕТСЯ, КХМ, НА ВАШЕМ ЯЗЫКЕ ЭТО БУДЕТ, КАК БЫ ПРАВИЛЬНЕЕ, АХ, ДА, ПАЛЕЦ КОРОЛЯ. ВСТУПИВ НА НЕЕ, У ВАС НЕ ОСТАВАЛОСЬ ДРУГОГО ВЫБОРА, КРОМЕ КАК ПРИЙТИ СЮДА.
– Не без вмешательства вашей воли, если мне будет позволено заметить, – вкрадчиво заметил кинжал.
– АХ, ГОРЕ МНЕ, МЕНЯ РАСКУСИЛИ. ОСТРОТА ТВОЕГО УМА МОЖЕТ СРАВНИТЬСЯ ТОЛЬКО С ОСТРОТОЙ ТВОЕЙ РЕЖУЩЕЙ КРОМКИ.
В притворном ужасе Король схватился руками за лицо. Манилло пригляделся: на правой руке, там, где должен был быть безымянный палец, была пустота, сквозь которую на мальчика с теми же искорками смеха смотрел глаз гиганта. Затем взгляд Короля метнулся вниз, к подножью трона, и снова посмотрел на мальчика. Манилло опустил взгляд и присмотрелся. Среди прочих сглаженных камней внимание привлекал один, слегка вытянутой формы, который горел чуть ярче остальных. Сначала мальчик не понял, зачем Король указал именно на этот камень, но затем догадка ошеломила его. Вот почему дорога звалась Палец Короля. Непонятно только, зачем это нужно было делать. В ответ на его мысли гигант на троне загрохотал.
– НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ ТРЕБУЮТ ЖЕРТВ, А НЕКОТОРЫЕ СОЮЗЫ СКРЕПЛЯЮТСЯ НЕ ТОЛЬКО СЛОВОМ.
Манилло не понял этого странного объяснения, но сожаление в голосе Короля не ускользнуло от внимания мальчика.
– Скажите, – робко начал он, – вы ведь об этой войне?
Король тихо кивнул.
– Но ведь вы могли не участвовать в ней.
– КХМ, ЮНОША, ВОЛЕН ЛИ ВЕТЕР НЕ ДУТЬ? МОЖЕТ ЛИ НЕ НАКАТЫВАТЬ ВОЛНА? РЕКА СПОСОБНА ПЕРЕСТАТЬ ТЕЧЬ? НЕ ДУМАЮ. СИЛА НАПРАВЛЯЕТСЯ В УГОТОВАННОЕ ЕЙ РУСЛО, БЕЗ ПРАВА НА ВЫБОР, – Король вздохнул едва ли не со скорбью, – МНЕ ОСТАЕТСЯ ЛИШЬ СЛЕДОВАТЬ ЗА ЭТОЙ СИЛОЙ, СТАРАЯСЬ СДЕЛАТЬ ТО МАЛОЕ, ЧТО В МОИХ СИЛАХ ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ ХРУПКОГО…
Молчание Короля затянулось. Затем он встряхнул головой и взглянул на застывшего мальчика своими сияющими глазами.
– ПОЙДЕМТЕ, ДОРОГИЕ ГОСТИ – вновь обретя привычное насмешливо состояние, сказал Король Камней, – Я НЕ ХОЧУ УПУСКАТЬ ЗАКАТА, ДАЖЕ РАДИ ВИЗИТА ТАКИХ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ПЕРСОН.
Сказав это, Король встал с трона и вытянулся во весь рост, от чего еще сильнее навис над путешественниками. Манилло было решился задать вопрос, но гигант остановил его поднятой рукой и качанием головы. Затем с резвостью и грацией, совсем не соответствующим его габаритам, он обошел трон и двинулся куда-то в дальний конец пещеры. Лишь один раз он нарушил молчание.
– Я БЫ НАСТОЙЧИВО РЕКОМЕНДОВАЛ ТЕБЕ, МАЛЬЧИК, НЕ НАСТУПАТЬ НА ДОРОГУ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ МОЕГО ТРОНА, ЕСЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ПРОТИВ СВОЕЙ ВОЛИ ДОЙТИ ДО ЗАМКА НА СЕВЕРЕ.
Манилло обошел трон по большой дуге и увидел, что дорога не кончалась у подножия царственного стула, а ныряла под него, чтобы появиться с другой стороны. С первого взгляда отличий не было, но, присмотревшись, мальчик увидел, что дорога с той приобретала другой цвет. Если до этого она светилась слегка голубоватым цветом, то теперь в свечении стали преобладать молочные оттенки слоновой кости, которые становились сильнее на удалении от трона. Но менялся не только цвет, но и ощущение от созерцания. До этого свет был спокойный, не дружественный, но и не враждебный, после трона свечение было тревожащим, нервным и даже угрожающим. Встряхнув головой, Манилло спешно пошел за Королем Камней, который огромными шагами направлялся куда-то в сторону от пути.
Мальчик ловко подхватил слабо протестовавшего Энрике и быстро пошел вслед за гигантом.
А поспешать стоило, ведь шаги Короля были ему под стать: длинные, но очень плавные, словно он перетекал из одного состояния в другое. Энрике так засмотрелся на эти переливчатые формы, что даже прекратил ворчать на руках у Манилло. Король тем временем нырнул в одно из боковых ответвлений главного зала и поспешил вперед, едва не задевая потолок. Мальчик торопился из последних сил, благо гладкая поверхность пола позволяла почти бежать. Ход начал изгибаться так, что Манилло всякий раз ненадолго терял из виду Короля, отчего ему становилось не по себе. Возможность заблудиться в этих туннелях навсегда не особо нравилась ему. Да и тело подгорного короля было единственным источником света, но ненадолго. Со временем мальчик, не без указания Энрике, заметил, что теперь стены начинают мягко светиться золотисто коричневым светом, и этот свет становился все нахальнее по ходу движения.
Но это не единственная перемена, которая происходила вокруг. Сначала Манилло решил, что ему показалось, но на третий раз стало ясно, что это не привиделось. Король как-то погрузнел, и уже почти не испускал света. На длинном прямом участке мальчик убедился, что Король Камней все больше походит на того самого Короля, которого он видел в своем сне.
Стены вокруг стали уже почти прозрачными. Видимо, каким-то неизвестным способом они смогли выйти к вершинам, хотя уклона не ощущалось. Как и не ощущалось усталости: Манилло резво нагонял гиганта. И, когда стены вокруг стали совсем прозрачными с небольшой примесью охристого цвета, мальчик смог догнать Короля, который принял свою грузную форму, словно вобрал весь цвет из гор вокруг, и шел уже совсем неторопливо.
– Почему вы так изменились?
– ИНОГДА МИР НЕ ГОТОВ УВИДЕТЬ НАС НАСТОЯЩИХ. А ИНОГДА МЫ НЕ БОИМСЯ ПОКАЗАТЬ ЕМУ СВОЕ ЛИЦО. Я НЕМНОГО ЗАВИДУЮ ТЕБЕ.
– Чему, ваше величество?
– ТЫ НЕ БОИШЬСЯ ПРЕДСТАТЬ ПЕРЕД МИРОМ ТЕМ, КТО ТЫ ЕСТЬ, МНЕ ЖЕ ЭТО ЗАПРЕЩЕНО. ТЫ МОЖЕШЬ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ТЫ ХОЧЕШЬ, МНЕ НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ ЧЕРЕЗ ПОСРЕДНИКОВ. ВИДЯ ЦЕЛЬ, ТЫ ИДЕШЬ К НЕЙ, А Я ОТВОРАЧИВАЮСЬ. ИЗ-ЗА ЭТОГО МЕНЯ ЧАСТО ОБВИНЯЮТ В ЖЕСТОКОСТИ. ПРОШУ ТЕБЯ НЕ СОВЕРШАЙ ЭТОЙ ОШИБКИ, – закончил король и подмигнул мальчику.
Даже речь его стала медленнее и неповоротливей. Манилло удивленно смотрел на эту неповоротливую оболочку, и пытался наложить картинку того, стройного сверкающего гиганта на этого каменного увальня. Выходило с трудом, но мальчик помнил, какая красота скрывается внутри рокочущей массы, что мерными шагами двигалась по туннелю. И лишь глаза, которые не потеряли своего насмешливого сияния, напоминали о сокрытом глубоко под слоем неприглядного камня.
Теперь и Энрике мог сам поспевать за ними, чему был не особо рад. Как оказалось, ему совсем не нравилась прозрачность стен, отчего он льнул к штанине мальчика, существенно затрудняя ему передвижение. Энрике в страхе крутил головой по сторонам, видя закатное небо, если и искаженное, то самую чуточку. Наконец он понял, что если смотреть вниз, то горы не кажутся прозрачными, довольно быстро обретая телесность. Тогда-то он и смог отлипнуть от мальчика, но головы так и не поднимал.
Манилло же наоборот – жадно ловил каждую секунду здесь. Что-то ему подсказывало, что вернуться не удастся. Потому он старался впитать все это как можно глубже в себя. И в тот момент, когда они вышли из ставшего полностью прозрачным горного хода наружу, Манилло был готов. Вернее, ему так казалось, ведь трудно подготовиться к такому. Король остановился на небольшом козырьке, места здесь едва хватало для всей их компании. Энрике выходить из туннеля отказался, а вот мальчик пошел, не видя ничего перед собой, и одновременно помечая каждую деталь. Склон, на который они вышли, был на западной стороне горы, и солнце уже начинало нежно прикасаться к линии горизонта где-то там, очень далеко. Весь мир окрасился в оранжевый цвет, редкие облака не мешали свету долетать до всех уголков бескрайнего простора. Несмотря на головокружительную высоту, ветер был теплым и нес запахи сухой травы. Манилло раскинул руки, чтобы ощущение полета стало полным и всеобъемлющим.
– Если ты надеешься, что я тебя буду держать, то ты ошибаешься, – с дрожью в голосе отозвался Энрике откуда-то из глубины пещеры позади мальчика, – будешь падать – сделай сальто. – Ехидно закончил он.
Одного взгляда Короля Камней хватило, чтобы удержать Энрике от дальнейших реплик. Когда пятачок над пропастью погрузился в тишину, Король шумно вдохнул, разом став в полтора раза больше, и вновь затих. Сначала мальчик не слышал ничего, кроме тихого шепота ветра у себя в ушах, но через мгновение стал различать гулкое гудение, которое проникало через тело, заставляя его дрожать в созвучии с этой протяжной нотой. Король Камней пел песню. Слова были едва различимы, столь медленной была она. Один звук гармонично перетекал в другой, широким охватом обнимая весь мир вокруг. Солнце уже наполовину ушло за горизонт, но все еще было в силах встретить эти слова с достоинством светила, пусть и отправлявшегося на ночной отдых. Хоть Манилло и не понимал ни единого слова, но смысл! Смысл был ясен и прост. Сохрани, сбереги, не дай распасться. Песнь была о мире и была самим миром. Если основной нотой был рокот камней, то, прислушавшись, Манилло стал различать обертона звездной ночи, отраженной в застоявшейся болотной воде. Затем шумным гомоном вступили голоса птиц, поддержанные болтливой речушкой. Чем дольше мальчик слушал, тем больше слышал шум океана, шелест дубрав и сосняков на ветру, тихий детский смех и треск поленьев в камине.
И всё это надо было обнять, оставить в сохранности. Но руки мальчика были так слабы и малы для всего мира. Но ведь он был не один! С ним был Энрике, с ним был Годрик. Но и этого было недостаточно. Энрике был даже слабее Манилло, а у Годрика и не было рук вовсе. Как мало, как мало было им по силам. Тут мальчик понял, что их было куда больше, чем трое. С теплым касанием образы всех встреченных на этом вставали у его плеча, ободряя и обещая помощь. Бальтазар, пёс-воин, чья серьезность могла спорить только с его добротой, явился в сопровождении Каспера и Урсулы. Бенедикт со своей неизменной трубкой и серьезным выражением лица. Берти и Иероним тоже поспешали, как могли. Скорбное, но такое же доброе лицо Бледного, уже не скелета, а живого человека, тоже выплыло из темноты. И рогатая фигура Крампуса, куда уж без него, тоже не заставила себя долго ждать. За ним пришел Франциск. Все они были там, все они присоединили голоса к песне Короля Камней. Но всё ещё было мало, очень мало. Манилло закрыл глаза в отчаянии, и вновь увидел тот сон, в котором были свечи. Но на этот раз их было много, куда больше. Везде, куда ни кидал он взгляд, стояли ряды восковых столбиков, горящих ровным мягким пламенем. Но в этот раз не было нужды оберегать их огоньки от свирепого ветра, вовсе даже наоборот: тепло их обогревало и защищало самого мальчика. И тьма вовне уже не была чем-то враждебным, она была нужна, чтобы увидеть окружавшие его огни. Ведь все было частью одного, большого и невыразимого. А большое выражало себя в каждой крохотной части, и это было правильно, это было верно.
Осознав это, Манилло нашел спокойствие, которого давно у него не было, и открыл глаза. Лишь в последнее мгновение он заметил, что в рядах свечей есть один небольшой промежуток, но он уже знал, что нужно делать. Едва прошептав «Леди», он покинул эту полугрезу. В этот же момент фигуры друзей вокруг стали истаивать на ветру, одна за другой покидая этот уступ. Солнце бросало последние лучи своей верхней кромкой, но горечи от расставания не было. Король закончил свою песню, и на них опустилась прозрачная тишина, в которой ветер едва слышно нашептал мальчику на ухо, отчего Манилло улыбнулся и пробормотал что-то в ответ.
– ВОИСТИНУ, СПАСИБО ТЕБЕ, ТЕПЛОЕ СЕРДЦЕ, – эхом повторил Король Камней.
– Я не забуду, – снова откликнулся Манилло той же фразой.
Ночь пришла в горы. Вместе с ней к Манилло пришел незваный сон. Как-то незаметно для самого себя мальчик внезапно почувствовал себя усталым и начал клевать носом.
– УСТАЛ? – Участливо спросил Король Камней.
Сил для внятного ответа у мальчика не нашлось, он лишь молча кивнул, от чего чуть не повалился вперёд. Король Камней что-то пророкотал себе под нос, затем огромная его рука с удивительной нежностью подхватила мальчика. Манилло стало тепло, хоть и немного шершаво. Он уснул с улыбкой.
Пробуждение было таким же резким, как и сон: Манилло сел там, где лежал, и с недоумением завертел головой. Хотя он все ещё был в горах, но с уступа его унесли. Скалы вокруг были незнакомыми и далеки от прозрачности. Короля Камней не было нигде, а вот Энрике оказался тут как тут.
– Привет, – немного сипло от сна сказал Манилло, – а как я тут?..
– Король. Он принес тебя сюда. Сказал, что ты будешь задавать много вопросов, когда проснешься.
– Да?
– Вот видишь, уже начал. Поэтому он попросил меня в точности передать тебе его слова. К озеру можно попасть без опасности падения с горы только по одной дороге. Начинается она вот отсюда, – Энрике показал куда-то за спину, – там лестница в несколько сот ступеней, у последней ступени начинается тропа. Нам просто надо никуда не сворачивать и идти по ней, пока мы не дойдем до озера. Это по его словам. В любом случае, идти нам больше некуда.
Манилло резво встал, будто спал он не в спальном мешке на каменной глыбе, а у себя в постели. Рюкзак и остальные вещи были тут же, под рукой. Пятачок, на котором спал мальчик, был небольшим, едва ли не меньше уступа, на котором они провожали солнце вчера вечером. За спиной у Энрике действительно обнаружилась длинная лестница, грубые ступени которой были узкими, но вполне проходимыми. Больше никаких подходов к этой площадке мальчик не заметил.
– А как мы?..
– Сам не знаю, мы шли по туннелю, вернее, я шел с Королем, тебя его величество нес. Потом туннель внезапно закончился. А потом Король пошел назад. Я отвернулся на секунду, а пещеры уже нет. Вот такой вот намёк.
– Это да, – почесал голову мальчик.
– И ещё.
– Что такое?
– Король велел тебе передать в точности одну фразу.
– Сохраняй и оберегай?
– Верно, – опешил Энрике.
И всё еще вопросов осталось слишком много. Почему-то Манилло казалось, что Энрике их задавать бессмысленно, а сам Король Камней уже не выйдет. Пожав плечами, мальчик быстро начал собирать вещи, на ходу забрасывая в рот съестное, и через пару минут был уже готов.
– Ну, что, Энрике, – бодро сказал Манилло.
– Кхм! – провибрировало на поясе.
– И Годрик. Снова в дорогу?
Глава VI
– Вот всегда у нас так выходит, – сам с собой беседовал мальчик, сбивая палкой цветы репейника, что росли у тропинки, – только понятно станет, что и как, куда идти и что делать – сразу тумана напустят, и опять все перепутается.
– Да мне и так неплохо. Сам подумай: вокруг горы, леса, болота. Везде побывали. Даже вон, океан увидели. Разве плохо?
– Хорошо, Энрике, хорошо. А Бабуля сейчас обед готовит. На столе скатерть белая. За окном вьюга, а дома тепло. Загулялись мы с тобой, домой нам надо. Хотя, тут тоже интересно. Вот ты бы ни в жизни не встретил настоящего Короля, если бы не оказался тут.
Энрике уже привычным движением обернулся, чтобы посмотреть на горы, все еще нависающие над окружающим всхолмьем. Потом взгляд его упал на прозрачные вершины, которые сейчас щекотали облачные животы. Это вызвало легкую дрожь в теле ламы.
– Я бы как-нибудь так, по-простому пожил, без королей. Ну, пещера у него внушительная, да. Туда бы я еще разок сходил.
– Не выйдет, Энрике, теперь только вперед.
– Ты хотел сказать «назад», – вступил в разговор Годрик, – если посмотреть на карту, то по географическим соображениям мы идем сейчас назад, на юг.
– Ух, какой же ты зануда, – взвился Энрике, – ни разу не встречал таких. Ты и правда волшебный клинок, один на миллион.
– Очень польщен, – откликнулся Годрик, предпочитавший не замечать иронии.
– Осинь пальсёнь, – спародировал Энрике.
Манилло же предпочёл не замечать их обоих, голова у него была забита совсем другим. Мало того, что он смутно представлял себе цель их похода, так еще и абсолютно не знал, какая роль ему уготована во всем этом. Сердцем он понимал, что ему надо исправить всё то, что успели натворить большие силы этого мира, но голова отказывалась давать подсказку, как именно это предстоит провернуть. В конце концов, он был всего лишь мальчиком, пусть поднаторевшим в путешествиях и походной жизни, но всё-таки. От досады на свое незнание Манилло успел изжевать нижнюю губу и утомить нахмуренные брови под перебранку Энрике и Годрика. Мысли об ответственности на его плечах так заняли мальчика, что он даже перестал сбивать репейник по краям тропинки.
В момент самых тяжелых раздумий на нос мальчика села бабочка. Не какая-то разноцветная, а самая обычная белянка, которых можно набрать с пригоршню в любом огороде в июле. Пару мгновений Манилло смотрел на наглое создание, скосив глаза к носу, а потом весело расхохотался. В конце концов, он действительно был мальчиком, а не великим стратегом. Поэтому решил не терзать себя дальше.
– Энрике, спорим, ты не сможешь залезть на то дерево!
Энрике смог. Затем смог Манилло, потом они по очереди слезали и забирались наперегонки. В результате потратили жутко много времени, но мальчик уже не позволял себе торопиться, как на пожар. Раз уж решил, что придем тогда, когда придем, то чего суетиться. Никуда озеро не убежит, ведь оно замерло во времени, ведь так?
Уже после, когда эта парочка вдоволь истерзала несчастные ветви бедной ивы под заунывные причитания Годрика о переломанных шеях и руках, Манилло устроил привал прямо тут, у корней. К тому же время было уже самое что ни на есть обеденное. Да и бабулин чай давно лежал в закромах. А там, где чай, неплохо бы иметь и мед. Ну, а если начали чаепитие, то можно и перекусить.
Так, общими усилиями, под раскидистой ивой вышел настоящий пир. В ход пошло всё, что долго оттягивало лямки рюкзака мальчика, да и Энрике. Обломки разнообразного сыра, уже и не поймешь, кто именно снабдил им, то ли Бенедикт, то ли Франциск, последняя завалявшаяся рыбка, гора разных орехов тоже неизвестного происхождения, уже черствый, но все еще вкусный белый хлеб, принесенный из Грязного Замка, сушеные яблоки, галеты. Словом, еды было и впрямь на троих, хотя из всех них ел только Манилло. Но уж он-то старался за всех разом, и весьма небезуспешно. Свертки быстро пустели, чай лился рекой, солнце с ужасом поглядывало между ветвей на этот праздник живота. Когда перед мальчиком остались только огрызки, крошки и шелуха, он с громким вздохом откинулся на ствол дерева и громко застонал. Что не устроило Энрике, который всю трапезу сидел, навострив уши и всматриваясь в густую траву вокруг.
– Ты не мог бы так сильно не шуметь? – Раздраженно попросил он.
– Что такое? – С расслабленной ленцой в голосе отозвался Манилло.
– Не знаю, такое чувство, что за нами наблюдают. И уже довольно долго.
Сначала мальчик хотел стряхнуть опасения друга, как назойливую муху, но что-то в настороженной фигуре спутника заставило его с большой неохотой встать с такого удобного места. Манилло с удовольствием потянулся, затем достал Годрика и стал разглядывать кусты вокруг. Неприятеля не было видно, но это не значило, что его нет. Теперь тревога Энрике передалась мальчику, но уже в виде охотничьего азарта. Пустив стали во взгляд и выпятив грудь, он храбро обходил дерево большими кругами в поисках всех ста двадцати напастей, что рисовала его фантазия. Огры, горные великаны (не те, что короли, а обычные), баньши, люди-амфибии, гигантские пауки – все разлетались под ударами верного клинка, как репейник от взмахов палки. Румянец гулял на его щеках, дыхание рвалось из горла победным кличем. Что уж там, Манилло действительно стал героем, которого чествовали толпы избавленных от мучений селян и горожан. Путь его был усыпан лепестками роз, все рукоплескали, но он-то знал, что все свои подвиги он совершал не ради признания, а из-за самих поступков. И вот, Манилло Храбрейший снова встал на тропу подвигов (начал обходить дерево), и темной ночью по горному ущелью он крался к логову огнедышащего дракона (шел на полусогнутых ногах к кустам орешника). В этот самый момент, когда он занёс свой огромный сверкающий двуручный меч (Годрика) над головой спящего дракона (опять лист бедного репейника), из-за ивы раздался крик Энрике. От неожиданности Манилло выпустил кинжал из руки, отчего тот приземлился рукоятью прямо ему на макушку. Теперь под ивой кричали уже двое: Энрике в ужасе и Манилло от боли. Когда мальчику удалось проморгаться от звёзд в глазах, он нетвердой походкой побежал на выручку к другу, прихватив с собой Годрика.
В первые мгновения мальчик не мог понять, что произошло с его другом и откуда вообще идут крики. И, лишь присмотревшись, Манилло разобрался, в чем дело. И тут же начал хохотать.
– Что смешного?! Не хочешь прийти мне на помощь?!
– Помощь? От чего тебя спасать? От этого?
Как раз на месте их привала маленький бурундук дожевывал остатки еды Манилло. Видимо, зверёк был настолько непуганый и оголодавший, что вопли Энрике, который забрался на дерево, его ничуть не смущали.
– А я ведь говорил, что за нами наблюдали всё это время! Ты посмотри, какая зверюга! Он как выскочил, как побежал на меня!
– Успокойся, Энрике. Он просто хочет перекусить.
– Мою шею он хочет перекусить! Посмотри на эти бешеные глаза!
– Пожалуйста, не кричи, я тебя прекрасно слышу, а его ты так не испугаешь.
– Значит, так, да? Друг еще называется. Я тут на волосок от смерти, еле спасся, а ты!.. Стой, что ты делаешь? Не подходи к нему, он тебя сожрёт!
Манилло, порывшись в рюкзаке, достал горстку орехов и протянул бурундуку. Тот, почти без опаски, подскочил к мальчику и начал набивать щеки.
– Никого он не сожрет, Энрике. Он вообще не любитель мяса.
– Я сделан не из мяса!
– Тебя он тоже не тронет, не беспокойся.
Энрике, однако, решил не проверять это. Вместо этого он залез на несколько ветвей выше и оттуда пристально следил за перемещениями зверька. Бурундук, тем временем, закончил есть, и теперь сидел, с любопытством посматривая на Манилло. Мальчик отвечал ему дружелюбным взглядом. Вдоволь насмотревшись, маленький грызун начал расчесывать свою шерстку, изредка бросая взгляды на мальчика, который начал собирать пожитки, чтобы тронуться дальше в путь.
– Ну, что, храбрец, спускайся, пойдем дальше, – с улыбкой крикнул он Энрике.
– Никуда я не пойду, пока оно тут, – твердо отвечал тот.
– А, ну, ладно. Тогда я пошел, – Манилло закончил собираться и пошел в сторону тропы, – Да, совсем забыл, – бросил он через плечо, – бурундуки прекрасно лазают по деревьям.
Вместо ответа из-за спины мальчика послышался глухой шлепок чего-то мягкого об землю, а потом торопливый топот.
– Подожди меня, я сейчас – выкрикивал подбегающий Энрике, попутно выдергивая из себя колючки репейника, – я тут подумал, не такой уж он и страшный.
– Вот и хорошо. Идем?
– Идем.
День вальяжно перевалил за середину, но до заката было еще далеко. Тропинка шла между редкими деревьями, виляя в высокой траве. Воздух становился влажным и прохладным – видимо, озеро было недалеко.
– И никакой он был не страшный, – нахохлился Энрике.
– Ты о ком? – спросил Манилло, вновь погрузившийся в свои мысли о финале путешествия.
– Да бурундук этот. Маленький, пушистый. Наверное, даже симпатичный. Не знаю, чего я так струсил.
– Да? Хорошо, что ты сказал, а я уже думал, что зря взял его с собой.
– Как взял с собой? Зачем?!
– Успокойся, – ответил Манилло сквозь смех, – я просто шучу. Ни к чему нам лишние попутчики.
– Вот и я думаю. И сами дойдем, без бурундуков.
Снова путники замолкли, каждый в своих мыслях. Энрике думал, как бы он сейчас не сплоховал, появись из вот этих кустов, скажем, волк. А Манилло опять начал размышлять, как быть, когда тропинка закончится, и надо будет что-то делать. Ну, а Годрик по привычке прикорнул, ведь возраст у него, как-никак, был весьма почтенным.
Как и положено, тут же из ближайших кустов, конечно, не показалось ничего, а вот тропинка вдруг стала ровной, словно утрамбованной, и заметно шире. Манилло на секунду сбился с шага, ожидая, что озеро окажется буквально за следующим поворотом за холм, но мальчик этого так и не узнал. Вместо вида глади замершей воды, путников огорошили необычные звуки голосов. Друзья замерли на месте, потом со всех ног ринулись к ближайшим кустам. Напугал их не язык, который был им совершенно не знаком, а сами голоса. Конечно, говорившие были далековато, и можно было обмануться, но что-то было не так. Замерев в кустах, Манилло даже попробовал тихо скопировать услышанное, но, как ни старался, горло отказывалось издавать эти шуршащие и грохочущие звуки.
Уверенности во враждебности говоривших не было, но проверять прямо сейчас не хотелось ни мальчику, ни ламе. Тихонько растолкав Годрика, мальчик в двух словах объяснил ситуацию.
– Увы мне, – ответил Годрик, которому удавалось гнусавить даже шепотом, – слух мой не так остёр, как в дни юности моей. Отсюда я не слышу ничего, кроме шуршания ветвей сего кустарника, что дал нам укрывище от невзгод.
– Мог бы просто сказать «верните меня дальше спать», – огрызнулся Энрике.
– Подожди, не время для ваших вот этих вот обычных, – махнул рукой Манилло, – Годрик, если я подойду ближе, ты попробуешь определить, что это за язык?
– Во всяком случае, попытаюсь, – отозвался клинок.
– Хорошо, тогда ты жди здесь, Энрике, а я с Годриком попытаюсь подползти ближе.
– Мне не нравится эта идея – запротестовал Энрике.
– У тебя есть получше? – Спросил мальчик.
– Ну, я могу прокрасться сам, – предложил Энрике, которого до сих пор грызла совесть за тот промах с бурундуком, – я маленький и незаметнее тебя.
– Можешь, только как ты потащишь с собой Годрика?
С большой неохотой и небольшим облегчением Энрике согласился, и Манилло, зажав кинжал в руке, скрылся в густой траве.
Терпение Энрике быстро кончилось, поэтому уже через несколько минут он начал ёрзать на месте, пытаться выглянуть из зарослей и всеми доступными способами выражать бесшумное беспокойство. Когда и этого стало недостаточно, он, что-то прошипев про «его точно там сожрали», пополз вслед за Манилло.
Голоса стихли, поэтому Энрике приходилось иногда высовываться наружу и вертеть головой, но даже при этом он не был уверен, что пробирается в нужную сторону. Он не успел начать нервничать, когда внезапно уперся носом в ботинок мальчика, отчего чуть не вскочил с воплем, но с трудом взял себя в руки. Манилло обернулся, приложил палец ко рту. Энрике кивнул и тихо подполз к плечу мальчика. Тот слегка раздвинул траву и кивнул, указав вперед. В небольшом просвете смутно проглядывали очертания холма, за который ныряла тропинка. Присмотревшись, Энрике увидел, что никакой это не холм, а самая настоящая землянка. Не такая, как у Иеронима-Берти, а поплоше, хотя и побольше. Дверью в нее служили грубо сколоченные доски без ручки, единственное видимое окно было без стекол, но крестовина рамы была в наличии. Перед «дверью» прямо на земле красной краской был нарисован коврик. Всюду виделись следы попыток сделать жилье уютным, которые были столь же неуклюжими, сколь и безуспешными.
– Что будем делать? – Спросил Энрике.
Манилло снова приложил палец ко рту и указал куда-то в сторону. Проследив за направлением его взгляда, Энрике увидел на тропе две большие скалы, одна потоньше, другая помассивнее, и небольшой камень рядом с ними. Не поняв, что имел в виду Манилло, он уже хотел было спросить в чем дело, когда увидел, что скала потоньше пошевелилась и что-то громыхнула. Другая, тучная, ответила легким шелестом, будто кто-то катится по гравию, и снова стало тихо. Солнечный блик скользнул по лицам мальчика и ламы. Медленно, будто и не двигаясь вовсе, Манилло сдвинул заросли назад, но Энрике успел увидеть странное: будто два глаза смотрели на него с верхушки одной из каменюк. Осторожно, едва дыша, мальчик пополз назад по траве к кустарнику, следом за ним и Энрике, который несколько раз обернулся, оставаясь верным своей привычке. Когда они доползли до кустарника и смогли перевести дыхание, Энрике с тревогой посмотрел на мальчика.
– И что нам дальше делать?
– Я не знаю, можно ли доверять слугам Короля Камней, но проверять это мне не хотелось бы. Будем ждать ночи.
Путники решили выждать прямо на месте, не разводя костра. Манилло перекусил на скорую руку, Энрике нашел неподалеку ручей, в котором мальчик наполнил флягу, вдоволь напился и умылся прохладной водой. Затем он тщательно перебрал все содержимое рюкзака и вновь уложил так, чтобы ничего не звенело и булькало во время их ночной вылазки. Неприятным сюрпризом было количество припасов, которое убывало если не с пугающей, то с тревожной скоростью. Прикинув, что еды хватит ещё на три дня практически впроголодь, Манилло погрустнел. Но, с другой стороны, это было лишним напоминанием, что пора бы уже возвращаться домой.
И, несмотря на все множество полезных дел, время тянулось очень медленно. За свое путешествие мальчик привык постоянно находиться в движении, хотя его и раньше можно было назвать непоседой. Теперь же ожидание стало совершенно невыносимым. Манилло хватался за рюкзак, чтобы ещё раз его перебрать, проверял флягу, пытался почистить Годрика, который тут же начал недовольно ворчать, сетуя на прерванный сон. В конце концов, мальчик принялся за плетение венков из травы, которой вокруг было вдосталь. Первые попытки были так же далеки от привычного венка, как, скажем, булка хлеба от бублика. Сам не понимая, почему, Манилло все больше раздражался, поделки выходили корявее и корявее. Когда мальчик занёс руку, чтобы выбросить последнего уродца, странная волна спокойствия вдруг накатила на него. Закрыв глаза, Манилло увидел себя посреди необъятной глади тихой воды. Испуг здесь был не к месту, хотя испугаться было легко – один, вокруг ни души, тусклый свет без определенного источника. Взор мальчика блуждал, силясь отыскать хотя бы маленькую корягу, за которую можно было зацепиться взглядом, но тщетно. Даже рассмотреть дно не удавалось, хотя на поверхности не пробегало ни морщинки. Выдохнув, Манилло четко понял, что берег придется сделать самому. Откуда пришло это знание, он ответить бы не смог, но в верности озарения сомнений не было.
Он простер руки, ладонями вниз, и дал свободу своим пальцам, которые стали прямо из воздуха ткать очертания холмов, леса и пляжа. Ловкими движениями на небе появлялись облака, возникла река, широкой грудью навалившаяся на берега, серебристый песок заструился по крохотным дюнам. Следуя за волной созидания, в леса стали приходить звери, ласточки засуетились у глинистого обрыва с пнем на верхушке, рыбки зашныряли в водах реки. А мальчик продолжал медленно поворачиваться, сплетая воедино небо, воду и землю. Чем полнее становился круг, тем явственнее проступали звуки в прежнем безмолвии, а лёгкий ветер ворошил волосы Манилло.
Что-то шло не так. Чем ближе было замыкание круга, тем большее сопротивление приходилось преодолевать его пальцам. Будто оставшаяся пустота не желала заполняться, обжигая холодом простертые руки. Движения стали неуклюжими и медленными, Манилло боролся, словно пытаясь застегнуть пуговицу на пальто в январский вечер. Но пальцы стали словно чужие, работа их стала топорной и неполной, появились горы, но сил наполнить их цветом уже не осталось. Это было последним, что вышло из-под рук мальчика: он замер, вытянув их вперёд и остановился. А пустоты было совсем немного, несколько движений, и круг замкнется, но на эти движения сил уже не осталось.
Манилло начал медленно опускать руки, с горечью прикусывая губу, когда в ветре появилось что-то теплое, а в воздухе запахло цветами алиссума. Затем две незримые руки обхватили ладони мальчика, руководя и направляя движения. Пустота еще упиралась, но под напором объединенных усилий таяла, не в силах устоять. Работа была окончена. Ветер напоследок потрепал челку Манилло, оставив аромат меда.
Мальчик с улыбкой открыл глаза. В руках он держал готовый маленький и аккуратный венок. Когда он с улыбкой посмотрел на Энрике, Манилло увидел, что друг сидит с открытым ртом.
– Твои руки… Ты как это смог? Руки светились… Что…
– Упорные тренировки, Энрике, – всё так же широко улыбаясь, ответил мальчик и нацепил венок на голову друга.
Остаток дня прошел удивительно быстро. Мальчик сидел и вспоминал свое видение, заново переживая теплоту и силу рук, что пришли к нему на помощь. Энрике испуганно посматривал на Манилло, готовый поднять панику при первом появлении золотистого сияния. Годрик тихо дремал, полностью удовлетворённый, что его оставили в покое. А небо решило, что его слишком долго игнорировали, и вывалило все краски, что были в запасе. Поэтому закат был таким сокрушительно красивым, что мальчик даже отвлекся от своих грёз наяву и смотрел на верх, чувствуя причастность к великому движению.
Когда последние лучи отзвенели по облачным животам, мальчик встал и отряхнул штаны.
– Пора? – стараясь звучать храбрым, спросил Энрике.
– Пора, – кивнул Манилло.
Так же ползком, как и в первый раз, друзья поползли в густеющих сумерках. Годрику было строго-настрого велено не шуметь, на что он насупился, пробурчал, что участвовал в тысячах рейдов, но пообещал молчать. Сейчас путь был сложнее, мальчик с трудом понимал, куда двигаться, но тусклый свет из окна землянки служим ориентиром. На него Манилло и решил ползти. Когда настал момент поворачивать и обходить, мальчик, следуя странному наитию, пополз к прямо к окну.
– Манилло! – Закричал шепотом Энрике.
Мальчик обернулся, покачал головой и двинулся дальше к окну. Ругаясь под нос, Энрике поспешил за ним.
– Что ты делаешь, остановись, нас поймают! – Шипел он вслед, но Манилло уже аккуратно заглядывал в землянку.
В очаге едва тлело бревно, да на столе слабо горела плошка с маслом, с трудом освещая скудное убранство жилища. Мебели было мало, а та, которая имелась, была грубой и простой. Больше ничего Манилло рассмотреть не успел, потому что Энрике задергал его за штанину.
– Что такое? – Спросил мальчик.
– Я тоже хочу посмотреть, – отозвался Энрике.
Мальчик нагнулся и подсадил друга. Энрике привалился к крестовине и заглянул внутрь. И тут что-то пошло не так. То ли Манилло задел плечом Энрике, то ли тот сам слишком сильно надавил на раму, теперь уже и не поймёшь. Затем одновременно случилось несколько вещей: хрупкое дерево затрещало под навалившимся весом Энрике и Манилло, планки стали отходить друг от друга, Энрике замахал руками, чтобы поймать равновесие, Манилло попытался поймать падающего друга. С жутким грохотом, задев какую-то плошку, Энрике упал внутрь. Не колеблясь ни секунды, Манилло нырнул внутрь вслед за другом.
Дальше началось светопреставление. Энрике завопил что-то про «подходи по одному, спасите-помогите» и начал носиться по комнате, роняя посуду и опрокидывая стулья. Манилло завопил «спокойно, все нормально, мы на секунду» и стал бегать за Энрике, чтобы выбраться отсюда. Годрик завопил и начал громко требовать срубить какую-нибудь голову, но как-то неуверенно визгливо. Хозяева тоже начали вопить что-то непонятное и бегать то ли за Манилло, то ли от Энрике. Словом, творился полный бедлам.
На шестом или седьмом круге, когда Энрике уже почти потерял съехавший на лоб венок, тонкий звенящий голосок взлетел над неразберихой. Крик был таким громким, что все замерли, кто где стоял. В наступившей тишине и хозяева, и случайные гости осматривали друг друга с подозрительностью, чтобы с первым резким движением возобновить сутолоку.
– Вы кто вообще такие? – Спросил тот же тонкий голосок.
– Ну, – замялся мальчик, – я Манилло, это Энрике, а это, спокойно, я просто покажу, это Годрик.
– И зачем Годрик, Энрике и Манилло вломились к нам домой?
На этот вопрос у мальчика ответа не нашлось.
– А зачем вы сторожите дорогу? – с неожиданной отвагой спросил Энрике, – И вообще, мы представились, а вы нет.
В круг света от лампадки вышли все те же три фигуры: полная, стройная и совсем небольшая, размером с Энрике.
– Я Тибабок, – пробасил полный.
– Я Тибобак, – прошуршал тощий.
– А я Джимми, – пропищал самый маленький.
Теперь, присмотревшись к фигурам потенциальных врагов, Манилло понял, что бояться не стоило. Троица была под стать своим именам: довольно неуклюжие, но по-своему симпатичные, особенно малыш Джимми. Глаза его яркие, наивные и сияли в половину базальтового лица. Мальчик сразу решил, что он был самым младшим из всех трех. Тибабок производил самое грозное впечатление, но, несмотря на размеры, лицо у него было добродушным, а аметистовые глаза жмурились, как от боли, когда он осматривал беспорядок, который навели друзья. По Типобаку было видно, что происходящее выбило его из колеи больше всего: он заламывал руки, весь мелко подрагивал и закатывал фианитовые глаза так сильно, что Манилло беспокоился, не упадет ли тот в обморок.
Хозяева тоже осматривали гостей все еще с подозрительностью, но возбуждение первых минут уже схлынуло, и все почти успокоились. Первым в себя пришел Тибабок. Грузный тролль начал рокочуще квохтать, прибирая бардак, с особенной грустью собирая осколки плошки, которую Энрике разбил, выпав в окно.
– Я ведь слепил ее специально для Джимми, – чуть не плача причитал тролль.
Энрике стало очень стыдно за содеянное, и он присоединился к наведению порядка и поиску осколков.
– Простите, я не специально, я ведь не хотел, может быть, мы сможем склеить, Манилло, как думаешь? – повторял он скороговоркой.
– Я не знаю, – пожал плечами мальчик, – у нас нет клея. Но мы что-нибудь придумаем. Вы простите нас, мы, правда, не хотели. Мы просто хотели пройти к озеру.
– Ай, – зашуршал в свою очередь Тибобак, – а я ведь говорил его величеству, что мы не годимся на это задание. Не-е-ет, сторожить должны именно вы, настаивал он. И что теперь? Нас же перетрут в песок. Тибабок, я не хочу, чтобы из меня лепили замки!
– Успокойся, – зарокотал в ответ крупный тролль, – никто никого не перетрёт. Все в порядке.
– Если мне будет дозволено заметить, – возвысил свой голос Годрик, – история знает немало прецедентов, когда нерадивых стражников казнили в соответствии с региональными обычаями каждой страны. Вполне вероятно, что за такой серьезный проступок вас могут и перетереть.
– Годрик! – осадил его Манилло.
– Нет, ну, а что. Зачем грешить против истины, – отозвался кинжал.
Только малыш Джимми не участвовал в перебранке. Он держал два осколка глиняной миски, а на глазах у него выступили слюдяные прожилки, которые стали набухать, пока по полу не застучала редкая дробь небольших прозрачных каменьев. Манилло и Тибабок ринулись вместе, чтобы успокоить малыша, но ничего не выходило. Тот тихо всхлипывал и смотрел замутневшими глазами на черепки. Грузный тролль неловко гладил маленького по голове, обещал сделать новую миску, еще лучше, а Тибобак ходил по комнате, пытаясь вырвать из головы волосы, которых у него отродясь не было.
Муки совести достигли предела, и Энрике с Манилло разом стали вытряхивать все тщательно уложенную поклажу из рюкзаков, чтобы найти замену утраченной посуде и успокоить малыша. Наконец, где-то у самого дна мальчик обнаружил коряво расписанную миску, которую им дал в дорогу Франциск. Все равно Манилло ею почти не пользовался, а так, может, пригодится.
Маленький Джимми недоверчиво принял из рук мальчика подарок, и стало понятно, что проступок заглажен. Глаза тролля засияли, когда он бережно вертел в руках посудину, рассматривая корявые цветы на боках миски. От ясного взгляда Джимми в комнате словно стало посветлей, и даже тощий тролль перестал так яростно нервничать и замер на месте.
– Большое спасибо, это очень красивая тарелка, мне она нравится.
– Не за что, мы же разбили твою старую.
Мальчик и тролль посмотрели друг на друга, и внезапно оба улыбнулись: Манилло дружелюбно, Джимми с небольшим смущением.
– А что вы там про стереть в порошок и охрану говорили? – Спросил Энрике.
– Давайте порядок тут наведем, а потом разговоры говорить будем, – сказал Тибабок.
Когда Манилло и Энрике извинились уже в сотый раз за учиненный погром, когда все мебель была расставлена по своим местам, а пол подметен, когда в очаг подкинули пару поленьев, а в лампадку подлили масла из большого кувшина, только тогда все сели за стол. Вернее, сели Джимми, Манилло и Энрике, большие тролли остались стоять, потому что стульев у них было всего три, да и сидеть тролли, по их словам, не особо любили, особенно когда дорастали до определенных размеров.
Во время уборки Манилло то и дело хотел спросить что-нибудь о жизни троллей, но так и не решался. И вот, когда все расселись, мальчик понял, что смущается еще пуще прежнего, да и хозяева как-то снова почувствовали себя неловко. Как обычно, Энрике первым решил сломать лёд.
– А вы ужинали? – Спросил он.
– Мы? – в ответ спросил Тибобак.
– Ну, да. Вдруг мы помешали вашему ужину, – поддержал друга Манилло.
– Эм, ну, – вступил Тибабок, – мы обычно, как бы это сказать, не едим.
– Я тоже не ем! – Радостно, но зачем-то громко сказал Энрике, и тут же смутился.
– Зато мы пьем! – в тон ему отозвался Джимми.
– О, да, точно, мы пьем, – подхватил грузный тролль.
– А что вы обычно пьете? – Манилло решился задать один из сотен вопросов, вертевшихся на языке.
– Я обычно иду к источнику к северу отсюда, набираю там воды, – ответил стройный тролль.
– А потом?
– Потом я её приношу домой.
– Так. А дальше? – не унимался мальчик.
– Дальше мы её пьем, – обстоятельно отвечал тролль.
– А как же спеть песню над водой, чтобы она стала особенной?
– Тибабок, мы поём какие-нибудь песни над водой?
– Да, вроде как, не особо. А вы обычно поёте? – спросил в свою очередь крупный тролль.
– Ну, тоже нет. Зато мы пьем чай.
Тут все трое хозяев страшно оживились. Тибобак вскочил, сказал, что сейчас принесет тетрадь и уголь, чтобы записать, Тибабок повторял «пьете чай», словно пробуя это слово на вкус, ну, а Джимми бережно держал свою новую плошку и улыбался всем разом и никому в частности.
– Что-то случилось? – с недоумением спросил Манилло.
– Нет, что вы, все в порядке. Просто нам, как бы сказать, нравятся чужие обычаи. Собственно, нас и послали сюда, потому что мы знаем ваш язык, – мрачно закончил Тибабок.
– Всё потом, – с энтузиазмом воскликнул Тибобак, который снова начал страшно нервничать и трястись так, что еле удерживал уголек в руке, – сначала расскажите нам про чай.
Тут уж Манилло чувствовал себя в своей тарелке. Бабуля любила рассказывать ему, какой чай лучше подходит для завтрака, какой подходит для полудня, а какой следует пить вечерами, подбросив яблочное поленце в камин. Мальчик рассказывал про чай с яблоком, с брусничным листом, с мёдом, собранным осенью. С каждым словом перед ним будто вставали бабулины руки, разливающие заварку по кружкам. Он вспомнил чуть ли не каждое их чаепитие, а руки его гладили грубую столешницу, ощущая шершавость домашней скатерти. Все трое троллей сидели, разинув рты, только Тибобак яростно чиркал в тетради, рассыпая уголь во все стороны. Когда мальчик закончил свой рассказ, в комнате еще долго молчали.
– Скажи, Манилло, – робко спросил Джимми, – а какая она, Бабуля?
– Бабуля, – мальчик задумался, – Бабуля всегда знает, что правильно, а что нет. У Бабули есть верные слова для всего. Она как волшебник, только без магии, а взаправду. Не знаю, трудно описать. Бабуля самая добрая. А еще у нее лучшие малиновые пироги на свете. И она знает, что делать с простынями, чтобы они были как снег.
– Эх, вот бы её увидеть хоть раз, – мечтательно протянул маленький тролль.
– Изумительная женщина, – пророкотал Тибабок, утирая проступившие кристаллы с глаз.
– Малиновые пироги, – заметил Тибобак.
Теперь настал черёд Манилло бороться с подступившими слезами.
– Я тоже хотел бы её увидеть, – тихо сказал он, – хотя бы раз.
За столом снова наступила тишина, в этот раз её нарушил Джимми, который заметил венок на голове у ламы.
– Что это у тебя? – спросил малыш.
– Где? А, это. Венок, Манилло сплел сегодня, когда мы, ну, сидели в кустах.
– Какая красивая штука! – Восхитился Джимми, – А мне можешь такую сделать?
– Не знаю, можно попробовать. Но завтра, в темноте трудно будет. Давайте я вам лучше чаю заварю.
Тролли снова пришли в страшное оживление и загомонили все разом. Шум продолжался, пока Тибабок не треснул по столу, который скрипнул с протестом.
– По очереди. Все говорим по очереди.
– Я кричал «как здорово», – смутился Джимми.
– Я кричал «давайте побыстрее», – откликнулся Тибобак.
– А я спрашивал, что нужно для чая, – назидательно сказал Тибабок.
– Все просто, – ответил мальчик, – нужно подогреть воду. Чай у меня с собой.
Толкаясь и рискуя снова повалить всю мебель в землянке, тролли ринулись искать нужную посудину. Когда откуда-то из угла был извлечен древний-древний чайник, Тибобак преподнес его Манилло, как святыню на вытянутых руках.
– Сначала моем чайник водой, чтобы внутри не было мусора. Потом наливаем воду и кипятим. Чайник у нас один, поэтому чай бросим прямо в него. Когда чай настоится и остынет, разливаем по… Разливаем в плошку и пьем.
Пока он проделывал все эти процедуры, тролли следили за каждым его движением. Бурные обсуждения, но уже шепотом, вызвал мешочек чая, который мальчик достал из рюкзака. Когда напиток был готов, Манилло аккуратно налил его в новую плошку Джимми и аккуратно попробовал. Можно было сделать и получше, но результат в целом его устроил.
– Прошу, чай готов. Вы мыли руки?
Тролли замотали головами, видимо, это у них было не принято. С шумом и возней они побежали мыть руки, кто как умел, и снова собрались у стола.
– Пробуйте аккуратно, чай горячий.
Глаза у них были размером чуть ли не на половину лица, когда они смотрели на плошку с чаем.
– Джимми, давай первый, – пророкотал Тибабок.
Малыш с трепетом поднес миску к лицу и сделал глоток. Глаза у него стали такого размера, что Манилло испугался, как бы они не выпали. Затем настал черед Тибобака, который с трудом унял привычную дрожь в руках и отпил. Когда он проглотил напиток, тролль яростно закивал головой и передал чай Тибабоку. Тот тоже с величайшей осторожностью принял плошку, сначала пригубил его, а потом выпил полноценный глоток.
– И что, Бабуля делает такой чай? – Спросил тролль с придыханием.
– Ну, примерно такой, да, – ответил мальчик.
– Изумительная женщина, – повторил Тибабок.
Чаша пошла по второму кругу, затем по третьему, и чай кончился. Манилло подлил из чайника, и процедура дегустации возобновилась. Снова восторженные охи и ахи. Под шумок Манилло и сам решил подкрепиться орехами из старых запасов, но бережливо. Когда в чайнике остались одни листья, троица расстроилась, но мальчик уже едва стоял на ногах от усталости: время далеко перевалило за полночь.
– Скажите, а вы спите? – начал Манилло издалека.
– О, да, мы спим, – сказал Тибобак.
– У вас есть кровати? – продолжил мальчик.
– Кровати? – недоуменно спросил Тибабок.
– Мягкие столы, на которые вы ложитесь спать, – вставил Энрике.
– Нет, мы предпочитаем не ложиться без лишней нужды. Нам трудно потом вставать.
– Значит, спите вы тоже стоя, – заключил Манилло.
– Абсолютно верно.
– Ну, а мы, то есть, я, – продолжал мальчик, – сплю лежа. И теперь бы я хотел поспать, если вы не против. А все разговоры отложим до утра.
– А где твой мягкий стол? – спросил Джимми.
– Я ношу с собой только мягкую часть, – отвечал он, показывая на спальник, – где я могу ее расстелить, чтоб не мешать вашему сну?
– Но мы не собирались сегодня спать, сегодня не ночь сна, – ответил Тибабок, – ночь сна наступит через три луны. Можешь стелить, там, где тебе удобнее всего.
Манилло споро расстелил спальник и сразу же залез в него. Тролли встали рядком возле него и внимательно смотрели, как он располагается. Сначала мальчика немного нервировало такое внимание, затем усталость взяла свое, и он тихо уснул.
Просыпался Манилло с трудом. Троллям, по большому счету, не особо нужен свежий воздух, да и, наверное, вообще не нужен, но мальчик привык спать под открытым небом, и теперь голова его была тяжелой. Борясь с желанием поспать еще часик, он сел в спальнике, и стал тереть глаза. Когда они наконец согласились открыться и работать, Манилло подскочил на месте: там же, где и вчера, стояли все трое хозяев и внимательно смотрели на него. Даже малыш Джимми с любопытством следил за каждым движением мальчика. Рядом спокойно сидел Энрике.
– Как спалось? – Вежливо поинтересовался Тибабок.
– Спасибо, всё было хорошо, – слукавил мальчик, – а вы тут стояли всю ночь?
– Нет, конечно, – обнадежил его Тибобак, – только с того момента, как ты лег.
Зябко поежившись, Манилло вылез из спальника и посмотрел в окно без рамы. Утро было туманным и прохладным, а солнце пряталось за плотным слоем облаков. Еще раз поведя плечами, мальчик попросил у хозяев воды.
– Чтобы делать чай? – Обрадовался Джимми.
– Можно, конечно и чай. Но я хотел помыться. У нас так принято по утрам.
Под чутким надзором всей троицы Манилло вышел во двор с кувшином воды и тщательно умылся. Краем глаза он успел заметить, как Тибобак что-то незаметно записывает в свою тетрадь. Умывание взбодрило Манилло, и он, оставив дверь открытой, стал готовить завтрак. На стол аккуратно были выставлены его запасы, всего по чуть-чуть, но вполне сносно. Когда закипел чайник, туда же поставили миску Джимми с чаем. Манилло даже добавил в него остатки меда, который всё это время мужественно нес на себе Энрике. Тролли снова по достоинству оценили напиток, не забыв, однако, оставить порцию и мальчику. Когда все было съедено, посуда вымыта, что тоже было новостью для хозяев, Тибабок серьезно посмотрел на мальчика.
– А теперь нам надо поговорить, – сказал грузный тролль.
Для мальчика это не стало неожиданностью, но ему всё равно хотелось отсрочить этот момент. Глубоко вдохнув, он начал рассказ, отдавай себе отчет в том, что от верных слов зависит, куда и как дальше ляжет их путь. Его история, рассказанная уже столько раз, должна была уже набить оскомину, но всё же мальчик находил в себе силы и старался так, как в самый первый, тогда, у Бенедикта. Манилло старался вспомнить все детали, которые казались ему важными, лишь ненадолго уступая место Энрике, который рассказывал об их встрече с Франциском.
Манилло говорил долго, захватив внимание хозяев так, что даже Тибобак отложил в сторону свой привычный уголек и тетрадку. Когда мальчик закончил, тролли всё так же молчали. Первым вновь заговорил Тибабок.
– Прости, Манилло, нам надо отойти. Мы вернемся после обеда. Пожалуйста, никуда не уходи.
– Но… – запротестовал Джимми.
– Нет, – перебил его грузный тролль, – у нас есть обязанности, у нас есть долг.
Джимми с отчаянием посмотрел на мальчика, но подчинился. Тролли тихо вышли из землянки, один за другим, оставив друзей одних. Мальчик пребывал в состоянии близком к панике. О каком долге говорил Тибабок? Куда они ушли? Может, теперь Манилло и не сможет дойти до озера. Потом он решил, что надо сбежать, пока хозяева не вернулись. Но через минуту он отказался от этой идеи. Все это время мальчик мерил пол землянки шагами, а Энрике рассматривал его с недоумением – друг Манилло для себя уже все решил и полностью доверился хозяевам.
Когда через несколько часов дверь в землянку распахнулась со скрипом, Манилло успел сгрызть все ногти и протоптать тропинки вокруг скромной мебели. Мальчик подскочил как ошпаренный и подбежал встречать хозяев. Вид у троллей был не самый веселый, отчего сердце мальчика совсем упало. Тибобак молча поставил греться чайник, Тибабок прошел к столу, а Джимми постарался улыбнуться Манилло, но улыбка выходила какой-то невеселой. Когда чай был готов, тролли выстроились у стола и пригласили мальчика c Энрике сесть.
– А теперь нам надо поговорить, – повторил свою утреннюю реплику Тибабок.
Манилло посмотрел на него, тролль не отвел взгляда. Оба понимали, что сейчас решается судьба всего путешествия друзей. Тролли могли заупрямиться и никуда их не пускать до особых распоряжений своего Короля, и были бы абсолютно правы. И этого мальчик боялся больше всего.
– Мы понимаем, – начал грузный тролль, – что ты идешь к озеру. Мы знаем, что тебе нужно попасть туда любой ценой. И мы знаем, что между тобой и Бабулей стоит это озеро. Некоторые из нас, – тут он метнул ехидный взгляд на Тибобака, – хотели бы, чтобы ты никуда не уходил. Хотя что уж, все мы хотим этого. Представляя, сколько всего ты можешь нам рассказать, голова начинает идти кругом. Мы бы направили прошение Королю, он бы разрешил пройти. Или нет, его величество склонен к неожиданным решениям.
Тролль замолчал. Глаза мальчика защипало от подступивших слёз. Видя это, Джимми погладил Манилло по предплечью в неловкой попытке поддержать его. Тибабок продолжал.
– На нас лежит долг. Мы должны охранять эту дорогу и задерживать всех, идущих по пути туда или оттуда. Мы дали обещание Королю Камней. Его величество будет очень не рад, узнав, что мы пропустили тебя и твоих друзей.
Мальчик с испугом посмотрел на всех троих по очереди, но в лицах увидел только решимость дойти до конца.
– Я говорю тебе это, Манилло, чтобы ты знал, на что мы идём, когда решаемся на это. Ты волен продолжить свой путь и идти к озеру. Ты должен попасть к Бабуле, и мы не имеем права тебе мешать. В конце концов, Король назначил нас ответственными за эту дорогу. Поэтому мы ответственно решаем тебя пропустить.
Радость вспыхнула в груди Манилло, но вслед за ней пришли стыд и грусть. Кто знает, что сделает Король Камней, когда ему станет известно о самоуправстве его подданных. Джимми снова погладил Манилло по руке и улыбнулся. На этот раз улыбка вышла искренняя.
– Мы просим тебя только об одном, – вновь зарокотал Тибабок, – не забывай нас.
Что-то в словах тролля насторожило мальчика. Манилло не мог понять, что было не так. Интонация ли, сами слова или подавленный вид хозяев, но что-то говорило ему, что они не говорят всей правды. Временно усыпив свои подозрения, мальчик кивнул.
– Я вас не забуду.
В землянке повисла неловкая тишина.
– Давайте пить чай, он давно остыл, – нашелся Джимми.
Все радостно поддержали эту идею, излишним энтузиазмом стараясь отодвинуть тяжелое для всех расставание подальше.
Чай был выпит, заварен новый и снова выпит. За чаепитием даже получилось развеять то гнетущее чувство, которое навалилось всем весом на Манилло. Но откладывать решение дальше было уже нельзя. Это понимал и мальчик, и хозяева. Когда миска чая опустела в последний раз, Манилло решительно встал из-за стола и посмотрел на троллей.
– Я, – начал мальчик, – я даю вам слово, что не забуду вас. Но я должен идти. И я расскажу о вас Бабуле. Я не смогу выпить ни одной чашки чая, чтобы ни вспомнить о вас. Спасибо. И берегите себя, я не хочу, чтобы вы попали в большие неприятности из-за всего этого.
Чтобы не видеть подозрительно заблестевших глаз у всех троих, Манилло начал собирать сворачивать спальник и упаковывать рюкзак. Но слёзы троллей не могут падать бесшумно: каждые пару секунд он слышал тихий стук небольших кристаллов, с лёгким звоном падающих за его спиной. Когда рюкзак был собран и водружен на спину, мальчик решился обернуться. Хозяева успели спрятать грусть, и теперь смотрели на него с улыбкой.
– Ну, мы пойдем, – тихо сказал мальчик и поманил Энрике за собой.
– Подожди, – откликнулся тот.
Энрике подошел к Джимми, с которым они были одного роста, снял слегка подвядший венок со своей головы и надел его на тролля-малыша. Джимми смутился и негромко пробормотал «спасибо». Манилло, посмотрев на происходящее, вдруг резво снял рюкзак и стал в нем копошиться. Когда он, наконец, извлек маленький сверток, лицо его было красным от стараний. Свёрток он отдал Тибобаку, отчего тот удивленно поднял брови.
– Тут чай, – пояснил мальчик, – вам пригодится.
Тощий тролль задрыгал всем лицом, прижав сверток к груди, и с заметными усилиями смог выдавить из себя благодарность.
Больше откладывать было нельзя. С трудом отперев или даже отодвинув кособокую дверь, Манилло вышел на улицу, за ним последовал Энрике. Солнце уже начинало садиться, впервые за день выглянув из облаков. Вслед за друзьями из землянки вышли тролли. Дойдя вместе до тропинки, огибавшей холм, все остановились: хозяева оставались, недопутники-недопленники уходили. Манилло в последний раз посмотрел на слуг Короля, таких разных, таких простых, но с таким большим сердцем. Все трое беззаботно улыбались ему.
– Прощайте, – сказал мальчик и пошел по тропе, не оборачиваясь.
– Прощайте, – вторил ему Энрике и поспешил следом.
Тролли махали вслед, широкие улыбки не сходили с их лиц. Манилло твердо решил не оборачиваться, лишь бормотал себе под нос постоянное «не забуду». Энрике тоже изменил своей привычке, глядя только вперед. Но если бы друзья обернулись, они бы увидели, как в закатных лучах на тропе стоят три фигуры с поднятыми руками. На их лицах застыли улыбки, а глаза закрылись в тихой спокойной радости, что бывает у тех, кто совершил правильное дело, ничего не прося взамен. Все трое неподвижны, только ветер шевелил немного помятый, но все еще крепкий венок и завязки белого свертка с чаем. Камень, идущий против воли своего Короля, становится просто бездушной статуей, не способной ни говорить, ни двигаться. Но Манилло этого не знал.
Глава VII
Солнце уже едва светило сквозь деревья вокруг, но друзья упрямо шли вперёд. Манилло хотел оставить между собой и землянкой троллей как можно большее расстояние. Энрике едва поспевал за скорым шагом мальчика, и немудрено: поклажа Манилло стала совсем легкой и не сковывала движения.
Он шел, опустив голову и не замечая ничего вокруг, поэтому первым странные бормочущие звуки услышал Энрике. Он посмотрел вопрошающе на друга – тот был весь в своих мыслях. И только через пару десятков шагов мальчик встряхнулся, остановился и завертел головой.
– Ты слышишь? – спросил мальчик Энрике.
– Я уже думал, что не заметишь, – ехидно откликнулся тот.
Какое-то время путники шли по тропе, пока бормотание не переросло в тихий равномерный шум. Еще через несколько минут быстрой ходьбы тропа уперлась полноводную спокойную реку. Тропа поворачивала вправо и шла уже вдоль реки, пока не привела друзей к водопаду. Здесь дорожка обрывалась, чтобы снова начаться внизу, у большой клокочущей заводи, в которую без устали бил водопад.
– Так вот что это шумит, – Манилло устало потер переносицу, – ну, придется спускаться.
– Может, подождем утра? – Засомневался Энрике.
Мальчик пожевал губами. С одной стороны причин для спешки не было, с другой ему очень хотелось спуститься, чтобы соблазн вернуться в землянку троллей был как можно меньше. В конце концов, желание оказаться внизу пересилило, и Манилло начал осторожный спуск по влажным камням, покрытым скользким мхом. Энрике примостился у него на спине, что тоже не особо облегчало спуск. В один момент мальчик неаккуратно поставил ногу: та соскользнула, что заставило его вскрикнуть и прижаться к влажной поверхности мха. Спустя минуту передышки Манилло достаточно успокоился, чтобы продолжить спуск. И всё-таки его руки и ноги дрожали, когда он достиг низа мшистых скал.
Огромные массы воды, падая с высоты десятка метров, поднимали бурлящую завесу мелких капелек, клубившихся вокруг путешественников. Манилло поспешил отойти в сторону от водопада, но это не помогло: и он, и Энрике были уже мокрыми до нитки, особенно досталось второму. От воды тот еле мог идти, уши набрякли и грустно болтались по сторонам лица.
Видя плачевное состояние друга, мальчик решил остановиться. Будто продираясь через плотную вату, Манилло едва шевелился, пока расстилал спальник и собирал ветки для костра. Последним усилием мальчик протёр Годрика единственным сухим носовым платком, развел огонь и рухнул в изнеможении. Ему казалось, что сон придет мгновенно, но уснуть не получалось. Сил сесть или хоть как-то сменить позу у него не было. Мальчик просто лежа смотрел на водопад через пламя, и в который раз его грызли сомнения. Сомнения в себе, в целях пути, в том, что он сможет вернуться к Бабуле. Манилло и сам не заметил, как его мысли перетекли в грёзы с открытыми глазами. Он вновь видел и слышал всех, кого встретил на пути сюда. Каждый хотел сказать что-то важное, но голоса смешивались в бессвязный поток звуков, как он ни силился разобрать хоть слово. Лица их искажались в страшной тревоге, почти в отчаянии они пытались докричаться до мальчика, но тщетно. Потом поверх голосов проступал гул водопада, а силуэты истончались и исчезали в пламени. Манилло и сам не заметил, как упустил момент, когда Энрике, пригревшись в тепле у костра, уснул в первый раз в своей жизни.
***
Так, медленно выплывая из сна и снова проваливаясь в него, Манилло дрейфовал до утра. Проснулся он от холода отсыревшего спальника, собиравшего всю возможную утреннюю росу так, словно испытывал нестерпимую жажду. С трудом откинув разбухшее покрывало, Манилло выполз наружу совершенно разбитый, будто и вовсе не спал, что было не так далеко от правды. Протерев глаза, мальчик стал искать Энрике, не сразу обнаружив друга, сжавшегося в комочек у вчерашнего кострища. Манилло окликнул товарища, но тот в ответ лишь промолчал. Встревоженный странным поведением Энрике, мальчик подошел и слегка потряс того за влажное плечо.
– Энрике? Ты как? – Окликнул он.
– Так вот как это происходит, – невпопад ответил друг.
– Что? Что случилось?
Энрике поднял взгляд на мальчика и посмотрел прямо в глаза. Взгляд заставил Манилло поежиться.
– Я спал, – тихо сказал он, – я спал и видел сны. Сон. Ты каждую ночь видишь сны?
– Ну, – Манилло озадаченно почесал голову, – наверное, да. Не всегда помню.
В глазах Энрике мелькнул ужас.
– Ты можешь забывать такое? Это же нельзя ни с чем сравнить.
Манилло почему-то стало стыдно, что он так транжирить то, что было сокровищем для друга. Но любопытство пересилило.
– А что именно тебе приснилось? – Спросил мальчик.
Энрике тихо всхлипнул и посмотрел на водопад. Манилло показалось, что его спутник не готов поделиться своим сокровенным, но через секунду Энрике вполголоса начал.
– Мне снилось, что я настоящий. Понимаешь, настоящий, живой, не игрушка, – Энрике умолк, снова очутившись в своем сне, – а вокруг луга с высокой травой. Я бегал, долго бегал по этой траве, у меня были крепкие ноги, которые никак не могли устать. А потом, – ещё одна пауза, – потом я захотел есть. И я ел, Манилло, я ел эту траву. Она была, она… Понимаешь, она была…
Энрике в ужасе замолчал и посмотрел на мальчика.
– Я забыл вкус той травы, Манилло. Я не помню, какой она была.
– Это нормально, – поспешил успокоить друга мальчик, – не переживай так.
– Ты не понимаешь, – воскликнул Энрике, у которого уже начиналась истерика, – я не помню вкуса той травы!
Видя состояние ламы, Манилло аккуратно, боясь навредить, положил руку на влажную шерстку и погладил Энрике по плечу.
– Не расстраивайся, не надо, – тщетно увещевал он, – ну, забыл, может, ещё вспомнишь.
– А если не вспомню?
– Обязательно вспомнишь. Только не думай об этом, и оно должно к тебе вернуться. Лучше расскажи, что ты ещё видел.
– Дальше, хм, дальше я лёг на траву и смотрел на небо. Знаешь, это приятно, когда ветер посвистывает в ушах.
Манилло улыбнулся, но не стал прерывать друга. Сам он успел забыть, каково это: не просто видеть мир, а чувствовать. А ведь раньше мальчик любил ходить, закрыв глаза.
– Пожалуйста, продолжай.
– А дальше я увидел какую-то далекую белую точку, которая приближалась ко мне. Когда он подошел совсем близко, я узнал Берти.
– Берти? – Удивился Манилло.
– Ага.
– Странно. Он сказал тебе что-нибудь?
– Он меня погладил, – с каким-то недоверием к своим словам ответил Энрике, – это тоже было приятно. И называл меня хорошим мальчиком.
Тут он совсем смутился и снова умолк.
– А потом он надел мне на шею ключ. Такой, интересный ключ, тяжелый, будто от необычного замка. Только когда я проснулся, найти его я не смог.
– Стой! – Манилло даже подпрыгнул на месте, – необычный ключ, на веревке. Он мне его уже показывал. Я точно помню, тогда, когда мы стояли на пригорке с Иеронимом, я закрыл глаза и видел Берти. Он протягивал мне странный ключ. Только не отдал.
– Ничего не понимаю, – ответил Энрике, медленно приходящий в себя, – Ключ тут при чём? Почему мне отдал, а тебе нет?
– Не знаю, не знаю. Чем дальше, тем меньше я понимаю всё это. Ладно, давай я разведу костер, и подсохнем нормально. Идти надо.
– Я уж думал, не предложишь, – бледно, но всё же улыбнулся Энрике в своей прежней слегка ехидной манере.
Когда костер разгорелся, а Энрике смог немного прийти в себя, друзья с удовольствием стали обсушивать вещи, или сами себя в случае с ламой. Манилло, пока Энрике вертелся у костра, пошел искупаться. Река была холодной и довольно быстрой, поэтому фырчанье и плеск не сильно тянули на банные процедуры, но мальчик старался изо всех сил и вышел из воды явно чище, чем был. Полотенца не было, поэтому через минуту у костра вертелись уже двое, при этом у одного из них зубы выбивали чечетку.
Наконец все высохли, согрелись и смогли отправиться в путь. Манилло где-то в рюкзаке откопал завалявшееся сушеное яблоко и жевал его, нахмурившись.
– Я вот чего не пойму, – пробубнил мальчик, – как мы к озеру-то попадём? Годрик, ты уверен, что из застывшего времени выйти нельзя?
– А? Что? А, да. В смысле, нет. История не знает случаев, когда пленники могли выходить оттуда. Вернее, я не знаю таких легенд.
Мальчик задумчиво прожевал кусок.
– Слушай, а откуда ты вообще знаешь все эти легенды?
– Только не говори, что часть из них произошла с тобой, – ёрно вставил Энрике.
– Как бы тебе ни хотелось поддеть меня, волосатый друг, но это правда. Я действительно лицезрел многие достойные деяния героев старины…
– Когда не спал, – ввинтил Энрике.
– Когда не спал. Что? Нет, послушай, это не лезет ни в какие рамки! Я отказываюсь говорить, пока Этот не перестанет меня перебивать.
– Энрике, пожалуйста, – вступился за Годрика Манилло.
– Ладно, молчу. Так что там про легенды, железяка?
Годрик помолчал для проформы еще минуту, а затем продолжил.
– Многие, многие подвиги я видел сам, но большинство я слышал у путевых костров. Воины обычно – простые люди, и досуг их не отличается разнообразием. Поэтому легенды повторялись на десятках языков многие сотни раз, пока не стали частью меня.
– И ты даже мог спокойно слушать, не перебивая? – Не сдержался Энрике.
– Не стоит приписывать свои прегрешения другим, мой лохматый спутник.
– Ну, тут ты меня уел, да, – справедливо заметил тот в ответ.
– Надеюсь, что о нашем походе тоже сложат легенду, – прогнусавил мечтательно кинжал.
– Сказ о том, как мальчик Манилло в переплет попал, – хихикнул Энрике.
– А почему нет? – Воодушевился главный герой будущих сказаний. – Про меня ни разу не сочиняли легенд.
– Может быть, это будет красивая длинная песнь, которую барды станут петь вечерами.
– Не хочу вам мешать, но для начала нам всем надо совершить подвиг, – оборвал их мечты Энрике.
– Это да, – грустно согласился Манилло, – но помечтать-то можно. Представь, в легенде ты станешь огромным кровожадным зверем с хитростью змеи и силой трех быков, а? Здорово?
– А Годрик тогда будет двуручным мечом? А ты – варваром с длинными волосами?
Друзья еще долго наперебой сочиняли то, как именно они будут бороться с драконами, восходить на высочайшие пики и ловить за хвост райских птиц, пока разом не смолкли все втроем. Да и мир вокруг стал тихим, пугающе тихим. Тропа еще шла вперёд, зазывая их, но путники встали на месте, остановившись на полушаге.
– Озеро, – выдохнул Энрике.
Манилло только хмуро кивнул. Конец их легенды был близок.
***
– Эм, Годрик? – задумчиво спросил Энрике.
– Что?
– В твоих легендах случайно не сказано, что надо сделать в самом конце?
– В каком смысле?
– Ну, чтобы легенду всё-таки сложили.
– А, ты об этом. Обычно положено вызвать на бой чудище. Или обхитрить это чудище. Но я бы не рекомендовал второе, героев-хитрецов любят меньше, чем героев-воинов.
– М, ясно. Манилло?
– Да?
– У тебя случайно нет на примете чудища? Кроме этой железки, которую ты с собой таскаешь.
– Что? – Хором спросили Манилло и Годрик.
– Да нет, ничего. Просто пытаюсь разрядить обстановку. А то вы как в рот воды набрали.
– Энрике, не сейчас, – с легким раздражением бросил мальчик, – я пытаюсь думать.
– Ладно-ладно. Прости.
-…
– Манилло?
– Что? – мальчик начал медленно закипать.
– Да нет, ничего.
– …
– Манилло?
– Что?! – он почти кричал.
– Просто, ну, я не знаю. Что мы вообще тут делаем? Нет, стой, я знаю, что хотим попасть домой. Но почему именно здесь?
– Франциск, Король Камней, даже Бледный – все говорили, что нам надо к озеру.
– Это я помню. И?
– Что «и»?
– Мы здесь. Какой у нас план? Что нам вообще надо сделать?
– Думаю, нам надо вернуть озеру прежний вид. И освободить Леди.
– Хм. А что потом?
– Не знаю, думаю, надо будет спросить у Леди.
– Ладно. А как мы это сделаем?
– Я об этом и думал.
– Правда?
– Энрике!
– Молчу-молчу.
Правда, молчал он недолго.
– Может, нам пока развести костер? Я не обсох до конца. Годрик, в какое время суток лучше совершать подвиги?
– Точного ответа я дать не могу. Многие сказания повествуют о полуночных вылазках, в некоторых воин выступает с первыми лучами зари. Иногда битвы происходят в ясный полдень. Нет рецепта, который бы гарантировал легендарность свершений.
– Ясно, понятно. Манилло?
Мальчик сделал страшные глаза на Энрике.
– Да я что, я ничего. Просто ты гипнотизируешь это озеро уже почти час подряд.
– Никого я не гипзонтирую! Я просто думаю.
– Я понял. Понял. Всё понял. А давай у костра будем думать вместе?
Манилло надул щеки и шумно выдохнул. В конце концов, озеро никуда не денется, размышлял он. Мальчик посмотрел на Энрике, пинками расчищавшего ветки и листву под место для лагеря. Друг был абсолютно спокоен, даже пытался передразнивать голос какой-то птицы, которую друзья слышали ранее в лесу. Да, до вечера точно не должно исчезнуть, решил Манилло наконец и присоединился к другу. Но как мальчик ни старался отвлечься, сколько ни ходил за хворостом, где-то между лопаток не проходило чувство, что за ним насмешливо наблюдают. Взгляд не был враждебным, скорее любопытным и отстраненным. Несколько раз мальчик резко разворачивался, чтобы застать наблюдавшего врасплох, но каждый раз видел лишь клочья застывшего тумана и гладь реки, что виднелась в проплешинах белой хмари.
Когда друзья разбили лагерь, развели костер и сели греться и досыхать, Манилло выбрал место лицом к озеру, все ещё ощущая на себе внимание, которое ему не нравилось. И даже беспокойство о кончавшихся припасах не удержало мальчика: он нервно отправлял в рот кусок за куском, пытаясь оградиться чувством сытости от нежелательного интереса к себе.
– Послушай, Энрике, – не отрывая взгляда от воды и тумана, протянул Манилло, – ты чувствуешь что-нибудь?
– В каком смысле? – недоуменно откликнулся друг.
– Как бы сказать. Озеро, оно не совсем спит. Вернее, не спит, а замерло. Ну, ты понял. В общем, на меня что-то смотрит все время.
– Хм, –почесал голову Энрике, – не-а, ничего такого.
– Ну, ладно, – ответил Манилло, всё еще не до конца убежденный в отсутствии угрозы.
– Ты лучше мне скажи, что с тем ключом. Который тебе Берти показывал.
С радостью кинувшись на возможность отвлечься, Манилло пересказал другу тот эпизод, что произошел над рекой.
– А потом он прислонил его к своей груди. И всё, ключ исчез.
– Видимо, важный ключик был. Только почему он его надел на меня? – Спросил Энрике.
– Не знаю, всё еще не знаю. Я не понимаю, что он хотел сказать. Ты тогда не следил за ним?
– Когда тогда? За кем?
– На берегу, за Берти.
– Нет, не совсем, я же, ну…
– Спрятался лицом в твоей штанине, так и говори, – оборвал его лепет Годрик.
– Ну, да, – подтвердил смущенный Энрике.
– Эх, а я тогда закрыл глаза, – с досадой сказал мальчик.
– А к чему вообще этот разговор? – Поинтересовался проснувшийся кинжал.
– Снова-здорово, – закатил глаза Энрике, – доброе утро!
Мальчик повторил всю историю, включая сон, что приснился его другу.
– Логично было бы предположить, что Берти просто подаёт вам знак.
– Серьезно? – Сарказм в голосе Энрике достиг новых высот.
– Абсолютно, – не смутившись, ответил Годрик, – и, очевидно, что ключ уже где-то с вами.
– Ты думаешь, что…
– Я думаю, что ключ в Энрике.
Если бы мимо летела муха, она бы делала это очень громко в тишине, которая последовала за последней репликой.
– То есть? Я не понимаю, – Манилло морщил лоб изо всех сил.
– Давайте рассуждать, – предложил Годрик менторским тоном, – Берти приложил ключ к своей груди и тот исчез, так? Так. Энрике приснилось, что ключ повесили на него, но, когда он проснулся, ключа не было. Значит, ключ в груди Энрике.
– Подождите, я не понял, как он попал ко мне в грудь?
– За это не ручаюсь, может, магическим способом или еще как. Но он почти точно в тебе. Манилло, боюсь, нашего лохматого друга надо вскрыть.
– Эй, не-не. Я на такое не согласен, – запротестовал Энрике.
– Не вскроем – не узнаем. Давай, Манилло, лучше сделать это быстрее и без мучений. Да и вряд ли это принесёт ему большой вред.
– И что, мне потом с ватой наружу ходить?
– Дружище, это ради общего дела. Ты не готов пожертвовать собой ради легенды? Только послушай: зверь его вынул из груди сердце, чтобы умилостивить богов древнего озера. Отличное выйдет сказание.
– Мне очень не нравится эта идея.
– Тихо! – Прикрикнул мальчик.
Парочка испуганно замолчала.
– Никого мы резать не будем, если не убедимся, что это точно надо. Без паники, Энрике. Я сейчас тебя просто потрогаю. Если ключ окажется в тебе, будем думать. Хорошо?
– Ну, ладно, – без большого доверия отозвался тот.
Очень осторожно, чтобы не доставить неудобства другу Манилло начал ощупывать наполнитель Энрике. От усилий мальчик даже задержал дыхание и закрыл глаза, но никаких твердых предметов найти не удавалось.
– Ну, как там? – Шепотом спросил Энрике.
– Да вроде никак, – в тон ему ответил Манилло.
– Мне кажется, что Годрик прав, – не повышая голоса, продолжил Энрике, – меня придется резать.
– Да что ты такое говоришь!
– Нет, Манилло, я серьезно. Так ты вряд ли что-то нащупаешь. Бери кинжал. Только сделай надрез небольшим. И режь быстро.
Мальчик громко проглотил слюну, обтер ладони об штаны и взялся за рукоятку. Лезвие ходило ходуном перед лицом зажмурившегося Энрике, пока Манилло пытался наметить место для надреза.
– Ах, да, как же я мог забыть, – раздался голос Годрика, – Берти, вернее, Иероним положил ключ в рюкзак нашего волосатого бесполезного друга. Точно.
Если бы муха сейчас ехидно потирала лапки, она бы делала это оглушительно.
– В каком смысле? – Спросил заикаясь Манилло.
– Да как-то я запамятовал после водных процедур в ручье, – ответил Годрик невинным голосом, – а теперь вспомнил. Я же тогда не закрыл глаза. Даже если бы захотел, не смог бы.
– То есть ты, железка безмозглая, обиделся на меня и с тех пор хотел отомстить? – К концу фразы Энрике уже переходил на крик.
– Я бы не стал использовать такие громкие слова на твоем месте, но, в целом, примерно так оно и есть, – сказал клинок.
Спустя мгновение Энрике громко хохотал.
– Да, не ожидал, что у тебя есть чувство юмора, – выдавил он сквозь смех.
– Польщен-польщен, – почти промурлыкал Годрик.
Манилло же было не до веселья.
– Ну и балбесы же вы, – в сердцах бросил мальчик.
– Ой, да брось, – Энрике ткнул его куда-то в район бедра, – без шутки совсем кисло было бы. Я уж думал, что Годрик совсем безнадежен, а оно вон как оказалось.
– Ладно, развлекайтесь, как хотите. Но сейчас, Годрик, скажи, куда именно Берти, то есть, Иероним положил ключ. Мы же много раз перебирали рюкзаки. И мой, и Энрике.
– Секунду. Хм, вроде бы просто в карман и положил.
– Какой такой карман? – Удивился Энрике.
– В карман твоего рюкзака, – ответил Годрик, и Манилло был готов поклясться, что расслышал в его словах иронию.
Подойдя к вещам, мальчик вытянул из груды рюкзак Энрике. На задней его части красовался небольшой карман.
– Энрике, посмотри сюда. Видишь, это называется карманом, – уже сам Манилло не удержался от шпильки в адрес друга.
– Что? И действительно. Как-то я раньше его не замечал.
– Не я же его пришил тебе ночью, – второй раз за день поёрничал Годрик.
– Ты, железка, с юмором-то не перебарщивай. Меру знать надо.
Не слушая их перебранку, уже ставшую привычным фоном каждого дня, Манилло залез в кармашек, с трудом вынул оттуда ключ и стал его рассматривать. Да, ошибки быть не могло, ключ тот самый.
– Только от чего он? – вслух продолжил мальчик, сжав ключ в кулаке.
***
Костер догорел, хоть ещё давал достаточно тепла. Энрике почти обсох, но для верности льнул поближе к рдеющим в темноте углям.
– Не свались, – Манилло шутливо подтолкнул друга в бок.
Энрике взмахнул руками, ловя равновесие, и с укоризной посмотрел на мальчика.
– У вас сегодня день отменного юмора с Годриком?
– Прости, не хотел тебя обидеть, – смутился Манилло, – просто вот так сидеть и ничего не делать, ну, я уже не могу. Вот озеро, вот ключ. Дальше что?
– Дальше мы будем спать. Я хочу попробовать, ну, уснуть ещё раз.
– Спи, Энрике, если получится. Мне пока не хочется. Я ещё посижу, подумаю.
Мальчик рассеянно наблюдал, как Энрике ворочается в спальнике в поисках того самого идеально положения для сна. У самого Манилло мысль о сне вызывало раздражение. Мальчику казалось, что еще немного, и он поймет, что же требуется сделать, чтобы снять с этого места оцепенение. Под тихий шёпот ругающегося на шишку под спальником Энрике и громкий храп Годрика взгляд Манилло скользил по озеру, укутавшемуся в туман. Должен найтись выход, иначе они бы здесь не оказались, твердил он про себя. Над лесом взошла полная луна, прочертившая дорожку на странной, будто стеклянной неподвижной воде. Дорожка вилась по застывшим волнам, перепрыгивая с одной на другую, пока не уперлась в берег, на котором путники в небольшом отдалении от кромки и разбили лагерь.
Незаметно для себя мальчик скользнул в полудрёму, как и прошлой ночью. На этот раз перед ним распахивались большие двери, одна за другой, но лишь для того, чтобы за ними появилась еще одна запертая дверь. Манилло нетерпеливо открывал каждую, но они всё не кончались. Двери были разными: некоторые были обычными деревянными, другие покрыты вычурной резьбой, третьи и вовсе были из черного гладкого камня. Руки мальчика словно обрели свою волю и безошибочно знали, что сделать с каждой ручкой, будь то вздыбившийся дракон или обычный шар. За спиной Манилло каждая раскрытая дверь исчезала, оставляя за собой пустой проём, и, когда он оборачивался, то видел исчезающий в дымке туннель. Что-то подсказывало ему, что он на верном пути и все усилия оправданы. С нарастающим волнением мальчик тревожил скрипучие петли, следуя за обещанием большого секрета по ту сторону. И странным образом каждый новый проём не убивал интерес, а наоборот: делал любопытство и жажду только сильнее.
Медленной и поначалу тихой симфонией туннель стали наполнять людские голоса. Они не возносили хвалы никаким божествам, не были гневливыми. Люди просто беззаботно говорили друг с другом, иногда раздавался радостный смех. Манилло не понимал ни слова и старался не отвлекаться, но близость к этим неизвестным воодушевляла и направляла его действия. Двери теперь мелькали с огромной быстротой, сменяли одна другую, а мальчик лишь весело смотрел, как его руки порхают от ручки к ручке. Как и раньше, на вершине горы, рядом с Королём Камней, и до этого, в остальных видениях, Манилло был полностью вовлечен, всем своим существом стараясь приблизить цель, какой бы она ни была. Но в этот раз в нём росло чувство, которое тогда было лишь маленьким ростком, а теперь ширилось, заполняя всё естество до кончиков ногтей. Манилло точно знал: то, что он делает, правильно. И эта правильность подталкивала его, как ветер в спину. Двери уже не просто мелькали мимо – они летели в одном сплошном пестром круговороте, только ветер от разлетающихся в стороны створок шевелил волосы.
Мелькание прекратилось в один миг. Мальчик обнаружил себя стоящим напротив двух створок большой резной двери с ручками в форме двух рыбок, смотрящих друг на друга. В центре, где сходились дверцы, была прорезь для ключа. Глубоко вдохнув, Манилло вынул ключ из нагрудного кармана и взвесил его на руке. В очередной раз восхитившись его причудливости, мальчик вставил ключ в скважину и провернул его с мягким гулким щелчком, отдавшимся во всем массиве дерева. Положив руки на рыбин, Манилло потянул на себя створки. Петли не издали ни звука, открыв лунную дорожку к центру озера, их небольшой лагерь и догоревший костер. Вынырнув из видения, Манилло смотрел на озеро другими глазами: на этот раз он знал, что надо сделать.
Мальчик встал со своего места, обошел кострище и двинулся к кромке озера, не отрывая взгляда от извилистой ленты, которую прочертило на застывшей стеклянной воде ночное светило. Энрике высунул голову из-под одеяла и с беспокойством окликнул его, но Манилло не обернулся: не было времени на объяснения, слишком хрупким, слишком ускользающим был момент всеохватывающего равновесия, чтобы тратить его на разговоры.
Как в трансе, Манилло нанизывал один шаг за другим, сначала по земле, потом по сияющей тропе лунных бликов, словно следуя выжженному внутри себя шаблону. Вода не расступалась под его ногами, а служила твердой опорой, чем-то и впрямь подобной стеклу. Мальчик шел, не глядя вниз – глаза его были устремлены вперёд, туда, где вдалеке обрывалась лунная дорога. Рука его твердо сжимала ключ, сейчас наливавшийся холодом. Сомнения остались позади: Манилло знал, что, возьми он их с собой, его утянет на дно.
Энрике кричал что-то с берега во весь голос, подойдя к кромке воды вплотную, но мальчик не замедлил шага и не обернулся. Руку холодило всё сильнее, ключ наливался свинцовой тяжестью, но Манилло не повернул. Не повернул он и тогда, когда на него стали обрушиваться видения его пути, все в обратном порядке, начиная с водопада. Перед мальчиком вновь встала землянка троллей, но уже без хозяев. Вслед за этим Манилло увидел себя одного, стоящего на прозрачном уступе, через тело мальчика летели низкие рокочущие звуки песни. Ключ стал еще тяжелее и колол иглами редкой боли замерзшую руку мальчика.
Следующий шаг возродил вокруг тронный зал Короля с его звездным сиянием, пойманным в плен горной породы. Манилло перестал чувствовать кисть от холода – уколы ползли от запястья выше, а рокот стал таким громким, что слышать его уже было нельзя, только ощущать костями. Пестрым ковром раскинулась мощеная дорога, быстро сменившаяся Грязным Замком. Волна запахов с кухни-комнаты Франциска защекотала нос мальчика и тут же исчезла, оставив его одного в темной зале Бледного где-то на севере, за хребтом Прозрачных гор. Манилло шел, склонившись всем телом на правую сторону, не выпуская тяжеленного ключа из руки.
Туман над озером смешался с хмарью с топей, из которой молчаливыми громадинами смотрели гонты. Хижина Бальтазара яркой вспышкой болотного огонька разогнала тьму ночи, чтобы смениться мертвым тихим лесом с кожистыми деревьями. Рука едва не чиркала по поверхности воды, утягивая Манилло вслед за собой, от холода отнялось плечо. Зубы мальчика стучали, но не от стужи куска металла в кулаке, а от песни, которая теперь была везде и всюду. Мелькнул пригорок, на котором Иероним-Берти смотрел на побоище, за ним пронеслась хижина самого Смотрителя. Манилло волочил свое тело, скованное холодом на всю правую сторону: согнувшись, подтягивая правую ногу, едва ли не стоя на месте. В темноте вырос маяк, ушедший в эту же темноту и оставив мальчика одного. Мир погас, лишь только два глаза светились, бесстрастно глядя на Манилло.
Лед хрустел на коже, подбирался по крови к сердцу, чтобы схватить его железной, бесконечно стылой рукой. Мальчику хотелось остановиться, стать частью озера, но делать этого было нельзя. Выдохнув тихое «Бабуля», Манилло в чудовищном усилии заставил ногу сделать еще один шаг. Яркие змеиные глаза на оскалившейся морде были уже прямо напротив его лица. В песне-рокоте зазвенели высокие ноты, суля то ли погибель, то ли триумф. Через этот звучный, оглушающий гул не смог бы пробиться ни один голос. И всё-таки из жутко далёкого, почти уже чужого прошлого до Манилло долетела одна фраза.
– Спасибо тебе, тёплое сердце.
Отраженная многократно, она стала набирать силу, пока не взвилась над всем шумом. Сотни, тысячи голосов благодарили мальчика, каждый на свой лад, но в этом не было хаоса, лишь окончательный, верный и надежный порядок. Сердце Манилло, словно откликнувшись на это чествование, с силой пустило обжигающую, триумфальную волну жара, разметавшего лёд, который угнездился в жилах мальчика. Глядя в глаза змеи, Манилло протянул руку и вложил ключ в раскрытую пасть. Весь мир застыл, подобно самому озеру, умерли все звуки, с ними стихла и песнь. Медленно, с каменным скрежетом, пасть змеи закрылась.
– Спасибо тебе, тёплое сердце, – разорвал тишину низкий женский голос.
И мир снова вдохнул. Дневные птицы запели в ночи, туман над водой разорвал суровый свежий ветер, волна снова заплескала о берег. Ну, а Манилло больше ничего не держало на поверхности – он рухнул прямо в воду.
Его сразу же потянуло на дно. Манилло пытался всплыть, но поверхность отталкивала его каждый раз, когда мальчик тянулся за спасительным вдохом. Вдохнуть не получалось, всплыть тоже, поэтому он барахтался, пока были силы, а потом решил сдаться. В конце концов, как-то отрешенно подумалось ему, для того, чтобы сложили легенду, он сделал достаточно. С этой мыслью паника ушла, тело расслабилось, и новоиспеченный герой отдался на волю судьбы. Словно со стороны он наблюдал, как причудливое подводное течение утягивает вниз то, что было мальчиком Манилло. Если он и удивился, когда его перевернуло вверх тормашками, то не слишком сильно. В конце концов, почему бы и нет: тонуть можно как угодно, ведь так? Когда же ноги его вновь коснулись поверхности воды, а точнее, воздуха, мальчик удивился чуть сильнее. С любопытством он рассматривал луну, которая морщилась на волны где-то внизу, под ногами. Почему-то это его насмешило. Вверх ногами, да еще и сквозь толщу воды смеяться было необычно, отчего Манилло засмеялся еще сильнее.
– Нравится? – Спросил голос, который показался странно знакомым.
– Ага.
– Тебя даже не удивляет, почему ты тут можешь дышать?
– Да нет. Мы ведь в легенде. Тут всё может быть.
– И не поспоришь, – приятно рассмеялись в ответ.
– А вы кто? – без смущения спросил мальчик.
– Удивительно. Отважный рыцарь самоотверженно спас прекрасную даму, но не узнает её.
– А, вы Леди?
– Собственной персоной. Одну секунду.
Через мгновение перед Манилло стали вихриться водные струи, уплотняясь и обретая цвет, пока в круговороте не возникла Она. Вот теперь мальчик удивился так, что даже начал паниковать и пытаться хватать ртом воздух. Невысокая, дымчатая фигура, в которой одновременно угадывались черты прекрасной женщины и ажурной рыбки, сокрытой вуалями то ли плавников, то ли тончайших шелков. Начало её движений, как и конец, отследить было невозможно, но плавность захватывала настолько, что Манилло стал мгновенно забывать обо всем вокруг, что служило для Леди только рамкой. Даже сейчас, в покое, она будто двигалась в такт, словно исполняя легчайший, едва заметный танец.
– Вот теперь лучше, – мягко улыбнулась она.
Мальчик закрыл отвисший рот и тихо зашептал. Увидев вопрос на ее лице, Манилло тихо повторил.
– Оно того стоило.
– Что именно?
– Ваше спасение стоило того. Теперь и утонуть не страшно.
Леди засмеялась тонким переливчатым смехом.
– А ты собрался тонуть, мой герой?
– Нет, но, сами видите, я под водой.
– Ну уж нет. Я знаю, что ты шел сюда не просто так. Хотя и спас ты меня бескорыстно, иначе и быть не могло. Но, думаю, ты всё-таки хочешь вернуться домой, к Бабуле, не так ли?
– Честно? Очень хочу.
Как бы ни была прекрасна Леди, но сейчас Манилло думал не о ней. Он как никогда остро ощутил тоску по дому. По теплым и нежным рукам Бабули, треплющим его волосы, по утренней суете перед завтраком, по долгим их прогулкам по лесу. С волнением, больше похожим на боль, мальчик вспомнил, как хотел уговорить её пойти на пикник, на тот самый остров на реке. С каким бы азартом, с каким удовольствием он бы рассказал Бабуле о своем путешествии. О том, как Энрике выручал его в дороге, как Годриковы советы помогали им. И про всех своих новых друзей. И про Крампуса, Бабуля ведь не знает, чем кончилась его история.
-Хочу больше всего на свете, – повторил Манилло.
– О, я знаю. И хочу извиниться, что всё это время немного подглядывала у тебя из-за плеча.
– А, кхм, в самом деле? – Смутился мальчик.
– Не переживай, ты держался молодцом. Только вот венки плести у тебя выходит пока не очень, – Манилло готов был поклясться, что Леди ему подмигнула.
– Так это были вы! Вы помогли мне тогда.
– Тогда и еще несколько раз, – очередная лукавая улыбка.
Мальчик стал вспоминать. Сорока, что вела их по лесу к Грязному Замку, «случайный» компас в рюкзаке у Энрике, да и в принципе все их «бесцельные» блуждания тут. Манилло стал сомневаться, что именно он сделал сам, а в чём ему помогли.
– Вижу твои сомнения, мой герой. Но если я и вмешивалась в твой путь, то совсем незаметно. Ты и сам достойно со всем справлялся.
Манилло зарделся, но быстро справился со смущением.
– Почему вы выбрали именно меня? – спросил мальчик, – Годрик рассказывал, что здесь нет нехватки в героях. Тот же Ругнар с Лерионом Ужасным.
– Ругнар был достойным легенд, а лезвие Лериона не знало промаха. Но и они, и другие не имели того, что было у тебя. Все имена из запыленного прошлого с радостью принимали одну из сторон в противоборстве, вставали под стяги тьмы или облачались в белые одежды. Они рубили, разоряли, оставляли «след в истории», – последние слова она произнесла, наморщив нос, – но все эти герои не предприняли ничего, чтобы остановить войну. Тьма и свет – это не просто красивые слова для чего-то далекого и важного. Они реальны, просты и сосуществуют в мире, да и в каждом из нас. Уже наше дело решать, какая сторона лучше. Но Бледный сотворил худшее из возможного: он не просто захотел подчинить тьму – он пошатнул равновесие, втянув тысячи жизней в бессмысленную бойню. И ему бы это не удалось, не заперев меня тут. Герои рвались вперёд за призрачной победой здесь и сейчас, не делая ничего, чтобы остановить безумие, – взволнованная своей речью, она замолчала, – а ты, пришелец из другого мира и времени, без интереса в победе кого-либо конкретно, ты смог сделать то, чего не смогли они. Ты сопереживаешь. Ты чувствуешь горе другого.
В очередной раз мальчик смутился, но любопытство было велико.
– А вы, правда, можете всё исправить? И то, что натворил Бледный? А как он это натворил?
– Ох, у тебя не просто теплое сердце, да еще и пытливый ум. Исправить всё не сможет никто. То, что сделано, сделано окончательно. Но немного изменить, небольшими штрихами здесь и там, это в моих силах. Даже то, что натворил этот заплутавший дурак, – лицо ее помрачнело. – Тьма всегда есть в мире, хотим мы того или нет. Тени нужны не меньше, чем свет. Просто он свернул не туда, захотев исправить то, что является естественным порядком вещей. Лавину было не остановить. Война, в которую против его воли, следуя зову сил, вступил Король Камней. Бледный ужасался деяниям своих рук, но… И моя вина в этом тоже есть, не разглядела в нём этого, не прочувствовала. Была слишком легкомысленной. И отказала, посмеявшись над чувством, в которое не верила сама.
В тон ее настроению фигура под вуалями стала еще прозрачнее и тусклее, но через мгновение снова обрела прежнюю плотность.
– И что теперь будет с Бледным? Вы знаете, он ведь, ну, он…
– Не хотел всего этого? Забыл, зачем пошел в темноту? Хотел меня уберечь, запечатав вне времени?! – Последние слова она почти прокричала.
Мальчик поежился. До этого он видел лишь прекрасную сторону Леди, и только теперь увидел всю её силу, подобную ревущей воде горной реки, что сталкивает скалы, истирая их в порошок. Вода вокруг вскипела, голос отдавался сотнями бесплотных, но пугающих откликов. Но вспышка была недолгой – лицо вновь её посветлело
– Я знаю это, мой рыцарь. Все знаю. И простила давным-давно. И сделаю всё, что смогу, чтобы вернуть его назад из тьмы. Он, как и я, давно раскаялся во всём содеянном.
– А что именно он сделал?
– Кроме того, что потерял голову от неразделенных чувств? Будь он простым человеком, ничего бы не случилось. Но он пожелал перекроить мир по своему разумению, забыв или потеряв себя на пути к власти.
– И из-за него Берти и Иероним стали одним целым, а вы оказались заперты здесь?
– И так, и не так. История его падения очень длинна. Но в несчастьях целого мира нельзя винить одного бедного человека.
Леди замолчала, задумчиво глядя в озерные глубины.
– В конце концов, без тени нет света, – промолвила она.
– Если это в ваших силах, я бы хотел попросить вас еще об одной услуге, – с трепетом в голосе сказал Манилло.
– Сделаю что смогу, – со всей возможной мягкостью ответила Леди.
– Те тролли, что мы, нет, что я оставил там, у землянки.
– Дай-ка вспомнить. Верный Тибабок, рассудительный Тибобак и малыш Джимми?
– Да, так их звали. По моей и только моей вине они нарушили обет, данный Королю Камней. Из-за меня им может достаться. Не могли бы вы помочь им?
– А ты действительно не забыл о них, как и обещал. Прости, Манилло. Вернуть их в лоно горы я не смогу. Живой камень не может жить вне воли Короля, без нее он становится простым булыжником.
– Это значит, что…
– Да, мой рыцарь. Троллей, по имени Тибабок, Тибобак и Джимми больше нет в этом мире.
Сейчас мальчик хотел провалиться на дно со стыда. Он обещал им память, но втайне надеялся на помощь. Не вышло. Манилло стало гадко и черно.
– Но я могу дать им другую жизнь. Они не будут прежними, но что-то мне говорит, что эта, новая жизнь, им понравится. Ведь они так долго изучали обычаи людей, что могут попробовать ими стать.
– То есть, вы сделаете их людьми?
Леди кивнула, отчего вуали вокруг нее колыхнулись, снова загипнотизировав Манилло.
– Ну, и что самое важное, я могу отправить вас с Энрике домой.
– Спасибо вам за это. А попрощаться с ним я так и не успел.
– К чему прощания?
– Он ведь не сможет больше говорить со мной, когда мы вернемся.
– Но никто не запрещает ему оставаться твоим другом и слышать тебя, как и раньше.
– Вы правы. А Годрик?
– О, за этого старого бродягу не переживай. Вернется под лестницу к Бенедикту, ничего ему не станется, я прослежу.
Манилло кивнул. Несмотря на все заверения Леди, ему было немного грустно. Ничего не будет прежним, как раньше. Тот ветер, от которого он защищал свечи, все же оказался сильней. Но, наверное, это и не так страшно. Мальчик еще раз кивнул своим мыслям.
– Как бы там ни было, настало время закончить начатое. И твою историю, Манилло, и мою. Готов ли ты, мой рыцарь, увидеть танец Леди Озера?
Мальчик кивнул в третий, последний раз.
В один момент спокойные до того времени воды черного ночного озера забурлили тысячами небольших пузырьков, которые вмиг скрыли Леди от глаз мальчика. Манилло почувствовал, как сила, державшая его под водой, отступила, и ему мгновенно захотелось вдохнуть. Побарахтавшись в воде, он вынырнул на поверхность и стал жадно хватать воздух в перерывах между судорожным кашлем. Когда взор мальчика прояснился достаточно, чтобы оглядеться по сторонам, он не поверил в то, что видит. Над озером, да и над всем миром восходило новое небольшое солнце. Лучи его были не жаркими – они лишь нежно гладили Манилло по лицу, согревая после прохладной воды. В полной тишине над водой поднимался сияющий шар, внутри которого было заключена какая-то фигура. Когда новая звезда взошла в свой зенит, мальчик начал слышать тихую песню. Чем-то она напоминала песнь Короля Камней, но была воздушнее и легче. В ней звучало больше тишины, чем напора, она обволакивала целиком и нежно баюкала, в то время, как песнь горы пронзала насквозь и заставляла вибрировать в унисон с собой. Вода вокруг Манилло начала ровно сиять, словно откликаясь на песнь. Когда сияние стало равномерным и в небе, и в воде, сфера света с легким звоном лопнула, осыпав все мириадами крошечных огоньков. И мир вновь увидел Леди во всей ее силе и красоте.
Сам танец Манилло помнил смутно, но что-то в нем было от того самого танца, что ему показал Бледный в своем замке. В звучавшую песнь стали вплетаться басовые нотки скал, но преобладало тонкое пронзительное торжество живой силы, пульсирующей, бьющейся и рождающей. Вуали Леди взлетали и опадали, сея новые переливы мерцания и звука, соединяющихся в причудливые формы, которые мальчик не видел ни до, ни после. Безмерно возвышено, так, что сияющие тем же светом, что и вода вокруг, слезы сами начинали бежать из глаз, приходили новые и новые темы в этой симфонии. Манилло видел Бледного, обретшего плоть, трех неуклюжих людей, которым даровали новую жизнь. Видел Берти и Иеронима, что пришли рука об руку. Шрамы этого мира зарастали, время скручивалось в тугие спирали в девятнадцать витков каждая. Кровь втягивалась в раны, оставляя черный мех вновь незапятнанным.
В кульминации мальчик понял, что песнь звучала всегда, просто слышать её раньше не удавалось. Как и будет звучать долго после того, как он покинет этот мир. Апогей света и звука не оставил в нем места ни для одной печали, ни единая грусть не осталась в нём, кроме одной небольшой досады. Запоздало Манилло все-таки сожалел, что не сказал самых важных слов своим верным спутникам: Энрике и Годрику. Как они были его опорой, как ему жаль, что они не могут быть сейчас рядом. Но и эта маленькая тоска смылась пониманием, что они будут с ним всегда, как и он с ними. Успокоенный этой мыслью, Манилло уснул и стал медленно погружаться в лучезарные воды озера, мягко и нежно баюкавшие его своей теплой рукой. Уснул, чтобы проснуться уже совсем в другом месте.
Эпилог
– А потом я очутился возле дома, в снегу. С Энрике.
– Весь мокрый. И болел целых две недели.
– Да, но, ну, – Манилло замялся.
– Я знаю, ты не нарочно.
Небольшая лодка тихо шуршала о песок, пытаясь уплыть на волнах, накатывающих на берег, но колышек крепко держал её за веревку. Мальчик молча наблюдал, как по белой скатерти, на которой Бабуля разложила всё то самое вкусное, что он любил больше всего, ползёт черный муравей. Насекомое словно вслепую шарило по белой ткани в поисках съестного, но никак не могло ничего найти. Манилло отщипнул крохотный кусочек от медового коржа и аккуратно положил перед муравьем. Тот сразу оживился и попытался потащить крошку во все направления разом.
– Не кормил бы ты их, а то скоро целый муравейник прибежит, – нарушила тишину Бабуля.
– Я так, один маленький кусочек.
Обоим было несколько неловко, хоть с момента возвращения Манилло уже прошло полгода, а историю Бабуля слышала уже не раз, хоть и отрывками.
– Да, история вышла хорошая. Я рада, что ты ее довел до конца. Для нас, для меня.
– А как иначе? Ба, можно мне еще чаю?
Бабуля молча кивнула и подлила из термоса своего особого, ни с чем не сравнимого чая в протянутую кружку. Манилло аккуратно и вдумчиво пригубил, внимательно слушая свои впечатления, затем, будто придя к согласию по какому-то важному вопросу, опустил голову и улыбнулся. Взгляд мальчика скользнул по Энрике, сидящего тут же, на скатерти, привалившись спиной к корзине. По выражению лица друга уже ничего нельзя было понять, но Манилло был уверен, что тот бы думал о той же нескладной троице, привыкающей к новой жизни.
– А ты изменился, – сказала Бабуля, задумчиво глядя на мальчика.
– Это хорошо или плохо?
– Перемены не всегда хороши или плохи, даже наоборот: чаще всего это просто перемена. И мы остаемся один на один с ней. Мы можем только принять изменения или убегать от них. Но если мы выбираем побег, как бы мы ни старались игнорировать или спасаться, они нас настигнут. И это будет хуже, гораздо хуже, чем просто принять то, что нельзя изменить. Лучше войти в них, как в холодную воду – разом и без оглядки. Тогда перемены станут частью твоего нового мира, – словно испугавшись своей серьезности, Бабуля добавила. – А чай всегда поможет сгладить почти все углы. Ну, почти все.
– Чай, – эхом откликнулся Манилло, – нет, про чай я не забуду. Я обещал.
Она вновь посмотрела на мальчика. Всё-таки, он сильно изменился, подумала она. А ведь его не было тогда всего один день. И, хоть история ей была известна, она не ожидала, что всё кончится так. Как именно, она и сама не могла понять, но мальчик словно стал больше себя прежнего, глубже. Честнее. В этот момент Манилло встряхнул головой и поднял взгляд от кружки.
– А правда, что у мельника живет рыжий кот? – Лукаво спросил он.
– Чистая правда, – кивнула Бабуля, – огромный рыжий умнющий кот.
– Может, навестим их как-нибудь?
– Конечно, навестим.
– А как зовут этого кота?
– Бено.
– Бено? Хорошее имя, – улыбнулся Манилло, – мне уже нравится. Что, Энрике, не против навестить старого друга?