-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Иван Сергеевич Тургенев
|
|  «Повесить его!»
 -------

   Иван Сергеевич Тургенев
   «Повесить его!»


   – Это случилось в 1805 году, – начал мой старый знакомый, – незадолго до Аустерлица. Полк, в котором я служил офицером, стоял на квартирах в Моравии.
   Нам было строго запрещено беспокоить и притеснять жителей; они и так смотрели на нас косо, хоть мы и считались союзниками.
   У меня был денщик, бывший крепостной моей матери, Егор по имени. Человек он был честный и смирный; я знал его с детства и обращался с ним как с другом.
   Вот однажды в доме, где я жил, поднялись бранчивые крики, вопли: у хозяйки украли двух кур, и она в этой краже обвиняла моего денщика. Он оправдывался, призывал меня в свидетели… «Станет он красть, он, Егор Автамонов!» Я уверял хозяйку в честности Егора, но она ничего слушать не хотела.
   Вдруг вдоль улицы раздался дружный конский топот: то сам главнокомандующий проезжал со своим штабом.
   Он ехал шагом, толстый, обрюзглый, с понурой головой и свислыми на грудь эполетами.
   Хозяйка увидала его – и, бросившись наперерез его лошади, пала на колени – и вся растерзанная, простоволосая, начала громко жаловаться на моего денщика, указывала на него рукою.
   – Господин генерал! – кричала она, – ваше сиятельство! Рассудите! Помогите! Спасите! Этот солдат меня ограбил!
   Егор стоял на пороге дома, вытянувшись в струнку, с шапкой в руке, даже грудь выставил и ноги сдвинул, как часовой, – и хоть бы слово. Смутил ли его весь этот остановившийся посреди улицы генералитет, окаменел ли он перед налетающей бедою – только стоит мой Егор да мигает глазами – а сам бел, как глина!
   Главнокомандующий бросил на него рассеянный и угрюмый взгляд, промычал сердито:
   – Ну?..
   Стоит Егор как истукан и зубы оскалил! Со стороны посмотреть: словно смеется человек.
   Тогда главнокомандующий промолвил отрывисто:
   – Повесить его! – толкнул лошадь под бока и двинулся дальше – сперва опять-таки шагом, а потом шибкой рысью. Весь штаб помчался вслед за ним; один только адъютант, повернувшись на седле, взглянул мельком на Егора.
   Ослушаться было невозможно… Егора тотчас схватили в новели на казнь.
   Тут он совсем помертвел – и только раза два с трудом воскликнул:
   – Батюшки! батюшки! – а потом вполголоса: – Видит бог – не я!
   Горько, горько заплакал он, прощаясь со мною. Я был в отчаянии.
   – Егор! Егор! – кричал я, – как же ты это ничего не сказал генералу!
   – Видит бог, не я, – повторял, всхлипывая, бедняк.
   Сама хозяйка ужаснулась. Она никак не ожидала такого страшного решения и в свою очередь разревелась! Начала умолять всех и каждого о пощаде, уверяла, что куры ее отыскались, что она сама готова всё объяснить… Разумеется, всё это ни к чему не послужило. Военные, сударь, порядки! Дисциплина! Хозяйка рыдала всё громче и громче.
   Егор, которого священник уже исповедал и причастил, обратился ко мне:
   – Скажите ей, ваше благородие, чтоб она не убивалась… Ведь я ей простил.
   Мой знакомый повторил эти последние слова своего слуги, прошептал: «Егорушка, голубчик, праведник!» – и слезы закапали по его старым щекам.

   Август, 1879