Светлана Потапова
Восстание Спартачка

Об авторе

   Светлана Александровна ПОТАПОВА.
   Лауреат международного конкурса имени Сергея Михалкова, победитель конкурса имени Сергея Михалкова в номинации «Выбор молодежного жюри». Дважды лауреат премии имени Александра Куприна, заняла 1 место на конкурсе имени А.Куприна в номинации «Лучшее произведение для детей». Входила в лонг– и шорт-листы премий «Книгуру», «Белая ворона», премии имени Владислава Крапивина и др.
   Финалист конкурсов «Молодые писатели вокруг «ДетГиз» а, международного конкурса «Линия фронта» Союза Российских писателей, международного конкурса имени Сергея Довлатова и др. Печаталась в «Литературной газете», журналах «Нева», «Санкт-Петербургская Искорка», альманахах «Вече», «Полдень», альманахе Союза российских писателей «Паровозъ» и др. Изданные книги: «Ремонт» (М., КомпасГид, 2019); «Покатилось жизни колесо» (в соавторстве) (М., Вече, 2020), «Девочка в клетчатом платке» (М., Детская литература, 2021, серия «Лауреаты международного конкурса имени С.Михалкова»)
   Контакты: эл. почта svproblema@yandex.ru Тел 89517247798

   © Росмэн, 2022
   © Светлана Потапова, 2022

   Автор просит считать случайными совпадения с реальными лицами и событиями

Восстание Спартачка
Школьная история

   ОТ МЕНЯ
   У всех систем есть три важных свойства. Вот они.

   Свойство системы не есть свойство каждого отдельного ее элемента.
   Изменения в системе передаются волнообразно, от одного элемента к другому.
   Если меняется один элемент системы, меняется вся система.

   Сейчас мы учимся в десятом. Стали спокойными и солидными людьми. Что же случилось с нами тогда, пять лет назад, в пятом классе? Мы как будто массово, все тридцать человек, вдруг сошли с ума! Хотя, нет, не все… Если подсчитать… Двадцать семь из тридцати.
   Ту позорную историю я забыть не могу. Вспоминает ли о ней кто-нибудь из одноклассников, кроме меня? Не знаю. Я бы спросила об этом у своей лучшей подруги, но совесть не позволяет. И снова и снова я мысленно переношусь в прошлое. В наш 5 «А» класс. В тот злополучный день, когда…

I. Сто тысяч лет до новой эры

Об Алле и планшете

   Всё началось в день, когда Алла Селиванова села на планшет. Хотя теперь я думаю, что всё началось гораздо раньше, только мы об этом не подозревали… Итак, в нашем пятом «А» была перемена перед уроком физкультуры.
   Вообще мы на физ-ре как тогда, в пятом классе, так и сейчас не занимаемся физкультурой. Мы, девочки, сидим на скамейках спортзала с айфонами, наша физручка тоже сидит с айфоном, только в каморке спортзала, а наши мальчики играют в квадрат или волейбол. И так весь год. В конце четвертей и года физручка выходит из каморки и оглашает оценки: отличникам – пятерки, остальным – четверки. Всем хорошо. Такой фокус физручка проделывает во всех классах. Успеваемость у нее высокая и зарплата поэтому, видимо, тоже. За те годы, что я учусь в школе, и, судя по возрасту физручки, еще за лет двадцать до этого ни один человек на эту смекалистую женщину не настучал администрации или другим училкам. Родители всей школы о нашем с физручкой секрете тоже не знают.
   Причина проста: мы, девочки, не хотим вонять, как скаковые лошади на финише, после физкультуры. А душ в школе не предусматривается. Наш отличник Макс Белопольский, который ездил в Германию с семьей, говорит, что в немецких школах есть обязательные душевые при спортзалах и еще дается целый час после физ-ры на то, чтобы сходить домой и переодеться. Но у нас душа нет и часа нет, как и совести у нашей физручки. Так что тот, кто хочет, ходит в спортивные секции вне школы. А мы, остальные, о своем здоровье пока не думаем. Нам еще рано. Наши мальчики на физ-ре охотно играют в мяч, но не желают перенапрягаться и сдавать физкультурные нормы.

   В тот памятный день в пятом классе физручка всех переполошила и заставила и нас, девчонок, принести спортивную форму. Урок должна была посетить директриса. Физручка заявила: двойки поставит, причем за четверть, если кто придет без формы. Или кто не придет и без справки.
   Мы в девчачьей раздевалке, канюча и жалуясь друг дружке на физручку, переодевались к уроку. И тут раздался вопль. Милана Королева заорала:
   – Кто сел на мой планшет???
   Вообще Милана – Королёва, но ее Миланой-Королевой зовут. Ее подружки – потому что Миланка их заставила, а мы, все остальные – с издевкой. Но она издевок принципиально не понимает.
   Так вот, тогда обнаружилось, что на планшет Миланки села Алла Селиванова. Случайно.
   – Я же не видела! У тебя на стуле форма физкультурная лежала. Меня толкнул кто-то. Я села на форму. Что ж ты сама под формой планшет бросила? – пробовала возразить Милане Алка.
   – Ничего не знаю. Это мой стул. Ты видела, что на нем чужая форма. Зачем села? Плати за сломанный планшет! Он новенький, я его только сегодня в школу принесла! – заявила Миланка.
   У Миланки папа богатый, а у Аллы – только мама, и бедная. Так что Миланка прекрасно понимала, что денег ей от Аллы не видать.
   Миланке папа на следующий день купил новый планшет, еще дороже. А Алле весь класс объявил бойкот.

Бойкот

   Это был первый бойкот в нашем классе. Так что мы толком не знали, что надо делать. Миланка, которая всех подговорила устроить бойкот, сказала, что она знает, что надо не делать. Надо не разговаривать с Аллой и никому не сидеть с ней рядом за партой и в столовой и вообще к ней не подходить.
   Нам всем, кроме Миланки и ее подружек, было на сломанный планшет Королевы наплевать, но мы вяло согласились. Строго говоря, бойкот был не общеклассный, а девчачий. Мальчики о нашем бойкоте слышали, но информацию проигнорировали: они к пятому классу перестали разговаривать почти со всеми девочками. Так что с бойкотом они были солидарны формально.
   Я теперь думаю: почему мы на Миланкино предложение согласились?
   Пятый класс – время, когда мы стали злыми.
   В первом классе мы были такие добрые, и на вид милашки. На школьных фотографиях сохранились наши глупые детские рожицы: девочки с белыми бантами, мальчики с галстуками-бабочками, у кого-то глаза немного испуганные из-за непривычной обстановки.
   Потом прошла начальная школа. И началась реальная жизнь.
   Элементы борьбы за существование, впрочем, мы испытали несколько раньше. В четвертом учительницу соседнего «Б» класса (а в началке, если кто забыл, почти все уроки ведет одна и та же училка, она же классуха) сократили. То есть выгнали из школы. Как объяснили нашим родителям на собрании, была жесткая необходимость из пяти четвертых классов сделать четыре.
   – Ага! Чтобы денег лишней училке не платить! – сказала нам после того судьбоносного собрания Миланка: она со своей мамашей туда затесалась, сидела смирно, директриса прохлопала, думала, она ребенок, ничего не поймет. Но Миланка уже тогда в экономике разбиралась.
   – Полный класс – это двадцать пять человек, – разъясняла Миланка всем девочкам после собрания. – Вас, «ашки», – она презрительно посмотрела почему-то на меня, – было девятнадцать. В нашем – самом крутом в параллели – «Б» классе было восемнадцать человек. Лучшую часть «бэшек» – то есть нас – слили с вами. Ну, то есть вас с нами слили, – задрав нос, поправилась Королева. – Просто букву вашу оставили. Получилось в вашем-нашем четвертом «А» двадцать девять человек. Но директриса сказала, ваша классная этот перебор стерпит. Наша бы не стерпела! Потому и уволили именно ее.
   – А остальных из нашего класса куда дели? – поинтересовалась подружка Миланки, Кристина Миронова.
   – Этот отстой отправили к «гэшкам». А буква «гэ» говорит сама за себя! – Королева засмеялась.
   После того памятного собрания и образования нового четвертого «А» настали тяжелые дни.
   Если подсчитать, в наш класс перешли всего десять человек, меньшинство. Но новички – Миланка с кучей подружек и тройка задиристых мальчиков – с первого дня стали вести себя так, словно они были тут хозяевами, а мы – незваными гостями.
   – Дожить бы до конца школы! – с тоской открыла я как-то душу своей маме. – Так долго еще! Я только в четвертом! Осталось почти восемь лет! Это – бесконечная трудная жизнь!!!
   Мама засмеялась. И сказала беспечно:
   – Какая ты у меня остроумная!
   В пятом классе стало еще хуже.
   К началу пятого класса всех заставляют решить, какие у нас способности – гуманитарные, математические или еще какие. И выбрать класс по профилю. Как будто все люди в мире к пятому классу решают, кем будут в жизни, и точно могут определить, какие у них способности. Тем не менее за лето после четвертого класса часть наших ушла в другие школы или классы, на профили, которых у нас не было. И на их места пришли новенькие.
   Таким образом, наш класс за один год пережил два апгрейда. Это было похоже на два урагана подряд: они вырвали, будто деревья с корнями, наших друзей и унесли в неизвестную даль. Из тех же, кто остался, подняться после этих двух смерчей сумели не все…
   Я как-то подсчитала: из тех ребят, кто учился со мной в первом классе, к пятому классу сохранилось всего человек пять.
   – Что же это за классный коллектив?? – пожала плечами моя мама. – Вот в наши времена как начинался первый класс, так он почти в полном составе и добирался до десятого. Ну, пара-тройка человек придет или уйдет, и всё! Хотя, после восьмого часть ребят поступала в ПТУ и техникумы… Но на их места приходило мало новичков.
   – После восьмого люди уже взрослые. Не так сурово. Почему до десятого? А, вы же десять лет учились, а не одиннадцать! Вот повезло! – вздохнула я.

   В числе новеньких первого сентября в наш пятый «А» пришла Алла Селиванова.
   С того учебного года я вдруг обнаружила, что мои одноклассники склонны обижать тех, кто не похож на основную массу нашего класса и школы. Четыре года начиная с первого класса мы все чувствовали себя одинаковыми. Когда же и почему всё изменилось? Вот так, за одно лето?
   Например, Вадика Левенштейна, который учится с нами, «ашками», с первого класса, в пятом классе часть ребят вдруг стала обзывать «жидом». А наш отличник и эстет Макс Белопольский придумал Вадику прозвище «Вечный Жид».
   Однажды это услышала мимоходом наша классная. Она русичка и литераторша. Она Макса остановила и спросила:
   – «Вечный Жид»?!
   Макс никогда не затрудняется с ответами. Но тут он слегка напрягся. И осторожно промолчал.
   А русичка в этой паузе продолжила восхищенно:
   – Надо же! Какой у тебя кругозор! Откуда почерпнул? Габриэль Гарсиа Маркес? «Сто лет одиночества»? Гёте?
   – Оксимирон. Русский рэп. Дебютный альбом, – ответил Макс. – «Сто лет одиночества» я прочитаю к ЕГЭ, Мария Денисовна. Я запланировал. А пока, хотя мои способности многократно превышают умственные данные ровесников, я все же еще в пятом, извините, классе. Ваше же предположение о Гёте, сорри, отклоню. Гёте нынче не в тренде.
   Русичка ушла, восторженно ахая. Потом еще, наши слышали из коридора, она в учительской всем рассказывала о кругозоре Макса.
   Макс у нас был лидером. Так что наши хулиганы-мальчишки продолжали дразнить Вадика «жидом», а те мальчики, кто раньше еще звал Вадика Вадиком, теперь называли его между собой «Вечный Жид», а, обращаясь к нему, «Вечный». Как будто кто-то запретил им звать его иначе, хотя никто не запрещал. Если же нужно было у Вадика списать, тогда все мальчишки становились, как им казалось, вежливыми и подзывали: «Эй! Вечный!»
   С этого же пятого класса вдруг все открыли, что добрая веселая Маша Баграмян – армянка, и мальчишки дали ей кличку «носорожка». Алла Селиванова оказалась трижды уязвима: во-первых, она пришла из другой школы, во-вторых и третьих скоро узнали, что у нее нет отца, а мама бедная. А, да еще было в-четвертых – училась она средненько, с тройки на четверку, а это для репутации хуже, чем быть старательным отличником или принципиальным двоечником. Так что причин набралось достаточно, чтобы Миланка не засомневалась предложить устроить Алле бойкот за планшет.

Венок из желтых подсолнухов

   – Глупости какие! – воскликнула моя мама, когда я поделилась с ней своими мыслями о Вадике Левенштейне и Маше Баграмян.
   Про бойкот Аллы я рассказывать не стала. Вдруг мама вздумала бы пойти в школу или передать кому-то из других родителей. Тогда получилось бы, что я стукачка перед всем классом. Это был наш секрет. А про Вадика и Машу всем было известно и так. Это вроде как имело вид шутки. Над ними одноклассники открыто смеялись, не считая, видимо, что это жестоко. Никто ведь Машу и Вадика не обижал физически. А мало ли над кем в школе смеются. Один в очках пришел, другой манную кашу на пол в столовой уронил, а третий вот евреем родился. «Может быть, это одной мне кажется неправильным», – сомневалась я. Но я видела, что Вадик и Маша стали чувствовать себя в классе плохо.
   – Главное: в первом классе и во втором, и в третьем никому в голову не приходило, что Вадик – еврей, а Маша – армянка. Почему теперь, в пятом, это стало важно? Ведь Вадик как давал всем списывать, так и дает. Он добрый. И очень умный. Умнее Макса Белопольского! И Маша хорошая, – рассуждала я.
   – Нет, это глупости ты рассказываешь! – замахала руками мама. – Я не верю!!! Я помню свою школу, свой класс! У нас учились… Инночка Савельева, еврейка. Гурик Маградзе, наверно, грузин. Рома Чурлу – с такой фамилией я и не знаю, кем он мог быть. Мы об этом не думали. Никогда не думали. Честно! Ни в пятом классе, ни в десятом. Просто никогда. Ни разу никого не обозвали из-за национальности. Нам это в голову не приходило. С Гуриком дружила самая красивая девочка в классе. И в школе. Таня Мирошник. Она переехала с Украины.
   – Надо говорить «из Украины». Ты еще в СССР жила, – сказала я. – Ты очень древняя. Может, ты просто забыла?
   – Я училась в десятом классе в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, – добросовестно стала вспоминать мама. – СССР еще не распался, да. Помнишь, я тебе рассказывала – мы делали стенгазеты. Плакаты такие, с самодельными рисунками, вешались на стену. Я была в редколлегии…
   Я вздохнула. Мама любит углубляться в исторические воспоминания. И обожает делиться со мной собственным опытом, чтобы уберечь любимую дочь от всех угроз беспощадного мира. Когда эти две страсти объединяются, мне остается только терпеливо слушать. Я ведь маму люблю. А полноценный подростковый возраст, когда родительницу можно оборвать фразой «Мам, мне это неинтересно!», в пятом классе у меня еще не наступил. Я отвлеклась на другие мысли, а когда снова стала слушать, мама говорила следующее:
   – Помню, к Дню образования СССР нужно было нарисовать в классной стенгазете пятнадцать пар в национальных костюмах: мальчик плюс девочка. Пятнадцать республик, пятнадцать сестер. Я выбрала себе белокурых литовцев и Узбекскую ССР. Мне было прикольно, как вы теперь говорите, изобразить у узбечки множество черных косичек. Может, дело было в этом. Мы чувствовали себя братьями и сестрами. Пятнадцать республик, пятнадцать сестер. Стихи. Пропаганда. А ведь хорошая пропаганда, а?
   – Ты идеализируешь, – возразила я. – Просто, наверное, у вас класс был хороший. Дружный. Это исключение.
   – Не знаю. На общешкольный вечер-маскарад – ты помнишь, я рассказывала, у нас устраивали в последнюю субботу каждого месяца вечер в школе, с дискотекой, а под Новый год обязательно маскарад – так вот на маскарад Таня Мирошник пришла однажды в национальном украинском костюме. Ей мама сшила. Мы мерили Танин венок из искусственных желтых подсолнухов. С разноцветными лентами, струящимися в распущенных волосах. Было красиво. А откуда ты знаешь слово «идеализировать»? Ты же в пятом классе учишься! – удивилась мама.
   – Акселерация, – объяснила я. – Тенденция нашего времени. Сама мне ноутбук купила.
   – А я в твоем возрасте узнавала новые слова по словарю Ожегова. Или из радиопередач… – задумчиво сказала мама.
   В общем, тема ушла. Мама не помогла.
   Я не упомянула тогда в разговоре с мамой, что у нас в классе появился еще один отверженный. Спартачок.

Спартачок

   Фамилия у Спартачка труднопроизносимая. Так что не только мы, но и все училки с первого класса называют его просто «Спартак». В классе он один Спартак и во всей школе тоже.
   В первом классе ему и Маше Баграмян трудней, чем нам, давалось чтение. Они оба читали медленно по слогам с массой ошибок. Тогда наша учительница просто перестала давать Спартаку и Маше задание читать вслух. Видимо, чтобы не портить успеваемость в классе и себе репутацию хорошей преподавательницы.
   Когда мы перешли в пятый, у нас стала не одна учительница, а много. Училка по русскому и лит-ре, она же наша классуха, Мария Денисовна, с удивлением обнаружила, что Маша и Спартак по-прежнему читают по слогам, хотя несколько быстрее, чем первоклассники. Не долго думая, русичка поступила точно так же, как наша училка в начальной школе: она тоже перестала давать Спартаку и Маше задания читать вслух.
   – Экономика правит миром! – объяснила нам просвещенная Миланка. – Моя мама говорит: зарплата училок зависит от успеваемости учеников.
   Во втором или третьем классе мы впервые ржали над Спартаком до упаду. Нам дали на русском задание, я его хорошо помню, потому что получился настоящий анекдот. В тексте нужно было расставить в нужных местах точки. И попался такой отрывок: «Солнце садилось за лесом дети играли в лапту.»
   Задание было простецкое, все ребята поставили точку, где надо, даже Маша Баграмян. Один Спартак написал так:
   «Солнце садилось. За лесом дети играли в лапту.»
   Учительница прочитала это вслух и смеялась с нами. Мы все при этом понимали, что Спартак нерусский, и о том, что такое лапта, он даже смутного представления не имеет. Поэтому и ошибся. А так он не глупый.
   Но привычка смеяться над Спартаком оттого, что он нерусский и всё не так понимает, у нас стала складываться.

   В пятом классе первого сентября Спартак пришел в школу в очках. Очки в черной толстой оправе, румяные губы в улыбке. Мы со смеху покатились. Мы наперебой кричали: Спартак, верно, затем надел очки, чтобы учителя решили, будто он умный и оценки ему начали ставить повыше. Тогда мы дружно стали звать его не Спартак, а Спартачок. Дескать, вот такой малыш глуповатый у нас есть в классе. Он и ростом еще оставался невысок. А многие мальчики в пятом классе заметно махнули ввысь.
   Учителя, действительно, я думаю, считали Спартачка не очень умным. Ведь ты хорошо учишься тогда, когда быстро и четко понимаешь смысл написанного в учебнике. Или смысл сказанного учителем. Учителя же, даже самые лучшие, рассказывают тему только один раз, и торопятся, чтобы успеть пройти программу, так что их нельзя переспросить. А все наши учебники написаны очень сложным языком. Он вроде как русский, но даже мне, абсолютно русскому человеку, обычно непонятно, что там говорится. Перечитываешь несколько раз и всё никак не можешь вникнуть в смысл.
   Спартаку же и Маше Баграмян учебники наверняка казались заколдованными злыми книгами. Поэтому отвечали ребята на уроках раз в десять хуже, чем могли. Учителя, морщась, натягивали им тройки. Только по алгебре у Спартака и Маши были четверки. На алгебре мало слов и много цифр.
   У нашего класса, как и у многих других, есть страничка Вконтакте. И вот, после того как Спартак пришел в очках, кого-то осенила юморная идея: создать Вконтакте еще одну общеклассную страничку, посвященную Спартаку.
   Назвали ее «Приколы о Спартачке». Туда сразу посыпались разные рисунки, шутки… Первой стала, конечно, карикатура на Спартачка в новеньких очках. Подпись стояла «Мартышка и очки». Карикатуру нарисовал Макс Белопольский, и он же сочинил остроумные стихи:

     «Мораль сей басни такова:
     Что для очков должна быть…
     Голова!»

   Мы видели, что у Спартачка есть личная страничка Вконтакте. Ребята прислали ему приглашение вступить в группу «Приколы о Спартачке». Он туда не вступил, но приглашение, конечно, прочитал. Каждый раз после самых издевательских постов в «Приколах» Спартачок наутро был в классе таким же, как всегда. Всем улыбался, входя в класс. Улыбка белозубая, добрая, немного смущенная, черные волосы и глаза, один и тот же синий костюмчик. Толстую черную оправу очков он сменил на тонкую золотую, но стало, по-моему, еще хуже. «Приколы» отреагировали на событие портретом А.П.Чехова с лицом Спартачка – в пенсне с тонкой золотой оправой. Под портретом стояла подпись «За лесом дети играли в лапту. Спартачок. Избранное».
   В общем, мы веселились, как могли. Спартачок по-прежнему не обижался, хотя и не говорил никогда ни с кем из класса о посвященной ему страничке Вконтакте. Однажды и я, поддавшись общему настроению, выставила в «Приколах» веселый рисунок.
   И все-таки именно тот мой рисунок был дополнительной причиной того, что я не рассказала своей маме о Спартачке.

Ошейник раба

   Однажды Миланка сообщила нам, что скоро по истории будет тема «Восстание Спартака».
   Вот это да! Мы представляли себе, как наше веселье дойдет до предела! Все Спартаки-гладиаторы на картинках наших учебников по истории получили одинаковые пририсованные очки. Наконец, долгожданный урок настал. В школе, как в тюрьме, вообще немного радости, так что его ждали, как приезда в класс «Камеди клаб».
   – Вы чего такие веселые? Смешинка в рот попала? – по-старомодному пошутила учительница истории, Наталья Федоровна. – Ну ладно. Приятно видеть детей, настроенных на урок!
   – Мы очень настроены! – сказала ей Королева, премило улыбаясь. – Больше всех Спартак рад. Он мечтает, чтобы его вызвали ответить. Специально готовился. Только стесняется Вам сказать.
   Милана Королёва – с первого класса лучшая ученица всей нашей параллели. У нее прическа каре цвета «платиновый блонд» и мелкие хищные голубые глаза. Глаза от природы, а волосы Милана обесцвечивает и укладывает в парикмахерской. Она сама хвасталась девочкам, что делает это с начала пятого класса и что в парикмахерскую ее отправляет мать. До пятого класса – а именно с первого сентября первого класса – мама Миланы сама каждое утро завивала дочери кудряшки плойкой. Также с первого дня первого класса Милана красит губы неяркой помадой и ходит с маникюром, ногти недлинные, но покрытые лаком, ухоженные у профессионала. На ее модный рюкзак первого сентября в первом классе смотрела в окна вся школа. На занятия Миланку в школу привозит на машине гувернантка. Миланка не дает никому забыть, что она – дочка богатых родителей, у училок Королева имеет репутацию стервы и круглой отличницы.
   Наталья Федоровна, загипнотизированная Миланкой, вызвала Спартака к доске. У нее было полное доверие к Миланке, потому что Наталья Федоровна сама попросила ее проконтролировать нашу подготовку. Так что, замечу в скобках, Королева знала весь ход предстоящего урока.

   Нужно объяснить: тот урок был особенным. Наша Наталья Федоровна тогда решила участвовать во всероссийском конкурсе «Учитель года». Заманил ее на этот конкурс автомобиль, обещанный губернатором области победителю, и денежное вознаграждение. Параграф о восстании Спартака вообще стоял в конце учебника, а шла только первая четверть, но Наталья Федоровна именно «Восстание Спартака» решила отправить на первый, заочный этап конкурса, где нужны были видеоматериалы. Поэтому она велела нам к этой теме подготовиться. На уроке на задней парте сидел и снимал всё на камеру муж Натальи Федоровны.
   Наталья Федоровна – не самая плохая училка. Она почти по-честному поступила: не распределила, кому что отвечать, но велела нам дома всё прочитать про Спартака. «Чтобы от зубов отскакивало!» – погрозила нам пальцем она. Удивительно, сколько у этой старушки древних выражений и жестов.
   Так что на том уроке, вместо того, чтобы, как обычно, вызвать двух несчастных пересказать параграф, а потом устроить проверочную, она стала играть в дурочку. Вытащила для нас, пятиклассников, какую-то бумажку и сказала, что, это, мол, старинный документ, который археологи нашли недалеко от Рима.
   – Он был залит кровью, – пугала она, – пожелтел от времени и в руках ученых распался на четыре части. Давайте поможем ученым собрать этот манускрипт! Кто желает восстановить его у доски?
   Вызвалась Королева. Она быстро собрала пазл, на котором оказался плохо косящий под древний рисунок бой гладиаторов.
   – Кто знает, что здесь изображено? А кто же такие гладиаторы? Что такое рабство? – продолжала с нами общаться, как с дурачками, учительница.
   Мы поднимали руки, вставали, отвечали. В общем, всё шло как по маслу, как сказала бы Наталья Федоровна. Но мы при этом тихонько переглядывались. Все ждали: что задумала Миланка? Не зря же она вызвалась к доске!
   У доски маячил и вызванный по указке Королевы Натальей Федоровной Спартачок, но пока училка его не спрашивала.
   Наталья Федоровна отвлеклась на минуту: застыла, наклонясь над ноутбуком, чтобы показать слайды на интерактивной доске. Тут Кристина Миронова, подруга Миланки, сидевшая на предпоследней парте перед мужем Натальи Федоровны, встала и заслонила собой камеру.
   – Девочка, сядь! – зашипел оператор. Кристинка обернулась, ойкнула и прошептала:
   – Дяденька, извините! Я хотела Наталье Федоровне помочь! Ну, раз не надо, я сяду.
   Наталья Федоровна, гордо начавшая показывать слайды, воскликнула:
   – С середины третьего века до нашей эры Рим вел активную завоевательную политику! В результате в Римском государстве появилось большое количество дешевых рабов. Слайд номер один. Ошейник раба.
   Спартачок повернулся вслед за учительницей к доске. И тут в классе с разных сторон раздались довольно громкие смешки.
   На спине Спартака под воротом синего пиджачка оказался приколот булавками бумажный полукруг. На нем крупными буквами было написано «РАБ».
   Кристинка в этот момент опять встала, так что и муж Натальи Федоровны, и камера ошейник раба не увидели. Королева, как ни в чем не бывало, скромно вернулась от доски на свое место.
   Спартак повернулся на наш хохот к классу лицом. Обернулась и учительница. Она стояла к Спартаку боком, да еще волновалась, поэтому ошейник раба не заметила.
   – Презираемые всем обществом, люди низшего сорта, рабы были глубоко несчастны! Их насильно заставляли учиться…, – заломив руки, с чувством, как актриса, продолжала Наталья Федоровна.
   На этой фразе Спартак, думавший о чем-то своем, вздохнул. Смешки в классе возобновились.
   – А ну прекратите сейчас же! – повернувшись опять к доске, чтобы камере было не видно ее мимики, крикнула учительница. – Всем двойки поставлю! – И, опять развернувшись к классу лицом, она с милой улыбкой сообщила камере:
   – Рабов насильно заставляли учиться ремеслу гладиатора.
   С последней парты поднял руку наш главный двоечник, Ванька Петров.
   – Да, Иван? – настороженно спросила историчка.
   – А на каком языке говорили римские рабы? – каверзно задал вопрос Ванька.
   Наталья Федоровна растерялась. Но остроумно ответила:
   – Не на русском, Ваня. Русский язык они знали плохо, точно тебе говорю.
   Спартачок у доски некстати широко улыбнулся своей румяной улыбкой. Я с досадой подумала, что он вообще часто улыбается. Класс пришел в тихий восторг и опять слегка заржал.
   – Физкультминутка! – бодро крикнула учительница. – Встали все, встали! Вообразим себе такую картину! Вождь восставших Спартак собрал несколько тысяч рабов. Против них вышел отряд римлян и остановился у горы Везувий. Топаем ногами, машем руками – изображаем отряд римлян!
   – А мы с оружием идем? Его куда девать, когда руками махаем? – продолжил доставать учительницу Ванька Петров. И как будто нечаянно свалил рукой на пол тетрадки Вадика Левенштейна, чья парта была от него через проход рядом. Наталья Федоровна проигнорировала вопрос. Мы топали изо всех сил, как боевые слоны в походе. Ванька от усердия затрубил в воображаемую трубу.
   – Иван, ты слишком вошел в образ. Не шуми! Тогда восставшие сплели из лоз дикого винограда лестницы. И по ним ночью спустились с Везувия! – кричала сквозь наш топот учительница. – Зашли римлянам в тыл и напали на них. Римляне не ожидали удара и были разгромлены. Показываем, как лезем по лозам винограда! Лезем активнее, не отвлекаемся, так вы упадете с Везувия! Показываем, как восставшие напали на римлян! Ваня, не тыкай карандашом в бок Вадика Левенштейна! Вадик, не маши сумкой на Ваню! Тыкайте руками в воздух! Нет, какая-то ерунда получается на постном масле, – резюмировала Наталья Федоровна и вздохнула. – Конец физкультминутки! Все сели! Дима, вырежи потом физкультминутку. Дети, продолжаем!
   И она снова, как актриса, бодро вернулась в роль:
   – Славное имя Спартака не забыто в веках! Свидетельством тому – имя нашего ученика. Спартак, скажи, пожалуйста, тебя родители назвали в честь вождя восставших?
   – Нет. Папа придумал. Так удобно: и русским понятно, и нам, – ответил Спартачок.
   – Ясно. Это тоже вырежи потом, Дим! – сказала мужу учительница. – Славное имя Спартака не забыто в веках! Свидетельством тому – имя нашего ученика. Сейчас нам Спартак покажет маршруты войска его тёзки на карте.
   Спартачок молчал. Учительница дала ему указку. Он застенчиво начал вертеть указку в руке.
   – Ну? В чем дело? – снова повернувшись к классу тылом, спросила Наталья Федоровна. – Спартак! Повернись, как я, спиной к камере и отвечай, почему ты застыл?
   Интонация у нее была не грубая, но нетерпеливая. Понятное дело – устала старушка за этот урок от нашего веселья. Она говорила громким шипящим шепотом, стараясь при этом держать спину прямо и выглядеть, как актриса. И Спартачок, послушно повернувшись к зрителям спиной, встал рядом с Натальей Федоровной и таким же громким шепотом ответил:
   – Я не понял, что показать. Тёска – это женщина какая-то?
   Тут уже весь класс громыхнул смехом, не сдерживаясь. Смех накапливался в нас, как электричество во время грозы, весь урок, а теперь произошел разряд молнии. Мы заливались хохотом; кто-то икал; Ванька Петров, маша руками, сполз под парту. Такими смешными нам казались и перешептывание Натальи Федоровны и Спартачка попами к камере, и опять видная всем надпись «Раб» на синем пиджачке, и виноградная физкультминутка, и – главное! – злополучная «тёска»!.. Муж Натальи Федоровны, заразившись общим смехом, тоже смеялся, опустив камеру, так что ошейник раба снова оказался не запечатлен в исторической хронике.

   Мы сорвали урок, но Миланке ничего не было. Досталось Спартачку «по первое число», как выразилась Наталья Федоровна. Его к директрисе вызвали с родителями.
   Страничка Вконтакте «Приколы о Спартачке» в тот день побила рекорды просмотров. Вся школа там побывала. Народ изощрялся в остроумии. Больше всего лайков собрала картина боя. Нарисованный Спартачок в гладиаторском шлеме, на решетку которого сверху были надеты очки, сражался с Натальей Федоровной длинной указкой. Полную фигуру Натальи Федоровны в платье художник дополнил золотым шлемом римского воина и сандалиями; учительница отбивалась от Спартачка ноутбуком. Подпись к картинке была такая: «Вы неоТЁСКАнный болван! – сказала Н.Ф. Спартаку».
   Каламбур был изысканный, что говорить. У нас хоть и не гимназия, но школа в городе престижная. Народ здесь учится эрудированный, начитанный, из хороших семей, в нашем классе собралась элита параллели. Такие ногами не запинают, нет. А вот «словом можно убить»… Это, пожалуй, про нас.

Подкидыш и анекдоты

   После всех этих событий, во второй четверти пятого класса, к нам пришла практикантка. Студентка педагогического института.
   Вообще-то она пришла на практику к русичке. Но…
   – Детишки, вам повезло! – покровительственно сообщила нам Миланка. – По школе ходят устойчивые слухи, что всякий раз, как только нашей Марии Денисовне назначают практикантку, на бедную хилую преподавательницу мгновенно нападает грипп или еще какая неприятность. Так что, по ходу, нас ждет прекрасный беспредельный беспредел!!!
   Так и вышло. Русичка усиленно закашляла, сдала свои классы практикантке и веселой походкой ушла на больничный. А, так как русичка, кроме всего прочего, еще и наша классная руководительница, то практикантке достались не только уроки в нашем пятом «А», и классные мероприятия.
   Практикантка сказала, что ее нужно называть Дарьей Александровной. Мы стали звать ее за глаза после хитрого хода русички Подкидышем. На уроках Подкидыша все классы, а наш усерднее других, орали так, что сорвали голоса. Тогда практикантка решила устроить в нашем пятом «А» классный час, чтобы познакомиться с нами и подружиться.
   Она так и сказала: «Познакомиться ближе и подружиться». Ей было девятнадцать лет, и, судя по этой фразе и приложенной к ней улыбке, Подкидыш считала, что мы недавно научились ходить и говорить, а орем на уроках только потому, что ей не хватает методики.

   На объявленном классном часе она рассуждала вслух про методику и горестно вздыхала. А мы сидели за партами, сдвинутыми, как на свадьбе, буквой Т, и поглощали эклеры, корзиночки, тарталетки со сладкой начинкой, маффины и прочие вкусности и подливали себе чаю в пластиковые стаканчики.
   Сначала Подкидыш хотела, чтобы мы сами испекли сладости и принесли в школу. Чтобы это, мол, нас сдружило. Потом посмотрела на нас и предложила, чтобы наши мамы хотя бы это испекли. В итоге самые глупые и исполнительные из нас (в том числе я) принесли готовые сладости из магазина, а остальные их ели. Ванька Петров, который не принес ничего, устроился возле купленных мной двенадцати эклеров и слопал их один за пять минут. Мне со всего стола досталась пустая тарталетка, из которой кто-то выронил на пол начинку, и горсточка невкусных крекеров.
   Тарталетки со сладкой начинкой сделала Подкидыш. Чайник Подкидыш принесла из учительской. А, может, из дома притащила. Кто их знает, этих энтузиастов-училок, в реале любящих свою профессию?! Я не очень изучила этот редкий разряд. У нас в школе таких нет, по крайней мере наш класс с ними не сталкивался.
   Пока не началось чаепитие и Подкидыш еще не пришла, наш гуру, Миланка, глядя на заставленный сладостями стол, изрекла по поводу Подкидыша следующее:
   – Русский и лит-ра – очень трудные уроки. И еще надо проверять кучу тетрадок. Поэтому все училки русиша и лит-ры делятся на четких два класса. Непересекающихся! Это – троечницы и энтузиасты. Первые поступили на филфак, потому что там самый низкий проходной балл. Они сами ни фига не знают, поэтому у них можно получать хорошие оценки. Но среди них есть гадюки, которые сами ни фига не знают и поэтому вредничают и занижают оценки тем, кто знает больше них. Второй класс – энтузиастов – опаснее первого. Это фанатки Льва Толстого, личных местоимений и прочей чепухи, а еще они следят, чтобы ты говорил ПРАВИЛЬНО. На медаль с ними не выйти. Никому. Если только сам медалист не попадется из того же разряда энтузиастов-русистов.
   – Ей, конечно, недолго с нами жить осталось, – вполголоса добавила Миланка в сторону уже подошедшей на чаепитие Подкидыша. – То есть она уйдет через три недели. Но оценками нагадить может. К сожалению, оценки она имеет право ставить самые реальные. Так что, народ! Давайте сворачивать веселье! Мне, например, репутацию отличницы портить неохота. Потом исправлять придется…
   – Согласен, – прищурился Макс Белопольский. Макс у нас отличник даже покруче Миланки, потому что со второго класса побеждает в куче городских и областных олимпиад, а однажды выиграл олимпиаду всероссийского уровня. Макс хочет поступить в МГИМО и стать дипломатом. Его папа – владелец юридической фирмы. Макса в школу привозит папин шофер. Кроме того, Макс симпатичный. Так что Миланка вдвойне обрадовалась, что он ее поддержал.
   – Давайте рассказывать анекдоты! – громко предложил в паузе, возникшей на чаепитии, Макс.
   – Анекдоты? – удивилась Подкидыш.
   – Ну да! Старинный, так сказать, вид веселья. Точнее – не выходящий из моды! – поправился Макс и стал разворачивать дальше свою дипломатическую речь: – Дорогая наша Дарья… Александровна! Вы нам столько сил отдаете! Нужно и Вам для релакса посмеяться. Хотите анекдот про школу?
   – Я знаю анекдот про школу! – улыбаясь, заявил сытый Ванька Петров и похлопал себя по пузу. – В армянских школах одноклассники дергают девочек за усы.
   Маша Баграмян покраснела. Хотя никаких усов у нее, конечно, нету, зато глаза большие, карие и красивые и нежная кожа всем девочкам на зависть, без прыщиков. Вот только нос у Маши в пятом классе вырос и стал немного большеват… Раньше был обыкновенный детский нос. Нос вообще – пожалуй, самое слабое место девочек с пятого класса. Все девчонки без исключения в этом возрасте начинают сомневаться насчет величины своего носа. А бедная Маша, наверное, переживала больше всех нас… Ванька беспощадно продолжал веселиться:
   – Бог раздавал народам носы. Русского спрашивает: «Тебе какой формы нос нужен?» Тот отвечает: «Такой, чтобы рюмку… ну… с чаем чашку не мешал опрокидывать!» Бог тогда грузина спрашивает: «А тебе какой нос дать?» Тот говорит: «Как кавказские горы.». «Ну, еще кому какой нос?» «А сколько надо платить?» – уточняет армянин. Бог говорит: «Бесплатно!» «А, тогда мне как можно больше!!!»
   – Это не про школу! – сказал Макс Белопольский. – Но я знаю действительно про школу. Учитель задает еврейскому мальчику задачу: «У тебя есть шесть яблок. Если ты отдашь половину брату, сколько останется?» «Пять с половиной!»
   Все засмеялись и посмотрели на Вадика Левенштейна. Тот сидел на самом краю стола и меланхолично жевал печенье. Он, наверное, привык к таким шуточкам от наших пацанов, потому что на анекдот никак не отреагировал. Максу понравился публичный успех, и он продолжил тему:
   – У Леши было одно яблоко, а у Лёвы – четыре. Определите национальность каждого мальчика!
   «Ну, уж если шутить насчет жадности, то самый жадный у нас не Вадик, а как раз Макс», – подумала я. – «Вадик дает списывать всем подряд. А Максу Кристинка Миронова один раз написала Вконтакте, попросила дать списать алгебру, так он ей прислал такой ответ: «10 долларов за номер»…»
   Макс между тем вспомнил еще математический анекдот:
   – У Изи шесть яблок, у Васи ни одного. Изя дал Васе одно яблоко. Вопрос: когда Вася должен вернуть Изе два яблока? Но больше мне нравится вот такая короткая шутка: «Компьютерный вирус-вымогатель атаковал Израиль… И, таки, остался должен!»
   Ребята полезли в телефоны искать анекдоты. Первым нашел Ванька Петров:
   – Стюардесса заходит в кабину самолета и плачет: «Капитан, наш самолет только что захватили еврейские террористы! Они угрожают бомбой!» «А почему вы решили, что они еврейские?» «Они продают пассажирам парашюты!»
   – Ковбой пришел в бар в Израиле! – заржал, читая в телефоне, Ванькин друг Костя Печенкин. – Слушайте, народ! Ковбой говорит: «Всех угощаю за мой счет!». Все вокруг убежали из бара на улицу. Ковбой не понял, спрашивает бармена: «В чем дело?» Бармен отвечает: «Все в порядке, это они за родственниками!»
   – «В израильских соцсетях нет кнопки «поделиться»! – нашла в айфоне и засмеялась Кристина Миронова. – А вот еще! «В семье евреев скандал – сын купил пакет на кассе!!»
   – А почему вы шутите всё на одну тему? – спросила Подкидыш. – У меня… мама еврейка. А папа… армянин.
   И Подкидыш покраснела.
   – Я пойду… Долью чайник. В учительскую, – пролепетала она. Взяла чайник и побежала.
   – Вот блин, – сказала Миланка. – А по ее виду не скажешь. Нежданчик. Как оторвется теперь на наших оценках, а? И чего вас вообще понесло на анекдоты?
   – Да нормальные анекдоты! – пожал плечами Макс Белопольский. – Между прочим, все они в свободном доступе на сайтах. Вообще общеизвестные. Даже стандартные. Никто их не запрещает к распространению. Я вот, например, такие анекдоты знаю, которые нигде не напечатают!
   – Ну-ка, расскажи! – ухмыльнулся Ванька Петров. Костя Печенкин заржал.
   – Да пожалуйста, – сказал Макс. – Это вообще анекдот импортный. Немецкий. Никто в России его точно не слышал. Так что дарю! Мы ездили с папой в Германию, в Мюнхен. Нас возил в своей машине по городу папин деловой партнер. По-русски он говорит отлично. Они с папой шутили. И вот этот немец подмигивает папе и спрашивает: «Отгадайте загадку. Сколько евреев поместится в этой машине?» Отец говорит: «Не знаю, что сказать.» А немец: «Сто!» «Это как же?» – удивляется папа. «Очень просто! Двое – на заднем сиденье. И еще девяносто восемь – в пепельнице». И ржет!

   Негромкие разговоры других ребят за нашим чайным столом притихли.
   – Ужас какой! – воскликнула Милана.
   – Да, действительно! – поддержали ее несколько девочек.
   – Ужас! – озабоченно повторила Королева, думая о чем-то своем. – Что теперь делать? Подкидыш точно будет нам мстить. С другой стороны – как мы могли угадать?! Что она окажется помесью еврейки и армянина! Вот, моя мама говорит, в Москве есть чисто белые школы. Там бы такого точно не случилось!!
   – В каком смысле белые? – заинтересовался Макс.
   – Это элитные школы. В них не берут черных учеников, – пояснила Милана. – А исключительно русских. Москва большая, кто-то может себе это позволить. За дополнительную, так сказать, плату. А у нас город маленький, так что тут это, к сожалению, невозможно. Хотя наша школа в этом плане не из худших. Мама говорит, завуч проводит строгий отбор в первом классе. И при переводах в школу тоже. Поэтому у нас нет, например, этих… цыган. Или цыганей? Как правильно, кто знает? Вот блин, вдруг Подкидыш оценки нам испортит… Или этих нету… детей рабочих и всяких уборщиц… как они называются?
   – Маргиналов у нас в школе нет, да, – согласился Макс. – По крайней мере явных, – И он посмотрел в сторону Ваньки Петрова и Кости Печенкина.
   Ванька нахмурился, но ничего не ответил. Я заметила, что Вадик Левенштейн, глядевший в этот момент на Макса и Ваньку, грустно усмехнулся.
   Мы еще посидели. Сладости и чай закончились. Стало совсем уныло. У Маши Баграмян припухли глаза, а большой нос стал еще и красным. Я машинально отметила, что на чаепитие не пришел Спартачок. Но он вообще никогда не ходил ни на какие дела после уроков. Бежал сразу скорей из школы. Еще не было Аллы Селивановой. Она тоже после уроков тихо исчезала.
   Подкидыш к нам со своим чайником не вернулась. Мне кажется, она встала в педагогический тупик. А подсказать ей выход из него было некому. Наша русичка, которая была назначена ее наставницей, за время практики Подкидыша в школу ни разу не пришла. Подкидыш перестала общаться с нашим пятым «А» на переменах и не вела больше классные часы. А только сухо проводила уроки. Наши ребята, вслед за Миланкой и Максом, теперь не шумели. Все старательно писали в тетрадках или тихо сидели в айфонах. Подкидыш никого не троллила, оценки ставила заслуженно. Миланке и Максу не о чем было беспокоиться. А потом закончилась практика, и Подкидыш ушла от нас, не попрощавшись.

II. Эпоха одиночества

Поппис и вторая макака

   Через пару недель после того, как Подкидыш ушла из школы насовсем, я в выходные вечером смотрела с родителями телевизор в общей комнате.
   Случай, конечно, удивительный для пятиклассницы. Но дело было в том, что интернет у меня закончился и на ноуте, и в айфоне, а мама и папа категорически отказались за них платить.
   – Завтра заплатим! А сегодня посидим вместе. Как раньше! – попросила мама. – Ты от нас совсем отдаляешься! Давно уже проводишь все вечера в своей комнате за интернетом!
   Папа промолчал. Но я знала, что мама никогда ничего не говорит и не делает без предварительного одобрения папы. Так что мой завтрашний инет зависел от того, соглашусь ли я мысленно надеть на себя панамку и сыграть перед родителями роль привычной им любимой малышки.
   Таким образом, мы всей семьей в этот вечер смотрели документалку про макак.
   Да-да, не комедию, не ситком, не боевик на худой конец, а часовой фильм про то, как один энтузиаст – житья нет человечеству от энтузиастов! – пятьдесят лет подряд вел наблюдения за макаками. На одном и том же кусочке леса. Некоей жаркой страны – какой именно, я не запомнила.
   Папа настаивает, чтобы я смотрела фильмы про природу. И про науку. Макаки были все-таки лучше, чем атомные ядра, поэтому я не просила, чтобы канал переключили.
   Ну, а мама всегда смотрит то, что хочет смотреть папа.
   В конце концов эти макаки меня даже заинтересовали. У них оказалось много общего с людьми. Например, у них, как у нас в классе, были лидеры и отверженные. Лидеры бегали, где хотели, а отверженные паслись на окраине леса. Как самые крутые ребята в школе на переменках носятся по коридорам, а стеснительные, в том числе и я, сидят за партами, делают вид, что чем-то заняты.
   Когда обезьяны хотели есть, то лидеры забирались на верхушки веток, срывали там бананы и ели. А отверженные сидели внизу. Лидеры их не пускали к еде. Прямо как у нас в столовой на обеденной перемене. Если в столовку приходит лидер, например, Ванька Петров, а у прилавка стоит отверженный, например, Вадик Левенштейн, то Ванька отодвинет Вадика и встанет перед ним. А, если к очереди подойдет восьмиклассник, тот отодвинет Ваньку Петрова. Одиннадцатиклассник – животное, высшее надо всеми, этот подвинет и восьмиклассника, и всех, кого отодвинул восьмиклассник… Таким образом, если переменка короткая, самые бесправные остаются вообще без еды; например, полкласса четвероклашек.

   – Почему тот, кто сильнее, обижает того, кто слаб? – воскликнула своим женственным тоненьким голоском мама. – Почему не может быть равенства?
   – Потому что тот, кто сильнее, способен забраться наверх и сорвать там еду! – ответил папа. – А слабак туда не заберется.
   Одна из макак посмотрела на другую макаку и тут же отвела взгляд на кусты. Комментатор объяснил:
   – Животное отводит глаза в сторону. Тем самым оно показывает свое уважение и признает лидерство второго животного.
   От сильных прыжков лидеров на верхушках деревьев вниз посыпалось несколько бананов. Отверженные их быстренько подобрали с земли и съели.
   – Ну, вот видишь! – сказал папа маме. – Сильный добыл еду, а слабый ее получил от сильного. Прям как ты. Ты же у нас не работаешь…
   Он посмотрел маме в глаза. Мама отвела взгляд в сторону.
   Периодически между обезьянами вспыхивали короткие ссоры. Тогда они кричали и показывали друг другу рожи, как Ванька Петров и Костя Печенкин на перемене.
   Это обезьянье сообщество жило на одной территории, но некоторые молодые самцы, как сказал комментатор, уходили в другие, соседние обезьяньи стаи. И там начинали жить. Это было хорошо с точки зрения оздоровления генофонда всех стай, считал комментатор. Те, кто перешел в другую стаю, часто обижали там слабых. Они так завоевывали авторитет. Прямо как десятеро «бэшек» – Миланка с подружками и пацаны, перешедшие год назад в наш класс.
   Вдруг я вздрогнула. Так жаль мне стало одну обезьянку! Она была с красным грустным морщинистым личиком. Комментатор объяснял:
   – Это старая самка, ее зовут Поппис. Поппис только что наполнила свои защечные мешки пищей. Но вот к Поппис подбегает вторая макака. Поппис относится в своей стае к непопулярным особям. Вторая макака, как вы видите, сейчас подбирается ко рту Поппис и старается открыть рот, чтобы достать еду из защечных мешков Поппис.
   Защечные мешки этой бедной Поппис висели по обеим сторонам рта, чем-то набитые. Поппис почему-то никуда не убегала. Она сидела и терпела. А вторая наглая макака острыми ногтями, похожими на человеческие, только очень длинными и широкими, драла ей рот, чиркала по зубам и пыталась их разжать. Поппис было наверняка очень больно. Почему она не убегала?
   – А куда убежишь из стаи? – произнесла мама. Видимо, ей пришел в голову тот же вопрос. – Убежит – та ее догонит. И никто за Поппис не заступится. А вдруг заступится?
   – Нет, – ответил папа. – Это люди друг за друга заступаются. И то весьма редко. А здесь – голая, пардон за каламбур, эволюция. Безжалостная. Но справедливая. Выживает сильнейший. Обезьяны могут заступиться только за детеныша. Ну, тебе это чувство материнской гиперопеки известно, – подколол он маму.
   – У Поппис шрамы в области рта, свидетельствующие о том, что у нее часто пытались выдрать еду из защечных мешков более популярные особи, – сообщил бесстрастно комментатор. – Поппис живет в этом сообществе уже двадцать лет.
   – Почему люди ей не помогут?! – снова пожалела Поппис мама.
   – Потому что это эксперимент. Нельзя вторгаться в природу, – объяснил папа. – Потом: за всех же не заступишься. Либо эта Поппис сама за себя повоюет, либо будет терпеть. Она терпит.
   Глядя на наглую жестокую обезьянку, раздирающую рот Поппис, я опять вспомнила Миланку.
   А кто мог бы быть в роли Поппис?
   Алла Селиванова? Маша Баграмян? А, может, не только они? Любая из девочек нашего класса, кроме Миланкиных подружек? Просто случай до сих пор не ставил нас на место Поппис.
   Где была бы я в той обезьяньей стае в фильме? Я точно не наглый лидер, это понятно. Я – где-то среди тех, кто сидит, занимается своими делами и не смотрит на страдания Поппис. Среди большинства. А если бы я оказалась на месте Поппис? Я могла бы заступиться за себя или нет?
   Лениво рассуждать так можно, если валяешься на диване рядом с мамой, а папа рядом, в кресле, смотрит пристально на экран сквозь очки и отпускает едкие замечания.
   – Но вот что любопытно! – продолжил комментатор. – У Поппис гораздо больше внуков, чем у той макаки, которая сейчас раздирает ей рот, пытаясь достать еду. Между тем, эти две особи – одного возраста.
   – Поучительно! – отреагировал папа. – Надо подумать. Что если провести аналогию между стаей макак и человеческим сообществом?
   Я продолжила с дивана:
   – Тогда получится, что те, кто позволяет залезть к себе в рот и отобрать свои запасы, составляют основную массу человечества!
   – Господи! – воскликнула мама. – Какая она у нас умная, а, отец? Но ты лучше такого не говори больше никому, доченька, хорошо?
   – Не пугай ты нашу мать! Она жутко трясется за своего детёныша! И вообще всего боится! – опять подколол папа.

Оборотная сторона медали

   Эта Поппис и обезьянье сообщество засели у меня в голове. Мне даже приснилось однажды: Миланка Королёва лезет какой-то девочке в рот своими ухоженными ногтями с маникюром, а у той за щекой – шоколадка. И я не могу во сне разглядеть лицо бедной жертвы. Кто она?

   Но разве не происходило всё это в действительности, наяву, каждый день в нашем классе? Разве все девочки, и я сама, и даже отверженная Маша Баграмян не перестали, по указке Миланы, разговаривать и просто подходить к Алле Селивановой, которой Миланка объявила бойкот из-за планшета? Чем же мы отличались тогда от стаи обезьян, которые преспокойно занимались своими делами в то время, как наглая макака раздирала рот Поппис?
   Если люди издеваются над другими людьми, физически или морально – значит, весь путь человечества пройден зря? И мы по сути то же обезьянье сообщество, в котором сила важнее всего?!

   Так я думала, сидя в своей комнате над уроками в тот день, когда мне приснился сон про Миланку и девочку с шоколадкой. Вспоминала урок истории, на котором Спартачку надели ошейник раба. Думала про страничку Вконтакте «Приколы о Спартачке». Про Машу Баграмян, Вадика Левенштейна, анекдоты на чаепитии… Я размышляла примерно так. Над всеми время от времени в жизни шутят. Но, когда шутят только над определенным человеком, и всей толпой, и постоянно, то это уже выходит за границы шутки. И этому человеку наверняка живется не очень…
   Я вспомнила улыбку Спартачка с ошейником раба у доски, и, как тогда, почувствовала досаду. Почему он не защищается? Почему Вадик Левенштейн и Маша Баграмян, и Алла Селиванова не могут постоять за себя? Почему такое стало возможно? Ребята ведут себя так, будто они выше насмешек? Но даже небесные птицы вынуждены порой касаться земли, и те, кто витает в облаках, должны быть готовы, спустясь вниз, очиститься от налипающей грязи…
   Я пришла к маме:
   – Мам! А у вас в школе… Что, совсем не было никакого буллинга?
   – Это что такое? Новомодное словечко. Булки, что ли? Продавали в буфете.
   – Ну, это такое… преследование человека. Травля что ли. Если сильное. А, если не сильное, так это вроде как и не травля. А так… просто что-то неправильно.
   – Тебя что, травят в школе???
   Мама схватилась за сердце.
   – Меня – нет. Да не волнуйся. Ни меня, никого не травят. Я так, теоретически. Помнишь… Ты говорила, что у вас в школе над людьми не смеялись по национальному признаку! А по какому-нибудь другому признаку смеялись? Все равно же, наверно, прикалывались над кем-нибудь? Шутили. Немножко…
   – Нет-нет. Не помню. Ничего такого. Ты ведь скажешь мне, если что-то? Да???
   – Скажу, конечно.
   Я вернулась в свою комнату.
   Все книги нашей семьи собраны в моей комнате в гигантский шкаф с застекленными дверцами. Он длиной в целую стену. Шкаф папа сделал сам. Мои родители покупают уйму книг (мама в основном для моей учебы), а две трети этой домашней библиотеки достались маме по наследству от моей бабушки-учительницы.
   Почему книги разместили у меня? Подозреваемый здесь мной расчет родителей работает на сто процентов. Едва я захожу в комнату, эта распечатанная на бумаге мудрость мира укоризненно взирает на меня из-за стекол, как из-за очков, и призывает, словно надпись на маминой советской перьевой ручке для начальной школы: «Учись на отлично!»
   Я достала из книжного шкафа мамин школьный альбом с еще черно-белыми фотографиями. Только одно фото было цветное. Снимок маминого десятого выпускного класса.
   На этой фотке я разглядела черноволосого и черноглазого парня, улыбавшегося, как наш Спартак, – наверно, это был Гурик Маградзе. Самая красивая девочка была, видимо, Таня Мирошник. Лица у всех выпускников выглядели веселыми. Может, правда тогда им всем жилось хорошо?
   Я закрыла альбом. Рядом на книжной полке – привычная пластиковая коробочка с прозрачной крышкой. Не лежит, а стоит, прислоненная к корешкам книг. На красной бархатной подложке внутри – мамина школьная медаль. Она тоже глядит на меня каждый день, едва я сажусь за письменный стол, круглым серебряным укоризненным глазом. Надпись вдоль края медали переводит этот немой укор в слова, напоминая, что мама получила эту награду «За успехи в учении, труде и за примерное поведение».
   Рядом с медалью между книжками торчала какая-то небольшая картонка. Наверное, она всегда была там, но я на нее внимания не обращала. Книжки из поучительного шкафа я, понятное дело, доставала нечасто. А медаль вообще лишала всякого желания глядеть на ту полку. Но в тот день у меня было особое настроение: мне хотелось узнать побольше про мамину школу. Поэтому я с любопытством потянула за край картонки и вытащила ее.
   Это оказался архивный документ. Мамин аттестат о среднем образовании 1988 года. Обложка с тиснеными буквами и бумажный вкладыш с отметками. Русский, лит-ра, алгебра, геометрия… Сплошные пятерки. Вдруг я наткнулась на одну четверку. Точно! У мамы же не золотая медаль, а серебряная. Интересно! И на каком же школьном предмете споткнулся мой образец для подражания? Почему-то раньше я маму об этом не спрашивала.
   География????
   Вот уж я удивилась!
   Нет, я понимаю, что можно не понимать – ну, вы понимаете, что! Иностранный язык, например – он ведь нам неродной и поэтому сложный. Алгебру или геометрию можно не догонять тем, у кого гуманитарные способности. Или, наоборот, – технарю можно русский недоучить. Но география??? Это второстепенный предмет всех в мире школ во всех веках! Чтобы получить пятак по географии, достаточно сдать реферат.
   Я с любопытством подошла к маме и протянула ей аттестат с четверкой.
   – Мам, ты что? Не смогла сдать географию? У тебя конфликт, наверное, был с учил… тельницей? Расскажи!
   Мама вдруг смутилась. Очень.
   Мне стало еще любопытнее.
   – Ма-ам?! Если ты откроешь свою проблему, то этим поможешь… мне! Вдруг у меня проблема будет такая же! А ты меня предупредишь!
   Я знала, чем воздействовать на свою маму. И она сдалась.
   Оказалось, мама… нарочно получила единственную четверку! По географии.
   Учительница ей сто раз предлагала написать реферат, чтобы исправить отметку. Но мама отказалась.
   – Я боялась…
   – Чего?! – не поняла я.
   – Что, если я буду круглой отличницей, меня… станут дразнить зубрилкой.
   Я прямо рот раскрыла. Ничего себе! Испортить аттестат из-за…
   – Ага! Значит, и у вас был школьный буллинг! – вдруг сообразила я.
   – Да нет. Меня бы чуть-чуть подразнили и всё. Но я этого не хотела.
   Мама так смутилась, что отправила меня как будто прям очень срочно в магазин. С глаз подальше.

   Я вышла на лестницу. Внизу у окна стоял и глядел на улицу Вадик Левенштейн. Вадик живет со мной в одном подъезде, этажом ниже, на четвертом. Лифта в доме нет – хрущевка. Миновать Вадика было нельзя.
   Я хотела сначала пройти молча. Я уже говорила – в нашем классе девочки с мальчиками после начальной школы постепенно перестали разговаривать, так что дело было не в Вадике лично. Но, проходя, я взглянула на него сбоку. Он даже не шевельнулся, хотя слышал звук открывшейся и закрывшейся двери и мои шаги. Вид у него был какой-то… замороженный. Понятное дело – выскочил на площадку в свитере, без куртки. В приоткрытое почему-то окно дул холодный ветер и даже наметал снежок. Третья четверть, однако. Январь. Я подумала: в конце концов Вадик – один из пятерых ребят, кто учится со мной с первого класса…

Синдром ружья

   Мы с Вадиком простояли на этой площадке, наверное, час. Закрыли окно. Говорили обо всем. Наверное, у обоих накопилось, о чем поговорить. Телефоны мы оба оставили дома, так что целому миру до нас не было дела…
   Вадик – реальный гений. Знает в сто раз больше училок. Когда-нибудь за что-нибудь он получит Нобелевскую премию.
   Вадик умеет анализировать. На мой рассказ о разговоре с мамой он ответил, что, наверное, в школах СССР поддразнивали отличников, потому что отличная учеба не вела к особому успеху в жизни: ведь при социализме абсолютно все взрослые имели работу с совершенно одинаковой зарплатой и бесплатное жилье от государства. А в наше время отличников не дразнят: те поступят в вузы бесплатно и у них больше шансов найти высокооплачиваемую работу. Значит, они успешны. «И наоборот, – сказал Вадик. – В СССР не дразнили по…, – он замялся…. – национальному признаку, потому что с помощью государственной пропаганды был сформирован такой менталитет. Книжки там, песни про дружбу народов. Если такое читаешь с детства, оно невольно внедряется в голову. Учителя в школе вели пропаганду. Вон ты говоришь, твоя мама стенгазету рисовала. Про пятнадцать республик, пятнадцать сестер. Но она же не сама рисовала. Ее наверняка классная заставила. А классную – директор. А директора – комитет по образованию или что там у них было. Ну, и дальше по ступенькам вверх по лестнице…»
   – Стенгазеты, да… Маму послушать: в советской школе прям каждый ученик что-нибудь делал, – сообщила я. – Сейчас попробуй заставь кого-нибудь стенгазету нарисовать!
   – Да, мои родители тоже рассказывали. Что в школе много было мероприятий. Вообще я размышлял: государственная советская машина организовала в школе гениальную систему. Могу поделиться. Если тебе интересно.
   – Валяй! – согласилась я. Я тянула время – не хотелось возвращаться домой.
   – Из рассказов родителей я сделал такой вывод. Сплоченность школьного класса в СССР – помимо пропагандистской лестницы от учителя до самого верха – основывалась на четкой организации. В начальной школе собирали малышей в так называемые октябрятские звездочки: группы по пять-четыре человека. И те участвовали в мероприятиях всей звездочкой. В среднем звене октябрят принимали в пионеры. Это было серьезнее, людей примыкали друг к другу еще крепче. Проводилось собрание, на котором каждый ученик в классе выбирал себе какую-нибудь должность. Обязательно каждый! Не был упущен ни один человек. И каждому давалась своя власть. Он мог быть, например, физкультурным организатором – тогда он собирал ребят на матчи и другие соревнования. Или культмассовый сектор – если я правильно помню название – два – три человека этого сектора организовывали школьные вечера с дискотеками, например. За сбор макулатуры и металлолома тоже отвечали конкретные люди из класса. Политинформатор отвечал за подготовку выступающих еженедельно с политинформациями. Они рассказывали, что происходит в мире, зачитывая отрывки из газет. Интернета ведь не было. Мой папа, кстати, был политинформатором, – слегка улыбнулся Вадик. – Теперь смотри, что получается: каждый ученик имеет свой кусочек власти и постоянно организует на какое-то дело остальных ребят. Каждый из тех тоже имеет свою власть и организует всех уже на другое дело. Над всеми ними – училка-классная, которая всё это контролирует. Ну, и над училкой дальше вверх по лестнице… Потому что все эти мероприятия были в каждом классе, каждой школе каждого города всей страны. Я открыл для себя и хитрость этой системы. Система имела вид добровольности. Ведь каждый ученик выбирал себе свою должность в классе сам. Причем в начале следующего учебного года он мог сменить эту должность на другую по своему желанию. А то, что эти должности кто-то разработал для всей страны – упускалось из виду. Быть октябренком, потом пионером, потом комсомольцем воспринималось так же естественно, как звонки на урок и с урока в школе, так же принято, как принято, например, выходить на улицу не голым, а в одежде. И каждый, кто давал себе повязать красный пионерский галстук, не задумывался о том, что красный галстук навязан сверху…. Получился каламбур…
   – И, главное – мне сложно решить однозначно, хороша эта система или плоха, – задумчиво продолжал Вадик. – С одной стороны – советский режим был плох, потому что людей заставляли жить в жестких навязанных рамках. С другой стороны – люди тогда чувствовали себя вместе. И потому более защищенными. Теперь у нас всё наоборот. Мы чувствуем свободу. И полное одиночество… Сменилась эпоха. Вместо одной пришла другая. Как зима сменяет осень. И дело не в том, как эпохи называются. А в том, как люди себя в них чувствуют.
   Вадик помолчал.
   – Одиночество – это да! – откликнулась я. – Такое ощущение, что всем на всех абсолютно пофиг! Моя мама говорит: раньше классные руководители обязаны были ходить домой к ученикам, смотреть, как они живут. А нашим классным на нас плевать. Миланка говорит – за классное руководство доплачивают копейки. Поэтому единственное мероприятие, которое проводят классухи – раз в четверть сходить в музей. Это прям фишка у них! Причем абонемент за наши деньги. В СССР еще учителя бесплатно помогали отстающим после уроков, – вспомнила я мамину информацию. – А не предлагали платное репетиторство. А классные заставляли учеников навещать больных! Если кто заболел, нужно было идти к нему домой, рассказывать, что было в классе, и передавать домашнее задание по всем предметам.
   На этих словах я умолкла. Потому что вдруг вспомнила: Вадик, кажется, уже давно не приходил в школу. Неделю… Или две? Или три? Я не обратила на это внимания. Только когда не сделала домашку по инглишу, подбежала до урока к парте Вадика и обнаружила пустое место…
   Вадик сосредоточенно смотрел в окно.
   – Сосед по парте! Сосед по парте должен был идти к заболевшему передать домашнее задание! – поскорей уточнила я. И добавила, искусственно бодро: – А теперь-то всё проще! Есть Дневник. ру и всякие соцсети, и мессенджеры… Разные современные возможности!
   С Вадиком в течение этого года постепенно перестал общаться весь класс. Только списывали у него охотно. А чтобы подойти поговорить – ни один не решался. Ему не объявляли бойкот, как Алле Селивановой. Просто игнорировали. Как будто все вдруг открыли, что Вадик заражен какой-то опасной болезнью, и лучше к нему не прикасаться. Так что вряд ли хоть один человек передал ему за эти недели домашку по соцсетям или позвонил или воспользовался другими прекрасными современными возможностями. А в Дневнике. ру училки часто выставляют не те задания, какие дают на самом деле. Или те, какие надо, но с опозданием на несколько дней. Да и не в заданиях вообще дело…
   Я внутренне скорчила сама себе отчаянную рожу и спросила Вадика:
   – Тебе помощь не нужна?
   Я спросила это, имея в виду домашку. Но Вадик всё смотрел в окно, за которым наступали сумерки и падал такой густой снег, что люди и предметы превращались в тени, и думал о чем-то другом. И ответил потом как будто не на мой вопрос. А, может, на мой?
   – Наше время следовало бы назвать эпохой одиночества. Незащищенность. Страх. Постоянный, ежедневный, как утренний кофе, стресс. Теперь игнорят, наверное, злее, чем раньше. И по большему количеству причин. Мой папа – еврей, но его не дразнили в советской школе. Твоя мама права. За что дразнят теперь? За всё! Ищут любые уязвимые места. Бедность, например. Все общество стало злее, и дети тоже.
   – А толерантность? Нас же к ней все вокруг призывают…. И в школе тоже иногда училки говорят…, сказала я голосом, слегка осипшим от порыва то ли ветра, дунувшего в приоткрывшуюся форточку, то ли совести.
   – Мы обсуждали тему толерантности недавно с папой. И я с ним полностью согласен, – отозвался Вадик. – Папа говорит: «толерантность» – искусственно придуманное слово. А искусственное слово отражает искусственное понятие. Толерантность – это вроде как терпимость. Но вдумайся в слово «терпимость». Оно произошло от слова «терпеть». Как правило, то, к чему нас призывают быть терпимыми, нас раздражает. Разве не так? Толстый пассажир в самолете занимает половину кресла соседа – сосед должен быть толерантным. Почему? Разве его права здесь не ущемлены? Мигранты совершают преступления в Германии – немцев призывают быть толерантными. Но разве мигранты не должны, как и все, соблюдать закон?
   Папа говорит: толерантность – разменная монета, у которой сияет, ослепляя глаза, одна сторона – свобода, но порой стёрта оборотная сторона – ответственность. Как часто у того, к кому нас призывают быть толерантными, нет ответственности, нет совести, нет раскаяния! Я не хочу быть толерантным к Брейвику, который расстрелял семьдесят семь человек, а теперь, сидя в тюрьме, кричит, что он ущемлен в правах, потому что ему подали негорячий кофе и мало каналов по его личному телевизору! В русском языке есть другие слова – «милосердие», «жалость». Папа говорит: если ты не можешь при разборе конкретной ситуации поставить знак равенства между «милосердием» и «толерантностью» – тебя обманывают. Папина фраза: «Каждый раз, когда меня призывают быть толерантным, я понимаю, что здесь скрыто ущемлены чьи-то права».
   Толерантность искусственна и нам навязана, точно так же, как была навязана пропаганда в СССР. Милосердие же естественно и идет от души человека. Я милосерден к инвалиду, потому что так говорит мое сердце. Но я не буду милосерден к тому, что ребенок кричит в самолете два часа полета, а его мамаша в это время болтает по телефону. Пускай меня обвинят в нетолерантности. А я скажу: эта мамаша должна быть ответственна!
   Я сам, уже без папы, открыл для себя вот что. Тот, кто придумал толерантность, сделал это для того, чтобы оправдать плохие поступки. И придумал очень хитро. Какие-то хитрые психологи-пропагандисты взяли и смешали в одну кучу с общей табличкой «толерантность» две вещи. Первая – то, что человек делает плохо, неправильно, то есть делает то, что от него зависит. Это – какой-то человеческий порок. А вторая вещь – то, что от человека не зависит, например, национальность. И, когда человека обвиняют в каком-то пороке, приверженцы толерантности кричат, что это равно обвинению в цвете кожи. Эти их слова абсурдны. Это обман.
   – Ну да, – согласилась я. – Помнишь, в четвертом классе у нас был День толерантности в школе? И нас заставили рисовать плакаты. И кого мы нарисовали? Кто-то – негра, а кто-то – девицу в колготках в сеточку и мини-юбке, которой парень дает пачку долларов. А еще наркомана, и алкаша и…
   – Я помню. Родители тогда прибежали возмущенные к директрисе. О чем же я говорил? Национальность, как цвет волос – то, что дается человеку от природы. А вот то, что человек делает со своей жизнью сам – это другое дело. Чтобы относиться к человеку другой национальности нормально, не нужно быть толерантным. Или милосердным. Нужно просто быть человеком.
   – Да, наверно. Мой папа говорит, наше поколение очень разболталось из-за этого. Из-за того, что все качают права. И никто не говорит об обязанностях и ответственности. Моя мама с ним согласна. Она говорит: невозможно представить, чтобы в школе СССР ученик принес ружье и стал стрелять в одноклассников. Помнишь, в новостях передавали? – вспомнила я.
   – Я это называю «синдром ружья», – непонятно отозвался Вадик.
   – Что за синдром ружья?
   – Я как-то сюжет смотрел. По познавательному каналу. Устроили эксперимент. Ехала легковая машина. У заднего стекла на полке было специально положено большое ружье. Его хорошо было видно машине, едущей следом. На перекрестке машина с ружьем останавливалась. И стояла, пока следующая за ней машина не начинала сигналить.
   – И в чем суть эксперимента?
   – В этом эксперименте пускали и другую машину. Без ружья. Та тоже останавливалась на перекрестке. И следующая за ней машина ждала-ждала и тоже в конце концов начинала сигналить. Так вот. Угадай. Кто начинал сигналить раньше? Те, кто ехал за машиной, в которой было ружье? Или те, кто ехал за машиной, где ружья не было?
   – Я думаю, вариант «без ружья», – уверенно сказала я. – Они должны были испугаться ружья. Мало ли, какой идиот там едет – вдруг выскочит и выстрелит?!
   – С ружьем! – ответил Вадик. – Вот такой парадокс! А вывод ученых следующий. Вид ружья провоцировал агрессию у людей.
   Он помолчал и добавил:
   – А ты представляешь, сколько ружей мы видим ежедневно по телевизору и в инете? Можно сказать – с ружьем ходит теперь каждый.

III. Переворот

Чужие шорты

   На один из уроков физкультуры физручка велела нашему пятому «А» снова принести форму. Видно, директриса все-таки что-то начала подозревать насчет физручки. Действительно: все классы уж слишком аккуратно выглядели после этих уроков, да и нормы ГТО два человека из всей школы изъявили желание сдавать. Но в тот раз у директрисы что-то не получилось, она не пришла. Так что мы, девочки, опять сидели на скамейках, только в форме, а мальчики играли в волейбол.
   Перемена после физ-ры была длинная, все успели переодеться, пообедать в столовой, и еще оставалось минут шесть-семь до следующего урока.
   Тогда Ванька Петров придумал забаву: пинать по классу чьи-то шорты. Физкультурная форма у нас единая, у всей школы: черные шорты и белая футболка. Физручка тут проявила принципиальность: форма должна быть одинаковой, заявила она. Так что родители нам всем эту форму заказали.
   – Это чьи шорты? – спросил Ваньку, прежде чем их пнуть, Ванькин друг Костя Печенкин.
   – Жидовские! – ответил Ванька и кивнул в сторону Вадика Левенштейна. – Недалеко от его парты валялись.
   – Ребзя! Вечный Жид штанишки потерял! – завопил Костя, и шорты, наподобие мячика, полетели от ноги до ноги по всему классу. Мальчишки веселились. Девочки в этом участия не принимали, но некоторые хихикали. Только не я.
   После разговора на лестничной площадке мы с Вадиком Левенштейном в школе по-прежнему не здоровались, потому что в нашем классе все девчонки не здоровались с мальчишками. Но Вадик мне написал Вконтакте. Я ответила. И мы начали почти каждый день переписываться…
   …Сейчас обижали моего друга. Я вдруг поняла, что Вадик стал за это время мне другом. Но что я могла сделать? Я, девочка, против кучи мальчишек, озверелых, почувствовавших себя охотниками?.. Я не могла взглянуть в сторону Вадика…

   …Шорты уже превратились в запыленную тряпку и из черных стали темно-серыми. От ноги Ваньки Петрова они нечаянно отлетели к Миланке. Та наступила на шорты носком розовой туфельки. Запыхавшиеся мальчишки остановились.
   – А давайте… – Милана поглядела на Ваньку задумчиво… Только лидеры стаи, такие как Королева и Ванька, могли нарушить негласный запрет на общение между мальчиками и девочками. – Давайте объявим бойкот Вечному Жиду! – неожиданно предложила Милана. И засмеялась.
   – За что? – не глядя на нее, спросил Ванька.
   – Просто так, – очаровательно улыбнулась Королева. – За то, что он – жид.
   На этой фразе прозвенел звонок. Последний игрок, которому перекинула ногой шорты Миланка, запинал их в угол класса.
   И тогда в полутишине Вадик Левенштейн объявил:
   – Это не мои шорты. Мои в сумке.
   Несколько секунд это сообщение переваривали. Потом все, особенно те, кто недавно пинал шорты и веселился, с озабоченным видом полезли в свои сумки.
   Ванька Петров достал свои шорты и облегченно громко сказал в сторону Вадика:
   – Фу! Мои на месте! А то досталось бы тебе, жидёнок!
   Костя Печенкин, убедившись, что его шорты на месте, поддержал Ваньку:
   – Ух и хитрые же вы, жиды! Чего ж ты молчал, что не твои?? Может, правда, ему бойкот объявить, а, ребзя?
   В класс вошла учительница. Ребята перестали рыться в сумках.
   Я уже минуту назад полностью обыскала свою.
   Я очень несобранная и неаккуратно укладываю вещи. Видимо, когда я доставала учебник к уроку, не заметила, как что-то выпало.
   Шорты, которые пинали по классу, были мои.

На арене

   Несколько дней Вадик не писал мне Вконтакте. Я очень обрадовалась, когда, наконец, от него пришло сообщение. Выглядело оно загадочно: «Приходи в субботу в 14.00 во Дворец спорта. Лучше пораньше».
   Зачем, он не объяснил. Я после недавнего случая с шортами чувствовала себя неловко и не стала ни о чем спрашивать. Просто приехала во дворец в субботу в полвторого.
   Вадик ждал меня у входа. Коротко поздоровался и махнул рукой, чтобы я шла за ним.
   Он провел меня на верхнюю трибуну большого спортзала. Народу тут столпилось – яблоку негде упасть, как сказала бы наша историчка Наталья Федоровна. Как во всех огромных спортивных комплексах, здесь везде было постоянное движение, гул голосов, под высоченным потолком гулял похожий на ветерок воздух, и пахло резиной. Какой-то крепкий мужчина рядом со мной крикнул:
   – Начинается!
   Все посмотрели вниз, и я тоже. На полу спортзала в самом центре был нарисована широкая красная окружность, в ней – желтый большой круг, а внутри желтого круга – красная серединка, словно большая точка. На этот желтый круг вышли какие-то двое мальчишек. В борцовской форме, один – красной, второй – синей.
   И вдруг во втором борце я узнала Спартака…

   Я еще ничего не успела осознать. Прошла всего минута. Соперник Спартачка лежал на полу с притиснутыми лопатками. Зрители кричали: «Туше»! И судья поднял руку нашего Спартака вверх вместе со своей рукой.
   Внизу в некотором отдалении от желтого круга с красной серединкой собралась особенная плотная небольшая толпа. Там стояли, сидели на спортивных скамейках, полулежали на спортивных матах и просто на полу, переходили с места на место, вскакивали, с азартом показывали руками на борьбу взрослые и ребята возраста Спартака. Несколько мужчин так пристально наблюдали и реагировали на каждое движение во время поединков, что я поняла: это папы борцов. В этой маленькой особенной толпе я еще заметила двоих малышей лет пяти. Они, восторженно глядя на бой в желтом круге, вдруг весело навалились друг на дружку и, как два играющих неуклюжих щеночка, начали тоже бороться… У нашего Спартака были поклонники! И не только эти два малыша! Глаза всего зала были прикованы к тому, что происходило внутри желтого круга! Многие хлопали…
   …Потом были громкие аплодисменты, и наш Спартачок, особенно маленький в этом огромном зале, с обычной широкой и застенчивой улыбкой, только не в синем школьном костюмчике, а в синей борцовской форме и без очков, стоял на высшей ступеньке пьедестала почета.
   Спартак, чью труднопроизносимую фамилию уверенно выговорили в микрофон, был объявлен чемпионом города по вольной борьбе в возрастной группе 12–13 лет.
   Я обернулась – Вадика рядом уже не было. Я вспомнила, что он дергал меня за руку, но в тот момент я смотрела на Спартачка и отмахнулась. Вадика я увидела уже внизу, в той особенной толпе недалеко от желтого круга. Я тоже спустилась в спортзал, но подойти к окруженному людьми Спартачку оказалось невозможно. Хорошо, что я успела сфоткать его на пьедестале почета, пока была на трибуне…
   К Спартачку пробилась сквозь толпу корреспондент местного телевидения. Я слышала, о чем она его спросила:
   – А как Вы, Спартак, учитесь в школе?
   – Я учусь здесь. В спортивной школе. А там, в другой школе, я только на уроках сижу. Я ту школу не вижу, не слышу. Сразу бегу сюда. Здесь я живу! – ответил он…

   …Дома я плюхнулась за ноут. В голове был хаос. Хотелось просто сесть в своей комнате и уставиться по привычке на экран, чтобы хоть в чем-то ощутить стабильность.
   Мама тихонько прошла за дверью моей комнаты, наверное, на кухню.
   Мамина серебряная медаль и аттестат с полки над моей головой исчезли. Видимо, мама их куда-то убрала. Она так и не поговорила со мной после прошлого откровения о своих школьных страхах. И даже старательно избегала этой темы.
   Я вдруг подумала, что если б мама узнала от меня про бойкот Аллы Селивановой и то, как мы обижали Спартачка, она никому не рассказала бы. Никому.
   Перед моими глазами встало мамино растерянное лицо, когда она услышала от меня про Вадика и Машу. Я вспомнила ее тихий, робкий голос: «Нет, я не верю! Глупости какие!!!»
   Но всё дело было в том, что она ПОВЕРИЛА.

   Я снова взглянула на экран ноутбука. Зашла в группу «Приколы о Спартачке». Загрузила свое фото: Спартак на верхней ступеньке пьедестала почета.
   И подписала крупными буквами: «МОЙ ОДНОКЛАССНИК СПАРТАК – ЧЕМПИОН ГОРОДА ПО ВОЛЬНОЙ БОРЬБЕ. Я ГОРЖУСЬ ИМ!»
   Снова прислушалась к почти беззвучным шагам мамы на кухне. И приглушенному – она даже это делала робко – звяканью ополаскиваемых под краном ложек и вилок.
   Я решительно добавила под своим постом:
   «Я выхожу из группы «Приколы о Спартачке». Мне стыдно за всех нас. И стыдно уже давно. За то, как мы поступаем со Спартаком, Аллой, Машей и Вадиком. Победа Спартака только помогла мне стать смелее.»
//-- * * * --//
   В ноутбуке быть смелым легче, чем в жизни.
   На следующее утро в нашем классе первым был урок истории. Когда я вошла в кабинет, оставалось минут десять до звонка. Я наткнулась, как на нож, на злой взгляд Королевы.
   «Сейчас будет то, чего я… боялась», – подумала я.
   Я боялась того, что, если пойду против всех, бойкот объявят и мне. Я поняла, что боялась этого не теперь. А раньше. С того дня, как Алла Селиванова сломала планшет, и тогда, когда начали обзывать Вадика и Машу. Я боялась этого, когда Спартак стоял у доски со словом «РАБ» на спине. И во время чаепития с Подкидышем. Но теперь, когда я поняла, что боялась этого, страх вдруг отступил от меня.

   Милана с подружками перегородили мне дорогу. Я остановилась перед всем классом. Кто-то болтал; часть ребят умолкли и начали прислушиваться. Учительницы еще не было. Кристина, подружка Королевы, встала в коридоре у двери.
   Милана сказала мне довольно громко:
   – Ты чё? Против кого ты вздумала пойти?! Тихоня! Глупая курица! Я же тебя сотру.
   И внезапно толкнула меня плечом.
   В классе стих весь шум. Народ смотрел на меня с чужими лицами. У меня была в классе единственная подруга, Рита. Ритка бы меня поддержала! Но она ушла после четвертого в другую школу, на биологический профиль, которого у нас не было. Моя мысль зацепилась сейчас за этот проклятый биологический профиль, от которого оказалась зависима моя жизнь. Я одиночка, думала я в отчаянии. Я действительно тихоня. В учебе середнячок. По внешности тоже. Никому не нужная. Всегда незаметная. Миланка права.
   Я посмотрела на свою соседку по парте, Лизу Круглякову. С Лизой я учусь с первого класса, а сидим мы вместе с тех пор, как моя подруга Рита перешла в другую школу. Лиза с напряженным видом отвернулась к окну, как будто видела там что-то интересное.
   Ребята молчали. В воздухе повисло ожидание. Наверное, так любопытная толпа римлян разглядывала арену с гладиаторами.
   Теперь я смотрела отчаянно прямо Миланке в глаза. Всё, что я могла – это не опустить взгляд. Я вспомнила, как в документалке про макак обезьяна-отверженная отвела глаза от макаки-лидера. «Животное отводит глаза в сторону. Тем самым оно показывает свое уважение и признает лидерство второго животного»… Ну нет уж! Я – не Поппис! Пусть я не лидер. Но я – это я. Мне все равно, кем меня считают в этой стае. Я остаюсь собой. Пусть Милана прямо сейчас толкнет, уронит меня на пол, побьет, что она там может еще сделать? Но я не отведу взгляд. Наверное, так поступают затравленные, но смелые зверьки, до последнего держа оборону. Это сравнение тоже задержалось в моей голове, как будто отвлекая мозг от страшного.
   – Гляньте, люди добрые! Она на меня еще смеет смотреть! – удивилась Миланка. – Слушай, ты!
   Прошло, наверное, всего полминуты с того момента, как Миланка с подругами окружили меня. А я думала: почему нет звонка, ведь было десять минут до урока, почему звонок не звенит? И тут позади Миланки с последней парты поднялся Вадик Левенштейн.
   Я увидела его, тоже отчаянный, взгляд. Он, конечно, боялся. Не Миланки, наших пацанов. Но поднялся на помощь мне, хотя я сама в тот день, когда по классу пинали черные шорты, не сказала ни слова…
   Вадика опередил чей-то голос.
   – Не трогай ее!
   В дверь класса вошел Спартак.

   Королева, видимо, вспомнила в этот момент, что Спартак – чемпион города по вольной борьбе. Она не отступила, но мелкие хищные глазки ее забегали.
   – Я не хочу, чтобы ты ее трогала! – объяснил Спартак. Он не улыбался своей обычной застенчивой улыбкой, а серьезно смотрел на Милану.
   – Да правда что! Вы, бабы, совсем края потеряли! – заявил неожиданно с последней парты наш главный двоечник и хулиган Ванька Петров. Ванька к нам перешел из Миланкиного бывшего класса. Миланка, видно, его характер лучше всех нас знала, потому что закусила губу и смолчала.
   – Хватит на всех гнать, крашеная! Какой-то бойкот еще придумала вон той! – Ванька кивнул на Аллу Селиванову. – И нас еще к этому делу примотала! Ты кто такая, чтоб я под тобой ходил? Ты, Спартак, пацан правильный. Молодец! Хорошо сказал! – подытожил Ванька.
   Среди зрителей поднялся небольшой и явно одобрительный шум. Ванька в классе авторитет.
   Я отодвинула Милану. Та, не зная, что делать, дала мне пройти.
   Я подошла к Алле Селивановой, с которой рядом никто не сидел уже почти три четверти. Положила свои вещи и села к Алле.
   – Всё! Слышь, ты, барби! – лениво обратился Ванька к Милане. – И прочие куклы! Кончился ваш… этот…, – он замялся, подбирая слово.
   – Матриархат! – сказал сидевший через проход от Ваньки, за нами с Аллой, Вадик Левенштейн.
   – Он, – подтвердил, не взглянув на Вадика, Ванька. – Кстати, Спартак, брат! Поздравляю! Первое место в борьбе – круто!
   – Да, респект! – неторопливо поддержал со своего места Ваньку Макс Белопольский, не обращаясь, однако, к Спартаку по имени. – Если дальше постараешься, ты в любой вуз можешь поступить. Посмотри в инете на будущее, на каких основаниях берут спортсменов.
   – Главное, понимаешь, чему удивляюсь, Спартак! Как ты ни разу за всё это время в глаз не дал… некоторым из присутствующих! – Ванька подмигнул классу. Мальчики засмеялись, смотря на то на Спартака, то на Ваню с каким-то льстивым выражением. Девочки выглядели смущенными. – Ну да! – сам себе объяснил Ванька. – Вам же, спортсменам, нельзя, наверно. Драться. Лишат… того…
   – Дисквалифицируют, – опять сказал Вадик. Ваня кивнул, но, как и в прошлый раз, не посмотрел на него.
   – За что в глаз давать? – улыбнулся Спартак. – Мне ничего не делали. Шутили немножко. Глупые люди шутили. Прощать надо. Мне ее жалко. И ее, – он показал на меня и Аллу. – Почему она одна всегда сидит? Никто с ней не говорит почему? Обидит их кто еще – в глаз дам. Пусть квалифицируют.
   И он опять улыбнулся.
   – Предлагаю дружбу, брат! – заявил Ванька Петров Спартаку. – Мы с тобой… ого! Наведем порядок! Ну-ка, свали! – велел он Миланке, подойдя к Спартаку. Та попятилась.
   Кристина, подружка Миланки, неожиданно крикнула:
   – А давайте Миланке бойкот объявим! За то, что она Алле бойкот объявила! Я с самого начала была против, Спартак, учти! Ты, Миланочка, вообще никакая не королева! Твой богатый папочка давно не живет с вами! Он ушел к молодой! А твою маму бросил! Поэтому папочка засыпает тебя дорогими подарками. А твою маму он не любит. И тебя не любит тоже!
   Мы думали, Миланка сейчас разорвет Кристину. Но Королева выбежала из класса.
   Вадик Левенштейн легонько торкнул меня в спину. Я обернулась. Он передал мне учебник истории:
   – Прочитай! То, что подчеркнуто. Карандашом.
   Я прочитала:
   «После долгих лет плена хозяин дал свободу Спартаку. Хозяин назначил Спартака как лучшего гладиатора в число преподавателей школы гладиаторов. Спартак пользовался доверием хозяина и мог теперь жить свободным и уважаемым человеком.»

Конец восстания Спартака

   – Нет! – сказал Спартачок.
   Ванька Петров поднял бровь.
   – Давайте сейчас решим, что никому бойкот объявлять не будем! Никому и никогда! Хватит! И вообще… Будем друг друга уважать! Не надо друг над другом плохо шутить! – пояснил Спартачок.
   «Спартак… мог теперь жить свободным и уважаемым человеком, – машинально дочитала я в учебнике. – Но вместо этого он пошел против своего хозяина. Спартак развернул в школе агитацию и поднял восстание»…

   Повисла пауза. Зрители ждали реакции Ваньки. Так на арене Рима решалась судьба гладиатора: вверх поднимет хозяин палец или опустит вниз; жизнь или смерть?

   – Да не вопрос! – ответил Спартаку Ванька. – Замётано!
   Кристинка льстиво пропищала:
   – А ту группу Вконтакте, Спартак, Миланка организовала! Я из нее давно-о-о уже вышла!
   – Какая группа? – спросил Спартак.
   – Ну, «Приколы о Спарта…» та группа, где разные глупые люди помещали карикатуры… на тебя! Ты ведь из-за этого поднял всё это…, – Кристинка глупо захихикала, – восстание!
   – Не видел такую группу, – ответил Спартак.
   Весь класс завис от удивления.
   – Я на контакты не хожу, – с застенчивой улыбкой пояснил Спартак. – Мне младший брат страничку завел. Но я туда ни разу не ходил. Мне некогда. Я из школы бегу сразу заниматься. До ночи в спортзале.

Снова от меня

   Так пять лет назад закончилось восстание Спартачка.

   Теперь мы учимся в десятом классе, стали взрослыми и солидными людьми. Что же случилось с нами, когда мы были в пятом? Почему все массово сошли с ума? Почти все. Двадцать семь человек из тридцати.
   Об этом мои одноклассники предпочитают не вспоминать. Как сказал мне наш классный гений Вадик Левенштейн, видимо, существует некий закон. Он про него нигде не читал, но, похоже, такой закон и правда действует. Моральная обстановка в социальной группе зависит от ее ядра. Если ядро гнилое, гниль хотя бы частично поражает почти всех. А морально здоровый центр группы оздоровляет остальных.
   Я думаю, понятно, кто теперь моральный центр нашего класса. И несколько новеньких, пришедших к нам после девятого, этого не изменили.
   Наши бывшие лидеры разбежались кто куда. Макс Белопольский переехал с родителями в Москву, поступил в элитную школу и не отвечает бывшим одноклассникам в соцсетях. Милана Королёва перешла из нашей школы в гимназию, ни с кем не попрощавшись. Ваня Петров и Костя Печенкин ушли после девятого в строительный колледж. Они к нам в класс иногда приходят в гости.
   Уже пять лет моя лучшая подруга – Алла Селиванова. Спартак хотел уйти в колледж после девятого, но его отговорил Вадик Левенштейн. Вадик уже пять лет занимается со Спартаком и Машей Баграмян, помогает им изучать русский язык. Ребята стали больше разбираться во фразеологизмах и других подводных камнях нашего «великого и могучего», но такого трудного…
   В финале документального фильма про стаю макак серьезный ураган в лесу, где жили обезьяны, повалил много деревьев, и стало мало пищи. Более сильные макаки отбирали ее. И тогда старая обезьяна Поппис и другие отверженные забрали своих детей и внуков и ушли из этого леса навсегда. Искать другой лес и другую пищу. Больше они не вернулись.
   В семьдесят первом году до нашей эры тёзка нашего Спартачка, великий вождь Спартак, устроив в Риме восстание, вывел тысячи рабов на свободу. Он мог бежать всё дальше и дальше, найти там новые земли, поселиться на них и жить спокойно. Но внезапно Спартак повернул назад. Туда, где много лет провел в плену. Он хотел свергнуть тех, кто держал его в рабстве. Освободить всех рабов до последнего человека. И остаться жить в Риме.
   У всех систем есть три важных свойства. Вот они.
   Свойство системы не есть свойство каждого отдельного ее элемента.
   Изменения в системе передаются волнообразно, от одного элемента к другому.
   Если меняется один элемент системы, меняется вся система.

   О свойствах систем я прочитала в одной из папиных книжек, он программист. Да, я теперь нередко достаю книги из шкафа в своей комнате и, пожалуй, полюбила читать. Размышлять над книгами. Ведь для этого они и пишутся.
   Хотите узнать, какое открытие я сделала, прочитав о трех свойствах любых систем?
   Чтобы изменить систему, к которой принадлежишь, не нужно пытаться изменить систему. Измени себя.

Светлана Потапова Восстание Спартачка