Сначала я придумал чувства в пилюлях

Денис Славиков

   Почему же любовь собственная уберегается и ценится в памяти боле, чем чужая, сторонняя, направленная на себя же?

   Дизайнер обложки Диана Василеня

   © Денис Славиков, 2022
   © Диана Василеня, дизайн обложки, 2022

   ISBN 978-5-0056-9778-3
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СНАЧАЛА Я ПРИДУМАЛ ЧУВСТВА В ПИЛЮЛЯХ

2095 год

Пилюли валялись по полу вокруг меня. Стоя на коленях, я жрал их одну за другой, одну за другой. Я уже давился ими, еле-еле проталкивая их пальцами себе в глотку. Когда же в горле пересохло, и они уже не могли пролезть в пищевод, сверкающий нож был в миллиметре от моего кадыка. Был в секундах от мгновения, когда он вот-вот проткнёт моё пересохшее горло. И спасительная идея родилась… Трясущимися неухоженными руками с отросшими ногтями, под которыми застряла сырая земля, я сделал глубокий надрез чуть выше гортани и сильно прижал его ладонью. Через мгновение рука ослабла и отпала, а из отверстия на моей шее начали вываливаться слипшиеся комки разноцветных пилюль. Я подбирал их один за другим, один за другим я снова запихивал их себе в глотку…

Пролог

Цикл «Тёплых», «Штиль на душе», «Летняя ночь в берёзовой роще», «Первый влюблённый поцелуй», «Боль №8», «На реке под палящим солнцем», «Я в её глазах», «Многое сделано», «Бутыль шампанского на двоих», цикл «Уютных».
Выше вашему взору я представил несколько названий пилюль с чувствами, что будут выпускаться и продаваться в нашем магазине «Твинкл Филингс» на аллее «Аккорд». Это уникальное изобретение в 2091 году прославило меня и двух моих лучших друзей на весь новый мир. Оно принесло нам славу, материальное, счастье и печали, полностью изменив наши жизни, а также стало предпосылкой для создания агрегата времени. Или же более привычными для вас словами – машины времени. Моей самой заветной мечты.

2090 год
Глава I

   Вечером я хранился на влажном песке, пяты щекотали набегающие мини-волны, что отражали уходящий за горизонт пламенный диск. Близ меня на столике лежала пачка сигарилл с зажигалкой, стоял пол-литровый имбирно-лимонный пунш, калился жирник. Я думал о том, как скучно…
   Скучно мне без моих двух дорогих товарищей, которые воевали в нескольких тысячах километров отсюда. Раз в месяц я получал небольшие сводки их боевых достижений и душевных переживаний, и, разумеется, был этому очень рад: рад, что у них всё хорошо… Я ждал их возвращения.
   Скучно в целом. Новые знакомства, в которых я не находил то, что искал: в итоге они медленно затухали и скомкивались в гору под названием «знакомые». Ничего не приносило мне, как бы это правильно сказать, должного удовлетворения, даже скорее, ожидаемого и желанного. Печально было признавать и тот факт, что в какое-то мгновение всё прекрасное осталось в прошлом. Оно постоянно стучалось в моё окно глубокой тёмной ночью и окутывало каждую клетку моего организма, отравляя ностальгическими иглами. Я погрузился в эту одновременно и тёплую, и вызывающую дрожь пучину былых времён.
   Вот именно в этой пучине в голову вцепился вопрос: «Как вернуться туда, где мне комфортно?» В то место, в то время, что сейчас преобразились в огромный размытый сон. Прекрасный сон. Как вернуться?
   Я неспешно собрал свои вещи, предварительно искупавшись в сохранившей солнце воде, и отправился в лабораторию при институте.
   Монотонный гул всевозможного транспорта сопровождал меня всю дорогу до точки назначения. За рулём монокара я чувствовал себя свободнее. Бриз пролетал сквозь мои тёмные волосы, закручиваясь в крохотные спиральки за спиной. Справа от меня простиралось морское полотно, в котором барахтались корабли, лодки и парусники, сла́бо улавливающие весёлые крики людей на побережье. Слева громоздко разместилось детище «Мунградс» – город 2079 года постройки, давящий всё, что в него попадало и попадёт. «Если ты заглянул сюда на огонёк – ты сгорел тут навечно», – как-то так говорил один из наших преподавателей по программированию. Мало того что я застрял в омуте прошлого, я застрял в крепких и беспощадных руках Мунградса.
   На ходу я закурил. Левая рука придерживала прямоугольный координатор, правая плавно мотала сигариллу из стороны в сторону. Между ними: имитатором свободы и имитатором удовольствия – застрял каждый второй здесь.
   Каждый первый застрял в ожидании последнего письма с фронта от того, кого ждёт всем потухающим сердцем, в котором всё ещё тлеет надежда. Война – это дорого, дорого для каждого по-своему. Дорогая цена у всего великого…
   Рассекая влажное воздушное пространство, я вспоминал об учёбе в военной академии, а именно о бальных месяцах, что проводились под новогодние праздники. По вечерам нас собирали в отдельном корпусе и туда же приглашали сеньорит. Сам вечер проходил размеренно и весело: мы репетировали вальс, в приоритете бальный танец. Трёхдольный ритм, закрытая позиция, а также тот факт, что слово «вальс» произошло от немецкого «вальзе», означающее «катающий» – это всё, что я запомнил из терминов.
   Что мне запомнилось больше всего, так это её взгляд. Взгляд Лили, что пронизывал меня каждый раз, как в первый, и заставлял тонуть в приятном тепле.
   За несколько дней до Нового года в резиденции Правительства проходил бал, на котором мы и принимали участие. Валились крупные хлопья снега, было не холодно, так как отсутствовал ветер. Мы прибыли на место чуть раньше наших спутниц. Перед моим взором красовалось по-настоящему грациозное здание, мраморные стены которого были украшены изящными скульптурами античности, а из его огромных вертикальных окон лился мягкий и приятный жёлтый свет.
   На входе нас встретили и сразу же провели этакую пятиминутную экскурсию. На нас действительно засматривались, ведь мы были одними из немногих, кто на мероприятии щеголял в военной парадной форме.
   Меня похлопал по плечу мой товарищ и незаметно глазами показал на вход. Этот жест означал только одно – приехали сеньориты. Я замешкался и тотчас удалился к окну. Ничего страшного, ведь до бала было ещё около половины часа. За окном расположился украшенный ватой лес, прижатый лунным светом, просачивающимся через неплотные тучи. Я стоял и ждал её, именно так нелепо и задумчиво, думая о предстоящей встрече и только о ней.
   Позади, не по плану, раздался смешок.
   – Специально тут уединился, чтобы я соизволила подойти сама? Нахал! – возмущённо произнесла Лилѝ.
   Я смутился, ведь и правда, это именно мне положено встречать свою спутницу. Я обернулся. Платье молочного цвета едва касалось пола; узкую талию окружал белый ремешок; руки согревали атласные митенки; на припудренной шее блистало колье из жемчуга, посредине которого находился большой синий минерал; а в светлых волосах притаилась тёмно-голубая лилия.
   – На что засмотрелся? Не знал, что к декольтированному платью белого оттенка лучше подойдёт массивное колье с синими или красными камнями, но никак не бриллиант, ведь он затерялся бы на светлом фоне!
   – Точно не знал. Прелестно выглядишь, Лили. Я…
   Тут нас прервали и пригласили послушать речь перед открытием бала. Примечательным являлся тот факт, что открывали его мы и ещё несколько пар. Речь я находил скучной и неинтересной. То и дело засматривался на рядом стоя́щую Лили.
   Зазвучала музыка… Поворот, поворот, виск, виск назад, четыре больших круга, два маленьких, и так пару раз.
   Теперь можно было прогуляться за шампанским. Вальс впереди! За милой беседой мы осушили с ней по одному бокалу и не успели заметить, как время подошло к первому танцу.
   В потоке плавных круговых движений мы умиротворённо растворялись в зрачках друг друга, обстановка вне нашего маленького обоюдного мира стиралась и мутнела, звуки были приглушены и тянулись где-то далеко. Я держал её хрупкую талию, боясь отпустить Лили. В завершение мы застыли и простояли на месте, держась за руки. Не важно, как закончился этот вечер, у меня он остановился в изумрудных чистых глазах милой Лилит…
   Это воспоминание сопровождало первое чувство, что я воплотил в реальность в виде пилюли. Я внёс её в цикл «Тёплых».
   Поздней ночью, сидя в мягком кресле в компании двух-трёх стрекочущих за окном цикад, я придумывал способ заключения прошлого в материальный субстрат. Слово «прошлое» для меня являлось идентичным слову «счастье». Не знаю, откуда у меня вообще возникла такая затея. Предположу, что от скуки. И уже через неделю, предварительно проконсультировавшись с несколькими моими преподавателями, я всё-таки нашёл этот способ.
   Диприлучив способом Оттана около двух десятков нужных веществ и гормонов, отвечающих за то или иное чувство, у меня получилось их синтезировать в стеклянной колбочке. Разумеется, верным это было только в теории: на уравнениях, на формулах, цифрах. На практике я проверять ничего пока не собирался, да и этот ингредиент был только половиной итогового продукта. Проблема заключалась в том, что одного вещества было мало: чтобы оно должным образом воздействовало на мозг человека, нужно его, так скажем, присоединить и идентифицировать к конкретным отделам головного мозга. Идея заключалась в следующем.
   Нужные вещества, отвечающие за желанные чувства, вклинивались бы в определённые мосты памяти, предварительно обработанной, и, тем самым вызывали бы полноценное ощущение пережитых конкретных ситуаций заново, как в первый раз, ещё и индивидуально для каждого. Так можно было бы вернуться в прошлое, хоть и ненадолго, но в такое красочное и практически реальное прошлое. Тем самым, желанные чувства стали бы значительно краше и натуральнее.
   Определить положенные отделы, где, например, у меня хранились воспоминания о Лили, я смог, невозможным было – сконцентрировать и синхронизировать их с гормонами в одной пробирке.
   Убив на поиски решения четыре месяца, я совсем не приблизился к успеху.
   Наступила зима, война всё ещё не закончилась, печальных новостей было больше, чем хороших, бюджет сокращался (и это было заметно на инфраструктуре города, на ценах, а главное – на лицах людей).
   Прошло пару недель. Я возвращался с учёбы позднее, чем обычно, так как у меня изрядно поднакопилось долгов по нескольким дисциплинам. Это и логично, с поисками идеи создания нужного механизма я совсем забыл про дела студенческие. Ожидая общественный кар на остановке, я отрубился на несколько минут, и меня разбудил чей-то кашель в толпе рядом. Я вспомнил о военном госпитале.
   Специальные дисциплины в сумме с боевой подготовкой весьма изнуряли как моё тело, так и мою голову, и чтобы хоть как-то отдохнуть – попасть в госпиталь было самой отличной идеей, однако не самой простой. Первая ночь в медицинском учреждении была абсолютным блаженством. После ужина никаких строевых, никаких построений, а только отдых, водные процедуры и отбой. Блаженство улавливалось ещё тогда, когда я просыпался от негромкого кашля какого-нибудь соседа по палате. Никакого резкого подъёма: растянутое пробуждение на несколько десятков минут.
   Это чувство затем стояло на прилавке под названием «Удавшееся утро». Также оно входило в цикл «Тёплых».
   Дома было тепло, но я всё же решил дополнительно разжечь небольшой камин. Добравшись до второго этажа, где и располагалась моя небольшая лаборатория (зато уже не при институте), я поставил виниловую пластинку, чтобы под лёгкие лейтмотивы поразмыслить над задачей, что впивалась и пожирала мою голову последние месяцы. В помещении стояла некая волшебная атмосфера: за окном мерцали фары проезжающих каров, тусклые огни соседних домов медленно протискивались сквозь усердно стремящиеся к теплу земли продрогшие снежинки. Каждая моя клетка безнадёжно скучала и ждала чего-то недосягаемого. Каждая моя клетка думала о том, что она, а, следовательно, и все остальные клетки, никогда не сможет познакомить меня со всеми интересными людьми во всём мире и во всех временах; что она не поглотит все впечатления от каждого в отдельности, впечатления яркие и такие нужные; что её носитель не заглянет во все неповторимые глаза, не уронит в память все уникальные слова, сказанные ему, не притронется ко всем рукам, тянущимся навстречу; что она рано или поздно растворится, не успев воплотить и малейшую часть от всего вожделенного.
   Камин догорал, свет уже утих, винил закончился, мысли крутились вокруг прошлого, когда я заснул…
   Через одиннадцать часов и семь минут я проснулся. Я неспешно встал, закутался в плед и подошёл к рабочему столу, на котором заметил какую-то коробочку. Рядом с ней лежала записка, которая несла лишь одно слово: «эклектика». Я не понимал, откуда она вообще там взялась, да и разбираться совсем не хотелось.
   Я открыл коробку. Внутри лежала небрежно завёрнутая в тряпку непонятная округлая деталь с тремя небольшими прямоугольными отверстиями по бокам и коротким филоном снизу, сверху неё было что-то похожее на крепление. Я верным резким движением перевернул бумажку. На её обратной стороне было пояснение: первый путь – синтетические чувства; второй путь – анализ головных отделов; третий путь – кабель энергопитания на основе обратного тока в шестнадцатой степени; пипка – итог при отрицательной температуре в диапазоне от трёх до семи градусов Цельсия.
   Тут же последний клочок сна исчез, а в голове всё сразу прояснилось.
   Я побежал вниз, чтобы проверить замки и окна – всё было закрыто, никаких намёков на взлом и проникновение.

Глава II

   На календарь упал знаменательный день. После предварительной подготовки прибора к работе его оставалось только протестировать в моей системе. Приступил я к этому поздней ночью в своей лаборатории.
   Оборудование исполнило своё предназначение за несколько секунд и оставило в пробирке пару капель заветного чувства. Одно движение руки отделяло меня от путешествия назад в прошлое, в этот момент меня переполняло чувство радости и счастья: вот оно, я сделал это, я сделал то, чего так долго хотел. Однако эти чувства постепенно осыпались на пол, они стихли, и от них осталось лишь небольшое послевкусие…
   Я засёк таймер, запрокинул руку с пробиркой и выпил содержимое. Эффект дал о себе знать через пару мгновений: веки опустились, и я оказался внутри «Летней ночи в берёзовой роще».
   За ближайшим деревом, опершись на него спиной, стояла и ждала меня Лилит. Холодный свет полной луны застывал на её серебристом платье, которое колыхалось на лёгком ветерке и выглядывало из-за ствола старой берёзы. По мою правую руку луна отражалась в дрожащем озере, на котором близ берега взывали то вверх, то вниз редкие кувшинки с невысокими бортиками. Вдали пересвистывали птицы. Пахло свежестью и водой, воздух был наполнен таинственностью и приятно волновал. Я подошёл к дереву и встал с другой стороны, точно так же опершись на него спиной.
   – Посмотри, сколько звёзд, Тео! Подними голову и попробуй всмотреться в каждую по очереди. Не правда ли, это занятно!
   Я не стал смотреть на космические плеяды. Я поглядывал на свой аксельбант, точнее, на его сверкающий патрон.
   – Лили, все звёздочки не переглядишь за одну ночь, а затем и запутаешься: на какую смотрел, а какую оставил на потом.
   – А вот и нет! Переглядишь за одну, если не отвлекаться.
   – Если не надоест.
   – А как же это надоест? Они же все разные. Одна горит унылым красным, зато отдаёт чудесным розовым; вторая, точно снежинка; третья как турмалин и так далее. Что-то есть такое у каждой, чем она цепляет. Разве нет?
   – Мне достаточно самой яркой. Вон той!
   Звёзды плавно начали смещаться к небесному диску и прятались в нём, озеро поднималось и устремлялось туда же, вся растительность под ногами рассыпа̀лась…
   Я открыл глаза, посмотрел на таймер. Прошло ровно две секунды, а замечательная ночная беседа из прошлого длилась намного больше – это значило только одно: эффект от сотворённой капли выдался на ура. В ту же ночь я принялся изготавливать другие чувства.
   Пролетел почти месяц. За окном таял снег, звенели капели, выглядывало солнышко. В каждом углу сверкала самая долгожданная новость – война закончилась. Весна принесла мир, мир пришёл в каждый дом. Счастье постучалось в каждое сердце, откинув страх и уныние. Однако прошлое оставило и свои шрамы, которые никогда не затянутся полностью.
   Зазвенела дверь. Я неторопливо спустился и открыл её. На пороге стояли они: мои дорогие товарищи. Дѐлио и Ала̀стер расплылись в милой улыбке. Мир замер, внутри всё обдалось приятной теплотой. Я выбежал и крепко-крепко обнял их. Душевный дождь прокатился по моей щеке. Мы рассмеялись, наш смех пронёсся по всей улице.
   Весь тот день мы провели у меня, каждый делился своими достижениями, своими планами, своей радостью друг с другом. К ночи Аластер предложил нам заняться продажей моих волшебных смесей. Начало великого бизнеса было положено.
   В эту ночь, после того как я проводил своих друзей, я совершенно не мог уснуть. Я мечтал о новой многообещающей жизни. С этих минут даже малейшая мысль о скуке не посещала мой разум. Я обрёл мечту, которую превратил в цель: принести всем нуждающимся людям утраченное прошлое, хоть даже на несколько минут, дабы вместе с этим подарить им свет. Огонь для освещения их жизненного пути, огонь для их потухших сердец, огонь для их будущего и настоящего.
   На следующий день мы с Аластером отправились оформлять патент на моё изобретение. В течение месяца мы также занимались получением одобрения от «Организации Здравоохранения», а также и лицензии на оказание медицинских услуг и продажу лекарственных средств. Право на осуществление предпринимательской деятельности оставалось получить на завершающих этапах. Я не собираюсь нагружать вас всей подробной терминологией процесса выхода на рынок и постараюсь использовать слова проще и объяснять наши действия короче и яснее.
   Двадцать первого числа мы проводили время в ресторане под названием «Свито̀ш».
   – Я забронировал нам столик и для начала заказал «Дюшес де Бургонь». Каждому по бутылочке! – воскликнул Аластер, пока нас провожали до столика, продолжая расхваливать этот пивной напиток.
   – Красный фландрийский эль – это дань памяти герцогине Марии Бургундской, популярной исторической личности в Бельгии. Кислятина ещё та! Однако очень вкусно!
   Разместившись, мы развесили свои одежды и принялись разглядывать меню. Через несколько минут нам принесли эль, предложив к нему на выбор красное мясо или мидии в томатном соусе.
   – Мне мидии, – лаконично ответил Делио, поправляя рукою свои короткие тёмно-русые волосы.
   Мы же попросили мясо с гарниром.
   – Мидии принесут через двадцать минут, мраморную говядину подадут чуть позже, – произнёс официант и удалился.
   – Ну что? Здравоохранение дало добро, ждём остальных. Однако есть пара обязательных условий – продажа лицам старше девятнадцати лет и не больше шести пилюль на пациента в месяц, – поделился Делио, несильно ударив кулаком по столу.
   Мы приняли обоюдное соглашение, что делами заключения договоров, бумажной волокитой, юридическими и бухгалтерскими аспектами со мной и от моего имени будет заниматься именно Делио. Благо, образование, которое он успел получить до войны, ему это позволяло.
   Под звон наших бокалов день быстро сменился на вечер, хмель ударил всем в голову, наши разговоры прибавили в громкости.
   – Снова ты покраснел как помидор, Аластер!
   Мою фразочку уловил практически каждый в этом заведении. Дел захохотал так громко, что парочка за соседним столиком сделала нам замечание. А тот факт, что от алкоголя лицо нашего друга впадает в краску, был нам не в новинку, однако смеялись мы над этим каждый раз, откидывая глупые шуточки в его сторону. Но человека с огромной доброй душой это никак не задевало.
   Спустя час нас выгнали, и мы принялись бродить по сумеречным улицам Мунградса, попутно выкрикивая непонятные словосочетания, из-за заплетающихся пьяных языков. Чтобы не кувыркнуться вниз, мы закинули руки друг другу на плечи. Путь домой лежал через набережную, популярную у давнишних аристократов, которые частенько прогуливались там с трубками во рту, попыхивая дорого́й табак, что привозили из-за границы. Фонари зажглись и осветили каждый камушек, уложенный в тротуар, каждый изящный узор металлических ограждений, каждую травинку, просачивающуюся сквозь прохладную землю. На реке редко тянулись катера и электродуговые небольшие лодочки со своими развлекающимися пассажирами на борту.
   Оставшиеся документы были подписаны через полмесяца. Делио через родственников выбил нам местечко под небольшой магазин на аллее «Аккорд» в центре города. Через три дня мы обосновались в помещении: разместили вывески, разложили пилюли на витрины (к каждой из которых прилагалось – название, перечень вызываемых чувств или конкретное чувство, подробная сводка-воспоминание). Я изобрёл пару портативных сканеров головного мозга, и мы разместили их на входе. Принцип их работы был предельно прост: посетитель заходил; один из сканеров за несколько секунд обрабатывал его мозг, отправляя полученную информацию на второй этаж, где и находилась вся система; затем выбранная пилюля-чувство «сливалась» с нужными воспоминаниями покупателя с помощью той маленькой детали, что я нашёл в коробке (назовём её «преобразователь»); в итоге по истечении двух минут и сорока семи секунд нужная пилюля отправлялась к прилавку, где и вручалась гостю ровно за сто юаней. Условие, что на человека разрешено было выдавать только шесть пилюль в месяц, было подкреплено индивидуальностью этих пилюль, так как созданная каждая штука путём сканирования головных отделов и предназначалась исключительно определённому пациенту. Воспользовавшись «чужой» пилюлей – должного эффекта никак не заполучить (эффект будет полностью нейтральным, исключая побочные эффекты совсем).
   Сегодня было открытие нашего магазина «Твинкл Филингс», и мы с Аластером с нетерпением ждали посетителей. Ровно в двенадцать часов дня загремел золотистый звоночек над входной дверью. Дверь открывалась медленно, и, наконец, зашёл усатый дедушка. Постукивая дряхлой палочкой, он прошёл до середины магазина.
   – Что на прилавке, молодёжь? – протянул, покашливая старичок.
   – Ваши чувства, дедушка! – крикнул Аластер. – Самые сокровенные! Какие пожелаете!
   – Эх, дурачьё, – подумав, ответил дед, – ехайте вы лучше отстраивать пограничные грады.
   Он развернулся и, оказавшись на улице, хлопнул дверью, несильно – на что хватило его старческой моготы.
   – Я уверен, он ещё вернётся, Тео! Вот увидишь!
   – Я знаю. Да ещё и скупит три пилюли за раз!
   Мы рассмеялись. Смех Аластера всегда был заразительным с первых мгновений.
   – Вот как тебе вообще в голову пришла такая идея? Создать эти волшебные пилюли со всякими чувствами внутри…
   – От скуки, исключительно от скуки. Однако, когда мы решили устроить из этого бизнес, я загорелся желанием подарить людям хоть какое-то счастье, в котором я когда-то нуждался сам. Я хочу вернуть им прошлое, Аластер. Я хочу, чтобы они прочувствовали заново то, что для них было приятно.
   – Ты же читал Фицджеральда. Нельзя вернуть прошлое. Забыл, а?
   – Нет-нет, это «Великий Гэтсби», я помню. Я ведь только попробую. А ты не хочешь сам оценить всё-таки пилюлю? Например, сегодня вечером, после закрытия?
   – Тему переводишь. Ну ладно! Попробую я эту твою штуку. Испытания ведь прошла…
   Кроме дедушки и малюсенькой птички, стучавшейся в одно из четырёх окошек нашего магазина, посетителей сегодня не было. Я затворил дверь, и мы поднялись на второй этаж. Аластер приоткрыл окно. В помещение хлынул свежий воздух, повеяло ароматами от соседней пекарни.
   – «На реке под палящим солнцем» или «Я в её глазах»? – спросил я у своего друга.
   – Первое, – ответил он. – Не надо мне тут романтики.
   Придавив несколько кнопок, я повернул тумблер и нажал стартер. Оборудование не было по последнему слову техники. На экране поползла бегущая строка – начался процесс синтеза.
   Я протянул пилюлю.
   Голову припекало горяченное солнце, пока мы стояли подле кара, раскуривая сигареты с персиковым привкусом. Добравшись до тихой речки, я, Делио и Молао после покура принялись раскидывать хлопковые полотенца на нагретую осоку, плавно покачивающуюся от редкого приятного ветерка. Бутылки с водою уединились недалеко, в теньке огромного дряхлого пня, на пьедестале которого тянулись к голой небесной глади девственные хрупкие веточки, прикрывая друг друга своими тускло-зелёными листьями. Прикрыв глаза от палящего жёлтого блюдца, я осмотрелся. Водная дорога притаилась глубоко в сосновом лесу, окружающем со всех четырёх сторон света ближайшее поселение. Под воздействием температуры в тридцать один градус песчаные бисквитные берега речуги сыпались крошками прямиком в тарелку с прохладной водой.
   Забравшись под водой на плечи Делио, через пару секунд я уже неуклюже стремился разбить бледно-голубое параллельное небо, запечатав ноздри двумя пальцами. Мы менялись ролями несколько раз, пока совсем не выдохлись. Выбравшись из речки, мы завалились на обжигающий песок. В словах лёгкой беседы мягкий ветер спокойно шептал мне колыбельную. Моё тело обдувал совсем не ветер – то был покой. То была гармония. То было единение с природой. В мыслях было так тихо, что я и слышал песню из дуновений. Вместе с порывами пела и моя душа. Тихо и беспрестанно.
   Явился Делио ближе к полуночи. Я поведал ему о наших сегодняшних успехах в торговле. Тогда мы и начали обдумывать способы привлечения первых клиентов. И спустя час Аластер озвучил отличную идею.
   – Я придумал! – воскликнул он. – Может, сто́ит попробовать продать капсулу кому-нибудь из твоего института, Тео? Кому-нибудь из болтливых активных пользователей социальных сетей или сплетников. Есть таковые на примете?
   – Дай-ка вспомнить, – приложив указательный и большой палец к своей брови, тем самым изображая мыслительный процесс, сказал я. – Точно есть такой! Кажется, его зовут Эрик… Точно! То ещё трепло, да и не упустит возможность осветить нас публике первым.
   – Здорово придумал! – крикнул уставший Делио.
   – Джентльмены, – произнёс я, – решено! Тогда завтра схожу на учёбу и приглашу его в магазин. Так скажем, за счёт заведения, а то вряд ли у него найдётся и полтинник юаней.
   Выпив по кружке горячего жасминового чая, выкурив по одной сигарилле, мы разошлись.
   Меня разбудил свежий приятный воздух, что пробирался через приоткрытое окно, он принёс с собой запах приближающейся грозы. Я заварил себе кофе, поподтягивался на динамическом турнике, устроил водные процедуры и отправился в институт на своём каре. На перерыве между занятиями я быстренько убедил Эрика заехать к нам после занятий за пилюлей, и сам сразу же после этого полетел в магазин – там ожидал Аластер.
   Кар промчался под начинающимся ливнем сквозь шесть кварталов и доставил меня к нашему детищу.
   – Ну как? Заходил кто-нибудь, Аластер?
   – К удивлению, да. Случайно забрела какая-то странная женщина, купила на пробу две штуки «После бала» и побежала, как она сказала, по своим крутым делам.
   – Понятненько. Ждём нашего пиарщика. Думаю, к пяти объявится.
   Пока Делио заканчивал с документами аренды, мы занимались непосредственно продажей, также попутно я создавал новые комбинации чувств.
   К великому счастью, после того как к нам зашёл мой соратник по учёбе, о нас сначала узнал весь институт, а уже через неделю о нас говорил весь город. Мы трудились ночи и дни напролёт. Товарооборот рос, очереди в магазин были по несколько метров в длину, Делио постоянно находился в своём офисе, то и дело, заключая новые контракты с поставщиками техники, заполняя налоговые выписки, ведя бухгалтерский учёт. На плечи Аластера легло взаимодействие с рекламными корпорациями, он редко виделся вживую с нами, так как разъезжал по другим градам в поисках всё более крупных и эффективных интеграций. Я же работал в лаборатории, пока на небе сверкали звёзды; при свете огненной звезды стоял за кассой.
   Наш чистый доход мы делили ровно пополам: всем по тридцать три процента. Оставшийся один был общим форс-мажорным фондом. Примечательно то, что Аластер две трети своих тридцати трёх процентов отправлял государству на восстановление страны после войны, когда как мы же с Делио – только треть. Наш магазин помогал людям забыть об этом страшном времени, помогал отстраниться от послевоенного мрака в душе́, медленно, но верно, немного вылечивая его. Наши пилюли вселяли счастье в их истерзанные души. Мой скучающий дух исцелило общее дело, направленное на благо всех нуждающихся.
   Через полтора месяца кропотливой работы наш бизнес вырос в пять раз, доходы прибавили пятьсот сорок процентов от первоначальных цифр, спрос увеличился в девять раз, а предложение не могло его удовлетворить. Тогда же мы решили взять небольшой перерыв и отдохнуть. Магазин приостановил свою работу на три недели. Наступило лето. Сама природа благоволила и даже говорила нам, что пора веселиться и развлекаться.
   Мы тратили деньги направо и налево: завтракали, обедали и ужинали в самых дорогих ресторанах Мунградса; покупали и курили дорогущие сигариллы «Эпиос Лу»; развлекались на роскошных яхтах, играли в гольф; пару раз мы даже посетили специальные светские вечера, что устраивали очень редко в стиле викторианской эпохи, куда приглашали исключительно лишь «сливки общества». В целом, окунулись ненадолго в псевдореальность современных гедонистов, считающих себя «высшим классом», при этом являющихся не только таковыми. Аластер часто давал интервью на известных шоу, мне же такое было не по душе. Грамотно отвечать на каверзные вопросы, держать лицо на публику – лучше всего удавалось моему другу. Мне постоянно названивали мои «дорогие» сверстники по учебным делам, одинаково начиная диалог, а хотя скорее короткий монолог: «Это я такой-то такой-то… Мы с тобой на одном курсе… А помнишь как… Не хочешь ли пересечься в…» Конечно же, я помнил… Помнил, как всем был безразличен Тео. Впрочем, как и они мне. На пороге магазина; дома по вечерам, а иногда и ранним утром – меня поджидали девушки, которые вопили, а чаще падали в обморок при виде «самого̀ создателя современного чуда». Это, разумеется, льстило мне и нравилось, но не более. Прекрасную дружбу не могло затмить внимание золотоискателей по типу этих девушек и юношей. Нужды в пилюлях у нас не возникало. Совместный досуг воплощал собою лекарство от отрицательного.
   Две недели канули незаметно и быстро, и трудовой процесс возобновился, но уже чуть легче: были наняты сотрудники в магазин и в офис Делио, теперь мы делегировали обязанности не только меж собою. Здание «ТФ», пока мы отдыхали, отремонтировали с фундамента до шпиля. Оно стало в три раза выше, немного шире и современнее. Теперь его украшали большие панорамные окна, большущая вывеска, несколько колонн и прожекторы по всей внешней площади. Плюс мы обзавелись системами безопасности, а именно: видеонаблюдением, кодовыми замками, постами охраны. В целом, наши дела шли в гору.

Глава III

   Однажды в магазин зашёл он. В тот вечер с неба падали миллиарды холодных капель, чёрных, как смола; беспросветные тучи тёрлись друг о друга, раскидывая по всему граду такой грохот, что в эти секунды даже собственных мыслей не было слышно. В дверь стукнули, и через мгновение в магазин зашёл юноша приблизительно моих лет. По его цилиндру, а затем по угольному длинному пальто стекала вода, устилая под туго зашнурованными великолепными балморалами незнакомца маленькие лужицы. Немного обсохнув, предварительно стряхнув с одежды остатки воды, молча, медленно и уверенно он подошёл к кассе, за которой я подменял сотрудника. У кассы он снял свой цилиндр и положил его на витрину. Влажные его каштановые густые волосы свисали до бровей, а карие ястребиные глаза впивались в мои глаза, да так, что кроме них, я уже ничего не видел.
   – Вы простите мне мою наглость, молодой человек, я промочил пол, молча и нагло вошёл. Я лишь хотел поскорее согреться – за окном так льёт! – начал он, отведя взгляд на одно из окон. – И да, я не поприветствовал Вас, уж извините меня за такой моветон.
   – Ничего, ничего. Я буду только рад, если помог Вам немного согреться, – успокоив юношу, я продолжил разглядывать его лицо.
   Уж что-то такое было в его внешности, что невольно хотелось рассмотреть его до каждой малюсенькой морщинки. Практически симметричная форма лица, прямой греческий нос, небольшие губы, бледноватая кожа, две маленькие родинки: на правой скуле и под левым глазом. А движения сего мужчины рассекали пространство нежно и плавно, без резких движений.
   – Не могли бы Вы позвать хозяина магазина, если же, разумеется, он присутствует. Мне так не терпится познакомиться с ним лично.
   – Перед Вами именно он. Моё имя – Тѐо. Чем же я обязан такому желанию?
   – Ох, простите, не ожидал, что Вы соизволите стоять за прилавком, когда к вам уже такие очереди выстраиваются. Уверен, что они будут в разы длиннее, – он ехидно улыбнулся на один уголок губ и продолжил. – Меня зовут Валентайн Старкли, рад познакомиться, дорогой Тео. Имя японское, его дала мне моя мать.
   После этих слов он отвернулся, простоял спиной ко мне половину минуты, затем, почесав под буравчиком, развернулся и продолжил:
   – Насколько я знаю, это именно Вы придумали эти замечательные препараты, верно? Я снова наберусь наглости, чтобы попросить Вас порассказать мне о них, если Вы, конечно, не против этого. Мне очень любопытно узнать, что за человек изобрёл такой необычный продукт. Вы не пугайтесь, но я буду иногда заходить сюда. Вы же согласны?
   Я был немного удивлён такому раскладу событий, замешкался, но отказать этому человеку никак не смог.
   – Верно, создал я. Разумеется, заходите, когда будет удобно, я угощу Вас чашечкой чаю на втором этаже в приёмной – ведь здесь будет шумно.
   – Великолепно. Я не собираюсь докучать часто. И лучше кофе, а если найдётся хороший «пуэр» – было бы замечательно.
   Валентайн резко метнул свой взор на дверь второго этажа.
   – Что-то случилось? – поинтересовался я.
   – Именно! Вам кто-то названивает. И уже второй раз как минимум. Ответьте. Я соизволю подождать.
   Как он умудрился услышать трезвон телефона в такой-то гром? Это тогда осталось для меня нерешённой загадкой.
   Я взбежал по круговой стеклянной лестнице на второй этаж и снял трубку. Это был Делио. У него появились важные весточки, поэтому общий сбор мы объявили через час у меня дома. Когда же я спустился к прилавку, от Валентайна остался только цилиндр, который он, похоже, забыл.
   Вскоре мы заняли небольшой деревянный круглый стол, в центре которого покоился мой жирник, который я всегда старался брать с собой куда-либо, ведь его мягкий свет согревал, а сам он был для меня неким талисманом. Близ жирника также сохранялась пепельница с тройкой окурков. В разговоре мы потягивали сигариллы и распивали кофе.
   – Какие новости, Делио? Рассказывай скорее, – произнёс я.
   – Дело в том, что нам поступило заманчивое предложение. Причём его адресатом, вы удивитесь, является государство. Похоже, что наши успехи донеслись и до них. Причиной такого предложения служит трудное восстановление бюджета страны после войны. Они готовы предоставить нам людей, а главное – выход на мировую арену. Привлечение части наших доходов в их же интересах, поэтому продвижение бизнеса они частично возьмут на свои плечи.
   – Это же просто великолепно! Я согласен! – перебил Аластер.
   – Не спеши с принятием решения. Тут, вероятнее всего, свои подводные камни. Не так ли? Сколько они хотят? – добавил я. – А какие есть ещё условия?
   – Ты прав. Подводных камней много. Во-первых, обязателен выход на биржу. После первого публичного размещения пакет в тридцать шесть процентов акций будет принадлежать им. Во-вторых, одна четвёртая валовой прибыли тоже их. А в-третьих, мы будем обязаны повысить лимит продаж на одного человека. Причём последнее мне не совсем нравится, но, по-моему, условия нормальные. С этого мы получим международное признание, возможно, охрану для каждого из нас, а также новейшее оборудование. Маркетинг за тобой, Аластер. Нужен сайт, а остальное ты и так знаешь. Тео, производство пилюль придётся ускорить в несколько раз. Это возможно?
   – Уверен, что да. «Преобразователь» потянет такие объёмы. А сколько займёт выход на биржу? Месяц?
   – Даже больше. Около двух месяцев. В конце лета всё будет сделано. Так-с… Ничего не забыл. Что думаете?
   – Да, да и ещё раз да! – воскликнул Аластер, притушив сигариллу.
   Мы с Делио, покуривая, всё обсудили и поняли, что согласны с нашим товарищем.
   – Однако мы должны решить, сколько каждому из нас будет принадлежать акций после их размещения. Тридцать шесть отметаем. Остаётся шестьдесят четыре. Контрольный пакет акций в пятьдесят процентов плюс одна акция должны, я считаю, остаться именно за тобой, Тео. И никак иначе. Остаётся четырнадцать – по семь нам с Аластером.
   – Мне и так уже деньги некуда девать, поэтому такой расклад меня устраивает! – гордо заявил Аластер и затем добавил, – Когда уже все сходим в ресторанчик?
   Мы рассмеялись.
   – Тебе бы только разгуляться!
   – А что?! Дела делаю, могу и покутить.
   – Не можем не согласиться, – успокоил его я. – Тогда решили. Действуй, Делио. Скоро о нас узнает весь мир!
   Аластер показательно резко вышвырнул руку из кармана, скрестив указательный и средний пальцы, лаконично хихикнув.
   Через час, выпив ещё по одной чашке кофе, мы разошлись.
   На следующий день мои товарищи отправились на две недели в Мэинград, дабы составить все соглашения и начать сотрудничество с Правительством. Мне же за эти две недели необходимо было подготовить оборудование к наращиванию мощностей. В такую жару голова соображала худо. Духота сковывала любой умственный да физический процесс.
   Девятнадцатого июня, ровно через два дня после нашей первой встречи, за цилиндром явился Валентайн. Он протиснулся через очередь, попросил одного из продавцов сообщить мне о его визите и принялся ожидать у лестницы, ведущей в приёмную, неподалёку от прилавка. В это время я был на третьем этаже, возился с «преобразователем».
   – Поднимайтесь, Старкли! – крикнул я, приоткрыв дверь приёмной.
   Когда он вошёл, я предложил ему сигариллу, но тот вежливо отказался. Пролетел, размахивая руками, словно крыльями, и уселся на диван, закинув ногу на ногу. Я же занял стул неподалёку и закурил. Так и протекали все наши последующие встречи.
   – Дорогой Тео, не соизволите ли Вы угостить меня чем-нибудь холодненьким? Погода за окном невыносима…
   – Да. Уже несут пунш со льдом, я побеспокоился об этом, как только мне о Вас сообщили. Забытый Вами цилиндр покоится вон на той полочке, – я указал на полку под картиной «Мир принадлежит тебе».
   – Нет-нет. Я его не забывал. Напротив, я оставил его намеренно, чтобы поскорее вернуться за ним. В тот дождливый вечер я сбежал, простите меня.
   – Вот как. Добро. Вы хотели поговорить о пилюлях? Не так ли?
   – Я хотел поговорить о Вас. Зачем мне узнавать продукт, когда знакомство с его создателем даст мне намного больше.
   В этот день он был во всём кристально-белом. Даже его заострённая обувь сияла, точно снег на солнце.
   – Намного больше чего? Чем именно Вы интересуетесь?
   – О, Тео, я Вам не сообщал, однако я приехал сюда, в этот большой город, из далёких окраин нашей страны. С аграрного сектора, куда слухи дошли и о Вас. Говорить с Вашим менеджером я счёл бесполезным.
   – Так далеко?
   – Только не поймите меня неправильно. Я не какой-то там корреспондент. Мой интерес сугубо личный. Но согласитесь, такие открытия творятся десницею Божьею, и никак иначе.
   – Бога нет, ведь есть смерть. Есть очень мало времени для жизни.
   – Тогда простите меня, но как же тот факт, что Вы забираете его ещё больше?
   – Что Вы имеете в виду?
   – Ваши пилюли… Они крадут настоящее и будущее.
   – Вы частично правы. Они крадут настоящее, да, но меньше трёх секунд за раз, и только. Восемнадцать в месяц. Двести шестнадцать в год. Это такие ничтожные цифры, Валентайн. Зато сколько они дают им. Дают то, в чём нуждался когда-то и я. Счастье. Для меня счастье всегда в прошедшем времени. Как и для многих. Чувствовать его в моменте я совсем не умею.
   – Когда-то? А что сейчас?
   – Сейчас мне некогда отдаваться печали. Даровать всему миру моё изобретение превыше всего. Не у всех есть такие цели, что затмят грусть. Поэтому кто-то должен подарить им возможностью быть счастливыми.
   – Такое счастье временно и ненатурально.
   – Оно длится столько, сколько покупателю нужно. Временно всё. Как раз таки самое натуральное! Ведь оно идёт из души использующего его и никак не синтезировано кем-либо другим.
   – Такие диалоги идут нам только на пользу. Именно за такими ощущениями, именно к такому человеку, который умеет грамотно отстаивать своё мнение, я сюда и приехал. Что это за треск? На сегодня хватит. Мне пора. Спасибо за пунш и диалог, дорогой Тео! – проговорил он, да так быстро, что я не успел и слова вставить.
   Валентайн подскочил и удалился.
   Прямолинейные и нестандартные вопросы задавал он (что заставляло меня напрягаться), но я не боялся его, как не боюсь себя сам. Так же, как и не могу оставить себя – не мог и его. Я выбежал вслед за ним с его цилиндром, но толпа посетителей растворила его полностью.
   «Какая-то истеричка ненормальная…» – доносилось с очереди около меня. А на дальней кассе все выстроились вокруг светловолосой девушки. Я проследовал к кассе, что держала на себе многочисленные недоумевающие взгляды посетителей, отозвал кассира и принялся разрешать конфликт и заминку сам.
   Молодая особа нервно и импульсивно прикусывала свои ногти, не отличавшиеся каким-либо цветным маникюром.
   – Что случилось? Я – хозяин этого магазина – Тео.
   – Мне не продают пилюли. Мне необходимы пилюли! Вот деньги! Достаточно денег! – постукивая ногой, ответила она.
   – А почему же Вам их не продают? Как Вы думаете?
   – Не понимаю почему. Мне нужно три штуки «Боли №8», и всё!
   Девушка принялась размахивать и жестикулировать, то и дело изрядно вспыхивая.
   – Простите меня, однако политикой нашего заведения предусмотрено ограничение в их продаже.
   – Просто продайте мне их! Всего три штуки!
   – Приходите через три недели, когда срок запрета сбросится. Прошу, не задерживайте очередь.
   – Чёрт. Как же вы все меня бесите! «Не задерживайте»! «Прилетайте потом»! – кричала она. – Плетётесь на поводу властей, вы, кучка бесхребетных дураков, гоняющихся за купюрами.
   Чудачка фыркнула и стремительно удалилась в распахнувшуюся толпу, бубня непонятные звуки и выражения себе под нос. И всё же она была прелестна, но манерами и вовсе не блистала и была мне этим одиозна. Манеры – лишь малое зеркало, но и ему не всегда можно верить.
   – Вероятно, у неё был плохой день, – выдал подоспевший везучий кассир.
   – Верно. Вас заждалась очередь. Я пойду.
   Я поднялся, закинул головной убор Старкли на полку и прилёг на диван.
   «Диалоги с ним были точно, как диалоги с самим собой. Ответы на вопросы, заданные самому себе, приходят не сразу. Такие диалоги трудны, но трудны и необходимы в меру во благо, чтобы не запутаться. Чтобы не заблудиться в трёх деревьях своего сознания…» – думал я, потягивая пунш.
   В череде следующих пяти дней я наращивал мощь «преобразователя», и вот когда всё было уже готово, ко мне в подкорки протиснулась занимательная идея. Я набросал чертежи. На бумаге затея удалась. Через неделю я изобрёл портативный мини-сканер головного мозга. Совсем маленький и очень удобный. Теперь мы могли отправлять и продавать такие приборчики за несколько тысяч километров, дабы ускорить и расширить процесс продажи пилюль. Теперь было достаточно просто-напросто «отсканировать себя» дома, отправить эти данные и через несколько часов заказать необходимые пилюли, которые доставят удобным способом к заказчику.
   Девятого июля мини-сканеры поступили в продажу. С выходом на мировую арену это очень поспособствовало разрастанию компании.
   Двадцать седьмого июня в гости снова заявился Валентайн. Слышались звуки разбивающихся о стекло больших капель. Жара сменилась сезоном дождей, как меняются взгляды человеческие. Сегодня я почувствовал запах осени: такой в меру прохладный, в то же время вселяющий ненавязчивую и приятную мысль о тепле.
   – Проходите, Старкли. Сейчас подадут горячий «пуэр», как Вы и хотели. Согревайтесь.
   – Мне очень приятно, что Вы это запомнили, Тео. Погода сегодня изумительная, не находите? Как же мне благоволит летняя пора. Нет, не мне, а моей душе, а та, в свою очередь, радует меня. А какое время года, по Вашему мнению, краше остальных?
   – Скажу так, краше или не краше, а такого нет. Каждое привлекает меня по-своему. Зимой мне хочется лета, когда мне холодно. Когда мне тепло, когда я сижу в уютном ресторане, а за окном вьюга, мне и так хорошо. Летом в душном помещении: капли пота безостановочно текут по лицу, вызывая раздражение; ладони становятся липкими; одежда пристаёт к телу… В такие минуты мне желается прохлады. Хотя… – протянул я, – на ум пришло кое-что. Октябрьская золотая осень. Приятная хандра. Земля усыпана листьями огненных цветов. Да. Однозначно осень мне ближе всех.
   Он задумался на минуту, а потом продолжил разговор уже в другом ключе.
   – Если честно, я пришёл сюда поговорить с Вами о других вещах.
   Валентайн уже не в первый раз некоторыми своими действиями выдавал свою странность: то он слышит то, чего не слышу я; то он, как внезапно ужаленный, подскакивает и убегает; то он резко меняет тему разговора. Однако этим только ещё больше привлекал меня. Как и всё несуразное и экстравагантное цепляет ловчее, чем обыденное и привычное.
   – Я часто думаю об этом… – начал он, точно с громадной сцены перед тысячами слушателей. – Чистая бескорыстная ангел-девушка, поранившись о собственный огонь любви в прошлом, не захочет вновь открывать своё сердце. Маленький мальчуган, что не смог дать сдачи шалопаю постарше у себя во дворе, смирившись с сие бесповоротной судьбой неудачника, думая, что так будет всегда, подставит щеку для удара вновь, или даже выходить гулять боле не соберётся. Кто-то отправится устраиваться на работу к безмозглому жестокому и грубому менеджеру, с порцией негатива вернётся без права даже на стажировку, удалив сразу же все профили на сайтах по поиску местечка в офисе, и останется в своих апартаментах метр на метр без воды, отопления и электричества до конца дней своих. Это я всё к чему… Память порождает наши страхи, память есть отголоски нашего прошлого. Мало того, что память порождает эти бессмысленные страхи, так она ещё и воспитывает их, делает сильнее, навязчивее, заставляя копаться в ней каждую свободную минуту. И это только капля в море. В море отвратительности памяти. В море отвратительности прошлого.
   – Что мешает той же особе с ожогами на сердце вспомнить о том прекрасном времени, когда любовь вдохновляла её, вселяла силы и одаривала сокровищами блаженства, и набраться терпения в поисках того, кто впредь не вовлечёт её в тяжесть страха? Или же тому мальчишке, в страхе получить снова по лицу – взять себя в руки и пойти отбивать грушу? А, повстречав безмозглого менеджера, почему бы сначала не разузнать о следующей конторе, например, в отзывах на том же сайте по поиску работы? Тут проблема уже в страхе, а пойдёт ли он на пользу иль во вред – решать самому несущему его. Страх и память не побуждают нас снова прикоснуться к накалившейся индукционной плите; не позволяют каждую весну ходить по тонкому льду на пруду в парке; не дают каждый раз, когда мы видим громадное жилище лесных муравьёв, засунуть в него руку по локоть. Они остерегают от ошибок прошлого. Прошлое постоянно бросает нам вызов и хранит в себе множество ответов на насущные вопросы, а также в нём можно отыскать и ту же мечту. Разве это отвратительно?
   – Они отвратительны именно тем, что отчуждают нас от прелести новых и неизвестных ощущений. Они постоянно твердят, что нам не нужно ступать по новым дорогам, вместо этого лучше прогуляться по тропам привычным и безопасным. Отсутствие памяти, за исключением вопросов первостепенной безопасности – это ключ к всепоглощающей жизни. Вспомнить, вот как в детстве незнакомые люди не внушали мне недоверие, а гроза не пугала меня. А всё почему? Да потому что в моей памяти не было инцидентов, связанных с напрасным доверием и необоснованным страхом попасть под молнию. Целый неизведанный мир вокруг приносил в каждый мой день что-то новое, и мне хотелось узнать больше и больше о нём. Любознательность – это двигатель прогресса, двигатель эволюции. Заинтересованность возникает в настоящем, но именно будущее и есть желание узнавать новое. Но с годами память омрачила прекрасные вещи вокруг; она обратила их в рутину и во что-то этакое, обычное и неинтересное мне, и, следовательно, не такие красочные и притягательные как прежде. Краски меркли, а время ускорялось. Моя память стирала блистательное настоящее вместе с первостепенным будоражащим будущим, похищала его себе навсегда, кормя меня только крупицами далёкого, заставляя забыть, что всё это по-прежнему вокруг меня. А Ваши пилюли только помогают ей в этом. Понимаете меня? Вот Вы жаловались, что всё конечно. Но тогда как бы всем этим можно было наслаждаться? Ценить это, если оно сопровождало бы Вас всегда. Ведь тогда бы со временем, нужно заметить, с небольшим временем это «что-то» Вы бы не ставили ни во что. Бог дал нам возможность ценить всё конечное – в этом и есть вторая прелесть. Первую прелесть – неизвестное, он забрал у нас памятью, но зато предоставил возможность на поиски чего-то нового… Возможность, которую все упускают. Вы нуждались не в прошлом, а в интересующем Вас настоящем – и Вы нашли это, вот оно – общее дело, а сначала и его поиски, поиски способа вернуть то, что кануло. И всё это для общего счастливого будущего. Людям сейчас необходимы не хорошие чувства в воспоминаниях, а хорошая цель. Тогда почему не придать им возможность найти свою цель? Они не будут даже пытаться найти её, когда могут за сотню юаней удовлетворить ненамного собственную потерянность.
   – А как быть с большинством тех, у кого это не выходит? Почему они должны страдать, когда даже и возможности прильнуть к своей заинтересованности в жизни абсолютно нет? Когда большинство зажато в тиски выживания? Дабы освободить их, я и хочу принести в нашу страну столько средств, чтобы хватило на безвозмездную медицину, качественную еду, развитую инфраструктуру, хорошие дома для каждого. Чтобы все могли уделить время на свою мечту, не уделяя его на нынешнюю кабалу. По-другому назвать такую жизнь у меня язык не поворачивается.
   – Теперь мне понятно, почему Вы не раздаёте свой продукт бесплатно. За великое чаемое придётся заплатить свою цену, верно? Подождите, Вот Вы говорили, что предлагаете миру то, в чём нуждались сам. Тогда почему у Вас на прилавках покоятся капсулы с болью? Вы ещё и боль приравняли к счастью? Что-то не сходится.
   – Повторюсь, прошлое концентрирует счастье, да. В данном случае – счастье возможности преобразовать вчерашнюю боль в сегодняшние силы и мотивацию. Поэтому и боль в моих пилюлях несёт благо, воплощая собой надежду на изменения в борьбе с самим собой.
   – Весьма… Я понял.
   Он прищурил глаза, навалив на них острые массивные брови, а затем молниеносно подорвался и выдал:
   – У меня дома снова что-то трещит! Я пойду. Нужно проверить, что это потрескивает.
   В четыре шага ноги доставили его к двери. Остановившись, он взялся за ручку и через плечо громко сказал:
   – Прошлое опасно. А ещё чревато раскрывать его слабые стороны другим. Только представьте, что может сделать ваш враг, узнав болезненное прошлое своего противника. Например, провести тебя ещё раз через то, что сломило тебя.
   Дверь захлопнулась.
   Я встал, подхватив со стола сигариллу с зажигалкой, и подошёл к окну. Малюсенький лазер поджёг стружку, а вместе с ней и лист, что окутывал её. Долго тянулась она, пока я рассматривал кипящий Мунградс. Быстро кусочки пламени подобрались к моим пальцам. В духоте тяжело оседал приятный запах винограда и итальянского табака.

Глава IV

   В последний день июня вернулись Аластер и Делио, притащив с собою замечательные новости. Мы собрались днём на втором этаже магазина, сразу же, как они прибыли в град. Первым поднялся Аластер. Он открыл дверь и с распростёртыми руками побежал ко мне, возглашая при этом: «Ура! Ура! Мы на бирже! Ура!» Он влетел в меня и крепко обнял.
   – А ещё… ещё теперь у нас будет сайт. А ещё, скорее всего, и личная охрана! – продолжал он мне в плечо.
   Тогда я похлопал несколько раз его по спине.
   – Вот теперь можно и разгуляться! – бодро сказал я.
   Следом за ним подтянулся Делио. Я шагнул к нему. Мы улыбнулись и с размаху пожали руки, продолжая полминуты потрясывать ими вверх-вниз.
   – Нам ускорили сроки: уже второго числа мы окончательно выйдем на биржу.
   Сказал Делио и просто светился от радости, однако всевозможно пытался это запрятать. Я и Аластер точно ничего не прятали тогда – лучезарили во все стороны. К вечеру, более свежему, мы разошлись.
   Третьего июля, когда уже сутки после первичного размещения наши акции росли в геометрической прогрессии, мы завершали последние важные дела на этот месяц и собирались уже на следующий день отправиться на остров «Оуви».
   В этот же день с Аластером запустили сайт «twinklefeelings.com», на котором возможность заказать пилюли с собственно-придуманными чувствами воплотилась в явь. Достаточно было всего лишь добавить к заказу: свои сводка-воспоминание, название и перечень чувств – и ждать чудо-капсулы, изготовленные индивидуально под своё прошлое, дома.
   Четвёртого дня мы вылетели праздновать наши великие успехи. Наша небольшая награда за сотворённое уместилась в пять дней.
   Первая декада месяца миновала, мы прибыли в Мунградс.
   «Две сабли» упали на календарь. Вся та же душная погода, окна все нараспашку, кондиционеры монотонно шумели, я был на третьем этаже – в лаборатории. Звонок со второго. Я оттолкнулся от оборудования в сторону телефонного аппарата. Такие располагались во всём здании «ТФ», а также и у меня дома. Не нравились мне современные мобилс. Я катапультировал трубку с панели.
   – Тут к Вам юница пожаловала. Говорит, что Вы знакомы. Мне пригласить её в приёмную?
   – Она не представилась? – поинтересовался я.
   – Нет. Она весьма настойчиво говорит, что она к Вам по большой важности.
   – Хорошо. Пусть подождёт на втором. Я скоро спущусь.
   – Слушаюсь.
   Я проделал несколько шагов вниз по винтовой лестнице, потом присел и глянул через широкие перила на помещение. У двери на первый стояла она. Её фарфоровые ручки смыкались спереди в районе бёдер; ножки, прикрывающиеся у колен серо-зелёным платьем, стояли крестиком; голова была наклонена в сторону. Через мгновение я продолжил спуск, крикнув ей: «Проходите к столу!»
   Я не стал садиться, а встал напротив неё у узорчатой деревянной столешницы. Пепельные волосы немного касались ярко выраженных ключиц, когда она склоняла голову; чёлка заканчивалась ещё до густых, но прекрасно огранённых бровей, под которыми посреди длинных ресниц сверкали лазурные глаза; на вздёрнутом маленьком носике и на щеках были рассыпаны тринадцать веснушек; а её губы, цвета кармин, напомнили мне две небольшие изящные дольки спелого грейпфрута. Левое ухо выглядывало из прядей, близ которых моему взгляду наметились две или три тёмные заколки.
   – Разве мы успели тогда познакомиться? – разбавил молчание я.
   – Нет-нет, Тео. Если бы я так не соврала, то вы меня бы даже не пригласили, вероятно. Такой дурной поступок оправдывает мои намерения.
   – И каковы же Ваши намерения на мой счёт?
   – Я прибыла искренне извиниться и попросить прощения за моё тогдашнее, весьма отвратительное поведение. Я была не в духе и… Ой, даже не важно, что было со мной, – с запинками излагала она. – Важно, что я прошу у Вас прощения и прошу простить меня за моё поведение в тот день. Мне не следовало так себя вести и говорить такое…
   Сегодня она совсем не была похожа на ту девушку, с которой я разговаривал у прилавка: робкая, взволнованная и неуверенная.
   – Ничего страшного. Ваши извинения принимаются. С кем не бывает. А Вы не посвятите меня, чем же Вам так приглянулись именно эти пилюли? Почему Вы, как все, не приобретаете, например, что-нибудь из цикла «Тёплых»? Разумеется, мой интерес только научный.
   – Это, к Вашему сожалению, очень личное, – опустив взгляд и перебирая пальцами своё платье, ответила она.
   – Тогда извольте представиться. Надеюсь, Ваше имя – не столь сокровенная данность.
   – Верно. Не такая и сокровенная. Беккай Вист.
   – Очень приятно познакомиться, Беккай.
   Я резко протянул руку. Она же грациозно, без резкости, подала свою. Её ладонь была нежна и холодна. Отпускать её совсем не хотелось. При пожатии я держал пристальный зрительный контакт. Девушка заметно смутилась.
   – Ещё раз простите меня. Я побегу, – заключила она.
   – Не смею задерживать.
   Она развернулась и направилась к двери, а когда до выхода оставалось два шага, обернувшись, добавила:
   – Совсем забыла. Я испекла «бентик» и в качестве извинений вручила его кассирам. Не забудьте тоже угоститься.
   – Сочту только за радость. Спасибо Вам! – воскликнул я.
   И через мгновение, пока она не вышла, я попросил её подождать пару минут. Я схватил ручку и чистый лист. Опустил на него два предложения, сложил вдвое и запихнул в конверт. Затем подошёл к Беккай и вручил его со словами:
   – Откройте и прочтите дома. Хорошо?
   Она кивнула, открыла дверь и ушла.
   Если бы по дороге из магазина Беккай открыла конверт и вытащила бы его содержимое, а неожиданный порыв ветра вырвал бы его из холодных рук и унёс прямиком в реку, то пока чернила не расплылись полностью – можно было бы успеть прочитать эти два предложения:
   «Вы мне понравились. Если же осмелитесь, и симпатия взаимна, жду вас шестнадцатого числа в девять вечера у главного входа в ресторан „Гоурда“».
   Сам чёрт тогда дёрнул меня за язык, заставил взять лист и написать это на нём. Сам чёрт тогда решил, что шансы на её положительный ответ на такое предложение значительно выше, когда она получит его дома, нежели в этом помещении.
   Тогда же мне и вспомнились слова Валентайна. Вот она – та заветная заинтересованность. Заинтересованность в её потребности в «Боли №8». Именно для этого чёрт дёргал за ниточки, именно для того, чтобы узнать чуть-чуть о Беккай или же чуть-чуть о пилюлях.
   В пятницу ко мне в последний раз пожаловал Валентайн. Я переместился на второй этаж, где на ложе увидал его: человека в чёрном длинном плаще, чьи руки заметно находились в состоянии тремора, а носки поочерёдно стучали о пол. Я подумал: «Мол, что-то случилось…» и моментально подбежал к Валентайну.
   – С Вами всё хорошо, Старкли? – схватившись за его левое плечо рукой, поинтересовался я.
   Тогда же он смахнул мою руку, взлетел на две ноги и толкнул меня, приложив затвердевшими ладонями по груди.
   – Совсем не всё хорошо! Не прикасайтесь ко мне, Тео. Вы слишком далеко зашли! – раздалось с его озверевшего лица, все частички которого истинно источали неприязнь и отвращение.
   Я был обескуражен, а моя память и подавно. Она не сохранила подробностей всего диалога, но я смог вытащить из неё лишь это немногое:
   – Вы довольны?! Довольны Вы тем, что снабжаете теперь и весь мир наркотиками?! Никак иначе эти пилюли назвать и нельзя. Вы отравляете сознания! И как же Вы этого сами не замечаете? Так я знаю! Деньги! Теперь у Вас их столько, что и государство покрывает Вас! Вам должно быть стыдно за Ваши безответственные и омерзительные поступки.
   Валентайн плюнул на пол и продолжил:
   – Ложь самому себе – это битва, которую Вы всегда проиграете. Как и для воплощения любой лжи требуются значительные ресурсы, так и для неё их нужно не меньше, а в разы больше. Не обманывайте себя насчёт вашего изобретения. Не обманывайте других. Прошлое и память для меня – ошибки. Для меня их нет. Вы ещё пожалеете обо всём. Запомните это.
   Он растворился. Я же отправился домой.
   В субботу в восемь часов пятьдесят минут я уже базировался у главного входа в ресторан «Гоурда». Прошло около половины часа, и я соизволил более не ждать Беккай. И вот, когда же я развернулся и побрёл к кару, передо мной возникла она.
   Приятное дуновение перебирало её дымчатые пряди, а части шлиц чёрного пиджака с белыми вертикальными полосами водило по сторонам. Брюки с идеальными стрелками замыкались снизу невысокими глянцевыми каблуками.
   – Спасибо, что дождались меня. Я уж думала, Вы не станете ожидать, – произнесла она, поправляя двумя пальцами уложенные букли. – Так усердно готовилась, что и на часы не смотрела.
   Я ухмыльнулся.
   – Да, я уже собирался уходить, Вы успели вовремя. Нам тут всегда рады. Пройдёмте, – указав на главный вход, сказал я.
   Я придержал ей тяжёлую монолитную дверь, и мы вошли в переднюю этого ресторана. После уточнения всевозможных удобств вечера я, Беккай и администратор поднялись на лифте, а уже непосредственно наверху нас отвели до столика.
   То заведение было пристанищем самых-самых богатеньких лиц. Оно неповторимо располагалось на высоте в пятьсот двенадцать метров от земли на «диске», что стоял на одной широченной ноге, в которой и размещались лифты. Отсюда виднелся весь Мунградс целиком, а иногда даже облака проникали меж панорамных окон к гостям за стол.
   Через пятнадцать минут в наших бокалах покоился «Трипл-сек». А ещё через пятнадцать в наших блюдах покоилась паста. Алкоголь ударил в голову, и светская беседа сменилась на более интересную и непосредственную. Мы сидели на мягких кожаных диванах, на подлокотники которых были приделаны изумрудные шары среднего размера. Наши взгляды иногда пересекались на статичном огоньке стеариновой свечи, а иногда – на забавной фигурке кошки близ этой свечи. Но всё же, чаще всего, мой взгляд был прикован именно к её лупеткам. В них я видел и находил многое: бескрайнее бушующее море; поле, устланное покрывалом из васильков; небо в грозу, что обдалось синевой электрического разряда; туманный сумрак в предзимнем лесу; подводные пещеры, что принимают лишь малый столб солнечного света; прохладную спальню под лунным светом в ночи… И если я продолжу этот список, уверен, он никогда не закончится. Подытожу: я лицезрел в них всё и вся, и даже больше.
   Да, меня всегда цепляли в девушках глаза, глаза выразительные, сверкающие и изящные, точно целые сверхновые, галактики и вселенные. Они не лгали, были ясны и открыты.
   Минуло семьдесят пять минут. Я отвёз Беккай до её дома. Припарковал кар, выбежал из него и открыл ей дверь машины.
   – Прошу, – прошептал я, протягивая руку.
   Мы прощались подле молодой вишни у парадной.
   – Спасибо Вам за вечер, Тео. Самое запоминающееся за столом было то, как Вы измазались в морковном десерте, – с милой улыбкой произнесла она.
   – Даже так?! Для меня самыми запоминающимися были Ваши глаза. Ничего боле я не несу в сердце.
   – Вы подхалим и врун!
   – Честное слово!
   – Прощайте, Тео! – сказала она и медленно отдалялась к входу.
   – Беккай, постойте…
   – Нет-нет! Целоваться с Вами я не собираюсь! Не думайте, что Ваши деньги могут купить всё, а в особенности мой нежный поцелуй.
   – Вот как. Однако позвольте, когда так говорят, это значит полностью обратное. Да, может не сейчас и не завтра, но всё же.
   – Кто Вам рассказал такую чушь? Бай-бай!
   Она отворила дверь и забежала внутрь.
   «За деньги можно купить многое. Даже её поцелуй…» – обратился я к проходившей мимо чёрной кошке.
   В тот вечер, помимо заинтересованности в её потребности в «Боли №8», во мне родилось более привычное желание, желание более примитивное и, на первый взгляд, отвратительное. Стремление ощутить её тело. Стремление ощущать его намного чаще, чем когда-либо: каждый день, каждый час, каждую минуту, прикасаться к нему каждую секунду; утром и вечером, днём и ночью. Это вожделение мною совсем не приравнивалось к вожделению «vsyn’-vusyn’». Отнюдь, именно такое желание я находил натуральным и ничуть не постыдным. Исключая данный случай, я никак не мог, в первую очередь, желать познать внутреннее составляющее любой новой знакомой, так как внешние признаки открывались мне сразу, тогда как познание душевных требовало, как минимум, открытие рта и мыслительных процессов. Когда же влечения чьим-либо разумом и влечения чьим-либо телом совпадают на одном человеке и затягиваются – они формируют предпосылку на любовь. Но только именно предпосылку.
   В тот вечер я понял две вещи: первую – нужно не влюбиться; вторую – нужно познать её тело целиком. И всё же, первое задание я провалил с грохотом, нежели второе.
   Бороздя пространство, я вспомнил свой первый влюблённый поцелуй.
   Первый влюблённый поцелуй хоть и был сладок, но также являлся мимолётным, а вот дорога после оного была намного слаще. В лицо стремились мягкие-премягкие большие хлопья снега, отсвечивая собою далёкую луну. Пушистый приземлялся на кожу, как мягкое-премягкое одеяло, а лунный шар освещал эту комнату под названием «мир», как уютный ночник. Когда мои губы прикоснулись к её затемнённым губам, они обдались точно электрическим зарядом, который не пропадал до самого сна. И именно на обратном пути он достигал своего пика. Все мои движения были правильны, мысли всесильны, а чувства истинно чисты и священны. Как и то ватное чернушное небо, те деревья, укрытые пухом, и тёплые крохотные домишки вдали. Каждый мой миллиметр переполнялся энергией и пытался срочно высвободить её, чтобы не перегореть целиком. Совсем неважно было: каким был сам поцелуй, как мы попрощались, как шли до её дома. Важно было только то, что эти минуты никак нельзя было упускать. И именно поэтому я заснул только под утро, ибо телу всё же нужно было обязательно рассеять энергию нашего поцелуя по миру.

Глава V

   Уже в августе в одну из ночей Беккай и я проводили «занятия по любви» в приёмной магазина. В ту же ночь одна из моих заинтересованностей в Беккай, а именно заинтересованность в её потребности в «Боли №8», сменилась на некое сострадание к самой Беккай.
   Я приоткрыл окно, дабы моё вспотевшее тело обдало ветерком, закурил, сел голышом на стол и наблюдал град. Я не видел, но глаза Беккай неожиданно обдались страхом и беспокойством, усилилось её сердцебиение, а тело поглотила дрожь. То была паническая атака, которую я заметил спустя минуты, когда она вдруг прониклась молчанием. Я подбежал к ней и принялся приводить её в чувства. Ей полегчало, и я решил отвести её на третий этаж.
   Я держал её за руку, пока мы поднимались по винтовой лестнице, пока я прикладывал ключ-карту, пока я вводил код открытия двери.
   Щека к щеке с Беккай сидя на кресле, я показывал ей работу «преобразователя», объясняя попутно и работу всех приборов по производству пилюлей.
   – Помнишь, ты спрашивал о том, почему же я покупаю у вас «Боль №8»?
   – Конечно. Мне и по сей день это интересно.
   – Тогда послушай. За несколько дней до моего рождения мне позвонили мои родители. Они хотели приехать сюда, в Мунградс в канун моего праздника, чтобы отпраздновать со мной. Да и виделись мы уже давно. Но я никогда не любила отмечать. И в тот раз тоже не хотела. И я соврала им. Я сказала, что уезжаю, и чтобы они не приезжали. Тогда этот разговор закончился небольшой ссорой, и мы больше не созванивались. Однако через три дня я узнала, что военные действия перенеслись на границы нашей страны. И град, в котором они жили, мой родной град тогда подвергся авиаударам. Мама и папа погибли, а я до сих пор за это себя корю. Ведь пригласила бы я их тогда – ничего такого бы не было. Никто б не умер. Поэтому у меня временами и случаются панические атаки на этой почве. Поэтому я и наказываю себя «Болью №8», чтобы с помощью них возвращать те чувства, которые поглощали меня несколько месяцев после того, как я узнала о смерти родных. Я вряд ли когда-нибудь прощу себе это.
   – Я уверен, ты… – начал я.
   – Не нужно слов. Ты уже многое сделал. Мне с каждым днём становится лучше. Главное, чтобы ты был рядом… – прервала она.
   Я обнял её, и мы долго сидели молча. В благом молчании, что не с каждым возможно.

Глава VI

   Шло время, а значит, наши успехи с Аластером и Делио только множились. Интервью у ведущих мировой арены, контракты со всемирно известными компаниями, личные телохранители… А что являлось самым приятным, так это то, что наш град процветал, наша страна процветала. Условия для комфортной жизни граждан становились всё более доступными. Медицина, прогресс, инфраструктура – всё росло вместе с нами. Однако однажды в это колесо благополучия начали вставлять палки, одну за другой. Одну за другой их вставлял не кто иной, как Валентайн Старкли.
   Всё началось с безобидных угроз и записок от некоторых посетителей нашего магазина. А потом переросло в митинги и протесты, сначала у нас в граде, а затем и по всему миру. В интернете, на улицах пестрели лозунги: «Пилюли равны наркотикам», «Тео отберёт у вас всё», «Зависимость от „ТФ“». И всё-всё в таком духе. И надо заметить, что бороться с этим было весьма трудно и проблематично, пока Делио не решил эту проблему.
   В конце августа на нашем очередном собрании мы были у меня дома. За большим столом калился всё тот же жирник. Мы сидели за этим же столом у окна, потягивая сигариллы. В чашках источал пар свежезаваренный кофе, а приглушённый тёплый свет отражался от отделанных золотом зеркал и стремился в темноту ночного града.
   – Я договорился с Правительством, они возьмут проблемку с последователями Валентайна в свои руки. Уверен, они справятся с этим быстро, – сказал Делио.
   – Большое спасибо, дружище, – ответил я.
   – И вот чего же им на месте ровно не сидится? Как будто они никогда и не покупали наш продукт. Неохотно верится в это. Мы тут стараемся, а им всё не нравится, – начал возмущаться Аластер.
   – Верно всегда найдётся тот, кто будет несогласным с тобой. А переживать по этому поводу теперь нет смысла, – уверил его я.
   – И правда, – сказал Делио, покручивая новенькую сигариллу руками.
   – Всё равно не пойму их, – отмахнувшись, произнёс Аластер.
   Двухминутное молчание прервал Делио, всё так же покручивая табачное изделие.
   – Я вот тут подумал, товарищи, и хочу сейчас без промедлений заявить вам. Вы, главное, поймите меня и на личный счёт не принимайте…
   – Ну что? Не темни, – перебил Аластер.
   – Я принял решение, что ухожу из компании и отправляюсь по миру искать своё предназначение. Да, я неплохо справляюсь и здесь, но это не моя мечта. Я успешно послужил, так скажем, во имя твоей мечты, Тео. Со знаниями своими я не пропаду. Уезжаю сегодня утром. Буду почаще сообщаться с вами. Долю вы мою можете размыть.
   – Долю размывать мы твою не собираемся. Да, Аластер?
   – Какую долю?! Зачем ты уходишь, когда мы такого вместе добились?! Да ещё и большего добьёмся! – негодовал он.
   – Дел прекрасно понимает, что всю свою молодость не сможет отдать на исполнение чужих грёз. Настало его время, и он умело берёт эту борозду. Что тебе не нравится, Аластер?
   – Мой лучший друг покидает меня! Как мне это может нравиться?!
   Тут Делио встал, подошёл к Аластеру и похлопал его по плечу. В его глазах явно отблескивало несогласие. Затем я встал, рука Делио пожала мою, мы крепко обнялись, впиваясь в друг друга ладонями.
   – Доброй ночи и хорошей дороги, – пожелал я.
   – И вам удачи! – крикнул он с улыбкой на устах и ушёл.
   – И ты его вот так вот просто отпустишь? – спросил меня Аластер.
   – Я не могу его держать…
   Он докурил, и мы простились.
   В последующие два дня Аластер не появлялся на работе и никак не выходил на связь.
   Единицей сентября на улицу упали сумерки. Тогда и объявился Аластер. Пришёл он пьяный ко мне в дом.
   – Ну что ты напиваешься? Ты подзабыл, что алкоголь тебе совсем не товарищ? – с такими словами я встретил его на пороге.
   – Иди ты к чёрту, Т-е-о! – зарычал он. Мой друг набросился на меня с кулаками и сразу же получил в ответ, да так, что повалился в прихожей.
   – Совсем ты зазнался. Делио отпустил. Тебе всё равно было… А на интервью только и говорят, что о тебе: «Когда к нам придёт Тео?», «Где Тео?», – бормотал он, отхаркиваясь от крови и слюней.
   – Отправляйся проспаться, а потом и поговорим.
   – А знаешь? Не будет никакого «потом». Я тоже ухожу. Не собираюсь работать, а тем более и водить дружбу с таким, как ты! – вставая, произнёс Аластер.
   Затем протёр рот рукавом костюма, развернулся и хлопнул дверью. А я поднялся, прихватил бутылку джина и полетел до магазина, дабы занять себя немного алкоголем и каким-нибудь делом. Мои воспоминания о том вечере и той ночи размыл спирт. Поэтому, к счастью или огорчению, вашему или моему, они и не столь подробны и детальны.

Глава VII

   Шло время, а значит, наша любовь рождалась и крепла, ведь любовь не возникает на ровном месте: само течение мимолётного формирует и вынашивает её. В череде частых встреч, разговоров, посиделок, прикосновений взрастала моя любовь к Беккай, копилась её любовь к Тео. Медленно они сплетались в одну большую, огромную, почти вечную нашу любовь.
   Третьего числа в пять часов утра я дремал на диване в приёмной. Задребезжал телефон. Я в полусонном состоянии переместился до рабочего стола и поднял трубку. На другом конце аппарата послышался упоительный голос. Это была Беккай. Я был рад её звонку. Как и всегда я был рад любой её весточке: будь она в печали, будь она в радости. Даже не совсем так. Я всегда подсознательно ждал его; надеялся, что вот-вот она даст о себе знать… Как прошёл её день? Что её волнует? Что ей необходимо – моё отсутствие или моё присутствие? моё молчание или мой совет?
   – Разбудила? Ты прости, что…
   – Совсем немного, Бекки, – перебил я.
   – А что ты делаешь в такое время на работе? Почему не дома ночуешь? – поинтересовалась она.
   – Да так… Возился с документами, – соврал.
   – Так я и поверила. Переживаешь насчёт Аластера? Верно?
   – Да, верно…
   Беккай филигранно отличала мою ложь от моей правды. Или же я врать совсем не умел, или же это было слишком предсказуемо.
   – Тогда жди меня. Я скоро буду у тебя, и мы немного развеемся.
   В пять часов тридцать три минуты она вошла в приёмную. С разбега пала в мои крепкие объятия, в которых мы обоюдно и трепетно растворялись. Мы поцеловались. Ох, как же тогда я молил богов, чтобы такие мгновения тянулись как можно дольше.
   – Собирайся, милый! Мы отправляемся в парк!
   – В такую рань?
   – Да! В такую рань. Зато людей почти не будет. Тебе обязательно нужно сейчас чуть отвлечься. А то совсем завянешь! Бегом!
   Она притопнула ножкой.
   – Ты права. Всё равно не спится.
   Она переместилась за меня, проведя рукою сначала по моей груди, затем по плечам, обняла меня со спины и чмокнула в шею. Мурашки пробежали по мне с ног до головы, исчезнув где-то на макушке.
   Минуло пару минут, и мы выдвинулись воплощать затею.
   – Ой! Я забыла рюкзак. Сейчас поднимусь за ним, – сказала Беккай, когда мы вышли из магазина, и сразу же развернулась в обратном направлении.
   – Подожди! А ключ не нужен? – спросил я, вытаскивая ключ-карту из кармана на застёжке.
   – Точно! Вот я глупышка! – с улыбкой произнесла она.
   Я же отправился к кару. Поднял его в воздух и принялся ожидать Беккай, покуривая приторный «Эпиос Лу».
   На половине сигариллы она запрыгнула в транспортное средство, поцеловала меня в щёку и завалилась на заднее место. Мы за шесть минут долетели до моего дома.
   – Только давай хотя бы в этот раз без охраны и оружия. Мне как-то не по себе, когда я представляю или ощущаю у тебя за пазухой пистолет. Оставь и его, пожалуйста. Мы же на пикник! Только мы, природа и вино!
   – Хорошо. Ни охраны, ни оружия. Уговорила.
   Хотя это решение и спорилось с вопросами безопасности, но было мне также по душе. Постоянное чьё-то присутствие рядом и контроль моей жизни уже порядком поднадоели. Как и холодный твёрдый предмет у меня возле сердца.
   Я и Беккай быстро собрали необходимые вещи и полетели на «Возвышенность Р.». То место славилось богатой флорой в нашем сером граде, красивыми видами и огромным масштабом. И идея, провести там утренние часы начала сентября вдвоём, пока люди спят, являлась такой нужной, ничуть не лишней.
   Кар остался на парковке; мы минули два сада, золотую колокольню; и пред нами возник небольшой холм, на вершине которого красовался десяток лип. Именно среди них и было задумано обосноваться. Под ногами текла вымощенная валунами лестница. Наверху я взял Беккай за руку, и мы направились к центру холмика.
   – Вон там хорошее местечко! – воскликнула она и стремительно повела меня за собой.
   На подходе, из-за высоченного и толстого дерева спокойно вышел Валентайн, достал из кармана пальто пистолет, и, направляя его на нас, приближался к нам.
   Рука Беккай отделилась от моей руки. Старкли замер в четырёх метрах от нас.
   – Ты, верно, очень удивлён этой встрече со мной. Не двигайся и не дёргайся, Тео. Слушай меня внимательно, иначе ты не поймёшь истины. Я тебе расскажу вкратце, что происходит. Вероятно, уже дошло, что Беккай исполняла мою волю с самого вашего знакомства… Начнём с предыстории. Я действительно прибыл в Мунградс с окраин, но причина данного поступка была вовсе не в заинтересованности тобой. Моя мать была больна, однако примерно через год с помощью препаратов оправилась бы полностью, но всё ничего, если бы не ты, а именно – твои пилюли. Мама совсем выжила из ума, когда начала принимать эти капсулы, спуская на них все деньги, которые я отправлял ей на лекарства. И к моему огорчению, напрочь игнорировала лечение. Знаешь, что она говорила перед своей кончиной? Она твердила и твердила, какие прекрасные и чудесные эти пилюли из магазина неподалёку. Было поздно, когда я узнал о том, что вместо лекарств она последние недели принимала исключительно твои никчёмные пилюли. Ты отнял у меня самое дорогое, что было в моей жизни, поэтому я отплачу тебе разменной монетой. Твои друзья, дама сердца, твоё творение, а главное, и твоя цель о дивном новом мире – исчезнут навсегда. Они сотрутся в пыль… Сейчас твой пьяный дружок направляется в «Твинкл Филингс», чтобы найти тебя, но кто сказал, что его жалкие попытки увенчаются успехом?
   Чуть ранее происходящего Аластер ковылял пьяным шагом к магазину. Хоть он и стоял еле-еле на ногах, однако пару навязчивых мыслей не давали ему забыть о намеченном плане и свалиться на землю. Эти мысли чётко отслеживались и были таковыми:
   «Да, что-то я погорячился и напрасно тогда высказался Тео. Зависть, что взялась из ниоткуда, полностью поглотила меня, но не была настоящей причиной злобы на Тео. Мне остаётся лишь злиться только на себя самого за такой поступок и за постыдные мысли о моём лучшем друге. Делио ушёл по своей доброй воле, а Тео это прекрасно понимал, поэтому не удерживал его. Как же я мог усомниться в товарище всей моей жизни, ведь именно благодаря ему, в первую очередь, мы добились такой высоты. Хоть я и уверен в противном, но я ни за что не должен подвергать его сомнениям в отношении меня. Ведь само время выковало нашу дружбу, и она ни при каких обстоятельствах не должна рассеяться. Я не посмею стать даже причиной маленькой трещины в ней. А ещё мне нужно рассказать ему о его подозрительной подружке».
   Буквально тринадцать минут назад Аластер названивал мне, и, убедившись, что аппарат никто не возьмёт, принялся смотреть камеры видеонаблюдения в магазине. Когда и там он никого не увидел, то пролистнул запись на час назад, где и увидел, как Беккай крадёт «преобразователь». Тогда он и направился в «ТФ».
   – Охрана магазина пять минут назад сообщила мне, что твой друг пришёл и почти сразу же завалился спать. А что же происходит сейчас? Я, так уж и быть, поведаю. С минуты на минуту сие здание магазина предастся могучему огню, что выжжет дотла всех и вся в него попавших.
   В это мгновение к дивану, на котором отсыпался Аластер, подобрались острые языки пламени. Перед тем как отправиться в царство Морфея, Аластер из последней мочи думал: «Вот придёт Тео, разбудит меня своей рукою, да я очухаюсь и сразу же извинюсь. Мы обнимемся, как всегда, и продолжим покорять новые и новые вершины. Я извинюсь, и душа успокоится, и всё вернётся на круги своя. Извинюсь…»
   – Не отвлекайся, Тео. Ещё не всё. За Делио уже отправились, и ничто, и никто не помешает отправить на тот свет и его. Ты, Тео, слишком засматривался в прошлое, да так, что о возможном и не задумывался. А зря… Ты настолько много отдаёшь любви другим, что нуждаешься в таком же объёме в ответ. Мы с тобой не беседовали о любви, но я понял, что даже крохотной симпатии хватит, дабы ослепить тебя. Поэтому хоть ты и не говоришь об этом, но причина, по которой ты постоянно цепляешься за каждую возможность взаимной любви, именно в том, что отдаёшь ты гораздо больше, чем получаешь. Это и есть твоё слабое место. Ты говорил, что у великого дорогая цена, так вот ты заплатишь её просто так. Это только ты виноват в случившемся. И никто больше! Принесла «преобразователь»? Кидай его мне! – приказал Валентайн.
   Беккай сняла рюкзак, вынула из него прибор и бросила его под ноги Валентайна.
   Её лицо совсем не выдавало признаков волнения. Как раз таки наоборот: оно было полно уверенности и решимости. А если бы я мог видеть своё, оно бы явно указывало на то, что я полностью растерян, а моё тело будто парализовано.
   – Я хочу, чтобы ты видел, как умрёт Беккай. Прямо на твоих руках, – произнёс он и нажал на спусковой крючок.
   В это же мгновение моя левая нога сама сделала шаг вперёд и вбок. Сам чёрт тогда послал меня принять пулю, предназначенную Беккай. Сам чёрт тогда знал, что этого хотел и я.
   Холодная, как космическое пространство, пуля проникла в мою голову и застряла подле мозжечка. Глаза омрачила тьма, я рухнул на ещё тёплую осеннюю землю. Второй выстрел разнёсся эхом в моём потухшем сознании.
   А здание «Твинкл Филингс» полностью поглотило пламя. Горел не только магазин: горели мечты и планы Тео; горел огромный труд Делио и Аластера; горела целая империя, сотворившая чудо.

ЗАТЕМ Я ИЗОБРЁЛ МАШИНУ ВРЕМЕНИ

Глава I

Белый свет вреза̀лся в глазные яблоки. Два стерильных тонких диска у моих висков раздавали вибрации. Глаза закрылись. Вновь в них впился яркий свет. Знакомые руки у моего лица мельтешили. Я знал эти руки. Это были мои руки: мои длинные пальцы, моя родинка и едва заметный шрам у сустава указательного пальца.

Глава II

   «Одно непрочитанное сообщение…» – произнёс женский голос, что я услышал в процессе пробуждения. «У вас одно непрочитанное сообщение…» – повторил он. Я вскочил с кровати и рывками осмотрел незнакомое помещение. Я очутился в шикарной спальне. Мой взор потерялся в белых красках. Затем мои пальцы устремились ко лбу, но, к удивлению, ничего не нащупали. Нужно признать, что помимо моего взбудораженного мозга все остальные системы организма функционировали так, как никогда прежде.
   «У вас одно непрочитанное сообщение…» – снова отрезвляюще произнёс приятный голос. Я размеренно направился к двери. Следующая комната походила на кабинет. Там же и располагался компьютер, на котором высветилось непрочитанное сообщение.
   «Тео, обозначу и поясню тебе несколько вещей. Я – это ты из «других отрезков» (будущего). И выжил ты (я) только благодаря тому, что я (ты) отправился в «нужные отрезки» и спас тебя (себя). Сейчас у тебя 2095 год. С твоей «смерти» прошло четыре с половиной года. Валентайна застрелила Беккай, она забрала «преобразователь», который уже через неделю мы вернули себе. Аластер и Делио тоже погибли. Ты находишься на полностью автономной базе, высоко в горах, куда ещё очень долгое время не ступит нога человеческая. Питание ты будешь получать от меня. Электричеством тебя обеспечат шакти-пулы.
   Твоей задачей на ближайшие несколько лет будет создание аппарата дробления пространства/времени. Да, в данный момент ты совсем не знаешь, как его сделать, однако, как сам понимаешь, этот момент настанет. И мой тебе совет – начни с изучения «супергравитации». «Carve Time/Room» – это ключ к спасению твоих друзей.
   P.S. Я оставляю тебе «преобразователь», что делать с ним ты уже знаешь. Тебе он пригодится».

Глава III

   Каждый раз, когда моё сердце пронизывал маленький ржавый кинжал под знаменем печальной любви, именно тогда, вокруг этого потрескавшегося рубина воздвигался ряд крепости. В тот раз валунов хватило, чтобы закончить её полностью: до самых небес, до самого ада, со всех четырёх сторон. Кинжалов хватило, чтобы и свирепый горный сапсан под знаменем разума охранял эту крепость, выполняя свой воздушный караул твёрдо, отважно и беспристрастно, да в надежде, что кто-нибудь всё-таки сможет одолеть и его, и крепость, дабы исцелить трещины бесценного моего рубина.
   Беккай… И думать о ней мне совсем не хотелось. «Вот бы я её никогда не знал…» – думал я. Однако мысли ненароком возвращались к ней час за часом, минута за минутой. И мне приходилось отыскивать мысли лучше и краше мыслей о Беккай. Я отыскивал и возвращался к ним посредством пилюлей. Я возвращался к моим друзьям. Меня ежесекундно терзало чувство моей неправильности и отвратительности. Я думал о том, что это я сделал что-то неверно тогда, что именно мои действия стали причиной такого исхода событий. Я сожалел о прошлом всецело. Я снова погружался в пучину уже минувшего, намного чаще – в негативную пучину, нежели в положительную. И ведь даже от положительных воспоминаний сердце скукоживалось, а глаза пытались выпасть. Совсем неважно было, с каким знаком они шли – они, в любом случае, несли разруху в мою душу. Они вытесняли всё, оставляя лишь пустоту, которую приходилось лицезреть очень долго. «Что же я натворил…» – зависло у меня в голове.
   Но дни тянулись и вынашивали идею. Идею, что воспарила бы над морем угрюмости, апатии и печали ответом на вопрос: «Чем заполнить холодную пустоту внутри меня?». И всё же таковая идея однажды воспарила в моём гниющем разуме.
   В тот очередной вечер, похожий один на другой, пилюли летели с конвейера прямиком ко мне в рот. Шестнадцатая за последний час под названием «Многое сделано». Семнадцатая за последний час под названием «Аккорд».
   – Что думаешь? У нас вообще получится? – спросил Аластер, пока мы шагали по длинной аллее «Аккорд» к назначенному месту.
   Я задрал голову вверх. На вечернем чистом небе сверкала одинокая звезда. Я задумался.
   – Я верю, друг. У нас всё обязательно получится. Мы будем сиять, вон как та звезда! – сказал я, метнув свой указательный палец в небесную лазурь.
   Он слегка усмехнулся. Я осматривал рыжие грозди рябин, что выстраивались по бокам.
   – Смотри! Смотри, Тео! – завопил Аластер, несильно пихая меня локтем.
   – Куда? Что? – в недоумении произнёс я.
   – Да уже момент упущен… Там две звезды упали сразу! Представляешь! Сразу две!
   – Да ладно, насмотрюсь ещё в августе.
   – Как думаешь, помещение, что выбил для нас Делио, хоть пригодно для торговли? Или же развалится скоро?
   – Мы почти добрались. Вот и посмотрим…
   Рябины выстраивались по бокам… В небе пылала одинокая звезда…
   Пилюли валялись по полу вокруг меня. Стоя на коленях, я жрал их одну за другой, одну за другой. Я уже давился ими, еле-еле проталкивая их пальцами себе в глотку. Когда же в горле пересохло, и они уже не могли пролезть в пищевод, сверкающий нож был в миллиметре от моего кадыка. Был в секундах от мгновения, когда он вот-вот проткнёт моё пересохшее горло. И спасительная идея родилась…
   Я побежал на склад. Схватил первую попавшуюся канистру с водой и принялся заливать жидкость в рот. Сухие пилюли увлажнились и рекой проникли в желудок. Моё сознание преисполнилось чувствами всех оттенков и отказало. Я очнулся примерно через пару часов в луже, что образовалась из-за навёрнутой баклажки. Перевернувшись на спину, я наконец-таки рассудил. Мои мысли были таковыми:
   «Моя цель направлялась на общее благо, и я был за это наказан. Также я был наказан за то, что я позабыл свои истинные грёзы. Грёзы, что давно метались в каждой моей клеточке. Грёзы, что не обернулись самообманом. Грёзы о бесконечности собственной жизни, дабы познать всех во всех временах, обойти множество людей, а именно их внутренние составляющие: знания, опыт, мысли. Различающиеся и неповторимые мысли различающихся и неповторимых людей. И именно „обойти“ – забрать себе их части. Только для себя одного. При этом избегая более многочисленных пропавших, пустых, неинтересных, примитивных, бесполезных и скучных индивидуумов. Никак иначе мне не заполнить эту пустоту внутри. Мне отныне безразличны все, кроме меня самого».
   Той ночью мне снился сон. Сон, что был описан мною в самом начале книги. Я пробудился с раздирающим криком в холодном поту. Этот сон я вспомню через несколько десятков лет…
   Со следующего дня я погряз в разработках агрегата времени. Прошло пять или восемь лет, и я изобрёл его. В пилюлях я практически не нуждался. Только те, что были связаны с Аластером и Делио, принимались моей потребностью в друзьях. Отказаться от них было невозможно. Но в то же время, спасать их в «прошлых отрезках» я не собирался. Они есть моя великая цена…
   Машина времени представляла собой удобный браслет. Он разбивал время на отрезки, затем создавал дыры в пространстве и во времени, а они, в свою очередь, позволяли перемещаться между этими отрезками. Перенос молекул обеспечивал «мини-шакти-пул» – источник колоссальной энергии. Узловую точку отправления сохранял основной агрегат. В величину со шкаф он находился там же, где я и провёл этот десяток или половину десятка лет.
   Я начал путешествовать по мирам, встречая на своём неописуемо-прекрасном пути многообразия жизней. Я поглощал их одно за другим. Одно за другим они впечатляли меня каждый раз как в первый. Многообразие за множеством, множество за разнородностью, разнородность за разноликостью – они шли через меня, заполняя яму в моей голове. Отрезки трансформировались за отрезками, а я брал, брал, брал, ничего не возвращая взамен.

Глава IV

   То был золотой век будущего. И век был поистине прекрасен и невероятно священен. Это был век, в котором люди жили в гармонии с природой, не болели и не умирали, любили всех и вся. Это был век, в котором я захотел остановиться до смерти своей. Это был век, в котором я наконец-то встретил ту, с кем и смерть разделить свою на двоих – это великолепие, что наконец-то нашлось.
   Я сконцентрировался в глухом лесу. Пробираясь сквозь высоченный плотный папоротник, я выбрел на низину, в средине которой расстилалась мелодичная речка. Чуть дальше которой стремился к небу холм, на вершине украшенный деревянной мельницей с пристройкой. Ветер хватал её четырёхугольные крылья и раскручивал их также мелодично, как лилась речка под его присмотром. Солнце ослепляло, но совсем не пекло̀. Погода являлась изумительной: ни жарко, ни холодно, обдувало временами, а временами ветер стихал. На другом берегу девушка полоскала платья.
   – Как мне перебраться на тот берег? – крикнул я.
   Она подняла голову, поправила кудрявую прядь влажной рукою и крикнула в ответ:
   – Переплывите. Тут знатно мелко.
   Так я и сделал. К тому времени, как я пересёк речку, она уже покончила с бельём и сидела на мостке, бултыхая босые ноги в слабом течении. Я присел рядом.
   – Вот в минут десять Вы сразу обсохните.
   – Да, пора позволяет.
   Она подняла правую ногу, поставила её на древо, затем обтёрла её тряпкой. Ту же самую процедуру проделала и с левой ногой, а тряпку, еще сидя, приколола к сучку.
   – Пойду я, мой незнакомец, – выронила она.
   Я обернулся и увидел, как она придерживала на земле два мешка. Что поменьше, она запрокинула за спину, а тот, что побольше, поволочила по тропе наверх. Догнав её, я верно заявил:
   – Позвольте. Я Вам помогу.
   Мы медленно, но верно восходили на холм.
   – Вы, видно мне, не нашего времени. Ведь у нас никогда бы не спросили, оказывая помогу. И никто бы ничуть не возмутился. Воровать незачем, а помогать – значение. У нас тут давным-давно гостил один такой. Ходят слухи этакие про путешественников во времени.
   – Вы меня раскрыли. И как к таким относятся?
   – Да, как и ко всем. С любовью, благом, уважением. А Вы другого ожидали от Камелии, дурёша!?
   – Я ожидаю от людей, встречающихся мне, всего и вся. Я в меру мил и в меру осторожен всё же.
   – Так, а как же Вас мне звать, таинственный Вы мой?
   – Зовите тремя буквами. Т-е-о.
   – Весьма приятно познакомиться, Тео!
   Хочу поделиться, что её такова искренность в общении с первых минут мне знатно приглянулась.
   Мы добрались до мельницы. Мешок с пшеницей мне было приказано оставить у жернов.
   – Здесь так приятно пахнет, – заметил я.
   – О да! Это мелисса. Я развесила её по всей мельнице, а то запах перемола мне уже в горло лезет.
   – Давно Вы тут? – я оглядел помещение.
   С вершины сооружения тянулся механизм мельницы. От шестерёнок крыльев до двух булыжников, меж которых тёрся злак. В углу существовала массивная дверь, что вела, видимо, внутрь пристройки.
   – Сто три года.
   – И Вы всё это время работаете на мельнице?!
   – Да. Я стираю, топлю, собираю пшеницу, потом её мелю. Ещё же ношу воду, стогую сено, ремонтирую, пока идёт сбор; раз в месяц приезжают за мукой, и я выбираюсь в город. Зимой готовлюсь к посеву. Такая вот скромная жизнь.
   – Скучновато… Вы сказали, в город?
   – В тринадцати милях отсюда локация его. Раз в месяц приезжают за мукой, да и меня прихватывают.
   – И все тут занимаются схожим?
   – Абсолютно нет. Наш мир полон укладов и занятий для его населяющих. И каждому своё место по способностям и талантам. Специальная организация, как только тебе исполняется семь, изучает твои дарования, а затем определяет куда надо. И никто не противится – ведь призвание тебе по душе.
   – Весьма недурно у вас тут всё отлажено.
   – Весьма это меньшие заслуги этого времени. Я Вам обязательно поведаю, адли мне сейчас нужно отлучиться на благодарность. Вы подождёте аль последуете дальше?
   – Без труда. Быть возможно, я могу пока чем услужить?
   – Если же так желаете, то соизвольте подмести тут. Держите веник, – сказала Камелия, протягивая клочок соломы, обмотанный толстой верёвкой.
   Она отлучилась наверх. Я обвёл жернова, прошёлся вдоль стен, сметая песок к выходу. Дверь висела на одной ржавой петле, что приколотили на два гвоздя с обеих её сторон.
   Я услышал скрежет половиц, доносившийся сверху. Её босые стопы переступали с одной металлической ступеньки на другую, а белая сорочка с узорчатым воротником развивалась на лёгких дуновениях сквозняка. В такт рубахе ловили ветерок длинные каштановые кудри.
   – Молодец какой! – спустившись, воскликнула она. – За содеянное я угощу Вас берёзовым соком!
   В ту же нону июля она вновь отправилась за пшеницей. Я же последовал за ней. За работой она делилась со мной многим об их мире. Я же внимательно слушал и вникал. Что-то мне подсказывало: это ещё пригодится.
   Минуло три седьмых недели в повестях Камелии. Четыре седьмых минули в сказаниях моих: в особенности о магазине «ТФ».
   Я решил, что задержусь здесь ещё ненадолго.

Глава V

   В моих руках был малый букет из полевых ромашек, который я намеревался преподнести Камелии. Поздний вечер спустился на окраину и ласкал пейзажи приглушёнными красками. Я ждал её у мельницы. А когда её силуэт показался мне, я спрятал цветы за спину, дабы порадовать её чуть позже. Она подошла. Моя свободная рука проделала движения влево-вправо несколько раз.
   – Здравствуйте-здравствуйте, Тео. Чем сегодня занимались? – молвила она, продолжая путь в помещение.
   – Был весь замечательный день в городе. Познавал жителей… – отвечал я, следуя за ней.
   – Для Вас это всё как экскурсия, верно? – прервала Камелия.
   – Верно подмечено Вами. Я преодолеваю мир за миром, поглощая новое и новое.
   – И как надолго Вы задерживаетесь в каждом из них? А в данном уже свыше недели.
   – Чаще всего, более двух недель вынести не могу. Мне надоедает, – с досадой ответил я.
   – Тогда я смею сделать вывод! – заявила она, плюхнувшись на ложе. Я же оставался у внития.
   – Вы, дорогой, – человек-впечатление. И чтобы Вам существовать, видно, необходимо поддерживать свою жизнь впечатлениями с молоточка. А как известно, такое чувство возникает при столкновении с неизвестным, а как только познаётся, уже, увы, неинтересно. Трудно так.
   Я внимал её нежный мелодичный голос ежесекундно. Он представлялся мне песней дождя. Такого дождя, что очищает и успокаивает душу.
   – Я привык. Да и не будем о грустном. Это Вам!
   Она приподняла голову и посмотрела на меня. А отвернувшись к стене, произнесла:
   – Зачем же Вы их сорвали? Теперь они погибнут… Несколько дней против бесконечной жизни в природе. На этой земле они будут цвести вечно. Эх…
   Не ожидая такую реакцию, я смутился и даже расстроился.
   – И куда же мне их теперь? – возмущённо поинтересовался я.
   – Придайте их реке, пожалуйста.
   Я молча вышел и спустился к «бегущей». Первые звёздочки уже проявлялись на черничном небосводе.

Глава VI

   Промелькнуло пять дней. После трудового дня мы отдыхали на перелесье, расположившись среди цветений на простынях. Колесница дня приятно припекала тело, мурава шелестела вокруг, заточая нас в свой универсум.
   Я проглотил пилюлю. Временами я принимал их, и чувства, содержащиеся в них, возвращали меня к Делио и Аластеру. Временами меня тяжело одолевала тоска по ним, с которой я никак не справлялся.
   – Это те капсулы? О них Вы мне сказывали? – спросила Камелия.
   – Да, о них.
   – Достойно удивления. Избороздив столько миров и времён, Вы всё ещё живёте прошлым, но не оно Вами. Вспоминать о минувшем можно, но, по-моему, бесполезно. Вы упускаете истый миг. Вы упускаете это солнце, это небо, это место, мои слова, пока витаете не здесь. Словно ком в горле, оно перекрывает воздух настоящего…
   – «Словно ком в горле…» – задержалось у меня в голове, и я припомнил свой ужасный сон.
   – И что же мне делать?
   – Сбросьте эти оковы.
   – Легко сказать.
   – Понимаю. Однако, как только Вы это сделаете – жить станет проще. Вы осознаете, что ни прошлого, ни будущего нет совсем.
   – Вы, верно, знаете, о чём говорите, раз прожили уже сотню лет.
   – Я убеждаюсь в сказанном вновь и вновь. Пока Боги присматривают за нами, мы учимся существовать сим днём…
   – Не уверен, что у меня получится. По-другому не умею.
   – Поэтому я верю в Вас, Тео. С Вашими знаниями и опытом возможно всё.

Глава VII

   До чернотропа далеко. Твердь земная облилась коричневым цветом, высь покрылась седой бородой. Пущи изредка пестрели всеми оттенками жёлтого и рыжего. Начался любимый листопад. Пару дней назад Камелия и я ездили в город. Там-то я и прикупил саженцы. «Если я не могу подарить ей цветы, тогда что мешает мне подарить ей сад…» – таковы были мои мысли.
   Камелия отлучилась, я же близ ветрянки выкопал ямы, заполнил их минеральными удобрениями и специальным питательным составом. Поместил саженцы в углубления и утрамбовал. Теперь же принялся подвязывать стебли и стволы к деревянным колышкам.
   – Чем это ты тут занимаешься? – со спины раздался её голос, пока я на корточках мастерил узелки.
   Я продолжал своё дело и отвечал:
   – Если же я не смею сорвать и подарить тебе цветы, то прекрасно могу вырастить сад, что будет благоухать вечно. И вечно будет с тобою, нежели я…
   – Разлюбезный сюрприз! Мне дотоле такие подарки никто не делал!
   – Черёмуха, яблоня, вишня, кизильник, экзохорда, клён взойдут здесь и будут приятным украшением этого холма.
   – И будут замечательным местом для благодарности!
   – Теперь же их нужно обильно поливать, а то не приживутся.
   – Уже, без малого, три месяца ты здесь. Я тебе не надоела? Или у тебя впредь нет потребности во впечатлениях?
   – Камелия, я впечатляюсь всем, что ты делаешь и говоришь, каждый божий день…
   Спустя неделю я решил, что остаюсь с Камелией, и что более не нуждаюсь ни в машине времени, ни в новых людях и даже в пилюлях. Тем осенним вечером я был на мостке. Рассуждая о своей многогранной и необычной жизни, я пришёл к выводу, что мне пора остановиться.
   Я снял чудо-браслет, покрутил его в руках. Затем достал оставшиеся чудо-пилюли. Положив браслет на левую ладонь, я высыпал «разноцветные» из пластмассовой бирюзовой коробочки в его круг. Без сомнений моя рука вознеслась над рекой, разжалась, и мои детища, мои последние «билеты в прошлое» устремились в воду. Бульк, бульк, бульк, щелчок…
   Единственное моё чудо – Камелия.

Эпилог

   За хилыми стенами рушились большие хлопья снега, жирник освещал малую комнатку с лежанкой в углу и печью напротив, ветер заносило в мельчайшие щели, и он завывал время от времени. Мы после зимних приключений (катания на санях с холма, игры в снежки со своими крепостями, пляски на снегурках посреди замёрзшей реки) отходили ко сну. Камелия засыпала на моём плече, я нежно поглаживал её голову. Она приподнялась на локти, чтобы перевернуться на другой бок, и мы на несколько секунд встретились взглядами.
   В её изумительных, удивительных, очаровательных, прелестных, волшебных, честных, божественных, дивных, чарующих, дорогих глазах я видел себя. Я видел в них свою оставшуюся жизнь и свою неминуемую смерть.
   – Обни… Ми… – сонно произнесла она и отвернулась к стене.
   Я приобнял и продолжил поглаживать кудряшки.
   – Послушай, моя пери, – говорил я, – ведь ты знаешь, как я люблю тебя.
   Через мгновение моя рука витала в пустом пространстве, а тепло от объятий сменилось на прохладу…
   Слёзы осы̀пали мои щёки, руки обдались лёгким тремором, пальцы сжались в кулак, а ногти впились в ладони, высвобождая кровь.
   Проникающий холод ухватил меня за пяты, которые высунулись из-под плотного тяжёлого шерстяного одеяла, тогда-то я и пришёл в чувства. Печь перестала источать своё накопленное тепло часа четыре назад, а из избы оно высачивалось быстро, благодаря свирепому и беспощадному ветру снаружи. Жирник на столике около лежанки не горел – топливо закончилось. Лёжа я натянул свитер, затем окутался в тулуп. Быстро запрыгнул в камлотовые грубые штаны и засунул ноги в валенки. В помещении было темно, как и всегда. Вытащив с верхних полок глиняный горшок с жиром, я залил его в масляную лампу и поджёг тряпочный фитиль. Тусклый свет немного раскрасил пространство вокруг. Я закинул в топку лучину, затем дровишки, облил всё небольшим количеством того же жира. Огонь разгорался и начинал приятно пощёлкивать. Щелчок. Ещё один…
   Выбежав из избы, я рухнул на спину в сугроб, устремив взор на мрачное небо. Намечалась сильная вьюга.
   «Сегодня не поохотишься и не заготовишь дров, поэтому сегодня нужно будет обязательно похлопотать над узловым агрегатом времени. Что-то он совсем барахлит. Камелия, верно, заскучает без меня, а я без неё совсем пропаду. Я совсем не одинок, я совсем не пропал… Совсем не пропал…» – мозговал я, утопая в снегу.

Сначала я придумал чувства в пилюлях Денис Славиков

СНАЧАЛА Я ПРИДУМАЛ ЧУВСТВА В ПИЛЮЛЯХ

2095 год

Пролог

2090 год Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

ЗАТЕМ Я ИЗОБРЁЛ МАШИНУ ВРЕМЕНИ

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Эпилог

Сначала я придумал чувства в пилюлях

Денис Славиков

2090 год
Глава I