Банкет

Галина Щекина

   Редактор Анастасия Астафьева
   Фотограф Ната Сучкова

   © Галина Щекина, 2023
   © Ната Сучкова, фотографии, 2023

   ISBN 978-5-4474-6548-3
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

   Об авторе

   Галина Щекина родилась в 1952 в Воронеже, там же закончила университет. В Вологде с 1979 года, начала писать в 1985. Публиковалась в региональных журналах – «Вологодский Лад», «Север», в сетевом журнале «Стороны света» (Нью– Йорк), в журнале «У». Автор книг «Ор» (М, ЭРА, 2008), «Графоманка» (М. ЭРА, 2008 и «ОксиПресс, 2009), «Горящая рукопись» «М, Окси-Пресс, 2010) «Астрофиллит» (М.,Вест-Консалтинг, 2011), «Бася и чудо», «От груши до океана» 2011 и 2012, «Насладились» (Вологда, издательство «Легия»).
   Лауреат премии фонда «Демократия» 1996. В 2008 году по итогам активной просветительской деятельности в рамках «Илья-премии» отмечена медалью, дипломом и премией Фонда памяти Ильи Тюрина. Финалист премии «Русский Букер» в 2008. Награждена специальным дипломом Литературного института им. Горького за работу с молодежью (2010). Материальное воплощение Третьей премии «Народный писатель» в 2012 – роман «Тебе все можно» («Авторская книга»). Автор четырех сборников стихов. Повесть «Хоба» опубликована в журнале «Урал» (2014). Повесть «Тонкая Граня» – история времен Великой Отечественной – увидела свет в 2015 («Планета книг»). В 2015 вышли книги «Улица Гобеленов», «Галина Щекина крупным планом») в издательстве «Директ-Медиа», Москва. Публиковалась в альмахе СРП «Паровоз», в «Вологодском альманахе» 2015, в школьной хрестоматии Вологодчны «Время ставит метки». Основатель и член Вологодского отделения Союза российских писателей с 1996. В течение многих лет была ведущей литобъединения «Ступени» в Вологде, руководителем литературной студии «Лист» с 2003 по 2015 год.
   «Галина Щекина на данный момент, пожалуй, самый издаваемый вологодский автор. В прозе Щекиной обрела значимость проблема человеческих взаимоотношений. Герои исповедуют принцип абсолютной честности как условия существования, даже если это делает их странными, опасными своей „чужеродностью“ для окружающих». (Анна Федорова, критик, Вологда)

Введение в предмет

   Это вам не гульба, не развлечение, между прочим. Питие – это работа, тяжелая мужская работа, так сказал новый классик Швецов. Непростая, но обязательная. Часто думаешь – ну а где же награда, в конце концов? Работаешь как вол, а волк все в лес смотрит. Нет, не бросишь, не уйдешь.
   Сидеть на банкете надо уметь. Казалось бы, что тут мудреного: тебе наливают до полосочки, ты пытаешься регулировать процесс, но он идет как-то сам собой, да так бурно и стремительно, что тут уже не то что процесс, тут и себя-то регулировать невозможно. Хочется послать к черту всю эту жизнь, которая тебя согнула в бараний рог, а ведь ты был создан не для этого. А для чего? Это риторический вопрос. Чему тебя учили в институте, спрашивается? Чистоте эксперимента. И пока учили, хотелось то и дело построить если не машину времени, то хотя бы особую сетку, меняющую свойства жидкого металла. Причем сделать так, чтобы личная жизнь удавалась благодаря науке и ее престижу. И чтобы эта личная жизнь иногда подвигала бы на качественные рывки по научно-исследовательской и опытно-конструкторской работе.
   Но экспериментально выходит наоборот: пока один занимается самоедством, другой падает грудью на амбразуру… Вот и у нас всегда находились те, что падали первыми. Они всегда были первыми и все оставляли людям.
   И Митюля Попутчик всегда падал первый. Ибо жажда его велика, а слабое физическое тело не успевает соответствовать высоким внутренним запросам.
   Лицо отпавшего Митюли, балагура-озорника, бледно и возвышенно, рубаха на спящем человеке переехала застежкой так, что оказалась без оной. По нему сразу видно. Круглолицый и простодушный, на вид миляга, йэх! – рубаха-парень… Не рубаха, а рубака… Рубака-парень. Хотя на самом деле зловещий сердцеед. Это следует из того, что все его дипломники были дипломницы. Только Рэм утром возьмет себе дипломниц, не успеешь оглянуться, как к вечеру они уже в экстазе от Попутчика. А также из того, что он был женат пять раз. Значит ли это, что он был коварным обольстителем? Нет, он был честным обольстителем и всегда отвечал за последствия. И его дипломницы, не в пример другим, всегда защищались хорошо… Правда, иногда он был не в силах выстоять перед следующей дипломницей, и предыдущая дипломница, как бы это сказать… Происходило замещение.
   Правда, были тут и исключения, у них оказались две дипломницы, которые подобно рифам в штормы, выдержали шквалы Митюли Попутчика и никогда, никогда на них не упало подозрение… Но руководитель диплома у них был не Митюля, поэтому они как бы от него не зависели… Хотя они не могли не видеть технологию, они ее видели, и она не то чтобы отталкивала. Просто они знали жизнь.
   Особенно тягостно, когда банкет становится трудовой вахтой. И начали его не предтечи, а современники, те, кто рядом с нами. Их надо поддержать, чтобы они не думали…
   Кто виноват, что выключили свет, когда еще столько оставалось? Кто виноват и что делать? Это два основных вопроса русской интеллигенции. Интеллигенция задает вопросы, а Тедиумм отвечает. Доказывает правоту делом.
   – Пошли третьи сутки трудовой ударной вахты, – сказал Комбрат и кашлянул. – Не стихает накал социалистического соревнования.
   Несмотря на глубокую степень, он всегда говорил четко, доступно. Если бы он говорил нечетко, то успех его коммерции зависел бы от степени. А у него успех был, несмотря на степень. И кудри тоже были. А потом появилась и степень. Ученая или нет, неважно.
   – Было бы соцсоревнование, счастье придет само собой.
   – Без соцсоревнования каши не сваришь, – пояснил Борода Эпикуреец. – Но от него редеют ряды.
   – Мы все редеем за общее дело.
   – Не то. Мы радеем, они радеют. В разных точках мироздания.
   – Мы теряем лучших людей, – прозрел Рэм. – Где находится Кондор?
   – В то время как у нас пошел разлив последней бутылки, вы все говорите не о том… Если бы Кондор был здесь, разлив был бы уже завершен. Он хороший организатор… еtс.
   – Если бы Кондор был здесь, бутылок было бы больше. Но он тоже должен устраивать свою личную жизнь, – пожалел отсутствующего Е. Бучкиц.
   – Он парится в Слюнькове. – Комбрат загрустил. – Там, где не ступала нога лаборанта на преддипломной практике.
   – Братья и сестры, мы потеряли Кассия и Кондора. Готовимся к захоронению. – Рэм всегда высок и в радости, и в скорби. Легко быть высоким, когда высок, когда два метра. Но дело не в этом. Он был, есть и будет – однолюб.
   Так считали влюбленные в него женщины.
   Само собой, думали на жену. Чуть что плохо – все жена. А жена всегда узнает последней.
   – Кондор… – Тею-большую томил внутренний смех.– Он парит, он там, где не ступала наша с Тейкой нога. – Она мелодично постучала вилкой о стакан.
   – Она одна знает все, – сказал Борода. – Женщине стоит верить. Если к тебе приходит женщина и говорит, что идет в декрет, ей надо верить.
   – Ты веришь всем студенткам, идущим в декрет, – покачал головой Змей Горыныч, – и всем ставишь удовлетворительно. Это благородно.
   – Да, – сказала Тея-маленькая, – моя подруга тоже… Ой.
   – «Пропустите меня, пропустите, моя подруга без сознания…»
   – Я не буду ловить твою подругу, Тея, – сказал Борода.– Я бы половил комаров. Комаров много.
   – Чукча не боится комаров. Пора отмечать вхождение Эпикура в национальность.
   – Комаров ни к чему, а вот словить бы Кондора…
   – А товарищ Кондор на конференции уже которые сутки, – салютовала Тея-большая.
   – Он на конференции с докладом, который готовили все.
   – Он сделал правильно, – твердо произнес Змей.
   – Он лег на амбразуру за всех, – пробормотал Е. Бучкиц.
   – А мы все выпьем за него одного. Мы мушкетеры ректората. Один за всех, все за одного. – Змей Горыныч, сам того не зная, попал в точку.
   – Мы делаем все правильно. На поминках все должны быть пьяные. Комар должен быть пьяный. – Борода поставил стакан с водкой на торшер, где клубилась туча комарья. И ничего не пролил. О, жест Эпикурейца!
   – Да там вовсе не водка, – скептически уронил Комбрат.
   – Недоверие – свойство низких натур, – изрек умный Старший Дипломник. – Борода все делает правильно.
   – Борода – руководитель не твоего диплома.
   – И Попутчик – руководитель не моего диплома. Тут я смело могу сказать, что он делает все неправильно.
   Митюля Попутчик покоился в объятиях Морфея и не нашел больше места поникшей голове, кроме как на коленях у Теи-большой. Исходя из своих интересов, он покоился правильно, но это шло вразрез с интересами Дипломника. Тея-большая была светловолосая, худенькая, напоминала средневековую пани полячку. Тея-маленькая, по возрасту на полгода младшая, имела наоборот темную стрижечку и синие глаза и напоминала болгарку. Но это же все славянские народы, они очень родственные…
   Глядя на них, можно было спорить: больше ли у Теи-большой ума, чем у Теи-маленькой красоты. Но для выяснения пришлось бы применять плавающий индекс – или идентификатор? – ибо они обе были красавицы и умницы. И вообще, они были неразделимы и даже голову Митюли несли по очереди. Не срывая графиков сдачи чертежей и расчетов, умели внести гармонию даже в такую рутину, как затянувшийся банкет.
   Но если они что-то и вносили, Дипломник, напротив, много чего не выносил, его иной раз выносили самого. Например, ему было трудно вынести безразличие Митюли к тому предмету, на котором он лежал. Дипломник, как поэт, слишком остро воспринимал действительность. И это порождало напряженку.
   Патетический рывок Старшего Дипломника в сторону торшера повлек за собой грохот бутылок и всеобщий крик. Задетый за живое календарь повис в банкет оторванным конем. Стакан Бороды на торшере даже не шелохнулся.
   – А как мы тихо умеем веселиться! – Борода извлек стакан и эффектно оприходовал. – В сущности, мы делаем одно дело. И умеем его делать хорошо.
   – Митюля вовсе нам не Попутчик! А собака на сене… – упорствовал Дипломник.
   Тея-большая уловила определенный магнетизм и устала. Она продела руки под голову Митюли, чтобы передать эстафету Тее-маленькой, а в это время у нее в руке был стакан, получилось, что голова Митюли плавно перекатилась со стакана на колени Теи-маленькой и совершенно этого не заметила. Тея-маленькая подвинулась поудобнее и что-то воткнулось ей в бок.
   – Здесь неубрано, – заметила она, – чья это квартира?
   – С утра была твоя, а теперь наша. Прошло столько лет, как победила революция, категории мышления пора бы сменить…
   – Ах, ваша… Вы теперь и убирайтесь… убирайте…
   – Я пропускаю тур, – молвила Тея-большая.
   – Никто не хотел убирать! – процитировал Борода, любивший кино.
   – А что там? На диване может быть что-то, что долго убирать?
   – Ладно, я уберу! Набросились на девушку, – Е. Бучкиц встал с места и выбрал ориентир.
   – Ну что там, что там?
   – Бутылка, – скромно сказал Е. Бучкиц. – Непочатая…
   – Оооо… Аааа… – взревело благородное собрание.
   – В то самое время, как у нас час назад произошел последний разлив…
   – Тихо, – отчеканил Борода. – Я настаиваю, чтобы профессура удалилась.
   – Мы удаляемся, – сказал Рэм.
   Остальные хранили вежливый нейтралитет.
   – Зачем? – вызывающе подал голос Старший Дипломник. – Зачем так игнорировать мнение коллектива? Времена уравниловки прошли. Каждый теперь личность…
   – Надо сходить домой, – молвил Борода. – Узнать…
   – Что нового можно узнать дома? Это не банкет. Там ничего не происходит.
   – Там, где нас нет, ничего не происходит.
   Рэм и Борода покинули банкет по семейным обстоятельствам.
   Змей, Е. Бучкиц, Комбрат, Дипломник и Тейки осуществили генеральный разлив. Проснулся Митюля и поспел к финалу.
   – Я пропускаю тур, – молвила Тея-большая.
   – Как вы тут без меня? – встревожился Митюля.
   – А мы тебе оставили штрафную, – улыбнулась Тея-маленькая.
   – Сюсюканье, – сухо отметил Дипломник.
   – Вот это жизнь, – прижмурился Митюля, – вот это счастье.
   Он знал, что в любой компании он на особом положении потерпевшего… И только один человек за всю вахту не сказал ни слова: Та, Которая Зашла Покурить. Она могла бы многое сказать о том, какую роль играет в жизни трех присутствующих тут мужчин, о том, какие глаза у товарищ Зеленой, когда та просекает эту роль, и о том, насколько далеко все это от стажировки в немецком городе Дрездене. Но она же загадка – Та, Которая зашла покурить. И когда она зашла, и когда ушла, а тем более с кем – не мог просечь никто.
   Было как-то не до этого.

Родопи и работа

   Как ни удивительно, но на другой же день все пришли на работу. Около девяти почти все были на местах. Многолетняя привычка к порядку. Необходимо чередовать. Без чередования не будет периодичности. Будет просто перманентность.
   Борода Эпикуреец пришел на работу, чтобы работать. Он прямо так и сказал: «Придется поработать». Но народ был и без того подавлен. Придраться было не к кому: на месте не было Попутчика, а как придерешься к тому, чего нет? Не было и того, кто мог придраться. Не было Кондора.
   Появился скучный подтянутый Рэм, как всегда в костюме, в белом плаще. Он прошел к себе, задевая плафоны баскетбольной вершиной. Очень деловой, с большой сумкой. С сумкой пришел, с сумкой ушел… Все смотрели на сумку, полная или пустая. Все смотрели, все слушали: не брякает ли? Но никто ничего не сказал. Все были деловые.
   Выдали новые перья. Их долго ждали для диссеров, курсовых, для договоров и наглядной агитации в лаборатории.
   – Хорошие перья, – сказал Борода, – такими перьями даже алкоголик проведет прямую линию. Я выдам всем желающим провести линию.
   Желающих не было. Зазвонил телефон, и кое-кто невольно вжал голову в плечи. Это обычное явление на другой день.
   – Да, – гордо сказал Эпикуреец. – Не можете дозвониться? А я вам вот что посоветую. Вы перезвоните мне по такому-то телефону, это будет патентный отдел… Все выясним.
   Все были поражены.
   – Ты, Борода, сидишь здесь и хочешь, чтоб тебе звонили на патентный? – Змей попытался внести ясность.
   – Да, – подтвердил Борода.
   – Так еще ж труднее будет дозвониться!
   – Именно. – И вышел.
   Облегченно вздохнули: значит, он пошел к патентоведам. А то они, чего доброго, начнут бегать сюда и звать к телефону… Но Борода пошел не туда, а вернувшись, положил на вид.
   И была это пачка «Родопи». Все поняли, что Борода в режиме. Потому что надо работать. Чтобы хорошо работать, надо перекурить. А так – ни «Родопи», ни работы. Невозможно сосредоточиться.
   Перекурили, сосредоточились, вошли в режим. Только пошел процесс, как опять телефон. Кто первый сказал, что нужен телефон в лаборатории?
   Секретарша Шефа вызывала к телефону начальника лаборатории. А если начальник, то есть Кондор, где-то парил – там, где не ступала нога? А если главного нет, так идите сами. Шеф явно в режиме.
   «Раз в столетие с визитом прилетала птица-боинг.
   Хорошо следить за нею в слюдяные перископы.
   Но боятся богдыхана! Повелит – и Як летает,
   Красны буркалы распялит, бурно мочится из шланга», – процитировал Дипломник.
   – Неужели она воображает, что мы можем всем стадом ввалиться в приемную? – Е. Бучкиц был воспитан. – Это неприлично.
   – Я занят установкой, – высокомерно сказал Старший Дипломник. – Мне надо набирать статистику.
   – Мы боимся, – честно сказали Тея-большая и Тея-маленькая. – Хотя мы ничего не сделали.
   – Этого боимся мы все. А если бы сделали хоть что-то, то не так бы боялись, – веско сказал Комбрат.
   – Ладно, – сказал Борода, – я пошел.
   – Борода понимает, – пояснил всем Змей Горыныч, – когда я защищусь, то начну брать пример. Гуд бай, мой лав, гуд бай…
   Так отбыл наверх Эпикуреец. Все молчали, проникаясь важностью момента. Пришел алчущий Эпикура дипломник. Они умеют выбрать время. Ему сказали, что руководитель наверху, зайдите завтра. Тот пошел, но очень нехотя.
   – Ну что, что, юноша? Вам неясно? – Старший Дипломник, который сам, будучи юношей, умел-таки подчеркнуть.
   – Назначено на сегодня, – упорствовал простой дипломник.
   – Есть вещи поважнее, – намекнул Старший Дипломник.
   Простой Дипломник стал меньше ростом, но не исчез. После долгого отсутствия пришел Борода Эпикур. Рядом с ним печатал шаг товарищ Кондор. Это был проход патриархов с папками, сигаретами и в затянутых галстуках. Это был умный прищур глаз, и в них плескалась вековая усталость всей теплофизики. Снимать снизу и рапид, рапид… Крупный план Бороды!
   – Товарищ Кондор отчитался за коллектив и за конференцию, – сказал он. – Когда я пришел в приемную, он уже был у Шефа. Шеф подавлен результативностью нашей работы. И обещал всяческие репрессии. Возможна и поддержка…
   – С одним условием, – тихо проронил товарищ Кондор.
   Воцарилось молчание и еще что-то. Булькала установка Дипломника. Щелкали счетчики. Но все остальное замерло.
   – Чтобы на следующей конференции лаборатория была в полном составе.
   Авторитет Кондора никто не оспаривал. Авторитет Бороды тоже никто не оспаривал. Но когда такие вещи говорят, вспоминаешь о том, в какое время все мы живем.
   – Вряд ли я покажусь хотя бы на пленарном заседании, – резко сказал Старший Дипломник, – я не привык шестерить перед начальством. Кроме того, у меня еще не набрана статистика.
   – Мы должны быть там, где трудно, – пожали плечиками Тея-большая и Тея-маленькая.
   – А где будет конференция? – спросил точный Е. Бучкиц. – Тоже важно.
   – На республиканской турбазе. На озере. Автобусы администрация дает…
   – Оооо… Аааа…
   Начался стихийный выброс мнений. Все загалдели как в кулуарах.
   – Посмотрим, – тихо сказал Эпикур. – Еще ничего не закуплено.
   – Ну да, сфокусируйтесь, – командовал Кондор, расхаживая у доски. – Какая у кого тема и вообще.
   – Да зачем? Все там купим.
   – Список тем и ответственных товарищей надо составить немедленно. А открывашки обязать взять всех! А то никогда ни у кого нет.
   Входить в режим не имело смысла. Стоило переварить информацию. Перспективные ЦУ так даром для нас не проходят. Осознаешь, насколько ты быдло и насколько ты творец. И насколько уступаешь рутине. Все склонились над бумагами.
   Вошел в тихо пропевшую дверь помятый Митюля. Он опаздывал настолько, что говорить об этом просто не имело смысла.
   И товарищ Кондор ласково заметил:
   – Движется космическое тело.

   Осуждать не любили. Помнили, как вахтерша «товарищ Зеленая», годами ходившая в зеленом платье, однажды вошла на пьянку: «Сколько можно отмечать Новый год?». Ей никто не ответил. «Можно веселиться, но не до такой же степени?»
   Эта лаборатория для товарищ Зеленой – красная тряпка. Но Зеленая ни для кого не парадигма. Вахтеров в институте трое, но как только пиво пить – так дежурит Зеленая. Поэтому когда она на вахте, хочешь не хочешь, а бадейку настраивай. Закономерность. В этом смысле Зеленая – парадигма.
   Митюля Попутчик внимательно оглядел суровую обстановку трудовых будней. Затем продолжительно вздохнул.
   – Вы вообще… – тускло сказал он.
   Все молчали, никто вслух не поддерживал. Хотя про себя сопереживали. Еще как!
   Митюля попытался открыть свой стол и не смог. Он еще плохо ориентировался в этом мире.
   – Я у кого ночевал? – спросил он как можно тактичнее.
   – Об этом не говорят вслух, – заметил Борода. И указал глазами на румяного Змей Горыныча, который сильно гримасничал.
   Тот сказал несколько фраз с этими ужимками, но на ультразвуке, за порогом слышимости.
   – …А потом ты пришел ко мне, – втолковывал, жестикулируя, Змей. – Вернее, тебя привезли. Потому что – туда! где ты был! – вернулись родители. И произошла очистка территории. Понял?
   – Почти.
   – А ключ мой у тебя?
   – Какой ключ? Нету. Мне чужого не надо.
   – Я тебе на шею вешал, ну?
   – Ага, вот он. Следовательно, спасибо.
   И опять воцарилось. Многим хотелось узнать, куда кто девался после того, как… Но было еще не время.
   – Вы опять, опять… – покачал головой Кондор.
   – А тебя почему не было? – бесцеремонно спросил Горыныч, желая опередить нападки Кондора, но отчасти превышая…
   – Я бы мог спросить, почему ты не был на конференции, – зловеще улыбнулся Кондор, – ну да ладно. Не считайте меня полным штрейкбрехером. Ко мне просто приехали предки из Мелитополя.
   – Да нет, Кондор у нас мужик неплохой, – догадался Комбрат.
   – Не какой-нибудь зануда. Душа-парень…
   Все затихло. Кто-то зашелестел, кто-то распахнул, но минимально.
   – Жизнь дала трещину, – намекнул Митюля Попутчик.
   Это была правда. Но кому она нужна, такая горькая правда? Лучше сладкая ложь. Лучше сладкая правда, чем горькая ложь.
   – Я поражен… Мы только вчера пили водку! Как жить дальше?
   «Удивлялась птица-боинг, заедая гоби яком…
   Как вы можете, ребята, столько лет без капли влаги?» – процитировал Е. Бучкиц.
   Попутчик искал попутчиков, но еще было не время. Он не ориентировался. И, сломленный людским равнодушием, тихо вышел из лаборатории. Зато вошел давешний дипломник и лихо пришвартовался прямо к Бороде.
   – Здрасте, вы заняты?
   – Да, – отчеканил Борода Эпикур, мрачно куря «Родопи».
   После этого самые недогадливые обычно покидали помещение. А этот даже и не подумал. Хрупкое веснушчатое существо в негнущемся джинсовом костюмчике. Никогда не подумаешь, что такой злодей.
   – Хорошо, что я застал вас наконец, – радостно отрапортовал этот глухой, – мне надо получить рецензию. Помните, вы обещали…
   Борода глубоко задумался. Думал он всегда красиво и долго. Его серые очи излучали неземной свет. Сигаретная дымка реяла вокруг лба подобием нимба. Это был мыслитель, которого отвлекали на суету. Наконец он спустился на грешную землю.
   – Сделаем так, – сказал он, – сейчас я дам вам записку к товарищу Кондору. Он сидит на кафедре на третьем этаже. Вы его найдете, и он среагирует молниеносно. Даст указание – и вы получите рецензию товарища Рэма, а ведь он ваш декан, не так ли? Что до меня, я загружен на ближайшее время. До отказа.
   После этого вытаращенный дипломник вышел, держа в зубах записку к Кондору. Тот сидел тут же, через два стола и плакал от смеха.
   Эта маленькая акция поддержала силы Бороды. Зазвонил телефон.
   – Да, – сказал богатым баритоном Борода, – да! Я передам Кондору с еще большей убедительностью.
   – Ну что там, что там?
   – Перестановка с вечерниками. Ты это слышал уже много раз.
   – А я не слышал, – Вошел Биг Кассий, Сын Самого и тем самым тоже нашелся.
   Пришел он, чтобы работать – это было так очевидно. Он включил установку разогреваться, потом разложил везде журналы со статистикой опытов и пошел включать телевизор. Не каждый бы решился включать телевизор в рабочее время, да еще на другой день. Но Кассий мог это сделать. У него статистика опытов была солидная. И он писал диссер быстро. И отец у него был – Шеф. Но Кассиум не только биг, но и ум. Поэтому позубоскалить никто не прочь, а что касается работы, тут с ним не потягаться… Пионер – всем ребятам парадигма. Кассиум – для мэнээсов парадигма.
   По телевизору шел матч наших с французами. Все подглядывали, но демонстрировать не рисковали.
   – Делайте ставки, – улыбался Кассий, – я предскажу, чем кончится матч. Кто кого обыграет.
   – Может, ты смотрел по ЭмТиВи?
   – Там такого не увидишь. Нет, я просто провидец.
   – Вы смотрите, как уверен!
   – Ставки сделаны. Чего ждем?
   – Митюлю. Он не сделал ставку.
   – Да мы ждем конца матча!
   Кассий все сидел, улыбался. Матч кончился в пользу тех, на кого поставил этот умник и огреб солидную сумму. Улыбка распространилась на всех. Все знали, что любое пари – только повод, чтобы выигравшего пари послать в магазин. Однако тут ожидаемой развязки не последовало. Касс заглубил выигрыш в пиджаке и переместился к своей установке… Несмотря на отличные показатели по диссеру, он, к сожалению, еще не был частью Тедиумма. Атмосфера муфельной печи его еще не обожгла…

«Работать, чтобы жить или жить, чтобы работать?»

   «Для определенной части страны, обремененной собраниями, забастовками, выборами, детскими воплями, а также выписанными на свои кровные, но так и непрочитанными газетами, этот вопрос уже не стоит. Или стоит не так остро. Или потерял знак вопроса, превратившись в изящный каламбур либо пищу для невеселых размышлений. Или оттеснен с горизонта повседневщиной и финансовыми бурями. Или просто заменен философской сентенцией «пропади все пропадом».
   Наверное, больше задумывается об этом едва народившееся поколение, успешно переходя из детского сада в члены партии или в предпринимательство, из школы в панки, из хулиганов в новаторы производства и мэнээсы. Первобытный неандерталец или кроманьонец тоже, вероятно, полагали, что должны убить мамонта, чтобы выжить, а не затем, чтобы полностью истребить зверье в округе.
   Нынешнее поколение в отличие от древних людей успешно совмещает и то, и другое. Кроме того, прожить на то, что отпущено студентам и мэнээсам, никак невозможно, а всякую чертовщину и метафизику мы отметаем.
   Поздний начальник высокого ранга является домой только на ночь. Как раз он не страдает от недостатка средств, а его день складывается по формуле «работа плюс сон». Он может не производить полезной работы, его работа может быть и отрицательная. Для него справедливо «жить, чтобы работать».
   Рантье живут под лозунгом «жить и не работать», тунеядцы и безработные, что суть одно и то же, выбрали для себя «не работать и жить». Неистребимая бюрократия пошла еще дальше, убрав слово «жить», выдвинув два варианта: «работать, чтобы работать», то есть строить, чтобы ломать, например, и «работать, чтобы не работать», ведь вряд ли просиживание штанов является работой.
   Одни говорят, что светлое будущее впереди – в виде коммунистическом или феодальном. Другие – что «золотой век» миновал, точно так же, как и «серебряный». А в каком веке живем – веке атома, космоса, СПИДа, тотального футбола? Живем или работаем? Или не живем и не работаем? И не много ли вопросов на достаточной и без того извилистой дороге познания?
   Не стоит ломать голову, подвергая сомнению устройство мира. Если сосредоточиться, то почти каждый из нас может сказать: «А что – дерево я посадил, дом построил, женщину любил, детей на ноги ставил. Что же – не жил? Или не работал?» И правда.
   Обе половинки вопроса оказываются на одном ложе, принося тот же плод – мечту о счастливой гармоничной жизни, которую человечество честно передает от поколения к поколению, откладывая свершение до лучших времен».

   Дальше стояла подпись – С. Дипломник лаборатории 07. Газета «Монотехник» лежала на видном месте, свернутая этой статьей наверх. Значит, приходила Та, Которая Покурить, она и принесла. К кому она ходит вообще, непонятно. Тейка-старшая прочитала статью вслух и все сказали:
   – Оооо…
   – Аааа…
   Повод появился сам собой, ниоткуда, как бы даже в нарушение закона сохранения энергии. Его решили как следует отметить, и Старшего Дипломника на этот раз от должности Смотрителя Бадейки освободили.

Муфельные курочки и нольседьмовка

   В один из тех дней, про которые нельзя было сказать, что это лучшие дни, сотрудники Тедиумма в очередной раз задумались, как жить дальше. Разгар антиалкогольной пропаганды и засилье пивомафии вокруг всех пивных точек отчизны стало невыносимым. Тогда решили купить четыре трехлитровых банки яблочного сока, засыпали сахарный песок и загрузили все это дело в термостат, поставив температуру сорок градусов. Градусы были привычные. И как часто бывает, сначала припомнил кто-то один, потом подхватили другие.
   «Средний лодочник, красотка, председатель профсоюза,
   Приоткрыла косметичку и приказом по пустыне
   Повелела гнать из тыквы сок армянского разлива,
   И немедля изготовить три надежных апельсина
   Из отходов бумбы-ямбы, труб и радиодеталей.
   Это цитировалось само собой во время загруза сырья в термостат для получения фирменной «нольседьмовки».
   Когда термостат заработал, в лаборатории стало тихо, все поняли, что спирт образуется в растворе слишком медленно. Ушли домой, решив подождать там. Через двое суток сотрудники Тедиумма услышали запах, который пропитал все и вся. Чувства обострились до предела. Решили рискнуть и попробовать. Митюля Попутчик пошел открывать и, видимо, тронул не ту трубочку, началась течь, запах чего-то прокисшего стал просто одуряющим.
   Выпили по глотку. Это было нечто.
   Нечто оказалось горячим, мутным и густым напитком.
   Никому не понравилось.
   Но жажда обнаружить градус в помоях была еще сильней.
   Поэтому содержимое термостата не стали губить окончательно, слили в бадейку и оставили дображиваться.
   В еще более тусклый день антиалкогольной пропаганды эту бадейку обнаружили и решили прикончить. Главное достоинство неизвестного в природе вина, как вспоминали очевидцы – его сильная охлажденность. Его все равно выпили и сделали вывод, что технология, видимо, не та. К тому же запах кислятины так долго обнаруживал сущность научных экспериментов лаборатории, что Тедиумму надоело краснеть.
   Риск, конечно, был. Но, поскольку никто не умер, решили опыт не повторять. Однако после этого каждый у себя дома решил сделать «нольседьмовку» по личной технологии. Что характерно: никто никогда не мог дождаться конца брожения, так как неясны были вкусовые параметры готового напитка. А что, собственно, требуется? Тем более что это не решало никаких проблем.
   Однажды, когда пива или водки не хватило, тедиуммовцы целеустремленно пошли домой к Тее-большой, где им была обещана прилично выстоянная «нольседьмовка». Пока Тея-большая хлопотала на кухне, Митюля жадно обрыскал все тайные углы. Он нашел огромную темную бутыль, быстро расфасовал ее в пластмассовые стакашки. Выпили. Опять никакое! Хотя Митюля уверял, что зашаяло…
   Тут прибежала Тея-большая с кухни и закричала:
   – Вы выпили жидкость для кактуса!
   «Кактусовку» пришлось заедать грибами и запивать настоящей нольседьмовкой, которая в народе зовется просто брусничной бражкой. Сестра и брат Тейки на другой день ужасались:
   – Ну и пьянь! А мы думали – интеллигентные люди.

   Муфельная печь – это гордость ноль-седьтмой лаборатории. Борода повторял это довольно часто, подчеркивая, что печь нужна ему для научных исследований. Но на самом деле она его интересовала сама по себе как техническое чудо, потому что ему хотелось проверить эффект плавления металла при одна тыща двухстах градусах. Он бросил клич по сбору серебра, после которого студенты, слишком медленно сдающие курсовые работы, принесли ему серебряную ложку, старую китайскую монету и разные мелкие обломочки. Вскоре у них проблемы с курсовыми отпали.
   А в это время Митюля Попутчик сварил из нержавейки аккуратный гробик по внутренним размерам муфельной печи. Такой строгий параллелепипед.
   – Пора готовиться к захоронению, – сказал пристальный С. Дипломник, наблюдая со стороны.
   – Вы учтите, она жрет энергии как два с половиной утюга, – предостерег русобородый Комбрат.
   – Я все учитываю, – заявил Борода и загрузил драгметалл в гробик.
   Соответственно на другое утро получил прямоугольный плоский слиточек с заусенцами.
   Е. Бучкиц, как самый прилежный мэнээс, взялся придать ему хорошую форму и принялся строгать серебро. Тут пришли Теянки и стали его ругать за мусор. Потом они самоуверенно взяли форму из нержавейки и стали кидать туда куриц и всякие пахучие специи из кулечков. Мэнээсы смотрели на развитие эксперимента, как завороженные. Эпикур даже подошел и заглянул в емкость, наполненную продолговатыми кусками плоти.
   – На что это похоже? – указал он.
   Он даже не сказал, но Тея-большая так сильно засмеялась, что до слез. Никто ничего не понял…
   Агрегат включили всего лишь на двести градусов, но пошел запах, способный свалить кого угодно. Муфельная печь не закрывалась герметично. Это было старое, растресканное сооружение с многочисленными щелями. Раскаляясь в работе, оно попутно обогревало весь подвальный отсек института, где и находился Тедиумм…
   – Ну, что смотрите? – сказала Тея большая. – Кто у нас мужчины? Ничего не закуплено.
   Сигнал был дан и деятельность закипела. Все покатилось по известным рельсам. Прямоугольная утятница или курятница была признана самым необходимым инструментом по защите диссера. Ее использовали как самое нужное оборудование сначала в пределах лаборатории. Но аромат разносился по все всем этажам огромного института и наконец дошел до приемной Шефа. Так к апробациям кур привлекли самого Шефа, то есть ректора института. Он имел возможность убедиться, что институтские деньги не брошены на ветер. И что характерно: в процессе эксплуатации случаев порчи куриц не было никогда.

День рождения Бороды: «Кто я?»
(Нобелевский черновик)

   Человеку трудно отказаться от той мысли, что он является центром, этаким сосредоточием всех человеческих достоинств. Мы все хотим быть добрыми, хорошими, умными. И мне кажется, никто не стремится к этому с такой силой и настойчивостью, с таким желанием, как я. Я не остановлюсь ни перед какими преградами. И настанет день, когда вы убедитесь в том, что я правда самый хороший. А часто бывает, что такой человек еще и гений.
   Вот я поклонник рок-н-ролла и многие меня за это осуждают. Найдется ли хоть один человек, который бы понял меня? Я оптимист. Я привык выбирать оптимальные варианты. Значит, я жду. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что найду этого понимающего, душевного человека. Я с радостью иду на работу, прохожу мимо киоска, здороваюсь. В купленной газете читаю Указ Президиума Верховного Совета о награждении медалью «За отвагу»: за заслуги перед русским народом и русским государством, за отвагу, проявленную в боях против половцев наградить товарища Князя Игоря, полководца русского войска, медалью «За отвагу». Председатель Президиума… Секретарь Президиума…
   «Вот те на!» —восклицаю я, не удержавшись. Проходящая старушка в солдатской шинели образца четырнадцатого года, услыхав меня, останавливается, заглядывает в газету, долго читает по складам Указ. Потом сильным хрипловатым голосом кричит: «Ни фи-ига себе!» Потом делает жест руками, означающий прощание с поездом. Прощание адресовано мне. До слез трогает такая внимательность. Становится хорошо как никогда, но ничего не поделаешь, надо идти на работу.
   Лавируя между прохожими, я мелкой рысью двигаюсь по улице. В окне кондитерского сидит кот. «Кс-кс». Он, дико взвизгивая, вскакивает, до смерти перепугав покупателя в соломенной шляпе. Я вижу через витрину, что покупатель резко дергается, выскакивает из дверей прямо мне наперерез и выбегает на дорогу. Свист тормозов. Я хватаю за пиджак эту Шляпу, останавливаю. Старая дребезжащая жестянка не замедляя хода, проносится мимо. Лишь слегка подпрыгнув, проезжает по кончикам крепкокожаных ботинок Шляпы. Краем глаза я успеваю заметить нечто ухмыляющееся за рулем. Соломенная Шляпа наконец поворачивается ко мне лицом.
   – Видите ли, по итогам соцсоревнования четвертого квартала позапрошлого года мне была выдана премия, с вычетом подоходного налога. На эту премию я купил бутылку. И до сих пор не могу ее выпить. Но вот, наконец, я в вашем несколько зачумленном лице вижу хорошего понимающего человека…
   – Да, но я иду на работу.
   – Вы участник соцсоревнования?
   – Да, – говорю я.
   – К счастью, я тоже. Думаю, что мы можем стать хорошими друзьями. Так пойдемте же, разопьем эту бутылочку. Только куплю вот эту розу.
   Купленная красная роза сразу идет в ход и оказывается на шляпе. Дело в шляпе? Красиво, мне нравится.
   – Когда-то, – продолжает Шляпа, – у меня была домра. Домбра или домра? Неважно. Я на ней пытался играть старинные непальские песни. Что-то непальское получалось, а вот песни не было. Было бы это все не страшно, но у меня же договоренность с Госконцертом, могли сорваться гастроли по Белоруссии. Пришлось мне что сделать? Старинные непальские песни представить в современной интерпретации, то есть в форме рок-н-ролла. Ведь я когда-то в группе играл, в фиговенькой, но играл. И теперь от этих непальских песен ничего не осталось – ни Непала, ни песни, ни старины. Но я об этом никому не говорил… А знаешь ли ты, дорогой товарищ, что для меня значит рок-н-ролл! Это компонент душевного состояния! Обладает таким же свойством, как формула математическая, химическая…
   То есть выражает внутреннее состояние какой-либо системы. Тривиальное объяснение. Я слушаю музыку. Гармония музыки находит отклик в моей душе, и не просто отклик, а величайшее волнение под властью музыки. Происходит нечто аналогичное рассматриванию формулы. Когда мы смотрим на формулу и понимаем ее, мы совершаем познание. Не буду уточнять, какое именно. Когда слушаем рок, понимаем, что это тоже познание. Какое именно, не знаю. Определенность познания, кажется, заключена в подсознании, минуя разум. В этом бесценность, в данном случае – рок-н-ролла. Дорогой товарищ, после первого же концерта меня почему-то уволили. И что оставалось делать поклоннику рок-н-ролла? Я поступил начальником склада в районную заготконтору. Работа попсовая…
   – Признаюсь вам, – опомнившись, начал я, – что согласен. Рок-н-ролл – величайшее достижение человечества в области музыки. Я знаю наизусть двести тридцать четыре рок-н-ролла. Могу сыграть, просвистеть, пробарабанить любой из них.
   – О, это хорошо. Вы мне определенно нравитесь. А не помните из глубин семидесятых старину Гарри Глитера? Его рок: «Хелло, хелло, бэк эгейн лав…»
   Я поддержал его.
   Затем он упомянул про обратную сторону любви и затянул песню Кибирова «Дитя карнавала» на мотив «Ой, рябина кудрявая»: «Где-то в знойном Непале – / Он ведь рядом, Непал – / Мы с тобой не бывали, / Лишь Сенкевич бывал… / Где-то в синей Тоскане,/ В Аттике золотой, / Спой мне, меццо-сопрано, / Птичка божия, спой! / Чтобы было мне пусто,/ Повылазило чтоб! / Чтоб от счастья и грусти /Треснул медный мой лоб! / Чтобы Родину нашу / Сделал я, зарыдав,/ И милее и краше / Всех соседних держав! / Что ж ты, божия птица /Мучишь нас и зовешь? / Улетай в свою Ниццу, / А не то пропадешь».
   Борода задумался. Думы его клубились и вспыхивали как Люси в небесах с бриллиантами… Затем он переждал бурные, хотя и нестройные аплодисменты.
   – С сегодняшнего дня у меня начинается день рождения. Он продлится до конца этого месяца…
   – И все же: как долго? Все хорошее быстро кончается…
   – Это мы установим эмпирическим путем…
   – Все исчезает. Кроме тебя, Борода, кроме тебя…

Шведский стол

   В это время жена Бороды стремительно делала термообработку разных продуктов. Потом нагромоздила их горой на стол в кастрюлях и салатниках, втиснула тарелки и стаканы, а стулья по комнате распределила в свободном режиме. Борода устал готовиться ко дню рождения, происходившему постоянно, и не просекал дислокацию.
   – Стулья – пустая формальность, – говорил он. – Кто будет сидеть на стульях?
   – Гости, – упрямилась жена Бороды.
   – Как сидеть без стола? Стол в другом конце комнаты.
   – Стол будет шведский. Подошел, положил еду и ушел.
   – Куда идти? – не понимал устало Борода. – Где пить и есть?
   – На коленях, – не унималась жена. – Как в кино.
   – Жизнь на коленях, день рождения на коленях… А в том баке что, не пиво?
   – С ума сошел. Курочка в соусе.
   – Ты мне своей курочкой все испортишь. – Борода был полон мрачных предчувствий. – Почему у людей не получаются пьянки? Потому что салаты. Потому что стоит сказать – ешьте салат «Парижский», «Оливье», «Сельдь под шубой», «Оранжевое лето»… как сразу все напрягаются… На одной тарелке неохота мешать сладкое и соленое, рыбу и яблоки… Голова переключается на стол, кровь от нее отливает и приливает к брюху и все пропало. Пропала водка без следа. Пропало общение.
   – Ну, а что бы ты хотел на день рождения?
   Борода расцвел.
   – Надо бадейку пива и леща.
   – Нет, это очень бедно, – отрезала враждебно жена.
   Поэтому богатый день рождения начался сразу же, как только делегация лаборатории вошла в дом Бороды, полный еды, стульев и накормленных детей, сидящих на горшочках. Тедиумм находился в среднем температурном уровне. Изо всех подмышек торчали боеприпасы и большие рулоны ватмана.
   – Мы виноваты, – промолвила Тея-большая как самая бодрая. – Мы думали над поздравлением. И чтобы лучше думать, поднимали уровень. А вот самая большая в мире открытка: кроссворд в твою честь.
   – А почему столько кусков?
   – Да он составной.
   Это была правда. Его составляли буквально весь вечер. Куски не сходились больше чем на одну букву и все удивлялись, как так все сходилось в лаборатории, а дома у Бороды вышел такой бардак. Некоторые слова закручивались улиткой и уходили в бесконечность. Борода уставился на ватман, как дед Щукарь в газету.
   – Мне кажется, я знаю автора идеи. Только почему-то я не вижу его здесь.
   – Ну да, мы все пыхтели, думали, а ему автора идеи…
   – Нам нечего скрывать. Это «Та, Которая Зашла Покурить», – открыл тайну Митюля.
   – Она сказала, что оплатить другу кабак, конечно, красиво, но поскольку друг интеллектуал, поздравление должно быть интеллектуальным, – добавил Е. Бучкиц
   – Зато мы запечатлели вехи! – сказал Горыныч. – Так или не так, Митюля?
   – Вехи это да, – сказал Митюля Попутчик и резко заснул.
   – Да вы проходите, проходите, – щебетала жена Бороды, растаскивая плотную стену сотрудников Тедиумма. – Не стесняйтесь. Вон там шведский стол. Можно прямо так все брать и накладывать.
   Все замолчали.
   – Материал оказывает сопротивление, – рассудил Рэм. – Мы привыкли разливать быстро и под столом. Но у нас эта дисциплина пройдет аллюром. Шведы будут разбиты.
   – Редкий случай, – промолвил Горыныч. – Просто не знаю.
   – Когда я была в Суоми, у нас все время был шведский стол, – вспомнила Тея-большая.
   – Может, ты была в Швеции?
   – Нет, ребята. Это признак хорошего тона. Смотрите!
   Тея-большая как самая пьяная, не раздеваясь, молниеносно налила себе рюмку, наложила в тарелку закуски, отпила и стала прохаживаться с тарелкой туда-сюда.
   – Эге, вы уже по второй? Можно мне на диван? – тут же проснулся Митюля.
   – Шведский стол можно везде, – горячо откликнулась жена Бороды и подала ему тарелку на диван.
   Тут же образовалась давка у шведского стола. Великое дело личный пример.
   – Есть повод, – гремел Рэм, – кто скажет тост?
   Борода устал ждать.
   – Каждое слово будем считать за тост, – сказал он.– Возрадуемся! А что там наша маленькая Тея пишет? Не тост?
   – Она стенографирует. Она отлично записывала у меня лекции, ее лекции были легендой факультета и шли по высокой цене. Я предложил ей запечатлеть вехи Тедиумма. Что ты записала, Тея?
   – «Возрадуемся», – застенчиво призналась Тея-маленькая. Ее синие очи при этом полыхнули электричеством.
   – Поздравляем Бороду Эпикуреича.
   – Отлично. Что там у нас в кроссворде?
   Жена Бороды вертела кроссворд так и сяк, ничего не понимала.
   – Читай на обратной стороне…
   – Если б я у вас там работала, то я бы лучше понимала.
   – Ну нет, – твердо сказал Борода. – У нас на тебя работы не хватит. Нам самим мало.
   Раздался сильный смех. Жена Бороды и Борода имели в виду разное.
   – Ага! Нашла. «Непременный атрибут личности патриарха. Что любит жена и не любит Шеф». Это неприличный вопрос…
   – Почему? Это же видно с первого взгляда…
   – Борода, что ли?
   – Ура, ну вот и тост.
   – Мы его уже выпили, пока она искала. Давай другой.
   – Тут еще есть «любимая игра Бороды и с Бородой».
   – Неужели «введение в предмет»? – удивился Борода.
   – Да ну! Ты неприлично трезвый, думаешь много. А ты не думай.
   – Это совесть… Нечистая совесть…
   – А что такое «введение в предмет»? А, ребята? – жена Бороды и так терпела долго.
   – Это тайна… Митюля, во что мы с тобой играли последнюю неделю?
   – В подкидного… Слушьте, подкиньте мне вон тот футляр от машинки, а то я все время лежу обкиданный салатом.
   – Ой, мы к тебе сбоку, – возрадовались Комбрат и Горыныч.
   – Как вам шведский стол? – некстати спросила жена Бороды.
   – Мы за любым, как за шведским, – дружелюбно ответили все.
   – «Любимая игра!» – повышала голос Тея-большая.
   – Любимая игра у меня шахматы. Это для прессы. А на самом деле карты…
   – Молодец, Борода! Наливай!
   – «Тут же вынесла красотка, председатель профсоюза, / Полведра аэрозоли по приказу богдыхана…»
   – Ребята! – вопила свое жена Бороды. – Вы зачем взяли пылесос? Его нельзя сотрясать! Сидите как на автовокзале, все на чемоданах и табуретках. А как же шведский стол, фланировать как?
   Ее никто не слушал. Тедиумм создал три группы на подножных коробках. Поэтому возникла общность и как следствие – общая отрядная песня.
   «По-осреди пустыни Гоби есть завод по-одводных лодок./ Ста-арший лодочник-очкарик никогда не видел моря, / Средний лодочник-красотка, председатель профсоюза. / Младший лодочник, романтик, и должно быть, из двуполых…» – нестройно цитировали все. – …Раз отлив, они решили, будто реки повернули, /В тот же час взорвали лодки, изнутри песком забили./ Что не спрятали-взорвали, остальное растащили, /Саксаулы порубили и решили партизанить… Тут пришел верблюд с посыльным, с ним письмо от богдыхана:/ Дескать, что за матерь вашу! Все отрыть и жить как жили…»
   – Что за песня? Не знаю такую, – волновалась жена Бороды. – Она блатная или как?
   – Это народный автор. Даже международный.
   – А между какими он народами?
   – Он понятен всем народам. А сам он сын востока.
   – Перестаньте хорошую женщину акклиматизировать…
   – Да, вообще-то он у нас на дипломе был. Он и еще этот композитор.
   – Теянки, у вас как записано?
   – Мы тогда еще не работали.
   – У кого они были на дипломе, встаньте.
   Тут встал Рэм и громко сказал:
   – Антон Руб… Руб-бинштейн и Махмуд Ис… Исполкомов были на дипломе у меня. Один из них и сочинил эту гадость… Ик… И к… которую мы почему-то поем…
   – Не «почему-то». А потому что у нас тоже богдыхан, и тоже птица-боинг…
   – Ну кто, кто? Ты Дипломник, не Рэма ли скандируешь?
   – Вот еще. Кондор-боинг. А Шеф – богдыхан.
   – Борода, дети не спят! Я больше не могу!
   – А что им надо?
   – Пить просят.
   – Выбирай одно из двух: или я дам пить, или ты, – Борода заливался смехом.
   Дети тоже продолжали заливаться.
   – Как ты хочешь, милый, – заученно ответила жена и исчезла в детской.
   Теянки решили солидаризироваться по признаку пола.
   – Не собрать ли нам лишние тарелки?
   – Время собирать камни, время собирать рюмки…
   – Бросьте это дело, девушки, у вас впереди вся жизнь…
   – Не уноси! Стол не дали, тарелку забрали… Ну и условия.
   – Тогда пойду укачивать детей, – твердо сказала качающаяся Тея-большая.
   – Стойте! В кроссворде есть «условия, в которых любит питаться Борода».
   – Я знаю место, где Борода один раз питался. Это где моя дача. Помните, не хватило?
   – А где у Митюли дача? На берегу.
   – Пишем: «берег»…
   – Ну чем ты пишешь?
   – Свеклой, видимо.
   – Там еще были две старушки. Они до смерти перепугались и упали замертво, когда трое небритых захотели купить местное здание…
   – Какое еще здание?
   – Там одно здание – церковь. Мы не успевали построить дачу за то время, которое нам полагалось пробыть в колхозе со студентами. Начинался дождь и Комбрат решил временно найти крышу над головой. А старушкам стало плохо. А, Митюля? Спит опять.
   – Зато он хороший попутчик. С ним всегда можно.
   – Наливай, Борода, желаем тебе питаться до старости. Если ты твердо что-нибудь решил, то не сворачивай…
   – Я привык питаться на природе. Там нет тарелок, рюмок, шведских столов, но есть легкий воздух и здоровый сон.
   – Оставайся тоже легким попутчиком…
   – «Попутчиком…» – записывала на салфетке Тея-маленькая…
   Дверь детской открылась, оттуда резво вышла на четвереньках Тея-большая, везя на спине ребенка Бороды маленького. А ребенок большой говорил ласково в детской:
   – Мама, не плачь. Ты ехай к бабе Оле, а мы тут с папой и тетей Теей будем весело себе жить…
   «Кэнт бай май ла-ав!» Рэм добрался-таки до магнитофона, и грянула любимая музыка Тедиумма. Это были, конечно, Битлы. Таким образом, последняя строчка в хвостатом день-рожденском кроссворде разгадалась сама собой.

Акклиматизация

   Расцветало утро. Кассий, Сын Самого опять был в работе, в бутербродах и в деньгах. Причем бутерброды он ел такие: батон по диагонали и на нем, как на блюде в Доме офицеров, ассорти из буженины и ветчины со слезой. Создавалось впечатление, что ветчина плакала, поскольку Касс ее не ел. Все смотрели только на него, но он еще не прошел акклиматизацию. Потому что он не чувствовал, что на него смотрят. Те, кто прошел акклиматизацию, чувствовали все и всегда.
   – Мы обречены, – сказал утонченный Борода.
   – Мы подпадаем под Указ, – добавил демонический Рэм. – Указ специально написан для тех, кто хочет с утра, но лишен всякой возможности.
   – Пути отрезаны, – вздохнул румяный Змей Горыныч, – надо искать новые.
   – Они пролегают за сквером, но там поздно открывают и в свою посуду, – вставил точный Комбрат.
   – У нас Тея-большая заведующая спиртом. Тея, ты получала в этом месяце? Дай для эксперимента.
   – Пропускаем тур. Кончилось. Какое, интересно, нынче давление? – тихо осведомилась томная пани Тея-большая. – Голову прямо ломит. Давление скачет как конь…
   – Давление как всегда.
   – Надо помочь девушке, – громко сказал Горыныч. – Девушка буквально страдает. – «Как вы можете, ребята, столько лет без капли влаги… Ведь у нас гагары стонут без ведра аэрозоли…» – цитировал вечно актуальную поэму Е. Бучкиц.
   – Романтические герои всегда помогали девушкам, – Рэм стремительно встал и накинул белый плащ.
   – А если будет пролетать Кондор? – предостерег его Борода.
   – В этой жизни надо рисковать. – И вышел, развевая полами…
   – Если говорить прямо, то мы вплотную подошли к вопросу о бадейке… – размышлял вслух Борода Эпикуреец.
   – Да что там бадейка! Это нерационально. Тут нужна цистерна. Завинтил люк и готово, сотни литров в кармане. – Митюля, как всегда, натура широкая.
   – А все-таки вспомните: кто последний видел бадейку?
   – Сейчас… В шкафу у Сэра.
   – Пора пробить прямой ход в камеру Сэра.
   – Не надо тревожить Сэра, – донесся голос Кассия, Сына Самого. – Вы хоть в курсе, чем занимается Сэр?
   – Нет, а чем? Кажется, поиск оптимального чего-то… Ээ…
   – Система оптимального лучисто-теплового управления слябом!
   – Ооо…
   – Ааа…
   – Это встречаются два чукчи, бедный и богатый, бедный веселый, а богатый грустный. Богатый и говорит: что радуешься? А бедный: мне твоя денег не нада, я теперь лучистым слябом управляю.
   – Га-га, Эпикур. Ты опять к чукчам!
   – Нет, я не так знаю. Идут два чукчи..
   – Тихо. Бадейка моя. Я сам схожу и деликатно посмотрю в его шкафу, не прерывая лучистых поисков. – Решимость Бороды решила все.
   – Вот-вот! – подхватился Митюля Попутчик. – А я сбегаю очередь забью. А то пивомафия сотрет в порошок. Их массой надо брать, массой.
   Хлопанье дверей! Остальные замерли в почтительных поклонах. Через долгое время вернулся, наконец, Эпикур.
   – Бадейки нет, я в шоке. Сэр правда ее видел, но ее нет в запасниках.
   – Ты смутил Сэра.
   – Я сам смутился. Он подумал, что я на него подумал. А я и не думал.
   – Да не слишком ли мы цацкаемся с этим Сэром? Он вообще не проходил акклиматизацию, это безобразие. Как пришел, так и сидит, работает.
   – Четыре дня неподвижно сидел. Не смущается.
   – Да уж, смутишь его, – осудила страдающая мигренью Тея-большая. – Только и думает о своей аспирантуре. О людях никак не думает.
   – Как же не думает. Он моет три пустых баллона.
   – Ооо…
   – Ааа..
   – Это неплохо для акклиматизации.
   – Да здравствует советская власть плюс акклиматизация Сэра.
   Тут вошел бледный и хорошо одетый Сэр в тройке и поставил истекающие каплями чистые баллоны.
   – Моя дорогая, – обернулся он к Тее-большой, – нет только крышек.
   А женщина, к которой так обращаются, сразу становится другим человеком! И крышки находит моментально.
   И видно, что у Сэра с Кассием была внутренняя связь! Потому что Сын Самого вдруг встал, выключил свою драгоценную установку, поставил баллоны в сумку, нашел крышки и вышел с Сэром!
   Старший Дипломник, обязанный в первую очередь ходить в очередь за сквером, даже шевельнуться не успел.
   – Пришло новое поколение! – сказал Борода. – Среди таких людей почетно быть патриархом. – И склонился над своей пухлой папкой с очередным дипломом.
   – А мы тоже тебя любим! – возразили Теянки. – Но где наш почтенный Рэм?
   Рэм отсутствовал. А в это время то и дело заходили простые дипломники и спрашивали Рэма.
   – Его долго нет, – нервничала Тея-маленькая.
   – Стоит ли обращать внимание на дипломников! – сказал вкрадчиво Змей. – Дипломницы – другое дело.
   – Да я сама недавно…
   – Вот и забудь свое позорное прошлое. Теперь ты на особом положении! – с этими торжественными словами вошел царственный Рэм и поставил на стол свою большую сумку. А потом ее открыл. А оттуда – бадейку, ту самую, искомую. Полную!..
   – Ооо…
   – Ааа…
   – Ни глазам, ни ушам не верю, – поразился Змей.
   – Моя Бадейка, – нежно сказал Борода.
   – А вот так вот, – скромно снимая белый плащ, заметил Рэм.
   Тедиумм воспрял, будто политый цветок. Теянки скользили со стаканами наготове, как английские стюардессы. Первые же шумные глотки оросили эту пустыню Сахару и превратили ее в оазис. И настоящая заря пролилась в окна подвала, когда распахнулась дверь и в нее с запотевшей посудой шагнули Кассий, Сэр и Митюля.
   – Я знал, что Рэм любит баллотироваться в качестве народного избранника, но чтобы стоять среди того же народа в очереди…
   – Борода, ты не все знаешь. Ты будешь за меня голосовать?
   – Мы будем первые голосовать! Мигрень кончилась. Голосуем за тех, кто с бадьей.
   – А ты будешь?
   – А ты правда будешь баллотироваться? Я тебя не видел в очереди!
   – А я не дурак, чтоб стоять.
   – Как?!
   – Я организовал для этого пивомафию.
   – Ооо…
   – Ааа…
   – Баллотироваться от слова баллон… Баллонироваться – вот как надо говорить.
   – Ребята, отвлекитесь от выборов. Я как советчик Сэра предлагаю шарахнуть приказ об ускоренной акклиматизации Касса и Сэра. А, Борода?
   – Я шарахну приказ о награждении Сэра.
   – Борода, давай скорее, слюни текут!
   – Осторожно, мебель не забрызгай.
   Все осмотрелись. Сэра не было. Что-то быстро он исчез. Сделал свое дело и ушел. Не мог же он так быстро войти. Здесь так не принято. Принято долго входить и долго выходить.
   Тея-большая встала и твердо сказала, что надо выйти, проведать Сэра. Процесс акклиматизации еще не закончен, надо отследить по каждой фазе. И ушла. Потом ее пошла искать Тея-маленькая. Дипломнику это не понравилось, и он пошел проверять. Пришел и сказал, что проведать Сэра минутное дело, просто на первом и втором этаже закрыто, открыто только на третьем, и там как бы очередь. Сэр давно ушел, его кабинетик заперт, просто если кому надо, то идите на третий. Все засмеялись.
   – Выходит, Сэр не совпал по фазе.
   – Это потому, что его курируют.
   – Лучше курить, чем курировать.
   – Все равно должна быть своя точка зрения.
   – Тебе зачем? У тебя две точки зрения, а сошлись в одну.
   – А у Митюли три точки зрения. На них он и стоит, видишь?
   – У него так комфорт больше.
   – А у тебя?
   – У меня дискомфорт. Телефон все время звонит. Кому надо в такой поздний час…
   – Кому, кому. Это жена Е. Бучкица. Как мы разливать, так она звонить.
   – Бедный… Это у нее чутье профессионала.
   – Женился человек! Лично я за беспроволочный телеграф.
   – А Горыныч хочет тоже жениться… Га-га… тебе мало примеров, Змей? Борода, Е. Бучкиц, Рэм… такие люди. Может, ты шутишь?
   – Какое «шутишь». Мальчишник через неделю. Кабак заказан.
   – Ой, мальчики, свадьба на носу, а мы еще на подарки не собирали.
   – Успеем. Мы невесту не видали. Он нее зависит, по сколько будем сдавать.
   – Так, подержите, наконец, Митюлю. Смотрите, чтоб ему было хорошо. Мы узнаем, кто там стучит целый час.
   – Это за мной, – качнулся Е. Бучкиц.
   – Сиди, телефонист… Это товарищ Зеленая опять. Ей надо закрывать институт.
   – Где у нас Та, Что Заходит Покурить? Товарищ Зеленая ее любит и отступится.
   – С тех пор, как Та, Что Зашла, связалась сам знаешь с кем, товарищ Зеленая ее возненавидела.
   – Девчата разберутся. Лучшие дипломницы потока, а фигуры… Стюардессы международного класса.
   Со смехом вошли Теянки.
   – Она пошла вызывать милицию… Мы можем выломать решетку в окне.
   – В окна мы еще не лазали…
   – Надо уходить отсюда к чертовой матери, строить ероплан, что угодно.
   – Вы не можете. Это Кассий сможет, потому что он вчера станок руками к Сэру перенес. Вот носится с этим Сэром.
   – У них темы сходные.
   – Неправда, у Кассия тема сходная со Змеем.
   – Никогда нельзя понять тему Змей Горыныча. Вот здесь он сам, давай мы его спросим…
   – Да что вы ребята, я сам не могу понять… У меня вообще скользкое положение. А вы лучше скажите, у вас как с ориентацией? Можете через вахту прямо идти?
   Все стали переглядываться. Потеря ориентации была полная.
   – Рэм, как с ориентацией? Ты лучше ориентируешься, лучше баллотируешься…
   – Я думаю, у нас социализм, на дворе весна. Или вы про что? Какие будут предложения?
   – Может, все-таки в окно?
   Рэм думал недолго, в трудные минуты он так собирался…
   – Я сейчас вызову всех вахтеров в западное крыло, а вы с места в карьер, поняли?
   – Кто говорил, что Рэм не душка? Попробуйте не голосовать за такого…
   – А как ты вызовешь? Ты сам на ногах не стоишь…
   – Не твое собачье дело, не ты декан.
   – Быстрей, быстрей…
   – Не заносись. Хоть ты и работал в горкоме, а все же…
   Решетку гнуть не пришлось. Через полчаса весь Тедиумм растворился в темноте. Это, конечно, не означало, что вот все так и пошли по домам, нет, просто передислоцировались, сменили позиции. Зачем сменили? Чтобы продолжать, ведь до утра еще было далеко.
   В пустой лаборатории только ветер хлопал форточкой. Телефон звонил в никуда.

Крымские татары

   Собирался Тедиумм на работе. Это естественно, он там и родился. В чем и суть. Но бывало, что родные стены лаборатории оказывались тесными, происходило переосмысление, и тогда явление разрасталось до пределов города. Совершенно особый случай – когда даже начинали не на работе. Традиция возникла еще во времена крымских татар.
   Привыкший удивлять и удивляться Тедиумм кристальным весенним днем был поставлен перед фактом: ни бегать, ни суетиться сегодня не надо. Надо просто спокойно работать, соблюдая элементарные правила человеческого достоинства. Тедиумм удивился и зашелестел, застукал, забулькал установками, заприбивал и заширкал чуть быстрее. Условия для работы созданы, чего еще надо. А все-таки кровь по жилам побежала чуть быстрее.
   Потому что обычно технология была вся на виду, а здесь произошла тайна. И покров этой тайны никто не мог сорвать. После обеда, когда Старший Дипломник обозлился на свою установку чуть раньше, а Борода раскидал своих дипломников по всем закоулкам многокилометрового института, они засели за партейку. Все это было неявно, в лаборатории по-прежнему царил деловой режим, но там, за перегородкой, за двойным дном бытия, у двойной батареи сражение шло тихо и накаленно. Вещдок: промокшая на спине рубаха Дипломника и голая спина Бороды. Вещдок: сломанные после многочасовой партейки шахматные часы. На одной половине полностью вылетела кнопка, играть стало невозможно. Эмоции еще кипели, а выхода им не было. В деловой режим тоже было трудно входить.
   – Вот что мы сделаем, – молвил, затягивая галстук, Борода. – Мы сейчас все идем к Сэру.
   – Сэр? – все повернулись к Сэру. – Так или не так?
   – Все так, – мягко сказал Сэр, – Борода Эпикуреец вряд ли может сказать что-то не так.
   И спокойно запер свою кондейку. И все пошли к Сэру. Тея-большая ничего не говорила про давление, это усиливало неловкость момента. Не было отмазки.
   – Как давление? – участливо спрашивал Е. Бучкиц.
   – Нормальное.
   – А голова как?
   – В порядке голова, – улыбалась одними губами Тея-большая.
   Войдя в квартиру Сэра, Тедиумм немо воззрился на край гостиного стола, который выглядывал в открытые двери. Этот край был плотно уставлен бутылками с пивом. Как если бы это был товарный склад!
   Кто? Что? Почем? Где? В связи с чем? Эти и другие вопросы взрывались в мозгу подобно выстрелам. Но вслух никто ничего не сказал, это не принято. Все обрели деловой вид, поздоровались с женой Сэра, которая давно уже накрыла стол с лениво распластанной копченой рыбой, золотисто-солеными гренками и прочими креветками. Банкет стремительно набирал обороты, контингент живо впитывал холодное пиво, поглощал закусь и выбегал проведать Сэра. Музыка становилась громче, громче. Смех крепчал, затихая на время глотков… Когда на кухне среди солидно курящих Е. Бучкица, Комбрата и Старшего Дипломника возникла Та, Которая Тоже Зашла Покурить, никто не удивился. Кстати, откуда же она знала, где живет Сэр? Это вопрос тоже повис в дымном воздухе.
   Но Та, Которая, стоя с огромным чешским пивным стаканом из горки Сэра, уже больше терпеть не могла. Ее томил либо излишний комфорт, либо частичный дискомфорт.
   – Кто организатор этого безобразия?
   Ответа, как следовало ожидать, не последовало. Тедиумм сам ничего не знал, и спрашивать такое – означало показать свою непричастность, а это было самое горькое. Засмеялись. Та, Которая не хотела никак уняться, пошла в гостиную и родственно раздвинув плечи танцующих Теи-большой и Бороды, задала-таки свой сакраментальный вопрос.
   – Я спрашиваю, кто организовал?
   – Крымские татары! – был ответ Бороды.
   Фрр! Та, Которая Зашла Покурить, буквально не смогла говорить от смеха. Она долго изгибалась то ли в немом танце, то ли в болевых конвульсиях, а потом потребовала разъяснений.
   Оказалось, Старший Дипломник и Борода давно следили за обсуждением в Верховном Совете вопроса крымских татар. Документ, принятый Верховным Советом, получился столь неясный и напряженный, что советские люди не поняли судьбу крымских татар, а может, и сами татары мало что поняли. Одни кричали, что им конец, другие облегченно вздыхали, что наконец-то начнется нормальная жизнь. Так, Борода объявил, что крымские татары теперь сразу вернутся. На что Старший Дипломник возмущенно ответил – «они не вернутся никогда». Борода был пацифистом и поспорил на три ящика пива, что вернутся.
   Прошло какое-то время, и советские люди догадывались, что татарам не лучше, а хуже. Борода тоже понял, что это самый благоприятный момент, чтобы проспорить. Праздников не будет до мая, вот и надо как-то выступить в поддержку мира…
   Борода гикнул-звякнул Митюле Попутчику, они смотались на пивзавод и вот! Три ящика. А жена Сэра почему-то быстро все сготовила и не ушла в никуда. И Сэр почему-то подхватил трудовую вахту, хотя раньше держался в стороне. То есть не надо было никого уговаривать, объяснять, долдонить. Все всё понимали, и инициатива крымских татар была всесторонне поддержана. А если учесть, что через какие-то десять лет бутылка пива стала стоить вдесятеро дороже, ничего не остается более, как поразиться безусловной прозорливости и мудрости Тедиумма.

Мальчишник

   Мальчишник Змей Горыныча осложнился внеочередными выборами и бесконечными встречами с избирателями. В это дело втянули даже аполитичного Эпикурейца, так как он не умел врать в подсчете голосов. Рэма и Кондора прощали за политику, Комбрата за коммерцию, Теянок за то, что они женщины, и у них бывает личная жизнь, а вот Бороде не прощали ничего и сказали: «Если ты не придешь, то все». Потому что он был слишком хороший.
   Контингент оказался сильно усеченным. Змей Горыныч был уязвлен плохой явкой. Но он не стал ни на кого кричать, потому что его невеста тоже сильно опаздывала.
   Особенно сиротливо было без Теи-большой, вследствие чего было не так светло. Единственной дамой оказалась жена Сэра, но она держалась гордо, как неродная. Никто не смеялся, и тут Горыныч испугался.
   – Нас ничем не возьмешь, – сказал он. – Нас мало, но мы мушкетеры королевы. В смысле – мушкетеры ректората.
   – Нам ничто не помешает окунуться в море удовольствий, – подтвердил Борода, форсируя процесс, то есть заменяя качество количеством. Он опрокидывал одну за другой, не очень попадая в тосты.
   – Важно не захлебнуться, – заметил Сэр. – Как смотрит капитан?
   – Кто у нас капитан? Мы все игрушки в руках судьбы. Кстати, почему нет невесты Змея?
   – «Гуд бай, твой лав, гуд бай», – запел румяный Змей, адресуясь к себе, но Борода понял по-своему:
   – Герой вечера – бестактный Змей… Все, что я говорил до этого – ерунда. В удовольствиях нельзя ни захлебнуться, ни утонуть. В них можно только нежиться. Возрадуемся!
   Мальчишник проходил в деловой обстановке. Контингент же, несмотря на трудности, все преодолевал.
   – По части неги меня переплюнуть нельзя! – хвастал кудрявый Змей.
   – Влюблен, что ли? – осторожно выпытывал Е. Бучкиц.
   – Обоюдно! – заливался Змей. – Видели бы вы ее!
   – Только ее и видели!
   А Сэр смотрел не на Змея, а на панно.
   – Это панно – вообще панно, а надо было на нем изобразить жизнь конкретного современника.
   – Типа Змея Горыныча, – догадался Е. Бучкиц.
   – Именно. Ведь он абсолютный аспирант и абсолютный мужчина. – В голосе Сэра шла ирония, но о причине никто не догадывался.
   – Это может знать только женщина, – сказал Митюля, глядя в упор на жену Сэра. Она не менее упорно смотрела на него. Но это была подводная линия.
   – Ты говоришь так, будто строил это здание, – сказал Е. Бучкиц, – но тебе и не снилось ползать по подвалам… Мечтаешь о чистой стезе мэнээса.
   – Ох, погоди Змей, – патриарше вещал Эпикур, – ты обретешь еще твои змеиные крылья…
   – А лучше изобразить на панно про Горыныча не то, что можно, – звонко сказала жена Сэра, – а то, что нельзя.
   И на нее все посмотрели. И увидели, что она живет под водой, русалка. И только иногда всплывает. И как это Сэр живет с такой? Это для жизни опасно…
   – Ты моя дорогая, – сказал беззвучно Сэр.
   – Нельзя изобразить того, что нельзя, – смеялся Змей, – я хороший, на мне это написано. А криминала во мне нет.
   – Есть, – сказала жена Сэра.– Наверно, ты и женишься только для того, чтобы развестись.
   – Дорогая, – сказал беззвучно Сэр.
   Но все опять посмотрели и увидели, что жена Сэра не просто русалка, нет, она сногсшибательная королева. Причем итальянского типа.
   – Красивая женщина всегда права, – сказал Борода. – Пить надо только за таких.
   Все выпили опять, забывая, что сидят на мальчишнике бедного бесхитростного Змея и должны бы пить за его отсутствующую невесту. Все вели себя раскованно, то и дело выходя «проведать Сэра», не понимая, что он сам тут сидит. Но Сэр был тонкий, он оставался тонким, напившись допьяна, что изобличало породу. Он увидел лишь речевой штамп и не привязывался.
   – Красивая женщина – ключ к радости, – сказал без всякого выражения Митюля.
   А ведь он никогда ничего не изрекал, всегда спал. А тут полная боевая готовность! К чему бы?
   Выпили за женщину как ключ и увидели, что скоро закрывать, а бутылки еще есть.
   – Время на исходе, а у нас еще две настойки. Как это вообще?
   – Нужны тосты…
   Но мыслей не было. Было сплошное электричество и подводное царство.
   – Я знаю, – сказала жена Сэра. – Предлагаю выпить. За то, чтобы выпить ее всю.
   – Сальто-мортале! – сказал Митюля. – Если я еще на ногах, то теперь ложусь.
   Его пинали под столом, но он радостно улыбался и ставил ногу рядом с ее туфлей. Он явно нарывался.
   Потом началось что-то невообразимое. Откуда-то из-под земли появился Старший Дипломник и стал танцевать с женой Сэра, так как он любил, чтобы самое лучшее было его. Из ресторана все молча пошли к Сэру. У Сэра трехкомнатная, есть где разгуляться. Кому мало мироздания полезной площади, есть крытая лоджия. И когда ни приди к Сэру в неурочный час, всегда у жены Сэра нечаянно оказывается в холодильнике запеченное мясо, шпигованное чесноком, жульен под грибным соусом или торт «графские развалины». Что же за жены такие, кто их взращивал, для кого? Для кого сюрприз, для кого скучная обыденность.
   Е. Бучкиц получил от вечеринки самый множественный шок. Дело в том, что когда Зашедшая Покурить решила сделать это впервые, в лаборатории никого, тем более Бороды, не оказалось. Она беззвучно примостилась за его столом и распечатала новую пачку. Ей хорошо думалось вдали от редакции, где ее не шпыняли и не отслеживали творческие замыслы. Борода не пришел, а пришел Е. Бучкиц и увидел перед собой загадочную блоковскую незнакомку в мареве курева. Он не знал, можно ли при ней точить новые ключи, или надо заниматься только научными исследованиями? А вдруг это комиссия из второго отдела? Негласный шпионаж ректората? Он стал мяться, краснеть и тыкать в табличку «Не курить», висящую на видном месте. Та, Что Зашла, оказалась в немыслимом положении: ей не позволяли того, что здесь делали все, невзирая на табличку! Она вышла, чтоб исчезнуть обидно и надолго.
   А Е. Бучкиц узнал об этом только в ночь после мальчишника Змея. Еще он узнал, как мелодична может быть немецкая речь в стихах, как прекрасны предместья Дрездена в утреннем тумане, как похож руководитель ее стажировки на Дюрера, и как некстати случилась в стране перестройка системы образования, нарушившая плавный обмен студентами. Оказывается, оборвалась как песня диссертация по немецкой филологии, для которой в местном институте недостаточная база… Но потом Е. Бучкиц, потрясенный необычностью темы, долго курил в лоджии и не заметил, как Та, Что Зашла покурить, ушла в темень одна. И его мучило, что он второй раз оказался не рыцарем…
   Потом Эпикур пошел растаскивать сцепившихся Дипломника и Сэра, а жена пластично стояла рядом в комбинации и смотрела, как они борются. Робкий Е. Бучкиц, боясь своей жены, якобы вышел раньше всех и пошел пешком, ибо троллейбусы уже не ходили. Он потом говорил, что видел стоящих на набережной Митюлю Попутчика и жену Сэра, и вроде бы Попутчик громко говорил, что все будет хорошо, все равно они поженятся. Ему никто не поверил, а Старший Дипломник пришел с неузнаваемым фиолетовым лицом.
   Борода грустно сказал, что вот такой непорядок случился из-за того, что не было Теянок. Те умеют вовремя всех жалеть и не доводить до драк. Наверное, не такая жена у Сэра. Как раз наоборот.

Конференция

   На каждой конференции был девиз, который выражал. На этой конференции тоже был девиз и звучал он так: «Полнота ощущений – норма жизни». А какая была тема? Никто точно не помнил. В зале было мало народу, и каждый, побывав там однажды, второй раз туда не стремился. Был проректор по науке местного филиала головного института Харбинов, но никому не пришло в голову спрашивать тему у него.
   Воспоминания участников делегации обрывочны. Чем ближе к эпицентру был участник, тем обрывочней воспоминания. Рэм проявил-таки недюжинную злопамятность. Если бы не он, вся конференция канула бы в Лету или в Рыбинское вэдэхэрэ. Он утверждал, что в эпицентре был Эпикур. А генеральная тема была та же: «ТЕплофизика Деталей И Узлов Металлургических Машин».
   Но тема была как бы завуалирована, а на поверхности лежал теплый май, перманентно переходящий в холодный июнь. Контингент обмундировался в куртки, возмущаясь плохой организацией конференции и отсутствием купания. Пленарные заседания осложнялись тем, что контингент превышал количество койко-мест ровно в два раза. Поэтому ночевать приходилось по очереди. Особенно тупые доценты хотели спать каждую ночь, что вызывало укоризну остального контингента.
   Обстановка приближалась к экстремальной.
   Надо было чуть-чуть перед обедом. Но Харбинов возгласил: «Это база строителей, нельзя падать перед ними в грязь. Бутылки приказываю закапывать или растирать в порошок».
   «Чуть-чуть перед обедом» означало сложнейшую технологическую задачу разделить, разлить, выслать представителей в пищеблок занимать очередь и отоваривать талоны, остальным войти в заросли и растереть в порошок. Растирать без оборудования было сложно, поэтому решили просто бросать подальше. Первая же брошенная бутылка родила продолжительный треск зарослей и тайное бегство живых существ, не вставших во весь человеческий рост.
   – Что это было? – встревожился Е. Бучкиц.
   – Не бум мешать, – смущенно сказал Попутчик. – Не что, а кто. «Что» так быстро не побежало бы.
   – Товарищи, мы рискуем нарушить, – сказал четко мыслящий Рэм, – но в то же время мы должны уничтожить вещественные доказательства. Получили четыре, уничтожили одну. Так не пойдет.
   – Мы должны разделять: вот дерево, вот человек, – рассудил Сэр.
   – Откуда тут люди, – весело заулыбался Попутчик. – Они ж все на заседании. А наши все тут?
   – Не все! – заметил точный Е. Бучкиц. – С нами нет Бороды. Кстати, в автобусе он был.
   – И ночевал не по графику, – вспомнил Сэр. – То одну ночь в десятой, то вообще нигде.
   – Он пошел спрашивать тему в пятую. А там Харбинов. И пропал человек.
   – Борода не может пропасть, потому что он вечен.
   Трава была по пояс. Оглушительно свистели неизвестные пронзительные птицы.
   – Я первооткрыватель, – сообщил поэтичный Е. Бучкиц, – и у меня все кеды мокрые.
   Хрясь! – полетел очередной вещдок.
   – А-а! – заверещала обычно сдержанная Тея-большая. – Голый мужик.
   – Этой везде голые мужики мерещатся. Где?
   – Вон.
   Действительно, сквозь траву было видно голое тело. В перманентном мае-июне это казалось несколько нелогично и даже жутко. Поэтому все молча повернули по перпендикуляру прочь.
   – Пойдемте лучше к воде, – сказал Попутчик, – недаром предки селились у воды.
   – Я здесь третьи сутки и до сих пор никакой воды не видел. А говорили, конференция в районе Рыбинского вэдэхэрэ.
   Контингент говорил излишне громко по причине неизвестной местности.
   – А что это вы не здороваетесь?
   Контингент лаборатории остановился и замер, не поворачивая голов.
   – Он ожил, – пробормотал Е. Бучкиц, – такое бывает в сильном электрическом поле.
   Тея-большая зашуршала по траве новыми джинсами. А еще говорят, женщины трусихи. И тут же засмеялась заразительно.
   – Он успел ее укусить, и она тоже стала вампиром.
   – Я не оставлю женщину с вампиром, – процедил Рэм. И через минуту сам заржал с переливами.
   Тут все подошли поближе и увидели, что в траве сидит голый ниже бороды Борода Эпикуреец. Все в куртках, а он в плавках. Все онемели.
   – Не далее как на дне рождения вы говорили, что я хороший. И тут же, через месяц, проходите мимо.
   – Ой, Борода.
   – Ого-го аборигенам!
   – А ты что тут делаешь?
   – А как ты сюда попал? Или у тебя шуры-муры? Она аборигенка?
   – Я изучаю… сколько здесь утопили наших. Называется конференция, а на самом деле кто-то все время падает в воду…
   – Борода, раньше разливали с тобой и без тебя, а теперь уж и не знаем…
   – Ничего, я не сержусь, я найду, что и как разлить.
   – И ты целые сутки тут живешь? В бурьяне? Е-мое.
   – Ты можешь сказать? Сколько, чего, с кем, когда?
   – У меня был спецфонд. И чистота эксперимента заранее была обеспечена.
   Стало тихо. Никто не знал про спецфонд, один Борода знал и усугубил.
   – Вы все суетитесь на вашей конференции, – произнес Борода, еле ворочая языком.– А у меня полнота ощущений. Поняли?

   Здесь требуется отступ, показывающий немую сцену.
   – А ты не задубел? До воспаления легких?
   – Я сгорел… Помните анекдот: лежит чукча – снег, пурга. – Ты что тут делаешь, замерзнешь, однако. – Загораю, отпуск, однако.
   – Га-га-га! – обрадованно заржали все. – Про чукчу начал. Значит, Борода в режиме…
   – Я очень обижен, что вы прошли мимо. Но для меня главное полнота ощущений.
   – Закуску-то где брал?
   – Кислица. Подножный корм. Я собирал кислицу.
   – Это что – ягода такая?
   – Нет, это травка, вон она, как щавель…
   – Пойдем к людям, Борода, – попросила Тея-большая.
   – Я мужчина, – напомнил Борода.
   – А я тебя прошу как женщина: пойдем, ты нужен людям.
   – Каким людям? На заседание? Я готов.
   – Сначала в столовую, Эпикур. У нас там Кондор регулирует вопрос с талонами. Представь, работники столовой пожаловались Харбинову, что третья группа – это мы – имеет ужасную численность. Никак не могут сосчитать. Дадут меньше – остается, дадут больше —е хватает. Завпроизводством угрожала, что пойдет считать третью группу вместе с Харбиновым.
   – Пошли. Я легкий попутчик или нет? А, Попутчик?
   – Ага. Мы чуть-чуть перед обедом и все. Идем в столовую.
   К тому времени в столовой все остыло. В углу сидел мрачный Кондор и ел третий шницель.
   – Уничтожили? – резко спросил он.
   – Почти. Из четырех две.
   – Почему так мало?
   – Не могу убивать! Нельзя убить пересмешника, – сказал нежный Е. Бучкиц. – А как талоны?
   – Что за фигня с талонами? – осведомился Попутчик. – Надо все талоны поменять на водку.
   – Борода, где ты был? Почему такой красный?
   – Он окислился. Он собирал кислицу.
   – У него полнота ощущений.
   – Ах, так! – прищурился ревниво Кондор. – Пора и мне подумать о личном. Сегодня же иду на зорьку.
   И не обманул. Хоть и старший группы, но человек. С тех пор, как кто выбегал до ветру на зорьке, или выражаясь культурно, «проведывал Сэра» – так и видел Кондора с удилищем. А куда он там ходил, никто не знает. Рыбы-то никто не видел.
   Борода сказал, что Кондор звал его на зорьку, но Борода не любил суеты по утрам. Он гордо говорил, что не был в трех местах – на зорьке, на вечорке и на конференции. Поэтому была у него полнота ощущений и эпикурейство высокого уровня.
   Он любил все человечество и, обращаясь к Теянкам, не сдерживал этой любви.
   – Когда я буду в докторантуре, вы все будете жить со мной в мое удовольствие, – и хитро улыбался. И добавлял: – Полнота ощущений как норма жизни.
   Борода плавно вошел в общий режим. Он делово обсуждал с Попутчиком проблему обратимости столовских талонов и именно благодаря ему удалось заменить просроченный ужин всей третьей группы на несколько буханок хлеба. Одно только обстоятельство мешало Бороде и Попутчику продолжить продуктивное общение: они ночевали в разных номерах. В последнюю ночь их ждало потрясение – они, оказывается, жили в одном номере, просто ночевали по очереди. Люди могли жить на одной кровати в течение потока и не встречаться! А тут сменщики взяли да уехали.
   В силу этого факта энергию Попутчика никто не направлял на научные цели. Попутчик что-то долго обдумывал, потом сказал, что примет решительные меры в смысле водки. И в три часа ночи ушел в столовую с талонами. Вернувшись через полчаса, он удрученно сказал, что все закрыто.
   Харбинов потом позвонил Шефу, ректору головного института, чтобы доложить о ходе конференции. Каково же было его изумление, когда жена ректора ответила ему, будто Шеф и сам уехал на эту конференцию. Харбинов нервно стал искать Шефа, заглядывал во все номера и в хольчик, отмыкал запертые номера и нигде не мог найти Шефа. Ему честно отвечали: «Шеф здесь, он пьет там-то (с тем-то)». «Это дело», – соглашался Харбинов и уходил, кусая губы.
   Забавный случай произошел с Сэром, который случайно опоздал на расселение и попал в соседний корпус, маленький и без хольчика. Сэр вел себя очень по-человечески. Когда ихней гоп-компании стал мешать занудливый сосед – «нельзя ли потише, нельзя ли потише» – Сэр вызвал огонь на себя: сказал сакраментальное «мой дорогой» и увел противного соседа. И так сильно он его увел, что и сам пропал на целые сутки. Сэр всем занимался истово…
   А когда он пришел обратно в родную лабораторскую среду, то стал действовать в том же режиме. Сидели они, сидели, стали готовиться к захоронению, тут входит тот самый давешний сосед и начинает повышать голос. Сэр тут же встал и интеллигентно его повел вон: «Дорогой мой»… После чего, вернувшись, услышал, что это тот самый Харбинов и есть. Компания смеялась два часа непрерывно, а Харбинов сказал, что он эту конференцию запомнил на всю жизнь.

Переправа

   Летом на конференции случилась поездка всей лаборатории по ягоды. Но поскольку о самой поездке мало что известно, есть смысл все же упомянуть о ней в интересах хронологии. Сама дорога на «рафике» все в том же составе могла и в самом деле оказаться обратной дорогой с конференции. Задача была проста – брать бруснику-костянику, либо искать родник. И если получится, достичь-таки черты города.
   Рэм сказал, что измеряет дорогу литрами. Полтора литра всего и ехали. Поскольку розлив шел неравномерно и в условиях сильной качки, то получилось – пока одна первая партия вошла, вторая еще только догоняла, а когда дошла, то первая уже вышла.
   Кондор очень скакал по «рафику», исполняя роль старшего по званию. Это продолжалось долго и так всех взвинтило, что вынесли постановление: кто вскакивает, того удаляем на потолок «рафика».
   Для поездки взяли казенные стулья. Чтобы отвезти их на место, поставили в салон. В дороге они очень раскачались и стали некрепкими ножками скользить по салону «рафика». Кто-нибудь ослабевший садился и спал, а стул ехал через весь салон и норовил прострелить лобовое стекло. Сильный Кассий Биг взял этот стул и выбросил на обочину. Кассий обижался на Рэма и не хотел пить. Поэтому он быстро находил родник, ягоды и успевал соскучиться, пока подходили пьяные друзья, придерживающие друг друга за туловища. И для них успехи Кассия были гром среди ясного неба и дьявольское наущение.
   Мост оказался перекрыт, и пришлось объезжать к переправе. Рэм начал первый и блюдя равноправие, первый же протрезвел. Он сказал: «Я перенесу всех!» Но согласились только дамы —Тея-большая и Тея-маленькая, а также Попутчик, плохо понимавший обстановку. Но когда Рэм стал мерить шестом и перебрасывать тело, Попутчик разбежался, запорхал над речкой и прыгнул в самую середину.
   У других успехи были примерно такие же. Только вот Кондор не хотел переходить в одежде. Он хотел снять все, только трусы оставить. Так и сделал, потом повесил трусы на палку и нес: сушил. Но палку он все-таки где-то забыл и все отбегал назад искать. Когда же сделали петлю и непостижимым образом пошли обратно, Кондор не мог сдержать радостного крика по поводу найденных трусов. Они сиротливо качались на шесте посредине реки.
   После переправы выжимались, шли в трусах и шапках. Кроме Кондора.
   Те, что протрезвели, шли очень быстро, отдыхали – собирали около часа, и – сразу назад, к «рафику». А те, кто был пьяный, не торопились, собирали-отдыхали два часа и обогнали трезвых. Обидно, но самых серьезных типа Кассия на обратной дороге все равно – в трусах или в шапке, но втянули в купание. А литров было уже совсем ничего.
   Никто не помнит, какая была тогда погода, тепло или холодно, сколько кто чего набрал и кто чего сказал. Смеялись беспрерывно три часа. Здорово было, по-настоящему весело. И Кассий, он был отличный парень, он потом стал истиной частью и несколько лет заведовал розливом на пятерых в полной темноте. Свет то гас, то вспыхивал, а процесс так и не прекращался. И даже когда все распалось, и все стали редко видеть друг друга, Кассий был как индекс переходного режима.
   Именно Кассий первый изрек, что Тедиумм на конференции вместо научных дискуссий пьет, а судьбу науки решает во время карт или пива. Но поскольку так делают все, это не феномен, а парадигма.

Феномен

   Самое убийственное для научного сотрудника – смена темы. Нежный Е. Бучкиц вел пропарочные камеры для бетона, Горыныч занимался окалиной, и у него была вакуумная установка.
   Попутчик – у того аморфная сталь, так называемое металлическое стекло или сталь с особыми качествами. У них у всех не пошло объективно или субъективно или же тематика выпирала из общего профиля лаборатории. Все примерно занимались одной кашей, а когда выпирало – все трудно становилось. Не в смысле просьб и материалов, и в командировки пускали куда хочешь. Но вот не в струю – это было совсем ужасно
   После смены профиля человек работал и жил болезненно. И, как правило, у него жизнь давала трещину – по словам Митюли. Смена темы и смена подруги сопровождалась одинаковой фразой!
   Товарищ Кондор счастливо избегнул этих передряг, с первого дня занимаясь «Исследованием интенсивности пузырькового кипения в зернистых структурах». Шеф пояснял актуальность проблемы варением каши, чем и являлась идея диссера Кондора в переводе на человеческий язык. Шеф обычно пугал непосвященных отвлеченными фразами, а потом с улыбкой восклицал:
   – Жена моя каждый день варит кашу, но не пишет об этом диссер!
   Причина успеха Кондора: сумел повернуть проблему варения (не варенья) в прочность кастрюли, где это происходило. Так, как прочность кастрюли никогда не вызывает сомнений у хозяйки, так и диссер Кондора не вызвал сомнения на Большом Совете ученых в престижном московском институте. На компьютере производились рулоны! обои! километры распечаток! где ЭВМ пыталось рассчитать прочность кастрюли, притом, что никто в ней и не сомневался.
   Шеф выбрал Кондора в начальники Тедиумма, потому что Кондор умел сесть на шею и свесить ноги. Особо совестливый на эту должность попасть не смог бы.
   А загранка всегда выбирала Кондора в качестве своего. Языка он поначалу не знал. Но загранка не связана со знанием языка. Объяснение может быть только в личном и очень сильном стремлении. А оно у Кондора было в избытке. Начальство это сразу замечало. Кроме того, безукоризненные белые рубахи, галстуки, отутюженные костюмы резко выделяли Кондора из толпы джинсни и свитерни. А если джинсы надевал Кондор, для этого были оч-чень веские основания! О которых не знал никто…
   И еще. Кондор никогда не был сачком. Более того! Любого сачка он спокойно мог назвать «чмо болотное». Спасало его то, что в Тедиумме никогда никто не обижался на это и на все другое тоже.
   Горыныч, относящийся к «работягам», имел много ящиков, сейфов и коробок, и у него всегда все было. Запасами Змей Горыныча жила вся лаборатория.
   У Горыныча была окалина, уменьшение потерь от угара и окалины, там жуткие потери в тысячах тонн. Вакуумная установка была, вакуумная муфельная печь (куру пекли в простой).
   Потом резкий поворот к исследованию насоса… Замещение! Хитрая установка – горячая вода сама себя качает. Вот было сооружение века – змеевики Змея Горыныча. Большого поворота в теме не было, вот и сошло гладко. Несмотря на детектив с Югославией…
   У Змей Горыныча жена внедрилась в престижную турфирму. Как не воспользоваться? Пренебрегать благами жизни – это совсем не духе жизнелюбивого Горыныча. Он втихомолку смотался, предупредив всех, что поставит на уши весь пивзавод после приезда. Несмотря на то, что с диссером такое скользкое положение – смотался! Шеф вызывает Кондора, требует отчета. По Горынычу опять прочерк. А Кондор не хочет колоться, штрейкбрехом работать.
   – Понимаете… – И яростно гримасничает. И руку на сердце, глаза в потолок!
   Шеф заинтересован:
   – Неужели? Ведь только женился! И – уже?
   Кондор, ненавидя Горыныча, делает похоронное лицо, боясь сказать лишнее слово.
   – Не выпускает?.. – догадывается Шеф.
   – …Из кровати, – упавшим голосом заканчивает Кондор, которому ну некуда деваться.
   – Кто она? – разогревается Шеф.
   Кондор опять глаза в потолок. Не знает, что говорить вообще.
   – А, из верхов… Ну ладно тогда.
   Потом Горыныч приезжает из Югославии загорелый как Гойко Митич, всех поит до откида, а больше всех начальника турфирмы, который с ним ездил. А в это время начальник турфирмы пьет с Шефом и показывает слайды из Югославии, где он рядом с Горынычем и все становится пронзительно ясно. Но они же мужики, закладывать никто никого не должен. Поэтому начальник турфирмы молчит, Шеф молчит, Горыныч молчит, Кондор молчит, диссер стоит…
   Почему не получилось у Е. Бучкица и М. Попутчика? Причина чисто человеческая. Причина – излишняя честность. В научной работе часто подмывает обмануть, сделать выводы надуманные и необъективные. А Е. Бучкиц не мог желаемое выдать за действительное. Пока он сам не убеждался, что результаты дадут пользу, он не мог убеждать в этом других.
   А у Комбрата – продолжение темы Бороды, охлаждение листа. Другая причина: резкая нелюбовь к словам, бумаги писать не мог. Это был работник ой-ей-ей, сила, природная сметка и личное авто с фургоном. У него потом раскрутилась такая транспортная фирма по перевозке леса и срубов, такие связи наладились, такой офис открылся на бойком месте… Но писать бумаги…
   У Бороды не было смены темы, но поворот был. Сначала задача вышла слишком широкая, касалась температурного режима стали и вообще металлов по всей технологической линии производства листа, и даже по всей таблице Менделеева. А потом сузилась до участка межклетевого охлаждения.
   Кассий в особых условиях как Сын Самого Шефа и аспирант ЛВВИМУ – и тема одинаковая с Горынычем. Они ночевали со Змеем в лаборатории, когда требовался длинный эксперимент, ели булку с молоком.
   Кондор делал кипение в зернистой засыпке. Особенность никто не мог понять – сводилась к каше в чугунке.
   Рэму же достался единичный элемент этой проблемы, и он исследовал одно ядрышко из этой каши. Старший Дипломник кипятил кашу из шарикоподшипников. На стеллажах много лет потом стояли ряды банок с этими шариками. До сих пор стоят.
   А Рэм так: когда пришел, начал с перемещения шкафов и стеллажей, полки новые и старые переставил. ОН стал темнить с темой, поэтому начал именно с этого. ОН предложил прекратить курить во всех лабораториях и сам первый не последовал призыву. ОН предложил в летнее время всем ехать на халтуру рубить кустики в придорожной зоне трассы – за это платили. ОН поднимал уйму всяких предложений.
   И никто не мог понять его тему, тем более что у него было два руководителя. Встречаясь с каждым, он отчитывался об успехах, опуская подробности и ссылаясь на шефа в другом городе. В конце концов, он сделал диссер и привез в Питер, заручившись поддержкой у членов совета, что ее пропустят. Как аспирант ЛИТМО, он старался делать самостоятельно. Но дойдя до сути диссера, он открыл – результаты диссера о кипении на пористой поверхности никому не нужны и ничему не противоречат. Для ЛИТМО это хорошо, а для технологии ноль. Это феномен, скорее парадокс. Но это не помешало умному Рэму быстро защититься.
   Рэм брал студентов-дипломников, которые делали ему эксперименты. У него было море дипломников, в том числе Старший Дипломник, чтобы все они ходили за пивом.
   Теянки как дипломницы тоже были оставлены в институте с расчетом на научные разработки. И они действительно помогали технически, калькировали, делали сложные расчеты и летали по делам в соседний регион и в Москву. Но что бы они ни делали, было ясно, что никогда не защитятся. Это были скромные трудолюбивые комсомолки, а главное – женщины.
   Е. Бучкиц, Горыныч, Попутчик – были страшные работяги. А Рэм был сачок. Но это с виду. Он ничего не делал, только организовывал массы. Чтобы они за него сделали дело, такое нужное для всех нас.
   Сам Борода был сложное сочетание сачка и работяги. И когда тихо, и когда по горло и невпроворот, Борода, помимо всего прочего, то и дело отправлял в ВНИИГПЭ заявки на изобретения. Всего около 70 отправил, около 50 авторских свидетельств получил. Все стены дома можно завесить. То есть изобретения случались каждую неделю при ежедневной трудовой вахте, при постоянстве пива и водки, при бесконечных международных матчах, занятиях по графику, длинных шахматных партейках, при опасности что Шеф каждую минуту мог нагрянуть, поставить вопрос торчком! Приходилось быть наготове. Застав в Тедиумме жуткий бардак, дым столбом и гору бутылок, Шеф, подобно Борману, зловеще говорил:
   – Я поражен.
   Никто не мог преодолеть столбняк. Но это сделал только такой человек, как Борода. Он повернул фотогеничное лицо в три четверти и с пафосом ответил:
   – Я тоже.
   Про Тедиумм сочиняли зловещие слухи, гвардейцы кардинала плели сложные интриги, а из Тедиумма уходили заявки на изобретения и научные рефераты. Это был Феномен Лаборатории.
   Дело дошло до того, что Бороде с Кондором дали престижную премию НТО и ВОИР за совершенствование охлаждения в листопрокате на основе теплообмена при кипении. А премию получали в обкоме комсомола, после чего и сделали маленький яркий банкет, который не отличался от всех остальных трудовых будней. Было точно так же весело. Это значительно укрепило смычку идеологии и науки, которая возникла после прихода оттуда Рэма. Но идеологическая среда всосала в себя, вырвав из научных рядов, изумительного мэнээса Аркашу Красавчика. Красавчик, отличник института и комсомольский вожак, неосторожно променял научную стезю на политическую, не ожидая никакого исторического подвоха. А обком сразу и непоследовательно взял на заметку загадочный Тедиумм как оплот диссидентства. Зоркие товарищи не учли, что нигде больше, как в Тедиумме, не смог бы родиться готовый инструктор, и через двадцать дней – первый секретарь обкома. Опасались вообще перевербовки номенклатуры.
   На очередном банкете в лаборатории Аркаша Красавчик появился с противогазом, и с тех пор всем дарил противогазы, намекая, что он боец невидимого фронта. Это было смешно и радостно, хотя пить в противогазах неловко. Аркаша Красавчик, став чужим, остался своим, так что про него смело можно сказать: «Свой среди своих и чужих». Если кто и сливался болезненно, то только не Красавчик. Для него не было такой проблемы, как акклиматизация, и он всегда со всеми сливался безболезненно. Поэтому когда Аркашино лицо появилось в газетах в связи с горячей точкой планеты, никто не удивился. Подумаешь, наш человек в команде президента. Лаборатория ковала кадры, которые решают. Против феномена не попрешь.
   Тея маленькая была самым примерным и тихим существом в лаборатории. Е. Бучкиц про нее говорил, что и она тоже боец невидимого фронта. Так Е. Бучкица называл Рэм, но Е. Бучкицу же не хотелось торчать на этих фронтах одному.
   Заведующий лабораторией товарищ Кондор улетел в командировку, а тут принесли путевку горящую. Кому ехать? Денег нет ни у кого. Конечно, Тее-маленькой. Нашла деньги. Уехала. Прибыл Кондор и жестко спросил, где Тея-маленькая. С дисциплиной сразу стало строго.
   – На Домбае, – простодушно ответили добрые Рэм и Змей Горыныч, отпустившие надежного человека без ведома зава. – Приедет дней через десять.
   – Что вы себе позволяете? – вспылил зав и настоял идти к Шефу.
   Пошли в пять вечера. Ясно, что это было глухо как в танке. Активно ждали полдня в приемной ректора на следующий день. Картина маслом: мушкетеры короля в приемной перед сражением в Ла-Рошели.
   А дело решилось так. Кондор протянул Шефу свои бумаги и черновик третьей главы. Борода —приглашение на слет рационализаторов. Рэм тоже протянул пустяковые бумаги типа заявок на подпись. Среди них – туманное объяснение Теи-маленькой, почему она вдруг уехала вне графика в отпуск. Что-то вроде невроза или аритмии. Шеф готовился к важному совещанию, он у всех был руководителем диссера. А перед ним были сразу такие крутые, как Кондор, Борода, Рэм и Горыныч. И он поспешил подписать бумаги, и заодно подмахнул Тейкин рассказ про Домбай, чтобы перейти к делу и наконец спросить:
   – Что еще?
   – Все, больше ничего.
   Шеф очень удивился.
   – А что у тебя? – обратился он прямо к Горынычу. Потому что тема у Горыныча стояла на месте. А лицо страшно загорелое после Югославии. У него вообще было такое скользкое положение… Все буквально застыли.
   – Ничего, я за компанию, – скромно ответил Змей Горыныч.
   – Целый день в приемной – за компанию? В то время как… – Тут Шеф запнулся, чтоб не оказаться штрейкбрехером и никого не подвести, ни Кондора, ни турфирму, ни даму из верхов… – Феномен лаборатории!
   Между тем, после «случая с Югославией» он зауважал Змея Горыныча. Однажды, пьющий только шампань, самый трезвый в компании Горыныч провожал Шефа после длительной пьянки домой. Горыныч устал от шестичасового банкета, а тут еще надо контролировать вышестоящего Шефа… Тот еле шел, потом окинул оком окрестность и пробормотал, не дойдя до родного дома:
   – Ну, ты иди. Ты-то крутой… А мне еще надо опылить тут одну…

Введение в предмет – 2

   Борода время от времени уезжал в командировки по поводу защиты диссера – в Днепропетровск, Питер, Москву, Донецк… Лаборатория от его поездок болезненно вздрагивала, так как во время очередного пития пива на кого-нибудь падал тяжкий жребий идти и заменять на лекциях Бороду. Ведь стыдно же ходить в подпитии на лекции, это всем понятно. И так как никто не готовился и не знал, о чем читать, и многие были с разных кафедр, каждый своим долгом считал выдать «введение в предмет». Потому что тема достаточно неконкретная. Можно два часа говорить и при этом трудно обнаружить уровень компетентности… Или некомпетентности… Лаборатория при этом очень гордилась умением выкручиваться.
   Студенты Бороды на каждой лекции видели нового человека, выходившего к доске, бравшего в руки мел и говорившего одну и ту же фразу: «Введение в предмет».
   На четвертой лекции студенты почувствовали неладное. Они испугались, что им тяжело будет сдавать, тем более что по плану у них лекции чередовались с семинарами, а в реальности семинаров не наблюдалось. Некоторые проницательные уже начали наведываться на кафедру, потому что многоразовое прочтение клеточки в расписании ничего не давало. Кроме номера аудитории, а этот номер, разумеется, совпадал.
   Придя в следующий раз на пятую!.. лекцию!.. они впервые увидели опять нового!.. бородатого!.. преподавателя, который повел себя необычно: впервые начал с того, что сказал им свое имя. Ни один человек до этого не выдавал тайны. Это и понятно, в общем-то.
   Так вот, странный бородатый мужчина, заговоривший тихо и задушевно, в то время как предыдущие неоправданно повышали голос – впервые начал пояснять совершенно непонятный, незнакомый и терминологически недосягаемый материал. Ему и только ему они должны были, оказывается, сдавать экзамен!
   Аудитория была деморализована, причем, молча. Никто из студентов не знал фирменного вздоха Тедиумма: оооо… аааааа… Молчание было гробовым, даже писать перестали. Как говорится – не скрипнет ни ручка, ни ножка. Тут годились многие аналогии с русской литературой и живописью: «Иван Грозный убивает сына», «Не ждали», «Приплыли», «Ревизор» – финальная сцена…
   Она, эта сцена, завершилась объяснением из уст Бороды второго закона термодинамики и тепловой смертью вселенной. Имелось в виду, что разность температур – здоровое явление, порождающее всяческие вихри. А ежели бы температуры во всем мире сравнялись, вихри враждебные не веяли бы над нами, все бы остановилось, в том числе и жизнь. Когда же он произнес слово «энтропия», присутствующие пожалели, что поступили в институт. Большинство студентов отказалось понимать хитрую усмешку Бороды, который иезуитски шутил. Это ему было не впервой. Будучи простым добродушным сорокалетним мальчишкой, любящим пивко, он всегда казался всем двойственным интриганом, эдаким Яго с дипломатом и тубой…
   Помните постскриптум Бороды: повысить энтропию можно и в психологическом смысле – если просто покурить. И сбросить таким образом многие стрессы. Борода любил порассуждать, что лучше снимает стресс – «Родопи» или «Стюардесса». Но после звонка аудитория моментально опустела.

Мушкетеры

   Однажды в Тедиумме, конторе чисто технической, произошел бросок к искусству. В годовщину великого писателя Дюма материализовалась идея внутренней и обратной связи с его героями. То есть связь была всегда, но не осознавалась. А тут пришлось.
   И вот приходит Тедиумм на работу. Борода как всегда идет за сигаретами, вежливый Е. Бучкиц спрашивает:
   – Ты куда? У тебя же в столе «Морэ» лежит.
   – Это не мое, – ответствует терпеливо и не впервые Борода. – Это для Той, Которая Зайдет Покурить.
   И уходит, чтобы приобрести свои «Родопи». Все смотрят ему вслед и пытаются в который раз понять, к кому же ходит Та, Которая Покурить. То есть ясно, что она приходит как бы к Бороде, но ясно и то, что это просто ритуал. Ну да, он держит для нее сигареты, ну да, она может ждать его по часу, если он на заседании кафедры, она может отсидеть с Тедиуммом полную вахту, но она при этом не проявляет истинной цели прихода. Думайте что хотите. И мушкетерская история тут мало что прояснила…
   Итак, очередной серенький полдень, обычные страдания подпадающих под Указ. Он писан для тех, кто хотел бы с утра, но не имеет такой возможности. И Митюля, лишенный возможности выйти из релакса по причине позднего открытия пивнушки, углубляется в институтскую газету, швырнутую на его стол как на крайний у двери. Газету приносят из канцелярии, это знак уважения, мало кому носят лично, простые смертные ходят за ней сами. Но Тедиумм имеет преимущества как наполовину состоящий из ставленников Шефа. Не в смысле, что он на них ставит, а в смысле, что они на него… Как бы…
   Короче, многотиражка «Монотехник-ньюс» с ее предписаниями деканатов, угрозами ректората, зазывами спорткомплекса, мольбами профкома и приколами студенческой странички «Джем».
   – «Откуда взяты средства на издательскую систему кафедры?..» Гм… – бубнит бескорыстно Митюля и к нему невольно прислушиваются, ибо телевизор включать слишком рано, – «В этом году наши дети снова будут отдыхать на помойках…». Так. «Рубрика изобретателя…» «Официальный отдел…». Тарифные сетки преподавателей на первое ноль первое, восемь ноль-ноль и за угол… Так, последняя полоса. «Досуг: Физики и лирики живы»… «Ага!.. Криминал! – закричал вдруг Митюля.
   Прежде всего, как утверждают очевидцы, раздалось молчание. Потом Митюля, ускоряя процесс и нагреваясь, проговорил материал про загадочный театр Тедиумм, который любит и ставит «Трех мушкетеров» – интервью собкора многотиражки с режиссером-постановщиком Тедиумма. Оно, к счастью, сохранилось для истории! Приводился даже эскиз театральной программки в виде разорвавшейся бомбы на фоне двери лаборатории или муфельной печи, где были действующие лица и исполнители:
   «Атос – Э. Борода
   Портос – Кассий, Сын Самого
   Арамис – Змей Горыныч
   Д«Артаньян – С. Дипломник
   Планше – т. Шеф
   Де Тревиль – Е. Бучкиц
   Людовик 014 – т. Сэр
   Анна Австрийская – Тея Б.
   Герцог Бэкингэм – т. Рэм
   Констанция Б. – Тея М.
   Кардинал Р. – т. Кондор
   Миледи – жена Сэра
   Рошфор, человек из Мэнга – М. Попутчик»
   Эскиз включал фантастические детали в виде струек пара и пузырьков кипения. В качестве вензеля красовался термостат, на который опирался лихой мушкетер.
   Корреспондент: У вас прошла трудовая вахта по случаю годовщины Дюма. Дело не одного дня. Скажите, что навело вас на странную мысль ставить «Трех мушкетеров»? Сюжет затрепан, создано много версий, неужели не скучно ходить проторенными путями?
   Режиссер: Скучно для ленивых, инерционных. Наш коллектив не из таких. У нас в Тедиумме работают остроумные, инициативные люди. И кроме того, боевой мушкетерский дух давно витает среди нас. Взять девиз: «Один за всех, все за одного»…
   Корреспондент: В чем это выражается?
   Режиссер: Да в стиле работы! Когда надо готовиться на конференцию, мы объявляем полную мобилизацию. Одного сотрудника нет – все работают за одного. Летом, когда все в отпуске —наоборот, один работает за всех. Когда один идет за пивом, все пьют.
   Корреспондент: Вы научные работники, у вас весь день занят…
   Режиссер: Да-да, верно!
   Корреспондент: Как же вы находите время для репетиций? Не приходится ли силой загонять мэнээсов в театр?
   Режиссер: Приходится, наоборот, силой выгонять мэнээсов домой. Иногда репетиции затягиваются далеко за полночь. И товарищ Зеленая опять включает сирену.
   Корреспондент: С идеологией покончено. Актеры и роли – какая здесь связь?
   Режиссер: Самая опасная. Вернее, никаких связей между тем и другим.
   Корреспондент: Но если связи никакой, что ж тогда помогает актеру войти в образ?
   Режиссер: Эрудиция. Акклиматизация. Работа с первичным документом и вообще работа в Ноль Седьмой по профилю ТЕплофизики Деталей И Узлов Металлургических Машин.
   Корреспондент: Надеюсь, это не то, что Ноль второй отдел в каждой организации?
   Режиссер: Надейтесь, надейтесь.
   Корреспондент: Д’Артаньян – один из главных героев у Дюма. Его играет С. Дипломник – это не тот, что публикует у нас в «Монотехнике» стихи?
   Режиссер: Ну да, стихи тоже.
   Корреспондент: Вы поручили такую важную роль дебютанту?
   Режиссер: Мы любим давать дорогу молодым. Мы свое отстояли в очереди за пивом. Кроме того, он трактует все по-своему: доказал, что черное это белое, и наоборот. Дерется не только с гвардейцами кардинала, но и с мушкетерами, да и с самим собой тоже. Без разрушения строгих штампов не построишь новой науки. То же в искусстве…
   Корреспондент: Как вам удавалось привлекать его в театр после ухода в СА?
   Режиссер: Шли письменные консультации, и на премьеру его отпустили. Кроме того, отслужив, он не стал нервно рыскать по стране, а сразу поехал туда, где он нужен… Где его ждали. Сыграл в пьесе – пришлось на работу брать…
   Корреспондент: Неадекватно решен образ Планше. По роману он толстый глупый и нерешительный субъект. Слугу у вас играет сам Шеф.
   Режиссер: Подобная трактовка персонажа из народа наc не устраивала. Действительно, у нас в адаптированном варианте романа Планше ничего не говорит, но делает. Он то и дело маячит на заднем плане, на втором этаже, но чуть только конфликт – он вмешивается и круто поворачивает течение событий как положительный герой…
   Корреспондент: Но почему?
   Режиссер: Потому что входит в состав ректората…
   Корреспондент: Раз уж мы заговорили о положительных и отрицательных героях… Какова политическая расстановка сил в вашей пьесе?
   Режиссер: Послушайте, вы ставите вопрос неправильно. Деление на положительных и отрицательных устарело. Каждый мэнээс выбирает свою тему, каждый зритель выбирает своего героя. Абсолютно отрицательных героев у нас нет, зато в каждом положительном, слава богу, есть свое отрицательное.
   Корреспондент: Но что отрицательного может быть в де Тревиле в исполнении Е. Бучкица?
   Режиссер: Тревиль добр, но безволен – так у Дюма. Он распустил мушкетеров, которые вышли из-под его контроля. Он не заботится о чести мундира, так работает, что забывает, как лучше себя подать. Именно в исполнении Е. Бучкица Тревиль не умеет ни на кого надавить – это вам пример плохого в хорошем, обратная сторона медали. Индифферентность Людовика 014 в исполнении Сэра тоже опасна: в наше время не прожить без твердой позиции. Эта индифферентность играет свою печальную роль и в его отношениях с Анной Австрийской. Он безвреден как человек и как политический деятель. Не умея повернуть колесо истории, он все же привлекателен своим гуманизмом. Это лучше, чем быть тираном…
   Корреспондент: «Тиран!» Однако, рискованные у вас формулировки… Имеете в виду Кардинала?
   Режиссер: О, нет, это слишком фигурально, таких жестких формулировок мы избегаем. Лучше сказать так: Кондор не просто формальный лидер, обладающий властью. Это сильная личность реформаторского типа. Может, он лишен романтики. Это не Кампанелла. Но и не Савонарола.
   Корреспондент: В таком случае как вы решали образ Миледи? Типичная посланница зла! А ваша Миледи в исполнении Ж. Сэра – это очаровательная жертва, игрушка в руках высших сил. Правомерна ли такая трактовка?
   Режиссер: Следуя вашей логике, мы должны были задействовать в роли Миледи товарищ Зеленую. Творческий коллектив Тедиумма на это никогда бы не пошел. Но не такая уж она жертва. Будучи в лаборатории общей любимицей, молодая актриса натолкнула нас на другое понимание финала: мушкетеры не убивают Миледи, а перевербовывают. Она начинает играть двойную роль и работать на Короля. Во многом она играет себя – любит то Рошфора, то Короля, любит, но губит, наделена красотой, но лишена счастья… В ее сценическом портрете преобладают не уголь, а пастель.
   Корреспондент: Постель? Но Констанция – настоящая жертва, не так ли?
   Режиссер: В какой-то мере. Работа в 07 отняла у нее столько сил, что их не осталось на личную жизнь. Ее смерть на сцене символична: женщина-мэнээс не может защитить диссертацию. Прелестный типаж, внешние данные дали ей возможность испытать себя на другом жизненном поприще… Это одна из тех творческих удач, что не совпадают с удачами материального плана.
   Корреспондент: А другие творческие удачи?
   Режиссер: Конечно это Атос в исполнении Э. Бороды. Хотя классический образ – мрачная байроническая личность, наш Атос несет груз жизненных драм просто и без нажима. Его ум – не предлог для высокомерия, а способ общения. Его жизнелюбие, доброта, полнота ощущений как норма жизни – особенно идут в духе времени.
   Корреспондент: Как уживается с этим эпикурейством Портос?
   Режиссер: Вы знаете, прекрасно, мы ведь тоже его перевербовали. Хотя технически сложно, куда как прав Жванецкий, приятель нашего Шефа – говоря, что на сцене «не идет» еда. Реквизит институтской столовой уступает французскому столу тех времен. Но актер засел за кулинарные книги и за репродукции великих голландцев и вот результат: еда идет так хорошо, что зритель не догадывается о подмене куропаток простым бифштексом с асбоцементным наполнителем. Кроме того, над приготовлением реквизита мы и сами работали, используя муфельные печи и термостаты…
   Корреспондент: Да, это хорошо, что Атос и Портос так жизнелюбивы. А вот Арамис – не слишком ли много работает, не ударится ли в аскетизм?
   Режиссер: Да, это было бы возможно, если бы не одна таинственная белошвейка из ТУРагенства. Она одна оказалась сильнее целого монашеского ордена, целой 07 лаборатории.
   Корреспондент: Полная неожиданность – выбор т. Рэма на роль Бэкингэма. Почему же не Д’Артаньяна?
   Режиссер: Возрастной ценз не позволил, хотя дух, дух тот же. К тому же только истинный доцент-депутат умеет так красноречиво молчать – возьмите прощание с Анной, тайная встреча с Д’Артаньяном в Лондоне. Это называется «держать паузу». Таков он и с начальством.
   Корреспондент: Констанция Бонасье – Тея М. – порадовала своими появлениями, а Рошфор, человек из Мэнга – М. Попутчик – своими исчезновениями…
   Режиссер: Требования сюжета, мы их уважаем… Бонасье – открытая книга, а Рошфор —закрытая железная дверь, которую открыть, только взорвав замок… Что однажды и произошло по милости Попутчика…
   Корреспондент: Судя по всему, вы в прекрасных отношениях с коллективом Тедиумма и в курсе всех его дел, неужели вам не хотелось, будучи режиссером, тоже сыграть в пьесе?
   Режиссер: Ну что вы. Я и так постоянно в эпицентре… бездействую, чтобы не прерывалось действие. А вот на массовку пришлось приглашать 113 лабораторию…
   Корреспондент: А как сочетается музыка Битлз и музыка той эпохи?
   Режиссер: Веселья дух сближает все эпохи. Как и дух любви.
   Корреспондент: Проблема костюмов в наше время…
   Режиссер: Каждый заказал себе костюм в ателье высшего разряда, а институтская бухгалтерия любезно все оплатила…
   Корреспондент: Ну что ж, дальнейших вам творческих взлетов… Когда следующая репетиция?
   Режиссер: После получки, если не задержат… Приглашаю.

   * * *

   Коллектив Тедиумма долго обсуждал событие. Как все выплыло наружу, все тайные и явные шутки, движущие силы, каков механизм… Режиссера высчитали быстро. Им была, видимо, Та, Что Зашла Покурить. Именно она, зная внутренние хитросплетения нольседмовцев, связала их аналогиями Дюма. Интервью, правда, не происходило в жизни, просто жена Бороды как-то всердцах обозвала пьяных друзей мушкетерами в силу их неразлучности. Шутку повторил Горыныч, которому понравилось, что он квалифицирован как друг Бороды, а Кондор как враг… Посмеялись и забыли бы, если бы не Та, Что Покурить Заходила… К кому, кстати, она ходит? Курит демонстративно с Бородой, значит, не к нему. Может, к Рэму? Ведь ноль-седьмая —единственное место, где он бывает кроме дома…
   А может, дело проще. Та, Что Заходила Покурить два года стажировалась в Дрездене и после института работала в редакции «Монотехника». Где может существовать творческая личность, кроме как не в вольнолюбивой среде Тедиумма? Да нигде. Так, пожав плечиками, решила Тея-большая, метко назначенная на роль Анны Австрийской, коей она, впрочем, и была в жизни.
   И никаких там приглашений! Доступ в лабораторию всегда был строго ограничен.

Магнитова на проводе

   В те годы всем жилось нелегко. Особенно в те дни, когда работа была невыносимо скучной, а понимания никакого. Пивомафия затянула своей сетью все главные конкретные киоски в центре, на пакле, на бану, в затоне, на щетке, на куролите… Надпись на заборе: «Короли БАНа! Завтра идем бить паклю! Встречаемся у Туранчокса и едем на двойке до ниток. Там к нам подгребут затоновские». Все теряло смысл.
   В один из таки депрессивных дней в лабораторию, придавленную тяжестью бытия, зашла Та, Что Зашла покурить. «У меня есть идея», – молвила она и они с Бородой пошли в коридор покурить, хотя все курили в лаборатории.
   – Борода, – сказала Та, Которая, – я открою тебе тайну, если ты…
   – Я не могу на тебе жениться.
   – Да что ты, зачем такие жертвы.
   – На остальное готов.
   – Слушай, Борода. У меня мама работает сторожем…
   – Надеюсь, ей нравится эта работа. У меня жена тоже одно время работала сторожем в автоколонне, но мне это не нравилось.
   – А что такое? Плохая зарплата?
   – Нет, зарплата хорошая, одиннадцать рублей, но сторожить автопарк при наличии ворот и отсутствии забора несколько стремно. Не будем. Так что с твоей мамой?
   – Она работает сторожем на пивзаводе…
   – Аааа…. Оооо… И ты молчала столько лет. Мы считали тебя другом.
   – Не лезь в бутылку, она там работает два месяца. И знает она там одну женщину. Вот тебе фамилия и телефон. Она знает, куда и когда пойдет цистерна с пивом.
   – Ооо… Ааа… Разливное.
   – Вот и я об этом.
   – Но почему я?
   – Остальные разгласят.
   Выжидать было нечего. На следующий же день Борода пришел на работу целеустремленный. Об этом говорил его стремительный проход по коридорам в глаженом костюме и с черной папкой. Об этом говорили проведенные прямо с утра лабораторные, причем согласно расписанию, и никуда не были перенесены.
   Ноль седьмая насторожилась.
   – Алло, это предприятие «Пивной арсенал»? Пригласите товарищ Магнитову. Кафе «Северянка» беспокоит. Как ваше имя-отчество, напомните, а то здесь стоит К.К. и все. Вы, конечно, нас не забыли включить в график по разливному? Не забыли. Ах, ограниченное количество. Подскажите, куда направите. Тридцать шестой магазин? Спасибо.
   Затем Борода быстро и бесшумно оделся.
   – Комбрат, ты на колесах? Выручай. Этот тридцать шестой кто его знает где. Сэр, я надеюсь, тара при тебе? А то у меня только бадейка на девять. Прикройте меня, если что…
   Они с Комбратом рванули в тридцать шестой, который даже и не объяснить где. А сбоку – киоск. Ни одного человека.
   – Говорят, к вам сегодня завезли?
   – Завезли.
   – А продавать?
   – А пока не время. Сейчас начнется обед, я пойду пока домой, а вы подождите.
   – А долго у вас обед?
   – Час. Как у всех. Ну я постараюсь побыстрее.
   – Ну, пожалуйста.
   – Не пожалуйста.
   И дощечка на окошке плотно задвинулась. И ключ в двери щелкнул несколько раз.
   – Картина маслом, – сказал Борода. – Бежит мужик с ведрами, его спрашивают? Куда? Он: пиво пивезли. А второй смекнул и бочку выкатил…
   – Ты смотри, ведь пиво затарила. И ушла. – Комбрат щурися на горизонт. – Разве это по-человечески?
   – Так ее не волнует человеческий фактор. А продаст она его все равно за полчаса. Плюс-минус пять минут.
   – А если затарила, почему же тогда табличка висит? «Пива нет».
   – А затем… – Борода потер лоб. – Чтобы киоск не разнели, пока она суп ест.
   Они с Комбратом сели на поребрик и стали смотреть, куда поплывет продавец киоска. А она не торопясь перешла через площадь перед магазином, через скверик и направилась к одноэтажному бревенчатому домику. Промыкавшись полчаса, Борода сказал: «Схожу. А ты держи очередь». Потому что люди с тарками начали подтягиваться, несмотря на табличку
   Борода добрел до бревенчатого домика быстро, как ни старался делать это медленно. Все двери были открыты. В садовой беседке стояли законсервированные банки. На табуретках лежали подушки, а на веревках проветривалась теплая одежда. Хозяйка сидела на веранде за деревянным столом, она была не одна, а с такой же бодрой старушкой, как и она. Они вместе хлебали черное хлёбово из чугунка. Все так мирно, архаично. Как будто никакого пива в природе нету!
   – Здравствуйте, хозяйка. Приятного аппетита
   – Спасибо, милок. Ждать будешь?
   – Подожду.
   Интеллигентный Борода уселся на какой-то рогатый чурбачок в своем стильном клетчатом пальто. И скромно так сидел, пока тетеньки хлебала дымящееся варево.
   Хозяйка киоска шмыгнула носом и сказала:
   – Чего уж! Иди с нами. Грибной суп наварили.
   – Нет, спасибо, – вежливо отказался Борода.
   «Что я тут делаю? – подумал Борода Эпикуреец, поднимая клетчатый воротник. – Мне на работу надо».

   Потом вместе пошли обратно до киоска. Там уже было человек двадцать. Все вертелись и создавали толкание толпы. Комбрат в числе первых сдерживал напор толпы бадейкой Сэра. Они затарились под утробный стон очереди. Некотоорые радикалы росто подвывали: «Не тояли, не стояли!». И на автомобиль, который Комбрат гордо называл «Мерседесом», а на деле это был видавший виды «Запорожец».
   И приехали они с победой в лабораторию. И что? Горы обрушились? Проводка загорелась? Ничего подобного. Рабочий день продолжался, и всякое дело спорилось в руках. Потому что материальная база теперь была укреплена.
   – Алло? Мне бы товарищ Магнитову. Это вы, Капитолина Кирилловна? Мне бы насчет разливного. Уже отправили в «Северянку»? Ах, Ярпиво в ящиках… А разливное? У нас же спицифика… Как вы сказали, на льнокомбинат? Хорошо, большое спасибо.
   И они срочно шли на выезд с Комбратом, потому что больше транспорта ни у кого не было. Борода при этом даже не тратил свои сбережения. Как только все слышали позывные «товарищ Магнитова», все моментально сбрасывались. Да и недорого это было.
   А однажды пришел к Бороде заочник, который вообще редко ходил. Боялся, что не сдаст. Но Борода рассеянно принял зачет, чем сильно обрадовал заочника. «Очень благодарен», – сказал он с нажимом. «А где вы работаете?» – «На пивзаводе. „Север-пиво“. Водителем. Что-то надо»? – «Ну да. Ящика три».
   И протянул сумму, извлеченную из только что полученных отпускных. На другой день где-то около трех подкатила в подъезду машина. Три ящика плавно переместились в прихожую Бороды. Бабушка вышла из своей комнаты с заварочным чайничком в руке и удивленно уставилась на гору этих ящиков. Пошли звонки. Пора было трубить полный сбор.
   И во однажды Та, Которая зашла Покурить, передала разговор свой мамы с товарищ Магнитовой. «Я не пойму, – пожаловалась Магнитова, – что это за кафе „Северянка“. Это раньше там был ресторан, а потом просто забегаловка. Как они умудряются за пол-дня двойную норму продать? Я прямо боюсь, когда их зам по снабжению звонит. Направишь в ящиках – он за разлиывным едет. Направишь разливное – он прет в магаин добирать. Все премию зарабатывает, небось!» А мама Той, Которая, скромно помалкивала.

Подарок жене Рэма
или конец котомании

   Однажды Борода Эпикуреец пришел к Рэму попросить дрель. То есть он знал, что самая хорошая дрель находится у Змея. И он долго выгадывал, когда зайти к Змею, чтобы с помощью его дрели вкрутить дюбеля для штор в своем новом кабинете. Кабинет, правда, был в подвале, через стенку с лабораторией, но стоило с улицы наклониться, глянуть в решетку и все видно. Он вспомнил, когда последний раз видел дрель у Рэма, и высчитал, что в данный момент она снова у него. Приходит к Рэму, а там простой реальный ужас: дочь Наташа кормит на кухне двух котов, которые при этом протяжно мяучат. Впечатление такое, что девочка с косками и бантами общается с хищниками.
   – Зачем это? – недоуменно спросил Борода у сидящего перед телевизором Рэма. Рэм был по-домашнему расслаблен, это было видно не по отутюженным как обычно брюкам, а по отсутствию галстука.
   – Любовь к животным, – кратко ответил тот, – психолог прописал. Затем Бороде сухо была выдана дрель, и не было выдано ничего сверху. Борода кротко ушел, но день этот запомнил. Он потом неоднократно рассказывал в Тедиумме об этом факте, рисующем такой положительный образ Рэма как хорошего отца. Факте, зафиксированном позже, как начало котомании. Да, дочка Наташа категорически начала любить животных. И жертвовала им не только кусочек колбаски или пакет молочка, но и полбатона фарша. Кровавые следы котиного обжорства обнаруживались на кухне, в ванной, передней, в парадной столовой. Последствия котомании расхлебывали родители, так что вскоре такая активная любовь им стала надоедать, и они постарались перевести ее в более спокойное русло. Стены квартиры стали заполняться самодельными портретами меньших братьев Наташи по дворовому общению – рыжие лохматые ощеренные и прижмуренные хвостастые и усастые особи – были всем хороши, а особенно тем, что не употребляли фарш. Каждый гость считал теперь своим долгом принести Рэму что-нибудь котиное. Этот стиль отношений сохранялся несколько лет.
   Однажды летом пили пиво и допились до дня рождения Рэма. Так часто бывало, когда последний разлив был уже завершен, а времени оставалось вагон.
   – Нам придется поздравить нашего друга, иначе я не знаю.
   – И если наш друг – это Рэм, то в честь дня рождения мы отзовем его из отпуска.
   – Да, релаксация имеет тенденцию завязнуть…
   – Релаксация инерционна.
   По дороге купили одну, не помнят чего. Пришли к Рэму, расселись кто где. Стали делить по-честному. Все суетились, потому что не знали, как отнесется оторвавшийся в релаксе Рэм. Но он бесстрастно улыбался. Он опять и опять подтверждал общее мнение о себе как о положительном и лояльном отце. Если бы здесь была боевая подруга Анастасия, поулыбался бы он. Но боевая подруга находилась в байдарочном рывке. А дочка Наташа вела себя очень активно и спрашивала про котов, надо ли их купать и расчесывать. Теянки смущенно порылись-порылись и нашли у себя расчески. Мялись, не зная, как начать. Тейки начинали и выигрывали.
   – Рэмчик Завкафедрович, мы тебя поздравляем с днем рождения и дарим тебе самое дорогое… Мы помним, что у тебя в семье котомания и вот решили преподнести.
   – Любовь к животным имеет самые разнообразные оттенки.
   – Этот красавец тоже не просит выпить и закусить.
   И стали на скорую руку вбивать гвоздь. Гвоздь нужен был для картины с изображением жирного яркого кота. Полосы его раскраски хорошо гармонировали с полосами саблевидного цветка, кинжалы которого высились рядом на окне.
   – Не надо, – жеманился Рэм, – это слишком заботливо с вашей стороны.
   – Нет, надо. Ты заслужил.
   И продолжали дырявить новую, с иголочки стену огромным новым гвоздем, прихваченным с работы.
   – Женские руки не должны касаться таких грубых предметов.
   – Женские руки должны касаться знаем чего.
   – Женские руки умеют все.
   – Нет, я не могу позволять дамам… Я не дам им… Я дам им… – Змей полез на батарею и стал балансировать.
   – Ты дай, они возьмут…
   Картина остановилась где-то под потолком.
   – Вы знаете, что вы сделали? – туманился Рэм, который не мог выразиться прямо, поскольку был дипломатом.
   – Знаем, мы тебя осчастливили.
   – Это мой кот! – крикнула дочка Наташа.
   – Вот видишь, когда устами младенца глаголет истина…
   Вечер прошел в нормальном режиме. Когда стена была исковыряна донельзя и картина угрожающе закачалась над диваном, Рэм разгласил тайну. Оказалось, эта картина из запасников Ноль Седьмой, которую Рэм потихоньку снес на работу, тяготясь подарком родственницы, апологетки котомании, но поскольку он об этом ничего не сказал, все решили сделать ему сюрприз. Боевой подруге Анастасии тоже сделали сюрприз – ей подарили тяжелый, почти новый, дубовый ящик для рыбной ловли, поскольку решили, что Рэм будет удить рыбу зимой и не простудится на льду. А при чем тут котомания? Так рыбу же можно поймать только для кота, мелкую. Большая давно не ловится.
   Приехав, Анастасия чуть не упала от кота на картине. Ведь это она велела сбыть его с рук и расценила его новое появление как злобные происки темных сил… Долго она допытывалась, откуда тяжелый ящик и не с двойным ли дном. Спрашивала ночью, под гипнозом. Но Рэм ничего не помнил. Его пугала мелкая деталь – расчески. Дочка хвасталась огромным набором расчесок, их было штук десять. Тейки на другой день на работе не могли причесаться, как ни старались. Котомания осталась в истории как величайшее заблуждение умов и тупиковый вариант человеческих страстей.

Банкет настоящий

   Банкет – это не то, что происходит с Тедиуммом каждый божий день. Это просто работа, нормальные будни. Банкет настоящий – это то, что после защиты диссера. Это основной закон научного сотрудника.
   Случилось так, что Борода защитился одновременно с Кузей, а тот был гвардейцем кардинала. Но несмотря на разные ведомственные крыши, они совпали в главном – один и тот же кабак в Питере. Это означало, что можно скинуться и поделить кабак пополам. Тем более что жена Кузи, администратор крупной гостиницы, вызвалась приехать в Питер, сама пойти и заказать стол. Это вообще многое меняло. Стоило подумать о перемирии с гвардейцами кардинала и вообще как-то пересмотреть тактику многолетней вражды.
   Кузина жена еще дома пошла кое-что закупить не в магазинах. Идя через площадь, она наткнулась на унылую картину – женщина, коляска, в ней в одеяле один, а на руках у нее – второй ребенок. Приглядевшись, жена Кузи узнала жену Бороды.
   – Ты откуда? Ты разве не в Питере? – изумленно вскричала она.
   – Откуда я могу быть в Питере? Я, конечно, тут… – жена Бороды еле ворочала языком.
   – Твой ведь защитился! Банкет будет!
   – А ты откуда знаешь?
   – Мой позвонил! А твой? Ты хоть успеешь доехать?
   – Я не поеду.
   «Вареная какая, – не одобрила жену Бороды Кузина жена, – наплевать ей на мужа. Спит на ходу».
   – Сплю на ходу, – пробормотала жена Бороды, – у меня у ребенка двусторонний гнойный отит. Всю ночь кувыркалась. Температура под сорок. Ухо прокололи – сразу спать начал. Тяжело тащить. Так что спасибо за новость. А то бы я и не знала.
   И поехала дальше, абсолютно равнодушная к успехам великого Бороды. Как он только на ней женился? А энергичная жена Кузи стремительно поехала на вокзал.
   Когда она предупредила Кузю и Бороду, что будет столовая, то Борода как бы приуныл, представив себе советский вариант с пластиковыми столами, проваленным линолеумом и железными стульями. Но он плохо знал жену Кузи, впрочем, как и самого Кузю. Каков же был эффект, когда придя на банкет, все узрели глубокую мягкую мебель, низкие югославские столы, уголки и цветочные вазоны, а вместо стен огромные аквариумы. На столе оказалось обилие рыбы во всех видах: от красной соленой кеты до осетрины в горшочках, даже были особые завитушки из семги, таявшие во рту… Но мяса и салатов было тоже много. Откинувшись от стола и обернувшись, гости совсем рядом со столом могли лицезреть рыбу: живую, печально пучеглазую. Все ощущали себя в подводной лодке. Вспомнили песню: «Нас извлекли с подводной лодки…»
   Во главе стола сидели не виновники, то есть не Кузя с Бородой, а сидел пучеглазый свадебный генерал, а по-настоящему – членкор. Это был обязательный атрибут каждого банкета. Его роль начиналась тогда, когда остальные роли были уже сыграны, все были пьяные и несвязные. Вот и здесь вдруг настало полное молчание после щелканья вилок и рюмок.
   Шел четвертый час банкета. Пучеглазый ученый, профессор и член-корреспондент, забытый всеми, вдруг кашлянул и громко сказал:
   – А кто у нас защитился-то?
   Потому что человек он тут был случайный, никого не знал, сопротивляться приводу на банкет не умел, и терпение его лопнуло. Он был лысый, сморщенный, со слуховым аппаратом в ухе, лет под девяносто, абсолютно неуязвимый для алкоголя.
   Ему никто не ответил. Все были пьяные, включая виновников. Половина гостей ушла «проведать Сэра» и потерялась. Членкор опять кашлянул и сказал дружелюбно, ни на кого не обижаясь:
   – Все свои диссертации я сделал на унитазе.
   К нему стали прислушиваться.
   – Особенно первую. Долго не мог защититься, часами сидел за закрытой дверью. Жену доводил чрезвычайно. Она стучала мне в дверь и убедительно просила ускорить процесс.
   – Думанья за дверью или защиты?
   – Почему же именно на унитазе, профессор?
   –Преодолевал инерционность мышления.
   Растормаживалось воображение, знаете…
   Жена Кузи потом говорила, что специально спрашивала, сколько лет профессору: восемьдесят шесть. А на возглас «как держитесь, как выглядите!» – только пожал плечами:
   – Мне прописан коньяк для расширения сосудов, у меня за долгие годы установился иммунитет, знаете.
   А вот у Змея Горыныча не было такого иммунитета. Он приехал на банкет утром и снял номер в гостинице. После банкета он твердил, что надо снять номер на ночь и поехал снимать его вместе с другими учеными коллегами. Приехав, он был в досаде: снятый им номер оказался занят, и ему пришлось снимать новый, он не учел, что это совсем другая гостиница. Проснувшись, он не смог найти дипломат и плащ, и в страшных сомнениях дергался все утро. Опохмелившись с Бородой шампанским, он тут же вспомнил первую гостиницу и рванул туда за вещами. Он проклинал все на свете, уверяя, что нельзя ему пить водки и коньяка, так как химический состав крови у него меняется и это его погубит. Он уже неоднократно ловился на это дело, когда мешал пиво с водкой и коньяком, а всю последующую неделю искал то свои ключи, то паспорт, найденный у Бороды под детской кроваткой, то первую главу диссера… А когда Горыныч пил шампанское, он был дамский угодник, бард и мушкетер королевы. Вообще супермен.
   С Кузиной стороны приехал гвардеец кардинала Платон. Он тоже не имел иммунитета. Он поэтому дошел до немыслимой дерзости и стал спорить с пучеглазым членкором, ругая якобы оппонента Кузи, которым и был этот членкор… Он таким образом захотел самоутвердиться и завязать на будущее дружеские отношения с ученым светилом. Он ужасно удивился, когда светило стало от него отшатываться спиною на аквариумных рыб, а потом слишком быстро для своих лет побежал по лестнице. Но Платон его догнал и насильно повез в гостиницу «допить и договорить». Когда туда приехала остальная компания, она увидала в номере сидящего в майке невменяемого Платона, который тяжело дышал и сказал, что пучеглазый подло сбежал от него. Дальнейшая жизнь членкора была никому не известна, а Платон решил таких на свой банкет не звать. Он был совсем еще неопытный. Ведь именно от таких и зависит, как правило, судьба любого диссера.
   На банкетах часто случалось, что вышедший «проведать Сэра» курил, забредал в другие гости, либо вообще автопилотом попадал домой. Но Сэр обычно не терялся, потому что его отсутствие было привычнее присутствия. Это никого не пугало, потому что был автопилот. А если ты в чужом городе, то надо искать своих.
   Борода вышел с Сэром «проведать Сэра» и они покурили на улице. Дул ночной ветер, они казались себе жертвами науки.
   – Мы – жертвы науки, – вспомнил вдруг Борода, любивший кино. – Про нас можно снять «Девять дней одного года».
   – Отнюдь, – ответил тонкий Сэр. – Это она наша жертва.
   – Ты не пил «северное сияние»! – догадался Борода.
   – А ты пил, – догадался Сэр. – Но тебе можно, ты защитился. А я еще нет. Но если хочешь, выпью с тобой.
   Они уважали друг друга.
   Однако совместное «северное сияние» не состоялось. Борода замерз и пошел к рыбам. А Сэр не мерз и пошел посмотреть витрины, из которых выглядывали хорошенькие женщины. Потом он оказался в черном поле и наконец сильно замерз. В темноте ни пса не видно. Он стоял в тройке и в галстуке и морщился от порывов ветра. Потом он устал так стоять и решил посидеть. Нашарил вроде дверцу откуда-то взявшейся чужой машины, открыл, сел на сиденье, почувствовал удивительный покой. Советские люди могут спать в стогу, а Сэр был советским только в юности, до службы на границе. Все последующее время он уже им не был, не спал в стогу, в канаве, в лаборатории. Поэтому, в сущности, он и остался порядочным человеком, не сломался, несмотря на сильную любовь, быстрый развод и оставленную тестем в наследство обкомовскую «Победу»…
   Так он долго сидел и думал о жизни, о науке, о жене, пока не ворвался хамоватый человек из народа и не заорал. Тому показалось, что тут вор. А Сэр, будучи очень пьяным, пояснил, что для угона люди садятся за руль, а у него за рулем всегда сидит жена, отсюда привычка. Что там было дальше, никто не знает, но человек из народа уважил Сэра и правильно отвез его к людям, то бишь к рыбам. Когда Борода запаренно бежал вокруг морского ресторана, он с трудом узнал в свете чужих фонарей нарядного человека в тройке, прогуливавшегося на том месте, на котором они расстались пару часов назад. Когда они вернулись в зал, Сэр, как ни в чем не бывало, подошел к жене Кузи и, молвив «ты моя дорогая», пошел с ней танцевать.
   Что касается Бороды, то он помнил этот день только до банкета. Обычно он сдвигал брови и напевал в ответ: «Нас извлекли с подводной лодки…» – И так далее, до конца:
   «И никогда невеста не узнает,
   Какой матроса был конец…»
   Чаще всего он напевал родное:
   «Посреди пустыни Гоби есть завод подводных лодок.
   Старший лодочник, очкарик, никогда не видел моря.
   Он лежит в гострудсберкассе под портретом богдыхана…»
   Когда жена перебивала заунывные напевы и пыталась у него выведать, что же все-таки было на банкете, он невнятно говорил:
   – Спроси у Кузиной жены. Она все помнит. Она была в бархатном платье до полу. И посмотри там, в преподавательской книжке, есть наш гимн… Он же все объясняет… А в книжке с расписанием лекций и правда лежал листочек со словами заветными. Который сочинил некогда самый настырный дипломник Исполкомов. Солидный хвостист, а сумел выразить.

   «Баллада Махмуда Исполкомова»

   «Посреди пустыни Гоби есть завод подводных лодок:
   старший лодочник, очкарик, никогда не видел моря,
   средний лодочник – красотка, председатель профсоюза,
   младший лодочник – романтик, и должно быть, из двуполых.
   Посреди пустыни Гоби есть у них гострудсберкасса.
   Там лежат они годами, сберегают нажитое.
   То-то им легко и ладно в глубине подводных лодок
   посреди пустыни Гоби, за стеной гострудсберкассы!
   Раз в столетие с визитом к ним летает птица-боинг.
   Хорошо следить за нею в слюдяные перископы.
   Но боятся богдыхана – повелит – и ЯК летает,
   красны буркалы распялит, бурно мочится из шланга.
   Раз отлил – они решили, будто реки повернули.
   В тот же час зарыли лодки, изнутри песком забили.
   Что не спрятали – взорвали, остальное растащили.
   Саксаулы порубили и решили партизанить!
   Тут пришел верблюд с посыльным, с ним письмо от богдыхана:
   Дескать, что за матерь вашу? Все отрыть и жить, как жили!
   Старший лодочник, очкарик, никогда не видел моря,
   средний лодочник, красотка, председатель профсоюза
   заседали, молча, тройкой. Посидели-переспали.
   Утром как врага народа расстреляли двуменьшого…
   Как всегда, в конце столетья прилетала птица-боинг.
   Говорили о погоде, принимали прямо в лодке.
   Угощали гоби с яком по приказу богдыхана.
   Удивлялась птица-бонг, заедая гоби яком:
   «Как вы можете, ребята, столько лет без капли влаги?
   Тут же вынесла красотка, председатель профсоюза
   полведра аэрозоля по приказу богдыхана!
   Засадила птица-боинг, гоби с яком отрыгнула!
   Старший лодочник, очкарик, от конфуза обезумел.
   Средний лодочник, красотка, председатель профсоюза,
   приоткрыла косметичку и приказом по пустыне
   повелела гнать из тыквы сок армянского разлива
   и немедля изготовить три надежных апельсина
   из отходов бумбы-ямбы, труб и радиодеталей.
   Дура, дура птица-боинг! Где ей ведать, мокроступой,
   что у нас гагары тонут без ведра аэрозоли!
   Потому что гоби с яком им, гагарам, недоступно…
   Средний лодочник, красотка, председатель профсоюза,
   постояла на закате, почесала, где не надо,
   и пошла своей дорогой! Хороша дорога к дому…
   Посреди пустыни Гоби есть завод подводных лодок.
   Старший лодочник, очкарик, никогда не видел мора.
   Он лежит в гострудсберкассе под портретом богдыхана».

   И жена Бороды понимала, что она далека. И привычно вздыхала.

Время R

   Как бы ни любили в Тедиумме работать, и какие бы изощренные формы для того ни применяли, раз в году у каждого наступало время R. То есть релакс. То есть очередной отпуск. Предстоящий стресс приходилось снимать. Покупали пиво, в крайнем случае что покрепче. Кандидату мягко объясняли, что без него все будет хорошо и волноваться ему не о чем. Его участок работы будет заморожен на месяц, – а то, что он и до этого часто бывал заморожен, как-то не учитывалось. Ну, а если случится что срочное, позвонят, найдут через родителей. При этом особых различий между громким блестящим Кондором и тихой калькирующей Тейкой-маленькой не подчеркивалось. Срочного обычно не возникало. Иногда кончалось пиво, но по новой не начинали. То была не самоцель, просто преддверие, а само дверие – последний день работы. Надо было закупить, приготовить, сбегать, отпроситься, присобачить, оформить, занять очередь, проверить пробки, избежать ДНД и товарищ Зеленой… Наступала запарка, при наличии которой сбиваться на психологию было неуместно и не до того. Человек уходил успокоенный, хотя и робкий.
   Главное начиналось потом, когда человек оставался один. Его как воспитывали? Чтоб ходил. Наказывали, если не ходил. И вдруг ходить не надо. Психика отказывалась воспринимать сбой режима. Однажды Е. Бучкиц, проснувшись в деревне под окрик петуха, встал и бодро пошел в сарай «подключать установку». И он был крайне удивлен, что крюки для веревок и ржавая борона не щелкают подобно рубильникам. Подергав их так и сяк, Е. Бучкиц недоуменно выбежал из сарайки. Вокруг расстилалась природа. Ласковое солнце заливало все подряд и птицы нежными голосами Теянок щебетали о чем-то, пытаясь утешить городского затурканного человека.
   Митюля Попутчик, безнадежно строя дачу на берегу забытой реки, каждый раз возмущался, что сельмаг торгует исключительно не тем, что надо и не в то время, поэтому работать невозможно. К нему на подмогу Тедиумм ехал попеременно то малым, то большим составом. Малым составом – на выездные консультации для заочников, а большим – на пленарные заседания. И научная работа пожирала столько времени, что дача продвигалась медленно. Родители, поглощенные заботами о прежних семьях Митюли, были поражены никудышными темпами строительства. Поэтому в сильный дождь на место срочно выслали в командировку Рэма и еще одного сотрудника, был такой загадочный товарищ, то ли армянский еврей, то ли еврейский армян (армянин) – Давид Рубинштейн. Он работал в Тедиумме параллельно с учебой, а учился несколько дольше обычных пяти лет, после чего успешно защитил диплом при наличии финансирования своей заботливой семьи.
   Так вот, на месте возникла необходимость перевезти пару бревен для стройки. Нашли грузовик на соседнем дворе, пока шофер мирно в избе спал. Вскочили в кабину и дружно втроем порулили на место. Обстановка была приближена к боевой, войдя в раж, не сразу заметили, что Митюля исчез. Он то и дело высовывался в дверь и кричал, куда сворачивать – и вдруг его нет! Когда затрещал очередной забор, в кабину на лету вскочил человек в расстегнутых джинсах и, придерживая их, второй рукой мощно вырулил из крутого виража. Это был шофер, проснувшийся в кошмаре. Проехав метров десять, увидели мирно спящего под дождем Митюлю. Его разбудили, чтобы спросить дорогу к даче, но оказалось, что уже приехали. Оказалось – рукой подать, через три дома, в селе всего десять дворов. Шумные крики огласили окрестности, и старушки, накинув старые плащи, смотрели из-под ладошек на городских приезжих, которые вели себя так непонятно.
   Тея-маленькая и подавно опростоволосилась: купила вместо одного цыпленка целых пять и машинально стала их метать в духовку, подразумевая нольседьмовские масштабы. Каково же было удивление родственников, когда они обнаружили все это великолепие. Пришлось Тее-маленькой сильно выкручиваться, что не пришли в гости девочки из класса…
   Что касается Рэма, человека больших горизонтов и постоянной занятости на фронтах родины, он в отпуск уйти просто не мог. Занятия студентов как таковые летом не происходили, но зато в институт приезжали иностранные гости, а также коллеги по хоздоговорам со всей страны. Поэтому Рэм даже в лютую жару ездил в аэропорт на торжественную встречу, дежурил на брифингах и пресс-конференциях, а после делился опытом, как незаметно заинтересовать собеседника и выпить весь поднос коктейлей, не моргнув глазом. Тедиумм уважал такое потрясающее умение Рэма быть нужным людям. Рэм гордо жил без отпуска, брал деньгами, а позже за это он ходил в мелкие официальные отгулы и крупные неофициальные. Тут никакая жена не могла ничего вообще сказать.
   А Борода при наступлении времени R неизбежно впадал в депрессию. Он не ехал на дачу, не стремился облачиться в костюм для подводного плавания, который был аккуратно упакован в черный портфель и стоял на антресолях. Чтоб если что – взять и поехать. Но портфель обрастал бархатной пылью и никак не востребовался.
   Борода лежал на старом диване и слушал радио «Свобода». Ведь ясно, что дома то же самое слушать невозможно из-за лопнутых шариков, рассыпанной крупы и телефонного общения жены, все это сопровождалось криками, плачем и недолгим затишьем во время еды перед телевизором. А это было из рук вон громко. «Есть обжигающую пшенку, чтобы отвлечься от плохой советской эстрады, и таращиться в нее же, чтобы не помнить, что ты ешь». Так Борода комментировал распределение еды по поверхности стола во время кормежки. Борода, если и смотрел телевизор – то всю ночь. И не ел. А если и ел черный хлеб с луком и с солью, так с постным маслом, а не с телевизором… Как известно, Борода хоть и был Эпикуреец, но в естве совсем непривередливый.
   Он так и лежал бы, как однажды сказала жена – на сохранении… А потом на эту дачу прибежала эта самая жена с детьми и сумками и сказала, что Бороду ищет сам Кондор. Борода ничего не ответил, быстро прополол морковку, полил теплицу, сделал хищное лицо стахановца и целеустремленно уехал в город.
   Теперь походы Бороды к Кондору приобрели устойчивые, нехаотические очертания. Он, видимо, много работал и прибывал к ночи с замедленной реакцией. Он рассказывал, какие стеллажи строили они на квартире у Кондора.
   Речь шла об отдельных полках, которые при соединении составляли сотовую стенку, а если их скрепить через одну, площадь возрастала вдвое. Надо было сверлить и заколачивать пробки, причем делать изящное смещение отверстий. Таким образом и происходили углубленные инсталляции стеллажей, по словам Бороды, подхватившего их у Дипломника. И Борода знал, какие книги на какие полки помещать, какие папки для диссера и какие кассеты… Отсюда незаменимость Бороды в этих делах.
   Кроме того, чемоданы – Кондор переезжал четыре раза в одном подъезде одного и того же дома. В конце концов, в этом подъезде он получил трехкомнатную квартиру и переселил туда престарелых родителей из Мелитополя. После переселения участие Тедиумма в благоустройстве комнат, стеллажей и подвалов многократно усилилось. Появились хозпристройки в виде балконов, лоджий, сараек, что одно и то же, только с разной высотой над уровнем моря.
   По окончании инсталляций располагались за столом отдыхать с водкой, хлебом и свиной солониной. Ведь это были те еще времена, когда никакое сало и мясо не было проблемой, особенно при родителях, которые любят все заготовить, а сами сидят на диете.
   Все приходило в норму. При такой напряженке Бороде начинало казаться, что никакого времени R, слава богу, и нет. И это был единственный способ не выпасть из времени в самом широком смысле.
   Одно неясно, почему при слове «стеллажи» все, кроме Бороды, начинали хмуриться или, того хуже, восклицать, что не было никаких стеллажей. Жене Бороды это вообще не нравилось. Но, видимо, у каждого тедиуммовца было свое представление о том, зачем он идет к Кондору, и это не совпадало с представлением коллеги. Ясно другое – много лет спустя пожилые и седые тедиуммовцы при слове солонина опрометью бегут в магазин, глотая слюнки. И тут их представления, навеянные временем R, совпадают вполне.

Партизаны и космонавты

   Зима. Борода выходит на улицу. Перебегает через дорогу перед машиной и с разбегу попадает в сугроб. На мгновение он чувствует себя партизаном, перебегающим линию фронта. Когда он выберется из сугроба-окопа, то будет оштрафован милиционером. Обидно, думает Борода, вынимая последние копейки из бумажника. Ничто не делается в одиночку, только в коллективе, в отряде. Разведка – удел одиночек. Но ходить в разведку тоже надо с кем-то.
   Все это Борода рассказывает в тот момент, когда приходит домой и снимает в прихожей одежду.
   – А со мной? – спрашивает жена Бороды на полном серьезе.
   – С тобой? – удивляется Борода. – Тебе же некогда. Ты хранишь домашний очаг.
   Но жена Бороды хранила его не все время. Иногда отвлекалась и на другие занятия.

   В тот вечер ничто не предвещало. Не успела жена Бороды развесить постиранные простыни на всех дверях, как в квартиру вдруг гуськом пошли одетые люди. Входили и садились кто где.
   – Друзья! Я вас очень люблю и уважаю. Если бы во время войны мы были в одном партизанском отряде и немцы стали прочесывать лес, я бы сказал: «Уходите, ребята! Я вас прикрою!»
   – Мы понимаем, Борода, ты нас спасаешь, но пойми и ты нас.
   – Пивнушка закрыта! – громко сказала нестройная толпа.
   Однажды ночью в бессоннице Борода Эпикуреец будет лежать и ради шутки и хорошего настроения, а скорее эксперимента, подтверждающего здоровую психику, он выкрикнет в ночную тьму: «Я вас прикрою!»
   Утром жена скажет, что это снились кошмары. «Я вас прикрыл, чего же боле?» – подумает Борода.
   Он выйдет из дома, вскочит в стоящий на остановке автобус и тут же выбежит через другую дверь. Он так сделает, потому что это единственное дело, которое можно сделать на остановке, пока автобус стоит. Это единственная возможность к месту показать, например, проездной билет. Это хороший психофизический тренинг для партизана.
   Здесь психология важнее смысла факта, поэтому, скажем, ехать зайцем в ожидании опасного контролера приятнее, более того, необходимее, чем факт прибытия к месту. Партизанская романтика. Засада. Естественно, за такую романтику иногда надо платить.
   Вот как в этот раз, при закрытии пивнушки. В доме у Бороды было слегка не прибрано и на дверях висели простыни и пододеяльники. Пришедшие люди, не снимая пальто, пробирались между ними, как будто в партизанском лесу. В лесу, кстати, всегда ходят одетыми и никто не удивляется.

   На диване, на столе, на подоконниках, на краях книжных полок, частоколом громоздились бутылки и банки с пивом, пакетики с чипсами, наборы для пива из кусочков горбуши, сухие лещики и тарань. Но Жена Бороды по опыту знала, что закуска под пиво кончается быстро, поэтому пошла жарить две сковороды соленых сухариков и одну сковороду арахиса простого неочищенного. Дети Бороды тоже нисколько не удивлялись дядям и тетям, шныряли в комнату к бабушке и обратно, вообще плавали, как рыбы в воде. Для них это было раздолье.
   Жена Бороды тоже не удивлялась нашествию, потому что она видела знакомые дружелюбные лица Змей Горыныча, Кассия, Рэма, обаятельных Теянок, Попутчика, Старшего Дипломника, Кондора, Комбрата и, вроде, Красавчика, но что удивительно, их было вдвое больше, потому что женщины с ними были, то есть, наверное, жены, которых она в лицо не знала. Нет, одну даму узнала по копне кудрявых, вспененных химией волос и по благородной оправе очков – Ту, Которая Зашла Покурить. Она-то и создала перелом в настроении коллектива. Как раз в телевизоре выплыла на сцену София Ротару вся в красном и публика на экране очень размаслилась.
   – Вчера разбился «Челенджер», – произнесла негромко Та, Которая. – Погиб весь экипаж. Предлагаю выпить.
   – Ааа.. Ооо…
   Об этом наше радио особо не вещало, но были и другие источники – например, западные радиостанции. Все стали кричать, что это происки, но люди-то погибли, и это хоть кого оглушит.
   – У них там бардак под названием империализм.
   – А у нас бардак под названием социализм.
   – Ага, поди поучи их. У них наука знаешь, на каком уровне?
   – А у нас?
   – Вот не знаешь. А тем не менее мы работаем в области науки.
   – Ошибки случаются у всех. И космонавты тут не виноваты.
   – Я уже говорил, – подал голос Борода, – я не люблю космонавтов.
   – Почему?
   – Это то, что нам предстоит понять…

   Жена Броды, мотаясежду большой кухней и комнатой с гостями, между детьми и кухней, пошла за орешками. Она не очень ловила тему беседы, хотя антипатия к космонавтам давала о себе знать, игра такая была у Бороды, чтобы можно было ему подыграть. Но на кухню она войти не смогла – дверь чем-то подперли. Через стекло, зашторенное кружевным тюлем, было ничего не разобрать. Только вот башня на календаре наклонилась, как Пизанская… Чо, башню тоже ты? Ой, уйти лучше. За окном кухни проехала машина, и отблеск скользнувшего света фар выхватил нечто вроде человека, лежащего на полу. А может, двух человек? Она пошла, шепотом сказала Бороде, тот только рассеялся.
   – Интересная книга должна начинаться так, – это он продолжал свой монолог. – «Колонна немцев на мотоциклах въехала в лес и группенштурмбанфюррер СС крикнул: «Партизанен!» Ответ из леса принесло эхо: «Хенде хох!». Юный читатель после знакомства с этой интересной книгой прямо на стенах кинотеатра рисует свастику и эмблему СС. Этим он удовлетворяет свой романтический интерес к запретной экзотике. Это вовсе не баловство.
   – Нет, но уважаемый Борода Эпикуреевич, ты ж не будешь отрицать, что у космонавтов есть своя романтика. Они летят, чтоб утвердить в космосе имя страны. А сами при этом погибают…
   – Погибают, да, это высоко. Но на них вся эта страна работает. А партизаны – это те, ктосами служат, бьются. Они сами работают на страну. Но ничего за это не требуют…
   – Мы тоже служим, бьемся.
   – Неет. Мы за деньги.
   – Брось, какие это деньги.
   – Ну, тогда, мы, наверно, космонавты…

   В это время Жена Бороды отметила, что группа мужчин пошла курить в подъезд. И среди них Кассий, Сын Самого. Вместе с ними пошел женский контингент, который курил. И через некоторое время мужики вернулись и стали ходить проведывать Сэра. Женский контингент исчез. В большой комнате оставались Борода, Змей и Теянки. Да, наверное женский контингент пошел проведать Сэра на верхний этаж, где жила младшая дипломница с мамой и бабушкой. Эта тихоня носила эластичную ленту в волосах под цвет кофточки, такая француженка. Ей дарили оригиналы своих полотен некоторые известные художники, но бабушка ей грозила пальчиком: ни-ни. И младшая дипломница ни-ни.
   И Жена Бороды, которая ничего не ела и не пила, только отхлебывала на ходу из стаканчика, вдруг почувствовала странный прилив энергии. Она быстро уложила детей на двухэтажной кровати, было пора, около двенадцати ночи, а сама пошла наводить порядок на верхнем этаже подъезда, у младшей дипломницы. Она долго звонила, и то, что ей не открыли сразу, не стало ей намеком. Она звонила и стучала изо всех сил. Наконец, когда тяжелая дверь бесшумно открылась, она вошла с громким смехом и стала фланировать, подражая Тее большой. Оторопевшая младшая дипломница неправильно застегивала пуговицы. У окна курил Кассий, Сын Самого.
   – Я сразу поняла, что вы космонавты, – смеялась Жена Бороды. – Мелькнули и растаяли в вышине. Что пьете? Ой, мускат пьете. Это аристократично. Милая, помнишь, я тебя обещала познакомить? Ну вот. Говорила – хороший мужик, статный умный. Одно плохо. На часах двенадцать, а вы еще в трусах. Это непорядок…
   И продолжала так фланировать и нести всякую ерунду. Дипломница сначала неистово вращала глазами, показывала то на диван, то на дверь. Потом ей стало смешно. Но Кассий был невозмутим. Через пару часов Жена Бороды выдохлась, а они все еще не могли вставить ни слова. К тому времени дети Бороды запросили пить, Борода туда-сюда – нет Жены. Пришел, удивился и сказал:
   – Ты нужна детям. Ты можешь дать им попить. Идем!
   – Выбирай, – заученно ответила Жена Бороды. – Или я дам пить, или ты.
   – Конечно, ты. Я не умею.
   И они ушли, оставив открытым вопрос о трусах. Все были в напряжении, но вскоре, когда младшая дипломница и Кассий, Сын Самого, поженились, об этом вспоминали только со смехом. Однажды Шеф на каком-то представительном банкете, чокаясь с высоким гостем, обронил: «А это Эпикуреец. Он успешно защитился в таком-то году, а его жена, кстати, познакомила моего сына с его женой… Так что все мы тут родственники…» Вот какую приятную форму эта история приобрела в устах Шефа.

Ностальжи

   Который год Борода Эпикуреец сидел все праздники перед телевизором, обвешанный ребятишками. Жена не могла на него нарадоваться. Так было и в этот Новый год. Он лишь раз и сказал:
   – Прошло столько лет. Мы умерли друг для друга.
   О чем это он? Жена подумала, что это про нее и приготовилась поплакать, но Бороду никогда нельзя сбить с мысли. Если он что решил, так будет пытаться… пытаться до смерти. Потому что броня его крепка, а танки его быстры. Устав от собственной благопристойности, он позвонил защитившемуся с блеском Горынычу.
   – Помнишь, как у нас прошел Новый год, когда Рэм защищался?
   Из трубки, откликающейся обычно мерзким бульканьем факса, раздался хохот. Затрещало.
   – У меня все дети сидели на горшках, когда ты пришел. А зачем с тобой были все жены Тедиумма? Проштрафился, что ли? Ах, жена в турфирме. Да-да… Но кто же вытерпит, чтоб на коленях сидел чужой человек, а на кухне вообще лежали две пары ног.
   Видимо, дальше следовала игра слов и непереводимый сленг.
   – Это я первый сказал, что не люблю космонавтов. Нет, я не уводил Касса. Касса уводила моя жена, она действовала по наводке подруги с пятого этажа. Я пошел ее искать, а она там бушует у подруги. Говорит, что третий час ночи, а вы все еще в трусах. Хорошо, что она космонавта не видела.
   После продолжительного тихого хохота и расправления смеяльных мышц Борода сказал:
   – А Новый год после замужества старшей Теянки? Кстати, кто тогда выложил из колбасы годовщину Тедиумма? Здорово. Я не знал, что это Красавчик, он не признался… Народу меньше стало, да… И вообще пропало единство. А в прошлом году? Вот именно. Чем дальше, тем глубже. Что будем делать?
   И отставил трубку с горячей тирадой Змея.
   – Огнедышащий дракон. Ты еще не поставил нам после защиты. А как? Ну, излагай. Да не надо Шефа, он сейчас ушел на производство, где ему наукой заниматься.
   Хитрый Змей, видимо, уводил разговор в сторону.
   – Ты у нас самый живой организатор. И на колесах, а?
   Горыныч весело сказал «да» и пропал.
   Тогда Борода, достаточно мягкий человек, позвонил Рэму и сказал более жестко:
   – А что, если тридцатого?
   А Рэм, будучи деканом и депутатом, опять находился между небом и землей, меж любовью и семьей. Он стал жутко отнекиваться. Он так и сказал:
   – Послушай, опереточный соблазнитель. Тебе своих забот мало?
   Эпикур не мог отступиться. Ему нужна была полнота ощущений. Он так и не достиг докторантуры, но воспоминания великая вещь. Он стал звонить Митюле Попутчику, который полностью ушел от Тедиумма в бизнес по бревнам и срубам.
   – Ты все еще легкий на подъем?
   Митюля захмыкал и сказал, что спросит у Змея. Якобы Змей добрый, и хату дает, и ему уже звонил!
   На другой день Попутчик позвонил в одиннадцать ночи:
   – А чего там тянуть до тридцатого? В этот выходной у Горыныча.
   Борода не мог не позвонить Теянкам. Тея-большая оказалась замужем, ее не пустил муж. Тея-маленькая болела. Грустно, конечно, без них не так светло. Ну что ж!
   Раз Митюля позвонил Змею и Рэму, они знают. За Комбрата нечего бояться, они с Митюлей в одной фирме. Плохо, что товарищ Кондор уехал в Бельгию, но это для лаборатории плохо, а для него хорошо… Кассий тоже защитился и уехал заколачивать бабки в кругосветку. Его решили не ждать.
   Эпикур с легким сердцем взял лещей, сетку с пивом и пошел к Горынычу.
   Пришел и видит: чик-пок, на замок.
   В страшном замешательстве он пошел вниз по лестнице, гремя пивной батареей.
   Навстречу ему Митюля, чуть не сбил:
   – Я за тобой, все переиграли.
   – Откуда знаешь?
   – Рэм позвонил! Идем к нему.
   Пошли по двору – Рэм недалеко от Змея, тоже в дворянском гнезде. На переходе загорланили на них Кассий и Комбрат!
   Все ввалились к Рэму! Там жена, боевая подруга Анастасия с печалью во взоре. Стояла перед трельяжем одетая, красила губы, хотела уходить.
   – Можно, Анастасия, мы позвоним?
   – А мы ведь у вас собираемся!
   – А разве он тебе ничего?..
   Все схватились за головы – как бы рвать на себе волосы. Один звонить. Другой бутылку с пивом в горе пить.
   Борода самый дипломатичный, он сказал мягко:
   – Анастасия, пока то да се, дай стаканы и хлеба. Есть?
   Боевая подруга с мудрой улыбкой на них посмотрела и дала стаканы. Ей тоже налили. Она села одетая на плетеный табурет, и качая ножкой, стала пить и говорить.
   – Я давно привыкла к Рэмову вранью. А вы еще не поняли, что он всегда врет?.. Он говорит…
   – Врет! – перебил вежливый Борода. – Но не для того, чтобы обмануть! – Его поддержал сочувственный гул Тедиумма.
   – …Он всегда говорит, что пошел за дрелью к Горынычу. Одевается, берет большую сумку и уходит, а приходит в двенадцать ночи. С дрелью! Так эта сумка с дрелью и лежит несколько дней, а потом он снова берет ее и уходит. Говорит, что пошел относить дрель Горынычу и опять пропадает до ночи и более. А так, чтоб наконец просверлить дырку в стене, забить дюбеля и повесить, наконец, полку – это нет. Вон и полка стоит который месяц.
   Все так чудно стали сидеть и обсуждать, скоро ли может вернуться Рэм с этой дрелью, Анастасия постепенно сняла пальто, достала твердый сыр и острую капусту по-вьетнамски, а потом и запылившееся, но совсем непочатое брэнди.
   – Ты же собиралась уйти в гости, – осторожно пошел в разведку Эпикур. – Тем более мы уйдем, если тебе от нас плохо. Мы только Рэма подождем.
   – А хочешь, Анастасия, мы тебе полку приделаем? Мы же техническая мысль! – И Митюля начал было деятельность.
   – Не надо, – мудро остановила его Анастасия, – дрели нет, обои испортишь. Сядь, отдохни.
   – Полку я положу, а соцобязятельство возьму. Товарищи, мы берем?
   – А как же. Наряду с хозяином.
   – Вряд ли вы его дождетесь, – сказала весело боевая подруга. – С дрелью он приходит ночью, а если дежурит как декан – вообще через сутки.
   Все были потрясены логикой Анастасии, молчали минут десять.
   Молчание нарушили звонки и пинки в дверь! Это были Теянки! Те, которые болеют, угнетаются мужем и вообще не могут – приходят в первых рядах! Им тоже налили брэнди прямо в прихожей, и Тея-большая взахлеб рассказала, как она после разговора с Бородой сразу обиделась и пошла, пригрозив мужу пожаловаться его родителям. И пошла сразу к Тейке-маленькой, а ту как раз выпустили из больницы на выходной. И вот! Побежали, конечно, к Горынычу, но поскольку у него чик-пок, сразу сюда.
   Теянки вели жаркий рассказ, понравились всем как героини дня, и после второй боевая подруга Анастасия велела снять с них пальто.
   Смеялись целый час. Теянки пальцами держали, распрямляя, смеяльные мускулы лица, не в силах остановиться… Но раздался опять звонок в дверь! Это Рэм!
   Нет, это был Старший Дипломник. Он только что ходил к Бороде домой, но жена Бороды его отправила к Горынычу. Борода с интересом слушал…
   – Я, естественно, идти к Горынычу не хотел. Потому что Борода хоть и звонил моим родителям про Горыныча, но я-то решил подстраховаться и перезвонил Горынычу. У меня на работе радиотелефон. И тот сам сказал, что все переносит к Бороде! Вот я и пошел…
   – Ты все врешь, – сказал Борода, – тебя вечно тянет на чужих жен.
   Однако гоп-компания закричала, что это чушь. Главное не это, а то, что Старший Дипломник, давно защитивший диплом и теперь торчащий на местном ТВ, единственный не имел телефона, но дозвонился до самого Горыныча! Это заговор какой-то! Дипломнику лихо наливали, любовно хлопая по плечам и по спине. Тея-большая совершенно по-матерински гладила его затылок.
   А Митюля возмущался больше всех, потому что видел во всем случившемся предательство по отношению к Тедиумму.
   – Бросить – значит предать, – твердил он, – ты ком-паньон, Ком-брат. Ну-ка, звони Горынычу.
   – Да его же нет дома! Тем более это хата не его, а родителей.
   – Все равно звони. У него там автоответчик, давай скажем ему, кто он такой… – бормотал Митюля, привычно падая на диваны и на руки Теянок, как в прежние времена.
   Комбрат, конечно так и сделал. Что было после этого с бедным Змеем, одному небу известно. Разведка донесла, что чуть ли не сердечный приступ… А Теянки ужасно развеселились. Они делали над Митюлей пассы и вкрадчиво спрашивали:
   – А почему это ты, милый, не захватил с собой свою жену?
   На что Митюля бормотал:
   – Как же я мог. Мы все без жен… И потом… Ведь ее муж мог прийти…
   – Какой же у нее муж? – прикидывались Теянки.
   – Такой… – И никак не признавался.
   Только Борода наклонился к нему поближе и услышал, что третья жена Митюли – это первая жена Сэра. Всех точно гром поразил.
   И тут пришел Сэр. Он тонко улыбнулся и поставил на стол знаменитую бадейку, полную бадейку, молча! И отказался сообщить, откуда что узнал.
   – Ооо…
   – Ааа…
   – Ты удачно прошел акклиматизацию, – заметил с улыбкой Эпикур.
   Контингент тут же рассказал Сэру про предательство Змея. Сэр стал звонить жене Бороды. Он никогда не был таким инициативным. Он всегда говорил, что он тут лишний, а вот… Когда положил трубку, его лицо было с выражением. Помолчав, он сказал, что там, на кухне у Бороды сидит Рэм и, кажется, разливает. И от этого жена Бороды якобы в сильной панике.
   Казалось бы, что стоило Рэму звякнуть оттуда домой? Ничего не стоило. Но он сидел там и разливал, и разгадка тому была только одна. Только две. Либо он все подстроил, и такой он крутой, что все должны шпарить по его сценарию. Либо он не один – и тогда он не виноват. То есть кроме жены Бороды и его самого там есть кто-то еще. Была ли это Та, Которая Зашла Покурить или нет? Трудно сказать. На сколько процентов тогда Рэм был предатель, на сколько жертва? Тем более трудно сказать. Рэм был всеобщим любимцем, и судить его не хотелось. Жалко было только, что Змей куда-то слинял. А может, у него были неприятности. Такой рубаха-парень, душка…
   – Мы все понимаем редкостность момента, – говорил Борода Эпикур. – Моя жена, будучи врагом бутылки, сама чувствует, что ее тянет. И разливает некто втихомолку. Хотя мы договаривались без жен и все такое… Сэр, извини.
   – Ничего. Это ведь Она мне позвонила и сказала, где и что. Она сама хотела прийти и выпить все.
   – Ооо…
   – Ааа…
   – Красивая женщина всегда права.
   – «Ты женщина и этим ты права…»
   – Кто, я – женщина? Ты дальтоник.
   – Вы поймите, – сказал вечно молчаливый Комбрат. – Дело не в Змее. Он бесхитростный у нас. Тут дьявол знает что. Все шансы против. А мы сидим…
   – Надо было Ее пригласить в первую очередь, – твердо сказал Дипломник. – Это очевидно.
   И усмехнулся. И все поняли – о ком он.
   – Эту интригу сочинил герцог Рэм в соавторстве с Агатой Кристи, – сказал Борода. – Главный герой – испорченный телефон.
   – Е. Бучкица точно, небось, жена не пустила, – бормотал на диване Митюля. – У него жена тихая, тихая. От таких можно ожидать…
   – А я свою приведу в следующий раз, – неожиданно пророкотал Кассий. – Из бывших дипломниц, вы удивитесь. С сыном сидит в Питере…
   – Кто, кто? – закричали Теянки. – Мы ее знаем?
   – Знаете вы всех… Даже слишком…
   Степенный Борода почему-то пошел потом домой к Дипломнику. Он хотел понять, насколько долго выяснял Дипломник местоположение очередного схода Тедиумма и был ли там уже Рэм. Но там очень быстро выяснилось, что пиво еще не кончилось, а Борода очень плохой человек. Они громко выясняли все это, а беременная жена Дипломника очень так смотрела. Однако Борода ушел буквально на автопилоте от взбешенного Дипломника и его беременной оторопевшей жены. Он был не просто хороший, а возможно, даже гениальный. И знал, что истина в спорах не рождается. А если что и рождается, то не истина, а многое, многое другое.

Урожай на юбилеи

   День рождения Шефа подкатывал, как… только не говорите – как слезы к глазам. День рождения Шефа подкатывал незаметно, но явно.
   Но началось все гораздо раньше. Борода зачем-то случайно пришел на работу в середине августа, в самую глухую отпускную пору, когда в институте вообще никого не было, даже вахтеров. И там же совершенно загадочным образом оказался Шеф, тоже непонятно откуда. Будто выслеживал кого-то. И он озвучил эту идею, которую хотелось бы воплотить. Но как? Все казалось таким очевидным.
   Ну, а потом сам Шеф собрал всех и дал более конкретное задание. Тея-маленькая подхватила клич Шефа писать воспоминания о его стезе и огласила среди работников лаборатории. Все клялись, что они знают, о чем писать, и все напишут. Время шло, сроки подпирали. При фронтальном обзвоне потенциальных соавторов книги оказалось: все готовы! Все готовы, чтобы с ним пили и… записали воспоминания со слов! И никаких своих текстов, которых, якобы, изобилие! Нет, текстов еще не возникло. И никто даже и не собирался писать, так как рассчитывали именно на такую форму материализации идеи.
   …И вот тогда-то Борода, назначенный Шефом как основной редактор, оказался в реальной опасности. И, чтобы его спасти, встали стеной Теянки и взяли огромную часть на себя. Русская женщина, она что? Она вроде молчит, а если все пропало, то и коня на скаку, и в горящую избу. То есть про институт, конечно, продолжал собрать Борода, но конкретно по лаборатории собирали Тея-большая и Тея-маленькая. Не они, так все бы рухнуло.
   Итак, с каждым автором были встречи. Каждый выжимал из себя, что мог. Но устно.

   Ну, основная мысль была – Рэма. Нужен Вокабулярий, чтоб все истории расположить по алфавиту и каждая история начиналась на определенную букву. Рэм, естественно, мог развить и дополнить, но воплощала все это Та, Которая Зашла Покурить. То есть простая русская женщина, которая была на стажировке в Германии… А вы говорите – зачем Восьмое марта…
   И написан был Вокабулярий, и он вошел в состав Книги, и теперь это история сама. Смотрите ниже.

   После юбилея Шефа
   Только отметили 21 февраля Шефа, как 1 марта у Красавчика, времени мало, надо срочно что-то делать! И решили, опять решили писать кроссворды. Ну, это же настолько легко, что всем знающим его дали задание – составить кроссворд по нему, по имениннику. Ну, то есть, составить кроссворд именно про Красавчика. Да разве трудно? Да никакого труда. Как всем казалось. Дали задание его друзьям, они-то уж его знают, как никто. Но никто ничего не смог написать. Друзья эти. Они чего-то там тянули, и обещали без конца, а когда пришел срок, сказали – мы ничего не можем. Непонятно было, что тут не мочь. Они ни одного кроссворда не составили! Говорили – а как, как это вообще придумать? Наглое и наивное притворство.
   А что тут думать? Обзови одним словом – имея в виду, что это такое. И это друзья-коллеги по работе. Не в этой компании ноль-седьмовской. Потом еще коллеги по комсомолу. Вот уж где каждый должен знать, что такое Красавчик и что такое кроссворд. Да только не Тея у них, а они у нее требовали объяснений. Потом решили, что Тее– маленькой все принесут и она аккуратно сделает клеточки, а Борода все проверит! А он сам-то знал разве – что проверять? Не знал. И ничего не проверял, хотя Тея ему исправно все посылала и очень была спокойна, что все под контролем.
   Ну, Тея-маленькая придумала два кроссворда. Героически придумала. Написали все слова – ответы и вопросы, ключевое слово получилось, потом сами-то слова стерли – дала Бороде на проверку… Но тот хоть и отвечал – все хорошо, все нравится… Но ясно – он не проверял. Да и как это проверить-то? Пустоту труднее проверять, чем что-либо.
   Тем более Та, Которая такие сложные вещи придумала, что никто бы не мог догадаться. А ключевое слово было, конечно, Красавчег. А какое же еще? Рэм, как верх остроумия, придумал конструкцию из штабеля строчек по горизонтали и только одну по вертикали. Фамилия ключевая, а смысл? НЕт его. Дело не в смысле.
   Набирала Тейка у себя слово-ответ и смотрела, как сходилось… и стирала это слово, оставались ячейки пустые, и вот это все она отправляла, с ячейками.
   И неизбежно возник вопрос с подарком. Стали думать. Тейка синеглазая тоже стала думать и вдруг! Идет – и ответ видит! Красавчик футболом увлекался. И как бы прямо перед Тейкой огромная книга про футбол, две тысяч стоит. Чемпионаты мира по футболу! И тут Борода сам идет. Стоят на перекрестке – идут звонки. Все насчет кроссвордов этих, да еще Рэм. Строго так, типа контролирует декан.
   – Тея! Это тебе кто названивает? – Борода интересуется.
   – Да вот, это друзья!… А это самый главный, Рэм….
   Борода на краю перекрестка возмущен – так это его, Бороды, друзья! Почему они звонят Тее?! Почему сами не могут между собой решить? Привыкли согласовывать, когда еще нечего согласовывать!
   «Почему, скажи, тебе звонят про подарок?» – Тея тихо так говорит – не знаю… А машины мимо так и грохочут.
   Но дальше ей опять звонят: согласны, но надо у жены Красавчика узнать, есть ли у него такая книга. И снова бедная Тея должна еще жене позвонить и аккуратно спросить.
   Хорошо. Тея деликатно так звонит, здоровается, спрашивает мелодично «как живешь?» и тут же в лоб задает нескромный вопрос: «Есть ли, мол, у твоего такая книга?» – «Да, есть! Даже две, одну кому-то подарил. А зачем тебе это надо?» (Ответный нескромный вопрос). – «Так то мы, дескать, друзья твоего мужа, хотим узнать, что подарить твоему мужу». – «И тебе дали поручение?» – И мне дали поручение».
   Она, то есть жена Красавчика, в смех. Смеется мелодично так. «Записывай, говорит, что надо в подарок моему мужу». И Тея записала: «Газетница». Потом позвонила Рэму: что делать с футболом? Купили, конечно, газетницу, плюс кроссворды красиво оформили. Обещали еще афоризмы Черномырдина. Но их не оказалось.
   Красавчик посмотрел на выпивоне, повертел: а где ответы? Получишь в день смеха на Первое апреля. И он потом лег в больницу. Все очень надеялись: лег в больницу, так будет там потихоньку разгадывать, делать-то нечего, пусть отдыхая, работает… Потом увидели-встретили, а он и говорит: «Да там сплошные ошибки!» Как издевается. Это он просто отгадывать не хочет и говорит про сплошные ошибки. Да и жена рукой машет – вечно он так.
   Наступает Первое апреля, надо вручать ему, как и обещано, ответы. Кроссвордов всего шесть или семь. Кроссворды Теи-большой – два, Теи-маленькой – два, еще от Рэма и от одногруппника.
   Как оказалось, Борода вообще ничего не писал, ничего, типа, не помнит. Ну, кто ему поверит?
   Оказывается, двадцать семь ошибок в шести кроссвордах. Буквенных. Этот он еще не учитывал ошибки в специальности! Писали, например, электрик, а он фактически электромеханик. Это не в счет. Была такая катавасия. Долго разбирались.

А вы, Шеф, останьтесь!

   Текст анекдота про попугаев
   (любимый анекдот учеников Шефа)

   У Шефа на кухне жили попугаи. Они не просто создавали фон жизни, но и придавали всякому событию новый смысл. Попугаи были главной ссылкой при появлении нового анекдота. Другие источники утрачены. Однако эти попугаи никогда не были говорящими.
   По некоторым агентурным данным, писала Вокабулярий Та, Что Зашла покурить. Но доказать авторство трудно, потому что источники не установлены. Вернее, они несколько рассеяны в народе. А народ – это дело такое.

Вокабулярий

   АЛЬТ
   – В детстве шеф играл на альте.
   – На дудочке?
   – На очень сложной дудочке.
   – Альт – это струнный музыкальный инструмент.
   Немая сцена.

   АРГУМЕНТ
   Один ученик шефа, Комбрат, став проректором по административно-хозяйственной работе, столкнулся с очень серьезной проблемой: подвал общежития гидротехнического факультета был затоплен наполовину, причем уже много лет. На совещании по этому вопросу Шеф резонно заметил, что в институте есть гидротехнический факультет, который должен решить проблему. Дал срок.
   Все сроки прошли, подвал по-прежнему затоплен. Наконец Шеф взорвался: «Ни хрена вы не понимаете. Все буду решать сам». Быстро сформировал комиссию: он сам, проректор по АХР и председатель студсовета. Всей комиссией поехали в подвал. Там Шеф сказал: «Дайте мне сапоги». Для него и для проректора бродни нашлись. По колено в воде прошли весь подвал, шеф шел впереди, он ничего не боялся, хотя электричества не было, шли с фонариком. Выйдя из подвала, шеф сказал: «Вот так вот надо». Это был Аргумент.
   Странно, но после этого похода радикальное решение многолетней проблемы было найдено. И вода ушла. Каким образом – на это есть несколько гипотез. Прагматики утверждали, что комиссия в броднях сбила заглушки стоков и вода ушла по стокам. Романтики считали, что общежитие строилось в дни молодости Шефа и с его помощью, так он просто вспомнил молодость.

   БОЛЬШАЯ НАУКА
   Все аспиранты Шефа участвовали в научных конференциях, обычно всесоюзных или международных. Со временем многочисленные конференции слились в их памяти в единый научный процесс – в большую научную конференцию. Они до хрипоты спорят, где именно случилось то или иное научное происшествие. Но все точно помнят, что участвовали в пленарном заседании. О своем участии в рабочих заседаниях не помнит никто, но все точно помнят, что в рабочих заседаниях участвовал Шеф, потому что он был членом оргкомитета.

   ВОДА СТОЧНАЯ – см. АРГУМЕНТ

   ВОКАБУЛЯРИЙ
   Все ученики Шефа знают о его большой любви к словарям и энциклопедиям, поэтому решили сделать маленький ученический вокабулярий. Он вошел в большой труд, ставший основой Книги, которая выдержала десять переизданий.

   ВОСПИТАНИЕ ПОДРАСТАЮЩЕГО ПОКОЛЕНИЯ
   – Вам поручается выполнить дипломное проектирование со студентом С., – объявил шеф.
   – Чем он так интересен?
   – Сколько экзаменов было сдано студентом С.?
   – 58 и все на «2».
   Свою первую «4» студент С. получил за преддипломную практику, а первую «5» – за защиту дипломного проекта.

   ГЛАВНОЕ
   В любом доме случается всякое, а институт – это очень большой дом. А что главное в доме? Правильно, атмосфера. От кого она зависит? Правильно, от хозяина. Когда Шеф был хозяином большого институтского дома, что бы в нем ни происходило, все случалось, творилось и созидалось в атмосфере любви к большому общему делу.

   ДИСТАНЦИЯ
   Дистанция существовала, но не огромного размера, а взаимного уважения. Ученики, искренне уважая Шефа, ценили его время и не докучали ему частыми встречами. К тому же они знали, что одна мимолетная Идея Шефа может обернуться для них месяцами кропотливой работы. А он, как настоящий учитель, уважал право учеников на творческую самостоятельность и индивидуальный научный поиск. Поэтому встречались они не часто. Время доказало правильность такого подхода: большое видится на расстоянии.

   ДО и ПОСЛЕ
   Ученики, аспиранты и просто люди делят свою жизнь на две части: до встречи с Шефом и после нее. Когда один аспирант увольнялся из института, не успев защититься, Шеф сказал ему: «Я буду твоим руководителем до конца жизни».

   ЗАБОТА О ПОДРАСТАЮЩЕМ ПОКОЛЕНИИ
   Ученики любили ездить с Шефом на поезде. Он всегда брал с собой большущую сумку, набитую всяческой снедью. Больше всего почему-то запомнилась гора котлет, приготовленных Шефом собственноручно.

   ЗНАКОМСТВА
   Шеф познакомил учеников со многими своими друзьями и гостями. В какой-то очередной праздник он привел в лабораторию очередного гостя. Это был знаменитый писатель-юморист с портфелем. Стол был уже накрыт. Один аспирант спросил у писателя:
   – Это тот самый знаменитый… портфель?
   – Да.
   – Можно потрогать?
   – Да.
   Все и потрогали. Напитки кончились. Гость молчал, а его все цитировали. Шеф сказал:
   – Ну что с вами делать, – и дал ключи от своего кабинета. Кто-то из аспирантов сбегал в бар и принес сувенирный графин с ручкой, полный водки. Праздник продолжился, а Шеф с гостем ушли.

   ИЗОБРЕТЕНИЯ
   В лаборатории появился завлаб, товарищ Кондор, и сказал:
   – Для победы в соцсоревновании не хватает одной заявки на изобретение со студентами.
   – Сейчас допьем и напишем.
   Написали: «Способ интенсификации теплообмена на твердой поверхности…».
   С чем-чем, а с изобретениями и заявками на них в лаборатории проблем не было.

   ЙОКА ОКА
   Жизнь в лаборатории кипела бурно. В памяти учеников хранится множество историй и приключений, в которых Шеф участия не принимал. Но как ни крути, не было бы этих историй и приключений, если бы не он. Как не было бы противостояния битломанов и битлофобов.
   И не прошипел бы тогда один битлофоб: «Йока Ока». Как ни крути, но он предвосхитил караоке.

   КОМПРОМАТ
   В девяносто каком-то году в начале мая местком института организовал поездку преподавателей куда-то между Кирилловом и Ферапонтово. Там нужно было достраивать домики. Подготовка была мощная, и она длилась дольше, чем само мероприятие. Сначала околачивали домики ДВП и покрывали снаружи олифой, потом играли в футбол. Обе команды очень старались, чтобы Шеф забил гол. И он забил. А потом был обед, за которым только о ректорском голе и говорили.

   КОНЦЕПЦИИ
   Ученики Шефа довольно долго готовились к очередному юбилею шефа. Разработали несколько концепций. В итоге победила концепция «Вокабулярий», но победила она в упорной борьбе с концепцией «Найти акушерку». Была еще концепция «Коньяк». Про коньяк никто ничего вспомнить не смог. Решили просто подарить.

   КОПАЙТЕ!
   Шеф – генератор идей. Чтобы довести их до научного совершенства, приходилось много копаться в научной литературе и экспериментировать. Экспериментальная база расширялась, а лаборатория была маленькая и не расширялась.
   Нужно сказать, что находилась лаборатория в подвале и была крайней, за ее стенами находились недра.
   Завлаб товарищ Кондор регулярно жаловался Шефу на нехватку рабочих площадей. Тому все это надоело, и он сказал: «Копайте дальше!» После чего «дети подземелья» жаловаться перестали и начали копать. Выкопали небольшое помещение и даже установили в нем оборудование, но все это мелочи по сравнению с тем, как сплотился коллектив в процессе расширения площадей.

   ЛОКОМОТИВ
   Был момент, когда Шефу исполнилось пятьдесят. Потом юбилеи продолжались и дальше, и их уже считали через каждые десять лет. Но тогда это случилось впервые. В его приемную набились все аспиранты и все руководящие работники института. Должностные лица посматривают на аспирантов с недоумением. Шеф пригласил всех к столу и сказал: «Я решил провести день рождения с людьми, с которыми провожу большую часть времени».
   Один проректор сказал тост: «Наш Шеф – это локомотив, который всегда впереди. Обогнать его невозможно». А аспиранты подумали, что они бегут впереди паровоза.

   ЛЮБОВЬ
   Вот и стали ученики Шефа взрослей еще на один год знакомства с ним. Большинство давно перешагнули тот возраст, в котором Шеф познакомился с ними. И они не знают слов любви. Знают только слова неистребимого энтузиазма и привычного восторга: «И Шеф наш такой молодой, и новый январь впереди».

   МАСШТАБ
   Бывают явления, для измерения масштабности которых масштаб определить невозможно. Это список отраслей, охваченных Шефом в процессе руководства институтом. И количество переизданий Книги о нем.

   НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС
   Когда в Советском Союзе появились персональные компьютеры, Шеф тут же решил создать компьютерный класс. Он сказал: «Я первый сяду за компьютер». Это было в 1987 году, а за несколько лет до этого он ездил в Японию по турпутевке. Институт приобрел 4 компьютера (каждый с двумя винчестерами по 40 мегабайт). А оформлять компьютерный класс шеф решил в японском стиле:
   – Здесь будет синий потолок и на его фоне коричневые балки. А вы, – обратился он к двум сотрудницам лаборатории, – должны будете шкурить балки.
   Неошкуренный брус для японского стиля не годился, поэтому все лето они его шкурили. Но класс оказался совсем в другом помещении, без балок.

   НАХОДКИ
   После пленарного заседания научной конференции аспиранты сходили на обед, а после обеда пошли искать рабочее заседание. Было очень тепло для весны, но очень холодно для лета. Градусов 12 было точно, и ярко светило солнце. Вдруг они наткнулись на одного аспиранта, который лежал посреди поляны в довольно обнаженном виде.
   – Что ты тут делаешь?
   – Испытываю полноту ощущений.
   Вечером они пошли на ужин, за котлетами, а по дороге нашли кислицу.
   Ночью они пошли искать одного аспиранта, который ушел и не вернулся, а нашли другого, который от них спрятался.

   НЕЗАДАЧА
   Задачи, которые Шеф ставил перед учениками, всегда были увлекательными, требовали творческого подхода и работы интеллекта. Как-то в начале лета он поставил перед двумя аспирантами задачу сделать теннисный корт. А в теннис тогда не то что в Вологде, а и во всей стране играли очень мало. Озадаченные аспиранты сходили в библиотеку. Там кое-какие книжки про теннис были, но про корт не было ничего. Было ясно одно: выделенную площадку нужно выровнять.
   Раз в три дня на площадку приезжала машина и привозила песчано-гравийную или песчано-цементную смесь. Строители корта разбрасывали кучу смеси по всей площадке, по всем рытвинам и выравнивали поверхность. Через три дня приходилось снова выравнивать. И так все лето… Теннисного корта не получилось. Шеф сказал: «Не расстраивайтесь. Английская лужайка – это 200 лет подстригания травы. А вы за одно лето хотели сделать».

   НЕОЖИДАННОСТИ
   В лаборатории любили пить пиво, хотя было это очень непросто: в 80-е годы пиво было, мягко говоря, в большом дефиците. Выручали природная смекалка и привычка к научной организации труда. А также твердо усвоенное правило: нет таких проблем, которые не мог бы решить коллектив. К концу дня или недели пиво обычно находили. И было еще одно правило: садясь пить пиво, проверь, запер ли ты дверь. Но однажды один аспирант правило это нарушил.
   А в это время Шеф, завершая рабочий день и обходя институт, дошел до лаборатории. Если бы дверь была заперта, он пошел бы дальше или постучал бы. Но дверь была открыта, и он зашел… Немая сцена.
   Шеф пригласил участников мероприятия (мужчин) подняться к нему в кабинет. Там он произнес речь минут на пятнадцать, после чего спокойно сказал: «Я не ожидал». А у одного аспиранта вырвалось: «Мы тоже».

   ***
   В лаборатории было два термостата, один был в работе, а второй простаивал. Решили его поэксплуатировать. Сходили в магазин, купили две трехлитровые банки яблочного сока и дрожжи, загрузили все это в термостат, включили его, установили нужную температуру и разошлись. Наутро в термостате должна была быть экспериментальная жидкость, но утром она была на полу, растекшись по всей площади лаборатории тонким слоем, а запах распространился вверх по всему институту. Один аспирант и две сотрудницы, пришедшие пораньше, не успели еще убрать с пола результат эксперимента, как в лабораторию пришел Шеф. Странным образом нюх ему отказал, неожиданно он не заметил ни запаха, ни лужи. Они-то ждали, что он заметит, а он взял и не заметил.

   ***
   Вернулся Шеф из командировки. У троих учеников накопились к нему бумаги на подпись и вопросы, среди которых один весьма щекотливый, очевидного решения не имевший. Завлаб настоял, что нужно взять с собой свидетеля, с его, завлаба, стороны. Взяли. Отправились к шефу вчетвером.
   Желающих увидеть начальство после его командировки собралась целая очередь. С шутками-прибаутками они просидели в приемной целый день, попали в кабинет уже ближе к вечеру. Быстро получили все подписи, решили все вопросы, в том числе и щекотливый, и тут Шеф как посмотрел на четвертого, который сидел без бумаг и без вопросов:
   – А у тебя что?
   – Да я так, за компанию.
   Когда наконец они унесли ноги из кабинета, то завлаб, товарищ Кондор, сказал четвертому:
   – Ну вот, пришел ты свидетелем, а ушел обвиняемым.

   ОБЩЕЖИТИЕ
   Преподаватель (женщина) обнаружила в советские времена в общежитии мальчика и девочку в одной кровати. Написала докладную. По законам того времени мальчика и девочку необходимо было отчислить. Ректор, он же Шеф, дал всем задание:
   – Придумайте что-нибудь, иначе я выгоню весь институт.
   Придумали: в комнате был третий.
   Когда преподаватель (женщина) увидела третьего, который якобы был тогда в комнате и смотрел телевизор, она забрала свою докладную.
   «Мальчик с девочкой» живут сейчас в Череповце, у них трое детей и двое внуков.

   ОТКРЫТИЯ
   Праздновали какой-то Новый год в лаборатории. Напитки кончились. Тогда Шеф попросил кого-то из сотрудников сходить к нему в кабинет и принести из бара бутылку водки. Каково же было удивление сотрудников, когда в баре они обнаружили не привычную поллитровку, а невиданную досель бутыль с двумя с половиной литрами, да еще и с ручкой. Зауважали Шефа еще больше.
   С Шефом всегда интересно, всегда узнаешь что-то новое.

   ОТЧЕТ
   Приехали два молодых неопытных аспиранта с научной конференции. Должны отчитаться. Ездили они в один южный город технически вооруженными: у них с собой был слайдпроектор. И отчет о конференции было решено проиллюстрировать слайдами.
   Сменяя друг друга, на экране появлялись виды южного города, многочисленные его достопримечательности и авторы отчета на их фоне. Докладчики так увлеклись, что углубились в воспоминания: «А помнишь?» – «А помнишь?» – перебивали они друг друга, заливаясь радостным смехом.
   Когда включили свет, на лицах слушателей было написано удовольствие, скрыть которое они не могли. И только сам Шеф был мрачнее тучи:
   – А где отчет о конференции?
   – Так мы вовремя пришли в аудиторию, установили слайдпроектор и ждали начала рабочего заседания секции. Больше часа ждали, но никто не пришел. Оказалось, заседание было в другой аудитории, и оно уже закончилось.

   ПАРИ
   Пол-института заключало пари, сможет ли Шеф научить одного из деканов говорить «лаборатория» вместо «лаболатория». Шеф проиграл.

   ПАРОВОЗ
   Смотри ЛОКОМОТИВ.

   ПОПУГАИ
   Никто из учеников шефа не знает, почему за двадцать лет разведения попугаев у него ни разу не было говорящего.

   ПРЕДВИДЕНИЕ (как АРГУМЕНТ)
   Институт разжился металлом для хозяйственных и научных нужд. Металл выгрузили во внутреннем дворе, но двор-то проходной. Шеф распорядился сделать ограждение. Время идет, металл лежит, ограждения нет. Шеф вызвал к себе одного проректора по АХР и постарался достучаться до его сознания: «Представь себе, приходишь ты ко мне через две недели и докладываешь, что металл украден». Шеф, конечно, подобрал другие слова, но смысл был именно такой.
   Ограждение было сделано.

   РЫБАЛКА
   Никто из учеников Шефа никогда не видел рыбу, пойманную Шефом.
   А товарищ Кондор ничего на эту тему не говорил, просто на Рыбинском вэдэхэрэ поймал семьдесят восемь рыб за один присест. Их сварили в столовой специально для контингента лаборатории.

   САНАТОРИЙ
   Однажды летом шеф объявил своим аспирантам, что уезжает на 24 дня в Сочи в санаторий. Тут же в коллективе аспирантов начался разброд: дачи, гаражи, ремонт… У всех нашлись неотложные хозяйственные дела. А один аспирант уехал по турпутевке в Югославию. Через 7 суток шеф появился в лаборатории и объявил: «В Сочи дожди, будем работать…».
   За сутки «с собаками» удалось собрать всех, кроме туриста. Несколько дней мы придумывали разные версии причины его отсутствия, одну изобретательнее другой. Наконец настал момент истины. По нашей новой версии, все знали, у кого он, но не могли его вытащить из жарких объятий. Шеф сказал: «Не надо вытаскивать, может, он первый раз в жизни делом занят».

   СТРАШНАЯ КЛЯТВА
   О том, что один аспирант вместо работ над диссером ездил в Югославию по турпутевке, Шеф узнал спустя много времени. Узнал случайно, от одного знакомого начальника вокзала, который ездил с той же туристической группой. Шеф так удивился, что не смог скрыть этого. Собеседник понял, что он проболтался и выдал страшную тайну. Он начал уговаривать Шефа оставить все как есть и сохранить тайное тайным. Стоило это ему немалых усилий и много времени, но все же он вырвал страшную клятву. Шеф обещал не произносить слово «Югославия» в беседах с аспирантом.

   ТЕРМОДИНАМИКА
   Вернулся один аспирант с успешной предзащиты. Все ученики шефа собрались его поздравить. Виновник торжества сразу предупредил, что вечером у него по расписанию лекция, а именно вводная лекция «Введение в термодинамику». Так как другой аспирант опоздал, пришел в разгар застолья, ему и пришлось идти читать лекцию.
   Прочитал, поинтересовался, есть ли вопросы.
   – Скажите, пожалуйста. Вы уже пятый лектор, кто читает нам «Введение в термодинамику». Почему разные?
   – Потому что общий подход ко сем дисципинам, это нормально. А дальше идет специализация.

   ***
   Один аспирант, когда был студентом, термодинамику не изучал, он изучал другие науки. Готовясь к защите диссертаций, аспиранты шефа должны были выступать с докладами друг перед другом, чтобы потренироваться, подготовиться к всевозможной критике и каверзным вопросам. Вот и этот аспирант выступил со своим докладом перед товарищами. Он бодро отчитался, ждет вопросов. Но в аудитории повисла тишина. Наконец Шеф сказал: «Может, кто-то что-то возразит?» Ответил самый неразговорчивый: «А что возражать, если он опроверг оба закона термодинамики?». Вернее, он их проигнорировал. По незнанию.

   УРОКИ ИГРЫ
   Всю жизнь в лаборатории играли в преферанс. Как-то раз собрались два аспиранта и два доцента расписать пульку в обеденный перерыв. И, хотя учебных занятий у них не было, по привычке из соображений конспирации дверь заперли. Сидят, шумят. Вдруг стук в дверь. Наступило затишье. Снова стук в дверь. Тишина. Голос Шефа: «А ну, открывайте. Я знаю, что вы там». Делать нечего, карты пришлось быстро убрать, дверь открывать. Заходит шеф: «Опять играете?» Аспиранты и доценты головы понурили, молчат, слушают шефа. Минут десять, пока не кончился обеденный перерыв, он объяснял, что преферанс мешает студентам учиться и работать, а студентам нужно помогать, нужно заниматься наукой.

   ***
   Всю жизнь в лаборатории играли в преферанс. Как-то раз собрались два аспиранта и два доцента расписать пульку в обеденный перерыв. И, хотя учебных занятий у них не было, по привычке из соображений конспирации дверь заперли. Сидят, шумят. Вдруг стук в дверь. Наступило затишье. Снова стук в дверь. Тишина. Голос Шефа: «А ну, открывайте. Я знаю, что вы там». Делать нечего, карты пришлось быстро убрать, на стол выставили заготовленный поднос со стопками и закуской. Заходит Шеф: «Слава Богу, хоть в карты не играете».

   ***
   Один ученик Шефа учеником его не был, но очень хотел им стать. Он хотел заниматься наукой. Но не судьба: пришлось делать комсомольскую карьеру. Сначала, чтобы другого ученика Шефа отпустили из комсомола в аспирантуру, пришлось занять его должность. Потом, когда он совсем уже был готов стать аспирантом, ему предложили стать секретарем обкома комсомола. А с партийной дисциплиной тогда не шутили. Но он очень хотел заниматься наукой. Пришел за советом к Шефу. Шеф сказал, что можно пойти и в секретари, но если совсем уж не хочется, то «возьми и напейся, тебя тогда из комсомола выгонят, а я тебя возьму любым». Так он и сделал, пошел в секретари, а в аспирантуру поступил позже.
   – Я благодарен Шефу за тот урок. Ведь в результате я сформулировал для себя важнейший принцип моей работы с подчиненными: я отвечаю, я – стена. Так им и говорю: «А ссылайтесь на меня, мол, начальник у нас такой». Это позволяет им вести независимую политику, согласованную со мной.

   ***
   Другого ученика Шефа, когда он уходил из комсомола в аспирантуру, крепко взяли в оборот органы, хотели, чтобы он учился у них. Он очень хотел заниматься наукой, но причина для отказа органам должна была быть очень убедительной. Он пришел за советом к Шефу. Тот предложил: «Скажи, что ты разговариваешь во сне…». Так он и сделал – и благополучно поступил в аспирантуру.

   УСКОРЕНИЕ
   Когда Шеф работал в Администрации области, он отвечал за развитие лесного комплекса, который привык работать медленно и обстоятельно. Шеф решил ускорить его развитие. При его участии Сокольский ДОЗ-21 закупил немецкую пилораму, которая разделывает одно бревно за 8 секунд на обрезные доски.

   ХИТРЫЙ ХОД
   Когда Шефа спросили, как можно обеспечить работу скоростной пилорамы в Соколе необходимым количеством бревен, он ответил: «На вертолетах завозить будем».

   ХРАП
   Однажды Шеф и три аспиранта ехали на поезде в Ленинград. Шеф вернулся в купе и скомандовал: «Даю вам пять минут на засыпание». Один аспирант в пять минут не уложился, потом всю ночь не спал.

   ЦИРКУЛЯЦИЯ
   Когда ученики Шефа обсуждали концепцию «Шеф», к ним подошел один человек, представился и сказал, что он тоже считает Шефа своим учителем. Дескать, тот в конце семидесятых целый семестр читал у них курс математики, замещая заболевшего преподавателя.
   – Тогда-то мы и начали понимать математику. Например, я на всю жизнь усвоил, что такое циркуляция.
   И он пересказал яркое и образное объяснение циркуляции, преподанное шефом тридцать лет назад. Объяснение такое яркое и образное, что не для печати.

   ЧАЙНИК
   Когда ученики ездили с Шефом на поезде, стол в купе был накрыт всегда красиво и богато. А во времена Андропова на нем появился еще и большой заварочный чайник.

   ШЕФ
   – Все ученики называют ректора Шефом. А ты считаешь его своим Шефом?
   – Конечно.
   – А почему?
   – Потому что он самый умный. – Вдруг разговорился известный своей неразговорчивостью ученик Шефа. Задумался, потом добавил: – И он все организовывал. – Помолчал и еще добавил: – А еще он наставлял на путь истинный.
   – Наставил?
   – Не-а…
   Столько лет прошло, но хохочет неразговорчивый ученик по имени Сэр по-прежнему: смущенно и по-детски обезоруживающе.

   ***
   – Почему вы зовете его Шефом?
   – Так мы же за глаза. Никто же никогда не приходил к нему и не говорил «Слушай, Шеф». Нет, мы так называли его между собой, для краткости.
   – Но он называет вас учениками.
   – А это его полное право.
   – Но он вас – учениками, а вы его – Шефом.
   – Мы же не китайские монахи, чтобы называть его гуру.

   ЭКСПЕРИМЕНТ
   Вечером после трудного дня, проведенного на научной конференции, аспиранты шли вдоль берега водоема. Они уже вволю накупались и возвращались к месту проживания. Вдруг видят: двое старших товарищей, друзья Шефа, что-то очень увлеченно обсуждают, оживленно жестикулируя. Подошли, поинтересовались. Оказалось, старшие товарищи проводили эксперимент, можно ли под водой пить из горла. Аспирантов проблема заинтересовала, и они приняли участие в эксперименте.

   Ю-Ю-Ю
   Дав страшную клятву не упоминать Югославию, шеф слово сдержал. Он не произносил больше «Югославия» в беседах со всеми учениками, а не только с одним любителем туризма. Отныне он все выговоры завершал так: «Вам бы только по ю-ю-ю… шляться».

   Я
   Я, такой-то,
   расписываюсь во всем вышесказанном и не высказанном:
   Спасибо Вам, Шеф.

Дом, который построил Шеф

   Коллектив авторов. Вариации английской народной баллады в переводе С. Маршака. Написано к одному из юбилеев Шефа.

   Вот дом, который построил Шеф.
   А это очень веселые лица,
   наукой сведенные в тесной темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А это гостиница типа больница,
   куда поселиться, чтоб в карты сразиться
   хотели отдельные хитрые лица,
   наукой сведенные в тесной темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А это корпус спортивный,
   где люди сильны, как тигры,
   тут могут играть во спортивные игры,
   получив от ворот поворот в больнице,
   очень серьезные хитро-азартные лица,
   наукой сведенные в тесной темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А вот библиотека политеха,
   где честно и где, кроме смеха,
   раздолье для свободы и потехи
   разума всерьез креативного
   в отличие от корпуса спортивного,
   где люди сильны, как тигры,
   где могут сразиться в подвижные игры,
   получив от ворот поворот в больнице
   очень азартные хитрые лица,
   наукой сведенные в гордой темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А это веселый студенческий дом,
   куда через речку помчались пешком
   мимо библиотеки, где раздолье для потехи
   разума всерьез креативного,
   в отличие от корпуса спортивного,
   со всеми подвижными играми,
   получившие от ворот поворот в больнице
   очень азартные хитрые лица,
   сидящие ради науки в темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А вот и столовая, куда все явились,
   после того, как неплохо сразилась
   в веселом студенческом доме,
   примчавшись сюда через мостик и поле,
   мимо библиотеки, где раздолье
   для профи серьезного и креативного,
   и корпуса явно спортивного
   со веми подвижными играми,
   получившие от ворот поворот в больнице,
   очень азартные хитрые лица,
   сидящие ради науки в темнице,
   в доме, который построил Шеф

   А это другие серьезные лица,
   которые служат науке в темнице,
   куда не спеша возвратились,
   из стен общепита явились,
   после того как сразились
   в веселом студенческом доме,
   примчавшись сюда через речку и поле
   близ библиотеки, где точно раздолье
   для разума креативного и серьезного
   и мимо корпуса спортивного
   с подвижными играми, тиграми,
   получившие от ворот поворот в больнице
   очень азартные хитрые лица,
   сидящие ради науки темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   А это муфельная печь,
   с ней любят вдумчиво возиться
   изобретательные лица,
   которые служат науке в темнице,
   куда поморы возвратились
   из точки общепита, куда зазря явились,
   после того, как в карты сразились
   в веселом студенческом доме,
   примчавшись сюда через речку и поле
   и мимо библиотеки, где раздолье
   для разума серьезного креативного,
   изобретательно-хитрые лица
   сумели там курицей вкусной разжиться,
   теперь она в печке научной томится,
   которая греется в мрачной темнице,
   куда понуро возвратились
   из точки общепита – зазря явились,
   очень азартные хитрые лица,
   сидящие ради науки темнице,
   в доме, который построил Шеф.

   И слава всем! Ура науке!
   Дому, которому не до скуки,
   Дому, который построил Шеф!

Кто где

   Шли годы. В милую кафешку при известной бане, расположенной в распадке над ручьем, приходило все меньше и меньше народу.
   Многие нольседьмовцы покинули родной город, родные пенаты и родную лабораторию. Кассий, Сын самого, вскоре опроверг мнение о себе как о папином сынке и уехал в дальний город Питер, чтобы бороздить театральную сцену самостоятельно. Поскольку он защитился довольно быстро и имел ученую степень кандидата технических наук, то его быстро взяли на работу в университет, где он успешно преподавал. Жена его, в прошлом дипломница товарища Кондора, устроилась в крупном банке. Несмотря на лорелейную внешность, дипломница младшего поколения имела талант офисного работника и довольно твердые мозги. Она неплохо зарабатывала, побывала во всех заграницах, какие только возможны. У них вырос сын, внук Шефа, названный его именем. У Кассия потом возникла и вторая работа – он превратился в директора Учебно-Методического Центра «Регистр-Консалтинг». Все, с кем общался Кассий в редкие приезды, говорили, что он выгладит прекрасно – вылитый старший брат Шефа. Вырос человек. А был такой баловник с бутербродами. На юбилее Шефа он общался с Бородой и Комбратом.

   Комбрат, кстати, так и не защитил диссертацию – тема «струйное охлаждение горячего металла», продолжение темы Бороды. Но видимо эта научная работа не очень его увлекала. Он был практик и умел подсуетиться. Делал так. В бывшем магазине «конюшня», куда в старину стояли километровые очереди за алкоголем, он открыл свой магазин по инструменту. В силу исторических реалий место было популярное, и людской поток не прерывался, а потом последовали всякие филиалы, они живы и поныне.
   Он еще открыл магазин автозапчастей и набрал капитал. А потом раскрутился, продал магазины и уехал в Болгарию работать с недвижимостью. То есть покупать, сдавать и продавать квартиры и прочее такое. Очень успешный бизнес. Семья хорошая. Кудрявый Комбрат и без защиты вышел в люди. А дочка вышла замуж за голландца и живет в Голландии, это естественно.

   Товарищ Кондор после защиты интенсивно учил английский и купил у Бороды Словарь Вэбстер и другие английские книги. Вскоре его поставили начальником отдела международных связей в институте. Потом он попал или хотел попасть на работу в совместное предприятие по вывозу леса в Скандинавию. Женился на старой знакомой из Мелитополя, где жили его родители (она детский врач) и как-то очень тихо переселился в Норвегию. А потом перевез и ее отца из Мелитополя. Там родилась у Кондора дочь. Жена, выучив язык, успешно лечит норвежских детей.

   Рэм до аспирантуры работал зав. отделом обкома ВЛКСМ. Потом ушел, хотя мог сделать партийную карьеру. После аспирантуры возглавил партком института, деканат, и кафедру. Следующий шаг – ректор. Если бы не пил, шансы были бы большие. Но он особо не стремился. Время от времени он помогал Той, Что Зашла покурить – покупал, например, компьютер или оплачивал интернет. Но это у него получалось не всегда. Все чаще он приходил в заветную кафешку в бане, и быстро засыпал, так что его присутствие было чисто формальным.
   Однажды Жена Бороды поехала в кмандировку в район, и на автовокзале столкнулась с товарищем Рэмом. Он был в дорогом костюме, но лицом настолько серого цвета, что она испугалась.
   – Ты болеешь? – спросила она.
   – Не, просто еду в филиал Газпрома, по договору. Вот, застрял на пару суток.
   До самого отхода ее авобуса Рэм ей втолковывал, что она должна бросить свою копеечную рабюоту, поехать по договору, жить в в люксе и ходить на реку, а вечерами писать книгу про Газпром. Ну, или хотя бы про отдельных хороших работников Газпрома, которые мирно жили в провинции, способствовали процветанию компании. Жена Бороды такого еще не слышала, не видела, чуть не убежала обратно домой. Напугав ее, Рэм спокойно вернулся домой и лег спать. А Жена Бороды еще долго боялась Рэма после этого эпизода.

   А Тея-большая ходила всегда, не пропускала. Она стала выдающимся инженером по тепло-газоснабжению и вентиляции, и где бы она ни работала, всегда была очень уважаемым человеком и хорошо зарабатывала. Тея-большая вышла замуж и родила сыночка, но быстро развелась. В результате сложных квартирных обменов она все же не осталась без жилья, получила трехкомнатную на окраине, где-то далеко, где идут цветные дожди, но не смирилась с этим и выменяла трешку на центр. Это было еще в те времена, когда обмен квартир был возможен. Все удивлялись таким предпринимательским талантам Теи-большой и при этом каждый раз вспоминали, что она еще не весь свой потенциал раскрыла… Сын у нее тоже был очень умным, он выучился, получил хорошее техническое образование и стал спецом по билетным автоматам на автопредприятии. В общем у них в трешке было все идеально устроено, мебель, цветники, просто на редкость. Но пила Тея-большая гораздо больше, чем мужики. Может, это была борьба с чем-то личным, никто не знал.
   Однажды Тея-большая попала в больницу, вроде ненадолго, но больше оттуда не вышла. Родственники ничего не знали, она никогда не жаловалась, сильная женщина. Для всех это был ужасный удар. Душа компании все-таки. Ну и если бы после этого все испугались и подумали – вот к чему все это ведет, и перестали бы встречаться в маленьком кафе при банном комплексе, это было бы понятно. Но в том-то и дело, что никто ничего и продолжали встречаться как раньше. Вот и в этот раз. После траурной церемонии собрались, помянули, а потом все пошло своим чередом. Не хотелось терять тех, кто еще остался.

   Тея-маленькая была судьбой чем-то схожа с Теей-большой, да они и были хорошие неразлучные подруги. И сын у Теи-маленькой тоже вырос без отца, но Тея-маленькая постаралась дать ему достойное образование, и это получилось, он потом оказался в аспирантуре в Кениге, у него блестящее научное будущее. И по специальности Тея-маленькая тоже была очень успешная, стала начальником отдела в крупной тепловой корпорации. Когда после перестройки пошла свистопляска с квартирными платежами, жена Бороды взмолилась Тее-маленькой и та, с нежной улыбкой бросила все дела и помогла. И жена Бороды подумала: вот такой высокий авторитет у Бороды, который с Теей-маленькой работал двадцать лет назад. И как ни странно, именно Тея-маленкая никогда не теряла телефоны и всегда оставалась основным связующим звеном в этой пестрой компании. И доказывала это зимними салатами, которыми кормила контингент. Особенно запомнилая один, зеленые и желтые помидоры с зеленью, с орехами. Причем она умудряась придать остроту салатам без уксуса. р
   Борода после защиты стал не пр ост о кандидатом технических наук и преподом. У него была эпопея – много лет ездил в Череповец, причем на два дня, на все выходные. Жена Бороды не любила такой расклад. И ему все сочувствовали, но больше никто к заочникам в Череп не ездил. Что делать, средний возраст препода на его кафедре был семьдесят три года. Он там еще и в баню умудрялся ходить! Он еще оказался перманентным литератором, перманентным музыкантом и постоянным мечтателем. Отсюда все его изобретения, дипломов целая стена. Но дипломы он не скрывал, а вот литераторство – да. Когда очередной день рождения Бороды с блеском прошел в каком-то литобъединении, вся лаборатория туда пришлепала и очень смутилась. Подарок был в виде футболок с портретом Бороды, но это была не книга, которая является лучшим подарком. А вообще у Бороды трое детей. Дочка, муыкант, которая разбирается в ювелирных изделиях, сын компьютерщик, и сын юрист. Это те самые дети, которые росли как трава на обочине, потому что Жена Бороды устраивалась на работу за одиннадцать рублей в месяц и ей было некогда. Но, по слухам, она тоже участвовала в собирании фольклора нольседьмой. Это не доказано достоверно.

   Как уже говорили, Сэр был самый молчаливый аспирант, а потом и самый загадочный. Он защитился успешно. Выиграл конкурс «Инженер года», светлая голова. Он практически сразу ушел на завод с Шефом. Шеф начальник ОЛИР, Сэр в его отделе. Все это пока один из губеров, не взял его к себе. Но Сэр стойко на заводе до сего дня и читает лекции по специальности. Но в истории остался навсегда как реликт в институте. До сих пор всплывает фраза «проведать Сэра». Никогда, никогда не ходил на собирушки, просто не было ни одного прецедента. Жизнь его сложилась благополучно, он давно разведен с Женой Сэра, нашел не такую красивую, но очень милую женщину с каким-то галактическим именем, типа Аэлита Львовна. У нее до сих пор частное ателье по пошиву костюмов для новогодних и корпоративных вечеринок.

   Был у Шефа очень обещающий ученик, Старший Дипломник. Он себя позиционировал как заметное явление, но защититься у него не получилось. Дело в том, что он действительно был способный человек. Он не только гонял партейки, но и шутя работал в первом компьютерном издательстве города. Он легко верстал книги и визитки, но издательство быстро развалилось от неумелого руководства и свирепости учредителей. Кто-то ездил на прибыль за границу, а кто-то, например, Дипломник, даже на зарплату не мог заработать. Поэтому способный Дипломник от огорчения пошел в любимую сферу футбола и застрял на главном стадионе радиокомментатором и пресс-секретарем футбольного клуба.
   Не ходил на собирушки принципиально. На всех сердился. Стихи писать бросил. После женитьбы родилось двое детей. Видимо, этим и жил.

   Е. Бучкиц после защиты ушел в фирму «Аквафор», которая воду продает. И ставит он фильтры в квартиры довольно успешно, наверно весь город уже обеспечил. Тея-маленькая как-то его встретила, оказалось, на одной улице живут. Стала говорить про собирушки, он светло улыбался, ее за руку держал, но по приглашению не пришел ни разу.

   Та, Которая Зашла покурить, долгое время работала в редакции институтской газеты. Но поскольку характер у Той, Которая был довольно крут, с руководством начались конфликты. К тому же институту мало выделяли денег на СМИ, отсюда Та, Которая была уволена по сокращению штатов. И как ни странно, больше никогда не смогла найти работу. Постепенно она стала жить впроголодь, а потом вообще в голоде. Рэм ввиду трудностей тоже перестал покупать ей пиво и компьютеры. Кто мог, все ездили помогать, кто чем мог. Даже Горыныч, который, как правило, ускользал от ответственности.

   Змей Горыныч был, есть и остался загадкой, как с точки зрения бизнеса, так и сточки зрения психологии. У него дела всегда плохо шли, и чем хуже они шли, тем лучезарнее он улыбался. Так иной раз улыбнется – ну, думаешь, ты для него что-то значишь. А нет, просто американский способ общения. И вот, контактный, нежный Горыныч влетает в жуткую историю. Он сначала в институте работал, а после защиты вдруг почувствовал, что может все. Бывает такое. Один друг предложил ему акцию, чтобы подзаработать, и Горыныч повелся, хотя надо было вложить пять лимонов. Марши запели в романтичном Горыныче, трубы загудели и позвали. К тому времени родители Горыныча поболели и тихо ушли. Квартира, роскошная трешка, стояла пустая. И решил он той квартирой рискнуть – продал, а деньги вложил в акцию друга. От жены не скрыл, что провернул дело. Жена пришла в ужас, она рассчитывала на эту квартиру. И Змея знала как человека прижимистого. Но тут она его, конечно, не узнала. И когда акция провалилась, а друг скрылся, она поняла, что творится со Змей Горынычем. Его сильно занесло. Хотя жена не обиделась. Но и после этого он не успокоился. Однажды Змей купил совхоз, оказавшийся с долгами. Конечно, самостоятельная работа совхозов была возможна, но только не у Змея. Его стали искать кредиторы совхоза, который не расплатился с займами. Легенды ходили о Змей Горыныче, который ночевал в здании банка. Потом, возможно, подустал, а позже стал заниматься таблетками, которые увеличивают автопробег машин. Как показала практика, дело пошло и Горыныч, живя между Россией и Болгарией, не очень устает и на хлеб хватает. И жена, директор турфирмы, помогает, молодец. А сын вначале у Змея был с характером, а потом стал писателем-фантастом и все затихло. Но в кого, в кого он уродился фантастом?! На собирушки обаятельный Змей попадает очень и очень редко. Если совпадет так, что в городе есть кто-нибудь – тогда да. И дача его, которую он подарил родственнице, оказывается в его распоряжении, а улыбается он все так же доброжелательно…

   Красавчик на 80-летие Шефа читал «Дом, который построил Шеф», и голос был громкий, комсомольский и был сильный эффект, как в театре. Даже эхо перекатывалось – Шеф любил высокие, просторные залы. Красавчик был секретарь комсомольской организации, его взяли в обком первым секретарем. Будучи в начальстве, много помогал самиздату финансами. Тем более, что не любил он литературу – все оценили этот его гуманитарный жест. Мог бы пойти в депутаты и правительство, но, как и Рэм, он ушел из системы решительно, чем и проявил себя как честный человек. Потом у него открылась фирма, которая назначает кризисных управляющих банкротам. Банкротов в то темное время было ой, как много. У него дача в Усть-Кубине, нольседьмая туда выезжала. Есть две дочери, много внуков. Машины нету, но жизнь бьем ключом. Мало у кого вообще есть машины, это не было престижно в лаборатории. А те, у кого есть машины, стесняются об этом говорить. Это Комбрат и Змей Горыныч. Так что не будем тут подчеркивать.

   В общем, так продолжается и сегодня. В любимой кафешке при старинной бане, которую пощадили финансовые кризисы, наши люди по-прежнему сидят за своим столиком, хотя жизнь и косит их поредевшие ряды. Жены ничего не могут поделать. Единственно, если кто-то загремел в больницу. Вот Борода первый раз загремел, о чем Тея-маленьая случайно узнала от расстроенной Жены Бороды. Все были в унынии, собирушка не состоялась. А когда Борода вышел оттуда, он проставился и доложил подробности. А когда загремел во второй раз, то оказалось, что ездил на гоночном велике по сибирским горам и сердце подорвал. Тут уж все поехали за подробностями на дачу Бороды, несмотря на бешеный дождь. Они жарили шашлык под навесом, сами сидели на обширной веранде, так что все прошло шумно и празднично. Никто не свалился в лужу, домой вернулись к ночи живые.

   Но это нетипичный случай. При типичном случае народ приходит и заказывает пивко. Та, Которая гордо говорит: «Неужели мне никто сегодня не купит пива?» Но обычно покупают, не дождавшись понуканий. Та, Которая лет пятнадцать назад узнала, что здоровье не становится луше, в целом не изменилась. Как начнет отчитывать кого-то, так хоть иди топись. Но ее никто не останавливает, все понимают. Последний раз ее ставила на место Тея-большая. А теперь, когда Та, Котрая сделала очередную операцию на хрусталик, все слушают ее еще олее нимательно и трепетно.
   Жена Бороды, которая в юности сама любили собирушки, страшно боится Ту, Которую. И не только потому, что Та, Которая знает, как воспитывать детей, а Жена Бороды не знает. Ведь Борода Эпикуреец больше десяти лет подряд ездил на окраину к Той, Которая: то комп чинить, то спасти кошку, которая съела ленту. Жена Бооды так переживала, что соинила стишок «Если кошка съела ленту»! Там, например, были такие слова:

     «Эта кошка съела ленту.
     Может быть исход печальный.
     Подержите же, соседи,
     ротик для вливанья масла,
     одеяльце шерсти ламы.
     Надо бы как можно крепче
     зафиксировать все тело.
     Нас, конечно, подстрахуют
     страхагент и даже дворник…
     Понимаете, малышка
     никогда не голодала —
     при отсутствии зарплаты
     ей готовили филейку.
     Просто гордая такая,
     необузданный характер.
     Сильно унывать не будем.
     ведь придет однажды некто,
     станет он варить нам кофе,
     и компьютер поднастроит,
     и шутить, конечно, санет,
     и играть лениво с кошкой
     чтоб она не сьела ленту…»

   Только Той, Которая, стих не понравился иезуиской ироией, и она долго не доровалась с Женой Бороды. Который, кстати, часто возвращался ночью. Кто их там поймет. Эту их гуманитарную помощь. Знакомые говорили: «А куда он у тебя все мотается по выходным? Как не глянешь, так и пилит на этой четверке к „Бригантине“. Ты разберись, кому он там все компы чинит. Можно уже новый купить за столько лет».
   Так что Жена Бороды не прижилась у них в компании. Женам в лаботаории действительно, делать было нечего.
   А компания постепенно сузилась до четырех человек. Рэм болеет ногами, поэтому ходит все реже. А если придет, то, как правило, спит лицом на салфетке. Но, когда просыпается, все еще шутит, в основном машинально. Они сидят за отдельным столиком и никто, никто их не гоняет. Даже если они приносят в заведение свои закуски! Ведь этой осенью будет сорок лет, с тех пор как в этот городок впервые приехали молодые Рэм и Кондор, и с этого момента пошел отсчет и началась история лаборатории.
   Жена Бороды просто ждет, когда Борода уйдет и придет поздно, седой и весь красный, но все еще такой интересный мужчина. Как правило, Борода вовращается с полной сумкой еды – он всегда заботился о семье, о детях, даже когда они разъехались. Она сочувственно спросит: «Ну, как? Кто был?» И Борода, вздохнув, ответит ей: «Никто не смеялся». А раньше было все наоборот. «Смеялись час, потом футбол обсуждали». «Смеялись два часа»…
   Удивительно…

Банкет Галина Щекина