Музыка для спящего соседа

Дмитрий Колпаков

   Дизайнер обложки Рим Шарафутдинов

   © Дмитрий Колпаков, 2023
   © Рим Шарафутдинов, дизайн обложки, 2023

   ISBN 978-5-0050-6116-4
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

   Мобильник нервно заёрзал на столе и выдал мелодию звонка.
   Бобров Костя – высветилось на экране.
   – Алло!
   – Здорово Димка! – услышал я Костин голос.
   – Здорово.
   – Ну, ты выходишь или нет?
   – А нужно выходить то вообще? – шутливо спросил я.
   – Конечно нужно. Давай выходи, у меня для тебя сюрприз есть.
   Декабрьский вечер. Во дворе стояла видавшая виды Лада пятнадцатой модели. Кузов, давно потерявший родной серебристый цвет, был в пятнах шпаклёвки. Сюрприз в виде тёзки Акимова восседал на переднем сиденье и приветливо улыбался. Я открыл дверь машины и разместился сзади.
   – Здорово Димончик! – крикнул я, протягивая руку.
   – Здорово Димончик! – в тон мне ответил Акимов.
   – Долго же ты отсутствовал.
   – Долго. Пять лет.
   – Пять лет!? Охренеть! Во, время летит!

НАЧАЛО

   С Акимовым мы познакомились в девяностом году, на заводе, куда я устроился после из армии. Сошлись и подружились как-то быстро и незаметно. Димон был скрипачом, а я пописывал стишки. Оба отслужили в СА, оба слушали примерно одну и ту же музыку, смотрели одни и те же фильмы, и оба были не прочь, если до этого доходило дело, подраться, что однажды и ощутил на своих боках стодвадцатикилограммовый Боря Зараменских.
   Если честно, Акимов был мало похож на скрипача. Среднего роста, крепкий, с широкой и тяжелой ладонью.
   – Ну какой ты скрипач? – частенько подкалывал я его. – У тебя же пальцы на грифе не умещаются. Тебе кувалдой махать, а не смычком по струнам водить.
   Акимов только молча улыбался и прятал за спину свои не скрипичные руки.
   Прошло совсем немного времени и мы решили заняться написанием песен, а в идеале собрать рок-группу. Благо, что примеров было хоть отбавляй. Просторы страны бороздили такие монстры как ДДТ, Алиса, Наутилус, Кино, Бригада С и многие другие. Рок-н-ролльное было время и личности были сильные. Но мы то, от глупой дерзости своей, думали, что будем ещё круче. От той же глупой дерзости, думали, что и опыта у нас хоть отбавляй. Димон до армии был вокалистом группы не то Атлас, не то Дятлос, а я, в паре со своим другом и одноклассником Римом Шарафутдиновым даже записал какой-то панковско-бардовский демо-альбомчик. Тут-то на нашем рок-н-ролльном горизонте и появились Шура Поздеев и Олежек Фесуненко.
   Шура был гитаристом-самоучкой, но самоучкой довольно неплохого уровня. В отличие от меня, он знал больше трёх блатных аккордов и умел играть сольники. Да, самые настоящие сольники! Для меня это было вообще что-то нереальное. Олежек же только думал, что умеет играть на гитаре, но это было не так. Он был другом Шуры и Шура везде таскал его с собой. Со стороны это было похоже на ситуацию в советском магазине, когда тебе к дефицитной вещи в нагрузку давали что-нибудь непродаваемое. Такой нагрузкой и стал для нас Олежек Фесуненко. Но справедливости ради надо сказать, что первую сносную вещь мы написали именно с подачи Олежека. В песне, которую он нам как-то показал, был неграмотный и слабый текст, исполнение тоже оставляло желать лучшего, но в ней была мелодия. За эту мелодию и ухватились Акимов и компания.

   Фотография в конверте.
   Мне её прислали черти.
   На неё смотрю.

   Так начиналась песня. Не вру. Остаётся только догадываться чью фотографию прислали Олежеку эти пресловутые черти. Скорее всего, это было фото самого Князя Тьмы, как предостережение того, чтобы никогда больше не писал стихов.
   – Фиаско какое-то, – переведя с русского нецезурного, на русский литературный, констатировал я и переписал текст.
   Шура подрихтовал гармонию, Акимов спел, и получилась довольно симпатичная попсовая песня. Помню последний куплет.

   Твои нежные улыбки.
   И твой стан изящный, гибкий.
   Дочь воды и дочь Огня.
   Исчезаешь ты в тумане.
   И меня с собою тянешь.
   В ночь, от суматохи дня.
   Но устал я притворяться.
   Что твои глаза мне снятся.
   Пыль придуманных мной фраз.
   Потускнели наши краски.
   И конец приходит сказке.
   Быль. Печален мой рассказ.

   Начало было положено, душа требовала продолжения, по возможности рок-н-ролльного.

МАСТЕР И МАРГАРИТА

   Однажды я с удивлением узнал, что тёзка Акимов совсем не читает книг.
   – Ты это серьёзно? -спросил я его.
   – Ну, не то чтобы я совсем ничего не читал, – неохотно начал он. – В армии я, например, прочитал Устав и текст Присяги.
   – Да ты что! Тогда это в корне меняет дело, – рассмеялся я. – Хочешь дам что-нибудь на пробу?
   – Ну, давай, – без особого энтузиазма согласился Димон.
   В девяностых годах, после советского книжного безрыбья, с литературой стало гораздо лучше. В стране начали во множестве открываться кооперативные издательства, которые с дикой скоростью, будто наверстывая упущенное, начали штамповать Фенимора Купера, Майн Рида, Агату Кристи, Конан Дойла. Именно в то время я узнал, что в Советском Союзе были и есть такие писатели как Аксёнов, Войнович, Довлатов и Поляков. Издания конечно, оставляли желать лучшего, с плохой полиграфией и множеством опечаток, но и цена у таких книг была приемлемой. А помню, в восемьдесят девятом году, за книгу Марины Влади «Владимир, или Прерванный полёт» я отдал двадцать пять рублей. Кто не знает, я поясню. В то время на эти деньги можно было прожить недели две, если не три. Это то же самое, что если бы я сейчас, в две тысячи восемнадцатом, за книгу в двести страниц отдал бы десять тысяч. Но я отвлёкся. На следующий день я принёс булгаковскую «Мастер и Маргарита».
   – Рим на день рождения подарил. Почитай, может понравится.
   Акимов обещал попробовать. Через какое-то время книга была возвращена.
   – Димончик! Это круто! – кричал Акимов.
   Я с видом победителя уже готовился услышать просьбу о новом чтиве, но новоиспечённый читатель умел удивлять.
   – Будем делать альбом по этой книге, – заявил он, – так и назовём «Мастер и Маргарита».
   Честно говоря я не был готов к такому повороту событий. Мне хотелось просто делать песни, одна хитовее другой, а тут мне предлагали написать чуть-ли не рок-оперу. Но Димон умел не только удивлять, но и убеждать. Короче, я согласился. В течение нескольких месяцев я написал шесть или семь текстов, Димон с Шурой параллельно делали музыку. Репетиционной базы не было, поэтому собирались где попало, в основном на чьих-нибудь квартирах. С инструментами тоже была беда. У Шуры имелась старая акустическая гитара с самопальным звукоснимателем, у Димона скрипка. Дело двигалось до тех пор, пока Акимов не решил вдруг поступать в Самарский институт культуры. Подбил он на это и Шуру Поздеева. Неделю, или может чуть больше, они тусовались в Самаре, после чего вернулись в родные башкирские края.
   – Димончик, выручай! – молил Акимов. – Нужны два сочинения, вот темы.
   – И что дальше? – спросил я его, – ну, напишу я вам эти сочинения. Что вы с ними делать-то будете?
   Но оказалось, что Димон всё продумал.
   – Перепишем своими почерками набело, а на экзаменах сдадим готовые варианты как только что написанные.
   – Сколько у меня времени? -почуяв неладное спросил я.
   – У нас на завтрашний вечер билеты уже куплены.
   – Да ты охренел что ли! – заорал я так, что зазвенели стёкла в квартире. – Ты чуть пораньше не мог приехать? Что у тебя за привычка делать всё в последний момент?
   – Извини, Димончик, так вышло. – развёл Акимов руками.
   Весь день, до глубокой ночи я писал этим горе абитуриентам сочинения, утром вручил написанное и нецензурно благословил их отъезд.
   – Может и ты с нами? – предложил Акимов, – ты легко поступишь.
   – Ну уж на хрен.
   Но в тот раз мне всё-таки нужно было послушать Акимова. Шура поступил в институт и все письменные задания в течение следующего года за него делал я. Так не проще ли было поступить самому?
   Всю жизнь я за кого-то что-то пишу. За знакомых, за друзей, за родственников. Один раз я помог Риму Шарафутдинову написать рассказ и он тоже поступил на курсы художников-мультипликаторов. Но с Римом другое дело, он и сам умел писать, что впоследствии много раз доказывал, просто на тот момент у него не было времени. Как то написал за сестру Вику пару стихотворений. Про кого бы вы думали? Про рентгенологов. Где я и где рентген? Но стишки получились. Сейчас процитирую одно из них.
   Эх, дай Бог памяти!

   Стреляют в Питере из пушки.
   И полдень бьют в Москве куранты.
   У вас же ушки на макушке.
   Ведь вы-рентгенолаборанты.
   На рифмах счастья не построишь,
   Хоть про любовь стихов полтома.
   От вас навряд ли что-то скроешь,
   Что перелом, что гематому.
   Я словно Мастер к Маргарите,
   Спешу к тебе. Зима шалила.
   Чтобы узнать о гайморите,
   Который ты определила.

   Даже сейчас, нос к носу к полтиннику, я пишу рассказы за Андрюшку третьеклассника, сына моей крестницы и получаю пятёрки. Где то я слышал, что Чехов писал за детей-школьников, причём получал двойки. Ура! Я круче Чехова! Меня вообще удивляет нынешняя школьная программа. Чтобы понять её сложность, приведу один небольшой рассказик, который я написал за Андрюху. На уроке литературы преподаватель предложила детям готового сказочного героя, несколько вводных, характеризующих этого самого героя и дала задание написать поучительную историю. Честно говоря такие задания не всякому взрослому то под силу. Итак, слушайте.
   Струмышкин дом
   В одной семье была старая сахарница. Она была такой старой, что сахар в неё давно уже не сыпали и старушка тихо пылилась в кухонном шкафу. В неё то и поселилась первая Струмышка. Жить в сахарнице Струмышке понравилось и она рассказала об этом своим братьям и сёстрам. С тех пор старые сахарницы стали домами для всех Струмышек. Со временем Струмышки стали разноцветными. Если сахарница была белая, то и Струмышка была белая. У нас дома живёт красная Струмышка. От неё всегда вкусно пахнет конфетами и она очень любит сладкий чай с молоком. Если у кого-то есть старые сахарницы, то не выбрасывайте их. Не делайте Струмышек бездомными.
   Ну, каково? Потом я залез в интернет и кое-что нарыл на этих самых Струмышек. Была такая писательница Наталья Абрамцева, ныне покойная, она то и придумала этих сказочных зверюшек. Интересно, учительница поняла, что рассказ написан взрослым?

   Из Самары в Уфу Димон с Шурой вернулись недели через две. Похудевшие, уставшие, но возбуждённые и с новыми планами на жизнь.
   – Ищем базу для репетиций, набираем музыкантов и доделываем Мастера и Маргариту – отвечая на мой вопрос, объявил Димон.
   И действительно, очень скоро мы нашли помещение в ДК РТИ, а к помещению приложились и музыканты. Басист Олег Казанцев, впоследствии получивший кличку Батя за то, что был на несколько лет старше остальных, гитарист Костя Бобров, бэк-вокалист Андрюха Шеф и барабанщик Цитович. Я тогда и представить себе не мог, что с двоими из них я буду до сей поры петлять одними и теми же жизненными и музыкальными тропками. На словах договорились о количестве репетиций и трезвую явку на эти самые репетиции. За трезвую явку громче всех кричал я, но по иронии судьбы на первую репу пьяным пришёл именно я и примкнувший ко мне Рим Шарафутдинов. Но на это никто не обратил внимания. На инструментах играть нам было не нужно и что это вообще за рок-группа такая, в которой, или около которой нет пары пьяных раздолбаев.

   В каком саунде мы играли? По мне, так не пойми в каком. Димон же это называл арт-роком. Арт-рок так арт-рок, я верил ему на слово. Параллельно снимали популярные в то время песни. Дело в том, что любой ДК предоставляющий помещение, помимо арендной платы, брал ещё и музыкой. То есть группа по первому требованию обязана была давать бесплатные концерты. Так было в ДК РТИ, так было в сорок четвёртой школе, куда мы вскоре попали. Но об этом чуть позже.
   Появилась в группе и девушка вокалистка. Ксюша. На самом деле её звали Алёна, но после того как она исполнила песню Ксюша-юбочка из плюша, мы между собой, за глаза, начали называть её именно Ксюша. Девушка она была красивая, с неплохим голосом, и запросто могла стать предметом раздора между молодыми пацанами, но слава Богу, не успела. Первый концерт мы дали этим же летом, в местном санатории. Под это дело нам даже выделили целый Икарус, большой междугородний автобус. В назначенное время все были в точке сбора, все, кроме Кости. Сначала я не придал этому значения, но увидев злое и обеспокоенное лицо Бати, спросил:
   – Мы чего то не знаем?
   – Костярин запросто может забухать.
   – Весёленькие новости.
   Время шло, Костя не появлялся, и мы решили съездить к нему домой. У Бати были шикарные для тех времён жигули «копейка».
   Костя лежал на диване и был пьянее грязи. Хотя почему пьянее грязи? Кто-нибудь видел пьяную грязь? Вот пьяного в грязи я видел много раз, и сам там неоднократно бывал.
   – Пацаны! Я не могу, давайте без меня, – с трудом подняв голову прохрипел Костя и отрубился. Батя выругался и мы двинули обратно.
   Ну и компания у нас собралась на тот концерт. Помимо музыкантов в автобус набились Шурины дворовые друзья, довольно мутные типы. Присутствовал и Олежек Фесуненко, который и так то был невостребованным, а в новом составе ему вообще не нашлось места. До уровня нынешних музыкантов он даже близко не дотягивал. Я начал попивать прямо в автобусе. Шурины друзья сделали то же самое, так что в санаторий многие прибыли в хорошем подпитии. Подключились, настроились, и начали концерт. Тут-то и понеслись сюрпризы. Олежек, возомнивший вдруг, что может заменить Костю, выскочил с гитарой на сцену. Увидев такую картину, Акимов побледнел, но отступать было поздно. Я даже представить себе не мог, что один человек может так испортить песню. Гармония совершенно из другой оперы, какие-то корявые и не к месту сольники. Это был тихий ужас. Кое-как дотянули до конца. Жидкие хлопки санаторных зрителей.
   – Уйди, уйди, ради бога, отсюда, – услышал я голос Акимова и подивился его интеллигентности.
   Я бы выдал что-нибудь покрепче. Обиженный Олежек ушел со сцены. Музыканты облегчённо вздохнули и начали вторую песню. Но рано они расслабились. Олежек, одетый в черный костюм, в шляпе и солнцезащитных очках, опять выскочил на сцену. Выскочил и начал танцевать. Танцевал он получше чем играл, но постоянно натыкался на аппаратуру и закрывал собою Димона. Доиграли и вторую песню. На Акимова было больно смотреть.
   – Димончик, – обратился он ко мне, – уведи его отсюда, иначе я за себя не ручаюсь. Я дружески, но жёстко обнял Олежека за плечи и ненавязчиво начал выталкивать его за кулисы.
   – Куда, куда? – запротестовал Олежек, – мне на сцену надо.
   – Не надо тебе на сцену, – ласково зашептал я ему на ухо, – Ну не надо тебе на сцену. Уж поверь мне на слово. Пойдём лучше буханём.
   С небольшими промежутками я влил в Олежека два по сто, Олежек захмелел и концерт был спасён. На сцене безумствовал желтоволосый Акимов. Сменяя его, Ксюша пела про юбочку из плюша, а Андрюха Шеф заявлял, что счастливый мальчик – это он. Слушая эти песни и видя реакцию публики, я думал о нашем проекте с громким и самонадеянным названием «Мастер и Маргарита». Какой там Иисус, какой там Иуда, какое там «Прощение и вечный приют». Нет не будут слушать такие песни. Нужно что-нибудь повеселее и позитивнее, не голимую попсу, конечно, а заводной и весёлый рок-н-ролл.
   Концерт закончился. Ехать домой никому не хотелось и, посовещавшись, мы решили до утра прокуролесить на речке. Не знаю, как и кому это удалось, но автобус с водителем остался в нашем распоряжении. Развели костёр, достали из заначек кто водку, кто вино, кто пиво и началось веселье. Акимов замахнув стакан, схватил Олежека за шиворот и потащил его в ближайший лесок. «Убивать повёл» – радостно подумал я. За этот вечер Олежек вымотал мне нервы больше, чем за весь прошлый год. Один из мутных Шуриных друзей ходил вокруг костра и предлагал всем анашу. Подпитая Ксюша барражировала от одного музыканта к другому, и похоже была не прочь познакомиться поближе. Пацаны, не то стесняясь друг друга, не то по ещё какой-то причине, отодвигались от неё на безопасное расстояние. Удивительно, но то же самое произошло и со мной.
   – Хороший концерт, – сказала Ксюша, вынырнув передо мной из темноты.
   – Для первого раза вообще неплохо, – ответил я.
   – Спасибо что взяли с собой.
   – Да брось ты. Не за что. Ты хорошо пела.
   Молчание. Угольки наших сигарет алели в темноте.
   – Я искупаться хотела, – Ксюша заглянула мне в глаза, – только у меня купальника с собой нет, да и страшно одной.
   – Не советую, – я отвёл взгляд, – вода холодная, да и берег плохой, ноги порезать можно. Извини. Шура, Шура! Сыграй «Я получил эту роль.»
   Но мир не без добрых людей, и состоит он не из одних нерешительных лохов. Шурин мутный друг быстро накурил Ксюшу планом, и увёл её в августовскую ночь. «Ну и зачем я дурак кобенился?» – с горечью и обидой подумал я.
   Появился Акимов. Он шел широким, уверенным шагом и был похож на Петра Первого. За ним с побитым видом семенил Олежек.
   – Димончик, угости сигаретой, – Акимов уселся рядом со мной на корягу.
   – Выпей сначала, – я протянул ему стакан с водкой.
   Выпили, вместо закуски закурили.
   – О чём с Олежеком тёр? – спросил я.
   – Да ё-пе-рэ-сэ-тэ! – взмахнул Димон руками, – Достал совсем. Играть не умеет, петь не умеет, сидел бы молчком, а он суётся. Высказал ему всё и выгнал из группы. Да он и в группе то не был.
   – Тогда понятно почему у него такой вид.
   Докурили, щелчками запустили окурки в темнеющую реку.
   – А Ксюша где? – спохватился вдруг Акимов.
   Я вкратце описал ему ситуацию.
   – Иба, мурэ, мальчишки! – по псевдо французски возмутился Димон, – да вы что тут без меня?
   Ночь заканчивалась. Компания у костра начала редеть. Пьяный и усталый народ по одному, по двое уходил к автобусу, досыпать. Подались и мы с Акимовым. Поёрзав в креслах, уснули. Было почти светло, когда я услышал стук каблучков. Ксюша и мутный Шурин друг по-партизански, стараясь поменьше шуметь, стали забираться в автобус. Но всё равно кого-то зацепили.
   – Хорош тут шататься! – услышал я чей-то сонный, возмущённый голос, -сзади места есть, туда валите!
   Из-за реки начинало подниматься багровое солнце.

КОНЕЦ МАСТЕРА

   Шуру Поздеева я знал примерно два года, и все два года ему патологически не везло. Я всегда удивлялся как такое может быть. Как-то решили мы втроём – я, Акимов и Шура попить пива, а под пиво побренчать на гитаре и пообщаться. Это сейчас «попить пива» проще простого. Зашел в любой маркет, купил хоть бутылочного, хоть разливного, хоть в стекле, хоть в пластике и пей, пока оно обратно не полезет. Не хватило? Пошёл за добавкой. Ни тебе очередей, ни других препятствий. В советское время, а именно до девяносто первого – девяносто второго года, «попить пива» было очень проблематично. Бутылочного практически не было, а пивнушку где торгуют разливным нужно было ещё найти, выстоять огромную очередь, дать в чью-нибудь морду, и получив в свою, добраться наконец-то до пивного крана. О «сходить за добавкой» не могло быть и речи, пиво разлеталось за пару часов, поэтому брали сразу от десяти литров и больше. Так вот, решили мы, я, Акимов и Шура попить пива. Объездив полгорода нашли пивной ларёк, с боем взяли двадцать литров, и отправились на чью-то квартиру. По дороге выяснилось, что у Шуры из кармана вытащили новые кожаные перчатки, подарок сестры. У нас с Димоном тоже были перчатки, но украли только у Шуры. Однажды получил Шура зарплату, двести рублей, большие по тем временам деньги, и поехал к Акимову отдать какой-то незначительный долг. В районе Ж Д вокзала увидел он напёрсточников, обувающих очередного лоха, постоял, посмотрел. Лоха обули и Шура продолжил свой путь. Стоит ли говорить, что к Акимову он пришёл без денег. Карманники своё дело добре знали. И таких случаев было хоть отбавляй. Шура психовал, матерился.
   – Это жопа какая-то! – кричал он после очередной неудачи.
   Акимов как мог успокаивал его.
   – Потерпи Сашка. Это чёрная полоса. Очень скоро она сменится на белую.
   Ох, как он был неправ, ох как не прав!

   В конце лета девяносто второго года Шуру убили. Пошёл к какому-то знакомому чинить телевизор и пропал. Не вернулся ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Розыск ничего не дал, да и не было, скорее всего, никакого розыска. В то время людей валили пачками, кому была охота заниматься делом какого-то неизвестного пацана-музыканта. Нашли Шуру месяца через два, в леске, сравнительно недалеко от дома. Следователь сказал, что от него мало что осталось. Дожди и жара, крысы и бродячие собаки сделали своё дело. Убийц, естественно, не нашли. Тело долго не отдавали, поэтому хоронили мы Шуру уже по снегу. Сами выкопали могилу, сами опустили гроб, сами же и закопали. На Тимашевском кладбище и обрёл Шура свой вечный приют.
   Позже я узнал, что все, кто так или иначе пытались озвучить или экранизировать Мастера и Маргариту, сталкивались с чем-то необъяснимым. С травмами, несчастными случаями, и даже со смертью. И зачем я дал Акимову именно эту книгу? Мастера не стало, проект закрылся. Из текстов в моей памяти остался лишь один, который я много лет читал как стихотворение и выбивал слёзы из широко раскрытых девичьих глаз.

   Когда проклюнется весна
   Сквозь толщу снежной скорлупы
   И сбросит надоевший сон,
   Пройдёт по улице Она.
   И в стиснутых тисках толпы
   Увидит это будет Он.

   Вот так вот сказка началась.
   Гулял по тротуару кот.
   На лист мелодия лилась
   Ручьями зазвеневших нот.

   Он и Она, Она и Он.
   Какой банальнейший расклад.
   Но что-то билось в унисон
   И расцветал замёрзший сад.

   Затихни мир, не надо слов,
   Где говорят одни глаза.
   Любила первая любовь.
   Грозила первая гроза.

   Они пошли по мостовой.
   Не торопясь, издалека.
   Как сладко дышится весной.
   И как сама весна сладка.

   Переливался и блестел.
   Небесно-звёздный знак Весы.
   Скупой восход им руки грел.
   Но счастья коротки часы.

   Любовь и смерть. Смерть и любовь.
   Как театрален был финал.
   Но настоящей была кровь.
   Как жаль, не понял это зал.

   Дней через сто придёт весна.
   Сквозь толщу снежной скорлупы.
   Я вновь услышу её звон.
   Но не появится Она.
   И из ушедшей вдаль толпы.
   Не улыбнётся больше Он.

БОГ ДАЛ РОК-Н-РОЛЛ ТЕБЕ

   После смерти Шуры всё как-то разладилось. Было несколько вялых репетиций, одна хуже другой, во время которых мы не продвинулись ни на шаг. Тут ещё и Батя подлил масла в огонь.
   – Показывал песни Виталику Мухе, – как-то объявил он нам, – Виталик сказал, что не пойдут такие вещи, не будут их слушать.
   – Много он понимает, твой Муха, – вспылил Димон.
   Назревал скандал, но небеса решили всё по-своему. Очень скоро группу погнали из ДК, и нам пришлось освободить помещение.
   – Сидите дома и будьте на связи, – скомандовал Акимов, – мы с Димоном найдём что-нибудь, тогда и соберёмся.
   Сказать легко, сделать гораздо труднее, так что в поисках базы для репетиций нам пришлось попотеть. Помню, в один из дней мы прошерстили половину Советского района, но всё было напрасно. Ни ДК, ни техникумы, ни училища не хотели принимать под своё крыло каких-то подозрительных волосатых подонков. Устав и проголодавшись, мы решили чего-нибудь съесть.
   – Пойдём ко мне, – предложил я Акимову, – нароем пару корочек хлеба.
   На наше счастье дома был Лёха, мой младший брат. Вникнув в суть вопроса и немного подумав, он посоветовал:
   – Сходите в нашу школу, там директором Леонидыч, он нормальный мужик, может и выделит какой-нибудь угол.
   Наскоро пообедав, мы побежали в школу. Толстоноженко Александр Леонидович оказался совсем не старым мужчиной, общительным, продвинутым и дальновидным. Акимов недолго «приседал ему на уши.»
   – Есть у меня одно помещение, – бодро сказал Леонидыч, – пойдёмте, посмотрим. Если подойдёт, заключим договор и репетируйте себе на здоровье.
   В школе я не был с выпускного вечера. В ней мало что изменилось, разве что цвет стен и полов стал другим. Вот лестница на второй этаж, вот кабинет химии, вот мужской туалет напротив кабинета. Твою мать! Леонидыч ключом открыл дверь туалета.
   – Ну, как вам? – спросил он.
   Туалет, так туалет. Дарёному коню в зубы не смотрят. В течение месяца мы приводили помещение в порядок. Заглушили окна под потолком, сам потолок обклеили картонными контейнерами из-под яиц, стены затянули плотной материей и навешали плакатов. Помещение, хоть и отдалённо, начало походить на репетиционную базу. Завезли кое-какую аппаратуру и собранную с мира по нитке ударную установку. Собрались на первую репетицию и стали думать, как быть дальше. Проект «Мастер и Маргарита» был закрыт, а что-то другое никто пока предложить не мог, или не решался. Но тут появился в группе новый гитарист Руслан Сулейманов. Насколько я помню, Руслан был художником и работал у Виталика Мухи и, скорее всего, был его протеже. Я уже второй раз упоминаю Виталика Муху и, наверное, пришло время рассказать о нём подробнее.
   Виталий Мухаметзянов был человеком разносторонним и талантливым. И талантливым в большей степени не как музыкант или художник, а как организатор и лидер. Девяностые годы, страна в жопе, народ кто в барыгах, кто в бандитах, а кто вообще в нищих, а Виталик собирает вокруг себя молодых художников и создаёт комикс-студию «Муха». Одни комиксы прибыли не приносят, и студия параллельно занимается дизайном обоев, выпуском плакатов, календарей, открыток. Через какое-то время Виталик начинает заниматься клипмейкерством. Клипы выдаёт добротные, и по сравнению с Москвой, недорогие. На моей памяти он снял клипы для Алисы, Чайфа, Серьги, Пикника. Не забывал Виталик и про местные группы. Так или иначе через его руки прошли и ВИА Чаппа, и Люмены. Помню, выпустил Виталик альбом с новогодне-зимними песнями местных музыкантов. Там была песня под названием «Снег». Кто бы вы думали был автором и исполнителем песни? Земфира, блин, Рамазанова. Песня, кстати, мне не понравилась. Виталик всегда чувствовал конъюнктуру. Насчёт конъюнктуры интересную историю рассказал мне Батя. Однажды Виталик дал ему послушать кассету одной новой группы.
   – Очень скоро это будет лучшая панк-группа России, – заявил он.
   Батя послушал, сказал: «говно», я, между прочим, сказал бы то же самое. Хотите узнать, что это была за группа?
   «Король и Шут»!!!! Наверное, не стоит напоминать, сколько шума наделала эта команда, и какое количество поклонников у неё было. Что касается меня, то я не слушал КиШ и тогда, не слушаю и сейчас, и вообще никогда не буду её слушать.
   В конце девяностых Муха снял фильм «День Хомячка», в начале двухтысячных фильм «Здравствуйте, я ваша крыша». Я всегда уважал людей, которые доводят дело до конца, и очень жалею, что всего один раз мне довелось работать с Виталиком. А дело было так. Виталик, будучи поклонником группы «Kiss», решил записать одну их композицию с уфимскими музыкантами, причём на русском языке. Песня в переводе называлась «Бог дал рок-н-ролл тебе». Музыку делала наша группа, и ответственным за текст был я.
   – Текст напишешь, загляни ко мне на студию, – попросил Муха, – посмотрим что получилось.
   Текст был написан, и я отправился к Виталику. По дороге встретил своего закадыку, Рима Шарафутдинова. Рим был навеселе. Он только-только снял свой первый мультфильм, поэтому и куролесил. Видеокассета была при нём, ресницы Рима были празднично выкрашены зелёной мультипликационной краской.
   – Ты куда? -спросил меня Рим.
   – К Мухе, -ответил я.
   – Я с тобой, – поставил меня Рим перед фактом.
   Честно говоря, я немного сомневался, что Виталик будет рад такому колоритному гостю, но тот только добродушно рассмеялся, усадил нас и приступил к делу.
   – Первый куплет хороший, то, что надо, – сказал Виталик, прочитав текст, – а вот второй нужно переписать, он немного про другое.
   – Про что, про другое? Ты расскажи, а то я из английского только парле франсе знаю.
   Виталик улыбнулся, оценив шутку, и рассказал краткое содержание второго куплета.
   – Ну, в общем-то всё понятно, – успокоился я, – до завтра сделаю.
   – Хорошо. Как дела-то? – обратился Муха к Риму.
   – Да нормально, вот мультфильм сняли, «Сад расходящихся тропок» называется, – ответил Рим, и вдруг неожиданно предложил, – Виталик, купи.
   – Что купить?
   – Фильм.
   Муха повертел в руках видеокассету, ещё раз прочитал название фильма.
   – А знаешь, куплю, – на полном серьёзе сказал он, – но выставлять буду под лейблом своей студии.
   Я посмотрел на Рима. Он, как мне показалось, был немного ошарашен таким быстрым и деловым подходом, да и насколько я знал, продавать мульт он не имел права. Фильм принадлежал киностудии, на которой Рим работал, но ему пьяному было всё нипочём.
   – Договорились, – важно объявил Рим.
   Никто, конечно, мультфильм не продал, и никто его не купил, а вот песню мы сделали и записали. Я даже один раз слышал её на каком-то радио. Сидел, я помню, в кафе «Джайляу» с местной шпаной, выпивал, и вдруг услышал знакомую музыку, и что самое главное, свой текст.
   – Пацаны, пацаны! Тише! Дайте песню послушать, – закричал я, – это, кстати, моя песня.
   – В смысле, твоя песня?
   – Текст мой, я написал.
   – Бабушке своей уши три. Ты написал. Гонишь тут нам.
   – Ты мою бабушку не трогай, понял? – предупредил я, и схватив со стола бутылку, сделал из неё «розочку».
   – Я сейчас ТЕБЯ трону! – пообещал знакомый шпан, и вытащил нож.
   Мы стояли разделённые столом, смотрели друг другу в глаза, а из динамика звучала песня.

   Ты проснулся злой, сам не свой.
   Утром серым и сырым.
   Ты услышал дождь,
   Ты увидел дым.

   Сними гитару со стены,
   Где висят плакаты рок-н-рольных звёзд.
   И на твой вопрос,
   Ответ будет прост.

   Бог дал рок-н-ролл тебе.
   Дал рок-н-ролл тебе.
   Ты верь ему.

   Пусть беден ты и одинок.
   Пусть в заплатах джинсы
   И в вине вода.
   Это всё пустяк, это ерунда.

   Возьми мелодию весны,
   Выйди утром за порог
   И забудь про всё,
   Ведь тебе дал бог.

   Бог дал рок-н-ролл тебе.
   Дал рок-н-ролл тебе.
   Ты верь ему.

   С приходом Руслана музыка группы изменилась, она стала гораздо позитивнее и веселее. Меня это радовало. Руслан приносил музыкальные заготовки, напевал мелодию, я писал текст, Димон с музыкантами выдавал готовый продукт. Над текстами я в то время вообще не заморачивался, беззастенчиво заимствуя понравившиеся мне строчки у тогдашних музыкальных грандов. Я украл у Башлачёва «Душа гуляла, душа летела», обворовал старика Розенбаума на пару строчек «Этот маленький оркестрик вам не даст стоять на месте». В общем в то время я был маленьким литературным воровайкой, то ли сказывалась моя работа в приёмном пункте стеклопосуды, то ли общая воровская ситуация в стране. Репетиции были регулярными, группа сыгрывалась, и нам становилось тесновато в стенах бывшего школьного туалета. Нужен был какой-нибудь маломальский концерт, чтобы опробовать свои песни на публике. Небо благоволило молодым выскочкам, и послало нам Костю Наумова.
   Костя Наумов был музыкантом группы «Каир», которая успела нашуметь в Башкирии и её окрестностях с песней и клипом «Товарищ Чинганчгук». Группа гастролировала, музыкантов показывали по местному TV, брали интервью, но вскоре как-то всё затихло, и группа исчезла с местного рок-н-рольного горизонта. Наумов пригласил нас на фестиваль «Розовая чайка», который сам же и устраивал. Единственным его условием было условие петь под фонограмму.
   – Шевчук бы не одобрил, – заикнулся я.
   Но меня быстро заткнули, сказав, что ни я, ни Шевчук им не указ. Я заткнулся, тем более, что запись фонограммы Костя брал на себя. Прошло много лет, и я с уверенностью могу сказать, что под фанеру мы больше никогда не пели.
   Готовясь к фестивалю, мы наконец-то вспомнили, что группа до сих пор без названия. У меня имелись свои варианты, но они были сырыми и слабо подходили для такой крутой группы, как наша.
   – Гектор Берлиоз, – предложил Акимов.
   – Это ещё кто такой? – спросил я.
   – Был когда-то такой композитор.
   – Композитор? А я думал ты опять Мастера и Маргариту вспомнил. Там тоже был Берлиоз.
   – Я недавно разговаривал с Виталиком, – вступил в разговор Батя.
   Услышав про Виталика, Димон недовольно скривился. Он терпеть не мог когда в дела группы вмешивались посторонние.
   – Виталик предложил, – продолжил Батя, – выступить как «Тяжелое время».
   – Какое ещё на хер «Тяжёлое время»? – начал я раздражаться.
   «Гектор Берлиоз» напоминал мне «Агату Кристи», а «Тяжёлое время» вообще ещё сравнительно свежую группу «Тяжёлый день». Попахивало откровенным плагиатом.
   – Мы с Костярином играли в этой группе, – ответил Батя, – Виталик говорит, что под этим названием нас знают.
   Я окончательно разозлился.
   – Конечно знают. То-то я первый раз слышу об этой группе.
   – Чувак! А что ты вообще знаешь про уфимские рок-группы?
   – Ну, уж про «Тяжёлое время» точно ничего не знаю, и надеюсь, что ничего и не узнаю.
   Ох, как я ошибался. В 2018 году группе «Тяжёлое время» исполнилось двадцать пять лет, если считать с девяносто третьего года, и в жизнедеятельности группы я принимал самое активное участие. Так что если на Страшном Суде за это участие придётся отвечать, я буду в первой пятёрке ответчиков. В тот вечер мы долго и много спорили. Костя с Батей были за «Тяжёлое время», мы с Димоном против. Руслан, Андрюха Шеф и Цитович помалкивали. Я не помню, чтобы они что-то предложили. Костя пытался найти компромисс, в отличие от Бати он был более гибким человеком, но ничего не получалось.
   – Костярин, не разговаривай с ними, – призывал Батя, – это скоты!
   Мы с Акимовым напрягали бицепсы, сжимали кулаки и мысленно решали в какую часть тела зарядить этому горлопану и оскорбителю.
   – Ладно, Димончик, – охрипнув от крика шепнул мне Акимов, – пусть будет «Тяжёлое время», после феста всё равно переименуем.
   – Хрен с ними, – подумав, согласился я.
   Это была наша первая ошибка.
   Фестиваль «Розовая чайка» меня удивил, удивил разношёрстностью приглашённых команд. Была и откровенная попса, были и хард-роковые команды, был даже один оперный певец с красивым мощным голосом. Мне запомнилась группа «Рок-архив». Мы сидели с Римом в третьем ряду, пили ром, и смотрели на этих пожилых, как нам тогда казалось кожаных монстров. Они были одеты в куртки-косухи, мечту любого советского рокера, и фонограмма у них была явно не от Кости Наумова.
   – Крутые парни! – Крикнул мне Рим в ухо, – сразу видно, что не в первый раз выступают.
   В знак согласия я кивал головой, прикладывался к бутылке с пиратским напитком и «кидал вилы». Наконец-то появилось «Тяжёлое время». Что и говорить, парни выглядели эффектно. Димон в высоком самопальном цилиндре, с платком на шее и с фенечками на запястьях, Андрюха Шеф в какой-то рваной куртке, с теми же фенечками. Руслан с нарисованным на щеке пацификом. Другие музыканты были не менее живописны. Своим подходом пацаны мне напомнили чернокожих уличных баскетболистов. Сначала выглядеть колоритно, а уж потом как-нибудь играть. Пели две песни. «Отдай себя» и «Ты мисс рок-н-ролл».
   – Классно! – сказал мне Рим после выступления, – вся сцена была в движении, никто не стоял на месте, интересно было смотреть.
   Много лет спустя примерно то же самое сказала Екатерина Борисова. На фестивале в Архангельске она представляла журнал «Fuzz».
   – Вы шикарная концертная команда. В записи вас, наверное, не так интересно будет слушать, а вот вживую вы гораздо эффектнее!
   После фестиваля собрались на базе, пили, пели и очень громко делились впечатлениями. Двадцать первый день февраля радовал нас стерильной белизной и мягкостью температуры.

ВРЕМЯ НИЩИХ ДОЖДЕЙ

   После «Розовой чайки», уже ближе к весне, Руслан перестал приходить на репетиции. Прошёл слух, что музыкант-художник беспросветно влюбился и музыка стала ему мешать.
   И действительно, я как-то встретил его на улице, и не сразу узнал. Налицо были все признаки недуга по имени Любовь. Руслан похудел, как будто долго и серьёзно болел, небритые щёки впали, глаза блестели устало и обречённо.
   – Что-то ты неважно выглядишь, Русланчик, – посочувствовал я ему.
   – Истаскался я, – как-то виновато констатировал Руслан.
   – С репетициями то что?
   – Приду, обязательно приду, вот только утрясу кое-какие дела.
   – Приходи, ждём.
   Но Руслан так и не пришёл. Наступало время другого гитариста. Звали его Валерка, и у него была шикарная для периферийного, никому неизвестного музыканта, кличка – Нищий!
   Валерка, как и положено нищему, ничего не имел. К нам он пришёл с одной гитарой и пачкой дешёвых сигарет. Своих песен у него не было, каких-либо музыкальных заготовок тоже. В Костины аранжировки он не лез, но исполнителем был крепким, и своей игрой неплохо вписался в общую музыкальную картину группы. В песнях «Тяжёлого времени» появились какие-то британско-шотландские нотки. И сами песни стали другими, более взрослыми и текстовыми. Наверно мы всё-таки немного подросли и поумнели. Тот период мне нравится больше всего. Группа обросла двумя десятками песен, и запросто могла отыграть часовую программу. Девяносто четвёртый, девяносто пятый год, были годами концертов и знакомств. Мы играли с Jhonny FuckaFaster, мы играли с «Гарлемом», мы играли с «Аннигиляторной пушкой».
   Безоговорочным лидером и вдохновителем J.F.F. был Дмитрий Молодцов. По отношению к жизни и творчеству он был деятельным непоседой. Вырос из Уфы, перебрался в Москву, стало тесно в России, подался в Европу. J.F.F. играл бесшабашный, разухабистый панк, правда на английском языке. Я всегда с долей скептицизма относился к российским англоязычным группам. Тут на русском то языке мало кто может написать что-то достойное, а уж на неродном…
   J.F.F благополучно существовал до тех пор, пока его не накрыла тень такого явления как Земфира. Собираясь покорять Москву, она забрала с собой и барабанщика Пафу, и басиста Рену. Прихватила откуда-то клавишника Миролюбова, и подранила «Гарлем», выбив из его рядов гитариста Вадима Соловьёва. Димон Молодцов и Стас Ржавый, вокалист J.F.F, остались не у дел, и занялись сольными проектами.
   Да, Земфира была явлением. Если бы она им не была, то до сих пор жила бы в Уфе и за тысячу рублей пела бы свои песни в каком-нибудь Рокс-кафе или Джаз-клубе. Вспоминаю одну смешную историю. Зашли как-то мы на радио «Европа Плюс» к своему знакомому, Аркаше. Стояли, разговаривали.
   – Ребята, угостите сигаретой, – услышали мы и обернулись.
   За нашими спинами стоял небольшого роста, коротко стриженный, щуплый парень. Кто-то из нас достал пачку. Паренёк взял сигарету и, поблагодарив исчез.
   – Что за чувак? – спросил Батя.
   – Чувак? – удивлённо воскликнул Аркаша, – это же Земфира.
   Не менее смешная история произошла с пацанами в Москве, несколькими годами позже. Стояли они у дверей репетиционной базы и курили. Назавтра у них было назначено выступление в одном столичном клубе. Ну и увидели Земфиру. Кого ещё можно увидеть за полторы тысячи километров от Уфы? Конечно же земляка, в данном случае – землячку. Земфира куда-то шла по своим звёздным делам, и вдруг увидела Батину машину с башкирскими номерами. Постояла, посмотрела, видно вспоминая родные медоносные края, ну и двинула дальше. Только пацаны и видели её синюю джинсовую панаму. Вышедший покурить Батя, узнав о случившемся, разорался.
   – Дебилы! Вы что, не могли её тормознуть? Вам такой шанс выпал, а вы стояли, рты разинули. Эх, меня не было.
   – Тебя не было? – зашумел в ответ Костя, – а что бы ты сделал? Так же стоял бы с разинутым ртом.
   Здесь я согласен с Костей. Как-то был у меня такой случай. Шёл я по улице, курил, и был-то не с похмелья, и вдруг вижу, мне навстречу идёт Шевчук. Видно приехал неофициально, потому что никакой рекламы, никаких афиш о концертах ДДТ не было. Шёл со своим малолетним сыном. И что вы думаете я сделал? Ничего. Прошёл мимо, и даже не поздоровался. Хотя было видно, что Шевчук заметил мои удивлённо вытаращенные глаза, и готов был остановиться, перекинуться парой слов, и дать, если нужно, автограф. Похожий случай произошёл и с Римом. Дело было в Москве. Вообще все дела делаются в Москве, как это не обидно для провинции, но талантливых людей всё же больше в провинции, как это не обидно для Москвы. Так вот пришёл Рим на концерт группы «Калинов мост», зашёл в туалет перед выступлением, и кто бы вы думали оказался его соседом по писсуару? Конечно же Дима Ревякин. Ну и что тут сделаешь? Попросишь автограф?
   От души наоскорбляв друг друга, пацаны наконец-то зашли на базу. В это время там репетировала Наталия Медведева, писательница и бывшая жена Эдуарда Лимонова. Кропаю эти строчки и смотрю на её книгу, стоящую у меня на полке. «Мама, я жулика люблю» и «Отель Калифорния». Медведева мутила какой-то сольный проект с Боровом из «Коррозии металла». Узнав, откуда приехали музыканты, она спросила.
   – А эта, как её, Земфира, она тоже из Уфы?
   – Из Уфы.
   – Так нашли бы её и сказали: ну ты, девочка с плеером, помоги землякам!
   Услышав это, ещё не остывший Батя вполголоса выругался и выскочил из помещения.
   – Чего это он? – удивлённо спросила Медведева.
   – Он не любит её творчество, – сострил Акимов.
   – Он гомофоб, – добавил Костя.

   С Валеркой Нищим мы сделали шесть песен, и даже записали небольшой демо-альбомчик. Назвали его «Время дождей». Запись делали у себя на базе, на какой-то катушечный магнитофон, и для первого раза получилось вроде неплохо.
   – Несите кассеты, перепишем, если кому нужно конечно, – объявил Батя.
   В делах мирских, не рок-н-рольных, я как-то забыл о Батином объявлении, а когда вспомнил и принёс кассету, то записи уже не было.
   – А куда она, интересно, делась? – вкрадчиво спросил я.
   – Я её стёр, -ответил Батя.
   – Это ещё зачем?
   – Я записал на неё, – Батя назвал какую-то группу.
   Я обвёл глазами помещение и пнул ногой стопку бобин с плёнкой.
   – Здесь хуева туча катушек, – нецензурно возмутился я, – а ты стёр именно эту? Специально что-ли?
   – Я всех предупреждал! – заорал в ответ Батя.
   – Да причём тут «предупреждал, не предупреждал». Какое ты вообще имел право её стирать?
   Короче, мы разругались, и я хлопнув дверью ушёл, вынашивая в голове план Батиного убийства.
   В этом же году нас пригласили в Стерлитамак на фестиваль «Полигон». Это было как нельзя кстати, нам нужно было опробовать новые песни на публике. С тем и поехали. На «Полигон» я не попал, был приглашён на юбилей одного местного авторитета, которому очень нравились мои стихи. Отказать ему было ну никак нельзя. Поэтому про «Полигон» я пою с чужого голоса, в основном с Костиного. Поехали на двух машинах, на Батиной и Лёхиной, мой брат к тому времени обзавёлся ижевским москвичом, в простонародии именуемым «пирожок». Костя Бобров, накануне крепко погусаривший, всю дорогу страдал с похмелья. И мысли его были не о предстоящем фестивале, а о специальном магазине с рядами разнокалиберных бутылок. В муках и чёрных думах он кое-как дотянул до Стерлитамака, и выскочив из машины, побежал разыскивать нужный магазин. И конечно же нашёл его. Купил чекушку коньяка, зашёл в ДК, в котором проходил фестиваль и спрятал бутылку в туалете, в сливном бачке. Классика жанра!
   – Перед выступлением я тебя выпью, – пригрозил он утопленной бутылке.
   На сцене чекалась какая-то группа, вернее, пыталась чекаться. Музыканты были настолько пьяны, что не могли даже настроиться. «Вот кому хорошо» -завистливо подумал Костя.
   Наконец устроителям это надоело, и кто-то из них крикнул.
   – Всё, хватит. Уберите этих клоунов со сцены!
   – Пацаны, а как ваша группа называется? – спросил Костя, когда горе-музыканты проходили мимо него.
   – «Пьяные клоуны», -ответил парень с барабанными палочками.
   Вот уж воистину!
   Время тянулось медленно. Костя страдал. Его бросало то в жар, то в холод, и ему было плевать на фестивальную эйфорию. Музыкальный же праздник был в самом разгаре. Группы по очереди выходили на сцену, выдавали по несколько песен и, взмыленные, возвращались за кулисы. Аплодисменты, свист, улюлюканье. Рок-н-ролл, в общем.
   – «Тяжёлое время». Уфа. Следующие вы, – объявил конферансье, – готовимся.
   Ну, наконец-то! Костя раненым голопом поскакал в туалет. «Только бы не было занято» – тревожно мелькало у него в голове. Занято не было. Костя поднял крышку бачка и обомлел. Бутылка исчезла! Кто, сука? Когда, бля? Выступление Костя описывал короткими, больными фразами. Руки тряслись. Сердце колотилось. Волосы падали со лба и попадали в пересохший рот. С отвращением выплёвывал их. Только бы не вывернуло. Ещё и песня как назло в тему.

   Утро, смертью с косою.
   Постучалось в мою дверь.
   Я проснулся, матернулся
   И стряхнул все сны.
   На давно немытый пол.
   В голове моей больной.
   Роились мысли.
   Я их отгонял как пчёл.
   Всё горело, полыхало
   И тряслось внутри.
   Я как чёрт на всех был зол.
   В который раз схожу с ума.
   Сколько могу терпеть я эти муки.

   Рекомендую, пейте боржом.

   Поправился Костя только после фестиваля. Дорога домой была комфортной и умиротворяюще приятной. Время дождей кончилось. Наступала зима.

   Движок ровно тарахтел на холостых оборотах. Совсем недавно Лёха поставил на Костину машину новую печку, поэтому в салоне, несмотря на все дыры и заплаты, было тепло.
   Я курил, выдувая дым в чуть опущенное стекло.
   – Мы надеемся, что ты насовсем вернулся? – спросил Костя Димона.
   Акимов неопределённо улыбнулся.
   – Да вроде насовсем.
   – Хватит уже мотаться, – встрял в разговор я, – по молодости надо было бродяжить, а в нашем возрасте надо сидеть на жопе ровно. И приключения на неё не искать.
   – Чем думаешь заниматься? – продолжил опрос Костя.
   – Да придумаю что-нибудь. Я, если честно, не за этим вас собрал. Я про музыку хотел поговорить.
   – А что про музыку?
   – Хотелось бы некоторые песни «Тяжелого времени» поднять, ну и написанием новых заняться.
   – Как ты себе это представляешь? – я выбросил окурок и поднял стекло.
   – Ну, насчёт старых песен понятно, вспоминать и репетировать надо. А насчёт новых… буду приносить мелодию, Костя гармонию набросает, ну а с тебя текст. Ты как?
   – Я нормально. Я за. Приносите, напишу.

РОК-Н-БЕРТ

   Валерка Нищий недолго пробыл у нас на должности гитариста. Может быть год, может чуть больше. После того, как он покинул группу, я всего один раз его видел. Встретились случайно на улице.
   – Куда путь держишь? – спросил меня Нищий.
   – К Димону Акимову. Договорились бухануть чуть-чуть.
   – А мы уже на-на-нахлобучились, – весело заикаясь признался Валерка.
   Потом я от кого-то слышал, что Нищий довольно успешно продолжил нахлобучиваться, и в конце концов спился. Если это правда, то очень жаль. Не знаю, живой ли он сейчас?
   Вслед за Нищим ушёл и Андрюха Шеф. Занялся более серьёзным делом, чем рок-н-ролл, а именно кладкой каминов. За это, по крайней мере, платили.
   Косте не впервой было тянуть лямку за двоих. И на репетициях и на концертах, он довольно спокойно совмещал ритм и соло, но всё равно, для полноты картины нужен был второй гитарист. И однажды он появился.
   На одну из репетиций Леонидыч привёл кучку разнокалиберных подростков.
   – Мои ученики, – представил их Леонидыч. – Вы посмотрите, может кто-то из них чего-то стоит в плане музыки.
   Отказывать Леонидычу было нельзя, но и заниматься прослушиванием нам тоже не хотелось, поэтому мы дали им включенную гитару, а сами вышли в соседнюю комнату, покурить.
   Каково же было наше удивление, когда после неоднократного, неумелого и корявого бренчания, мы услышали вдруг довольно приличные запилы а-ля AC/DC. Побросав недокуренные сигареты, мы выскочили из курилки.
   – Это кто сейчас играл? – строго спросил Акимов.
   Подростки притихли и стали похожи на стайку испуганных воробьёв.
   – Альберт, – ответил самый смелый.
   – Где он сейчас?
   – Домой пошёл.
   Не говоря больше ни слова, Акимов бросился в погоню. Подростки удивлённо разинули рты.
   – Вы играйте, играйте, – успокоил их Костя, – всё нормально будет.
   Акимов вернулся минут через пять.
   – Догнал, – выдохнул он, – на следующую репетицию придёт.
   Альберт оказался небольшого роста, аккуратно подстриженным пареньком, семнадцати лет от роду. Ему вручили гитару и, как Шарапова, попросили «показать себя». И он показал. Это было то, что нужно. Почти не целясь, Альберт попал в десятку.
   Начались репетиции. Альберт довольно легко разучил старые песни группы, а немного осмотревшись и попривыкнув, стал приносить свои. Причём приносить готовые вещи с мелодиями, текстами и сольниками. Музыкантам оставалось только сыграть их, а Акимову спеть. Димону даже не приходило в голову переделывать мелодии, что само по себе было большой редкостью. Уж больно он любил всё перекраивать под себя. Пацанские тексты Альберта были, конечно, далеки от идеала, но почти в каждом из них я находил по две, по три неплохие строчки. У Альберта был стихотворный потенциал, и со временем из него мог бы выйти неплохой текстовик. Но этим нужно было заниматься, а заниматься было некому и некогда. С приходом Альберта прибавилось у нас и фанаток, что не могло не радовать. Молодой, общительный и симпатичный, своими сольниками он сводил с ума приходивших на концерт девчонок. Особенно было много визга, когда он начинал имитировать Ангуса Янга. Но я забежал далеко вперёд.
   Первый концерт с Альбертом в качестве гитариста прошёл в ДК «Юбилейный». Нас пригласили на очень приличный фестиваль с участием местных команд и пары приезжих немецких. На этот фестиваль я попал не в составе группы, а в компании Юльки. Ей порядком надоело тусоваться то в приёмке, то в пивнушке, и она начала капризничать.
   – Давай сходим куда-нибудь, – канючила Юлька, – милый, ну давай же куда-нибудь сходим, блядь! Я уже провоняла пивом, а твои пустые бутылки мне по ночам снятся.
   Если Юлька начинала неформатно выражаться, значит её реально всё достало. Так что фестиваль был как нельзя кстати.
   Договорились встретиться в приёмке, за два часа до начала концерта. Юлька была пунктуальной девушкой и пришла вовремя. Одета она была в красивое, чуть ли не вечернее платье, на ногах туфли на высоком каблуке.
   – Классно выглядишь, – похвалил я, чмокая её в губы.
   – Спасибо, – заулыбалась Юлька.
   – Только Юль, ты не обижайся, но это немного не то.
   Улыбка Юльки мгновенно сползла с лица.
   – В смысле, не то?
   – Для такого мероприятия нужен другой прикид.
   – Где я тебе другой прикид найду? – заголосила Юлька, – не хочешь брать с собой, так и скажи.
   У меня аж сердце защемило от жалости, да ещё я не к месту вспомнил, что за два года нашего знакомства я ей никогда и ничего не дарил. Разве что сигареты и деньги на мелкие расходы.
   – Погоди, погоди, не реви, – зачастил я, – сейчас всё решим. Чего ты?
   Я порылся в карманах. Деньги были, но на всякий случай я прихватил ещё, из кассы.
   – Сейчас только пацанов предупрежу и пойдём, – закрывая приёмку пообещал я Юльке.
   В пивнушке был Вовка, Пантелей, и ещё человек семь знакомых парней. Все трезвые, что само по себе выглядело странным.
   – Чего это вы? – удивлённо спросил я.
   – А ты не в курсе что-ли? – в свою очередь спросил Пантелей, – у нас стрелка с братьями Хафизуллиными.
   – По поводу? – встревожился я.
   – Они Жорику челюсть сломали. Мы их вчера выцепили, они стрелу на сегодня перебили. Каких-то двух черниковских урок подтягивают. Мы Виле отзвонились, сказал, что будет.
   – Охренеть! А я и не знал! Ну, тогда ладно, тогда я…
   Чья-то сильная рука схватила меня за шиворот, и не успев договорить, я вылетел из пивнушки. Конечно же это была Юлька.
   – Ты что творишь? – закричал я, – Жорику челюсть сломали, а ты…
   – Я сейчас ТЕБЕ челюсть сломаю, милый.
   Я купил Юльке кроссовки и джинсы. Дома, куда мы заехали переодеться, нашёл футболку с Шевчуком и бандану с черепами.
   – Вот теперь ты похожа на настоящую рок-н-рольщицу, – удовлетворённо сказал я.
   А в это время, в двух остановках от нас, начиналась тихая паника. Восходящая звезда русского рока, надежда и опора группы, супергитарист Альберт не явился в назначенное время. Самое печальное, что никто не знал где он живёт, а до мобильников оставалось ещё лет пять как минимум.
   – Дебил! – возмущался Батя, – у чувака первое в жизни выступление, а он…
   Конечно парни могли сыграть и без него, играли же как-то до этого, но без его сольников музыка многое теряла, поэтому все сидели в машине и терпеливо ждали. Время между тем поджимало. Альберт появился тогда, когда пропала всякая надежда его увидеть. Лицо его было опухшим и сонным.
   – Ты где был? – заорал на него Батя.
   – Я проспал.
   – Проспал!? Какого… ты вообще ложишься спать перед концертом? Устал сильно?
   Альберт виновато молчал.
   – Ладно, всё. Заходим, – скомандовал Акимов.
   Мы с Юлькой тусовались в вестибюле ДК. В её широко открытых глазах было удивление и немой восторг. Такой колоритной публики она, похоже, никогда в жизни не видела.
   – Ты что, никогда не была на концертах? – спросил я.
   – А кто бы меня на них водил? – вопросом на вопрос ответила Юлька.
   – Ну, не знаю.
   – Вот и я не знаю.
   Странно, но из всего фестиваля я запомнил всего две группы – «Тяжёлое время» и «Аннигиляторную пушку». То ли ничего интересного для меня там больше не было, то ли я слишком часто прикладывался к фляжке с водкой. Практически не помню немецкие команды, ни названий, ни музыку, какую они играли, а вот Альберт удивил. Удивил и меня, и всех остальных. Как только он заиграл соло, десятка два девчонок вскочили с кресел и бросились к сцене. Крики, свист и визг наполнили зал. И игрой и движениями он напоминал юного Ангуса Янга. Потом мне рассказывали, что в гримёрке немцы очень нахваливали его, разве что «дас ист фантастиш» не говорили.
   Объявили «Аннигиляторную пушку». Я толкнул Юльку в бок.
   – Ты заметила сколько народу ломанулось к сцене, когда «Тяжёлое время» выступало?
   – Ну, человек десять-пятнадцать.
   – А теперь смотри сколько на «Пушку» выскочит.
   Асгар палочками отбил счёт и ударил в барабаны. Гитаристы во главе с Женькой Напалмом рванули струны и на сцене появился Андрюха Матвеев по кличке Бред. В простенькой кепке и майке-алкашке он напомнил мне Петра Мамонова. «Раз Буратино, раз!» -завопил он картавым фальцетом. Толпа шумно выдохнула, человек пятьдесят вскочили с кресел и ринулись к сцене.
   – Ничего себе! – восхитилась Юлька.
   С Бредом мы несколько раз пересекались на совместных концертах, а вот конкретно познакомились в месте совсем далёком от музыки, а именно в приёмном пункте стеклотары, где я работал. Была моя смена, я стоял в водочном отделе и разменивал деньги. Бред появился неожиданно. В меру обросший, с бородкой и блажными глазами, ни на кого не глядя, он направился к аптечному киоску. Меня он не заметил, и я решил понаблюдать за ним. Бред долго рылся в карманах, пересчитывал мелочь, и наконец-то купил пузырёк с какой-то спиртосодержащей дрянью, что-то вроде боярышника или пустырника. «Ах, вот в чём дело!» – осенило меня.
   – Андрюха! – окликнул я его.
   Бред вздрогнул, начал озираться по сторонам и увидел меня.
   – Димон! – зафальцетил он, – «Тяжёлое время»!
   – Тяжёлое, очень тяжёлое. Ты что здесь делаешь?
   – Да я тут… – Бред неловко замялся.
   – Ладно, пошли, помогу твоему горю. Роза, дай мне одну ноль пять и одну чекушку.
   Бред округлил глаза и сглотнул слюну.
   – Пошли в приёмку.
   Мы хорошо с ним посидели, много говорили и расстались почти друзьями. Провожая Бреда, я вручил ему чекушку.
   – Вечером отходники начнутся, поправишься.
   – Спасибо, Димон. Ты человек!
   – Ладно, ладно. Ты, если кто наезжать начнёт, говори, что ко мне пришёл. Контингент здесь ещё тот. Понял?
   – Понял, понял, – заверил меня Бред, бережно пряча чекушку.
   – Ну, бывай.
   С тех пор Бред довольно часто заглядывал ко мне в приёмку. Он много пил и ещё больше опохмелялся, а денег у него, естественно, не было. Это Бред познакомил меня с Савелием Фёдоровым, известным в узких кругах поэтом, как писали про него местные журналисты. Савелий задолго до Сергея Шнурова начал использовать в стихах ненормативную лексику и применял её довольно успешно. Савелий был хорошим поэтом, и его стихи мне нравились.
   Бред появился у меня перед обедом.
   – Это Савелий Фёдоров, – представил он своего попутчика.
   – Слышал о тебе, – сказал я, пожимая Савелию руку, – и даже кое-что читал.
   И чтобы не быть голословным, процитировал.

   Скрипач на сцену вышел резво.
   Настроил скрипочку любя.
   И так он ёбнул по диезам.
   Что охуел аж от себя.

   – Моё. Был грех, – признался Савелий.
   Довольно быстро выпили первую бутылку. Я достал вторую, прочитал пару своих стихотворений. Савелий молчал глядя на стаканы, потом произнёс.
   – Запиши мой номер телефона.
   Я достал блокнот и записал продиктованные цифры.
   – Знаешь, – продолжил Савелий, – я в последнее время много общался с местными стихотворцами, они называют себя поэтами-авангардистами. Так вот, никакие они не авангардисты, и тем более не поэты. Я бы им…
   Савелий снова замолчал, видно подыскивая слова.
   – Номер своего телефона не дал бы, – закончил я за Савелия.
   Мы пьяно и громко засмеялись.

   После «Аннигиляторной пушки» мы с Юлькой посмотрели ещё пару команд и решили, что на сегодняшний день музыки нам хватит. Мы покинули стены ДК, и отправились по своим, любовно-приключенческим делам. Погода была хорошая, под стать погоде было и настроение.
   – Ну, ты убедилась, что рок-н-ролл жив? – спросил я Юльку.
   – А он что, был при смерти?

   Несмотря на то, что мы приобрели неплохого гитариста, этот год был неудачным для «Тяжёлого времени». Музыка нас не кормила, поэтому каждый зарабатывал как мог. Все, кроме меня, шабашили. Это и подвело Акимова. Димон перекрывал крышу детского сада, и упал с высоты. Слава Богу, он остался жив, хотя поломался изрядно и несколько месяцев провалялся в больнице. Не знаю, что с ним случилось, но после выписки он как-то охладел к музыке и перестал приходить на репетиции. Вслед за Димоном перестал приходить и я, не особо, впрочем, жалея. Я продолжил работать в приёмке и окончательно запутал свою и без того путанную жизнь.

ДЯДЯ РИМ

   Ну что ж, пришло пришло время рассказать и о Риме Шарафутдинове, чьё имя я так часто упоминал в предыдущих главах. С Римом мы познакомились аж в восемьдесят втором году. Мои родители сменили место жительства, и мне поневоле пришлось сменить место учёбы. Поначалу мы с Римом не замечали друг друга, но однажды, на уроке то ли алгебры, то ли геометрии оказались с ним за одной партой. Я с рождения был гуманитарием, и точные науки были для меня как вертолёт для неандертальца – чем-то непонятным и недостижимым. Скажу больше. Я ненавижу точные науки, будь они прокляты! Так вот, сидел я на уроке то ли алгебры, то ли геометрии, слушал и ни черта не понимал преподавателя, и что-то вяло записывал в свою тетрадку. Рим сидел рядом, и в отличие от меня что-то резво чиркал в своей. «Наверное, хорошо рубит в этом предмете», – без особой зависти подумал я. Каково же было моё удивление, когда я увидел, в чём так хорошо рубит этот парень. На листке в синюю клетку я увидел нарисованного волка из мультсериала «Ну, погоди.» Причём нарисованного так, что невозможно было отличить от оригинала. Вот это да! На перемене мы с ним разговорились, и разговариваем до сих пор. В стране сменилось четыре генсека, три президента, страна умылась кровью трёх войн, социалистический строй сменился на не пойми какой, а мы всё разговариваем. Рим любил читать книги, я тоже обожал это занятие, Рим слушал Высоцкого, я тоже грешил этим. Это ли не повод для дружбы? Вспоминаю, что именно Рим подтолкнул меня к литературной деятельности. В классе седьмом или восьмом, он в домашних условиях начал выпускать рукописный журнал. Подозреваю, что идею с журналом Рим позаимствовал у героев книги «Республика ШКИД». Издание было красочным, со множеством рисунков, иллюстрирующих наши корявые и неумелые произведения. Свои пёрлы в нём публиковали и младший брат Рима-Марат, и Альберт Загиров – парень из параллельного класса, и еврейский мальчик Костя Дэл, естественно отличник и умница. Подключился и я, пацан с Кумертауских окраин. Я в свою очередь подтянул Рима к занятию дзюдо. Улица Айская и тёмные дворы Советского района не терпели слабаков и слюнтяев, там запросто можно было остаться с разбитым носом и без денег выданных родителями на кино. Я показал Риму простейшие гитарные аккорды, и он с азартом взялся за их освоение. Высоцкий, Розенбаум, Новиков, Токарев и ранний акустический Шевчук – вот наш репертуар того времени. Прошло пять лет, и настала пора отправляться в армию, что я с успехом и проделал. В то время от армии никто не косил, да и слово то это не имело такого широкого распространения. Разве что в воровской и уголовной среде. Рим остался на гражданке доучиваться в техникуме. Встретились мы с ним только через полтора года, когда я, гвардии сержант-разведчик, прибыл в краткосрочный отпуск. На следующий день, выпрыгнув из шинели и запрыгнув в своё старое пальто, я отправился к Риму. Проходя мимо родной школы, увидел я младшего Шарафутдинова – Марата. На него наезжала кучка агрессивно настроенных подростков, не то местная шпана, не то злобные одноклассники. Я скривил губы особой сержантской улыбкой, и в два счёта разогнал этих салабонов, избавив Марата от светивших ему побоев.
   – Здорово! – приветствовал я его.
   – Привет, – облегчённо выдохнул Марат.
   – Рим дома?
   – Был дома.
   – Я вас, уродов! – погрозил я кулаком маячившим в стороне шпанятам, -только троньте его!
   И походным шагом отправился дальше.
   В письмах я предупреждал Рима о своём скором приезде, но всё равно он был очень удивлён, увидев меня в дверях своей квартиры. Откуда-то из-под дивана Рим выудил тубус для чертежей, в котором вместо чертежей оказалась бутылка.
   – Спирт. – важно объявил Рим, – с завода вынес. Сейчас отметим твой приезд.
   На письменном столе быстро оказался графинчик с разбавленным напитком, рюмки и хлеб, котлеты и квашенная капуста. Выпили, и пошло-поехало. Рим раскрыв рот слушал мои армейские рассказы, а я с таким же разинутым ртом слушал в Римовском исполнении песни Шевчука, Кинчева, Цоя. За полтора года я безнадёжно отстал в плане рок-н-ролла.
   Особенно меня поразила песня «Террорист».
   – Круто! Ничего не скажешь! – восхищался я.
   – Что ты! – восклицал Рим.
   Выпили ещё, потом ещё.
   – А что у тебя с армией? – спросил я Рима, – У меня дембель через полгода, а ты ещё и не уходил.
   – Да не пойму ничего, – неподдельно огорчился Рим, – практически всех одногруппников забрали, и Весёлого и Гогу, а мне ни одной повестки.
   – Я завтра в военкомат иду, – сказал я, с удовольствием закусывая котлетой, – Надо на временный учёт встать. Пошли со мной, там узнаем почему тебя игнорируют.
   На следующий день, выпив по рюмке спирта, мы отправились в военкомат.
   – Подойди к любому военному, вон хотя бы к тому старлею, – напутствовал я Рима, – Скажи: я – такой-то, такой-то, хочу в армию. Дальше можешь молчать, они всё сделают.
   Я не ошибся. Старлей выслушал Рима, завел его в один кабинет, потом во второй, из третьего Рим вышел уже с повесткой. До сих пор помню дату. Одиннадцатого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года явиться с вещами и т. д и т. п. Оказалось, что личное дело призывника Шарафутдинова завалялось где-то в шкафу, и про него забыли. Хорошо, что Рим сам напомнил о себе, а то бы нашлись его документы лет через пять, и закрутился бы Рим как уж под вилами. Через неделю я отправился в свою часть дослуживать, а через месяц Рим, погрузившись в поезд, поехал стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Дух бесплотный.
   Встретились мы с ним только осенью девяностого года. Рим пришёл из армии, вроде живи и радуйся, но не тут-то было. По знакомству его устроили в РОВД, то ли электриком, то ли связистом, но его художественная душа не лежала к такой работе. Он откровенно скучал, хандрил, и любую свободную минуту использовал для рисования. Много лет спустя, Рим говорил мне, что в конце концов бросил бы работу в которой он не смыслил, и скорее всего оказался бы в студии Виталика Мухи, но судьба задала ему немного другое направление. Бродя по улицам города, Рим случайно наткнулся на объявление о наборе абитуриентов на курсы художников-мультипликаторов. Это был шанс. Я бы даже сказал – шансище! И Рим этим шансищем воспользовался. Опущу подробности, но на курсы Рима приняли, и он в компании таких же молодых людей, отправился в Алма-Ату постигать азы мультипликационного ремесла. Сейчас Рим – это известный в своих кругах режиссёр анимационного кино. Работает он на киностудии «Башкортостан» и выдаёт в год по мультику. Скажу больше, он исполнил свою детскую мечту. В начале двухтысячных он с Алексеем Котёночкиным – сыном легендарного создателя сериала «Ну, погоди» – сделал две новые серии этого бестселлера. А у меня на стене висят четыре сюрреалистические картины с подписью автора – «Дядя Рим».

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ АКИМОВА

   Пятеро парней лет восемнадцати-двадцати подошли к массивным кованым воротам городской психбольницы. На калитке висел замок.
   – Закрыли уже, козлы, – сказал один из парней и с силой пнул по воротам. Остальные последовали его примеру. Ворота скрипели, замок бился об прутья, но оставался непоколебим. Через минуту мне надоело смотреть на это избиение, и я вышел из помещения на дверях которого красовалась вывеска «Охрана».
   – По голове своей попинайте, – посоветовал я.
   Парни замерли и некоторое время недружелюбно меня рассматривали.
   – Чего хотели? – спросил я.
   – Слышь, открой, – потребовал самый наглый из парней, – нам в наркологию надо пройти.
   – А ты кто такой, чтобы я тебе открывал? Главный нарколог города?
   – У нас друг там лежит.
   – Вот и пусть себе лежит. Не стоит его беспокоить, уж поверь мне.
   – Слышь, ты не понял, – угрожающе зашипел второй.
   – Слышь, давай без «слышь», – посоветовал я.
   Парни были явно ужаленные, и уж точно не местной башкирской пчелой.
   – Ты чё так базаришь? – снова влез в разговор первый.
   – А как я базарю?
   – Выйди сюда, чё ты там из-за ворот мычишь.
   Что меня всегда отличало, так это дурость. Не смелость, а именно дурость. Мыслимое ли дело выходить одному против пятерых? С перекошенным от злости лицом я открыл калитку, и зажав в руке замок на манер кастета, выскочил наружу. Парни даже отскочили на пару шагов, такой у меня был вид.
   – Ну, вышел. Что дальше?
   – Слышь, мы по любому зайдём, – начал снова первый, – не в этом, так в другом месте через забор перелезем.
   – Перелезай, тебя здесь быстро примут.
   – Ментов вызовешь?
   – Проверить хочешь?
   – Базаришь как пацан, а чуть что, ментов вызываешь? – спросил второй.
   Я демонстративно повернулся к парням спиной, зашёл в калитку и повесил замок на место.
   – А я не по понятиям живу, и мне через ментов решить не западло. Пусть отрабатывают свои деньги.
   Из кандейки с дубинкой в руке уже выходил Гена, мой долговязый напарник, а с другого поста поспешали ещё двое охранников. Парни нерешительно потоптались на месте и двинулись восвояси.
   – Подросла шпана, – сказал я Гене, – на старших уже гавкать начинают.
   – А что ты хотел? Закон жизни. Это не тебе там машут?
   Я обернулся. За воротами маячили Костя Бобров и Дмитрий Акимов.
   Мы стояли, курили. С Димоном я время от времени встречался, а вот с Костей мы не виделись уже несколько лет. Он мало чем изменился, разве что живот стал немного больше. За время нашего отсутствия группа сделала и даже записала несколько песен, а в основном играли каверы AC/DC.
   – С чем ко мне, други мои? – спросил я своих гостей.
   – Я решил в группу вернуться, – начал Акимов, – вот приехал тебя пригласить. Время идёт, двухтысячный уже, и нам по тридцатнику и больше, а мы после себя ничего не оставили. Да и текста лучше тебя никто не напишет.
   – А кто у вас всё это время пел? – спросил я Костю.
   – Олег в основном.
   – Музыкой будем зарабатывать, – продолжал Акимов, – и забудешь ты эту охрану.
   Я бросил окурок и берцем растёр его по асфальту.
   – Ты мне то же самое говорил когда я в приёмке работал. В результате приёмку закрыли, но музыкой я зарабатывать так и не начал. А охрану я и так брошу, вот только кончится условка.
   Я всё-таки доигрался до условного срока. Дали мне год, по статье 213 часть первая-хулиганство, а реально за драку. И в охране я прозябал только из-за того, что нужно было выплачивать за судебные издержки, и потерпевшей стороне за моральный ущерб. Но честно говоря, мне было лестно предложение Акимова. Я соскучился по творчеству. Хотелось писать, выслушивать фантазии Димона, спорить с Костей, перешучиваться с Альбертом, и ругаться с Батей. Если во взглядах на жизнь мы с ним сходились, то в творчестве мы были непримиримыми оппонентами.
   – Ну и когда решили собраться? – спросил я.
   – В следующий понедельник.
   – В понедельник не могу, – я в уме подсчитал свои смены, – давайте в среду.
   – Договорились. В среду к семи.

   База за время нашего отсутствия изрядно обветшала. Ткань, которой были обтянуты стены, истрепалась и засалилась, плакаты держались на честном слове, картонные контейнеры из-под яиц местами отклеились и обречённо свисали с потолка. Я с грустью смотрел на выцветший панковский знак, который несколько лет назад собственноручно нарисовал. Время выбило из состава группы барабанщика Олежку Цитовича. Река творчества, не подпитываемая финансовыми ручейками, неминуемо пересыхает. А на голом альтруизме долго не продержишься. Репетировать без барабанщика было можно, а вот выступать никак нельзя. Опять нам кого-то не хватало.

МАКС

   Макс Сорокин появился неожиданно. Через третьих лиц узнав, что группе «Тяжёлое время» требуется барабанщик, он в ближайшую же репетицию нарисовался у дверей школы. Но музыкантов не обрадовало его появление, и распростёртых объятий не последовало. Макс был на пару-тройку лет моложе Альберта, и опыта игры на барабанах у него не было. Группе нужен был кто-то посолидней, поэтому Макса вежливо отшили, типа мы вам позвоним. Я при этом не присутствовал, и с Максом познакомился немного позже. Мы с Акимовым стояли на остановке и уже собирались залезть в маршрутку, когда перед нами возник небольшого роста, очень широкоплечий, молодой и светловолосый парень.
   – Привет! – сказал он бодро.
   – Привет. – без особой охоты ответил Акимов, провожая взглядом ушедший транспорт.
   – Я насчёт репетиции хотел узнать, – продолжил Макс, – когда можно прийти?
   Акимов начал что-то туманно объяснять и изобретательно выкручиваться. Паренёк внимательно выслушал его и, попрощавшись, ушёл.
   – Это кто? – спросил я Димона.
   – Максим. В группу к нам хочет на барабаны.
   – Ну, нам же нужен барабанщик? В чём проблема?
   – Да он играть не умеет, – в сердцах сплюнул Акимов.
   Макс, конечно же, понял, что его решили «пустить по бороде», но желание играть было гораздо сильнее каких-либо приличий и церемоний. Он где-то добыл ключ от нашего репетиционного туалета, подозреваю, что у самого Леонидыча, и когда мы пришли на очередную муз сходку, то были приятно удивлены. В помещении был наведён идеальный порядок, мало того, Макс собственноручно сколотил деревянный помост и поставил на него нашу раздолбанную ударную установку. Он рассчитал всё правильно. Ну как можно выгнать человека, который проделал такую грязную и чёрную работу? В знак благодарности его, как минимум, надо было попробовать, и Макс был усажен за барабаны. На поверку, конечно же, выяснилось, что играть он не умеет, но Макс был упорным пацаном, и не прошло и года, как он достиг такого уровня, что все только ахнули.

АРТ-ПЛАТФОРМА

   Весь год, навёрстывая упущенное, мы усиленно репетировали и выступали на разных площадках. Ни от чего не отказывались, будь то улица, будь то захолустный ДК, будь то окраинный кинотеатр. Выступлений было много и если бы нам за них платили, то мы, наверное, озолотились бы. Но всё было безвозмездно, то есть даром. Весной 2001 года нас пригласили в Магнитогорск на фестиваль Арт-платформа. Фестиваль был довольно большой и солидный, на него приглашались группы со всех уголков нашей обмельчавшей и чуть не пропитой Родины. Сама же Родина к 2001 году напоминала мне только-только вышедшую из запоя бабу, с неловким макияжем, с всё ещё трясущимися руками и беспокойным сном. Ну да ладно, разговор не о России тех лет, а о фестивале. До Магнитки мы доехали мгновенно, потому что пить я начал задолго до посадки в поезд. В вагоне я, конечно же, добавил, уснул, а когда проснулся, то был уже в пункте назначения. Вот такая вот машина времени, работающая на водке. По иронии судьбы поселили нас в милицейском общежитии, и мне, человеку с богатым полукриминальным опытом, было реально не по себе. Бродя по безликим, казённым коридорам я ёжился, ожидая услышать штампованную ментовскую фразу: «молодой человек, а можно вас на минуточку». После такого вежливого обращения я обычно оказывался или в вытрезвителе, или в РОВД, с последующим судом и штрафом.
   Фестиваль начался на следующий день после нашего приезда. Выступали мы в номинации «Рок-мастер», в которой были собраны группы с большим опытом и музыкальным багажом.
   Что же, наверное мы заслужили право там быть. Я сидел в зрительном зале, потягивал из бутылки и смотрел на действо.
   – Рок-группа «Тяжёлое время», город Уфа, – объявил ведущий.
   Я торопливо выпил и сфокусировал зрение. Музыканты во главе с Димоном вышли на сцену, быстро подключились, подергали, будто проверяя на прочность струны и тут же облажались. Макс то ли от волнения, то ли ещё по какой-то причине начал барабанить что-то невразумительное и не из той оперы, чем вызвал недоумённые взгляды музыкантов. Но испуганно спохватившись быстро исправил свою ошибку и вернулся в накатанную многодневными репетициями музыкальную колею. Акимов в белых джинсах, чёрной кожаной жилетке на голое тело и с повязкой на голове, был похож на Алладина из американского мультсериала. Он легко и грациозно двигался по сцене.
   Навалились на правый борт.
   И пошли на абордаж.
   Перепили, – нам не страшен чёрт.
   Сатана не страшен аж!

   Рычал в микрофон Акимов, вызывая одобрительный свист магнитогорских зрителей. В песне «Вечерний блюз» он легко забросил Альберта себе на плечи, зал восхищённо охнул и Альберт запилил финальный сольник. Я выпил победные сто грамм и продолжил просмотр. На сцене бесновался «Слепой вандал» – группа из Архангельска. Вандалов было трое: басист, барабанщик и гитарист. Отличные технари, они не пели песен, они играли голые рок-композиции. Вся группа работала на одного гитариста-Александра Фирсова, и он оправдывал ожидания публики. Было круто, но мне больше понравилась команда из Златоуста – «Папа Джек». Они играли классический блюз и рок-н-ролл с остроумными и симпатичными текстами. Это был реальный русский рок и мне он нравился.
   Музыканты из «Тяжёлого времени» начали по очереди появляться в зрительном зале. Их узнавали и приветствовали. К Альберту подскочили две молодые девчонки, что-то затараторили и увели его в конец зала. Я обернулся. Альберт сидел между двух фанаток и угощался их пивом, он всегда был халявщиком.
   – Как было? – спросил меня Батя.
   – Нормально было.
   – А звук как?
   – Хороший звук, – я поправил бутылку притаившуюся во внутреннем кармане куртки, – если бы Макс не облажался в начале… а так нормально всё.
   Появился Костя. Он уже несколько лет был в завязке и, как мне показалось, чувствовал себя немного неуютно среди выпивших и весёлых зрителей.
   – А Альберт где? – спросил Костя.
   – Назад посмотри, – посоветовал я.
   Костя обернулся.
   – А не жирно ему одному двух девчонок? – возмутился он, – пойду попытаю счастья.
   – Ну, пойди, попытай.
   Костя вернулся через полчаса.
   – Обломался? – спросил я его.
   – Прикинь! – удивлённо зачастил Костя, – говорит, что она лесбиянка. Гонит наверное.
   – Может гонит, а может и нет, сейчас всё может быть. Долбанная толерантность!
   Первый день фестиваля заканчивался. Ко мне подошёл Альберт.
   – Димон, девчонки пригласили меня по городу погулять, – закричал он мне в ухо, – пошли с нами.
   – Тебя же пригласили, не меня, я там с какого боку?
   Альберт обернулся и помахал рукой поджидающим его девицам.
   – Я, если честно, боюсь один в чужом городе. Пошли, чего ты будешь в общаге киснуть.
   – Ну, пошли, раз боишься. Эх, ты. Сирота.
   Весенний Магнитогорск показался мне просторным, пыльным городом без газонов и деревьев.

   Магнитка-пыль. Магнитка-ширь.
   Понятно всё как дважды два.
   И ты здесь пальцы не топырь.
   У них, братан, своя братва.

   Написал я после поездки.

   До темноты мы шатались по городу, пили пиво, я не успевал его покупать, о чём-то болтали. Альбертовскую новоиспечённую подружку звали Оксана, вторую, хоть убей, не помню. В какой-то момент мы подошли к серому пятиэтажному дому, и Альберт с Оксаной скрылись в одном из подъездов. Мы остались вдвоём. Моя спутница, имя которой не помню, похоже, действительно, была лесбиянкой. Она злилась, нервничала, несколько раз подходила к дверям подъезда. Налицо были все признаки ревности.
   – А ты на каком инструменте играешь? – чтобы скрыть неловкость спросила она.
   – Ни на каком, – соврал я, – я не музыкант, я телохранитель.
   Правды говорить мне не хотелось. Была бы она традиционной ориентации, я бы, конечно, наплёл ей, что я крутой поэт, прочитал пару стишков и, скорее всего, уединился бы с ней в соседнем подъезде, а так, не стоило и распинаться.
   – Телохранитель? Серьёзно? – изумилась девушка, – я думала телохранители немного побольше в размерах.
   – Вот такой вот я мелковатый телохранитель.
   Наконец-то появились Альберт с Оксаной, разгорячённые, с раскрасневшимися лицами. Похоже, у них всё получилось.
   – Вы чего так долго? – зло спросила та, имя которой не помню.
   – Успокойся! – резко осадила её Оксана.
   Мы проводили девчонок до дома, и остались одни в чужом ночном городе.
   – В общагу поедем? – спросил меня Альберт.
   – А куда ещё? Или у тебя другие планы?
   – Да нет.
   – Тогда давай тачку тормозить.
   Мы подошли к краю дороги и стали всматриваться в темноту. Вскоре увидели два жёлтых автомобильных глаза. Мы замахали руками.
   – Вот так вот опасно тачку тормозить, – учил я Альберта, – ничего не видно, я так несколько раз на ментов нарывался. Да твою ж мать! Я накаркал. Перед нами остановился милицейский Уазик. Я похлопал себя по карманам проверяя наличие документов. Паспорт был с собой. Слава Богу! Из машины вылезли лейтенант с сержантом, третий, я не разобрал его звания, остался за рулём.
   – Лейтенант такой-то, – козырнул милиционер, – документы предъявляем.
   Я протянул паспорт, у Альберта ничего с собой не было.
   – Почему в таком виде? – спросил лейтенант сверяя идентичность моего пьяного лица с фото на документе.
   На паспортной фотографии я, кстати, был примерно в таком же состоянии, что и сейчас, поэтому всё совпало.
   – В каком виде? – наигранно наивно спросил я.
   – В нетрезвом. И несовершеннолетний в таком же, – лейтенант кивнул в сторону Альберта.
   – Я совершеннолетний! – обиженно крикнул Альберт, – мы музыканты, к вам на фестиваль приехали, в милицейском общежитии остановились.
   – В нашем милицейском? – лейтенант назвал улицу.
   – Да, там.
   Милиционер полистал мой паспорт.
   – Так вы из Уфы что-ли?
   – Из Уфы, – подтвердили мы.
   Некоторое время лейтенант раздумывал, потом вернул паспорт.
   – Аккуратней будьте.
   – Товарищ лейтенант, а может вы нас подвезёте? А то мы город плохо знаем, – совсем обнаглел я, – мы заплатим.
   Лейтенант ещё раз внимательно нас осмотрел.
   – Ладно садитесь, – разрешил он, – а то потом сочините песню, что в Магнитке одни уроды живут.
   Уазик юрко петлял по улицам и переулкам.
   – Шевчука знаете? – спросил лейтенант.
   – В одной школе учились, – вдохновенно соврал я, – а он, – я показал пальцем на Альберта, – с Земфирой в одном классе.

   Я проснулся и открыл глаза. Утро было серым и бездушным, как и комната, в которой мы ютились. Я мысленно перебрал события вчерашнего дня. Фестиваль, Альберт, девки, одна из которых лесбиянка, ночная прогулка по городу, менты. Вроде всё нормально, значит морального похмелья не будет, только физическое, но это легко поправимо, были бы деньги. Я встал, напился воды из-под крана, умылся и начал рыться в своём портмоне. А вот денег было катастрофически мало. Я снова работал на заводе, а завод – это не приёмный пункт стеклопосуды. Фиксированная зарплата и бесконечные долги. Я оделся и вышел на улицу. Немного побродив, нашёл то, что искал. Продовольственный магазин, у дверей которого суетилась кучка молодых пацанов.
   – Здорово, парни, – обратился я к ним.
   – Привет, – хмуро ответили парни. – Чё хотел?
   – Не подскажете, какую водку взять, чтобы не травануться.
   Пацаны посмотрели друг на друга, потом снова на меня.
   – Нашу не бери. Уфимская хорошая.
   – От души, парни, – с гордостью за родную столицу я вошёл в магазин.
   Первая проблема была решена, осталась вторая – магнитики с местной символикой. Обещал двум знакомым девчонкам. Ну, как знакомым… С покупкой сувениров пришлось повозиться, но и их я всё же нашёл в киоске то ли Союзпечать, то ли Роспечать. За этим же киоском я распечатал бутылку и поправил здоровье. Подойдя к ментовской общаге я увидел своих музыкантов.
   – Ты где ходишь? – крикнул мне Макс издали, – пошли результаты феста узнаем.
   ДК, где проходил фестиваль, находился недалеко от общежития, поэтому минут через пять мы были на месте. Результаты нас удивили и обрадовали. В номинации Рок-мастер Гран-при взял «Слепой вандал», первое место – «Папа Джек», а вот второе место мы – «Тяжёлое время». Макс издал радостный вопль и рассмеялся.
   – Прикинь, мы второе место взяли!
   – Круто!
   – Смотри, а в Рок-дебюте «Люмены» на первом!
   – «Люмены»? А кто это?
   Это сейчас группа «Люмен» в российской рок-музыке занимает ту нишу, которую занимает, а в 2001 году – это были никому не известные молодые пацаны, играющие пост-панк – заводную музыку с неплохими текстами. Вроде ничего сверхъестественного, но была у них одна песня, которая ярко выделялась на фоне остальных. Называлась она «Сид и Нэнси». Это был стопроцентный хит, и с ним они могли далеко пойти. Так и вышло. Сразу же после фестиваля «Люменом» заинтересовались серьёзные люди и группа ушла в профессионалы. Года через два, в Уфе, в каком-то ангаре проходил не то небольшой фестиваль, не то большая рок-солянка. Не помню играло «Тяжёлое время» или нет, но я там был. Выйдя на улицу покурить, я увидел Дэна – барабанщика «Люменов». Подошёл, поздоровался, он помнил меня по Магнитке, разговорились.
   – Стадионов мы конечно не собираем, – рассказывал Дэн, – а вот клубы на наших выступлениях переполнены.
   – А по деньгам как? – поинтересовался я, – если не секрет, конечно.
   – Мы сейчас дорогие стали, – спокойно, без всяких понтов, ответил Дэн, – две тысячи долларов за выступление.
   Узнав результаты фестиваля, мы зашли в зал, там проходила пресс-конференция. Устроители подводили итоги и сетовали на провал Магнитогорских групп. Ни одна местная команда не заняла призового места. Там же мы узнали о гала-концерте с участием групп призёров.
   Если на первом выступлении «Тяжёлое время» облажалось в самом начале, то на втором оно накосячило в конце. В «Вечернем блюзе» Димон как обычно забросил Альберта себе на плечи, и тот начал было свой сольник, но тут произошло неожиданное. Акимов случайно наступил на шнур и выдернул его из Альбертовской гитары, так что доигрывали уже без соло. Я видел, как Альберт дико разозлился и, обидевшись, убежал за кулисы. Ну что ж, фестиваль мы закончили, я поднялся со своего кресла и вышел в вестибюль.
   Через какое-то время туда же выскочил Альберт. За ним с перекошенным от злости лицом поспешал Макс.
   – Ты чего убежал? – накинулся он на Альберта.
   Альберт упёрто молчал и укладывал гитару в чехол.
   – Прикинь, – обратился Макс ко мне, – ему «Люмены» шнур давали, мы могли ещё одну песню сыграть, а этот придурок свалил.
   – Сам придурок, – огрызнулся Альберт.
   – Чего-о-о?
   – Хорош, хорош, – я встал между ними, – драку тут ещё устройте.
   Альберта увела вовремя появившаяся вчерашняя Оксана, а я с Максом и остальными отправился в общежитие.
   Я лежал укрывшись с головой солдатским одеялом и пытался уснуть. Макс с Димоном пили пиво, Батя с Костей на повышенных тонах спорили.
   – Ты так никогда не сыграешь! – кричал Батя.
   – С хера ли я так никогда не сыграю? – вопрошал Костя.
   Я вылез из-под одеяла и посмотрел на спорщиков. Они были похожи на двух лохматых гладиаторов, готовящихся вцепиться друг в друга.
   – Громко орём? – участливо спросил меня Костя, – иди в другую комнату, ложись на мою кровать, а то тут не уснёшь.
   Я махнул рукой и вышел в прихожую. Из внутреннего кармана куртки достал початую чекушку. Граммов сто пятьдесят там было. В несколько глотков выпив содержимое, я снова залез под одеяло, и очень скоро был в стране Морфея.
   Проснулся я под утро от какой-то возни. Открыл глаза. Пьяный Альберт сидел на кровати и пытался раздеться.
   – Вернулся? – зевая и потягиваясь спросил я.
   – Я по рок-н-рольному живу, – невпопад ответил Альберт.
   – По алкогольному ты живёшь, – я перевернулся на другой бок, – так же как и я впрочем. И это печально.
   Под Альбертовский пьяный смех я снова уснул.
   Этим вечером мы уезжали. В одном вагоне с нами оказались «Слепые вандалы». Они начинали своё долгое, с двумя пересадками, возвращение в Архангельск. Вообще, в Магнитку их привёз Александр Мезенцев – человек взрослый, серьёзный, гуру Архангельского рок-движения и устроитель фестиваля «Беломор-Буги». Мы полностью оккупировали один из плацкартных отсеков. Откуда-то появилась водка, закуска, и началось вагонное застолье с разговорами до утра. Если честно я был сильно вымотан всеми этими приключениями, поэтому выпив снотворную дозу спиртного, забрался на верхнюю полку, спать.
   – Вы молодцы, – слышал я голос Мезенцева сквозь надвигающийся сон, – Во-первых, выступаете в сценических костюмах. Это хорошо. А то многие в чём по улице ходят, в том и на сцену лезут. Во-вторых, на самой сцене не стоите столбами, шоу пытаетесь делать.
   Отвечал в основном Димон, он умел «присесть на уши», поэтому всегда казался самым умным.
   – Не нравится мне этот проводник, – долетел до меня голос гитариста Фирсова, – давайте его нахлобучим.
   «Ого! Наш человек!» – одобрительно подумал я.
   – Осенью я вас жду на «Беломор-Буги», – размытые сном слова Мезенцева еле доходили до моего сознания. – Позже пришлю официальное приглашение, так что приезжайте.
   – Обязательно приедем.
   – Ну давайте же отпиздим проводника! – взывал Фирсов.
   Я наконец-то уснул. Мне снились пчёлы, играющие на барабанах.

БЕЛОМОР-БУГИ. путь туда

   Александр Мезенцев сдержал своё слово и официальное приглашение на фестиваль Беломор-Буги мы получили. А вот распри и дрязги у нас начались задолго до отъезда.
   – На фестиваль я не поеду, – заявил Альберт на одной из репетиций.
   – Почему это ты не поедешь? – мы были неприятно удивлены этим заявлением.
   – У меня денег нет.
   – Найди, – посоветовал ему Батя.
   – Где я тебе их найду? – заныл Альберт.
   – Ты не мне, ты себе найди. У меня, в отличие от тебя, деньги на поездку есть.
   – Погодите, погодите, – вступил в разговор Димон, – ты же понимаешь, Альберт, что без тебя не тот эффект будет.
   – Понимаю конечно.
   – Ну, раз понимаешь, значит придумать что-то нужно.
   – Что я тебе придумаю? – снова запричитал Альберт, начиная сказку про белого бычка.
   В тот вечер, позабыв про репетицию, мы долго спорили и решали, как быть. В конце концов я и Димон взяли на себя Альбертовский проезд и проживание. Дураки! Альберт пришел в нашу группу школьником-малолеткой, поэтому за аренду помещения он не платил, и ни на какие поездки не скидывался. Но время шло, малолеткой Альберт давно уже не был, но он по прежнему удивлялся когда речь заходила про его вклад в общую копилку. Много лет спустя, из очень достоверного источника я узнал, что деньги на все поездки у него были. Просто он не брал их с собой, а сам, занимаясь шантажом, вынуждал нас платить за него. Не можете без меня? Тогда башляйте. Вот такое вот рок-н-рольное братство, мать его! Ну, да ладно, дело прошлое, хотя осадок остался.
   В день отъезда все собрались на вокзале, все, кроме Димона.
   – Акимов как всегда в своём репертуаре! – возмущался Батя. – Скот!
   – Бля! Пацаны! – испуганно вскрикнул Альберт, – я шнур от гитары дома забыл!
   – Да ты дебил что-ли? – заорал Батя так, что милицейский патруль замедлил шаги и начал внимательно вглядываться в наши лица. Хорошо, что мы все были трезвые.
   – Деньги есть на тачку? – спросил я Альберта.
   – Есть.
   – Давай гони домой за шнуром, время ещё терпит.
   – Димон, езжай с ним, – попросил меня Батя, – не хватало ещё чтобы и этот пропал.
   Вернулись мы минут через сорок, перед самым отправлением. Акимов так и не появился. Попахивало катастрофой, но была ещё надежда, что он сядет на следующей станции, в Дёме. Сотовых телефонов у нас по прежнему не было. У Акимова имелся какой-то транковый аппарат, но позвонить он, естественно, никому не мог, за неимением других абонентов.
   Мы залезли в вагон, уселись на свои места и стали хмуро смотреть в окна, ожидая отправления. «Доедем до Москвы, и если Димон не появится, вернёмся обратно.» – думал я, вглядываясь в серое неприветливое утро.
   Но Димон появился. На следующей станции, он бодро и, как ни в чём не бывало, влетел в вагон.
   – Привет!
   – Ну, ты чего Димон? – вместо приветствия спросил я.
   – Чего?
   – Мы тебя вообще-то на вокзале ждали.
   – А смысл мне туда ехать, если я в Дёме могу сесть.
   – А предупредить нельзя было? А если бы мы плюнули на всё и по домам разъехались?
   – Ну, не разъехались же!
   – Да что ты с ним разговариваешь! – влез в наш диалог Батя, – это же дебил!
   К Батиным оскорблениям все давно привыкли, поэтому Акимов просто махнул рукой и начал располагаться на своём месте.
   Состав с лязгом дёрнулся и, медленно набирая скорость, начал движение. Несколько тысяч километров на север, на родину Михайлы Ломоносова. Хорошо, что не пешком и не с рыбным обозом. Я, Димон и Альберт оказались в одном плацкарте. Мы сидели, перебрасываясь короткими фразами и внимательно присматривались к соседу, мужику лет сорока пяти. Он в свою очередь выжидающе поглядывал на нас. За окном привокзальная промзона сменилась на окраинный пейзаж. Стало совсем скучно. Нас так и подмывало налить и выпить. Первым не выдержал Димон.
   – Вы не будете против, если мы немного выпьем?
   Мужик облегчённо выдохнул и радостно заулыбался.
   – Ну, слава Богу, а то я думал, что мне трезвенники достались.
   Он торопливо залез во внутренний карман куртки и достал чекушку коньяка. Димон поглядел на меня. Я открыл свою дорожную сумку и достал бутылку водки.
   Дорога до Самары… нет не так. Мы очень удивились когда проводница объявила станцию Самара.
   – Ёк на карёк! Уже Самара? – удивился Димон и посмотрел под вагонный столик. Пустая бутылка из-под коньяка и две из-под водки. Я его понял.
   – Сейчас на перроне возьмём.
   – Я пас, – сказал пьяный в хлам сосед, но выпивохой он оказался опытным и с понятием. Порывшись в карманах, он достал несколько купюр, – возьмите ещё литр, а я всё, спать. Хорошо посидели! Ох, хорошо!
   Мы выскочили на улицу. Вдоль перрона выстроилась шеренга бабок торгующих всякой снедью. А вот водки у них не было. Пиво нескольких сортов было, а чем-то покрепче даже и не пахло.
   – Что делать будем? – спросил я Акимова, – пива возьмём?
   – Градус понижать!? – возмутился Димон. – По времени сколько стоим?
   – Проводница сказала полчаса.
   – Побежали.
   Рискуя опоздать на поезд, мы понеслись разыскивать какой-нибудь привокзальный магазин и нашли его. Но очередь в водочном отделе была такой большой, что у нас опустились руки.
   – Не успеем, – обречённо заключил Димон.
   Я метнулся в начало очереди. На моё счастье, вторым от прилавка стоял пожилой дядька с татуированными пальцами и короткой надписью «Ира» на левом запястье. «Иду резать актив», – вспомнил я расшифровку этого красивого женского имени.
   – Батёк, выручай! – затараторил я, – Мы с поезда. Не хватило. А нам ещё ехать и ехать. Войди в положение, возьми килограмм.
   Дядька коротко взглянул на меня и понимающе улыбнулся, показывая наличие вставных под золото зубов.
   – Должен будешь, – шутливо сказал он, пропуская меня вперёд.
   – На том свете сочтёмся, если на этом не получится, – уверенно отшутился я и встал впереди него.
   – Куда, куда без очереди? – зашумел какой-то мужик из толпы.
   Дядька обернулся, тяжело исподлобья посмотрел на гомонившего. Не сказал ни слова, но тот быстро заткнулся.
   – От души, Батёк!
   С зажатыми в руках бутылками мы рванулись на выход.
   – Удачи. Берегите себя пацаны.
   К поезду мы успели, у нас даже осталось время покурить на перроне.
   – Мальчики, а вы где водку покупали? – спросила нас одна из торговок.
   – В магазин бегали, – быстро затягиваясь ответил я.
   – Зачем? У нас же есть. Спросить только надо было.
   – Иба мурэ! – раздосадовано воскликнул Акимов.

   В Москву мы приехали утром следующего дня. Привокзальная столица встретила нас неприветливо как нежданных, назойливых гостей. Пока мы перебирались с одного вокзала на другой, нас два раза останавливал милицейский патруль. Проверяли документы, содержимое сумок и гитарных кофров. Всё ещё напряжённая обстановка в Чечне, теракты, захваты заложников спокойствия стране не прибавляли. Побирушки-инвалиды-псевдо ветераны всех войн, карманники, цыгане, беспризорники, прямо на ходу нюхающие клей из полиэтиленовых мешков. Было от чего впасть в отчаяние. Мне хотелось побыстрее залезть в поезд и уехать подальше от этого Содома, что мы в течение часа и сделали.
   Хорошая компания подобралась в нашем плацкарте. Я и всё те же Димон с Альбертом, плюс нестарый ещё сосед, по виду вечный командировочный. Слева, на боковых местах, две симпатичные девицы лет двадцати пяти. Класс!
   – Музыканты? – спросил сосед кивая на гитарный чехол Альберта.
   – Музыканты, – ответили мы.
   – Дядя Миша, – представился наш попутчик, по очереди протягивая нам руку, – куда путь держите, музыканты?
   – В Архангельск.
   – В Архангельск? Далеко! – дядя Миша порылся в своей сумке и достал какую-то книжонку в мягком переплёте, раскрыл на титульном листе и подтолкнул её к нам.
   – А автограф дать?
   Отступать было некуда, и мы по очереди нацарапали свои фамилии. Девицы с боковых мест начали с интересом поглядывать на нас. Под стальной стук колёс завязался какой-то разговор. Особенно дяде Мише глянулся Альберт. Со стороны они были похожи на Верещагина с Петрухой, и я всё ждал, когда дядя Миша, обратясь ко мне или Димону, скажет: нравится мне твой Петруха! В какой-то момент они вышли в тамбур, вроде как покурить и исчезли. Вернулись часа через три, пьяные в дым. В руках Альберт держал бутылку вина и бутылку водки. Оказалось, что они зависали в вагоне-ресторане.
   – Пацаны, это вам от дяди Миши, – сказал Альберт и, забравшись на верхнюю полку, мгновенно уснул.
   Дядя Миша последовал его примеру. Мы с Димоном огляделись по сторонам. Костя с Максом не пили, Батя, насколько я помню, вообще ехал в другом вагоне, оставались только девицы с боку.
   – Девчонки! – обратился к ним Акимов, – как насчёт вина?
   Для приличия поломавшись, девчонки согласились составить нам компанию. Прошел час, второй, третий, за окном вагона стемнело, наступил вечер. Мы неплохо проводили время в компании симпатичных попутчиц.
   – У нас все песни про любовь, – авторитетно вещал Димон, – и вообще все песни в мире, все они про любовь.
   – А песни, например, о войне? – наивно вопрошала одна из девиц, – они тоже про любовь?
   Но Димона, особенно пьяного, и покаверзнее вопросы никогда не ставили в тупик.
   – Песни о войне это песни про любовь к миру и жизни.
   «Ловко выкрутился»! – восхитился я.
   Девчонки влюблённо таращили глаза. Димон решил их добить и начал читать стихотворение. Стихотворение было моё, и единственное моё, которое он знал наизусть.

   Шли куда-то часы.
   По холодной стене.
   И от звёздной росы.
   Было тесно в окне.

   С крыши слёзы текли.
   По ушедшим вдруг дням.
   Мысли в косы сплелись.
   В голове у меня.

   И лежал я без сна.
   Ощущая свой груз.
   В подворотне весна.
   Пела мартовский блюз.

   Восторгу девчонок не было предела.
   – Димкины стихи, – Акимов обнял меня за плечи, – он у нас поэт.
   – Твои стихи? – удивились девчонки.
   – Мои. – Наигранно потупив взор ответствовал я.
   – А ещё можно?
   – Да можно, почему нет?
   Я открыл было рот, но одна из девчонок меня перебила.
   – У меня видеокамера есть, хочу записать, – она достала из сумки довольно приличный аппарат, – если можно конечно.
   – Да можно, почему нет? – повторился я.

   Он спал, укрывшись с головой.
   Отгородившись от всего.
   Непроницаемой стеной.
   И не тревожили его.
   Ни бег минут, ни шаг часов.
   Ни проза повседневных слов.
   Вдруг в дверь звонок.
   По телу ток.
   Забилось сердце учащённо.
   И прокряхтевши обречённо.
   Не глядя в мутный глаз-глазок.
   Он отворил тугую дверь.
   Сквозняк ворвался словно зверь.
   И душу холодом обдал.
   Пока он взглядом вопрошал.
   Девчонку лет семнадцати.
   – Привет! Мне можно к вам войти?
   – Привет, – ответствовал он хмуро.
   Вы верно за макулатурой?
   К её щекам прилила кровь.
   – Я к вам. Меня зовут Любовь.
   И чуть смущённая улыбка.
   – Я к вам, здесь, право, нет ошибки.
   – Послушай, девочка моя.
   Не тот, кто тебе нужен я.
   С тобой шутить желанья нет.
   Пока. Родителям привет.
   И удивлённые глаза.
   Захлопнул дверью, и назад.
   В остывшую уже постель.
   И вскоре в снах забылся вновь.
   На улице мела метель.
   В подъезде плакала Любовь.

   Если бы не ночь, и если бы в вагоне не спали пассажиры, девчонки, наверное, зааплодировали бы. Я не называю имён наших попутчиц не потому, что шифруюсь или что-то скрываю, а потому, что реально не помню, как их звали. Так что без обид, девчонки.
   Всё было хорошо до тех пор, пока не проснулся Альберт. Сон не пошёл ему на пользу, и он был всё ещё пьян. Альберт взял с места в карьер. Начал вклиниваться в разговор, перебивать всех, пытался рассказать какой-то анекдот. Акимов один раз его одёрнул, второй раз сделал ему замечание, до третьего раза не дошло.
   – Что ты меня всё время затыкаешь? – закричал Альберт.
   – Успокойся! – попытался урезонить его Димон.
   – Ты меня успокоить хочешь? – продолжал орать Альберт, будя пассажиров вагона.
   – Девчонки! – обратился Акимов к нашим попутчицам и собутыльницам, – на сегодня, похоже, всё.
   Мы вывели Альберта в тамбур, но чем больше Димон его успокаивал, тем сильнее тот распалялся. В конце концов всё это мне надоело.
   – Слышь ты, – угрожающе заговорил я, – мы тебя везём на свои деньги не для того, чтобы ты нам истерики устраивал, понял? И если ты не хочешь, чтобы по возвращению в Уфу я поставил тебя на бабки, то лучше заткнись, сука!
   – Меня на бабки? – неподдельно удивился Альберт.
   – Тебя на бабки, – подтвердил я.
   – Рискни!
   Я схватил Альберта за грудки и с силой толкнул. Он ударился об стену и упал, но тут же вскочил и кинулся на меня. Хорошо, что Димон перехватил его, иначе я размазал бы этого гитариста по тамбуру. Как-то сразу навалилась усталость и апатия. Я добрёл до своего плацкарта, залез на верхнюю полку и попытался уснуть. Сквозь сон я слышал, как Альберт забрал свою сумку и подался из вагона, собираясь выйти на ближайшей станции. Мне было плевать.

БЕЛОМОР-БУГИ. АРХАНГЕЛЬСК

   Наступило утро. Вставать не хотелось, хотелось сдохнуть. Впереди замаячил Архангельск. Альберт сидел на своём месте. Он как ни в чём не бывало поздоровался со мной и поинтересовался:
   – Димон, мы с тобой вчера чуть не подрались что-ли?
   – Было дело, – неохотно ответил я.
   – Значит не приснилось, – Альберт болезненно поморщился, – Макс говорит, что я сойти хотел?
   – И это было.
   Альберт рассмеялся.
   – Вот я дурак. Совсем крышу снесло. Как бы, интересно я до Уфы добрался?
   Был у Альберта помимо музыкального, ещё один талант. Любой свой косяк он умело превращал в шутку, в прикол. Причём, прикалывался над собой, беспощадно себя высмеивая. Это как-то располагало, притягивало и его проступки сами по себе прощались. Простилось и в этот раз. Решили позавтракать. Макс пошёл в соседний вагон за Батей и по дороге зачем-то рассказал про ночную Альбертовскую выходку, так что завтрака у нас не получилось. Батя наорал на Акимова, потом на меня и со словами «спасибо, накормили», ушёл в свой вагон.
   – Ну и группа у меня, – с горечью сказал Димон когда мы вышли в тамбур перекурить, – два неврастеника и стукач.
   Я рассмеялся. Акимов мог время от времени выдавать этакие словесные шедевры. «Да меня волосатого братва больше уважает, чем тебя стриженного» – как-то в девяностых заявил Димон одному барыге, который решил предъявить ему за длинные волосы.
   Наконец-то добрались до Архангельска. Вышли из вагона и опешили. На перроне нас встречала толпа с букетами цветов. «Ничего себе! Вот она – слава!» – подумал я и чуть не прослезился. Но радость моя была преждевременной. Какая-то женщина подбежала к встречающим и крикнула.
   – Он не здесь. Он в соседнем вагоне!
   Толпа схлынула и мы увидели одиноко стоящего Мезенцева без цветов, но с улыбкой на лице. А из соседнего вагона выходил Михаил Круг собственной персоной. Поселили нас в общежитии от училища искусств.
   – Играете завтра, а сегодня можете в Северодвинск съездить, на Белое море посмотреть, – Мезенцев назвал номер автобуса, на котором можно было добраться до места, – а завтра придет Вадим и покажет вам город. Вадима помните?
   – Помним. Басист из «Вандалов».
   – Ну, вот и хорошо.
   Мы бродили по берегу и любовались морем, хотя любоваться, если честно, было нечем. Осеннее, холодное и неприветливое, такое море восхищения не вызывало. Было пасмурно и ветрено, холод неприятно бодрил и заставлял проворнее шевелить конечностями. Единственным развлечением стали морские звёзды, выброшенные волнами на берег. Парни по незнанию набрали их в качестве сувениров. Я был с похмелья, и плевать хотел на звёзды и, как оказалось, правильно сделал. Через сутки эти сувениры запахли и стали разлагаться. Вдоволь налюбовавшись Белым морем и продрогнув как дворняжки, мы добрались до общежития. Не успели расположиться, как в комнату ворвался шумный гость.
   – А я всё думаю, приехали наши земляки или нет? – с порога закричал он, – привет!
   Это был Юра Абдуллин, лидер группы «Папа Джек». Их так же как и нас, ещё в Магнитке Мезенцев пригласил на фестиваль.
   – О! Здорово! – радостно-удивлённо приветствовали мы Юру, – когда приехали?
   – Да пару часов назад.
   Разговорились. За окном окончательно стемнело.
   – Ладно, поздно уже, – Юра поднялся со стула, – спать пора. Увидимся на фестивале.
   – Давай до завтра.
   Утром пришёл Вадим. Очень высокий, светло-длинноволосый, в широком бесформенном плаще, он на самом деле был похож на варвара-вандала, чьи соплеменники разрушили Римскую империю. Несколько часов мы бродили по городу. Вадим показывал нам достопримечательности. Архангельск был провинциальным, северным городом, спокойным и неторопливым. В таком городе хорошо доживать жизнь, пописывая мемуары. Мне запомнились деревянные мостовые, танк, отбитый красноармейцами у Антанты и превращённый в памятник, и Северная Двина.

   Ах, утону я в Северной Двине.
   Или погибну как-нибудь иначе.
   Страна не пожалеет обо мне.
   Но обо мне товарищи заплачут.

   Вспомнилось мне тогда. А кто, кстати, написал эти стихи? Не помню. Сейчас погуглю. Погуглил. Геннадий Шпаликов. Хоть какая-то польза от этого бесовского изобретения, под названием интернет. Я вообще считаю, что все эти ноутбуки, смартфоны, планшеты – все они от лукавого, и когда-нибудь эти гаджеты сыграют с человечеством злую шутку. Не говорите потом, что я вас не предупреждал. Но вернёмся к Геннадию Шпаликову. Отличные стихи, только у него не про Северную Двину, а про Западную. Почитайте на досуге. Хотя зачем ждать досуга, читайте сейчас.

   Ах, утону я в Западной Двине.
   Или погибну как-нибудь иначе, —
   Страна не пожалеет обо мне,
   Но обо мне товарищи заплачут.
   Они меня на кладбище снесут.
   Простят долги и старые обиды.
   Я отменяю воинский салют.
   Не надо мне гражданской панихиды.

   Не будет утром траурных газет,
   Подписчики по мне не зарыдают.
   Прости-прощай, центральный комитет,
   Ах, гимна надо мною не сыграют.
   Я никогда не ездил на слоне,
   Имел в любви сплошные неудачи.
   Страна не зарыдает обо мне.
   Но обо мне товарищи заплачут.

   Что ещё? Самый большой в мире орган, я имею в виду музыкальный инструмент, находится в Архангельске. Мы видели его своими собственными глазами и даже сфотографировались рядом с ним. Вот откуда он там взялся? Тоже у Антанты отбили?
   Фестиваль Беломор-Буги поразил меня своей широтой и размахом. Два десятка команд в течение двух дней рвали на сцене свои рок-н-рольные глотки и души. Многим исполнителям после выступления впору было сшивать голосовые связки и ставить заплаты в район сердца. После каждого фестивального дня, в свет выходила одноимённая газета с широким обзором выступивших команд, статьями и рецензиями. Помимо местной прессы была и столичная. Та самая Екатерина Борисова из журнала Fuzz, о которой я упоминал ранее. В общем всё было на уровне.

     Эй, боцман!
     Ты сошёл с ума.
     Эй, боцман!
     На душе зима.
     Эй, боцман!
     Петли да тюрьма.
     Эй, боцман!!!

   Хрипел Акимов в микрофон и рвал на груди воображаемую тельняшку. Зал в ответ рокотал на манер беломорского шторма. Я видел, как один здоровенный парень в камуфлированных штанах реально порвал на себе тельник и размахивая полосатыми обрывками, забрался на сцену. Охрана сработала чётко. Сильный и резкий толчок в грудь и парень полетел вниз, прямо на танцующую хрупкую девушку. Она просто исчезла под его большим мускулистым телом. Но её ангелы-хранители, видно, внимательно следили за ней сверху. Очень скоро она поднялась на ноги и как ни в чём не бывало продолжила танцевать. В этой ситуации парень, похоже, пострадал больше. Весь оставшийся вечер он просидел на полу, прислонясь голой спиной к сцене. Поверженный и безучастный. В финале, Димон как всегда, прокатил Альберта на себе и группа закончила выступление. «Иси-Диси, Иси-Диси!» -кричала толпа вслед уходящим музыкантам. Я пробрался сквозь густой частокол зрителей и зашел за кулисы. Бейджик участника давал мне такое право.
   У Акимова брали интервью.
   – Как вы пишете песни? – спрашивала молодая симпатичная журналистка, – у вас есть лидер, который приносит готовые композиции или присутствует элемент коллективного творчества?
   – У нас коллективное творчество, – отвечал Димон, – я считаю, что успешная группа – это группа с сильным коллективным началом, иначе зачем вообще собираться вместе?
   «Ну, уж конечно!» – подумал я.
   За почти десять лет работы с «Тяжёлым временем» я лично возненавидел коллективное творчество. Каждый тянет одеяло на себя, а на выходе появляются неуклюжие песни, состоящие из вымученных компромиссов. Только лидерство и творческий диктат!
   – А как вам творчество Александра Фирсова? – продолжала журналистка?
   – Ху из Фирсов? – удивлённо и почему-то на английский манер спросил Димон.
   Тут пришла очередь удивляться журналистке.
   – Ну, как же, Саша Фирсов – гитарист группы «Blind Vandal».
   – А-а-а, Вон вы про кого! – Наконец-то дошло до Акимова, – хороший гитарист, отличный технарь.
   Журналистка облегчённо выдохнула и закончила интервью.
   К нам подошёл длинноволосый татуированный парень. Худой и жилистый.
   – Валера, – представился он, протягивая руку, – группа «Трупный яд».
   Мы назвали свои имена.
   – Круто вы зажгли! – похвалил нас Валера, – зал на ушах стоял.
   – Да вроде неплохо получилось.
   – Вы после фестиваля куда собираетесь?
   – Домой поедем, – ответил за всех Акимов. Он ещё не отошёл от интервью, поэтому был словоохотлив.
   – А то давайте к нам, в Мирный, – предложил Валера, – у нас в городе развлечений никаких, а такую музыку вживую вообще никогда не слышали. Устроим концерт, денег заработаете.
   Предложение было лестным и заманчивым, но ехать с края света ещё дальше не хотелось. Не было уже ни сил, ни финансов, да и дома всех ждала основная работа. Поэтому мы поблагодарили Валеру и тактично съехали с темы. Наступала наша последняя ночь в Архангельске.

БЕЛОМОР-БУГИ. ПУТЬ ОБРАТНО

   Утром пришёл Мезенцев. Мы уже проснулись и встали. Димон сделал шаг навстречу, чтобы поздороваться, но его предательски закачало и повело в сторону.
   – О! Не совсем тверёзый? – Мезенцев рукопожатием выровнял шаткое положение Димона.
   Акимов появился в комнате только в пять часов утра. Он тусовался на общежитской кухне среди фестивальных музыкантов. Димон был в ударе и его несло. Вокалистов он научил петь, гитаристов – играть на гитаре, барабанщиков – барабанить. Когда я уходил спать, он объяснял одной молодой скрипачке – что такое скрипка.
   Мезенцев принёс деньги.
   – Это вам на дорогу, – сказал он, протягивая купюры, – понимаю, что немного, но всё же лучше, чем ничего.
   – Да зачем? Не надо! – мы реально были растроганы. Фестиваль – дело убыточное, и деньги были скорее всего, из его собственного кармана.
   – Надо, надо, – не терпящим возражения голосом сказал Мезенцев, – вам ещё до дома добираться.
   – Спасибо.
   – Вам спасибо, что приехали и сыграли, – он присел на стул, – город то хоть успели посмотреть?
   – Да успели, – ответил Димон, – городок-то у вас маленький.
   – Ну, почему маленький? – мне показалось, что Мезенцев даже обиделся, – для северного провинциального города – триста тысяч населения – это совсем немало.
   Батя уничтожающе посмотрел на Димона.
   – Так вышло, что Екатерина Борисова ночевала у меня, – продолжил Мезенцев, – до утра почти разговаривали. Она очень хвалила вас, так что делайте выводы насчёт дальнейшего творчества. Пошлите в «Fuzz» свои записи, она послушает. В идеале хорошо бы, конечно студийный альбом, но у вас, насколько я знаю, альбома нет?
   Мы опустили головы. Альбома у нас тогда действительно не было, а забегая вперёд скажу, что нет его и по сей день. А группе, на минуточку, почти тридцать лет. «Мистика какая-то» – скажете вы. «Распиздяйство!» – скажу вам я», – и неумение доводить дело до конца». У музыкантов «Тяжёлого времени» было несколько попыток записать альбом, но все они потерпели фиаско. Слава Богу я не имею к этому никакого отношения и душа моя чиста как подвенечное платье невесты.
   Мезенцев поднялся со стула.
   – Ну, ладно, куча дел ещё. А вам счастливого пути. Может увидимся ещё когда-нибудь.
   Мы по очереди обнялись и Мезенцев вышел за дверь.
   – Городишко тебе маленький? – накинулся на Димона Батя, – приехал тут столичный хлыщ!
   Димон хотел что-то ответить, но не успел, в комнату ввалился «Папа Джек» в полном составе.
   – Уезжаете? – спросил Юра.
   – Да вот собираемся.
   – Счастливого пути! Удачно добраться!
   Альберт достал фотоаппарат. Сделали несколько снимков на память, попрощались и вышли на улицу. Пасмурно, сыро и ветрено.
   Акимов нервно ходил по вокзалу и в трубку своего транкового телефона давал указания.
   – Что? На работу не вышли? Почему? Напились? Увольняй всех!
   Телефон в то время был ещё большой редкостью, поэтому народ посматривал на Димона с уважением и страхом, и только мы втихаря посмеивались над грозным Акимовым.
   Утром следующего дня мы прибыли в Москву. Самое печальное было то, что нам предстояло сутки проторчать на вокзале, ожидая поезда на Уфу. Так были куплены билеты. Костя, чтобы скоротать время, решил погулять по Москве. Позвал и нас с Альбертом.
   – Не хочу, нет желания, – отказался я.
   Мне совсем не климатило с небритой похмельной рожей таскаться по Москве и каждому милиционеру показывать документы и билеты на поезд.
   – Да езжай, Димончик, прогуляйся, – начал уговаривать меня Акимов, – когда ещё в Москве будешь? Ты же Красную площадь и Арбат не видел?
   – Не видел, и если честно, не хочу видеть. Хочу спокойно умереть на грязном полу этого вокзала. Это по рок-н-рольному хотя бы. А сына, у кого родится сын, назовите в честь меня – Иваном.
   Я ещё как-то находил силы для шуток. Но меня всё-таки уговорили.
   В паршивом расположении духа я бродил по Красной площади и практически ничего не видел. Рядом со мной похмельно кряхтел Альберт. Одному Косте было всё нипочём. Вот что значит трезвый образ жизни. Прогулка по Арбату прошла значительно веселее, а всё потому, что Костя решил нас подлечить.
   – Что пацаны, совсем плохо? – сердобольно спросил нас Костя, когда мы остановились отдышаться и покурить.
   – Плохо? Да нам, Костя, практически пиздец! – невесело процитировал я один известный анекдот.
   Костя рассмеялся.
   – Сейчас поправим вам здоровье.
   В этой поездке Костя был казначеем. Мы заранее, ещё в Уфе, скинулись на питание и на непредвиденные расходы. Вот из этих денег Костя и выделил нам на чекушку.
   – Сейчас закуску какую-нибудь куплю.
   – Да какая закуска!
   Мы с Альбертом зашли за какой-то киоск, свинтили крышку и по очереди приложились к бутылке.
   – А ты говоришь – закуска, – воспряли мы духом, – ну, чего встал? Пошли Арбат смотреть.
   К вечеру вернулись на вокзал. Надо было ещё как-то пережить ночь, а ночь обещала быть «весёлой». По вокзалу крысиными стайками шныряли малолетние карманники, какой-то цыган бил свою жену, милицейский наряд зевая, прошёл мимо.
   – Да разве так уснёшь? – Акимов поднялся со скрипучего кресла и начал разминать затёкшую поясницу, – может бутылку возьмём? А то невмоготу на всё это смотреть.
   – У тебя деньги есть что-ли? – спросил я.
   – Ну, на бутылку наскребу.
   – Так что-же ты молчишь?
   – Вот говорю.
   Быстро добыли бутылку, Альберт достал чайную чашку, меньше у нас тары не нашлось. Выпили по первой, – отлегло от души, выпили по второй – захорошело. По третьей выпить не успели. Кто-то из нас уронил Альбертовскую чашку и она вдребезги разбилась, ударившись об каменный пол. С Альбертом случилась истерика. Это была четвёртая по счёту истерика за эту поездку. Первая была в поезде, вторая и третья в общежитии, из-за кровати и из-за статьи в газете, которую я написал ещё в Уфе.
   – Зачем ты написал: соло-гитара – Альберт Абдрахманов? – обиженно спросил меня соло-гитарист Альберт Абдрахманов.
   – А как надо было? Ангус Янг?
   Пацаны засмеялись и это ещё больше взбесило Альберта.
   – Надо было написать: Берт.
   – Берт? А кто это?
   И вот наступило время четвёртой истерики. Я даже и не представлял, что можно так убиваться из-за какой-то чашки.
   – Угомонись Альберт, – попытался сгладить я ситуацию, – куплю я тебе новую чашку, еще краше прежней будет.
   – Такую не купишь. Это мамина любимая чашка.
   – А какого чёрта ты берёшь в поездку такие ценные вещи? – начал закипать Акимов, – взял бы гранёный стакан, или ещё лучше – армейскую кружку и не парился бы сейчас. Но Альберт не унимался. На нас уже начали поглядывать другие пассажиры. Но тут сказал своё веское слово Костя. Всю неделю он, как человек здравый и трезвомыслящий, стойко переносил все тяготы и лишения этой поездки, ни с кем не ругался, ни с кем не спорил, но видно и его стальная терпелка не выдержала и сломалась.
   – Заткнись щенок! – угрожающе заговорил Костя, – достал уже всех своими воплями. Рот свой закрой, пока я не прибил тебя!
   – А в ответку не боишься получить? – никак не унимался Альберт.
   – Не боюсь. Я сильнее тебя.
   Позже я узнал причину Альбертовских нервных срывов. Оказалось, что он сидел на героине, и только перед самой поездкой спрыгнул с иглы. Глушил спиртным, но видно не хватало, отсюда и истерики. Кое-как пережили ночь.
   Вагон усыпляюще покачивался на рельсах, колёса выбивали стальную дробь. Молодой официант из вагона-ресторана катил тележку с напитками и закусками. Макс остановил его.
   – А пиво есть у вас?
   – Есть.
   – А светлое или тёмное?
   – И светлое есть и тёмное.
   – А как называется?
   Официант перечислил названия.
   – А сколько стоит?
   Официант назвал цену.
   – Что-нибудь будете брать?
   – Нет.
   – Дебил! – услышал я громкий, возмущённый голос Бати.
   Официант испуганно и быстро покатил тележку дальше. Впереди начала прорисовываться Уфа. Наконец-то!

ОДА СОРОК ЧЕТВЁРТОЙ ШКОЛЕ

   Если австралийская группа AC/DC была востребована, то её уфимская версия в лице «Тяжёлого времени» была никому не нужной командой. В этом я лишний раз убедился после рецензии Екатерины Борисовой. Мы всё-таки нашли какую-то концертную запись и отослали её в «Fuzz» на суд. Рецензия была хвалебной, и за эту запись Борисова поставила нам четвёрку по пятибалльной системе. «И что дальше?» – спросите вы. «Ничего!» – отвечу вам я. Никто не стал рвать нас на части и одолевать заманчивыми предложениями.
   Группа продолжила вариться в собственном соку. Тут ещё и с репетиционной базой у нас начались проблемы. И не зазвездились вроде, но музыканты перестали вдруг платить за аренду помещения. Леонидыч уже не намекал, он впрямую говорил, что пора бы рассчитаться. Ко всему прочему мы отказались выступить на очередном выпускном вечере. Нет, всё-таки зазвездились, дураки.
   – А какую сумму мы должны? – спросил я на одной из репетиций.
   – Почти пять тысяч, – ответил Костя, – четыре восемьсот, если быть точнее.
   Для 2002 года – это была средняя месячная зарплата квалифицированного рабочего. Не так уж и мало, но и не так уж и много для пятерых человек. К слову сказать, я лично за аренду никогда не платил, потому что база как таковая мне была не нужна. Над текстами я всегда работал дома, а на репетиции приходил или по приглашению, или по собственной инициативе.
   – Ну, давайте скинемся по восемьсот рублей и рассчитаемся с Леонидычем, -предложил я, – я даже в долю войду.
   – Скинемся? По восемьсот рублей? – ни с того ни с сего вдруг взбеленился Костя, – а мою жену ты кормить будешь?
   – А причём тут твоя жена? – заорал я в ответ, – это помещение мы с Димоном нашли, если кто забыл, а вы решили его просрать?
   – Мы с Олегом два года за него платили!
   – Вы репетировали – вы и платили. Нас с Димоном тогда здесь не было. Или ты хотел, чтобы мы вам долю ежемесячно засылали?
   – Да ладно, Димон, успокойся, – хватал меня за руку Альберт, – выгонят, другое помещение найдём. Ещё лучше.
   – Ну, уж ты-то найдёшь, конечно! – я выдернул руку и начал доставать сигареты, – ты вообще пришёл на всё готовое. Молчал бы лучше. Вот помяните моё слово, не будет помещения, – не будет и группы!
   Из школы нас, конечно же, вытурили. Группа начала таскаться по чужим базам, выпрашивая время с почасовой оплатой. Выходило гораздо дороже. Нового ничего не делали, мне стало неинтересно, и я всё реже и реже начал приходить на репетиции. А вскоре у меня появилась Натка, и я вообще забыл про рок-н-ролл. Для меня наступило время любовной лирики.

   У Натки приблатнённые повадки.
   И взятки гладки, с этой самой Натки.
   Но несмотря на эти недостатки,
   Я всё-таки люблю её, ребятки.

   ***

   Я без печали не могу.
   Нет, не могу я без печали.
   В февральской спешке, на бегу.
   Нас с ней когда-то обвенчали.

   С тех пор мы – не разлей вода.
   Я душу ей отдал в аренду.
   Что растянулась на года.
   Без отпусков и уикендов.

   Я как к наркотику привык.
   К её присутствию немому.
   И в этот наш немой язык.
   Не вникнуть никому другому.

   Зелёный свет бьёт из-под век.
   Ты упрекаешь меня взглядом.
   Нет, я не чёрный человек.
   Я даже не стоял с ним рядом.

   Меня коришь ты за стихи.
   Что быть могли бы веселее.
   Пропели третьи петухи.
   И стало чуточку светлее.

   Пропели третьи петухи.
   И оскорблённо замолчали.
   Восход. Тетрадный лист. Стихи.
   Уж извини. Не без печали.

   Мы с Римом стояли и молча смотрели на красно-желтую гору, состоящую из битого кирпича и штукатурки. Это всё, что осталось от сорок четвёртой школы.
   – Да-а-а, – печально и удивлённо протянул Рим, – оперативно сработали. Как и не было школы.
   У меня защемило сердце.
   – Пошли отсюда! – фраза прозвучала как-то грубо и зло.
   – Чего ты? – удивился Рим.
   – Пошли, говорю.
   Сорок четвёртая школа простояла на земле восемьдесят два года. Рим отучился в ней восемь лет, я чуть меньше, так что нам было что вспомнить. Одна наша репетиционная база чего только стоила! Сколько народа там перебывало! Заходил и Виталик Муха – послушать да посоветовать. Был и Димон Молодцов, лабал на гитаре, бывал и Стас Ржавый, что-то пел на пару с Акимовым. Заглядывал на огонёк и Савелий Фёдоров. Пришёл, помню, с кучей каких-то пузырьков явно аптечного происхождения.
   – Что за медикаменты? – спросил я его.
   – Бухать недавно бросил, – признался Савелий, – это физраствор.
   Посидел, поговорил, спел пару своих песен и ушёл прокапываться.
   «Аннигиляторная пушка» как-то выпросила у нас один репетиционный день. Уж не знаю как они там репетировали, но после них осталось несколько пустых бутылок из-под водки и пробитый пластик на рабочем барабане.
   Рим был, Лёха был, был даже Альберт Загиров, делал фотосессию группы. Здесь брали интервью и снимали музыкантов после фестиваля «Фритоника-96». Много чего было в этом бывшем школьном туалете. И вот всё это в одночасье превратилось в большую кучу строительного мусора. Оттого и защемило у меня сердце и захотелось поскорее уйти от этого разрушенного школьного детства и рок-н-рольной молодости. Надо сказать, что через год на месте старой школы появилась новая, раза в три больше прежней, но не услышат её стены ни хард-рока, ни панка, в лучшем случае рэп, но это будет уже совсем другая история.

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ…

   – Понимаешь, Альберт, в песне самое главное это музыка, даже не музыка как таковая, а мелодия.
   Мы шли по летнему солнечному городу. Я курил, Альберт тянул из бутылки купленное мной пиво.
   – Возьми самый дерьмовый текст, положи его на красивую мелодию и на выходе получится хит. И какой отсюда следует вывод?
   – И какой отсюда следует вывод? – повторил мой вопрос Альберт.
   Он допил пиво и стрельнул у меня сигарету. Зажигалка у него была своя.
   – Текст вторичен. Вот послушай внимательно.

   Господа офицеры.
   По натянутым нервам.
   Я аккордами веры.
   Эту песню пою.

   – Поверь мне, Альберт – это не текст, а рифмованная белиберда. Такое впечатление, что Газманов был с жуткого похмелья. Но тем не менее – это хит, который гоняют по всем радиостанциям.
   Альберт задумался прогоняя в голове процитированное мной четверостишие.
   – Ну да. Бессмыслица какая-то, – произнёс он, -а я, если честно никогда и не замечал этого.
   – В этом-то и вся прелесть! – воскликнул я, – удачная мелодия вытянет, приукрасит и добавит значимости любому провальному тексту.
   Мы подошли к серой пятиэтажке, в которой жил Альберт.
   – Ну, что заходим? – спросил я, – или покурим ещё?
   Альберт нерешительно затоптался на месте.
   – Слышь, Димон. Может, ты чекушку возьмёшь? А то пивом голову не обманешь.
   – Тьфу ты! – в сердцах сплюнул я, – завязывал бы ты бухать, Альберт. Сколько можно? Даже я завязал.
   – Плохо мне, – признался Альберт.
   – Ладно, пошли, – сжалился я.
   Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и побрели к ближайшему магазину.
   – А бывает наоборот, – продолжил я свой музыкальный монолог, – возьмёт человек какой-нибудь беспроигрышный текст, ну, например стихотворение того же Есенина, положит его на никудышную мелодию, и?
   – И? – Альберт вопросительно посмотрел на меня.
   – И Есенин переворачивается в гробу! – закончил я, – при плохой и блёклой мелодии и самые хорошие стихи поблекнут. И вообще, Альберт, песни надо писать не для десятка музыкальных эстетов, а для десяти тысяч простых смертных слушателей. По крайней мере при деньгах будешь. Мы зашли в магазин, купили чекушку и пошли обратно. Альбертовская квартира была стандартной двушкой, со смежными комнатами. У меня была точно такая же. Мебельная заставленность и хрущёвская теснота. Из письменного стола
   Альберт достал рюмку и мелкое зелёное яблоко, какие во множестве растут в уфимских дворах. Налил водки и тяжело, с отвращением, выпил. Пару минут посидели, подождали пока уляжется.
   – Ну, давай показывай, что ты там наваял.
   Альберт снял со стены видавшую виды гитару, ещё советского производства, подстроил её и начал играть. Это был блюз.
   – Ну, как? – спросил он, накрывая ладонью звенящие ещё струны.
   – Пойдём покурим.
   Мы вышли на балкон и закурили.
   – Классный блюз! Мелодия хорошая, на уши ложится, а припев вообще гениальный!
   – Серьёзно?
   – Более чем, – я затянулся и выпустил струю дыма в нагретое солнцем небо, – а вот куплеты придётся переписать.
   – А что с куплетами?
   – Да говно куплеты. Их конечно можно оставить исходя из правила, что хорошая мелодия вытянет всё, но лучше переписать.
   – Перепишешь? – спросил меня Альберт.
   – А у тебя есть другие кандидаты?
   – Нет.
   – Тогда перепишу. Пошли, ещё раз сыграешь, да я до дома побегу.

   Пятница. Вечер.
   День позади.
   Куртки на плечи.
   Друг, заводи.
   Хватит работать.
   Хватит пахать.
   Завтра суббота.
   Время бухать!

   Пенится пиво. Водка не пенится.
   Мне в это верится и не верится.

   Скорость сто тридцать.
   Пыльный проспект.
   Соски-девицы.
   Машут нам вслед.
   Шлите приветы.
   Близким, родным.
   Мы не за этим.
   Мы за спиртным.

   Пенится пиво. Водка не пенится.
   Мне в это верится и не верится.

   Это была первая и последняя наша совместная с Альбертом песня. Её много лет пел Димон Акимов, после Димона – Серёга «Петрик» Петров, сейчас её время от времени исполняет Олег «Батя» Казанцев. Всё. Никого не забыл?
   – С Анькой у меня проблемы, – жаловался Альберт.
   Мы сидели на скамейки у Анькиного дома и ждали когда она выйдет.
   – Раньше куда ни позову – со всех ног бежала, а сейчас – туда не могу, сюда – не хочу. А потом узнаю, что там она с подружками была, сям она с друзьями тусовалась.
   Я докурил сигарету и щелчком запустил её в урну. Попал.
   – Да твоя Анька ещё терпеливая девушка, – сказал я, – на её месте я давно бы тебя бросил.
   – Это ещё почему? – удивился Альберт.
   – Вы с ней сколько, два года уже встречаетесь? Два года. Она давно уже хочет замуж, только у неё с женихом беда. Свадебный костюм на него не налезает, трещит по швам. Понимаешь, о чём я?
   – Димон, кончай метафорами говорить, ты же не стихи пишешь, – взмолился Альберт.
   – Метафорами? Хорошо! Мои уроки не прошли для тебя даром. Ладно, скажу проще. Муж из тебя никакой и Анька давно это поняла, так что делай выводы.
   – Почему это из меня муж никакой?
   – Реально не понимаешь?
   – Нет.
   Я встал со скамейки, походил немного, разминая ноги.
   – Ты не работаешь, у тебя никогда нет денег и ты бухаешь. Этого более чем достаточно, чтобы послать тебя куда подальше. Не знаю, может я ошибаюсь, но мне кажется, что она влюбилась не в тебя, а в твою игру на гитаре. А могла бы со временем и в тебя, если бы ты эту любовь подогревал. А ты даже заплатить за неё не можешь. Дошло наконец-то?
   Альберт задумавшись молчал. Дверь подъезда отворилась и мы увидели молодую красивую особу со светло-пепельными волосами, голубыми глазами и другими роскошными девичьими достоинствами.
   – Привет! – Альберт подскочил к Аньке и чмокнул её в накрашенные губы.
   Они о чём-то пошептались, потом присели на скамейку рядом со мной.
   – Димон, я тут подумал, – нерешительно начал Альберт, – может ты в Нугуш на поезде с Анькиными друзьями поедешь, а она с нами на Батиной машине?
   Честно говоря я опешил, так как такого не ожидал услышать даже от Альберта. Впервые за два года я решил съездить на байк-шоу, куда группу пригласили для выступления, и на тебе!
   – Ты охренел что-ли, Альберт? – возмутился я. Только присутствие молодой девчонки удержало меня от отборного мата, – почему я должен ехать с Анькиными друзьями, которых и не знаю толком?
   – А что такого? – неподдельно удивился Альберт, – Федю ты знаешь, Ксению знаешь, с остальными познакомишься.
   Поняв, что это бесполезно, я махнул рукой и обратился к Аньке.
   – Ань, а ты почему со своими-то не хочешь поехать?
   – Я хочу, – Анька покраснела и опустила глаза, – просто у меня денег на поездку нет.
   Я уничтожающе посмотрел на Альберта, но тот и ухом не повёл. Я достал портмоне, вытащил из него несколько купюр и протянул их Аньке.
   – Этого хватит?
   – Хватит. Спасибо.
   – Да не за что. Ты же не виновата, что у тебя такой заботливый парень, – и обращаясь уже к Альберту, добавил, – подумай над моими словами, хорошенько подумай.

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ… НУГУШ

   До Нугуша мы доехали часа за три. Доехали и очень удивились. Не было ни обещанных комнат в местном санатории, не было бесплатной кормёжки, не было и самого водохранилища. Байкеры расположились на лесной поляне у небольшого озера. Мне вообще показалось, что нас здесь никто не ждал.
   – И что делать будем? – обратился я к своим поникшим орлам, – обратно поедем?
   – Тихо, тихо, – успокоил нас Димон, – сейчас схожу и всё узнаю.
   Вслед за Димоном ушёл и Альберт, ему нужно было разыскать Аньку приехавшую накануне. Первым вернулся Акимов. С собой он принёс выданную ему палатку и с десяток бутербродов. Ну, хоть что-то. Вскоре появился и Альберт с Анькой и Ксенией, красивой рыжеволосой Анькиной подружкой. Батя подозрительно посмотрел на Альберта и принюхался. Тот, похоже, уже успел хоботнуть водочки.
   – Ну, что, пошли подключаться? – Димон кивнул в сторону наспех сколоченной сцены.
   – Пошли.
   Пока музыканты подключались, я бродил по поляне и разглядывал мотоциклы. Поверьте мне, там было на что посмотреть. Двухколёсные, трёхколёсные, американские, японские и немецкие, многие из этих мотоциклов стоили как хорошие мерседесы. Были и наши «Уралы» и «Днепры» со снятыми колясками, была даже «Лада» восьмой модели на огромных, в человеческий рост колёсах. Ревя мотором, на поляну въехал «Фритлайнер», – американский седельный тягач без фуры. Просто авто-мото сюр какой-то!
   Пока подключались и настраивались, завечерело. Ко мне подошёл Альберт.
   – Димон, пока играть будем, за Анькой и Ксенией присмотри пожалуйста, -попросил он, – а то тут желающих много.
   Я посмотрел по сторонам. По поляне туда-сюда сновали байкеры похожие на огромных кожано-джинсовых муравьёв.
   – Ладно, сирота, посмотрю. Играй спокойно, ничего с твоей Анькой не случится.
   – И с Ксенией! – напомнил мне Альберт.
   – Ну, конечно же и с Ксенией.
   Ронни отбил счёт и ударил в барабаны. Забыл сказать, что в Нугуш вместо Макса поехал некий Андрей Масленников по кличке Ронни. Ронни был драм машиной в человеческом обличье. Без всяких репетиций он мог играть с кем угодно, что угодно и где угодно. Просто барабанный монстр какой-то! Как оказалось, байкерам не понадобилось никаких предварительных музыкальных ласк и завелись они с первой же песни. Затопали и запрыгали так, что закачались деревья. Я было тоже взлетел, но Анькин котёночий писк вернул меня на землю.
   – Дима!
   Я обернулся. Молодой рослый байкер держал моих девчонок в своих железных объятиях. Я сплюнул, ухмыльнулся и ласково снял его руки с девичьих плеч.
   – С руками аккуратней, братан! – крикнул я, – это мои девчонки.
   – Что? – крикнул байкер и пальцем указал на своё ухо, – не слышу!
   – Мои девчонки, говорю! – закричал я ещё громче, – теперь слышишь?
   – А-а-а! – наконец-то дошло до парня, – извини, – сказал он и растворился в толпе.
   – Ничего не бойтесь, – успокоил я девчонок, – папа с вами.
   Димон приплясывал на сцене, Альберт поливал сольниками. Стемнело. «Фритлайнер» включил фары и осветил площадку. Нет, было реально круто!
   – Дима!
   Да в рот – компот! Та же самая картина, только байкер был покрупнее и постарше. Пришлось отшить и его. Больше я от Аньки и Ксении не отходил. Концерт продолжался.

   Твои слёзы – это дождь.
   Твои стоны – это ветер.

   Сексуально-вкрадчиво выдавал Димон.

   Ты ручьём немым течёшь.
   Солнцем светишь.
   Ты ломаешься стеклом.
   Ты взрываешься молитвой.
   Моё хрупкое тепло.
   Режешь бритвой.

   Вихри слов, кадры снов.
   Всё сплелось в тугой клубок.
   Стаи псов, треск костров.
   Тайный смысл строк.
   Лунный свет, твоё – нет!
   Как стилет в тугую грудь.
   Пьяный бред, боль побед.
   Это сердце!

   Я в лесах тебя искал.
   В тёмных чащах и дубравах.
   Находил и вновь терял.
   В травах.
   Ты смеялась надо мной.
   Моя гордая царица.
   Улетая вдаль стрелой.
   Птицей.

   – Твои слова? – спросила меня Ксения.
   – Мои.
   – Красиво!
   Чья-то сильная и шаловливая рука схватила меня за задницу. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Голубой байкер? Это что-то новое, и как он вообще выжил в такой брутальной компании? Но это был не байкер, это была байкерша. Высокая, широкая и мощная, в коже и других мото-причиндалах. Я бы даже сказал, что симпатичная.
   – Хай! – улыбаясь и нисколько не смущаясь, крикнула она.
   Я открыл было рот, но сказать ничего не успел.
   – Ты попутала что-ли, сука! – услышал я голос Ксении, – ты чего нашего парня лапаешь?
   Я удивился, как быстро она из маленького испуганного котёнка превратилась в молодую разъярённую кошку. На крик обернулась Анька. Они начали приближаться к чужачке. Продолжая улыбаться и ничуть не испугавшись, байкерша сделала шаг назад.
   – Тише, тише, – начала успокаивать она девчонок, – я же не знала, что это ваш парень. На нём же не написано. А он у вас реально – один на двоих?
   – Не твоё дело! – закричала Анька, на мгновение заглушая музыку, – тебя не касается. Иди давай!
   – Повезло тебе, парень, – сказала байкерша, хлопая меня по плечу, – вон у тебя какие заступницы.
   – Руку убрала от него!
   Мото-амазонка исчезла в темноте.
   – Ничего не бойся, – съязвила Ксения, – мамы с тобой.
   – Один – один, – констатировал я, начиная приходить в себя, – спасибо за заботу, и это… готовьтесь.
   – К чему? – девчонки вопросительно посмотрели на меня.
   – К брачной ночи! Два – один!
   – Тогда уж две – один.
   – С вами на стрелки хорошо ходить, вас не перебазаришь.

   Я лежал, завернувшись в палатку, и смотрел на проснувшееся небо. Утро. За ночь спина каменно затекла и я, вполголоса матерясь, перевернулся на бок. Поляна напоминала поле боя. Куда ни глянь, всюду стояли байки, похожие на понурых коней, терпеливо дожидающихся своих поверженных всадников.
   Поставить палатку мы вчера так и не смогли, вернее, не с кем её было ставить. Олег на правах хозяина уснул в своей машине, Альберт ушёл ночевать в Анькину палатку, Димон где-то пил с новообразовавшимися поклонниками, а Костя вообще снюхался с какой-то девицей, и всю ночь шарахался с ней по окрестным лесам. Ронни после концерта я и вовсе не видел.
   Первым появился Костя.
   – Ну, как успехи? – поинтересовался я.
   – Комары всю жопу искусали.
   Я рассмеялся.
   – Понимаю, но не сочувствую. За удовольствие надо платить.
   Тряся чёрной лохматой головой из машины вылез Батя.
   – Горбатого могила исправит, – философски изрёк он, – дорвался до молодой… – неформатное слово из пяти букв.
   Костя терпеливо молчал. Откуда-то с юго-востока появился Акимов. Он шёл, равнодушно перешагивая через спящих байкеров, и что-то бормотал, не то молитвы, не то проклятия.
   Пару раз споткнувшись об чью-то голову и ногу, Димон, наконец-то, добрёл до нас.
   – На вот на бензин, – он достал из кармана несколько мятых денежных бумажек и протянул их Олегу.
   – Откуда это?
   – Организаторы выделили, – Акимов устало плюхнулся рядом со мной, – когда отъезжаем?
   – Да хоть сейчас, – с готовностью ответил Батя, – собрать только всех надо.
   Благородно урча мотором мимо нас проехал «Харлей».
   За несколько следующих лет я ещё не один раз бывал на подобных мероприятиях, но ни одно из них не смогло переплюнуть нугушевское байк-шоу 2004 года.

И АВГУСТОМ ЖЁЛТЫМ… ФИНАЛ

   Альберт погибал. Он пьяным колобком с большой скоростью катился по наклонной и в любой момент из колобка мог превратиться в лепёшку. После Нугуша у нас было ещё три выступления. И если на Дёмском байк-шоу Альберт ещё как-то соответствовал своему уровню и уровню группы, то на концерте в «Огнях Уфы», ему как, и Сиду Вишесу, впору было отключать гитару, чтобы не мешал играть. Та же самая картина повторилась и в московском клубе «Ниагара».
   Альберт нигде не работал, репетиций практически не было и свободного времени у него было хоть отбавляй. С утра до вечера он бродил по району и частенько напивался. Бывало, вызванивал он и меня под предлогом прослушивания его новой песни. Но новой песни, конечно же, не было, и всё сводилось к выпрашиванию бутылки пива или чекушки. Апогеем такого образа жизни стала потеря гитары. Поздней ночью возвращаясь с какой-то гулянки, Альберт нарвался на шпану. Он был воспитан улицей и, несмотря на длинные волосы и кольцо в ухе, всегда мог сойти за своего и отбазариться. Но в тот раз у него это не получилось. Он проснулся утром со сломанным пальцем и долго не мог вспомнить, где его гитара. Гитара безвозвратно ушла. За пару лет до этого случая от Альберта ушла Анька. Нашла более серьёзного парня, вышла за него замуж и родила ребёнка.
   А ведь я его предупреждал. Я думаю, что именно тогда Альберт потерял всякий смысл и пустился в ещё более тяжкие. В редкие «сухие» дни он сидел дома и играл на баяне.
   В детстве он закончил музыкальную школу и, лишившись гитары, вспомнил про этот инструмент, пылившийся на антресолях.

   Протопи ты мне баньку, хозяюшка.

   Спел мне как-то Альберт песню Высоцкого.
   – Хорошо, – похвалил я его, – в первый раз слышу Высоцкого под баян, – очень хорошо!
   – А вот ещё, – похвастался Альберт.

   Возвращаюсь раз под вечер.
   Обкурившись гашиша.

   Он один в один сыграл песню Фёдора Чистякова из группы «Ноль».
   – А это вообще отлично. Молодец!
   Но таких «сухих» дней было мало. Вскоре у Альберта появилась Лиана – симпатичная девушка примерно его возраста. На своё несчастье она влюбилась в Альберта, именно в Альберта, а не в его музыкальный талант. Поняв в чём дело, Лианка начала ожесточённую войну с Альбертовской болезнью и… потерпела сокрушительное поражение.
   Альберт с бледным лицом и всклоченными волосами лежал на кровати. Я сидел напротив него. Картина была удручающе печальной. Не вставая со своего ложа Альберт, протянул руку к письменному столу, достал чекушку, рюмку и зелёное яблоко. Всё тот же натюрморт. Трясясь всем телом, он налил водки и через силу выпил. Я с жалостью смотрел на него.
   – Димон, скажи честно, Акимов хочет выгнать меня из группы? – немного придя в себя спросил Альберт.
   – Да какая группа! – воскликнул я, – Макс ушёл, в какой-то команде каверы играет. Костя вообще гитару продал. О какой группе речь? Не откуда тебя выгонять. И не об этом тебе надо думать. Ты посмотри в каком ты состоянии!
   Так же не вставая, Альберт налил и выпил вторую рюмку.
   – Ты где чекушку надыбал? – спросил я.
   – У Рима вчера бухали. Он дал.
   – Давненько я Рима не видел, как он?
   – Нормально. Весь вечер ему на гитаре играл.
   – А Юльки не было что-ли?
   – Ну, как не было? Была. Ругалась на Рима, ну и мне, конечно досталось.
   Водилось за Римом такое. Любил он под выпивку послушать игру Альберта. Альберт же, между тем, выпил третью. Выпил и как-то сник и обессилил. Он потерял ко мне всякий интерес и не скрывал этого.
   – Димон, разморило меня что-то, – с тяжёлыми паузами проговорил он, – может, ты домой пойдешь?
   – Да пойду, конечно, – я давно уже перестал обижаться на Альберта, – завязывай бухать, завязывай. Не можешь сам – кодируйся, вливайся, вшивайся! Иначе ты такими темпами до тридцати не доживёшь!
   Через три дня мне позвонили и сказали, что Альберт умер.

ТРЕТЬЕ ПРИШЕСТВИЕ АКИМОВА

   Акимов любил и умел сваливаться как снег на голову. Я не видел его несколько месяцев, и вот он появился, правда, пока ещё только в аудиоформате.
   – Привет, Димончик! – кричал Акимов, – как твои дела?
   – Привет! – ответно кричал я, – дела как в песне: «Хэй! Дом – работа – дом. Всё как по расписанью».
   – Что за песня? – заинтересовался Акимов.
   – Это ещё ненаписанная песня, но мы её обязательно напишем. Вот помяни моё слово.
   – Твои слова да Богу в уши. Я что звоню-то, – спохватился Акимов, – Макс помещение под базу нашёл.
   – Да ты что! Где это, интересно?
   – Сорок первая школа, на Достоевского, – почти торжественно объявил Димон, – знаешь такую?
   – Ещё бы не знать. Мы с пацанами из этой школы частенько закусывались.
   – Короче, Димончик, – заторопился вдруг Акимов, – не могу долго разговаривать, – сегодня к семи подходи.
   – Хорошо. Подойду.
   Сорок первая школа находилась в метрах трёхстах от сорок четвёртой. Нам было выделено довольно просторное полуподвальное помещение с деревянным полом и низким потолком.
   Это было даже лучше, чем я ожидал. Гораздо лучше.
   – А что, мне нравится, – сказал Акимов и взялся за дело.
   И взялся так резво, что мы еле поспевали за ним. В течение недели Димон завёз пенопластовые панели, крепёж и краску. За несколько дней мы обшили стены с потолком и выкрасили всё это в приятный светло-коричневый цвет.
   – А что, мне нравится, – глядя на полученный результат, сказал Акимов и пропал. Пропал года на два. Нет, он не переехал в другой город, он не покинул страну, он был в Уфе и его как будто не было в Уфе. Я сам за эти два года видел Акимова раза три-четыре, не больше. Один раз при очень интересных обстоятельствах.

   Мобильник пискнул, извещая о прибытии смс-сообщения. «Привет. Я не могу выйти из этого состояния. Мне плохо.» Это была Натка – моя молодая и запоздалая любовь. Набирая её номер, я вдруг вспомнил, что мы уже несколько дней с ней не созванивались.
   – Алло, – услышал я в трубке усталый Наткин голос.
   – Привет.
   – Привет.
   – Что случилось, из какого состояния ты выйти не можешь? – встревоженно спросил я.
   – Из пьяного, – честно призналась Натка. – Третий день уже.
   – Третий день! Ты с ума сошла, что-ли? А что у тебя там за шум?
   – Это гости, – ответила Натка, – пацаны знакомые. Никак выгнать не могу.
   – А какого хрена ты их вообще пустила?
   – Я думала, что посидят немного и уйдут, а уже третий день пошёл. У меня уже все деньги кончились.
   – Деньги кончились! – возмутился я, – они что, на твои деньги бухают?
   – Да.
   – Ну ты и дура!
   – Я знаю.
   После того, как я потерял Юльку, меня не покидало чувство вины перед всеми молодыми девчонками. А Натке было примерно столько же лет, сколько и Юльке в девяносто третьем.
   – Короче, Нат, успокойся и ничего не предпринимай, – приказал я, – я скоро приеду и всё решу. Поняла?
   – Поняла.
   – Всё, жди. Кстати, сколько их?
   – Трое.
   Товарищей из девяностых мне подтягивать не хотелось, и я начал перебирать в уме имена местных бойцов. Таких было двое. Мой брат Лёха и Димон Акимов. Я позвонил Лёхе и вкратце обрисовал ситуацию.
   – Ты в девяностых не настрелковался, что ли? – ругался Лёха, – сорок лет в обед.
   – Думал, что настрелковался, а на поверку выходит, что нет, – пытался я отшутиться.
   – Ладно, сейчас подъеду.
   После Лёхи, я позвонил Акимову. Димона вообще не пришлось долго уговаривать. Он завёлся, как девственник перед первой брачной ночью.
   – А Лёху ты зря подтянул, – сказал мне Акимов, – зачем его отвлекать? Что мы без него шпане морду не набьём, что ли? – Димон просто рвался в бой!
   Порывшись в своём письменном столе, я вытащил кастет и нож-выкидушку – моё приданое из тех лет. Не думал, что эти приблуды мне ещё пригодятся. Понянчил их в руках. Выкидушку я положил обратно, а кастет засунул в карман. «Хватит с них и кастета». – решил я.
   Через час подъехали оба бойца. Лёха сел за руль Акимовского «Блейзера» и мы отчалили. Минут через десять были на месте.
   – Звони в домофон, – Димон прямо подпрыгивал от нетерпения.
   – Не надо никуда звонить, – я достал пачку сигарет, – сейчас кто-нибудь выйдет, и мы зайдём. Возьмём их теплыми. Курим пока.
   Не успели выкурить по сигарете, как дверь отворилась и из подъезда вышел какой-то дедок. Мы юркнули вовнутрь. Квартирная дверь была не заперта.
   – Допились до того, что и про дверь забыли, – усмехнулся я, – бакланьё!
   Лёха вытащил из-под куртки милицейскую дубинку, я нацепил на пальцы кастет. Димон ничего не вытащил и ничего не нацепил, он просто многообещающе улыбался. Добрый малый с тяжёлым кулаком. Мы ввалились в квартиру. Вся компания находилась на кухне. Натка, Лилька и трое молодых пацанов, лет двадцати – двадцати двух. Кухонный стол был заставлен пивными баллонами и кружками, в центре стола красовалась разломанная курица гриль.
   – Здорово, парни! – приветливо улыбаясь, сказал я.
   Испуганно и удивлённо вытаращив глаза, парни молчали. Натка с Лилькой от неожиданности вообще потеряли дар речи.
   «Так было страшно, что у меня язык отнялся», – рассказывала мне потом Натка.
   – У кого-то со слухом плохо? – спросил я, – с вами вроде поздоровались.
   – Здрасти, – выдавил один из парней.
   – Яйца к Пасхе покрасьте, – улыбка не сходила с моего лица, – тут до меня слухи дошли, что кто-то где-то загостился. Не вы случаем?
   – А что, какие-то проблемы? – начал повышать голос тот, кто поздоровался.
   – Тише будь! – осадил я его. – с тобой же нормально разговаривают. Зачем ты связки напрягаешь?
   Пацан изумлённо замолк.
   – В общем так, парни. Ничего личного, но вам лучше уйти, погостили и хватит. А мне надо с девушкой потолковать. И очевидцы, как вы понимаете, нам не нужны.
   Парни опасливо покосились на кастет и дубинку.
   – А можно мы пиво допьём? – второй паренёк – светловолосый и большеголовый кивнул на недопитые кружки.
   – Можно, конечно. Пять минут.
   Я был разочарован. Не понадобился ни кастет, ни дубинка. Обмельчала шпана, не то что раньше. Наверное, я начал стареть, то мне не так, это мне не этак. Ворчун чёртов!
   В группу Димон вернулся только в 2010 году. Подтянул он, естественно, и меня.
   – Делать надо всё быстро, – говорил он, – времени, мальчишки, у нас нет.
   Мальчишки трясли лохматыми, седеющими головами и соглашались. Соглашались потому, что спорить с Акимовым было бесполезно. Сказано, что времени нет, значит, так оно и есть.
   – А что делать будем? – задал я наивный вопрос.
   – Песни, – безапелляционно ответил Акимов.
   – Одна хитовее другой?
   – Не без этого.
   Начались регулярные репетиции, но как музыканты не мурыжили свои инструменты, ничего нового не получалось. Споры и раздоры были, а вот новых песен не было. Тут ещё обострился старый конфликт – Димон – Батя.
   – Олег, хватит картошки на басу вешать! – призывал Акимов, – сыграй как-нибудь поинтересней. По-другому как-нибудь сыграй!
   – Не буду я по-другому играть, – упорствовал Батя, – не нравится – ищите другого басиста.
   Я смотрел на Батю, и с удивлением понимал, что он постарел. Раньше, он просто бросил бы гитару на пол и затоптал её ногами.
   – Димон, ты всю песню поёшь на одной ноте, – шумел Батя.
   – Ничего не на одной, – психовал Акимов.
   – А я слышу, что на одной!
   – А я слышу, что не на одной!
   Милая сердцу картина, но результата она не давала. Но тут у меня начали получаться свои песни. Именно песни, с гармонией, мелодией и текстом.

   Весёлые песни, о том, что мы вместе.
   Печальные песни, о том, что мы врозь.
   Нетрезвые песни, под сто и под двести.
   Однажды ему написать довелось.
   Но время летело – планета потела.
   Но время летело – планета тряслась.
   И всё, о чём пел он, ему надоело.
   И жизнь вот такая совсем не сдалась.

   Как вода из крана.
   Хлещет кровь из раны.
   Он ушёл не поздно.
   Он ушёл не рано.

   То было начало. В нём всё замолчало.
   То было начало. Начало конца.
   И муза его как-то вдруг заскучала.
   И скрылась с другим прямо из-под венца.
   Притихла гитара, он выбрал путь старый.
   Он выбрал путь старый, как сам рок-н-ролл.
   «Баян» со стаканом – опасная пара.
   И августом жёлтым он как-то ушёл.

   Как вода из крана.
   Хлещет кровь из раны.
   Он ушёл не поздно.
   Он ушёл не рано.

   Он ушёл не поздно.
   Он ушёл не рано.
   Не прибавив шагу.
   Не сорвав стоп-крана.

   – Да-а-а! Димончик, – протянул Акимов, – ты всем нам утёр нос. Классная песня! Я так понимаю – это посвящение Альберту?
   – Правильно понимаешь, – ответил я, – но нос я никому не собирался утирать. Мне, если честно, не до ваших старых и сопливых носов. Мне за державу обидно!
   – Классная песня! – повторил Димон, – будем её делать.
   Вроде бы чего проще, взять готовую песню и спеть её. Хорошо поставленным, красивым голосом исполнить придуманную уже мелодию. Сто средних вокалистов так бы и сделали. Но не Дмитрий Акимов. Мы потратили несколько репетиций, и всё впустую. Песня не получалась. Димон перевирал мелодию, как будто у него вдруг разом пропал и слух и голос. Это всех раздражало, особенно это раздражало меня.
   – Димон! Это же простая мелодия! – не понимал я.
   – Простая, – подтверждал Димон.
   – Так какого чёрта ты не можешь её повторить?
   – Не знаю.
   – Нет песни, – печально констатировал Костя после очередного прогона.
   Включали диктофон с моим не ахти каким исполнением – песня была. Начинали играть – песня исчезала. Мистика какая-то! Я плевался и уходил домой.
   В один из дней Акимов позвонил мне.
   – Приходи сегодня на репу, – сказал он.
   – Зачем? – честно говоря, я устал от пустых и бесплодных репетиций.
   – Там увидишь.
   – Неужели песню сделали?
   – Говорю же, приходи – увидишь.
   Костя поставил собранную на компьютере минусовку. Димон начал петь. Да, это была та самая песня, над которой мы столько бились. Та, да не та. Стала ли она лучше? Нет.
   Стала ли она хуже? Не думаю. Она просто стала другой.
   – Ну, как? – спросил меня Акимов.
   – Даже не знаю, что и сказать, – развёл я руками, – мысли в кучу не могу собрать.
   – Да что тут собирать, – встрял в разговор Батя, – первая половина куплета у вас звучит как куплет. Вторая половина звучит как припев. А сам припев у вас стал бриджем.
   – Точно! – воскликнул я, – и этот самый бридж-припев у вас почему-то получился весёлый. Ни горечи, ни сожаления.
   Позже мои опасения подтвердил один из слушателей.
   – Похоже, вы не очень-то и расстраиваетесь, что у вас гитарист умер, – сказал он.
   Песню оставили. Димон её хотя бы пел, а не мычал, как новорождённый телёнок. Потом я несколько раз проводил такой эксперимент. Посторонним людям я ставил Акимовское видение песни.
   – Хорошо! Круто! Заводно! – говорили мне.
   Я брал гитару и играл свой вариант.
   – А зачем вы её переделали? – задавали мне один и тот же вопрос.
   Ну, вот что я мог на это ответить?
   В течение года я принёс ещё три песни, и их постигла та же участь. Я махнул рукой.
   – Димон, если бы ты был профессиональным исполнителем, ты был бы очень бедным профессиональным исполнителем. Потому что ни один композитор больше одного раза с тобой бы не работал. Давайте по старой схеме. С вас гармония и мелодия, с меня текст.
   И результаты не заставили себя долго ждать. Очень скоро мы написали песню. Ту самую песню, которую я обещал Акимову два года назад.
   Сиротская зима.
   Мороз сжигает лица.
   Хрущёвские дома.
   Окраина столицы.
   Обрывки сонных фраз,
   Сквозь кашель и зевоту.
   Посредственный рассказ.
   Работа. Дом. Работа.
   Хэй! Дом. Работа. Дом.
   Всё как по расписанью.
   Здесь верится с трудом
   В каноны из Писания.
   Здесь смог сжирает даль,
   И не порок здесь бедность.
   Латунная медаль
   И молоко за вредность.

   Здесь рабочий район,
   Здесь рабочий квартал.
   Неприветливый понедельник.
   Я, врастая в бетон
   Выплавляю металл
   Вот уж тысячу лет.
   Здесь рабочий район,
   Здесь рабочий квартал.
   Татуированный подельник.
   Я за смену вагон
   Чугуна наметал,
   И мне равных здесь нет.

   Где-то бурлит море страстей,
   Где-то шумит мир новостей.
   Кто-то живёт, кто-то устал.
   Мне недосуг. Плавлю металл.

   Выступлений в ту пору у нас было очень мало. Группу порядком подзабыли, и мы элементарно выпали из обоймы. Да и мода на хард-рок давно прошла. Если уж такой монстр как «Парк Горького» утух и распался, то что уж тут говорить про какое-то «Тяжёлое время». Была у нас и попытка записи. Энрик – звукач из клуба «Белый ворон» увековечил две наши песни, а Акимова из этого клуба увезла «Скорая помощь». И не потому, что Димон выложился на записи так, что дало сбой его большое, доброе и рок-н-ролльное сердце, а потому, что его банально скрутил остеохондроз. До пенсии было ещё далеко, но ею уже попахивало.
   Вскоре из группы ушёл Макс. Его всегда тянуло к более попсовой и коммерческой музыке. Он собрал кавер-группу, назвал её, если не ошибаюсь, «Домино», и стал худо—бедно зарабатывать какие-то копейки. Если после смерти Альберта мы даже и не пытались найти гитариста, то без барабанщика нам было никак нельзя. И через какое-то время он нашёлся. Нового барабанщика звали Артём – парень двадцати с небольшим лет. До Макса ему, конечно, было далеко, но он был молод и всё у него ещё было впереди. А очень скоро нас попросили покинуть помещение. Дело в том, что сорок первая школа, в отличие от сорок четвёртой, находилась в тесном соседстве с жилыми домами, и финал был так очевиден, что не стоит его и описывать. Снова всё то же разбитое корыто.

БЕЗЫМЯННАЯ ГЛАВА

   В этот раз мы недолго мыкались без помещения. Нас приютил Радик Шагалиев. В своё время он был бас-гитаристом группы «Каир» и в компании с Костей Наумовым делал популярную музыку ещё популярнее. У Радика, для многих уже Гамбаровича, была своя школа «Via-&-Rock», где он обучал молодёжь азам поп и рок-культуры. Обучать нас было всё равно что портить, да и к молодёжи мы давно уже не имели никакого отношения, но деваться было некуда, и три раза в неделю наши морщинистые лица мелькали среди юных и свежих мордашек шагалиевских учеников. Помимо репетиций и написания новых песен Димон решил взяться за внешний вид музыкантов.
   – Как вы выглядите? Как вы одеваетесь? – негодовал Димон, – один только Колпаков на рок-н-рольщика похож!
   – Ко мне даже не подходи, если не хочешь получить чем-нибудь тяжёлым по голове, – сразу предупредил Батя.
   И Акимов с двойным усердием взялся за Костю. Костя был подстрижен, милирован и приодет. После всех этих манипуляций он даже помолодел лет на пять, хоть жени по новой. Акимов был доволен.
   Ближе к осени группу пригласили на Line-Fest в «Огни Уфы». Да, давненько мы не играли на таких роскошных площадках, да и вообще давненько нигде не играли.

   У них свои аршины.
   Привычки, колокольни.
   Прислуга и машины,
   И всем они довольны.

   Приставив мегафон к микрофону Акимов проклинал нуворишей.

   – С мегафоном классно придумали! – крикнул мне в ухо Рим.
   – Классно-то классно, – срывая голос возразил я, – но слов не разобрать, – вроде мой текст, а я ничего не понимаю.
   – Плевать, зато смотрится эффектно!

   Но не видны их лица
   Вампирские, при свете.
   В далёкой загранице
   Попрятались их дети.

   У них свои законы,
   Сияя от шпаклёвки,
   Рублёвские иконы
   Томятся на Рублёвке.
   Сорбонна для невежды
   Как волчья шкура зайцу.
   От Гуччи их одежды,
   От Фаберже их яйца.

   Бали. Мальдивы.
   Пока. До связи.
   Из нищих – в принцы,
   Из грязи – в князи.
   Париж и Лондон.
   Барыш как принцип.
   Из грязи – в князи,
   Из нищих – в принцы.

   А где-то в черноземье
   Бунтуют гномы, орки.
   А княжеские семьи
   В Майами и в Нью-Йорке.
   Им наплевать на гнев тех,
   Чьё небо не в алмазах.
   У них моря из нефти,
   И океаны газа.

   – Костя молодец! – кричал какой-то очкастый и крепко выпивший чувак лет за тридцать.
   – Кто это? – спросил меня Рим.
   – Хрен его знает. Первый раз вижу.
   После выступления мы познакомились с этим пьяным горлопаном. Юра Еремеев, лидер стерлитамакской группы «Антиквар». С его лёгкой руки мы надолго проторили дорожку в этот город. Это Юра устроил нам первый концерт и впоследствии довольно часто приглашал группу на стерлитамакские музыкальные площадки. Вообще, о Стерлитамаке стоит сказать особо. Если в России культурной столицей принято считать, и не без основания, Питер, то в Башкирии – это Стерлитамак. Достаточно сказать, что там с незапамятных времён был рок-клуб, чего до последнего времени не было даже в Уфе. А сколько там музыкантов на душу населения! Илья Столетов, Том – лидер группы «Том и Нокеры», всё тот же вездесущий Юра Еремеев со своим «Антикваром», всех не перечислишь. И над всем этим музыкальным многообразием, как тень отца Гамлета, седая борода нестареющего Вячеслава Сергеевича Аксакала Гнусина.
   И всё у нас было хорошо. И регулярные репетиции, и выступления, и даже какие-то деньги за эти выступления. Мы довольно удачно съездили на «Старый новый рок», один из старейших фестивалей в Екатеринбурге. У нас с Костей даже появилось предчувствие, что ещё чуть-чуть, и мы напишем песню, ту самую песню, тот самый хит, к которому так долго шли. Но рано мы радовались. На одной из репетиций Димон заявил, что он уезжает.
   – Куда это ты уезжаешь? – почувствовав неладное, спросил я.
   – Во Владивосток.
   – Во Владивосток? Я не ослышался?
   – Погоди, погоди, – перебил меня Костя, – а что ты там забыл?
   – Работу предложили, – ответил Димон с какой-то отчаянной обречённостью.
   – А что, ближе работы не нашлось, что ли?
   – Так вышло.
   Какая уж тут репетиция. Ошарашенные, мы все два часа провели в разговорах.
   – Подумай хорошенько, Димка, – говорил Костя, – может не стоит тебе ехать, тем более так далеко?
   – Зачем ты его отговариваешь? – возмущался Батя, – человек решил денег заработать, а ты лезешь со своими советами.
   – А для чего тогда вообще друзья нужны? Не для того разве, чтобы поддерживать, советовать, предостерегать? – недоумевал Костя.
   В общем, Димон уехал и мы остались без вокалиста. Как не вовремя, блин!
   Серёгу Петрова порекомендовал нам Володя Новиков – лидер одноимённой рок-группы. Придя на одну из репетиций, я увидел молодого высокого парня, вовсю распевающего наши песни. Я послушал «Нуворишей», я послушал «Подъездную эротику», я послушал «Боцмана». Мелодии Серёга не перевирал, подача и драйв присутствовали.
   – А что, неплохо, – дождавшись паузы, сказал я, – очень даже неплохо.
   – Ну, если автору понравилось… – новоиспечённый вокалист подошёл ко мне и протянул руку, – Сергей.
   – Дмитрий.
   Своим приходом Петрик, так мы стали его называть, года на два отсрочил увядание «Тяжёлого времени». На пару с Артёмом они освежили и омолодили команду.
   Выступления были. Уфимские «Рокс-кафе» и «Драйв-бар», Стерлитамакская «Артель», Стерлитамакские же фестивали «Белая река» и «Полигон». Съездили мы во второй раз и на «Старый новый рок». Причём Петрик отпел программу в гипсе и на костылях, чем вызвал дикий восторг екатеринбуржских зрителей.
   – Рок-н-ролл ничто не остановит! – кричал ведущий.
   Наблюдая за Серёгиным исполнением, я невольно сравнивал его с Димоном. За Петрика была молодость и дерзость, за Акимова – мудрость и опыт. Вечное противостояние, тянущееся ещё с допотопных времён. Был у Серёги один минус. Подавая себя вокально, он не подавал себя внешне. В чём был, в том и выходил на сцену. Батя ругался, но Петрик был неисправим. А вот когда в своё время на сцену выходил Димон, его можно было спутать с забугорной рок-звездой. Что-что, а сценический образ Димон делал, причём за три копейки. Настораживало ещё и то, что за два года не было сделано ни одной новой вещи. Каким бы долгим насчёт мелодий не был Акимов, но при нём три -четыре песни в год мы делали. А тут как отрезало. Да никто даже и не пытался. Ну что ж, нет новых песен, решили записать старые. Очередная попытка сделать альбом, я уже сбился, какая по счёту.
   Записали более десяти треков, на половину из них Серёга наложил свой вокал. Послушали и поняли – очередное фиаско. Если на концертах Петрик что называется «выдавал», то на записи ничего подобного не было. Как ни крути, Димоновские мелодии должен был петь сам Акимов, ну уж в крайнем случае, Акимовские мелодии должен был петь сам Димон. Провал, короче. И первым это понял Серёга Петров. Очень скоро он сказал группе: прощай, и ушёл. Говорят, что он продолжил играть в хоккей в одной из любительских лиг, и я как болельщик со стажем, желаю ему удачи на этом спортивном поприще.

   С Вероникой Муртазиной и группой «Vero» мы несколько раз делили площадку на совместных концертах. Вероника – молодая, симпатичная девушка, она сочиняла песни и довольно успешно продвигала их в массы. Совсем недавно мы с Костей были на её концерте, и я вдруг с удивлением понял, что знаю почти все её композиции. Не наизусть, но знаю. И не сказать, что внимательно слежу за её творчеством, а вот поди ж ты! Как я понял, состав «Vero» был нестабилен, поэтому за барабанами в этой группе частенько оказывался наш Артёмка. Он-то и познакомил меня с Вероникой. Ей нужно было провести музыкально-поэтический вечер в одном районном ДК, и она срочно набирала поэтов и бардов для этого мероприятия. Артём вспомнил про меня и предложил Веронике мою кандидатуру. Я напряг свою память, и с удивлением констатировал, что стихи со сцены я читал всего один раз в жизни, на юбилее группы «Трям», по приглашению Шуры Мичурина. Зато какой у меня был богатый опыт выступлений в пивнушках, приёмных пунктах стеклотары и других злачных местах! Кто бы знал. Поэтому я легко согласился на это мероприятие. «Розочкой» в лицо или ножом в живот в районном ДК меня точно никто не ударит. Ну что сказать, вечер Вероника провела, и провела его профессионально. Народу было немного, но кто был, тот оценил.
   – Знаешь, Дима, – признался мне Артём после выступления, – у тебя у единственного были понятные стихи. Других слушал, даже глаза закрывал чтобы не отвлекаться, но и половины не понял. А у тебя всё как на ладони. Класс!
   Я рассмеялся.
   – Первый раз слышу такую оценку моего сочинительства. Спасибо.
   Если честно, я всегда старался писать стихи так, чтобы потом не приходилось объяснять, что я хотел сказать, что я имел в виду и, судя по реакции Артёма, это у меня получалось. Понятные стихи. Странная и отличная оценка. Тем более, что на вечере свои пёрлы читали две неплохие поэтессы
   – Светлана Иванова и Анастасия Буянкина. Это их стихи так и не понял Артём. Иванова. Какая многообещающая в своей простоте фамилия. Буянкина. Отличная фамилия для молодой, бунтующей стихотворицы.
   Не знаю причин, но очень скоро Вероника осталась без состава, а группа «Тяжёлое время» по известным причинам, лишилась вокалиста. Это был повод для сотрудничества. Костя с Олегом разучили несколько песен Вероники, а она несколько песен «Тяжёлого времени». Особенно ей удалась «Подъездная эротика». Эта песня даже попала в ротацию на одном из интернет-радио. Я присутствовал на записи «Подъездной эротики».

   Шепни мне на ухо i love you,
   После четвёртой затяжки.
   С тобой мы сегодня любовью
   Напьёмся из бронзовой фляжки.
   Шепни мне на ухо mein lieber.
   После второго стакана.
   Кто аутсайдер? Кто лидер?
   Любовь будет дерзкой и пьяной!

   Грязные ступени.
   Стены расписаны готикой.
   Голые колени.
   Подъездная эротика.

   Шепни мне das ist fantastisch.
   После последнего крика.
   Душа вместе с телом пусть настежь
   Мы сделали это всем в пику.
   Мы сделали это спонтанно.
   И звёзд в тот момент были выше.
   И как это не было странно.
   Я слышала, как ангел дышит.

   – Вероника, признайся, они тебя силой заставили? – спросил я, когда она, разгорячённая выскочила из студии в коридор. – Били?
   – Нет, я добровольно, без битья, – рассмеялась Вероника.
   Слушая запись, я опять сравнивал – хуже или лучше Акимова? Не хуже и не лучше. Песню Вероника спела по-своему, добавив в неё женской сексуальности. Не скажу, что в Димкином варианте сексуальности не было. Была, но если меня спросят: чьё исполнение лучше, то я, как конченный натурал, выберу молодую, симпатичную Веронику, нежели пожилого красавчика Акимова.
   Позвонил Костя.
   – Здорово, Димка! – услышал я в трубке его бодрый и жизнерадостный голос.
   – И тебе не хворать, – ответил я.
   – Чем занимаешься?
   – Да так, пописываю кое-что.
   – Завязывай с этим и приходи сегодня в «Огни Уфы». Будет сейшен, я на тебя проходку взял.
   Вот насчёт этого Костя был молодец. Акимов всегда забывал вносить меня в список группы и мне приходилось или обманным путём пробираться в зал, или покупать билет, чтобы послушать свои собственные песни. Даже приехав в такую даль, как Архангельск, на фестиваль «Беломор – Буги», я с удивлением узнал, что Мезенцев ждал пятерых, а не шестерых участников.
   – Ты, Димон, как всегда в своём репертуаре, – помню, сказал я тогда Акимову.
   – Ничего страшного, – успокоил нас Мезенцев, – лишнего сейчас отправим обратно, – и видя наши удивлённые лица, засмеялся. – Шутка. Всех разместим.
   – За проходку спасибо, – поблагодарил я Костю, – но я, наверное, не приду.
   – Почему?
   – Говорю же – занят. Пишу, да и что я там не слышал? «Боцмана» и «Поднимаем свой флаг» в батином исполнении? Вероника будет?
   – Будет.
   – Ну и ещё «Подъездную эротику» приятным бонусом. Не пойду, даже если вы мне денег заплатите.
   – Тебе «Тяжёлое время» за текста то никогда не платило, и никогда и не заплатит, кстати, а уж за посещение концерта и подавно.
   – От друга вдвойне приятно услышать, что тебя кинули, – захохотал я.
   Захохотал и Костя.
   – Сейчас я скажу тебе два слова, и ты прибежишь в «Огни» как миленький.
   – Ну, ну, удиви старика.
   – «Лу фон Шаломе» и «Год змеи».
   – Сука!
   Костя знал, что я давно хотел послушать эти команды вживую.
   – Во сколько начало?
   – В семь.
   Я стоял в трёх метрах от сцены, чего со мной не было со времён Шевчука, Кинчева и компании, и смотрел на действо. На сцене рок-н-ролило «Лу фон Шаломе» во главе с вокалисткой Луизой Леонгардовной, как она сама себя называла. Ну, что тут скажешь… отличные тексты, отличная музыка, и отличное же исполнение. Я как будто в конфетной лавке побывал. Вдобавок ко всему Луиза свет Леонгардовна была ещё и собой хороша! Просто праздник какой-то! К слову сказать, на гитаре в «Лу фон Шаломе» был Алексей Глазырин из «Калипсо», а на басу Ренат Ахмадиев, экс «Johnny FuckaFaster» и экс «Zемфира». А уж Рена то знал толк в «девочках с плеером».
   Год змеи» в этот раз мне послушать не удалось. Не знаю почему, но Марковников был с одной гитарой.
   – Ребята, только не кричите: «Секс и рок-н-ролл» давай! – сразу попросил он зрителей, – послушайте другие песни.
   В зале одобрительно засвистели. Но, отработав десять-пятнадцать вещей, Марковников сам, без всяких просьб, исполнил эту песню. Все были в восторге. Что ж, уровень есть уровень. Я не пожалел, что бросил свою писанину и пришёл на концерт. Подошли Олег с Костей.
   – Как звук? – спросил меня Батя.
   Этот вопрос он задавал мне без малого тридцать лет и на него было два варианта ответа: «нормально» и «говно».
   – Нормально, – в этот раз ответил я.
   – Послушал кого хотел? – хлопнул меня по плечу Костя.
   – Послушал.
   – Что скажешь?
   – Скажу, что об уфимском рок-н-ролле я теперь знаю всё!

РОК-Н-РОЛЛ МЁРТВ

   Я сидел в старом продавленном кресле, которое вот уже несколько лет безуспешно пытался поменять, и рассеянно смотрел телевизор. Башкирские новости разнообразием не отличались. Глава республики Рустэм Хамитов, уборка сахарной свеклы, дожди, очередная победа «Салавата Юлаева». Хотя почему «разнообразием не отличались»? Вон сколько всего я перечислил. Живёт республика! Шумит и суетится!
   Я поднялся, собираясь отчалить на работу, как вдруг услышал: скоропостижно скончался Виталий Мухаметзянов – клипмейкер, кинорежиссёр, основатель комикс-студии «Муха». Услышанная новость так сильно ударила меня по голове, что зазвенело в ушах. «Охренеть! Виталик Муха умер!» Рука почти мгновенно нащупала мобильник. Костя не отвечал. Я набрал Батю.
   – Алло! – услышал я голос Олега сквозь строительно-отделочный шум.
   – Здорово.
   – Привет.
   – Ты на работе? – спросил я и посмотрел на часы. Обед заканчивался, время поджимало.
   – На работе, а что? – словно почувствовав неладное, встревожился Батя.
   – Костя с тобой?
   – Со мной.
   Я обулся, и накинув куртку вышел в подъезд.
   – У меня плохие новости. Муха умер.
   – Да ты что! Кто сказал?
   – Сейчас по телевизору услышал.
   – Костярин, иди сюда!

   Прощание с Виталиком проходило в «Огнях Уфы», в помещении клуба «Колизео». Я стоял, смотрел на размытый расстоянием силуэт покойного, и думал, думал и думал. Если многие творческие люди умирали от нездорового образа жизни, то у Виталика вышло всё наоборот. Он умер от здорового, как он думал, образа жизни. Вбив себе в голову, что у него лишний вес, Виталик занялся лечебным голоданием. Говорят, что он не ел десять дней, в результате чего – сердечный приступ и смерть на глазах детей. Пятьдесят один год. Как нелепо и как глупо. Под прощальные речи нахлынули воспоминания. Первым на ум пришёл убитый неизвестно кем и непонятно за что Шура Поздеев. Второй, как ни странно, вспомнилась Алёна, она же Ксюша – наша первая девушка – вокалистка. Её привела к нам мама и попросила послушать как она поёт. Ксюша была красивой, юной девушкой с хорошим голосом. С нами она отпела три полноценных концерта и, войдя во вкус, устроилась певицей в ресторан. Это её и сгубило. Обстановка в кабаках в девяностые годы была похлеще, чем у меня в приёмном пункте стеклотары. Алкоголь, наркотики и секс без обязательств и предохранения. Нет, о Ксюшиной смерти мы не слышали и на похоронах её не были, но говорят, что все запретные плоды она попробовала. Последним кто её видел, был Акимов. Они случайно встретились в больнице, где ему делали операцию, а Ксюше аборт.
   – Худая, страшная и постаревшая, – описывал её Димон.
   Валерка Нищий – талантливый парень, упавший на дно стакана. Ходит ли он по этой земле или лежит уже под ней? Вот кто уж точно умер, так это Андрюха Бред. Находясь в очередном запое, он наскрёб денег на чекушку, и как был в майке, шортах и сланцах, так и отправился в ближайший магазин. А была зима и был мороз. Чекушку он выпил не отходя от кассы в прямом смысле этого слова и двинул домой. Естественно заболел, естественно не лечился и вскоре умер то ли от водки, то ли от воспаления лёгких.
   На Line-фесте я видел «Аннигиляторную пушку». Они пели всё те же песни, но уже без Бреда и, если честно, очень многое потеряли. Его сумасшедший картавый вокал не заменить никаким другим. Без Андрюхи «Аннигиляторная пушка» стала выглядеть как средняя, ничем не примечательная панк-группа. Конечно же, вспомнился мой друг Альберт. Смерть уфимского Ангуса Янга я описал две главы назад.
   Молодцов говорил речь.
   – И где бы были Земфира, «Люмены» и «Виа Чаппа», уж извините ребята, – обратился он к кому-то из перечисленных, я не рассмотрел к кому, – если бы не Виталик.
   «И даже с Земфирой не перебор», – подумал я.
   Виталик помогал всем. Я вспомнил наш последний разговор с ним.
   – Жалко, что вы альбом так и не записали, – говорил Виталик, обращаясь к Косте, – я бы его двинул.
   Мы столкнулись с Виталиком в лифте, и это был последний раз когда я видел его живым.
   – Пошли покурим, – толкнул я в бок Костю.
   – Пошли.
   Народу на улице было не меньше чем в зале. К нам подошёл Андрюха Шеф, всё такой же весёлый и жизнерадостный. Его я не видел лет пятнадцать, если не больше. Постояли, поговорили. Появился Рим Шарафутдинов.
   – Привет. Были там? – Рим кивнул на входную дверь «Колизео».
   – Были.
   – Зайду попрощаюсь.
   Хоронили Виталика на Южном. Пока шло погребение, я бродил по кладбищу от одной кучки людей к другой.
   – И вышел я на Градского, – рассказывал Игорь Гриднев, – так и так, говорю. Мы группа «Рок-архив», вот кассета с нашей записью. Послушайте на досуге.
   – Ну и что, послушал?
   – Ага, послушал, – сплюнул Гриднев, – кассета полетела в мусорную корзину раньше, чем я вышел за дверь. Краем глаза успел увидеть.
   – Вот сука!
   – Стою, курю, – вещал какой-то отдалённо знакомый чувак, – смотрю, идёт Андрюха Бред. И в женском платье, прикинь! Я ему говорю: ты ориентацию поменял, что ли? А он мне: жена все мои вещи под замок закрыла и ушла. А нам сегодня вокал писать.
   – Да-а-а. Тот ещё кадр был.
   – Увидела нас бабка и перекрестилась, – размахивал руками Молодцов, – кричит: опять пришли, рокеты проклятые!
   Я стоял, смотрел на свежесработанный холм с венками и цветами и думал, что если меня спросят, где похоронен уфимский рок-н-ролл, я уверенно покажу на могилу Виталика Мухи.

   Я проводил взглядом отъезжающую Костину барбухайку, подождал пока она скроется за поворотом и зашёл в подъезд. Почему я так легко согласился на Димкино предложение, не стал спорить, предлагать что-то своё? Да потому, что на сто процентов был уверен, что никаких песенных заготовок Акимов никогда не принесёт. А что касается Кости… у него до моих готовых-то песен последние три года не доходили руки, что уж тут говорить про полуфабрикаты, которых и нет к тому же. Устали парни. Кончился рок-н-ролл.
   Я зашёл в квартиру, взгляд упал на лежащую на диване гитару. Я её бросил час назад, когда зазвонил Костин мобильник. Взял инструмент в руки, подёргал струны. Совсем недавно я написал новую никому не нужную песню.

   Жаль, что между нами двести километров.
   И не разглядеть мне твоего лица.
   Вот и снова осень, пируэты ветра.
   Сакко и Ванцетти в листьях улица.
   А с витрины неба кто-то выкрал солнце.
   И набухли тучи от горючих слёз.
   Пунктуальность немца, выдержка японца,
   Обречённость клёнов, тополей, берёз.

   А сверху падала звезда.
   О, да!
   И отменён парад планет.
   О, нет!
   Не заезжают поезда.
   Сюда.
   И не хватает света мне.
   В окне.

   Осень – это скучно. Скучно и тревожно.
   Осень без начала, осень без конца.
   Повернуть обратно время невозможно.
   Сакко и Ванцетти в листьях улица.
   День на час короче, ночь на два длиннее.
   Осень отпускает летние грехи.
   На листке холодном строчки коченеют.
   Осенью так грустно пишутся стихи.

   Валерка – сосед из квартиры через стену, услышав сквозь сон посторонние звуки, беспокойно заворочался и проснулся. «Опять Димон на гитаре бренчит». – недовольно подумал он.
   Кряхтя и чертыхаясь, Валерка опустил ноги на пол и принял вертикально-сидячее положение. Голова мгновенно налилась раскалённым свинцом.
   – Ох, ё-ё-ё! – застонал он.
   Взглядом обшарил убитую комнату. Недельный запой сделал её ещё более убитой. Видавший виды стол, опрокинутый табурет, отряд пустых бутылок, притаившийся в углу, кривовисящие настенные часы.
   – Пятнадцать минут одиннадцатого, – сказал Валерка вслух и посмотрел на окно. Вечер.
   «Вечер»?! – молнией вспыхнуло у него в голове.
   Трясущимися руками Валерка пошарил в карманах штанов, нашёл несколько мятых купюр и облегчённо выдохнул.
   – Спасибо, что разбудил! – крикнул он и постучал кулаком в стену.
   На несколько секунд гитара смолкла.
   – Я… сей… му-то… посту… лядь! – невнятно и грозно донеслось из-за стены.
   Валерка одобрительно засмеялся и вышел в тёмную прихожую. Обулся, натянул куртку и подался из квартиры. Магазин был рядом, и до одиннадцати он успевал.

01.12.18. – 12.05.19.

Музыка для спящего соседа Дмитрий Колпаков