   Убежище-45
   Роман

   Евгений Иванцов

   Through the heart of fire
   You’re home, found the asylum
   In a world with a broken dance, on shards of glass
   I see fire, ruins and fire, and fire
   In world with a broken dance, with shattered dreams
   (EdGuy – TheAsylum)

   © Евгений Иванцов, 2023

   ISBN 978-5-0059-8907-9
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

   Крупные капли дождя барабанили по черепичной крыше психиатрической лечебницы для ветеранов Второй Мировой Войны, которая закончилась всего пять лет назад. Звуки грозы, казалось, способны всей своей мощью разбить все окна в здании, находящемся на прибрежье озера Слободское.
   Валерий Анисимов, главный врач психиатрической больницы «Убежище-45», стоял возле окна и наблюдал, как невероятно крупные капли истязали тёмное озеро, обычно тихое, умиротворённое. Молнии рассекали грозные небеса, отражаясь на взъерошенной поверхности озера.
   Врач уже закончил обход центрального блока А. Настал черёд блока Б, однако Валерию Анисимову очень не хотелось промокать под проливным ливнем при переходе из одного блока в другой. Но работа не могла ждать.
   Валерий направился к выходу, однако его остановил санитар, промокший и уставший.
   – Валерий Леонидович! Репортёр приехал!
   – Как? – удивился Анисимов. – Уже? Он же должен был послезавтра приехать.
   Санитар лишь пожал плечами.
   – Ох уж эти журналисты. Везде суют свои носы.
   Валерий Леонидович направился к выходу, где его ожидал журналист из газеты «Правда». Главный редактор около месяца назад созвонился сруководителем «Убежища-45» и молитвенно уговаривал его провести экскурсию по лечебнице, дать интервью и рассказать всему Советскому Союзу о единственной в стране психиатрической больнице специализированного типа. Анисимов отнекивался, всячески пытался убедить главреда «Правды», что в этом месте нет ничего интересного, кроме бесконечных вывертов пациентов и угрюмых взглядов охранников. Но всё же редактор смог его убедить, ссылаясь на то, что советские люди обязаны знать о таком заведении.
   В последние годы некоторые личности в администрации Совета Министров СССР пытались направить силу журналистики на привлечение более широких слоев населения к самоотверженному труду по восстановлению народного хозяйства, на усиление идеологической пропаганды. Сама журналистика, как и все общественные структуры в стране, пострадала во время Второй Мировой и сейчас тратились силы на её восстановление. Народ пресытился военной пропагандой, а также антиамериканскими статьями, поэтому возникала необходимость в освещении структур советского общества. Валерий Анисимов это понимал, поэтому и согласился на интервью. Хотя, история «Убежища-45» – не самое лёгкое чтиво, с которым захочется ознакомиться после тяжёлого рабочего дня, сидя в удобном кресле, но советский народ окреп после войны. Сейчас для него камень не твёрже цветка.
   Журналист выглядел интеллигентным, но чудаковатым. Кучерявые волосы ниспадали на очки с круглыми линзами, а в глазах играл неподдельный азарт.
   Он протянул руку Анисимову и произнёс:
   – Владислав Короткин, журналист газеты «Правда».
   Анисимов представился и провёл журналиста в свой кабинет, расположенный на первом этаже блока А.
   – Здесь чудесно, – с необъяснимым энтузиазмом произнёс Короткин. – В смысле, весьма любопытно. У меня к вам множество вопросов, и я буду очень благодарен вам, что помимо ответов на них, вы также покажете мне здешние места.
   – Безусловно, – Анисимов снял очки и стал медленно протирать их салфеткой.
   Врач не торопился отвечать, занятый своими очками. На одно мгновенье Короткин подумал, что Анисимов делает это специально.
   Валерий Леонидович положил карандаш и ручку в подставку, затем ровно сложил бумаги в стопку и посмотрел на прибывшего гостя.
   – Для начала хотелось бы уточнить. Ваш главный редактор сообщил мне, что вы приедете послезавтра.
   – Да, но поезд из Москвы в Архангельск отменили, пришлось брать билет на несколько дней раньше. А разве вы что-то готовили для меня?
   – Нет-нет, – приглушённо ответил Анисимов, поправляя очки. – И, как полагаю, вы собираетесь оставаться здесь на несколько суток, да?
   – Верно. Как и было оговорено.
   – Хорошо, тогда приступим после того, как вы разместитесь в своей комнате. Санитары принесут вам чистое бельё и халат. Я сделаю обход блока Б, а затем мы с вами побеседуем. Желательно, за чашкой чего-нибудь горячего.
   После этого Короткин отправился в свое временное жилище.

   Осенний вечер нагрянул быстро: за окном стемнело за считанные секунды, а пасмурная погода лишь дополняла тьму, окутавшую «Убежище-45».
   Владислав Короткин прибыл настолько быстро, насколько это было возможно. Похоже, этому журналисту действительно была необходима уникальная статья. Публицисты подобного рода были готовы продать дьяволу душу за подобный материал, хотя, для Анисимова всё это было лишь рутиной, не вызывающей никакого интереса.
   Анисимов пригласил журналиста присесть в удобное кресло и предложил чай.
   – Если можно, то кофе, – улыбнулся он.
   Валерий, понимая, к чему он клонит, аккуратно произнёс:
   – Конечно. Только хочу вас предупредить, что наша сегодняшняя беседа не продлится долго, уже поздно. Обход начинается с утра…
   – Нет-нет! – Владислав всплеснул руками. – Что вы? Я сам измотан после дороги. Я не займу у вас много времени. Но сами понимаете, как меня пожирает любопытство. Очень уж хочется увидеть ваших подопечных.
   Анисимов не понимал. Возможно, из-за того, что он видит всё это каждый божий день. Но для остальных людей само понимание того, что в одном месте собрались те, чьи души были отравлены войной навсегда, поражало воображение. Такие люди, как Короткин, жаждали влезть в головы пациентам «Убежища», выведать каждый тёмный уголок их разума. До этого Анисимову не раз звонили писатели и публицисты, которые жаждали именно этого, но каждый раз Валерий отказывал им. Незачем потрошить и без того повреждённый разум, который погрузился в отчаяние, от которого врачи больницы и должны излечивать. А всё это только усугубляет положение. Поэтому главным условием для журналиста «Правды» было таковым: никаких контактов с пациентами, только очерки о больнице, жизни сотрудников, методах лечения и беглом знакомстве с историями пациентов. О некоторых разрушенных судьбах Анисимов мог рассказать самостоятельно, избегая прямых интервью журналиста с больными.
   – Понимаю, – улыбаясь, солгал Анисимов.
   – Вы не против, если я буду записывать? – врач не заметил, откуда журналист достал блокнот с ручкой. Он словно вытащил его из собственного тела. При этом журналистсначала достал блокнот и только затем спросил.
   – Вы же здесь за этим, – Анисимов продолжал вежливо улыбаться.
   – Ну да, – быстро бросил Короткин и тут же спросил, – я заметил, как один пациент пришёл в бешенство, увидев меня, часто такое случается?
   – Этих людей может расстроить блик солнца, метко попавший им в глаз. Так что дело не в вас. Такое случается несколько раз на дню. Приходится давать пациентам мощные транквилизаторы, иначе их никак не успокоить.
   – А если не помогает? – смотрел журналист исподлобья.
   – Тогда мы надеваем смирительную рубашку и отправляем в комнату с мягкими стенами, – теперь улыбка Анисимова стала шире. – А что вы хотели услышать? Что мы делаем лоботомию?
   – Что вы? Я не думаю, что советские врачи перенимают грязные методики нацистов на свою практику. Нет, мне интересен сам процесс.
   – Наши пациенты могут навредить лишь сами себе…
   – Но есть же и тюремные заключенные, – неуверенно произнёс журналист.
   – Да, есть ветераны, совершившие преступления, причём, весьма жестокие, но они плотно изолированы не только от советского общества, но даже от остальных пациентов «Убежища-45». Должно быть, вы заметили соседний блок, ограждённый высокими стенами с колючей проволокой. Именно в этом небольшом здании находятся те самые «криминальные больные», которым предполагается более интенсивный уход.
   – И почему их не расстреливали?
   – Если бы они были вменяемым, то непременно расстреляли бы. Этих людей побуждала не корысть и не маниакальное желание убивать, они не были насильниками или маньяками. Они всего лишь несчастные люди, которых сильно изменила война. Можно осуждать их сколько угодно, но за свои грехи они расплачиваются сами.
   – Ладно, я понял, – Владислав потёр лоб. Он нервничал. – Не с того я начал интервью.
   – Вам необходимы формальности?
   – Нет, но…
   – Свободная беседа куда интереснее. Но если вы желаете задавать вопросы по бумажке, то я на них всё равно готов ответить.
   Журналист немного смутился. Он елозил в кресле, не зная, с чего начать.
   – Пожалуй, вы правы, – выдохнул он. – Дорога меня окончательно вымотала. Я не из тех журналистов, которые чтут конспекты, записанные на лекцияхпо филологии. Для меня главное – результат. Но мой редактор дал мне особое задание: написать статью об «Убежище-45» как можно обширнее, поэтому я хочу вам задать несколько вопросов о природе этой лечебницы.
   – В каком смысле?
   – Почему она появилась? В нашей стране и без того много психиатрических лечебниц, где так же пребывают преступники. Что дало толчок к созданию этого проекта?
   Анисимов, не задумываясь, ответил.
   – Сразу после окончания войны больницы стали переполняться пациентами. «Матросская тишина», больница при Институте имени Сербского, Минская, Орловская лечебницы. Со всей страны шёл огромный поток страдающих вялотекущей шизофренией на почве послевоенной депрессии, и если поначалу эта депрессия протекала пассивно, то вскоре она приобретала более серьёзный окрас. В 1947-м году случилось то, о чём вы наверняка слышали. В народе этого пациента назвали «Кровавым флагом».
   – Конечно, слышал, но вы сами понимаете, что это всего лишь мелкие крупицы, которые позволила осветить советская журналистика на тот момент.
   – Как я понял, вы получили резолюцию от самого Маленкова?
   Журналист кивнул. Анисимов это и так знал, но ему почему-то захотелось спросить самому. Министр минздрава в телефонной беседе прямо намекнул Валерию о том, что этот журналист может задавать любые вопросы и, самое главное, должен получать на них ответы. Эпоха всеобщего молчания закончилась в марте этого года, после смерти «вождя».
   – Вернёмся к «Кровавому флагу», – тактично напомнил Короткин, раскрыв блокнот на новой странице.
   – Да, – Анисимов отпил из чашки уже слегка остывший кофе и продолжил. – Военный госпиталь переполнялся как во время войны, так и после. Тяжелораненые бойцы доставлялись из Берлина в ближайшие госпитали, а тех, кому повезло больше, отправляли на родину. Это случилось в одном из таких госпиталей в Белоруссии. Игорь Малышев, старший лейтенант, командир роты, лежал в госпитале с незначительными ранениями правой руки, а также головы. Он спокойно лежал в своей койке, когда его обхаживали медсёстры, вместе со своими сослуживцами. Рядовые, сержанты, прапорщики. Все, с кем он бок о бок сражался против общего врага. Спустя несколько дней после госпитализации врачи стали замечать странное поведение за этим человеком: он не реагировал на обращения, постоянно смотрел куда-то в пустоту, бродил по ночам, приговаривая «я не герой, я не герой». За неделю до этого ему присвоили Героя СССР. Похоже, медаль за отвагу только расстроила его. С каждым днём состояние Малышева ухудшалось, и местные врачи не знали, что с ним делать. Его было необходимо госпитализировать в Москву, но на это не было средств, ресурсов и времени. В одну дождливую ночь самочувствие Малышева резко ухудшилось. Его рвало целый час, потом он закатил глаза и впал в кому. Конечно же, образование врачей небольшого военного госпиталя не было идеальным, поэтому они попросту развели руками и оставили героя войны в покое. Хотя, слово «покой» ему не было ведомо. Этой же ночью он пробудился, сходил за медицинскими инструментами и, вооружившись скальпелями, перерезал глотки спящим солдатам. Они даже не успели понять, что с ними случилось. Выжил лишь один пациент, тот, который лежал полностью загипсованным. Он видел, как Малышев, взяв откуда-то советский флаг, обмотался им и подходил к каждой к койке, перерезая глотки. В этот момент он приговаривал «война не закончена», «мы не герои», «я не отдам вас фашистам» и всё в том же духе.
   Короткин поёжился в кресле от такого рассказа.
   – И неужели это не дошло до Сталина? Такого бы сразу же расстреляли.
   – Вы правы. Но Малышев был абсолютно невменяемым. И кто-то из верхов не стал применять к нему уголовные санкции лишь потому, что хотел изучить Малышева.
   – То есть, превратить его в подопытного кролика?
   – Нет. Малышева хотели изучить для того, чтобы предотвратить дальнейшие случаи, которые могли иметь место. Медицина постоянно развивается. Прогрессируют болезни, значит, должно прогрессировать и лечение. Поэтому Малышев стал отправной точкой в развитии психиатрии в данной области.
   Анисимов заварил ещё кофе и предложил журналисту. Тот, конечно же, согласился. Пар тонкой струйкой тянулся из чашки к потолку, на котором от оконных рам отображались тени, создаваемые вспышками молний.
   – Затем его перевели в «Матросскую тишину», а когда построили «Убежище», то, конечно же, «Кровавый флаг» стал первым его посетителем.
   – Жуткая история, – округлённые глаза журналиста были тому свидетельством.
   – И у каждого пациента здесь своя история.
   – Каждый из них убивал сослуживцев? – поинтересовался Владислав, едва ли скрывая ехидство.
   – Нет, – снова эта натянутая улыбка в исполнении главного врача «Убежища-45». – Кто-то убивал жён и детей, а кто-то всего лишь создавал воображаемого собеседника, с которым общался как с обычным человеком на протяжении долгого времени.
   Журналист долго думал, но всё же решился спросить:
   – Я понимаю, что вы запрещаете контактировать с пациентами, но всё же я настоятельно попрошу вас пообщаться хотя бы с двумя-тремя. Я не прошу предоставить в моё распоряжение кровожадных убийц, что обитают в блоке Б. Мне необходимо осветить в статье несколько историй, судеб и жизней. Я хочу, чтобы они сами мне рассказали.
   – Поймите, – терпеливо произнёс Анисимов. – Многие из них даже не понимают, где находятся, не говоря уже о том, чтоб рассказать свою историю.
   – Их непосредственную историю вы сможете рассказать мне, но я хочу послушать их мысли, рассуждения… Валерий Леонидович, я вас очень прошу.
   Анисимов долго мялся. Он мог отказать сразу же, но этот московский журналист не простой писака, который может раздуть из мухи огромного слона. Этому нужна ошеломляющая правда. А ещё есть такая мелочь, как резолюция самой партии. Анисимов не мог перечить самому Совету Министров, иначе сотрудник МГБ нескромно постучит в его дверь и предложит пройти вместе с ним. Это в том случае, если попадётся добропорядочный мгбшник, но таких там днём с огнём не отыскать.
   – Хорошо, но особо ни на что не рассчитывайте, – выдохнул Валерий. – Они очень пугливые и недоверчивые. Не думайте, что все они захотят в красках рассказать о своей жизни.
   – Мне это и не нужно, – довольно улыбнулся журналист. – Как я уже говорил, мне интересны только их мысли.
   – Это противоречит внутреннему регламенту, поэтому будем осторожными, – устало произнёс Анисимов.
   Журналист понимал, что руки главврача связаны и пользовался этим.
   А затем Анисимов продолжил рассказ о создании «Убежища-45».
   В 1949-мгоду больница уже была отстроена. За высокими стенами располагалось два корпуса: один – для тяжелобольных пациентов, другой – дляособо опасных, представляющих криминальную угрозу. Между двумя четырёхэтажными зданиями располагался административный корпус, в котором фактически проживали все сотрудники лечебницы. Кто-то приезжал на длительные смены с различных городов Советского Союза, кто-то жил неподалёку, как, например, сам Анисимов, которого прикомандировали из Москвы в ЗАТО Слободский. В 1951-м году лечебница была уже полностью укомплектована больными со всего СССР, основная волна психических расстройств происходила в первые годы после окончания войны. Случаи дальнейших психических заболеваний были ничтожно малы, люди постепенно отошли от послевоенной депрессии. Но всё же такое случалось. Последний пациент заселился год назад, в 1952-м году. Этот особый случай запомнился каждому, кто знал о существовании «Убежища». Григорий Манаев, служивший после армии в милиции, долгое время скрывал свою истинную личину. На протяжении четырех лет участковый маленького городка в Поволжье вылавливал, по его мнению, немецких диссидентов, которые под прикрытием работали на ФРГ. Манаев выслеживал людей, которых он по каким-то причинам принимал за коренных немцев, и различными способами заманивал их, а затем убивал. Ему казалось, что все они говорят с плохо скрываемым немецким акцентом, однако это было не так. Затем убийства, по все видимости, перестали удовлетворять его, и Манаев стал использовать более изощрённые методы расправы с «фашистскими шпионами» из возрождённого Четвертого Рейха. Своих жертв Манаев усыплял различными способами, либо вероломно похищал, а затем пытал, используя нацистские методы. Он считал, что огонь нужно побеждать огнём. Иглы под пальцы, трепанация черепа… это лишь малая часть того, что Манаев перенял у немцев. По слухам, он пережил плен, где нацисты издевались над советским солдатом как могли. Честный милиционер, в котором местные жители души не чаяли, пытал своих жертв до самого конца, а в итоге варил их живьём, искореняя, тем самым, дьявольскую фашистскую душу из бренного тела. Когда местные жители стали чувствовать неестественный запах из его частного дома на окраине города, тогда и стали возникать вопросы. Маньяк, который будоражил умы советских людей, оказался служителем закона, который сам же и участвовал в собственной поимке. Некоторые врачи отказывались его лечить, желая Манаевускорой смерти, но клятва, данная Гиппократу, не позволяла вносить в себя ремарки по поводу исключения из неё жестоких убийц.
   Манаева содержали в изолированной камере, не позволяя пребывать даже в обществе себе подобных. Раздельные прогулки, приёмы пищи, даже развлечения. Порой ему приходилось играть в шахматы с самим собой, правда, человеку, больному шизофренией, это не составит огромного труда. Манаев сопровождался сотрудниками лечебницы и находился под постоянным наблюдением.
   Журналист не успевал записывать за быстрой речью главного врача. Анисимов рассказывал так отчётливо и последовательно, будто зачитывал эти истории на ночь своим детям словно сказки. Короткин уже предвосхищал успех статьи, как отметил для себя Валерий. Записывал жадно, слушал с энтузиазмом, не пропуская ни единого словечка.
   А когда Анисимов сделал паузу на кофе, Владислав, улучив момент, решил задать вопрос:
   – А есть ли шанс на излечение всех этих людей?
   – Вся жизнь это шанс, как говорил Карнеги. Но пока что в стенах этой лечебницы такого чуда не случалось. Я предполагаю, что у некоторых больных есть вероятность полного излечения или хотя бы с перманентными ремиссиями, но… У таких, как Манаев, шанс ничтожно мал. К тому же, пациенты, точнее, «криминальные» пациенты, излечившись от своего недуга, будут нести уголовную ответственность за свои деяния уже как дееспособные. Но я думаю, что никто не пойдёт на такое. В «Убежище» куда лучше, чем в тюрьме, и уж тем более, на расстрельном плацу. Если излечившийся пациент не окажется круглым дураком, он будет продолжать притворяться больным, лишь бы остаться здесь. Такой вот забавный парадокс.
   – А как же ваши исследования? Неужели так трудно отличить больного от здорового?
   – Понимаете, Владислав, – Анисимов поёжился в кресле, принимая удобную позицию. – Завтра сто человек укажут на вас и скажут, что вы психически ненормальный. Вы будете отрицать и чем больше будете это делать, тем сильнее будет казаться ваша невменяемость. Но вы уверены, что абсолютно здоровы. И вот на вас надевают смирительную рубашку, и вы начинаете дёргаться, кричать до потери пульса от негодования и люди, указавшие на вас, только убедятся в своей правоте. Так что это вопрос сугубо философский. Мы можем проводить длительные и даже скрытые наблюдения за пациентами, чтобы проверить его излечимость, но не всегда до конца можно понять, болен ли человек психически или нет.
   – И по такому принципу вы забираете всех в эту лечебницу?
   – Вы неправильно меня поняли. Пациент, который вчера бился головой об стену, сегодня утверждает, что он нормален. А через день пытается вскрыть себе вены. Тут каждый считает себя здоровым, и эти люди пытаются убедить каждого в этом, в том числе и обычный персонал. Они не просто так попали сюда, и некоторые из них понимают, что, по всей видимости, им не выбраться отсюда до конца своих дней. У пациентов, имеющих достаточно глубокий интеллект, намного лучше получается играть роль «выздоравливающего». Они прекрасные актёры, тонкие психологи. Они практически убеждают тебя в своей нормальности, но затем прокалываются.
   – В каком смысле?
   – Беседуя с тобой, он вдруг переключает свой взгляд на пустую стену и продолжает говорить с тобой. Их всегда выдают глаза. Не зря же говорят, что глаза – это зеркало души. Так вот, эти зеркала отражают одну лишь пустоту.
   Журналисту стало не по себе.
   – Ну что, ещё хотите увидеть пациентов «Убежища» воочию? – усмехнулся Анисимов, расслабившись в кресле.
   За окном вновь громыхнуло. Освещение замерцало, грозясь отключиться вовсе, но проводка выдержала.
   – Ещё сильнее.
   – Что ж, ваша бесстрашная любознательность говорит о том, что вы профессионал своего дела, – без лукавства произнёс главврач.
   – Что касается бесстрашия… я чувствую себя вполне комфортно среди этих стен. Тут немалое количество вооруженной охраны.
   – Это неудивительно. «Убежище-45» относится к режимным объектам, следовательно, нуждается в столь усиленной охране.
   – И всё же меня впустили, – слабо улыбнулся журналист.
   – Да, меня это удивило. Ну, с приказами не спорят. Возможно, мы наблюдаем новый виток советской журналистики, несущий в себе открытость и честность.
   Владислав улыбался, ему было, что сказать по поводу нынешней цензуры, которая лишь слегка ослабла со смертью Сталина. Но сейчас обсуждалась куда более интересная тема, и всё-таки он был интервьюером, а не Анисимов.
   – А как проходит ваша жизнь в этих стенах? – Короткин резко сменил тему, уходя из обсуждения прогресса журналистики СССР.
   – Это обычная работа. Хм… обычная для меня. Моя рабочая смена заканчивается, и я еду домой. Конечно, срываюсь и по ночам, и в пять утра, когда приезжает какой-нибудь генерал из Москвы. Но в целом… это обычная работа.
   – И как ваша супруга относится к вашей обычной работе?
   – Я врач. Моя супруга относится к моей работе, как обычная советская жена относится к обычному советскому врачу.
   – Вы так часто употребляете слово «обычный», но на деле же вы являетесь главным врачом лечебницы, в которую ссылают ветеранов Великой Отечественной Войны с психическими отклонениями, убийц, людоедов и насильников.
   – Владислав… не помню, отчество вы называли?
   – Антонович.
   – Владислав Антонович. Для слесаря 3 класса работа физика-ядерщика из НИИ будет необычной, однако изучение атомов для этого физика будет самым ординарным делом в его жизни.
   – Хорошо, я вас понял, – Короткин показал белые зубы.
   Журналист зевнул, и доктор перенял эту заразу.
   – Что ж, я полагаю, на сегодня достаточно, – Анисимов символично посмотрел на часы, которые носил на правой руке. – Время позднее.
   – Не спорю, – Владислав резко встал. – Простите, что задержал. Вам ещё домой ехать.
   – Нет-нет, сегодня я на дежурстве. Да и ехать до дома мне около получаса.
   – Беседа, конечно, сумбурной получилась. Но я получил от неё огромное удовольствие. Спасибо вам.
   – Да не за что. Надеюсь, статья выйдет подробной и правдивой.
   – Обижаете, – улыбнулся журналист газеты «Правда», не замечая каламбура.
   – Вас проводят в комнату для персонала. Если что, я на связи.
   – Валерий Леонидович, я не посмею нарушить ваш сон.
   После обмена любезностями они попрощались. Журналист покинул кабинет главного врача, а тот, в свою очередь, собирался в свою комнату. День выдался трудным, а впереди ещё неспокойная ночь. Врач думал, что чертовски сильно хочет спать, когда добрался до постели, но стоило лечь на свежую простынь, как сон сняло рукой.
   В голове бушевал поток мыслей, а также осознание того, что завтра с самого утра ему придётся проводить подробную экскурсию по «Убежищу». По всей видимости, Валерий не увидит свою жену ещё несколько дней, поскольку сверху ему дали прямое указание: обеспечить достойный приём для журналиста, снабдить всей необходимой информацией и проследить за его безопасностью. Сделать это можно только находясь здесь, среди десятков загубленных и страдающих душ.

   Звонкие удары по металлическим прутьям окошка палаты раздавались эхом по длинному коридору блока Б. Они звучали размеренно, с математически точным постоянством. Иногда звук раздавался в унисон с раскатами грома.
   Сонный охранник медленно подошёл к палате и заглянул в окошко.
   – Лёша, опять ты?
   – Всегда я, – раздался шёпот из темноты.
   Охранник включил свет и увидел пациента, забившегося в угол. Яркий свет всегда оказывал на него негативное влияние. Больной прикрывал рукой глаза, но продолжал говорить.
   – Я хочу поговорить с Анисимовым.
   – Зачем? – зевал охранник. Он не успел выспаться перед сменой, потому что его годовалый ребёнок внезапно залихорадил.
   – Хочу поделиться радостью.
   Алексей Виданов, один из последних пациентов, бывший сотрудник МГБ. Служил на фронте до Сталинградской битвы, один из ответственных за исполнение приказа №227. После чего был переброшен в московский штаб для доклада, на фронт больше не возвращался. Отклонения начались в 1951 году, когда он начал избивать своих детей и жену.
   – Какой ещё радостью? Не промахнулся в унитаз, когда писал?
   – Как ты разговариваешь с майором МГБ?
   – Ты уже не майор, Лёша.
   Охранник говорил без злобы. Хотя, привычки бывшего инспектора по надзору за осуждёнными давали о себе знать.
   – Меня разжаловала власть, которая не имела полномочий этого делать. Я…
   – Слушай, у меня нет времени на твои философствования. Что ты хотел от шефа?
   – Разговора.
   – Завтра он будет делать утренний обход, вот и поговоришь.
   – Он пройдёт мимо, как обычно. Меня никто не услышит.
   – Он никогда не проходит мимо. Спи, Лёш, утро вечера мудренее.
   – О да, – Виданов опустил рукав и посмотрел прямо на охранника. На его лице читалась неприкрытая радость. – Завтрашний день будет лучше и чище. А послезавтрашний… О-о-о, – протянул он, почти припевая. – Он изменит всё.
   Надзорный покачал головой. Общение с психически больными никогда не перестанет вызывать удивление. Сколько вещей происходит посреди этих стен каждый день, и каждый раз что-то новенькое. Друзьям на застолье всегда есть что рассказать.
   – Отбой, Лёша, два часа ночи уже.
   Виданов ответил молчанием. Однако когда надзорщик подошёл к своему посту, он услышал приглушённый смех, отдалённо напоминающий шипение змеи, которая только что почувствовала опасность.

Глава II

   Анисимову не потребовался будильник, чтобы проснуться рано утром, с этой ролью прекрасно справился гром. Причём, он был настолько сильным, что окна сотрясались при каждом раскате.
   Голова слегка побаливала, что не удивительно. Для человека среднего возраста ложиться в три часа ночи было событием, имеющим не особо приятные последствия. Ещё со студенческой скамьи, учась в медицинском институте, Валерий не высыпался, и это уже вошло в привычку. Затем настал момент затишья, когда он устроился в городскую больницу психиатром, после чего наступила война, а затем и «Убежище-45». Анисимов будто бы вернулся в те годы, когда каждый час сна был равноценен слитку золота. Главврач был готов отдать много за то, чтобы к суткам прибавили хотя бы три часа.
   До официального подъёма оставалось сорок минут, и он решил посвятить их себе. Ему нравилась работа, но не настолько, чтобы тратить на неё свободную минутку, когда от тебя ничего не требуется.
   Аромат кофе заполонил комнату. Отпив глоток, Валерий скривился от горечи. Хороший кофе из Арабики, который чудным образом привёз его товарищ из далёкой страны, он оставил дома, поэтому приходилось довольствоваться сублимированным в банке. Но всё лучше, чем ничего, тем более, учитывая, что сонливость нужно было прогнать, а кроме кофе Анисимов не находил другого способа. Он мог совершить утреннюю пробежку, но не когда тебе 48, а за окном бушует ливень.
   Он бросил взгляд на тумбу и приметил книгу, которую уже давно не открывал. Идеальное утро: книга и кофе. Что может быть лучше? Правда, это была весьма невесёлая книга, которую до сих пор так и не опубликовали, даже после смерти вождя. Это был тягостный роман Евгения Замятина «Мы», который напечатали в прошлом году в нью-йоркском издательстве. Но у Валерия Анисимова был прекрасный друг, который мог достать хороший кофе и любопытную литературу. Друг из таких шишек, которых не обыскивают при въезде в страну. Да и сам Анисимов не опасался проверок насчёт наличия контрабанды. Хотя, он прекрасно понимал, что может сделать «гэбня» за такой вот романчик.
   К великому для Валерия Анисимова сожалению настало время обхода. Он неторопливо оделся, накинул белый халат и отправился к журналисту. Как ни странно, тот уже стоял в холле административного корпуса. Короткин, похоже, не спал всю ночь, пребывая в возбуждённом состоянии и предвосхищении. Главврач искренне не понимал этой отчасти инфантильной радости взрослого человека.
   – Доброе утро, Валерий Леонидович! – радостно воскликнул он. – Готовы к труду и обороне?
   – Я всегда готов, – ответил он с улыбкой. – А вы?
   – Вы ещё спрашиваете? Так что, с чего мы начнём?
   – Я всегда начинаю обход с блока А. Скажем так, у «некриминальных» пациентов не так всё запущено, поэтому с ними проблем возникает намного меньше.
   – Что ж, давайте приступим.
   Анисимов и журналист в присутствии двух надсмотрщиков начали обход.
   Блок А находился справа от административного корпуса. Все три здания, включая блок Б, находились на одной линии, а перед ними расстилалось огромное зелёное поле с деревьями, скамейками, фонтанами и прочим. Созданное для уюта пациентов место для прогулок поражало своим масштабом, сравнимым с габаритами футбольного поля. А разделял это поле тротуар, ведущий от крыльца администрации до самых ворот, за которыми находилась свобода.
   Конечно же, по данному тротуару передвигался и транспорт, потому что хождение могло затянуться не на один десяток минут. Само собой, обычному персоналу приходилось передвигаться пешком от самого КПП, однако для главврача и прочих приезжих шишек была предназначена тёмно-синяя «Победа».
   Журналист прибыл сюда вечером, поэтому не смог оценить всех здешних красот. Только сейчас ему удалось это сделать, хотя солнце по-прежнему не собиралось выглядывать из-за громоздких туч.
   – Как вы провели ночь? – тактично поинтересовался Анисимов.
   – Писал, – Владислав с гордостью потряс разбухшей записной книжкой. – Пытался запечатлеть мысль, пока она ещё горячая.
   – И много написали?
   – Пока одни заметки. Над статьёй буду работать уже в Москве, на своей незаменимой машинке.
   – Понятно. Обычно мы проводим обход полтора часа, если без эксцессов. Сегодня не будем задерживаться, потому как вы наверняка голодны. Завтрак у меня в полдесятого.
   – Лично я готов оставаться столько, сколько нужно. Если будет отличный материал, то я забуду про голод.
   «Пациенты для него отличный материал», подумал Анисимов. Может, журналист и был готов слушать бредовые рассказы больных, но Валерию был нужен завтрак. Он не мог есть с самого утра, однако к десяти часам его желудок взвывал от негодования.
   – Посмотрим, как дело пойдёт, – туманно произнёс главный врач «Убежища-45».
   Они подошли ко входу в четырехэтажный корпус А. Во дворе было пусто, все пациенты выходили на прогулку только после обхода.
   За время передвижения по территории больницы журналист успел отметить довольно приятную атмосферу, витающую среди этих стен. Даже пасмурная погода не отменяла этого. Ухоженные дворы, покрашенные лавочки, чистые лестницы, внутри – новейшая отделка. Немалые средства финансировались на содержание этих замков. Для психически нездоровых убийц была создана больница, о которой может только помечтать обычный советский человек. Владислав даже высказал вслух свою нелицеприятную мысль, на что Анисимов возразил:
   – Этим людям нужен особый уход. Цвета интерьера подобраны специально так, чтобы не раздражать их внимание, не побуждать к агрессии…
   – А также мягкая мебель, чтобы комфортно сиделось и чистые туалеты, уж простите меня, чтобы справить нужду, не раздражаясь. Почему таких больниц нет, скажем, в Сталинграде? Ведь обычные люди также хотят всевозможных удобств.
   – Это вопрос не ко мне, – натянуто улыбнулся Анисимов. – Я не строил эту больницу и уж тем более не выделял на это деньги.
   – Понятно, – журналист что-то черканул в своём блокноте. Эта привычка невероятно сильно раздражала Анисимова. Ему казалось, что журналист постоянно делает какие-то выводы, которые потом изольёт в свою статейку, и она окажется совсем уж неприятной и дискредитирующей.
   Внутри блока А царила сама безмятежность. Пациенты свободно передвигались по корпусу, конечно же, под надзором санитаров. Кто-то смотрел телевизор на просторном диване, кто-то играл в шахматы, кто-то просто общался между собой. Владислав Короткинсперва даже не понял, что находится среди людей с психическими отклонениями. Но стоило ему встретиться взглядом с одним из них, всё сразу же встало на свои места. Высокий, худощавый мужчина тридцати пяти лет, с огромным носом и впалыми глазами замер на месте при виде журналиста и уставился на него так, словно увидел перед собой призрака. Журналист замедлил шаг и немного отстал от Анисимова, а когда последний заметил это, то быстрым шагом вернулся к Владиславу. В это время пациент к нему обратился.
   – Я вас знаю, – вытянул он руку.
   – Откуда? – поинтересовался журналист.
   – Владислав, не обращайте внимания, нам нужно пройти дальше, – начал главврач, но пациент, похоже, его не слышал.
   – Вы пели нам вчера, – улыбнулся высокий. – Это была песня о свободе. На-най-на-а-а… ветра дуют нам в спины… най-на-на-на-а-а, мы на свободе и теперь нерушимы…
   Журналист остолбенел.
   – Паш, уведи его.
   Санитару крупного телосложения по имени Паша не составило труда отвести в сторону пациента.
   – О чём он?
   – Это вам никто не скажет, даже он сам, – с горечью произнёс Анисимов. – Я же вам говорил, не обращать внимания. К тому же, вы можете расстроить пациентов, а если взбушует один, остальные могут подхватить волну и тогда нам их не остановить ещё несколько часов. Такое уже было.
   – Простите, просто он так посмотрел на меня.
   – Они все так смотрят. Ничего, скоро у вас выработается иммунитет. Увидеть такое – не для слабых духом, однако я вас предупреждаю, дальше будет ещё хуже.
   – Я уже понял.
   Они двинулись дальше. Валерий Леонидович делал пометки в своём журнале, проверял, все ли пациенты находятся в стабильном состоянии, имеются ли жалобы. В общем, канцелярская работа. Журналист уже не с таким энтузиазмом всё записывал, в его ушах до сих пор звенела песня про свободу. К тому же, последующие пациенты оказались довольно спокойными. Кроме последнего.
   Его звали Анатолий Резепов. Он сам представился журналисту, после чего начал говорить без устали. Анисимов пока не стал его останавливать, прекрасно понимая, что журналисту требовался материал.
   Резепов рассказал о том, что служил прапорщиком в Красной Армии и ему сразу же присвоили генерал-майора после его знаменитого подвига под Рейхстагом. Анатолий сдерживал натиск немецких войск в одиночку, после того, как все солдаты в его отряде сложили головы в сражении за Берлин. Он оставался в окружении до тех пор, пока на помощь не прибыла остальная часть советских солдат, после чего они вновь подняли красное знамя и ринулись в последнюю дляфашисткой Германии атаку.
   Смотреть на этого человека было крайне тяжело. Он выдумывал несуразицы одну за другой. Короткин уже был готов услышать, что именно Резепов поднимал флаг над Рейхстагом, вместе с Егоровым и Кантарией. Но Анисимов вовремя остановил пациента, видя, как в последнем нарастает дикое возбуждение от воспроизводимой фантазии.
   – Меня никто не слушает! – возмутился он.
   Санитар Павел уже приготовился к привычной работе.
   – Подождите, – Короткин обратился и к пациенту, и к главврачу, стараясь утихомирить обе стороны. Будто бы он был компетентен в психологии общения с душевно больными людьми. – Вы сказали, что вас повысили в звании. А что с вами стало потом, после возвращения на Родину?
   Вопрос порадовал Резепова. Ему нравилось рассказывать всем о своём статусе генерала.
   – Жуков лично наградил меня орденом за мужеством, после чего направил в Москву, в генеральный штаб. Все мои товарищи встречали меня как героя, хотя, я таковым и являлся.
   Внезапно Анатолий помрачнел. Улыбка сползла с лица, а вместо неё появилась гримаса горечи и обиды.
   – Чего не скажешь о моей супруге. Эта потаскуха и засунула меня сюда!
   – Спокойнее. Анатолий, здесь все свои, – спокойным тоном произнёс журналист. – Я вас понимаю, поэтому и хочу выслушать.
   Анисимов смотрел на Короткина как на соседского мальчишку, который пришёл в его песочницу и стал играть с его игрушками.
   – На вокзале она встретила меня со словами: «Всё будет хорошо, милый, всё пройдёт». Она не верила в меня, не видела в упор генеральскую звезду на погоне. А я ей говорил, показывал орден! Она не верила. Будто я сумасшедший! А потом в штабе меня встретил лично Иосиф Виссарионович, который сказал мне не доверять слухам, которые распространяли завистники.
   Владислав понимал, что Резепова привели не в штаб, а в клинику, а товарищем Сталиным выступал её главный врач.
   – Поэтому он посоветовал мне отправиться на отдых. В санаторий. Мне тут нравится, – снова спокойным тоном произнёс Резепов. – Тут тихо. Я планирую в следующем месяце вернуться домой. И вновь на службу. Говорят, четвёртый Рейх набирает силу. Я должен оказаться на передовой! Я должен отдать жизнь Родине! Пока вы тут играете в «дурака», я буду вести своих ребят на верную гибель! Сволочи! Предатели!
   Теперь его было уже не остановить. Резепов даже не заметил, как его одели в смирительную рубашку. По коридору разносились его негодующие возгласы, которые со временем утихли.
   – Довольны? – тихо спросил Анисимов тоном строгой матери, чей сынок только что довёл до слёз свою младшую сестру.
   – Не особо.
   – Позвольте всё же мне разговаривать с пациентами. Я буду делать свою работу, вы – свою.
   Журналист промолчал, подавив свою гордыню. Ему не хотелось ругаться с главным врачом, поэтому он признал свою вину. Или, по крайней мере, сделал вид.
   – Думаю, на этом стоит закончить обход, – Анисимов с трудом скрывал своё недовольство. – Павел проводит вас в столовую, где мы встретимся.
   Главврач развернулся, махнув длинным халатом, и ушёл. Обход блока Б он проводил уже без любопытного журналиста.

Глава III

   Когда Короткин подсел к Валерию, последний уже доедал омлет и готовился к десерту.
   Журналист надкусил хлеб, а затем отправил в рот тонкое колечко колбасы.
   – Не могу не отметить добротное финансирование лечебницы со стороны государства. Это радует, что для работников и пациентов не существует понятия «дефицит».
   Анисимов не мог понять, говорит ли журналист с сарказмом или нет, однако ушедшее раздражение возвращалось вновь. Улыбка Короткина теперь казалась мерзкой, чересчур сладкой. Решив, что журналист ожидает ответную реакцию на своё «тонкое» замечание, главврач попросту промолчал, цепляя на вилку последний лоскуток омлета.
   – Мне хотелось бы увидеть заключённых… то есть, больных из блока Б.
   Валерий старался жевать дольше, как можно медленнее. Говорить с полным ртом было моветоном.
   – Сегодня вы успели его осмотреть. Позвали бы меня, кучу времени бы сэкономили.
   «А ещё я сэкономил бы уйму времени, если бы ты провалился сквозь землю», зло подумал Анисимов.
   – Я думаю, вы прекрасно помните, для кого я пишу статью, – журналист выделил интонацией слово «кого».
   Валерий со звуком отложил вилку в сторону и посмотрел на журналиста исподлобья.
   – Сегодня вы увидите блок Б.
   И это произошло быстрее, чем предполагалось. Тревожный вой сирен эхом раздавался по всей лечебнице. Анисимов, работая здесь уже несколько лет, до сих пор не мог привыкнуть к этим леденящим душу звукам. Это сразу же возвращало его в 42-й год, когда постоянно приходилось просыпаться под вой сирен. Во время войны даже обычных психиатров направляли на фронт, ибо врач – он и в Африке врач.
   Как и на войне, в «Убежище-45» эти звуки не предвещали ничего хорошего.
   Бросив завтрак, Анисимов помчался наружу, а Короткин, схватив блокнот с ручкой, ринулся за ним.

   В блоке Б произошло происшествие, каких ещё не было в «Убежище». Один из пациентов совершил нападение. Это вся информация, которой обладал главный врач лечебницы, прибыв на место происшествия. И увиденное заставило его ужаснуться, пусть он и не показывал этого даже на лице. В полевых условиях Анисимов повидал немало крови, отрубленных конечностей, разорванной плоти, которую приходилось сшивать. Полевой врач, пожалуй, самая неблагодарная профессия на войне, требующая стальных нервов. Но сейчас, в мирное время, видеть такое был чем-то особенным. Анисимов не отвык от крови, он лишь вспомнил тысячи других случаев, когда приходилось наблюдать за смертью советских солдат. И это было отвратным ощущением.
   На ещё зелёной траве лежал человек в неестественной позе. Кровавая лужа пропитала землю. Шейная артерия перерезана, но вот только чем? Главный врач не мог представить, как пациенты могли получить доступ к колюще-режущим предметам, находясь под тщательным контролем.
   – Что здесь произошло? – сквозь зубы процедил Анисимов.
   Напуганный санитар решил взять на себя ношу повествования, в то время как остальные потупили взгляд. Кто-то из них был повинен в произошедшем, а, возможно, даже и несколько сотрудников.
   – Валерий Леонидович, это случилось так неожиданно, – выдохнул санитар. – Мы сами не поняли, как… В общем…
   Как поведал санитар, пациенты блока Б совершали обычную ежедневную прогулку. Конечно же, в это блоке работало намного больше санитаров и охранников, поскольку для данной категории больных требовался усиленный надзор. Им запрещалось что-то брать в руки, слишком близко контактировать друг с другом. Только прогулка на свежем воздухе, а затем построение и направление по комнатам. Правда, эти комнаты не многим отличались от тюремных камер по своей структуре, хотя внутреннее убранство создавалось для максимального удобства пациента. Один из пациентов по имени Кирилл Востриков вёл себя как обычно, то есть замкнуто и боязливо. Он постоянно озирался по сторонам, будто пытаясь найти лазейку, малейший шанс выбраться отсюда. Как сказал сотрудник лечебницы, Вострикову было страшно. Внезапно к нему подбежал другой пациент – Алексей Виданов, бывший мгбшник. Он начал что-то нашёптывать Вострикову, а в это время санитары стали приближаться к пациентам, говоря им, чтобы они прекратили контакт. Но Востриков буквально взорвался, стал жестикулировать, что-то выкрикивать. Санитар утверждал, что слышал что-то вроде «я всё расскажу! Они узнают!». После этих слов Виданов накинулся на Вострикова и вцепился зубами в шею. Санитары пытались вырвать его из цепкой хватки, но Виданов напоминал дикого медведя, разрывающего свою жертву на мелкие кусочки. Он рычал, пыхтел, а когда его с трудом оттащили, то захлёбывался кровью своей жертвы.
   Когда молодой человек, практически юноша, закончил свой рассказ, то он уже сам начинал дрожать от страха. И его пугал не окровавленный труп, распластавшийся на траве, а взгляд главного врача, который сверлил его до глубин души.
   А журналист всё это время записывал с такой скоростью, будто за ним гналась стая волков, а написание текста для него было единственным спасением от них. И Анисимов прекрасно понимал, что теперь его ожидает. В статье будет русским по белому написано, что в главной психиатрической лечебнице Советского Союза имеет место наплевательское отношение к технике безопасности, которое приводит к летальным исходам. Он уже представил звонок, поступивший сверху, в котором генерал МГБ спокойным голосом зачитывает приговор Анисимову. И не быть ему главным врачом, самое минимальное – путёвка в ГУЛАГ, в Мурманск. Если не в Магадан. И эти бесчисленные заголовки в газетах: «Убийцы-рецидивисты разгуливают по зелёной траве без цепей и наручников и разгрызают шеи своих товарищей». Конечно же, Анисимов допускал, что это преувеличение, учитывая цензуру, но он прекрасно понимал, что на его будущем только что поставили жирный крест. И этот крест сейчас обводил карандашом надоедливый журналист «Правды» Владислав Короткин. В его присутствии ничего не получится замять.
   – Почему вы допустили такую дистанцию между пациентами? И сами почему так далеко стояли?
   – Не знаю, вроде всё было как обычно, – трясся санитар. – Они просто гуляли и…
   – Просто гуляли? – Анисимов, никогда не показывающий своих эмоций, начал выходить из себя. – Это убийцы! Кто-то из них ел людей, кто-то убивал собственных детей! И вы просто смотрели, как они гуляют? Вы головой отвечаете за их безопасность, потому что это больные люди!
   Он перешёл на крик.
   – Валерий Леонидович!
   «Только тебя не хватало!», с раздражением подумал Анисимов.
   – В должностном регламенте сотрудников лечебницы есть обязанность по надлежащему контрою за поведением пациентов? Может быть, существуют какие-то ГОСТы? Неужели для них не предусмотрены наручники? Ведь вы сами сказали, что они убийцы…
   Сволочь будто бы прочитал мысли Анисимова. Заголовки обеспечены.
   – Мы во всём разберёмся, я вас уверяю, – Анисимов произнёс эти слова, даже не оборачиваясь в сторону журналиста. А у последнего были ещё вопросы, которые Валерий Леонидович так и не дал задать. – Вы отвели Виданова в одиночку?
   – Конечно, Валерий Леонидович.
   – Сегодня же соберём комиссию по расследованию, а сейчас мне нужно к Виданову. Григорий, тебя оставляю заглавного, следи, чтобы пациенты сохраняли спокойствие. И если информация просочится в блок А, то я обещаю, все вы полетите со своих должностей. Никаких разговоров об инциденте! Ясно?
   Все сотрудники, находившиеся здесь, послушно закивали.
   – Валерий Леонидович, я с вами! – помчался за ним журналист.
   – Я не могу этого допустить. Требуется особое разрешение…
   – У меня есть это разрешение, – внезапно простофиляКороткин куда-то исчез. В голосе появилась сталь и хладнокровие.
   Анисимов остановился и повернулся к журналисту. В его глазах он читал что-то другое, совершенно далёкое от былого азарта. Наивный юноша во взгляде этого человека бесследно исчез.
   – Вы теперь будете постоянно мне этим тыкать?
   – Тыкать? Что вы, конечно же, нет! – вновь эта фальшивая улыбка, которая совершенно не оттеняла ледяного взгляда. – Я напоминаю о долге своей службы.
   – Делайте, что хотите, – сохраняя спокойствие, процедил главный врач «Убежища-45».
   И он сделал.

   Алексей Виданов сидел в углу комнаты с мягкими стенами. На смирительной рубашке виднелись жёлто-коричневые пятна. Он поднял голову и сощурился от яркого света.
   – Здравствуй, Алексей, – профессиональная сдержанность Анисимова была выше всяческих похвал.
   Больной не ответил, а лишь улыбнулся. Его губы медленно-медленно расползались в ухмылке, а затем вновь каменное лицо.
   – Ты помнишь, что произошло сегодня утром?
   – Хм, – вновь томительная тягучесть. – Этим утром я съел вкусное яблоко.
   – А ещё что-нибудь помнишь?
   Виданов призадумался, однако Анисимов был уверен, что это всего лишь очередная театральная постановка. Бывший мгбшник был большим любителем театра одного зрителя, однако раньше его выходки не носили трагического характера.
   – Помню, был томатный сок. Правда, мне показалось, что он уже просрочен. Слишком явный металлический привкус. Валерий Леонидович, вам, как главному врачу, я советую тщательнее изучить вопрос питания в этом пансионате. Извините, что без соблюдения субординации.
   Виданов знал, что Анисимов был полковником, хотя часто добавлял к званию статус военврача.
   – Лёш, – Валерий обратился к нему по-свойски, как командир к младшему по званию. – А какие у тебя были отношения с Николаем Левандовским?
   – С Колькой, что ли? – он засмеялся. – Служили мы с ним в одном взводе. Капитаном был.
   Это было действительно правдой. Виданов служил с погибшим от его укуса Левандовским под Сталинградом, что было неким парадоксом. Два человека, находившихся при одинаковых условиях и знавших друг друга, полностью утратили контроль над рассудком. Их должности никак не пересекались, если учитывать, что Виданов исполнял службу как сотрудник МГБ, а не фронтовик. Однако судьба их настигла одна и та же. Тем самым, мотив убийства вызывал ещё больше вопросов.
   – Больше ты ничего не помнишь? – не успокаивался Анисимов.
   – Нет, – улыбнулся Виданов, и его улыбка выглядела настоящей, искренней, присущей разумному человеку.
   Внезапно больной развернулся и уткнулся в угол.
   – Николай мёртв, товарищ Виданов, – Валерий Леонидович понимал, что с такими субъектами можно было не ёрничать. – И ты прекрасно понимаешь, по чьей вине.
   – Не-ет, он не мёртв, – почти шептал Алексей. – Он парит на крыльях свободы!
   После эти слов он стал биться головой об стену.
   – 12 миллилитровсульфозина! – приказал Анисимов санитарам.
   Санитары сию же секунду метнулись к пациенту, чтобы утихомирить его, вколов максимальную дозу мощного успокоительного. Виданов забылся сладким сном.
   – Ваши методы общения с пациентом также не идеальны, как и мои.
   На злости нервов уже не хватало, поэтому Анисимов спокойно ответил:
   – Нельзя выявить идеальный способ общения с психически больными людьми.
   Он говорил, а сам думал о предстоящей комиссии и о том, насколько длинным и подробным будет его отчёт о произошедшем. Объяснить нужно многое, но информации взять особо не откуда. Самый главный её источник сейчас в отключке, а его пробуждение возможно минимум через пять-шесть часов.
   Затем к Анисимову подбежал санитар и сообщил, что комиссию придётся отложить до завтрашнего дня, поскольку из Москвы должны были прилететь люди. Не трудно было догадаться, из какого ведомства были эти люди. Валерий Леонидович стал ощущать холод в пальцах рук ещё сильнее. Он уже видел вознесённый над своей головой Дамоклов меч.
   – Простите меня, Валерий Леонидович, но у вас такое каждый день случается?
   Он явно пытался вывести его из себя.
   – По-вашему, всё это смешно?
   – По-моему, это как раз-таки грустно. Но я начинаю понимать вас. Трудно остаться человеком в социальном аспекте, находясь здесь и наблюдая подобные сцены ежедневно.
   – Смертоубийство в этих стенах случается впервые.
   – Вы меня поняли, – ехидно улыбнулся журналист.
   Сотни цепей сдерживали Анисимова, который уже был готов вцепиться зубами в шею Короткина, как это сделал самый опасный пациент «Убежища».
   – Я думаю, стоит отложить наше интервьюирование до позднего времени. Может быть, вам стоит приехать в следующий раз, когда у меня будет достаточно времени для нашей беседы?
   Анисимов корил себя за то, что его намёки не получались достаточно тонкими.
   – Что вы? – всплеснул руками журналист. – Сейчас – наилучшее время для нахождения в лечебнице. Я понимаю ваши хлопоты и готов ждать, пока всё уляжется. Думаю, после завтрашней комиссии всё станет ясно.
   Что означала последняя фраза, вылетевшая из уст гнусного писаки, Анисимов понять не мог. Вернее, он улавливал некий смысловой дуализм.
   – Тогда стоит отложить всё до завтрашнего дня. Мне нужно завершить некоторые дела, после чего я отправлюсь домой. Может, вы поедете вместе со мной? Полагаю, местные койки не столь комфортны для столичного гостя.
   Журналист вновь улыбнулся, поймав камень, направленный в его огород.
   – Спасибо за великодушное предложение, Валерий Леонидович! Но я предпочту остаться в «Убежище». Это предоставит мне возможность пообщаться с работниками лечебницы, что только дополнит мою статью.
   Перед уходом обязательно нужно будет провести короткое совещание с сотрудниками, подумал Анисимов. При этом хмыре нельзя болтать лишнего. Он даже обычную информацию превратит в теорию заговора.
   Одно радует. Сегодня Анисимов будет спать в собственной постели. А завтрашние проблемы не позволят ему забрать остаток дня.

Глава IV

   Главврач «Убежища-45» приехал домой только к десяти часам вечера. Улаживание проблем в лечебнице заняло куда больше времени, чем он предполагал. Подготовка к комиссии вымотала не только морально, но и физически.
   Супруга Виктория встретила его уставшим взглядом и тихо спросила:
   – Кушать хочешь, Валер?
   И внезапно он понял, что хочет есть.
   Конечно же, в их доме всегда была свежая выпечка, полная кастрюля супа и прочие радости жизни. Виктория любила побаловать своего мужа.
   – Саша спит?
   Дочка уже несколько часов как спала. Валерий удивился низкой активности своей двенадцатилетней дочурки.
   – Что случилось?
   Она всё понимала с первого взгляда. Анисимов рассказал, что произошло.
   – И что теперь с нами будет?
   – Надеюсь, меня не отправят на Колыму. В лучшем случае переведут в какую-нибудь глухомань.
   – Мне кажется, любая глухомань будет лучше этого места, Валер. Тут холодно, мрачно… И Сашеньке нашей здесь тяжело. Ни друзей, никого.
   Анисимов хотел сказать, что у дочери есть её любимые родители, однако понимал, что для подростка этого недостаточно.
   – Ты же знаешь, что это служба.
   – Знаю. И, сказать честно, буду рада, если тебя переведут куда-нибудь. Везде лучше, чем здесь, – её голос почти срывался.
   – Вик, ты же понимаешь, что я буду получать в разы меньше?
   – Мне уже всё равно. Смысл в деньгах, когда мы заперты в этомзахолустье?
   Отчасти она была права. От самой большой части.
   – И вообще, мы с тобой сейчас рассуждаем не по делу. Неизвестно, что будет завтра.
   Она вздохнула.
   – Журналистик-то, небось, обрадовался случившемуся?
   – А то! – почти прорычал Анисимов. – Гадёныш. Всё записывал да записывал. Настрочил многостраничную кляузу на всё нашу лечебницу!
   – А ты не думаешь, что его по твою душу прислали, Валер?
   Холодок пробежал по спине Анисимова. Посреди всей этой суматохи в его голову даже не закрадывалась подобная мысль.
   – Ты же знаешь, что на меня ничего нельзя найти, поскольку ничего и нет.
   «Кроме контрафактной литературы», добавил про себя Валерий.
   – Нет, значит, найдут. Будто ты не знаешь.
   Он всё прекрасно знал.
   – Ходил по пятам за мной, – Анисимов говорил безмятежно, а в душе сотни вилок скребли сотни сковородок. – Записывал каждую секунду. Что же, получается, сюжет о больнице ему не нужен? Вынюхивал про меня?
   – Всё может быть, – прошептала в страхе Виктория.
   – Мне с самого верха звонили, Вик, понимаешь? Это всё санкционировано партией!
   – Либо на тебя положили глаз люди из верхов, либо он вправду делает статью о больнице. Валер, постарайся не переживать об этом…
   – Сначала ты посадила эту мысль в моей голове, а теперь предлагаешь не переживать?!
   Его обычно спокойный тон сменился криком. Виктория никогда не видела своего мужа таким. Обычно спокойный, безмятежный и очень тихий Валерий Анисимов превратился в испуганного параноика. Возможно, работа среди психически неуравновешенных людей сделала его таким. А сегодня кипение достигло самой верхней точки.
   Его глаза перестали бегать из стороны в сторону, а уши прислушиваться к звуку машин МГБ. Спокойствие вновь возвращалось.
   – Тебе срочно нужен сон. В мешки под твоими глазами можно картошку сажать.
   – Да, Вика, ты права. Мне нужно в кровать. Сейчас. И дай мне аспирин, пожалуйста.
   Он выпил две таблетки и рухнул в постель, даже не приняв душ. Супруга уже позаботилась о том, чтобы Валерий не спал на свежей простыне в рабочей одежде.

   Проснулся Анисимов ровно в три часа ночи от пронзительного визга телефона. Ничего не соображая, он поплёлся к источнику адского звука в автоматическом режиме. За его спиной супруга недовольно ворочалась в постели.
   – Алло? – прохрипел Анисимов в трубку.
   – Валерий Леонидович? – раздался спокойный незнакомый голос.
   – Да.
   – Извините за беспокойство, но в «Убежище» серьёзные проблемы. Нужно ваше вмешательство.
   – Что произошло? – сердце главного врача забилось в бешеном ритме.
   – Просто приезжайте. Мы не в силах с ними справиться.
   – С кем? С пациентами?
   – Нет… приезжайте скорее!
   Связь оборвалась.
   Валерий быстро оделся и собрался уже выйти из дома, как его остановил голос жены:
   – Валера, ты куда?
   – В больнице что-то произошло. Звонили сейчас. Я быстро всё улажу и приеду. Ложись спать, дорогая.
   – Не задерживайся, – зевнула она.
   – Угу, – промычал он, а сам прекрасно понимал, что не уедет оттуда. Пока он доберется до клиники, пока решит все проблемы, солнце уже взойдёт и настанет судный для его карьеры день.
   Он завёл «Победу» и рванул в «Убежище». Опять начался дождь. А ещё гроза.
   «Чудесная ночь», подумал Анисимов и надавил на газ.

   Это было странным, что главного врача никто не встретил на КПП. Он заглушил мотор и вышел из машины. Даже после его оклика никто не вышел из охранного поста и не поднял шлагбаум, несмотря на то, что главные ворота были открыты. Тогда Анисимов подошёл к пункту и заглянул в широкое окно: никого не было. Возникла тревожная мысль о том, что на самом деле в лечебнице случилось что-то серьёзное, поэтому даже охрану с КПП пришлось задействовать, несмотря на то, что это явное нарушение протокола. Анисимов уже представил, как будет отчитывать этих нерасторопных охранников. Главное, чтобы журналистик и об этом не прознал.
   Подняв шлагбаум, Валерий запрыгнул в машину, уже успев достаточно промокнуть, и заехал на территорию «Убежища-45». Деревья остались позади, и теперь он мог разглядеть корпуса больницы. Нигде не горел свет, кроме одного окна на третьем этаже административного корпуса. До Валерия не сразу дошло, что это был его собственный кабинет.

Глава V

   Так жутко, как сейчас, ему не было никогда. Нога невольно ослабла и слетела с педали газа. Затем Анисимов попытался остановиться и случайно заглох. Вцепившись руками в руль, он не решался выйти наружу. Хотелось повернуть назад и уехать прочь, но он представил, как будет глупо выглядеть днём перед сотрудниками всей больницы. Наверняка произошёл некий сбой. Цельность проводки в такую погоду может вызвать явное сомнение. Но тогда почему свет горел в его кабинете и нигде больше?
   До корпусов больницы оставалось около пятидесяти метров, однако главврач не решался завести двигатель и доехать к месту назначения. Вместо этого он опустил стекло водительской двери, впустив в салон наглые капли ливня. Анисимов попытался прислушаться к звукам, которые могли доноситься со стороны лечебницы, но кроме шума дождя он ничего не мог различить.
   Посчитав себя глупцом, Анисимов всё же завёл машину и направился вперёд. Его ждали сотрудники, смену которых окрасили неприятности, которые мог решить только главный врач.
   Выйдя из машины, Анисимов помчался к главному входу и напоследок бросил взгляд на окно своего кабинета. Ему показалось, что кто-то стоит напротив лампы, стоящей на его столе, и смотрит в окно. Затем тень увеличилась, и он мог с уверенностью сказать, что там кто-то стоял. А затем тень резко исчезла.
   Анисимов ещё раз подумал, стоит ли открывать дверь административного корпуса или же следует сесть в машину и уехать отсюда прочь, к своим жене и дочке, которые уже начали забывать, как он выглядит.
   «Нет», решительно оборвал Валерий. «Из-за грозы корпуса обесточились, а в моём кабинете недавно меняли проводку. Возможно, сработал аварийный генератор, прошлым летом я лично вызывал электриков, и они целую неделю занимались проводкой, щитками и прочим».
   А в глазах стояла тень из кабинета.
   «В моей кабинет зашли, чтобы позвонить мне. Это же единственное место, где есть свет», убеждал себя Анисимов, а сам понимал, что мыслит как маленький мальчик, которого во дворе напугали пиковой дамой. А этому мальчику идти домой через целую деревню, на краю которой находится его родной дом. И время позднее, осенью дни проходят незаметно, и темнота наступает внезапно.
   Само собой, внутри здания света тоже не было, но Анисимова смутило другое. Абсолютная, гробовая тишина. Ни единого звука, ни одного человека. Все будто бы под землю провалились, а предупредить забыли. Внутреннее подсознание не давало прокричать Валерию «есть тут кто-нибудь?». Если бы был, то его встречали бы совсем иначе. В голове было всего лишь одно предположение: возможно, все собрались на верхних этажах. Но тогда почему Анисимов будто бы попал в комнату с мягкими стенами, запертую десятками замков? Тишина казалась настолько давящей и неприятной, что позволяла слышать стук собственного сердца, закладывающий перепонки.
   И всё же он решил проверить своё предположение и направился к лестнице. Была ещё одна мысль. Возможно, что всё это кошмарный сон, возникший на почве личностных переживаний насчёт завтрашнего дня. Уже сегодняшнего. Скорее всего, Валерий уснул настолько крепким сном, что теперь мог осознавать своё собственное «я» в этих грёзах. В таком случае всё равно стоило проверить верхние этажи и убедиться в абсурде происходящего.
   Кап.
   Кап.
   Кап.
   Будто бы прорвало трубу на верхнем ярусе и теперь капли с грохотом пролетали через лестничный проём.
   «Этот чёртов ливень уничтожает больницу!», в сердцах плюнул Анисимов. Сейчас её трудно было назвать «Убежищем». С такой-то хилой проводкой и протекающими трубами.
   За окном сверкнула молния и осветила коридор второго этажа. Анисимову показалось, что кто-то стоял в самом конце коридора. Слабая эманация промелькнула за те секунды сияния, которое дарила гроза.
   – Эй! – окликнул Анисимов. – Тут есть кто-нибудь?
   И всё же он задал этот вопрос.
   Однако ответа не получил. Если бы это был сотрудник больницы, то ему не могли не ответить.
   Вновь молния, однако, никакого силуэта уже не было. Валерий всё списал на собственные нервы, но желание идти дальше растворилось.
   Зато появилось желание вернуться обратно к машине, уехать как можно быстрее отсюда до ближайшего автомата и вызвать милицию. Вот только что он скажет? Не будет ли это выглядеть слишком глупо? Перевозбуждённый мозг главного врача, проводящего каждый день с психически больными людьми, воспринял реальность за фантазию. На него посмотрят снисходительно, покрутят пальцем у виска, а затем самого же запихнут в палату к своим пациентам. Такого исхода Валерий не хотел, поэтому решил идти до конца. Вероятнее всего, дело действительно было в перевозбуждённом мозге и длительном общении с психами.
   Анисимов поругал самого себя за последнее слово. Он никогда не позволял себе таких выражений, даже в собственном сознании и искренне ненавидел это слово.
   Он направился дальше по коридору, опираясь рукой о стену. Зрение немного привыкло к давящей темноте, но передвигаться в таких условиях было весьма затруднительно.
   Достигнув конца коридора, Анисимову так и не удалось убедиться в присутствии хотя бы одной живой души. Происходящее вокруг становилось всё страннее и необъяснимее. Отбросив все свои страхи и предубеждения, Валерий решил направиться в свой кабинет, где, как ему казалось, он найдёт ответ на главный вопрос: что случилось?
   Свернув налево, он направился к лестничному пролёту. Звук капель стал слышаться отчётливее, он теперь не доносился эхом по коридору, а был в непосредственной близости. Более того, теперь ему казалось, что протекла сама крыша, поскольку звуки капель больше напоминали лёгкий летний дождик.
   Он решил проследовать к источнику звука, но стоило дойти до пролёта, как в ноздри ударил резкий металлический запах. Анисимов скривился от неприятного ощущения, но продолжил идти.
   Но что-то заставило его остановиться. Посмотрев наверх, он заметил очертания возле потолка. Трудно было разглядеть, но это было похоже на десяток подвешенных мешков.
   Молния осветила помещение ещё раз, и Анисимов увидел, что наверху были подвешены тела людей, с которых вниз, через лестничный пролёт, стекала кровь. Валерий в ужасе посмотрел вниз, и заметил там огромную тёмно-бурую лужу.
   Не издав ни единого звука, он ринулся обратно по коридору, надеясь, что его никто не услышит, однако главврач «Убежища-45» прекрасно понимал, что все знают о его присутствии. Или кто-то один. Тот, кто ответственен за смерть этих людей. Кто это был? Санитары? Больные? Живы ли остальные пациенты в блоках А и Б?
   Сумбурная каша мыслей заполняла его голову, пока он бежал прочь. Все эти мысли пронеслись в мозгу буквально за считанные секунды, оставив место паническому страху. Нужно было довериться собственным инстинктам и возвращаться к машине после того, как стало ясно, что в здании административного корпуса никого нет. Или, наоборот, есть, но он явно не хотел выдать своего местонахождения.
   Анисимов бежал, боясь оглядываться назад. По пути он сбил носилки, которые с грохотом рухнули на пол, сам чуть ли не упал, но всё же ему удалось выбраться на улицу. Добежав до машины, он на секунду оглянулся назад. Свет в его кабинете уже не горел.
   Он стал искать ключи в промокшем до ниток плаще, но тремор рук был настолько сильным, что это не представлялось возможным.
   Прогремел гром, и Анисимов вздрогнул. Каждый звук теперь заставлял его сердце биться в ускоренном ритме.
   «Все нервы загубил за одну ночь», подумал он.
   Пока он искал ключи, то обратил внимание на колёса «Победы». Они были спущены. Переднее и заднее с правой стороны. Одно колесо – это случайность, два – преднамеренность. Он обошёл машину со стороны и обнаружил, что остальные также спущены. Автомобиль стоял на дисках.
   Оглянувшись по сторонам, он быстро нагнулся и проверил покрышки. Глубокие, длинные порезы. Это можно было посчитать случайностью, если бы он проехался по дороге, устланной разбитыми стёклами и кучей острых металлических предметов.
   Ни секунды не раздумывая, он ринулся в сторону КПП. При таких обстоятельствах Анисимова не смущало, что цивилизация находилась в тридцати километрах от «Убежища». Даже в такую «славную» погоду он был готов прогуляться по чудесному сосновому лесу.
   Валерий бежал, сердце бешено колотилось, а в голове крутилась одна мысль. Что же здесь произошло? Куда подевались все сотрудники? 54 человека, включая санитаров, врачей, уборщиков, охрану и прочих. Подвешенных на потолке было максимум десять человек. Если остальных тоже убили, то назревал ещё один вопрос: как всё это могли успеть за пять часов его отсутствия? И кто это сделал? Как можно было без шума убрать 54 человека? Всё это походило на бред сумасшедшего либо какой-то тайный заговор.
   Конечно же, ворота были заперты. Причём, Анисимову не удалось их отворить через пульт управления в КПП. Система рухнула, а вручную их открыть попросту невозможно. Стены и сами ворота оснащены прочной колючей проволокой. Анисимов оказался взаперти в собственной лечебнице.
   Он стоял в будке КПП, не зная, что делать и куда идти. Оставалось сидеть тут и ждать утра. Должны прийти сменные работники, комиссия из Москвы наконец-то. Этот идеальный план разрушало лишь то, что Анисимова явно здесь ждали и ему не дадут спокойно переждать до утра. Его загнали в ловушку и теперь будут делать всё, что угодно.
   В любом случае, возвращаться в клинику он не собирался. Здесь казалось намного безопаснее.
   Прошло около десяти минут, но ничего так и не произошло. За ним никто не явился, не заставил бежать сломя голову. Панический страх сменился тянущимся испугом. Он знал, что ситуация безвыходная, однако Валерий всё ещё дышал.
   Тем не менее, нужно было действовать. Октябрьские ночи в этих местах были крайне суровыми. Если Анисимов будет сидеть в непотопляемом КПП в полностью промокшей одежде, то с лёгкостью может получить серьёзно заболевание. И в этот момент главный врач «Убежища-45» вспомнил о рубке за административным корпусом. Радиолокальная станция была оснащена всем необходимым для того, чтобы вызвать помощь. Лучик надежды заискрился на тёмном полотне горизонта. Ему требовались всего лишь одна рация и удвоенная осторожность, с которой необходимо добраться до рубки. Проблема в том, что в этом КПП он как под прицелом. Нужно выбрать такую траекторию пути, по которой его передвижение не будет замечено со стороны больничных корпусов. А то, что за ним наблюдают, было незамутнённой очевидностью.
   Приоткрыв дверь контрольно-пропускного пункта, Валерий выглянул наружу и попытался разглядеть хоть какое-либо движение со стороны «Убежища». Конечно же, он узрел лишь полный мрак, окутанный дождливой ночью. К тому же, ближайшие поселения находились в радиусе двадцати километров, поэтому световое загрязнение отсутствовало напрочь. Ни единого источника света вокруг. Казалось бы, глаза уже должны были привыкнуть к абсолютной темноте, но нет.
   Выдохнув, он вышел из кабинки, и неуверенным шагом направился в сторону рубки. Хотелось рвануться с места и побежать, что есть мочи, а затем тут же появлялось желание идти крадучись, почти на цыпочках. Полная дезориентация не позволяла выбрать правильное действие.
   И всё же он побежал. Сердце колотилось, глаза щипало от едкого дождя, но он мчался быстрее ветра. И вот он добрался до административного корпуса и прижался к стене, боясь, что его всё же заметили. Но ничего не происходило. Пока.
   Анисимов передвигался вдоль стены, опасаясь, что его могут заметить из боковых окон здания. Ему даже хотелось прижаться спиной к стене и идти будто бы по карнизу многоэтажного дома, но Валерий прекрасно понимал, что таким образом он украдёт у себя уйму времени. Нужно только добраться до рации и передать сигнал бедствия. Каждая секунда была на счету.
   И вот он настиг своей цели. Небольшая будка стояла в гордом одиночестве в пятидесяти метрах от здания, у самой стены, за которой обрыв и холодное озеро. Рубка запиралась на ключ дежурными перед отбоем, но если здесь случилось некое происшествие, то, возможно, никакого обхода территории и не было. Как бы это не звучало циничным, но Анисимову хотелось думать, что всё действительно произошло так, иначе ему придётся искать ключ от рубки, а это лишнее время и ещё один повод попасть на крючок к тем, кто находился в его кабинете в момент приезда в «Убежище».
   Рубка стояла перед ним. Момент истины. Да, дверь была не заперта. Пока что ему везёт, если не считать того факта, что его заперли на территории собственной лечебницы и порезали шины.
   Однако радость оказалось преждевременной. Рубка больше походила на жуткое месиво из проводов, рычагов и прочего. Вряд ли хоть что-то из этого работало. Ноги Анисимова предательски подкосились, и вся надежда на спасение растаяла, как внезапно выпавший в Африке снег.
   И вновь в голове вспыхнул интуитивный импульс. Нужно бежать обратно!
   Анисимов, уже не обращая внимания на окна, ринулся в сторону КПП. В данный момент это место казалось самым безопасным на всей территории «Убежища-45».
   Он не оглядывался назад. Если бы он беседовал с пациентом, то обязательно отметил бы, что это явный показатель боязни собственных проблем и надуманных страхов. Проблема в том, что лечебница пропитана кровью, наполнена свежими трупами, и Анисимов находится в эпицентре всего этого. В его голову уже стала прокладываться мысль о том, что он, скорее всего, сам сошёл с ума и теперь является пациентом «Убежища-45». А всё происходящее – нереально. Это попросту не может быть реальным.
   Валерий, несмотря на крепкое телосложение, всё же не был молодым, поэтому отдышка дала о себе знать. Он остановился на пару секунд, чтобы перевести дыхание. Ливневая вода пробиралась в глаза, ноздри, уши, рот. Казалось, ливень шёл горизонтально, а не вертикально. Главврач вытер лицо внутренней частью плаща и посмотрел в сторону контрольного пункта. Два тонких силуэта вырисовывалось около главных ворот. Сердце подпрыгнуло от неожиданной радости. Валерий помчался в сторону КПП, почти срываясь на крик:
   – Помогите! Товарищи! Помогите мне!
   Он бежал и думал, что делает что-то не так. Всё это казалось странным. Силуэты не шевелились. И когда Анисимов понял, что его надежда оказалась ложной, то резко остановился. Эманации обрели плоть. Ему удалось разглядеть двух человек, одетых в белые рубашку и брюки. Это были пациенты. Причём, они специально оделись, ведь после отбоя их полностью раздевают, оставляя лишь нижнее бельё, чтобы у них не было возможности повеситься, сделав из одежды веревку.
   – Почему вы находитесь тут? – задал Анисимов вопрос, который сразу же показался ему глупым.
   Пациенты стояли неподвижно, их совсем не смущал проливной дождь.
   Позади включился прожектор и осветил лица этих двух больных. Они смеялись. Анисимов прищурился и узнал в них пациентов блока Б. Имена сначала вспыхнули в голове, а затем резко погасли. Валерия вновь оковали цепи страха.
   Он развернулся и побежал в сторону административного корпуса. Везде опасность. Каждый его шаг предугадывается. Будто они прокрались в его голову и теперь играются с ним, словно кот с мышью. Это их веселит, будоражит поражённый разум.
   Возникло внезапное желание добраться до подвала и укрыться там. В любом случае завтра… уже сегодня утром придёт вторая смена, а затем и комиссия из Москвы. Спасение придёт утром, осталось только пережить остаток этой ночи. И сделать это можно, закрывшись в подвале. Если пациенты действительно подняли мятеж, который оказался столь успешным, то они не успели запомнить все ходы и двери здания администрации. На это требуется не один час, а вся революция, похоже, заняла часа четыре-пять максимум. Так что если он доберётся до подвала, в котором хранились медикаменты, то сможет запереться изнутри. Даже если они узнают о его местоположении, то вскрыть эту дверь будет очень непросто.
   Все эти мысли бурей пронеслись в мозгу. Инстинкт самосохранения не позволял Анисимову растягивать время на размышления и действия. Он попросту бежал.
   И всё же что-то заставило его оглянуться. Пациенты так и стояли возле главных ворот. Он был уверен, что они по-прежнему улыбаются. Прожектор до сих пор светил, значит, аварийный генератор частично работает. А это означает, что вызвать помощь всё-таки можно, но шастать по администрации в поисках телефона решение не самое логичное. Идти в собственный кабинет – затея ещё хуже. В блоках А и Б тоже были свои генераторы, однако Анисимов не хотел пытать счастья там. Если этот бунт был организованным, то пациенты наверняка предусмотрели такой исход. Анисимов больше не собирался действовать по их плану.
   Всё это выглядело идеально продуманным планом. Валерий прекрасно знал, что среди его пациентов есть люди с высокоразвитыми интеллектуальными способностями, но чтобы настолько!
   Войдя через главный вход, он сразу же метнулся влево, в сторону лестницы, ведущей в подвал. Но Валерию пришлось остановиться. На стене было что-то написано. В темноте казалось, будто надпись сделана чёрными красками, но Анисимов понимал, что это была кровь.

   НАЙДИ ВЫХОД. ОН В ТВОЕЙ ГОЛОВЕ

   Бред сумасшедшего. Но он и не в детском парке.
   Внезапно мысль идти в подвал показалась глупой. А вдруг они и это предусмотрели? Что, если стоит Анисимову запереться в холодном подвале, так к нему сразу же слетятся все пациенты, в головах которых чёрт знает какие цели. Они хотят наказать его? Отомстить? За то, что он якобы держал всех в неволе? Это единственное возможное объяснение, которое только мог дать Анисимов. Хотя в голове сумасшедшего могут быть совсем другие идеи, но они обычно не совпадают с идеями остальных. Каждый психически больной человек болен по-своему, поэтому этот переворот вряд ли имел какой-то особый идейный характер, который вызвал такую массовость.
   Краем глаза Анисимов заметил огромную чёрную кучу, напоминающую гору сваленных мешков. Он подошёл чуть ближе и увидел, как от этой груды тянутся чёрные струи бурой жидкости. Не нужно было иметь высокого интеллекта, чтобы понять, что это кровь. Трупы, сваленные в одну кучу. Он сделал ещё один шаг и теперь уже мог разглядеть лица мёртвых. Молнии освещали застывшие гримасы. Это были санитары и врачи. Все истерзаны, разорваны в клочья, глотки перерезаны. Кровь повсюду.
   С верхнего этажа раздался громкий смех. Анисимов понял, что он доносится из его кабинета.
   Пациенты «Убежища-45» затеяли бунт, сомнений больше не было. Но кто его организовал? И куда подевался журналист? Его тело среди этого месива?
   Валерий стоял как вкопанный, вновь впав в оцепенение, из которого невозможно было выбраться. Цепи страха в очередной раз сковали его тело и разум.
   – Здравствуйте, Валерий Леонидович.
   Голос раздался эхом по коридорам. И вот он, толчок, позволивший выбраться из оков паники. Анисимов сорвался с места и ринулся в комнату отдыха, заперев дверь на щеколду. Хотя, вряд ли это помогло бы, двери здесь не отличались надёжностью. К тому же, не стоило великого труда разбить стеклянное основание и отодвинуть шпингалет, чтобы открыть дверь. Но он должен был что-то сделать сию же минуту. Мысль прятаться в подвале теперь казалась безумной. Это всё равно что попасть в клетку, минуя ловушку с сыром. Этого от него и ожидали.
   Теперь вопрос был в другом. Чего от него хотели?

Глава VI

   Спрятавшись под столом, словно маленький мальчик, испугавшийся бабайки, Анисимов обхватил руками колени и вцепился в них зубами. Паника. Жестокая, давящая паника, разрывающее сердце в безумном ритме. Пульс колотил даже в глазных яблоках, эхом отдаваясь в висках. Его трясло, будто бы Анисимов внезапно оказался в Арктике в одних трусах.
   Пелена с глаз немного сошла, и он мог оценить окружающую обстановку. Зрение больше не рассеивалось, глаза привыкли к темноте. Место для укрытия не самое идеальное, но куда лучше холодного подвала, из которого только один выход.
   Послышалось непринуждённое насвистывание. Оно усиливалось с каждой секундой. Кто-то был совсем рядом.
   – Ветра дуют нам в спины… Мы на свободе и теперь нерушимы.
   Кто это пел? Что за чертовщина?
   Анисимов пытался узнать пациента по голосу, но паническое чувство не позволяло мозгу работать на полную мощность.
   Свист стал слышен ещё ближе. Пациент рядом, его шаги слышны за дверью. Вероятно, он уже знает, что Анисимов прячется в этой небольшой комнате под столом. Поэтому он начинает разговаривать с ним.
   – Валерий Леонидович, я должен вам кое-что поведать.
   Лёгкий голос безумца звучал настолько непринуждённо, отчего создавалось впечатление, что они находятся на совместном сеансе, только теперь Анисимов находился по другую сторону. Теперь он зажат в тисках безумия, а с ним пытаются быть обходительным и учтивым. Чтобы не испугать лишний раз.
   – Я знаю, что вы здесь. Мы будем играть в прятки?
   Это был Виданов. Бывший майор МГБ. Теперь Анисимов с лёгкостью мог угадать его хрипловатый, низкий голос.
   – Я всего лишь хочу, чтобы между нами не было недомолвок. Всё должно быть предельно ясно. Договорились?
   Конечно же, главный врач не собирался отвечать на вопросы своего пациента. Он ещё не настолько спятил, чтобы играть в их игры. Но ему нужно понять, что от него хотят.
   – Ладно. Тогда я начну. Когда вы только выехали после получения нашего звонка, к вам в квартиру пробрались мои бойцы. Сейчас ваша чудесная жена и не менее чудесная дочка поят чаем моих друзей. Или же они связаны, всё зависит от их поведения.
   Анисимов сильнее сдавил челюсть, до крови прогрызая колени.
   «Твари! Мрази! Чего они добиваются?»
   Он хотел встать и выйти наружу, чтобы начистить этому психанутому физиономию, но понимал, что это далеко не всё. Это только верхушка исполинского айсберга.
   – Если вы будете играть по нашим правилам, то, скорее всего, с ними всё будет хорошо.
   «С ними. Меня в расчёт они не берут».
   – А правила просты. Вы должны выбраться отсюда. Любым способом. Тогда вы станете одним из нас. Вы станете свободным.
   Анисимов понимал, что это говорит психически больной человек, но даже среди этих стен он не слышал подобного маниакального бреда. Проблема в том, что теперь больной не сдержан смирительной рубашкой. Он творит то, что царит в его голове. А там хаос. Губительный, всепоглощающий хаос.
   – Я хочу, чтобы вы почувствовали нас. Вы должны пройти через всё это. И тогда, только тогда, вы всё поймёте и станете свободными!
   «Я стану свободным, если пущу тебе пулю в висок, а сам выберусь отсюда».
   Пуля!
   В мыслях забрезжил слабый лучик надежды. У Анисимова в кабинете был револьвер. В нижнем ящике письменного стола. Да, он тысячу раз собирался сделать себе сейф, но постоянно откладывал, думая, что его собственный кабинет – уже достаточно надёжное хранилище. Теперь осталось надеяться, что они не нашли оружие. А ещё на то, что там больше никого нет.
   – Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое безумие? – продолжал Виданов свою тираду, но Анисимов слушал его вполуха. Все мысли были о том, как пробраться на второй этаж незамеченным. – Где та грань, что разделяет нормального человека от сумасшедшего? Правильно, её нет. Есть лишь общество, которое указывает на того, кого считает сумасшедшим. Именно общество решает, кому из нас быть нормальным, а кто достоин осуждения. Оно сродни Цезарю, который своим большим пальцем решал судьбу гладиатора, стоящего в собственной крови на арене Колизея.
   «Да, именно общество указывает на это», согласился про себя Анисимов. «А ещё жестокие факты о совершённых вами убийствах, изнасилованиях, увечьях и подобном».
   Валерий чувствовал себя неловко, споря с этим пациентом в собственной голове. Ему нужно бежать отсюда. А ещё лучше, огреть чем-нибудь тяжёлым этого кретина, пока тот занят сочинением революционного памфлета, и быстро подняться на второй этаж, в свой кабинет. Если его семья действительно находится в заложниках, то промедление даже на секунду может сыграть решающую роль.
   Но Виданов, похоже, не собирался останавливаться. Слова лились из него словно вода из пожарного шланга.
   – Это не мы сумасшедшие! Это весь мир сошёл с ума.
   «Он понимает, где находится», отметил про себя Анисимов. Этот пациент всегда вёл себя абстрагировано, игнорируя факт нахождения в психиатрической лечебнице. Сейчас же он сделал явный вывод. Либо долго притворялся замкнутым человеком, служившим в МГБ.
   – Но Бог видит всё. Каждый верный и неверный шаг. И он станет судьёй, честным и справедливым. Здесь вы боги, а мы горим, но там будет всё наоборот.
   Анисимов слегка выглянул из-за стола, пытаясь понять, где находится Виданов. Он предположил возможность того, что именно сейчас, когда пациент так увлечённо разговаривает, ему выпадет шанс оглушить его. Существует также и вероятность убийства, но об этом Анисимов думать не хотел. Возможно, эти твари, после всего, что натворили, заслуживали смерти, но только не от его рук.
   Врач поймал себя на мысли, что дико обозлён на своих пациентов. Они и раньше жестоко убивали, так что же изменилось сейчас? Жестокость стала массовой?
   «Нет», ответил себе Валерий. Причина его ненависть заключалась в семье, которую сейчас держат в заложниках эти умалишённые создания. Раньше Анисимов их жалел, теперь же ненавидел всей душой. Клятву, данную Гиппократу, можно было забывать, а себя считать клятвопреступником.
   Виданов был замечен. Макушка показалась из-за застеклённой двери. Он направлялся к выходу по коридору и, похоже, не подозревал, что Анисимов находится в нескольких шагах справа от него. Либо делал вид. Главврач «Убежища» теперь не знал чему верить. Похоже, большинству местных пациентов можно было смело играть в театральных постановках Московского Большого Театра.
   – Возмездие близко, – похоже, Виданов вёл беседу уже с самим собой. Его речь звучала приглушённо, словно он ни к кому не обращался, а только сам пытался в чём-то себя убедить.
   Анисимов выполз из-под стола и «гуськом» перебрался к двери. Нерешительность не давала сделать ему рывок, а вдруг этот псих вооружён? Даже если нет, то ему ничего не стоит перегрызть глотку, как он это сделал буквально вчера. Поэтому Валерий продолжал наблюдать и выжидать удачного момента.
   Но он не наступал. Виданов дошёл до двери и резко развернулся. Он будто бы видел сквозь стены, потому что его взгляд был направлен прямиком на Анисимова.
   – Мы ещё поговорим, когда вы дойдёте до нужного состояния. Сейчас всё без толку, вы слишком заняты собственными проблемами и комплексами, Валерий Леонидович. И когда вы пройдёте через весь этот ад, как и мы, тогда мы с вами поговорим в более приятной обстановке. А не пройдёте… что ж… Мне будет жаль, что вам так и не удалось прозреть.
   А затем он вновь развернулся и вышел. По всей видимости, Виданов покинул административный корпус. Огромные металлические двери, подгоняемые перемешанным с ливнем ветром, захлопнулись.
   Анисимов остался совсем один, если не считать полусотни трупов, которые скоро начнут разлагаться.

Глава VII

   Некоторое время Анисимов не решался на то, чтобы выйти из комнаты. Она казалась ему самым безопасным местом в этой больнице. А вдруг они только и ждут его выхода? Это всё может быть подстроено Видановым и его приспешниками. Но сидеть на одном месте было бы большей глупостью.
   Валерий, обнаружив на столе длинные металлические ножницы, решил взять их с собой в качестве временного оружия. Сдвинув до упора кольцеобразные ручки, он получил холодное оружие с двумя лезвиями, которые оказались на удивление острыми.
   Осторожно приоткрыв дверь, стараясь избежать лишних скрипов и шумов, Анисимов выглянул в коридор. Конечно же, среди такой темноты трудно было что-то разглядеть, но глаза более-менее привыкли к окружающей обстановке, поэтому он мог надеяться на минимальную видимость. Решив, что никого вокруг нет, Анисимов вышел из кабинета и неуверенным шагом направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Никто на него не нападал, вокруг мёртвая тишина. Только бушующий ливень соревнуется с грозой в чемпионате шума. Последняя в лидерах, однако, участвует в забеге не с такой частотой, как бесконечный дождь.
   Пока никого. Пока тишина.
   Вот Анисимов уже поднялся по лестнице и направлялся к своему кабинету. Никто его не преследовал. Или они хотели, чтобы он так думал. В любом случае, он близок к своей цели. Эта мысль придала уверенности, и Валерий ускорил шаг, который спустя мгновение превратился в лёгкий бег.
   Добежав до кабинета, он дёрнул ручку, нырнул в помещение и закрылся на щеколду. Только потом он понял, что не проверил, был ли кто-то внутри. Его обдало холодом, но затем тут же отпустило. В кабинете ни единой души. Дверь заперта. Револьвер в шкафчике стола. Пока всё идёт достаточно гладко.
   В кабинете было светло от молний. Широкие окна выходили прямо с видом на КПП. Вся территория больницы прослеживалась из этого места. Порой Анисимов просто стоял возле окна, сложив руки, и, словно смотрящий на маяке, наблюдал за бушующими волнами.
   Валерий, словно несущая свет молния, метнулся к своему рабочему столу и встал на колени. Рука нырнула в самый нижний ящик и достала оттуда револьвер. Он был на месте! Никто его не нашёл!
   Но радость была преждевременной. В барабане был всего одинпатрон.
   «Они оставили её для меня. Для того, чтобы я в отчаянии вышиб себе мозги. Не дождётесь. Я скорее всажу эту пулю в Виданова, и пусть меня растерзают десятки других пациентов. Этот человек достоин смерти».
   Держа револьвер в руке, Анисимов подошёл к окну и стал осматривать периметр больницы. По-прежнему никого. Никаких движений среди ливневой стены обнаружено не было. Все затаились в своих берлогах, готовые напасть.
   Конечно же, телефон здесь не работал. Анисимов определил для себя следующую задачу. Как бы ему не хотелось переждать ночь в каком-нибудь тихом месте, идти в корпус А всё же следовало, потому что там имелся обособленный генератор, а также телефон, по которому можно было совершить экстренный вызов. Такое же оборудование имелось в блоке Б, но это было сродни самоубийству. Хотя, велика вероятность того, что пациенты разбрелись по помещениям вне зависимости от своего первоначального заселения. Опасные рецидивисты могут вполне себе сидеть в комнате отдыха корпуса А. Более того, возможно это и был их план, загнать Анисимова сразу в корпус А, где его будут ожидать самые разноплановые испытания, о которых так рьяно говорил Виданов.
   Выбора нет. Слишком часто Анисимов повторял эту фразу. У него действительно нет выбора. Есть только один вариант, пока что не имеющий оснований. Тот исход, на который намекнул Виданов (Валерий был уверен, что он глава этого бунта). Одна пуля решит все его проблемы. Однако не решит проблему с семьёй, поэтому такое решение Анисимов не мог себе представить даже при самых острых обстоятельствах.
   Прогремел гром. Уже в тысячный раз, однако, Анисимов опять вздрогнул. К этому невозможно привыкнуть.
   Но его уши уловили ещё один звук, очень похожий на раскат грома. Но только несколько секунд спустя он понял, что это не яростный рёв грозы. Это громыхнули двери административного корпуса. Раздались шаги. Их было много. И все они направлялись на второй этаж.

Глава VIII

   Сперва было оцепенение, а затем привычная паника. Из потной ладони грозился выскользнуть револьвер. Не было смысла даже целиться из него в сторону двери, в которую сейчас войдут психбольные. Им прекрасно известно о количестве патронов в барабане.
   Шаги приблизились и раздалось протяжное шипение:
   – Он здесь.
   – Откройте дверь, – они не говорили, а мяукали, словно мартовские коты, в которых вселились змеи.
   Анисимов молчал и думал, что же делать дальше.
   – Откройте дверь, – повторил один из них. – Освободитесь.
   – Не утруждайте себя испытаниями…
   – Станьте птицей…
   Они дополняли друг друга, словно отыгрывая хорошо заученную роль.
   Засунув револьвер в штаны, Анисимов резко развернулся и ринулся в сторону окна. Мысль безумная, но единственная из всех возможных.
   Валерий открыл окно и вылез наружу. Узкий выступ обрамлял всё здание, поэтому можно было перебраться мелкими шашками на другую сторону корпуса и пролезть в другое окно. А можно было спрыгнуть вниз. Это был всего лишь второй этаж, несмотря на то, что потолки в административном корпусе были нестандартными, трёхметровыми. Так что спрыгнуть на землю было более подходящим вариантом. Но что, если его поджидают прямо там?
   Мысли вертелись в голове, а тело в это время действовало. Позади раздавались звуки выламывающейся двери. Прошли считанные мгновения и пациенты ворвались в кабинет, однако Анисимова там уже не было.
   В это время он, прислонившись спиной к шершавой поверхности здания, передвигался в левую сторону, рукой нащупывая ближайшее окно. Ливень хлестал по лицу, и главному врачу приходилось плеваться от воды, невольно попадавшей в рот. Хотелось закрыть лицо руками, чтобы остановить этот поток воды, заливающейся в глаза, уши, рот, но иначе можно было потерять равновесие.
   И вот он достиг края здания, чудом избегая падения. Но стоило ему попытаться обогнуть угол строения, как нога невольно соскользнула, и тело Анисимова качнулось в сторону.
   Он растопырил пальцы и прислонил ладонь к стене, пытаясь замедлить раскачивание. Кожу содрало от неровной поверхности, ногти чуть ли не выдрались с корнями, но ему удалось восстановить равновесие.
   Переход на другую сторону здания завершился удачей. Осталось перебраться до окна, которое должно было привести его в одну из комнат отдыха для врачей. И вот он нащупал спасительное стекло.
   Порывы ветра, перемешанного с дождём, усилились, не давая Валерию совершить последний выпад. Неверное распределение сил на ноги и его снесёт воздушным потоком. И не факт, что он упадёт на ноги, скорее всего, это будет падение на спину, влекущее за собой неминуемый перелом позвоночника, шеи, рёбер, удар темечком, а, следовательно, – смерть. Анисимов расписал для себя полный сценарий, поэтому падать явно не собирался. Мысль о смерти подбадривала его, как ни странно.
   Вот он уже прислонился спиной к окну и готов был развернуться, чтобы попытаться пробраться внутрь. В комнате было темно, однако в дальнем углу он заметил слабый огонёк.
   ТУК!
   По стеклу размазалось чьё-то лицо. Анисимов, перед тем, как увидеть безумные глаза, а также щёки, губы и нос, приплюснутых к стеклу окна, отпрянул назад и неминуемо полетел вниз. Спиной.
   Но в последний момент он оттолкнулся ногами в сторону, и тело слегка развернуло, что позволило ему уцепиться за карниз. Пальцы скользили, рука не выдерживала такого напора, но всё же ему удалось избежать быстрого падения. Замедлив скорость, Анисимов всё же упал на землю, но успел сгруппироваться и приземлился на ноги. Конечно же, за этим поступила тупая боль, а затем онемение ног, но то в тысячу раз лучше, чем позвоночник, торчащий из задней стороны шеи. Само собой, с такой высоты это вряд ли возможно, но мозг Анисимова в данный момент не был готов здраво рассуждать.
   Он лежал на сырой земле, пытаясь осознать тот факт, что сердце ещё бьётся в груди, и смотрел на окно, надеясь убедиться в нереальности происходящего. Но это подтвердить не удалось. В окно кто-то стучал. Звук был глухим, прерывающимся. А затем окно разбилось и Анисимов, сощурившись, увидел, что кто-то сделал это своей головой.
   Окровавленная голова выглянула из разбитого окна. Открылись глаза, улыбнулся рот.
   – Свобода!
   Анисимов резко подскочил и ринулся прочь. Он не хотел оборачиваться, боясь обнаружить преследовавших его безумцев. Это сбило бы его с толку. Он просто бежал, куда глядят глаза.
   И глазапривели его к блоку А. Бесплодная надежда найти телефон ещё подавала признаки жизни. Чтож, придётся ему попытать счастья здесь. Хотя после увиденного Анисимов не верил, что хотя бы одна его задумка возымеет идеальное исполнение. Череда неудач продолжалась. Везло пока лишь в одном – он всё ещё жив. Но разве не в этом заключается истинное везение человека?

Глава IX

   Конечно же, центральный вход в блок А был свободен на первый взгляд. Металлическая дверь даже была слегка приоткрыта, а из-за порывов ветра иногда покачивалась, издавая характерный скрип. Но Анисимов не собирался проходить через эти двери, потому что этого наверняка ожидали. За пять лет работы в «Убежище-45» Анисимов пусть не идеально, но всё же запомнил план строений, все входы и выходы, подземные погреба, эвакуационные ходы и прочее. Он знал, как можно попасть в здание различными способами, о которых даже не подозревали пациенты. Виданов, по всей видимости, давно планировал побег, и мог наблюдать за происходящим, но его действия всегда были ограничены, поэтому многое так и осталось неизвестным ему и его соглядатаям. Например, вряд ли главарю психов было известно, что все корпуса взаимосвязаны общим подземным тоннелем, который изначально создавался на случай военного авиационного вторжения, а затем был соединён между корпусами. Тоннелем редко пользовались, и в основном там хранили всякий ненужный хлам, который складировали прямо возле спусковых шахт. Даже не все работники лечебницы знали о его существовании.
   Если бы не произошёл инцидент в административном корпусе, Анисимов также бы воспользовался подземкой, чтобы добраться до корпуса А, но в нынешних обстоятельствах это не представлялось возможным.
   Валерий обошёл корпус с задней стороны, там, где его стена плотно прилегала к ограждению самой территории больницы. Главврач уже не замечал промокшей до нитки одежды, которая плотно облегала его продрогшее тело. Было холодно, Анисимов ощущал это кожей, но не своим сознанием. Неумолкаемый адреналин не позволял ему расслабиться и почувствовать что-то ещё, кроме страха.
   Он подобрался к пожарной лестнице, которая обычно не была полностью спущена до земли. Валерий медленно и как можно тише передвинул мусорный бак, стараясь делать движения в тот момент, когда небо раскалывало молнией. Похоже, гроза была его единственным и верным товарищем. Свет, шум… Ещё бы поразило молнией прямо в темечко Виданова. А все остальные угомонятся, подумалось Анисимову. Стоит лишить армию генерала, и она станет бесполезной. Это как змея без головы. Хотя Анисимов слышал о таком случае, что даже отрубленная голова змея смогла укусить человека.
   Забравшись по лестнице на крышу, Анисимов направился на поиски люка. На крыше не было никаких выступов, только абсолютно ровная поверхность. К тому же, ливень был настолько сильным, что вода не успевала стекать по водостоку и целым озером скапливалась на крыше. Валерий шагал по воде, уже не обращая внимания на хлюпающие в ботинках ноги, и искал заветный люк.
   Спустя несколько минут металлическая пластина была обнаружена. Он схватился за ручку и потянул на себя. Похоже, удача ему благоволила, ибо люк не был закрыт изнутри на щеколду.
   Немного воды стекло вниз, и Валерий надеялся, что рядом никого не было, иначе такой шум может вызвать подозрение.
   Анисимов спустился вниз, и как только ноги соприкоснулись с поверхностью, он сразу же присел, выглядывая посторонних. Но вокруг царила тишина, только приглушенно раздавались звуки грозы.
   Так, на корточках, он и передвигался, держась за металлические полки. В этой темноте ему трудно было разглядеть помещение, в котором он сейчас находился. Но, судя по ощущениям, это была ординаторская.
   Удостоверившись в очередной раз, что в помещении не было ни единой души, Анисимов выпрямился и машинально выхватил револьвер. Даже если на него нападут, можно надеяться хотя бы на устрашение. Хотя Валерий, как главный психиатр этой клиники, понимал, что сознание психически больного человека работает совсем иначе. То, что может казаться обычному, здоровому человеку опасным, больному с умственной девиацией же наоборот. Это может даже его развеселить, в этом моменте наука психологии, к сожалению, не может быть более точной. Человеческий разум поистине до конца не предсказуем.
   Но, быть может, пациент вспомнит военное прошлое, поэтому нацеленный пистолет вызовет в памяти жуткие кадры фронтовых сражений и тогда он отступит. Такое тоже возможно, хотя и довольно жестоко со стороны Анисимова. Правда, не менее жестоко, чем захватывать в заложники его семью и держать врача взаперти в собственной больнице, посреди трупов его коллег и товарищей. Если раньше Анисимов соблюдал эту грань, за которой пациент оставался пациентом, несмотря на совершённые деяния, то теперь эта черта окончательно размылась. И этому поспособствовал не этот бесконечный ливень.
   Внезапно Анисимову захотелось остаться прямо здесь. Там, за этими дверями, творился хаос, самый настоящий ад. А здесь было слишком тихо. Но мысль о любимых дочери и жены не давала ему покоя. Теперь он не может стоять на месте, нужно использовать каждую возможность. Необходимо рассчитать каждый шаг, всевозможные пути отхода и запасной план. Он имеет дело с больными на голову людьми, для которых грань добра и зла уже давно стёрта. И всё это устроил Виданов, бывший мгбшник, который немало горя причинил своей семье. Но он не был самым жестоким и кровожадным пациентом блока Б. Анисимова приводила в ужас мысль о том, что в данный момент на свободе и такие личности, как «Кровавый флаг» Малышев, серийный убийца Григорий Манаев, каннибал Балуев, насильник и убийца Перкин и другие асоциальные типы, которые сбросили с себя оковы, обуздавшие их ярость. Это было по-настоящему страшно. И Анисимов понял, какие именно испытания подготовил ему Виданов.
   А ещё ему вспомнился погибший пациент Востриков, которому Виданов перегрыз глотку. Перед тем, как погибнуть, Востриков воскликнул «я всё расскажу! Они узнают!». И это сорвало крышу Виданову. Он не хотел, чтобы о бунте узнали. По всей видимости, уже длительное время пациенты строили план переворота, переговаривались между собой, но в последний момент один из них начал сдавать назад. Возможно, такие несогласные есть и сейчас, просто они запуганы. Далеко не все пациенты проявляли агрессию за время нахождения здесь, более того, нестабильные больные составляют меньшинство. Значит, есть определённый процент пациентов, до которых ещё можно достучаться, воззвать к их благоразумию. Анисимов начал вспоминать всех своих пациентов, с которыми ещё возможен конструктивный диалог. Он знал их всех, помнил историю каждого. Следовательно, к каждому можно было найти свой подход.
   Настроение Валерия весьма улучшилось от этой мысли. Он умел общаться с пациентами, иначе не был бы главным врачом психиатрической больницы, и мог направить своё умение в нужное русло. В любой общине есть слабое звено, осталось нащупать это звено в повстанческой шайке психически больных ветеранов Второй Мировой Войны.
   Анисимов передвигался медленным шагом, опасаясь сделать лишний шорох. Когда он добрался до конца коридора, то ему послышался звук. Поначалу ему казалось, что это всего лишь вода, стекающая по трубам, но звук повторился, и он понял, что это была человеческая речь.
   Разговаривали двачеловека. Их шёпот больше походил на шипение змеи, и, приблизившись, Валерию удалось расслышать всё, о чём они говорят.
   – Я тоже голоден. Но Алексей Михайлович сказал, что мы насладимся едой после всего этого.
   – Я уже не хочу всего этого. Я хочу домой. К маме.
   – А меня дома никто не ждёт. Опять на фронт отправлюсь.
   – Михалыч говорит, что война закончилась.
   – Не может быть! Я вчера газету читал, наши до Берлина ещё не дошли.
   – Не-ет. Дошли. Война кончилась, говорю тебе. Михалыч не даст соврать.
   – Тогда куда мне идти?
   – Куда хочешь! Там, за стеной, долгожданная свобода. Мы теперь вольные птицы. Эти фрицы больше не смогут нас удержать. Больше никаких опытов!
   – Да, никаких опытов! Признаться честно, мне ещё ничего не делали, но мои друзья рассказывали мне про… мозговое вторжение.
   – Лоботомию? Вон, Петровичу делали. Теперь слов связать не может, только слюна изо рта течёт постоянно. Эти фрицы знают, что делать и как.
   – Если война закончена, так почему нас не спасут? Где Сталин?
   – До нас им нет никакого дела. Мы для них пушечное мясо, брошенное в сердце Берлина.
   «А вот это уже намного хуже», подумал Анисимов. У каждого пациента своя история, своя реальность, в которую он верит. Шизофрения – это сугубо индивидуальный процесс и у всех протекает по-разному, она как отпечаток пальца, даже у близнецов они не идентичны. А здесь Валерий увидел некую сплочённость общей идеей. Виданов, будучи весьма сообразительным, нащупал единую жилку и теперь наслаждался плодами своего творения. Все они верили в одно, раз удалось совершить серьёзный переворот.
   Главный врач «Убежища» знал этих пациентов. Оба из блока А. Довольно мирные и спокойные мужчины. Один из них вёл одинокую, затворническую жизнь после войны. Из-за голода погибла вся его семья, и ему пришлось вернуться в пустой дом. Так он и сошёл с ума, доведя свою непрекращающуюся депрессию до попытки самоубийства. Второй, который считал себя пушечным мясом, был контужен во время фронтового сражения. Поступил в полевой госпиталь, где ему выписали билет домой. Никаких душераздирающих историй с ним не приключалось, если не считать войны, которая погубила жизнь каждого советского человека в той или иной мере. Но в психологическом плане с этим солдатом ничего не происходило. Снаряд, попавший в окоп, определил его дальнейшую судьбу. Несколько лет пришлось ему отходить от того взрыва и от бесконечного свиста в ушах, но мозг так и остался повреждённым. Иван Мокроусов, так зовут этого бедолагу. Иван ходил по больнице и напевал песни, а когда у него спрашивали, кто их написал или исполнял, то Мокроусов удивлённо спрашивал: «О какой песне вы говорите?». Ему казалось, что он молчит.
   Анисимов всегда с болью в сердце наблюдал за молодым парнем, который не слышит собственного пения и даже не понимает, что напевает советские шлягеры.
   И вот теперь они стоят и обсуждают свободу, которая ждёт их за стенами этого концлагеря или как ещё себе представляют пациенты «Убежище-45». И им кажется, что они в данный момент находятся во вражеской Германии. Кто же для них Анисимов? Штурмбаннфюрер? Что ж, для фашистского врача у него достаточно неплохая русская речь, даже без акцента. Это, конечно же, пациентов не смущало.
   Валерий продолжал делать умозаключения и в продолжение прошлой мысли явилось осознание того, что все сотрудники «Убежища-45» виделись пациентам нацистами. Санитары – рядовыми бойцами, врачи и медсёстры – офицерами и ефрейторами, а Анисимов, похоже, самим фюрером. Больше всего его поражало, что буквально под его носом пациенты «Убежища» воплотили в жизнь свою легенду, веру в то, что они делают. И помог им в этом новоиспечённый Ленин под фамилией Виданов. За те короткие часы, когда пациенты общались друг с другом, они смогли договориться о перевороте, выстроить план. И если с больными из блока А можно было допустить подобное, то как объяснить передачу сообщений между ними и пациентами блока Б? Последние не имели никаких связей с «некриминальными» больными. Разные досуг, время и места прогулок, не говоря уже о раздельных корпусах, расстояние между которыми не позволяло делать короткие перебежки и перешёптываться о грядущей революцией. Повсюду охрана, санитары. Да, они не уследили за Видановым, когда тот бросился на бедного Вострикова, но всё же на его выпад была осуществлена реакция. Охране потребовалось тридцать секунд, чтобы повалить Виданова на землю. За тридцать секунд не особо успеешь обсудить грандиозный план. Значит, им кто-то помогал. Кто-то из рабочих. Эта пугающая мысль посетила голову Анисимова только сейчас. Как иначе объяснить такую сглаженность действий? Пациенты беспрепятственно убрали всю охрану, убили санитаров и дежурных врачей, а затем сгребли их в одну кучу. При таких обстоятельствах нельзя быть уверенным в том, что они действовали без покровительства сотрудника или сотрудников «Убежища». Виданов, каким бы он не был талантливым лидером, не смог бы провернуть это в одиночку.
   Мысленно Анисимов стал перебирать всех сотрудников, пытаясь предположить возможного шпиона, но затем понял, что это бессмысленно. Легче будет вернуться в административный корпус и разгрести кучу трупов, чтобы вычислить недостающего сотрудника.
   Но даже эта безумная мысль была глупой в своей основе. Он мог кого-то забыть, к тому же, Анисимов не составлял графики дежурств, поэтому не мог с точностью сказать, кого нет в списке погибших.
   – К чёрту всё! – продолжили пациенты разговор. Мысли Анисимова перемешались, и он решил сосредоточиться на диалоге. – Я устал, если честно.
   – Когда нам приказано идти в другое здание?
   – Михалыч сказал, ближе к половине четвёртого.
   – Ещё долго. Я не выдержу столько. Я хочу посмотреть на казнь того фрица.
   «Какого ещё фрица?!».
   – Мне тоже интересно. Я хочу, чтобы его пытали также, как и нас. Иглы под ногти, электрические разряды…
   – Ой! Прекрати! Не хочу этого слышать!
   – Его нужно пытать. Эта сволочь тебе непонятно что в вены колола, а ты собираешься его жалеть!
   Кто-то из сотрудников жив! Ободряющая мысль всколыхнулась ярким пламенем в сознании. Кого-то оставили в живых, посадили где-то в корпусе Б, чтобы провести показательную казнь. Либо привлечь внимание Анисимова. Но Виданов же не может предугадать каждый шаг Валерия. Слишком идеально совпало его появление в ординаторской корпуса А и фразой пациента о заложнике. Либо они настолько идеально отрепетировали свои роли, что повторяют одни и те же реплики с определённой частотой, чтобы Анисимов наверняка не пропустил нужную информацию. Всё может быть, особенно здесь, посреди потерявших разум людей.
   Идти в корпус Б было верхом безумия, даже в таком месте, как «Убежище-45». Но шансы на выживание таяли с каждой минутой, и если Анисимову удастся спасти того несчастного, то эти самые шансы увеличатся как минимум в два раза. Вдвоём куда как легче бороться с безумием, ведь одиночество верный союзник сумасшествия. Одно лишнее движение, и ты летишь в тёмную бездну безрассудства.
   Теперь Анисимову оставалось дождаться, пока эти двое уйдут хотя бы в другую комнату, иначе в коридор не пробраться. Он думал вернуться назад, к люку, и выбраться через крышу, но на открытом пространстве у него слишком мало шансов. Валерий великим чудом пробрался к этому корпусу незамеченным. Или «якобы незамеченным». Но, тем не менее, за ним не было погони. А здесь он мог пробраться к подвальным помещениям и пройти к тоннелю, который соединяет все корпуса больницы. Проблема заключалась лишь в том, что в полностью обесточенном корпусе главврачу будет чрезвычайно трудно ориентироваться, что весьма сильно затянет поиски тоннеля. Но этот вариант – единственный из всех возможных.
   Пациенты бормотали что-то себе под носы, что больше напоминало не диалог, а быструю молитву перед иконой. Валерий даже не мог различить слов, да ему это было и не нужно. Все мысли только о подземке, которую стоило отыскать.
   Двое пациентов внезапно замолчали, а потом вышли из комнаты. Пришло время действовать.

Глава X

   Движения Анисимова были скованными, неуверенными. Он ожидал подставы на каждом шагу. Паническая мысль о том, что его сюда специально заманили, не покидала голову. С ним играют, причём, сам Анисимов следует всем правилам этой безумной игры. Одного он не понимал – для чего она? Что этим можно доказать?
   Главврач «Убежища-45» уже давно перестал искать логику в действиях своих пациентов, но в этот раз данный вопрос в действительности мучил его.
   Голоса сбежавших пациентов раздавались по всему корпусу. Они патрулировали помещения, будто солдаты Вермахта. Валерий передвигался быстро, но тише самой запуганной мышки.
   Коридор, ведущий к выходу, был длинным и довольно широким. Проблема состояла в том, что проход к тоннелю располагался в середине этого коридора. Как пройти незамеченным в помещении, заполненным разъярёнными больными пациентами? В один момент Анисимов подумал плюнуть на всё и рвануть к шахте со всех ног, не оглядываясь назад, а там будь что будет. Но эта мысль исчезла также моментально, как и появилась. До сих пор он мыслил рационально, осторожно, и, возможно, именно по этой причине ещё был жив, так что следовало придерживаться действующей тактики.
   Ему хотелось прижаться спиной к стене и передвигаться таким образом до заветной двери, но вряд ли это поспособствовало бы незаметности. Тогда Анисимов решил просто идти: тихо, медленно и спокойно. Если его обнаружат, будет действовать молниеносно, но пока что причин для паники не было. Кроме той, что он заперт в лечебнице со сбежавшими психами.
   Каждый шаг давался с трудом. Несмотря на холодную осеннюю погоду, Валерий ощущал себя в бане с насыщенным паром. Струйка пота уже стекала по позвоночнику.
   Дверь, ведущая к тоннелю, оказалась в двух шагах. Осталось совсем чуть-чуть.
   – Валерий Леонидович! – раздался голос позади.
   Анисимов застыл. Он хотел ринуться вперёд, что есть мочи, но ноги затвердели, словно в венах вместо крови циркулировал свинец. Он корил себя за собственную остолбенелость, но неведомые силы заставили его обернуться.
   – Льёт как из ведра сегодня, – продолжал пациент. Его имя моментально исчезло из памяти, хотя главврач знал всех и каждого. – В такую погоду дома бы сидеть.
   «Криминальный или нет?», бушевала в голове одна мысль. «Если нет, у меня есть шансы».
   – Да, как раз собирался домой, – тихо произнёс Валерий, стараясь овладеть дрожью в голосе.
   – Что-то страшное творится здесь, – лицо пациента исказилось в ужасе. Он не играл. Психически больные люди не умеют играть, они всегда испытывают искренние эмоции.
   – И что же?
   – Мне страшно. Беда случилась.
   – Я могу помочь?
   Пациент замолчал, оглядываясь по сторонам.
   – Убейте меня.
   Его слова повергли в шок главного врача «Убежища-45».
   – Зачем? Это не выход.
   – Для меня это единственный выход.
   Теперь молчал Анисимов, пытаясь решиться на резкий бросок в сторону двери. Он боялся, что она не запирается изнутри.
   – Может, есть другой выход?
   – Нет. Все вокруг говорят, что мы на войне. Что это концлагерь. Я не верю.
   «Проблески разума?»
   – Я думаю, всем нам нужно спастись, – продолжал пациент. – Бог не может нас спасти.
   – Давай я попробую…
   – Нет! – громко крикнул пациент и Анисимов сокрушался и корил себя за подобное выстраивание диалога.
   Позади пациента раздались голоса. Скоро все они будут здесь и, словно ЦерберыВиданова, набросятся на Валерия и растерзают его плоть на мелкие кусочки.
   – Однажды я убил своего командира…
   «Криминальный… Это Степаненко», в голове Анисимова всплыла вся история его болезни. «Один из первых пациентов, поступил в клинику с диагнозом „эпизодическая пароксизмальная тревожность“. Частые приступы тяжелой тревоги и паники, во всех случаях непредсказуемые. В течение всего времени нахождения наблюдалась дереализация, постоянный страх смерти, потеря самоконтроля. Симптоматика, характерная для многих пациентов, живущих среди этих стен. Но в случае Степаненко…»
   – Он был похож на вас. Он часто говорил мне, что я не выполняю приказы на достаточном уровне. Был не доволен мною. Посылал на «губу». Я ненавидел это. Вы делаете тоже самое. В этом лагере вы все делаете тоже самое, что и капитан Прохоров. Вы все заслуживаете смерти.
   «Начинается приступ. Как это ни прискорбно, но в данной ситуации это сыграет мне только на руку. И пусть я буду проклят Гиппократом».
   – Ты был недостаточно хорош, – жёстко произнёс Анисимов. История Степаненко была хорошо знакома ему, поэтому он продолжил. – Координаты наводчика были верными, это ты допустил оплошность, и десяток отличных ребят превратились в мясо по твоей халатности.
   Желваки на лице Степаненко нервно задёргались. В руке блеснул нож. Пациент блока Б двигался в сторону Анисимова.
   – Капитан Прохоров был прав, – продолжал Валерий, медленным шагом отступая назад. – Тебя и вовсе нужно было расстрелять.
   – Заткнись! – проревел он. Голоса остальных пациентов раздавались совсем близко.
   – И это должны были сделать матери тех молодых ребят, которые погибли из-за тебя!
   – Нет!
   Нож выпал из рук Степаненко.
   – Я их не убивал! Это Панков дал неверные координаты! – он рухнул на колени.
   Валерий, улучив момент, метнулся к тоннелю. Спасительная дверь оказалась рядом, и когда он закрывал её за собой, то видел, как Степаненко в слезах стучит кулаком об пол.
   – Это не моя вина!
   Закрыв за собой дверь, Анисимов погрузился во тьму, в которой было невозможно разглядеть его собственных слёз.

Глава XI

   Ненависть к себе уходила дольше, чем чувство панического страха. Анисимов вышел победителем из очередной схватки со смертью. Цена оказалась немалой, однако главврач понимал, что всё самое ужасное только впереди. Думать об убийстве пациентов он не мог, Валерий воспитывался в том социуме, в котором данное поведение считалось верхом аморальности и безбожности. Несмотря на то, что в силу своей профессии Валерий не сильно верил в бога, на убийство он пойти всё же не мог. Но раньше он полагал, что унижать психически больных людей не менее аморально. Когда человек ощущает холодное дыхание смерти рядом с собой, все его представления о жизни меняются за одно мгновенье.
   И, тем не менее, он в тоннеле. Тьма постепенно рассеялась, либо он попросту привык к темноте, поэтому идти вперёд было намного проще. Судя по запаху и обстановке, в данные места давно никто не хаживал. Сырость, заброшенность напоминали не подземный переход между корпусами, а самую настоящую канализацию со всеми её недостатками. Но привередливость, которая раньше была присуща Анисимову, внезапно растворилась этой ночью. Теперь все события жизни, черты характера, мысли и чувства Анисимова были разделены до побега пациентов из «Убежища-45» и после.
   Путь казался бесконечным. В один момент Анисимов подумал, что этот тоннель ведёт в тупик, проход завален или вовсе не существует никакого служебного прохода в другой корпус. Посреди этих сырых, покрытых многолетним мхом, стен реальность смешивалась с фантазией. Находился ли он здесь на самом деле в данный момент? Жив ли или это само чистилище? Крайняя мысль лишь усугубила его и без того угнетённое состояние. Анисимов не смог бы посмотреть на себя со стороны и диагностировать собственное состояние. Интрапунитивная форма фрустрации с признаками аутоагрессии, вызванная крайне депрессивным состоянием? Возможное, он бы смог определить, если бы страх гибели не сковал его холодными незримыми цепями.
   Валерий остановился и облокотился о бетонные стены, совсем не обращая внимания на шероховатую моховую поверхность. Скованное паническое состояние сменилось неумолкаемой отдышкой. Анисимов каждое утро пробегал 3 километра, занимался с гантелями и отжимался, что придавало ему внешность человека, которому явно не пятьдесят. Но сейчас он походил на своих сверстников, живущих по соседству, для которых цикл «дом-завод-диван» не прерывался ни на секунду. Это было в той, старой московской жизни. Сейчас же по соседству с Анисимовым существовали лишь деревья и дикие звери.
   Вспомнив о доме, он с горечью подумал о жене и дочери. Как они там сейчас? Что они чувствуют, на что надеются, как с ними обращаются? Мысль о тех, кого он любит больше всего на свете, привела его в ярость. Анисимову больше не было жаль Степаненко, ему было плевать на этих моральных уродов, что устроили переворот в психиатрической лечебнице и поубивали десятки невинных людей, сложив их трупы в одну кучу. Нет, они не заслуживали милосердия. Валерий сжал кулаки и гневным взглядом посмотрел вперёд. Он убьёт любого, кто встанет на его пути. Любого, кто хотя бы прикоснётся к Вике или Сашеньке.

   Конец тоннеля оказался ближе, чем он думал. Округлые стены закончились коридором с лестницами, ведущими наверх. Здесь было пусто, за исключением топливного генератора, обеспечивающего отопление в блоке Б. Очень давно Анисимов не появлялся среди этих стен, а стоило бы провести внеплановую проверку. Он вечно был занят только пациентами и совершенно не обращал внимания на «Убежище». Хорошо, что он вообще не поленился изучить все схемы и планы строений в первые месяцы работы здесь, иначе сейчас ему приходилось бы не сладко. Ещё хуже, чем есть на самом деле.
   Рука Анисимова прикоснулась к дверной ручке, но не решалась открыть саму дверь. Она не была заперта, и главврач «Убежища» не мог вспомнить, было ли так всегда или же это устроили в его честь. Паранойя никуда не делась.
   Выдохнув, он всё же отворил дверь и слегка выглянул из-за неё. Темнота и тишина. Ни единого намёка на то, что здесь кто-то был. Неужели все «криминальные» пациенты сейчас обитают в административном корпусе? Больные из блока А утверждали, что здесь находится некий пленник. Даже если это ловушка, Валерий считал обязанным проверить данную информацию. Если ему удастся спасти того несчастного, то шансы на выживание увеличатся в несколько раз.
   Он очень осторожно передвигался по складскому помещению, стараясь не наступать полной ступнёй. На полу были разбросаны медикаменты, шприцы и прочее, наверняка для того, чтобы обнаружить внезапное (или же запланированное) вторжение. Но Валерий, словно тайный шпион, двигался крайне незаметно. По крайней мере, он сам так считал.
   Впереди, за дверью, ведущей в сам корпус, забрезжил слабый свет, исходивший явно от свечи. Отдалённо слышались голоса. Значит, тут действительно кто-то был, и этот «кто-то» играет по всем правилам игры, которую затеял Алексей Виданов.
   Дверь предательски скрипнула, как только Анисимов попытался её приоткрыть. Будто сотни тонких игл вонзились ему в спину, ноги подкосились. Он постоянно говорил своим подчинённым, чтобы они следили за общим состоянием клиники, в том числе, за дверными петлями. Их халатность могла сейчас обернуться для главного врача печальными последствиями. На миг ему показалось, что голоса утихли и пациенты направились в его сторону, но после продолжительной тишины он убедился, что это всё та же пресловутая паранойя.
   Пронесло, выдохнул про себя Анисимов. На этот раз.
   Проход был чист. Голоса всё ещё раздавались где-то вдалеке, но Валерий чётко понимал, что у него есть возможность беспрепятственно идти дальше. Он оглядывался назад каждую секунду, боясь, что его преследуют, но продолжал идти вдоль коридора.
   «Где же его держат? Наверное, там, откуда доносится их речь».
   И вновь очередной ступор. Что он будет делать, когда обнаружит пленника? Каковы его действия? У Анисимова нет никакого оружия, а пациентов там наверняка будет много. И все они убивали, в отличие от полевого врача, который во время войны спасал жизни, а не отнимал их.
   Решив действовать по ситуации, Анисимов направился дальше.
   И вновь удача сопутствовала ему. Никто не попадался ему на глаза. Главврач направлялся через главный коридор. Справа и слева ровным строем располагались палаты. Все они были открыты. Валерий заглянул в одну из них и замер. Светильник на потолке медленно раскачивался, издавая характерный скрип. Очертания кровати вырисовывались в углу комнаты с полностью мягкими стенами. И больше ничего. Пустота. Особо опасные пациенты содержались именно в таких палатах. Анисимов смотрел на эту темноту и был уверен, что она смотрит на него в ответ. Это жуткое состояние вновь сдавливало ему глотку. Здесь они жили, встречали утро и ложились спать, совершенно не замечая течения дня, перемены времени года. Они существовали посреди этих стен 90 процентов своего времени, и прогулка под тщательным надзором была единственной радостью в жизни. Полная изоляция. Теперь Анисимов понимал, что эти методы лечения, возможно, далеки от идеала. Как можно вылечить безумие в том месте, где даже обычный человек может лишиться разума? Здесь, посреди этих стен, находясь в полной темноте, человек не сможет прийти к полной гармонии со своим рассудком. Эти мягкие подушки на стенах пропитаны страхом и ненавистью. И единственное, что ты можешь слышать посреди безмолвной ночи, это скрип ржавого, качающегося светильника.
   Валерия передёрнуло от представленной картины, и волосы на затылке неприятно пошевелились. Делал ли он праведное дело или же ошибался всё это время? Раньше главный врач психиатрической лечебницы для ветеранов войны считал себя спасителем, неким Иисусом в мире медицины. Отшельник, живущий вдали от цивилизации, принёсший в жертву счастье и свободу собственной семьи и самого себя, чтобы помочь людям. Сейчас всё это проглядывалось через иную призму. Советская власть создала тюрьму для непригодных к социальной жизни граждан. Их направили не в психиатрические клиники Москвы, Ленинграда, Твери, Киева… Это массовая ссылка на север страны, где все эти люди растворятся во мраке и больше не будут мозолить глаза верхушке Партии. Нет психов – нет чёрного пятна на славном социализме Союза. Нет проблем. Все эти люди больны, но даже они понимают где-то в глубинном подсознании, что их выбросили на свалку как неугодных. Они отдавали свои жизни за Родину, ловили пули на пропитанной кровью земле Советского Союза, а теперь их жертвы никому не нужны. Они живут в собственном мире, где кругом одни враги. Но насколько их фантазии надуманны? Разве это не так на самом деле? Руки Анисимова дрожали, а глаза не могли оторваться от чудовищной палаты пациента блока Б. Он не видел в этих пациентах изгоев, именно поэтому отправился в Архангельскую область тогда, когда все его коллеги молчаливо пялились на свои пустые блокноты на изнурительном совещании. Их выбросили на мусорку, а Валерий Анисимов – самый главный надзиратель по мусору. Поэтому в нём видят фюрера, врага, предателя. Только сейчас главврач «Убежища-45» это понял. Он помогал не пациентам, а толстым, лысеющим чиновникам ЦК КПСС.
   «Нет», подумал Валерий. «Это не они больны, это с нами всё не в порядке».
   Раздался шум. Валерий резко обернулся, и сердце его едва не выпрыгнуло из груди. Кто-то приближался.
   Он не мог придумать ничего лучше, как закрыться в палате. Молясь, чтобы дверь не скрипнула, он юркнул внутрь и прижался к стене. Дверные петли на этот раз его не подставили. Стало ещё темнее, но глаза быстро свыклись с абсолютным мраком.
   Послышались шаги. Судя по всему, там было два человека. Они о чём-то разговаривали, но Анисимов не мог расслышать их слов. Да это было и не нужно в данный момент. Он понял, что будет обнаружен сразу же, как только в палату заглянут. А они могут это сделать, ведь все остальные двери открыты!
   «Чёрт!», Анисимов мысленно ударил себя по лбу. «Вот дурак, сам навлёк на себя внимание!»
   Он не придумал ничего лучше, как спрятаться под кровать. Её ножки были достаточно короткими, но подкроватное пространство довольно просторным, поэтому ему удалось спрятаться так, что стоячий человек не смог бы разглядеть его под свисающим постельным бельём. Конечно же, если этот человек не присядет на корточки.
   Главврач напоминал испуганного ребёнка, спрятавшегося от гнева сурового отца под кроватью.
   Здесь было пыльно, несмотря на то, что уборка проводилась ежедневно. А ещё шоркали тараканы. Анисимов брезгливо посмотрел на одного из них, который решил забраться прямо на него. Его длинные усики двигались в разные стороны, словно рамка для поиска воды. Волна омерзения прошла по телу Валерия, но жажда жить была сильнее отвращения к тараканам.
   Он забирался выше по рукаву, прямо к лицу. Жирный, маслянистый таракан определился с выбором места своего обитания. Ему нравился некогда белый халат Анисимова, который теперь напоминал видавшую виды половую тряпку. Главный врач нацепил его машинально, когда выходил из дома. Среди стен лечебницы он не мог себе позволить ходить по гражданке. Но теперь он с отвращением глядел не только на таракана, но и на свой халат.
   «Если выберусь из этой палаты, то избавлюсь от него сию же минуту!»
   Шаги усилились. Теперь они шли совсем рядом. А затем наступила тишина. Пациенты остановились возле палаты, в которой находился Анисимов.
   Сердце забилось с такой частотой, что заложило уши. Он не мог расслышать их разговоров, в голове звучала лишь одно слово. Уходите.
   Но они не уходили. О чём-то громко разговаривали, прерываясь на смешки, но продолжали стоять на месте.
   А затем ушли.
   Облегчение, которое испытал Анисимов в данную секунду, невозможно было описать никакими словами, ни на каком наречии. Ему вновь повезло. Но надолго ли?
   Когда он вылез из-под кровати, таракан продолжал сидеть на предплечье. Анисимов сбросил его щелчком на пол и раздавил ботинком. Раздался неприятный уху скрежет, будто он раздавил яичную скорлупу, а не жирного таракана.
   Выглянув из палаты, он увидел двух пациентов, заворачивающих за угол. Он двинулся дальше по коридору.
   А затем он наткнулся на палату, в которой содержалсяВиданов. Никаких звуков оттуда не раздавалось. Но что-то манило его туда. Беззвучный крик.
   Анисимов осторожно подошёл к дверному проёму и заглянул внутрь.
   Там был человек, привязанный к кровати. Тот самый пленник.

Глава XII

   Кровать была приподнята и стояла на изножье. Сами ножки были подвязаны толстой бечёвкой к потолку и стенам. К матрасу привязан человек, полностью обмотанный широкими ремнями. Анисимов узнал в нём одного из санитаров. Кажется, его звали Алексей. На этой кровати санитар напоминал Христа, распятого римлянами за грехи остального медперсонала, а Виданов в данном случае выступал Понтием Пилатом. Санитар находился в бессознательном состоянии, если вообще был живым. Анисимов пытался разглядеть вздымающуюся грудь, но в такой темноте это сделать невозможно. В любом случае, пациенты говорили о нём как о живом пленнике, значит, надежда была. Загвоздка заключалась в том, что Валерий слишком просто пробрался к этому пленнику. Да, пациенты «Убежища-45» не были матёрыми шпионами и гениями обороны, но все задачи, поставленные Видановым, тем не менее, выполняли чётко. И неужели кто-то из них оставил свой пост и бросил важного пленника? По всей видимости, единственного живого «врага», помимо Анисимова. Вывод напрашивался лишь один: это уловка. Мозгом Валерий это понимал, но он не мог бросить человека в беде, тем более, это его коллега и дополнительный шанс на выживание. В подобном месте невозможно продержаться в одиночку.
   А сколько оставалось продержаться? Валерий задал себе мысленно вопрос и попытался посчитать время нахождения в лечебнице. Он приехал сюда примерно в три часа ночи. Пересмена начиналась в восемь утра. Комиссия должна приехать к обеду, учитывая долгую дорогу из Москвы. В любом случае, санитары и военные КПП должны прибыть в восемь утра. Вопрос в том, сколько Анисимов находился в этом аду? Час, два? Может, прошла уже целая вечность, а сам Валерий находился не в психиатрической лечебнице, а в Чистилище, где время не имеет силы. Он не мог этого понять. За окнами хлестал дождь, а за грозовыми ночными тучами невозможно было разглядеть неба. Не было ни единого намёка на рассвет. Значит, ещё глубокая ночь. Значит, нужно бороться, ибо помощь скоро прибудет. И легче всего дождаться её будет вдвоём.
   Валерий сделал глубокий вдох и совершил рывок. Он подбежал к кровати и принялся развязывать ремни, с каждой секундой озираясь по сторонам. Это уловка, определённо уловка! Но он всё равно продолжал распутывать санитара дрожащими от паники руками. Алексей что-то промычал, а затем разлепил опухшие веки.
   – Валерий Ле…
   – Тише! – прошептал Анисимов. – Потом!
   – Они хотят вас поймать! Я приманка…
   – Т-с-с! – нахмурился главный врач.
   Страха прибавилось, благодаря словам санитара Алексея, но Валерий не мог бросить дело на полпути.
   Спустя несколько минут санитар был полностью развязан, а ещё через несколько мгновений они мчались по коридору, озираясь по сторонам и ища спасительное укрытие. Алексей указал рукой на дверь, ведущую в подвал. Они забежали за решётчатую дверь и закрыли её изнутри, затем спустились по лестнице вниз к нижнему ярусу, в котором располагалось несколько подвальных помещений, где хранились медикаменты, уборные материалы и прочее оборудование персонала. Конечно же, всё было перевёрнуто верх дном, однако здесь не было ни единой души. Пациенты, словно стервятники, обшарили все склады и отправились дальше сеять хаос. Где-то вдалеке шумели недовольные голоса, перерастающие в крики. Похоже, исчезновение пленника обнаружено.
   – Мы в западне, – резюмировал Анисимов. Ему было так непривычно вести диалог с человеком, а не депрессивный монолог с собой.
   – Но мы живы.
   Валерию хотелось задать санитару тысячу вопросов, но сейчас все мысли были о том, как бы их не обнаруживали.
   Поэтому они сидели в молчании продолжительное время.
   После того, как безумие, творившиеся в коридорах блока Б, поутихло, Анисимов заговорил:
   – Что тут произошло?
   Алексей выдохнул и коротко произнёс:
   – Революция.
   Его голос показался ему знакомым. Конечно же, он работал не с одним десятком людей в этой больнице и встречался с ними каждый день, но здесь создавалось иное ощущение.
   – Как им это удалось?
   Санитар ответил не сразу. Он прошёлся ладонью по коротко стриженной голове и протёр глаза.
   – Я до сих пор не могу понять – как. Мы дали отбой. Все пациенты отправились на покой, а остальной персонал расходился по ординаторским. Вся охрана была на месте. Я не понимаю… – его речь была отстранённой, сбивчивой. – Я и ещё двое санитаров, Пашка и Сергей, направились в комнату отдыха. Все процедуры были сделаны, медсёстры завершали обход. Мы сидели в комнате и читали журналы, когда раздался жуткий грохот. Он до сих пор стоит в ушах, – Алексей зажмурился и потёр виски. На него невозможно было смотреть. – Сперва мы думали, что это гром. За окном хлестал дождь, оно и не удивительно, поэтому не придали сильного значения. А потом послышались крики. Я выбежал в коридор и увидел, как санитары сбегаются к выходу. Я помчался за ними. Когда мы оказались на улице, на нас надвигалась целая толпа больных из блока Б. Они шли ровным строем, словно маршировали на Берлин!
   Алексей закрыл лицо ладонями и всхлипнул. Даже у таких крепких, сильных телом мужчин бывают срывы. Анисимов его понимал.
   – Спокойнее, Лёш, – по-отечески произнёс Валерий. – Рассказывай дальше.
   – Они шли нас убивать. Я видел это в их глазах, Валерий Леонидович. Злость, ярость, обида. Там было всё. Всё дальнейшее происходило словно в тумане. Брызги крови, крики, гром. И вот я оказался в палате, прикованный к постели. Я то приходил в сознание, то опять его терял. Но в моменты осознания я слышал их разговоры. Они решили поиграть в войну, вернее, завершить её.
   – Да, я тоже слышал нечто подобное. Они думают, что находятся внацисткой Германии.
   – Да-да, – закивал санитар. – Они хотели убить вас, но не сразу. Хотели поиграть, словно кошка с мышкой.
   – Они, видимо, не понимают, что их игры не могут идти бесконечно.
   – Время для них ничто! Их безумное сознание поглотило реальность, Валерий Леонидович! Для них это норма! Все эти окровавленные горы трупов! – вновь занервничал Алексей. – Им плевать, что на рассвете всё их чёртово восстание будет прервано.
   Валерий молча обдумывал каждое слово санитара. Как он и догадывался, очаг мятежа возник в блоке Б. Но как?
   – В корпусе Б охраны больше, чем в мавзолее, – поделился своими мыслями главный врач. – Как они прорвались?
   – Я думаю, не обошлось дело без крысы, – презрительно сплюнул Алексей. – Кто-то освободил их.
   Об этом Анисимов уже думал, но не давал ход этому предположению. Возможно, мозг на подсознании блокировал эту пугающую, отталкивающую мысль. Кто мог быть предателем? Чем он мотивировался?
   – И кто же это может быть? – задал вопрос Валерий.
   – Да кто угодно! Любой из персонала. Хотя, у меня даже нет предположений, кому это нужно.
   – Похоже, у меня есть, – Анисимов потёр виски руками, а затем вытер пот со лба. Озарение пришло внезапно. – Тебе не кажется странным, что всё это произошло после прибытия к нам журналиста?
   – Того кудрявого? – глаза санитара округлились. – Но зачем ему это?
   – Откуда мне знать! – раздражённо произнёс главврач. – Но всё это подозрительно странно, Лёша. Приезжает журналист, посланный партией, следит за каждым моим шагом и радуется каждому промаху, а через сутки начинается саботаж.
   – Правительственный агент?
   – Не знаю, зачем это нужно правительству, но он может быть кем угодно, но только не журналистом «Правды».
   – Я об этом даже не подумал, – Алексей не отрывал взгляда от своего начальника.
   – Вот и я тоже. Мне его приезд сразу же не пришёлся по душе. Я таких как он за версту чую. Скользкий, дотошный, прямо мгбшник.
   – Его приезд одобрила партия, вы сами сказали. И партия же основала «Убежище-45». Я не понимаю логики.
   – Нет смысла искать логику в выводах, основанных лишь на одних догадках. Но я готов поклясться, что его трупа нет среди той кровавой кучи в административном корпусе.
   На лице санитара застыл незаданный вопрос.
   – Они убили всех, собрали в одном месте, а некоторых повесили между лестничными пролётами.
   – Господи, – прошептал Алексей.
   – Нет, богом там и не пахнет. Эти звери распотрошили их, сделали настоящий фарш.
   – И мы застряли посреди этого дикого заповедника.
   – Да, Лёша, именно так, – тихо произнёс Валерий, в очередной раз погружаясь в раздумья. Алексей не стал ему мешать, надеясь, что начальник что-нибудь придумает. Валерий Леонидович у всех сотрудников «Убежища-45» вызывал непомерное уважение и создавал впечатление человека, умеющего решить любую проблему. До сего дня так и было. Валерий всегда знал, что и как делать. Но не среди этого водопада безумия.
   И всё же, спустя некоторое время, Алексей задал резонный вопрос:
   – Так каков наш план?
   Анисимов не помедлил с ответом:
   – Выбираться отсюда.
   Алексей хотел спросить, каким именно образом, но он увидел блеск в глазах своего начальника, даже в такой темноте, и понял, что надежда появилась.

Глава XIII

   Анисимов придвинулся ближе к санитару, словно боясь, что их услышат, и положил руку ему на плечо.
   – Лёша, я должен быть уверен в том, что ты не струсишь в ответственный момент…
   – Валерий Леонидович, да что вы…
   – Тише, успокойся. Все мои предыдущие планы с треском провалились. Не нужно действовать скрытно. Мы должны ответить силой на силу.
   – Но нас мало.
   – Но мы здоровы, – Алексею не понравился контраргумент Валерия, но он продолжил слушать. – Эти люди больны, и нужно этим воспользоваться, как бы кощунственно это не звучало. Поверь, я уже прошёл все круга ада, то есть, совести, чтобы прийти к такому выводу. Я знаю все их слабости, ведь я каждый день разговариваю с ними, назначаю лечение. Уверен, и ты знаешь многих. Нам нужно использовать это преимущество, потому что это единственное, что у нас есть. Остальное приведёт к поражению.
   – И как это будет выглядеть? Мы просто выйдем отсюда и направимся к ним, в эпицентр, с психологической атакой?
   – Ну, почти, – слегка улыбнулся Анисимов. – Они возможно схватили мою семью, я не позволю этим преступникам навредить им. И мне плевать сейчас на мораль, этику и, тем более, клятву Гиппократа. Я хочу выбраться отсюда. Ты со мной?
   – К-конечно, Валерий Леонидович, – Алексей выглядел опешившим. – Меня дома тоже ждёт жена.
   – Как и всех нас, – Валерий вдруг задумался. – Как и всех… Утром пересменка. Даже если комиссия задержится, то родственники всего персонала забьют тревогу! Как же я раньше не подумал об этом?
   – Так даже и если забьют… Отсюда до Слободскатридцать километров. И не у каждого есть машины. Далеко не у каждого.
   – Это всё вопрос времени. Военные же должны прибыть к утру. И следующая смена санитаров. Даже если эти проходимцы устроили так, чтобы они не явились на дежурство.
   – Да разве они всесильные? Вы же сами сказали, что они больны.
   – Да, но революцию, тем не менее, устроили, – тихо произнёс Анисимов, замечая за собой противоречие. – Я к тому, что у нас не один шанс. Дежурные прибудут в восемь, комиссия из Москвы – должна к обеду. Ещё родственники сотрудников прибавились. Осталось продержаться до рассвета.
   – Ага, самая лёгкая часть плана. А разве нельзя тут отсидеться?
   – Я думаю, они в курсе, что мы здесь.
   – Да что вы говорите?! А почему тогда бездействуют?
   – Ждут, когда мы начнём. Если будем тянуть, то сами нас выкурят.
   – Почему вы так уверены в этом?
   – Я тут уже несколько часов бегаю от них. И каждый раз у меня складывается ощущение, что мне дают уйти. Они играются. Вернее, он. Виданов. Он расставил все фигуры на доске и теперь постепенно убирает всех моих пешек. Если честно, то кроме пешек и короля на моей половине доски ничего не было. Факт остаётся фактом. Они нам не дадут умереть, пока не придёт время.
   – А чего они тянут? Ведь скоро рассвет.
   – Вот этого я не знаю. Без понятия, откуда такая самоуверенность. Даже если они покинут «Убежище» прямо сейчас, шансы уйти далеко невелики. Их найдут в течение двух суток. А вот то, что они тянут до последнего момента, меня очень настораживает. Неспроста всё это.
   – Может, им и не нужен побег, – предположил Алексей. – Хотят поиграть в войну, вот и всё. Она их гложет до сих пор, вот и не могут успокоиться.
   – Невозможно хотеть играть в войну. Эта боль, которую они пережили на фронте, останется в их душах на веки вечные. И не только у них, а у каждого советского человека. Так что я не думаю, что они реконструируют историю, но в твоих словах что-то есть. Я думал о подобном. В любом случае, вряд ли мы узнаем их мотивы. Конечно же, если всё благополучно закончится, и все вновь окажутся в своих палатах, то я постараюсь это узнать.
   «Если всё ещё буду на своей должности», закончил про себя Валерий. «И если „Убежище-45“ будет существовать. Слишком много „если“. А я ведь ещё должен пережить эту ночь».
   – И с чего мы начнём? – поинтересовался Алексей.
   – Для начала надо выбраться из этой палаты.

   Когда они выходили, сердца колотили в унисон. Волнение быстро нарастало, а когда уши улавливали голоса сбежавших пациентов, то сердцебиение учащалось в сотни раз. Они близко. Слишком близко, но отступать было некуда. Только обратно, в ловушку.
   Вокруг рыскали цепные псы Виданова, но Валерий уверенно двигался вдоль коридора.
   – Здесь направо, – прошептал он и рукой указал направление.
   Двигаться впотьмах было трудно, к тому же, пот заливал глаза. Электричество должно было отключиться во всей больнице, но котёл, по всей видимости, работал беспрерывно.
   – Стой! – поднял руку Анисимов. – Впереди кто-то есть!
   Там стоял пациент. Со стороны казалось, что это музейная фигура, но изредка он шевелился.
   – Ты не видел у них оружия? – спросил Валерий у санитара.
   – Нет, – тихо проговорил он. – А оно у них должно быть?
   – Они убили военных на КПП. У них были ППШ и винтовки Мосина.
   – Я их не встречал.
   – Виданов забрал оружие себе. Я пытался найти свой револьвер, но потерпел неудачу. Там всего один патрон.
   Алексей кивал, слушая своего начальника.
   – Нам нужно достать это оружие. Пошли!
   Они развернулись и отошли назад, повернув в другом месте. Блок Б по своей структуре был намного запутаннее блока А. Валерий никогда не ходил здесь в одиночку, все обходы проводились в сопровождении санитаров и одного военного. Раньше это место навевало жуть на главного врача, а теперь его попросту колотило от одного запаха и тишины, которая периодически прерывалась падающими каплями. И стонами пациентов.
   – Куда мы зашли? – спросил санитар, и Анисимов не сразу нашёлся с ответом.
   – Нам нужно вернуться к тоннелю и пробраться к администрации. В корпусах мы ничего не найдём.
   – Так пошли бы обратным путём.
   – Когда я пришёл за тобой, в ту сторону пошли двое. Мы бы наткнулись на них.
   – А-а, понятно. Тогда нам надо держаться левее, там должен быть прямой коридор к выходу.
   – Вход в тоннель находится в середине корпуса…
   – Нет, если мы…
   Его речь прервал протяжный смех.
   Он принадлежал Виданову.

Глава XIV

   Послышался металлический звук. Главный зачинщик бунта в психиатрической лечебнице медленно шёл по коридору, держа в руке железную трубу, проводя ею по стене и батареям. За ним шли ещё трое пациентов, вооружённых лопатами.
   Анисимов видел их издалека, и понимал, что нужно бежать куда угодно, в любую из свободных сторон. Он схватил оцепеневшего санитара и рванул куда глаза глядят.
   – Беги! – кричал в след Виданов. – Беги!
   Они повернули за угол, пробежали несколько метров, повернули ещё раз. Корпус Б сейчас напоминал запутанный лабиринт, из которого невозможно было выбраться, а Валерий с Алексеем превратились в подопытных крыс, тщетно ищущих сыр на выходе.
   Казалось, голос Виданова не утихал, он постоянно слышался очень близко, будто бы они и не отдалялись от него.
   – Помогите! – прокричал санитар.
   Валерий обернулся и увидел лежащего на полу Алексея. Он споткнулся и упал, ударившись прямо о стоявшую возле двери в палату кровать.
   – Чёрт! – яростно прошипел Анисимов.
   – Я вывихнул ногу!
   – Вставай, Лёша!
   – Нет! Бросьте меня тут! Бегите, Валери…
   – Заткнись и вставай! – Анисимов поднял крупного санитара. Алексей не мог стоять на левой ноге, тем более, быстро передвигаться. – Вперёд, шустрее!
   Шансы выбраться отсюда с хромым человеком казались нулевыми, но Валерий не мог сначала спасти своего подчинённого, а потом бросить его на произвол судьбы. Он не готов был снова стать одиноким в этой больнице.
   – Я слышу их шаги, – тихо произнёс Алексей, изливаясь потом.
   – Я тоже. Молчи, Лёша.
   Идти становилось всё труднее и труднее. И тогда Валерий решил завернуть в одну из крайних палат. Неизвестно, что было за тем поворотом: выход на улицу или же очередной коридор. Анисимов не стал рисковать. Быть может, погоня пройдёт мимо.
   Палаты пациентов блока Б были более оснащёнными и безопасными как для сотрудников «Убежища-45», так и для самих больных. Валерий закрыл основную дверь, затем решётку, после чего расположил Алексея на кровати. Здесь была отличная слышимость: дверная решёткавыходила прямо в коридор, чтобы санитары могли услышать пациентов, которые могли нуждаться в скорой помощи. Конечно же, если пациент начинал бесчинствовать, то решётку перекрывали до того момента, пока он не успокоиться. Но сейчас она была открыта. Анисимов приложил палец к губам, но Алексей и так понимал, что нельзя издавать ни малейшего шороха.
   Виданов со своими псами приблизились. Они шли точно по пятам Валерия и Алексея, будто бы чуя их запах.
   – Они где-то здесь, – голос Виданова напоминал рычание волка, который предвкушает поимку своей жертвы.
   – Они не выбежали на улицу, товарищ майор.
   – Я знаю.
   – Я сообщу на левый фронт, что объект, возможно, направился в их сторону.
   – Пусть проверяют подземный ход.
   – Есть, товарищ майор!
   Их голоса утихли, а затем и вовсе растворились.
   – Мы близко к выходу, – с облегчением прошептал Анисимов. – Через минуту выдвигаемся.
   – Ветра дуют нам в спины, мы на свободе и теперь нерушимы!
   Холод ударил в само темечко Анисимова.
   – Что ты творишь, осёл?!
   – Ветра дуют нам в спины! – орал Алексей, но Анисимов заткнул ему рот ладонью.
   – Ты с ума сошёл! Они нас услышат!
   Алексей, выпучив глаза и пуская слюну сквозь пальцы Валерия, пытался петь дальше. А когда он умолк, раздался стук в дверь.
   – Есть кто дома? – раздался голос Виданова. Даже через толстую металлическую дверь Анисимов видел его ехидный оскал.
   Валерий замер, а вместе с ним и санитар Алексей. Главврач «Убежища» безумными глазами смотрел на своего подчинённого, пытаясь выразить взглядом вопрос: «Какого чёрта?». Но Алексей устремил стеклянный взор в дверь, за которой стоял главный зачинщик этого переворота. А ещё он улыбался.
   Дверь открылась, и перед Анисимовым предстал Виданов в окружении нескольких пациентов. Все они были в белоснежных халатах. На шее Виданова даже висел статоскоп.
   – Эх, Валерий, – грустно выдохнул он. – Опять начудил. Я уже устал за тобой бегать.
   Анисимов отказывался что-либо понимать.
   – Всю лечебницу на ноги поднял. Ты сам вернёшься в свою палату или Пашка с Толей тебе помогут это сделать?

Глава XV

   Череда взрывов доносилась с вражеской стороны. Очередной миномётный запал, и земля разрывается на части, вздымаясь вверх песчаным гейзером. Солдаты укрылись в земляных траншеях, изредка выглядывают из окопов и стреляют в незримого врага. Фашист где-то там, среди руин города, его не видно совсем, но всё же вражеская пуля пролетает над окопами. Артиллерия делает своё дело, поэтому солдаты ждут.
   Их главной задачей является освободить город, пусть даже путём частичного его разрушения. Немцев нужно прогнать из этого места, которое являлось стратегически важным объектом для советской армии. Железная дорога проходила прямо здесь. Ожидались поезда с припасами и техникой, пока фашисты не заняли город.
   День перетекал в вечер. Видимо, сами небеса решили остудить пылающую землю проливным дождём. Солдаты, прислонившись спинами к сырой земле, склонили головы. Крупные капли дождя барабанили по каскам, разлетаясь в разные стороны. Все ждали.
   – Товарищ капитан! – громко произнёс один из лейтенантов. – Миномётчики доложили о том, что их боезапасы на исходе. Придётся брать город штурмом.
   – Если гитлеровцы ещё не ушли, – недовольно проворчал капитан.
   – Вряд ли, – сощурился лейтенант, пытаясь рассмотреть хоть что-то в дождевой завесе. – Они решили не высовываться. Город вряд ли отдадут.
   – Когда танковая дивизия подоспеет?
   – Вряд ли подоспеет. 34-й полк направили к Курску. Говорят, там нужнее.
   – А здесь мы, мать твою, в прятки с немцами играем! – разозлился капитан, брызжа слюной.
   – Что мне сообщили, то вам и передаю.
   – Собака! – вновь сплюнул он. – Где Анисимов?
   – Вроде был у западной траншеи.
   Капитан встал с короткого стула, выбросил сигарету за шатёр, которая тут же потушилась, и быстрым шагом направился в западную сторону.
   – Майор Анисимов!
   Полевой врач Валерий Анисимов резко обернулся, когда увидел капитана. Несмотря на звание, которое было ниже на одну ступень, капитан командовал этим взводом. После смерти майора Райкина, капитан Стручков принял на себя командование, а полевой врач, несмотря на высокий офицерский ранг, не мог руководить боевым отрядом. На фронте вообще было редкостью увидеть врачей офицеров начальствующего состава, в основном это были лейтенанты или вовсе рядовые. Но обстоятельства сложились так, что Анисимов оказался в сердце фронта по независящим от него обстоятельствам, что, конечно же, не приносило ему особой радости.
   – Да, капитан Стручков, – отозвался полевой врач.
   – Доложите обстановку по раненым.
   – Все раненые встали на ноги. В последнем бою их особо и не было. Либо убитые, либо живые.
   – Не знаю, хорошо это или плохо. Но, майор, предупрежу сразу. Полковник Мазин не дал добро на подмогу, так что ждать нам нечего. Я понимаю, вы тут не на своём месте, но нам всем бы хотелось быть в генеральном штабе, вдалеке от фронта.
   – Видимо, вы совсем не так меня воспринимаете.
   – Воспринимаю как есть, – его голос стал грубее и злее. – Вас, московских выскочек, я за версту чую.
   – Попрошу без перехода на личности, капитан. Соблюдайте субординацию, в конце концов.
   – Во-во, вы всегда тычете этой субординацией. Срать я на неё хотел! Мы все в глубокой жопе здесь, майор, понимаете? И рассчитывать нам нужно только на себя.
   – И что вы хотели мне сказать?
   Стручков нервно прикусывал губу, озираясь по сторонам. Он бросал взгляд то на своего собеседника, то в сторону врага.
   – Ближе к рассвету мы дадим бой. И вы понадобитесь мне в сражении.
   – Я и не собирался быть в стороне.
   – Ваши навыки нам нужны, безусловно, товарищ майор, но завтра нам в первую очередь будут нужны бойцы.
   – Я знаю, с какой стороны у винтовки приклад, если вы об этом.
   – Да, я рад, что мы поняли друг друга.
   Капитан похлопал врача по плечу и таким же быстрым шагом направился к себе. Завтра будет тяжёлый бой, нужно покурить как следует.
   Но завтра наступило слишком быстро. Отряд советской армии не ожидал внезапного нападения врага. Всё это время они думали, что фашисты в окружении и в меньшинстве, но это была лишь видимость. Они наступали с таким остервенением, будто бы за их спинами двигался танковый батальон. Сонные солдаты, уставшие за эти долгие недели бесконечной погони за немцами, атаковали вслепую, сквозь призрачный туман, внезапно окутавший равнину. Город впереди погрузился во мглу, из которой выныривали гитлеровские воины.
   Анисимов не спал всю ночь, крепко сжимая винтовку. Он сделал всё возможное, чтобы подлечить раненых и утихомирить боль умирающих. Но свою боль ему так и не удалось унять. Неумолкаемая мигрень бушевала всю ночь, но прошла после первого вражеского выстрела.
   Пули засвистели над головой. Валерий резко подскочил и нырнул в траншею. Добравшись до капитана, полевой врач спокойным голосом попросил доложить обстановку.
   – Хреновая обстановка! – кричал Стручков. – Будем отбиваться, пока можем!
   Валерий выглянул из окопов и увидел, как немцы падают под градом пуль, но их количество не уменьшается. Их всё больше и больше, они всё ближе и ближе. Анисимов схватил самозарядную винтовку АВС-36, прицелился и выстрелил. Он никогда не убивал до того момента, как его прислали в этот отряд. Врач избегал любого взаимодействия с оружием, хотя по уставу был обязан носить и применять его. Даже в прошлых сражениях он не применял оружие, ему было не до этого. В его задачи входило лечение людей, а не их уничтожение. Но сейчас ситуация казалась критической. Либо ты, либо они.
   Выстрел. Промах. Выстрел. Промах.
   Анисимов внутренне утешал себя, что его пуля не унесла чужой жизни, пусть даже и вражеской. Но он стрелял в туман, который кишел нацистами. Пуля сама могла найти свою жертву.
   Первые крики о помощи. Анисимов перевесил винтовку и отправился делать свою работу.
   Совсем молодой парень, рядовой, лежал на земле и стонал от боли. Ранение в живот. Долгая, мучительная смерть, если не оказать быструю помощь, а сделать это было весьма затруднительно, когда на тебя обрушился пулевой град.
   – Тише, солдат, тише, сейчас станет полегче.
   – Я умру!
   – Тише, – пытался его успокоить Анисимов.
   Укол антисептика не помог. Да и что тут поможет, когда кровь хлещет из кишечника как вода из фонтана.
   Валерий распорол рубаху ещё сильнее и осмотрел рану. Что-то кольнуло его в плечо, но он сразу же забыл об этом.
   Рана была ещё хуже, чем он думал. Пуля зашла очень глубоко, здесь поможет лишь хирургическое вмешательство, которое трудно провести в полевых условиях, не говоря уже о том, что во время боя.
   – Закрой глаза и попытайся расслабиться. Ты только сильнее гоняешь кровь. Мне нужно её остановить.
   Анисимов произносил эти слова, но сам понимал – рядовой не жилец.
   – Я не хочу умирать!
   Валерий оттащил его ещё дальше, под ограждение.
   – Ты не умрёшь, если будешь вести себя как мужчина. Рана серьёзная, но с тобой всё будет…
   – Убейте меня! Прошу, добейте. Мне больно!
   Валерий и сам прекрасно понимал, что такую боль терпеть невозможно. Ожидание смерти окажется невыносимым.
   Он вытащил пистолет из кобуры и нацелился в рядового.
   – Прости, мальчик, – он срывался на слёзы. – Сейчас тебе будет легче.
   Казалось, он выстрелил себе в голову, а не бедному солдатику. Валерий почувствовал эту боль на мгновенье, а затем она прошла.
   По его глазам катились слёзы. Вот и первое убийство. Сорокалетний майор впервые убил человека. И его жертвой стал не озлобленный ариец, пожирающий русскую землю, словно саранча, а советский солдат.
   И в этот момент появилась другая боль. На этот раз в плече. Врач повернул голову направо и увидел сочащуюся сквозь форму кровь. Хитрая пуля решила проникнуть тайком прямо в него. Майор сжал челюсть и вколол себе обезболивающее. По сравнению с рядовым, чьи глаза до сих пор оставались открытыми, наблюдая за войной, его рана казалась сущим пустяком. И всё же, это пулевое ранение.
   – Анисимов! – раздавался голос Стручкова. – Ты нужен нам здесь!
   Валерий привстал, оценил обстановку и, пригнувшись, направился к траншеям.
   – Отправляйся на левый…
   Оглушительный взрыв. Для Валерия прошла секунда, но для реальности целых десять минут. Когда он открыл глаза, выстрелы уже звучали редко, а затем и вовсе прекратились. Словно налитое свинцом тело отказывалось подчиняться, он не мог пошевелить ни одной конечность.
   «Оторвало», подумал он. «Всё оторвало».
   Но затем Анисимову удалось приподнять голову, после чего он увидел, что все его конечности на месте. Его отбросило взрывной волной на несколько метров. А вокруг лежали лишь одни мертвецы. Некого было спасать, некому сделать перевязку или спрятать от открытого огня. Отряд истреблён.
   А совсем рядом звучала немецкая речь.
   Рубленые слова, напоминающие харканье больного пса, доносились всё ближе и ближе. И вот над Валерием склонился немец. Голубоглазый, с вытянутым лицом, он был словно воссоздан из типичных карикатур. Истинный представитель своего арийского племени. А ещё он улыбался.
   Эту улыбку снесло с лица градом пуль. Прибывала подмога.
   Анисимов так и остался в неподвижном положении. Всё, что ему оставалось, это смотреть на серое небо и молиться, чтобы его не убили свои же соотечественники. Он не верил бога, поэтому молился самой судьбе, в руках которой сейчас находилась его жизнь.

Глава XVI

   – Проснись, Валерий.
   Стальное небо обернулось более мрачными тонами. Будто кто-то вылил на него ведро с чёрной краской. Наступила ночь? Неужели помощь всё-таки пришла? А Стручков не верил. Не надеялся.
   – Валерий, – вновь этот знакомый голос. Откуда его знают люди с прибывшего на поле сражения отряда? – Обход! Тебе нужно проснуться.
   Анисимов резко вскочил, вдыхая воздух полной грудью. Он был привязан к кровати.
   – Мы в госпитале? – в панике произнёс он. – Кто ещё спасся? Капитан Стручков жив?
   – Ну вот, опять начинается, – перед Валерием предстал мужчина в белом халате. Он снял очки и посмотрел на стоящих рядом коллег. – Ремиссия.
   Валерий отказывался что-либо понимать.
   – Стажёр, – обратился Виданов к Алексею. – Ты как там оказался?
   – Что? – санитар (или теперь уже стажёр?) пребывал в прострации.
   – Выйди из палаты. С пациентами блока Б опасно находиться в такой близости. Они убийцы и насильники. К тому же, Анисимов самый опасный из них.
   Алексей послушно вышел. В его взгляде по-прежнему не читалось хоть какое-то осознание, он плыл по воздуху будто призрак. Валерий Леонидович, главный врач психиатрической лечебницы «Убежище-45», только что потерял дар речи и, по всей видимости, рассудок. Происходящее вокруг казалось дерзким, несправедливым и абсолютно необъяснимым.
   – Стажёр, подойди ко мне.
   Алексей послушно выполнил команду.
   – Я хотел показать тебе этого пациента на вечернем обходе, но ты, видимо, слишком любопытен. Как видишь, перед тобой пациент с ярко выраженным расстройством множества личности, 6-й пересмотр МКБ [1 - Международная классификация болезней]. Записываешь? В психиатрии случай довольно редкий, а в нашей клинике и вовсе единственный. У пациента существует две личности, в одной из которых он полковник Советской Армии, доктор медицинских наук и руководитель психиатрической лечебницы «Убежище-45», герой войны, получивший ранение в ходе Венской наступательной операции, при штурме одного из пригородов столицы Австрии. Во время штурма Вены являлся аж майором, ненароком занесённым в австрийские земли. Как главный врач военного госпиталя оказался в наступательной операции, он пояснить так и не смог. На этом личность данного пациента не ограничивается. Если внимательно изучить личное дело, то можно наткнуться на факты, которые послужили рождению так называемого «главного врача „Убежища-45“ и героя войны». Анисимов действительно был медиком. Обычным полевым врачом, рядовым Красной Армии. Он действительно участвовал в австрийских сражениях и на самом деле убил своего соотечественника, чтобы облегчить его мучения. Но на этом он не остановился. Взяв автомат павшего бойца, Анисимов в яростном припадке расстрелял советских солдат прямо в спины. Они защищали позиции от натиска фашистов, пока Анисимов раздавал очереди из ППШ. Затем ранение и… Видимо, в этот момент рядовой полевой врач вообразил себя майором, получившим награду от самого начальника штаба Закавказского военного округа, генерала-майора Толбухина.
   В момент ранения Анисимов испытал критический эмоциональный стресс, диссоциацию, которая связана с эмоциональной дизрегуляцией и пограничным расстройством личности. Импульсивность, высокая тревожность, низкий самоконтроль, эмоциональная неустойчивость и сильный уровень десоциализации. За время нахождения в лечебнице Анисимов неоднократно причинял себе ущерб, чувствовал себя опустошённым и никому не нужным. Попытки лечения ПРЛ с помощью когнитивно-поведенческой терапии не привели к успеху. Состояние пациента не улучшалось даже на самую малость.
   Но в последнее время пациент начал подавать положительные результаты. Приступы страха практически прошли, попытки суицида прекратились. Анисимов был способен вести конструктивный диалог, задавать адекватные вопросы и давать логичные ответы. Конечно, мы не прекращали психотерапию, однако постепенно снижали дозу лекарственных препаратов. Улучшения происходили вплоть до сегодняшнего дня, пока… В общем, остальное, Алексей, вы уже знаете.
   Валерий слушал с открытым ртом и ничего не мог вообразить. А когда он переварил сказанное Видановым, то произнёс:
   – Ах ты сукин сын! Решил меня запечь в психушку! У тебя не получится…
   – Вот опять. Валера, пожалуйста, не заставлял меня ставить тебе «сульфозиновый крест», – Виданов повернулся к стажёру. – Снова начинается сказка о том, что он главный врач, а мы, такие негодяи, запихали его в комнату с мягкими стенами. Мы вам хотим помочь, – теперь он уже обращался к Анисимову. – Помочь, а не уничтожить вас. В каждом из пациентов ещё живёт тот самый здоровый и нормальный человек, которым он был до войны. Вы все нормальные, просто запутались. Моя задача распутать этот клубок, обвившийся вокруг вас.
   – Давно ты ему помогал устроить побег, Лёша? – Анисимов будто не слышал слова Виданова. – Ты работаешь здесь больше года. Неужели всё это время ты…
   Стажёр Алексей стоял на месте, не шевелясь, в полном безмолвии.
   А Виданов, слегка улыбаясь, молча наблюдал за изменениями на лице Анисимова. Гнев сменялся паникой, паника – отчаянием, отчаяние – усталостью. Он стоял прямо напротив Валерия, сложив руки на груди и покачивая головой.
   – Валера, – выдохнул он. – Если честно, я уже устал подыгрывать твоим фантазиям, поэтому советую тебе лечь и отдохнуть. Я не хочу в очередной раз применять усыпительное.
   Анисимов отошёл назад и сел на смятую кровать. Он не знал, что теперь делать. Весь мир вокруг перевернулся с ног на голову.
   – Правильное решение, – одобрительно протянул Виданов. – Отдохни, подумай, а затем мы вновь поговорим. Надеюсь, подобных выходок уже не будет.
   Закрылась дверь и Анисимов остался в тишине. И в глубокой, непроглядной темноте.

   Журналист из «Правды», убийство Вострикова, ночной звонок, проколотые шины, бегство по территории больницы, безумные пациенты, блуждающие по всему «Убежищу», санитар Алексей… Неужели всё это было бредом, ложью, выдуманной его больным разумом? Он отказывался в это верить, однако в данный момент все эти события казались ему не менее безумными. Он пациент психиатрической лечебницы «Убежище-45»? Как такое возможно?
   «Нет», чёткий внутренний голос прозвучал в голове. «Этого не может быть. Просто не может быть. Не может, не может, неможет, неможетнеможетнеможетнеможет!»
   Ему хотелось расцарапать себе лицо от злости и негодования, а затем разнести эту комнату в щепки, только Валерий понимал, что это и есть поведение безумного человека.
   «Они хотят свести меня с ума. Это их цель. Они хотят сделать меня безумцем».
   Мысли пробегали в голове, словно стадо коней на забеге.
   «Должно быть объяснение. Всё не может закончиться вот так. Это значит, что они победили. Все они».
   Валерий встал и начал мерить шагами палату. Глаза уже свыклись с темнотой, и ему уже удавалось различать очертания и углы комнаты. Жуткое место. Здесь даже адекватный человек может свихнуться, чего уже говорить об изначально больных.
   «Может, я и есть безумец? Всё это так сложно, я не понимаю».
   От этой мысли по спине прошёлся холодок.
   «Я помню лицо своей жены, её постоянное переживание за мои бесконечные дежурные ночи. Помню радостное выражение лица доченьки, каждый раз встречающей меня с неподдельным трепетом, если она, конечно же, не засыпала до моего прихода. К сожалению, домой я редко приходил вовремя. Я помню заседание военно-врачебной комиссии, в результате которой меня назначили главным врачом единственной психиатрической клиники для ветеранов войны. Множество кандидатур, серьёзные проверки со стороны МГБ, жёсткие условия. Я всё это проходил. Помню то самое ранение, полученное при штурме Вены. Я там был, моё тело прекрасно помнит то жжение, которое я испытал от нацисткой пули. Я помню лицо того несчастного рядового, чьи мучения мне пришлось прекратить. Но я не расстреливал свой отряд в спины. Я не сходил с ума. Это всё жалкие выдумки озверевшего психопата».
   Или же нет?
   Внутренний голос раздался в голове.
   «Может, я безумен? Кто ты, говорящий в моём разуме?».
   Я – это ты.
   Ноги подкосились, и Валерий рухнул на постель.
   «Я не помню ничего, что было до приезда журналиста Короткина. И был ли этот журналист вообще? Что я делал до его прибытия, что ел и пил, с кем разговаривал? Я не помню ни единой детали недавнего прошлого, только отчётливые картины того, что случилось со мной до „Убежища“. Я не понимаю, как им это удалось. Они стёрли мою память!»
   Ничего они не стирали. Ты сам придумал свой собственный мир.
   В один момент Анисимову показалось, что с ним разговаривают стены.
   Он снова встал и начал ходить ещё быстрее по периметру палаты. Как будто бы так ему удалось бы сбежать отсюда.
   – Нет! – прокричал он, но мягкие стены поглотили звук. – Не верю! Это бред!
   Сердце выскакивало из груди, его биение отдавалось в затылке, немела левая рука. Он снова сел на кровать и запустил руки в седоватые растрёпанные волосы. Покачиваясь из стороны в сторону, создавая ритмичный скрип кровати, Анисимов шептал бессвязные слова себе под нос.
   – …быть… ожет… ыть… того…
   А затем он замолчал. За дверью послышались звуки. Сначала он не понимал, что издаёт такой звонкий металлический звук, а затем в голове всплыли воспоминания. Он уже слышал подобное среди этих стен. Кто-то колотил металлической трубой по батареям. Анисимов слышал это, когда пытался выбраться из клиники. Значит, он действительно сбегал. Даже если Валерий являлся пациентом, то он действительно выбирался отсюда. И если он слышал этот звук, кто-то явно был снаружи, в коридоре. Разве охрана позволила бы пациенту блока Б разгуливать по корпусу и выстукивать симфонию Рахманинова на батарее? Быть такого не может.
   «Если я и безумен, то мир вокруг меня ещё безумнее!».
   Тело заметно расслабилось.
   – Он говорил так правдоподобно, – произнёс Валерий вслух. – Я понимал, о чём он говорит. Все эти термины. Я медик, это определённо. Но разве полевому медику будет что-нибудь известно о глубокой медицине? Другое дело, Виданов. Ему тоже всё это известно. Но это можно объяснить долгим пребыванием среди этих стен, где на досуге можно изучить прикладную литературу, которая также имеется в местной библиотеке, подслушивать мои планёрки, в конце концов! Он впитывал каждое моё слово и вообразил себя главным врачом психиатрической лечебницы! Сукин сын!
   Анисимов резко встал и подошёл к двери. С неимоверной яростью он стал стучать по ней кулаком, выкрикивая:
   – Открой, жалкий трус! Тебе самое место в этой палате!
   Стук по батареям прекратился. Он сменился перешёптывающимися голосами. Их было несколько, если не десяток.
   Валерий стал колотить по металлической двери, надеясь, что Виданов его услышит. Но снаружи, блуждая по стенам коридора, раздавался смех. Все они потешались над загнанным в угол доктором. Для них это было отмщение. Император Рима оказался в центре Колизея, на гладиаторском поле; палач стал жертвой, стоящей на эшафоте с затянутым на шее узлом; начальник Гестапо проснулся в газовой камере. Справедливость для всех них восторжествовала, но только не для Валерия. Он в бессилии сполз на пол и уткнулся лбом о дверь. Слёзы непроизвольно скатывались по его щекам. Похоже, не увидеть ему больше семью.
   И почему этот проклятый рассвет никак не наступит?

Глава XVII

   Валерий то просыпался, то снова погружался в безумный сон. В какой-то момент ему показалось, что он дома. Запахло печёными оладьями, зашумел на плите чайник. Его ждали.
   – Как прошёл вечер? – как всегда с беспокойством спросила Виктория своего мужа.
   – Как обычно, – устало ответил он и хотел уже рухнуться на кровать.
   – Сначала поешь, а потом прими душ. Только после этого пущу в постель.
   – Я так устал, Вика, – говорить было очень трудно, слова смешивались в кашу.
   – Присядь, присядь, – она взяла его под руку и усадила за стол. – Выпей чайку, тебе станет полегче. Может, макароны разогреть? С мясом?
   – Нет, я… что-нибудь лёгкое съем.
   – Тогда оладьи с клубничным вареньем.
   – Да, это неплохо. Правда, не совсем лёгкое.
   И действительно, чудодейственный эффект крепкого чёрного чая с мятой был на лицо.
   – Что сегодня случилось?
   Каждый день было что-то новое, Виктория уже привыкла к этому.
   – Ты не поверишь.
   – И всё же я попытаюсь, – слабо улыбнулась она.
   На какой-то момент Валерий напрочь забыл обо всём, что происходило с ним за последние двадцать четыре часа, но затем все картинки встали на свои места.
   – Произошёл переворот. В прямом смысле этого слова. Я приехал в больницу, которая была полностью обесточена. Мне прокололи шины. А потом я обнаружил целую гору трупов. Кровавое месиво из врачей и санитаров, ты представляешь? Затем погони, бесчисленные погони. В результате меня загнали в угол и закрыли в одной из палат блока Б.
   На лице Виктории не вздрогнул ни один мускул.
   – Это всё Виданов, – Анисимов прихлебнул чая и запустил в рот целую оладью.
   – И как тебе удалось выбраться?
   – Никак, – вдруг замер он. – Я всё ещё там.
   – Нет, ты здесь, рядом со мной. Ты же не можешь быть в двух разных местах одновременно?
   Анисимов ответил не сразу. Он потряс головой и сказал:
   – Нет, ты права, действительно права. Значит, я нашёл выход. Как-то выбрался из этого ада.
   – Вот видишь, – улыбнулась она. Приятный бархатный голос Виктории звучал приятнее самой красивой симфонии на свете. – Ты у меня умный, всегда знаешь, что делать. Поэтому я вышла за тебя.
   – Только поэтому? – слабо улыбнулся Валерий.
   – Ну, ещё ты был красавчиком.
   – Был?!
   – Есть, – вновь её улыбка, от которой на душе становилось теплее.
   – А где Сашка?
   – Её нет.
   – В каком смысле?
   Лицо Виктории почернело.
   – Они забрали её у нас. Саши больше нет.
   – Нет, – прошептал Валерий, а затем сорвался на крик. – Нет! Я этого не допущу!
   – Валера, – бесцветным голосом произнесла Виктория. – Посмотри, что они с нами сделали.
   Она подняла руки. Продольные надрезы на венах кровоточили. Кровь стекала тонкими, но быстрыми струйками.
   – Вика! – Анисимов хотел встать, чтобы хоть как-нибудь остановить кровь, но был прикован цепями к креслу. – Нет! Твари! Что они сделали?!
   – Валера, ты должен выбраться оттуда, – теперь она вся кровоточила. Кровь залила рот, глаза, грудь… всё. – Мы ждём тебя.
   – Папа, вернись к нам!
   Валерий обернул голову и увидел свою дочку. Её веки были зашиты, как и руки к телу. На синем лице не отображалось боли, только мольбы о спасении.
   – Сашка, – прошептал сквозь слёзы Валерий. – Прости.
   – Мы ждём! – Виктория и Саша крикнули в унисон.
   От этого крика Анисимов окончательно проснулся. А затем последовал его собственный крик, полный ярости и отчаяния.
   В ответ раздавался лишь победный смех. Это был смех Алексея Виданова, который стоял напротив палаты и наблюдал за мучениями Валерия.

Глава XVIII

   Пустота. Бескрайняя пустота, темнота и холод.
   Палата, само собой, не отапливалась, а это проклятая бесконечная ночь октября не собиралась сменяться рассветом. Столько надежд возлагалось на восход солнца.
   Валерий уже полностью потерял счёт времени. Возможно, он действительно сошёл с ума, находясь здесь, и теперь с трудом осознавал происходящее. Одного он не мог понять – почему эта ночь длилась так долго? Уже давно должна была прийти помощь.
   Но её не было.
   Шум за дверью утих. Анисимов не мог определить, когда это произошло, поскольку находился в отключке. Время медленно текло, а решение о том, как выбраться отсюда так и не пришло на ум.
   И каков мог быть исход, если он заперт в одной из самых защищённых палат в лечебнице? Эти комнаты проектировались таким образом, чтобы опасные пациенты не смогли сбежать, а также навредить самим себе. Вот и Анисимов оказался в этой ловушке, из которой не было выхода, никакого. Он даже не мог убить себя, поскольку всё в этой палате было мягким, даже кроватные углы. Задушить себя ремнём от брюк? Разве получится?
   «Нет», стальным звуком прозвучал внутренний голос. «Меня ждёт семья. Они рассчитывают на меня. Я не могу так просто сдаться. Должен быть выход».
   Анисимов услышал слабый шум, доносившийся за дверью, больше напоминавший топот. Только это был не смелый шаг освободившегося пациента, а, скорее, крадущийся воришка, который тайком пробрался в квартиру, пока хозяева на даче. Затем раздался щелчок. Отворилась дверь. Из темноты появилось знакомое лицо, которое даже вытащило Валерия из бредового состояния.
   – Вставайте! Нам нужно идти, пока никого нет!
   – Короткин! – таким же шёпотом воскликнул Валерий. – Какого лешего ты тут забыл?
   – Вы в самом деле хотите обсудить это сейчас?
   Теперь Анисимову удалось детально разглядеть лицо журналиста. Слипшиеся волосы теперь напоминали не кудрявый и пышный бутон, а видавшую виды мочалку, болтающуюся на швабре; глаза будто впали в глазницы, вокруг них образовались тёмные синяки. В целом, журналист газеты «Правда» выглядел так, словно пробыл в этой клинике целый месяц, но уж никак не ночь. С ним приключилось нечто похожее, отметил про себя Анисимов. И его история окажется не менее интересной, если у него представится возможность её рассказать.
   – Уходим! Здесь есть помещение, в котором они нас не найдут. Пойдёмте же скорее! – Владислав протянул руку, и главврач недоверчиво его схватил.
   Журналист вёл его за собой, постоянно озираясь по сторонам. Они то останавливались, то пускались в бег. Очень трудно было бежать, стараясь не создавать ни единого шума.
   «Это может быть очередная уловка от Виданова», возникла внезапная мысль. «Они создали видимость пленения санитара, который оказался засланным казачком. Обыграли меня, решив оторваться на полную мощность и поместив в эту ужасную палату. Виданов хочет свести меня с ума. Думает, я занимаюсь тем же самым с ним. И этот журналюга неспроста появился тут именно сейчас. Он может стать куда худшей западнёй, чем санитар Лёша. Но в этот раз я просто так не клюну на это».
   Они приблизились к выходу, который, на удивление, был свободен.
   – Они, в основном, в администрации, – шёпотом пояснил Короткин. – Но здесь тоже немало пациентов, поэтому лучше обойти этот корпус и…
   – Склад? – догадался Валерий.
   – Да, я прятался там некоторое время. Он запирается изнутри, поэтому мы можем спокойно переждать там некоторое время.
   – А потом что?
   – Надеяться на помощь.
   – Нет.
   – Что? – недоумевал Короткин, вытаращившись на Валерия.
   – Я никуда не пойду, пока ты не объяснишь мне, что происходит.
   – Вы с ума сошли? Мы тут как на ладони! Нас могут схватить…
   – Я уже допустил оплошность, доверившись своему подчинённому. Ты думаешь, что я поверю человеку, чей приезд совпал с самой настоящей революцией?
   – Это выглядит безумно, я согласен… Но… Я такая же жертва.
   – Искусно играющая свою роль? Как это удачно ты меня спас. У вас есть свой проработанный сценарий?
   – Валерий Леонидович, это действительно не место для обсуждений. Я вам всю расскажу, но на складе.
   – А потом к нам явится Виданов?
   – Ладно. Хотите, возвращайтесь обратно в палату? Но мне кажется, ожидание опасности в просторном помещении куда более обнадёживающее, чем в палате с мягкими стенами! К тому же, там целая куча предметов, которые можно использовать как оружие.
   – Я бы предпочёл выбраться отсюда, а не ожидать опасность в просторном помещении…
   – Я не об этом! Господи, Валерий Леонидович, к чему ваше упорство? Мы на границе жизни и смерти, а вы…
   – Я никому не верю. И это вполне обоснованно, господин журналист.
   – Хорошо! – Короткин был явно на взводе. – Ваши предложения?
   – Я иду своим путём, ты – своим. И пусть нам благоволит удача.
   – Но это безрассудно! Надо держаться вместе!
   – Уже подержался, хватит.
   Из администрации вышло двое.
   – Прячемся! – Короткин схватил Валерия за рукав и отвёл за угол корпуса. Неумолкаемый дождь вновь обдал собой Валерия. – Они идут сюда. Назад дороги нет, только на склад!
   Журналист вытянул руку и указал на выглядывающее из другого конца корпуса Б здание.
   Похоже, это был единственный путь.
   Анисимова разрывало от ярости. Если это действительно игра, то он держит поражение при каждом её раскладе. Он идёт туда, куда ему предначертано, совершает поступки, предусмотренные проклятым Видановым, отыгрывает свою сценарную роль на все сто процентов. Но у него не было выбора. Опять, в десятый раз. У него никогда нет выбора, есть лишь жалкая надежда, которая угасает с каждой минутой.
   – Пошли! – рявкнул Анисимов и уверенным шагом направился в сторону склада.

   Внутри склада было просторно и сухо. Короткин запер дверь изнутри, а Анисимов сразу же схватил в руки крупный молоток, забившийся в пыльном углу.
   – Тут есть орудие и посерьёзнее, – сказал журналист, оценивая находку главврача.
   – Пока этого достаточно, – Валерий сживал древко со всей силы, готовясь к нападению. Доверия репортёр до сих пор не вызывал. – А теперь – говори.
   Журналист обошёл Анисимова и присел на стул. В этой темноте было трудно разглядеть его лицо, но всё же Валерий старался изо всех сил. Подойдя ближе, он остановился напротив него и ожидающе посмотрел на гостя лечебницы.
   – Я приехал сюда не случайно, в этом вы правы. Но… в мои задачи не входило освободить опасных преступников. Только одного.
   Валерий напрягся.
   – Перед тем, как вы наброситесь на меня, сначала выслушайте. Я брат Алексея Виданова, бывшего сотрудника МГБ.
   Анисимов не собирался выслушивать журналиста. Он схватил его за воротники и поднял со стула.
   – Ты понимаешь, что натворил! Ты, ублюдок, даже не представляешь! Я убью тебя, сволочь…
   – Пожалуйста, успокойтесь! – журналист казался спокойным, но в голосе слышалось старательно прикрываемое напряжение. – Вам стоит выслушать меня, а потом делать выводы.
   – Выводы? Моя семья в заложниках, меня чуть не убили несколько раз, они вырезали весь персонал больницы, а ты хочешь, чтобы я не делал преждевременных выводов?
   – И всё же… Я не хочу вам навредить. Можете связать меня, сопротивляться не буду, но, думаю, вы хотите больше всего на свете узнать, что здесь творится на самом деле.
   – Ад, – отпустил Валерий Короткина, после чего тот плюхнулся на стул. – Здесь творится самый настоящий ад.
   – Согласен с вами. Я оказался в этом аду на таких же условиях, как и вы.
   – Разве не ты создал эти условия, репортёр? – последнее слово Валерий выплюнул с презрением.
   – Виданова подставили. Я это знал. Вы же в курсе его истории, ведь так? Вернее, её официальной версии.
   – И что?
   – Фронт, наблюдение за офицерами красной армии, избиение семьи. Не самая жестокая история, если сравнивать с остальными пациентами, некоторые из которых опускались до каннибализма. Но история моего брата сфальсифицирована партией для их собственной безопасности. Лёша был офицером ещё тогдашнего НКВД, который в основном занимался деятельностью по выявлению вражеской агентуры, а также контрразведкой. ГУК «СМЕРШ», насколько вам известно, подчинялся непосредственно Сталину, и Лёша был одним из передовых офицеров, который действовал по поручению Юхимовича [2 - Юхимович Семён Петрович (1900 – 1975) – начальник Управления НКВД по Одесской области, генерал-майор.]. И вы представляете, чем он мог заниматься на фронте. Расправы, расстрелы без суда и следствия. Единицы задерживались, допрашивались и направлялись на судебное разбирательство. В хаосе войны было не до этого, поэтому все проблемы решались «на месте». Мой брат был верным сотрудником госбезопасности, но даже такие стальные люди ломаются. У сотрудников НКВД не было друзей, тем более, на фронте, но Лёша был исключением. Майор Степанов, командующий 3-й Дивизии сухопутных войск, стал таким другом, который спас Лёше жизнь. Моему брату «посчастливилось» оказаться в центре Курской битвы при наступательной операции в начале августа 43-го. Степанов едва ли не закрыл его своей грудью, когда на них обрушился пулевой шквал. С того дня они, получив вторую жизнь, очень хорошо общались. Настолько хорошо, насколько это возможно между офицером Советской армии и нквдшником. А в конце 43-го сверху поступает приказ на незамедлительный арест майора Степанова. Измена родине. Вы себе представляете? Из майора сделали самого настоящего немецкого агента. Никаких объяснений, только приказ, подписанный Берией. Что почувствовал в этот момент мой брат, который по вечерам пил водку с «фашистом-разведчиком», спасшим ему жизнь? И никакого следствия. Устранить на месте. Само собой, никакой суд был не нужен, кто-то хотел устранить человека, которому светил «Герой Союза». И этот кто-то имел тесные связи с вершиной власти. Поверьте, много душевных терзаний испытал Лёша, когда шёл исполнять приказ. Он не мог пойти против указания, но мой брат был единственным на тот момент сотрудником «СМЕРШа», уполномоченным арестовывать офицеров старшего начальствующего состава. Он отдал бы всё на свете, чтобы оказаться в тот момент в другой армии, дивизии, да хоть планете, лишь бы не исполнять этот приказ. Лёша рассказывал мне о расстреле с каменным лицом, но я уверен, что в тот момент его глаза были наполнены слезами. Вы подумаете, что ни один друг не станет идти на подобные вещи. Вот Лёша и не смирился. После войны его перевели в Москву, в главное управление МГБ. Он добивался повышения ради одной цели – узнать правду. Он бредил мыслью о том, что его друга подставили и хотел найти зацепки, документы, что угодно, что подтвердило бы его невиновность. Конечно же, никому он ничего бы не доказал, но совесть была запятнана. Если Степанов действительно имел связи с вражеской разведкой, то мой брат бы со покойной душой продолжил бы свою службу. Если нет… Что ж, тут я ответить за него не смогу. Это только в его голове и сердце. Но с каждым его продвижением к истине над его головой сгущалось всё больше туч. Кому-то очень не понравилась пытливость ума Алексея. Его решили убрать подобным методом, но в столице это было несколько затруднительно. Это не фронт, где ежесекундно гибли сотни советских солдат. Здесь, в Москве, он занимал начальствующую должность, поэтому его решили убрать более изощрённым способом. Психологическое давление, которое оказывалось не только на него, но и на семью, давало о себе знать. Под угрозой физической расправы дочери и жены, Лёша сдался. Он боролся до последнего, но проиграл. Его упекли в эту лечебницу, из которой он не должен был выйти.
   Я приложил множество усилий, чтобы они не выведали о нашем близком родстве. С Лёшей мне удалось поговорить лишь один раз, уже здесь, в этой больнице. Тогда я навещал его не как родной брат, а как дальний родственник с Урала. Тогда еще разрешалось навещать пациентов, но вы сами прекрасно знаете, что эту практику быстро прикрыли. После этого я исчез и не должен был попадать в поле зрения. Но в ту нашу встречу я пообещал ему, что вытащу из этого места. Тогда он казался мне нормальным, не сломленным до конца. Но, видимо, его силы хватило ненадолго. Я должен был изучить многие аспекты здешнего режима. Планы, схемы, графики дежурств, расположения зданий, врачей… Сотни вещей. Я посвятил этому годы. А за это время Лёша сконструировал план и ждал моего прибытия. Когда всё случилось, когда я увидел своего брата, то отказался поверить, что это он. Это был уже не крепкий офицер-фронтовик, а сломленный, полумёртвый овощ. Я никогда не видел такой пустоты в человеческом взгляде. Но, несмотря на своё внешнее бессилие, Лёша оказался крайне изворотливым. Он поднял целое восстание и освободил всех заключённых, а затем они убили всех, кто был причастен к их заточению. Я никогда в жизни не видел подобной жестокости, с которой могут убивать людей. Я вообще не видел смерти до этой ночи. Мой брат перестал быть мне братом в тот момент. Хотя, даже раньше, просто я его не видел. Они убивали и убивали, а он смеялся, говорил, что все фрицы уничтожены, остался самый главный. Я пытался отговорить его, умолял бежать отсюда, но Лёша был настойчив. И когда он понял, что я не поддержу его в этом безумии, он приказал схватить меня. Им это почти удалось. Я сбежал. А когда услышал, что вас схватили, направился сюда. Вы должны знать, как выбраться отсюда.
   Анисимов переваривал сказанное. Ему пришлось даже сесть напротив журналиста. Молоток в руке он сжимал уже не с такой силой. Короткин (или теперь уже Виданов?) выжидающе смотрел на главного врача, вытирая мокрый лоб, который постоянно мочился от пропитанных дождём волос.
   – Твоя история благозвучна и невероятна. Не могу поверить в твои благородные цели.
   – Тогда стал бы я вас спасать?
   – Санитар моей клиники, работающий тут продолжительное время, тоже был со мной заодно. Я даже спас его, как ты меня, из палаты. Он был привязан к кровати. И всё это оказалось подставой. Чёртов сценарий за авторством Виданова. И, что-то мне подсказывает, ты такая же часть этого сценария.
   – И что мне нужно сделать, чтобы вы поверили мне?
   – А ничего, – снова встал Валерий. – Проваливай к чертям, а я буду искать выход отсюда.
   – Вдвоём нам будет легче, не отказывайтесь.
   – Ага. Ты мне скажешь, где спасительная дверь, я пойду за тобой и попадусь в лапы твоего братика, если он нам самом деле твой брат. Жизнь меня уже многому научила среди этих стен. Особенно важные уроки я получил сегодня ночью. Прошёл экстерном, так сказать, десятилетний курс «Изучения превратности судьбы».
   – Вы посмотрите на меня, разве я похож на сообщника?
   – Тот санитар был привязан к кровати, если ты пропустил мимо ушей мои слова. Отличный сценарный ход для того, чтобы я поверил в то, что он не являлся их сообщником.
   – Я на самом деле хочу остановить всё это. Мой брат безумен. Не знаю, что сделало его таким, но…
   – Мы не СС, мы не пытали пациентов и не проводили над ними эксперименты, – Анисимов стал искать среди складского хлама орудие посерьёзнее. – Это война сделала его таким.
   – Хотите сказать, вы все здесь такие чистые и благородные? Вы думаете, что я поверю, что по указанию вышестоящей инстанции без каких-либо объяснений в «Убежище-45» не заселяли «неугодных партии» пациентов? Так называемых пациентов, которые даже не были больны. Разве не так?
   – Я исполнял свой долг по излечению больных людей. Это всё, что я делал.
   – Вы уходите от ответа. Сюда привели Виданова, дали указание на его принудительное лечение и вы напичкали его препаратами, чтобы превратить в послушный овощ. Мне всё известно про применение сульфозина, можете не скрывать этого. Вот в чём состоял ваш долг.
   – Без серьёзных доказательств это всего лишь жалкие, ничем не обоснованные обвинения.
   – Опять вы увиливаете.
   – Нет необходимости в доказывании тебе чего-то. Мне плевать, что ты думаешь.
   – Вам нужны доказательства? Они у меня есть.
   – И где же, в правом кармане промокшей рубашки? – усмехнулся Анисимов.
   – Конечно же, с собой я их не взял. Мне нужно выбраться отсюда и все узнают правду.
   – Вы же понимаете, что даже если вы отсюда выберетесь, вас арестуют.
   – Нет, если вы мне поможете.
   – И с чего мне помогать человеку, который обвиняет меня?! – удивился Валерий.
   – Вы – человек чести и совести. Я это знаю. И даже если вам известно о фактах нарушения закона, вы будете молчать об этом, как и подобает офицеру Советской Армии. Таким был и мой брат. Приказы не обсуждаются. Но я не офицер. Я не давал никакой присяги, клятвы или прочей чепухи. Я могу сказать правду. И вы прекрасно знаете, что тут не всё так чисто. Вы должны помочь, потому что…
   – Я никому ничего не должен, Владислав, – усмехнулся главврач. – Весь наш разговор – это догадки, домыслы, предположения. Ни одного достоверного факта. Вашего брата подставили, и он решил выбраться отсюда? Как вы смогли поддерживать связь при такой секретности объекта? Родственников сюда пускали довольно редко, под особым контролем. И, как вы сами сказали, практика эта прекратилась. Как вам удалось тогда пройти?
   – Я же вам говорил, что потратил на подготовку не один год. Поддельные документы помогли мне стать «дальним родственником с Урала», который и на самом деле есть у Лёши. Мы общались через письма, используя шифр. И потом, тут у него были свои люди. Тот же санитар, который помогал с изучением планировки зданий, графиками работы и прочим.
   – То есть, были ещё люди? Помимо санитара?
   – Не знаю. Об этом он мне не писал.
   – Как у вас всё удачно сложилось. Весь этот побег. Хотите сказать, вы были не в курсе?
   – Я должен был вытащить отсюда только своего брата. То, что он совершил, не входило ни в какие планы. Он сам хочет меня схватить! Мой собственный брат!
   Анисимов усмехнулся.
   – Ты говоришь, что хочешь показать миру правду. Какую правду, кто в неё поверит? И с этим сюжетом тебя сюда послала главная газета страны?
   – Конечно же, они не в курсе. Я столько лет добивался высокого статуса журналиста «Правды», а когда достиг определённых высот, стал лоббировать идею о сюжете про больницу для ветеранов войны. Конечно же, в редакции не было известно о моём родстве с преступником из МГБ, Алексеем Видановым. Поэтому сама власть направила меня сюда, чтобы я изобличил её. Тупоголовые кретины.
   – Ага, кретины, – чуть ли не рассмеялся Валерий. – Тем не менее, это мы сейчас находимся взаперти, на складе, ожидая своей гибели. Скажи мне, Владислав, захват в заложники моей семьи тоже входил в ваш план?
   – Конечно, нет! – Владислав встал со стула и приблизился к Анисимову. – Мой брат обезумел… по-настоящему обезумел! И всё же, я думаю, что это блеф.
   – Не хотелось бы рисковать, мы не в карты играем. Клянусь, если я узнаю, что они в опасности и если с ними хоть что-нибудь случилось, я лично разгрызу глотку твоему брату. И тебе, если ты встанешь на пути.
   Журналист лишь промолчал, устало свесив голову.
   – Как всё это произошло? – спросил Анисимов.
   – Что?
   – Особо охраняемый объект за пару часов обезврежен журналистом и ополоумевшим психопатом.
   – В мою задачу входило полное обесточивание зданий. Тот самый санитар обезвреживал охрану блока Б. Никаких убийств не должно было быть, им должны были ввести усыпляющий препарат. Я должен был покинуть «Убежище» через подземные тоннели…
   – Которые привели бы вас в тупик. Тоннель объединяет только корпуса.
   – В этом и был мой прокол. Но Лёша об этом знал, и ему не нужно было покидать больницу. Он хотел устроить тут хаос.
   – Это у него получилось.
   Владислав замолчал.
   – На самом деле, я не знаю, что делать, – произнёс он через минуту молчания, прерываемого только громким дыханием, а затем вопросительно посмотрел на Валерия.
   – Если бы я знал, мы бы тут не сидели, – проворчал Анисимов. – Нужно что-то делать и с решением медлить нельзя.
   – Так вы принимаете мою помощь? – с надеждой спросил журналист.
   – Пока ты мне ещё ничем не помог и не представляю – чем сможешь. Давай действовать по факту. Будь что будет. Не знаю, какой правды ты добиваешься и кого хочешь разоблачить, признаться, мне до этого дела нет. Моя совесть чиста. Единственное, что меня беспокоит в данный момент, – это моя семья.
   – Я понимаю, – быстро произнёс Владислав. – На самом деле, понимаю. Именно этот мотив и привёл меня сюда. Лёша – моя единственная семья.
   – Чудесно, – встал Валерий и зачем-то отряхнул влажный халат. – Мы так и будем чесать языками?
   Короткин не ответил со своей привычной язвительностью, а просто встал и подошел ближе к Валерию.
   – Тогда пойдем.

Глава XIX

   В юные годы Валерий был трудным ребенком. Строгое воспитание не шло ему на пользу, а наоборот усиливало его несокрушимый максимализм. В школе он был одним из лучших учеников и, тем не менее, в кабинете директора бывал чаще остальных. Ему порочили загубленную жизнь из-за своего поведения, «убийство» таланта и светлого будущего способного ученика. В те года Валерий и сам не понимал, зачем нужно грубить одноклассникам и даже учителям, доказывать, что преподаваемые темы на уроках истории глупы и совершенно не относятся к школьной программе. Так же не понимал, зачем нужно доказывать свою правоту силой, вызывая обидчика на травяное поле за школой, сразиться до «первой кровинки» или «до первой слезинки». Глупость несусветная, Валерий понял это рано, но всё же не забыл эти мерзкие для самого себя моменты. Об этом не хотелось вспоминать, но иногда, дождливой ночью, они всплывали также внезапно, как и мышь в курином бульоне. Они пробуждали не убиваемую бессонницу.
   После школы был медицинский институт, который Валерий окончил с красным дипломом. Перерождение состоялось успешно, однако рубцы в глубине души до сих пор оставались. Анисимов делал всё возможное, чтобы уничтожить «прошлого себя». У него была возможность работать преподавателем в том же ВУЗе, он мог стать даже доцентом кафедры, но выбрал иной путь. Кто-то назовёт это дорогой страдальца, который пытается отмыться от прошлых грехов. Только Валерий не был религиозным человеком и не мог считать своё решение попыткой профессионального самоубийства и жаждой пройти мессу очищения. Он решил заняться психиатрией. И когда внезапно наступила война, он был среди первых, кто ринулся на поля сражения. Он, врач-психиатр, не имеющий навыков полевой хирургии и склонности к милитаризации. Не рассчитывая даже вернуться домой, Валерий познал все тонкости и военной хирургии, и матёрой милитаризации. Как говорил один из его профессоров, врач обязан плавать в теории, как рыба в воде, но без практики ему не выжить посреди стаи голодных акул. Практика на войне сделала из него настоящего офицера, человека, который прошёл все круги ада и остался человеком. Правда, память о неприятном юношестве не избавила. Быть может, лишь частично. И поэтому он принял ещё одно непонятное для многих решение. Он вызвался на отшиб Союза, мрачный и холодный Архангельск. Если бы подобное заведение было на Колыме, Валерий, возможно, отправился бы и туда, если бы не жена и ребёнок. Он слишком их любил, чтобы обрекать на муки из-за собственной совести. Это было бы крайне эгоистично. Его поступок и без того не отличался великодушием по отношению к семье. Он начал понимать это недавно, желая вновь перебраться в солнечную Москву, где Сашеньке и Вике будет комфортно и уютно. А убедился в этом лишь сегодня ночью.
   Если человек зашёл в мысленный тупик, ощущая душевный разлад, – оказаться среди холодных стен, за которыми буря и хаос, наверное, лучшее излечение от всех невзгод. Есть одна оговорка: безумие весьма заразно.

   Им словно давали спокойно пройти. Весь корпус будто бы опустел. Или восставшие подстроили так, что вокруг было пусто, ни единой души. Валерий не знал, чему доверять. Глаза лгут, инстинкты подводят, разум ненадёжен.
   – Что там дальше? Ничего не понятно из-за темноты.
   – Аварийный выход из корпуса, – шёпотом пояснил Анисимов. – На случай, если… – он оборвал сам себя. К чему эти пояснения?
   – Ага, сейчас как раз такой случай, – голос Владислава раздался гулким эхом. – А куда дальше?
   – В административный корпус. Может, получится восстановить связь.
   Валерий не лгал, он действительно туда собирался. Главный врач упустил лишь то, что собирается пробраться в дежурный пост, где, возможно, ещё можно было найти оружие. Пистолет с единственным патроном был утерян где-то среди стен корпуса Б или же его изъяли пациенты, когда заточили его в одной из палат. Пациенты наверняка забрали всё оружие у охраны, но Виданов, конечно же, неглупый человек и явно догадался бы о наличии оружия в главном здании клиники. И всё же у них не было столько времени в запасе, чтобы прочесать всю клинику. Да, они изучали её несколько лет, но в администрации никто из них не был. Даже санитар Алексей не мог знать всех подробностей. Или знал?
   Вновь сомнения одолевали Валерия. Он не собирался рассказывать о своём плане (хотя, это трудно было назвать таковым) Короткину. Этот человек абсолютно не заслуживал доверия, насколько бы правдиво и слаженно его история не звучала.
   – Даже боюсь представить, что нас ждёт за этой дверью, – сказал Владислав, идя впереди Анисимова.
   – А ты не представляй, а иди.
   Валерий старался смягчать свой тон, но раздражение к журналисту постепенно возрастало. Всё это недоверие всплывало на поверхность, возгоралась ярким пламенем. В груди колотило, мозг пульсировал от неожиданной паники. Всё это подстава. Ловушка, капкан, западня. Там, за дверью, действительно кто-то есть. Они ждут и смеются над немощным руководителем психиатрической лечебницы. Он рядом, идёт прямо к ним в руки, а его за поводок ведёт прозорливый журналист. А во главе этой хихикающей толпы, позволяющей себе дикий хохот во время раската молнии, чтобы не услышал Анисимов, стоит Виданов. Он стоит под столбами дождя, точа лезвие о клыки, проводя языком по губам, в предвкушении вожделенной расправы. То, о чём он мечтал все эти годы, находилось совсем рядом. Осталось дождаться, пока откроется дверь, и безумие вырвется из него на свободу, поглощая истинного врага – Анисимова Валерия Леонидовича. И начнётся хаотичный танец злости и отчаяния, надежды и жестокости. Всё перемешается в единородную массу сумасшествия. А когда нагрянет гром, наступит апогей. А затем, катарсис и нирвана.
   «Да», подумал Валерий. «Безумие действительно заразно».
   Валерий, не заметив косой взгляд журналиста, прибавил шаг.
   Дверь открылась с лёгким скрипом и в ноздри ударил холодный воздух, переполненный озоном. Дождь не собирался умолкать. Но теперь это был хотя бы дождь, а не тропический ливень. В такую погоду можно было посидеть в уютном кафе, попивая ароматный чай с жасмином. Или хотя бы дома, накрывшись пледом в кресле-качалке, с книгой в мягком переплёте в руках. Но уж точно не посреди стада безумцев, желающих разорвать твою плоть.
   Анисимов осторожно выглянул на улицу, косясь вправо, наблюдая за журналистом. Никто не знал, что на уме у этого человека. Быть может, он собирался вытолкнуть Валерия пинком на землю, уже превратившуюся в настоящее болото, и с воодушевлённым криком позвать своего полоумного братца.
   – Чисто, – произнёс главврач. – Вроде, – он неуверенно добавил.
   – Тогда идём, – по привычке шёпотом сказал Владислав.
   Они вышли наружу и направились вдоль ровно посаженных деревьев с оголившимися кронами, надеясь, что никто не заметит их передвижения.
   – Туда, – Валерий жестом указал направление, и они быстрым шагом направились в сторону администрации.
   Зайдя с задней части здания, они перешли на лёгкий бег, не решаясь броситься со всех ног. Таким темпом можно намного быстрее приблизиться к неминуемой гибели.
   Никого. Абсолютная тишина, если не считать шелестящего дождя. Разве могут около сотни психически больных пациентов вести себя настолько тихо? Могут ли они воспринять команду не двигаться, не шуметь, не разговаривать, в конце концов? Если да, то Виданов воистину отменный лидер.
   – Вон та дверь, – Анисимов указал на аварийный вход, надеясь, что он не заперт.
   – А вдруг там они? – раздался сзади тихий голос Короткина.
   – Тогда я могу нам посочувствовать.
   Но этого делать не пришлось. За дверью аварийного входа никого не было. По крайней мере, на первый взгляд.
   Валерий осмотрелся вокруг, пытаясь разглядеть в кромешной тьме хоть какие-либо очертания, а затем указал рукой Короткину, чтобы тот шёл вперёд. Главный врач всё ещё ожидал подвоха: он не хотел услышать, как дверь за спиной предательски захлопывается и он остаётся здесь один, как загнанный в клетку зверь, в полной темноте, которая даже самого здравого человека сведёт с ума. Анисимову уже казалось, что его разум подвергся слабой деменции и боялся, что ему самому понадобится профессиональная помощь, если всё же удастся выбраться отсюда живым. И плакала тогда карьера успешного врача. Но всё это теперь казалось чепухой. Главное – семья. Анисимов безустанно твердил это про себя. Мысль о жене и дочке придавала стимул, самую мощную мотивацию из всех возможных.
   – Свободно? – Короткин нарушил тишину.
   Валерий приблизился к нему на такое расстояние, что журналист ощущал тепло дыхания главного врача «Убежища».
   – Тссс, – Анисимов прислонил указательный палец к губам, хотя всё равно ничего не было видно.
   Тишина вокруг давила с такой силой, что стук сердца раздавался где-то в голове, закладывая ушные перепонки. Даже ливень прекратился. И все безумцы будто впали в спячку, устав от сумасшедших и бесноватых игр на территории «Убежища».
   Безмолвие закладывало уши. Гулкий вой звучал в голове. Анисимов никогда не жаловался на высокое давление в своем уже немолодом возрасте, но сейчас он впервые ощутил себя хроническим гипертоником.
   Они медленно передвигались по узкому длинному коридору, который в итоге должен был вывести их к генератору. Мощности аварийного генератора должно хватить на экстренный вызов о помощи, а дальше – будь что будет.
   – Сюда, – шёпотом указывал Анисимов.
   Ватные ноги отказывались слушаться, но он продолжал идти, опираясь одной рукой о стену.
   – Направо.
   Анисимов не один раз проходил по этому коридору, но он никогда не казался ему таким длинным. Главный врач «Убежища» словно попал в заросший вековыми лианами лабиринт. Он всё шёл, шёл и шёл. А в какой-то момент он понял, что слышались только его собственные шаги.
   – Владислав? – обернулся Валерий. – Короткин? Ты где?
   Молчание в ответ.
   Вновь Анисимов ощутил ледяной укол, попавший прямо в сердце. Он остался совсем один.
   Один. Снова.
   Но это продлилось недолго. Крепкие руки скрутили его сзади. А затем удар. Тусклый свет луны, пробиравшийся сквозь огромные окна административного корпуса, померк.

Глава XX

   На фронте всегда ценились хлеб и водка. С первым всегда были проблемы: его было мало, а то, что оставалось, превращалось в чёрствые сухари. Водки же было много, но и она кончалась весьма быстро. Солдатам полагались «наркомовские 100 грамм», особенно, перед боем или долгим походом, а офицерский состав и вовсе злоупотреблял перевыполнением нормы. После того жуткого инцидента с рядовым, Анисимов выпил целую бутылку, хотя практически никогда не пил спиртное. Разве несколько бокалов домашнего вина в семейном кругу на праздник. Даже в самый разгар атаки фашистских войск и контрнаступления Красной армии, в период жестокой борьбы за выживание, Валерий не позволял себе затуманенности разума. Истинный хранитель клятвы Гиппократа, Анисимов свято хранил трезвый ум, который был не менее ценным, чем винтовка Мосина в руках опытного стрелка. Он не мог позволить себе расслабляться, когда его знания и умелые руки могли потребоваться раненному бойцу. Но в тот вечер это был совсем другой человек. Это был мужчина, который устал воевать, по-настоящему устал, даже в тот момент, когда в войсках царил дух грядущей победы.
   Его нашли в пьяном бреду в одноместной палатке. Никто не сказал ни слова, только один из офицеров накрыл его сухим пледом. Все понимали, что произошло.
   Впоследствии, майор Валерий Анисимов был награждён медалью «За боевые заслуги» с номером 7456 на аверсе. С того времени и до сих пор она пылилась где-то в чулане, за старыми вещами. Там, где Анисимов хранил свои страхи, свои истинные «заслуги».

Глава XXI

   – Просыпайтесь.
   Холодный плеск воды вернул Валерия к сознанию. Он находился в светлой комнате. Неприятный свет люминесцентных ламп выжигал глаза, привыкшие к ночной темноте.
   – Кто вы? – Анисимов пытался разглядеть лицо стоящего перед ним мужчины в белом халате. По бокам от него стояло ещё несколько человек, но Валерий даже не догадывался, кто это мог быть.
   – Я —Алексей Виданов, главный врач «Убежища-45». Разве ты не помнишь?
   Валерий молчал.
   – Валера, скажи, что-нибудь. Мы уже начинаем всерьёз беспокоиться. То, что ты тут устроил… Не хочу прибегать к серьёзным мерам, пока что, но… Боюсь, у меня не будет выбора, когда комиссия даст заключение.
   – Что за бред ты несёшь? – сквозь зубы процедил Анисимов. – Что ты сделал со своим братом? Где он?
   – С каким братом? – Виданов с удивлением поднял брови.
   – Который помог тебе устроить побег.
   Раздался смешок.
   – Всё ещё хуже, чем я думал, – Виданов окинул взглядом стоявших рядом людей. – Послушай, я хочу тебе помочь. Именно для этого вы все находитесь здесь. Но я не смогу этого сделать, если ты сам не захочешь.
   – Нет! – Анисимов попытался вырваться из верёвок, расшатывая табуретку, но ничего не выходило. – Выпусти меня, больной ублюдок!
   – Всё очень плохо, – с расстановкой произнёс Виданов, покачивая головой. Спустя полминуты он терпеливо произнёс: – Послушай меня внимательно. Все, кто находится здесь, в этой комнате, хотят помочь тебе, несмотря на всё, что ты сделал.
   – Сделал? – усмехнулся Валерий, не веря в происходящее безумие и абсурд. Тогда он решил поиграть в игру Виданова. – И что же я сделал?
   – Ты не помнишь? – Виданов пристально вглядывался в глаза Анисимова, пытаясь найти там ответ. – Совсем не помнишь, как разгрыз глотку пациенту?
   – Вот это уже интересно, – Валерий злился от этой наглости. – Как ты всё обыграл. Но я-то тебя знаю, Виданов. Твоё досье я знаю от корки до корки. Ты умеешь манипулировать людьми, лидерские качества в тебе преобладают. Ты очень грамотно устроил всё это представление, заставив этих бедняг плясать под твою дудку. Ты действительно был бы хорошим мгбшником, если бы не оказался здесь. Или, как говорит твой брат, государство не запихнуло тебя в психушку.
   Виданов лишь молча слушал Валерия, слабо улыбаясь. И это раздражало Анисимова ещё больше.
   – Что ты сделал с моей семьёй? Отвечай!
   – Они погибли. Ты сам убил их, Валера. Ты упорно отрицаешь этот факт, но вот уже несколько лет ты представляешь себя мною. Поэтому ты здесь. Ты действительно бывший сотрудник МГБ, вот только в «Убежище-45» ты оказался после убийства жены и малолетней дочери.
   – Лжёшь, – прошипел Анисимов. – Ты избивал их, но не убивал. Я знаю о тебе всё!
   – О себе, – поправил он. – И, по всей видимости, далеко не всё.
   – На что ты рассчитываешь? Утром твоя авантюра закончится. Твой гениальный побег ни к чему не приведёт.
   – Я могу предложить тебе встретить рассвет вместе со мной, может, тогда все твои иллюзии разрушатся? Валерий, почему ты так упорно отказываешься воспринимать происходящее? Ах, да, прости, я всё время забываю о твоей парамнезии. Но твои конфабуляции постоянны, неизменны. Ты действительно выстроил правдоподобную историю, от которой не отступаешь вот уже несколько лет. Ни в одной мелочи ты ещё не сбился. Всё по чёткому сценарию. Но это всего лишь сценарий, пойми.
   – Много слов ты выучил за время нахождения в «Убежище». Поди записывал каждое моё слово?
   – Вот опять ты в упор не слышишь меня, словно твой разум автоматически блокирует нежелательную информацию. Ты не хочешь слышать правду…
   – Заткнись, – устало произнёс Анисимов. – Я практикую психологию почти тридцать лет. Ты думаешь, я настолько недалёк, что не смогу распознать все твои психологические уловки? Они – не смогут, – Валерий кивнул на стоящих рядом безмолвных пациентов, которые были переодеты в санитаров. – На самом деле – ты уникум. Диссоциальное расстройство личности было присуще некоторым политическим деятелям, революционерам. Бакунин, Котовский… Все они порождали правдоподобные фантазии, которые внедряли в умы простых людей. И за ними следовали. Ты умело манипулируешь слабым разумом, поражённым деменцией. Ты – такой же, как и они, просто намного умнее. Я бы даже сказал, гениальнее, потому что провернуть такое… Здесь одного ума недостаточно. Но, увы, даже твоих мозгов не хватит для того, чтобы заставит меня поверить во все эти бредни. Я раскусил твой план. Ты не хотел выбраться отсюда. Вернее, изначально такая задача стояла перед тобой, но ты не справился с самообладанием. Тебе нужен хаос. Ты решил отомстить мне за то, что я держу тебя здесь как птицу в клетке, представил меня оберштумфюрером Аушвица. Думал, что я повинен в твоём заточении, решил отыграться. Владислав был прав насчёт этого. Жажда мести государству – единственное, что поддерживает в тебе волю к жизни.
   Виданов молча смотрел на Валерия. А затем он сказал.
   – Ты отлично описал себя.
   – Да что ты говоришь?! – усмехнулся Анисимов. – Что ещё интересного расскажешь? Пока твои речи не слишком убедительны для меня.
   – Мне не хотелось расстраивать тебя, иначе ты можешь впасть в состояние параноидальной агрессии, как в прошлый раз. И, поверь, вывести тебя из этого состояние стоит многих нервов не только мне, но и всему персоналу. Но я хочу помочь тебе.
   – Давай, помогай, я очень жду.
   – Твоя семья. Ты помнишь их лица?
   «Что за бред?», подумал Валерий. Его взгляд выражал аналогичные мысли.
   – Представь их, – почти шёпотом произнёс Виданов.
   – Ты монстр… извращённый зверь.
   – Представь, Валерий. Опиши их. Покажи мне, что ты всё ещё способен рассуждать здраво.
   Голова Валерия слегка закружилась. Словно лёгкий туман опустился на просторы его разума. Но постепенно головокружение усиливалось, Анисимова буквально выворачивало наизнанку. Рвота подступила к горлу.
   «Этот идиот прошиб мне голову», раздалась паническая мысль. «Сотрясения мне сейчас не хватало».
   – Как выглядела твоя жена?
   Голос в полубредовом сознании звучал угрожающе и, как ни странно, очень убедительно.
   – У Вики тёмно-каштановые волосы. Короткие, до плеч. Она в меру полновата, но это только её красит. Сашенька – худенькая девочка. Вся в родинках. Глаза ярко-зелёные.
   Валерий лепетал словно молитву эти слова. Язык отказывался повиноваться, отчего его речь становилась сбивчивой, кашеобразной. Но Виданов его понимал. А ещё он улыбался, будто бы только что ему удалось что-то доказать.
   Он запустил руку в карман халата и достал оттуда фотографию. Виданов медленно поднёс её к лицу Валерия, чтобы тот в полной мере смог разглядеть содержимое этой фотографии.
   – Нет, – не поверил он. – Этого не может быть!
   В самом центре фотографии был изображён сам Валерий, а по бокам его обнимали любящие жена и дочь. Только их внешность была далека от той, которую он описал минуту назад. Их лица были совсем не такие, волосы, телосложение, взгляд… Всё другое. Анисимов понимал, что это не его семья. Но как он оказался посреди них.
   – Кто это? – несчастным взглядом он посмотрел на Виданова.
   – Это твоя семья. Те, которых ты истязал долгое время, пока тебя не остановили. Но для них это было уже поздно. Ты убил их, Валерий.
   – Нет, – слёзы катились по щекам Валерия. – Ты всё подстроил!
   Его вырвало прямо на одежду, которая и так была промокшей до ниток.
   – Это всё ложь…
   – Нет, Валера. Это суровая реальность. И ты должен принять её такой, какая она есть. Ты совершил ужасный поступок, за который нет прощения. Но тебя заключили здесь, в «Убежище-45». В месте, где десятки таких, как ты, должны обрести покой и найти спасение. Ты не найдёшь прощения в обществе, перед богом, перед правосудием. Но ты можешь простить самого себя.
   – Нет, – как заколдованный произносил Анисимов. – Это всё неправда. Это ложь! Ложь! Нет!
   Алексей молча наблюдал за происходящим. Он смотрел, как в мучениях извивается Валерий, а потом сказал:
   – И тебя никто не подставлял. Ты был одним из лучших сотрудников госбезопасности, но война изменила твою жизнь полностью. Разве ты не помнишь, как отчитывался в комитете за убийство лучшего друга? Помнишь, как тебе пришлось краснеть за то, что ты сделал? Ты ведь понимал, что это был приказ, но не мог воспринять это в реальности. Это дало толчок развитию психологической дисфункции. Зерно было посажено тогда. Скажи мне теперь, кто ты?
   «Валерий Леонидович Анисимов, полковник Советской армии, главный врач психиатрической лечебницы для ветеранов войны «Убежище-45», хотел ответить Анисимов, но язык прилип к нёбу. Головокружение становилось невыносимым. Его разум не плыл настолько сильно даже тогда, когда он практически залпом выпил бутылку водки после инцидента с рядовым. Или этого не было? Может, происходившее на фронте лишь подмена воспоминаний, как пытался его уверить Виданов?
   – Кто ты? – не отступал Алексей.
   – Сотрудник МГБ.
   – Как ты здесь оказался?
   – Я убил своих жену и детей.
   – За что ты их убил?
   – Я не знаю.
   – За что?
   – Они… не хотели воспринимать меня.
   – Ответ неверный. За что ты убил свою семью?
   – Пошёл к чёрту! – выкрикнул Анисимов и слюна покатилась по подбородку. С каждой минутой попытки говорить членораздельно становились всё труднее и труднее.
   – Вводите, – дал указание Виданов своим псам.
   Анисимов не чувствовал укола, но ощущал, как некое лекарство протекает по его венам.
   – Ещё ампулу сульфозина.
   Мысли перемешались.
   «Сульфозин?», в туманном разуме всплыло знакомое слово. «Этот сульфозин… для шизофрении. Но я не…».
   – Как ты себя чувствуешь? – Виданов обхватил ладонями лицо Валерия и стал сверлить его взглядом. Глаза псевдоврача сливались в единое целое, лицо меняло форму: то становилось квадратным, то треугольным, то и вовсе делилось на части, словно молекула.
   – Это новый препарат, хороший. Должен тебе помочь.
   «Должен помочь», раздалось в голове. «Почему от него только хуже?».
   – Что ты сделал со своей семьёй? – вновь сухой голос раздался в ушах.
   «Он… вколол мне… два свесмотим… несовестим… несовместимых рерпарата», даже мысли не могли чётко формулироваться.
   – Расскажи, – настаивал Виданов. – Лекарство должно помочь. В МГБ его одобрили. Как раз для таких, как ты.
   «Каких?»
   – Я жду ответа.
   Анисимова вновь вырвало. И вместе с желчью его покинуло ощущение реальности. Окончательно и бесповоротно.
   И он вспомнил, что же сделал со своей семьей.

Глава XXII

   Валерий пришёл домой поздно, как и обычно. В последние месяцы он буквально жил на работе. Даже собственная дочь стала забывать, как он выглядел. Но он должен был бдеть за неугодными Союзу личностями. И словно сам Иосиф Виссарионович стоял за его спиной и наблюдал за результатами работы.
   Война с иностранным врагом окончена, теперь гремела война среди своих. Власти опасались повторения 1917 года и предпринимали всевозможные меры для предотвращения революции. Сам же Анисимов устал что-либо предпринимать.
   Достав из морозилки початую бутылку водки, он сел за стол. Небрежно плеснув в рюмку ледяную водку, Валерий выдохнул и опрокинул обжигающую смесь себе в глотку, даже не закусив. В холодильнике было полно еды, как и всегда, но сейчас у него совершенно не было аппетита.
   – Сколько можно пить? – в дверном проёме показалась его супруга. Уставшими руками она поправляла халат, а сонное лицо так и не привыкло к яркому кухонному свету.
   – А что мне еще делать? – недовольно рявкнул Валерий.
   – Например, побыть с семьёй? – печальным взглядом она посмотрела на него.
   – Семья, – усмехнулся Анисимов. – Вы не сможете мне помочь.
   – А что сможет? Скажи! Я сделаю это.
   – Вот это, – Валерий вновь заполнил рюмку вязкой жидкостью, расплескав едва ли не половину на стол.
   – Ты всё только усугубляешь.
   – Заткнись, – тихо произнёс Анисимов.
   – Что ты сказал?
   – Я сказал, заткнись, дура!
   – Ты совсем с ума сошёл? Сашенька спит, а ты…
   – Ещё слово, и я запущу эту бутылку прямо в тебя.
   Всю сонливость с лица Виктории как рукой сняло.
   – Я… не верю своим ушам.
   – Убирайся в комнату! – Валерий встал и направился к выходу.
   – Куда ты?
   – Подальше отсюда! – рявкнул он.
   – Стой! – пыталась она удержать его.
   Валерий вырвался, а затем дал пощёчину своей жене.
   – Не трогай меня. Вы такие же, как и они!
   – Ч-что? – Виктория ничего не понимала.
   – Давно ты следишь за мной? Отчитываешься? Кому?
   – Ты больной?
   Она уже сама переходила на крик.
   – Я всю знаю! – прошипел Анисимов, словно змей. – Ты меня подставила!
   Он зажал Викторию к стене и руками вцепился в её горло. В глазах Виктории отражалось лишь одно недоумение.
   Она кряхтела, пыталась что-то сказать, но крепкие руки Валерия сдавливали горло с такой силой, что на это не оставалось каких-либо шансов.
   Анисимов сжимал всё сильнее и сильнее, до ломоты в фалангах пальцев. А затем он громко выдохнул и отпустил руки. Виктория обмякла и резко скатилась по стене на пол, словно брошенное в стену пальто.
   Грудь Валерия вздымалась, дыхание сбивалось, а в голове царил лишь один туман.
   – Предатель Родины! – раздалось из спальной комнаты.
   Анисимов резко выхватил табельный «Макаров» и сделал точный выстрел. Послышался лёгких грохот удара тела об пол. Маленького тела, явно не взрослого человека.
   Не веря в происходящее, Анисимов медленно направился в комнату, боясь обнаружить там то, о чём сейчас ярко представлял.
   Он включил свет, но лучше бы этого не делал.
   «Она сказала «папенька родненький», возникла в голове ужасная мысль.

Глава XXIII

   – Я их убил! – всхлипывал Анисимов. – Это сделал я! Я!
   Кто-то давал пощёчины по лицу.
   – Очнись! Валера, очнись!
   Знакомый голос.
   – Я рассчитывал на твою помощь, брат.
   Ещё один знакомый голос. Кажется, это был Виданов.
   – После всего этого… Я думаю, мой брат погиб на войне.
   В голове всё ещё плыло, но сознание возвращалось в прежнее русло. Однако картина с трупами жены и дочери не выходила из головы.
   – Валера, очнись же!
   – Кто? – пролепетал Анисимов.
   – Я вытащу тебя отсюда.
   – Ты никуда не уйдёшь, братец. Ты окружён моими верными товарищами.
   – Но только у меня есть револьвер.
   Анисимов повернул налитую свинцом голову направо и увидел рядом с собой довольно молодого человека с кудрявыми волосами и круглыми очками. Его рука крепко сжимала плечо Валерия.
   – Они тебя накачали! Вставай!
   Верёвки были разрезаны, руки и ноги свободны, но встать Валерий никак не мог.
   – Кто ты? – более отчётливо произнёс Анисимов.
   – Владислав. Вставай, давай, обопрись на меня.
   Валерий послушно выполнил указание.
   – Это я убил их, – вновь произнёс он.
   – Ты никого не убивал. Пошли.
   Владислав, журналист газеты «Правда», правой рукой целился в Виданова, а левой пытался приподнять главного врача «Убежища-45».
   – Ты сможешь выстрелить в меня? – усмехнулся Виданов. – Да ты в жизни не держал оружия, сопляк! Такие, как ты, на войне умирали первыми, мой младший братик.
   – Заткнись! – приказал Владислав, сильнее сживая пистолет. – Я больше не собираюсь с тобой разговаривать. Я уже всё сказал тебе. Ты болен. Не знаю, что породило твою болезнь: война или эти чудодейственные лекарства, которыми тебя пичкали. Но то, что ты сделал, непростительно!
   – Ха-ха! – рассмеялся Виданов. – Мало ты знаешь.
   – Вставай, чёрт возьми! – крикнул Короткин, только теперь уже главврачу.
   – Я не могу.
   – Конечно, не можешь, – продолжал смеяться Виданов. – Ведь мы полечили тебя лекарствами, которыми ты травишь всю клинику. Тебе понравилось? А?
   Валерий всё же смог встать. Владислав поддерживал его вялое тело, но теперь Анисимов хотя бы мог ощущать собственные ноги.
   – Сделайте что-нибудь! – крикнул Виданов своим «санитарам». – Мы тут уже полчаса треплемся языками. Скоро рассвет!
   Один из них направился в сторону врача и журналиста.
   – Нет, – прошептал последний. – Не подходи, прошу.
   Но пациент продолжал идти, пустым взглядом смотря прямо на них.
   Раздался выстрел.
   – А ты не так слаб, как я думал.
   – Нет, брат, стой на месте. Я тебя вылечу. Уведу отсюда. Никаких лекарств. Только остановись. Я помогу, – тараторил Короткин словно молитву.
   – Поздно, – сказал Виданов и его лицо резко изменилось. В нём не было былого безумия. В эту секунду он выглядел как совершенно обычный человек. И это ввело в ступор журналиста. Его рука окаменела, пальцы разжимались. Револьвер был готов выскользнуть из запотевших ладоней.
   – Прошу тебя, – слёзы катились по щекам Владислава, а губы продолжали беззвучно шептать «прошу тебя».
   – Знаешь, чего больше всего хотелось на войне? – Виданов задал вопрос, но звучал он как заданный самому себе.
   Владислав молчал.
   – Выжить. Это было единственной мыслью. А когда я выжил, то понял, что всё это было зря. На войне главное не потерять себя, иначе выживание не стоит ни гроша.
   Он ускорил шаг.
   Вновь раздался выстрел.

Глава XXIV

   Рассвет забрезжил на горизонте. Солнечные лучи с боем пробивались сквозь грозовые тучи.
   – Сколько времени я провёл в таком состоянии? – впервые заговорил Анисимов. О многом можно было сейчас спросить, о многом сказать, но почему-то именно этот вопрос всплыл в голове.
   – Где-то полчаса, – отстранённо произнёс Короткин. Все его мысли сейчас были о другом.
   Они стояли возле КПП, там, куда боялись идти пациенты. Они разбрелись по всей территории лагеря. Их безумие утихло вместе с грозой. И, несмотря на то, что «Кровавый флаг», Манаев, Балуев и прочие, всё ещё бродили среди этих заблудших душ, Валерия и Владислава это не волновало.
   – Я до сих пор ощущаю себя им.
   – Отойдёшь, – бросил Владислав. – Ты же не принимал эти лекарства годами.
   Эта мысль ужасала.
   – Ты поступил правильно.
   – Разве? – в глазах журналиста была лишь ярость, но она казалась угасающей, уставшей. Это была злость человека, который смирился с нею.
   – Я… – начал Анисимов. – Я не знаю, поступал ли правильно, но…
   – Не нужно оправданий. То, что случилось… Никто такого не ожидал.
   – Да, – согласился Анисимов.
   Они продолжали молча стоять и наблюдать за небом, напоминавшим сейчас смешанную палитру, которую художник размазал в порывах безумия.
   Безумие.
   Каждый клочок земли, частица воздуха, стены, окна, люди… Всё здесь было пропитано безумием.
   – И что теперь? Ты сдашь меня своей власти?
   Анисимов пропустил мимо ушей этот огромный валун в его огород.
   – Уходи прямо сейчас. Скоро здесь будет много людей. Я попробую включить аварийный генератор, и ворота КПП откроются.
   – А как же наказание для политического преступника?
   – Ты выпустил безумцев на волю? Да, это преступление. Но я вижу здесь ещё одно преступление. И, к сожалению, мои руки тоже в крови.
   Анисимову на секунду показалось, что журналист слегка улыбнулся. Даже одобрительно.
   – Бывай, – развернулся он и направился к выходу.
   – Спасибо, – бросил Анисимов ему в след.
   Журналист ничего не ответил.
   Валерий продолжал смотреть на «Убежище-45». В этот миг он понял, что название психиатрической лечебницы было крайне неудачным.

ЭПИЛОГ

   Заседание комиссии длилось уже третий час. Недовольные чинуши, с потными лысеющими головами, седыми висками и очками с толстыми линзами в роговой оправе выстреливали вопросами, словно их пулемёта. Ожидался небольшой перерыв, потому что борщ с рюмкой водки в обед были неотъемлемой частью подобных заседаний. Как говорится, война войной, а обед по расписанию.
   А в зале партийных совещаний действительно происходила самая настоящая война. По одну сторону бесчисленная орда чиновников, министров, заместителей и заместителей заместителей, а по другую – Валерий Леонидович Анисимов, бывший главный врач психиатрической лечебницы для ветеранов Великой Отечественной Войны. И сражение происходило явно не в его пользу.
   Вопросы начинали повторяться по второму, а то и третьему кругу. Они никак не могли успокоиться. Резонанс не смог разойтись дальше стен «Убежища-45», но слухи доходили до многих. Правда тщательно скрывалась от советских людей. Пряталась она и среди строчек газеты «Правда».
   – То есть, вы хотите сказать, что сульфозин оказывает негативное влияние на сознание человека? – спросил министр здравоохранения, Антропов.
   Анисимов осторожно подбирал слова. Любая просечка, и он сам окажется в подобном заведении. Как, возможно, оказался и сам Виданов.
   – Я хочу сказать, что здоровый человек испытывает крайне негативные ощущения, употребив этот препарат. Я же говорил, что мне «посчастливилось» испытать его на себе.
   – Как и любое сильное терапевтическое средство, он может вызывать галлюциногенные эффекты, – поправил очки Сухов, заместитель министра. – Вы, как врач, должны это понимать.
   – Я всё прекрасно понимаю, – Анисимов едва сдерживал ухмылку. Он не понимал, что на него нашло. – Мы не можем точно знать, оказывает ли подобное действие сульфозин на психически больного человека…
   – Десятки испытаний, научных исследований, – перебил его Сухов. – Этот препарат разрабатывался годами. И вы ставите под сомнение все исследования специалистов высшего разряда?
   – Насколько я помню, – подметил Анисимов. – В накладной сульфозин не отмечался, а поставлялся с грифом секретности. Может, вы поясните мне? Это означает, что данное лекарство экспериментально?
   – Вы забываетесь, Валерий Леонидович, – посмотрел исподлобья Антропов. – Вопросы не вы задаёте.
   – Я всего лишь хочу помочь. Психиатрия нуждается в более тщательном изучении. Пример инцидента с «Убежищем» показал нам, что есть, над чем работать. При всём уважении.
   Уважения у Валерия к этим чиновникам не было никакого.
   – Вы пережили такое, о чём многим и не снилось. Но у нас нет ни одного свидетеля произошедшего, кроме, собственно, вас, – вступил другой чиновник. Валерий даже перестал различать их лица.
   – Насколько мне известно, расследование МГБ (или уже теперь КГБ?) подтвердило мои слова.
   – Лишь частично, – хмыкнул чиновник. – Как вы смогли покинуть больницу после принятия препарата, при этом застрелив так называемого виновника происшествия?
   – То есть, вы признаёте, что сульфозин оказывает сильное воздействие на психику человека? Даже абсолютно здорового?
   Анисимов подловил госслужащего. Все они замолчали, не находя ответа.
   Антропов, решив исправить ситуацию, вставил свои пять копеек:
   – Это мощное лекарство, Валерий, мы же обсуждали это десять минут назад. Оно имеет свои побочные действия. Вот господин Сланко и предположил, что вы могли испытывать критическое состояние, вызванное событием той кровопролитной ночи. Не нужно юлить.
   – Вы неправильно меня поняли, товарищ Антропов, – Валерий сложил руки на груди. – Сейчас я чувствую себя прекрасно.
   – Это радует, – натянул улыбку Антропов.
   Все опять замолчали.
   Валерий осушил стакан воды и стал ожидать очередного выпада в свою сторону. Единственное, что он сейчас хотел, это выйти отсюда и прийти домой к своей любимой семье. И, самое главное, чтобы его не посадили в чёрную волгу люди в чёрных плащах и не увезли в один конец.
   – Что насчёт Владислава Короткина?
   – Журналиста? – переспросил Анисимов. – Я видел его в последний раз перед отъездом домой. А потом началось всё это…
   – Звучит ужасно, – покачал головой Антропов. – Но раскусывание глотки, продуманный план побега, кучка трупов… Всё это звучит нереально.
   «Он ещё не знает про спектакль, устроенный Видановым. И много других подробностей, озвучь я которые, стали бы причиной моего заключения в психиатрическую лечебницу. Только теперь не в „Убежище-45“. Её больше нет».
   – Всё в подобном месте кажется нереальными, господин Антропов. И люди там действительно страшные, – пояснил Анисимов, вновь опасаясь за каждое слово, которое могло прозвучать лишним в головах этих враждебно настроенных чиновников. Проще всего было сделать козлом отпущения Анисимова, но что-то до сих пор удерживало этих псов на цепи. Возможно, «правильные» показания Валерия.
   – Уж вы-то знаете об этом.
   Анисимов не стал отвечать на слова министра.
   – На сегодня закончим. Окончательное решение будет принято на следующей неделе, во вторник. Пока что вы свободны, Валерий Леонидович.
   «Пока».
   Анисимов вышел из зала, быстро спустился по парадной лестнице и практически выбежал на улицу. 1953-й год подходил к концу, близился Новый год. И встретить его он планировал вместе со своей семьёй. А потом, возможно, прогуляться по заснеженной Красной площади.
   Им не удастся сделать его безумцем.
   Как говорил Виданов, на войне главное сохранить свою душу. Пока что у Валерия Анисимова это очень хорошо получается.

24 июля 2020 года

АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Подобных психиатрических заведений, как «Убежище-45», в Советском Союзе, само собой, не существовало. Это абсолютный вымысел. Однако практика применения психиатрии в качестве инструмента преследования инакомыслящих существовала, что, само собой, не придавалось огласке. 5 января 1988 года Указом Президиума Верховного Совета СССР было принято «Положение об условиях и порядке оказания психиатрической помощи», которое исключалоприменение психиатрии в качестве инструмента внесудебного преследования граждан по политическим мотивам. В те годы существовало 11 психиатрических лечебниц специального типа, которые находились в ведении МВД СССР. После Указа Президиума они были переданы Минздраву Советского Союза, а 5 больниц было ликвидировано.
   Определение в психиатрический стационар не вызывало особых трудностей в середине 20 века, поскольку согласие пациента не требовалось. Это касалось обычных граждан. Само собой, левосторонние политические деятели, а также просто не угодные власти, помещались в стационар безо всякого разбирательства. Президент Эстонии Константин Пятс, коммунисты Гойхбарг А. Г., Писарев С. П., Сускин С. Г.
   Помещались также и военные. Генерал КГБ СССР Павел Судоплатов – ряд коллег которого, виновные в репрессиях сталинского времени, были расстреляны в 1953 году – оказался в Ленинградской тюремной психиатрической больнице, где с мая 1955 по январь 1957 проводилось его обследование и лечение. А. Прокопенко предполагает, что Судоплатов симулировал тяжёлое психическое заболевание в целях избежать высшей меры – расстрела, в чём ему охотно помогали представители госвласти и психиатры-эксперты. Избежав высшей меры благодаря своему пребыванию в ТПБ, в дальнейшем отбыл положенный срок в ГУЛАГе [3 - Прокопенко А. С. Безумная психиатрия. – Совершенно секретно, 1997. – 176 с. – ISBN 5-85275-145-6. См. также: Прокопенко А. С. Безумная психиатрия // Карательная психиатрия: Сборник / Под общ. ред. А. Е. Тараса. – Москва – Минск: АСТ, Харвест, 2005. – 608 с. – ISBN 5170301723].
   Анатолий Булев, бывший лейтенант, фронтовик, студент Ленинградского государственного университета, предложил идею экономической реформы, которая была бы основана на внедрении в народное хозяйство принципа материальной заинтересованности и хозрасчёта. За свои предложения уволен с работы, исключён из университета. В знак протеста вышел к Александровской колонне с плакатом «За мои убеждения меня лишили работы и выгнали из университета». Был помещён в Ленинградскую ТПБ [4 - Нью-Йорк: Хроника, 1979. – 223 с. – ISBN 0897200225.].
   Этих, и многих других политзаключенных, помещали в психиатрические лечебницы специального типа, среди которых, конечно же, не существовало лечебниц для ветеранов Второй Мировой Войны. Но такое заведение вполне могло существовать (не только в моей голове). Так, к примеру, существовала (и существует по сей день) Психиатрическая Лечебница №15, располагающаяся в Москве. Во времена Советского Союза она пользовалась особым статусом. Психиатр и кандидат медицинских наук Петр Каменченко в одной из своих статей писал, что дальше первой двери в этой лечебнице не пускали обычных врачей. Дежурный врач во время ночного обхода делал записи в журнале, стоя между первой и второй запертыми дверями. Считалось, что в этой клинике лечатся сотрудники службы госбезопасности, которые сошли с ума.
   Напрашивается вывод. В психушку мог попасть любой. Ветеран войны, ополоумевший мгбшник, даже член Партии. Это и привело меня к идее создания психиатрической клиники специализированного типа с особым уклоном.
   Сульфозин, который вводили главному врачу Анисимову, на самом деле существовал и обширно применялся долгие годы. Но инъекции сульфозина служили больше карательным инструментом, нежели лечебным. Изначально так называемый «сульфозиновый крест» применялся для шоковой терапии для лечения различных форм шизофрении, однако действие препарата вызывало у пациентов сильную боль, обездвиженность, высокую температуру и некроз мышц. Сложно представить, что испытывали вполне здоровые люди, которых «упрятали в психушку». Возможно, они так же, как и Анисимов, начинали верить в собственное безумие.
   В 1989 году был принят Приказ Минздрава СССР от 15.08.1989 №470 «О согласии на применение сульфозина и шоковых методов лечения», который запрещал применение в психиатрической практике препарата сульфозин, атропиновых ком и других шоковых методов терапии психических заболеваний без письменного согласия больных или их законных представителей на применение указанных методов лечения, за исключением случаев фебрильной шизофрении и других состояний, при которых применение электросудорожной терапии необходимо по жизненным показаниям. Приказом также регламентировано указание, согласно которому Сульфозин и шоковые методы лечения могут применяться с согласия больных или их законных представителей только решением комиссии врачей в случаях, когда другие методы неэффективны, с соответствующим оформлением заключения в медицинской карте стационарного больного. При этом больному, его родственникам и законным представителям должны быть даны подробные разъяснения о сути метода и возможных отрицательных последствиях.
   Данный Приказ действует и в настоящее время.

   Идея этого короткого романа возникла в 2012 году, когда я, будучи студентом 3 курса юридической академии, вдохновился лекциями профессора курса судебной медицины. Эти лекции не прогуливали даже самые заядлые двоечники. Я поглощал каждое слово, сказанное профессором Кирсановым, который был не только лектором, но и практикующим судмедэкспертом. Тогда же, в 2012 году, были написаны первые строки романа. Но, написав 15—20 страниц, я застопорился. Не знал, как развить повествование дальше. Спустя несколько лет была попытка возвратиться к книге, но после написания пары страничек я вновь поворачивал к тупику. Вернулся к роману я только в 2019 году, когда понял, что идея больше не может настаиваться. Нужно брать и делать. Конечно же, невозможно было вспомнить все лекции, которые я слушал семь лет назад, к тому же, был необходим новый материал. Изучив множество статей, прочитав выдержки из некоторых книг, я определил для себя вектор дальнейшего сюжета. В итоге получилось то, что получилось. Не знаю, насколько абсурдна идея существования такого заведения, как «Убежище-45», но мне известно, что не все, кто пережил Великую Отечественную Войну, справились с теми тягостями, которые испытали на фронте. Таких людей могло быть действительно настолько много, что их пришлось бы помещать в специализированную клинику. А были и такие, как Виданов, которые стали неугодными советской власти, а клиника для ветеранов стала бы идеальным местом для утилизации подобных людей.

   Хочу выразить благодарность первому читателю этого романа – моему отцу, который дал дельные советы и высказал ободряющие слова. Дмитрию Иванову, постоянному редактору и первому (но не на этот раз) читателю моих творений. Без них книга была намного хуже.

Убежище-45 Роман Евгений Иванцов