Письма разлуки. Рождение любви

Наталья Стремитина

   Корректор Мария Федченко

   © Наталья Стремитина, 2023

   ISBN 978-5-0059-1282-4
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Подлинные письма Симона Шурина (1930—2008) и Натальи Орловой (1948).
Новосибирск – Москва; Москва – Новосибирск.

   Письма Симона Шурина и Натальи Орловой много лет хранились в архиве Натальи Шуриной, до брака Натальи Орловой. Она один из авторов этих писем. В 1977г. 4 декабря она меняет свою фамилию на Шурину. До этого события нашим героям, которых познакомила случайная встреча в Москве, придется жить в разлуке и они пишут друг другу письма. Надо признаться, что это далеко не полная переписка наших героев со дня их первой встречи 28.10.1974г и до начала семейной жизни 4.12 1977г. Семья Шуриных много раз переезжала в Москве, а в 1990г уехала в Вену. Автор изменил фамилии и адреса знакомых и друзей наших героев. К сожалению, многих близких людей нашей семьи в Москве уже нет на свете, но те, кто остался, помнят замечательные концерты в Москве, в 80– е гг. когда Симон Шурин полностью посвятил себя музыке.
   Идея опубликовать эти письма возникла прежде всего потому, что эти тексты не только о любви. В своих почти ежедневных посланиях наши герои раскрывают свой внутренний мир, делятся сокровенными мыслями – многие из которых доказывают, что именно духовное общение привело наших героев к созданию семьи на высоком уровне понимания друг друга. Не случайно этот брак продлился более 30 лет и окончился со смертью Симона Шурина в 2008 году.
   Этот «письменный диалог» особенно важен в наше время, когда браки распадаются с удивительной быстротой, хотя средства коммуникации позволяют людям общаться 24 часа в сутки. В конце 70х годов 20го века нашим влюбленным приходилось бежать на почту, чтобы позвонить в другой город или отправить письмо. Исписанные листки в конвертах пересылались авиа-почтой за 2—3 дня, прежде чем попадали в руки Натальи или Симона. Развитие отношений, от шутливого скепсиса до большого накала чувств, прослеживается как любовный детектив с неожиданными поворотами сюжета.
   Только в результате обмена мыслями и наблюдениями в письмах, признаниями, а порой и словесной борьбы и даже страданий создаётся союз двух незаурядных личностей, в котором осуществляется практически всё то, что было в мечтах и планах наших героев. Это кажется фантастикой, ведь в реальной жизни это удаётся так редко! Вспомните знаменитые сюжеты на тему сильной любви: «Ромео и Джульетта» – гибель влюблённых из-за случайных обстоятельств. «Отелло и Дездемона» – трагедия ревности, Дездемона гибнет. В пьесе Лермонтова «Маскарад» Арбенин не поверил Нине и отравил свою жену. Офелия кончает свою жизнь, не понятая Гамлетом. В Пиковой даме, героиня бросается в воду, не дождавшись Германа, который просто обманул Лизу!
   Сильная Любовь, увы, чаще всего кончается трагедией, а не счастливой семейной жизнью героев. Поэтому автор решил познакомить читателя не только с письмами до брака, но и с литературными эскападами во времена семейной жизни. Во многих ли семьях муж и жена пишут друг другу стихи или шутливые куплеты? Эпиграммы или саркастические шутки? Семейная лирика наших героев доказывает, что бывают исключения. Эта любовь, проверенная временем, не разрушается браком, а находит себе достойное продолжение и развитие. Творческие люди дарят свой талант друг другу, несмотря ни на какие трудности и повороты судьбы!
   Разумеется, автор, многое сократил, отредактировал, но стихи, которыми обмениваются Наталья и Симон в переписке до брака и в Семейной лирике подлинные. Многие из них напечатаны в книге «Возвращение солнца» Натальи Стремитиной, (псевдоним Наталья Шуриной), а стихи Симона Шурина напечатаны в сборнике: «На перепутье дорог». Совершенно очевидно, что юмор и ирония в семейной жизни играли не последнюю роль в этой оригинальной паре.
   Автор уверен в том, что эта книга будет интересна читателю, и особенно скептикам и индивидуалистам. Возможно, этот опус поможет развенчать миф о том, что семья не может быть плодотворной, и уж тем более не помогает талантам… Итак создание семьи – может быть счастливым и успешным – всё зависит от вас, дорогие читатели!

1974 г. Октябрь, ноябрь, декабрь

   30 октября 1974г. Москва. Симон: Здравствуй, любимая!
   Не перестаю удивляться прекрасному чувству и состоянию подъёма, с которым все эти дни живу и дышу. Моя жизнь разделилась на две половины: на ту, что была до 28 окт.1974г. и на ту, что будет потом. Какая досада: почему я не встретил Тебя 10 лет назад, сколько времени потеряно! Но стоит потерять еще больше, чтобы случилась наша встреча. Именно, случилась!? Как страшно – ведь я мог не позвонить Борису, или ты могла в это время не прийти в гости к этой «сладкой» парочке. Впрочем, гораздо лучше назвать нашу встречу Провидением! Возможно, кто-то, Титан или Карлик, или добрая Волшебница, не всегда же миром правят только мужские индивиды, на какой-то планете смотрели в телескоп, и мы им понравились. Вот нам и дали столкнуться лбами на планете Земля
   Ты, наверно, тоже удивилась, что нам совсем нечего было делать в гостях у моего бывшего коллеги. Как легко мы покинули это «место под солнцем», где, к счастью, было ф-но! Если бы не музыка, разве обратила бы ты на меня свой меткий взгляд, ироничный и даже саркастический? Врывается какой-то дед с бородой, толстый, но веселый. Моя игра, на которую почти никто никогда не обращал внимания, мои друзья и семья привыкли к моим выступлениям. Я сам считал свою музыку отдыхом от трудов праведных, что-то вроде рыбалки на природе, которую я очень люблю и понимаю. А ты мне надавала буквально по морде: «Как вы смеете так относиться к своему таланту?!» Это был гнев Богини! Ты поняла, кто я и зачем пришел в этот мир, А я понял, что встретил свою Женщину, которую я должен любить до конца дней своих…
   Если ты поняла мою музыку, значит, ты поняла всё! Ты стала мне родным человеком, я просто очумел от тебя. Всё, что ты делала, как ты читала Гумилёва, как играла на своём рояле Шопена – твоя свобода… Впрочем, я понимал, что вовсе не интересую тебя как мужик, что ты просто сказала мне то, что думала… Иди дальше с моим приговором, может он тебе поможет – вот твои мысли и твой равнодушный взгляд.
   Но тут я и взбесился – это женщина должна меня полюбить! А теперь у меня рождается веселая злость, когда закрываю глаза, вижу тебя, обнимаю и целую, разговариваю с тобой, а сердце бьётся так, как оно билось лет 10 назад… Как ответить, за что я влюбился в тебя? За всё. За то, чего нет у других женщин. За то, что ты – ведьма – всё видишь и всё понимаешь. За то, что ты Ангел, причем, несчастный, ведь ты претерпела не мало, но выстояла. За твоё мужество, ведь ты весела и никого не обвиняешь ни в чём. Ты мне сказала, что была глупа и неопытна и попала в ловушку, но сама виновата, кого винить? Разве, что маму, которая не сказала, что на свете есть подлецы! А может, она сама об этом не знала? Кто бы мог так легко рассуждать о своей судьбе!? Только ты.
   А теперь о прозе жизни. У меня полно работы вполне научной – хочу сделать всё побыстрее, чтобы быть с тобой. Это трудно, фактор времени и моя физическая энергия. Но я теперь могу всё!
   Только что говорил с тобой по телефону. Какое блаженство слушать твой голос! Но сам ничего путного сказать тебе не мог – онемел, как мальчишка. Боюсь быть смешным, я такой большой и важный, а ты, не дай бог, станешь смеяться, я этого не вынесу! Лучше письма, но слышать тебя всё равно хочу. Получил целую пачку писем от тебя. Вот и стишки сочинил в твою честь.

     Моя любовь, – где для неё преграды?!
     Услады рая, все кошмары ада —
     Вы не препятствия живому слову:
     «Эй, люди! Я люблю Орлову!»

     Иной раскиснет от такого чувства,
     Не воскресят его наука и искусство,
     А мне хоть интеграл, хоть гнуть подкову!
     «Эй, люди! Я люблю Орлову!»

     Я – вождь, герой, поэт! Я – гений!
     Я властелин веков, мгновений!
     Сойди с дороги по добру-здорову,
     «Эй, люди! Я люблю Орлову!»

     А если ты не любишь, – не беда;
     Зажгу в тебе любовь! И – навсегда!

   Бегу читать твои письма. Целую, обнимаю тебя, радость моя, солнышко. Я.

   31 октября 1974г. Москва. Симон. дыхно

     Я Вам пишу…
     Пусть эти строки
     Не смогут чувства передать
     И отразить в нём смысл высокий, —
     Но где другие средства взять?
     В начале, мне молчать хотелось,
     Нести сомнений тяжкий груз —
     Ума и пылкости союз.
     Но жизнь сильней. И эта сила
     Пусть вложит в строки голос мой,
     Заставит зазвучать кантатой,
     И слаще музыки самой! —
     Так Пушкин говорил когда-то…
     Мне было лестно, я не скрою,
     Считать, что прелести ума
     Любовь и страсти перекроют
     С лихвой. И что же? – Жизнь сама
     Схватила трепетной рукой
     Так властно, прямо непреклонно,
     Что сохранить в душе покой
     Вдруг оказалось невозможно.
     А если я сдержу потоки
     Могучей жизненной реки,
     Перекопаю ручейки, —
     Померкнут радости познанья
     Загадок сладостных наук,
     Спадёт покров очарованья
     И я сгорю от этих мук!
     Я всё сказал, Решайте сами
     Насколько искренним я был,
     Чего мне стоил этот пыл,
     Какими отплатить дарами…

Симон
   4 ноября 1974г. Ленинград. Симон: Здравствуй, это я!
   Мой полёт в Ленинград, и наша любовь могли закончиться трагично! Я добрался до метро «Юго-Западная» и пытался сесть в такси, чтобы доехать до Внукова. Но передо мной влез какой-то нахал, и место в машине мне не досталось. Пришлось ехать автобусом, правда, сел тут же, следом. В районе Института Полиомелита, почти у развилки, наш автобус догнал «моё такси». Смотрю в окно и вижу – скопище битых машин, такси, где я мог быть, разорвано на две половины, не понимаю, как это могло случится? На дороге пять трупов. Один из них – «нахал», который не дал мне сесть в такси! Не было ли тебя там, когда я пытался сесть в такси? А?
   Самолёт мой опоздал на час, а я с аэропорта двинул сразу, опять на такси, в студию. Начали монтировать фильм. И тут у меня родилась идея: а не сделать ли фильм по проблеме, о которой я писал тебе?! Я прочёл записи режиссеру и растолковал ему суть. В общем, он загорелся желанием сделать фильм, где было бы немножко о Вселенной, немножко о физике, немножко о проблемах жизни и немножко о том, как победить неразумное поведение человека. Мы пошли с ним к гл. редактору, и тот тоже почему-то заохал и предложил нам немедленно писать заявку, что я и сделаю после того, как поговорю с тобой – это я делаю сейчас. Условное название фильма «Галактик живые глаза…» Авторский коллектив; режиссер В. Чигинский, авторы сценария С. Шурин и Н. Орлова, так-то друг мой, Скоро вышлю тебе свои соображения. Перевари их по-своему и напиши свой вариант. Обменяемся.
   Не могу скрыть от тебя, что этим вечером привёл в свой номер сразу четырех женщин. Они прекрасны, и я не мог удержаться. С одной мы поболтали о милой моему сердцу биофизике – гимнастика интеллекта также необходима, как и утренняя гимнастика. Если вторая не даёт жиреть телу, то первая – мозгу. А с ожирением мозга, как ты понимаешь, бороться не в пример, труднее. С другой дамой мы рассматривали гравюры г. Владимира, и она сумела обострить моё восприятие прекрасного до боли. С третьей мы слушали музыку молча, но это молчание скрывало молнии чувств и мыслей, пронизывающих нас. А четвертая, стоя передо мной на столе, задумчиво глядя мимо меня и едва шевеля припухшими губами, подарила мне нечеловеческую ласку, шаловливую, как у ребенка, страстно бурную, как у зрелой женщины и, всепонимающе нежную, как у матери. Я бесконечно счастлив. Итак, как видишь, я изменил тебе в первый же день. Простишь?
   Получил твой трактат в защиту женщины. По существу считай, что под ним, стоит и моя подпись. Но где научные аргументы? Я бы счёл необходимым сказать, что рождение новой личности женщины целиком зависит от социума. Отношения полов сегодня архаично не потому, что мужчины, пользуясь своими привилегиями цивилизации, желают сохранить себе женщину-любовницу, женщину-мать, женщины-прислугу. Они привычны и будут такими до тех пор, пока и мужчина, и женщина не поймут, что высшее счастье – это качественно новые отношения между мужчиной и женщиной: речь идёт не о равенстве, а уважение к труду матери и возможность для женщины быть творческой личностью и в браке и в материнстве. Необходимо познание законов преобразования биологии человека, его общественным бытием. В термин биологии я включаю и психическую сферу человеческой деятельности. Короче, надо, чтобы было как у нас с тобой. Правда, законов мы не познали, но чувствуем их интуитивно. А это уже здорово! Господи, как Ленинград далеко от Москвы! Впрочем, чепуха – ты здесь. Продолжаю полемику. Человеку свойственно тоска по вечно ускользающей Истине. Он – всегда недоволен. Дело за избранными – они хватают эту Истину за хвост, и тогда вдруг люди замечают, что всё очень просто. Вот как об этом говорит Валерка Брюсов:

     «Так что же эти электроны —
     Миры, где пять материков,
     Искусства, знанья, войны, троны
     И память сорока веков?..»

   Каково?! Вот и Тройственный союз: Вещество, Излучение, Информация!
   Начинаю писать заявку на фильм. Знай, я ушел, чтобы никогда не уходить, расстаюсь, чтобы вечно быть вместе…
   Симон.

   4 ноября 1974г. Москва. Наталья: Дорогое бородатое чудовище!
   Время застыло в восторге и удивлении перед этой захватывающей мелодией. Я, конечно, проспала всё на свете, на работу опоздала, от матушки нагоняй. Но моя тихая улыбка, невидимая, но ощутимая, не позволила впустить в себя ни раздражение, ни малейшее неудовольствие. На улице мерзкий дождь, а я продолжаю улыбаться… Первое, что я сделала на работе – побежала в нашу музыкальную библиотеку и взяла:
   Три сонаты Моцарта: ля-минор 310, до-мажор 330, ля-мажор, 331
   Потом решила попробовать первый концерт Рахманинова и твою любимую Голубую рапсодию Гершвина. Начала, конечно, с Моцарта, а Рахманинов и Гершвин мне еще не по зубам. Но Моцарт, как могла я отойти от этой радости? И какое счастье к ней вернуться…
   Мои далеко спрятанные женские инстинкты заработали – мне захотелось чем-то себя украсить. Надоело видеть усмешки бабского коллектива – хочу утереть им нос и стать модной теткой… Ты, наверно, скажешь – все они одинаковы, эти бабы…. А мне надоело быть замарашкой: что-то вроде полу-личность или полу-женщина. Я мечтаю о завершенности образа. Кажется, пробуждаюсь от полу-жизни, и для меня «воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь….» Спасибо Пушкину! Ко всему этому я ужасно соплива, но это меня только смешит. В общем, я мчусь, я шью новую юбку и прочее…
   Дерзость моя безмерна: я хочу вернусь себе радость и ликование юности! А за окном всё тот унылый дождь, но я вхожу в мой домашний храм музыки и стихов. Новыми глазами вижу свою жизнь, озаренную светом твоей доброты и понимания. Знаю, что я достойна твоих восторгов, потому что сегодня я забыла поесть и без устали играла Шопена и Моцарта, и очнулась только в 16 час. Потом пришел настройщик, и я заставила его поправить «ля» во второй октаве.
   И мой рояль взыграл на радость соседям. Вот! Сегодня уже 6-е ноября, я читаю это письмо, и мне смешно. Вчера, 5го ноября мы бродили вечером с Эдиком-скульптором, это гениальный человек, совершенно лишенный каких-либо мужских влечений. Я его соблазняла безуспешно почти 2 года. С ним можно дружить как с подружкой, но он умен не как подружки. Мы обсудили мировые проблемы, я сообщила ему, что встретила тебя, и мы вместе радовались этому событию как дети. Пили чай, я играла Моцарта, читали стихи. А мои соседи думали, что у меня опять новый «мужик», а на самом деле у меня в гостях был Ангел.
   Эдик ушел, и я думала о тебе – как здорово, что ты совсем другой: сильный, неутомимый, уверенный в себе. Так часто встречаешь односторонних типов: если талантлив, то видит только себя любимого, женщин в упор не замечает. Если очарован, то вовсе не понимает, кто я, и что мне надо в этой жизни. Благословляю мою интуицию, что привела меня к Борьке Николаеву, у которого мне было весело «валять дурака». Меня обожала его подружка… И, вдруг явился Ты, как Пришелец с другой планеты. Когда я услышала, как ты играешь на ф-но, мне всё стало ясно. Но ты не только вместилище Музыки, ты еще произведение Природы – ты излучаешь энергию мысли, мудрость и убийственную иронию. Ты борец и победитель и открыт для всего мира людей и природы и для меня, и для твоих детей и всем Ты нужен – ибо Ты несешь в себе Всё!
   Мои соседи в экстазе, я сижу за роялем уже 3 часа. Такое наслаждение упиваться дивной мелодией, чувствовать нюансы, и знать, что ты привел меня к этой светлой радости. Буду готовиться к твоему приезду – хочу твоего восторга, ведь через музыку мы будем узнавать друг друга. Не поехала к Эльке на дачу, только потому, что там нет инструмента – вот до чего ты меня довёл. Целую тебя нежно. У меня такой покой в душе, я спрятала свои воспоминания на дно огромного озера, и изредка любуюсь ими через прозрачную влагу… Твоя Лю.
   P.S. Сейчас читаю Бернарда Шоу, записала в дневнике: «Истинная радость – жить, быть вовлеченным в дело, которое ты сам признаёшь великим; принести ему всего себя; чувствовать себя силой природы, а не беспокойным эгоистичным комком болезней и неудач; жалующимся, что весь мир, не желает заняться его счастьем».

   4 ноября 1974г. Москва. Наталья: Привет!
   Сегодня уже 4-е! На работу не пошла, спала до 12ти, но это после того, как отвела Илью в школу рано утром с 7.30 до 8.30. На улице ужасная слякоть и мой обычный бронхит даёт себя знать. Закуталась в три одеяла и постепенно согрелась. Кот мне тоже помог, и я заснула. Мне приснился сон, что я в каком-то удивительном магазине, явно не в московском, и мне показывают такую подушку – всю шелковую с необыкновенным рисунком и какое-то немыслимое одеяло, и я верчу всё это и думаю. Надо бы купить к твоему приезду. Итак, мне снятся изысканно-постельные сны. При этом я сплю в свитере, моюсь один раз в три дня, не причесываюсь, не смотрю в зеркало и вообще.. Сим, у тебя есть возможность полюбоваться на дело рук твоих – исступленные призывы к тебе довели меня до этого роскошного умопомрачения. Но я буду накапливать силы, и знаю, что за три дня до твоего божественного приезда, стены заходят ходуном, а я, наверно, смогу летать под потолком, как некоторые самураи в одной из японских сект.
   Письма к тебе отвлекают меня от работы. Но я не могу отказаться от этой сладкой муки самоистязания на бумаге. Посылаю тебе свои страницы, посвященные Ван-Гогу, это всего лишь дневниковая запись, т. е. впечатление и не более. Твоя умнейшая Лю, и попробуй усомниться, я всё равно докажу, что это так и есть.
   Обнимаю нежно, Наталья

   5 Ноября 1974г. В поезде. Симон: Лю, милая, родная, девочка моя!
   Никогда не думал, что даже короткая разлука может причинять нестерпимую боль. Мои руки до сих пор обнимают тебя, губы целуют, глаза видят каждую веснушку. Моё солнышко, радость, счастье – ты бесконечно близка. Что делать – я не умею это скрывать, хоть знаю, что это плохо. И всё же, пусть сдержанность и хладнокровие проявляются в другом, Я не боюсь сказать: – Ты мой восторг, моя жизнь, моё вдохновение! Ты должна быть спокойна и уверена в себе. Очень хочу, чтобы написанное на стекле окна вагона твоё «Всё хорошо!» – это твоё состояние души, тогда я буду спокоен. Ночь провёл в каком-то трансе – спал одетый, вставал, курил, смотрел в окно, опять спал и так до 4х часов. Утром выпил чаю и смог написать тебе, выпросил бумагу у своего попутчика – милый человек, рабочий из Подмосковья едет в отпуск с дочкой к родным в Сибирь. Вот видишь, кто на Юг – отлеживать бока, а кто в деревню в Сибирь за 3000 км «Поклониться Родине» – его слова. Бумага кончается, может на станции смогу раздобыть на почте. Как поживают твои кони? Амазоночка моя, люблю тебя как сумасшедший. Целую нежно, твой Симон. Адрес для писем, умоляю пиши:
   Новосибирск, главпочтамт, 630099. До востребования С. П. Ш.

   5 ноября 1974г Ленинград. Симон: Любовь моя!
   Думаю, что правильно поступил, что уехал в Питер. Пытался что-то придумать, чтобы взять тебя с собой. Ведь не случайно я сейчас сижу в роскошном двухместном номере в гостинице «Европейская». Но, увы, один. Жилья для нас двоих не достал, а прибегать к ухищрениям в гостинице не хотелось. Мне надо расстаться с тобой, чтобы понять, что же всё-таки произошло? Может быть, мы оба сошли с ума? Спокойствия я не искал, не думай. Я мечусь как зверь, который в клетке. Ведь раньше моя супружеская клетка не мешала мне делать разные глупости, но это и были глупости, о которых я забывал на другой день. А сейчас я в смятении и меня это радует, скорее это похоже на порыв. Сказать, что «На тебе косынка красная, а в душе моей тоска ужасная» тоже не могу. Я просто в ярости, но в какой-то шальной, пьянящей, радостной, она заставляет меня делать мои дела лучше, чем когда-либо. Но боже, отдал бы много, чтобы тебя увидеть, услышать, прикоснуться… Бумага, слова – как вы беспомощны, но они спасают. Хоть что-то можно выразить! Ненавижу телефон!!!
   Нужно было уехать, чтобы понять, как ты мне необходима! Как воздух, мясо, солнце, гвозди, – как весь мир!!! Я не говорю «жизнь» – это не имеет никакой цены – просто словоблудие. Я был бы самым счастливым из людей всех эпох и народов, если бы ты испытывала с такой же силой чувства моей для тебя необходимости!
   Сегодня утром я отправил тебе письмо. Я писал его, сжав зубы, поставив на пути моих эмоций символический щит. Поток снёс его начисто, я не стесняюсь тебе сказать об этом. Потом я соберу обломки и построю его вновь. Это будут спокойные письма. Но всякий раз заслоны будут рушиться. Я это знаю и не боюсь потерять тебя, – мои силы в состоянии удержать Солнце и заставить его вращаться вокруг Земли. Мы будем вместе!!! Всё. Ленинград.21 час
   P.S. Извини за сумбурное письмо и не забудь заводить часы.

   6 ноября 1974г. Аэропорт Пулково. Питер. Симон: Лю, милая!
   Прости старого дурака (и толстого к тому же), опять пишу тебе. Ты наполнила меня до краев, и я не могу расстаться с тобой ни на миг. Когда нет конкретного дела, эта потребность в общении вырастает до боли в коленях. К сожалению, я не овладел искусством телепортации. А жаль! Но я научусь. Сижу в аэропорту, рейс задержан на 6 часов. Как хорошо! Буду писать тебе письма. Это отправлю. А следующее нет. Потому что напишу его с такой силой, как обладание тобой, оно только для меня, а тебе такие письма читать нельзя. Надо тебя беречь.
   Ты знаешь, я, кажется, понял существо опыта украинских ученых с лазером (помнишь интерференционную картинку?) Это не имеет никакого отношения к дальнодействию. Я им сегодня написал письмо со своими мыслями по этому поводу. Боюсь, чтобы у них не пропал задор, (знаю, сколько надежд они возлагали на этот эксперимент). Прошу тебя, поддержи их как-то. Важно, чтобы они поняли, что существенен не результат опыта, а постановка вопроса! Именно последнее определяет успех любого дела, тем более научного. У тебя есть адрес Виктора Исакова, он замечательный человек, мы дружим много лет.
   Сегодня с утра сидели с режиссером и обсуждали будущий сценарий фильма. Страшно увлекательно! Если что-либо получится, то это будет жуткая штука. Представь себе такую картинку: камера ползет по цветным изображениям Галактик, Туманностей, Созвездий, а монотонный голос за кадром вещает – в… году родился Архимед, в… таком-то Сократ, Леонардо да Винчи, в. Ньютон, в.. Энштейн.. И всё это под заголовком фильма…» Там Галактик живые глаза…» Я предлагал дополнить список имён: Герострат, Ирод, Гитлер и пр. и еще – Иванов, Смит и т. д.
   Вчера вечером ездил к приятелю – он физик, работает в Физ.-Техе им. Иоффе. Поговорили о проблемах, изложенных в моей писанине и застрявших в голове. Он заволновался и считает, что нужно делать фильм. И прямо сейчас берется за организацию семинара у себя в институте с моим трёпом. Поедем с тобой вместе в Питер. Посмотрим, что выйдет. Думаю, что в любом случае тебе будет интересно.
   В аэропорту скопилось страшно много народу – почти все рейсы задерживаются. Людской муравейник. Куда спешат, зачем? Озабочены, суетятся, переживают, некоторые даже плачут. Мне их жалко. А у меня странное чувство: я уезжаю, чтобы никуда не уезжать. На душе и спокойно и тревожно, горько и сладостно. Вспоминаю твоё лицо и слышу твой вздрагивающий голос. Прошу тебя, никогда не плачь так. У нас всё только начинается, будет совсем новая жизнь и у тебя и у меня. Не знаю, поймешь ли? Я тебя просто люблю. Даже моя физиономия говорит об этом. Я даже похорошел лицом, просто кошмар! Придется, перед выходом на работу тренироваться перед зеркалом и надевать непроницаемую маску, чтобы не было лишних вопросов.
   Передавай привет Эльке, она славный человек и всегда нас так мило принимала. Вообще, сейчас я всех ужасно люблю! Жду ответа, как соловей лета! Сим

   6 ноября 1974г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Иду к маме – за Ильёй. Приходится расплачиваться за свободный вечер в библиотеке. Сегодня, всё обходится без скандалов и упрёков. Мама предлагает поесть, но я отказываюсь. Когда-то на 3м курсе записала в дневнике: «Если в воздухе вредные испарения, не дыши полной грудью, береги свои легкие». Будет обидно, когда ты окажешься на вершине с чистейшим воздухом, а твой организм будет отравлен: «Сохранить себя для лучшего!». Кто научил меня? Вот и дожила до этой вершины – чистый воздух и радость – всё это от тебя. Стараюсь, есть только правильную пищу, овощи и фрукты по Брегу. О здоровье надо думать, пока ты молод, потом будет поздно. Если на остановке стоит человек и курит мне в лицо, я ухожу подальше.
   На работе девчонки сказали, что звонили из Новосибирска. А я убежала сразу после разговора с тобой, и вдруг! Очень огорчилась – представляю, как грустно не услышать того, кому звонишь. Но что случилось? Вот головоломка… На политзанятиях, сегодня была тема «Теория отражения», а я в это время веду спор с тобой: наука – это попытка найти высшую объективность, а искусство – это высшая субъективность – я утверждаю своё право на истинность моих взглядов. Далеко не всё подвластно науке. Бергсон прав, когда в своём трактате «Творческая эволюция» отводит огромное место интуиции… Без противоречий и парадоксов стремление познать мир превратилось бы в прямую дорогу, но, увы – познание подчас заходит в такие дебри… У меня пересохли губы, сегодня я забыла часы, которые ты мне подарил. Опять проспала и убежала без завтрака. Интересно, как бы это было, если бы ты меня будил? Но пока это из области фантастики… И все же, я самый богатый человек в мире – у меня уже есть воспоминания…
   Впрочем, любовь – это как ветер, её не возьмешь в руки, это нечто эфемерное. Может быть, это всего лишь стремление в страну грёз: не ведомо куда и неведомо зачем… А если это не любовь, то что же это? Это жажда путника в пустыне. Это миражи, которые вдруг принимают форму реальных предметов… Нет, это музыка, это вальс, в котором мы кружимся, кружимся… Я приклеиваю марку на конверт и бегу на почту. Целую тебя, нет, просто прижимаюсь к тебе щекой… А вот тебе мой стишок. Твоя Лю

     Я птичьей судьбы не миную,
     Полет мне обещан давно,
     И как бы не хмурилось небо
     Я вылечу… Даже в окно..

     Пусть падая, страх презирая,
     Мгновенье. Но буду лететь!
     А может быть, что-то случайно
     Не даст мне в тот миг умереть…

   8 ноября 1974г. Москва. Наталья: Здравствуй, милый Слон!
   Утром получила твоё письмо от 4го ноября, как долго идут письма? Ты большой проказник, окатил меня холодной водой. Вот она – твоя яростная прыть жизни – сразу четыре дамы – не меньше и не больше и все прекрасные! Как это они в твоём номере не передрались? Ведь ты был один?! Или ты пригласил своих друзей ученых? Но я рада, что ты умеешь отдохнуть от трудов праведных.
   А я тебе безумно благодарна за Сонату-фантазию Моцарта, о которой я ничего не знала. Это вещь на уровне Бетховена, сколько в ней страсти! На 4-той странице такое могучее глубоко скрытое крещендо и прорывается боль и отчаянье, а потом светлая печаль, как у Пушкина: «Печаль моя светла», будто о чем-то прошедшем, невозвратном. Сердце сжимается, и я как наркоман благоговейно прикасаюсь к этим звукам и постигаю гармонию…
   Что касается моего развития, читаю Р. Арнхейма «Искусство визуального восприятия» – деловой подход к вопросу о восприятии, нежели об искусстве. Завтра 9го намереваюсь провести весь день в Библиотеке в 3м зале, ну а вечером, надо отдохнуть в приятной атмосфере. Благо моя мама согласилась побыть с Илюшей. Наверно, приглашу 2х поэтов и 2х редакторов, посмотрим, что из этого получится. Может быть, прибегут их жены? Или поеду к старому еврею отдаваться за деньги. О своих сексуальных приключениях расскажу в следующем письме.
   Моя матушка внушала мне с первого дня менструации – храни свою невинность. С 15 лет меня пытались совратить дипломаты и музыканты, случайные знакомые и родственники моей матери, потом у них были скандалы на эту тему. Жорж Сант сказала: «Мы растим наших дочерей как ангелов, а случаем их как кобылиц». Со мной произошло примерно то же. Никому не пожелаю «такую первую брачную ночь!» Лучше бы меня изнасиловал кто-то в чистом поле и убежал, чтобы я не знала кто это. Но не возлюбленный, не тот, кто вызывал восхищение, кто пел мне чудесные песни и читал монологи из Шекспира, кто был и есть для себя прекрасный и высокой души человек! Увы, причина проста – одиночество приводит к одичанию, вот его трудная жизнь и наложила свою звериную лапу, а мне досталось… Вот так я вышла замуж… Я не умерла, потому что вспомнила Ницше: «Всё, что меня не убьёт – сделает сильным. Вот я и стала сильной!»
   Нынче учусь у Сократа – могу съесть вкусный обед, а могу грызть сухарь и буду чувствовать себя одинаково прекрасно. Это и есть высокая степень свободы – не зависеть от качества материальных удовольствий. Однако я знаю цену доброте и нежности, слишком хорошо узнала обратное… Целую тебя бесконечно, помню каждое твоё прикосновение и целую твои шрамы. Прижимаюсь к тебе своими старыми ранами, исцеляюсь тобой. Твоя Ната-ЛЮ, Ната-ЛИ, Ната-ЛЯ – самая умная, трудолюбивая, дерзкая, жестокая и добрая, т.е. именно та, которая может понять и принять такое ЧУДО-вище, как ТЫ. Будь!

   8 ноября 1974г. Москва. Наталья: О, милое, бородатое чудовище!
   Получила твоё письмо, была немного огорчена, но луч рыжего Солнца попал в мою келью. Не поехала с Элькой на дачу, слишком соплива, но всё равно счастлива. 7го ноября весь день играла Моцарта на моём ящике, типа рояля, а вечером пела романсы. Разбирала бумажный хаос на письменном столе. Это мой корабль, на котором я плыву в Неведомое… Совершила маленький бытовой подвиг – вымыла пол, а потом продолжила свою вахту на корабле – путешествие во Вселенную, ведь мой корабль может и летать. Вот и стихи на эту тему:

     Нам ли брошенным в пространство,
     Обреченным умереть,
     О прекрасном постоянстве,
     И о верности жалеть!

   Кажется автор – Мандельштам. Меня завораживает простая мысль: на фоне Пространства и Времени, наши мельтешения – так малы! Обреченность умереть, меня пока не волнует – до неё далеко. А постоянство в любви – бывает только в том случае, когда людей связывает общая идея жизни. «Смотреть в одном направлении» – сказал Сент-Экзюпери.
   Тебе кажется, что я такая правильная особа: не пью вина – (моя печень мне не позволяет), не курю, (на своих родителей насмотрелась), аскетична, делаю зарядку, увлекаюсь йогой – веду правильный образ жизни. Хоть ты меня и пугаешь своим пристрастием к женщинам, я не могу тебя ревновать хотя бы потому, что не чувствую себя женщиной, в том смысле, как это провозгласил австрийский психолог Отто Вейнингер: «Женщина – это существо только половое!» – как будто, прибил к забору распластанное тело женщины на посмешище и издёвку. Заклеймил: не человек, – «существо», только половое – значит пригодное только для сношения с его Величеством Мужчиной! Многие женщины того времени, услышав такой приговор – покончили с собой. Парадоксально, что он сам не захотел жить в 23 года!? Всё-таки, этому мальчишке Отто, не легко пришлось! Не сумел он прожить счастливую жизнь – заклеймил баб, а сам не выдержал испытания, – жить без «этих половых существ…». Похоже, что он был, просто болен психически, увы!
   Моё тело представляется мне такой малой частью меня, что если бы я даже занималась его продажей, то ничего не изменилось бы в моём сознании. Не могу поверить в то, что радость творчества может родиться из мяса и костей даже высоко организованной Материи. А наша встреча с тобой, разве не доказательство высших сил? Кто-то не дал тебе сесть в такси смерти, когда ты ехал в аэропорт! Кто-то привёл тебя, в дом, где было пианино. Сегодня читаю Гегеля и составляю план работы на месяц. Это не мешает мне принимать моего старого друга и заниматься с ним сексом. Почему я должна отказывать себе в этом маленьком удовольствие, если ты живешь со своей женой и пишешь мне страстные письма. Чем я хуже? Я просто восстанавливаю равновесие.
   Прекрасна мелодия любви, в ней есть нежность и горечь неосуществимого… Целую тебя и понимаю твою безграничность, твою силу, твой талант и мужское самолюбивое «Я» и моё «маленькое я», и много из того, о чем ты еще не знаешь, но интуитивно чувствуешь во мне. Будь здоров, Наталья.

   9 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Эй, Бородач!
   Ты знаешь, чем я теперь занимаюсь перед сном? Читаю письма одного чудака, ведь он признался, что умирает от всеобщей любви ко всему живому! Выпила целую рюмку валерьянки, а то не усну как вчера и позавчера – режим сорван с петель. Начинается материнская канитель, опять придет Боря и будет ходить по пятам. Он успешно чинит у мамы все электрические приборы, и она считает, что он достоин моей любви. Очень прагматично. Самое смешное – Боря уверен, что я в принципе не могу никого любить ни физически, ни морально, потому что я его сильно игнорирую. (А я умудряюсь, не имея телефона дома, иметь 3х друзей, 2х поклонников, 2х любовников и еще намечается один оригинальный тип из Новосибирска…
   Хорошо, что далеко! Целую твой изумительный греческий и римский нос, самый совершенный. Как было бы прекрасно, если бы ты занялся гимнастикой и сбросил бы со своего могучего тела кг.20. Мой милый и несравненный! Неожиданно попала в театр, и всё в один день. Пришла к матушке, поесть и заодно с наставлениями получила билет в Музык. театр Станиславского: Рахманинов и Стравинсикй – репертуар—довольно редкий и неожиданный. Мне повезло – удовольствие получила и отвлеклась от мыслей о тебе. В первом акте «Алеко» – меня всегда возмущали «неистовые страсти», лишенные ума: знаменитый «Отелло» и «Алеко» в том числе. Прославление животных инстинктов мне омерзительно. Увы, знаю об этом не в теории, а на практике…
   Пишу в антракте, очень интересно, что будет со Стравинским – в театре не слушала ничего, только пластинки. «Мавра» – чудесная Буфф-оперка. Музыка захватывает ритмом, вернее аритмией и будто говорит зрителю: «Вот вам, вот вам!» Персонажи изумительно остро держатся на сцене, костюмы яркие, задирают юбки, ужимки и прыжки гусара и всё без всякого стеснения. Думаю, что для нашего «замшелого» театра, эта постановка большой прогресс. Очень понравилась и клоунада под названием «Байка», что-то вроде иронической сказки для взрослых. Артисты танцевали отчаянно, поправ все устои классического танца. А те, кто пел, вели себя раскованно, расхаживали по сцене с микрофонами. Эдакие непринужденные ребята в русских косоворотках!
   Через 60 лет и у нас поставили Стравинского! Ура! Ходить в театр одной для меня прекрасная привычка. По началу, была ситуация: муж на сцене, а я в зале. Сначала было тяжко, потом привыкла, и нашла в этом свою прелесть. Никто не мешает думать, и переваривать в себе то, что ты видишь… Читал ли ты Томаса Манна, 10 том? Это изумительные философские статьи, нашла там строчку: «Из одиночества к единению!» Я это понимаю так: личность рождается в одиночестве, а потом её богатства приносит ей единение со всем человечеством». Как бы это стать личностью? Вот задача. Обнимаю, Наталья

   11 ноября 1974г. Москва. Наталья: Мой милый!
   Сижу и смотрю твою фотографию, твои глаза надо смотреть через увеличительное стекло. Сколько силы, ума, решимости – всё вместе – это лицо советского ученого. Ха-ха! Сегодня 11-е ноября, проснулась в 6 утра, до 7 читала, потом заснула до 8-ми. На работу успела вовремя, конечно, без завтрака. Т.ч. потолстеть мне не грозит – ибо мне вечно некогда.
   На работе, как всегда пустая беготня и официальные бумажки. Надеялась, что ты с утра позвонишь, а в 13 час. у меня урок – я преподаю музыку! У меня милая девочка – ученица 10 лет, она от меня в восторге, и мы отлично ладим, к тому же её папа относится ко мне с большим почтением. Главное – я учу девочку не только управлять своими ручками на клавиатуре, а стараюсь открыть ей смысл музыки и научить её понимать. Прибежала после урока, а мне тетки сообщают, что ты звонил. Бабы переполошились – у Натальи новый любовник, да еще из Сибири. Я не стала спорить – общественное мнение надо поддерживать в «традиционных» рамках, ибо ни на что другое у них фантазии не хватает.
   В 14 час сбежала в Лит. Газету, Общалась с зав. отделом науки и с редакторшей отдела социальных проблем. Командировки возможны, было бы желание и правильная тема.
   Теперь привела Илью к маме, покормила, обошлось без наставлений, и двинулась в Ленинку. У меня там встреча с Владимиром Соловьёвым – это чудо Русской философии или просто человеческой мысли. И что же ты думаешь, Соловьёв очень серьезно рассуждает о любви. Вот слушай: «Только в любви эгоизм упраздняется в действии. Истинная личность – это некое образование всеединства». (Имеет виду: муж и жена). И аналогия: «Если любовь в настоящее время для человечества неосуществленное стремление, то таким же неосуществленным было стремление разума для мира животного». И дальше: «Любовь – это соединение для создания абсолютной индивидуальности». В довершении ко всему, Соловьёв считает, что смысл бессмертия не существует ни для кого, и только любовь имеет на него право. Вот так.
   Моя позиция без мистики вполне реальна: Если человек пробуждает во мне лучшее, если он не препятствует моему развитию, а сам не становится эгоцентрическим «Я», а служит всему человечеству, то тогда всё интересно и прекрасно. Древние философы говорили: «Ученик – это не сосуд, который надо наполнить, это факел, который нужно зажечь».
   И вечная дилемма, что первично Материя или Дух? Обнимаю нежно, Лю.

   11 ноября 1974г. Москва. Наталья: Эй, ты там, отзовись! Ау-Ау!
   «Сегодня особенно грустен твой взгляд…» – это прошло, и я вновь у рояля и мир преобразился, ибо во мне опять здоровая страсть к жизни, и эти волны поднимают меня на гребень вдохновения. А всё разговор с тобой, голоса твоего толком не слышала, но звучало что-то нестерпимо уверенное в себе и во мне. И вот я вновь «на коне» – вот и рифма получилась.
   Что делаю? Да, ничего не успеваю. На работе целые дни в пустой суете, а после надо собраться с духом, а пока соберусь – уже 2 часа ночи.
   Поэма, поэма. Это светлый уголок, куда я только пытаюсь уйти, но обязательно кто-то приходит или соседки заставляют мыть сортир – пока мою, злюсь, и всё светлое испаряется, как дым. Только музыка и спасает – сразу включаюсь и забываю обо всём, кроме тебя.
   Ну как жить на свете? Я всё знаю. Надо с большим усилием выйти за привычные рамки:
   1. Работать 10 часов в сутки,
   2. Не отвлекаться ни на что.
   3. Освободиться от ежедневной отупляющей суеты.
   Сим, без тебя это только теория. Мне нужен ремень и ласка, нужен тренер, как он нужен каждому спортсмену, чтобы добиться рекорда. Иначе говоря, нужен стимул, без него опускаются руки и нос. Моя светлая прыть 19 лет была немилосердно израсходована, а теперь редкие всплески. А между тем я должна:
   4. Издать книжку своих стихов,
   5. Опубликовать свой диплом (социально-психологические открытия).
   6. Написать пьесу и найти постановщика.
   7. Написать роман, который начат в 1969г.
   8. Собрать рассказы и очерки.
   Вот она, «великая романистка», которая сидит за машинкой 30 мин. в день. Кусает пальцы и исходит смертельной тоской по одному бородатому чудовищу, который живёт в сибирской дали и который именно этим и хорош. В Москве нормального мужика встретить почти не возможно.
   Сим, тебе, наверно, очень смешно, а ведь ты с каждым днём становишься мне ближе, роднее и необходимей. Как это происходит, сама не знаю. Меня давят стены, я хочу простора, город всегда любила с детства, но надо пробираться через асфальт, в толпе, в грохоте машин, но люблю и деревню и тишину. Как я мечтаю уехать, но чувствую себя на цепи: сын, мама, вечная обязанность быть тем, кем я никогда не буду. Это проклятое «сверх» тянет и душу и мысли, и я знаю, что вырвусь, чего бы мне это ни стоило.
   И всё-таки, существует великое равновесие состояний. Ты сначала прибавил мне сил, а теперь будто забираешь их обратно, потому что думаю о тебе слишком много. А великая Волшебница не дремлет: «Мы располагаем жить, а глядь, как раз умрём…» Мне надо научиться работать, организовать свой ум, только этого жаждет моя душа. Я мечтаю о нашем лете, а ты? – такого праздника у меня еще не было никогда, Мне удавалась только осень и зима, отчасти весна. Но лето – это сплошное отчаяние и бесконечные сожаления. До свидания, спи. Я с тобой и мне гораздо лучше сегодня, я выздоравливаю, и кажется, уже люблю тебя, ведь невозможно мучиться просто так, без любви. Наталья.

   12 ноября 1974. Новосибирск. Симон: Моя ненаглядная!
   Сижу в аэропорту. Через 18 мин. Улетаю в Хабаровск. Это очень далеко от тебя – 10 тыс. км. Спешу налету (в полном смысле) черкнуть пару горячих строк. Лю, милая, солнышко! Получил твои письма – ты даже не представляешь, какой восторг и радость я испытал. Я ехал в машине, читал и, мне хотелось крикнуть на весь мир: «Люди! Я счастлив! Слышите?! Смотрите, учитесь, делайте выводы. Любите!!!»
   Моя милая, ты спрашиваешь, сколько раз я изменил тебе. Честно говоря, написал тебе про 4 прекрасные дамы, которые входили в мой номер, это был мой эксперимент – ждал, что ты мне напишешь. А ты вовсе не растерялась – в ответ получил прекрасные стихи и, я уверен, придумала себе тоже пару любовников… Это называется проверка на дороге… Чувство юмора тебе присуще в полной мере, поздравляю! Тем более, что у нас нет еще никакого права на ревность, мы встретились и так обожглись друг другом, что нет ни времени, ни сил обманывать себя и других.
   Я изменю тебе единожды и обязательно – потому что умру раньше тебя, с этой истиной я не спорю, таков биологический закон. Всё остальное мне подвластно, а раз так, – какой же дурак, захочет осквернять себя? Во всяком случае – не я. Физическое прикосновение к другой женщине просто немыслимо – это факт моей жизни. Как говаривала героиня одного из рассказа Чехова: «Спала я только с Вами и больше ни с кем!» Милая, сажусь в самолёт. Маршрут у меня не слабый: в Москву из Новосибирска через Дальний Восток. На такое способен, наверно, только я. Целую тебя и жажду тебя, весь твой. Симон

   12 ноября 1974г. В самолете. Симон: Лю, девочка моя, родная!
   Вот уже лечу. Пишу в самолете, Сижу один – прекрасно, перечитываю твои письма. Погружаюсь в них как в нирвану, упиваюсь каждым словом и каждой мыслью. Слышу твоё дыхание и всё вместе – это магия, от которой замирает сердце. Спрашиваю себя: «За что мне такое счастье, чем заслужил? Тысяча вопросов и самое удивительное (конечно, вовсе не самое) это то, что романтизм прибавляет мне энергию и усиливает все мои способности! Начинаю верить в то, что истинная любовь – это взлёт всей сущности человеческой, испытываю этот тезис на самом себе, ведь я уже давно не мальчик! Как это необычно и ново для меня!
   Каждый человек по сути своей «Скупой рыцарь», кому охота раздавать свою энергию попусту? Таким я был всегда, сдержан и с большой долей скептицизма. И вдруг я превращаюсь в мудрого отшельника, который говорит себе – ты нашел свою женщину и никакая другая тебе больше не нужна.
   Как мне хочется вломиться в кабину лётчиков и приказать – срочно лететь в Москву в Столешников переулок! Всё, не успел – садимся в Иркутске, температура -34 С. А у меня ботиночки не по сезону… Но это хорошо – остужу свой пыл. Вот тебе первые письма из моего далекого-далека. Интересно, сколько дней оно будет лететь к тебе?
   Радость моя! Моё прошлое, настоящее и будущее – будь здорова и весела. Всё будет хорошо. Мы вместе. Люблю! Симка.
   Борт самолета ТУ-104, рейс 3253. Новосибирск – Иркутск-Хабаровск. 14ч.10 минут Московского времени.

   12 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Дорогой Симонище!
   Я не кусаю пальцы (моя жуткая привычка с детства), я их нынче холю и лелею, на долго ли меня хватит? Сейчас сижу в 3м научном зале Ленинки. Прочитала Пао-Пао, поэму Сельвинского, вместо того, чтобы писать главу диссертации. Про этого поэта мне рассказал Борис Иоффе из «Московск. Комсомольца». Согласись, что это «наш с тобой поэт». Вот, например, определение: «Счастье – это мировоззрение!» Вопрос: «Вы из Вообразилии? – это про тебя. А вот мой монолог словами Сельвинского: «Вы во мне отогрели зарю, Я снова почувствовал осязанье. Богатство шумов. Свечусь глазами».
   Как видишь, обезьянка Пао-ПАо выразила тебя и меня, а всё вместе получилось счастье! Сегодня опять металась полдня, как будто меня гонял невидимый жокей с хлыстом, как лошадь по кругу… Написала стишок под названием «Темная лошадка», это лошадь, на которую никто не ставит, но она вдруг неожиданно, приходит первая! Надеюсь, что ты когда-нибудь напишешь музыку на эти стихи. Наталья – лошадь!

     Я будто темная лошадка
     Бегу по кругу, бегу по кругу
     Никто не ставит -нет повадки,
     Но первой буду!

     Никто еще не догадался
     Как много силы,
     И ноги многое сносили,
     Но не хитрили!

     Круги отмериваю смело —
     Жалеть не буду.
     И никогда, дружок,
     Твой кнут не позабуду!

     Никто не знал, никто не ведал —
     Вот замухрышка!
     В душе её жила победа —
     Прыжки из истин!

     И вдруг, показывая резвость
     Всю без остатка, всю без остатка!
     Она бежит к трибунам шатким,
     Где ж ваши ставки?

     Он заключил её в объятья —
     Трибуны выли!
     Заметили, какие стати?
     А где ж вы были?

   13 ноября 1974г. Хабаровск. Симон: Любимая!
   Получил сегодня твою телеграмму. Понимаю неизбежность того, что случилось, но боль сжимает душу, ты одна, без меня, некому помочь, поддержать. Это ощущение приводит меня в ярость. Все твои беды должны быть моими, я не хочу, чтобы ты страдала без меня. Почему мы не рядом? Я физически чувствую, как тебе трудно. Сегодня здесь, за 10 тыс. км. Я не нахожу себе места, бегал на почту…
   Лю, родная моя! Тебе должно быть легче оттого, что я понимаю твоё горе. Мы должны всё делить пополам. Всякие другие человеческие зависимости – чушь собачья. Милая моя, я с тобой и в радостях и в горе. Вся моя нежность, понимание и сочувствие я обращаю тебе. Болезнь отца, тем более такого, который воспитал тебя с такой любовью, дал тебе так много, ведь ты мне рассказывала про своё детство – это большое несчастье. Всё это порождает во мне бурю чувств. В этом есть некий мистический смысл – уходит важный человек в твоей жизни, но теперь у тебя буду я. Ты знаешь, что я сделал, когда получил твою телеграмму и отправил свою? Помчался в магазин и купил тебе кольцо с рубином. Когда ты меня разлюбишь, то выбросишь его. Надеюсь, что это произойдёт лет через 30, когда я буду стариком, а ты будешь петь мне песенки и выводить гулять за ручку, как маленького ребенка. Я никогда не забуду г. Хабаровск, где я узнал, что значит мучиться вместе с любимой – благословенный город любви и страдания…
   Родная, не укоряй за тон письма, таков закон жизни. Когда-то и кто-то будет страдать из-за нашего ухода в другой мир!
   Твой бородатый верный хранитель и твой любимый до конца дней или конца Света. Симон

   13 ноября 1974г. Москва. Наталья: Здравствуй, Сим!
   Сегодня вторник – библиотечный день, который я всегда посвящала лошадкам и бане. Но сегодня, морально не созрела вернуться «к себе» столь окончательно. Решила походить по прекрасному Цветаевскому музею, кот. имени Пушкина, будто он любовался когда-то скульптурами и картинами.
   В музее надо воспарять и наслаждаться красотой, но я никогда не могла воспринимать тело мужчины во всей его полноте, и не могла без чувства неловкости, смотреть на фаллосы греческих скульптур. И, о чудо! Я, теперь, поняла, что это так естественно и красиво, как глаза и уши, как всё, что есть в человеке. Впервые подумала об этом, когда мне дали моего сына в роддоме, и тогда меня осенило, что мой внутренний протест происходил от ханжеского воспитания. Но поверь, сам факт мужского меня всегда раздражал, мне хотелось убежать, спрятаться, уйти. И вот сегодня я смотрю на все это как бы новыми глазами, хочу увидеть тебя голого в этом зале, чтобы ты там стоял как Роденовский Бальзак. Мне было всегда страшно смотреть на голого писателя – разве это не насмешка великого над великим?
   Нынче, ты как бы раздвоился: один бродишь со мной по музею, и я «обостряю твоё восприятие прекрасного» – это я могу не хуже той незнакомки, а вторая половина тебя – стоишь в греческом зале на пьедестале, и я рисую твою огромную фигуру, довольно нескладную, а потом подхожу, трогаю тебя, и целую твои шрамы на пузе…
   А теперь надо идти с Ильёй к зубному, у него зуб болит. В пути буду читать Герцена «Былое и думы». Вл. Соловьёв на 3й день меня страшно разочаровал – он прекрасный психолог, но его мистическая философия не увлекает.
   Итак, я с тобой, мне кажется, что ты, оставив меня как недозрелый плод в Москве, при помощи моего и твоего воображения, доводишь меня до кондиции, и я теперь вовсе не зеленая, а почти созрела до красноты. Пора остановить это стремительное поглощение твоих писем, а то недалеко до загнивания…
   Начинаю понимать, что ты ужасно хитрый мужик, ибо ты меня покорил и довольно быстро?! Хочу влюбиться в тебя, и упасть тебе, как снег на голову… Твой желторотый цыплёнок Лю, а вернее змей Горыныч.
   P.S. Пиши мне пожалуйста «До востребования» по тому индексу, что я послала в прежнем письме. У меня нет ключа от почтового ящика. А я не хочу, чтобы мои соседки обнюхивали мои письма. Их любопытство безгранично… Целую!

   15 ноября 1974г Москва. Наталья: Привет, Степанидка!
   Разговор с тобой перед сном. Пришла из Дома журналистов, хочется обсудить с тобой проблемы. Немного поиграла Моцарта, но не помогает – нужна мысле-обменная игра. Для начала взяла простоквашу и намазала свою мордашку, остальную часть отправила в йоговский живот.
   На этом сборище был ваш зав. клубом из Новосибирска – симпатичный мужик. Выступал резво, смело, свободно, но совершенно не умеет управлять ни языком, ни мыслью, вернее ставить всё это в удобоваримую форму. Но до него выступали с хорошей культурой слова и мысли, но очень мелко, а дикие вопли новосибирца заставили о многом задуматься. Вот тебе и парадокс, что лучше – правильно мыслить или правильно выступать?
   Хотелось подойти к нему и передать что-нибудь для тебя, а потом вспомнила, что ты засекречен. Глаза у меня слишком блестели, как прекрасно не ходить на службу, а принимать хвойные ванны.
   Разговор был на тему – свободное время! Это проблема для нищих духом. Разве им можно помочь? Общение в свободное время, чтобы выпить и закусить? Всё должно иметь цель, но если цель утилитарна, тогда и проблемы свободного времени не возникает. А человек увлеченный, всегда в бесконечном поиске, он идёт в природу, любуется пейзажем, у него всегда есть что-то для души: или книги или музыка или театр. Ему некогда скучать, он всегда занят. Он как бы растворён в мире, живёт его проблемами и передаёт свою маленькую отгадку другим поколениям. Таких увлеченных людей много. Но что будет, если все будут творческими людьми? На этот вопрос ответил Пушкин. В общем, нельзя выхватывать одну клетку из организма – общество, и вертеть отдельно. Нужно изучать систему в целостном единстве и даже в движении. Вот тогда… можно придумать что-то новое.
   Признаюсь тебе, что если бы не многие издержки, совсем не плохо, когда дома ждёт такое чудовище как ты – поговорить можно.
   Опять начинается утро! Сегодня надо написать статью в связи с вчерашними «откровениями» психологов по поводу свободного времени. Ведь всё можно связать с чем угодно, даже с Богом, с кот. тоже общаются в свободное время некоторые индивиды. Иду на почту. А часы твои не ходят. Ты соблазнял меня подарками – потому что ты очень хитрый. А часы не ходят! Вспоминаю наш разговор по телефону: у тебя был грустный голос и злой. Ты просто прелесть, ты настоящий, и я тоже – это самое главное. Будь еще сто лет, моё сокровище, Чудо-Сим. Твоя Лю.

   16 ноября 1974г Новосибирск. Симон: Мой родной человек! Фототелеграмма.
   Твои письма, что я получил в один день, произвели страшное действие. Концентрация интеллекта и чувства в одной точке пространства – времени, да еще когда эта точка – ты сам. Ошеломляет, поэтому ради бога, сделай так, чтобы я получал письма по одному в день. Ведь я не так терпелив, как ты. Я сразу всё проглотил, потом заперся в своём кабинете и сидел три часа, потом кропал стихи и читал их своему близкому другу – Глебу (он прибежал на мой звонок, всполошившись). На работе кряхчу – дел много. Но всё приобретает совершенно иной смысл. Главное – шелуха улетает по ветру. Воистину: «Любовь возникает как пламя, и мы, становимся сами чудесным и ярким огнём». Не могу допустить мысли, что ты будешь ждать письма, с 3х дневным перерывом, поэтому. О, Телеграф! Тебя пою!! Целую тебя бесконечно… Степанидка.

   16 ноября 1974г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, любимая!
   Эти проклятые заседания иссушают мозг и душу. В четверг – Совет, в пятницу – совещание отдела эндокринологии, всё длится по 5—6 часов кряду. Живой мысли не пробиться. Вязнешь в чем-то, как в болоте. Это такая форма работы, но бездарная, напоминает ковыряние в носу.
   Поговорил с тобой, а потом получил письмо. Какое наслаждение! Отошел душой. Впрочем, говорил тебе, что вся эта шелуха сейчас встаёт передо мной в другом свете, я её игнорирую. Во мне зреет что-то новое, ты мне даешь неизведанное до сих пор чувство собственного достоинства. Хочется встать перед тобой на колени, ты возносишь меня на вершину, о которой я мог только мечтать. Мы читаем одни и те же книги и думаем, как один человек. Читал Владимира Соловьёва, когда мне было 14 лет. Книга была с пометками на полях Гончарова. Вот откуда «Обрыв». Именно тогда прочел этот роман взахлёб.
   Ты написала, что возможна командировка. Ты бросила фразу, которая меня очень волнует. Кажется, никогда за эти дни разлуки (целая вечность), я так не хотел тебя видеть, ласкать, говорить с тобой! Но это прибавляет мне сил. Берегись! Глупости пишу. Чего беречься? Безграничной нежности, понимания и преданности?!
   Сегодня был у сына в школе. 9-й класс – здоровые балбесы! Но чему учат, господи! 23.11 буду с ними говорить – уже не первый раз. Начну с английской живописи, потом проблемы «Искусство-интеллект-общество». Это результат беседы с классным руководителем, которой я заменил повинность слушать лекции для родителей – «Правонарушения подростков!» Вот дела!
   Третьего декабря у нас Всероссийская конференция по проблемам адаптации. Готовимся. Пытаюсь переосмыслить факты. Вырисовывается интересная концепция, потом расскажу. Заявку на сценарий написал, но перечитал и понял, что надо всё переделать.
   Играю на своём рояле и 2—3 часа. И странные мелодии мне приходят на ум – то Патетическая Бетховена, а потом Колыбельная Дунаевского, конечно в моей интерпретации… В общем живу в лихорадке и потрясении, но как изумительно всё это!
   Должен тебе признаться, что я каждую ночь сплю с тобой, Моё воображение помогает мне реально ощущать твоё тело, погружаюсь в него, дышу его ароматом, и растворяюсь в этом блаженстве. Вижу одну и ту же картину – твоё лицо в ту незабываемую ночь, милое, розовое, беззащитное с улыбкой… Я люблю тебя так разно – за всем этим встают твои мысли, письма. А потом меня обволакивает что-то огромно-чувственное, но в такой первозданной чистоте, что сердце начинает кувыркаться. Я счастлив! А в счастье мудрости больше, чем в сотне толстых книг. Люблю тебя и никаких гвоздей! Целую тебя с безграничной нежностью, Твой Сим.

   16 ноября 1974г. Москва. Наталья

     Как вечный трепет обновленья
     Считаю каждое мгновенье.
     Как Божий Дар, как счастья стон.
     О, Вечность! Совершила Сон!

     Пусть будет вечно Вдохновенье
     Служить обедню Песнопенью!
     Я Душу бережно возьму,
     И мир узнает вечный праздник,
     А это Ты – Ты мой проказник!

   17 ноября 1974г Новосибирск. Симон: Любимая!
   Я не буду жалеть и успокаивать, – это недостойно тебя! Я задыхаюсь от собственного бессилия, почему я так далеко? В то же время, я призываю тебя быть равнодушной к людям, которые никогда тебя не поймут. Они не виноваты в том, что у них другая социальная программа. В детстве не было заботливой мамы, им никто не читал Пушкина или Лермонтова, их не учили музыке и т. д. Кстати, ты сама призывала меня не обращать внимания на дураков, не тратить на них своё время и нервы! Но главное, что я взял от тебя, это необходимость понять свою главную цель, знать, что ты можешь сделать лучше всего! Когда приходит это знание, откуда-то берётся сила для осуществления самого невероятного! Но, если ты поймешь, что это твоё – тогда без страха и упрёка вперед.
   Квартиру мы с тобой пробьём и не временную, а постоянную. Не забудь, что я не только музыкант и ученый, но я прекрасный врач, а это профессия мне всегда сильно помогала. Болеют и министры и таксисты… В конце декабря я приеду в Москву на полтора-два месяца. Квартиру на это время я уже нашел. Лю, солнышко моё, радость моя, потерпи, Всё будет так, как я говорю. Найди в себе силы, а я буду благословлять твоих соседей, чтобы они сидели тихо и не действовали тебе на нервы. Тебе плохо без меня, но как же ты жила до этого момента? Разве я мог бы влюбиться в несчастную женщину? Больше писать не могу! Умоляю, молчи, читай прекрасные книги, улыбайся своему сыну, займись всерьёз его воспитанием, и твоя душа успокоится.

     Моя любовь, дождись.
     Я там – в созвездье «Фаэтона», —
     Но расстоянье покорю я скоростью фотона!

   Я не целую тебя, а терзаю как вампир. Хорошо, что это только слова.
   Обнимаю тебя, как после ночи ласк и перед более прекрасной ночью любви, которых у нас будет без счета…
   Твой Симон.

   18 ноября 1974г. Новосибирск. Симон: Любимая!
   Отправил тебе вчера письмо и телеграмму по новому адресу. Писал, охваченный тревогой за тебя. Я чувствую твоё одиночество, не менее остро, чем ты сама. Это чувство вчера заглушила одна искра, будто укололся ею. Потом этот мираж стал обрастать плотью, и я задумался: не мог ни спать, ни работать, как будто меня что-то подкосило. Привычка ученого – анализировать всё, что происходит, даже в коварном деле эмоций. Вот вопрос, который меня очень волнует, да он важный для нас обоих. Долго мучился, но потом решился тебя спросить. Твои последние три письма: 1.О Соловьёве… 2.Любовь – стремление..3.Соседи.. Они какие-то расплывчатые, там как бы нет тебя, как будто твоя любовь уходит… Вот тебе мой стих:

     О правде красивой тоскуя,
     Так жадно душой её ждешь,
     Что любишь бездумно как правду
     Тобой же рожденную ложь…

   Извини, но я не могу без анализа жить на свете. Вот график моей любви к тебе – простенький график, всё ясно и понятно. Вертикаль – сила чувств,
   Горизонталь – Время. Не смейся, я серьёзно. Твой график совсем другой:
   Я понимаю, что могу ошибиться, я во власти обстоятельств разлуки, бумага бедна, а слов так мало. Но моя любовь наделила меня такой интуицией, лучше сказать – собачьим чутьём, что твой Бергсон просто одурел бы и не стал писать свои трактаты…
   Конечно, я верю в свою ошибку, я слишком рационален, а тебя вычислить почти невозможно. Но знай, что я люблю тебя в себе. А ты? Не себя ли во мне? Это могло быть в начале нашей встречи, но сейчас мысль эта для меня невыносима. Для меня любовь – это бесконечное стремление одного человека к другому, и тогда, Соловьёв прав, она Вселенский дух, от него рождаются самые прекрасные творения человеческого ума и рук.
   С горечью вспоминаю Брюсова:

     «И нет никого на земле
     С ласкающим горестным взглядом,
     Кто б в этой томительной мгле
     Томился и мучился рядом».

   Сейчас говорят – «Сопереживание» – модный термин. Чем можно объяснить тот факт, что твоя боль становится тысячью болей во мне? Ты где-то упомянула мою мужскую психологию собственника. Она в том, чтобы заставить тебя любить меня в себе. Я не могу жить иначе. Меня ничто и никто не сможет заставить любить тебя чуть слабее или чуть сильнее. Я в силах сделать так, чтобы в твоих глазах, и в глазах всех людей, в любой ситуации, я остаюсь с высоким правом любить тебя. И еще ты должна знать, что я не смогу подарить тебе обычного бабского счастья со всеми его атрибутами. Мы оба далеки от этого. На всё это навешен ярлычёк: «уценено». Надеюсь, что в нашей семейной жизни будут другие ценности.
   Я жду твоего ответа, как приговор нашей любви. Ответь на него. Мы как бы стоим на пороге нашей будущей жизни с поднятой ногой. Стоять в такой позе долго нельзя. Нужно сделать шаг или захлопнуть дверь. Но как при этом не наступить на то Прекрасное, что мы уже перечувствовали вместе? Твой в самом прямом смысле этого слова. Я.

   20 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Милый Симон!
   Наконец-то я угомонилась. Сажусь, трельяж открыт, но это не рояль. Зажигаю свечу и вспоминаю, как семь лет назад мои трагические стихи помогли мне осмыслить первый серьезный «провал» в моей жизни. Даже не знаю, куда бросила эти стишки. За глупые поступки надо отвечать. Самооценка была повержена. Казалась, что вернуть радостное восприятие жизни не реально! Но вот смотрю на себя, и вижу, что глаза блестят, и Душа вернулась в моё тело, и чувствует себя прекрасно.
   Ты видишь, занимаюсь самолюбованием, но клянусь, лишь констатирую, что сумела залечить старые раны и обиды. А главное никого не виню – прожила тот кусок жизни, который сама выбрала. Значит сама думай, как жить дальше. Хотелось бы освободиться от ежедневной поденщины, надо написать что-то большое: повесть, пьесу, сценарий. Знаю, что надо, но не хватает силы воли сосредоточиться, не отвлекаться на быт, мелочи и бесконечные заботы с ребенком. Сознание, как маятник, качнётся сильно в сторону и спрыгнет на лужайке вдохновения – а ты должен поймать его и выдать прекрасно сформулированную мысль. А вот и живой пример, как важно сосредоточиться… Вот тебе акростих: СИМОН Ш.

     Статен, могуч, нежен и добр
     И богам он с Олимпа подобен,
     Молод душою как юный прелестный Амур.
     Оды слагает легко – сладкозвучные рифмы,
     Недра земные распять разум всесильный дерзает.
     Ширятся очи, когда струны кифары лобзает…

   Под окном смеются влюбленные, молодцы, хотя уже час ночи… Это ли не прекрасно! Как говорит наша подруга Элька. Обнимаю, Лю!

   20 ноября 1974г. Новосибирск. Симон: Моя родная девочка!
   Сегодня получил сразу два письма от тебя, потеплело где-то глубоко. Никогда не думал, что бумага, на которой написаны знаки, может вызвать странное переплетение ощущений, вплоть до физической близости. Мои письма к тебе рождаются сложно и порой мучительно – это иногда взрыв, а порой как тяжкий труд рудокопа. Ты придумала интересную метафору: «Мои письма заставляют тебя дозревать». Разве это не здорово? Но знаешь, в письмах трудно врать – человек лишён жеста, взгляда, модуляций голоса, – всё это надо выразить словом. Это не просто!
   Но ты не отвечаешь на моё научное исследование нашей любви? Ты, наверно, смеялась, увидя мои графики. Ты еще не созрела понять меня. Улетаю завтра в Томск. Там много работы: 1. Обсудить возможность открытия института системы нашего Сиб. отделения АМН СССР по проблемам охраны внешней среды; 2. Обсудить с группой моих соратников программу исследований на 1975г. По проблемам электромагнитной связи в биосистемах; 3. Апробировать свою монографию и докторскую на семинаре. Надо весной защититься и решать не только научные, но и бытовые проблемы. В международном сборнике скоро появится моя статья, гонорар пропьём в Москве. (Приехал парень из Москвы, делаю паузу).
   7 час. утра. Все Боги мира, как я хочу тебя! Всю без остатка! Ноги ломит. Но пора быть «умненьким и благоразумненьким», есть и другие проблемы. Ты всегда пишешь о сложных отношениях мама – Илья. По своему опыту, знаю, что ребенок очень тонко чувствует, где истинная любовь, а где показуха. Даже под коростой капризов, твой сын понимает и даже чувствует твоё состояние. Это проявится со временем. Он просто еще не умеет всё это выразить. Самая правильная тактика – терпимость. Не раздражаться и не ругаться. Напиши над своим письменным столом этот плакатик. Я, думаю поможет!
   По поводу твоих сентенций – «не отдаться ли старому еврею» или «выйти замуж на Борю»? Отвечаю – если бы ты отдалась всем мужчинам мира и вышла замуж за всех «Борь» – всё это не спасло бы тебя от меня, и от тебя самой. Это главное. Что касается Бори, то если действительно надоело, могу дать совет. Покажи ему хоть одно своё письмо или моё письмо к тебе. Вот и всё. Ведь он же не глупый парень, он поймёт. Или найди в себе силы сказать об этом тепло и умно, не обижая его. Друзей топтать нельзя. Кстати, о друзьях. Я написал о тебе Инке Рывкиной (она в Сочи сейчас). Вот будет у тебя друг-женщина. Во всяком случае, мне бы хотелось. Инуля, не женщина, она человек, причем умный и интересный. И мой близкий друг Глеб Зенкевич – тончайшая нежная душа, умница, поэт, философ, соратник благословенной памяти Че Ге Вара (он там провёл целый год жизни). Это был первый человек, который сказал: «Симка, на тебя что-то обрушилось. Я никогда тебя такого не знал». Тоже очень хочу, чтобы вы познакомились.
   Пожелай мне удачи в Томске, куда в очередное плавание отправляется мой корабль. А ты мой маяк. Буду писать тебе оттуда. Письма к тебе – это важный элемент моей жизни, как дыхание или биение сердца. Да, сообщаю, что музыкой пропитан весь, несмотря на дикую работу. Привезу тебе моего Бетховена и моего Моцарта и вообще всё.
   Твой бородатый слон – Я. А ты маленькая Мышка, шустренькая. пухленькая… Вот тебе мой рисунок.

   22 ноября 1974г. Москва. Наталья: Милая Борода!
   Знаешь ли, чем я нынче занимаюсь? Сижу в ванне с водой и хвойным экстрактом. Сегодня у меня день очищения. Маленькая уборка в комнате: 1.5 часа., музыка 1час., затем клистир и ванна. Ну, разве это не прекрасно иметь сознательное желание сохранить своё Тело? Итак, сознание ведет к вполне конкретным действиям, они-то как раз и сохраняют молодость. Умные люди и в старости остаются привлекательны, они не похожи на обжор и дураков. Ну, право, какая я умница! Откуда я всё это знаю?
   Перед тем, как сесть в ванну, я делала гимнастику, и массаж ног. А в ванной я дышу животом. Не думай, что я не делала эти процедуры раньше? Просто теперь совершаю эти действия с особым удовольствием. Моя самооценка повысилась, благодаря тебе. Но на самом деле мне нужно прожить долго, чтобы успеть осуществить свои мечты и задумки. А здоровье и молодость – это только средство! Заодно поправляю свои нервишки. В ванной можно и читать – только желательно не ронять книгу в воду. Сейчас у меня в руке книга Николая Рериха: «Письмена». «Мы идём искать священные знаки. Идём осмотрительно и молчаливо…»
   Твоя йогиня, Люшка.

   23 ноября 1974г. Москва. Наталья: Сим!
   Мне пришло в голову, что ты пишешь мне письма из очень суровой тюрьмы. Ты, наверно, устал там быть. Тебе хочется, что-нибудь выкинуть, уехать на Таити и стать художником. Ведь ты в самом опасном возрасте, как Гоген. А я-то, упиваюсь твоими письмами!
   Всё-таки, мне нужно выбираться из этой скандальной ситуации. Ты почтенный отец семейства, не понимаю, что мы придумали себе, откуда эти безумства?
   Разобрала свою картотеку, и пытаюсь вернуться к диссертации. Но вчера мне было очень тоскливо, наверно, передалось твоё состояние бурной печали. Ты бьёшься головой о стену, а у меня она болит. И еще чувство усталости от надежд, которым нет конца и которые совершенно не реальны.
   Разговоры в журнале «Наука и религия» кончились тем, что им срочно нужен очерк о человеке, который воевал, при этом был пропагандистом коммунистических идей и конечно, атеист. Если в твоём окружении есть такой человек, то можно организовать командировку в твои края. Ну а после этого материала, мне разрешат философствовать на любую тему. Очерк надо сдать до 25 декабря. Как ты понимаешь, имея ребенка, я далеко ехать не могу, зато начала писать поэму, но пока это разрозненные куски, например:

     Когда поднимется душа
     Вновь осознать свои мгновенья,
     Я сяду молча. Не спеша,
     Наступит миг освобожденья.
     Слова завяжутся. Поток
     Несет, зовёт мои влеченья
     И на пороге мутных строк
     Появится стихотворенье.

   Можно ли понять таинственный процесс рождения стиха? Это вечное забытье, прострация, мечты… Но никакое серьезное размышление не может добиться стольких очевидных истин такими «малыми» средствами. Мне кажется, творчество – это ясновидение. Написала еще несколько строчек и как бы увидела тебя, и всё можно начинать сначала: восторги, вопли и состояние парения. Но отправляюсь спать не с ангелом и не с дьяволом, а с котом, грязным и блохастым, но живым и близким…
   Доброе утро, Сим. Напилась кофе и вернулась бодрость, и всё чудесно! Сегодня у меня приём – придет редактор из «Науки и религии» с женой и еще один молодой и очень тихий художник, с которым мы вместе когда-то работали в литературном музее Пушкина. К твоему приезду я должна сделаться настоящей светской львицей, чтобы покорить не только тебя, но и весь мир.
   Симон, ты что-то писал о сценарии? Где он? А я написала пару строчек:

     Мои поцелуи не тают,
     И не обжигают огнём,
     Они как цветы расцветают
     В испуганном сердце твоём.

   Аминь! Бодрый, вечно растущий ввысь росточек – Нат.

   24 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Наша встреча была маленьким приключением свободной женщины и не свободного мужчины, который хочет попробовать всё, что попадается на пути. При современных отношениях не так важно, были мы в одной постели или нет? Кстати, сама бы я на этот шаг, наверно, не решилась бы. Благодари Эльку, – она мне сказала, чего ты сомневаешься? Мужик такой приятный, сделал тебе столько подарков, втюрился в тебя. Отдайся ему и забудь. Он живёт далеко, пусть едет домой счастливый!
   Кто знал, что моя благодарность так на тебя подействует? Мне ничего не надо, кроме моего счастья, в котором ты не участник, а только наблюдатель. Да, с тобой мне лучше, я мечтала о таком человеке много лет, ты меня увидел и понял, как никто другой. Но не говори мне слово «любовь» – это очень банально. Лучше обменяемся нашими талантами и разойдёмся.
   Ты связан семьей, а я моральный подранок с сыном от первого брака, но я довольна своей судьбой. Хочешь быть со мной – будь, если не можешь, я буду жить мою жизнь дальше без тебя. Ты встретил странную женщину, ты называешь меня – Свет, а разве Свет можно удержать в руке?
   Я привлекаю тебя тем, что живу сама по себе. Брожу по выставкам, концертам, сижу в библиотеке. Быть с тобой – это значит попасть в другое измерение, дышать другим воздухом, это заманчиво, но я прекрасно чувствую себя и без этого. Разве мужчины влюбляются в случайных женщин, которые встретились на их пути? На второй день о них забывают!
   Письмо и телеграмма от тебя – это было чудо! К этому времени я покаялась в своём грехе и думала о тебе, как о ком-то далеком. Твоё лицо, да что может сравниться с ним, когда я слушала твою игру на ф-но, цепенея, не веря, что можно держать в голове такие мелодии и быть таким наивным. А теперь ты спрашивает меня, кто и за что любит? Рисуешь графики!!! Больше ты ничего не хочешь узнать? Может быть еще о том, кто создал Вселенную? Кто создал тебя и меня? Ты хочешь услышать от меня: «Я люблю тебя до гроба!» – нет. Я люблю тебя до тех пор, пока не встречу человека свободного, смелого, умного. Если это случится – тогда прощай и прости. А ты? Разве не так? Никаких клятв – живи и радуйся! Зачем делаешь себе проблему? Изо всех сил уговариваю тебя не влюбляться в меня слишком сильно, это вредно для здоровья… Вот мои новые стишки:

     Мы утомились. Богу ли пенять?
     В который раз замысля потрясенье,
     Мы узнаём души опустошенье,
     И в даль бредем потерянно опять.

     В нас дух живой творит своё горенье,
     Но воздух прибавляет только стон,
     И вновь несём значительный урон,
     Попав в водоворот воображенья…

   Привет от свободной Натальи.

   25 ноября 1974г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, это я!
   Окунулся в нежные волны твоих писем. Трогал их, гладил и даже нюхал Потом вбирал в своё сознание. Они звучат как прекрасная мелодия и обладают свойством совершенной гармонии. Это удивительный процесс. Это – ты сама. Когда я читаю твои письма, создаётся впечатление, что ты – исполнитель, и в совершенстве владеешь своим инструментом – мной! Я послушно резонирую на каждый твой импульс. И трудно сказать, где обертон – он кочует от чувств самых сокровенных – нежность, сладострастие, интеллект, творческий взрыв. Меня это поражает. Я никогда не думал что такое возможно со мной – упрямцем и вечным спорщиком. Лю, мне так много нужно тебе сказать, а письма трудный способ передачи мыслей, чувств и желаний. Пожалуй, только теперь до конца понимаю «О, если б мог выразить в слове!» Но я доживу до встречи с моей ненаглядной кошкой, которая ходит сама по себе. Знаешь, какое качество у этой кошки? Она умеет рассмешить ребенка, который плачет, но при этом заставит его волноваться еще больше.
   Какое счастье, что ты не умеешь опустошать! Ты ответила на мое дурное письмо с графиками, сожалею искренне. Сделай скидку на мою нетерпеливость и чувство самца тоже – боюсь потерять тебя в самом конкретном смысле «потерять». Но при этом я не боюсь конкуренции; ты всё равно не найдешь никого, кто бы соединял в себе Вселенский разум и Вселенское чувство любви к тебе! Только я знаю, что смогу стать еще выше этих категорий, а тайну унесу с собой. Даже после моей смерти, ты не сможешь никого полюбить после меня. Моя душа будет летать в Пространстве, и делать людей благороднее и оберегать от пошлости. Я думаю, что это произойдет благодаря моей музыки. А ты, как раз и подвигла меня выпустить в мир мои мелодии. Ты – моя прекрасная неземная кошка, которая делает из меня волшебника.
   А вот и будни ученого: доклад прошёл хорошо, говорил 60 минут. Дискуссия была бурная. Всех поломал железной логикой и четким обоснованием суждений, как бы фантастичны они не были. Председатель – академик Карпов прослезился от умиления и радости. Я был добр и разрешил чуть-чуть меня похвалить. Теперь надо писать текст. Приеду, рассчитываю на твою помощь. Мне нужен собеседник – сопереживатель в трудном деле изложения мыслей на бумаге. Мне придётся вступить в бой с авторитетами. Выиграл – получи своё. Проиграл – катись. Быстро и просто. Как понравился портрет? Пошлю еще один, другой естественно. А этот, работа Акопа Гюджяна с 1935г, находится в Париже. Пусть твой скульптор расскажет об авторе. Нет и нет! Сам расскажу. И вообще, хотел бы, чтобы твои скульпторы, режиссеры и редакторы – все были женщинами. Я не ревную, (конечно, вру), просто не могу думать спокойно, что какой-то мужик может осквернить тебя словом или прикосновением. Хотя знаю, что ты этого не допустишь! Мой родной, любимый человек! Целую нежно и бережно, Твой Я.

   25 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Милый, Симонище!
   Слабость и сила во мне сейчас страшно борются, бывают приступы и того и другого. Сегодня вспомнила, что обещала Эльке посидеть с её чадом. Сразу стало легче, что могу отвлечься от мыслей о тебе. После основательного мытья посуды, читала Юльке проникновенно поэмы Пушкина, без сказок тоже не обошлось. Уложила девчонку спать, и кропаю тебе письмо. А вот строчки нашего Александра Пушкина:

     «Прекрасные мечты
     Живее пробуждают нас
     Так иногда разлуки час
     Живее самого свиданья…!»

   Всё-то он знал и перечувствовал! В одной биографии Саши Пушкина, которая написана в 19 веке, его современником, рассказывалось, что Сашка в детстве был увалень и считался чуть ли не самым ленивым и тупым мальчишкой. Родители его терпеть не могли, им казалось, что они произвели на свет урода, поэтому и отправили в Лицей. А там он взял и расцвел! Вот, что это такое? Где законы правильного воспитания? Надо любить чадо слишком сильно или наоборот игнорировать? Никто не знает, это процесс сугубо индивидуальный. Никаких толковых рецептов нет и не предвидится, а жаль!
   Нынче я готова сидеть со всеми детьми мира, лишь бы не мечтать о банальном, обычном, недосягаемом счастье видеть и слышать тебя. Да, я всё это знаю, я уже прожила множество жизней, и мне предстоит еще много всего, ведь когда я выдумываю – я тоже живу. Мои мечты ведут меня по «зачарованной улице моего стиха», потом пришлю тебе мой стих на эту тему… Но вот примчалась Элька с концерта, восторженная, быстрая, чудесная, а мы не виделись с тех пор – только по телефону, выговорились власть. Она единственная подруга, которой я рассказала о тебе, и она поняла мой восторг и слушала мои стихи, и мы захлёбываясь делились впечатлениями за целый месяц. Может мне этого как раз и не хватало, чтобы успокоиться. А теперь уже дома в тишине, на своём проваленном диванчике и упиваюсь другим Александром Герценом. Опять могу читать не только твои письма. Знай, что моя печаль всегда приведет меня к радости, – таков закон оптимиста.
   Будь здоров, Лю.

   26 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Несравненная моя Борода!
   Играла Грига – песня Сольвейг, волшебная мелодия, очень подходит в моей ситуации – я тоже жду своего любимого. Не получила от тебя весточки, и весь день ходила кислая, но к вечеру на работе предложили билет в театр «Современник» – Салтыков-Щедрин «Господа Головлевы», блестящая постановка.
   Не могу понять, как я могла так долго шагать по жизни одна, бодро, смело и даже легко. А нынче хочу стать нормальной женщиной и отбросить всё «мужское», что мне было нужно раньше, когда не было тебя в моей жизни. Твои письма меня делают «нормальной»: нежной и беспомощной. Но так не хочется быть слабой. Раньше мне было хорошо и спокойно, писала себе диссертацию, статейки, за которые платят копейки. Мои стихи никто не берёт.
   Умудрялась жить на рубль в день, когда была студенткой. Теперь моя зарплата 115 рублей! Все занимают деньги у богатой Натальи. Иногда даже отдают долги. За что мне такая напасть на мою голову? Вот и Софроницкий играет Скрябина, а я схожу с ума от счастья, что могу понимать музыку, наслаждаться пейзажем или остроумным словом. Музыка от мамы, а развитый ум от папы. Это они, простые милые люди, дали мне счастье быть культурным человеком. Засыпаю только с книгой и отдыхаю с классической музыкой. А мне хотелось бы засыпать с тобой… На этой грустной ноте прощаюсь и впадаю летаргический сон до твоего приезда. Будь здоров всегда и везде, Наташка.
   P.S. Посылаю мои вирши:

     Я прикоснусь к тебе лишь взглядом,
     И ободрю тебя улыбкою и словом,
     И вновь за мной как мальчик побежишь.
     И время над тобой не властно,
     И кудри вновь развеяны по ветру,
     И это чудо я зову любовью…

     Возраст любимой – её красота.
     Возраст любимой – её доброта.
     Если бесстрашна – долой десять лет,
     Если умна – то цены тебе нет.
     Если всё вместе собралось в одной, —
     Сколько же лет тебе, девочка? Стой!

   26 ноября 1974г Новосибирск. Симон: Милый мой, родной человек!
   Поговорил с тобой по телефону – такая радость слышать твой голос. И праздник души и тела – ты тоскуешь и ждешь. Но как измерить силу, с которой я стремлюсь в тебе? Цитирую одного классика, твои слова – вот что она сказала: «… нельзя выхватывать одну клетку из организма… и вертеть отдельно…» Вот поэтому нам так трудно и так изумительно хорошо.
   Только что пришел с комсомольского собрания института. Вот там я и поднял проблему «свободного времени» во всей силе твоей трактовки. Реакция бешенная. Выступал в конце прений по докладу секретаря, а потом была целая дискуссия. Значит, проблема-то живая. Хорошая публицистика на эту тему – очень нужная вещь. А я, видишь, поставил для тебя социологический эксперимент. Наш директор – академик потом меня спрашивает: «Ты что, влюбился? Ненормально прекрасный какой-то». Скромно молчу. Завинчиваю гайки на своём котле чувств, а они прорываются! Великолепно! Бог мой, как я жажду тебя!
   Лю, солнышко, потерпи. Ты же видишь, что пишу тебе письма «о себе». К такой вивисекции просто боюсь приступить. Я же тебе нужен живой, правда? Ох, уж эти письма… Мне кажется, что пока моё письмо доходит до тебя, бумага просто испепеляется. Я слышу в твоём «я устала» рёв огня. Представь, что я бегу к тебе по раскаленным камням и железным шипам условностей. Они меня не остановят! Не обожгусь и не уколюсь – приду к тебе цел и невредим. Вот моя правда. Целую тебя так, как никогда, моя милая, нежная, мудрая, лучшая из людей.
   Твой Сим.

   28 ноября 1974г. Новосибирск. Симон: Здравсвуй, радость моя!
   Перечитываю твои стихи много раз. Ловлю те интонации, которые заставляют дрожать. Они есть, но мне хочется, чтобы стих кричал. Но как уместить в поэтическую канву богатство чувств? Я лично пока не готов. И злюсь на себя, и на бумагу и на свои каракули.
   Музыка – только она может выразить всё. Какими словами можно рассказать нашу словесную борьбу в письмах? А вот сыграть это можно. Все виды искусства не могут заменить живое общение, чувство прорывается в каждом движении, во взгляде, вздохе, в позе, в звуке и даже в запахе. Платонический воздыхатель из меня не получится! Но зато могу передать средствами платоника то, что не удалось бы и Флоберу. Конечно, если бы он оказался в моей шкуре на один день и попытался бы со своих флоберовских позиций написать тебе хоть одно письмо, сидя на комсомольском собрании, ругаясь со снабженцами, ставя эксперименты с клетками, готовя доклады и при этом зарабатывая деньги консультациями врача. Я уверен, ты бы это письмо читать не стала. Теперь я знаю, что Флоберу до меня далеко. На всякий случай перечитай его знаменитый роман «Мадам Бовари», а потом скажи – прав я или нет?
   Мне очень хочется рассказать тебе, как мы встретимся. Неожиданностей не будет, обязательно пошлю телеграмму. Мы увидим друг друга издали, но не побежим. Я буду идти быстрым шагом, а ты замрёшь на месте. Мы окажемся рядом друг с другом, и эта будет минута молчания. Наши глаза встретятся, и я начну тебя целовать сверху донизу. Ты немножко покачнёшься, но я тебя вовремя поддержу, и мы присядем где-нибудь и посидим молча. Потом ты очнёшься, вскочишь на ноги, бросишься ко мне на грудь и будешь плакать и смеяться одновременно. А потом мы поедем в гостиницу или к тебе и будем вместе дня три. Никаких дел, никаких детей и друзей. Когда мы немножко устанем и придём в себя, тогда вспомним о делах, о друзьях и наша жизнь продолжится в городе Москва.
   Моя родная, свет очей моих, желанная как жизнь и как смерть, нежная и твёрдая как мои убеждения – я припадаю к твоим ногам с криком счастья и желания. Твой Симон

   29 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Симон!
   Если бы ты знал, как мне холодно без тебя в прямом и переносном смысле. Сплю в шерстяных рейтузах и свитере под тремя одеялами, сжавшись в комок – перебралась на свой проваленный диванчик, на котором спала ту таинственную ночь без тебя. Ты хитрое чудовище делал вид, что вовсе ничего не хочешь и действительно, зачем? А всё затем, чтобы демонстрировать свою благородную душу! Не волнуйся – я оценила. Ну и хитрец! Знает, что это самое страшное оружие для таких ненормальных как я. Потом бежит сама сломя голову отдаваться, а розы завяли, и часы не ходят. Ну и прекрасно.
   Сегодня 29е, на работе устроили «субботник» хоть и пятница. Все заныли, а я довольна – носить брёвна – это прекрасно. Идёт мокрый снег хлопьями, а я само изящество с носилками и кирпичами. Соблазнила сразу троих мужиков своими «ухваточками» работяги. Главное – быть радостным даже в пролетарской работе. В 12 час. отпустили, и я почти целый час бродила «в нашей роще» – пейзаж настоящий зимний, а я всё болтаю с тобой и что-то доказываю тебе, – если бы кто-то слышал, подумал бы – вот сумасшедшая, – выпустили прогуляться…
   Прибежала домой, выпила пол литра молока и вспомнила, что не завтракала. И вот моя заслуженная чашка кофе. Всё думаю, когда же мы напьёмся молоком, чаем и кофе вдвоём!
   А теперь спать до 15.30, потом начнётся материнская канитель, Илья угомонится к 21 часу, и сяду писать и придумывать поэму.
   Тишина. За окном дождь, машинка уже не идёт – явный диссонанс. Портрет Ван-Гога меня постоянно спрашивает: «Что ты сделала, голубушка?» Что ему сказать? Начала статью, но надо уточнить многие вопросы – буду звонить в редакцию. Поэма? Местами, она мне нравится, но если бы состояние душевного здоровья были чуть-чуть длиннее, тогда может быть написала бы всё на свете, что яростно просится и стучится.
   Ах, Симон, неужели я вечно буду чувствовать себя как выброшенная на берег рыба? Люди подходят и смеются, переворачивают палкой, трогают насмешливо носком ботинка, а дети отрывают плавники. Я лихорадочно думаю, когда же вырастут крылья, чтобы успеть улететь до того момента, когда кто-нибудь догадается пырнуть ножом в брюхо и посмотреть что там…
   По-моему, мне пора в психушку или надо снимать фильм, что практически равнозначно. Сим, помнишь, ты волновался, что я не пойму, что на меня и на тебя «свалилось»? Я не только не понимаю, но я физически и метафорически умираю и рождаюсь, и просто знаю, что уж теперь-то у меня хватит сил и времени доказать всем, что во мне сидит талант немеряный. Вовсе не потому что это приятно, это ужасно трудно нести в себе, но кто-то должен нести Истину людям. Сейчас 24 часа – это момент Сверхсознания. Мне кажется, что ты перестал метаться, и мне легче дышать. Читала «Письмена» Н. Рериха. Вот тебе:

     Улыбкой?
     Вестник, мой милый!
     Ты стоишь и улыбаешься.
     И не знаешь, что ты принес
     Мне. Ты принёс мне дар
     Исцеления. Каждая слеза моя
     Исцелит немощи мира.
     Но, Владыко, откуда мне
     Взять столько слёз и который
     Из немощей мира отдать
     Мне первый поток? Вестник,
     Мой Вестник, ты стоишь и
     Улыбаешься. Нет ли у тебя
     Приказа лечить несчастья улыбкой?

1921г.
   Читаешь такое и думаешь, ведь есть это странно-таинственное Всеобщее?!
   И много разговоров с Вечностью ведет Человек и не страшно ему. Вот здорово, и как тут я очутилась – маленькая женщина, которая меряет парик, шьёт юбки, готовит обед, но умеет радоваться Свету и Солнцу?! И чуть-чуть захвачена Прекрасным… Сим, не обращай внимания на вопли в моём письме насчет «мучительной любви». Это не о любви, а о жизни – отвалился маленький кусочек с потолка и упал на голову. Вот и всё.

   30 ноября 1974 г. Москва. Наталья: Милый, чудесный Сим!
   Вновь я улыбаюсь, и не столько во вне, сколько внутрь, т.е. для тебя ведь ты внутри меня. Мысли мои окрашиваются в постэльные тона и ничего постельного нет ни в душе, ни в голове, ни в теле. Очень надеюсь, что я вернулась в прежнее своё состояние вне пола – эдакая идеальная система. И сразу стало хорошо. Ведь быть женщиной – это такая мука – быть вечно звонким ручейком, который стремится к сильному мощному потоку, в котором растворяется милый ручеёк – и нет его.
   Вот прочитала твоё письмо от 25го и запрыгала на одной ноге. Слякоть и снег стали драгоценными оттого, что вижу их я и сейчас. А Солнышко глянуло – это ты, и вновь потянулась листочками к тебе. Вывернулась наизнанку. Но с работы убежала, и, о счастье, в библиотеку Ленина. Вот место, где я могу прекрасно выспаться. Стоит мне открыть Гегеля «Философия истории» и более сладкого сна не ищу! Вот блаженство! Проснулась, оказывается, спала 10 мин., но будто вновь родилась, и теперь читаю прилежно.
   Мой безбрежный Океанище! Ты нарисовал такую захватывающую картину – море и мы, что я только об этом и думаю – да это волшебный сон, который мне всегда снился, как ты догадался? Если бы ты знал, как я могу плавать, отдавать себя воде – свободно, легко, безгранично! Мне предстоит научиться этому в любви, в Музыке и тогда я смогу ВСЁ!
   Прочитав твоё письмо третий раз, наконец, поняла, что вся эта сказка будет осенью, а я, глупая, размечталась.
   Теперь занимаюсь проблемой мотивации в психологии для моей «бабской» книги. После беготни, поняла, что Илью забрала матушка, и я, не огорчилась, (вот ужас!) и пошла на концерт современной музыки в музей Гольденвейзера: Шестокович, Прокофьев, Молчанов и пр. Вот я и дома, оказывается забыла поесть и голова моя возмутилась – болит.
   Сегодня столько впечатлений: утром твоё письмо, потом бешеная деятельность и «дремление» в Ленинке, а потом музыка в музее. Теперь лежу в темноте с закрытыми глазами и слушаю Скрябина, но потребность говорить с тобой так сильна, что вот пишу тебе. Давай поговорим о мудрости – твоей и моей. Твоя мудрость сильна и радостна, ибо тебя всю жизнь кто-то любит, ты без этого жить не можешь и даже дышать.
   Наверно, ты бросился ко мне, ибо почувствовал, что я смогу тебя любить… Я тоже была когда-то радостной девочкой, моя мудрость нынче несет в себе страшные провалы унижений, страданий во всех возможных формах. Способность к самоанализу спасла меня в период душевного разлада. Сама удивляюсь, как я не свихнулась, не стала истеричкой или наркоманкой. Наверно, важную роль сыграла моя тяга к телесному совершенству: йога, голодание, гимнастика.
   Но, Сим, какой уверенности ты хочешь и в чём? «Моя реальность – это я сама», – сказала я себе много лет назад, и это сделало меня личностью. Много раз разбивался волшебный сосуд надежд: был он хрустальным, был и глиняным, стальным и всяким. Но сегодня, читая и перечитывая твоё письмо и представляя себе остров Поти, я уже мысленно рыдаю, содрогаясь и холодею от мысли, что испытав такое блаженство, я должны вернуться к ситуации вечной зависимости, и незащищенности.
   Холод и мрак (раньше я так не думала), мне было хорошо в моём гордом одиночестве. Вот и получается, что твоя любовь мучительна, если думать об этом серьёзно. Прошу тебя, не касайся «запретных» тем. Я понимаю гораздо больше и дальше, чем ты думаешь. Но знай, что всю свою жизнь я буду благодарить небо за то, что ты есть или даже был. За твою манию величия, за твой вселенский эгоизм, прикрытый бородой искренности и наилучших стремлений, за всё. Может быть, ты вылечишь меня от бесконечных разочарований? О, если бы.
   Но Сим, у меня есть ощущение, что ты многого не дописал в том вопрошающем письме. Ты хотел сказать, но не сказал – испугался? Можешь быть спокоен, я скоро надену коньки и буду гонять по льду и упиваться ветром в лицо, осталось совсем мало дней. Потом будет твоя телеграмма с датой твоего самолёта, и я буду бежать, чтобы вовремя встретить тебя. Потом буду плакать на твоём плече от счастья, а ты похудевший и торжественный будешь прекрасен. Мы ослепнем для всего мира и будем видеть только друг друга, пить влагу счастья из наших глаз… Вот так я занимаюсь мечтаниями, а в сущности, кто ты такой? Ты моё божественное проведение, награда за всё тяжкое, что мне пришлось пережить. Но знай, я неистощима, как Мир, ты ведь сам это знаешь. Цалую маленькую бородатую мышку.
   Твоя Нат

   1 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Лю, родная!
   Сегодня получил твоё письмо со слезами и тоской. Я подумал, что любой нормальный мужик на моём месте просто бы возрадовался – по нему сохнет баба. А мне хочется самому завыть, лишь бы тебе стало лучше. Ты действительно стала женщиной – а это тяжелая миссия, но эта роль как раз и делает тебя любимой. Разве можно стремиться к холодной и равнодушной личности, которую ничего не волнует? Поэтому терпи, мой ненаглядный друг, могу лишь сказать, что мне не легче, но я молчу, и моя работа не даёт мне времени на мои чувства. Куда девались письма? Зайди на почту – проверь, Что-то там потерялось!
   Когда-нибудь, мы издадим с тобой полное собрание наших писем и докажем, что Любовь существует даже в 21 веке, и мир ужаснётся или восхититься – смотря, что будет модно в этом время. Боюсь, что то, что переживаем мы, мало кому под силу. Такая история приключилась с лейтенантом Петром Шмидт, если ты помнишь, он познакомился с прекрасной дамой в поезде, а потом писал ей письма. Но этим возлюбленным не повезло. Они не успели насладиться плодами этой возвышенной любви. Надеюсь, что нам удастся дожить до внуков, и мы не растеряем то волнение, которое несем в себе.
   Радость моя, нежная и желанная! Я вкалываю сейчас так интенсивно, что если обернуться на мой след – он дымиться! Я делаю в 100 раз больше, чем раньше. Но я знаю ради чего – чтобы приехать к тебе, как можно скорей. Наша встреча сметёт всё; недомолвки, сомнения (в основном твои), мы будем узнавать друг друга не только на бумаге, но и в реальности – и главное, чтобы это совпало. Вот тебе задание, напиши, как ты видишь нашу семейную жизнь? Что главное, какие планы у тебя, и чем я могу тебе помочь, а чем ты поможешь мне. Заставь свою умную голову думать над вполне реальной задачей, фантазируй, мечтай, но только позитивно. Музыка тебе поможет. Разрешаю тебе терзать твой рояль – приеду – починю всё!
   Обнимаю, твой Сим.

   1 декабря 1974г. Москва. Наталья: Сим!
   Начался декабрь. Светит солнце, что крайне редко бывает в декабре. С утра небо было чистым. Урвав кусочек света в моей комнате, отправляюсь к «святым местам» в Новодевичий монастырь. Когда-то я приезжала сюда со Славой Спировым, он преподавал русскую философию в МГУ и читал лекции художникам и скульпторам в Строгоновке. Там собирались толпы! Представь, чтобы заставить художников ходить на лекции! Он был необыкновенно талантлив, из Питера, он меня и познакомил с Соловьевым и завещал мне 3-й научный зал Ленинки. Прости, что вспоминаю об этом, но я теперь хочу рассказать тебе о том, что было светлого в моей жизни. Он стал моим учеником в музыке. За два месяца научился играть вальсы Штрауса. У него была жена Наташа, которую я никогда не видела, а его подруга в любви была очень милая художница из Строговки, с которой мы дружили до его смерти. Потом, как-то все его друзья разбежались в разные стороны. К сожалению, несмотря на свою благородную миссию нести знания в народ и в искусство, у него были немного странные наклонности. Он водил не очень приличных баб в рестораны. Однажды там приключился скандал, кто-то оскорбил его даму, и он дал в морду чуть ли не милиционеру. Это кончилось очень плохо. Пролетарии не любят интеллигентов, тем более активных. Его забрали в милицию, и после этого он пропал. Через 6 месяцев его тело нашли в Домодедовском лесу. Он повесился и оставил целый трактат, который оказался у его близкого друга. Мы ходили туда в гости со скульптором Эдиком Хандюковым, с которым я тебя познакомила. Он был необыкновенный человек, он вернул мне веру в Добро и поддержал мою философскую прыть. Кстати, был высокого мнения о моих стихах. Посылаю тебе посвящение, которое я написала после его смерти.

     Посвящение Славе Спирову
     Твой смех раскатистый,
     Как дорого мгновенье!
     Улыбка, что к прозрению вела
     И вера, равная преодоленью,
     Твой светлый ум —
     Все вечность забрала.

     Ты щедро отдавал себя.
     Свиданья.
     И крылья нежности парили.
     Ты ушел.
     Ты слишком ненавидел расставанья,
     Но мы расстались…

1972, Москва
   Было очень страшно, что такие люди уходят. Это была первая смерть близкого человека в моей жизни друга, который меня понимал и ценил. Мне пришлось долго выздоравливать после гибели Спирова. Он был центром большой группы самых разных людей, он вдохновлял, вселял надежду, но так нелепо оборвалась его жизнь. Эту зоологическую ненависть к интеллигенции мы видим на каждом шагу. Я умею мимикрировать, жизнь в общей квартире многому учит – артистизм нужен всегда. Как ни странно, смерть Спирова излечила меня от страха смерти – мне захотелось жить как никогда, я ощутила красоту каждого мгновенья. И, вот теперь я как бы прощаюсь с этими воспоминаниями и низко кланяюсь прекрасным людям, которые были в моей жизни.
   Иду дальше другой дорогой и понимаю, что нужно совершенно иначе бороться с бескультурьем, злобой, примитивностью, – только тогда есть надежда уцелеть и нести Разумное, Вечное, Доброе…
   Сижу в читальном зале напротив Будапешта и читаю Шкловского об астрономии. Ты видишь, куда меня заносит моё любопытство.
   Разлука – страшный индикатор наших чувств. С каждым днём моё желание видеть тебя становится всё сильнее. Я вспоминаю наши разговоры и удивляюсь, как я могла быть так спокойна, даже равнодушна. Меня цепко держали мои воспоминания и хорошие и плохие. А теперь я места себе не нахожу, и мне кажется, что я чувствую и вижу всё: что ты делаешь, о чем говоришь и с кем. Даже понимаю смену твоих настроений и твою прекрасную ярость!
   У меня только одна мысль – дожить до этого дня, часа, минуты и нырнуть на дно твоей улыбки и взлететь к Солнцу твоей мысли и кружиться с тобой под дурацкий вальс или просто смотреть на тебя. По ночам мне иногда слышится гул самолета, и мне кажется, что это самолёт с атомной бомбой, и что мы все погибнем, и я тебя так и не увижу. Вот до какого маразма ты меня довёл. Можешь полюбоваться на психопатку, которую спасает только здоровая насмешка над собой… Умоляю не сажай меня в Кащенко, я исправлюсь к твоему приезду!
   Милый, любимый, твоя Лю.

   2 декабря 1974г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Ты, наверно, устал от моих писем, а я без них уже не могу. Вот так игра в любовь превращается в реальную боль и радость. Сына забрал мой раб, и я свободна. После 2х часов игры на разбитом рояле, отправляюсь в театралку и отдаюсь своему любезному Сократу. Заодно хватаю Верхарна и вот тебе строки из него: «О городе».

     Гордыня бронзы там нисходит с высоты,
     Чугунная плита сдавила всё чужое…
     О, сколько нужно дум и страстной чистоты,
     Чтоб волновался ум, чтоб сердцу быть в покое —

     Дабы оно могло багряный купол свой
     Просторно изогнуть в глубокой, нежной сини,
     Чтоб не посмело зло коснуться той твердыни,
     Той мудрой доброты и ясности живой!

   Какая странная, мучительная боль в его стихах. Страшно не найти своё призвание в жизни – это означает гибель и разрушение. Нам, слава Богу, это не грозит. Твёрдо решила в Таллин не лететь, не хочу бродить там без тебя. Такого еще со мной не было – отказаться от путешествия, хоть и не далёкого! Это доказывает мою чокнутость, а может быть приобщение к высшей мудрости – любить тебя.
   Нашей Эльке повезло, ей не с кем оставить Юльку. А я убиваю многих зайцев:
   Сбегаю от Борьки, Илью беру с собой.
   Даю отдых матушке от нас обоих.
   Доставляю радость Эльке.
   Сошью себе всё, что задумала, и ты увидишь не замухрышку, а элегантную Натали…
   Заранее представляю себя в роли доброй няньки двум детям, буду их кормить и поить и урывать время для чтения, шитья, писем к тебе. Мне нужна тюрьма добровольная для творчества. Мигель Сервантес писал своего Дон Кихота в тюрьме, Оскар Уайльд писал там же «Дориана Грея». Александр Беляев – написал роман «Голова профессора Доуля», потому что он сам был прикован к постели, и кроме мозга в его теле ничего не работало!!! Вот и получается, что от хорошей жизни писателем не становятся.
   Итак, Сим, начинаю понимать твои первые письма, – я дозреваю, поэтому не хочу никуда без тебя ехать, не хочу чувствовать и дышать без тебя – это очень трудно, но с другой стороны – прекрасно… Твоя Лю

   3 декабря 1974г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Я не заболела! Мои сопли приобрели совершенно здоровый характер, а всё потому, что я получила мощное лекарство – твои 5 писем сразу, это как горячая ванна, как блаженство, как антибиотик, как великая Сила! И вот усилием воли я изменяю страшную амплитуду своих эмоций и возвращаюсь в плотные слои атмосферы, где можно, наконец, нормально дышать и жить.
   Вновь встаю рано, успеваю до работы зайти в нашу рощу, любуюсь облаками, они иногда напоминают кору головного мозга. Вполне возможно, что это мировой Мозг Природы, который нам предстоит когда-нибудь разгадать.
   Еще думаю о том, что огромный багаж наших эмоций, которые мы пережили за один месяц и три дня – это наше богатство, которого на всю жизнь хватит!
   И ничего дурного не может произойти между нами, ибо пережив такую радость и боль, порой доходящие до отчаяния – ведь далеко не обо всём мы пишем в письмах, – каждый день будет праздник! Знаешь ли ты, что настоящие оптимисты – это люди, которые побывали «на краю» жизни, и только пережив миг отчаяния, они могут осознать подлинную радость бытия и принять мир во всей его ужасной и чарующей полноте…
   Сим, прошу тебя серьёзно, не смей порабощать меня своей любовью, я уже сейчас ощущаю, сколь велико твоё влияние на всё, что я делаю, – для меня это творческая смерть. Эти дни я чувствовала себя разбитой, совершенно захваченной врасплох этим ураганом чувств. Я начинаю бояться и этого блаженства, и счастья, и мне хочется бежать от тебя как можно дальше… А ты
   великий бородатый экспериментатор – всё время начеку, проверяешь градус моей любви.
   Надо бы найти старинный ларец для наших писем. Когда мы будем стариками, будем показывать эти письма нашим внукам. Пусть учатся, как любить и как страдать.
   Целую. Лю

   3 декабря 1974 г. Москва. Наталья: Сим!
   Сегодня такой праздник, что едва не пляшу и не сбиваю с ног прохожих! Утром два письма – восторги до обеда, потом твой голос по телефону, такой прекрасно-сдержанный и убедительный. Дома после долгой беготни – еще три письма. За один день – столько прекрасных слов в мой огород. Не снится ли мне это? Пью кофе со сливками, держу спину прямо и чувствую себя герцогиней. Надо бы приодеться, но в моём дворце такой хаос! Придворных нет, мою чашку и разбираю бумаги на столе.
   В беспорядке работать не могу, раздражает. Значит, нечто «герцогинское» всё-таки во мне есть, хотя понятия не имею, в чем оно выражается? Итак, общее впечатление от писем – это острая зависть к той системе, где ты крутишься, борешься, создаешь – всё это называется – делать науку. Мне надо учиться у тебя борцовским качествам. Хотя бы доказывать зав. отделами в московских журналах, что мои тексты лучше того, что они печатают. Но пока я прыткая на словах, а на деле скромная дура, вернее, не уверенная в себе корова. Сколько лет я печаталась в Московском комсомольце, с моей старой фамилией отца – Левонович, мой шеф Борис Иоффе обещал меня взять в штат, когда я получу диплом, а взял Таню Иванову, потому что она была ему ближе и не только по духу. Он пытался меня уложить в койку, но я не могла себе это представить, он был так мерзок, хоть и талантлив. Он брал меня с собой на премьеры в московские театры. Ему было дозволено в темноте гладить мои коленки. На это меня хватало, да и то было противно.
   С дипломом и без я была никому не нужна и ушла в Лит. Россию» к Асе Пистуновой. Ася меня понимает, всегда даёт правильные советы, но в штат никогда! Ты дал мне почитать твои рассуждения о биосистемах, и этот интересный текст «спустил меня на землю», я подумала, не слишком ли мы развопились о нашей любви? Может быть, это просто экзальтация чувств? И вот я сижу в кресле, держу твои письма и «пожираю» каждое слово, и мне хочется ещё и ещё твоих слов, откровений… Разве нормальные люди так себя ведут? В который раз говорю себе – жизнь банальна и жестока, и приходится тратить время на чепуху, на глупости, на сопротивление мужчинам, которые видят в тебе только молодую самку…
   Проклинаю свою судьбу быть женщиной – это значит никогда не иметь друзей-мужчин, а ведь только с ними-то и интересно! У женщин разговоры о тряпках и мужиках, как их соблазнить и как с них что-то поиметь. Для меня это такая скука. Может быть – это всё бред или сон? Мне пора взяться за статью, и я млею от твоих писем. Но работа – это реальность, а любовь – это мираж! Постараюсь «выздороветь» к твоему приезду. Буду настоящей мумией! Сумеешь ли ты оживить мумию? Вот в чем вопрос!
   Наталья Орлова

   4 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Лю, солныщко!
   Мы оба чувствуем, уже без писем, как растёт напряжение в сердце, печенке и в других органах – в основном в мозге. И оба боимся, что вдруг что-то произойдёт непредвиденное. Ну что мне сделать, чтобы ты пережила этот момент, заморозить тебя что ли? Усыпить? Я понимаю, что мне легче, я всё время в водовороте событий, которые меня крутят. Вчера сделал доклад, который мы с тобой писали два дня. А я шел к нему 15 лет. Все эти годы затолкал в семь страниц текста, Прочёл. Всё равное, что выстрелил очередную идею. Убедил многих, кто-то понял, что я не бездельничаю, а двигаю науку вперед.
   Теперь фильм, сценарий писал у тебя за столом. Это просилось наружу, как будто говорило – пора! Видимо так и бывает. Ведь когда мы с тобой встретились у Борьки и сразу побежали оттуда вместе, ты сказала, что я пришёл, чтобы встретиться с тобой, а не с ним. А я сказал, что это так и есть. Каждый раз с содроганьем думаю, а вдруг не пришел бы…
   На сей раз мой доклад слушали 1000 чел. (500 – враги тупые и агрессивные, 400 – равнодушные сотрудники,50 – мало, что секут. 40 чел. умные люди, 10 – талантливые ученые, с собственным мировоззрением.
   После моего доклада – звенящая тишина. Ошеломленные лица, с вопросом: «Что он себе позволяет? Председатель медленно объявляет следующий доклад. Здесь народ начинает хлопать – овация, не понятно кому, мне или новому докладчику? Сегодня обсуждение. Бегу в Академгородок – сборище в Доме ученых.
   Целую тебя всю, жди меня, Твой Сим.

   4 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Это я!
   Не могу оторваться от тебя, Только что написал и отправил письмо тебе, получил твоё. И голос твой звенит в сердце чистой, нежной и тревожной мелодией. Так хочется удержать эти звуки! И вот пишу, они со мной и во мне. Сам себе задаю вопрос: «Почему я такой эгоист, почему меня радует твоя тоска и зависимость от меня?» Мне нужно залечить твои душевные раны, приложить к ним бальзам. Но как это сделать? Научи! Я истязаю себя работой, но это мало помогает. Я не сплю уже много ночей, но это всё не то. Что делать? Только наша встреча избавит нас от боли и частичного непонимания. Ведь ты пытаешься ускользнуть из моих объятий, иногда тебе это удаётся. И тогда я реву от боли и думаю: «Она меня не любит!» А это ты спасаешься от муки, которую я тебе устроил.
   Иногда, читая твои письма, я боюсь поглупеть рядом с тобой. Именно поэтому разговоры по телефону – это сладкая мука для меня. Мне надо так много рассказать тебе о том, что происходит со мной, в моём городе, в моей семье тоже. Но это очень трудно, и не всё ты должна знать.
   Но ты даже не представляешь, что было со мной до встречи с тобой. Полгода назад. Я умирал в больнице почти два года после операции на моих несчастных кишках. Мне делал операцию знакомый хирург, который успел угробить многих людей. В Новосибирске есть кладбище имени Мыша – это фамилия хирурга – убийцы. После выхода в свет документального фильма о моем открытия «Сигналы из микромира», В. Багирян, меня пригласили в Америку поработать в одном из самых знаменитых научных институтов. Я прошел все комиссии, но вот моя старая болячка – спайки в кишках показались нашим врачам подозрительным. Мне сказали – сделай операцию, а потом поедешь в Америку. Я согласился – операция была простая – убрать спайки в кишках. Но «замечательный» хирург постарался на славу! Я получил перитонит, а это прекрасная возможность умереть от собственно дерьма, которое оказывается в брюшной полости. Я перенес 15 операций, меня спас замечательный хирург, которому я должен вечно молится, он исправил то, что сделал проклятый Богом Мыш. Моя матушка тоже спасала меня, она доставала арбузы зимой, чтобы я смог промыть свои кишки. Я лежал в постели на простынях, перепачканных кровью, дерьмом и гноем – живой труп и пел песни, читал стихи, сочиненные в горячечном бреду, жизнь уходила через многочисленные дырки в моём брюхе. Вот стишки того времени:

     Опять готов я умереть, опять наркоз,
     Торчит как гвоздь мертвецкий нос.
     Опять терзают тело боли.
     Отдать концы, утихнуть, что ли?
     Старуха – смерть стоит, смеётся, —
     «Постой, дружок, тебе неймётся».
     Вопрос волнует не простой:
     Зачем мне смерть, когда на воле
     Есть жизнь, любовь! И мир иной!

   Теперь, ты понимаешь, почему я люблю тебя? Потому что я уже умирал, и знаю, что такое жизнь. Накрылась моя поездка в Америку, моё открытие присвоил себе проф. Казначеев, директор нашего института. Я выпустил из рук свою мировую научную славу, но зато я встретил Тебя. Подумай об этом, и перестань грызть ногти и мою душу. Приеду – отлуплю. Ты здоровая девочка – пиши рассказы, сочиняй стихи и воспитывай сына – тебе есть чем заняться. Целую, Я.

   4 декабря 1974г Томск. Симон; Это опять я!
   Третье письмо за последние три часа. Это ты виновата. Пишешь страшные письма, ускользаешь в неведомое! А я сижу на заседании, слушаю никому не нужный трёп. Председатель секции отчитывается за полугодие. Все знают, что это формалистика, но молчат! Я тоже, но имею возможность пошептаться с тобой. Лю, что ты мне пишешь? Зачем ты себя и меня мучаешь? Убери к чёрту Гогена и Ван-Гога, я сам не могу на них смотреть. Взгляд насквозь пробивает. Купи валерьянку, и спи нормально, тогда тебе не будут приходить в голову мысли о «подранках» и прочее…
   Лю, я никогда не видел тебя такую, как на твоих рисунках – что-то очень близкое по облику, просто моё видение. Будто это не ты рисовала, а я. Смотрю на твоё милое лицо, и волны тепла и нежности накрывают меня с головой. Как же я соскучился по тебе, моя прекрасная незнакомка? Подумать только, я был разлучен с тобой всю мою прошлую жизнь! За что такая несправедливость? Хочу просто видеть и знать, что ты рядом, и я могу дотронуться до твоей руки, разве это так много? К счастью, меня спасает чувство юмора – великая сила ума. Постоянно видишь кругом человеческую комедию, и горько усмехаешься над «галантностью нашего века» – «Извини, твою красу променял на колбасу!» Надеюсь, что ты улыбнёшься. Люшка, извини за стоны и вопли. Скоро приеду живой и здоровый, бодрый и красивый. Кстати, 5 кг. сбросил, будет тебе полегче…
   Целую тебя 10 в 254 степени раз!!! Твой Симка.

   5 декабря 1974 г. Москва. Наталья: Милый, милый, милый!
   Два дня без писем, как без воды, наконец, письмо. Руки трясутся, не могу разорвать конверт. Первые слова, ты пишешь о Гармонии, это то, что я уже пишу тебе… Ты понял, и увидел. Как я могу добиться успеха, если режиссеры, поэты и драматурги оторваны от меня великой центробежной силой, и если первые дни я могла их видеть и слушать, то теперь во мне страшный протест. Я не могу говорить с ними, – они достигли власти в своих театрах и журналах отнюдь не умом и талантом, а самыми низменными средствами, которые существуют в мире.
   Спившиеся, лишенные морали и элементарной культуры, они читают лекции юным неофитам… Это трагично. Единственный человек, которому можно поплакать в жилетку, это Элька. Но лучше всего чувствую себя в одиночестве. Теперь понимаю, что такое быть в монастыре, и жить в келье – порой необходимо. Не нужно ничего земного – всё мимо, замереть и слушать, вбирать поток Сознания и «говорить» мыслями молча. Сейчас даже не могу играть на ф-но. Потому что не удаётся выразить то, что чувствую. Иногда, хочется разбить этот музыкальный ящик, который не только воспитал, но и спасал мою душу много лет. Иногда удаётся выйти на прекрасную мелодию, и это успокаивает.
   О, как я хочу быть и стать настоящей, такой, которой меня почти никто не видел и не знал. Всю мою юность и теперь, я ношу маску, чтобы походить на людей вокруг, чтобы им не было мучительно стыдно за свою тупость и невежество. Если я валяю дурака, и вдруг, проявляется моё настоящее Я, в какое бешенство и зависть впадают эти люди! Пример, наши разговоры по телефону на работе. Старые девы и жены слушают изо всех сил, но понять не могут, мы говорим, как пришельцы с другой планеты, надеюсь более развитой. Когда разговор окончен, я надеваю маску и становлюсь такой же, как они – вздох облегчения у публики.
   Скоро, скоро ты приедешь, а потом время замрёт, ведь жизни мало, чтобы постичь мелодию нашей любви. Я уже высоко, всё вижу, всё понимаю, дозрела, домучилась, и рвусь к тебе, мой прекрасный, самый умный, соединяющий в себе Миры и Галактики. А я твоя Комета, которая возникла из какой-то странной генетической Туманности. Сама создала себя, интуитивно вобрав атомы и молекулы, чтобы родилась Гармония! Ничего другого быть не может – это мы создали с тобой. Когда-нибудь мир содрогнётся от нашей Любви! Твоя, обезумевшая Лю!, от слова (люблю).
   P.S. Ты сейчас позвонил… «О, счастье, о, Свет! Бегу в буфет! Буду уплетать бутерброды, чтобы жить, дожить и пережить все невзгоды». Мой светлый, мой чудесный, вновь лечу, только бы не разбить нос…

   5 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Милый мой человек!
   Сегодня мне грустно, от тебя нет письма, а я превратился в наркомана – без порции «тебя» жить не могу, наступает абстиненция (синдром отмены). У настоящих наркоманов «отмена» кончается плачевно: самоубийство или убийство других, воровство и другие казусы. Поэтому, умоляю, пиши…
   А теперь, радость моя, вот тебе задачка: Как мы с тобой будем Новый год встречать? Это серьезно, я уже передумал кучу вариантов. Твоя скромность меня умиляет, ведь ты до сих пор меня об этом не спрашивала.
   Вот за это я тебя обожаю – ты не склонна к скандалам, хотя иногда «режешь» меня тихим умным словом… А пока мне предстоит до 20го дек. слетать во Владивосток на 5 дней – буду читать лекции в ДВНЦ, а потом к тебе, моя радость, в Москву. Мороз по коже…
   Вчера вечером пришел домой в 22 часа и навалились гости. Сидел за роялем, потом еще звонок – друг из Томска, профессор Колька Васильев
   примотал. Колька говорит; «Устал, стелите, спасть хочу». А я ему; «Коль, а Коль! Как, насчёт, потрепаться?» Ну, сели и начали. Спать пошли в 7.30 утра. Обсуждали проклятые вопросы: «Что такое мораль, совесть (удельный вес биологического и социального в формировании исторических понятий: совести, добра, чести и пр.) Что такое квантовая механика живых систем (правомочно ли считать, что физика живого – это совсем другая «нечеловеческая физика)? Вот так и посидели, Колька сказал: «Ты гений, а я тебя боюсь. Не гляди на меня так!». Короче дошли до ручки, а потом и до постели.
   Встал в 9 утра, пил кофе, читал Брюсова и Пушкина. Колька мычит, встать не может. В 10 час. растолкал его и проводил на самолёт. Вот и полдня прошло. Работать сегодня не буду. Пойду в люди – к Глебу. Много бы дал, чтобы услышать тебя по телефону. Где ты, Лю? Что-то сегодня я тебя не чувствую, что-то не так у тебя сегодня. Буду ждать восьмого, чтобы позвонить. Целую, Я.

   5, 6 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: стихи

     Наступает вечер мягкой лапой
     На звенящую струну рояля.
     Помашу ушедшим звукам шляпой,
     Позавидую принявшим звуки далям…
     Тишина. Дымок от сигареты,
     Всё наполнилось вопросом: – Где ты?

     Он горит, не требуя ответа: – Нет тебя.
     Зачем же знать мне, где ты.
     Понапрасну мучаясь, гадая,
     Вспоминая всё и забывая,
     Убивать себя, сто раз взывая,
     Знать, что где-то ты царишь, живая?

     Что же ты молчишь, моя царица?
     Жизнь мне без тебя, не пригодится.
     Плачешь ли, тоскуешь, иль забыла?
     Радостей и мук моих тигрица!
     И опять как стон, рефрен неспетый, —
     Где же ты, мой милый! Где ты?

   6 декабря. Стихи написал вчера вечером, а сейчас, утром всё кажется чудесным: и мороз, и солнце, а главное – почта работает. Бегу за письмом. А потом работа! Знаешь ли ты, что движет человеком в самом общем смысле? Тяга к гармонии! Вот! Кстати, нажраться водки – это тоже порыв к гармонии, но его цена?! Великие люди – как раз те, кто стремился к высшим формам гармонии в делах и творчестве! Вчера случайно посмотрел по ящику (обычно не смотрю), изумительный спектакль «День открытых дверей», молодые актёры мне неизвестны, а узнал я только Нифонтову. Спектакль почти, что про нас – там тоже письма, отрывки наших диалогов. Это было мучительно для меня. Всё прекрасно! Бегу на почту, УРРА! Три письма! Буду читать твои вирши в тиши кабинета. Цалую, моя Царица! Твой Сим!

   6 декабря 1974 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Написала тебе много грустных писем, но потом порвала. Вчера была на концерте в литературном музее Пушкина на Пречистенке, где я работала студенткой в филармоническом отделе. Шефом была госпожа Фрумкина – прелестный человек, но очень строгая дама. На концерте в старинном зале я и влюбилась в артиста. Арфа, канделябры, антикварная мебель – дворцовая атмосфера. Стихи Пушкина меня добили. На этот раз играл пианист, похожий на Блока, в нём было столько силы и красоты! Мне казалось, что это ты играешь лет 20 тому назад. Но воспоминания были грустные.
   Милый Симон! Всё думаю, как мы с тобой встретились? Закрою глаза и вижу киноленту: я сценарист, режиссер и оператор. «Первая сцена» – Ты играешь на рояле. Я слышу потрясающие мелодии, стою где-то у окна. Звуки нарастают, ты играешь вдохновенно! Твоя музыка превращается в откровение. Подхожу к тебе и целую тебя в затылок. Ты оборачиваешься и видишь мое мокрое от слез лицо. Говорю тебе: «Как вы можете, имея такой талант, заниматься наукой? Вы композитор от Бога. Вам надо писать не научные отчеты, а симфонии!» Ты смотришь на меня удивленно, что дальше пока не знаю. Симон, не верь письму, где я говорю, что свободна. Ты меня уже затянул в сети своей любви, и я не боюсь этого слова. Ты превращаешь мои мечты в действительность. Сим, умоляю, будь весел и неистов, как в начале нашей разлуки. Обнимаю тебя нежно, твоя будущая Лю.

   6 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Любовь моя!
   Упиваюсь твоими письмами, как живой водой! Воскрешаешь меня! Ты факел с высокой температурой горения! Какая чудесная сила позволяет мне жить, дышать, говорить и ждать. Мне давно пора сгореть дотла. В сущности, смерти я не боюсь, – а вот тебя не увидеть, это хуже смерти. Вот сейчас я сижу у Эльки вместе с тобой, и с Ильёй, и Анютой и любуюсь вами. Держу тебя за руку и слышу ваши разговоры. Оглядываюсь вокруг, и вы исчезли. Не думай, это не галлюцинации, это моё ясновидение. До встречи всего 15 дней.
   Запомни, мы с тобой хранители Великой тайны – мы носители вечной Любви. Ты понимаешь, какая ответственность на наших плечах?! Ромео и Джульетта – не смогли прожить счастливую жизнь, они погибли нелепо и глупо. А нам с тобой предстоит пройти все стадии любви романтической, потом воспитывать наших детей, потом порадовать себя и людей нашим творчеством и при этом не разойтись, а стать еще ближе друг другу. Поэтому мы должны быть сильными, а главное живыми! Наш долг показать на нашем примере, что Любовь может быть долгой, и она не укорачивает жизнь, а продлевает!!! Конечно, если к ней правильно относиться! Она бесценна, но даётся только тем, кто отдаёт себя бескорыстно! Будем достойны самих себя, другого выхода нет! Шлю тебе стихи Андрея Вознесенского, они сейчас немного созвучны:

     …И как цена боёв и риска, —
     Чек, ярлычёчек на клею, —
     К Земле приклеена записка:
     «Наташа, я тебя люблю!»

   Целую тебя всю! Твой Сим.

   6 декабря 1974г Москва. Наталья: Симонище!
   Можешь меня поздравить, я стала совершенно невинна – мудрая тишина плоти, я совершенно забыла, как это делается. Но бессонница замучила. Два часа ночи, а я читаю твои старые письма. Мне очень нравится твоё письмо про «тайну», а я «символ этой тайны», ты становишься писателем-фантастом. Такая же мысль есть в моём дневнике несколько лет назад, ведь я тоже люблю фантазировать на самую неожиданную тему.
   Сегодня играла довольно долго, разбирала по тактам ре. бемоль– мажорный ноктюрн Шопена. Какое это чудо! Кажется, у меня начинает получаться, но надо работать по 2 часа в день, а мне всё некогда. Но так приятно зажечь свечи, поставить их на рояль и погружаться в таинство звука. Но мой старенький ящик расползается на обертоны – вот пример вечной материальной зависимости. Только начнёшь воспарять, а тут фальшивый звук – обидно… После духовной гимнастики, занялась физической – стояла на голове 5 минут. Но спать всё равно нет ни малейшего желания.
   Да, спешу тебе сообщить важную истину – моя фантазия слишком сильно работает и, поэтому многие мои вопли – плод моего неуёмного воображения. Поэтому не волнуйся, всё в порядке, я прекрасно себя чувствую. Будь здоров, Лю

   8 декабря 1974г. Москва. Наталья: Родной мой Сим!
   Иду домой и думаю, ну хоть бы письмо, а то 3 дня – ничего! Потом думаю, ладно пусть не будет письма, но лишь бы он был жив и здоров и чтобы всё у него было хорошо. Лезу в ящик – ничего, бегу по лестнице и знаю, наверно, соседки вынули письма и в двери – замираю… И правда – три письма одного психа с рыжей бородой, который советует пить валерьянку, я уже и так её пью. К чёрту «сверхсознание», и да здравствует здоровый сон!
   Ты же знаешь, – я умница. Сказала себе – нечего с ума сходить, как-то ни к чему это, вот раньше – пожалуйста, но сейчас спасает самоанализ.
   Сим, я закопалась в черновиках и дневниках, регулярно играю на рояле, и моя головокружительная высота и её страшная точка «того» вечера прошли. Наш самолёт разлуки постепенно уходит из разреженной атмосферы, и я опять могу дышать и думаю о скорой посадке. Милый пилот, не ошибись, посади всё правильно, ведь на борту мы, наша Любовь, наши замыслы, без которых людям не обойтись… И самое хрупкое сооружение на свете – Душа…
   Очень рада за твой доклад и успех. Просто раздуваюсь от гордости за тебя. Пусть весь мир вопит от восторга, мой мыслитель, чья фотография у меня на столе под линзой, трепыхается в бликах от лампы и живет своей жизнью… Написала себе на бумажке: «Не сдаваться!». Занимаюсь психотерапией, а что делать? Оказывается, помогает! Я себе внушаю: «Бесповоротно тебя забыла и не желаю видеть, впрочем, так же как и ты. Приедешь, обсудим эту проблему. Остальные идеи будем решать ближайшие 20 лет, надеюсь, времени хватит. При этом часто твержу: «Я здорова, здорова, здорова, как лошадь!»
   Сим, я дождусь тебя, и это будет ужасно, восхитительно и прекрасно. Я в таком удивлении, что это меня спасает, не слишком ли долго мы летим?
   Когда я ложусь спать, я путешествую по Вселенной, мне и страшно и прекрасно одновременно. Трудно засыпать с холодными ногами, не забудь, что у меня в детстве был порог сердца.
   В общем, жизнь прекрасна и удивительна, это я знаю точно. Тебя не целую, а только немею от твоего присутствия. И пожалуйста, не касайся меня, а то я рассыплюсь на мельчайшую пыль, меня надо сначала отморозить… Твой пьющий валерьянку, Лю-шенька…

   8 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Лю, радость моя!
   Можешь посмотреть на загнанную лошадь – это я. Весь в мыле, слезах и соплях. Не успел вчера написать тебе. Прости! Весь день люди и ночью тоже (мужики из Москвы и Томска, ночевали в моём кабинете, значит никакого покоя). Сегодня висел на телефоне как бульдог – не дозвонился.
   Милая моя! Конечно, ты само совершенство! Разве я в этом сомневался? Если бы я замечал твои недостатки, я бы понял, что они стоят твоих достоинств. Но я не вижу, кроме одного – тебя нет рядом. Считаю минуты, часы, дни – всё они длинные, до отвращения. Хочется, втиснуть в них больше дел, но парадоксы времени существуют! Хочешь, мир переверну?
   Ладно, так и быть, не буду.
   Всё встанет на свои места, когда мы посмотрим в глаза друг другу. Осталось уже 13 дней – ничтожный отрезок времени. Мы пройдём его аккуратненько ступая по туго натянутой проволоке, даже без балансира. Мы же не в цирке? Падать будем только в объятия друг друга.
   Целую бесконечно, до одурения, но не полного. Завтра не отходи от телефона. Твой Сим.

   9 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Лю, лапушка моя!
   Конец дня, выжат как лимон. Ощущение такое, что от меня осталась только сморщенная шкурка. Устал физически – тяжелый день. В перерывах между бешеной крутячкой и писаниной звонил тебе целый день. Дважды брали трубку, но ты где-то бегаешь. Одна дама обещала положить тебе записку, а другая обещала тебя разыскать и сообщить, что через полчаса будет звонок. Куда ты пропала? Мне нужно услышать тебя, убедиться, что ты жива и здорова, почувствовать твою интонацию. Я очень волнуюсь, второй день тебя не слышу. Как я проживу 12 дней? Спасает только сумасшедшая рабочая нагрузка. Лю, вчера играл тебе два часа – 2я рапсодия Листа и Григ, песня Сольвейг. А под конец, убаюкивал тебя колыбельной с моими вариациями Дунаевского из фильма «Цирк».
   Ты уснула, а я закрыл тихонько крышку рояля и пошел работать. Писал доклад до 4х часов. Письма сегодня нет – сам не свой. Весь день мне предстоит работать с группой математиков над алгоритмами ввода изображения клетки в ЭВМ. Весело страшно. Вчера было два письма от тебя, но праздник прошел, а сегодня ничего! Я заметил, что как только подумаю о тебе – так приходит удачная идея в голову – математики балдеют, они —то всегда думают, что самые главные на свете, остальные биологи или врачи – это не ученые для них. Сейчас живу как Янус: один из них всё время с тобой, а второй – работает, думает, ест, говорит, изредка спит. А вот, когда пишу тебе письмо, оба Януса становятся одним индивидом.
   Наконец, дозвонился. Но твой влюбленный маньяк где-то маячит. Надо бы тебе переехать к маме или к подруге. Знай, если с тобой что-то случится, я не выживу. На тебе двойная ответственность – будь осторожна, умоляю! Не ходи одна поздно вечером, не живи дома. Пожалей своего старичка…
   Целую, Сим.

   10 декабря 1974 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Дорогой Сим! Сегодня утром была в журнале и подписала командировку в какую-то тьму-таракань, потом не попала в музей Рериха – много народу, очередь в будний день! Неужели я буду стоять и ждать? Никогда не стояла ни в одной очереди в магазине, особенно за колбасой или бананами. Я всегда беру то, что никто не покупает – например, сыр-рокфор.
   Пошла на прогулку, купила журнал со своими виршами и решила себя наградить – обед в ресторане «Якорь» дневной, как в столовке. Однако немного гордилась собой. Но вот что странно, кажется, я влюбилась в одного бородатого человека, который живёт за тридевять земель в страшном холоде, и у него всегда красное обожженное лицо. Он не очень-то молодой, брюхо всё в шрамах, но каждый день мне снится. Что с этим делать – я не знаю.
   Я стала ненормальная из-за него, и я его ужасно жду. Сегодня включила «Ригонду» и слышу Магомаева, который поет песни Пахмутовой, – голова кружится от некоторых: «Нам нельзя друг без друга» или «Мелодия». Никогда раньше эти песни не замечала, а сейчас поняла, о чем там поётся… Почувствовала себя впервые в жизни защищенной! Как я устала играть роль сильной женщины, которой ничего не надо! Сим! Ну что ты наделал? Как мне теперь неуютно и холодно без Тебя! Сердце колотится, глаза блестят нездоровым блеском. Если бы ты видел, как я пришла с мороза раскрасневшаяся – вот уж чудо! Смотрю и зеркало и думаю – если он увидит меня такой, то будет счастлив! Ведь будет? Не целую тебя. Ты разбойник моей души! Лю.

   10 декабря 1974г. Новосибирск. Симон: Любимая!
   Не идёт из головы вчерашний разговор, мне тревожно. Вот тебе линия поведения с Борей: ты должна поговорить с ним очень спокойно и доброжелательно, Скажи ему, что тебе трудно определить своё отношение к нему. Скажи, что ты ценишь его преданность и понимаешь, что эти качества на дороге не валяются. Тебе нужно время, чтобы во всём разобраться. Вполне возможно, что ты изменить своё отношение к нему и просишь его набраться терпения и т. д. Всё это точный алгоритм разговора с ним. Ты даже можешь вселить в него надежду, но это всё надо делать очень проникновенно. Встречаться редко, но никакой грубости или пренебрежения. Это человек психически больной, вернее травмирован тем, что его бросила жена. Ему надо куда-то приткнуться, он не может быть один. Будь осторожна. Конечно, во многом виновата твоя мама, она его пригрела на своём плече и не может понять, что этот тип не для тебя.
   Однако есть и приятные новости: у меня большая победа – заработал плод 2х – летних мучений и экспериментов – аппарат по распознаванию образа клетки, он выдал первую информацию и без ошибки. Мои сотрудники пляшут и побежали за шампанским, а я ни на что не реагирую. Ведь это подтверждение моего открытия по «Взаимодействиям клеток». Послезавтра лечу в Хабаровск, потом во Владивосток. 17го возвращаюсь в Новосибирск и сразу к тебе, моя радость! Сегодня опять писем нет. Ох, уж эта почта! Зарываюсь в работу, даже хребет трещит. Ночью писал реферат на тему «Взаимодействие клеток». Утром до 14 час. эксперимент с новой установкой. Потом кропал проблемную записку для лаборатории биофизики: «Взаимодействие мощных электрических полей и биосистем» до 17 час., затем маленький перерыв на письмо к тебе – это отдых. В 17.30 совещание и семинар до 21 часа. Потом дома – музыка. И опять писание статьи, пара часов сон и утром всё по новой. Выдерживаю этот ритм только благодаря тебе. Других стимулов нет. Люблю тебя ровно и неколебимо. Счастлив, что ты есть. Пора бежать на совещание.
   Целую тебя, самая красивая, нежная, самая мудрая и сильная. Держись, я – с тобой! Твой Симон.

   11 декабря 1974г. Москва. Наталья: Милый, чудесный Сим!
   После разговора с тобой выбежала на улицу, надо попасть с райком, прошлась нашей рощей, где ты первый раз признался мне в любви, бежала и плакала и смеялась от всего: от бесконечной пытки ждать тебя, от страха, что не дождусь, от того, что все наши страдания порой кажутся смешными. Стёрла с лица всё мокрое, и сказала себя – хватит, в самом деле, как мне не стыдно, что я поддалась своему дурному состоянию и волную тебя. Захотелось вернуться, позвонить тебе и сказать, что всё чушь. И говорю тебе 100 раз чушь, кроме нашей с тобой любви. И ничто не сможет этому помешать.
   Твой голос, ты сразу мгновенно понял всё, ведь любому другому я бы просто не сказала, вроде стыдно как-то, ко мне пристают, значит, я виновата (разве к порядочной женщине пристанут?) Стало так тепло, будто чувствую твои руки, и вижу тебя. Ты со мной – будто это моё второе я, но гораздо мудрее и сильнее. Сим! От этой муки можно сойти с ума! Клянусь, стала сильнее, будто твои искренние опасения мне вернули нормальную реакцию и так же как в твоём письме, смерти не боюсь, а хочу тебя видеть и не хочу, не желаю умирать сейчас. Это всё равно как выйти, наконец, из чащи, где ты долго бродил без еды и людей, на берег океана и знать, что сейчас приплывёт Корабль с алыми парусами, как в великой книжке Грина «Алые паруса». И чтобы кто-то помешал мне его дождаться? Ну нет!
   Прекрасный мой, Сим, всё будет просто чудесно, я уже высчитала, кроме того, Эля сказала, что моя ладонь очень изменилась. В ней появились новые линии – линии божественного Свершения. Да, да, да.
   У меня всё в порядке, как видишь, печатаю на машинке. Пишу что-то очень гениальное, и слова ложатся легко и убедительно, просто диву даюсь. На бумаге можно доказать всё, было бы желание и немножко таланта. А самое главное – уметь мечтать смело и свободно, это стоит всех сокровищ мира!
   Я знаю, как мы встретим Новый год. Мы поедем в Элину резиденцию, она говорит, что там чудесно. Это на берегу какого —то моря. Прекрасный лес, милые люди и там ТИШИНА. И еще хорошая домашняя обстановка, жаль, что рояля нет. А впрочем, подумаем еще – может, рванём в Таллин? Мне, честно говоря, будет хорошо везде – если ты будешь рядом.
   Мы можем выбраться сами без всяких людей в какую-то деревушку, кататься на лыжах, пить молоко и бродить по чистому белому полю – смеяться и радоваться жизни. Целую тебя тихо и нежно, валерьянка очень помогает. Нат-Лю, я тебя люблю!

   12 декабря 1974г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Ну вот, я прихожу в себя, после похорон отца. Меня раздирает страшное чувство стыда – ведь отец умирал давно, и это стало так «привычно», что я совсем, о нём не думала. Вот тебе мой страшный эгоизм и чёрствость. Кажусь себе последней сволочью, и ищу себе оправдания. Вот он великий эгоизм любви, который ничего не хочет видеть, кроме себя…
   У меня даже возникло чувство ненависти к себе и к тебе, но теперь всё прошло. Мою совесть спасает то, что я уже давно была как бы без отца, ведь последние пять лет он не жил, а как бы доживал свою жизнь. Мучил маму и мучился сам. Великое и единственное наследство от отца – это его благородство и радость познания, которой он меня заразил, как болезнью, от которой невозможно вылечиться.
   Мне удалось взять от него всё лучшее – любовь к книгам, которые он успешно продал и пропил, но он не пропил мою любовь к литературе, которую когда-то привил мне. Он всегда был бескорыстен и честен во всём и трудился всю свою жизнь зверски, он не умел отдыхать и жить для своего удовольствия – так и не научился за свою короткую жизнь, всего 65 лет! Ему было тяжко потому, что его отправили на пенсию! Он не мог жить без работы?!
   Когда я вошла к нему, его лоб был еще теплый, и я поцеловала его и сказала себе – твоя душа во мне, а только это и важно. Для его бренного тела, смерть была благом, ибо он не умел и не знал, что нужно для Тела, чтоб оно хотело жить! А я-то надеялась, что ты приедешь, и поможешь положить отца в больницу, ты знаешь, как это трудно, старики у нас никому не нужны. А потом подумала, что зачем продлевать эту муку? Всё равно меня мучает совесть – я не сделала того, что должна была сделать любящая дочь.
   Теперь понимаю, почему ты ушел из врачей и стал ученым. Сталкиваться со смертью каждый день в больнице – это страшное испытание, которое делает человека или равнодушным или выпивает из него все силы души. Сим, я сейчас ничего не знаю, жду тебя и не знаю, зачем. Может быть, чтобы начать всё с начала или всё кончить. Мне кажется, что я страшный человек, если я продолжаю думать о тебе. Зато теперь не боюсь ничего, ибо дальше уже некуда. Твоя Лю

   14 декабря 1974 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Получила твоё письмо с фотографией, где ты на прогулке с дочкой, а рядом охотничья собака. Была подавлена этой красотой, и теперь поняла почему. Мне так плохо, что тебя нет со мной, а не потому, что умер мой отец. И убедила меня в этом твоя фотография. Я никогда, не знала этой радости – опереться на колено отца. Моё детство промелькнуло перед моими глазами, и оказывается, оно было очень одиноким. Я чувствовала себя чужой, особенно, когда мне исполнилось 15 лет, просто возненавидела свою «семью». Вот они истоки моего странного влечения к бородатым «юношам», ты из них самый молодой.
   Теперь мне становятся понятны многие мои влечения, которые я ношу в своём подсознании и хочу от них избавиться. Поймала себя на мысли, что я очень завидую и собаке и твоей дочери. Они такие счастливые рядом с тобой! Как нелепо и странно понимать это. Может быть, я ищу оправдание себе? Мне кажется, что любой человек неосознанно копирует схему отношений в семье, какие он видел в детстве. От этой привычки трудно избавиться. Я знаю что, отец и мама меня очень любили именно в детстве, но когда я стала подростком, они совершенно не знали, чего я хочу, и к чему стремится моя душа.
   И никакая безумная любовь родителей не может заменить понимания! Разобщение и отчуждение – вот признаки моей юности. Хотя я очень благодарна маме, что она привела меня в музыкальную школу. Однако, именно моё развитие – я набрасывалась на книги как сумасшедшая и музыка – увели меня от интересов моей по-своему талантливой мамы. Всё, что она любила, вызывало у меня отторжение: парикмахерская чуть ли не каждый день, бесконечные разговоры о тряпках, походы в Дом моделей.
   Отец был совсем другой человек – интеллигент, польская кровь, но трудная судьба, его отец ушел из семьи, когда ему было 8 лет. Его мать была ни к чему не приспособлена, и он ребенком был вынужден зарабатывать на жизнь, работал где-то на побегушках. А ведь он был очень талантливый инженер, всю жизнь что-то изобретал. Научил меня любознательности, вложил в мою голову мужской, а не женский ум. Всегда говорил мне – ты самая умная девчонка на свете. Он пробудил во мне жажду познания!
   С тех пор мне были смешны бабские разговоры. Даже в школе мне было трудно найти подругу, я была обречена на одиночество. Во всём этом еще предстоит разобраться какой-нибудь героине в моих книгах, которые я когда-нибудь напишу, а пока я мучительно соображаю, как мне поехать в Калинин по заданию редакции «Комсомольская правда» до 20го договор подписан. И здесь твой желанный приезд! Как это совместить? Я должна оплакивать отца, который дал мне так много, а я волнуюсь о том, чтобы увидеть тебя! Мои мысли витают совсем не там, где они должны быть. В воскресенье собираюсь на каток – надо приходить в норму к твоему приезду. Вот тебе ужасная картинка – на второй день после похорон отца, она идёт на каток. Но на всё есть свои причины. Если меня не будет дома во вторник, значит, я укатила в Калининград, писать очерк, и скоро приеду. Будь здоров, Наталья

   15 декабря 1974г. Москва. Наталья: Дорогой мой, Симон!
   Вчера написала тебе мучительное письмо, а сегодня, пройдя через все; похороны отца, быстрые до отвращения, люди обсуждают не его жизнь, а свою.
   Всё происходило в квартире, гроб стоял на столе, мой отец, замороженный и пожелтевший приемлел всё, а я понимаю и вижу всё, что здесь происходит. Появляются люди, которых я никогда не видела – любовники матери, «её друзья», некоторые показывают доброту и бескорыстность.
   Вдруг понимаю, что моя матушка совсем не так проста как кажется. Хотя некоторые мелочи меня коробят и доказывают мою правоту во многом. Потом я говорю мудрые слова, все застывают. Я думаю, может быть, это освобождение и для отца и для нас. Сбрасываю с себя прошлое как ненужную одежду, избавляюсь от комплекса – теперь всё соответствует истине – у меня нет отца, как и раньше, но теперь по праву, ибо его нет наяву. Спокойно благословляю всё лучшее и сожалею о том, что не удалось, и понимаю, что я возьму только самое важное.
   Потом бегу за Ильёй в школу, он боится идти к бабушке и тянется ко мне как никогда. Последние дни и ночи спит, прижавшись ко мне, и во мне появляется нежное чувство к нему. Приходится метаться между мамой и Ильёй. Потом едем с Ильёй к Эле, оставляем детей с её кумушками, которые рвутся быть няньками. Мы с Элькой бежим на заседание литерат. объединения, на которое нас зовет старинный друг доктор философии Арсений Чанышев. Мы слушаем прозу, потом удачные и мудрые стихи, пьём сухое вино, и, наконец, кто-то читает три гениальных рассказа. Народу много – человек 30. Обсуждение по кругу, а когда говорю я, знаю, что всё правильно и красиво и Элька в восторге. Мы находим свои пальто в груде вещей, гардероба нет, и пара людей просит наши телефоны. Мы гордо удаляемся к нашим детям. Симон, кажется, что я оживаю вновь. У меня такое чувство, что я всесильна, осталось 6 дней!
   Зачем? Какой бес тянет меня к тебе? Через всё: страхи, эгоизм, боль, отчаянье, через новое возрождение. Два дня бегала потерянная, в слезах, разбрасывала «трояки» рабочим, проникновенно смотрела в глаза, потом валерьянка, седуксен и сваливалась в сон в 21 час вечера, а на третий день обсуждаю прозу и стихи!? Ну что я за человек? Теперь сижу за машинкой, как ни в чём не бывало, а завтра побегу на концерт Даниила Шафрана, в газете дали бесплатный билет. Буду наслаждаться музыкой и постараюсь забыть про тебя.
   Это ты всё должен объяснить мне, больше никто не смеет копаться в моей душе.
   Мне кажется, что я перепрыгнула через страшную пропасть, но теперь всё в порядке, я опять с тобой, слышишь?
   Твоя Лю.

1975 г. Июль, август, сентябрь, октябрь

   7 июля, 1975 г. Томск. Симон: Радость моя, Люшенька!
   Пишу из Омска на бланках. Что поделываешь? Отдыхаешь от своего бородатого чучела? Набирайся силёнок, они тебе пригодятся – приеду, замучаю, так и знай. Буду звонить по тел.195 94 76 в 13 час. по московскому времени, в понедельник. Хочу услышать твой голос! Хотя ты всё время рядом со мной: говорю с тобой, целую твои глаза и руки.
   Ты заполнила меня всего, я ощущаю это физически как великое блаженство. Именно в разлуке я понимаю, что жизнь без тебя теряет всякий смысл. Мой милый Чёренький, будь бодра и весела, я шепчу тебе самые ласковые слова. о
   Вспоминаю, как ты стояла у окна поезда, когда провожала меня, и сказала, что любишь… Помню твоё лицо в этот миг, и буду помнить всю свою жизнь. Каждой клеткой моего нескладного тела припадаю к тебе. Лапушка, целую бесконечно. Твой старый скакун – ты же любишь лошадей, и не только красивых. Твой Симон.

   8 июля, 1975г. Новосибирск. Симон: Лю, лапушка!
   Прости – вчера не успел написать тебе – сидел на работе до 23ч. и сил не было. Сегодня отослал тебе дублоны и вот пишу в ожидании моего звонка к тебе
   в 15 час. Получил сегодня твоё милое письмо на библиотечных бланках. Так что – для меня день полный событий.
   Рад твоему «раскрепощению» и «духовному росту». Но взгляд на этот процесс у меня иной. Мне по душе позитивный вклад «моего гнёта» на тебя. Но не кажется
   ли тебе, что эта ситуация напоминает анекдот о том, как еврей жалуется Раввину
   на тесноту в доме, а он советует ему привести еще козу и осла, а потом, когда их удаётся выгнать – жизнь кажется раем.
   Всё познаётся в сравнении! Вот и сейчас если посмотреть на наши столкновения, они учат понимать ситуацию с разных сторон, и это позитивный результат. Люша, солнышко, разозлить меня ты не можешь, твоя наступательная тактика меня огорчает, ведь ты многое не видишь. Теперь буду умней и поддержу твои свободолюбивые устремления. Насчет «разговоров с друзьями» – ты крепко
   загнула – отношение одного человека с другим лежит совсем в другой сфере.
   Для меня важно – тебя понять, если таких попыток нет у тебя, значит, что-то не так. Не думай, что я занудствую и теряю чувство юмора, хотя в этой ситуации сохранить его, не просто. Всё равно тебя люблю, и очень скучаю. Не трать, умоляю, свои и мои силы зря. Мне, и тебе предстоит большая работа. Сейчас моя жизнь мучительна, но если бы я смирился с тем, что ты может уйти от меня – всё потеряло бы всякий смысл. Целую тебя, моя бесценная, иногда злющая, но всегда прекрасная Лю. Отдаю тебе себя без остатку на долгие годы… Ты понимаешь? Твой Симон
   P.S. А вот тебе мой стишок:

     Улетает время, сокращая жизнь,
     Золотом осенним, сердце отзовись!
     Возврати мгновенье и позволь мне вновь
     Силой вдохновения пережить любовь.

     Я не испугаюсь бури на морях —
     Бьётся алый парус на семи ветрах:
     То взлетит на кручу, то сорвётся вниз…
     Золотом осенним, сердце отзовист!

     Улетает время…. Но в конце пути
     Суждено всей жизнью мне тебя найти.
     Не сдержать волненье, сердце рвётся в крик!
     Золотом осенним, сердце отзовись!

   15 июля, 1975 г. Новосибирск. Симон: Люшенька, родная моя девочка!
   Как трудно говорить с тобой по телефону. Буря чувств, смена настроений, ощущение горечи и счастья, – всё сплетается в букет, а мысли путаются. А потом становится грустно и тоскливо. Ты во многом права, но я знаю, что всё будет у нас с тобой по-другому, не так как у многих вполне достойных людей. У нас есть опыт, и мы не будем повторять старые ошибки. Во всяком случае, это будет наша новая семейная жизнь, пока не знаю где – выберешь сама. Новосибирск, конечно, не Москва, но имеет много преимуществ. Оперный театр у нас огромный, а концертный зал еще больше, чем в Москве. Люди здесь лучше, нет суеты и лихорадки, природа рядом, причем настоящая. В Академгородке живут очень интересные люди: ученые и даже поэты. Но маленький городок – это всегда слухи, сплетни, злословие, но и своя элита.
   Ты мне задаёшь вопросы: с кем я спал и кто обихаживает меня в «моём семейном гнёздышке»? Обихаживает меня моя тёща, она прекрасный человек и мы с ней друзья. Кажется, она всё знает и понимает. У меня тоже много вопросов накопилось, как ты меня встретишь после разлуки? И в какую сторону, ты голубушка, хочешь измениться? Ну да ладно, буду бороться за право быть любимым. Иногда сижу за роялем, наигрываю грустную мелодию свою, а потом перехожу к мелодиям Шумана! Кстати, интересный феномен – как много композиторов с фамилией на букву Ш!? Шопен, Шуберт, Шуман, Шестокович, Шабалин… Неужели мне когда-нибудь удастся стать рядом с ними? Песни уже не пою, я их кричу молча, но ты должна их слышать и понимать. Сейчас пойду на почту выколачивать твои письма. Душу вытрясу! Целую тебя всю и жду встречи, как осужденный на вечную каторгу нашей любви… Твой Симон.

   16 июля, 1975г. Новосибирск. Симон: Моя несравненная Лю!
   Сегодня, наконец, о, счастье, получил 5 твоих писем и 1 открытку. Но какой ценой! Две недели пустоты и терзаний и 10 минут моего скандала на почте! Письма лежали на букву «Щ»!?
   И вот я погружаюсь сердцем, головой, и другими частями моего большого тела, в бесконечное блаженство – общения с тобой. Впитываю как безумец, через глаза, руки, губы, звуки твоих писем. Сначала – только ощущаю, не понимая, о чём ты пишешь. Перечитываю строчки ещё и ещё. Это Ты! Какое счастье вновь чувствовать тебя! Проклятый телефон, я его ненавижу, он мне мешает. Благословен тот человек, который научился делать бумагу и придумал азбуку! Сердце скачет, делаю перекур.
   Люшенька, солнышко! За эту неделю чего только не передумал, а вдруг ты меня бросила?! А теперь заново рождаюсь и живу… Читаю твои вирши и становится ясно, что моё отсутствие благотворно для тебя, а я радуюсь. Радуюсь твоему расцвету, твоим мыслям, твоим порывам. Твоя душа умнеет, и ты становишься ещё желанней!
   Думал, что достиг апогея – ничего подобного! Мне кажется, что я стал немножко побаиваться твоего зоркого ума – не захлебнуться бы в потоке твоих мыслей и наблюдений! Надеюсь, что выдержу.
   Моя любовь даёт мне силы. Какие чудесные стихи ты написала! Завидую белой завистью, что не был с тобой в Литве. Чюрлёнис – личность необычайная, так хотелось увидеть его картины, послушать фантастическую музыку! Радуюсь от души, что тебе удалось это пережить. Лю, я еще напишу свою симфонию, и она будет достойна Тебя, моя прекрасная Муза!
   Ты совершенно права – только высокое волнение Духа может победить злобу и глупость. Человек, способный испытывать эти эмоции, никогда не унизится до зависти и порока. Интеллект закипает в огне прекрасного искусства, и тогда рождается живая трепетная Мысль, понятная всем.
   Знаю, что меня иногда заносит не в «ту степь», но поэтому я выбираю тебя, ты можешь меня вовремя одернуть, что и делаешь порой успешно.
   Я люблю тебя за это еще больше, если это возможно. Борьба с самим собой – самая трудная. Мужчины не любят признавать свои ошибки и стараются переложить их на другие плечи.
   В моей ситуации поведение моих бывших друзей меня даже веселит и прибавляет сил для борьбы. Очень тебя прошу, не думай, что я сомневаюсь в чем-то, нет, я готов бороться за тебя, чего бы мне это ни стоило! Лю, рвусь к тебе! Всё поломаю, но приеду сам, или ты приедешь. Тебя надолго оставлять нельзя – вдруг появится умный мужик на мою голову. Знай, сопернику не жить! Целую моя единственная, умная Люшка. Твой Сим бесконечно…

   23 июля, 1975г. Новосибирск. Симон: Моя Лапушка!
   Сегодня, наконец, получил сразу два твоих письма и ожил. Какие ты пишешь письма! Точнее сказать – какая же ты! Мой любимый, родной человек, мне кажется, что я узнаю тебя заново. И это чувство новизны, такое сладостное и волнующее, еще более утверждает меня самого в безграничной любви к тебе. Ты пишешь о развитии твоего чувства, я тоже испытываю на себе действие этого закона эволюции чувств.
   Понимаю нынче, что сохранив и умножив нежность и заботу о тебе, уже не смогу быть с тобой таким, как раньше. Лю, родная, поверь, я буду крайне осторожен и не дам тебе страдать из-за моей слепоты душевной. С ужасом вспоминаю, что я с тобой вытворял, что я тебе рассказывал, как восхвалял себя любимого!
   Единственное смягчающее обстоятельство – это то, что мы переживали оба период легкомысленной влюбленности. Нам в ту пору было «море по колено», мы оба не думали о том, что это может быть так серьезно и надолго. Но, слава Богу, мы начали видеть друг друга на другом уровне. И вот награда – новое чувство – зрелое, красивое и… абсолютно незавершенное. Ведь мы сами всё время меняемся, узнаём что-то новое и в этом наше отличие от других людей.
   Мало кто понимал меня в этом мире; мне завидовали, или ненавидели. Всем казалось, что мне всё легко даётся – а они, бедные, трудятся, а понять ничего не могут. А ты поняла меня, потому что наверно, и тебя мало, кто понимал. Это же надо было тебе родиться женщиной! С таким-то умом, с такой энергией, с талантом многое видеть и понимать. Это вроде «Прозревшей», среди слепых. Если бы ты родилась мужчиной, то давно была бы министром или еще кем-нибудь. Как же я тебя понимаю, ведь я вынужден бывать в компании мужчин. Боже, что они говорят о женщинах, даже любимых! Как это унизительно и мерзко – видеть в женщине только Тело и не пускать её за флажки мужской власти…
   Не думай, что «забиваю тебе баки», в молодые годы я тоже был не очень разборчив, женщины меня любили, и я им разрешал себя любить, но они не понимали кто я, а я даже не пытался понять их. Мне это было не интересно – я был слишком занят наукой и музыкой, времени мне хватало только на мою мужскую жизнь. Если бы мне кто-нибудь рассказал, что встретил такую женщину как ты – я бы никогда не поверил.
   Даже самая умная женщина – доктор наук или профессор почти всегда в плену своих «женских проблем»: большинство из них – очень ограничены. Бывает в современной женщине и другая крайность – полное наплевательство на мораль и традиции. Они пытаются подражать мужчине, а это очень глупо.
   Большинство мужиков – настоящие браконьеры. Они пользуются женщинами, а потом их бросают. На самом деле виноват не только мужчина, но и женщина. Она не понимает, что свободные отношения, без брака – это значит полная безответственность для партнера. Он ничем не рискует, а женщине приходится решать, рожать или не рожать и как жить дальше.
   Ну вот, я становлюсь феминистом, рассуждаю на женскую тему. Ты, наверно, сейчас смеешься надо мной. А я начинаю любить тебя совсем по-другому. Я не буду тебя ревновать – потому что тебе будет так хорошо со мной, что ты не сможешь смотреть на других мужчин. Только так надо завоевывать любимую женщину – надо сделать её счастливой. Счастливые женщины не бросают мужей! Хоть ты и далеко, но твои удивительные письма, меня приводят в восторг, я счастлив, что встретил тебя. Тоскую по тебе, но уже по-другому – хочу видеть твои глаза, слушать твой голос, читать твои мысли вслух…
   При этом мне безумно хочется тебя целовать, ласкать, ощущать твоё до боли знакомое и всегда новое Тело любимой женщины. Ночами шепчу твоё имя, прижимаюсь к подушке. Один платок пахнет твоими духами, и я не могу держать его в руке без дрожи. Как всё слилось, какой сложный рисунок моей новой страсти к тебе! Лю, ты даришь мне новую жизнь, новое понимание того, чего я никогда не имел.
   Моя семейная жизнь и мой брак —это нечто совсем другое – это забота и ответственность за детей и за нашу биологическую жизнь. Моя жена очень избалована, она привыкла перекладывать на мои плечи и на свою маму все заботы о нашей семье. Теща ведет домашнее хозяйство вот уже 20 лет, она практически вырастила обоих внуков. Ведь мы всегда на работе, жена в клинике, а я в институте. Мы изредка встречаемся поздно вечером или в выходные дни. Но я стараюсь улизнуть в загородный дом – беру сына, и мы занимаемся рыбалкой или я еду на охоту с местными мужиками. Я так устаю от умственного напряжения в лаборатории, что мне нужна разрядка на природе.
   Моя жена не понимает, что такое природа, она её терпеть не может: комары, холод по утрам, жесткая постель… Она совсем другой человек, она нормальная средняя женщина, и я понимаю, что я прожил 20 лет с человеком, который так и не узнал, кто я и зачем живу на этом свете.
   Мы в прошлую субботу поехали со Славкой на Обское море. Ночью была гроза, и мы решили побродить по лесу, конечно, когда гроза стихла. Вышла луна, тишина необыкновенная пронзительная, только огромный лось прошагал, хрустя ветками, да ночные птицы покрикивали за деревьями. Потом пополз туман и стал рисовать причудливые «картины». Лес, освещенный луной, превратился в сказочное царство. Было так красиво, что замирало всё в груди и наворачивались слезы. И вдруг Слава сказал, как жаль, что Наталья не с нами!? Этот циничный и равнодушный Славка! Он понял, что ты была бы потрясена этой красотой! Лю, жду тебя. Мы должны быть вместе и будем – это неизбежно. Целую, моя родная, милая, мой удивительно умный человек… Твой Симон.

   28 июля, 1975г. Новосибирск. Симон: Люшенька, лапушка!
   У меня праздник – получил от тебя 4 письма! Одно ругательное, но остальные милые листочки, заставляли меня трепетать, бледнеть и краснеть. Веришь, Лю, держу твоё письмо в руке и волнуюсь как мальчишка, даже потею. Сладостное чувство прикосновения к тебе! Искренне хохотал над твоим описанием похода на «новую пятую брачную церемонию» доцента Арсения Чанышева. Вполне ощутил общность нашей с тобой босяцкой натуры, и твою оригинальную манеру экспроприации материальных ценностей, принадлежащих другим, не по праву. Однако, есть и просьбы, ты уж, пожалуйста, не очень часто скачи на лошади. Кривые ноги – еще куда ни шло, но вот мозоли на заднице – это не очень приятно, когда ласкаешь любимую – ты ведь знаешь, что я хочу целовать тебя всю и везде.
   Твои письма на меня жутко действуют, ты каждый раз удивляешь меня, и я узнаю тебя с новой стороны – как тебе это удаётся? Ты делаешь меня мудрее, и даже, надеюсь, тоньше и в теле, и в мыслях. Но я еще не волшебник, а только учусь. Не суди меня строго за ошибки. Могу быть послушным учеником. Начинаю понимать, что философия и психология – это не пустые слова. До тебя был к этим наукам совершенно равнодушен. Очень хочу стать таким, чтобы ты никогда меня не разлюбила. Но всё же «иди мне навстречу», пусть не торопясь, сомневаясь, но иди. Я хочу это чувствовать даже тогда, когда ты меня заслуженно ругаешь… Благословляю тебя, мой Чёренький, такой умный и родной человек. Всегда твой, Симон.
   P.S. Вот стихи про мальчишку…

     Что седым – не любить, кто сказал?
     Серебро – теплоёмкий металл.
     Пусть в моём кузовке сорок пять —
     Я мальчишка опять!

     Говорят, «Не скачи, не пляши…»
     Ну а мы, старики-малыши,
     Мы не может ни петь, ни плясать —
     Мы мальчишки опять.

     Шёпоток, дескать, черти в ребро!
     Оттеняет моё серебро
     Черных локонов нежная прядь,
     Я – мальчишка опять!

   2 август, 1975 г. Москва Наталья: Дорогой Сим!
   Говорить в письмах с тобой – становится ритуалом. Сегодня я молодец – не терпится похвастать. После недели у бабушки, Илья отбился от рук. Вчера не остался у меня и был очень взволнован. Сегодня взяла его с утра, день прошел нормально, сейчас он спит, и мне спокойно. Мой чудесный Сим! Моя тяга к «свободе» – мне кажется смешной, а мои вопли бессмысленны. Я вернулась в «исходное положение», как в гимнастике – это важно.
   Заниматься научной работой, когда тебя каждую минуту отвлекают, практически не возможно. Мысли о тебе тоже не дают покоя. Грустно ли мне? Нет, мне хорошо, иногда мне кажется, что я стою у ворот Рая! На меня как из рога изобилия сыплются твои переводы, и я думаю, уж не рехнулся ли он? «Нормальные» мужчины даже алименты не платят на своих детей, думают, что их можно кормить воздухом. Как это было со мной, когда я развелась с отцом Ильи.
   Но твоя щедрость меня не радует, а смущает, я откладываю эти деньги к твоему приезду. Первое, что я должна сделать – это найти работу, быть на твоём иждивении для меня ужасно! Всю предыдущую жизнь многие мои несчастья происходили от нетерпения, но сейчас я понимаю, что затевать обмен и отъезд – это маленькая семейная революция! Раньше я не понимала, что мне дано, и чем я так небрежно разбрасывалась. Нынче первобытное женское чутье подсказывает мне – не торопиться. Никто не хочет поливать цветы – все хотят их рвать, и я тоже так поступала. Глупые люди «убивают» собственными руками Курицу, которая несет «золотые яйца» Судьбы. Но ты, Симыч, не из их числа. Целую тебя тихо и нежно,
   Твоя Лю

   7 августа, 1975г. Новосибирск. Симон: Радость моя, Люшенька!
   Сижу, закопавшись в делах, бумагах, проблемах. 15 дней моего отпуска прошли бездарно. Устал, даже сосудик в глазу лопнул. Ты имеешь жениха не только плешивого, но и кривого на один глаз – надеюсь, что временно. Завтра с сыном уезжаю на Алтай рыбачить. Видишь. Как мы разделились: ты в Тарусе, я на Алтае. 18го вернусь в свой город и сразу звоню тебе. Ужасное ощущение пустоты, ведь тебя нет в Москве, а в Тарусе ты в лесу гуляешь.
   Слышать твой голос – для меня очень важно. Лю, милая, получил твоё письмо от 2го авг. И ты вся передо мной в своей красоте и мудрости! Дух захватывает, сердце бешено бьётся – боюсь потерять сознание. Я так счастлив, что могу выдержать все испытания, кроме одного – не видеть тебя. Очень надеюсь, что эти эмоции взаимны. Ты должна сделать выбор свободно, и тогда будешь счастлива. Если мои вопли о любви тебя утомляют, говори сразу. Нам обоим нужно быть серьезнее, от эмоций пора переходить к разуму. Для себя я решил: буду с тобой или не буду вовсе. Здесь вопроса нет.
   Но мне надо решать мои семейные проблемы, пока, не знаю как. 26 авг. у мамы день рождения, а 28 буду в Москве. Что касается обмена – куча предложений; от 1-комнатной квартиры в центре Новосибирска до 3х-комн. и много других вариантов. Надеюсь, мы придумаем как, где и почему мы будем вместе. Люблю тебя Лю! Целую и жду встречу с тобой. Твой Сим.

   8 августа, 1975 г. Москва-Таруса. Наталья: Дорогой Симушка!
   Вот и понедельник наступил – первый день нашего с Илюшей путешествия. Собиралась долго и бестолково, до последнего момента не знала, куда поедем? Было два варианта: Селегер или на Оку – Таруса. В субботу рванула за билетами – увидела большую очередь и решила ехать поближе, на Оку. Вот мы и в Тарусе, вечер: я сижу при свече, Илья спит в кроватке. Под нашим домом течет Ока.
   Поездка началась рано утром: а дорога была не простая: до Серпухова на электричке, потом автобус до причала Оки, затем марш-бросок до пристани по краю кукурузного поля, и, наконец, плывём на пароходе Ракета, до причала: Таруса. Всё бы хорошо, да сумки тяжелые.
   Посадила Илью на лавочку в красивом месте – сумки стеречь, а сама, носилась по Тарусе как угорелая, искала место под солнцем. Поехали сюда, потому что здесь «литературное место» – Паустовский, детство Цветаевой, художник Поленов, а нынче советские литературные деятели здесь отдыхают…
   Местные жители оказались очень недоверчивые – при вопросе, не сдаётся ли комнатка, они шарахались от меня и не проявляли никакого интереса. А когда я сообщала, что у меня есть сынок, они просто махали руками, как бы не веря, что у меня есть сын. Наверно, думали, что для мамы я слишком молода. Вот что делает кепка!
   Илья был в поле моего зрения, но пришлось иногда и немного отдаляться. Наконец, мне повезло – встретила старушку с печальными глазами, которая вовсе ничего не хотела сдавать, но сила моего обаяния и даже отчаяния (завезла ребенка бог знает куда, не обратно же ехать!) привели к тому, что она сдалась на мои уговоры, и мы оказались в прелестной комнатке с двумя кроватями и столиком, за которым я и пишу это письмо.
   Стало ясно – нужна лодка для рыбалки и купания, пляж на другом берегу и мне удалось за бутылку водки, (которую тащила из Москвы, и не зря – зафрахтовать лодку на 10 дней в круглосуточное пользование и никакой перевозчик нам теперь не нужен – горжусь своей деловой прытью!
   Несмотря на то, что беготня и волнение о ночлеге меня изрядно вымотала, я погрузила в наше корыто Илью, удочки и провиант с жареной уткой, и мы сделали первый рейс по Оке. Приходилось грести против течения, но мы справились, хотя и устали до потери сознания, т.е. моих и Илюшеных сил, поскольку он тоже пытался грести. Наша лодка виляла со страшной силой, но это нам не мешало радоваться, мы на природе! Я вспоминала моего папочку – ведь мы часто с ним бывали в парке культуры, и он учил меня, как надо грести. Но первые уроки гребли были в Ленинграде – там было гораздо меньше народу и спортом мы занимались регулярно.
   Первые попытки поймать рыбешку не увенчались успехом, зато местная рыбка попробовала нашего мотыля, изрядно протухшего, который мы купили на птичьем рынке неделю назад. Наши планы такие: 1.Нарисовать пару пейзажей; 2.Наловить рыбу и засолить; 3.Написать что-то гениальное; 4. Упиться молоком и воздухом. Сил больше нет, хочу спать и никаких мыслей! Целую, Лю

   9 августа, 1975 г. Таруса. Наталья: Симушка, лапушка!
   Из каторги, моё житьё с Ильёй, стало даже приятным. Вчера мы поймали пять рыбёшек! Ты представляешь, что это за восторг! Я забыла обо всём на свете, а Илья с мальчишками, которые изо всех сил помогали советами тётке в вельветовых штанах и в кепке, т.е.мне, ловить мух и комаров! Ну не прелестно ли это? Нынче мои шансы «на успех» у собственного сына заметно повысились. Перед сном мой сынок меня даже поцеловал. Что у него в головёнке, мне пока узнать не удаётся, он скрытный, лопочет всякий вздор, что меня раздражает, но иногда показывает чудо сообразительности.
   Мы с ним отстаиваем право – грести в лодке. Когда он берётся за вёсла, то показывает завидное упорство. А вот плавать еще не умеет – резвится у берега, неуклюже и смешно. До полного понимания с ним еще далеко. Но в дороге в электричке и на пароходе, когда он притуляется ко мне и дремлет, возникает во мне нежность к нему, и я стараюсь быть полегче.
   В нашем домике снимает комнатку интеллигентная пожилая дама, которая вчера в лодке читала мне Бальмонта, а я ей Брюсова – так мы нашли друг друга. Объединиться нам очень важно, поскольку мы находимся в местности, где полно пьяных мужиков, а мы теперь «сильная группа». Мне есть, с кем поговорить, и почитать свои стихи, это ли не прекрасно? Мы покупаем чудесное деревенское молоко, и я, похоже, начинаю полнеть, если так пойдет дальше, то буду тебе соответствовать…
   Теперь мы с Раисочкой неразлучны. Совершаем прогулки в лес, нашли уйму белых грибов – все в восторге, но таскать сумки порой надоедает. Обедали в совхозной столовой, потом катались на лодке и купались. Илюша на мостках ловит рыбку, а я занимаюсь с грибами. Суп из белых великолепен, жареных грибов тоже хватает, т.ч. все деревенские удовольствия в избытке. Раиса ужасно мила, даже застенчива и тоскует по уходящей культуре! Шарахается от моих сильных выражений, это ты меня научил! Мне приходится следить за моей речью.
   Но когда рыбка срывается с крючка, я тут же произношу твои «заветные слова» сибирского мужика. Раиса вздрагивает, но потом мы дружно смеёмся. Чувствую себя превосходно! День становится длинный и упоительный. Даже не знаю, что бы я тут делала с тобой – в эту обстановку ты вряд ли бы вписался. А, впрочем, ты в любом случае со мной: в мыслях, в разговорах и даже в моих снах на деревенской, пружинистой кровати – везде.
   Сегодня пятница, а значит можно посетить баню! Но мы здесь как-то и не грязнеем. Купания в реке заменяют душ и гораздо приятнее. Раиса от нас с Ильёй не отходит – мы путешествуем по лесам и холмам, купаемся в притоках Оки, и всё изумительно.
   Я чувствую, как деревенский воздух в сочетании с натуральной пищей пробуждает наши с Ильёй организмы. Дышу по йоговской системе и встаю в 6 утра. Любуюсь рассветом – над рекой поднимается туман, выплывают лодки с рыбаками… День проходит незаметно, а я мечтаю уложить спать Илью, и продолжить свои писания при свече за маленьким столиком. У меня есть 2 часа в день, с 21 до 23, когда я могу мечтать, думать и записывать. А вот и наступило 10 августа! Думаю о тебе, Симушка. Твоя Лю.

   10 августа, 1975г. Таруса. Наталья: Дорогой мой Симушка!
   Житьё наше здесь райское. Всё, что раньше болело, мешало, теснило куда-то ушло и растворилось. Испытываю чувство вселенского очищения природой и её продуктами. Мы с Ильёй как бы заново узнаём друг друга, он мне подолгу рассказывает свои ребячьи новости столетней давности, о которых я и не знала вовсе. Но иногда его выходки меня бесят, но в основном мы живём мирно.
   Энергия моя расходуется так: ношу воду из колонки, хожу в магазин, ловим рыбу вместе с Ильёй, посещаем лес и колхозное поле: удаётся брать понемногу картошку, помидоры и огурцы прямо с грядки. Всё это свежайшее и вкуснейшее!
   Илья становится заядлым добытчиком, – теток могут оштрафовать, а ребенка никто не тронет, там их много пасется. Наша Раиса, о которой я писала, только всплескивает руками: я ей картошку приношу, пол мою и стихи сочиняю – она в восторге! Наконец-то я имею почитательницу моих талантов. Кроме двух старушек, ни с кем не общаемся: одна наша хозяйка, а другая соседка. Взяла с собой твои старые письма и читаю вслух Раисе, она буквально рыдает.
   Мечтаю приехать в Москву, и найти целое богатство писем на почте. Жду этого с нетерпением, а там и до твоего приезда недалеко! Никаких мрачных раздумий у меня нет, ибо пища натуральная, пищеварение отличное, а как сказал мудрец: «В здоровом Теле – здоровый Дух!»
   Раиса тоже собирается голодать вместе со мной, но главное, что она имеет при себе очень важную книгу: Поль Брег и его система голодания. Сегодня попробовала не есть один день – с утра ничего не брала в рот, кроме воды, а потом гуляли с Ильёй по полям и лесам: собирали и ели щавель, рвали и находили яблоки, а вечером была картошка со сметаной. Вот так я голодаю…
   Рожа у меня загорелая, веснушки и румянец неприличные. Хожу как всегда в кепке и замшевой куртке, которую я давным-давно купила в комке за 10 рублей. Многие туристы принимают меня за парнишку, так и говорят: «Мальчик, как пройти туда-то и туда-то?» Я, конечно, в восторге, всегда мечтала быть мальчишкой, но вот не повезло с этим делом.
   В общем, всё прекрасно и гораздо лучше, чем я себе представляла. Ведь я ехала сюда, будто отбывать разлуку с тобой, а нынче упиваюсь чистым воздухом, рассветами над рекой и радуюсь каждому дню. Надеюсь, что ты меня просто не узнаешь. Целую тебя, твой «парнишка». Посылаю стишок:

     Порывистый ветер шагов —
     И надежда меня вознесла
     Над людьми, горами, лесами…
     Твой взгляд, полный любви,
     Мне сказал, что счастье
     Совсем не так далеко,
     Как казалось.
     С восторгом и мукой
     Я принимаю тебя и боюсь
     Покачнуться, любимый…

   11 августа, 1975г Открытка. Симон. Лапушка, родная моя!
   Прими всю мою нежность и теплоту, мою безграничную любовь и постоянные думы о тебе. Сложил массу нежнейших писем в голове и сердце, – получила ли? Мой миленький! Все красоты Алтая обрушились на меня дикой тоской по тебе. Я ничего не вижу, не слышу и ничего не хочу. Где ты? Лю! Отзовись! Твой Сим!

   12 августа, 1975г Таруса. Наталья: Дорогой мой Симон!
   Таруса со всеми её прелестями и жителями передо мной как на ладони. Коровы и река, платки на головах старух, тупые лица. Всё это сегодня наводит на меня тоску. Два часа перед сном, когда мне удавалось воспарять, искать рифмы и писать очередной куплет моей поэмы о тебе, нынче пропадают. Я сваливаюсь и засыпаю, усталая и изможденная.
   Однако, есть и приятные моменты: бродим по лесу, собираем грибы, целебные травы, тащим с поля кукурузу и тут же её съедаем, чтобы никто не видел.
   Хозяйка дома, где мы снимаем комнату, такая одинокая! Когда она меня видит, то говорит, говорит… С одной стороны – дети, а с другой стороны – бабулька. Мечтаю об одиночестве, как о величайшем счастье! То, что первые дни доставляло удовольствие, через неделю становится трудным: стирка на речке, – пальцы не разгибаются от ледяной воды. Вечно грязная посуда – в столовую ходить далеко и дорого. Но я бодра и этим вселяю ужас и восторг «моей» старушке и даже сынку – Илюше. Он ко мне привязался страшно, и форма проявления его любви меня сильно утомляет – всюду мой хвост…
   Сегодня ушла на берег речки на два часа и пыталась рисовать акварелью. Но вдруг вместо красот природы, я услышала вполне деревенский – крутой мат без перерыва, это орали друг другу мальчишки 10ти, 12ти. лет, с одного берега на другой. Пришлось возвращаться в садик перед нашей каморкой, здесь было более-менее спокойно.
   Еще одно событие, мама сообщила, что большую общую квартиру на Пушкинской улице, расселяют в разные районы Москвы. Маме дают однушку. Если я пропишусь туда с Ильей, это пока возможно, то мы можем получить 2х комнатную квартиру. Шанс очень заманчивый. Я ломаю себе голову гамлетовским вопросом: «Быть или не быть?»
   Надо срываться в Москву, потому что решать надо быстро. Ты, конечно, спросишь, а как же я? Ты на том месте, где ты есть. Твои проекты очень хороши, но их реальность под большим вопросом. Этот год и половина следующего ты будешь решать свои проблемы. Мне, конечно, будет намного удобнее жить с мамой, она любит Илью и будет отпускать меня в командировки. Мне совсем не нужно жить одной, свобода мне не нужна. Ждать тебя, живя вместе с мамой и моим сыном, конечно, удобнее.
   Но твои приезды будут совсем другими… В этом есть свой смысл, ведь у меня есть в жизни сверхзадача по Станиславскому. Мне помогает мой юмор, а порой и злой сарказм. Дышу глубоко – для тебя, голодовки себе устраиваю – для тебя, травки собираю и завариваю – тоже для тебя. Мне надо быть всегда здоровой и молодой – это для себя любимой, но в сущности тоже для тебя.
   А жизнь вокруг такая интересная, много нового, и так хочется быть не одной в этом прекрасном мире. Мне удаётся воспитать в себе силу воли, ведь я всё время притворяюсь счастливой. Мои знакомые и друзья уверены в том, что я самый веселый человек в мире. Кому нужны нытики и плаксы?
   Зимой я обливаюсь холодной водой, а летом начинаю купаться в Москве-реке в мае! Когда наступает лето и светит солнце – это уже счастье! Мой девиз – улыбайся и терпи! Никто не должен догадаться, что у меня не такая уж простая жизнь. Целую тебя, мой рыженький и бородатый! Твоя Лю

   15 августа, 1975 г. Таруса. Наталья: Дорогой Симушка!
   Бумаги нет, пишу на распроклятых черновиках. Вторая неделя в Тарусе близится к концу – пора подводить итоги. Очищение воздухом и природой прошло успешно, а сегодня и вчера, я, наконец, изловчилась в ловле рыбы. Вчера ели жареную рыбку, а сегодня уха. Так и прокормиться можно… Ловим с лодки, которая привязана к берегу, неистово балансируя, схожу на землю, а мне всё кажется, что я в лодке, и шатаюсь как пьяный извозчик. Вот занятие, которое избавляет голову от мыслей и забот. Ложусь спать, закрываю глаза, а поплавок продолжает дрыгаться.
   Заснуть не получается, опять вспоминаешь, как трепещет рыбёшка в руке. А какой ужас, когда она сорвётся у самой лодки! В такие моменты хочется нырнуть за ней, забыв обо всём. Я настолько увлеклась рыбалкой, что макнула часы – залезла в воду по локоть, но они продолжают ходить, как ни в чем не бывало. Азарт мой не поддаётся никакому описанию, если бы ты меня увидел, то смеялся бы от души.
   Твоя Люша, среди 9-10– летних мальчишек, лихорадочно мнёт хлеб, суетится на берегу, до дрожи в руках и коленях… Постепенно постигает размеры крючка, расстояние до грузила, количество хлеба и прочих мелочей рыбалки – спасибо моему папе. Лев Львович Волк-Левонович, когда-то научил меня всему этому. А нынче заново открываю для себя это увлекательное действо – рыбалка.

   Вчера была в музее Василия Поленова – конечно, без билета. Меня пустили по пропуску газеты «Московский комсомолец». Пришла в 12 час, надела тапочки и «догнала» группу, которая там ходила с экскурсоводом. Получила удовольствие и от Дома и от полотен замечательного художника – редкий, светлый и чистый человек. Вырос в гармоничной культурной семье – мать художница, учитель Чистяков. Удачно сложилась жизнь: Академия, поездка по Европе, спокойная обеспеченная жизнь и, наверно, никаких трагедий.
   Толпа отдыхающих, которых оторвали от купания и пьянки, меня жутко раздражали. Они ходят по музею как стадо баранов. Обратно шла по лесной дороге, нашла три белых гриба, которые дома тут же сварила для будущего супа. Илюша в это время, следуя моим заветам, тоже пытался ловить рыбу, но не так-то это просто – ему не хватает терпения.
   А я два часа душевно отдыхала в музее и была счастлива. Очень хотелось бы остаться в Тарусе подольше, но мама с квартирными делами призывает в Москву. Мне лично здесь не хватает московского троллейбуса, и твоих писем. Уединиться здесь тоже не всегда удаётся: пришла моя старушка и говорит, говорит, говорит… Быстро тебя целую и опять убегаю на речку. Твоя Люша-рыболов.

   18 августа, 1975. Таруса. Наталья: Дорогой Сим!
   Сегодня последний вечер в Тарусе: «Свеча горела на столе..», завтра отбываем. Илюша спит, а я складываю листки поэмы – твоей, Симушка. Вдохновение – это упорная работа со словом, терпеливая, но радостная. Вот и суди, какое благо – разлука. Голова моя нынче свежая и вполне соображает. А вот приедешь ты, и стану я глупой, и одурею от счастья. И жду тебя, и боюсь, уповаю на свою силу воли. Нельзя распускаться ни в чём, а в любви тоже. В Тарусе было трудно: беготня, хозяйство, огород с редиской, варка супов на плитке… Но мне было весело и интересно. А вечерами, когда Илюшка, засыпал, я вновь чувствовала в себе силы – видеть невидимое, и «тянулось перо к бумаге».
   Вспоминаю совсем другой мой отпуск в Мисхоре пару лет назад – дом отдыха и никаких забот и детей – отдельный номер, вид на море, – но никакого вдохновения! Настоящая праздность ума, я там ни строчки не написала, и мне было жутко, почему? Теперь я знаю, нужна борьба, страдания – тогда мысль рвётся на свободу, и прорываются слова из мутного потока бытия.
   Вспомни персонаж Гончарова – «Обломов». Сим, ты меня заводишь, с тобой, как на волнах. Вздох, и я бесконечно счастлива, выдох – у меня в голове мысли и картины событий, которые вполне трагичны. Но не в духе Достоевского, его терпеть не могу. Какую гадость он пишет? Студенты с топорами бегают, убивают не очень приятных, но людей! А бедные семейные женщины вечно в нищете и раздавлены или лошадью или всей своей жизнью. Это просто кошмар!
   Вот тебе настоящие миражи разлуки, в которых я ищу тебя, и которые исчезнут, когда ты появишься на горизонте. Симушка – я всё вспоминаю, какой ты: во-первых, зануда, во-вторых, нахалюга и зазнайка, в-третьих – гений, в-четвертых, очень весь из себя, в-пятых, хороший, но, на сколько тебя хватит? На день или на месяц? А может быть, на 20 лет любви и счастья? А что будет потом? Ой-Ой!
   Ну, нет, боятся жизни только дураки! Надо «лепить глину поступков» часов и дней, и любовь надо и лепить и рисовать, но главное уметь думать. Мне надо быть и скульптором и художником – лепить и рисовать Любовь! А ты композитор и баста! Хватит с тебя музыки! Но тебе еще надо научиться кататься на коньках, а для этого не плохо бы похудеть килограммов на 25! Вот тогда ты не будешь меня ронять на лед, а то я не доживу до твоей мировой славы!
   Люблю тебя, моё чудовище! Духу набралась, а людей, которые поймут, вокруг нет! Жалко их! Они не знают, что такое пир Ума и пир Любви. Объяснить невозможно, надо пережить самому. «А сегодня в лесу я увидела лису!» В рифму, представляешь?
   Жизнь прекрасна и удивительна. В Москве займусь голодовкой по Николаеву и помолодею лет на 10. Советую и тебе переходить на капусту – очень очищает организм, замученный жареными гусями и утками… Мне от голодовки становится легко и радостно, я умнею – это точно.
   P.S. Дописываю письмо в Москве. Деревенские восторги испарились как облака – моя комната, вопли соседей на кухне, напоминают мне о том, что надо выбираться отсюда. Счастлива, получив твою телеграмму – завтра ты нарисуешься. Один день в Москве, и весь мир скоро перевернётся. Скорей бы завтра! Твоя Люшка! Но не могу отказать себе в афоризме для тебя, толстенький мой; «Долг каждого развитого человека – доводить
   Своё тело до самой высокой степени совершенства,
   Чтобы оно могло ему служить с наибольшей пользой». Это говорят йоги!

   18 августа, 1975г Новосибирск. Симон: Любимая, лапушка моя!
   Поговорил с тобой по телефону, и стало так светло и радостно. Жить не могу без тебя. Ты для меня всё – небо, птицы, солнце, деревья, всё, чем богат этот мир. Когда услышал вызов, я полетел в кабину, сшибая людей и стулья. А твой обожаемый, неповторимый и родной голос!
   Понял, что до этого момента была пустота и мрак, но я старался этого не замечать. Не думай, что я хандрю, нет, готов горы свернуть. Но без тебя – очень тяжело в пути, который мне еще предстоит пройти. Мой милый, Чёрненький! Люблю тебя безгранично до конца мира и моей смерти. Отдаю тебе всё тепло, всю мою нежность.
   Был счастлив, узнав мнение Мейсака – это очень сдержанный человек. Был горд за тебя, что он дал высокую оценку твоим статьям и рассказам. Ведь я его ни о чем не просил, он совсем не в курсе наших отношений, просто передал ему твои тексты через Глеба, и всё. Когда же увижу тебя? Дожить бы. Страшно рад, что ты хорошо отдохнула в Тарусе. Читал твои письма и смеялся от души, ты действительно писатель. Я как будто побывал там с тобой и воровал с полей помидоры и огурцы. Представляю, как ты, моя милая пацанка, в своей кепке и при веснушках ловила рыбу! Я даже чувствовал её запах, так ты мне об этом рассказала. Мне еще не встречались женщины, которые бы так сильно понимали природу, как ты. А главное уметь наслаждаться красотой! Еще один плюс в нашу общую копилку, ведь я заядлый охотник и рыбак! Бесконечно восхищаюсь тобой! Твой Сим Вот тебе ответ на твоих Йогов, продолжение моего стиха про «мальчишку».

     Там, где юный не сможет пройти
     Мы уходим в огонь, пошутив,
     Не вернёмся – какая беда!
     Мы мальчишки всегда!

     И старухе безносой назло,
     Коль придёт, я скажу; «Повезло! —
     В жизни стоит всегда рисковать, —
     Я – мальчишка опять!

   19 Августа, 1975 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Приехали в Москву. Дотащилась с сумками, а резвый Илюша прыгает и стрекочет. Залезли в ванну, сбросили тарусские одежды, моя и мордашка Ильи напоминают обгорелых разбойников. В эту поездку я не брала с собой ни зеркала, ни косметики (чем страшней —тем лучше).
   Теперь с удовольствием одеваюсь «по-московски», и чувствую, что роль шпаны сыграна удачно, но изрядно надоела. Отправляюсь на почту, а Илью веду к бабушке. Телеграф дарит два письма и две открытки. Мало! Письма читаю, в скверике Дома композиторов и млею от счастья. Но перечитав дома еще раз, начинаю заводиться. В письме сплошные вопли: «Помоги!» Всё это напоминает мне окуня, который бьётся «на крючке» своей любви. Ты еще не созрел (яйцо курицу учит), тебе и хочется, и колется – и мама не велит.
   Твоя мама действительно, не велит, и она по-своему права. Зачем ломать жизнь такому замечательному сыну, который женился на женщине, которая никогда тебя не понимала, была равнодушной матерью своим детям, была равнодушна к твоим талантам. Ей даже ума не хватало – завидовать и восхищаться тобой. Ты был ей непонятен, а ты был ленив и жил по инерции, не вдаваясь в подробности. Ты жил жизнью одинокого волка в твоей семье, тебя вполне это устраивало. Практически свободен: дальние командировки, путешествия, случайные дамы, а тут на тебе, нарвался на свою голову!
   Твои возвышенные вопли говорят о том, что ты впервые встретил женщину оригинально-талантливую, которой плевать на машины и дачи, потому что есть нечто другое, более важное, интересное, неуловимое – стремление всё познать и всё увидеть!
   Твою ситуацию я «вижу» – даже на большом расстоянии. Славка, как человек реальный мне твердит, Симон никогда не уйдет из семьи. Могу понять и принять, мне, в сущности, и так хорошо, это ты хочешь замуровать меня в клетке «твоей любви». Ты как пловец, который попал в бурный поток и слышит грохот водопада, и падение в него не обойти!
   Но так приятно писать любовные открытки и ловить рыбу на Алтае. Дорогой Сим, сейчас ты не так могуч, каким хочешь казаться.
   Всё это мне приснилось ночью, я ясно увидела тебя, услышала твои тихие монологи с собой. Не мучься раньше времени, всё будет развиваться естественным путем: ты выберешь: рыбалка и охота в Сибири и на Алтае, профессура, обжорство с друзьями, поездки за границу, любовница в Москве, но, ненадолго.
   Или другая жизнь в Москве: жена не от мира сего, увлеченная, неутомимая… В доме музыка и поэзия, новый круг друзей – ученые, писатели, музыканты. Трудно, но всегда интересно. Никто не знает, что будет дальше? Хочешь ли ты такую жизнь? Вопрос не простой, а ответ еще сложнее… Тебе иногда кажется, что Наталья охладела, но ты не понимаешь, что разлука – это большое испытание, и это испытание затянулось… Все силы души я вложила в строки поэмы «Возвращение солнца», пережила еще раз все нюансы нашей встречи. А потом написала: «Есть предел неудачам, И сомненьям предел, Я уже не заплачу, Смех мой тихо звенел…» Иногда мне хочется что-то разбить, выкинуть в окно или броситься под машину. Но я ничего этого не сделаю, просто буду сочинять грустные стихи… Это тебя и спасёт… Я путник в пустыне ожидания, у которого уже в голове миражи, а воды всё нет и нет… Пока, еще твоя Лю.

   19 августа, 1975 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Так хочется поговорить с тобой, хотя знаю, что завтра ты уезжаешь, и тебе будет не до меня. Могу похвастаться: выдержала «выступления» Ильи, он рвался к бабушке, потом переварила нападки мамы, и убедилась в том, что гуманизм – это только для высоко-духовных людей – на других этот постулат не действует, а только развращает.
   Мне удаётся быть спокойной потому, что у меня есть ты, который поймет и поддержит в трудную минуту. Занимаюсь научной работой, но трудно сосредоточится, Илья требует внимания, а мне мешают, мои мысли о том, что тебя нет. Однако, ты хитёр, завалил меня переводами, но я не трачу эти деньги, когда приедешь, будем «пропивать их в ресторане «Узбекистан»…
   Надо решить много проблем: 1. Добиться домашнего телефона. 2. Сделать ремонт в своей богемной комнате. 3.Найти работу в газете или журнале.4. Перевести Илью в другую школу и т. д. В молодые годы я сделала много ошибок; не поступила в Студию МХАТ, а вышла замуж за актёра из МХАТа. Родила ребенка в 19 лет – это величайшая глупость и трагедия для ребенка и для матери. А теперь о веселом: мы с Ильей были на птичьем рынке! Вот где чудеса! Кого только нет! И кролики, и котята, и черепахи. А хомячков – тьма всех мастей и размеров! Птиц разных сколько! Даже в клетках они поют! Руки чесались – купить хотя бы кроликов, но вовремя одумалась.
   Сначала надо починить тахту и приёмник, а ещё не плохо бы купить Дом в Коломне, а уж тогда заводить кур и козлят…
   Но как сказал поэт: «Болтун подобен маятнику», – я замолкаю. Но еще сказал поэт: «Вытапливай воск, но сохраняй мёд» – я храню в памяти наши светлые дни и ночи… «Для любви – двери летящие с косяков, громы и молнии! Свирепые лица и страстные объятия, Благоуханные простыни и непревзойденные нежности, Музыка и звон бокалов, и смех друзей… Пир Разума и спор, и тихая усмешка. И только бурлящая жизнь до самого конца, Без остановки, Чтобы смерть, как будто оступился и упал, Как полет с Вершины в бездну Времени…»
   Это стихи в прозе, Сим! Благословляю день твоего рождения, моя душа, счастье моё. Люблю тебя сильно, но в любую минуту могу сказать тебе: – Иди, ты свободен! Пойду своей дорогой, – знай это. Поэтому не терзайся и не суетись попусту, если знаешь, что не можешь, то не обещай – это лучше, чем обещать, и не мочь…
   Во мне есть все-таки какая-то старушечья мудрость, мне непонятно, откуда это, может быть просто радость от того, что ты есть на свете. А если это так, то значит, стоит жить дальше, работать, создавать что-то своё, идти вперед, чтобы больше появлялось на свете хороших людей вроде тебя! Обнимаю тебя дружески. От поцелуев люди тоже устают и от печали, и от всего…
   Будь здоров и будь счастлив. Грустная Наталья

   21 августа, 1975г Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Поговорила с тобой и полетела как на крыльях! Твой срывающийся голос, и всё, всё, ты ужасно дурной – всё не о том. Поэму о тебе закончила и помчалась в «Юность» – святая наивность! Меня там только и ждали. Знакомый поэт Лёня Латынин взял листки, покрутил, понюхал и сказал: «Слабовато!» Я сидела как на электрическом стуле и проклинала всё на свете – зачем пошла? Мне казалось, что меня раздели и высекли публично, хотя в кабинете никого, не было. Он был один – палач и толпа на площади. Продолжение беседы: всё в себе о любимом. Потом спрашивает меня: «Почему ты такая нервная?
   Пора бы, голубушка, стать спокойнее, и вообще рифма хромает» – это он прав, но чувства, ритм, описание героя, буря страстей, причем интеллектуальных, на это мало кто способен из современных «гениев»… Ни одного человеческого слова, только о себе великом; «Я написал, я сделал…»
   Играю роль восторженной дуры, он моментально клюёт и рассказывает о своих творческих планах. Прихожу домой, хочется изрядно плюнуть на всё. Варю кофе и «запиваю» горькое разочарование сухарями. Вот так. Надо работать, надо оттачивать слово, надо учиться выдержке, надо улыбаться. Надо, надо еще знать, что есть ты, которому мои вирши не безразличны. Всё. Вот тебе отрывок из моей поэмы о тебе, любимый!

     Поток нас вынесет на берег
     Волнения и мастерства.
     И что нам шумная молва?

     Как часто горе и разлад
     Вели поэта к вдохновенью,
     Но как, мой друг, сегодня рад
     Воспеть любовь без сожаления
     И успокоить душу тех,
     В ком нет надежды на успех,
     Кто так устал от ожиданья,
     И ждёт заветного свиданья…

     Совет так прост: в любые лета
     Храни тот образ человека,
     Что идеалом ты назвал…
     И он когда-нибудь придет,
     Он нежно за руку возьмёт
     И душу вам обеспокоит.
     Земные радости откроет
     и неземные. Тот пропал,
     Кто идеал свой потерял.
     Во тьму несется тень порока,
     Душа томится одиноко…
     Огромный бородач вошел в тот дом,
     В котором представленье играла я:
     И шум, и кутерьму дарила,
     Как своё освобожденье
     от долгих дней, что отданы уму.
     Пытливо я за гостем наблюдала,
     И вечным для себя считала правом
     не верить ни во что и ничему…
     С тех пор я вовсе не пойму-
     Успех достался, но кому?
     Наверно, сыну моему…
     Однако, разговор идёт лукавый
     О том, о сём. Какого нрава
     никто не знает – лишь улыбка
     скользит застенчиво и зыбко.

     Но вот коснулся строг и прост
     Вечности его вопрос.
     Но что еще? Пока не знаю.
     Идет тем временем к роялю.
     И что же? Дивная душа —
     стою поодаль чуть дыша…
     Так вот и чудо! Добрый гений
     Мне душу близкую открыл —
     Набад любви заговорил…
     Продолжение следует…

   22 августа, 1975 г. Москва Наталья: Дорогой Симушка!
   Дни подсчитаны, и 100 раз смотрю в календарь. Ты ворвешься, и мы закружимся с тобой и припадём друг к другу, и что будет! Моя комната не кружится, соседи молчат, и никакой суеты. Укладываюсь на наш диванчик, чтобы не мешать своим фантазиям. В голове веселые и невеселые мысли: где Новый год встречать, и где ты будешь, и где я? Бюллетень мне дали, т.ч. 3 дня к отпуску обеспечены. Пригодится. Накопилось уйма бумажек, разобрать не так-то просто. Всё бы хорошо, вот только пальцы кусаю. Сама себя съедаю! Хоть бы ты что-нибудь придумал – горькое зелье. С квартирными делами моей матушки становится забавно. Мама думает, что спасает меня от старого развратника из Сибири, ты рвёшься в Москву из-за прописки.
   С артистом, который угробил мою юность, она об этом не думала. Он её очаровал целованием рук. А меня почти угробил, морально и физически, с тех пор я подранок, с зажившей раной – она этого не понимает, потому что всю жизнь прожила с умным, интеллигентным человеком. Мой отец, Лёвушка её трогательно любил и даже подчинялся ей. Надо признаться, что практической хватки маме не занимать! Она, кстати, привела меня к музыке, мечтала сделать из меня пианистку и научила многим полезным вещам, например, одеваться за копейки, но элегантно. Но её маникюры и бесконечные прически! В детстве мне это надоедало. На всю жизнь у меня отвращение к парикмахерским! А ведь мама могла быть модельером, она прекрасно рисовала! Но мне этого всегда было мало. В данном случае я хитрю и говорю: «Да, я хочу жить с тобой, конечно!» А когда надо будет заявление подавать – вот тогда и сбегу. Моя мама раньше была милый, добрый человек, это было в Ленинграде. Отца направили проектировать метро в городе на Неве. Дали ему
   одну комнату в двухкомнатной квартире. Мы приехали в Питер, и мама тут же побежала, куда надо, и нашего соседа убрали. Моему отцу это даже в голову не пришло – бороться за отдельную квартиру. В то время – это была роскошь!
   Нынче, на маму навалилось много проблем – два года бабушка была в параличе, отец алкоголик, правда тихий, и так же тихо покинул этот мир.
   Я приношу в клюве своего сына! Она устала, измучилась и всего боится. Ведь мы оба разрушает твою семью! Мама написала мне очень трогательное письмо в Тарусу, а там, на свежем воздухе всё кажется чище! А в Москве, я поняла, что она хочет лишить меня самостоятельности. Я теряю свою комнату в центре
   Москвы! Нет, так не пойдёт. Теперь о вопросе, который тебя волнует. Уезжать из Москвы или нет? Пока рановато.
   Я поеду с тобой в Новосибирск, посмотрю, в каком городе ты живешь, но без переездов. Главное – работа журналиста. Если найду своё место в Сибири, то считай, плюну на Москву. Здесь добиваются успеха только б… ди, или дамы с протекцией, если папа министр или директор бани…
   Сегодня я веселая —вальсы Штрауса играю в два раза быстрее, а ты всё недоволен. Опять прислал мне зарплату. Ну и ну! Куда деньги девать? Накуплю тебе подарки. На разговор с поэтом наплевать. Моя поэма будет звучать в красивых залах, а фоном будет твоя музыка. Ты запишешь свои вальсы и польки и не будешь дарить музыку дуракам, которые в ней ничего не понимают. Мир услышит тебя…
   Целую, твоя Лю

   23 августа, 1975 г. Москва. Наталья: Привет, Симоша!
   Опять нахлынули воспоминания – с ужасом думаю, что ты мог не позвонить Боре, и не пришел бы к нему в гости. Интересно, что он тебе сказал обо мне? Дом был странный, с коридорной системой… Наверно, до революции здесь ждали клиентов падшие женщины… Вот, где мы познакомились! Боря жил с очередной подружкой, которая была влюблена в меня, и даже предлагала секс втроём. Я к ним иногда забредала вечером из Ленинки, мне надо отдыхать от философских фолиантов. Людка почему-то млела, глядя на меня – может быть она лесбиянка?
   Никогда не забуду, как ты вошел, элегантно поцеловал нам с Людкой руки и небрежно заговорил о чем-то. Я пыталась наигрывать Шопена, сбилась и встала от ф-но. Ты подошел и сказал: «Ну а теперь я поиграю». Меня кто-то подбросил, вот это да! Ты импровизировал так свободно, легко, мелодия лилась, переходила из одной тональности в другую, в разные регистры и темпы, и это было откровение…
   Так мог играть только гений, который об этом даже не догадывается. А перед этим, Боря нам с Людкой сказал, что сейчас придёт ученый-биофизик из Сибири, недавно сделал важное открытие, и о нём говорит весь научный мир.
   Моему удивлению не было конца! Я понимала, что ты не придаешь музыке никакого значения – ты играл для себя, это был твой отдых. Я вскочила как ужаленная, и почти закричала: «Какая наука? Вы композитор! Вам надо бросить вашу биофизику и записывать свои мелодии! Ты улыбнулся, и сказал, кто пойдет со мной в Елисеевский? Надо вас чем-то накормить. Я тут же оделась и пошла с тобой. Ты накупил всяких деликатесов, мы отнесли пакеты Борьке, и ты сказал, не будем здесь оставаться, я вас приглашаю в кафе. Вы любите мороженое? «Да, очень», – сказал я, и мы вышли из этого дома, забыв обо всём…
   Никогда больше я не видела ни Борю, ни его подружку – забыла напрочь, на всю оставшеюся жизнь. Тогда никто не понимал моего веселья на краю пропасти. А вдруг крылья вырастут? А и правда – выросли! Помнишь мою притчу «Орёл и Женщина»? Симушка! Милый, чудесный, великий и всякий – теперь дотерплю до 28 – это точно. А если будут твои письма – то совсем просто. Нынче кручусь возле маминого дома с Ильёй как на привязи, но после Тарусы, держусь на ровных тонах. После разговора с тобой – прилив сил, и появляются разумные решения. Надо сделать выдержки из моих текстов о тетках и показать великому публицисту Кону, иначе буду последней дурой. Без протекции, ничего не напечатаешь никогда! Целую тебя, Симыч, твоя Лю.
   P.S.Вот тебе еще один кусочек моей поэмы, терпи!

     Но у поэмы есть начало,
     И есть начало у судьбы.
     Как часто счастье ускользало
     И уводило от мечты…
     Но бросив юности затеи,
     Найдя волнение в трудах,
     Мы вышли на заветный берег…
     И обрести мечтали мир…
     Но наш восторг был обозначен
     И жребий счастию назначен…
     И всё же, кто он? Небожитель?
     Искусств, науки покровитель?
     Он просто в музыку влюблён
     И признаёт лишь дерзкий поиск
     Всех истин. Мировых проблем
     потоком он обеспокоен.
     И состраданья высший дар
     Он людям щедро отдавал.
     Его миры как Млечный путь.
     Пространство, Время – это мало. и т. д.

   24 августа, 1975г Москва. Наталья пишет: Итак, Симыч!
   Мы выбираем тактику – выжидать, правда? Как Юлий Цезарь (беру пример с тебя), слушаю Стравинского «Весна Священная», ем салат и пишу тебе письмо. Вот она радость – уметь делать всё: супчик сварила из капусты, там жареный лук, горошек, сушеные грибы и всякая всячина, что попалась под руку. Всё это вкушаю с удовольствием. Вчера смотрела фильм «О, счастливчик!» – герой попадает в клинику профессора-медика, который одержим идеей «усовершенствовать» человека. Он рассуждает так, как твой Слава – «великий врач», которому на больных людей наплевать, они для него лишь материал для научных изысканий.
   В это время Стравинский выдаёт свою Весну, и мне понятно, что 3 концерт Рахманинов лечит душу, а Стравинский её только будоражит. Смешно, что я об этом пишу, наверно – салат вкусный, а дней до твоего приезда совсем не много осталось – можно и дурака повалять. А назову-ка я тебя как-нибудь, например: Тучная Клетка, о которой ты написал свою диссертацию. Что-то давно я не думала ни о старости, ни о смерти – хороший симптом. Значит, я психически здорова. Время, которое «сочится сквозь пальцы» совсем не страшное, если знаешь, как жить на свете и для чего. Вот тебе мои стишки на эту тему.

     Время,
     По секундам выверенное,
     Неумолимое и необратимое,
     Принимаю власть твоих границ.
     Но дай мне постичь непостижимое.
     Подари минуты самого трудного из трудов —
     Бессонные ночи прозрения разумаВ
     И волнения всего моего существа.
     Покажи заветные кладовые
     Мысли и мудрости,
     Что столько веков хранятся среди людей.
     Дай мне живительной влаги
     Неумирающего рассудка,
     Чтобы и в старости мой мозг
     Подчинялся мне беспрекословно,
     Чтобы никто не посмел сказать:
     «Жизнь прожита
     И нечего говорить о ней!»

1975г. Таруса
   Мы с тобой знаем, для чего жить? Но как быть с теми, кому это не доступно? Прости, что я вторгаюсь в область запретного. Главное – это твой приезд, тогда мы будем говорить обо всём, никакой спешки. На ошибки у нас нет времени. Думаешь, я не знаю, что я могу? Знаю, но важно не только знать, но и делать. Я собираю плоды твоей доброты ко мне в прямом и переносном смысле, зажмуриваюсь и думаю, неужели правда, что ты знаешь, как жить на свете? Смотрю на свою красноносую рожицу в зеркало, а глаза блестят лихорадочно, и говорю себе – всё правда. Вот только отпустят ли тебя на все четыре стороны, и какой ценой?
   Прости, Симушка, но не могу об этом не думать. Приезжай скорей, а там разберемся. А вот тебе цитатка из классиков: Маркс и Энгельс, соч. т.20, стр. 295 «…скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» – так они выражаются о далёком будущем, до которого мы с тобой хотим добраться в 20м веке. Ура! Твоя поэтесса, Люшка

   11 сентября, 1975г. Новосибирск. Симон: Моя любимая!
   Нет ощущения расставания. Наоборот – радость и трепетное ожидание бесконечного счастья. Правда, ты, моя вечная выдумщица, держишь меня в тонусе своими разумными соображениям. Поэтому, когда ты говоришь; «Я кое-что обдумала!» – у меня начинают подрагивать коленки и сладко щемит сердце. Но втыкаюсь в работу, в отношения с людьми, борьба с шефом, – всё, что есть в моей жизни, и с чем я расстаюсь с превеликим восторгом.
   Однако мне нужно соблюдать правила игры, пытаюсь быть аккуратным, чтобы не обидеть своих коллег по научному цеху. У нас наступила прекрасная тихая осень, с шуршанием листьев и буйством красок, всё кругом очень красиво. С моим сыном думаем о выборе профессии, надеюсь, что он останется для меня близким человеком. Трудности есть, но я их как бы не чувствую, потому что думаю о тебе. Гулко бьётся сердце, и всё немеет в груди, когда вспоминаю твои припухшие губы от моих поцелуев. Ищу квартиру, чтобы ты могла спокойно писать свою книгу, когда приедешь в Новосибирск. После 18го иду к Мейсаку устраивать тебя на работу в газету. Мечтаю, чтобы ты освоила маршрут: Москва-Новосибирск. Целую тебя, радость моя! Твой весь. Сим. Привет от Славки, он будет в Москве 17—18. Сентября.

   15 сентября, 1975 г. Новосибирск. Симон: Любимая Лапушка, родная!
   Какое чудесное от тебя письмо! Читал и думал: «Мы с тобой молодцы!» Прекрасно, когда в человеке есть грусть и юмор, понимание счастья, и развитое самосознание… Такое сочетание бывает не часто… Кстати, дозвонился до Савы, он был рад и приглашал нас с тобой в Питер. А мне надо срочно подготовить к печати мою диссертацию, готовую книгу планирую послать в Штаты, пока они меня не забыли по открытию моих «любимых клеток». Может быть, переведут и издадут?!
   Пошел на почту и получил новое письмо, от которого плачу, дрожу и ошалело бегаю по кабинету. Люшенька, за что ты одариваешь меня своей любовью и нежностью? Если от счастья можно умереть, – это тот самый случай! Но я думаю о том, как мы будем жить: ты, я, Илюшка, Мишка, потом будет Антон – наш общий сын… Надеюсь, что в октябре ты поедешь со мной в Новосибирск. Здесь у тебя будет интересная работа, и ты решишь, где тебе лучше жить: в Москве или в Сибири. Мадам Орлова-Шурина, как вы на это смотрите? Мне придется бросить науку и создать свой оркестр, который будет исполнять только мою музыку. Первое сочинение будет называться «Симфония Любви», а ты должна стать великим писателем земли Русской. Мы будем путешествовать по всему миру и заведем конюшню с лошадьми, для детей, наймем няньку. Но уезжать будем ненадолго. Надеюсь, что такая программа тебе подойдет! Очень хорошо понимаю, что эти планы требуют большой работы, но я к этому готов. Жди меня! Твой – всегда и на все времена, Симон.

   16 сентября, 1975 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Счастлива, что сегодня поговорила с тобой. Твой ликующий, молодой, трижды молодой голос, заставил трепыхаться меня на три тона выше. Чувствовала, что модулирую, а моё сердце бешено скакало! Какой аппетит был у меня после разговора, как будто я разгрузила корабль. К счастью, у Эльки было полно еды, но осталось немного после моего нашествия. Похоже, что я начинаю жить не головой, а желудком, и всё твой отъезд. Когда приедешь вновь, я буду весить кг сто! На этом наша любовь закончится.
   И всё же иногда мне удаётся думать – очень не хотелось бы попасть под машину или смертельно заболеть. Всё потому, что теперь есть цель дожить до новой, пока неизвестной жизни. Сегодня повела Эльку в кино «Двое в городе», Жан Габен в детстве был мой любимый актер. Видишь, меня уже давно тянет на стариков, но очень благообразных и справедливых. Юлька опять устроила скандал слишком доброй мамашке, и мне пришлось одной переживать коллизии этого фильма. Шла домой и хотелось плакать от счастья, от боли и от ужаса, и от того, что совершенно случайно можно попасть в самую страшную ситуацию.
   Опасность подстерегает нас кругом: в мелочах, в недобром слове, в слабости – и это самое страшное, что это потом оборачивается наказанием, а порой и смертью…
   И еще, я может быть впервые осознала, что мой разум, прости за грубое слово, талант, давал мне силы жить – всё это было бы таким пустым, ненужным и даже отвратительным, если бы не ты. Женщина, которая не любит, и которую не любят – это почти акула – она пожирает всё вокруг, ибо отравлена и, жизнь её ужасна. Сим, благословляю каждый день, прожитый с тобой и без тебя, но в постоянных мыслях о тебе. Нынче я ничего не боюсь, потому что это уже было, и никто не может отнять. Меня немножко заносит, но сейчас доем капустку, выпью микстурку и отправляюсь спать.
   Симушка, люблю тебя мой бородатенький, толстенький, ужасный, ужасный, ужасный. Сразу заснуть не удалось. Давно хочу написать страшный рассказ, вот сюжет. Трое людей: мужчина, женщина и их сын уехали далеко в горы, они живут как древние охотники. Вода из ручья, еда – рыба и птица, или любая живность в лесу. Однажды, они узнают по радио, что в мире началась атомная война, и почти все люди погибли. Они понимают, что их родного города больше нет, и встаёт вопрос, что делать? Нужно вернуться в разрушенный город и спасать людей? Но можно создать новую цивилизацию из этих трёх людей. Мужчина уходит, а женщина остаётся с сыном, но будем, надеяться, что он вернётся… В моей дурацкой голове бродят такие сюжеты, что ужас – ну чем не кино? Спокойной ночи, мой Симочка – баюшки-баю! Салют!

   20 сентября 1975г. Новосибирск. Симон: Родненький мой!
   Я люблю тебя! С этого начнём. Мне моей повелительницей разрешено трижды в день говорит это слово «Люблю». Для меня в этом слове – Свобода, Творчество, Музыка и любая красота в жизни. Далее могу похвастаться, что люблю тебя больше, чем вчера и меньше, чем завтра. Солнышко моё, будущее так светло, что захватывает дух! Хочу любить тебя до изнеможенья, которое и есть родник неисчерпаемых сил! Хочу ребенка! Хочу писать музыку! Хочу Природу через тебя! Остальное – пустяки. У нас в Сибири холодает, уж осень близится. Бабье лето кончилось, ночью морозы. Вот поедем с тобой на охоту. Во, красотище! Целую тебя нежно и крепко и весь погружаюсь в тебя. Твой всегда и навеки, Сим

   21 сентября 1975г. Москва. Наталья: Дорогой Симушка!
   Целых два дня живу в квартире у Эльки. Она доверила мне свою Юльку, а сама укатила с Игорем на пару дней. Хочу представить себе: сидеть дома, заниматься бытом, ждать детей к обеду, а вечером увидеть повелителя – мужа. На сколько меня хватит? Вчера не могла заснуть на «нашем» диванчике у Эльки, помнишь? Какие мы были веселые и не думали ни о чём, и это было прекрасно! Зато теперь, я одна с Юлькой, и мне страшно. Я привыкла жить в коммуналке. Оказывается для одинокой женщины с малым ребенком, общежитие имеет своё преимущество!
   Ты знаешь, что рядом соседи, они всё видят, за всем наблюдают. А сколько звуков, ругани, беготни! Вот уж – не соскучишься. А теперь всё наоборот – тишина, которая пугает. Вечером в квартире много странных звуков, а вдруг мы погибнем с Юлькой от руки какого-нибудь бандита? Разве не смешно? А всё от того, что валерьянка кончилась, а цветные картинки начались. К вечеру второго дня съездили с Юлькой ко мне домой, и я схватила твоё короткое, но убедительное письмо. Было радостно на душе. А нынче хожу облепленная со всех сторон перцовым пластырем – видик, что надо! Когда ты меня избавишь от мерзкой хилости? Жаль, что моя матушка забрала Илью. Как ни странно, когда ты уезжаешь, ни о какой радости освобождения нет и речи. Наоборот, каждую минуту борюсь с течением реки-разлуки.
   Иногда выбираюсь на берег, обсыхаю на солнце, но потом меня вновь тянет в реку воспоминаний… Два дня в Москве ослепительно хорошо – тепло и светло! Но я как старая кляча, борюсь с болью во всём теле хоть вой! Да еще наш разговор прервался, а когда ты позвонишь? Однако мне всё же удаётся кое-что записывать, эти тексты, когда-нибудь будут выдаваться за мои ранние произведения.
   Симушка! Ты мне снишься в разных видах: как пастух, как рыцарь, как возлюбленный, и ради этого стоит жить. Завидую твоему сыну Мишке, с ним обсуждают его будущее! Счастливчик! Теперь понимаю, что я полжизни – сирота. Есть поговорка: «По виду сирота, а по делам – разбойник!» У меня всё наоборот! Целую тебя и знаю, что ты всё сделаешь как надо, как бы трудно это не было. Писала, мучала бумагу, а потом подумала: «Ну и мастаки мы с тобой письма писать!» Ведь вот чепуха – бумага и каракули на ней, а так выкручивает всю душу наизнанку. Неужели и для тебя также?
   С этих писем и началась наша настоящая любовь! Ведь не пузом же ты меня соблазнил и не бородой? И про будущего сына Антона ты здорово загнул, будто он уже есть. Спросила Илью, хочешь ли маленького брата? А он мордашку сделал нежную и сказал: «Да, хочу!» Я очень удивилась, в его характере больше эгоизма, чем альтруизма.
   А вот я сама об этом думать не хочу. Хватит с меня материнства – домашняя тюрьма на много лет, без театров, без друзей… Ты, наверно, думаешь, что я совсем рехнулась, не хочу ребенка от любимого мужчины?! Твоя мама возмущается – я семью разрушаю, и моя мама твердит: «Что ты делаешь? Зачем тебе этот старый толстый мужик?»
   А наша любовь мудрей, сложней и светлей, и никому её не понять. Очень надеюсь, что болею за нас двоих – ты должен быть здоров в любом случае. Замолкаю и иду на наш диванчик, который держится на толстых и крепких томах Маркса и Энгельса. Мои сны только о тебе и с тобой. Обнимаю нежно. Твоя Лю.

   21 сентября.1975 г. Москва. Наталья: Милый Симоша!
   Получила на почте твоё письмо. Идти и читать на ходу – занятие упоительное. Вышла на Тверской бульвар и попала в золотую осень. Сразу чувствуешь как на градуснике тонуса и радости, зашкаливает! Когда я дошла до ЖЭК– а, была спокойна и счастлива. Сегодня сделала всё за 30 минут:
   1. Подписала характеристику о себе собственного сочинения;
   2. Написала прошение на телефон в Столешникове, а вдруг?
   3. Получила зарплату, которую потратила за два часа. В субботу поеду в Тарусу и заберу 50 руб. с такими деньгами, можно еще месяц прожить… Что касается твоих ощущений по поводу разлуки: я лично понимаю, что тебя нет «материально» от Фейербаха, а идеалист Гегель хорош, когда ты рядом…
   Сегодня встала в 7 утра бодро и весело. Включила радио, делала гимнастику и танцевала под музыку. Слушала веселую чепуху по радио и пила кофеёк. Разобрала бумажную свалку на письменном столе и пошла к маме с нотами для Ильи. Меня накормили пшенной кашей, прочитали очередную нотацию, но настроение не испортили. Проводила Илью с теплой улыбкой. Поехала на работу в родное ЦДК, а остальное ты знаешь. Теперь жду Илью из школы, чтобы заняться музыкой и ехать к Эльке, взяв с собой работу на редактуру. А завтра, надеюсь услышать твой голос! Целую тебя во все места и благословляю провидение за встречу с тобой! Твоя Лю

   21 сентября.1975 г. Москва. Наталья: Дорогой мой, Симушка-лапушка,
   Тебе сегодня ужасно повезло – я нахальная, и веселая и счастливая, а всё оттого, что ты меня эдакую вроде бы любишь. И, кажется, ты не зануда и не можешь надоесть никогда, потому что несешь в себе столько талантов, и радости и понимания всего, что происходит вокруг! Симыч, я сижу перед своим трильяжным зеркалом. Приехала от Эльки после упоительного вечера. Мне удалось вдоволь выговорится перед ними, прочитала им свои философские притчи, и они немного обалдели. Особенно от притчи «Орел и Женщина». Они такой еще меня не видели – одним словом, эти ребята сомневались, что я талантливый человека, а теперь притихли, я им кое-что доказала.
   Это так приятно быть самим собой, и перестать играть роль пай-девочки… Твоя заслуга, даёшь мне силы и веру в себя. Люблю тебя бесконечно! Счастлива неотвратимо, что встретила тебя, не важно, что будет потом. Ты гений! А я теперь знаю, что я могу быть вместе только с гением, от всех остальных мужчин и женщин меня тошнит…
   Симушка! О, если бы ты был рядом, что бы я с тобой сделала! Наверно, измучила бы своей нежностью, что столько веков копилась во мне. Мечтаю сохранить это «агрессивное» к тебе отношение до твоего приезда, очень боюсь вновь застыть и забыть тебя: твои руки твоё тепло, обжигающий восторг близости с тобой и бесконечное удивление – быть в твоей власти и быть бесконечно свободной в твоих объятиях. Благодарю тебя за то, что ты есть, за твои рыжие вихры, за твою вечно-удивленную улыбку! Сим! То ли еще будет! Проснулась утром, прочитала письмо к тебе, и вернулся ко мне мой утренний холодный разум. Мне стыдно и смешно читать то, что я выплеснула на бумагу вчера. Но я ничего не исправляю – так всё и было. Обещаю, что скуки между нами не будет никогда! Лю.

   23 сентября 1975г. Москва. Наталья: Дорогой Симище!
   Ну и письмо ты накатал 20-го. Ого! Ты, по-моему, уже не человек, а птица и летаешь как сумасшедший Орел или Беркут, что практически одно и то же…
   На работе меня вдруг все полюбили, завидуют и не понимают, что со мной случилось? Акимыч, мой шеф, размяк и улыбается. Теперь ему не нужно играть роль строгого начальника, гораздо лучше напроситься в гости ко мне, что он и делает совершенно безрезультатно. Симыч, я счастлива! Улыбка не сходит с моей довольно нахальной физиономии. Боги! Наконец-то я свободна от этой лавочки, хотя и был у меня свободный денек – вторник, когда я бежала на ипподром, а после лошадей блаженствовала в Сандуновских банях – это называлось «Библиотечный день» для научных сотрудников.
   Мои коллеги задают мне смешные вопросы, а я, совершенно простужена, и хриплю и сиплю – но это, видимо, компенсация счастья. Надо срочно бежать в аптеку за микстурой, а то не доживу до твоего приезда. Целую тебя трижды, четырежды, сотни раз. Констатирую, что разум меня покинул, я просто счастлива.
   Но надеюсь, что маленькая его часть уже попала в тебя и приносит свои плоды. Надеюсь, ты доволен этой картинкой. Вечером того же дня: после прощания с работой, пошла к маме: была совершенно спокойна, играла с Ильёй в шахматы, не раздражалась по пустякам. В результате, получила полную спину горчичников и активные ухаживания моей мамы. Вот что значит правильное поведение.
   Невольно, вспомнила жуткий «концерт» Юльки, когда к Эле пришел Игорь, она устроила настоящую истерику! Почему дети не хотят, чтобы их родители были счастливы? Откуда этот жуткий эгоизм? Впрочем, надеюсь, что у нас этого не будет. Очень рада, что ты, наконец, берешь уроки композиции – ты должен отказаться от своей дилетантской манеры наигрывать, что попало. Надо творить музыку осознано и записывать мелодии. Их нельзя разбрасывать, как брошенных детей! Это преступление! И тогда музыкальная мысль прожжет твоё сознание и родится нечто, что ты уже не сможешь сдерживать, ты схватишься за карандаш, и будешь лихорадочно писать свою Музыку! Как я мечтаю об этом!
   Вот я и думаю, что освободиться от нелюбимой работы – это много значит. И всё же, моя эйфория скоро пройдет, и мне удастся остудить твои не всегда реальные, восторги… Целую тебя, мой Бородатенький!

   23 сентября 1975г Новосибирск. Симон: Моя любимая!
   Я не хочу думать ни о каких «страхах» – трудности есть и будут, но без них нет настоящей жизни, а не жвачное существование. Мы с тобой никогда не будем заморачиваться из-за модной тряпки или думать о сортах колбасы. Лю, милая, не бойся ничего. Иногда, мысли материализуются, поэтому надо думать только о хорошем. Вот я и думаю, что тебе надо достать шубейку и меховые сапожки на твои ножки, т.к. в Новосибирске в конце октября обещают -28 градусов! Как я жду твоего приезда! Дни бегут или ползут, а я скоро обниму мою Люшеньку и буду тебя целовать, чтобы самому воскреснуть и тебя вернуть в счастливое состояние духа и тела.
   А ты говоришь, что я восторженный чудак! Просто я умею радоваться. Если мне удавалось быть веселым в моей прошлой жизни, то теперь, когда я встретил самую необыкновенную женщину в мире, как же мне не радоваться? Ведь это могло не случится? Сколько людей живут на свете без Любви. А познаётся это состояние только в сравнении.
   Сколько женщин мечтают о принце, а что они могут ему дать? Свои вопли и бесконечные претензии, в основном материальные. Таких женщин я много видел. А ты ходишь в своей куртке за 10 руб. но зато играет Шопена так, что я умираю от счастья. За одно это, надо носить на руках твою маму, мою будущую тёщу. Мама воспитала тебя романтической девочкой, ты исключение из правил, хотя, сама мама твоя, вполне прагматична. Это тоже парадокс, которых в жизни очень много. Поверь, это не мимолетное настроение, это понимание того, что мне безумно повезло. И теперь я живу, и сам ничего не боюсь и тебе не разрешаю сомневаться в моей любви. Целую нежно. Твой Симон

   24 сентября 1975. Новосибирск. Симон: Лю, родная моя!
   Как соскучился без тебя, просто ужас! Фейербах всё правильно понимал, ты права. Я надеюсь дожить до 90 лет, хватит ли тебе терпения быть со мной? Был у Глеба – его жена уехала в командировку. Мы собрали мальчишник: я, Глеб, Вовка Валентик – главный редактор Новосибирского телевидения и мой с Глебом – друг уже 25 лет, и Славку пригласили. Вместо девочек были два бутылки водки. Ели картошку в мундире, выпили. А потом свободный трёп и музыка. Конечно, я играл вдохновенно, как будто ты сидела рядом, а твоя рюмка действительно была поставлена. У Глеба латиноамериканские записи, он когда-то мотался по странам с испанским языком, он переводчик. Было тепло в душе и в желудке. Ты не покидаешь меня в такие минуты, я выбираю слова и жесты и веду себя гораздо скромнее, чем раньше.
   А еще идёт дождь, а я езжу по мокрым улицам, или хожу пешком по душистым желтым листьям и подставляю свою счастливую рожу осенним каплям дождя и ветру. И тогда вдруг тучи разбегаются, и вылезает солнце, и спешит всех согреть. И все завидуют мне, ведь у меня есть моё никогда не заходящее солнышко – это ты! Кстати, был у Мейсака, всё нормально, он тебя берет сначала внештатно, а ты будешь писать свою книгу и очерки для газеты. Надеюсь, что найдется время и для меня: я прошу немного – только твою любовь и походы на природу, и тихие задушевные разговоры. Вот и всё.
   В лаборатории всё нормально. Оставлю после себя интересные научные разработки. С шефом отношения доверительные, обо всём договорился. Несмотря на будущее бегство, получил персональную благодарность в Приказе АМН СССР от президента Академии наук в столице. Ха-ха! Но эта бумажка может пригодится для института в Москве. Целую, радость моя. Обнимаю нежно. Поцелуй Илюшку от меня. Твой всегда, Сим

   26 сентября 1975г. Новосибирск. Симон: Дорогая Лю!
   Получил твоё разгромное письмо. Ответы тебе уже отправил. Моя умная девочка-старушка, мудрость не считается с возрастом, и перевела тебя из разряда «Яйцо» в «Курицу», причем умную, что редко бывает. Пока разрешаю тебе меня учить, если это совпадает с правильным решением проблемы. Во многом ты права, но твоя интуиция и воображение иногда сталкиваются, и происходит недоразумение.
   Мои моральные установки незыблемы, я не смогу быть с тобой, если не сделаю всё возможное для моей семьи. Если бы я иначе относился к этим проблемам, то перестал бы уважать себя и был бы браконьером и проходимцем. Многие мужики, всех мастей и рангов так себя и ведут. Они не знают, что такое любовь, просто используют женщин в угоду своим прихотям. Ты хочешь, чтобы я стал таким?
   Что касается времени, то здесь мы не на равных, мне нужно спешить. Я хочу создать новую семью, и внести в неё всё лучшее, что есть во мне и в тебе. Это не только вопли о любви, а большая работа ума, терпения и мужества. Но наша фантазия, наши таланты и романтизм тоже будут на своём месте.
   Очень надеюсь, что нам хватит мудрости сохранить наши восторги друг другом на всю жизнь. А жить надо так, чтобы люди думали, что мы встретились вчера, а не живём вместе 20 лет! Презираю дураков, которые думают, что семья – это только удовольствие в койке, и за обеденным столом с прислугой-женой.
   Мы должны создать что-то новое, уникальное, Наша семья будет такой же талантливой, как мы сами. Готов за это драться, учиться у тебя, страдать, строить, а иногда и разрушать – это и будет наша любовь! Ты будешь гордиться мной и знать, что без меня твоя жизнь не будет такой прекрасной, как со мной! Аминь! Я часто думаю о твоём сыне, постараюсь быть ему хорошим отцом. Целую тебя моя дорогая девочка, весь твой Симка.

   27 сентября 1975г. Новосибирск. Симон: Дорогая Моя!
   По телефону летят не только любовные вопли, но и инфекция. Сижу дома и обливаюсь соплями. Лечусь изо всех сил, чтобы приехать к тебе здоровым. А ты кашляешь, я слышу. Что это такое? Я тебя целую, а ты мне «кче-кче». Никакой эстетики!
   Теперь о деле. Приезжали киевляне от Виктора Исакова по поводу лазерного комплекса. Один профессор из Киевского НИИ Отоларингологии, лечит лазером рак гортани. Мы встретились в моей лаборатории, а потом продолжили наши переговоры в гостинице. Киевляне предложили свою клиническую базу в качестве полигона – испытания не только своих, но и наших идей. Зовут в командировку в Киев. Я могу это организовать. Поедем на пару дней, а? Из Москвы поездом. Пусть сутки, но зато мы будем вместе. Представляешь, какая прелесть – дорога, станции и все удовольствия – чай, жареная курочка, во!
   С Ниной Андреевной я договорился, она нас будет ждать (хозяйка квартиры, где ты будешь жить в Новосибирске). Господи, скорей бы обнять тебя, до чего соскучился! Часто вспоминаю наши подмосковные прогулки с палаткой: лес, общипанный цыпленок, костёр, орут где-то грибники, а ты бегаешь почти голая с ножом за мной! Разве не прелесть! Аж, дух захватывает! Всё-таки, мы с тобой умеем повеселиться. А, помнишь, кто-то давно не держался за мои пальцы… Милый мой Люшкин, люблю тебя, живу тобой. Счастлив до безобразия и стыда перед всем человечеством. Но что делать, если так получилось? Мы не виноваты, нас свела судьба… Целую тебя бесконечно, обнимаю и глажу твои родные глаза и целую тебя всю до самых пяток… Твой Сим, твой Сим, твой Сим… и так до бесконечности…

   27 сентября 1975г Москва. Наталья: Симушка, Симушка!
   Твоё нежное письмо мну и терзаю, и оторваться не могу. Знаю, что правда. Голова совсем шальная. Затащила Эльку с Игорем в мастерскую на Ордынке к Лиде с Лёшей, и мы веселой гурьбой отправились к ним домой. Они ужасно милые, искренние, как настоящие русские люди. Это не наташкино гостеприимство, от которого оскомина во рту. Я их всех развеселила, а самой было скучно, и я убежала в одну из 3х комнат, брала перо и записывала свои гениальные мысли. Мне хотелось рисовать, а кутерьма без тебя совсем не идёт на ум.
   Зато следующий день у меня был удачный, напившись чаю, мы все принялись рисовать: Лида и Лёша – пейзажи, а я рисовала натюрморт. За ними было интересно наблюдать: муж учитель, а жена Лида – ученица. Я тихо малевала темперой и думала о тебе, и никто мне мешал – блаженство. Однако, полной радости не было, трудно мне было думать о форме и о цвете, «когда моя душа полна тобою». Теперь я знаю, как это надо делать. Попробую соблазнить Эльку, ведь она художественная мастерица. Вот тебе мои новости, а самая главная, что забыть или разлюбить тебя у меня пока не получается. И это прекрасно! – как говорит Элька. Твоя, Люшка

   19 октября 1975г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Сегодня 19е октября, сажусь за печатную машинку. Встреча с тобой очень опасна, можно стать лентяйкой. Накопилось много брошенных текстов. А мне надо стать великой – иначе, кто поверит тебе, что ты встретил необыкновенную женщину? Люди поставят на всё печать пошлости. Можно сказать, какое нам дело? Но мне гораздо больше нравится сделать великим тебя! А знаешь ли ты, что я чувствую себя всегда очень богатой, мир со всеми сокровищами принадлежит тем, кто познаёт этот мир, кто умеет им любоваться и открывает для себя вечно новое. Вот я и открыла Тебя! Ты моя самая дорогая находка! Мне нужен только письменный стол:

     «И я хочу, чтоб все мои мечты,
     Дошедшие до слова и до света,
     Нашли себе желанные черты…»
     Валерий Брюсов «Сонет к форме»,

   А пока, копаюсь в своих черновиках и мечтаю в ближайшее время выудить несколько рассказов, потому что до сих пор палец о палец не ударила, чтобы пробить в печать свои тексты. Зато часто вожусь с чужими.
   Будь здоров и успехов во всём. Наталья Орлова

   2 октября 1975г. Москва. Наталья: Сокровище моё, Сим!
   Второй день я в гостях у Лиды с Лёшей. Самые большие восторги от щенков, их двое, они маленькие и ужасно смешные и ласковые. Поскольку во вторник у меня «библиотечный день», то я осталась у них с ночевкой. Утром мы совершили прогулку в осенний лес.
   Они очень милые люди и резвятся, как дети. Сразу видно, что их союз очень счастливый. Мне приходилось отшучиваться от Лёшкиных острот, а я вспоминала наши поездки с палаткой на природу. Обедали в лесу хлебом и творожными сырками, а дома, напились чаю, и стали рисовать. Леша и Лида – пейзаж, а я натюрморт. Ради этого я и осталась у них. Леша корчил из себя маститого мастера и критиковал мой набросок. Просидела за мольбертом почти 4 часа, это было замечательно, мы постигали тишину и натуру. Захотелось написать тебе, где я и что делаю. Эта проклятая тетка Разлука опять гонится за мной, а я стараюсь от неё прятаться. Вот только вчера слышала тебя, и было так чудесно ощущать биение твоего сердца и отвечать тебе. А сегодня Разлука опять огрызается, и во мне всё зыбко и непрочно, и это так не похоже на меня, ведь я крепкая тетка – спортсменка. Вернулась в комнату художников и дорисовала натюрморт: сделала из радужно-охристых тонов – беспробудный кадмий и дорисовываюсь до того, что от натуры не осталось ничего! Вот тут-то Лёша меня и похвалил. Я была довольна. После чая на ночь, мы отправились в разные комнаты спать, было уже 2 часа ночи. А завтра мне на работу! Наверно, опоздаю. Цалую крепко. Твоя Лю – аквалеристка…

1976 г. Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, август

   5 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Люша, милая!
   Зачем я привёз тебя в Новосибирск, который за две недели понять невозможно. Ты заболела, и мы не могли выполнить программу, которую я планировал.
   Ты страдаешь, а я во всём виноват! В моём подсознании было такое сильное желание, видеть тебя каждый день – любой ценой. Мои научные успехи вскружили мне голову. Люшкин, я каюсь и страдаю вместе с тобой. Мне надо учится заботиться о тебя, как ты того заслуживаешь.
   Так хотелось показать тебе мою лабораторию, друзей, соратников и врагов тоже. И, конечно, я гордился тем, что к «великому» ученому приехала журналистка из Москвы. Мы вместе смотрели фильм о моём открытии, я раздувался как индюк, все любовались на твою стройную фигуру и спрашивали меня, в каких мы отношениях? – Конечно, в дружеских, – бодро говорил я.
   Ты выглядела лет на 20, и была так элегантна, что я просто терял голову.
   Жаль, что ты не стала актрисой, хотя, к моему счастью, не стала. Но были и удачные моменты – ты помнишь этот солнечный день на горе? Мой друг Габуда показал нам, что такое горные лыжи! Достал где-то старые деревяшки и ботинки своего сына, которые тебе подошли (как важно иметь маленькую ножку). Ты впервые попала на гору, и не боялась ничего, неслась вниз по прямой, и падала в пушистый снег! Как это было весело!
   Завтра ты будешь в Москве, у тебя есть хорошие друзья: Элька, Харламовы, Эдик, наконец, твой сын и мама. Ты умудряешься быть веселой даже после неудачного эксперимента в Новосибирске, где я практически посадил тебя в «тюрьму» своей любви. Ты всё выдержала и спокойно попрощалась со мной. Габуда, кажется, влюбился в тебя, но надеюсь, что ему не удалось тебя соблазнить.
   Ты мужественная женщина – мало приятного, бродить одной в чужом городе. Мне очень грустно сейчас, прости, если можешь своего бородатого и лысого дурака. Слишком много я навесил на тебя своих проблем!
   Скоро буду в Москве. Готовлюсь к самому страшному – ты не пустишь меня в свой храм с роялем. Даже страшно подумать об этом. Но всё-таки, надеюсь, что через 20 лет мы будем вспоминать об этой поездке в Сибирь с нежностью. Обнимаю, твой печальный Симон.

   6 января 1976г. Москва. Наталья: Дорогой Симыч!
   Наконец-то твоё письмо. Немножко потеплело на душе, а то как-то и думать о тебе было трудно. Чего мне только не приходило в голову за длинную дорогу в поезде -двое суток. Ощущаю фантастическую радость и удивление, как я могла выдержать моё затворничество в Новосибирске. В понедельник еду на занятия йогой, надо приводить себя в порядок. Зависеть от своих эмоций, это ужасно. Покой и воля! – как сказал поэт. Не мучай себя упреками, я сама во всём виновата. Твой идеальный, божественный «колос фантастик» стал живым, он может ошибаться, как все нормальные люди.
   Наши личности столь требовательны, а рояль в моей комнате занимает треть пространства. Придется, мне уходить в библиотеку, а тебя пускать за мой письменный стол. А твой сын будет спать на рояле или под ним. Увы, душевный комфорт или житейский создать не так-то просто! Но как видишь, я ни минуты не сомневаюсь в том, что это будет, и даже надеюсь, что это будет хорошо.
   Самое главное, что я не волнуюсь по этому поводу. Ну что же делать? Разумно бежать в магазин, покупать веселенькие обои и краску, поставить лестницу и клеить обои, а потом замазывать щели прошлой жизни. Встретить тебя сияющей улыбкой, но быть строже, держать тебя на расстоянии. Возвращаюсь к своему многолетнему лозунгу: «Единственная реальность – это ты сам».
   Твоё «доброе изуверство» мне тоже понятно. Ты правильный и благородный, но в данный момент эти прекрасные качества меня убивают. Ты в плену своих собственных иллюзий – жертвовать собой ради будущего. Но будущее может не наступить, любому терпению бывает конец. Меня тошнит от твоей мудрости и от моего терпения. Но ты упорно хочешь быть великим, могучим, прекрасным, всесильным. Но иногда приходится чем-то жертвовать.
   Жаль, что ты приедешь так скоро, я не знаю, какими словами тебя встретить? Я совсем одичала и счастлива по-своему. Вот тебе мои стихи на тему нашего расставания, я их написала в Новосибирске.
   Будь здоров, Наталья

     Забыть тебя за эту муку?
     А я смеюсь.
     И одиночество мне в руку.
     Не шелохнусь.
     Не повернусь к тебе навстречу.
     Совсем чужой.
     И только вздрогнут горько плечи
     У другой.
     Ты слишком тихо теперь идёшь —
     Всё это фальшь:
     И твоя музыка, и твоя мудрость,
     И твоя власть.
     Глаза опущены,
     Душа безмолвствует,
     Спокойно спи,
     И никогда по этой улице
     Не проходи.

   7 января 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   У меня шум в ушах, и чувствую себя так, будто вырвалась, убежала, сбросила что-то очень тяжкое, невыносимое. Сколько разных впечатлений в твоём родном городе – прогулка с твоим другом Глебом на лыжах в 30 градусный мороз! Оперный театр замечательный! Но после Москвы, можно жить только в Питере, в Киеве, еще в Харькове – вот города в России, которые я знаю, где чувствуешь себя комфортно и привычно. С удовольствием смотрела на пейзажи, которые проносились в окне моего купе – как велика наша страна! Вела разговоры – с попутчицами: одна из Академгородка, ученая дама, выкуривает по три сигареты без перерыва, и деревенская бабуля – пчеловод. Смотрела на них, и слушала, и стараюсь не думать о тебе – лишь изредка выплывает твоё мокрое от слёз лицо, и я думаю – вот как всё закончилось печально. Приехала в столицу и с трудом добралась до телеграфа, чтобы тебе позвонить – голова кружится, и говорить нормально не могла – поэтому казенные фразы.
   Москва живет совсем в другом ритме, чем Новосибирск, а я привыкла к своему ритму. Комнату в Столешниковом, я не узнала, поразилась теснотой и жутким беспорядком. Надо идти к маме и брать сорванца-сына. Он обрадовался, что я, наконец, приехала. Сели с мамой, поговорили, как жить дальше. «А где Симон Петрович», – спросила мама, давая понять, что от меня толку мало. Сбор вещей для переезда уже в разгаре. После чаепития, собрала Илюшины вещи, и мы пошли домой – здесь пыль и запустение. Илья отпросился на каток, а я пишу письмо. С переездом мамы можно не спешить, все вещи будут собраны без нашей помощи, перевозку оплачивает государство, но рабочим придется заплатить. Завтра пойду в ЖЭК насчет ремонта, – обещали сделать. Только в поезде вспомнила, что забыла часы, которые ты мне подарил. Очень жалела об этом.
   Завтра утром хочу сводить Илью в Музыкальный театр Станиславского – балет «Чиполино». А то он, бедный, всегда на ковре около телика. Чувствую себя неважно, но люблю тебя, несмотря на наше официальное расставание. Надеюсь к твоему приезду вернуть себе себя, и никаких слёз – ни у меня, ни у тебя! Если хочешь, передай привет твоей маме и Элле и объясни мой отъезд, что мы теперь врозь. Пусть порадуются… Наталья.

   7 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Лю!
   Сегодня после разговора с тобой по тел. получил нормальное письмо от тебя. Перевёл дух, но обозлился. Как же ты меня нокаутировала? Меня? Все мои вопли – результат твоих заявлений с мерзкими измышлениями. Ты меня лишаешь слов и сил. Не могу реагировать на твои ужимки и словесные прыжки. Ты не понимаешь мои проблемы. Пиши любые оды, но не кидай в меня свою убийственную иронию по поводу нашей будущей жизни «под роялем». Мне плевать на бытовые удобства, был бы рядом человек хороший, и ты это прекрасно знаешь. Надеюсь, что всё это временное помутнение рассудка. Я не знаю, зачем мы мучаем друг друга. Надеюсь, разберемся, когда приеду. Очень грустный и злой, Симон.

   8 января 1976г Новосибирск. Симон: Здравствуй лапонька моя!
   Сегодня услышал твой голос, и вернулся к жизни. Через неделю апробация моих «Тучных клеток» на совете, а потом скоро – Москва. Очень много писанины, к тому же, надо переплести мой научный том, чтобы диссертация выглядела солидно, как я сам. Хочу успеть съездить в Томск к будущим оппонентам – «на моё растерзание». В понедельник буду в Академгородке, зайду в Институт ядерной физики, увижу Станислава Габуду, – может, успею встать на лыжи.
   Навестил свою маму сегодня, она переживает, что плохо с тобой говорила, спрашивала несколько раз о тебе. Напиши моей старушке, она добрый человек и ты ей очень понравилась, но традиции у неё совсем другие, вот адрес: Новосибирск 610076, ул. Максима Горького д.29, кв.7, Наталья Петровна Шурина. Мейсаку позвонил и объяснил твой отъезд срочными домашними делами. Он сказал, что если ты появишься, будет рад тебя видеть. А я пока от тебя ничего не получил, но буду ждать. На твои грустные стихи я напишу музыку, и эта песня будет называться «Прощальный вальс». Но мы будем вместе 50 лет!
   Целую тебя ненаглядный родной мой человек. Твой Симон.

   8 января 1976 г Москва. Наталья: Ох, уж этот бородатый тип!
   Если захочет, может быть таким милым щенком, который поджимает виновато лапку. Перечитываю в который раз твоё письмо, и с каждым разом светлею. О, дьявол! Еще утром я тебя ужасно ругала, а теперь, размякаю. Ну, нет шалишь!
   Вот только появись на моём горизонте, я тебя так встречу! На своей территории под мощным прикрытием соседушек, они недавно на порог не пустили Игоря от Эльки, обозвали его всякими словами, мне стало очень смешно. Они меня охраняют, потому что бояться потерять. Кто им будет анекдоты рассказывать, шутить, веселить? Они меня воспринимают как домашнего клоуна. В театры они не ходят, а тут дома – свой бесплатный цирк!
   Но есть проблемы поважнее, я думаю, как можно из 20 м. сделать 3х комнатную квартиру: кабинет, детская, спальня? – вот уж настоящий цирк будет. Кстати, Айвазова проявляет былую щедрость и, выпросив у меня пончу, вручила Илье билет в цирк. За это мне пришлось три часа терпеть её выступления.
   Сегодня у меня визит Марины с сыном, Ой-Ой! Воспитатель из меня плохой – могу заниматься с детьми музыкой или рисованием – всё остальное мне пока не удаётся. Мой сын меня сегодня поразил – он рассуждал о смерти и бессмертии…
   Ничего себе, – думаю я, – он уже личность, да еще какая! А я заставляю его не бегать босиком, надеть тапочки и марш в туалет. Он в это время думает; – Вот какая у меня мать дура, опять за своё…
   Можно быть умным и в 7 лет! Есть о чем подумать. Иногда испытываю чувство вины перед Ильёй, не получается у меня его любить, как надо. Проклинаю свою черствость и легкомыслие. Мне бы вполне хватило тебя одного или его одного, а вместе пока не представляю. Успокоенная твоими письмами, отхожу ко сну. «Мои классики», что держат наш диван, меня пока терпят… Цалую, Лю

   9 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Солнышко моё!
   Как мне плохо без тебя, ощущение пустоты и холода в груди. С этим умирают. Я балансирую на грани: во мне как бы два человека – один работает, а другой стоит в углу и говорит, зачем всё это? У меня раздвоение личности, почти диагноз. Позвонишь ли ты сегодня? – жду, как приговора с холодными руками, и остановившемся сердцем. Если я пойму, что ты жалеешь меня – это будет катастрофа. Не с кем поделиться. Мои друзья смотрят на меня как на сумасшедшего. Они думают: «Как нормальный человек может отказаться от карьеры, когда моё имя известно всему научному миру?» Меня приглашали в Америку на два года в самый престижный Институт – я отказался. Может быть, ты меня поймешь?
   Умоляю, пиши и звони, чтобы ты не думала и не говорила, это лучше, чем молчание. Вчера был у Нины Андреевны, как соль на рану. Она отдала мне письма для тебя – от Харламовых и из Дзержинска от журналиста. Мой двойник готовится к предзащите моих «Тучных клеток». У меня два рецензента: проф. Любан, зав. кафедрой патологической физиологии, маленький и кривой – человек еврейской наружности. Я рядом с ним богатырь Илья Муромец, хотя сам наполовину еврей. У Любана острый язык и ум, и округлые жесты опытного актёра. Второй оппонент: проф. Виноградов, зам. ректора института Физиологии АМН, он парализован, в инвалидной коляске, что не мешает ему иметь очень высокое чувство собственного достоинства.
   Его доктрина по Тучным клеткам, прямо противоположна результатам моих исследований. Можешь себе представить, с кем мне придется бороться. Будет драка, я даже рад этому. Весь институт притих в ожидании скандала. Не поручусь на то, что многие сотрудники заключают пари. Возможно, тебе это не интересно. Но ты должна понять, что мне надо приехать в Москву на Белом коне, и не на старой кляче, которая никому не нужна, в том числе и тебе. Пришли мои замечательные коллеги – академик Казначеев: мой друг и мой враг…22.01 еду в Москву на Салон по «Цитоскану» – прибор для ранней диагностики рака. Целый месяц у нас есть с тобой для разговоров, встреч с друзьями и выяснения наших сложных отношений. Сейчас бегу на почту – вдруг от тебя есть весточка? Сообщи, что с переездом матушки, как Илья, что в Столешникове? Привет Харламовым и Марине. Целую тебя нежно, умоляю, пиши. Твой Симон.

   12 января 1976 г. Москва. Наталья: Сим! Сим! Сим!
   Видит бог, я написала тебе скверное письмо, но что делать – врать я тебе не могу и не хочу. Но когда «черное» дело было сделано, мне подумалось, а вдруг ты всё это поймешь по-своему. Ты уверяешь меня в том, что мучаешься ради меня, диссертацию надо защитить для «нас» и т. д. Но я начинаю видеть в этом совсем другую цель – твоё неистребимое желание держать в руках не только свою судьбу, но и судьбы других людей, – меня, Илью, будущую тёщу…
   Кроме того, в этом проявляется твоё недоверие к моей профессии. Тебе гораздо удобнее иметь рядом бедную неудачницу, которая будет зависеть от тебя любимого. Ты доказываешь мне – вот я какой великий, и что бы вы без меня делали? Тут надо вернуться к одному из ноябрьских дней 1974г, когда «великий ученый» впервые прикоснулся к крылышкам еще свободной Натали. Как это было заманчиво – поймать в свои сети резвую пташку.
   О, страшная сила добра! Жаль, что пташка оказалась очень доверчива, и жаль, что я об этом вспомнила. В чём же дело? Просто я начинаю прозревать, что ты Симушка, как бы ты не уверял меня, что в тебе самом произошли великие изменения, якобы под моим влиянием. Ты даже изменил свои представления о добре и зле, о смысле жизни и т. д. Мы вместе с Сократом отучили тебя от борьбы за власть всюду и везде. Но это сладкое слово Власть вырисовывается очень основательно под прикрытием оппонентов, семинаров и пр. Не забудь, что я умею читать между строк тоже! Будь здоров, Наталья

   13 января 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Утром и днём тебя проклинаю, а к вечеру, в тишине думаю, с чего бы это я так взбеленилась? Злюсь от того, что не могу тебе ничем помочь. Нынче ты мне кажешься замученным человеком, которого я должна спасать. Ты шлешь мне переводы, а я бешусь, потому что не могу найти работу и стать самостоятельной. Сейчас я похожа на собаку, которая носится за своим хвостом. Но даже в такой неравной ситуации проблема лидерства стоит очень остро. Ты как бы лишаешь меня стимула бороться за своё место под солнцем.
   Эдак, ты из меня сделаешь славную «пустую милашку»? Это не мой путь, потом тебе самому станет скучно. Сегодня позвонила Эльке, эта нахалка, как всегда, спит по утрам, – проболтали целый час. У них всё в порядке, Элька злилась на меня из-за того, что мои соседи Игоря не пустили, сказав: «Много здесь шляется» – это, конечно, никому не понравится.
   А вот пока ты там решает свои проблемы, Элька и Игорь уже женятся, вот тебе Рыжий и Бородатый! А у доцента Чанышева родился сын. А тебе фиг. Вот я сяду за диссертацию, а ты сам рожай, кого хочешь. Ну, вот я тебя и развеселила, и сама могу петь и плясать от радости за моих друзей. Еще пара твоих переводов, и я могу покупать в комиссионке антикварную мебель, вот только ставить куда? Приедешь, отдам в твои руки. С каждым часом ненавижу тебя всё сильнее, но уже не мрачно, а весело. Салют, Лю

   13 января 1976г. Новосибирск. Симон: Здравствуй Лапушка моя!
   Получил от тебя письмо. Читал его вдоль и поперек и даже нюхал. Сначала заглянул в самый конец, а потом уж всё остальное. Какая сила может быть заключена в простых каракульках? Просто страшно – нечто бестелесное, вернее, след мысли или слов могут делать чудеса!
   Ну, держись, мой Люшонок, я на тебе отыграюсь, когда приеду. То, что вылетел у тебя из головы – это прекрасно. То, что не разнюнилась – еще лучше. Но уж совсем-то не забывай! Совесть – то должна быть?
   Скучаю по тебе ужасно, если всерьёз. Живу тобой и только. Хотел бы сказать, что это не так. Увы, не дождусь дня, чтобы послать тебе телеграмму: «Встречай»! Считаю дни и ночи, а они ползут медленно-медленно. Завтра у меня апробация диссертации. Написал уже 4 отзыва (в том числе за академика Казначеева). «Спасенье утопающих – дело рук самих утопающих!» – сказали Ильф и Петров! Никто ничего сам писать не будет, они все такие великие, а голова у них давно уже не работает, впрочем, как и остальные органы. Аминь! 22 января, вылечу в твои объятия, приказ должен быть завтра. Успеть бы в Томск слетать – звонил мой друг Васильев (он мой хороший оппонент), надо всё обсудить. Сегодня гулял в 7 утра, три градуса мороза, идет пушистый снег – прекрасно освежился воздухом и тишиной. Люшенька, ничего не делай с комнатой до моего приезда – очень прошу. Целую мою лапушку во все места нежно и с благоговением. Твой Симон.

   14 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Лю!
   Я счастливый человек: выскочил на почту – два письма! Купил по дороге два пирога, сейчас сижу – жую, читаю и пишу – одновременно, как Юлий Цезарь! Читаю твой «злобненький скрежет пера» – костёр горит, и искры летят. Я думаю; «Вот до чего я тебя довёл!» Была восторженная девочка, а превратилась в шипящую змеюку. Но напугать меня ты не можешь – я тебя люблю всякую: и мягкую и жесткую и суровую.
   Не отстаивай свои позиции – на них никто не посягает! Что касается моей честности – не упрощай моё сложное поведение. Не спеши с оценками – время лучший проявитель биосистемы в моём лице. Кто сказал: «Я знаю всё! Бросьте в меня камень!»
   Насчет диссертации ты меня тоже пихнула не по делу. Надо стать доктором, чтобы всякая собака на меня не лаяла. Я думаю о будущем – наша семья должна иметь материальную свободу; ты, я, твой сын и даже твоя мама. Эта проза жизни, от неё никто нас не освобождал! Хоть ты и бросаешь в меня обидные слова, я всё равно тебя люблю! Твои сомкнутые руки я разведу и попаду в твои объятия – так и будет.
   Не надрывайся с ремонтом и не таскай мебель – откуда ты её берешь? А Илюшка еще покажет себя, знаю! Но ты не лишай его детства раньше времени. Поцелуй его от меня товарищ, воспитатель! Обнимаю вас обоих и тебя лапушка моя, целую нежно-нежно через все твои барьеры, которые ты понаставила.
   Твой Сим.

   14 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Малыш, привет тебе!
   Что за чертовщина – ни ты, ни я не получаем письма! Уж не происки ли врагов? Твой звонок вчера и сегодня – событие первой важности для меня! Твоё маленькое, но сильное плечо – моя желанная опора, я ощущаю её даже физически. «Апробация», моего шедевра прошла успешно! Работа признана соответствующей требованиям. Это значит, что её можно публиковать, и моя «пятилетняя каторга» находит своё место под солнцем советской науки. Сейчас лихорадочно «чищу текст», отдаю в переплёт не себя, а солидный том (моя диссертация) и лечу в Томск, а потом в Москву!
   На предзащите была драка – дискуссия шла 3 часа! В это время Ваш покорный слуга бил направо и налево и под дых тоже. Мне досталось не слабо! Вышел с «окровавленной» рожей, но живой, и с победой. Одного оппонента превратил во всеобщее посмешище, после чего он еще и извинялся.
   Всё нормально – драка была солидная, как и её участники, но всё равно противновато. Вскрылось нутро человеков первобытных, а зрелище это не из приятных! Интересно, есть ли люди, которые понимают и уважают друг друга? Не знаешь? Я тоже.
   Надеюсь, что мы сможем сходить в театр, навестить друзей, пойти на выставку, и, конечно, к лошадям… Ух, как я мечтаю об этом! Хочу говорить, смотреть в твои глаза, пить, танцевать и просто быть. Хочу, и так будет, мой Чёрненький. Люблю тебя. Твой Симон.
   Целую 7—8 миллионов раз.

   15 января 1976г Новосибирск. Симон: Здравствуй, любимая!
   Вчера отправил тебе два письма, второе сердитое. Не обращай внимание. Хотел в догонку, послать много нежных слов, но на бумаге?! Миражи. Сегодня уехали остатки моих сотрудников в экспедицию в Норильск. Лаборатория опустела на одну треть. Грустновато. Но шуму меньше. Завтра вышлю тебе денежку. Опять ты скажешь, что это «мерзкая мелочная опёка», но ты же знаешь, что я в душе купец, и я тебя просто покупаю, да и не очень дорого. Надеюсь, что мои шутки ты еще понимаешь…
   Люшенция, остаётся одна неделя до моего отъезда в Москву! Для меня это целая вечность, а ты должна сочинять стихи, и тогда не заметишь, как пролетят семь дней до встречи. Будь готова терпеть и страдать, если хочешь заполучить своего Шурина на долгие годы. Вообще, если подумать – разлука удивительное состояние. Когда один, есть приятное чувство свободы, успеваешь много сделать умного и полезного, но жизнь не вкусная. А когда вместе, вылезают другие проблемы. Всё зависит от меры соотношения, как в математике: числитель и знаменатель. У меня есть большое желание «быть вместе», но иногда (не на долго) буду удирать от тебя. Наверно, это необходимо, чтобы «двум медведям не грызться в одной берлоге». А ты, моя милая, медвежонок не простой! Я очень соскучился по тебе. Целую тебя, медвежонок. Твой Медведище…

   16 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, родная!
   Получил сегодня 4 письма, в том числе 3 с оплеухами и откусыванием моей бедной головы. Ты права – обращать на твой фонтан слов, не стоит! Тем более, что я это знал заранее, и в одном из писем ответил на твои реплики, включая «теплый кабинет»… Но какой накал страстей! Руки жжет бумага, а искры летят в глаза! Мне и ослепнуть не долго, моя милая! Проблема лидерства так не решается. Кстати, зарабатывать больше другого денег – еще не означает, что стал лидером. Пусть, переженится и перерожает весь мир, – я не собираюсь выступать в роли гегемона в соревновании по этой проблеме.
   Хотя очень искренне рад за Эльку с Игорем, и за твоего непутевого философа Арсения Чанышева, который женится уже 5 раз. Посмотрим еще, что из этого выйдет, и кого вырастят счастливые родители? Главное не действие, а результат. На этот счёт у каждого своя головная боль. А то, что у тебя налаживается контакт с Илюшкой – это замечательно.
   У Райкина есть такая интермедия: «Так что, товарищ Орлова, работать будем или чуйствовать? На работе не чуйствовать надо, а работать. Вот идите, и работайте! А что касается Вашего заявления, – женюсь. Работайте, товарищ Орлова!» По-моему, это про нас. А насчет того, что нет слов для писем – даже в шутку меня это больно задело. Наверно, никогда не смогу выразить тебе того, что хотелось бы сказать: всех мыслей, всех нежностей. Они теснятся в голове и рвутся наружу, как стая диких собак любви. Но мне очень трудно сейчас, да и тебе не легче. Угораздило же меня так тебя приручить, милый ты мой человек. Потерпи, и если можешь, помолчи, а то вот возьму и разлюблю тебя. Лучше пиши мне весёленькие, бодренькие письма. «Это ли не прекрасно!» как говорит наш классик – Эля.
   На самом деле, я всё думаю, что же я такого натворит или написал, что «пробил корабль нашей любви», и в эту пробоину вытекает что-то очень важное и дорогое? Должен тебе признаться, что всю свою жизнь я помогал многим людям, и только единицы из тысяч, хоть как-то ценили это. От безумной доброты я вылечился сполна. Нынче я зол и могу быть жестоким. Зато у меня есть силы пробить лбом любую стену во имя чего-то важного и прекрасного. Увы, не многие выдерживают испытание на прочность. Надеюсь, что у тебя хватит силёнок, иначе совсем грустно будет и тебе и мне.
   Конечно, я тоже нуждаюсь в понимании и заботе, и я счастлив, когда чувствую, что ты способна быть нежной и мудрой подругой. Но я пытаюсь заботиться о тебе на свой лад, и нечего обижаться. Под лучами солнца надо цвести и благоухать! Я продолжаю тебя любить, и никакие твои настроения и внешние обстоятельства не могут этого изменить. Целую тебя, мой Чёрненький, сладкий, бесконечно родной и любимый человек. Твой Симон сочинил акростих: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

     Я вновь живу. Во мне ты пробудила
     Такой неистовый порыв!
     Его не сломит злая сила.
     Без чувства этого, как глыба льда застыв,
     Я не смогу ни жить, ни умереть.
     Лишь вечно грезить о моём Олимпе.
     Юнона! Зевс в супружеской одежде —
     Безумец дерзкий – смеет повелеть
     Любви безумной, трепетной и нежной —
     Юле, что крутится, пора бы, замереть!

   18 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Наталья!
   Нет письма от тебя. Читаю твои старые письма, еще с 1975г. Думаю, что мы непростительно «щедро» бросаем в друг друга богатство наших мыслей и слов. В каждом из нас есть главное, ради чего мы живём на этом свете. Но в угоду минутному настроению, мы готовы обмазать дёгтем то сокровенное, что нас бросило друг к другу в маленькой комнатке в московском переулке два года назад. Потом очень трудно вернуться к нормальному восприятию, а, порой и невозможно!
   Беспечность наша удивительна! При этом нам кажется, что мы зависим от внешних причин, на самом деле, мы сами создаём их. В содержательном смысле это моя заслуга, а в литературно выражении – твоя. Мы совершаем эти зигзаги, уповая на силу и прочность наших взаимных чувств. Но нельзя так нахлёстывать бегущую лошадь (мою любовь к тебе). Можно загнать и угробить!
   Что мы пишем друг другу?
   Похоже, что ты даже видеть меня не хочешь? Не волнуйся, я готов ко всему. Буду жить в гостинице. Когда найду время, появлюсь под твоими окнами. Не знаю, какие усилия мне придется приложить. Опять бегу на почту, но твоего письма нет. Лечу в Томск, а в четверг буду в Москве. Гостиница: Балтийская ул. д.10. Когда-то мы там были вдвоём, первые счастливые дни и ночи… Неужели я так провинился перед тобой, что ты стала таким изувером. Не могу себе представить, но поживём – увидим. Всё равно, целую тебя, хотя бы в письме. Симон

   25 февраля 1976г. Новосибирск. Симон: Привет Лю, лапушка моя!
   Ну как ты отдыхаешь от меня? Думаю, что прыгаешь на одной ножке, у тебя голосок по телефону звенит. А я пишу отчет о командировке, готовлю доклады на итоговую сессию Института 27 февраля. Заканчиваю статью с Комаровым, и письмо к тебе. Видишь, Цезарю такая жизнь даже не снилась! Получил письмо от Савы, оно и тебе адресовано: «Дорогие мои ребята!.. и т.д.» Его вытурили с работы, он ударился в Йогу, Философию и Хиромантию, и ищет место, где ему будут за этот бред платить деньги. Боюсь, что придется долго искать. Ругал меня за то, что я тебя в Сибирь затащил, а ты уже из неё успешно сбежала.
   Ты ведь у меня девочка легкая на подъём. Раз – два, и Москва! Адрес Савы ты, конечно, потеряла, вот он: 194021 Ленинград, проспект Мориса Тореза, д.9, кв 287. Жукоборский Сава. Черкни ему, он написал мне большущее письмо про своё житьё-бытьё. Габуда, у которого мы так весело встречали прошлый Новый год, наверно уехал в Москву. Так что жди гостя.
   В институте, как всегда, грызня и борьба. Но я уже к этому привык. Только бы выпускали в командировки в Москву! Мой сын Миша и мой пес Джой очень соскучились, и оба облизывают меня с головы до ног. Остальные члены семью привыкли к моим отлучкам, это меня спасает. Как ты там без меня? Не забыла еще? Пришла бумага, запрашивают, не хочу ли я поехать в 22ю Антарктическую экспедицию на полтора года? Может рвануть? Пиши, умоляю! Целую. Целую, Симон. «Жди меня! И я вернусь!

   29 марта 1976г. Новосибирск. Симон: Лапонька моя, родненькая!
   От тебя нет писем, я расстроен. Опять муки ожидания. В один конец почта работает, а в другой нет – правда, я ни капельки не скучаю и вообще ты мне не нужна, но жить без тебя не могу! Послал тебе денежку, скоро еще вышлю. Питайтесь с Ильёй нормально, и сшей себе пальто – а то любить не буду!
   Теперь о моих делах: написал аннотацию к монографии, есть надежда, что издадут, и может, скоро! Это важно для меня. Вспомнил о своём аспиранте, он бедняга, без моей руководящей лапы совсем заскучал, вот уже 3й год. Надо ему помочь – парень хороший. Завтра буду делать рентген моей сломанной руки, скоро ли отвалится? Безрукого, меня не разлюбишь? Комиссии пока нет, и я, наверно, 1го утром отвалю в лес на 3 дня – это будет мой день рождения.
   Никого, кроме тебя в моих мечтах, видеть не хочу! Буду ходить по мокрому снегу, трогать деревья за плечи, понюхаю весну свою сорок шестую! А к ночи мне будет являться отроковица Наталья.
   Ах, как я хочу на волю, этот каменный мешок городской меня сковывает, и не даёт воспарить моей душе. А нормальные люди хотят колбасы, кина и пр. Я тоже этого хочу, но с тобой, и лишь в дни отдыха – после интенсивной работы головой твоей и моей. А вчера сел рисовать натюрморт – цикламены в вазе. Вроде получилось. Ужасно интересно, как процесс, вглядывания в натуру. Мне показалось, что я вижу и форму и цвет, а вот передать настроение пока не могу. Хочется и в этом тебя догнать.
   Мечтаю бегать, скакать на лошади, петь, но главное быть с тобой и любить тебя до смертного часа. Как же я люблю тебя, холеру! За что мне такое наваждение? Наверное, за мои грехи? А может быть – это награда? Буду иногда сечь себя самого больно по ж… Лю! Не смей отдавать Илью матери – всё-таки, он – моя гарантия твоей верности. А то взревную, и буду страшен как Отелло. Солнышко моё, ясное, целую тебя бесконечно. Твой Симон.

   30 марта 1976 г. Новосибирск. Симон: Привет, малыш!
   Привет, малыш! От тебя ничего нет. Я мечу икру (черную), под свет моей тоски из-за отсутствия писем. Вызвал тебя к телефону на 31 марта, надеюсь услышать что-то не пристойное по этому поводу. Но и это будет мне приятно. Как живешь, роднулечка моя? Как твои редакционно-писательские дела? Что в Лит. России? Что с Клинченко? Ничего не знаю! Можно ли так жить?
   В моей лаборатории некоторый бардак, привожу в порядок, хотя бы делаю вид. Слышны голоса – бросил, запусти и пр. Даже есть слухи, что я уезжаю в Москву. С негодованием отметаю эти подозрения. Артистично задаю вопрос, что мне в Москве делать? Правда, хочется сказать совсем другое – у меня там есть одна девочка – Люшка, а вы все идите в ж…! Скучаю без тебя и твоих писем. Пиши, а то помру, а ты будешь мучатся угрызениями совести всю оставшуюся жизнь.
   Целую нежно, твой Сим

   31 марта 1976 г. Новосибирск. Симон: Привет, сердючка, моя драгоценная!
   («Сердючка» – из двух слов – «сердиться» и «сердце»). Выбирай любое. Сегодня почта сделала мне подарок к дню рождения – 3 письма от тебя, моя Сердючка! Одно с картинкой: мамочка с колясочкой? «Господи, – подумал я, неужели родила?» С твоей прытью – всё возможно. Знаю, что дети и любовь не всегда уживаются. Страдают или дети или любовь! Надеюсь, что мы доживём с тобой до той поры, когда отцовско-материнские чувства и наша любовь будут в гармонии!
   Думаю, что долго ждать не придется. Твоя нежная забота о цыплятах доказывает, что твой материнский инстинкт расцветает в лучах моей любви. Эмансипе, увы, о нём, забывают. А ты мимо зоо-магазина пройти не можешь, почему ты не стала ветеринаром? А может у тебя «сдвиг по фазе», это по-научному gravida – биологический импульс. Но одно из твоих писем заставляет меня вспомнить о другом животном – ты мне показалась настоящей выдрой, – этот зверёк может съесть всех твоих цыплят, и меня заодно.
   Разве так можно «убивать» меня словом? Если честно, то я всё равно счастлив, когда читаю твои вирши, и порой, прыгаю под потолок. Хоть бы, не стукнуться? Но ты умеешь, и одаривать: мужская ночная рубашка с кружевами и карманом для… просто чудо! Это так смешно и прелестно. Надену в нашу первую брачную ночь! Буду хранить и никому не покажу, не волнуйся. Ты можешь всё! А к твоим словесным избиениям я почти привык – вижу в этом проявление любви и внимания к моей особе. Надеюсь, что ты первого апреля зажжешь свечу, выпьешь бокал шампанского за своего плешивого и бородатого мальчика, который написал тебе стихи. Ты будешь их читать, вслух, и я тебя услышу!!!

     К тебе желанья все стремятся:
     Ласкать, беседовать, творить,
     Ругать, вопить, боготворить,.
     Жить, умереть, рыдать, смеяться,
     Рожать детей, надеть схиму,
     Молчать, не верить никому,
     Рвать сердце на последний крик,
     Всё спрессовать в единый миг
     И проживать его без счёту
     И знать, что адову работу,
     Которую затеял вновь,
     Зовут так простенько – Любовь!

   Кстати, в Новосибирске идёт шедевр Тарковского «Зеркало». Очень интересный фильм. Форма – блистательная; воспоминания, сны, переходы в будущее и настоящее. Операторское видение фантастичное. Какой талант надо иметь, чтобы в реальной, простой жизни людей, показать нечто невидимое, неуловимое. Будто всё происходит на другой планете.
   Этот фильм никак не выходил на экраны. Да, гениев у нас не любят. Талант раздражает, если у самих нет. А я рисую! Это ты виновата! Помнишь, мы вместе делали натюрморт? Надеюсь, мой рисунок висит на стене над роялем? Ты совсем забросила лошадей? Когда поедешь, скажи Георгию Тимофеичу, что я скоро приеду, передаю ему привет и надеюсь сесть на приличную лошадку – по блату! Не болей, не скучай и целую тебя моё солнышко ясное. Твой Сим.

   2 апреля-4 апреля 1976 г. Новосибирск. Симон: Люшенция!
   Воскресенье, в лаборатории тихо, разогнал своих неугомонных гавриков – Эдьку и других. Читаю еще раз твои «опять влюбленные» письма, моя радость. Когда ты ругаешься как сапожник, я чувствую себя тоже счастливым. Что ты вытворяешь со мной, бессовестная? Не пиши мне такие письма! Твои упражнения с форточкой, Лю, меня приводят в ужас! Ты сошла с ума! Правда, я бы сделал то же самое, но умоляю, не забывай ключи от квартиры? Это очень опасно! Одно неверное движение и каюк, моя милая!
   Стихи Бальмонта очень милы, но смысла там нет – одна музыка, А что ты читала Бергсона? Есть книга Бергсона «Материя и информация», эту книгу я заказал и собираюсь активно проштудировать. Хочу разработать понятийный аппарат по проблемам записки, которую ты мне печатала. Но это 20 век, а ты говоришь о 19м веке? Понимаю основную линию, но записать мои идеи пока нет времени.
   Где истоки познания человеком Вселенной. Что первично, никто не знает, то ли Человек? То ли Вселенная? Вот бы понять, кто кого создал? Великие деятели религии придумали Адама и Еву и кормят этой сказкой человеческое стадо уже две тысячи лет…
   Здесь может сработать твой острый ум и философы: Гегель, Кант, Кьеркегор, Бердяев и Коэн – физик. Если эта проблема тебя увлечет, буду рад. С тобой хотя бы можно обсуждать такие проекты – это уже здорово! Надеюсь, что твои знания в философии мне пригодятся. Буду счастлив с тобой работать!
   Вчера написал тебе ругательное письмо, а теперь мечусь ведь день проклинаю себя. Итак, моя «амазонка», я никогда не выпущу тебя из сетей своей любви! – но это «сети нежности и обожания», они не сковывают тебя, а защищают от внешнего мира. Люблю тебя, и пусть сети станут тебе украшением, а не обузой. Привет Илюше, цыплятам и собакам. Твой Симон

   3 апреля 1976г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, лапушка!
   Получил сегодня твоё грустное письмо. Уж так ты и одинокий? Что за настроение? «Шуршание прошлогодней листвы и пр». Судя по письмам ты совсем не работаешь, поэтому и настроение упадническое. На Илью сваливать нечего, и не хвастай безумным успехом – интервью с Борисом Андреевым – тоже мне, событие в мировом масштабе! Думала о книге – собирай материал и пиши. Хотела пьесу писать о Сократе – где она? Пиши, а не болтай на каждом углу, какой он умненький.
   Я волнуюсь за своё будущее, если я стану композитором, кто меня будет кормить? Мне тоже хочется рисовать, стихи писать, музицировать на досуге, но и на охоту выбираться, и путешествовать тоже! А времячко-то скачет, как этот «Дунай» или «Дозор». А ты у меня лапочка, честно говоря, не так уж шибко первой молодости, пора бы и делом заняться. Вот я – мужик деловой: 1. Хожу лечу руку, 2. Готовлю документы к отправке диссертации; 3. Редактирую; 4.Рисую акварелью; 5. Пишу тебе письма каждый день. Всё остальное идёт само собой: лаборатория, статьи, встречи. Написал музыку для 2х песен, но текста пока нет. Стараюсь деньжат подшибить, тоже не очень получается. Ладно, хватит тебя шпынять. Держись, осталось не так уже много. Мне тоже бывает грустновато. У друга – мать умерла, хоронили. И думаешь над тем, что мы все считаем себя бессмертными, но это не так. Вдруг стало жаль уходящую жизнь, потому что всё могло бы быть по-другому. Твой Симон

   4 апреля 1976 г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, малыш!
   Читаю твои нахальные мартовские письма, и радуюсь, ты всё-таки, совсем не малыш, я от нежности так тебя называю. Очень прошу, не пытайся показать мне свою силу. Что касается этого типа на высоких каблуках, то не откажу себе в удовольствии по приезде дать ему по его трезвой роже. Надеюсь, что ты не будешь возражать. И это всё от высокого «штиля» один шаг, но куда? Насчёт моей жестокости, это ты девочка немного загнула, объясняю по-научному: 1.Я бываю жесток с врагами и дураками, а доброта моя только к разумным гражданам обоего пола, без разницы. Не принимаю абстрактного добра, его нет, и оно вредно действует. 2.«Авось» – это не мой принцип жизни, считаю нужным изучить ситуацию, а потом терпеливо жду своего часа. Из засады разрешается только один прыжок, и он должен быть хорошо отмерен.
   Иногда события разворачивают произвольно, и мы не может на них влиять, тогда приходится менять тактику. Не такой уж я простак, как ты думаешь. И письма пишу тебе каждый день не только от большой любви, но и для того, чтобы ты всё время чувствовала моё присутствие рядом. Ты же у меня такая независимая, но на деле совсем не практичная. Разве нормальный человек будет цыплят выращивать под роялем?
   За тобой нужен глаз да глаз, вдруг ты захочешь тигра поселить у себя за письменным столом? В свой день рождения я поехал в природу, чтобы прийти в себя от моих дел и твоих писем. Ночевал у костра, варил похлебку и пил чай. Побывал в Колыванском лесу. Бродил в одиночестве, нюхал воздух. Трогал деревья, застывшие и хрупкие, березы стоят без сока, а птицы не поют. Было очень тоскливо. Но я беру из природы то, что не поддаётся объяснению – чувство пробуждения леса к жизни и себя самого. Лежал долго на хворосте как древний охотник и смотрел в небо, голубое и прозрачное. Обиды и страхи ушли высоко-высоко. Вернулся в город обновленный и сильный. Целую тебя, лапушка моя,
   Твой Симон

   5 апреля 1976г. Новосибирск. Симон: Люшенька, солнышко моё!
   Я был уверен, что ты уже «отошла» после нашего разговора, ведь я пишу тебе час спустя. Что тебя так тряхануло? Неужели мои «жокейские» глупости в письме? Сообщаю тебе реальные сроки: 20 августа Миша сдаёт последний экзамен, а 1го сентября буду с тобой уже навсегда. Возможно, прилечу между этими датами, чтобы ты не волновалась. Трудно выбить командировку, я уже съел весь фонд за этот год. Всё равно приеду! Отпуск брать не могу, чтобы не пропал 20-летний стаж – только вместе с увольнением. Летом вырву 2 недели, чтобы пожить с вашей командой на даче. Не хочу, чтобы нашу новую семью омрачали сомнения и чувство вины.
   У Михаила юношеский дефект позвоночника, из-за которого его не возьмут в нормальную армию, если он не поступит в институт, могут загнать в стройбат – это место страшное, там парней часто убивают. Я не могу рисковать жизнью сына, он должен поступить в институт. Вот причина, о которой я не хотел говорить, и теперь понимаю, что напрасно, ты бы давно поняла, в чем дело. Лю, умоляю, будь сильной и терпеливой. Потерпи немножко, это единственное, что сейчас требуется от тебя: верить мне и ждать, не теряя нормального ритма жизни. Целую, Сим

   6 апреля 1976г, Новосибирск. Симон: Солнышко моё, Люшенька!
   Ты больше не звонила, всё сердишься на меня. А я за это время получил твои прекрасные письма – целых три, и живу, потому что они приближают меня к тебе, я чувствую тебя живую, ласковую, родную и любимую. Вчера после разговора с тобой не мог сидеть на месте, хотя и надеялся, что ты вновь будешь звонить, бродил по улицам, пошел на почтамт и пишу тебе это письмо. Сегодня сидел на месте, как прикованный, всё ждал твоего звонка. Зато письма получил. Мы ведем с тобой бесконечный разговор, а настроение каждый раз меняется, мысли гонят одна другую. Не хватает живого общения, когда смотришь в глаза, даже молча, всё по-другому… Прекрати злиться, скажи, что ты устала, и это прошло. Если ты спокойна и весела, тогда я счастлив. Люблю тебя, твой Сим

   7 апреля 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Увы, ты причиняешь боль там, где всё могло быть спокойно и безболезненно, и всё из-за твоей «позы» счастливого отца и мужа. Почему я должна узнавать правду после соплей по телефону. А до этого ты меня кормишь фразами – «длительная командировка» – и я оказываюсь в роли твоей бедной жены Аси. Увы, ты не понял причину моего страдания – она только в тебе, а вовсе не в обстоятельствах, которые ты сам усугубляешь.
   Ты можешь приехать вместе с сыном в Москву после его школьных экзаменов. Тем более, что московский ВУЗ всегда лучше. В медицинский попасть совершенно реально. А для меня одним парнем больше – вполне приемлемо. Я счастлива, что интуиция меня не обманула, и мой сарай всегда со мной. Прошлое лето ты мне испортил, нынешнее лето, я тебе не позволю морочить мне голову фантазиями, которые не сбываются. Мне надо искать работу, а то ты надорвешься от непосильной ноши, которую ты взвалил на свои плечи. Мне надо разобраться с моими «творческими» делами, надеюсь, что к сентябрю смогу отпустить тебя на свободу… Ты, наверно, сам ждёшь этого с нетерпением! – еще бы, избавиться сразу от стольких проблем! А мне пора вернуться к реальной жизни. Еще раз подумай о Вузе в Москве для твоего сына. Я с Ильёй могу уехать подальше, а комната в Столешниковом пер. будет в вашем распоряжении. Жаль, что не могу поехать в Венецию и порисовать каналы и ждать «моего принца»… Очень жалею о том, что в прошлый приезд Миши в Москву, я с ним не познакомилась – тогда бы всё встало на свои места. Еще раз убеждаюсь, что мягкотелость и доверие к «старшим» ни к чему хорошему не приводит! Нынче я совершенно спокойна, со мной всё в порядке. Злость во мне порождает только силу, и знание, что ты далеко не идеален… Салют!

   9 апреля 1976 г. Новосибирск. Симон: Моя любимая!
   Твоё письмо от 5го апреля, на фоне последних событий, как привет из другого мира. Но теперь есть силы ждать вечерний разговор с тобой. Ужасное состояние жить прошлым – всё кажется каким-то иллюзорным, и в то же время ты знаешь, что реальность, «которая дана нам в ощущениях…», – говорили классики (Энгельс или Ленин), но она есть! Пытаюсь остаться на позиции материализма, но не получается. Твои жестокие упрёки заставляют учащенно биться сердце, а руки дрожат. Это со мной? Здоровый, крепкий мужик, который никогда и ничего не боялся! Чёрт знает что! Ищу причины, в чем дело? Мы каждый живём в своём времени! Письма идут 2—3 дня в оба конца – это почти неделя между вопросом и ответом! К тому же в этот промежуток ложатся старые письма, и вносят неразбериху и непонимание!!! Каждое твоё письмо – это звено в цепочке событий и переживаний, а мы его оцениваем дискретно. Вот и получается разброд в наших душах…
   Вчера меня пригласили на консультацию (определить научное направление исследований) в санаторий одного нашего крупного завода. Пока обсуждали научные проблемы, приехали к нам артисты из Москонцерта – певица, пианист и виолончелист, с инструментом Гварнери! Перезнакомились, поболтали, а потом слушали музыку, ту, которую мы с тобой любим и понимаем: Шопен, Форэ, Моцарт… Было сладко и тоскливо до слёз. Потом нам устроили банкет с молдавскими винами «Букет Молдавии», «Пино». Поздно вечером разъехались. Тогда я подумал, какой контраст между понятием «Искусство» и «работа в искусстве»! Они такие же люди, как мы, я слышал их разговоры: «звук глухой», «сработали на публику», «у меня изжога» и пр. в том же духе. Мне было смешно. Жду вечера, чтобы услышать тебя, мой Люшонок! Твой Сим.

   9 апреля 1976 г. Москва. Наталья; Дорогой Сим,
   твои письма как сухие зерна, уже не прорастают. Всё, что ты говоришь о Бергсоне и о духовном проникновении при совместном житие, напоминает пустую болтовню. Твои великие порывы о творческом содружестве (сначала сценарии фильмов, потом другие планы) – это попытка отвлечь меня от основной темы. Сейчас ты похож на большого ребенка, который пытается спрятаться или убежать от реальности. А она нет-нет, да схватит за развевающиеся на ветру одежды, а иной раз может рассердиться и стукнуть кулаком в самое неожиданное место.
   У меня нынче всё хорошо, я набираю скорость и надеюсь стать совершенно самостоятельной. Ждать тебя до сентября у меня нет сил: физических, моральных
   и духовных.
   Ты сам и только ты виноват в этом. Если ты причинишь мне новое страдание, я не смогу тебя любить, как прежде. Ты совершенно забыл, кого ты заставляешь ждать, меня, чьи силы давно уже на исходе, и я с трудом сдерживаю огромное желание покончить с этой мукой раз и навсегда. Это очень напоминает мне сцену: дама и рыцарь средневековья. Дама приказывает: «Возьми мою перчатку у льва!» Рыцарь приносит перчатку Даме, но тут же разворачивается и уходит.
   Такая дама, которая посылает своего возлюбленного на смерть, никому не нужна. Поэтому не требуй от меня слишком дорогую плату за нашу любовь. Если бы ты был мудрее, то не сорвал бы меня с работы, из круга моих друзей, из ритма моей жизни. А теперь есть то, что есть. Я совершенно одна, без почвы под ногами, и ты меня практически бросил, несмотря на все твои красивые слова.
   Мне сейчас нужно решить многие свои проблемы, но я не смогу забыть то, что мне пришлось пережить. Ты лишился главного – бесконечной веры в тебя любимого. Какой выход? Брать отпуск после экзаменов твоего сына Миши, и не откладывать свой приезд в Москву. Я понимаю, что ты намерен продолжать игру как можно дольше, но каждый день твоего малодушия (а я уже точно знаю, что это не мудрость), отдаляет меня от тебя так же неотвратимо, как ручей от своего истока. Догонишь? Твоё счастье, а нет – вольюсь в новый поток жизни и прощай! Решение принимать тебе! Можешь приехать в Москву с кем угодно: с сыном, собакой и даже с лошадью. Без денег – в одних штанах или без.
   Если не можешь – не мучай обещаньями. Я больше так жить не могу: сойду с ума, или 100 раз прокляну и на порог не пущу. Так я себя нынче чувствую. Вполне возможно, что ты так и собирался жить: прилетел – улетел, прилетел – улетел, – и так – еще 100 лет… Я так не умею и не хочу. Ужасные времена настали – Лю взбунтовалась! Но у рабов тоже были восстания, и они шли на смерть, к свободе! Думай, Симушка, стоит ли ради этой сумасшедшей кидаться сломя голову! Думай! Я жду тебя до конца мая, а потом полечу на Луну или поеду, как Гумилёв в Африку. Пока еще твоя Лю.
   P.S. Мой милый, если ты хочешь, чтобы я была спокойна, то для этого мне нужно разлюбить тебя…

   11 апреля 1976г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Мне кажется, сегодня я действительно успокоилась, нахожусь в безвоздушном пространстве и стараюсь не дышать… После 2х-часового «разговора» – ночью спать не могла, и поэтому совершенно измучилась с Ильёй, он дурачится – однако, строгий голос и оплеуха – великая вещь. Вместо обиды под вечер разоткровенничался со мной и успокоился. Вот и пойми их, детей, ласку и терпение не ценят, а как двинешь – сразу уважать начинают.
   К сожалению, так не только с детьми. Если бы ты знал, какая усталость и тоска во мне – кажется, легла бы и не вставала. Слава богу, собачка покоя не даёт – гуляю пять раз в день. Моя редакторша Пистунова знала, что делала. На понедельник назначила три деловых встречи, даже на французский не пойду – не до него. Думаю, все же двинуть во ВГИК, болтаюсь между газетами и журнальчиками, печатают так мало. Надо делать что-то большое и серьёзное. Надо понять, что я могу и ничего не бояться. Во всяком случае – попытка не пытка. Экзамены, кажется, не такие уж и страшные. После творческого конкурса нужно выдать 20—60 страниц всяческой прозы – как-нибудь наскребу. Еще нужно написать литературный этюд на заданную тему, 2 рецензии на фильмы… и то и другое для меня вполне понятное дело. Игорь говорит, что «моя проза не тянет», но я не очень ему доверяю, ведь свои шедевры он ни разу мне не показал. Я рада, что перестала бояться чужих мнений, будто всё время находилась в неудобной позе, а теперь распрямилась и даже набралась терпения приводить в порядок мои черновики и разбирать хаотические углы в моей комнате.
   Начинаю понимать, что только при наличии воли, можно чего-то добиться в этой жизни, и ни от кого не зависеть. Никакое вселенское счастье не заменит тебе твоего волеизъявления. И тогда, даже самые грустные мысли о том, что ты не можешь изменить свою судьбу, не сделают тебя несчастной.
   Жить надо самостоятельно и интересно, нужно напряжение чувств и мыслей, и тогда ты свободен от вопроса: «Любит тебя кто-то или нет?» Мне пора выйти из розового тумана романтизма, – говорю я себе. И всё же, когда я шагаю по Столешникову переулку, мне всё время мерещится, что ты идешь мне навстречу – бородатых типов нынче полно развелось.
   Если ты хочешь видеть меня нормально-сумасшедшей, а не только сумасшедшей, то сделай это видение, наконец, реальностью. Как это я умудрилась так основательно «втюриться» в тебя, и как тебе удалось довести меня «до ручки», сама не знаю.
   Милый мой Симон, я жду тебя всегда, всюду, каждое мгновение. Наверно, меня мутит от того, что ты всегда кажешься таким хорошим, до отвращения, а на самом деле настоящий Дьявол-искуситель. Хватит болтать, мне пора записать еще одну сказку. Целую, Лю

   14 апреля 1976 г. Новосибирск. Симон в ярости: Привет, Лю!
   Вот мы и дожили до скандала! Ты превратилась в злобную фурию, и я благодарен тебе, поскольку твои тяжкие обвинения делают меня свободным! Больше я не завишу от тебя и готов потерять. Это мне не легко. Ты обвиняешь меня в стольких грехах, что хватило бы на сто человек, вот где проявился твой талант и воображение. Теперь я постигаю твою натуру со всеми противоречиями, и избавлюсь от иллюзий доверчивого идиота. Как ужасно было бы, не узнай я всего того, что ты продемонстрировала мне, мне, который тебе бесконечно доверял и любил… Мои «собачьи глаза» сданы в архив безвозвратно!
   Когда вчера я ответил на твоё письмо «с зайцами и прочей живностью», я еще многого не понял, но что-то мне показалось несуразным в твоих откровениях. Мне надо было прийти в себя, пил коньяк, читал умную книгу, гулял всю ночь, не мог заснуть и всячески оттягивал момент истины. А сегодня, когда получил еще два твоих письма, прозрел окончательно! Ради тебя я бросил курить, это прибавило мне ярости, и я курил как ненормальный. Отвечаю по пунктам: я не врал тебе. Только сейчас дошло «мерзкая улыбка», я не понимал в чем суть твоих нападок. Тебе не понятно, почему для меня так важно, чтобы Миша, мой сын поступил в ВУЗ, ведь я его бросаю ради тебя. А ты не можешь этого понять, потому что ты не умеешь любить своего сына, ты надломлена, искорежена своим первым браком. Потом твоя ревность к моей жене, я тоже её бросаю, потому что втюрился в «свободную» женщину.
   Как в тебе уживаются доброта и ярость ко мне, и ревность к сыну? Я говорил с Михаилом, мы уедем с ним в Москву, и он будет поступать во 2й Мединститут. В любом случае я уезжаю из Сибири в Москву. Это вовсе не значит, что прибегу к тебе как любимая собачка. Будем жить в гостинице. Не подумай, что это ревность. Просто я понял, что роднит вас обоих – «европейские качества». Не в смысле спанья, с кем попало, а в смысле легкости духовных революций. Такие люди обречены на цинизм, и если не одиночество, то б… во, в раздельном или совместном варианте. Прости, что зло, но ты меня тоже не щадила и избавила от прекраснодушия.
   Я трезв, к сожалению. Сам виноват во всём. Мне захотелось того, что я никогда не имел, женщину высокого полета. Вот ты и улетаешь от меня на крыльях «твоей свободы». Нужна ли она тебе? Это ты поймешь позже. А ты помнишь мою «Балладу о любви» – герцог и цирк. Я уже спокоен. Если я что-то неправильно понял, то напиши мне. Если всё так, то прощай. Кажется, уже не твой Симон.
   12 апреля 1976 – День Космонавтики, человек вырвался в космос! А ты вырвалась из моих объятий…
   P.S. Можешь не волноваться, я буду посылать тебе «твою зарплату» 150 руб. в месяц, пока буду жив. Ведь это я сорвал тебя с работы. Передай привет Габуде. Угораздило же меня вас познакомить…

   14 апр.1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Я заигралась в игру слов – прости меня тысячу раз – стыд и позор на мою несчастную голову… Сегодня утром твой спокойный и уверенный голос, и моё ожидание твоего письма, и мои бездарные вопли – всё это уже где-то в прошлом. Так я пыталась перебороть свою неуверенность в том, что ты есть, что ты со мной. Я была отравлена сомнениями – вот результат – нытьё и вопли. Как ты можешь не верить в мою любовь? Да, я с ума схожу – вот и всё. Ведь ты не подготовил меня к разлуке – это единственный настоящий упрёк влюбленной дуры – других нет. Не могу дальше отдавать бумаге свои мысли и чувства, хочу быть с тобой! Твоя Лю.

   15 апреля 1976г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Ну вот, так всегда – только вроде, всё угомонилось, сажусь за стол письменный – тут бы самое время заняться сказкой о Фламинго, а мысли мои всё об тебе родимом. А ему-то и горя мало: в письмах ты пространно рассуждаешь о времени и расстояниях, о временной разобщенности и всякой чертовщине – а я должна радоваться и восхищаться – какие он слова-то знает, например, «дискретно» – это значит скрытно как бы, чтобы никто не догадался…
   Ты мнишь себя великим психологом, но лучше бы ты не садился ни в свои сани – это всё равно, что импровизировать та темы Моцарта или Бетховена. Но лучше уж потревожить вальсы Штрауса – они больше подходят твоей «летающей Душе» – Москва-Новосибирск – Новосибирск-Москва.
   Ох, опять ловлю ироническую ноту, как мышку. Хватаю её за хвост, а она в норку прячется. А впрочем, во всём есть и позитивные моменты. Разве не здорово, что вместо воплей о любви, появляется в твоих письмах здоровая информация о концертах и о «работе в искусстве» – это уже большой шаг вперед. Сразу видно, что ты великий ученый не только и биофизике, медицине, но и по части затуманивания мозгов – ты большой специалист, тем более, что расстояние позволяет не смотреть оппоненту в глаза.
   Сегодня предприняла три деловые похода, надеюсь, что два из них буду успешными. Ходьба по редакциям журналов меня взбадривает, и я вновь чувствую, что страдания умножают силы у «сильных теток», к которым я себя причисляю. Впрочем, может быть, ты меня просто испытываешь на прочность? Альберт Эйнштейн сказал как-то одному знакомому психологу, что психика ребенка сложнее физики во всех её вселенских измерениях. Этот тезис меня обнадёживает, ибо по части психологии я всё-таки много и усердно поняла и даже часто применяла на практике, иначе – сидеть бы мне в психушке после моего первого брака.
   Сообщаю тебе, что в ближайшие полгода не будет ни воплей, ни слёз, душа моя воспаряет. Работаю много, с собакой гуляю часто, а скоро, и утренней зарядкой займусь на Тверском бульваре. Целую тебя Симоша и прости мне мой нахальный тон, но это помогает мне продержаться. Лю…
   P.S. Вчера у меня был «зверский» день – воскресенье, практические занятие на тему воспитания деток до 5 лет. Почти с самого утра Элька привела ко мне свою бешеную Юльку, и они с не менее диким Илюшей устраивали балаган. Было весело. Мне даже удалось им кое-что почитать из моих сказок. Зато в четверг пойду на органный вечер в консерваторию и постараюсь забыться и воспарить…

   16 апреля 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!
   Получила твоё второе письмо «свободного человека». Очень горько, что мы забрались в непроходимые дебри непонимания друг друга. Прости, что причинила тебе боль. Моя беспомощность, – и вырвались жестокие слова, в которые я сама не верю. Теперь я понимаю, что нельзя любить слишком сильно – это утомительно и глупо. Во мне есть многое, что ты не предполагал найти. Я не эфемерное создание, я живая! Как ни странно, но такой, каким я тебя вижу сейчас; сильным, беспощадным, и все-таки «моим» – ты нравишься мне гораздо больше, чем восторженный, и за розовой дымкой…
   Я тоже вовсе не «милая девочка», которая вопит и стонет. Но обвинять меня в цинизме – это уже перебор. Мой «цинизм» только на словах. Здесь ты переборщил. Во мне есть хорошее и плохое, дерзкое и сумасшедшее, и много того, что я приобрела через тебя – не смей это зачёркивать. Ты пишешь, что любишь меня, но не смертельно. По-моему, это прекрасно. Ты поднялся на ступеньку выше – ты свободный человек, и ты любишь – это значит, что это чувство не затуманит твой разум.
   Ты нынче можешь видеть реальную картину мира, а не выдуманную тобой или мной. Еще раз прости, что причинила тебе боль, но эта боль нашего роста и понимание того, что ты раньше не видел во мне. Но говорить, что «любовь лжива» – это тоже перегиб и очень горько. Твоё «прозрение» уводит тебя слишком далеко от того, что всегда было и остаётся правдой. Если ты узнал во мне что-то такое, что ты не сможешь переступить или понять, то я освобождаю тебя от всех твоих слов и обещаний. Ты свободен в своей любви и имеешь право отказаться от всего, чтобы было между нами. Ты «освобождаешь» меня от своей смертельной любви, и я освобождаю тебя.
   Мне кажется, что это правильно. У нас теперь нет никаких иллюзий, – мы как бы заново открываем для себя: кто есть кто. Воплей и надрыва, обещаю, не будет. Разумеется, никаких решений я от тебя не жду, ты слишком многое ставишь на карту из-за меня. Если сможешь любить меня такой, какая я есть, то я смогу любить тебя «прозревшего». Благодарю тебя за всё, что мне пришлось пережить с тобой, если не счастье, то хотя бы мечту о нём и веру в то, что оно существует. Мне даже кажется, что мы достигли нового уровня понимания друг друга не в мечтах и в словах, а в реальном и жёстком мире.
   Очень прошу, выкинь из головы заботу обо мне, ведь ты, в сущности, ничем мне не обязан. Мы как бы освободили друг друга от нашей любви, и теперь я жду твоего письма свободного человека. Я тоже люблю тебя и тоже не смертельно. Лю

   23 апреля 1976г Новосибирск. Симон: Радость моя, Люшенька!
   Захлёбываюсь твоими письмами, не могу сдержать сумасшедшего ликования! Счастье рвётся наружу, возбуждая у многих людей недоумение, злобу, зависть и редко – сочувствие. Мне хочется петь! Но голос мой не для пения, а только для декламации, ты мне это говорила. Как тебе удаётся вызывать у меня такой могучий импульс к жизни?
   Боже, говорю я, я должен молиться на тебя, защищать, оберегать тебя от всяких случайностей. Только до встречи! Потом, я сам буду охранять тебя. Мы будем вместе идти в театр, и тебе не надо будет красться домой. Ты должна громко смеяться и целовать меня, и прижиматься ко мне каждые 100 метров. Мой Мишка собирается писать тебе письма. Он с такой жадностью ждёт от меня любого разговора о тебе, я даже начинаю волноваться.
   Твой сын Илья цепляется за меня, а Мишка – за тебя. Вот это да! Не смей даже думать о благообразной даме, моя пацанка. Нам нужна 28-летняя мама, не старше! А ты такой будешь всегда. Сегодня и вчера были прекрасные насыщенные дни. Приехал из Москвы крупный биофизик А. П. Дубров, он провёл у нас семинар, а потом были прения и разговоры. У меня с ним полное совпадение научных и жизненных позиций. Стали близкими друзьями. Он горячо берется за моё московское трудоустройство и передает мне свои личные связи. Теперь я не буду одинок в своей сфере. Это большая удача. Он даже предлагает нам пустующую квартиру в Лианозово. Дубров, человек удивительный, знаю его лет 15, да жизнь развела. А сейчас он, будто знал, что так нужен. Надеюсь, что он станет другом нашей семьи. Кстати, он йог! Мой милый, я так был полон счастьем, что даже позвонил Габуде, и похихикал над ним. Рожу решил не бить, пусть живет. Нина Андреевна меняет свою квартиру и болеет. Завтра поеду её лечить, она славная тетка. Солнце светит как черт! Тепло! Люди отогреваются и оживают. Люблю тебя, целую до остановки сердца, временной, конечно. Твой Симон.

   23 апреля 1976 г, Новосибирск Симон: Привет от Отелло!
   Прочитал в твоём письме эдакую фразу «не пойти ли налево», и сразу превратился в Алеко и в Отелло одновременно. Знаю, что ты этого не понимаешь. Но если я тебя люблю, разве можно бросаться такими словами? Люшенька, посмотри книгу Г.А.Сергеев «Биоритмы и биосфера» изд. Знание. 1976г. Очень интересно тебе будет.
   Как идёт твоя работа? Когда приеду, обязательно отвлеку полностью на 3 дня, и частично на месяц. Надеюсь, что ты возражать не будешь. А потом, в новом костюме я буду неотразим, (если его к тому времени в ателье не зажилят). Но есть и хорошие новости, возможно, удастся попасть в Москву переводом. Это упрощает волокиту с оформлением на работу в институт. Мой большой друг академик Черных в Министерстве за меня борется, да и Казначеев помогает. В Новосибирске на меня все ополчились, в семье тоже все, кроме Миши. Все друзья и знакомые, кроме Лёшки, Ивана, Вовки Василенко из Академгородка. Меня либо бьют, либо «уходят» аккуратненько. Но ты понимаешь, что я теперь как танк – меня остановить невозможно. Сбросил я узы так называемых отношений, с кем бы то ни было – многие оказались липовыми, или корыстными. Зато теперь я свободен. Но выдержать всё это было не легко. Чувствую себя избитым и немного чокнутым. Да, Славку забыл, он меня здорово поддержал, кстати, потому что знает Тебя! Не ожидал, очень жаль, что его не было в разгар событий. Целую тебя, родная. Твой Симон

   25 апрель 1976г. Новосибирск. Симон: Люшенька, солнышко!
   Белой завистью завидую тебе и радуюсь за тебя. Хорошие друзья, твои встречи с Харламовыми, твои уроки рисования. Мне это пока не доступно. Я превратился в «спору» микроба – который замирает и ждёт своего часа с благоприятными условиями, чтобы начать жить заново. Мне кажется, что живу на другой планете и наблюдаю за людьми знакомыми и далекими. Считаю дни до твоего звонка или письма. Это переломное время перед моей свободой невыносимо долго тянется. Знаю, всё будет в порядке – надо только захотеть, но очень сильно! А ты меня всё «воспитываешь»…
   Ценностями, как единство души и тела не разбрасываются! Это бывает очень редко – одно совпадение на тысячу или миллион раз! Если уж нам суждено было встретиться в этом мире, не увиливай от Судьбы, она этого тебе не простит! Про детей поговорим потом, когда поездим по миру и будем знать, что это надолго. Ты издашь свою первую книгу, но не последнюю. В нашей семье будет: нежность, сочувствие и понимание в выборе своего дела, но никаких измен не должно быть никогда!
   Но счастливым людям, которым хорошо вместе, это и в голову не придет! Осталось два дня до твоего звонка – я тебе всё это еще раз и по телефону расскажу, чтобы ты не сомневалась. Целую тебя нежно, вдыхаю тебя, ловлю каждый твой вздох. Люблю и задыхаюсь без тебя, моя Люшенька. Твой Сим

   26 апреля 1976г. Москва. Наталья Симушка!
   Дорогое моё сокровище! О, если бы ты знал, что я сегодня вытворяла (благо тебя нет), хотя если ты был, то только радовался и избавил бы меня от тяжеленой сумки. Я участвовала в кроссе: 1 км, а потом ряд сложнейших упражнений, как то: лазанье по канату, подтягивание на ржавой балке (над пропастью) и т. д. Я соблазнила новую «жертву» – Любу с курсов франц. языка, которой пришлось несладко.
   Теперь мы имеем шанс получить путевку в горы и ускользнуть от твоего влюбленного ока! Сосед – Серега меня теперь уважает. Я имею уникальный значок и еще уверенность в том, что я еще не совсем старая кляча, правда после 1 км бега, я едва отдышалась и обчихала всю природную местность царицынского парка. Здесь стоит недостроенный Екатерининский дворец! Это чудесно! Ничто меня так не радует, как такие маленькие победы над ленивым телом горожанки.
   Очень надеюсь, что ты бросишь всё и приедешь. А то смотри, уеду в горы и погибну, сорвавшись со скалы. Еще раз говорю тебе, что моё нынешнее состояние ни с чем не сравнимо! Я будто выскочила из страшно сна, когда нет желания просыпаться, но надо. Теперь я вскакиваю и бегу во двор и прыгаю и бегаю как засидевшаяся собака, которую давно не выводили на прогулку. Даже ты не сможешь нарушить мою звериную прыть и радость, которую всё время что-то душило и угнетало! Как ты мог меня держать так долго на коротком поводке? Сама не понимаю, что со мной было? Во мне два чувства к тебе: досада и благодарность. Ты устроил мне не слабое испытание – в этом что-то есть положительное.
   Слабая тетка, наверно, свихнулась бы, а мне теперь и море по колено! Оказывается, я могу возрождаться – будто из одной клетки радости, может вырасти новый счастливый человек – это я.
   Птица-Феникс не фантазия, это реальность. Я как бы неподвластна Тебе! Всё моё существо рвётся к солнцу и небу. Но ты можешь взять меня за руку, и мы «можем рваться» в том же направлении вместе! Готовлюсь к вечной, увы, конечной, борьбе и труду, но вместе с тобой. Только дураки думают, что быть вместе – это всё, что надо для жизни.
   Наш праздник влюбленности окончен, и слава богу, он мне надоел своей пустой болтовнёй. Я созрела, наконец, для многого, о чем ты, наверно, еще и не думаешь. Убеждена в том, что моя сумасшедшая Мысль вновь опережает всё то, что ты только собираешься сделать. Не забывай, что я тетка гениальная, и моя интуиция тебя еще не раз спасет от многих ошибок.
   Целую, твоя Лю

   28 апреля 1976 г. Новосибирск. Симон: Любимая!
   Сегодня получил твоё чудное, горячее письмо. Сердце заливает нежность, я полон тобой, солнышко моё. В самом деле, есть полная открытость, моя ситуация известна и жене и сыну. Ася держится спокойно и разумно – меня не трогает и старается всё понять. Чего мне это стоило – один Бог знает. Но ты даровала мне столько сил, что я нынче не знаю никаких препятствий, которые могли бы остановить новый поток моей жизни. Я спокойно взволнован, и весь мир вижу сверху, а не изнутри, как раньше. Это удивительное ощущение полёта.
   Сам удивляюсь своему теперешнему научно-творческому взлёту – генерю идеи одна другой интереснее. Голова работает как никогда, за что бы я не взялся, всё решается запросто. Те задачи, над которыми думал годами – щелкаю как орехи! Неужели это надолго? И всё это сделала ты! Твоим восторгам я должен соответствовать; назвала меня гением, теперь я должен им быть.
   То моё состояние связано с тобой неразрывно. Ты сама мой гений добра, и я совсем по-другому смотрю на тебя – с чувством восторга и благодарности.
   Люшенька, радость моя, стимул мой, бесконечно устремлён к тебе. Твой Сим.

   28 апреля 1976г. Москва. Наталья: Дорогой мой лапушка – Симушка!
   Сегодня у меня прекрасный денёк! В 21 час пришла за собачкой, а в 21.30 уложила спать Илюшу, а в 22ч я уже у театрального подъезда. Странное дело – когда я одна – всё получается легко. Спектакль я выбираю безошибочно – «Играем Стринберга». Чудесно! А лейтмотив – песня Сольвейк. Свечи на стареньком пианино, и жизнь людей, у которых есть музыка, но, увы, нет идеалов и совести, и за это они наказаны – вот смысл этой пьесы.
   Подумала, а ведь это огромное богатство – иметь чистую совесть, как в юности, когда ты еще не успел научиться лгать, притворяться и т. д. Мир стареет, друзья юности, кто во что горазд… Проходит время, а ты стоишь среди них чудаком и смотришь на всё с таким же интересом – вот счастье-то!
   Сколько вечеров, порой тайком, я бежала в театр, и это спасало мою душу от разрушения. Ну и глупая у тебя подружка – вместо того, чтобы думать о будущей семейной жизни, я думаю, что мне надо из шпаны – моя привычная роль, превратиться в даму, лет на 35! Вспомнила, как я была в оранжевой юбке и в черной пончо у Эльке, когда там был Сава. Мы с тобой пристроились в кухне, а я сидела у тебя на коленях, и мы целовались как сумасшедшие. Это ужасно – иметь такую память, как у меня.
   Сегодня, когда я шла в театр, встретила людей, которые во многом повлияли на мою жизнь – первый – это был мой бывший муж, а потом увидела возлюбленного поэта из далекой юности. Я угадала, что это он, хотя и в другом облике, а он прошел и вовсе не узнал меня. Когда-то он подарил мне высокий восторг юности, как будто бросил горсть семян счастья, которые помогают мне растить мою новую любовь к тебе. Начинаю понимать тебя, и это очень важно. Целую, но ты не должен уходить в «заповедную область смеха». Теперь я знаю, когда я буду сама смеяться, вот уж погоди! Твоя? Лю!

   1 мая 1976 г. Новосибирск. Симон: Лапушка, Люшенька!
   Куча событий: 1. Получил твоё спортивное письмо насчет альпинизма; 2.Провёл вечер до 2ч ночи с друзьями в Академгородке (без Габуды, конечно).3.Сходил на демонствацию.4.Получил программу для Мишки с твоей милой запиской —ему передал то и другое. Он говорит, там всё подчеркнуто.
   Мишка будет сам выбирать факультет и пр. Теперь по порядку; мой миленький, ты меня пугаешь тем, к чему я стремлюсь, чего сам желаю. Мы с тобой расходимся только в одном: я против спешки, суетливости. Много раз видел, к чему это ведёт: порой к фатальному исходу. Вспомни своё первый брак? Кто тебя туда гнал? Наивность и быстрота решения. Нам с тобой нынче нельзя ошибиться, у меня это последний шанс, а ты, конечно, еще имеешь время для экспериментов, но не со мной! Если тебя не остановить, ты готова немедленно захлебнуться и погибнуть! Твоя концепция: «Немедленно и сейчас».
   Вспомни, когда мы наслаждаемся друг другом в постельке, даже тогда я учил тебя не спешить, чтобы впитать драгоценную влагу любви всю без остатка, так, чтобы каждое прикосновение было сладостно и не пролетало бы мимо твоего ощущения блаженства и радостного освобождения не только тела, но и души.
   Надеюсь, что в других событиях, ты тоже поймешь меня. Надо жить так, как будто тебе отпущена Вечность, и тогда всё будет происходить своевременно. Меня этот подход ни разу не подвёл, разве что в первой молодости! Самое главное в том, что мы встретились, потому что мы не только не растратили себя, а наши ошибки подарили нам опыт знать, что такое настоящий партнер в любви и в жизни.
   Ты поняла меня, а я открыл тебя! Две «белые вороны» встретились и очумели от счастья. Что касается альпинизма, то здесь я тебе еще форы дам – моя выносливость не только физическая.
   Очень хочу в сентябре поехать с тобой к морю, а потом в горы. Поедем в Крым, оттуда на Военно-Сухумскую дорогу и пешком в горы. Хочу любить тебя среди невиданной красоты под небом и солнцем и в первозданной тишине…
   Вчера просидел с мужиками – двумя Вовками – геологи. Пили вино и слушали мои импровизации на ф-но. Я играл для тебя. Услышала ли ты меня? А сегодня после демонстрации с Курашовым принимаем в лаборатории гостей – таких же неуёмных шизиков, как мы сами.
   Люблю тебя и обожаю, терпеливо жду часа конца нашей почти 2х-летней разлуки. Хотелось бы встретиться с тобой на необитаемом острове, чтобы никто не мешал нам наслаждаться друг другом…
   Твой Сим

   2 мая 1976 г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, королева моя в бархате…
   Как же ты меня удачно вчера поймала на работе, прелесть моя! Собирался уже уходить, а ты позвонила! Завтра получишь письмо с рассказом о всех моих похождений и отношение к «зонам риска». Никакого риска – умоляю тебя, это безумие. Дай немножко вжиться, пусть все связи окрепнут. Я категорически против экспериментов с Судьбой, когда она зримо грозит пальчиком: «Не шали!» Мой милый чертёнок, доверься мне и ничего не предпринимай.
   Пытался дозвониться к Эльке, но связи нет! Господи, неужели ты завтра не позвонишь? Ночевал у приятеля, пили вино и говорили до утра. А сегодня – работа, работа. Когда же ты возьмешь меня на содержание? У нас с тобой открываются дикие возможности для интересных проектов, но не хочу говорить – боюсь сглазить. Стал суеверным. Приеду – расскажу. А пока нежно тебя целую и благодарю небо, что ты есть. Бесконечно твой Симон. Поздно не гуляй, будь осторожна: береги себя для твоего бородатого мужика… Цалую!

   3 мая 1976 г. Новосибирск. Симон: Лю, родная моя!
   Сегодня читаю твоё жуткое письмо, разговор с тобой, еще более ужасный. Когда я делюсь радостью, тебя это уже не волнует! Что случилось? Мне кажется, причина в том, что ты читаешь мои письма, и не веришь ни одному слову? Зато видишь в них то, чего в них нет. Ты считаешь, что я блефую и про жену и про сына. Итак, я для тебя стал трусом?! Ну что, дорогой мой человек, с таким грузом жить нельзя, и тебе тяжко и мне. Я приеду 15 мая и хочу посмотреть в твои глаза. Может быть – это недоразумение, которое подстроил кто-то из наших «друзей»?! Надежда умирает последней. Но писем ты больше не увидишь. Надеюсь, что это временное помутнение твоего рассудка. Обнимаю тебя нежно и до встречи в Москве. Грустный Сим.

   8 мая 1976 г. Новосибирск. Симон: Любимая!
   Сегодня получил твоё грустное письмо, оно меня порадовало теплом, без вздрыжек и фонтанов обиды. Пауза в письмах дала возможность обдумать ситуацию. Всё не так трагично, как кажется. Я продолжаю сражаться, набиваю шишки, но не сдаю ни одной позиции. Мне трудно, но я продолжаю верить в твою любовь, слишком много доброго и смелого ты дала мне в этой жизни. Благодарен тебе за многое, о чем ты даже не догадываешься. Ты сделала меня молодым, заставила поверить в то, чему я всю жизнь не придавал значение – Музыке. За одно это преподаю к твоим коленям. Меня заставляет не верить тебе моя благодарность.
   Ты дала мне столько радости, открыла такие горизонты, к которым сам я никогда бы не пришел. Иногда гляжу на себя как бы со стороны, и сам поражаюсь своей силе, выдержке и здоровью. Меня держит на плаву сознание того, что я знаю, ради чего мне даны эти испытания. То, что мы пережили и переживаем сейчас – стоит того.
   Надо понять, что Любовь – это живое существо, оно может и заболеть, а может и умереть. Верю в то, что наша Любовь выстоит. Обидно думать, что если ты решишься на разрыв со мной, ты никогда не встретишь человека, который понимал бы тебя так, как я. Ты для меня самая замечательная и прекрасная женщина в мире.
   Не хочу говорить тебе о событиях и разговорах, в которые я сейчас погружен. Мы всё обсудим, если ты найдешь в себе силы встретиться со мной. Не всё можно рассказать в письмах, нужно видеть глаза. Сознаюсь, что много не договаривал тебе, чтобы не нагружать тебя моими проблемами. У тебя и своих хватает. Главное не бояться любви, она того стоит. Люблю тебя. Твой Сим.

   10 мая 1976 г. Новосибирск. Симон: Лю, лапушка моя!
   Техника не дала нам поговорить по телефону, но надеюсь, что не помешает нашей встрече. Моя милая измученная девочка родная, твое вчерашнее письмо почти копия того, что я тебе написал. Наши мысли и чувства полностью совпадали. Я уже не могу без тебя, тоже считаю дни. В голове сумбур после такого стресса, когда был готов, вернее не представлял себе, смогу ли тебя потерять?
   Наверно, не смог бы жить без тебя. Но, к счастью, наша Любовь оказалась стойкой, и ты тоже, мой Люшонок. Вылетаю 14го и ночью (как всегда) буду у тебя. Придумал причину для поездки в Москву. Для великого Казначеева надо кое-что организовать в столице. Но это не большая плата за свидание с тобой. Вот они, ученые мужи, как тратят государственные деньги на полеты к возлюбленным.
   Мне даже немного стыдно, но если сопоставить зарплаты русского ученого моего ранга и за бугром, то всё уравновесится. И не известно, кому будет стыдно. Если честно, то те сомнения, которыми ты меня шпыняла, сделали мою шкуру очень крепкой. Такой прыти, как сейчас, у меня давно не было. Я могу даже в клетку со львом войти, и он попятится от меня, такую я нагнал на себя решимость победить всё и вся. Люблю тебя бешено, до полного самозабвения. Твой и только твой, Сим

   9 июня 1976г. Москва. Наталья; Дорогой Симушка!
   Ох, уж эта дачная жизнь – вроде каторги, если иметь ввиду моё огромное «пристрастие» к супам, макаронам и грязной посуде. К этому надо прибавить нескончаемый дождь, гвалд, который устраивают дети. Холод и сырость и никакого электричества! Готовить на газовой плитке, не так-то просто, не хочет зажигаться, будто заколдована.
   Вспоминаю уроки отца; запаяла дырку, потом распаяла – результат один. Но спасают плоскогубцы – любимый инструмент с детства. Плитка заработала! Это значит, что мой Симыч жив, здоров и бодр душой.
   Вбиваю гвозди, вешаю занавески, разбираю барахло и гоняю неугомонных Юльку и Илюшу. Думать: «Какой черт занёс меня сюда?» Но как только появляется долгожданное солнце, и дети убегают в природу, я сижу за столом и вижу, как свет заполняет все углы нашего сарая, прогоняет тревогу и заставляет радоваться всему, что ты видишь и слышишь. Мне кажется, что здесь присутствует твой Дух, твоя борода меня едва ли не щекотит.
   Мои обгрызанные пальцы говорят о том, что я «замерла в ожидании слова» – твои стихи, Симушка! Чувствую твоё состояние, и поднимаюсь на недосягаемую высоту нежности к тебе…
   Но сейчас у меня важная задача – надо сварить щи, процесс идёт долго, а результата пока не видно. Моё воображение мне мешает: представляю себе, как я тебя раздеваю (ты против, но не сильно), потом я переворачиваю тебя на живот, разминаю твои могучие плечи и бычью шею, а потом я… Ты пытаешь схватить меня за руки и называешь своим милым щенком…
   Итак, я спокойна, и хочу только одного, чтобы ты был жив и здоров – всё остальное как судьбе будет угодно. Что касается дачного адреса, то он безнадежно длинен. Решила отправлять письма из Москвы, и там же их получать на телеграфчик, как это у нас заведено уж целых два года.
   Честно говоря, мне так опротивел Столешников пер., что я рада жить в этом сарае и дальше. Сегодня, мне удалось сварить приличные щи (пора готовится к кухонной жизни, это тебе не письма писать, а руками и головой работать надо). Когда вся орава была сыта: я, Элька и наши милые оглоеды, Игорь не участвовал, он пошел искать работу, т.к. его не взяли в очередной журнал… Вчера мы пожирали щи у Эльки почти 2 дня, она меня и научила их варить. Чтобы ты не думал, что меня «используют в своих целях».
   Насытившись до отвала, мы пошли в лес за ландышами и бродили среди всякой зелени. А мне ужасно захотелось всё это буйство нарисовать хотя бы акварелью, как это гениально делает моя дорогая подруга Ляля Розина.
   Ждать тебя, мой дорогой, становится совсем легко, ведь я услышала голос моего прежнего Симона, который может свернуть горы и пустить реки вспять. Если будешь записывать свои мелодии, твои концерты будут проходить в больших красивых залах, а я буду издавать твои песни и романсы в нотных сборниках. Про тебя напишут статьи музыковеды, а все певицы мира будут у твоих ног. До этого, я надеюсь, не доживу, а то плохо им придётся… Симушка, умоляю: «Выживи! Не прогадаешь!» Твой Люшонок.

   14 июня.1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Сим!
   Дорогой Сим! Ну что я за глупая овца – не могла усидеть в этом бедламе, рвалась в Москву – мечтала услышать твой голос. Ан, нет, пока добралась, тебя уже и след простыл! И поделом мне! Но дома – письмо от тебя, и я от счастья рыдаю, как в детстве, когда что-то огромное и прекрасное сваливается на мою голову – это момент восторга!
   Через минуту – всё проходит, как бурная гроза, и что же я делаю? Я тушу свет и слушаю Бетховена. Потом варю кофе, сажусь за стол, зажигаю свечу и допиваю наш коньяк, который сиротливо стоял и ждал тебя.
   И мне уже хорошо. Думаю только об одном – чтобы минуты внутреннего покоя, сосредоточенного и мудрого, спасали бы нас от тоски и метаний и чтобы прибавили нам великую силу, когда кажется, что вот-вот взлетишь или упадешь в пропасть. Ты пишешь – купайся и загорай, и живи в своё удовольствие, а я почему-то не могу. И счастлива, что не могу. И благословляю эту муку – потому что она обратная сторона счастья, которое ты мне подарил. Симон! Родной, единственный! Близкая душа на Земле. Если бы ты знал, так много скрыто во мне, и нам отведено так мало времени, чтобы высказать и прожить наши дни с тобой, как души наши того жаждут и просят.
   Мне кажется, что мы пытаемся приглушать и спрятать что-то в себе, чтобы удержать бурный поток чувств, который растет, и его уже невозможно удержать. Это нечто новое: я как бы чувствую твою муку, твоё страдание, твою боль, и я знаю всё, что происходит в тебе. Наверно потому, что то, что тебе приходится сейчас пережить – я жила этим много лет: в постоянной осаде среди людей. Они никогда не понимали моих стремлений, и мне приходилось притворяться «нормальной».
   Сим! Будь осторожен, надо быть злым, неистовым и коварным – это нужно для борьбы, но только не потеряй себя, свою светлую душу. Никогда не притворяйся при мне – это больно ужасно. Ну, неужели нельзя? Какое новое испытание ты себе готовишь? Я уже не знаю, как ты из всего этого выберешься? Опять ты ничего не пишешь, и остаётся только догадываться – а между тем в людях я разбираюсь лучше тебя.
   Настанет время, когда ты в этом убедишься. А, теперь опять лихорадка, и всё, всё, всё, о тебе. Вот уж воистину болезнь, и кто это выдумал и зачем? Пытаюсь отвлечься Сократом – но не получается. Во-первых, я всё про тебя знаю, потому что я гений, во-вторых, я всё про себя знаю, потому что я тоже гений. Видишь, как нам повезло, наконец-то встретились два сумасшедших…
   Прикасаюсь к тебе всем своим существом, лихорадочным и похудевшим, но сильным и натянутым как стрела и черт знает как я тебя жду… Твоя Лю

   9 августа 1976г. Николо-Урюпино. Наталья: Привет, Сим!
   Наконец-то, я прогнала всю банду детей и осталась наедине с тобой, вернее с твоими письмами и письмами детей в «Пионерскую правду». Работаю лит. консультантом, отвечаю детям, кот. хотят напечатать свои стихи в родной газете. Природа рыдает без остановки, лишь выпуская солнце на короткую прогулку, как будто оно сильно провинилось и попало в земную тюрьму. А потом – слёзы и громы. Вот, что ты наделал. Ну, можно ли так жить? Кто это выдержит?
   Ноги мёрзнут, сидеть на одном месте просто невозможно, но пар изо рта еще не идёт – сейчас проверила. А сгущать краски – нехорошо. Вот я думаю, зачем мне эти письма дурацкие, бесценные в самом прямом смысле – платят-то за них копейки. И решила, что это я нарочно, будто башмаки железные на ноги надела, чтобы тебя дождаться, чтобы сейчас всё плохо и нелепо, а потом, когда ты появишься на горизонте, не будет ни дождинки, ни лишней суеты.
   Уж во всяком случае, хуже, чем сейчас придумать трудно. Вот так я готовлюсь к твоему приезду – моё Сибирское Величество! Еще я хожу в парилку и выпариваю свои последние соки. Зато потом отлёживаюсь, а сердце стучит даже в брюхе и зачем оно туда забирается, я не знаю. Дождь, дождь, дождь! Нескончаемый, едкий, мокроштанный и мокроносочный. Но чтобы хоть какой насморк у нас с Ильёй? Тьфу! Тьфу!
   Сегодня ты опять мне снился, даже не столько ты, сколько мы все. С кем-то воюем, куда-то едем, ищем, и, кажется, находим. Мои новости не радуют: редакторши, с которыми у меня почти дружба, обязательно выходят из строя. Лариса Кузнецова из «Литературки», вдруг получила небольшой инсульт. А у Аси Пистуновой в «Литературной России» развод – что трагичнее, еще неизвестно. Она хочет от меня – чтобы я нашла ей срочно квартиру – ведь жить с новоявленным мужем где-то надо! Вот и задача! Непонятно только, почему устраивать личную жизнь Аси должны её авторы, а что делает её будущий новый муж?
   Однако мне надо подумать и о нас с тобой. Но моя осторожная фантазия не идёт дальше того момента, как ты врываешься в наш посёлок, и находишь меня на лесной полянке, где я задумчиво любуюсь какими-то цветочками. Ты подбегаешь неожиданно, хватаешь меня за руки и кружишь. А потом я просыпаюсь на нашей тахте в Столешником пер.
   А тебя нет – это был сон. Вот, мой милый, бородатый тип! Мне почему-то становится смешно. К добру ли это? Не наделал ли ты глупостей за это время? Хотя, больше, чем ты сделал, уже придумать нельзя. Первая глупость – женился так рано и нарожал детей. А вторая глупость влюбиться в такую сумасшедшую как я. Может ты уже передумал? Вот в пятницу я узнаю, и тогда начну новую жизнь. Надеюсь, что разум победит, и тогда будет и свобода и солнце. Больше писать не буду. Цалую крепко, Люшка…

   22 августа 1976г. Москва. Симон: Солнышко, родная моя!
   В 22 часа закончился мой трудовой день. Сегодня встретил Илью из школы в 15.20. Он кинулся он ко мне – зовёт «папа» и баста. Бабушки не было, и мы поехали домой. Помыл мальчонку, переодел и отправил гулять, а сам пошёл в магазин, а по дороге купил арбуз. Поели арбуз, оказался сладкий. Во! Только пришли из магазина, собрался варить обед на следующий день, купил фарш, перцы за копейки (86 коп. за кг. сила!). Открывается дверь, входит Илья с твоей Маман. Она вся разодета, хороша, с маникюром сантиметров на пять. Подставляет мне щёку и говорит, что встречала Илью, но в 17 час. (!). Зашла, т.к. беспокоится, к тому же (это главное), идёт в гости к Марии Михайловне. Угостили мы её арбузом, она была приятно удивлена: Илья весь светится, форма куплена, в доме порядок. Илья на мне виснет и зовёт папой, к ней не подходит. Ужин у нас готов – пельмени, и варится обед на завтра. На столе конфеты. У Ильи свой стол и всё разложено по порядку. В общем, – фантастика.
   Она не ожидала. Твою открытку она не получила, а когда узнала, что у меня и у тебя с работой налаживается – это был последний удар. После этого заявила мне:1-е, не следует Наташу часто отпускать в командировки (!),2-е, пойдёмте вместе на ВДНХ во вторник в 11 ч. утра; в3-х, если Вам нужно по делам (т.е. мне) то отдайте мне Илюшу. На эти слова Илья возразил; «Ни в коем случае!», а я нет, он будет дома со мной. Уходя, наказала; «Слушайся папу!» На что Илья ответил; «А я и так слушаю! Сейчас Илья сопит после бани и чая на нашей тахте – будем вместе дрыхнуть, а я пишу тебе. Завтра пойду по делам, а к вечеру с Ильёй поедем к моему братцу. Так, что, родненький, не волнуйся – у нас всё хорошо. И мне не так тоскливо, твой сын симпатичное существо рядом. Завтра дам ему всякие задания. Сегодня Илья уже делал уроки, причём сам вспомнил. С твоей соседкой Фокиной у нас полный контакт, а после того, как я угостил её арбузом, она вообще охренела!
   Лапушка моя! Как плохо без тебя! Ты хитрющая, поехала с Лялей Розиной, рисовать закаты, чтобы я страдал. Просто кошмар! Если бы не знать, что ты теперь «совсем моя» и скоро приедешь, хоть бейся головой и вой! По радио Клавочка Шульженко поёт про «Темно-вишневую шаль». Рояль я настроил, теперь сам могу. А она – про три вальса поёт! «Ах, как кружится голова!» Лю! Как кружится! Началась наша семейная жизнь! Я чертовски счастлив и молод!
   Целую тебя, радость моя… Твой Сим.

Семейная лирика (Москва-Вена 1977—2008)

Портрет в Ясенево: «Симон и Наталья» 1986г.

Рисунок: Николай Куц (1936—2005)

   Предисловие к изданию перлов поэтически-сатирических, писанных мужем великим и многомудрым, врачевателем, и сочинителем мелодий, которые будут вечными во веки веков. К голосу Симона Шурина прилагаются нежно-идиллические вирши вечно юной девы Натальи Орловой-Шуриной или Люшеньки, в литературном миру Натальи Стремитиной.
   Эй, тугодумы, тупицы, брюзги и придиры, ханжи, сухари и педанты,
   которым ничто никогда не по вкусу,
   Я пишу не для вас…
   Жюльен Офре де Ламерти
   Врач и философ

     Музыка
     Рождается Музыка, и вот звуки-гости
     Впиваются в душу как ржавые гвозди.
     Как жизнь и как смерть стоят в одночасье,
     Войдите и слушайте – это же счастье!
     Вы нищи ль, богаты, в Раю ль, на Погосте?
     Не важно. Замрите, вам откроются дали,
     О которых нигде, никогда не слыхали…
     Не сразу поймёте, что волшебные звуки
     Вдруг сделали вас и простым и великим.
     Распахните себя, к вам являются гости!
     Раскрывайте себя, и сомненья отбросьте!

Симон Шурин,1977 г. Москва. Столешников пер. Коммуналка нашей любви.

     Как сочетаются прекрасно
     В той, что женою стала мне,
     Что для меня, как смерть опасно,
     С тем, для чего сгорю в огне.

Москва, 1977г. Симон Шурин, Столешников пер.

     Я весь в тоске и боли,
     Душа скорбит, не в силах превозмочь
     Всю горечь одиночества. И ночь
     И день я всё один. На воле
     Мои друзья с подругами резвятся,
     А мой удел – терпеть и плакать в тишине,
     И ждать, когда любимая придет с работы
     И вспомнит обо мне.
     Невольно вздумалось мне: «Нешто,
     откушать в залах «Будапешта?»
     – Прелестница! Тебя жду за столом до толе,
     Покудова не съем два пуда соли!
     Я удаляюсь – два часа.
     Тоска берет меня и пса.

Москва 1977г. Симон Шурин. Столешников пер. Коммуналка нашей любви.

     Мой Люшонок! Нету слов!!!
     Не скучай и будь здоров,
     Я в четыре на собранье,
     В пять же Мезенцев придёт
     (Прибыл этот обормот).
     Ты пребудь вся в ожиданье —
     Где-то в семь вари компот.

Москва 1977г. Симон Шурин. Столешников пер. Коммуналка нашей любви.

     Твой профиль предо мной
     Как зов судьбы, как вето.
     Несу тебе одной
     Своё мужское лето.

1978 Симон Шурин, Столешников пер.

     О, переменчивость явлений! —
     Всё мчится, бьётся, рвётся в прах —
     Калейдоскопом лиц, мгновений
     Кружится жизнь на всех порах.

     В тебе, мой друг, всё та же пляска
     Улыбок, страсти и обид.
     И краску зла сменяет краска
     Добра, а сплин – довольный вид.

     Пройдя дороги трудных странствий,
     Отведав горечь и нектар,
     Ищу в тебе я постоянства
     Как несравненный Божий дар.

1978, Симон Шурин

     Симон о себе любимом…
     Я обожал всех женщин с детства
     И знает весь подлунный мир:
     Я – божество! Я – совершенство!
     И женщин и детей кумир!

     Я верю – ваши дела не шутка,
     Но постарайтесь понять и мою унылость.
     Там, где часом кончается минутка —
     Наблюдается Души и супа остылость…
     Я ухожу, разноцветье напялив,
     Выгуляв пса и поевши супа.
     Я ухожу – не спасут плакаты,
     Я ухожу в библиотеку!

1978, Записка мужу. Наталья Шурина, Столешников пер.

     Люшиада.
     Власы смоляные смиренная дева
     Сидит распустив. На колени
     Своё многотрудное чрево
     Она уронила с упрёком.
     И косо, подставив под нос
     покрасневший, ладошку,
     Глядит на любимого мужа.
     О, дева! Отринь все заботы!
     Тебе ли, сморкатой, и в тягости
     месяц девятый ходящей,
     О муже великом, прекрасном
     Помыслить?!! Опомнись!
     Записка беременной жене.

Москва, 1978г. Симон Шурин. Столешников пер.

   Письмо из роддома к Симону. Октябрь 1978г.
   Дорогой Симошка!
   Ты моё окошко, и свет, и радость! Сын у нас есть! Во веки веков. Счастье моё и золото. Я претерпела не слабо, во имя нашего сына!
   Целую тебя тысячу раз, бегаю по коридору и целую моих дорогих мужчин: детей и мужа.
   Моей матушке пламенный привет!

   Письмо Симона к Люшке. Ноябрь 1978г.
   Лю, лапонька моя!
   По всем признакам тов. Дыхно А. Ю. несгибаемая дама. Буду её убалтывать на 4.11.
   У меня всё нормально. Бельё перестирал, перегладил, сейчас еду в Ясенево. Наш кот Филька стал писать в тазик. Будет меньше хлопот.
   Всем говори, что тебя выпишут 6.11. Понятно? А я тебя украду с Петром 5го!
   Целую тебя, радость моя. Если Петруша спит и не ест, его надо тормошить и совать грудь настойчиво. Вот меня тормошить не надо! Обнимаю, лапушка. Твой по гроб и дальше…

2.11. 1978г. Москва. Родильный дом имени Граурмана на Калининском пр.

Фото. Сын Петр, 3года

     Посвящение сыну Пете.
     Приоткрылась тихо дверь,
     Вполз лохматый страшный зверь,
     Тронул зверь мальчишку лапой,
     Заревел сынок и на пол!

     Он не хочет кушать кашу,
     Укусил бабулю нашу,
     Приглашают на обед,
     Хнычет и пищит в ответ.

     Рвёт он новенькую книжку, —
     Просто не узнать мальчишку.

     Потому что не заперта дверь,
     Потихоньку пролез это зверь!
     Не думайте – это не ёж и не киска, —
     А вредная, злая кусачка – капризка!

     Гоните скорее капризку ребята!
     Она и меня покусала когда-то.

Москва.1981г. Симон Шурин Ясенево

     Покаянное.
     Глупец, зачем я утерпел,
     Молчал, нахмурился, надулся?!
     Зачем в обед я ел и пил?!
     Уж, лучше б костью поперхнулся!

     Зачем берег слова любви,
     Зачем стеснялся быть просящим,
     Зачем студил огонь в крови
     И Зевсом был огнём грозящим?!

     Я жив теперь твоим прощеньем,
     И щедрость – парус на двоих.
     Не дорожу я самомненьем! —
     Оно не стоит слёз твоих!

Крым.1982г. Симон Шурин
   «Ох, прожили мы годы трудные, на краю Москвы, на посаде, да на Ясеневе! Ох, болят наши рученьки и ноженьки от ношения продуктов пропитания и поездок в край далекий да Московский край!
   Ах, душа вся изболелась да исплакалась, что не вижу много дней света белого! Ни людей веселых нет, ни милых друженек.
   Мы пожили здесь в деревне Ясенево, да намаялись, чуть совсем уж было в город не подались, и друг с дружкой чуть совсем не попрощались, в разны стороны ужо не разбежались…
   Но прошел годок другой, и мы одумались, посмотрели друг на друга – закручинились. Кто же приголубит нас, да утешит, кто? И в глаза друг другу посмотрели мы. И решили стихами поутешиться, чтоб душа к душе стремилась, жаром пыхала, чтобы детушки росли не сиротинушки. Лето красное прошло, зима уж минула, а Симоша мой запел по соловьиному».
   Писано Люшей премудрой, 26 февраля года 1982 на старом трухлявом пне в сыром дубовом бору у всех на виду.

   Фразы и лирика Натальи Орловой-Шуриной.
   «Любите женщину, и может быть, она станет человеком».
   «Всё новое – это хорошо зашитое старое».
   «Не бери в голову то, что еще не упало на твою голову»
   «Не думай о том, чего нет. Волнуйся там и с теми, где и с кем ты пребываешь».
   «Если тебе в голову пришла мысль – запиши её, она может быть последней».
   «Идеи или отсутствие идей могу вызвать заболевание».

     * * *
     Все идеалы на растопку,
     Какой огонь, какая печь!
     Какую мрачную сноровку
     Ты приобрел 20 век!
     Лови свой миг, своё мгновенье
     Возьми от Вечности земной.
     Послушай, как трещат поленья
     В печи зажженной сатаной.

Москва 1982г

     * * *
     Мой Симоша, ангел, друг!
     Я люблю тебя не вдруг.
     Сквозь трагедии и муки,
     Пережив тоску разлуки,
     Разве можно стихнуть вдруг?
     Будь всё тот же, будь как стих,
     Никогда чтоб не утих!
     Наших ласк, ума терзанья.
     Я с тобой! Где упованья

     * * *
     Зачем я вечно протестую?
     Зачем, мой сын, с тобой борюсь.
     Я вижу пред собой статую,
     И красотой её горжусь…

     Эпиграмма сыну. 1993г.
     Бываешь мил, но ненадолго,
     Угрюм, ленив и зол всегда.
     Учу уму тебя без толку,
     Куда ведет тебя судьба?!

     * * *
     В пространстве путешествовать так просто!
     Я предпочту во Времени гулять
     И открывать Галактик первородство,
     И воздухом истории дышать…

     * * *
     Нас подводит Новый год,
     Он бьёт под дых, он бьёт как ток.
     Но всё течет в Природу
     И Шурин на свободе!
     Свободен от болезней пут
     И вновь шагает в дальний путь!
     Его подруга у станка сидит не разгибаясь,
     Оттачивает два клинка, одним его стращает.

Декабрь 1992г. Вена.

     * * *
     Мы знаем все, что Время – деньги,
     Но деньги мы теряем в миг,
     Но не теряем мы Восторга
     И если видим что-то – в крик!

     У Времени свои законы,
     Оно не хочет уступать.
     Но мы попрали все каноны,
     И молоды душой опять!

     Я восторгаться не устану
     Твоей небесной красотой,
     Вхожу к тебе, как в двери Храма,
     И упиваюсь новизной.

     Попробуй эти два предмета
     Как символ в будущем принять
     Прими подарок от поэта —
     Жена, причудница и мать…

31.12 1992г Вена

     * * *
     Из хаоса черновиков
     Так долго зрел росток набухший,
     И, наконец, себя обрушил,
     Хоть зелен был и бестолков…

Люша издаёт первую книгу в Вене.

     Песенка о домашнем хозяйстве…
     О, Haushalt! О. Haushalt,
     Тебя я ненавижу.
     Тащусь опять я в магазин,
     Уж, нажила я грыжу.

     А Долли вновь прогулку ждёт,
     И жрать всё время просит.
     Мой сын смеётся надо мной,
     Учиться он не хочет.

     А Симочка, а Симочка,
     Он факсы посылает,
     Его жена над Rechnungen
     Потом всю ночь рыдает.

     Мой муж Симон всегда со мной,
     Во всём мне помогал он:
     Варил он борщ и пил коньяк,
     И страстию пылал он.

     Ах, Симочка, ах, Симочка,
     Он денег не считает.
     По вдохновению порой,
     Он песни сочиняет,
     Он песни сочиняет…

   *Haushalt! – домашнем хозяйство.
   Долли – собака, Rechnunge – счета, по которым надо платить

   Лирика Симона Шурина

     Кто сказал, что быть любимым просто?
     Что любить не сложно, кто сказал?
     Великан огромнейшего роста,
     Будто зайчик солнца ускользал
     От меня, довольного собою,
     Заставляя мучиться и петь.
     Подскажи, что без Тебя я стою?
     Можно ли любя не умереть?

Москва. 1982г.

     Посвящение другу.
     Мой друг! Прими в сей день подарок —
     Вино одной из лучших марок.
     Позволь сказать тебе: оно
     На чувствах искренних и нежных
     Души моей настоено.
     Оно – весенние порывы
     И первый теплый солнца луч
     Сверкающий из зимних туч, —
     Простой и радостно стыдливый.
     Хочу, чтоб этой влаги сок
     Призвал к цветенью свой росток
     В большом и добром сердце друга,
     И чтоб не ведал он недуга.

Москва 1982г.

     * * *
     Дождь ненастный четкой дробью
     Прогремит по жести чутко:
     – Берегись, сейчас угроблю!
     – Маловато сил, малютка!
     Напугаешь нас едва ли,
     Хоть стучишь, стучишь в оконце:
     Мы всегда с Люшонком знаем,
     Что за тучей скрыто Солнце!

Москва. 1982г.

     * * *
     Сижу ли с друзьями за чаркой,
     Шумлю ли в хмельном разговоре
     Иль в схватке полемики жаркой,
     Я слышу: «Momente more»

     Брожу ли в лесной тишине,
     Замру ли в безудержном горе,
     Моё остаётся во мне —
     Я слышу: «Momente more»

     Любимая! Сказать тебе хочу,
     Моя симфония в мажоре.
     Я счастлив, и сполна плачу
     Моё при мне: «Momente more»

Москва, 1984г.

     * * *
     К тебе желанья все стремятся:
     Ласкать, беседовать, творить.
     Ругаться, пить, боготворить,
     Жить, умереть, рыдать, смеяться…
     Рожать детей, надеть схиму,
     Молчать, не верить никому.
     Рвать сердце на последний крик, —
     Всё спрессовать в единый миг
     И проживать его без счету.
     И знать, что адову работу,
     Которую затеял вновь,
     Зовут так простенько – Любовь!

Жене Люшке, 20 декабря 1984г.
   Нахальная лирика.

     * * *
     Ах, не снилось коммунистам,
     Я попал на пляж нудистов
     Чинно, важно ходят люди:
     Кто почесывает м..ди,
     Кто лежит, раздвинув ноги,
     Член раскинув на дороге…
     У кого-то нуль меж ног —
     Так, торчит себе грибок.
     Ну, попал, всем шлю приветы!
     Бабы есть-таки на свете:
     От огромнейшей бабищи,
     До малюсенькой малышки…
     Сиськи, жопы, кровостои, —
     Люди все индивидои!
     Не найдешь похожих двух,
     Аж, захватывает дух!
     Люди разные нужны —
     Лишь бы не было войны!!!

Стихи о пляже нудистов. Вена 1992г. Симон

     * * *
     Ах, Европа, ох, Европа,
     Предо мной большая жопа.
     Сиськи, письки и члены
     Всех мастей, величины.
     Ты не думал, ни гадал,
     Просто в ступор попадал.
     Всё на свете разглядел,
     Поскорей в тенёчек сел,
     Отвернулся и заснул,
     Предварительно курнул.
     Думал-думал, что же это,
     Это здесь такое лето…

Впечатления Натальи
   Саркастические стишки Симона Шурина.

     * * *
     От какой-то там заразы,
     Пишешь ты, мой друг, рассказы,
     И пытаешься в быту
     В Космос запустить плиту.

     Вот такие затрудненья —
     Есть причины для волненья.
     Я же с ангельским терпеньем
     Жду от автора свершенья,

     Ты мне всё равно мила.
     От души тебя прощаю
     И читаю, и читаю…

     Пьесы, повести, рассказы —
     Не найдешь вредней заразы —
     Истощают организм
     Хуже всех сифонных клизм.
     Мне б дождаться публикации,
     Чтобы выйти из прострации.

     В вашем творчестве все стили
     Вы с успехом отразили.
     Чтоб в любви найти утеху
     Мало этого успеху…

     * * *
     Средь шумного бала
     Ты мне обещала
     Со мной не ругаться вовек.
     Хоть чудно мгновенье,
     Но я весь в сомненье,
     Такой не простой человек…

     Ода шишке.
     Итак, мы жили, поживали
     И думали, что мы вдвоём,
     А третьего мы обижали,
     В любви совсем забыв о нём.
     А он, точней, она терпела
     И ношу тяжкую любви
     Легко несла, как будто пела —
     Любовь была в её крови.
     Но вот настали перемены,
     И мы живём в объятьях Вены.
     Не забываем обниматься,
     Шутить, любить и целоваться.
     Она, бедняжка, не стерпела:
     От ревности так много съела
     И безнадежно растолстела.
     Пришлось убрать её из Тела.
     И Тело всё моё запело.
     Любовь и смерть не редко рядом,
     Иначе жизнь была бы адом.
     Питаясь только шоколадом,
     Трясли бы люди только задом…

Wihelmintnenspital, 06.06.1999г. Вена

     Акростих для любимой жены Люши.
     ВСЁ ХОРОШО! ЛЮ.
     Весенние ветры – погибель морозам.
     Снега обращают в горючие слёзы.
     Ёлками злыми рисует на окнах.
     Холод уставший, свернувшийся в хлопьях.
     Оттепель знаки суровые слижет —
     Радость цветенья ближе и ближе.
     Очи наивные пучит подснежник,
     Шорох весенний тронул валежник.
     Острые стрелы проснувшихся трав
     Ласково ранят людские сердца
     Юным и старым – и так без конца…

     * * *
     Мой сын в компьютер влез по уши,
     Забыв про нас и наши души!

     * * *
     Я тебя, мой друг, не знаю,
     Я с тобою не знаком.
     Не болею, не страдаю,
     И питаюсь молоком….

     * * *
     Жизнь проходит как в угаре,
     Я сегодня не в ударе.
     И стихи не пишутся,
     И дела не движутся…

     Нашему Петру в день рождения.
     Отцом рождённый престарелым
     Ты юношею вырос смелым.
     Чтобы науки постигать,
     Пленять людей умом пытливым
     И быть повесой шаловливым,
     Прекрасных девушек пленять…

     Тебя природа наделила
     Такой могучей яркой силой,
     Что страшно иногда внимать
     Твоим речам красноречивым…
     Но иногда бываешь милым.

     Мужай наш сын! За всё хватайся
     И этой жизнью увлекайся,
     Вкушая радость бытия!
     Но, всё ж, отсчитывая годы,
     Не растеряй, что от природы
     Тебе отдали мать и я…

29 октября 2001г. Вена
   Фразы, афоризмы, парадоксы, метаморфозы и буримэ Симона Шурина
   – И ты, Брутто, – воскликнуло Нетто, и завернулось в Тарро.
   «Знание – сила, а счастье лучше!»
   «Я гулял в твоих дебрях».
   «В доме терпимости с нетерпением ждали посетителей»
   «Работники скотобойни жили полнокровной жизнью».
   «Извозчики перевелись, но Митрофанушки существуют!»
   «У переплётчика не было ни рожи, ни кожи»
   «Ты помнишь чудное мгновенье? Перед тобой явился Я!»
   «У неё были образы, а образования не было…»
   «На пиру его ума было голодно».
   «Амур занимался любовной мурой».
   «Если муж часто называет жену „Рыбка“, то она начинает метать икру».
   «Он пришел домой и вышел из себя»
   «Мышка в год Крысы вдруг превратилась в Кошку».
   «Иногда чувство локтя заканчивается синяками».

   Парадоксы.
   «Он жил духовной жизнью, но было трудно, потому что дух был тяжелый»
   «Принц был беспринципным человеком – одним принцем больше, одним принципом меньше»… июль.1990.
   «Не насилуя сознанья – не постигнешь мирозданья!
   «Вышли мы все из народа – нету семьи без урода!»
   «Я – вечный странник в этом мире, с мечтою в теплом сесть сортире…»

   Метаморфозы.
   «Змей-искуситель превратился в червя сомнений».
   «Яблоко раздора проросло древом познания».
   «Прозаическая работа рождала фантастическую повесть».

   Буриме: 1992—98 Вена

     * * *
     Мамашка, злая как собака,
     С ругнёй не закрывает рот.
     Ведь тактика её – атака!
     Хоть отдаёт свой бутерброд…

     * * *
     У меня сегодня праздник, —
     Ты купила вкусный кекс.
     Ты сказала: «Ах, проказник,
     Вместо кекса будет секс!»

     * * *
     Как обычно рубят лес
     Пишет, как всегда, контора.
     И в кого вселился бес —
     есть предмет для разговора.

     * * *
     Замешан дух вселенной густо.
     Запомни; «Ты не муравей!»
     И, чтоб душе не стало грустно,
     Пой гимн любви, как Соловей!

     * * *
     Несет бездумно семя ветер,
     В пространстве легкой жизни точка.
     И путь тот ясен, путь тот светел,
     Как взлёт любви – поэмы строчка!

     * * *
     Умерь дерзания свои!
     Умей любовью дорожить!
     Без ласки, неги и любви
     Нам злых времён не пережить…

     * * *
     Жена наставила рога
     Поредел мой буйный волос.
     Хромает бедная нога,
     И день, и ночь реву я в голос…

     (Ответ Натальи)
     Обломить тебе рога,
     Оборвать бы волос.-
     Но тверда твоя нога,
     И ору я в голос!

     * * *
     Ты талантлива как бес,
     Как в юбчонке, так и без.
     Книги, спорт – твоя душа,
     А в кармане – ни шиша!

     * * *
     Надо быть самим атлантом,
     Чтобы не уйти с позором,
     Меряясь своим талантом
     С вами, милым режиссером…

     * * *
     Тебя не видел целый год,
     Свиданья с нетерпеньем ждал.
     Судьбы нежданный поворот:
     Увидел, вздрогнул и бежал!

     * * *
     Мне с тобою жить да жить,
     Не сворачивая круто.
     Над невзгодами не ныть,
     Не ломая то, что гнуто.

   Письмо Симону в день юбилея брака. Десять лет.
   Наша любовь юна как никогда. У неё розовые щечки, яркие глаза и быстрая энергичная походка. Мы вступаем в пору исполнения наших заветных желаний: ты пишешь музыку, а я пишу рассказы. Благодарю тебя за то, что ты даешь мне возможность восхищаться тобой. Это залог верности и постоянства. Живи как можно дольше, и каждый день, прожитый с тобой, я буду считать самым счастливым в моей жизни!
   Твоя Люшка! 1987г. Москва

     Моей Люшке. 1992г, юбилей 15 лет брака.
     Моя судьба пришла не праздно,
     Случайно, даже невпопад, —
     И подарила яркий праздник
     Тому пятнадцать лет назад!
     Но невозможно веселиться
     Столь долго, жизни вопреки.
     И можно только удивиться,
     Мы от разлуки далеки…

   Ответ Натальи:
   «Поздравляю затянувшимся браком.
   Дарую продление блаженства. Твоя Лю».

     Новогоднее. 31.12.92. Вена.
     Я Вас люблю, – чего же боле,
     И, загибаясь вдруг от боли,
     Боялся Вас я потерять.
     Вновь получая жизнь обратно,
     Я объясняюсь Вам невнятно,
     Взаймы любви прошу опять.

     В канун грядущего столетья
     Позволю вновь себе посметь я,
     Как в молодости вдруг познать
     Живого чувства обновленье
     И облизать Вас как варенье,
     И, коли нужно, жизнь отдать.

     Поздравление Люше. 20 лет брака. 4.11.97
     По спирали, по спирали
     Поднимаемся мы в дали,
     Похромав порой немножко,
     Все же дрыгаем мы ножкой!

     Милый несравненный друг! —
     Разве скажешь на бумажке,
     Что в душе у старикашки,
     Отчего сердечка стук?!
     Двадцать лет как миг единый
     Для меня, мой друг любимый!

Твой Симошка – мальчишка.

     * * *
     Тебя я встретил в одночасье
     И сразу понял; это счастье.
     С тобою быть, тебя любить,
     И мир недобрый победить.
     Тому прошло уж лет немало,
     А мне по-прежнему всё мало.
     Быть оцелованным тобой…
     Мы связаны одной судьбой.

Wihelminenbergschloss: Вена. 10.09.1995

     * * *
     Я чувствую себя счастливым
     Не потому что кушал сливы,
     Не потому что ел бифштекс
     И с кофе съел ванильный кекс.
     Не потому что пил коньяк,
     (он в баре есть всегда и так).
     Не потому что баб любил, —
     Всё это бренно, – победил!
     Я понимаю жизни ценность
     И мировых проблем нетленность.
     Но что же счастьем я зову?
     Покой в душе, когда взираю
     Я с Вильхемининой горы
     Природы-матушки дары.
     И дело рук моих собратьев
     По разуму и ворожбе.
     Как много жизнь имеет платьев,
     Чтобы явиться в Красоте!
     Мой милый друг,
     Душа к тебе стремится.
     И заставляет сердце биться,
     Всё продолжая жизни круг.
     А круг почти что бесконечность, —
     И, значит, будет длиться вечность
     Любовь и нежность. И конец
     Наступит, как любви венец…

(После операции на сердце АКН 20.07.2000)
   Письмо из больницы. Декабрь 2002г. Вена

     Прожив с тобой не так уж много —
     Всего лишь 28 лет.
     Короткой кажется дорога,
     Что прожита с тобой, мой свет.

     Я признаю твоё главенство,
     Свои седины не тая, —
     Ты – божество, ты – совершенство,
     И юность вечная моя!

Твой навеки – Симошка.

     На смерть Симона. 26 июля 2008г. Вена.
     Ты был порой невыносим,
     Ты был порою сущим адом,
     Но вечно и всегда любим —
     Другого в жизни мне не надо.

     Была рабой твоей порой,
     Но часто мучалась свободой,
     И вечно и всегда с тобой,
     Другого в мире мне не надо.

     Твой голос часто мне звучал, —
     В нём были скрипки и органы, —
     Он никогда не умолкал,
     Как будто ангел прилетал……

     Боль от разрыва не унять,
     Моя душа навек разбита,
     Но Музыка твоя со мной,
     Она в мелодиях сокрыта…

Послесловие автора

   У этой истории в письмах – счастливый конец, что крайне редко бывает при таком накале чувств и эмоций. Эта супружеская пара из двух талантливых людей не на словах, а на деле доказала, что Любовь в нашем далеко не простом мире, всё-таки существует! Они счастливо и плодотворно прожили вместе 33 года, родили сына, назвали его Петр, в честь деда. У сына Петра родился сын, его назвали Симон. Возможно, он тоже станет музыкантом и продолжит генетический код своего деда?
   Два увлеченных человека Симон и Наталья доказали, что мечты могут сбываться. И брак здесь не помеха, а большой стимул.
   Как утверждал Платон, человек открывает себя через другого. Если бы восторженная Наталья не восхитилась музыкой ученого из Сибири, его судьба наверно, сложилась бы иначе. Вероятно, он сделал бы научную карьеру, как ученый биофизик, но никогда бы не написал музыку к стихам Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Беллы Ахмадулиной и др. поэтов Серебряного века. Он не познакомился бы с поэтом Анатолием Жигулиным и Андреем Вознесенким, на стихи которых он тоже написал замечательную музыку.
   Его жена и муза Наталья Шурина издала много книг, которые только начинают завоевывать интерес публики, потому что 30 лет своей жизни с любимым мужем, она была организатором его концертов и редактором-издателем его произведений. На раскрутку своих книг, у неё было мало времени. Можно ли сожалеть об этом? Жаль, что не написано многих книг и не поставлены пьесы Натальи, но её талант воплотился в годы счастливой и насыщенной многими событиями жизни – это, порой, бывает важнее, чем великие фолианты аскетов и одиночек-гениев. Кстати, о семье Наталья Стремитина (псевдоним Натальи Шуриной) написала очень интересные и полезные книги: «Как быть любимой» Москва.1989г, и «Счастливая семья – миф или реальность», ЛитРес, 2021г, где она как раз говорит о реальности в счастливой семье, которую она сама создала не в теории, а на практике.
   Мы приводим в конце нашей книги биографию Симона Шурина и ссылки на его музыкальные произведения. Его карьера композитора успешно началась в 80е годы Москве, но во время перестройки, семье пришлось покинуть Россию, и последние 18 лет жизни Симон Шурин с семьёй оказался в Вене. Это было трагедией для Натальи. Писатель, оторванный от родного языка, страдает больше, чем человек, который создаёт музыку. О том, как в чужой стране найти своё место, не имея начального капитала или друзей – соратников, будет наша следующая книга. Это своего рода музыкальные приключения с интересными персонажами: дирижерами, певцами, композиторами и поклонниками классической музыки, и её отрицателями…

Биография Симона Шурина

Симон Шурин, 1994г Новый год дома у английского пианино в Вене.

   Симон Шурин родился в Харькове в семье крупного инженера. Природа подарила Симону абсолютный слух, он просиживал за роялем 6—7 часов, но родители так и не купили ему пианино, он играл на рояле у друга… Мать любила сына, но мечтала, чтобы он стал врачом. В 7 лет он сочинил свою первую мелодию. Так начиналась биография ученого и композитора Симона Шурина.
   В 1937 году семья Шуриных живет в Англии. К счастью, репрессии и гонения не коснулись этой дружной семьи. Талантливый мальчик был любимцем в семье, но никто не воспринимал всерьёз его занятия музыкой.
   Первые частные уроки музыки он берет у русской пианистки в Лондоне. Перед войной семья возвращается в Харьков, а 1941г.– эвакуация в г. Ульяновск, куда отец Симона назначен директором оборонного завода. Начинается борьба за выживание. Симон работал наравне с другими подростками по 14 часов в день на заводе.
   В Ульяновске он берет уроки у выпускницы консерватории в дореволюционном Санкт-Петербурге, Арнольд Симагуловой. Для бывшей дворянки – занятия музыкой были единственным источником существования, она мужественно пережила трагедию класса, который потерял в России все свои привилегии, а для Симона эта встреча была счастливой. Незаурядный педагог, она не только познакомила Симона с лучшими произведениями мировой и русской музыкальной классики, но Арнольд Симагулова без конца заставляла его воспроизводить на фортепиано со слуха знакомые и незнакомые мелодии – это были его первые уроки композиции. Клавиши рояля навсегда становятся для Симона той страной, где он чувствует себя совершенно свободным, он импровизирует часами.
   После войны семья Шуриных, Симону 15 лет, едет в Австрию, в Вену. Новая командировка отца. Венская опера в руинах, город разделен на оккупационные зоны, но музыкальная Вена продолжала жить своей жизнью. Симон вновь находит себе учителя музыки, профессора венской консерватории.
   В это время он сочиняет свои первые польки и вальсы. Однажды в Hofburg (резиденция императора), Симон выступает как пианист, он играет Грига, Шопена, Бетховена, Чайковского.
   Командировка в Европу закончилась, и перед новым назначением, семья Шуриных живет в Москве. В этот момент происходит роковая ошибка, которая на долгие годы уводит Симона Шурина от своего истинного призвания. Семья переезжает в Новосибирск. Симон поступает в медицинский институт, но продолжает заниматься музыкой – он организует студенческий мужской хор, руководит оркестром. Неутомимая энергия позволяет ему успешно служить двум музам.
   Проходит полжизни. Симон Шурин вступает в сорокалетний рубеж известным ученым. Под его именем опубликовано множество научных работ, он представляет отечественную науку на многих международных симпозиумах, выступает с оригинальными докладами, выдвигает смелые гипотезы. Наконец, он автор открытия в области биофизики клетки.
   В Государственном Реестре Советского Союза оно зарегистрировано под №122. Об этом открытии был снят документальный фильм «Сигналы из микромира» (автор Рубен Багирян). Но и в эти годы музыка сопровождала его.
   Однажды Симон Шурин приезжает в Москву – очередная научная командировка и в гостях у московского приятеля Симон как всегда у рояля. Его импровизацию слышит Наталья Орлова и говорит пророческие слова: «Вы должны стать композитором! Нельзя так небрежно относиться к своему таланту».
   Симон Шурин переезжает в Москву. Начинается трудная, но счастливая жизнь. В эту жизнь вновь входит Музыка. Жанр первых музыкальных произведений – песня, романс. Знакомство с поэтами: Анатолием Жигулиным, Александром Ароновым, Наумом Басовским рождает циклы романсов на их стихи. Лучшая мировая и русская поэзия привлекает Симона Шурина: Марина Цветаева, Белла Ахмадулина, Максимилиан Волошин, Брентано, Наталья Орлова– Шурина ныне жена и редактор, вдохновитель и организатор жизни и творчества композитора.
   Первый концерт состоялся в музее Владимира Маяковского в 1984 году: вокальный цикл на стихи Анатолия Жигулина исполнила Ольга Казанская, солистка Камерного музыкального театра Б. Покровского – первая певица, которая доброжелательно отнеслась к творчеству композитора. Она осталась верным и надежным другом семьи Шуриных.
   Уже первые авторские концерты Симона Шурина были тепло приняты публикой. С 1985 г. во многих творческих Домах Москвы и в концертных залах исполняются романсы и песни Симона Шурина. Два романса прозвучали на Всесоюзном радио.
   После юбилейного концерта в Хаммеровском центре в 1990 г. семья Шуриных уезжает в Вену. Здесь отредактирован первый сборник – 26 романсов Симона Шурина, они тщательно отобраны из 300 вокальных произведений, написанных за последние 2 года. Наталья Орлова как и прежде, неутомимый организатор концертов, музыкальный редактор и вдохновитель творчества Симона Шурина.
   В предисловии к сборнику «Воспоминание о романсе» профессора Московской консерватории Елена Долинская и Елена Сорокина пишут: «Музыка Симона Шурина органически продолжает традиции русского романса XIX – начала XX века. Её отличает тонкий сплав музыкального и поэтического языка, одухотворенный лиризм…»

Встреча с гением

   И в наше время есть место гению – один из них очень напоминает одного из представителей Могучей кучки, ибо имел две профессии, служил двум музам и был успешен во всем и всегда. Речь идет об ученом и композиторе Симоне Шурине, который пока мало известен широкой публике, прежде всего потому, что последние самые плодотворные годы, отданные музыке, он прожил вдали от Родины. Сегодня мы расскажем о его музыкальном творчестве, которое странным образом соединило в себе век 19 и 21 век.
   Композитора Симона Шурина (1930 – 2008) в Европе называют в одном ряду с именами таких русских композиторов как А. Бородин и Ц. Кюи. В семь лет он сочинил свою первую мелодию, но прошло полжизни, прежде чем ученый-биофизик стал профессиональным музыкантом. Главную роль в этом «превращении» сыграла поэтесса и музыкант Наталья Орлова впоследствии жена и муза композитора. Именно она убедила Симона Шурина серьезно отнестись к своему таланту и записывать свои мелодии.
   Первый концерт в Москве состоялся в музее Владимира Маяковского в 1984г., публика услышала цикл романсов на стихи Анатолия Жигулина, пела Ольга Казанская – меццосопрано из театра им. Бориса Покровского, аккомпанировал сам автор. Ольга Казанская стала первая исполнительницей музыки Симона Шурина. Концерт прошел с большим успехом.
   Мелодии Симона Шурина как бы представляли в образах замечательные и проникновенные стихи Анатолия Жигулина. Недаром, поэт, впоследствии даря Симону свою книгу стихов «В надежде вечной», написал на титульном листе: «Дорогому Симону Петровичу Шурину с благодарностью за прекрасную музыку к моим стихам. С любовью!»
   Самым запоминающимся был концерт в Доме ученых, он состоялся в апреле 1986 г. За столиком на сцене сидели поэты: Анатолий Жигулин, Эдуард Хандюков и Сергей Северцев – известный поэт-переводчик вел концерт. Вот только Натальи Шуриной не было за столом на сцене, она с волнением наблюдала за ходом концерта, сидя в зале.
   В начале мая 1986 года в газете «Московские новости» появилась заметка Натальи Дарьяловой «Его второе призвание». В ней сообщалось: «В Московском Доме ученых состоялся вечер романса из серии «Второе призвание». Врач-биофизик Симон Шурин предстал перед публикой в качестве композитора, автора романсов… и далее: «Сегодня романсы Симона Шурина привлекают внимание известных мастеров вокала, его музыка не оставляет людей равнодушными, приглашая их в высокий мир чувств».
   В мае того же года – Симон аккомпанировал свои романсы в Центральном Доме литераторов. Музыкальная жизнь в Москве била ключом. Симона Шурина приглашали нарасхват, перед отъездом в Вену, он успел выступить даже в зале им. П. И. Чайковского. Все эти концерты проходили с неизменным успехом, Ольга Казанская – первая певица в Москве, которая начала петь романсы Симона Шурина, находит время для репетиций, а прекрасный пианист А. Глузберг прекрасно справлялся с новыми мелодиями никому не известного новичка-композитора. Последний концерт на Родине состоялся в Хаммеровском центре – юбилей композитора – 60 лет – не многим известным композиторам удалось дожить до этого возраста, однако, Симону Шурину еще предстояла дорога в Европу, он возвращался в страну своего отрочества, в Австрию в Вену…
   После 2х лет нелегкой интеграции в Вене чета Шуриных пригласила Ольгу Казанскую с пианистом Александром Глузбергом, и венские дипломаты аплодировали русскому композитору в Организации Объединенных Наций. Русский клуб ООН взял на себя организацию концертов для своего соотечественника. В начале 90-х мелодии Симона Шурина открывают для себя вокалисты, хоры и инструментальные ансамбли Вены и Будапешта, Праги и Парижа, ему аплодируют во многих концертных залах Европы.
   Симон Шурин, с которым автор этой статьи была знакома лично, производил сильное впечатление: он был остроумным и веселым, был прекрасным рассказчиком, при этом обладал упорством и волей. Его незаурядный и оригинальным ум, позволил ему стать выдающимся советским ученым.
   Члены Могучей кучки умудрялись музицировать, имея серьезные научные достижения, как А. П. Бородин, химик и академик Медико-хирургической академии в Санкт-Петербурге. Профессор фортификации, инженер-генерал Цезарь Кюи прославился не только своим инженерным искусством, но также инструментальной и вокальной музыкой, в частности прекрасными романсами.
   Как говорится, традицию можно продолжить. Симон Шурин не получил поддержку родителей, даже тогда в Москве, когда семилетнего мальчика прослушали сестры Гнесины, и предлагали маме Симона оставить мальчика в школе для особо одаренных детей. Но только в эвакуации, в 1943г они взяли для сына пианино напрокат, а в детстве ему приходилось бежать к другу, чтобы прикоснуться к любимым клавишам, ведь уже тогда он сочинил свою первую мелодию… и многие годы был просто импровизатором с абсолютным слухом…
   Его жена Наталья неоднократно говорила о том, что у Симона мелодии рождаются сразу, как будто он их слышит, все это происходит в считанные минуты, и композитор может тут же сыграть новую мелодию на рояле.
   Но если речь идет о песне или романсе, то прежде всего, идет осмысление текста, каждая фраза прочитывается много раз, как бы считывается эмоциональный регистр, иногда мелодия приходит не сразу, а на другой день, но почти всегда это происходит как озарение…
   Такое творчество разительно отличается от техногенного конструирования музыки (абстрактной, компьютерной), так как в ней нет самого существенного: движений души, выражающей себя в мелодиях, «получаемых» как бы из космоса. Объяснить это явление вряд ли возможно, но оно существует…
   Симон Шурин писал музыку только на самые замечательные стихи, на диске «Русская душа», кот. выпустила австрийская фирма Viennasound Studios VRC (www.viennasound.com) в Вене, мы видим имена поэтов: Марина Цветаева, Максимилиан Волошин, Андрей Вознесенский, Анатолий Жигулин, Белла Ахмадулина и др.
   Цикл романсов на стихи Марины Цветаевой: «Август», «Железное кольцо», «Мой милый, что тебе я сделала», «Молодость», «Пригвождена» и др. это драматические новеллы, в которых боль и отчаяние доходит до своих пределов и в тоже время остается привлекательной чарующей музыкой.
   Романсы «На столетие Анны Ахматовой» и «Стансы» на слова И. Бродского» – это баллады, полные космического смысла земного и неведомого нам мира, куда композитор уходит следом за поэтом, для которого пространство и время не представляет никакой загадки.
   Музыкальное наследие Симона Шурина также разнообразно как его личность. Он был охотник и поэт, ученый и артист, его голосу мог бы позавидовать сам Качалов. Недаром, он был приглашен читать речь на русском языке на открытии International Chorfest Franz Schubert in 1997, кот проходил в Musikverein – goldene Saal Wiеn, музыкальная Мекка Австрии.
   Детские песни на стихи Александра Аронова поражают современной стилистикой: разорванный ритм и синкопы, неожиданные созвучия – ничего общего с романсами и песнями на стихи Анатолия Жигулина. Ибо поэзия диктует автору будущую мелодию, но он не раб её, а взволнованный интерпретатор замысла поэта.
   Увы, инструментальной музыки было сочинено много, но записана – лишь малая часть – польки и вальсы для ф-но, кот. легко перекладываются для любых ансамблей – их исполняли квартет духовых инструментов, дуэт: гитара и балалайка, камерные оркестры.
   Именно авторский текст современного поэта Наума Басовского привлек Симона Шурина к созданию грандиозной эпической музыкальной поэмы-симфонии: «Помни создателя своего!» Поэт переложил библейский текст «Екклезиаста» на поэтически-легкий язык, понятный современнику, ему удалось талантливо изложить фабулу и философию древнего текста. Этот музыкальный шедевр ждет своего вдумчивого исполнителя. Отрывки из этой оратории звучали на концертах 2005, 2006 годов на концертах в Вене с участием камерного оркестра и солистов под управлением талантливого дирижёра Андрия Павлич, который сделал инструментовки многих вокальных произведений Симона Шурина.
   Судьба Симона Шурина еще раз доказывает, что талант выше ремесла и не зависит ни от оценок, ни от дипломов. Однако, в нашем случае назвать дилетантом человека, который много лет занимался музыкой и композицией с известной пианисткой и талантливым педагогом довольно трудно. Вот отрывок из воспоминаний Симона Шурина, текст написан в 2005г. В 1943 г. Семья Симона Шурина жила в Ульяновске в эвакуации.

   «В 1943 году по моей просьбе родители взяли в аренду фортепиано. Я был счастлив и подбирал на нем мелодии военных песен, и конечно, в первую очередь «Синий платочек», «На позицию девушка провожала бойца»… Эти мелодии на всю жизнь остались в моей памяти. Учился я в утреннее время в школе №1, бывшей гимназии, где учился Ленин, и даже, в классе, где сидел за партой гимназист Володя Ульянов.
   В это же время я впервые встретился с Александрой Михайловной Симагуловой, её уроки музыки вытеснили все мои увлечения. Я отдавался музыке как оглашенный. Наши занятия длились по 5—6 часов без перерыва, видя моё увлечение музыкой, отец освободил меня от работы на заводе. Александра Михайловна, бывшая дворянка, она потеряла в войну двух сыновей – офицеров, была необыкновенно страстная натура. Она занимаясь со мной так, будто спешила передать мне все свое понимание Музыки во всей её полноте, как будто бы я один олицетворял собой всех учеников, которых она не имела, ведь в войну желающих заниматься просто не было. Я был её единственный ученик, и всю свою неизрасходованную страсть к любимой музыке, она передала мне.
   Александра Михайловна задавала мне огромные по объему и трудности домашние задания. Я проводил за инструментом по сути весь день. Моя учительница находила для меня удивительные произведения, например, этюды Диабелли – сложная и очень мелодичная музыка. Я их должен был играть бегло и с чувством, я уж не говорю о школе беглости «Сannon». Это были упражнения, развивающие силу и ловкость пальцев, концентрацию и внимание пианиста. А отдыхали мы с моей милой и строгой пианисткой, играя в 4 руки вальсы Вальдтейфеля и американский джаз. Так что в конце войны я уже прилично играл Бетховена, Моцарта, Чайковского и Гершвина…
   Про Александру Михайловну можно было сказать, что в ней все было прекрасно, и она заставляла меня тоже следить за своим внешним обликом. Сама она была всегда красиво одета, туфли на высоких каблуках, легкая косметика. Ходила она стремительно, как будто птица летела, и это в 75 лет! Заставляла меня обрезать коротко ногти, чтобы не «цокал по клавишам как конь по мостовой», – говорила она.
   Но самое главное, – госпожа Симагулова давала мне уроки композиции, объясняла, что такое контрапункт, поощряла всячески мою игру «по слуху». Например, она играла сама незнакомую мелодию и тут же просила меня повторить ей «на слух». Эти упражнения помогли мне развить свои способности, но главное Музыка стала важной частью моей жизни.
   После войны в 1946 году отец был командирован в Австрию, он имел правительственное задание – демонтаж и поставка австрийских и немецких заводов в СССР для восстановления промышленности. Мы всей семьей жили в Вене. Я продолжил занятия музыкой с австрийским профессором, имя которого уже забыл. На первом занятии он попросил меня что-нибудь сыграть из моего репертуара, я выбрал сонату Бетховена (патетическую), и сыграл её так, как учила меня Симагулова: страстно и выразительно. Мой австрийский педагог сказал, что это – не Бетховен, и показал как «нужно» играть Бетховена: механически и сухо. Я ему возразил, что трактовки бывают разными, а мое понимание сонаты мне ближе по духу. Через год занятий, мой профессор играл Бетховена как я – со страстью и выражением и говорил мне, что «я его перевоспитал…»
   В моей дальнейшей жизни музыка всегда играла существенную роль, например, когда я стал студентом медицинского института и жил с семьей в Новосибирске, я организовал мужской хор и неаполитанский эстрадный оркестр. Все пять лет моей студенческой жизни, всё свободное от учебы время мы репетировали, выступали с концертами в институте, принимали участие в студенческих фестивалях. Но по-настоящему заняться музыкой мне пришлось лишь спустя много лет, когда я уже был известным ученым, объездил много стран, принимал участие в серьезных научных конгрессах, и вдруг, однажды, приехав в Москву я навестил своего коллегу по научной работе в Новосибирске, и у него в гостях встретил журналистку, музыкантшу и поэтессу Наталью Орлову. Она, шутя, играла сонаты Моцарта, вальсы Шопена… Я тоже сел к инструменту, и она влюбилась, поначалу, в мою музыку, а я влюбился в удивительную женщину, которая не была равнодушна к чужому таланту, умела восхищаться и болела душой, если ей казалось, что кто-то не умеет ценить свое призвание. В тот далекий вечер она сказала: «Вы должны стать композитором, как вы можете так наплевательски относиться к своему таланту?!».
   Вот этим двум талантливым женщинам – Александре Симагуловой и Наталье Орловой (уже более 30 лет она Наталья Шурина – моя жена), я обязан тем, что стал композитором».
   Симон Шурин любил и понимал поэзию и в его романсах и песнях поэзия «сливается» с музыкой, отражая глубину чувств, задушевность и тонкость поэтического текста.
   Музыки Симона Шурина звучала не только в Вене, в Париже, в Праге, но и во многих городах России, где последние 15 лет организует его концерты вдова композитора – Наталья Шурина.
   Вы можете познакомиться с произведениями Симона Шурина в YouTube на канале Natalia Orlova. musik Simon Schurin.

Вена, 16.12.2016 г.
Доктор философии, Корнелия Холлер

   Для обложки и иллюстраций использованы фото из личного архива.

Письма разлуки. Рождение любви Наталья Стремитина