   А я еду за туманом и за запахом тайги
   Рассказы геолога

   Виктор Музис

Чара. Первый полевой сезон

ВСТУПЛЕНИЕ

Не смог удержаться, чтобы не написать о своей работе в этих местах, об этом удаленном таежном регионе, где работать мы могли только благодаря организации баз в существующих поселках и их хорошему, хоть и не мудреному снабжению снаряжением и продуктами, а особенно выделением авиачасов на доставку сотрудников экспедиции самолетами на базы, а затем вертолетами на подбазы в районы, выделенные для работ.

   Полевой таган

   Подбазы старались выбирать в центральной части района работ, но обязательно на крупной (по возможности) реке, где можно было порыбачить и где опытные работники из радистов с рабочими рубили баню, ставили палатки 10-местки под склады со снаряжением и продовольствием и под столовую со столом и лавками. Готовили при скоплении народа ведрами, таган располагали рядом с кухней-столовой под навесом от дождя и снега.
   Продукты – крупы, сахар – получали мешками по 30, 60 кг, муку – по 80 кг, консервы – тушенку, сгущенку, стеклянные и жестяные банки с щами и борщом в ящиках. Чай получали плиточный, позднее байховый и даже немного «индийского». Масло сливочное в небольших картонных коробках по 24 кг, подсолнечное – в молочных флягах. Бывает доставалась «сухая» картошка и сухое молоко в фанерных бочонках.

Комарье

И в молочной фляге получали маслянистую жидкость диметил, как отпугивающее средство от комарья, которого было «видимо-невидимо». Много позже его вытеснили различные репелленты типа «Дета». Что такое «полога» мы даже не знали и, когда их стали выдавать, поначалу пришивали вместо марли на вход в палатку.

Энцефалитка

Курящие поначалу получали махорку, позже стали получать сигареты. Снаряжение – противоэнцефалитные костюмы, резиновые или кирзовые сапоги, накомарники и портянки получали сразу на базе. Там же получали рации – сначала РПМС времен ВОВ, гораздо позже отградуированные на одну волну ГРОЗА.

   Лоток геологический

   В особом дефиците были деревянные лотки для промывки проб из речного аллювия или делювиальных суглинков со склонов сопок. Со временем от частой смены вода-сушка они растрескивались, пробовали их чинить, набивая жестяную пластинку от консервной банки, но это мало помогало.
   С инструментом тоже проблем не было – ломы, лопаты штыковые и совковые, молотки геологические, топоры, двуручные пилы.. Опытные рабочие обрубали совковые лопаты с заострением к центру и укорачивали черенок – так было проще нести ее, продев под шнурок рюкзака, с которыми тоже не было проблем – однокарманные, двух-карманные, трех-карманные. Последние отбирались под личные вещи или для выкидных маршрутов.

   Спальный мешок из верблюжьей шерсти

   Ну и, конечно, спальные мешки из верблюжьей шерсти. Каждый год к мешкам выдавались по два чистых белых сатиновых (новых или стираных) вкладыша. Мешки подписывались и хранились на складе на базе, где у каждой партии были свои полки-отсеки. Туда же осенью складывалось полученное весной снаряжение – палатки, посуда, личные вещи, остатки продуктов…
   Из оружия выбирали боевой карабин 7,62, но можно было взять «тозовку», ружье, наган или ТТ.

Гена Иванов с карабином 7.62

Позднее в партии стали получать списанные из армейских частей вездеходы.

Вездеход ГАЗ-71. Фото Кирилла Фролова

Сначала это были ГАЗ-47, потом добавились ГАЗ-71 и даже ГТТ. Соответственно, для них завозили горючее бочками – бензин и солярку и старались делать это самолетами АН-2, авиа-часы которых стоили дешевле вертолетных, да и поднимали они больше, а садились легко на полевых аэродромах прямо на речные косы.

НАЧАЛО

   Начало было в поступлении на геологический факультет МГУ. Совершенно не понимая, куда мне поступать, решил пойти по стопам отца. Экзамены сдавал на дневное отделение, где конкурс был 28 человек на место. Сдавал вступительные экзамены на дневное отделение непонятно на что надеясь, так как учился я неважно и готовиться совершенно не умел. А бестолковкой был таким, что даже не знал, что в МГУ есть вход с клубной части. Под изумленные взгляды дежуривших, я входил через главный вход и шел к лифтхоллу, где поднимался на нужный этаж.
   Не знаю, на что я рассчитывал, будучи совершенно не в ладах с геометрией, и, естественно, нахватал троек и не прошел по конкурсу. Каким-то чудом, видно был большой отсев, придя в учебную часть, чтобы забрать документы, мне предложили подать документы на вечернее отделение, где конкурс был поменьше, где-то 11 человек на место, а отсев, видимо, тоже произошел приличный.
   И, о чудо! Я прошел! Я поступил! Это было «дикое» везение! Я почувствовал неимоверное ощущение удачи.
   Прозанимавшись и окончив первый курс, весной, по протекции отца, меня оформили рабочим в партию Федоровского в «Аэрогеологическую экспедицию» №2 ВАГТа, проводившую работы по геологической съемке в Забайкалье. Устроиться сразу на «постоянно», было не просто, так как со стороны никого не брали, а слухи о сокращении все время витали в воздухе. Но было одно НО – если человек проработал полгода, его оформляли приказом как постоянного сотрудника.
   Так, поначалу рабочим, я вылетел к месту полевых работ в поселок Чара.

ПЕРВЫЙ ПОЛЕВОЙ СЕЗОН

Перелет был не сложным и налаженным. Вылетев из Москвы на четырехмоторном ИЛ-18 и сделав одну или два часовых посадки для дозаправки, мы высадились в городе Чита, где у экспедиции была прекрасная база с большими помещениями для прибывающих сотрудников.
База была окружена забором, а общежитие для прилетающих ИТРов и рабочих состояли из больших комнат с металлическими кроватями с ватными матрасами и постельным бельем. На базе было механическая мастерская и газики для руководства и грузовыми машинами, на которых встречали прилетающих и отвозили на базу, или, наоборот, отвозили отъезжающих в аэропорт.

   ИЛ-18

   Пока мы недолго, день или два, ждали рейса в поселок Чара, я сходил в город и прогулялся по центральной части города, пообедал в столовой и сходил в кино.
   Но вот двухмоторный «Дуглас» (ЛИ-2) перенес нас в Чару. Мне запомнилось бескрайнее «море» тайги и уже перед самой Чарой обширная песчаная пустыня с дюнами и барханами – настоящие Кара-Кумы…
   Сам я перелет перенес с трудом, у меня очень слабый вестибулярный аппарат. В парке гуляя, залезешь на качающиеся доски-качели, так мгновенно начинает выворачивать. Представляю, чт со мной может быть на море, окажись я на прогулочном катере, да не дай бог при волне… Не закричишь ведь: «Пустите меня. Я выйду!»

   ЛИ-2

   В Чаре тоже была оборудованная база, где можно было спокойно получить снаряжение и продукты на весь сезон и дождаться перелета на вертолете МИ-4 к месту основных работ. Насколько помню, поселок Чара показался мне запущенной глубинкой, где свет давали по определенным часам от работающего дизеля, то есть проведенного электричества не было. Дороги в поселке были грунтовые, с лужами после дождя. Снабжение тоже было аховое, дефицитом были и овощи и фрукты – так свежих огурцов и помидоров магазине не было и в помине. Это оттого, что железной дороги нет, а машинами только по зимнику зимой.
   С вертолетами, как всегда, вечная проблема, рвут на части… Но пока ждем переброски в район основных работ, получаем все необходимое снаряжение и продовольствие, складываем все в отсек на полку и шатаемся по базе…
   Но вот мы на Чарском аэродроме и загружаемся в вертолет МИ-4. Сначала вперед перед входом в кабину самое тяжелое: ящики с консервами, мешки с мукой, сахаром, крупами и прочим, затем палатки, спальники и личные вещи и т. п. Накрываем кучу брезентом, взгромождаемся сверху под потолком и начинаем глазеть в иллюминаторы. Штурман лезет в кабину по брезенту – мы оставляем ему проход, и усаживается на подвесную люльку у двери между 1 и 2 пилотами, но позади них.
   В салоне стоит бак литров на 500, чтобы не тратить время, вылетая на дозаправку в аэропорт, а поднимает он до тонны, но, если жарко и воздух разрежен, то и меньше. Так что, чаще всего на заброску и переброски машина эта летучая делает часто по нескольку рейсов.

   Вертолет МИ-4

   Но вот мы в салоне и ждем взлета. В салоне приятно припахивает бензином. Включается двигатель и лопасти винта начинают потихоньку раскручиваться. Винтокрылый агрегат начинает подергиваться, двигатель орет все громче, лопасти винта раскручиваются все быстрее и быстрее, двигатель ревет все громче, набирая обороты, корпус начинает подергиваться, раскачиваться, машина чуть отрывается от земли, опять опускается, как бы прикидывая вес груза, и вновь приподнимается. Немного поднявшись вверх, машина опускается носовой частью корпуса книзу, как бы «клюя носом», и начинает стремительно идти вдоль полосы против ветра. Затем так же стремительно взмывает вперед и вверх и набирает высоту.
   И вот уже скользят под нами верхушки деревьев, так что чувствуется скорость, вертушка все больше набирает высоту до километра и спокойно летит, все так же подрагивая «всем телом»… Проплывают под нами уже знакомые Чарские пески и за ними показываются горы.

НА ПОЛЕВОЙ ПОДБАЗЕ. «РУКИ»

   Вертолет приземляется на ровную речную наледь у полевого под базового лагеря, располагающегося на высоком обрывистом берегу речки и мы выгружаемся. Перетаскиваем привезенный груз на верх, ставим палатки. Для меня все внове… Нам на четверых выделяют палатку 4-местку и мы ставим ее на выбранное место (поближе к кухне), устраивая из жердей сплошные нары, стелим войлок и раскладываем спальные мешки.
   Теперь можно и оглянуться, обозреть окрестности… Лагерь стоит на высоком бугре, под ним во всю ширину речки лежит наледь и только посредине ее прорезает узкая щель со стремительным бурлящим потоком. А больше любоваться и нечем…
   Но начинают беспокоить комары. Начальник ждет прихода оленей и каюров, с которыми придется работать по переброске отрядов, но их все нет, а мы наслаждаемся вынужденным бездельем и отлеживаемся по палаткам. Наслаждаться, однако, особенно не получается, так как ребята-рабочие постоянно выходят и входят и заносят, как не отряхивайся, на спинах комаров. Попытки перебить их ни к чему не приводят, они лезут и лезут и, чтобы подремать хоть часок, я мажусь диметилом, налитым в плоский флакончик из-под «Красной Москвы», который постоянно ношу в нагрудном кармане энцефалитки. Днем жарко, валяемся поверх спальников, но ночью еще хуже, так как немного попрохладнее, но комары постоянно зудят у лица.

   Полог марлевый

   А пологов у нас еще не было
   Накроешься с головой – душно, высунешься из мешка – комары как будто этого и ждут… Отпугивающего действия диметила хватает на час, а спать-то хочется всю ночь. К тому же палатку нам выдали новую, еще не успевшую выгореть. а в ней ночью совсем темно…
   Начитавшийся всяких приключенческих книжек, я, ожидая романтики приключений, все ждал чего-то такого, необычного, что должно было бы скрасить эту спокойную, налаженную, размеренную жизнь. Как говорит голос диктора в одном польском фильме: «приключения ожидали его за каждым углом, но вот он заворачивает за один угол, за второй, за третий – а их все нет…».
   Ребята в палатке часто балагурили, рассказывали всякие байки и случаи из жизни и я с интересом слушал их.
   Из развлечений немного помогали какие-то книжки, да обеды в десятиместке-столовой, где готовила повариха из местных, не молодая уже, лет 50 – 60, с помощницей. Женщину эту брали каждый сезон, так как она отличалась особым вниманием и заботой о всех, независимо от того кто ты, ИТР или рабочий. Говорят, она «отсидела» за то, что сказала военкому: «ты – редиска, снаружи красный, а внутри белый».
   Как-то раз, дня два – три после прилета, лежа в палатке, я услышал какой-то негромкий монотонный протяжный продолжительный непонятный звук со стороны реки. Из любопытства я вылез из палатки и посмотрел в сторону реки, но наледь была пустынна, а за ней стеной стоял лес. Постояв минуту – другую я вернулся в палатку. Но минут через 10 – 15 за палаткой послышался шум, голоса людей и я снова вышел. На берегу на краю обрыва стоял Федоровский, рассматривающий противоположный берег в бинокль, и рядом с ним еще несколько человек.
   – Каюры что-ли идут? – негромко и как бы про себя произнес он, сам себе задавая вопрос.
   – РУКИ! – вдруг громко вскрикнул он и кинулся с бугра вниз на наледь.

   Речная наледь

   За ним следом ссыпались остальные, и я в том числе. Все побежали вслед за начальником и, добежав до промоины в наледи, увидели в ней нашу повариху, ухватившуюся за кустик в борту промоины. Ноги ее бултыхались в бурном потоке. Ее быстро вытащили, постелили телогрейку, усадили на нее стучащую зубами женщину. Кто-то накинул ей на лечи свою телогрейку, я отдал ей шерстяные носки.
   – Ребята! – произнесла она все еще стуча зубами, – Я же всех вас звала… И тебя, Музисенок, тоже…
   Ей помогли подняться, повели отогреваться. Оказалось, она выпила бражки, ставить которую особо не возбранялось, но только ИТРами для особых случаев, и за каким-то чертом ее понесло прогуляться…

ФИНСКИЙ НОЖ

Еще весной, готовясь к полевой жизни, я подумал о том, что надо взять с собой какой-нибудь нож. Стал советоваться, а освоился я в коллективе с юношеской непосредственностью быстро, и мне достали (за 5 руб.) «финку» с наборной цветной рукояткой, усиками и длинным хромированным лезвием без желобка. Судя по форме лезвия, его скорее можно было назвать кортиком. Такие ножи делали на продажу «сидевшие» дядьки.

   Финка

   Нож был красивый. Я сделал к нему деревянный чехол из дощечек ящика, склеил их и сбил маленькими гвоздиками. Просверлив вверху две дырочки, продел в них тонкий кожаный шнурок, чтобы можно было подвесить к поясу. Удобнее всего было носить его спереди сбоку. Красивый нож, ничего не скажешь, только пользовался я им мало и не очень дорожил – сталь, как оказалось, была мягкая. Носил, скорее, для форса. И хотелось иметь такой, чтобы был с желобком. И затачивать я не умел. Пользовался услугами точильщика, ходили такие по домам со станками с ножным приводом. Проще было перочинным ножом обходиться, в хозмагазинах очень хорошие перочинные ножи продавались. Со стопором лезвия и усиками для вытаскивания патронов из ружей 16 и 12 калибров.
   В конце сезона я без сожаления расстался с ним, когда Юра Михеев у меня его попросил. Зато, наткнувшись на мой неумело сколоченный ящик с личными вещами, который, по примеру коллег, я приготовил к отправке в Москву, он переделал его, сколотив нормальную крышку и обмотав проволокой. Трудно сказать, что пришло бы мне под видом моего ящика, если бы он этого не сделал – я совершенно не представлял, что делалось с ящиками при перегрузках с авиа в железнодорожные вагоны и какого им достается.

ВСЕ УШЛИ

Каюров с оленями все не было и Федоровский, чтобы не терять время, решил отправить всех геологов в выкидные маршруты. Это такое «происшествие», когда нужно набить рюкзак продуктами на несколько дней и вещами, но так, чтобы он не треснул, но и такой по весу, чтобы с ним можно было дотащиться до намеченного участка.
Все разошлись в эти выкидные, а меня назначили начальником опустевшего лагеря, присмотреть за оставленным имуществом и на случай, если придут каюры. И даже разрешили пожить в палатке начальника, которую он делил с радистом, а, заодно, и хозяйственником Юрой Михеевым. Пожалели, видимо, – я ведь самый юный был в коллективе, много ли на меня нагрузишь…

   Старая выгоревшая палатка

   Честно говоря идти под рюкзаком, согнувшись в «три погибели», мне совсем не хотелось, хотя я постарался «виду не подать» и даже обрадовался этому предложению. И вот все разошлись, а я остался за сторожа. Перебрался в палатку 4-местку начальника и расположился в ней. Это была простенькая старенькая палатка, но выгоревшая настолько, что в ней днем было совершенно светло. Внутри при входе справа стояла металлическая печка, а за ней двое нар и самодельный стол. И еще в дальнем углу была «этажерка» с геологической литературой, были и книжки с рассказами, которым я особенно порадовался – скучать не придется. На входе была нашита марля, так что залетевших комаров было прекрасно видно и можно было перебить их, рассевшихся на потолке, брезентовой рукавицей.
   Основной проблемой для меня была готовка. И не столько само приготовление пищи, сколько туча комаров за палаткой, которая не давала спокойно что-то приготовить. На печке готовить было совершенно невозможно из-за жарких дней. С грехом пополам я умудрялся что-то сварить в кастрюльке, постоянно вытаскивая из нее ложкой комаров, насколько помню это были каши: манная, рисовая, гречневая. И чай, с ним было проще. Хлеба буханку мне оставили.
   Так что, несколько дней я провел в относительном спокойствии и даже ночью удавалось поспать, не особенно тревожась из-за комаров. Но все хорошее когда-то кончается и народ стал постепенно возвращаться в лагерь. Пришло время съезжать мне из начальской палатки.

НАЧАЛО ПОЛЕВЫХ РАБОТ

   Наш отряд был «выброшен» к месту работ на МИ-4. Это была речка Средний Сакукан. Речка мелкая, с частыми перекатами, где воды часто было по щиколотку. Мы обследовали мелкие ручьи-распадки, притоки речки.
   Сначала шли по тропам вдоль залесенной долины реки, а затем поднимались по распадку до водораздела, плоского и «голого», то есть без растительности, проходили по нему до верховий следующего распадка и, спустившись по нему, шли по долине в лагерь.
   Геолог шел впереди, вел маршрут, а мы, двое рабочих, шли за ним и через каждые 200 м один из нас измерял фон породы радиометром, а второй отмывал лотком аллювий ручья – брал шлих. на следующий маршрут мы с ним менялись приборами – радиометром и лотком и, соответственно, обязанностями.

   Гребень горы

   В обед разводили небольшой костерок, подвешивали над огнем котелок с водой, кидали в него, после закипания воды, небольшой кусочек плиточного чая и, подождав немного, разливали янтарного цвета чай по эмалированным кружкам. Чай пили с хлебом собственной выпечки, свежим и мягким. Особенно ценились горбушки. Чай и сахар брали с запасом – вдруг что-то задержит в маршруте.
   Но память моя сохранила и поднятия в горы, когда идти приходилось по острым гребневидным вершинам, и быстрые спуски по крутым щебенчатым склонам, когда мы запаздывали с возвращением в лагерь. Причем, неслись так, нарушая все правила техники безопасности, что приходилось опасаться, как бы не кувыркнуться и сломать себе шею.
   Бывает, геолог и второй рабочий (они были братьями), оба длинноногие, перемахнут речку или какой ручей по валунам, а мне не перепрыгнуть и я бегаю, ищу место, где поуже.

   Еле дошел…

   Помню, поднимались как-то на водораздел и вдруг силы покинули меня. Мне и так-то подъемы давались с трудом, а тут ноги отказали полностью. Как свинцом налились, стали какими-то ватными. До седловины уже рукой подать, вон она вверху недалеко, а я с места сдвинуться не могу.
   Меня окликают, а я сделаю шаг и опять застываю на месте. Сначала, напарник снял с меня рюкзак, я сделал несколько шагов и остановился, опять не в силах идти дальше. Тогда он взял меня за руку и повел за собой. Кое-как я добрел до седловинки и рухнул в изнеможении на землю.
   Геолог, Юра Найденков, сказал, что я, наверное, напился воды на подъеме. С тех пор в маршруте я, если и позволял себе выпить воды, то только при сильной необходимости и всего несколько глотков. Я не стесняюсь писать об этом случае, так как всякое могло произойти в маршруте. И не только с новичком, но и с людьми с опытом, уже поездившими в экспедицию…
   А был еще случай, когда, поднявшись на водораздел, мы должны были обследовать бывший лагерь ГУЛАГа с рудником, где, когда-то в 50-х, заключенные добывали урановую руду. Но, поднявшись, лагеря мы не обнаружили, ни бараков, ни карьера, вообще никаких построек – оказалось, мы поднялись по соседнему распадку, спутали. Ну и слава богу, подумал я, шевелюра у меня еще приличная и лишаться ее мне как-то не хотелось. В том, что «промахнулись», в общем-то, ничего страшного не было – можно сходить туда и на следующий день. А когда мы шли домой, геолог, Найденков Юра, сказал, что из этой, добытой здесь урановой руды, была изготовлена наша первая атомная бомба. Идя по тропе домой и, отбиваясь от комариного несчастья, я представлял себе, какого же было здесь ходить заключенным, лишенным всякого подобия защитных средств. Мы хоть накомарники имели и диметил…
   Так вот, оказалось, что другая группа нашего отряда, тоже спутала маршрут и поднялась прямо к оставленному гулаговскому лагерю, где наткнулась на бараки. Начальник этой группы, Нусинсон Л. С., наличием волос на голове, мягко скажем, не был богат и рискнул зайти в барак. Нары двухэтажные, грубо сколоченный стол, алюминиевые миско и ложки… Ничего трогать они, конечно, не стали.
   Ничего более примечательного в сезоне я больше не помню, не помню даже была рыбалка или нет… Хотя вот еще, вспомнил, в середине сезона, где-то в июле – августе, зачастили мимо нашего лагеря группы туристов. Они ехали и из ближних городов – Новосибирска, Иркутска, откуда-то еще, даже более дальних городов нашей страны – из ее европейской части.
   Я наблюдал, как они понуро проходили по речной косе мимо нашего лагеря, согнувшись в три погибели, под огромными рюкзаками. Ведь они несли на себе не только продукты, личные вещи, палатки и спальники, но и байдарки в разобранном виде. Их целью было подняться вверх по речке, перевалить через водораздел, спуститься к более полноводной реке и спуститься по ней на байдарках.
   Я на такой подвиг способен не был, это я понимал. Мне с избытком хватало тех мучений, которые я испытывал с непривычки от восхождений в горы, когда идти вверх приходилось, бывало, елочкой, так как штурмовать перевалы «в лоб», не было никаких сил.

   Хлебная печка

   Иногда какая-нибудь группа останавливалась на ночевку недалеко от нашего лагеря и кто-нибудь, кого ноги еще держали, приходили к нам в гости.
   Мы поили их чаем, угощали свежим хлебом, снабжали махоркой. Но особенно их интересовали подробные схемы речной сети, ведь они двигались часто по грубым схемам. Они делали выкопировки с наших физико-географических карт для облегчения в ориентировании на местности, за что были безмерно благодарны нам. Ведь, если геологи бывает путались, имея и карты и аэрофотоснимки, то каково же было идти им по грубым схемам, если у них не было в группе надежного человека, знающего эти места и, возможно, уже побывавшего или проходившего здесь.
   Хлеб мы выпекали в печках, которые мастерили в береговых обрывах из выложенных каменных плит, или в каркасе с поставленной в него железной печкой от палатки, засыпав ее речной галькой и песком. Пару часов протопки, выгребаешь угли, минут на 40 – 45 формы с тестом закладываешь в печь, присыпаешь дверцу тлеющими углями, на трубу кладешь намоченную брезентовую рукавицу, прижатую, чтобы не слетела, каким-нибудь камнем. И, вот, вынимаешь лопатой формы с готовыми буханками. А цвет, а запах, а вкус!

Готовые буханки хлеба

И еще помню, как где-то под осень, в конце августа, когда основные работы закончились и все ИТЭЭРы сидели по палаткам и камералили, а печки топились, мне с напарником поручили заготовить дрова. Для этого завалили огромную сосну «в три охвата» и оставили мучать ее двуручной пилой. За сезон я кое-как научился владеть ей, но все равно это было одно из самых ненавистных мне, выматывающих все силы занятий. Постоянно упрекая друг друа в дергании, мы провозились с пилением весь день, отпилив всего несколько широченных чурбаков. Пришли ИТРовцы, перетащили чурбаки в лагерь, покололи и растащили по палаткам и на кухню. поленьев оказалось достаточно. Но я очень жалел, что у нас нет бензопилы «Дружба», очень дефицитная была вещь, и, если выдавали такую, то только одну на всю партию.

   Верхом на олене

   Да, вот еще, пришлось мне поработать и с оленями. Они использовались для переброски снаряжения и продуктов на новые участки работ, а сотрудники отрядов шли следом. Часто каюры сами завьючивали оленей и шли в указанное место. На оленя грузились по суме с каждого бока, каждая сума по 20—25 кг. Караван оленей был с десяток оленей, может быть больше – ведь каюрам приходилось перевозить и свой груз. А, может быть, они делали 2—3 рейса.
   Геологи уходили в маршрут с переходом на это место. Я даже попытался как-то проехать на олене верхом. Прыгать на него как на лошадь нельзя – можно шею ему сломать. Садиться нужно осторожно, ближе к шее. Чтобы не прыгать, ведь стремян на седле нет, я подводил оленя к какой-нибудь кочке или бугорку и пытался сесть. Но эта хитрая скотина, стоило только занести ногу, делала шаг вперед и я оказывался сзади. Приходилось приноравливаться, набираться опыта. Ехать на нем, хоть он и идет плавно, тоже непривычно, ведь ноги висят в воздухе ни на что не опираясь. Поэтому сидеть нужно прямо, не наклоняясь ни вправо, ни влево, седло может сползти, ведь шерсть него длинная, а подпруга одна, не как у лошади, где их две.
   Ну вот и все события за сезон. В общем, я привыкал к полевому образу жизни, ходить в маршруты, промывать породу лотком, делать замеры радиометром, ставить, снимать и сворачивать палатки, пилить и колоть дрова, овладевая пилой и топором, разжигать огонь костра «с одной спички» и тому подобное.

ОКОНЧАНИЕ ПОЛЕВОГО СЕЗОНА

   ЛАБАЗ НА СТОЛБАХ

   В сентябре основную часть рабочих начали отправлять в Москву, где их набирали – для экономии фонда заработной платы. Затем отправлялись ИТРовцы. Начальник партии и радист-хозяйственник улетали с последней группой.
   На полевом лагере на построенном лабазе оставили часть снаряжения – свернутые палатки, брезенты и посуду, чтобы не завозить его по новой в следующем сезоне и не тратить на это летные часы вертолета.

   Эвакуация

   И вот снова МИ-4 до Чары, ЛИ-2 до Читы, ИЛ-18 до Москвы.
   В бухгалтерии, после вычета за питание, я получил 300 руб. (при московско окладе 75 руб.) и отправлен в отпуск. Так тоже экономили фонд заработной платы, отпускные шли по какому-то другому фонду. А впереди были еще положенные полевая премия и 13-я зарплата.
   Зимой экспедиция получила задание на работы в районе Колымы и разделилась на две части – №2 Забайкальскую и №8 Колымскую. Меня зачислили в Колымскую.

   Но это уже совсем другая история!

   = = = = = = = = = =

ДОРОГА НА КОЛЫМУ

«Любая дальняя дорога начинается с первого шага».

   ИЛ-18

   Это было самое неприятное… Ладно было в Московских авиакассах выстоять несколько часов в очереди с лимитированной книжкой за билетами, ладно было поскучать на двух часовых посадках дозаправки ИЛ-18 при полете до Якутска… Самым тяжелым и неприятным было ожидание вылета из аэропорта Якутска в Зырянку. Ждать приходилось, бывало, по нескольку дней. Полегче стало через несколько лет, после введения бронирования для транзитных пассажиров.
   Только на первый год в Якутске был арендован, помню, дом и машина с водителем. Мы шикарно прождали тогда вылета в Зырянку где-то с неделю. Ездили на Лену загорать, купались, цепляясь за стоящую на отмели брошенную баржу, мимо которой нас проносило течением и забирались на нее… А затем подбазу ликвидировали., видно денег уходило много.
   Аэропортовская гостиница Якутска была всегда переполнена и удачей считалось поместить там на ночь кого-нибудь из наших женщин в комнату, которую уже удалось снять кому-нибудь из ранее прилетевших. Из гостинной прихожей нас вечером выгоняли, а на втором этаже здания аэропорта удачей считалось занять освободившееся кресло…
   Но не сидеть же в нем целый день. И днем мы прогуливались в центре города, заходя в большой промтоварный магазин на центральной площади, затем шли в кинотеатр, а под вечер возвращались в аэропорт.

   Кожаный диван в милицейской комнате

   Причем нужно было еще дежурить у касс, надеясь зарегистрироваться на отходящий рейс, если оказывались свободные места. Стоило сотруднице аэропорта выкрикнуть, что есть несколько свободных мест на регистрируемый рейс, как к ней через плотную толпу желающих улететь, толпу, через которую невозможно было пробиться, тянулись десятки рук с поднятыми вверх билетами. Она отбирала в первую очередь сначала кто с детьми; затем кто по справкам, затем женщин, и только потом, если оставались места, остальных.
   Помню, мы сгрудились на рюкзаках в конце коридора у окна на втором этаже, а нас стали прогонять. Мы зашумели, что не уйдем и вызванный милиционер предложил провести ночь в его комнате на кожаном диване. Там мы эту ночь худо-бедно и провели…

   БМК – малый буксирный катер

   Но вот наконец-то мы все же вылетаем до Зырянки.
   В дороге нас обдавало тепло столовых в местах промежуточных посадок ИЛ-14 в Оймяконе и Усть-Нере. В них веяло радушием и теплом души персонала…
   Особенно запомнились подносы со свежевыпеченными теплыми булочками и стаканами какао и киселя…

   Поселок Лобуя. Здание администрации гулага

   В Зырянке партия Каца поставила две шатровые 10-ки рядом со зданием аэропорта у забора метеостанции и мы часто наблюдали за запуском шаров метеозондов.
   Из Зырянки до Среднеколымска часа 2—3 на АН-2. А из него 18 км на МИ-4 или на БМК до поселка Лобуя.

Бетонный каземат лагеря гулага снаружи

В поселке Лобуя, бывшем лагере Гулага, база была организована в здании бывшей администрации лагеря. Теперь его занимала наша администрация и работники бухгалтерии. Они же занимали и жилые комнаты.

   Бетонный каземат лагеря гулага внутри

   Сохранились, глазеющие пустыми глазницами окон, бетонные коробки, где стояли динамо-машины. Их, почему-то не использовали под жилье, которого очень не хватало, когда на базе собирались коллективы всех партий экспедиции.
   Здание на обрыве над Колымой использовалось под клуб.

Мы ходили в него посмотреть какой-нибудь фильм. Причем, показав половину, киномеханик выходил и собирал по 30 копеек с присутствующих. Затем продолжал показ.

Здание клуба

По краям поселка сохранились и остатки заборов с колючей проволокой…

Посредине площадки был построен склад, куда завозилось продовольствие и снаряжение для партий, откуда мы его и получали. В нем же были и полки для имущества партий. Построили и навес для столовой, где питались все сотрудники базы, где кормили и нас, что было очень удобно. Но жилья остро не хватало и позднее построили еще две бревенчатые избушки для начальника экспедиции и женщин бухгалтерии.
Мы же на ночь старались устроиться где придется. Это было проблемой и только одной осенью нас всех скопом разместили в строящейся новой избе магазина.

Антенны радиолинейной связи

На сопке располагалась небольшая воинская часть радиосвязи с большими квадратными бело-красными антеннами.

БМК – буксирный малый катер

Дорога осенью домой была так же неприятна, как и весенняя из Москвы.

   МИ-4

   Теперь обратно – до Средне-Колымска на вертолете МИ-4 или БМК.
   До Зырянки на АН-2.
   До Якутска на ИЛ-14.
   Ну а в Якутске опять та же морока, только погода была уже даже не осенняя, а скорее предзимняя, холодная.
   Вылететь старались на любом проходящем рейсе – через Иркутск, Новосибирск, Красноярск, Свердловск… Лишь бы вылететь!

ИЛ-14

Меня так раздражали эти ночевки в Якутске, что я придумал все-таки, как облегчить свою участь. Наученный горьким опытом этих ночевок, я стал брать с собой надувной резиновый матрас. Днем его можно было зафиксировать в положении «сидя», на ночь – «лежа».

   ТУ-104

   Москва встречала меня обычно сентябрьскими каплями дождя, стекающими по стеклу иллюминатора ИЛ-18 или ТУ-104 в аэропорту Домодедово.

   = = = = = = = = = = = = = = =

КОЛЫМА. МОИ СЕЗОНЫ

ВСТУПЛЕНИЕ

   Поступив на вечернее отделение геологического факультета МГУ и будучи стараниями моего отца принятым в Аэрогеологическую экспедицию ВАГТа, я провел свой первый полевой сезон в Забайкалье в бассейне реки Чара – ее притоков Апсат и Сакукан. В геолого-съемочной партии научился мыть шлихи деревянным лотком, ходить в маршруты с радиометром, ставить палатки, владеть двуручной пилой Дружба-2 и топором, и даже ездить верхом на олене…
   Но, к следующему сезону нашей экспедиции поручили вести геолого-съемочные работы еще и в бассейне реки Колымы и экспедиция разделилась на две части: Забайкальскую №2 и Колымскую №8. Меня определили в Колымскую в тематическую партию Шульгиной В. С.
   Дело в том, что большая часть района работ была задернована, особенно ее левобережье – так называемой Колымской низменности, и Шульгиной было поручено изучение разрезов и составление стратиграфической колонки для съемочных партий.
   Правобережье же Колымы было горной частью.
   Геологические партии нашей экспедиции базировались в поселках Зырянка и Лобуя (в 14 км ниже Среднеколымска), расположенных прямо на берегах реки Колыма. Зырянка по весне часто подтапливалась высокой водой после ледохода и следы этих подтопов хорошо видны были полосой до окон первого этажа. Меня удивляло, как же можно жить в таких условиях.

Здание клуба на краю поселка

Лобуе же подтопление не грозило, так как этот поселок располагался на высоком обрывистом берегу.

Здание клуба в пос. Лобуя

Как была устроена база в Зырянке, я уже не помню. Запомнилось только, что партия Каца А. Г. установила две 10-местные палатки в палисаднике при станции метеослужбы, где можно было остановиться и переночевать до вылета в Лобую.

Палатка 10-ти местная

Туда мы вылетали на АН-2 до Среднеколымска, откуда вертолетом до Лобуи. Если вертолетом по каким-то случаям вылететь не удавалось, за нами приходил катер БМК Кости Кочемасова с небольшой баржей, арендованный экспедицией, где Костя был оформлен мотористом.

Катер БМК

Но чаще мы располагались в трюме в передней части катера и, скорчившись, терпели неудобства – благо плыть было недалеко.

ПОСЕЛОК ЛОБУЯ

Но вот, слава богу, мы в Лобуе. Сама база располагалась на площадке бывшего лагеря Гулага, Административное здание привели в порядок наши умельцы – застеклили окна, настелили полы, завезли бэушную мебель: столы, стулья, кровати. и оно использовалось как рабочее помещение, так и как жилое, где комнаты занимали работники бухгалтерии.

   Административное здание до ремонта

   Помню только, что женщины наши подселялись к работницам администрации (отдела кадров, бухгалтерии и планового), а мы слонялись по поселку, думая, где бы переночевать. Весной, может быть, ставили палатку, не помню, а вот осенью, в сентябре в палатке было уже не ах-ти, даже с печкой. уже и снег лежал, и температура отрицательная была, и «Северное сияние» по небу гуляло…
   Но места, где можно было бы остановиться катастрофически не хватало и позже была сложена бревенчатая избушка, разделенная на две половины – одна для начальника экспедиции, другая – для сотрудников.
   На территории были два бетонных каземата, где когда-то стояли дизельные агрегаты. Почему их не приспособили под жилье, непонятно. Мы их тоже не использовали, так как они были замусорены и загажены.

Вид каземата снаружи

   Вид каземата внутри

   На территории был построен склад для хранения снаряжения и продовольствия, откуда мы их и получали, и полки, куда складывали на хранение полученное имущество по приезде осенью.
   В поселке был магазин, где можно было купить что-нибудь съестное. Я очень любил покупать вафли с фруктовой начинкой, продававшиеся на вес и стоящие очень дешево. Я покупал их килограммами, а в Москве такие вафли появились много позже, в красивой мелкой упаковке и гораздо дороже. Видно упаковка обходилась дороже, чем изготовление самих вафель (шучу).

   Антены радиорелейной связи

   По краям площадки еще сохранились остатки ограждений с колючей проволокой.
   А на вершине сопки располагалась в/ч дальней радиорелейной связи с большими бело-красными антенами.
   Видимо для ночевок мы ставили палатку и лишь однажды нам повезло: сотрудникам съехавшихся партий разрешили переночевать в пустой избе строящегося нового магазина.
   Расстелили мы резиновые матрасы у стен, на них постелили кошму, на нее спальные мешки. Посредине комнаты был сооружен стол, на него выставили нехитрую закуску (хлеб, консервы) ну и конечно начался непрекращающийся гудеж – очень уж соскучились наши старшие товарищи по белому водочному вину… Ну и дорвались, наконец…
   В действующем магазине у нас с удовольствием принимали за наличные оставшиеся после сезона продукты, особенно те, что были в дефиците: сливочное масло, например, консервы и т. п.
   Шульгина за описанием опорного разреза
   Шульгина на изучаемом разрезе
   Но это все воспоминания… так сказать, «назад в будущее»… А пока нам предстоял вылет к месту полевых работ. Получив на выстроенном складе снаряжение и продовольствие, часть которого оставили на том же складе на выделенной нам полке-стеллаже, наша партия вылетела в район работ.

СОТРУДНИКИ

Я стал маршрутной парой Шульгиной В.С,, где надев рюкзак и взяв молоток на длинной ручке я сопровождал ее к известным по литературе обнажениям, которые она изучала, детально послойно описывала и отбирала породы на образцы и шлифы, а я, прилепив ленту лейкопластыря на ручку молотка, подписывал их, отрезал, прилеплял к образцам, и складывал в рюкзак. В дополнение еще колотили камни в поисках фауны.

Володя Чекмазов (сзади)

Партия наша была стратиграфическая и старшие геологи готовили стратиграфическую колонку по свитам для геолого-съемочных партий.

   Юра Волков (слева) и я

   Другой отряд занимался изучением магматических пород, это был отряд Сурмиловой Жени.
   Техниками были Юра Волков, радист и хозяйственник, и Володя Чекмазов с которыми я быстро сдружился. Они были для меня непререкаемыми авторитетами.

   Сидяченко, «ваш покорный слуга», Сурмилова и Шульгина. Вход в заброшенную штольню, где добывали мрамор

   Вскоре в нашу партию был принят новый сотрудник, палеонтолог Сидяченко А. Г., специалист по фауне девоно-саменноугольных отложений. Высокий, темно-волосый плотный мужчина с большими усами («Таракан» – называл его «за глаза» Володька Антонов, техник соседней партии).
   Помню, идем мы на дюралевой лодке на моторе по Колыме возвращаясь из маршрута. Я за ручкой «Москвы», Сидяченко и его супруга на лавочке.

   Брахиопода. Образец из коллекции

   – Посмотри, какой хороший образец я нашла, – обращается супруга к мужу и протягивает ему великолепный образец большой раковины брахиоподы.
   – Да, хороший, – спокойно отвечает Григорий Иванович и так же спокойно опускает образец за борт «в набежавшую волну»…
   – Ах! – раздается запоздалый возглас его супруги.
   А еще я завидовал тем техникам, которые работали в геолого-съемочных партиях. Они выполняли пусть и не работу геолога, но все-таки получали персональные задания и вели самостоятельные маршруты по шлиховому опробованию водотоков, работой с горняками, задавая им места для шурфов, описывая их и отбирая пробы на промывку. Особо продвинутым поручали и картировочные маршруты. В общем, они набирались опыта ведения геологической работы, а я корпел под рюкзаком и со скукой колотил фауну. Самым приятным для меня был перерыв на обед и разведение огня для костра, как мы ерничали – «с одной спички». Набрав воды в котелок, я подвешивал его над огнем и доставал нехитрый припас: хлеб, сахар, бывает куски жареной рыбы или кусочек сливочного масла.

Тамара

Порой в партию на место рабочих брали студентов. Я даже вешал в МГУ на доску объявлений листочек с надписью: «Требуются парни на Колыму. Гитаристам предпочтение». Из студентов, поехавших с нами помню красавицу Дугину Тамару, тройку ребят-физиков под объединением «Гривеник» (Григорьев-Висягин-Николаев), Олега Брынова из группы палеонтологов и еще одну девушку, фото которой у меня сохранилось. С ребятами я подружился и даже впоследствии часто встречались по вечерам и переписывался, а с Олегом встречаюсь и по сей день.

Я и Олег (справа)

Смешной случай был с нашим рабочим. Стахан его звали. Эвен, был женат на дочери Березовского князя (стойбище Березовка на одноименной реке был выявлен только в 50-х. Шаман был. Оленей много).

   Я и Стахан (справа) за заготовкой дров для тагана

   Умело изготовлял печки из черного листового железа и трубы к ним, узнав об этом я сразу выписал железа на десяток печек. При нашей эксплуатации печки за сезон прогорали или мялись и были в дефиците. И с лошадьми управляться он умел. И, вообще, в общении приятный был человек. Взяли его в Лобуе, он работал там начальником клуба. В экспедицию ездил уже не первый сезон. На Тит-Арах работал. И с нами несколько раз.
   Так вот, получили мы как-то раз со склада пробный мешок стирального порошка. На всех. Обычно каждый себе покупал пачку порошка в Москве и отсылал в поле авиарейсом в ящике с личными вещами. Для стирки брали понемногу из этого пробного мешка в банный день для стирки вкладышей спальных мешков. По примеру женской составляющей сначала замачивали вкладыши в тазиках или прямо в проточной воде ручьев, придавливая их камнями, а затем кипятили в ведрах на костре. Кипятили со стиральным порошком, затем прополаскивали в ручье.

Банный день (заливчик на реке Колыма)

Стахан, видно, насмотрелся на эти процедуры, но понял их как-то по своему. Как-то раз смотрю, он вкладыш свой замочил в ручье и сыпет порошок прямо в ручей на вкладыш. Я его остановил, а то бы он весь порошок так извел.

РЫБАЛКА. ОХОТА

Помню как подъехали к нам на катере мужички из Рыбоохраны и я похвастался им, что вот какую полуметровую нельму мы поймали (повар как раз привез нам на обед жареную нельму и чайник какао – мы недалеко от лагеря работали на обнажении реки Колымы). А они с улыбкой сказали, что это молодь, настоящая нельма раза в 2—2.5 больше.
На реке рыбалкой в основном Юра Волков занимался, у него и сети какие-то имелись. Ловилась щука, нельма, чебак, подчирок, сижок и другие.

   Сибирский хариус

   Я же свои рыбацкие пристрастия проявлял, в основном, на ручьях, где хариуса видно было как в аквариуме – такая прозрачная вода в них. А крупный он какой, «берешь в руки, маешь – вещь».
   Ловил я на небольшой тройничок-мушку нахлыстом, иногда насаживал на него слепней, которых ловил в палатке и засовывал в спичечный коробок. Попозже купил пластиковую раздвижную удочку длиной до 3 метров.
   Спиннингом же обзавелся еще позже, когда стал работать совсем в другом регионе – на Оленьке и ловить научился, глядя на коллег. Ловил щук, ленков, тайменей – хватали любую блесну, можно было не ломать голову над выбором. Ребята рабочие таскали личные железные ложки из столовой и делали блесну из них. Так что, порой, приходилось свою ложку с собой уносить.

Таймень

Стреляли и уток, и куропаток, и даже удавалось подбить гуся на перелете или глухаря на ветке.

Я с куропаткой

ПЕРЕЕЗДЫ. ПЕРЕБРОСКИ

Перебазировались мы с одного участка на другой преимущественно на вертолете. Когда нам от щедрот начальства выдали старенький вездеход ГАЗ-47, он перешел в отряд Сурмиловой. Часто заходил разговор об аренде оленей, но до этого, слава богу, не дошло.

   Якутские монголки

   А вот с лошадьми один сезон поработали. Правда тоже мороки много: поймать (они же полудикие, не объезженные), приучить к вьюку или седлу, объездить, перевезти по две лошади на АН-2 на ближайшую аэродромную площадку, перегнать к месту работ, ну и заботиться, чтобы не сбежали. С кормежкой тоже проблемы были, не везде трава была, пришлось несколько мешков овса завезти и подкармливать.
   А один раз на Колыме нас с комфортом перевезли на катере Текки-Одулок, было странно видеть на большой сибирской реке этот московский водный трамвайчик. На нем «на носу» на палубе складывалось наше снаряжение, крепилось и накрывалось брезентом на случай дождя и от брызг, а мы располагались на кожаных диванах в пассажирской части, на них и прилечь можно было. Дюральку нашу, лодку моторную на корму затаскивали. На ночь или по какой другой причине он подходил к берегу и просто тыкался носовой частью в землю. Но не на отмели, конечно.

Московский «водный трамвайчик» Текки-Одулок на реке Колыма

Московский трамвайчик на сибирской реке

А какие здоровенные рога сохатого перед рубкой на повышении лежали, метра три, наверное, в ширину, не меньше. Я таких нигде больше не видел.

ХАЛЦЕДОНЫ И АГАТЫ КОЛЫМЫ. БИВЕНЬ МАМОНТА

Перетаскивая выгруженное из катера на галечную косу снаряжение к месту установки палаток, я заметил среди галек какие-то поблескивающие на солнце небольшие камешки. Поднял посмотреть, ополоснул водой, а это халцедон. На косах Колымы оказалось много таких галек халцедона, в основном мелкие или осколки, но встречались и желваки агатов размером с кулак. В шлифовальной мастерской мне Женя Максимов «по дружбе» разрезал их пополам и пришлифовывал. Но по многу я ему не таскал, чтобы дружба в тягость не стала, так, пару камешков принесешь, когда поручат образцы на шлифы отвезти или, наоборот, готовые шлифы забрать. Мастерская наша шлифовальная располагалась недалеко от станции метро «Аэропорт», как раз по дороге мне домой, мы на «Речном вокзале» жили. Кому ж еще поручить в мастерскую заехать, как не мне…

   Бивень мамонта

   А однажды, прямо из рыхлого невысокого обрывистого земляного берега за галечной косой ребята заметили что-то белое костяное и легко вытащили бивень мамонта, ровный, длиной метра полтора. Вытащили легко, потому что береговой слой земли обрывчика от теплых дней оттаял не только сверху, но и вглубь. Это или молодого мамонта бивень был и еще не успел отрасти, или верхний челюстной. Не у всех, но у некоторых мамонтов два вида бивней было: два нижних – длинных и закрученных кверху и верхние – короткие и прямые. Еще я слышал, что самки мамонта не обладали большими бивнями, а были у них вот такие прямые и короткие. Юра и Володя поделили свою находку по братски, распилив ее ножовкой пополам.
   Даже жаль было смотреть, как они такую красоту портили.
   А после начала работ на Колыме в московском рабочем кабинете начальника экспедиции появился длиннющий, чуть ли не во всю длину комнаты бивень мамонта. Куда он потом делся мне не ведомо…
   Я уже писал, что считал свою работу скучной и неинтересной, но вот и окончание работ, нескольких лет трудов партии, защита отчета в экспедиции, а у меня еще и защита диплома по этой же теме… и Армия!

   = = = = = = = = = =

ОЛЕНЕК. МОИ СЕЗОНЫ

ВСТУПЛЕНИЕ

   До работы на Сибирской платформе я успел довольно продолжительное время поработать в Забайкалье в районе реки Чара, на Колыме в районе Колымской низменности и в Верхоянье. За это время, работая сначала техником, затем геологом, я набрался опыта проведения работ в таежных условиях заполярной Якутии: разбивке стоянок, работе с рабочими, проводящими буро-взрывные работы, геологическими маршрутами, успел поработать с оленями, лошадьми и появившейся в экспедиции техникой, вездеходами ГАЗ-47 и ГАЗ-71, и т. п.
   Везде, и в партии Шульгиной В. С., и в партии Боброва Володи и у Федоровского, мне посчастливилось поработать и подружиться с молодыми ребятами-техниками.
   Набирая рабочих, среди которых часто были студенты различных вузов, я сходился и с ними, и затем, когда они защитили дипломы и поступили на работу, встречался с ними или переписывался.
   После защиты диплома в МГУ, я был призван на год в Армию. Сначала полгода проучился в г. Кулябе в учебке ПВО, где готовили призывников для службы в ракетных войсках «Земля-Воздух», затем в боевой части, из которой на два месяца был командирован на курсы офицеров. В дивизионе получил звание младшего сержанта, а по демобилизации, уже в Москве получил офицерское звание лейтенант.
   Но вот, меня перевели в партию, собирающуюся проводить работы на Сибирской платформе. Там уже работали две партии – Сибирцева Ю. М. и Шахотько, базирующиеся в поселках Жиганск на реке Лене и Оленек на одноименной реке.

В НОВОМ КОЛЛЕКТИВЕ

Начальником партии был Осташкин И. М. В составе партии были три старших геолога (женщины) и техник. В поле они выезжали, кто по состоянию здоровья, кто был предпенсионного возраста, а для намечающихся работ начальнику требовался, как я понял, молодой шустрый сотрудник, которому можно было поручить предусмотренные проектом командировки и самостоятельные работы на выделенных участках.
Молодых сотрудников в партии не было, но я сдружился с техником, человеком пожилым добродушным и веселым. Мы сидели с ним в одной комнате, вместе ходили по магазинам, занимали очередь друг для друга за маслом, колбасой или молоком.

ПРЕДСТОЯЩИЕ ЗАДАНИЯ

   Ко времени моего перехода в новую партию, они уже отработали год в камеральном режиме (без выезда в поле). Одним из задумок Осташкина было составление альбомов с признаками, по которым можно определить дешифрируемость кимберлитовых тел на АФС. Был подготовлен один альбом с несколькими прекрасно дешифрирующимися кимберлитовыми трубками в южном районе Якутии: Айхал, Удачная, Овал и другими.
   Но Осташкин хотел собрать материал по всем выявленным на сегодняшний день кимберлитовым телам. А их уже было известно около 360 и выделены они были несколькими узлами этих проявлений, так называемыми полями. Для этого предусматривались мои весенние командировки в Нюрбу, с последующим вылетом к месту полевых работ.
   В Нюрбе я должен был опросить местных геологов о расположении выявленных кимберлитовых тел на АФС, нанести их на эти снимки и, скопировав, отправить спецпочтой в Москву на адрес экспедиции. Представив себе, как я буду ходить и опрашивать нюрбинских геологов о том, чего они не знают и не помнят, я посчитал это задание просто нереальным и невыполнимым. Но, понимая, что с начальством не спорят, я спорить и не стал, полагая, что полечу, посмотрю что к чему, может быть выкручусь.
   А в полевых работах Осташкин хотел проверить, как далеко разносятся минералы-спутники кимберлитов (МСК) от их источника. За эталон была взята трубка «Заполярная», с большим, хорошо видимым на АФС темным треугольным пятном-шлейфом, расходящимся вниз по склону.

ПЕРВЫЙ ПОЛЕВОЙ СЕЗОН

Нюрба

Я вылетел в поле первым. Как было поручено залетел в Нюрбу на неделю по командировке, представился главному геологу экспедиции и рассказал о задании. Он порасспросил меня о событиях в нашей экспедиции, но я мало что мог рассказать ему. Для выполнения задания он посоветовал мне посмотреть отчеты. Зарегистрировав прибытие в командировочном предписании в отделе кадров, я получил направление на размещение в домике для приезжих. Слава богу это был не барак а очень мне понравившаяся гостиница – небольшая, чистенькая, уютная, с комнатами на 2—3 человек.
В спецчасти я получил отчеты и первое время мне даже трудно было в них разобраться: они были названы по названиям рек, а названия были такие, что непонятно было – это разные реки или одни и те же. Например, Куонамка и Куонапка, Улах-Муна и Уулах-Муна. Позже-то я понял, что это одни и те же реки, но сразу, поскольку с районом работ я совершенно знаком не был, эта путаница меня сильно смущала. Наши московские геологи таких неточностей точно не допустили бы, настолько скрупулезно они относились к сбивке карт.

   В домике для приезжих

   Просмотрев отчеты, я вдруг понял, как мне выполнить порученное мне задание. Во всяком случае будет чем отчитаться. Ведь в каждом отчете была главы «Полезные ископаемые», а в них детальные участки нахождения выявленных кимберлитовых тел. Схемы часто примитивные, но их все же можно было привязать к карте и к АФС. Нужно только было спроектировать расстояние от ориентирных мест на схемах до место нанесения на семы самих кимберлитов. Нужно было только учесть разные масштабы схем и АФС. Но на счастье у меня был с собой кронциркуль, а применяя его, совмещение было простой задачей.
   В перекрестье полученных линий на АФС и нужно было смотреть, есть ли какое-нибудь темное пятнышко. Чаще всего ничего видно не было, Но, иногда, пятнышки встречались. Я отмечал все эти места на АФС и передавал их в спецчасть для копирования и отправки в Москву. Я не мог обработать сразу все выявленные на Сибирской платформе кимберлитовые тела, это потребовало бы очень много времени, да и скучное это было дело, а мне хотелось скорей попасть к месту полевых работ.

Жиганск

   И вот, закончив определенную часть работы, я, с чувством выполненного долга, вылетел в поселок Жиганск. С чемоданом, рюкзаком и портфелем я еле дотащился до устьевой части речки Стрекаловки, отделяющей приаэродромную зону от основного поселка. Моста не было, его каждый раз сносило весенним паводком-ледоходом, но, дождавшись катера-парома и переправившись на другой берег, я с трудом доковылял до намеченного места. База не представляла из себя никакого огороженного участка, просто стояли обычные одноэтажные домики-избушки, разделенные на две части. Два или три домика и арендовала экспедиция для сотрудников партий, размещающихся в них по прилете весной или отлете осенью.
   Остановившись в растерянности около домиков, я не знал куда соваться, в какой из них. Вокруг было пустынно, но вдруг появился Валера Истомин из партии Сибирцева. Увидев меня, он подхватил мой чемодан и повел в один из домиков, где размещались несколько ребят. Он отнесся ко мне с таким радушием, хотя мы знакомы были совсем немного.
   Комната была большая, из мебели стояли только пружинные кровати и я расположился на одной из пустующих. В прихожей стояла стандартная кирпичная беленая дровяная печка с двумя конфорками для готовки и обогрева помещения в прохладную погоду.

Заявка

   Освоившись, я получил со склада снаряжение и продукты для отряда, сложил его на полке на складе и стал ждать Осташкина. А в Батагай, привычный мне Батагай, где была администрация экспедиции, я, неожиданно для самого себя, дал такую радиограмму:
   «К полученному в Жиганске для партии Осташкина И. М. прошу прислать следующее:
   1. Лодки резиновые ЛАС-500 – 2 шт.;
   2. Консервы тушенка говяжья (страшный дефицит) – 2 ящика;
   3. Молоко сгущенка – 1 ящик;
   4. Лотки деревянные большие – 2 шт (страшный дефицит);
   5. Сковороды чугунные большие – 2 шт.;
   …еще кое-что из посуды. И подписал – Музис В. А.»
   Прямого сообщения между Батагаем и Жиганском не было и радиограмму я дал скорее для очистки совести, так, на всякий случай. Но «там» видно так удивились моей наглости, что… дали все, что я просил. Может меня с отцом перепутали и на инициалы не обратили внимания. Не знаю. А может быть фамилия Осташкин свое дело сделала – он прилетел из Африки и работал первый полевой сезон. Да и с главным геологом экспедиции он был на ты… Не знаю.

«Пчелка» – АН-14

Как-то неожиданно прилетела «Пчелка» спецрейсом из Батагая, заказанная, видимо, Сибирцевым и Петров, сопровождающий, сказал мне: – Там твоя заявка. Тут уж пришла пора удивляться мне самому… Как все удачно совпало.

Речка Улах-Муна

Скоро прилетел Осташкин с рабочими. Ему пришлось по дороге задержаться в аэропорту Якутска из-за невозможности вылета. Он даже заехал в Якутске на речной вокзал узнать о возможности выехать в Жиганск на теплоходе. Но тот уже ушел, а ближайший рейс был не скоро.
Мы вылетели к месту полевых работ на речку Улах-Муна. На этом участке был оставлен геологами-разведчиками Амакинской экспедиции геологический поселок. Оставлен был в связи с окончанием работ.

Мы выбрали для жилья большую избу с двумя комнатами (по 30 кв. м.), прихожей и кладовкой. Это была изба то ли администрации, то ли камеральная. В первые же дни мы застеклили поврежденные окна из найденного целого блока оконного стекла (я поразил Осташкина, достав из своих запасов стеклорез), починили крышу найденным рубероидом, сколотили нары и я даже притащил из одной избушки самодельную, но искусно сделанную кресло-качалку.
Полазив с ним по отвалам всех ранее выявленных кимберлитовых тел этого поля, а они располагались довольно компактно, отобрав образцы пород и отшлиховав нижние части склонов и ручьев, он, убедившись, что я хорошо ориентируюсь по аэрофотоснимкам, оставил меня заверить полсотни выделенных фотоаномалий, а сам сплавился вниз по реке с переброской на реку Тюнг, где базировалась партия Сибирцева.

Проводы Осташкина

Саша Арефьев (слева), И. М. Осташкин, рабочий, автор

   Речка Улах-Муна

   Интересна конструкция его сплавного сооружения: катамаран из двух 500-к он поставил на плот из сухих досок, к которому приделал четыре полоза-салазки (как санки). Понтоны жестко прикрепил к плоту.
   Таким образом увеличилась загрузка лодок, а их днища были надежно защищены от порезов на перекатах. Сооружение, конечно, довольно тяжелое и не очень хорошее для мелких рек с перекатами, но довольно остойчивое и удобное для рек с глубокими плесами.

Проводы… Река Муна

Мы помогли им сплавиться по Улах-Муне, протаскивая на перекатах их «сооружение» до устья реки (километров 10—12), а дальше по Муне они сплавлялись вдвоем.

Штык-нож

Рабочим у него был Саша Арефьев – инженер-электронщик и страстный охотник и любитель-рыболов. Саша сделал и подарил мне искусно сделанный из напильника нож с витой деревянной ручкой в деревянных ножнах, стянутых медными кольцами из гильз. Это был один из самых удобных моих ножей, помимо двух немецких штыков и перочинных ножей. Перочинные ножи с усиками для вытаскивания гильз из ружья я почему-то все время терял. А Сашин нож впоследствии потерял Валера Истомин, когда я забыл нож в базовом поселке, а он взял его и пользовался весь сезон. Ему он тоже понравился. Одни ножны остались.

   Саша Арефьев

   Один штык-нож, видимо от немецкой винтовки Маузер, я выкупил за пару бутылок у своего коллеги-приятеля. Нож был какой-то непрезентабельный что ли, тупой, с немного укороченным лезвием и без накладок на ручке. Но я сразу оценил его перспективу и отнес на рынок к точильщику. Тот сказал:
   – Покажи!
   Но, стоило мне только вытащить его чуть-чуть из внутреннего кармана пальто, как он зашептал:
   – Спрячь, спрячь…
   И повел меня в какой-то подвал, где у него была мастерская. Там он наточил его до бритвенной заточки и придал отличную форму носику.

   Когда приятель увидел, как выглядит теперь его нож, он сказал, что знал бы заранее, что можно его таким сделать, ни за что бы не продал.
   Ножны я изготовил из деревянных тонких планок от продуктового ящика, склеил их БФ-ом и сбил маленькими обувными гвоздиками. Обтянул коленкором так, чтобы можно было надевать на ремень. А вставки на рукоятку выпилил из деревянной капы. Разделывал этим ножом только крупную добычу – сохатых.
   А второй штык-нож в металлических ножнах мне подарил тесть.

На сезон я был обеспечен продуктами, снабжен рацией РПМС времен Великой Отечественной и тремя рабочими.

   Рация РПМС

   Так осуществилась моя давнишняя мечта – пожить в избе, где днем прохладно и нет комаров, а в непогоду тепло от печки буржуйки. Сидишь у печки в кресле, качаешься, а за окошком дождик по стеклам или снежинки хлопьями… Спидола играет… Лепота!
   Ну вот, теперь, когда вступление закончено, можно перейти к делу!
   РАБОТА НА УЧАСТКЕ
   Работать самостоятельно мне нравилось. Каждый день, за исключением дождливых, мы лазили на склоны, выходили на аномальные участки, хорошо определяемые на склоне сгущением кустарника тальника и ольхи (высотой до 1.5—2 м), копали в нижней части участка, чуть ниже сгущения кустарников, закопушки до мерзлоты (см 40—60) и набирали в пробные брезентовые мешки выбранный элювиально-делювиальный материал. Затем спускались к речке и промывали породу лотками.
   Вечерком я выходил на речку со стереоскопической пластиковой 3-х метровой удочкой и на «мушку» нахлыстом на небольшой тройничок (с пучком кудрей, подвитых зажженной спичкой до кудрявости), ловил небольших хариусов. Рыбы было маловато, видно сказывалось применение предшественниками взрывчатых веществ. А для крупной рыбы здесь было мелковато.
   Куропатку можно было подстрелить прямо меж домиков – если тихонько идти, они выдавали себя тревожным гортанным гульканьем.

   Куропатка сибирская

   Отработав участок, мы загрузили 500-ку продуктами, спальниками и личными вещами и перебрались на несколько километров выше по речке. Здесь тоже были домики и обогатительная фабрика, построенная для оценки выявленных кимберлитовых тел на алмазы. Выбрав наиболее приличный домик, накрыли крышу ярко-зеленым толстым брезентом, выведя трубу буржуйки на чердак, а по нему металлическими коробами к не заколоченным фронтонам, и продолжили свою работу.
   Забегая вперед, могу рассказать забавный случай с Колей Твердуновым, который на следующий год оказался на этом участке и поселился в этом же домике.
   – Поселились, – рассказывал он, – затопили печку и я вышел из избушки полюбоваться речкой и окрестностями. Стою, оглядываю окрестности, фабрику и мимоходом глянул на крышу… И оторопел! Печка топится, а ни трубы, ни дыма нет. Я бросился в избу… Печка спокойно гудит… Все хорошо… Что за чертовщина?! Полез на чердак, все понял и успокоился.
   Надо добавить, что у Коли был какой-то трагический случай, связанный с угаром от печки с кем-то из его родственников, поэтому к этим делам он относился очень болезненно и осторожно.
   Что-то я никак не доберусь до основной части своего рассказа. А она произошла на второй мой полевой сезон работы по кимберлитовым телам. Но первый определил и второй. Не было бы результатов по первому, не было бы такого интересного второго. Как без начала не бывает и конца…
   Поскольку незначительное количество минералов-спутников можно было принять за некую зараженность ими от уже выявленных кимберлитовых тел выше по склонам (а одна из них, располагаясь на самой поверхности сопки, давала такой широкий шлейф зараженности вниз и в стороны по склонам, такой треугольник), что я отрабатывал участок, можно сказать, машинально, надеясь больше на результаты минералогического анализа. Шлихи на минанализ я отсылал относительно регулярно – ко мне оказией залетал вертолет из Жиганска и привозил свежие батареи (у меня было что-то с питанием для рации – я превосходно слышал всех, а меня только в партии Шахотько и то слабо) и даже как-то залетел сам Осташкин, озабоченный плохой связью со мной, и привез новую рацию.
   Василий Георгиевич, радист базы в Жиганске, взрослый здоровенный мужчина, бывший моряк (с которым я был на ты), осмотрев привезенную от меня рацию, перекрывая басом все станции в эфире, сообщил мне:
   – Витя, что ты там мудришь, рация прекрасно работает!
   Он вообще относился ко мне всегда дружелюбно и даже еще когда я работал в отряде с Шульгиной на Колыме и связь в отряде была на мне, он прощал мне, видимо, по моей молодости и уважению к моему отцу, некоторую вольность в эфире, когда я передавал: – РСГВ! РСГВ! Здесь РЖ знак Музис-младший (вместо положенного РЖ Знак М). А вообще он был очень строг в эфире. Но это отдельная история.
   Я и сам догадывался, что дело не в рации, но, когда понял в чем дело, уже и сезон подходил к концу. Как говорится, «дело было не в бобине».
   Так вот. шлихи я отправлял в Жиганск, а минералогическая лаборатория была в Москве, а Москва была далеко и я прекрасно сознавал, что результаты получу только по окончании полевого сезона. Но то, что работы на нашем участке будут продолжены, я не сомневался.

Дела бытовые

Мы отработали и второй участок. Устроили баню в одном из домиков, а поскольку комнаты были большие, а окна разбиты, заделали все как могли и поставили две печки-буржуйки. Получилось и тепло и свободно. Только что без парилки.

   Изба под баню. Речка Улах-Муна

   Можно еще рассказать в чем мы выпекали хлеб. Очень просто. На обоих участках (поселках) предшественниками были смонтированы две железные бочки, положенные горизонтально и засыпанные сверху и по бокам галькой и песком, также засыпано почти на половину и днище. Дверца – просто вырубленное топором в торце квадратное отверстие. Два часа протопки, угли выгребались, на лопате засовывались формы с тестом, этой же заслонкой вырубленное окошко заслонялось и присыпалось выбранными углями. На трубу клалась обычно влажная брезентовая рукавица и плоский камень-плитка. Минут сорок ожидания – и достаешь испеченные буханки – вкуснейший хлеб. Особенно в почете были корочки-горбушки.
   В маршрутах тем о обедали – чай и хлеб с сахаром. Это потом уже, когда нам стали поставлять колбасный фарш и «Завтрак туриста» в банках (вместо тушенки) и достаточно сгущенки, мы брали с собой на обед по банке фарша или сгущенки на 3—4 человек.

Хлебная печка (вид сбоку)

С живностью было не ахти, хариуса мало, но на участке с фабрикой было небольшое озерцо и, найдя на берегу две покореженные «морды» из металлической сетки, я выправил их, привязал веревку и закинул в воду. Вечерком проверил – полно мелкой рыбешки, отдельные до 5 см. Нашел здесь же какой-то старый чайник, вывалил в него рыбешку и с полным чайником вернулся к домику. Мелочь даже потрошить не стали, завернули в марлю и сварили ушицу, а крупных выпотрошили и даже пожарили.

Зайчонок

К середине августа подросли и зайчата, мы не трогали их до осени, а уж когда их стало не отличить от родителей, я аккуратненько открывал форточку и щелкал по одному из мелкашки. Бывает делал засидку на верхнем этаже фабрики, вечером они вылезали из норы и резвились среди кустиков и всякого железного хлама. Они побелели и хорошо были различимы даже в сумерки на фоне желто-красного кустарника карликовой березки и зеленоватого мха.

Гости

Можно еще рассказать о «гостях», которые посещали этот «эталонный» участок. Первыми высадились «мирнинцы» – небольшой отряд из трех молодых парней (геолога, радиста и рабочего) высадился у фабрики, а затем сплавился к основному поселку.

   Ремонт крыши

   Мы встретили их радушно, как положено на Севере. Поселились они в соседней с нашей большой комнате. Радист влез на крышу и воткнул в угол шест для антенны, при этом просто-напросто пробил рубероид, чем поразил меня своей «простотой».
   И, конечно, когда пошел дождь, через крышу протекло на чердак а с него в нашу комнату. Пришлось лезть и чинить. Поэтому и проводил я их с легким сердцем – храни нас бог от таких бесшабашных дураков.
   Вторыми гостями был отряд Шахоткинцев, которые проехали мимо нас на нижний участок и обратно на вездеходе, «прибрав к рукам» несколько наших форм для выпечки хлеба, лежащих на улице возле «хлебной» бочки. «Мы сначала взяли, а потом подумали, а вдруг это ваши…» – сказали они, когда застали нас на обратном пути. Я отдал им эти формы, т.к. у меня был запас, но подумал: – «Оказывается безшабашное дурачье встречается не только среди мирнинцев». И еще мне было как-то неприятно, что они подстрелили прямо у нас на глазах одного из зайчат, которых мы выпасали и не трогали до осени.

   Легендарный поисковик-алмазник Белик Ю. П. (справа)

   Третьими был отряд из трех амакинских геологов во главе с Беликом, старейшиной Амакинки, о котором я много слышал от наших старших геологов, которые были хорошо знакомы со многими геологами Амакинки. Были с ним и две его собаки, молодой, очень резвый кобель и старенький легендарный Тюха, верный спутник Белика во всех его походах, о котором я тоже был наслышан и вот теперь увидел. Его именем он даже назвал одну из открытых им кимберлитовых трубок.
   Белик тоже высадился здесь по каким-то своим делам и, закончив их, предложил:
   – Пойдем с нами до устья.
   И я с удовольствием пошел. Одним из его спутников была молодая девушка Ирина, с именем которой у меня связан целый эпизод впоследствии. Я заверял небольшой перспективный участочек на речке Укукит и отобрав сверху вниз с десяток мешков с элювием склонов с шагом по 50 м промыл его и установил, где изобилие спутников резко обрывается. На следующий день, захватив треногу с магнитометром, мы полезли на склон с твердым намерением открыть кимберлитовую трубку. Выйдя на намеченную точку, я заметил какое-то светлое пятно на лиственнице. Это был затес, на котором было написано: «Трубка ИРИНА открыта». Год и подпись – «Белик». Это был год нашей встречи на Улах-Муне. Мне было обидно.

   Затес

   И еще. Дойдя с ними до устья, мы поужинали, они стали ставить палатку, а мы с Беликом с ружьишками «отошли оглядеть окрестности озер окрест». Я искоса поглядывал, не проплывет ли ондатра, как посреди озера вынырнула гагара. Видимо, она заметила наше появление и нырнула. Гагары вообще очень чуткие. Но они редко когда улетают, предпочитают нырнуть и выплыть где-нибудь подальше. Я вскинул свою малокалиберную снайперку, на что Белик удивился:
   – Ты что, это же гагара!
   Надо сказать, что местные гагару и за дичь не считают: и мясо жестковато, и обдирать сложно. А я же ем ее с удовольствием – жестковата, зато мяса много и навар для бульона дает. А ощипывать и не обязательно, снимаешь кожу чулком и все. Я ни уток, ни куропаток больше не ощипываю, просто обдираю и все.
   – Да я разок стрельну, на удачу, – ответил я, понимая, что если попаду, придется раздеваться и плыть за ней.
   А стрелять из снайперки – это не значит «наверняка»! Она хорошо приближает цель, но, если ошибешься с расстоянием, да еще по такой малой цели, да на воде – все равно промажешь. И я промазал.

Гагара

– Пусть живет! – сказал я с облегчением, думая про себя, что и утка жива и плыть не пришлось.

   Щука

   Они и к рыбе так же относятся. Привыкшие к хорошей рыбалке и местные и наши из «старой гвардии» щуку и налима, например, и за рыбу не считают. Наш Иваныч, радист и завхоз партии (после Лачевского), доставая из сети щуку, презрительно выкидывал ее на берег, называя «сардоном». А мы, молодежь, после того, что видели на прилавках в рыбных отделах наших магазинов, уплетали ее, только дай. А какие котлеты мы наделали из здоровенной щуки, попавшейся нам в сеть на Колыме – до сих пор вспоминаю облизываясь.
   И еще. Вернувшись с Беликом к лагерю, мы еще попили чайку, они стали готовиться к ночлегу, а я «отошел оглядывать окрестности озер» рядышком. Подстрелил там двух ондатр и, придя к палатке, подвесил тушки на лиственницу где-то на уровне головы. Забравшись в палатку, тоже улегся – у меня был спальник-пуховик. Как я был наивен! Наутро на месте тушек я обнаружил возле лиственницы только кусочек требухи, и ту на моих глазах «подобрал» старенький Тюха. Молодой пес просто встал на задние лапы и сдернул тушки с дерева.
   «Вот так похвастался», – подумал я. А Белик сказал:
   – Ондатра для собаки как лакомство.
   Тоже было обидно. Но винить некого, сам виноват.

Закончив работы на верхнем участке, мы загрузились в 500-тку, сплавились на наш первый лагерь и стали ждать эвакуации. Дело это не быстрое, вертолет то занят, то «на форме», то на спецзадании или санрейсе… Здесь мы встретили и первый снег в начале сентября.
Я, правда, успел сходить к тем двум озерцам в устье и добыть нескольких ондатр. Так что на шапку хватило. Но особенно запомнилась ночевка в развалившейся избушке с большой щелью между потолком и стенкой. Я затапливал большую хлебную печку, засыпанную галечником, запихивал ее дровами, долго ли нарубить, и шел в сумерках на озера. По темноте возвращался, клал на прогретую печку деревянный щит, дремал в тепле, поглядывая на звезды, а с рассветом шел опять на озера. На каждом озерке оказалось по выводку, уже подросшему.

Эвакуация

Итак, мы спокойно подсобрали снаряжение, просушили и свернули 500-тку, заколотили ящики с образцами, всю посуду и ведра сложили в большой фанерный ящик от лодки, снесли все на вертолетную площадку и прикрыли брезентом. Оставили только личные вещи, рацию, спальники, кастрюлю и чайник…

   Эвакуация

   Пока ждали борт, смастерил ящик-ловушку на мелкого зверька – белку, соболя, горностая… Кто попадется… Три раза кто-то влетал, но умудрялся вылезти через щели у дверцы. Видно это был горностай.
   До сих пор помню – сижу в кресле-качалке, покачиваюсь, за окном снежок падает хлопьями, печка топится, спидола тихонько песнюки наигрывает… Лепота!
   Когда прилетел вертолет, мы загрузились и вылетели в Жиганск. Так прошел мой первый полевой сезон.
   Самые прекрасные воспоминания, прекрасный сезон, прекрасные дни…
   Но это не конец рассказа, это только вступление ко второму сезону.

СЕЗОН ВТОРОЙ

   В Москве мы готовили материалы о проделанной работе и составлению альбомов дешифрируемости кимберлитовых тел. А их всего на Сибирской платформе было выявлено около 300 «штук». Пока получалось, что дешифрируются на аэроснимках около 15%.
   – Где же твоя хваленая статистика? – сказал как-то Осташкин. – Что же ты ни одной не нашел?
   Что я мог сказать? Не говорить же мне ему, что за будничностью работы и малому навыку по кимберлитам я просто механически делал намеченную работу и надеялся только на минанализ лаборатории.
   Постепенно приходили результаты из лаборатории и вот, как-то, нам передали очередную ведомость. В основном пробы были пустые или говорили о слабом заражении, но одна проба меня поразила: она содержала минералы оливина, пикроильменита и, главное, много анкилита – не количество зерен, а процентное содержание! Много – процентов 5 (если не15). Сейчас уже точно и не помню…
   Что за анкилит? С чем его едят? Мне было неудобно расспрашивать об этом в своей партии, показывая свою некомпетентность, и, перед тем как заглянуть в учебник, я пошел для консультации в партию Сибирцева к Леше Тимофееву, моему коллеге, моему живому ходячему справочнику по всем возникающим вопросам.
   Он сразу сказал, что это минерал ультраосновных пород из группы редкоземельных и в незначительных количествах встречается в кимберлитах.

   Леша Тимофеев

   Я покопался в умных книжках и понял, что встреченный набор минералов и содержащая их магматика присущи разным породам, но вместе они могли содержаться только в кимберлите. И я показал результат анализа Осташкину! – Работает ведь статистика! Хоть одна фото-аномалия, но подтвердилась.
   Дешифрировалось это место ни пятном на аэрофотоснимке, ни темным шлейфом, а как разрыв структурного уступа. Вот идет уступчик по склону… и как проглотил кто-то из него кусочек…
   – На будущий сезон заверим, – сказал Игорь Михайлович. Ему передавали практически весь состав партии Сибирцева и он планировал на «нашем» участке дальнейшие работы с использованием воздушной и наземной магнитометрии, попутным отбором на металлометрический анализ по профилям наземной магнитки, горными работами (вручную, без взрывчатки) и проведением УШО по некоторым участкам выделенной нам территории.

   Разрыв структурного уступа

   Я наметил себе на полевой сезон крупный протяженный ручей, приток реки Укукит, по которому в большую воду можно было попробовать сплавиться на резиновых понтонах 500-ках. В приустьевых частях притоков самого ручья надо было провести УШО; навестить трубку «Обнаженная», вскрывающуюся по правому склону в обрыве на речке недалеко от устья ручья и заверить несколько фотоаномалий, выделяющихся не снимках темными пятнами с четкими или расплывчатыми контурами.
   И вот мы вновь в Жиганске, базовом поселке экспедиции. Арендуемых домов было не так уж много, но мы размещались тесно, но дружно и весело. Партия была молодая, дружная и веселая, основные полевики были недавние выпускники геологического института или техникума. Мы все время подтрунивали друг над другом.
   Поработав в Верхоянье с Башлавиным, я научился у него предусмотрительности и старался с тех пор предвидеть по возможности все, с чем можно столкнуться при проведении полевых работ. А некоторые высказывания Дмитрия Константиновича я использовал как поговорки-инструкции, чем веселил ребят и даже хмурого Осташкина.
   Помню, как-то, замучавшись ждать обещаемого каждый день вертолета, Башлавин сказал: – Погоду надо ломать! Выезжаем! – И мы, сняв лагерь и загрузив вездеход, выехали в моросящую сырость к новому месту лагеря… Вертолет догнал нас через час после выезда…
   – Погоду надо ломать! – улыбаясь, стали говорить мы, не трогаясь с места.

   Полевая стоянка геологов в Верхоянье

   А как-то, вернувшись из маршрута раньше него, я решил поставить все палатки. Вездеход с имуществом как раз подошел к месту нового лагеря. Я наметил и поставил их в ряд, недалеко друг от друга, причем Константинычу предпоследней выше по течению ручья, а женскую последней. И вот, приходит Башлавин из маршрута… и вместо похвалы опять ворчит… на этот раз, что я поставил палатки слишком близко – надо было подальше, особенно женскую… Вот, тоже наука – женскую палатку ставить подальше и, желательно, за кустарником.
   Или еще – Башлавин был страстный охотник, во всяком случае любил это дело. Выбирал себе самые дальние маршруты, чтобы возможность встретиться с оленем или бараном была наиболее вероятна и винтовка у него была, а не карабин, чтобы бить на более дальние расстояния. И стрелял он, посылая пулю за пулей, учитывая упреждение. И ведь попадал… За 300, 400, 500 метров, да ведь часто еще и вдогонку. И рабочих брал двоих, чтобы легче донести добычу до лагеря. И, кстати, он был нашим основным кормильцем.

   Горные бараны

   А, возвращаясь в лагерь, как-то на вопрос Ивана Раскосова, нашего радиста (из старой гвардии), встречавшего приходящих из маршрута, стоя у костра и облокотившись на слегу тагана: – Ну, как там, Дим, что там?.. – стал рассказывать, как он встретил барана, как стрелял, но тот ушел и говорил, что видел кровь на камушке… Иван поддакивал, качал сокрушенно головой, а когда Константиныч пошел к своей палатке, сказал вслед ему улыбаясь и явно подтрунивая: – Охо-о-тник «х…в»…
   С тех по выражения – «Охотник х…в» и «была кровь на камушке» стали тоже нашими часто повторяемыми выражениями, которыми мы подшучивали друг над другом.
   Была и еще одна смешная фраза, произнесенная им. Поработав с ним сезон, я знал, что он одновременно распределяет геологов по маршрутам и сворачивает и перебрасывает на вездеходе лагерь на новое место. А, значит, маршрут надо завершать в любую погоду, и я на второй сезон изготовил себе накидку из толстого светлого полиэтилена. Выдаваемым нам брезентовым плащам я не доверял – они были грубые и промокали.
   Так вот! Перевалив в маршруте через водораздел и выйдя в долину ручья, он заметил вышедшие в эту же долину из бокового притока очертания темных фигур. Погода была моросящая.
   – Бараны! – выкрикнул он… – И с ними Музис… – добавил он, заметив светлое пятно моей накидки.
   Так, кусок полиэтилена, возможно, спас кому-то из нас жизнь.

   Саша Трещалов (справа), Иван Раскосов и рабочий

   Мне же как-то везло встречать живность недалеко от лагеря. То куропатку подстрелишь, то утку, а как-то, вернувшись из маршрута, я заметил двух баранов, пасущихся на склоне сопки прямо возле лагеря. Я подкрался поближе и выстрелил из малокалиберки (карабина в этот сезон мне не успели переслать из Зырянки – он был там на хранении в УВД). Я почувствовал, что попал, выстрелил еще, выпустив обойму и почему-то у меня кончились патроны. Обычно у меня всегда был приличный запас. Мы занорились в палатку и наблюдали, как один пасся, а второй тревожно озирался и не пытался уйти. Потихоньку они передвигались вверх по склону к вершине. Мы ждали Башлавина и, когда он пришел, бросились к нему:
   – Константиныч! Бараны! Один ранен! Добей! – Башлавин, что-то ворча, осторожно подкрался к подножию сопки и выстрелил в раненого. Тот упал, а второй подпрыгнул и скрылся за сопкой. Осматривая добычу, Башлавин сказал мне:
   – Ты перебил ему коленный сустав и ему было трудно передвигаться. Это взрослый баран. Если бы ты ранил молодого, то старый ушел бы и увел молодого за собой.

   Горный подарок Верхоянья

   Была еще и весновка, когда Башлавин попросил меня сделать два лабаза на новом полевом лагере. И я сделал, по типу тех, что видел у него на прежнем лагере. А сделав, я опилил края жердей, чтобы не торчали и, также, для красоты.
   Прилетевший Башлавин, принимая работу, как всегда, хмуро и ворчливо заметил: – Ты мне что за танцплощадку сделал – за что я веревки завязывать буду?
   С тех пор выражение «танцплощадка» я тоже любил повторять.
   Или вот еще! Как-то геолог у него в партии сказал, что пойдет порыбачит.
   – Да там ничего нет! – заметил Башлавин.
   Геолог ушел, а вернувшись, сказал, что поймал тайменя.
   – Там был один таймень, ты его и поймал… – пробурчал Башлавин.

   Лабаз

   Еще я рассказывал коллегам о забавном курьезе с рабочим в партии Шульгиной, СтахАном. Это был средних лет мужчина, высокий и толковый, и руки у него были откуда надо. Он работал в поселке Лобуя завклубом, уже ездил в экспедицию с нашими предшественниками, мог помочь в работе с лошадьми и изготовить из листового железа печки-буржуйки и трубы к ним, что были большим дефицитом. А еще он был женат на дочери Березовского князя, это тоже о чем-то говорит. Породниться с эвеном у якутов было делом желанным.
   Так вот, увидев, как мы замачиваем в ручье вкладыши к спальникам перед стиркой, он тоже замочил свой вкладыш и стал сыпать в ручей стиральный порошок. Хорошо, Шульгина вовремя заметила, а то бы он, по незнанию процесса, весь бы его извел.
   Хранили мы мясо по разному: у Шульгиной засаливали в фанерные бочки из под сухой картошки или в молочных флягах, ставя их на мерзлоту; у Башлавина складывали в большой брезентовый баульный мешок и, привязав веревкой, бросали в ручей на глубокое, но проточное место; у Осташкина – подвешивая на слеге в тени, но на ветерке, мясо как бы запекалось и не кровоточило.

   Сохранение мяса обветриванием

   А в Жиганске меня, например, поразил своей порядочностью и добродушием хозяйственник партии. Я привык, что любую вещь, нужную тебе из снаряжения или продуктов, нужно было буквально выпрашивать. Кладовщики вообще отличались скаредностью.
   Помню, Дыканюк Женя в паре с Володей Антоновым, шутя, но с серьезным деловым видом, приходя с заявкой на канцелярию, спрашивали кладовщицу:
   – Ковши экскаваторные есть?..
   – Нет! – тут же, даже не задумываясь и без тени улыбки, серьезно отвечала та.
   – А замки замочные?..
   А здесь, Лачевский, крупный, пожилой, седовласый, необычайно спокойный мужчина, просто сказал мне: – Пойдем, посмотрим…
   Мы пошли на склад и я получил то, что просил.

Я и Лачевский

КОСМОС-1

Выбранный участок

На выбранный для работ участок я вылетел в паре с Лешей Жадобиным, немолодым, но крепким напарником – радистом (старой гвардии) и рацией РППС с двойным комплектом батарей, двумя понтонами 500-ми, снаряжением и продуктами на пол сезона. И, хотя нас было всего двое, вещей набралось прилично. Вертолет высадил нас на небольшой песчано-галечной косичке. Мы выбрали рядышком, но повыше, ровную площадку и поставили палатку.
Металлические колья («пальцы» траков ГАЗ-47), две раскладушки, по листу кошмы на них и спальники – 15 минут и палатка стоит. Я даже стояки и перекладину для палатки затем возил с собой, чтобы не рубить новые и не терять время. Они высыхали и были очень легкими.

Заверка фотоаномалии. Кимберлитовая трубка

Утром встали, позавтракали и полезли на склон заверять фотоаномалию. Намеченный участок был недалеко от нашей стоянки и на местности хорошо выделялся среди разреженного лиственничного леса сгущением кустарника ольхи.

   Пятно-шлейф фотоаномалии трубочного типа

   Отобрав в нижней части участка несколько шлиховых проб, мы спустились к ручью и промыли их. Даже невооруженным взглядом в лотках хорошо выделялось большое количество минералов-спутников с зернами до 5 мм, а уж под 4-х кратной лупой (выданной еще Башлавиным) я без труда различил на них матовые «рубашки» – признак 1 класса сохранности. Я хорошо насмотрелся на такие «рубашки» еще в Москве под бинокуляром – пироп и пикроильменит были набраны в предыдущий сезон из отвалов на обогатительной фабрике.
   Это была КИМБЕРЛИТОВАЯ ТРУБКА! В первом маршруте… С первой пробы… Это была удача! Заслуженная удача!

Сплав – волок по ручью

   А вода в ручье «падала»… Пик паводка прошел и вода падала прямо на глазах. – «А план по отработке бассейна ручья с меня все равно спросят, – подумал я, – и никто его не отменит. А если задержимся здесь, вообще по воде не пройдем. Будем сплавляться! А о трубке сообщим позже, когда всю работу выполним.»
   Мы сплавлялись, вернее, тащили лодки, часто разгружая их и перетаскивая вещи от плеса к плесу, от одного бочага до другого, и отшлиховывали, отшлиховывали приустьевые части всех приточков ручья. А вода все падала. Вот тогда я и понял, что для проходимости по здешним речкам нужно иметь по две лодки на человека. А то и по три (так я и работал впоследствии).Так мы и продвигались вниз по ручью, у меня не хватает смелости сказать сплавлялись. Какой уж там сплав. И так день за днем, день за днем. Жадобин только охал:
   – Ну и работенка! У меня за все годы работ такого не было…
   А я воспринимал все как должное – ведь могло быть и хуже… Ручей мог вообще пересохнуть.

   Любимое развлечение

   Так мы дотащились до устья. Встали на основной речке напротив устья ручья на ровной площадке высокой поймы. До чего же красивое оказалось место – густой сосновый лес за спиной, широкие глубокие плесы по обоим сторонам ручья. И в речке рыба покрупнее хариуса – ленки.
   Мы отдохнули, устроили баньку, порыбачили под перекатами, сходив вверх и вниз по речке… И сходили в маршрут вверх по реке на обнажение с трубкой «Обнаженная». Набрали образцов кимберлита с коренного скалистого выхода, пробу на геохимию, помыли шлихи…

Стерх

   Интересный эпизод произошел по дороге к трубке. Мы шли по хорошо выраженной тропе, день был ясный, солнечный, теплый. Тропа была в тени деревьев, в глазах пестрило от пробиваемой солнечными лучами листвы и я не сразу понял, что движется впереди и медленно уходя от меня…
   Глаза заметили это движение, но мозг не сразу понял и отобразил… Что-то серое и крупное… Заяц? – Была первая мысль. Да, нет… Что-то крупнее… Осел? – почему-то взбрело мне в голову, – вон как круп переваливается сбоку набок… Да откуда здесь осел? – тут же подумал я. Вскинул малокалиберку с оптическим прицелом… Не сразу, но понял, уж очень было неожиданно…
   Журавль! Пегий какой-то… Высотой с меня. Стерх! Я держал его на мушке… Секунда… Две… Три… Нет, выстрелить я не решился… Пусть живет… Журавлей в районе было так мало, что я не видел ни одного, даже в воздухе. Только в отчетах, в главе «Физико-географический очерк», упоминалось о присутствии их в незначительных количествах. Из уважения к нему, мы подождали, когда он скроется в кустах и пошли дальше обсуждая встречу.

Стерх

Мы сделали всю намеченную работу и только тогда я связался по рации с начальником и передал о завершении работ и открытии трубки. И, конечно, он спросил, почему я ее не поковырял. – А чем и с кем? – спросил я. Но я чувствовал, что он доволен.

Прилет Осташкина. Наземная магнитка

   Он тут же заказал вертолет и прилетел сам, привезя магнитометр и двух опытных работяг-горняков. Мы прорубили на участке сгущения растительности крестообразный профиль и магнитка сразу показала повышенные значения непосредственно выше сгущения растительности. От центрального профиля мы прорубили параллельные профиля и расставили пронумерованные пикеты-колышки. Затем прошли по пикетам с магнитометром и вынесли значения показаний прибора на миллиметровку. Вырисовалась четкая округлая магнитная аномалия небольшого размера. Так Осташкин научил меня намечать профиля, расставлять пикеты и проводить наземную магнитную съемку, за что я был ему очень благодарен.
   Впоследствии, я научился делать эту работу одновременно – впереди шел идущий с топором и намечал затесами профиль, за ним тянулся провод нужной длины и я ставил колышки-пикеты, подписывая их. Затем я проходил по профилям с магнитометром, делая периодически замеры на контрольной точке.
   А в центре аномалии был задан шурф, горняки быстро вскрыли элювиальные суглинки до мерзлоты и принялись долбить мерзлоту. Мы отмыли выбранную породу в ручье и набрали целый кулек минералов-спутников для коллекции, а сапоги наши покрылись тонким голубым налетом.

   Шурф

   В Батагай полетела радиограмма: – Найден «Ящик»! Осташкин был очень доволен – наконец-то нашей партией был открыт новый счет, ведь последние годы были безрезультатны…
   А горняки «проходили» сантиметров по сорок за день, ведь долбить мерзлоту это все-равно что долбить камень. Пробовали прогревать костром, но это мало помогало. Вечером горняки калили на костре кончики ломов до бела и оттягивали их, вытягивая и заостряя. И мерзлоту скалывали по чуть-чуть, откалывая по щебеночке и делая выемку-канавку по краю днища шурфа. Затем откалывали по щебеночке от бровки канавки. Тяжелая это работа, не каждому по плечу.
   За несколько дней, да, нет, не за несколько, побольше, прошли метра три-четыре, шурф совсем сузился, а коренных все не было. Суглинок с дресвой кимберлитов, конечно постепенно, перешел в галечно-щебнистые песчаные зеленовато-серые суглинки с отдельными глыбками брекчии, но до коренных дойти было уже невозможно. Они, вероятно, были на глубине 7—8 метров, кто их знает… На этом с шурфом было закончено.
   По завершении работ полагалось укрепить в шурфе слегу с надписью названия трубки и годом открытия. Осташкин срубил длинную листвяшку, зачистил, вырубил у основания Г-образную выемку и разговор зашел о названии. Первое слово было мое – кто открыл, тот и называет. Я хотел назвать КАТЕРИНА – в честь жены.
   – Ну, что еще за женские названия… – возразил Осташкин. – Давай назовем КОСМОС – ведь наши работы проходят под названием Космоаэрогеологисеские исследования и даже экспедиция из Аэрогеологической была переименована в Космоаэрогеологическую. А найдешь следующую, назовешь еще как-нибудь.
   Просьба начальника – приказ для подчиненного. Так трубка получила название «Космос».
   – А как там с заверкой фотоаномалии на Улах-Муне? – спросил я.
   – Да заверим… – как-то неопределенно ответил он. – Надо геохимию провести… покопать еще…
   Я так ничего и не понял. Их там на участке человек десять, если не больше. Чего тянуть. чего копаться, при чем тут геохимия… Но расспрашивать еще постеснялся.
   Осташкин заказал вертолет и забрав горняков и Жадобина (все равно это был не работник, а на большом лагере он бы пригодился как радист), улетел на Улах-Муну. А мне оставил двух рабочих, прилетевших с вертолетом, и один горняцкий ломик, который я выпросил.

Что дальше?

   Мне поручено было собрать и обработать металку по проделанной сети пикетов. Мы собрали пробы (по горсти элювия из закопушек на пикетах) в шламовые мешочки, я просушил их и, просеяв через стопку сит с отверстиями разного диаметра, пересыпал тонкую фракцию в пакеты из крафт-бумаги. Составив ведомость, вложил ее с пакетами в ящик из-под консервов, заколотил его, обтянув по краям тонкой проволокой, и надписал «В Москву – миталлометрические пробы». Это заняло несколько дней.
   Выйдя в эфир, я сообщил о проделанной работе. Что дальше?
   – Попробуй вскрыть контакт трубки с вмещающими, – сказал начальник и я понял, что он не знает, чем меня занять.
   – А что с фото-аномалией? – вновь поинтересовался я. И он опять пробурчал что-то про геохимию.

   шурф

   Поскольку приказы не обсуждают, я поставил ребят на копку шурфа, но, жалея их бесполезный труд, попросил проходить хотя бы сантиметров по десять. Большего они все равно бы не прошли. Так прошла еще неделя.
   – Как дела? – спрашивал меня порой Жадобин.
   – Копаем… – отвечал я.
   А сезон подходил к концу. Была уже середина августа. Лиственница начала потихоньку желтеть, а карликовая березка краснеть. Мы копались потихоньку на своей трубке, а на Улах-Муне летал МИ-4, залетывая участок магнитометрией, работал наземный геофизический отряд и отряд занимающийся геохимией по размеченным геофизиками профилям, что-то копали горняки… а результатов все не было. Мою аномалию почему-то так никто и не заверял…

КОСМОС-2

Хочешь? Конечно хочу!

   И как-то на связи, часов в 11-ть, когда мои «горняки» (я не могу это слово написать без ковычек) ушли на склон к шурфу, а я включил рацию скорее из любопытства – послушать как идут дела у наших, Жадобин с лукавством вдруг спросил меня:
   – …Ты здесь на свою аномалию не хочешь сходить?
   Я почувствовал, что Осташкин сидит рядом с ним.
   – Конечно хочу! – ответил я.
   – Собирайся! Борт высылаем!
   Я поспешно стал сворачивать лагерь, свертывать спальники, снимать антенну, собирать посуду, снимать палатку, вытряхивать от золы печку и стаскивать все это на косичку, благо она была рядом.
   Вскоре загудел и выскочил из-за сопки вертолет. Описав полукруг, он резко приземлился на косичке, я запрыгнул в него и сказал пилоту, что надо забрать ребят со склона. Мы взмыли в воздух, подлетели к шурфу (сесть было невозможно), пилот открыл окошко и помахал ребятам рукой, показывая вниз в сторону стоянки. То же сделал механик, открыв боковую дверцу: «Давайте, давайте. – мол, – вниз!». Они поняли и, похватав нехитрый инструмент, побежали к лагерю. Вертолет приподнялся, плавно слетел на косу (воды уж почти не было, оставалась только в бочагах) и сел, не выключая винтов. Пока я закидывал внутрь салона снаряжение (механик принимал его и укладывал ближе к кабине), прибежали ребята, мы загрузились и вертолет, легко оторвавшись от косы, почти вертикально взмыл в воздух и полетел на Улах-Муну.
   Что и говорить, пилот был классный, самый опытный из Оленекского авиаотряда – Волошин, мы его знали и очень уважали.

Речка Улах-Муна. Аномалия

На Улах-Муне, где все приличные домики были заняты работниками партии, я подселился к своему приятелю, Диме Израиловичу, начальнику геофизического отряда, который «захватил» себе место в комнатке большой избы-клуба.

   Дима Израилович

   На следующий же день, мы с ним, захватив магнитометр и треногу, в сопровождении двух опытных горняков с их инструментом, пошли к месту разрыва структурного уступа на склоне. «Поставив» горняков на ровной площадке под уступом, Дима с ходу прошел с магнитометром в районе разрыва уступа… И первую шкалу прибора зашкалило… Дима от волнения даже сел на землю, вытер пот со лба и закурил…
   Это была магнитная аномалия, это была кимберлитовая трубка! Моя вторая кимберлитовая трубка за этот сезон!
   Горняки были поставлены на центр аномалии, а Дима еще долго подсмеивался надо мной, вспоминая, как я, детализируя центральную часть с шагом 1х1м (трубка оказалась небольшой по диаметру), запутался в установке колышков-пикетов.
   И у него тоже супругу звали Катерина и я опять захотел назвать трубку этим именем.
   А в Батагай полетела радиограмма:
   – Найден второй «Ящик».
   Главный геолог экспедиции, порадовавшись нашим успехам, вылетел в нашу партию и живо стал обсуждать возможность нахождения трубки еще где-нибудь еще.

   Натапов Л. М.

   – Пошлем Музиса, – сказал он, – он найдет!»
   Заговорили и о названии. Теперь уже Натапов предложил назвать ее «Космос».
   – Но такое название уже есть, – напомнил я.
   – Ничего страшного. Пусть будет «Космос-2».

Результаты аэромагнитных работ

   А к этому времени стали поступать результаты воздушной и наземной магнитной съемки и были выявлены еще несколько кимберлитовых тел. Причем размер трубки Заполярная был увеличен вдвое – предыдущие исследователи не обратили внимания на ее тоненький «хвостик» и не стали наращивать съемку в этом месте. А форма ее оказалась в результата наших работ похожей на песочные часы и название ее было изменено на Заполярная-1 и -2. Другие трубки были приурочены к лианементам (разломам?) северо-западного направления, параллельным тому, к которому была приурочена трубка Заполярная. Все основные лианементы были выявлены при дешифрировании космического снимка.
   Осташкин был твердо убежден в приуроченности всех кимберлитовых тел к протяженным глубинным разломам и все наши работы строились под эгидой этой теории.
   Но на этом мой второй полевой сезон не закончился.

Новое задание

   Не смотря на то, что в воздухе уже пахло наступлением зимы, идея открытия кимберлитовой трубки «по быстрому», не была забыта. Но открыть ее хотелось не там, где возможно по дешифровочным признакам, а там, где хотелось…
   Послать решили Истомина Валеру, меня и двух рабочих.
   Выбранный участок мне не понравился и, хотя на нем была зафиксирована слабенькая магнитная аномалия, сам участок находился в зоне распространения рыхлых юрских отложений, препятствующим выявлению кимберлитовых тел.
   Я сразу сказал, что не вижу дешифрирующихся объектов, но перечить начальству не стал. «Полетите на три-четыре дня, – сказали нам, – а потом мы вас выдернем».
   Забрасывал нас Волошин. Наученный предусмотрительности еще Башлавиным и всем опытом своих полевых работ, я набрал несколько ящиков снаряжения, чем удивил Лешу Тимофеева:
   – Куда ты столько набрал? – сказал он у вертолета. – Летите-то всего на три дня!
   – Лучше перебдеть, чем недобдеть, – ответил я словами Башлавина.

   МИ-4

   И нас забросили на выбранное место. Это был слабо залесенный участок водораздела, с подлеском из высокого кустарника ольхи и тальника. Только Волошин, наверное, смог бы здесь сесть… И он сел… Чуть зависнув и не выключая винтов… Мы выгрузились и он, пообещав забрать нас через три-четыре дня, улетел.
   Мы выбрали для палатки местечко чуть в сторонке от места посадки вертолета. Валера с рабочими, захватив треногу с магнитометром, сразу пошел «на разведку» – покопаться на месте предполагаемой аномалии – до темноты еще оставалось несколько часов.

Я же поставил большую палатку (я могу один поставить хоть 6-местку), расставил раскладушки, раскидал на них спальные мешки и рюкзаки с личными вещами, установил печку справа от входа, поставил по середине большой посудный ящик с крышкой (от 500-тки) как общий стол, под навес палатки ящики с мешками продуктов и накрыл вход в палатку тентом (летом он защищал от проникновения комаров, осенью – от дождя и снега. Туда же, в этакий «тамбур», можно было складывать и запас наколотых для печки дров.

   Палатка внутри

   Растопив печку, занялся таганом недалеко от палатки. Помимо двуручной пилы, я захватил еще свою личную, с крупными зубьями и размером с половину двуручной.
   Валера пришел в сумерках на свет костра. Покачал головой: – «Ничего, – мол, – нет»!
   А я и не сомневался… На другой день он решил сходить еще раз, тем более, что в его распоряжении был уже целый день. Мы приготовили ужин, поели при свете свечей (у меня был запас) и улеглись спать.

   Валера Истомин

   Так закончился этот осенний день.
   А наутро мы проснулись… зимой. Снегу – по колено. Но работать еще как-то, с грехом пополам, можно было и Валера после завтрака опять ушел на участок.
   Когда вернулся, опять покачал головой…
   Выйдя на связь (у нас уже была усовершенствованная рация «Гроза»), он сообщил о результатах, вернее их отсутствии, и мы стали ждать эвакуации.

Первый «серьезный» снег

Завершение работ

   Ну и тут началось… обычное! Вертолет отозвали, затем к нам не могли прилететь из-за непогоды, затем у вертолета кончился ресурс и он улетел в Якутск, затем еще что-то… Думали, может быть, вездеход к нам выслать, но он будет идти дня два-три, да обратно… Итого дней 5, а мы уже сидим неделю. И продукты кончаются, несмотря на мой предусмотрительный запас. А вертолетом и не пахнет!
   Чтобы чем-то занять себя и развлечь я поставил в сотне метров от палатки пару капканчиков, соорудив под деревьями шалашики метровой высоты, чтобы спокойно мог засунуть лапу и песец. Ходил проверять два раза в день – утром и вечером. Но ничего так и не попалось. Даже куропаток и не слышно было, и не видно.
   Мы развлекаемся заготовкой дров. Сильно отрицательной температуры еще не было. Печка с обогревом палатки справлялась, готовили тоже на ней. Я даже наладил электричество из автомобильной лампочки и батарей для РПМСки.

   Заготовка дров

   Но даже и мои запасы не бесконечны и стали подходить к концу. Каждый день нас спрашивали: – Как вы там? И Валера отвечал: – Держимся!.. – А из консервов оставалась всего одна банка…
   Мы просидели недели две, может быть чуть меньше. Волошин прилетел неожиданно, и добился вылета только потому, что помнил, что в тайге сидят люди, которых он туда закинул. И ему не нужно было объяснять точное местонахождение. Да другой, мне кажется, и не решился бы.

Так, наконец-то, закончился мой второй полевой сезон на Сибирской платформе.

СЕЗОН ТРЕТИЙ

КОСМОС-3

Задание

Задание было – получить в Жиганске ГТТ, перегнать его к месту проведения полевых работ (1000 км), отработать участок (бассейн речки Мерчимден) и вывести вездеход на базовый лагерь (на реке Оленек).
Из Жиганска мы выехали поздно, где-то числа 10-го июля – вездеход ремонтировали, подваривали где надо кузов и днище для усиления и герметичности. Просидел в Жиганске в ожидании недели две. Получил за это время со склада по заявке снаряжение и продукты для своего маленького отряда, портативную (по сравнению с РПМС) рацию «Гроза» с калиброванными каналами, оружие (боевой карабин калибра 7,62) и спецчасть (карты двухсотки и аэрофотоснимки).

   Поселок Жиганск. ГТТ. Вездеходчик Саша «Сохатый» (сидит)

   Предстоящая дорога до Мерчимдена меня тревожила, так как ориентироваться по карте в плоской пойме реки Лена было сложно (если не сказать невозможно), выручало наличие наезженной дороги до поселка Эйк. Но из Жиганска выходило несколько дорог, как бы не сбиться, будешь ехать без ориентиров неизвестно куда… А после поселка как? Хорошо, завбазой Игорь Сухов посоветовал обратиться к местным геофизикам, они прокладывали профиля для сейсморазведки в районе. И действительно, один из профилей, довольно протяженный, шел от Эйка в сторону Мерчимдена.
   ГТТ был, конечно, не новый, мы их получали откуда-то из воинских частей и успел поработать в Жиганске несколько лет, работая по хозяйству и встречая и провожая нас в аэропорт, т.к. надо было переправляться через речушку, разделяющую поселок и аэродром. Нам выделили этот ГТТ, получив более новый. Я крутился вокруг него во время ремонта для ознакомления и привыкания к нему, да и от скуки, т.к. делать днем часто все равно было нечего, вечером же можно было сходить в клуб на какой-нибудь фильм.
   Я все недоумевал – откуда у них деньги на бухло, ведь они пропивали все еще по дороге из Москвы. Позже сообразил, что они вероятно подрабатывали грузчиками в магазине, а заработанное получали тем же бухлом.
   Или продавали выдаваемые им энцефалитки (или геологические костюмы) и болотники. И те и другие пользовались спросом у местных.
   Сами ходили в старых выданных ранее, ведь многие ездили с нами неоднократно.
   Хотелось скорее вырваться на природу из этой поселковой пыли и бухающих шумящих работяг (как их удержишь?). Общаться с ними было довольно мерзко… Один из старших геологов у Шахотько, не выдерживая, как-то даже сказал:
   – Достали! Взять бы пулемет, да перестрелять всех к чертовой матери…
   Но, что делать, приходилось терпеть до поры до времени и сдерживаться. А как удержишь, если магазин работает…
   Забота одна, лишь бы вытащить их из поселка на место проведения полевых работ. В поле – «сухой закон».

Речка Серки. Сели по уши

Но, вот, наконец, заправившись соляркой под «завязку» и взяв еще две бочки в запас, прогрохотав гусеницами по поселковой дороге и поднимая тучу пыли, наш ГТТ вырвался из Жиганска… Я попросил только базовского вездеходчика (Ивана Родина), на всякий случай, проехать с нами до дороги из Жиганска и направить нас в нужную сторону. На прощание он посоветовал нам быть осторожнее, переправляясь через речку Серки, так как место там разъезженное и можно завязнуть.
На счастье, впереди нас мчался ГАЗ-71 с «местными», которым тоже нужно было в Эйк, и мы держались за ними. Несколько раз они останавливались из-за какой-нибудь поломки (глох мотор) и наш вездеходчик шел к ним и помогал разобраться. Все были полупьяные, так как жиганская вольница еще не выветрилась из их голов, да и наш вездеходчик («Сохатый») не мог угомониться, пока и его бутылка не опустела. Только тогда я вздохнул с облегчением, ведь в тайге магазинов нет. Дорога была настолько наезженна, что с нее нельзя было сбиться даже полупьяному. Иногда она, правда, раздваивалась, но тут выручал впереди идущий 71-вый и мы слепо двигались за ним.

Подъехав к какой-то небольшой неглубокой речушке с чистой прозрачной водой, мы перемахнули через нее и устремились вслед уже скрывшемуся 71-му. Легко взлетев на противоположный берег наш ГТТ ринулся вдогонку и… сел… Сел так, что я даже испугался… Месиво по самую дверцу… Гусеницы где-то внизу и просто прокручиваются… Можно сказать: – «сели по уши»… Мы вылезли на крышу и стали озираться и чесать в затылках.

   Сиди, не сиди, а вылезать нужно…

   У меня был кое-какой опыт работы с вездеходами на Колыме и в Верхоянье, но там это были легкие вездеходы (47 и 71) и надеть соскочившую гусеницу или вытащить вездеход из трясины на бревне или самовытаскивании, не представляло большого труда. А здесь на такой мощной тяжелой махине я работал впервые. И не сообразишь сразу, за что хвататься… Казалось, потяни ее чуть-чуть, помоги ей… и она выползет. Мы срубили лесину, отпилили бревно, чего-то накидали впереди под гусеницы и я от растерянности предложил закрепить бревно брезентовой широкой (см 5) толстой лентой. У вездеходчика опыт был тоже, видимо, не богатый, раз он согласился. Тракторист, может быть механик-танкист, но не в таких же условиях…
   Короче, прикрепили лентой бревно к тракам у звездочек, так что оно торчало с боков шире вездехода, завелись и тихонько попробовали двинуться вперед… Наивные… Лента просто лопнула, как гнилая веревка, а бревно, пройдя под гусеницами, вынырнуло сзади. Опыт приходит во время работы…
   – У тебя трос есть, – спросил я «Сохатого».
   – Есть, – ответил он.
   – Доставай!

   И мы закрепили бревно тросом. Но и это не помогло. Тонкий трос лопнул так же легко, как и лента… Как нам показалось, 71-вый встал где-то недалеко впереди и Сохатый пошел попросить ребят попробовать дернуть нас из трясины их вездеходом.
   К этому времени я сообразил, что это и была речка Серки и то место, о котором предупреждал нас Иван Родин. Вернувшийся вездеходчик сказал, что якуты с 71-го встали на ночевку и помочь нам отказались. А ведь мы им помогали всю дорогу.
   Здорово вымотавшись с этими нескончаемыми распиловками и тасканиями бревен и толстых сучьев, вымокнув и вспотев, обессиленные, мы решили оставить временно попытки вытянуть вездеход. Да и время было уже позднее. Хоть солнце почти село, но ночи были «белые», было просто сумрачно. Нужно было подумать и об отдыхе.
   Мы поставили палатку на сухом месте, установили рацию, раскинули лучом антенну и я связался с Жиганском, благо дело было вечернее. Вызвал на переговоры Ивана и попросил подъехать и вытащить нас. Благо, Иван был очень добродушный и отзывчивый человек. Он пообещал приехать утром.

   Палатка шестиместная

   Утром мы встали, что-то приготовили на костре, съели, попили чайку и решили попробовать еще раз.
   – У тебя потолще трос есть, – спросил я Сохатого.
   – Есть, – ответил он.
   – Давай!
   Он достал толстенный трос (для буксировки), мы зацепили его за звездочку, а другим концом к ближайшему дереву, что потолще, напилили еще несколько бревен и, связав все имеющиеся тросы в один, прикрепили им бревно к тракам у звездочек. Хорошо хоть, длины тросов хватило.
   Вездеход заурчал, привязанное бревно стало уходить под вездеход, привязанный к дереву трос, зацепленный за звездочку, натянулся и ГТТ чуть сдвинулся вперед. Мы тут же подсунули под него следующее бревно, и еще одно, и еще… Толстый трос начал наматываться на звездочку, ГТТ медленно пополз вперед и стал вылезать из трясины. Мы направили его левее, на более сухое место… И он вылез!
   Трудно передать то чувство, что наполнило меня! Какая-то гордость, что мы выбрались сами, без чьей-либо помощи, только своими силами… И тут я вспомнил, что наступило 11 июля! Это был мой день рождения! Это был мне подарок Судьбы!

А тут еще что-то заурчало в кустах и ГТТ Ивана Родина выполз из чащи и встал рядом с нами. Мне даже неловко стало, что я сдернул его и вытащил напрасно из Жиганска. Но он с пониманием отнесся к нашей беде, мы посидели, пришли в себя от пережитого, успокоились, попили чайку, свернули палатку, сняли тросы и, попрощавшись с Иваном, разъехались в разные стороны – мы в Эйк, а он в Жиганск.

Дорогой в поселок Эйк

Мы проехали мимо 71-го, который загружали «местные», и поехали дальше. 71-й скоро нагнал нас и перегнал, но так же скоро и встал из-за какой-то поломки – местные наездники, открыв капот, ковырялись в моторе. Я легонько махнул Сохатому кистью руки – «вперед!». И мы проехали мимо них. Терпеть ненавижу людской неблагодарности! Так мы и ехали. Я только поглядывал на пройденный километраж по спидометру и на стрелку компаса, чтобы хоть примерно представлять, где мы можем быть. И неожиданно мы выехали к большому озеру – здесь и был поселочек Эйк. Кажется здесь была ферма для коров и вертолетчики любили летать в эту сторону, подсаживаясь и разживаясь молоком и сметаной. Мы проехали по берегу озера до какого-то пустующего строения, высматривая место для остановки, зашли в него посмотреть на пригодность ночевки, но через минуту вышли – так все было захламлено какой-то рванью и неприятным запахом… Еще и подхватишь чего-нибудь…
Палатку поставили на берегу озера. Ребята пошли к домикам и лодкам на берегу и принесли несколько муксунов – рыбаки угостили. Я развернул рацию, кинул антенну лучом в сторону Жиганска и, связавшись с базовой станцией, передал, что мы дошли до Эйка и что я «закроюсь» на несколько дней.

   Палатки поставили у озера

   Мною еще владел дух дисциплины, привитой на Колыме Василием Георгиевичем, который требовал связь точно по расписанию и, если «закрываешься», то должен был обязательно сообщить. Но это было в экспедиции №8 – Колымской. Здесь же, после ее объединения с экспедицией №3, на связи были свои порядки – каждый выходил, когда хотел или мог и, как я убедился, мог даже не предупреждать о закрытии связи на несколько дней. Осташкина же я предупреждал всегда: начальство должно знать, где ты и как ты, только оно и беспокоилось за нас.
   И было еще одно странное отличие одной экспедиции от другой. В 8-мой все геологи любили играть в преферанс, не на деньги, просто так, чтобы скоротать время в ненастные дни или дни ожидания вертолета. Преферансом «заражались» даже рабочие, особенно студенты. А в 3-ей к преферансу были совершенно равнодушны. Лишь некоторые любили шахматы и мы азартно наблюдали, как сражались в них, например, Башлавин с Битерманом (наши партии располагались в соседних комнатах).
   И еще было одно отличие. Это мое субъективное мнение, может быть оно и ошибочно. В 8-й было больше духа товарищества, радушия и гостеприимства. Можно было зайти в любую партию и услышать возгласы приветствия, как будто только тебя здесь и ждали. В 3-ей же радушие бывало, видимо, и показным, в одной партии даже не постеснялись прикрепить к входной двери плакат: «Прежде чем войти сюда, подумай, а нужен ли ты здесь!».
   Вечерком, на огонек костра, к нам зашел один из местных, якут, ветеринар, он прилетел сделать прививки животным. Был он навеселе, в хорошем расположении духа и мы посидели, погутарили – «капсе» вели, чайку попили. А под конец он как-то странно сказал: – Мы вам еще покажем… И чувствовалась в его словах какая-то обида на русского человека…
   Переходя из партии в партию, я быстро сходился с ровесниками, приятельские отношения переходили в дружеские, и я очень переживал, когда кто-нибудь из них уходил из экспедиции по каким-нибудь своим соображениям. Так, Володя Чекмазов ушел, поступив в Инъяз (свою мечту); Юра Волков перешел в другую экспедицию (чтобы работать по специальности – гидрогеологом); Игорь Сухов – на стройку (за квартиру); а Таня Рабизова, окончив курсы массажисток, решилась работать самостоятельно. Я же продолжал долго поддерживать дружеские отношения даже с некоторыми студентами, поехавшими с нами рабочими; и даже с человеком (Сергеем Кореневским, главным авиамехаником с Оленька), который просто проезжал мимо моего лагеря на реке Оленек, я сохранил дружеские отношения и по сей день (и с ним и с его сыновьями).
   Я это описываю так подробно, поскольку даже в нашей партии, молодежной, живой, веселой и дружной, сохранившей эти отношения и до сего времени, порой наблюдались и признаки отчуждения, особенно заметные со временем.

Дорогой до реки Мерчимден

   Но продолжим наш маршрут. Мы выехали из Эйка по дороге в сторону Мерчимдена и вскоре наткнулись на целый склад пустых бочек, валяющихся под открытым небом. Мы нашли и некоторые полные с соляркой и не преминули дозаправиться. Дорога здесь заканчивалась, разветвляясь на ряд более мелких колейных, но недалеко уже был профиль сейсморазведки и мы легко вышли на него, так как пойма Лены кончилась и рельеф местности из плоскостины перешел в более холмистый и можно было хорошо ориентироваться по топографической карте.
   Сейсмологический профиль представлял собой прямолинейную (как по линейке) широкую наезженную дорогу с разъездами через равные расстояния. Он тянулся по водораздельным плоским вытянутым сопкам на десятки километров и мы понеслись по нему, испытывая наслаждение и чувство восторга от скорости, которую наконец-то могли себе позволить. Гусеницы только весело потренькивали в такт скорости и плавности хода.
   Но пришла пора закончится и профилю… Мы спустились вниз по склону в верховье ручья, из которого предстояло переваливать в верховья Мерчимдена, и встали на ночевку. Русло ручья было узким и относительно глубоким, без песчаных косичек, с осокой у берегов и неширокой поймой, заросшей карликовой березкой.
   Занимаясь приготовлением ужина, мы заметили одинокую ондатру, забравшуюся сюда при весеннем расселении в поисках места для зимовки. Я подстрелил ее из «тозовки», замеченной мною в вертолете (еще на Колыме) и выменянной у знакомого мне авиамеханика вертолета на офицерский ремень. Затвор, который у нее отсутствовал, я выменял у одного из геологов в Москве на бутылку, а в Верхоянье переделал свою малокалиберку, приделав 5-ти зарядный магазин. Обойму к магазин мне «достал» приятель (коллега). Так, добывая по одной, к концу сезона я, обычно, набирал штук 6—7 на шапку. Выезжая с утра в дальнейший путь и держась русла ручья, Сохатый спросил меня:
   – А где дорога?
   Он, видимо, привыкнув к хорошей дороге, подумал, что в тайге они есть везде.
   Пришлось его разочаровать, сказав, что «лафа» кончилась… Но проходимость по ручью, пойма которого была вся в карликовой березке, и в нижних частях склонов, где лес был представлен редколесьем, была хорошей. Расстояние просматривалось далеко вперед и мы двинулись вдоль ручья с выходом на невысокий пологий водораздел и «свалились» в верховье Мерчимдена. Сам Мерчимден протекал плавно изгибаясь дугой с северо-востока на северо-запад, параллельно руслу реки Оленек.

По реке Мерчимден

И мы двинулись вдоль Мерчимдена где по пойме, где по пабереге, где по появившимся песчано-галечным косам, переезжая по мелким перекатам с одной косы на другую, где по подножию склонов. Помню, неожиданно «нырнули» сходу в один бочаг (размером с сам вездеход) и на пару секунд оказались как в аквариуме (вся кабина под водой), мы выскочили, не успев даже испугаться.

   …По сухому руслу

   Шли с работой, отрабатывая все притоки реки и по левому борту и по правому, отбирая в приустьевых частях притоков укрупненные шлиховые пробы. Каждый день вставали на стоянку, быстро ставя палатку и таган и готовили несложный ужин. Как только появились косички, можно было под перекатами и порыбачить – сначала на удочку потаскать нахлестом на мушку хариуса, а затем хоть на удочку, хоть на спиннинг – ленка. Рыба шла когда на уху, когда на жареху. А когда и на то и на другое.
   Иногда лазили на склоны, чтобы «заверить» немногочисленные аномальные участки – темные пятнышки на аэрофотоснимках. Но снимки были неважного качества, начала 50-х годов, какие-то белесые и мутные, но меня манила одна фотоаномалия в нижнем течении Мерчимдена по его правому склону и недалеко от русла.
   Так мы и двигались… изо дня в день… изо дня в день… Потихоньку и без особых приключений. Буднично и привычно выполняя свою работу.
   Вязнуть мы нигде не вязли, не где было, а вот соскочившие гусеницы натягивать, это приходилось. По косам ехать было и быстро и приятно, но порой какой-нибудь крупный камень попадал под траки на звездочку и скидывал их.

По пАбереге…

Бывало, это происходило и в воде, на каком-нибудь относительно глубоком перекате.

   Гусеница соскочила…

   Тогда гусеницу приходилось разбивать, выбивая «пальцы», штуки по четыре трака – больше было не поднять, соединить вновь лентой впереди вездехода, наехать на нее и, захватив освободившуюся сзади ленту, натянуть ее на заднее колесо, протянув по колесам до переднего, затем надеть на звездочку. Верхнюю часть гусеницы соединяли с нижней и подтягивали… Такие ЧП были отработаны и больших неудобств не доставляли.
   Так мы и двигались… Потихоньку и без особых приключений. Буднично и привычно выполняя свою работу.
   Надо заметить, что другому отряду моих коллег, повторившему наш перегон, повезло меньше – они попали на Мерчимден в большую воду и им пришлось разделиться – вездеход с Валерой Истоминым пошел по водоразделам, а Коля Твердунов срубил плот и сплавлялся на нем. Непонятно только, почему они не взяли с собой предусмотрительно со склада резиновую 500-ку. У нас на складе даже два тонника были и ими никто не пользовался из -за их громозкости. Но в большую воду сплавляться на тоннике было бы просто удовольствием.

ЧП на Мерчимдене

ЧП нагнало нас в нижнем течении Мерчимдена. В очень удобном для нас месте… Рядом была заветная фотоаномалия, рядом была, как оказалось, прекрасная ровная чистая протяженная коса для приемки «кукурузника» и рядом был «залом» – так, кажется, называется протяженный участок высохшего русла, перед которым скапливается осенью большое количество «скатывающейся» рыбы. У вездехода же что-то сломалось – то ли муфта какая полетела, то ли еще что, не помню. Он стоял обездвиженный на косе, а мы «разбили» лагерь поставив большую палатку для ребят, 2-х местку для меня, 2-местку под баню и таган для готовки. Я сообщил Осташкину о поломке и заказал нужную запчасть.

Кимберлитовая трубка

А на следующий день полез с ребятами на склон заверять ту самую «заветную», которая меня очень манила. На местности это оказалась небольшая выположенная площадка, а на поверхности и в закопушке – песчано-галечный материал желто-рыжего цвета с каким-то крупным углисто-черным минералом (до 5 см). Первой мыслью было, что это остатки речного аллювия какой-то древней речной сети. Прямо кусочек какого-то пляжа… Но на снимке и духу никакого речной террасы, да и высоковато для нее. Набрав в пробные мешки материала для промывки, мы спустились к речке и промыли его. Полный набор спутников – и зерна красного пиропа в «рубашках», и черного округлого пикроильменита, и зеленовато-желтого оливина и мелкого прозрачно-искрящегося циркона… Кимберлит! Кимберлитовая трубка! Никакого сомнения… Но почему элювий желто-рыжий? На посещаемых мною местах открытия предшественниками кимберлитовых тел он был зеленовато-серым… И что это за такой 5-ти см минерал? Все это я сообщил Осташкину. Он долго не мог меня понять, а когда разобрался, то сказал, что желтый цвет – это сильно выветрелый, но характерный для кимберлита цвет. А крупный углисто-черный минерал – это тоже пикроильменит, встречающийся в некоторых трубках. Вот она нехватка у меня опыта, но ничего, это дело наживное… Век живи, век учись!

«Залом» на речке Мерчимден

Пока нам доставали нужную деталь, мы обследовали речку и вышли на известный всем местным золоме реки, пересохшем русле метров на сто. Бедная рыба! Пытаясь пробиться вниз и извиваясь всем телом ей удавалось проскользнуть только метров 10—15… И все… Только стая черных воронов с радостью пользовалась этим подарком природы…

   Скопление рыбы перед высохшим перекатом

   И такое здесь совершалось каждый год! Только хороший дождь мог наполнить русло водой и спасти рыбу. Но откуда ему взяться, дождю? Осень здесь прекрасна по цвету и погоде, но засушлива. А место это было таким неспроста и было вызвано какой-то причиной геоморфологии участка: ведь неспроста непосредственно ниже, в приустьевой своей части русло Мерчимдена резко изгибалось и делало несколько крупных меандр – сказывалось, видимо, влияние реки Оленек.
   Пока же мы наспининговали по половине двух баульных мешка ленков и засолили их, затем с трудом оттащили их до вездехода и загрузили в кузов. Дальнейшую засолку проводили партиями, совершая засолку прямо в вездеходе. В этом деле я был мастер! Рыба для завяливания получалась и не слабо, и не сильно соленая – то, что нужно! Накопившись в глубоком бочаге перед заломом, голодная рыба кишела в нем и «брала» даже на пустой крючок. Что уж говорить про блесну. У меня была даже небольшая сеть №3 или 4, с вшитыми поплавками и вшитыми картечинами-грузилами – кидаешь, она сама разворачивается.
   На месте местных, я бы послал сюда бригаду рыбаков с Оленька, они бы весь поселок рыбой обеспечили.

Фото Кирилла Крылова

Мы даже успели подкоптить для себя немного, выкопав по склону канавку-дымоход, закрыв ее сверху ветками и дерном, а вверху поставив шалаш-треногу, обернув брезентом, в которой развешивали рыбу на крючках. Внизу разводили огонь и закладывали его нарубленными ветками тальника, чтобы костер не столько горел, сколько дымил.

Завершение сезона

   Когда в Жиганске достали нам запчасть, Осташкин заказал АН-2 (полетное время самолета дешевле вертолетного, поэтому, по возможности, заказывали его). Предварительно он спросил меня:
   – Самолет принять сможете?
   – Легко, – ответил я.
   – Разметьте площадку метров на 100—150!
   – Сделаем. Соли еще дошлите, – добавил я. – Пробный мешок.
   Мы нарубили небольших листвяшек и навтыкали их с шагом по 10 м, разметив площадку в длину. Шириной она была метров 50. АН-2 сел легко. Мы забрали запчасть, соль и пакет с газетами и письмами, снабдили пилотов свежей рыбой и проводили, помахав руками. АН-2 взлетел легко.

   АН-2

   Наладив ГТТ мы легко прошли до устья Мерчимдена, срезав напрямую участок с меандрами, и по пабереге Оленька, весело позвякивая траками гусениц, довели вездеход до полевой подбазы на Оленьке. Воды на перекате было так мало, что мы легко перебродили реку и въехали на подбазу.
   Когда зашел разговор о названии трубки, я уже относился к этому довольно равнодушно. Игорь Михайлович, видимо почувствовал это и, чтобы я не выпендривался, сказал: – Назови «Космос-3». Так, в разных кимберлитовых полях севера Якутии, появились кимберлитовые трубки «Космос-1, -2 и -3».
   Валера Истомин, посетивший в последствии наш участок на Мерчимдене, открыл еще одну трубку – в этом ему помогло наличие новых АФС 1977 года отличного качества, не то, чем владел я (АФС 1952 года). Свою трубку, маскируя имя своей «половины», он назвал «Мери» (подразумевая Марина). Мингазов, работая на другом участке назвал открытые трубки «Шарик» в честь Татьяны Шарковской (нашего минералога) и «Лорик», подразумевая Лариса.
   Такова история названия кимберлитовых трубок КОСМОС.

   = = = = = = = = = =

ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ

1. ИВАНЫЧ

Забавный случай из моих охотничьих историй произошел на подбазовом лагере на реке Оленек, куда состав партии прилетел весной для распределения по отрядам, получения со склада снаряжения и продуктов на сезон и вылета к местам основных работ.
К этому времени сюда забросились весновщики во главе с Иванычем, срубили избушки для Иваныча и под баню, поставили 10-местные палатки под склад и столовую, провели электричество и заготовили кое что из съестного – и рыбного, и мясного.

Иваныч с выращенной редиской на р. Оленек
Иваныч, улыбчивый коренастый добродушный, но вечно ворчащий мужичок из старой гвардии радистов, не только держал с нами связь по рации, но был еще хозяйственником, прекрасно разбирался в моторах и был отличным рыбаком и охотником. Он даже небольшой парничок построил, где «экскрементировал» с помидорчиками, огурчиками и редиской. А зеленый лучок у нас прямо по паберегам рек рос – идешь в маршруте, срываешь и жуешь.

2. НЕ ХОЧЕТ…

И вот, выпросив заранее у Иваныча моторку, понесло меня с моим коллегой и приятелем, Истоминым Валерой, «сранья» сети проверить. Для меня это такая же разалекуха, как ловля на удочку или спиннинг. После завтрака завели мотор и понеслись вниз по реке за десяток километров. И прогулка тебе, и рыбалка, и, глядишь, чего из мясного на берег выйдет… Подъехали к сети, проверили, приподнимая над водой и опуская обратно, и хотели возвращаться в лагерь.
Вставили шнурок в стартер, дернули… а он не завелся… Дергали, дергали… не заводится и все тут… То он подергает, то я… ну, не хочет заводиться…

3. ОЛЕНЬ

И пошли мы обратно к лагерю пешком по ровной пабереге. Шли мы шли, «солнцем палимы», размышляя о том, что же случилось с мотором, о красотах природы и превратностях судьбы, и устал я карабин нести. Передал его Валере, не останавливаясь, и идем дальше. Прошли несколько километров и я протянул руку за карабином – не тащить же его Истомину до конца.
Он, так же, не останавливаясь, передает мне его, а сам смотрит куда-то вперед. Я посмотрел… а там олень стоит. Стоит боком к нам и, повернув морду, смотрит на нас… Я принял карабин и с ходу выстрелил пару раз. Олень упал. Мы подошли, посмотрели на него, попинали и достали ножи, что у каждого на поясе. Повернули его… а у него на боку большая проплешина.

   – Может, он заразный, – говорю.
   – Не знаю, – отвечает Валера.
   А мы были напуганы Сибирской язвой, о которой нам постоянно сообщали – то в одном регионе случаи обнаружат, то в другом… А мы-то не ветеринары…
   – Ну его, – говорю. – Пусть Иваныч посмотрит. Все равно за лодкой ехать.
   И мы, оставив его лежать на пабереге, пошли в лагерь. День уже вошел в полную силу, на лагере было тихо. Никто и не думал шевелиться, пока не раздадутся удары «в рельсу», призывающие к обеду.
   Мы зашли к Иванычу. Он то ли спал, то ли дремал после утренней связи. Не решаясь его будить, мы только негромко и несмело окликнули его:
   – Иваныч! Ты спишь?
   – Поспишь с вами… – услышали мы в ответ.
   – Мотор не смогли завести, – объясняли мы. – И еще оленя подстрелили. Но он какой-то странный. Ты не посмотришь?
   Иваныч, ворча про наши руки-крюки, тут же поднялся. До обеда время еще было. Сев в его лодку, мы оттолкнулись от берега. Иваныч завел мотор, сел на корме и, управляя «Вихрем», погнал к нашей лодке.

4. ВЕК ЖИВИ – ВЕК УЧИСЬ!

   Мы подплыли, Иваныч встал к мотору и мы столкнули лодку так, чтобы мотор можно было откинуть поглубже в воду.
   – Смотри, что он будет делать, – шепнул я Истомину.
   Иваныч снял крышку мотора, намотал на стартер шнурок с узелком на конце и дернул… Мотор взревел, подняв винтом бурун воды за кормой.
   – Что он сделал? – удивленно спросил я Истомина. – Как он его завел?
   – Не знаю! Просто дернул…
   – Иваныч, как ты его завел?
   – Как, как… нормальный мотор…
   Мы с Истоминым недоуменно посмотрели друг на друга:
   – «Талант не пропьешь»!
   На двух лодках мы «пошли» в сторону лагеря и подплыли к оленю.
   – Вот, посмотри… Что с ним? Смотри, какая проплешина… Может он больной, заразный?
   – Какой больной! Какой заразный! Линяет он!..
   Мы пристыженно замолчали.
   Иваныч достал нож и быстро и умело разделал оленя.
   Вот так! Век живи – век учись!

2018 г.

   = = = = = = = = = =

НЕВЕЗУХА

1. ПОДСКАЗКИ-ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

   Бывает, сама судьба подсказывает нам, что делать или, наоборот, от чего воздержаться в дальнейшем! И ты извлекаешь из этого уроки (если способен сообразить и сделать вывод!) и даешь себе зарок больше подобного не делать.
   Так, в юности, катаясь в лодке по небольшому озерку (с островком в центре) в Измайловском парке, я заметил сидящих у воды мальчика с маленькой девочкой и решил их покатать. Они перешли в лодку и я продолжил движение по кругу.
   А по этому озерку ходил небольшой прогулочный катер с отдыхающими. И вот, выгребая потихоньку, я заметил, что этот катер прет прямо на меня и, вроде, даже не думает избежать столкновения. Я стал быстро выгребать к берегу и высадил своих пассажиров.
   Я здорово испугался тогда, представив, что могло бы случиться с этими детьми… И решил никогда больше не брать детей в такие водные прогулки. Одно дело девушек катать, другое – детей.
   А через годы похожий случай повторился. Я отдыхал по профсоюзной путевке под Коломной и брал на прокат речной велосипед. И как-то посадил на соседнее сидение пацана лет 12-ти (сына Игоря Сердобова). Мы выплыли на середину реки и покачивались на воде, поглядывая на берег… Там какая-то женщина бегала у кромки воды и что-то кричала размахивая руками. «Что это она? – подумал я и оглянулся.
   Прямо на нас, совершенно бесшумно, на приличной скорости, так что белые буруны вылетали, стремительно надвигалась плоская широкая носовая часть здоровенной самоходной баржи. Она шла не уклоняясь, а мы были прямо перед ней…
   Я оторопел… Куда рвануть? Крутанул педали назад, но мгновенно сообразил, что вперед будет ловчее и закрутил ими вперед… Мы выскочили из-под носа баржи и устремились к берегу… Смотрящий на вышке кричал, чтобы я немедленно сдал велосипед, а женщина, что металась по берегу, оказалась матерью моего пассажира.
   Подбежавший смотрящий кричал на меня, а я наорал на него, что он должен был предупредить меня о замеченной опасности, а иначе что он делает на вышке.
   Но для меня этот случай послужил откровенным предупреждением судьбы – не брать малолетних пассажиров… И это уже была не случайность, а серьезное предупреждение…
   И, в дальнейшем, я прислушивался к различным своим «приключениям» и старался поступать осторожно… Особенно в полевой период, работая в экспедиции.

2. НЕВЕЗУхА – 1

Так вот, каждый год для получения снаряжения и продуктов, организации полевых баз и подготовки техники, у нас выезжали т.н. «весновщики». Это был, обычно хозяйственник с радистом и парой зарекомендовавших себя рабочих. Полевой сезон у них доходил до полугода и это был приличный способ заработать. Ведь заполярный коэффициент у нас был 2.0, да полевые еще 0.5 – то-есть 2.5 оклада. Да питание на весновке было практически бесплатное за счет остатков предыдущего сезона, хорошей рыбалки и охоты.
Когда у меня накопился приличный опыт проведения полевых работ, мне тоже захотелось поучаствовать в таких весновочных работах и случай такой представился. По разным причинам выехать никто не мог и предложили мне. Нам передавался вездеход ГАЗ-71 партии Шахотько, законсервированный на зиму в тайге на правом склоне реки Арга-Сала (правой составляющей р. Оленек) километрах в 150 от поселка Оленек. Нужно было выехать на место его консервации, расконсервировать, привести в порядок и перегнать за два-три дня в поселок Оленек. Дело вроде несложное, интересное и «прибыльное».

Верхний аэропортовский п. Оленек. Вверху справа наши палатки.

В апреле я был в Оленьке на базовом лагере. Для жилья там стояли четыре сборных щитовых балка и вагончик на полозьях (типа автобусного корпуса с окошками по бокам), притащенного нами из тайги. В одном из щитовых балков круглогодично жил радист, он еще пристройку соорудил и устроил в ней кухню и парничек. Отапливал все электрическими плитками, так как с дровами были проблемы, а электричество стоило копейки, да мы и их не платили – никто с нас и не спрашивал.

Никого на базе еще не было, кроме радиста и завсклада с Жиганской базы – он прилетел для организации связи с нашим отрядом. Мы отобрали продукты для отряда, палатку, печку, раскладушки, спальные мешки из верблюжьей шерсти, рацию, закупили хлеба и вертолетом «выбросились» на участок к вездеходу. На реке был толстый лед, на склонах лежал снег, вездеход стоял на склоне на бревнах (чтобы траки не примерзли к земле) и на тормозах. Сними с тормозов и он покатится вниз и заведется…
Мы легко расчистили от снега место для палатки, установили печку и рацию, приготовили на печке поесть, поужинали и легли спать.

А с утра, позавтракав, принялись за расконсервацию вездехода. Она заключалась в заготовке большого количества горячей воды для пролития через радиатор и разогрева мотора. Для этого у нас была большая бочка из-под бензина. Мы вырубили днище, набили бочку снегом, обложили корягами и толстыми сухими сучьями и подожгли их.
По мере таяния снега, мы добавляли его в бочку и вскоре она уже заполнилась водой. Когда вода закипела, мы стали вычерпывать ее ведрами и подносить к вездеходу, а вездеходчик, Саша «Сохатый» (я с ним перегонял когда-то ГТТ из Жиганска на подбазу на р. Оленек) стоя на вездеходе, подхватывал их и проливал кипяток через радиатор. Погода стояла ясная, солнечная, было не холодно, подмораживало только ночью, когда солнце садилось.

   К обеду мы управились, вездеходчик сел за рычаги, отпустил тормоза, вездеход покатил вниз по склону и завелся.
   – А поехали сейчас, чего ждать! – предложил вездеходчик. – Ночи светлые, дорога хорошая, настроение бодрое…
   Мы оставили вездеход тарахтеть на малых оборотах, собрали снаряжение, покидали в кузов и тронулись.
   Лед был покрыт снежком, который выпархивал из-под гусениц, русло слабо петляло и вездеход весело бежал вперед, приятно позвякивая траками гусениц. На коленях у меня лежала выкопировка с карты и аэрофотоснимки и я следил за маршрутом, чтобы знать, где мы находимся.
   Так мы отмахали километров 30, когда «Сохатый» остановил вездеход.

   – Что случилось? – спросил я.
   – Движок «стуканул»… – ответил он.
   Это было как гром среди ясного неба! «Вот же невезуха» – подумал я. Здесь требовалась не просто замена какой-то запчасти, нужно было менять сам двигатель.
   Такое случалось в партиях. Двигатель снимали, вывозили на базовые поселки и отправляли в Батагай, где находилось руководство экспедиции и ремонтная мастерская. Из Батагая спецрейсом высылали движок на замену и забирали на ремонт «вышедший из строя». Или ремонтировали присланный и высылали его, если другой замены не было.
   Я вспомнил о похожем случае в Верхоянье. У нас тоже стуканул движок на ГАЗ-47. Вездеходчик вынул свечу, отключив подачу топлива в сломанный цилиндр, и мы поехали. Поехали потихоньку, на первой передаче и не на пустом вездеходе, а доверху груженом, да еще человек пять сверху. Вездеходчик страшно не любил медленную езду и позволял нам садиться за рычаги. Обучил азам вождения и меня. И вот и в этом случае он доверил везти вездеход мне. Помню, я вел его потихоньку и мы подъехали к ручью, пересекавшем наш путь. Ручей был высохший, весь в глыбовых развалах, и я побоялся пересекать его.
   – Проехай ручей сам, – попросил я вездеходчика.
   – Давай, давай сам, – ответил он.
   – Я боюсь, – говорю я.
   – Давай, давай, вперед! – усмехнулся он.
   Я тронул вездеход вперед, но подъехав к валунам, я со страху инстинктивно закрыл глаза. И чувствую, вездеход мягко движется вперед и ни что его не корежит. Открыл глаза – а мы уже на другой стороне ручья. Я очень удивился!
   Вспомнив этот случай, я спросил у вездеходчика:
   – А мы можем двигаться отсоединив сломанный цилиндр?
   – Нет. нельзя, – почему-то сказал он.
   А я в технике ничего не понимал, так что доверился его опыту.
   Мы подвели потихоньку вездеход к склону и выключили двигатель. Поставили на пригорке палатку, разместились и, поужинав, легли спать.
   На утро, связавшись по рации с базой, сообщив о случившемся, предложил вывезти нас в Оленек, чтобы можно было на ГТТ выехать на место аварии, взять 71-й на буксир и дотащить его до Оленька. На том и порешили.

Но с вертолетом, как всегда, были какие-то проблемы и нам пришлось прождать его несколько дней. Пестряков Саша (завбазы) прилетел даже на АН-2, посмотреть, нельзя ли сесть где-нибудь поблизости, но такого места не нашлось. А может быть лед для самолета был недостаточно крепок. Да и реки могли уже потихоньку вскрываться. В этом отношении меня тревожило то, что авария случилась прямо напротив устья крупного левого притока реки. А такие места вскрываются в первую очередь.
Пестряков, на всякий случай, скинул нам в брезентовом пробном мешочке несколько банок тушенки и три булки хлеба и самолет, качнув крыльями, улетел. За продукты я не беспокоился, я взял их с запасом.

Хатка ондатры

Чтобы чем-то занять себя, я сходил на небольшое озерко поблизости. На нем оказалось несколько небольших ондатровых «домика» из мха, закрытых снегом. Видимо, здесь обитал лишь один выводок. Хатки оказались жилыми, то есть действующими – ондатра постоянно проветривает их, вылезая и вновь ныряя, чтобы лунки не замерзли и не затянулись льдом. Я убедился в этом, аккуратно вскрыв их. Лишь одна оказалась с замёрзшей лункой – я обнаружил это, срубив топориком верхушку домика и снеся, ненароком, голову замёрзшей ондатре.

   «Морда»

   Я пожалел, что не взял с собой капканы, мои ящики с полевыми запасами – сетями, патронами, капканами, спецодеждой, – были на подбазе на реке ниже поселка. Но, как сделать устройство «морды» для поимки ондатры, я понял из найденной на берегу сплющенной сплетенной из тонких веток рыболовной «морды».
   Нарезав метровых прутьев, толщиной с палец, и связав их у основания, вставил три прута-кольца – малое у основания, пошире – в средней части, и крупное – в широкой части. В широкую часть вставил небольшой, так же устроенный, плетеный из лозы конус. Установив «морду», я аккуратно закрыл домик мхом и ушел к палатке. Вынырнув сбоку от моего сооружения, ондатра, по моим расчетам, ныряя обратно, должна была прыгнуть в середину лунки (прямо в широкое кольцо конуса), проскочить сужающуюся часть, а обратно выбраться ей должно мешать малое кольцо.
   Вечером пошел проверить результат моей работы. «Морда» была пуста, а в боку зияла прогрызенная дырка. Я удивился – об этом я как-то не подумал – ведь не бобр же она.
   Я сплел другую «морду», уже из толстых прутьев, с большой палец руки. Но она прогрызла и ее. Я был в недоумении – как же ее поймать? Проволоки или сетки у меня не было. Оставалось одно – почаще проверять.
   И действительно»! Залатав дыру и установив свою ловушку, я пошел проверить ее через пару часов. Вскрыв домик, я не успел еще дотронуться до «морды», как неожиданно ондатра вынырнула из воды и уставилась на меня… Я даже растерялся…

   Она уставилась на меня

   – У! – вскрикнул я на нее.
   Она мгновенно нырнула в лунку, прямо в «морду». А я тут же выдернул «морду» из воды. Зверек крутился внутри, не в состоянии найти выход. А как мне ее достать?
   Разъединив конуса, вытряхнул ее на снег. Как она понеслась от меня… Еле догнал. Попробовал пристукнуть… Она обернулась, посмотрела на меня, да как прыгнет… Вцепилась в сапог и давай его грызть… А зубы то у нее… ого-го… как у бобра. Хорошо у меня болотники подняты и резина на них толстая. Я ее стряхнул, и она опять понеслась на утек. Опять пришлось догонять. Все-таки я ее пристукнул…
   Шкурку я простирнул, подсушил, натянул мехом внутрь на согнутый U-образно прутик из лозы тальника и подвесил у палатки проветриваться.

   Вот это зубы!

   Надо еще сказать, что для чтения в дни вынужденного безделья у меня было два ящика журналов – это я набрал в поселковых библиотеках. Сначала в Жиганске, затем в Нюрбе (в командировках) и в Оленьке. Просто заходил и просил дать те, что им совсем не нужны. В Жиганске этими журналами оказался заполнен целый сарай. Бегло просматривая оглавления, я выбирал произведения известных авторов, книги которых были в дефиците, и набивал пару рюкзаков. Когда об этом узнали наши работяги, они за несколько сезонов опустошили жиганский сарай дочиста. Я же выдергивал то, что мне нужно было и осенью отправлял в Москву авиагрузом от экспедиции. Дома я сброшуровывал сборники и сам переплетал их, посмотрев, как это делается в нашей переплетной мастерской. Картонную обложку клеил на коленкор, а названия и авторов выбирал и сводил из шрифта, выдаваемого нам для оформления схем и различный карт. Таким образом, у меня собрались две полки самодельных книг, даже различающихся по тематике разным цветом коленкоров (черный, коричневый, зеленый, малиновый) – проза, приключения, фантастика, детективы.
   За всем за этим прошло несколько дней. И, наконец, за нами пришел борт. Мы не стали даже снимать палатку. Вынули только несущие стояки и поперечину и опустили палатку на раскладушки – все равно приезжать. Забрали только спальные мешки и рацию. Загрузились в вертолет и вылетели в Оленек.

3. НЕВЕЗУХА – 2

Нижний поселок Оленёк. Дорога у спуска к реке

К этому времени, для буксировки нашего вездехода, с подбазового лагеря на Беенчиме, в Оленек пришел ГТТ, пригнал его Федор, наш молодой курчавый красивый ГТТ-тист. К этому времени у нас было уже два ГТТ, парочка 47-мых и небольшой гусеничный трактор (для работы на полевой подбазе).

   Сергей с младшим сыном – Тимофеем.

   Не задерживаясь надолго, я только зашел к своему приятелю Сергею Кореневскому, главному механику в аэропорту поселка, который дал мне три капкана. Приедем на место, поставлю на озере, думал я. И еще захватил пустую здоровенную стеклянную банку из толстого стекла, литров на 20-ть (минералоги держали в таких кислоту). Пригодится.
   И еще я взял у Сергея его собаку (у него в это время было две) – сибирскую лайку. Он держал пса в сарае и редко отпускал на улицу – тот мгновенно разгонял всех поселковых собак и был свиреп, крепок и закален. Я попросил передать «Серого» из рук в руки, чтобы пес понял, что его передали, и за поводок отвел к своему «вагончику».

   Сибирская лайка

   Сергей вообще был абориген этих мест, «пионер» можно сказать. У него был мотоцикл с коляской и несколько двигателей «Вихрь» для двух дюралевых лодок И еще он один из первых построил дачу – небольшую избушку на реке ниже поселка. Многие жители тоже строили такие дачи по его примеру. Он даже ондатру разводил в сарае – как кроликов, в клетках. Прилетая весной, я старался привезти ему свежих помидоров и огурцов (в поселке, где завоз продуктов летом был только самолетом, их вообще не было). А к нему я мог всегда обратиться в случае нужды – то сеточку попросишь небольшую на ленка, то подшипник или винт для лодочного мотора.
   Мы тронулись в путь. Собаку засунули в вездеход, т.к. она рвалась все время наружу – не привыкла быть внутри. ГТТ простучал гусеницами по улице мимо здания аэропорта поселка, спустился по наезженной дороге вниз в основной поселок, по центральной улице вышел на лед реки, куда приезжали водовозки для забора воды и обеспечения ею жителей поселка.
   По льду мы на хорошем ходу понеслись вверх по реке. Снег опять выпархивал из-под гусениц, светило солнце, голубело небо, по берегам высились заснеженные сопки, залесенные лиственничной тайгой. Отъехав километров двадцать мы выпустили собаку и она бежала рядом. Так, в хорошем настроении и бодром расположении духа, мы отмахали километров 50-т, как что-то неприятно заскрежетало в моторном отсеке. Федор выключил двигатель.

   Подняв капот, он выяснил причину поломки:
   – Муфта «полетела», – сказал он. – Это серьезно! У меня запасной нет, надо заказывать.
   «Да что ж такая невезуха», – опять подумал я.
   Расчистив место на пабереге, мы поставили 6-ти местную палатку. установили печку, раскладушки, я наладил рацию и сообщил о случившемся. Достать муфту оказалось делом непростым и мы прождали ее доставку с неделю минимум.

   Чтобы как-то занять себя, я расставил капканы у основания склона метрах в 100 выше и ниже нашего вынужденного лагеря. Устройство простое – делаешь шалашик полуметровой или метровой высоты и подвешиваешь внутри наживку – все, что под руку попадет: рыбку, птичку, кусок мяса – что есть. Внизу капкан, ближе ко входу. Зверек пытается достать приманку, прыгает на капкане и тот срабатывает. Попасться может все – от горностая и соболя, до песца и лисицы. Бывало и глупая кукша попадалась. Два раза в день совершал моцион-прогулку для проверки. А затем усовершенствовал устройство, тоже «подсмотрев» у якутов. Подвешиваешь на дерево очищенную от сучков тонкую лесину, зачищенную у комля до бела и крепишь тонким концом за тросик у капкана. Светлый комель, таким образом, находится вверху. Если капкан срабатывает, тонкий конец с ним поднимается, а комель опускается. Видно издалека, особенно в бинокль. Но, за неделю так ничего и не попало.
   Один раз Серого за ногу прихватило. Я его скулеж услышал и освободил. Это было ему уроком и больше он в ловушки лапы не совал.
   А однажды, крутясь рядом с нами, он внезапно остановился, принюхиваясь к чему-то и глядя вдаль, и стремительно понесся вверх по реке, пока не скрылся из глаз. Что он там унюхал, или кого, я так и не понял.
   В палатку он не заходил, не приучен был. Если только морду засунет из любопытства и назад. Спал прямо на снегу, свернувшись клубочком и прикрывшись хвостом.

   Ондатра на снегу

   Ребята, за время ожидания, подготовили вездеход к ремонту – установили над моторным отсеком треногу из бревен и подвесили двигатель на блоках. Привезут муфту, двигатель поднимут, установят привезенную муфту и поставят мотор на место.
   Так и произошло. На самолете нам скинули муфту, ее установили, опробовали движок и с утра мы двинулись в путь. Капканы я оставил на месте, надеясь забрать на обратном пути.
   До места, где стоял аварийный вездеход, мы добрались к вечеру. Федя хотел сразу ехать назад, но я заставил его отдыхать. Мы просто подняли оставленную палатку на стояки и поперечину и растопили печку.
   Я же, укрепив в бутыль изготовленный заранее конус из жестяной банки, пошел на озеро. Собаку брать с собой не стал, чтобы не мешала. Установил банку в лунку. И в это время из лунки вынырнула ондатра и устроившись поудобнее, не обращая на застывшего над ней человека, принялась жевать принесенную с собой травинку.
   Я шикнул на нее и она нырнула в лунку прямо в бутыль. Я выдернул банку из воды – ондатра металась там как в аквариуме и вдруг высунулась до половины из конуса. Я вытряхнул ее на снег и она быстро понеслась от меня. Пришлось догонять и глушить припасенной дубинкой.
   Сняв «чулком» шкурку на месте, чтобы не смущать ребят, и установив на место бутыль с затянутым поуже конусом, я вернулся к палатке. Саму тушку зверька я скормил собаке.

Ночью Федя поднялся один раз и прогрел на всякий случай двигатель. Утром мы собрались. Я сходил на озеро, но ловушка была пуста. Пожалев, что не снял установленные на прежней стоянке капканы и забрав бутыль, я вернулся к своим и мы тронулись в обратную дорогу.

4. НЕВЕЗУХА – 3

Дорога к дому всегда веселей. ГТТ катил вперед, сзади мотался взятый на буксир 71-вый с «Сохатым» за рычагами, собака бежала сбоку. Проезжая мимо места поломки ГТТ, я собрал капканы, в них так ничего и не попалось, и я еще раз пожалел, что не взял их на озеро.

Из серии – заброшенные поселки

К вечеру мы доехали до Кирбея – небольшого, с десяток разрушенных домиков, нежилого поселка, от которого остались только развалины и торчащие печные трубы.

   Из серии – заброшенные поселки

   Мы заезжали сюда по дороге к оставленному 71-му и еще тогда подивились варварству тех, кто довел избушки до такого состояния. Подивившись еще раз и посетовав на это варварское отношение к тому, что еще может пригодиться, мы решили здесь заночевать.
   В боле-мене пригодном для ночевки домике мы затопили кирпичную печь и две наших буржуйки, выставив их трубы в форточки окон, занавесили дверь и полуразбитые окна брезентами. Комната скоро согрелась и мы спокойно переночевали в тепле.

   В брошенном поселке

   А поутру спокойно продолжили свой путь. Опять летел снег из-под гусениц, «Сохатый» на 71-м слегка притормаживал рычагами, чтобы вездеход не слишком заносило влево и вправо, а я посматривал на карту, где перед поселком был показан зимник, проходящий по левому склону реки по сопке и «срезающий» петлю реки в районе устья Арга-Салы. Меня смущала возможность открытой воды в месте впадения этого крупного притока в реку Оленек. А вдруг!.. А что, если… Незнание обстановки волновало. Где ехать? По льду реки или по зимнику? Если бы не было буксировки, можно было бы ехать вперед, а, в случае опасности, вернуться к зимнику.
   Но соляра была на исходе и рисковать не хотелось. И мы поехали по зимнику. Поехали помедленней, чтобы буксируемый вездеход не тыкался в сугробы по бортам дороги. Но «сохатый» скоро приноровился и к этому. Мы спокойно двигались по зимней заснеженной набитой дороге вверх по склону. То ли ее чистили бульдозерами, то ли движение по ней было частым, но дорога была хорошо накатана.
   Мы потихоньку продвигались и пройденный путь оставался позади, а километраж до поселка все сокращался, как вдруг ГТТ остановился…
   – Все! Приехали! Соляра кончилась! – сказал Федор.
   Да что же это такое! Когда же это все кончится? Ну почему мне так не везет? Что же за невезуха такая! Почему у других все проходит хорошо, а у меня поломка за поломкой?

   Место остановки у перевала

   Но делать нечего, надо ставить лагерь. А если бы мы поехали по реке и заглохли в устье Арга-Салы? Поседеешь тут, сейчас мы хоть на твердой земле и это радовало.
   Мы, по привычке, легко расчистили место для палатки и установили и ее, и печку, и раскладушки. Утром по рации попросил Пестрякова прислать нам трактор с бочкой солярки и он обещал что-нибудь придумать.
   Через пару дней он сообщил, что договорился, но это будет стоить мне две бутылки. Хорошо, что у меня они были, во вьючном ящике с личными вещами. Ящик был в вагончике на базе и заперт просто на щеколду. В поселке продукты и спиртное выдавали по норме и по карточкам.

   «Горючка» кончилась

   За дни ожидания мимо нас к поселку прошел трактор и пару раз проехали оленеводы на нартах, запряженных оленями. У тракториста мы попросили хотя бы ведро соляры, но у него самого он был на исходе.
   Собака, побегав вокруг лагеря, на второй или третий день исчезла – видно почувствовала близость дома и убежала.

Оленьи нарты

5. НЕВЕЗУХА – 4

   Наконец Пестряков сообщил, что выезжает, чтобы мы ждали. Где-то в середине дня мы услышали звук приближающегося трактора. Звук был четкий, явственный, как вдруг замолк… Потом раздались голоса – люди о чем-то переговаривались… И еще раздались ружейные выстрелы…
   – Может, куропаток встретили? – заметил я
   На всякий случай, выстрелил вверх дважды из карабина и застучал кувалдой по вездеходу. Трактор завели и звук… стал удаляться.
   Что за черт!? Куда они? Почему не доехали? Неужели нас не услышали? Пошел посмотреть на место их остановки. Поднялся метров на 500 вверх до перевала и столько же вниз. На снегу следы трактора, людей и ружейные пластиковые гильзы.
   Д-а-а…! 500 м до перевала не доехали. Бывает же такое! И нас не услышали – ветер, значит, был от них. Подобрал гильзы (пригодятся) и вернулся к палатке.
   Вечером связался по рации с Пестряковым. Связь была неважная, но я объяснил, что он чуть-чуть не доехал.
   – Сколько мы не доехали? – наконец спросил он.
   – Километр! Один! 500 м вверх и 500 м вниз.
   На следующий день он опять выехал к нам. На всякий случай я вышел ему навстречу и недолго подождал на месте их остановки. Колесный небольшой трактор резво бежал по дороге, сзади была приторочена бочка с горючим.
   На нашей стоянке мы разгрузили трактор и прицепили к нему наш 71-й – у трактора оказалась в наличии жесткая треугольная сцепка. Наш вездеход побежал на сцепке как приклеенный. Мы же залили соляру в бак ГТТ. кинули пустую бочку в кузов, собрали снаряжение и выехали вслед. Перевалив сопку мы проехали до подножия склона недалеко от поселка и по пабереге доехали до Оленька.

   Наконец-то мы дома. Наконец-то мои приключения закончились.
   Я навестил Сергея, потрепал по шее Серого, а Эльвира рассказала, как пес прибежал домой. Серый «ворвался» в поселок и разогнал всех собак, напомнив им, что он здесь главный. «Я сама еле приманила его, чтобы посадить на цепь. Только Сергея пес слушался и подпускал к себе», – рассказала она.
   Вывод, который я сделал для себя – раз тебя преследуют неудачи, больше не берись за такую работу! Хорошо хоть, что все хорошо закончилось. Всякое могло случиться!

2018 г.

   = = = = = = = = = = = = = = =

ТАК ГДЕ ЖЕ Я БЫЛ?

1. Вступление

Этот случай, о котором я порой рассказывал своим родственникам, когда после выпитого за столом по случаю какого-нибудь события, произошел со мной в одном из полевых сезонов при посещении крупной кимберлитовой трубки.
Что это был за маршрут, совершенно выветрилось из моей непутевой головы, слишком много их было в бассейне реки Оленек. Помню только само посещение, как заехали, что делали, но что это был за маршрут… склероз!

2. Кимберлитовая трубка «Зарница»

   Долгое время я считал, что побывал на трубке Зарница – уж больно крупная она была по размеру, и не могла не дешифрироваться на АФС. Но, начав писать о ней, я засомневался – а на ней ли я был?
   Кимберлитовая трубка «Зарница», как сохранила ее моя ослабевшая со временем память, так прекрасно дешифрировалась на аэрофотоснимке (АФС), что я был совершенно убежден, что она было найдена именно по дешифрированию. И большой неожиданностью для меня было узнать, что открыта она была при геологической съемке, когда вся территория Сибирской платформы покрывалась маршрутами, проводимыми с обязательным отбором шлиховых проб через каждые 200 м.
   Трубка была открыта геологом Попугаевой Ларисой в конце августа 1954 года и была первой из открытых в Союзе..
   Сначала я подумал, что геологи того времени не имели аэрофотоснимков. Но, начав работать по кимберлитам, я был снабжен снимками 50-хгодов (имеющихся у нас в спецчасти), а, значит, они должны были быть у геологов, работавших в те годы. Да, они были неважного качества, какие-то мутные и расплывчатые.

3. Кимберлитовые трубки «Космос»

Так, перегоняя вездеход ГТТ из поселка Жиганск до реки Оленек, где у нас была полевая подбаза, на правобережье реки Мерчимден мною, по АФС 50-х годов была заверена фотоаномалия, оказавшаяся кимберлитовой трубкой. Ее назвали «космос-3» (к этому времени мною уже были открыты кимберлитовые трубки «Космос – 1 и 2» в других заполярных кимберлитовых полях). А, перегоняя года через три второй полученный ГТТ, мой коллега открыл еще одну трубку, рядом с «Космос-3» и этому способствовали аэроснимки 70-х годов хорошего качества – резкие и четкие.

4. Альбомы дешифрируемости кимберлитовых тел

Одним из заданий, полученных мной, было составление альбомов всех выявленных на это время кимберлитовых тел и фиксация их местоположения на АФС. Первый альбом был уже выпущен до меня и в него вошли хорошо дешифрирующиеся кимберлитовые тела – УДАЧНАЯ, ЗАПОЛЯРНАЯ, ЗАРНИЦА (?), АЭРОГЕОЛОГИЧЕСКАЯ, Овал и другие. Зарница была очень крупной трубкой, ее диаметр был лишь на несколько метров меньше трубки МИР.

5. Кимберлитовая трубка «Аэрогеологическая»

Долгие время после сокращения из экспедиции я был убежден, что побывал на Зарнице и только сейчас понял, что просто никак не мог попасть на нее. Она расположена далеко на юге от площади наших полевых работ. Скорее всего я спутал, а побывал на участке трубки «Аэрогеологическая». Но и это сомнительно, так как река Моторчуна, на которой нашли «Аэрогеологическую», находится тоже неблизко на восток от реки Оленек, а мы отрабатывали в основном площади ее левобережья.

6. Заблудился

   Каким ветром меня могло занести на нее не понимаю, но запомнилось мне, что побывал я на какой-то очень крупной трубке, расположенной на плоской вершине сопки. Мы выполняли маршрут на вездеходе и поднялись на самую вершину плоской сопки с цель набора образцов кимберлитов для коллекции и намыть МСА (минералов-спутников алмазов) для нее же. На склоне мы наткнулись на каркас палатки с остатками парусины и утеплителя из красной байки. Байку мы оторвали на портянки. А еще я нашел завалившуюся под нары банку сгущенного молока, которая прекрасно сохранилась и мы ее с удовольствием «стрескали» за ужином.
   Затем, по проложенной дороге мы провели вездеход на вершину сопки, где были оставленные предыдущими работами каркасы палаток с обрывками обшивки. Мы натянули на один из каркасов свою палатку и развели костер, чтобы приготовить ужин.
   И вот здесь и произошел случай, из-за которого я и начал писать этот рассказ…
   Ребята приготовили «шамовку», мы поужинали, ребята стали готовиться ко сну, а я решил пройти по вершине сопки с целью предварительного поиска горных выработок. Весь участок был в просеках для буровых. Просеки были прорублены в шахматном порядке и хорошо сохранились. Чтобы не заблудиться на плоской поверхности сопки, я спустился по дороге, по которой мы заехали, и пошел по просекам, обходя палатку по кругу и отмечая про себя шурфы с остатками выбранной породы. Пройдя метров 150 по одной из просек, я повернул налево и прошел еще метров 150. Затем опять повернул налево и прошел метров 75, как вдруг радиоприемник в палатке, звук которого мне помогал идти, исчез. Видимо, ребята его выключили. Смеркалось. Солнце зашло и было как-то сумеречно.
   Мне стало как-то неприятно, жутковато даже. Стоишь остолопом на плоскотине километрового диаметра и не знаешь, куда двинуться. Кричать, чтобы ребята откликнулись и я бы вышел на звук их голосов, я не решился – что бы они подумали, узнав, что их начальник заблудился рядом с палаткой…
   Сначала я пошел к предполагаемому месту палатки. Но, пройдя несколько десятков метров, я побоялся проскочить мимо палатки… и вернулся на оставленную просеку. Я немного растерялся… Небольшой спуск в долины шел по всем направлениям. Подумал… подумал… и решил вернуться по тем же просекам, что шел от палатки. Как бы мне это не не хотелось…
   Считая шагами метраж, я пошел назад… 75 м по просеке, 150 м по просеке направо, и еще 150 м направо… И вышел на дорогу, а по ней к палатке… И вздохнул прямо с облегчением…

7. Похожий случай

   По этому поводу мне вспомнился один похожий случай, когда мы выехали из тайги на реку Оленек и я пошел вечерком на близлежащее озеро посмотреть ондатру. Оленек здесь делал петлю-меандру и озеро было за самым кончиком меандры метров в ста от реки. Ориентироваться было так просто, что аэроснимок я брать не стал. Выйдя к озеру, я повесил на кусты белый шламовый мешочек, чтобы знать, где сворачивать при возвращении (лесная перемычка была из густого леса и река от озера не просматривалась). Затем пошел вокруг озера.
   Было ветренно. По воде шла рябь. Ни порезов осоки, ни кормовых столиков не наблюдалось и я спокойно обходил это неширокое, но вытянутое озеро.
   Неожиданно в тиши со стороны реки раздался шум мотора, а через пару минут на противоположном от меня берегу озера раздалась человеческая речь. Глупейшее положение! Без ружей никто в этих местах не ездит. А я стоял на линии возможного огня – вдруг они захотят пострелять. Крикнуть им? А зачем! Пустые разговоры мне вести не хотелось. На всякий случай я присел за бугром. Лишь бы они тоже не стали обходить озеро. Но их, видно, озадачил висевший непонятно зачем и взявшийся непонятно откуда белый мешочек. Постояв, переговариваясь, минут пять, они ушли. Раздался шум заводимого мотора и шум удаляющейся лодки. Я выпрямился и пошел дальше вдоль озера.
   И вот, пройдя до второго конца вытянутого озера, я уже повернул по направлению к повешенному мешочку, до которого было метров сто. И тут я заметил справа за негустым лесом какой-то прогал. Может быть это выход на берег реки? Я пожалел, что не взял снимок.
   И я пошел к прогалу… Но вышел я не к реке, а к заболоченной неширокой прогалине, тянувшейся далеко вперед. Это было, видимо, бывшее высохшее старичное озеро. Идти вдоль нее? А зачем? Можно долго идти непонятно куда и заблудиться совсем…
   И я пошел обратно по своим следам к озеру, а выйдя к нему, дальше к повешенному мешочку. От него вышел к реке и дошел по пабереге до нашей стоянки. Посмотрев на снимок, я понял, что прогалина – это бывшая старица, а озеро – остатки бывшей меандры. И прогалина, и озеро были когда-то старой протокой…
   Я понял, что ни в коем случае нельзя ломиться напрямую, пытаясь, что-то сократить, а нужно следовать тем путем, который ты наметил по аэрофотоснимку.

8. Заключение

   А на трубке на следующий день по солнышку мы прошли по отвалам шурфов, набрали образцов кимберлитов, набрали и промыли грунт из отвалов для набора МСА, переночевали и продолжили маршрут.
   Скорее всего я, все же, побывал на участке трубки Аэрогеологическая, когда перегонял ГТТ из Жиганска и по реке Мерчимден до Оленька. А, может быть, это был специально выбранный маршрут по отработке верховьев реки Моторчуна с посещением «Аэрогеологической», ведь верховья были сравнительно недалеко от реки Оленек.
   А через пару лет на этот участок заехал другой наш отряд. Тоже работал на втором полученном ГТТ, после чего все рабочие партии щеголяли красными байковыми революционными портянками…

11.07.2019 г.

   = = = = = = = = = =

ЕСЛИ ЗАБЛУДИЛСЯ

Его прислали мне то ли не зная, в какой отряд послать, то ли на исправление. До этого он поработал с месяц у Надежды Булавиной в геофизическом отряде, показав себя полностью непригодным к их работам.
Там план. Там некогда «тянуться». Они для простоты, облегчения и ускорения работ профиля-просеки для магнитки не рубили – просто ставили затесы на деревьях. Для измерения расстояния и расстановки колышков-пикетов к поясу впереди идущего (с топориком) привязывали провод-шнур требуемой длины, а показания магнитометра снимались на пикетах сразу, без установки треноги – благо, новые приборы позволяли.

В общем – темп, темп и темп… А он… про таких говорят – «олух царя небесного». Ходил медленно, топор доверить страшновато – руки не оттуда растут, откуда положено, еще покалечится. Все лето в телогрейке и шапке ушанке. Этакий неказистый мужичок.

А у меня – иди сзади, неси рюкзак с лотком и лопату на коротком черенке. Выкопать закопушку на склоне, набрать материала в пробный мешок, снести к ручью или набрать материала на ручье для промывки – дело нехитрое. Промывал я сам, мне это в удовольствие, да и быстрее и лучше сделаю. Недаром мне в начале работ поручали обучение новичков шлиховому делу. Ходил он медленно, отставал – так мне быстрый темп и не нужен, приноровлюсь, а если «оторвусь», то и подожду.
За день в маршруте он утомлял, но, поселив его в палатку с вездеходчиком, я хоть вечером отдыхал от его занудства, а они как-то ладили, я даже удивлялся.

Передвигались мы на стареньком послужившем вездеходе ГАЗ-47 и как-то встали на речной галечниковой косе. Речка в этом месте делала узкую вытянутую петлю-меандру, подходя вплотную к склону и тут же отходя от него. Склон был густо залесен лиственницей и кустарником, но в нижней части шла тропинка. Речку с тропинки было не видно и стоянку нашу на петле-меандре можно было легко проскочить. Хотя в километре выше по течению впадали два ручейка со рвами в приустьевой части – не проскочишь и ориентир отличный. А ниже в паре километрах, вообще слияние с правой составляющей – еще более заметный ориентир.

   Излучина

   С этой стоянки мы совершили два маршрута. В первый день вверх по течению речки, отшлиховав оба притока-рва и дальше, на второй день – вниз по течению до слияния речки с правой составляющей. Отмыли аллювий приустьевых частей речек и ниже их слияния и прошли вверх по правой составляющей до ее крупного притока. На обратном пути к лагерю, чтобы немного сократить дорогу, прошли склоном и вышли на тропинку. Напарник, как всегда, отставал и, подойдя к месту, где надо было уходить с тропинки на реку, я не стал его ждать.
   Я поступил глупо! Но мне хотелось подстегнуть его, чтобы он шевелился порезвее, а не плелся еле-еле.
   Через 5—10 минут я забеспокоился. Что-то он запаздывал… Поняв, что он проскочил спуск к реке, подошел к вездеходу и ударил несколько раз кувалдой по приваренной к бамперу рельсе. Звонкий громкий звук разлился в тишине… Через минуту стал стучать опять и пару раз выстрелил из карабина вверх.
   Тишина… Видно, шапку на уши нахлобучил. Я продолжал стучать, не веря, что такой звук можно не слышать. Тишина…
   Ладно, – подумал я, – блудить тут негде. Выше – притоки-рвы, в которых мы ковырялись вчера, ниже – нас отсекала правая составляющая речки, куда мы ходили с утра. Слева склон, справа русло. На тропе, уже истоптанной нами за два дня, наши следы. Как не плутай, а заблудиться негде. Побродишь, побродишь, но к речке в любом случае выйдешь… Но по вездеходу я продолжал периодически стучать.
   Вечерело. Ночи светлые, заполярные… Не темные… Можно бродить всю ночь, если мозгов нет… Он курящий, значит, спички есть… Есть котелок, кружки. чай, остатки сахара-рафинада. Рюкзак, телогрейка, шапка-ушанка, совковая лопата с коротким черенком и обрубленная по краям. Коряг и веток везде полно, при желании можно даже нехитрый шалашик на ночь соорудить – погода не из ясных, с изморосью, но у костра не замерзнешь. Я помнил случай на Колыме, как, неожиданно для себя, мы с вездеходчиком легко переночевали у костра, не доехав немного до палатки – стемнело так (был, видимо, конец августа), что за светлым пятном костра было хоть «глаз коли», и дров толком не наберешь. А ночи стояли уже холодные, температура отрицательная и снегу по колено. Я прикрыл брезентиком пару бревнышек и полудремал на них лицом к костру…
   Первое правило, если потеряешься, постоянно говорили мы новичкам, сиди на месте и жди, тебя найдут, мы найдем… Еще лучше, если разведешь костер. С дровами проблем нет, полно сухостоя, коряг и веток. Сиди у огня и грейся… Хоть и заморосило, но он в телогрейке и шапке. Да и тропа, вот же она, под ногами, куда с нее уйдешь… Ну, сообрази, что нужно выйти на речку…
   Решили с вездеходчиком – если к утру не выйдет, пойдем искать.
   К утру он не вышел…
   Коля Десятерик как-то рассказал о случае в партии Алешко, о технике, который ушел в маршрут с рабочим, а вечером пришел без него – потерял. Ему дали второго и утром послали искать пропавшего. Вечером он пришел на лагерь и сообщил, что и второго потерял. Тут уж вся партия всем составом кинулась на поиски.
   Искали несколько дней… Безрезультатно… Вызвали вертолет! Одного обнаружили аж за пределами района работ партии, шагал непонятно куда… Второго нашли случайно недалеко от лагеря партии, он прятался в кустах стланика и говорил: – Какие-то солдаты вокруг, танки… Это он о искавших его, они же в зеленом, а танки – это вездеходы… Короче, «крыша» у парня поехала… Отправили в больницу, в психушку…
   У моего «крыша» поехать не могла – мозгов-то нет.
   Сначала мы прошли вверх по тропе и, выйдя к реке, прошли по косам к лагерю. Нигде никаких следов. В лагере я периодически бил по рельсе… Где же он?
   На второй день пошли по тропе вниз по реке до развилки, поднялись по правой составляющей и вернулись к лагерю по склону, огибая его, ища следы и периодически крича:
   – Э-э-ге-гей!.. Э-э-ге-гей!..
   Ни звука в ответ… Если с ним что-то случилось и он лежит и не может двинуться, можно пройти рядом и ничего не заметить… В месте спуска от тропы к речке я повесил на кустах белые шламовые мешочки с записками, что здесь надо спускаться к речке. Надо бы было это сразу сделать, но ведь всего два маршрута было запланировано… «Знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил…» – говорится в поговорке.
   У одной сотрудницы нашей экспедиции пропал в одиночном маршруте сын, работающий в Нюрбинской экспедиции. Там еще практиковались одиночные маршруты, как в 50-е годы. У нас они были строго запрещены. Его искали, но так и не нашли…

   Вечером попытался выйти на связь, чтобы вызвать «аварийно-спасательный», но по рации шли сплошные разряды – было «непрохождение…»
   Утром третьего дня, как он пропал, решили подняться на склон на вершину сопки и попытаться сверху рассмотреть местность – может заметим хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь дымок…
   Вода в речке поднялась. В болотниках ее было уже не перейти и мы переправились на небольшой оранжевой резиновой лодке 300-ке. Подтянув ее на склон, мы полезли вверх к вершине. На середине склона наткнулись на след вездехода, пересекающий склон наискось и уходящий от реки по направлению к ее правой составляющей. Я даже разглядел его на аэрофотоснимке.

   Поднявшись к вершине сопки мы оказались в таком же лесу, как и на склоне и я залез на лиственницу повыше, чтобы оглядеться. Сплошное зеленое «море» и никаких признаков дыма. Я уже не знал, что делать и где искать… Мы пошли вниз, по вездеходному следу прошли до тропы, а по тропе к месту спуска к речке, периодически крича: – Э-э-ге-гей!.. Э-э-ге-гей!..
   Выйдя к месту переправы, где лежала лодка, мы ее не обнаружили…
   – Плохо привязали, наверное, течением унесло, – подумал я. – Ничего, где-нибудь на перекате найдем…
   Стали размышлять, перейти здесь или поискать брод пониже… Палатки и вездеход вот они, напротив… И вдруг в палатке что-то звякнуло… У меня мгновенно ослабли ноги… Я аж сел… У меня как гора с плеч свалилась…
   – Он пришел и ищет, что поесть, – подумал я. – Но где же лодка? Почему ее не видно на другом берегу? – Э-гей! – закричали мы…
   Он вышел из палатки и подошел к нам.
   – Где лодка? – спросили мы.
   – Сейчас, – ответил он.
   Уйдя за поворот, он вышел с лодкой и приволок ее, зайдя в воду по колено. Кое-как переправился (буквально метров пять, он и с веслами не мог справиться). Мы подхватили лодку и переправились к лагерю.
   – Ты где пропадал? – первым делом спросили его.
   Он неопределенно махнул в сторону склона.
   – Почему не сидел на месте?
   – Я слышал, – ответил он, – если заблудишься, надо идти на солнышко!..
   НУ, НЕ ИДИОТ?!.

2018 г.

   = = = = = = = = = =

СТРАННЫЙ МАРШРУТ

1. Неправильный разворот

Странность этого маршрута была не в его обыденности… А в том, что за время его проведения, дважды за сезон мне «повезло» сбиться с курса. К этому времени у меня был уже большой стаж работы в разных регионах Заполярной Якутии – и в Забайкалье, и на Колыме, и в Верхоянье, и на Сибирской платформе. И не только в пеших маршрутах, но и на вездеходах ГАЗ-47 и 71, и даже наш первый ГТТ перегнать из поселка Жиганск на реке Лена на реку Оленек, где была наша полевая подбаза (а это 1000 км) довелось мне.

   ГТТ. Поселок Жиганск

   Если бы это случилось один раз, я, при моем опыте работ, посчитал бы это случайностью, но два случая – это для меня было происшествием. Тем более, что если первый сбой, был легко объясним, то второй сбой был непонятен и остается таким и по сей день.
   Но к делу!
   Партия наша работала в бассейне реки Оленек. По ходу работ, а территория поискового доизучения была приличной, мы работали несколькими отрядами. Я наметил себе полукольцевой маршрут на вездеходе ГАЗ-47, отрабатывая левые притоки реки Оленек.
   У нас были аэрофотоснимки хорошего качества, где в 1 см было 250 м. Можно было разглядеть даже отдельные деревья, тем более, что я пользовался лупой с 4-х кратным увеличением (на случай детального рассмотрения какого-нибудь участка).
   По намеченному маршруту мне нужно было проехать вверх по крупному левому притоку реки Оленек, перевалить в другой такой же ручей (их верховья были очень близко друг от друга) и двигаться по нему до выхода на реку Оленек несколько севернее устья ручья заезда. Затем вывести вездеход на полевую подбазу на реке Оленек.
   Естественно, маршрут проходил с отбором укрупненных шлиховых проб с приустьевых частей каждого приточка ручья, по которому продвигался (а это 20 лотков с каждой пробы).
   Отрабатывать участки при совершении маршрутов на вездеходе, каждый «командир» решал по своему усмотрению. Кто-то вставал лагерем, отрабатывал ближайшие притоки 3—4 дня, затем ехал дальше и опять вставал лагерем на 3—4 дня.
   Я же предпочитал двигаться каждый день – экономя время и отрабатывая ручьи по ходу движения. Задерживался только в случае поломки или выхода на реку, где можно отдохнуть, устроить банный день, постираться и порыбачить.
   Проходимость по основному ручью для вездехода была хорошей. Даже по снимку по нижней части склона (скорее по левому борту долины ручья) наблюдалась светлой полосой разреженного леса с белым ягелем сплошная опушка-прогалина, в отличие от правого борта, густо заросшего молодым лиственничным лесом.

Банно-прачечный день…

Мы спокойно продвигались вдоль ручья, я ориентировался по снимку и карте, и отмечал притоки как хорошие ориентиры того места, где мы находимся…

   Напролом…

   Но как-то раз мы пересекли очередной приток (он мне показался даже странным из-за своей полноводности, обычно это были мелкие ручьи-овраги), и дорога наша пошла по залесенному подножию склона, совсем не похожему на то, что было на снимке.
   Мы продирались сквозь деревья, часто просто валя их, а противоположное подножие склона казалось гораздо светлее и чище для продвижения.
   Я засомневался – а правильно ли мы едем? Может быть, мы едем назад, значит на противоположном подножии склона должен быть след-колея от гусениц нашего вездехода.
   Остановив вездеход, я пошел проверить свое предположение, но следов от гусениц не обнаружил. Погода была пасмурная, небо в сплошной облачности, солнце даже не просвечивает и это затрудняло ориентировку. И компас, бывает, не помогает…
   Мы продолжили маршрут, дорога не улучшалась и, проехав пару километров, я поделился с вездеходчиком странностью обстановки.
   – Так мы в обратную сторону едем! – спокойно сказал он.

   След-колея от гусениц вездехода

   Как же так, я же специально ходил проверить, есть ли на противоположном борту ручья следы нашего вездехода… Я снова пошел на противоположный борт ручья… И – о, чудо! – Четкий след колеи от гусениц…
   Мы пересекли ручей, развернулись и поехали назад по нашему следу. Иногда след колеи действительно пропадал, но вскоре появлялся вновь. Сдирая моховое покрытие, следы вездехода сохраняются десятки лет.
   Мы доехали до места, где развернулись вспять, и я понял, что принял за приток саму речку, подошедшую впритык к склону…
   Пеняя на самого себя, жалея потерянное время и дополнительный расход горючего, я махнул рукой – вперед! – и мы продолжили маршрут…
   Таков был первый сбой в маршруте!
   Легко объяснимый и потому понятный…

2. Загадочное озеро

   Продолжая маршрут, мы дошли до места перевала в другой ручей. Погода не сказать, чтобы баловала, но и не сердилась – было облачно, ветрено, но ничто не мешало совершить ерундовый перевал: 500 м вверх по приточку-распадочку, пересечь неширокий вытянутый поперек движению водораздел и спуститься вниз по склону метров 500 до нужного ручья.
   Мы позавтракали, привычно скатали спальники, собрали посуду, сняли антенну рации «Гроза», вытряхнули от золы печку и загрузили снаряжение в вездеход. Накрыли кузов брезентом, закрепив его капроновой веревкой и приготовились ехать.
   И тут повалил снег… Середина июля… и снег. Такое бывает, изредка, но бывает… А снегопад перешел в метель… Я бы, может, и отложил маршрут на день, но июльский снегопад не может быть долгим, да и перевал казался настолько ерундово плевым, что я решился на движение.
   Рабочие привычно расселись на кабине, я внутри на правое кресло и мы полезли вверх. Вездеход скоро выехал на водораздел и я вылез осмотреться, сориентироваться и уточнить движение по компасу. Метель стихла и видимость улучшилась.
   Мы стояли у небольшого озерка, 50 м в диаметре.
   – Прекрасный ориентир! – подумал я. – 50 м – это 2 мм на АФС. Озеро должно быть отлично видно на снимке в 4-х кратную лупу.
   Но никакого озера на снимке не было… ни на месте перевала, ни вообще на водоразделе… Я даже слегка растерялся… Если бы это озерцо даже высохло, все равно на снимке осталось бы заметное округлое светлое пятнышко.

   Где же мы?..

   Но, стой не стой, а нужно двигаться… Еще раз уточнив направление по компасу, мы пересекли водораздел и начали движение вниз по склону. И тут снова что-то не так. Мы ехали не вниз по склону, а как-то наискось… Я снова сверился с компасом… Но он указывает направление, а не уточняет местонахождение. Поскольку нужный ручей был где-то внизу, мы двинулись по компасу вниз по склону, а, по интуиции, навстречу предполагаемому руслу.
   Когда такое случается и тебя что-то сбивает с пути, всегда можно определить свое местонахождение дальше по ходу движения… Все ручьи, в конце-концов, впадают в Оленек.
   Может быть, мы поднялись по первому ручью чуть дальше, чем следовало, а при спуске с водораздела попали на верховья не намеченного, а другого ручья? Мне было все равно какой ручей отработать, площадь поискового переизучения большая и главное было отобрать 200 шлиховых проб за сезон.

   Наконец-то куда-то выехали…

   Сейчас, по прошествии многих лет, я уже не помню дальнейших событий. Да, мы вышли на Оленек, может быть, и не по намеченному ручью, а по такому же соседнему… И представляющему такой же интерес, что и намеченный… Видимо метель сбила меня немного с курса и мы поднимались на водораздел, он был широтного направления, не строго на север по хребтику развилки ручейка-приточка, а чуть западнее, по правой его составляющей – а она увела нас в северо-западном направлении. И попали, поэтому, на водосборную часть верховий ручья, текущего параллельно нужному.
   Все это я определил по ходу дальнейшего движения, но меня до сих пор озадачивает вопрос – а что же это было за озеро, которого не было на снимке нигде ни поблизости, ни подальше от места пересечения водораздела? Что же это было за загадочное озеро?

2020 г.

   = = = = = = = = = =

В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ…

В этот сезон я был направлен на завершение работ на участке, где среди архейских метаморфических пород по данным геофизики горным отрядом была открыта небольшая кимберлитовая трубка. Работы были начаты год назад, осенью меня перебросили туда для ознакомления с проведенными работами, где я присутствовал при уничтожении остатков аммонита, который остался неиспользованным.

Его заложили в центре выявленного кимберлитового тела, с пользой для дела, как дополнительная горная выработка. И для подтверждения данных бурения. После взрыва на этом месте появилась воронка глубиной 1.5—2 м и диаметром около 20 м.
Мингазов Валера, начальник отряда, спустился в воронку, которая стала быстро наполняться талой водой, и стал что-то заверять компасом. Я видел в мокрых стенках воронки только мерзлый шебнисто-валунный грунт и не понимал, что можно там мерять.

   МИНГАЗОВ С ТАЗИКОМ ИКРЫ

   – Залегание… – ответил Валера на мой вопрос.
   Залегание в элювии брекчии? Я не стал больше расспрашивать, так как он был довольно самолюбив, был здесь «хозяином», а я хотел сохранить дружеские отношения.
   В этом сезоне я должен был завершить начатые работы. В «наследство» мне был оставлен легкий буровой станок и вездеход для перевозки станка по участку.
   Само место для лагеря было очень красивое – на высокой террасе реки Малая Куонамка у устья крупного ручья Онгхой-Юрях. Река шла неглубоким плесом с пАберегой. И вид из бокового окошка палатки просматривался далеко вдаль – это я уже на предмет живности. На участок же на плоскую вершину сопки за год предыдущих работ была набита хорошая тропа, а по тропе, как известно, идти всегда и легко, и быстро, и приятно. Уж я-то знал толк в хождении по ним – и по кочкарнику на Колыме, и по щебенчатым склонам Верхоянья…
   Помню, в Верхоянье, мы поднялись по руслу ручья и стали брать в лоб щебенчатый склон, держа курс на «седло», чтобы, выбравшись, перевалить на другую сторону водораздела. Щебенка сыпалась из под ног, ноги по щиколотку утопали в ней и скоро я брел уже с высунутым языком, как выдохшаяся собака, а выше было еще пол склона. И вдруг… путь нам пересекла баранья тропа, узенькая набитая прямая полоска, стрункой выходящая как раз на наше «седло». Мы встали на тропку, сразу почувствовав ее твердость и пошли легко и быстро, и даже усталость сразу прошла.

   БАРАНЬЯ ТРОПА

   Когда мы подлетали на вертолете к месту высадки, я заметил из иллюминатора, что воронка полностью заполнена водой и отметил про себя, что это очень удобно – не нужно будет таскать мешки с пробами вниз к лагерю, так как промыть их можно будет в этом рукотворном пруду, а уж домыть в чистой воде ручья, если потребуется. Так, впоследствии, мы и делали.
   Моей главной задачей было понять, что же «творится» на участке, выявить и подтвердить бурением кимберлитовые тела, если таковые найдутся и провести отбор металлометрических проб («металок» – как их называли). В геохимию (для облегчения поисков кимберлитов) я не верил, не видя по результатам предыдущих работ, чтобы она чем-то помогла, но план есть план, деньги надо осваивать, раз заложены, и работы эти выполнял со всей ответственностью.
   И даже, когда в середине сезона Леша Тимофеев (он был назначен начальником партии после отъезда Осташкина на работу в Африку) спросил меня по рации, не смогу ли я увеличить свой план по металке вдвое, ответил: – Сделаем! – и нарастил сеть опробования еще двумя участками по простиранию отработанного.
   За сезон я хорошо изучил участок, эту плоскую поверхность сопки, всю в мелко-глыбовых развалах метаморфических пород с отдельными задернованными полосками разреженного лесочка и кустарника.

   Узкие задернованные полоски леса

   Я исходил его вдоль и поперек. Казалось, я знал каждый камешек (глыбу), отбирая шлиховые пробы в местах мало-мальски дешифрирующихся фотоаномалий, представленных на местности некоторым скоплением кустарника. Не говорю уж о профилях, которые мы прорубили с затесами, расставляя колышки-пикеты и отбирая по созданной сетке металку и шлихи.
   Периодически к нам оказией залетал вертолет. Мы забирали почту и отправляли на подбазу ящики с металками, которые переправлялись в Батагай, куда стала на сезон выезжать и лаборатория и бухгалтерия. А вот шлихи отправлялись нашему минералогу, Татьяне Шарковской, которая развернула лабораторию непосредственно на полевом лагере на реке Оленек.

   МИ-4

   Это было очень удобно, результаты мы получали довольно быстро и я мог доопробовать места нахождения минералов-спутников. Я отбирал шлиховые пробы, отмывал их в нашем пруду, отчего вода в нем вскоре из чистой стала мутной коричневой жижей, домывал в ручье и вновь готовил посылку Татьяне.
   Но хорошие результаты не получались, чувствовалось какое-то общее заражение пикроильменитом и пиропом и в этом не было ничего удивительного, так как поверхность была плоской, а элювий двух выявленных трубочек, мог «заразить» всю поверхность. Двух – поскольку буровой станок в одной из перспективных точек, которую мы разбуривали, постоянно сгущая сетку бурения «крестом», показывал перспективу, пока не вскрыл элювий кимберлита в центральной части. Я отметил это место как дайка, а, может быть, жила. Ведь скважины были сужены здесь уже до полуметра.

   Татьяна Шарковская

   Хочется отметить странную закономерность в живности участка. Никаких куропаток, никаких уток, в реке никаких ленков и хариусов. Только крупные чайки, мы их звали «мартынами», летали над рекой или бродили по отмели, вылавливая рыбью мелюзгу.
   Но, на кухонном столе у нас постоянно, стабильно была жареная рыба. Не так, чтобы от пуза, но по куску на обед всем хватало. Дело в том, что на закидушку, в одном и том же месте, попадалось по налиму. По одному где-то через день-два. Не очень крупные, но и не мелкие. Напрасно многие относятся к ним критически. Нормальная вкусная рыба. Даже щука, которую здесь презрительно называют «сардон», довольно вкусна и совершенно не пахнет тиной – возможно это от того, что водится в чистой прозрачной воде.

   Налим

   Но наступила осень. Окрестности приобрели свой осенний желто-красный наряд. По ночам стало подмораживать. На участке работы подошли к концу, а хороших результатов как не было, так и не стало. А главное, чувствовалось по изученности, что что-то есть, а что – непонятно. Я все больше приходил к мнению, что поверхность сопки просто заражена эрозионным материалом от выявленных двух мелких кимберлитовых тел.
   Нужно было уже готовиться к эвакуации лагеря. А, главное, погрузить буровую на вездеход и осторожно спустить его вниз по склону к лагерю по пробитой серпантином и наезженной им самим дороге. Осторожно, потому что дорога эта хоть и шла по залесенному склону, но среди глыбовых развалов с уступчиками. И гусеницы, особенно в местах поворота, часто соскакивали.
   И вот был намечен последний день. День завершения работ и спуска вездехода. Вечером, как обычно, выйдя на связь, чтобы сказать очередное: – «У меня ничего нет!» – я в ответ получил очередную сводку от Татьяны. И в одной из проб, отобранной на пикете на самом западе участка… полный набор значительного количества пиропа и пикроильменита в «рубашках» – это уже не заражение, такой результат мог быть только с пробы самого элювия кимберлита.
   Времени на бурение уже не было и с утра, позавтракав, мы потопали по тропе на участок. Ребята стали готовить буровую к погрузке на вездеход, а я пошел на пикет, где была отобрана проба со спутниками 1 класса. Выйдя на профиль и на нужный пикет, где отлично сохранилась закопушка, из которой отбирался материал, наклонился, чтобы пощупать материал, и еще не успев дотронуться до него, разглядел в мерзлотной высыпке… дресву кимберлита. Я выпрямился и, как будто неожиданно прозрев, сразу понял, что «творится» на участке – передо мной, через весь участок, тянулась узкая прямолинейная протяженная зеленая полоска кимберлитовой дресвы, шириной около 40 см, отлично выделяющаяся на фоне желто-красной растительности. Это была кимберлитовая дайка! Спасибо, осень!
   Обегав участок, стало понятно: здесь 5 кимберлитовых даек, все они одного простирания метров по 200, параллельные друг другу; одной ширины; отлично видимые сейчас, осенью; они хорошо объясняют заражение участка минералами-спутниками; на них пришлись две выявленные якобы «трубки» и еще они хорошо дешифрировались на аэрофотоснимках темными полосками на сером пятнистом фоне архейских пород.
   Дайки получили название по ручью Онгхой и нумерацию: -1, 2, 3, 4 и 5. Я порадовал результатами Тимофеева, а он Натапова – главного геолога экспедиции.
   – А как же быть с трубкой Мингазова, – спросил я потом Тимофеева. – Там же просто дайка…
   – Да, напиши – раздув… – Видно и ему не хотелось спорить с ворчащим самолюбивым Валерой.
   Потом и сам Валера согласился с наличием на участке даек. И, рассматривая в бинокуляр материал шлихов, даже нашел в них мелкие обломочки кимберлитов.
   Во второй половине дня, мы начали потихоньку спуск по склону вездехода, загруженного буровым станком. Потихоньку… потихоньку… аккуратно… Пару раз, правда, «разулись», но быстро привычно «обулись» и благополучно выехали к лагерю. Там мы и оставили его на консервации.
   Но осень сделала нам и еще один подарок! Эвакуация лагеря затянулась – с вертолетами всегда так: то спецрейс, то санрейс, то ресурс кончился, то непогода по дороге, то еще что-нибудь… А мы собрались, стащили все, что можно и не нужно уже, на косу, где будет садиться вертолет. Осталось свернуть спальники, палатки, рацию, вытрясти печки, сложить раскладушки – но это по прилету борта.
   Я лежал в палатке, поглядывал по привычке в боковое окошко, затянутое противомоскитной сеткой. Погода в августе чудесная – комаров нет, погода погожая, ночью подмораживает, а днем тепло. И тут я заметил какое-то движение на речке – глаз привычно реагирует на движение. Сначала я подумал, что это «мартын», но почему он плывет строго к берегу? Вот он потихоньку выходит на берег… Заяц?.. Я взял бинокль… Да, нет, «маловато будет»… Он выходит… Олень! Белый олень!
   Скатившись с раскладушки и схватив карабин, потихоньку, прячась за кустиками и невысокими бугорками, стал подкрадываться к оленю. А по залесенной террасе позади меня, кто-то из рабочих в темной телогрейке, заметив, что я выскочил куда-то с карабином, пошел за мной, да еще и во весь рост… Я погрозил ему кулаком и махнул рукой, пригнись, мол, ложись… Он залег.

   Особо рисковать я не стал – спугнешь еще… Олень почему-то не убегал в лес, а спокойно стоял на косе… Домашний? Но ни один оленевод за весь сезон не проходил мимо нас. Был домашний, отбился и одичал? Возможно. А мы весь сезон на консервах, за исключением дарованных нам природой речных даров (налимов).
   Выстрелил я метров со ста… Олень вздрогнул… Попал! Выпустил обойму, чтобы наверняка. Он упал. Разделав его, разделил на части, отложил печень и сердце, требуху завернул в шкуру и сложил в камнях, заложил там же голову с шеей. Подбежавшие ребята отнесли все в лагерь и подвесили на ветерке, чтобы обдуло.
   Первым делом пожарили печенку. И вырезку. Свежая печенка, да со свежим хлебушком, да с чайком… У-у-у! До чего же вкусно! Ну и «порадовались» же мы…

Что готовить из мяса дальше? «Давай, для начала, просто отварим его», – попросили ребята. Очень уж соскучились все по свежему мясу. И мы сварили ведро мяса. Каким же вкусным оно оказалось… Когда мы его съели, запивая мясным бульоном, ребята сказали: – Давай сварим еще! Так мы и съели все мясо только отваривая и даже жарить не хотелось… А когда оно кончилось, я достал из камней голову и отрезал шею. Так мы и съели все, наслаждаясь вкусом оленины.

   Вертолет не прилетал, видимо, чтобы не мешать нашему пиршеству, но тут же прилетел, как только все мясо было съедено…
   Мы погрузились и вылетели в Оленек.
   Р.S. Я впоследствии часто вспоминал случай с оленем, недоумевая, почему мы мясо только варили? Ведь можно было и жарить, и делать котлеты, и варить супы… И только, многие годы спустя, наткнувшись на любопытный эпизод в книге Федосеева «Злой дух Ямбуя», я понял в чем дело:
   «Мясо дикого оленя осенью особенно вкусно. В нем и сладость ягеля, и тончайший аромат альпийских лугов, и еще что-то, идущее от леса и присущее только свежей оленине. Эти удивительные качества еще больше ощутимы, когда мясо подается в отварном виде. И варят его таежным способом, в прозрачной ключевой воде, на лиственничном костре, без каких-либо специй».

   = = = = = = = = = =

РЕКА МУНА. ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН

1. ОШИБСЯ, НО ПОДАРОК ПОЛУЧИЛ

   Это был последний сезон моих полевых работ, поскольку экспедиция начала сворачивать все работы в регионах из-за недостатка финансирования. Но нам удалось «выбить» этот сезон для завершения работ. Я, будучи уже умудренным жизнью практиком, выбрал для работ сплавной маршрут по шикарной сибирской речке Муна, от ее среднего течения до устьевой части, где она прорезала пойму реки Лена, являясь ее левым притоком ниже поселка Жиганск.
   На предполевой приемке материалов, Битерман (зам главного геолога по административной части) даже зловредно пошутил, что нечего, мол, им делать в этом заповеднике! Но, Вера Селиванова, начальник отряда, отстояла: участок перспективный, входит в территорию наших работ, и сама она отрабатывает участок, южнее нашего. И работы были утверждены.
   И вот мы сплавляемся по реке Муна.
   Мой отряд был небольшим: моя помощница техник-геолог Нина Головлева и двое рабочих. Для сплава: четыре резиновые 500-тки. Река Муна – речка с протяженными глубокими плесами и спокойными перекатами. Течение очень слабое, мы счалили лодки квадратом, жестко скрепив их длинными продольными и поперечными жердями. На продольные жерди протянули поперек веревки, опустив их до пола «гамаком», а на них постелили брезенты и сверху надувные матрасы. На них грузили сначала палатки, затем что потяжелее и не боится сырости: ящики с консервами, печки-буржуйки из толстого железа, муку в брезентовом бауле, а затем сверху на них брезентовые пробные мешки с крупой и сахаром, затем раскладушки (вровень с бортами), а на них спальные мешки, рацию, оцинкованный ящичек со спецчастью и личные вещи… На случай дождя накрыли тентами. Груз частично ложился и на борта, так что осадка «катамарана» была небольшой, а на случай слишком уж мелкого переката, можно было быстро разъединить стягивающие поперечины и провести лодки по самому глубокому узкому месту на перекате.
   Чтобы наши с Ниной точки опробования легко находились на карте фактического материала, мы договорились, что я буду отрабатывать притоки по левому борту реки, а она по правому. Количество притоков было равным.
   Из-за слабого течения мы потихонечку сплавлялись, гребя веслами. Работу делали по ходу сплава и останавливались только на ночевку. Поставить лагерь было делом быстрым и отработанным – жерди для палаток не рубили, а, приготовив в первый день высадки на место, возили с собой. Колья для крепежа палаток к земле – металлические «пальцы» от вездеходов (47,71 или ГТТ). Оставалось только расставить раскладушки, а печки поставить только если было сыро. Для отдыха останавливались на 3—4 дня. Тогда же устраивали и банный день.
   Как-то мы остановились на длительную стоянку, совместив протяженный маршрут у Нины с банно-прачечным днем. По ее совету замочили рабочие спецовки и рубашки в трех тазиках и поставили их с вечера в речке, притопив крупными валунчиками. Утром разошлись по маршрутам, наметив места отбора укрупненных шлиховых проб на картах-сотках. Для отбора их мы всегда выходили за границы распространения аллювия I и II надпойменных террас. На этот раз долина реки заметно расширялась по правому борту реки и эта граница была в 3—4 км от устья крупного правого притока. Еще через 3—4 км в ручей начинали впадать его крупные притоки.
   Протяженность маршрутов я намечал так, чтобы они не превышали 15 км в обе стороны и к 7-ми вечера все возвращались в лагерь. Мало ли что могло задержать маршрутную пару… И изменение погоды, и крупный охотничий трофей, и перспективный неожиданный шлих… Единственно, что меня смутило, это то, что, намечая Нинин маршрут, я сначала наметил его протяженность в 7—8 км, а выдав ей карту и проверив расстояние, я продлил его подальше. Правда, я посоветовал, если что, не напрягаться… Но проходимость по ручью, судя по аэрофотоснимкам, была хорошей.
   Утром мы разошлись. Отработав два левых притока, я к семи часам вернулся в лагерь. Нины еще не было, как не было и наших тазиков… Видно, в верховьях прошел дождь, вода поднялась и их унесло…
   В 8-мь часов Нины не было…
   В 9-ть часов Нины все еще не было…
   В 10-ть они все еще не пришли…
   Я уже беспокоился не на шутку… Хотя понимал, что заблудиться там негде, медвежьих следов мы не видели, а отбор проб не мог занять столько времени… Что же могло случиться?
   В 11-ть часов (если не в 12) … они, наконец-то, пришли! Я был в палатке, когда услышал их голоса. Вышел и первым делом, спросил, что же случилось?
   – Ты нам 200-тку дал, а не сотку! Я уже в дороге это заметила. Чувствую, расстояние не совпадает с предполагаемым…
   – Так и не ходила бы так далеко, бог с ними, этими притоками!
   – Да хотелось все-таки хоть половину ручья отработать… А проходимость оказалась «не ахти»…
   Короче, они отмахали 30-ть км за день. Устали конечно очень. Ужин был приготовлен, мы его только подогрели. А еще Нина поздравила меня с Днем рождения – женщины все знают о нас и когда у нас чего… даже если им не говорить…
   – А это подарок тебе! – сказала она, достав припрятанный в кустах мой тазик с бельем… – На косу вынесло у устья ручья. А мой тазик, видно, дальше унесло.
   – Спасибо, – поблагодарил я. – Идите, отдыхайте! Завтра банный день устроим!
   Так закончился очередной день, мой очередной День рожденья…

2. ВОЛЧАРА

Во время сплава по реке Муна в Якутии, на одной из стоянок я пошел вечером с ружьишком на близлежащее озерцо посмотреть ондатру. Ондатра была моим вторым хобби, после рыбалки со спиннингом или удочкой. Днем рыбалка, вечером прогулка за ондатрой. Ходить стал с ружьем, так как, даже со смертельной раной в голову от малокалиберки, зверек часто нырял и погибал, ухватившись зубами за траву на глубине. От дозы дроби «0» его уже ничего не спасало и тушка оставалась на поверхности воды.
По дороге я, как обычно, шел с двустволкой наизготовку с дробовым зарядом «3» на куропатку или утку и картечью во втором стволе «на всякий случай». Пройдя густым стройным сосняком, где невозможно было идти тихо – покров под ногами из сухой сосновой хвои издавал громкий треск, я вышел на обрывистый береговой уступ реки и стал рассматривать противоположный берег реки, где было место брода, а за ним в лесу озеро.

   Волчара

   Ружье было в правой руке и я тут же вскинул его, как только услышал какую-то возню у себя под ногами. Какой-то здоровый пегий зверь вдруг выскочил из кустов внизу и рванул вдоль берега под обрывом. Светло-коричневый, с длинными ногами Я принял его за молодого сохатенка и повел стволом за ним. Но зачем нам худосочный сохатенок, в нем мяса-то нет.
   А зверь легко запрыгнул на обрыв повернувшись ко мне боком. Уши торчком… Большой хвост… И тут я понял, что это ВОЛЧАРА! Какой-то огромный, как мне показалось, и, почему-то, пегий, светло коричневый. За все мои годы работ я ни разу не встречал волка, за исключением одного случая со светлой самкой, которая стала уводить нас от логова, бывшего где-то поблизости. А другие видели волков, которые встречались им обычно на речных косах.
   Понять-то я понял, да поздно… Волчара вскочил на обрыв и исчез за ближайшими стволами деревьев. Я еще постоял, размышляя, что, видимо, разбудил его на лежке в кустах… И, вдруг, сбоку от меня с шумом и треском он рванул прочь от меня… Мелькнул несколько раз за стволами сосен и скрылся. Стрелять было бесполезно…
   Видимо, очухавшись, он решил посмотреть, а кто это спугнул его? Подобрался ко мне поближе, ну хоть бы веточка хрустнула у него под лапами, и, когда понял, что это человек, тут же рванул наутек.
   Я пожалел, что упустил свой шанс, ведь поначалу я достаточно времени держал его на мушке, а августовская шкура уже достаточно хороша. Но ведь зима близко, а шкура почему-то не серая! Ведь именно цвет шкуры сбил меня с толку. Я думал, что волк и летом серый… Сколько лет работаю, а волков не встречал и не видел.
   Но, благо, мне надо было на другую сторону реки, я спустился с обрыва, перебрел по перекату речку и пошел на озеро.

2018 г.

   = = = = = = = = = =

3. МЕДВЕДЬ

   Я хочу упомянуть о эпизоде, случившемся при этом сплаве. Для него я отобрал 4 понтона 500-ки и закрепил их этаким четырех угольным катамараном, чтобы груз можно было укладывать не только внутрь лодок, но и на внутренние соприкасающиеся борта. Нас было четверо с половиной: я, моя помощница техник Нина Головлева и два рабочих. Половинкой был 12-летний сын Нины, которого она взяла на лето с собой.
   Так вот, сплавляемся мы потихоньку по реке. Течение было настолько медленное, что приходилась все время грести веслами, И вдруг Нина вскрикнула: – Медведь!
   Я, сидя на носу лодки впереди, обернулся. Взрослый медведь вышел из леса по левому берегу реки и направился к воде.
   Какой мужчина не мечтает о медвежьей шкуре, добытой самим, а не приобретенной у кого-то или где-то, чтобы постелить ее дома на полу у кресла перед телевизором или повесить на стену как ковер.

Не раздумывая, схватив карабин я побежал к нему. Бегу, скрываясь в рытвинах речной косы, чтобы он меня не заметил и стараясь сохранить дыхание. А про себя думаю: на дворе август месяц, шкура должна быть уже хорошей зимней! И фОра у меня есть: пока он на другом берегу, да пока будет реку переплывать, я успею несколько раз выстрелить…
И вот бегу, высовываясь и наблюдая, где он. А он прямиком уже к воде подошел. И вдруг из леса высыпались три медвежонка! Медведица! Это же совсем другой случай. Не буду же я в медведицу стрелять… Не положено! Закон тайги! А сам бегу…

   Какого черта я бегу? – спрашиваю сам себя. А сам бегу…
   А она уже на середине реки, да все быстро так происходит… Вот она уже из воды выходит… И куда она так торопится? Видно хочет побыстрее преодолеть это открытое пространство… А кого ей бояться? Ведь врагов у нее здесь в этой глуши нет. Только человек. Может и был какой опыт от встречи с ним, с таким же ненормальным, вроде меня… А я все бегу к ней. Зачем? Какой леший меня гонит?
   Вот она уже на середине моей косы на правом берегу. И медвежата шустро так вслед за мамкой переплывают…
   И вот я добежал наконец. До нее метров 50! О фОре уже и говорить не приходиться! И ощутил я себя перед ней словно голенький стою. Карабин в моих руках, что палка… Пуля прошьет ее насквозь, но раненая, да еще защищая медвежат, она успеет разорвать меня в клочья…

   У меня холодок пробежал по телу. Стало как-то неуютно рядом с ней. И я повернулся и пустился наутек, прячась по рытвинам и думая – только бы не заметила! А она вошла в высокую густую чащобу тальника, запыленную паводками, с заплетенными ветвями. И хоть бы веточка хрустнула!
   Я бегу от нее и все думаю, когда же я до лодок доберусь? Бегу, бегу… Ну, наконец-то, вижу головы над бровкой и любопытные взгляды. Напряжение во мне спало, испуг прошел… На любопытные взгляды только сказал: – Медведица!
   Этим объяснялось все.
   Это как в фильме «Белое солнце пустыни» – «Да гранаты у него не той системы»!
   Так зачем же я бежал? Что толкало меня? Я часто задавал себе этот вопрос. И только когда заговорили о адреналине у человека, я понял в чем дело! Только неясно – избыток его был у меня или нехватка!

4. ПОСЛЕДНЯЯ СТОЯНКА

   Могу еще рассказать, как закончился наш маршрут по Муне…
   Весь сплав прошел спокойно, без происшествий, мы доплыли почти до самого устья. Дальше плыть не имело смысла – русло реки начинало прорезать широкую пойму реки Лена. Один раз в низовьях увидели медведицу с медвежатами (я этот случай в рассказе «Зачем?..» описал). Мы немного торопились, так как после отработки Муны, нас вертолетом должны были перебросить севернее, тоже на приток Лены. А, заодно, должны были доставить с базы в Оленьке треть оставленных там весной полученных продуктов. У нас они были уже на исходе.
   Подплывая к месту последней предполагаемой стоянки, проходя последний перекат, я, прямо с лодки, несколько раз кинул спиннингом блесну. И почувствовал сильный рывок… Возле лодки мелькнуло тело крупного тайменя. Мы тут же за перекатом причалили к берегу и я прохлестал и перекат и плес за ним спиннингом, но ни одной поклевки не было.

Нина предложила встать здесь лагерем, но от нависавшей по правому борту скалы было уже как-то сумрачно. Километром ниже по снимку определялось более удачное место для лагеря и мы поплыли до него.
Место оказалось просто идеальным: ровная площадка высокой поймы под палатки, рядом огромный завал нанесенных стволов (для заготовки дров), ниже широкая ровная площадка для вертолета, и вода недалеко. Для сетей – два глубоких плеса: один у переката, другой (уже в пойме Лены) за поворотом реки ниже лагеря.

   Заказав вертолет для переброски, мы несколько дней провели в его ожидании и отдыхая. Я каждый день ходил со спиннингом на перекат и на плесы, но таймень «как в воду канул». И, что меня поразило, рыбы не было вообще. Была середина августа, места для ее наличия отличные… а рыбы не было… Лишь изредка в сети залетал одинокий сижок. А сети я проверял дважды за день – и с утра, и вечером.
   С вертолетом начались какие-то проблемы – из Оленька стали говорить о том, что ему не хватит горючего, чтобы нас вывезти – далековато мы от них. А я проблемы не видел – можно было залететь в Жиганск, заправиться, а на обратной дороге загрузить нас и вывезти на новый участок.
   Неожиданно, из Батагая пришел приказ по экспедиции о сворачивании всех полевых работ, вывозу всех партий на базы и отправку в Москву – у экспедиции были проблемы с деньгами… Это коснулось и моего отряда. О продолжении работ не могло быть и речи. Нас должны были вывезти в Оленек. Но вертолета все не было. Можно было даже вывезти нас в Жиганск, заказав там катер, а из Жиганска на АН-2 в Оленек.
   В конце-концов, говорил я Истомину, позови на связь Андрея Кореневского, моего приятеля, он летал уже первым пилотом на МИ-8, я, мол, сам с ним поговорю. Но Валера все твердил про какие-то сложности в расстоянии.

Андрей Кореневский

Просидев неделю, нас стала поджимать нехватка продуктов. Все заканчивалось. Я поощрял ребят, если они хотели пройтись с карабином и ружьем по косам вверх по реке, а сам вечером уходил с ружьем на озера. Охота на ондатру была моим хобби и я старался выбирать места стоянок там, где поблизости было озеро.

   В сетях пусто…

   Днем пытался поймать на спиннинг хоть ленка, хоть хариуса, но даже ни одной поклевки не было.
   Когда Валера запрашивал, как у нас с продуктами, я отвечал, что заканчиваются, что продержимся еще два-три дня.
   Когда я говорил, что рыбы нет, мне кажется, что мне не верили. Я сам не мог понять, почему ее нет. Я даже не выбросил четыре тушки ондатры, сохранив их на всякий случай – я читал то ли у Олдриджа, то ли у Лондона, что ее едят… но мне было мерзко об этом даже думать…
   Мы протянули еще кое-как неделю, и, помню, Нина натрясла изо всех продуктовых мешков какой-то пыли, перемешала, замесила и испекло немного оладий… До ондатры, слава богу, не дошло, нас все-таки вывезли.
   Пришел МИ-8, загрузил нас и вывез в Оленек. Без всяких-яких…

Это был мой последний (28-й) полевой сезон!..

2018 г.

= = = = = = = = = =

А я еду за туманом и за запахом тайги Рассказы геолога Виктор Музис

Чара. Первый полевой сезон

ВСТУПЛЕНИЕ

НАЧАЛО

ПЕРВЫЙ ПОЛЕВОЙ СЕЗОН

НА ПОЛЕВОЙ ПОДБАЗЕ. «РУКИ»

ФИНСКИЙ НОЖ

ВСЕ УШЛИ

НАЧАЛО ПОЛЕВЫХ РАБОТ

ОКОНЧАНИЕ ПОЛЕВОГО СЕЗОНА

ДОРОГА НА КОЛЫМУ

КОЛЫМА. МОИ СЕЗОНЫ

ВСТУПЛЕНИЕ

ПОСЕЛОК ЛОБУЯ

СОТРУДНИКИ

РЫБАЛКА. ОХОТА

ПЕРЕЕЗДЫ. ПЕРЕБРОСКИ

ХАЛЦЕДОНЫ И АГАТЫ КОЛЫМЫ. БИВЕНЬ МАМОНТА

ОЛЕНЕК. МОИ СЕЗОНЫ

ВСТУПЛЕНИЕ

В НОВОМ КОЛЛЕКТИВЕ

ПРЕДСТОЯЩИЕ ЗАДАНИЯ

ПЕРВЫЙ ПОЛЕВОЙ СЕЗОН

Нюрба

Жиганск

Заявка

Речка Улах-Муна

Проводы Осташкина

Штык-нож

Дела бытовые

Гости

Эвакуация

СЕЗОН ВТОРОЙ

КОСМОС-1

Выбранный участок

Заверка фотоаномалии. Кимберлитовая трубка

Сплав – волок по ручью

Стерх

Прилет Осташкина. Наземная магнитка

Что дальше?

КОСМОС-2

Хочешь? Конечно хочу!

Речка Улах-Муна. Аномалия

Результаты аэромагнитных работ

Новое задание

Завершение работ

СЕЗОН ТРЕТИЙ

КОСМОС-3

Задание

Речка Серки. Сели по уши

Дорогой в поселок Эйк

Дорогой до реки Мерчимден

По реке Мерчимден

ЧП на Мерчимдене

Кимберлитовая трубка

«Залом» на речке Мерчимден

Завершение сезона

ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ

1. ИВАНЫЧ

2. НЕ ХОЧЕТ…

3. ОЛЕНЬ

4. ВЕК ЖИВИ – ВЕК УЧИСЬ!

НЕВЕЗУХА

1. ПОДСКАЗКИ-ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

2. НЕВЕЗУхА – 1

3. НЕВЕЗУХА – 2

4. НЕВЕЗУХА – 3

5. НЕВЕЗУХА – 4

ТАК ГДЕ ЖЕ Я БЫЛ?

1. Вступление

2. Кимберлитовая трубка «Зарница»

3. Кимберлитовые трубки «Космос»

4. Альбомы дешифрируемости кимберлитовых тел

5. Кимберлитовая трубка «Аэрогеологическая»

6. Заблудился

7. Похожий случай

8. Заключение

ЕСЛИ ЗАБЛУДИЛСЯ

СТРАННЫЙ МАРШРУТ

1. Неправильный разворот

А я еду за туманом и за запахом тайги
Рассказы геолога

Виктор Музис