   Опасные незнакомки
   Повести и рассказы

   Вадим Голубев

ВАДИМ ГОЛУБЕВ

ОПАСНЫЕ НЕЗНАКОМКИ
Повести и рассказы

ПАСЫНОК
Повесть

ПРОЩАЙ РОДИНА!

   С детства Сергей помнил биологического отца – латыша-художника в четырех стадиях. Когда тот был в легком подпитии. В эти дни папаша, получив деньги за выполненный заказ, тащил в дом всякие вкусные вещи и обязательно игрушку для чада. Читал мальчику книги на латышском и русском языках, попахивая рижским бальзамом. Мать в этой ситуации старалась выудить у супруга как можно больше денег. Часть оставить на пропитание, квартплату, да на обновки для ребенка. На себя тратила лишь то, что сама зарабатывала. А зарабатывала она неплохо. Считалась одной из лучших парикмахерш в Риге. Поэтому со всех концов столицы маленькой, но гордой республики к ней ехали состоятельные дамочки, не скупившиеся на чаевые. Их мама тратила на роскошные наряды и дорогую косметику. При этом не забывала откладывать «на черный день» – болезнь, развод. Увы, муженек Юрис Петерис все чаще оказывался во второй стадии, когда от него разило водкой, а сам становился агрессивным, заносчивым, все чаще вопящим:
   – Я художник! Я – гений! Мои картины призы на всех выставках получают! А ты кто? Никто и звать никак! Парикмахерша!
   Мама пыталась вразумить, что и она своего рода – художница. Попробуй создать из «трех волосков» на голове богатой старушенции произведение искусства! Или из сальной копны волос на башке невесты соорудить роскошную, благоухающую корону. Раскрасить саму новобрачную так, что щелки глаз превращались в бездонные голубые озера, а тонкие губёшки становились огромными алыми розами. И что работает она лишь с теми, кто считается городской элитой. Отца это раззадоривало еще больше.
   – Лайма Вайкуле у тебя стрижется?! Да, эта Лайма в кабаке «Юрас перли» у меня на коленях сидела, песенки пела, а я пил самый дорогой коньяк и черной икрой закусывал! – куражился родитель.
   После начиналось худшее. Батя замечал пропажу денег и вопил:
   – Где мое бабло?! Украла?!
   – Да ты сам пропил или по пьянке потерял! – не моргнув глазом, врала мать.
   Потом наступала третья стадия. Художник ненадолго уходил из дома. Затем его приносили на руках собутыльники – местные пьянчуги. Папаня рыгал какой-то гадостью, писался во сне. На короткое время придя в себя, трясущимися руками перебирал монеты, преимущественно медные, снова ненадолго уходил из дома, чтобы снова оказаться в нем принесенным на руках.
   Ну, а потом батя протрезвлялся, вступал в четвертую стадию, снова шел творить «гениальные произведения». Петерис-старший трудился на художественном комбинате. Работать дома не позволяла хоть большая, но полутемная комната в строении семнадцатого века, приспособленного из купеческого амбара под жилье. Отцу поручали писать портреты Ленина, Брежнева, прочих руководителей партии и правительства, плакаты, прославлявшие героизм латышского народа и других народов Советского Союза в годы Гражданской и Великой Отечественной войн, трудовые подвиги латышей, процветание республики. Ими украшались стены домов ко Дню Победы, революционных праздников. Прославляя Советскую власть в своих полотнах, Юрис Петерис ее не любил. Очень не любил. Считал, что при капитализме он, с его талантом, стал бы живописцем с мировым именем. Оттого, как-то находясь в подпитии, изобразил на огромном портрете Ленина со скорбным лицом. Портрет провисел на здании в центре недолго. Пока на него не обратил внимания кто-то из партийного начальства. «Шедевр» немедленно заменили, а к дому на улочке Сарканас Гвардес, где жила семья Петерисов, подъехала черная «Волга». Из нее вышли трое молодых людей в штатском. Ткнули ордера на обыск и арест художника за антисоветскую пропаганду и агитацию. Сергей помнит, как, ахнув, схватилась за голову мама. Как невпопад пьяно захихикал отец, начавший пропивать, полученный за картину аванс. Перерыли весь дом. Ни подрывной литературы, ни иностранной валюты, за которую тогда сажали, ничего другого предосудительного не нашли. Кивнули матери:
   – Ваш муж не в состоянии собраться сам. Подберите ему туалетные принадлежности, носки, смену белья, что-то теплое. Продукты не нужны. Там накормят!
   Отца осудили быстро и тихо, без шумихи в прессе. Покатил Юрис в зарешеченном вагоне в печально известные мордовские лагеря. Ну а маму вызвал директор салона красоты, со вздохом предложил уволиться по собственному желанию. Добавил, что звонили из всесильного КГБ, сказали, дескать, нельзя работать в заведении, где обслуживается городская элита, жене антисоветчика и диссидента. Пришлось ездить маме из центра в удаленный Кенгарагс – дыру, населенную работягами, да маргиналами. Там ее – известную мастерицу схватили «с руками и ногами». Прежняя клиентура последовала за ней. Моталась кто на такси, кто на служебных машинах мужей. Финансовые показатели затрапезной парикмахерской резко пошли вверх. Директор потирал руки. Зато коллеги мамаши его радости не разделили. Стукнули «куда следует». Теперь уже ее пригласили в КГБ.
   – Надо бы вам, Юлия Борисовна, уехать из Риги. Еще лучше – из республики, – сказал с легким латышским акцентом гэбистский чин в штатском. – Вы – русская, в любом уголке страны найдете работу по душе. Такая мастерица нигде не пропадет! С трудоустройством на новом месте поможем.
   – Ну и куда я поеду? – вырвалось у матери. – Моя семья живет в Риге с петровских времен! Все здесь: могилы предков, подруги, город, где я провела жизнь, школа для ребенка. Хоть Россия, хоть Украина, хоть сопредельные Эстония с Литвой – для меня чужбина! Кстати, с мужем я развелась. Полностью отмежевалась от его антигосударственной деятельности, о которой ничего не знала.
   – Все равно, Юлия Борисовна, надо уехать! Вы же не хотите, чтобы мы проверили вашу работу? Например, откуда берете импортный инструмент, западные шампуни, макияж, которые не поставляются в советские салоны красоты, не говоря уже о рядовых парикмахерских? Сядете! А ребенок попадет в детский дом! Не думаете о себе – подумайте о сыне! Мы договорились с вашим начальством. Вам предоставят очередной отпуск. Только не надо ехать на взморье, на вашу дачу! Съездите в другие республики, подыщите работу! А на какие деньги построили дачу?
   – Скажите тоже – дача! Баня, да сарай! И не взморье, а берег реки Лиелупе. Дыра! Дачу решили записать на меня, чтобы муж не пропил. Он сказал: «Твой участок – ты и строй»! Поэтому нет каких-то хором! Лишь хозяйственные постройки!
   – Немалые средства на сберегательных книжках – тоже все ваше? Не смешите! С зарплатой парикмахерши две жизни потребуется, чтобы столько собрать! При этом ни есть, ни пить, не одеваться, ни платить за квартиру. Не испытывайте судьбу! Поезжайте в отпуск!
   Поначалу Сергей приуныл. Прощай теплая вода Лиелупе, походы на берег моря, где вода была теплой лишь в очень жаркие дни, посиделки в летних кафе с его любимыми рублеными шницелями и свиными отбивными, прогулки на отцовской яхте со светлым названием «Дзинтарс» (янтарь). Однако он надеялся вернуться к началу учебного года. Тогда наиграется с друзьями – Эдиком, Эдгаром, Ойярсом, Абрашкой Рабиновичем, сероглазой Анитой, в которую были влюблены все мальчишки двора. Поделится воспоминаниями о прошедшем лете, о далекой Москве, знакомой ему со сверстниками лишь по отцовским плакатам, да картинкам в учебниках. Пацаны лопнут от зависти, а Анита наконец-то обратит на него внимание.
   Мама заказала такси, хотя до огромного здания вокзала было идти всего семь минут. Сунула водителю рубль притом, что поездка стоила лишь десять копеек. Разместились в купированном вагоне, где Юля приобрела сыну, словно взрослому, нижнюю полку. Тихо гуднул тепловоз, медленно двинулся, набирая все большую скорость. Проплыли мимо окна громады зданий Академии наук и рынка, неказистые пристанционные строения. После мелькнул ненавистный Кенгарагс – разлучник с мамой. Затем пошли сосновые леса, среди коих мелькали большие поляны с хуторами, перед которым паслись овечки с козочками, да важно возлежали ухоженные коровы. Глядя на это, Сергей представлял, как через месяц замелькают в обратном порядке: леса с хуторами, Кенгарагс, Академия Наук. Потом, уже на такси, – улица Калею, площадь Альберта и, наконец, родной дом на Сарканас Гвардес. Мальчишка тогда даже не мог предположить, что все это он увидит снова через много лет.
   Попутчиком оказался полноватый, разбитной, с огромными усами майор милиции, возвращавшийся с санаторного лечения на курорте Кемери. Четвертая полка в купе пустовала. Майор, назвавшийся Володей, сгонял в вагон-ресторан, вернулся с бутылкой коньяка, лимонадом для Сережи. Юля достала миноги, бутерброды с карбонадом, источавшим незабываемый запах, нежнейшим сыром, балтийским лососем. Сергей видел, как все более становилось игривой слегка захмелевшая мать. Усталость сморила мальчишку. Он отвернулся к стене и заснул безмятежным детским сном.
   Утром прибыли в Москву. Мама выглядела не выспавшейся и усталой. Володя – тоже.
   – Нам бы куда-нибудь в отель, – неуверенно сказала мать, настороженно глядя на огромный незнакомый город.
   – Что ты, Юля! В Москве гостиницы только по броне, – ответил майор. – Поедем ко мне! У меня двухкомнатная квартира рядом с метро. Поживете, оглядишься, что-нибудь придумаем.
   На стоянке такси стояла огромная очередь. Володя махнул постовому милиционеру, что-то сказал ему. Тот быстро подогнал машину с зеленым огоньком. Под возмущенный ропот очереди погрузили чемоданы и рванули к новой жизни.
   Их ждала «двушка», темноватая от обильной зелени деревьев, посаженных вплотную к дому. Сереже выделили целую комнату. Небольшую, но «свою». Сам он хотел бы разместиться вместе с мамой в гостиной с телевизором, а дядю Володю – в маленькую. Но вспомнил русскую пословицу: «От добра добра не ищут», что в Риге у него не было и этого, а всего лишь закуток. Разместившись и отдохнув с дороги, поехали смотреть столицу. Кремль Сережа узнал сразу – таким изображал его на плакатах отец. Но видеть на рисунке одно и совсем другое видеть воочию. Любоваться его храмами, дворцами, башнями, видом на Замоскворечье, открывающимся с высоты холма. Мать с сыном были поражены. Поразили их также громады домов на проспекте Калинина, «высотки» Министерства иностранных дел, гостиницы «Украина», жилого дома на Красной Пресне. Зато пища в ресторане не понравилась. Еще менее понравилась еда, приобретенная в гастрономе рядом с домом. Не помогло даже искусство матери сделать из неаппетитной снеди, что-то более-менее съедобное. Утром снова не выспавшаяся и усталая мама сделала знаменитый «завтрак по-крестьянски» – жареную картошку с ветчиной, залитую яйцом. Ткнула вилкой, поморщилась:
   – Как же вы в Москве такие продукты едите?
   – А по мне – так очень вкусно! – выпалил Володя и добавил. – Придется, Юля, привыкать! Ты веришь в любовь с первого взгляда?
   – Признаться, не очень…
   – До встречи с тобой я тоже не очень верил. Теперь – поверил! Выходи за меня замуж! Как человек ты мне подходишь, как женщина и хозяйка – тоже!
   – Ты знаешь мою историю. Как начальство отнесется к нашему браку? Вам, поди, запрещено жениться на мне подобных?
   – Начальство меня уважает, потому, что я – лучший из подчиненных! Простит. А в ЗАГС надо идти завтра же! Чтобы сразу же заняться вашей пропиской, Сергея в школу определить.
   – В ЗАГСе месяц, как минимум, надо ждать. А я – приезжая. В Латвии таким все три месяца ждать приходится.
   – Звонок от моего начальства – сразу же зарегистрируют! И пропишут в день обращения!
   – А как же Рига?! – спросил Сережа.
   – С Ригой пока придется подождать. Нельзя нам туда возвращаться, сынок.
   – Детей у меня нет. Будешь моим ребенком. Усыновлю! – пообещал Володя.
   – У меня есть отец, – насупился мальчик.
   – Нет у тебя отца! Твой отец лишен родительских прав, – вздохнула мама.
   – Точно! Диссидентов и антисоветчиков у нас лишают родительских прав! – поддержал «жених».

МОСКВА НЕ ЗЛАТОГЛАВАЯ

   Как и предсказал дядя Вова, свидетельство о заключении брака паре выдали в тот же день без всяких ожиданий. Сразу прописали мать и сына в квартире Владимира Ивановича. Определили в школу рядом с домом. Вот только с усыновлением замешкались. Не захотел сам Сережа, чтобы его папой стал чужой дядька. Пошел в школу под своей латышской фамилией.
   – Пидерис, пидерис! – загоготали пацаны, когда учительница назвала фамилию Сергея во время переклички.
   В Риге так называли нехороших мужчин, вечерами охотившихся на молодых парней и мальчишек на узких улочках Старого города. Для начала стерпел. На перемене внезапно втолкнули в туалет. Гнусный шкет с последнего стола, именуемого «камчаткой», мазнул немытой лапчонкой по лицу, подвыл:
   – Эх, ты, пидерис!
   Тут же больно приземлился на кафельный пол, получив апперкот в челюсть. Четверка других пацанов кинулась Сережу. Тот, встав спиной к стене, лихо отбивался кулаками. Выросший на хорошей пище, выше на голову московских сверстников, быстро наставил синяков «оппонентам», отбив всякую охоту драться.
   – Ничего! С тобой старшеклассники разберутся! – пообещали они, утирая кровавые сопли.
   Все-таки в одном месте достали, оставили синяк. Вечером его обнаружил дядя Вова. Расспросил, что, да как. Пообещал завтра сходить в школу вместе с Сергеем. Тот попробовал возразить, дескать, не по правилам это.
   – А по правилам кучей на одного нападать? По правилам звать на расправу переростков? Запомни: с самого начала не напугаешь, долго потом хулиганье будет из тебя вить веревки!
   Утром одетый в штатское майор явился на школьный двор. Он пришел отдельно от Сергея, не выпуская его из поля зрения. Мальчишку сразу же подхватили под руки двое переростков из старших классов, поволокли за школьное здание. Дядя Вова быстро шмыгнул за ними. Там восседал на пустом ящике парнище, давно исключенный из школы. Рядом почтительно стоял гнусный шкет, начавший заваруху.
   – Вот, эта нахонь пришлая на меня – коренного москвича руку подняла.
   – Ты, урод, знаешь: на кого кулак поднял? – спросил парнище. – Его братан срок в лагере за убийство мотает. Кстати, мой тоже. Вмажьте ему для прописки!
   Вмазать не успели. Володя уложил обоих. Одного кулаком, другого – ногой. Шкета достал Сергей. Снова апперкот, вмазавший малолетнего хулигана в стену, затем серия ударов по корпусу, когда тот сползал по бетонным панелям. Парнище выхватил кастет. Майор крутанул его руку, так что хрустнули кости, обезоружил. Затем нанес пару незаметных для глаза ударов. Парнище захватал ртом воздух.
   – Братан с зоны откинется, зарежет тебя – козлину!
   – Ну а пока я с тобой – козлёнком разберусь, нанес еще пару чуть заметных ударов майор.
   Парня вырвало, кровавая моча растеклась по дешевым джинсам.
   – Узнаю, что ты снова болтаешься рядом со школой – сгною! – пообещал Владимир Иванович. – Пошли вон отсюда!
   Он дал по пинку каждому из «великолепной четверки».
   – Кто моего сына обидит – со мной будет иметь дело! – обернулся к мальчику. – Теперь Сергей понимаешь, что с твоей фамилией трудно даже в многонациональной Москве? Будем оформлять усыновление! А с родным батей, придет время, сам разберешься.
   Так, Сергейс Петерис стал Сергеем Владимировичем Поздняковым.
   Мама смоталась на пару недель в Ригу. Продала «дачу», картины, что не поворовали. Яхту реализовать не удалось, машину тоже. Они были записаны на отца, и их по решению суда конфисковали в пользу государства. Едва выписалась с прежнего места жительства, как в дом на Сарканас гвардес повалил народ. Смотреть освободившуюся жилплощадь. Оттого мебель, сделанную по заказу лучшими краснодеревщиками, телевизор последней модели, импортную бытовую технику, ковры пришлось «спустить» по дешевке. Зато по хорошей цене коллекционеры купили картины, оставшиеся в городской квартире. Выручка, частично, пошла на покупку зарубежных косметики, шампуней, инструмента. Кроме того, Юля договорилась с прежними поставщиками, что они будут по почте отправлять те же шампуни, макияж, духи. Вернувшись, предложила часть выручки Володе «на хозяйство».
   – Что ты, Юля! – даже возмутился тот. – Я могу прокормить вас обоих! Положи эти деньги на сберегательный счет! Самой не надо – сын растет. Лет пятнадцать пройдет – надумает жениться. Тогда много чего потребуется. На свадьбу, на внуков… А время пролетит – оглянуться не успеешь.
   Мать нашла работу быстро, в пяти минутах ходьбы от дома. Изумила всех своим мастерством. Сразу же образовалась постоянная клиентура. Да в таком количестве, что принимать ее пришлось исключительно по записи. Коллеги, освоившие максимум пару моделей причесок, дружно завидовали «латышке».
   – И чего все прутся в Москву, будто здесь медом намазано?
   – Была я в прошлом году по путевке в Риге – рай! Жратва отменная, чистота, культура. Шмотки в комиссионках обалдеть! Нет, всем столицу вынь-положь!
   Такие разговоры приходилось слышать Юлии Борисовой, взявшей при разводе девичью фамилию. Директор парикмахерской вызвал к себе «новенькую».
   – Звонили оттуда! – поднял он глаза к потолку. – Велели присмотреть за тобой. Так, что никаких политических анекдотов, никаких антисоветских разговоров, никакой критики партии и правительства! Стукачек и у нас хватает! Ну а за доброе отношение – половину зарплаты мне!
   – В Латвии директора берут только четверть!
   – Здесь – Москва! Другие доходы, другие цены, другой уровень жизни. Ладно, как говорят в Одессе: «Разойдемся красиво» – сорок процентов. Ты на чаевых в разы больше получаешь, а я в них ре лезу!
   – Вот твари! – уже дома ругнулась мама. – Даже здесь достали! Куда смотрит наша доблестная милиция? Вовик, неужели нельзя найти управу на взяточников?
   – Ну, посадим мы твоего директора. Новый сделает все, чтобы тебя, в лучшем случае выжить с работы. В худшем – посадить! И что самое страшное – всех взяточников и казнокрадов не пересажаешь. Придется платить!
   Между тем, у Серёжи началось московское детство. Он оказался лучше других одноклассников. Понял, почему родители детей-латышей отдавали их не в школы, где преподавание велось на национальном языке, а в – «русскую». Там обучение было куда сильнее. Успевал он по всем предметам одинаково хорошо. Да и как не успевать, когда подготовку к урокам проверял папа Вова. А тот сам окончил школу с золотой медалью, потом престижный технический вуз с «красным дипломом», потом аспирантуру. На службу в милицию пришел уже кандидатом наук. Папа Вова не только проверял знания, очень толково объяснял, что было непонятно. Много делал, чтобы развить ребенка. Обязательная игра в шахматы, по воскресеньям посещение музеев и выставок, книги сверх школьной программы, принесенные из министерской библиотеки. Пацан уважал отчима – папу Вову, но помнил, что где-то за лесами и полями, за дальними далями есть другой папа: папа Юрис. Так, летел годом за годом, класс за классом.
   Раз в месяц папа Вова ездил в служебные командировки. Ненадолго – дней на десять. Тогда мать все чаще поздно возвращалась, все чаще «под хмельком». Нередко ее привозили на машинах «Волга» чернявые, крючконосые, усатые мужики.
   – Ну, что ты нашла в этих обезьянах? – спросил как-то подросший Сергей.
   – Это – грузины. Богатые люди. Богатые и щедрые. Да и как мужчины Вове с Юрисом сто очков дадут. Однако тебе об этом пока знать рано!
   Начальство простило Владимиру Ивановичу женитьбу на супруге «подрывного элемента», хотя и расставшейся с ним. Мало того, вскоре Поздняков-старший получил очередное звание – подполковника и повышение по службе. Теперь он стал заместителем начальника отдела.
   Во втором браке мама Юля прожила положенные пять лет, чтобы он не был признан фиктивным. За ним последовал развод. «Бывшая» заявила Володе, что не будет делить жилплощадь, но Сергей должен остаться с отчимом. Собрала шубы, дубленки, прочее носильное, а главное – инструменты и косметику. Набралось несколько чемоданов. За ними приехал на «Волге» жгучий брюнет Гиви. С нескрываемым презрением глянул на Володю с пасынком. Сам тащить мамкино барахлишко не стал. Кликнул болтавшихся во дворе алкашей. Дал им «десятку», коей хватило на две бутылки водки, да еще осталось на закуску. Мать «чмокнула» Сережу в макушку и упорхнула к новой жизни.
   – Папа, ты не выгонишь меня? – сдерживая слезы, уткнулся мальчишка в Володю.
   – Что ты?! Ты мне – родной! Куда я без тебя денусь? – обнял его подполковник, проглотив комок в горле.
   Конечно, Сережа грустил, тосковал по маме. А она изредка звонила, интересовалась, что да как, да не нашел ли «бывший» другую женщину? Еще реже встречалась, дарила какую-то ерунду. Жаловалась. То у Гиви оказалась семья в Грузии. Когда он купил кооперативную квартиру, явилась в полном составе. Разумеется, ни на новой жилплощади, ни в сердце некогда страстного и великодушного кавказца места для Юли не нашлось. Мать переехала к другому грузину – Гоги. Но и у того оказалась семья не то в Тбилиси, не то в Кутаиси. Словом, когда домочадцы надумали посетить главу семейства в Москве, он по-хамски выставил Борисову со съемной квартиры. Возник армянин Хачик. Его щедрости и походам по фешенебельным ресторанам быстро пришел конец. Хачик полез в мамины деньги, мотивируя тем, что его детям надо учиться в столице, а это требует огромных средств. Ушла от него сама. Не к кому-то, а к подчиненному Володи. Папа Вова был даже рад. Сделал на свадьбу хороший подарок, соответствующий его званию и положению в обществе. Даже хорошо принял на грудь в ресторане гостиницы МВД, где отмечалось торжество.
   – Теперь у мамы есть достойный муж с хорошим окладом и своей квартирой. За нее можно быть спокойным, – объяснил он радость пасынку. – А у тебя выпускные экзамены «на носу». В какой вуз собираешься поступать?
   – В тот, где ты учился…
   – Похвально. Потянешь? Вуз – тяжелый. Масса народа уходит после первого – второго курса.
   – Потяну. Ты меня готовишь куда больше, чем предусмотрено школьной программой.
   Экзамены Сергей сдал блестяще: и выпускные в школе, и вступительные в институте. Конечно, пришлось себе во многом отказывать. Не читать интересные книги, не ходить в кино, забыть на время про театры с музеями. Посиделки со сверстниками в прокуренных подъездах, дешевое вино, хмельные, слюнявые поцелуи одноклассниц Поздняков-младший на дух не переносил. Пару раз поучаствовал и решил, что занимается пустой тратой времени. Едва поступил, как страна, долгие годы пребывавшая в кризисе, развалилась на части. Республика за республикой откалывались от некогда мощной державы, создавая свои национальные государства. Оттуда выживали русских и прочих «чужаков». Сережа временами вспоминал рижских друзей. Как там, у них? А как папа Юрис? Вернулся ли в родную Латвию? Пишет ли свои картины? Или может быть сгнил в мордовских лагерях?
   Папа Юрис нашел сына, когда тот уже окончил институт, переименованный в университет, успел даже жениться и развестись, сделав ребенка, названного Сережей – в честь себя любимого. Учеба в высшей школе давалась легко. Правда, к концу обучения вместо стариков пришли новые, молодые преподы, говорившие:
   – У нас даже Эйнштейн с Ломоносовым придут на экзамен без денег, выше «неуда» не получат. Ну а плохой студент всегда сможет стать хорошим солдатом.
   Пришлось «проплачивать» сессии, зачеты, курсовики. Хотел наняться грузчиком на оптовую ярмарку, как сделали многие сокурсники, но папа Вова не дал. Сказал, дескать, зарабатывать надо головой, а не хребтом с руками. Подкидывал деньжат со своей уже полковничьей зарплаты. Однако одного из наиболее наглых и циничных «педагогов» все же посадил. В аудиторию, где сбилась вся группа, вдруг нагрянули полицейские в масках и бронежилетах, с автоматами. В этот момент молодой доцент пересчитывал деньги с конверта, поданного Сергеем. Он был столь жадным и подозрительным, что проверял «откаты», опасаясь обмана со стороны студентов.
   – Мордой в пол! – уложили «ученого» на плохо вымытый линолеум. – Деньги в конвертах ваши?
   – Нет, не мои!
   – Проверим! – стала водить по банкнотам каким-то приборчиком пара ментов, одетых в штатское. – Почему на деньгах ваши отпечатки пальцев? А вот и помеченные нами купюры. Вы задержаны по подозрению в получении взятки в особо крупном размере. Поехали! Разбираться будем в управлении. Вы имеете конституционное право не давать показаний против себя. Вам будет предоставлен бесплатный государственный защитник, если вы не имеете средств на оплату услуг частного адвоката.
   Вечером Сергей рассказал о происшествии отчиму. Сказал, что именно в его пакете нашли меченые ассигнации. Спросил папу Вову, не он ли подложил?
   – Пришлось. На какое-то время взяточники присмиреют, – ответил полковник. – Словом, сдадите государственные экзамены и защитите дипломы без проплат. Совсем обнаглели вымогатели. Штанов на заднице с их поборами не удержишь!

НЕРАВНЫЙ БРАК

   Тогда же, незадолго до выпуска Сергей женился на девушке из его группы. Ее родители оказались разбогатевшим торговым быдлом. Галя первой из однокурсников стала обладательницей иномарки. Поначалу недорогой «Хонды». После вручения дипломов «предки» подарили ей «Мерседес». Справили и двухкомнатную квартиру, купленную по дешёвке вместе с мебелью и прочей «начинкой» у отъезжавших в Израиль евреев. Зато аспирантура, куда Сереже дали рекомендации сразу две кафедры, как говорят в народе, «накрылась медным тазом». Супруга слышать не хотела о дальнейшем обучении суженого. Родители поддержали ее.
   – Диплом – это купленная бумажка. Ее даже в подземном переходе можно приобрести, – сказал тесть, поигрывая золотыми челюстями. – Не «филькины грамоты» нужны, а знания. И главное – умение «крутиться». Научишься – «будешь в шоколаде». Нет – будешь на хлебе и воде перебиваться. А мы не для того дочку растили, чтобы она в нищете прозябала. Вот, твой батя в МВД пашет, какое бабло мог бы поднять!
   – Отец занимается наукой…
   – Ладно, «не гони»! Там одна шайка-лейка! Потолковал бы с папаней! Мы на него рассчитываем. Ну и с работой определяйся! Дочку содержать надо, как мы ее содержали. Она привыкла к прислуге. Вон, грязь какую в доме развели!
   Действительно, накрашенная, напомаженная Галя оказалась в остальном страшной грязнулей. С детства приученный к чистоте и аккуратности Сергей только и успевал, что подбирать, подтирать, мыть за суженой. Все летело на пол. К грязной посуде супруга даже пальцем не прикасалась:
   – У меня дорогущий маникюр! Не нравится убирать – найми домработницу! Только не на что тебе ее нанять, ученый хренов!
   Когда же в доме появился орущий, писающий и какающий розовый комочек, названный в честь отца, стало совсем невмоготу. Поздняков-Петерис собрал вещички, навороченный компьютер – подарок папы Вовы на свадьбу и вернулся в ставший родным утопавший в зелени пятиэтажный дом. С работой помог сосед по лестничной клетке дядя Миша. Он занимался «черной бухгалтерией», помогал воротилам молодого российского бизнеса утаивать от государства доходы, уклоняться от уплаты налогов. Сосед был бухгалтером старой формации, плохо ладил с компьютерными технологиями. По сему нуждался в помощнике, бывшим «на ты» и с компом, и с бухгалтерским делом. Сережа с его знаниями вполне подходил. Платил дядя Миша хорошо, а чтобы шел трудовой стаж, «воткнул» подручного в одну из фирм, которой помогал обжуливать Государство Российское. Жалование там платили грошовое, но это помогло при разводе с Галей выплачивать совсем маленькие алименты. Та попробовала возмутиться, дескать, полторы тысячи в месяц не то, что на ребенка – ей на сигареты не хватит.
   – Бери, что дают! Не то и этого не получишь! – хмыкнул в ответ Сергей.
   «Бывшая» скучала недолго. Оказалось, на нее давно «положил глаз» сын дяди Миши – Антоха. Довольно быстро женился на Гале. Антоха, как и Сергей, имел высшее образование. Только, диплом у него был купленным. Сам «новобрачный» владел двумя палатками на рынке, но мечтал в будущем стать главой крупной торговой компании. Галиным родителям такой зять очень нравился. При встрече Антоха успокоил Сережу:
   – Я твоего пацана как своего родного буду воспитывать. Собственных детей у меня не будет. Одноклассницы – дряни за год до окончания школы триппером наградили. Так, что трахаться могу, а иметь детей – нет. Фирму кому-то надо оставить… Хотя ты, папешник, мог бы в родимое чадо вложиться.
   – Я вкладываюсь. Полторы штуки тоже на дороге не валяются. Да и папа Вова подкидывает деньжат. Вообще-то никто тебя не заставлял на разведенке с ребенком жениться!
   Потом потекли годы. Работа на дядю Мишу, поездки по далеким и не очень далеким странам. Благо все больше государств распахивало для россиян двери. Был отрыв в Таиланде с готовыми на все золотистого цвета, узкоглазыми девчатами. Случались визиты в «кварталы красных фонарей» в Амстердаме и Гамбурге.

ВОЗВРАТ В ДЕТСТВО

   Вдруг пришел пакет с гостевым приглашением от отца – Юриса Карлиса Петериса. В посольстве оформили визу без проволочек.
   – Ваш отец – уважаемый в стране человек, пострадавший от коммунистического режима, – протянул паспорт со свежими печатями и штампами чиновник.
   Замелькали в обратном порядке хутора на полянах сосновых лесов с пасущимися овечками, да козочками, важно возлежащими ухоженными коровами, ненавистный Кенгарагс – разлучник с мамой, неказистые пристанционные постройки, громады Академии наук и рынка. Вокзальная площадь с ожидавшими такси. Что-то знакомое мелькнуло в лице водителя, подхватившего большую сумку Сергея.
   – Эдгар? – пригляделся к нему Поздняков-Петерис.
   – Точно! А вы – Сергейс?
   – Он самый! По этому адресу поедем! – показал бумагу с названием улицы и дома Сережа.
   – Кенгарагс… Самая окраина! Там раньше военный городок был. Теперь русню отправили назад в Россию. Дома стали собственностью государства. В них можно дешево купить квартиру, – распахнул дверцу Эдгар. – Присмотреть недвижимость желаешь?
   – Нет, к отцу в гости… Как сейчас на нашей Сарканаске? – сокращенно, как в детстве, называл родную улицу Сергей.
   – Теперь она – не Сарканас Гвардес – Красной гвардии, теперь она – Алксная – Ольшаниковая. Как называлась еще в семнадцатом веке. Кстати, дом наш теперь – мой! Прапрадед им владел. Спасибо маме – все документы сохранила. Я всех не наших сразу оттуда выставил. Квартиры сдаю только своим – латышам. Дяде Юрису, когда он из лагеря вышел, предложил апартаменты, где вы жили. Он отказался. Ему, как жертве советской оккупации, дали квартиру в Кенгарагсе.
   – Что же ты, домовладелец, а таксуешь?
   – Приходится. Дом еще с коммунистических времен не ремонтировался. То там течет, то здесь обваливается… Много денег на его содержание уходит.
   – А продать, уехать куда-нибудь в Англию?
   – Туда многие из наших уехали. Приезжают на побывку, пальцы веером гнут: «Мы живем в хорошей стране, британские фунты зарабатываем». Фигня! Был я в этой Англии, пока вопрос о моем праве на дом решался. Трудно живут там иммигранты. Тяжело вкалывают, экономят каждый пенс… Словом, жуют собственные сопли вперемежку с английским дерьмом! Анита, в которую все мы были влюблены, проституирует. Эдик асфальт укладывает. Более-менее устроился Абрашка Рабинович. Торгует фаст-фудом в собственном ларьке. Оярс Розенталь окончил художественное училище по специальности «Резьба по камню». Думал, будет вырезать надписи на надгробиях за большие деньги. Его в Англии даже гробы таскать не допустили. Только рыть могилы за гроши. Вернулся. Пашет на Лесном кладбище. Упакован! Приехали! С тебя, – ткнул на счетчик Эдгар и добавил. – Десять процентов чаевых давать не надо! Мой презент другу детства.
   Сложно было узнать в немолодом, худом латыше отца. Глубокие залысины над высоким лбом сменила плешь «с тремя волосками», густые кудри, тянувшиеся от висков до плеч, – жидкий, седой бордюр.
   – Вот, каким ты стал, Сергейс! – обнял сына художник. – Я ведь тебя лишь ребенком помню, а сейчас – респектабельный господин! Не ждал, что ты так быстро приедешь. Не подготовился… Ну, ничего! Для начала воспользуемся, чем Бог послал.
   – Хорошо говоришь по-русски, отец, – похвалил Сережа.
   – В концлагере научили. Так научили, что теперь по-латышски говорю с русским акцентом.
   Петерис-старший показал двухкомнатную квартиру: гостиную, переоборудованную под мастерскую и маленькую спальню. Все было густо увешано картинами.
   – Плохо сейчас идут произведения искусства, – пожаловался родитель. – Живу за счет заказов для Музея истории советской оккупации. Остальное – пока ждет своего часа… Жить, конечно, можно. Государство дало пенсию, но хватает только прокормиться, да оплатить эти хоромы. Правда, часть квартплаты правительство взяло на себя. Машину по льготной цене выделили. Она нужна на пленер ездить – природу писать. Как-то перебиваюсь: все-таки герой антикоммунистического сопротивления. Остальные живут очень туго. Работы нет. Молодежь в Англию, Швецию, Финляндию уехала. Кому повезло – в Штаты перебрался. Остальные, особенно пенсионеры, прозябают. Нет, не за такую жизнь мы боролись! Не за такую жизнь я столько лет зону топтал!
   – Зато свобода, независимость, безвизовый въезд в европейские страны. Ну и, конечно, признание, – вставил с долей иронии Сергей. – Ты стал художником с мировым именем, как мечтал?
   – Пока нет. В Латвии дали орден «Крест Признания», премию Кабинета министров, как и прежде, на всех выставках получаю премии. Но опять же, премии маленькие, а картины покупают мало. Вероятно, коллекционеры ждут, пока умру, чтобы скупить мои творения «за три копейки». Со временем это тебе достанется, – обвел отец рукой стены. – Смотри, не продешеви!
   У папаши с едой было негусто, зато его любимый рижский бальзам оказался в большом количестве. Сидели, выпивали, вспоминали те далекие, безоблачные годы, когда жили в темноватой квартире на улице Сарканас гвардес. Приходилось, как тогда говорили, многое «доставать», однако, были счастливы. Притом стоило все, ну очень дешево. Вспомнили и дачу в Лиелупе, и прогулки на яхте по реке и Рижскому заливу, посиделки в ресторанах «Юрас перле», «Дзинтарс», «Лидо».
   – Завтра протрезвляться будем. Если выпьем, то самую малость и лишь с утра. У нас за езду в нетрезвом виде строго наказывают. Зато послезавтра прокатимся по нашим местам, – пообещал Юрис.
   Назавтра Сергей забил холодильник продуктами, несравнимыми по вкусу и свежести с московскими. Позавтракали и поужинали ими. Отобедали в одной из многочисленных забегаловок, качество блюд которой оказалось куда выше, нежели в московских ресторанах.
   Затем, как и обещал батя, покатили по местам детства Сергея. Протрезвевший Юрис лихо вел секонд-хенд «Фольксваген», выделенный правительством маленькой, но гордой республики. Ехали по незнакомой Сергею, дороге, построенной в последние годы коммунистического режима. По сравнительно новым мостам через Даугаву и Лиелупе.
   – Все это проложили, когда ты уже в Москве был, – повествовал отец. – Очень удобно, хотя местные жители требовали мосты взорвать, дорогу уничтожить. Им, видишь ли, то шумно от машин, то бензином воняет. Власти с трудом объяснили, что трасса нужна стране. Даже пару митингов полиция дубинками разогнала…
   Вот, и поселок Лиелупе. В его начале все оставалась, как прежде. Утопавшие в зелени сосен дома, построенные при царизме или в годы, когда Латвия была еще самостоятельным государством, не вошедшим в СССР. Зато после пошли современные постройки, возведенные по американским и европейским проектам, сменившие неказистые дачки советских времен. Юрис тормознул у его бывшего участка. На месте бани с сараем возвышался трехэтажный особняк с колоннами. Там, где находились грядки с картошкой и зеленью, раскинулся постриженный газон со статуей посередине. Поодаль у причала покачивались катера и… их «Дзинтарс».
   – Отец, ты мог потребовать яхту назад, как конфискованную у борца за свободу республики, – сказал Сергей.
   – Я так и сделал. Саму яхту не взял. Получил компенсацию. Мне уже тяжело ею управлять. Мордовские лагеря все здоровье высосали. Тот, кто купил ее по дешевке, торговался не то, что из-за каждого лата – из-за сантима (валюта Латвии до перехода на евро – авт.). Пока судья не спросил: «При каких обстоятельствах вы приобрели это плавсредство? Почему вам, директору магазина с очень небольшим окладом, вдруг разрешили сделать дорогущее приобретение»? Хозяин «Дзинтарса» в миг «сдулся», вероятно при коммунистах был стукачом. Отмусолил положенное. Деньги еще как пригодились. Ну а ходить по водам, как уже говорил, я не в состоянии. Силы не те!
   – Тебя так в лагерях напрягали?
   – Поначалу было. Особенно, когда отказался устанавливать колючую проволоку. У «политических это не по понятиям. Крепко тогда мне врезали. Все внутренности отбили. Затем на пару недель в штрафной изолятор посадили. Вышел снова потребовали «колючку» ставить. Снова отказался. Опять врезали и еще на пару недель в ШИЗО определили. Зато и уголовники и свои – «политические» зауважали. Уголовники, как узнали, что я – художник, дали задание рисовать им игральные карты. Не только не гнобили, даже кое-чего из съестного подкидывали. Потом лагерное начальство потребовало, чтобы я и для него карты рисовал. Уголовники с «политиками» разрешили. Делал произведения искусства. То в наших национальных костюмах, то в рыцарских доспехах, то в одеждах семнадцатого, восемнадцатого, девятнадцатого веков. Мои карты считались лучшим подарком для всяких проверяющих чинуш. Сами граждане-вертухаи тоже любили развлечься моей продукцией, «стол пополировать». Ни на какие работы не гоняли, занимался художеством. Плюс плакаты всякие писал. В основном бабок в платочках с подписью: «Я жду тебя честного, сынок!» или «На волю с чистой совестью»! Кстати, когда «с зоны откинулся», по моим эскизам наладили типографское производство карт. Очень хорошо раскупаются туристами, что русскими, что финнами, эстонцами, литовцами. Для литовцев тоже выполнил заказ – сделал карты с польскими панами и паннами в старинной одежде. Нормально заплатили… Вот и парковка! Сейчас дорогу к самому устью проложили, а при тебе приходилось пару километрах топать.
   Темноводная, могучая Лиелуипе по-прежнему несла свой поток в Балтийское море. По берегу бродили немногочисленные рыбаки, таща садки с хорошим уловом, где морская рыба сочеталась с речной.
   – Рыбы в реке всегда было много, – вспомнил Юрис. – Теперь, когда предприятия позакрывали, а колхозы разогнали, некому стало всякую гадость в Лиелупе сбрасывать. Немеряно стало рыбы. Походили, теперь пообедать надо!
   – Поехали в «Юрас перле»! – предложил Сергей.
   – Заскочим! Увидишь, что с некогда крутым кабаком стало.
   На месте знаменитого ресторана, словно белый корабль, оставлявший за кормой море, был только фундамент. Немногочисленные старые евреи, как и в далекие времена сережиного детства сидели на лавочках вокруг него.
   – Сгорел «Юрас перле», – поведал отец. – Никто не захотел его приватизировать. Слишком дорогая «игрушка». Лишь государство могло ее содержать. Обитали в ней бомжи. Они и спалили по пьянке. Какое-то время остов портил пейзаж, пока власти не поднатужились, не снесли строение окончательно. «Дзинтарс» тоже в руинах, «Дом рыбака» – тоже. Поедем в Майори, в «Лидо». Он, как процветал, так и процветает. Правда, цены там!
   – Это обстоятельство не должно тебя беспокоить! – похлопал по карману Сергей. – Сколько себя помню, всегда в этом месте было полно евреев.
   – Станция Булдури – еврейское место, – ответил Юрис. – Им, что при царизме, что в латвийское время разрешалось жить и отдыхать только здесь. Из других частей Юрмалы их вышвыривала полиция. Кто «напрашивался» – огребал дубинками. Теперь евреи имеют право находиться везде. Эти кучкуются в Булдури по привычке. Те, кто решил не уезжать в Израиль или вернулся оттуда, поскольку не понравилось в Земле Обетованной.
   Сережа не узнал заведение. На месте старого, серого здания красовался целый комплекс современных строений. Папаша пояснил, что старое заведение при новой власти прогорело. Было брошено владельцами. Разрушилось без ухода само по себе. Тогда на его месте возвели элитный жилой комплекс, где можно вкусно поесть. Сын заказал свою любимую свиную отбивную, вкус которой не мог забыть с детства. А вот цены ему показались не слишком высокими, хотя отец уверял, что здесь поесть могут лишь зажиточные туристы, да своя денежная публика.
   Вечером отец не пил. Сказал, что завтра открывается вернисаж, где представлены его работы. К полудню Юрис надел смокинг с галстуком «бабочка». Пояснил, дескать, с кровью от себя оторвал деньжата, но приобрел. Добавил, что в советское время художники являлись на выставки и прочие мероприятия в свитерах, да кроссовках. Это была их своеобразная униформа, протест против официальных костюмов советской партократии. Теперь другая эпоха, а посему надлежит прилично одеваться. Осведомился, есть ли у сына, что-то презентабельное? Сергей вытащил из чемодана прихваченный шерстяной костюм, сшитый за один день в Таиланде, шелковую итальянскую рубашку, в тон ей галстук и носовой платок для нагрудного кармана пиджака. Покатили. На открытие собрался весь цвет Риги. Мужчины в смокингах или английских костюмах, дамы в вечерних платьях и драгоценностях. Сережа шутливо попенял папаше, что тот жаловался на всеобщую нищету, а вон как люди живут!
   – Вот, именно, что люди, а не народ, – вздохнул родитель. – Здесь либо элита, либо бомонд – художники, скульпторы, поэты, писатели, музыканты. Разумеется, журналисты. Пара к нам направляется. Ты, Сергейс, походи пока, посмотри картины, а я с писаками потолкую. Дам интервью…
   Глядя на произведения отца, Сергей был удивлен. Никогда не подумал, что батя может так изображать природу. Особенно понравился ему «Луг на реке Лиелупе». Еще в детстве он любовался на этот выгон на другом берегу реки. Раза два мотались туда на яхте. Запахи цветов и трав стояли в носу с самого детства. Теперь пронзенная солнцем зелень, служившая фоном для изобилия неярких северных цветов, смотрела на него со стены. На мгновение сжало сердце: как бы вернуться в прекрасную пору, когда был еще мальчишкой, гонялся за бабочками. А молодые, красивые отец с матерью раскидывали на изумрудной траве скатерть-самобранку.
   Пробежался по другим залам. Изобилие картин, рисунков, скульптур. Любые направления от классицизма до сюрреализма. Но все-таки отец был лучшим. Довольный Юрис нашел сына в одном из залов.
   – Отметились! Можно ехать домой. Дал интервью. Наш, латыш, как говорят русские, схалявил. Не заплатил ничего! Побазарил, чтобы публика не забывала. Зато американский репортер подкинул «полтинник», – покрутил папаша пятидесятидолларовой банкнотой.
   – А вернисаж осмотрел? – поинтересовался Сережа.
   – Что смотреть? Все равно я – лучший! Кстати, свой пейзаж – «Луг на реке Лиелупе» продал. Правда, покупатель чеком рассчитался, сказал: нет наличными такой суммы…
   – А не «кинет»?
   – Это у вас, в России с чеками «кидают». У нас, в Латвии такие номера не проходят. Едем! Обмыть надо сделку!
   Вечером родитель крепко напился. Усидел весь бальзам, бывший в доме. Утром никак не мог придти в себя. Велел сыну сгонять за опохмелкой, купить литовской водки «Паланга», настоянной на клюкве. Сергей вновь забил холодильник съестным, плюс купил не одну, а две бутылки, чтобы папаша, не попал в компанию пропойц, как это неоднократно случалось в далекие годы сережиного детства. Сам рванул в центр. Обошел все музеи, включая Музей истории советской оккупации. Там нашел полотно во всю стену – Ленина со скорбным лицом, полностью изменившее жизнь семьи. Служительница пояснила, что оригинал был уничтожен. А эта картина воссоздана автором по фотографиям, изъятым из архивов КГБ. Вернулся вечером. Папа Юрис лыка не вязал. «Уговорил» в одиночку бутылку. Попытался открыть вторую – сын не дал, силком уложил родителя спать. Утром налил родителю рюмочку, вымыл под душем, налил вторую. Когда батя просох, потащил в центр, в места, где некогда жили. Площадь Альберта, улица Калею и, наконец, родная Сарканаска. Отец много рассказывал, Сергей много вспоминал. Вдруг окликнул Эдгар, высунувшийся из окна первого этажа. Тоже повспоминал. Вспомнил и Ленина со скорбным лицом. Поведал, что неоднократно бегал смотреть на творение, пока его не убрали. Даже свою мать привел. Однако та дала отпрыску подзатыльник и категорически запретила не только появляться рядом с шедевром, но даже кому-то рассказывать об увиденном.
   – Нас обоих на хрен посадят! Так и сказала. Да, Анита вернулась из Англии, – вдруг вспомнил Эдгар. – В соседнем доме заведение открыла. Хороший бардачок. Молодых голенастых девчонок набрала. Мы их «бройлерами» называем. Надоели уже потасканные тетки, которые здесь проституцией занимаются!
   – Я бы загрыз «бройлера»! – мечтательно закатил глаза Юрис.
   – О чем речь? Пошли, провожу! – вынырнул из дверей друг детства.
   Анита свесилась из окна второго этажа.
   – Это – Сергейс! Помнишь его, Анита? – подтолкнул в спину Эдгар Сережу.
   – Узнала. И дядю Юриса узнала. Заходите мальчики!
   В гостиной отца с сыном ждала пятерка высоких, поджарых, голубоглазых блондинок в эротическом белье. Узнав о ценах, Петерис-старший сник.
   – Выбирай, отец! Я заплачу! – вытащил пачку банкнот Сергей.
   – Ну а ты кого выберешь? – спросила Анита.
   – Тебя!
   – Это будет стоить дорого.
   – Ничего! Я о тебе с детства мечтал. Покажи, чему тебя в Лондоне научили?
   Сергей ожидал большего. Получил то же, что получал от других женщин. Ничего выдающегося. Приехавшие на заработки в Москву узбечки с таджичками показались ему гораздо лучше.
   Утром Петерис-младший спросил отца:
   – Батя, что если мне оформить вид на жительство в Латвии, а потом гражданство?
   – Чем будешь заниматься? – насторожился родитель. – Работы нет, а содержать тебя я не смогу. Сам знаешь: у художников с деньгами временами бывает густо, но, как правило, пусто!
   – Опять же, этот вопрос не должен тебя беспокоить. Латвия на пороге вступления в Шенген. Зацеплюсь здесь – вся Европа открыта. С моими знаниями и опытом найду, что-нибудь там. Сам проживу, да еще тебе подкину в минуту жизни трудную. Глядишь, тебя в приличную страну вытащу на жительство.
   – На жительство не надо! Староват уже новую жизнь на новом месте начинать. Но если будешь оказывать материальную помощь, не откажусь. Пойдем завтра по инстанциям. Даже сегодня пойдем, чтобы вечером можно было выпить…
   Чиновники с нескрываемой брезгливостью смотрели на Сергея. Хотя тот был одет гораздо лучше их, и пахло от него дорогим французским одеколоном, а не дешевым, даже по московским понятиям, парфюмом местного производства. Говорили с заявителями только по-латышски. Пришлось соискателю судорожно вспоминать подзабытый с детства язык. Вспомнил. Не даром имел в школе «пятерку» по «великому и могучему». Все равно сказали, что со временем придется сдавать экзамен по государственному языку. Добавили, дескать, происхождение Сергейса сомнительное. Мать – русская. По сему, он не является латышом. Все же не отказали, пообещали оформить документы как для ухода за больным, престарелым отцом, потерявшим здоровье в борьбе против советской оккупации. С тем и вернулся Петерис-Поздняков в Москву.

ПАПА ЮРИС

   По возвращению сдал документы в посольство. Через Интернет принялся вспоминать латышский, совершенствовать английский. Закрутился в своих делах. Теперь берег каждую копейку. Менял рубли на евро. Ждал вызова в посольство. Он поступил несколько раньше, чем следовало.
   – У нас плохая новость, господин Поздняков. Ваш отец – Юрис Карлис Петерис скончался неделю назад в больнице. Разрыв аорты. Похороны пока отложены, ждут вас, как единственного наследника. Фотографии на шенгенскую визу имеются?
   Фотографии имелись, были на днях получены из мастерской. Быстро заполнил анкету – по-латышски, а не по-русски. Быстро поставили визу в паспорт. Быстро купил билет на экспресс «Латвия». Быстро простился с папой Вовой.
   На вокзале в Риге быстро отыскал Эдгара.
   – Прими соболезнования! Некрологи про дядю Юриса печатали все городские газеты. Поедем в ветеранские организации. Там растолкуют, что, да как.
   Не только растолковали. Проехали на опечатанную квартиру отца. Попросили подобрать что-нибудь приличное для похорон. Подобрал смокинг, брюки под него с черными шелковыми лампасами, белую рубашку, галстук «бабочку». То, в чем год назад отец посещал открытие вернисажа. Отвезли одежду в морг. Врач-латыш равнодушно сообщил:
   – Разрыв аорты – причина смерти многих алкоголиков. Но, может быть, оно к лучшему. Господин Петерис был поражен раком. Несколько недель, в лучшем случае – месяцев, и начались бы страшные боли. А так не мучился. Завтра приезжайте к двенадцати дня. Кто будет оплачивать бальзамирование и хранение тела?
   – Мы оплатим, – заявил представитель организации. – Сейчас созвонюсь с дирекцией Лесного кладбища. Договорюсь, чтобы к полудню могила была готова. Вас, Сергей, попрошу завтра к двенадцати ноль-ноль быть здесь. Необходимо, чтобы вы опознали покойного. Формальность… Вот, ключ от квартиры. Вы можете ею пользоваться, на время похорон и какой-то недолгий период после них. Апартаменты – собственность государства. Они ему вскоре понадобятся… Вас подбросить домой?
   – Благодарю, меня ждет такси. Друг детства оказывает бескорыстную помощь.
   Друг детства взял, сколько было положено по счетчику, плюс десять процентов чаевых. Заверил, что завтра с утра непременно приедет, добавил:
   – Я в твой прошлый визит говорил, что на Лесном сейчас Оярс Розенталь заправляет. Большой человек среди могильщиков, уборщиков и прочей кладбищенской челяди. Я с ним по смартфону созвонился. Он сказал, что все сделают в лучшем виде.
   В полдень подкрашенного отца в парадном костюме вывезли в ритуальный зал морга. Весьма коротко и сухо сказали надгробные речи представитель ветеранской организации, да чин из Союза художников. А для кого было говорить? Сергей, их двое, тройка художников – друзей отца. Художники и чин из Союза взяли номер сережиного смартфона. С тем и откланялись. На Лесном кладбище ждал долговязый, худой, но жилистый Оярс Розенталь в сопровождении могильщиков.
   – Погода сегодня так само (так себе – испорченный русский), поэтому не затягивайте с прощанием! – покосился он на чахлое балтийское небо. – В любой момент может пойти дождь. Тогда трудно будет погребать дядю Юриса.
   – В таком случае, я поехал, – подхватил подушечку с орденом «Крест Признания» и значком лауреата премии Кабинета министров представитель ветеранской организации. – Мне надо сдать в Музей истории советской оккупации награды господина Петериса. Они будут выставлены в постоянной экспозиции.
   – Разве регалии не оставляются семье покойного? – удивился сын.
   – Как вы сказали, «регалии» являются собственностью государства. Думаю, вы теперь будете часто бывать у нас и сможете, посещая музей, видеть, что они заняли достойное место, – подхватил представитель горсть земли и бросил на опущенный в могилу гроб.
   Кинули свои горстки Сергей, Оярс, Эдгар, могильщики. Представитель сунул могильщикам несколько бумажек по пять евро, убыл. Замелькали лопаты в их руках.
   – Когда-то таких, как твой отец, хоронили совсем по другому. Были почетный караул, троекратный салют, дорогой гроб, накрытый государственным флагом, венков побольше, живые цветы… Люди умирают, а ветеранские организации получают все меньше помощи от государства. Раньше для борцов за свободу выделялись отдельные участки. Сейчас хороним в бесхозных могилах, где придется. Управились? – глянул Оярс на три венка из искусственных цветов, положенных на холмик. – Свободны!
   – Подожди, Оярс! Ребят отблагодарить надо! – Сергей вытащил из пакета бутылку «Паланги», не выпитой отцом.
   – Свободны! – повторил господин Розенталь, лихо открывший «поллитру» и в один глоток вливший в себя ее половину. – Не хрен их баловать! Наличные получили – достаточно! Кончится рабочий день, пусть пьют хоть до потери пульса! А сейчас при исполнении. Нам еще пару покойников сегодня хоронить. Тоже пострадавших от коммунистов.
   – Я думал пригласить тебя, Эдгара, Аниту посидеть, помянуть отца. Заказал ужин в ресторане. Привезут на дом, в Кенгарагс.
   – В Кенгарагс подъедем. Давай, до вечера!
   Вечером посидели, помянули Юриса Карлиса Петериса. Сергей отметил, что Аните очень идет черное. За разговором изложил друзьям детства свою ситуацию, дескать, имею документы на жительство в стране для ухода за больным батей. Как теперь быть?
   – Думаю, Сергейс, тухлые твои дела, – изрек Розенталь, приехавший крепко «принявшим на грудь», но не утратившим способность здраво рассуждать. – Ухаживать уже не за кем! Большую часть жизни ты прожил в России. Само происхождение с точки зрения властей у тебя сомнительное. Отец – латыш, мать – русская. Нам легче. Например, мой прадед – барон Розенталь был майором латышской армии. Казнен советскими оккупантами. Деда выслали в Сибирь. Там он женился на ссыльной латышке. Маму уже записали латышкой. Биологический отец – тоже латыш. Бросил маму, как узнал, что та «залетела». Она даже не стала добиваться, чтобы я носил его фамилию. Лишь отчество дала – Янисович.
   Сергей вспомнил разговоры соседок, слышанные в детстве. Неизвестно, являлся ли прадед Оярса бароном, но майором латышской армии был. Промышлял также картёжным шулерством, за что с позором изгнали со службы. До войны перебивался случайными заработками, в основном, карточной игрой. Когда в сорок первом пришли немцы, вступил в Латышский легион. Снова стал майором. Потом легион переименовали в дивизию «Ваффен СС». За военные преступления повесили вояку в конце войны. Остальное – все, как сказано.
   – Кстати, две квартиры в доме, где сейчас заведение Аниты, купил прадед, – продолжал разглагольствовать Оярс. – В одной жил сам с семьей, другую сдавал в наем. Они сейчас мои! Что побольше, где обретался прадед, сдаю в аренду Аните, под бардак. В той, что меньше, живу сам. Я один, мне много не надо. Предки Аниты снимали квартиру у моего прадеда. Трудились торговцами на рынке.
   – Ребята, а не поехать ли ко мне? – по-латышски спросила Анита. – У меня сейчас пара свежих «бройлеров» имеется. Хоть из провинции, но все умеют делать. Клиенты очень довольны!
   – Поехали! – поддержал Эдгар.
   – Засиделись мы у тебя, Сергейс, – сказал Розенталь. – К тебе завтра народ повалит. Как говорят русские: «Слухом земля полнится». А слух такой, что нет описи висящих на стенах картин. Вероятно, чиновники с полицейскими присвоить их решили. Но, ты – молодец – быстро приехал. После смерти дяди Юриса его произведения крепко подрастут в цене. Смотри, не продешеви! Предложенную покупателем цену удваивай! Потом понемногу спускай. Дойдешь до половины своей цены – продавай!
   – Мог бы Сергейс друзьям детства подарить по картинке! – мечтательно выдавила Анита по-латышски.
   – Не по понятиям наживаться на горе друга детства! – отрезал Оярс по-русски. – Погнали! Ты, Сергейс, приезжай через год. Когда холм на могиле просядет, надгробие ставить будем. Сейчас ветеранские организации, правительство выделяют на памятники крохи. Под такими «монументами» даже маргиналы безродные не лежат. Так, что деньжата с картин не шибко трать! На память об отце пригодятся.
   Проводив друзей, Сергей глянул на стены. По темным овальным, прямоугольным, квадратным пятнам на выцветших обоях понял, что не реализовал отец, прибрали к рукам чиновники с полицейскими, опечатывавшими жилище.
   Розенталь оказался прав. С утра повалили коллекционеры и перекупщики. По совету друга торговался. Господа, рассчитывавшие скупить произведения искусства «за три копейки», морщились, ахали, тосковали, но покупали по сережиным ценам. Все равно оставались в прибыли. Пару раз попытались «кинуть» – рассчитаться вышедшими из обращения латами. В таких случаях наследник увеличивал цену втрое, разумеется, в евро и не шел на уступки. Поохав, все равно купили. Два дня шла торговля. «Толкнул» весь гардероб отца, его архив, мольберты, краски. Что не купили, выбросил. Едва вернулся из банка, где положил наличные на банковскую карту, в дверь настойчиво позвонили. Предъявили удостоверения правительственных чиновников. Разочарованно глянули на пустые стены. Спросили, куда делись картины?
   – Сам приехал к пустым стенам. Надо полагать, отец продал. Он жаловался, что денег не хватает. Подкидывал ему по возможности, – не моргнув глазом, соврал Сергей.
   – Напоминаем, господин Поздняков, что в Латвии гостят три дня. Вы живете три дня и один вечер. Завтра вам надлежит покинуть жилище, являющееся собственностью государства. Здесь будут делать ремонт, и решать, как дальше использовать апартаменты.
   – Что делать со всем этим? – обвел Сергей руками мебель, компьютер, бытовую технику.
   – Все это, равно как автомобиль «Фольксваген», гараж для него также является собственностью государства. Соответствующие службы разберутся.
   С билетами проблем не было. Вновь замелькали громады Академии наук и рынка, неказистые пристанционные постройки, ненавистный Кенгарагс, сосновые леса с полянами, где у хуторов паслись овечки с козочками, возлежали ухоженные коровы. Грели вырученные деньги и мысль, что через год он снова вернется сюда.
   В посольстве в Москве сразу отправили в консульский отдел. Там четко разъяснили, что документы о предоставлении вида на жительство аннулированы, так как ухаживать больше не за кем. Добавили, что теперь процедуру надо проходить снова, а на это потребуется время и согласование в министерствах иностранных и внутренних дел маленькой, но гордой республики. При этом прохождение вряд ли станет успешным. Поскольку Юрис Карлис Петерис больше биологический отец Сергея, нежели родной. А родным отцом по сути дела является отставной полковник полиции Владимир Иванович Поздняков. Опять же, мама – русская. А по сему заявитель не является этническим латышом. В качестве «утешения», из гуманитарных соображений, выдали многократную шенгенскую визу для посещения и ухода за могилой папы Юриса.
   – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – вспомнил старую русскую поговорку Сергей уже на пороге дипломатического учреждения.

ПАПА ВОВА

   Через год снова замелькали овечки, козочки, коровы, Кенгарагс, громады Академии наук и рынка. Снова Эдгар, ждавший пассажиров на привокзальной площади. На сей раз, Сергей попросил отвезти его в недорогую гостиницу.
   – Без проблем! – ответил друг детства. – Пару квартир сдаю в качестве отеля. Оплата посуточная или почасовая, в зависимости от запросов гостей. Поехали! Доставка – бесплатная! Кстати, один из номеров – ваши бывшие апартаменты. В него заселишься!
   Отсчитав другу детства небольшое количество евро за недельное проживание, Поздняков-Петерис вошел под знакомые и незнакомые своды. Здесь было все по-другому. Новая мебель, новая сантехника, новые светонепроницаемые шторы, пара картинок с видами Риги – жалкие копии того, что писал папа Юрис. Однако не было телевизора.
   – Зачем? – даже удивился вопросу Эдгар. – Сейчас все со своим планшетами и ноутбуками ездят. Интернет, вай-фай – все в апартаментах имеется. Хочешь – работай, хочешь – смотри кино! Попробовал телеки поставить. Один постояльцы по пьянке разбили, другой, представь себе, украли. Здесь всякий народ бывает. От туристов до клиентов уличных проституток.
   – Неужели Анита их не выжила с улицы? – поинтересовался Сергей.
   – У нее частенько не хватает «бройлеров». Искателей приключений сюда много прется. Вот, уличные их и добирают, когда у Аниты все девицы заняты. Так, спокойнее. Нет скандалов, драк из-за путанок. Не болтаются по Алксной пьяные мужики, не пакостят. Оярс одно время хотел всех уличных выгнать. Сами менты ему сказали: «Не прыгай, где не надо! Тебе же лучше будет»! Да, Анита с Оярсом сожительствует. Если захочешь заглянуть к ней в заведение, не лезь на нее! Оярс стал очень ревнивым. Разрешает ложиться под клиента, только когда нет свободных девчат. Ну, устраивайся, а я поеду таксовать. Дом отремонтировал. Однако пошли траты на обустройство мини-отеля. Плюс прикупил несколько квартир в Московском предместье. Тоже сдаю. Приходится кредит за них выплачивать. Словом, пока больше утягивают денег, чем приносят.
   Проводив друга, Сергей прошелся по номеру. Нет его закутка. Нет дивана, на котором папа Юрис читал ему книжки. Уже пахнет отелем, а не домом, где так вкусно веяло «крестьянским завтраком», миногами, любимыми мамиными духами «Шанель №5», стойким духом рижского бальзама. Распахнул окно. Взгляд уперся в проходившего Оярса Розенталя.
   – Свейке (привет – латышск.), Сергейс! – осклабился тот. – Вовремя приехал! На этой неделе обещают солнечную погоду. Завтра, к часу дня приезжай на Лесное! Подберем камень для дяди Юриса. Подсчитаем, сколько будет стоить установка памятника, гравировка надписи, прочие работы. Оформим бумаги. Эдгар отвезет тебя, куда следует. Там получишь деньги на обустройство могилы. Много не дадут, но это лучше, чем ничего! За недельку управимся. Будет дядя Юрис лежать не хуже других.
   В час дня Сергей приехал на кладбище. В кабинетике Оярса уже ждал представитель ветеранской организации. Тот самый, что год назад сгреб награды Юриса Карлиса Петериса. Показал на экране смартфона витрину в Музее истории советской оккупации, рядом с красками и несколькими фотками отца лежали его орден «Крест Признания» и знак лауреата премии Кабинета министров. По совету Розенталя подобрали темно зеленую плиту. Судя по поскучневшему лицу представителя, надгробие получалось не дешевым.
   – Мы можем дать столько, правительство столько, Союз художников столько, – нацарапал тот на бумажке цифры и протянул ее Оярсу представитель.
   – Этого хватит только на «вечную фанерную память», – брезгливо сморщился Розенталь, имея в виду деревянные пирамидки увенчанные звездочками или крестами, под коими при советской власти погребали сельских жителей. – Мы не дяде Васе из Уфы ставим памятник, а герою латышского народа – участнику борьбы с коммунистическим режимом! Надо бы расщедриться! Кстати, администрация кладбища делает скидку на все виды работ. Полную стоимость надо платить только за надгробие. Мы их получаем из Финляндии. Цены диктуют наши финские партнеры.
   В ходе торгов выяснилось, что и Сергею надо внести свою лепту. Оказалось куда дороже, нежели в Москве. Крякнул, перевел деньги по карте на счет Лесного кладбища. Перечислили после долгих торгов деньги правительство и прочие организации.
   – Через неделю приезжай, – кивнул Оярс Позднякову. – Все будет в лучшем виде! Погода сейчас отменная. Съезди подышать морским воздухом в Юрмалу, а еще лучше – в Саулкрасты. Там совершенно не изгаженная природа. Только, в Саулкрастах не базарь по-русски. В этом месте никогда не были рады русне. Ни при царизме, ни в латышское время, ни при коммунистах, ни тем более, сейчас!
   Базарить не то, что по-русски, даже по-латышски не пришлось. На протяжении многих километров Сергей не встретил ни одного человека. Владельцы загородных домов только-только приступили к дачному сезону. Им пока было не до прогулок по изумительному, действительно, не загаженному взморью. Вспомнил, как пару раз бывал здесь с родителями – у друга отца, художника-копииста Тайца. Раз ездили на машине, которую на обратном пути вела мать, всю дорогу клявшая перепившихся приятелей. Раз ходили на отцовской яхте. Тогда Тайц справлял какой-то юбилей, и гости были очень рады порассекать балтийские волны под парусом. Юрис поинтересовался:
   – Почему бы, Арон, тебе не завести такую же?
   – Собираюсь уехать в Израиль, на родину предков. Уже подал документы на выезд, – ответил тот.
   До Израиля Тайц не доехал. Обосновался в Штатах, где преуспел в рекламе, и даже купил двухэтажную виллу. Правда, потерял жену – вечно веселую, задорную тетю Ривку. Ну, никак не хотела она вкалывать на грязной работе, пока супруг корячился, таская ящики, в поисках заказчика рассылая свои творения в рекламные агентства, крупные и мелкие фирмы.
   – Где-то они сейчас? Живы ли? – сам себя спрашивал Сергей, бредя по изумительной чистоты бело-розовому песку, вдыхая свежий, бодрящий воздух Балтики.
   После были утопающая в молодой зелени Сигулда, древний для Латвии по возрасту Крустпилс. Сюда в годы детства Сергей не добрался. Теперь наверстал упущенное. В поездках пролетела неделя. А там – снова Лесное. Хмельной Оярс с гордостью показал установленное надгробие Юриса Карлиса Петериса. Не смотря на хорошую память, «наследник» забыл происшествие прошлого года. Взял пару бутылок «Паланги», чтобы отблагодарить тех, кто устанавливал памятник.
   – Свободны! – небрежно бросил им Розенталь, одним глотком влив в себя половину бутылки, кивнул на вторую поллитру. – Это оставь до вечера. Мы с Анитой, Эдгар придем, помянем дядю Юриса. Представь, мой биологический отец нашелся! В суд подал. Хочет, чтобы я содержал его на старости лет. Как же! Сейчас галоши надену, побегу в банк! Хрен ему на воротник, чтобы шея не мерзла!
   Вечером были посиделки в номере Сергея. Затем последовало приглашение Аниты в заведение, где Поздняков-Петерис «загрыз «бройлера» из последних поступлений хозяйки.
   А там замелькали громады Академии наук и рынка, уже более презентабельные пристанционные постройки, ненавистный Кенгарагс, овечки, козочки, коровы на полянах лесов, окружавших хутора.
   В Москве ждали два неприятных известия. Папу Вову турнули со службы. Сказали, дескать, вы отработали десять лет в качестве вольнонаемного, теперь имеете право на прибавку в десять тысяч к вашей полковничьей пенсии.
   – Подсидел меня бывший начальник, – сетовал Владимир Иванович. – Когда ему, мало что смыслящему, но имеющему связи, понадобилось место руководителя отдела, меня на пенсию отправили. Теперь он сам вышел на пенсию, мое место вольнонаемного для него расчистили.
   – Сколько же, батя, можно работать? К семидесяти идет! Пора отдохнуть. Ты пожил! Всю Европу объехал. В Москве по лучшим ресторанам с друзьями походил. Здоровьем займись!
   – Придется, – вздохнул Поздняков-старший. – Обследовали меня врачи. Нашли диабет, простатит, высокое давление, еще кучу болячек… Массу лекарств выписали, на диету посадили. Ну, их! Как ел, так и буду есть все, что захочу!
   Ближе к вечеру заглянул дядя Миша. Сообщил, что их обоих уволили. Опасаясь быть изобличенными в финансовых махинациях, уклонении от уплаты налогов, владельцы фирмы, где числились дядя Миша и Сергей, закрыли заведение.
   – Своевременно чухнулись! Не то бы сели сразу по нескольким статьям. А так корпорация закрылась сама собой. Никто не будет копаться – докапываться. Через годик, может быть раньше, снова откроются под другим названием. Прихватил тебе документы для оформления пособия по безработице. Через шесть месяцев пойдем на биржу труда. Хоть крохи урвём от государства. Кстати, Антоха открыл торговую фирму, купил загородный дом. Нормальный дом! В их коттеджном поселке прекрасная школа с лучшими учителями. Хорошее образование твой сын получит.
   После таких новостей Сергею не спалось. Вставали перед глазами чистейшие пески Саулкрасты с белоснежными дюнами, покрытыми могучими соснами, утопающая в зелени Сигулда, пронзенная темно-синей водой реки Гауя, краснокирпичные соборы Риги, ее старинные, уютные улочки.
   – Ведь, это все могло быть бы моим! Если бы не старый хрен папа Вова, жил бы в культурной, чистой стране. Да, что Латвия? С моим образованием весь Евросоюз открылся бы для меня! А так – живи в убогой России, да трясись, как бы не взяли за задницу за мои с дядей Мишей махинации, – с такими мыслями ворочался с боку на бок Поздняков-Питерис.
   За досадой на отца вылетело из головы: получил бы он такое образование в Латвии? Нажимал бы на компьютерные клавиши где-то в Германии, или пахал в той же Германии дорожным рабочим, считая каждый цент? Была бы возможность отобедать в дорогом ресторане, когда «в лом» готовить самому, оставив за обед месячное жалование рядового работяги? Опять же, считая каждый цент, можно было бы отдохнуть в одной из стран Евросоюза или близкой, дешевой Турции. Зато о Таиланде и прочей экзотике приходилось бы лишь мечтать.
   Папа Вова быстро превратился в неопрятного старика с седой сальной, бородой, в вечно мятом носильном, некогда белых, но теперь ставших от грязи серыми кроссовках, привезенных из Лондона. Проявилось еще одно неприятное качество: дед переставал поднимать стульчак и всегда его описывал. На упреки пасынка отвечал:
   – Надоело следить за каждым своим шагом! Надоело десятилетиями чистить ботинки, гладить, бриться! Дай дожить, как мне нравится! Умру – делай, что хочешь!
   А, вот сынок Серёжа зачастил. Использовал любой случай, когда Юля с Антохой приходили в гости к дяде Мише, чтобы улизнуть к деду Вове. При встрече с родителем холодно бросал:
   – Здравствуй! – никогда не назвав Позднякова-Петериса папой или батей, или отцом.
   Уединялся с дедом в его комнате. Оттуда раздавались смех, ободрительные вскрики бывшего полковника. Засиживался, пока не заходила мать, велевшая собираться домой.
   – Ты бы помирился с сыном! – говаривал папа Вова. – Встречаетесь, словно чужие! А ведь Серёжа – твоя плоть и кровь!
   – Была нужда! – недовольно морщился пасынок. – Как реально понадоблюсь, сам придет. Вспомнит, что у него есть отец.
   Когда Серёжа превратился из подростка в юношу дед стал брать его с собой в Питер. Город, где родился, Владимир Иванович, посещал ежегодно. Состригал в парикмахерской бороду и патлы на голове, доставал из шкафа незаношенные вещи, покупал билеты для себя и внука на дорогой экспресс «Сапсан», бронировал номер в одной из лучших гостиниц города. В первые поездки досконально осмотрели город, который бывший полковник знал как «свои пять пальцев». Позже изучали дворцово-парковые ансамбли Петергофа, Царского села, Гатчины, Стрельны, Павловска. Особо заинтересовали парня Михайловский замок, Гатчина, Павловск, а с ними и личность Павла Первого. Серёжа-младший принялся изучать короткую павловскую эпоху. К концу школы даже опубликовал пару статеек в молодежных изданиях, в коих доказывал, что государь-император Павел Петрович вовсе не был дурным сумасбродом, как о нем писали советские, а после российские ученые. Одно произведение напечатали в рубрике «Читатель пописывает» и ничего не заплатили, в другом даже выдали гонорар. Молодой человек так уверовал в свои силы, что решил поступать на исторический факультет МГУ. Отчим Антон остудил юношеский пыл:
   – Экономикой будешь заниматься. Без знания ее, а также логистики, банковского дела, компьютерных технологий, многого другого в бизнесе нечего делать! Быстро «вылетишь в трубу»! Я на днях еще одну фирму приобрел. Не повторяй моих ошибок – учись! На купленном дипломе в наш век далеко не уедешь. А статейки по истории никто тебе писать не запрещает. Я даже оплачу их издание.
   – Можно нанять хороших менеджеров, – попробовал возразить Серёжа-младший.
   – Менеджеры сейчас такие, что путают свой карман с хозяйским!
   – Можно нанять честных менеджеров…
   – Все «честные менеджеры» так и норовят украсть. Чтобы их контролировать, опять же, нужны знания. В экономическую академию имени Плеханова пойдешь! Там полно моих однокурсников «пашет». Факультет на днях подберем. Созвонюсь с «пацанами», что они посоветуют? Ну, и деньжат кому надо подкину, чтобы ты на бюджетное отделение попал, а не на платное.
   Зато дед Вова был в восторге от сочинений внука. Тряс газетками перед глазами старушек-соседок, с которыми любил посидеть на лавочке перед обедом. После шел в одно из окрестных заведений или в «Чайхану», или в «Корчму», или в «Хачапури». Раз в месяц посещал то с бывшей супругой и ее третьим мужем, то с бывшими сослуживцами, то с товарищами по гражданскому институту фешенебельные рестораны в центре. Придя из них, к удивлению пасынка, наворачивал отнюдь не полезные для здоровья деликатесы, коими был забит холодильник.
   – Ты бы, дед, не рыл себе зубами могилу! На диете тебе сидеть предписано врачами. А ты шаваешь соленое, острое, жирное, коньяком это запиваешь. Потом дорогущие таблетки горстями глотаешь. Заметь, бесплатно тебя этими медикаментами государство обеспечивает! На сколько тебе в этом месяце выписали? На сорок тысяч?! Вдвое больше, чем пенсия у рядового гражданина. Большинству стариков и старух такие лекарства попросту недоступны! – укорял Сергей отчима, незаметно превратившегося из папы Вовы в «деда».
   – Я заслужил! – важно отвечал Владимир Иванович. – Сколько лет в органах проработал! Это не у станка стоять!
   – «Проработал»! Сидел в НИИ, писал методички.
   – За каждой методичкой тысячи раскрытых преступлений. Тысячи изобличенных, а затем изолированных от общества правонарушителей. Оттого и пенсия высокая, и лекарства бесплатные, и грудь полна орденов.
   – Это – точно: грудь полна орденов! О таком количестве «железок» оперу, ежедневно рискующему жизнью, даже мечтать не приходится!
   – Не интересный у нас разговор получается. Ступай, Серёжа, в свою комнату! У тебя скоро сеанс связи с заказчиками начнется.
   Новые работодатели нашлись довольно быстро. Правда, все они были с Дальнего Востока или из Восточной Сибири. В связи с разницей во времени работать приходилось ночами, а днем отсыпаться. Однако неудобство компенсировалось деньгами, поступавшими на банковскую карту в еще большем количестве, нежели от москвичей. Попутно пришлось освоить японскую, южнокорейскую, американские экономические системы, поскольку дальневосточные заказчики были связаны с фирмами из этих стран. Зато в выходной снова можно было посидеть в дорогом ресторане. Если хотелось, посетить заведение «для взрослых» с девчатами всех цветов кожи, приехавшими на заработки в Россию со всех концов ближнего и дальнего зарубежья. Случился даже «роман» с перуанкой Марией – студенткой одного из московских университетов. Мария «подрабатывала» в борделе, поскольку на родине имела большую, малообеспеченную семью. Обучение финансировала местная партия социалистического толка, активистами которой были родители девушки. Самой смуглянке тоже хотелось прилично одеться, посидеть с подругами в приличном ресторане, а не в «фастфуде». Кроме того, надлежало «проплачивать» сессии и все остальное, связанное с успешной учебой. А с иностранцев преподы брали больше, чем с россиян. Ближе к завершению учебы Мария все чаще стала поговаривать о том, как ей не хочется возвращаться домой. В конце концов, предложила жениться на ней. Здесь-то Сергей вспомнил свой первый брак. Побоялся, что снова придется мести, стирать, убирать мыть посуду. Побоялся, что, подобно матери, Мария проживет с ним пять лет и упорхнет к другому. Да еще разделит квартиру, предварительно отравив «деда», чтобы «не путался под ногами». «Деда» было не жалко. Жалко было свободы, денег, квартиры, прочего имущества, раздел коих, не смотря ни на какие брачные контракты, оставался на усмотрении суда. Пришлось прекратить контакты. Через годик позвонил хозяйке заведения, спросил о перуанке.
   – Машку давно забрал на содержание один богатенький «папик», – ответил ему. – Временами она к нам заглядывает. – Хочется девушке разнообразия, когда «папик» в отъезде. Вы у нас давненько не были…
   – Обязательно загляну! На днях загляну! – скороговоркой пообещал Сергей и выдохнул, отключив связь. – Бог спас! Разнообразия ей нужно! Ох, какие бы у меня были большие, ветвистые рога!

БУДНИ И ПРАЗДНИКИ

   «Дед Вова» вдруг крепко занедужил. Так, что попал в госпиталь. Да, не на обследование, на которое полковник ложился ежегодно, а на лечение. Так поплохело Владимиру Ивановичу, что увезли из дома. Как перевели из реанимации в общую палату, сразу позвонил. Надиктовал огромный список деликатесов. Однако тяжелую сумку продуктов, привезенных Сергеем, врачи тщательно проверили.
   – Это нельзя, это – тоже нельзя, и это – нельзя! – откладывали они дорогущую снедь. – Поймите, Сергей Владимирович, все это для него – яд!
   Осунувшийся, побледневший и похудевший «дед» чуть не расплакался, когда пасынок вручил ему дозволенные медиками фрукты, да пакет с крекерами. На объяснения Сергея, дескать, остальное «тормознули» врачи, лишь махнул рукой:
   – Что хочу есть – нельзя! Пить нельзя! Курить нельзя! На хрена такая жизнь?! Сами бы ели помои, которыми нас пичкают!
   – Ничего, «дед»! Домой придешь – наверстаешь! А сейчас хочешь – не хочешь – придется подчиняться! – «успокоил» его Сергей. – Ты же – военный человек, а не анархист какой-нибудь! Должен уметь соблюдать дисциплину!
   Через месяц Владимира Ивановича привезли домой. Едва сбросив верхнюю одежду, кинулся к холодильнику. Остервенело задвигал челюстями, перемалывая красную рыбу, рыночное сало, копченую колбасу.
   – Ты бы, «дед», осторожнее, – покосился на трапезу Серёжа. – Яд это для тебя!
   – Небось, пронесет, – ответил отчим, не отрываясь от куска.
   Хорошо «пронесло». Три дня не вставал с унитаза, да еще забывал спускать за собой воду. Пасынок терпел, даже не делал замечаний. Порой, что-то похожее на жалость шевелилось в нем. Все-таки, много «дед» для него сделал. Дал образование, воспитал, научил думать, анализировать. Дал, хоть хреновенькое, жилье. Возился с ним, а потом – с Сергеем-младшим. Однако «шевеление» сменялось злостью. Ведь, если бы не «дед» с его Москвой, жил бы сейчас в уютной Риге, а, скорее всего, в настоящей Европе, где все было бы к его услугам. Вновь забывалось, что вряд ли бы он получил достойное образование. Вряд ли бы роскошествовал. Вряд ли бы рассекал по дорогим курортам, проживая в фешенебельных отелях. Грело одно – пройдет несколько месяцев – снова замелькают в окнах вагона поляны с овечками, козочками, ухоженными коровами, ненавистный Кенгарагс, громады Академии наук и рынка. Снова вернется он в детство на старых улочках Риги, белоснежных дюнах взморья.
   На время своего отъезда решил отправить в Питер «деда» с внуком. Если задержится – Сергей-младший поживет с Владимиром Ивановичем – присмотрит. В случае чего, вызовет маму Юлю с третьим мужем, а те определят в госпиталь. Бывшей собственной жене не доверял. Опасался, что, не смотря на большой достаток, та обворует либо его, либо «деда». В молодости, когда еще жили в браке, такое случалось. Оттого опасался пускать «благоверную» в свое жилище дальше порога.
   «Дед Вова» оказался совсем не в восторге от этого плана. Запричитал, как же он обойдется? Может быть, на почве расстройства еще пару раз попал в госпиталь. Правда, не на долго – всего на пару недель. Снова пришлось поездить, потаскать сумки с фруктами и минералкой. Остальное категорически запретили врачи.
   – Есть надо меньше Владимиру Ивановичу. Плюс, исключить из рациона алкогольные напитки, – констатировал заведующий отделением. – Никакого прока от лечения, если он, прибыв домой, набрасывается на деликатесы, да еще коньяком их запивает. Хорошо, что наконец-то бросил курить!
   Поздняков-старший, едва переступив порог, кидался к холодильнику. Остервенело ворочал челюстями, смешивая совсем несовместимые друг с другом продукты, запивая их коньяком. Затем, обсохнув после душа, топал в «Корчму». Наваливался на прежирный борщ с пампушками, сало, горилку. Потом снова три дня не вставал с унитаза, забывая спускать за собой воду.
   – Скорей бы июль! Скорей бы сын сдал сессию, да увез «деда» в Питер! – ждал своего часа Сергей.
   Наконец, дождался. Отпрыск сдал летнюю сессию, как и зимнюю, «на отлично». Владимир Иванович вновь заказал билеты на «Сапсан», забронировал отель. Сергей Владимирович купил билет до Риги, звякнул Эдгару, чтобы тот приготовил для него номер. Быстро собрал чемодан.
   – Мог бы с нами в Ленинград съездить, – недовольно процедил полковник, все чаще называвший Санкт-Петербург по старинке. – Случись, что со мной, как Серёжа управится?
   – Как-нибудь управится! Уже взрослый мужик! Знаешь, «дед», сколько ты из меня за год крови выпил? Восстановиться, отдохнуть от тебя надо! – направился к двери пасынок.
   Снова желто-синие вагоны экспресса «Латвия». Снова вышколенные проводники, хамоватые российские и непонятно отчего высокомерные латвийские таможенники с «погранцами». Снова овечки, козочки, ухоженные коровки, все более обшарпанный Кенгарагс, громады Академии наук и рынка. Снова Эдгар, ожидавший на привокзальной площади, снова их бывшая квартира на бывшей улице Сарканас Гвардес, а ныне Алксной. Эдгар был при «обновке». Секонд-хенд «Фольксваген» сменил «Мерседес», правда, тоже не прямо с конвейера.
   – Сейчас туристы, хоть голь перекатная, но подай им «мерина», – пояснил друг детства. – Пришлось потратиться. Что за жизнь?! За каждый шаг гони монету!
   – На наших узких улочках справляешься?
   – Взял машину европейского стандарта – укороченную. На наших улочках каждый угол, каждый камень знаю. Справляюсь. Какие планы?
   – Завтра, утром собираюсь на Лесное. Подкинешь?
   – Без проблем! Завтракать-ужинать будешь в отеле?
   – Чтобы «не париться» с едой, в отеле.
   – Значит, после завтрака «тачка» будет у подъезда.
   День и вечер Сергей проболтался по Риге. Стояла отменная, даже жаркая для Латвии погода. Удачно вышло. Попал в страну после народного праздника «Семь братьев». Какая погода в этот день – такая последующие семь недель. Можно будет поездить на взморье, поплавать. Ветер с Балтики – значит – вода теплая. Сожалел об одном: отцвела знаменитая рижская сирень, запах которой стоял в квартире во времена детства с конца мая по июнь. Очень любит эти цветы мама Юля…
   Вечерком заглянул в заведение Аниты. Клиентов оказалось как никогда много, поскольку туристический сезон был в разгаре. Хозяйка предложила свои услуги.
   – Оярс не приревнует? – с опаской поинтересовался Сергей.
   – С Ойкой мы «разбежались». Теперь – исключительно деловые партнеры. Достал своей ревностью. Даже руку на меня начал поднимать. Потом его назначили директором кладбища. Прежний проворовался. Ойка стал важным господином. Бросил пить. Купил дачу в Саулкрастах. Ищет невесту из богатой семьи, желательно, из баронов или еще каких-нибудь дворян. Эдгар говорил: ты завтра собираешься на Лесное. Встретитесь – потолкуете. Хотя, вряд ли этот разговор тебе доставит удовольствие. Уж, больно высокомерный Оярс в последнее время… Он и раньше был высокомерным, но сейчас – нечто особенное!
   Бурной ночи не получилось. Анита смогла уделить всего лишь час. Ей надлежало следить за порядком, получать плату, принимать очередного клиента, если других жриц любви не оказывалось под рукой.
   Утром было вычищенное, ухоженное Лесное кладбище, вылизанная могила отца со свежими цветами на надгробии. Сергей положил свой букет роз. Постоял, вспомнил папу Юриса, правда, когда он был в своей «первой стадии». Остальные «стадии» выгнал из мыслей. Вспомнил, как отец читал ему книжки, кормил шоколадом фабрики «Лайма», дарил чудесные игрушки, охотно играл в них вместе с сыном. Как давно это было! Как рано ушел из жизни батя. Мог бы еще жить, да сынка с внуком вытащить в Европу. Хотя, внук вряд ли захочет. Во всяком случае, сейчас. Да и стоит ли думать о том, что вряд ли теперь сбудется? Помянул недоброй мыслишкой «деда Вову» с его Москвой, дескать, папа Юрис умер, а «дед» все еще трепыхается. С тем и побрел с кладбища. Вывернул на покрытую свежим асфальтом главную аллею. Чуть не угодил под электрокар для игроков в гольф, за рулем коего восседал Оярс Розенталь собственной персоной. Дорогую «джинсу» сменили черный костюм, в тон ему черные рубашка, галстук, платок, выглядывавший из нагрудного кармана пиджака. Сергей поблагодарил за ухоженную отцовскую могилу.
   – Правительство выделяет деньги, – пояснил друг детства. – Раньше тоже выделяло, да только мой предшественник прикарманивал их и ничего не делал. Годами не менял асфальт даже на главных аллеях. Взятки брал – не знал меры. Теперь «сел». Приходится с его «художествами» разгребаться.
   – Тебя можно поздравить не только с назначением, но и с премией Кабинета министров! – глянул Поздняков-Петерис на значок на лацкане Оярса, точно такой же, как был у отца.
   – Спасибо! Дали… Чиновникам тоже надо близких хоронить. Чтобы все было по высшему разряду. Да еще, чтобы не кто-нибудь, а только я оформлял надгробия. Однако предупредили: дают премию, чтобы я не очень злоупотреблял служебным положением.
   – Не злоупотребляешь?
   – Временами приходится. Мне не только надо памятники делать. Надо за огромным кладбищенским хозяйством смотреть. Наше заведение всегда считалось лучшим в стране. Еще со времен царизма. Случается и довольно часто, поручаю высекать надписи моим ученикам – студентам художественного училища. Рассчитываюсь с ними мелочью, зато учу, как надо делать. Многие мне платят «премии», сверх того, что положено по прейскуранту, не догадываясь, что работу производил не я, а желторотые птенцы.
   – В России это мошенничеством называется, – хохотнул Сергей.
   – У нас – тоже! Но, куда деваться? А дядя Юрис для меня – святое. Когда нас, бывших ссыльных, все в коммуналке сторонились, он один мог меня приласкать. Глянул на мои детские рисунки, сказал, что мне на художника надо учиться. Довольно много со мной занимался, когда был трезвым. Словом, благодаря его выучке, я поступил в художественное училище. Правда, пришлось учиться резьбе по камню. На это отделение никто не хотел идти. Меня туда педагоги насильно втолкнули. Зато теперь – «упакован»! Могу подкинуть до дирекции. Сейчас закончил инспектировать укладку асфальта в дальнем конце кладбища. Теперь буду принимать посетителей.
   Последующие две недели Поздняков-Петерис провел на взморье. С погодой, действительно, повезло. Ни одного дождя, ни одного облачка! Выйдя на станции Булдури, шел несколько километров до Майори. Временами делал остановки, купался. В этих местах оставленные без присмотра вещи никогда не пропадали. Даже в коммунистическую эпоху, когда со всех концов необъятного Советского Союза стекался разный народ, включая жулье всех мастей, чтобы отдохнуть «по-европейски». Ну, а Сергей, накупавшись и находившись, шел отобедать в «Лидо». Нередко знакомился за обедом с туристкой, то из России, то из Эстонии, где вода всегда была ледяной, то из Финляндии. Знакомство продолжалось в одном из небольших отелей, в коих, несмотря на загруженность всегда можно было снять номер на час или два. Дамы были в восторге от «горячего русского парня». Нередко сами оплачивали гостиницу, а то и заказанную в номер выпивку. Так, пролетело время. Можно было остаться дольше. Однако в Москве ждала работа, за которую очень хорошо платили. Да еще надлежало отмечаться на бирже труда, выдававшей то пособие по безработице, то материальную помощь. Гроши! Зато шел трудовой стаж, а с двадцатипятилетним стажем можно было выйти на пенсию. Но до нее еще «пахать и пахать».
   В последний вечер случайно встретился с Анитой.
   – Ты словно из Египта вернулся! – оценила она загар Сергея. – А мне, аж до сентября вкалывать. Тогда съезжу, отдохну в Испании. Там в это время хорошо.
   – Заведение на кого оставишь? Оярс присмотрит?
   – Эдгара попрошу. Он, как мы с Ойкой «разбежались», помогает. Случается, даю ему бесплатно.
   – Не «кинет»?
   – Он же Ойке его долю вручает каждый месяц. А у Ойки хрен забалуешь – цент мимо рук не проскочит.
   Через сутки снова замелькали громады Академии наук и рынка, обшарпанный Кенгарагс, овечки, козочки, ухоженные коровки на лугах у хуторов. Снова вышколенные проводники, высокомерные латышские и хамоватые российские таможенники с пограничниками. Снова задрипанные московские пригороды, выкрашенный в белое Рижский вокзал, душное метро, в котором невольно вспоминалась свежесть Балтики.

ОТ ГОДА К ГОДУ

   Дома застал только что прибывших из Питера «деда» и Сергея-младшего. Не успел вытащить вещи из чемодана – звонок в дверь. Явился Антоха или «папа Антонио», как звал отчима сынок. Тот велел собираться. Сказал, что через три дня летят на Мальту.
   – Покупаешься в нормальном море, а не в луже – Финском заливе. Поди, даже поплавать не сумел? – спросил он пасынка.
   – Погода была прекрасная. Поплавал и в Неве у Петропавловки, и в заливе, в Петергофе. В каких только ресторанах мы с дедушкой Володей не побывали?! В самых пафосных! В «Европе», в «Северянине», в «Палкине», в «Трактире Хлебников», в «Пхали-Хинкали»…
   – А ваши любимые «Околица» и «Фрегат»?
   – До «Околицы» не добрались. Зато на «Фрегате» посетили оба зала: «Империю» и «Летний сад». Папа Антонио, что на Мальту брать?
   – Только то, чтобы доехать. Мать с обслугой разберутся. На Мальте все те же магазины, что и в Англии. «Маркс энд Спенсер», «Кларкс», для мамы -«Зара». Оденем тебя к новому учебному году. Погнали!
   – Хорошо бы, чтобы Серёжа жил с нами! – тоскливо глянул на захлопнувшуюся дверь Владимир Иванович.
   – Мне от одного тебя, «дед», знаешь как тошно? Ты куда засобирался?
   – Как куда? В «Корчму». В Ленинграде сейчас трудно найти ресторан украинской кухни…
   – Мать у тебя, «дед», русская, отец – белорус. Зачем тебе украинская кухня?
   – Она на очень похожа на нашу, белорусскую…
   – Тебе бы на диете посидеть, отдохнуть от деликатесов. Опять в госпиталь попадешь. А мне передачи возить. Не думаешь о себе – обо мне подумай!
   – Авось пронесет! – шмыгнул полковник за порог.
   «Пронесло» в очередной раз и еще как! Оставив «деда» «в обнимку с унитазом», пошел побродить в парк Кусково, раскинувшийся в километре от дома. Впервые посетил его, когда только что с мамой переехал в Москву. Какое же тогда царило запустение! Позеленевшие от сырости мраморные статуи восемнадцатого века. На некоторых чья-то шаловливая ручонка нацарапала на груди римских императоров: кому-то – «содомист», кому-то – «мазохист», кому-то – «онанист». А Юлию Цезарю намарали ругательство из трех букв и отбили нос. Теперь все по-другому. Статуи отреставрированы, Юлий Цезарь обрел нос, кустарники подстрижены, здания покрашены, изрезанные ножом скамейки заменены лавочками под старину, некогда заиленные берега огромного пруда забраны в бетон. А как они резвились в мутно-коричневой воде с папой Вовой в жаркие дни! Как носились на лыжах по заснеженным склонам того же пруда и длиннющего канала! Папа Вова тогда был спортивным, подкаченным, с небольшой сединой на висках. Теперь у самого Сергея седина куда гуще, а сын – почти взрослый.
   – Так и жизнь, можно сказать, прошла, – вздохнул пасынок. – Что она принесет дальше?
   Дальше ждал заказ. Потом еще и еще. Так, за работой пролетел остаток лета, за ним золотая осень, серый дождливый октябрь, морозный конец года, за ним – то студёная, то гнилая зима со снегом и водой под ногами, срывавшимися с крыш сосульками, да наледями. Работодатели заваливали заказами. Их торопили зарубежные партнеры, ждавшие обострения отношений с Россией, а от того стремившихся выжать из «русских» как можно больше.
   Обострение не заставило себя ждать. Россию, словно новогоднюю ёлку, увешивали многочисленными санкциями. Перестали поступать заказы от американских, японских, южнокорейских партнеров. Дальневосточные и сибирские фирмы стали «сдуваться», прекращать существование. Выжили лишь те, кто вовремя переориентировался на Китай. Китайцы платили гораздо меньше. Поэтому, чтобы безбедно существовать, приходилось гораздо больше работать. Плюсом было то, что многие компании из Поднебесной имели свои филиалы в Москве. Посему жизнь вошла в прежнюю колею: днем – труд за компьютером, ночью – сон. Однако изменения случились не только у айтишников. Антоха тоже пожаловался, что западные корпорации перестали напрямую поставлять товар.
   – Покупай у китайцев! – предложил Сергей. – Они свой ширпотреб дешево отдают. Хоть штаны с кроссовками, хоть меха с парфюмерией, хоть подделки старинных картин…
   – А потом жалобы покупателей на качество продукции! Я с их подделками, да еще бракованными живо клиентов растеряю. Вынужден выписывать товар через «Озон», «Амазон», прочие международные торговые площадки. Получается дороже, зато европейски бренды. Берут!
   – Не «наезжают»? Дескать, делиться надо? – поинтересовался Сергей.
   – Раньше случалось. Много лет назад «тачку» спалили. Тогда «Джипы Гранд-Чероки» очень популярными в Москве были. Разок пытались битами «отгасить», но я был при «травмате» – отстрелялся. Кто-то хотел, ежедневных отчислений, кто-то – в наглую «отжать» бизнес. Моя «крыша» круче оказалась. Теперь все знают: кому и сколько плачу. Не лезут.
   Тогда же, по зиме ударила пандемия «коронавируса», косившая без разбора: русских, нерусских, православных, мусульман, буддистов, ставших немногочисленными к тому времени иудеев. «Загремел» в клинику и «дед Вова», никак не желавший носить маску, но лезший во все дыры. Да угодил не в ведомственный госпиталь, а в районную больницу для простых смертных. Выжил, через неделю был дома. Долго не мог отплеваться, поближе познакомившись со штатскими врачами-шарлатанами, профессионально непригодными медсестрами, санитарками-алкоголичками. Бессильно лежал на кровати, корчась от судорог в конечностях. Вызванная из министерской поликлиники врач устало сообщила, что так выходят из организма препараты, коими пользовали полковника. Добавила:
   – Через три недели пройдет. Плюс-минус пара дней.
   Зато Бог миловал Сергея. Он не шлялся по улицам. Продукты заказывал с доставкой на дом, расплачиваясь банковской картой. Сидел себе за компьютером, уже который год, зарабатывая деньги, не выходя из квартиры. В числе первых потопал на прививку, когда появилась вакцина. Еще и отчима с собой потащил. Тот никак не желал прививаться. Заявляя, что не хочет кормить жуликов-производителей. Кстати, масса народа выдвинула этот аргумент, уклоняясь от участия в прививочной кампании.
   – Такую чушь несут алкаши и прочие маргиналы. Но ты – ученый человек – кандидат наук. Не верь неучам – проверь правильность моих слов! Позвони бывшим коллегам! Они тебя вразумят.
   Отчим позвонил. С прискорбием узнал, что половина из них умерла от «ковида». Засобирался, потом опасливо забегал глазками:
   – Я лучше в свою, ведомственную поликлинику съезжу!
   – Не доедешь ты до нее, «дед»! Опять на «авось» понадеешься. А, не уколешься – снова «корону» подцепишь! Умрешь! Пошли! – резко осадил отчима Сергей.
   Когда делали первый укол, народу не было. Зато через три недели на повторной прививке стояла стена желающих. Кто-то пытался превратить «электронную» очередь в «живую», кто-то, вообще, лез без очереди. При помощи медиков быстро навели порядок. «Укололись». Ну и что? Все оказалось «закрытым». Ходили в масках и перчатках. Ни одна страна, кроме Турции, не принимала российских туристов. «Накрылась» и поездка в Ригу. Скучно и нудно прошел год, когда не работало даже большинство борделей. А в тех, что функционировали, цены стали заоблачными.
   К следующему лету страны стали постепенно «открываться». Оказалось, трудно жить без щедрых россиян, забивавших огромные чемоданы всевозможным ширпотребом, не жалевших денег на экскурсии, рестораны, чаевые. Гордая Латвия по-прежнему не желала принимать «русских». Зато открылось авиасообщение с Албанией. Сергей купил тур в курортный городок Саранда. Выяснилось, что дорога до него вдвое дольше, чем от Москвы до албанской столицы Тираны. Зато маленькая балканская страна отменила все анти-ковидные ограничения. Не нужно сертификатов о вакцинации, справок о перенесенной болезни, медицинских масок, прозванных россиянами «намордниками».
   – Девяносто процентов албанцев переболели коронавирусом в легкой форме, – пояснил гид. – Имели место летальные исходы, но их было ничтожно мало. Мы – горцы! Более крепкие, менее подверженные заболеваниям. Живем в совершенно других экологических условиях. Другой воздух, другая вода, совсем другое качество продуктов.
   Действительно, все оказалось другим. Чистейший воздух, чистейшая вода в Ионическом море, вкуснейшие продукты. После ухода коммунистов от власти в Саранде ликвидировали все предприятия, «заточив» город под международный курорт. Вывели канализацию в Балканы, прекратив загаживать нечистотами море. Овощи-фрукты были прямо с грядки-дерева. Наряду с собственными сырами, ветчинами, колбасами, кондитерскими изделиями везли из сопредельных Италии и Греции. Даже хлеб везли из Италии, хотя хватало своего вкусного и свежего.
   Проехался Сергей по Балканам. Был удивлен. Наши, что Кавказ, что Урал поражали своей суровой безлюдностью. Здесь же все оказалось освоенным людьми, тысячелетиями живших в этих краях. При виде городков, сел, монастырей, старинных крепостей, храмов – православных и католических, мечетей, живописно раскинувшихся на горных склонах и в долинах, руки туристов невольно тянулись к смартфонам, профессиональным фото– и видеокамерам. Дни, свободные от экскурсий, проводил на городском пляже. Благо, чтобы попасть на него, достаточно было пересечь Променад – городскую набережную, на которой стоял отель, где остановился Поздняков-Петерис. Изумительная по чистоте и теплу вода сочеталась с загаженной пляжной галькой. Не смотря на обилие урн, шаловливые ручонки русских, украинцев, албанцев, поляков, итальянцев, предпочитавших из-за дешевизны Албанию родным берегам, многочисленных английских быдляков швыряли окурки и прочую мусорную мелочевку себе под задницы. Сергей сразу нашел выход из положения. Купив специальные тапки для входа в воду, на толстой резиновой подошве, исключил возможность травмировать ноги камнями, пробками от пивных бутылок. Да и окурки с объедками не прилипали к пяткам.
   Накупавшись, шел обедать. На Променаде один ресторан сменял другой. Албанская, балканская, итальянская, греческая кухня – все перепробовал Сергей Владимирович. Поплавав после обеда, отоваривался бутылкой прекрасного коньяка «Скандербег» или анисовой водки «Уза». После ужина – бутерброды с итальянскими ветчинами, колбасами, сырами, местные фрукты – шел гулять по тому же Променаду. Там кипела жизнь. Ломились от посетителей заведения общепита, ломились от сувениров лавки. На той же набережной нашел миланский магазин «Наполеони». За евро приобрел кое-что для гардероба: полуботинки из считавшейся лучшей в Европе албанской кожи, кроссовки из той же кожи, пару рубашек итальянского шелка, красивый ремень. Правда, в одиннадцать вечера «праздник жизни» заканчивался. Власти не спешили отменять комендантский час, длившийся до шести утра. В двадцать два тридцать закрывались ресторации, возвращались яхты с ночных прогулок, закрывались торговые точки. Полчаса давалось туристам и местным жителям добраться до отелей и собственных квартир. Затем на улицы выходила полиция. Нарушителей нещадно штрафовали. Зато до утра стояла тишина.
   – Это к лучшему, – пояснил хорошо говоривший по-русски портье Гербар. – В былые годы Променад гудел до утра. Такое не всем нравилось. Многие любят ночью спать, а не куролесить. Нам – сотрудникам отелей стало куда спокойнее. Часто наши гости выпивали лишнее, устраивали дебоши, дрались с туристами из других стран. Приходилось вызывать полицию и «скорую помощь». Теперь этого нет.
   Сергей не приуныл. Компенсировал издержки комендантского часа общением с представительницами прекрасного пола. Поначалу с подружками-украинками Оксаной и Аленой. Только восстановился после бурных ночей одновременно с обеими, возникла студентка из Москвы Маша. Ее сменила англичанка Джейн, оказавшаяся, увы, законченной наркоманкой. Так, пролетел отпуск.
   В качестве сувенира привез отчиму итальянскую ветчину из свинины, говядины и телячьего языка посредине, итальянский хлеб. «Дед» смолотил все в один присест. Покачал головой:
   – Мы всегда считали Албанию отсталой страной, а таких отменных продуктов я даже в самой Италии не ел!
   – Что жратва, «дед»!? В Саранде – районном центре, по нашим понятиям, «Мерседесов» больше, чем в Москве. Я уже не говорю про Германию!
   – Вот, тебе и «европейская глубинка»! – еще раз покачал головой Владимир Иванович.
   Ну а у пасынка потянулся еще один трудовой год, поначалу казавшийся похожим на остальные, предыдущие.

У РАЗБИТОГО КОРЫТА

   С началом Специальной военной операции глубоко аполитичный Сергей оформил справку, что трудится айтишником, кои не подлежали мобилизации. В фирме, работавшей на китайских партнеров, не только выдали документ, но сделали соответствующую запись в трудовую книжку. Когда пару раз тормознули полицейские с предложением проехать в военкомат, ткнул им «бумажки». На вопрос: не желает ли записаться добровольцем, ответил, что принесет больше пользы в тылу.
   Зато летом случилась проблема. Латыши аннулировали шенгенскую визу. Показали фото с Лесного кладбища, ухоженную могилу Юриса Карлиса Петериса, свежие цветы в недорогой вазе.
   – В настоящее время нет необходимости в уходе за могилой вашего отца. Государство, ветеранские организации, Союз художников заботятся. Мы всем россиянам отказываем в визах. Политика теперешнего руководства такова: пребывание в странах шенгена – привилегия, которую надо заслужить!
   – Чем же заслужили эту привилегию террористы с Ближнего Востока и каннибалы из Африки? – возмутился Сергей. – Мне – законопослушному гражданину, сыну героя латышского народа отказывают, словно нарушителю и маргиналу, а им «зеленая улица»!
   – Имеется решение Евросоюза. Ну а вам не следовало бы вести такие разговоры! Об отмене настоящей санкции или послаблениях для вас читайте в газетах, смотрите телевизор, копайтесь в Интернете, – привстал чиновник, давая понять, что разговор окончен.
   – Ох, «дед» -гад! Изломал мне всю жизнь! Отдыхает, небось, после обеда? Я ему устрою «отдых»! – направился обозлившийся пасынок к станции метро.
   Устроить «отдых» не удалось. Владимир Иванович уже «отдыхал», безжизненно лежа на своей кушетке. На полу валялась пачка с таблетками. Сергей прикоснулся к шее – отчим был холодным. Вызвал «скорую помощь». Медики констатировали смерть, вызвали участкового. Тот зафиксировал, что кончина Позднякова-старшего не является насильственной. Сообщил, что направляет тело в морг Госпиталя ветеранов войн. Едва за полицейским захлопнулась дверь, зазвонил телефон.
   – Мы уже выслали машину за покойным! – объявил хмельной голос.
   Поздняков-Петерис бросил трубку. Бригада «скорой» предупредила, чтобы не отвечал на звонки. Поскольку сотрудники соответствующей службы приезжают без всяких звонков. Звонят проходимцы из частных ритуальных фирм, дабы завладеть телом, а затем диктовать родне усопшего самые кабальные условия. Едва трубка упала на рычаг, снова раздалась телефонная трель. Запиликал дверной звонок. Глянул глазок. На площадке кучковалось человек шесть, старавшихся оттеснить друг друга от входа.
   – Ритуальные агенты. Откройте! – не просили – требовали снаружи.
   Сергей нашел в секретере папку с надписью: «На случай смерти». Первое, на что наткнулся – телефон подразделения МВД, куда звонить при кончине Владимира Ивановича. Там тоже предупредили, чтобы никого не пускал в квартиру, не подходил к телефону. Капитан и лейтенант в форме, при удостоверениях прибыли быстро. Шуганули ритуальных агентов. Отобрали бумаги, необходимые для оформления захоронения на кладбище. Попросили мундир и фуражку, чтобы положить на крышку гроба. Поинтересовались наличием кортика.
   – Не было у него никогда кортика. Батя гражданский институт окончил, – ответил пасынок.
   – Государственные и ведомственные награды!
   Тех оказалось не меряно. Забрали.
   – Все вопросы организации похорон министерство берет на себя. Планируете кремацию или захоронение в гробу?
   – Батя всегда хотел быть похороненным в гробу.
   – Митинское кладбище… – ткнулись в какую-то карту служивые. – Участок номер…, могила номер… Захоронение как раз у дороги. Вполне можно погребать в гробу. Обо всех принятых нами мерах будем сообщать. Назначим день и час прощания в ритуальном зале Госпиталя ветеранов войн. После этого вы можете сообщить друзьям и близким Владимира Ивановича.
   Раздался звонок в дверь. Приехали за телом. Не шарлатаны, а государственные работники.
   – Долго ехали, граждане! – попеняли им служивые.
   – Лето, жара, атмосферное давление скачет. Полно вызовов, – ответили санитары, стали странно мяться.
   Сергей как только понял, что «дед» мертв, прошелся по карманам его костюмов. Нашел тысяч семь наличными. Остальное полковник держал на банковских картах. Пару бело-зеленых бумажек протянул «медикам». Те поблагодарили, упаковали «деда» в черный пластиковый мешок, крякнув, потащили из квартиры. Сотрудники министерства взяли «под козырек» вслед покойному и откланялись.
   Сергей полазил по карманам и прочим «сусекам» отчима. Нашел пару карт и пинкоды к ним. Добежал до Сбербанка, благо он был в пяти минутах ходьбы от дома. Выпотрошил карты до мелочёвки. Вернувшись, снова влез в папку с надписью: «На случай смерти». «Откопал» завещание. С удивлением обнаружил, что полквартиры завещаны ему. Другая половина – Серёже-младшему. Все свои сбережения «дед» оставил внуку. Поначалу сгоряча хотел порвать бумагу. Вовремя остановился. Понял: наверняка у сына имеется еще один экземпляр. Уничтожив свой документ, никому ничего бы не доказал. Зато проблем бы прибавилось. Владимир Иванович оставил пояснительную записку, где писал, что поступает по справедливости, выделив половину квартиру пасынку, в которой тот провел большую часть жизни. Внуку со временем тоже может понадобиться жилплощадь. Оттого – другая половина квартиры завещалась ему. Внуку еще жить, да жить. Посему ему отдавались все средства на депозитах в Сбербанке. Ну а Сергей-старший достаточно зарабатывает и вполне может прокормиться самостоятельно.
   Потом был забитый друзьями и бывшими сослуживцами покойного полутемный ритуальный зал Госпиталя ветеранов войн. Нудные речи чиновников из министерства, нудная дорога через весь город на Митинское кладбище, короткие, но не нудные, речи пары друзей, троекратный салют, комки земли, летевшие на российский флаг, на крышке гроба и фуражку на нем.
   Сергей проводил аналогии между двумя отцами: биологическим и реальным. Папа Юрис, хоть по-детски глупо, но показал свое отношение к коммунистическому режиму. Провел за эту глупость лучшие годы жизни в советских концлагерях. Признание пришло лишь на закате дней в виде ордена, государственной премии, заказов. Ну а если бы он вплоть до развала СССР продолжал рисовать портреты Ленина с Брежневым, прочих партийных бонз, было бы призвание? Нет! Было бы презрение коллег и не только коллег как к холую и пособнику оккупантов. А папа Вова? «Дед», всю свою жизнь протиравший брюки в НИИ, имел множество советских и российских орденов и еще большее количество медалей. Восхвалявший коммунистический режим, Поздняков-старший, не моргнув глазом, стал преданно служить новому режиму. Даже уйдя на пенсию, оставался полным конформистом, прикрикивавшим на ругавших городские власти старух-соседок: «Не нашего ума дело! Без нас разберутся»! По мнению пасынка, Владимир Иванович довольно красиво прожил жизнь, получив от нее все, что хотел. Услышал всхлипывания сына – Серёжи-младшего, уткнувшегося не в его плечо, а в плечо «папы Антонио».
   Утром, после похорон с поминками, Поздняков-Петерис отправился в нотариальную контору. Застал там сына, бывшую жену и Антоху. Те тоже прибыли для оформления прав на наследство. Оказалось, «дед» оставил после себя круглую сумму в Сбербанке. Больше, чем стоила его квартира в «хрущобе». Сергей Владимирович потребовал выделения половины «дедовых» денег.
   – Я сам – наглый, но таких наглых еще не видел! – вырвалось у «папы Антонио».
   – С ребенка последнюю рубашку готов снять! – взвизгнула «бывшая». – Это – край морального падения!
   – Я безработный! Имею все права на получение половины наследства, – нахально парировал Сергей-старший.
   – Сергей Владимирович, как лицо, не имеющее средств к существованию, кроме пособия по безработице, в праве претендовать на половину денежных средств, оставшихся после покойного, – поддержала пасынка помощница нотариуса. – Этот вопрос решит суд. Сколько конкретно: пятьдесят, двадцать пять процентов или какая-либо другая сумма – на его усмотрение. Можно заключить досудебное соглашение. Скажем, Сергей Владимирович откажется от претензий на денежные средства, а Сергей Сергеевич откажется от продажи или сдачу в аренду, полагающейся ему по завещанию части квартиры до смерти отца. Тем более, что дом находится в программе реновации. Год—другой его снесут. Вам будет легче получить две комфортабельные однокомнатные квартиры, нежели делить и разменивать одну двухкомнатную.
   – Фигня какая-то! – пробормотал «папа Антонио».
   – Будем судиться! – взвилась «бывшая».
   – Я тоже буду судиться! – объявил Сергей Владимирович. – Никаких ключей от квартиры я вам не дам, пока не пройдет полгода. Опять же, имею все права!
   – Низость! Какая низость! – закрутила головой «бывшая». – Грошового подарка в жизни ребенку не сделал! Платил нищенские алименты! А вот явился – не запылился: деньги и полквартиры ему подавай!
   – Пусть подавится! – прервал молчание Серёжа-младший. – Отдадим, сколько суд решит! Нет у меня отца, кроме «папы Антонио»!
   – Остался у разбитого корыта! – подумал, выйдя от нотариуса, Сергей Владимирович. – Отцы «загнулись». Выезд в так называемый «свободный мир» закрыт. «Дед» – старая тварь – «кинул» с завещанием. Сын от меня отказался. Чужой дядя ему – папаша, а я никто. Так, мимо проходил, когда этого мелкого ушлёпка сделал. Не смотаться ли мне от горя, тоски, душевной безысходности в Египет? Антиковидные ограничения там сняты, самолеты туда-сюда залетали. Заказов сейчас маловато: китайцам тоже в отпуска сходить надо. Если потребуется, поработаю с «планшета».
   Через три дня самолет унес Позднякова-младшего в Хургаду, где он не был лет пятнадцать. Пятизвёздный отель «Гранд Ресорт», стилизованный под султанский дворец, поражал великолепием. Правда, только снаружи. Внутри самая обычная, хотя и недешевая мебель, плазменные телевизоры «Самсунг», тоже самые обычные. В огромном дворе три очень больших бассейна. Окружавшая гостиницу территория приятно удивила. Пятнадцать лет назад Сергей посетил эту часть международного курорта – хотел кое-чего прикупить в расположенном там магазине «Дьюти фри». Сам магазин, пара отельчиков, приткнувшихся к морю, и пустыня вокруг – вот что тогда предстало перед глазами туристов, желавших недорого приобрести приличную выпивку. Теперь – сплошные отели вдоль берега, всевозможные лавки со всяким товаром, супермаркет, как в Европе, за ними – богато отделанные многоквартирные дома для состоятельной публики, дальше – муниципальные дома для народа попроще, а в конце застройки – лачуги местных гопников. Таким стал некогда забытый Аллахом большой кусок песка.
   Несколько удивило полное отсутствие украинцев, коих всегда хватало на побережье Красного моря из-за дешевизны отдыха. Египетское правительство в самом начале Специальной военной операции, проводившейся Россией, четко дало понять, что Египет – бедная страна и не в состоянии принять беженцев из зоны конфликта. Беженцев оказалось, кому принять без Египта. Зато улюлюканья: «Кто не скачет – тот москаль!», поднадоевшего в Европе, не было слышно.
   Англичан, как прежде и всюду, оказалось предостаточно. Вроде бы, не очень большое население, а в какую страну не попади – обязательно наткнешься на них. Даже в Латвии, о которой Сергею приходилось теперь лишь мечтать, он сталкивался с ними.
   Хватало также немцев, особенно, бывших советских и российских граждан, сумевших выехать в Германию, получить тамошнее подданство. Все они были работягами, изношенными непосильным трудом, жестокой эксплуатацией, ежедневным стрессом из-за боязни потерять работу. Между собой они общались на русском. Разговоры сводились, как получить выгодную медицинскую страховку, как улучшить ее условия, как с большой скидкой попасть к хорошим врачам, как, опять же, с большой скидкой отдохнуть в Германии и за рубежом. В дорогой «Гранд Ресорт» они попали тоже со скидкой, поскольку «высокий сезон» еще не начался, а туроператорам надлежало обеспечить заполняемость гостиниц. Питанием были не довольны.
   – Здешние колбасы, ветчины, сыры – дерьмо! – пренебрежительно отзывались они о египетской продукции.
   – А пятнадцать лет назад вы их ели? – полюбопытствовал Сергей.
   – Откуда? Пятнадцать лет назад мы могли купаться лишь в Рейне, Одере, других близких к жилью водоемах. О поездках за рубеж даже думать не приходилось! Рассчитывались за дома и квартиры, купленные в кредит.
   – Ну а есть это «дерьмо» можно?
   – Есть можно, но с отвращением!
   – Тогда могу поздравить. Пятнадцать лет назад эту снедь даже нельзя было кушать!
   Среди туристов выделялась пара русских молодых мужиков бандитского вида с позеленевшими от пьянства глазами. Утро они начинали с купленной в аэропорте литровой бутылки виски или джина. Садились в центре зала, так чтобы все видели, как «гуляют» дорвавшиеся до шальных денег ребятишки. «Гуляли» весь день, даже не дойдя до моря. «Догулялись» до того, что прыгнули в бассейн в одежде и полукедах. Немного порезвившись, вылезли, столкнули в воду официанта, несшего выпивку кому-то из туристов. Выпили бухло, предназначенное не им. Снова полезли плавать, разумеется, не сняв одежду. Когда наплавались, их ждала полиция.
   – Да, ладно, командир! – пренебрежительно попытался оттереть плечом старшего наряда один из мужиков.
   – Нот рашн, нот инглиш! Арабьен онли! (Не русский, не английский! Только арабский! – англ.) – брезгливо отстранил тот отморозка, кивнул подручным.
   Долговязые, жилистые полисмены в момент скрутили пьяненьких россиян, затолкали в «воронок». Больше их никто не видел. Сергей поинтересовался о судьбе соотечественников у отельного гида Мухаммеда.
   – Они были пьяные. Неоднократно падали. Вернулись в отель все в синяках. У нас приличное заведение, и здесь нельзя находиться в таком виде. Переселили их в дешевую гостиницу, – устало поведал тот.
   – Разницу за проживание вернули?
   – Разница удержана за замену воды в бассейне, – ответил гид, хотя никто эту самую воду не менял.
   Отмороженных накупавшийся и натрахавшийся Сергей встретил в аэропорте. Физиономии хулиганов переливались всеми цветами радуги.
   – Затолкали нас в трехзёздный гадюшник. Хорошо, что наличных было мало – все выгребли мумии египетские. Да еще хари наши в задницы превратили, – кляли судьбу мужики. – Бог спас – держали бабло на банковских картах. В Египет – больше ни ногой! Во Вьетнам в следующем году поедем!
   Ну а Поздняков порадовался, что послушал совета гида – переложил из ручной клади в багаж дорогущий парфюм, особенно бальзам «Казанова», запах коего безотказно действовал на дам. На его глазах у пяти наших девчонок, не последовавших совету, все духи, масла, бальзамы выгребли наглые египетские пограничники с таможенниками. Попытались развести девчат на деньги, но видя, что у тех ничего не осталось, пригрозили в случае повторного нарушения посадить.
   Дома ждала работа, серая, нудная жизнь.

МОСКОВСКИЙ МУЖ

   Как-то вдруг пришла на е-мейл весточка от Аниты. За ней – другая. Завязалась нечастая переписка. Подруга детства как бы ненароком сообщила, что к визитам россиян власти стали относиться более лояльно. Она даже может прислать Сергею приглашение. Правда, приглашение невесты жениху.
   – Зачем тебе это? – поинтересовался потенциальный муженек и гражданин Латвии.
   – Замуж надо выходить. Заведение кому-то оставить. Может быть, еще рожу наследника. Ну а для тебя вся Европа будет открыта. Ты ведь об этом мечтал?
   – Неужели своих, рижан, нет?
   – Рижане от меня или шарахаются, из-за моей профессии, или альфонсы хотят жить за мой счет, да еще при случае отжать бизнес.
   – Куда Эдгар смотрит? Почему не сделает предложения?
   – У Эдгара, как рассчитался с кредитами, появились лишние деньги. Стал много пить. Я перестала ему доверять. Ты – умеренный в выпивке человек. Можешь себя обеспечить, не сядешь мне на шею. Подходишь.
   Сергей просчитал ситуацию. Что его держит в Москве. Особо, ничего! Полквартиры по суду отошли сыну. Из средств, оставшихся от Владимира Ивановича, выделили часть, но небольшую. Столь небольшую, что даже круто не поживешь на банковские проценты, если положить деньги на депозиты. Существовать можно, а вот трахаться, уже – нет. В большую комнату, где обретался отчим, Серёжа-младший пустил квартирантов – пару студентов из его группы. Пацаны вели себя тихо, хотя несколько надменно. Высокомерие прекратилось, когда Поздняков-Петерис показал им кое-что в компьютерных программах, кое-чему научил. Не о парнях – о себе заботился. Со временем могли пригодиться подручные, коими можно будет командовать из Европы. Словом, в России кроме работы ничего не держало.
   Затем было «интервью» в посольстве. Дальше – «шенгенская» виза, которую дали без проволочек, недолгие сборы, хотя набрался большущий чемодан, сдача комнаты еще одному одногруппнику сына. Рубли ушли на биржу криптовалюты «Бинанс», где были обменены на биткоины, откуда легли на счет Сергея в Риге. Этим способом он начал пользоваться, сразу после того, как были заблокированы западные банковские карты. Снова поезд – теперь несколько обшарпанный, нежели прежде. Снова хамоватые российские погранцы с таможенниками, еще более высокомерные, чем раньше латвийские служивые. Утром снова овечки, козочки, ухоженные коровы, ненавистный, потихоньку разваливавшийся Кенгарагс, громады Академии наук и рынка. Теперь все это – его! Навсегда!
   На пустынной стоянке такси тосковал Эдгар.
   – Слышал, ты с кредитами рассчитался, – приобнял его Сергей. – Почему снова таксуешь?
   – Два года подряд мои заведения в минус уходят. Санкции, будь они не ладны! Не едут русские. Без них, как оказалось, полный зарез! Наши – прибалты – жадные. Хохлы – еще жаднее. Белорусы – нищие. Из приличных стран к нам тоже не едут. Куда отвезти?
   – Пока, к тебе! Должен же я другу детства хоть чем-то помочь?
   – Говорят, ты на Аните приехал жениться. Тебе по закону у нее положено жить!
   – Давай к тебе, а там – посмотрим! Наши бывшие апартаменты свободны?
   – У меня сейчас все номера свободны, – вздохнул Эдгар.
   Оставив чемодан в номере, Петерис отправился в заведение «невесты». Едва переступил порог, облепили сразу шесть «бройлеров» в эротическом белье.
   – Живо по норкам! – цыкнула на девушек Анита. – Это – мой жених. Он со временем трахнет всех вас. Бесплатно. А сегодня у нас ночь любви!
   После «ночи любви» были хождения по чиновникам, подписание документов. В миграционной службе сказали:
   – Как сыну героя латышского народа вам дадут постоянный вид на жительство по упрощенной схеме. Однако все равно придется сдавать экзамен по языку. Пока вы – «негр» – не гражданин. Вам нельзя заниматься политической деятельностью, избираться в сейм и прочие органы самоуправления. Кстати, квартира вашего отца в Кенгарагсе выставлена на продажу. Хотели открыть в ней мемориальный музей Юриса Карлиса Петериса, но с учетом того, что Латвия – небогатая страна, решили выставить жилище на продажу. Вы могли бы приобрести эту недвижимость. Кстати, огромный плюс при получении вида на жительства, а позже – гражданства Латвии. Вступив в брак, вы обязаны проживать совместно с женой. В заведении госпожи Аниты обретаться будет не совсем удобно. Зато, когда в Кенгарагсе к вам среди ночи придут с проверкой и зададут вопрос о причинах отсутствия второй половины дома, вы всегда сможете сказать, что она на работе. Отнесутся с пониманием.
   Для Москвы цена «двушки» оказалась смехотворно низкой. Сергей решил, что имеет смысл «прикупить недвижимость». На выходе из миграционной службы Анита поведала, что все чиновники мужского пола этой «конторы» являются клиентами ее заведения.
   Откуда ни возьмись, возникли журналисты. Стали сыпать провокационные вопросы. От: «Почему столь долго сидели в России и не возвращались в Латвию?» до: «Не являетесь ли вы агентом ФСБ»?
   – Я являюсь сыном своего отца – борца против советской оккупации. Из Риги был вывезен против моей воли. Наконец-то вернулся домой. Больше нет комментариев. Интервью даю платно. Тысяча евро! Если редакции ваших газет и телеканалов имеют такие деньги – милости прошу! Отвечу на все вопросы, – парировал Сергей Владимирович, после чего журналюг как ветром сдуло.
   – Ну, ты загнул! – подтолкнула в бок жениха Анита. – Тысяча евро – месячный гонорарный фонд газеты. Это мне клиент – главный редактор говорил. Где они найдут столь неподъемные «бабки»?
   – Не найдут – не надо! Зато не придется отвлекаться на всякую муть! Мне дела надо делать, а не языком молоть.
   – Жаль! Лишняя реклама моему борделю не помешала бы! Совсем плохо с клиентами. Половину девчонок в отпуск пришлось отправить. Как хорошо было еще несколько месяцев назад! После митингов в Украины поддержку мужики валом валили в заведение, сбрасывали адреналин, – вздохнула невеста. – А куда мы поедем в свадебное путешествие? Хотелось бы в Грецию! Там хорошо – теплое море…
   – Забыла? С российским паспортом сейчас никуда не пустят. Да и по закону я должен безвыездно прожить в Латвии пять лет. В Саулкрасты поедем, если вода будет теплой.
   – Лучше в Палангу. Там, как в Европе! К тому же в Литве никто не проверяет паспорта.
   Месяц, что пришлось ждать до проведения брачной церемонии, купил бывшую отцовскую квартиру, продолжил работу с партнерами. Набежала сумма, с которой справили свадьбу в одном из самых дорогих ресторанов Риги. Приличные, правда, вполне подъемные деньги пришлось перевести на карту Аниты – оплата ее услуг по заключению брака. На свадьбу явились девчата из заведения, кои не находились в отпуске. Пришел Эдгар, начавший отмечать мероприятие еще до ЗАГСа. Господин Розенталь прислал огромный букет цветов и чек с какой-то мелочевкой на имя Сергея.
   – Не иначе, Ойка с могил наворовал, – брезгливо отшатнулась от презента Анита. – С него станется!
   Блюда потрясли даже искушенного Позднякова-Петериса свежестью и вкусом. Напитки, в отличие от Москвы, оказались беспонтовыми – не разбавленными водой или спиртом.
   – А, как иначе?! Хозяин, менеджеры, официанты и повара – все мои клиенты! – гордо объявила невеста. – Счет тоже можно не проверять! Не посмеют меня обсчитывать!
   Счет все же Сергей, превратившийся в Сергейса, проверил. Обсчитали на сотню евро.
   – Для этого заведения – мало, – отметила жена. – Не будем устраивать скандал! Я тебе отдам «стольник». Репутация моего бизнеса куда дороже!
   В ресторане оказалось полно клиентов Аниты. Во время танцев она едва успевала раскланиваться то с одним знакомцем, то с другим. При этом бросала алчные взгляды на украшенных золотом престарелых господ в дорогущих прикидах. Или вожделенно поглядывала на молоденьких, мускулистых альфонсов, сопровождавших перезрелых теток, а то и кое-как волочивших ноги богатых старух.
   После банкета была «первая брачная ночь» на широченной кровати, купленной Петерисом-младшим. Когда спал один, прекрасно себя чувствовал. Зато от супруги шло сплошное беспокойство – храпела, пукала, скрежетала во сне зубами. Сергейс даже порадовался, что если и придется делить супружеское ложе, то весьма редко. День Анита протрезвлялась. Ночь – снова беспокойство. Утром Эдгар подогнал «тачку». Как оказалось, «Фольксваген» папы Юриса, купленный после его смерти Анитой «за три копейки». Жена лихо повела авто, и через пять часов новобрачные прибыли в отель «Ванагупе», что совсем рядом с пляжем. В лобби столкнулись с парой рижанок и долговязой эстонкой Кирке – коллегами «благоверной» по секс-бизнесу. По Сергейсу заскользили оценивающие взгляды.
   – У нас свадебное путешествие! – объявила Анита. – Вечером приглашаю отметить.
   – А в Таллине все дождем залило, – пожаловалась Кирке, бросив уже завистливый взгляд на супружескую чету.
   – В Риге с завтрашнего дня тоже дожди обещают, – также бросили завистливые взгляды рижанки.
   – Лабас акас! (добрый вечер – литовский), – подошла голубоглазая брюнетка.
   – Знакомься, Сергейс! Моя коллега из Вильнюса – Данута, – представила Анита мужа. – Решила отдохнуть, подруга?
   – Имею право раз в несколько лет смотаться на море. Паланга – единственное место, где по прогнозам не будет дождей.
   – Присоединяйся! После ужина отметим нашу свадьбу. Девушки, вы одни или со спутниками? На сколько мест заказывать столик?
   К удовольствию Петериса-младшего женушка забронировала два отдельных номера. К неудовольствию – забронировала за его счет. Зато, в номере функционировал бесплатный вай-фай, и Сергейс даже сумел поработать перед ужином.
   – Ты не очень наедайся! – напутствовала мужа Анита. – Я специально устроила посиделки после ужина, чтобы в девок немного влезло.
   Влезло много. Не только снеди, но и выпивки. «Девки» пили, не пьянея, поглощали деликатесы, словно прибыли из голодного края. Обсуждали по-русски свои дела. Оказалось, из-за приема беженцев и антироссийских санкций резко выросли цены на все. Подскочили арендная плата, стоимость отопления, электроэнергии, бытового газа. Латышским, литовским и эстонским мужикам стало не борделей. Всем коллегам пришлось отправить половину путан в «неоплачиваемые отпуска». Даже своих альфонсов «девки» оставили дома присматривать за «хозяйством».
   Заиграл оркестрик. Запели певец и певичка дуэтом и соло. Станцевав пару танцев с законной женой, Петерис пригласил по очереди каждую из гостей. Много шутил. Дамы хохотали, терлись об него еще крепкими, но уже начинавшими дряхлеть, целлюлитными телесами. Внезапно над столиком, где сидели хозяйки борделей, навис скандал. Пара дорого, но неопрятно одетых, небритых молодых мужиков искала приключений. Притом среди тех, кто, казалось бы, не мог дать отпор.
   – Орки кацапские, геть до себе – у Московию! – осушил недопитый бокал Кирке один из них.
   – Мы все из стран Балтии. Русский у нас язык межнационального общения… – поняла, с кем имеет дело Анита.
   – Я таких балтиек, когда пахал в Иваново, пачками трахал! – кинул в ее бокал окурок другой.
   – Господа, – возник метрдотель сопровождаемый парой официантов и швейцаром. – Пожалуйста, заплатите за выпитое в баре и вернитесь в свои номера!
   – Какой дурак сказал, что мы будем платить?! Мы – беженцы! – ткнули ему в нос желто-голубым паспортом. – Чтобы этой русни здесь не было!
   – Господа! Пожалуйста, покиньте ресторан! Здесь приличное заведение – пять звезд! – не унимался метрдотель. – Не то придется вызвать полицию.
   – Я уже вызвала. Начальник туристической полиции – мой старый знакомый, – объявила Данута по-литовски и перешла на русский. – Идите, парни, в свои номера! Не нарывайтесь на неприятности! Я оплачу бухло, которое вы выжрали в баре.
   – Ах, ты – дешёвка! – попытался впиться в волосы литовки.
   Однако Сергейс раньше впился в его руку. Крепко впился. Увидел бутылку, занесенную над его головой, чью-то руку, блокировавшую удар.
   – Туризмо полиция (туристическая полиция – литовский). Что здесь происходит? – выросли между участниками скандала рослые, поджарые парни в серых рубахах с черными погонами.
   Заговорил по-литовски метрдотель, закивали головами официанты и швейцар. Довольно много сказала Данута. Показали свои удостоверения личности Анита с коллегами. Вместо паспорта Сергея жена протянула свидетельство о заключении брака.
   – Это – мой муж. Сын героя латышского народа, борца против русской оккупации. Решила отметить свадьбу с коллегами. Мы – люди разных национальностей, поэтому общались по-русски. Этим, двоим не понравилось. Оскорбляли нас действием. Швырнули окурок в мой, очень дорогой бренди. Мы даже предлагали оплатить их выпивку, лишь оставили нас в покое…
   – Сколько десятилетий, а все от русского языка не можем отвязаться! – со вздохом перешел на русский офицер, и тут же спросил парней что-то по-литовски.
   – Ни розумием (не понимаем – украинский)! – отвечали те, тыкая свои желто-голубые паспорта, кои офицер одним движением изъял из их лап.
   – Сколько времени в стране! Пора бы уже понимать по-литовски! – снова перешел он на русский, заглянув в паспорта. – Почему не ходите на курсы по изучению нашего языка? Почему устраиваете дебош в ресторане одного из лучших отелей? Вообще, почему здесь, а не в окопах? Поехали! Ответы дадите мне в участке. Метрдотель! Подготовьте счет из бара за их гулянку, и сколько стоил испорченный бренди этой госпожи! Вычтем с их пособий на жизнь, выдаваемых государством.
   Под аплодисменты присутствующих дебоширов вывели из ресторана, предварительно заковав в наручники. Догуливали весело. Под конец «девки» все-таки набрались. До лифта еще дошли прямо, а там отрубились. Кое как доползли до номеров.
   – Нет, нет! Мне полный пипец! Все дела, весь секс – завтра! – не пустила Анита мужа в свой номер.
   Зато эстонка Кирке, номер коей находился тоже рядом, завозилась с ключом. Сергей помог открыть. Оба ввалились в номер и, даже не поняв как, оказались до утра в одной кровати.
   Ближе к полудню, к закрытию ресторана приковыляли на завтрак. Метрдотель поставил перед Анитой коньячный бокал с бренди.
   – Компенсация заведения за вчерашний инцидент, понесенный материальный и моральный ущерб.
   Такой же бокал поставили перед плюхнувшейся рядом Данутой – за своевременный вызов полиции.
   – Мой знакомый мент, о котором вчера говорила, позвонил. Сказал, что украинских отморозков выселили из Паланги. Ни в Вильнюсе, ни в Каунасе, ни в Клайпеде им не жить. Засунут в какую-нибудь дыру, где они будут тихо спиваться, подальше от людских глаз.
   Потекли дни «свадебного путешествия», которое вполне можно было просто назвать отдыхом. Дальше Паланги никуда не выбрались. Да и как выбраться, когда вокруг города стояли свинцовые тучи, выплескивавшие из себя беспросветные дожди? На курорте же сияло солнце, веял теплый ветерок, можно было купаться в не очень теплом море. Хлынул в Палангу народ со всей Прибалтики. Отели оказались забитыми «под завязку», а у стойки бара стало проблематичным найти пару мест. Сергей еще сидел за компьютером, выполнял заказы клиентов. Случалось, заглянув в номер супруги, чувствовал запах чужого одеколона, чужих мужиков. Не «дергался». Понимал, что можно вывезти путану из борделя, но бордель из путаны не вывезешь! Специфика работы. Главное, чтобы какую-то гадость не подцепила. Правда, и ему временами «перепадало». От горя, тоски, душевной безысходности разок оказался «в койке» с Данутой. Затем, Кирке затащила его в свой номер, кивнула на пачку презервативов, аккуратно сложенные евро на столе, сказала:
   – Это тебе. Давай! Трахаться хочется, аж зубы ломит!
   После пожалел, что не раскрутил на деньги Дануту, уверявшую, что он – лучший из мужчин, виденных ею.
   Рижанки сразу нашли богатеньких папиков – не то грузин, не то армян, обретавшихся в Литве еще с коммунистических времен, сделавших состояния на советском дефиците, а позже купивших литовское гражданство. Однако встречались с ними вечерами, посидеть в фешенебельных ресторанах. Утром все «девки» шли на женский пляж. Загорали и купались там нагишом. Затем вечерами стала пропадать и Кирке.
   – Она увидела, что мужики, проходящие вдоль пляжа по кромке воды, дальше им нельзя, подглядывают. Такую аэробику показала! Стала самой востребованной женщиной курорта, – пояснила Анита. – Кое-кто даже попытался на нашу территорию проникнуть, поближе познакомиться. Спасатели в шею выгнали. Они обязаны за порядком следить, чтобы никакой мерзости не было. Ты бы сходил на мужской пляж, загорел нормально. Правда, там сплошные геи. Кто себе «мальчика» подыскивает, кто – папика.
   – Спасибо! Я уж как-нибудь так, по-простому! – хохотнул супруг.
   Все имеет конец. Кончились дожди, а с ними кончился отпуск у Аниты. «Молодожены» сели в авто и покатили по свеженькой, промытой, играющей красками природе. Перед этим все «девки» украдкой воткнули свои визитные карточки в карман Сергея, целуя его на прощание в щеку.
   – Все «девки» визитки всучили? – как бы ненароком спросила жена, крутя «баранку».
   – Я и не заметил! – соврал благоверный. – Да, на что мне эти визитки?
   – Ладно! Трахнул Дануту с Кирке. Они мне сами рассказали. Всё завидовали, какой у меня муженек!
   – Слушай, Анита! Я же не спрашиваю: почему от тебя чужими мужиками пахнет? Откуда этот засосик? Не от меня! Ты сама предложила свободные отношения. Да, еще обещала, что я перетрахаю всех твоих «бройлеров».
   – Хорошо, хорошо, давай что-нибудь другое повспоминаем! Ведь, прекрасно провели отпуск?
   – Отлично! – слукавил Петерис, коему далеко не все понравилось, начиная с весьма прохладного моря, кончая тем, что курорт все-таки не дотягивает до европейского уровня. – Наше взморье пока более убогое…
   – А как там было при коммунистах! Куда круче, чем в Паланге! Курортники со всего «совка» ехали. Я еще девчонкой на взморье работать начала. Три месяца работы – весь год при деньгах. Числиться где-то все-таки надлежало. Иначе выселяли за тунеядство. Сутенеры мне всегда справки с «места работы» добывали. Жизнь была другая, народ был совсем другой. Хотя, всякое случалось. Шрамик у меня над бровью приметил? Изнылся как-то грузин: все ему у нас не так. Море холодное, фрукты – привозное барахло, бальзам – моча, по сравнению с чачей… Достал. Сказала: «Чего ты сюда приперся? Валил бы к себе, в Сухуми-Батуми отдыхать». Обиделся «чёрный», стукнул. На пальце у него перстень оказался. Ох, сколько крови сошло! Хорошо, сводник услышал, в номер вломился. Пугнул «чёрного»: «Или тысячу отстегиваешь, или за растление малолетней сядешь»! Как сейчас помню, отмусолил грузин «штукарь» сотенными бумажками. Две мне проститутор дал. Потом, уже один на один, сказал: «Не хрен было клиенту хамить»! И долбанул под дых. Поучил хорошим манерам! Долго потом воздух ртом хватала. Зато не только положенная плата за услуги, но и два «стольника». На эти деньги тогда можно было месяц прожить. Роскошно прожить. Или купить американские джинсы в комиссионке. Или хорошим западным парфюмом отовариться.
   Так, за разговорами и скоротали часы в дороге. Анита пригнала машину в Кенгарагс.
   – Сегодня переночую у тебя. Я до завтра в отпуске. Секса не будет – устала с дороги.

СУРОВАЯ БАЛТИКА

   Среди ночи долго, настойчиво запиликал звонок. У дверей стояли четверо: двое мужчин и две женщины.
   – Откройте! Миграционная служба! – потребовали они.
   Удовлетворенно глянули на смятую постель, с натягивавшей халат Анитой.
   – Спят в одной постели, – констатировали они диктофону и обратились к чете. – Почему не открывали два дня назад?
   – Были в свадебном путешествии, – ответил Сергей и протянул квитанции на оплату гостиницы. – Пожалуйста, подтверждающие документы.
   – Теперь к каждому из вас отдельные вопросы. Вы, господин Петерис, пройдите в санузел! Какой зубной пастой пользуется ваша жена?
   Сергей показал.
   – А какой у нее дезодорант? Так, точно, женский. А какого цвета у нее нижнее белье?
   – Нижнее белье пока в стиральной машине. Черное, красное, зеленое…
   – Какими гигиеническими прокладками она пользуется?
   – При мне пока не доводилось. Позже узнаю.
   – Какой бритвой она делает эпиляцию?
   – Использует для этих целей пластырь…
   – Что вы пристали ко мне с трусами мужа? – раздался из спальни голос Аниты. – Я этих трусов столько на работе вижу, что в глазах рябит! А плавки у него сине-зеленые, шелковые, таиландского производства. В стиральной машине.
   В санузел вошла чиновница. Рукой в резиновой перчатке покопалась в стиралке, выудила плавки.
   – Ваше, господин Петерис? – повертела она пляжной принадлежностью перед носом у Сергея, удостоверившись по лейблу, что вещь, действительно, сделана в Таиланде.
   – Конечно, мое!
   – А белье следовало постирать! Запах какой! – брезгливо поморщилась дама.
   – Специально вас ждали! – дерзко встряла Анита. – Чтобы вы не подумали, что мы купили для отвода глаз новое.
   – На сегодня, наверное, все? – зевнул чиновник.
   – Пожалуй! Нам еще к одной паре заехать надо! – дружно ответили ему.
   Утром Поздняков-Петерис заказал доставку завтрака и продукты, чтобы забить холодильник. Звонок доставщиков разбудил жену. Сергей подал супруге прямо в постель горячий клопс – зеленый горошек с салом, поджаренный в тостере хлеб, намазанный плавленым сыром, черный кофе.
   – Я зубами во сне скрипела? – осведомилась «молодая».
   – Сегодня – нет…
   – Значит, хорошо отдохнула! Спасибо за завтрак! Поеду. Ночевать не приду – надо дать отдых Эдгару. Да и разобраться, что он наработал в мое отсутствие.
   Незаметно прошелестело, на сей раз, весьма дождливое балтийское лето. Пару-тройку раз все же удалось выбраться в Саулкрасты. Подновить загар, окунуться в воде, все более остывавшей от поездки к поездке. Затем зазолотилась листва в парках, заморосил дождик, сменивший «бабье лето».
   Сергей записался на сдачу экзамена по латышскому языку. Много знавшая Анита подсказала, сколько евро и какими банкнотами надо отстегнуть экзаменаторам, чтобы тем было легче поделить «откат». Сделал, как сказала жена. Члены комиссии с интересом заглянули в конверт, удовлетворенно оценили его содержимое, без интереса выслушали ответы экзаменуемого, с еще меньшим интересом проверили его письменные ответы. Сквозь зубы поздравили со сдачей экзамена. Высохшая мымра надменно процедила:
   – Нам не нужно, господин Поздняков, чтобы мигранты писали стихи на латышском языке. Нам нужно, чтобы мигранты знали свое место.
   – В России чиновники, когда берут взятки, не хамят, – про себя подумал Сергей, а вслух сказал. – Я – не мигрант. Я вернулся домой.
   Затем включил «заезженную пластинку» об отце – герое борьбы против советской оккупации, матери, выдавленной из республики КГБ, о том, что вывезен из Риги против его воли, а с женой знаком с раннего детства.
   – Кстати, я не получаю никаких пособий на жизнь от государства Латвии. Работаю на зарубежные фирмы, поддерживая политику санкций в отношении России. Полностью обеспечиваю себя, не влезая в карман к супруге. Даже не знаю, чем она занимается.
   Мужчины-экзаменаторы хихикнули, мымра попыталась что-то вякнуть, но заткнулась. Очевидно, кто-то из коллег наступил ей под столом на ногу.
   Получив документ о сдаче экзамена, а затем бумаги, что он не только муж гражданки Латвии, но еще и репатриант, Поздняков-Петерис попытался найти работу в Прибалтике. Разослал резюме в полтора десятка фирм, находившихся на территории трех маленьких, но гордых стран. Всюду отметил, что он – сын героя борьбы против советской оккупации. Из Литвы с Эстонией даже отрицательных ответов не пришло. Четыре латышские компании дали не мотивированный отказ. И лишь одна ответила: «У нас нет должности сына героя борьбы за независимость».
   Сергей не приуныл, продолжил пахать на китайцев. Однако и те начали «сдуваться». Заказов становилось все меньше и меньше. Разослал резюме в западные фирмы, но и там – отказ. Следом навалилось еще несчастье. В одной из бульварных газетенок появилось заметка, что герой Юрис Карлис Петерис – вовсе не герой. Во время отсидки сотрудничал с тюремными властями. Выходило, что папаша – пособник «оккупантов». Пачкотню перепечатали другие газеты. Устроила скандал Анита, все реже посещавшая «семейное гнездышко», все крепче пахшая чужими мужиками.
   – Не знала, что выхожу замуж за сына стукача! – зло глянула она в глаза мужу. – Удар по заведению! Клиенты перестали его посещать. Нам надо разводиться! Хорошо, не успели обзавестись ребенком.
   – Деньжата, заплаченные мною за фиктивный брак, вернуть не желаешь? – мрачно осведомился Сергей. – Они пригодятся на адвоката. Буду судиться с газетенкой!
   – Брак – не фиктивный»! – нагло парировала «суженая». – Поймала тебя на супружеской неверности. Все мои девочки подтвердят, что ты требовал от них секса. Они были вынуждены тебя ублажать. Утрись! Иначе загремишь в свою долбанную Москву! Депортируют! Кто там тебя ждет? Только ФСБ!
   – ФСБ не боюсь. Я не принимал участия в антироссийских митингах, демонстрациях, пикетах. Хватило ума не ругать Россию и ее руководство. Не удалось вашим журналюгам втянуть меня политику. Вот, и злобствуют. А твои «девочки» не боятся сесть за дачу ложных показаний? Давай так: возвращаешь половину денег, и разбегаемся! У меня статус репатрианта. Дадут пособие. Как-нибудь просуществую…
   Деньги ушли, чтобы разыскать «источник» информации для мерзкой заметки. Им оказался бывший зек, «севший» в последние годы коммунистического режима за рэкетирство. Превратившийся в дедка, еще не старый мужик, коему не удалось закосить под жертву советской власти, бомжевал в районе вокзала. Сознался, выпив за счет Сергея, что подписал напечатанное папарацци за деньги. Запросил вдвое больше. Получив требуемую сумму, подтвердил факт оговора Юриса Карлиса Петериса.
   – Юрису то все равно. Он – покойник. Да и не блатной, а лох политический. Я же подыхал без еды с выпивкой. Жрать хотелось, пить хотелось, бабу хотелось. И сфоткать себя дал, и текст подписал, не читая, – объяснил бомж свой поступок.
   С этой диктофонной записью Поздняков, вернувший фамилию Петерис, обратился в суд. Полиция притащила лжесвидетеля. Тот все подтвердил под присягой. Практически все, что имел, Сергей потратил на адвоката. Газетёнку заставили опубликовать опровержение и выплатить компенсацию за причиненный моральный ущерб. Всего тысячу евро, а не сто тысяч, как хотел истец. Сергейс даже не покрыл расходы. А цены на все росли с каждым днем. Разослал резюме в западные фирмы, куда еще не обращался. Получил издевательский ответ всего от одной: «Вам лучше искать работу в Крыму или в Донецке».
   Внезапно объявилась Анита. Предложила сойтись вновь. Она забрала из суда заявление о разводе.
   – Слишком большие траты на расторжение брака, – сообщила женушка. – Ну и, кроме того, ты – снова сын героя, а не стукача. После публикаций о процессе клиенты снова пошли в заведение. Правда, пока немного… Хоть, мы теперь работаем круглосуточно, все равно едва удается свести концы с концами. Не заказывают даже дешевое бухло, не говоря уже об элитном алкоголе.
   – Откуда у людей деньги на девок и выпивку? Все сожрали санкции! Цены растут, словно грибы после дождя. Мне трудно стало содержать эти хоромы. А они – всего лишь «двушка» в хрущобе!
   – Не совсем «хрущоба». Дом более поздней постройки, хотя совковое барахло, – уточнила Анита. – Ты можешь переселиться ко мне, на Алксную, а эти апартаменты сдавать. Много не дадут, но какое-то подспорье. Мне нужен помощник. Эдгар держался-держался и снова запил. Работы сейчас немного, Можешь заниматься своим бизнесом и присматривать за порядком.
   – Из отдельной квартиры в закуток в борделе? Я эти закутки в детстве проходил!
   – Куда ты денешься? Пособие как у репатрианта грошовое. Оно скоро кончится. Компенсацию от газеты ты получил всего в тысячу евро. И то согласно решению суда будут выплачивать частями, а не сразу всю сумму. Я узнавала. Переезжай, Сергейс!
   Скрепя сердце, Петерис-младший сдал по дешёвке квартиру. Дешевле не бывает. Но, что делать? Пришлось согласиться. Вместо огромного «траходрома», на котором отныне спали молодожены-квартиранты, получил раскладушку в закутке. Там же стояла кушетка, где отдыхала после трудов супруга. С удивлением узнал, что за «койко-место» надо платить. За услуги девиц, коими пожелал воспользоваться вместо «благоверной», вновь храпевшей, пукавшей, скрипевшей зубами и даже матерившейся во сне, тоже надлежало платить. Попенял, было, второй половинке, некогда сулившей бесплатное обслуживание подопечными путанами, получил ответ:
   – Тогда была другая ситуация. Сейчас, в лучшем случае, каждая девушка имеет всего одного клиента в сутки. Да еще Ойка хочет повысить арендную плату. От него жильцы бегут в дешевые места: Кенгарагс, Московское предместье, Юглу.
   Пришлось потолковать с другом детства. Объяснить, дескать, новую плату бордель не потянет – закроется или съедет туда, где дешевле. Что привлекательнее: иметь, что имеешь или не иметь ничего? Господин Розенталь матюгнулся и согласился оставить все по-прежнему. Анита не оценила заслугу. Когда Сергейс попросил вознаграждение за труды, ответила:
   – Размечтался! Откуда деньги, родимый?! Ты бы лучше жене что-нибудь из носильного или приличный парфюм справил. «Шанель номер пять», «Тиффани»… А то пользуюсь нашим барахлом. При живом-то муже!
   Перестал здороваться изгнанный из помощников сосед Эдгар. Его отель по-прежнему пустовал. Одну из квартир на окраине, оборудованных под хостели, пришлось продать, чтобы погасить долги. Виновником он почему-то считал Сергея, а не собственное пьянство, усугубившее скверное положение дел. На замечание Петериса-Позднякова, что работать надо, а не «квасить», снова идти таксовать, мрачно заметил:
   – Напрасная трата бензина. Сейчас на одного приезжего десять таксистов приходится! А все из-за тебя, гнида приезжая! Сидел бы в своей Москве, да ждал повестки! Нет, приперся! Всю масть мне перебил. Я ведь хотел жениться на Аните!
   Невдомек было мужику, что Анита уличила его в махинациях. Вернувшись из свадебной поездки, проверила отчетность. Мухлевал с ней Эдгар. Часть денег попросту присваивал, не фиксируя обслуженных клиентов.
   – Воровать у своих не надо было, «честный» гражданин Республики Латвия! Тебе, как человеку, доверили, а ты «крысятничать» принялся. Дать бы тебе в лоб за такие художества! – изрек Сергей.
   – Дай! Живо в Россию загремишь, муженёк! Там тебя военкомат заждался!
   – Не загремлю! Я – репатриант! Всего лишь посижу несколько суток. Руки не хочется о тебя пачкать, «друг детства»!
   Может быть, с подачи Эдгара, может быть, с чьей-то, другой появились у заведения пикеты борцов с проституцией. Плохо одетые бабки, опустившиеся интеллигенты, маргинальные личности, коим страшно хотелось поскандалить. С ними – вездесущие журналисты. Ну, очень нужны сенсации стране, где ничего не происходит. Клиентов попросту не допускали в заведение. Их подбирали уличные путаны, тащили в отель Эдгара. Зато Сергей попал в объективы. С них – на полосы газет и в телерепортажи. Пришлось обратиться за помощью к Ойке. Тот через своих высокопоставленных знакомых организовал наряд полиции. Служивые быстро разогнали и бабок, и опустившихся интеллигентов, и маргиналов, и журналюг. Обошлись без дубинок со слезоточивым газом, одними увещеваниями.
   – Девушки работают. Платят косвенные налоги. Разгоним заведение – придется платить путанам пособие по безработице. А это значит, что урежут вам пенсии с пособиями. Для вас же стараемся. Расходитесь, дамы и господа! – сказал офицер полиции митингующим.
   Народ повалил в бордель. В-первую очередь, чтобы поглазеть на Петериса-младшего.
   – Выходи к гостям! Разговаривай с ними! – велела жена. – Я давно столько клиентов не видела. Ради тебя к нам валят, телезвезда!
   – А если не пойду? – зло спросил Сергей.
   – Тогда пойдешь бомжевать на вокзал! Квартира твоя сдана на год. Денег, чтобы заплатить неустойку за преждевременное выселение жильцов, у тебя нет. Буду отстёгивать тебе процент с каждого клиента.
   Пришлось согласиться. Встречаться с гуляками. Выпивать с ними, дабы те могли попонтоваться: «Я пил с Сергейсом Петерисом». Заказывали довольно много. Однако не элитных напитков, а местного, дешевого бухла. Именно с него Анита выплачивала обещанный процент. Оказалось, весьма скромный.
   Незаметно подошло лето. Завсегдатаи заведения по несколько раз успели «принять на грудь» с Сергеем. Перепили с ним и случайные посетители. Он перестал быть интересным. Совсем неинтересным оказался «сын героя» малочисленным туристам из сопредельных стран, посещавшим Ригу и взморье из-за их дешевизны. Вновь доходы пошли вниз. Все мрачнее смотрела «благоверная» на мужа. Все чаще цедила сквозь зубы:
   – Нашел бы ты бабу и слинял отсюда, архитектурное излишество!
   Подвернулся случай. Встретил в парке на Бастионной горке Илзе, с коей год назад отдыхал в Паланге. Та держала бордель на улице Дзирнаву, известной такими заведениями еще с царских времен. Илзе пожурила за то, что не звонил. Сказала, наслышана о его непростых отношениях с женой. Как-то вдруг предложила:
   – Поживи у меня! А там, глядишь, с Анитой наладится.
   Захватив ноутбук и барахлишко, Сергей переехал в мрачный дом начала двадцатого века на Дзирнаву. Там было куда просторнее, чем на Сарканаске. Здесь ему выделили кушетку рядом с большой кроватью Илзе. Теперь «на Сергейса Петериса» повалили клиенты Илзе. Их было куда больше, нежели у Аниты. Процент с продажи выпивки стал больше, чем платила законная супруга. Новая хозяйка сразу заявила, что будет заниматься сексом с Сергеем не больше двух раз в неделю. Ей этого достаточно, поскольку уже не молода. Словом, жизнь стала более комфортной, однако ненадолго. Прошло лето парой выездов на Видземское взморье, где у Илзе жили старики-родители. С осени гостей поубавилось. Уже Илзе все мрачнее смотрела на «консуматора», как прозвали Петериса в борделе. Затем сказала:
   – Загостился ты у меня. Возвращайся к законной жене!
   С самого начала понимавший, что его используют, Сергей не стал устраивать сцены, скандалить. Собрал барахлишко с ноутбуком, вернулся на Алксную.
   – Проститутки кусок твоя Илзе! – выдала вместо приветствия «законная». – Ладно, поживи, пока не истек договор с квартирантами! А там посмотрим. Теперь будешь платить часть моей арендной платы и коммуналку. Точнее нашей платы, поскольку, случись со мной что-нибудь – ты законный наследник заведения. Сейчас бухло привезли, надо разгрузить машину.
   – Вообще-то я – высококлассный специалист…
   – Это ты в Москве специалист. А здесь ты – дерьмо. Иди бухло грузить!
   У машины столкнулся с Эдгаром. Вместе перетаскали тяжеленные ящики. Анита налила соседу стакан дешевой водки.
   – Мне бы еще «бройлера»… – неуверенно пробормотал «друг детства».
   – Размечтался! Достаточно стакана! – ответила хозяйка и бросила вслед Сергею, направившемуся в душевую кабину. – Ты там не очень-то размывайся! Цены на газ, свет, воду снова взлетели вверх.
   Наскоро обмывшись, Петерис сел за ноутбук. Глянув в почту, чуть не упал со стула. Два последних заказчика отказались от его услуг. Верно, нашли молодых, менее опытных, но зато более дешевых работников. Едва пришел в себя, в закуток вломилась Анита. Послала мыть полы. Не успел открыть рот, чтобы возразить, супруга рявкнула:
   – На уборщицу нет денег – уволила! Девки всегда должны быть в форме! А я беременна! Да-да, от тебя пасынок хренов!
   Однако с глазу на глаз одна из путан шепнула:
   – Господин Розенталь захаживал к госпоже Аните в ваше отсутствие.
   Наломавшись за день, Сергей добрался до раскладушки. Жена командовала подопечными в салоне. Однако сон не шел. Вновь пошли перед глазами вокзал, громады Академии наук и рынка, ненавистный Кенгарагс отныне ставший его домом, овечки, козочки, ухоженные коровы на лугах среди соснового леса. Затем влезли неухоженные московские пригороды, здание Рижского вокзала, старая пятиэтажка, утопающая в зелени. Полутемная, подгнившая, но ставшая родной квартира, где не надо экономить каждую каплю воды, каждый лучик света. Где так тепло зимой, что не нужны электрообогреватели. Где можно пойти в «Чайхану», «Хинкали» или «Корчму», когда в лом готовить самому. Где можно выбраться в центр, в дорогой ресторан. Где, проработав год, можно полететь к теплому морю, к пальмам, к жаркому солнцу. Где тот широкий, разухабистый, не трясущийся над каждой копейкой народ? Где теперь все это? А что осталось? Холодное лето, бодрящее море, промозглая зима. Не любимая и не любящая жена, чужой ребенок. Экономия на всем. Ставшая далекой, недостижимой Европа, куда он стремился всю жизнь. «Историческая» родина, по коей он так тосковал, но стал для нее пасынком. Может быть, вернуться назад, в ту огромную, пусть где-то нелепую и несуразную страну, которой теперь так не хватает? Может быть, и можно вернуться… Можно, но только кому он там теперь нужен?

КОРЕЙСКОЕ ЖАРКОЕ

   Повесть

   1
   Его обманули, словно щенка-несмышлёныша. Впроголодь кормили несколько дней, затем вывернули целую банку столь любимой им тушенки. Пес набросился на нее. Тем временем «расщедрившийся» вскочил в машину и дал по газам. Рекс долго бежал за авто, пока не выбился из сил. Шатаясь от усталости, вернулся домой. Шуганул от миски с угощением пару ворон и пяток голубей. Доел. Запил водичкой, прилег. Было обидно, что он стал не нужен, и его вышвырнули из человеческих жизней, как нашкодившее существо. Его – героя, задержавшего уйму контрабандистов, неоднократного победителя различных состязаний и конкурсов.
   Юность и зрелые годы Рекса прошли на границе. Тогда его, еще пушистым комочком, долго рассматривал Хозяин. Восхищенно цокнув языком, сказал:
   – Рекс – будет его имя! Царем среди других псов станет! Великолепный боец и чемпион из него получится.
   Прежде, чем передать Рекса на заставу, Хозяин занимался с ним лично. Тренировал, учил премудростям задержания нарушителей границы. Показывал применяемые ими хитрости, чтобы отбиться от дюжих служебных собак. А главное – учил думать, рассуждать. Говорил Хозяин скудным, человеческим языком. Однако было бы хуже, изъясняйся он на замысловатом кошачьем языке, который хрен поймешь. Рекс быстро превратился в грозное животное, попал на заставу к контрактнику-старшине Степану. Тот говорил еще более примитивно, нежели Хозяин. Поэтому пес сразу научился понимать проводника, хоть считал проводником именно себя, а старшину – лишь приложением к своей персоне. Понимал так, что не требовалось даже команды. Достаточно, чтобы Степан определенным образом натянул поводок или ошейник, молча бросил взгляд в ту или иную сторону. Старшина был доволен. Особенно когда, натаскивая помощника, вскинул вверх правую руку. Рекс не бросился на нее. Глянул на левую, в коей Степан сжимал палочку. Этому научил Хозяин. Тогда еще не опытный пес впился в занесенную человеческую лапу и получил крепкий удар в грудь. Второй удар после очередной ошибки оказался еще более крепким.
   – Это, Рекс, – нож. Не начнешь с него – погибнешь.
   С тех пор Рекс стал более внимательным. Прежде, чем наброситься на человека-противника, всегда бросал взгляд на его левую руку.
   Вот и теперь впился в руку с палочкой.
   – Какой же ты умница! – высвободился Степан, выгреб из кармана соевый батончик, подбросил в воздух.
   Пес на лету поймал угощение, размолол его зубами, смакуя, отправил в пищевод. Вопросительно глянул на проводника, дескать, давай еще!
   – Дал бы! Я – не жлоб какой-то! Но много нельзя! Запор будет. А как с запором караульную службу нести?
   Дел по охране государственной границы хватало. То и дело шмыгали через нее маленькие, желтые человечки с узкими глазами. Тащили короба с корнем женьшень, да то, что люди называют золотом. Оно Рексу не глянулось – железка, только желтого цвета, без вкуса и запаха. Зато женьшень ему нравился за неповторимый запах, перемешанный с запахами, земли, травы, таежных цветов. Попробовал бы на зубок, но не давали. Отобранный женьшень отправляли государству на изготовление всяческих человеческих лекарств. Ну а Степан премировал друга и помощника все тем же соевым батончиком фирмы «Приморский кондитер».
   Желтые человечки сопротивлялись редко. Предпочитали сбросить добытое в России. Потом через переводчика уверяли, якобы заблудились в тайге, а к коробам с «корешками» и свертками золота никакого отношения не имеют. Их выдворяли назад, в Китай, чтобы через какое-то время снова задержать их при попытке пронести через границу, нахапанное на нашей земле. Однако когда оказывали сопротивление, были изощренны и жестоки. Так погиб друг Рекса – Джульбарс. Уж, очень хотел угодить своему проводнику молодой пес. Обогнал Рекса, бросился на вскинутую вверх правую руку человечка. Получил удар ножом с левой, с визгом закрутился по траве, роняя из себя кишки. Контрабандист попытался также обмануть и Рекса. Тщетно! Пес впился ему в левую руку с длинным кинжалом. Сомкнул челюсти так, что у китайца затрещали разламываемые кости. Через несколько дней этого человечка передавали китайским властям. Он с ненавистью глянул на Рекса, прижимая к себе забинтованную культю, из которой сквозь бинты сочилась кровь. Человечек что-то выкрикнул по-китайски, уже со своей территории. Поднаторевший в языке соседей Степан перевел, что задержанный обещает отравить пса.
   – Еще раз увидишь его на нашей земле, перегрызи глотку! – велел он Рексу. – Хотя, с одной рукой для контрабандистов он не представляет никакой ценности. Вряд ли снова сунется к нам. Получит тамошнюю пенсию по инвалидности.
   А вот наши, русские мужики были круче китайцев. Срывали с плеч охотничьи карабины, открывали огонь по пограничникам с их питомцами. Застрелили пару собак с заставы. Однако Рекс помнил, чему его учил Хозяин. Бежал к противнику зигзагами, уходя от пуль, взметавших от него землю то справа, то слева. Достигал двуногую цель, когда у той кончались патроны в карабине. Увернувшись от удара прикладом, оказывался за спиной мужика, сбивал его с ног, впивался в шею. Ждал, пока подоспеют Степан с напарником, закуют нарушителя в наручники. Нарушители, как правило, тащили на себе шкуры амурских тигров и уссурийских леопардов, их отрезанные лапы, еще что-то дурно-пахшее в пластиковых контейнерах. Случалось, Степан поддавал задержанным.
   – Не смей бить! – хрипели те. – Я – гражданин России, а не чмо косое!
   – Ты хуже китайца! Они на чужой территории безобразничают. А ты, убивая редких животных, грабишь свой народ! – поддавал еще раз Степан. – Это ж, каким нелюдем надо быть, – застрелить такого красавца, ради того, чтобы у китайских стариков стояли, да японские модницы носили роскошные шубы?
   Когда Рекс заматерел, все чаще стал покидать заставу. Его возили на всевозможные собачьи выставки и состязания, где он всегда становился чемпионом. Все больше и больше с каждым годом становилось медалей и почетных знаков на его ошейнике. Возили и на случки, как правило, с чемпионкой Дашей. Государственной границе требовалось все больше сильных и умных собак. Желали получить служебных псов также богатые люди, охранные предприятия. Хозяин был категорически против передачи животных частникам. Однако начальство его не слушало, продавало потомство Рекса на роскошные виллы, в банки, фирмы, гребя немалые деньги. Однако не чемпионаты с выставками, не встречи с Дашей, а парады в День Победы больше всего нравились Рексу. Сначала звучала песня «Варяг», и чеканя шаг, шли экипажи пограничных катеров. Затем раздавался мотив песни, слова которой Рекс знал и от Хозяина, и от Степана: «В зеленых фуражках, овеяны славой, солдаты идут вдоль границы родной. Не дремлют российские наши заставы и зорко следят за чужой стороной». Тогда начиналось главное. Гордо шли проводники с их питомцами, увешанными наградами. Следом, выбивая пыль даже из мокрого асфальта, гремели ботинками лучшие из лучших. Рекс тоже считал себя лучшим из лучших. Он тоже гордо смотрел на штатских, встречавших «погранцов» шквалом аплодисментов.
   Потом Степан поскучнел. Что-то доказывал начальнику заставы, приезжавшему ветеринару. Понял, о чем разговор Рекс только тогда, когда на заставу приехал Хозяин. Он поздравил Степана с присвоением звания прапорщика и зачитал приказ о его переводе в питомник служебного собаководства. Да не куда-то, а в районный центр.
   – Что будет с Рексом, товарищ подполковник? – спросил Степан.
   – На пенсию, на заслуженный отдых, – вклинился ветеринар.
   – Рекс в прекрасной форме! Ему служить и служить! – возразил проводник.
   – Животному десять лет. Оно год переслужило. На пенсию! – отрезал звериный медик.
   – Я его заберу, – сказал Хозяин. – Ухожу в запас. Жена с дочкой в Москве квартиру покупают. Так что станет Рекс столичным жителем!
   – В саму Москву?! – выдохнул Степан. – Ты, Рекс, счастливый лотерейный билет вытянул!

   2
   В самолете Рексу не понравилось. Все время болели уши. Хозяин успокоил, сказал, что тоже, самое случается при перелетах и с людьми. Летели вместе, в пассажирском салоне. Сколько за это Хозяин отдал бумажек, называемых деньгами, пес даже прикинуть не мог. Правда, знал, что за эти бумажки можно получить много соевых батончиков и противно дымивших стерженьков, именуемых сигаретами. Ни Хозяин, ни Степан не курили. Зато попадавшая на заставу молодежь, прозванная «салагами», поначалу баловалась. Потом прекращала – не те у пограничников физические нагрузки, чтобы глотать вонючий дым. Вот, за эти бумажки и получил Рекс сразу два кресла, а также два обеда, да два завтрака, да один ужин.
   В аэропорте встречали супруга и дочка Хозяина. Дочку-Машу пес поначалу не узнал. Помнил ее девчушкой, отдававшей ему втихаря вкуснейшие из конфет «Мишка на севере». От себя отрывала, но баловала. Уж очень любила щенка, а потом бойкого и умного подростка. Сейчас перед ним стояла высокая, красивая девушка. Затем она вытащила из сумочки всю ту же вкуснейшую конфету. Вспомнил запах Маши. Теперь уже несколько не тот – более слабый, нежели в детстве, но все тот же – родной. Затем Рекс оконфузился. Сказался долгий перелет. Еле-еле добежал до скверика, пришустрился. Хозяин был рядом.
   – Что же вы, гражданин, безобразничаете?! – раздался строгий голос. – Почему выгуливаете животное в неположенном месте?
   Рекс оскалился, обернулся. Рядом, словно выросли из-под земли, стояли двое в форме. Таких, когда погранцы бывали в городе, назвали ментами. Хозяин объяснил, что к чему, пообещал убрать, даже показал прихваченный у жены на этот случай пластиковый пакет.
   – Это же Рекс! – вырвалось у одного из ментов. – Знаменитый на весь Дальний Восток собачий чемпион! И вас я узнал, товарищ майор. Вы к нам на заставу неоднократно приезжали.
   Назвал заставу. Не ту, где служили Рекс со Степаном, но расположенную неподалеку.
   – Уже подполковник, – поправил Хозяин. – Но и вас можно поздравить. Вы, если память не изменяет, увольнялись в запас ефрейтором, а теперь – старший сержант…
   – Так, точно! Несем здесь, в столице, караульную службу. Примите и мои поздравления! А убирать не надо! Эй, служивый! – тормознул мент человека с желтым лицом и узкими глазами, только нормального, как у русского, роста, одетого в оранжевый жилет, – За животным надо убрать! Что?! Метлу, лопату в руки – и вычистил! Не то задержу. Проверю, на каких основаниях ты здесь работаешь? Легально ли находишься в России? Имеешь ли полный пакет миграционных документов? Счастливого пути, товарищ подполковник! Можете следовать дальше!
   Машина, в которой ожидала Маша на парковке, Рексу понравилось. В их захолустье на таких ездили лишь начальники, да мордовороты, именуемые в народе «крутыми». Уж, очень хотелось псу раскинуться на заднем сиденье, но терпел, поскольку привык к дисциплине, пока ему укажут место. Указали на заднем сиденье, как и хотел, рядом с Хозяином. Пытался вникнуть, о чем говорят люди. Оказалось, что денег, скопленных Хозяином за долгие годы службы, на квартиру в Москве попросту не хватило. Взяли хороший дом, со всеми удобствами в дальнем Подмосковье. В коттеджном поселке с приличной публикой, с рекой, да лесами в округе.
   – Может быть, стоило взять нашу, военную, льготную ипотеку? – задумчиво сказал Хозяин. – Все-таки купить жилье в Москве?
   – Что ипотека? – возразила жена. – Берешь чужие, а отдаешь свои.
   – Берешь на время, а отдаешь навсегда! – поддержала ее Маша. – Я взяла в кредит эту машинку. Хорошо, как программист, прилично зарабатываю. Еще недолго и рассчитаюсь. Но, не дай Бог, потеряю работу – заберет банк авто! С ипотекой еще сложнее и дольше рассчитываться. Жилье, пока до конца не расплатились, тоже на балансе у банка. Что не так – выселят по суду. Плакали тогда денежки! Здесь же все свое. Да еще на остатки мы с мамой мебель купили, телевизор, бытовую технику. Я, папа, пока у вас поживу.
   – Работа в Москве, а ты в дальнем Подмосковье? – удивился отец.
   – Айтишники уже давно дистанционно работают, как говорится, на удалёнке. Всё делают через Интернет.
   – Да и я работу нашла. В ветеринарном центре тружусь, – вставила супруга. – Оклад, куда больший, чем на Востоке имела. В Москве, ох как, побегала бы, чтобы вообще хоть какое-то место найти!
   – Ты с твоим опытом, да побегала? – усомнился Хозяин.
   – Для Москвы мама «старенькая». В ней люди в возрасте свыше сорока пяти лет вообще не интересны работодателям. Да и конкуренция бешеная. Даже среди молодежи!
   – Что ж, от добра добра не ищут, – согласился с доводами жены и дочери Хозяин.
   Внезапно что-то гулко стукнуло в дверь машины. Как раз там, где лежал Рекс. Тут же дорогу перекрыл автомобиль черного цвета. Из него вылезла пара дюжих парней.
   – Подставщики-аферисты! – ругнулась Маша. – Они на этом участке промышляют. Устраивают аварии, потом вымогают огромные деньги якобы за ремонт дорогущих авто.
   – В газетах читал, но живьем не видел, – хохотнул Хозяин. – Пойдем, Рекс, глянем на мошенников.
   Он вовремя распахнул дверь. От нее отшатнулся еще один человек в оранжевом жилете. В руке держал бумажку. На заставе ее называли «наждак», стирали старую краску, когда надлежало наложить новую. Человек в оранжевом издал противный звук, который издавали некоторые воины, когда их кормили гороховым супом-концентратом. Рекс, в прыжке, опрокинул «оранжевого» на обочину, клацнул зубами, придавил передними лапами. Следом вышел Хозяин. Обнаглевшие парни даже не обратили на них внимания, поскольку были заняты Машей.
   – Ты, козлиха, нам зеркало снесла! Оно триста тысяч стоит! Как рассчитываться будешь: наличными или по карте? – барабанили они в оконные стекла.
   На вышедших из машины глянули, только когда Хозяин мощным пинком перебросил «оранжевого» через металлическое ограждение. Тот, крутясь, полетел вниз по склону.
   – Я твоему блоховозу кишки выпущу! Залез назад, в «тачку», старло! – небрежно кивнул парень, щелкнул ножом с выбрасывающимся лезвием.
   – Фас! – четко приказал Хозяин.
   – Хренас! – передразнил его подставщик, взмахнув правой рукой.
   Как всегда, Рекс впился в левую, с оружием. Рванул так, что наносить удар правой у афериста отпало всякое желание. На всякий случай пес прокусил и правую. Сразу же прыгнул на второго парня, успевшего выхватить пистолет, который люди, привыкшие иметь дело с настоящим оружием, пренебрежительно называли «травмат». Обезоружил, крепко куснул за ногу, коей мошенник пытался отбиться. После, с треском распоров джинсы, всадил могучие клыки в жирную задницу, уложил жулика на асфальт.
   – Еще оружие имеется? – спросил Хозяин. – Не имеется? Документы, кошельки, мобильники на землю!
   – Прикинем, какой ущерб вы мне нанесли? – вышла из машины Маша. – Так, вмятина на дверце… Столько ее ремонт обойдется.
   Девушка, подобрав наждак, взяла им кошельки. Выудила большие пачки банкнот.
   – На жестянщиков хватит. Я – не такая, как у ваших отцов дети. Чужого мне не надо! – отобрав небольшую часть бумажек, она высоко подкинула оставшиеся в воздух.
   Ветерок поднял деньги, закрутил их над магистралью. Из нескольких остановившихся машин выскочили водители, принялись ловить купюры, рассовывать их по карманам.
   – Стоять, лохи! Не трогать бабло! – принялись парни собирать упавшее на дорогу.
   – Поехали! – растоптала девушка их навороченные смартфоны.
   – Полицию надо вызвать! – строго сказал Хозяин.
   – Извини, папа! В данной ситуации послушай меня! Садитесь с Рексом в машину!
   Быстро набрав скорость, Маша пояснила:
   – На этом участке полиция крышует мошенников. В доле с ними! Мы бы еще и виноватыми оказались… Хотя, не исключено, что в вместе с ними работают подельники, переодетые в полицейскую форму.
   – Незаконное ношение военной формы преследуется по закону. Да и продается она по предъявлению служебных удостоверений, – усомнился Хозяин.
   – Это – Москва! Здесь хоть маршальскую форму можно купить. Только плати деньги! А Рексу передай еще конфетку!
   – Многовато! Как бы запора не случилось!
   – Мы с мамой целую аптечку лекарств для Рекса купили. На все случаи жизни. Он заслужил! Не погонятся за нами?
   – Вообще-то им неделю, как минимум, «на больничном» сидеть придется после знакомства с Рексом. Кроме того, пока суть, да дело, я им проколол все четыре колеса. Их же ножичком. И травматический пистолет системы «Макарыч» забрал, – хохотнул Хозяин. – В случае чего – отстреляемся!
   Как и авто Маши, новый дом понравился Рексу. Был похож на здание его родной заставы. Супруга пояснила Хозяину, что здание некогда строил генерал пограничной службы. Оттого и архитектура такая. Потом генерал умер. Детям, предпочитавшим отдых за рубежом, дача оказалась ненужной. Продали. Сад тоже пришелся по душе псу. Большой, с парником, оставшимся от прежнего владельца. Там жена Хозяина успела посадить огурцы с помидорами. Огурцы хорошо утоляли жажду. А вот помидоры были противными на вкус. Это Рекс знал еще по заставе. Там тоже был парник, где растили овощи для служивых. Обойдя, обнюхав, обследовав сад, гроза нарушителей границы направился к крыльцу. Остановился.
   – Заходи! – потрепал по загривку Хозяин. – Определяй место, на котором спать будешь.
   В одной комнате пахло Машей. В другой – супругой Хозяина. В остальных пока не пахло никем. Все же пес остановил свой выбор на открытой веранде. Ее обдавало свежим лесным воздухом. Не таким концентрированным, как в тайге, но все равно приятным.
   Началась новая, «почти столичная» жизнь. Утром, как и положено на заставе, зарядка на площадке для выгула собак. Правда, там полосы препятствий были куда слабее – развлечение для щенков. Городские псы с завистью посматривали на Рекса, а сучки с восхищением. Завершив упражнения, Рекс общался с другими собаками. Хозяин тем временем обсуждал новости с соседями-собачниками. Затем дом, завтрак, отдых. Хозяин же садился за компьютер, писал пособие по служебному собаководству, выполнял заказ погранслужбы. Потом обед и прогулка по лесу в привычном темпе, как при патрулировании государственной границы. К вечеру жена Хозяина возвращалась с работы, готовила с Машей ужин. Потом долго сидели за большим столом, обсуждая человеческие, не всегда понятные Рексу проблемы. Часто вздыхали:
   – Что Москва, что Подмосковье – все решается за деньги.
   Принял Рекс участие в выставке. Занял всего лишь, хотя призовое, но третье место. Тогда Хозяин разочарованно сказал неоднократно слышанное псом:
   – Москва, Рекс! Все решается за деньги. Больше в этом фарсе мы участвовать не будем!
   Однако к Рексу повезли на случку собачьих дам – избалованных, чрезвычайно высоко ценивших себя сучек. Понимали собачники, что чемпионские титулы даются тем, чьи владельцы больше заплатят. Ну а им наряду с родословной и титулами требовалось мощное, умное, сильное щенячье потомство, которое потом будет продано за хорошую цену. С «дамочками» пес не церемонился. Крепко прикусывал за загривок, делал свои дела. Словом, жил в свое, собачье удовольствие.
   3
   Внезапно Маша все чаще стала пропадать из дома. Отработав, садилась в машину, гнала в Москву. Вскоре выяснилось – влюбилась. Нашла через Интернет парня. Возвращалась под утро, а случалось и через сутки. Рекс знал, что такое Интернет. По нему люди получали множество полезных знаний, покупали и продавали, знакомились. Вот и Маша познакомилась с неким Аликом. А там пошло-поехало. Через какое-то время привезла жениха знакомиться с родителями. Рексу Алик сразу не понравился. Что-то фальшивое было в нем. Тоже высказал и Хозяин после знакомства с будущим зятем. Маша познакомила его и с Рексом. Тот заявил, что собак «не очень любит». А украдкой процедил:
   – У, корейское жаркое!
   По интонации зверь понял, что сказано нечто плохое. Для начала, молча, показал могучие клыки. Спесь мгновенно сдуло с парня. Он растерянно попятился, спросил: не опасна ли «собачка». Получил ответ, дескать, еще как опасна, но своих не трогает. Нужно немногое, – чтобы к животному относились с уважением, как к человеку. После Рекс спросил пушистого пса со странным для русского слуха именем Пак, принадлежавшего отставному дипломату, что же такое «корейское жаркое». Оказалось: в стране Корее люди едят собак. Готовят из них блюда национальной кухни.
   – Я сам оттуда родом, – пояснил Пак. – Корейские товарищи подарили меня хозяину. Очень надеялись, что он сделает из меня кушанье и пригласит их. Хозяин принял другое решение. Сохранил мне жизнь. Теперь отрабатываю. В Москве развелось много корейских ресторанов. Нужны щенки моей породы. Их откармливают, а когда подрастут, пускают на яства. Поэтому постоянно таскают меня на случки. Мне удовольствие, а хозяину – прибавка к пенсии.
   – Не жалко деток? – возмутился, было, Рекс.
   – Такова жизнь! Что жалеть, если я их даже никогда не увижу?
   Тогда Рекс подумал про себя, а не вслух, дабы не обидеть учтивого знакомца:
   – Мои щенки если и гибнут, то за благо России. А дети Пака идут под нож, чтобы их съели, а потом выкакали богатые господа. Все же мы – собаки – гораздо лучше многих людей.
   А там Маша вышла замуж. Уехала вместе с Аликом в какую-то Доминикану. Вернулись, по человеческим меркам, через две недели, потемневшие от солнца, очень довольные. Алик, рассказывавший о своих фирмах и квартирах в Москве, почему-то поселился у них. Маша объяснила, что суженому нужны деньги для развития бизнеса. Поэтому он сдает свою столичную недвижимость. Всю арендную плату вкладывает в дело. Но со временем они купят виллу в Доминикане или на берегу Атлантического океана, или на Карибском побережье.
   Алик все чаще стал приезжать из Москвы с препротивным запахом алкоголя. От Хозяина им пахло только два раза в году: первого января – тогда семья пила светло-желтую жидкость, которую называли шампанским. Второй раз Хозяин «употреблял» в День пограничника – пару стопок коричневого напитка, именуемого коньяком. Кстати, на заставе в эти даты от всех несло спиртным: и от офицеров, и от контрактников, и от бойцов срочной службы, включая «салаг». Не нравилось это пограничным псам, но мирились. У людей свои порядки, и не собакам, кормившимся из рук человека, их отменять.
   Хозяину тоже не нравилось, что зять садится за руль в подпитии.
   – Не думаешь о себе, подумай о Маше! Попадешь по пьянке в аварию, что с ней будет? Как она переживет? Ну а если разобьешься, когда дети пойдут, кто их поднимать будет?
   – До детей, батя, пока рановато. Миллиончиков пять-десять долларов надо собрать. Тогда уже о потомстве, о наследниках думать, – возражал Алик. – Я, может быть, не пил бы за рулем, но на деловых встречах, презентациях, банкетах по случаю заключения сделок приходится. Да вы не беспокойтесь! У меня все менты в округе прикормлены. В случае чего – сядут за руль моей «тачки», довезут до дома.
   Однажды Алик вернулся не только с запахом спиртного. От него разило еще и наркотой. Проходя мимо никому не мешавшего Рекса, он пнул собаку. Не больно, но унизительно, с ненавистью процедил сквозь зубы:
   – Разлегся, корейское жаркое!
   Боевой зверь не стерпел обиды. В один прыжок завалил обидчика на пол, щелкнул клыками у глотки, прижал к доскам могучими лапами.
   – Алик! Ты что громишь? Брось чудить! – вышла на веранду Маша и обомлела. – Фу, Рекс! Тубо! Отпусти его!
   Выбежал и Хозяин. Оттащил пса от Алика. Тот проворно вскочил, спрятался за машиной спиной.
   – Бешеный пес! – заистерил он. – Усыпить тварь надо!
   – Я тебя самого, пожалуй, усыплю, – спокойно ответил Хозяин. – Видимо, крепко ты Рекса обидел! Просто так он никогда не нападет. Знаешь, сколько пес задержал нарушителей границы? На сколько миллионов не рублей, а долларов спас народного добра? А ты чем стране помог? Только гребешь под себя!
   – Я налоги плачу! Поддерживаю государство! – заскулил Алик.
   – «Поддерживаешь»! Лишь юристам с бухгалтерами звонишь, консультируешься, как от налогов уйти. В лучшем случае – не доплатить. Словом, не трогай животное! Тебе же спокойнее будет!
   Потом настали плохие дни. Алик все больше нервничал, метался, срывал зло на Маше. Родители посоветовали ей развестись.
   – Люблю его! Больше жизни люблю! Никогда не разведусь! – ответила молодка.
   Вдруг во двор нагрянули люди. Таких называли «бандитами». Вышвырнули из багажника избитого Алика. Пнули ногой:
   – Показывай, крысёныш, хоромы, коими будешь рассчитываться с долгами!
   – Отставить! – вышел на крыльцо Хозяин с Рексом. – Дом принадлежит мне! Что за долги?
   – Узнал тебя, командир! Мы с тобой на Востоке, в погранвойсках служили. Вот, не думал, что ты дочку за такого ушлёпка выдашь!
   – И я тебя узнал. Растолкуй, в чем дело?
   – Зятёк твой, командир, очень уважаемых людей на большие деньги кинул! Расплачиваться надо! Иначе, ничего личного, но придется это вороватое чмо закопать. Возможно, живым. Единственно чем могу помочь, отстрочить выплаты на месячишко. Хата у тебя хорошая. Место хорошее. Толкнешь кому-нибудь из артистов или политиков. Останется бабло, чтобы себе что-то прикупить, не такое навороченное и где-то в зататурье. Зато живы будете.
   – Смертью меня пугать не надо!
   – Правильно мыслишь, командир! Ты смерть не раз видел. А вот жену с дочкой, да этого уродца жалко будет. Собачку тоже пристрелим! Месяц у тебя, чтобы расплатиться. «Тачку» у твоего зятька мы забрали в счет долга.
   – У зятя фирмы, недвижимость в Москве…
   – Халупы – его недвижимость! Фирмы – фигня на постном масле! Два стола, два стула, да полтора калеки в каждой! Словом, командир, я сказал – ты услышал! Месяц у тебя, чтобы решить вопрос культурно!
   Бандиты уехали. Вышла Маша, сжимавшая травматический пистолет.
   – Правильно, дочка, сделала, что не показалась, – похвалил Хозяин. – Звонить в полицию надо!
   – Какой хрен в полицию?! – захныкал пришедший в себя и обретший дар речи Алик. – Этих посадим – другие наедут! Всех нас «завалят», да еще помучают!
   – Точно, батя! Это – Москва. Полицаи их же покроют. Рассчитываться с долгами придется, – грустно сказала Маша.
   – Ох, как болит голова! – громко вздохнул Хозяин.
   Он побагровел, зашатался, рухнул ничком.
   – Похоже, инсульт! – вскрикнула дочка.
   Позвонила в «скорую», матери. Медики подтвердили ее предположение. Увезли Хозяина в белой машине с красными крестами. На таких же, только зеленого цвета, временами забирали с заставы бойцов, получивших ранения в схватках с нарушителями, или крепко приболевших. У женщин началась новая жизнь. Супруга уволилась с работы, дневала и ночевала в центральном госпитале для пограничников. Маша совсем перестала вылезать из-за компьютера. С кем-то связывалась по Интернету, с кем-то говорила по смартфону. Понаехали риелторы – мужики и женщины на довольно дорогих машинах, в прикидах – подделках под лучшие европейские бренды. За ними потянулись важные дамы и господа на еще более дорогих авто, одетые уже не в фуфло, а в вещи от реальных, всемирно известных кутюр. Торговались из-за рубля, сбивали цену. Рекса все эти переговоры утомляли, но он даже перешел в другое место, чтобы не мешать, да не пугать покупателей с посредниками. Наконец, сговорились с бизнесменом, приехавшим из «глубинки». Москва ему не нравилась из-за скученности и духоты. Он дал больше, чтобы обойти конкурентов, но оказаться в понравившемся ему месте, чем-то напоминавшем «малую родину». Маша быстро нашла вариант нового жилья. Теперь от нее и жены Хозяина только и было слышно:
   – Зарайск, Зарайск. Новый дом в центре, со всеми удобствами, садом и даже с Интернетом.
   Собирали вещи. Алик лишь советовал, но ничего не делал. Прогулки с Машей сократились. Теперь ходили лишь на площадку для выгула собак. Маша гоняла пса по полосе препятствий, затем выкуривала на лавочке сигарету. Раньше она не курила, стала «дымить» после болезни отца. Зверь, подождав, пока противный табачный запах не улетучится от Маши, подходил, тыкался ей мордой в коленки. Она его ласково, словно в детстве, гладила, вздыхала:
   – Понимаю, что муж оказался сволочью. Но люблю его! Ничего не могу поделать. Не грусти, Рекс! Мы тебя не бросим! Будем налаживать жизнь на новом месте.
   Затем настал день, когда Алик отвез жену Хозяина с Машей в госпиталь. Они должны были сопровождать Хозяина в санитарной машине к теперешнему жилью. Сам вернулся. Дождался большой фуры с разухабистыми грузчиками. Те быстро погрузили мебель и прочий скарб, опасливо поглядывая на пса. Вот, тогда-то Алик вывернул ему банку тушенки. А потом сбежал, воспользовавшись тем, что голодный Рекс потерял бдительность. Дал «по газам» и был таков!
   4
   Теперь Рекс отлеживался, отдыхал перед дальней дорогой. Никак не мог он оставить больного Хозяина. Да и за Машу некому было вступиться. Во двор забежала ста бродячих собак. Они редко появлялись в поселке. Тогда окрестные, «домашние» псы заливались пронзительным воем. Гнали чужаков прочь. Лишь Рекс никогда не лаял на пришельцев. Понимал: тяжко им приходится без дома, пищи, человеческой ласки.
   – Что, Рекс, бросили тебя? Все люди такие. Пока мы им нужны – кормят. Как оказываемся без надобности – вышвыривают вон! Не тужи, брат! Иди к нам в стаю! Ты никогда на нас не бранился, – предложил вожак, коего люди звали Барбосом. – Я уже не молод. Мне нужен хороший помощник, который после меня примет стаю, даст крепкое потомство…
   – Благодарю, Барбос! Только мне к Хозяину надо. Крепко он болеет. Без меня ему не управиться. Может быть, ты знаешь, где Зарайск?
   – Это очень далеко отсюда. По человеческим понятиям сто пятьдесят километров. По нашим, собачьим, – много дней в пути. Выбежишь из дачного поселка на шоссе, топай в сторону, откуда солнце светит. В деревнях не останавливайся. Спросишь, как пройти дальше в ближайшем городе, у таких же бродяг, как мы. Они подскажут. Будь осторожен. Развелось много волков. Они, хоть наши родственники, но жрут собак за милую душу… Ух, ты! Новые жильцы приехали! Бежать нам надо! Как бы машинами не подавили, да из «травматов» не постреляли!
   Стая дружно рванула за ворота. Едва она выбежала, въехал «Джип». За ним еще пара фур. Из «Джипа» вылез мордастый новый владелец дома. Вылезли грузчики.
   – Хозяин, пес нас не тронет? – боязливо покосились на Рекса.
   – Зверюга, если не доставать, ничего не сделает. Пес очень умный. Я за него мужу молодой хозяйки груду юаней выложил. Хотел долларами или евро рассчитаться, но они сейчас не в цене. Ушлым оказался молодой хозяйчик Алик. Вот, за отдельную плату все награды собачьи продал. Их у Рекса, что у маршала! У меня – Дениса Васильевича Парадова – все должно быть на высшем уровне. Хата – так хата! Сторожевой пес – так пес! Давай, Рекс, ошейник надену, да покормлю!
   Хозяин надел на пса парадный ошейник с медалями и жетонами. Вывернул банку тушенки. Пока Рекс ел, заменил воду. Работяги, тем временем, заносили в дом только что купленную мебель, «домашний кинотеатр», какие-то узлы с коробками. Пес дождался, когда Парадов освободится на минутку. Ткнулся ему мордой в колено – поблагодарил. Затем припустил за ворота.
   – Куда?! Держи его! – взвыл Денис Васильевич.
   Пара мужиков метнулась к животному. Однако услышав его грозный рык, и увидев оскаленные клыки, попятилась, споткнулась, в испуге уселась задницами на траву. Ну а Рекс рванул по маршруту, подсказанному Барбосом.
   – Насильно мил не будешь! – выдохнул Парадов вслед зверю. – А молодого кидалу Алика найду, на «бабки» поставлю. Это только кажется, что Москва – большой город и в нем легко скрыться… Разыщем! Отучим людей за лохов держать!
   Перед Рексом плыл ставший милым дачный поселок. Вот, площадка для выгула собак, где провел столько счастливых часов с Хозяином, затем с Машей. Вот, ворота, за которыми жил «кореец» Пак. Вот, лес по коему он совершил уйму марш-бросков. А вот, блеснула река с ее теплой водой и песчаным пляжем. Теперь все это остается за спиной навсегда, в прошлой жизни.
   Через пару километров мелькнула деревушка, жители которой кормились в дачном поселке, где уже когда-то жил Рекс. Деревенские псы заметались за заборами, завопили:
   – Вали отсюда, чужак! В клочья порвем!
   Рекс не обиделся, поскольку «селяне» тоже несли караульную службу. Делали то, что требовали от них хозяева, выполняли свой собачий долг. На самой окраине из покосившейся избенки вылез нетрезвый мужик. Повел стволами охотничьего ружья в сторону Рекса. Обученный пес помчался зигзагами, ушел от зарядов картечи, услышал звуки выстрелов и крики:
   – Ты чё, пьянь, творишь?! Ребенка своей стрельбой разбудил!
   – А зачем псина бегает?! Непорядок!
   На шоссе Рекс выбрался, когда еще светило солнце. Побежал ему навстречу. Едва увернулся от огромной фуры, перескочив через металлическое ограждение. Трейлер смял «заборчик», ободрав собственный борт. Из машины выскочила пара парней в одинаковых комбинезонах. Затопталась у грузовика.
   – Ну, ты – урод! – выпалил один. – Не мог от своей дурной привычки давить собак воздержаться?!
   – Привычка, братан, – вторая натура! – хохотнул водила.
   – Что за ремонт «тачки» фирма с нас вычтет, подумал?! С обоих вычтет! Сам знаешь менеджеров-крохоборов…
   Рекс слушал этот диалог, укрывшись в кустах. Ему не помешало отдохнуть. Затем наткнулся на огромную лягушку, проглотил ее в один присест. На заставе псы промышляли этим для разнообразия, когда надоедал ежедневный рацион. Проводники такое не одобряли. Ругались, бывало, поддавали собакам. Лишь Степан относился с пониманием. Слегка журил:
   – Ты, Рекс, словно щенок-несмышленыш, всякую дрянь в рот тащишь! Можно подумать, что тебе кушать не дают! Хотя, если человека всю жизнь только икрой кормить, и она надоест.
   Затем бежал до захода. Отошел подальше в лес. Лег под большим деревом, так, чтобы его ствол не давал напасть сзади. Среди ночи проснулся. Где-то недалеко кружили волки.
   – Псиной пахнет! – тявкал вожак стаи. – Ищите! Рядом собака. Съедим!
   – Жрать хочу – не могу! – подвывал молодой волчишка. – Вот он!
   Волки полукругом встали вокруг дерева, присматриваясь: откуда лучше наброситься на Рекса. Тот поворачивал свои могучие клыки то к одному, то к другому. Наконец, вожак прыгнул, норовя перескочить через голову Рекса и оказаться у него на спине. Рекс знал, что делать в таких случаях. Одно время контрабандисты завели мощных псов, переправлявших через границу золото, наркоту, валюту. Они сумели загрызть несколько пограничных собак. Тогда по заставам разъехались инструкторы, научили, что делать. Когда волк взмыл над Рексом, тот бросился навстречу и вырвал противнику мошонку. «Не по понятиям», конечно, но деваться было некуда. Вожак с визгом завертелся по траве.
   – Жрать хочу – не могу! – молодой волчишка, мигом отправил в пасть оторванное Рексом.
   – Ой, как больно! – визжал вожак.
   – С этим мы позже разберемся, – кивнула на Рекса матерая волчица. – А сейчас детей надо кормить! Прости, вожак!
   Она впилась хищнику в глотку. Следом стая набросилась на главаря. Его предсмертные рыки потонули в лязге клыков. Рекс не стал ждать, пока волки не то поужинают, не то позавтракают. Перелетел через кучу малу, припустил к шоссе. Понимал, что хищники не рискнут преследовать его там даже ночью. Добежал до небольшого городка, переночевал на лугу. Утром подкрепился полевыми мышами, побежал дальше. На окраине города побольше встретился со стаей бродячих собак. Рассказал, кто он, куда идет, спросил:
   – Далеко ли до Зарайска?
   Стая не успела ответить. Появился человек на мотоцикле. Он бросил несколько кусков мяса. Голодные животные потянулись к нему.
   – Стоять! – приказал вожак. – Вдруг это – догхантер?
   – Кто такие догхантеры? – спросил Рекс.
   – Самые гадкие люди. Убивают собак просто так. Для удовольствия!
   – Я жрать хочу – не могу! – заскулил молодой песик и вмиг сожрал кусок.
   Внезапно из его пасти потекла пена, а сам он рухнул на землю, забился в судорогах. Над пустырем растекся гул моторов. Послышался свист. Вожак стаи завертелся с большим гвоздем, пробившим череп. Упало еще несколько собак. Люди на мотоциклах рассекали вокруг животных, разя их из инструментов, предназначенных для забивания гвоздей. У Хозяина был такой же. Рекс зигзагами уклонялся от гвоздей. Норовил подобраться поближе к людям, понимая, что они побоятся поразить друг друга. Куда там! Снова противный свист. Рекс снова ушел от длинного гвоздя. А тот угодил в одного из догхантеров. Мотоциклист свалился с «железного коня», с хрипом пытался вырвать из груди длинный гвоздь.
   – Мать моя – женщина! – раздался истеричный визг. – Валюху зацепило!
   Убийцам стало не до собак, рванувших в разные стороны. Рекс снова выбежал на шоссе и потрусил навстречу солнцу. Снова едва не оказался под колесами, на сей раз «Джипа». Снова едва успел увернуться. Ограждений на этом участке не было. Машина свалилась в кювет, уткнулась мотором в землю. Рекс обернулся. Заметил вылезших из авто парней, услышал гадкие слова, называемы людьми «матом». Такими словами проводники «награждали» нерадивых псов, старослужащие – «салаг», офицеры – «стариков». И даже как-то приехавший на проверку полковник припечатывал ими самого командира заставы. Тогда Рекс понял, что нельзя бежать по шоссе, а надо держаться рядом с ним.
   Потянулась вереница дней. Пес бежал к цели, промышляя «подножным кормом» – лягушками, да мышами. Только раз наткнулся на человека накормившего и попытавшегося пригреть его. На берегу речки стоял одинокий дом. Из него вкусно пахло жареной рыбой. Рекс заскочил во дворик. Увидел седобородого старика. Тот глянул на ошейник с регалиями и вдруг сказал по-собачьи:
   – А ты – заслуженный зверь! Я сам служил в погранвойсках. Рыбы хочешь?
   – Я – голодный! Всего хочу! – ответил Рекс.
   Старик накормил его. Поправил ошейник.
   – Сам Бог мне тебя послал. Моего Индуса поганцы – догхантеры на днях застрелили. Будешь жить со мной? – спросил дед.
   – Не могу. У меня Хозяин болеет. Мне к нему надо… Далеко ли до Зарайска?
   – Совсем рядом! Видишь большое поле, а за ним дома? Это – есть Зарайск. Только, перед ним река. Осетр называется. Лучше, переплыви ее. По мосту не ходи. Там много всяких нелюдей ошивается. Могут убить потехи ради.
   Пес быстро переплыл не широкую и не глубокую реку. Крутя головой, надеясь уловить знакомые запахи, побежал по улицам. Вдруг пахнуло Машей, затем – женой Хозяина. Запахи усиливались. Бежать пришлось довольно долго. Однако вскоре Рекс почуял и запах Хозяина. Не такой как прежде, с примесями каких-то человеческих лекарств. Вдруг он увидел Хозяина. Тот сидел в кресле, под яблоней, усыпанной зрелыми плодами. Забор из сетки-рабицы оказался невысоким, вполне доступным зверю. Рекс перемахнул его, виляя хвостом, словно малолетка, подбежал к Хозяину. Как прежде, уткнулся мордой в его колени.
   – Рекс, Рекс, – слабо произнес Хозяин, с трудом положил дрожавшую руку на голову любимца, нежно погладил по свалявшейся, нечесаной шерсти.
   – Мама, мама! Батя заговорил! – услышал Рекс голос Маши.
   Она выбежала в сад, всплеснула руками:
   – Рекс нашелся!
   Выбежала супруга Хозяина. Снова вернулось ушедшее было счастье. Хозяин говорил много, но непонятно.
   – Ничего, Батя! – радовалась Маша. – Сколько времени ты молчал! Теперь стал разговаривать. Скоро поправишься!
   – Поправлюсь! Главное – Рекс рядом, – запинаясь, сказал Хозяин.
   Гуднул автомобильный клаксон.
   – Машенция! Я дома! – послышался голос Алика. – Поднажми на заказах. Деньги нужны! Биткоин сейчас низко стоит – прикупить надо.
   Увидев Рекса, Алик на мгновение остолбенел, затем с ненавистью процедил:
   – Нашел все-таки, Корейское жаркое?! Сейчас до травмата доберусь! Пристрелю, тварь!
   Он рванул к машине за оружием. Однако пес оказался быстрее. В пару прыжков Рекс настиг проходимца, с треском распорол его джинсы и с наслаждением всадил мощные клыки в покрытую молодым жирком задницу.

КОВАРНЫЕ ИНОСТРАНКИ

Мини-повесть
Ругают Россию, а желающих стать ее гражданами и гражданками – хоть отбавляй! Для иностранок одной из таких возможностей являются браки с россиянами. Однако, получив российский паспорт или еще раньше, кроткая до замужества дамочка превращает жизнь супруга в ад. Да при этом оказывается, что есть у нее, кроме законного мужа, оставшийся на родине любимый…

МОЛДАВСКАЯ ПОДСТАВА

   Валентин Павлов. из Москвы всегда любил женское общество. Заработки программиста позволяли ему заводить новые романы, делать дамам подарки, ходить с ними в недорогие ночные клубы и рестораны. Павлов предпочитал кратковременные связи. Повстречавшись с женщиной месяц-два, он расставался с ней.
   Однажды в небольшом магазине, где программист всегда покупал фрукты, сменилась продавщица. На месте пожилой москвички Надежды Петровны оказалась черноволосая и голубоглазая молдаванка Мария. Валентин сразу оценил красоту лица, ног и фигуры новенькой. Пригласил ее к себе в гости. Та с улыбкой отказалась, сказав, что вечером занята поиском квартиры. Наконец, с третьей попытки Павлов завлек Марию в свою холостяцкую квартиру.
   Как он планировал, «чашка кофе», завершилась ночью любви. Программист предложил встречаться регулярно. Мария не отказалась, но и не дала утвердительного ответа.
   Уже на работе Павлов почувствовал, что страстно желает молдаванку. До конца дня только и думал о ней. Как на крыльях программист летел к магазину и… не застал там Марии. Продавщицы сказали, что она отпросилась посмотреть квартиру.
   Ночь Валентин провел без сна. Хотя его записная книжка была плотно заполнена телефонами подруг, Павлов хотел обладать лишь молдаванкой. Утром по пути на работу Валентин зашел в магазин. На предложение встретиться вечером Мария ответила, что занимается поиском квартиры. И тогда «тертый калач», никогда не делавший подобных предложений, вдруг сказал:
   – Приезжай жить ко мне!
   Несколько месяцев кряду Павлов блаженствовал. Молдаванка всегда была готова к любовным играм, не только исполняла любые сексуальные фантазии Валентина, но всегда придумывала что-то новое. Вскоре программист уже не представлял себе жизни без Марии. Он предложил ей зарегистрировать брак. Знавшая к тому времени финансовые возможности жениха, продавщица поставила условие, чтобы ей «на шпильки» ежемесячно выдавалась 1000 долларов. Кроме того, она изъявила желание распоряжаться банковскими вкладами Валентина. Главным же ее условием стала регистрация в квартире Павлов и подача заявления на получение российского гражданства.
   Год после свадьбы прошел счастливо. Затем наступило прозрение. Мария, бросив работу, занималась только собой. Однако посещениям фитнес-центра, показов мод и прочих мест тусовок обеспеченных москвичек она предпочитала шумные гулянки в обществе земляков-молдаван. Все чаще эти «мероприятия проводились в квартире Павлова, а в одной из двух комнат время от времени «перекантовывались» нелегалы-строители. Несмотря на то, что в течение года не было сделано никаких крупных покупок, банковские счета Валентина таяли на глазах.
   В один из вечеров программист застал супругу в собственной постели в объятиях дюжего брюнета. Обманутый супруг полез в драку, но сам получил по шее. Мария объяснила побитому Валентину, что не он, а гость является ее настоящим мужем, с которым она временно состоит в фиктивном разводе. А по сему Павлову лучше переехать жить к матери. Напоследок женщина сообщила, что для того, чтобы привязать к себе москвича, она с первых же дней знакомства подмешивала ему в еду с выпивкой свою менструальную кровь и кое-какие молдавские народные снадобья.
   Валентин направился в опорный пункт полиции. Участковый нехотя пошел в квартиру рогоносца. Молдаванина уже след простыл. Мария показала полицейскому засосы, оставленные гостем, выдав их за следы побоев, якобы нанесенных Павловым. В тот вечер супруга против своего обыкновения была трезвой. Зато от программиста, отметившего на работе день рождения сослуживца, пахло спиртным.
   – Гражданин, – сказал участковый. – Вы находитесь в нетрезвом состоянии, а ваша жена – нет. По закону я должен отправить ее на медицинское освидетельствование, а вас задержать за злостное хулиганство, выразившееся в нанесении супруге телесных повреждений. Попробуйте разобраться в своих отношениях сами!
   Едва офицер покинул квартиру, Мария зашипела, что сейчас начнет кричать, дескать, ее убивают и таким образом посадит благоверного. От греха подальше, Павлов уехал ночевать к матери.
   На следующее утро на работу Валентину позвонил адвокат, нанятый женой. Он сообщил, что против Павлова возбуждено уголовное дело. Мария, встав пораньше, сходила в травматологический пункт и зафиксировала «нанесенные побои», потом – к адвокату, и вместе с ним – в милицию. Юрист сказал Валентину, что есть возможность закрыть дело и предложил встретиться в его офисе. Там молодой волчонок, готовый за деньги работать хоть на дьявола, растолковал, что программисту грозит лишение свободы за злостное хулиганство и нанесение побоев. Однако если он подарит квартиру жене и оформит этот акт у нотариуса, Мария заберет заявление из милиции. Правда, откупившись от заключения, Павлов должен пребывать в браке с молдаванкой, пока та не получит российское гражданство. В противном случае уголовное дело будет возбуждено вновь.
   – Свобода дороже. Поживете пока у матери, а с вашей зарплатой быстро накопите на новое жилье, – подытожил юрист.
   Валентин был вынужден принять условия. Он живет у матери. Мария с супругом-молдаванином обретается в квартире Павлова, откуда ему не разрешили даже забрать личные вещи.

С УКРАИНЫ «С ЛЮБОВЬЮ»

   Несколько лет назад петербургский пенсионер Николай Сергеевич Трофимов познакомился с моложавой украинкой Верой на овощном рынке. Она всегда выделяла пенсионера из числа других покупателей, отбирая для него самый лучший товар. Как-то, слово за слово, Трофимов пригласил Веру на прогулку по родному городу. В ее выходной такая прогулка состоялась. Николай Сергеевич с удивлением увидел, что спутница знает Питер не хуже его самого и с восхищением высказал это. «Изучала Петербург по „Евгению Онегину“. По специальности я – учительница русского языка и литературы. Теперь эти предметы на Украине не в чести. Приходится, увы, заниматься другим ремеслом», – грустно вздохнула та. Побродив по городу, зашли в гости к Николаю Сергеевичу. Перед этим заглянули в кондитерскую «Север» и пару магазинов. Вера на свои деньги купила пирожные, коньяк, массу вкусной снеди, которой Трофимов на свою пенсию просто не мог себе позволить. Потом, сидя на диване перед низким чайным столиком, Вера, как бы невзначай, положила голову на плечо пенсионера. Тот впился долгим поцелуем в ее ждавшие губы. А после в постели к удивлению старичка, давно не имевшего женщин, у них все прекрасно получилось.
   С тех пор Вера стала жить у Николая Сергеевича. Она навела порядок, а позже поддерживала ослепительную чистоту в квартире, готовила вкусные обеды, следила, чтобы в доме всегда была бутылка коньяка, к которому Трофимов был неравнодушен. Сам Николай Сергеевич стал все чаще думать о браке.
   – Дети после развода с женой знать меня не желают. Скоро стану немощным. Тогда стакана воды некому будет подать. Одна надежда – на Веру, – размышлял он.
   После таких раздумий последовало предложение руки и сердца. Затем был заключен брак, а «молодая» подала заявление на получение российского подданства.
   Пять лет чета жила душа в душу. Правда, Николая Сергеевича расстраивали частые отъезды супруги на Украину, к детям.
   – Зачем она к взрослым мужикам раз в три месяца ездит? Не малые дети – могут и сами управиться, – негодовал в душе пенсионер, выпивая в таких случаях больше обычного.
   Получив российское гражданство, Вера отправила супруга в санаторий. Вернувшись, Николай Сергеевич не узнал своей квартиры. Единственная большая комната была перегорожена на 2 половины. Часть его мебели, в том числе антикварной исчезла. Вместе с Верой в жилище находились трое молодых мужчин. Супруга представила мужу пару сыновей.
   – А – это Юрий, – на минуту смутившись, указала она на третьего. – Мы с ним давно уже вместе, хотя он моложе меня на 15 лет. Теперь я имею возможность перетащить его вместе детьми в Россию… Ребята будут спать за перегородкой, у окна, мы с Юрой – на диване. А тебе, Коля, придется пожить в прихожей. Она большая. Мы там для тебя уже раскладушку с тумбочкой поставили. Но – это пока оформляем развод. После определим тебя в хороший дом для престарелых. Да, жить теперь ты будешь на свою пенсию, а то я на одну «виагру» для тебя уйму денег выбросила». Николай Сергеевич попытался возмутиться, но парни выставили его в прихожую, предупредив, чтобы «не вякал, не то удавят».
   Родные дети приняли «блудного отца». Теперь он живет у них. Т. ведет тяжбу со второй женой, доказывая, что брак оказался фиктивным. Однако – это не просто. У Веры хватило ума и выдержки прожить в замужестве пять лет. По истечении этого срока брак фиктивным не считается. Да и вожделенного российского гражданства украинка уже добилась.

КИТАЙСКИЙ СУВЕНИР

   Предприниматель из Иркутска Алексей Флагов вел торговые дела с китайскими фирмами. Наряду с обычными коммерческими операциями Алексей, имевший знакомства на таможне, нередко оказывал помощь зарубежным партнерам в быстром прохождении их продукции через границу. Как-то в благодарность за такую помощь иностранный коллега пригласил Флагова отужинать в китайском ресторане. Там Алексей обратил внимание на самую красивую танцовщицу и пожелал познакомиться с ней поближе. Китаец что-то приказал менеджеру. Тот привел девушку и усадил за столик рядом с Алексеем. Фэй, как назвала себя новая знакомая, хорошо говорила по-русски. Немного выпив, она пригласила Флагова к себе в комнату на втором этаже. Там сама помогла бизнесмену раздеться и, сбросив парчовый халат, повлекла гостя на постель. Такого удовольствия предприниматель ранее не получал ни от одной женщины. С того вечера он стал завсегдатаем ресторана и любовником Фэй.
   Через некоторое время Флагов вновь помог китайцу-партнеру провезти через границу товары, миновав таможенный досмотр. В благодарность тот снова пригласил Алексея в ресторан. Видя, с какой страстью иркутянин смотрит на свою возлюбленную, китаец вдруг сказал:
   – Я тебе ее дарю.
   Он объяснил, что является хозяином этого заведения. Фэй должна ему большие деньги, поэтому сделает все, что ей прикажут, и будет жить, с кем ей прикажут. Правда, китаец попросил Алексея оформить с Фэй брак, чтобы все было вроде как по закону. Взамен посулил не только простить долги танцовщицы, но и заплатить Флагову крупную сумму денег.
   Фэй словно околдовала мужа. Она всячески его ублажала. Даже заказывала его любимые сигареты, которые продавались только в Китае. С ней, обычно жесткий в делах Флагов становился вдруг мягким и добрым. Не успел Алексей оглянуться, как жена уже вовсю командовала в фирме, показывая при этом прекрасное знание дел. Бизнесмен чувствовал, что все больше зависит от супруги, но ничего не мог с собой поделать. Фэй несла ему на подпись какие-то документы, а он, даже не читая, подмахивал их. Единственно, чем теперь занимался Алексей – договаривался с таможенниками, чтобы беспрепятственно пропускали через границу грузы партнера-китайца.
   Расплата наступила внезапно. Приехав в очередной раз на таможню, Флагов не застал своих приятелей. Вместо них там были совершенно другие люди. Они перерыли всю партию товара, ради которой пожаловал Алексей, и нашли в ней огромное количество пакетов с героином. Бизнесмену предъявили удостоверения сотрудников не таможни, а ФСБ, заковали в наручники, повезли на проведение обыска дома и на рабочем месте. Фэй как в воду канула. Пропали все находившиеся в особняке бизнесмена деньги и драгоценности. Полностью «вычищенными» оказались все банковские счета. Мало того, согласно документации, фирма несколько месяцев назад была продана… китайцу-партнеру. В ходе следствия выяснилось, что Фэй приговорена в Китае к расстрелу за торговлю наркотиками в особо крупных размерах. В России она скрывалась от наказания. Экспертиза установила, что любимые сигареты Алексея «заряжены» опиумом. Сейчас Фэй и оказавшийся ее любовником, а также компаньоном по сбыту наркотиков китаец, прибравший к рукам фирму Алексея, находятся в международном розыске. Флагов, оставленный на свободе под подписку о невыезде, дает показания следователям, пытается через адвокатов отвоевать свой бизнес и в перерывах лечится от наркотической зависимости.

ТИХАЯ КОНЧИНА

   Пенсионеру из Москвы Николаю Степанову с годами потребовался уход. После смерти жены он, пока был в силах, справлялся с делами. Однако когда Николаю Георгиевичу исполнилось восемьдесят лет, стало все труднее содержать зимнюю дачу, поддерживать порядок в столичной квартире. Тут-то и решил Степанов вступить в новый брак. На своих сверстниц новоявленный жених не обращал внимания, поскольку старушкам-ровесницам самим требовался уход. Кроме того, время от времени Николай Георгиевич нуждался в женской ласке, так как иногда в нем пробуждалось мужское естество. Вот и решил состоятельный пенсионер найти для «серьезных отношений» даму лет сорока.
   Степанов связался с дальней родней из Грузии, откуда была родом его мать. Те не заставили долго ждать, и в скором времени в квартиру старичка-бодрячка вошла эффектная тридцатидевятилетняя особа, крашенная в блондинку. Софико оказалась хорошей хозяйкой, прекрасной кулинаркой. Да и в постели, по мнению Степанова, была на высоте. Пожив под одной крышей три месяца, Николай Георгиевич повел женщину в ЗАГС. Там усомнились в искренности чувств невесты, но заявление о регистрации брака приняли. Прошло еще три месяца, и «молодые» сыграли свадьбу, на которую даже не сочли нужным пригласить сына Степанова от первого брака.
   Получив регистрацию о постоянном жительстве в Москве, Софико резко изменила свое поведение. Она потребовала, чтобы супруг нанял для нее прислугу, поменял гардероб суженой, подносил ей дорогие подарки.
   – Ты должен понимать, Коля, что я – женщина в расцвете сил. Поэтому, чтобы меня удержать – не надо скупиться на расходы. Кстати, у нас прекрасная зимняя дача, на которой можно жить круглый год. Нужна ли нам квартира в Москве? – сказала как-то она.
   Покряхтев, старик продал квартиру в столице. Ну а жена, предложила Степанову потребовать от сына долю в квартире, некогда принадлежавшей первой супруге Николая Георгиевича. Тот сначала отнекивался, но потом предложил отпрыску разделить двухкомнатное жилье пополам. Получив отказ, Степанов подал на сына в суд. Стражи закона пожалели старика и решили дело в его пользу.
   После окончательного раздела жилплощади Степанова-младшего Николай Георгиевич вдруг занемог и через несколько дней скончался. Сын узнал об этом случайно, лишь через полгода после смерти родителя. Разумеется, завещание на недвижимость, имущество и сбережения покойного было составлено в пользу Софико. Сын попытался оспорить подобную несправедливость через суд. Однако выяснилось, что вдовушка успела продать дачу и комнату, доставшуюся старику после раздела квартиры бывшей жены. Все имущество Николая Георгиевича оказалось распроданным, а его счет в Сбербанке выпотрошенным. Сама Софико, получив деньги, покинула территорию России.
   Сын добился эксгумации тела отца и проведения судебно-медицинской экспертизы. В ходе ее выяснилось, что пенсионер был отравлен ртутью. Как показал участковый врач, зафиксировавший смерть Николая Георгиевича, вдова покойного категорически возражала против вскрытия тела, что-то плела насчет религиозных запретов. Поскольку старик нередко обращался к медикам по поводу ишемической болезни сердца, ее и записали в качестве причины смерти.
   В полиции развели руками:
   – Вряд ли Грузия выдаст нам свою гражданку для привлечения к уголовной ответственности. Ну а эта Софико на привезенные из Москвы деньги купит на родине какие угодно хоромы и обеспечит себе безбедную жизнь до конца своих дней.

НОВЫЙ ДОМ

   Огурцов получил новую квартиру. Хотя апартаменты казались дворцом по сравнению с убогой комнатой в коммуналке, где всю свою жизнь прожил Огурцов, уж очень не хотелось переезжать пожилому маргиналу. В центре у него было полно друзей-приятелей, с которыми всегда можно скинуться и купить на три-четыре персоны бутылку дешевой водки, да еще добавить пивка. В довесок к небольшому пособию по безработице имелась возможность подработать на разгрузке товаров, насобирать пустых пивных бутылок для сдачи в пункт стеклотары.
   Все же, как ни упирался Владимир, переезжать пришлось. Правда, материальное положение его несколько улучшилось. В отличие от центра, в огромном лесопарке, окружавшем новый микрорайон, всегда было предостаточно пустых бутылок, а в минуту жизни трудную не надо было даже подрабатывать разгрузкой. В мусорных контейнерах на раскинувшегося неподалеку супермаркета всегда водились вполне съедобные продукты. Нашлись и собутыльники с такими же разговорами, как и в центре. А тут дополнительные деньги сами в карман полезли. Прочитал Владимир на доске объявлений у подъезда, что женщина из Армении снимет квартиру или комнату. Огурцов позвонил по указанному в объявлении телефону, договорился о встрече. Женщине средних лет, прибывшей на заработки из Закавказья, комната, предложенная Владимиром, понравилась. Сам же он некоторое время жил в другой комнате с матерью – старой алкоголичкой. Правда, мамаша прожила недолго: как-то решила опохмелиться, да перепутала четвертинки. Вместо водки хватила уксуса.
   Анаида, так звали новую квартирантку, помогла с организацией похорон и поминок, даже кое-что оплатила из своего кармана.
   – Мы теперь как родные, – сказала она, оставшись наедине с Огурцовым, когда соседи разошлись с поминок.
   Ну а тот как-то вдруг оказался в одной постели с квартиранткой.
   Утром Владимир вновь полез к Анаиде, уверяя, что любит ее.
   – Любишь – женись! – строго сказала женщина. Пришлось Огурцову регистрировать брачные отношения. Только после этого не более двух раз была с ним близка жена. Первый раз, когда он дал разрешение на регистрацию в квартире взрослой дочери Анаиды, а второй раз – сына. Дети с матерью не жили, но столичная регистрация была им необходима для занятия бизнесом.
   Прошло еще какое-то время, Анаида вновь оказалась под мужем, потребовав взамен, чтобы тот завещал ей жилплощадь. Пьяненький супруг ходил со второй половиной по адвокатам, подписывал какие-то бумаги. Ну а женушка, получив желаемый документ, перестала пускать мужа в дом. Временами, когда на улице было холодно, выдавала «суженому» бутылку дешевой водки. Так и сидел на лавочке у подъезда Огурцов, потягивая из горлышка пойло, пока не замерз в одну из зимних ночей. Оставшаяся у Владимира дальние родственники попыталась попросить хоть что-то на память о сыне и матери Огурцовых, но вдова не пустила их даже на порог. Через полгода после кончины мужа она стала полноправной хозяйкой квартиры, куда въехала дочь с сожителем из Армении.

ВЫСТРЕЛЫ В СУДЕ

   Житель Санкт-Петербурга Александр Поляков предпочитал проводить отпуска в Абхазии. Ласковое море, отменные вина, некогда гордые, но в последнее время ставшие доступными местные красотки делали отдых особенно привлекательным. Во время одной из таких поездок Александр познакомился с Фатимой. Женщина была на десять лет моложе сорокалетнего Полякова. Ее страстность и темперамент удачно сочетались с опытом Александра, в том числе и сексуальным. Она говорила, что ее первый муж погиб в автомобильной катастрофе, неоднократно повторяя во время любовных свиданий, о своем желании переехать в Россию. На вопрос Полякова, что будет делать, например, в Петербурге женщина, плохо говорящая по-русски, подруга отвечала:
   – Человек с головой нигде не пропадет! Я не только на себя заработаю, да еще тебя кормить буду! В лучших ресторанах ужинать будем, а на свадьбу подарю тебе «Мерседес».
   Разведенному семь лет назад Александру надоело самого себя обслуживать, кое-как питаться и бегать по проституткам. Хотелось чего-то стабильного. Ну а в солнечном Сухуми у Фатимы оставалась квартира, где можно проводить летние отпуска.
   Поляков привез красотку в «Северную столицу», вступил с ней в законный брак и зарегистрировал новобрачную на своей жилой площади в центре города. Правда, обещанного «Мерседеса» в день свадьбы он не получил. Не довелось и ужинать в дорогих ресторанах. Супруга все чаще задерживалась на работе, которую вопреки ожиданиям благоверного нашла очень быстро. Все чаще она возвращалась под хмельком, а вездесущие соседи утверждали, что Фатиму привозят к дому на иномарке какие-то кавказцы.
   Все чаще жена показывала весьма нелегкий характер, который прятала до получения в паспорте вожделенных штампов о браке и регистрации по месту жительства. Все чаще она требовала продать прекрасную квартиру с видом на Неву и переселиться в какой-нибудь не престижный район с недорогим жильем. Деньги же полученные от продажи жилья в старинном доме она предлагала давать в долг под проценты ее землякам. Поляков не согласился с этими прожектами. Тогда Фатима прекратила с ним супружеские отношения.
   Зная горячий темперамент жены, Александр нанял частного детектива. Через какое-то время тот доложил итоги слежки за Фатимой. Оказалось, что она занимается проституцией в одном из дорогих борделей, выдавая себя за иранку. Мало того, сыщику удалось установить в притоне подслушивающую аппаратуру, а также скрытую видеокамеру. Был собран обширный материал для начала бракоразводного процесса. Однако Полякова больше поразило даже не то, что творили клиенты с его супругой. Выяснилось, что Фатима предложила хозяину борделя расширение, а «филиал» заведения она предполагала разместить в… квартире Полякова.
   Александр потребовал развода.
   – Выметайся из квартиры! – ответила та. – Из вещей возьми только трусы с носками! Остальное – плата за то, что спал со мной!
   Из квартиры уходить Поляков не стал. Он навел на бордель милицию, именно когда там работала Фатима. Затем подал заявление в суд с ходатайством о расторжении брака как фиктивного.
   Оштрафованная за занятие проституцией рассвирепевшая Фатима явилась домой.
   – Ты подписал себе смертный приговор, козел! – прошипела она. – Такие дела в нашем бизнесе не прощаются!
   Несколько суток перед началом бракоразводного процесса Александр ночевал у друзей, опасаясь мести «коллег по бизнесу» благоверной. В назначенный день он явился в суд. Стоявшая у входа Фатима скорчила презрительную гримаску, и плюнув в сторону супруга, отвернулась. Поляков взялся за дверь. Шедший следом за ним молодой человек неприметной внешности вытащил из под куртки пистолет с глушителем и выстрелил Александру в спину. Затем, сделав два контрольных выстрела в голову, отшвырнул оружие и вскочил в стоявшую неподалеку машину. Находившиеся рядом со зданием суда люди даже не услышали выстрелов. Со стороны им показалось, что молодой человек просто слегка толкнул потерпевшего в спину.
   Суд не стал рассматривать дело в связи со смертью истца. Поскольку единственным «близким» родственником Полякова оказалсьа Фатима, квартира и имущество досталось ей. Сейчас в доме над Невой располагается фешенебельный бордель…

ХЛЯБОК

Рассказ

   Привольно раскинулись поля, да перелески, переходящие в дремучие леса на востоке дальнего Подмосковья. Упираются они в земли Рязанщины. Всегда эти края кочевали между Москвой и Рязанью. Оттого преобладал в них рязанский говор. Вместо: «земля» веками говорили: «зямля», вместо: «зерно» – «зярно», вместо: «село» – «сяло». Народ здесь жил радушный, хлебосольный, готовый помочь ближнему в трудное время. Ну а в трудное время для страны – всегда готовый встать на ее защиту. Именно на таких людях испокон веков держалось Государство Российское. Именно они, покрыв могилами огромную территорию от Волги до Берлина, победоносно завершили самую страшную войну в истории человечества. А потом возвращались домой с победой, с мечтами о том, какую прекрасную жизнь они создадут, восстановив уничтоженное врагом. Отстроив новое, которое в сотни раз будет лучше прежнего.
   Встретились на пересадке давние знакомые, оба – Василия. Обнялись, пошли отметить возвращение домой живыми. После окончания войны парням пришлось послужить еще пару лет. Затем – долгожданный «дембель». К тому времени отменили карточную систему, наоткрывали «рюмочных» и «бутербродных», где трудяга мог пропустить стопку-другую под немудреную закусь. Хорошо посидели. Так, что наличных не осталось. Матюгнули начальство, выдавшее большую часть воинского жалованья аккредитивами – бумагами, по которым деньги можно было получить в сберегательной кассе по месту жительства. Василий Большой, как называли парня за рост и силу, покопался в карманах. Выудил «трофейную» губную гармонику. Положил на прилавок перед стоявшим за ним заведующим «рюмочной» – пронырливым мужичком с медалью «За отвагу» на замызганном халате и пустым рукавом левой руки, опущенным в карман.
   – Плясни на двоих, Никанорыч! – потребовал он.
   – У меня таких гармоник, хоть торговлю открывай! – поморщился тот. – Может, что-то более интересное имеется? Зажигалки австрийские, иголки для швейных машин, костюмы, ботинки, спицы вязальные?
   – Откуда, Никанорыч? – соврал Василий Маленький – юркий, верткий паренек с орденом «Слава» и парой медалей «За боевые заслуги». – Все начальство заставило посылками домой отправить.
   Торговец покачал головой, достал пару малюсеньких рюмашек, плеснул в них.
   – Ты, что, Никанорыч?! Здесь – всего по хлябку! – в один голос возмутились парни.
   – А случись ревизия, чем мне рассчитываться за недостачу? Губными гармошками? Не посмотрят, что я – инвалид войны. Сяду! Да и поезд ваш скоро подойдет. Дома родители расстараются – напоят.
   Парни выпили по «хлебку», потопали на перрон. Ругнули скаредного Никанорыча, затем еще повспоминали фронт, послевоенную службу. А там и станция Василия Большого.
   – Ну, тёзка, я тебе хлябок должен! – обнял попутчика Василий Маленький.
   – Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! – направился тот к выходу из вагона.
   Позже судьба несколько раз сводила Василиев. Ездили в Москву одним поездом, а позже электричкой, да только в разных вагонах. Замечали друг друга лишь, когда Василий Большой выходил на своей станции. Тогда Василий Маленький высовывался из окна, кричал:
   – Вася! Я ж тебе хлябок должен!
   – Да, ладно! – отвечал Василий Большой. – Когда-нибудь отдашь!
   Прошли годы. Грянула война в Афганистане. В московской электричке встретилась пара воинов, возвращавшихся домой. Оба в выцветшей под жарким солнцем форме. С орденами «Красной звезды», советскими и афганскими медалями. Оказалось, сражались рядом, на подступах к далекому городу Баграм. Потом один спросил другого – крупного, рослого парнищу:
   – Слушай, земляк! Твоего батю не Василием Большим зовут?
   – Точно! Только звали. Умер отец год назад. Оказалось, осколок от немецкого снаряда сидел между черепом и мозгом. На фронте врачи думали: царапина. Не придали значения. Батя последние годы жаловался на головные боли. Но до госпиталя ветеранов войны далеко, а местные медики говорили: «Давление шалит».
   – А моего батю Василием Маленьким звали. Он еще частенько говорил, что должен хлябок твоему папаше. Тоже год назад умер. Рак! Все за меня переживал: как я там, в Афгане?
   – Отец об этом «долге» рассказывал, когда хотел похохмить.
   – Теперь я этот хлябок должен.
   – Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! Моя станция! Держи адресок! Не для того, чтобы рассчитаться. Так, когда в Москву на пару съездить, чтобы веселее было. Когда в наших краях встретиться, время провести.
   Списывались, почтовая открытка в ту пору стоила всего одну копейку. Ездили. Сначала вдвоем. Потом – с невестами, потом – с женами, а позже и с детьми. Только Андрею Маленькому никак не удавалось вернуть «хлябок» Андрею Большому. Поначалу, вроде рассчитывался. Ну а потом оказывалось последнего больше денег. И последний «хлябок», «на посошок», всегда оставался за ним. Когда оба Андрея обзавелись машинами, стало не до «хлябков». Жены усаживали их за руль. А за рулем какая выпивка?
   Дальше страна пошла в разнос. На три года вообще забыли, что такое электричка в Москву. Потом наладилось. На привокзальных площадях появились брезентовые палатки, где торговали всякой всячиной от продуктов до бытовой химии, «ресторации» со столами «на свежем воздухе», крутящимися между всем этим вороватыми бомжами, да дешевыми путанками, коим из-за потертого внешнего вида не было места ни в Москве, ни в Рязане. Снова встретились на пересадочном пункте два воина, возвращавшиеся с Чеченской войны. Тогда прямые электрички в столицу не ходили из-за малого количества пассажиров. Снова узнали друг друга сыновья Андреев. Позвякивая орденами Мужества, направились в заведение, где некогда встретились их деды. Там заправлял внук Никанора Никаноровича – того самого, что выделил по «хлябку» героям Великой Отечественной. Он рассказал, что приватизировал помещение. Пока работает только закусочная на первом этаже. Однако со временем на втором будет ресторан. Посетовал, что средств еще недостаточно…
   – Что же дед не оставил? – полюбопытствовал Андрей Андреевич Большой. – Он, вроде, с давних времен в этом заведении промышлял?
   – Еще с довоенных пор. С перерывом на фронт. Как руку оторвало, назад вернулся. Дед кое-чего оставил. Правда, папашу еще при коммунистах посадили с конфискацией имущества и, разумеется, денежных средств. Пришлось все собирать заново, по кускам. Ничего, разовьемся! Сейчас свобода. Главное – плати, кому следует, и работай в свое удовольствие.
   – Там, в Грозном, да в Гудермесе люди кровь проливают, а этот жирует! – насупившись, глянул в след капиталисту местного значения Андрей Андреевич Большой.
   – Брось, Андрейка! – остановил его Андрей Андреевич Маленький. – Помнишь, мой батя твоему «хлябок» должен?
   – Нет больше моего бати! Застрелили его! Из-за колбасного цеха, который он в селе открыл. Я тогда в отпуске был. С этими стрелками разобрался… Ладно, электричка наша подходит. Пойдем!
   В вагоне давние друзья вновь предались воспоминаниям. О службе, о войне, о далеком детстве, когда самое вкусное мороженое было по двадцать восемь копеек, а самым вкусным напитком газировка с красным сиропом. Даже не московская, а коломенского производства.
   – Тебе службу по контракту не предлагали? – задал вопрос Андрей Андреевич Маленький.
   – Конечно, предлагали. Да, куда там? Маме с производством управляться трудно. А продукция хорошая – возим даже в Москву. Буду ей помогать. А тебе?
   – Тоже предлагали. Батя организовал большую огуречную плантацию. Тоже везем огурчики и в Москву, и в Коломну, и в Рязань. Матери одной попросту не справиться. Батя умер. Как и у деда – рак. Тоже за меня переживал. Когда узнал, куда я попал, болезнь в три недели свела в могилу…
   – Вот, и моя станция. Номер мобильника я тебе оставил. Звони!
   – И ты – тоже! С долгом-то, с «хлябком» я не рассчитался!
   – Да, ладно! Когда-нибудь отдашь!
   Шли годы. Страна оправлялась после лихолетий разрухи, перешагивала через кризисы, пандемии, многочисленные санкции западных и восточных держав. Однако вновь пришлось взяться за оружие. Сделать это пришлось бы при любом президенте, при любой политической партии, находящейся у власти. Снова встретились в московской электричке два военных.
   – Вася! Вася Большой! – распахнул объятия невысокий, юркий военный. – Помнишь, какие чудесные книги ты давал мне читать?!
   – Здорово, Васятка Маленький! А помнишь, какие компьютерные игры ты мне давал? Какими судьбами? Откуда?
   – Оттуда, – Василий Андреевич Маленький чуть распахнул бушлат, под которым поблескивал орден Мужества. – Из-под Херсона. А ты откуда?
   – Тоже оттуда, – распахнул бушлат, под которым белел офицерский георгиевский крест, Василий Андреевич Большой. – Из Мариуполя. В отпуск. Чуток оправиться после ранения и назад! Слегка царапнуло. И надо же – чеченец меня собой прикрыл. Мы тогда вместе стояли…
   – Мой батя всегда с недоверием относился к чеченцам, особенно после войн на Кавказе.
   – Не с недоверием к ним надо было относиться, а как к людям! Тогда бы этих войн не было, а масса народа была бы жива. А почему ты о бате в прошедшем времени?
   – Умер батя! Рак – хренак. У нас это, верно, наследственное. Как узнал, где я, быстро ушел из жизни. Никакие профессора-академики не помогли. Огромные деньги им выложили, да все впустую. Доверять можно только нашим военным врачам!
   – Прими мои соболезнования. Хорошим человеком был Андрей Андреевич… Выходит, ты, как и я, связал свою жизнь с армией?
   – Ты помнишь, я с детства хулиганистым был. Вот и наладил меня батя в военное училище. Сказал: «Там из тебя человека сделают. А на „гражданке“ станешь бандитом. „Крутые“ тебя-дурака под пули в одной из разборок подставят. Или на зоне сгниешь». Так, что служу России.
   – Андрея Андреевича в последние годы в области Огуречным королем называли. Как плантации без наследника обходятся?
   – Жена вместе с матерью управляются. Супруга ни о чем слышать не хочет, только о хозяйстве! А как твои?
   – Отец погиб в автомобильной катастрофе. Колбасной фабрикой командуют мама с женой. Крепко расширились. Жена тоже ни о чем, кроме фабрики слышать не хочет.
   – Уважаемые пассажиры! Приобретайте печатную продукцию! Свежие газеты, журналы, кроссворды, сканворды, календари с портретами Верховного Главнокомандующего! – вошел в вагон сверстник офицеров.
   – Это же сын Никанора! – узнал торговца Василий Андреевич Маленький. – Что же он так опустился? Ведь семья владела рестораном. Уважаемый! Покажите товар!
   – Я пару-тройку возьму. Привезу сослуживцам из отпуска московские сувениры, полез в карман Василий Андреевич Большой.
   – Я – тоже, – подсуетился Маленький. – А я вас помню. В вашем ресторане был зал игровых автоматов. Вы ими тогда заправляли…
   – Чудесное было время. Родители деток накормили, сами выпивают, а чада в «стрелялки» тешатся. Нет больше ресторана! Конкуренты спалили. Менты пальцем не шевельнули! У отца череп проломлен, а они – несчастный случай во время пожара! Явный поджог, а они – неисправная электропроводка! Словом, мы еще и виноватыми оказались. Кстати, есть беспонтовая порнография. Календари, карты игральные…
   – Кому они нужны? – удивился Василий Большой. – У всех ноутбуки, планшеты, смартфоны с компьютерами. Там хоть фото, хоть видео смотри.
   – Еще как берут! Особенно приезжие из Ближнего Зарубежья. Брать не будете? Тогда побежал! Благодарю за покупки.
   – Ну, я почти приехал, – сказал Василий Большой. – Номерами смартфонов и электронными адресами мы обменялись. Звони, пиши! Встретимся, как в прежние времена!
   – Я за разговорами совсем забыл вернуть «хлябок»! – долг теперь ко мне, так сказать, по наследству перешел.
   – Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! Направился к выходу Василий Большой.

ОПАСНЫЕ НЕЗНАКОМКИ

Рассказ
Предвкушая встречу с прекрасной незнакомкой, мужчины ждут новых, светлых ощущений. Они стремятся навстречу приключениям, забыв об опасности. Однако случается, что за трогательно-безобидным внешним видом потенциальных подружек скрываются изощренные серийные убийцы.

ПОЛСОТНИ РАН ВМЕСТО ЛЮБВИ

   В тот воскресный день московский бизнесмен Андрей Платонов поругался с женой. Как всегда в таких случаях, он хлопнул дверью и отправился залить обиду в ближайший бар, а потом снять там одну из посетительниц, чтобы отомстить супруге. Еще от двери Платонов заметил эффектную брюнетку, сидевшую за стойкой бара. Он занял место рядом и заказал для начала сто грамм водки «Абсолют». Предложил выпить и девушке. Та согласилась. Потекла беседа, в ходе которой выяснилось, что Елена (так назвалась новая знакомая) снимает в столице квартиру и работает в частном банке. После еще одной порции выпивки девушка сказала, что не против расслабиться где-нибудь в другом месте, например, у Андрея дома. Тот соврал, что у него сейчас в гостях друг с семьей и закинул удочку насчет похода в гости к Елене. Брюнетка быстро согласилась.
   В квартире новые знакомые выпили еще купленного по дороге «Абсолюта». Затем Андрей раздел Елену, а та – его. Платон раскинулся на широкой кровати и млел под поцелуями девушки. Закрыв глаза от удовольствия, он не заметил, как девушка вытащила из-под перины длинный отточеннй нож. Со словом «раз» она отсекла одним ударом эрегированный пенис партнера. На счет «два» – всадила клинок в горло Андрея, на счет «три» пронзила его печень…
   Отсчитав 50 ударов, Елена выкурила сигарету. Затем приняла душ, оделась и пошла пройтись, а главное – купить больших мешков для мусора, в которые намеревалась упаковать расчлененные останки бизнесмена.
   В это время к Елене без предупреждения наведалась хозяйка квартиры – забрать квартплату за месяц. Обнаружив в постели искромсанный труп, она вызвала полицию. Ну, а Елена, купив пакеты, вернулась на место преступления. Она была так увлечена своими мыслями о том, как расчленить тело и разбросать его по контейнерам, что не обратила внимания на стоявшую неподалеку от подъезда полицейскую машину.
   В ходе следствия выяснилось, что незадолго до убийства Павлова в разных районах Москвы в собственных квартирах были найдены тела трех мужчин. У всех пострадавших отсутствовали половые органы. На теле каждого из них эксперты насчитали 50 ножевых ран. Одновременно на запрос московских следователей где, согласно регистрации, проживала Елена, из Калужской области сообщили, что ранней весной пропал ее отчим, некий Валерий Аршинов
   Девушка хладнокровно созналась в совершении всех убийств. Единственно, о чем она сожалела, что не достигла поставленной перед собой цели – убить пятьдесят мужчин. Почему? Была на них крепко обижена. А почему именно пятьдесят? Вот, что показала Елена на следствии:
   – Впервые отчим изнасиловал меня в семь лет. После он неоднократно вступал со мной в половые сношения.
   Восьмого марта я приехала домой отпраздновать свое двадцатилетие. Матери не застала: отчим сказал, что отправил ее на неделю в Египет. Он признался, что сделал это специально, чтобы мы отметили с ним вдвоем мой день рождения. И добавил, что этот сексуальный контакт у нас будет юбилейным – пятидесятым (все эти годы он вел учет наших сношений). Потом отчим попытался насильно овладеть мною. Схватив лежавший рядом нож, я ударила его. Через некоторое время прислушалась – он не дышал. Тело я расчленила и в нескольких мешках сбросила в полынью на реке Лужа, неподалеку от нашего дома. Затем прибрала в комнатах и вернулась в Москву. Соседи и знакомые знали, что у отчима в Москве любовница. Поэтому его не искали. Мать тоже не очень встревожилась, поскольку он месяцами жил у своей подружки.
   После этого я решила отомстить всем мужчинам и убить столько их, сколько раз меня насиловал отчим. Жаль, что успела уничтожить только четырех.

РОКОВАЯ КОМАНДИРОВКА

   Инженер-программист Владислав Соколовский, проживающий в Москве женатый мужчина, очень любил командировки в Санкт-Петербург. Каждую из них он начинал с ужина в ресторане Московского вокзала. Именно там, как правило, «цеплял» даму. Ею могла оказаться как скучающая, желающая развеяться уроженка Питера, так и приезжая из провинции. В обоих случаях на время командировки ему была обеспечена компания для осуществления культурной программы и интимных развлечений.
   Давний знакомый, официант Аркадий, знавший, с какой целью посещает ресторан Владислав, подсадил за столик к нему блондинку лет тридцати, шепнув Соколовскому, что эта богатая дамочка из Петербурга, которую интересуют именно прибывшие в командировку мужчины. Выпивать женщина отказалась, поскольку была за рулем. Она сказала, что если новый знакомый не возражает, они могли бы выпить вместе у нее на даче. Утром Светлана пообещала доставить Владислава по его командировочным делам. Программисту понравился новый «Вольво», в который усадила его блондинка. Еще больше понравилась дача в пригороде Питера Комарово. Там дама первым делом поднесла гостю рюмку с коньяком. Выпив, Владислав потерял сознание. Он очнулся на цементном полу в подвале, крепко связанный по рукам и ногам. От его мошонки вверх тянулась толстая веревка. Рядом стояла Светлана.
   – Сейчас я тебя повешу за яйца. Умирать будешь долго и мучительно», – сказала она и завертела колесо лебедки. Программист взвыл от боли и медленно поплыл к потолку. Светлана закрепила механизм лебедки и подошла к повешенному.
   – Хотел новых ощущений? Так получай, – с этими словами она выжгла сигаретой Владиславу глаз.
   Соколовский умирал несколько часов. Он умолял мучительницу либо отпустить, либо добить его. Когда все было кончено, Светлана сбросила труп в углубление в бетонном полу. Затем, разведя цементный раствор, залила им мертвое тело.
   Не явившегося на место командировки Владислава начали искать на следующий день. Кто-то из коллег сообщил, что во время визитов в Питер Соколовский часто бывает в ресторане Московского вокзала. Там сотрудники уголовного розыска, к которым обратилась фирма, вышли на Аркадия. Тот подтвердил, что несколько дней назад обслуживал командированного из Москвы, который потом уехал с блондинкой, тоже нередко посещавшей заведение. В кассе имелись реквизиты кредитной карточки, которой расплачивалась некая Светлана Находкина – вдова бизнесмена, убитого год назад…
   В ходе обыска на даче вдовы было обнаружено шесть замурованных в полу подвала трупов мужчин. Все они прибыли в Санкт-Петербург в служебные командировки, и все числились без вести пропавшими. На допросах Находкина в подробностях рассказала о каждом убийстве и о том, почему она пошла на них.
   – Мой покойный муж был отчаянным гулякой, – сообщила Светлана на следствии. – Хотя супруг имел приличное состояние, его всегда тянуло к самым дешевым, грязным проституткам. Он сам заражался, и меня неоднократно заражал триппером и хламидиозом. При этом все время почему-то попрекал, что у меня не половой орган, а помойка. До того довел, что мне все чаще хотелось повесить его за гениталии. Рано или поздно я бы это сделала, но мужа застрелили до того, как я осуществила свое желание. И мне пришло в голову новое решение: надо уничтожать таких гуляк, чтобы не распространяли венерические заболевания. Я знакомилась с приехавшими к нам в город в командировочными. Везла их на дачу. Во время распития спиртных напитков подмешивала сильнодействующий транквилизатор. Когда потерпевшие теряли сознание, сбрасывала их через люк в подвал. Там их сонных раздевала, связывала, потом приводила в чувство и исполняла приговор.

ЧЕТВЕРТОВАННЫЙ ЖИГОЛО

   Прочитав в газете объявление о собрании в недавно открытом клубе «Кому за тридцать», Денис Комаров решил заглянуть туда. Не для того, чтобы найти «подругу жизни», а чтобы просто провести время и выпить за счет новой знакомой. В клубе Денис обратил внимание на крепкую, спортивного телосложения даму лет сорока. Оттерев возможных конкурентов, он познакомился с женщиной. Ее звали Ольгой. Она сказала, что держит небольшое фермерское хозяйство в пригороде Новосибирска, посетовав при этом, что муж умер несколько лет назад, и ей тяжело управляться с наемными работниками. Показывая свое стремление заинтересовать мужчину, Ольга несколько раз заплатила за спиртные напитки, заказанные Денисом. Затем пригласила продолжить знакомство в своем доме. Все это полностью входила в планы жиголо. На вызванном такси пара укатила за город.
   Поначалу Денис был разочарован усадьбой. Дом как дом – небольшая избушка, каких много в Сибири. Правда, внутри все было на современном уровне: японский телевизор, видеомагнитофон, много другой «навороченной» техники. На столе сразу же появилась обильная выпивка. Ольга все подливала и подливала, хотя сама почти не пила. Затем она поставила в видеомагнитофон порно-фильм и, улучив момент, когда гость засмотрелся на экран, ударила его по голове заранее приготовленным молотком.
   Денис пришел в себя от запаха нашатырного спирта. Он увидел, что новая знакомая стоит над ним совершенно голая. Попытался потянуться к ней, но руки и ноги оказались прикованными цепями к стенам сарая.
   – Вот, что ты мог получить, – женщина демонстративно погладила себя по крепкой груди. – Но вы, мужики, предпочитаете водку! Пьете, как свиньи! Я тебя четвертую, а потом самого скормлю свиньям.
   С этими словами женщина взялась за небольшую бензопилу и отрезала Денису правую руку. Потом, приговаривая: дескать, зря гость визжит, его все равно никто не услышит – отпилила ему левую ногу, затем левую руку, правую ногу и, наконец, голову. После чего труп был расчленен на мелкие куски. Затем фермерша смыла с себя кровь и, одевшись, перенесла в ведрах останки в хлев. Проснувшиеся свиньи с жадным хрюканьем принялись за трапезу…
   Не пришедшего на работу в понедельник Комарова стали искать. Кто-то из коллег припомнил и сообщил сотрудникам полиции, что в пятницу пропавший собирался в клуб «Кому за тридцать» – снять новую подружку. Установили, что в этом клубе уже неоднократно появлялась женщина, которая представлялась состоятельной фермершей. Она знакомилась с мужчиной и уходила с ним, а через некоторое время вновь приходила одна, сетуя, что и «этот кавалер ей не подошел».
   Сотрудники уголовного розыска составили фоторобот и попросили работников заведения при появлении дамы немедленно сообщить в полицию. Когда Ольга повезла к себе очередного «кавалера», за ней установили слежку, а потом ворвались в дом. Именно в этот момент фермерша заковывала в цепи оглушенного гостя. Во время обыска в куче навоза нашли четыре человеческих черепа. На вопрос, были ли еще жертвы, Ольга ответила, что не считала. Она топила черепа и крупные кости в болотце неподалеку. Кандидатов на корм свиньям она находила в различных клубах по интересам…
   В показаниях Ольга была лаконична:
   – Муж мой пил, не просыхая. Издевался надо мной, избивал. Как мужчина на меня не реагировал. Потом опился водкой до смерти. После этого я только и зажила по-людски. Но пьющих мужиков возненавидела лютой ненавистью. Решила их убивать. Знакомилась с пропойцами, норовящими погулять за чужой счет. Везла их к себе. Ну, а потом четвертовала. Вам их жалко? А мою истерзанную жизнь – нет?
   ***
   До недавнего времени термин «серийный убийца» применялся по отношению к мужчинам, уничтожавшим свои жертвы (преимущественно женщин) каким-то определенным способом. Однако последнее время, напротив, все больше женщин становятся на путь массового убийства представителей сильного пола за когда-то нанесенные теми обиды, присваивая себе полномочия судей, прокуроров, палачей.
   Мужики, будьте бдительны! Особенно когда ищите мимолетных связей. Помните, что прекрасная незнакомка может оказаться очень опасной.

Опасные незнакомки Повести и рассказы Вадим Голубев