-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Анатолий Корниенко
|
| Не держите бога ради! 6 тетрадей стихов
-------
Не держите бога ради!
6 тетрадей стихов
Анатолий Корниенко
© Анатолий Корниенко, 2023
ISBN 978-5-0059-9269-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тетрадь 1
Поэт
…расстояние руки
и уже я весел!
встал на тонкие мостки —
на весы упал реки,
сбрасываю вес свой…
балансирую по глади,
камешком скачу,
брызги спереди и сзади,
не держите, бога ради —
я лететь хочу!
нарисуют струи радуг
мне красивый дом,
промелькнёт мгновенье-радость,
я поймаю, постараюсь
там, в окне моём…
упаду на дно и кану
в вечность из горсти,
буду долго к океану
не устану… не устану
камешком ползти…
2010
Ветер стихов
Ветер стихов кошачьими тенями рыскал,
Чёрными крыльями воронов бил по лицу.
Ухнул потом и исчез водяною крысой.
Ночь была лунной. В слова собиралась суть.
Ветер пролился музыкой из шкатулки,
Словно томился долго в чьей-то душе.
Бусы стеклянные дождик дарил в переулке
Девушке крайнего дома за номером шесть.
Скачет огонь в окно из решётки каминной,
Тонкие пальцы водят звук по струне.
Сердце чуть-чуть сфальшивит ударом мимо,
И улыбнётся – из клетки дороги нет.
Только шарманки душа скрипит не умело,
Улицы пёстрый поток людей веселит.
Чёрный асфальт у подъезда расписан мелом,
Шёпотом сказанных слов, будто молитв.
2020
Поэт и розы
Точно длинный шарф кому-то вяжешь,
Точно ждёшь кого-то, не грустя о нём.
В. Ходасевич. 1915 год
Как Данко, сердце факелом взметнувши,
Бежал поэт, огня роняя розы.
Никто за ним не шёл, мир был уснувший.
Он факел этот просто в реку бросил.
А были розы дивные, живые —
Их у колодца в детстве подарила
Дивчина и любовь там предложила,
Он испугался и любовь… отринул.
Он стал поэтом. Но никто не слушал
Его стихи. Они текли как слёзы,
На землю падали в канавы, в лужи…
Из них росли серебряные розы.
Тогда он шарф стихов связал. В них петли-
Слова крючком простым тянул за жилы…
А шарф душил и бил по рёбрам плетью.
Но дум серебряные розы жили.
Он всё вязал и помнил эти розы,
В поэзию узор вплетал из роз, но…
Но все считали – это не серьёзно.
Зато тот шарф его спасал в морозы.
Он ждал её – ту, что придёт из прозы.
Она пришла, взяла всё, что связал он.
В зубах её, как у Кармен – две розы,
Но белые, а он мечтал об алых.
Те розы просто приколола к сердцу…
И распустила шарф – он ей не нужен.
И потянулся сумрак серый, мерзкий.
И шла война… огонь из пушек, ружей…
2016
Одна треть
Я, дёрнув за шнурок, закрыл луну,
закрыл смотрящее в глаза мои лицо
моё. На подоконнике рос лук,
корнями белыми пил из стакана сок.
Зелёных три обдёрганных пера
как и моя обгрызенная жизнь.
Я этой жизни был безмерно рад,
и эта радость всё за мной бежит.
То догоняет, то отпустит вон…
Вот покурю, пойду её смотреть
в окне, где ночь покажет одного
меня и… от неё осталась треть.
Я, дёрнув за шнурок, закрыл луну
и стёр в окне смотрящее лицо —
своё. На подоконнике рос лук,
корнями белыми пил из стакана сок.
Всего лишь снег
заблудиться бы
в этих стихах неброских
словно в трёх соснах,
но как путы мне
облаков под ногами
непознанный бег,
а открою глаза и
вижу не бог я —
человек, под ногами
сугробами – снег.
<<яс>>
2011
«вечер. колокол звонит…»
вечер. колокол звонит,
а лягушки квакают.
вслед за звонами они
научились плакать.
звон затих – они молчат,
плакальщицы вольные.
приучают лягушат:
ладить надо с болью.
матрица
матрица
она же рядом
и до боли так знакома,
и искать её не надо никуда идти.
слово «прав
и слово «да» в ней
вместе звучны и исконны
(ни права, ни подчиненье) – наш он нарратив.
если «друг» —
он, тот кто рядом,
даже если не знакомый
не «другой», а как все в мире – человек не зверь.
а «терпеть» —
черту не надо
слабостью считать и рабством,
внутренняя благодатность – ты в неё поверь.
попадёшь
ты в мир тот странный —
«как в аквариуме рыбка»,
будут убеждать – вот данность: мир не справедлив.
сверху лоск,
внутри изранен
мир тот ненавистью к разным
тем, кто стержень этой правды – сохранить смогли.
мир в тебе,
и весь ты в мире.
ты той матрицы защитник,
хоть проходят построенья разных форм систем.
ты – геном
своей планеты.
хоть один живёшь в квартире,
ты не бойся, всё в тебе есть, ты родился с тем.
<<зс>
«Молодым остыл…»
Молодым остыл.
Научи стареть меня
со дня третьего.
На тебя смотрел.
Научи ходить с сумой —
умом тронутым.
Накроши крохи души
поклевать с тобой.
И… родиться бы, как стих
снова тихо так.
//-- . --//
Из внешнего лишь
Из внешнего лишь тени-гости…
часы в беспамятстве стене
на шею бросились. Их бой стих
когда, ещё дрожа во мне,
маяча и стеная лезло,
разбитое на сотни брызг,
пустое время. Из подъезда
как пушки выстрел – это вдрызг
разбило сон. От света лезвий,
сползавший в подсознанье страх
упал на дно – ему полезней
в забвенье быть. Под струи встав,
себя припоминало тело
вчерашним терпким, но приятным,
а на губах горчил несмело
сквозь душ горячий, мыслей лень
и сквозь шершавость щётки мятной,
в глаза глазуньи глянув – день,
из внешнего лишь…
.
Таз неба
Мы в гамаках, меж пальм натянутых,
В не нашей стороне – другой
Висим. Был дождь весь день и странно так
Я небо трогаю ногой.
И мир как будто опрокинутый,
В мозгу такая пустота,
А мысль сверчком свербит единая
Что это – небо или таз?
И неба таз эмалированный
В зубцах у частокола гор
Сияет как отполированный,
Как будто совершённым горд.
А я смеюсь, как зачарованный
Смотрю, несу какой-то вздор.
Глаз солнца подмигнул мне – здорово!
И скрылся за горы забор.
Из таза неба расплескалась вся
Вода – кругом бегут ручьи.
А пена, просто облаками став,
Висит… а таз невинно чист.
И я хочу спросить у прачки той,
Что за небесный скрылась таз:
– С водой не выплеснула мальчика?
Он очень нужен нам сейчас!
2012
Поезд из детства
Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,
Ехал поезд запоздалый…
Массажная потешка
В ноутбук, как в песок,
пряча голову от суеты,
Я въезжаю в стихию стихиры,
где слаще отрава.
И, схватившись за мышь,
как спасательный круг от мечты,
Начинаю над каждой минутой
тупую расправу.
Эти рельсы из строк,
эти шпалы из ритмов и рифм
Ощущает мой мозг,
снова спрятавшись в позвоночник.
Этот крик тишины
снова боль мою заговорит
Из далёкого детства,
из маминых рук этой ночкой.
Запоздалый мой поезд
куда ты из детства привёз?
Слов не знаю, я чувствую
мамины руки спиною.
От любви не уйти,
сколько бы не взрослел и не рос,
Только этой любовью
к тебе я чего-нибудь стою.
Стих – анапест размеренный,
(ох, не люблю я его).
Внучка Лизонька просит:
– Дед, сделай мне «рельсы и шпалы»!
– Ладно, лезь на диван!
Ой, хитрюга, ложись на живот!
Чтобы куры склевали тебя,
петухи защипали!
2016
В апрельское небо врастаю душой
В апрельское небо врастаю душой.
Прошитая снизу травой луговой,
Она поднимается, рвётся как парус,
И нет ей покоя в просторе одной.
Как будто поймал её в сети рыбак.
Душа моя щука, пескарь или рак…
И бьётся хвостом и трепещет в руках его.
Ловец человеков, ей вырваться как?
Весна! И как в песне: «Я счастлив и нем!»
Мне жизнь дорога, а свобода зачем?
К земле прирастаю я телом, а душу
Я скоро пущу на свободу совсем.
2011
Танец шелестящих витражей
Удалось же мне —
шелестящих витражей
танцы увидать.
Я у осени
хохлому нашёл и гжель,
молодость и стать.
На обратной стороне
мало солнца мне.
Только в серебре одна —
вечная луна.
Всё иллюзия.
Утонуть хотел в любви:
осенью – в весне.
Снова блюзами
я заворожён и вы
снова снились мне.
Шелестящих витражей
странная страна.
До неё кто доживёт —
убивает влёт…
<<яс>>
2016
«Поскачу по соснам…»
Поскачу по соснам
полусонным словом,
слогом же серьёзным
по листам дубовым.
И, взъерошив ели,
накормлю их рифмой.
Ели ели, ели —
съели чёрный грифель.
И, смолой стекая,
плачет слово-капля,
и застыло, каясь —
не скажусь никак я.
Превратилось в запах,
вкус ядрёный, едкий,
как ментол в размятой
этой сигаретке.
Затянусь затяжкой —
и поймалось слово!
Это так же тяжко
как родиться снова.
Это слово – «лето».
Это с нами будет,
будет много света.
Хорошо как, люди!
Торопливый целовальщик
памяти В. Расстёгина
Торопливый целовальщик!
На ветру как на юру
Ты – с тропы троянской мальчик
К нам сошёл не на игру.
Расцеловывал ты словом
Клёнов резаных листы,
Раны дней у лет суровых,
Звёзд серебряную стынь.
Губы подставлял ты солнцу,
Ветру отдавал всю дрожь,
Нетерпением из бронзы
Слов выковывая нож.
Отвергая мысль Пруткову,
Ты объемлешь целый мир,
И, со слов сорвав оковы,
Говоришь им: «mon plaisir!»
И чернилами из буден,
не меняя букв нажим,
Пишешь столбиком: «Мы будем,
Непременно будем жить!»
Торопливый целовальщик,
Губы выпятив стихов
Ты идёшь, ты не обманщик,
Я с тобой идти готов!
2011
«Бараны мы, бараны мы, бараны…»
Бараны мы, бараны мы, бараны.
Съедят нас волки поздно или рано.
Они вообще то – санитары леса,
А нам защита – знания прогресса.
Но как понять бараньими мозгами
Прогресс или регресс нам нужен с вами?
И всё как будто изобретено:
Пастух, законы, толерантность, но —
Одним комфорт, курорты и смартфоны,
Другим в толпе, в отаре быть в загоне.
Нам разве по пути отарой с ними?
Шерсть обдерут, потом и шкуру снимут.
2016
Тетрадь 2
Десятка
Двадцатое столетие
ушло, и не заметили.
Уже десятка стукнула,
но бродит, бродит дух того
потерянного времени,
когда из рода-племени
с названием советское
все вышли как из детства мы
на этот новый путь.
Как жажда неизвестности
толкает, манит всё снести,
вперёд идти по лезвию
(сильней сознанья трезвого),
так это поколение
решило – по колено им
и море и идеи те,
что были тоже дельными,
но не вели уже.
Век уходящий снова съел
плоды своих столетних дел.
И вот пришло без Ленина
короткое безвременье.
И годы те забрызганы
огрызками от истин тех,
разжёванных, проглоченных,
мозги нам заморочивших,
но видимо не всем.
В то время тихой сапою
кто были, те нахапают
то, что лежало в блюдечке
с голубенькой каёмочкой.
И им подскажут умные
философы с коммуны той —
кто быстро перекрестится
и перестроит лестницу,
тот попадёт наверх.
Ну что же, все мы прошлое
запомнили как ложками
из общего – своё же всё,
мы брали, сколько унесём.
И стыдно было – надо же,
но для семьи, для чада же!
Но были и идейные —
не брали, только где они,
ну разве что в кино?
Наверно к примирению
опять придём со временем?
Нам дарят демократию
(слова всё это – мать её!)
Но «стройная» теория:
нет веры – толко воры в ней.
Кто были спекулянтами
теперь в почёте, с грантами
и бизнес план дают.
И новое столетие
(ещё в нём только дети мы)
почти как по Некрасову
нас поведёт не раз и мы
по столбовой дороженьке
свои натрудим ноженьки.
Вперёд за дело с песнями,
ведь нам живётся весело,
вольготно на Руси!
2010
«Я о твоём молчал немножко…»
Я о твоём молчал немножко,
потом молчать стал о своём.
Подсолнух солнышком в окошко
кивнул – давай молчать вдвоём.
.
Байтерек
Темнеет небо, гасит зной…
Иду по Астане-столице.
Как сказка новый город мой —
Величественный город-рыцарь.
На левый берег он шагнул
И я иду с домами рядом.
Вверху – стеклянные громады,
Внизу – автомобильный гул.
А город, удивлённый мной
Застыл. Блестят улыбки зданий
Подсветкой, а напротив – главный
Дом арку-рот кривит смешно,
Как тот мультяшный из кино.
Петуний разноцветных взгляды
Бросают клумбы. Тоже рады
Той красоте, в которой высь
И широта в одно слились.
Гранитные ступени ног
Моих касаются легко так.
Внутри меня восторг так кроток —
Боюсь вспугнуть всех чувств поток.
За купол золотой мечети
Сам месяц зацепился. Светел
Ещё там неба островок.
А ниже шёлковый Ишим
И лодочка плывёт иголкой,
И вышивает нитью тонкой
Цветы огней крестом простым.
А высоко над Астаной
Висит, огни бросая в реку,
Шар золотистый Байтерека,
Как удивлённый шар земной.
Вдали от шума, ближе к солнцу,
Вдали от встреч и от разлук,
Где минарета голос звонче,
Вдали от суеты людской,
В ладонях распростёртых рук
У ветра он нашёл покой.
2009
***
земля пласталась
стелилась под ногами
словно ластилась
легко так стало
идти в цветах курганы
и ветер ласковый
и слышалась в ней радость
ногам послушным
мне захотелось рядом
лечь землю слушать
«Февраль, достать китайской водки…»
Февраль, достать китайской водки
Той, что зовется Мао-тай,
И встретить год кролячий, кроткий
Японским выкриком: «Банзай!»
Восточный Новый год нам близок
Ведь скифы, азиаты мы!
Из наших глаз восток так брызжет,
Что Запад начинает ныть,
Как только вспомнит про Атиллу,
Перед которым даже Рим
Не устоял. Мы не шутили
Когда сказали: «Победим!
Всех кто с мечом придёт». Но знают,
Что самый мирный мы народ.
Мы любим всех, страна большая.
Себя не любим только… вот.
Нет от любви ко всем отдачи,
Не будем плакаться судьбе
И дальше жить, а как иначе.
Ну, с Новым Годом, водка где?
2011
Трактат об истоках канцептуализма
Или – как Абеляр украл у
Ибн Сины универсалии.
Правда концептуализма —
это как для света призма.
Думаешь, что белый свет,
а разложишь – света нет!
Белый свет обманчив очень,
мы на белом свете, впрочем,
и живём, и будем жить,
из концептов этажи
строили и будем строить.
Не поможет нам и Троя,
Третий Рим и Византия —
вот какие мы плохие.
Солнце озарит нам очи
в день воскресный, в день рабочий.
Одинаково должны мы
хором петь, что нерушима
правда концептуализма,
что промоет точно клизма
засорение мозгов
от засевших в них богов.
Зёрна отделять от плевел,
правым быть, когда ты левый,
разделить мораль и злато,
знать, что злато виновато.
Время как ручей журчит.
А концепты эти чьи?
Время точно что-то знает —
это жила золотая.
В лени тонущих минут,
где листы пустые ждут,
чтобы время чуть помучить
я возьму на всякий случай
строчки соберу из слов —
столбиком, и стих готов.
Аристотеля с Платоном
доказательства весомы:
Что от сущего – от печки,
пляшут люди-человечки,
что у Бога, мол, в мозгу
те концепты, что не лгут.
Вот из них, универсалий
всё и сделано вначале.
Ну, а в нашем то мозгу,
что засело – то и good!
Я прикрыл свой стих оградкой —
пальцами руки украдкой.
Распустившийся цветок,
времени вобрав поток,
от концептов заслонённый,
и в себя только влюблённый,
не засох и не пропал,
а ещё живее стал.
Дрелью всверливаясь в строки,
тех универсалий крохи
мой зрачок искал всерьёз
и устал от едких слёз.
И увидел взгляд он встречный,
издевающийся, вечный,
как прищур в окне луны —
взгляд из неученья тьмы,
(что с обратной стороны),
знаем все, конечно, мы.
В универ наш слухи стали
лезть про те универсалии,
что украл у Ибн-Сины —
Абеляр их – вот скотина!
Надо ж, столько лет молчали
нам про те универсалии,
Не писали, утаили.
Будто это тили-тили
или даже трали-вали.
Тот, кто их не трогал сам,
не поверит и стихам.
Авиценне верим – наш он.
Абеляр – поэт монашек.
Он в любви был – не француз:
Элоизу бросил – трус!
От универсалий пут
оба в монастырь уйдут.
Там завянет Элоиза
от схоластики каприза.
Он напишет «Sic et non» —
в диалектику влюблён!
И за ним мы столько лет
Повторяем «да» и «нет».
И эстет тот Пьер решил,
чтобы с девой не грешить,
ей любовные стихи
на латыни посветил.
Чтобы дева изучала
всю схоластику сначала.
И аббатство Сен-Марсель
всё читает их досель.
Да, а что же Ибн Сина?
Сочинил он медицину.
От схоластики уйдя,
«эманацию» найдя,
Аристотеля с Платоном —
взял, объединил потом он.
Мировую душу бога
на людские души строго
разделил и указал —
Бог в душе, имей глаза!
А, имеющий – увидит
и услышит, если свыше
слышит «слово», не концепт,
где смешались да и нет.
Только Абеляр не понял.
Но об этом кто же вспомнил?
Так и мучаются души —
их никто не хочет слушать.
Абеляра обелять
мы не будем, так сказать.
Своему назло капризу
мы глядим сквозь эту призму:
Где мораль лежит, где злато?
Может рядом быть им надо?
2011
«И вечный бой… покой нам снится!..»
И вечный бой… покой нам снится!
А жизнь мала.
Судьба решится на границе добра и зла.
И там у края всех окраин, крайней ещё,
всегда бывает смысл украден и извращён
Но рано ль, поздно будет время
судьбу сваять.
Мятежное вернётся племя в круги своя.
Империи уходят в лету, рождаясь вновь.
Когда на грани, значит где-то играет кровь.
«Всё тщета. Нет в жизни смысла…»
Всё тщета. Нет в жизни смысла.
Два конца у коромысла:
Жизнь и смерть, а между ними —
Наплодить двоим как мини-
Мум… хотя бы одного
И потом любить его.
Под контролем всех и вся
Жизнь всё время на сносях.
Чуть зевнул уже кого-то
Родила. Опять забота.
Где же сущего тщета?
Раз влюблённая чета
Всё живёт в томленье духа:
Шмель, пчела, кузнечик, муха,
Козы, лошади, коты
Задирают все хвосты.
В красках ярких и пастельных
В летний день и в день весенний,
Птицы, ящерицы, люди
И двугорбые верблюды,
Даже, вдумайтесь – киты
Только нет у них тщеты.
Перед вечностью пустой
На мгновение постой
Холод, морось, чувств волненье
И небес преодоленье.
Нету плоскости на чём
Мысль прочертится лучом.
Только пустоты бездонность
И густого мрака томность,
Трепет мирозданья сбоку,
А в мозгу трещит сорокой
Голос – погоди, остынь!
Дом есть, дерево и… сын!
2015
Дыхание свободы
В. С. Высоцкому
Этот крик, этот хрип – «вне закона!»,
Что для белого света возник
Из динамика магнитофона —
Был свободы задавленной крик.
И уже не на кухне транзистор
Нам шипел запрещенной волной,
А пел голос пусть грубый, но чистый:
«Будьте ж люди самими собой!».
Влезло в уши хранителей трона,
Той во лжи утонувшей страны,
Раздраженное жало струны,
И увы, та страна… вне закона.
Долго после… «дышали народы…
Учащенным дыханьем свободы».
2008 г.
Я по кругу вернусь
В. С. Высоцкому
Наколи мне дрова
из поленьев свечного завода.
Расщепи на лучины —
пусть будут как свечки гореть.
Отчего корабли
мои только по синусу ходят?
Что за мода сжигать
всё что было и что будет впредь?
Я по кругу вернусь,
или как там – спирали возврата.
И наполнится парус,
порвали который враспах.
Наколи мне дрова
и поставь по лучине на брата
тем моим кораблям,
что ещё где-то ходят в песках.
Сам… ты!
Они вращались в бетономешалке:
дома, люди, деревья, бассейны.
Им было вроде не шатко, не валко
в это последнее воскресенье.
А солнце скакало мячом футбольным
по чёрному небу вчерашнего марта
и было уже почти не больно
за мир, что не проснётся завтра.
Но я проснулся полить рассаду,
стоящую на окне в ящиках,
ещё бы стих сочинить надо,
на дом заданный, не настоящий.
Будто летят все в последнем трамвае
туда в палестины и на пирамиды,
и за океаны в объятья Трампа,
и все невинны, как Артемиды,
и всем охота спустится с трапа,
покинув эту бедымешалку,
где каждый вину фотболит другому.
Я всем сказал: – Люди, мне вас жалко,
когда же будет погода в доме? —
И здесь не поможет ни ядерный зонтик,
ни революции, ни саммиты,
пока не выйдешь ты сам из зоны
из зоны страха, сам – ты!
Аполлон в Гиперборее
– Мать Титанида! —
Лето! Мы снова летим
в Гиперборею
с целою свитой.
Не передумала ты?
Думай скорее!
Я на «Стреле», а сестра
на колеснице.
Лебеди сыты. С утра
их наш возница
элем заправил…
Так Аполлон свою мать
ставил в известность,
что с Артемидой,
он улетает опять
в райскую местность,
где, если солнце встаёт,
то – не садится!
В той Стране Солнца – народ
вольный, как птицы.
Там за горами —
Море Молочное есть.
Крутится море!
Солнце кругами
ходит над ним. И, как есть —
в дивном уборе,
в золоте и серебре
ходят там люди.
Нет их умней и добрей.
И как прибудет
к ним из Эллады
бог-Аполлон, то они
бога встречают,
и все так рады:
поят нектарами и
элейным чаем.
Он там не долго живёт —
в Дельфы же надо!
Сядет в «Стрелу» и в полёт —
править Элладой.
Память как море.
И просвещение в нас
словно эль бродит.
Столько историй
есть про Дельфийский Парнас —
Пуп Земли вроде.
Но ещё раньше была —
Гиперборея,
где люди жили без зла,
были добрее.
И за полярной грядой,
под ледниками
может хранит их покой
тайна веками?
<<яс>> (одной строфой)
2016
Искандер
Под строгой архаичностью колонн
магнолий аромат от всех отличный,
стоял. И я, той мыслью упоён,
что здесь был Искандер… и с ним античность.
А солнечные блики бытия
скакали по волнам едва заметным,
извилинами моря шевеля,
что «Илиады» помнили заветы.
Для Греции бывали времена
великие. И, славя Искандера,
мы знаем, что в поход его вела
поэма знаменитого Гомера.
Учил его наукам Диоген
и Аристотель мира управленьем.
Но увозил с собой от этих стен
он «Илиаду», брал во все сраженья.
Блаженно осознание того,
Что мы в поэте растворялись том.
Он был здесь для меня и… для него,
под строгой архаичностью колонн.
Помпадур -Apres nous le deluge!
Мила в пастели
Кантена де Латура
Антуанетта
Жанна Помпадур.
Сидит она на стуле,
Взгляд рассеянный,
А туалет изыскан —
Платье от «сouture».
И на челе прекрасном
Мысли не для дур.
.
А кутюрье тот
Королевский, видимо,
Ей не нарочно
Выбрал этот цвет:
Как на клинке кинжальном
Кровь не вытерта —
Лиловые прожилки
И холодный свет.
Но крови цвет – не лучший
Для Антуанетт.
.
Но бог с ним с платьем.
А что ж Антуанетта
Печальна, если
Призвана любить
Людовика-монарха?
Он щедро платит,
А развлеченье это —
Прихоти судьбы:
Цыганка нагадала
Фавориткой быть.
.
Чем озабочен
Антуанетты лобик:
Тем, что в постели
Слишком холодна?
Парламенту не очень
По нраву лобби —
На туалеты много
Требует она?
А может, с Австрией ей
Не нужна война?
.
Быть фавориткой
Ленивого монарха,
Какое ж, право,
Счастье! Не вспугнуть!
Делами в государстве
Ей лично править,
Министров назначать и
Разорять казну.
Быть может Помпадур в том
Чувствует вину?
.
Нет, мысли дамы
В изящных только сферах:
Спектакли ставить
Любит Пуассон.
С Вольтером поболтать бы,
Обсудить с Руссо —
Его роман «Эмиль»? И —
Шпильки бы ввести!*
Парижской моде нужен
Этот новый стиль.
.
Был век галантный
На новый лад раскроен.
Блистать не кротким
Женщинам дала
Троим одновременно,
Шутя Европа.
И, преклонив колена,
Радовались все,
Как правили особы
Те, на троны сев.
.
Тогда Европе
Семнадцать с половиной
Веков лишь было.
Девушки в соку —
Принцессы не из робких:
Екатерина,
Терезия Мария.
Жанна Помпадур,
Та, хоть простолюдинка,
Тоже в их ряду.
.
Но плохо кончил
На этот раз любовник —
Век женщин сильных:
Франция в крови.
И молодой Людовик
На гильотине,
Он с королевой вместе,
Что же – «C’est la vie». **
Не через край ли женщин
Страсти завели?
.
А изреченье:
«Apres nous le deluge"**
Наверно Жанне
Так вскружило лоб
Затменьем – после нас пусть
Будет хоть потоп!
Король во всём ей верил,
Хоть и был не муж.
Ему казалась верной
Милой дамы чушь.
<<яс>>
*Каблук-шпилька – изобретение
Антуанетты Жаныа Помпадур.
**"Apres nous le deluge» – Эпре ну ле делюш – После нас хоть потоп. Выражение, приписываемое Помпадур и Людовику 15-му, во всём согласному с ней.
Тетрадь 3
Первый исход
Я видела, шли эти рыбы стадами,
В друг друга цепляясь кистьми-плавниками,
Зубами повдоль разрывая хвосты,
Со спин чешуи обдирая пласты.
И гибли. Слоями хитином и слизью
Покрылась вся суша. Хвощи стали листья
Отращивать, чтобы укрыться, спастись.
А папоротник от икры стал цвести.
Он был как безумие – первый исход.
Моря расступались – и шли они вброд.
Потом, повторив этот путь многократно,
Вы стали людьми, но хотите обратно?
А я, ископаемой рыбой лежу.
Как вспомню, так вздрогну – история жуть!
2011
«Ку-ку кричит кукушка…»
Ку-ку кричит кукушка,
Федот бежит не тот.
Сметаною из кружки
смеётся бутерброд.
И дует на кастрюлю
чайник сгоряча.
Мужик по речке рулит
и раки в ней молчат
Стойкий оловянный
В утробе мёртвого сома
я как в нетопленной квартире.
Мне пуговицы на мундире
ест оловянная чума.
А в зеркало реки глядит
седьмое лето, отражаясь,
и память как чума на жалость
мне давит через сквозняки:
Как ночью очень злые дети —
бывает же чума на свете
(неоловянная чума)
в дом к нам пришли и, там дотла
спалив в камине балерину —
мою картонную кузину,
мои оплавили мозги
и бросили на дно реки,
где сом меня и проглотил.
Теперь там в табакерке бес
за нами плачет – он игрушка!
А дети выросли и слушать
не будут сказки про принцесс.
И про солдатов оловянных
не вспомнят взрослыми людьми.
Чума возьми их,
…окаянных.
2010
Коррида
смотрим зрелище
мы в трицетах как в стихах
и с повторами.
не сонет ещё —
смерти танец у быка
с матадорами
вся спина из крови смесь
с бандерильями
взмах… и вот тореро смерть
подарил ему
теми ритмами,
что в конвульсиях быка,
с переборами
говорит струна
в уши нам впиваясь как
смерть, которая
из дымящей лужи корм
кровь солёную
преподносит… в горла ком
удивлённым нам.
и в названиях-
матодор, тореро и
вся квадрилия
над закланием
звуков жалящих рои
комариные,
смерти музыка звенит
переливами.
смерть у каждого – зенит
струн обрывами
и фламенко там
выбивают каблуки
под гитары стон
и моментами
транса зовы так легки
будто нету той…
есть смертельная борьба,
зов услышишь в ней
вырвать плевела раба
из груди своей
<<яс>>
2010
«В кифир попала муха…»
В кифир попала муха,
не выпить не стиха.
Стихире это мука —
Ха-ха!
Оксюморон с анаколуфом
кричали тишиной
из сладкой боли,
рассматривая грядки через лупу
где кирпичами расцвели монголии.
Планета для людей
Ч Л
Она была «планета для людей».
Любя ее, вокруг вращались люди.
От этого ей было всё больней —
Они эгоистичны, если любят.
Нельзя, чтоб не крутилась целый день,
И ночью, в тогу звёздную одета,
Свою, без солнца сотканную тень,
Не прятала бы от любви планета.
Они, её использовав, потом
Оставили, забытую, больную…
И только после, на кругу седьмом
Расцеловали адским поцелуем.
Она не видела, сгорала от идей…
Она была «Планета для людей».
//-- *** --//
Аристофан прославился в века
своей комедией про облака:
Мол, Зевса нет, гром с молнией от них.
А ты поэт, о чём ты пишешь стих?
О том, что женщина всегда права,
Что у Сократа тоже голова
Так хорошо бы не варила,
Когда б жена его подолгу не пилила.
Кастаньеты
Не торнадо, не цунами
Раскололи это лето.
Это разом по Испании
Пробежали кастаньеты.
Болеро звенит. Фламенко
Рассыпается токката,
Жизнь и смерть на красной ленте,
Жизнь и смерть под каблуками.
Красный свет из мрака ночи
Обжигает языками.
Страсть на барбекю клокочет,
Страсть взбивается ногами.
Чуть сомкнулись их колени —
Взгляд обжёг и кабальеро
То приблизится как пленник,
То взметнётся как тореро.
Болью обдирают струны
У гитары связки горла…
Кастаньеты,
Кастаньеты,
Кастаньеты —
Страсть и гордость.
Не знал, так бывает…
памяти тёти Юли
Я не знал, так бывает.
Она ходит прямо, немного согнувшись,
видит тени и знает их все
до одной наизусть… эти души,
у свободы уже нет другого
понятия в памяти больше,
умирать ей не надо учиться совсем…
она знает… не больно.
И не видно её, словно тень сама стала.
И ей так уютно…
завернулась в прозрачность
слепого дождя этим летом,
а колючий столетник расцвёл
на окне этим утром…
видно скоро уже… пальцы гладят
листок полный света.
И когда-то знакомые звуки
приносятся с улиц,
а любимая книга давно
наизусть ей знакома,
только в «Отче наш» губы
твердят все слова по-другому:
«Przyjdz krolestwo Twoje» —
это польская речь к ней вернулась.
Круговорот августа в природе
Соломенный август на тоненькой ножке
сорвался, потом сшелушился и стёрся.
Стал белым и спёкся, рассыпался в крошках,
склевался, взлетел и во что-то упёрся.
И полз в темноте по тоннелю сырому
и, вырвавшись, падая вниз, прилепился
на что-то соломенное, но большое,
удобно растёкся, стал плоским, как пицца.
И высох, потом соскоблился, застрял там
и долго сидел, покатался немножко,
помылся и стёк, растворился и спрятан
был снова в тот колос на тоненькой ножке.
Зима
твою болезнь я забираю, прочно
зажав меж пальцами пурги колючих
моих дыханий, пар их рот мой вяжет
и губы осязают полной грудью
хитон волнующий раздетого мгновенья
весны проказницы, массируя ей стопы,
перебирая складки тех улыбок,
засеивая боль в дыханье вьюги…
уйдёт всё завтра.
Чистый разум и сумерки
Воспоминание с Вечерней Мглой
Дрожит и рдеет в раскаленной дали…
Поль Верлен « Мистические сумерки»
Мы с чистым разумом от Канта
Уйдём без пут.
Движенья выверены катой
Под мыслей кнут.
Мы взяли разум априори
Как рифму в стих,
Вплетая в медленном повторе
И в скорости
В сознанье, пряча ум за разум —
Молчал бы, там
Ума палата – вот зараза!
Не по годам.
Рассудка зёрна в созерцанье
Среди плевел
Засохнут если их сердцами
Никто не грел.
Но вот Верлен затмит сознанье
«Вечерней мглой»
Стихами окропив ум ранний —
Живой водой.
Мане полутонами красок
Зажжёт рассвет.
И «Болеро» Равеля страстью
На много лет
Уму даст пищу…
Чистый разум, как белый лист,
Когда на нём сердцами пишут,
Тогда он чист.
« Наглый подлесок глядит из подлапника…»
Наглый подлесок глядит из подлапника
из карабина дятел строчит.
Скука осенняя мне поддала пинка
в лес окунуться, как в омут ночи.
Тонут в тумане ноги по щиколотку,
землю никак не могу осязать…
Вздрогнул, но кто это шепчет —
молчи ка ты!
И синевою наполнил глаза.
Первая ночь в Соренто
Солнце куда-то присело.
Колокол всё звонит.
Нет, это вовсе не колокол,
это лягушки квакают.
Надо же, как научились —
очень забавно они:
звук то звенит цикадами,
то начинает плакать.
В воздухе запах кофе,
и аромат магнолий.
Хочется «капучино»
или «эспрессо» с сигарой.
Надо спуститься выпить
и прогуляемся, что ли?
Странно, нигде нет музыки.
Что тут сидеть – не старые.
Завтра у нас Помпея,
я бы хотел быть сытым.
Все эти пасты и пиццы
что-то не очень съедобные.
Буду от голода мучиться,
заживо пеплом засыпанный.
Вот посмеётся Везувий,
будет пред ним неудобно.
Ты же хотела Италию ночью,
давай пойдём!
Морем подышим, спросим,
где у них магазины.
Ладно… устала с дороги.
Завтра, всё завтра… днём.
Ночь проведём как обычно.
Дай, разотру тебе спину.
Qostanay – satori
Лето. В зное варятся бульвары.
Градусы у города всё выше.
По асфальту выросших традиций
Новый день на паперть словно старый
Встал, и расплылась улыбка, слышит
Сердце у собора как забилось.
Колокол торопит торбы буден…
Чем-то озабоченные духи
Чувств песок рассыпали как бусы,
Люди подобрали – снова будут
Суетиться и жужжать, как мухи,
Жизнь любить кто в радости, кто в грусти.
А закат усталый чуть коснётся
Покрасневших лиц многоэтажек,
Поцелует купол минарета
И закатится скорей за солнцем.
Месяц тонкий выбежит отважно —
Ходит на пуантах, как в балете.
Есть у ночи лунной тени-ноги
Длинные, не то что у полудня,
Что идёт короткими шажками.
Платье тишины есть – очень строго.
Тени церемонно, словно люди
Площадь перейдут и где-то канут.
Утром ветер мышцами играет,
Подметает в парке тротуары.
И потом бежит в Тобол умыться.
Невидимка-демон с ним летает,
Тот батыр-Костан*, но только старый,
Ночью в город ходит – удивится.
Вспомнит, как причёсан облаками,
Разгонял он печенегов стаи
И кричал призывно:
– Где ты, месяц?
Освети-ка холм, возьму я камень,
Меж оврагов двух оставлю тайну —
Возложу его, чтоб место метить.
* из легенды о батыре-Костане:
«о месте – на возвышенности,
между двух оврагов»
Виноград – Целиноград!
Виноградную косточку
в тёпдую землю зарою…
Булат Окуджава
1.
Виноградные грозди висят,
наливаются солнцем,
И грустят, что вот-вот оторвут их
от спелой лозы.
Этот полдень и воздух-нектар
неподвижный и бронзов,
то пронзает оса, то волнует
крыло стрекозы.
Поутру соберут виноград
молодые вакханки,
И в карзинах несут на плече,
чуть качая бедром.
Будут нежные пятки давить сок
в широкой лоханке,
И вином будут зреть он в бочонках
дубовых потом.
2.
Я припомнил грузин, тех, кто к нам
поступать приезжали
67-ой год, прошлый век,
город Целиноград.
Факультет медицинский их принял
тогда – «Генацвале!»*
«Не берут нас без денег в Тбилиси» —
они говорят.
Привезли виноград, а для нас
это было в новинку,
И вино, песен многоголосье —
«Ме шен миквархар!». **
Рок-н-Рола и шейка был круче
их танец лезгинка.
Первый курс: анатомка, латынь
и бренчанье гитар.
На втором уже нет их – уехали
в город свой кровный —
Переводом. А я погрузился
в учёбу, как мог…
Знаю, этой степи колдовской
и простор и суровость —
Я бы не поменял на экзотик
кавказских восторг.
* – приветствие,
** – я тебя люблю
2022
Беглец
«…в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов!…» А. С. Грибоедов
Горе от ума
Холодный пронизывающий сон
Растаял фонарным рисунком дерева,
Когда жёлтый диск большим колесом
Вкатился в город беглецом неуверенным.
Это тот город, в который все бегут!
Синие купола и каменные мостовые.
Уличное тело вытянулось на берегу,
Мостом-ошейником перетянув реки выю.
Звонок трамвая и в миг рассыпан мыслей мел,
Улиточье тело снова втянулось в раковину.
Скорей сбегайтесь все, кто не успел —
Будете проглочены им, как кусочек лакомый.
Занято. Многоточие из-под колёс брызг,
Как мыслишек раздавленные ротики.
В одной из раковин застрял и молча грыз
Остатки рассудка как ногти беглец юродивый.
Тетрадь 4
Сказка про мышку
Лошадиный остов —
Для малютки терем.
Поселилась просто
Мышка, но хотела:
Чтобы было честно
Всем, чтоб не обидно.
Ничего, что тесно —
Будет дальше видно.
Сколько нас? – «норушка»
Это я из норки
И одна «квакушка»,
И зайчонок вёрткий —
«На горе увёртыш».
И лисичка хочет —
Будет пусть четвёртой.
Звать – «везде проскочит».
Может быть и хватит.
Но волчонок ловкий —
«Из кустов захватыш»
Проявил сноровку.
В чём же смысл сказки?
Появился мишка,
И сказал с опаской:
«Вас я всех давишка».
Вроде не хотел он,
Видно дело дышло!
В чём же было дело?
Без ума всё вышло.
2011
Больница
Испугалась больница – бежит и кричит,
заблудившись в высокой бессонниц осоке.
Из под рёбер прогнивших летели грачи,
сплюнув «лёгкие» альвеолярные соки.
Диплопию свою димедролом залив,
взгляд её, спотыкнувшись о нос краем глаза,
вздохом бабочек в бездну небес кинул стих,
словно хлебные крошки из бокса заразных.
Время снова разбухло фурункулом глаз.
Белый свет операций на вёслах ресниц плыл —
с рыбьих жабр островки с чешуёй напоказ
налепила, чтоб звёзды не пахли больницей.
А грачи– молодцы на графит карандаш
раскрошили и звёздам скормили бумажным…
Он в палате отдельной, тот – правильный наш
врач-колдун, что понадобится однажды…
2010
«Воробей сидел…»
Воробей сидел
с закрытыми глазами
и считал года —
все свои года,
сколько он всего прожил.
Он так напрягся,
как будто считал до ста,
но ему было
немногим меньше года —
был уже февраль.
.
Сбившись со счёта,
он упал с ветки на снег
и стал делать вид,
что купается.
Он в разные стороны
вертел головой,
хлопал крыльями о снег
и часто дышал.
Но никто не смеялся —
братьев не было.
.
Вспомнилось ему,
как пол года назад он
также свалился,
будучи ещё
желторотым и смешным.
Тогда он больно
ударился о землю,
и братья его
налетели и шутя
поклёвывали.
.
Сейчас упасть
было даже приятно,
этот белый снег
был рыхлый совсем,
мягкий и очень чистый,
словно белый лист.
– Начать бы новую жизнь
с чистого листа —
мелькнула в голове мысль.
И… он улетел.
<<яс>>
2011
//-- . --//
Велесичи
Прибаутка. Ясный стих
Ой, кудесы, ой!
Велесичи к нам пришли!
Эй, запечник-страж,
прибаутник наш!
Выходи-ка, домовой,
это праздник твой.
Вылезай из-за печи,
есть тебе каша.
На загнётке горшочек —
то милость наша.
.
Вот пирожочек.
Кушай кашу, пироги,
дом наш стереги.
Домовой ты наш —
Домовушка, добрый дух,
стереги за двух.
Ты хозяин-батюшка,
ты Велесов внук,
пугаешь нерадивых,
кто живёт без рук.
.
А рачительных,
уважаешь, бережёшь —
у них дом хорош.
Жировик-велес
своё войско спрятал в лес.
Леший с водяным
не хотят уже войны.
И ты страж вечный
домовой наш запечник,
от войны лечишь.
.
Кудесы– бубны
Велесичи веселы
Что сейчас будет!
Заходи народ
Разбирай-ка калачи!
Эй, велесов кот,
Слезай поскорей с печи.
Намывай гостей.
Заходите к нам гости
поглодать кости!
<<яс>>
2012
//-- . --//
«Я рисую свой мир …»
Я рисую свой мир —
два мазка на холсте.
сам я грешен и сир,
а хотел, так хотел
сам, как ангел парить,
богу в очи глядеть.
Вот стою у двери,
а мечты эти где?
Был я в первых рядах,
чтобы смерть победить,
чтобы детям всегда
было счастливо жить.
Чтоб без бомб и ракет,
чтоб друг к другу лицом.
Только бога то нет —
мир в руках подлецов.
Мир так сгорбился весь
как погибель в комок.
Ты обидел его
человек, как ты мог?
2014
И… дальше жил
Стоял февраль. Я, Робинзона Крузо
перечитав, смотрел с тоской на море —
внутри себя (я оставался в роли
того несчастного) и думал – круто
попасть бы так на остров. Но поехал
за внуками, чтоб отвести в бассейн их.
Когда ж они ко мне в машину сели,
подумал, что неплохо будет, если
сам искупаюсь – что ещё мне делать?
(вода она в моих мозгах плескалась).
Теперь вот, вспоминая, сильно каюсь
что я доверил этой мысли тело
и вместо удовольствий, как хотелось,
попал на остров – точно Робинзон.
Весь день я жил. На острове там где-то
и, кажется, я пятницу там встретил
(ведь перед тем четверг был, точно помню
всё, слава богу, я ещё не помер).
Меня с бассейна увезли на скорой.
А мне казалось, что я где-то в море —
корабль мой разбивается о скалы,
встречаются не те, кого искал я —
не Пятница, а людоеды только.
Они мне сердце режут, вынимают…
и море стало красным – кто-то манит,
и голос говорит: «нормально бьётся»
и спрашивает: «что-нибудь скажи!».
И я сказал: «я где?». И дальше жил*.
*Впечатление после перенесённого
инфаркта миокарда и стентирования.
2015
Нургазы
Юркнул в юрту Нургазы,
сняв свои галоши.
Дали мальчику бозы —
мальчик он хороший.
Напоила молоком
мама мальчугана —
на подушке босиком
спит у дастархана.
Он чуть-чуть поспит, потом
подрастёт немножко.
А снаружи полным ртом
солнце пьют галошки.
Вишня
Как хорошо, что
ты сварила варенье
из лесной вишни.
Я люблю её
ещё с того времени,
когда помнишь, мы
вышли у поворота
на Казан-Басы
чтобы про грибы спросить.
Жаль, лес выгорел.
Зато вишарник
разросся, а сельчане
стоят у трассы —
в вёдрах красное.
Мы вначале спросили:
«Грибы есть у вас?» —
вопрос был явно лишним —
там была вишня.
Мы, поболтав о лесе,
купили ведро.
Аромат такой —
обалдеть! Пахнет летом,
комарами и тоской.
И косточки в ней
мягкие, как раскусишь —
вкус «амаретто».
Варенье с ними жуют.
А в магазине
такого не продают —
счастье не купишь.
<<яс>>
2013
Соча
Мёдом смажу ус и губы
С уст твоих, гордячка Соча.
Я тебя, красотка, буду
Целовать до поздней ночи.
Распалюсь, а губы манит
Ярко-красная алыча.
И урочища с холмами
На вершине чуть горчат.
Перевалы, тропы козьи
Заведут из чащи в лог.
Там пещера – будет поздно…
Целовал бы всё, что мог.
И от дерзости ужасной —
Губы мне закрой, молчи!
Ты, гордячка, только лаской
В сладкой скроешься ночи.
Ты сказала мне «нет»
Этот звук не протянешь, летит он на дно,
Хлестко плетью стегнёт, ну а мне всё равно,
Прямо в грудь ударяет так больно и метко.
Этот камень носить мне отныне дано.
Знаю, камень ракушка во рту бережёт.
Служит он ей зубами ей – пищу протрёт,
Засверкает попозже весь жемчугом белым,
К нежной шее красавицы тихо прильнёт.
Я к тебе прилеплюсь будто к мухе паук,
И блаженством наполненный твой акведук,
Осушу и наполню, я всё ещё в силах —
Искупаемся в счастье с тобой милый друг.
Ты сказала мне «нет» – и оставила след…
Египет
на бархате
бархана
колючки-пирамиды,
они плоды цветка —
отцветшей
Атлантиды…
Котёнок
– Папа, у тебя в больнице «протившок»
есть, которым делают наркоз?
Мне зачем? Котёнка усыпить, его нашёл
я у бака мусорного – он ко льду примёрз.
Кто-то выкинул, я шёл и подобрал.
Жалко мне, он не пищит, почти не дышит.
– Да, сейчас приеду, чёрт бы их побрал,
Этих сволочей. Не плачь, сынок, ну… я же слышу.
Сделан был укол с дозой небольшой —
Сколько для такого маленького надо…
Утром вдруг, звонок:
– Папа он пошёл.
Он живой! У нас такая радость!
«Свет осязаем, но не видим…»
Свет осязаем, но не видим:
всё просто – золотым пером
Луна обводит только виды
те, что захочется потом
узнать, когда на лунном диске
я в белой пагоде проснусь
невидимый… Ещё не близко
тот день, но помню наизусть её…
От судьбы не уйти нам
Это было ещё после 6-го курса института 1971г, на доврачебной практике
У судьбы есть посёлок Вишнёвка, который я мимо
проезжаю, проснувшись, гляжу как мелькают домишки
и, схватив саквояжик несусь, весь вагон опрокинув
в тамбур к дверце заветной, теперь в этом поезде лишний.
И как столб промелькнёт, оттолкнувшись сильнее ногами,
я на насыпь бочком полечу, чтобы рук не поранить,
и счастливый, что вышло, сажусь журавлём оригами
на щебёнку щекой левой, крылья нарочно расправив.
Шелест камешков нежно щекочет мне кожу – как будто
я лежу возле моря и с галькой волна набегает,
но встаю и бегу по траве, догоняя то утро,
где судьба меня ждёт, где больничка белеет нагая.
Где под вечер пятнадцать детей, наглотавшихся мака,
будут зонд мой глотать и тогда, промывая желудки,
я в безумных и чёрных зрачках снова той судьбы знаки
угадаю и вспомню забытую кажется шутку:
«что за чёрт – белены ты объелся?», но вспомню с тревогой
за детей, что смеялись, кричали и лезли на стены,
ошалевшие от атропина, и чёрные воды
из желудков отмытых у них постепенно светлели.
А последний малыш, успокоившись, сел возле стенки
и смотрел на неё, я спросил: « Ваня, что ты там видишь?»
«В телевизоре ну погоди!» – обхватил он коленки
и вздохнул – «волка жалко – ему с этим зайцем не выжить!»
Я сказал: «Ваня, выживет! Всё, я тушу телевизор,
спят усталые, видишь, игрушки – уже песню спели.
Ты, ложись!“. Все уснули. Сестре говорю: „Ну, сюрпризы!
Это часто у вас, Люда?“ – „Нет, первый раз за неделю.
А щека как – болит?» Я под маской совсем не заметил,
что прилипла к ней кровь. Мне потом она маслом лечила
с тёртой мелко морковью – в ней А-витамин – каротины.
Может это не Люда была, может Лена – забыл я.
За неделю щека зажила – от судьбы не уйти нам.
2012
Тетрадь 5
Мёртвый ручей
Лесной ручей водою мёртвою
наполнен от краёв до донышка.
А страх берёт рукою мокрою
и издевается гадёнышем.
И шепчет мне вода: «Приблизься же!»
А, к горлу дурнота приятная
крадётся, я походкой лисьею
иду туда шагами ватными.
И наклоняюсь в воды чёрные,
своё отображенье чёткое
увидев, как Нарцисс влюблённый я
смотрю, ловлю уже бессчётно раз.
И жажду там за зазеркальностью
увидеть душу с тем же абрисом,
и постепенно проникаю в суть
письма, что мне пришло без адреса.
И вот лежу, глазами полными
смотрю на небо сквозь сияние,
не понимая, что же вспомнил я
и был ли я когда-то ранее…
Гиперборей
О, сладкий воин мой – гиперборей!
Он так тяжёл на мне твой камень жалости,
Как больно мне на дне твоих морей.
Мне не уместно так живой, сними, пожалуйста!
Ты донырнёшь, но не найдёшь меня.
Хочу я быть твоей травой или следами ног.
На шее мёртвый камень – мне его не снять,
Пускай немою тишиной, но чтоб ты смог…
Стать семенем той жизни – всей земли во имя.
Невыносимый воин мой, приди ж скорей.
Сугробами укрыты мы – но всё живые.
Я тень твоя, ты камнем стал, гиперборей!
//-- . --//
//-- . --//
«Он говорил, что бог …»
Он говорил, что бог —
его не слушали,
решали меж собой,
как было лучше бы
убить его совсем,
а перед тем терзать
и мучить на кресте,
чтоб видели глаза,
что он не бог, не бог,
что в нём и боль и страх.
Когда бы был – то смог
спуститься он с креста.
Всё так свершилось бы,
но не оставил он
распятия судьбы…
и был людьми казнён.
Он новый путь Христа
предвидел и создал —
и человеком стал
уже… и… навсегда.
Язык войны
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи…
Ю. Лермонтов «Бородино»
Над полем боя чёрный ворон прокричал
И ангел белый крылышки расправил.
Убитых души просто различать —
Здесь нет неправых.
Перевернув дневную суету,
Чернеет мрака щит блестящий.
Луна на штык надета. На посту
Солдат уставший.
Французы спят. Один сидит мусью.
На кивере плюмаж окрашен.
– Похоже – кровь. Он побывал в бою.
Пусть будет нашим.
Две тени промелькнули у костра.
Им со штыка луна моргнула.
– «Язык» – хорош. Поручик будет рад.
Слетит со стула!
– Нет – это, братцы, разве гренадёр?
Похоже – интендант с обоза.
Несёт нам про вино войны какой-то вздор.
Налейте дозу.
Француз достал из ранца шоколад
План рассказал Наполеона.
И свой, что посидеть он был бы рад
На царском троне.
Сквозь дым летучий день вновь пролетел…
Улан, драгун легло в редуты,
С гусарами обнявшись – много тел
Худых и не обутых.
Но Бонапарта поучить всё же, пришлось —
В костре Москвы он посидел не долго.
И всё равно замёрз – незваный гость.
Мусью, что толку?
Всяк, подбиравший от парадной ключик,
К России-матушке – тот в лужу сел,
Скажите – кто великий и могучий!
Пусть знают все.
2020
Бухгалтер-связист на войне
моему отцу
Он был бухгалтер. Худой. С язвой желудка.
Он приобрёл её когда была война —
Связистом. В этой мясорубке жуткой
Артиллеристам связь была нужна.
Радиостанций нет. И телефонный провод
С передовой тянули километров пять
Под бомбами. Он рвётся, тянут снова.
Обрыв – ползут соединять опять.
По «линии» ходить поодиночке
Связистам приходилось. Одного
Не так заметно. Спрятаться за кочкой
Или в воронке от снаряда мог.
И под огнём через болото лазить
Ползком по горло надо иногда.
Ещё шутили: «Кто там встал из грязи?
Тот чёрт – он рядовой из взвода связи,
На нём пилотка, а на ней звезда».
А «мессеры» и над одним кружили,
Догадывались суки – тянет связь!
А значит надо русских обезжилить.
Строчила очередь, фугаска ли рвалась,
По звуку догадаться можно было
Откуда полетит в тебя снаряд.
Откуда только и берутся силы?
За три секунды прыгнул в яму – рад,
Лежит, успел. Не важно, что засыпан.
Лопатка есть и шланг, чтобы дышать.
Катушка* на спине – тоже защита,
А под катушкой есть ещё душа —
Бессмертная! Чего же ей бояться?
Но засыпало так, что иногда
Откапывали из завала братцы
Напарники-связисты. Долго ждать
В могиле под почти метровым слоем
Случалось. Был готов он ко всему.
И там о жизни, что прошла такое
Воспоминанье грезилось ему:
Он видел маму и родной Акмолинск,
Госбанк на Карла Маркса и счета,
Бухгалтерские счёты. И до боли
Знакомые он вспоминал места:
Казачий край и старую церквушку,
Ишима правый берег, Слобода,
Свобода, тишина такая! Мушка
Летит и слышно, крылышек слюда
Блестит. И поплавок на водной глади
чуть задрожит. Нет, не тяни, постой!
И… не пошевелиться. Выбраться бы надо.
Вдруг, слышен голос: «Эй, связь, ты живой?»
Живой. На сей раз пронесло похоже.
Но кости поболят ещё денёк.
В землянке на НП на нарах – ложе.
Суп из тушёнки импортной, чаёк.
На «линии» все ямы вспоминает,
Траншеи и воронки и бугры.
Они связисту словно мать родная —
Чтоб в землю мог успеть себя зарыть.
Он был бухгалтер с памятью хорошей.
Умел он «дебит» с «кредитом» сложить
чтобы и связь была и, если есть возможность,
Всегда на «сальдо» оставалась жизнь.
Он за четыре года не убил ни разу.
Его задача – научиться жить.
Герой он или нет? Его оружье – разум,
Ещё уменье жизнью дорожить.
Он был бухгалтером. Он до войны учился
Финансовой науки знал всю вязь.
Но на войне не цифры и не числа,
А на войне всего важнее – связь.
Связь нервы армии – так говорили.
И эти нервы сплетены из жил
Тех, телефонный провод кто чинили,
И кто за этот провод жизнь ложил.
Он слава богу выжил. И случайно
Его нашёл товарищ на войне.
Привет сказал, бухгалтер! Ну отчаянный
Ты парень. А теперь ты нужен мне.*
Он стал бухгалтером в армейской кассе.
Но это было на другой войне.**
А в этой на спине с катушкой, в каске
И трубкой телефонной на ремне
Прошёл и Курск и Сталинградский ад он,
До Праги был связистом артполка
Гвардейской нашей той – двадцать девятой
Дивизии, чья слава на века.
* Друг, с которым он учился до войны на бухгалтерских курсах
в Алма-Ате (в последствии полпред Казахстана в России)
** после Победы отец воевал на японском фронте.
2015
«Рассвет линяет как собака…»
Рассвет линяет как собака
Цветет на небе одуванчик
Луны, встревоженной рассветом.
А мне окно завесить надо —
Поспи ещё немного мальчик.
Пускай тебе приснится лето…
Пускай сегодня не разбудят
Тебя ни выстрелы, ни громы
От «градов» в этот холод ранний.
Когда ты вырастешь, то будешь
Свой защищать очаг и дома
Ты не отдашь на поруганье.
2014
У памятника Владимиру Высоцкому
Говорил ты – с вершин стратосферных легко
Падать – ветер так бреет лицо!
А страна покатилась – с горы снежный ком
Под откос и… не дёрнешь кольцо.
Ты пропел: «Нет свободных падений с высот…
Раз возможно раскрыть парашют»
Раскрутили свободы так колесо,
Что страна потеряла маршрут.
Ты пропел и ушёл, не дожил, постоял
Напоследок почти на краю…
И упала, разбившись, страна твоя,
Про неё уже не поют.
Изолгавшуюся верхушку купил
Лозунг – «Нас Перестройка спасёт!»
Перестраивается легко дебил,
А народ? Народ стерпит всё.
Откололась Россия сама от страны
Той, которую семьдесят лет
Собирали… и бились отцы и сыны
За свободу, которой нет.
Этот вечный вопрос там решился легко —
Взял свободу, кто захотел.
Семь кругов ада пройденных нелегко —
Оказались все не у дел.
Россиянин, украинец и белорус —
Трёх вершителей – всяк назовёт…
Развалили великий Советский Союз…
А народ? Промолчал народ.
Были люди готовы жить в прежней стране
И отдали свой голос за то.
Только очень хотелось акулам извне
Потопить наш корабль в шторм.
И «порвали наш парус… что был враспах» —
Ты, покаявшись, нам предрекал…
У элит, потерявших и совесть и страх,
Алчная их рука легка.
Но народ не согнёшь, ты ж «не горбись» сказал…
Твой удар есть – «коронный – прямой».
И пришел лидер тот, кто открыл нам глаза —
Первым бей, если начался бой!
Возродилась Россия и тянутся к ней
Все, кто к правде и вере привык.
Но и недруги наши покуда сильней,
Хоть и тяжко им – хочется выть.
Ничего, мы все песни твои допоём,
Мы по ним строим жизнь и мечты.
Вот прошло 40 лет: вы с Мариной вдвоём
В бронзе – слева она, справа – ты.
2020
Май. Сovid-19. Болдиночество
я живу на стеклянной горе,
из неё расту.
достаю до звёзд во дворе,
становясь на стул.
мокрые капельки – звёзд
стеклянные слёзы.
поёт мой хрустальный дрозд,
а белая роза
из фарфора
завидует ему – она немая.
я сажаю изумрудные помидоры
на брильянтовом мае.
на горе спит мой сон,
полный соблазнов
и крутится солнечное колесо
в сто сторон разных
«ИВЛ мурлыкал котиком…»
ИВЛ мурлыкал котиком
в бронхиальном дереве,
кислород мне был наркотиком,
а врачи не верили.
Подыши немного сам,
говорили ласково.
Растворялись голоса
их и лица с масками.
И, оставшийся без котика,
стал дышать я рыбою.
Раз – ловлю я воздух ротиком
Два – завис на дыбе я
Не помогут плавники,
хоть хвостом виляю.
Дайте вёсла, мужики!
Мне б доплыть до мая.
И от этого мне радости
добавлялось меньше чуть.
И звучал в мозгу отрадой стих
в памяти изменчивой:
«Добрый доктор Айболит,
ты пришей мне ножки!»
У тебя прикольный вид,
ты, как бандит, немножко.
В молоке почти лягушкою
взбил сметану с маслом я.
И уже сижу с подушкою
Под спиной… И ласково
говорит мне Айболит
в той бандитской маске:
– У вас такой здоровый вид,
теперь мы без опаски
вернём домой вас к котику,
и к пёсику, и к рыбкам.
Пусть будут как наркотики
вам ихние улыбки!
2020
Полынь
«…возьми меня, Творец,
засунь за щёку, обсоси и выплюнь»
Александр Спарбер «Лир»
– Полынь, полынь
Куда глаза не кинь…
Творец, попробуй
жизнь на вкус и… выпей!
И «хлеб насущный» раздели с людьми!
Полынь горька, но жизнь бывает горше.
Засунь за щёку,
подержи и выплюнь.
Не сладкая на вкус? Тогда возьми,
от горечи отмой – ты можешь, Боже…
Не станешь. Ну, тогда и я не дам
смерть отбирать мою.
Она нужна – чтоб не хотеть
бессмертья.
«Познание» мы выбрали! Ты знаешь сам —
на дереве «добра и зла» в раю.
Ты дал нам это право —
наслаждайтесь, верьте!
Тому, что скажут наши нам глаза?
Или твоим поверим мы устам?
– Полынь, полынь…
Стой человек – остынь.
Та горечь, чтобы смерть казалась сладкой.
Смиренно жизнь прими свою, как смерть.
А горькая она —
всё от гордыни.
Дорога жизни кажется тем гладкой,
кому в аду гореть.
Отныне.
– Отныне, присно…
Всем Тебя нам чтить – вовеки!
Мы потому и люди.
Человеки.
2015
на камешках дна
на камешках дна
прозрачная тень воды
переливалась,
играя с солнцем.
журчание ручейка
и перекаты
по дну мелких песчинок
заворожили
так, что я не мог вспомнить
последнюю мысль
2019
Круги Данте
В круге первом
все поэты, съедены мышами
вместе с буквами.
Им пообещали:
Будете незабудками,
пятилепестковыми стишками
разгонять печали.
Только вначале
испейте жизни прозу в мышином навозе.
В круге втором
такие курьёзы:
Знак восклицательный,
набитый
писателями,
превращается в знак вопроса,
когда его кусают осы.
Только точка внизу
не меняет позу.
Что значит в каждой строчке
дошёл до точки.
А в круге третьем
так интересно —
кто под прессом?
Пресса!
Они думали, что честно говорят,
а висят на фонарях,
не снаружи – внутри,
и повторяют
хором, когда сгорают:
Не ври, не ври!
В круге четвёртом:
Самые лучшие,
пуще всех Поющие и…
тоже почти поэты!
Обласканы и согреты,
набиты в сигареты
и папиросы.
Дымят, когда попросят:
Приятель,
дай прикурить!
И просто
испускают дым…
Он сладок и приятен,
когда сгораешь
не один.
Вернулся
В окошко заглядывал вечер.
Уже начиналась весна.
Склонив свои девичьи плечи,
Печально стояла ветла.
Струна человеческой боли
Позвякивала, дребезжа.
Он – навоевавшийся вволю,
На белой постели лежал.
И девушка смуглые руки
Его прижимала к груди.
А сердце стучало – все муки
Сегодня уже позади.
Вернулся. И это ль не счастье?
Прокуренный, лысый, худой.
Такое бывает не часто —
Досталось ей только одной.
Судьба не считает пропорций,
В трёх ликах её ипостась.
А он в ипостась миротворца
Вступил и намучился всласть.
Кому-то важны деньги, ставки…
И чтобы патрон был в стволе.
А жизнь им по почте с доставкой,
А жалость им – бронежилет.
Но так не бывает же вечно.
И любящих встреча светла.
Над озером в сказочный вечер
Опять распустилась ветла.
2019
На кончиках ресниц
Весомых лет весомо время,
Дрожит на кончиках ресниц…
А мир, вдевая ногу в стремя,
Торопит на Аустерлиц.
Кофейной гущею событий
Гадалка старая судьба
Приворожит – и позабыты
Уроки, и зовёт труба
На новый бой.
Клубок раскручен
И победит, кто не речист,
И тот, кто не страшней, не круче,
А совестью и верой чист.
Белеет вьюга, ветер свищет.
Война шагает по лыжне
На север снова, снова тыщи
Ложатся. Дальше хода нет.
Потопчется.
Консьержка быта
Всех расположит по местам —
Всех новеньких полуубитых,
А остальных оставит там.
Весомых лет весомо время…*
Дрожит на кончиках ресниц
Слезой. А мир опять беремен
Войной, которой нет границ.
2019
Слова
Войну не объявляли больше…
раз неизбежна драка – бей!
К чему слова нужны… есть боль же…
О, боже! … ей-ей!
Слова слоняются,
смущают чьи-то уши.
Не разобрать,
они почти немы,
Таинственное что-то —
то, что слушать
и хочется и страшно.
Лиц земных
тех нет уже.
И фауна другая:
большие крылья, перепонки лап,
а тела чешуя – как золотая.
Но вон ворона – та же, как была.
Она одна, в чьей памяти застрял
кусочек фразы:
– «Карашо – поешь!».
И вырастает новый пьедестал,
как плешь,
в сознанье нового народа
для тех, кто может в звуках узнавать
и в шуме возродившейся природы —
её Слова.
2015
Арахна
…и мох сквозь тебя прорастёт,
ты умрёшь, и никто не заметит.
Ян Бруштейн
Не страшно тебе лезть из собственной кожи наружу?
Казаться умершей: лежишь – лапки кверху, на ложе.
Но вдруг вызывая испуг, удивление… ужас!
Рождаться, зубами живот разорвав – на свет божий.
Арахна, тебе лучше знать муки перерожденья.
Но смерть – это всё же иное, чем освобождение тела.
В ней – тайна, не знает никто, будет ли продолженье.
Оно больше не повторяется, как бы того не хотелось.
Я помню тебя паучонком, висящим на яблони ветке.
Ты на паутинке с листком в лапках быстро кружилась.
Я думал – игра это. Нет, ты ждала – унесёт тебя ветром,
Так перемещалась по саду, летая бесстрашно и живо.
Плела бесконечно узоры в саду на деревьях,
Я снизу смотрел, как диск солнца попался ловушку,
Ажурную и золотую. Она была лучшей, поверь мне.
Зачем мастерство твоё стало жестокой игрушкой?
Ты сети плетёшь белой нитью, алкающей смерти,
Выдавливая из себя липкий страх к этой встречи.
Космический взгляд твоих бусинок-глаз жертву метит,
Стоят над твоей головой ореолом уродливым – плечи.
Вибрируют, жаждут волны этой сладкой истомы:
Вонзать яд, высасывать сок, оставляя скелеты…
Как ты холодна – ни любви, ни счастливого дома.
В своё одиночество – злую гордщыню одета.
2019
Тетрадь 6
Пары ножек след
Ночью вьюга снежная
Заметала след.
Розовые, нежное
Утро будит свет
А. Блок
Вьюги нет. Забрезжило.
Утро будит свет.
Розовые, нежные
Ножки дарят след.
Убегают ноженьки
От меня в зарю.
В пламя страсти брошенный
Я сейчас сгорю.
Побегу по снегу я
Тоже босиком,
А следы так негою
Манят далеко.
Вдруг цепочка длинная
Вверх летит на свет!
И всплывает с льдиною
Девы силуэт.
Встали зори красные,
Деву к ним влечёт.
И… следы прекрасные
Оборвались влёт.
2015
Никуда не делся
Внучке Анечке
ясный стих
– Виноградный пёс
с янтарными глазами,
карамелькой нос,
вишенка в зубах!
у меня когда то был —
она сказала,
и лицо у девочки
было всё в слезах.
– Никуда не делся и…
не вернёшь назад.
– Ты не плачь, малыш —
сказал ей дед несмело
Мы найдем его,
раз он никуда
не девался, он не мышь.
– Не в этом дело —
девочка промолвила,
В том вся и беда:
я же его съела и…
съела навсегда!
<<яс>>
2015
Бал воображения
Два паруса лодки одной,
Одним и дыханьем мы полны
И. Анненский
Бал воображения
Закружил нас в муке:
Что любовь? Сближенье?
Что любовь – разлука?
Нам не разделиться,
Мы с тобою слиты
Как крыла два птицы,
Как слова молитвы.
И любовной боли
Не питать друг к другу,
Словно мы бесполы,
Словно две подруги.
Словно два у лодки
Паруса раздутых,
Но в дыханье кротком
Слиться не дадут нам.
Было бы нам легче,
Если разделиться
И лететь навстречу —
Двум свободным птицам!
2015
Вернёшься
«Бывает, мы прощаемся навеки,
твердо зная, что придем опять».
Из песни Александра Розенбаума
Конечно,
Понимаешь ты,
Что я хочу тебе сказать.
Произнесённые слова такая малость.
Наверно
Это всё мечты.
Закрой тогда скорей глаза.
Ну вот опять не получилось – всё сломалось.
Так должно
Видимо и жить.
Мы возвращаемся туда,
Где начиналось всё и где опять начнётся.
Уходишь,
Мне «прощай» скажи.
Я буду знать, что навсегда.
Но это будет означать, что ты вернёшься.
<<золотое сечение>>
2015
Ночь
Заходите к нам на огонек…
А. Розенбаум
Огоньком зажёгся и сгорел
Вечер нежно ласковый, как скрипка.
Помню, выводили на расстрел
День, его последнюю улыбку.
Плакал я один и капал дождь.
Я промок совсем, а он скончался.
И она вошла, как в тело дрожь —
Ночь благоухающего счастья!
Эта ночь и я – мы так близки,
Близоруки, видим только похоть.
И сквозь чёрный шёлк огней соски
Выступают, спрятанные плохо.
Ночь, мадемуазель, давай с тоски
Потанцуем. Где же эта скрипка?
Ну налей браток, пускай мозги.
Уплывут, как золотая рыбка.
Только ночь прошу, не умирай!
Хватит нам смертей на нашу долю.
Эй, метрдотель, давай трамвай
Вызови. Я ночь везу на волю!
2015
Сome back!
Всё начиналось в рыжем спаниеле —
В его глазах, которые не смели
Смотреть в мои так смело, но увы;
Они так умоляюще взглянули,
Как жала сотни пчёл слетевших с ульев,
От жалости меня заставив взвыть.
Но это всё внутри. На самом деле
Я оторвала взгляд, хоть еле-еле
(Всегда приятно справиться с собой).
Мела метель сиреневой позёмкой
И спаниеля стёрла образ тонкий,
Меня готовя на гламурный бой.
Там точно нет ни жалости, ни злости
Игра на вылет в человечьи кости,
(Намытые из всяких мелочей)
Должна я быть на этом биенале,
Чтобы меня потом все узнавали
Среди дрожащих вздохов и речей.
Там на вершине запущу качели!
Всё это важно так на самом деле,
Чтоб статус мой и рейтинг не поблек
Мой ум и обаяние для славы…
(Как будто мне их так не доставало)…
Нет, всё игра. Эй спаниель, Сome back!
2016
Остров Гогена
Эти ветхие
хижины словно дремлют
под понданусом.
Эти длинные,
хрупкие с виду пальмы
мне кланяются.
этот остров Таити,
нарисованный
художником Гогеном —
как настоящий.
Эти милые
маорийцы, как дети
в золоте света.
Они играют
в какую-то тайную
чудную игру,
придуманную богом.
И сами они
стройны и величавы —
подобно богам.
Краски голые!
Море вонзилось в горы
и… разлетелись
потоки цвета
в россыпь по красной земле.
Золото света
в изумрудных сетях гор!
По расселине
падает хрустальный дождь,
оживляя всё.
Сами хижины
выросли как деревья
и покрылись их
бронзовой кроной.
А маорийки идут
в одеждах Евы,
разводят рядом огонь,
щебечут что-то,
и экзотический плод
у каждой в руке.
А из хижин тех
боги к пирогам идут
добывать еду.
У ног острова —
коралловые цветы.
Там между ними
боги и ловят пищу —
удивлённых, красивых,
сверкающих рыб.
<<яс>>
2014
Виолончель
Я пил из губ вино ночей,
Я придавался страсти нежной.
И бредила виолончель,
И были вы такой, как прежде.
Спускались сумерки и вновь
Тоска любви меня томила.
И Гайдн разгоняя кровь
Виолончелью звал к любимой.
Но были вы уже не та.
Цветы на столике завяли.
И заполнялась пустота
Цветами сказочной печали.
Расстались мы. Уже с тех пор
Почти пол века пролетели.
Но помню ночь и ре мажор
Безумной той виолончели.
//-- . --//
Обыкновенное чудо
Она умерла.
Но по рельсам шагала
в душе… в глубине.
Я видел её
на картине Шагала
в витражной стене,
в надломленном звуке «й»
виолончели,
над небом Офелии
в вечном теченье.
А сердце звенит.
И колёсного звука
двойной перестук
уносит в зенит
ту ужасную муку
заломленных рук.
И рельсы со шпалами
я, содрогаясь,
колёсами чувствовал,
не прикасаясь.
Но Шарль Азнавур
всё поёт и поёт нам
о вечной любви.
И стрелы амур
израсходовал верно,
но вот – се-ля-ви:
любовь и отчаянье
снова на встрече,
а повесть печальная
раны не лечит.
Как сердце горит,
обожая красавиц,
и жмётся в комок.
А в памяти – ритм:
их в могилу бросали,
и милостив бог
к душе был умершего
воина мужа.
Неужто, ей жертвой быть
до сих пор нужно?
Но жалость росла
в поколениях к жертвам
тем понемногу…
И вдруг, красота
нам явилась блаженством
в образе строгом —
возвышенном, жертвенном
и беззащитном…
Вот, женщина! Кто это?
Чудо! – как жить с ним?
<<яс>>
2018
Миниатюра молодого человека
Любовной ипостаси знак:
Быть восхитительным и так
изысканным, что даже изнутри светиться.
Не избегать опасных зон
и дам пленять – чтоб был резон
им согласится ехать в Штаты или в Ниццу.
Я про него узнать был рад,
то – Строли Петер Эдуард.
Он был художник восемнадцатого века.
Портрет он предка написал —
Я в Сан-Франциско разыскал
«Миниатюру молодого человека».
Но где же встретиться могли?
Где судьбы их пересеклись —
художник тот и молодой мой прародитель:
Россия, Польша, США?
Ещё быть может места два,
Ох, времена были тогда… вы – извините!
Мой предок был – пан Леонард,
в нём был огонь и был азарт.
Он вместе воевал в Америке с Костюшко,
толи за Север, толь за Юг,
но там был Англии каюк —
освободились Штаты и гремели пушки.
Потом вернулся он назад
в Европу. Но остался брат
с болезнью – золотая лихорадка.
Сарай он камнем прикрывал,
от счастья видно захворал:
в нём самородок был сверкающий и гладкий.
В Европе, как всегда, война:
всё Царства Польского вина —
никак не могут разделить его державы.
Костюшко снова в бой вступил —
освобождать, что было сил,
крестьян от панов, и его не удержали.
Но в Леонарде, знать была
душа поэта и стрела
ему пронзила сердце словно шоколадку.
Он был влюблён, богат, красив
и на руках уже носил
ту панночку, потом… мне ставшей прапрабабкой.
А что ж художник? Подождём.
У Леонарда друг был, в нём
души не чаял: на балах они встречались.
Огинский то был Клеофас.
Читатель, он знаком для вас,
вы «Полонез» его, конечно, напевали.
Огинский был в больших чинах.
И вот, когда была война,
стал королю – помощник он и утешитель.
Сам не участвовал в боях:
крестьян, оружье поставлял.
А Леонард своих крестьян был предводитель.
Но, что война? Страдал народ,
конфедераты шли вперёд…
Костюшко выиграл сраженье у Раславиц.
Суворов – русский генерал,
его взял в плен. И он сказал:
«Finis Poloniae!» Кто-кого тогда прославил?
Король Станислав Август был
правитель слабый и прослыл
любимцем в молодости у Екатерины.
Она ж ему и помогла
и трон занять, и отняла,
когда у Польши были все на то причины.
Но тот художник тоже был
Екатерине очень мил.
Она спонсировала все его поездки.
Он рисовал и королей,
и знатных при дворах людей.
Кто знает, так и Леонард попал на «фрески»!
А брат его, что в Штатах жил,
каким-то чудом получил
миниатюру Леонарда молодого.
Праправнучка – моя сестра,
когда гостила там, нашла
и сообщила мне, что копия готова.
Гляжу я на неё три дня:
Но как похож он на меня,
таким же в молодости был я офигенным!
Но не был знатен и богат,
лечу людей и этим рад.
Стишки пишу – возможно это тоже гены?
<<ЗС>>
Сестре
В осенний покой
ушла ты… Надежда, легко —
листком слетела…
Унёс далеко
ветер смертельный, лихой…
душу и тело,
и ту на губах печать,
и профиль тонкий…
А нам, как птицам кричать…
осталось только.
Сон
дочери Елене
Мне приснилось небо Эдинбурга:
Мы летели с утренним дождём,
Намочив анфас архитектурный
С верхним этажом.
Дождик поднимался выше, выше,
Капельно роняя поцелуй
На конёк и каждый гребень крыши.
«Дождик не балуй!» —
Роберт Бёрнс и Стивенсон кричали,
С ними улыбался Вальтер Скотт,
А Айвенго и Квентин встречали
Нас, открывши рот.
Зацепились мы за шпиль высокий.
Готикой и древностью прильстясь.
А чертополох, напившись соком
Нам махал смеясь.
Королевской милей со слезами,
Мы, закончили свой путь.
Опустились на парящий замок.
Дождь прошёл. И пусть.
Мне приснилось небо Эдинбурга,
Я проснулась – ничего и нет.
Только выбит дождиком фигурно
На стекле «Привет».
Стожок
Был стожок, а стал стежок
конопляных ниток белых.
Шоколадом солнце жжёт
нам по спинам загорелым.
За косой коса к траве
тянется – гляди под ноги.
Ветер шлёт жаре привет,
пыль клубится на дороге.
Не бобёр, а грозный бабр,
а в зубах его куница,
распугал весёлых баб
на осенней косовице.
По сметанной босиком
пыли мы за васильками.
Гы веночек мне легко
свяжешь быстрыми руками.
Забурился я с тобой
в тот стожок стежочком сладким.
Ты сказала: милый мой,
я сдаюсь поднявши лапки.
2020
Крым. Сны Коктебеля
…где в поздних сумерках грустнее и напевней
звучат пустынные гекзаметры волны…
М. Волошин, 1907 г
сонет
Там оживает мёртвая латынь
Словами мудрыми – Dum spiro spero.
И инкунабулы святых твердынь
Доносят песнопения Гомера.
Где киммерийки доят кобылиц
И скифским золотом одарен эллин.
Емшан и порох в запахе страниц…
По ним туман забвения расстелен.
Пронзает в них строкой Максимильян —
«Пустынные гекзаметры волны».
Всё поглощает время-океан
Идиллией на гребне тишины…
Там, как всегда, впитав веков изъян,
Печальны коктебельские холмы.
В сердце урагана
сонет
О, милая! Ты молния из туч.
Как в сердце урагана бьётся смерч!
Давай любовью поскорей измучь,
А не виси – как мой дамоклов меч.
Землетрясение, цунами – эта страсть.
Я в омут с головой – сливаюсь с ней!
Сорвал цветок… в глазах бы не упасть,
Дыханье на губах твоих – смелей!
Двоих вулканов так призыв горяч.
Изверглась лавою любовь моя…
Блаженство чувств – улыбкой обозначь!
Царица, ты молчишь… у нас – ничья?
Нет в сердце урагана… вновь пустое.
Куда же ты? Поговори со мною!
2021
.
Блоко-Гоголевое
креатив-ремейк
Ночь одела в шинель и фонарь, и аптеку.
Город понял безумство вполне.
Чуден Днепр в тишине – редким птицам утеха
Совершать перелёт при луне.
Чёрной розой в бокале украшена встреча —
Мировой сделан вызов душе.
Где Прекрасная Дама в такой дивный вечер
Черевички не носит уже.
Этот венчик из роз, эта красная свитка —
В них… и сладость, и горечь в одном.
В граде белых ночей, и в Диканьке он выткан,
Флаг, что плещется в сердце твоём.
Невозможно житьё на земле без безумства:
Как Вакула на чёрте летит,
Так и ты, птица-тройка, летишь… веря в чувства,
Стоит папоротнику… зацвести.