Импэриа Рэдас

Елена Васильевна Земенкова

   © Елена Васильевна Земенкова, 2023

   ISBN 978-5-0059-9556-8
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

     Импэриа рэдас
     Я избавляюсь от иллюзий и отдаю долги.
     Посвящается…

Часть 1. Больная совесть

Глава 1. Смерть коммуниста

   Смерти нет! Мы не исчезаем бесследно, и мир будет жить вечно, впитывая, как губка, наши ошибки, подлости, мечты и подвиги. Эту черту, границу между жизнью и вечностью, каждый из нас проходит сам, в одиночку, уже не обращая внимания на вопли и слезы близких и родных людей. Непонятно только кому легче? – тому, кто уходит или тем, кто остается.
   Александр Петрович Ковригин не мог и не хотел умирать. Стиснув зубы и напрягая иссякающие с каждым мгновением силы своего семидесятипятилетнего тела, он боролся с неизбежным, боролся яростно и беспощадно, как когда-то его отец в сорок первом под Москвой. Бывший коммунист, бывший красный директор крупного завода и его нынешний хозяин твердил себе в бреду и яви: «Не смей! Живи! Ты должен! Тебе нельзя помирать!». Но время ускользало и забирало с собой его жизнь огромными пластами, безразлично обходя возведенные им бастионы и крепости.
   Что же держало умирающего на сумеречной границе нашего мира, не давая ему свободы и покоя? Его жена давно умерла, мимолетные любовницы заброшены и забыты, единственный сын Григорий достиг уже тридцати пятилетия и беззаботно жил на юге Франции, не доставляя отцу никаких хлопот, помимо отправки регулярных денежных переводов. Да, была одна женщина, так и не ставшая его, но и ни чьей она тоже не стала – была и есть. Ее глаза, заледеневшие от невыплаканных слез, не отпускали его ни на секунду всю последнюю неделю уходящей жизни, но Ковригину уже не нужна была ее любовь. Еще был друг, единственный и настоящий, верный единомышленник и соратник, неумело и неловко скрывающий свою боль и горе от предстоящей разлуки. Но ведь она, эта разлука, ненадолго – безразлично мелькало в голове умирающего.
   Так что же его держало? Больная совесть! Она не давала ему расслабиться и смириться, она грызла его душу, как голодная собака уже почти голые кости, она грубо зажимала его рот от крика: «Отпусти!». Физические и нравственные страдания – вот что не давало Александру Ковригину умереть. Но и жить так никто не хочет!
   Григорий Ковригин, не переставая, торопил таксиста, повторяя и повторяя, что все штрафы за скорость оплатит он. Его отец умирал, единственный родной ему человек уходил безвозвратно, а тут эти чертовы пешеходы и светофоры!
   «Быстрее, быстрее…» – уже не кричал, а молил он таксиста – «Пожалуйста, быстрее…».
   Вот и дом, его дом и дом отца, белое застывшее лицо леди Изо с седым барашком на лбу – выбившейся прядкой волос из всегда идеальной и строгой ее прически. Этот барашек добил Григория окончательно, он сигналил ярко и неумолимо о приближающейся смерти, не допуская уже никаких надежд и сомнений.
   Григорий бесшумно вошел в спальню отца и, молча, смотрел провалившимися от горя глазами на ослабевшего старика.
   – Папа… папочка… пожалуйста… – беззвучно молили его губы – Не уходи…
   – Сын – выдохнул Александр Петрович и затрепетал тяжелыми ресницами – Гриша, ты приехал. А я не могу, я не должен умереть, мне нельзя…
   – Так живи! – надрывно бросил Григорий – Живи! – уже требовал он.
   – Да! Буду! Я смогу, я успею! – будто зарождающиеся волны на ровной глади океана тайные и неожиданные ковригинские силы выплескивались из глубин его сущности, оживляя старые кости и мышцы – Сын! Все будет хорошо, все будет как надо!
   После обеда Изольда Львовна Кривицкая, домочатица и домоправительница Александра Петровича, опасливо и недоверчиво рассматривая ожившего хозяина, шикая на шумных гостей – его сына Григория и Мирона Сергеевича Рига, многолетнего коллегу и друга Ковригина – старшего, рассеянно слушала их странный разговор и продолжала ждать беды.
   – Ты всегда был мечтателем, наивным мечтателем. Все о будущем коммунизме грезил! Только люди сегодняшним днем живут!
   – Неправда! Не надо всех под одну гребенку мерять, человек всегда живет и прошлым, и настоящим, и будущим. А то что? Пожрал, поспал, повкалывал и утром снова по – новой?
   – Да, живет! Но он сам должен выбирать и решать, а не за него. А то некоторые до того дорешают, что и помереть не могут, как Кощеи Бессмертные!
   – О чем вы, дядя Мирон? – недоумевал Григорий.
   – Отца спроси! Он же себя на Бога ровнял, а Бог вечен, вот и ему мучиться вечно!
   – Циник ты, Мирон! Сам же мне помогал во всем, да и доходы свои ты не в банке копишь, а все ищешь кому-бы помочь. Даже дом не построил себе, так в старой трешке и обитаешь.
   – Помогаю! Но жизнь их по своему плану не леплю, и помру вовремя, как надо!
   – А я что, не помру, что ли? Чего глупости болтаешь?! – возмутился Ковригин – старший.
   – Ага! Как же! Ты ж себе мавзолей еще не построил. Куда тебя выставлять?
   – Ну, если меня выставлять, то и ты рядом ляжешь! Вместе все делали, вместе и выставляться будем!
   – Вот так ты меня во все и впутывал, угораздило же за одной партой оказаться. И ладно бы за что-то нормальное страдать! Нет, все с каким-то вывертом! Я даже первый фингал свой заработал за Че Гевару! Где я и где Че Гевара? Из-за тебя мне Янка целый год завтраки не готовила!
   – Но, ведь, любила!
   – О чем вы, дядя Мирон? – не переставал недоумевать Григорий.
   – Отец твой идейный был с пеленок! В первом классе он меня Че Геварой прозвал, чтоб, значит, я убежденным был и сражался за справедливость до конца, воспитывал вроде. А я меньше всех среди сверстников был и худой, как палка. Когда Петька Рукавишников из нашего класса заявил, что я дурак и погиб по-дурацки, вместо того, чтобы в укрытии коммунизма дожидаться (это он про Че Гевару), у меня и выбора не оставалось, хотя Петька на голову выше меня был и толще в два раза! А отец твой сказал, что герои все погибают молодыми, так что мне нечего стонать и жаловаться, но глаз-то я два дня открыть не мог!
   – А завтраки причем?
   – Янка джинсой заболела после школы, когда мы встречаться стали. Ну что здесь такого буржуазного было, а Саня? Все девчонки наряжаться любят. А твой отец мне все тыкал и тыкал ее мещанством и вещизмом, продыху не давал, все твердил, что жена должна быть соратницей в борьбе с мировым злом, а не ахиллесовой пятой! Я жениться хотел, а не бороться! Только Янка такая же упертая была, как они меня тогда пополам не разорвали? Да разорвали! Янка заявила, что с джинсой завяжет, но весь год после свадьбы яйца буду жарить по утрам себе я сам, потому как больше я ничего не умел. Той яишней я до смерти наелся тогда! Только коммунизму это не помогло, да, Саня?!
   – Хорошо было! Верилось, что все мы будем счастливы, свободны, будем лучше и добрее. Не получилось… – погрустнел Александр Петрович – Почему, друг? Что мы делали не так? И что мне сейчас делать?
   – Да чего уж! Сделал ты все. Разгребать как будем?
   – Ты мне поможешь, Мирон? Если я уже…
   – Саня, ты не Бог, смирись. Люди сами выбирают свою дорогу, сами грешат и сами каются.
   – Он правильно все делал! Что еще ему оставалось? Мошну набивать? Пусть не получилось, но ты все делал правильно! – внезапно кинулась убеждать Александра Петровича взволнованная Изольда Львовна – И кто сказал, что все зря?
   – Завод ради наживы мне не нужен был тогда, да и сейчас тоже. А зря или не зря? Тяжело у меня на душе, Изо! Неспокойно мне, но от смерти не убежишь, не откупишься. Прости меня, сын! Мирон тебе все расскажет, письмо мое прочитаешь и решишь все… Друг, неужели все зря?! – начал задыхаться Ковригин – старший.
   – Саня! Погоди, не помирай! Саня…
   Легкое, невесомое облачко поднялось над кроватью умирающего и затрепетало от его неровного, прерывистого дыхания. Все присутствующие больше уже не сомневались и только ждали, когда оно растает вместе с жизнью старого коммуниста, не забывшего и не предавшего свои убеждения и идеалы. Еще мгновение и все прошло – все, кроме боли, от которой никуда не спрячешься и не сбежишь.
   – Сашенька! Прости, я не могу, я не хочу без тебя! – Изольда Львовна рухнула лбом в еще теплые руки. Зачем что-то скрывать и соблюдать уже никому ненужные приличия? Все кончено!
   – До встречи, друг! – прошептал неслышно Мирон Сергеевич Рига – Я все сделаю, а ты спи спокойно, ты был хорошим человеком и самым лучшим другом. Прощай!
   Григорий Ковригин молчал и цепенел от абсолютного непонимания случившегося. Ведь, все было в его жизни, а сейчас ничего нет. Почему? В чем смысл смерти? Зачем и кому она нужна? Вонзая ногти в сжатые кулаками ладони, он медленно погружался в океан страдания и боли, безвольно растворяясь в соленой от нескончаемых мириадов людских слез воде.
   Александр Ковригин умер, но это не начало и не конец нашей истории. А начало было в далеком 1991 году в Москве на фоне ликующего, ошалевшего от свободы и победы над коммунистическим режимом московского люда, рьяно примеряющего новые идеалы и ценности, возводящего на престол нового вождя и творившего себе новых идеологических кумиров.
   В гостиничном номере Измайлова сидели за столом трое мужчин сорока с небольшим лет и пили под звуки работающего уже третьи сутки телевизора. Глухо занавешанные гостиничные окна не допускали солнечные августовские лучи в комнату-убежище несогласных с глобальными историческими переменами на евразийском пространстве личностей. Но сдержать эти сами перемены, личности были не в силах.
   – Господи! Трясущиеся уроды! Так просрать все! – пробормотал худой, рыжеватый мужчина, сумевший сосредоточиться в перерывах между стопками на телевизионной картинке, беспощадно транслирующей последние исторические мгновенья выродившейся советской элиты в лице несчастных ГКЧПистов, покорно, как бараны, бредущих даже не на смерть, а на позор, бесчестье и насмешки.
   – Все кончено! Чего ты эту муть смотришь, Мирон? – сморщился как от зубной боли его высокий русоволосый собутыльник – Давайте выключим!
   – Нет! Смотри! Это только начало! Дальше все завалится как домино! – вступил в разговор третий несогласный с крушением Советского Союза – И чего радуются? Скоро мы все под обломками окажемся, одиночки только спасутся – самые наглые и жадные, они все растащат! Да еще и иностранные радетели свободы помогут!
   – Не верю! Наш народ не даст сломать страну! Эта пена схлынет, люди протрезвеют и…
   – Да очнись ты, Саня! Твоему народу глаза откроют нищета и хаос, вот тогда он протрезвеет, а сейчас он за справедливость борется – наотмашь, без разбору! – прервал Александра Ковригина Сергей Кривицкий.
   – Так до беды доборется!
   – И что? Справедливость вечна и безгранична – для русских, по крайней мере. Ради нее ничего не жалко – ни Родины, ни себя!
   – Ну и что будет? – не унимался Александр Ковригин
   – То, что всегда – сами разрушим, самим и восстанавливать придется.
   – А что восстанавливать будем, капитализм или СССР? – заинтересовался Мирон Рига.
   – Какой СССР? Где ты таких лидеров возьмешь? Нет, может лет через сто детки богатеев снова с жиру взбесятся и пойдут за простой народ воевать, но сначала им до смерти должно надоесть в три горла пить и жрать! И ведь реальная перспектива! В России всегда так – чуть потолще слой масла на хлебе, так и уже на Марс лететь собираемся, дела великие подавай, к черту эту колбасу!
   – Я на хозяев пахать не собираюсь! – вздыбился Александр Ковригин – Да и народ наш не пойдет под ярмо.
   – Голод заставит, а тебе один выход – самому хозяином становиться – опрокинул новую стопку Кривицкий.
   – Буржуй! Санька, представь – ты буржуй и кровопийца! – пьяно захохотал Мирон Рига.
   – Я лучше сдохну, а экспл… лати…, короче, никого гнобить не буду! И завод свой не дам! Подавятся хозяйчики! – опять взвился Ковригин.
   – Сам завод не возьмешь, другие заберут. Меня уже звали в совладельцы – в министерстве много желающих, как коршуны кружат! – усмехнулся Кривицкий – Нет у тебя выбора, Саня, либо ты, либо тебя. А за тобой люди – заводчане с семьями. Ты о стране пока не думай, ты о них думай.
   – Как подумать? Прибыль себе в карман складывать, что ли? Чем я им помогу?
   – А ты Верой Павловной стань, и спи как она – странно выступил Мирон Рига.
   – Чего?! Кончай ему наливать, Сергей. Уже голову обносит!
   – Не любил ты классическую литературу, Саня. Технарь ты, технарем и помрешь! Хотя, Чернышевский не в моем вкусе был, мне больше Достоевский нравился.
   – А мне Маркс с Энгельсом! Причем здесь Чернышевский? – недоумевал Ковригин.
   – Так ты ж на Ленина не потянешь и мировую революцию не сварганишь! А Верой Павловной – может и получится, масштаб-то поменьше будет.
   – Брр! Чушь какая-то! Ну ладно, я этой самой Верой Павловной выряжусь, а вы кем? Или бросите меня на съеденье капитала? А вдруг я дрогну и сдамся золотому тельцу? И пошла тогда ваша Вера Павловна куда подальше! Ну, что скажете?
   – Я псевдоним Лопухов возьму. Я же идею подал – хмыкнул Мирон Рига – А тебе, Серега, Кирсановым придется обозваться и как честному человеку Веру Павловну за себя взять.
   – Вы серьезно, мужики?! Тогда я с вами, вместе чудить будем! – радостно отозвался Сергей Кривицкий – Только не просто все будет, завод твой, Саня, кусок лакомый, много желающих на него!
   – Де жа вю настоящее – в наше время Чернышевский понадобился! А мы как, в оппозиции к этим демократам будем, или нейтралитет выберем? – пытался разобраться Мирон Рига – Уж больно прыткие они и разговорчивые!
   – Им пока не до нас – надо с пережитками Союза побороться, но это все ненадолго, проголодаются и придут.
   – Слышишь, Саня? Ненадолго! А ты не подкованный, почему в школе Николая Григорьевича не читал?
   – Да, ладно! Прочитаю я твоего Чернышевского, хватит язвить! – махнул рукой Ковригин – Вот допьем, и сразу в библиотеку…
   Вы что-то поняли? Я пока нет, но, похоже, что-то затевается – странное и с вывертом. Что-то русской породы, чего быть не должно, исходя из волчьей сути человека, когда каждый сам за себя и против всех сразу. Ну, если конечно Александр Петрович Ковригин осилит роман Н. Г. Чернышевского «Что делать», лично мне этого так и не удалось, а вам?

Глава 2. Стенка на стенку

   Раннее утро в небольшом российском городке дышит чистотой, нежностью и умиротворенностью; долгая ночь позволила горожанам забыть вчерашние обиды и споры, отодвинуть вечные беды и проблемы, попробовать поверить в лучшее, ну или понадеяться на него. Сон, целительный и благодарный, лишенный искушений яркой ночной жизни больших городов, остался одним из немногих достоинств жизни в провинции, хотя и не все со мной согласны.
   Но прошедшая июньская ночь две тысячи девятнадцатого года была короткой, ее канун – бурный, суматошный день – съел львиную ее часть, и еще долго баламутил российский городок с забавным названием Кулеши. Национальные гвардейцы—кулешовцы, злые и невыспавшиеся, в полном составе всю ночь восстанавливающие закон и порядок на улицах родного города, подтягивались в здание правоохранительных органов на совещания и планерки с целью разбора противоправных событий прошедшего дня и вечера. Виталий Бубликов, служивший Кулешовским прокурором уже девятый год, совещался с коллегами в своем кабинете.
   – Злые, как собаки! Ничего не слышат! Вынь да положь им, а все остальные – идите к черту! – возмущался исцарапанный как снаружи, так и внутри, гвардеец в чине лейтенанта Айдар Валиев – Гремлины!
   – Как ты с Талашами сражался, Айдар! Как в сказке – сначала с Павлом, потом с его женой Анной, потом с их Жучкой. Всех победил? Мурку их с мышью осилил? Репку вытащил? – от души развлекались присутствующие коллеги лейтенанта.
   – Непорядок это! Почему ты дал себя исцарапать, Валиев? И на самом видном месте – на лице! Как ты служить будешь? И где злодеи? Почему не в обезьяннике? – недовольно и нудно высказывался всегда очень серьезный и невозмутимый Виталий Андреевич.
   – Да что мне отстреливаться надо было, что ли?! И этого Талаша как посадишь? Анна всех внуков собрала и кричала, что без мужа домой не пойдет, так здесь и будет жить. А у нее близнецам трех лет еще нет, и еще двое малых. Ясли мне открывать, что ли?!
   – Откуда четверо? У нее же всего трое внуков!
   – Мне тогда не до счета было! Хотите, я их всех позову? Мне не жалко!
   – Заканчивайте балаган! Лейтенант Валиев, докладывайте обстановку! – резко скомандовал прокурор.
   – Слушаюсь! Шестого июня две тысячи девятнадцатого года на сходе жителей поселка Металл Советов, посвященного предстоящему празднованию Дня России, произошла драка между двумя группами горожан – советовцами и пришлыми. Причины драки – споры по вопросу организации сбора и вывоза мусора с поселка и непримиримые разногласия на тему прошлого и будущего развития России. Поселковцы резко выступили против платы за вывоз мусора с их поселка, а жители соседних улиц Калинки обвинили их в свинском поведении. Возмущенные заводчане ответили, что крови их отцов, матерей, дедов и бабок, пролитой в боях за Родину, достаточно для платы за их мусор, а все, что сверху пусть государство оплатит – не обеднеет! Но калинковцы продолжали настаивать на том, что те свиньи…
   – Почему свиньи? – не понял один из совещающихся – забесплатно гадят, что ли?
   – И это тоже! Но они всю калинковскую дорогу засвинячили, платить за вывоз не хотят, а свой мусор соседям валят, но у себя все чисто. Вот калинковцы и бесятся. Далее, Павел Талаш, подстрекаемый своей женой Анной на рукоприкладство, также стал подстрекать соседей на то же самое и ему это удалось. Подстреканутые советовцы выталкали калиновцев со схода и приняли резолюцию о разграблении России и обнищании народа, которые начались именно с 12 июня – Дня Независимости России.
   – Кто позволил?! – трубно рыкнул кулешовский прокурор.
   – Как кто? Это же гремлины – недоуменно пояснил докладывающий лейтенант Валиев – Они каждый год эту резолюцию принимают, а тут еще их за мусор трясут – так вообще озверели!
   – Дальше! Почему они вечером дрались? – прокурор был крайне недоволен.
   – Ну, так калинковцы субботник провели. Первый за четыре года! Все вышли – со стариками и детьми, массовый, короче… – лейтенант Валиев скосил глаза на графин с водой, но Виталий Андреевич Бубликов был беспощаден:
   – И что? Чем твои поселковцы недовольны были? Это же праздник их коммунистического труда! Россию же никто не грабил!
   – Как им праздновать? Калиновцы отходы обратно вернули, и прямо под их окна! Каждому записку оставили: «Вы же люди, а не свиньи!» Вот поселковцам и пришлось тоже субботник проводить вечером уже! Ну, а мусор свой они снова к соседям потащили – из вредности, конечно, но сами кричали, что из справедливости! На калинковской дороге и сошлись – сначала мешками кидались, а как порвали их, так и стенка на стенку! Там сейчас так грязно, все усыпано, а вони-то! Надо снова субботник проводить, кто пойдет?
   – Понятно… – в нерешительности замер кулешовский прокурор – А больше никто там ничем не кидался?
   – Вы о ком? – подозрительно прищурился Айдар Валиев – Я все доложил! Ну, почти все.
   – Валиев! Докладывай!
   – О чем? О мировой обстановке? О санкциях? Чего надо? Я все могу!
   – Говори быстро! – резко возмутился всегда невозмутимый Виталий Андреевич – Что, опять все яйца скупили?! Кто скупил?! Твои поселковцы?
   – Да рано вроде еще, неделя до митинга. И почему именно мои?!
   – Это ты зверинец развел – гремлинов всяких! Им своих яиц мало, так еще и на Калинке два магазина раскупили! Сам их яйца будешь шерстить в праздник! Если мне выговор объявят, я тебе… два объявлю или три! Я тоже все могу!
   – Они просто дружные, но никто не доказал, что мстители из поселковцев. Может, они с другого района?
   – Ага! Гастролеры! – шумно веселились присутствующие, все кроме одного Бубликова – Мстители мстителями, но у тебя столько подражателей развелось! На всех яиц не напасешься!
   – Ладно! – вернулся к теме совещания Виталий Андреевич – Тебе, Валиев, надо было сразу пресечь драку, пока мешки не порвались! А сейчас всех драчунов привлечь по административке! Вот они и будут убирать, и чтобы к двенадцатому июня все чисто было! – практично и юридически грамотно решил проблему кулешовский прокурор и добавил – А за яйца ответишь!
   – Они наши законы антинародными считают, и вообще за копейку лишнюю удавятся! Чтобы Талаши бесплатно работали? Не поверю! – усомнился в эффективности решения начальства лейтенант Валиев, а про остальное предпочел промолчать.
   – Выполнять! – криком завершило совещание начальство.
   Про яйца я позже все расскажу, а сейчас – о Кулешах. Были они обычным небольшим, по меркам России, городом с двумя сотнями тысяч населения и несколькими промышленными предприятиями. Место их расположения – к северо-востоку от Москвы примерно в двух сутках езды по российской железной дороге. К концу существования ныне почившей в бозе советской империи город стал образцовым научно-производственным кластером с современными предприятиями разработчиками и производителями военной продукции, металлургическим заводом и небольшими объектами местной легкой промышленности (хлебо и молокозаводами, конфетной и швейной фабриками). Основное отличие подобных советских городов – присутствие в них многочисленной технической интеллигенции, многие представители которой интеллигенствовали уже во втором или даже третьем поколениях. Муниципальная жилищная застройка носила преимущественно многоквартирный характер с преобладанием пятиэтажных и частично девятиэтажных домов. А еще город окружало настоящее море, только зеленого цвета и с иголками – густые сосновые леса опоясывали Кулеши со всех сторон, по-хозяйски разделяя старый и новый центры города.
   Но к две тысячи девятнадцатому году развитый советский кластер потерял былой лоск и немалую часть своего могучего потенциала – предприятия легкой промышленности обанкротились и почти сгинули в анналы истории, разбежавшись по мелким клочкообразным предпринимательским субьектам. Предприятия, выпускающие продукцию двойного назначения, подобрали российские военные и методично начали осваивать бюджетные деньги на неотложные с их точки зрения нужды. Например, на установку гигантских пластиковых окон в огромных корпусах, ремонты общежитий и административных зданий и частично на покупку современного оборудования в отдельные цеха и лаборатории. Но, увы, Кулешовский Буран пока даже не на старте, а как летал когда-то!
   Про металлургический завод давайте поговорим подробнее. Дата его основания – тысяча девятьсот тридцать пятый год, он из времени великих побед и не менее великих несправедливостей для тысяч и миллионов наших сограждан. Удивительное и беспощадное время, когда Страна Советов, вздыбившись подобно высвобождающейся от огромных толщ льда могучей сибирской реке, неудержимо рванула к вершинам всемирного социального развития – построению справедливого общества, топча всех и вся, случайно или злонамеренно оказавшихся на этой дороге. Нет, я не считаю марксизм всесильным и верным учением, но и другого разумного конструирования будущей человеческой действительности я не знаю. Но, может, пока не знаю?
   В любом случае Кулешовский металлургический завод (КМЗ) – кровь от крови, плоть от плоти тех бесстрашных, самонадеянных и абсолютно беспринципных коммунистических мечтателей. Нужны доказательства? Пожалуйста! Первый пятилетний план развития советской промышленности не предусматривал строительства в небольшом патриархальном поселке Кулеши крупного металлургического завода, но ячейка местных членов ВКП (б) в количестве семи человек во главе с Демьяном Курицыным единогласно постановила, что кулешовцы ничем не хуже жителей Липецка, Тулы и Свердловска, и также достойны принять участие в индустриализации своей Родины. Откомандированный с указанным постановлением в Москву Демьян Курицын сумел прорваться в Совет Народных Комиссаров и так надоесть его членам, что те плюнули и решили пойти навстречу чаяниям и нуждам трудового кулешовского народа. Но, поскольку любая экономика, даже советская, всегда ограничена ресурсами, то и строительство кулешовского завода предполагалось осуществить в основном через изыскание этих самых ресурсов на месте. И их изыскали – рядом, в спецпоселениях НКВД, куда согнали раскулаченных с Украины, Кавказа, Вятской и Пермской областей. Вот вся эта рабская масса, голодная, разутая, бессловесная и строила в первой в мире стране социализма ее очередной промышленный гигант – Кулешовский металлургический завод. Огромный рукотворный монстр стал для своих жертв и палачей всем – могильным памятником, намоленным идолом, светочом надежды и богатым наследством их выжившему потомству. Жуткое было время! Ценнилось только будущее – все остальное в топку! Паровоз летел без остановки, сшибая на своем пути человеческие жизни и судьбы – только вперед, к неотвратимому всеобщему счастью. Цинично? Да! Эффективно? Увы, но тоже да!
   Странно, но, когда я сейчас думаю о том времени, я ощущаю не только безнадежность и трагизм. Столько крови, отчаяния и боли, а я чувствую запах раннего утра и вижу мир, окрашенный в нежные, теплые краски – потрясающая вера в прекрасное будущее, в неизбежную победу добра над злом, в абсолютную равность самого маленького и обычного человека – как мне этого сейчас не хватает! А вам?
   Так и Кулеши не превратились в черную дыру рабства и зла. Поднимался завод, а вместе с ним исчезали землянки-норы спецпоселений, дети раскулаченных переселенцев шли в школы вместе с детьми классово правильных рабочих и крестьян, появлялась своя интеллигенция невиданного в стране профиля – технического, строились новые дома и широкие проспекты, люди искренне верили, что «жить стало легче, жить стало веселей!» А как же жертвы? – спросите вы. Они стали нашей платой за надежду на лучшее, страшной платой с которой мы тогда согласились и промолчали, но не забыли. Память нагнала нас уже в конце того кровавого двадцатого века, и мы заплатили по ее счетам сполна, не пожалев ничего и никого – ни себя, ни огромной страны!
   Но вернемся в Кулеши – тезка заводу, район КМЗ находился в старой части города, непосредственно примыкающей к металлургическим цехам. Застраиваться он начал в конце тридцатых годов прошлого века двух и одно-подъездными блочными двухэтажками, куда массово заселялись семьи заводчан, местных и приезжих. Но настоящего расцвета район достиг, как не странно, в войну. Эвакуированные специалисты с Украины, Ленинграда и Москвы разработали и реализовали роскошный план городского развития с широкой центральной улицей, всасывающей в себя, подобно океану другие мелкие ручейки-улочки с четырех и трехэтажными домами – сталинками, отличающимися друг от друга изысканными фасадами с богатой лепниной, крохотными балкончиками и разными формами окон. Огромные дворы, засаженные сиренью, яблонями, черемухой и вездесущими тополями были предназначены для активной и свободной жизни детей и взрослых в рамках больших и малых коллективов соседей и друзей, мудро направляемых к единой высокой цели – построению коммунизма. Не смейтесь! Они действительно верили в идеалы и не боялись жить. А во что верим мы?
   Айдар Валиев верил своим друзьям, родителям и даже, несмотря на свой солидный двадцати семилетний возраст, во всеобщее счастье и светлое будущее человечества, но последняя вера не всегда получалась у него. Веселый нрав, открытость и общительность принесли ему симпатию и дружбу многих кулешовцев, беспокойство и нередко раздражение начальства, весьма разнообразную интимную жизнь в компании с современными и свободными кулешовками (или кулешовчанками?). В общем, он был здоров, умен и привлекателен, чего еще надо для счастья? Правда два обстоятельства очень сильно осложняли его жизнь в последнее время – это ультиматум матери жениться в кратчайшие сроки, иначе столоваться он будет у своих свободных, красивых, но совершенно не умеющих готовить возлюбленных (а те, кто умели – те все уже были замужем). И еще – неотвратимо надвигающийся День независимости России с раскупленными загодя яйцами, сулящими ему два или три выговора от всемогущего кулешовского прокурора Виталия Андреевича Бубликова.
   Задумчиво почесав нос, Айдар махнул рукой на все обстоятельства и решил: «Чего я буду за ними бегать? Да пусть хоть все скупят и мстят всем подряд! От яйц еще никто не умирал, почистятся и дальше выступать будут. А вот что матери сказать? Интересно, почему парней жениться заставляют, а их учиться готовить нет? Такую гадость приходиться есть! Где тут равноправие?!». Айдар с возмущением хлопнул дверью своего кабинета и пошел домой к матери обедать.
   В это же время и тоже в своем кабинете Виталий Андреевич Бубликов пришел в не менее раздраженное, чем у Айдара, состояние духа и настроения. Причиной чему послужил телефонный разговор с мэром города Кулеши Симеоном Царапкиным:
   – Что делать будем? Может, в ФСБ обратимся? Проверят все…
   – Что проверят? Врачи проверили уже. Или вы думаете…
   – Да нет! Конечно, он помер! Но с какой целью? – силился сформулировать свое беспокойство господин Царапкин.
   – Как это? Он, говорят, болел последние полгода. Что проверять надо?
   – А почему именно к празднику? Прямо к двенадцатому июня!
   – Ну не получилось у него раньше. Странный вы какой-то! – ломал голову Виталий Андреевич.
   – Я странный?! Конечно! Это же не в вас будут яйцами пуляться! Сколько мне еще терпеть этот беспредел?! Издевательство это и хамство?! Я же вас просил – ограничить торговлю яйцами в начале июня, не более десятка в руки! А вы!
   – Это незаконно.
   – А я как же? Это законно?! – кричал в трубку кулешовский мэр.
   – Полиция примет меры, мы провели совещание на эту тему.
   – Да тьфу на вашу полицию! Вы что не понимаете?! Ковригин умер! Они меня теперь забьют этими яйцами! Это уже не хиханьки! Это терроризм настоящий! Бубликов! Увас мэра убивают!!! – визжал в телефон пока живой господин Царапкин.
   – Наберите 02 – автоматически и безо всякой задней мысли среагировал Виталий Андреевич.
   – Начальство! Ваше! Наберу! Террористы! ФСБ! – дальше прокурор разобрать не мог, хотя ему послышалось что-то ненормативное, но Бубликов всегда честно старался хорошо думать про начальство – любое и вообще, а потому он просто деликатно прервал разговор и все. Думаю, он поступил правильно, так как это ненормативное становилось уже почти членораздельным, и что ему прикажите делать?
   Зря господин Царапкин истерит! Яйца, вернее их пуляние в тела высших городских чиновников на всех массовых и значимых мероприятиях в Кулешах, вроде празднования Дня независимости России, наиболее ярко и выпукло воплотило в реальность вековые мечты российских либералов о построении гражданского общества в каждом медвежьем углу нашей отсталой и тоталитарной страны. Правда пуляющиеся отказывались разбираться в партийной принадлежности официальных и не официальных тел на трибунах, забрасывая как членов правящих партий, так и оппозицию. И, надо сказать, это проявление гражданского общества в последнее время стало очень массовым и организованным – никакими зонтиками мэру и его подчиненным было не укрыться от него, а яичные снаряды метко летели уже прямо в головы бедных слуг народа. Начали все это безобразие мстители, те самые, что весело поминались коллегами Айдара Валиева на совещании у Виталия Андреевича Бубликова.

Глава 3. Буржуй помер

   Люди умирают каждый день, и хорошие, и не очень. Кого-то оплакивают искренне и честно многочисленное семейство, коллеги и друзья, кого-то – единственный близкий человек, осиротевший навечно и безнадежно. А кто-то уходит тихо и незаметно, будто и не жил вовсе! Но, может, именно его уход, не оставляющий после себя даже недолгой памяти и легкой грусти, рушит по трещинкам наш огромный мир – ведь этого крошечного кусочка у нас уже нет, и больше никогда не будет. Никогда! И рвется земная кора, льют всемирные потопы, валятся с неба астероидные глыбы, рушатся империи и полыхают войнами и революциями континенты. Давайте будем жить вечно!
   Александр Петрович Ковригин умер, но живет его сын Григорий, и будут жить внуки и правнуки, жив его верный друг Мирон Сергеевич Рига, удерживающий в своей памяти каждый миг и каждую черточку своего школьного товарища, страдает и мучается его невозлюбленная, неприступная и вечно прекрасная леди Изо, работает его завод, вернее то, что от него осталось. Ковригинский кусочек мира не исчез, не треснул и, значит, какие-то несчастья нам, возможно, удастся миновать. Возможно…
   – Помер, значит. Ну, а нам-то что? Сынок его явится на завод, тоже тянуть будет! Кто он такой?! Растащили страну!
   – Зарплату уже четыре года не добавляют – так копейки кинут с барского стола! Все у них кризис виноват! Никакой помощи людям! Буржуи, одним словом!
   – Точно! Как он тогда обижался на нас – солидарностью тыкал! Это мои акции, и я сам решаю, что мне с ними делать! А завод не обеднел от тех крох! Мне какое дело – кто их купил – проходимцы или нет. Потряс мошной и сам бы выкупил!
   – Надо с людьми поговорить, этот ковригинский наследник должен нам, как и отец! Прикатил из-за границы! Хозяин выискался! – Анна Талаш искренне возмущалась социальным неравенством и имущественным расслоением современного общества, а муж ее Павел полностью солидаризировался с женой в этом вопросе.
   Семейство Талашей – коренное местное, еще дед Анны Корней Калинкин был участником того самого заседания коммунистической семерки 1929 года, принявшей знаменитое постановление об индустриализации Кулешей, а родных Павла раскулачили и пригнали в город в тридцатые годы с севера Украины. Супруги всю жизнь прожили в Кулешах – родились здесь, учились в местной средней школе, работали на металлургическом заводе. Перед их глазами промелькнула, словно кинолента, череда великих и трагичных событий конца двадцатого и начала двадцать первого веков нашей огромной Родины, сменились ее лидеры и идеалы, рухнули новые, казалось, вечные табу и вернулись старые. А, может, это все химеры, блестящие обертки? Ведь, как и раньше, люди рождаются, живут и умирают, влюбляются и страдают, жаждут славы и несметных богатств. Только вопрос нас мучает – зачем все? Не отмахивайтесь! Думаю, очень скоро он встанет перед многими россиянами. Большевистская бомба замедленного действия тикает неутомимо и неотвратимо – ломая через колено старую Россию, они насильно и грубо впихнули в гены миллионов своих невольных наследников эту тягу к всеобщему смыслу, глобальной цели и разумному мироустройству. Никакая личная корысть и выгода с благотворительностью вперемешку нас не спасут!
   – Быдло калинковское надоело! Указывают, что мне делать! Кому надо, тот пусть и платит! – продолжал возмущаться Павел Талаш.
   – Это Печенег их надоумил с мусором. Вредный старикашка! Во все дырки лезет и поучает! – верная жена во всем была согласна с мужем.
   – Никаких штрафов я платить не собираюсь! Пускай с ковригинского наследника трясут!
   – Станут они! С простого человека им легче взять! Вон дети в транспорте полностью платят – каникулы наступили. Что они зарабатывать начали, что ли? За коммуналку задрали! Но на праздник деньги нашли, будут опять всем впаривать, как хорошо мы живем – независимо!
   – Яйцами захлебнутся! Ни копейки не дам! Мне в их Крым не на что ехать!
   Анна, согласно кивая, потчевала мужа уже остывшим завтраком. Чего они так злятся? Семейство Талашей зажиточное, крепкое – большой двухэтажный дом, построенный умелыми руками Павла на месте старой халупы его родителей, новый Ниссан Альмера в собственном гараже, хваткие и умные дети – сын Семен и дочь Людмила, уже успевшие обзавестись собственными семьями, квартирами и машинами, трое внуков. Неужели заплатить за вывоз своего мусора им не хватает? Нет, это дело принципа, а с ними – принципами, как известно, не шутят!
   – Валиев стучаться будет – не открывай! Это мой дом и без прокурора пусть не показывается! Посадит он меня, как же!
   – Да я ему сама устрою! Воспитывать вздумал, молокосос! – также громко и надрывно, как Павел, возмущалась Анна.
   – Пойду с соседями поговорю, надо всем вместе держаться. Это мы – завод, это наш труд все создает. А ковригинский наследник – лишний! – Павел Талаш степенно и уверенно направился к своим единомышленникам, формулируя на ходу лозунги текущего момента.
   Поселок Металл Советов, где проживали Талаши, был самой старой частью города, к тому же долго частью отсталой и не престижной. Возник он на месте деревни Грязнуха, преобразованной одной из первых в здешних местах в коммуну имени Демьяна Курицына, того самого, что хулиганил на заседаниях Совета Народных Комиссаров в Москве, и бывшего к моменту этого преобразования еще вполне живым и здоровым. Переименование Курицынской коммуны в Поселок Металл Советов произошло в 1937 году, когда неуемная энергия, живой нрав и острый язык кулешовского прогрессора-коммуниста не избежали пристального внимания компетентных органов после памятного всем празднования Дня Солидарности Трудящихся. Тогда, на торжественном заседании партийного и хозяйственного актива города его самый активный член, главный редактор местной газеты «Вперед» Демьян Кузмич Курицын предложил всем присутствующим лицам мужеского пола немедленно и не откладывая подстричься в монахи, чтобы обеспечить товарищу Сталину неоспоримое преимущество в классовой борьбе с врагом внутри страны и снаружи. Ну ладно, может с монашеством это просто метафора проскользнула в его речи – так он ярко и беспощадно выступил против аморального поведения и беспорядочных половых связей местных членов партии, призывая их отдать все силы построению социализма. Но местные несознательные, непартийные и, к тому же, неграмотные кулешовцы метафору не поняли, и кто ехидно, а кто и всерьез стали призывать Демьяна Курицына более последовательно и честно помочь вождю, а именно – бескорыстно отдать во благо великой цели свое самое дорогое достоинство – оскопиться, короче. А иначе все равно по бабам бегать будете – аргументировали это предложение несознательные кулешовцы.
   Курицынская метафора имела настолько странное продолжение, что нипочем не догадаетесь! Когда сталинские опричники волокли Демьяна в застенок, они обвиняли его в измене Родине, троцкизме и, как не странно, в секстанской пропаганде скопчества и восстановления монархии. Как узник не кричал, что в измене Родины и троцкизме он не виновен, но так и быть признается, а в скопцы пусть сами записываются и царь ему не нужен! Демьян так и не признался, как не били его сталинские чекисты, но в приговоре оставили все – и троцкизм, и царя, и скопцов. Реабилитировали Демьяна Курицына одним из первых среди местных – его обвинительный винегрет просто поражал всех заинтересованных и не заинтересованных лиц своими буйными, абсурдными и не сочетаемыми красками! Как может существовать на свете троцкист-монархист?! Хотя в России все может быть…
   А Поселок Металл Советов так и продолжил существовать без имени своего основателя. И существовал он как бы отдельно от остальных Кулешей, которые активно и весело строили большую часть прошлого двадцатого века развитое социалистическое общество, осваивая и защищая необъятные просторы Советского Союза продукцией своих заводов, покоряя околоземное космическое пространство Буранами и Союзами, занимая кулешовскими представителями далеко не последние места в политической и культурной жизни нашей страны. Но поселок будто застыл в отсталом прошлом – здесь не строились многоэтажные дома, роскошные дворцы культуры, современные детские сады и поликлиники, даже в единственном числе они не строились. Металл Советов напоминал собой разноцветное старое одеяло, состоящее из крошечных участков-лоскутов с маленькими неказистыми домиками, частью заколоченными и необитаемыми, частью заселенными стариками, молодежь сбегала отсюда работать на городские предприятия и жить в заводских общежитиях.
   Новую жизнь вдохнули в поселок развал великой страны и последовавшие за этим голод и нищета ее граждан. Многим кулешовцам пришлось тогда вспомнить свои корни и навыки, посвящая все свое свободное время не поднятию собственного культурного и образовательного уровней, а поиску пропитания для своих семей. Они вынужденно занялись выращиванием картошки, морковки, свеклы, огурцов, помидор и ягод на крошечных поселковских трех сотках. Далее произошло укрупнение огородных хозяйств – скупка земельных участков, ремонт и строительство новых домов на них, сначала простых и одноэтажных, без замысловатых проектов; а затем поселок буквально преобразился двухэтажными коттеджами за высокими глухими заборами с четко разбитыми дворами на зоны отдыха и огородов. Так поселок со странным, не современным названием стал престижным районом Кулешей с очень дорогой землей и большими проблемами для городских властей, которые почему-то были абсолютно уверенны, что пресловутые мстители базируются именно здесь.
   Но вернемся к Талашам – Анна услышала, как стукнула калитка и увидела в окно дочь Людмилу, спешащую к ней за сыном Никитой, что ночевал у дедушки с бабушкой.
   – Мама! Что у вас тут было? Вы что в полиции ночевали? С детьми?
   – Глупости! Спит твой Никита наверху, вместе с близнецами. Да тише там, детей не разбуди! – недовольно ворчала вслед дочери Анна.
   – По новостям передали, что вас в полиции задержали за драку. Сказали, лейтенант Валиев пострадал – вернувшись, успокоенная Людмила объясняла матери свой ранний приход.
   – За дело пострадал! Ханствовать тут решил! Не дорос еще, мне указывать!
   – Ох, мама! – Людмила облегченно устраивалась за столом – Я думаю, а дети-то где? Что произошло? За что вы Айдара побили?
   – Да кому нужен твой Айдар! Садись, позавтракай. Внук, что, у нас жить на постоянку теперь будет? Когда порядок наведешь в своем доме? Твой муженек лежит все? Бездельник!
   – Мама! Я же просила…
   – Здоровый мужик и ни копейки в дом! Он смысла, видите ли, не видит в работе! Какой смысл нужен?! У тебя жена, сын…
   – Мама! Сколько можно?!
   – Не перебивай! Разводиться тебе надо, заново жизнь устраивать. Смотри, сорок стукнет и все! Кому ты нужна будешь?
   – А мне никто больше не нужен! Сергей мой муж и отец Никиты! Хватит нас разводить!
   – Чего кричите?! Привет всем! – такой же, как мать и дочь, светловолосый, стройный, голубоглазый мужчина тридцати лет вошел в кухню – Я уже в полиции побывал, а потом сразу сюда. Машка из больницы меня достала звонками – где близнецы? Что произошло, мама?
   – Все в порядке! Спят твои сыновья. Объясни сестре, что ей надо за ум браться! Мужик ей нужен нормальный и здоровый, а не этот малохольный! Который год на диване лежит, а Людка вкалывает. Когда ты такой дурой стала?!
   – Собери близнецов, мама. Поедем в больницу Машу проведаем, ее уже скоро выписывать собираются. Поедешь со мной? – спросил сестру Семен, и, как только мать поднялась наверх, он ободряюще приобнял Людмилу:
   – Ничего, сестренка, прорвемся.
   – Чего она меня разводит? Не нужен мне никто! Никто! Я сама все решу!
   – Да ты уже решаешь, и так решаешь, что обалдеть можно! Если мать узнает, то…
   – Что трусишь? Ну и не надо! Я сама все сделаю!
   – Тихо, не кричи. Я с тобой до конца. Эх, Людка, если бы моя Машка такое для меня сделала…
   Семен Талаш с сыновьми отправились в больницу проведать жену Марию, перед этим он завез домой свою старшую сестру Людмилу в замужестве Кошкину; планировавшую заняться тем самым странным делом для своего любимого мужа Сергея, в котором брат обещался быть с ней до конца.
   В это же самое время их отец Павел Талаш тоже странничал и не он один, кстати. Приличная кучка проживающих в поселке граждан, мужчин и женщин (покрасневших и возбужденных), громко и вразнобой кричала в лицо маленькому, черненькому, аккуратно одетому старичку, удобно устроившемуся на деревянном табурете прямо перед ней (этой кучкой):
   – Никогда не платили и платить не будем! Нечего нам в карманы лезти!
   – Терпилы калинковские пусть раскошеливаются! Устроили цирк!
   – Сами свиньи! Только попробуют свои пятаки сунуть! На холодец пустим!
   – А ты чего, Печенег, лезешь? Тебе какая корысть? В депутаты собрался, что ли? Так там уже все места расписаны между ворами и блатными! Ты кто будешь?
   – Власти пусть платят! Наворовали народное добро, не обеднеют! – авторитетно и громко высказал свою позицию Павел Талаш – Развели свалки, только вонь и грязь от этих властей, а проку никакого!
   – Ну, ты, Пашка, и наглец! Те вонь и грязь чьи будут? Это же ты за оврагом место застолбил, когда строиться начал! А потом все вы туда валить стали! Сейчас пройти мимо невозможно, вот вы калинковцам и начали гадить! Сколько они терпели! – едко отвечал Печенег, а по паспорту – Печенкин Максим Семенович, восьмидесяти лет отроду, проживающий в собственном старом бревенчатом доме-пятистенке недалеко от Талашей.
   – А ты меня не стыди! Власти нам тогда зачем? Нефть народную за границу продают, а деньги куда девают?! Этот буржуй помер, и сынок его в наследство миллионы загребет, за что? Хозяин завода!
   – Так тебе тоже предлагали в компаньоны идти! А ты за легкими денежками погнался! Помнишь, как Ковригин вас всех уговаривал, а вы? – хмыкнул Печенег – Что, жаба задавила сейчас?
   – Уговаривал! Нам жрать нечего было тогда! И это мои деньги, не краденные.
   – Не ври! Ты на акции не хлеба купил, а машину новую. Вот и любуйся на нее теперь, хотя ты поменял ее уже давно. А вы, дураки, Пашку все слушаете, а потом локти кусаете! – махнул рукой Максим Семенович и, захватив свой табурет, направился домой.
   – Нас учить не надо! Старый хрыч! – с сердцем выкрикнул вслед старику Павел Талаш.
   – Печенег акции не продал и еще ваучеры вложил – завистливо прошуршало за спиной у поселковского вожака – Миллионером, наверное, стал!
   – Хватит! В нашей стране простому человеку не разбогатеть, только жулье жирует – прервал робкий мятеж своих подчиненных Павел, очень не любил он вспоминать тот обидный случай, и продолжил:
   – Валиев скоро явится, надо нам всем вместе держаться – никаких штрафов не платим, ни в чем не признаемся, требуем от властей соблюдения наших прав! И наследника тоже надо на место поставить! Нечего ему тут командовать!
   – Ты, Павел Александрович, что-то уж слишком бойко распоряжаешься. Завод-то не твой! И Ковригин помер, кто тебя слушать будет?
   – Трусы! Завод – это мы, без нас он – груда железа и все! Работали мы без буржуев и ничего, не пропали – убеждал сторонников Талаш, но народ сомневался…
   Вот такая она, российская провинция, огромная и разная, упрямая и неуступчивая, не поддающаяся на уговоры и посулы, бездонной черной дырой засасывающая гигантские кредиты, субсидии да субвенции центральных властей безо всякой отдачи и результата. Не желает она реформироваться и все тут! А вот кровавым вампирам и беспринципным подлецам удалось в прошлом веке сдвинуть эту махину с места. Почему? Может, потому, что страна была одна – одновременно побеждающая и страдающая, репрессированная и свободная, честная и подлая, но одна и везде – в Москве, в Кулешах, и даже в крошечных Лучанах. А сейчас, сколько разных Россий насчитать можно? Одни – богатые и гордые, другие – сгорбленные и нищие, третьи – развитые и космополитичные, четвертые – забитые и депрессивные, трезвые и запивающиеся. Мы снова должны стать равными и жить в единой стране, а не в столицах и гетто.

Глава 4. Прости и прощай

   Дождь нескончаемой сплошной стеной окружил Москву, размывая пеленой жилые и административные здания и сооружения, зеленые мохнатые парки и скверы, заливая блестящие асфальты автомобильных и пешеходных дорог в глянцевые, переливающиеся ледяные катки. Огромный город превратился в струящийся водный мир, заполненный непрекращающимися полупрозрачными энергетическими потоками, милостиво позволяющими скорбящим не прятать свои горе и боль, а лишь пробормотать в ответ на недоуменные взгляды незнакомцев на их мокрые глаза и щеки: «Дождь… это все дождь…».
   Всю ночь Григорий бродил по Москве и плакал. Зачем ему жить дальше? Все кончено – он никогда не будет счастлив! Как много он не сказал единственному родному на Земле человеку, как он был жесток и невнимателен!
   «Папа, я не хочу! Не оставляй меня! Я не смогу без тебя!» – отчаянно, до боли сжимались кулаки, и все силы брошены на то, чтобы сдержать этот крик: «Папа!». Но снова навстречу незнакомцы, снова его тихий ответ – «Дождь… это все дождь…» и снова бесконечная московская ночь. Когда же смирение и усталость заглушат боль и позволят жить дальше?
   Небольшая горстка людей одиноко и неловко окружила гроб, не решаясь отправить в последний путь Александра Петровича Ковригина – все ждали и высматривали его сына. А Григорий прятался за углом соседнего здания, отчаиваясь и бунтуя против всего мира, грубо и навсегда вырывающего у него отца:
   – Не отдам! Не отдам!
   – Прости – ответил мир – Но волшебники живут только в детстве. Вам пора…
   – Пора! – эхом откликнулся Мирон Рига – Садимся все! Едем.
   – Гриша! – обняла за мокрые плечи подбежавшего Ковригина-младшего Изольда Львовна и понимающе прошептала – Так надо, мой мальчик. И мы сделаем все, как надо!
   Все так и прошло – чинно, достойно и неторопливо – отпевание, кладбище и прощальный обед. Провожающие были внимательны и вежливы к друг другу, а еще молчаливы – никого из них не требовалось убеждать в том, каким хорошим человеком был Александр Ковригин; поэтому пространных речей не произносили, и горе было общим.
   Густые сумерки незаметно спустились на московские улицы, зажигая в окнах домов светящиеся огоньки. Все разошлись и за большим круглым столом остались трое – Григорий, Мирон Сергеевич и Изольда Львовна, усталые, опустошенные горем и долгим днем, они не знали о чем говорить. Наконец Мирон Сергеевич решился:
   – Надо жить дальше… тебе, Григорий, придется поехать в Кулеши. Там, в своем кабинете отец оставил тебе письмо, прочтешь и все решишь.
   – Почему в Кулеши? А не здесь?
   – Потому, что ты только между Москвой и Францией курсируешь. А в России когда был? Вот и съездишь!
   – А как же девять дней? – встрепенулась Изольда Львовна.
   – В Кулешах проведешь, там его друзья и там его дело. Вместе поедем! А сейчас спать…
   Григорий все сидел и сидел за пустым столом, не в силах шевельнуться – уже Мирон Сергеевич собрался уезжать домой, Изольда Львовна, всхлипывая и постанывая, пошла его провожать. Наконец, наследник ковригинских миллионов решился отправиться в свою комнату, но странный разговор в прихожей прервал монотонные и унылые движения его усталого тела.
   – Как есть, так и написал! Ему уже тридцать пять, надо за ум браться. Не понравится – уедет в свою Францию. В любом случае – ему выбирать и решать!
   – Да это понятно! Но ты помоги, Мирон. Это по паспорту ему тридцать пять, а по жизни…
   – Саня всегда за него трясся, а как Линда умерла, так и вовсе. Ему двенадцать лет тогда было, но сейчас уже пора взрослеть!
   – Саша с Линдой, мой Сергей и твоя Яна – они все ушли. Ты не устал жить, Мирон? И для чего нам жить?
   – Ты сильная, Изо! Жизнь больше, огромней наших принципов и идеалов! И кто сказал, что все кончено? Ты нужна Григорию и мне, а смерть никого не минует! Так что завтра едем! Думаю, нас ждет еще очень много интересного, скучать не придется.
   – Может, ты и прав. Но я никак не могу себе простить глупой гордости! Чего я ждала? Сергей уже двадцать лет в могиле, да он меня не осудил бы! Вот я одна и осталась.
   – Ну, Саня ангелом не был, и не замер он в целомудренном ожидании тебя эти двадцать лет! Он любил жизнь и умирать не хотел! Но с трауром ты, конечно, перемудрила. Ладно, Изо, что было, то прошло, я заеду за вами завтра.
   Сил и желания понять смысл этого странного разговора у Григория не было, он рухнул в свою постель и проспал крепко, без сновидений всю оставшуюся ночь. А завтра – в Кулеши!
   Раннее утро разбудило спящий город, легкий свежий ветерок кинулся тормошить его пустые улицы и скверы, разбрасывая повсюду охапки тополиного пуха, пока еще прохладный атмосферный воздух готовился держать удар от перепада ночных и дневных температур, обычных в условиях континентального климата России. Кулеши сладко потягивались, зевали и нехотя дозволяли обитателям своих многоэтажных и частных домов снова приступить к такому нужному обществу и государству времяпрепровождению, как общественно полезный труд – работа в просторечье, но почему-то такому малооплачиваемому!
   Ну что же, уважаемые читатели, девятое июня две тысячи девятнадцатого года наступило, и почти все герои нашей истории соберутся в этот день в Кулешах, чтобы развлечься, задуматься и погрустить вместе с нами. А вы знаете, я всегда считала – в России может случиться все, что угодно и бесполезно высматривать булгаковский кирпич перед выходом из дома, масло уже пролито!
   Айдар Валиев с ужасом обозревал здание Администрации Заводского района города Кулеши, по белому фасаду которого были хаотично разбросаны гигантские кровоподтеки, и к ужасу национального гвардейца примешивалось еще очень большое удивление:
   – Это кого же так, слона, что ли прирезали?! Откуда столько крови?! И как хлестала! Он, что тут недорезанный носился?!
   – Кто? – озадаченно спросила сухонькая, пожилая сторожиха районной Администрации.
   – Труп зарезанный.
   – Чей труп? – еще больше озадачилась женщина.
   – Ну, слона! – затруднился продолжить Валиев.
   – Вот и я считаю, что у нас не власть, а зверинец настоящий! Все у народа они сожрали, платят копейки, а сами…
   – Погоди, Нина Петровна! Еще, что ли, зверюг каких прирезали?! А властей наших ты зря склоняешь. Какой из них зверинец?! Так, зоопарк контактный и все, Царапкины они.
   – Так-то местные, а в Москве – звери настоящие! И не слоны они, а крокодилы!
   – Нина Петровна! Откуда у нас крокодилы?! Мы же не Африка!
   Этот абсолютно бессмысленный спор был бесцеремонно прерван представительным мужчиной пятидесяти лет, который предложил новую тему для обсуждения, но такую же бессмысленную:
   – У тебя пистолет, Валиев, а ты стоишь! Чего стоишь?! Какие они дети в восемнадцать лет?! Сами могут ребенка заделать! А ты, Валиев, нянька! Но у тебя же пистолет! – рьяно стыдил национального гвардейца Глава Администрации Заводского района Игорь Владиленович Пуссик.
   – Я слонов и крокодилов стрелять не буду! И чего мне с ними нянчиться?! Затопчут еще! Все на полицию взвесили, точно в няньку превратили. Скоро лампочки вкручивать будем в подъезды, чтобы только криминальную обстановку разгрузить!
   – Ты бы баллончики хотя бы у этих слонов отнял! Испоганили весь фасад! Все к празднику отремонтировали – и все псу под хвост!
   – Какому псу, и нафига слонам баллоны?!
   – А вы, Кошкина, спокойно спали?! Что снилось? Кошмары не мучали? – одновременно ехидно и заботливо выспрашивал Нину Петровну господин Пуссик.
   – Так я же на ночь не наедаюсь, так кефирчику попью и все – озадаченно откликнулась сторожиха.
   – А совесть свою, чем вы залили?! – больше не сдерживался Игорь Владиленович и, заходя в здание Администрации, еще крикнул Айдару Валиеву – Я все про пистолет Бубликову расскажу!
   – Ну, какой он крокодил?! Если только ябеда-крокодил, а где такие водятся? – подколол собеседницу лейтенант Валиев.
   – Его наш мэр притащил с собой, из одного болота они – с удовольствием сострила в ответ Нина Петровна Кошкина.
   Резкий телефонный звонок прервал собеседников:
   – Да, Виталий Андреевич! Где я? Здесь у администрации! Да, пистолет со мной! Я не издевался! А чего я слонов буду отстреливать?! Какая краска? Какие граффити? Слушаюсь! – Айдар приблизился к кровоподтекам и отколупал от них кусочек – Но это не из баллончика…
   – Конечно, нет! Они с аппаратом на тележке были, большими пятнами краску быстро разбросали и ушли – с готовностью подсказала Нина Петровна.
   – Кто они?
   – А я знаю? Мстители!
   – Так! А вы свидетель, стало быть? Отлично! Рассказывайте!
   – Я тебе уже десять минут рассказываю! Народ наш терпеливый, но сколько можно? Здоровые умные мужики спиваются. А эти дураки руководят! Племянница моя Лидочка одиннадцатый класс заканчивает, поступать хочет в институт, но как? Александр Максимович так и сказал – только по целевому набору, столичных выпускников не переплюнуть, а властям надо, чтобы наши дети здесь оставались. Но работы настоящей и зарплат им никто не обещает!
   – Это ты про директора пятой школы? Печенкина? Умный мужик! Нечета этим крокодилам! Так это твоя Лидочка, что ли, мстила?!
   – Глупости! Откуда она эту тележку с аппаратом возьмет? Я тебе объясняю, почему я ничего не видела и не слышала! И не спрашивай меня! Ничего не скажу!
   – Как же мы их поймаем? Прямо партизаны какие-то! А мы что фрицы, что ли?! Похоже, так и есть! – загрустил Айдар Валиев, но новый телефонный звонок не дал лейтенанту полиции сделать более глубокие и далеко идущие выводы.
   – Валиев… да, мне сообщили. Когда приезжают? Через десять минут буду! Ну, что ж, Нина Петровна, боюсь, скоро мы все мстить побежим! Ковригин помер, слышала? Сын его приезжает. Что будет?
   – Ой, и не говори! Александр Петрович настоящим человеком был! Столько всего сделал, а если бы еще не эти, как их? – гремлины…
   Вот пойди и разберись – где она, правда? В одном и том же городе Александр Ковригин прожил и проработал всю жизнь, но одни его величают настоящим человеком, а другие – буржуем обзывают!
   Только Айдару Валиеву некогда было решать столь замысловатое противоречие, он торопился на очередную оперативку в Отделении полиции Заводского района города Кулеши.
   Долгожданные гости (или хозяева?) уже на пути в свою вотчину, и к двенадцати часам по полудню новый хозяин Кулешовского металлургического завода будет принимать парад своих вассалов – городских чиновников и заводских управленцев, приготовившихся искренне и не очень убеждать его в собственной лояльности. Хотя некоторые из них прямо сейчас ведут крамольные беседы и строят коварные планы:
   – Симеон Иоаннович, да он ничего не знает! Жил всю жизнь во Франции, Ковригин его к делу не допускал. А положение на заводе сложное! Долгов выше крыши!
   – Ну и что? Отцовские советники помогут. Он же не один едет! И Лайбе плечо подставит.
   – Лайбе уже под семьдесят! Долго ли просидит в кресле управляющего? Нам сейчас надо ухватиться! Или вы планы поменяли?
   – Нет! Они меня своими яйцами достали! Никакой благодарности, никакого уважения! Я ночами не сплю, а эти… горожане! Губернатор уже насмехается – вчера звонил и спрашивал, буду я выступать двенадцатого июня на митинге или нет. Куда полиция смотрит? Они же готовятся!
   – Какая полиция?! Она с ними заодно! А вы для них – чужак! Сегодня мне полицейский заявил, что он и дальше будет с хулиганами, испортившими весь фасад Администрации, нянчиться, а потом, когда я пригрозил известить прокурора, он меня крокодилом обозвал! И еще ябедой!
   – Нашел ты кого извещать! Этот прокурор меня так послал вчера и трубку бросил! Законник чертов! И пожаловаться не могу – даже губернатор за глаза яичной головой кличет! Ты говорил, что мэр Кулешей – это ступенька вверх! Ну, и где я сейчас? Скажи, только без мата!
   – Так тем более надо выбираться оттуда! И Григорий Ковригин нам поможет, с его-то фамилией! Вам надо идти на выборы от завода, из гущи народной, так сказать.
   – Ты и в прошлый раз это пел! Я даже имя сменил по совету твоих консультантов – консерватизм и традиции, тьфу! Ну, Симеон еще ладно, но это – Иоаннович! Сразу острят – типа, чьих будешь?
   – Мы все продумаем, можно только фамилию использовать.
   – Это как это? Товарищ Царапкин? Схлопнулись давно все товарищи! А господин Царапкин из гущи народа не вылезет! Или мне опять имя менять? Каждые четыре года в ЗАГС бегать?
   – Семен Иванович! Господин Царапкин! В двенадцать вам надо быть в заводоуправлении. Пора! – торопил начальство Игорь Владиленович Пуссик, многолетний консильери яичной головы Кулешей.
   Со всех информационных каналов двадцать четыре часа в сутки нас убеждают, что наступило время профессионалов, они наше спасение и надежда! Но вот, что странно – профессионализм этот феодальный какой-то получается, добротный и непробиваемый, семейно-клановый. Литературные и актерские семьи-кланы, вернее семьи-симбиозы творческих профессий – уже наследственные аристократы в нашей стране, а на подходе формируются семьи профессиональных управленцев в частной и государственной сферах. Да нет! Я не настолько наивна, чтобы отрицать роль семьи в развитии каждого из нас. Понятно, что все мы слепки своих родителей, и сами очень любим наших детей – в лепешку расшибемся для них! Феодализм появляется не тогда, когда сын врача сам становится врачом, а когда чей-то другой сын врачом не станет, несмотря на все свои способности и желания.
   А с Григорием Ковригиным разве не так? Чем он заслужил свое многомиллионное наследство? Помните у Бомарше – «А много ли вы приложили усилий, для того, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки заурядный»? Это, кстати, Царапкиных больше всего касается!
   Ну ладно, закончу пока пропагандировать идеи всеобщего равенства и справедливости и продолжу нашу историю. Григорий Ковригин не бывал в Кулешах уже более двадцати лет, но он здесь родился, ходил в заводской детский сад, учился до четвертого класса в пятой школе, где директорствовал Александр Максимович Печенкин. А в его одиннадцать лет отец перевез семью в Москву. Из окна автомобиля, въехавшего в город ровно в десять утра, новоиспеченный буржуа внимательно вглядывался в совершенно незнакомый ему мир, наполненный суровыми, неулыбающимися людьми и раскрашенный в резкие и одновременно какие-то серые краски. Честно говоря, Григорию все это не нравилось! Но отцу надо было, чтобы он приехал в Кулеши, и он приехал!
   А вот и заводской район, где на улице Каменской в доме номер четыре на верхнем этаже сталинской четырехэтажки находится их старая квартира. Ковригин – старший всегда жил в ней, когда приезжал на завод, сейчас туда же ехал его сын и наследник. Мирон Сергеевич, давно искоса наблюдающий за Григорием, усмехнулся и сказал:
   – Не трусь! Это твой дом. Приехали, оставим вещи и на завод. Ты, Изо, посмотри квартиру – как там и что. Но Изольда Львовна ничего не слышала, она с изумлением и недоверием рассматривала в окно автомобиля старый кулешовский двор:
   – Что это?! Зарезали! Слона зарезали! Изверги, дикари!
   Странно! Получается, Айдар Валиев был прав? Ну, когда он острил про недорезанного слона. Только как же тот от Администрации до улицы Каменской добежал?! И вообще, откуда в Кулешах слоны? Тут же не Африка!

Глава 5. Да что происходит?

   – Бред! Бред! Бред! – возмущался Айдар Валиев – Откуда в Кулешах слоны? Я просто пошутил, а все издеваются! Но вы – то, Виталий Андреевич! Ведь я вас всегда уважал и слушался! А вы меня на слона променяли!
   – Мне по телефону доложили – ковригинский сынок приехал и увидел. Сходи и разберись! Да не расстраивайся ты так, может, это не слона зарезали, а кого-то другого – неловко оправдывался кулешовский прокурор, участвующий в оперативке заводского отделения полиции в связи с приездом важных гостей.
   – Крокодила! – с готовностью подсказал Валиев.
   – Почему крокодила?
   – Люди говорят, не я!
   Присутствующие на совещании коллеги Айдара уже давились от смеха, и Виталий Андреевич Бубликов, сдвинув брови, строго скомандовал:
   – Лейтенант Валиев разберитесь и доложите!
   Но все уже во всем разобрались, и даже Изольда Львовна успокоилась и поднялась в квартиру. А дело вот в чем – проектируя новый социалистический город будущего, сталинские архитекторы совершенно не экономили ограниченные государственные ресурсы и предусмотрели во дворах Заводского района Кулешей три фонтана классической формы, два с рыбками и один – слоненок. Наступившая в девяностых годах рыночная эпоха в России привела к кардинальному пересмотру взглядов на городскую инфраструктуру, короче, денег на фонтаны в местном бюджете не стало, и они заросли густой травой. Но зимой две тысячи девятнадцатого года депутаты Городской Думы Кулешей предложили сообществу местных предпринимателей добровольно – принудительно поучаствовать в городском благоустройстве к празднованию Дня Независимости России. Первого июня произошло открытие отремонтированного фонтана-слоненка с участием жильцов прилегающих домов, местных чиновников, предпринимателей и городской телекомпании Тарус. Фонтан всем понравился – круглая ярко-голубая чаша с фигурой слоненка светло-серого цвета в натуральную величину в центре, но уже через неделю вода в чаше стала застаиваться, и фонтан пришлось отключить для ремонта труб.
   А после утреннего мщения неизвестных придется перекрашивать и самого слона, заляпанного большими кровавыми пятнами. Поэтому ничего удивительного нет в том, что Изольда Львовна была так возмущена открывшейся ей картиной.
   Но Айдару Валиеву все это не принесло никакого облегчения! Таруские корреспонденты, оказавшиеся на месте происшествия раньше него, буквально намертво вцепились, да еще и камеру ему в лицо направили:
   – Как вы думаете, в чем смысл такого вандализма? Что вам известно о мстителях?
   – Что слона они не резали! Больше ничего не знаю!
   – Господин лейтенант, общественность имеет право знать, что происходит в городе! Не уходите от ответа!
   – Так я же стою, на месте стою, не ухожу. А в городе у нас все в порядке, пусть общественность не волнуется.
   – Как вы думаете, что будет двенадцатого июня?
   – А тут и думать нечего! Все готовы праздновать и мстить. Правда, калинковскую дорогу прибрать надо…
   – Уже который год мстители действуют в Кулешах, но вы ничего сказать не можете!
   – Так вы сначала скажите! Кто их покрывает? Что они, в пустоте художествами занимаются, что ли? В шесть утра они слона резали, тьфу, Администрацию с фонтаном красили, а где свидетели? Мы же не оккупанты, не фрицы! Мы полиция! Российская полиция!
   – Значит, мстители пользуются поддержкой народа?
   – Конечно! Кто яйца пуляет в чиновников? Народ и пуляет.
   – А полиция что делать будет?
   – Мы всегда с народом! – воодушевился Айдар и добавил – И вообще, Крым наш! С праздником независимости, россияне! С наступающим!
   Затем Валиев энергичным шагом, пока телевизионщики не опомнились, быстро покинул двор с фонтаном. Не подумайте, он не испугался – просто вспомнил, что ему надо срочно оформить административные наказания поселковским драчунам, чтобы заставить этих гремлинов убрать свой мусор с калинковской дороги. Только Крым здесь причем, Валиев?
   Озадаченным корреспондентам также некогда было ломать голову над странным поведением кулешовской полиции, они добросовестно все засняли на камеру и рванули вслед машинам с Григорием Ковригиным, Мироном Ригой и охраной выполнять редакционное задание по освещению визита нового хозяина на свой завод.
   Эрих Михайлович Лайбе управлял Кулешовским металлургическим заводом уже почти пять лет. Родом он был с Латвии, где тридцать лет проработал на Лиепайском металлургическом заводе, последовательно пройдя путь от цехового мастера до заместителя главного инженера завода. Осенью две тысячи тринадцатого года после объявления банкротства предприятия он перебрался на Донецкий металлургический завод, откуда его пригласил к себе давний знакомый Александр Петрович Ковригин. Нет, друзьями они не стали, но Ковригин очень ценил Лайбе за его педантичность и добросовестность, всегда корректно и уважительно общаясь с ним на уровне хозяин-работник. Да, уважаемые читатели, Александру Ковригину пришлось отступить от своих убеждений и стать-таки настоящим хозяином своего завода, но произошло это не сразу и нелегко!
   – Добрый день! Прошу, присаживайтесь! Примите мои соболезнования, Григорий Александрович и вы, Мирон Сергеевич – мягкий акцент и неторопливая, плавная речь до сих пор выдавали в Лайбе его балтийские корни – Вы не против знакомства с заводскими работниками? Или отложим?
   – Пожалуй, отложим – согласился Рига – Григорию в кабинет отца надо.
   – Сейчас откроют и проводят. Светлана! – позвал секретаря Лайбе.
   Мирон Сергеевич, удобно устроившись в большом кресле, пытливо всматривался в собеседника:
   – Ну что, Эрих Михайлович, в прятки играть не будем? Какие твои планы?
   – А ваши? – осторожничал Лайбе.
   – Выстоять! Я прямо говорю – ты нам нужен. Если дело в деньгах, называй сумму!
   – Деньги – это… хорошо. Но их мне уже предложили.
   – Понятно! Тогда что? Ну, не тяни, ты же меня знаешь!
   – Мне нужны две вещи – отбросил деликатность Лайбе, и сразу заговорил быстро, без акцента – Пост директора еще на пять лет с настоящими полномочиями и долю в акционерном капитале.
   – Ясно! Насчет поста согласен, а вот про долю – ее тебе никто дарить не будет, заплатишь сполна. Отсрочить оплату можно с учетом финансовых результатов завода, но закладывать долю мы тебе не позволим. И это все! Вот и подумай, сколько откусить сможешь? Но Григорий должен контролировать свой актив.
   – Я думаю, мы договоримся – довольный улыбался Лайбе.
   – Мы да! А стервятники?
   – Есть у меня предложения, обсудим.
   Собеседники погрузились в обсуждение сложных финансовых вопросов, а что же Григорий?
   Он стоял посреди отцовского кабинета и не знал, что ему делать. Большая квадратная комната с двумя высокими занавешанными окнами напоминала ему сумрачное таинственное царство, где, сколько Григорий себя помнил, пропадал его отец. Он всегда работал – здесь в Кулешах и потом в Москве, даже когда заболела мама, эта чертова работа не закончилась, даже на следующий день после ее похорон Григорий опять услышал: «Я на работе, когда освобожусь, мы поговорим».
   «Что же такого важного вершилось здесь?» – недоумевал Григорий. Конечно, он понимал, что его собственное благополучие напрямую зависит от завода. Но зачем продолжать тратить львиную долю своей жизни на этого бездушного монстра, когда все условия безбедного существования твоим близким уже созданы? Почему отец продолжал выбирать монстра, но не своего сына?
   – Нет! Ты любил меня! И маму тоже – бормотал Григорий – Я всегда чувствовал, что ты думаешь обо мне. Но мы так мало времени проводили вместе! Завод! Всегда завод! – уже злился Ковригин-младший – Что я должен сделать?! О чем ты мне написал?! Я все сделаю, но он мне не нужен! Прости…
   Очаровательная блондинка заглянула в кабинет:
   – Григорий Александрович, что-то нужно принести? Эрих Михайлович поручил мне во всем вам помогать!
   – Спасибо, Светлана – поблагодарил секретаря директора Ковригин – Все в порядке, только сумрачно здесь как-то!
   – Сейчас! – Светлана шустро подняла жалюзи с большого окна, выходящего на центральную площадь между заводоуправлением и проходной – Ого! Уже собрались!
   – Кто? – не понял Григорий и тоже подошел к окну.
   Два десятка женщин, абсолютно прекрасных телом и душой в своем яростном порыве за справедливость и лучшее будущее, ринулись красочно протестовать перед хозяйскими окнами, будто по команде Светланы. У каждой валькирии были заняты обе руки – в одной вился по ветру российский триколор, в другой – крупно написанный лозунг (у всех – похожего содержания):
   – Верните Крым!
   – Крым наш!
   – Руки прочь от Крыма!
   – Крым сожрали!
   Григорий задумчиво спросил Светлану – Лозунги какие-то странные? Он уже наш.
   – Ваш! А им он тоже нужен!
   – В смысле? Он же общий.
   – Это за двадцать тысяч? У нас столько в месяц зарабатывают! А если мама одна, какой Крым?
   – Так его что, делят, что ли? За деньги?
   – А вы думали бесплатно? – задорно и с огоньком отвечала Светлана, но совершенно непонятно.
   – Да ничего я не думал… Странно как-то – нерешительно бормотал Ковригин – А чего они здесь Крым требуют?
   – А где еще? Вы же хозяин! Все деньги у вас!
   – У меня столько нет – испугался Григорий – Целый Крым!
   А на площади к прекрасным валькириям уже устремились корреспонденты Таруса, настраивая камеры на наиболее фотогеничных протестанток.
   – Это политический протест? Почему такие требования?
   – А чем мы хуже? Вот чем мой сын виноват?! Кое-кто завод получил просто так! А моему – Крым тогда дайте!
   – Точно! Мы все за него платим, из каждого кармана повыгребали!
   – Горбатимся, а толку чуть! Мы же на Францию не просим – только на Крым!
   – Ну, ты и хватила! Франция! Наши рожи там не гожи! Это для хозяйских деток, а остальным – шиш!
   – За себя говори! Моему все гоже! И Крым я не отдам!
   – Я инвалид, без мужа рощу двоих детей. Они у меня слабенькие, болеют часто. А в Крыму такой климат и море! Несправедливо это! Верните Крым!
   Внезапно по этой сумятице криков и телодвижений пробежала какая-то большая волна и, наткнувшись на стоящих перед входом в заводоуправление охранников, схлынула обратно в море, унося с собой прекрасных и загадочных валькирий с их весьма экстравагантными требованиями. Но ничто в нашем мире не проходит бесследно – прямо перед телекамерами Таруса неизвестно откуда буквально материализовался ошарашенный господин Царапкин, весь увешанный ленточками российского триколора. А еще он крепко сжимал в своих, не знающих физического труда, холеных, белых руках самый большой и самый оригинальный лозунг исчезнувших протестанток – «Мы на горе всем буржуям Крым вернем и потанцуем!»
   Секундное замешательство, вызванное взаимным отказом господина Царапкина и корреспондентов Таруса поверить своим собственным глазам, сменилось яростным негодованием одного и ехидными вопросами других:
   – И вам тоже Крыма мало, Францию подавай?!
   – Это провокация! – в ответ завопил градоначальник – Да что происходит?!
   – Крым ваш, господин Царапкин, или не ваш?
   – Пуссик! Пуссик! Пуссик! – возмущенно скандировал мэр – Проверь! У них точно есть яйца! Я знаю!
   – Успокойтесь, Симеон Иоаннович! – Игорь Владиленович Пуссик наконец-то пробрался к шефу – А вы хулиганы! Я полицию вызову!
   Григорий озадаченно посмотрел на Светлану, но та, пожав своми красивыми, белоснежными плечами, возмущенно воскликнула:
   – Бессовестный какой! Крым детям нужен, а он кто? Ни стыда, ни совести! Не давайте ему ничего, Григорий Александрович! Пожалуйста!
   – Не дам! – твердо пообещал Ковригин.
   – Пойду все Эриху Михайловичу расскажу! Он этого Царапкина не выносит!
   Так ничего не понявший Григорий задумчиво посмотрел вслед убегающей Светлане и снова вернулся к своим проблемам. Сунув руку в карман, он достал маленький серебристый ключ от сейфа отца и буквально заставил себя открыть его. Внутри сейфа лежали два одинаковых конверта, один с надписью – сыну, другой с пометкой – Григорию К.
   Григорий сразу вспомнил, что отец обычно не называл его полным именем, только, когда был крайне недоволен его учебой или поведением, а еще, после смерти матери, когда заставлял его выйти из своей комнаты и начать жить снова.
   Руки Григория сами потянулись к первому конверту и быстро разорвали его. Обычный лист бумаги был заполнен острым, размашистым почерком Ковригина – старшего:
   Сын! Гришенька, родной мой!
   Я люблю тебя больше всего на свете! Поверь, я боролся изо всех сил, чтобы не оставить тебя, но смерти не избежать. Прости нас с мамой, что ушли, но мы всегда с тобой.
   Сын мой, ты моя жизнь! А я хочу жить вечно и счастливо, помни об этом! Я верю, ты встретишь свою женщину, и у меня будут внуки и правнуки. Не плачь мой взрослый сын, я с тобой, я всегда буду с тобой.
   Я не писал завещания – ты мой единственный наследник, только прошу не забудь твою Леди Изо, ты же понял, кем она была для меня.
   И еще – я не хочу заставлять тебя открывать второй конверт, можешь просто порвать его. Но, если ты решишь открыть, то знай, я пойму любое твое решение.
   И напоследок – твоя мама просила меня вырастить тебя самостоятельным человеком, не трястись над тобой и не оберегать излишне, но я всегда волновался за тебя, особенно после ее смерти. Я не знаю, удалось мне это или нет, но и ты сам не знаешь! Может, попробуешь?
   Сынок, прощай. Живи, живи долго и счастливо! Твой отец.
   Глухо воя, Григорий рухнул в кресло – боль снова затопила мир, и московский дождь догнал его в Кулешах. Ничего не будет больше и ничего не надо! Григорий умер. Или хотел умереть?

Глава 6. Кто ты?

   Когда ночь опускается на землю, люди вспоминают, насколько они слабы и беззащитны, самонадеянны и глупы. Да, мы захватили эту планету, отняв у всех других представителей земного мира, мы ломаем ее под себя беспощадно и безвозвратно. Земля уже обречена быть или не быть только вместе с людьми, мы ее главное богатство и проклятие! Но ночь – не наше время, пусть мы освещаем ее искусственным светом и заполняем нашими пустыми развлечениями, и даже, страшно сказать, культурным отдыхом. Мы делаем все, чтобы только избежать необходимости отвечать на эти вечные, мучащие нас вопросы – кто мы? что нам всем надо? почему я? и тысячи, тысячи других. Господи! Помоги нам смириться с собой и дай силы стать лучше!
   Но Григорий не мог просить, ведь все уже произошло и ничего не изменишь – отец там, а он здесь, почему? Но и слез больше не было, была только боль огромная и тупая, болело все тело – от кончиков пальцев ног до волос на голове, болела душа, непрерывно, остро и нескончаемо! Григорий не помнил ничего, что случилось с ним днем девятого июня после того, как он прочитал письмо отца. Не помнил скандала с мэром, который примчался к дверям его кабинета пожаловаться на хамские издевательства кулешовцев – впервые в своей сознательной, взрослой жизни Григорий избил другого сознательного, взрослого человека, правда, неприятного многим, да еще и отматерил его от души. Не помнил он, как кричал Лайбе и Ригу о том, что ему ничего не надо, пусть все идет на Крым. Не помнил, как Мирон Сергеевич утащил его домой, как Изольда Львовна уговаривала его успокоиться и лечь спать. Он не помнил даже, как ускользнул от надоедливой опеки и оказался на ночных улицах этого ужасного города, чей завод-монстр сожрал его отца!
   Все было враждебно ему в Кулешах, за каждым углом таились кровавые убийцы, ненавистные горожане проскальзывали мимо него подобно бесплотным теням, зловещие звуки терзали ужасом его израненную душу. Он здесь чужой! Как же больно дышать этим отравленным воздухом! Отчаявшись отыскать спасительное убежище, Григорий уже готов был рухнуть посреди той отвратительной, пыльной улицы с безумным названием Трубапром, по которой он брел уже из последних сил, прямо напротив трехэтажки с номером тринадцать, настолько косо прибитым, что бедняге казалось, сам черт криво подмигивает ему свою дюжину раз. Но спасение было уже близко!
   Нет, утро еще не настало, лишь тонкий лучик разума и надежды проглянул сквозь двухдневные тяжелые облака бессмыслицы и горя – Григорий почувствовал то, в чем нуждался сейчас больше всего на свете – родственную душу. Он видел – в этих серых глазах плескалась боль, такая же огромная, как и его собственная, и эти руки были также холодны и бессильны что-то исправить:
   – Кто ты? Тебе плохо? – почти бесшумно прошептал Григорий, вплотную приблизив свое лицо к лицу незнакомца – я теперь один, навсегда один…
   – Да – тихо ответил незнакомец – ты поймешь… что же мне делать?!
   Как странно мы стали жить! Вокруг нас множество друзей с их лайками и восторженными комментариями под нашими фото в соцсетях, мы легко решаемся сказать «люблю» случайным знакомым, захлебываемся от восторга за блестяще раскручивающуюся карьеру и даже не сомневаемся словам родителей о гордости за нас, живущих так далеко – в Москве или Америке! Кто-то еще верит этому?! Что у нас есть? Друзья, окружающие нас в праздники, но не в горе? Родители, любящие нас и доживающие в одиночестве? Любовники и любовницы, бывшие мужья и жены, так и не ставшие нам близкими людьми? Да! Еще есть наши дети – прекрасные инопланетные странники, сумевшие сохранить только облик гуманоидов, а что у них внутри?
   Конечно! Скоро наступит утро, депрессия отступит, и мы снова поверим в прекрасный, разумный мир без страха и зла, нищеты и предательства, мы будем жить и надеяться снова и снова. Но земля опять крутанется вокруг своей оси, придет ночь, и все повторится!
   Резкий ранний звонок в дверь подобно будильнику разбудил Людмилу Кошкину, ее тревожный, краткий сон рассыпался в прах, не успев подарить освобождение от усталости, тревог и суеты прошедшего дня. Потрогав холодную половину супружеской постели, Людмила грустно вздохнула и побрела открывать дверь.
   – Спишь еще? Я на вокзал, Савушка приезжает. А где Сергей? Я вам шанежек горячих занесла, внучек любит с картошкой – с порога зачастила Нина Петровна Кошкина, свекровка Людмилы – А ты чего грустная, случилось что?
   – Ничего! – опять вздохнула Людмила – Вы проходите! Никита у моих родителей, там сейчас близнецы – Мария в больнице лежит, но скоро выпишут. Вот брат и предложил забросить детей к бабушке с дедушкой погостить.
   – А чего грустишь тогда?
   – Ой, Нина Петровна! Ничего у меня не получается, будто в закрытую дверь ломлюсь! А толку?!
   – Доченька, я все вижу! Бедная ты моя! Тяжело тебе с моим сыном…
   – Нет! Я люблю его, только его! Я смогу, я обязательно смогу! – убеждала свекровь Людмила, а себя ей убеждать было не нужно.
   Есть в наших женщинах одна неистребимая потребность, передаваемая из поколения в поколение, глубоко порицаемая современным эмансипированным человечеством, зачастую раздражающая донельзя своих адресатов, но выражающая абсолютный смысл женского существования. Это потребность любить и заботиться о своих близких, всегда и везде, вопреки всему и всем! Вы только вдумайтесь – бьет, значит, любит! – и она действительно в это верит!
   О да! Поморщите нос и выскажитесь презрительно: «Дура! Как ты можешь терпеть?!»
   Терпеть, конечно, не надо, но я спрошу: «А почему терпишь ты?» У тебя ведь все прекрасно – ты красива, умна, образованна. И одна – да, ты одна! Только, пожалуйста, не говори о своих партнерах – сексуальных, деловых и еще каких-то; о веселых и свободных друзьях, о высокой цели самореализации и самосовершенствования! Я просто спрошу – ты счастлива? Почему я все больше вижу вокруг себя людей, которые не живут, а готовятся жить? Они терпят бессмысленную, унизительную работу, да и с собственным бизнесом так бывает, чтобы получить какую-то сумму денег, но им не на кого их тратить, и тогда из глубин подсознания выплывает бригантина с парусами, исписанными наполеоновскими планами будущего, требующего терпеть, терпеть и терпеть. Только будет ли оно это будущее? А пока у тебя нет даже того, ради кого стоило хотя бы плакать!
   Людмила Кошкина любила, любила так, что даже задыхалась от переизбытка этой любви – ее муж Сергей и сын Никита составляли весь ее мир. И он, этот мир, был огромен, ничуть не меньше, чем у продвинутых столичных интеллектуалок, ведущих кровавую беспощадную борьбу за мужской престол. А Людмиле не нужно было это царство, ведь она не была одна! И заполнять свою жизнь искусственным смыслом и бесполезными целями ей не требовалось, времени хватало только на сущее.
   Сергей Кошкин – это первое и единственное чувство, боль и нежность, страх и горе, ее единственный мужчина, отец ее сына Никиты. Первый раз Людмила заметила его, когда училась в четвертом классе средней школы в Кулешах. Она поднималась по широкой лестнице с деревянными перилами, а навстречу ей спускалась шумная компания старшеклассников, и среди них был он – высокий, сероглазый, с роскошной шевелюрой пепельного цвета. Зацепившись за ступеньку, Люда, не отрывая взгляда от Сергея, рухнула перед ним на коленки, а он легко и ловко поднял ее, дружелюбно посоветовав девочке: «Не падай больше! А если что, зови – подниму тебя, малышка!»
   Дальше Людмила взрослела уже вместе со своей любовью – смешно и неловко, беспощадно и яростно боролась она за своего Сергея, боролась со всеми подряд – с самыми красивыми девушками пятой школы, с собственными родителями, с учителями, не понимающими такой простой вещи – любовь важнее литературы, химии и даже математики, она стократ важнее! Да, поначалу все смеялись над Людой и ее принцем, но абсолютная честность девочки перед собой и всем миром, ее нерушимая вера в свое чувство подкупали. И ей прощали все – стрельбу репейными снарядами по волосам взрослых соперниц, нескрываемую скуку на уроках в ожидании переменки, когда можно побежать к классу Сергея и опять раствориться без остатка в огромном океане любви, откровенные насмешки над кавалерами-сверстниками, такими маленькими и глупыми в глазах Людмилы и многое, многое другое.
   Директор пятой школы Александр Максимович Печенкин, всегда очень лояльный и деликатный по отношению к своим ученикам и подчиненным, попытался для порядка вернуть девочку в наше измерение, но в итоге сам открылся на примере Людмилы высоким материям человеческих чувств и переживаний. Он даже приспособился вызывать ее в свой кабинет на формальный разговор о необходимости подтянуть успеваемость и поведение, когда собственные мелкие дела и вечная рутина особенно доставали его. Это было как его лекарство от хандры и уныния:
   – Люда! Но ты даже не пыталась писать эту контрольную. Я понимаю, что химиком ты не станешь, но это школа!
   – Александр Максимович, можно я завтра не приду? Пожалуйста! Они все едут на соревнования. Я должна быть с ним!
   – Люда! Какое соревнование?! У тебя двойки!
   – Пожалуйста! Я все сделаю! Хотите, пол вымою в коридоре? Дежурить в столовой буду всю неделю! Ну, что мне сделать?!
   – Написать контрольную!
   – Ладно! Но сначала я убью эту Кочкину! Девятый класс сейчас на физкультуре?
   – Да… о чем ты?
   – Я быстро! Сбегаю, дам ей гантелей по башке и обратно, писать вашу контрольную!
   – Стой! Сядь, я сказал! Никаких гантелей!
   – Она будет с ним! А я? Я уже выросла! Вы что, не видите?! Он мой! Я ей все зубы выбью! Поулыбается тогда!
   – Успокойся, Люда! У Наташи Бочкиной есть мальчик, по-моему, Дима Калинкин.
   – Ну почему я такая маленькая?! Александр Максимович, а можно за один год четыре класса пройти? Я хочу вместе с Сергеем школу закончить! Я все контрольные напишу, обещаю! Вы мне поможете?
   – Людочка, о чем ты? Бог с ней, с контрольной этой! Разрешаю тебе завтра ехать на соревнование.
   Александр Максимович, улыбаясь, смотрел вслед несчастной Джульетте, чувствуя пронзительную и нежную грусть от понимания, что его время ушло и так любить он уже не сможет. А стало быть, все силы ему придется бросить на развитие образования в средней школе номер пять города Кулешей.
   После школы Сергей поступил учиться в областной политехнический университет, но что-то не задалось с учебой, и на втором курсе его забрали в армию, Людмила, домучив, наконец, свое обязательное среднее образование, дождалась любимого. В две тысячи восьмом году, когда разразился всемирный экономический кризис, а Россия, вляпавшись в него по самые уши, радостно и с энтузиазмом выполняла свой очередной интернациональный долг в Южной Осетии и Абхазии, Сергей Кошкин и Людмила Талаш поженились, несмотря на возражения родителей невесты. Через два года у них родился сын Никита, первый внук Павла и Анны Талаш.
   – Хочешь, я поговорю с ним? – не унималась Нина Петровна – про сына напомню!
   – Нет! Он про него никогда и не забывал! Ему надо захотеть жить, и тогда все исправится.
   – Но как же вы? Ведь есть надо каждый день! Денежки с неба не падают.
   – Нина Петровна! Мне не деньги нужны! Мне Сергей нужен, живой и здоровый! И на что мне жаловаться? Квартиру эту Сергей заработал, машину тоже, отдыхать мы с Никитой каждый год ездили!
   – Помню, только сейчас деньги у тебя закончились, живете на твою зарплату. Да и сваты мои вас достают.
   – Я сама решу, как мне жить! От Сергея я не уйду, никогда не уйду! А деньги – дело наживное.
   – Ладно, доченька, решай все сама. А это Никите – он в аквапарк хочет, свози его. И не отказывайся! Я не последнее отдаю. Он мой внук! – Нина Петровна резко прервала возражения невестки и сунула деньги ей в карман.
   Людмила успела только неловко поблагодарить свекровь, как в дверь снова позвонили. Плечом к плечу, нога в ногу и навеселе в квартиру Кошкиных вошли две родственные души (или влетели?) – любимый муж Людмилы Сергей и новоиспеченный хозяин Кулешовского завода Григорий Ковригин. Странная пара, дружно удерживающая сомкнутыми плечами колебания своих тел в допустимом диапазоне – чтобы не упасть, успешно промаршировала до дивана и плотно втиснулась в него. Людмила изумленно и недоверчиво рассматривала свое сокровище, которое вело пусть и депрессивный, но преимущественно трезвый образ жизни уже три года. Нина Петровна была удивлена не меньше невестки, но как мать сразу кинулась защищать сына:
   – Да что же это?! Богач какой выискался! Завод забрал и людей еще спаивает! И сюда приперся дальше пить?!
   – Не волнуйтесь, Нина Петровна! Это я их привела, они за домом сидели, но ведь скоро шесть, утро уже, люди на работу пойдут, а тут такое…
   – Спасибо, Света – обратилась к соседке Светлане Курицыной, секретарю Лайбе, Людмила – А он Ковригин?
   – Ну, да. Представляешь, какой скандал! Люди на работу, а он с утра развлекается! Я сейчас позвоню на завод, чтобы за ним приехали.
   – Нет, не звоните, Светлана! Я там такого наобещал, целый Крым! Он же сотни миллиардов стоит. Как я им покажусь? – с ужасом и заикаясь, попросил Григорий.
   – Так что, сейчас здесь прятаться будешь, что ли? – опять возмутилась Нина Петровна – Мы люди простые, излишков не имеем. Иди-ка ты со своими миллиардами!
   – Да какие миллиарды? Одна путевка в Крым прошлым летом тысяч тридцать стоила с дорогой, всего, значит, два миллиона, не больше – деловито доложила всезнающая Светлана – ну, подорожало немного с прошлого года, но не на миллиард же! – и подозрительно прищурившись на совестливого богача, спросила – Вы, что, целый Крым покупать собрались? А кто его вам продаст? Он же государственный!
   – Это ему денег жалко стало! А отец твой не жалел – каждый год отправлял наших детей в Крым! – не успокаивалась Нина Петровна.
   – Мне тоже не жалко – робко оправдывался Григорий Ковригин – я просто не понял сначала…
   – Я иду звонить – нетерпеливо заявила Светлана Курицына – Вы его подержите пока у себя. Ну, чаем напоите. Не обеднеете, Нина Петровна?! – уколола напоследок она возмущенную собеседницу.
   Пока свекровь пыхала обидой, Светлана подошла к мужу и, взяв его руку, вопросительно посмотрела на него. Сергей виновато прошептал на ее немой вопрос: «Прости…»
   Будто волшебство пробежало по скромному жилищу супругов Кошкиных, беспощадно разделяя своих и чужих. Григорий опять почувствовал себя бесконечно одиноким и забытым, обретенный друг, единственный пока смысл его жизни после смерти отца, предал. Предал всего лишь за одно прикосновение этой милой, но совсем не ослепительно красивой женщины! Они смотрели только друг на друга, чувствовали только друг друга, они были вместе, а он – один, опять один!
   Нина Петровна Кошкина тоже все поняла, но ничуть не обиделась и не огорчилась, а быстренько засобиралась на вокзал. Людмила, розовея и расцветая на глазах любимого, но даже не глядя на незваного гостя, предложила:
   – Я сейчас вас чаем напою с шанежками картофельными, я быстро!
   – Это моя жена Людмила – сказал Григорию Сергей, непонятно почему, но он чувствовал себя виноватым – Я женат и у меня сын. А ты?
   – Я один, я совсем один – глухо пробормотал в ответ Григорий.
   Двое мужчин молчали, не зная, как продолжить тот разговор, что сблизил их прошлой ночью. А все потому, что сказано было так много, так откровенно, что не осталось ничего тайного, как казалось тогда. Но наступило утро, и реальная жизнь поставила все на свои места – каждому из них придется самому справляться со своими проблемами, как и всем нам. Но, то чувство единения и сопереживания, возникшее между ними, не случайно (кто знает?). Может, решая беды другого, ты выкарабкаешься сам?

Глава 7. Страшно далеки были они от народа

   Я хорошо помню девяностые, когда пустые полки советских магазинов стали пока еще робко, но заполняться товарами по неправдоподобным ценам. Помню, как родственники купили большой цветной телевизор, разом сняв с книжки все свои многолетние сбережения, и как, получив зарплату, мы все дружно и наперегонки бежали ее тратить, наивно полагая хоть немного защититься от нового рыночного правительства в Москве, да где там! Но вернемся к нашим героям.
   В конце августа 1991 года неразлучная троица верных друзей и идеологических единомышленников Н. Г. Чернышевского, окончательно протрезвев и потеряв всякую толерантность к ошалевшим от собственной безнаказанности москвичам, покинула их сумасшедший город и направилась в Кулеши, чтобы на месте воплотить в жизнь великие идеи свободы и солидарности. Но это они так планировали, а вот что у них получилось, решайте сами.
   Наивных мечтателей встретила удивительная провинциальная осень – раз в столетие или реже случаются в России такие периоды какого-то безвременья, они будто застывшие ледяные полоски в конце апреля, границы между двумя не сосуществующими мирами прошлого и будущего, когда настоящего просто нет, вернее, оно нам только кажется. Вот и тогда в российской столице бушевало демократическое половодье и всеобщее опьянение новой верой, а в провинции – другой застывший мир, в котором будто все по-старому, также работают заводы, те же советские люди продолжают учить, лечить и помогать своим согражданам, но уже бесплатно. И никто из них не верит, что нашей огромной страны больше нет. Я тоже не верила…
   С ходу воплотить чернышевские идеи Александру Ковригину не удалось, все его время отнимали поиск новых рынков сбыта для заводской продукции и разработка невероятно сложных и запутанных бартерных схем. Но зарплаты заводчанам он платил раза в три выше средней по городу, а сразу после выхода знаменитого постановления российского правительства об отпуске цен эта разница выросла до десяти раз. Ковригинский металлургический завод на долгие годы стал самым щедрым и честным работодателем в Кулешах, да и во всем регионе. И не только в регионе – Алиса Велиховская, старшая дочь Нины Петровны Кошкиной и сестра Сергея Кошкина, сбежала тогда с двухлетним сыном Савушкой из Петербурга от нищеты и непрактичности мужа-доцента питерского вуза и три года отработала на КМЗ в цехе. Сейчас конечно все изменилось – завод уже не тот, да и Савва Велиховский, закончив с красным дипломом Петербургский университет, абсолютно уверен, что сам, один и собственными руками построит благополучную и успешную жизнь. Зачем ему общее дело и этот старый завод? Каждый сам за себя! Но Александр Ковригин так никогда не думал, хотя на что он надеялся? На своих верных друзей, на заводчан, на коллег-директоров, на здравый смысл и солидарность, в конце концов; и уж точно эксплуатировать никого он не собирался!
   Но шустрые и образованные российские власти буквально забросали национальную экономику рыночными и революционными указами да постановлениями – все сразу, все быстро. А люди что? Да ничего, к житью – так выживут! Та же Нина Петровна Кошкина до сих пор со стыдом вспоминает дикую драку на механическом заводе за бесплатную булку хлеба, что раздавали по очереди его работникам вместо зарплаты. А про тот случай на секретном военном бюро не забудет уже весь город – молодой заместитель директора, потерявший последнюю надежду достучаться до московского начальства сохранить Бурановские разработки, сам потерял разумное восприятие действительности – раздевшись догола, он с ножом бегал за всеми, кто попадался ему на дороге. Но Москва все реформировала и реформировала свои оцепеневшие от полного непонимания российские провинции, даже отдышаться не давала! Поэтому чернышевским мушкетерам ну никак не удавалось приступить к построению светлого и справедливого будущего на отдельно взятом островке ускользающей советской реальности.
   – На зарплату хватит, а с сырьем на следующий квартал туго. Третий цех латать надо еще. Да и городские на отопление попрошайничают – где они кроме нас возьмут?
   – Понятно, Мирон. Что предлагаешь?
   – В Китай лети, не откладывай! С немцами тоже надо работать. В Союзе денег нет, только бартер.
   – А город как? Наскребем?
   – Металлом отдадим, сами пусть крутятся! И что ты там про лагерь наобещал? Его же капитально ремонтировать надо! Деньги где?
   – До лета справимся, детям отдыхать надо. Ну не ворчи, Мирон! Ты ж у нас бог финансов, без денег все добываешь – в коммунизме живешь!
   – Коммунизм не поможет! Нужны живые деньги. Я тебе уже который раз твержу, Саня, выкупать акции придется, не ты – другие желающие найдутся. Хватит спать! Люди уже продают свои акции, начали вернее. Перекупщики в городе конторы открывают. Чего медлишь? На зарплату валите, а будет ли завод работать под новыми владельцами? – горячился Сергей Кривицкий – Не отказывайся от предложения немцев, возьми деньги, лучше от них, чем с нашими банкирами-бандитами связываться!
   – Я поговорю с людьми. Все объясню, поймут. Это же их завод!
   – Сейчас, может, кто и послушает, но у них только треть пакета, а с остальным как? Москва нас всех продаст, не моргнув глазом своим рыночным!
   – Не продаст! Придумаем что-нибудь с соседними заводами, холдинг какой-нибудь. Не дураки ведь эти москвичи – бесплатно все отдавать – разумно и уверенно размышлял Александр Петрович Ковригин.
   – Причем здесь разум? Они же по учебникам живут! Раз там написано – приватизация, значит, все отдадут и даром! Пятерки еще получат от своих учителей.
   – Не кипятись, Сергей. Москва одна, а нас много.
   – Ох, Саня! Ты что не видишь? Против нас не только Москва, эти ученые дурачки страну не к рынку тянут, они нас на всемирный базар выставили как скот, задарма готовы отдать!
   – Ну чего ты так кричишь? Не продадут заводчане акции, зарплата у них хорошая и мозги имеются, задарма не отдадут! – убеждал себя и собеседников красный директор.
   – Ладно, посмотрим! Но собрания по цехам провести надо!
   Все правильно, кулешовцы дураками и тогда не были, но вот время смутным было, да и голодным к тому же. И еще одно событие произошло тогда, важное для нашей истории – кулешовцы впервые посмотрели знаменитый американский фильм Гремлины, где эти очаровательные пушистики, так и просящие погладить их и пожулькать от души, превращались в злобных монстров, если их напоить. Посмотрели и запомнили, а потом метко обозвали кое-кого из городских жителей. Ну а что означает это обзывательство, и почему оно намертво приклеилось к жителям поселка Металл Советов, я расскажу попозже.
   Сергей Кривицкий, третий из чернышевских мушкетеров, не зря нервничал и дергал друзей – он продолжал работать в московском министерстве и все больше и больше убеждался, что в покое Кулеши не оставят. Раз в учебнике К. Р. Макконела и С. Л. Брю «Экономикс» написано, что мир спасут лишь приватизация и частная собственность, то так и будет! И Сергей был прав – в Кулешах уже открывались конторы по скупке акций КМЗ, полученных работниками завода на ваучеры и за трудовой стаж. Конечно, массовой продажи еще не было, продавали в основном из-за безденежья или по какому-то форс-мажору, хорошие ковригинские зарплаты пока сдерживали лавину.
   Но скоро ситуация стала выходить из-под контроля и все благодаря тому же российскому правительству с его пресловутым законом о приватизации. В борьбу с мушкетерами за контроль над заводом вступили новые игроки – некая фирма под названием «Веринева» открыла несколько офисов в заводском районе Кулешей, где чутко и внимательно слушали заводских пенсионеров, настойчиво подсказывая, что многие проблемы они решат на денежки от продажи своих акций. Дальше больше – вериневские офисы открылись уже рядом с заводской проходной, многих работников назойливо убеждали расстаться с капиталом и приобрести новые автомобили и даже квартиры, цена акций взлетела почти в десять раз. Ковригин неоднократно выступал в цехах, призывая заводчан к солидарности и разуму, но ему впервые в жизни пришлось отступить от своих принципов и самому начать скупку этих проклятых акций!
   Общее собрание акционеров КМЗ должно было стать кульминацией схватки чернышевских мушкетеров и понаехавших – победителем станет тот, у кого больше акций. Соперники шли голова в голову, будущее оставалось смутным и непонятным. Веринева пригласила мечтателей на встречу, направив от себя представителями настоящих бандитов снаружи и внутри, именно такими, кстати, и были раньше многие эффективные менеждеры. Но не на тех напали! Троица верных друзей и больших мечтателей не стала долго слушать угрозы распоясавшихся конкурентов, а, вспомнив свое дворовое безнадзорное детство, от души отметелила идиотов, но все по-честному, трое на трое, охранники, предупрежденные о серьезности разговора, даже к двери совещательной комнаты не подошли.
   Дальше была самая настоящая бандитская ночь с киллерами, погоней и бегством мушкетеров из Кулешей. Увы, но это правда! И чтобы снова вернуться на завод Ковригину пришлось пожертвовать многим, но не всем. Слышите, не всем!
   А сегодня ранним утром на вокзал в Кулешах прибыл очередной поезд из Москвы, его пассажиры, зябко поеживаясь на свежем прохладном ветерке, лениво вышагивали из вагонов на перрон, неловко вытаскивая свои чемоданы и сумки. Гостей встречал пока безмолвный и безразличный спящий город, тишину которого нарушали лишь робкие возгласы встречающих своих друзей и родственников немногочисленных кулешовцев. Но встречали не всех, резкие звуки отъезжающих автомобилей оставили в тишине и забвении одного столичного пассажира – молодого, яркого мужчину, обладателя весьма солидного телосложения с ярко-желтым кожаным чемоданом на колесиках. Мужчина сначала с удивлением, а потом и растерянно, оглядывал пустое и спящее кулешовское пространство, все расширяя и расширяя угол обзора, надеясь обнаружить хоть какие-то признаки цивилизации в виде такси или общественного транспорта. Но тут обзор его буквально врезался в странный лозунг (или угрозу?), размашисто нарисованный красной краской на фасаде здания напротив: «Будущего нет!». Такой краткой и емкой квинтэссенции нашего времени пассажиру видеть еще не приходилось, поэтому, отряхнувшись от минутного философского оцепенения, он резко отступил в тень вокзального здания из этой опасной пустоты без будущего в ожидании братьев по разуму.
   Первыми братьями оказалась группа бойких старушек, высыпавшая на вокзальную площадь с левого фланга. Бодро семеня крошечными ножками в ярких кроссовках, старушки дружно и понятно ответили на пассажирское приветствие, а на его вопрос о лозунге рассыпались уже совершенно непонятными речами:
   – Молодцы, хорошо работают! И видно хорошо!
   – Да они бы больше написали, но на Администрацию со слоном столько краски ушло.
   – За нас стараются! Не то, что власти, только о своем кошельке и думают!
   – Правильно Царапкину надавали! Крым ему! С ковригинского сынка пошел требовать, у детей хотел отобрать! Тот ему и врезал. Ни стыда, ни совести, а еще мэр называется!
   – И почему хорошие люди помирают, жили бы да жили! А этого кусаку никому не жалко!
   – Яйца запретил нам продавать! Смерти нашей хочет, мечтает – с голоду помрем! Гад ползучий, ирод!
   – Его самого покрасить надо, сам-то он со стыда не покраснеет!
   – А тебе кого надо? – заинтересовались, наконец, приезжим собеседником старушки.
   – Я к бабушке приехал, Нина Петровна Кошкина она.
   – Так ты Савва? Внук? Давно тебя не видели! Вырос, да и не только в высоту… – беззастенчиво любопытствовали старушки – А чего ж бабка тебя не встречает?
   – Я проездом, не сообщил ей, что буду.
   – Щас! – одна из старушек резво вытащила сотовый и быстренько разбудила Нину Петровну.
   – Ну, ладно, нам пора на электричку. Привет бабушке передавай.
   Пока Савва Велиховский ждал радостную его неожиданному приезду бабушку, еще один его брат по разуму появился у вокзала. Странный человек неопределенного возраста и рода занятий с копной серебристых мерцающих в утреннем пространстве, подобно шлему космонавта в космосе, волос пристально разглядывал круглый циферблат вокзальных часов и бормотал себе под нос:
   – Ну, надо же! Как опаздываешь, так электричка вовремя уходит!
   – Здравствуйте! Я приезжий. Не подскажете, что это? – уже не с опаской, а с любопытством интересовался нарисованным будущим Савва.
   – Читай, по-русски же написано.
   – А о чем это написано? У кого будущего нет?
   – У нас! У тебя и у меня.
   – Нет! У каждого есть, и каждый сам творец своего будущего. Я считаю, шанс есть у всех – как воспользуешься, так и жить будешь! Я не согласен с таким лозунгом! – непонятно почему разгорячился Савва.
   – Ясно. А чего ты сюда приехал? Жил бы там, где есть твое будущее, а у нас по-другому – мы или все вместе вылезем или нет.
   – Значит, и будущего у вас нет! Нельзя зависеть от других, надо самому лезти.
   – Куда лезти? У тебя-то самого что есть? Какое будущее? Могилка в сырой землице?
   – Почему?!
   – Потому, что люди живут вечно или не живут.
   – Как это?
   – Да так! Вот Ковригин еще долго жить будет, а кто-то словно и не жил вовсе. Только все лез и лез! В могилку свою и долез.
   Савва Велиховский так явственно представил себе это будущее, предсказанное братом по разуму, что вспомнил свой самый большой страх, даже ужас, который он испытал в шестилетнем возрасте, когда жил с матерью в Кулешах. Было это летом на детской горке, где старшие ребята заговорили о трагедии, случившейся с их одноклассником – он утонул в речке. Савва слушал их обсуждения поминок в доме Юры, так звали мальчика, как они ели кутью (сладкий рис с изюмом и курагой) и как мама Юры все потчевала и потчевала их этим странным блюдом, уговаривая каждого не забывать сына и приходить к ней в гости. Рассеянно прислушиваясь к разговору, Савва поднял голову и увидел синее-синее небо без единого облачка, изумрудные махровые кроны дворовых деревьев и машину-палатку с надписью «Продукты». Мальчик подумал: «Как же так? Куда все это денется, когда я умру?» Ребенок впервые понял, что он один, несмотря на любящую семью и друзей, что разумная и спокойная жизнь, устроенная взрослыми на Земле, не спасет его от самой великой несправедливости на свете – он все равно умрет! Савва задохнулся от ужаса и, сломя голову кинулся искать спасительный уголок во дворе, чтобы спрятаться там от этих страшных мыслей. Нина Петровна нашла зареванного внука за трансформаторной будкой, но объяснить ей свои слезы мальчик отказался.
   – О чем вы? Я умирать не собираюсь! У меня большие планы! Это вашего Ковригина закопали в могилку в сырой землице, а не меня! Я жив! Я, не он! – захлебываясь от беспокойства, почти кричал Савва Велиховский – Бабушка! Я не умру! Я не хочу умирать! – кинулся к появившейся Нине Петровне Кошкиной ее взрослый внук.
   – Савушка, мальчик мой! Приехал наконец-то. Что кричишь? – никак не могла обхватить своего необъятного малыша Нина Петровна.
   – Бабушка! Чего они мне пишут? И дед этот странный – Савва опять на миг вернулся в свои шесть лет в Кулеши на детскую горку, но старика с серебристой головой там уже не было.
   – Какой дед? Напугал тебя? Что он сказал?
   – Что меня закопают! И чтобы я никуда не лез, а то все равно помирать.
   – Ну, это так и есть, все помрем. Я с тобой на кладбище схожу, не волнуйся! Давай в субботу и сходим. А чего откладывать?
   – Бабушка! Ты же всегда говорила, что любишь меня, а сама… ооо – глотал детские крупные слезы шестилетний борец за современное индивидуальное будущее.
   – Люблю, очень люблю! Потому и покажу место наше семейное на кладбище, где деды твои лежат, где и сама я буду. Чтобы ты знал, чтобы не безродным был! А бояться нечего, жить ты будешь долго и счастливо! – Нина Петровна прижалась к своему огромному внуку и нежно погладила его мокрую щеку – Пойдем, Савушка домой. Что же ты не позвонил? Я бы сырничков твоих любимых напекла. А у нас тут… Сергей чудит, волнуюсь я за него. Ты хоть помнишь его? Дядька твой. Что будет? Ты-то как? А мама?
   Еще один новый день пришел в Кулеши, суля горожанам и гостям города много интересного и неожиданного. Вот и Савва Велиховский не ждал и не гадал подобной встречи, с опаской и недоверием оглядываясь на кулешовский вокзал, он быстро зашагал прочь с любимой бабушкой, забрасывающей его вопросами о родителях и планах. Но Савва отвечал скупо и отрывисто, пытаясь вернуть привычное расположение духа и снова настроиться на реализацию своих грандиозных задач. Мстители в эту его повестку не входили, но разрушать ее они уже начали.

Глава 8. То ли еще будет!

   Вы знаете, что больше всего поражает меня в настоящем времени? Нет, вы не угадали! Не потребительские возможности современного общества, которые, кстати, сами россияне все больше и больше отодвигают на второй план. Не потрясающие компьютерные прибамбасы, позволяющие нам создавать параллельные миры и существовать комфортно в них, и, даже, не буйные половые фантазии компетентных мыслителей и общественных активистов, формирующих наши сексуальные идентичности в каких-то немыслимых количествах и качествах! Черт с ними, в конце концов, каждый по-своему с ума сходит. Но вот то, что в двадцать первом веке люди умирают от голода, холода, болезней, причем последние можно вылечить, только заплати – этого я не могу понять! Банально мыслю? Как умею! А эти пресловутые удочки меня уже достали!
   И Симеона Иоанновича тоже все достало, хотя со своей удочкой он управлялся запросто – вот в прошлом месяце выудил из карманов подрядчиков-строителей нового муниципального детского садика большую и жирную рыбину. А кого ему было стесняться? Тех браконьеров сверху, что обрядились в одежды государственных чиновников и так обожрались общественной рыбой, что хрюкать уже нам начали о совести и долге? Ха! Ха! Ха!
   Но на душе у Симеона Иоановича все равно было неспокойно:
   – Зачем эта массовость? Ну и что традиции? Раньше на митинге они яйцами не пулялись!
   – Этот митинг будет уже восьмой раз. Ну, нельзя его отменить!
   – Да как я на него пойду?! Фингал куда дену?! Этот бандит Ковригин еще хуже своего отца! Тот хоть, разговаривать со мной не хотел, но не дрался, а сынок его…
   – Да, проблема! Будем думать – успокаивал шефа Игорь Владиленович – Там же Тарус приедет снимать.
   – Смерти моей хочешь? Никуда не пойду! Сам иди и выступай перед этими гопниками! Они еще с яйцами припрутся! – возмущался господин Царапкин.
   – А вы черные очки оденьте и все.
   – Совсем сдурел?! Я же из народа, сам все время твердишь. Вот твой народ и будет пялиться на меня и зубоскалить. Что я Джеймс Бонд, что ли? Надо, чтобы я как все был!
   – Давайте все очки оденем! В смысле, все, кто будет на трибуне.
   – А так можно?
   – Не волнуйтесь, Симеон Иоаннович! Я всех предупрежу и прослежу. Сейчас совещание начнется, а я пока поручу секретарше купить всем одинаковые черные очки. Вы будете как все! – на что господин Царапкин недоверчиво хмыкнул.
   Совещание городских служб, посвященное предстоящему празднованию Дня независимости России, началось в зале заседаний Кулешовской Администрации. Весь цвет местного общества обреченно и покорно слушал долгие выступления назначенных ораторов, лишь изредка сигналя громким скрипом своих кресел о чрезмерно длинном и нудном выступлении некоторых из них. Уже были выслушаны начальники отделов городского транспорта и молодежи, торговли и общественного питания, председатели комитетов ветеранов и местные предприниматели, всем было скучно и грустно. Даже вид спины и затылка сидящего в первом ряду господина Царапкина, скрывающего своей позой яркую расцветку левой половины своего лица, больше не веселил прозаседавшихся, мэровский фингал был обсужден и обхихикан ими со всех возможных сторон. Но вот зал оживился – на трибуну вышел городской прокурор Виталий Андреевич Бубликов:
   – Уважаемые товарищи и вы, господин мэр! День России – важнейший праздник в нашей стране, появился он в 1991 году и уверенно входит в жизнь россиян. Программу празднования мы обсудили. У меня большая личная просьба к присутствующим. Давайте мирно проведем это мероприятие. Каждый пусть сам постарается! Кто-то поменьше кидаться будет, сами знаете чем, ну а вы не обижайтесь сильно, народ, ведь, не заткнешь. Насчет порядка, я поговорю, конечно, с подчиненными, но что делать? Всех не обыщешь! – Виталий Андреевич, шумно попыхивая, продолжил свое примиренческое выступление – Может, подумаете, кто с господином мэром выйдет на крыльцо, а кто нет? К некоторым из вас горожане не очень плохо относятся…
   Зал еще более оживился и даже посыпался смешками с последних рядов, где сидели ветераны, свободные от служебного подчинения, и неформальные зрители (зеваки):
   – Надо стеклянный щит установить, как у папы римского, или чемоданы пуленепробиваемые в Москве попросить!
   – Какой щит! Какие чемоданы! Не заработало наше начальство на них, бюджет пустой.
   – Зонтиками пусть закрываются, как в прошлом году. Дешево и сердито!
   – А чего народ бояться? Ближе надо быть, тогда и народные яйца не страшны!
   – Вот Ковригина бы не закидали, а он помер так некстати.
   – Выбирай, не выбирай – все они одного поля ягоды!
   – Ну-ка тихо, хватит развлекаться! – резко выдохнул Виталий Андреевич – Извините, господин Царапкин, но, похоже, всех закидывать будут ваших.
   Махнув рукой, прокурор покинул зал. Тут вышедший из народа и из себя господин Царапкин визгливо закричал что-то в ответ на критические высказывания, но, поскольку, голову он держал прямо по направлению к трибуне, не поворачивая ее к залу, продолжая скрывать свой знаменитый фингал под левым глазом, то адресаты его слов никак не могли понять:
   – Чего кричит? Всех же слышно было, а этот…
   – Гляньте-ка на него! Даже голову к народу не повернет – брезгует!
   – А что с нами разговаривать? Мы же быдло! Он только со свитой и шепчется.
   Тут господин Царапкин перешел на более высокие ноты, но голову к залу он так и не повернул, а потому заседавшим стало жутко неудобно от того, что им удалось уловить в этом бессмысленном булькающем потоке слов и восклицаний:
   – Юдэ! Гэть! Еплю-васвсех! Жаете! Жопники! ЯНЕДЕРЕВЯННЫЙ! Даю-айца-драйца! Фу-у!
   Конечно, каждый в зале по-своему расслышал и воспринял эти мэровские вопли, но получилось так, что восприняли все одинаково и плохо. Мэровские чиновницы, а их было много в зале (кого еще можно собрать на очередное и бессмысленное заседание с минимально возможным ущербом для текущих дел?), переглянулись округлившимися глазами друг с другом, а затем порозовели и похорошели от смущения и возмущения одновременно. Чиновники-мужчины, все сидящие на трибуне лицом к шефу, отлично расслышали жалобы своего начальника на непонимание и неблагодарность кулешовцев к его труду и были весьма озадачены реакцией зала на эти безобидные и правильные слова:
   – Сдурел кусака! Ты слышал, что он сказал?!
   – Он нас, что, евреями обзывает? Или я не расслышал? Да за что?! Что мы такого сделали?!
   – А жопники кто?
   – И кого это он еплю?!
   – Ты же слышал – васвсех! Гад деревянный!
   Кулешовцы были ошарашены и возмущены таким выступлением мэра, большинству из них буквально вдалбливали с раннего детства принципы интернационализма, гуманизма и равенства всех людей в обществе, а тут такое! Красавицы-чиновницы, согнувшись за кресла, деликатно и бесшумно покинули мэровский баттл, а к Царапкину и его подчиненным мужского пола подлетел Игорь Владиленович Пуссик и что-то быстро всем раздал. Не оправившись еще от дикой выходки господина Царапкина, кулешовцы снова разинули рты, поражаясь диковинным сумасбродствам мэровской бригады. По команде Пуссика все чиновники надели черные очки и, пятясь спиной к выходу, не отрывая черных взглядов от разъяренных тигров в зале, покинули заседание. Народ безмолствовал, лишь председатель городского Совета ветеранов всегда молчаливый Вагиз Хуснуллин сумел выдавить пару слов: «С коммунистами так не было!»
   Ну что же, официальная подготовка к празднованию Дня Независимости России завершилась, осталось только убрать калинковскую дорогу от гремлинского мусора, уберечься от мести таинственных мстителей в оставшееся до митинга время и, хотя бы, попытаться ограничить торговлю яйцами в городе на эти три дня. Жаль только, что записать на камеру зажигательное выступление Симеона Иоанновича Царапкина не получилось. Все штатные и внештатные корреспонденты Таруса работали в городе, гоняясь за новым владельцем КМЗ и рыская по всем кулешовским улочкам и закоулочкам в поисках мстителей.
   Александр Максимович Печенкин не смог присутствовать на прошедшем совещании, хотя и был членом городского Совета ветеранов. Причиной его отсутствия послужил технический прогресс, вернее, его достижения в двадцать первом веке. Беспроводная связь значительно расширила возможности современной бюрократии – незримо и неумолимо созывалась куча оперативок и совещаний в самых медвежьих уголках России, был бы только компьютер с интернетом и все, никто не спрячется! Вот и областное министерство образования в то самое время, когда проходило совещание Симеона Иоанновича Царапкина, угрожало руководителям средних образовательных школ Кулешей последствиями плохой сдачи ЕГЭ их учениками. Угрожало по интернету и во всех кабинетах школьных директоров разом. Но директора уже ничего не боялись, их тоже уже достало все, как и Царапкина. Презрительно и демонстративно промолчали они на все угрозы чиновников и разошлись по своим делам. Александр Максимович Печенкин, пробежав по кабинетам своей пятой школы и убедившись, что его ученикам ничего не угрожает ни морально, ни физически, заторопился к отцу, проживающему в поселке Металл Советов в их старом семейном доме.
   – Отец! Ты же на дачу собирался. Что произошло?
   – Опоздал на электричку! Садись, чай пить будем. Чего так запыхался?
   – Да ну их! Всем нужны бумажки с правильными цифрами, а о детях никто не думает. Что они делать будут, даже получив высшее образование? Хотя, его еще получить надо…
   – Успокойся, все идет так, как и должно было идти, твое геройство не поможет ни детям, ни тебе. Советская школа умерла, нет ее больше. Помирала, правда, она долго, все за жизнь цеплялась. А твое начальство сейчас труп трясет и вас заставляет!
   – А ребята как же? Боюсь я за них. Что их ждет?
   – Почему боишься? Ну не получат высшего образования, пойдут работать руками или в предприниматели подадутся. У каждого своя дорога, всегда так было.
   – Нет, они отличаются! Они наивны и покорны, готовы терпеть любое оскорбление сильных, готовы мириться с унижениями. Подобных себе они тоже не защищают, даже тех, кто в их стае! Мне страшно за них! Они сразу согласны с тем, что никто им ничего не должен – ни страна, ни люди. Они не сомневаются в правильности своей нищеты, не только денежной – любой нищеты! И потому они беззащитны.
   – А ты что ждал? Строителей светлого будущего твоя школа больше не выпускает, а гремлинам ничего не надо. Ведь бороться можно только за что-то настоящее и вместе! Где это взять сейчас?
   – Но надо что-то делать! Я не спорю, школа должна меняться, но не умирать.
   – Так мы все сейчас умираем, и не от голода и холода, а от безъисходности нашей провинциальной, бессмысленности и пустоты. Пусть мы сейчас сытые, относительно конечно, но пустые до самого донышка!
   – Ты знаешь, я все чаще и чаще сравниваю советскую школу и нынешнюю. И думаю: «Сколько же всего мы потеряли!»
   – Прошлого не вернуть, сын. Всякое там было – плохого не меньше, чем хорошего. Нельзя человека превращать в винтик, он не просто свободен добиваться сам своих целей, но и должен сам это делать, а не прятаться в строю, даже в сытом строю!
   – А ты ведь всегда так думал, но социализм строил как все. Почему?
   – Никто не выбирает свое время, мы приходим на все готовое. Но быть честным или врать, делиться или крысятничать, быть своим или чужим мы выбрать можем!
   – Не знаю. Порой мне кажется, что я ничего уже не могу!
   – Это только кажется. Выбор есть всегда, он был даже тогда в сорок первом.
   – И все равно я не понимаю! Что происходит у нас? Посмотри, во что превратились Кулеши. Где та интеллигенция, бывшая нашим молчаливым большинством? Она гибнет, ускользает навсегда, потому, что ее дети никогда не поднимутся не то что на ступень выше, а просто на равную с родителями ступень! Многие девочки и мальчики из семей инженеров в третьем поколении никогда не смогут получить тех же знаний, специальностей и работ, что получили их деды и отцы. Они аутсайдеры перед столичными сверстниками. У меня нет таких учителей, как в Москве, а те, что есть, заняты по самую макушку, но только не образованием.
   – Я это уже слышал много раз. И что? Ты продолжаешь бегать в своем колесе. Сейчас ты покричишь, повозмущаешься, а завтра снова бегать и бегать, этот круг не закончится никогда. Единственное спасение – разорвать его к черту!
   – А дети?
   – Они не востребованы уже сейчас, хотя единицы возможно пробьются. Завтра будет хуже. Многие станут гремлинами, а для России это гибель.
   – А, может, это справедливо! Помнишь Демьяна? – требовательно спросил Александр Максимович своего отца.
   Максим Семенович Печенкин опустил глаза, он ничего не забыл, не мог забыть!
   Ему тогда было четырнадцать лет, и жили они с матерью в деревенском доме в бывшей коммуне имени Демьяна Курицына, переименованной после его ареста в поселок Металл Советов, жили бедно, как и большинство, впрочем, в те годы. Отец, вернувшийся с войны без ноги, умер в пятьдесят втором, Мать, Аглая Печенкина, работала на заводе в электроцехе, старший брат Максима Виктор как раз пошел служить срочную матросом на подводную лодку на Тихом океане, а служба длилась тогда пять лет. Аглае с сыном тяжело было – денег не хватало, да и сил тоже. Летом пятьдесят шестого года, когда Аглая сидела и ревела, как собрать Максима в школу, ей предложили принять на постой жильца. Женщина вначале засомневалась: «Что люди скажут?». А потом решила, что хоть обувку справит Максимке в школу. Так в доме Печенкиных появился худой, усатый, молчаливый старик, а звали его Демьян Кузмич Курицын.
   Максимка настороженно принял чужого человека, стеснялся и шарахался от него по углам, но любопытство побеждало, и он, из тех же углов, начинал следить за незнакомцем. Мужчина вел себя тихо и незаметно, выдавая свое присутствие только громким кашлем и запахом табака, а на приглашения Аглаи поужинать с ними отвечал неизменным и вежливым отказом. Максимка даже загрустил ввиду отсутствия каких-либо событий – не было ничего интересного в постояльце, а сам он казался каким-то пыльным и скучным.
   Прошло две недели, и мальчик уже не обращал никакого внимания на гостя, но однажды к дому подъехал большой черный автомобиль и из него вышел какой-то толстяк в шляпе. Он нагло и уверенно рванул дверь в комнату постояльца и громко сказал: «Здравствуй, Демьян!»
   Произошедший дальше разговор поразил мальчика. Через дверь он слышал только толстяка – его яростные крики, то просящие о прощении, то обвиняющие, то что-то доказывающие. Затем толстяк уехал, громко хлопнув дверью на прощание, а постоялец вышел из дома покурить и пропал. Его не было весь день, вечер и ночь, Аглая удивлялась и не знала, что делать. Максим, возвращаясь под утро после ночного купания с друзьями, столкнулся с постояльцем у дальнего колодца, тот неподвижно сидел на уличной скамейке с непогашенной папиросой в руках. Это крошечный красный огонек и привлек внимание Максима, он подошел ближе и впервые за все время обратился к Курицыну:
   – С вами все в порядке? Куда вы пропали? Мама очень волнуется.
   – Не надо волноваться. Куда я денусь? – мужчина поднял голову, и Максим ахнул. Перед ним сидел совсем не пыльный и сутулый старик, которого они взяли на постой по настоятельной просьбе поселковского участкового. Его усталость и покорность были словно мертвой скорлупой, под которой, оказывается, еще пульсировала жизнь. Но эта жизнь была полна боли, страдания и стыда, мальчик, почему-то, чувствовал больше всего последнее.
   – Некуда мне идти – повторил Демьян – И не нужен я нигде.
   – Это был ваш друг?
   – Мои друзья все в прошлом.
   – Почему?
   – Потому, что и жизнь моя в прошлом.
   – А вы и вправду тот самый Курицын, что наш завод построил?
   – Не веришь? Правильно делаешь, что не веришь! Того Курицына больше нет.
   – А вы кто тогда? – мальчик внимательно рассматривал постояльца – Мертвец, что ли?
   – Тебя зовут Максим? – ушел от ответа собеседник – Давай прогуляемся, а то от сиденья у меня уже ноги затекли.
   Так и состоялась первая встреча будущего Печенега с его самым большим другом. Именно ему, этому другу и удалось то, что не удавалось российским интеллектуалам многие сотни лет. Что? Об этом я расскажу позднее.

Глава 9. Duru lex autem non est lex

   – Прямо так и врезал? Люди разное могут болтать.
   – Я же тебе говорю, я все видела! А потом он надрался с Серегой Кошкиным. Я на балкон вышла, а они там квасят. Я сразу звонить Ригу – работяги на завод пойдут, а тут Ковригин с утра надрался!
   – Плохо, видать, ему совсем. У него больше никого не осталось, да и здесь не Франция!
   – Ты его знал? Он тоже в пятой школе у Печенкина учился.
   – Нет. Ковригины как раз в Москву переезжали, когда я в школу пошел. Его мать вскоре заболела тяжело, так и не оправилась после той стрельбы.
   – Я спросила Лайбе о том, что с заводом будет. Он сказал, что выкарабкаемся, но тяжко все. Тут еще мамаши путевки детям в Крым требуют. Так жалко Александра Петровича!
   – Еще бы! – хмыкнул Айдар Валиев – ты его и раньше жалела.
   – Так! Валиев, ты мне не муж! Женись и тогда командуй! – уперев кулаки в крутые бока, пыхнула праведным гневом кулешовская феминистка Светлана Курицына.
   – Я предлагал, но ты же сама не хочешь!
   – Да ты о матери подумай! Какая я ей невестка?
   – Родишь – примет. Она мне уже постоянно твердит – только женись!
   – Довел мать и хвастается! Тебе жена нужна своя и по крови, и по вере. У тебя родственников до кучи, белой вороной быть хочешь? Ты им еще про наши свободные отношения расскажи, вот обрадуются!
   – Да что делать-то? Мне жениться надо, а вас как пробрало всех! Одни замуж выскочили, другие не соберутся никак.
   – А ты коллекционировать заканчивай! Влюбись по-настоящему и женись.
   – Легко сказать! Все только указывают – Айдар вздрогнул от звука телефонного звонка – Вот и этот сейчас начнет! Да, Виталий Андреевич? Составил, конечно! Мне одному его не дотащить, а с женой тем более! Вы, думаете, он будет разговаривать?! Слушаюсь!
   – Ты куда? Кого тащить собрался?
   – Гремлина одного жирного, подмогу только себе вызову.
   Десятый июньский день, плавно и устало переваливающий за свой пятнадцатый час, только успел отдышаться от сумасшедшей неразберихи в здании Администрации Заводского района Кулешей, как новые и не менее интересные события застучались в городские двери.
   Савва Велиховский, откушав третью сковородку наивкуснейших бабушкиных сырничков с домашним клубничным вареньем и подремав слегка на огромном старом диване, решил совершить променад по улицам когда-то родного города. В те времена он был юн, ловок и совершенно нормального веса, а мир был огромен, разумен и добр, по крайней мере, он был таким до смерти Юры! Савушка ничего не сказал тогда ни маме, ни бабушке, но по его возвращению к отцу в Питер и поступлению в первый класс Алиса вынуждена была обратиться к врачам, описывая сына как истерика и драчуна, категорически отказывающегося взрослеть и постигать школьные знания. Если бы она только знала, что для Саввы исполнение ее требований означает взросление, старение и сразу неминуемую смерть! Но врачи помогли, и Савва почти стал примерным учеником и послушным сыном, правда, те горы таблеток неузнаваемо изменили его тело, превратив стройного крепыша в настоящего Гаргантюа. А может, этот жировой щит и помог Савве успешно адаптироваться в современной человеческой стае и не вспоминать о смерти. Кто знает?
   Выйдя из дома, Савва бодрым и солидным шагом направился к улице Калинина, отделявшей поселок Металл Советов от остальной части Заводского района города. В этом поселке когда-то проходила вся его детская жизнь с веселыми играми, недолгими ссорами и честной дружбой с кулешовскими сверстниками. Казалось, ничего не изменилось – дремучие кусты акаций все также опоясывали калинковскую дорогу с двух сторон, только стали они еще гуще и выше прежнего, и небо было все таким же высоким и огромным, безостановочно летящим своими облаками в абсолютную неизвестность. Волшебство почти случилось – Савва крутил головой во все стороны, выглядывая своих друзей, прислушиваясь и ожидая приятеля Сему, большого фантазера и забияку. Вот-вот, сейчас раздастся его крик: «Савка! Айда на горки!». И все будет хорошо и Юра не умрет никогда!
   – Да к Талашам они! Пашка полицейских давеча побил.
   – Он еще всю дорогу засрал! Пускай убирает!
   – Поселковцы все ему помогали! Кто за их мусор платить должен?!
   – Гадили бы поменьше, глядишь, и сэкономили!
   Волшебство закончилось, также внезапно, как и началось – Савва почувствовал резкий неприятный запах и увидел кучи разбросанного мусора прямо на входе в поселок. А рядом не менее разноцветная куча неравнодушных местных жителей живо обсуждала действия двух полицейских под командованием лейтенанта полиции Айдара Валиева по привлечению Павла Талаша к административной ответственности.
   – Гражданин Талаш! Вы обязаны сейчас явиться в полицию, вот повестка. Не откроете – взломаем калитку!
   – Никуда я не явлюсь! И повестку не возьму!
   – Тогда мы вас сами доставим туда!
   – Вали отсюда, Валиев! Кто тебя звал?! – визгливо вмешалась в дискуссию Анна Талаш – Только попробуй взломать – засужу!
   – Да чего ее ломать? Толкни плечом и вылетит! – поддержали полицейских местные.
   – Вот! Сейчас арестуют!
   – Чем это она кидается? Прямо в лоб!
   – Взрывается! Зеленое что-то и лопается!
   – У полицейских оружие есть! Шмальнут сейчас и все!
   – Какое оружие?! У нас что, Америка, что ли? В собственном доме людей отстреливать?!
   – Да это же огурцы соленые, прокисшие только – воняют! Глянь, целый тазик на выброс приготовила. Опять к нам свой мусор потащит! А ну, арестовывайте их к черту!
   – Точно! Забирайте свинтусов! Все засвинячили уже!
   – Гады! Вот тебе! – метко и сильно отстреливалась Анна.
   – Да пригнулись бы, что ли! А если бы она стреляла по-настоящему? Чему их там учат в этой школе милиции?! Опять в лоб!
   – А этот – за жену все прячется! Неумехи, как бандитов ловить будете?
   Но тут резкий, возмущенный крик прервал яркое выступление группы артистов развлекательного жанра:
   – Мама! Что это такое?! Как я вам детей могу доверить?! Какой пример вы подаете?! Вы им все будущее портите! – к Анне Талаш громко и требовательно обращалась молодая симпатичная девушка современной наружности и спортивного телосложения – Я вам уже объясняла много раз, что личность закладывается уже в раннем детстве. Вы что зла своим внукам желаете? Как вы можете кидаться в полицию?! На вас же внуки смотрят! Я их воспитываю как будущих активных и успешных личностей, полностью адаптированных в социальной среде! А вы их в маргиналов превратить хотите?
   – Так у меня мужа забирают! Я что молчать должна? – недоумевала на невесткины упреки Анна.
   – Вы нарушаете закон! Дети это видят и перенимают! Я не рощу преступников и вам не позволю!
   – Да что же мне делать?! Дверь им открыть и поздороваться, что ли?! – продолжала недоуменно возмущаться Анна.
   – Бросьте огурцы! И надо вызвать адвоката.
   – Во дает талашовская невестка! Да если бы моего забирать пришли, я не только огурцами кидалась бы! Разнесла бы все к черту!
   – Грамотная она больно! Успешных начальников, вишь, рОстит, а тут бабка с полицейскими дерется!
   – Слышь, Павел Александрович! Готовь денежки на адвоката! Только он тебе мусор не поможет убрать! Сам насвинячил – сам и убирай!
   – А сколько адвокат стоит? Талаш, тебе дешевле самому до полиции добраться! Ну или на такси – тоже дешевле!
   – Прекратите этот бедлам! Немедленно! – еще больше повысила голос Мария Талаш – Какой стресс вы создали для моих сыновей! А вы что стоите?! – открыв калитку, она обращалась уже к полиции – Ну, заходите! Пришли, так забирайте быстрее, а не устраивайте цирк!
   Пользуясь замешательством Талашей, полицейские вцепились с двух сторон в Павла и уволокли его с собой, а Анна, всплеснув руками с солеными огурцами, так и не поняв из невесткиных упреков, в чем она виновата, побежала вслед за мужем.
   Все вышеперечисленное произошло очень быстро на глазах Саввы Велиховского и даже немного развеселило его. Савва с удовольствием послушал язвительные комментарии горожан, ведь они не касались его лично.
   – Савка?! – что-то удивительно знакомое услышал он в вопросе молодого мужчины, подошедшего к Марии Талаш – Ты! Айда в дом! Не узнаешь? Я Семен.
   Да, это был Сема, лучший друг из его кулешовского детства. Воспоминания подобно морским волнам нахлынули на Савву – как они играли в казаки-разбойники, бегали купаться на Истринку, как однажды выиграли на спор двадцать порций мороженного в вафельных стаканчиках, но съесть их так и не смогли, пришлось угощать выигрышем всех местных ребят. Савва с удивлением подумал, что его детство было по-настоящему счастливым, несмотря на все проблемы конца двадцатого века в России.
   – Заходи, друг! Это дом моих родителей. Помнишь? Мы с женой живем недалеко от твоей бабки. Приглашаю тебя в гости. Сейчас Маша заберет близнецов, закроем дом и пойдем.
   – А как же твои родители?
   – Да ничего им не будет! Айдар сказал, что подпишут протокол и вернутся. Слушай, с тобой все в порядке? Что-то ты набрал вес.
   – Все нормально, врачи так говорят.
   – Как она могла?! Я тысячу раз говорила – к друзьям подошла Мария с двумя светловолосыми мальчуганами.
   – Успокойся, Маша! И что плохого увидели близнецы? Что бабушка защищает дедушку?
   – Она нарушала закон! Недопустимое поведение на глазах внуков!
   – Все! Я не вмешиваюсь в твои системы воспитания, но ничего страшного не произошло. Познакомься – мой старый друг Савва Велиховский. Ну что, ребятня, домой? – веселая компания направилась к калинковской дороге.
   Айдар Валиев уже в который раз энергично растирал покрасневшее от огурцовых пуль лицо, зеленую вонючую мякоть он очистил сразу, но вмятины и покраснения от точных попаданий Анны Талаш все никак не хотели сходить с его высокого выпуклого лба. Подчиненные лейтенанта пострадали еще больше.
   – Чего сидишь? Подписывай и вали отсюда!
   – С какой стати? Я еще и штраф должен платить?!
   – Наконец-то думать ты начал, Павел Александрович! Закон суров, но он закон! Извини, что по латыни не скажу. А если по-русски, то тебе этот штраф выйдет в полугодовую плату за мусор. И с сегодняшним протоколом – как раз за весь мусорный год получится! Но ничего, принципы всегда дорого обходятся! Плати!
   – А ты чего про мои деньги переживаешь? Счетовод!
   – Да достали уже вы все! Ты сам бесплатно не почешешься, а за свой мусор платить не хочешь! Кто его за так вывозить будет?! Сколько вас калинковцы терпели! Одним словом, гремлины!
   – Кто?! Да я на тебя…
   – Ябедничать будешь?
   – У меня права есть! Я гражданин! Я человек! Я в суд подам – захлебывался от возмущения и жадности Павел Александрович Талаш.
   – Значит, ябедничать хочешь. А я думал, по-хорошему разойдемся.
   – Чего?
   – Завтра с утра люди выдут чистить калинковскую дорогу, выйдешь с Анной – никакого штрафа не будет. Предупреждением отделаешься. Выбирай!
   – А ты мне не указывай, сопляк!
   – Еще за оскорбление полиции заплатить хочешь? Так я быстро!
   – Мы выйдем! Подписывай и пошли домой – вошедшая на крик Анна успокаивающе погладила своими солеными руками руку мужа – Обдерут как липку. Ты, что, не понимаешь? Только и другие пусть выходят!
   – Субботник будет завтра, из администрации района придут тоже, ну и соседей ваших позовем.
   Супружеская чета правонарушителей недовольно покинула здание полиции:
   – Какой субботник?! Они бы еще демонстрацию под красными флагами созвали! Сейчас рынок, вот пусть и платят за все!
   – Нет, ты слышал, что она мне кричала?! Как обзывала! Дура ученая! Послал же Бог невестку, да и зять не лучше!
   – Вот пусть она и идет на субботник, сама же нас полицейским сдала!
   – Она в прошлый раз орала, что я при детях власть поносила – мол, бандиты вырастут, а сейчас вообще в тюрягу отправила! А дальше что будет?! Еще прибьет ненароком!
   – Тебе же она нравилась! Умная, хваткая!
   – Да пусть она других хватает! Я ей свекровь все-таки, а не абы кто!
   – Сделала из меня посмешище! Цирк бесплатный!
   – Да понятно, что она о детях думает, но как-то все странно. Слушай, давай подождем немного, чтобы они домой ушли, а то мне боязно даже! И, ведь, когда говорит вроде все правильно, а штраф нам платить!
   – Завтра позор еще этот терпеть! Каждый выскажется! За так вкалывать!
   – Нет, зять нас бы не сдал, а этой идейной пофигу на родню! Калитка у нас крепкая, не выбили бы ни за что! Во всем Машка виновата!
   Какую систему воспитания своих сыновей выбрала Мария Талаш? Что-то я не знаю такой. Ну, не эта же – «Вор должен сидеть в тюрьме!»

Глава 10. Мстительная ночь

   Июньский день девятнадцатого года текущего века заканчивался, в Кулеши приходила ночь, плавно и незаметно зачерняя вечерние сумерки, зажигая искусственный свет в домах уставших и недовольных горожан. Почему недовольных? По разным причинам. По личным (как Людмила Талаш), по корыстным (как ее родители), по карьерным (как незаслуженно обиженный Симеон Иоаннович Царапкин), по загадочным (как загадочные мстители) и даже по трансдентальным (как Сергей Кошкин и Григорий Ковригин). По самым разным причинам, но была и одна единая для всех. Скажу кратко – мы все недовольны своей жизнью! Это недовольство лишь косвенно связано с повсеместным безденежьем и бесправием. Да, косвенно потому, что и осыпав деньгами, счастливыми нас все равно не сделают!
   Изольда Львовна Кривицкая задумчиво сидела перед зеркалом в цветочном пеньюаре, но высматривала она там не себя. Помните, как в сочельник гадают девушки на суженного-ряженного, вглядываясь в загадочное стекло? Так и Изольда Львовна вглядывалась и вспоминала, вспоминала, вспоминала…
   Сергей Кривицкий. Любила ли она его? Изольда Львовна уже и не знала. Она помнила то время, шестидесятые годы прошлого века, которые почему-то все связывают только со словом оттепель – ослаблением идеологического гнета, глотком свободы. Но оно, то время, было гораздо сложнее и прекраснее. Я думаю, это был лучший период советского века России. Поколение шестидесятых – дети победителей, искренние и восторженные строители светлого будущего – уже не коммунизма, а просто справедливого и честного мира для всех, окончательно свободного от угнетения и насилия. Но именно они и стали могильщиками нашей огромной Родины! Действительно вечно – благими намерениями выстроена дорога в ад.
   Сергей и Изольда познакомились в Свердловске, где оба получали высшее образование в стенах уральского политехнического института имени Якова Свердлова. Веселое студенческое время, наполненное дружбой и великими целями, познакомило и сблизило их, а взаимные симпатия и доверие привели к загсу на пятом курсе обучения. После окончания института новая ячейка советского общества отправилась работать по распределению на металлургический завод в Кулешах. Там Изольда впервые увидела мастера термического цеха Александра Ковригина и поняла, что погибла внезапно и окончательно. Увы, но любовь не зависит от неземной красоты ее объекта, не поддается очень весомым доводам разума и честности, не планируется и не предсказывается. Короче, помните вечное: «Любовь зла, полюбишь и козла»?
   Разумеется, к этому козлику Александр Ковригин явно не имел никакого отношения, а Сергей был выше, красивее и ярче него, только женскому сердцу не прикажешь! Но советская девушка, спортсменка и комсомолка Изольда Кривицкая решила поступить по долгу, чести и совести. Первое, что она сделала – познакомилась и подружилась с Линдой Ковригиной, чтобы предавать ей пришлось уже намного сложнее – сразу двоих (Сергея и Линду), а не одного (Сергея). И второе – предложила мужу пожить раздельно, заявив, что с пониманием отнесется к некоторым мелочам в личной жизни Сергея. Муж был озадачен весьма и кинулся расспрашивать Изольду о том, что ее не устраивает в их супружеских отношениях. Проведя неделю в странных и очень продолжительных разговорах на философские темы любви, верности и свободы, Кривицкие решили сохранить свой брак, тем более Сергей сказал Изольде: «У тебя что-то случилось, я вижу, но не настаиваю на том, чтобы ты мне все рассказала. Мне хорошо с тобой, и я не буду тебя принуждать. Решай сама! У нас может быть просто дружеский брак. Кому какое дело?» И ничего странного, я здесь вижу. Да, до прихода сексуальной революции в Россию еще оставалось двадцать лет, но Сергей с Изольдой революционерами не были, а просто хотели быть вместе. Почему нет? Каждый выбирает сам, но только для себя!
   Изольда никогда и никому ничего не рассказывала об их договоре и Сергей тоже, но друзья супругов замечали кое-что странное в их отношениях, как в том случае с командировочным из Москвы. Тогда Мирон Рига случайно увидел, как Изольда заходила в кулешовскую гостиницу ночью с приезжим, и сразу побежал спасать своего друга. Сергей хмыкнул на это спасение и предложил Мирону выпить и поговорить о футболе. А наутро ошеломленному Мирону досталось еще и от его любимой и верной жены Янки. Выслушав пьяного озадаченного мужа и немного поразмышляв, Янка обвинила его в черствости и мещанстве, запретив даже думать больше на эту тему! Вот и выходит, что супругам Кривицким пресловутая сексуальная революция была до лампочки, еще и не начавшись!
   Так и жили Кривицкие. Неплохо, кстати, жили, Сергея все устраивало в Изольде, даже то, что она не сотворила себе кумира из него, ни сексуального, ни эмоционального. А сам он был довольно таки холоден в любви, но Изольда-то нет!
   Линда – Изольда Львовна будто видела ее сейчас воочию в своем зеркале. Странная – вот, что сразу приходило в голову тем, кто впервые сталкивался с ней. Высокая, даже не худая, а какая-то узкая, неловкая и к тому, же настоящий альбинос – бесцветные волосы, брови, белесая с синеватым отливом кожа, серые узкие губы, чистые холодные сверкающие глаза-льдинки, всегда плавные движения, наполненные тягучей густой музыкой. Она была удивительно прекрасной инопланетянкой с таким же иным мышлением, полностью исключающим понятия коммунизма, революции, социального прогресса, любви до гроба, верности и измены. С ней всегда было легко говорить обо всем, никакого осуждения или критики в ответ, только внимание и эмпатия. Ковригин встретил эту диковинную птицу в Таллине, куда приезжал на какой-то комсомольский слет, влюбился с первого взгляда и увез в Кулеши.
   Нет, Изольда никогда бы не увела любимого из семьи, даже если бы захотела. Ковригин любил жену, любил страстно и трепетно, всегда хотел только одного – быть рядом с ней, видеть и слышать ее, безумно боялся за нее, за ее инаковость и доверчивость. Для своей прекрасной дамы он соорудил настоящий замок в своем доме, куда вход был только его маме и друзьям – Мирону, Янке, Сергею и Изольде. И лишь через год после брака он смог согласиться с выходом Линды на работу в детскую художественную школу. Но даже верные друзья Ковригиных за все годы знакомства так и не поняли, любила ли прекрасная дама своего рыцаря. А, может, инопланетянки вообще не способны на это?
   Изольда Львовна резко прервала путешествие в прошлое, она не хотела заново пережить ту бандитскую ночь, смерть мужа и Линды, бегство в Москву, свою глупую гордость и тщеславие. Почему она не сказала Ковригину «да»? Ну почему?!
   Меня всегда забавляли доводы об ущербности провинции перед столицей. Все эти крики о том, что свободная интеллектуальная жизнь возможна лишь в Москве и Нью-Йорке, что высокое искусство может быть только столичным и никаким иным. Впрочем, не менее забавны истовые поклоны провинциальных творцов в ответ на благожелательные похлопывания по их плечу столичных интеллектуалов на всех этих многочисленных конкурсах, организованных на правительственные гранты. Грустно и то, и другое, да, Александр Сергеевич? «Нет правды на земле, но правды нет и выше».
   Только Изольде Львовне без разницы, где страдать, любить и искать смысл жизни – в Москве или в Кулешах. Наша свобода не зависит от адреса ее реализации. Все решаем мы сами! Тем более и в провинции, бывает, такая чертовщина вылезет, что становится очень интересно жить.
   Савва Велиховский возвращался ночью из гостей обратно к бабушке в дом на улицу Каменская, что по соседству с домом, где была ковригинская квартира, и где как раз предавалась воспоминаниям Изольда Львовна. Савва был доволен плодотворно проведенным временем, он подробно выспросил Семена об обстановке в городе, о представителях местной власти и руководстве завода, последнее его интересовало больше всего. Прикидывая различные варианты выхода на Григория Ковригина, современный карьерист раздумывал о возможности случайной встречи с ним и последующем тесном общении, в котором он легко докажет свою нужность и обязательность кулешовскому миллионеру. В этом собственно и состоял весь наполеоновский план Саввы – проработав четыре года после окончания университета и не заработав ни то, что миллионов, но даже надежду на них, молодой человек решил кардинально изменить образ своих действий. Памятуя о бессмертных высказываниях Остапа Бендера про хождение денежных знаков в стране и их счастливых обладателях, Савва задумался о потребностях российских нуворишей в грамотных и честных советниках. Конечно, Савва не собирался обворовывать своих богатых клиентов, он собирался давать им квалифицированные советы, правда, за очень большие деньги, но и только.
   Я согласна, что это очень наивный план, но молодежь в России в настоящее время вообще простодушна и доверчива, она буквально переполнена фантазиями о легком богатстве и собственной значимости, свято уверенная в достижении своего индивидуального успеха. Это как раз то, о чем говорил Александр Максимович Печенкин своему отцу – отказываясь от коллективной борьбы за общий успех, успех для всех, молодые люди легко и безропотно мирятся с собственным социальным неблагополучием, видя в нем только свою вину. Великолепная отмазка для любых власть предержащих!
   Савва уже подходил к бабушкиному дому, когда ему навстречу резко и неожиданно выбежали со стороны ковригинской четырехэтажки две загадочные фигуры. Черная одежда и черные шлемы-маски с прорезями для глаз испугали питерского карьериста, он покорно и быстро протянул черным бандитам свой портмоне, немного дивясь столь тщательной их подготовке к рядовому уличному грабежу:
   – Больше ничего нет!
   – Понятно! Ну, пошли с нами тогда! Подтащишь сумку? А то нам еще лестницу волочь! – сочувственно предложила черная фигура пониже.
   – А ты, вроде, не местный? – спросил другой черный бандит.
   – Я из Питера – озадаченно ответил Савва – А зачем вам лестницу волочь? В банк, что ли?
   – Да нет, рядом с банком. Лестница тяжелая, зараза – одному не утащить, а тут сумка еще! Че на машине нельзя, что ли? – обратился к черному собрату тот, что пониже.
   – На твоей?! Тогда уж тарусят можно позвать, чего скрываться?
   – Кого? – Савва уже весь превратился в знак вопроса.
   – А! Вон она! Потащили! Тебе сумка! – странные бандиты подхватили двухметровую деревянную лестницу от ремонтируемого фасада старенькой двухэтажки, сунув большую спортивную сумку вопросительному Савве. Дружная компания направилась в неизвестном питерцу направлении, продолжая обмениваться странными репликами.
   – Недалеко отсюда, пять минут всего. А ты, Питер, поглядывай, чтобы ментов не было! Местные не сдадут! Меня уже столько народу видело!
   – Разве там не должно быть сигнализации? Или она только на два-три метра в высоту? Банк не боится, что сопрут все?
   – Да чего бояться? Кому он нужен? У вас, что, в Питере их воруют?! На металл, наверное. Но у нас он из бетона.
   – Только трехметровый он, да еще на постаменте, без лестницы не залезешь! Я с детства его помню, мы цветы ему носили из школы.
   – Все! Стоп! Я требую, чтобы мне все объяснили! Кого вы грабить собрались?! Иначе помогать не буду! – потерял всякое терпение Савва «Питер».
   – Да вот же он! Трехметровый и из бетона. Работаем мужики!
   Пока бандиты старались по – ловчее приставить деревянную лестницу к трехметровому, бетонному объекту, Савва не мог вымолвить ни слова! Покачиваясь на носках, он пристально и недоверчиво рассматривал памятник рабочему КМЗ Степану Чамочкину на площади имени Максима Горького Заводского района Кулешей. Савва даже обошел памятник со всех сторон, но так и не мог ничего понять. Монумент поставили в шестидесятых годах прошлого века, как память всем работникам завода в прошедшей войне, сам Степан Чамочкин умер в мае сорок пятого от туберкулеза за три дня до Победы. Все, кто его знали, уверяли, что скульптору удалось передать черты внешности и характера Степана – наивное, доброе лицо, большие трудовые руки и бесконечную усталость, охватившую когда-то сильное тело человека, так и не пережившего страшную войну.
   – Сумку кидай – услышал Савва сверху.
   Через минуту все было сделано – бетонный человек преобразился. Он уже не устало опирался о свои колени дрожащими от перенапряжения руками, нет, он выглядел как боец перед атакой, как боксер перед последним окончательным раундом. Савва понял, в чем дело – на кулаки бетонного Степана были надеты красные боксерские перчатки!
   – Держи, поможешь! – опять услышал Савва – Пиши! Быстрее!
   Подгоняемый новыми друзьями-бандитами Савва быстро под их диктовку написал баллончиком размашистым почерком на бетонном постаменте Степана – «Это наша земля!»
   – Уходим! – троица странных единомышленников нырнула в боковую улочку – Быстрее, не отставай! Менты! Сваливаем!
   Но Савва не мог бегать в таком тяжелом снаряжении, его немалый лишний вес и не менее тяжелые мысли о том, во что он вляпался, помогли стражам порядка задержать его, а бандиты скрылись, как всегда, впрочем.
   – Я шел из гостей и никого не видел! За что меня задержали? – возмущался в полиции питерский гость.
   – Вы не шли! Вы хулиганили! – в ответ кричали полицейские – Вот черная ручка! В вашем кармане была! Не отрицаете?
   – Чего? Ручка моя! Я не хулиган!
   – Ах, ваша! Вызывай Валиева, попался мститель!
   – Куда вы меня тащите?! Меня бабушка ждет! И причем здесь черная ручка! А если бы она зеленой была, то что?! Расстреляли бы?! – возмущался уже из обезьянника Савва Велиховский.
   Когда в полицию прибыл Айдар Валиев, всеобщие крики и эмоции только усилились. В возмущенный хор влились дополнительные голоса – трех субтильных старушек в веселеньких кроссовках, крайне недовольных, что их обозвали свидетелями и насильно увели с ночной прогулки. Причем, вначале старушки кричали, что они всегда гуляют по ночам и никакие царапкинские агитплакаты не черкают, но потом, расслышав, что они только свидетели, дружно и настойчиво кинулись защищать Савву Велиховского, внука их хорошей знакомой Нины Петровны Кошкиной.
   Злой и невыспавшийся Айдар Валиев пристально вглядывался в исчерканные плакаты Симеона Иоанновича Царапкина, периодически переводя взгляд на черную ручку, изъятую полицейскими у задержанного Саввы Велиховского. Айдар совершенно ничего не понимал!
   – Какой он мститель? – голосили две субтильные старушки – он только сегодня утром приехал!
   – И не черкал он ничего. Мы бы увидели, как такого не заметишь! Не он это, не он! – поддержала их третья.
   – А кто тогда? И с чего вы по ночам гулять стали? – уже оборонялись подчиненные Айдара.
   – Молоды вы еще, учить нас!
   – Тихо! Эту ручку вы изъяли? – спросил у коллег Валиев – Так плакаты исчерканы не ручкой, а фломастером! Сами посмотрите.
   Старушки облегченно и радостно вздохнули, уже спокойнее ожидая развязки истории. Валиев распорядился отпустить задержанного, но строго предупредил Савву и несостоявшихся свидетелей:
   – Приближается двенадцатое июня, так что нечего ночами по улицам шастать. Полиция будет смотреть в оба! И мне почему-то совсем не хочется проверять ваши карманы, гражданочки! Давайте все по домам!
   Но точку в этой загадочной ночи поставили все-таки старушки, а не полиция. Провожая Савву до дома Нины Петровны, дамы-мстительницы не пропустили ни одного царапкинского плаката, старательно и шустро разрисовывая рожками, бородками и усами его лицо на фото черными фломастерами, приговаривая: «Ворюга! Ирод! Кусака! Заеплял всех уже!»
   Сказать, что Савва был удивлен – это еще ни о чем не сказать!

Глава 11. Не верю!

   Утро следующего за мстительной ночью дня началось экстренным выпуском телекомпании Тарус с единственной, но очень актуальной в Кулешах новости – выступления Главы городской администрации Симеона Иоанновича Царапкина. Причем, поведение мэра на телеэкранах было не менее предосудительным, чем ранее в зале Администрации. Нет, он не ругался теми странными словами, что уже вошли в лексикон кулешовцев, но его буквально пошатывало от обиды, возмущения и страха перед предстоящим празднованием Дня России.
   – Я такого не говорил! Не говорил! Я не матерюсь и никого не еплю! – истерил повернутый перед камерами в профиль градоначальник, он все еще не хотел выставлять на всеобщее и неравнодушное обозрение след кулаков кулешовского нувориша. Хотя все уже все видели!
   – А что вы говорили? – живо интересовался собеседник.
   – Люди! Я вас люблю! Мы же не гопники, хватит драться яйцами! Я, что, деревянный?!
   – Ах вон оно что! А мы-то все подумали…
   – Фигню вы про меня все думаете! Я же не монстр! Я мэр, не забывайте! Разве можно мэра бить?! Фу!
   – Вас просто было плохо слышно.
   – Нет! Просто меня никто не слушает! Чего вы все ко мне пристали?! Я, что ли, забрал у вас ваши заводы? Я, что ли, плачу вам ваши грошовые зарплаты?! Я не увольняю ваших врачей и учителей! Я ничего не могу сделать! Ничего!
   – Как ничего? Вы же член правящей партии!
   – Какой еще член?! Опять про яйца?! Не член я, не член! Я ваш мэр, не забывайте!
   – Ну, хорошо! А кто все это делает?!
   – Того и спрашивайте! Что я могу сделать?! Нечестно в меня кидаться! Я же и ответить могу! Я не деревянный! Сколько раз повторять?! Не деревянный я!
   – Прекратите эфир! Семен Иванович, успокойтесь! – Игорь Владиленович Пуссик наконец сумел побороть внезапно нахлынувшее на него оцепенение от полной и публичной откровенности своего шефа – Где ваш редактор! Не смейте давать это в эфир!
   Больше этого в эфир никто и не давал, а потому подробности мэровского выступления, озвученные теми кулешовцами, кто сумел его посмотреть по телевизору, стали обрастать все новыми и новыми шокирующими подробностями. Болтали, что Царапкин решил скупить все яйца в Кулешах и грозится пуляться ими в ответ, а подчиненных своих призывает к тому же. Что руководство России все себе забрало и не хочет отдавать, а он ничего не забирал; что поликлиники в Кулешах закроют, потому, что Царапкин и тут ничего не может сделать, а никакой диспансеризации не будет. Все эти подробности живо передавались горожанами из уст в уста, по мобильной связи, то есть.
   Но вскоре новые обстоятельства местного бытия вызвали всплеск обращений за услугами мобильных операторов. Фотки, постируемые теми кулешовцами, кто добирался до работы на КМЗ через площадь имени Максима Горького, заполонили социальные сети, легко преодолев городские границы. Оживший и выпрямляющий свою усталую спину для удара красными боксерскими перчатками по злу и несправедливости современного мира бетонный рабочий КМЗ Степан Чамочкин занял лидирующие позиции в перепостах местных пользователей.
   А поскольку наш интернет уже давно перестал быть местом свободы, непредвзятости и отсутствия тотального контроля, то прокурору города Виталию Андреевичу Бубликову пришлось срочно посетить отделение полиции Заводского района еще до девяти утра после череды непрерывных звонков очень секретных и просто секретных федеральных ведомств.
   – Там сейчас толпа собирается, все знают, кроме нас! А этот бред Царапкина! Ты слышал?
   – Да он пять минут только выступал, не волнуйтесь, Виталий Андреевич. Тарусята сразу отключили его!
   – Твои ночью дежурили? Кого видели?
   – Савву Велиховского, внука Нины Петровны Кошкиной. Но это не он!
   – Почему?
   – Его ни одна лестница не выдержит! Так растолстел, вы не представляете! Я его в детстве знал – обычный пацан был, а сейчас! Да и он только вчера утром приехал. А работает он в банке в Питере, Нина Петровна рассказывала. Какой из банкира мститель? Они же бандиты просто, обирают народ и все. И сюда приехал тоже обирать, наверное! – защищал знакомого Айдар Валиев.
   – Только его видели?
   – Подружки-старушки еще попались. Гуляли ночью и черкали мэровские плакаты, но как их задержишь? И вообще, Виталий Андреевич, проблема у нас большая! Как различить, что мстители сделали, а что группа поддержки?
   – Ты сначала поймай хоть кого-нибудь! Потом различать будем. Но старушек не трогай! Они почеркаются и все, а иначе крику будет! – прокурор вздохнул и перешел к самому неотложному – Когда перчатки снимать будешь? Давай народ разойдется и снимай!
   – Кхе… – невнятно и виновато ответил Валиев.
   – Чего?! – возмущенно замер прокурор.
   – Они их как бы запенили…
   – Чего?! – опять выдохнул Бубликов.
   – Можно их закрасить в цвет бетона – невинно предложил Айдар – Колер подберем – никто не отличит! А Степан будет как бы в варежках.
   – Какой Степан? – тихо спросил Бубликов – Какие варежки?! – уже закричал прокурор.
   – Не отодрать, лоскутья все равно свисать будут – сочувственно объяснил Валиев – Не срезать же вместе со Степановыми кулаками! Как он с обрубками выглядеть будет?! Провокационно!
   – ООО! – возмущенно страдал от бессмыслицы и непонимания Виталий Андреевич.
   – Да не переживайте вы так! Придумаем что-нибудь, не впервой.
   – Помолчи, Валиев! Срезай, крась, что хочешь, делай! Немедленно, сейчас!
   – Слушаюсь! – Айдар бережно проводил начальство до машины и решил, все-таки, обойтись малой кровью и покрасить перчатки Чамочкина в цвет бетона. Коллеги лейтенанта из других районов города, давясь от смеха, но обеспечили его двумя ассоциальными личностями из собственных обезьянников. И представление успешно состоялось. А как иначе назвать это мероприятие, проходившее под бурные остроты и издевательства развлекающихся на полную катушку кулешовцев? Но программа дня подготовки к празднованию двенадцатого июня еще только начиналась!
   На калинковскую дорогу к кучам многострадального разноцветного и уже дурнопахнущего мусора собиралась толпа весьма разношерстных в социальном плане горожан. Наиболее организованной ее частью была бригада дворников из местного ЖУ в оранжевых жилетах и с полным боекомплектом (метлы, грабли, совки и лопаты). К ним быстро подтягивались местные чиновницы, очень приятные дамы округлых форм, одетые в спортивную одежду нежных пастельных тонов. И, наконец, к присутствующим борцам за всеобщую экологию нехотя и даже зло присоединились жители поселка Металл Советов, запуганные огромными расценками на предстоящий мусорный год от подчиненных Айдара Валиева в случае бойкота данного мероприятия.
   Внеплановый субботник начался в полном соответствии с вековыми российскими традициями – речами высших должностных лиц города. Не поверите, но это опять был Царапкин! Вот и кулешовцы тоже сначала не поверили глазам своим, а потом расслабились и постарались получить удовольствие от внезапно эксцентричного мэра:
   – Сограждане! Слушайте меня хорошо! И не говорите, что не слышали! Нечего выдумывать, что я говорить не буду! – с ходу в карьер ринулся господин Царапкин, гипнотизируя электорат своими модными черными очками – Я этот мусор не раскидывал, он ваш! Убирайте! И пора вам всем уже понять, что социализма больше нет и не будет! За свои отходы – платите сами! И без задержек, а то пени начислят. Я слышал, что вы меня не любите. А за что меня любить? Я выполняю российские законы, не нравятся они – меняйте, а я здесь причем?! Не можете сменить законы? Значит, платите и терпите!
   Я думаю, что Симеон Иоаннович просто просил кулешовцев оставить его в покое до предстоящих выборов в законодательные органы, а потом уже выбирать мэром того, кого они хотят. Но просьба эта звучала очень сумбурно и провокационно, вызывая совсем другие отклики:
   – Издевается! Кусака чертов!
   – Он нас к революции призывает, что ли?
   – Это новые избирательные технологии, устроить хаос и победить!
   – Да разве можно такое на субботнике говорить?!
   – А чего скрывать? На пенсию мы уже не выйдем, помрем раньше!
   – Законы надо менять, он прав! Обирают людей, как липку!
   – За дороги платим, за учебу платим, за врачей платим, за мусор тоже будем! Может, кто догадается, наконец, в наш карман хоть что-то положить, а не только забирать?!
   – Весь город высосали и все не отлипнут никак! Пиявки жирные!
   – Да еще и честности учат нас, долгу всякому! Мы в этих долгах, как в шелках!
   Тут Симеон Иоаннович насторожился, почувствовав, что его речь вызвала какое-то народное недовольство, но обида снова поглотила его:
   – Опять! Вы все врете! Я этого не говорил! И ни к какой революции не призывал! Давайте убирайте ваш мусор! Сами загадили, сами и чистите! Я здесь причем?!
   – Уважаемые кулешовцы! – мэровская свита собралась и сумела, наконец, вытолкнуть перед шефом начальника местного ЖУ – Начинаем субботник! Граблями забираем мусор и в мешки, сейчас будут машины! Работаем дружно и быстро! Давай, Талаш, веди своих, нечего митинги устраивать, все уже высказались!
   Действительно, чего обсуждать? Революции революциями, а мусор убрать надо! Недовольные и встрепанные кулешовцы принялись за дело, но их удивление от речей мэра так и не прошло. Вот что он им хотел сказать? Непонятно!
   Айдар Валиев, довольный собой и жизнью вокруг, весело обозревал подведомственную территорию – калинковская дорога убрана дочиста, все мусорные мешки вывезены, бетонный Степан Чамочкин одет в круглые варежки, господин Царапкин убрался восвояси и есть надежда, что проявлять свое остроумие он будет уже вне границ Заводского района. Жизнь прекрасна и удивительна!
   – Как тебе не стыдно?! Внук приехал, столько лет у меня не был, а ты его в кутузку! Он в первую же ночь дома не ночевал! Что я Алисе скажу?
   – Он у нас только час просидел! А вот где он остальной ночью шарился?! Это интересно! И что он на площади Горького делал?
   – Он у меня такой впечатлительный мальчик, а вы все его пугаете! На вокзале какой-то старик ему смерть посулил, и ты его задержал! А на площадь его позвали банк грабить, Савва так и сказал, но потом разобрались, что это недоразумение и все! Что он нарушил?! За что его арестовывать?! – возмущалась Нина Петровна Кошкина.
   – Как это грабить?! Он же сам банкир! Хотя они свои банки днем грабят, а не ночью!
   – Вон мэр наш такую пургу несет! А его никто не арестовывает! А Савушку моего… – в голос причитала Нина Петровна.
   – Успокойтесь, Нина Петровна, и внука успокойте! Никто его арестовывать не будет! Пусть спокойно гуляет по кулешовским улицам, я обещаю!
   – Не может он! Ты же видел, он у меня крупный. А этой ночью так набегался, что сейчас с дивана встать не может! Все стонет, что ноги болят.
   – А где он бегал и с кем? С мстителями? Чего молчите? Говорите!
   – Некогда мне! Внук ждет! Еще раз обидишь Савушку, я к твоей матери пойду! – привела весомый аргумент Нина Петровна.
   – Не надо к матери! Ее даже в школу с моего седьмого класса уже не вызывали! А ваш Савва пусть тогда бегает быстрее! Чтобы никакая полиция его не смогла догнать.
   – Минуточку, лейтенант! О ком вы сейчас говорите? О мстителе? Кто он, где живет? – наконец тарусята подслушали что-то интересное.
   – Какой мститель? О чем вы? Я говорю о лицах, получивших предупреждение за хулиганские действия.
   – Кто хулиган? Мой Савва хулиган?! Это вы все бандиты!
   – Мстителя зовут Саввой – передал по цепочке своим коллегам журналист Таруса и продолжил расспросы – Какие у него политические убеждения? Он собирается принять участие в выборах в Заксобрание? Какие у него планы по переустройству Кулешей? Почему отрицает легальные формы борьбы? Можно взять интервью у Саввы?
   – Сгинь, малохольный! Мой Савва в Питере живет, зачем ему Кулеши? Что у нас хорошего? Нищета и беспорядок?! Даже детских врачей не осталось! Даже твой Царапкин лыжи в столицу навострил, а у него зарплата ни чета нашим! Сейчас еще хуже будет – Ковригин помер!
   – Вы поддерживаете мстителей?
   – Отвяжись! Я вас всех предупреждаю, не трогайте внука! Иначе я к вашим родителям схожу! – возмущенная Нина Петровна поспешила домой, а тарусята, переглянувшись, направились скрытно следом. Она чувствовала, что ее любимый Савушка угодил в самый центр кулешовского пожара недовольства и неблагополучия, словно горячий пирожок к столу – слопают и не подавятся!
   Айдар Валиев думал также, а еще он был уверен на сто процентов, что боксерские перчатки Степану Чамочкину мстители натягивали вместе с Саввой. Лейтенант полиции только не мог понять, зачем Велиховский в этом участвовал?
   Восьмичасовой рабочий день закончился в Кулешах, работники КМЗ и других организаций спешили по домам, весело вспоминая царапкинские выступления в средствах массовой информации и непосредственно перед широкой зрительской аудиторией. Правда, мужья чиновниц из мэрии были слегка недовольны тем, что Симеон Иоаннович использовал не очень подходящую лексику в присутствии их жен, но признавали, что мата все-таки не было!
   Стоп! Неужели все закончилось на сегодня? Никаких мщений, поисков смысла жизни и врагов, дурацких совпадений и недоразумений больше не будет? Нас всех ждет тихий семейный ужин, спокойная ночь и чистая совесть? Не верю! Нет, не верю!

Глава 12. Будем жить!

   Стрелки больших круглых часов на стене столовой ковригинской квартиры неумолимо отсчитывали девятнадцатый час уходящих суток. Изольда Львовна, продолжая барахтаться на волнах своей памяти, задумчиво разглядывала большое блюдо с отбивными и отварным картофелем, стоящее в центре круглого стола. Леди Изо безразлично гадала, придут сегодня ужинать Григорий и Мирон или нет, вчерашнюю вечернюю трапезу она провела в одиночестве. Но если с Мироном все было ясно – он проводил дни и вечера в заводоуправлении, бесконечно совещаясь с Лайбе и другими работниками, то Григорий ее беспокоил и очень беспокоил. После дикого скандала с дракой он не ночевал дома уже вторую ночь, приходя под утро в каком-то нехорошем возбуждении и отсыпаясь днями в запертой комнате. Вот и сейчас Изольда Львовна слышала просыпающиеся стуки и шаги оттуда:
   – Добрый вечер! Я опять все проспал – зевая и потягиваясь, Ковригин уселся напротив нее.
   – Ничего. Ужинать будешь? Не знаю, когда Мирон придет с завода.
   – Спасибо – Григорий щедро наполнил себе тарелку – Как дела? Какие новости?
   – Не знаю – опять повторила Изольда Львовна – Я никуда не хожу. Может, ты мне что расскажешь?
   – А ты слышала, Изо, что в городе действуют мстители и люди их поддерживают.
   – Какие мстители?
   – Борцы за справедливость! В Кулешах очень бедно живут, зарплаты никакие, все болеют и страдают, а власти ничего не делают! Новые хозяева высасывают с заводов все, не вкладывая ничего! Школы не ремонтируют, врачи уезжают! Работы, даже грошовой, остается все меньше и меньше. Вот люди и недовольны! – волнительно и торопливо высказывался Григорий.
   – Что? Какие хозяева? Какая справедливость? – не понимала ничего Изольда Львовна.
   – Чиновники только врут и воруют! А людям все хуже и хуже! Ты видела, какие тут дома? Их сто лет никто не ремонтировал! Какие больницы?! Какие дороги?! Разруха и бедность поголовная! А их убеждают, что так хорошо они еще никогда не жили! Обворовывают нагло и благодарности за это требуют! Гады! – с аппетитом возмущался Григорий Ковригин – Как вкусно! Спасибо, Изо.
   – На здоровье, Гришенька – машинально отозвалась Изольда Львовна – А ты про каких хозяев говоришь?
   – Про капиталистов современных! Пиявки ненасытные! Про чиновников-воров!
   – Хм. А ты сам кто будешь? Пошарь в своих карманах – там заводик не затерялся?
   – Завод… – замер с набитым ртом кулешовский нувориш – это неправильно! Я его должен вернуть людям! – энергично пережевывал одновременно пищу и мысли наивный житель прекрасной Франции – Я сейчас… только оденусь!
   – Куда это ты так торопишься? – в столовую входил Мирон Сергеевич Рига – Надеюсь, больше никаких драк не будет?
   – Будут! Обязательно будут! Он же за справедливость решил бороться. Завод людям спешит отдать, чтобы никто больше не страдал в Кулешах – хитро щурясь, ответила за Григория Изольда Львовна.
   – Да он мне все равно не нужен! Я и не понимаю ничего в таких делах – оправдывался молодой капиталист.
   – Представляешь, Мирон?! А Саня боялся… – опять загадками говорила Изольда Львовна.
   – Мда! – хмыкнул Рига – Похоже, Франция не помогла. Ты садись, Гришенька, поужинаем спокойно и поговорим обо всем. Сам знаешь, поспешишь – людей насмешишь!
   – А я торт шоколадный купила, чай потом пить будем и разговаривать, разговаривать! – молодела и веселела на глазах леди Изо.
   Наша планета совершает два вида движения – орбитальное (вокруг солнца) за год и осевое за сутки – и все четко, почти без отклонений. Но человечество более хаотичный и беспорядочный организм, а потому мы и движемся, по более сложным и парадоксальным орбитам и осям, но все равно, как в России говорят, опять на те же грабли ступаем! Только верных соратников Александра Петровича Ковригина это не огорчало, нисколько не огорчало! Григорий Александрович Ковригин, прожив в прекрасной Франции более десяти лет, так и не смог или не захотел избавиться от сумасшедшего наследства своей первой Родины.
   – Я не понимаю, ведь на этом заводе держится весь город! А властям все равно?
   – Не думаю, что кто-то из чиновников потеряет сон, если завод закроется. Слов, конечно, много будет сказано, пособия по безработице тоже будут выделены. Как будто они кому-то нужны! Но город умрет. И самое поганое во всем этом, что умрет всякая ценность жизни в наших местах. Понимаешь, Григорий, люди пришли сюда, чтобы бороться и побеждать – все побеждать – не только собственную слабость, лень и страх, но прежде всего суровую природу и катаклизмы, здесь развитие – это не конкуренция жителей мегаполисов между собой, это борьба с иной, не человеческой средой. Да, в наше время все гораздо легче, чем сто и двести лет назад, но если у нас отберут саму потребность побеждать, осваивать новые ниши для жизни, завоевывать новые пространства, то кем мы станем? Гражданами прекрасной Франции? Но мы живем в России!
   – А что же делать?
   – Мы долго обсуждали это с твоим отцом. Увы, но в одиночку мы ничего не решим. Можно лишь продержаться какой-то период и все. А дальше – огороды, мелкий нищий бизнес, отток горожан и маргинализация оставшихся, но никакого крупного дела и глобальных задач. Тогда зачем здесь жить? Чтобы деградировать?
   – А мне что делать? Я не хочу никого эксплуатировать!
   – Это решать тебе. Твоему отцу многое пришлось сломать в себе, но завод он со своих плеч не скинул! Как поступишь ты?
   – Я думал отдать его тем, кто на нем трудиться. Это же справедливо?
   – Может быть. Но и глупо! В лучшем случае, твои труженики получат какие-то гроши за свои доли либо ничего не получат. Но завод все равно встанет. Понимаешь, Григорий, мы живем в современном мире абстрактных величин, любой завод сейчас нужен не для выпуска конкретных продуктов, а для получения максимальной выгоды – прибыли, дивидендов и других выплат. Результат – это денежный поток, а не выпуск конкретных вещей для людей и страны.
   – Везде так и в Европе тоже.
   – Конечно! Только ничто не вечно под луной и жителям Кулешей не станет легче, если их завод закроется в целях повышения эффективности и максимизации прибыли его хозяев! Как ты думаешь?
   – А что же мне делать?!
   – Задавать вопросы, Гришенька, продолжать задавать вопросы! Господи! А Саня не дожил… – светло грустила Изольда Львовна.
   Шоколадный торт был замечательным – нежным, сладким и горьковатым на вкус, а вечер вопросов и поиска ответов бесконечным. Дневное светило медленно уплывало за горизонт, оставляя розоватую полоску надежды на счастье и справедливость для всех. Живи, красный директор, я не дам тебя забыть!
   Ночь, опять ночь, время сна, боли, загадок и новых открытий, а еще – время таинственных и вездесущих мстителей и не только тех, которые в Кулешах! Хочу спросить вас, мои читатели, как вы относитесь к мстителям? Они ведь не за себя борются – за всех! А как же тогда знаменитый постулат современного мира о том, что всеобщий интерес сейчас реализуется через противоборство единичных корыстных интересов? Не спорю, корысти вокруг много, общего только маловато! Вот и кулешовцы со мной согласны, а вы?
   Наступившая ночь черным цветом захватила город – черный воздух, черные дома, черные деревья, черные люди и они не спят. Они дело делают, черное дело! Нет, нет, не бойтесь – черно все от того, что в городе окончательно полетела схема ночного освещения его улиц и переулков, поизносилась вся с советских времен, а денег у муниципалитета на капитальный ремонт или полную ее замену нет, деньги все у нас в Москве, только мстители в Кулешах!
   И много что-то этих мстителей сейчас на улицах города, они мелкими группками делают свои черные дела. Какие дела? Разные – свертки и пакеты подтаскивают поближе к площади имени Максима Горького и прячут по углам, но очень осторожно, стараясь не разбить. Старушки в веселеньких кроссовках опять активно разрисовывают черными фломастерами наклеенные на стенды плакаты, трое злых подвыпивших мужиков орудуют на своих рабочих местах – в мэровском гараже, спуская шины у машин районного начальства, матерясь и приговаривая: «Заяпляли всех! Пешком пусть ходят по нашим дорогам, быстрее отремонтируют! За такую зарплату мы не возим!»
   А на самой площади, ни от кого не прячась, действующий председатель Городского Совета Ветеранов Вагиз Хуснуллин помогает советами своим внукам-подросткам, залезшим на двухметровую лестницу, вернуть варежкам Степана Чамочкина их мстительный алый окрас.
   – Здорово, Вагиз! Как внуки у тебя выросли! В каком классе? – подошел Печенег.
   – Здорово, Максимыч! Девятый и седьмой закончили, старший дальше в десятый пойдет! Из гаджетов не вытащить ни того, ни другого! Вот с собой привел, чтоб делом занялись, может, поумнеют! А ты куда? Тоже мстить? Народ злой, как черт! Да еще кусака чокнулся, что будет?
   – А полиция где? Чего вас не ловит?
   – Я Димке Калинкину сказал, чтобы они в отделении сидели этой ночью, завтра набегаются досыта! Он же мой сосед, да и самих полицейских наша власть достала хуже горькой редьки! То их сокращают, то набирают, то костерят, то судят – придурки какие-то там наверху, навязались на нашу шею! Тьфу на них!
   – А что за сумки народ прячет?
   – Так Димка сказал, что полиция под утро площадь оцепит и всех проверять будет, чтоб яйца не пронесли на митинг. Сам знаешь, как народ закупился! Пропадать им, что ли? Вот заранее и тащат!
   – Понятно! Ты заходи в гости. Можешь сегодня, как отомстишь. Пока, парни – попрощался с хуснуллинскими внуками Максим Максимович Печенкин.
   – Сыну привет! И спасибо передай за моих охламонов! Радик только благодаря твоему Александру сдал ОГЭ по математике!
   Среди всей этой слаженной и дружной мстительной работы выделялись тарусята, потому что они не мстили, а растерянно ходили и разглядывали все вокруг. Технику у них отобрали сразу и сказали, что вернут утром перед митингом, а то доносами заниматься не по-людски как-то! Но толстого и усталого мстителя по имени Савва журналисты не видели, хотя обшарили все улочки и закоулочки окрест.
   Ночь на двенадцатое июня все чернела и чернела, бесконечно тревожа умы и сердца российских провинциалов, не разбирая их различного социального статуса:
   – Давай чаю налью, только без сахара, иначе точно не уснешь.
   – Ой не знаю! Плохо мы живем, по-дурацки как-то, а люди это все чувствуют, мстить начинают. Не к добру Ковригин помер! Не ко времени!
   – Ты чего? Кто к добру-то помирает?! Тебе волноваться нельзя, Виталий. Скоро на пенсию, скинешь этот дурдом с плеч!
   – И что? Пенсионеры на другой планете живут, что ли? Сама плачешься на свою больницу! Сколько там врачей осталось? Ты последняя будешь, другие еще старше! И такой же бред, как везде! Мало того, что гроши платят, так и за людей не считают! И надо еще подумать, что страшнее из этого будет! Бюджет с жиру пухнет, а люди нищают! К черту такую экономику!
   – Ты не волнуйся, Виталий! Я тебе капельки накапаю, успокойся.
   – Не могу, Галя! Порой думаешь, пускай все катится, а порой бардак этот с враньем вперемешку – во как достал! Врут со всех сторон, сверху донизу! В глаза людям врут! Откуда у нас в Кулешах средняя зарплата сорок тысяч? Ковригин платил тридцать во вредных цехах и за ночные, везде хорошо если двадцать есть, а то и меньше. Печенкин своим учителям попрошайничает повсюду, да что-то плохо подают. Зачем врут?!
   – Да, вот это вранье и страшно! Все губит!
   – Ничего! Завтра на митинге правда вылезет! С яйцами вылезет. Только чем тяжелее не стали б кидаться, а то фингалов властям наставят, а мне разбираться.
   – Слушай, дорогой, а кто эти мстители? Что ты знаешь? Скажи!
   – Не знаю! Все же молчат, как партизаны! И потом, в эти мстители весь город уже записался, вот Царапкин и злится. Он-то в чем виноват? Он их не грабил, будущего не лишал, не гнобил, а в него яйцами пуляются! Получается, он за всех властей отдувается, ему это надо? Но народ звереет в России, и Москва всех не накормит – не резиновая!
   – Да, я заметила, сначала все смеялись и поддерживали мстителей. А сейчас уже серьезных дел ждут, одних пуляний мало, хотят реальных изменений и наказаний всем этим ворам-бандитам!
   – Вот! О чем и разговор! Деньги на нас с неба не свалятся – все это понимают, не дураки, но элементарный порядок должен быть. Иначе, зачем вся эта властная вертикаль? Кому нужны эти владельцы заводов и пароходов? Ведь любой человек – это то, что он делает для других, тогда и личную корысть поймут и не осудят. Ну как может один человек владеть миллиардами?! И еще по наследству их перекидывать. Зачем ему столько, и главное – нам-то всем, зачем это его наследство?
   – Ох, Виталий! Ты только другим не говори, ты же прокурор, ты сам защищаешь этих миллиардеров. И потом, все говорят, что Григорий Ковригин – неплохой человек, он уже пообещал выделить детям заводчан деньги на Крым.
   – Галочка! Какая разница плохой он или хороший? Что он может? Только забирать прибыль у завода! Больше ничего, даже если захочет что-то изменить – кто ему позволит? Уж если отцу его не удалось, то ему и подавно!
   «Зачем эти вопросы?» – спросите вы, мои читатели. Они из прошлого века и пусть там остаются, вместе с кровью и страданиями миллионов наших сограждан. Да, современный мир не воплотил в жизнь знаменитых лозунгов Великой Французской революции, но он гораздо свободнее и комфортнее того, что было раньше. Почему надо возвращаться к прошлому? И почему именно сейчас?
   Потому, что история снова приготовила России весьма занимательные кульбиты. Александры Ковригины, последние красные директора, ставшие вольно или не вольно хозяевами крупнейших промышленных предприятий России, банков, ресурсных компаний и тому подобных активов, умирают, не все сразу, конечно, постепенно, но умирают. А кто наследники? Да, Григорий Ковригин – неплохой молодой человек, получивший образование в Европе, добрый и не жадный – даже на Крым ему не жалко. Ну и что? Николай Романов тоже был добрым и не жадным, в общем, хорошим человеком и семьянином. Но разве это спасло его детей и Россию?
   Вы все еще думаете, что совок сгинул окончательно? Что кровавое российское наследство прошлого века никогда не будет востребовано? Что больная совесть красного директора ушла вместе с ним и никогда не возродится? Что Виталий Андреевич Бубликов – редчайшее исключение среди успешных и образованных россиян? Что другие так не думают?
   А если я скажу, что все мы кровь от крови, плоть от плоти наследники того проклятого двадцатого века, что мы, пусть и невольные, но носители кровавого большевистского гена и будем жить с ним и дальше! Да еще – передадим его нашим детям и внукам! Что, не верите? Хорошо, тогда продолжим.
   За мной, импэриа рэдас!

Часть 2. Так не бывает?

Глава 13. Юность Максима

   Максим Семенович Печенкин – рядовой человек и гражданин, родившийся и всю жизнь проживший в обычной российской провинции, закончивший советскую школу и советский тоже техникум, проработавший мастером более сорока лет на Кулешовском металлургическом заводе. Вдовец, имеющий двух сыновей Антона и Александра, троих внуков и пятерых правнуков, проживающий в собственном доме в поселке Металл Советов Заводского района города Кулешей. Ничего примечательного? Да, ничего. Не забыть бы, он еще принял активное участие в разбазаривании советской всенародной собственности – получил за трудовой стаж на заводе его акции и сдал свой ваучер от гайдаровского правительства и тоже за заводские акции. Потом еще, отказался продавать свой актив конкурентам мушкетеров за очень приличные деньги, в отличие от соседских гремлинов. Пожалуй, все? Или нет?
   Обычный человек, обычная жизнь – неинтересно это современному продвинутому читателю? Не спешите! Кто знал, что калужский крестьянин, дослужившийся в первую мировую войну до звания унтер-офицера, примет в 1945 году капитуляцию Европы в Берлине? Или мальчик, рожденный в учительской семье в Житомире, пройдет затем все круги ада сталинских застенков и реализует заветную мечту о полетах в космос, реализует полностью, без остатка, да еще и защитит свою неласковую Родину от умных, сильных и таких передовых личностей? И до сих пор, кстати, защищает! Вот и ломай голову – что значит это сегодняшнее саморазвитие человека, в чем его успешность или неуспешность, где критерий? Может, Печенег что-то ответит нам?
   А пока давайте вернемся в то далекое лето 1956 года, когда пятнадцатилетний Максим перешел в восьмой класс советской средней школы, готовясь на следующий год поступать в металлургический техникум Кулешей на специальность электрика. Обычный путь обычного советского юноши, жизнь вместе со страной, семьей и друзьями, а еще – участие в построении коммунистического общества, самого справедливого и счастливого на Земле. Ничто и никто не может пошатнуть эту твердокаменную уверенность в конечной победе добра над злом!
   Максим был счастлив – свобода, каникулы, ватага поселковских друзей и Римка. Последнее лето детства и первая робкая любовь, а дальше взрослая жизнь, и все в ней будет как у всех – честно и правильно. Ну его, этого пыльного старика со странными горячими глазами! Но интересно, за что его посадили? И почему отпустили? Выходит, он не виноват! Так не бывает!
   – Зачем ваш друг приезжал? И кричал, что не виноват? А кто виноват? В чем?
   – Сразу и не скажешь. Хотя, я виноват, я и только я!
   – Почему тогда вас выпустили?
   – Потому, что я никому не нужен и не важен.
   – Как это?
   – Очень просто. Все, что произошло со мной – это мой выбор! А они просто промолчали, но сейчас им немного стыдно и хочется оправдаться. Только не перед кем оправдываться, я не вернусь.
   – Не понимаю. В чем же вы виноваты? Я пытался спрашивать у мамы, за что вас посадили; но она только сказала, вы хороший и честный, и за свои грехи сполна заплатили. За что вы платили?
   – За гордыню, за то, что богом решил стать, а богом быть трудно. Возродишься – только после распятия! Я не смог.
   – О чем вы?! Вы же коммунист, вы за людей страдали!
   – С чего ты взял? Это я других страдать заставлял. А вправе ли я был?
   Демьян Кузмич умоляюще смотрел на Максима, будто ждал от него этого самого важного в своей жизни ответа. Вот так и зародилась странная дружба из непонятного ночного разговора двух очень разных людей, почувствовавших симпатию и равность друг другу.
   Особенностью этой дружбы была какая-то пугливая деликатность – они словно боялись обидеть друг друга, обидеть назойливостью, категоричностью и смешной заботливостью. Никто никого не убеждал, не воспитывал, не настаивал; они даже спорили всегда без обид и крика, но самые драгоценные качества любого общения, доверие и понимание, буквально плескались через край.
   Сейчас сложно сказать, что чувствовал тогда Демьян Кузмич. Думаю, много чего – и обиду, и боль, и бессмыслицу любого деяния, а еще – свободу и смирение. Особенно, когда они забирались на огромный волчий камень над Истринкой, чьи могучие спокойные потоки воды непрерывно уносили с собой все ошибки и подлости любого человека, не требуя за это мольбы и извинений.
   А Максим взрослел не по дням, а по часам – его худое, обтянутое загорелой черной кожей тело наливалось скрытой силой и глубинным смыслом. Даже первая юношеская любовь Максима, одноклассница Римка, вовсю забавно задирающая нос на глупенькие мальчишеские симпатии, густо покраснела однажды, встретив на очередном их свидании не пятнадцатилетнего неловкого подростка, а почти взрослого мужчину, молчаливо и внимательно рассматривающего ее. Любовь и дружба – роскошное пиршество Максимкиного лета 1956 года.
   – Не понимаю, ты же хотел, как лучше для всех! Почему ты себя винишь? И когда это ты выбрал тюрьму? Ну, если ты все сам для себя выбирал, как говоришь…
   – А ты подумай! Нельзя все решать и выбирать за других. Ты же не бог!
   – Ладно! Тогда ответь – выдержали бы мы войну без революции, колхозов и других твоих лишений человека его свободы? Зачем мертвецам свобода? А мы строим коммунизм, где всем будет хорошо!
   – Будет, Максим, еще только будет. А что сейчас? И потом, того, что уже произошло изменить невозможно. Но ты опять хочешь быть богом!
   – И что? Свобода сделает всех умными и добрыми? Не будет войн, голода, не будет предателей, как твои друзья? Я помню, мать рассказывала, как она с голодухи устроилась в войну работать в заводскую столовую. Там поварихи воровали продукты на кухне, но вынести не могли из-за охраны; так они варенное совали прямо в форточку на улицу своим детям. Дрались между собой за эту форточку!
   – Материнский инстинкт, род должен выжить. Ты привел плохой пример.
   – Так они от пуза пихали своим детям, а чужих не замечали! Как они расплачивались за уроки французского с Франсиной Яковлевной, каждую крошечку пересчитают и укорят. А она с Тайкой из Ленинграда эвакуирована были, Тайка всю весну пролежала и в школу не ходила – сил встать не было! Милицейские тогда сказали поварихам, что они или в цех идут, или в тюрьму. И таким, что ли, свободу дать? Рыло не треснет?!
   – А что бы ты сам сделал? В тюрьму отправил?
   – Наверное нет. У них детей по трое и четверо у каждой. Но какие они люди? Только пожрать по-вкуснее и потомство откормить. Зачем им твоя свобода?
   – А это уже их дело. Как воспользуются – то и получат. Просто пойми – нельзя быть свободным среди рабов, отберут твою свободу – как голодные отберут еду у сытого.
   – Как же! Этот сытый самых голодных прикормит, и те, как собаки, его добро стеречь будут, всех загрызут за него.
   – Значит, ты за то, чтобы кто-то за всех решал?
   – Не за всех, а в интересах всех!
   – Да, конечно. Я забыл, тебе пятнадцать и либо красные, либо белые. Я не буду тебя переубеждать.
   Жизнь переубедила Максима, когда не прошло и полгода.
   Я все пытаюсь понять – чем меня привлекает то время? Оно не мое, и я не хочу жить в нем. Не хочу не только из-за государственного диктата, в основном идеологического, но и из-за не менее тотального общественного контроля, единомыслия и единодействия. Я всегда помню слова моей бабушки: «Что люди скажут?», причем, по любым поводам, даже очень личным. Ты, будто, на виду всегда и везде, никуда невозможно спрятаться. Но бомжей тогда не было, из-за кредитов никто не вешался, и государство насильно тащило советских школьников, всех – независимо от их места рождения и проживания, к знаниям, расточительно подсовывая потрясающие и бесплатные музыкальные, художественные и технические системы дополнительного образования. А еще – никто не терял работу и не унижался ради нее.
   Может потому все эти вопросы, что многие из нас чувствуют сейчас себя обманутыми? Как наивные аборигены мы обменяли свой настоящий и будущий мир на стеклянные бусы. И чтобы сказал в 1956 году Максим Печенкин, глядя на наши теперешние трусливые поиски смысла собственного существования? Что они не стоят ни нашей жизни, ни нашей смерти. В топку все!
   – За что тебя арестовали? Если неправильно, то почему ты не борешься за правду? Ты же не трус, я вижу!
   – Я не могу. Я сам во всем виноват! Вы воевали, воевали здесь и на фронте, а я…
   – Ты построил наш завод, а он воевал! Ты никого не предал! Тебе нечего стыдиться!
   – Есть, Максим, поверь, есть. С радостью и энтузиазмом тащил я всех в коммунизм, я требовал истинной веры и жертв, я считал, что будущее важнее самих людей.
   – Но ты также думал и про себя.
   – Да, но это мой выбор! А другим я даже не дал попробовать сделать его.
   – Но мы бы проиграли войну без всего этого!
   – Да, проиграли бы. Но война как раз и заставила каждого самому выбирать жить или погибнуть, победить или сдаться. Это твой отец выбрал победу, не я.
   – Я никак не могу понять, за что ты себя раздираешь? За насилие? Но оно везде, во всем мире. Главное, зачем оно, для кого. Если в интересах народа, то можно.
   – Я тоже так думал. Да я и не настолько наивен, чтобы осуждать насилие вообще. Идеалов в реальной жизни нет. Может, все дело не в самом насилии, а в его уровне? Ведь именно он ярко сигналит, есть общественная поддержка, воля большинства, или нет. Я не могу объяснить, но попробую. Вот ты сейчас учишься в седьмом классе и выбираешь профессию. Сам выбираешь ее и сам контролируешь свои знания, школа лишь ставит точку в этом контроле через аттестат. Так? А вспомни начальную школу – через систему хорошо организованного насилия детей усаживают за парты. Вас заставляют, убеждают, воспитывают, не оставляя вам иного выбора, кроме добросовестной учебы. И вы растете, взрослеете, накал воспитательного насилия спадает, ведь невозможно продолжать воспитывать уже почти взрослых людей. Но в стране все не так, мы уже сорок лет не можем выйти из начальной школы, насилие не уменьшается, наоборот! А ведь уже второе поколение советских людей родилось и живет при социализме.
   – Что это значит?
   – Что существующие в стране условия не отвечают естественным нуждам большинства людей. Что применение насилия продолжает оставаться необходимым, и уровень этого насилия не просто снизить невозможно, но требуется даже регулярно повышать его.
   – А как же коммунизм? Ты еще в него веришь?
   – Да! Я верю и в то, что насилие было необходимо! Но невозможно и дальше держать в первом классе взрослых и самостоятельных мужчин и женщин! Им пора на волю. Что же касается коммунизма, то это пока лишь теория.
   – Сказка, что ли?
   – Нет. Я думаю, что исторический процесс в конечном итоге носит поступательный характер, мы придем, пусть и не к абсолютному идеалу, но к более справедливому и благополучному устройству. И уровень насилия в обществе будет как раз тем самым критерием его справедливости для всех.
   – За это тебя посадили?
   – Нет. Меня посадили просто за то, что в стране активно и целенаправленно применяется этот аппарат насилия, применяется как самый эффективный и быстрый инструмент общественного развития, как кнут для послушного стада.
   – Но люди – не скотина! И как тогда в войну люди воевали? Они же за Сталина кричали! И победили.
   – Потому, что они сами сделали свой выбор, каким бы тяжелым он не был! Поверь, никакие заградотряды не помогли бы нам выстоять – люди выбрали победу, даже ценой своей жизни. И воевали они за Родину, за своих родных и близких.
   Максим слушал и спорил, спорил и слушал, и так до бесконечности. Забавно, но страна советов сама создавала своих идеологических противников – она отчаянно нуждалась не просто в грамотных людях, а в творцах – способных создавать и перерабатывать гигантский багаж всех мировых знаний и навыков, эта нужда в огромном количестве технических специалистов носила массовый характер. Поэтому все силы советской школы были брошены не столько на обучение школьников читать и писать, сколько на появление у них новой грамотности – способности достаточного их числа самостоятельно вырабатывать новые знания, по сути – творить, что требовало хорошей теоретической основы. Ну, а люди, наученные думать и делать выводы пусть даже только в сфере естественных наук, легко и непринужденно применяли полученные навыки и в других сферах. Большевикам удалось воспитать лишь одно поколение абсолютно искренних ленинцев, но их убила война, а дальше происходил неуклонный рост цинизма и приспособленчества, несмотря на тотальное идеологическое насилие. Так что Максим был полностью интеллектуально готов к принятию различных точек зрения на существующее общественное устройство, его учителя из кулешовской средней школы добросовестно выполнили поставленные перед ними партией и правительством задачи по обучению и воспитанию нового человека. Но реальное преображение пятнадцатилетнего подростка произошло сразу после наступления нового 1957 года.
   Аглая Печенкина не могла нарадоваться на сына – такой умный, такой взрослый! Как он разговаривает с Демьяном Кузмичем, как с равным! И о чем-то хорошем разговаривает, важном! Она смогла поднять двух сыновей – Виктор вернется с Дальнего Востока и пойдет работать на завод, женится, подарит внуков, а Максиму надо учиться – он такой умный! Вот и прекрасно, что она не побоялась взять на постой Курицына, он хороший человек, арестовали его по ошибке, выпустили же. У ее мальчиков все будет хорошо! Как же иначе? Война ведь закончилась!
   Вечная усталость, буквально приросшая к ней намертво за эти черные, беспросветные годы, потихоньку отступала. Аглая даже иногда стала напевать свои любимые песенки и улыбаться нежно и мягко, как было давно-давно, в прошлой жизни, когда были еще живы мама и сестры.
   Как мало ей надо, скажете вы. Неправда! Просто не путайте вещи, которые можно купить, пусть и за сотни миллионов любых денежных единиц с тем, что никогда и нигде не продается. Это что-то порой падает тебе в ладошки просто так, только по-настоящему оценить его ты сможешь, лишь потеряв.
   Тем утром Аглая затеяла уборку в чулане и добралась до большого кованного сундука в самом дальнем углу. Увы, но сундук был почти пуст, только на его дне сиротливо лежало что-то завернутое в синий ситцевый платок. Развернув сверток, Аглая ахнула – ее розовое шифоновое платье с рукавами-фонариками и рядом двойных оборок по подолу. Так вот где оно было! Как Аглая его искала в сорок четвертом, тогда Витя страшно заболел пневмонией, и врачи требовали усиленно кормить мальчика. Она все тогда прокляла и это неуловимое платье особенно.
   Тихонько и робко, словно стыдясь чего-то, Аглая смотрелась в зеркало и видела не себя, а какую-то милую, симпатичную, молодую женщину в воздушном розовом платье, счастливую и беззаботную, живущую в мире, где не было войны. И этой прекрасной женщиной восхищались! А как же иначе? Мужские глаза не могли оторваться от нее!
   Аглая чувствовала этот взгляд и хорошела еще больше. Она попробует стать счастливой, а розовое платье поможет ей и защитит от всех бед. Так не бывает?

Глава 14. Думы Печенега

   В ночь на 12 июня 2019 года Максим Семенович Печенкин вернулся домой с мстительной площади имени своего тезки и сел за позднее чаепитие, привычно и ловко налив большую синюю кружку черного чая и пододвинув ближе тарелку с маковыми сушками. Старый плюшевый абажур под потолком выхватывал из сумрачного пространства небольшой кухни только круглый массивный стол, стоящий на одном и том же месте уже более семидесяти лет.
   Максим Семенович грустно улыбнулся – вот здесь сидел его отец Семен Печенкин, пришедший с фронта без ноги, тихий и смирный в обычное время, но громогласный баламут в нечастые периоды запоев. Там – его единственный брат Виктор, никогда не упускавший случая ткнуть младшему брату своим старшинством, рядом с ним недолго, около года, сидела Маняша, его жена; потом молодой семье дали комнату в заводском общежитии, и они уехали, да и не ладили братья с того памятного 1957 года. Место матери за столом было рядом с плитой, Аглая усаживалась туда на минуточку в перерывах между подай-принеси.
   В 1962 году стол пополнился новыми едоком – женой Максима Таей, а затем и их сыновьями Антоном и Александром. Абсолютно счастливое было время! Смех, шум, ссоры – всего было так много, что однажды старый стол не выдержал и обломил одну из ножек. Максим заменил ее новой, но другого цвета. Вот она – и сейчас темнее трех остальных.
   В 1971 году за все тем же круглым столом покорно и горестно семья и близкие поминали Аглаю, вернувшись после похорон со старого волковского кладбища в Кулешах. Тогда же Максим с Виктором тихо помирились, осознав, что остались единственными близкими людьми из тех, кто родился и жил в бревенчатом пятистенном доме, построенном их дедом в деревне Грязнуха, ставшей нежданно-негаданно в начале прошлого двадцатого века сначала коммуной имени Демьяна Курицына, а затем поселком Металл Советов.
   Тая разбилась на самолете, когда летела на слет учителей в Москву, их младшему сыну Александру было тогда тринадцать лет. Плакать Саша уже не мог, не разрешал себе, только поскуливал тоненько, как забытый щенок, не замечая этого. Антон уехал жить и работать на Север, женился там, и двух своих внучек Печенег видел только в летние каникулы.
   Максим Семенович встал и прошел в комнату. Вот здесь стоял еще один стол, вернее столик, маленький и самодельный. На нем когда-то лежали две толстые тетради, очки и пачка папирос – вещи постояльца. Это была комната Демьяна Курицына, которую он снимал у Аглаи Печенкиной с июня 1956 года по январь 1957года.
   Первым человеком, который заговорил с Максимом на эту тему, была Римка:
   – У тебя скоро отчим появится? И как ты его будешь звать?
   – Чего? О чем ты?
   – Ой, не могу! Ничего вы, мужики, дальше своего носа не видите! У тебя в доме такое происходит, а ты как слепой кутенок.
   – Глупости не болтай!
   – Да я-то не болтаю! А вот бабы уже все языки смозолили. Говорят, твоя мать снова заневестилась, будто двадцать лет с плеч сбросила. Хотя, сколько ей еще вдоветь?
   – Дура ты, Римка! На лицо красивая, а внутри как есть круглая дура!
   – Это я-то дура?! Твоя мать загуляла, а я сразу дурой стала?! Чего ж ты ко мне такой бегаешь? И еще целоваться лезешь?
   – Да если бы у тебя мозги были, стала ты мне это передавать?!
   – А что такого? Не я – другие бы передали.
   – Вот именно, другие бы!
   Максим прилетел домой, но там было тихо – только белые накрахмаленные занавески стукались от сквозняка в рамы открытого кухонного окна. Максим замер, бешенные ритмы его сердца стихли, кулаки разжались, и он задумчиво огляделся вокруг. А ведь действительно его дом изменился! Вроде все на старом месте, но как-то по-другому.
   Цветы! В их доме не было цветов, отец никогда не дарил их маме, а сейчас в центре круглого стола стояла трехлитровая банка с роскошным букетом полевых цветов. И что это за розовое пятно в углу комнаты? Это розовое платье матери, пышное и воздушное, подрагивающее на сквозняке как невесомая сказочная вуаль. И эта вуаль едва уловимо пахла табачным дымом!
   «Все – правда!» – бесповоротно понял Максим, но решить плохо это или хорошо он не мог.
   Присев на старый колченогий стул, юноша безвольно перебирал мыслями: «Почему я не переживаю? Получается, мать предала отца? Демьян прожил у нас только два месяца, а она уже. И что скажут люди? Хотя, они давно болтают! Я что-то должен сделать? Что?».
   Странно, но Максим не чувствовал никаких эмоций, он просто сидел и ощущал прохладный ветерок, лениво стукающий твердые кухонные занавески, видел потаенную красоту скромных полевых цветов на фоне переливающихся розовых волн и ничего не хотел менять.
   За обедом они втроем ели вкуснейшую горячую рассыпчатую картошку нового урожая с ароматным жирным постным маслом, пили крепкий кирпичный чай со слипшимися карамельками и были счастливы. А вокруг был их крошечный мир без войны и страданий, притворства и страха, никому из них ненужной необходимости что-то обсудить или за что-то оправдаться.
   Но крошечные миры не живут долго, они гибнут в столкновениях с реальностью. Котел поселковских сплетен кипел и пузырился все сильнее и сильнее. Невозможно было не заметить, как изменилась Аглая! Она стала совсем хрупкой и беззащитной, а в розовом платье она вообще теряла всякую связь с тяжелым послевоенным бытом провинциального советского поселка. Как такую допустить к работе в электроцехе Кулешовского металлургического завода? Она же сгорит, сгорит как тоненькая былинка!
   Эта чарующая беззащитность морочила головы поселковским мужикам и ужасно злила их верных спутниц жизни. Как соперничать с иноземной принцессой? Ну, влюбилась, что тут поделаешь, но зачем чужих мужей блазнить?!
   Сплетни становились все ядовитей и черней, да еще и прямо в лицо Аглаи. Но ей было все равно! Ведь младший сын Максим все понял и не винил ее за позднее женское счастье. И Виктор поймет, обязательно поймет!
   Максим, и правда, ни о чем таком не говорил, а на робкие попытки Демьяна оправдаться он лишь досадливо передернул плечами и сказал:
   – Это личное. И в чем ты можешь быть виноватым передо мной? Это ваша жизнь.
   – Просто хочу, чтобы ты знал, я люблю твою мать и никогда не обижу.
   – Хорошо, я верю тебе.
   Но все пошло не так, служивший матросом на подводной лодке на Дальнем Востоке старший брат Максима Виктор получил растерянное письмо своей девушки Маняши, в котором она разрывалась между желанием отстоять от бабских сплетен честь семьи любимого и защитой Аглаиной правды. Это сумбурное, нервное письмо привело Виктора в бешенство – какой-то зэк привязался к его матери, а та, предав святую память мужа-героя, повела себя подло и глупо! В гневных и ярких выражениях Виктор написал Аглае, что в феврале ему дадут отпуск, и он требует, чтобы к его приезду никакого зэка в их доме не было.
   Аглая больше никогда не надевала то прекрасное розовое платье, ее эликсир молодости и красоты высох, а сама сказочная принцесса умерла. В тот же день ее поздний возлюбленный исчез из дома Печенкиных, как и требовал Виктор. Романтическая история закончилась, уступив место будням и вечным заботам.
   Вернувшийся из недельной поездки на новогодние каникулы в областную столицу Максим был неприятно поражен теми изменениями, что произошли в доме. Мало того, у него самого украли полгода жизни – все вокруг посерело и скукожилось, вернее, все вернулось к тому времени и в то состояние, когда Демьян Курицын еще не пришел к ним жить.
   – Ничего не понимаю! Ведь, вам хорошо вместе, чего ты слушаешь Виктора? Он придет из армии, женится на Маняше и уйдет жить своей семьей. Чем вы ему помешали?
   – Он мой сын, мой взрослый сын. И люди вон что говорят! Я не могу против всех. Нехорошо это, не по-людски!
   – Мама! Да какая разница, что все говорят?! Ты чего хочешь?
   – Чего хочу? Может, я хочу танцевать на балу в розовом платье и есть мороженное, слушать прекрасную музыку и не стыдиться себя! – Аглая тихо всхлипнула и уже спокойно добавила – Ладно, не переживай, все будет хорошо, а завтра мне на работу. Сказка закончилась, Максим.
   – Нет! Ты же человек, ты имеешь право выбирать свою жизнь, ты, а не за тебя!
   – Да, Демьян много говорил, а ты много слушал.
   – И в чем он не прав? Пусть в войну всем пришлось только о победе думать, все отодвинуть, обо все забыть. Но и тогда люди не были стадом, человек должен сам решать!
   – Для чего решать?
   – Не понял.
   – Ну, вот Демьян и ты много говорите о свободе, а я не могу так красиво. Просто расскажу один случай. В войну это было, весной как раз. Ты же помнишь, мы все работали по двенадцать часов и без выходных. Я в ночь отработала и днем мы с соседями картошку сажали, пришла и снова в ночь на завод. Отработала, да не одну смену, а больше – сменщицу Раю в больницу увезли. Домой прибежала на несколько часиков поспать, а потом снова в цех надо. Только проспала я, на целых четыре часа опоздала, а это ж тюрьма! Что делать? Собралась я с узлом сразу, к золовке забежала, чтоб она вас с Витей не забыла, и пошла. Бабы меня к мастеру отправили, Иван Петрович, царствие ему небесное, хороший человек был, посмотрел, погрозил пальцем и сказал: «Иди работать, Аглая. Только не просыпай больше. Никто никому не доложит, сама держись!» Я ему и бабам весь день спасибо говорила, а они потом никогда ни словом не помянули и не попрекнули! Я до сих пор им всем благодарна!
   – Чем ты благодарна?! Что вкалывала, как лошадь и свалилась от усталости? Что вы рабскую солидарность проявили?
   – Тем, что не оттолкнули они меня. Из стада, как ты говоришь, не выгнали. Что мы все вместе эту войну пережили и мужикам своим помогли. Что ты и брат твой не хуже сверстников сейчас живете, ты в техникум пойдешь, а Витя на подводной лодке служит, туда любого не возьмут. Максим, пойми – я не раба, и другие люди тоже не рабы. Мы не за карточки старались и не кнута боялись, мы честно работали, за вас, за победу. Это как раз и был наш выбор. А ты получается, не понял, почему Демьян себя грызет и не успокоится никогда.
   – Почему?
   – Потому, что один не смог и не хочет, вот его как раз из стада-то и выгнали. Чужим он себя чувствует, а как своим снова стать не знает. Запомни, Максим, мы живем среди людей, хорошо ли, плохо, но по-другому не получится. И давай пойдем спать, завтра мне на работу, а ты соседям помоги, баба Даша жаловалась, у нее радио не работает.
   Максим полночи провертелся на кровати, все не мог заснуть, а еще – примириться со словами матери. Демьяновы ему нравились больше – каждый человек свободен и вправе сам решать, что и как ему делать, а государство и соседи – не начальная школа с партами, доской и директором! Нет, не согласился тогда Максим с матерью.
   А что же Демьян? В Кулешах его больше никто не видел и вообще нигде. Но в конце января в сорока километрах южнее нашли потерявшийся грузовичок местной сельхозкооперации, съехавший с деревенской дороги в кювет; а в кабине замерзли водитель с пассажиром. Морозы тогда стояли знатные – до минус сорока по ночам. По вещам пассажира и опознали, был это Демьян Курицын. Похоронили его на местном деревенском кладбище, в Кулеши не повезли, одинокий он официально числился, да и реабилитированный к тому же, вот и поостереглись привлекать внимание.
   Аглае про все рассказал местный участковый, но на могилке она не бывала, ни сразу не поехала, ни потом – никогда. И Виктора не попрекнула ни разу, лишь поплакала тоненько в подушку и все. Забыла? Нет! Просто не судьба, что тут поделаешь? Надо жить дальше.
   Но Максим, узнав про случившееся, во всем обвинил брата и полез драться. Смущенный Виктор, заматеревший в армии до крепкого, мускулистого парня, только осторожно отталкивал разъяренного подростка, стараясь ненароком не врезать тому в полную силу. Да и нехорошо с Демьяном получилось, не по-людски как-то! Но сделанного уже не воротишь.
   Так в ссоре и расстались братья, Виктор уехал дослуживать срочную обратно на Дальний Восток. А Максим все срывался и злился на себя, на мать, на глупых соседей-сплетников и никак не мог забыть своего взрослого друга. С Римкой он тоже не захотел дружить, посчитав ее особой глупой и пошлой, с лица же, как говорят, не воду пить.
   Сдернуть с Максима шикарные чайльд-гарольдовские одеяния, в которые он закутался к моменту поступления в техникум уже с ног до головы, смогла лишь его одноклассница Тая. Случилось сие событие на премьере знаменитой киноленты Александра Зархи «Высота», ведь даже всеми обиженный и не понятый герой английского барона не смог отказаться от просмотра фильма в городском клубе.
   Выйдя из зрительного зала, Максим пошел провожать свою соседку Таю домой и, очнувшись от теплой и светлой атмосферы фильма, привычно завыражался о косности и убогости местного люда, не способного понять его высокие моральные идеалы. Но в ответ, девушка звонко рассмеялась и крикнула: «Догоняй, страдалец!» И Максим побежал, сначала неуклюже и нехотя, а потом все быстрее и быстрее. Ну а неудобную чайльд-гарольдовскую одежду пришлось скинуть на бегу – путалась она под ногами. Догнав Таю почти у самого дома, юноша порывисто и нежно прикоснулся губами к ее прохладной щеке и замер от страха обидеть такую замечательную девушку. Самую лучшую девушку на свете! Но Тая лукаво подмигнула и прошептала Максиму: «Я не хочу страдать, я хочу жить и быть счастливой. Ты со мной?»
   И снова лето – время любви, настоящей и взрослой любви! Они жили и были счастливы долгие годы, месяцы, дни…
   Максим Семенович задумчиво смотрел на фото жены в деревянной рамке на стене. Неужели все закончится? Неужели наступит время, когда на Земле не останется ни одного человека, кто бы знал его Таю? Ее забудут, также как забыли бедолагу Демьяна или бабу Дашу, их соседку, безвозвратно отправившую на фронт своего мужа Николая и трех сыновей-погодков. И даже как отца Витиного одноклассника Фимы – Арсения Сергеевича Калинкина, ставшего директором Кулешовского металлургического завода в июне 1941 года и переведшего его на военные рельсы в считанные месяцы ценой своего больного сердца, он умер в вагончике на путях, где ночевал, чтобы не терять времени на походы домой. Господи, зачем все?! Столько боли, страха, отчаяния! Скорей бы рассвет и чернота уйдет, но вернется снова…
   Резкий стук в дверь прервал поток бесполезных депрессивных мыслей:
   – Здравствуй, Максим Семенович, это я. Можно?
   – Здравствуй! Заходи! Как ты вовремя и как я рад тебя видеть.
   – Что творится? Прямо первомайская демонстрация!
   – Праздновать завтра будем. От души и с яйцами. Заходи, садись. Схоронили, значит, Ковригина.
   – Да. Я его сына привез, пусть сам решает, что делать будет – здесь оставаться или обратно во Францию.
   – Какая Франция?! Он же с корабля на бал попал и вовсю уже вытанцевывает! Ты его спроси, где он по ночам шляется.
   – Чего?
   – Да еще и Савву Велиховского в компанию взял. Нарочно не придумаешь – богач с банкиром мстить взялись!
   – То-то он раскулачиваться собрался! Завод решил людям отдать.
   – А люди эти куда потом? Где им работать? Беззубое какое-то поколение, прямо принцы трепетные и наивные!
   – Ну, беззубые или нет, посмотрим. А вот то, что в три горла жрать не будут, это точно!
   – Другие желающие найдутся. За свое драться надо, а не лапки складывать!
   – Кто такой Савва Велиховский? У Григория не было друзей в Кулешах, он здесь лет двадцать не бывал.
   – Местный он, отец его из Питера, а семья вся тутошняя. В банке, говорят, работает. Я его на вокзале встретил и не пойму, как он в нашу кашу встрял! Он же мне пел, что каждый сам за себя ползти должен, пока копыта есть. Тогда зачем он на Степана полез?
   – Какого Степана? О чем, ты, Максим Семенович?
   – Да каменного, что на площади. А ты, Мирон, садись, нам еще о многом говорить надо.

Глава 15. Огонь, вода и медные трубы

   Все мы проходим свои испытания, проходим с потерями и без, остаемся после них кто с богатыми наградами, а кто и с пустыми карманами. Но главное все же, чтобы у человека было это ощущение собственной победы, преодоления и гордости – я смог, я все-таки смог! Было ли оно у Александра Ковригина? Не знаю.
   Интересно то, что послевоенная советская жизнь не требовала от обычного человека каких-то сверх усилий или жертв ни во имя коммунизма, ни для получения материальных благ (даже в огромном их количестве – уравниловка не позволила бы), ни для построения карьеры или иного личного успеха. Конечно, где-то рядом по советской земле бродили суперличности с глобальными планами и желаниями, вроде получения царской дочки и полцарства впридачу, но они были где-то там наверху в лабиринтах власти и тщеславия. К тому же, господствующая в обществе мораль базировалась на столпах равенства и коллективизма, нарушение которых каралось однозначно и неотвратимо.
   Проще говоря, если ты ведешь себя как все (учишься, работаешь, женишься, минимально участвуешь в общественной жизни, причем твои мысли просвечивать никто не будет), то ты получишь такую же, как и все, долю общего пирога в виде зарплаты, квартиры, медицины, пенсии, путевки и т. п. И еще – позднее советское государство не предполагало забирать на свои нужды все время собственных граждан, наоборот – активно пропагандировало необходимость свободного времени для обычного человека, которое бы тратилось на развитие, отдых, семью, т.е. личные цели и планы. Сравните это с современной безостановочной борьбой всех против всех, а лучше с высокомерными криками о том, что рыбу ты никогда не получишь, а за удочку будешь должен.
   Александр Ковригин окончил среднюю школу, техникум, вечерний институт (и все бесплатно), пошел работать на Кулешовский металлургический завод, в двадцать девять лет вступил в КПСС, в тридцать пять лет стал начальником крупнейшего цеха завода, в сорок – его главным инженером, в сорок два – директором. Никаких подвигов, лишений и страданий, подлостей и лизоблюдства такой карьерный рост от него не потребовал. Насиловать свой внутренний мир ему тоже не пришлось, Ковригин был патриотом и искренне верил в светлое будущее всего человечества, любил и уважал своего отца-фронтовика, никогда не мог представить себя в роли миллионера и хозяина завода, даже в страшном сне не мог и не мечтал! Но пришли девяностые годы двадцатого века и все рухнуло.
   Первым испытанием стал огонь. Случилось все перед общим собранием акционеров Кулешовского металлургического завода в 1993 году. Взбудораженные победой и адреналином мушкетеры вернулись после встречи-потасовки с конкурентами из Периневы. Как мальчишки, упиваясь силой и успехом, они устроились на кухне квартиры Мирона Риги, где Янка быстро собрала на стол домашний ужин. Громко смеясь и восторженно нахваливая друг друга, друзья глотали все подряд – домашние котлеты, жаренную картошку, соленые огурцы, огромные бутерброды с колбасой и сыром. Они будто вернулись в свою молодость, когда было мало еды, впечатлений, времени, денег; но будущее-то все впереди!
   Бандиты открыли огонь прямо по освещенным окнам Риговской квартиры – страх, звон разбитых стекол, крики Янки, прижавшей к себе сына, жуткая тишина и темнота соседских окон. Они сначала буквально обездвижили недавних победителей. А потом показали со всей возможной ясностью и беспощадно, что в стране началась война, война не на жизнь, а насмерть, не за Родину, народ и близких, а за деньги, за чертовы акции, за бумажки! И эта война пришла в Кулеши.
   Наглый телефонный звонок известил мушкетеров, пощады не будет ни им, ни их семьям. Первой пришла в себя Янка, вручив сына отцу, она моментально собрала две сумки с неотложными вещами, затем вернув сына в свои руки, резко скомандовала оцепеневшим мужчинам:
   – Женщины и дети в Москву к Изольде, там поживем. Ты, Сергей, езжай за Линдой и Гришей, ты, Саня, забирай все документы с завода. Мирон нас отвезет в аэропорт. Ну, быстрее! Чего застыли?
   – Да! Встречаемся на выезде из города, у стелы – задержался только топот по лестнице мужских ног.
   Александр Ковригин так и не смог простить себе, что отпустил Кривицкого одного за женой и сыном. Сергею пришлось некоторое время объяснять и даже уговаривать Линду поехать с ним, ведь в словарном запасе русского языка прекрасной инопланетянки напрочь отсутствовали такие слова, как бандиты, пистолеты, выстрелы, убийство и т. п. Не думаю, что она знала и их эстонские аналоги, просто ее способности к эмпатии и абсолютное неприятие любого насилия победили даже древний инстинкт самосохранения.
   Они не успели выехать из города, погоня началась на въезде в поселок Металл Советов, бандиты стреляли по колесам, окнам и людям, не разбирая куда. Сергей гнал, вцепившись в руль и боясь моргнуть даже одним глазом, как вдруг он почувствовал горячее тепло под лопаткой и все, больше он не пришел в себя никогда. Подойти к машине бандиты не решились – какой-то сумасшедший старик с огромной палкой-дубиной преградил им дорогу. Намертво сцепив ее маленькими кулачками, он яростно смотрел прямо в глаза трем бандитам сразу и молчал. Быть может эта тишина и напугала бандитов, если бы он кричал или звал на помощь, то они присоединились бы к его шуму звуками выстрелов своих пистолетов, но было абсолютно тихо, а потом приехала милиция. Печенег не дал никому поговорить с Линдой и Гришей, он завел их в дом и крикнул милиционерам, что передаст только Ковригину.
   Сергей умер в Кулешовской городской больнице под утро. Александр Ковригин всю ночь просидел там, каждый раз провожая умоляющими взглядами походы врачей в его палату. Но чуда не произошло, начавшаяся в России война забрала свою первую кулешовскую жертву. Ковригину стало наплевать на завод, на людей, на свои принципы и взгляды, на Николая Гавриловича Чернышевского тоже. Главное для него было отвезти тело друга в Москву и похоронить там по-человечески. Поэтому неудивительно то, что пресловутое общее собрание акционеров КМЗ состоялось без его руководства, и победителями вышли владельцы Периневы.
   Затем пришла вода, огромная и безразличная, она щедро приносила двум оставшимся мушкетерам и их семьям все новые и новые беды и несчастья. Изольда терпела смерть мужа молча, не причитая и никого не обвиняя, она не сомкнула глаз до того самого момента, когда гроб с телом Сергея Кривицкого опустили в могилу, тогда она подошла к деревянному кресту с фотографией мужа и прошептала: «Возьми меня с собой, я смогу, только позови».
   Но Сергей не позвал. Не отходившая все эти дни от подруги Янка силком утащила ее с кладбища домой и сразу уложила в кровать. Вообще, из всей нашей дружной компании лишь Янка и могла в то время мыслить и поступать здраво и быстро. Только всесильной она не была, увы.
   Немного успокоившись после пробуждения Изольды, Янка все внимание и помощь сосредоточила уже на Линде, та реально пугала ее. Линда погружалась в какую-то черную дыру, по-настоящему черную – постоянно забиралась в самые темные дальние углы большой московской квартиры Кривицких и молча сидела там часами, ее прозрачные чистые голубые глаза почернели от расплывшихся зрачков, волосы утратили свой естественный платиновый блеск, она с трудом вспоминала о муже и сыне. Но через два месяца Янка испугалась еще больше, когда увидела, что чернота внезапно отступила от Линды, и та снова стала как бы прежней – светлой и нежной. Нет, Янка чувствовала, что это неправда! Если бы Линда Ковригина изменилась после той бандитской ночи – подурнела, погрубела, а так и должно было быть! Но она будто получила весточку о том, что все несчастья и горести земного мира скоро отпустят ее навсегда, а потому ей не нужно сбрасывать свою старую кожу.
   Янка кинулась к Ковригину:
   – Вези ее к врачу, Саня! Не откладывай! Это плохо, очень плохо!
   – Почему? Она опять стала улыбаться, занимается с Гришей и вообще.
   – Да не улыбается она! Она смирилась и не борется. Санечка! Я боюсь, она же так прощается со всеми нами. Сделай что-нибудь!
   Ковригину совсем не пришлось уговаривать жену поехать с ним к врачу, Линде было все равно. Врачей было много, московских, питерских, немецких, швейцарских, и все повторяли только одно страшное и короткое слово, а на вопрос о прогнозах болезни лишь сочувственно вздыхали, пророча срок менее года. Вода текла и текла огромной широкой полосой, не останавливаясь даже на миг!
   Линда прожила десять месяцев, стараясь не причинить никому никаких неудобств, пряча ото всех свою боль и страх, она оставила близким ощущение чистоты и нежной грусти от этих коротеньких трехсот дней. Остался еще ее разговор с Изольдой:
   – У Янки с Мироном своя семья, а ты и Саша остаетесь одни. Ты же любишь его.
   – Ты знала?
   – Конечно. И меня всегда удивляло, почему ты бежишь от своих чувств. Но ты не хотела поговорить со мной об этом.
   – У нас никогда ничего не было!
   – Я знаю.
   – Он любит только тебя!
   – Я знаю.
   – Тогда зачем ты говоришь об этом?
   – Чтобы просто поговорить с тобой, за все время ты боялась остаться со мной наедине. Но ты же ни в чем не виновата!
   – Ты хочешь, чтобы мы были вместе после того…
   – После моей смерти? Нет. Это глупо хотеть за кого-то. И решать за кого-то, как ты.
   – Так что мне делать?
   – Просто жить, а не терпеть глупые неудобства и ограничения. Скоро Александр станет совсем другим, не таким, каким я его знала! И ты станешь другой. Но тебе будет хорошо в моей семье, хотя, уже и не в моей. Попробуй остаться, кем – решишь сама. Ты нужна им.
   – Я не хочу! Честно, я не хочу, чтобы ты…
   – Умирала? Не бойся, смерти нет! Я не исчезну бесследно, и мой Александр будет всегда со мной. Будешь ли ты любить его другого? Не знаю.
   – Линда! Не уходи, поживи еще, хоть чуть-чуть поживи еще.
   – Не могу.
   Через три недели Линда не проснулась после черной ноябрьской ночи.
   И затрубили медные трубы! Но послушаем мы их позже.
   Печенег гостеприимно потчевал гостя дарами своего сада – стол был заставлен стеклянными баночками с приторным клубничным и малиновым вареньем, нежным, тающем на языке грушевым повидлом и еще чем-то похожей консистенции, но различающемся разными оттенками теплых цветов.
   – Угощайся, Мирон! Давай, еще чаю налью.
   – Чего-то много всего, я же не сладкоежка.
   – Да сахарится все! Марина, невестка, каждый сезон наготавливает кучу, а ребятишки не едят, магазинные сладости им подавай! А она уже не знает, куда девать это добро, мне тащит. Так что извини, но, может, еще чего-нибудь попробуешь? Я тебе и с собой дам, Григорию для мозгов сейчас глюкоза ох как нужна!
   – Ему много чего надо! Куда он вляпался? И как?
   – Ничего, это во Франции все стабильно, а у нас Россия, пускай помучается, побегает – не убудет от него!
   – Так раскроется все! Как это со стороны выглядеть будет?
   – Думаешь, сильно удивятся? У нас за последние тридцать лет такая чертовщина творится, так что чуть больше – чуть меньше – не принципиально.
   – Да, пожалуй. Ну, что ты мне посоветуешь, Максим Семенович? Как быть?
   – Всех вы не осчастливите, и зачем? Наоборот, каждый человек должен сам работать, работать сознательно и с толком. От того, что вы его с ложечки кормить будете и от несчастий в перину прятать, он лучше не станет. Все должно быть честно и по-настоящему – за это вы в ответе. Ну и сами не забывайте – вы не боги.
   – Помню тот разговор. Как ты тогда сказал – законы Печенега?
   – Да, мои. Демьян помог мне многое понять, а дальше жизнь научила.
   – Странный ты какой-то получаешься, вроде либерал, а вроде и нет. Русский либерал? Не сочетается.
   – Скорее греческий.
   – Это как? Православный, что ли?
   – Нет, в бога не верю. Нельзя либералу верить – бога выше человека он не поставит никогда, сил не хватит, и гордыня помешает. Вот когда каяться буду, тогда, может, и поверю, но это потом, в конце.
   – А если вдруг сразу концы отдашь? Не успеешь покаяться?
   – Отвечу за все, да и все равно отвечать, как не молись.
   – Но почему греческий?
   – Потому, что хорошими намерениями вымощена дорога в ад! Мера должна быть во всем! И в том, что природу не переделаешь, никакое насилие не поможет; и в том, чтобы спросить себя – нафига тебе все переделки? Большинство людей в состоянии все это осознать, они не винтики и не скот. Мы все равны!
   – А как же ваши кулешовские гремлины?
   – Они, что, родились такими? Или их такими воспитали? Патернализм не дает человеку повзрослеть – он втискивает в его голову хорошие идеи добра и справедливости, но за них не надо бороться и ползти вверх. Это всего лишь игрушки, которые взрослые дяди и тети принесли своим деткам поиграть, надоест – принесут другие.
   – Это чистый либерализм. А как в греческом либерализме? По-другому?
   – Тут главное – для чего все свободы человеку. Для того, чтобы он лучше стал, чтобы многое знал и умел, чтобы не только о своем брюхе думал, но и о других, кто слабее или иного племени. А если все эти красивые слова только, чтобы себе больше урвать, прикрыть свою лень подтянуть тех, кто внизу, до своей ступеньки – тогда нафига они нужны?! Короче, мера должна быть во всем, как у греков и совесть нужна, чтоб в гремлина не превратиться.
   – Да, Максим Семенович, интересный ты человек. Здорово мозги прочищаешь! Саня очень тебя уважал, помню, как он съездил в Кулеши после смерти Линды. Мы тогда не знали, что делать – твои законы помогли.
   – Трудиться надо, делать что-то для себя и для других. Вот пусть Григорий и начинает, он же никогда для других не старался, а кровь в нем хорошая, ковригинская, горы свернуть он сможет.
   – Ага, своротит, копытами уже бьет! Скажи-ка мне, Печенег, ты свои законы еще кому-то в Кулешах рассказывал? Откуда тут мстители взялись? Москва за тридцать лет выжгла все инакомыслие в своих провинциях, а тут не только мысли – вон как отжигают! Не хочешь поделиться?
   – Не могу, личного много, не моего, другого человека. Любовь тоже горы сворачивает и чудеса творит. Ладно, пей чай и угощайся, светает уже.

Глава 16. Праздник к нам приходит…

   Раннее утро, свежесть восприятия и предвкушение чего-то нового, удивительного, а вокруг никого, в целом мире ты один! Что же принесет новый день? К чему готовиться? Так думаешь, стоя у окна и разглядывая пустую улицу, дорогу и чистое высокое небо. Но внезапная мысль – а вдруг все пошло не так, и ты действительно остался единственным человеком на земле, самым богатым на все времена и на всех континентах. Все вокруг твое – любая машина, дом, тряпки, все, что захочешь. Только людей нет, никого нет. Жутковато как-то!
   Но Айдару Валиеву некогда было рассматривать пустые Кулеши за окном, философствовать тоже было некогда. И спать он в эту ночь не смог. Нет, к горожанам, активно готовящимся праздновать День России на Площади имени Максима Горького в компании с каменным мстителем Степаном Чамочкиным, снова одевшим алые боксерские перчатки благодаря председателю совета ветеранов Вагизу Хуснуллину и его внукам, Айдар не присоединился. Хотя собирался проверить патрулирование своими подчиненными подотчетной им территории накануне такой важной даты, но телефонный звонок Дмитрия Калинкина заставил лейтенанта изменить намеченные планы:
   – Мы сегодня ночью на улицу не пойдем. У нас столько мстителей в обезьянник не влезет.
   – Сколько? Их обычно двое бывает, максимум трое. Почему не пойдете?
   – Да там весь район, меня сосед Хуснуллин предупредил, чтобы мы не мешали. Им надо яйца припрятать и все подготовить к завтра. А тут еще работягам муниципальным зарплату не выдали вовремя, только чиновникам дали, так, что они тоже готовятся. Куда мы их всех засунем?
   – Обалдеть! И что мне докладывать?
   – Да ничего, сами все завтра увидят. Что мы фашисты какие-то народ разгонять?! Достало! Наташку мою сокращают с работы, получает шестнадцать штук на руки – хотят их сэкономить, жлобы! Напарница ее ревет в голос, она ж одиночка с двумя детьми, и все на нее свалят, сутками на работе придется сидеть. А я мстителей должен ловить?! Да пусть мстят на здоровье!
   – Это ее из транспортного сокращают? Там же все в порядке было, народ как ездил, так и ездит.
   – Было! Они держались, никого не убирали, на пенсию на следующий год должен был человек уйти. А сейчас все – напринимали законов – пенсионеров работать заставляют, а молодых с работы вышвыривают! Понадобились родному государству Наташкины гроши, она сама только не нужна! А мы за вторым собирались, Мишане в школу следующим сентябрем, быстрее надо было собираться.
   – Пособия ж всякие платят.
   – Пусть идут со своими пособиями куда подальше! Мы не нищие, заработать дайте!
   – Ладно, Дим, я поспрашиваю насчет Наташки, найдем что-нибудь. А вы тогда в отделении сидите, не лезьте на улицу.
   Вот вам и закон Печенега в действии – нафига нужны были эти реформы, которые вышвырнули Наталью Калинкину с работы, лишив ее честно заработанных грошей; а как иначе назвать ее зарплату? Чтобы повысить эффективность национальной экономики – так и слышу даже от выключенного телевизора! Зачем современному государству с его бездонным бюджетным мешком работники советского пенсионного возраста? Может, эффективнее будет подумать, чем занять более молодых граждан, чье право на труд стремительно превращается в привилегию. Айдар Валиев, кстати, думал именно так, а еще – он решил не звонить Виталию Андреевичу Бубликову по поводу ночной активности жителей своего района. Семь бед, один ответ!
   Но кое-что он решил сделать. Путь его лежал в сторону улицы Каменской к трехэтажному дому, примыкающему торцом к четырехэтажке с Ковригинской квартирой. Айдар не стал стучаться к Нине Петровне Кошкиной, обоснованно предположив, что неугомонная пенсионерка хорошо проводит время в компании своих подружек в известном месте – на площади имени Максима Горького. А вот где ее внук Савва? Вдруг его опять мстители соблазнили? Интересно чем?
   Расчет Валиева оказался верным – из-за жары окно первого этажа слева от подъездной двери было открыто, тонкая полупрозрачная тюль откинута, ничто не мешало лейтенанту осмотреть интересующую его комнату, особенно огромный зеленый диван напротив окна. И он был занят большим, ворочающим и мучающим вопросами телом. Савва спал и думал одновременно: как он в это все влип, зачем он в это влип, и как же его наполеоновские планы, ради которых он приехал в Кулеши. Короче, те же вечные русские вопросы – кто виноват и что делать? Впрочем, ответить на них Савве не удавалось, как и многим его соотечественникам до него. Случайно открыв глаза, Савва врезался прямо во внимательный и сосредоточенный взгляд лейтенанта национальной гвардии России, после секундного замешательства питерский банкир яростно и громко возмутился столь явным вторжением:
   – А санкция есть?!
   – Зачем?
   – Так вы маньяк?!
   – Чего?
   – Тогда чего пялитесь?
   – Нельзя, что ли?
   – Вы меня спрашиваете?!
   – Кто-то еще есть?
   – Издеваетесь?
   – Ноги отдохнули? Еще бегать собираешься?
   – У нас правовое государство или нет? Я, что, бегать не имею право?
   – Чтобы твоя бабушка к моей матери побежала жаловаться?
   – Вы меня подстрекаете? На что?
   – Я?! Скажешь, я тебе еще и яйца всучил? Чтобы лишний выговор получить? А оно мне надо?
   – Это сумасшедший дом? Нормальные люди есть?!
   – Мстить пойдешь?
   – И чего я терплю? Я что, рыжий, что ли? Зачем я вообще сюда притащился?!
   – Уезжаешь? Что так быстро?
   Первым сдался Савва, он вскочил с дивана, захлопнул окно и сбросил штору. Удивленно обнаружив отсутствие бабушки в квартире, Савва решил все-таки самостоятельно выяснить отношения с наглым гвардейцем и выбежал на улицу. Ох, зря! Бурю безопасней переждать дома.
   Состоявшаяся затем дискуссия оказалась весьма скудной как по форме, так и по содержанию. В основном она свелась к крикам:
   – Ты кто такой?!
   – А ты кто такой?!
   – Имею право!
   – За твои права мне выговоры получать?!
   – Нафига мне твои яйца, свои есть!
   – Намстят, а нам убирай!
   – Ничего не знаю, ничего не скажу! Не докажете!
   – Хорошо! В следующий раз никакой тебе форы! Бегай быстрей!
   На этом, пожалуй, все, оппоненты выдохлись и разошлись. Только Савва почему-то свернул направо, а не налево к дому, а ведь двенадцатое июня уже наступило.
   В это же самое время не последний житель поселка Металл Советов Павел Талаш возвращался домой с ночной смены, и путь его, в отличии от пути Айдара Валиева, пролегал прямо через площадь имени Максима Горького. Настроение Павла Александровича было прескверным, впрочем, таким же, как у обычного русского мужика, который абсолютно уверен, что его нагло и бессовестно использовали! Нет, на прошедшем субботнике на калинковской дороге Павел Александрович не перетрудился, совсем нет; но из-под палки любой труд не благородит никого. И вообще, кто-то миллиарды гребет, а кто-то должен бесплатно вкалывать! За что?!
   Распирающее его изнутри возмущение помешало Талашу сразу обратить внимание на весьма странные знаки – он будто шел от одной старушки к другой, и все они четко выстроились в направлении площади Горького, производя весьма загадочные манипуляции. Кто-то из них еще стоял на коленках, кто-то уже пытался встать, но тоже с коленок. Павел Александрович возмутился еще больше – не любил он кулешовских старушек, и те его тоже – вечно обзывали скупердяем и гремлином намбарваном. А он им помогать должен, что ли?! И опять бесплатно! Да ни за что!
   С такими возмущенными мыслями Талаш промчался мимо своих врагов и завернул за угол первого дома на площади, там отдышавшись и оправившись от надоедливой мысли, что старухам все-таки надо было помочь, а то они его окончательно возненавидят, он внезапно услышал голос. Просто голос, без головы, шеи, туловища и других частей человеческого тела, а еще голос этот был бесполым и задающим какие-то весьма странные вопросы:
   – Мужчина, вы свободны?
   – ???
   – Что ж вы бабушкам не помогли?
   – ??? – Талаш огляделся по сторонам, но разношерстная публика, готовящая всю ночь празднование Дня независимости России, уже разошлась по домам отдыхать, вокруг было пусто.
   – Мы с вами, можно? – Талаш уже не только огляделся, он крутанулся на триста шестьдесят градусов вокруг своей оси, но так никого и не увидел.
   – Мужчина, помогите! Мы заблудились!
   – И вам бесплатно помогать?! Опять субботник! Нашли дурака! – природная жадность победила страх.
   – Жмот! Да провалиться тебе на этом месте! Ну, кто так строит?! Как мы туда попадем?! Придурки! На ногах никто не стоит! Пьяные все! – голос растворился в кулешовском пространстве, но пожелание было исполнено.
   Талаш рухнул на коленки, как и его враги-старушки. А сшиб Павла Александровича с ног самый большой мститель в Кулешах Савва Велиховский, свернувший, как мы знаем, не налево к бабушкиному дому после стычки с Айдаром Валиевым, а направо. Нависнув всем своим огромным телом над поверженным незнакомцем, Савва горячо и громко высказался:
   – Я не понимаю, где я, и что я тут делаю! Где демократия и права человека?! Ко мне полицейский на диван лез! Вы представляете?! Без санкции лез! И моей бабушке угрожал, сказал, что своей матери пожалуется, и та с ней разберется! Я уже в обезьяннике сидел, им, видите ли, моя зеленая ручка не понравилась. Слава Богу, старушки спасли! Бегать меня заставляют, а я не могу быстро! – Савва, наконец, обратил внимание на собеседника – А что это вы делаете?
   – Да чтоб у тебя ноги отсохли! Гад такой! Даже не помог! – воспрявшие с колен старушки окружили коленопреклоненного Павла Александровича Талаша – Не поднимай его, Савва! Никакого уважения к старости! Гремлин, он и есть гремлин! Пошли, Савва, мы тебя к бабушке проводим. Заодно расскажем ей про голос, страсти-то какие!
   А Талаш стоял на коленях и молчал – никто не хотел ему помочь! Но постепенно разумное восприятие действительности возвращалось – во-первых, этот толстяк, что сшиб его с ног, был целым (с руками, ногами, головой и т. д.), а не только в виде бесполого голоса, про старух вообще беспокоиться нечего – сами встали и были обычными дурами, как всегда! Но кто с ним разговаривал так странно? Павел Александрович резко передернул плечами, словно отгоняя нечистого, помните – чур, меня! – и резво застучал коленками прочь. Конечно, он бы встал на ноги, неудобно ведь ползти так, но не успел – шикарная черная машина, явно официального назначения, сшибла его с ног уже окончательно. Талаш лежал на спине, смотрел в огромное синее небо и слышал голоса. Опять голоса!
   – Праздник еще не начался, а они уже ползают!
   – Как я его замечу? Он на коленках!
   – Что-то не нравится мне все! А вдруг подстроено?
   – Господа! Это Кулеши?
   – Деревня! Смотри, вспугнешь, и они тоже на коленки бухнутся!
   – Как вы смеете так с губернатором?!
   – Мне, конечно, все равно, а вы скоро рухнете! Деньги кончатся и упс!
   – Где этот яичный голова?! Почему не вижу?
   – Вы лежачего рассмотрели? Может, это он! Встречать вышел.
   – На коленках встречать? Это уже не лояльность к руководству! Это скандал и лизоблюдство! Даже провокация!
   – А может, хватит ему тут лежать? Давайте уберем с вида. Столкнем на обочину провокатора!
   – Вы как знаете – мы улетаем! Бай-бай!
   – Кто это был?! Я вас спрашиваю! Они с нас деньги трясли, шантаж!
   – Господин губернатор! Симеон Иоаннович ждет вас в мэрии.
   – Как?! Он же пьяный валяется!
   – Клевета! А деньги мы все заплатили! Поедем, а?
   – И расцветка радужная!
   – Это заплатки на российском триколоре. Мы же дешевле выбирали, сами требовали! Он не будет этим боком поворачиваться.
   – Политическая провокация! Может, лучше обратно?
   – Он исчез! Уполз! Нет его!
   – Надо поймать! Обязательно! Он же пьяный и будет сам виноват в ДТП. Эй!! Вы алкаша видите?!!
   – Чего?! А! Нет, нам алкаш не нужен, нам Горький нужен! Знаете, где он? Нет? Тогда – бай-бай!
   – Все-таки похабно выглядят эти цветные заплаты, да еще и на нашем триколоре. Настоящая радуга!
   – Поехали! Перво-наперво надо алкаша поймать, потом я с Царапкиным разберусь! Даже встретить по-людски не может!
   Но Павлу Талашу, безвинно нареченному алкашом, удалось скрыться с площади имени Максима Горького. Он встал с колен и переулками, задами и еще как-то добежал до своего дома в поселке Металл Советов. Там он впал в страшную ярость от всего произошедшего и решил лично расквитаться с заезжей бандой под предводительством некоего «Губернатора». Но для этого надо было собрать свою банду, и Талаш пошел к людям, захватив бейсбольную биту, купленную невесткой Марией для его внуков-близнецов.

Глава 17. Никто не хотел умирать

   Так! Пока не забыла, сообщаю вам, мои читатели, дошедшие до настоящей страницы, что, во-первых, общих рассуждений и объяснений в этой главе не будет – только живая картинка случившихся двенадцатого июня 2019 года событий на площади имени Максима Горького в Кулешах. И, во-вторых, вы должны знать, что самым большим детским желанием Саввы Велиховского было желание прокатиться в кабине трактора; но так и не исполнившимся пока. А теперь приступим.
   Площадь перед Администрацией Заводского района уже заполнялась предвкушающими торжество людьми, все они собирались перед крыльцом здания, оформленным под трибуну, с которой по замыслу организаторов Симеон Иоаннович Царапкин должен был искренне и с энтузиазмом произнести соответствующую речь. В отличии от прошлогодних митингов на крыльцо были выставлены массивные столы, защищающие поздравляющих от поздравляемых, а с левого и правого боков установлены металлические ширмы.
   Весь состав районного отделения полиции под руководством лейтенанта Айдара Валиева в парадной форме и в приподнятом, но немного нервном состоянии духа внимательно обшаривал глазами, а при необходимости и руками, прибывающее на площадь население, добросовестно пытаясь вычислить тех, кто пришел с яйцами. Но таких не было – люди, добродушно посмеиваясь, проходили полицейские кордоны и сразу сворачивали за угол административного здания к гаражу, оттуда они снова выходили на площадь, но уже со свертками, авоськами и пакетами. Все, конечно, все видели и понимали, но приличия были соблюдены с обеих сторон.
   Развлечения присутствующей публике предлагались сразу же, еще до начала торжественной части:
   – Развел бардак! Не город, а не пойми что! Сплошные пьяницы и мстители!
   – Вы меня обвиняете?! Это я их обобрал до нитки?! Это я закрыл городскую больницу?! Это я плачу их учителям и врачам гроши и патриотизма требую?! Все, что от меня зависит, я сделал!
   – Что ты сделал?!
   – Ваши гранты я все распределил, предвыборную агитацию распространяю, в СМИ всегда и всем говорю, что у нас все хорошо, лучше уже не будет! Все бюджетные деньги, а других в Кулешах нет, вы сами тратите и контролируете, все отчеты сданы вовремя. Городское хозяйство работает, пока есть на что, дадите больше – еще поработает. И пусть они пьют – что еще остается? Чего вы привязались?! Вам же нужно, чтобы они рожали и никуда не лезли, а питье этому не помеха!
   – Не лезут?! А сегодня что было?! Подстава с губернаторской машиной, совсем обнаглели!
   – Обеднели просто, денег нет. Я же докладывал, у нас закрылись сразу два завода – молочный и хлебный, еще неизвестно, что с ковригинским будет.
   – А ты куда глядел?! Своим карманом занят?! Тащишь все подряд?!
   – Да что тащить? Все уже утащено до меня! Одни мстители остались! Сами увидите сегодня!
   – Как вы смеете так разговаривать с губернатором, Царапкин?!
   – А почему я один должен за всех отдуваться?! Кому-то все плюшки, а мне яйца?!
   – Господи! Да как этот придурок в мэры пролез?!
   – Я на вас посмотрю сегодня! Кем вы еще станете и куда пролезете!
   – А почему городской митинг вы проводите в этом районе?
   – По традиции, это самый старый район, еще довоенный. Люди сюда собираются. Мне, что, перед пустой площадью выступать?
   – Надо было все организовать по-новому, и тем самым сбить протестный потенциал у горожан.
   – Бесполезно! Они же не дураки! И все службы за них, даже полиция! Даже прокурор!
   Этот эмоциональный разговор Симеона Иоанновича Царапкина с губернатором области был отлично слышен горожанам, собравшимся под открытым окном мэровского кабинета.
   Стрелки больших круглых часов на здании Администрации Заводского района приближались к двенадцати, митинг начинался. Противные стороны сконсолидировались и выстроились друг против друга. Сторона власти и угнетения во главе с мэром Царапкиным спряталась за черными очками и столами с ширмами, а крайне раздраженный губернатор с помощником демонстративно встали в стороне – слева от своих подчиненных, так как наивно полагали, что гнев и яйца аборигенов их не коснутся. Но Симеон Иоаннович не расстроился, он даже злорадно хмыкнул в ответ на недовольство и наивность начальства: «Что могут знать столичные мальчики об этих провинциальных хамах и гопниках? Нет! Пусть сначала получат яйцами по морде, тогда и поговорим! Ну а что? По лицу яйцами не бьют». К своему удивлению Царапкин чувствовал почти какую-то гордость за себя, за свои страдания, безвинные к тому же – короче, он был готов быстро спрятаться под стол и отсидеться там столько, сколько нужно этим местным болванам, чтобы выпустить пар.
   Угнетенный и нищий народ молча рассматривал своих угнетателей, сжимая в закорузлых, рабочих руках пакеты с приготовленными снарядами, а за народными спинами уже распрямлялся каменный символ кулешовского протеста 2019 года пролетарий по имени Степан Чамочкин, готовый вдарить алыми кулаками по мировому злу и несправедливости. И кому была интересна подготовленная к празднику торжественная речь господина Царапкина?
   – Товарищи! В этот знаменательный день… мынезависимы… нашиотцы… нашидетивнуки… тысячилет… демократия… хорошоживем… незабудем… уничтожимврагаКонституцию… неначтожаловаться…
   – Точно! На что вам жаловаться?! Ворюги! – внезапно вслушались собравшиеся в слова мэра – Заепляли нас всех уже! В глаза народу смотреть боятся!
   – Да они даже друг от друга носы воротят – рожей не выровнялись! А мы для них кто?
   – Ясен пень кто! Он уже обозвал давеча – юдэ! Фашисты!
   – Че уставились?! Ты, Царапкин, когда работать начнешь? Одни совещания проводишь да письма наверх пишешь! А заводы схлопываются!
   – Всем безработным государство гарантирует пособие – одиночно выстрелил в ответ Игорь Владиленович Пуссик, стремясь попасть на глаза областному начальству, только вышло как слону дробина.
   – Подавись своим пособием! И причем здесь государство – от нас взяли и нам же суют, как честь великую! Работа нужна, чтоб польза всем была, и нам деньги хорошие!
   – Вы же все твердите, что мы независимые, чуть что – всем вдарим! Ну, так решайте сами, делайте что-то, а то нас не хватит надолго! Вымрем, как мамонты!
   – Все тянут и тянут с народа! И все в мешок складывают! Ваш бюджет скоро по швам треснет от денег сложенных! И хвастаются еще – типа, сколько у нас у всех хулиардов! У кого у всех? У нас ничего нет!
   – Мы достойны памяти наших отцов и дедов! Будем и дальше плодотворно трудиться на благо страны и родного города! – повысил голос Симеон Иоаннович Царапкин, но перекричать народный хор не смог – Хватит орать! Думаете, легко перед вами выступать?! Вон мое начальство стоит, ему и жалуйтесь! Чего ко мне привязались? Нет у меня ваших хулиардов!
   – А че у тебя есть?! Убогий! Мозгов тоже нет!
   – Назначат придурков, они лишь выступать и могут!
   – Вы сами-то что можете?! Только яйцами кидаться! Наша страна уверенно смотрит в будущее, растет благосостояние россиян. В Кулешах активно выполняется городская программа доступная среда – преображаются придомовые территории, строятся новые детские площадки – продолжал вещать оратор.
   – Издевается! Песочницы строят, и на это деньги есть!
   – Вот-вот закончится строительство городского парка с множеством спортивных маршрутов, в том числе и для пенсионного возраста! Мы активно развиваем здоровый образ жизни, чтобы как можно меньше горожан обращались к врачам – еще повысил голос Царапкин.
   – Что он несет?! Придурок! – присоединился к возмущенным митингующим советник губернатора, но присоединился шепотом на ухо последнему.
   – Вместо врачей бегать нас заставите?! Чтобы на тот свет быстрее! – визгливо закричали старушки в веселеньких кроссовках – Не дождетесь! Мы еще вас всех переживем!
   – Да кому вы нужны?! Живите пока. На что деньги дают, то и делаем – парировал своим избирателям Царапкин – Впереди еще более грандиозные задачи! Мы станем лучше, сильнее, здоровее! Будущее зависит от нас! Поддержим страну и наш город…
   – В морду ему! В морду! – дружно поддержали кулешовцы своего мэра.
   Первый слабый яичный залп был дан взводом старушек, целились они прямо в черные стекла противника, но возрастная слабость и недостаток зрения снизил ущерб от стрельбы – в основном липкая яичная жижа оказалась на столах и пиджаках мэровской команды. Царапкин ехидно хмыкнул, отряхнулся и упрямо продолжил:
   – У нас большие планы на будущее! Цифровизация – наша цель! А поэтому все население Кулешей должно иметь компьютерную грамотность. Российское правительство выделило для этого грант, а мы его выиграли! Поздравляю вас, дорогие кулешовцы и кулешовки! Прошу не стесняйтесь своего возраста, надо учиться всем!
   Никто не стеснялся, и терпеть больше такие издевательства тоже никто не хотел! Настоящий яичный ливень обрушился на импровизированную трибуну – горожане бурно опустошали свои пакеты, сумки, авоськи, демонстрируя активную гражданскую позицию. Господин Царапкин прервал речь и полез с командой под столы, но места там всем не хватило, и яичные снаряды беспощадно били по торчащим из-за укрытия пятым точкам и конечностям членов городской властной верхушки. Но атакующим этого было мало! Они, ведь, решили воевать в открытую, а не партизанить – народ пошел в лобовую! Нужны новые цели, и вот они найдены!
   Я не знаю имени того губернатора, да и вам, мои читатели тоже не надо его знать – он подразумевался как разовый статист на роскошной сцене кулешовского неповиновения и бунта, но что-то пошло не так. Официальные гости Кулешей сначала онемели от такого фейерверка, затем позлорадствовали царапкинским бедам, а потом сами попали под те же яичные залпы разгневанных горожан. Советник губернатора, будучи мужчиной солидного возраста и рыхлой комплекции, погиб сразу – прикрывая голову, он покинул поле битвы. Но сам анонимный губернатор был человеком молодым (не старше тридцати с небольшим лет), ведущим, к тому же, здоровый образ жизни и регулярно посещающим фитнес-центры. Он быстро собрался, эмоционально и физически, и попытался загнать зверя в клетку:
   – Сдурели! Вы что творите?! Вы кто такие?!
   – А ты кто такой?! Еще один нахлебник на нашей шее?!
   – Он нас учить прибыл! Как жить правильно, а то мы одичали совсем!
   – За людей нас не считают! Уже не платят, не лечат, скоро и учить не будут!
   – Бей по губернатору! – разнесся боевой клич.
   Яйца кучно и метко полетели в стройную, подтянутую фигуру областного начальства, но Айдар Валиев с национальными гвардейцами пришел на помощь:
   – Кончай дурить! Такого уговора не было! По трибуне цельтесь!
   – Господин губернатор, пройдите в здание. Вам бы переодеться, а то они, похоже, пожадничали, несвежими яйцами запаслись, тухлыми.
   – А где мы тебе деньги возьмем на свежие? Если культурные такие – помогли бы!
   – Я еще на яйца вам должен скинуться?! – возмутился губернатор – Куда вы меня тащите?! Не пойду!
   – Что убедились?! Сами не справляетесь, а все шишки на меня! У кого хулиарды, тот пусть с ними и разговаривает! – злорадно выкрикнул в микрофон из-под стола Симеон Иоаннович Царапкин и продолжил – Духовность и традиции являются насущными задачами нашего времени. Сохраним нашу историю для детей и внуков! Для этого в городе постоянно организуются фестивали и конкурсы…
   – Ура-а-а!!! – с утроенной мощностью продолжились поздравления кулешовцев с Днем России и прямо с неба – Это точно Горький! Нашли! С праздником, дорогие товарищи! С Днем независимости! Ура! – воздушный шар патриотической триколорной расцветки завис над площадью имени Максима Горького. Но кулешовцы оторопели от такого поздравления – весь бок шара был заштопан разноцветными заплатами, нагло превращающими триколор в классическую радугу.
   – Ой – ой – ой! – тоненько завыл из-под стола Игорь Владиленович Пуссик, а поскольку он всегда был рядом с Царапкиным, то завыл он прямо в микрофон – Я же предупреждал их, не поворачиваться тем боком! Идиоты!
   – Это чо такое?! Сдурели совсем!
   – Они нас за дикарей принимают, мы же смотрим телевизор и знаем, чьи цвета!
   – Я тоже смотрю и знаю! И на это денег жалко! Все разграбили!
   Молодой губернатор был возмущен даже больше, чем возмущенные горожане. Выхватив острый шест из металлической ширмы, защищающей ненавистную местную власть от кулешовцев, он метнул его в радужный бок шара.
   – Ты че делаешь, гад?! А потом еще и выступают, заплаты им, видите ли, не нравятся! С дырками не полетаешь! Эй, Пуссик, плати еще!
   – Падет или не падет? – заинтересованно обсуждали губернаторский бросок кулешовцы.
   – Не. Сядут на стадионе и все.
   – А ты ничего! Но нам нельзя палками, еще терроризм припишут! Какие мы террористы?
   – Слышь, Царапкин, можешь вылезать! Кончились яйца.
   Резкий характерный запах сероводорода окутал протестную площадь, национальные гвардейцы, довольные тем, что никто особо не пострадал, помогали мэровцам вылезать из укрытия, кулешовцы мирно и устало, с чувством выполненного долга вполголоса обсуждали произошедшее, а кое-кто даже совершал административное правонарушение – курил в общественном месте. Казалось, все завершилось и пора по домам. Но как же детская мечта Саввы Велиховского? А вот и она!
   С улицы Гагарина, что выходила на площадь Горького с левого бока Администрации Заводского района, синей молнией метнулся к собравшимся маленький тракторишка марки ЮМЗ-6. Многое повидал он на своем двадцатипятилетнем веку, не сосчитать, сколько мужиков садилось за его руль, сколько городов и деревень необъятной России заглядывало в его окна. Казалось, ничего уже его не удивит и не раззадорит. Вот и в это утро он мирно дожидался своего очередного водителя, традиционно настраивающегося на рабочую смену после вечерних возлияний дешевого пива и паленой водки. Устало тарахтя чихающим звуком заведенного мотора, тракторишка думал, когда же этот непутевый мужик напьется из колонки, что торчала в метрах десяти от дороги; как что-то огромное, почти не влезающее в стандартную кабину, плюхнулось на драное, потертое сиденье и радостно завопило:
   – Да! Да! Да!
   – Ай! – тоненько взбрыкнул тракторишка, когда это что-то рвануло рычаг переключения и вдавило педаль газа – Тра-а-а! – с ужасом тарахтел он, набирая невиданную уже лет восемь двадцати пяти километровую скорость – Рассыплюс-сссь! Помогите! Снимите его с меня!
   – Супер! Вперед! Я вам покажу санкцию!
   Пиратский трактор с сумасшедшим от счастья водителем прыгнул в самый центр площади Горького, где как раз установилось шаткое перемирие власти с народом, и разрушил его с ходу. Народ кинулся в рассыпную, и властный и угнетенный без разбора – никто не хотел умирать! А Савва резко осознал, что не хочет больше ездить на тракторе нигде и никогда! Но как его остановить? Круто завалив вправо, Саввин трактор стал описывать идеальные круги диаметром где-то пятнадцать метров по одной и той же траектории, руль заклинило. А перед Саввой с его трактором еще и бежало человек шесть не успевших покинуть опасную территорию во главе с губернатором. И все, кто бежал, кто рулил и стоял рядом, кричали во весь голос:
   – Ой, как заворачивает! Срежет, точно срежет!
   – Глуши!
   – Валиев! Спасайте губернатора!
   – Царапкин! Прекращай все – уволю!
   – Что это? Пых-пых…
   – Шевели батонами! Убьет!
   – Убью! – до площади наконец добежал настоящий террорист, тьфу, тракторист!
   – Кто в кабине, Бочкин? – нервно обратилось к несчастному муниципальное начальство.
   – А я знаю? Ничего не видно, все запотело!
   – Пьянь! Хорошо, хоть, ты из-за водки своей не заправился вчера! Щас встанет! – радостно доложил Бочкинский шеф Царапкину.
   – Обижаете! – обиделся тракторист – Я с утра заправился!
   – Помогите! – стали сдавать бегуны, только спортивный и подтянутый губернатор не сдавался, продолжая на бегу угрожать Царапкину кулаками и увольнением.
   Что делать? Все даже примолкли на секунду, поэтому и услышали крики из кабины сумасшедшего трактора:
   – Ушк – бу – ба!!!
   – Чего это?! По – арабски, что ли?
   – Ну да! Мы их в Сирии накрыли ракетами, а у них нет – вот на трактор и залезли!
   – Ушк – ба! – продолжал орать настоящий террорист; и у Нины Петровны Кошкиной почему-то так защемило сердце!
   Тут в кабину трактора прямо с неба, а может с самолета какого-нибудь беспилотного, прыгнули два зорро, в смысле таких же черных и в таких же, как у того, очках, но без шляп и волочащихся по земле плащей. Они моментально заглушили орудие преступления и утащили огромного террориста с собой, но куда никто не понял – на самолет, наверное. Да! Все наконец разобрали, что он кричал – Бабушка!
   Не думайте, что без парашютистов-зорро никто бы в Кулешах не помог бегунам, помогли бы! Просто все произошло так быстро и странно, что никто ничего не успел сделать. А бедный губернатор никак не мог отдышаться! Он хватался за сердце и корчил угрожающие рожи Царапкину – сказать-то ничего не мог. Только чего злиться? Царапкин же предупреждал: «Получишь яйцами по морде, тогда и поговорим!»
   Отдышавшись, губернатор решил покинуть поле боя и срочно, но работники мэровского гаража, что спускали шины начальственных машин прошлой ночью, виновато и немного обалдело доложили:
   – Чокнулся! Все кричал, что вокруг одни шаровые пид… ры, и никакой солидарности ни от кого не дождаться! А сам-то битой по стеклам, копоту, крыше, только багажник уцелел. Че не пересели на отечественный автопром? Сколько по телеку трындите! Хоть бы по провинциям ездили на Ладах, дешевле бы было! Кто ваш мерседес сейчас возьмется делать?!
   – Кто это был? – обреченно спросил отдышавшийся губернатор.
   – А мы знаем? – знали, но хмуро потупились водилы – У нас бит не было, только яйца.
   Ну, вот, пожалуй, и все, что случилось на праздновании Дня России 2019 года непосредственно на площади имени Максима Горького в Кулешах. Да, получилась какая-то скомканная, хаотичная картина – сплошной сумбур без смысла, но большего никто и не обещал.
   Пока же надо дать выветриться запаху тухлых яиц с площади в Заводском районе города Кулешей, отдышаться бедным неспортивным бегунам, отойти от всего произошедшего всем празднующим День России 2019 года и подумать: «А что же это было сегодня?!». И бай-бай! Мы улетаем, но обязательно вернемся!

Глава 18. Сам черт ногу сломит!

   – Давайте поедем! Пожалуйста! Они же сумасшедшие! Кретины! Придурки! – захлебывался страхом, непониманием, возмущением (и еще кучей самых разных чувств и эмоций) помощник губернатора – Они должны нам дать машину! Немедленно! Я хочу домой! Домой! Куда вы?! – несчастный вцепился в рукав своего шефа, и тому пришлось буквально волочь подчиненного в кабинет Царапкина.
   – А я предупреждал! Надо было к нам под стол лезть – самодовольно хмыкал Симеон Иоаннович – Вы там наверху ничего не понимаете, а народ озверел! Образование, к тому же, падает, никаких сдержек не осталось.
   – Да успокойтесь вы! – раздраженно прервал Царапкина и помощника губернатор – Воды ему налейте, что ли. Это мстители были? Они нас кокнуть хотели?
   – Ну что вы! Мстители как раз вас спасли; это они заглушили трактор – Айдар Валиев усадил помощника на диван и принес ему стакан воды
   – Все в порядке, Виталий Андреевич, все живы! Митинг завершился – доложил лейтенант ворвавшемуся в мэровский кабинет и задыхающемуся от бега городскому прокурору.
   – В порядке?! Издеваетесь?! – перешел на визг губернаторский подчиненный – А где были вы, когда нас убивали?!
   – Он с ними заодно! Это целое подполье! Только мы с Симеоном Иоанновичем против них всех! И за это нас крокодилами обзывают! – поднос с чаем трясся в руках Игоря Владиленовича Пуссика, одновременно пытающегося возмущаться и подхалимничать.
   – Решал вами же поставленную задачу, искал, кого вы задавили сегодня утром на своем мерседесе – ехидно ответил прокурор – Но, похоже, не додавили. И кого, лично вы, господин помощник, предлагали столкнуть на обочину. Помните?
   – Я ничего не предлагал! И ничего не помню! – стал приходить в себя напившийся водички помощник.
   – Я не думал, что они такие злые – вспоминал кулешовцев губернатор – Мы же все для них делаем, денег суем выше крыши, дороги строим, жилье, пособия. А им все мало!
   – Гопники! Неблагодарные гопники! – подобострастно поддержал областное начальство Пуссик – Алкаши, бездельники и бандиты!
   – Значит, не это им надо! Не подачки ваши – сказал губернатору прокурор – Ну что будем делать? Следователей вызывать? В ФСБ звонить? Охрану вам надо?
   – Немедленно! – продолжал подхалимничать Пуссик.
   – Я ничего подписывать не буду, и ФСБ мне не нужно – неожиданно выступил Царапкин – А вы, Виталий Андреевич, лучше отберите у тарусят их камеры.
   – Симеон Иоаннович! Вы что? Вы им все простите?! Нам ведь здесь еще жить! – ужаснулся Игорь Владиленович.
   – А я не хочу здесь жить, я на выборы иду, и такая слава мне не пригодится! Отберите камеры!
   – Он прав – уже спокойно анализировал ситуацию помощник губернатора – Больше пострадаем мы, а не они. Никаких войск и ФСБ! Хулиганство можно опубликовать и все!
   – И трактор простить? – удивился прокурор.
   – Нет, конечно! Этого жердяя надо посадить за хулиганку и угон!
   – Какой он жердяй?! Так, крупный просто, крепкого телосложения – пробормотал Валиев, а про себя подумал – Местные Савву не сдадут, но сам-то похудел бы прежде, чем идти мстить! Такая примета.
   – Не жердяй?! Да он в кабину не влезал!
   – А как вы видели? Все окна запотели.
   – Разберемся – пристально рассматривал Валиева прокурор – Иди к тарусятам.
   – Мы не согласны! Шару нужен ремонт, вы мало заплатили! Пуссик, мы к вам обращаемся! Платите! – двое молодых загорелых мужчин с порога убедительно требовали свое от главы Заводского района города Кулешей – Доплачивайте пятьдесят процентов, не меньше! Мы еще с вас за плохую подготовку возьмем – даже грамотно объяснить, где будут поздравления, вы не смогли. Мы сами искали эту чертову площадь, старушки бедные из-за вас пострадали! И вы не предупреждали, что сумасшедшие будут, мы бы тогда так не снижались! Платите!
   – Нет! Вы не выполнили договор, вы повернулись не тем боком. Я на вас в суд подам! Из-за вас они сбрендили, чуть губернатора не задавили! Это заговор, вас мстители подкупили!
   – Какой суд? И какой бок может быть у шара? Левый или правый? Он же круглый со всех сторон! Сами людей довели до ручки, а на наш шар кивают! Ну, правда же? – воздухоплаватели обратились к присутствующим – Он! Он нас подбил! Он! – плаватели полезли с кулаками прямо на губернатора.
   – Валиев, ты еще здесь? Хорошо! Давай, помогай освобождать кабинет! А вас попрошу со мной, там все про шар расскажите – Виталий Андреевич уверенно и солидно принялся разруливать обстановку – И еще, господин Царапкин, переоденьте гостей, запах очень резкий. Надеюсь, вам для этого не надо собирать совещание и слать письма наверх. Справитесь сами?
   – Вот! Вы же видите, они все заодно! Это заговор! – завопил Пуссик – Ничего платить не буду! За что платить? За наш позор?!
   – Отберите камеры у тарусят! – тоже вопил вслед Валиеву и Бубликову Царапкин – У меня выборы на носу, не хочу позориться!
   – Какие выборы после сегодняшнего?! В психушке, если только! Так там и без вас придурков хватает! А тут еще вы с яйцами! – сцепился с мэром помощник губернатора – Нет, я не верю, что это только мстители. Ну не настолько же вы идиоты!
   – Конечно! Я идиот! А вы кто? И куда вы сегодня пролезли? – ехидно парировал Царапкин – А про выборы скажу, я не дурнее других наверху. Интересно, как они бы взвыли, получив яйцами по морде?! Хотя, вы, господин губернатор, уже знаете ответ.
   Далее Царапкин был бит, бит уже в который раз за последние дни и с двух сторон – самим губернатором и его помощником! А так ярко проявивший себя в последних главах Игорь Владиленович Пуссик на помощь своему шефу не пришел.
   Вообще, эти городские праздники в российской провинции становятся очень опасными – сам черт в них ногу сломит – вспомните, что произошло в Лучанах в 2016 году. То-то и оно. И полный запрет на продажу алкогольных напитков в эти дни тоже ничего не решит! Сами убедитесь:
   – Слушай, мы все понимаем. И что жизнь дерьмо, и что вокруг полный мрак и несправедливость, но ты же мог людей задавить! Как ты вообще его завел?
   – Да не заводил я! И давить никого не хотел! Я просто покататься…
   – На тракторе? Кто на нем катается? На нем вкалывают!
   – И полиция еще привязалась. Даже поспать не дают! А вы давайте скидывайте маски, меня ничем уже не удивишь!
   – Ладно! Куда от тебя деться? Может, воды? – предложили мстители без масок заикавшему от неожиданности Савве.
   – Ик! А вы зачем мстите-то?! Ик! Делать нечего? Ик! То-то мне бабушка жаловалась! Ик! Она еще с матерью говорила! Ик!
   – Она ничего не знает! И ты не проболтайся.
   – А мне зачем все это?! Вот влип! И ноги гудят! Ик! Ик! Ик!
   – Мы думали, тебе тоже хр… во.
   – Ну, не фонтан, конечно. Но чтобы так… Я вне политики.
   – А кто поверит? Ты самого губернатора гонял!
   – Думаешь, посадят?
   – Местные тебя не сдадут, они все на власть злые. Но ты не убежишь с такой комплекцией.
   – Валиев тоже угрожал, что форы мне больше не даст, сразу догонит.
   – Ладно, не стрессуй! Придумаем что-нибудь.
   – Думайте скорее! А я домой пойду, так полежать хочется! Как у вас с общественным транспортом? Я не дойду.
   – Добросим, позвоню сейчас Семену.
   Через пять минут мстители загрузили Савву в черную ладу и отправили к бабушке на диван. Как раз вовремя! Айдар Валиев уже выполнил срочные поручения Виталия Андреевича Бубликова и спешил в дом Нины Петровны Кошкиной разобраться с незадачливым и самым приметным кулешовским мстителем.
   В поселке Металл Советов в доме Павла и Анны Талаш тоже велись не менее странные разговоры:
   – А если бы тебя поймали?! Я не собираюсь одна оставаться!
   – Ни одна сволочь со мной не пошла! Один все делал! Этими руками!
   – Лучше бы ты денег с них взял.
   – Ага! Они меня почти задавили, а я с них три рубля за все! Нет! Око за око!
   – Паша, очнись. Что ты можешь?
   – Соседи называются, предатели! Ты биту хорошо спрятала? Я тех бандитов еще достану! Никуда не денутся – не на чем им ехать из Кулешей.
   – Пашенька, ну их к черту! Ты уже машину раздолбал, успокойся.
   – Они меня на обочину спихнуть собирались, гады! Щас поем и пойду мстить! Ты куда биту спрятала?
   – Поешь, поешь Пашенька. Я пельмешков сварю, да побольше. Вот и коньячок с прошлых шашлыков остался. Тебе надо стресс снять! – суетилась Анна, рассчитывая накормить мужа до отвала, чтобы тяжелая вредная пища вкупе со спиртным отяжелила ноги и сморила голову супруга, а там, может, он и раздумает мстить.
   Нет, уважаемые читатели, не заблуждайтесь, Павел Александрович Талаш не мститель и никогда им не был, он – гремлин! Точнее, гремлин намбарван, как говорят старушки в веселеньких кроссовках, значит за себя он, а другие все по боку! Просто сорвались Кулеши в мстительную пучину и летят, не чуя ни дна, ни предела, таща за собой всех своих жителей без разбора. Чем все закончится? По-другому вопрос стоит – закончится ли вообще все это? Вот и в мэровском гараже народ все не расходился:
   – А мы здесь причем? Мы только яйцами кидались! Губернатора питерский банкир давил, среди нас таких толстых нет!
   – А губернаторскую машину кто уделал?! Гремлин Талаш! Он чей?
   – Не наш точно! Он всегда за себя, на других ему наплевать!
   – А чего это он чокнулся так? От жадности что ли? Ему же всегда мало!
   – Так его задавили, утром еще! И хотели на обочине спрятать. Кому понравится?
   – Я бесплатно машину ремонтировать не буду! Пусть начальство забирает и думает.
   – А с трактором что?
   – Бочкин его уже отогнал, рад до пятой точки, что с ним все в порядке!
   – Никогда не думал так про банк – нервные там профессии! Дочь планирует поступать учиться на банкира, вот и задумаешься! Надо Нине Петровне приглядывать за внуком, у нас даже самые злые губернаторов не давят!
   – И нам приглядывать за гаражом придется, этот гремлин с битой шастает! Если он на наши машины кинется, кто их ремонтировать будет? Может, сдадим его ментам?
   – Тебе Анна такую сдачу даст! Как она ментов огурцами побила! Надо было биту сразу отобрать…
   – Но как мы им сегодня дали! – мужики одобрительно загудели, гордясь собой, родным коллективом, соседями, знакомыми и всем кулешовским народонаселением.
   Вот интересно – у нас действительно думают, что недовольные, почти уже озверевшие российские граждане будет выражать свой протест в очерченных законам рамках и формах? А яйцами по морде не хотите?
   Кулеши постепенно приходили в себя. Городской воздух очищался от запаха сероводорода, властную трибуну из столов и металлических ширм разбирали дворники, воздухоплаватели на радужном шаре успокоились в кабинете городского прокурора и были готовы к компромиссу. Тракторист Бочкин, повторно убедившись, что питерский мститель не угробил его орудие труда, отправился обедать. Нина Петровна Кошкина отпаивала своего внука-пассионария горячим сладким чаем, вытолкав из квартиры лейтенанта полиции Айдара Валиева, тщетно пытавшегося разобраться в истинных причинах странного поведения Саввы. Павла Александровича Талаша, объевшегося превкуснейшими домашними пельменями да под коньячок, к радости его жены Анны сморил полуденный сон.
   Даже губернатору с его помощником удалось достичь согласия с ехидным кулешовским мэром и его заместителем-подхалимом. Стороны договорились помалкивать о своем позоре на праздновании Дня России и свершившимся рукоприкладстве, тем более, что новых фингалов у Царапкина не намечалось; а еще губернаторская сторона пусть и с большой неохотой, но пообещала рассмотреть возможность дальнейшей политической карьеры Симеона Иоанновича – конечно, если тот перестанет нести всякую чушь про руководство и его хулиарды! Ну а что, кулешовский мэр не дурнее тех, кто наверху, а неврозы лечатся медикаментозно и вполне успешно. В общем, надо жить дальше.
   Поздно вечером официальные гости Кулешей в чужой мешковатой одежде и на чужой машине покинули Кулеши, пообещав себе больше никогда в них не появляться:
   – Я надеюсь, что съемки этого сумасшествия изъяты прокуратурой?
   – Мне клятвенно пообещали! А машину заберут завтра утром. Господи, неужели мы едем домой?! Я будто сто лет в дурдоме отсидел!
   – Но народ действительно озверел! Это становится опасным!
   – Никому не говорите, прошу вас! Давайте все забудем.
   – Не думаю, что нам позволят. Как они нас яйцами отхлестали! Неужели забудете?
   – Хамы! Гопники! Чему вы рады?!
   – Нет, конечно, не рад. Просто придется что-то менять, придется.
   Вы умница, господин губернатор! Так и быть, даю вам имя – заслужили! Нарекаю вас Алексеем Александровичем Уткиным и до новой встречи. Бай-бай!

Глава 19. Гремлины

   Это иностранное слово не раз уже встречалось на предыдущих страницах, и пора уже раскрыть его смысл и историю. Прилетело оно в Кулеши вместе со знаменитым американским одноименным фильмом в те незабываемые для России девяностые годы прошлого века. Забавные пушистики, превращающиеся в монстров после того, как их нопоят водичкой, весьма позабавили и развлекли горожан. А затем местное культурное и около того сообщество переработало значение данного слова с учетом сложившихся местных традиций и включило его в активный лексикон населения. В Кулешах, в отличии от Америки, гремлины становились монстрами не тогда, когда им что-то давали запрещенное, а наоборот, когда что-то не давали. Первыми и основными носителями данного прозвища стали жители поселка Металл Советов во время рыночных преобразований советской промышленности, а точнее – в период подготовки и проведения знаменитого собрания акционеров Кулешовского металлургического завода, когда погиб один из той знаменитой мушкетерской троицы.
   Александр Петрович Ковригин не был настолько наивным, чтобы полагаться только на сознательность, советское воспитание и солидарность работников и ветеранов завода в плане распоряжения доставшимися им акциями КМЗ. Нет, он призывал их к расчету и мудрости, к оценке настоящей выгоды от владения или продажи своего актива – ведь их зарплаты и другие выплаты были достаточны, чтобы не менять срочно акции на хлеб насущный. Ну а тем, кто все-таки хотел подержать в руках немалые суммы от продажи, Ковригин предлагал компромисс между личной корыстью и интересами всех заводчан – продать акции его компаниям или отдать их ему в управление. Красный директор только не учел, что некоторые работники либо уже разорвали пуповину с заводом, либо этой пуповины и не было никогда, не связывали они свое будущее с КМЗ, а поселок Металл Советов между тем начинал застраиваться совершенно другими домами – коттеджами.
   Семейство Талашей владело земельным участком в поселке еще с грязнухинских времен – пять соток земли и хлипкая черная хибара. Но уже родители Павла бесплатно получили в конце пятидесятых двухкомнатную квартиру в Заводском районе в одной из первых хрущевок в Кулешах, а семейный надел использовали в качестве садового участка, особенно в голодные и безденежные времена разгара перестройки. Все Талаши по мужской линии работали на КМЗ, так что обладателями его акций стали сразу три поколения семьи, а распоряжаться доверили самому молодому из них – Павлу.
   Нет, кулешовцы никогда бы не обзывали Павла и Анну Талаш гремлинами только из-за их расчетливого и эгоистичного поведения, они такими были всегда, да и остальные горожане альтруизмом и коммунистическими идеалами не страдали. Возмутило Кулеши другое! Воплощая в жизнь американскую мечту о собственном доме-коттедже и независимом материальном достатке, супруги Талаши не просто продали Перинева свои акции и акции семьи, но и подрядились за неплохой барыш уговорить (точнее, обмануть) других акцевладельцев тоже уступить свои активы и совсем недорого. С этой целью Павел Талаш ежедневно обходил и уговаривал соседей-поселковцев престарелого возраста и тех, кто моложе, но глупее:
   – Когда еще такой шанс выпадет! Эти акции вам бесплатно дали, а тут настоящие деньги в руки падают!
   – Так-то оно так! Но люди говорят, что Ковригин не советует продавать.
   – Ковригин! Он о себе думает, не о вас. Весь завод хочет заграбастать!
   – Может и так! Но эти приезжие людям не нравятся. А Ковригина мы давно знаем!
   – И что? Он вам за знакомство, что ли, отстегнет? О себе подумайте, о внуках, о будущем – даже образование платным стало!
   – И не говори! Я продам, Ковригину и продам.
   – Опять Ковригин! Его фирмы платят не сразу, а Веринева к вам домой сейчас приедет и с деньгами!
   – Так-то оно так! Но я их не знаю, а Ковригин директор завода.
   – Тьфу! Он директор, а ты кто? Его заместитель, что ли?
   – А ты чего стараешься? И не стучи тут копытами, мне подумать хорошо надо!
   – Эту лавочку с деньгами прикроют, пока ты думаешь! Пеньки неповоротливые! О себе подумайте!
   – Я подумаю! А ты чего обо мне страдаешь? Агитатор периневский, гуляй отседова!
   Вообщем трудно поддавался возрастной поселковский народ на уговоры, в отличии от местной молодежи, и компаньены злились на Талаша, но им всем помогла бандитская ночь. После гибели Кривицкого и бегства мушкетеров с женами и детьми из Кулешей Павел Талаш заново начал окучивать поселок и вел себя он уже уверенно и нагло:
   – Что делать теперь будете? Ковригин сбежал и не вернется, а новым хозяевам ваши акции не нужны. Только я могу вам помочь, по знакомству предлагаю половину старой цены и уговаривать не стану!
   – Как половину?! А, может, Ковригин вернется?
   – Ну-ну! Кому вы нужны! И завод ваш не нужен! Бери деньги и расходимся.
   Далее следовали два сценария дальнейших действий – поселковцы либо соглашались с Талашом, либо взашей выталкивали его из своих домов; причем, несогласившихся было даже больше половины, что очень помогло затем Ковригину в возвращении на завод. Вот тогда-то и стал Павел Александрович Талаш гремлином, и первым обозвал его так Печенег:
   – Придурки! Сами потом пожалеете! Кому ваши акции нужны будут?!
   – Катись! Жалельщик нашелся! – возмущались старики.
   – Агитирует? – Печенег хмуро разглядывал неудавшегося бизнесмена Талаша – Совесть поимей, Пашка! Твои-то не знают про свои акции, что ты их продал.
   – Не твое дело, старик! Я никого не граблю, миллионов у меня нет, как у Ковригина! Этот завод наш общий, а не его.
   – Общий? Ты его строил? Сколько ты на нем работаешь? Пять лет? Это завод твоего деда и отца, мой и этих стариков, которых ты обмануть хочешь! У тебя ничего своего нет, не создал пока, ты – богатый наследник и все. А вот что достанется твоим детям?
   – Только ковригинские должны получить?
   – У Ковригина беда большая сейчас, твои бандиты постарались. Думаю, все же вернется он, а потому в яму его не толкай! Нам всем лучше будет, если Ковригин вернется!
   – Я тоже так думаю – поддержал Печенега выгонявший Талаша старик – И потом, ради чего я должен свои акции за полцены отдавать?! Я не богач и не дурак!
   – Не дурак! А вот ты, Пашка, и приятели твои за бесценок свое наследство спускаете. Ты умнее их будешь, все понимаешь и деду не расскажешь, что променял его акции на новый драндулет! Гремлин ты! Снаружи вроде человек, а по сути – гремлин! Главное для тебя – свое урвать, а дальше трава не расти! Не по-людски это…
   – Ты меня еще коммунизму поучи! Было всё общее, а сейчас каждый за себя!
   – Ну и катись с моего двора! За себя я сам думать буду! – вытолкал на улицу Талаша неподдающийся на обман и уговоры ветеран-поселковец.
   Кулешовцы были смущены и запутаны сложившимися обстоятельствами из-за бегства мушкетеров с завода, а потому на общее собрание акционеров не пошли многие из них. Но акции решили придержать у себя, тем самым отдав временную победу Веринева, одновременно сохранив лазейку для Ковригина.
   Последовавшие за тем собранием два вериневских года на КМЗ смутили и запутали заводчан еще больше – такого бессмысленного и бездарного управления, отродясь, в здешних местах не бывало! За короткий период Веринева сменила трех директоров, двух главных бухгалтеров и нескольких их заместителей, перетасовала многих начальников цехов и ведущих технических специалистов, не обращая при этом никакого внимания на реальные проблемы завода.
   – Зачем?! – ломали голову заводчане – кто работать будет?
   – Продержаться надо! Не может такого быть, чтобы целый завод придуркам дали! Поиграться, что-ли?
   – В третьем цехе печки на ладан дышат, а эти заезжие на семинар по лидерству всех технологов погнали!
   – Пятый тоже один брак гонит! Мужики уже работать не могут, один мат стоит! Ради чего корячиться?!
   – Только Пашка Талаш бракует и орет, что это не его забота, а зарплату пусть платят! Но мы-то не гремлины!
   – Вчера начальника ОТК уволили. Одним днем умудрились! Замша его ревет белугой, они ж ей москвича какого-то пообещали с высшим компьютерным образованием! Вот она и рада до слез!
   – Да кто они? Кто эти придурки?! Глянуть бы разок! Может, инопланетяне?
   – А ты кому акции продал? Пашке Талашу? Так он не инопланетянин, гремлин он!
   – Черт дернул его послушать! Дальше что будет?
   Тогда в девяностые заводчане смогли ответить и смогли продержаться до ковригинского пришествия в Кулеши. Что им помогло? Наследие. Да, то самое кровавое, совковое, тоталитарное и совершенно неэффективное! И сколько раз оно еще спасало Россию, своих неблагодарных и глупых наследников! Кулешовские импэриа рэдасы вместо рухнувшей заводской вертикали перешли к горизонтальным связям и кооперациям. Неформальные помощь и сотрудничество технических специалистов на разных уровнях цеховых производств смягчили бардак и безграмотную политику новых управленцев КМЗ.
   Причем здесь наследие? – спросите вы. Притом, что все это тогда сделали пока еще советские (читай имперские) люди, обученные еще в советских школах, вузах и на предприятиях; им хватило знаний, опыта и, самое главное, желания защитить уже чужую частную собственность от разрухи и некомпетенции новых русских. Но это удалось тогда, сейчас так не получится! Многолетние и весьма успешные усилия, направленные на внедрение в сознание современного наемного работника (любого уровня) понятий собственного ничтожества, ненужности и неценности (помните – Не нравится – за ворота!), привели к парадоксальным и совершенно нерыночным результатам. Они выражаются очень интересным лозунгом – деньги ничего не решают! Не решают даже на космодроме Восточном, даже детей рожать не заставляют. Да и советские люди, как и красные директора вроде Ковригина, оказались внезапно невечными и не такими прочными, как считали самоуверенные российские младореформаторы. Итог – деньги в бюджете есть, но проблем все больше, а люди все злее и злее!
   Павел Александрович Талаш, прозванный кулешовцами гремлином, активно вписывался в новую рыночную реальность. На деньги, вырученные от продажи семейных акций и от обмана своих соседей, он поставил панельную коробку большого двухэтажного коттеджа в поселке Металл Советов и купил первый собственный автомобиль. Талаши впахивали в поселке без сна и отдыха – быстрее достроить дом, обработать уже не пять, а десять соток приусадебного участка, накупить богатств на полные закрома и еще, еще, еще…
   И все бы ничего, свою ведь спину ломали, не чужую, никто бы за это не попрекнул. Правда замечали, что талашовские детки так и выросли на стройке в чужих обносках, что все лето на огороде проводили, а не в городских детских лагерях, что Людмила сразу после школы из дома ушла, разругавшись с матерью, и в чем была, в том и сбежала к Сергею Кошкину. Единственный сын Талашей Семен тоже не задержался в отчем доме. Сначала армия, потом областная столица на несколько лет с работой от заката до восхода и неуютным съемным углом, единственным прибытком всего этого стала встреча Семена с амбициозной юной красавицей Марией, заявившей прямо, что любовь любовью, а мужчина должен быть успешным. Семен старался, очень старался, и получалось многое! Только еще кое-что получилось, о чем Мария и подумать не могла даже, но об этом после.
   Знаю, многие мои читатели выразят недоумение столь негативной оценкой супругов Талашей со стороны их соседей, заводчан и всех знакомых с ними кулешовцев. Нормальные люди, не пьющие, работящие и все в дом, как говорится. Только как забыть обобранных стариков с их ваучерами, единственным и последним что осталось им от огромной страны? И вы бы согласились работать с такими гремлинами в одной бригаде? Или жить по-соседству? Это в многоэтажных панельках жильцы каждый сам за себя и инкогнито, а когда твой автомобиль застрял в грязи на поселковской дороге, очень нужна помощь соседа.
   А еще была у Талашей одна особенность, довесок ко всему имеющемуся, ягодка на торте, как говорится. Бесила она кулешовцев буквально до белого каления! Какая? Наглость! Нет, не так – НАГЛОСТЬ!!! Незамутненная – как чистейшая вода в лесном роднике; непоколебимая – как уверенность трехлетнего карапуза в том, что мама с папой его любят, и он самый лучший из всех карапузов на Земле; грубая и вседозволенная – как сермяжная правда убежденных ненавистников несчастных российских интеллигентов о беспросветной бесполезности и продажности последних. Впрочем, насчет интеллигенции в России – каждый сам кузнец своего счастья, ну или несчастья.
   Непонятно? Объясняю! Талаши ведь не просто сподличали с акциями тогда в девяностые годы, суть в том, что они и не поняли, что сподличали, за что их гремлинами обозвали? Это же рынок, каждый сам за себя и против всех! А тут еще и советские представления о труде и трудящихся им весьма пригодились – ну продал ты акции и что? Все равно ты хозяин завода, твоим трудом все создано и создается, а все буржуи – воры и бандиты! Пусть платят! Поэтому Павел Талаш упорно посещал общие собрания акционеров КМЗ и после 1993 года, где громко требовал свою пачку печенья и банку варенья от Ковригина, все же объяснения новоиспеченного буржуя о необходимости вкладываться в технологии и оборудование, он яростно крыл воплями о социальной несправедливости и непрерывном повышении зарплаты трудящимся, особенно тем, кто в термичке, где и трудился сам все эти годы.
   – Я понимаю вас, но зарплата на заводе в разы выше средней по городу. Мы и дальше будем ее повышать! Только на чем вы работать будете через пять лет?
   – А это не наша забота! Кто народное добро стырил, тот пусть и думает! Мы пашем и имеем право! Без нас завод все равно, что железо и все!
   – У тебя-то что стырили, гремлин? Сам все продал, да еще и стариков обобрал! – бесились от наглости Талаша акционеры КМЗ.
   – Я ничего не нарушал! Они сами добровольно! Я свое требую! Зарплату! Зарплату! Зарплату! – присоединилась к вожаку поселковская стая таких же несостоявшихся хозяев завода.
   – Заткнитесь! Вы не на митинге! И чего сюда приперлись?! Вы не акционеры! Мы решать будем, а не гремлины!
   – Так я не отказываюсь платить, просто поймите – союзной кубышки больше нет, на все надо заработать самим! – неловко оправдывался Ковригин, с трудом избавляющийся от родимых пятен коммунистической идеологии.
   – Охрана! Выведите этого гремлина отсюда! Не по праву глотку дерет! Оборзел уже от наглости! И его подпевал тоже! – не стерпел Мирон Рига – А ты чего перед ними распинаешься, Саня? У нас проблем решать – не перерешать! Давайте, мужики! Вы такие же акционеры, как и Ковригин, думайте, что делать будете! Москвы у нас больше нет!
   Да… много воды утекло с тех пор. И Россия вроде как с колен встала, и рынок везде бал правит, и Москва о себе напомнила, да так, что и захочешь, а не забудешь! Или все по-другому? Не так, как кажется? Точно, матрица! Мне даже торговые центры сейчас центрами обмана и жульничества кажутся, там не товары продаются – какие потребности они удовлетворяют? Они же не настоящие! Алина Окулова ведь сказала в Лучанах еще в 2016 году, что кучу платьев на себя не напялишь, и десятый кусок колбасы в горло не влезет. А за этот обман граждан России еще и пахать на чужого дядю убеждают, заставляют, уговаривают! За стеклянные бусы аборигены жизнью расплачиваются, к звездам-то лететь нам никто не предлагает!
   И еще – мы не гремлины, мы люди, способные думать, видеть, рассуждать! В абсолютном большинстве своем способны, в любом, даже самом маленьком и провинциальном городке России способны, и меньшинства всех видов, родов и даже цветов мы не обидим, многим поделимся, мы же все люди! Чтобы по-честному было, по-справедливости и для всех.

Глава 20. Первый закон Печенега

   Что дальше? – бесконечно ломал голову Александр Ковригин – Линды больше нет и Сереги… надо встать, надо что-то делать. А зачем? Это я виноват! Вцепился в завод клещами! Господи, мне ничего не надо, только бы вернуть Линду и Сергея! – но в безвольном теле вопреки мольбам и стонам неумолимо зарождались импульсы силы и собственной правоты мужчины – Нет! Обломаетесь, хозяйчики! Я вернусь, и все будет, как я решу! – рывок и его тело уже готово к борьбе и мести – Алло, Мирон? Я еду к тебе, надо поговорить. У тебя остались немецкие контакты Сергея? Ты со мной? Тогда скажи Янке собирать чемодан, мы возвращаемся в Кулеши!
   И снова осень в провинциальном городке, вторая половина девяностых годов прошлого века, раннее утро и вокзальный перрон, тот самый, на который три года назад выпрыгнули из поезда Москва – Кулеши три советских мушкетера с громадными планами осчастливить всех без разбору кулешовцев, создать крошечный рай в сползающей в пропасть стране. Тот самый перрон, на который двадцать с лишним лет спустя шагнет из поезда человек Нового времени, воспитанный уже в свободной и рыночной России, избавленной навсегда от кровавого наследия советской империи. Шагнет и сходу кинется мстить за ложь, несправедливость и презрение тех самых хозяйчиков. Так было и так будет, потому что иначе Россия исчезнет. Но пока забудем про Савву Велиховского и вернемся к мушкетерам.
   – Здравствуйте, Максим Семенович, а мы к вам. Не прогоните?
   – Здравствуйте! Хорошим гостям я всегда рад. Когда вы приехали? В городе не знают ничего. Маскируетесь?
   – Это пока, копим силы для наступления. А к вам мы первому заехали. Спасибо хочу сказать за то, что защитили жену и сына тогда.
   – Угу. Ну, проходите к столу. Я щас быстро соображу что-нибудь. Ставь поминок, Александр Петрович, помянем всех.
   – Тут закуски еще, тарелки можно? – суетился Мирон Рига – Янка привет вам передает, соскучилась по Кулешам.
   – Пусть земля будет им пухом… – махом опрокинули стопки с коньяком Печенег и мушкетеры – Ну что делать будешь, Александр Петрович?
   – А вы как думаете, что мне надо делать?
   – Ты ведь не о том спрашиваешь, как завод вернуть, да?
   – Да, это не проблема. Вообще что делать?
   Приехали! Когда же ты успокоишься, Николай Гаврилович? Опять голову ломать надо, заколдованный круг какой-то. И не убежишь от этого вопроса, не спрячешься – он же не про кого-то лично, он про всех нас! И ответ общим будет, а не только как в Москве решат.
   Пришедший на обед к отцу Александр Максимович Печенкин застал наших героев, жарко обсуждающих вечные темы и обсуждающих их уже на «ты»:
   – Они не глупые детки! Все должно быть заработано, а не подарено! А вы их опять осчастливить собираетесь – каждому по конфете и по головке погладить. Вот так гремлины и получаются, и страна валится в тартарары! А все вроде для людей с заботой и любовью – как после войны коммунисты решили, что надо забыть те ужасы, поберечь неокрепшее новое поколение, вырастить его добрым, честным, не жадным. И что? Вырастили! А вы добрые да хорошие страну разрушили. Конечно, не вы же за нее насмерть стояли! Вы только нюнили перед мировыми бандитами: «Мы виноваты, сами виноваты, и сами все отдадим, только давайте подружимся!» вместо того, чтобы в лоб им дать. А почему? Вы жизнью ваших отцов и дедов побрезговали, не захотели рядом с ними встать, ношу разделить, кровавую и страшную! Вы, когда Союз валили, о себе думали, как свою совесть успокоить, замараться боялись!
   – А ты считаешь, что надо было закрыть глаза на все?! Сколько тогда сгинуло? Не на фронте сгинуло! Не вспоминать об этом?
   – Вы не забыли – вы сжульничали! Вы обменяли свою справедливость на победу, на тех, кто тоже сгинул, но не по тюрьмам, а на фронте! А победа не только ваша, ей и дальше страну держать! Кто вы без нее? Сироты казанские! Гремлины!
   – Слышь, Печенег, ты по-тише! Чего обзываешься? Мы же не против победы, не против отцов, мы за справедливость!
   – Тьфу! Справедливость для тех нужна, кто дело делает, кто в грязи и крови о людях думает, кто даже надежду свою на то, что его пусть не простят, но хоть выслушают, подальше прячет, потому как ни сил, ни времени надеяться у него нет! А чистым и сытым зачем справедливость? Чтобы колбаса не в то горло не попала?
   – Ты ж либерал! Сам кричишь против диктата! И сам же Союз оправдываешь!
   – Причем здесь Союз?! Что этот кусочек времени стоит против того, что уже было и что будет на нашей земле? Мы не ангелы и никогда ими не будем! А я либерал – да! Я сам решаю и выбираю, только отвечать тоже мне! И конфеты ваши мне не нужны! В мире нет столько денег, что купить мою свободу!
   – Но мы же по справедливости! Люди создали завод, а мы придем и заберем. Почему не дать каждому по доле?
   – Кто создал завод? Они? Тех, кто создавал уже на свете нет! Это наследники в очередь выстроились, а достойны ли они всего? Растащат наследство по норкам и за новым придут. Что тогда делать будешь?
   – Что?
   – Я тебя спрашиваю! Ты же Богом быть собираешься, не я.
   – Почему, Печенег, ты людям не веришь?
   – Чушь все это, жалость к Афонькам! Как в том кино про сантехников, где они без рубля с места не встанут, а их на собрании уговаривают честно работать и не пить. Жалеть больных надо и немощных, а здоровые пусть трудятся!
   – Да ты похлещи московских демократов будешь!
   – Ты меня с этими жуликами не равняй! У них одна забота – себе кусок урвать пожирней и послаще. Хотя, нет! Еще больше они хотят на Запад протиснуться, своими стать, пусть в дворницкой в уголок примоститься, но чтоб не выгнали.
   – Прямо чудо какое-то! Либерал – антизападник! Как такое может быть?
   – Ты в России живешь, а спрашиваешь?
   – Ты не прав отец! На Западе много хорошего, образование какое, мы отстаем – деликатно поддержал гостей Александр Печенкин.
   – Хотелось бы верить, а еще проверить. На советском образовании Союз вон как рванул! Посмотрим, как вы полетите и куда.
   – Либерал не должен хвалить совок! Тогда он не либерал – ехидно хмыкнул Мирон Рига.
   – Ты меня не штампуй! Впрочем, какая разница как обозваться? Главное дураком не быть!
   – Он прав, Саня! Не во всем, но прав. Серега тебе твердил, становись сам хозяином, тогда заводчанам поможешь. Ты им доли суешь, но главное завод-то должен работать, иначе твои доли – бумажки пустые.
   – Вот! Мы вступили в жестокий мир, балласт с борта! Никакого вранья со сладенькой жалостью! Выпьем! Сашун, возьми стопку, буржуи французским коньяком угощают.
   – Хреново звучит – поморщился Ковригин, но выпил.
   – Привыкнешь! – философски откликнулся Печенег.
   Итак, Максим Семенович Печенкин обнародовал свой первый либеральный закон – «Ура! Школа закончилась! Да здравствует взрослая жизнь для всех! И никаких поддавков!» Для всех, и для Александра Ковригина и его верного друга Мирона Риги тоже.
   В добрый путь, мушкетеры!
   Конечно, Александр Ковригин вернул себе завод, не было тут особых проблем. Сергей Кривицкий, сидя в министерстве в Москве, заранее все просчитал исходя из текущего положения и перспективных планов рыночного российского правительства, в т. ч. и по пресловутым залоговым аукционам, и заграничные контакты на предмет получения крупного займа он тоже успел подготовить. Все сделал Сергей для друзей, успел до своей гибели, и заводчане акциями подсобили. Я думаю, как много могли бы сделать такие специалисты, как Кривицкий, для развития рыночной экономики у нас, ведь их даже в крупнейших корпорациях мира по пальцам считать можно, и честь у них была, и совесть. Прав был Печенег – побрезговала тогда новая Россия совковым наследством, побежала попрошайничать на Запад, слезно моля научить нас дикарей уму-разуму. Вот и получилось то, что получилось, не на что жаловаться.
   Новая жизнь началась у завода. Сколько их уже было этих жизней – в тридцатые с того собрания партячейки во главе с Демьяном Курицыным; в сорок первом году с директором Арсением Сергеевичем Калинкиным, отцом одноклассника Виктора, старшего брата Печенега. В сорок пятом году с фронтовиками, вернувшимися с войны, и с вдовами и сиротами не вернувшихся мужей и отцов. В восьмидесятые годы с молодым директором Александром Петровичем Ковригиным, активно модернизирующим цеха и отношения на заводе в духе социалистической демократии и перестройки, про Веринева лучше не вспоминать – смыло их как пену и все. И опять вставать с колен, опять восстанавливаться и расти.
   У завода все получилось, вернее у людей, работавших на нем. Кулешовцы тепло вспоминают то время – ощущение сопричастности и важности общего дела объединило старых и вернуло многих уехавших на заработки заводчан. КМЗ снова приобрел мужское лицо, как в цеховых, так и управленческих своих сегментах, что, заметьте, всегда очень ярко сигналит о неплохом положении любого предприятия в России. Завод выжил и дал выжить своему городу, но так произошло не везде в России.
   Мушкетеры не были столь наивны полагать, что им удастся спрятаться в укромную норку от сумасшедшего внешнего мира, они просто надеялись дождаться лучших времен:
   – Какие еще партии? О чем ты, Саня? Это все один дурдом.
   – Мы не проживем в маленькой коробочке. Я уже согласен терпеть их воровство, но страну надо собирать! Ты про партию промышленников слышал?
   – Промышленников? Это ты про тех, кто заводы разоряет подчистую и вывозит все заграницу? Жулики, значит, так сейчас делятся? Кто с деревни все тащит, те аграрии, а эти с промышленности, а еще нефтяники, ученые, культурные деятели. Все чесом занимаются! Торгаши!
   – Да что делать нам? Так и будем латать и подкрашивать оборудование? Заборчиком деревянным отгородимся? Союз когда сгинул? А мы все те же и с тем же. В отсталое болото превращаемся. Нам столько всего надо и не только денег! Нам Москва нужна!
   – В политику пойдешь? Сожрут! Вот тут пощады точно не жди.
   – Нет, но, если Москва не проснется, мы все сгинем. Свою армию, деньги и границы не заведешь.
   – Эх! Серега бы нам быстро все по полочкам разложил, у него просто нюх был на такие вещи. А кстати, как у тебя с Изольдой? Янка от любопытства вся извелась, а спросить стесняется.
   – Не понимаю! Она мне уже второй раз отказала. Ну чем я не подхожу? Не кривой, не больной и с Гришей она ладит. Что мне на карете приехать, что ли?
   – Не понимаешь? А ты подумай! Как твою последнюю звали? Или она уже предпоследняя?
   – Мы взрослые люди, вот женюсь, тогда и все… может быть. Постараюсь. Чего лыбишься?!
   – Да так. Старайся, Санечка, Изольда гордая, сам знаешь.
   – Как их понять, этих женщин! Ну чем я ей не подхожу?! Сказала бы!
   Мир как-то не так повернулся и все изменилось. Александр Петрович Ковригин, однолюб и верный муж, стал активным ценителем женской красоты, хотя, по правде говоря, пассивным ценителем – всегда лишь откликаясь на женские призывы. Избранниц своих Ковригин не обижал, не обижал ни эмоционально, ни телесно, ни материально, просто призывов было много, а как откажешь, еще обидятся. Но жениться он хотел на Изольде, семью хотел и мать для Григория.
   Почему Изольда отказывала? Кто ж поймет этих женщин? – вздыхал Ковригин. Из ревности все, Александр Петрович! Нет, не к временным искусительницам, Изольда как никто понимала, что случайный секс ничего не решает. Она просто изъедала себя воспоминаниями о том, как любил Ковригин свою Линду, и не соглашалась на меньшее. Немым укором встречала и провожала она его в Москве, внушая вину и неловкость неудачливому жениху. Ковригин внушался и снова просил руку и сердце неприступной красавицы, но ничего не понимая и чертыхаясь. Все-таки перебарщивала со средневековым поясом целомудрия Изольда Львовна – это как раз про второй либеральный закон Печенега, но про него поговорим позднее.
   Мирно жили Кулеши и завод целых двенадцать лет, даже август 1998 года перетерпели с его кратным ростом цен и коллапсом всех государственных и частных финансов, КМЗ работал тогда исключительно на внешние рынки, что и спасло его от краха. Нет, не шиковали, конечно, не барствовали, но жили. И на юг стали ездить, кое-кто заграницу выбрался, и новые авто нерусской марки в кредит стали брать, дома новые в Кулешах появились в приличном количестве (многоэтажные и частные), где жилье предлагалось по доступной ипотеке, мечтать снова стали о карьере и учебе детей. Хрупкое равновесие, установившееся с внешним миром, породило иллюзии у людей, что так будет еще очень долго. Где-то там далеко бомжи, бандиты и новоявленные нувориши заполонили разрушенные улицы и дома советских городов, поселков и деревень, дерутся они каждый день на ножах и пистолетах за народное добро, текут кровь и слезы побежденных и проигравших. Ужасы, короче, жуткие! А кулешовцам беспокоиться не надо – мудрый директор КМЗ все решит и все придумает, только ходи на завод и работай. Ничего не напоминает? Правильно, слова Печенега: «Так появляются гремлины!». Но он зря боялся. Капитализм порождает циклическое развитие, при котором кризисы неизбежны.
   И грянул кризис 2008 года, огромный и беспощадный, вывернувший всю Россию наизнанку, похоронивший кулешовский заборчик слету и без остатка. Вот тогда вспомнил красный директор слова Печенега о балласте, вранье и сладенькой жалости. В полный рост встал перед Ковригиным жестокий вопрос: балласт сбросить и плыть дальше или пожалеть людей и будь, что будет. Ковригин выбрал и стал настоящим хозяином завода. До трети персонала КМЗ в цехах было сокращено, а в отделах и больше половины работников пошли за забор. Народ насторожился, сурово и недоверчиво вглядываясь в своего любимого директора: «Как же так?». И Ковригин ответил в интервью телекомпании Тарус:
   – Александр Петрович, ваш завод всегда выступал против массовых увольнений работников, наоборот, вы поддерживали политику социального партнерства и сотрудничества. А что сейчас?
   – А сейчас нам надо выжить. Предприятие в очень сложной ситуации, в этом и следующем годах предстоит расплачиваться по основным долгам. К государству за поддержкой мы уже обратились, но мы у него не единственные, да и возможностей помочь стало меньше из-за падения цен на нефть. Мы ведем переговоры с крупными промышленными холдингами, но вы должны знать, что тогда контрольный пакет акций КМЗ и прибыль соответственно перейдут холдингу, решать все будут там. Возможно нам удастся договориться о сотрудничестве и новых заказах без вхождения в холдинг, но в любом случае без сокращения затрат заводу не выплыть.
   – Но все было хорошо. Почему так стало?
   – Всему на свете есть цена, а независимость и суверенитет вообще баснословно дороги.
   – Вы критикуете власть?
   – Власть всегда есть за что критиковать, но я не об этом. Я хочу, чтобы горожане поняли, деньги с неба не валятся, их надо заработать. И долги нам никто не простит, как Союз Африке. Будут деньги у завода, будет и социальная политика, а сейчас мы выживаем!
   – Но люди чем виноваты? Они честно работают! Это просчеты руководства!
   – И что? Куда вы денетесь с подводной лодки?
   – Скажите, когда все наладится, вы вернете людей?
   – Я не могу обещать. Единственное скажу – сделаю все, чтобы выправить положение, и прибыль завода пойдет на это, если будет она конечно. Мне жаль, но наш заповедник рухнул, реальный мир таков, как есть. Надо приспосабливаться!
   Эх, Николай Гаврилович! Не получилось у мушкетеров воплотить ваши идеи на местах, а так все хорошо шло и мирно. Каков точно второй либеральный закон Печенега? Надеюсь, не все против всех? Стране тогда не выжить!

Глава 21. Поминальный сбор

   На поминках в России обычно никто не рыдает и не причитает, жалуясь на одиночество и судьбу. Не потому, что горя не чувствует или смирился уже – нет, боль еще не ушла, и никакой смысл во всем случившемся не проявился. Просто это последние дни наших ушедших и близких людей. Это их дни перед вечностью и тишиной. Только их, а не тех, кто остался!
   Александр Петрович Ковригин, бывший коммунист, последний красный директор Кулешовского металлургического завода и первый его хозяин – это его день, девятый день после смерти – 15 июня 2019 года. Большой фотографический портрет с черной лентой помещался на центральном столе, установленном в заводском парке у проходной завода, среди других накрытых белыми скатертями столов. Вокруг них суетились женщины в черных косынках во главе с Изольдой Львовной Кривицкой, разнося миски с куриной лапшой, тарелки с пюре и котлетами, стаканы с компотом и сдобными булочками, на поминок всем раздавали по чайной паре, водку разливали сами пришедшие. Да, все как всегда и как у всех в России, неважно директор ты или просто обычный человек, смерть всех забирает на равных.
   Было много стариков, знавших Ковригина еще заводским бригадиром, они задерживались за столами, словоохотливо вспоминая его и свою молодость, подходили к столам и работники завода, усаживались, недолгим молчанием отдавая дань своему директору, и уступали место другим коллегам. Пришедшие на поминки Григорий Ковригин, Рига и Лайбе также уселись со всеми рядом на свободные места. Старавшийся держаться изо всех сил Григорий замер, не отводя взгляда от портрета отца, а потом глухо охнув принялся жадно глотать горячую лапшу, не чувствуя ни вкуса ее, ни жара, только бы не разреветься, как в детстве! Светлана Курицына моментально сунула в руку Григория стопку и быстренько налила всем сидящим за столом:
   – Помянем Александра Петровича! Пусть земля ему будет пухом. Закусывайте, Григорий Александрович.
   – Настоящий мужик был! – поддержали Светлану старики – Не то, что нынешние скачущие и ползающие!
   – Это да! Серьезный человек. Хозяином стал, а не жуликом, до нитки людей обворовывающим! Как дальше жить будем? – старики требовательно смотрели на наследника.
   Григорий затравленно огляделся, не зная, что ответить, но на помощь пришел Мирон Сергеевич Рига:
   – Работать будем и думать будем! Заводу быть! Какой еще выбор?
   – А сможете? – недоверчиво разглядывали старики нового хозяина КМЗ.
   – Не боги горшки обжигают! Главное – цель поставить. Как Демьян Курицын со своей ячейкой – собрались и постановили! Ну, а дальше глаза боялись, а руки делали!
   – Так-то оно так! Но кровушки они пролили немеряно. Самого Демьяна завод сожрал с потрохами!
   – И че? Это ж честно! Не только чужими жизнями расплачивайся за свои высокие цели, но и свою не жалей отдать! А то нонешние все твердят, какие они хорошие да добрые, все для народу стараются, как за скотиной за ним ходют и поют. Только живут они на других планетах с бабами своими и детками, помирать за общую цель не хотят! Тогда нафига нам про хулиарды их думать?! Нафига пахать на них, за что?! Вы ж инопланетяне нам! – ехидно высказался незнакомый Григорию старик, сидящий справа от Мирона Риги.
   – Ох и остер ты на язык, Печенег! Никого не любишь – на коммунистов раньше крысился, и на новых теперь плюешься! Чем эти тебе не угодили? Сам миллионером с акций стал.
   – Да тем же самым! Ни те, ни те народу волю настоящую не давали и давать не хотят! Все сами решают и командуют, народ гонят куда надо. Ну, а миллионы эти – сегодня есть, завтра нету. Даже деньги настоящие перевелись, как правительство скажет, так и будет! И так везде сейчас – сплошные подделки, бумажки липовые!
   – Да ты вечно недоволен! Кто же решать вправе? Народ у нас всякий, еще мягко сказать. Снова доярка полезет управлять? И че будет?
   – А ее прежде научить надо! С пеленок образовывать да воспитывать, и по головке при этом не гладить! Вот чем государство заниматься должно! На что денег не жалко!
   Григорий даже ложку отложил, слушая странного старика с серебристой гривой волос, а затем робко вступил в дискуссию:
   – Государство должно заботиться о своих гражданах, в Европе планируют ввести базовый доход для всех.
   – С какого перепугу?! – взвился Печенег – Мы что больные или убогие?! Заботиться надо о детях и стариках! Вытрезвители бы лучше для алкашей снова открыли, и на работу их погнали! Заботятся они! Последних крох свободы лишают! Корыто уже для скота готовят – базовый доход суют. Кому суют? Тем, кто не нужен! Жрите и не вякайте! А чем правительство реально помогло этим людям? Сидят на хулиардах, пусть и думают!
   – Так это для людей! Чтобы никто не голодал, не нищенствовал.
   – Для каких людей? Для тех, кто наверху? Кто грошик сует униженным и оскорбленным, чтобы глаза они не мозолили?! Конечно, это в разы дешевле выйдет, чем дать работу людям, настоящую работу, не подделку!
   – Так ведь многие профессии не востребованы, современная экономика не нуждается в таком количестве работников – вспомнил Григорий умные лекции французских профессоров в университете.
   – В нынешних работниках не нуждается! Значит, надо готовить других, нужных. Значит, мозги надо напрячь всем и, прежде всего, хулиардерам из правительства! А гроши кидать здоровым мужикам все равно, что вредительством заниматься!
   – Ты их еще врагами народа обзови и к стенке приставь! – ерничали сверстники Печенега.
   – Мне уже поздно, я свое отрубил. А вот что они и подобные им делать в стране будут? За заводским заборчиком не отсидятся! – снова десятки глаз требовательно уставились на богатого наследника.
   – Я? Я хочу по-хорошему, для всех чтобы… – путался Григорий.
   – Ладно! Кровь в тебе точно хорошая, ковригинская! Посмотрим – лукаво усмехались заводские старики, а еще Григорию явственно увидилось, будто правый глаз у отца на портрете быстро сщурился и подмигнул ему по-доброму с озорством, или это солнечный зайчик блеснул на стеклышке?
   – А вот и мы! Мы с народом! Едины и непобедимы! Нас не оторвать, не разорвать в смысле… Можно нам лапши? Народ ест, и мы будем. И водку народ пьет…
   – И вы нажретесь! – грубо закончил за Симеона Иоанновича Царапкина какой-то заводской работяга, пришедший на поминки прямо со смены.
   – Мы соболезнуем, а не нажираемся – огрызнулся спутник Царапкина Игорь Владиленович Пуссик.
   – Ну, садитесь за стол, помяните Александра Петровича – строго пригласила гостей Изольда Львовна.
   Господин Царапкин, опасливо косясь заживающим от фингала глазом на Григория Ковригина, бочком и деликатно пробрался на место за Эдуардом Михайловичем Лайбе:
   – Да, светлая память! Но мы грустить не будем! Завод жив, работает и будет жить! Мы уверенно глядим в будущее! Наша страна развивается по демократическому пути! Выборы скоро! И мы все пойдем на них! Надо выбирать людей с мест, знакомых с народными нуждами, чтобы заботились о народе, о незащищенных слоях. Пособие надо многодетным и малоимущим увеличить. Если меня выберут, я сразу увеличу! Честное слово!
   – Здесь не митинг! Вот ваши тарелки – сурово глянула Изольда Львовна.
   – Да, да! Помянем Александра Петровича, он меня всегда поддерживал. Я знаю, что народу надо! В лепешку расшибусь, себя не пожалею! Всем пособия увеличу!
   – Угу. Заставь дурака богу молиться… – глухо выражали свое недовольство заводские старики – У нас в городе скоро зарплат не будет вообще, только пенсии и пособия заплатят. Разбогатеем!
   – Прав ты, Печенег! Как к скотине относятся. Так и разговаривать разучимся, хрюкать начнем и выбирать, выбирать, выбирать…
   – Вы что? Я же для вас стараюсь! У меня душа не на месте! О вас болею!
   – Ты куда, Симеон Иоаннович, собрался? В какие кабинеты? А то мы в ваших выборах уже разобраться не можем!
   – Я в Думу хочу!
   – В Москву, что ли?
   – Ага. Меня обязательно надо выбрать, даже если я вам не нравлюсь! А иначе я так и останусь с вами в Кулешах, идти мне некуда.
   – Смотри! И не стесняется, всю правду-матку вывалил!
   – Вы сами, что ли, стесняетесь? Достали уже своими яйцами!
   – Это, как ты говоришь, народные яйца, о которых у тебя душа болит!
   – А не выберете, я в МВДэ, ФСБэ и еще какое-нибудь «Э» обращусь! Пусть ваших мстителей ищут, я не железный! Пока я никуда не жаловался, но мне тоже отдых нужен. Заслуженный! В Москве!
   – Почему? – внезапно заинтересовался Григорий Ковригин – там меньше работают? Ответственности точно больше.
   – Там не бьют и яйцами не закидывают, фингалы тоже не ставят! Нормальные люди там, договориться можно. А с этими совковыми чурбанами как договоришься?! Да и денег нет, они все в Москве, чего я посулить могу?
   – Симеон Иоаннович хочет сказать, что в Москве он будет защищать интересы Кулешей и всех кулешовцев. Его возможности там сильно расширятся! А здесь они узкие, очень узкие. Симеону Иоанновичу, как народному представителю, надо расти, но вы же держите! Не помогаете нисколько. Симеон Иоаннович способен на большие дела! Вы даже не представляете на какие! Вам надо его выбирать, а не кидаться черте чем! – жарко агитировал верный мэровский соратник.
   – Да нафига он нам сдался, что здесь, что там!
   – Вот! Никакого уважения к власти! Поэтому Симеон Иоаннович и хочет уехать в Москву. Там он с уважением будет работать, а здесь…
   – Бред полнейший! И все вокруг бредят – и в телевизоре, и в СМИ. А морды у всех при этом такие серьезные!
   – Да не злись ты! Он же не работать туда рвется – заседать. Это Ковригин пахал, и сыну его тоже пахать придется и нам. А Царапкиным даже сами власти не доверяют, никаких ресурсов не дают на места. Что он может? Вот и креативит нам на погляд – махнул рукой Печенег.
   – Как вы смеете оскорблять мэра! Вы его креативщиком обозвали! – вспыхнул Пуссик.
   – Ничего, ничего! Я ради народа все вытерплю! И в Москве терпеть буду, изо всех сил буду! – преданно пялился в глаза любимого народа Симеон Иоаннович Царапкин.
   – Да вы что не видите?! Они же издеваются над вами! – не успокаивался Пуссик – Чего вы в Ковригина не пуляетесь?! Это же он самый богатый! Он у вас все забирает, а раньше его отец забирал! Мы не причем, все утащено до нас!
   Григорий ошеломленно вслушивался в поток обвинений видного представителя городского истэблишмента, только что он мог возразить – сам так думал!
   – Симеон Иоаннович просто профессиональный политик! Его работа – управлять городом, как скажут высшие органы. Они все решают, а не вы! Не дошло до сих пор, что ли?! – уже захлебывался от внезапной откровенности Игорь Владиленович, отмахиваясь от своего начальства, дергавшего его за правый рукав.
   – Во-во! Все вокруг управляют. А отвечать кто будет?
   – Высшие органы! – продолжал яростно оппонировать заводчанам господин Пуссик – А кто? Мы что ли? Кто решает, тот и отвечает!
   – Это что за органы такие?
   – Знамо дело – не ваши яйца! – уже вопил возмущенный и красный городской чиновник.
   Комсомольская молодость взбрыкнула в венах Изольды Львовны, и она внезапно почувствовала себя совершенно свободной от навязанных ей чувств толерантности и даже просто терпимости. Одним прыжком метнулась неукротимая фурия к Игорю Владиленовичу и, вцепившись в его тарелку с горячей куриной лапшой, попыталась вырвать из его рук:
   – Вот загнутся ваши высшие органы – повыше только еще залезут, тогда и наедитесь на их поминках! А здесь вам не митинг и люди не чурбаны!
   – Вы с Ковригиным как были коммунистами, так и остались! Даже могила его не исправила! – не уступал Игорь Владиленович.
   – Да! Ковригин никогда не предавал и не продавался! А у вас и продать нечего!
   – Точно! Кремень мужик был – поддержали пламенную комсомолку заводские старики.
   – Чего ж тогда он завод прикарманил?! – ехидно парировал Пуссик, держась за тарелку с дымящейся лапшой обеими руками – Для коммунизма решил сохранить?
   – Не ваше дело! – борьба продолжалась, но молча, и никто не хотел уступать.
   Тут последовали новый взрыв эмоций у Изольды Львовны и удивление собравшихся. Оглянувшись на частое и звонкое бряканье ложки о тарелку, они увидели, как кандидат в депутаты Государственной Думы Российской Федерации Симеон Иоаннович Царапкин одним духом схомячил свою порцию куриной лапши и, кинулся жадно поедать котлету с пюре. Изольда Львовна обмерла от такой наглости, справедливо полагая, что старался Царапкин не из чувства голода или уважения к покойному. Он просто боялся, что у него тоже будут отбирать тарелку!
   – Ой, Изо! Не надо! Они уже ели из своих тарелок, ты не сможешь их другим отдать, только выбросить – кинулся странно успокаивать Изольду Львовну Мирон Сергеевич.
   – Да вы бы хоть консидера квид дикас, если не в состоянии нон квид когитэс! – внезапно и красноречиво обвинил власти Лайбе, всегда считавший, что, если мысли свои не контролируешь, так хоть язык прикуси (вольный перевод его любимого латинского изречения).
   – Чего?! Это вы мне?! Да как вы смеете?! – не понял обвинений Игорь Владиленович – Не отдам лапшу! Вот теперь точно не отдам! Ешьте, Симеон Иоаннович, ешьте!
   Изольда Львовна почувствовала непреодолимое желание сначала отдавить правую пуссиковскую ногу своим левым каблуком, а затем беспощадно разобраться и с самим мэром! Но внезапно на передний план борьбы за честное имя Александра Петровича Ковригина выдвинулась, вернее, заголосила его верная секретарша Светлана Курицына:
   – Жулики! Прохиндеи! Никакой завод вам не нужен и люди тоже! Лишь бы пролезти наверх, а там хоть трава не расти! Только жрете! – Светлана недвусмысленно уставилась на властную парочку.
   Все происходящее как-то стало приобретать весьма скандальный, даже мстительный оттенок, и он высвечивался все ярче и ярче.
   – А вы, Изольда Львовна! Вы сами! Сколько раз он вас замуж звал?! Вы же ни себе, ни людям! Может и прожил бы дольше – горько запричитала Светлана – Бедный, бедный Александр Петрович! Никакая лапша теперь ему не поможет!
   – Да! Женщины его любили – подтвердили заводские старики – А прожил бы дольше или нет – как сейчас решить?
   – Я хотела, честно хотела! – оправдывалась Изольда Львовна – Не успела…
   Оттолкнув в Игоря Владиленовича никому уже не нужную тарелку, Изольда Львовна зашмыгала носом и принялась утирать уголками черной косынки покрасневшие глаза. Ее дружно и громко поддержала женская команда:
   – Ну почему так? Жил бы да жил! Такой хороший человек…
   – Моих в Крым отправлял каждое лето.
   – А моего в прошлом году на завод взял работать, никто не брал без аттестата. С условием, что вечернюю школу закончит. Вот боюсь, выгонят его новые хозяева.
   – Нам ипотеку одобрили. Что сейчас делать?
   – Ой-ей-ей! – водопадом потекли женские слезы.
   – Не исправишь, ничего уже не исправишь! – закрыла лицо руками Изольда Львовна, к ее плечу виновато привалилась Светлана Курицына и заикала в такт рыдающему хору:
   – Ик-ик… Дура я дура. Ну почему все так?!
   Глобальное чувство всеобщей несправедливости, неразумности и несогласия с мировым порядком вещей охватило собравшихся, даже Царапкина с Пуссиком оно охватило. Симеон Иоаннович тихонько прошептал извинения за неуемный аппетит, а Игорь Владиленович поставил свою тарелку с куриной лапшой на стол и деликатно отодвинул ее от себя в знак солидарности с присутствующими.
   Все так, как есть – и так, как будет – и не изменишь ничего – и смерть всегда приходит к людям – и не забудет никого.
   Стало так тихо, что был слышен шелест молодых тополиных листочков на могучих многолетних стволах, уходящих прямо в небо над заводским парком, разбитым еще в далекие тридцатые годы прошлого века. Все как в детстве, когда мы, открывая впервые для себя смерть, сначала не можем смириться и принять конец любой жизни, не только своей. От жуткого ужаса и непонимания весь мир чернеет и исчезает на глазах. Как можно жить после такого знания? Стоит ли вообще жить после этого?! Но мы живем. И будем жить!
   Так завершился девятый день после смерти Александра Петровича Ковригина. Завершился он уже спокойно и с достоинством, никаких скандалов больше не было, тарелки тоже никто ни у кого не отбирал, рыдающие женщины успокоились, накормили всех пришедших на поминки, затем убрали столы в заводском парке и разошлись.

Часть 3. Скука-мука

Глава 22. И снова здравствуйте, Николай Гаврилович!

   Да, опять Чернышевский! Вы спросите: «Какое отношение имеет сейчас его весьма спорный роман к провинциальному российскому городку под названием Кулеши, а, тем более, к мстительному времяпрепровождению его жителей, и притом все большего и большего их количества?» Имеет, честное слово имеет! Как, к примеру, имеет отношение некий весьма рафинированный нигилист-мыслитель знатного рода, проживавший еще в девятнадцатом веке в блистательном Петербурге, к бывшему мастеру Кулешовского металлургического завода, такому же ярому стороннику западных либеральных взглядов на человека и общество, но в греческом их варианте, прозванному своими соседями и знакомыми Печенегом. Да, именно так!
   И опять главный чернышевский вопрос – что делать? В девяностые годы им мучились советские мушкетеры, а затем его задал один коренной кулешовчанин, вполне успешный и адаптированный в условиях современного российского общества. Вот про их ответы вы все и читаете в этом романе.
   Боже! Как же мне скучно! Все то же самое, ничего не происходит…
   Нафига мне эта машина! Как ее не фаршируй – все равно ведро на четырех колесах! А сколько моих лет ушло и еще уйдет на эту железяку! Но ничего не изменится…
   Зачем все бегают? Чтобы лишнюю копейку получить? Рубля вы не достойны, только копейку вам кинут и кланяться заставят! Не хочу, ничего не хочу…
   Наплевать! Все врут, даже себе врут! Зачем просыпаться каждое утро? Зачем мне вообще жить? Что же мне делать…
   Я умираю каждый день, каждую минуту. Если жизни нет, то есть только смерть! Но так не должно быть…
   Я урод! Вокруг живут люди, они все чего-то хотят – квартиру, машину, заграничный отпуск. А я? Почему это случилось именно со мной? Но разве они не видят, что вся их жизнь превратилась в сплошное потреблятство? В жрачку! Почему я должен отдавать себя по кусочкам за колбасу и тряпки?! Потому что мы никто, мы ничего не стоим и ничего не значим, наши души не нужны даже дьяволу! А кроме души у нас ничего нет, только скука…
   Нет! Я нужен Люде и Никите, я должен, должен! Надо зацепиться и держаться, надо чего-то захотеть – нормального, как у всех. Надо встать и идти на работу…
   К черту все! Почему я должен это терпеть?! Почему все это должны терпеть?! Должны работать, покупать всякую дрянь и платить за все – добросовестно и безотказно! А еще постоянно бояться, что тебя уволят, выкинут из квартиры, бросят помирать без врачей! Бояться всегда за свое будущее и близких – конкурировать со всеми, как они говорят! А шиш вам! Хрен вам, а не моя жизнь!
   Все зря… Боже! Как же мне скучно…
   Вот такие мысли крутились в голове Сергея Кошкина не один год, а ведь все было в его жизни очень даже неплохо, можно сказать даже хорошо. Работа в основном цехе Кулешовского металлургического завода давала приличный заработок. Дополнительные выплаты работодателя на покрытие процентов по ипотечному долгу позволили Кошкиным быстро оплатить трехкомнатную квартиру в двухэтажном доме Заводского района Кулешей. Любимая жена Сергея Людмила и единственный сын Никита придавали смысл ежедневному его бытию, но этого оказалось так мало! Незаметно, легкими шажками в его жизнь вошла скука – сначала мягкая и меланхоличная, затем долгая и неуступчивая, а потом беспощадная и пожирающая все на своем пути – радости и боли, надежды и отчаяния, привязанности и отторжения – все силы и эмоции человеческой жизни, такой короткой и такой противоречивой!
   Это депрессия! – авторитетно заявят психиатры и с готовностью выпишут рецепты на суперсовременные и супердорогие заграничные антидепрессанты, а еще предложат регулярно попосещать всякие сеансы психотерапии в группе себе подобных и в одиночку, чтобы уже окончательно опустошить карманы своих небогатых российских пациентов. Нет, я не про платную медицину! Здесь не это главное! Как говорится, снявши голову, по волосам не плачут! Главное другое – почему этих депрессий вокруг так много стало? Депрессивное вирусное заболевание, что ли, всех подряд косит? И Сергей Кошкин тоже им заразился? Где же тогда волшебные таблетки и вакцины, где эффективная медицинская помощь больным, где профилактика коварного депрессивного вируса? Где все это?! Не может же тридцатилетний здоровый мужик просто так бросить работу и усесться на диван на долгие дни, месяцы и годы!
   А, может, все не так? Вам не кажется, по меньшей мере, странным этот постулат современного общества – не можешь решить проблему, измени свое отношение к ней! Может все-таки нужно решить проблему или, хотя бы, попытаться сделать это, чем ломать самого себя! Что ты теряешь? Чем черт не шутит – вдруг ты откроешь Америку, крестишь Русь, полетишь в космос или даже осмелишься сжечь парочку еретиков во имя великого блага! Да даже если ты проиграешь все, включая свою жизнь, ты все равно изменишь мир, и не только для себя изменишь – для всех. А мир всегда меняют, чтобы стало лучше, пусть и не сразу. Кстати, не стоит волноваться, что подобных поджигателей окажется слишком много, они – штучный и редкий товар, как пел Высоцкий – буйных мало, большинство послушно предпочтет таблетки и кушетку психиатра. А в нынешнее время глобального перекоса гендерного равновесия в сторону беспощадного и истеричного феминизма тем более – проявление чисто мужских качеств (упорство, упрямство, стремление победить любой ценой и тому подобный мачизм и мускулизм, сорри за новояз) стало просто неприличным, потому и депрессуем качественно, непрерывно и с максимальным охватом!
   Но в Кулешах соответствующих психиатров не было, местные занимались в основном шизофрениками, алкоголиками и наркоманами, а на все остальное только руками разводили – даст бог, рассосется, главное работайте! Вот и пришлось слабой, любящей женщине брать все в свои руки. Креативно, кстати, у нее это получилось, целый город от скуки избавила!
   Ой! Отодвинем прошлое пока в сторонку, вернемся в наше время и срочно!
   Ранним – пре-ранним утром, по-обычному – пре-обычному российскому городку с совершенно ординарным названием Кулеши мчался его житель, сорока трех лет отроду, женатый, с двумя несовершеннолетними детьми в паспорте, работающий уже восемь лет в организации, обслуживающей местное коммунальное хозяйство и, чего скрывать, регулярно выпивающий, а звали его – тракторист Бочкин. Нет не террорист – не ерничайте!
   С двенадцатого июня 2019 года, главного государственного праздника нашей страны, Бочкин не мог спокойно спать, есть и даже пить. Метафизический взрыв, случившийся в тот День России, разрушил единство его вселенных разума и чувств. Он всей душой поддерживал мстителей, их перфомансы и акции, выступал за кардинальные и гуманистические преобразования кулешовской действительности (не волнуйтесь, в Москву он не целился), но одна мысль уже четвертую ночь не давала ему покоя:
   – Какой гад пытался стырить его верного друга и железного напарника?
   – И почему этот гад не похудел минимум в два раза, прежде чем тырить друга?
   – А вдруг этот же толстый гад снова пойдет тырить?
   – Чему их там учат в университетах столичных (конкретно в Санкт-Петербургском государственном университете – примеч. от автора), что даже заглушить трактор они не в состоянии?
   – А может так и надо, ведь всеобщее счастье человечества дороже его верного друга и напарника?
   – Нет, пить нельзя, пока нельзя, не время…
   – А, может, в талашовскую банду вступить и все мерсы чпокать. Гремлин сказал, отыщет биту и позовет сразу.
   Стоп! Это уже семь мыслей, и поток не заканчивается – мыслительная деятельность присуща любому человеку, независимо от его социального и материального статусов в обществе (от тракториста-не террориста до академика каких-нибудь философских наук). Так ведь черте что надумать можно! А разгребать, кто будет?
   Вот и Михаил Бочкин все думал и думал – как бы друга спасти от толстяков банкиров и царство всеобщей справедливости приблизить в Кулешах, ни от чего он не хотел отказываться!
   – Сволочи! А! А! А! – тужился оформить свою политическую позицию Михаил.
   – Да не пьяный он! Сама нюхала!
   – До чего народ довели! Хорошо, он хоть не на тракторе, пешком бегёт!
   – А куда бегёт? Не рассказывал?
   – Ты что! Мы ж помрем все, если Мишка речь толкнет! Конец света придет сразу, когда Бочкин больше двух слов свяжет – верная примета!
   – Ой, бабоньки! Вправо его сталкивай, а то он прямо в полицию упрется!
   – А! А! А! Волю!!! Ползучие! – протестующий тракторист, загоняемый группой бойких старушек в веселеньких кроссовках, двигающихся строем в форме полумесяца, в сторону от Заводского отделения полиции города Кулешей, вырулил прямо к левому торцу здания районной Администрации к большому деревянному ящику с надписью: «Для жалоб и предложений». Вцепившись своими рабочими, закорузлыми руками, Бочкин выдрал это жалобное место с корнем и, крутанувшись на пятках, по-спортивному послал ящик-молот сразу через две стеклянные преграды Администрации (окно и внутреннюю перегородку). Охнув, старушки кинулись в здание посмотреть, кого убило.
   Удивленный потрясенный ошеломленный (можете продолжить) Глава Администрации Заводского района города Кулешей Игорь Владиленович Пуссик, как раз в это время прятавшийся в закуток за стеклянной перегородкой, чтобы не ходить в специально отведенное для курения место, сделал очень глубокий вдох и, наконец, смог поверить предупреждениям Минздрава Российской Федерации об огромной опасности курения для его здоровья и даже для его жизни:
   – Да-а-а! Надо бросить! Убьют… сначала яйца, теперь ящики… а потом что? Ямбы взорвут?! Сволочи!!! – поддержал терминологию Бочкина Пуссик – Полиция!
   – Все в порядке, никто не помер – успокаивались старушки
   – А кричит кто? – интересовались подтянувшиеся зеваки – Кто полицию вызывает?
   – Да никто! Так просто Пуссик кричит без телефона. Сам же нарушает – курить можно только за зданием, а он всех гоняет, кроме себя! Да ладно! Покурит, успокоится и все, не помер же!
   – Ползучие! – уже тише, но также убежденно высказался тракторист Бочкин.
   – Сволочи! – все также громко вторил ему Игорь Владиленович изнутри здания через разбитое окно.
   – Гады! – выдохнул совсем тихо Бочкин.
   – А! – облегченно выдохнули старушки – Ты про этих ползучих, понятно.
   – Что здесь произошло? Против чего протестуете? – материализовались у здания Администрации корреспонденты Таруса.
   – Против курения! Пуссик нас отравить решил! Табачным дымом душит! Сначала голодом морил, яйца запрещал продавать, а сейчас задушить решил! – наперебой рвались к таруским камерам старушки.
   – Врут, врут бабки! Они сами! Сами! – несправедливые наветы душили теперь самого Игоря Владиленовича – Они меня взорвать хотели! Я сейчас выйду отсюда и разберусь со старухами! Позовите уборщицу! – бушевал зажатый в угол сплошным стеклянным ковром чиновник.
   – Слышали? Угрожает! Снимайте все, снимайте!
   – Сталина вернуть! Власть народу! – кинулся дальше безобразничать по площади имени Максима Горького представитель этого самого народа, полицию для подавления бунта которого Пуссик так и не вызвал, не смог.
   – Куда ты, охламон! Загребут в кутузку! По ночам протестовать надо, не белым же днем у всех на виду! – тоже кинулись по площади за Бочкиным бойкие старушки.
   – Господин Пуссик, вы живы! А говорите, взорвали! И курите в неположенном месте! Прокомментируйте, пожалуйста – не унимались тарусята, беспощадно нацелившись камерами в городского чиновника, зажатого в угол битым стеклом и потому не могущего бросить свободной прессе традиционную отговорку – ноу комментс!
   – Позовите уборщицу! Старухи убегают! Кто-нибудь, вызовете полицию!
   Жизнь продолжается, и продолжается наша история!
   Раздираемый внутренним противоречием между общими и личным интересами Михаил Бочкин выбрал все-таки общие, продолжив активную политическую деятельность. Вылетев на центральную площадь Заводского района города Кулешей, он буквально задохнулся от возмущения и злости. Айдар Валиев в компании с синюшного цвета личностью в мятых после ночи в обезьяннике брюках мирно и дружно приступили к очередной перекраске алых боксерских перчаток Степана Чамочкина обратно в серый цвет. Политически разъяренный тракторист кинулся прямо к синюшной личности и принялся душить ее на глазах обалдевшего представителя закона и правопорядка.
   – Ползучие! Сволочи! Грабят народ! – сумбурно пытался объяснить свое поведение Бочкин, не отпуская шею помятого.
   – Кхе! Кхе – закашлялся густым табачным выдохом несчастный помятый.
   – Валиев! Куда смотришь?! Убьет ведь, а ты виноват! – дружно отбивали жертву всем взводом бойкие старушки – Детей его сам кормить будешь, пока он сидит?
   – Кхе! Кхе! – все никак не мог откашляться подопечный лейтенанта.
   – ??? – у Валиева просто не было слов, даже нецензурных.
   – Уймись, Мишка! Тебе на работу давно пора. Никто твой трактор не трогал, кончай бесноваться! – визгливо убеждали активиста старушки.
   – О-о-о-о! – приходила в себя личность, но с асфальта встать так и не могла – нет, нет, нет… – шепотом бормотала жертва бочкинского перфоманса – пусть другие красят, а я полежу… пока…
   – Встали оба! – пришел в себя Айдар Валиев – Как пить, так силы есть! Тебе чего, Бочкин, прилетело?! Задушишь его, кто красить Чамочкина будет?
   – Я не буду! – уже нагло и с вызовом упорствовал лежащий человек – И не встану! За Сталина, за Родину не встану! Я с тобой, Мишка!
   – Друг! Прости – виноватился перед лежащим Бочкин – Мы не будем! Жулики пусть работают! Сволочи ползучие!
   На крики к Айдару Валиеву уже спешили собратья по оружию. Пользуясь численным превосходством, полицейские утащили сталинскую партию единомышленников, как сказали старушки, в кутузку. Айдар вернулся за брошенными кисточками и ведром с серой краской, но снова застыл без слов – хорошо одетая моложавая дама, бросив взгляд на алые перчатки Степана Чамочкина, ловко пнула ведро с краской и с достоинством покинула площадь имени Максима Горького Заводского района города Кулешей.
   Ну уж нет! Запихивать вместе с Бочкиным и его идейным единомышленником в кутузку еще Изольду Львовну Кривицкую Валиев категорически отказывался, тем более у мужиков даже брюки были мятые!

Глава 23. Живое искусство

   Никак не могу решить – в чем причина той скуки и уныния, что вызывают у меня многие современные культурные явления – то ли природа их такая скучная и унылая, то ли собственный закостенелый консерватизм давят меня, не позволяя воспарить к вершинам современного творчества! Ну никак не могу понять, зачем мне подробно и нудно разъяснять что изображено на картине или что хочет впихнуть в меня современный театр? Пусть я в силу провинциализма и часто лени не могу постичь подлинный смысл чего-то там высокого и индивидуалистичного, но почувствовать я что-то должна, кроме скуки конечно! Пусть хотя бы легкий ветерок пробежит по кончикам моих волос или зачешется мой глаз, без разницы левый или правый, даже от намека крошечной слезинки, да даже пусть я почувствую запах серы от разверзающейся адовой пропасти абсолютного зла! Пусть! Но почувствую, а не буду с умным видом кивать пустой головой в ответ на пространные объяснения суперзнатоков впихиваемых мне идей! Мои мозги не резиновые, свои тяните, если не жалко! И уберите прочь свои жадные руки от моей зоны комфорта!
   К чему я это все? К тому, что Изольда Львовна Кривицкая тоже немало лет пыталась побороть собственную скуку искусственными методами (или методами искусства?). Ее путь к вершинам начинался с классических ступенек – московские театры, масштабные выставки, светские тусовки. Леди Изо даже своего несостоявшегося жениха Александра Петровича Ковригина обязала сопровождать ее на все эти столичные рауты, нечестно заманив обещаниями будущего сближения, сначала духовного, а там и телесного вплоть до брачных уз.
   Но сближения не получилось. Почему? Потому, что ветерок так и не пробежал по кончикам волос Изольды Львовны. Увы! Что она получила от своего культурного восхождения? Только постоянные и нудные требования столичных культурологов покинуть зону комфорта ради нечта очень высокого; ее трепетные волнения и ожидания этого же высокого; терпение и настойчивость в попытках постижения того же самого; раздражение и злость от собственного убожества из-за неспособности приобщиться к нему же; отступление и бегство с поля боевых искусств; самобичевания и самообвинения, неоднократные и мстительные отказы в ответ на предложения Ковригиным руки и сердца, угрызения совести из-за слышимых раздраженных криков Александра Петровича, злящегося за дверью своего кабинета (чего этим бабам надо?!) И снова самомотивация и самостимуляция на культурное восхождение, и так по кругу до бесконечности! Не спорю, бывали у Изольды Львовны светлые периоды на этом нелегком пути, но, поскольку она так и осталась провинциалкой и любительницей, то выбирала только самые продвинутые и пропиаренные культурные мероприятия, а потому путь ее не был усыпан розами, совсем нет.
   Но Изольда Львовна не сдавалась! Вот и сейчас, после совершенного ею грубого нарушения общественного порядка, выражающего явное неуважение к обществу, она настойчиво и с большими усилиями тянула на себя вишневого цвета входную деревянную дверь здания местного культурного центра, оказывающего множество очень нужных услуг духовного характера кулешовскому населению разных возрастов и полов (сами определитесь с гендерным разнообразием, а меня – увольте).
   – Ох! Как же ее открывают?!
   – И не говорите! Вахтеры помогают, иначе может так по пяткам дать! Везде уже пластиковые ставят.
   – Не надо пластика! Надо просто новый доводчик поставить и все! Вашему центру уже семьдесят лет, зачем его уродовать?
   – Бюджета нет на эту дверь, а на пластик обещают выделить.
   – Вот! Везде так! Все для людей, достали уже! Мария Владимировна пришла? Здравствуйте, Маша!
   – Доброе утро Изольда Львовна! Мы вас ждем, пойдемте.
   Современная подтянутая молодая женщина энергично увлекла за собой единственного и щедрого частного спонсора молодежного театра в Кулешах. Не удивляйтесь, но в городе еще с шестидесятых годов прошлого века имелся свой профессиональный театр, ныне базировавшийся в большом трехэтажном здании (бывшем Дворце культуры строителей). Жаль только, пьес русской классики невозможно было увидеть ни в большом, ни в малом зале этого театра, поскольку никаких грантов государства или богатых частных фондов на них не получишь, а жить актерам надо, да и славы хочется всенародной, всемирной, вот и прут они в зоны комфорта рядовых кулешовцев!
   Мария Талаш, супруга уже известного нам Семена Талаша, руководила театральным молодежным кружком на общественных началах, волонтерила как говорят сейчас. Нет, профильным образованием она не обладала, только дипломом педагога русского языка и литературы, а еще амбициями по самосовершенствованию и самореализации, но собачницей или кошатницей становиться брезговала, правда хорошо это скрывала.
   – Нет уж! Голыми так всем! Нечего девчонок дискриминировать!
   – Мне нельзя! Мне мама не разрешит!
   – Трусы можешь оставить!
   – Какой же может быть перфоманс в трусах?! Вы в интернете посмотрите!
   – Так вы еще и все туда выложите?! Зачем?
   – А как же! Нафига тогда раздеваться?!
   – Перфомансы ведь разные бывают – жалобно стонала очаровательная толстушка.
   – Да кто смотреть будет одетых?! Надо внимание привлекать! – активно троллил юных дев длинный худой и носатый парень.
   – Радик! Заканчивай прикалываться! Нам надо идею перфоманса сначала определить, а потом с трусами разбираться – недовольно высказалась рыжеволосая веснушчатая девушка, по виду типичная российская отличница во все времена.
   – Правильно Лида! Знакомьтесь, Изольда Львовна – это ребята из пятой школы, актив нашего театрального кружка. Обсуждаем первый перфоманс – представила присутствующих Мария Талаш.
   – Очень интересно! И к чему пришли? – скука и грусть разом покинули Изольду Львовну.
   – Да мы бы пришли бы! Если бы поняли, что это такое! – опять вылез Радик Хуснуллин.
   – Я же вам объясняла, это живое искусство, новые формы! Главное достучаться до зрителей, разбудить их летаргический сон. Показывала вам самые знаменитые примеры. Чего не понятно?
   – Ой не знаю! Это же сначала надо в салон идти на эпиляцию, у матери деньги просить придется. Как я голой буду выступать без эпиляции. Вот мать меня точно убьет, когда узнает, на что я просила! – опять застонала очаровательная толстушка.
   – А в тех примерах все волосатые! – удивился Радик.
   – Да чтоб я так позорилась! Не даст мать денег – не пойду на ваш перфоманс! Я вам не Диоген в бочке!
   – Я считаю это все глупости! У нас перфомансы только мстители делают. Нам до них не допрыгнуть!
   – Успокойся, Лидочка! Не будь столь категоричной. И потом причем здесь мстители? Где у них индивидуалистичность и креативность? Где эпатаж, провокационность?
   – Нафига им все это? До горожан они достукиваются, даже не раздеваясь! А на нас и голых никто не обратит внимание. Поржут только и все!
   – Лида! Перфоманс не может быть криминальным! Да он направлен на пробуждение, обновление, изменения людей, вернее, на изменение их отношения к себе и миру, но не на толпы или массы! Человек сейчас личность, а не серая частица серых коллективов.
   – То есть пусть все хреново вокруг, но это не важно! Главное, под каким углом это все зырить? – удивился Радик.
   – Нет! Главное – ты сам, твоя индивидуальность! Сейчас свобода – реализовывайся на здоровье! Что тебе мешает?
   – Ковригин же помер! Как я буду реализовываться, если завод закроют, и родители без зарплаты останутся? Голодным не покреативишь! А мне еще в институт поступать – дед не отвяжется! Что делать буду?
   – Эпиляцию сделаешь и тип топ – опять схулиганила Изольда Львовна, видно никакого уважения к обществу у нее не осталось.
   – Точно! Почему девочкам только эпиляцию делать?! Пусть и парни тоже делают! У нас все равны, и мужчины, и женщины – облегченно выдохнула толстушка Сонечка – Позориться так всем, а не только девочкам!
   – Сонька! Ты все равно красивая, даже глупая красивая! – приобнял красавицу Радик.
   Живое обсуждение живого искусства продолжилось в том же духе – Сонечка продолжала стонать, уже почти согласившись на безтрусовый перфоманс, Радик продолжал активно троллить друзей, а Лида задумчиво хмурила свои бровки-стрелки, обдумывая предложения по смысловому наполнению предстоящего мероприятия. Но случилось непредвиденное – руководителя кружка Марию Талаш позвали на вахту по какому-то пустяковому поводу, и обсуждение продолжилось уже без нее. Вот тогда Лида и высказала все, что она думает, а еще попросила Изольду Львовну помочь приобрести необходимый реквизит к перфомансу. Так что, когда Мария Талаш вернулась после получасового отсутствия, она застала только целующихся Радика и Сонечку, бестолково и сумбурно объяснивших ей, что все всё поняли, и это всё будет, как сказала ранее Изольда Львовна, тип топ.
   Я вот думаю – не слишком ли жестока я к современным духовным явлениям? Да, нет там декабристов и юродивых, лишь виртуальные пассионарии, в лучшем случае, бегают. Но стараются же! Только суррогатными эмоциями за возведенными ими стенами Запретного города они мою скуку не победят! А оголенными половыми признаками тем более!
   Но обычные российские обыватели все-таки более честны, наивны и простодушны, чем все мы, испорченные высшим образованием. А потому, они бессознательно и искренне производят бесконечные перфомансы на родной территории в надежде хоть что-то изменить в отрицаемой современной культурой действительности. Но вот что случится, когда до них дойдет, что менять надо не кальку, а оригинал? Нет, конечно, повтора Союза не будет – такой перфоманс должна возглавить часть национальной элиты, где ее взять сейчас? Так что пока России грозит лишь бунт бессмысленный и беспощадный. Пока бунт – ведь, Сергеи Кошкины уже заскучали! Продолжим…
   – Чего вы все работяг хватаете?! Вон жулья сколько, с триллионами в карманах! Конечно, нам откупиться нечем!
   – Он у меня тихий. Это как довести человека надо, чтобы он в политику полез?! Да я вас засужу всех! Вместе с кусакой этим Иоанновичем! Он за день так на тракторе намотается, а ночью спать не может – политика ваша вшивая в голову лезет! А кто виноват? Власть!
   – Оне! Мой тоже тихий, ну выпьет и все. Так посади на трое суток и домой отпусти. Как новенький становился! А сейчас что? Он мне из вашего обезьянника сказал, чтобы я ему биту достала, он за Сталиным пойдет, как отпустите! А бита ему на что? Откапывать что ли? Так лопата нужна, она у нас в сарае лежит. Ой! Ой! Извращенцы вы поганые! На что ему бита понадобилась? Это ж страшно подумать!
   – А денег не просил? – очень заинтересовался Айдар Валиев – На билет в Москву? Или у него заначка есть?
   – Нету. Он все до копеечки в семью отдает. Хороший мужик, если бы еще не пил!
   – А пьет на что?
   – Подкалымит, у него ж руки золотые! Бутылки собирает, друзей у него полгорода.
   – Мой сказал, что без биты в банду гремлинов не возьмут. Так они что с Талашом спелись?
   – Что-то вы, женщины, не того. Чтобы наш Талаш в Москву собрался Сталина откапывать? Да он за копейку удавится, а тут сплошные траты, только на билеты сколько надо! – не верил Валиев.
   – Да почем мы знаем! Зараза какая-то бродит! Вот нейроны у них и горят!
   – Чего? – не поняла супруга синюшной личности из полицейского обезьянника.
   – Голову у них сносит. В голове они, нейроны эти. Ты же, Лида, моей Соньке рассказывала, так? – обратилась к подошедшей на крик девушке Ульяна Бочкина – А где моя Соня? Все в театре кривляется? Не дай бог, в артистки соберется, замуж тогда никто не возьмет, и внуков не увижу!
   – Не волнуйтесь, тетя Уля. Не успеет, ее раньше замуж возьмут. А нейроны у шизофреников горят.
   – Час от часу не легче! Долой этого гада Царапкина! Он из наших мужиков шизофреников лепит! И ничего ему не будет! Да когда ж его выберут хоть куда-нибудь?!
   Изольда Львовна, виновато косясь на возмущенных женщин, тихонько сказала Айдару Валиеву:
   – Это не они ведро с краской опрокинули. Не наказывайте их.
   – Что вы! До ведра, боюсь, дело не дойдет. Им бы за свое ответить! А тому, кто с ведром так сделал, надо бы краску купить, а то она же подотчетная.
   – Краску? Никогда! Если только красную, согласны?
   – Издеваетесь?! Может, всего Чамочкина в красный цвет покрасить? Чтоб он кровью истекал, так сказать, у всех на глазах!
   – Не куплю серую, не надейтесь! Можете меня арестовывать! Это я ведро опрокинула! – воодушевлялась новым смыслом жизни Изольда Львовна Кривицкая, дама весьма небедная, но скучающая.
   – Чамочкин… Интересно – задумчиво пробормотала Лида – Изольда Львовна, нам в ателье надо, а потом в строительный зайдем, я тут еще кое-что придумала. Некогда вам в обезьяннике сидеть.
   Две наивные театралки быстро свернули с площади имени Горького налево в проулок к ателье с громким названием «Лондон-Париж».
   А лейтенант полиции Айдар Валиев все никак не мог успокоиться:
   – Конечно! Как протестовать, так нас за врагов держат! Острят, издеваются! Фашисты мы, что ли? Как будто нам этот бардак нравится?! А вот когда грабанут кого или обидят, так сразу – полиция, помогите! Да если бы мы хотели, мы бы ваших мстителей за три дня нашли! Только почему ваших? А мы что, не люди? – захлебывался возмущением такой же кулешовчанин, как и все.
   – Моему что будет? —беспокоилась Ульяна Бочкина – Не посадят его?
   – Если жалобу на удавку не напишет его сосед, то штрафом отделается – отмахнулся от такой мелочи жизни Айдар Валиев.
   – Какой штраф?! Его и так премии на работе за губернатора лишили. Не согласна я!
   – Тогда пусть отрабатывает! Красит чамочкины перчатки.
   – Ты что, Валиев, какие перчатки?! Он в протесте! А вдруг еще чего сотворит!
   – Кто тогда красить будет? Я или Сталин?! Скоро весь город запротестует!
   Возмущаясь, лейтенант полиции совсем не обратил внимание на то, что в небольшой группке зрителей-зевак затесался корреспондент Таруса, голодный и злой после круглосуточных безуспешных розысков кулешовских мстителей. В его раздраженной голове возник коварный замысел как угодить начальству, придумав горячую сенсацию на ровном месте, бредовую т.е., наподобие все того же перфоманса.

Глава 24. Имею право!

   Со школьных парт учат российских граждан тому, что у них есть права, много прав и самых разных прав, всех даже не запомнишь. Главное они есть. Да не ерничаю я! Я очень рада, что у меня и моих сограждан есть право на жизнь, свободу всякую, я даже митинговать могу, если захочу конечно (или не могу?). Что еще? Верить могу, кому хочу и во что хочу, труд у меня тоже суперсвободный, и от оплаты он тоже свободен; кредит могу взять миллионный или не взять (мое право!), только где жить буду без ипотеки непонятно, но подумаю (свобода мысли мне же гарантирована!), от пенсии меня освободили надолго, облагораживайся – не хочу! Ладно, не буду продолжать. Просто скучно мне, понимаете?! Базовые потребности удовлетворены, никто с голода не дохнет, спасибо партии за наше счастливое детство! Господи, зачем все? Мне не нужны десятки сортов колбасы, не нужны пять кожаных сумочек, мне даже норковая шуба не нужна, представляете? Да, могу самосовершенствоваться и развиваться куда хочу и как хочу, могу благотворительствовать по мелочи (не миллионер я), могу даже таблетки от депрессии попить или в виртуал переехать на пмж. Могу, но не хочу! Потому, что скучно все это для меня. Давай, Сергей Кошкин, подвинься, я рядом с тобой на диван сяду! А дальше, как Бог даст.
   Подробно разъяснив в ателье «Лондон-Париж» свой странный заказ Лида с Изольдой Львовной решили заглянуть в близлежащую обжорку, именованную иностранной аббревиатурой и совсем не отличающуюся ассортиментом и вкусами блюд от других подобных заведений, чтобы подробно обсудить первый сознательный перфоманс в Кулешах, именно сознательный, потому как бессознательные безобразия кулешовцы творят постоянно без подготовки и обсуждения:
   – Мы сработаем на контрасте цветов – белый и красный, а меховые вставки доведут все до абсурда.
   – Хорошо! А слова будут?
   – Вряд ли получится. Лица закрыты, а пространство открытое и большое, не услышат. Да и высказываться начнут все, кому не лень!
   – Может музыку подобрать, песню какую-то? Давай купим аппаратуру по -мощнее, чтобы всю площадь Горького перекрыла – предложил щедрый спонсор.
   – Не знаю – колебалась Лида – ее могут забрать потом, а вы нам и так все оплатили.
   – Поверь, девочка, это я не для вас, это я для себя стараюсь!
   – Хорошо. Подумаю. А что там происходит?
   Обсуждение будущего перфоманса было прервано настоящим перфомансом. Группа горожан, а конкретно жителей поселка Металл Советов, бессознательно, но активно и громко перегородили дорогу большому черному автомобилю иностранной марки как раз напротив окон обжорки. Размахивая кто битами, кто палками они немного невнятно кричали сквозь повязки на лицах:
   – Достали! За мусор плати! На субботник ходи! Все с нас дерут! Живодеры!
   – А сами нормальный шар оплатить не хотят! Штопанный прислали! Где наши деньги?!
   – Живого человека давят и убивают! Да еще и с дороги скидывают! Конечно, губернатору все можно! – особенно надрывался некто с детской битой в руках – Где наши деньги?!
   – Ты, Талаш, оборзел уже! Вам премии ежеквартально выписывают, а тебе все мало! Хочешь больше? Так езжай вместо Царапкина в Москву и воруй там вместо него! Или денег на билет жалко?! – вспылил Мирон Сергеевич Рига, бесстрашно выйдя из автомобиля к возмущенным горожанам – До вас не доходит, что мы по краю пропасти ходим, что завод остановиться может?
   – А на какие субботники вас заставляют ходить?! У нас бесплатный труд запрещен! – также сорвался всегда сдержанный и корректный Эдуард Михайлович Лайбе – Минимум солидарности нельзя проявить? На что жить город будет без завода? – громко и совсем без акцента вторил он Мирону Сергеевичу.
   – Хватит гремлинами быть! Вы сами кому-нибудь бесплатно помогли хоть раз? Подумали дальше своего кармана? Ну все, Талаш, влетел ты на конкретные деньги! Машина заводская, ремонт тысячи стоить будет!
   Но Павел Александрович Талаш продолжал молотить битой по капоту:
   – Жулики! Губернаторы! Бандиты! Мои деньги, что хочу, то и делаю! Грабят народ! Сами на мерседесах ездят, а мы лапу сосем! Имею право! А вы чего стоите?
   – Так это ж не мерседес, а вольво!
   – И не губернатор!
   – Ну! Чего не поддерживаете своего атамана?! – поддел сомневающихся членов банды Лайбе – Один за всех и все за одного!
   – И ремонт со всех дешевле выйдет! – ехидничал Рига.
   – А мы что? Мы не били!
   – Кончай, Талаш! Больно дорого протестуешь!
   – Чья бита, тот пусть и платит!
   – Это что? Щас и за мусор платить, и за вольво?!
   – Остановите придурка!
   – А что, правда завод закроют? Почему?
   – Да вытащите вы свои головы из карманов! Чего вы в гремлины записались? Завод не солнышко, без страны и людей не работает!
   – Вот непруха! А вам то чего надо?! Где я на всех вас обезьянников возьму?! – возмущенно кричал прибежавший Айдар Валиев – А ну бросили биты! И палки тоже! День России прошел уже, чего продолжаете праздновать? А ты, Талаш, за все ответишь! Сам сдурел и людей сбаламутил! Тащите их всех! – командовал подчиненным лейтенант полиции.
   – Куда их девать? На улице, что ли, в очередь поставить? – недоумевали подчиненные лейтенанта.
   – Талаша в обезьянник к сталинистам, а остальных переписать и внушить, чтобы помалкивали в тряпочку! Я вас всех оштрафую и красить Чамочкина заставлю! Достали! – стращал бандитов полицейский.
   – А сколько штраф? – волновался народ.
   – Тыщи! Да еще на ремонт автомобиля скинетесь! И на краску тоже, серую! С каждого по банке! – бушевал Валиев.
   – Эдуард Михайлович! А премию за июнь дадут? Мы же не со зла! Это Талаша губернатор долбанул, а мы просто с мусорной платой не согласны. Сколько ремонт будет стоить?
   – Я еще на эту чертову биту потратился! Талаш сказал, что без нее в свою банду не возьмет.
   – Так! Построились, пересчитались и пошли все! Готовим паспорта! – командовал Дмитрий Калинкин.
   – За Родину! За Сталина! – приветствовали нового соседа по обезьяннику Михаил Бочкин и его синюшный товарищ.
   – Сдохни! Сдохни! – приветствовал каждого в ответ все еще обалдевший, но уже начинающий приходить в себя и подсчитывать убытки Павел Александрович Талаш.
   А дале – шире! По мобильным связям Кулешей разнеслась молва, что кулешовским дамам надо срочно искать мужей и их паспорта, и искать надо перед входом в полицейский отдел Заводского района – спросить Айдара Валиева. Ну а поскольку мужей ищут не только замужние дамы, но и незамужние тем более, то в указанном месте собралось довольно приличное количество возмущенных и взволнованных валькирий. Празднование Дня России продолжилось:
   – Идиот! Придурок! Как сына из садика забрать, так он занят! Но в банду вступить время есть!
   – Ты мне что обещал? Что пить не будешь, что экономить будешь! Машина ему нужна, старая уже не годится! Чем кредит гасить будем? Я себе сапоги купить не могу, а он на вольво тратит!
   – Денег не дам! Пусть тебя посадят – дешевле выйдет, да и поумнеешь, может быть!
   – Ты зачем у сына биту взял?! Лучше бы мозги попросил, раз своих не хватает!
   – Только вернись! Я те устрою!
   – Что ты требовал? Деньги за мусор? Ну вот и получишь сполна!
   Каюсь, все эти выступления были более красноречивы и образны, но передавать их дословно я не буду, не материться же мне!
   Перфоманс продолжался, и к нему присоединялись все новые участники. Сквозь красочную и взволнованную толпу пробирался прокурор города Кулешей Виктор Андреевич Бубликов:
   – Успокойтесь! Разберемся! Да никто их не арестовывал!
   – Идиоты они! Не со зла они! Нейроны такие, а других нет!
   – Вы бы лучше заводу помогли, а то если он закроется, то мужики уже не за биты схватятся, а хуже!
   – Если что надо сделать – покрасить там, отремонтировать или еще что-то, они все сделают! Ну нечем нам штрафы платить.
   – Пускай Талаш ремонт вольво платит! Он всех сбаламутил! Ведь, нормальный мужик был, все в дом, в семью. А сейчас что?
   – Так это же губернатор виноват! Он его долбанул так, что тот сбрендил!
   – Да… Был Талаш обычным гремлиным, а стал бандитом. Власть виновата, а кто еще?
   – Разберемся! – Виталий Андреевич наконец-то закрыл за собой полицейскую дверь и сразу накинулся на Валиева:
   – Долго это продолжаться будет?! Еще те выговоры не отработал, а уже новые тебе объявлять надо! И Чамочкина не закрасил! Развел хулиганов, как тараканы со всех щелей полезли! Толпу собрал, прям пир на весь мир устроил!
   – Виктор Андреевич! Они просто чокнулись! Это еще ничего, утром Бочкин чуть не задушил одного такого же, но обошлось!
   – Вот! В этот раз обошлось, а что будет дальше?
   – Революция будет! Кердык Царапкиным и хулиардам будет! Мы за Сталиным съездим! – кричали из обезьянника.
   – А это кто? – уже не удивлялся Бубликов.
   – Это я Бочкин!
   – Пьяный, что ли?
   – Да не пил я, с двенадцатого, с праздника, ни капли!
   – А у меня голова болит и тоже с праздника. После того, как губернаторская машина задавила! – быстро выбрал линию защиты гремлин намбарван.
   – Кхе, кхе… – поддержал сокамерников несостоявшийся потерпевший Бочкина.
   – Ладно, вы тут разбирайтесь, а мы на завод – засобирались Мирон Рига и Лайбе.
   – А как же заявление? И ущерб?
   – Нам что, на всю толпу жаловаться?! Увольте! Талаша лучше в психушку отправьте, пусть лечится! А то так долбанутым и останется!
   – Да, Мирон Сергеевич! Я тоже позориться не намерен! – решительно поддержал патрона Лайбе.
   – И что делать? – обратился к прокурору Валиев.
   – Оформляй всех по административке, протоколы утром мне на стол! Чамочкина сегодня же закрасить! Гремлина Талаша в психушку! В смысле, к врачам на освидетельствование! – быстро чистил авгиевы конюшни Бубликов.
   – Можно, Виталий Андреевич? Вот – деликатно вошедшая жена одного из хулиганов поставила на стол перед прокурором большую банку серой краски – Компенсация ущерба за Чернова.
   – И вот тоже – одна за другой хулиганские жены и не жены выставили на стол всего двенадцать банок серой краски.
   – Валиев! – рык прокурора достиг самых укромных уголков помещения отделения полиции – Выговор! Два выговора!
   – За что два? – робко спросил Айдар.
   – За все! Это ты так поощряешь безобразия?! Конечно, Чамочкина можно сейчас хоть не по разу на дню красить! Ты же запасся серой краской! Это никогда не закончится! Ты весь район мстителей получил!
   – А я что? Я Талаша не долбал! Сами знаете, кто долбал. И хулиардов у меня нет, только выговоры сыпятся – недовольно бурчал лейтенант.
   – Валиев! Работай!
   Бессознательный перфоманс кулешовского населения подходил к концу, а я вот думаю, кроме перфомансов есть еще и флешмобы. Подождем…
   Двенадцать привлекаемых к административной ответственности лиц с трудом, но написали одинаковые, как под копирку, объяснительные следующего содержания:
   Я, такой-то, признаю, что нарушал общественный порядок, матерился и не хотел платить за вызов мусора. Готов понести справедливое наказание. Женат, воспитываю двоих (а кое-кто троих) детей, помогаю престарелым родителям, зарплата небольшая, денег на оплату штрафа не имею. Раскаиваюсь, больше не буду материться. Обещаю платить за вывоз мусора полностью и в срок. Готов выйти на субботник.
   Жены и не жены хулиганов горячо поблагодарили Мирона Сергеевича Ригу и Эдуарда Михайловиче Лайбе за доброту и понимание, разобрали мужиков и разошлись по домам.
   – Вот видите! Как нам до такого допрыгнуть? – отчаялась Лида – У них настоящая жизнь! А мы…
   – Согласна, но искусство тоже важно! Вспомни, кто все это зажег? Мстители! Два – три человека разбудили весь город! Настоящее искусство – это искра будущего пламени!
   – Где его взять настоящее? Не знаю…
   – Лида! Ты пока можешь только организовать перфоманс, организовывай. Что можешь, то и делай.
   – А что я могу?
   Да! Что мы все можем? Каждый из нас? Мы же не боги, не титаны и не революционеры, мы просто люди!

Глава 25. Утро вечера мудренее

   Вечер пришел в Кулеши. Мягкие, пушистые сумерки спустились на город, вечерняя прохлада плавно проникала во все его уголки и закоулочки. Горожане большей частью уже разошлись по домам, а те, кто еще не успел, также спешили воссоединиться со своими любимыми и близкими под одной крышей. Все меняется в нашей жизни каждый день и каждый миг, давно знакомые и понятные всем вещи перестают быть самими собою, даже очень значимые и большие вещи. К примеру, дом, жилище – сегодня это совсем не то, что было еще вчера. Это уже не стены, крыша и внутреннее убранство, пусть и собранное многими поколениями семьи, хранящее общие добрые и злые воспоминания. Это не очаг, у которого собираются люди. Сегодня дом – это только они сами, их желания и потребности быть вместе, чувства и заботы, которые они согласны разделить друг с другом. А иначе – будет огромный дом, забитый современной техникой и богатством по самую крышу, но все равно пустой и забытый. В его пластиковые окна глядят грустные глаза родителей, которые ждут своих уехавших далеко детей, очень занятых и не пускающих их в свою продвинутую и интересную жизнь.
   Легкая меланхолия парила огромной птицей над Кулешами. Ярость и непокорность временно покинули сердца и думы горожан, уступив место грустным размышлениям и глобальным вопросам – что будет завтра, куда бежать, как же дети, и даже вроде раскольниковских дум о дрожащей твари и гражданских правах. На удивление, но в такие моменты люди проявляют больше заботы и понимания к себе подобным:
   – Талаша сейчас в психушку посадят? – беспокоились о сокамернике задержанные сталинисты.
   – Какая психушка? Посмотрят его голову – треснула или нет, все. Дальше к ответственности привлекать будут. Чего переживаете? Он, наверное, уже дома, это вы здесь страдаете.
   – За что привлекать? Его и так задавили, но никто не извинился!
   – И что? Не он первый, не он последний – вздыхал Дмитрий Калинкин, набирая номер телефона жены Натальи – Как ты? Как сын? Забыл сказать, я с Айдаром поговорил, обещал помочь с работой. Не волнуйся, у нас все тихо, все уже разошлись. Помню я про твои пирожки. Чай пить будете? – обратился к присутствующим полицейский.
   – А с мясом есть? – интересовались сидельцы.
   – Перетопчитесь! С мясом пусть вам жены пироги стряпают, а здесь берите, что дают.
   – Я с яблоками очень люблю, моя только меньше сахара кладет, экономит все. Сонечке поступать на следующий год, на репетиторов уйдет куча денег. Дочка дизайнером хочет стать – вздыхал Михаил Бочкин.
   – Она у тебя замуж быстрее выскочит. Радик Хуснуллин ее не отпустит никуда! Вагиз говорил, что уже и жена согласна на твою дочку, смирилась. А семья у них крепкая, помогут Соне, если что. Радик тоже в институт собирается, вместе поедут – успокоил любящего отца Калинкин.
   – Кхе, кхе! – отозвалась синюшняя личность – У вас же, Калинкин, секретарша Бубликова в декрет уходит. Я на прошлой неделе краны им чинил и трубы чистил, все засрали, а еще интеллигенция! Ничего не умеют, даже смыть за собой! Эту девицу все в раковину рвало, даже до унитаза не добегала! А я что дежурить там должен, что ли?! Мне за это не платят!
   – Стихни! Но за мысль спасибо.
   Не похоже на российскую полицию? Где садисты, оборотни, взяточники? Есть они, конечно, кто спорит? И не дай бог столкнуться с такими, властью облеченными! Просто Кулеши – город небольшой, а уж в районах все всех знают. Ну как Калинкин будет прессовать Михаила Бочкина, если его жена Наталья (в девичестве Бочкина) приходится какой-то там племянницей Михаилу?!
   – Я не понимаю! Я же все для них! А они? Они меня не любят! – так грустил в своем собственном кабинете Симеон Иоаннович Царапкин, у которого не было даже сил пойти грустить дома. Хотя, супруга его, женщина властная и весьма крупная, вряд ли такое позволила бы!
   – А вы чего ждали? Они же сволочи! Им бы только пить да над властью издеваться! – глотнул еще разок мэровский коньяк мэровский консильери – Если бы стекло не треснуло на маленькие кусочки, то эти старухи меня зарезали бы, а всем наплели бы, что я от курения сдох в неположенном месте!
   – Что тут своруешь? Я же денег в руках не держу, только бумажки подписываю! А зарплата у меня какая? Как на нее прожить?! Что в Москве на зарплату живут? Ха! Лицемеры! Я, можно сказать, на линии фронта сражаюсь, меня яйцами бьют! И я не имею права?!
   – Я и говорю сволочи! Все растащили уже до нас! Шар им, видите ли, не нравится! А где я денег на целый найду? Кто праздничный бюджет утверждал?! Ничего! Побывали в нашей шкуре! – тоже грустил, но как-то злобно и совсем не в унисон с начальством Игорь Владиленович Пуссик.
   – Ты к выборам готовишься? Опросы проводишь? Результаты? Сильно меня не любят?
   – Как обычно. Две трети сильно, трети —все равно. Да какая разница? Кто у нас власть любит? Только извращенцы!
   – Что делать будешь? Имей виду, я больше в загс не пойду!
   – Технологи тоже не советуют. Говорят, все равно не поможет.
   – И? Чего делать будешь? Как меня выберешь?
   – Деньги нужны, подкупать сволочей будем.
   – Всех?! Ну нафик! Это ж сколько надо? Я не в области беру и не в Москве!
   – Жирно им будет – всех! Старухам по шоколадке (чтобы у них последние зубы выпали!), работягам – кепки, молодежи – тусовку оплатим.
   – И что, купятся? – не верил Царапкин.
   – Нет, конечно. Это только для приличия. Тут другая тема вылезла! Даже с Ковригиным мириться не надо вам.
   – Чего?
   – Надоели вы этим сволочам, Симеон Иоаннович! Так что сами они пошлют вас куда подальше, в смысле в Москву! Как еще от вас отделаться?
   – Думаешь? А чего тогда тратиться? Без кепок обойдутся!
   – Нет! Все-таки надо создать праздничную атмосферу на выборах.
   – По экономнее создавай! У меня карман не резиновый!
   – Подумаю!
   Зачем так нарываться?! На мстителях вы, Симеон Иоаннович, не сэкономите. Как бы вам больше не потратиться! А вот и они:
   – Откуда я знал, что вы совсем сбрендили? У нас в Питере такого не было никогда! По крайней мере, в этом столетии!
   – Не хочешь – не ходи. Мы и на трактор тебя не затаскивали, сам залез!
   – Ну уж нет! Вы меня втянули, а теперь – не ходи! Пойду! Сатрапу этому из полиции меня не запугать! Я, что, зря в обезьяннике сидел?! Пойду! А там бегать не надо будет? Сатрап сказал, что догонит! Что вы транспорт не приобретете? Я же не о вертолетах и самолетах говорю! Просто авто большое и просторное. У вас же неограниченный бюджет.
   – Мерседес, что ли? Это можно, но далеко на нем не уедешь! Отца моего из психушки выпустят и чпокнет он мерс сразу. Все! – хмыкнул некто, отзывающийся на имя Семен.
   – В Питере электросамокаты популярны. Может и нам? Легче от сатрапов уходить. Я закажу по интернету, завтра придут – предложил подельникам Савва Велиховский – А лучше к соседям за ними съездить, так и следов не оставим.
   – Я оплачу – предложил некто с неограниченным бюджетом.
   – Давайте к делу! – резко скомандовал самый главный мститель в четверке – Я думаю, нам надо…
   Что ж, кое-что уже проясняется! Итак, кулешовских мстителей всего четыре человека, один из них – главный, другой – толстый, еще один – богатый, а четвертого зовут Семен. Но вспомните слова Печенега о любви, может, кто-то еще есть?
   А пока мстители готовились к новым акциям, их бескорыстно и по собственной инициативе поддержала в ночных Кулешах уже известная нам группа доблестных старушек в веселеньких кроссовках:
   – Ну что это?! Подожди, Петровна нарисует и отдаст тебе трафарет.
   – А вы двое, почему пост покинули? Вдруг полиция? Это же не Заводской район, где Айдар Валиев служит. Мы его с малолетства знаем, он нас не обидит. В Центральном у меня нет знакомых, и у вас тоже. Идите сторожите!
   – Написала? По – ярче бы!
   – Краски мало. Надо было большую банку купить!
   – Где я тебе денег возьму? На пенсию не разгуляешься!
   – Они специально мало платят нам, чтобы на протесты не оставалось.
   – А ты что хотела? Доплату на краску? И еще ежемесячно? Где ты таких дураков в Москве видела? Это у нас Царапкин придурок, с Пуссиком на пару. Все – таки надо его в Москву выбрать! Может, и нам тогда прибавят пенсии с дурости своей, раз по – умному не получается!
   – А! – радостный и одновременно возмущенный рык раздался изнутри здания Городской Администрации города Кулешей – Старухи! Попались! Куда?! Ловите их, Симеон Иоаннович! Держите!
   – Отцепись, Кусака! Совсем сбрендил! Мне уже семьдесят будет! Помру щас от разрыва сердца! Девок хватай!
   – Извращенцы! Никакого уважения к старшим!
   – А ну! Отпусти!
   – Держите их, Симеон Иоаннович! Они только притворяются старыми, а сами ого – го! Я сейчас полицию вызову! Будут знать, как доносить на меня!
   – Боюсь не удержу! Скорее вызывай!
   – … от меня! Придурок…! Да чтоб тебя… – нецензурная лексика.
   – Крась их, бабы! Со всех кисточек сразу!
   Отбежав метра на два, взвод бойких старушек залил извращенцев водопадом жирных брызг белого и красного цветов. Ловко целясь кисточками, бойцы не успокоились пока противник не бежал с поля боя. Отдышавшись, старушки обнаружили пустыми свои банки:
   – Говорила не хватит! Нет, экономите все!
   – Чуть-чуть еще осталось.
   – Пиши – жулики и пошли домой быстро! Вдруг дозвонятся.
   – Если что, мы все были в гостях у Нины Петровны! По случаю приезда ее внука Саввы.
   Площадь перед зданием Городской Администрации Кулешей опустела, но завтра с утра живое искусство провинциальной России вновь обретет смысл и яркие краски (белого и красного цветов).
   А сейчас переместимся со скоростью света на противоположную поселку Металл Советов сторону калинковской дороги, где в трехкомнатной квартире обычной советской панельной пятиэтажки, обставленной в самом модном теперь стиле – минимализм, кофейничали две симпатичные молодые женщины, ставшие родственницами после своих замужеств:
   – И ты согласна с этим? Нет, я понимаю, что замужество не может строиться на голом расчете. И я за равенство мужчин и женщин – неважно кто больше зарабатывает! Но есть предел этому равенству. Мужчина – основной добытчик в семье, он должен проторить дорогу своим детям. И феминизм здесь не причем!
   – Значит, если Семен не будет зарабатывать, то он тебе станет не нужен?
   – Как не будет? Он взял на себя определенные обязательства, когда женился и, особенно, когда родились близнецы. Я свои обязательства исполняю – родила детей, слежу за бытом, работаю; и он должен! Должен обеспечивать семью, развиваться, чтобы выйти на новый уровень.
   – Какой уровень? А если, не дай Бог, он заболеет и не сможет обеспечивать и развиваться? Что тогда?
   – Глупости! Он здоров, и у нас бесплатная медицина.
   – А ты представь! Что тогда?
   – Все будет хорошо! Все должно быть хорошо!
   – Я тоже так считала. А сейчас думаю – и в любви и горести, и в бедности и богатстве я хочу быть рядом с Сергеем и буду!
   – Хорошо! Но он же должен понимать, что у него семья, сын.
   – Ты думаешь, он этого не понимает? Ты думаешь, он ничего не чувствует? Он меня любит, любит Никиту. И у нас все будет хорошо, я все для этого сделаю!
   – Конечно, конечно! Но ведь жизнь идет, обычная жизнь. Что произойдет, если все, как твой Сергей перестанут работать? А если какое-то ЧП или даже война…
   – Ты не поняла, Маша! Если это случится, то Сергею будет для чего жить! Это сейчас ему не для чего, а тогда все изменится!
   – Ой! Да что же это такое?! Как же вы? Людочка, у вас все наладится, я уверена! Сергей поправится! Людочка!
   – Ты что, ревешь? Не реви! Мы вместе – это главное.
   – Слушай, у меня вино есть, давай по бокальчику?
   – Давай. Семен когда придет?
   – Он что-то задерживаться на работе стал. Я позвоню ему.
   Людмила Кошкина и Мария Талаш с удовольствием смаковали красное сухое вино, привезенное коллегами Марии по театральному искусству прямо из Испании с очередного фестиваля.
   Да, любовь прекрасна и ею можно оправдать все – все жертвы свои и чужие. Или нельзя? Предательство близких, брошенные дети, жестокость и равнодушие к тем, кого уже не любишь – можно это оправдать и любить дальше? Как там говорил Печенег: «Во всем нужна мера!» Только где эту меру взять?
   Вот и в Кулешах эту меру потеряли – мстят все подряд, без разбору. А потому Симеон Иоаннович Царапкин и Игорь Владиленович Пуссик уже и не знают, как им выбраться из этого ненормального города, вопрос не в московской карьере и московских деньгах, просто всем жить хочется, нормально и с уважением. А какое уважение, когда ты от краски отмыться не можешь? Как утром на работу идти?
   И еще вопрос – если утро вечера мудренее, то каким будет это утро после такого вечера?!

Глава 26. Жизнь и прочие мелкие неприятности

   Вот и утро пришло в Кулеши. Горожане просыпались и дружно разбегались по своим делам – на работу. А куда еще? Да, опыт с построением коммунизма в отдельно взятой стране не удался – я к тому, что до добровольности труда не за деньги, а на благо всего человечества дотянуться не получилось, все также действителен принцип – кто не работает, тот не ест! Конечно, если приглядеться, то вокруг нас немало сытых личностей, мающихся бездельем, но это, в основном, в мегаполисах и в креативных сферах национальной экономики. В Кулешах до сих пор все просто, прямолинейно и даже грубо – не потопаешь, не полопаешь!
   «А как же Сергей Кошкин на диване?» – спросите вы – «На какие шиши этот здоровый мужик сидит дома и отказывается топать?» Резонный вопрос, но в его оправдание могу сказать, что виноват не только он один. Конкретно в его случае пагубную роль сыграл семидесятилетний социальный эксперимент, развернувшийся в прошлом веке на одной шестой части суши нашей планеты. И, пусть этот эксперимент был неудачен (таково господствующее сейчас мнение), но сквозь сияющую, нашпигованную инъекциями глобальной идеологии кожу российских граждан продолжает проступать беспощадное и бескомпромиссное нутро все того же импэриа рэдаса, способного разрушить все преграды, включая стены родного дома, на пути к всеобщей справедливости, и чтобы никто не ушел обиженным. А иначе, зачем все?!
   Но вообще наша страна огромна, и далеко не все в ней скучают – вот, например, Эдуард Михайлович Лайбе в хорошем настроении спешил в заводоуправление КМЗ на работу. Почему в хорошем? Не только из-за денег, хотя, ему удалось договориться по финансовым плюшкам с новым владельцем завода, но более всего поднимало его самооценку почти намечающееся решение многих проблем предприятия – его совместные с Рига ночные и дневные бдения наконец засветились результатом в конце тоннеля. Насвистывая легкомысленную мелодию, Лайбе с удовольствием поздоровался со Светланой Курицыной и уже готов был открыть дверь своего кабинета, как Светлана вцепилась ему в руку и не отпускала:
   – Вы представляете?! На стенке! Кусака как всегда на согнутых коленках и его гад-заместитель с толстым брюхом и загребалами! Бело-красные силуэты этой парочки на стене перед входом в мэрию! Да их любой узнает! А еще они жмурики – там надпись «журики». Видно букву м пропустили. Но и так всем все ясно!
   – Какая парочка?
   – Ну Царапкин с Пуссиком. Два жмурика!
   – Э.. Они померли, что ли? Оба сразу? Вроде бы все договорились их в Москву выпихнуть?
   – Точно! А если Москве они тоже не нужны?
   – Что не нужны понятно. Но ты намекаешь…
   – Говорят, шум был там ночью. Пуссик орал, что его режут за курение в неположенном месте!
   – В смысле? За такое не убивают! Самое большее – штраф!
   – Эдуард Михайлович! Позвоните куда-нибудь! Узнайте что-нибудь! Ну сил никаких нет терпеть!
   – Хорошо. Пойдем позвоним из кабинета. Странно как-то все это.
   Через двадцать минут бесполезных переговоров по телефону (на вопросы собеседники не отвечали, наоборот, сами стремились все выспросить) заинтригованный Лайбе отправил своего секретаря прямо в гущу событий – к городской мэрии, великодушно выделив свой автомобиль с наказом сразу сообщать новости.
   Но в той гуще Светлана ничего не смогла узнать, кроме каких-то бредовых домыслов и предположений горожан, договорившихся уже до того, что будто минувшей ночью усопшая парочка загрузилась дорогим коньяком и подралась из-за шоколада (закусывать чем-то надо было!), а из-за проваленного Дня России Царапкин получил по шапке от губернатора и отыгрался на подчиненном; ну а с помощью тех рисунков они оба таким грубым и неуважительным способом предложили горожанам отъеб… ться от них нафик! Все эти домыслы основывались на словах мэровского сторожа, добросовестного, но глуховатого на оба уха семидесятилетнего работника, на улицу он сам не выходил и предположить, откуда на стенке взялись столь хорошо знакомые кулешовцам силуэты городского начальства, не мог. Загадка!
   Потусовавшись в самой гуще, Светлана решила воспользоваться личными связями и попросила отвезти ее в Заводской район Кулешей к Айдару Валиеву.
   В тамошнем отделении полиции все было как обычно – приехавший с утра пораньше городской прокурор Виталий Андреевич Бубликов опять угрожал многочисленными выговорами Айдару Валиеву:
   – Ты мне дурочку не строй! Из твоего района ползет! Где у тебя профилактика правонарушений?! Где планы работы с местным населением?
   – Чего? Да я работаю с утра до ночи! Вчера только пятнадцать человек оформил, все планы перевыполнил! Краской для Чамочкина запасся на все времена! Чего еще надо?!
   – Бумажки нужны! Ты, что, первый год служишь? Проверки нагрянут – чем отбиваться будешь?
   – Чем все – яйцами! – не сдержался Валиев.
   – Поостри мне! Мир чокнулся! Но от Царапкина я такого не ожидал!
   – Вот вы вчера Талаша выпустили, а он больше всех чокался с этим праздником! Может, у него еще биты есть?
   – Не похоже на правду! Жена сказала, все у него с головой в порядке – целая она, без трещин и деформаций, сотрясений тоже нет, синяки только на коленках. Справку у главврача она подписала, сегодня забери – Бубликов обреченно вздохнул и добавил – Не дай бог, это мстители! Ты же понимаешь, хулиганкой тогда они не отделаются! И мы не отделаемся.
   – Не думаю, кому наше начальство сдалось? Виталий Андреевич! Может, мы пореже будем встречаться, а то меня уволят скоро за профнепригодность из-за выговоров. Вы же по два сразу даете! Куда мне столько-то?!
   – Да они все устные! Никто тебя не уволит! Кто работать тогда будет?
   – Спасибо.
   – Благодарить после будешь! А сейчас ноги в руки и работать! Жмуриков надо срочно найти, Талаша проверить, все биты изъять! Я подключил полицейских из центрального отделения тоже, работайте вместе. Докладывать каждый час!
   Бубликов уже садился в машину, когда подъехал автомобиль Лайбе, и Светлана Курицына забросала прокурора вопросами:
   – Что случилось? Меня управляющий послал за информацией! Где Царапкин с Пуссиком? Живы, нет? Что происходит? Вы куда? Я с вами!
   – Народ имеет право знать! Господин Валиев! Разъясните ситуацию! – отрезали лейтенанта от начальства два корреспондента Таруса. Их почему-то интересовал только Валиев.
   Под крики и требования Светланы Курицыной и тарусят, городской прокурор Виталий Андреевич Бубликов быстренько смылся по-английски. Только лучше было бы ему задержаться и выяснить подлинные причины информационной атаки на своего подчиненного. Но тут, как говорится, знал бы прикуп – жил бы в Сочи!
   – Мы не уйдем! Мы имеем право! Общественность имеет право! – исступленно качали свои права тарусята.
   – Меня сам Лайбе послал! Я не бабка с лавочки! – Светлана тоже не отставала от Валиева – Где жмурики?
   – А я здесь причем?! – кричал в ответ возмущенный Айдар Валиев – приходите через трое суток, тогда найдем! И вообще ваши жмурики сидят сейчас где-нибудь и отмыться не могут от ваших мщений и сумасшествия! Достали уже! Ну ладно мстители, их всего двое-трое, но вы же все лезете и мстите, мстите, мстите…
   – А как вы это узнаете? Каким способом? Вы это видите? – странные вопросы посыпались от журналистов.
   – А с какой целью интересуетесь? – не растерялся Валиев – Я всегда прямо гляжу на вещи! Глазами! Вот этими самыми! А вы чем смотрите?!
   – И как? Всегда получается?
   – Издеваетесь?! Мне очки не нужны! Тут главное, чтобы голова варила! У меня варит, не переживайте!
   – Валиев, вари быстрее! Где жмурики? – Светлана уже принялась, дергая, отрывать рукав рубашки лейтенанта, так любопытство распирало ее изнутри.
   – Насколько можете видеть? День, месяц, год или дальше?
   – На трое суток минимум! По административке если, а по уголовке – пожизненно! Что еще интересует?
   – Это по наследству у вас? Когда вы это поняли? Используете в работе?
   – Что?!!!
   – Глаза. У других их нет.
   Тут даже Светлана обратила внимание, наконец, на весьма странное поведение тарусят:
   – О чем вы? Еще что-то случилось? Чего и у кого нет?
   – Так у вас тоже есть палки?! Отлично! Я вас всех привлеку! Только в психушку сначала отправлю, как Талаша, а там Галина Ивановна справки у главврача подпишет и на трое суток сядете! Как миленькие! Ты чего опаздываешь, Калинкин? Тащи всех слепцов в обезьянник! Оформлять будем!
   Светлана Курицына очень сильно разозлилась, ведь хотела всего лишь узнать последние новости! А теперь что? Вообще ничего непонятно и неизвестно! И когда у Валиева глаза заболели? Но эти слепцы-журналисты с (или без) палками (палок) добили ее окончательно! Ладно бы они просто чокнулись, но ослепнуть…
   Обиженно зашмыгав носом, Светлана поехала искать утешение и разумность происходящего у шефа: «Ну подожди, Валиев, я тебе устрою!».
   А в это время за углом здания Городской Администрации происходили еще одни серьезные разборки, правда шепотом и на тему грамотности пожилого населения Кулешей:
   – Как ты это написала?! Русский язык вообще не знаешь?
   – Ну ошиблась, с кем не бывает! Я же очки дома оставила, далеко я все вижу, а вблизи хуже.
   – Что делать будем? Они же думают, что мы их того!
   – Почему мы?
   – А вдруг правда, что Кусаку с Пуссиком замочили?
   – Да кто их мочил? Кроме нас тут ночью никого не было!
   – Слышь, Петровна, ты, когда от этих извращенцев отбивалась, ты им по башке случайно не дала? – старушки в веселеньких кроссовках подозрительно уставились на Нину Петровну Кошкину.
   – Ой, не знаю! Я же отворачивалась, чтобы Пуссик меня не заметил, вместе ведь работаем!
   – Да что она – одним махом двоих убивахам?!
   – Не понимаю! Где они тогда? Пусть Царапкина Петровна огрела, а Пуссика кто?
   – Давайте вместе держаться! И ни в чем не признаваться!
   – Точно! А слово исправим как надо, на – «жулики».
   – Мы сейчас людей отвлечем, а ты, Петровна, исправишь! Ты самая грамотная!
   – Но как мы их обрисовали точно! Все поняли кто это.
   – Хватит болтать, соберитесь! Пошли.
   Взвод дружно подтянулся к углу здания Администрации, одна, самая зоркая старушка, украдкой выглянула на толпу зевак и подала знак остальным сосестрам. Визгливо голося, старушки ринулись вперед:
   – Ой, убивают! Спасите-помогите! Люди!
   – Там за углом! Спасите!
   – Чего стоите?! Глухие, что ли?!
   Народ заинтриговался и побежал посмотреть, что происходит, может, спасти кого-нибудь, если понадобится. Но не понадобилось! На помощь уже спешили профессионалы – подключенные Бубликовым полицейские Центрального отделения. Окружив старушек, правоохранители провели блиц опрос несостоявшихся потерпевших:
   – Кто это был? Что делал? Вы пострадали?
   – Конечно пострадали! Не докричишься никого!
   – Огромный, жуткий! Мы так испугались!
   – Я чуть не упала и опять на коленки. Скоро протезироваться придется. На праздники эти хулиганы сверху пугали, потом Талаш совсем обнаглел! А вас не докричишься!
   – Их только за смертью посылать!
   – Как он выглядел? Подробно!
   – А мы его не видели. Мы спасались.
   – Не видели? Вы же описывали – большой, черный!
   – Он так топал, так топал! Жуть!
   – Я даже думала смерть моя пришла!
   – И мы побёгли!
   Старушки суетливо перебивали друг друга, активно отвлекая всех присутствующих от слова, написанного рядом с рисунком двух знакомых силуэтов на стене мэрии. Но разом успокоились, дождавшись, наконец, утвердительного кивка Нины Петровны Кошкиной – дело сделано.
   Так и не добившись ясности, полицейские стали вызванивать по телефону Айдара Валиева с настоятельным предложением срочно прийти и разобраться со своим контингентом. Но лейтенант был очень занят, т.к. к задержанным им накануне сталинистам заявились три не местных адвоката, очень самоуверенных и шикарно экипированных. Откуда они взялись? Не секрет! Просто Изольда Львовна, чувствуя непреходящую вину за разлитую краску, продолжила развлекаться, творя добрые дела.
   И народ перед мэрией тоже продолжил горячо обсуждать происходящее, увидев, что слово журики было исправлено на – жулики. Все сразу облегченно вздохнули, решив, что обошлось – Царапкин и Пуссик живы-здоровы, а то, что они воры и взяточники, так ведь за это не убивают!
   В общем, жизнь продолжается, а мелкие неприятности пройдут сами собой, уступив место новым.

Глава 27. Любовь одна виновата

   – Не могу больше! Ему плохо, очень плохо! Сема, что мне делать?! Я люблю его!
   – Тише, сестренка! Успокойся, я все понимаю. Я говорил с ним, но он ничего не слышит. Нужно как-то ему по башке дать, чтобы очухался! А как?
   – Он хороший, самый лучший! Почему? Ну, почему все так?
   – Горе от ума это. Другие водкой ум заливают, а на него не действует, выворачивает и все. Ты, думаешь, вокруг шибко много довольных этой жизнью? Ха!
   – Но они живут! А Сергей нет. Может, нам уехать куда-нибудь?
   – Куда? Бабло заколачивать? Плевать ему на деньги!
   – Ты же работаешь, карьеру хочешь делать! Поговори с Сергеем!
   – О чем поговорить? Думаешь, мне самому не тошно?! Еще как тошно и страшно к тому же. Боюсь за детей, за Машку! И не верю я никому! Ни телевизору, ни властям! Этот страх и держит, а у Сергея его не осталось. Мы все терпим и боимся – конкуренция называется, он уже нет.
   – Что нам делать, Семен?
   – Я сегодня видел, как Печенег ругался с поселковцами. Кричал им, что они в ж… пе и никогда оттуда не вылезут, что свобода – это их совесть, а не жрачка до отвала. Что жить лучше можно только всем вместе. Это они насчет свалки за калинковской дорогой сцепились. Там такая вонь!
   – О чем ты?
   – Давай сходим к Печенегу в гости. Он умный, а еще он тоже как Сергей не боится.
   – Давай! Сегодня же пойдем, ладно? Иначе я не выдержу!
   – Не плачь, сестренка! Ты справишься, я помогу.
   Вот мы и подбираемся к истокам кулешовского мщения, но до мстительного устья даже в настоящем 2019 году пока далеко – все еще впереди! Хотя, как сказал бы Эдуард Михайлович Лайбе: «Димидиум факти, кви цэпит, фацит!», что означает в вольном переводе Михаила Булгакова – Аннушка уже разлила масло, прощайтесь с головой!
   Эх! Не продвинуты провинциальные россияне в мировых трендах современной психиатрии – могли бы глотнуть горсть таблеток и вперед работать на благо владельцев заводов, газет, пароходов. Так нет же, им смысл жизни подавай! Бедный Николай Гаврилович не успокоится никогда, судьба у него такая.
   – Мы, наверное, не вовремя?
   – Проходите к столу! Я гостям всегда рад. Садись, Людмила, давай чай попьем и поговорим, что плохо тебе я и сам вижу. Проходи, Семен.
   Давно Людмиле Кошкиной не было так тепло и безопасно, как в старом пятистенном бревенчатом доме Печенега. Сидя под круглым абажуром за большим столом с отремонтированной еще тридцать лет назад ножкой, она смогла без слез и отчаяния поговорить о своем единственном, любимом и страдающим муже. Нет, Печенег не обладал той безграничной и абсолютной эмпатией, какая была у Линды Ковригиной, думаю, она не присуща большинству россиян. Вряд ли мы когда-нибудь сможем приблизиться к подобной европейской толерантности – наше сочувствие всегда эмоционально, деятельно и всегда оценочно с моральной точки зрения. Не получается у нас просто сочувствовать всему без разбора! Потому как одним сочувствием мы не обходимся – надо же помочь восстановить попранную справедливость, а не просто посочувствовать и пойти потом спать с чувством выполненного долга. Что это означает? Что вор должен сидеть в тюрьме, хоть ты тресни! Даже союз рухнул из-за чувства справедливости своих граждан!
   – Я не знаю, что делать! Я люблю его! Помогите мне, дядя Максим!
   – Он ничего и никого не слушает! Сидит на диване и грызет себя изнутри. Даже пить не может – рвет его и все! А глаза как у больной собаки. Может, посоветуете что-то, Максим Семенович?
   – Он жить не хочет! А я без него не смогу! Дядя Максим, помогите!
   – Нет, он нормальный, не псих. Достало просто его все! И меня достало и всех! Но его предел раньше наступил. Хрень сплошная, а не жизнь! Вот мы к вам и пришли.
   – Ты попей горяченького, Людмила. Варенья бери, конфеты. Понял я все и не удивлен. А ты, Семен, нам плесни немного коньяка. Будем думать вместе.
   Всю ночь думали Людмила Кошкина, ее брат Семен Талаш и Максим Семенович Печенкин, прозванный кулешовцами Печенегом. Думали-думали они и надумали. Ровно через неделю после той ночи Людмила принесла домой с почты заказное письмо, адресованное Сергею. В это же время у них, как бы случайно, сидел в гостях Семен, вдвоем мужчины распечатали и прочитали то письмо. Ну а дальше все и завертелось – в городе появились мстители! Течение провинциальной жизни ускорилось и заиграло свежими красками, что мы и наблюдаем сейчас в Кулешах – никто не скучает.
   Вот, к примеру, работницы ателье Лондон-Париж болтали без умолку, отшивая срочный заказ Изольды Львовны Кривицкой, который она обозначила, как пять театральных костюмов. В ателье головы сломали, гадая каких персонажей имела в виду заказчица:
   – На приведения похоже, но зачем им черный мех?
   – Он еще в трех местах – по бокам и в середине!
   – А красные вставки зачем?
   – Это призраки зарезанных! Вы, что, не поняли? Кровавые пятна!
   – Как у слона в ковригинском дворе, помните? Валиев еще возмущался и кричал, что его в зверинец посылают, а ему своих чудиков хватает!
   – Бюст зачем призракам делать? Они же все одинаковые! Все мертвецы!
   – Что за спектакль будет? Не знаете?
   – Я туда только на детские хожу с ребенком, в прошлый раз смотрели Бременских музыкантов. А это…
   – Может, сходим? Детектив какой-то ставят. Про маньяков?
   – Они, что, сейчас призраков режут?
   – Вы ничего не поняли! Это же Кусака с Пуссиком, они в тех же цветах на стенке мэрии остались! Как призраки, живых их уже сутки никто не видел!
   – Призраков пять – три с бюстами и два без, получается два мужика и три бабы.
   – Ну да! Кусака и Пуссик с женами!
   – А третья кто?
   – Любовница Царапкина?
   – У него любовница есть? Не слышала! Секретарша, наверное.
   – Она их зарезала?! В призраков превратила?
   – Ты эту секретаршу живую видела? Ей уже на пенсию пора! Кого она резать будет?
   – На спектакль надо идти! Там все и узнаем.
   Увы, гражданочки! Вряд ли современный театр обратится к теме социальной проблематики – как вы представляете себе на сцене прототипов реальных российских чиновников в обнаженном виде, пропагандирующих ЛГБТ отношения. Хотя, я бы сходила на такой спектакль. Но вам не советую!
   Кстати, где в настоящее время пребывают реальные Пуссик и Царапкин? Они жмурики или жулики? Виталий Андреевич Бубликов очень хотел бы это знать! А еще городской прокурор снова посетил своего самого креативного и талантливого подчиненного, которого звали лейтенант Валиев, но на этот раз не кричал и выговорами не грозил. Наоборот, он был осторожен и очень заинтересован:
   – Скажи мне, Валиев, зачем ты тарусят в обезьянник посадил? И почему потом психами сделал? Губернатор их не долбал, ты зачем их в больницу отправил? Жена говорит, у них головы такие же, как у Талаша, ничем не отличаются!
   – Они же слепые! Сами признались, никто их за язык не тянул!
   – И что? Мало ли у кого какие проблемы со здоровьем. Не заразные и ладно! Зачем их изолировать надо было? В России обезьянников на всех таких не хватит! Ты еще глухих посади.
   – У них слуховые аппараты!
   – Валиев, я даже боюсь спросить, о чем ты?
   – А у слепых – палки! Ну трости называются.
   – Они тебя били? Что-то я не вижу следов!
   – Меня нельзя бить! Я лейтенант полиции!
   – А я прокурор!
   – Я знаю. Виталий Андреевич. Вас тоже бить нельзя!
   – Все! Больше не хочу разбираться. Ладно хоть все задержание тарусят длилось час с небольшим. Спасибо тебе, Валиев, за оперативность!
   – А я что? Вы сами приказали всех с палками задержать и наказать! Трость – это та же палка.
   – Хватит! Поступила информация, что наши жмурики в отеле Немоску за городом, пьют они там с ночи. Съезди и проверь! Только, умоляю, в психушку их не отправляй! Разберись сначала!
   – Слушаюсь! Давно хотел спросить, почему отель так странно называется?
   – Хозяин такой же оригинал, как ты! Его постояльцы достали, все жаловались на сервис, типа не Москва у вас! Он плюнул и назвал отель Немосквой, но на английский манер. Чтобы больше к нему никто не лез! Все? Больше вопросов нет? Тогда выполняй!
   Взяв за компанию своего подчиненного и друга Дмитрия Калинкина, облеченный властью и поручениями городского прокурора лейтенант российской полиции выдвинулся в пригородный Кулешам поселок, где оказывал гостиничные услуги, не дотягивающие до московского уровня, отель Немоску.
   Опрос работника на ресепшене показал, что гости из одиннадцатого номера заехали прошлой ночью, заказали в номер пиво, водку и полусладкое шампанское; последнее – вранье, шампанское принес сам портье для угощения прекрасных дам, но дамы так и не появились. За отчетный период времени гости из номера не выходили, сильно не шумели и больших проблем не создавали.
   Деликатно постучав в двери номера, полицейские вошли внутрь и сразу же попали в дружеские объятия разукрашенного в красный и белый цвета народного избранника Симеона Иоанновича Царапкина:
   – Очень рад, очень рад! Я ваш мэр! Помните меня? А вы кто? Я вас не помню! Но это не важно. Садитесь, угощайтесь и слушайте – я говорить буду! Только не перебивайте меня! Прошу, очень прошу!
   – Не будем.
   – Начну с того, что я – человек! Такой же, как и все, ничуть не хуже! За что меня бьют?
   – Так вас не за человека бьют, а за то, что вы мэр!
   – И что? Мэра, значит, бить можно?! Это массовые беспорядки! Где полиция? Спит!
   – Мы не спим, мы здесь и слушаем вас, не перебиваем.
   – За что меня бьют?! Я даже не человек! А до вас не доходит!
   – Сволочи потому что! – вступил в светскую беседу злой и пьяный Игорь Владиленович Пуссик – Просто сволочи! Как нам теперь отмываться? Работать не буду! Позориться, что ли? Они старухи, а я кто?! Разукрасили всего! Но полиции не дождаться, как всегда! А одна старуха мне кого-то напомнила, но кого?
   – Я не человек! Я функция! И я не деревянный!
   – Успокойтесь, господин Царапкин, вы человек, а не функция!
   – Функция! У меня нет денег, мне не доверяют. Все решается наверху, я только бумажки подписываю! Функционирую я!
   – А меня убьют! Если курить не брошу, то убьют! Зарежут старухи! И ничего им за это не будет, по возрасту откосят! А вы, Симеон Иоаннович, так и останетесь здешним мэром до смерти! Мы все умрем, но я по – моложе буду! Господи, как курить хочется!
   – Они сбрендили! Оба сразу! Но я не могу их в психушку отправить – Виталий Андреевич мне запретил.
   – Давай водку уберем! Протрезвеют, отмоются от краски и будут как новенькие!
   – Курить хочу! – кричал Пуссик – Сволочи!
   – Это нам чиновникам, а не вам сказали: денег нет, но вы держитесь! Сколько держаться?! Я в Москву хочу! – тоже кричал Царапкин.
   – Надо женам звонить, пускай приезжают и трезвят их. Сами не отмоются!
   – Да кури ты, сколько хочешь! Не ори только!
   – Минздрав запретил!
   – А воровать он не запретил?! Но ты же не умер! – терпение полицейских лопнуло.
   Через полчаса к отелю Немоску со двора (чтобы не позориться) подъехали супруги городского начальства. Погрузив с помощью Валиева и Калинкина пьяных, разукрашенных мужей в машину, они отправились лечить душевные и телесные раны своих любимых. А кому сейчас легко?
   Айдару Валиеву точно не сладко, покой ему только снится! Постоянный стресс и усталость приводят к потере бдительности, поэтому он не обратил никакого внимания на двух подозрительных личностей, что провожали супругов Царапкиных и Пуссик при их выезде из отеля Немоску. Правда, Дмитрию Калинкину показалось, что он видел одного из них с камерой на крымском митинге перед заводоуправлением КМЗ в день приезда Григория Ковригина в Кулеши. Но он успокоил себя тем, что ему это показалось. А мне вот не кажется, я уверена, что городская телекомпания Тарус преследует Айдара Валиева с определенной целью. И как-то странно преследует!
   Но вернемся к нашим баранам и подведем предварительные итоги. Первое – похоже, в Кулешах назревают весьма значимые события, даже более грандиозные, чем государственный праздник День России, второе – тоже похоже, что акторами надвигающихся торжеств выступят кровавые призраки на дорогих электросамокатах, третье – чем все это закончится и закончится ли вообще. Но духом не падаем и все будет хорошо!

Глава 28. Мстительное начало

   Да, в абсолютном большинстве люди живут обычной жизнью – спят, едят, ходят на неинтересную работу, заботятся о своих близких и даже дальних, встречают государственные и личные праздники, иногда развлекаются по мере сил и возможностей. Я не спорю с этим, и все мои герои такие же обычные люди, но я бы прибавила к их характеристикам еще один признак – всеобщее недовольство собственной жизнью! Оно проявляется везде – на работе мы просто фигеем от того уровня некомпетенции и пренебрежения к людям, что проявляет наше по – современному образованное начальство, конечно, оно тоже фигеет на своем уровне, но нам от этого не легче! Российские школы – это вообще песня! Там довольных нет и не будет ни с одной стороны, как и учебы. Даже интересно, какой еще предмет впихнут в расписание российских школьников с нового учебного года? Наше среднее образование превратилось в бездонную женскую сумочку – чего там только нет, и даже это чего не найти никогда в беспорядочном хаосе почти милых вещиц хозяйки! А наши врачи? Я многое понимаю и принимаю, но почему они решили, что только одним, пусть и весомым ростом своих доходов повысят собственный социальный статус и обретут смысл своей бренной жизни? Не хочу продолжать! Хочу просто жить с достоинством и по совести, не чувствовать себя идиотом, не бояться завтра и не конкурировать беспощадно и неустанно за бесполезные выдуманные блага современного общества. Да! Я – импэриа рэдас, а вы нет? Тогда чего жалуетесь и ноете?
   – Не знаю… не понимаю. Какие сейчас могут быть подпольщики? И кого свергать? И как свергать?
   – Я так думаю, что предлагается провести акции по просвещению народа. Типа показать людям, что их дурят как лохов!
   – А зачем показывать? Цель показа?
   – Чтобы к нам как к скотине не относились!
   – Так это надо хозяевам новым показывать! Чтобы они жрать в три горла перестали!
   – Сила нужна против хозяев! Народу надо высказаться.
   – Ты говорил, это какая-то партия организовывается. Так пусть и меняет все – сверху легче сделать, а мы что можем?
   – Ты сейчас как гремлин говоришь! Сам же жалуешься, что свободы тебя лишили! А зачем тебе свобода на диване?
   – Да! Только я все равно не понимаю, в чем будет конечная цель? Союз восстановить? Я тут не очень согласен.
   – А от скуки помереть ты согласен? Нет? Тогда, может, благотворительностью займешься? Кошечек и собачек спасать будешь? Сирым да убогим подачки от богатеев передавать? Новые выпрашивать и благодарить до посинения! Что делать собираешься? Подыхать в знак протеста? Я уж и не знаю, что тебе предложить. А! Еще! Может, в Бога поверишь?
   – Семен! Как мне поверить, если я себя ненавижу?!
   – Так завязывай с этим! Вставай с дивана! Ты думаешь, мне хорошо? Достало все! Но помирать я не собираюсь! Я лучше в морду дам кое-кому! Знать бы еще кому.
   – Ты думаешь?
   – Серега! Вставай! Тебе никто не поможет, только сам. Тебе же весь мир нужен, а не подачки!
   – Ты прав! Надо все обдумать, что и как делать. Ты со мной?
   – Спрашиваешь!
   Сергей Кошкин и Семен Талаш продолжили свой весьма странный и опасный по современным меркам разговор. А причина того разговора белела на столе и буквально искрила бликами новых смыслов и новых целей, абсолютно непривычных российским гражданам 2019 года. Впрочем, почему абсолютно? Помните, про таких же граждан, что жили и скучали в России два с лишним века назад, а потом взяли и разбудили, по словам своего же соотечественника, Герцена?
   Интересно? Тогда почитаем:
   Здравствуй, товарищ!
   Мы ищем единомышленников по всей стране. Мы – будущее России! Современной, образованной и главное гуманистической России!
   Мы за то, чтобы каждый человек мог жить и трудиться свободно и осмысленно, чтобы никого не низводили до тупой машины по получению прибыли зарвавшимся жуликам и ворам!
   Мы за справедливость и счастье для всех!
   Мы против бессмысленной и беспощадной конкуренции между людьми, что нужна лишь для усиления эксплуатации человека, а не повышения благосостояния всего общества.
   Мы однозначно за повышение роли труда в жизни каждого человека, но труда разумного и по возможности творческого, а еще честного и максимально результативного для всех и каждого!
   Мы считаем, что современный уровень производства позволяет снизить недопустимые разрывы в размерах заработных плат работников разных профессий. Нет, мы не выступаем за абсолютное равенство в этой сфере, но большое различие в трудовых доходах должно быть обусловлено прежде всего общественной необходимостью и не превышать разумные пределы. Здесь не говорится о предпринимательских доходах, но и они не должны выглядеть в глазах российского общества кражей.
   Ты спросишь, почему я? Что я могу сделать? Многое! Потому, что только свободный человек сам, своей волей и действиями может создать для себя и других гуманистическую страну, справедливую страну, высокоразвитую страну. Только сам!
   Что ты можешь конкретно сделать? Обратить внимание людей на те безобразия и несправедливости, а часто бессмысленность и разруху, что творятся в твоем городе. Ты можешь показать людям, что все это не просто не норма, что так не должно быть нигде и никогда! Твои действия могут быть даже саркастическими и абсурдными, выбирай сам. Главное, чтобы люди почувствовали наши идеи и захотели не только изменить среду, но и измениться сами!
   Если мы узнаем о твоих действиях как согласии с нашей позицией, мы свяжемся с тобой.
   Ну что ж, Печенег хорошо постарался, сочиняя данный текст. Думаю, в нем почти раскрыта его собственная мировоззренческая позиция – свобода жить, трудиться для себя и во блага всех, обязанность государства и общества в целом по созданию и поддержке гуманных социальных структур с одновременным отказом от тотального патернализма и насильственного конструирования выдуманных идеалов (помните слова Демьяна Курицына о том, что уровень свободы человека любого социума легко определяется по существующему там уровню насилия, в т. ч. и интеллектуального). Чистейшей воды идеализм, конечно, но без идей вообще хреново!
   Письмо помогло, Сергей Кошкин встал с дивана. Только заговорщики не учли одну особенность русского менталитета, ярко выраженную международным песенным хитом конца девятнадцатого – начала двадцатого века Поля Дегейтера и Эжена Потье в русском переводе Аркадия Коца – «Весь мир насилья мы разрушим – до основанья, а затем – мы наш, мы новый мир построим – кто был ничем – тот станет всем!». Как заткнуть теперь этот фонтан кулешовского мщения? Никаких хулиардов не хватит!
   Первый акт своей пьесы Сергей Кошкин и Семен Талаш сыграли весной у входа в здание Администрации Заводского района города Кулешей. Выбрав время, когда глуховатый сторож заснул под утро с чувством выполненного долга по охране муниципального имущества, они забрались на козырек над крыльцом и поверх висящего там стандартного лозунга о демократии и выборах написали красной краской: «Здесь воняет!». Игорь Владиленович Пуссик и его подчиненные, а также все проходящие мимо кулешовцы два дня ломали голову, что бы это значило. Пуссик даже в городские коммунальные службы позвонил с вопросами о том, не производят ли они какого-либо ремонта в его здании и не опасно ли там находиться. Через сорок восемь часов, когда городские обыватели уже вовсю начали острить по поводу непрекращающейся вони на площади имени Максима Горького, респектабельный демократический лозунг был восстановлен. Но сам глава Заводского района продолжал подозревать городские службы и очень сильно возмущался их безалаберности и разгильдяйству. Короче, никто пока ничего не понял.
   Следующее мстительное выступление было ярким и однозначным, так что коммунальщиков уже никто не обвинял. Состоялось это мероприятие как раз на ежегодном митинге, посвященном празднованию Дня России на все той же площади имени Максима Горького. И горожанам оно очень понравилось!
   Сначала все шло как обычно – бравурные патриотические песни разносились по площади с раннего утра, собранные по приказу трудоспособные горожане и редкие добровольцы безразлично скучали, слушая поздравления городского начальства, чтобы побыстрее разбежаться по домам. Никто ничего не ждал! Наконец, Симеон Иоаннович Царапкин вышел к микрофону и стал выступать. Конечно, никто его не слушал, его никогда не слушали! Иначе мелкое царапкинское жульничество вылезло бы наружу – дело в том, что Царапкин уже третий День России выступал с одной и той речью, меняя лишь две-три строчки, справедливо рассудив: кому это все надо?
   И вот, когда кулешовский мэр отбарабанил почти половину своего выступления и почти наизусть, не заглядывая в бумажки, он почувствовал, как что-то липкое растеклось у него по лбу. Замолчав от неожиданности, он снял с головы это липкое и, вытянув вперед руки показал себе и всем яичную жижу вперемешку со скорлупой: «ВидАли?». Кулешовцы, также, как и мэр, озадаченно посмотрели в небо, но курицы не летают! И снова залп над безмолвной площадью – Царапкина заклевали!
   Толпа дружно повернулась направо в сторону девятиэтажного одно подъездного дома, что примыкал вплотную к зданию Администрации. Там с балкона второго этажа, как раз над крыльцом с выступающим Царапкиным метко стреляли яичными снарядами два черных человека. Спокойно и деловито опустошив ячейку боеприпасов, они показали неприличный жест локтем Царапкину и покинули боевые позиции.
   Толпа снова обратилась к выступающему – Симеон Иоаннович стоял, молчал и обтекал яичной жижей. Он ничего не понимал! Кто, за что? И где полиция?
   – Хулиганы! – обрел, наконец, дар речи кулешовский мэр – Хулиганы!! Хулиганы!!!
   Царапкина было не остановить, но все равно он ничего не понимал! Митинг прервали, больше кулешовцев никто не стал поздравлять, но они на это не обиделись. Наоборот, честно и добросовестно досмотрели представление до конца – пока дергающегося и выкрикивающего непонятно что Симеона Иоанновича не отвели под белы рученьки в Администрацию, только после этого народ разошелся по домам. Вот так в обычном провинциальном российском городе появились мстители, а у Айдара Валиева – новые хлопоты и новые выговоры от строго прокурора Виталия Андреевича Бубликова. Кстати, лейтенант срочно и добросовестно осмотрел ту квартиру на втором этаже девятиэтажного дома, но выяснилось, что проживала там асоциальная личность пятидесяти лет, мужского пола, давно не работающая, но пьющая и курящая, к тому же никогда не закрывающая двери своей гостеприимной квартиры.
   Дальше последовали новые мстительные протесты, абсурдные и издевательские одновременно, но вызывающие живой отклик кулешовского народонаселения.
   Предметом второго мщения послужил непрекращающийся уже который год ремонт детского культурного центра, вернее так и не начавшийся. На том ремонте пиарился еще прошлый мэр Кулешей, ныне усердно служащий государству в областной столице. Центр этот был построен сразу после войны и обслуживался городским строительным трестом, лопнувшим в приснопамятные девяностые. Городской администрации пришлось взять центр на баланс, но содержать, а тем более ремонтировать его было не на что. А на выборы деньги в России всегда есть! Вот предшественник Царапкина и придумал как убедить своих капризных избирателей поддержать его кандидатуру на второй срок – выступил с предложением провести капитальный ремонт Детского Центра. Он даже провел два митинга перед цЕнтровским крыльцом, предварительно затянув рассыпающиеся стены здания зеленой сеткой, обманув таким образом ожидания наивных и добрых горожан.
   Но Царапкину народ уже не верил, а потому новый лозунг мстителей над входом Центра вызвал очень горячее и массовое одобрение трудящихся:
   Который год идет ремонт
   Который год Царапкин врет!
   И кто быстрее с них помрет?
   Наш Центр или наш удод?
   Ну, что поделаешь – не Пушкин творил, но горожанам понравилось!
   Третий мстительный случай произошел в аккурат на День Города пятого августа и опять на балконе той самой квартиры асоциальной личности со второго этажа девятиэтажного дома, примыкающего к зданию Администрации Заводского района города Кулешей. И опять пострадал Симеон Иоаннович Царапкин, причем безвинно пострадал, как убеждал он впоследствии всех и каждого! Речь страдающего мэра прервало мощное, наглое и издевательское хрюканье, доносившееся из колонок, установленных на том балконе. Горожане острили и веселились вовсю:
   – Во хрюкает наше начальство! И опять про ремонт Центра!
   – Да оно про все хрюкает! Врет и не краснеет!
   – Глянь! Уже полицию орет!
   – Зажрались эти хрюндели! Облик человечий потеряли!
   – Их только свои корыта интересуют!
   – Сматывайтесь быстрее! А то загребут! – волновались неравнодушные обыватели.
   – Слышь, Валиев! Не торопись шибко! Спасибо тебе все равно не скажут.
   – Так спасибо и не хрюкается!
   Убедившись в том, что мстители снова оказались неуловимыми, городское начальство в лице Симеона Иоанновича Царапкина и Игоря Владиленовича Пуссика потребовало от правоохранительных органов, во-первых, немедленно обыскать асоциальную квартиру, во-вторых, найти и задержать хулиганов, а в-третьих, отремонтировать замок на дверях квартиры и заставить непросыхающую личность держать квартиру закрытой, иначе придется ей просыхать на нарах!
   Ну и наконец самый интересный и имеющий огромные последствия мстительный случай произошел перед Днем Национального Единства России. Причем, мстили тогда не анонимные хулиганы, а само городское начальство и мстило так, что обалдевшие и возмущенные горожане стали массово записываться в хулиганскую армию, вооруженную яичными снарядами. Но об этом позже.
   Я думаю, многие из вас, мои читатели, задаются вопросом: «Почему это все происходит в Кулешах?». Обычный российский провинциальный город с обычным населением и обычными проблемами, как и везде в стране. С чего горожане взбесились там? И почему тогда в других городах все тихо и почти благостно? Ну да, не московские зарплаты у них, так эти деньги за пределы Москвы и не выезжают, а до Кулешей им вообще никогда не добраться! Не сказать даже, что государственные мужи не заботятся о подвластной им территории – капитальные ремонты жилого фонда идут, благоустройство населенных пунктов тоже движется, гранты на мелкий бизнес выделяются стабильно и непрерывно, дороги ремонтируются, школы, садики, больницы работают. Чего этим кулешовцам надо? Зажрались?
   А может им другое надо? – спросил губернатора на отгремевшем недавнем празднике прокурор Виталий Андреевич Бубликов. Очень скоро и властям многое понадобится от этих самых рядовых российских граждан – чтобы они поверили, чтобы вытерпели, чтобы снова вспомнили кто они! Потому, что эта земля для импэриа рэдас, никто другой ее не удержит.

Глава 29. Поднять занавес!

   Мое любимое время года – осень, как у Пушкина, только любая осень – и болдинская разноцветная и пышная, и иная, что с серым небом и колющимися дождями, с первым снегом, тающем уже в воздухе до попадания на черную землю и серый асфальт. Ты заходишь домой, сбрасываешь мокрую одежду и обувь, трогаешь батареи, а они уже нагреваются теплом, с кружкой чая подходишь к окну и с легкой грустью говоришь себе: «Да, скоро зима – а потом вспоминаешь – Ой! Надо готовить теплые вещи для всех, доставать шарфы и перчатки. Как хорошо, что купили новые пуховики, никто не замерзнет». Тепло, семейные хлопоты и заботы, первые звоночки самого любимого праздника в России Нового Года – вот что для меня осень. Я и летние дожди люблю, теплые и свежие, с огромными лужами, что переходишь по щиколотку в воде, беззаботно наплевав на свои новые босоножки и кроссовки.
   Такой же дождь лил сейчас в Кулешах ранним утром 19 июня 2019 года. Маленький сухонький старичок с серебристой гривой волос, как нахохлившийся воробышек прятался под навесом, терпеливо ожидая четверку мстящих молодых людей. Он точно знал где и когда их встретить, ведь один из этих мстителей по имени Семен Талаш все очень подробно объяснил ему.
   – Ну, здравствуйте! Приглашаю вас всех позавтракать со мной. Разносолов не обещаю, но чай с бутербродами будет – пригласил в гости Печенег.
   – Неудобно как-то…
   – Что-то случилось, Максим Семенович? Может, помощь нужна?
   – Пойдемте! – резко скомандовал Семен – Нам надо пойти. И тебе, Серега, очень надо!
   Удивленные и заинтригованные молодые люди послушно отправились в гости.
   – Прошу к столу! Наливайте сами себе чай, вот варенье, бутерброды с колбасой и сыром, берите, кому что надо, не стесняйтесь – распоряжался в собственном доме Печенег.
   – Спасибо – гости вопросительно смотрели на хозяина.
   – Я не буду ходить вокруг да около. Что делать собираетесь дальше? Я все знаю про вас и ваше мщение. А сейчас скажу что-то новое. Сергей, это я написал то письмо. Не перебивай! Твоя Людмила с ума сходила, ты же в зомби превращался. Мы и придумали, как тебя с дивана стащить. Только вы же не остановитесь! Я при всех тебе это говорю, Сергей, потому что вы одной веревочкой повязались и отвечать вместе будете. Не учел я того, что вы сытые сейчас! Вы же не за корочку хлеба, пусть и для всех, боритесь. Вы за правду топите, а она границ не знает. Только человек Богом никогда не станет! Бог он один, а нас всех много, разных – плохих и хороших, у каждого – своя жизнь.
   – Люда знала? – растерянно замер Сергей Кошкин – И ты знал, Семен?
   – Да! Она моя сестра, я все для нее сделаю.
   – Тогда зачем ты со мной ходил? Отвечай!
   – Я тоже человек и тоже хочу жить нормально! Эта хрень вокруг и меня достала до чертиков! Я что, рыжий что ли?!
   – Ты мне врал!
   – Нет! Это я тебе так в лоб дал! Чтобы ты вспомнил все, чтобы жить начал, а не помирал! – Семен оказался на полу после хлесткого удара воскресшего родственника, все остальные вскочили на ноги.
   – Что происходит? – спрашивал Григорий Ковригин.
   – Все равно, это было классно! – громко восторгался питерский банкир Савва Велиховский.
   – Легче стало? Тебя жена любит, а ты у нее на руках сдохнуть решил? Хрен тебе! Ох! – Семен снова растянулся на полу.
   – Ша! Тихо все! Вы же мужики, думать пора головой! – осаживал гостей Печенег – Давай, банкир, доставай стопки из шкафа. Говорить будем и думать будем. Сядь, Сергей!
   Крупные капли дождя словно прозрачные виноградины тарабанили по широким подоконникам окон старого бревенчатого дома, то ускоряясь, то затухая в такт разговора мстителей с подлинным автором их необычного мщения. Сколько продлится этот дождь? А, может, он никогда не закончится? Долгий, очень долгий разговор предстоит нашим героям, и мы еще его послушаем, но позже…
   Вы думаете события приближаются к развязке? Нет! Все только разворачивается.
   Воспользовавшись сложными погодными условиями еще одни герои Кулешей решили выйти из тени, но не привлекая лишнего внимания. Симеон Иоаннович Царапкин и Игорь Владиленович Пуссик, вполне протрезвевшие и почти отмытые своими женами от белых и красных брызг, за исключением отдельных прядей волос, причем у Царапкина преобладали красные перья, а у Пуссика – белые, надумали посетить Администрацию города. Предстоящим вечером последние следы драки мэра и его заместителя со старушками в веселеньких кроссовках будут смыты и закрашены самым дорогим и самым профессиональным кулешовским парикмахером, так он клятвенно пообещал их женам. Но город бросать нельзя! Так что деваться им было некуда – только на свое рабочее место! Как-то надо дожить, дотерпеть до предстоящих выборов, победить с обещанной поддержкой губернатора и, прошу прощения, сдриснуть из этого проклятого города! Для этого Симеон Иоаннович даже был готов снова посетить органы записи гражданского состояния и вернуть себе нормальное имя – лишь бы победить и сдриснуть!
   Перед тем как выйти из машины, Царапкин натянул на голову капюшон своего серого худи, а Пуссик надвинул поглубже розоватую кепку старого фасона, похожую на ту, что носил еще его тесть, когда-то работавший заведующим культурным клубом – худи у него в гардеробе не было, других летних головных уборов также. Время появления бедолагами выбрано было грамотно, работающий люд уже разбежался по цехам, мастерским и офисам, местные чиновники также заняли свои стулья в кабинетах мэрии.
   Тяжело вздохнув и прошептав себе: «Господи! Пронеси!», Симеон Иоаннович и Игорь Владиленович осторожно выбрались из машины и бегом кинулись к дверям Администрации, но сначала им надо было преодолеть внушительный лестничный подъем к крыльцу здания. И тут им наперерез кинулась еще одна группа тоже из двух бегунов с камерой и микрофоном наперевес. Финишным спуртом тарусята вырвали победу у более опытных соперников и загородили тем входные двери:
   – О боже! – криками откликнулись кулешовские СМИ на весьма странные луки Царапкина и Пуссика, целясь камерой то в одного, то в другого – Снимай! Симеон Иоаннович, посмотрите сюда! Так! Хорошо! Теперь вы, господин Пуссик! Обалдеть!
   – Отвяжитесь! Чего пристали?! Я и так скоро уеду отсюда! Губернатор обещал! – голосил из-под худийного капюшона с рваной красной окантовкой кулешовский мэр.
   – Я тебе морду порву! – яростно тряс белокурыми локонами под розовой кепочкой Пуссик.
   – Снимаем! – наслаждались сенсацией тарусята.
   – Сволочи! Фик вам, а не кепки! Никого подкупать не будем! Сволочи!
   – Да мы никогда такую розовую не оденем! Все вам жалко, даже нормального цвета не купите! – разозлились тарусята
   – Ну чего зыришь?! Пни его под ж… пу! – впервые так неуважительно и на «ты» обратился к своему начальству его собственный зам.
   Симеон Иоаннович с наслаждением выполнил приказ и рванул входную дверь на себя, а Игорь Владиленович выхватил из рук упавшего журналиста камеру и, влетев в холл Администрации, заблокировал тарусятам дверь после своего шефа. Подразнив проигравших через стекло вырванным трофеем, победители отправились трудиться во благо родного города. Думаю, не надо говорить, какой фурор они произвели среди своих подчиненных.
   И все это происходило под непрерывным дождем, никак не заканчивающимся, как и разговор в доме Печенега.
   А Людмила Кошкина все убиралась и убиралась в квартире, уже четыре часа убиралась без перерыва и по четвертому кругу. Центром этих кругов был журнальный столик в зале, на котором лежал ее сотовый телефон. Людмила ждала звонка брата, но телефон упорно молчал. Женщина примостилась рядом со столиком и заплакала. Господи! Да если бы можно было помочь Сергею, отдав все, что у нее было, она бы отдала, не задумываясь! Все – почку, кусочек печени, кожу, легкое, сердце… Стоп! Как без сердца? Она же помрет сразу, а Людмила хотела жить и любить своего Сергея.
   «Ну ладно! Сердце оставлю себе, но остальное не жалко. А уж эти вещи, тряпки, деньги – все отдам, не нужны мне они без него!» – шмыгала распухшим от слез носом Людмила Павловна Кошкина. Ожидания становились нестерпимыми, чтобы отвлечься, Людмила включила телевизор и попала на передачу городской телекомпании Тарус с таким непонятным названием, что жертвенную трансплантацию парных и непарных органов своего организма она решила пока отложить.
   Передача называлась: «Тайная жизнь и странные способности лейтенанта полиции Айдара Валиева».
   Привожу дословное выступление таруского журналиста с описанием представленных видео и фото материалов:
   Здравствуйте, дорогие кулешовцы! Сегодня мы приоткроем занавес над теневой жизнью нашего города. Мы убеждены, что только правда поможет нам всем выжить в том сумасшедшем доме, что когда-то были милыми и открытыми Кулешами, где все и про всех всё знали, где не было порочных тайн и тайных пороков, где еще существовала свобода СМИ! А что сейчас? Сплошные тайны, хулиганство, драки и месть! Никакой информации невозможно получить ни от властей, ни от рядовых горожан. Замкнутый круг! Но мы разомкнем его и скажем правду вам в лицо!
   Итак, кто такой Айдар Валиев? Какие тайны и пороки он скрывает? В чем его сущность? Мы все знаем его как работника правоохранительных органов Заводского района Кулешей, как веселого открытого человека с множеством друзей и знакомых, как весьма любвеобильного человека, но поскольку он не женат и к тому же гетеросексуален, то ладно…
   На экране появились фото Айдара Валиева в полицейской форме и гражданской одежде.
   Но это лишь вершина айсберга, талантливая маскировка! А что на самом деле? Мы перечислим некоторые факты с видео и фото подтверждением их достоверности, а потом вместе с вами сделаем соответствующие выводы.
   Первое, в день приезда в Кулеши Григория Ковригина, Валиев еще до начала последующего бедлама знал про зарезанного слона и Крым. Подчеркиваю, он знал про слона до того, как пришел и увидел его! Он говорил про Крым в интервью нам до начала женского протеста перед заводоуправлением КМЗ. Я уже молчу, что тогда же он точно сказал, как пройдет ежегодный День России на площади имени Максима Горького, я имею виду яйца! Смотрим его интервью.
   На экране появились кадры с бодрыми словами Валиева о том, что Крым наш, и полиция всегда с народом, пуляющим яйца в городское начальство, сказанные им у фонтана-слоненка во дворе ковригинской четырехэтажки.
   Второе, только Валиев, и никто другой, смог заставить наших пресловутых гремлинов пойти на субботник и убрать калинковскую дорогу. Что он применил при этом, нам неизвестно. Может, гипноз или другие психические манипуляции и воздействия? Одно можно сказать точно, Айдар Валиев несомненно обладает выдающимися способностями в таких областях, о которых обычным людям и подумать страшно!
   А если вспомнить еще тот факт, что он заставил скупердяев-гремлинов принести ему двенадцать больших банок серой краски для Чамочкина, то становится еще страшнее!
   На экране появилась заставка с памятником рабочему КМЗ Степану Чамочкину в двух вариантах – в серых и алых варежках.
   Третий факт – только Айдар Валиев знал, что Царапкин и Пуссик – не жмурики, а жулики! Об этом он заявил в день их исчезновения нашему корреспонденту, указав, что те живы, но отмыться от краски не могут. Откуда он это взял? Никто ничего не знал, а он все знал! Даже мы не знали до сегодняшнего утра, во что наша элита перекрасилась! В прямом и переносном смысле перекрасилась! Царапкин стал красноволосым, а Пуссик блондином. А еще они избили наших журналистов и ограбили, причем так нагло, на глазах у собственных подчиненных, прямо на крыльце здания Городской Администрации. Но всех не запугаешь! Один из городских чиновников предоставил нам фото этих перекрасившихся – вы только посмотрите в каком виде они нами руководят, как они одеты, что у них с головами! Сделаны эти фото сегодня, смотрите.
   На экране появились фото со смартфона Ксяоми, принадлежащего храброму и свободолюбивому чиновнику из мэрии Кулешей, фото талантливые и креативные. На них Царапкин и Пуссик вместе и поодиночке крупным планом демонстрировали новые тенденции властной моды в прическах и окраске волос, новый стиль офисной одежды российских чиновников, а также свой трофей, полученный в результате разбойного нападения на представителей свободной прессы. Лица элитной парочки были весьма интересны и неоднозначны из-за сочетания эмоций ненависти к журналистам телекомпании Тарус, усталости от кулешовского мщения, решимости победить на выборах любой ценой и сдриснуть, наконец, из этого сумасшедшего города! Прекрасные фото!
   Вы вдумайтесь! Мэр города и его заместитель избивают свободную прессу и грабят ее! А как же конституция?! Наши права?! Мало того, что они перекрасились черти во что, так они еще и всю ночь пили в отеле Немоску! Они и пьяными за руль сели бы, но жены их по домам развезли! Вот доказательство! И Валиев снова там в центре событий!
   На экранах было продемонстрировано видео прощания лейтенанта полиции Валиева с Пуссиком и Царапкиным при отъезде последних из отеля Немоску.
   И, наконец, мы продемонстрируем вам сейчас факт признания Валиевым своих странных и необычных способностей, сделанный им вчера перед отделением полиции Заводского района Кулешей в присутствии свидетеля Светланы Курицыной.
   Снова видео с криками, где Валиев орет про слепцов с палками, про свое отличное зрение и такое же отличное знание уголовного и административного законодательства РФ, тарусята – про жуткие особенности валиевского зрения видеть все подряд, даже то, что нельзя, Светлана Курицына – про то, что она скоро помрет (от собственного любопытства не волнуйтесь!). Честно, я считаю, что тарусята заслужили свои шишки! Разве можно делать такие передачи для простого обывателя? Чем они отличаются от Царапкина с Пуссиком? Симптомы одни и те же – полное непонимание и охренивание от кулешовской действительности, но продолжим смотреть передачу:
   Валиев – страшный человек! Мало того, что от него ничего не скроешь, так он еще нас, как обычных алкоголиков из полицейского обезьянника, отправил головы проверять! Мы же пресса, мы – четвертая власть! Где уважение? Где законность?
   Наш вывод из всех этих событий – Айдар Валиев все знает! Он знает кто мстители, но не говорит. Почему? Мы проводим опрос онлайн на сайте Таруса, выберете свой вариант ответа на вопрос: Что делать?
   Варианты ответов:
   – Отправить вон из города Царапкина с Пуссиком, хоть в Москву, хоть куда, но отобрать у них нашу телекамеру.
   – Предложить лейтенанту Айдару Валиеву честно признаться в том, что он экстрасенс.
   – Заставить Валиева сказать, кто такие мстители и чего им от нас надо.
   – Повысить среднюю заработную плату в Кулешах до уровня 75% от средней московской заработной платы (для начала).
   Можно отметить как выбранные несколько вариантов ответов, но не более четырех. Свой бред не предлагать!

Глава 30. Второй закон Печенега

   Сергей Кошкин больше не бил Семена Талаша, но никакого понимания и толерантности к столь коварному способу стащить его с дивана он не испытывал! Он вообще никакого понимания не испытывал – ни к существующему порядку вещей вокруг себя, ни к вулкану страстей и дум внутри себя. Наоборот! Бурное возмущение переполняло его и вырывалось криками обиды и ярости:
   – Какой я дурак! Поверил, что кто-то реально хочет изменить этот дурдом, что и я могу что-то сделать! Кому мы нужны?! Пожрать дадут и все, а про другое и думать не моги! Да и как дадут? Кинут на драку крохи с барского стола – конкурируйте до смерти! А как же наши души, кто про них вспомнит?! Хотя, чего я так высоко забрался – какие души?! Скоро дойдем до того, что даже работу настоящую выпрашивать будем, конкурировать за право продаться!
   – Все так! Вижу, поворочал ты мозгами, сидя на диване. Только вопрос у меня, что и как ты хочешь изменить? – Печенег с сочувствием и теплотой смотрел на Сергея.
   – Хочу дурдом этот убрать! Хочу смысла жизни для любого человека! Нафига просыпаться, чтобы пожрать, поср… ть, заработать на очередную яхту для какого-то жердяя и снова по кругу! У меня нет ничего, кроме моего труда, не научился я воровать или лапшу на уши вешать в телевизоре! А ради чего мне трудиться? За эти гроши? Да и не про них я сейчас! Самого человека в ноль превратили! Обесценили!
   – Точно! – согласно, но более приземленно возмущался побитый Семен Талаш – Только и слышишь от начальства – уволим, за ворота пойдешь, повышай эффективность и конкурентоспособность себя и предприятия! Задолбали! Какая карьера? Вылезают не те, кто пашет, те молчат, а те, кто лижет и с энтузиазмом! Только эффективность эта на бумаге рисуется, а в реале – сплошь Москва и провинции, там семеро с ложкой гребут в свои норки, а мы с сошкой в разрухе и дерьме копаемся, чтобы конфетку им слепить! Зачем далеко ходить? Твой завод, Григорий, пример всему этому! Кто там работает? Я про инженеров говорю, про их возраст, работяги туда еще идут, а специалисты – только в Москву или, накрайняк, в города-миллионики. А кто конфетки из дерьма лепить будет?
   – Что же делать? Зарплату им поднимать? – беспокоился из-за разрухи завода его новый владелец.
   – Почему только зарплату? Ты еще и кастовую систему введи! Как в Индии. Специалисты брахманами будут, техники – чуть пониже, а работяг в неприкасаемые запишешь, и по наследству клички эти передавать надо, чтоб с детства закладывались и на всю жизнь! Жаль мозги по наследству не передаются – не утерпел Печенег.
   – Ой нет! Что я Бог, что ли?
   – Зато порядок будет как на кладбище, никто не сбежит! Одна беда – русские мы все, если не по крови, так по духу. Громыхнет эта конструкция быстрее, чем Союз навернулся и по той же причине!
   – Брешут со всех трибун и экранов и так брешут, что не разберешь ничего! Прибыль, резервы, капитал и еще хрень всякая! Человек уже и не человек вовсе, а источник прибыли жердяев! Даже матери уже не детей рожают, а материнский капитал зарабатывают! Это дети капитал, что ли? А государство милостыню раздает со своего мешка, чтобы с голоду не подох капитал тот! Нищие родители кланяться должны и благодарить до посинения, хлопать еще на мероприятиях всяких. Только вопрос у меня – как эта вся вертикаль чиновничья допускает такие зарплаты в стране? Люди же пашут, а им милостыню раздают вместо зарплаты, еще и кланяться заставляют! – уже кричал Сергей Кошкин.
   – Вроде верно говоришь, но не все так просто. Современная экономика не про людей, а про эффективность их хозяйственной деятельности – размышлял Савва Велиховский.
   – Так пусть эффективность твоя в экономике и остается, а не лезет в наши души! Нафига ради нее человек должен нищать и зверем становиться?!
   – Не должен, ты прав! – с ходу отринул принципы экономикса питерский банкир – я тоже не хочу в дурдом, и никто не хочет. Все мечтают заработать, нахапать в смысле, и на райский остров сбежать.
   – Они разве есть, острова такие? – заинтересовался Печенег.
   – Должны быть! А иначе зачем все? – отстаивал мечту Савва.
   – Надо что-то делать! Дети не могут быть капиталом, и люди должны нормально жить! Никто никого не должен заставлять страдать! – искренне волновался Григорий Ковригин, мультимиллионер, российско-французский гражданин, сын красного директора и полноправный член мстительной банды. Неисповедимы пути Господни!
   – А что делать надо? – продолжал лезть под кожу сухонький старичок с серебристой гривой волос – Как думаете?
   – Долой жердяев! Свободу человеку! Достойную жизнь каждому! – быстрее всех нашел ответы на вопросы Печенега Семен Талаш.
   – Понятно, мы за все хорошее и против всего плохого! Ну а ты, Сергей, как думаешь?
   – Ну что-то же надо менять! Даже радикально менять и быстро.
   – Когда мне было пятнадцать лет, один человек сказал про это – либо красные, либо белые. Но вы уже выросли, как и я. А потом, все уже было в России, было и прошло, только кровушки утекло немеряно.
   – Ты про Союз? Мы не коммунисты, мы за свободу для всех.
   – И для жердяеев? И для Царапкиных с Пуссиками? И для других хулиардеров?
   – Пусть вернут награбленное и катятся на райские острова! – снова просто и ясно решил Семен Талаш.
   – Разве в этом проблема? Чего они награбили? Деньги на заграничных счетах? Так это цифирки с ноликами сейчас и все. Тамошние власти решат, и тю-тю они! Заводы, скважины? Они в России, здесь и останутся. Тут опять от воли государства зависит, но не все! Союз вон какой махиной был, а рухнул! Потому что люди так решили, и ни армия, ни службы всякие ничего сделать не смогли.
   – Да что мы можем сделать?! Покривляться на потеху публике? Не могу же я этих жмуриков кокнуть? Они люди, жены у них, дети.
   – Не! Кокать не надо таких убогих. Фу! – поддержали Сергея другие члены мстительной банды.
   – Ну наверху не такие убогие, но их я тоже не хочу кокать! И на диван снова я тоже не хочу! Что делать?
   – Вы же говорили, что свободы для всех ищите.
   – Я уже не знаю, чего я ищу! Противно все и лживо.
   – Что, трудно быть Богом? Ковригин тоже не захотел! А поначалу он всех сытыми да счастливыми планировал сделать, как Демьян Курицын в свое время. Вот вы сейчас сытые, а мстите. И в Союзе не голодали, исключая дурдом в самом конце. А он все равно рухнул!
   – Слушай, Печенег! Чего ты нам этим Союзом тычешь? Загадки загадываешь? Ты же сам против него был всегда! Либералом обзываешься, а коммунистов хвалишь!
   – А за что мне их хаять? Они сделали все, что могли и даже больше! В отличии от нас, они подачек по миру не выпрашивали, в младшие братовья ни к кому не набивались, войну со всей Европой выдержали, хоть у нас потом и говорили, что это народ только победил, а коммунисты мешали. Чушь! Войну вся страна выиграла, все вместе. А вот Союз рухнул, когда народ промолчал на властный дурдом в девяностые. Все поучаствовали, кто делом, кто бездельем!
   – Если они такие умные и успешные были коммунисты ваши, то чего тогда допустили такую катастрофу? – недоумевал Григорий Ковригин.
   – А это не коммунисты допустили, это сами люди так решили! Поколение последнее советское, которое выращивалось с любовью и гуманизмом, образованное и верящее во всеобщее счастье и братство всех народов.
   – Издеваешься?
   – Нет! Они действительно добрыми и наивными были, но гремлинами! Им же всю жизнь толдычили, что Союз – царство справедливости и разума на Земле, что все было честно и никак иначе, что все вокруг с нами и за нас, что им надо только ходить на работу, верить в грядущий коммунизм и все получится. А когда наружу полезли кровь, грязь, несправедливость – все то, через что пришлось пройти их отцам и дедам, пройти и выстоять; они носы сморщили и отвернулись брезгливо! Типа, как вы могли такое допустить?! Мы не хотим в этом участвовать, мараться, то есть. Вот и рухнул Союз.
   – Ну правильно! Столько людей сгинуло по лагерям и тюрьмам, от голода померли, депортированы были. Что, скажешь, не так все?
   – Так! Все было и забывать нельзя! Но ты сам то что сделал? Под кофеек да хруст французской булки всех осудил и приговорил? Отодвинул кровавое наследство, похоронил все, ради чего они жили и страдали, и ждешь чистой манны небесной? Кто ты сам? Понятно, они убийцы и изверги, а ты – гремлин! Вот так получается, молодые люди.
   – Я не хочу быть гремлиным, но ведь это все было! – разрывался пополам Григорий Ковригин – Как все исправить?!
   – О! Снова на место Бога метишь! Хотя, может, ты в коммунисты записаться хочешь? Вот они точно мечтали всё исправить и переделать, причем любой ценой.
   – Да скажи, что делать надо, Печенег! Хватит нас уже мучить! Достало все! – закричал Сергей Кошкин.
   – Давайте жмуриков кокнем все-таки! Похоже, без этого не обойтись – радикализировался впереди всех толстый питерский банкир.
   – Вот еще! Пускай москвичи с ними разбираются, отправим их туда на выборах – ехидничал Семен Талаш.
   – Ой, я прямо не знаю. Но если надо, то давайте жмурить. А как? – страдал русский европеец.
   – Чего как? Жмурить? Яйцами забьем и на самокатах сбежим, не догонят! – продолжал острить Семен.
   – Можно чисто символически кокнуть – размышлял бездушный банкир – Как раньше позорили публично – гражданская казнь называется.
   – Ну тебе ли не знать? Банки этим и занимаются как раз – казнят повсюду, кого символически кокнут в банкроты, у кого всю жизнь плохой кредитной историей обзовут, а кого и реально в гроб уложат! Слушай, Питер, ты кому и за что мстишь в Кулешах? Или банки новые технологии обворовывания провинциалов разрабатывают? А ты на разведку приехал? Так у нас нечего брать!
   – Это вы так думаете! Как раз провинциалы копеечки, но сберегают, тратить то вам их не на что. А раз сберегаете, то зачем вам зарплаты повышать, и так лишка. Вы даже не представляете, что в банках придумать могут! – хвастался Савва Велиховский – Банки – это страшная сила!
   – Думаешь, удивите?
   – Ладно, хватит трепаться – прервал диалог Семена и Саввы Сергей Кошкин – Давай, Печенег, говори! Какая связь у нас с Союзом? Нафига нам знать, почему он рухнул?
   – Ответить просто и сложно одновременно. Повторюсь опять – люди так решили. Вы то время не знаете, а я хорошо его помню, началось оно не с голых полок в магазинах и всяких суверенитах везде, где не попадя. Началось все с лавины информации про реальный Союз, как он создавался, про репрессии, голод, войну, вылезло наружу все – грязь, кровь, море жертв. Народ обалдел! Ему же про другое рассказывали, что трудно все было, но справедливо, что людские смерти и страдания огромны, но оправданы, что у нас прямо рай сейчас, ну или скоро будет. И я думаю, что не отсутствие джинсов да жвачек Союз подорвало, а именно несправедливость тех жертв – так народ решил. Только он потом сам эти жертвы вообще в грязь втоптал, когда побрезговал тем, во имя чего они приносились! Так и рухнула наша общая Родина.
   – Но это же правда!
   – Кто спорит? Конечно правда. Только правду эту принять сложно, легче просто осудить и жить с белого листа, ты то сам этого не делал, у тебя руки не замараны! Так гремлинская психика и работает! Зачем ценить то, что даром досталось? Ты же такой Союз не создавал, никого не убивал и сам не погибал, голодом не морил, в тюрьмы не сажал! Ты добрый и пушистый, к черту проклятое наследство!
   – Как-то сложно все – задумчиво сказал Сергей.
   – А я вам твержу про что? Нет простых решений! Вы хоть сотню Царапкиных зажмурьте, все равно рай на Земле не появится, только на небе.
   – Почему справедливость плохо? – волновался Григорий – Что же тогда хорошо?
   – Справедливость – не плохо, это страшнее, чем плохо. Это наша карма, русский путь, с которого нам не свернуть. Справедливость древнее коммунистов и всего того, что было на нашей земле. Ради нее ничего нам не жалко, ни себя, ни других! Гремлины эту ношу не выдержат! А вот тот, кто верит – тому по силам.
   – Но ты не веришь?
   – Откуда знаешь? Может, я боюсь поверить? И чего вы все только меня спрашиваете? Я не Бог! Я бы и сам все изменил, кабы бы знал как.
   Да, это и есть второй закон Печенега – все, что было, что есть и что будет мерять справедливостью, не выгодой, не красотой, не гармонией, а только справедливостью. Потому и наши ответы выходят в черно-белом цвете, без переходов и полутонов, потому и творим мы все хорошее и плохое, прекрасное и страшное, бессмысленное и кровавое везде, куда дотянуться можем, творим с собой и со всеми другими. Нашел-таки Печенег свою греческую меру!
   Что поделаешь? Не травоядные мы, просто импэриа рэдас, наследники империи, всего, что было и не было на нашей земле. А если откажемся даже от крошечки своего наследства, то Союз опять рухнет!
   И все равно жаль, что не бывает честного, гуманного и доброго мира для всех. Но почему? Разве сейчас нельзя уничтожить голод, бездомность, неграмотность? Человечество уже располагает такими ресурсами, конечно на ананасы с рябчиками на всех не хватит и в хоромы каждого не вселишь, но умирать с голода в двадцать первом веке – это как?!
   Не получили ответы на свои вопросы мстящие молодые люди, но Печенег и не обещал их – он же не Бог, не коммунист или еще кто-то! Он просто греческий либерал, твердо знающий, что люди не должны становиться гремлинами, что насилие – не панацея от всех бед и совсем не быстрое и эффективное решение во все времена, что жизнь огромна и не укладывается в жесткие конструкции, что благими намерениями вымощена дорога в ад. А еще, не дай Бог оказаться в то время и в том месте, когда и где Россия решает все по справедливости, нет тогда никому ни жалости, ни пощады! Как Пушкин и писал: бессмысленно и беспощадно! Одно утешает, нечасто подобное происходит.
   Дождь стих и вышла радуга, не такая яркая и красочная как в южных мягких и благодатных землях, кулешовская радуга – нежная, размытая, словно стесняющаяся красна девица из русских детских сказок, но крики и споры стихли за столом Печенега. Мстители засобирались из гостей, вежливо поблагодарив хозяина за хлеб – соль и интересный разговор.
   – Что будем делать? – обратился к товарищам Григорий Ковригин.
   – Просто так обрывать нельзя! Давайте зажжем напоследок! – вконец распоясался банкир.
   – Ага! А ты как, Серега? – спросил родственника Семен Талаш.
   – Посмотрим. Но если еще раз такое сделаешь – я вместо Царапкина тебя зажмурю!
   – Никогда, клянусь! Чтоб мне провалиться.

Глава 31. Где логика?

   Ну что ж, про мстителей многое стало понятно, а вот с чего обычные кулешовцы яйцами пуляться стали в официальных полномочных лиц в дни национальных и местных праздников? Каким образом городское начальство сумело так сплотить ряды обывателей, что даже губернатору области досталось? Царапкин с Пуссиком идиоты или не идиоты с далеко идущими коварными планами? И что же это за планы такие? Боюсь даже представить! Нет, все-таки я склоняюсь к более простому объяснению поведения мэра и его консильери – хотели, как лучше, а получилось, как всегда (В.С Черномырдин).
   Произошло то единящее всех кулешовцев без разбора событие в октябре первого мстительного года, как раз перед Праздником Национального Единства России. Поводом послужили многочисленные жалобы жителей Заводского района города Кулешей с улицы Чкалова, что недалеко от калинковской дороги. Жалобы эти были на предпринимательскую деятельность двух разнополых молодых личностей, решивших по-быстрому заработать много-много денег и срыть на те самые райские острова, что поминал в разговоре с Печенегом питерский банкир Савва Велиховский. Только способ заработка, который выбрала молодая пара, был как-то очень экзотичен!
   Короче, молодые люди решили сказочно и быстро разбогатеть на свиньях. Нет, не на их откорме, а на их разведении и продаже, пара привезла из областной столицы несколько очаровательных мини пигов. Поначалу кулешовцы умилялись от вида свинок, каждому хотелось их погладить и пожулькать, но покупать пигов за бешенные цены, назначенные предпринимателями, горожане категорически отказывались (Кулеши – не Москва!). Получилось то, что и должно было получится – мини пиги приросли не только весом, но и количеством! А жила та влюбленная и предпринимательская пара на пятом этаже обычной панельной пятиэтажки семидесятых годов постройки. Вот и представьте, как внушительно выглядел выгул этого стада, и как слышен был топот копыт свинок жильцам панельного дома! Но это не все – свинки активно осваивали дворовую территорию, оглашая ее пронзительными визгами и конкурируя с детьми даже в детской песочнице и на мало-мальски свободных от стоянок автомобилей зеленых лужайках. Свинское поведение!
   Жильцы рядом стоящих домов действовали по шаблону, сначала – замечания, потом – ругань и крики, затем жалобы участковому на невыносимые условия содержания свиней или на жестокое обращение с животными, если вам так больше нравится. Но участковые в нашей стране заняты двадцать четыре часа в сутки без перерывов и выходных, им бы с людьми успеть разобраться, а не со свиньями! Поэтому жильцы одной из квартир решили сжульничать и обойти установленный порядок подачи жалоб и обращений, они подали кляузу прямиком в приемную самого Симеона Иоанновича Царапкина, рассчитывая получить желаемое без очереди. И Царапкин среагировал мгновенно! Только не так, как от него ожидали – никаких благоприятных условий для содержания животных он не предоставил. Наоборот, в тот же вечер работники муниципальных служб посетили влюбленных в друг друга и в мини пигов молодых людей, отобрали их питомцев, загрузили в машину и увезли в соседний город на мясокомбинат. Все!
   Женская половина влюбленной предпринимательской парочки рыдала целую неделю и обзывала соседей жлобами и убийцами, мужская половина, гордо задвинув мечты о райских островах, протестовала и кидалась в стеклянные двери городской мэрии полученными от мясокомбината деньгами за почти двести килограммов сданного живого свиного веса (так городские власти сохранили право собственности в Кулешах таким же неприкосновенным и священным, как и во Франции с 1789 года).
   Но возмущались все, не только пиговые собственники:
   – Сбрендил этот Царапкин! Читать, что ли не умеет? Его же не об этом просили!
   – А че? Все нормально! Колбасу ни выгуливать, ни кормить не надо.
   – Точно! Она еще и не хрюкает!
   – И что характерно! Не допросишься никогда, а тут в тот же день!
   – Как он до этого допёр?
   – Ты еще спроси, чем он пёр! Не мозгами же!
   – А я все равно хочу знать! Где логика? Этак они еще чего-нибудь порешают.
   – Мда… Жалко свинок!
   – Себя пожалей! Свиньи хоть денег стоят, а ты…
   – И все-таки! Почему? Где логика?!
   Вот эта бессмыслица возмущала горожан больше всего – ни предвидеть, ни объяснить, ни минимизировать ее и последствия невозможно! А народ у нас всякий, но думающий. Вот и надумали кулешовцы хорошо отметить приближающийся День Народного Единства, предварительно закупив яйца.
   И Симеон Иоаннович тоже думал и надумал, что вокруг одни сволочи и провокаторы, а он больше всех старается! Оттираясь от яичной жижи после прерванного праздничного митинга на площади имени Максима Горького, он все это высказал Игорю Владиленовичу Пуссику:
   – Они все рассчитали! Сначала свинская жалоба, они думали, что я забыл, как меня на День Города захрюкали! Издевательство! Они еще и жалуются! Сами свиньи!
   – Конечно! Деньги уплатили, чего еще надо?!
   – Смерти моей им надо, политической смерти. Не дождутся! Я еще на их похоронах покашляю! А на их яйца мне плевать!
   – Конечно. Кашляли мы и плевались на них и будем кашлять и плеваться!
   – А вдруг все спланировано? Вдруг конкуренты на будущих выборах стараются?
   – До них еще далеко. И не думаю я, что кто-то решится так избираться. Как он будет потом в дурдоме руководить? Им же только раз волю дай и все не отберешь никогда!
   – Ладно, забудем пока про яйца, не стоит привлекать лишнего внимания. Порезвились и будет! Ты к прокурору сходи, скажи, чтоб задницу свою от стула оторвал и навел порядок в городе! Но тихо навел и быстро!
   – Да, Симеон Иоаннович!
   – Везет мне как утопленнику. Все же было спокойно в этом городке, вменяемые вроде были. А сейчас?!
   – Успокоятся! Не станут же они на каждом митинге яйцами пуляться, надоест и все.
   Не надоело! Горожане только во вкус входили, креативя с каждым разом все больше и больше, вспомните только прошедший День России с губернатором. Гражданское общество провинциального российского городка пробудилось и продолжило зреть и развиваться все круче и круче! Вот для того и нужны пассионарии, хотя бывает и как с булгаковской Аннушкой – прольет она масло, а потом в город прилетит дьявол с подручными и отрежет головы обывателям.
   Наши мстители стали этими кулешовскими пассионариями независимо от своих желаний и планов – Савва Велиховский просто хотел разбогатеть, Семен Талаш хотел помочь своей любимой сестре, Григорий Ковригин вообще не знал, чего он хочет, а Сергей Кошкин хотел жить как все и вылечиться от депрессии. Конечно я все упрощаю, но кто бы не были российские пассионарии – они не гремлины! А значит Россия уцелеет и не рухнет в одночасье, как Союз. Или, говоря словами Печенега, люди могут и должны трудиться на благо себя и общества, не надо их превращать в гремлинов даже из самых благих побуждений, гуманизм и поддержка необходимы всегда и всем, а универсальной мерой в России была и будет справедливость, только до бунта россиян доводить не стоит! Тогда всем будет хорошо, и нам и соседям.
   А в Кулешах наступил вечер девятнадцатого июня 2019 года, прорвался-таки он сквозь дневную гущу прошедших событий. Вам не кажется, что местное время ускорило свой ход, особенно после последнего празднования Дня России? Восьми дней не прошло, а столько лиц и мероприятий промелькнуло перед нами, сколько и в целый год не бывает! Будто огромный поток энергии, миллионы лет плескавшийся где-то в глубинах Млечного пути, внезапно вытянулся в тугую струю и разом снес границы кулешовской галактики – и вот он огромный мир, бесконечная вселенная. Иди куда хочешь! А куда хочешь?
   Мстительные пассионарии провинциального российского городка не знали куда им идти и что делать, потому расстаться не могли. Но зайти в местный бар или кафе им было неудобно – не напялишь же на владельца заводов, газет, пароходов маску, а лишнего внимания мстители привлекать не хотели, просто посидеть и поговорить за жизнь. Поэтому через двадцать минут черная гранта Семена Талаша припарковалась у входа в отель Немоску.
   Первые стопки мстители осушили молча. Неловкость и усталость царили за столиком отельного ресторана:
   – Ну что? Не знаю… – первым заговорил Григорий Ковригин – Может мы и дураки, но я не хочу, чтобы все заканчивалось. Нафига мне эта Франция?!
   – На завод пойдешь работать? – хмыкнул Семен Талаш.
   – А что? Мне тридцать пять лет, отец немногим старше уже директором стал. А я?
   – А тебе мстить нельзя! Нет, в тюрьму тебя не посадят, в какую-нибудь элитную психушку за твой счет, разумеется.
   – Семен! У тебя, что ли лучше? Куда свою карьеру направишь? – поморщился Сергей Кошкин – А ты, племянничек, дальше зажигать планируешь? – вспомнил, наконец, он про свое родство с Саввой Велиховским – Что ты там у Печенега говорил?
   – Он на райские острова сбежит, его не посадят! – опять влез Семен.
   – Какие острова? Я там вообще растолстею, здесь я хоть бегаю по ночам, а там что? Да и денег нет на острова.
   – Значит и тебе на завод трудиться! Слышь, Григорий, ты ему просто так не плати, пусть вкалывает до седьмого пота. Я не собираюсь его вечно на своей машине возить. Худей и ходи пешком!
   – Да, конечно – кивнул миллионер.
   – Чего конечно? Я в Питер вернусь! У вас даже такси нет, и доставки продуктов тоже нет. Никаких условий для жизни!
   – Отсидишь и обрадуешься здешним условиям до задницы!
   – Чего?!
   – А ты как думал? И вообще, вы что не просекаете? Нас всех посадят! После разоблачения нашего, добровольного.
   – Зачем нам разоблачаться? Мы не придурки! – не понимал семеновской логики питерский банкир.
   – Нет, он прав! Ружье должно выстрелить – задумчиво констатировал Григорий Ковригин.
   – Очнись, миллионер! Кого жмурить собрался? Я не придурок! Зачем мне в тюрьму? – потерял всякое уважение к большим деньгам Савва Велиховский.
   – Я про Чехова – пояснил Григорий.
   – Да хоть про Достоевского! Не сяду я!
   – А кто тебя спросит? Когда дело шьют, согласия не спрашивают! – обреченно развлекался Семен.
   – Хватит! Я все начал, я и закончу! – опрокинул стопку Сергей Кошкин.
   – Ага! Закончишь. Все только начинается!
   Продолжение разборок, криков и недоразумений последовало часа через два в отделении полиции, но не Заводского района Кулешей, где в отношении Семена Павловича Талаша был составлен административный протокол в связи с пьянством за рулем. После совершения необходимых процессуальных действий, в том числе установления личностей водителя и его пассажиров, Семена заперли в обезьянник, а всех остальных вытолкали на улицу с криками о том, что грешно жадничать на таких деньгах, в конце концов Ковригин не обеднел бы от найма трезвого водителя, и почему из-за его миллионерских выкрутасов обычные полицейские должны работу терять! Правоохранители были искренне возмущены и потребовали от пьяной компании развлекаться в родном районе Кулешей, не залезая на их территорию.
   Поэтому Сергей Кошкин появился у подъезда своего дома только в четвертом часу утра. Примостившись на деревянной лавочке, главный кулешовский пассионарий замер в нерешительности: что же делать дальше? Нет, думы его были не о судьбе России и родного города, не о всеобъемлющем и всепроникающем мщении за социальное и всякое другое неравенство в мире. Он категорически отказывался быть повивальной бабкой истории, в смысле кокать и жмурить кого-то рядом, подальше и наверху он не хотел, а без насилия эту кашу быстро не сваришь! Так что Сергей твердо решил – пора выходить на работу.
   Но Людмила! Что будет у них с Людмилой? Как он мог допустить такое, что слабая женщина развязала войну со всем миром, лишь бы спасти его, больного дурака?! Как он мог ничего не замечать, кроме своих страданий?! Ведь она ничем не попрекнула, не уколола, пока он сидел на диване и мстил потом в городе! Разлюбила! За что его любить?! Только не это. К черту весь мир! К черту всю несправедливость! Он не сможет жить без ее любви. Только не это!
   Сергей сидел на скамейке и отчаянно трусил подняться к Людмиле. Он готов был вымаливать пощаду, он готов был на все, только бы любила, только бы простила! А весь мир подождет!
   Из-за штор окна второго этажа на Сергея смотрела Людмила, шмыгая распухшим от слез носом, она тоже боялась все потерять – зачем это все без любви? Вдруг, он ее не простит? Что делать?
   Нет, больше нет сил терпеть неизвестность! Пан или пропал! Сергей и Людмила ринулись друг к другу.
   – Прости! Я не могу без тебя! Я дурак!
   – Прости! Я боялась за тебя, я и сейчас боюсь! Я люблю тебя, люблю даже больше, чем раньше. Не оставляй меня, я не могу без тебя!
   – Пойдем домой. Я вернулся и больше никуда не уйду.
   – Мы будем жить! Мы не умрем!
   Словно два слипшихся пельменя Сергей и Людмила не могли разлепить свои тела и души. Захлебываясь переполнявшими их чувствами, они любили, болтали, снова любили и болтали без умолку все рассветное утро, долгое и прекрасное. Но не вечное, увы!
   Новый день наступил в мире и в Кулешах. Каким он будет? Что принесет нашим героям? Смирятся они с несовершенством бытия или взорвут все к чертовой матери на пути к всеобщей справедливости и правде? Только не твердите мне, что простому обывателю нужны лишь телевизор и холодильник. Неправда! Каждому из нас мало целого мира, и все мы хотим жить вечно! Просто ежедневная рутина заедает, лишая сил и желаний, но огромное небо продолжает быть над нашими головами, стоит лишь поднять глаза, и ты… Продолжите сами!
   Александр Максимович Печенкин спешил в свою школу по обычным директорским делам, спешил очень рано – семи еще не было. На городских улицах – ни людей, ни машин, только легкий ветерок, чистота и свежесть. Трудоспособное население Кулешей начинало трудиться с восьми часов утра, а то и позднее, поэтому Печенкин был очень удивлен, заметив издалека группу своих учеников старших классов, бодро и весело направляющихся в сторону площади имени Максима Горького с прозрачными чехлами на белых одежных вешалках и большими ведрами краски.
   – Куда вы направляетесь? Лида, зачем вам краска? Что происходит?
   – Мы хотим потусить немного. Каникулы же! Когда еще получится? Впереди одиннадцатый класс, не до веселья будет – почти не врал Радик Хуснуллин.
   – А зачем вам эти балахоны?
   – Мы их на себя напялем! Типа, для приколу.
   – Где тусить собираетесь? Родители в курсе? Лида! Я тебя спрашиваю.
   – Александр Максимович, мы уже не дети! Это театральные костюмы к нашему перфомансу. Больше пока ничего сказать не могу.
   – Хорошо, тебе я доверяю.
   – Не волнуйтесь, все будет прилично! Я бы не стала раздеваться догола! Тем более информационный след не уберешь потом, а так – в интернете мы будем одетыми, ничего страшного – успокаивала директора очаровательная толстушка Сонечка Бочкина.
   – Чего?! – не смог успокоиться Александр Максимович – Раздеваться? О чем ты, Соня?
   – Нет, нет! Мы будем одетыми! – успела крикнуть Соня, когда Радик Хуснуллин потащил ее за руку вслед поспешно удаляющейся перфомансной компании.
   Александр Максимович задумчиво продолжил свой путь, но вдруг вспомнил, какого цвета была краска в ведрах учеников: «Точно! Красная, она была красная! И еще очень рано, какие тусовки в семь утра?! Лида не врет про перфоманс, она никогда не врет. Только что это будет за перфоманс?! Почему они пошли к площади Горького?»
   Печенкин резко изменил направление и ускорил ход, а потом побежал, но догнать ребят уже не мог, они свернули где-то в проулок.
   «Господи! Что будет? А может обойдется? Но Лида!» – именно ее участие в предстоящем перфомансе пугало Печенкина больше всего. Значит, все очень серьезно!

Глава 32. И станет стрелка часовая

   Самое обычное кулешовское утро со спешащими на работу кулешовцами было прервано качественным звуком дорогостоящей аппаратуры, приобретенной Изольдой Львовной Кривицкой, как она сказала ранее Лиде, прежде всего для себя. Хиты современной музыки западного и российского происхождения бодро заглушали любые мотивации горожан на повседневные рутинные действия. За большой стойкой с аппаратурой, установленной перед постаментом Степана Чамочкина, суетились выписанные леди Изо популярные в области диджеи (гулять, так гулять!). Над их головами и головой Чамочкина реяла на ветру большая растяжка с надписью:
   Как хороши, как свежи будут розы
   Моей страной мне брошенные в гроб!
   Сомневаюсь, что кто-то просто пройдет мимо, прочитав эту надпись, вот и горожане не проходили. Они тревожно и нервно топтались на площади Максима Горького и переговаривались вполголоса:
   – Чего это? Помер кто?
   – Царапкина вроде вчера по телевизору видели, и Пуссика тоже.
   – А кого еще так хоронить будут? Денег они наворовали! У меня столько нет, и у тебя тоже!
   – У Ковригина побольше было, а он так не изгалялся!
   – А гроб где? За Чамочкиным, что ли? Куда розы бросать будут?
   – Почему так быстро? Ночью помер, а утром уже на кладбище. Не по-христиански это!
   – Что-то не так. Стали бы покойники веселиться на дискотеке?! Что происходит?
   – Там и грустные песенки есть, слышишь?
   Действительно, среди бодрых ритмичных русских песен звучали грустные англоязычные, в которых доминировали сплошь темы депрессии и безволия (кстати, уже давно доминировали, и я ни на что не намекаю!).
   – Привет, Кулеши! Впервые в вашем городе проводится перфоманс! Мы люди! А людям много всего надо!
   Чем эти самые живут,
   Что вот на паре ног проходят?
   Пьют и едят, едят и пьют —
   И в этом жизни смысл находят.
   Выразительно прочитав стихи, диджей врубил очередной танцевальный хит. Горожане озадаченно смолкли, не веря ушам своим, не зная, что и думать. Впрочем, некогда было думать! Из-за бетонного чамочкиного постамента выступили по три белых фигуры с каждого края; выглядели они так, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Но я попробую – белые балахоны состояли из двух деталей и закрывали отдельно головы и тела деятелей современного искусства полностью, кроме прорезей для глаз и ртов. На фронтальной стороне каждого балахона были пристрочены черные меховые полоски в трех местах, в тех самых, где человеческое тело имеет природный густой волосяной покров, вы понимаете где? Кроме того, на трех балахонах были оформлены подобия женских бюстов, и одно подобие выглядело весьма привлекательно и даже чуть вызывающе. Приблизившись друг к другу, фигуры разобрались попарно согласно природному гендеру и соединились серыми ладошками. Тут последовал новый стихотворный взрыв от диджеев:
   Нередко к часовне в полуночный час
   Бредут привиденья на паперть
   И стонут в железные двери стучась,
   И лица их белы как скатерть.
   К кому обращен их столетний упрек,
   И что колыхает их тени?
   Похоже, диджеям самим был интересен ответ на свой стихотворный вопрос, а кулешовцам и подавно. Но услышали они все лишь протестующий женский визг от одного из балахонов с бюстом. Затем фигуры стали срывать со своих рук серые перчатки, обнажая их кровавую сердцевину, и заляпывать балахоны друг друга алыми отпечатками. Но этого им было мало! Вытащив откуда-то два больших пластиковых ведра с красной краской, фигуры кинулись окровавливать кисточками постамент Чамочкина, им на помощь поспешила моложавая элегантная дама, которую все знали, как Изольду Львовну Кривицкую – она и диджеи выдвинули большую деревянную лестницу, с нее долговязые балахоны с неоформленными бюстами резво вернули перчаткам Чамочкина их мстительный алый окрас. Тут до горожан стал немного доходить глубинный смысл современного искусства, потому что массовое мышление все-таки носит преимущественно наглядный и конкретный характер. Но кулешовцы стали прозревать:
   – Как-то все… А так ничего!
   – Как фигня эта называется? Перфоманс?
   – Можно получше объяснять и не только стихами!
   – Они, типа, голые. Но не голые!
   – Голых хочешь? К жене иди! В Кулешах борделей нет!
   – Слышь, давай помогу покрасить! Кисточки еще есть?
   Кто-то сбегал в каморку завхоза в здании Администрации и притащил кучу кисточек самого разного размера, диджеи выставили еще два ведра красной краски. Народ дружно стал закрашивать все что только можно и на что хватило краски.
   Первый этап перфоманса заверщился, на второй этап требовались дополнительные персонажи.
   Народ все прибывал и прибывал, привлеченный неформальным общением в социальных сетях – прибежал задыхающийся и хватающийся за сердце директор пятой кулешовской школы Александр Максимович Печенкин вместе с преданными соратницами по педагогическому стажу, заиграли яркими красками веселенькие кроссовки взвода бойких старушек, очень обиженных, что пропустили начало такого замечательного перфоманса; к старушкам присоединился Городской Совет Ветеранов в полном составе во главе с Вагизом Хуснуллиным; с противоположных концов площади Горького в людское море вливались команды гремлинов с Павлом Александровичем Талашом и национальных гвардейцев с Айдаром Валиевым, рядом с площадью парковался автомобиль руководства КМЗ, встревоженного массовым опозданием работников на утреннюю смену, пробирался поближе к сцене неудавшийся террорист-тракторист Михаил Бочкин с радостным лицом, транслирующим открытым текстом: «Ну мы сейчас им вдарим!», за ним также бодро и радостно светилась синюшняя личность, протестовавшая накануне лежа перед Степаном Чамочкиным, окна Администрации заводского района были распахнуты настежь и заняты городскими чиновниками и чиновницами, казалось, весь город массово увлекся современным искусством. Или не весь? Не было Печенега, жмуриков-жуликов и мстителей.
   Позорно презирать за слабость человека,
   Отнявши силы у него.
   Прокричали в микрофон областные диджеи и врубили Хава Нагила. Шесть не совсем уже белых балахонов весело закружились в знаменитом танце, правда им приходилось по самые коленки задирать подолы своих костюмов, чтобы не наступить на них, Изольда Львовна с Лидой не предусмотрели это обстоятельство. Зато все зрители уже не сомневались в половой принадлежности выступающих – мужские сандалии сорокового размера девушки не носят, а эпиляцию делают. Народ дружно поддерживал перфоманс хлопками и выкриками.
   Помните про мини пигов? Конечно, в Кулешах их больше никто не разводит, но троих свинок предпринимательская парочка все-таки продала, снизив цену в два с лишним раза; вот эти трое и вступили в танец в качестве характерных персонажей. Весело постукивая копытцами и оглашая пространство резкими визгами, они кинулись жевать подолы балахонов. И это были совсем не свинки, а самые настоящие свиньи под центнер живого веса, да еще и подписанные черной краской – гремлины! Танцоры спотыкались и падали под свинским напором, самое очаровательное пухленькое привидение с ярким бюстом даже закричало: «Мама!» и запрыгнула на руки самому долговязому и волосатому собрату. Хозяева с помощью Изольды Львовны оттащили своих питомцев в сторону.
   Я кормила индейца бананами,
   Уважать заставляла свой пол.
   И снова диджеи удивлялись сами своим стихам и удивляли публику – такого мероприятия еще не было за всю их солидную творческую карьеру. Очаровательное привидение опасливо поднесло веселеньким стокилограммовым пигам связку бананов:
   – Сами кормите, я боюсь! Ой-ой-ой!
   – Они не кусаются! Давай бананы.
   – А как их смыть? – спросил долговязый балахон.
   – Да чего вы боитесь? Они любят воду! – отвечали хозяева питомцев.
   – Они еще и кушать любят! – выкрикнули из толпы зрителей.
   – Ладно, пойду за водой – решился балахон и махнул диджеям продолжать стихотворчество.
   Что ж это: зло старается любить,
   Или любовь мечтает ненавидеть?
   Диджеи с неослабевающим интересом ждали продолжения перфоманса. Долговязый вместе с собратом притащили по два ведра воды и окатили с размаху мини пигов, черная надпись «гремлины» стекла со спин характерных персонажей, и освобожденные свинки радостно огласили площадь имени Максима Горького пронзительным визгом.
   – Так бы и наших гремлинов смыть!
   – Точно! Глядишь, людьми бы стали.
   – А ты, Талаш, любишь купаться?
   – Он кушать любит!
   – А вы сами нет? – рыкнул гремлин намбарван.
   – Любим, конечно, но в меру! А то так и жизнь закончишь самообжорством.
   – Ты о себе заботься! А я еще долго проживу.
   – Тихо! Не мешайте смотреть.
   – Что еще что-то будет?
   Атмосфера перфоманса была на удивление миролюбивой и доброй, зрители, конечно, удивлялись и забавлялись происходящим, но с готовностью поддерживали и активно участвовали в предлагаемом им действии, тем самым внося в него новые неожиданные смысл и значимость. А вы представьте – как бы заиграли все прошлые знаменитые перфомансы, если бы их подробно и нудно не разъясняли теоретики современного искусства – вот это для того-то, вот это потому-то, а вот, что вы должны почувствовать и понять. Я против диктата и единомыслия везде, а в искусстве тем более! Я за свободу в творчестве и за свободу в его восприятии! Ну согласитесь – так интереснее и прикольнее, да и наши зоны комфорта не резиновые, поберечь их надо.
   Воспользовавшись заминкой, вызванной возмущенным отказом вымытых мини пигов покинуть место перфоманса, знаменитый взвод старушек в веселеньких кроссовках артистично и слаженно исполнил композицию «Жить-то хочется!»:
   – Второй год не можем зубы сделать! К кому только не обращались!
   – Мы к этому садисту не пойдем! Верните Огурцова, лучше – никто не дерет! Мне он по четыре зуба за раз удалял, даже не почувствовала, а этот молодой садист только уколы тычь умеет, а руки крюки!
   – Вот-вот! Зубы выдернули, а вставлять некому! Нет врачей!
   – Забыла, когда мясо ела, жевать-то нечем!
   – Это все специально делается, мы с голоду помрем и пенсии платить не надо!
   – Достали уже эти бизнесмены! Такой дрянью торгуют! Отремонтировать их товар невозможно, да и некому!
   – В прошлый раз сама вилку утюга разбирала, потом так шандарахнуло!
   – Я третий телевизор меняю! Не могут порядок навести, тогда пусть пенсии повышают! Я четвертый уже не осилю, а как без него? Помру ведь!
   – Летом отопление включить – совсем сдурели! Какой же это ремонт? Смерти нашей добиваются!
   – Не дождутся! Я прошлую ночь на лавочке спала перед подъездом.
   – А гремлин Талаш мимо бежал и даже не помог, думал, мы помрем на коленях! Но Бог все видит! Не зря губернатор его долбанул, за дело!
   – Ой, глянькось! Жмурики!
   – А помолодели как! Морды гладкие, все у народа воруют! Жулики!
   – Царапкинская жена даже глаза себе растянула, они у нее сейчас, как у коровы!
   – По мильону каждый глаз! Веки она срезала.
   – Мы помрем, а им нашу пенсию отдадут! Еще чего-нибудь себе срежут! – перебивая друг друга, кричали в отобранный у диджеев микрофон, знаменитые кулешовские старушки.
   Помолодевшие от парикмахерского искусства Царапкин с Пуссиком прибыли на место перфоманса по телефонному требованию начальства навести порядок в городе (иначе никакой карьеры им не видать!), но молча стояли и балдели от такого количества почитателей современного искусства, а еще от возмущения: «Какого рожна им еще надо?! Красные волосы им не нравятся, белые тоже! Восстановили свой натуральный цвет – все равно не довольны! Горбатого могила исправит! Нафига платить им пенсии?».
   Третий этап перфоманса завершился не так, как планировали Изольда Львовна с Лидой, но Кулеши – не Москва или Нью-Йорк с толпами всё и всем разъясняющих искусствоведов, кулешовцы, как и я, за свободу восприятия любого творчества – как хотим, так и воспримем!
   Между тем, диджеи смогли наконец отобрать микрофон у старушек, и Царапкину с Пуссиком они его уже не отдали, а потому четвертый этап перфоманса начался с пантомимы. Ее участники, жулики-нежмурики, бегали у ног каменного рабочего КМЗ Степана Чамочкина, безмолвно что-то кричали, широко разевая рты и указывая то на группу полицейских с Айдаром Валиевым, то на веселеньких старушек, борющихся за выживание. Как же мелко и пошло все это выглядело в глазах Степана! Кулешовский народ думал также и слОва пантомимщикам не давал своим возмущенным гулом. В момент, когда Пуссик с Царапкиным стали уже прыгать, пытаясь докричаться до полицейских и добиться выполнения ими своего служебного долга, приглашенные диджеи вспомнили про свой профессиональный долг и выдали следующие стихотворные строки:
   А ты, Эмблема Плодородья,
   Мои пути осветозарь!
   У Симеона Иоанновича и Игоря Владиленовича буквально опустились руки от бессилия, вызванного подобной наглостью – такие слова приходится выслушивать, и наверняка они похлеще латинских поговорок Эдуарда Михайловича Лайбе будут! Нет, не могут они справиться с невменяемыми! А кто может? Только сумасшедший дом! А между тем, перфоманс продолжался:
   – Их задержали! За что? Это всего лишь стихи Игоря Северянина! Они же дети! – визжала в микрофон Изольда Львовна Кривицкая – Я все придумала и оплатила! Я, не дети! Меня задерживайте!
   На площади стало тихо, Айдар Валиев быстро сосчитал своих подчиненных, но все были рядом. Кто задержал детей?
   – Пройдемьте! – вежливо и настойчиво обратился к спонсору кулешовского творчества некий молодой человек, не знакомый никому из горожан.
   – Домстили! – выдохнул Айдар Валиев – Похоже, из области прикатили по наши души!
   – И вы тоже пройдемьте! – обратился к диджеям вежливый гражданин.
   – Ага! – засуетились диджеи – Сейчас! Только…
   Он жив! Он жив! Он пьет очами сердца
   Пустой простор.
   И мира нет – но где-то бьется герцог
   Дель-Аква-Тор…
   – Мы готовы! – завершили стихами все того же Игоря Северянина первый кулешовский перфоманс приглашенные диджеи и стали собирать аппаратуру.
   Вот так! Мир не стал ждать тебя, Сергей Кошкин. Он никого не ждет – ты идешь либо в ногу, либо плетешься в пыли позади всех. Кто впереди? Маргиналы, пассионарии и кровавые большевики, повивальные бабки истории и несчастные люди, передающие свои гены по наследству. А расплачиваться за все приходится нам – обычным импэриа рэдосам!

Глава 33. И сгинет время для меня

   Светлана Курицына не могла присесть даже на минутку на своем рабочем месте в приемной генерального директора Кулешовского металлургического завода. Стуча каблучками к двери директорского кабинета и обратно к большому телевизору, висевшему на противоположной стене, Светлана мысленно торопила Григория Ковригина, заявившегося на завод раньше всех, чтобы прочитать второе письмо отца. А по телевизору как раз шел прямой репортаж журналистов телекомпании Тарус с площади Максима Горького, поэтому и стучали женские каблучки туда и обратно безостановочно. Мирон Сергеевич Рига и Эдуард Михайлович Лайбе также, как и горожане, участвовали в перфомансе на стихи знаменитого поэта серебряного века – Светлана несколько раз видела их на кадрах Таруса среди кулешовцев, но сама она не могла покинуть свой пост, а ей так хотелось тоже поучаствовать!
   Пожалуй, из всех горожан совершеннолетнего возраста и дееспособного состояния лишь Григорий Ковригин ничего не знал про удивительное мероприятие, подготовленное и оплаченное Изольдой Львовной Кривицкой, его леди Изо. Он молча сидел за столом отца и думал, что ему делать, прямо перед ним лежал лист бумаги из конверта, подписанного его полным именем:
   Значит, ты все-таки решил прочитать мое второе письмо. Сразу скажу, что я не хочу тебе что-то навязывать, да и бесполезно – эти долги можно отдать только добровольно. Хотя, потом ты забываешь уже про свою волю, а просто тянешь воз все выше и дальше, даже не представляя себе других вариантов.
   Да, я знаю, что вас воспитывают сейчас в сказочном мире без бед, несчастий и горя, где все легко, свободно и доступно, а человек абсолютно ценен уже самим фактом своего рождения. Вам не надо бороться за кусок хлеба, не надо убивать и умирать, защищая Родину, вам не страшны болезни – в них виноваты будут только врачи, вас никто не принуждает построить дом и родить детей – зачем? – весь мир перед вами, а жизнь вечна с вашими возможностями постоянных ее изменений. Я пишу не только о тебе конкретно, но и о большом количестве подобных тебе, пусть и не располагающих такими же материальными ресурсами, но вы все как близнецы-братья, беспечные и безвольные, прости!
   Так вот – это не так! Сын, я умер, и ты умрешь, и все мы умрем! Прости, что я пишу тебе это, но пора проснуться! У тебя только одна жизнь, другой не будет! Бессмысленно растрачивать ее попусту. Можно наслаждаться сотнями прекрасных женщин, но твоей любви на них всех не хватит, и счастья у тебя не будет, а зачем тогда все?! Ты же не вечен.
   Я не настаиваю, чтобы ты продолжил мой путь, выбери свой и иди, но иди! А еще помни – на заводе работает более пяти тысяч человек, с семьями это под двадцать тысяч, а вообще завод кормит весь город – это уже под двести тысяч человек. Тебе надо знать! Вот и реши, есть у тебя выбор или нет?
   Мое наследство даст тебе много возможностей, согласен. Но оно же лишит тебя друзей, беспечности и наивной веры во всеобщее братство, взамен наполняя страхом совершить непоправимую ошибку, страхом довериться другому человеку, постоянным самоедством и, наконец, самой страшной и чудовищной необходимостью быть Богом, пусть изредка, но быть!
   Если ты читаешь мое письмо, значит, ты уже выбрал. Когда тебе будет особенно трудно и больно, подумай обо мне, и я помогу! Не знаю, как, но обязательно помогу.
   Прости меня, сын, за это письмо, жестокое оно, я знаю. Но я люблю тебя и верю, ты сможешь!
   Прощай, теперь все.
   Светлана еле успела увернуться от двери, когда Ковригин буквально вылетел из кабинета, разговаривая по телефону: «Да, я понял! Встречаемся за домом, самокаты пришли. Семен все еще там? Ясно! Идем и будь, что будет!»
   – Григорий Александрович, я с вами! Можно? Я здесь не останусь! Там школьников задержали и Изольду Львовну! Я с вами! – кричала Светлана Курицына, вцепившись в руку Ковригина.
   – Машины у меня нет, только самокат.
   – Пойдет!
   – Вы ни во что не вмешиваетесь! И вообще, мы не знакомы, ясно?!
   – ???
   – Ясно?!
   – Да.
   Перед отделением полиции Заводского района города Кулешей яблоку не было куда упасть, как и внутри самого здания. Виталий Андреевич Бубликов, с раннего утра занявший кабинет руководителя районного отделения полиции, красный от жары и возмущения, кричал в телефон своему и не своему начальству:
   – Да мне все равно, я уже на пенсии! Что такого страшного произошло? Обычный дурдом! Зачем было присылать ваших сюда? Местная полиция сама справилась бы! Конечно, мы ничего не понимаем! Но сейчас в отделении сидят шесть школьников в балахонах, столичная любительница современного искусства, скучающая и с деньгами, два знаменитых диджея, торчащих от возбуждения, как от наркоты, а права их всех защищают три видных адвоката из области! Забыл сказать – на улице толпа поддержки перфоманса не собирается расходиться! Какие будут предложения? Жду ваших ценных указаний! Кого привлечь? Школьников? Какие массовые беспорядки?! Под стихи Игоря Северянина, что ли?! Я не буду позориться на старости лет! Кто кричит? Это директор их школы возмущается, его тоже задерживать? И что? Я уже три раза выслушал от них про европейский суд по правам человека, и вы слушайте! Адвокатов не остановить! Как прекратить?! Мы все окна закрыли, но тарусята обложили со всех сторон и напрямую в интернет выкладывают! Телекомпания Тарус. Что я думаю? Что ж вы раньше не спросили?! А сейчас я такое думаю! Ну все, дождались. Что случилось? Войдите на сайт Таруса, там все увидите, мне добавить нечего!
   Полуденное солнце затопило все улицы и переулки провинциального городка, безжалостно высвечивая его тайны и секреты, горяча кровь и головы обывателей, еще только открывающих свои зоны комфорта современному искусству – народ требовал не хлеба и зрелищ, как в Древнем Риме, а справедливости, той самой, что иногда бывает страшнее всего на свете в России:
   – Да кто они такие?! Приехали неизвестно откуда и сразу в кутузку тащат!
   – Значит, в Москве можно непотребством всяким культурным заниматься, а в Кулешах нельзя! Они даже не голые были!
   – Ни стыда, ни совести! Детей-то за что?
   – Какой ущерб? Мы столько банок краски Валиеву притащили, что этот перфоманс можно еще десять раз провести и закрасить все его следы!
   – Моя Соня в художественной самодеятельности с семи лет занимается! Она актрисой хочет стать. Только папа с мамой у нее работяги, вот и получается, что наверху сплошь воры и грабители коррумпированные! А моя дочь – талант! Видели, как она свиней бананами кормила?! – кричала Ульяна Бочкина.
   – Хорошая девушка! Ты б ее лучше замуж отдала, детки умными и красивыми будут. Нафига ей это культурное бл… во?
   – Никаких актрис! Мой внук в институт пойдет, инженером станет, а Соня твоя чтоб сразу после последнего звонка замуж, не откладывая! Пусть дома сидит и в самодеятельности участвует! Радику в полиции делать нечего, ему работать надо будет, а не по перфомансам с женой бегать – горячился глава городского Совета Ветеранов Вагиз Хуснуллин.
   – Ой, Мирон Сергеевич! Тут такое, такое. Прямо не знаю, что будет – подъехала на самокате к своему начальству Светлана Курицына – Смотрите!
   – Ну что ж! Этим и должно было закончиться. Будь, что будет. И все равно – у тебя хороший сын, Саня! Все было не зря…
   – О чем вы, Мирон Сергеевич, Светлана? – спросил Лайбе своего патрона и секретаря.
   – О жизни, Эрих Михайлович, о нашей жизни – кивнул на дорогу Рига.
   Перфоманс, задуманный Лидой и Изольдой Львовной, приобретал прямо-таки космические размеры и смыслы. Притихшие горожане наблюдали фантастическую картину: трое мстителей, одетых во все черное, но с открытыми лицами, приближались к местному узилищу на черных электросамокатах.
   В центре внушительно возвышался Савва Велиховский, зло бормотавший себе под нос:
   – Дурак! Кто меня просил? Оно мне надо? Куда меня теперь возьмут? Только на завод или в политику, забыл – еще в тюрьму! Ненавижу Чехова!
   – Я с тобой, отец! Мы вместе! Но в одном ты не прав, у меня теперь есть друзья, и даже все деньги мира не отнимут их у меня! Не позволю! – впервые со дня смерти отца Григорий Ковригин был так спокоен и уверен в себе.
   – Прости, Люда. Я сволочь! Я люблю тебя, и я не могу иначе – смирялся со своей судьбой Сергей Кошкин.
   Притихшие кулешовцы сурово и требовательно вглядывались в лица своих пассионариев, одновременно чувствуя прилив сил и надежд на то, что все будет как надо, как должно быть, по справедливости. Что это будет никто не знал, но обязательно будет!
   Савва Велиховский попытался резко затормозить перед дверью отделения полиции, только собственный вес помешал ему. Зато Савве помог Дмитрий Калинкин, что дежурил у этой двери, он широко распахнул ее, и самый внушительный мститель с криком: «Освободите детей!» въехал в полицейский коридор. Охнув от грохота падающего гиганта и его самоката, Сергей Кошкин и Григорий Ковригин кинулись поднимать идейного собрата.
   Народ также очнулся от оцепенения и среагировал не менее креативно и оригинально, чем мстительные самокатчики. Все камеры телекомпании Тарус были разбиты, а самих тарусят народ вытолкал с площадки современного искусства, приговаривая, что ябедничать им не даст. Ну а дальше наступил хаос…
   Через два часа диспозиция перфоманса была следующей: охрипший от бурных телефонных переговоров с начальством Виталий Андреевич Бубликов добился освобождения полицейского обезьянника от несовершеннолетних любителей поэзии Игоря Северянина, диджеев и Изольду Львовну он усадил в кабинете Валиева писать подробные объяснения всего случившегося утром перед памятником рабочему КМЗ Степану Чамочкину с обязательным изложением текста прочитанных стихов, предупредив, что приложит их объяснения к протоколам об административных правонарушениях. Как он этого добился? Шантажом, заявив, что уйдет в отставку сей же час, но избежит позора и огласки от преследования школьников, пусть областные приезжают и позорятся. Но что делать с мстителями он не мог решить, опасаясь, что даже шантажом начальства он не сможет купировать последствия столь нестандартных действий. А зрители и не думали расходиться – перфоманс продолжался. Чем все закончится? Семен Талаш, задержанный за пьянку прошедшей ночью и до сих пор томящийся от безделья в полицейском отделении не Заводского района, уже ответил на этот вопрос: все только начинается.
   Чеховское ружье опять выстрелило, и выстрелило оно на площади провинциального российского городка, расположенного в двух днях пути на поезде к северо-востоку от Москвы, самого обычного городка из сотен и сотен подобных. Стрелки времени сделали свой круг и вернулись к началу новых событий, кризисов, спасений и чудес.
   Может это и эгоистично по отношению к вам, мои читатели, но на этом я заканчиваю книгу и тоже возвращаюсь в свое время. Я отдала сполна гремлинские долги и приняла наследство. Все! Я не вернусь.

Импэриа Рэдас Елена Васильевна Земенкова