   Новая Утопия. Об утопии Дж. К. Джерома
   Мир Утопий

   Сергей Карнейчик

   Лишь только будет объявлено равенство людей, земля сразу превратится в рай.
   …
   Не стало бы больше борьбы за существование и вражды между отдельными личностями; исчезли бы зависть, вражда и ненависть; не стало бы больше горьких разочарований, нужды и страданий. Государство пеклось бы о нас с самой минуты нашего рождения и вплоть до того времени, когда мы будем зарыты в землю; снабжало бы нас всем необходимым, с колыбели и до могилы включительно, и нам совсем не нужно было бы заботиться о себе.
   …
   Жить совершенно беспечно, без малейших забот и почти без всякого труда, без горя и страданий, даже без мысли, за исключением думы о славных судьбах человечества, – разве это, в самом деле, не рай?
   …
   Дж. К. Джером. «Новая утопия»

   Иллюстратор Сергей Карнейчик

   © Сергей Карнейчик, 2023
   © Сергей Карнейчик, иллюстрации, 2023

   ISBN 978-5-0059-3955-5
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

   В 1516 году была издана книга Томаса Мора «Утопия. Золотая Книга, столь же полезная, как и забавная, о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопии», которая дала название жанру социальной литературы. Утопия в переводе с греческого – это место, которого нет, а по другой версии – благое место. То есть утопия изображает вымышленное идеальное общество или точнее, по Томасу Мору, наилучше устроенное.
   А вот в 1952 году Гленн Негли и Макс Патрик в составленной ими антологии утопий «В поисках утопии» ввели уже термин «антиутопия», как название литературного жанра. Судя по всему, не все утопии оказались наилучше устроенными.
   Как, не вдаваясь в сложные рассуждения, отличить утопии от антиутопий?
   Оскар Уайльд писал: «Прогресс – это воплощение Утопий». Причём прогресс общества, а не технический прогресс, который является средством и может либо способствовать, либо тормозить развитие общества. Например, ядерные технологии могут способствовать развитию человечества, а могут и уничтожить его.
   Антиутопии же описывают негативное развитие общества.
   Стремление общества к наилучшему устройству естественно и авторы утопий пытаются предложить свои варианты идей, а в антиутопиях можно увидеть предупреждения о возможных опасностях. Однако, учитывая в том числе субъективность оценки утопий, в любой утопии могут быть элементы антиутопий и наоборот.
   Мир утопий велик, а антиутопий ещё больше. Попробуем рассмотреть часть из них, выделив в них позитивные (утопические) и негативные (антиутопические) идеи.
   В этой книге постараемся проанализировать рассказ Джерома Клапки Джерома «Новая утопия». А что в нём утопического или антиутопического каждый может решить сам.
   Я, естественно, буду оценивать идеи этого произведения, исходя из своих взглядов, которые я изложил в своей книге «Новая Утопия. Книга о наилучшем устройстве государства», состоящей из четырёх книг:
   – Книга 1: Основы,
   – Книга 2: Внешний мир,
   – Книга 3: Экономика,
   – Книга 4: Власть.
   Тем более, схожесть названий не гарантирует схожесть идей.
   Но сначала, несколько слов о самом Джероме Кл. Джероме и его рассказе «Новая утопия».

О Джероме Клапке Джероме

   Джером Клапка Джером родился 2 мая 1859 года в городе Уолсолл (графства Стаффордшир).
   О своих родителях он написал в своих мемуарах («Моя жизнь и время»): «Мой отец в то время владел угольными шахтами в Каннок-Чейз, одними из первых в округе, здесь их до сих пор зовут „Джеромовы шахты“. Моя мать звалась Маргаритой и была родом из Уэльса – старшая дочь некоего мистера Джонса, поверенного из Суонси».
   Но уже через год отец разорился и переехал в Лондон, куда вскоре перебралась вся семья, поселившись в Попларе, восточном пригороде Лондона, примыкавшем к трущобам Ист-Энда. Отец занялся сбытом скобяных товаров, однако дела шли неважно.
   В 1871 году умирает отец и уже через два года в четырнадцать лет Джером оставляет школу, получив с помощью папиного старого друга место клерка в железнодорожной конторе.
   Заразившись любовью к театру, Джером пробует свои силы на сцене, поначалу не бросая службы. А затем поступает в гастрольную труппу. Вот как он сам пишет в своих мемуарах о гастрольной жизни: «Всего я провел на сцене три года… По большей части я выступал в провинциях… Случалось и бродяжничать, и милостыню просить по дороге. Никто не жаловался: дело привычное… Временами, конечно, удавалось прибиться к хорошей труппе и жить припеваючи – спать в нормальной кровати и по субботам есть пироги с крольчатиной.
   Хоть и нескромно так говорить, я думаю, что мог бы стать хорошим актером. Будь мне довольно для жизни смеха и аплодисментов, остался бы в этой профессии. Во всяком случае, опыта хватало. Я переиграл все роли в «Гамлете», за исключением Офелии. Играл в одном спектакле Сару Гэмп и Мартина Чезлвита. Не помню, как именно все это закончилось. В каком-то городке на севере я продал свой гардероб и прибыл в Лондон…»
   В Лондоне Джером встретил знакомого, который «опустился» до журнализма, стал ходить с ним по судам и коронерским дознаниям и вскоре тоже наловчился писать репортажи. Джером взялся изучать стенографию, решил пойти по стопам Диккенса, который начинал парламентским репортером, посещал публичные собрания, а по воскресеньям записывал проповеди.
   Однако грошовая журналистика постепенно ему надоела. Он пробовал даже учительствовать, но продержался всего один семестр. Работал секретарем у застройщика в северной части Лондона, затем в торгово-посреднической фирме, а потом в адвокатских конторах.
   Все это время он постоянно сочинял рассказы, пьесы, эссе, сатирические заметки. Однако рукописи с удручающей неизменностью возвращались к нему от издателей.
   В то время, когда приходилось особенно плохо, Джером обращался за утешением к своему любимому поэту Генри Уодсворту Лонгфелло. В своих мемуарах он пишет: «А однажды, скрючившись у еле тлеющего огня в камине, прочел его поэму, начинавшуюся так:
   «У огня сидел художник, неудачей огорчен». Мне показалось, что сочиняя ее, Лонгфелло думал обо мне. А когда я прочел последние строчки: «Для творений дерзновенных годно всё, что пред тобой», – я понял, что Лонгфелло советует мне поменьше думать о страданиях воображаемых девушек, превращенных в водопады, и тому подобных красивостях, а писать о том, что пережил сам. Я расскажу миру историю персонажа по имени Джером – как он убежал из дома и поступил в театр, и обо всех удивительных и трогательных событиях, что с ним приключились. В тот же вечер я приступил к работе, и через три месяца книга была закончена».
   Однако времени на поиски издателя ушло намного больше и только в 1885 году вышла первая книга Джерома К. Джерома «На сцене и за кулисами».
   В 1888 году Джером женился на Джорджине Элизабет Генриетте Стенли Мэрисс. Своё свадебное путешествие молодожены провели, плавая в маленькой лодочке на Темзе.
   Ну и наконец 1889 год стал решающим в литературной судьбе Джерома.
   В этом году вышла в свет его книга «Мир сцены» – сборник очерков, высмеивающие театральные штампы. До этого эти очерки печатались в газете «Театрал».
   А сборник юмористических эссе «Праздные мысли лентяя» имел огромный успех не только в Англии, но и в Соединенных Штатах. До этого отдельные очерки печатались в ежемесячном журнале «Домашний благовест» (Home Chimes).
   Ну и наконец, в том же году вышла в свет его новая книга «Трое в одной лодке, не считая собаки», имевшая ещё больший успех. В своих мемуарах он пишет: «Я не планировал написать смешную книгу… Конечно, в книге предполагались „комические эпизоды“, но главным образом это должна была быть „Повесть о Темзе“, её пейзажах и истории. Однако получилось не как задумано. В сущности, вся книга – история из жизни. Я ничего не сочинял и не выдумывал. Кататься на лодке по Темзе я любил с тех пор, как смог себе позволить этот вид спорта, и вот – просто записал всё, что со мной при этом случалось».
   Джером Клапка Джером становится одним из самых популярных английских писателей.
   В 1891 году публикуется его рассказ «Новая утопия» (The New Utopia) в составе сборника «Дневник одного паломничества и другие рассказы» (Diary of a Pilgrimage and other Stories).
   Вот что написал Джером вместо предисловия к этому сборнику:
   «Несколько месяцев тому назад один из моих самых близких приятелей сказал мне:
   – Знаешь что, дружище? Много ты написал разных пустяков, а что бы тебе написать, наконец, какую-нибудь поучительную вещь, например, книгу, которая заставила бы людей думать.
   – И ты воображаешь, что это возможно? – возразил я.
   – Не воображаю, а вполне уверен в этом, – заявил мой приятель и даже не улыбнулся.
   И принял указание приятеля к сведению и написал эту книгу, которая, по моему мнению, должна произвести впечатление не только на чувство, но и на ум читателя…
   Всем рассказам в этой книге я старался придать самую легкую и игривую форму, а потому вправе надеяться, что моя книга заслужит внимание со стороны моих молодых читателей, справедливо избегающих сухой серьезности. Я знаю, что молодежь не любит поучений, поэтому и старался по возможности скрыть от неё, что эта книга – очень и научная, и полезная. Я хочу, чтобы мои читатели совсем не заметили этого, и желаю лишь постепенно, полегоньку влиять на их чувство и ум».
   Возможно поэтому тогдашние лондонцы, привыкшие к смешным и в тоже время безобидным юморескам Джерома, были удивлены этим рассказом, в котором рисуется мрачное и унылое общество будущего.
   Рассказ Джерома «Новая утопия» можно считать предшественником антиутопических произведений ХХ века. Е. И. Замятин отзывался об этом рассказе, как источнике вдохновения написания своего романа «Мы».
   Джером в мемуарах так пишет о своём журналистском времени: «Я обнаружил, что статьи лучше продаются, если их сдобрить толикой юмора. Редакторы часто отдавали моим текстам предпочтение перед более серьёзными, хоть и, возможно, более правдивыми репортажами. В таверне под названием „Коджерс-Холл“ на Флит-стрит мы за трубочкой и кружечкой пива обсуждали вопрос о самоуправлении Ирландии, суфражисток, социализм и надвигающуюся революцию».
   Вот и сюжет его «Новой утопии» начинается с обеда главного героя со своими, передовых взглядов, приятелями в «Национальном социалистическом клубе». Особенно интересно описание самого обеда (в том числе и для сравнения его с едой в будущем):
   «Обед отличался удивительною изысканностью блюд. Были фазаны, начинённые трюфелями и удостоившиеся со стороны одного из нас наименования кулинарной поэзии; были, разумеется, и другие блюда, ни в чем не уступавшие фазанам. Если же я прибавлю, что шато-лафит 1849 года был вполне достоин той цены, которую мы за него заплатили, то, полагаю, это будет лучшим доказательством изысканности нашего обеда.
   После обеда, за сигарою (во имя истины должен сознаться, что «Национальный социалистический клуб» очень опытен в приобретении хороших сигар) у нас завязалась крайне поучительная беседа о грядущей национализации капитала и о полном социалистическом равенстве людей.
   Положим, что касается лично меня, то я был обречен больше слушать, чем говорить, благодаря своей некомпетентности в данных вопросах…
   Зато я был весь внимание к тому, что говорилось моими просвещенными друзьями, бравшимися в несколько лет исправить всё страшное мировое зло, в котором коснело злополучное человечество в течение прошлых тысячелетий, когда на свете еще не было этих самых моих друзей…
   В конце этих широковещательных разглагольствований ораторы подняли бокалы и провозгласили тост за священное равенство (разумеется, в этом тосте участвовал и я), а потом велели подать себе шартреза и новых сигар».
   Вернувшись домой и размышляя о чудесном новом мире, главный герой засыпает.
   Проснувшись через тысячу лет (что в конце концов оказалось, к его удовольствию, всего лишь сном) уже после великой социальной революции, он оказывается в этом новом мире, с которым его знакомит местный старик, работа которого – отвечать на вопросы неопытных людей.
   Вот о том, как реализованы идеи его друзей-социалистов в новом мире, и поведём дальнейший рассказ.

О равенстве

   Вот так главный герой рассказа Джерома описал идеи своих друзей: «Главным лозунгом великих мирообновителей было „равенство“, абсолютное равенство людей во всех отношениях: в положении, во влиянии на общественные дела, в имуществе, во всех правах и обязанностях, а следовательно, в довольстве и счастье.»
   «Так как, – говорили его друзья, – мир создан для всех, то он и должен быть разделён поровну между всеми. Труд каждого человека должен идти на пользу государства, которое будет питать и одевать людей и вообще заботиться об их нуждах и потребностях. Никто не имеет права обогащаться сам своим трудом; все должны трудиться исключительно для пользы государства.
   Всё личное богатство – эти социальные узы, посредством которых немногие связывали многих, это страшное оружие, служившее кучке разбойников средством отбирать у целого общества плоды его трудов, должно быть вырвано из рук тех, которые слишком уж долго держали его.
   Общественные различия, как не имеющие смысла преграды, которыми до сих пор сдерживались в своем естественном движении волны могучего жизненного потока, должны быть уничтожены…
   Неистощимые богатства матери-природы должны питать одинаково всех; не должно быть ни голодных, ни погибающих от излишества питания. У сильного должна быть отнята возможность захватывать себе больше, чем будет иметь слабый. Земля принадлежит человечеству со всем, что находится на ее поверхности и в её недрах, поэтому она и должна быть разделена между всеми поровну. Равные по законам природы люди должны быть равными и по своим собственным законам.
   Из неравенства возникли все отрицательные явления в человечестве: нужда, преступление, грех, самолюбие, заносчивость, лицемерие и пр. При полном равенстве исчезнет всякий повод, всякий соблазн к совершению всяческого зла, а раз все это исчезнет, то таящееся в человеческой природе благородство засияет во всей своей красоте, во всём своем ослепительном блеске.
   Лишь только будет объявлено равенство людей, земля сразу превратится в рай…»
   К сожалению, моя Новая Утопия основывается на теории неравенства, а именно: все люди неравны по природе своей, происхождению и по своим возможностям.
   И делать людей абсолютно равными во всём, не является целью моей Новой Утопии. Её задача гарантировать всем только необходимые стартовые условия или другими словами минимально необходимые равные условия, чтобы каждый человек мог сам развиваться, как ему вздумается, и сам отвечать за себя.
   Может я не прав? Посмотрим, что получилось у сторонников абсолютного равенства. Особое внимание обратим на обоснования старика-проводника из этого нового мира.

О внешнем равенстве

   Старик: «В наши счастливые дни люди равны не только по положению, но и по внешности».
   Одно из первых, что привлекло внимание нашего героя, когда он вместе со стариком, его сопровождающим, пошли по городу, это люди, которые изредка попадались им навстречу, «и все на одно лицо, словно они были членами одного семейства. Одеты они были точь-в-точь так же, как был одет мой спутник, то есть в серую блузу, наглухо застегнутую у шеи и подпоясанную ремнём, и в серые панталоны. Все были черноволосые и с начисто выбритыми лицами».
   На вопросы: «Почему? Зачем?», старик дал разъяснения: «Неужели вы не понимаете? Я же вам говорил, что у нас теперь процветает полное равенство. А какое же это было бы равенство, если бы одним из нас, будь то мужчина или женщина, было разрешено чваниться белокурыми или, как вы в своё время называли их, „золотистыми“ волосами, у другого голова горела бы, как в огне, от рыжей растительности, у третьего чернелась бы, как уголь, а у иных белелась бы, как снег? Нет, в наши счастливые дни люди равны не только по положению, но и по внешности. Установив для всех мужчин обязательное бритье лиц и для обоих полов одинаковый цвет волос и стрижку их в одинаковую длину, мы некоторым образом исправляем недочёты природы».
   Ну что-же, в этом новом мире государству удалось всех одинаково одеть и сделать людей внешне равными, что пока не достижимо для нынешних уравнителей. Но времени у них ещё достаточно, ведь до описываемого нового мира ещё далеко (где-то после 2891 года).
   В моей же Новой Утопии всё по-старому, каждый волен одеваться и выглядеть, как пожелает (естественно, не нарушая элементарных правил поведения). Однако, государственных служащих в моей Новой Утопии также обеспечивают бесплатной казённой одеждой (формой) для работы. Правда, она имеет различия в зависимости от вида службы и занимаемой должности, что конечно никак не способствует равенству.
   И даже наоборот, может привести к «чванству» одних по отношению к другим или лучше сказать к гордости людей, работающих на государство, то есть на общественные интересы, что конечно уже должно понравиться нашим друзьям-социалистам из рассказа Джерома.

О цифровой идентификации

   В проходящих мимо людях, ввиду их внешнего сходства, наш герой не мог отличить женщин от мужчин. Поучения старика его восхитили своей простотой: «Каждый обыватель имеет свой номер: мужчины узнаются по нечётным номерам, а женщины – по чётным».
   Тогда возник новый вопрос о том, зачем нужны номера, что вызвало у старика усмешку: «Какие странные вопросы вы задаёте!.. Номера служат для того, чтобы мы могли отличать себя друг от друга».
   А почему нет имён: «Да просто потому, что в именах было слишком много неравенства у прежних людей. Одни из них называли себя Монморанси и свысока смотрели на тех, которые назывались Смитами, а Смиты отвертывались от Джонсов. И так далее до бесконечности. Каждый кичился своим именем и с презрением относился к носителям других имён. Для того чтобы пресечь в корне это возмутительное явление, было решено совсем уничтожить имена и заменить их номерами».
   На что возник ещё вопрос: «Но разве номера первые и вторые не смотрели свысока на номера третьи и четвертые и так далее по порядку?» И старик подтвердил: «Да, вначале кичились и этим различием, но с уничтожением богатства отдельных лиц числа лишились своего прежнего значения, за исключением разве промышленных целей, так что в настоящее время номер сто уже не считает себя выше миллионного номера».
   Вот такая цифровизация людей из рассказа Дж. К. Джерома 1891 года издания.
   Хотя никакого равенства людей в этом нет, скорее наоборот. Вместо «м» и «ж» – нечётные и чётные числа. А взамен имён, которые могут и совпадать у совершенно разных людей, – персональные (личные) номера, которых нет больше ни у кого.
   Что касается моей Новой Утопии, то там мирно сосуществуют имена и цифровизация. Ведь цифровизация – это всего лишь средство для достижения соответствующих целей и важно использовать её там, где она облегчает жизнь человека, идёт всему обществу на пользу, а не во вред.
   Например, с помощью идентификационного номера вашей электронной трудовой книжки, вы можете, почти мгновенно, получить данные по всем вакансиям (причём в любой точке страны) в соответствии с вашим образованием и трудовыми навыками. Что, конечно-же, облегчает вашу жизнь по поиску наиболее подходящей для вас работы (например, найти работу ближе к месту вашего проживания или наоборот переехать в другое место, где будет более интересная для вас работа).

О распорядке дня

   Ответ старика на просьбу умыться привел нашего героя в недоумение: «У нас не полагается умываться самим, подождите до половины пятого, тогда вас умоют к чаю». Далее «старик пояснил, что невозможно поддержать равенства между людьми, если им будет предоставлена свобода умываться, когда и как им вздумается. Были люди, которые привыкли умываться три или четыре раза в день, между тем как другие чуть не раз в год чувствовали необходимость счищать с себя грязь. Благодаря этому образовались два класса: чистых и грязных, которые так и называли друг друга, вследствие чего стали было возрождаться прежние предрассудки. Чистые презирали грязных, а грязные ненавидели чистых. Ввиду этого правительство было вынуждено взять на себя заботу и об умывании граждан. Были назначены особые должностные лица, которые два раза в день и производят умывание всех граждан. Частные же умыванья совсем воспрещены».
   Другая просьба напиться вызвала уже у старика удивление: «Напиться?! Что значит „напиться“? У нас после обеда даётся полпинты какао». Пришлось покориться и ждать обеда.
   Вот такой режим дня в новом мире со слов старика: «В семь часов утра, по звуку колокола, все встают и сами убирают свои постели. В семь часов тридцать минут идут в ванные и одевальные, где их моют, бреют, стригут и одевают… то есть позволяют им одеваться самим в одинаковые костюмы. В восемь идут в столовую завтракать. Завтрак состоит из пинты овсяной похлебки и полпинты теплого молока на каждого. Мы строго придерживаемся вегетарианства, приобретшего в течение последних столетий такое огромное количество сторонников, что из них постоянно составляется большинство на выборах. В час дня колокол сзывает к обеду, состоящему из бобов и варёных плодов; два раза в неделю даётся пудинг с вареньем, а по воскресеньям – пирог со сливами. В пять часов, после вторичного умыванья, мы пьём чай, а в десять гасятся огни, и мы ложимся спать. Будучи равными, мы все живем совершенно одинаково…»
   Итак, в этом новом мире полностью реализованы идеи друзей-социалистов о государстве, «которое будет питать и одевать людей», причём «одинаково всех», где нет «ни голодных, ни погибающих от излишества питания».
   Моя Новая Утопия не вмешивается в режим дня и питания своих граждан, хотя и занимается пропагандой здорового образа жизни: преподают его в школе, пропагандируют в государственных СМИ, а государственные медицинские учреждения выдают гражданам персональные рекомендации.

О взаимоотношениях полов

   Семейный институт в этом новом мире уже давно уничтожен. Почему? Выслушаем (частично сократив) довольно длинную речь старика:
   «…Семейный уклад нам не подошёл, потому что он оказался противообщественным. Главы семейств больше думали о своих жёнах и детях, чем о государстве. Они трудились главным образом в пользу своих семей, а не для общины и пеклись несравненно больше о будущности своих детей, чем о судьбах всего человечества.
   Узы любви и крови объединяли людей в маленькие тесные группы, вместо того чтобы безраздельно слиться в одну общую. Прежде чем думать об успехах человечества, они думали об успехах своих родных. Прежде чем стараться об увеличении счастья всех своих сограждан, они старались о счастье своих близких по сердцу и крови. Для того чтобы доставить этим близким особенные удобства, они работали сверх силы, подвергали себя лишениям и накапливали лично для себя богатства. Любовь порождала в сердцах людей порок карьеризма… Благодаря всему этому основные принципы социалистического строя ежедневно нарушались и подвергались опасности быть совершенно уничтоженными. Каждый дом, в котором жили обособленные семьи, становился центром пропаганды идеи ценности каждой отдельной личности. Из недр очага поднимались ехидны «товарищества» и «независимости», чтобы отравлять умы людей и жалить общество в самое сердце.
   …Матери находили, что лучше их детей и быть не может, глядя на чужих как на существ неизмеримо низших. Дети с самого рождения также были пропитаны еретическими убеждениями, что их отцы и матери лучше всех остальных родителей на свете.
   Вообще, со всех точек зрения, семья оказывалась нашим врагом. У одного действительно была прелестная жена и двое благонравных детей, а его соседу выпала на долю сварливая грымза и одиннадцать озорных бездельников. В чем же тут было равенство?
   Кроме того, в одной семье горевали, а в другой – радовались… Какое это равенство? Может ли общество, в котором существовали подобные противоположности, считаться нормальным?
   Такие вопиющие несообразности терпеть больше было нельзя. Мы поняли, что семейная любовь мешала нам на каждом шагу, что именно в ней мы и имели самого сильного врага. Это глупое чувство делало равенство людей невозможным…
   В настоящее время у нас нет семьи, зато нет и семейных тревог; нет любовных историй – нет и любовных страданий; нет любовных восторгов – нет и терзаний ревности; нет поцелуев – нет и слёз.
   Теперь мы наслаждаемся настоящим равенством, освободившись от всех радостей, зато и от всех горестей семейной жизни».
   Далее пришлось старику разъяснить и то, как обеспечивается воспроизводство населения: «У нас умирают, как и встарь, а причинённую этим убыль мы возмещаем совершенно просто, тем же способом, каким в ваше время производилось размножение коров, лошадей и прочих домашних животных, в которых вы нуждались. Ежегодно, весною, мы некоторое время разрешаем обоим полам жить вместе, причем необходимое количество рождений устанавливаем заранее. Новорожденные тщательно воспитываются под медицинским руководством и наблюдением. Лишь только явившись на свет, они отбираются от своих родительниц, во избежание пагубной для равенства материнской любви, и помещаются в государственные воспитательные дома, откуда их своевременно отдают в общественные школы, где они пребывают до четырнадцатилетнего возраста. В этом возрасте они подвергаются экспертизе специалистов, по решению которых подготовляются к тому или другому делу, смотря по открытым у них способностям. Двадцати лет их заносят в списки взрослых граждан, причем им даётся право голоса. Между мужчинами и женщинами не делается никаких различий, оба пола пользуются совершенно одинаковыми правами».
   Итак, в этом новом мире вот так реализовали идеи друзей-социалистов об «абсолютном равенстве в довольстве и счастье» и в преодолении «пропасти неравенства рождения и положения».
   Однако, не смотря на строгое равное воспитание, у подростков всё же открываются разные способности. Что, конечно, льёт воду на мельницу моей Новой Утопии, которая не признаёт полного равенства и поддерживает «идеи ценности каждой отдельной личности».
   Потому моя Новая Утопия не вмешивается в личные (частные) дела граждан, но при этом гарантирует им социальную поддержку, в том числе и связанную с детьми (ежемесячные пособия для детей до их совершеннолетия, пособия по уходу за новорожденными, социальное жильё, бесплатное медицинское обеспечение, бесплатное образование обязательное и дополнительное в соответствии со склонностями ребёнка).

О телесном и умственном равенстве

   Среди мимо проходящих молодых людей наш герой заметил несколько одноруких и одноногих, что его поразило. Старик объяснил это очень просто: «Когда у кого-нибудь из молодых людей замечается превышение в росте или в силе сверх установленной средней нормы, то у него отнимается нога или рука, чтобы привести его в равновесие с другими. Мы, так сказать, низводим его до нужного уровня, без которого также немыслимо равенство. Природа частенько ошибается в своей мерке, она никак не хочет приучиться работать по той мерке, которая нам нужна, и мы исправляем её ошибки».
   Тогда возник вопрос о том, как быть с людьми, чей ум выше нормы. Ответ был также прост: «Это бывает очень редко, но когда случается такая ненормальность, то мы просто-напросто вскрываем у данного субъекта череп и производим над его мозгом некоторую операцию, после которой он становится вполне нормальным».
   Ну что-ж, даже такими варварскими методами сторонникам абсолютного равенства не удалось «подчинить себе природу». А отрубив ноги и руки, как минимум получили внешнее неравенство людей. Ну и осталось неравенство с теми, кто не дотянул до нормы.
   Да, тяжёлый это труд по созданию абсолютно равных людей, чтобы они были одной внешности, одного роста, веса, толщины, тогда их можно одеть в одинаковую одежду, причём одного размера для всех, да еще и с одинаковыми «мозгами» (или по крайней мере не выше определённого уровня). Да, чтобы и дети тоже все были одинаковые, отличающиеся только ростом в зависимости от возраста. Вот такая могла бы быть идеальная антиутопия.
   Однако, несмотря на абсурдность этих идей, попытки создания нового человека в современном мире продолжаются (от выращивания в пробирках по заранее заложенным параметрам до простого снижения интеллектуального уровня через соответствующие системы образования, культуры потребления, СМИ и т.д.)
   Да, и понятие нормы в умственном развитии – вещь довольно относительная. Ведь все люди разные, в разных сферах жизни (науке, быту…) они по-разному проявляют свои умственные способности, кто-то силён в одном, кто-то в другом, и наоборот. И именно это разнообразие, а не одинаковость мышления, двигает в целом человечество вперёд.
   Как раз такой подход и заложен в моей Новой Утопии, где в частности общее стандартное образование дополняется факультативным по тем направлениям, к которым дети наиболее предрасположены.

О городе и за городом

   Обходя улицы, наш герой видел только однообразные здания, больше похожие на бараки. На углах улиц на зданиях красовались надписи: «Музей», «Больница», «Зал для диспутов», «Баня», «Гимназия», «Академия Наук», «Выставка предметов промышленности», «Школа красноречия». Его недоумение по поводу отсутствия жилых домов развеял старик: «Таких домов, какие были тысячу лет назад, у нас, разумеется, нет, да мы в них и не нуждаемся, потому что живём в братстве и равенстве. Мы живём вот в этих самых зданиях или, вернее, в блоках зданий. В каждом блоке помещается тысяча человек. В каждом помещении сто постелей. Кроме спален, в каждом блоке имеются строго рассчитанных размеров столовые, ванные, одевальные и кухни».
   На вопрос о наличии магазинов, получил следующий ответ проводника: «Государство кормит и одевает нас, даёт нам жилище, оказывает медицинскую помощь, моет, бреет, красит, причесывает нас, а когда помираем – хоронит. Ни в каких торговых и ремесленных заведениях мы не нуждаемся, поэтому их и нет».
   Ну, а его рассуждения о том, как было хорошо за городом, старик сухо прервал: «Вместо описываемой вами ненужной роскоши природы мы устроили обширные огороды, разделённые дорогами и каналами, перекрещивающимися под прямым углом, как здешние улицы. Вашей былой „красоты“ вы больше не найдёте и за городом. Мы её уничтожили, потому что и она мешала нашему равенству. Мы нашли несправедливым, чтобы одни люди жили среди живописных окрестностей, а другие – среди болот или голых песков. Теперь благодаря нашим трудам весь мир стал одинаков во всех своих частях, все люди повсюду живут в одинаковых условиях, потому что на земле нет уже таких мест, которые имели бы какие-либо преимущества перед другими».
   Итак, в этом новом мире достигли полного равенства через полное однообразие и городов, и пригородов по всему миру.
   К сожалению, и в современном мире однообразие имеет место быть, особенно в новостройках (правда, не до такой степени).
   В моей Новой Утопии также имеются некоторые элементы однообразия, особенно в отношении государственных (общественных) зданий.
   Так, например, для тех, у кого нет собственного жилья, строятся государственные социальные дома, в основном, по типовым проектам. При этом и сами квартиры там типовые. На одного человека – это небольшая квартира-студия стандартной площади, на двоих – квартира с удвоенной площадью, на троих – с утроенной… Таким образом, куда бы вы не поехали, везде социальное жильё одинаковое. Кроме того, строятся и специализированные социальные дома для людей пожилого возраста или семейных с детьми, отличающиеся от обычных дополнительной необходимой инфраструктурой (например, медицинскими кабинетами).

О развлечениях и отдыхе

   Как выяснилось, почти все развлечения в этом новом мире запрещены. Интересны обоснования старика.
   В отношении театров: «Мы уничтожили театры. Особенности артистического темперамента не допускали уравнения. Каждый из артистов мнил себя лучше и выше других…»
   О чтении книг: «Это нам не запрещено, но только читать-то у нас нечего. Новых книг больше не пишется. Да и о чем писать в мире, где нет ни горестей, ни радостей, ни разочарований, ни надежд, ни любви, ни ненависти; где жизнь течет таким ровным, тихим, нигде не застревающим потоком?»
   Кроме того, «были уничтожены все без исключения произведения искусства прежних времён и постановлено подавлять в подрастающих поколениях малейшее стремление к художественной деятельности всякого рода, потому что такая деятельность признана зловредною, как подрывающая великие основы равенства. Люди с художественными наклонностями имеют привычку мыслить и этим самым возвышаться над другими, не имеющими такой зловредной привычки… по той же причине были воспрещены различные виды спорта и общественные игры, так как состязания ведут к проявлению способностей, а различие в способностях нарушает законы равенства».
   Учитывая, что работают в этом мире только по три часа, то остальное время отдыхают, а точнее думают и беседуют: «О том, как трудно жилось прежним людям и как счастливы теперь мы, а также о великих предназначениях человечества». О чём с самодовольством сообщил старик: «Мы видим предназначение человечества в полном преобладании над природой, чтобы она не стремилась больше своими вольностями нарушать наши законы равенства; чтобы всё у нас делалось силою одного электричества, без всякого содействия с нашей стороны; чтобы каждый из нас имел право голоса; чтобы…»
   Вот так реализовались в этом новом мире идеи друзей-социалистов, а именно: «Равные по законам природы люди должны быть равными и по своим собственным законам».
   А вот впечатление нашего героя от придуманного его мудрыми друзьями уже не было столь прекрасным. «Жить совершенно беспечно, без малейших забот и почти без всякого труда, без горя и страданий, даже без мысли, за исключением думы о славных судьбах человечества» уже не казалось раем.
   Ну, а в моей Новой Утопии разрешено почти всё, что не противоречит безопасности людей и самой страны во всех сферах жизни.

О большинстве

   На все вопросы нашего героя о том, кем приняты те или иные решения (цвет волос, номера вместо имён, вегетарианство, обрезание ног, рук и мозгов, запреты на развлечения), старик отвечал: «БОЛЬШИНСТВОМ», и о том, что большинство может быть не справедливым: «Разумеется, нет. БОЛЬШИНСТВО не может быть не правым».
   А про права меньшинства получил от старика суровую отповедь: «Меньшинство НЕ ИМЕЕТ НИКАКИХ ПРАВ». Получается, что тому, кто пожелал бы жить в этом новом мире, необходимо примкнуть к большинству, что и подтвердил старик: «Разумеется! Только таким путем он и может избавиться от больших неудобств».
   Наш герой всё понял, и на вопрос о религии, как называется божество, которому они поклоняются, получил ответ: «БОЛЬШИНСТВО».
   Вот такой новый мир предстал перед нашим героем. Получается, что полное равенство в нём возможно только при полном отсутствии меньшинства, когда все имеют только одно мнение. Или другими словами, как принято в «свободном» обществе, вы свободны иметь любое мнение, если оно не отличается от официального.
   Вот поэтому моя Новая Утопия категорически против абсолютного равенства. Ведь власть народа (по-гречески демократия) и власть большинства – это разные вещи (хотя эти понятия иногда и отождествляют). Потому что народ состоит из людей с разными мнениями и власть всего народа должна учитывать (на сколько это возможно) мнения всех.
   Так что в моей Новой Утопии процветает свобода, как осознанная необходимость, ограниченная только тем, что связано с безопасностью граждан и государства в целом. Например, свобода СМИ не должна противоречить элементарным правилам поведения (то есть недопустимость оскорблений, ложной информации, призывов к насилию, пропаганды запрещённых видов деятельности…), а свобода частной инициативы (бизнеса) не должна противоречить правилам охраны труда, окружающей среды, трудовому законодательству и т. д.

Послесловие

   Как был счастлив наш герой рассказа, когда, проснувшись в своей кровати, он понял, что избавился от страшного кошмара, и ощутил неописуемое блаженство чувствовать себя опять самим собой.
   Ну что-ж, Дж. К. Джером в своём небольшом рассказе прекрасно продемонстрировал нам, как в общем-то позитивные (утопические) идеи друзей-социалистов, в их крайнем проявлении абсолютного равенства людей во всех отношениях, превратились в полную свою противоположность – антиутопию.
   Однако, даже в этой антиутопии не удалось полностью уравнять людей, созданных разными самой природой. Создание равных (идеальных) людей равносильно созданию роботов. Хотя даже одинаковые с виду, да и по внутренней начинке, роботы (машины) на практике зачастую проявляют некоторые отличия. Одни ломаются раньше гарантированного срока, а другие продолжают работать, превышая все сроки…
   Абсолютное равенство людей, создание идеальных людей, как и создание идеального общества – недостижимая мечта. Не зря Томас Мор назвал Утопию наилучше устроенным государством, а не идеальным, как пытаются нам представить некоторые интерпретаторы этого понятия. А вот попытки создания идеального общества с идеальными людьми приводят, скорее, к антиутопиям.
   Поэтому в своей Новой Утопии я пытаюсь создать наилучше устроенное общество, чтобы дать возможность развиваться обычным людям с учётом их различий.
   Кстати, учитывая содержание этого рассказа Джерома, интересно будет проследить за его издательской судьбой в России. В русском переводе он появился уже в 1895 году в журнале «Русское обозрение» и до 1917 года был издан не менее 10 раз.
   И только один раз в 1898 году цензор Санкт-Петербургского цензурного комитета вынес такую резолюцию: «… рукопись на основании предписания от 8 мая 1895 года к напечатанию не дозволять». Правда, этой рукописи переводчик дал название «Грядущий социализм». Что не понравилось цензору слово «социализм» или само содержание рассказа, можно только предполагать, так как сам циркуляр от 8 мая 1895 года выглядел так: «Не допускать к печати таких произведений, которые по своему содержанию не могут быть признаны безусловно безвредными для народного чтения».
   В 1917 году после февральской революции рассказ был издан под названием «Царство социализма: Всеобщее равенство» и эсеры в августе 1917 года проводили коллективные чтения рассказа рабочим на фабриках в Орехово-Зуево.
   После 1919 года и в СССР рассказ Джерома не переиздавался. И был издан в новом переводе только в 1993 году.
   Для тех, кто не читал этот рассказ Джерома, советую прочесть. А тем, кто читал, советую перечитать, с учётом данной книги возможно найдёте много нового.
   Ну а тех, кого заинтересовали идеи моей Новой Утопии, читайте о ней мои книги.

Создатель своей Новой Утопии
Карнейчик С. Е.
16.12.2022.

Новая Утопия. Об утопии Дж. К. Джерома Мир Утопий Сергей Карнейчик