-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Галина Богапеко
|
|  Поэмки
 -------

   Галина Богапеко
   Поэмки



   © Богапеко Г., 2023
   © Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2023

   Отклик Нины Красновой
   Меня потрясли, изумили и восхитили мини-поэмы Галины Богапеко – и «Шестидесятые годы», и «Туркменский мотив», и «Анапский базар», и история о влюблённой парочке бомжей, и о Болотной площади… и т. д. Это что-то совершенно новое, экстраординарное не только в поэзии Галины Богапеко, но и в нашей современной поэзии!!! Ничего подобного я ни у кого не читала. Автор лёгким художественным слогом, яркими и точными штрихами, деталями, подвижными интонациями и лаконичными средствами показывает жизнь в лицах, жизнь в разных её формах и проявлениях, в разных цветах и красках, в разных географических уголках страны и земли, причём использует для этого свой, а не заёмный материал жизни, превращая его в прекрасную высокую поэзию! Я поздравляю Галину Богапеко с несомненным успехом в жанре мини-поэм и вообще в поэзии!!!
   Нина Краснова,
   поэтесса, эссеистка,
   член Союза писателей Москвы, Союза писателей XXI века, Русского Пен-клуба


   Поэмки-ностальгии


   Звон трамвая из прошлого


     Прозрачность наземного транспорта —
     Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
     Но звон трамвая страстный
     Из прошлого столетия – красного,
     вечного в опавших листочках,
     Истошного сквозь звень морозную по строчкам
     многоточием.
     Окна в вагоне занавешены инеем,
     у трамвая есть цифра без имени —
     37-й точно.


     В трамвае народу битком,
     От Якова до деда Петко,
     И пар в разные стороны клубками.
     Петко, как байбак в зимней спячке,
     В ушанке набок, в тулупе, в валенках,
     Подбитых кожей телячьей,


     Сопит, в ус дует.
     Рядом бабка над сеткой продуктов колдует —
     Вроде ничего не забыла,
     Значит, будет праздник обильный,
     с балыком из свинины
     и с пряниками-ангелками.


     И кондукторша – внешне грозная,
     в перчатках розовых,
     Обрезанных на двух пальцах.
     Через плечо на ремне ридикюль,
     куль
     с медяками
     страдальцев,
     На шее ожерелье с клубками
     билетиков —
     сегодня уже ретро Советики —
     в раме.


     Крикливая, румяная,
     Прижалась спиной к железной раме —
     печке,
     Без вина пьяная
     морозом млечным.


     Рядом девочка-подросток шести лет,
     Сродни мальчику-шкету,
     Как свеча бледная,
     По глазам видно, шаловливая, вредная.


     Кондукторша свободными пальцами
     Даёт девочке хлеб с кусочком сальца,
     Обнимает «победную»,
     К печке двигает, кричит:
     «Следующая остановка – “Коптево”».


     Девочка сальце в момент слопала
     и выскочила
     в «Коптево»…


     Вот
     и проскочили
     тысяча девятьсот пятьдесят первый год…
     Прозрачность наземного транспорта —
     Внешняя и внутренняя в ярких оболочках.
     Но звон трамвая страстный
     Из прошлого столетия – красного,
     Вечного, в опавших листочках,
     Истошного сквозь звень морозную по строчкам
     многоточием.



   Мы вышли из «Войковской»

   Ларисе Ягунковой [1 - Писатель, киновед, кинокритик, сценарист.]


 //-- 1 --// 

     «Войковская», «Красный Балтиец»
     Имеют свой виртуальный экслибрис [2 - Художественно выполненный ярлычок с обозначением владельца или знак.].
     Мы мечены этим знаковым знаком.
     Им мечены наши и мамы, и папы.
     Мы вышли из «Войковской»,
     мы дети России.
     И сколько осколков
     изумрудных, синих,
     Зеркальных, коротких и длинных
     В Московии нашей,
     взращённых на пашнях,
     Судьбою окрашенных,
     разного колера,
     форм и линий…
     …………………………………………
     Под звон золочёных
     церковных башен
     В фантазиях наших
     шли исполины…

 //-- 2 --// 

     Домá перестроек и царские виллы
     Менялись сквозь время.
     По милости «сильных…».


     Мы временем бремя —
     Стирать научились —
     Немилость царей
     И судеб немилость —
     Всё ради детей,
     Что на свет появились,
     Всё ради детей,
     Тех, что родятся потом,
     Когда мы за звёздами
     в космос уйдём…

 //-- 3 --// 

     Так шли чередой за годами года.
     Меняла течение жизни река,
     Менялись эпохи, вожди, города,
     Менялись и облики
     улиц вчерашних,
     Менялись и звёзды,
     и флаги на башнях.
     То чистое небо,
     а то в облаках…

 //-- 4 --// 

     Учились, работали —
     всё впопыхах.
     И спорили мы о прошедших веках,
     О жизни космической, неземной,
     О нашей истории земной —
     О том, что в умах
     отголоски войн…
     О вере своей и о вере чужой…
     О том,
     что сегодня у всех на устах…
     О том,
     что сейчас вызывает страх…

 //-- 5 --// 

     О прошлом «вчера»
     мы вовсе не ропщем —
     Несли мы планету на наших руках
     С заветной мечтой
     о мире всеобщем,
     О солнышке тёплом
     И лунной, безоблачной ночи —
     О «фее»
     и страстно в неё влюблённых,
     О смелых фантазиях и затаённых,
     О вёснах,
     в которых птицы гогочут,
     О лете пахучем,
     о любви непорочной,
     О реках зеркальных
     и радостях прочих…

 //-- 6 --// 

     Мечтали, читали и почитали
     Искусство —
     его беспредельные дали…
     Мирские проблемы решали любя
     И слушали трели:
     «Труль-трю» соловья.
     Любили, любя
     бескорыстно и страстно,
     Любили и нас наивною лаской.

 //-- 7 --// 

     Росли тополями
     и пухом неслись
     К космической дали —
     За сказками ввысь.
     Мы были любимы, не зная о том,
     И веточкой ивы, и Млечным Путём,
     И Богом —
     его добродетелью вечной,
     Зарёю,
     рассветом,
     голубушкой речкой.

 //-- 8 --// 

     Мы ехали в поезде нашей мечты
     До той отдалённой
     за солнцем черты…
     Чтоб где-то,
     когда-то,
     когда-нибудь
     Смогли бы за эту черту… шагнуть,
     Оставив на нашей планете
     «Войковская»
     Поросль —
     Живую, красивую, бойкую,
     сильную, светлую,
     Чтоб спорила с ветром,
     чтоб чтила обеты,
     Мечтала заветно,
     любила с ответом
     И украшала нашу планету.



   Дай о себе знать

   Ларисе Ягунковой


     Где ты, как ты?
     Дай о себе знать, хотя бы кратко.
     Ощущаю, понимаю, принимаю ускорение.
     Осень прохладная
     Снежинками первыми порадовала,
     Вызвала изумление.


     Суета быстрее падающих снежинок —
     Как в электрической мясорубке,
     Без остановки; и информация попутная
     Летит по планете всей.
     Но от тебя нет вестей.


     Дружба – это своего рода служба,
     Которая по спирали управляется мотором жизни.
     И я остро ощущаю движение, но тебя не вижу.
     Помню тебя в субботу в модных ботах на «Красном
     Балтийце»
     Около овощного магазина с незадачливой витриной.
     Из магазина в магазин мелькали лица.


     Шёл дождь. Ты приветствовала меня улыбкой
     дежурной —
     Хорошо была воспитана,
     вращалась в среде гламурной —
     С киношниками, артистами, журналистами, с талантами
     юными.
     Двигалась быстро, решала быстро, блистала
     остроумием.


     А я девчонка пятнадцати лет, к шестнадцати
     приближалась,
     Мне нравились оперетта, кордебалет и милые шалости,
     Писала стихи по веленью души, ходила на стадионы
     Слушать маститых поэтов, посещала вечернюю школу,
     Время от времени читала – без системы,
     в свободное время,
     Обладала хорошим вкусом,
     Одевалась эффектно,
     В основном в одежду с иностранными этикетками,
     купленную в Союзе.
     Посещала храмы, молилась страстно,
     почитала Бога.
     Ходила на концерты в зал Чайковского, не часто,
     слушала классику, заряда хватало надолго.


     Я подняла воротник, было ветрено.
     Ты предложила свой пропуск в Дом архитектора.
     Просто тебе было очень некогда.
     Мой вектор судьбы изменился…
     А дождик тебя торопил, с тобой торопился
     К твоему единственному,
     Думаю, он тебе до сих пор снится…


     Я заскочила в подвал цирюльни, поиграла в «Фильку» [3 - Карточная игра.],
     Поскакала радостная домой, вырядилась в синие
     колготки,
     в изумрудные на высоких каблуках шпильки,
     в сиреневое платье до колен
     (современное)
     с круглым вырезом чётким.
     Соорудила из алых волос бабетту [4 - Объёмный начёс на макушке в виде полусферы.],
     Надела на руку изумрудную браслетку
     И поехала в Дом архитектора вместо оперетки.
     Ехала и думала: «Знания мои об архитектуре дремучие,
     Наверное, будет скучно».


     Водитель притормозил, остановился, я расплатилась,
     открываю тяжёлую дверь,
     оказалась среди множества людей,
     удивилась.
     Прошла к столику регистрации.
     Похоже, здесь проходила картинная акция.
     Окружающие меня почтенные мужчины
     зааплодировали.
     Я посмотрела по сторонам: что за диво?
     Все действительно мне аплодировали многократно.
     Среди всех был известный художник Никогосян
     Николай Багратович,
     Давно отмеченный премиями, призами.
     Это был немолодой невысокого роста мужчина,
     армянин,
     В синей рубашке из поплина,
     с умными спокойно-пронзительными глазами,
     На его свежевыбритом лице почти не было морщин.


     Время вечернее – около семи.
     Он подошёл ко мне, представился и предложил
     поужинать в ресторане, в кругу его семьи.
     Похоже, он в этом здании – художник-старожил…


     Когда мы поднялись в ресторан, то за накрытым столом
     сидели его жена с дочерью.
     Николай Багратыч: «Смотрите, какую я драгоценность
     обнаружил,
     какая красавица будет с нами ужинать,
     попотчуем.
     Обращаясь ко мне: «Галя, о важном поговорим потом».


     Потом мы встречались в его мастерской —
     Пресненский Вал, дом пять.
     Я уставала, приходила поздно домой,
     А на следующий день возвращалась опять.
     Его часто отвлекали по телефону,
     Наконец картина была готова: я на алом фоне
     сидела на стуле, в синих колготках,
     в сиреневом платье с круглым вырезом чётким,
     в туфлях на каблуках высоких,
     С причёской бабетта из алых волос.
     Тогда на такие картины был спрос.
     С этого времени мы подружились надолго как-то.
     Волнуюсь, дай о себе знать, хотя бы кратко.


     Ощущаю, понимаю, принимаю ускорение.
     Осень прохладная
     Снежинками первыми порадовала,
     Вызвала изумление.
     Суета быстро падающих снежинок —
     Как из электрической мясорубки,
     Без остановки; и информация попутная
     летит по планете всей.
     Но от тебя нет вестей…

   03.11.2018, 01:02


   Против часовой стрелки


     «Держитесь за поручни!»
     Пассажирские вагоны летят в XXI век.
     Я еду домой, в руках пакет с инжиром.
     Кашляю, мечтаю о молоке горячем —
     с пенкой, с инжиром, в бокале прозрачном,
     чтобы прибавились силы
     на одиночный брейк.
     Я – пассажир, чахоточный, непривлекательный, но
     зрячий.
     Я отражаю этот мир – больной, зомбированный по
     касательной и бродячий,
     Живу в кризис окаянный,
     вчера купила изогнутый телевизор,
     Переключаю постоянно
     себя и программы – что-то вызреет…
     Холодно, голодно, сытно, жарко, жалко,
     не жалко… Разучилась жалеть —
     Чувствую чучелом себя – палкой
     в шкуре, которую сбросил медведь…
     Еду куда – непонятно, невнятно.
     Следом по следам своим, судьбой запорошенным,
     Едет кто-то, едет куда-то,
     может быть, в гости ко мне гость непрошеный?
     Но музыка, чьё-то унылое соло
     на заброшенной жизнью дорожке:
     «Как тебе, девица, холодно, голодно,
     как не замёрзли ножки в сапожках
     или без них?»
     Он слепой, этот Дед Мороз – блик.
     Я пугало с рождения огородное,
     среди всех гостей непрошеных —
     земных, неземных,
     отверженная отцом, безродная, такая вот Крошечка —
     Хаврошечка.


     Говорят, евреи своих детей не бросают,
     но исключения бывают.
     Отец – из Владимира родом, прославленный трошки [5 - Немного.],
     сейчас в параллели другой пребывает,
     Земля ему пухом, и снежной крошкой
     в России, не в парке Росарио [6 - Город в Аргентине.].


     Мне б в Аргентину, в раздольную даль,
     в «Сад-календарь»,
     в розарий,
     И оказаться в прериаль [7 - Девятый месяц (с 20–21 мая по 18–19 июня) французского республиканского календаря, действовавшего в 1793–1805 гг.],
     и позабыть, что я москаль —
     что ныне
     для государства и сына
     иждивенка,
     И аргентинское танго станцевать,
     и аргентинское танго станцевать
     против часовой стрелки,
     В новых туфлях
     на высоких каблуках,
     в туфлях с волшебными стельками.


     Сколько стоит билет до Аргентины?
     Спросить бы у сына или поздно?
     Танго против часовой стрелки —
     в эпоху Ивана Грозного —
     на полотне…
     Страхи, паутина —
     они постоянно во мне,
     с рождения.
     Лечу через тоннель
     в солнечную параллель —
     мой род, день и я!



   Какой вчера была весна


     За окном мгла,
     я беру пепси-колу со стола,
     вспоминаю школу, тогда не было «Бистро»,
     Тогда
     на каждом шагу продавали ситрó [8 - Фруктовый газированный безалкогольный напиток.].
     И девочка с косичками могла
     выпить, не моргнув глазом,
     два стакана сразу.
     Тогда
     казалось, что не было мглы,
     зимой катали снежные валуны,
     лепили снеговика,
     летали на санках с ледяной горки,
     схлопывали снежинки глазными створками,
     А по весне – в мокрых ботинках, скорые,
     Бегали по лужам, смеялись, спорили.
     Потом дóма в корыте
     голые отогревались,
     обедали, переодевались
     и бежали в ближайшую «Шарашку»
     смотреть короткометражку
     о нашей Победе.
     Но сейчас за окном мгла,
     Я выпила пепси-колу до дна,
     Я не могла вспомнить,
     Какой вчера была весна,
     Где майские сандалии,
     Те, воссоздам едва ли.


     На фоне
     пандемии все мысли – в «омикроне» [9 - Штамм коронавирусной инфекции.],
     Иногда во сне
     вылезают фрагменты о войне…


     Сквозняк мельканий за окном
     Потом ты вспомнишь летом,
     Когда в харчевне суп с котом
     И запах от котлеток,
     Знакомый с садовских времён,
     Да и сейчас желанный.
     С уходом суток завернёшься сном,
     И в нём тебя настигнет окаянный,


     Который получил сполна,
     Бомжует в «Перекрёстке»,
     А ты несёшь ему вина
     И бутербродик плоский.
     Бомж так похож на первый снег,
     на первый смех,
     на первый взгляд
     Того, кто много лет назад
     Тебя любил и был бы рад…


     Но жизнь – как спелый виноград,
     Не собранный в урочный час:
     Засох изюм, и в итоге – прах…


     Сквозняк мельканий за окном,
     Все сны забудутся потом,
     Когда на солнечных ветрах
     Вдруг утро распахнётся. Ах!» —
     Воскликнешь ты, всё, Богом данное, приняв.

   07.02.2022


   Мыслящий тростник


     Нахожусь в сентиментальном настроении,
     На что-то смотрю, о чём-то мыслю. Тоска.
     У кассы воображаемой вывеска: «Билетов нет ни в
     завтра, ни во вчера».
     Сержусь, посмотрела на звёзды в выси, одна звезда
     близка,
     Она на трассе, точкой слияния с горизонтом, и светится,
     как баккарá [10 - Один из наиболее ценных сортов хрусталя.].
     И мираж луча биссектрисой ощущаю мгновением у
     виска.


     На пике сентиментального настроения, смотрю на лист,
     пока ещё чистый,
     Мысли вокруг тростника лучистого.
     Тростник – как символ: самого письма,
     литературы, знания,
     чисел счастья, чисел страдания —
     магии слова больного ума.


     Я – «мыслящий тростник» [11 - Отсыл к высказыванию Б. Паскаля: «Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он – но тростник мыслящий…».], мыслю о строении звёзд,
     о предсказаниях.
     Грёзы иногда превращаются в грозы, в дождь и
     возрождение после омывания.
     Дрожь письма, отрезок времени и мысль выстрелом:
     Тростник высох.
     Ветер высвистывает: «Беда, воры, бандиты, террористы».
     А газовый баллончик с черёмухой для врага? —
     пользовать его страшно.
     А вдруг струя да на себя, и дядька не враг, а просто алкаш,
     Который умеет трезво мыслить, быть весёлым, травить
     анекдоты.
     И именно он знает о числах: горестных долгих и
     счастливых коротких.


     Как воробей, встряхнуло утро росу,
     наконец, я – ко сну.
     Ах, влажность утренней капели, и свежей постели, и
     трели – в сказочных снах.
     Но счётчик времени, стрелки времени в часах и бодрых
     голосах
     за окнами, за дверью. Вдруг утро засветит, как светило
     тогда в лесу,
     Над той поляной, где мы гуляли, детсадовские дети —
     ангелы с крыльями.
     И воспитательница Ива
     немножко ёжилась от утренней прохлады.
     А мы паслись, пили росу с веточек и были рады:
     поганкам, жучкам, червячкам, стрекозам, бабочкам
     белым, синим,
     Камешкам, речке, козам, ворчанию голубиному.
     Всем восхищались, промокали, собирая ягоды,
     Распускали розовые слюни, поглощая землянику,
     Показывали друг другу земляничные языки и гикали,
     И толкали друг друга, и смеялись, да как смеялись, как
     Маугли.
     Так могут смеяться только ангелы.


     Я утро занавешу и усну,
     и день промчит меня галопом,
     Как электричка, в прошлую весну,
     где различимы детский смех и топот,
     Где будет фильм картинками – потоком,
     без мыслей мрачных, на одной волне.
     Без катастроф, пожаров и потопов,
     без чувства оказаться в западне…




   Поэмки городские


   Чёрный человек

 //-- 1 --// 

     Когда вечер уходил прочь
     И на смену ему прилетала ночь,
     Тогда Чёрный человек,
     По делу и без дела,
     Просто гасил звёзды.
     Но звёзды
     Зажигались вновь.
     И Чёрному человеку
     Занятие это надоело.

 //-- 2 --// 

     И сегодня,
     В наш XXI век,
     Когда ночь прилетает в город,
     Тогда из тучки тёмной
     Спускается в город
     Чёрный человек.
     Нет, не негр,
     Но Чёрный человек.
     Он хлопает входными дверями,
     Он ходит кругами под фонарями,
     Тростью стучит по машинам,
     Барабанит в витрины магазинов,
     Спешит всё успеть.


     И машины начинают гудеть,
     И витрины – звенеть одиноко,
     И открываются некоторые окна,
     И выглядывают белые дяди,
     И ругаются на чём свет стоит —
     Чего ради?
     Чёрный человек дальше спешит
     И ставит подножку
     Запоздалому прохожему
     На тёмной дорожке.
     И тот спотыкается,
     И тот чертыхается,
     И продолжает свой путь,
     Как полагается.

 //-- 3 --// 

     В городе, в скверах тёмных,
     Чёрный человек
     Терпеть не мог влюблённых.
     И когда он встречал
     влюблённых пару,
     Эта встреча была ему
     не по нраву.


     Он вмиг от них, от влюблённых,
     Отворачивался спиной,
     И распахивал плащ свой стеной,
     И безутешно плакал.
     И как так?


     А влюблённые целовались искренно,
     Принимая его плач за шум листьев.


     Но время шло,
     Приближался рассвет.
     Дождь закрапал.
     По городу шёл
     Чёрный человек
     В чёрном плаще длинном,
     Под чёрным зонтом,
     В чёрных мокасинах,
     В чёрных перчатках.
     Дождь шёл,
     Чёрный человек плакал…



   И чародействовали руки

   Всемирно известному пианисту
   Борису Березовскому

   Каждое выступление требует
   некоего самоотречения.
 Борис Березовский

 //-- 1 --// 

     Его исполнение —
     светский изысканный шарм.
     Вот, кажется, выскользнет
     исподволь
     звуком округлым шар
     И поплывёт —
     волшебством пианиста —
     И плавно
     поднимется
     к облакам…
     ……………………………………
     И чародействовали руки —
     Летели в эфир кристальные звуки,
     Летели в эфир хрустальные звуки,
     Летели в эфир прозрачные звуки,
     Летели в эфир мажорные звуки,
     Летели в эфир волшебные звуки,
     Несущие
     чудный шарм
     к облакам.

 //-- 2 --// 

     Затишье.
     И вдруг скользнул ветерок,
     И шелест листов —
     пророка рок
     едва уловим…


     И рокот, и рокот —
     восторженный гимн
     природе, свершеньям
     и всей планете —
     Смещенье, смешенье, рожденье
     цветов на мольберте —
     Свинцовое, серое, белое, красное —
     И капели…
     И взрыв обаяния страстного,
     и метели…
     Пунктиры,
     дороги, столбы и природа —
     Мелькает, мелькает, бежит, отпадает…
     И город вплывает – дома-пароходы…
     И замирают мгновеньем аккорды…

 //-- 3 --// 

     Вдруг стук колёс по мостовой —
     Стук из вчера, стук неземной
     И жизнь в черте квартала
     С её трагической судьбой,
     Где «Незнакомка» с розой алой
     У поседевшего канала
     Спешит свести свой счёт с судьбой…
     И в воду опрокинулась бездонность —
     Как в омут неба затаённость,
     В котором облака – как альпакá [12 - Животное семейства верблюдовых, южноамериканская лама.],


     И в воду отразились берега,
     И вечность бытия, небытия.
     Всё воедино: небо и земля
     Слились в одно воображенье —
     Безумие и изумленье…

 //-- 4 --// 

     И сумрак чайной розой в зале,
     И ароматы бал ваяли.
     Тот первый бал святой печали:
     Она ждала – её не замечали…
     Тонка, почти полувоздушна,
     Ланиты – ландышей оттенок…
     То замирая,
     то с волненьем.
     И озареньем
     блеск в волнах…
     И звук свирели…
     ……………………………….……
     Святое колдовство в руках,
     От исполненья – наслажденье
     И полумесяц на устах.

 //-- 5 --// 

     Круженье нимф и нежной грусти.
     И в розовеющем тумане
     Белели волны жемчугами,
     Звенели в травах бусы-гусли,
     Брегета [13 - Брегет (Breguet) – карманные часы, отличавшиеся большой точностью, отбивавшие часы, доли часов. По имени французского часового мастера Бреге (1747–1823).] звон во всех ладах —
     Непревзойдённого искусства.

 //-- 6 --// 

     И я сидела чуть дыша,
     И раскрывалась вдруг душа,
     Впуская грозди разноцветных звуков.
     Одним мгновением они баюкали
     На облачных волнах, как в колыбели,
     Потом переходили в трели…
     И вдруг взрывались радостным рассветом
     И шумом, суетой…
     В движении планета.

 //-- 7 --// 

     Он вместе с создателем
     Нотной энергией правит,
     Он славит создателя
     В этом Божественном зале.


     Он в трансе,
     Он в звуках,
     Он в чувствах —
     В астрале.

 //-- 8 --// 

     Мгновеньем звук уже рокочет —
     Хрустальный водопад
     при лунной ночи.
     И фиоритура [14 - Музыкальное украшение мелодии звуками краткой длительности.] набирает силу —
     Я ощущаю град —
     он точит спину.
     Алеющим каскадом звук —
     И ад, и вереница мук,
     И кровь зари…

 //-- 9 --// 

     Все сны, навеянные музой
     И занесённые в тетрадь, —
     Все в ожиданье на пюпитре
     Мгновенья, чтобы зазвучать
     Под пальцами святого гения
     И озарить присутствующих души —
     Картины жизни звуками подать.

 //-- 10 --// 

     О гений, приручивший звук,
     Благодарю за память встреч,
     Благодарю «за пряник и за кнут»,
     За ощущенья радости и мук,
     За свет, потреск, киванье свеч —
     Парение Божественных минут,
     За нежность,
     что коснулась плеч,
     За краски звуков,
     Их свободный бег
     Через века
     и в XXI век,
     Волной несомые на брег…
     Которые так хочется сберечь.

 //-- 11 --// 

     Но если музыка такая,
     Что передаст твои страданья,
     Что в детство возвратит тебя —
     Восполнит радость игр
     (несбывшихся случайно),
     Когда сидел ты за роялем
     И совершенствовал себя?..



   А на Арбате осень – день румяный


     А на Арбате осень —
     День румяный,
     Шуршанье листьев блёклых
     под ногами,
     Совсем безветренно,
     Тепло как летом,
     Сидят художники —
     в руках мольберты.
     А рядом девочки
     на табуреточках,
     Они позируют
     и ждут портретиков.
     Здесь в выходные
     так многолюдно,
     Что потеряться
     совсем нетрудно.
     Куда ни глянешь —
     стоят,
     висят,
     лежат
     этюды.
     Здесь множество
     безделиц антикварных,
     Порою непонятных,
     даже странных.
     Здесь разные раритеты —
     старинные медали и монеты,
     Матрёшек пруд пруди
     Для «братьев» иностранных,
     Которые толпятся позади


     И покупают,
     всё покупают,
     как ни странно.
     Здесь рестораны, и кафе, и магазины,
     И зазывают яркие витрины.
     И здесь поёт подхриповатый бард,
     Что «…нет пути уже назад…»


     А на Арбате осень —
     День румяный,
     Я с тортиком и с розой в целлофане,
     Стучу ритмично по асфальту каблучками.
     В Карманицкий
     свернула
     переулок —
     Спешу к друзьям.
     Сейчас не до прогулок…
     А на Арбате осень —
     день румяный…



   В нужное время в нужном месте


     Тысяча тренингов на удачу,
     Десятки – опробованных, ан нет.
     Что-то не так, а это значит —
     неудачный тяну билет…


     Вера – верую, надеюсь, еду в Храм.
     Двери закрылись, открылись…
     На плакате в витрине магазина тамтам,
     Иду мимо, в воздухе сырость.


     Ну вот – дорога закрыта,
     Прокладывают водопровод.
     Москва изрыта
     вдоль и поперёк,
     Как в военное время,
     Всюду щиты, траншеи,
     Не свернуть бы шею.


     Ветрено.
     Иду по узкому проходу – на переход.
     И старушка, одетая в стиле ретро —
     В шляпке соломенной, букетом,
     Отороченной на полях крепом,
     В тесном блузоне пикé [15 - Хлопчатобумажная ткань с особенным переплетением нитей. Другое название – лакост, по имени теннисиста Рене Лакоста, который способствовал росту популярности пике.],
     с оборочкой,
     С ридикюлем на правой руке,
     Почти прямая, без радикулита,
     плывёт стороночкой,
     открыто,
     Как листок по тихой реке узкой.
     Думаю, она говорит по-французски
     или на английском языке.


     Интересно было бы с ней пообщаться
     На званом спокойном суаре [16 - Званый вечер.]
     В загородном шале…
     И там познакомиться с шевалье [17 - Рыцарь, кавалер (от фр. chevalier – «едущий на лошади», позже – дворянский титул).],
     Поэтом сыграть бы с ним в буриме [18 - Игра, сочинение стихотворения на заданные рифмы.]…


     Размечталась – не королева.
     Старушка плавно свернула направо, я – налево:
     В реальную жизнь, в реальное время,
     Неся на себе судьбоносное бремя…


     Я в Храме – не по часам, оправдались приметы,
     Я как байбак [19 - Степной сурок.] – полусонная летом.
     Но молюсь с трепетом,
     перед каждой иконой в вавилонах
     бью поклоны,
     Прошу прощения
     за прегрешения,
     молча плáчу,
     Прошу отвести незадачу,
     Прошу благословения на удачу,
     на благие вести,
     Прошу, чтобы всегда быть в нужное время
     в нужном месте.



   Нарисую карту дорожную


     Звёздный иней, размноженный принтером,
     Покрыл стеклянные поверхности.
     Множитель множит снежную крупу в Питере.
     Голуби сизые
     на деревянных карнизах,
     как в перхоти…


     Бреду по улице Балтийской,
     потом к метро «Нарвская».
     Крупа сверху сыпет, народа почти нет.
     У меня, у дуры-умницы, не лучший момент —
     Ботинки промокли (не барские).


     Надо сказать,
     Что бабушкины штиблеты
     выдержали бы мокротень эту.
     Нравы и профессионализм были другие —
     Обувь шили
     Поколений на пять.


     Питер напоминал мне всегда склеп,
     Скорее – изысканный искусственный сад,
     Который замер на двести лет
     сто лет тому назад.
     И все скульптуры – из прошлого сна, после вертепа.
     Что-то вокруг иногда движется…
     Но я – одна,
     сама в себе,
     совершенно одна,
     Слышу шум – листья ветром колышутся.


     Девчонка в веснушках
     ключиком заводит игрушку —
     Это она запускает Питер.
     Так эта девчонка я – участница этой игры и зритель.


     Вот увидела белого поводыря
     и слепого святителя
     в белых одеждах,
     Прошли медленно, размеренно мимо меня,
     Не оставив надежды.


     А может быть, это знамение,
     предупреждение,
     знак какого-то чуда?
     Чудеса сбываются – я на Невском
     телепортацией скудной.


     Захожу в книжный магазин «Все свободны» [20 - Независимый книжный магазин, открытый в Санкт-Петербурге в 2011 году.],
     Продавец здоровается: «Что Вам угодно?»…
     Всё умеренно, всё измерено, всё правильно
     И по времени, и по правилам,
     Но всюду жертвы, подобные
     библейскому Авелю [21 - Сын Адама и Евы (библ.). «Пастырь овец», убитый из зависти старшим братом Каином. В переносном смысле – невинная жертва жестокости.].
     Жизнь по бумагам – бумажная,
     Каждое происшествие – важное,
     И даже крупа с неба, влажная,
     Отразится строкой бумажной.


     В книжном «Все свободны»
     купила книг груду,
     Иду по проспекту с мыслью занудной:
     «Все свободны»,
     Но всюду жертвы, подобные
     Библейскому Авелю.
     За что, почему, из-за кого, из-за Сталина?


     Звёздный иней, принтером размноженный
     На поверхности листа А4,
     Сотру резинкой, нарисую карту дорожную
     С маршрутами жизни счастливой.



   Вкус сушёного урюка


     Коллапс, жара и стрессы.
     Жизнь продолжается с натужным интересом.
     И в отрицательных зарядах
     Пытаюсь отыскать всё то, что радует.


     За много лет я вылезла из брюк,
     Надела платье, заплела косицу.
     Ромашковое поле часто снится
     И вкус сушёного урюка,


     И дети в лунной ночи на полатях,
     И весь животный мир на огородах,
     И переходы
     от борща к занятиям,
     Всему тому, что было в обиходе.


     Но, может быть, всё это только сон
     И стон души от разных неурядиц —
     Стою у зеркала, перебираю пряди
     И слушаю, в ушах тоскливый стон.


     Реально – еду, как всегда, в метро,
     И рифмы трогают своей избитой формой.
     А новая реформа на платформе,
     Там девочка-японка, в кимоно?


     Нет, домино —
     рисунок на футболке
     И солнце, как японке
     без него?
     В груди, на полке —
     маленькое солнце,
     Как оберег от страшного всего.


     А у меня – луна, ночное небо
     В одном из ящиков, в сплетенье солнечном.
     Пишу стихи хвалебные и хлебные,
     Они – на чёрное и белое заточены.


     Вокруг меня народ, я – в мнимом
     одиночестве. В дорогах длинных
     и порой коротких
     Мы все плывём
     в одной трухлявой лодке.
     И только лучик солнца в окоём.

   21.06.2021


   О влюблённых в самом деле


     На улице старинной, на Неглинной,
     в ажуре светотеней тополиных,
     На лавочке небесно-синей,
     бомжует весь всклокоченный, в сединах,
     С глазами цвета ягоды маслины,
     в плаще помятом и довольно длинном,
     Испачканный землёй и ржавой глиной,
     Сегодня, в XXI век,
     Без крова, без защиты Ч е л о в е к.


     Он, видно, был недавно в магазине,
     держал в руках потёртую корзину.
     В корзине хлеб, два огурца, и пиво,
     и крупная, с бочком помятым, слива.
     И бомж на лавке расстелил газету
     с изображением летящей вниз кометы.
     Похоже было, бомж кого-то ждал,
     достал из пачки сигарету
     И закурил, затяжкой наслаждаясь,
     и кольца выдымил играя.
     Счастливые минуты предвкушая.


     Тут появилась женщина под стать:
     Голубоглазая, в сиреневом с оборкой платье.
     Бомж к ней: «Ну сколько можно ждать?»
     И что-то продолжая лепетать,
     понять бы.
     Она в ответ: «А может, целый век,
     я – женщина, я тоже человек».
     И села рядышком, в ажуре теневом,
     Достала из пакета чебурек.
     Теперь на лавочке они сидят вдвоём
     (сценический эффект) —


     И бомж, обняв свою родную, милую,
     сказал: «Прости, меня, подружка Лилия,
     Сегодня я не мыт и в глине я,
     Такая нынче жизни линия.
     Ты не франтиха, я не франт,
     Но я достал на праздник провиант:
     Вот пиво из Крыма с “Пивоварни Ант”,
     Вот вобла и в коробочке салат…»


     Бумажные стаканчики в руках —
     В них пиво в нежно-белых пузырьках.
     «За нас, – сказал, как лещ сушёный, бомж, —
     Мы пьём за нас за праздничным столом».


     Он сливу из корзины достаёт —
     Своей любимой сливу подаёт.
     «Спасибо, милый», – очень, очень тихо
     Шепнула седовласая бомжиха.


     Исчезли тени, и ажур пропал…
     В баллоне пива на один стакан.
     Любимой бомж Есенина читает.
     И вдруг на фразе «…роща золотая»
     Их страж порядка с лавки прогоняет.


     Забрав остатки пиршества, бомжи,
     Обнявшись, вместе по дороге шли.
     Был тёплый вечер, тополя шумели
     О счастье их – влюблённых в самом деле.



   Набирает обороты ускорение

 //-- 1 --// 

     Тушино, Сходненская, Нелидовская чистая,
     На зеркальном асфальте жёлтые листья,
     Деревья в пышном осеннем наряде.
     Заря, заряд – еду в парк «Зарядье» —
     В новую московскую аорту.
     Сегодня мне вполне комфортно,
     Но во всём минусы и плюсы,
     Вспоминаю гостиницу «Россия» с грустью,
     Пролетаю новые станции,
     Слава богу, без сигуранцы [22 - Тайная политическая полиция в монархической Румынии в 1921–1944 гг. Здесь имеется в виду московская полиция.].
     В Москве новодел повсеместный,
     А что будет через полвека, интересно.

 //-- 2 --// 

     Думаю,
     Ни станций мелькания, ни гуда
     Колёсного не будет,
     Просто закроем глаза —
     И окажемся за…
     Далеко от цивилизации, в за-хол-устье,
     Для желанной любовной грусти…
     Или наоборот – у райских ворот,
     Или в «Райском саду» Эрнеста Хемингуэя
     На Французской Ривьере.

 //-- 3 --// 

     Столетие не первое набирает обороты ускорение.
     Вот во времена Дон Кихота
     Рыцари – на лошадях.
     Романтике сегодня – крах.

 //-- 4 --// 

     Ускорение опережает время —
     Потери, потеря
     Знакомых впечатлений.
     Душевное тление,
     Без сумасшедшей радости.
     Иные синтетическая пища,
     Синтетические сладости.
     Отравленным воздухом город дышит.
     Исчезают природные храмы,
     Но живы, пока живы мы, как ни странно,
     Приспособились, как тараканы.
     И все немного не в себе.
     Недовольные блеют: «Б-е-е-е…»
     Транспорт с наполнением – в прострации,
     Но мелькают станции…

 //-- 5 --// 

     Уменьшается население.
     Пробуждается новое поколение,
     Которое мутировано,
     Без сочувствия, но вполне мирное,
     Красивое, как на подбор —
     В мире мутированном, другом.
     Почти электронные мыслители,
     Они – «Мира жители».
     У них Родина – вся Планета.
     Глобализация века,
     Поэтому необходимо ускорение,
     Не до гнетущих впечатлений,
     А дивных… Беречь время? —
     Для наивных…
     Ускорение со временем!

 //-- 6 --// 

     Остановка на «Пушкинской»
     Продолжительное время.
     Лица – недобродушные —
     Скопление,
     Заряд,
     Напряжение —
     Теракт?
     Терпение, терпение, терпение.
     Все ждут,
     Через пятнадцать минут
     Налажено движение,
     Уже без торможения.

 //-- 7 --// 

     Снова вспомнила Дон Кихота, Дульсинею,
     Любовь, а как быть с нею
     Лет через пятьдесят?
     Взгляд во взгляд,
     На ходу заряд,
     Искры —
     Дитё готово – выскочило…
     Какие тут соловьиные рулады,
     Когда все дороги ведут к аду…

 //-- 8 --// 

     Дети в инкубаторах —
     Дети Планеты без отца и матери —
     Карлсоны,
     карлсоны,
     карлсоны.
     Они летают, проказят в детской фазе,
     Немного разные —
     Белые, жёлтые, красные,
     Лупоглазые, узкоглазые, —
     Они раздирают на части Фрекен-бок…
     Бог празднует хаоса срок.
     С эмоций, добродетели,
     любви и знаний собран оброк
     сто процентов,
     без свидетелей…
     В плаценте
     «Колобок»
     Выпекается на солнце,
     На самом донце…

 //-- 9 --// 

     Выхожу на станции «Охотный Ряд»,
     При параде —
     В спортивном наряде,
     С рюкзаком в руке,
     Иду в сторону, к Москве-реке,
     В парк «Зарядье»…




   Поэмки дорожные


   В метро


     Почему стоим, опять задержка,
     до «Черёмушек» длинный простой.
     Все привыкли, спокойно сидят в ожидании
     случая кармы иной.


     А черёмуха голову крýжит,
     слезит глаза.
     Ужас – из баллончика, ужас.
     Но без баллончика нельзя.
     Вот такая ассоциация, других нет.
     В третьем столетии года двадцатого
     Билет
     Постоянный – в один конец.
     Проблемы растут, решения отсутствуют,
     давит корсет —
     Пандемийной спиралью мы все повержены,
     Завтра кто-то проводит всех.


     Следующая станция – «Ленинский проспект» —
     Респект,
     К площади Гагарина,
     Космос исправит.
     На Марсе, Луне вчера побывали,
     Оставили следы и микробы оставили.
     Атас!
     Летите, планеты, от нас
     подальше.
     Ничего хорошего с нами не будет.
     Кроме космического сбоя,
     Кроме грубой фальши
     И поцелуя Иуды —
     Заблудье.


     Вот такой пессимизм без надежды,
     Без улыбки раскосых сощуренных глаз,
     Не измерит его ватерпас [23 - Измерительный прибор.].

   23.04.2021


   Под знаком SOS


     Жан близорук, с прищуром глаз,
     Он носом водит по строкáм,
     Он далеко не Карабас,
     Он нежная печаль векам.


     Он капли слёз ронял всерьёз
     Над образом Джульетты милой.
     В тени сусальных старых грёз
     Ромео взгляд возник орлиный…


     И я в метро, я – Карабас,
     И здесь вокруг всё куклы
     На ниточках незримых. Глаз
     ищет их в пространстве смутном.


     Здесь Арлекины все в печали,
     Здесь изначально, без сюжета,
     Свободно стук колёс встречали
     Абстракции с холста мольберта…


     Да, Год культуры. Да, всё прекрасно,
     И фуга шума безопасна.
     В вагонах длинных всё пассажиры,
     На лицах мины, глаза – инжиры.


     Кто спит угрюмо, а тот – в мобильном,
     Тот с видом умным играет с Джинном,
     А кто стоит, согнувши спину,
     Расставив ноги, сидит детина.


     А рядом тётя читает руны,
     А на обложке вода и дюны.
     А кто-то просто немило смотрит,
     А кто-то милостыню просит.


     Он «кто-то» – дядя с одной ногой,
     Он там, в Афгане, служил с лихвой,
     Вот отслужился, в коляске едет,
     А был служивым и не был беден…


     Под стук колёс в жизни короткой,
     Под знаком SOS в цветных обёртках,
     На остановках кто-то выходит,
     На остановках кто-то заходит.


     Ступни упадка… Привыкли вроде
     В сквозном порядке, как при погоде,
     Когда всё пасмурно и солнца ждать
     Пока напрасно, но надо жать


     На все педали. Вот я и жму
     В своих сандалиях, всё по уму —
     В музей Булгакова, к святым поэтам,
     И дождик капает в разгаре лета…



   Поэмки о любви

   Выдержки из эссе Дмитрия Пэна [24 - Дмитрий Пэн, поэт, эссеист, новеллист, профессиональный критик, историк и теоретик русской литературы. Член Союза российских писателей.] «Возрождение лирического “Я” и “Он” русской поэзии: свежесть дальних веяний на волнах сюрреального вдохновения (Галина Богапеко)»http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=7256&level1=main&level2=articles

   Читаем! Свежее дыхание вдохновения на дальних волнах так волнующе близко! Так шоколадно-каштаново ароматно!
   Поэтесса зачаровывает магией имён столь звучных и блистательных, что в их хоровод не просто эрудиции, но высокой учёности и подлинной образованности, скромно потупляя взор, сделал бы свой шаг и самый послушный ученик всех возможных отцов-инквизиторов. Но и благородная искренность своего, не заёмного поэтического слова, естественность, спонтанность самогó поэтического чувства обволакивают читателя в унисон глубинным ритмам самóй природы вне чудес магии. Особо близко принимаешь к сердцу имена тех, кто раскрывал свои дружеские объятия и на заре твоей туманной юности брал под опеку покровительственного слова своего дружеского круга и твоё литературное отрочество.
   «Неизменно чувствуешь главное: с тобой беседует (тебе открывается) добрый, щедрый, поэтически остро чувствующий человек, точнее – сердце женщины. Женщины сильной и слабой, понятной и загадочной» – так отозвался о поэзии Галины Богапеко Кирилл Ковальджи.

   Отзвуки и звуки всемирного, но такого российского и до боли советского «бессмертья и бездомья» услышал в поэзии Галины Лев Аннинский, член жюри литературной премии «Ясная Поляна». Известнейший литературный критик Лев Аннинский о поэтическом слове Галины Богапеко авторитетно заключает: «“Первоначальный устой бытия”. Кирилл Ковальджи, который открыл поэтический путь, подняв литературный шлагбаум журнала “Юность” перед дебютными шагами многих дарований, категоричен в фольклорно звучащей формуле своего вердикта о поэтическом слове Галины Богапеко, самом истоке поэтического слова популярной поэтессы. И вердикт этот лаконичен и не подлежит апелляциям: “Это живое!”»

   А вскоре и так быстро летящее время наступающей крымской весны 2022 года распахнуло передо мной глянцевую обложку навеянной творчеством Сальвадора Дали книги. Определимся сразу, что самое главное в предлагаемом нами эссе – приближение к границам творчества нашей поэтессы. Галиной Богапеко создан мир и определён его герой. И всё это осуществлено как итог внутреннего и закономерного историко-литературного развития поэтессы, признанного мастера, профессионала, представителя профессионалов творческого пера сáмой высокой пробы! Определено главное, исторически верное направление последующего развития, движения как такового, литературного пути.

   И в самом дальнем приближении критик здесь – читатель и друг. Это прежде всего. Мир и слово поэтессы он принимает, основываясь на презумпции их первородной самодостаточности, верности произнесённых словесных формул, изначально отметая возможные сомнения. Иначе и не представить. Только так можно воспринимать поэта и его творчество. С такими мыслями и чувствами приближаться даже к отдалённой черте границ мира поэта.

   Галина Богапеко не импортирует сюрреализм, не переносит его на российскую почву и не прививает ко древу российской словесности. Галина Богапеко организовала нам своей книгой интереснейшую встречу культур, под обложкой этой книги испанский гений любезно протягивает нам руку дружбы и предлагает для развлечения и к услугам свою трость. Не отталкивайте этой дружественной руки, даже если тяжести пути вы спокойно преодолеваете и без помощи искусственных подпорок. Вы не станете в этом случае кошмаром из видений маэстро. Вы вступите в интересный и плодотворный диалог.


   С рожденья Адама


     У меня, у менял серебра и у кошки линялой
     Нет седла – оседлать рысака и судьбину упрямо.
     И с рожденья Адама,
     И с момента зрелого яблока в райском саду
     Я иду по ступеням, давно по ступеням с базара,
     Я устала, устала, а ноги идут и идут.


     Я б лакала, как кошка, из молочной реки Сенегала,
     Я б носила кольцо и в ушах, и в носу, на губе.
     Я б по Африке вместе с жирафом шагала,
     Обвенчалась с природой и забыла б совсем о тебе…


     Но картины Шагала и сны в голубой оболочке,
     Гениальный абсурд обожаемого Дали,
     Незабвенны до смерти Пушкина страстные строчки
     О любви, о любви, о любви,
     О бессмертной любви.



   Гала – Дали

   Из книги Г.П. Богапеко «Стихи, навеянные творчеством Сальвадора Дали»
 //-- 1 --// 

     О Гала, падшая с небес,
     Жизнь пронеслась в греховной скачке.
     Ты – падший ангел – женский бес,
     И твой конец предельно мрачен.


     И ваш мистический союз —
     Грехопадение святое.
     Вы всё получите от Ноя:
     И свой ковчег, и жизни груз.


     Ты выдвигаешь ящики свои,
     Они пусты, а кости ждут покоя.
     Всё нажитое счастье – свет и горе —
     От мойр, владычиц всей твоей судьбы.

 //-- 2 --// 

     Гала была мадам Элюар,
     Стала сеньорой Дали.
     Сменив один на другой будуар,
     Влетела в объятья любви.

 //-- 3 --// 

     Говорят, что их встреча
     предначертана
     на небесах?
     Тогда легенды шли о гуслярах,
     Которые штамповкой хрусталя
     Извáяны мастеровым примерным,
     И в антикварных лавках чудеса
     Светились, ждали коллекционера.


     Другой расцвет, другая эра и другая вера —
     Во вседозволенность в искусстве, сексе и манерах.
     Но так ли? Были времена – читай Бодлера
     «Цветы зла»:
     «Опять путём греха, смеясь, скользит душа».

 //-- 4 --// 

     Бурная жизнь, в греховном скольжении…
     Дали любил Гала? Любовь – в смещении.
     Нарцисс любил в Гала своё отражение,
     Но был для неё идеальной мишенью.

 //-- 5 --// 

     О Гала, любви искусительница!
     Пронзив Дали лучом Юпитера,
     Одев в броню рака-отшельника,
     Единственной музой становится шельма.
     Бог ей арбитр…

 //-- 6 --// 

     А время прошло, согласно вечности —
     Одно мгновение,
     Но сколько встреч,
     Но сколько кадров, и знамений,
     И извращения —
     В любви, в искусстве и в самóм движении элиты —
     художников, артистов, поэтов и примкнувших.
     Их быт,
     их секс, их увлечения,
     их развлечения —
     Заткните уши,
     Опустите веки.
     Все извращения в XX веке,
     Как в зеркале кривом, как штамп
     Безумства крайнего, бедлам,
     время эклектики,
     Свобода торгашам —
     Всё в искажении эстетики.


     На эту тему много споров,
     Но мимо пронеслась Аврора,
     На крыльях унося рассвет.
     Она вернётся, спору нет.

 //-- 7 --// 

     И «прогоняя саламандр сомнений» [25 - В 1943 году в романе «Скрытые лица» Дали пишет посвящение: «Гале, которая постоянно была рядом, пока я писал, помогая, как добрая фея, моему душевному равновесию, прогоняя саламандр сомнений и придавая сил льву уверенности…».],
     Гала ваяла мирового гения
     («Когда б вы знали, из какого сора…» [26 - Строка А. Ахматовой.])
     И в жизни для Дали была опорой.


     А время шло, согласно вечности —
     Одно мгновение, потери, встречи…
     Но мойра Лахесис [27 - Средняя из трёх сестёр-мойр (Клото, Лахесис, Атропос).] проводит нить.
     Превратности судьбы не отделить —


     Старела Гала с дьявольской скоростью:
     В почтенном возрасте красит волосы,
     В итоге в парике от Эллен Вилле [28 - Ellen Wille, известнейший немецкий производитель париков.].
     Но как же не скрывать седины,
     Коль чем старее, тем любвеобильней.

 //-- 8 --// 

     Любовных веяний не сосчитать.
     Любовь Гала – Дали пошла на убыль.
     Но Гала ещё в свои 75 во дворце Пуболь
     Развлекалась с любовниками молодыми —
     Платила картинами дорогими.


     Но и Дали не было лихо
     Благодаря стараниям Ти́хи —
     Мойры-пророчицы.
     Гала радеет, усердно хлопочет,
     Находит певицу Аманду Лир,
     В которую сразу влюбился Дали.


     Так они в этот период и жили:
     Гала любовникам дарила
     Картины, машины, квартиры,
     А Сальвадор утопал в объятиях Лир
     И, вдохновлённый любовью, писал картины.

 //-- 9 --// 

     Мойра Атропос – жизни нить обрезает,
     За горизонтом остались салоны…
     Гала в восемьдесят семь лет умирает
     В больнице города Барселоны,
     А Зевс наблюдает.


     В алом платье из шёлка, с драгоценной пуговкой,
     В огромных солнечных очках (для элитной публики)
     Покойная Гала на заднем сиденье кадиллака,
     Уже в состоянии смертного мрака,
     Едет в семейный склеп в Пуболе.

 //-- 10 --// 

     Небесные глубины голубые
     И голубиное «вор» – чаянье унылое,
     И теснота в раздувшейся гордыне,
     И пульс Планеты на запястье хилом,
     И жажда жизни на пороге длинном
     Мгновения «ухода» в параллель.


     Глоток «ухода» превратится в иней,
     В тот миг завоет, ощетинясь, зверь.
     Идиллия – в потустороннем мире,
     Идиллия – в пастушьей голове,
     Идиллия – в романах соловьиных,
     Идиллия – иллюзия в судьбе…


     Одни в сей миг из жизни уходили,
     Другие – реквием играли на трубе…



   Когда вальс Штрауса вдруг оборвётся


     Спешу везде успеть, здесь, в середине августа.
     В айфоне пишут: «Недоступна сеть».
     Не знаю, огорчаться или радоваться,
     Что я смогу тебя не вожделеть…


     И в сумку убираю телефон,
     И слышу шум вагонного полёта.
     Я среди всех присевших здесь, но всё-таки
     Вагон напоминал иллюзион.


     Но каждый в нём в одном лице
     был зритель и участник,
     Подобно как в одном яйце —
     белóк, желток, каркасик…


     Здесь в разговорчивых потоках —
     Обычное течение реки
     в протоки,
     Порой как перекаты в длинном кадре,
     В замедленном, в котором ложь и правда
     Одновременно суть свою рекли


     О том, что жизнь спокойна и привольна,
     О том, что войны правят бал Планеты,
     О том, что богомолы не поэты,
     О том, что нелегко сегодня в Стольной.


     Я еду, и меняется окраска
     И говор здесь присевших на мгновенье.
     И город кажется притихшим не напрасно —
     В вагон заходят люди в чёрных масках…
     Терпение, терпение, терпение…


     Вдруг телефон звонит, вновь сеть доступна,
     Я знаю, это ты, я ожидаю тупо,
     Когда вальс Штрауса вдруг оборвётся.
     Всё то, что было, больше не вернётся…
     И август завтра дождиком прольётся,
     И прогремит грозой, закружит листопадом.
     Ты позвони. Зимой. Нет, не звони, не надо…



   Осенняя пора на кончике пера


     Осенняя пора на кончике пера
     Строкой легла ещё вчера,
     В вечор – полупрозрачный,
     Чистый, хмурый.
     Вот-вот дорожные кресты
     Всех перекрёстков и мосты
     Задеты будут моей думой.
     И платины отлив листвы,
     Осины платья,
     В пурпур войдёт,
     И как не знать ей,
     Что скоро и пурпур весь опадёт.


     Так осенью глаза любимой
     Зарю унылую отобразят,
     И равнодушный взгляд во взгляд…
     Нет единенья,
     Всё в забвенье!
     Разлука – осени творенье.
     И лишь един разлук всех рок,
     И пурпур осени – листок
     Спадёт на хрупкий луж ледок,
     Свершит разлуки той обряд,
     Как смены времени черёд.
     Уж взгляд вне взгляда —
     поперёк.


     Крест четырёх больших дорог —
     Потери и награды —
     Всё в крест —
     Как в местный кузовок,
     И горечь, и отрада.
     Да, пурпур осени – листок
     Спадёт на хрупкий луж ледок.
     И мальчик по листкам пройдёт,
     Сминая в лёд —
     Пурпур и времени черёд…


     Что ждёт его, какой обряд,
     Весенний золотистый взгляд
     И взгляд во взгляд лучистый?
     Дай Бог!
     Пусть вспыхнет его взгляд
     Зарёвой искрой,
     Тот первый, искренний и чистый
     Невинности последний взгляд…




   Поэмки-раздумья


   Ахиллесова пята


     Под вопросом —
     солнце, свобода, космос.
     Короста – прошлого, вирус – настоящего,
     Крах – как предстоящее.
     Пугалки СМИ – палкой по голове —
     «Возьми вирус в себя, себе»…
     В Индии не успевают сжигать трупы,
     А у нас салюты
     В честь 1 Мая.
     Сердце – мает.


     Вот и пустились поэты
     Рождать куплеты
     Из мифов и сказок,
     Из сюжетов пресных и безобразных.
     Пора бы и мне
     Вспомнить Горького – «На дне»,
     Проглотить пилюлю горькую
     И перед классиками замереть в стойке.
     Еду в метро до станции «Таганская»,
     Напротив ребёнок лежит поперёк сидений,
     Улыбается мне, как видению.
     В солнечном пространстве мысли странствуют…


     Образ священной коровы
     В кафе «Му-Му» в дни скоромные.
     Меню жизни всё становится скромнее.
     На печке вздыхает Емеля:
     Печь чудес не выдаёт,
     Пандемия —
     второй год,
     И конца не видно,
     Поплыла по третьему кругу вальсировать.
     Образовала множество си́рот.
     Майская пасха – бессильна.


     Рушатся души, планы жизни.
     Карантин строгий
     Вновь на пороге.
     Бог на рысаке
     Смотрит свысока,
     Подгоняет рысака,
     Скрывается за облака.
     Живые в панике, пока
     не умрут,
     не обретут
     небо.
     Сегодня победа за сербами,
     Но и она им не в радость,
     Не тот радиус.


     Радуга бело-чёрная,
     Графика утончённая —
     Белая смерть в чёрном
     Неподвластна учёным.
     И на мифы плевать костлявой,
     Шагает по миру лярва [29 - В древнеримской мифологии душа (дух) умершего злого человека, приносящая живым несчастья и смерть.].


     Под землёй стоны
     (В крематориях сожжённых).
     Во всём Ахиллесова пята,
     И все потуги напрасны.
     Сегодня в Храме суета,
     завтра – Пасха.

   01.05.2021


   На «ослиной тропе»


     Долетит ли
     моя молитва
     до Господнего слуха?
     Повитуха
     перегрызла пуповину,
     приняла роды,
     Родился июнь-Безухов.
     Слава Господу Богу!!!


     Но «Война и мир» —
     Вечная эпопея.
     Запиваю кефиром
     Прошлое и настоящее время.
     Освободившись от вирусных пут,
     Встречаю первое летнее утро,
     для меня – мирное,
     Встречаю в Джеметé
     на «ослиной тропе»,
     битой тропе,
     но непобедимой.
     Направляюсь к морю —
     фосфорическому,
     прохладному, трепетному.
     Где лирический герой?
     Нет его!
     Он – в «Войне и мире»
     На многие века —
     «Счастливый отец семейства» —
     Гласит строка.


     Забейся!
     Ты опять об этом —
     Древние скелеты
     В прадедовском шкафу…
     А наяву —
     Пандемия —
     война нового времени.
     Письмо электроникой, не перьями.
     Бактерии решают судьбу мира.
     Вирусное правительство,
     Вирусная политика,
     Вирусная лира.


     Тропа ослиная привела к морю.
     Живое, живые в относительном покое.
     Сопки чуть не до небес,
     Вверху – пекло, внизу – лес человеков.
     Море – фосфорическое, прохладное, трепетное.
     Долетит ли моя молитва до Господнего слуха?
     Останови, Боже, вирусную заваруху!!!

   30.05.2021


   Довольно лиры!


     Суета уносит ощущение радости,
     Иногда праздник хуже будней,
     А на земле ежеминутно кто-то рождается,
     А кто-то уходит в это время смутное.


     Как они будут жить в преддверии хаоса
     «новорождённые» – из уютной утробы
     да в мир войны?
     Им не приходится рассчитывать на Санта-Клауса —
     рождённым виновными без вины…
     Воспитанными полуроботами.


     Рок, рок-н-ролл, кокон – из утробного кокона
     В кокон покойника-хроника.
     При жизни поклонники
     покойного пройдут боком,
     прощаясь на панихиде,
     Всё отразит хроника.


     Рискуем – принимаем участие в корриде,
     Дразним в жизни быка,
     С оглядкой на Дмитрия Быкова.
     Живописуем «прим» —
     счастье, читаем детективы
     в ридере,


     Тренируем мозги, глаза, язык
     Лукавим намёками, недомолвками,
     закавыками на свой салтык,
     Такие сложные: ложные, ловкие
     и правдивые,
     пока на четверть в коконе,


     Крутим локоны,
     танцуем под альпакá,
     такие российские гуанако, пока…
     Болеем – принимаем антибиотики,
     выздоравливаем – смотрим на всё свысока.


     На коне, можно всё,
     желание правит, цокаем,
     пока на четверть в коконе.
     Не прощаем до Прощёного Воскресения,
     да и после Прощёного – недовольны всеми.


     Дует ветер холодный с севера
     в наши души, на жизненном пике
     принимаем альдегиды.
     Хладнокровие – это даже не диагноз,
     не лицемерие, а норма жизни —
     в коконе наполовину —
     Праздник?
     Радость давно не в радость
     (что поминки, что именины).


     Основное – это животное желание
     потребления: пищи, одежды, техники, мира.
     Вовсю спешили, бежали,
     но опоздали!
     Война на земле, война в эфире.


     В кокон – покойников, в коконы,
     в коконы, в коконы…
     Довольно лиры!



   Свети, свети ясно


     Лето,
     Свети, свети ясно.
     Смерч, гроза, дожди – не напрасно —
     Августовское предупреждение
     О смене сезона и настроения.


     А я в движении, по старому маршруту.
     Еду, в вагоне спокойно, уютно.
     В прессе обещают пятнадцать градусов.
     Молодёжь в футболках, я в пёстрой ветровке,
     Еду со всеми, радуюсь
     единению,
     потоку
     жизни в тоннеле,
     Предстоящей литературной тусовке.


     Сижу без дум, как на печке – Емеля.
     Жизнь обо мне позаботится, верю.


     Но информация забивает все пустоты,
     Стучится во все двери, добавляет заботы —
     на всё акции.
     Это при том, что санкции
     От США, Англии, Германии, Франции…
     А у нас продукты в магазинах
     Со всего мира,
     полны корзины,
     Как во времена НЭПа,
     Да и своей репы
     Хватает.
     Кто знает,
     Почему народ по магазинам рыщет,
     Качественную продукцию ищет?


     А её нет как нет.
     Сырьё сорное.
     Модифицированной продукции горы,
     Особенно помидоров,
     А качественной нет.


     Вот такое августовское размышление,
     Вот такая смена настроения,
     И врут про пятнадцать градусов.
     Жара, я на «выход». Уже не радуюсь…
     Свети, свети ясно…



   Гигантский рак клещами двигает


     Сегодня суббота, еду в храм.
     Душа просит общения с Богом.
     Житейские драмы
     вереницей спешат к порогу,
     Печатную продукцию СМИ
     впору не открывать. —
     Абстракции, обструкции,
     теракты в Париже опять,


     Кровавые игры, больные дети,
     Цунами, аварии, смещение времён —
     Движение беженцев по планете,
     И по часам колокольный звон.


     Гигантский рак клещами
     двигает игры огромных ворóн. —
     Хаос набирает обороты,
     ворот страны в кровавом помёте,
     Проигрывают партии, теряют квоты,
     вирус несчастья со всех сторон,
     и образ разрухи-старухи в пижаме,
     в полёте


     Рушим мгновенно, строим годами,
     отмываем миллиардные бабки.
     Сами
     пока ещё радуемся малому – сауне,
     беседам приятным,
     без оглядки,
     Посещаем фитнес два раза в неделю,
     возвращаться поздно домой страшно.
     Веруем, во что-то веруем, но не верим
     в свою безопасность.


     Свобода условная,
     Как в цивилизованных странах, —
     Забанил Юнну Мориц в фейсбуке иностранец
     за свободолюбивые высказывания,
     за строгое слово
     в столкновении разовом,
     Просто за собственное мнение.
     И так касается более-менее
     каждого —
     от понедельника до воскресенья.


     А что медицина, где знахари?
     Они под бандитами работают.
     «Бесплатная медицина» от «пахарей»
     Готовит палаты для больных заботой,
     Для скорых покойников, и это ужасно.
     Пока ещё как-то работает транспорт,
     Работают светофоры —
     зелёный, оранжевый, красный.
     Спокойно? Нет, не спокойно,
     где-то рядом опасность.

   19.03.2016


   В музей Булгакова


     Тягучие часы Дали [30 - Имеется в виду картина Сальвадора Дали «Постоянство памяти», где изображены мягкие (тягучие) часы.],
     Всегда я приезжаю рано,
     И ранит одиночество в тиши,
     А тишина – как ноющая рана.


     И кофе перебор, и шоколада,
     И воздух места, где бываю часто,
     Вдруг вызывает нестерпимый кашель
     И нарушает тишину изрядно.


     Перенасыщенность: едой, одеждой, скукой
     И перебор желаний – бесполезны.
     Облезлый пол, в кафе рояль облезлый,
     И рядом кот ленивый спит не бесполезно —


     Пробýдится, когда придёт народ.
     Тогда он – кот,
     Извилистою линией виляя,
     Пройдёт лениво мимо,
     Изображая важность пантомимы,


     Пройдёт лениво мимо сидящих
     И снова ляжет
     где-то у рояля.
     И выступит поэт пространно,
     Читая длинный стих под звуки фортепьяно.


     Прослушаю
     И выйду я наружу.
     И обнаружу в колющую стужу,
     Что нет трамвая,
     Нет «Аннушки» из «Мастера и Маргариты».
     Кто станет сквитывать [31 - В расчёте, не сравнивать (от франц. quitte – «ничего не должный»).]?


     «А был ли там трамвайчик?»
     Но тут же Попугайчик
     меткий
     Вдруг прокартавит всем в ответ:
     «Трамвая нет, нет, нет,
     Но вот-вот проложат ветку…»


     Пророчество сбывается, заметно?
     Оставим рассужденья рецензенту.

   07.12.2022


   Очко


     XXI век – очко, если сыграть в лото…
     Я играю, и играют все, невзирая на личности.
     Я оставляю след, попадаю в очко, а если убрать его,
     То кто оставит след магический вместо следа моего —
     Собака, кошка, птичка?


     Очко – оно повторяется каждый месяц,
     Каждый следующий год.
     Число выпадает, ему тесно,
     И улетает в лот [32 - Партия товара, выставляемая на аукцион.]…


     Вот и ХХI век, справив свою нужду,
     оставит свой след —
     Кровавый, как при колите…
     Век примет безоговорочно акцепт [33 - Согласие заключить договор на предложенных условиях.],
     Оформленный на иврите…


     Отыщет Калиту и, удручённый страхом людской массы,
     Испепелит терроризм, уничтожит враждебные касты
     И растворится в коммунизме высшего класса —
     Виртуальном для большинства и реальном
     Для избранных (аморальных).


     Чипированное «большинство»
     Будет иметь всё, что пожелает, формально,
     Желаемое – в исполнении виртуальном,
     С полным ощущением реальности.


     Есть такая перспектива —
     В собственной квартире ощущать себя на Мальдивах,
     В Индийском океане,
     На любом из девятнадцати атоллов [34 - Коралловый остров кольцеобразной формы.] коралловых,
     Или любое другое диво – от Клары…




   Поэмки южные


   Сказка состоялась


     Адлер, 19 марта 19-го года,
     Утро. Отпустила сон, вышла на балкон – ахнула:
     Расцвели белые цветы магнолии, чувствую запах —
     иллюзия, блестели листья под солнечным сводом.
     Но это я обнаружила потом,
     когда после недолгих сборов
     Вышла из отеля по направлению к морю и растерялась.
     Но утро обещало сказку, и сказка состоялась.


     Сижу на набережной, комфортная погода.
     Солнце справа ласкает лицо.
     Живое голубиное воркующее кольцо —
     Мистически топочущее по набережной, без птицевода.
     Чайки, как белые магнолии, покрыли морское поле,
     перемещаясь волнообразно, вольно, —
     Чудо, невиданное мной дотоле.


     Не зря из Москвы летела,
     Не зря в Адлере осела,
     Не зря охраняла ливневые дожди в безмолвии сером.
     Зона гармоничного изменения природы —
     Море относительно спокойно.
     Только белые волны чаек бесперебойно,
     Минуя причал под сине-синим небосводом,
     Изображают фантастическое, случайное, вольное
     движение на море.


     Моментами проблески —
     блёстки,
     искры солнечного восторга весенней воле.


     Невзирая на проходящих людей,
     происходит естественное спаривание голубей.
     Подросток на самокате приручает бруствер набережной,
     Летит по парапету без страха, колёсным хрустом.
     Рядом со мной старушка набожная
     Перекрестилась, проворчала по-русски:
     «Что вытворяет, чертяга, на роликах».
     Она-то понимает – Memento mori… [35 - Помни о смерти (лат.).]



   Ангел белый, ангел чёрный


     Исчезли ангелы в Анапе —
     Ни чёрных, белых нет
     В июне.
     Зато медведь и чудо-панды
     Здесь развлекают детский свет.
     В улыбках распускают слюни
     Дети индиго – карапузы, и бьют фонтаны,
     Звучит квартет природной праны [36 - Жизненная энергия.].
     Здесь аквапарк взлетел на стенд
     Огромной красочной рекламой.


     И равномерность пешеходов
     Струится к морю и обратно
     приватно…
     И лавочки вокруг фонтанов пока бесплатны.
     А фотки? Фотки – на смартфоны?


     Но ангел белый, ангел чёрный —
     Сто дней скрываются в Донбассе.
     Сидят за партой в бывшем классе,
     За партой, уцелевшей вдруг
     Средь разрушения вокруг.


     А я в Анапе у фонтанов,
     В хрустальных брызгах нежной праны.
     – —
     Мир и война шагают в ногу,
     И солнце им мастит дорогу,
     И катастрофы – гнев природы,
     В потопах и пожарах слоги.


     Горит жираф, Дали устал,
     Но не покинул пьедестал,
     Ибо всё видел наперёд.


     В хрустальной россыпи обвод
     Фонтана освежает дух.
     Квартет природный ловит слух,
     Местами тополиный пух
     летит, присел на фортепьяно,
     Взлетает вновь – к земле – в комок,
     Который катит по земле, играя с ветром,
     Детский Бог.


     И карапуз бежит забавно —
     Носитель семицветной
     праны —
     Он есть,
     он здесь
     рожденья дух.



   Утришский заповедник


     Выплывает закат
     И алеет на небе глубоком,
     Догорая, звезде уступает простор.
     Одинокой звезде, первобытной,
     совсем одинокой
     Над вершинами старых Утришских
     синеющих гор…



     Я жила в Утришском заповеднике
     На ступнях пророческой горы.
     И гора, того сама не ведая,
     Предсказала суть моей судьбы…


     На горе сидели можжевельники,
     Трехсотлетней жизни мудрецы,
     Прадеды истории, соперники
     И планеты верные отцы.


     Космами разлапистых вершинок
     В небо устремлялись исполины.
     И стоял там старый богатырь,
     Кроной в небо и три метра вширь.


     Там же были странные уроды
     С обликами дьявольской породы,
     То с огромным кочергою носом
     И с губою смоляным наростом,


     То вдруг ствол, в неровностях взращённый,
     С балдахином, раскудрявой кроной —
     Стан девицы, видимо, распутной,
     С оголённой, женственною грудкой.
     Здесь же можжевельник нерадивый,
     С согнутым стволом наполовину,
     В землю упирается вершиной,
     Бьёт поклон и просит: «Бог, помилуй!»


     И стоит с десницей вверх, как проповедник,
     Заповеди Божеской наследник.
     Грех нельзя, конечно, совершать.
     Может быть, помилует, как знать.
     Здесь же, между можжевеловых чудовищ,
     Притулились колкие сокровища —
     Разные кустарники с шипами,
     А под ними – ягоды с грибами.
     И по лесу птиц не перечесть,
     Много диких кошек, зайцев здесь,
     Кабаны обжили этот лес,
     Да и черепахи здесь как дома,
     И ежи здороваться готовы.
     Волки проявляют интерес
     С вышины до самых низких мест.
     Здесь в пурпурных ягодах кизил
     Грозди парашютами спустил.
     Розовеет скýмпия цветами,
     Шепчет изумрудными листами:
     «Осень встречу красными цветами».
     Здесь же многолетние дубы
     Спасают тенью трáвы от жары,
     Орешники глазеют плодородьем.
     И изредка лесничий молча бродит.


     И на лесных плешинах – плоскогорьях
     Синева с вершин над головою,
     А внизу бурлит живое море.
     И такое чувство раздвоенья —
     Ввысь взлететь, блаженствуя в паренье,
     Или вниз, как в омут с головой,
     На волну и пронестись с волной…



   Утришский ветер


     Закат пришёл в урочный час,
     Открыв пурпурный яркий глаз.
     Бурлит встревоженный прибой,
     Стуча по берегу волной.


     И дышит ветер ворожбой,
     Морским озоном и травой,
     В единый запах их собрав,
     Ни капельки не растеряв.


     Вдруг тучки стройной чередой
     Закат прикрыли теневой.
     Смеркалось, вечер принял пост,
     И тучки ветер разогнал,
     И очень быстро, словно кросс,
     Промчался маленький туман,
     И за горой вдали повис,
     И где-то непонятно скис.
     И сумерки уже густели,
     И становилось всё темнее.


     Спускалась ночь на крыльях чёрных
     Спокойно, медленно, дозором.
     Поворожила с ветром мило,
     И ветер страстью полонила,
     И отпустила на покой.
     Сама же скроется с зарёй.
     На небе россыпью все звёзды проявились,
     Мигали, падали, искрились…
     Прибой затих, рябится гладь.
     Луна, как в зеркале кривом,
     Невнятно отразилась в море.
     Умчался ветер погулять
     По городу и в горы вскоре.


     С Анапы мчится он в Утриш.
     Там много гор и мало крыш,
     Там можжевеловый озон
     И королевы ночи трон.
     Там можно дуть, в горах свистеть,
     Кружить, и падать, и лететь,
     И между гор, и снова кверху мчаться,
     В палатки разные стучаться,
     И в уши дуть, так, чтобы звень,
     И колобродить ночь и день,
     И сутки, и вторые, третьи…
     Там можно всё на белом свете,
     Там он другой – утришский ветер.



   Лена, я и Утриш


     И я – легка, свободна и беспечна,
     Шлепкóвым всплеском по воде бреду,
     В фантазии скольжу по кромке млечной,
     В желаньях – как в бреду, поймать звезду…



     На экране Утриш – Черноморский заказник.
     По дороге спешит с прибамбасами газик.
     В магазин к дельфинарию он подъезжает,
     Вышел кто-то и что-то уже разгружает…


     Помнишь, Лена, наш отдых на Утрише?
     Лёгкий ветер, и море, и радость в душе.
     А от берега горы почти до небес,
     А на них красовался реликтовый лес.
     И пейзажи менялись у нас на глазах,
     Солнце выплыло – вырвалось громкое: «Ах!»


     Если море в лазури прозрачной струится,
     То в глупейших улыбках расплываются лица.
     Если где-то вдали плывёт теплоход,
     То глазеет над берегом пеший народ.


     Вспомни, как проплывали мирно и чинно
     Метрах в трёх от тебя голубые дельфины.
     А какие мы ели там чебуреки!
     Их готовили мастерски чёрные греки.


     А вино? Ну какой же Утриш без вина?
     Выпьешь красного – сразу жара не страшна.
     И купались с тобой в чудотворной водице,
     И прохладой морской не могли насладиться.


     И закаты – один превосходней другого.
     Не встречала я больше чуда такого,
     На горизонте огненный шар
     В море садился и как бы дышал.
     Шар опускался, в воде отражаясь,
     Медленно, вниз и в ней растворяясь.
     И оставались его отголоски
     У горизонта светлой полоской.


     И исчезали, уйдя в горизонт,
     И небо пропало – чернеющий зонт,
     Как бы повис над Утришом.
     И вдруг появилось множество звёзд,
     Луна, как Петрушка, взлетела на пост.
     Мы видели всё – заслужили наград,
     И с неба, как в сказке, искрил звездопад,
     А в море медузки – таких больше нет.
     Они на воде изменяли свой цвет,
     Прозрачных квадратиков разного цвета
     На вóлнах качало радугой лета.



   Анапа незабвенная


     К тебе стремлюсь, Анапа незабвенная,
     В мечтах брожу по морю очумелая.
     Срываюсь и под стук колёс отчаянных
     Стремлюсь к тебе с попутчиком случайным.


     Вот пролетают тополя свечой,
     В прозрачной темени ночной
     Мелькают звёзды, и луна
     Танцует в окнах «бегуна»,
     И полустанки южные летят,
     И поезд, не жалея своих пят,
     Спешит свой груз доставить в райский ад.


     Вот наконец в футболке, шортах в крапе
     Я на вокзале в солнечной Анапе.
     С вокзала на такси, до номера и к морю.
     Живое море. Я в сплошном мажоре.


     Уж день спешит на смену утра
     Во власти важного дебюта.
     Искрится море, волны с пеной утлой
     Грядой накатывают, так, как будто
     Всех приглашают в море за собой,
     За влажной, обжигающей волной.


     Промчалась надо мною стрекоза.
     В блаженстве закрываю я глаза
     И замираю, в воздух проникая,
     И растворяюсь на губах у рая,
     И, в рай волшебный тихо проникая,
     Я становлюсь единой вместе с раем…


     Но, испытав до полной чаши наслаждение,
     Я жажду сердцем и душою возвращения.


     И возвращаюсь в номер, там читаю
     И бáлую себя японским чаем,
     Вот вечер – направляюсь снова к морю,
     Люблю в прохладе пробежать босою.


     И за волной опять спешит волна,
     И влажный взор направила луна,
     И на бегу касался ветерок
     Моих босых и очень быстрых ног…

   2010


   Анапский базар

   Если человек хочет познать душу другого народа, он должен это сделать с помощью языка, а также с помощью желудка.
 Народная мудрость


     Мы с Леной с пляжа возвращаемся домой.
     Пари́т, невыносимый жгучий зной.
     Идём под тентами рядов торговых.
     Вокруг разноязычный смех и говор
     Толпы, идущей вместе с нами,
     В пестреющей короткой гамме.
     В панораме.


     Казак, как водится, с усами,
     В одежде странной, как в пижаме.
     Он был немножечко «под мушкой»,
     Басил с женой, своей толстушкой,
     И вытирал тряпицей пот,
     Шёл, как шагал на эшафот.
     В раме.


     «Что там на рынке? – он басил. —
     Жир топится, нет больше сил.
     Всё в доме есть! Чего ещё?»
     Схватил толстушку за плечо
     И приказал: «Под тент, за пивом, живо!»
     И та за ним засеменила.
     В драме.


     А мы глаза уставили в палатку,
     В которой сувениры «разных стран».
     В разгаре торг и гомон непонятый —
     Во всей красе торговый балаган.
     И после юрких протиснений
     И обжиманий нежеланных
     Мы наконец-то вдруг у цели,
     Прилавок сувенирный перед нами.
     В балагане.


     Сто побрякушек там с дельфинами:
     Вот два в платочках и с корзинами.
     В стекле, в фарфоре, на ракушках,
     На блюдцах, на тарелках, кружках,
     На подушках, висящих в стороне,
     Везде, на всём – дельфины на волне,
     В стакане, на стакане…


     Там чайки: на гребне волны,
     На полотенцах и на шляпках.
     Там также чайки в хрустале,
     Вот на песке – красавиц две,
     Стоят на лапочках опрятных,
     И взоры их направлены к волне,
     Которая пришла и пятится обратно.


     Зелёные лягушки из резины
     Как будто выпрыгнули из пучины.
     Те могут многократно
     По случаю и без причины квакать,
     Естественно вполне.
     И парусник на голубой волне,
     И разного размера крокодилы
     На ниточках под тентом нас манили.


     Там в сеточках висят мячи,
     В них светятся внутри огни,
     Там фонари с часами,
     Которые поговорили б с вами.
     И бижутерия на вкус любой
     Из жемчуга, хоть всё бери с собой.
     Там можжевеловых безделиц горки…
     И глазки наши одурели в створках.


     Моя Елена выбрала дельфина,
     А я купила крокодила.
     И из палаточной всей толчеи
     Мы выпрыгнули, как мячи.
     Бедлам.


     Спасаясь от жары, мы, как положено,
     Съедаем по две порции мороженого.
     Хотя известно с дедовской поры:
     Мороженое не спасает от жары.
     Господ и дам.


     Прошли, вот площадь,
     Здесь автовокзал.
     Заскакиваем прохладиться в зал
     И к стойке пронырнули ловко,
     Купили по стакану газировки.
     Здесь много очумевших, вроде нас,
     Но странно, пиво пьют и квас.
     И шум – как будто бы прибой,
     Болтают все между собой
     И тянут медленно пивко.
     В прохладном зале всем легко.
     Там.


     А мы вперёд на «выход/вход»
     Бежим, минуя переход.
     Дельфин перевернулся так,
     Что в небо стал смотреть чудак,
     У крокодила пасть отвисла,
     Всё оттого, что двигались мы быстро.
     Но кое-как.


     Вот, как копчёные сардинки,
     Мы словно на прилавке рынка.
     Народу здесь немного, ведь жара.
     На нас уставились торгующих глаза.
     А мы прямой наводкой к чебурекам.
     На рынке здесь почти всё как в Москве,
     Армяне, «обрусевшие абреки»,
     Торгуют, как везде, кавказцы все.
     Мзда.


     Здесь нет разнообразия в декоре,
     Ряды и те все на одно лицо,
     Здесь разные рекламы с видом моря,
     Отрывки речи вставками фольклора,
     Замедлено теченье времени,
     И горы, горы, горы, горы…
     И фруктов, овощей и зелени,
     И молока кубанские коровы
     Сюда доставили немерено,
     Здесь и орехи, сухофрукты, яйца,
     Ряды с продукцией китайцев,
     И мёд, и разное варенье,
     Арбузы, дыни и соленья.
     И суета
     в замедленном движенье,
     И аромат базара,
     И солнца блик седой,
     И южный зной,
     И отупенье лиц от жара.
     Браво!


     Вот мы проходим мимо самовара.
     В проходе справа
     Плюшки с пылу с жару,
     И рядом на подносе
     Кружки просят чая с пáром.
     Даром.


     Прошли мы рыбные ряды,
     Копчёностей гряды
     Янтарным цветом промелькнули,
     А дальше в пёстреньких баулах
     Рядами сладостей кули́
     И спереди, и позади.


     Здесь
     сладкий аромат базара,
     И запах дрожжевой опары,
     И запах мёда с дальних ульев.
     Кубани-здравницы подарок.
     Что ж, слава местным медоварам,
     Браво!


     Но как же на базаре без цыган?
     Толпой ворвался шумный балаган,
     В весёлом всплеске пронеслись по рынку,
     В цветастых, ярких юбках и косынках,
     С подкупною невинностью в глазах,
     И юбками изображая взмах,
     И ворожа певучими речами,
     Всё, что хотели, просто взяли сами.
     Обман.


     Вот чебуречная, её торец
     Приветствует нас наконец.
     И в чепчиках подружки две:
     Надежда – русская, армянка Гаянэ
     И армянин, зажатый в дефиле,
     В руке держал на блюдечке суфле.
     С улыбкой нас встречали все.
     И Гаянэ спросила нас по-русски:
     «Вам чебуреков с пылу с жару вкусных?»
     В окне.


     Мы заказали по два чебурека,
     За столик сели рядом с беком [37 - Бек – господин.].
     И бек сказал нам: «Девочки, привет,
     Спасибо всем, прекрасный чебурек.
     Дождю быть, в небе облака.
     Ну, я спешу, пока-пока».


     И правда, в небе появились облака,
     Повисла грозовая мгла.
     Надежда принесла тарелки и салфетки.
     И вскоре появились чебуреки —
     Горячие, взять в руки невозможно,
     И сочные, и в золотистой коже.
     Как щека.


     Дельфин у Лены на коленях,
     А крокодил мой рядом на сиденье.
     Тут дождь пошёл, и воздух повлажнел,
     И стало как-то легче всем.
     И с тыла, как река, народ на рынок хлынул —
     Горячий, не успел ещё остынуть.
     Уж кто-то сзади пышет мне в затылок.
     Плыл пыл.


     Чтоб чебуреки есть, нужно уменье.
     Вот грек за стойкой их с уменьем ел.
     Ел так, как будто песни пел.
     Я ж откусила чебурек,
     А чебурек в ответ
     Бульон и мясо выплеснул в тарелку.
     Душистый пар шептал мне: «Неумейка».
     Смеялась Гаянэ, и хохотал «абрек».
     Я ж справилась, я съела чебурек
     Мой первый, а потом второй.
     Дождь стих,
     Затих и о базаре стих…
     С Еленой мы отправились домой.


     Стояла тёплая, комфортная погода.
     Я шла и думала о дружбе всех народов…
     Здесь, у моря, рядом в ресторане
     Исполняет негр вечерний блюз.
     Море плещет, только к океану
     В теме Джорджа Колмана [38 - Американский джазовый саксофонист (род. в 1955 году), известный своей работой с Майлзом Дэвисом и Херби Хэнкоком в 1960-х годах.В 2015 году он был назван мастером джаза NEA.] стремлюсь.
     Только чтобы берег, я, и волны
     Своевольно
     гривами вставали,
     рассыпались.
     И, сливаясь с морем,
     Словно Феникс,
     Снова возрождались.
     Негр привстал, глаза его в печали.
     Тишина, и всплеск аплодисментов,
     Перманентный, в ресторанном зале…



   Для природы и погоды нет войны

   Письмо Ларисе Ягунковой


     Ты сегодня в Карачае, я – в Анапе.
     Неслучайно мы скучаем, жизнь за пятами…
     Научиться бы нам телепортации
     Да летать бы по мирам, но в прострации
     Мысли, после восхождений и падений,
     Наслаждение граничит с одурением…
     А вот встретились бы, радостно побалагурили,
     А на Сретение, помнишь, ветры дули?
     Старики-то говорили: «Не к добру то,
     Кто-то, что-то в этом мире перепутал».


     Я вытягиваю мысли по паркету, нет здесь лета,
     Нынче лета больше нет. Причитаю и читаю на планшете:
     «Не мечтайте, попрощайтесь с дивным летом».


     Для природы и погоды нет войны.
     Жарит солнце, и на море плеск волны.
     В Карачае и в Анапе мир да свадьбы.
     Неслучайно крапы вкрапываются, крапы —
     В воздух, в души, в равнодушие, в сердца.
     Что война, мы не осознали до конца.
     СМИ смотри и слушай, ужас там,
     Там в Луганске, там в Славянске – там, там, там.


     Там война идёт, и там вовсю разруха,
     Правит бал сегодня там Смерть-старуха.
     Без разбора: свой, чужой, старик, младенец —
     Всех косой, стальной косой, на погребенец.


     Здесь в Анапе салютуют каждый день.
     То ли праздник, то ли свадебный картель,
     То ли просто богатеи веселятся,
     В Храмах Бога вспоминают лишь на святцы.
     Не пришлось побалагурить нынче радостно,
     Всё с востока ветер дует… Нам не праздновать…
     Братья гибнут в смертной схватке за свободу
     Ради хартий или Западу в угоду…

   Анапа, 31.08.2014


   Сквозь миражи


     Я слышу гром, солнце в зените,
     Море спокойное, дети резвятся. Я же
     Выбираю место по наитию
     В барханах, рядом с пляжем.


     Бросаю вещи, надеваю купальник —
     И по песку песочного цвета,
     Цвета верблюда, конечно, с горбами,
     С камешками и монетами.


     Так представляю,
     Что между горбами ступаю кротко
     По обжигающему песку —
     От пятки к мыску, от пятки к мыску
     К воде, она ещё не комфортна.


     Третья часть мая уже проскользнула.
     И время чýдное —
     Кто-то рождается, а кто-то уходит в безлюдье
     Из этого мира ада и рая,
     Из мира, в котором грех мечтать о «чуде-юде»,
     Грех не праздновать 1 Мая,
     Не быть участником утех колобка на блюде.


     На море штиль, всё как перед грозой,
     Я рискнула, без тапок, босой
     По обжигающему песку, между горбов песочных,
     Скачу, как кенгуру,
     Преодолевая ожогов многоточие,
     Вспоминая – Гуру.


     Что лучше бы не по «верблюду», а на верблюде,
     В пустыне сквозь миражи
     Понятий, знаний, правосудий
     И простоты души,
     Сквозь миражи прохладных парков
     И арок – в рай Господний,


     Но наяву сегодня жарко,
     Как в преисподней…



   Своим чередом


     Всё идёт своим чередом —
     море, пляж, кафе, шапито, по дороге в гостиницу
     На туевой аллее посиделки на лавочке,
     у мусорной колбы в виде чернильницы.
     Дневной сон, фейсбук, чтение справочников —
     всё в замедленном темпе, а солнце шпарит как Сириус.
     Вдохновения нет, да и я не силюсь.


     Звонят друзья. В курсе всех событий.
     Неожиданные встречи, неожиданные известия —
     «Чехия встретила учения НАТО в Восточной Европе
     протестами».
     Остальное пресно —
     Мало энергии, много солнечного растворителя.
     Ощущаю себя улиткой,
     Выставляю рожки, в зрачках крестики,
     в голове нолики, как у алкоголиков известных.
     Коротаю время без открытий.


     И нет никаких стремлений – моветон?
     И хочется что-то взорвать и крикнуть
     что-то, не знаю что.
     Но вот скриплю, как старая калитка,
     почтенному возрасту в тон,
     а вокруг шапито —
     Бытовые сцены, скоро летний сезон.


     Мастерят, матерят, чистят, моют, строят планы —
     суетятся местные.
     Приезжие – по кафешкам сидят, кофе пьют,
     пирожки едят пресные.
     Подростки сдают экзамены,
     Всё идёт своим чередом под российским знаменем…



   Богомол

   Море (Анапское) – за волной волна.


     «Пиво, рыба, холодная чача,
     Горячая кукуруза, пахлава!» —
     Передвигаясь глыбой, меняя крен,
     Горланит местный абориген,
     Такой из себя «мачо»,
     Честь ему и хвала.


     Я закрываю глаза,
     Представляю пиво, рыбу,
     Попадаю в пенный плен,
     Живо ощущаю вкус,
     Жаль, нельзя, рисковать боюсь.
     Облизываю губы,
     Чувствую соль морскую.
     Я расслабилась, не тоскую.
     Слышу далеко, будто трубы
     Трубят в будни,
     Как пила лесоруба —
     Больно, нудно, грубо
     Во вчера.
     Вот пчела
     Жужжит тоже, как пила.
     Вскакиваю, кричу: «Больно!»
     Вынимаю жало,
     Себя жалко.


     На листе богомол
     Молится в небо,
     Ему не больно,
     Мне – не больно.
     Уже не больно, когда ты
     Не отвечаешь на мои звонки,
     На мои эсэмэски,
     Даже в торжественные даты
     Тебе – неинтересно…
     Тесно родителям и детям
     В этом мире вместе.
     Светит солнце, луна, и эти
     Звёзды – наши дети – светят.
     Родители – старые лампочки,
     Тоже пока светят ярко…
     Жарко, сегодня очень жарко.
     Богомол – лапочка —
     Скакнул на другой листок,
     Замаливает наши грехи,
     Но Бог и ангелы глухи́…


     «Пиво, рыба, холодная чача,
     Горячая кукуруза, пахлава!» —
     По второму заходу кричит «мачо».
     Честь ему и хвала…



   Столовая «Дядя Ваня»


     Цадрипшский уютный закраек.
     Сколько странных бывает названий:
     Столовая «Дядя Ваня».
     Пасмурный день с караваем
     на столе с меню деревянным,
     на котором повар с кастрюлей и веером.
     Здесь же сувениры из дерева
     на абхазские темы
     для всей вселенной,
     И, конечно, вино и чача,
     А как иначе?
     Здесь же Wi-Fi без лимитного сервера,
     От демона.


     Заказала: солянку сборную,
     гуляш с картошкой отборной,
     фужер виноградного вина.
     Конец сентября, сижу одна.
     Локоть на столе, кулачок под подбородок,
     Думаю: Абхазия плодородная
     И народ приветливый,
     приехать бы летом
     вместе с тобой.
     А что одной?
     Море после урагана —
     С небесного крана,
     бушует, очищается,
     от летнего мусора избавляется.
     Поразъехались варвары,
     Позакрывались бары,
     Петухи кукарекают каждый час,
     Коровы мычат, тянут жилы,
     Помойку центральную обжили.


     Пока живы притротуарные лавки,
     Лениво торгуют чернавки.
     Собаки снуют в преддверии пустоты,
     У каждого дома – свои коты.


     Сегодня дождь обошёл стороной,
     День без дождя,
     День без солнца,
     День – никакой.
     Иди по дороге, смотри вокруг:
     Может быть, что-то заденет вдруг.
     Например, река под мостом,
     Бьёт, как рыба, огромным хвостом.
     И белые глыбы по берегам,
     Не птичий минутный, а местный гам
     Вокруг.

   26.09.2021


   Мои следы


     Как много гальки,
     Всё без удивления —
     И море серое,
     И небо серое,
     Хоть обводи по кальке
     Графический этюд,
     И пас-мур-но —
     Кошачье откровенье,
     И там и тут
     Собачьи телеса —
     Как мёртвые. Вокруг
     Осеннее затишье и забвенье
     Прошедших летних праздников у моря,
     Лишь спорят волны
     с чутким откровением:
     Снег на вершинах гор, и скоро дождь польёт.


     Мои следы, моё присутствие зашторит новый ливень,
     Душевной дисгармонии круговорот.
     Промчат по рельсам поезда лихие.
     Прощаюсь с морем, уезжать черёд —
     К московской графике,
     К московскому причалу
     И к одиночеству с решётками на окнах.
     Открою книгу, встречусь с Дон Кихотом,
     Почувствую, что сильно одичала.
     Но будет всё, наверное, не так:
     Какой-нибудь чудак
     Появится в смартфоне
     С улыбкой, даст мне золотой пятак —
     Изобразит на фоне
     рабочего стола, как смайлик, метку
     И позовёт начать
     с счастливого момента,
     всё сначала.
     Во всём явление конца сезона,
     И дождик набирает оборот и льёт
     по всей сезонной карте.
     Сижу в береговом кафе,
     В нём неопрятно
     И, к сожаленью, нет люфе [39 - Губка.].
     Мне подают салат «Аристократка»
     За триста пятьдесят рублей – в графе.
     В дверях чудак, приподнимает шапку,
     На лысом черепе тату, на голове
     Изображенье карты
     Счастливых дней в природном естестве.

   30.09.2021


   Снимай камерой‐оком


     Электронный луч подчеркнул горизонт,
     Море светится платиной,
     Местами – патина,
     Чернение волн.
     Минимальная атмосферная влажность,
     И на пляже
     Мокрый песок.
     Кажется, что однажды
     Горизонт вдруг стрельнёт в висок
     Самой высокой сопки.


     Поднимись по тропке,
     Спрячься в волосяном покрове сопки
     И снимай камерой-оком
     Природную пастель —
     Гармонию красок
     Негроидной касты.
     Проси покровительства Мехиель [40 - Согласно астрологам начала века, Мехиель покровительствует учёным, профессорам, ораторам и писателям, книгоиздателям, типографам и книготорговцам.].


     Слияние – моря с небом.
     Где бы
     Найти уголок —
     Городок на денёк
     Вечного природного сияния.
     Запахи моря поглощает обоняние,
     Но летит огромная птица опасная,
     Сигналит глазами красными.
     В пузе у неё сотня душ для покаяния.


     А море шумит,
     Губами перебирая шумящие звуки.
     И пьяный пиит
     На излуке
     «Живого» вечера
     Снуёт, вышагивая восьмёрки
     бесконечности,
     Бормочет беспокойно:
     «Б-б-б-б-бес-покойник…
     Было больно, будет больно,
     Бойня,
     Б-б-б-б-бес-покойник…»


     Линия горизонта – красная.
     На фоне платинного моря,
     Облака – красные кони…

   Джемете, 20.05.2021


   Стоп!


     Тебя везут,
     Мелькает твой профиль
     На фоне приближения
     и удаления
     загруженного пространства.
     Тебе по фигу,
     Кто, куда, зачем управляет транспортом.
     Тебе необходима смена естественных живых кадров.
     Лад, ладно – прохладно,
     Комфортно
     в «Форде».


     Событие одно —
     Ты едешь, ты в кадрах кино
     Мирного мгновения.
     Ты девочка —
     На протяжении
     Движения
     Колёс.
     В данном отрезке твоя жизнь без слёз.


     Стоп!
     В лобовом стекле отражается нос
     Очередной сопки.
     Ты – женщина.
     Сейчас бы стопку
     виски из Мадеры.
     Время,
     стопка есть, «Мадеры» —
     нет!
     Есть море
     справа,
     пей, пока не лопнешь,
     Державная.
     Лоб – в нишу,


     Стоп!


     «Форд» тормозит.
     Девочка бежит
     по гряде
     к воде,
     ослеплённая сиянием солнца
     на синем суконце.


     Она растворится вдрызг,
     Она превратится в сотню искр
     в морском бесперебойном
     прибое.


     Стоп!


     И женщина, стоя у огромной сопки,
     Вспомнит вдруг «Последний дюйм»
     Джеймса Олдриджа,
     Вспомнит песчаные дюны…
     Она никогда не будет девочкой – поздно,
     Она никогда не будет юной…

   23.05.2021


   Она собирается в Цандрипш [41 - Курортный посёлок в Абхазии.]


     – Может, ты выберешься из дома,
     Отлепишь зад от компьютерного кресла,
     Пора путешествовать. Не в Оклахому [42 - Англ. Oklahoma, штат Соединённых Штатов Америки.]?
     Может быть в Пицунду? Там интереснее.


     Ну нет, она собирается в Цандрипш,
     Едет в метро на Казанский вокзал,
     Купит билеты, понимаешь, малыш,
     Так её Бог в судьбе записал.
     Может быть,
     Может быть,
     Один быт сменит она на другой.
     Может быть,
     Может быть,
     Счастливой вернётся домой.
     Может быть,
     Может быть,
     Будет под впечатлением.
     Здесь – этой осенней,
     Там – летней поры завидной.
     И по ночам, в зимний период,
     Когда, как медведь в своей берлоге,
     Вспомнит она приливы, отливы
     Царского моря на исходе
     сил,
     на исходе желаний,
     Вот, вышла на станции «Комсомольской»
     Комсомолкой.
     Дождь заморосил?
     Надо покупать билеты в онлайне.
     Может быть,
     Может быть,
     Дождь не уменьшит эмоциональный всплеск?
     Что ж,
     Что ж,
     Она по жизни – вечный Гаврош,
     Планирующий с небес.

   20.08.2021


   «О мой малыш…»


     О мой малыш,
     Цандрипш сегодня —
     Как карамельная рапсодия.
     Не плавятся зелёным свечи,
     Здесь не летает хищный кречет.
     И море кистью Айвазовского,
     И облака из рафинада.
     Ты ж дышишь моросью московской,
     А я сижу с прибоем рядом,
     И речевой коктейль не пресный
     Вокруг – как фон единым звуком.
     Всё в меру, как в старинной песне:
     У вечности я на излуке.
     Вчера у векового храма,
     Вернее – у его развалин,
     Молилась за тебя исправно.
     Я материнскими устами
     Просила Высшего хранить
     Тебя, очаг твой и семью.
     Я мысленно с тобой стою,
     Я чувствую тебя и слышу.
     О мой малыш,
     Цандрипш сегодня —
     Как карамельная рапсодия.

   07.09.2021


   В квадрате кубика‐рубика


     Кубики-рубики, крыши бордовые,
     Красное, белое, жёлтое, синее.
     Розы бутоны раскрыли махровые
     После бушующих ливней обильных.


     Гул пролетающего самолёта,
     Шуршанье асфальта машинными шинами,
     Солнце печёт по отпущенной квоте.
     Время курортное, время мирное.


     Чей-то смартфон напрягает жилы:
     «Живые,
     радуйтесь
     радуге
     жизни,
     Вдыхайте ароматы
     “комфортного”
     лета,
     Ловите моменты,
     Ловите моменты —
     Неповторимые».


     Ворóны закаркали,
     Скоро ливень,
     Который без квоты
     Прольёт обильно.


     А кадры пугающего «завтра»
     В каждом квадрате кубика-рубика —
     Кадр боевого азарта,
     Кадр неизвестной пока республики…


     Вращайте кубик-рубик, безбожники,
     Вращайте, и «завтра» в картины сложится —
     Красную,
     белую,
     жёлтую,
     с инюю.


     Неповторимое,
     страшное
     завтра,
     Которое ищет место на карте…

   04.06.2021


   Неотправленное письмо сыну [43 - Сын – Игорь Плетнёв.]


     Как ты?
     Вокруг меня «самокаты»,
     которыми почему-то надо управлять…
     Ты на вопрос отвечаешь кратко,
     многократно предпочитаешь молчать…


     Камера и мобильный перегрелись,
     интернет от жары дал сбой,
     Читаю какую-то ересь
     в газете чужой о жизни чужой.


     Здесь, на пляже, одни «сурикаты»,
     Они в барханах стоят как столбики,
     Загорают, на некоторых плакаты:
     «Мы сурикаты – не роботы».


     Им бы в пустыню Калахари,
     А не в Анапе греть животы.
     Стоят, как негры, чернее загара,
     Здесь, на пляже, до темноты.
     А солнце палит до сорока,
     А море ледяное,
     И мы с Анютой [44 - Анна Гедымин, поэт.] жарим бока
     и умираем от зноя.


     Как ты?
     В Москве, говорят, тоже жарко,
     Карта погоды сулит грозу.
     «Жалко», – картавит попугай Жако,
     Ему бы в тропический лес, а он ест колбасу.
     Жако тоже жарко
     В цементном доме, да в клетке.
     Лето в разгаре, жемчужное лето.


     А здесь сурикаты иногда бывают вежливыми,
     У каждого есть свой самокат,
     Угощают беседой, смотрят с надеждой.
     И каждый, почти каждый, женскому обществу рад.


     Но это в барханах, а на пляже
     В жару, в ледяной воде,
     «Моржи», как дорожная поклажа,
     По горло в воде, как в слюде.
     А мы черепахи, и это понятно.
     Скучаю, звони, как ты?..




   Поэмки – дружба народов


   Вольнообразное


     На Рязанском проспекте
     Турецкое кафе в конверте.
     В нём не услышишь блюза,
     Звучит из динамиков национальная музыка.
     Люстры, картины —
     всё со вкусом,
     Ненавязчивый сервис, красивые мужчины.


     Заказала люля из баранины,
     коку-колу.
     Часы замедлили ход.
     Такое состояние —
     Как в школе:
     Урок идёт,
     все выполняют задание,
     а ты где-то,
     на незаказанном промежутке, заранее,
     без билета,


     витаешь в облаках
     над Океанией,
     в океане, у океана,
     на краю света,
     В ласточкином гнёздышке,
     Которое раскачивается на ветвях,
     Как на волнах
     пёрышко…


     Кафе уютное.
     Просидела сорок минуток.


     Реально еду домой в вагоне,
     В котором приятный сквозняк,
     С мыслями о тебе, о встрече во снах.


     Рядом воинственная девица
     Громко по смартфону гутарит,
     Время от времени локтём толкает.
     Ей тоже по ночам что-то снится —
     Воюет с кем-то и кого-то побеждает,
     Или спит без снов,
     сомкнув наклеенные ресницы.
     Притихла, читает эсэмэску в смартфоне,
     Недовольная, выдаёт какофонию…


     Я прикрыла глаза,
     Снова вышла за
     Реальность происходящего вокруг
     Уходящего в вечер дня. —
     Релаксация в позитиве —
     Бутафорская луна,
     Ручей, мы с любимым под ивой…


     Следующая остановка – «Сходненская».
     Включилась,
     выхожу из метро.
     Солнышко,
     Светло,
     Воробьи чирикают:
     «Чив, чьи вы?»…

   04.09.2019


   Смещение с перемещением



     Сижу в ЦДЛ, в ресторане,
     Спокойно, в заветной нирване,
     На мягком стуле, но лучше бы на диване.
     У официантки-китаянки, с виду скромной,
     Я фреш заказала морковный,
     столичный салат и горошек,
     голубцы, на десерт – мороженое.


     Здесь, в ресторане, такое спокойствие,
     Музыка изображает лужайку «мёртвого часа» —
     Скорее Шостаковича, чем Прокофьева…
     Я – дремучая, плохо разбираюсь в классике.


     В воображении – стайка птиц пропорхнула,
     А вот уже и свирель пастуха зазвучала…
     Мгновеньем – сосьвинский диалект вогулов [45 - Сосьвинский диалект положен в основу мансийского литературного языка. Ма́нси (устар. – вогу́лы, вогуличи) – малочисленный народ в России.],
     Воздушные силуэты оленей плавные.


     Как перед засыпанием – движение фоновое.
     И лампы в абажурах – китайские фонарики.
     Мысленно перемещаюсь в свой дом шифрованный.


     Там на прикроватном столике антикварном —
     Фарфоровая китаянка держит два шара-плафона,
     Такая вот – небесная из Поднебесной, классической
     формы.
     Не помню, когда я её включала в последний раз,
     Она и без подсветки радует глаз.


     Представляю себя в рикше [46 - Лёгкая двухколёсная коляска, которую, впрягшись в неё, везёт человек (который тоже называется рикша).] —
     С чувством абсолютного превосходства —
     Я в новом облачении китайского производства,
     Из белого хлопка с национальной вышивкой,
     В соломенной шляпе, с рисунком дракона,
     С широкой лентой над полями огромными,
     В солнечных роговых очках на пол-лица,
     Такая свежая, лёгкая, как райская птица.
     Спокойно передвигаемся по пёстрым улицам —
     Я в рикше с рикшей-возницей сутулым —
     Мимо базаров, на широкий солнечный проспект.
     Кто-то со мной здоровается, я отвечаю: «Привет!»
     Такая из себя уже иностранная.
     Тупик.


     Сижу в ЦДЛ, в ресторане, спокойно, в заветной нирване,
     За столиком укромным.
     А официантка-китаянка с виду скромная – без
     косметики, без кудрей,
     Подаёт мне счёт на тысячу триста рублей.
     И я возвращаюсь к реальной жизни —
     По снежной Москве, сначала в – книжный,
     Потом в театральную кассу, купила билет в оперетту,
     Потом – в метро сливаюсь с массой,
     Домой на «Сходненскую» еду.

   24.02.2016


   «Китайский лётчик Джао Да»


     Лубянский проезд, кафе «Лётчика Джао Да».
     Приезжаю заранее, как всегда.
     Как всегда, боюсь опоздать.
     Огляделась – вокруг благодать.
     Жду, когда появится кто-то из «наших».
     Столица пустеет, становится краше.
     Медленное вокруг движение.
     Нейтральное настроение.
     Мелькание машин усыпляет.
     Разумно подсвечники зданий тают
     В вечерней приятной прохладе.
     Я подкрасила глазки, «при параде».
     К маске, кажется, уже привыкла,
     Дышу в ритме современного клипа.
     Небо серое, неживое.
     Строительный кран замер в горизонте покоя.
     Кто-то, вроде меня, появится раньше,
     Но эти «кто-то» не «наши».
     А я – сама по себе, смотрю во все стороны.
     Душевное равновесие спорно.
     Главная героиня торжества не спешит,
     Она без эмоций, спокойный пиит.
     До начала представления времени много.
     Прошла девушка длинноногая,
     Вылитая Барби при луне.
     Перевожу взгляд на отражение в стекле —
     Забор, как кораблик на волне,
     Который вот-вот поплывёт по волнам жизни.
     Скоро появится «Чижик» —
     Аннушка, и защебечет, засверкает глазами карими.
     Вот у кого эмоции зашкаливают.
     А именинница в такси, в пробке —
     Такая вечерняя Москва в подарочной упаковке.


     «Китайский лётчик Джао Да» —
     Кафе в большом подвале? Да.
     Но выдуманный персонаж вдруг ожил,
     Когда стоявший здесь пассаж пошёл в смещение
     И лестница спустилась к помещению —
     Подвальный лабиринт умножив.
     Актёры, арлекины и герои
     Здесь гости. В повседневной суете
     Другие что-то рушат, что-то строят
     В пустеющей, но красочной Москве.
     Поэты пригляделись к «…Джао Да»,
     Здесь презентации проводят иногда.
     И водка, и закуска на столах, и тары-бары,
     И дружеские тосты, и гитара
     Бренчит о жизни, что была тогда
     У зэка, просвистевшего на нарах
     Свои невозвратимые года.
     И льются песни, и звучат стихи поэтов
     Под лампой с ярко-жёлтым светом,
     И лётчик в целлофановой обёртке
     Неслышно отбивает ритм чечётки.
     Восторг пройдёт, похмелье – карантин.
     И будут в клетках заперты «пришельцы» —
     Нерукотворный труд всевышнего умельца,
     Чтоб из десятка выжил лишь один.



   Дружба народов


     Вспорхнули над Баррикадной,
     пронеслись полунемым речитативом,
     Осели в «Кофе Хаус» на мягком диване,
     как в приличной гостиной.
     Официантка-китаянка чинно принесла капучино,
     потом – салат «Цезарь»,
     С грудкой куриной, нарезанной, под майонезом.
     Потом – сложное пирожное-мороженое по шарику
     в прозрачных пиалах.
     Говорили о вечере журнала «Дружба народов»,
     о поэтах больших и малых,
     О погоде, природе и просто о жизни,
     которая для многих несладкой стала.
     Потом гуляли в неоновом сквере,
     шагали, мерили шагами время
     И радовались счастливому моменту жизни;
     Что-то за это время вызрело
     Для отражения на придорожном листе.
     В небе появилась луна на облачном хвосте.
     Листаю мысли по дороге домой:
     вечером ждёт английский, Боже мой,
     Спасибо за счастье,
     как подарок в обёртке реально живой.
     Желание жить не утрачено,
     Как пружина, стреляю вверх отдачей,
     в час, судьбой назначенный,
     Снова – важным объёмным словом «жизнь»,
     Но без пиетизма [47 - Без религиозной окраски.].


     Станция «Сходненская» – почти край.
     Выхожу – в свой «гармоничный рай» —
     в тушинские пенаты.
     На улице Нелидовская другой расклад —
     Мимо прошагали курсанты полиции —
     Опрятные, узкоглазые, с беззаботными лицами,
     По дороге зашла в магазин, купила:
     квас, кефир, бананы, тушёнку, шпинат…
     Во дворе казахский брат
     убирает мусор. Дружба народов мне не снится:
     На всех службах, во всех дворах столицы – её парад…



   Спешу в дом‐музей Булгакова


     Кукушка прокукует ма рту вслед,
     Пока прохладно, как в начале марта.
     По всем отметкам на прогнозной карте
     Гуляет ветер в скверах, и наглядно
     Сугробы почерневшие, и нет
     Харизмы для звучанья лада.


     Из Киева в Москву – проблемный лёт,
     Но ждёт Москва с Укрáины поэта.
     Да, хорошо бы встреча была летом,
     Но в март прохладный – по судьбе черёд…
     И двадцать семь – магическая цифра,
     И в Тридевятом царстве неспокойно.
     Сегодня труд поэта – труд Сизифа,
     И очень трудно выступить достойно…


     А я в метро, в вечерний час отрадный,
     Спешу в вагоне в Дом-музей Булгакова.
     Сегодня презентация Бураго [48 - Дмитрий Бураго, украинский поэт, издатель и культуртрегер.],
     И Дмитрий презентует ложь и правду…


     Из Киева в Москву – проблемный лёт.
     Но он в Москве, в Булгаковском музее
     Читает свою лиру с вдохновеньем,
     И полный зал, и слушает народ.


     И стих течёт – спокойная река.
     В нём фосфорится чётная строка,
     И светится строка нечётная,
     И чётки мыслей теребит рука,
     Когда строка уже на взлёте…

   27.03.2019


   Новый свет – туркмения


     Воспоминания
     В позе лотоса сижу
     И по-йоговски дышу.
     Подсознание открылось,
     Я в Туркмению свалилась,
     Прямо на Мала-Кара.
     Там песчаные снега
     Солью обжигают,
     А озёрная вода,
     Так трактуют доктора,
     Лечит, заживляет.
     Мирян.


     Там жили и мои друзья,
     Островских целая семья:
     Тамара, Яша, Лена, Оля
     И их друзья – Надежда с Колей.
     Московская подруга Эля
     Неделю как уж улетела.
     Звонит, в Туркмению зовёт
     И шлёт билет на самолёт.
     План.


     В Баку я вскоре прилетела
     И на паром огромный села,
     Восторгу не было предела —
     Разноязычный перегам,
     Тюки и разный прочий хлам,
     И пестрота передвиженья,
     И беспокойных волн смущенья.
     Буян.


     Идёт паром, вокруг простор.
     В душе свобода, восхищенье.
     А в подсознании укор
     За длительное промедленье.


     Тот мир, в который я плыла,
     Был Новым Светом для меня.
     Кем я до этого была?
     Девчонкой будничного дня.
     Кочан.


     Вокруг всё новое, иное —
     Прохлада моря, солнца зной,
     Простор, неведомый дотоле,
     И свод небесный голубой,
     И гырканье летящих птиц,
     И говор местных из станиц,
     И я, как будто бы их часть,
     Другая, новая сейчас,
     Со всею массою слилась.
     Вулкан.


     И, как единое живое,
     Скользил паром в Каспийском море.
     И облачные плоскогорья,
     И Аполлон с горы Парнас,
     И чаек скопище шальное
     Сопровождали в море нас.
     Караван.


     Спасибо, матушка-природа,
     За вновь рождённый дух свободы,
     За то, что просто на лету
     Ты даришь новую мечту.
     Шанс дан.


     Вот к пристани паром причалил.
     Мои друзья меня встречали.
     И дружной, радостной гурьбой
     Болтали мы наперебой.
     Всё было очень интересно.
     Потом мы сели в поезд местный
     С названьем лестным «Выходной».
     Рыдван [49 - Старинная большая карета для дальних поездок, в которую впрягалось несколько лошадей. Шутл. – о допотопной старой машине.].


     Мелькали тусклые пейзажи,
     И как-то грустно стало даже.
     И чувство это не однажды
     Являлось при житейской лаже
     В Москве любимой, суетной.
     Таран.


     Унылые солончаки
     И солнечный огромный шар,
     Пустыня, путники редки
     И постоянно миражи —
     Обман природы и кошмар.
     Обман.


     Мы с поезда в машину сели.
     И вдруг пейзажи запестрели.
     И мы тихонечко запели.
     С тоской запели, как всегда,
     «про речку и про вечера».
     Потом нам стало веселее,
     Мы гимн восторженно пропели.
     Дружба стран.


     Вот в Небит-Даге наконец,
     Базар, и здесь седой отец,
     Он как бы был навеселе,
     Сидел на сереньком осле,
     Но не был пьян.
     Я опишу его наряд,
     На нём добротный дон-халат
     Свисал, не доставая пят,
     И был он в шапочке —
     Тахьян.


     А рядом с ним большой верблюд,
     Верблюда, видно, продают,
     И деревянный балаган,
     В нём сотни дынь,
     И их дурман,
     И пряных запахов семян
     Дурманят так,
     Что будешь пьян.
     А справа в балагане
     играли на дутаре.
     И тараканы-великаны
     Туда-сюда вокруг сновали,
     Привычно шевеля усами,
     И угрожали нам.
     Вокруг – ковры лежат, висят,
     Десятки смуглых туркменят
     В жужжалки местные жужжат.
     И здесь приветливый народ
     Всё покупает, продаёт.
     Дурман.


     Купили дыню, как ракету,
     И помидоры, и конфеты,
     Вина, и сыра, и арбуз,
     Приправы, острые на вкус,
     И сладости заморские,
     И часть барана плоскую.
     Гурман.


     Всё на машину погрузили,
     К горе высокой подкатили
     И у горы притормозили,
     И выползли все из машины,
     Приветствуем селян.
     А дом друзей к горе прирос,
     Он выглядел как длинный хвост,
     А на часах почти что час,
     И пёс-барбос облаял нас,
     Но всё ж в квартиру пропустил,
     И мы ввалились все без сил.
     Туман.


     В квартире было душновато.
     Туркменки в платьях полосатых
     К нам заглянули деликатно,
     Вина и фруктов принесли
     И нас немного развлекли.


     Жбан.
     Обедали с вином приятным,
     О чём-то много говорили
     И много ели, много пили.
     Да, много пили, как в Москве.
     И снова грустно стало мне.
     Дурман.


     Сижу я здесь – всё как во сне.
     И голоса издалека —
     Ну точно как журчит река,
     О ребятне и о родне,
     О чабане и о сукне,
     О старине, о целине….
     Капкан.


     Хорошо здесь – я не спорю.
     Но на паром бы, снова в море.
     Иль в океан.


     А с утра опять жара.
     Едем на Мала-Кара.
     Озеро Мала-Кара
     Где-то километрах в ста.
     Сарафан.


     Едем, и бегут минуты.
     Замелькали сопки, юрты,
     И машина мчится в спурте [50 - Спурт – резкое кратковременное увеличение темпа движения.].
     Всё в песчано-белом цвете,
     Словно на другой планете.
     Баштан [51 - Поле, на котором, как правило, выращиваются арбузы, дыни, тыквы.То же, что бахча.].


     Тома тормошит меня:
     «Галка, посмотри направо —
     Озеро Мала-Кара
     Цвета тёмного коралла».
     Экран.


     Тормозят устало шины,
     Мы выходим из машины.
     Слева – юрта у дороги
     И кустарник одноногий.
     Посмотрела я направо —
     Ряд кустарников корявых,
     А за ними пляж прибрежный,
     Белый пляж, как будто снежный.
     И озеро как пруд большой,
     С тёмной неживой водой.
     Коралл.


     Плотность у воды такая,
     Что она тебя толкает.
     И кувыркаешься, бедняжка,
     Словно кукла-неваляшка.
     Глубина на сотни метров,
     Но утонуть нельзя при этом.
     Батут-диван.


     Местные здесь отдыхают.
     Как туркменки загорают?
     От поясницы и до пят
     Мамы голые лежат,
     Выше – подолом прикрыты.
     Дети наголо обриты,
     Голышом вокруг резвятся,
     Чужаков же сторонятся.
     Клан.


     А отцы сидят в трусах
     И тахьян на головах,
     Пьют айран.
     Мы же тоже загорали
     На конёвом одеяле.
     Солнце шпарит с небосвода.
     Что ж, и нам пора бы в воду.
     Встали на четыре «лапы»,
     Лезем в воду косолапо.
     Павиан.


     Как зверьки, по ней ходили
     Вплоть до самой середины.
     Потом лежали на воде,
     Потом сушились на песке,
     И в местном душе обмывались,
     И в путь обратный собирались.
     Рыдван.

   Лето 1962 года


   Ты в токио, а я в Москве

   Ларисе Кассаи


     Ты, как и я, в России родилась.
     Ты – дух свободы и благая страсть.
     Я – дух свободы, связанный с природой,
     Философ, лирик, что-то в этом роде.
     И жили мы в Москве, в районах разных:
     Ты – в центре,
     Я – на «Войковской»-чумазой.


     С отличием окончила ты школу,
     Я – с троечкой по физике, не скрою.
     И шли мы каждый по своей дорожке:
     Ты в лаковых ботинках, я – в сапожках…


     Я в молодость вспорхнула словно птичка,
     Влюбилась, как влюбляются москвички…
     А ты была умней и прагматичней,
     Ты женихов искала не столичных.
     Искала – и в конце концов нашла,
     Японца Такаси в мужья взяла.


     А жизнь бурлила, словно водопад.
     Взрослели мы, и каждый на свой лад:
     В России я с поэтами дружила,
     А ты в Японии – японский слог учила.
     И время шло, и жизнь рекой текла.
     Настал черёд – я сына родила
     И Игорем родного нарекла.
     И ты, как в сказке, на дороге млечной,
     Рожаешь сына, называешь Сече.
     А между нами – океан пространства,
     Мой мальчик – русский,
     твой – от иностранца.
     И ты над колыбелью в тихий вечер
     Мурлычешь по-японски песни Сече.


     А время шло, и жизнь текла рекой,
     И тридцать лет поток унёс с собой.
     Да, ты японский быт, язык познала,
     Увы, японкой, Ларчик, ты не стала…


     Вновь ностальгия в путь тебя зовёт.
     Ты в Токио садишься в самолёт —
     В волненье вся, и с трепетом в груди,
     И с мыслями о Родине в пути…


     И вновь идёшь ты по родной земле.
     За тридцать лет мы все давно не те…
     И вымученная долгим перелётом,
     Вдруг из воинственной
     Становишься ты кроткой.


     Нет, ненадолго, только на мгновенье.
     Ты под контроль взяла своё терпенье.
     С цветами бывшие друзья тебя встречали,
     И вы в гостинице приезд твой отмечали.


     Ты где смогла – везде побыть успела.
     И что смогла – впитала, осмотрела.
     И три недели быстро пролетели,
     Так пролетели, как на карусели.
     И в Йокохаму мчишься ты обратно,
     Ведь там твой дом, и это всем понятно.



   Три дня счастья

   Ларисе Кассаи


     Ты из Токио в Москву летела.
     Долгий, утомительный полёт.
     Через океаны вниз смотрела,
     Вверх смотрела, а потом вперёд…
     Мысли бередили твою душу,
     Образы давно минувших дней,
     На чужбине ты привыкла к суши [52 - Блюдо традиционной японской кухни.],
     И оно тебе уже милей.


     Ты в Москве, контроль в аэропорте,
     Вот багаж в руках, и ты в дверях,
     Кровь кипит волнением в аорте,
     Дрожь с улыбкой на твоих устах.
     Я тебя встречаю. Экзотично
     С лайнера японского встречать.
     С поезда встречала я обычно
     «Родичей» – как мне б сказала мать.


     Сели мы в такси и едем.
     И бегут кварталы по пути,
     Рестораны, магазины – ретро,
     Улочки и даже бутики,
     И афиши, яркие рекламы,
     И столбы с цветочками на них,
     Светофоры – все в привычной гамме,
     Скверы у палаток голубых.


     Говорили мало, всё смотрели,
     Познавали вновь наш край родной.
     Я гуляю редко, в самом деле,
     По столице, всё спешу домой.
     У себя, на «Сходненской», в квартире,
     Провожу обычно свой досуг —
     За компьютером, за книжечкой с сатирой,
     Иногда в «сортире»,
     За письмом, не покладая рук.


     Ну, конечно, гости приезжают,
     И сама бываю я в гостях,
     Сын с семьёй частенько навещает,
     Выставки, скучая, посещаю,
     В парках в одиночестве гуляю,
     Вся в мечтах о разных чудесах…


     И с тобой я закружилась в ветре
     Так знакомых с юности чудес:
     Выставки, музеи и концерты,
     Магазины – сотни разных мест!


     Но поездка в Углич теплоходом
     В памяти моей сейчас стоит.
     По воде, с гуляющим народом,
     Вместе с нами теплоход спешит.


     Проплываем, радугой природа
     Перед нами, сзади, по бокам,
     И вода, пока ещё холодная,
     Всплеском налетает на борта.


     Дни стояли тёплые, ты даже
     Загорать на палубе пыталась.
     И однажды загорала дважды,
     Пела песни, иногда смеялась.


     Мы в каюте редко оставались,
     В основном природой любовались.
     «Как прекрасен Мир, – мы говорили. —
     Как прекрасна Матушка Россия».


     В Угличе музеи посетили,
     Город осмотрели, погуляли,
     Сувениры разные купили
     И о разном просто поболтали.


     И вдохнули радость в души наши,
     Радость осознанья бытия.
     Праздник наш сегодня – он вчерашний,
     В памяти, как лучшие три дня.




   Колоброд


     С небосвода непогода на полгода,
     Всё туман, и дождь, и моросинки.
     Вот свобода колоброду в непогоду —
     Есть бананы и притопывать лезгинку.


     Всё простуженною осенью он дышит.
     Вышло так, как в осеннем бреду,
     И сегодня лишь вишни колышет
     Ветер пришлый в вишнёвом саду.


     Ну а он, колоброд, колобродит
     По московской вечерней хмари,
     Эпизоды кавказской родины,
     Промерзая насквозь, вспоминает.


     С небосвода непогода на полгода.
     Будет май, и оживёт всё вокруг,
     И кавказский колоброд, друг Володя,
     Вдруг поедет весною на юг.


     Будет праздник для души, для семейства,
     На лимане камыши будут петь,
     Сладкий говор морского ветра,
     Шашлыки, чача, зелень и снедь…


     Да и розы расцветут. Тётя Роза,
     Помнишь, бегал я здесь во дворе,
     И старик дядя Жора – «Спиноза»
     Разъяснял о добре мне и зле:


     Уважать стариков, мол, надо,
     Почитать мать как святость в семье,
     И тогда на горé, как отрада,
     Будешь ты на коне да в седле.


     С небосвода непогода на полгода.
     Друг Володя колобродит по Москве,
     Он на станции метро да выходит,
     В дождь идёт, да наугад, к Москве-реке.


     Вот сейчас бы на юг да в нарды
     С братом Жорой на веранде сыграть,
     Пить сухое вино виноградное,
     Да на свадьбе, да лезгинку станцевать.


     Тётя Роза, кавказская родина
     Растеряла своих сыновей,
     Бродят, бродят они, колобродят,
     Словно бродит, колобродит суховей…


     Так охота домой на охоту,
     На рыбалку с Давидом на лиман,
     Но Давид-то – погиб он в Нью-Йорке.
     Бомжевал, рай в Нью-Йорке – обман.


     С небосвода непогода на полгода,
     Сыплет морось, и стучит в ушах лезгинка,
     И Володя забегает мимоходом
     В забегаловку (харчевню) по старинке,


     Заказал себе харчо и обезумел,
     То харчо похоже было на помои,
     Здесь гуляли по кафе сизы гули,
     И неубранные сплошь были стойки.


     Как заныло на душе, так заныло,
     Проходила жизнь, в кино уходила,
     Отмывалась душа да мылом,
     И казалось всё, что было, унылым…


     Всё, что было, здесь в Москве-столице,
     Здесь, в палатках да на рынках торговых,
     Может, Вовка, тебе это снится —
     Спал в палатках да в ночлежках дешёвых.


     Из харчевни, что для «черни», он выходит
     И бредёт, и задевает вдруг прохожего.
     Тот в ответ: «Вот понаехали уроды.
     Эй, чувак, смотри под ноги, как положено».


     «Понаехали, уроды…» Кто же сможет
     Слышать этакое в стойкую хмарь?
     Получай-ка ты, прохожий, по роже,
     Получай-ка ты за всё, сволочь, тварь.


     И Владимир бил незнакомца,
     Собралась народа толпа,
     Из-под туч прогля́нуло солнце,
     Вдруг удар прохожему в пах.


     «Ах-х-х! – в толпе. – Убил, черномазый!»
     Подоспела с сиреной полиция,
     Только он, кавказец без глаза,
     Был готов и с полицией биться.


     С небосвода непогода на полгода,
     Хоть и солнце, но вовсю моросинки.
     Сквозь решётку смотрит глазом Володя,
     Да в окно, да на небо в синьке.


     А прохожий, тёзка Володя,
     На погосте уже сорок дней.
     В облаках душа его, на свободе,
     Он барашков пасёт в Судный день…



   Сквозь линзы


     Сквозь линзы всё экраны —
     рекламные щиты,
     А в них политиканы —
     наследники тщеты.
     И мы почти привыкли,
     и нам почти не странно,
     Что мы, почти как крабы,
     краснеем без вины.


     Сквозь линзы всё экраны —
     там где-то чудо-страны,
     Там где-то мёд послаще,
     там где-то нет войны.
     А мы почти привыкли,
     и нам почти не странно:
     Жируют бонвиваны [53 - Человек, любящий жить в своё удовольствие, богато и беспечно; кутила, весельчак.],
     и грабят «пацаны».


     Сквозь линзы всё экраны,
     но нет там нганасанов [54 - Коренной народ севера Красноярского края.]
     Из Усть-Авамы [55 - Посёлок в Красноярском крае.],
     и нет там нганасанов в обуви – файмы [56 - Обувь из белых камусов – шкур с ног оленя.],
     Собак с оленем-манщиком,
     и лютой нет зимы.
     Но есть у нас бананы
     из солнечной Панамы,
     И есть у нас с Кавказа
     достаточно хурмы.


     Сквозь линзы всё экраны,
     в них вести о майданах,
     И грохоты украинской войны.
     И мы почти привыкли,
     и нам почти не странно,
     И мы почти как крабы:
     краснеем без вины.


     Сквозь линзы всё экраны,
     в них слышим речь Обамы,
     Что санкции России продлены.
     А может быть, не странно —
     уехать к нганасанам
     И поселиться там в олении чумы [57 - Жилище народов Севера России. Конический остов из шестов покрывался оленьими шкурами, берестой или корой.]?..




   Поэмки-шванки [58 - Небольшое произведение юмористического или сатирического содержания, иногда в стихах. Происходит название от немецкого swanc – «весёлая идея».]


   Пассажир не пешеход


     Косоглазый дождик прописи линует
     По листу дорожному, заигравшись всуе,
     Балагурит струйный.


     Ветер-обалдуй по прописям дует,
     Абстракцию малюет вживую,
     Что-то на что-то похожее,
     Бездарную живопись множа.


     Голосует ёжик, пешеход-прохожий,
     Одинокий, у шоссе,
     Правой рукой к левому боку,
     Съёжившись кротко,
     В мокрой короткой обёртке,
     Согреваясь в «шассе» [59 - Движение в танце, скользящий шаг.],
     Заклиная в душе шоу сие.


     Мог бы встать под тополь,
     Весь промок до нитки.
     Светофор мигает – робот в чётком ритме.
     Шум дождя, и ветра, и колёс машинных.
     Тормознули шины. Голос из кабины:
     «Ты куда? А сколько? Триста? Маловато».
     И таксист с улыбкой, явно нагловатой:
     «Нет», – ответил быстро, кратко и понятно.
     И опрятный газик мчится без оглядки,
     И мигает глазик фары для порядка.


     Пешеход-прохожий шаг дорогой множит,
     А в ботинках хлюпает слякоть грязной рожей.
     Тело трусит дрожью, всё в гусиной коже,
     А на щуплой голове чуб ко лбу скорлупкой.
     На глазёнках лупы, в оправе хрупкой, мутные,
     На леденцы похожие.


     Вот и остановка, и троллейбус тут же.
     Замедляет ловко, и колёса юзом.
     И троллейбус грузный выставляет рожки,
     Открывает пузо прямо у дорожки,
     На которой лужа. Но куда же хуже?
     Хуже – «босы ножки».


     Пешеход-прохожий прыгает из лужи
     В дверь мысками, пятками, в пузо, без оглядки,
     Съежившись, разъёжившись
     Лужей вертикальной,
     В луже между ножек, в луже уже в множителе,
     Выросшей нахально.


     Косоглазый дождик по окошкам дрожью.
     Пассажир в троллейбусе согревает кожу.
     Обсыхает кожей.
     Трои́,
     лей,
     бузи,
     Косоглазый дождик!
     Пассажир не пешеход и не прохожий —
     Вот.
     Косоглазый дождик,
     Трои́,
     лей,
     бузи,
     Пассажир по лужам да плывёт
     В трол-лей-бусе —
     Вот.



   Детство мчится каруселью

   Шуточная песня

     Детство мчится каруселью
     И хохочет.
     Я хочу на карусель,
     Я хочу на обозренье,
     Видеть всё воочию,
     Видеть всё свысока,
     Но на нём ликуют детки,
     Так, как мы когда-то в детстве,
     К облакам.


     Дух взлетел над колесом,
     Закружился колесом,
     Ах, какая красотища!
     Вот Москва-река и крыши,
     Как ступени по земле.
     Вот по этим бы ступеням,
     Вот по этим бы ступеням
     Да к луне.


     Крымский мост живой,
     Он дышит,
     Пёстрый и толпой колышет.
     Леденцы и сладости везде.
     Вот бы нам бы по ступеням,
     По высоткам карамельным
     Да к луне.


     В детство я лечу! И ШОК!
     Карамельный петушок
     Тут как тут.
     В колесе, уже над парком,
     В клетке, словно в зоопарке,
     Капут.


     Что же в детстве есть такое,
     Что не даст душе покоя,
     Озорное и шальное?
     В нём в полёте мы свободном


     В карамельную погоду
     Дышим зноем.
     В карамельных-то озёрах
     Пряничных безделиц горы,
     Продают там облака
     Сладкой ваты.
     На эстраде альпакá
     Пляшет с братом.


     Там фонариками кроны,
     Там мороженого тонны,
     Ешь, хоть лопни.
     Ходят дяденьки в погонах,
     С ними маленькие гномы,
     С ними важные мадонны,
     Да по тропкам.
     В детство я лечу, И ШОК!
     Карамельный петушок
     Тут как тут.
     В колесе, уже над парком,
     В клетке, словно в зоопарке,
     Капут.



   Шутка от скомороха


     Я, после юга, мулатке сродни.
     Летят, пролетают июньские дни.
     Вот вернулась в Москву незавидную,
     Хоть красивою, но ковидную.


     Я в метро. Человеки – в масках,
     Все в смартфонах, единой массой
     Информацию цедят внимательно,
     В основном в падеже страдательном.


     И сквозняк, как попутчик времени,
     В микрофон шелестит уверенно:
     «Находиться в метро только в масках
     И в перчатках (для очень несчастных).
     На экране табло с большим минусом —
     Сделай прививку от коронавируса.
     Далее шутка от скомороха:
     «Если тебе хорошо – будет плохо».


     Но я уколов не боюсь,
     Если надо, уколюсь,
     Если надо, то привьюсь,
     Только надо ли сейчас?
     На прививку, старый класс!


     Мы – рабы, и Божий глас
     Отвечает: «Надо, надо
     Уколоть сегодня вас,
     Места мало, люда много,
     А пожили – славьте Бога».


     О, спасибо, Боже наш.
     А составлю я коллаж,
     Да с загадкой.
     Время не для жизни сладкой,
     Время – камни собирать [60 - Это из Библии. Время разбрасывать камни и время собирать камни, то есть всему своё время. «Время собирать камни» – это значит, что без нового «приобретения» нет дальнейшего «развития», движения.].
     Можно жить, можно мечтать?


     Я уколов не боюсь,
     Только смертью не колюсь.
     В семьдесят с большим хвостом
     Я мечтаю лишь о том,
     Чтоб по свету погулять.
     Раз, два, три, четыре, пять,
     Я иду тебя искать,
     мой Бог!

   18.06.2021


   Купите поэта

   Выдержки из эссе Дмитрия Пэна
   «Из всех прекрасных дам…»

   Конфета «Лето» не из простых сказок о природе и лесе, хотя и они в ней есть. В греческих мифах Лето – дочь титанов, рождающая от Зевса Артемиду и Аполлона. Водитель муз, красивейший атлет-бог с серебряным луком. Это он, Аполлон! Сам Феб! Здесь не до шуток, точнее, позволяйте их себе, только испросив покровительства самой Талии, музы комедии.

   Птичья душа лирической героини Галины Богапеко – христианская, московская, женская. Это не одиноко кричащий в осеннем небе Америки ястреб Иосифа Бродско-го, но классификационное гнездо у лирических героев Богапеко и Бродского, как и Александра Кушнера, – одно. Интеллектуально-артистическая лирика. Александр Семёнович Кушнер, Иосиф Александрович Бродский. Их поэтические миры, как и классификационное гнездовье, не назовёшь уютно тёплыми гнёздышками, которые могут быть и в канареечной, зоопарковой клетке.

     Палатки вокруг разноцветные,
     А в них продаётся Лето.
     Но где-то, но где-то, но где-то
     Совсем не бывает Лета.
     Купите черешню – Лето,
     Купите малину – Лето,
     Купите дыню – Лето,
     Купите в придачу поэта.


     Но где-то, но где-то, но где-то,
     Но где-то, на крае света,
     Совсем не бывает Лета,
     А где-то оно круглый год…
     Куплю я в палатке Лето,
     В обёртке от сладкой конфеты,
     С медовой начинкой и светом —
     Горячего солнца аккорд.


     Конфетой я стану у Лета.
     В зелёную массу одета
     Будет моя конституция
     Весь нескончаемый год.
     Но кто мне устроит обструкцию?
     Графы нет такой в Конституции,
     Чтоб мне помешать быть конфетой
     Мятной в разгаре лета.


     Я стану «зелёным» поэтом,
     И в партии буду «Зелёных»
     И защищать всюду клёны,
     И защищать всё зелёное
     Я стану на всей Планете.
     «Союзы» везде разноцветные,
     И в них продаются поэты,
     О том уже пишут газеты…
     Купите поэта летом.


     Но где-то, но где-то, но где-то
     Совсем не бывает поэтов,
     Совсем не бывает лета,
     Совсем не бывает весны.


     Там дуют холодные ветры,
     Там льдины в огромных багетах,
     Там яркого белого цвета
     Постелены всюду ковры,


     Там белые бродят медведи
     И лисы белого цвета,
     Сияния кольцами меди,
     Там рай – оконечность света…


     А я здесь в аду, но желанном,
     Рождённая белой вороной,
     Я стала конфеткой зелёной,
     Я стала кокеткой жеманной,
     Поэтом, в планету влюблённой,
     У Лета зелёной забавой…


     Палатки вокруг разноцветные,
     И в них покупают поэтов
     Медведи с окраины света
     За ледяные монеты.


     Уж мне надоело лето,
     И что в мире значит конфета?
     И я не хочу быть забавой,
     Пусть стану вороной-поэтом,
     Белой вороной славной,
     Белой окраины света.


     Ведь белый медведь меня купит
     За белый «прозрачный» рублик,
     За ледяные монеты
     В палатке белого цвета…
     Купите, купите поэта!



   Я потягиваю время из коктейля


     Я потягиваю время из коктейля,
     Я мечтаю о морях и океанах,
     И хотела бы поехать в Коктебель я,
     И читать свои стихи под фортепьяно,


     Да, под музыку, какую – не столь важно,
     Я пропела бы «приличные частушки».
     Может, кто-то потом скажет: это лажа,
     Может, даже посмеются и «зверушки».


     Я потягиваю время из коктейля,
     А коктейль не убывает, прибывает.
     За столом моим сидит «дурак Емеля» —
     Информацию с планшета добывает.


     Под навесом-то прохладно и спокойно,
     Ну а в парке, как обычно, летний зной,
     Мимо арочек поклонницы, поклонники,
     Мимо – шустрые подросточки гурьбой.


     Я потягиваю время из коктейля,
     Я мечтаю о морях и океанах.
     А Емеля? Не совсем дурак Емеля —
     Говорит, что РЖД его забанило,


     Говорит, что в Коктебель никак нельзя нам,
     Дескать, близко там война, что там опасно,
     Полетим на самолёте к океану.
     Или к морю? Говорю ему: согласна.


     Я потягиваю время из коктейля
     И мечтаю об открытом океане.
     А Емеля продолжает, что-то мелет:


     «Что ж, билеты на полёт почти в кармане,
     Было время, я на печке, да по свету,
     А теперь на самолёте, как ни странно,
     В самолёте я Емеля, да с поэтом,
     На край света, да к седому океану!»


     Он зовёт официанта: «Счёт нам дайте,
     Собираемся, пора, уже пора».


     Мы выходим, направляемся к лужайке,
     Дивный вечер, спáла знойная жара…




   Поэмки-фантазии


   Лилит


     Я часто «карамболюсь» – витаю в облаках:
     То в прошлом я, то в будущем, то у Лилит
     во снах…
     Реально в нереальности от скуки я блуждаю
     И непременно странности
     В пространстве наблюдаю.


 //-- 1 --// 

     О чём мифическая драма?
     Бог создал юношу – Адама.
     Бог создал его из чистого праха.
     В Эдеме Адам жил, не ведая страха…


     Из шлака и грязи Бог создал Лилит.
     Женою Адама ей быть – Бог велит.
     Лилит превосходства не терпит от мужа,
     Ей равенство в их отношениях нужно.


     Адама бросает навеки Лилит
     И, став дьяволицей, всем яростно мстит:
     Мужчинам, познавшим земные пороки,
     Мужчинам-ревнивцам и одиноким…

 //-- 2 --// 

     Расправив пышные крыла,
     Летит Лилит через века,
     Врезаясь грудью в облака,
     И изумрудными очами,
     Искрящими мечтой печальной,
     Глядит на землю свысока.
     Вдруг дом богатый на пригорке
     Приметил взгляд Лилиты зоркий.


     В том доме из одной светёлки
     Свет в темноту струился
     Из неприкрытой кем-то створки.
     Он на макушке сизой ёлки
     Чуть тусклым светом отразился.


     Вот та Лилит, что тёмной силы жрица,
     Летит к земле: и женщина, и птица,
     В едином теле и в одном лице.
     Вот на земле, присела в чабреце,
     Здесь освежилась в бисерной росе,
     И превратила два крыла в косицы,
     И облик изменила, став девицей.
     Собрав цветов и трав охапку
     И словеса над ними прошептав,
     Она обзавелась:
     Бельём, накидкой, шляпкой,
     Взглянула на луну украдкой,
     Ей колдовские почести отдав.


     И вдруг скакнула вверх, как акробатка,
     И хохотнула, на землю припав,
     Потом босою по лужайке
     К пригорку понеслась, гонима ветром.
     Ещё прилично было до рассвета,
     И воробьи под веткой спали стайкой,


     И в доме из одной светёлки
     Свет в темноту ещё струился.
     Лилит уже вблизи от ёлки,
     И к свету, в дом, Лилит стремится.
     И быстро одолев пригорок,
     По саду шелестит она.
     Окинув сад недолгим взором,
     Лилит срывает плод зелёный.
     И вот Лилит вблизи окна.
     Бросает плод – и в створку попадает.
     В светёлке силуэт мелькает.
     Открылось верхнее окошко,
     В нём появилась голова:
     «Кто ты? Ты заблудилась, крошка?»
     Потом невнятные слова…

 //-- 3 --// 

     То был грузин – его Гайозом звали.
     Уж год как жил Гайоз совсем один.
     Здесь, на краю прекрасного Цхинвали,
     Гайоз из ревности свою жену убил.


     Уж год как он жену похоронил —
     Свою любимую Наталью,
     Под пышным деревом миндальным,
     Прибавив горем голове седин.


     С тех пор живёт затворником Гайоз,
     Почти не спит, без радостей, без слёз.
     Он полон сил, красив, умён…
     А тут Лилит. А может, это сон?
     Взыграла страсть, желание любить,
     Любить до смерти и любимым быть.
     Он по ступенькам вниз бежит к Лилит,
     Хватает на руки, в светёлку с ней летит,
     На кресло опускает осторожно,
     Включает свет – поверить невозможно:


     «Откуда ты? Так на жену похожа,
     Тебя я ждал, тебя я звал весь год.
     Меня, убийцу, проклял близкий род.
     Наталья, ты? Но если нет, то кто же?»
     «Я – вечная Лилит».
     «Не верю, Боже».

 //-- 4 --// 

     Гайоз ей ставит угощенья:
     Чурчхелу, фрукты и вино.
     Ну а Лилит? Горит лишь мщеньем,
     Которое задумала давно.


     Луна в окошке вестовая,
     В день полнолунья – огневая,
     Магически сияла караваем,
     Коварное деянье предвещая.


     И песнь струилась тихо неземная
     Давно забытого хорала,
     С загробного подземного причала,
     И в дом, как дым свечи,
     Сквозь створки проникала
     В зловещей, колдовской ночи.


     Уж сотни лет Лилит ревнивцев губит,
     Она к нему, целует его в губы,
     Холодными перстами обнимая.
     Фалдит, спадая с плеч Лилит, накидка,
     К её пятам в неуловимом ритме
     И оседает на ковёр персидский.
     Бездушная и неземная, Лилит – нагая.


     Она, как ведьмовской магнит,
     Пылает изумрудными очами
     И ворожит шелкóвыми речами.
     Он с ней! Он в ней, уже огнём горит!
     С последним вздохом он кричит:
     «Лилит… Любимая… Лилит…»
     Лилит ликует, труп к ногам бросает.
     Уж предрассвет. И канул след
     Той, о которой все мечтают…



   Неуловимое дуновение весны


     Звук, цвет, запах —
     неуловимое дуновение весны —
     начало марта.
     Я представила город, в котором не бывает солнца,
     Иногда не бывает луны, не цветут сады, нет пестрины,
     Нет электричества, нет фонарей и нет эмоций.
     И только огромные люди-светляки живут у сосен.


     Они светятся и освещают всё вокруг космическим
     голубым или зелёным светом,
     Блёкнут, когда ходят в гости,
     для решения каких-то вопросов
     или просто за советом.
     Часто они собираются для демонстрации группами на
     берегах речек…
     Они вечно
     рассказывают небылицы первому встречному —
     Например, эту:


     Рассказывают о том, что сто лет назад
     было солнце, был Нескучный сад,
     Который принадлежал князю Шаховскому.
     В ту пору было много разных споров,
     Но бесспорно
     было то, что с середины моста
     открывался вид на ущелье густое,
     поросшее деревьями, и даже росли там сорока —
     метровые вязы
     с широкой листвой,
     Был и небольшой пруд,
     водились ужи, летучие мыши,
     и светляки сто лет назад
     летали,
     Будь уверен, брат.
     Особенно раз в году – в ночь на Ивана Купалу.


     Звук, цвет, запах —
     неуловимое дуновение весны – начало марта.
     Время промчалось, как карт [61 - Гоночный малолитражный автомобиль упрощённой конструкции без кузова.],
     бодрствую, не до сна.
     Пора гадать на картах, какой будет весна.



   Магический кристалл


     Он много лет один сидел
     В пещере, в стенку всё смотрел
     И просветленья ожидал.
     И вот его как будто нет,
     И только у пещеры свет
     Его наружу звал.


     Что ж, дух его был просветлён
     И внешний образ изменён,
     Он из пещеры вышел.
     И светом был он ослеплён,
     Вдохнул чарующий озон,
     Природный шум услышал.


     Он стал прозрачным, словно лёд,
     Он по дороге шёл.
     Смотрел вперёд,
     вперёд смотрел,
     Смотрел и песню пел:


     «Инстинкта жизни я лишён,
     Животной силы тоже,
     От мыслей я освобождён,
     Освобождён от кожи,
     Я светлым стал,
     Прозрачным стал.
     Я – лунный свет,
     её кристалл,
     Я многогранный свет эфира,
     Его магическая сила».


     Но он споткнулся и упал,
     Разбился ровно пополам…


     Бежал мальчишка, часть поднял,
     Светился пламенем кристалл,
     Зарю рассвета отражал.
     И мальчуган возликовал.
     Девчонку рыжую позвал
     И дал в ручонки ей кристалл,
     Вторую половинку.
     И с пылом девочке сказал:
     «Люблю тебя, Кристинка!»



   Суета сует

   Небылица

     Суета сует – кругом бегом,
     По давно знакомым маршрутам.
     Бежим и не видим ничего.
     И нет ничего как будто?


     И день изо дня суета, беготня —
     Дом, магазин, работа.
     И в сумерках к до му спешим всегда,
     Есть в этом от роботов что-то.


     Жил робот один среди людей,
     Его изобрёл кто-то.
     Ходил он по улицам каждый день —
     Тихий, спокойный и кроткий.


     Он запланирован был на ходьбу,
     На подзарядку в скверах,
     Гулять в мохнатом старом лесу
     И разные мелочи делать…


     И если чего-то робот не знал,
     То обращался к себе,
     Кнопку в своей голове нажимал
     И получал ответ.


     Например, он не мог никак понять,
     Почему люди бегут
     И почему у них, надо сказать,
     Один и тот же маршрут.


     Он кнопку в своей голове нажал
     И получил ответ:
     «Поздно ложатся люди спать,
     Рано приходит рассвет».
     «А что означает слово “спать”?»
     «Подзарядка!» – ответ.


     Робот пошёл к реке, присел,
     Рябью воды любуется,
     И облака на воде разглядел,
     И рыбу в реке, и пёструю курицу,
     Которая, квохча, шла к воде
     С цыплятами жёлтыми, куцыми.


     На травку душистую робот прилёг
     И стрекотанье услышал.
     И над ним взлетел мотылёк
     И полетел всё выше.
     Робот снова кнопку нажал:
     «А как я могу летать?»
     Ответ:
     «Идти, спотыкаться, падать, вставать,
     Если хочешь летать».


     Робот нажал кнопку опять:
     «Хочу я летать и крылами махать».
     Ответ прозвучал трёхкратно:
     «Пора тебе в сквер на подзарядку,
     Пора тебе в сквер на подзарядку,
     Пора тебе в сквер на подзарядку».


     И робот пошёл в ближайший сквер,
     Сел на скамью, подзарядился.
     И вот он уже в толпе людей
     Бегущих, бежит, суетится.


     Думает робот: «Что-то не так,
     В толпе по-другому влияет заряд.
     Ну хоть бы кто-то остановился.
     Трамваи звенят, машины гудят.
     И странно печальные лица.
     Куда спешат, зачем спешат?
     Наверное, чтоб зарядиться».


     Он всё-таки выбрался из толпы
     И крикнул: «Остановитесь!»
     И замерли все, оглянулись все,
     Улыбкой заполнились лица…
     Ведь вечер такой прекрасный стоял,
     Хоть в воздухе пахло грозой.
     Шумели листвой тополя, тополя.
     Прохладой сменился зной.
     И, воздух вдохнув, толпа не спеша
     Пошла по мостовой.
     И гром раскатился, и молнии шар
     Скатился, и дождик пошёл.


     Пошёл чуть дыша, тихонько шурша,
     Как лёгкий приятный душ,
     С лихвой заряжая горожан
     энергией радости душ.
     И робот воскликнул: «Счастливый народ
     Сегодня природе улыбки несёт!»



   Переосмысление В. Пелевина [62 - Виктор Пелевин, писатель, эссеист.]


     В некой ко мнате много народа.
     На табуретках – творцы и уроды,
     На стульях кривых сидят разные люди,
     Сидят на узлах, на железной посуде.
     Кто попроворнее – занял два стула.
     В комнате душно, глохнут уши от гула,
     Шумно, противно и очень тесно,
     Кто-то себе не находит места.
     И этот «кто-то» сгоняет кого-то.
     «Душная комната» – это обёртка
     Мира, в котором они все живут
     Сквозь невзгоды, борьбу, унижения, стон…
     Сидят и жуют то, что им подадут
     На иллюзорный невидимый стол…


     Но каждый имеет свой собственный трон:
     Огромный, просторный, ввысь уходящий над этим
     миром.
     Яркий, сверкающий, прозрачный
     мир от факира,
     без рэкетиров,
     мир иллюзорный – однозначно.
     Трон властителя мира, господства его,
     Трон легитимный, кто взойдёт на него,
     Кто это решит? В этом мире забавном
     самое главное —
     Трон принадлежит любому из них по праву.
     Но взойти на трон очень сложно.
     Сесть на трон почти невозможно.
     У вас есть вопрос? У меня есть ответ:
     Трон – на месте, которого просто нет.
     Пустота в пустоте сейчас пребывает,
     Но место пустым никогда не бывает…
     Примите, мечтатели, к сведению:
     «Надежда всегда умирает последней…»



   Если выпадет нам этот жребий

   Обращение к сыну


     Пригласи меня в назначенном году [63 - 2048.],
     Попрощаться я с тобой да приду,
     Пригласи меня к себе – да к обеду,
     Если будет на столе стопка с хлебом.
     Я из царства да из мёртвого явлюсь,
     Если только разрешит мне Иисус.
     Если нет, то появлюсь я всё равно!
     Тенью лёгкою влечу в твоё окно.
     Мы с тобой погрустим да вдвоём,
     Сквозняком я шелестну, словно сном.
     Словно сном, в котором жизнь, как и была…
     А на Красной… то и звон-перезвон,
     А на Красной… то звонят колокола…


     Но до финиша ещё далеко,
     И на шахматной доске есть ходы.
     Королева и король «высоко»,
     Ну а пешки исполняют коляды.


     Я здесь – ферзь! Гуляю вдоль и поперёк,
     Ты – Фигура, ты стратег, ведь Страдивари
     Подарил нам свою скрипку и смычок,
     Чтобы с юра песню жизни мы сыграли…


     А до финиша, сынок, далеко [64 - 2088.],
     Сорок лет после меня (дорога к Богу),
     И на шахматной доске нелегко —
     Там в квадратах властных пешек
     слишком много…