Алексей Полюшков
«Я не был баловнем судьбы…»

Предисловие

   Эта книга долго ждала своего издания. В год 20-летия со дня смерти ее автора она наконец-то выходит в свет. Рукопись автобиографии мы хранили в семье как зеницу ока, про нее никогда не забывали, но было страшно, не имея опыта, браться за издание книги.
   При составлении этого сборника использовались разные материалы: не только сам текст мемуаров, но и дневники, письма, воспоминания родных и близких. Были подняты и оцифрованы все семейные фотоархивы. Мы постарались собрать наиболее всесторонне показывающие и рассказывающие факты и свидетельства из жизни этого незаурядного человека.
   Для нашей семьи Алексей Григорьевич был в полном смысле этого слова главой, объединяющим множество родственников, заботящимся и искренне любящим отцом, дедом. Создавая этот сборник, мы хотели поделиться опытом человека, который прошел через множество трудностей, многого добился, не потеряв себя, не изменяя своим принципам и убеждениям. И такие правильные примеры очень важны. Когда тебе говорят: не сдавайся! Очень тяжело не поддаться своей слабости. Но когда ты знаешь настоящую историю реального человека, который не сдавался, не шел на компромиссы со своей совестью и был верен себе, появляются силы и надежда, что получится и у тебя. И ты прорвешься через все трудности.
   Алексей Григорьевич Полюшков был выдающимся конструктором XX века, творившим в то же время, что и С. П. Королев, В. Н. Челомей, В. П. Глушко, О. К. Антонов, П. О. Сухой. Он внес немалый вклад в их проекты.
   Путь становления Алексея Григорьевича весьма тернист. Успев побывать даже второгодником, потеряв время в техникуме, где-то из-за своих ошибок, где-то из-за обстоятельств, не сбился с пути, не польстился на деньги, а шел к своей цели – учебе в институте – и в итоге стал признанным ученым и доктором технических наук.
   Главной его заслугой в науке было то, что он смог сделать прорыв в авиационных гидроприводах того времени и заложить основу современного подхода к их дальнейшему развитию. Им первым в мире была предложена схема интегрального гидропривода постоянных оборотов. Благодаря этой прорывной схеме была дана возможность последующим конструкторам в настоящее время совершенствовать его идею и тем самым давать нашим самолетам неоспоримое преимущество в небе.
   Книга, которая получилась у нас в итоге, являет нам срез эпохи без прикрас, со скептическим взглядом ученого и настоящего руководителя технического предприятия. Читая ее, можно проследить становление этого человека, каждый этап жизни, события, людей, как А. Г. Полюшков анализировал их и осмыслял. Очень важный и, к сожалению, редкий навык, позволяющий не совершать одних и тех же ошибок, контролировать течение и направление своей жизни и уверенно двигаться к своей цели. Его жизнь – это правильный пример того, как быть патриотом, любить свою Родину, страну, свое дело, любить жизнь со всей ее красотой и несовершенствами, что значит быть настоящим человеком.
   Т. И. Клюгова

От автора воспоминаний

   Я отношусь к поколению, которое в полной мере испытало на себе формирующее влияние коммунистической идеологии. В наше время люди искали свое место в жизни, и те из них, кто быстро нашел путь к успешной карьере, достигли высокого положения и славы. Именно о них есть воспоминания, написанные ими самими, но чаще – теми, кто их знал, поэтому мемуарная литература до сих пор сильно политизирована, наполнена восхвалениями советской власти и попутно самих себя.
   Я не был баловнем судьбы ни на служебном поприще, ни в политике, поэтому надеюсь, что в своих воспоминаниях смогу осветить нашу жизнь без восторгов и прикрас. Но и освобождать свои воспоминания от влияния идеологии не собираюсь, так как в противном случае они «повиснут в воздухе» и не будут представлять интерес для тех, кто пожелает с ними ознакомиться.
   В воспоминаниях я стремился объективно отразить обстановку, в которой жил, понять смысл явлений и показать, как все они отражаются на бытии индивидуумов, в основном таких же простых людей, как и я сам.

   Целью предлагаемых воспоминаний является отражение пережитого в простой форме, так как стремление к оригинальности часто приводит к отклонению от истинности, а стало быть, к акцентированию на личных интересах, что во многих случаях снижает ценность воспоминаний как материалов, пригодных для анализа. В воспоминаниях я старался осмыслить время, в котором жил, осознать свое место в обществе и создать картину жизни своих современников.
   По-моему, воспоминания должны помочь потомкам понять то время, в котором мы жили, и быть пригодными для использования в качестве опыта для начинающих жизнь. Само собой разумеется, что такого рода воспоминания не могут быть бесспорными.
   Я рядовой человек, но поскольку стремился жить, осознавая общественные явления, то думаю, что опыт моей жизни может представлять интерес для читателей. Еще в молодые годы я старался преодолеть честолюбивые помыслы о карьере и потому избежал некрасивых коллизий на этом направлении.
   Сделав вступление, начинаю свои воспоминания с моментов, которые сохранились в моей памяти на всю жизнь. А далее, по мере того как разворачивались события, я постараюсь отобразить их, а также влияние этих событий на людей, в них участвовавших.

Часть I

Глава I
Из семьи кустарей

   Родился я в марте 1915 года в деревне Поповка Вачского района Нижегородской области в семье кустарей. Хозяином дома, как тогда велось, был мой дед Дмитрий Евстратович. А основал семейное дело мой прадед Евстрат Егорович Полюшков, чьи дела шли очень успешно. Работал он на поставщиков Императорского дома братьев Брабец и на Роберта Кепца в Москве.
   Семья прадеда по меркам XIX века была маленькой: два сына и дочь, поэтому жили они обеспеченно. Имели в деревне три дома и мастерскую по производству ножей и вилок.
   Производство унаследовал дед, а его брат занимался коммерческими делами и служил по найму. У деда семья была уже больше: четыре сына и три дочери. Все они, в свою очередь, тоже создали свои семьи. В настоящее время они все уже умерли, а потомки, те, что еще живы, рассыпались по странам. В деревне никого не осталось, но в Вачском районе еще проживает несколько семей нашего рода.

   Не знаю почему, то ли из-за сокращения производства вследствие пожара в начале XX века, а то ли из-за большого числа детей, семья деда жила беднее семьи прадеда, который одно время даже числился фабрикантом. Основные моменты жизни моих предков я узнал из оставшихся документов и разговоров, которые вели с нами родные и родители. Говорили о предках с большими оговорками, чтобы мы, дети, много не болтали. А ведь если нет повторов и напоминаний, то все постепенно забывается. Вот так мы и выросли Иванами, родства не помнящими! А теперь приходится призывать к восстановлению наших генеалогических корней, что сделать очень трудно, так как мало кто сохранил документы и воспоминания, а еще меньше таких, кто собирал их. Можно было оказаться неправильно понятым и упрятанным туда, где память отбивали начисто…
   Мой отец Григорий Дмитриевич Полюшков родился в 1888 году в Поповке. Когда он учился в школе, перенес дифтерит, после которого потерял слух, поэтому после третьего класса школу бросил и начал работать в мастерской отца, где проявил большую сноровку. Уже в молодые годы он в совершенстве владел всеми навыками изготовления ножей и вилок, кроме ковки и шлифовки. Эти операции выполнялись по договору другими кустарями.
   В 1906 году мой будущий отец пошел работать по найму на фабрику В. Д. Кондратова, где освоил профессию слесаря по штампам. Позднее он возвращался к работе со своим отцом, а потом трудился слесарем по штампам у фабриканта М. И. Теребина в Павлове. После революции отец нанимался на заводы Вачского района, а потом – на заводы Нижнего Новгорода. Последние годы, до самой смерти в 1949 году, он работал на Горьковском автозаводе.
   Моя мать Надежда Алексеевна родилась в 1891 году в Поповке в крестьянской семье Спиряковых. Всю жизнь была домохозяйкой и вырастила шестерых детей – меня и пятерых сестер: Клавдию, Веру, Пульхерию, Маргариту, Фаину. Три мои сестры окончили институты. Вера стала врачом, Пульхерия – учителем, Фаина – экономистом на железнодорожном транспорте. Сестра-врач погибла на войне в 1943 году.

Сестры Вера и Клавдия.

   Алексей Григорьевич с сестрами Маргаритой, Пульхерией, Фаиной и мамой Надеждой Алексеевной.

   Жизнь моих сестер протекала, как и у всех трудовых людей, без особых удовольствий, но и трудностей им досталось не больше, чем остальным. И только сестре Маргарите выпала тяжелая доля. Перед самой войной, в четырнадцать лет, она заболела язвой желудка и так подорвала здоровье за время войны, что потом страдала всю жизнь от всяких болезней, какие только могут настичь человека. Но, несмотря на это, она продолжает жить и помогает воспитывать детей своим дочерям.
   Род по материнской линии у нас достаточно ветвистый, и в нем было более мужского пола, но многие из мужчин не вернулись с войны. Другие разъехались по свету, и в деревне из них практически никого не осталось, кроме одного дома, да и тот уже опустел в 1995 году. По аналогичной причине я плохо знаю судьбу некоторых моих родственников и по линии отца.
   Деревня наша бедна землей, и поэтому люди были вынуждены заниматься подсобным промыслом, в основном производством металлических изделий: ножей, вилок, ложек, замков и других инструментов.
   В деревнях, расположенных ближе к Оке, занимались производством сундуков, которые развозились по всем базарам и ярмаркам России. Народ в основном жил неплохо, так как участвовал в товарном производстве и торговле. В наших районах (Вача, Павлово) народ не носил лаптей, а одежда соответствовала моде того времени. Конечно, это доставалось большим трудом, поэтому в семье мужчины чаще всего занимались производством и работали круглый год, а сельским хозяйством занимались женщины и дети. Суммирование доходов позволяло поддерживать уровень жизни на приемлемом уровне.

   Карта окрестностей деревни Поповка Вачского района Нижегородской области.

   В литературе прошлого века, например у В. Г. Короленко или В. А. Слепцова, отмечалась высокая степень эксплуатации на предприятиях Павловского и Вачского районов. Но в книгах нет того обстоятельства, что районы эти находились в фазе первоначального накопления, когда имеет место нищета. То есть при низком уровне развития производственных сил невозможно обеспечить богатую жизнь.
   Картины жизни народа в период нарождающегося промышленного производства весьма похожи как в российских селах Ваче или Павлове, так и в Англии, и в других странах. До революции и после нее, вплоть до тридцатых годов, на территории Вачского района проживало более шестидесяти тысяч человек населения, а теперь, после переустройств и «совершенствований», на тех же землях, испытывая большие трудности, проживает около тридцати тысяч. Многие из жителей продолжают уезжать!
   Этот результат неплохо бы учитывать при наведении нового порядка. Остается надеяться только на механизмы свободного рынка. В период НЭПа, например, район был жизнеспособен, ведь в каждом селении нарождались новые кустари и собирались артели, а народ жил без таких проблем, какие переживают советские люди, начиная с тридцатых годов и по нынешнее время. Уровень культуры в районе сейчас поднялся, но это следствие общего подъема, нельзя же идти к дикости в условиях общего прогресса в мире!
   Параллельно с общим прогрессом в районе процветают все извращения быта: пьянство, разводы, хулиганство, воровство и прочие «прелести» социалистического общества. Раньше человек мог идти домой из соседних селений спокойно, зная, что его никто не тронет, если нет у него персональных врагов, а теперь его могут избить и отнять последнее, если на его пути попадутся злые хулиганы.
   Вследствие уменьшения необходимости связей между соседями они сильно ослабли, так как объем хозяйственных работ, выполняемых на своем участке, резко упал, после того как личные земли перешли во владение колхозам.
   Молодежь уезжает из деревень в города, население постарело, ушли в прошлое веселые гулянья парней и девок в деревне и сборы в зимние вечера по домам. Все это привело к проявлению сепарации семейств и ослаблению их связей. Все стали более уверены в своих силах…
   Все эти изменения проходили под лозунгом зарождения новой деревни с новым, более высоким культурным уровнем, а привели они к потере старых деревенских традиций и к появлению малопривлекательного конгломерата сельских жителей, потерявших интерес к настоящей сельской жизни, обновленной в соответствии с духом нового времени. Эти обстоятельства являются одной из основных причин и источников развала, имеющего место в сельском хозяйстве страны.

   Мое детство прошло в очень тяжелое для России время, и о нем не очень хочется писать, так как бедствия людей малопривлекательны. И, к сожалению, как показывает исторический опыт, не так уж и поучительны. Из них почему-то делается мало выводов на будущее. А поскольку эти годы я помню смутно, то и воспоминания о них будут кратки.
   В Гражданскую войну мне запомнились тревожные разговоры взрослых о бунте в Муроме, который был нашим уездным городом. Насколько я помню, симпатии были на стороне преследуемых.
   Значительно лучше помню мучения моих родителей, ищущих хлеб для троих малых детей. Трудности усиливались тем обстоятельством, что хозяйство деда находилось в деревне, но производством сельхозпродуктов мы не занимались. Жили на доходы от кустарного производства, а своих запасов продовольствия не имели, и покупать на рынке было нечего. Моей матери приходилось ездить по районам в округе двести-триста километров и своими силами привозить то, что она смогла добыть. На железных дорогах часто отбирали то, что ей удавалось выменять.
   Муки голода я помню до сих пор. Помню радость, когда мать возвращалась из поездок… Помню, как на улицах детей подкармливали продуктами, доставленными из-за границы. Во дворах, около дорог варили обеды и кормили детей прямо на улице, где были накрыты столы и лавки. Но это было не так уж часто, не повсеместно.
   После революции был передел земель. А так как земли в деревне от революции не прибыло, а на нас смотрели косо из-за продажи прадедом своего надела в соседнее село, то нам дали надел на полтора или два едока. Но в семье нас было пятеро, поэтому мы до самого отъезда из деревни в 1931 году испытывали трудности. Позже нам все же дали надел на пять человек, но в это время у нас было уже восемь едоков. Положение усугублялось тем, что наделы в нашей деревне были маленькими.
   В период экономических трудностей отцу пришлось уйти из семейства деда, и к прочим трудностям прибавилась проблема жилья, которую удалось решить за счет покупки верхней половины дома на приданое матери. Хорошо, что в это время с нами был отец, который, по причине глухоты, в армию не был призван. Но он испытывал трудности с трудоустройством, так как тогда заводы почти не работали, а других видов заработка не находилось.
   Стало полегче лишь в начале 1920-х годов, когда начало восстанавливаться производство и отец устроился на работу в артель по изготовлению ножей и вилок. В это время появился постоянный доход, и мы стали бодро смотреть в будущее.
   Несмотря на тяжелое время, мы, дети – две сестры ия, – не очень унывали и играли в основном между собой дома, а в теплое время на улице. Зимой нас не пускали гулять, боясь простуды, и я часто и подолгу смотрел в окно, наблюдая за тем, что происходило на улице.
   В 1921 году моя старшая сестра пошла в школу, а меня стали выпускать на улицу кататься на санках. В конце года отец сделал для меня лыжи, и я стал кататься на лыжах.
   Наш дом стоял у начала склона горы, а с другой стороны расстилалось поле, спускающееся в долину к большим горам. Это давало возможность кататься в соответствии с собственным умением, которое росло довольно быстро. В это время я уже подружился с соседским парнем Сашей, который был на два года старше и потому служил для меня образцом удали и ловкости.
   В этот период мы еще испытывали трудности с пропитанием, и меня мать посылала то нарвать с деревьев семян, то собрать травы, годной в пищу. Эти эксперименты скоро прекратились, так как из них ничего путного не получалось: попробовав приготовить то или иное растение, мы выбрасывали его из-за несъедобности и ждали, когда на огороде, а затем и в поле вырастут другие травы или семена, пригодные для еды.

   Несколько позже мы переехали в дом, где у соседей было две девочки примерно нашего возраста, и мы стали вместе играть, так как появилась возможность бегать друг к другу без верхней одежды. Наши занятия и игры были довольно примитивными и ограниченными, так как тогда почти никаких игрушек в продаже не было. Играли с тем, что осталось от дореволюционных времен, или с тем, что изготовили мы сами или наши родители. Несмотря на примитивность быта, мы все же были счастливы, как могут быть счастливы только дети.
   А вот скудость питания запомнилась на всю жизнь, так как очень часто кормили нас щами «с потолком», сваренными из воды, приправленной щавелем, луком и картошкой с морковкой. Щи были светлыми и прозрачными, и в них отражался потолок. На второе давали немного картошки или каши, слегка смазанных растительным маслом. И так ежедневно на протяжении нескольких лет.

   Несмотря на экономические трудности и голод, я испытывал большую тягу к знаниям и в 1921 году в возрасте шести лет пошел в школу, благо ее открыли в соседнем доме, в котором мы впоследствии поселились.
   Из-за недостатка учителей, учебных пособий и школьных принадлежностей школа была вскоре закрыта. Мне пришлось ждать следующего года, и тогда я пошел в школу соседнего села. Но меня вновь вернули домой, так как мне не было восьми лет. Самое досадное было то, что и в 1923 году, когда мне исполнилось восемь, меня в ту же самую школу не приняли и даже не объяснили почему. Пришлось идти в соседнюю деревню Городищи, где тоже была школа.

   Школа в Городищах, работала вплоть до 2010 года.

   Школьное здание было типовым, каких в начале века в России построили очень много. Там было два класса, жилье учителя и учительская. Занятия проводились в большом классе, где находились ученики первого и третьего классов. Уроки вел один учитель, одновременно для всех. Он занимался преимущественно с первым классом, а третьеклашкам давал задания, и они занимались самостоятельно.
   В середине учебного года прибыла молодая учительница, которая приняла первый класс, и мы стали заниматься отдельно. Третий класс приходил на занятия во вторую смену. Это было удобно учителю, так как он был и директором школы и ему в то тяжелое время приходилось уделять много внимания тому, чтобы занятия в школе проходили в нормальных условиях. То есть требовались учебники, школьные принадлежности и тепло в здании. Тетради тогда выдавали в очень ограниченном количестве, и нам приходилось мобилизовать все семейные и прочие источники, чтобы раздобыть любой бумаги для черновиков и домашних заданий. Чернила мы делали из химических карандашей, коры деревьев, ягод дуба и прочих материалов, оставляющих след на бумаге. Основным средством письма был карандаш.
   В 1924 году в школу стал приезжать человек из торгового кооператива. Он продавал нам тетради, карандаши, резинки, чернила. Сначала в нормированном и не совсем достаточном количестве, а затем столько, сколько надо. А после мы сами покупали необходимое в магазине кооператива. Но так стало лишь в конце 1924 или в начале 1925 года.
   Снабжение книгами шло с еще большими трудностями, и первые два года мы учились по учебникам, сохранившимся в школе от дореволюционного периода. Нам выдавали одну книгу на двоих, троих, а то и больше учеников. Это, естественно, создавало много трудностей. Позднее наладили снабжение книгами как через школу, так и через продажу в магазинах. Тогда мы почувствовали себя настоящими учениками.
   В образовательных учреждениях вводилось идейно-просветительское воспитание, это находило отражение и в составе коллектива учителей. В начальной школе у нас мало говорилось о смысле революции, так как мы были еще малы. Сильно сказывалось домашнее влияние, которое в большей части семей было далеко не революционным. Учителя, будучи выходцами из более обеспеченного круга, не очень усердствовали в нашем политическом воспитании.
   В 1927 году, закончив школу первой ступени, я был аполитичным и во многом даже настроенным враждебно к нынешней власти, так как окружавшая меня среда, как дома, так и на улице, тоже была в значительной мере аполитична. Справедливости ради должен сказать, что, наряду с вышеуказанной особенностью нашей подготовки, общеобразовательную программу нам дали вполне приличную, так как к 1925 году в школе сформировался хороший коллектив преподавателей, возглавляемый отличным директором школы Виталием Ивановичем Патрикеевым, который дал нам очень много полезных для жизни знаний. Неслучайно, что на экзаменах при поступлении в пятый класс, которые проводились в очень строгой обстановке вследствие нехватки мест в школах волости, ученики нашего выпуска показали себя лучше учеников других школ и наших выпускников было принято больше, чем из других школ.

   Пока я учился в школе первой ступени, семья опять испытала экономические трудности. В 1925 году отец был приглашен на работу к кустарю, где была хорошая зарплата, но через год с небольшим, когда в стране появились фабричные вилки и ножи, кустарь прогорел, а отец оказался безработным. Устроиться на работу было трудно, так как в период работы у кустаря отец выбыл из профсоюза, а таких работников принимали в последнюю очередь. Пришлось прибегнуть к помощи брата отца, и в сентябре 1927 года отцу удалось устроиться в Нижнем Новгороде на временную работу, на которой он задержался, так как показал себя мастером высшего класса. Так появилась основа для будущего переселения в город.
   Об учебе в начальной школе у меня сохранилось довольно много воспоминаний, так как я был активным мальчиком. Классы по большей части состояли из детей старше меня на два-три года. А во втором классе к нам пришел мальчик на пять лет старше. Он был небольшого роста, но крепкого телосложения, что вызывало у нас зависть и уважение, все мы хотели быть такими же здоровыми и уверенными в себе. Но пока не получалось.
   Первые два класса нас учила молодая красивая учительница Марья Михайловна, жена директора школы. Они жили в школе, у них рос маленький сын, и она всегда была в хлопотах о нем, а помощи ей не было, кроме как от мужа.
   Учила она нас неспокойно, так как сама была издергана неустроенным бытом. Это отражалось и на нас. Иногда Марья Михайловна прибегала к физическому воздействию: если мы не слушались, она силой выталкивала провинившегося ученика из класса. Знаний нам она дала мало, так как учебников в достаточном количестве не было, канцелярских и школьных пособий не хватало, да и опытом и желанием учить она не страдала. В этом отношении учительница сильно отличалась от своего мужа, который был знающим и опытным учителем. Проучившись два года, мы научились читать, считать, писать, но делали это плохо, то есть читали без понятия и выражения, писали кое-как, то есть почерки у нас были ужасные. Тому способствовал и недостаток тетрадей с разлиновкой в тридцать две линии с косыми линиями.
   Единственное, что запомнилось и, на мой взгляд, было хорошо, – это то, что Марья Михайловна задавала нам учить каждую неделю стихи и требовала выполнения своего задания. Какой стих учить, она не указывала, да это и было трудно сделать, так как книг для чтения у нас не было, поэтому мы все учили то, что нам нравилось. На уроках она заставляла читать выученные стихи наизусть. Хорошие стихи и выразительное чтение поощряла похвалой. Этот метод привил нам любовь к стихам, урок превращался в соревнование – кто прочтет стихотворение длиннее и лучше. В свою очередь, это развивало и укрепляло память детей.
   Когда она ушла, мы о ней не сожалели, а принявший нас новый директор школы Виталий Иванович был поражен уровнем нашего обучения. На уроках чтения он подолгу объяснял нам, как надо читать тексты с учетом знаков препинания и смысла написанного. И к концу третьего класса мы все читали вполне прилично.
   Плохой почерк учеников Виталий Иванович исправлял, заставляя нас два или три раза в неделю на протяжении всей учебной четверти оставаться после уроков и писать прописи в тетрадях. Это были трехлинейные прописи с косой линией, но в основном с двумя строчками и косой. Безоговорочная и суровая требовательность, проявляемая по отношению к нам Марьей Михайловной, помогла Виталию Ивановичу, тоже требовательному и упорному человеку, вести эти уроки, встречая большое старание с нашей стороны. Уроки не пропали даром. Диктанты, написанные нами в конце третьего класса, выглядели вполне удовлетворительно с точки зрения каллиграфии, а многие ученики писали просто прекрасно – четко и без помарок.
   После двух-трех лет обучения часть учеников покинула школу. Некоторые ушли по причине экономических условий с учетом, что им уже исполнилось по 15–16 лет, другие – просто в силу старых традиций, которые тогда еще были сильны. Считалось, что много учиться, особенно девочкам, ни к чему, пусть их привлекают к помощи по хозяйству.
   Тем не менее кончали мы школу полным составом, так как в четвертом классе пришло много учеников для повторного обучения, с тем чтобы вернее достичь успеха на экзаменах для поступления в школу второй ступени.
   Учеба в четвертом классе шла интенсивнее, чем в третьем, так как ученики более серьезно подходили к ней, а учителю хотелось, чтобы мы вышли из школы хорошо подготовленными и всесторонне образованными людьми, разумеется в пределах начальной ступени обучения.
   У меня с учителем была стычка, в которой я проявил упорство, а учитель проявил еще большую настойчивость и исключил меня из школы за недисциплинированность. Я не помню подробности, кроме того, что две недели не ходил в школу, а проводил время в слесарной мастерской, в которой раньше работал мой отец и где меня все знали. Потом это дошло до отца, который тогда работал у кустаря и там же жил. Он в школу сходить не мог, поэтому устроил мне взбучку и написал письмо директору школы, после которого наши отношения с учителем постепенно стали вполне нормальными. Я чувствовал себя неправым в этой стычке, но не мог поступиться «принципом», и требовался толчок, который я и получил – по заслугам!
   Помню, что в классе ученики были дружны, но случались и исключения, которые не всегда являются свидетельством дурного воспитания, так как бывает, что даже доносы носят принципиальный характер.
   В первых двух классах мы не получили достаточного воспитания, и многие начали курить табак, сквернословить и прочее. В начале обучения в третьем классе учитель настолько умело подошел к ученикам, что они открыли ему всю неприглядность нашего поведения. Получив эти сведения, он, не выдавая источники информации, так цепко ухватился за нарушителей режима и за хулиганов, что в течение примерно месяца мы все бросили курить и сквернословить, да так, что к этим привычкам большая часть учеников не вернулась и позже. Я лично – за эту меру, которая не отразилась на ком-либо персональным наказанием. Был тогда и остался благодарен учителю до сих пор.
   Заряд, который дал нам Виталий Иванович за два года обучения, отразился весьма положительно на нас, и значительная часть его учеников, окончивших школу, вышли в люди. Они стали кто специалистами, кто хозяйственными и политическими деятелями, а кто и просто порядочными людьми, что уже немало. Многие из нас до сих пор с благодарностью вспоминают учителя за его беседы, экскурсии, где он объяснял доступным для нас образом окружающий мир, природу, общество, а на уроках обстоятельно и доступно давал знания согласно школьной программе.

   Друзья по школе были друзьями и по деревне. Первым таким другом был Саша Полюшков, с которым мы учились с первого класса по седьмой и все эти годы были самыми неразлучными друзьями. Мы постоянно друг друга навещали, летом вместе гуляли по лугам и лесам, а зимой вместе катались на лыжах. Наша дружба продолжается и до настоящего времени, когда мы оба стали стариками. Он рос сиротой, так как его отец после Гражданской войны не вернулся домой и лишь позднее был как-то обнаружен в городе Омске, где он завел новую семью и так там и остался. По зову отца Саша с братом уехали было в 1930 году к нему в Омск, но жизнь в чужой семье им не понравилась, и они вернулись домой, потеряв при этом два года обучения в школе, что не помешало им впоследствии окончить институты.
   В деревне были друзья из соседних домов. Например, Саша, который был на два года старше меня и учился на класс раньше. Он осиротел в 1924 году, после чего стал серьезным и стал меньше играть со мной, а до этого по-соседски мы проводили почти все время вместе – то у них, то у нас. Наша дружба продолжалась до отъезда нашей семьи из деревни, а после не смогла восстановиться, так как Саша погиб на войне.
   Напротив меня жил Костя Вахромов, который пошел в школу на год раньше меня, а с четвертого класса мы уже учились вместе. Мы были очень дружны, вместе гуляли, катались на лыжах. В 1930 году Костя поступил учиться в Павловский индустриальный техникум, после которого вернулся в деревню и работал в Ваче на заводе в качестве мастера, а также заместителем начальника, начальником цеха, председателем завкома, и несколько лет до ухода на пенсию работал начальником первого отдела завода. В то время, пока Костя служил в армии, я учился в институте, и мы с ним виделись очень часто, так как воинская часть, где он служил, была недалеко от общежития, где я тогда жил.

   Окончание школы второй ступени. Фото со школьными друзьями: Костя Вахромов, Иван Вавилов, Алексей Полюшков.

   Несмотря на значительное расстояние, которое разделяет места нашего постоянного жительства, дружба сохраняется до сих пор, тем более что с 1982 года я ежегодно провожу лето в деревне и мы видимся часто, так что теперь дружба поддерживается за счет личных контактов. В 1993 году с большой радостью мы отметили его восьмидесятилетие.
   Другим соседом был Саша Раков, который учился со мной в четвертом классе. Мы с ним часто встречались дома, так как у него были гармонь и гитара. Я увлекался игрой на гитаре, а он играл на гармони. Вместе с Костей Вахромовым Саша окончил павловский техникум, затем вернулся домой и работал в Ваче на заводе. Последнее время был главным механиком завода, а затем больше двадцати лет Саша находился на пенсии. Прожил он до восьмидесяти восьми лет.
   В новосельскую школу из нашей деревни ходило четыре человека, остальные ребята пошли в вачскую школу. Сколько их там было, не помню. Новосельская школа была более престижной, так как там был высококвалифицированный и спаянный педагогический коллектив, почти все учителя с высшим образованием. Поэтому из Вачи в Новоселки ходили учиться в наш класс человек пять-шесть, несмотря на то что им приходилось идти пешком около четырех километров. В последующие годы из Вачи в Новоселки дети больше не ходили, так как был взят курс на превращение вачской школы в центральную школу района.
   Среди друзей по школе особо хочу отметить Ваню Вавилова из Новоселок. Он выходец из культурной семьи. Его отец был председателем правления Новосельского кооператива, прожил долгую (девяносто лет) жизнь. Все его дети получили образование, из семьи вышли инженер-строитель, два врача, две учительницы. А Ваня, можно сказать, совершил подвиг. Я не знаю, когда он перенес полиомиелит, но в шестом классе мой друг уже был инвалидом. Он всегда серьезно относился к учебе и имел в этом деле постоянный успех. После семилетки Ваня закончил рабфак при мединституте и позже – институт. Был приглашен на кафедру нервных болезней, но отказался от приглашения и уехал в Новоселки, где начал врачебную практику. Практика проходила с большим успехом. Он довольно быстро стал главным врачом, а позднее ему было присвоено звание заслуженного врача РСФСР.
   Он ушел на пенсию сразу же, как исполнилось шестьдесят лет, но и по истечении двадцати лет Иван Вавилов пользуется заслуженным авторитетом и уважением. Его четыре дочери тоже стали врачами, продолжили династию.
   Мы с Ваней поддерживали дружеские связи все прошлые годы и до настоящего времени. Он, как и я, ежегодно живет в деревне, где мы и встречаемся. Я радуюсь, что такой человек сохранил себя, семью и остается очень добросердечным другом, хотя и уже больным. Но это терпимо для восьмидесяти лет.
   Из девочек ближе всех я знал Катю Вавилову, из того же рода, что и Ваня, но из друзей семьи, а также Веру Преображенскую. Катя была высокая, полная девочка, очень дружелюбная. Происходила она из семьи каких-то коммерсантов, за что их даже чуть не репрессировали, но учли, что эта большая семья дала району несколько преподавателей и инженеров. Их отпустили и больше не преследовали. Она окончила педагогический техникум и тоже пошла в учителя.
   Вера Преображенская была дочерью дьякона. Их церковь была при погосте, поэтому она выросла в узком кругу, среди небольшого числа людей, была несколько замкнутой и молчаливой. Эти качества в девочке усиливались и той травлей, которая велась по отношению к духовенству. Вера была очень порядочной и доброжелательной христианкой. Красивой, всегда аккуратно и хорошо одетой. Мы с ней много раз разговаривали, так как учились в одной группе-бригаде и сидели за одним столом. В нашей бригаде была и Катя. Вера окончила промышленно-экономический техникум, расположенный в Нижнем или в Павлове – не помню точно.

Глава II
Школа-семилетка

   Как я уже говорил выше, с поступлением в школу второй ступени мы испытывали затруднения. Чтобы избежать их, отец договорился с дядей, чтобы он взял меня в Нижний Новгород. Лето в том году было хорошее, и я помню, как мать в конце августа, взяв меня и мою годовалую сестру, отправилась пароходом по Оке в Нижний Новгород. Всю дорогу я был очень оживлен и постоянно бегал по пароходу, по его верхним и нижним палубам.
   В 1926 году по окончании учебного года мы всем классом ездили на пароходе на экскурсию в Муром, и я знал, как устроено судно, но тем не менее мне было интересно, а когда пароход причаливал, я даже выбегал на пристани, за что получал от матери выговоры.
   Когда мы приехали в Нижний, общий вид этого крупного города, привольно раскинувшегося по обоим берегам Оки и на месте слияния Оки с Волгой, а также плашкоутный (плавучий, опирающийся на плоскодонные суда) мост через Оку и другие достопримечательности города произвели на меня неизгладимое впечатление.
   В то время в Нижнем Новгороде проходила Главная нижегородская ярмарка, и толпы народа и оживление на территории ярмарки особенно поразили меня своей грандиозностью. Позднее, когда я вместе со взрослыми несколько раз посещал ярмарку – и днем, и вечером, она меня поразила окончательно. Я не мог вообразить себе, что в мире существует такое разнообразие товаров и в таком количестве! Не представлял, что такое огромное количество людей может быть сосредоточено на ограниченной площади, и все они чем-то заняты – вроде бы одним и тем же, и в то же время каждый своим делом. Разнообразие увеселений на ярмарке, на Оке, в парках и других местах ставило меня в тупик и приводило в восхищение. Особенно поразило катание на маленьких пароходиках по Оке, с которых можно было обозревать как город, так и ярмарку. Запомнилось посещение ресторана, где мы находились на террасе, нависавшей над рекой, и с нее можно было наблюдать, как идут пароходы, плывут лодки с веселящейся публикой, и многое другое.
   Но вот закончилось мое знакомство с Нижним Новгородом, прошли летние каникулы и наступил новый учебный год. Я боялся, что, окончив сельскую школу, буду отстающим среди городских учеников. Но эти опасения оказались напрасны. Вскоре я освоился со школой, новыми товарищами и показал прекрасную подготовку.
   Пятый класс я закончил в числе лучших учеников класса. В шестом классе учеба моя шла легко, и я избаловался, тем более что для этого были условия: наблюдать за мной было некому, и я имел большую свободу. В середине года мое баловство в школе зашло так далеко, что мне угрожало исключение. Я все скрыл от отца и упросил его отправить меня обратно в деревню, на что он согласился, так как видел: со мной нечто неладное творится.
   Так в середине учебного года я появился в новосельской школе второй ступени, где среди учеников были и мои соученики по школе первой ступени. В курс учебы я вошел быстро, но, будучи упрямым, вскоре устроил стычку с учителем химии, который после этого стал ко мне более требовательным, а я перестал учить химию, хотя и любил этот предмет. Другой конфликт у меня произошел с преподавательницей немецкого языка. Она была до безумия требовательной по части знания грамматики немецкого, что мне казалось странным, так как мы даже грамматику русского языка не знали как следует, а тут предъявлялись требования, которые можно удовлетворить, только зная эту грамматику наизусть. И она стала мне ставить двойки. Вот с этими проблемами, особенно обострившимися к концу учебного года, я и пришел к необходимости искать выход. Он был найден самый глупый: я перестал ходить на уроки. В те дни, когда были уроки химии или немецкого языка, я, выходя в школу, направлялся в лес, где и гулял до возвращения ребят из школы, а потом вместе с ними возвращался домой, поэтому о моих проделках родители даже не догадывались.
   Преподаватели химии и немецкого языка почувствовали, что я впал в дурь, и хотели пойти мне навстречу, но сделки не состоялось из-за того, что я манкировал уроками. Так я получил за полугодие двойки по двум предметам и был переведен в седьмой класс условно, со сдачей экзаменов осенью.
   За лето я не поумнел, осенью на экзамены не пошел, а самостоятельно решил остаться в шестом классе на второй год. Проходив в шестой класс две недели, я ощутил обиду за то, что без какой-либо необходимости теряю целый год.
   Директор школы при проверке посещаемости обнаружил, что я не хожу в седьмой класс, а потому подлежу исключению из школы. Учителя ему сообщили, что я посещаю шестой класс повторно. Он вызвал меня, отругал за самоуправство и пригрозил исключить из школы. Я попросил дать мне время на переэкзаменовку и разрешить посещать седьмой класс. Он предложил подать заявление в школьный совет, что я и сделал. Но совет отказал, и я остался на второй год. В первом полугодии учиться было скучновато, так как программу я знал и занимался с легкостью, поэтому я уделял большое внимание катанию на лыжах. В конце полугодия я был в числе хороших, но не лучших учеников. Однажды я услышал это от ребят, что меня очень задело, и во второй половине года больше внимания стал уделять учебе, хотя и лыжи не забывал. Учебный год закончил с отличными результатами. За этот год отношение ко мне коренным образом изменили и химик, и немка, так как химию я знал отлично, а грамматику немецкого языка знал лучше, чем грамматику русского.
   Учеба в седьмом классе шла с установкой на подготовку к учебе в техникуме, так как мы в этом году оканчивали школу второй ступени. Учеников восьмых классов выпустили с удостоверениями об окончании восьмилетней школы, то есть они, без их желания, оказались людьми с незаконченным средним образованием.
   Этот год к учебе я относился как к необходимому мне занятию, потому и успехи были отличными. Окончил школу я среди лучших учеников.
   Многие наши ученики пошли учиться в павловские техникумы: индустриальный, промышленно-экономический, педагогический; другие поехали и поступили в техникумы Нижнего Новгорода. С некоторыми из них я тогда встречался и обменивался впечатлениями о жизни и учебе в новых условиях.

   Фото семьи на фоне своего дома в 1929 г.
   Второй ряд: мать Надежда Алексеевна, отец Григорий Дмитриевич, бабушка по отцовской линии (род Голубевых), первый ряд: Алексей, Вера, Клавдия, Пульхерия и самая маленькая – Маргарита.

   Вопросу выбора специальности в школе уделялось мало внимания, но некоторые учителя высказывали свои личные симпатии и взгляды по этому вопросу, чем и давали нам пищу для раздумий. Меня с малых лет тянуло к электротехнике. Здесь сказывалась любовь к мощи. Я любил ходить на заводах в помещения, где находился двигатель внутреннего сгорания, в здание котельной установки и паровой машины, приводящей в движение машины завода. Позднее я побывал с экскурсией на электроподстанции, что произвело на меня сильное впечатление. Большую роль играли и тайные труднообъяснимые явления, происходящие при выработке электроэнергии, ее передаче к местам потребления, и явления в самих машинах и аппаратах потребителя. Все это влекло к познанию тайн природы и техники.

   Я решил поступать в Нижегородский электротехникум. Когда я подал документы, то узнал, что занятия в техникуме начнутся только с 1 октября. Студенты находились либо на производственной практике, либо на лесоразработках. Мне же в Нижнем Новгороде болтаться без дела целый месяц не годилось. Я узнал, что в авиационном техникуме занятия начнутся с 1 сентября, и перенес документы туда, так как авиация меня влекла не меньше, чем электричество.
   Так же во многом случайно произошел выбор специальности и у моих современников по учебе. В этом смысле то время было благодатным, так как экзаменов при поступлении в учебные заведения не было и люди действительно свободно выбирали специальности. Только плохо то, что это привело к наплыву в учебные заведения людей, которые не только не разобрались в сути выбранного направления, но и вообще не имели оснований на учебу, так как к этому они были совершенно не подготовлены, что вполне подтверждалось во время учебы.
   Школы старались превратить в центры подготовки молодых кадров для работы на заводах и в колхозах. Для этого была усилена трудовая подготовка по разным профессиям. Так, например, мы занимались кузнечным делом в одной из кузниц, которые оказались почти без работы вследствие разрушения индивидуальных хозяйств. Затем столярным делом в мастерской, возглавляемой бывшим столяром, который тоже оказался без работы из-за отсутствия заказов вследствие обнищания крестьян при коллективизации.
   Уроки труда нам мало что дали в практическом смысле, но повернули наши головы в сторону производства. В то время главным стремлением молодежи стало выучиться на инженера, поэтому большая часть из нас поступила в учебные заведения, готовившие кадры для промышленности. Этому способствовало и то обстоятельство, что отток сельского населения в города шел главным образом на строящиеся или действующие предприятия. К этому стремилась и призывала нас вся страна. Призывов и агитации в то время было сверхдостаточно, и многие откликались из-за необходимости искать путь для себя в новых условиях жизни. Создавалось впечатление, что вся страна готовится куда-то ехать, хотя это и противоречило образу жизни людей.
   Такая обстановка заставила нашу семью в 1931 году покинуть деревню, так как, при достаточном доходе от сельского хозяйства и при малых размерах заработков на заводах района, отец не видел перспектив развития нашей семьи в деревне и решил перебраться в город, тем более что ему на автозаводе предложили отдельную квартиру. Он этого добивался еще с 1927 года на различных заводах Нижнего Новгорода. Мать решила в колхоз не вступать, а сдать землю и уехать, оставив за собой только дом, который был продан в 1949 году.

Глава III
Учеба в техникуме

   При подаче заявления в авиационный техникум мне сообщили, что занятия у них начнутся 10 сентября. Но когда пришел срок, сказали, что студентов задержали на лесозаготовках. В результате занятия начались только 21 сентября. То есть я выиграл во времени до начала занятий всего десять дней.
   У входа в здание я увидел большую толпу взрослых людей – студентов всех курсов. Многие из них вели себя весьма фривольно: кто приплясывал, кто распевал, а кто вел оживленные беседы с друзьями. И лишь некоторые, в том числе и я, чувствовали себя не в своей тарелке и были несколько озадачены, даже растеряны.

   Здание техникума было великолепно: наше учебное заведение размещалось в бывшем Владимирском реальном училище. До революции в главном зале училища проходили торжественные вечера и балы. Зал был огромный, двухсветный, с потолками высотой в семь-восемь метров и хорами для оркестра на уровне второго этажа. А сейчас здесь веселилась учащаяся молодежь.
   В помещениях техникума, в аудиториях и коридорах, лежали красивые полы из дубового паркета, и содержались они в приличном состоянии. Высота потолков составляла три с половиной – четыре метра, стены покрывала масляная краска, а в верхней части – лиловая побелка.
   Вся эта обстановка и убранство вызывали у нас невольное волнение и не позволяли вести себя недостойно. Мы это в какой-то мере ценили. Правда, в наше время в актовом зале проводились собрания и уроки физкультуры, а не балы и торжественные мероприятия.
   До 1931 года в этом здании размещался Нижегородский индустриальный техникум, состоявший из пяти отделений. После того как в 1931 году наше учебное заведение было переведено в другое место, в здании остались отдельные техникумы: авиационный, авиационный гражданской авиации и электротехникум. В 1933 году здание вернули школе.
   Так как постоянные специальности учебного заведения были связаны с авиацией, оно расположилось рядом с авиационным заводом на окраине города. Такой подход объясняли тем, что специалистов предполагалось готовить в непосредственной связи с производством. Поэтому в начале 1930 года студенты примерно половину времени проводили на заводах, работая на различных участках производства, последовательно изучая различные технологические процессы. Эта традиция имела некоторые преимущества. Выпускники техникума, пройдя курс в учебном заведении, приходили на завод, уже имея основные рабочие специальности, но, поскольку срок обучения был сокращен на один год, а время для теоретического обучения уменьшилось почти в два раза, специалисты выходили с очень низкой теоретической подготовкой и к творческой работе не были готовы.
   Впоследствии это вызвало необходимость выпуска постановления ВЦИК об изменении системы подготовки кадров, введении вступительных экзаменов в учебные заведения и восстановлении системы подготовки дипломных работ с их защитой перед окончанием курса обучения. Эти мероприятия позволили преподавателям повысить требования к уровню знаний студентов, а право директора отчислять отстающих студентов хорошо помогало администрации техникума обеспечивать подготовку более или менее знающих специалистов.

   Индустриальный техникум имел много хорошего оборудования для лабораторий, как по общим предметам, так и по специализированным. В связи с разделением на новые разные учебные заведения оснащения постепенно становилось меньше. Зато выросло число набранных студентов, а стало быть, потребовалось больше педагогов. А многие из старых преподавателей отказались ездить в техникум, поскольку он был переброшен куда-то на задворки города.
   Нашему учебному заведению досталось прекрасное оборудование для химической лаборатории, а заведовал ею замечательный учитель Николай Александрович Розанов. Но практически пустой оставалась лаборатория физики, и ее заведующему пришлось много приложить усилий по приобретению нового оборудования. Благодаря большой настойчивости физика Кобзева лаборатория частично комплектовалась отборными учебными пособиями, а на лекциях нам демонстрировали некоторые уникальные опыты. В дальнейшем он добился приличного оснащения лаборатории.
   То есть развитие в стране новых учебных заведений шло в нормальном темпе. Мы получали в значительной степени хорошие помещения, а также появились новые специальности в техникуме. Тогда было много чего положительного, но иногда – не до жиру, быть бы живу! Мы потом тоже получали что-то по своим заслугам, не то, что хотели, конечно.
   В этой обстановке я нисколько не потерялся, так как был еще молод и готов быстро нырнуть в кипящий водоворот событий. Студенты техникума получали форму гражданских авиаторов, и я, как и многие другие ребята, чувствовал себя героем. В то трудное время мы были сыты и одеты.
   Тогда набор делали по два-три раза в год: в январе, иногда в мае и осенью. Вскоре нас, студентов сентябрьского набора, пригласили в актовый зал, где стоял стол. Мы выслушали напутствие импозантного наставника, а также речь ректора техникума и заведующего учебной частью. Он руководил техникумом и на нашем курсе играл большую роль, а раньше, еще в царской армии, был старшим офицером.
   В зале стало видно, с кем я буду учиться.
   Среди студентов нашего набора было много людей с производства. Многие из них прибыли по путевкам рабочих комитетов комсомола. Подготовку они имели кто какую. Многие окончили только школу первой ступени, некоторые – пять-шесть классов, и все они прошли курсы подготовки для поступления в техникумы продолжительностью от трех месяцев до одного года.
   Что мне бросилось в глаза, так это самоуверенность ребят с производства! Можно подумать, что их начинили этой самоуверенностью на курсах. Вероятно, на многих курсах так и было.
   В начале учебного года они начали атаковать науку. Вскоре у многих из когорты этих буйных голов буквально по всем предметам начались срывы. Оказалось, что их подготовка так слаба, что они плохо понимали, о чем идет речь на лекциях, и преподаватели были вынуждены часто и подолгу останавливаться и разъяснять им то, что они обязаны были знать еще до поступления на учебу.
   Особенно неприятную картину эти студенты представляли на опросах в классе и при спорных решениях задач, так как наглядно демонстрировали полную безграмотность. А вот когда нас направляли на практику, они чувствовали себя более уверенно.
   Заслуживают отдельного воспоминания поездки на практику, которые в начале учебы совершались по два раза в год. В январе 1932 года, после четырех месяцев учебы, нас направили на производственную практику на снарядный завод в город Верхняя Тура на строительство завода. Людям с производства доверили выполнение работы на станках и за верстаками и платили за это деньги. Особенно преуспели ребята, окончившие ремесленные училища: они были и образованны, и имели опыт прокатной работы. А мы пришли прямо из школы. И таких людей, раньше занимавшихся разве что канцелярской работой, поставили за тиски. Так мы обучались слесарному делу. Инструкторов нам выделил завод, за практику платили, но мало, чуть больше стипендии.

   По части практических навыков в техникуме мы получили маловато, так как это дело до сих пор у нас налажено очень плохо. А тогда оно просто не было организовано. Зато жизненного опыта эта поездка дала довольно много, так как по пути и в чужом краю мы увидели много познавательного. Достаточно сказать, что одна поездка по железной дороге явилась серьезным испытанием на выживание.
   Прямого проезда из Нижнего Новгорода тогда не было, поэтому мы поехали до Арзамаса, а там имели пересадку на поезд до Казани. Поезда тогда ходили плохо, постоянно опаздывали, да еще и катастрофы случались, вызывая остановку движения. Когда мы ехали в районе Казани, произошло столкновение двух поездов, были жертвы. Наш поезд стоял часов шесть или восемь, пока не освободили путь.
   Уже в Арзамасе мы увидели огромные массы пассажиров, ждущих шанса уехать и живущих прямо на вокзалах. Прозябали они там без элементарных удобств, спали прямо на полу и где придется. Нам как студентам, едущим на практику, билеты дали, и мы поехали в Казань, где опять вынуждены были бегать среди массы пассажиров, толкущихся на вокзале. Нам и тут удалось достать билеты до Свердловска.
   Ехали мы в общих вагонах тоже безо всяких удобств, в нормальном для тех времен грязном поезде. В Свердловске обстановка была значительно хуже, чем в Казани, так как вокзал напоминал улей, сплошь забитый измученными, давно не мывшимися пассажирами, по многу дней ожидающими возможности уехать. По вокзалу ходить приходилось, выбирая место, куда поставить ногу. Многие пассажиры ехали разными поездами, в том числе и в товарных вагонах с чугунными открытыми печами. Спали на полу или на досках, подхваченных ими самими по пути следования. Среди путешественников были люди, выселенные из центральных районов или сбежавшие оттуда в поисках счастливой судьбы.
   В Свердловске нам пришлось задержаться на целый день, так как билетов снова не было. Но на другой день нам удалось сесть на поезд, идущий до Нижнего Тагила, так как до Верхней Туры поезда в ближайшее время не предвиделись. В Нижний Тагил мы доехали нормальным поездом, а там билетов до Верхней Туры опять достать не удалось, поэтому пришлось ехать в товарном вагоне с печкой до Кушвы. Вернее, высадили нас, не доезжая до Кушвы километра полтора-два. Оттуда ночью при морозе ниже 30 °C мы шли пешком по шпалам. В это время на Урале холода были сильные – градусник опускался ниже 40 °C, да еще и с ветром. А мы прибыли в основном в демисезонных пальто и в полуботиночках.
   По прибытии в Кушву мы опять смогли пристроиться на поезд, идущий через Верхнюю Туру, но только утром. На место мы прибыли в первой половине дня. Станция находилась в нескольких километрах от города, поэтому нам пришлось вызывать транспорт с завода. Как это мы сделали, я не помню, только знаю, что через несколько часов за нами приехало несколько повозок, в которые были запряжены лошади. Мы положили свои вещи в повозки, а часть людей пересела в сани. Ехать в санях оказалось невозможно, поэтому мы сочетали поездку в санях с пробежкой за ними.

   По прибытии на завод нас определили в дом, отобранный у богатого мужика, в котором мы и задержались, заняв второй этаж. Потом нас определили по частным квартирам, где мы и жили по три-четыре человека в доме. Спали на нарах все вместе, так как отдельных кроватей не было.
   Решив вопрос с жильем, надо было решать вопрос с питанием. На заводе нам предложили ходить в столовую, но она работала только днем и могла обеспечить нас одним обедом в сутки, а дальше – как сумеем! В поселке была столовая, где питались советские партийные работники и часть интеллигенции. Туда нас прикрепить завод не смог, поэтому мы пошли в РК ВЛКСМ, и там нас обеспечили питанием.
   Столовая завода была организована в помещении склада, который не имел потолка под крышей. Под влиянием пара снег на крыше таял, и к обеду начиналось усиленное капание воды на столы, установленные вдоль помещения столовой. То есть вы обедаете, а вам с потолка идет добавка!
   Пережив это, мы прошли практику, получив некоторое представление о производстве. Для нас был организован участок, где мы постигали премудрости слесарного дела. Нас ознакомили с механическим и прессовым производством. Некоторые ребята, имеющие станочные специальности, работали на станках, за что им платили больше, чем нам, не имевшим квалификации.
   Поездки на другие практики были более веселыми, но эффективность их была примерно такой же.

   На первом курсе, уже во втором семестре, после практики, руководство техникума решило попробовать так называемый лабораторный метод обучения. Для этого преподаватели прекратили чтение лекций в аудиториях, содержание предметов разбили на темы, а нас поделили на бригады, в которых мы самостоятельно прорабатывали материалы, составляли конспекты. А затем, когда проработки заканчивались, бригады приглашались на собеседование с преподавателями, которые и решали, поставить зачет по теме или нет. И если нет, то студенты продолжали с преподавателями дорабатывать данную тему, а затем приглашались на повторное собеседование.
   На практике это свелось к тому, что наиболее сильный студент в бригаде читал материалы и диктовал конспекты всем остальным, а на собеседовании оказывался главным докладчиком.
   Зачеты шли везде не одновременно, и не только потому, что преподаватели не могли проводить собеседование в одно и то же время в нескольких бригадах и с каждым лично, но и потому, что не во всех бригадах начали проводить обучение в одно и то же время. Тем более что формирование самих бригад шло во втором семестре постоянно, когда мы только начали притираться к друг другу и старались группироваться с учетом жилищного расположения и наличия способностей, а также личных симпатий.
   Довольно быстро выяснилось, кто на что способен. В нашей бригаде роль заводилы пришлось взять на себя мне. Читать учебные материалы умели почти все, а формулировать смысл прочитанного, то есть составлять конспект – мало кто. Такой опыт я приобрел еще в школе, потому эти задачи упали на меня.
   Этот метод создал условия для распада каких-то групп, так как собеседования с заведующим курса и бригадами шли в разные дни и разными темпами. В связи с этим встал вопрос о создании бригад с равными темпами подготовки, чтобы рядовые бригады могли окончить техникум раньше установленного срока.
   Такие бригады и были созданы в Московском авиационном институте. Судьбу этих бригад я не знаю, а в техникуме от формирования таких бригад отказались, так как в этом случае весь учебный процесс расползался во времени. Кроме того, в этой ситуации было трудно организовать и увязать с учебой прохождение производственной практики.
   Наблюдая такую картину подготовки «красных специалистов», я с ужасом думал, каких же профессионалов выпестуют из этих оболтусов, особенно если учесть, что многие даже не чувствовали своей ущербности и мало старались поднять уровень теоретической подготовки. Я понял, что выполнить задание партии по подготовке специалистов из среды рабочего класса нереально. Из такого контингента настоящих специалистов подготовить невозможно. Так мы проучились весь первый курс. Были два раза на практике и окончили два семестра теоретической подготовки.

   Преподаватели тоже были разной степени подготовки и опыта. Некоторые – хорошие, с опытом работы в техникумах или институтах, а другие – откровенно слабые педагоги, которые удерживались на работе, лишь благодаря той системе преподавания, когда шла проработка и конспектирование материалов отдельных тем и сдачи зачетов преподавателю. При этой системе не сразу разберешься, что знают ученики, а что знает преподаватель, а как он умеет преподавать – вообще не поймешь. Это привело в дальнейшем к возникновению трудностей в понимании последующих материалов и тем предмета.
   Осенью 1932 года, когда вышло постановление ВЦИК, руководство техникума начало присматриваться к преподавателям, и кое-кого попросили уйти, а главное – одновременно отчислили из учебного заведения свыше сотни студентов. Это дало возможность поднять уровень обучения, так как удалось повысить уровень требований, что заставляло нас больше думать об учебе, тем более что на производство нас стали посылать значительно реже, увеличив на год срок обучения.
   Количество преподавателей соответствующих квалификаций, благодаря все тому же постановлению, выросло. Увеличился на год срок обучения в техникумах и вузах, и при этом сокращена практика, а также введены дипломные и проектные работы, которые нужно выполнять в течение всего учебного времени. В учебных заведениях появились государственные экзамены, в том числе в университетах, а также в медицинских, педагогических и других вузах.
   Учитывая все эти трудности, разговоры о новаторстве быстро закончились, и мы продолжили заниматься по-старому. Была восстановлена система лекций и практических занятий, проводимых преподавателями. Новые люди из числа преподавателей, как и все эти мероприятия, подняли уровень подготовки, и, начиная с нашего выпуска 1935 года, можно сказать, техникум стал выпускать полноценных специалистов. Так что ребята с нашего курса пошли на производство подготовленными людьми. Некоторые из них имели успех в своем деле и заняли видное положение.

   Занятия в бригадах, поездки на практику и зачеты разбили группы на отдельные компании из ребят, которые имели больше общих интересов и были ближе друг к другу по уровню развития. Так появились и у меня друзья, более и менее близкие, но симпатизирующие друг другу.
   Я сдружился со студентом, приехавшим из Сормово, который был старше меня на четыре года. Он уже стал большим и красивым парнем, пользовавшимся успехом у девушек. Это был Анатолий Усов, с которым мы дружили до выпуска из техникума. Он ушел несколько раньше, так как не мог смириться с жизнью на стипендию, а помощи брать не хотел – до учебы он жил самостоятельно примерно пять лет.
   Среди друзей была девушка Маруся, старше меня на год. Училась хорошо, до техникума окончила среднюю школу. Маруся была серьезная, доброжелательная. В техникуме, уже в конце учебы, сдружилась со студентом другого отделения Ауривым, красивым парнем, который отлично учился. Они поженились и остались на заводе № 21 им. А. С. Енукидзе, где он, немного поработав на производстве, ударился в общественную деятельность, стал секретарем парткома завода. В войну был парторгом, на заводе получил кучу орденов и медалей, пользовался большим авторитетом в обкоме, в ЦК и в министерстве. Но это так его избаловало, что он, почувствовав бесконтрольность, начал пить. Спился до безобразия, был освобожден от должности и переведен куда-то на завод завпроизводством, где и пропал в неизвестности.
   Другая моя подруга, Лиза Розанова, тоже окончила школу второй ступени. Она происходила из хорошей семьи, была очень сдержанным и дружелюбным человеком. Куда пошла Лиза после техникума, я не знаю, но ее спокойствие и наши интересные разговоры помню до сих пор.

   В 1933 году наш техникум был перебазирован в верхнюю часть города, на территорию, принадлежавшую заводу № 21.
   Мы тогда испытали много трудностей, особенно с наступлением холодов. Учебный процесс начал периодически останавливаться, и всех студентов перебросили в помощь строителям, после чего недели за две-три недоделки были в основном устранены, и учеба возобновилась.
   Первые два года на учебу в техникум я ездил сначала из района Канавино, а потом от автозавода. Городской транспорт работал исключительно плохо, так как трамваев не хватало, а на Автозаводскую линию не поступало достаточно электроэнергии. Из-за плохого движения трамваев мы часто ходили пешком. Иногда трамвай шел со скоростью пять-шесть километров в час – в пасмурную холодную погоду и особенно зимой в вагонах мы вообще замерзали. И тогда периодически выпрыгивали из вагонов и шли параллельно с трамваем, чтобы согреться.
   При тогдашнем состоянии городского транспорта мне приходилось тратить на дорогу около пяти часов, что лишало возможности заниматься серьезно. Хоть я успешно учился и имел отличные оценки почти по всем предметам, мне эта учеба уже не нравилась, и я решил уйти, чтобы раньше поступить в институт.
   Для этого я решил добиться исключения из техникума, так как просто уйти мне не позволил бы отец. Я стал посещать техникум когда придется, с большими опозданиями или еще до окончания занятий уезжал домой. Меня наказывали за недисциплинированность – сначала по линии комсомола, а затем и по административной линии. Идя этим путем, я добился, что в конце 1933 года меня исключили из комсомола, а в январе 1934 года и из техникума. Этим я сильно огорчил отца, так как он был сторонником продолжения учебы.

   После техникума пришел на Горьковский автозавод, где меня направили мастером-распределителем в экспериментальную мастерскую БРИЗа (бюро рационализаторов и изобретателей) при отделе подготовки производства. Там я проработал всего полгода и летом 1934 года поехал в Москву сдавать экзамены в Московский механико-машиностроительный институт имени Баумана. Экзамены сдал, но не прошел по конкурсу. Как это получилось, я не очень понял, так как у многих принятых были отметки не лучше моих. Я заявил несогласие с решением приемной комиссии, и они, чтобы успокоить меня, занесли мое имя в список кандидатов и обещали этот вопрос решить в сентябре, а мне предложили посещать занятия не будучи студентом.
   Я поколебался, прождал почти весь август, но ввиду того что у меня не было запаса денег, а отец обеспечить мое содержание без стипендии не мог, так как у него на иждивении было еще пять человек, пришлось все бросить и ехать домой.
   Прибыл я на завод с опозданием примерно на неделю или десять дней. Отдел кадров не допустил меня к работе, и я оказался не только не студентом, но и безработным, а значит, без продовольственной карточки.
   Я заявил протест и потребовал направление на работу в другое подразделение завода. Там решили этот вопрос рассмотреть еще раз, а делалось это не спеша. Оказавшись в критическом положении, я стал искать выход и нашел его, поступив на учебу в Горьковский сельхозинститут, где был недобор и заявления принимались до сентября месяца. Сдал свое заявление и по справке о сдаче экзаменов в московский институт был зачислен студентом без экзаменов.
   С первого сентября я приступил к занятиям в институте и получил продовольственную карточку, но мой конфликт на автозаводе продолжался, так как отдел кадров не совсем согласен был с моим увольнением. Проучившись неделю, я получил приглашение на автозавод по поводу решения вопроса устройства на работу.
   Долго думал, как быть. С одной стороны – учеба в институте, а с другой – работа по специальности. Решил, что поскольку я никогда не интересовался сельским хозяйством и животноводством, то вряд ли получу удовлетворение, если окончу этот институт. Кроме того, после института могут направить на работу в деревню, куда я никак не хотел возвращаться, так как всего три года назад уехал оттуда с удовольствием. Поэтому я решил уйти из института и поступил на работу конструктором в отдел главного механика опытных мастерских.
   Там я почувствовал себя на месте. Опытные мастерские были несколько обособленным подразделением автозавода, и работа там была спокойной, а это было хорошо, так как я не оставлял мысль поступить в Москву и должен был готовиться к экзаменам.
   Мастерские выполняли работы по приспособлению двигателей автомашин для установки их на комбайны. Работа в отделе с механикой была для меня интересной, справлялся я с ней успешно и до сих пор помню свой первый опыт разработки конструкции ограждения ремня воздуходувки вагранки.
   Куда делись старые ограждения, я не видел и даже не знал, какими они были. А старший мастер сказал, что ограждение надо сделать солидным, так как приводной ремень тяжелый, прорезиненный, центрированный и незащищенный. Ограждение должно стоять от него на расстоянии около двух с половиной метров.
   Я решил, что основу ограждения надо сделать из уголков размером пятьдесят сантиметров на пятьдесят. Боковые стенки дверцы для обслуживания сделал тоже из уголков, только меньше.
   Когда ограждение было изготовлено и я увидел его исполненным в металле, то испугался, ведь получилось нечто слишком солидное и тяжелое. Вносили его в помещение воздуходувки несколько человек и установили, укрепив на фундаменте.
   В процессе эксплуатации выяснилось, что ограждение действительно защищает от опасности, даже если ремень разорвется и ударит по нему. Но оно значительно усложнило работу шорника при регламентированных работах, когда ему необходимо снимать и отодвигать листы ограждения. Поэтому через несколько месяцев мое творение было заменено почти таким же, только изготовленным на базе уголков – с полосой металла размером двадцать пять на тридцать сантиметров. Это стало хорошим уроком для меня на будущее.
   За зимуя подтянул слабые места в знаниях за среднюю школу, а их было немало, так как, по сути дела, фундаментального среднего образования у меня не было. Собирал его по частям, и в соответствии с этим моя подготовка была «лоскутной».
   Правильность принятого решения была доказана летом 1935 года, когда я успешно сдал экзамены и был зачислен студентом Московского механико-машиностроительного института имени Баумана еще на этапе собеседования в приемной комиссии.
   На работе я успешно справлялся с обязанностями, так как основной моей работой было создание чертежей для запчастей, необходимых для ремонта станков и приспособлений для работы по ремонту станков, что не вызывало у меня каких-либо трудностей.
   Коллеги по коллективу были весьма внимательны ко мне, так как я оказался всех моложе, и они это учитывали в наших отношениях, то есть не предъявляли мне трудновыполнимых требований.
   Работая в этом коллективе, я получил более широкий круг общения, чем в экспериментальной мастерской БРИЗа, так как коллектив службы механика был значительно больше. Это дало мне возможность наблюдать большее число людей, знакомиться с их взглядами на жизнь и рабочие дела. Я получил определенный заряд, который помог выработать свои правила общения с людьми различного общественного положения. А главное, работа в мастерской позволила ознакомиться с различными подходами к решению проблем в быту и обществе.
   Вот с таким, пока еще малым жизненным опытом я отправился в столицу, чтобы получить высшее инженерное образование и осуществить мечту всей моей жизни.

Глава IV
Учеба в институте

На всю жизнь в памяти сохранилась та радость, которую я испытал, узнав, что стал студентом! Не знаю, была ли она усилена тем обстоятельством, что случилась после преодоления трудностей и несколько запоздала. Моей мечтой было поступление в институт в 1932 году после школы второй ступени. Но в шестом классе я чуть не сошел с прямого пути, а потом школы второй ступени были запрещны, поэтому пришлось идти долгим путем, что совместилось с неудачами. А экзамены в 1934 году и вовсе отодвинули воплощение моей мечты на 1935 год.
Не знаю, насколько это было плохо, потому что были и положительные моменты. Неудачи в шестом классе заставили меня задуматься и серьезнее относиться к учебе и к роли труда и усердия в постижении наук. После всех этих событий я ни разу не думал бросать учебу, хотя до 1937 года мне пришлось пережить большие трудности материального порядка. Я искал пути облегчения трудностей и набирался терпения.

   А. Г. Полюшков, 1935 г.

   Некоторым положительным моментом стало то, что в предвоенные годы высшая школа постоянно повышала уровень подготовки специалистов, и это объективно отразилось и на мне как на выпускнике 1940 года.
   Через две недели после поступления начался первый учебный год в институте. Перед началом занятий меня, как иногороднего студента, поселили в общежитии Лефортовского студгородка, где я и прожил до конца обучения. Общежитие было построено в начале тридцатых годов и состояло из множества комнат, каждая площадью около двадцати квадратных метров, в которые вселялось по три студента. Все мы были из разных краев и из различных учебных потоков, состоявших примерно из ста двадцати студентов. Наше общение позволяло получать полное представление об уровне лекторов и преподавателей, ведущих семинары в группах, а также о студентах.

   Московский механико-машиностроительный институт имени Н. Э. Баумана, 1933 г.

   В течение учебного года многие из студентов не выдержали темпа обучения, а многие испытали большие затруднения в освоении ряда наук, особенно математики, механики, черчения. Поэтому к концу года около сотни студентов из девятисот принятых покинули институт. Кто просто бросил, а кто перешел на учебу в другие вузы.
   С точки зрения возможности учебы особых претензий к общежитию не было, но имелись недостатки, связанные с нашей постоянной беднотой, так как жить на стипендию в восемьдесят семь рублей было трудно. С переходом на следующий курс стипендия возрастала, но дорожала и жизнь, так что студент всегда оставался нищим. Если ему не помогали из дома, то он постоянно был голоден. А тех, кому не помогали, оказалось больше половины.
   Наконец наступило 1 сентября, и мы пошли на лекции с распределением по группам и потокам. Об этом мы договорились еще до начала учебы и записали себе в расписание разделенные лекции и занятия на первый семестр.
   Первыми в нашем потоке были лекции по высшей математике. Лектор, сравнительно молодой мужчина, читал их несколько вяло, и потому его не всегда особо слушали. Поначалу у меня не возникало большого интереса, но дальше лектор читал хорошо и обстоятельно, в стиле Московского университета. Так что мы привыкли и были довольны.
   Лекции по другим предметам читали преподаватели примерно уровня доцента, то есть мастера своего дела. И чувствовалось, что они дают нам достаточную подготовку.
   Весьма эффектно читал лекции заведующий кафедрой начертательной геометрии и черчения Х. А. Арустамов. Он настолько наглядно использовал диапозитивы в процессе лекций, что превращал этот установочный предмет в интереснейший и неповторимый для каждого будущего инженера.

   Руководимая им кафедра была укомплектована крупнейшими специалистами своего дела, которые вели занятия со студентами очень обстоятельно и много-много помогали им. Но на зачетах они требовали знания предмета и выполнения графических работ беспощадно. Эта кафедра вносила самый большой вклад в отсев студентов с первых двух курсов, так как многие не могли выдержать нагрузку по этому предмету и уходили в другие учебные группы и отделения.
   Особенно страдали от этого предмета девушки, которые часто шли в наш институт потому, что имели хорошие оценки по математике и физике в школе. Они надеялись, что этого достаточно для успешного обучения в Бауманском институте. К сожалению, нередко оказывалось, что это не так. И они, промучившись и проплакав несколько месяцев, все-таки уходили в какой-нибудь другой вуз, а то и просто теряли год учебы.
   Строгость преподавателей служила поводом к снижению потока абитуриентов. Они говорили: зачем идти к вам, если потом вы все равно нас выгоните! Особенно сильно это проявилось с набором 1936 года. Этот год многие школьники закончили с золотой и серебряной медалью, но в итоге многие медалисты оказались липовыми.
   Еще до зимней сессии часть из них покинула институт, почувствовав, что с их подготовкой они все равно не удержатся на курсе.
   А в институте из-за этого набора началась паника! Да такая, что директору института А. А. Цибарту пришлось устраивать общий сбор студентов первого курса в актовом зале и обращаться к ним с успокаивающей и призывающей пройти испытания без страха речью. Директор боялся, что хоть и был выполнен план набора студентов, но в такой ситуации он будет сорван. Несмотря на то что больше половины участников мероприятия были медалистами, именно они ушли из института из-за неуспеваемости. В последующих наборах наплыв медалистов был меньше, и отсев первокурсников уменьшился.

   На меня произвела хорошее впечатление постановка лабораторных работ на курсе физики и химии. Лаборатории были хорошо оборудованы, как и методические кабинеты. И руководство мотивировало нас к работе в них, призывало тщательно изучать материал. Так что, прислушавшись к вступительной речи директора и преподавателей, можно было самостоятельно вспомнить теорию и провести лабораторную работу.
   Преподаватели, которые вели группы, были высокопрофессиональными специалистами и внимательно относились к студентам, вовремя оказывая им помощь, если видели, что в ней есть нужда.
   Мне, да и другим студентам, нравился преподаватель кафедры химии Василий Васильевич Фролов, который был лишь немного старше нас, но считался весьма подготовленным специалистом. Вел он себя свободно, разговаривал весьма отстраненно, но при этом объяснял материал доходчиво, мы все его очень любили. Позже он стал профессором, директором и заведовал кафедрой весьма успешно.

   Пройдя двенадцать циклов занятий по расписанию, мы почувствовали уверенность в себе, и время потекло быстро, приближая нас к сдаче зачетов и подготовке к экзаменам по предметам, которые были объявлены в зимнюю сессию. Этот процесс прошел далеко не у всех одинаково гладко. Некоторым пришлось пережить чувство горечи поражений и последующих переэкзаменовок.
   Однако меня миновали неудачи. Правда, за успех по физике пришлось сразиться с экзаменатором. На экзамен пришел преподаватель, не знающий нашу группу. С виду он был строг и суров, ему никто не хотел отвечать по билету, и тогда я, увидев его свободным, сел к нему за стол. Он выслушал меня, просмотрел решение задачи и сразу заявил, что я знаю предмет и он ставит мне хорошо. Я ответил, что с оценкой не согласен, так как не хорошо, а отлично знаю физику, и в объеме большем, чем требовалось подготовить к экзамену. Я учился по университетскому учебнику, поэтому считал, что могу ответить на отлично. А он удивился, посмотрел на меня, настырного, и начал гонять дальше, задавая всякие вопросы. Но я тоже вошел в раж и отвечал ему на все вопросы на уровне университетского курса. Он немного погонял меня и заявил, что действительно оценивает мои знания на отлично, на чем мы мирно и разошлись.
   Это был единственный случай, когда я поспорил с преподавателем из-за отметки, а дальше принимал то, что давали, так как считал, что оценка на экзамене знаний не прибавляет.
   После окончания экзаменов на радостях я поехал в Горький к родителям, где вместо обеда в студенческой столовой с удовольствием ел любимые мясные щи и пшеничную кашу на молоке с маслом или макароны с мясом. Этими обедами я объелся вволю, испытывая удовольствие, какое доступно только изголодавшемуся парню двадцати лет со здоровым желудком и отличным аппетитом.
   Каникулы, к сожалению, быстро прошли, и пришлось возвращаться в свое веселое общежитие, где вечерами, по установленному порядку, на протяжении всех пяти лет обучения в институте гасили свет.
   Хотя разнообразия в жизни было все-таки мало, иногда я посещал дядю Петю с теткой Симой, живших в Москве у Новодевичьего монастыря. Больше, к сожалению, ездить было не к кому, но для меня время бежало быстро. Незаметно подошла весенняя сессия.
   Готовясь к этой сессии, я испытал трудности с чертежами, нужными к зачету. Надо было подготовить лист скалькированного чертежа, а я не любил этого делать, ведь навыка копирования не имел. К тому же я этот лист откладывал до тех пор, пока возможно, и пришлось делать его в предпоследний день перед зачетом, отбросив остальные дела и занятия. Чтобы правильно выполнить задачу, спешить нельзя, так как, не имея опыта, я мог испортить лист и всю работу. А когда начал трудиться в допустимом темпе, понял, что придется чертить до рассвета.
   Утром после завтрака пошел на зачет, работу приняли, но поставили только хорошо. Такую же оценку по черчению я получил и в зимнюю сессию. Из-за низкого качества исполнения букв алфавита у меня не получался паспорт работы так, как надо – четко и красиво. Эта оценка пошла в диплом.
   Несмотря на то что на втором курсе я получил отличную оценку по черчению, этот урок послужил мне сигналом о недопустимости откладывать задания на потом. Но я учел его лишь частично и на втором курсе запустил занятия по математике и прикладной механике, за что опять поплатился тем, что получил удовлетворительную оценку, так как в это время отметку «хорошо» получить было невозможно. Ее отменили!
   Сужение реестра оценок стало частью реформ в системе образования, нанесших вред качеству подготовки специалистов. Многие студенты не могли подниматься до отличных оценок, а оценки «хорошо» исключили из оценочного реестра. Тогда многие студенты стали учиться на удовлетворительно, превратившись из хорошистов в троечников.
   Кому и зачем это понадобилось, как обычно, не было понятно, но за два года накопилось много троечников. И чтобы не обижать хороших и серьезных студентов еще до получения диплома – а многие хотели окончить вуз с отличием, – пришлось вернуть «хорошо», ведь норма на тройки стала доходить до 30 % от всех дипломов, включенных в учебный план. И после восстановления в правах оценки «хорошо» за последние два года учебы я не получил ни одной тройки.
   Режим нашего общежития был таким же, как всегда – задания я успевал выполнить в вечернее время, потом было общение с друзьями. В это время завершался вечерний выпуск лекций, после которых отключался свет – видимо, чтобы мы легли спать и хорошо выспались до утра.
   С целью подъема культурного уровня студентов и повышения интереса к наукам в институте устраивались лекции наиболее известных и авторитетных профессоров московских вузов. Они читали лекции по общей методике обучения, а также о проблемах и перспективах развития тех или иных наук. Аналогичные лекции на различные темы проводились и в лекционном зале Политехнического музея.
   В поисках пути становления себя как личности и специалиста я часто посещал лекции и почти всегда получал большое удовольствие и пользу, так как в них было много ответов на конкретные вопросы, возникавшие у любого студента. Там же можно было услышать рекомендации по чтению литературы, позволяющей самостоятельно овладеть каким-либо предметом или хитростями самовоспитания.

В этом смысле студенты московских вузов имели несомненное преимущество перед провинциальными. Из прослушанных лекций мне запомнились выступления профессора И. Н. Веселовского, ученика Николая Егоровича Жуковского, который был не только крупным специалистом по теоретической механике, но и прекрасно эрудированным методистом научной работы. Также он знал древние и современные языки. Чтение этих лекций сопровождали различные и очень интересные комментарии, что повышало интерес к предмету.
О диалектическом материализме нам рассказывал профессор Владимир Николаевич Сарабьянов, который часто выступал в полном зале и у нас, и в Политехническом музее. На его лекции всегда приходило много народу, и все слушали с большим благоговением.

   Лекции он читал без конспектов и начинал выступать за кафедрой, но уже через несколько минут спускался в аудиторию и ходил по проходам, разговаривая со слушателями. Он был глуховат и определял по лицам, насколько интересны его рассказы слушателям.
   Свое изложение Сарабьянов вел нестандартно, что было необычно и вызывало недовольство организаторов пропаганды. Он об этом знал и часто довольно зло высмеивал ведущих официальных философов вроде академика Митянина и других. Его как философа обвиняли в меркантилизме, в ответ он выпустил брошюру, где признавал некоторые свои недостатки, но выкладывал полностью свои идеи и взгляды.
   Его лекции по истории диалектики в нашем институте также были захватывающими, интересными, будоражили мысли слушателей. Некоторые студенты на его занятиях не писали конспектов, желая наслаждаться самой лекцией, а потом бегали по курсам, выпрашивали конспекты. Мой конспект его лекций обошел все группы, так как был наиболее полным. Имея такой конспект, я мог подготовиться к экзамену.
   Для расширения кругозора или во время подготовки я отправлялся за первоисточником в зал библиотеки имени Ленина. Читал «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, поэтому имел собственное представление о философии, а не пересказанные его слова много раз в разной литературе. Там же, в библиотеках, я познакомился с некоторыми другими произведениями разных авторов и по соответствующим ниточкам из лекций профессора Веселовского составил свои суждения.
   Мне понравились его рассуждения о роли выдающихся людей науки, которые на фоне истории развития цивилизации горят, как свечи в темноте. Он рекомендовал молодежи больше читать книг о жизни и деятельности великих ученых и по возможности извлекать больше примеров для построения системы самовоспитания.
   На своем опыте я убедился, что посещение факультативных лекций имеет большее значение для формирования будущего специалиста, чем лекции основного цикла, так как последние имеют выверенный материал, в то время как дополнительные учат проводить собственный анализ. Они дают больше инструментов для понимания жизни. Подобное изучение различных предметов разжигает страсть к познанию. Они, как форсаж в двигателях, выводят человека на более высокую орбиту, поэтому я посещал много факультативных лекций по специальным и главным математическим дисциплинам, изучал теории колебаний, а еще бывал на лекциях академика Н. Н. Лузина по теории иррациональных чисел, которые он прочитал в 1936 году на мехмате МГУ.

   Такие лекции не просто давали новые сведения о предметах, не изучавшихся на курсе, но и вселяли уверенность в способность овладеть знаниями путем самостоятельного обучения. Кроме того, они раскрывали секрет, что нет неинтересных наук, а есть науки познанные или неизвестные. Познанные науки всегда очень полезны, и ты можешь не только найти в них интерес, но и суметь применить их в жизни и работе.

   Во второй половине тридцатых годов усилилось повышение уровня политической грамотности. Увеличивалось число учебных часов по общественным наукам. Так, если раньше обучение по этим дисциплинам завершалось на третьем курсе, то с 1938 года оно продолжалось и на четвертом. И так до тех пор, пока в конце семидесятых годов не были введены на пятом курсе вузов государственные экзамены по научному коммунизму. На этом настоял ЦК КПСС по инициативе М. А. Суслова. Эта мера стала ярким доказательством непонимания со стороны высшего политического руководства страны сути политпросвещения и его влияния на людей и дела в экономике страны.
   Система политического просвещения за 60-летнее существование страны разрослась как раковая опухоль. Обучались все и всю жизнь, невзирая на уровень образования и ученую степень, а также желание обучаться. В итоге люди испытывали чувство отвращения к предмету из-за пустой траты времени.

   В мое время первые два года обучения велись на общетехническом факультете, где учились все вместе, без разделения по специальностям. За это время студенты изучали общетехнические дисциплины, а после переходили на специализированные факультеты, где и обучались последующие три года.
   При этой системе студент получал подготовку по общим теоретическим предметам, таким как математика, физика, химия, сопротивление материалов, теоретическая и прикладная механика, детали машин, черчение, начертательная геометрия, технология металлов, литейное дело и другим. За два года формировалось представление о характере инженерных специальностей, и студент мог выявить свои наклонности, так как не все мечты юности можно осуществить, многие из них просто не сбываются.
   Наряду с лекциями и лабораторными работами происходило производственное обучение инженерным технологическим дисциплинам в мастерских и лабораториях соответствующих кафедр. Хорошо были организованы работы в мастерских кафедр литейного производства, которые были оборудованы современным оборудованием. Студенты учились в мастерских кафедры обработки металлов и кафедры металлургических станков, в лаборатории кафедры сварочного производства. Все они были вновь построены и хорошо оборудованы.
   Пока существовал общетехнический факультет, распределение по специальностям всегда проводилось спокойно. Оно устраивало как студентов, так и факультеты, которые получали оптимально подобранных студентов с желанием продолжать учебу.

   Производственное обучение в вузе шло по двум каналам. Сначала в лабораториях – литейного производства, обработки металлов давлением (кузница), металлорежущих станков и обработки резанием, сварочного производства, металловедения и других. Поучительно, например, вспомнить работу в лаборатории кафедры металлургии и термической обработки. Затем обучение шло на специализированных заводах, где проводилась практика. На производствах студенты знакомились с реальными условиями и писали соответствующие отчеты о практике.
   Мы проходили одну или две практики и еще преддипломную, когда студент, в соответствии со своим дипломным заданием, собирал необходимые материалы, на базе которых разрабатывал свой проект. Позже он защищал его публично или закрыто, если задание носило секретный характер.

   Когда мы учились на втором курсе, в учебный план были внесены изменения, которые привели, к сожалению, к некоторому ухудшению качества подготовки. Было принято решение об уменьшении количества часов семинарных занятий и увеличении часов лекций, с тем чтобы окончить курс математики в третьем семестре.
   В начале тридцатых годов математику изучали на первых двух курсах, и это изменение привело к тому, что теория была прочитана в полном объеме, но она повисла в воздухе, так как занятий для решения задач по теории рядов дифференциальным уравнением, кратным интегралом и ряда других разделов уже не было. Студенты плохо усваивали прочитанные лекции, хотя они были весьма интересными. В результате на экзаменах они могли получить двойки и тройки. Я лично слабо знал эти разделы и регулярно ощущал это всю жизнь. Незнание мешало, отвлекало на изучение соответствующих разделов при решении практических задач.
   Тогда же, на втором курсе, нас ожидало новшество: в связи с ликвидацией в 1936 году Московского автомеханического института его студенты и профессорский состав были переведены в МММИ им. Н. Э. Баумана.
   Почему так произошло? Институт успешно работал, и всего года за четыре с половиной до этого я сам читал в газете о том, что на производственной практике студенты автомеханического института показали лучшую подготовку, чем студенты МММИ им. Н. Э. Баумана. А тут вдруг появилась необходимость в его ликвидации, которая привела ко многим хлопотам и заботам как для студентов, так и для профессорско-преподавательского состава. Тут не обошлось без стремления к перестройкам и изменениям в высшем руководстве страны и партии.
   Студентов из автомеханического распределили по потокам, и они сразу потеряли черты, присущие их вузу. На нашем курсе студентов автомеханического института было в четыре раза меньше, чем наших, поэтому их влияния на учебные процессы не ощущалось. Им просто пришлось приспособиться к нашим требованиям. Ну а кто не смог этого сделать, тот покинул институт.
   Хуже обстояло дело со студентами старших курсов, но, поскольку в МВТУ обучение студентов малыми группами было делом привычным, были преодолены и эти трудности и все, кто мог, дошли до диплома инженера вполне успешно.
   Еще одно новшество ожидало нас в конце первого семестра, и состояло оно в том, что пришло сверху указание о расформировании групп по ряду специальностей, в которые вводился новый учебный план. Срок обучения увеличивался до пяти с половиной лет, вводилась усиленная военная подготовка, выпускникам присваивалось звание лейтенанта запаса, и они освобождались от службы в армии.
   Многие студенты тогда с охотой согласились и перешли в эту группу, а нас, оставшихся в нормальных группах, перемешали дальше, как фишки, и сформировали новые группы и потоки, в которых мы и занимались весь второй семестр. При этом кому-то повезло, а кому-то не очень, так как все это сопровождалось сменой лекторов и преподавателей.
   Весной прошло распределение по специальностям, которое было почти добровольным. Все указывали две или три приемлемые для себя специальности, на основе которых и комплектовались специализированные факультеты. Заявки хорошо успевающих студентов были удовлетворены сразу, остальные либо получили выбранную специальность на второй или третий раз, либо были направлены на факультет, не соответствующий их желаниям. Последних оказалось очень мало, им быстро объяснили суть решения, и они почти все безропотно согласились, так что ни весной, ни позднее инцидентов с выбором специальностей не было.

   Еще до поступления в институт я прошел работы на заводе и заинтересовался гидромашинами, поэтому подал заявление на факультет тепловых и гидравлических машин по специальности «насосы и гидротурбины», куда меня и зачислили.
   Так я стал учиться на факультете ТГМ, в группе НГТ («насосы и гидротурбины»). Группа была непривычно для факультета многочисленной – двадцать четыре человека. Тем не менее она оказалась меньше групп на общетехническом факультете.
   На нашу специальность и на специальность «двигатели внутреннего сгорания» (Д В С) шли, да и допускались, только хорошо успевающие студенты. Цикл дисциплин состоял из предметов, освоить которые можно было, только имея основательную математическую подготовку. Да и требования к студентам, внедренные заведующими кафедр профессором И. И. Куколевским и Е. К. Мазингом, выдерживали далеко не все. Несмотря на то что профилирование шло на третьем и четвертом курсах, некоторые студенты были вынуждены покидать группу и уходить на другие специальности. Из нашей группы ушли с четвертого курса два студента.

Первым профилирующим предметом был курс гидравлики, который нам читал доцент Сергей Дмитриевич Пономарев. Ему тогда исполнилось только тридцать лет, и он был молод и красив – на него засматривались девчонки. Его круг общения со студентами был очень широким, так как он читал и вел занятия по сопротивлению материалов и по общей гидравлике. Лекции Пономарев читал четко, излагал ясно и к студентам относился очень внимательно, так что его любили. После войны он посвятил себя курсу сопротивления материалов, теории прочности, защитил докторскую диссертацию, организовал в рамках института профилирующую в вузе кафедру высокой прочности материалов и статичной динамики, которой успешно руководил до самой смерти.
Кафедра создала компактный трехтомный труд, за который авторы получили звания лауреатов Ленинских премий и много других наград, а также добились международного авторитета. На эту кафедру были приглашены некоторые выпускники нашей специальности, один из них стал преемником Сергея Дмитриевича на кафедре и вел ее затем долгие годы.

   На зимней сессии каких-либо эксцессов я лично не имел, но чувствовал явное снижение успехов в учебе. Этому способствовали, наряду с шероховатостями в учебном процессе, смена преподавателей, новый режим обучения, замена прежних занятий на новые и снижение количества их часов. Также отразились тяжелые материальные условия, так как стипендии явно не хватало на нормальное питание, а подрабатывать где-либо было очень трудно даже сильным ребятам, а мне, физически слабому, тем более. За весь курс лишь раз появилась возможность провести занятие по математике в группе офицеров. Но и там через месяц сняли финансирование, и все быстро кончилось.
   Финансовые трудности вынудили меня обратиться за помощью к декану факультета, но у него на эти цели было так мало средств, что за два года он выдал мне раза три всего по десять рублей.
   Декан факультета Сергей Романович Ляшук – прекрасный, добрый человек, всегда принимал нас доброжелательно, подолгу беседовал, давал некоторые советы. Декан объяснял, чем располагает, поэтому ходить к нему чаще было неудобно, да и бесполезно. В конце второго семестра второго курса я зашел к нему за помощью, и он, посочувствовав мне, дал собственные десять рублей. Пришлось взять, но я не посчитал возможным принять деньги без возврата и при первой же возможности вернул их.

   Острота материальных лишений несколько снизилась только на третьем курсе, когда в конце 1937 года были повышены стипендии. Теперь этих сумм стало хватать на удовлетворительное питание. Хочу отметить как положительный момент только то, что мне пришлось мучиться от недоедания лишь два первых года из пяти лет учебы.

   В конце четвертого курса мы были направлены на первую технологическую практику на предприятия, родственные нашему специализированному обучению.
   Основная часть группы поехала на московский завод «Борец» имени М. И. Калинина, а другая часть, в том числе и я, поехали на Ленинградский металлический завод (ЛМЗ). В это время в бюро водяных турбин шло проектирование гидротурбин для гидростанций «Большой Волги» (Угличской, Рыбинской, Куйбышевской), поэтому мы ознакомились с решениями сложнейших технических задач, что дало большой заряд знаний и опыта.
   В бюро водяных турбин были сосредоточены высококвалифицированные кадры, подготовленные в Ленинградском политехническом институте на кафедре профессора И. М. Вознесенского, а также в институте при заводе, так как при ЛМЗ было высшее техническое учебное заведение (ВТУЗ), готовившее специалистов для предприятия.
   В программу практики входило изучение технологического процесса изготовления турбин и центробежных насосов, начиная от получения заготовок из металла в виде отливок, проката и поковок, изготовления деталей, сборки машин и их испытания. Поскольку такие изделия, как турбины, изготавливались в небольшом количестве и имели огромные размеры, процесс производства и подготовки к обработке деталей имел ряд специфических особенностей и требовал знания особых приемов и применения специальных видов и приспособлений.
   Ознакомление с подготовкой моделей для отливки пространственно изогнутых лопаток для насосов и турбин помогло нам глубоко понять теорию профилированных рабочих колес турбин и насосов. Постижение этих знаний в процессе лекций не могло быть столь же ощутимым, как в модельном цехе и на станках, обрабатывающих эти детали.
   Попутно мы ознакомились с производством мощных паровых турбин, но это уже потом, на Ленинградском опытном заводе. Опыт по гидротурбинам особенно уникален, так как столь мощные турбины изготавливались только там.
   После войны мощные турбины стали производиться и на Харьковском турбинном заводе, где в основном трудились выпускники Харьковского политехнического института и где успешно развивалась школа гидромашиностроителей, созданная профессором Г. Ф. Проскурой, выходцем из стен МВТУ, и профессором Аленопольским из ХПИ.
   Славу Ленинградского металлургического завода создали выпускники Ленинградского политехнического института, где кафедрой гидромашин заведовал член-корреспондент Академии наук профессор И. Н. Вознесенский, который во время становления бюро водяных турбин возглавлял его в должности главного конструктора.
   Практика прошла весьма успешно, было понято много нового.
   Параллельно с практикой мы посетили много экскурсий, в результате которых ознакомились с достопримечательностями города. Оставаясь верным своему принципу, я постоянно ходил и ездил по городу и за его пределами, поэтому за два месяца хорошо познакомился с пригородами, такими как Петергоф, Павловск и другие. В городе часто бывал в Эрмитаже и Русском музее, которые посещал неоднократно и позднее, во время визитов в город. Посещение культурных достопримечательностей расширяло кругозор. Учитывая тот факт, что практика проходила весной, когда в Ленинграде все зеленело и цвело, а ночи были белые, можно понять, какую радость нам доставляли эти вечерние прогулки по городу и его окрестностям. Это было хорошее дополнение к летним каникулам.
   После летних каникул мы учились еще семестр до ноября месяца, затем окончили теоретические курсы и отправились на преддипломную практику.

   Завершив воспоминания о практиках, вернемся к учебному процессу в стенах института. Понимая важность практической подготовки, я никогда не упускал возможность поднять свой теоретический уровень. Для этого на старших курсах посещал не только занятия по расписанию, но и много лекций, читаемых в институте факультативно. Так, например, ходил на лекции по спецглавам математического анализа, теории колебаний. Посещение таких лекций приобщало к науке и приучало к самостоятельной работе по расширению кругозора.
   С этой же целью я принимал участие в исследованиях по отдельным вопросам, касавшимся процессов в гидромашинах, и вел систематическое конспектирование статей и книг по нашей специальности, но по вопросам, не входящим в программу обучения. Эту практику не оставлял более двадцати лет после окончания института, что очень помогало мне в повседневной работе.

   Из лекторов, читавших основные предметы нашего профиля, хочется отметить заведующего кафедрой профессора Ивана Ивановича Куколевского, который вел вводный курс гидромашин. Кроме вводного курса, Иван Иванович давал нам курс гидравлических турбин силового хозяйства и основной конструкции паровых машин, котельных установок, паровых турбин и насосных станций.
   Лекции носили характер неторопливого рассказа, в котором говорилось обо всем по чуть-чуть, но ничего лишнего. Вводные, заключительные части лекций, замечания по ходу выступления были исключительно логичные и поучительные, поэтому запоминались на многие годы, а то и на всю жизнь.
   Материалы излагались на лекциях так, что возникали у нас перед глазами, мы видели, как появляются части машин, для чего они служат и как взаимодействуют между собой в работе. Этот метод был убедительным и помогающим пониманию еще и потому, что профессор мастерски рисовал и использовал цветные мелки для выделения наиболее ответственных элементов машин. Также на занятиях широко использовались диапозитивы, демонстрирующие устройство и принцип действия таких сложных машин, как гидротурбины или установленные в зданиях станций и котельных паротурбинные установки, а также другое оборудование. Эти приемы значительно экономили время изложения, а уровень усвоения материала даже повышался.
   В лекциях всегда подчеркивалась необходимость понимания принципов действия, а не простого запоминания отдельных фактов и выводов в процессе обучения. Этот принцип чтения лекций И. И. Куколевский строго соблюдал, следуя своим установкам и не допуская отступления от них даже для своих сотрудников. С ним было работать нелегко, зато каждый раз на лекциях царил порядок.

   Также концентрированы и лишены лишних слов были лекции Сергея Сергеевича Руднева, одного из учеников профессора И. И. Куколевского. Он читал курс центробежных и пропеллерных насосов.
   Курс был довольно оригинален и содержал все необходимое для проектирования насосов. Особенностью лекций С. С. Руднева было то, что лектор, как казалось, тянет и мог бы читать быстрее, но когда лекция завершалась, то оказывалось, что по его лекциям у студентов самые объемные конспекты. Позднее мы привыкли к его ритму и поняли, что если бы он читал быстрее, то освоение материала ухудшилось бы и восприятие было бы менее глубоким.
   Другой особенностью С. С. Руднева как специалиста была его работоспособность. Он руководил отделом насосов Всесоюзного института гидромашиностроения, был заместителем директора ВИГМ по науке, но очень мало публиковался и не старался защитить докторскую диссертацию, поэтому поздно получил звание профессора. Им созданы оригинальные курсы по центробежным насосам, теории гидродинамических решеток.
   Как ученый, Сергей Сергеевич был энциклопедически подготовлен, хорошо владел математическим алгоритмом и, кроме курса насосов, читал курс гидродинамики, в котором излагал теории гидродинамических решений.
   Позднее, уже после ухода И. И. Куколевского на пенсию, Сергей Сергеевич стал руководителем кафедры. В течение пятнадцати лет он, в отличие от И. И. Куколевского, был мягким руководителем, поэтому члены кафедры себя чувствовали более свободно и нередко сталкивались между собой, что не способствовало сплоченности коллектива.

   Наряду с проектами гидромашин на кафедре читался курс лекций по гидроприводу таких машин, как металлургические станки и так далее. Пионером изучения и энтузиастом внедрения в учебный план курса, излагающего эти технические проблемы, был профессор Вячеслав Вячеславович Мишке, создавший и читавший много лет курс объемного гидропривода. В нем он, задолго до американцев, изложил общую теорию анализа характеристик насосов объемного типа, разработал классификацию насосов, разобрался в частных проблемах гидропривода.
   Как учитель и человек, Мишке был в высшей мере оригинален и не укладывался в стандартный образ советского ученого. Читаемые им курсы непрерывно изменялись, в них что-то дополнялось, что-то исключалось, а иногда содержались изложенные вопросы, которые ранее в программу курса вообще не входили. Ему всегда не хватало букв различных алфавитов, и он придумывал многоэтажные обозначения.

   Он умудрился до семидесяти с лишним лет не признавать ни одной установки руководства институтов МВТУ и ВИГМ и тем не менее оставаться их сотрудником и совершить немало дел, которые заслуживают самой высокой оценки. Он знал несколько языков, но по-русски затруднялся выражаться, и потому его с трудом воспринимали. И только привыкнув к своему странноватому преподавателю, студенты превращались в поклонников его чудачеств и вычурных выражений.
   Его эрудиция была настолько широкой, что в любой момент он был готов ответить на любой вопрос, причем отвечал с обоснованием и историей объясняемого предмета. Он знал наизусть множество стихов, а также всего «Евгения Онегина», знал историю от Византии до наших дней. Эти знания, видимо, переполняли его, и он не мог смириться со слабой образованностью студентов. На экзаменах по теории поршневых насосов, разработанной им, он вдруг задавал студенту вопрос, связанный с походами Македонского, и, если студент не мог ответить на вопрос, ругал его за слабую образованность.
   Он хорошо ориентировался в различных специальностях и во многих из них сказал свое слово – теоретическое, а чаще практическое. Он подключался и к решению задач атомной энергетики, решая проблему радиохимического выделения, за что получил Государственную премию.
   Вместе с этим Вячеслав Вячеславович был человеком ошеломляюще свободным! Если работа становилась ему понятна, он бросал ее. И, чтобы получить от него результаты, руководство ВИГМ давало ему помощников, которые доводили дело до конца. Тогда он выступал в роли консультанта.
   Он все время занимался тем новым вопросом, который его заинтересовал. Курсы, читаемые им, находились в пределах программы лет пять-шесть, а потом он вдруг начинал излагать темы, которые имеют к предмету не очень близкое отношение, или посвящать лекции таким заумным вопросам теории, освоить которые студенту с нормальными способностями было очень трудно.
   Вследствие своей противоречивости он не пользовался общей любовью, но остался в памяти всех студентов, прослушавших его курс лекций.

   Основной теоретический курс читал профессор В. В. Уваров, отличавшийся необычайной строгостью. Его боялись как студенты, так и аспиранты, ведь он любил и умел задавать каверзные вопросы, да еще с саркастической усмешкой. Его взгляд обладал сковывающей силой – студент просто терялся, но потом это проходило. Мы его не боялись, так как знали, что, если проявишь знание и понимание, он даже похвалить может.

   Основной специальностью В. В. Уварова были газовые турбины, в этой области он имел большие заслуги и поэтому заведовал кафедрой. Профессор Уваров еще в 1935 году издал первый капитальный труд по газовым турбинам, который лег в основу разработки отечественных газовых турбин газотурбоводов. Позже он использовался и для авиации.

   Математикой он владел отлично, так как, кроме МВТУ закончил МГУ и исследовал теоретические вопросы проектирования паровых турбин. Им разработана методика расчета высокотемпературных газовых турбин.
   Он был сторонником их внедрения на локомотивах и еще до войны руководил соответствующими работами, проводившимися на Коломенском локомотиворемонтном заводе. Им были разработаны методы профилирования лопаток высокотемпературных авиационных турбин и разработаны пути улучшения характеристик и конструкций авиационных турбин. Также он вел курс теоретической гидромеханики примерно в объеме курса Н. Е. Кочина, да еще читал теорию гидродинамических решеток. Чтобы курс был нам по зубам, он прочел лекции по векторному и тензорному анализу.
   Одновременно с чтением лекций и заведованием кафедрой газовых турбин МВТУ он возглавлял лабораторию газовых турбин в ЦИАМ, а затем руководил одним из первых ОКБ по авиационным турбодвигателям, став главным конструктором завода. Такая перегрузка привела его к инфаркту, после которого ему пришлось отказаться от должности главного конструктора завода.
   Профессорской деятельностью он занимался долго и подготовил много учеников, которые и поныне играют заметную роль в отрасли, как в промышленности, так и в науке.

   Среди других лекторов мне запомнился доцент Петр Михайлович Риз, читавший нам курс теории функций комплексного переменного. Он был математиком-прикладником, отлично чувствовал и знал математику, умело ее использовал в качестве инструмента для решения инженерных задач. На своих лекциях он учил мыслить и доходчиво объяснял, казалось бы, отвлеченные понятия и преобразования.
   Лекции, прослушанные в институте, заложили в нас основу для решения инженерных задач и давали возможность приступить к практической инженерной деятельности, но прежде чем перейти в инженеры, нам предстояло выполнить дипломный проект.

   Я взялся проектировать высокогорную гидроэлектростанцию с турбинами Пелтона, опыт разработки которых был только на ЛМЗ, поэтому на преддипломную практику поехал опять в Ленинград.
   Наша подгруппа состояла из пяти или шести человек, жили мы в общежитиях механического (политехнического) института и практику проходили по всем правилам, то есть без потери времени, поэтому получили хорошее практическое подкрепление нашей теоретической подготовки.
   Я прибыл в Ленинград за несколько дней до начала войны с финнами, и вскоре в городе была введена светомаскировка. Одновременно с этим начала разыгрываться комедия на тему «Как вынудили нас финны на войну идти». С этими провокациями на наших границах особенно комично выглядели мы сами, учитывая формирование народного финского правительства во главе с Отто Куусиненом. Да и прочий агитационный фарс казался не более убедительным. Внести ясность в понимание событий не удалось ни Всесоюзному радио, ни многочисленным лекторам обкомов и пропагандистам из отдела пропаганды ЦК ВКП(б).
   Тем не менее за время практики было собрано много материалов по проектам построенных высоконапорных станций с турбинами Пелтона. В том числе по методике обработки исходных данных, по доводке и исследованиям отдельных вопросов работы турбин, проведенным испытательной гидростанцией завода. Также собрана обширная информация по библиографии книг, объясняющих отличия между подстанциями мира.
   Одним словом, когда в январе месяце мы закончили практику, я чувствовал себя хорошо осведомленным и подкованным специалистом. С этим ощущением и поехал в Горький отдохнуть, с тем чтобы в феврале месяце 1940 года заняться обработкой материалов, расчетов и проектированием.
   Дипломный проект – это первая (и часто последняя) попытка будущего инженера самостоятельно решить большую комплексную инженерно-техническую задачу. Как я уже писал выше, мне предстояло спроектировать основные узлы высокогорной гидроэлектростанции и разработать конструкцию основных узлов гидротурбины Пелтона.
   По этому виду турбин литературы было очень мало, поэтому пришлось заняться поисками книг и журнальных статей в советских и иностранных источниках. В своем дипломном проекте я должен был обработать статистические данные по гидравлическим наблюдениям за большой период времени. Требовалось определить необходимый объем водохранилища, по регулированию стока установить и обосновать количество труб водовода, идущего от хранилища к станции, и определить оптимальное количество турбин на станции. По сооружениям станций необходимо было просчитать прочность трубопроводов на базе анализа, определить наличие гидравлического удара в них, а также выбрать тип электрических установок и их защитить.
   Основным содержанием проекта была разработка конструкций турбин, расчеты их элементов на прочность и расчеты, гарантирующие работоспособность и технологичность показателей. Для этого были проведены расчеты проточной части водовода сопла, отсекателя, обновлен выбор профилей ковшей и их расстановки на рабочем поле турбины, разработана конструкция опор подшипников с гидродинамическим расчетом.
   Объем чертежных работ составил свыше двадцати листов, а объем расчетно-пояснительной записки – сто сорок страниц текста. Чтобы выполнить эти работы за четыре с половиной месяца, пришлось трудиться в зале дипломного проектирования почти ежедневно по десять-двенадцать часов. Но работа была интересная, и я не хотел переносить защиту на осень. Пока я был занят всем этим, почти половина студентов свою работу закончила.
   Я поработал успешно, завершил диплом за четыре месяца и восьмого июня защитил проект на отлично.
   Моим проектным руководителем был профессор И. И. Куколевский, который любил заставлять студентов прорабатывать несколько вариантов конструкций. Его методы руководства я знал не по слухам, которые распространялись студентами, а по собственному опыту, так как курсовой проект поршневого насоса выполнял с его консультацией и несколько пострадал от этого.
   Он дал задание рассчитать насос для высокого давления и малой подачи, поэтому конструкция получилась маловыигрышной. Такие задания трудно выполнить хорошо даже опытному конструктору, а тут пришлось создавать ее мне, не имевшему такого опыта. С заданием я справился только на хорошо.
   На защите курсовой проекта турбин он поставил мне хорошую оценку только потому, что решил пощадить меня, и потом отчитал, что решение неполное и я не выполнил проект на должном уровне, учел не все в особенностях конструкции.
   При распределении, как оканчивающий институт, я был передан в распоряжение Министерства судостроительной промышленности, где попросил направить меня на работу в конструкторское бюро Сормовского завода. Началась моя инженерная деятельность, и продолжалась она до 1944 года, когда я поступил в аспирантуру на кафедру профессора И. И. Куколевского.

   После краткого рассказа о студенческих годах позволю себе более подробно объяснить свою позицию по поводу высшего образования в стране.
   Из сказанного ранее ясно, что на протяжении всех лет обучения в институте нас сопровождали постоянные реформы. Иногда казалось, что в системе управления высшей школой нет ясности, а на местах и вовсе мало помогали. В действительности все было не так, на местах – в стенах вузов Москвы, Ленинграда и других городов – работал квалифицированный опытный профессорско-педагогический состав, и они много делали замечаний по поводу вреда от проводимых мероприятий. Но их не слушали, и нередко сверху звучали грозные окрики в их адрес.

В связи с ломкой учебных планов и поиском новых путей обучения в учебных заведениях практиковались разные методики. То студенты слушали учителя, то прорабатывали материалы учебников силами бригад учеников под наблюдением учителей. В результате уровень подготовленности учеников постепенно снижался. В дополнение к тому вырастили новое препятствие для непрерывной учебы в виде ликвидации школ второй ступени. Получился перерыв в подготовке контингента для поступления в вузы.

   Тогда же льготы на прием в учебные заведения получили лица, имеющие стаж работы на предприятиях в качестве рабочих. Все это привело к росту трудностей для поступающих в учебные заведения, в которых были восстановлены вступительные экзамены. Неустойчивый ритм обучения привел к тому, что учащиеся были плохо подготовлены, а порой просто неграмотны. Несмотря на все это, эксперименты с формами обучения продолжались и в середине тридцатых годов.
   Из отрицательных опытов хочу отметить исключение из реестра оценок знаний четверки. Это привело к тому, что многие студенты, понимая, что на пятерку сдать трудно, перестали стараться, так как троечку всегда можно получить. Тут невольно вспоминается пословица «Семь раз отмерь, один раз отрежь».
   Сказать, что эксперименты были вызваны затруднениями в поисках путей обучения, я не могу: были многочисленные выступления во всех вузах страны, отвергавшие ломку, губительно действующую на систему образования. Но в ответ такие выступающие получали разгромы на соответствующих собраниях.
   В 1936 году была введена система освобождения успевающих студентов от посещения семинаров. В результате сократился объем задач для студентов и понизилась степень освоения предметов. Возникшие пробелы пришлось позднее восполнять самостоятельной работой, но это уже не то, что достигается при системном и фундаментальном обучении. Это мы почувствовали потом, изучая комплекс предметов, определяющих профиль нашей специализации. Широта и глубина освоения предмета зависит, в первую очередь, от преподавателя, а также от студента, так как личные симпатии к предмету имеют немаловажное значение.
   В Ленинграде была издана брошюра, посвященная классовой борьбе с нигилизмом, а также объяснению ленинизма. Она была обращена к вузам, в которых были сделаны попытки сохранить лекционный метод преподавания и защиту дипломных проектов и уменьшить объем производственного обучения как снижающего уровень теоретической подготовки. В то время был сокращен срок обучения в средних учебных заведениях на год, и действия администраций вузов были квалифицированы как выпад классового врага. Брошюра была отпечатана бешеным тиражом и разослана по всем вузам и техникумам Союза.
   Из этого выходило, что этими перестройками руководили сверху из ЦК ВКП(б), и плохо было то, что после внедрения очередного улучшения скоро становилось ясно, что оно вредное. Все отменялось, но присланные следом улучшения постигала та же участь, а выводов из этих постоянных ненужных улучшений никто не делал. Никого ни за что не наказывали, хотя и было такое, что обвиняли всех во вредительстве.
   Такая безответственность являлась, да и сейчас является источником бесконечных перестроечных реформ, которые ничего не реформируют, не улучшают, а только наоборот…
   В начале тридцатых годов по институту имени Баумана был нанесен большой удар. В 1930 году преобразовали в отдельный механико-машиностроительный институт четыре факультета. Еще пять факультетов были превращены в самостоятельные вузы, а пять специальностей переведены в другие специализированные институты. Это привело к ослаблению кафедр и лабораторий. В дополнение к этому в институте имени Баумана разразился всемирно известный процесс над «Промпартией», в результате которого ряд ведущих ученых, как, например, М. К. Рамзин, были репрессированы.
   Несмотря на все «хирургические» операции, механико-машиностроительный институт имени Баумана перед войной успешно готовил специалистов высокой квалификации, которые приходили на производство, смело брались за дело и достигали хороших результатов.
   Именно они в период массовых репрессий в 1936–1939 годах сумели принять руководство промышленными предприятиями и не снизили уровень производства на военных, оборонных и крупных машиностроительных заводах. Они стали костяком кадров конструкторских бюро, разрабатывающих различные системы вооружения, атомные станции, новые виды энергоустановок, систем наведения и систем радиолокации.
   Успехи выпускников института имени Баумана в эту эпоху были связаны с тем, что в его стенах свято хранили традиции старого, императорского МИТУ который еще в XIX веке завоевал мировую славу. Этим институт обязан таким ученым, как П. К. Худяков, А. И. Сидоров, В. И. Гриневицкий, Н. Е. Жуковский, К. В. Кирш, И. И. Куколевский и Л. П. Смирнов, С. П. Сыромятников, А. П. Котельников, А. Н. Шемет, В. В. Уваров, и ряду других.
   Поколение молодых ученых восприняло и сохранило эти традиции, развивая и углубляя их. Когда появилась необходимость создания новых профилей специалистов для дальнейшего развития промышленного производства и проведения новых исследований, эту задачу поручили институту имени Баумана, и он справился с поручением в срок и на высоком научном уровне.
   После войны атмосфера в вузах изменилась, изменились и масштабы приема студентов. Последнее обстоятельство не лучшим образом повлияло на качество подготовленных специалистов, хотя они и овладели современными ЭВМ и другими средствами исследований.
   Об обстановке в вузах после войны я осведомлен недостаточно, так как связь с ними шла по линии периодического чтения лекций и участия в работе государственной экзаменационной комиссии, где мне пришлось председательствовать более пяти лет. Вместе с этим по работе приходилось близко сталкиваться с выпускниками Московского авиационного института, МВТУ МЭИ, МАТИ и ряда других вузов, которые приходили работать к нам на завод. Я замечал, что чувства ответственности, дисциплины, да и основательных знаний у нового поколения молодежи было меньше, чем у довоенных выпускников.
   Я не видел таких групп, как выпускники по нашей специальности 1939 и 1940 годов. Из группы 1939 года, состоящей из восьми-девяти человек, четверо стали докторами наук, а один – академиком. Из группы 1940 года, в которой училось двадцать два человека, докторами наук стали четверо, есть также несколько кандидатов наук, два заместителя главных конструкторов, а пять или шесть человек погибли на войне, и это были весьма талантливые инженеры. Высокий уровень знаний я частично объясняю суровостью времени, в которое мы учились и начинали инженерную деятельность.
   В стенах института имени Баумана формировались и продолжают формироваться фундаментальные основы новых направлений современной науки и техники, поэтому ведущая роль института во многих технических областях признается во всем мире. Даже в тяжелые времена переосмысления государственных основ институт имени Баумана демонстрирует пример устойчивости и живучести, хотя вместе со всеми переживает трудности.

Глава V
Работа на производстве

   Молодых специалистов распределяли в институте, куда выезжали представители отдела кадров наркоматов, стремившиеся получить большое число специалистов. Возглавлял комиссию представитель отдела кадров Министерства оборонной промышленности, в системе которого в то время находился МММИ.
   При распределении объявлялось место, куда можно поступить работать, и размер ожидаемого заработка. При несогласии у нас было право отказаться от подписи в документе о согласии с назначением. В этом случае начиналась тяжба с отделом кадров, которая часто заканчивалась не в пользу студента. Иногда все же он добивался приемлемого, с его точки зрения, предложения.
   Заработок молодых специалистов в то время в гражданской промышленности составлял примерно 550 рублей в месяц, а заработок на предприятиях оборонного комплекса – 650–800 рублей. То есть значительно больше. В тот период (1939–1940 гг.) зарплаты ИТР (инженерно-технического работника) были незначительны и в гражданской промышленности составляли от 600 до 1 000 рублей в месяц. Для специалистов в оборонной промышленности при стаже 5-10 лет оклад был больше, но в основном не превышал 1500–1700 рублей для специалистов, уже имеющих опыт самостоятельной работы.
   До 1937 года зарплата ИТР, особенно конструкторов и технологов, была необоснованно занижена, так как к ним относились не как к носителям технического прогресса, а как к служащим чиновникам, и получали они 350–450 рублей в месяц. А цеховые ИТР получали по 800-1 000 рублей и выше, хотя их роль не требовала хорошей инженерной подготовки и на этих должностях нередко находились люди, даже не имевшие дипломов инженеров.
   С целью исправления недостатка Серго Орджоникидзе добился принятия постановления Правительства о повышении роли конструкторов и технологов, после чего им увеличили заработную плату до 750 рублей в месяц.
   Это был первый и единственный правительственный акт, давший толчок к повышению авторитета инженеров на производстве. В дальнейшем такие шаги совершались келейно, по сговору руководителя той или иной отрасли со Сталиным, и они давали толчки локального значения.
   При распределении в комиссию меня не вызвали, и в конце ее работы я спросил, в чем же дело. Мне ответили, что я направляюсь в Наркомат судостроения. В Наркомате судостроения сообщили, что мне предлагается поехать работать на судоремонтный завод в Севастополь. Меня это не обрадовало, так как работа на ремонтном заводе малотворческая, а я стремился к работе, на которой можно вырасти до уровня серьезного специалиста, и потому предпринял маневр. Заявил, что готов ехать куда угодно, но только при условии, что мне будет предоставлено жилье, а не общежитие. Они ответили, что завод жилья не имеет и может предоставить только общежитие. Кроме того, они уточнили, что у них нет заводов, которые могли бы предоставить жилье молодому специалисту. Тогда я попросил направить меня в Горький на Сормовский завод без претензий на жилье. Они согласились. Я понял, что их заявка на меня просто надумана.
   В процессе оформления направления я попросил назначить мне заработную плату побольше. Они связались с управлением, где находился Сормовский завод, и получили справку, что могут дать мне зарплату 700–850 рублей. Мне записали в путевку 750 рублей в месяц, то есть я сразу получил зарплату специалиста, проработавшего на заводе три-четыре года.
   На заводе сначала на меня посмотрели немного косо, так как они молодым специалистам зарплату более 600–650 рублей не давали, а тут вынуждены дать 750 рублей. Но это скоро сгладилось, так как я показал себя как грамотный и перспективный специалист.
   В это время завод в основном работал как серийное производство по выпуску подводных лодок двух типов разработки ЦКБ-18, находящегося в Ленинграде. Поэтому КБ завода занималось приведением чертежей, направляемых на эксплуатирующие базы вместе с судами, в соответствие с фактическим исполнением. Работа совершенно не творческая, и я вскоре заскучал.
   Обратился со своими думами к начальнику сектора И. И. Краковскому, который, на счастье, был моим преподавателем в техникуме и помнил меня. Он работал в Горьковском политехническом институте на кораблестроительном факультете, а позднее перешел в Институт инженеров водного транспорта, в котором стал проректором и ректором.
   Краковский меня понял и сначала для проверки поручил провести расчет насоса, который был сделан раньше, но, по его мнению, выполнен плохо. Я изучил материалы и дал расчеты гидравлические и прочностные, использовав знания, данные нам на основных курсах и в дополнительных главах сопротивления материалов, которые нам читали применительно к расчетам насосов и турбин.
   Краковский просмотрел расчеты тщательно и замечаний не сделал. После этого он поручил разработать конструкцию замка цепей, которая бы удовлетворила требованиям регистра. Эти замки нужны были для укомплектования самоходных землечерпалок морского плавания, проекты которых делались в 1937 году по заказу ГУЛАГа НКВД (МВД) СССР.
   Я познакомился с представителем регистра, который был стариком с большим стажем эксплуатации судов различного назначения. Он мне объяснил свои соображения на этот счет, дал кое-какие исходные данные, и я отправился творить, хотя думал, что творить тут нечего. Это не корабль и даже не автомобильное оборудование, а всего лишь замок!
   Поскольку у представителя регистра дела были почти завершены, он от скуки стал частенько посещать меня за доской. Мы с ним сблизились. Я охотно слушал рассказы о его службе и прочих делах, а он слушал мои рассказы. Так мы с ним стали друзьями и замок делали вместе, что для меня оказалось очень полезно.
   Когда я нарисовал первый вариант, он мне как-то не приглянулся, а когда показал представителю регистра, он тоже сказал, что замок не смотрится. После этого я начал искать то, что нашло бы отклик в моей душе и понравилось бы представителю регистра и начальству. Проработав несколько вариантов замка, я наконец нащупал форму, когда он стал похожим на нужную вещь и просто просился на изготовление в кузницу. Этот вариант понравился представителю регистра. Одобрил конструкцию и И. И. Краковский. Замок был запущен в производство.
   Тут встретилось неожиданное препятствие. Замок мог изготовить опытный кузнец свободной ковки, а к этому времени на «Красном Сормове» перевелись все кузнецы мастера свободной ковки. Тогда решили замок заказать на заводе «Красный якорь», где кузнецы были, так как якоря и цепи изготавливались ковкой. Но в ту пору уже шел разлад связей, и работу они затянули, а я вскоре перешел на работу на автозавод, поэтому приемку замка мне произвести не посчастливилось.
   После сдачи чертежей замка пришлось вновь вернуться к правке секретных чертежей подводных лодок. Я заскучал опять, а тут еще усугубляло страдания то, что на такую неинтересную работу приходилось ездить автобусом, выходившим с автозавода рано утром, и он привозил меня на работу с большим запасом времени до начала рабочего дня. Отказаться от него и перейти на городской транспорт было опасно, так как я бы рисковал опаздывать, а тогда как раз вышел указ о привлечении к суду за задержку на работу свыше двадцати минут. Поэтому я продолжал приезжать ранним автобусом.
   В конце года я услышал, что на завод пришла разверстка обкома партии на выделение специалистов для укомплектования вновь создаваемого на территории автозавода авиамоторного завода, и решил попытаться этим воспользоваться. Пошел в отдел кадров, где мне сказали, что они возражать не будут, если отпустит начальник ЦКБ. Переговорив с И. И. Краковским и объяснив ему мои мотивы, с которыми он согласился, я пошел к начальнику. Он еще помнил мои жесткие разговоры с ним по поводу моей зарплаты и потому дал добро.
   Вместо моторного завода я попал в отдел главного механика автозавода, так как оформление шло через отдел кадров автозавода, а им требовался специалист по гидроприводу.
   Главный механик пообещал сохранить мне зарплату в 750 рублей, хотя возможностей у него, как выяснилось позже, не было. Проработав месяц, я узнал, что они мне дали самую большую ставку инженера-конструктора, какая была свободна в отделе – 575 рублей. Я поднял шум, ходил к главному инженеру и еще куда-то, и наконец главный механик сдался. Я угрожал им, что пойду жаловаться в обком, так как они нарушили его директиву.
   Меня передали в распоряжение завода № 466, куда я и пришел конструктором отдела главного механика с зарплатой 700 рублей в месяц. Через год я стал руководителем группы гидравлики и получил зарплату в 1 000 рублей.
   Работа в отделе была довольно интересной. Так как завод формировался вновь накануне войны, укомплектовать его оборудованием, заказанным в Германии, не удалось. Немцы затягивали поставки, а потом прекратили их совсем. В связи с этим пришлось собирать и модернизировать оборудование, переданное нам с эвакуируемых из районов военных действий заводов, под требования производства двигателя М-105. Доработки оборудования приходилось вести не только из-за несоответствия его параметров требованиям завода, но и потому, что в процессе демонтажа и транспортировки много оборудования пострадало и его просто необходимо было восстановить.
   Тут мне пригодился широкий диапазон инженерной подготовки, полученной в институте, так как пришлось иметь дело с модернизацией оборудования самого разного назначения – от металлорежущих станков до воздуходувок и средств внутрицехового транспорта.
   Много выпало на нашу долю и работ, связанных с созданием нового оборудования, типа испытательных стендов, тележек, подъемных устройств и устройств технологического назначения. Значительная часть металлообрабатывающего оборудования имела гидроприводы, которые часто выходили из строя, и требовались его настройки и ремонт. Для решения этой проблемы главный механик завода поручил мне возглавить группу гидравлики, чтобы решать эти задачи комплексно и поднять уровень эксплуатации и ремонта оборудования, имеющего системы гидропривода.

   Прежде чем возглавить группу гидравлики, мне пришлось поработать над созданием нестандартного оборудования для вновь построенного цеха сборки и испытательной станции, так как стандартного оборудования в то время достать было невозможно. Мной было спроектировано несколько видов тележек для транспортировки оборудования по территории завода и цехам. Для облегчения ручного труда был разработан гидроцилиндр с системой управления спуском и подъемом, а также чертежи редукционных клапанов для оборудования сатураторных установок в цехах и ряд других устройств и приспособлений.
   В группе гидравлики я создал устройство, чем-то напоминающее установку для мойки стаканов. Установка была включена в технологическую линию, что позволило обеспечить качественную заливку вкладышей подшипников двигателей. Установка получилась простая и легкоуправляемая, поэтому технологи и цеховики были очень благодарны за такое эффективное решение, позволяющее устранить брак вкладышей из-за ликвидации свинца.
   Из работ по станочному оборудованию с гидросистемами запомнился ряд интересных и важных работ. Из Америки по ленд-лизу завод получил шлифовальный станок. Кто его заказал и как его оформляли, я не знаю, но, когда технологи заявили, что они хотят на нем фрезеровать картер двигателя, я им указал, что из этого ничего не получится без серьезной модернизации. Выхода не было, и я взялся за эту работу.
   Основной трудностью было значительное снижение скорости подачи стола. Когда нужные скорости были получены за счет установки дросселей в линиях питания цилиндров стола, стол стал ходить с большим изменением скорости в зависимости от усилия резания, а оно в ходе работы изменялось. Для стабилизации скорости я спроектировал стабилизатор. Когда его установили, скорость стала стабильной только при значении раза в два-три больше необходимой. После этого пришлось заменить насосы, установив маленькие, и принять ряд других мер, после чего станок заработал. Мы стали получать поверхность стыка картера гладкую как зеркало, что и требовалось.
   Аналогичную работу пришлось проделать с 158-шпиндельным сверлильно-расточным станком фирмы «Буш» и другими станками, полученными заводом как из Америки, так и с наших заводов.
   В 1943 году завод стал испытывать большие затруднения с производством инструментов, требующих применения высокопроизводительного резьбошлифовального станка. Министерство на одном из своих заводов нашло резьбошлифовальный станок фирмы «Эксцелло» и передало его нам. Таким образом, просьба завода была выполнена, а когда этот станок прибыл на завод, то оказалось, что он неработоспособен.
   Мне предложили попробовать восстановить станок. Проверка показала, что его разрегулировали, а наладить не смогли, и он стоял без действия, что было видно по его состоянию. Станок имел очень сложную гидросхему, смонтированную с применением паяных стыков. Поговорив с прежними владельцами станка, я узнал, что они в схемах не разобрались, хотя для этой цели использовали даже рентген-аппарат.
   Станок поступил на завод без техдокументации, и вот в этих условиях надо было срочно запустить его, так как за восстановлением следили в обкоме партии и ежедневно приходил в цех главный инженер завода.
   Поскольку схема была паяная, я решил, что она должна работать, надо только правильно подойти к станку. По надписям у кнопок управления разобрался, какая из них чем управляет. Отсоединив механизм автоматической правки камня, я запустил станок, и он заработал. Быстро отладил управление ходом.
   Главный инженер обезумел от радости, позвонил в обком и доложил, что станок уже работает. Тогда я ему сказал, что сделал самое простое, а теперь надо разобраться, почему станок не использовался и как обеспечить автоматическое подключение трех цилиндров механизма правки камня.
   После анализа возможных вариантов подключения труб, обеспечивающих включение цилиндров вовремя, а также их беспрерывную работу, было отработано большое число видов подключения. Перспективные варианты проверялись на станке, и их оставалось все меньше. Когда был найден последний вариант подключения, я включил станок, и он заработал как должно ему работать.
   Работавшие со мной люди стали громко хвалить меня. После этого главный инженер отрапортовал в обком, а я получил благодарность и премию, на которую ничего путного купить было нельзя, а по карточкам можно было выкупить все за зарплату.

   Еще более запутанный случай был с шлицешлифовальным станком, также полученным нами из Америки по ленд-лизу. Станок прибыл не очень тщательно упакованным и почти без техдокументации. Но дареному коню в зубы не смотрят. Впрочем, ленд-лиз совсем не был подарком.
   Станок, как и «Эксцелло», был установлен в инструментальном цеху и был предназначен для шлифовки шлицев. Он работал в почти автоматическом режиме, то есть при нормальной работе роль рабочего сводилась к установке изделия, пуску и съему готового отшлифованного валика.
   Когда механик цеха вызвал меня посмотреть, почему встал станок, я увидел совершенно бездействующее оборудование. Гидросхема станка была сложная, но разборная. Я попросил отключить трубопроводы коробки переключения ходов и переставил пальцем главный золотник. Включили, после чего станок сделал один ход и встал намертво. Я спросил: «Может, у вас так было?» Но механик и слесарь-ремонтник начали уверять меня, что все не так, что он у них работал.
   Тогда я более подробно осмотрел коробку и нашел один канал, перекрытый пробкой, ввернутой в корпус. После этого объяснил, в чем дело, и попросил вывернуть пробку. Они пытались полдня, но не сумели – либо у шестигранного ключа сминались грани, либо ключ ломался. Тогда я сказал, что эту пробку необходимо высверлить, что она установлена умышленно на клей. Но никто не взял на себя ответственность.
   Механик звонил и главному механику, и главному инженеру, но никто не дал ему явного одобрения. Главный инженер сказал, что, если Полюшков считает, что надо высверлить, пусть сверлит под свою ответственность. Я, видя тупик и будучи абсолютно уверенным в своей догадке, дал указание просверлить отверстие в пробке. Когда это сделали, станок стал исправно совершать рабочие ходы.
   После этого я убедился, что в станке был перекрыт не только главный поток, но и полностью расстроена автоматика, отсчитывающая число ходов шлифовки и число поворотов по углу валика. Для этой цели на станок было установлено два электромеханических реле. Одно считало число проходов шлифовального круга и давало сигнал на правку шлифовального круга, другое считывало число поворотов валика и давало сигнал на отход изделия при завершении процесса шлифования, оба реле расстроены так, что не выполняли ни одной функции.
   После доклада главному механику я попросил дать мне в помощь инженера-электрика. А тот в свое время окончил Ленинградский электромеханический институт и работал до войны в НИИ по электроакустическим системам. Вдвоем мы уже работали смелее и продуктивнее, так как обменивались мнениями по ходу работы. Провозившись дня два или три, мы настроили реле, но станок опять не работал, так как механизм правки камня в пути или умышленно был изуродован и заклинен намертво. Пришлось и с этим, хоть и немудреным, препятствием бороться. Наконец мы все исправили, и станок заработал как должно.
   На этот раз со мной разделил радость успеха А. Е. Нестеренко, который потом ударился в партийную работу. Он был заместителем парторга ЦК на заводе, в 1944 году поступил в Высшую партийную школу, по окончании которой ушел на дипломатическую работу, где достиг больших успехов. Он был советским послом в Пакистане, Ирландии и заместителем генерального секретаря ООН.
   Поскольку много получаемого оборудования не имело техдокументации, так как при демонтаже и перевозке на эти «мелочи» никто не обращал внимания и за это никто не отвечал, мне пришлось создавать свою техдокументацию по эксплуатации оборудования в цехах. Были составлены большие красивые схемы гидросистем станков и сделано краткое описание схем. Все это облегчило эксплуатацию и ремонт станков с гидроприводом. На станках была восстановлена автоматизация подач и ходов, а то некоторые цеховые механики отключали автоматику и все управление передали станочникам, которые быстро уставали. В итоге снижалась производительность труда. Эти недостатки усугублялись еще тем, что многие из станочников были из «зеленой» молодежи, не имевшей никакого опыта работы на станках.
   Позднее я наблюдал на мощнейшем артиллерийском заводе № 92, где директором был А. С. Елян, такую вещь. В связи с износом узлов импортных протяжных станков гидравлический привод был выброшен, а вместо него встроены громоздкие механические приводы через винтовую передачу. Благо что артиллеристы – мастера делать винты, но такие изменения снижали производительность, КПД станка и качество протяжки, делали его работу в разы дороже. Не надо забывать, что все это происходило во время войны.
   У нас на заводе ни одного протяжного станка и вообще оборудования с гидроприводом не модернизировалось. С помощью текущего ремонта и благодаря грамотной эксплуатации оборудование бесперебойно проработало всю войну.
   Кроме конструкторов в КБ, у меня была небольшая производственная слесарная база со стендами для испытаний, где мы отрабатывали некоторые частные вопросы и проводили небольшой нестандартный ремонт. Такая постановка работ давала возможность быстрее решать возникшие задачи и одновременно будила мысль и расширяла кругозор.
   Технический отдел главного механика был небольшой, в нем было примерно двенадцать инженеров, из которых основная часть – молодые специалисты, окончившие вузы накануне войны. Инженеры все были пытливы и настойчивы, поэтому нам удалось высоко поднять авторитет отдела в масштабе завода.
   Наряду с обсуждением технических проблем мы часто обсуждали события предвоенного и особенно военного времени.
   Здесь я должен сказать, что основная часть инженеров была оппозиционно настроена по отношению к руководству страны. Мы никогда не кричали «Ура Сталину!», только в официальной обстановке.
   В это время я впервые услышал твердые убеждения о том, что обо всех событиях Сталин не только знает, но и умышленно больно бьет по головам людей, чтобы вышибить все помыслы о борьбе с существующей властью. Все мы безропотно тянули лямку, в которую оказались впряжены не по своей воле. Если и были взбрыкивания, то они выше парторга отдела не шли. В связи с этим он за нами наблюдал, а мы, зная, что он нас продаст, вели себя соответственно. Это спасло нас от возможных катастроф.

   Затронув эту большую тему, нельзя не вспомнить период начала войны особо, так как это был период, когда затронуты оказались не только интересы страны, но и интересы каждого человека в отдельности. В день объявления войны я не мог усидеть дома и по привычке отправился в лес, чтобы в раздумьях попытаться осмыслить случившееся и оценить перспективы дальнейшего существования.
   Поскольку я никогда не доверял нашей пропаганде о легкости, с какой мы выиграем войну, если враги осмелятся на нас напасть, то я подготовил себя к серьезным неудачам наших войск и большим тяготам нашей жизни в условиях военного времени. Это помогло мне понимать происходящее во время войны, но, к сожалению, не помогло снизить груз трудностей жизни.
   Появившиеся сообщения о неудачах наших войск с первых дней вызывали недоумение и являлись поводом для обсуждений как на работе, так и дома. Не внесло ясности и успокоения в умы людей и выступление Сталина 3 июля 1941 года, а в дальнейшем часто сквозили обиды на руководство за обман и сокрытие истинного положения в стране. Тем не менее практически все понимали, что наше положение безвыходное и мы должны максимально собрать силы и эффективно работать в условиях материальных лишений.
   К сожалению, наши трудности усиливались бестолковщиной руководства страны как в центре, так и – еще больше! – на местах. Продолжалась травля частной инициативы, а в результате пропадало много выращенной продукции на полях. В то же время население страны испытывало недостаток продукции и влачило полуголодное существование и в городе, и в деревне. Одним словом, в этих экстремальных условиях продолжалось воспитание народа в духе чистоты коммунизма.
   В наших частных разговорах мы частенько критиковали эту политику, но, конечно, в строго секретном порядке, так как за разговоры такого рода не только арестовывали, но и расстреливали – чтобы не сеять панику среди масс.
   Жизнь и работа в условиях военного времени будила много мыслей о целях в условиях нашей жизни. Мысли были часто не в русле официальной политики, поэтому их развивать и пропагандировать было опасно. Тем не менее поиск ответов и обоснование идей продолжались, для чего читалось много разного рода литературы по истории и философии, что потом отразилось на наших личностях.

   Меня стало беспокоить то обстоятельство, что время идет, а я еще не определился ни с семьей, ни с дальнейшими путями роста. В 1943 году было издано постановление СНК СССР и ЦК КПСС о подготовке кадров высшей квалификации. Необходимость его возникла из того, что в начале войны считали, что она закончится быстро, потому бросали в этот костер все, что не дает выхода в виде продукции для фронта.
   Таким образом, были мобилизованы очень многие молодые ученые и преподаватели институтов, и значительная их часть к 1943 году уже погибла на фронте. Поэтому, задумываясь о перспективах послевоенного периода, решено было взять часть кадров из народного хозяйства и дать им возможность ведения научно-исследовательской работы. Многие из них решили попробовать попасть в эту компанию, с тем чтобы, пока еще молоды, подготовить и защитить кандидатскую диссертацию.
   Когда я защитил диплом, некоторые товарищи по учебе спрашивали, не думаю ли я хлопотать о поступлении в аспирантуру. Очевидно, основанием к этому служила моя большая активность в учебном процессе, а достигнутые успехи давали право на получение диплома с отличием. В ответ я говорил, что не собираюсь в аспирантуру, так как мне за пять лет надоело жить в общежитии и нищенствовать. Кроме того, мне хотелось получить опыт инженерной работы.
   Через год моей работы началась война, а в этих условиях не могло быть и речи о научной деятельности. После выпуска постановления Совмина СССР было дано указание руководителям промышленных институтов выделить часть перспективных кадров и дать им возможность поступить в аспирантуру и докторантуру.
   До выпуска постановления я не думал поступать в аспирантуру, а после его выхода задумался. Дело в том, что в период войны все мы жили бедно и уровень благосостояния определялся не зарплатой, а категорией получения продовольственных карточек, так как рынка продуктов почти не было, но и никаких приработков не хватало для улучшения уровня жизни. Поэтому приход в аспирантуру не грозил серьезным ухудшением материального благополучия, но открывал путь в науку. Учитывая эти соображения, я решил попробовать воспользоваться постановлением и поступить в аспирантуру.
   Летом 1943 года я был в командировке в министерстве и зашел на кафедру института, чтобы встретиться с заведующим кафедрой профессором И. И. Куколевским. Мы с ним договорились, что он даст согласие на прием и я подам заявление.
   В следующий свой приезд в командировку я сдал вступительные экзамены и стал ожидать решения о приеме. Решение было прислано, но на мое заявление об уходе с завода на учебу я получил отказ, после чего началась длительная борьба за исполнение постановления Правительства.
   Наконец с помощью Генерального прокурора СССР завод обязали отступиться, и меня с 1 февраля 1944 года зачислили в аспирантуру.

Глава VI
Аспирантура

   Несмотря на то что моя аспирантура продолжалась всего лишь один год и не отмечена какими-либо событиями научного значения, это время все же заслуживает самостоятельной главы в воспоминаниях.
   С 1 февраля 1944 года я приступил к занятиям в аспирантуре, но опоздал при этом на лекции общего цикла, то есть начал их позже остальных на три-четыре месяца. Приступил к подготовке, в том числе к экзаменам кандидатского минимума, и все сдал вместе со всеми. В числе опоздавших я оказался не один, так как многие предприятия не желали исполнять постановление Правительства по различным мотивам. Одним из которых было то обстоятельство, что надо отпускать наиболее квалифицированных и инициативных инженеров, которых и так на предприятиях не хватало.
   В течение первого года, проводя экспериментальные работы, слушая лекции и занимаясь самостоятельно, я сделал целый ряд открытий и выводов.
   Первое, что меня удивило во время лекций, – я слушал их с большим трудом, так как страшно хотелось спать, хоть расстройством сна не страдал и до начала занятий чувствовал себя нормально. С момента окончания института прошло менее четырех лет, и я был еще не стар – мне исполнилось двадцать восемь лет. Пока я работал на заводе, постоянно читал научно-техническую литературу и науки еще не забыл. А систематические лекции выносил с большим трудом и начал даже опасаться, что это, может быть, такая болезнь и она затянется надолго.
   Прошло некоторое время, наверно около месяца, и я начал привыкать к новому режиму жизни, слушая лекции на любые темы без сонливости.
   Второе открытие заключалось в том, что если необходимо изучить предмет, а он тебе мало интересен, то интерес к нему пробуждается по мере того, как ты осваиваешь его до того уровня, когда новые знания можно использовать для решения новых задач на предприятии.

   Моя деятельность на заводе была разнообразной, но в основном связанной с гидроприводом станков, поэтому естественно было на кафедре заняться именно этой темой. У меня к этому времени были кое-какие идеи, связанные с развитием гидравлического привода в машиностроении, но пока я воздерживался их использовать, так как на кафедре в то время царила обстановка, не способствовавшая развитию работ в этом направлении. Этими вопросами занимались сразу два преподавателя, и они так ревниво относились к своей работе, что между ними частенько возникали небольшие конфликты. Поэтому я побоялся вступать с этой темой и попросил И. И. Куколевского, чтобы он мне дал тему сам. Он порекомендовал заняться подшипниками скольжения и посоветовал обратиться к профессору В. В. Мишке, что я и сделал.
   Вячеслав Вячеславович любезно согласился, и мы начали сотрудничество, перенеся центр работы в Институт гидромашиностроения, где он заведовал лабораторией физической гидравлики.
   Мишке в это время пытался проделать опыты по поиску закономерности возникновения сил вязкого трения, подозревая, что при некоторых режимах скольжения в масляном слое образуется микрозона, примыкающая к границе, где возникает необычайно большой градиент скорости. Трение снижается, что может служить основанием для объяснения устойчивой работоспособности подшипников скольжения при частоте вращения вала в десятки тысяч оборотов в минуту. Наличие аномалий предполагалось обнаружить на установке, которую спроектировал Мишке. Но почему-то его помощник уклонился от такой работы, и Вячеслав Вячеславович передал ее в мое распоряжение. Для получения более точного вывода пограничные условия трубы смазали маслом, и поток воды ушел, не смачивая границу, где, как выражался Вячеслав Вячеславович, «образовался колпачный режим, и все потекло». Опыты были проведены в строгом диапазоне изменения чисел Рейнольдса.
   Иван Иванович Куколевский отнесся к этой затее скептически, он говорил буквально следующее: «Мишке не отделяет небо от земли». Но возражать он не стал и предоставил меня самому себе и Вячеславу Вячеславовичу. Последний в это время работал над своей установкой, а в один из дней недели в «светлой половине дня», как он говорил, появлялся в ВИГМе, и мы начинали обсуждения.
   Я не очень верил в успех, но мне податься было некуда, и я продолжал сотрудничать с Мишке. Прошел год, я успел проделать опыты с движением не смачивающих жидкостей в трубе, где, как полагал Мишке, образуется «колбасный» режим движения жидкости и можно нащупать нестандартный слой, в котором проявятся аномальные явления. Опыты не подтвердили каких-либо новых закономерностей, и все данные находились в пределах классических значений.
   К этому времени я сделал два доклада на кафедре.
   Первый – по исследованиям американских ученых о трении в подшипниках и по оценке произведения удельной нагрузки на скорость вращения цапфы как критерия нагруженности подшипника. В докладе была дана номограмма (графическое представление функции) значений этого фактора в подшипниках различных машин, от осей колесных вагонов до подшипников авиационных двигателей.
   Первый доклад вызвал нарекания профессора И. И. Куколевского как малокритический вследствие недостаточного понимания результатов работы американцев с их другими методическими действиями. С его мнением я не согласился, и с его заключением тоже, так как, хоть работа имела большой объем результатов испытаний, но не с точки зрения методик. Такие результаты не вносят новые данные. В этом духе я и ответил на заседании кафедры, но это не помогло.
   Аудитория из четырех человек – кандидатов – нашу дискуссию выслушала молча, а мы остались друг другом недовольны. Второй вариант доклада был сделан с учетом погрешности первого и принят положительно.
   Во втором докладе были сообщены данные по значению пи для широкого клапана машин, начиная от железнодорожных вагонов до подшипников авиадвигателей. На их основе была построена новая область назначений для различных видов машин. Анализируя этот критерий с точки зрения его важности для оценки энергонагруженности и надежности подшипника, я показал, что он не может служить надежным критерием и в ответственных случаях расчеты необходимо проводить по новой расчетной схеме подшипника методом гидродинамической теории смазки. Доклад был одобрен коллегами, в том числе и И. И. Куколевским.
   Как человек, И. И. Куколевский имел существенный недостаток. Он был уверен, что знает все, и не умел прощать промахи другим, зависящим от него людям. Случай, доказывающий это, скоро подвернулся.
   Куколевский пришел на мои уроки в лаборатории. Увидел его, я сразу же понял, зачем он здесь, потерял уверенность и допустил незаконченность в своем объяснении. Рассуждая о силе насоса, я допустил погрешность, которая неизбежно бы обнаружилась вскоре. Но объяснение принципа работы насоса легко дополнялось в процессе урока. Профессор сам дорисовал его по ходу лекции, пока я испытывал метод. Он поспешил отметить мое упущение прежде, чем я дошел до объяснений о пропущенном всасывающем патрубке. Этот урок я проводил третий раз в жизни, и в дальнейшем мне предложили вести лабораторные занятия еще в нескольких группах, но о моей недоработке И. И. Куколевский сообщил в докладной записке, чтобы отдел аспирантуры определил, для кого меня готовить, так как на кафедру он меня не возьмет.
   После этого я заявил в отделе аспирантуры, что более на кафедре не желаю оставаться, пусть пишут приказ об отчислении. Так бесславно закончилась моя годовая аспирантура, в течение которой я сдал почти все экзамены по учебному плану.

   Несмотря на провал моей затеи с диссертацией, за год учебы в аспирантуре я заразился наукой и понял, что интерес к ней растет вместе с погружением в изучение, поэтому ко всякой работе стал относиться гораздо более серьезно и искать новые пути решения, возникающие в соответствии с производственными проблемами. По мере накопления производственного опыта накапливался и опыт научного поиска, и позже это дало уверенность, что диссертацию можно сделать без «поводыря».
   После такого вывода, работая в разных КБ, я стал искать подходящую тему, при этом опробовав ряд тем. Например, высотность авиационных маслогидросистем и исследование струйных аппаратов.
   В то время к проблеме высотности авиационных гидросистем и смазки двигателей проявился интерес у иностранных фирм. В печати появилось много публикаций о важности систем с шестеренными насосами. Эти насосы нашего завода в Балашихе работали удовлетворительно, и была возможность организации испытаний в условиях высотного полета. Мной были проведены первые испытания, я наблюдал их приемы и методики, одновременно была начата разработка теоретических основ.
   По результатам первых моих работ я составил научный доклад, который зачитал на научной конференции в ЦИАМе. Во время обсуждения возникла большая дискуссия, так как положения моей теории отличались от методики других разработчиков. Я также раскритиковал их подход к решению проблем. В результате мы остались каждый при своем убеждении, тем более что мой подход был близок к методам, развиваемым американскими инженерами. Последующие испытания подтвердили мою правоту.
   Я написал не менее половины текста диссертации по части теории вопроса, но завершение работ пришлось отложить. Стало ясно, что для гидросистем самолетов проблема высотности может быть решена безотносительно к типу насосов – введением на самолете замкнутой гидросистемы с наддувом воздуха, что и было проведено на нашем испытательном стенде.
   Это решение без сопротивления было принято всеми «самолетчиками» как у нас, так и за рубежом, и быстро прекратились публикации статей, посвященных этой проблеме. Мне также пришлось прекратить подобные исследования, поскольку они потеряли актуальность.
   Думая, чем заняться дальше, я вспомнил о не доведенных до конца исследованиях струйных аппаратов, тем более что мои работы уже кое-где использовались для увеличения полноты заполнения при всасывании на входе в насос, а также для перекачки топлива в баках самолетов. Я немедленно приступил к обработке материалов и к изучению исследований работы струйных аппаратов, устанавливаемых на выхлопных тепловых двигателях с целью увеличения силы тяги.
   Возобновление теоретического изучения убеждало в правильности моего решения, и я понял, как надо решать проблему струйного аппарата, чтобы получить универсальный результат.
   Теория и текст диссертации отняли у меня полтора года, появилась потребность дополнительных испытаний хотя бы одного образца, что и было сделано в нашей лаборатории. Далее следовало вновь сдавать экзамены кандидатского минимума и решать проблему, где защищаться. Последний вопрос я решил с помощью профессора И. И. Куколевского, хоть он и не был рад тому, что после девятилетнего перерыва я появился с работой, выполненной без научного руководителя, и прошу рассмотреть ее. Но какого-либо формального повода для отказа у него не нашлось, тем более что на его кафедре в учебный план был введен предмет «струйные аппараты».
   Сообщение по моей работе было заслушано на заседании кафедры, где я получил несколько замечаний. В общем работа была проделана удовлетворительно, а после доработки диссертация одобрена, и я сдал экзамены кандидатского минимума.
   Моя работа, получившая одобрение, была передана в учебный совет факультета.
   А дальше меня ждали неприятности! Главным оппонентом Иван Иванович пожелал иметь такого строгого экзаменатора, как профессор В. В. Уваров, которого и утвердил экспертный совет. Он сказал мне, когда я передавал ему свою работу, что быстро отзывы не дает, так как занят. В действительности получилось еще хуже: профессор вскоре слег в больницу с инфарктом, который вскоре повторился, и он не мог даже говорить.
   Отзыв профессора я ждал больше полутора лет, так что на защиту вышел только в 1956 году.
   По материалам диссертации была написана статья, которую я направил в журнал «Теплоэнергетика», где господствовала школа профессора Е. Я. Соколова – автора наиболее совершенной методики расчета аппаратов на базе теоремы о количестве движения. В журнале пытались немного тормозить мою публикацию, но после личной встречи с профессором Е. Я. Соколовым и его коллегой они согласились с моими выводами и дали добро. Работа была опубликована незадолго до защиты, сама защита прошла успешно, и я завершил затянувшийся свой первый шаг в науку.

   Работа была выполнена за полтора года, никаких отпусков на экзамены по кандидатскому минимуму и написание работы я не брал. Все было выполнено во внерабочее время, в ущерб семье и помощи жене по дому.
   Работа над диссертацией – процесс трудный и длительный. У меня он длился около двух лет. На мой взгляд, она имеет смысл и значение, так как, только пройдя этот путь, начинаешь понимать смысл научных исследований, их отличие от нормального, пусть и творческого труда инженера на производстве или в НИИ.
   Кроме того, оформленная работа лучше может быть использована как информационный и рабочий материал при проведении аналогичных работ в других организациях, так что время, потраченное на оформление и защиту, не является потерянным, как утверждают некоторые ретивые «научные» сотрудники.
   Я считаю, что если защита – потеря времени, то и работа такая не заслуживает уважения, и за нее присуждать ученые степени не следует. Если требуется отметить успех практиков, то, видимо, надо ввести присвоение степеней по совокупности заслуг с указанием, что автор получил ее именно за это, или учитывать «гонорис». (Гонорис кауза – от лат. honoris causa. Буквально: «почета ради». Выражение, прибавляемое к наименованию ученой степени, если она присвоена без защиты. Например: доктор наук гонорис кауза, как это принято в Германии).

   В заключение хочу сказать, что в аспирантуре произошел переворот в моей жизни, и даже больший, чем работа во время войны. Хотя тот период был необычайно напряженным и во многих отношениях поучительным. Но поворот к науке, который произошел в аспирантуре, не случился бы, если бы я отстал от производства. И наоборот, усилия, которые я прилагал во время работы на заводе, постепенно ослабляли бы меня по мере накопления производственного опыта, так как они производились с целью преодолеть встретившиеся неизвестные мне трудности.
   Конечно, я бы не нашел в себе сил для многократных попыток решения проблем, которые можно было и не решать, а тут я сделал много попыток, как тех, что окончились неудачами, так и тех, что привели к успеху. Но тем не менее я снова и снова находил новые проблемы и начинал поиски их решения, пока не завершал того, к чему стремился. Следует добавить, что последняя попытка войти в науку произошла уже тогда, когда мне было за тридцать пять лет и я был отцом двоих детей. И значительная часть работ проводилась дома, после основной работы. Причем следует учесть, что не только написание диссертации, но и сдача экзаменов кандидатского минимума были проведены без каких-либо отпусков, так как в то время все отпуска на научную работу были временно отменены и возвращены обратно позже, когда мне они уже были не нужны.

Глава VII
Продолжение инженерной деятельности

   После отчисления я вновь оказался на производстве, но работал уже несколько иначе, чем до аспирантуры, так как год занятий науками сильно заразил меня. Это вызвало изменение методов подхода к решению инженерных проблем и их тщательному изучению.
   В феврале месяце 1945 года отдел кадров МОП (Министерства оборонной промышленности) направил меня на работу руководителем группы гидравлики в ЦКБ-3, которой руководил лауреат Сталинской премии Л. Н. Кошкин.
   ЦКБ-3 занималось разработкой технологических станочных линий по производству патронов для пистолетов ТТ, то есть самой массовой продукции за все время существования Советского Союза.
   Станочные линии работали на принципе совмещения технологических процессов с транспортом изделий внутри линий, что позволяло значительно поднять производительность оборудования. Несмотря на очевидность принципа, часть ученых, группировавшихся вокруг машиностроительного вуза «Станкин», ЭНИМС и других организаций, утверждали, что идея бесперспективна, ввиду непреодолимых трудностей ее осуществления. Опыт показал, что трудностей действительно много, но все преодолимо, и вполне реально создание работоспособных роторных линий.
   За преодоление этих трудностей Л. Н. Кошкин был выдвинут и избран действительным членом Академии наук СССР. Но это было позднее лет на 35–40, а в то время станки работали крайне нестабильно и имели такую массу недостатков, что достижение расчетной производительности представлялось несбыточной мечтой даже для людей, веривших в идею и работавших над ее реализацией. Завоевание прав на идею Л. Н. Кошкин начал в первой половине войны.
   Он создал большие плакаты и приложил к ним расчеты по необходимой производительности станков из Ульяновска, где в 1943 году находился. Привез в министерство, и его доклад имел успех. Министерство пробило ему Сталинскую премию, которую он использовал для переезда в Москву на патронный завод в Кунцево. Успехи его были переменны, но он избежал краха, и, несмотря на то что ЦКБ-3 в 1945 году переехал в Подольск, а позднее в Львовскую область, он пробил себе дорогу к славе через министерство, попутно используя Тульский политехнический институт для утверждения своего положения в науке.
   Принимая меня на работу, Кошкин обещал хорошую зарплату и квартиру. Зарплату обеспечили, но квартиру – нет, так как это было трудно в условиях переездов КБ после войны, а сделать что-либо в Москве он и не пытался.
   Проработал я в КБ два года. За это время мы начали нащупывать пути уплотнений систем гидропривода, что было самым слабым местом машин. К сожалению, нам в то время не был известен опыт уплотнений в системах авиационного привода, и мы шли своим, не очень перспективным путем.
   Я пытался популяризировать свои работы. Написал в 1945 году статью о гидросистемах поточных машин и отправил ее в журнал «Станки и инструменты». Оттуда получил ее обратно с отказом по причине бесперспективности этого пути, ввиду больших конструктивных и эксплуатационных трудностей. В ответе явно чувствовалась борьба против Л. Н. Кошкина, поэтому, несмотря на совершенно необоснованный отказ, я в полемику не вступил.
   Второй попыткой внедрения этих принципов было использование их для прессования кирпичей. Только что закончилась война, и кирпич стал такой же массовой продукцией, как и патроны во время войны, поэтому у меня возникла идея разработки пресса для прессовки силикатного кирпича с использованием опыта эксплуатации снаряжательной линии.
   Были изучены все виды применяемых в промышленности прессов, как отечественных, так и иностранных, после чего я пришел к выводу о возможности разработки пресса производительностью в несколько раз выше прессов Шпенглера и других.
   Пришлось решить много сложных технических проблем транспортировки сырья, его подачи в пресс, прессования и удаления готовых кирпичей на дальнейшую обработку. Проект оказался весьма объемным, поэтому на его разработку было затрачено много вечеров после работы и выходных дней.
   По завершении работ была подана заявка в Министерство промышленности строительных материалов, так как в то время у нас патентной службы не было. Техническое управление министерства и Главпроммашина рассмотрели заявку, пригласили меня на совещание, где я изложил подробности решения задачи.
   Деловых возражений совещание не нашло, но высказало мнение, что ввиду сложности проекта наши заводы испытают большие трудности в его освоении, и все это займет много времени и потребует больших затрат. Рекомендацию к освоению совещание дать отказалось, а проект передало на решение главного конструктора министерства.
   Главный конструктор К. М. Соколов выслушал меня очень внимательно, задал много вопросов и в конце заявил, что он не видит возражений в техническом смысле, но он несет ответственность за принятие решения. Если оно окажется несостоятельным, то меня, как автора со стороны, привлечь к ответственности и к доработке машины он не сможет, поэтому просит меня извинить его, но он вынужден предложенный проект отклонить. Позднее техотдел Главстроймаша привлекал меня к разработке насосов типа «Мойно». Для обеспечения изготовления был сконструирован профиль инструмента для изготовления ротора, представляющего собой цилиндр геликоидального сечения. Был собран вакуумный водокольцевой насос типа «Эльмо», осуществлен ряд других проектов. Работы велись по трудовым соглашениям. Так я застраховал себя от пустых затрат времени на проекты.
   В 1947 году в связи с изменением режима работы в ЦКБ-3 мне было предложено на работу съездить в Подольск, от чего я отказался и уволился из КБ по собственному желанию, чтобы иметь свободу выбора места работы.

   В 1946 году было организовано ЦКБ профессора В. В. Уварова, куда я устроился на работу в качестве начальника лаборатории агрегатов и автоматики газотурбинных двигателей. Мне там обещали скоро дать жилье.
   Тематика была совершенно новой, так как до этого у нас газотурбинных двигателей практически не проектировали, кроме как в КБ академика А. М. Люльки и профессора В. В. Уварова. В это же время осваивали двигатели типа «Энпи» и Derwent по лицензии соответствующих английских фирм. Нашей работе уделялось большое внимание со стороны правительства, и нам предоставляли возможности проводить разные испытания.
   За дело я взялся уверенно. Кроме лаборатории, которой еще не было, пришлось возглавить конструкторское бюро экспериментально-исследовательского отдела, занимавшееся проектированием лабораторий по исследованию компрессоров, турбин, камер сгорания и агрегатов. Трудности были огромные – не только потому, что никто не знал, что это такое, но и потому, что среди конструкторов были люди, набранные для укомплектования лабораторий и опыта конструирования не имевшие. Подходя к делу, пришлось начать с азов обучения.
   Главный конструктор профессор В. В. Уваров был не только изобретателем в этой области, но и пионером в деле создания научной базы теории газотурбинных двигателей. До завода он руководил соответствующей лабораторией ЦИАМ и одновременно заведовал кафедрой в Институте имени Баумана. Вокруг него на заводе и в других местах всегда создавалась творческая атмосфера, помогавшая создавать новые решения разных идей. Это обстоятельство пробудило во мне желание взяться за решение проблемы, которая позволила бы решить практическую задачу и дать теоретическое обоснование систем, а затем на этой базе написать кандидатскую диссертацию.
   Задач такого рода я вскоре усмотрел целых две. Первая – выявить причины неработоспособности подшипников скольжения двигателя малой мощности, работающего при частоте вращения вала 22 тысячи оборотов в минуту. Я собрал статистику отказов, провел обзор литературных источников по подшипникам больших скоростей скольжения, проконсультировался в ЦИАМе, лаборатории гидродинамического трения института машиностроения при Академии наук СССР и в Институте имени Баумана. Затем составил план ведения лабораторных работ экспериментального исследовательского отдела завода, который возглавлял, и провел ряд испытаний подшипников при скоростях свыше 20 тысяч оборотов в минуту. Результат показал, что требуются усложнения испытательной установки, оснащение ее средствами измерения, перемещения цапф и других параметров.
   Такого средства в готовом виде не было, и, пока я обдумывал пути решения задач, двигатель потерял актуальность, так как имел много отказов и обладал малой мощностью.
   В это время надо было делать более мощный двигатель, и КБ начало испытывать новую модель, имеющую скорость 30 тысяч оборотов в минуту, где валы устанавливались на новые быстроходные подшипники шарикового типа. Таким образом, дальнейшие попытки оказались неактуальными, и я утешался лишь тем, что объем проведенных мной работ был небольшим.
   Вторая задача появилась вместе с первой. Профессор В. В. Уваров обеспечил смазку защитных опор двигателя без введения дополнительной ступени смазочного насоса. Он высказал идею применить для этой цели струйный насос, а для этого надо знать, как подойти к его разработке. В соответствующей литературе подобное не описывается, а новый подход дает различные результаты и расчеты. Кроме того, насос должен работать на смазочном масле, а все насосы, рассмотренные в данной литературе, работали на воде.
   Я решил включить в план работы лаборатории изучение этого вопроса. Струйными насосами мне пришлось заниматься еще в начале войны. Они требовались для подачи охлаждающей жидкости в станках и залива выводящих из строя насосов. В то время я находил и знал нужную литературу.
   С этим аппаратом требовалось только ознакомиться, понять, что в нем есть нового, что появилось за последние несколько лет. Отбор литературы завершился быстро, и у меня появилась идея для создания теории расчетов струйных аппаратов на базе теории турбинных струй.
   В литературе по гидродинамике как у нас, так и за рубежом, появился ряд работ, опираясь на которые, можно было попытаться создать теорию, решавшую задачу в универсальным виде и дававшую возможность расчета продольных размеров камеры смешения. Прежде это никогда не рассматривалось, так как обычно задачи решались либо на базе уравнения количества движения и потока, либо на базе теории струйного течения без учета струйного потока.
   В лаборатории была построена экспериментальная установка, изготовлена обрезка струйных аппаратов с корпусами из плексигласа, что позволяло наблюдать процесс растекания окрашенной струи в потоке чистой воды, поставляемой из бака. Опыты дали большой материал, который надо было обработать и сделать выводы. И тут мне не повезло. Когда надо было браться за обработку результатов испытаний в нашем КБ, нашли другое решение – с подшипником, и струйный аппарат стал не нужен. Экспериментальный материал был оставлен на другое время, а я переключился на другие работы.
   Несмотря на трудности, дела шли довольно споро, так как все работали с энтузиазмом и постепенно набирали опыт и знания. Были в ОКБ организованы лекции по теории газовых турбин, давшие нам хорошую зарядку. Лекции читал ученик В. В. Уварова – П. К. Казанджан, позднее защитивший докторскую диссертацию и ставший профессором Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. В это время он возглавлял экспериментальный исследовательский отдел.

   На работу он приезжал два раза в неделю, а я был его непосредственным помощником, и на мне лежало техническое руководство всеми работами отдела. За год работы мы закончили проектирование основных установок и в 1948 году часть из них включили в работу. К нашему счастью, все они пошли в дело почти сходу.
   Начали работу установки в моей лаборатории, и мне стало трудно справляться со всеми обязанностями. Тогда я поставил вопрос о своем освобождении от руководства конструкторским бюро.
   Вскоре на место начальника бюро приняли старого работника КБ из организации нашего министерства, и я получил возможность целиком сосредоточиться на работах по исследованию агрегатов топливных и масляных систем двигателей и агрегатов автоматики, в том числе и системы регулирования подачи топлива в двигатель. Работы было много, пришлось изучать системы.
   Аналогичная картина была и в КБ систем регулирования, с которым мы сотрудничали.
   Они усиленно изучали теорию автоматического регулирования, для чего был приглашен ведущий специалист в этой области профессор М. А. Айзерман.

   Позднее в этом КБ выросли свои специалисты и защитили вначале кандидатские диссертации, а потом некоторые защитили и докторские. Эта особенность стиля работы в авиационных КБ обеспечила им независимое от зарубежных фирм развитие, и в некоторых вопросах мы шли не только вровень с другими странами, но и впереди. Позднее наметилось некоторое отставание, но это объяснялось нашим общим буксованием, и нам стало не хватать сил, чтобы поддерживать темп научных исследований и оставаться впереди. В этом уже была не наша вина, а наша беда, которая привела в будущем к краху страны.
   Профессор В. В. Уваров выступал один в нескольких лицах, и это сказалось на темпах становления и развития фирмы. Совмещать успешную работу главного конструктора с какой-либо еще деятельностью не только неразумно, но и несерьезно. В наших условиях руководство заводом поглощает целиком все силы и время руководителя. Он постоянно должен быть в курсе дел на заводе и в министерстве, иначе что-то упустит и не получит для завода то, что необходимо. Его авторитет как руководителя начнет падать, а если так, то везде найдутся «товарищи», которые, руководствуясь принципом «падающего – подтолкни», воспользуются ситуацией, и процесс заката фирмы и руководителя станет необратимым.
   Именно это произошло с Уваровым. На заводе он появлялся три раза в неделю, что было явно недостаточно для успешного ведения дел. В министерство ездил, только когда его позовут, а там постоянно шла подковерная возня вокруг всяких событий и дел. Он ставил себя выше этой суеты и тем самым вызывал озлобление министерского начальства. В итоге оно перестало уделять нам то внимание, которое уделяло в начале работы организации.
   А дальше начались жалобы в ЦК и ВПК о плохом состоянии дел и указывался источник неудач в лице главного конструктора. Все это привело к тому, что Уварова обвинили в срыве правительственного задания и в 1949 году издали приказ о расформировании ОКБ, а завод превратили в серийное предприятие.
   Так печально закончилось наше существование, несмотря на то что в ОКБ были проработаны и частично апробированы решения, которые внедрялись в других КБ долгие годы после нашего роспуска, так как отработать конструкции и получить необходимые материалы они смогли лишь в 50-60-х годах.
   Мой жилищный вопрос опять остался нерешенным, и я был вынужден осенью 1949 года обратиться к главному конструктору завода профессору Трифону Максимовичу Баште, который принял меня на должность начальника доводочного отдела и руководителя группы насосов. Уже через два месяца он дал мне комнату, и я переселился в Балашиху, где и проработал до ухода на пенсию.
   Работа в Балашихе мне не понравилась из-за нервной обстановки. Башта возглавил завод в 1946 году.

   А. Г. Полюшков, 1948 г.

   Завод занимался проектированием авиаколес и испытанием стоек шасси самолетов. На заводе был главный конструктор П. В. Флеров, который оказался в подчиненном положении. Это ему не понравилось, так как он был специалистом, а тут пришлось подчиняться человеку, имевшему малый опыт в области колес и стоек.
   Башта, доктор технических наук, был репрессирован, а находясь в заключении, работал гидравликом в КБ Туполева.
   После освобождения ему предложили заниматься авиационным гидроприводом и предоставили возможность создать и развить эту, не существовавшую до тех пор, тематику на заводе в Балашихе. При организации ОКБ он принял новых людей, имевших опыт работы с гидроприводами в станках, в связи с чем кое-кому пришлось покинуть прежние места, что, естественно, вызвало недовольство.

   Башта в то время был еще молод, ему исполнилось всего сорок три года, и, будучи энергичным от природы человеком, он развернул кипучую деятельность. Всего за два года он не только организовал КБ и лаборатории, но и начал разработку, изготовление и испытание агрегатов для систем гидроприводов самолетов.
   Все агрегаты гидросистем самолета, кроме насосов, в то время проектировали и изготавливали сами «самолетчики», а тут за их проектирование и доводку взялось специальное КБ, поэтому слава о заводе быстро распространилась среди самолетостроителей. Учитывая это обстоятельство, в КБ быстро росла номенклатура разрабатываемых изделий, что облегчало создание современных схем гидросистем самолетов.
   Наряду с развитием нового направления пришлось заниматься и старым направлением, которому Башта уделял меньше внимания, и это было естественно, так как старое направление зародилось еще до войны и его руководители продолжали стоять во главе дела. Тем не менее нашлись люди, которые посчитали, что их стали затирать и во всем этом виновный Башта.
   С целью разрядить обстановку Башта решил освободиться кое от кого и во главе с Флеровым удалить их с завода. Сделав проверку работ, Башта нашел ряд грубых ошибок в их работах и уволил целую группу сотрудников, в том числе и члена парткома завода Б. И. Иванова, которому пришлось уехать на Московское море (Иваньковское водохранилище, г. Дубна).
   Партком и завком дружно взялись за травлю Башты, что, к великому сожалению, нашло отклик в коллективе, особенно у «колесников», и сильно возбудило и раскололо весь коллектив завода.
   Я пришел на завод в самый разгар этой свары.
   Мне было привычно работать в дружных коллективах, как в Горьком и в Москве, а тут скоро почувствовал, что надо быть всегда начеку, иначе быстро запятнают и не пощадят, а то и передадут в особые органы. Такого отвращения к обстановке на работе я не испытывал нигде. И даже теперь, когда на заводе я отработал тридцать семь лет и нахожусь на пенсии с 1986 года, завод продолжает бурлить, являя собой не лучшее место для творческой деятельности. Продолжаются интриги, ведется взаимная борьба за места, которых они во многих случаях не заслуживают.
   В таких условиях Башта отработал восемь лет. Затем его обвинили в незаконных связях с женщиной, после чего он не выдержал давления и летом 1954 года подал заявление об освобождении от работы. Примерно через год, в течение которого он работал заместителем Александра Сергеевича Яковлева, Башта уехал в Киев, где и остался в Институте инженеров гражданской авиации заведующим кафедрой гидравлики и гидропривода до самой смерти в возрасте 84 лет.
   Там Трифон Максимович подготовил целую когорту ученых-гидроприводчиков, заслужил авторитет, почет и звание заслуженного деятеля науки и техники, а у нас его, перспективного специалиста в возрасте до пятидесяти лет, уволили с завода с сердечным приступом.
   За время работы Башты на заводе были разработаны почти все применяемые и сейчас в гидросистемах самолетов агрегаты. Номенклатура их была столь широка, что позднее, когда главным конструктором стал ставленник парткома, завод стал испытывать большие затруднения, потому что номенклатуру изделий стали сокращать, передав часть изделий на вновь организованные ОКБ в Уфе, Павлове, Москве и небольшое тогда ОКБ в Куйбышеве.
   Если отказ от разработки на заводе фильтров, мелких агрегатов систем управления и регулирования потоков мало повлиял на авторитет нашей фирмы, то снятие с разработки наиболее сложных и трудоемких агрегатов, таких как гидроусилители, нанесло сокрушительный удар по престижу фирмы. И должно коснуться, в первую очередь, руководителя. Исполнительные разработчики всех этих агрегатов остались на месте, им пришлось заниматься проектированием менее интересных агрегатов. Но, как водилось у нас, если человека назначила партия, то его выдворить очень трудно, так как кто-то должен пойти на самый верх и сообщить, что они «впрягли не того коня», а это могло привести к тому, что этот «кто-то» сам окажется «распряженным».

   После ухода Башты фирма испытала большие трудности и пережила упадок. Главное управление много раз ставило вопрос о смене руководителя, но это было не так просто сделать, да и никто из порядочных специалистов не хотел идти в наш муравейник.
   В 1956 году министр П. В. Дементьев согласился на замену главного конструктора, но пришлось подготовить соответствующий документ для ЦК КПСС. Для этого была направлена специальная комиссия, во главе которой стоял мой товарищ по работе в ОКБ профессора В. В. Уварова. Я его убедил, что в наших условиях лучше еще перетерпеть, пока главный конструктор встанет на ноги, чем ввергать завод в новую заваруху, а она непременно начнется, так как Башта не сумел избавиться от главных своих противников, окопавшихся в парткоме завода.
   Комиссия составила более или менее объективную справку, но не назвала главного конструктора основным виновником проблемы, тем более что в это время ответственным руководителем завода был директор, а не главный конструктор. Справка оказалась недостаточно убедительной для Дементьева, а главный зачинщик этого мероприятия, главный инженер управления, уезжал в Китай, и ему стало не до справок, поэтому на заводе осталось все по-старому.
   Через два месяца я тоже получил предложение поехать в Китай готовить преподавателей техникумов для специальности гидроагрегатов. Таких специальностей в наших техникумах не было, поэтому мне и было сделано это предложение, тем более что к этому времени я защитил кандидатскую диссертацию. Я дал согласие и в начале сентября вылетел в Пекин.

   Прежде чем перейти к воспоминаниям о работе в КНР, я хочу вернуться немного назад, к событиям, связанным с делами работы, а то, вследствие особенностей нашего существования, я невольно сбиваюсь на политику и атмосферу, ее определяющую.
   Я пришел в отдел заместителем начальника и ведущим по испытаниям насосов. В тот период завод изготовлял шестеренные насосы высокого давления и поршневые насосы с наклонным диском типа «Сандстренд». В это же время были проведены испытания поршневых насосов с клапаном распределения типа «Локхид» и заканчивались испытания гидродифференциального привода типа «Сандстренд».
   Испытательные стенды в лаборатории были выполнены из проката и выглядели громоздкими и неприглядными сооружениями. Имея некоторый опыт создания испытательных стендов, я предложил начальнику отдела М. С. Марголину постепенно облагородить лабораторию, создав новые стенды закрытого типа. Для проведения испытаний в температурных условиях посоветовал построить термокамеры, поддерживающие заданную температуру, смонтировать в них портативные передвижные стенды, которые можно завозить и вывозить из камеры. В камере нужно будет только подключить их к электросети. Это повысило оперативность при климатических испытаниях, так как стенды ввозились и в морозильную камеру, где монтаж особенно неудобен и труден, так как монтировать при минус 30 °C – дело очень хлопотное. Далее мы уделили большое внимание автоматизации. Тут был заводилой Марголин, так как он любил электронику и автоматику, да и я имел в этих делах некоторый опыт и знания.
   Отношения с начальником отдела установились доверительные, и мы стали друзьями, что не нравилось некоторым сторонникам парткомовских заправил, и они, зная Марголина как сторонника Башты, начали придираться и ко мне. В результате происходили стычки, так как я не люблю людей, которые на первое место в отношениях ставят политику, и не поймешь, зачем они ходят на работу – работать или бороться. Так как я был уверен, что в смысле работы им меня не поймать, то вел себя с ними твердо и уверенно.

   Плакат из диссертационной работы.

   Наконец противники Марголина поняли, что с нами обоими им бороться нет смысла, так как среди них не было специалистов, которые могли бы претендовать на место начальника отдела. Тогда они стали пытаться расколоть нас и через некоторое время даже подослали рабочего, члена КПСС, который стал агитировать меня на вступление в КПСС. Его предложения я отклонил, сославшись на занятость на работе и дома, а также на подготовку диссертации, которую я начал писать без отрыва от производства и без научного руководителя.
   Атаки на Марголина закончились тем, что Башта согласился освободить его, а на его место назначить инженера-конструктора первой категории И. И. Зверева, который заканчивал аспирантуру и которого партком решил рекомендовать на должность главного конструктора. Для этого Звереву надо было заиметь хотя бы небольшой опыт руководящей работы.
   Примерно через полгода сложилась такая обстановка, когда партком получил возможность настаивать на назначении главным конструктором И. И. Зверева. Министр с этим предложением не соглашался, потребовав от отдела кадров подобрать более подходящего кандидата, но после безуспешных попыток в течение трех месяцев ему пришлось согласиться с предложением, и он назначил Зверева главным конструктором, оставив ответственным руководителем директора завода.

   Уровень руководства завода значительно снизился, началось сокращение номенклатуры разрабатываемых нами конструкций, что устраивало Зверева, но не устраивало коллектив, так как он привык к широкому размаху работ при Баште и ведущему положению в системе МАП (Министерства авиационной промышленности). До откровенного возмущения не дошло, так как явных оснований не было. При нашей системе оплаты можно поддерживать зарплату на одном уровне даже при плохих результатах работы, лишь бы было благожелательное отношение начальства.
   После перехода Зверева на должность главного конструктора начальником отдела назначили меня. В этом качестве я проработал два года. За это время в отделе построили тепловую камеру с вентиляцией и системой управления испытаниями снаружи. После этого испытания на высокие температуры стали безопасны: ни взрыв, ни пары жидкости не угрожали здоровью специалиста, работавшего с камерой. Был построен ряд бесшумных боксов, так как объем испытаний рос и работать в лаборатории стало тяжело из-за высокого уровня шума.
   Все эти результаты были использованы при проектировании Гипроавиапромом нового корпуса испытательных заводских лабораторий, которые в настоящее время превращены в автоматизированный комплекс по проведению испытаний, контролю и регулированию, а также для записи и обработки результатов испытаний.
   После ухода Марголина положение в отделе стало менее напряженным, так как исчез главный объект нападок. Зверева коллектив принял доброжелательно. Его знали как хорошего конструктора, и многие из коллег контактировали с ним по работе прежде. Став начальником отдела, я старался не давать поводов для лишних разговоров, а прежнюю распущенность стал пресекать, используя бесспорные факты. Все это дало результаты, и через два года работы коллектив стал более управляемым и дружным, так что мой преемник С. Р. Ямницкий, отработавший в отделе девятнадцать лет, в этом отношении ко мне претензий не имел.

   В 1954 году Зверев сообщил мне, что после смерти Сталина в партии намечается некоторая перестройка и для ускорения ее хорошо бы иметь в партии критически мыслящих людей вроде меня, и предложил подать заявление в кандидаты в члены КПСС. Я долго обдумывал предложение, так как меня обуревали сомнения, несмотря на то что аналогичные сигналы стали появляться в журнале «Коммунист».
   В апреле месяце я подал заявление и был принят кандидатом в члены КПСС. За период кандидатского стажа я не заметил каких-либо признаков намерения руководства партии серьезно перестраиваться, поэтому заявление о переводе в члены КПСС написал и провел всю процедуру. Правда, без подъема и энтузиазма.
   Еще через год состоялся XX съезд партии, который я одобрил и стал ждать результатов. По итогам съезда провели партсобрания, на которых я не присутствовал, так как был в отпуске. На собрании выступил сотрудник нашей лаборатории с критикой решений съезда, считая их недостаточными. Он также критиковал непоследовательность реализации решений съезда в жизни. Это вызвало растерянность у руководителей собрания, секретарей и членов парткома, и они пошли с запросом в горком. Там позвонили наверх и получили ЦУ В результате выступившие товарищи были исключены из партии, а партком был распущен.
   После этих событий я понял, что перестройки не будет, а своим вступлением в КПСС я полностью попал пальцем в небо. Это же было подтверждено подвалом в «Правде» весной 1957 года. В статье были подведены итоги весенних партактивов и приводились аналогичные примеры по изгнанию из партии неправильно понявших смысл мероприятий по совершенствованию стиля работы.
   Мне как единомышленнику товарища, выступившего на собрании, с которым мы в один день проводили все мероприятия по оформлению вступления в КПСС, пришлось много думать.

   В заключение скажу несколько слов о коллегах в лаборатории.
   Кроме насосов, в отделе шла отработка гидроусилителей и других деталей. Ведущий инженер группы гидроусилителей Ю. А. Носов был весьма культурным и хорошо подготовленным специалистом. Мы с ним проработали в отделе семь лет и дружили на работе и дома. Он тоже по многим вопросам был в известной степени диссидентом, но очень осторожным. Тем не менее со мной обсуждал все вопросы, которые я ставил, какими бы щекотливыми они ни были.
   Позднее он ушел на исследование резиновых уплотнителей и рабочих жидкостей во вновь организованный отдел, в котором проделал значительные работы. На материалах исследований была составлена нормаль, и Носов написал диссертацию, которую защитил в 1958 году. К сожалению, дальнейший путь его исследований оказался коротким, так как он скончался в возрасте сорока шести лет.
   Группой тормозных агрегатов ведал старейший работник завода Н. А. Логинов. Он был парттысячником, окончил МАИ в 1936 году и, как почти все его соратники, основной смысл жизни видел в общественной деятельности. Почти непрерывно он был членом партбюро завода и старался оказывать свое влияние на коллектив; только не всегда, к сожалению, это влияние было положительным и часто являлось источником смут и бесконечной борьбы.

   Н. А. Логинов и Ю. А. Носов на первомайской демонстрации.

   Другие деятели и труженики отдела не ставили больших задач, поэтому оставили слабый след, но хорошо, что с ними не было особых хлопот.
   Плохой стороной деятельности людей типа Логинова было то, что они в свою борьбу вовлекали людей малосамостоятельных, в том числе и рабочих. «Гегемоны нашего общества» вели себя вызывающе, а порой просто по-хамски, и все это приходилось терпеть, так как об изгнании их из коллектива не могло быть и речи. Против этого встали бы на дыбы и профком, и партбюро. Так продолжалось до тех пор, пока один из рабочих в пьяном виде не попытался изнасиловать женщину, а так как считал себя имеющим право на все безобразия, то не стал запираться, а сознался на суде. За это получил приговор – восемь лет. После этого случая люди поняли, что и «беспредел имеет предел».
   Вот в такой неспокойной обстановке я отработал в отделе семь лет.

Глава VIII
Пребывание в Китае

Поездка в Китай произвела на меня самое сильное впечатление. Это очень необычная страна со своим бытом, нравами, порядками. И это был мой первый в жизни выезд за пределы СССР.

   Летел я туда на самолете Ил-14, и в этот же день совершил свой первый рейс самолет Ту-104, который нас обогнал в Омске. Самолетом я летел впервые, но к полету привык быстро, так как он напоминал путешествие на пароходе, на котором я плавал неоднократно. Мерный шум машин переносил легко и даже с интересом.
   Перед поездкой за рубеж пришлось много походить по кабинетам, начиная с отдела кадров министерства и кончая кабинетами МИД СССР и ЦК КПСС. Всюду, особенно в ЦК, без конца твердили и поучали, как надо вести себя за рубежом, так что в конце инструктажа я уже начал сомневаться, стоит ли ехать. Кроме устных нотаций, давали читать ряд инструкций все на туже тему: что можно делать и чего нельзя. В одной инструкции я прочел о необходимости получения какой-то отметки в паспорте. В моем паспорте ее не обнаружил, а когда спросил об этом инструктора ЦК, он не смог ответить и посоветовал узнать у себя в кадрах. Когда я спросил об отметке у сотрудника отдела кадров МАП, тот так безнадежно отозвался об этих инструкциях, что мои вопросы исчезли и я потерял уважение к инструктажу.
   По пути в Китай мы останавливались в Казани, Свердловске, Омске, Новосибирске, Иркутске, Улан-Баторе. Со мной летели из отпуска два «черных» полковника, и я обратил внимание, что к обедам и закускам они покупают коньяк и пьют, что в ЦК строжайше наказывали не делать. Тогда я спросил их, почему они ведут себя совсем не «по писаному», и они ответили: если вести себя по их инструкциям, тогда и жить не захочешь. После этого с их приглашения я тоже стал покупать коньяк и пить понемножку. Так я отлично долетел до Пекина, пробыв в пути тридцать один час.
   Пролетая над Монголией и остановившись в аэропорту Улан-Батора, я был неприятно поражен бедностью природы и людей. Официантка буфета, жена нашего офицера, рассказала, насколько бедна страна и что монголы все продукты, начиная с хлеба, возят из СССР или из КНР, только мясо едят свое. Осмотрев поле аэродрома, я поразился: земля насколько плотная, что не требуется даже покрытия для взлетно-посадочных полос, а трава на ней растет редкая, то есть пастбища здесь очень бедны.
   Прилетев в Пекин, я столкнулся с результатами неумения наших исполнителей оперативно работать.
   В это время в столице Китая проходил съезд китайской компартии, и билеты на самолет достать было очень трудно. В Москве мне едва удалось купить билет с помощью заместителя министра авиационной промышленности в кассе, расположенной в гостинице «Метрополь», где продавали их иностранцам, поэтому в список пассажиров МАП я не попал.
   Опасаясь, что в Пекине меня не встретят, я просил в отделе кадров сделать заявку на встречу. Они обещали, но я не был уверен, что это будет сделано.
   В Иркутске мы догнали самолет, который прилетел в Пекин на несколько часов раньше нашего, там я нашел товарища из министерства, который тоже направлялся в Пекин, и не в первый раз. Я попросил его по прибытии сообщить о моем прилете, он пообещал это сделать.
   Когда мы прилетели в Пекин, у трапа самолета меня никто не встретил, и я поплелся в аэровокзал, где, на мое счастье, были объявления и на русском языке. По ним нашел бюро по работе с иностранными специалистами и свалился на них как снег на голову.
   Они долго не могли понять, как это получилось, что о моем прибытии никто не знает, тем не менее связались с бюро гостиницы «Дружба», откуда пообещали выслать за мной машину. Но, видимо, и это оказалось сложной задачей, которую сходу решить не смогли, поэтому машину я ждал больше часа, а ведь дорога до аэропорта занимала около получаса. Наконец я прибыл в гостиницу, и меня заселили в номер.
   Все это происходило в воскресный день, поэтому по линии бюро тоже не нашлось людей, могущих что-то сделать для меня, а у меня даже не было денег, так как иностранной валюты перед выездом нам не выдавали.
   Поговорив с одним из авиационных работников, я получил совет: идти в столовую и обедать, а счет сохранить и расплатиться по нему, когда дадут деньги. Для обретения уверенности он дал мне китайских денег на один обед, объяснив номиналы купюр по картинкам, так как цифр на их деньгах не было.
   Я так и поступил – и ужин, и завтрак в понедельник взял без оплаты, а счета за еду оплатил уже в обед.
   Утром в понедельник опять возникло недопонимание: как все это случилось с моим прибытием?.. Потом встречающая сторона много извинялась передо мной, хотя виноваты в этом были наши дельцы.

   Наконец пришел сигнал привезти меня в Министерство промышленности, где попечение надо мной взял отдел учебных заведений. Там мне выдали денег и дали в сопровождение прекрасную переводчицу Фон И Чжун. После этого я почувствовал себя человеком значимым.

   Постоянная переводчица Фон И Чжун.

   Позднее я посетил советника по делам культуры советского посольства. В то время советником был человек, который позднее стал заместителем министра иностранных дел СССР. Он обрисовал обстановку в КНР и дал ряд советов, как себя вести в этой стране. Это был первый инструктаж, который я выслушал с интересом и потом использовал с пользой для себя.
   После бесед в посольстве я отправился в Министерство высшего образования, где меня встретил советник министра А. Г. Лебедев, который прежде был ректором какого-то института в СССР, а потом, после возвращения из КНР, стал заместителем министра высшего образования РСФСР. Он встретил меня так же, как и в посольстве, очень любезно и уделил много внимания. Впоследствии мы встречались еще не один раз.
   После этого я думал, почему чиновники такие хорошие за рубежом и совсем другие у себя на родине. Ответа не нашел и решил, что им просто скучно в чужой стране и от нечего делать они рады хоть с кем-то поговорить.
   Лебедев также дал много советов, так как я ему прямо сказал, что опыт педагогической работы у меня очень мал, а лучше сказать – его просто нет. От него я получил рекомендации, как себя вести с китайскими руководящими работниками. Все это пригодилось позже. Я наблюдал, как некоторые из тех, кто не учитывал местных особенностей, «сгорели» и сами не могли понять, как это случилось. У китайцев все на виду, и можно избежать провала, если оставаться наблюдательным.
   Дней через пять, после всех оформлений и официальных церемоний я выехал к месту назначения в город Шеньян, где располагался авиационный техникум. Вместе со мной выехали переводчица и охранник. Железнодорожную поездку в общих вагонах трудно вынести, но нас возили в вагонах международного класса, которые в Китае не хуже наших спальных вагонов – по два места в купе.
   Доехали до Шеньяна хорошо, там меня встретили китайцы и мой будущий коллега в техникуме – преподаватель по электроприводу В. Б. Хорошевский. Он был старшим советником по техникуму, но рычагами власти не пользовался, так как к этому не находилось повода. Разделение по старшинству делалось для порядка, чтобы было к кому адресоваться, если возникнет какая-то необходимость. В техникуме я появился уже на другой день.
   В гостинице в бюро обслуживания нам называли номер машины, которая повезет нас, и мы шли к подъезду, куда приходила машина. В техникуме уже был налажен учебный процесс. В нем раньше работали советские специалисты, но теперь их не было, и китайцы организовали обучение здесь только временно, с тем чтобы на следующий год, когда будет построено здание техникума в Сиане, нас перевести туда.
   В первый год мы занялись написанием текста лекций, который переводился на китайский язык и изучался будущими преподавателями. Мы проводили теоретические собеседования, на которых китайские коллеги задавали вопросы, а мы подробно отвечали.
   Плохо в этой обстановке было то, что обратная связь оставалась слабой, и мы с трудом понимали, насколько хорошо обучающиеся усваивают предмет.
   Только в конце обучения, когда они, выполнив дипломные работы, защищались, мы смогли оценить их готовность к работе и результаты собственного труда. Итогами защиты я остался доволен. Явно чувствовалось, что два года, проведенные в Китае, не пропали даром.

   Хуже обстояло дело у моего коллеги. Весной 1957 года Хорошевский обнаружил опухоль в районе слюнных желез и сильно переживал из-за этого. Визиты к китайским врачам и нашим советникам ничего не прояснили, а ведь среди врачей был и доцент-хирург. После летних каникул мы поехали в Пекин, и я увидел, что его опухоль стала больше, чем весной. Хорошевский обратился в поликлинику при гостинице «Дружба», которая была укомплектована советскими врачами. После осмотра они направили его в центральную больницу Пекина, где после исследований он получил официальный диагноз: саркома. Хорошевского немедленно направили в Москву на операцию.
   Он вылетел в Москву самолетом Ту-104, и вскоре в пятой градской больнице его прооперировали. Через два года после этого Хорошевский умер от метастазов, которые просмотрели онкологи Ростова, где он жил.
   Несмотря на эту печальную ситуацию, китайцы нового специалиста не стали заказывать, и преподаватели заканчивали формирование курса самостоятельно, лишь изредка обращаясь ко мне с некоторыми вопросами, на которые я в меру своих сил отвечал. Таким же способом был подготовлен китайцами курс гидравлики, но тут я уже им помогал, и они остались довольны.

   За время пребывания в Шеньяне я составил схемы стендов, которые надо было создать для проведения испытаний агрегатов. Для их изготовления требовалось разрабатывать чертежи и согласовывать их изготовление с заводом. Чертежи китайцы выполнили с моей консультацией, и мы поехали на моторный авиационный завод в Шеньяне.
   Я был потрясен тем размахом, с которым было построено предприятие. Корпуса размещены с большими промежутками, так что, если возникнет пожар, сгорит только один из них. А это могло случиться, так как китайские рабочие были наивны как дети и могли сделать то, чего сами не ведали. Но, видимо, сказалась их дисциплинированность – за время моего пребывания на авиазаводе ЧП не случилось.
   Меня также поразил стиль отношений руководства завода с руководителями из техникума. Они были друг к другу очень внимательны и доброжелательны. Нашу просьбу выслушали, подробно ознакомились с чертежами стендов, оценили их трудоемкость, а потом заявили, что с удовольствием помогут техникуму, но у них нет материалов, так как нет таких запасов. Они порекомендовали руководству техникума обратиться за материалами в министерство, а когда по заявке техникума заводу дадут материалы, они сделают стенды.
   Больше всего меня удивило, что руководитель завода сам, без просьб и принуждений со стороны начальства, берется за довольно трудоемкую работу. Я неоднократно бывал свидетелем ситуации, когда директор советского завода выпроваживал людей с такими просьбами и ругался, если кто-то пытался содействовать принятию заказа без указания министерства. Он явно боялся, что в министерстве, узнав о такой практике, немедленно увеличат заводу план без увеличения фондов зарплаты. Через год стенды были изготовлены и установлены в лабораториях гидроприводов и гидравлики Сианьского авиатехникума.
   Во второй части года работа шла свободней, так как текстов осталось написать меньше половины. Было больше консультаций, так как преподаватели уже постигали курс и начинали преподавать. Параллельно с курсом следовало составить учебный план для специальности, написать методические разработки по различным видам занятий и решить другие вопросы, связанные с налаживанием учебного процесса.
   За время пребывания в Китае нас часто приглашали на всякие мероприятия, и почти всегда – с большим застольем, так что некоторые любители зелья нередко упивались, и были случаи проработки их поведения на собраниях. Однажды советского специалиста отправили досрочно домой с формулировкой «не оправдавший доверия партии», и он из авиации пошел неизвестно куда.
   Отношения между нашими коллегами были вполне уважительные, и раздоров почти не возникало, а если были конфликты, то в группах, прибывших с одного предприятия.
   Сложностей добавляла нечеткость в работе отдела кадров министерства. Кроме того, что я рассказал выше о прилете в Пекин, был со мной и другой казус. Когда я уезжал в КНР, в кадрах сказали, что оформлены все документы. Я просил ускорить подготовку документов для жены, так как она осталась одна с двумя маленькими детьми. Мне пообещали все сделать за две-три недели, но документы оформляли свыше двух месяцев, и она, измученная ожиданием, приехала ко мне только в ноябре.
   Другая напасть состояла в том, что при отъезде в КНР оформлялись подъемные, документы, которые обычно прибывали через одну или две недели после приезда на место. Мои же документы пришли лишь через три или четыре месяца, да и то после напоминаний по всем каналам и личного письма в отдел кадров МАП. Небольшие вроде бы шероховатости, но они сильно мешали спокойной работе и жизни.

   Наряду с работой, которая протекала в исключительно благоприятных условиях, китайцы старались сделать все, чтобы нам было комфортно жить и отдыхать. Все мы питались в гостиничных столовых, которые несравнимы с советскими. Повара были отличные, продукты исключительно свежие и в большом разнообразии. Заказывали себе что хотели и всегда были сыты, а когда захочется, то и пьяны немного.
   При гостинице находились киноконцертные залы, спортплощадки и прочее. В общем, мы жили как в Шеньяне, так потом и в Сиане отлично и совсем мало скучали по дому. Летом нас возили в дом отдыха в Бэйдайхэ на берег Желтого моря, где расположены базы отдыха работников ЦК китайской компартии. Места очень красивые, живописные, да и воздух кристально чист.
   Так я больше не жил никогда – и богато, и спокойно. Это сделало меня более уравновешенным, более понимающим и доброжелательным. Раздражительность исчезла и больше не проявлялась, разве что в гневе. Вот таким, улучшенным, я вернулся домой и этого заряда не исчерпал до конца моей службы, а дома и сейчас чувствую этот заряд.
   Мы часто отдыхали с китайскими товарищами. Для них это было интересней, чем для нас, так как они на этих встречах всегда хорошо кушали и даже немного выпивали, а некоторые и немало.

Анна Васильевна с Григорием и Верой на выделенной для них вилле в Бэйдайхэ.

Григорий и Вера в Бэйдайхэ около столовой дома отдыха.

Григорий в Бэйдайхэ.

Вера на берегу Желтого моря.

Алексей Григорьевич с дочерью в Бэйдайхэ.

На экскурсии по Желтому морю на традиционных судах. Анна Васильевна с сыном Григорием.

Алексей Григорьевич с детьми на экскурсии в Бэйдайхэ.

Прогулка в горах с китайскими коллегами.

За время пребывания в Шеньяне нам удалось посетить Порт-Артур и Дальний. Эта экскурсия дала хорошее представление о жизни русских хозяев этих земель и серьезности военно-морских укреплений, так что действительно гибель наших кораблей во время Русско-японской войны свидетельствует о плохом руководстве из Петербурга. Одновременно мы увидели и следы массовой гибели наших людей, живших уже после Второй мировой войны. На кладбище были захоронены маленькие дети, и о причинах смертей никто не говорил. Ну а о рядах наших похороненных пилотов нам рассказывать и не требовалось, так как годы их гибели точно совпадали с годами войны в Северной Корее.

   Памятник русским воинам, погибшим в 1904 г. в Порт-Артуре.

   Интересна была поездка в район «Тысяча гор» за Аньшанем. В этих местах располагался большой монастырь, а в наше время китайцы организовали санаторий, но он занимал лишь малую часть массива. Монахи организовали маршруты для экскурсий так, чтобы туристы видели всю красоту этих мест. После прогулки мы заехали в Аньшань и ознакомились издалека с металлургическим комбинатом. Масштаб комбината мы почувствовали, а разделить, что сделано нашими специалистами, а что – японцами, не смогли. Судя по городу, который японцы построили для своих кадров, завод был и при них значительным. В наш приезд советские специалисты в основном уже уехали, и значительная часть домов была заселена китайскими работниками.
   Большое впечатление произвела поездка в район, расположенный недалеко от Шеньяна, где производилась добыча угля открытым способом. Карьер был организован японцами, и в наше время я не заметил там советских специалистов. Строители закрытых подземных шахт находились в более удаленном районе, и масштаб стройки, видимо, был небольшой, так как наших там было всего две семьи.
   Еще большее впечатление оставило посещение строящейся плотины, проводимое недалеко от открытого карьера. Стройка велась вручную, и на плотине трудилось больше 80 тысяч работников, переносивших землю в корзинах на коромыслах вручную. Более половины работников были заключенными, которые жили около плотины в продуваемых бараках. Летом в таких условиях находиться еще можно, но зимой даже трудно представить, как они существовали, так как место открытое, а в этом районе с ноября по март морозы держатся ниже 20 °C.

   Весной 1957 года в КНР началось движение по совершенствованию стиля работы. В ходе этой кампании любой человек мог написать плакат. Использовали для этого одну или несколько склеенных газет. Тексты писались крупными иероглифами тушью и содержали предложения, что и как надо сделать для улучшения стиля работы. Плакаты вывешивались на видных местах, на стенах зданий, на заборах, в коридорах, у входов в организации и учреждения, у дверей кабинетов начальников, которым адресовались.
   Кампания приняла массовый характер, и в масштабах КНР это было столь грандиозно, что мы сначала даже растерялись, не понимая, что это такое и как нам быть. Вскоре нам разъяснили суть мероприятия, и мы успокоились, но не совсем. В такой обстановке оставаться спокойным очень трудно. Мероприятие длилось весь второй год нашего пребывания в КНР. Кампания разнообразилась, и развивалась, и в какой-то степени была подобна нашей кампании по развитию стахановского движения, и, соответственно, содержала всякого рода нелепости.
   Весной 1958 года открылась другая кампания – по борьбе с воробьями и грызунами. В ней были явные нелогичности. Например, выезжает техникум в составе двух тысяч студентов и преподавателей за город – гонять воробьев. Я спросил, почему мероприятие выносят за город, разве в деревне воробьев легче загонять или убивать? Мне ответили, что воробьи из города улетели, и их осталось мало, а в деревнях их больше. Выезд был организован в воскресенье, отдохнуть нам не удалось, и погибло всего два воробья. Я тогда спросил китайских коллег, какой смысл транжирить революционный энтузиазм масс? На этот вопрос они не ответили, так как кампания шла по указанию сверху.
   Однажды мы проезжали мимо тюрьмы, и заместитель директора техникума сказал, что хотел бы две-три недели отдохнуть за решеткой. Мы дружно посмеялись, но смех был сквозь слезы. В этих сложных условиях протекала моя просветительская деятельность весь второй год нашего пребывания в КНР. Еще больше нелепостей было в кампании по увеличению выплавки чугуна и стали.
   Второй год мы провели в Сиане. Город чисто китайский, недалеко от него находилась база Гоминьдана, откуда в конце революционных боев Народной армии Китая был изгнан Чан Кайши.

   Гостиница «Дружба» в Сиане.

   Город в то время населяло около двух с половиной миллионов жителей. Мы жили в гостинице «Жэньминь таша» («Дружба»), в новом ее корпусе, построенном специально для нас. Стройку закончили, когда китайцы резко изменили политику экономического сотрудничества с нами. К этому времени они убедились, что, несмотря на официальные заверения в вечной дружбе, в нашей стране действуют неуправляемые силы, которые привели к тому, что оборудование, поставляемое нами, не так качественно, как требуется, а специалистов направляют не столь квалифицированных, как надо. Это явилось следствием снижения качества продукции, которое наблюдалось в СССР повсеместно, а также коррупции партийных органов, которые направляли своих людей, а не специалистов соответствующей квалификации. У нас был случай, когда из Сианя отправили обратно домой специалиста, а это была дочь главного инженера или директора завода, очень слабый профессионал.
   В 1957 году в Китае уже перестали преклоняться перед советскими специалистами, и в это время их отправляли обратно – вплоть до советника министра и директора завода. В обоих случаях причиной было то, что они, зараженные нашей системой, действовали настолько формально, что вместо помощников превратились в тормоза.
   Советником министра был бывший начальник технического управления Минавиапрома Чертков, которого, совершенно растерянного и удивленного, я случайно встретил у начальника отдела кадров министерства. Там ему объяснили, почему это произошло, и после этого он больше не ведал техуправлением.
   Директор навязывал китайцам свою схему управления заводом, которая без нужды увеличивала управленческий штат, а он у них и без того был раздут, так как они во многих случаях держали параллельные должности, объясняя это необходимостью готовить резерв руководящего и технического персонала для новых строящихся заводов. Не поняв эту простую истину, директор превратился из советника в навязчивого и брюзжащего чиновника, с которым китайцы решили расстаться до истечения срока соглашения. Такие случаи дорого обходились тем, кто добивался подобного исхода.
   В Сиане я несколько изменил режим своей работы. Если в Шеньяне конспекты лекций писались в техникуме, то в Сиане этот режим я соблюдал только первое время, а потом в техникум ездил два-три раза в неделю, а оставшееся время работал дома. Условия работы в гостинице у меня были прекрасные, так как мне дали трехкомнатный номер и я имел возможность уединиться и работать. Китайцы этот режим одобрили, так как он им дал возможность свободнее распоряжаться своим временем. В последнее время конспектов я почти не писал, так как они в основном были уже написаны и переведены, а на консультации преподавателей и лабораторий приезжал, когда это требовалось.
   Как и в Шеньяне, гостиница иногда устраивала интересные экскурсии-прогулки за город на исторические места или в красивые области, являющиеся зонами отдыха трудящихся КНР.
   Техникум также организовывал поездки и экскурсии в очень интересные и достаточно удаленные от Сианя районы. Весной мы ездили в горы километрах в сорока или больше от города. Места очень живописные, тем более что поездка состоялась в период, когда цветут белые акации – деревья, которые вырастают в Китае до размера наших дубов.
   Потом ездили в район, где было дано последнее сражение Чан Кайши, посетили усадьбу Линь Лун, принадлежащую императору. Усадьба очень красивая и имеет искусственные водоканалы и красивые фасады. Дальше мы поднялись высоко в горы, где расположен монастырь. В храме лежит фигура Будды длиной метров в двадцать или больше и много других, размером поменьше. Встретились и пообщались с монахом, который проявил к нам большой интерес и угостил нас гранатами.
   Неприятным для меня и китайцев моментом стало то, что преподаватель, изучивший курс двигателей у советского специалиста, и около полутора лет проходивший подготовку у меня, и показавший себя наиболее подготовленным, на собрании по совершенствованию стиля работы высказался против этих собраний и других «неразумных» мероприятий. За это его объявили правым элементом, сняли с курса и отправили в лабораторию гидроагрегатов для закалки в труде.

Алексей Григорьевич в усадьбе Линь Луна.

   Экскурсия в монастыре.

   В связи с этим мне пришлось срочно готовить еще одного преподавателя взамен снятого. Хорошо, что они направили на замену хорошего, грамотного человека, а первый так и остался неаттестованным. Не знаю, дали ли ему после «закалки» возможность доказать свою преданность республике и перейти на преподавательскую работу. Смотреть на него в лаборатории было неприятно, так как он выглядел забитым и обиженным.
   После защиты дипломов состоялся торжественный смотр студентов и преподавателей по специальности «гидроагрегаты», на котором директор техникума поблагодарил меня за мой вклад в формирование специальности. Он вручил альбом с фотографиями, отражающими наше пребывание в техникумах Шеньяна и Сианя, приветственное послание от техникума, выполненное на шелковом знамени, с текстом на китайском и русском языках, а также наградил от имени гос-премьера Чжоу Эньлая медалью «Китайско-советская дружба».

   Так закончилось мое пребывание в Сиане, и мы выехали в Пекин. В Пекинском авиаинституте мне пришлось консультировать проект гидросистемы самолета, проектировавшегося там. Был ли построен самолет и какова его судьба, мне неизвестно, так как после выезда на родину все связи порвались, за исключением переписки с переводчицей Фон И Чжун, с которой мы обмениваемся письмами до сих пор.

Медаль «Китайско-советская дружба» и удостоверения к ней на русском и китайском языках.

Альбом с фотографиями, отражающими работу, проведенную в техникумах Шеньяна и Сианя.

Приветственное послание от техникума, выполненное на шелковом знамени, с текстом на китайском и русском языках.

В период пребывания в КНР мы ощущали постоянное уважение китайцев всех слоев общества и в различных ситуациях. Всюду слышались выкрики: «Советский человек – наш старший брат!» Висели большие лозунги о вечной нерушимости китайско-советской дружбы. Я не очень доверял этим заявлениям, так как вместе с ними шло сворачивание объема наших связей, сокращение сроков пребывания наших специалистов и их количества, то есть было много сигналов об охлаждении дружеских чувств. Зато больше обращалось внимания на выгоду от них.

На улицах Пекина.

Экскурсия в Пекине на лодках.

На экскурсии в Пекине.

Семья Полюшковых и переводчица Фон И Чжун у стены Девяти драконов в Пекине.

   На экскурсии в Пекине.

   Через год после нашего возвращения из КНР, в 1959 году, в Пекин приехал Н. С. Хрущев и после встреч с Мао Цзэдуном развернул вектор взаимоотношений примерно на 180 градусов.
   Его не устраивало, да и справедливо, что ветер с востока преобладал над ветрами с запада, о чем и заявлял Мао. Кроме того, Хрущев, очевидно, увидел, или помогли ему увидеть, ту бессмыслицу, которая творилась в стране в ходе борьбы за перевоспитание масс и обеспечение большого скачка в развитии народного хозяйства.
   В 1960 году уже стало для всех очевидно, что нашей дружбе пришел конец, несмотря на то что за нее мы много заплатили в ущерб своему благополучию. Такой поворот не понравился китайскому руководству, и они довели дружбу нашу до противоположности, вплоть до нового витка неурегулированных пограничных споров и вооруженных стычек возле Амура или в других областях, как, например, это было на острове Даманском.
   К сожалению, примеры неразумных наших отношений с Венгрией и Китаем ничему не научили наше руководство. Мы продолжали развивать их, все шире включая в этот круг Вьетнам, страны Ближнего Востока, Афганистан, а когда набили шишки и потерпели большие убытки, начали применять негодные принципы в отношениях с субъектами Федерации. Так возникли горячие точки и острые ситуации в Карабахе, Прибалтике, Чечне. Из этих событий надо извлечь урок и принять такие законодательные меры, чтобы узкий круг руководителей не мог начинать войну, задевающую интерес всего народа страны.

Анна Васильевна Полюшкова с детьми Григорием и Верой. Крайний слева – одноклассник Григория,

Алексей Григорьевич около гостиницы «Дружба» (Жэньминь Таша), г. Сиань, апрель 1957 г.

Алексей Григорьевич с женой Анной Васильевной и руководством техникума (крайний справа – директор техникума).

Анна Васильевна Полюшкова, переводчица Фон И Чжун, сын Григорий и дочь Вера, г. Сиань, февраль 1957 г.

Фото на крыше гостиницы «Жэньминь Таша», с которой в 1957 году очевидцы наблюдали полет первого искусственного спутника Земли.

Анна Васильевна Полюшкова, переводчица Фон И Чжун, сын, дочь и сотрудники техникума.

Дочь Вера на крыльце гостиницы в Шеньяне.

Сын Григорий пошел в первый класс в школу для детей советских специалистов при гостинице. 1957 г.

Анна Васильевна (вторая слева) во время командировки мужа в КНР, как и многие другие жены советских специалистов, преподавала русский язык студентам китайского техникума.

Первомайская демонстрация в Сиане.

Подготовка к первомайской демонстрации в Сиане.

Обращение китайского руководства к трудящимся в честь Праздника труда.

Девушки и парни в национальных костюмах встречают члена ЦК КПСС К Е. Ворошилова.

Член ЦК КПСС К. Е. Ворошилов и сопровождающие его люди.

Торжественная встреча К. Е. Ворошилова советскими специалистами. В центре стоит глава Госсовета КНР Чжоу Энълай, справа – член ЦК КПСС К. Е. Ворошилов, слева – Алексей Григорьевич.

Алексей Григорьевич делает доклад, переводчица – Фон И Чжун.

Проводы китайскими специалистами и руководством техникума Алексея Григорьевича с семьей на родину.

Глава IX
Продолжение производственной деятельности

   Для более глубокого понимания процессов, которые я уже начал описывать в прошлых главах и о которых продолжу речь далее, я составил перечень основных вех развития производства авиационно-космических гидросистем. Предлагаю ознакомиться с ним.
   Вскоре после завершения Второй мировой войны, несмотря на усилия всех политических лидеров стран установить прочный мир, началась так называемая холодная война между главными лагерями. Одним, возглавляемым Америкой, и другим, руководимым Советским Союзом. Эта ситуация дала толчок к началу военного противостояния. Это означало, что начинается эпоха соревнования и совершенствования систем и видов вооружения, а также авиационной техники.
   Появление в ходе войны газотурбинных двигателей позволило создавать более мощные самолеты, летающие со скоростями выше скорости звука, что привело к серьезным изменениям конструкций самолетов, в том числе к изменениям в их оборудовании. Потребовались новые схемы управления самолетами и введение нового силового механизма для обеспечения впрыска, уборки шасси колес, управления режимами механизации крыльев и рулей. Таким образом, появились как составные части самолетных гидросистем, так и бортовые системы электроснабжения, пилотажно-навигационные системы.
   Возникающие потребности во вспомогательных механизмах и их изготовлении до войны удовлетворялись путем проектирования и изготовления их специалистами КБ, создававшими самолеты. На новом этапе этот принцип уже не годился, так как создание новых систем было связано с решением достаточно сложных научно-технических проблем и могло быть решено только в условиях специализированных фирм ОКБ НИИ, где можно было создать условия для формирования соответствующих специалистов, обеспечив их соответствующим оборудованием и технологической базой.
   Правительство разрешило соответствующим министерствам создать такого рода организации, и тогда появился ряд ОКБ и НИИ. В 1946 году, с целью практического решения задач разработки, изготовления и доводки агрегатов гидросистем самолетов и вертолетов, Министерство авиационной промышленности выделило Балашихинский завод, ранее занимавшийся разработкой конструкций авиаколес и систем торможения. Возглавил завод профессор Т. М. Башта, автор книг по гидроприводу станков, бывший научный сотрудник Экспериментального научно-исследовательского института металлургии станков.
   В 1946 году на базе имеющихся трофейных материалов Башта издал большой труд по гидроагрегатам гидросистем самолетов, который стал хорошим пособием для творческих работников завода. В качестве ведущих специалистов Башта привел на завод бывших своих сотрудников по ЭНИМСу: начальника КБ гидроагрегатов Л. С. Брена, начальника бригад А. И. Душского, М. С. Воловика и Л. Д. Крайза. Вскоре на завод пришли молодые специалисты, окончившие МАИ, где Т. М. Башта заведовал кафедрой самолетного оборудования.
   На плечи ранее собранного коллектива легла трудная задача создания агрегатов, обладающих малыми размерами и весом. Опыта разработки подобного рода механизмов почти не было, поэтому приходилось начинать и доходить до результатов самим. Кое-какой опыт создания подобных агрегатов имелся в США и Германии, он использовался нашими специалистами путем изучения конструкций и испытаний образцов, доставшихся нам после войны.
   Вследствие отсутствия опыта и условий для качественного изготовления первые агрегаты обрабатывались медленно. Обнаружилось много недостатков в части обеспечения работоспособности, герметичности и ресурсов. Отсутствовал опыт в лабораторных испытаниях, недоставало приборов для замеров, не было опыта составления технических требований и заданий на проектирование и объемы испытаний. Эти знания и опыт пришли к нам после первых лет трудных поисков.
   Автор данных воспоминаний поступил на завод в качестве заместителя начальника лаборатории в 1949 году, когда лаборатория переживала период становления. В то время завод переживал довольно неспокойный период, так как против главного конструктора шла борьба части коллектива завода, активно поддерживаемого партбюро, во главе которого стоял В. М. Бисярин.
   Начальник лаборатории М. С. Марголин был молодым, хорошо подготовленным, творчески мыслящим специалистом, умело организовавшим работу коллектива. В это время в лаборатории изготовляли новые, более совершенные стенды для проведения испытаний агрегатов.
   Позднее началось строительство тепловых и шумовых камер, а это улучшило условия труда испытателей. Испытания агрегатов были распределены по специализированным группам, что позволило усилить их оснащенность и поднять уровень качества испытаний в лаборатории.
   Была организована группа «прибористов», она проводила замеры параметров работы испытуемых агрегатов, а также решала проблему автоматизации испытаний. Уже тогда специалисты стали широко использовать осциллометрические записи давления и перемещений, что открывало путь к исследованию вопросов динамики гидропривода.
   Несмотря на нервную обстановку на заводе, сотрудники КБ и других подразделений завода под руководством профессора Т. М. Башты за восемь лет сумели решить основные задачи создания конструкций новых типов гидроагрегатов для вновь проектируемых самолетов, отработали технологию их производства и проведения всех видов испытаний – до государственных включительно. Завод стал ведущим предприятием, обеспечивающим разработку и поставку агрегатов гидросистем для всех вновь проектируемых самолетов и вертолетов. Предприятие пользовалось большим авторитетом как в министерстве, так и в ОКБ самолетных и вертолетных двигателей.
   Наряду с этими достижениями о нашем заводе шла худая слава – как о склочном коллективе, поэтому, когда в 1954 году Т. М. Башта подал заявление об уходе с завода, отдел кадров министерства за три месяца поисков достойной замены ему не нашел и не сумел добиться согласия на директорское кресло авторитетного специалиста. Министр был вынужден согласиться с кандидатурой, представленной партийным бюро завода. Но с приходом к руководству КБ в должности главного конструктора И. И. Зверева уровень качества работы завода снизился, так как И. И. Зверев имел лишь некоторый опыт работы конструктором насосов, но в качестве руководителя прежде не работал.
   Ему пришлось много трудиться для освоения опыта разработки других агрегатов, устанавливать и налаживать связи с руководством министерства, с руководителями ОКБ, являвшимися нашими заказчиками, с представителями военных приемок, с предприятиями серийного изготовления наших агрегатов и многими другими организациями.
   Такой опыт, как показывает практика, формируется не один год. Новичок, окунувшись в эти проблемы, может серьезно растеряться, что и происходило с нашим главным конструктором. Это вызывало нарекания и проявления неудовольствия со стороны подразделений министерства.
   В результате первые годы его работы сопровождались выездами комиссий министерства с целью проверки уровня нашей работы. И этот, не лучший вариант решения нашего кадрового вопроса привел к тому, что номенклатура наших агрегатов стала сокращаться, как и наш объем деятельности. В первую очередь министерство было вынуждено снять с завода заказы на основную часть таких необходимых и сложных агрегатов, как гидроусилители, и передать их в другое ОКБ, что помогло ему быстро поднять свой престиж, а впоследствии и стать ведущим ОКБ этого профиля.
   Наши работники остались недовольны, так как им пришлось заниматься доводкой старых заказов и вновь проектировать мелкие агрегаты регулирования потоков, что не относилось к их техническому профилю и не было так престижно и интересно, как предыдущий заказ.
   В период с 1953 года мы провели большую работу по освоению бумажных авиационных фильтров. Нами были разработаны, согласованы, заказаны на специальной копировальной бумаге в ЦНИИ «Бумпром» различные виды фильтров гидросистем. Имелись уже отработанные образцы, появились работы по расширению исследований в этой области. Но теперь все имеющиеся материалы по согласованию с главным управлением МАП были переданы в Уфу, где создавались специальные ОКБ. Туда же был передан еще ряд мелких гидроагрегатов, а сами бригады фильтров у нас были изъяты. Части других мелких агрегатов были переданы в куйбышевское ОКБ.
   В результате авторитету нашего ОКБ был нанесен урон, который мы переживали в течение нескольких лет. И только после освоения производства насосов типа НП-34, работающих при давлении 210 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

и при высоких температурах окружающей среды, наш авторитет начал постепенно укрепляться и нас стали привлекать к выполнению более сложных заказов.
   Этому способствовало и то обстоятельство, что в конце пятидесятых годов стали строить самолеты со скоростями 2 Маха и больше, потребовались агрегаты, работающие при температуре окружающей среды в 150 градусов Цельсия и выше. Необходимо было решать вопросы создания новых рабочих жидкостей, металлов, уплотнителей. Некоторые части этих работ велись в основном в нашем лабораторном отделе 170.
   То есть возникла необходимость заняться работами, которые через несколько лет помогли нам снова стать ведущей организацией. Хоть и с подмоченным авторитетом.
   То, что мы утратили в середине пятидесятых годов, не позволяло нам занять бесспорно ведущие позиции в науке. И теперь эту ситуацию укрепляло то обстоятельство, что мы, взяв заказы у КБ В. Н. Челомея в 1956 году, не сумели их выполнить. С нас сняли заказ на РМ-10 и передали его в ОКБ А. С. Селиванова. От поступающих заказов Челомея, во избежание неприятностей, пришлось отказаться.
   Значительную роль в укреплении авторитета нашего КБ играли работы по созданию гидропередачи для систем электроснабжения самолетов и ракет, а также насосов, работающих на частых вращениях, 10 000-12 000 оборотов в минуту, и развивающих давление до 400 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Эти работы сопровождались исследованиями возможностей насосов типа НП-70 и поисками путей снижения давления пульсации и частоты давления вращения.
   В результате появились насосы типа НП-85 и НП-103, которые позволили улучшить эксплуатационные показатели насосов и решить ряд проблем, связанных с обеспечением спокойной работы в гидросистемах при сохранении наибольших размеров гасителей пульсирующего давления. Проводились теоретические исследования, связанные с проблемой оптимального проектирования, в результате составлена программа, позволяющая расчетным путем получить размеры качающей группы насосов, обеспечивающих максимальный КПД в различных режимах и имевших минимальные размеры. Стало быть, и насосы стали лучше.
   Дальнейшее развитие наших работ приостановилось в связи с общим сокращением объемов и снижением уровней задач всего авиационно-космического комплекса. А перспективы нашего КБ определяются состоянием этой отрасли, так как наши работы могут развиваться только в рамках развития комплекса в целом.
   Считаю целесообразным завершить рассказ о наших работах общей оценкой их ввода на опытные организации, отвечающие за уровень разработанной техники, и обзором трудностей, мешавших успешному ходу дел после ухода с завода Т. М. Башты.
   Мы продолжали работы по доводке насосов типа НП-25 и НП-37, но сталкивались с большими трудностями. Требовалось проведение большого объема доводочных работ, обеспечение которых шло не лучшим образом, потому что производство прилагало к этому мало усилий.
   Новый виток проблем с доводкой агрегата производил плохое впечатление на руководство главка, что чувствовалась нами и в последующие годы. С другой стороны, систематические срывы сроков доводки опытных агрегатов породили скептическое отношение к этим работам со стороны производства. Постепенно стало складываться противостояние между КБ и производством.
   Разрешить этот вопрос должен был главный конструктор, но он этого не сумел сделать. Вначале потому, что прежде был в подчинении директора четыре года, а потом, став ответственным руководителем, по причине установившейся практики. Тем более что министерство поддерживало производство, а не опытные подразделение.
   Производственные подразделения в основном боролись за план поставок агрегатов, который закономерно рос по причине систематического и безнаказанного срыва сроков отработки опытных агрегатов. Согласно отчетам производства, затраты на доводочные работы упали до 5-10 %, то есть завод был превращен в помощника серийных заводов. А начальник завода назвал Зверева «палочкой-выручалочкой». Конструкторское бюро оказалось в положении ответственного за срыв своих планов и сделать ничего не могло.
   Мне, как заместителю главного конструктора по гидроагрегатостроению, не однажды приходилось ставить вопрос перед главным конструктором и руководящими работниками главка о проблемном ходе наших работ, но взаимопонимания я не получал.
   Перед уходом с поста заместителя главного конструктора у меня была беседа по этим вопросам в парткоме завода. Я получил рекомендацию пост не покидать, а продолжить борьбу с их поддержкой. На это я ответил, что на работу я хожу работать, а не бороться, и опыт показывает, что борьба, кроме неприятностей – в первую очередь для себя, – ничего не дает.
   В период руководства заводом Т. М. Башты мы даже не знали о существовании подобного рода проблем и лишь иногда узнавали от него, что за некоторые действия он получал взыскания от министра, но не сдавался и добивался своего. Такого же понимания своей роли и такой же смелости у Зверева не было. Ничего не достигнув, он оставался послушным орудием в руках главка. А установившийся порядок ответных работ был тормозом для достижения более высоких результатов творческой группы и труда всего коллектива завода.
   В создавшемся положении вещей виноват не столько И. И. Зверев, сколько руководство парторга, возглавившего завод, и его усилия, создавшие обстановку, в которой Башта не мог больше работать на заводе. После ухода Башты начался процесс падения активности и эффективности работы целого коллектива, а в высоких инстанциях партийного руководства и в руководстве Министерства авиационной промышленности этого не заметили и не предприняли решительных действий для исправления ошибок.

   Теперь я продолжу рассказ о своей судьбе.
   По возвращении из КНР я попросил И. И. Зверева дать возможность вернуться к конструкторской деятельности. Он охотно удовлетворил мою просьбу, так как объем работ в КБ к этому времени вырос, а сами работы усложнились.
   Велась разработка агрегатов для сверхзвуковых бомбардировщиков В. М. Мясищева. Возобновились работы по приводам с постоянной скоростью на входе и очень сложными эксплуатационными условиями в части температур и мощности. Также продолжались работы по агрегатам для машин, работающим в нормальных условиях других генеральных конструкторов. Такой объем привел к тому, что имеющиеся конструкторские бригады, несмотря на их значительную численность по кадрам, были перегружены работой и стали трудноуправляемыми.
   Привод с постоянной мощностью был необходим, так как за рубежом самолеты перешли в основном на переменный ток высокого напряжения, а наши машины продолжали работать на постоянном токе низкого напряжения. Из-за этого все системы электроснабжения наших самолетов были значительно тяжелее. Разница в весах была тем больше, чем больше мощность систем электроснабжения, которая в это время измерялась уже сотнями киловатт.
   Главный конструктор поручил мне организовать новую бригаду и возглавить ее. Основной работой моей бригады должна была стать разработка приводов постоянной скорости, а также разработка насосов и гидромоторов.
   Для комплектования бригады я получил возможность представить новые кандидатуры для зачисления в состав бригады на основе договоренностей с конструкторами. Сначала в мою бригаду была переведена небольшая, но высококвалифицированная группа конструкторов, которая стала ядром будущей бригады. Уже через год бригада пополнилась как молодыми специалистами из МВТУ, МАИ, так и некоторыми конструкторами из действующих бригад. По их ходатайству и при моем согласии все они стали членами полноценной бригады, состоящей из профессиональных, по большей части молодых конструкторов, успешно создающих новейшие агрегаты для сложных условий эксплуатации.
   Начали выпускать чертежи, а затем доводить до ума и сами приводы. Работа была сложной и очень интересной, поэтому вскоре я вновь занялся наукой, начав формировать теоретические основы разработки приводов постоянной скорости. Наряду с приводами группа разрабатывала различные типы насосов – от ручных до высокооборотных, а также насосы высокого давления.
   Эти обстоятельства определили специфику бригады и интерес к ней со стороны конструкторов. К нам стали проситься люди. Не желая нарушать единство коллектива, по совету ведущих конструкторов бригады я взял еще кое-кого из специалистов, и мы в этом вопросе практически не ошибались. Бригада оставалась спаянной до разделения ее после моего ухода, и даже после того коллективы новых бригад работали дружно и согласованно. За пять лет бригадой были разработаны все типы насосов, явившие собой новые направления, которые развиваются до настоящего времени.
   Большое разнообразие проблем возникло, когда бригада по моей инициативе включилась в работы по ракетной тематике. Мы выполняли задачи главных конструкторов как нашего министерства, так и других. Омрачающим наше настроение было то обстоятельство, что разворачивать эти работы не разрешало руководство министерства, а вести их в обход министерства – нельзя, так как оно требовало новых исследований, как экспериментальных, так и теоретических.
   Несмотря на сопротивление руководства министерства, мы выполнили ряд опытных работ, которые дали нам основание бороться за такие сложные агрегаты, каких еще никто не проектировал.
   Так, мы выполнили разработки высокооборотных (до 8 000 об/мин) насосов и насосов высокого давления клапанного типа, работающих при давлении до 400 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, по заказу ОКБ С. П. Королева, насосы-регуляторы высокооборотного и рассчитанного на высокое давление привода постоянных оборотов с питанием от бортовой сети – для ракет разработки ОКБ академика П. Д. Грушина. Создание их было весьма интересной работой для конструкторов, но доставило нам немало неприятных моментов.
   Одновременно с практическими работами мной велись теоретические исследования по расчету конструктивных элементов, позволяющих повышать частоту вращения блоков цилиндров насосов и моторов, по разработке методик расчетов элементов приводов постоянной скорости, а также я делал разработку общей методологии расчета приводов. Такой метод работы позволил бригаде достичь значительных результатов в части разработки новых типов насосов, проектируемых для высоких рабочих параметров. Была разработана методика расчета клапанов насосов с клапанами на выходе, что позволило форсировать их до четырех тысяч оборотов в минуту вместо полутора тысяч оборотов в минуту на насосах американских фирм и поднять рабочее давление до 400 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

.
   Сначала результаты исследований были опубликованы в специальных изданиях, а потом и в открытой печати. Для ракетных систем ОКБ П. Д. Грушина были разработаны уникальные агрегаты для бортовых систем. В частности, был создан привод от постоянных оборотов с питанием от бортовой гидросистемы ракеты и насос-регулятор, обеспечивающий постоянство скорости бортовой газовой турбины за счет регулирования выходов мощности потреблений. Агрегаты были оригинальные и решили бесперебойную работу бортовых систем двух ракет, в том числе противоракет. Наши работы подняли наш авторитет как на заводе, так и в министерстве, смежном с нашим, решающем аналогичные проблемы.
   По вопросу разработки новых агрегатов к нам обратились из ОКБ С. П. Королева, академика М. К. Янгеля и В. П. Макеева и даже включали наш ОКБ в постановление Правительства по ряду приказов, поскольку такая работа весьма трудоемкая, а мы были загружены свыше нормы. Мы не рвались к их исполнению, а руководство Министерства авиационной промышленности занимало категорически отрицательную позицию, поэтому, несмотря на превентивные решения, мы дальше перечисленных проектов не шли.
   Но только по заказу КБ Королева нами были разработаны и изготовлены несколько насосов, рассчитанных на рабочее давление в 400 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Проработка технических проектов для наземной установки по заказам ОКБ Янгеля и Макеева принесла нам пользу: мы нашли ряд решений, которые пригодились потом, а сами проекты передали в ОКБ-1 заказчика. Ресурсов для проработки решений силами своего КБ в их министерстве почему-то не нашлось, со специализированной организацией было сложно, и они решали специфические проблемы в подразделениях разных других ОКБ, в том числе и в нашем.
   В это время мы разработали и испытывали последние насосы НП-70 для самолетов ОКБ А. А. Микояна по спроектированной в КБ схеме, но для высокотемпературных условий. Доводка насоса шла с большими трудностями, так как такая конструкция оказалась неподходящей вследствие большого износа трущихся пар кардана и недостаточно отработанных конструкций уплотнения.
   Трудности доводки мы с большими сложностями преодолели, но впредь такую конструкционную схему больше не использовали и за базовую конструкцию взяли насос со свободно опертыми поршнями и наклонной шайбой, как у НП-103, схему которого мы разработали несколько позже НП-70. Его доводка затянулась на несколько лет. В этих насосах некоторые элементы были новыми по сравнению с поршневыми насосами, оснащенными блоком цилиндров, расположенным под углом к ведущему валу.
   Проделанная работа была не напрасной, так как она позволила нам решать задачу создания высокоскоростных насосов, работающих при высокой температуре и высоком давлении рабочей жидкости.
   Эти работы позволили поднять весовые и надежностные характеристики гидросистем самолетов и ракет, что отныне позволило выйти на один уровень с объектами, разрабатываемыми в США. Наряду с доводочными работами по агрегатам для конкретных объектов мы проводили ряд работ экспериментального характера. Это позволяло нам браться за разработку агрегатов, которые способны выполнять свои функции при повышенных параметрах – как в части рабочих давлений, так и для высокочастотного вращения входных и выходных валов.
   При разработке новых насосов и приводов, естественно, встречались трудности, возникшие вследствие отсутствия опыта их создания. Мне пришлось разрабатывать небольшие методики расчетов, чтобы насос не сломался сразу же при запуске (например, в результате опрокидывания блоков цилиндров или его отставания и исчезновения завития в системе). По результатам работы составлялись отчеты и писались статьи, которые публиковались в различных открытых и закрытых изданиях.

   И. И. Зверев подключился к работам академика В. Н. Челомея и принял технические решения, навязанные работниками КБ Челомея, а они были далеко не лучшими. Поршневой насос, работавший в топливной системе, конструктивно оставался на уровне прямодействующего насоса образца прошлого века, только был усложнен. Насос работал по нескольку часов и ломался. Имея массу отказов, он был установлен на ракету, которая несла «Протон», а потом «Союзы» и другие.
   Когда я стал заместителем главного конструктора, восстать против этого не мог, так как видел, как обращались с теми, кто шел не в ногу с Челомеем, а последний шел в ногу с Хрущевым. По этой причине я промучился с этими системами года четыре или пять, до тех пор, пока Челомей наконец не изменил систему управления ракетой и не выкинул наш горемычный насос НС-37. После этого я вздохнул с облегчением, так как исчез аппарат, в котором ломалось все – от корпуса до пружинок переключения ходов поршней.
   В последний месяц 1963 года в бригаде усложнилась обстановка из-за трудностей, возникших с поставками насосов-регуляторов ракеты Грушина. Их должен был делать Харьковский агрегатный завод, но не освоил и поставлял нам детали, а мы их дорабатывали и собирали насосы. Брак из Харькова шел такой, что из него трудно было делать годные детали, поэтому сдача затягивалась, за что шишки получали мы.
   Такой порочный метод поставок серийные заводы устраивал, так как они при этом постепенно набирались опыта и период освоения для них проходил без шума в министерстве. Поскольку серийные заводы всегда пользовались снисходительностью со стороны ГУ то, к нашему неудовольствию, у нас всегда шли два-три агрегата по принципу «криво впряженной лошади».

   Разработка проектов, сложных и разнообразных по выполняемым функциям, а также создание новых агрегатов не только повышали интерес разработчиков к нашим проектам, но и способствовали сплочению коллектива. Года через три-четыре в бригаде работало больше двадцати человек, и, несмотря на это, наша бригада оставалась сплоченным трудовым коллективом.
   Вместе мы часто выезжали в лес – на пешие прогулки летом или на лыжные зимой, отмечали дни рождения, получение жилья и другие события. Вместе с этим субординация в бригаде не нарушалась, и специалисты были весьма дисциплинированны и исполнительны как на работе, так и на субботниках, которых в то время было достаточно много, в том числе и на стройках. Так мы отработали вместе пять лет, и за это время в бригаде были разработаны новые гидромоторы, насосные станции, приводы постоянной скорости и другие конструкции, которые синхронизировались и совершенствовались постоянно.
   В бригаде выросли новые кадры – от технического руководителя КБ и начальников бригад до заместителей главного конструктора завода. У нас сформировался целый ряд молодых инженеров, успешно работающих на высоком техническом и научном уровне. Хочу особо отметить моих ближайших помощников – ведущих конструкторов А. И. Перевозникова и В. В. Климова, которые имели большой опыт конструкторской работы и доводки агрегатов начиная с их изготовления, сборки и испытаний в лаборатории. Своей безупречной и творческой работой они являли хороший пример для других, более молодых конструкторов, пришедших в бригаду вскоре после окончания институтов.

   Первомайская демонстрация (слева направо): А. С. Климова, В. В. Климов, В. С. Раизин, Н. Т. Миронов, А. Г. Полюшков.

   Из молодых специалистов примером быстрого созревания я могу назвать молодого, но отлично подготовленного в теории инженера Н. А. Андрееву, которая упорно стремилась постичь премудрости инженерного дела, и это ей хорошо удавалось. Уже через год-два она успешно справлялась с проектированием насосов, а несколько позднее разрабатывала и вела доводку сложнейшего привода постоянных оборотов мощностью 120 кВт для антоновской тяжелой машины Ан-22. Через несколько лет, после ухода на пенсию руководителя Нелли Александровна сама возглавила конструкторскую бригаду.
   Несколько позже в бригаду поступил молодой инженер Ю. В. Быков, окончивший МАИ. С первых шагов он включился в работу коллег и проявил при этом хорошую инженерную подготовку и необыкновенное упорство в работе, буквально не считаясь со временем. Благодаря настойчивости и благоприятной обстановке в бригаде уже через два года он провел работу по разработке новой модели насоса НП-103, а через некоторое время создал новую модернизацию привода постоянных оборотов ГП-21, которая стала прототипом дальнейших модификаций приводов. Быков быстрее всех молодых специалистов из КБ получил право на руководство бригадой, а через несколько лет стал главным конструктором завода. Внезапная смерть оборвала его короткий, но яркий путь в инженерной деятельности.
   Из нашей бригады вышел Е. С. Верле. Сначала он занял должность начальника бригады, а затем стал заместителем главного конструктора. Начальниками бригады были и мои помощники – А. И. Перевозников и В. В. Климов. Перевозников несколько лет работал заместителем и начальником КБ – до самого ухода на пенсию.
   Пример целеустремленной работы нашей бригады показывает, что небольшой коллектив хорошо работающих конструкторов может оставить глубокий и яркий след в истории целого завода.
   Да, конечно, в нашей работе не все шло так гладко, как я пишу, были небольшие трения внутри бригады. Но немалая толика проблем приходила извне, так как зависть и недоброжелательство всегда были и есть. Но мы многими подобными вещами пренебрегали, а кое-кому давали соответствующий отпор – ставили и дела, и людей на место! В наше время считалось, что борьба – это естественное состояние, с чем я никогда не соглашался. Считаю и сейчас, что такие установки, приходящие сверху, много вредили нам и внесли существенный вклад в крах советского общества.

Глава X
Переход в ранг руководства

   В 1963 году главный конструктор завода И. И. Зверев, находясь под нажимом парткома, решил разделить функции заместителя главного конструктора по серийному производству. Заговорили о введении новой должности – заместителя главного конструктора по гидроагрегатостроению. Вокруг этой темы уже кипели страсти, а я, занятый работой, ничего не знал о происходящем. Должность по серийному производству предполагалось предложить заместителю главного конструктора по гидроагрегатам Н. И. Карпову, а на должность заместителя главного по гидроагрегатостроению, по мнению парткома завода, следовало назначить меня.
   Через какое-то время Зверев рассказал мне об этом и попросил обдумать предложение о должности. Я обещал. В это время у меня уже скопились некоторые теоретические разработки по приводам постоянных оборотов, которые мне хотелось развить и попытаться сделать докторскую диссертацию. Такие замыслы я мог быстрее осуществить, оставаясь в должности начальника бригады, тогда как переход на должность заместителя главного конструктора сильно затормозил бы научную работу, и потом ее было бы трудно проделать. Вскоре я сообщил Звереву о своем опасении, на что он отреагировал с изумлением и даже с некоторым беспокойством. Это меня озадачило. Оказалось, что Зверев тоже собирался написать докторскую диссертацию, и по этой же теме, поэтому был моим конкурентом.
   Окончательного ответа на предложение я не давал, а Зверев повторных разговоров не вел и ответа от меня не требовал. Вместе с этим я стал обращать внимание на то, что партбюро КБ, членом которого в этот год я не был, проводит какие-то конфиденциальные совещания и ведет собеседования в подразделении. Сделав выводы о проведении организованных партийных мероприятий, я насторожился, так как понял, что Зверев ведет какую-то двойную игру, а иначе всей этой мышиной возни не было бы.
   Поскольку я продолжал колебаться и не сделал ни одного шага по выяснению ситуации, происходящее меня беспокоило. Это продолжалось до того момента, пока член парткома не побеседовал со мной и не сообщил, что на место зама по гидроагрегатостроению есть претенденты, а Зверев не занимает определенной позиции. То есть он, очевидно, предпочитает, чтобы его заместителем стал кто-то другой, но не я. Однако партком против такого маневра, а его председатель собирался выступить на совещании по этому поводу. Попутно меня спрашивали, зачем попадать в положение подчиненного неизвестно кому, когда можно стать хозяином всего производственного направления. Я не очень обольщался последним, но и подчиняться тем, кто рвется в начальники, не хотелось. Также в парткоме сообщили, что, если в ближайшее время я не дам согласия на должность, партком вызовет меня на свое заседание.
   Вскоре после этой беседы Зверев вновь спросил меня о моем решении, и я, немного подумав, дал согласие. Так я закрыл и утихомирил вокруг этой должности клокочущие страсти, и тогда начался процесс оформления приказа министра.
   Тогда я узнал, что наши ведущие конструкторы А. В. Полозов и М. А. Степанов написали в главк письмо, где поносили меня как базарные бабы, настаивая на том, чтобы я не был назначен на эту должность. Более того, Степанов добился приема в главке и лично пошел доказывать недопустимость моего назначения.
   Я знал характер моих противников и не был удивлен их выступлением, но меня искренне убивало вот что: до каких же пределов может дойти мелкая зависть и непорядочность? Я никогда не давал понять Полозову и Степанову, что знал об их поступке, так как считал ниже своего достоинства опускаться до дрязг, а тем более до сведения счетов.
   Вместе с этим я понял, что обнаружил не все подводные течения. Большой шум устроили и те люди, которые ни при каких условиях не могли стать претендентами на эту вакансию. Я мог бы спровоцировать проведение открытых бесед по кандидатуре зама. Кроме того, раз ведется опрос, должна быть альтернативная кандидатура, а о ней мне ничего не известно, и никто не проговорился об этом.
   Поскольку вопрос решен был в мою пользу, я успокоился. О том, как решались вопросы – исключительно по воле администрации и органов в министерстве, – а также обо всех событиях того периода я узнал в подробностях позже от одного бывшего члена секретаря парткома. Оказывается, на заседании политбюро КБ его член, начальник одного из отделов, приближенный к главному конструктору и очень услужливый по отношению к власть имущим человек, поставил вопрос о том, чтобы подробнее рассмотрели его кандидатуру на должность заместителя главного конструктора. Но политбюро большинством голосов сделало выбор в мою пользу. Тогда И. И. Зверев предложил собрать аналогичные мнения во всех первичных организациях, придав опросу характер демократического решения. Возможно, он понадеялся, что, не зная ситуации в деталях, сотрудники дадут неясные ответы. Из этой затеи тоже ничего не вышло, и партком утвердил мою кандидатуру.

   Алексей Григорьевич, 1965 г.

   В январе 1964 года приказом министра я был назначен заместителем главного конструктора по гидроагрегатостроению. Теперь в КБ мне подчинялись доводочный и научно-исследовательский отделы, отдел информации и библиотека, а также частично отдел эксплуатации. Так завершилась моя работа в бригаде.

   Когда я был руководителем небольшого, около двадцати пяти человек, коллектива конструкторов, я успевал не только участвовать в групповых обсуждениях тех или иных технических решений, но и самовключаться в проведение эскизных разработок и расчетов основных параметров объекта. Этот вид деятельности меня вполне устраивал и был интересен с точки зрения моего роста как специалиста и ученого. Отношения внутри бригады оставались товарищескими, мы всегда старались помогать друг другу.
   После пяти лет работы в таких условиях мне предстояло покинуть спаянный коллектив и перейти в ранг начальника в масштабе завода, то есть руководить не отдельными людьми, а подразделениями. Новые заботы погружали меня в иную атмосферу и заставляли общаться как со своими коллегами по руководству предприятием, так и с начальниками подразделений завода, которые теперь оказались не только сотрудниками, но и в той или иной степени моими подчиненными. Это не пугало, так как с людьми я всегда быстро находил общий язык, но стало новым видом деятельности, которым раньше я не занимался. Руководителей подразделений я знал довольно хорошо, так как за четырнадцать лет работы на заводе часто с ними встречался, и со всеми имел вполне доброжелательные отношения.

   И. И. Зверев иА. Г. Полюшков в рабочей командировке, 1966 год.

   В верхнем эшелоне руководства завода меня приняли уважительно, и за двенадцать лет работы заместителем главного конструктора я ни с кем из руководства не имел каких-либо недоразумений, так как всегда сохранял открытые и дружественные отношения с ними.
   Когда я вступил в должность заместителя главного конструктора, самым сложным и до сих пор не решенным вопросом оставались заказы ОКБ академика В. Н. Челомея для ракеты объекта «Протон». Мы выполняли три вида работ: разрабатывали рулевые машины и приводы двигателей первой ступени, а также насос питания машины в период запуска ракеты, который использовался и для наземных отработок с питанием от нашей наземной установки – третьего вида поставленных перед нами задач.
   Сложные функции бортового насоса усугублялись неудачной конструкцией, по уровню соответствовавшей агрегатам, созданным в период до XIX столетия. Поэтому в насосе ломалось и отказывало все, начиная с корпуса и кончая пружинами механизмов и переключения ходов. Отказаться от изготовления этого насоса было невозможно, так как решение было подготовлено конструктором ОКБ В. Н. Челомея и принято И. И. Зверевым с одобрения самого Челомея. Поэтому мы мучились года два или больше, когда наконец Владимир Николаевич увидел, что насос надо из ракеты выбрасывать и принимать новое решение. После этого наша жизнь стала спокойней.
   И так как сложная рулевая машина ФМД давала значительно меньше беспокойства заводу, а наземная установка была надежной и по ней не имелось ни одной рекламации, то я, работая в должности заместителя главного конструктора, вскоре воочию убедился, что круг моих обязанностей значительно расширился. При этом основная часть работ исполнялась в подразделениях, а мои функции стали носить общий и организационный характер. В связи с этим я почувствовал снижение интереса к новым обязанностям, а учитывая, что требования ко мне со стороны руководства министерства серьезно выросли, я разочаровался в своем решении принять на себя эту обузу. Месяца через четыре я даже заявил И. И. Звереву, что хочу уйти опять в бригаду, но он попросил подождать, и я задержался – как оказалось потом, на девятнадцать лет.

   Наряду с усиленным вниманием к работам, которые мы выполняли для Челомея, я продолжал интересоваться делами бывшей моей бригады, а также работами, ведущимися другими подразделениями.
   В то время мы осуществляли заказы генеральных конструкторов С. В. Ильюшина и О. К. Антонова. В то время самолетостроители еще только начали осознавать важность перевода систем электроснабжения самолетов на питание переменным током высокого напряжения и продолжали применять тяжелые системы постоянного тока. Мощность систем составляла сотни киловатт и продолжала расти, поэтому С. В. Ильюшин и О. К. Антонов для самолетов Ил-62 и Ан-22 заказали приводы с постоянной частотой на выходе мощностью 40 и 120 кВт. Приводы представляли комплексную автоматизированную машину большой сложности, опыта создания которой мы в стране не имели. Для ее разработки и изготовления требовались большие затраты инженерного труда и новые производственные возможности. При подавляющем внимании министерства к работам по заказу Челомея мы с работами по заказам Ильюшина и Антонова справились, но только до этапа лабораторных отработок, когда смогли в полной мере оценить их сложность и трудоемкость. Ну а сами самолеты были укомплектованы другими средствами.
   Такой оборот с работами, начатыми мной еще с моей бригадой, сильно обескуражил, но принять действенных мер я не мог, так как производством командовал только главный конструктор, и он срывал работы. Для чего, я не сразу и понял. Возможно, он боялся, что сотрудники не справятся, и за это могли снять с работы и его самого. А переломить «обещаловку» на заводе он тоже не мог, да и министерство ему не помогало, а, наоборот, каждый год загружало заказами еще больше.
   В помощь серийному производству другой блок работ, выполнявшийся бывшей моей бригадой, был заказан конструкторским бюро академика П.Д. Грушина, который также требовал от КБ и завода больших усилий. И за ходом работ наблюдали довольно пристально.
   В доводке мощного насоса-регулятора и привода постоянной скорости на стендах мы особо больших трудностей не встретили. Но при внедрении в серию пошли отказы, которых мы раньше не встречали. Доработка по отказам шла без больших трудностей, и тут пришлось мне ездить к Грушину и уговаривать его уточнять техзадание, так как отказы выходили за рамки первоначальных ТЗ. Грушин был хоть и суровый человек, но справедливый, понимавший суть технических проблем и трудностей решения. Вскоре мы с ним договорились и приняли определенное решение.
   Насос-регулятор был маленьким агрегатом, устанавливаемым на небольшую ракету. В процессе отработок на ранних этапах испытаний несколько раз приходилось изменять многое, особенно техзадание в части давления и разъемов, а также вращения вала насоса. В конце мы вышли на профили прочности агрегата, но требовалось выполнить агрегат, который стал бы первым в серийном производстве.
   Несмотря на то что завод производил высококвалифицированную продукцию, отработка агрегата затянулась, и производство долго не могло поставлять агрегаты ракет на соответствующее предприятие. Эту работу нас обязали вести начиная от комплектации деталей, и мы должны были изготавливать детали на серийном заводе. Поскольку наш завод не сделал агрегаты, а серийный завод детали изготовлял, что называется, как придется, то нам приходилось всю его продукцию контролировать, дорабатывать и заменять.
   С точки зрения представителя заказчика, этот метод работы приводил к тому, что мы трудились впустую, так как много деталей отбраковывалось, и поэтому в министерстве нас постоянно сопровождали скандалы.
   Больше всех в этой ситуации страдал мой преемник, начальник бригады В. В. Климов. Между тем этот метод вполне устраивал серийный завод, так как он получал дополнительное время на освоение серийного производства, а все изготовленное как брак главное управление разрешало списывать за наш счет в качестве затрат на конструкторскую доводку, хотя доводок как таковых почти не было. То есть получался самообман с маскировкой. Иногда представители заказчика грозили разоблачением этой практики, но все осталось как было.

   Много трудностей пришлось испытать при доводке рулевой машины, в части чувствительности и обеспечения устойчивой работы во всем диапазоне изменения управляющих сигналов. Трудности решения усугублялись тем, что машина управляла стартовыми двигателями, имеющими большую массу, поэтому пришлось вводить дополнительные сигналы в обратную связь.
   Из конкретных дел также помню, как много пришлось уделять внимания герметизации агрегатов, особенно ракет, которые могут стоять на дежурстве годами, и за это время утечка из систем должна быть минимальной, чтобы не привести к отказу в работе. Если это трудно, то конструкция должна быть выполнена так, чтобы утечки легко обнаруживались при регламентных работах и могли быть компенсированы.
   Наши трудности на заводе вытекали из недостаточной обработанности разных узлов, вроде уплотнителей агрегатов, а также из-за новизны решаемых задач. Как пример можно привести повышенные требования к герметичности агрегатов. Если самолетный агрегат будет иметь значительные утечки, то это еще не аварийной дефект, а вот если произойдет утечка из ракетной гидросистемы, стоящей на устройстве, то это может спровоцировать отказ во время пуска, что вызовет последствия, которые трудно предсказать. Поэтому решение вопросов герметизации ракетных агрегатов усложнилось как по линии усовершенствования уплотнений, так и в направлении улучшения контроля его состояния и разработки методов компенсации утечек в период регламентных работ.
   Большие объемы доводных работ пришлось провести с рулевыми машинами РМД, в системе управления которых были введены дополнительные обратные связи, и она должна была надежно отрабатывать сигналы, меняющиеся в широком диапазоне. Это были новые требования, а опыта их отработки у нас не было. Не было его и в других аналогичных организациях нашей страны, и все это привело к тому, что мы перестали выполнять заказы в срок. В результате министерство было вынуждено забрать у нас заказ ОКБ Челомея на рулевой привод РМД для ракеты стратегического назначения, которая теперь снята с вооружения по согласованию с США, и передать заказ в другое ОКБ.
   Образцы привода мы изготовили вовремя и провели успешные испытания, но задержки с решением вопросов его герметизации и изготовления приводов для поставок в ОКБ Челомея привели к нашему провалу. Это был существенный ущерб для завода и авторитета главного конструктора, так как мы понесли большие затраты интеллектуального труда и производственных мощностей и были занесены в список маломощных ресурсов.

   За работами, которые мы проводили для ракет, особенно изготовляемых КБ Челомея, следило не только министерство, но и комиссия Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК при СМ СССР). Нас часто вызывали на ковер и пытались учить уму-разуму, хотя чиновники в этих делах и в причинах наших неудач понимали мало.
   Я долго не мог привыкнуть к работе в таких условиях, поэтому месяца через три-четыре решил покинуть должность, да не получилось, а потом стал менее чувствителен к «урокам» со стороны министра и его замов и продолжал работу.
   За время работы мне часто приходилось бывать во всех главных управлениях Министерства авиационной промышленности, участвовать в работе совещаний, проводимых заместителями министра, и в работе коллегий министерства, которые, как правило, проводил сам министр. Нередко заседания проводились на предприятиях, где складывалась сложная обстановка и назревал срыв сроков выполнения постановления.
   Из этой деятельности я вынес больше грустных рассуждений, чем радостных ощущений. На всех совещаниях ясно чувствовалась формальная линия, на каждом из них надо было принимать те решения, за которые не попало бы начальству от вышестоящего руководства. Решения носили чисто бюрократический характер, дающий участникам работ дополнительный срок сделать все, что можно, своими силами и без шума. И очень редко можно было наблюдать искреннее желание понять суть затруднений и выявить причину происходящего.
   Тактика угодничества не позволяла вскрывать истинные причины провалов и задержек в работе, что приводило к срыву сроков. К этой особенности стиля работы министерства и вышестоящих организаций я так и не привык. Я был готов принять вину на себя, если бы это могло помочь делу, но так делать было нельзя, ведь в зависимости от того, где рассматривался вопрос, пострадать могли мои начальники. И поэтому «криво запряженная телега» продолжала ехать, оставляя свой след в истории отрасли и мучая всех участников эпопеи.
   На совещаниях ВПК такая практика проводилась еще чаще, так как вскрытие непорядков грозило неприятностями уже руководству министерства. За разоблачения на том уровне можно было получить крепкую взбучку. Участие в столь высоких совещаниях вызывало только отвращение. В этих кабинетах ответственные за исполнение боялись потерять должности, поэтому всеобщая практика «замазывания промахов» не позволяла вскрывать истинные причины неудач и не давала основания для встречных требований к начальству оказать помощь предприятиям, что в конечном счете и приводило к срыву сроков исполнения правительственных постановлений.
   За много лет работы в промышленности я не помню, чтобы легко и в срок было выполнено хотя бы одно постановление и мы бы получили полный размер премии. Зато знаю о множестве случаев срывов и многократных переносов сроков, которые приводили к тому, что исполнители получали смехотворное поощрение за выполнение больших работ, поскольку причины заторов не вскрывались, а по вопросу правомерности лишения премий можно спорить без конца, но ничего не получить.
   Одно несомненно: этот способ руководства не способствовал совершенствованию порядков на производстве, и поэтому базы наших достижений со временем сокращались.

   Постановление Правительства, по которому нас обязали разрабатывать основные агрегаты гидросистем самолетов Ту-144, определило нас ответственными за всю гидросистему. Такое решение было принято впервые, и мы не очень четко представляли, как это будет выглядеть на деле. К счастью, ОКБ не очень увеличило объем работ для Ту-144, ведь нам еще был заказан привод постоянных оборотов для агрегатов мощностью 40 кВт.

   ОКБ А. Н. Туполева планировало вначале заказать пневмомеханический привод, но после нескольких встреч с заместителем Туполева по силовым установкам и со мной мы согласовали, что будет более правильным ориентироваться на гидромеханический привод. Вот его разработку и поручили нашему КБ. Чтобы подстраховать себя, для начала отработок привода на самолетах Туполев добился согласия министерства закупить двадцать четыре привода типа «Сандстрэнд» в США, что и было сделано.
   Я был противником последнего мероприятия, но не возражал поддержать его при условии, если фирма «Сандстрэнд» окажет нам содействие в приобретении соответствующего технологического оборудования, так как именно его отсутствие в Союзе являлось причиной трудности. В части конструктивной разработки привод не представлял для нас больших трудностей, а в области расчетов мной была разработана соответствующая методика еще до 1960 года, а в 1961 году была опубликована соответствующая статья в журнале «Вестник машиностроения». Американцы привод этой схемы стали рекламировать только в 1962 году.
   В том же году или даже к концу семидесятых годов мы могли свободно проектировать приводы на любую мощность. К1976 годуя написал и защитил докторскую диссертацию по этим работам, так что нам их помощь в смысле разработок не требовалась, но была необходима помощь в части поставок современного оборудования для изготовления приводов, и этот вопрос остался нерешенным в стране по сей день.
   Когда было решено заключить с американцами договор, я получил задачу разработать документ с обоснованием этой необходимости, что и сделал в 1970 году.
   При встречах с представителями фирмы в Москве мы узнали, что им Департамент внешней торговли разрешил продать только чертежи и ноу-хау, а от содействия в приобретении оборудования они отказались. После этого переговоры стали развиваться очень медленно. На одной из встреч по приводам я задал вопрос о методике определения размеров качающей группы гидромашин привода. Представители фирмы заявили, что на такие вопросы не отвечают, так как это является секретом фирмы, а разработка методики им обошлась в двенадцать миллионов долларов.
   Тогда на их просьбу об ускорении соглашения я ответил: «Что вы нам предлагаете, мы не знаем, а главные наши трудности в технологической оснащенности производства, и в первую очередь нам нужны высокопроизводительные станки для изготовления основных деталей привода. Поэтому, если хотите ускорить соглашение, решайте вопрос о разрешении закупки соответствующего оборудования у специализированных фирм».
   И после разъяснения решение вопроса затягивалось, так как в начале семидесятых годов ухудшались отношения с Америкой, и все наши переговоры застопорились примерно до 1975 года.
   К тому времени мы по техзаданию КБ разработали привод ГП-26 на мощность генератора 40 кВт, по типу «Сандстрэнд», но с инверсией энергопотоков. Для обеспечения патентной чистоты изготовляли его для дальнейших работ на Ту-144. На двигателе они устанавливались ровно на то же место коробки приводов, что и американские приводы. Но позднее, по настоянию Главного управления министерства, мы начали переговоры с представителями фирмы «Сандстрэнд» о покупке у них лицензии на производство приводов их конструкции.
   К этому времени мы уже подготовили несколько приводов, которые работали устойчиво, а приводы ГП-21 и ГП-20, особенно последний, имели технические характеристики того же уровня, что и американские приводы «Сандстрэнд». Я считал, что вместе с приобретением лицензии мы должны иметь возможность закупить технологическое оборудование, обеспечивающее производительность и качество изготовляемых на заводе американских приводов. Но представитель американской фирмы не согласился с этим и отказал в выполнении моих требований, так как, дескать, против этого выступает их Министерство внешней торговли.
   Переговоры шли более пяти лет и окончились заключением соглашения на переделку технической документации на привод мощностью 40, 60 и 90 кВт. А также был подготовлен список технологического оборудования для их производства у нас, якобы одобренный Министерством торговли США.
   Фактически по их документации мы изготовили на своем оборудовании привод мощностью 60 кВт, то есть такой, как наш ГП-23. Других приводов мы не изготавливали, так как чертежи были пересланы не все, а нужное оборудование американцы так нам и не продали.

Командировка в Англию. Стоят (слева направо): И. И. Когтев, А. Г. Полюшков, Б. Ф. Леонов и английские коллеги. 1967 г.

   Англия, г. Ливерпуль, 1967 г.

   Испытания были довольно успешными, но, несмотря на это, министерство решило положительно откликнуться на предложения американцев о заключении контракта на освоение лицензии на приводы. В связи с этим была сформирована министерская торговая делегация во главе с заместителем министра в составе десяти человек. Вошли в нее: от нас – главный конструктор И. И. Зверев, от электриков – тоже главный конструктор, А. Ф. Федосеев, а остальная братия была отобрана по неизвестному принципу. Известно лишь одно, что настоящих специалистов в ней не было. Я не попал в группы, отправляющиеся на фирму в США, а ведь инициатива переговоров, их экономическое обоснование и подготовка различной документации велась только мной. Так оценили мое усердие.
   После нескольких поездок в США наших групп, возглавляемых Зверевым, на заводе к 1980 году освоили привод мощностью 60 кВт, аналог которого, ГП-20, с теми же техническими и весовыми показателями был испытан в 1975 году. Нашу работу выбросили, а американцы так и не выполнили своих обещаний по оборудованию, а на привод 90 кВт даже чертежей не передали. Единственное, что сделали они, – прислали списки на оборудование, которые мы уже смогли составить сами во время моего пребывания в Англии по вопросу покупки приводов для Ту-144.
   Так «боролись и помогали нам» в преодолении трудностей технического роста производства министерство и другие вышестоящие организации.
   В конце семидесятых годов, во время очередного охлаждения наших отношений с американцами, с нами прекратили всякие отношения по этим контрактам, то есть американские коллеги умышленно приняли меры по торможению наших работ и ушли.

   Наиболее благоприятные впечатления оставило участие в работе технического руководства по организации пусков ракет фирмы Челомея и Грушина.
   Эти мероприятия уже исключали политику и лавирования, так как за докладами гипотетически следовал пуск ракет. Если произойдет отказ в испытаниях– начнется тщательное исследование, будет документально регистрироваться работа всех узлов объекта, и это позволит выявить недоработки, за которыми последуют определенные выводы. Все участники работ это хорошо осознавали, и председатель государственной комиссии докладывал четко и ясно.
   Необходимо отметить доброжелательность по отношению к исполнителям на полигонах, чему способствовало деловое и достаточно демократическое поведение ведущих испытателей и генеральных конструкторов, начиная с академиков В. Н. Челомея, В. П. Глушко, В. П. Бармина, Н. Э. Пилюгина. Их примеру последовали и другие участники работ.
   Проявлению деловых отношений способствовало то обстоятельство, что подготовка к пуску, да и сам пуск, далеко не всегда идет так гладко, как об этом обычно сообщали по радио и телевидению. Всегда появлялись какие-то шероховатости, которые вызывали необходимость немедленного решения в условиях полигона. А то, бывало, неполадки выявлялись в работе той или иной системы в процессе подготовки самого пуска, когда счет идет уже на минуты.
   Так, во время пуска ракеты с объектом «Протон» в процессе заправки ракеты топливом произошел отход заправочного механизма с выплеском части топлива на стартовую площадку и возгорание топлива. После сгорания топлива нижняя часть первой ступени ракеты оказалась обожженной и сильно закопченной.
   К тому моменту я уже ушел с испытательной площадки в гости к другу, а тут возник вопрос о внесении отметки в допуск к пуску после произошедших событий. Пуск пришлось немного отложить, а за мной приехала машина.
   Прибыв на стартовую площадку и осмотрев еще неясную мне картину пожара, я встал в тупик. Но после беседы с дежурным офицером по старту, описавшим мне картину пожара, а потом после убедительного разговора с Челомеем и Барминым, чей механизм стал виновником пожара, я согласился сделать отписку, завизировав документ о том, что мы все выполнили, вместе с Владимиром Николаевичем.
   Когда стали пускать ракету заново, на последней минуте готовности произошел отбой пуска, и эта ситуация, очевидно, еще сильнее ударила по нервам Владимира Николаевича. Если в первом событии причины неполадок были ясны, и существовали надежды на положительный исход, то во втором случае еще требовалось найти причину неполадок.
   К счастью, причина отказа пуска была быстро обнаружена и заключалась в ошибке схемы, допущенной при пайке управленцами из фирмы академика Н. Э. Пилюгина. Он быстро оценил ситуацию, попросил у нас извинения за промах и дал указание о немедленном исправлении ошибки. Эта затяжка отодвинула время пуска еще раз, и мы запустили ракету только на рассвете следующего дня, через сутки.
   Несмотря на срывы времени пуска и объяснения с Москвой по обстоятельствам дела, пуск прошел успешно, и все участники испытали облегчение и большое чувство радости. Днем во всех гостиницах звучали воспоминания о проделанной работе, и голоса слышались повсюду, а на другой день начались хлопоты по отлету домой, так как многие провели на полигоне по несколько месяцев. Да и жара с мошкарой изрядно надоели, ведь неслучайно за работу там, на полигоне, платили и полевые, и прочее.

   К сожалению, не всегда были только успешные пуски, случалось и наоборот. В тот же самый раз, но через день после описанных событий, происходил очередной испытательный пуск другой стратегической ракеты.
   Нас всех из гостиницы вывезли в пустошь и расположили в зоне видимости старта. Когда прошел пуск, мы заметили, что ракета идет вверх медленно и с явной тенденцией к боковому завалу. И вскоре мы увидели прогар боковой поверхности ракеты, после чего она завалилась на бок и затем начала быстро падать вниз. Причем в нашем направлении. А нас там была не одна сотня людей, и еще ближе к месту падения оказалась киногруппа, снимавшая пуск.
   Мы, быстро погрузившись в автобусы и машины, погнали к автомагистрали. По ней спешно уезжала и киногруппа, а ракета вскоре упала в том поле, где только что работали операторы и журналисты. Распространились густые облака ядовитого дыма, возникшего от горения диметилгидразина, и как раз в направлении нашего движения. Но, к счастью, ветер был тихий, мы убрались от дыма подальше и вскоре свернули в другую от ветра сторону. В общем, это приключение для нас окончилось лишь испугом.
   Тем не менее такие переживания приятными не назовешь.
   Не менее щекотливое ощущение пришлось пережить во время первого пуска противоракеты академика П.Д. Грушина. На заседании госкомиссии Петр Дмитриевич особо просил Пороховщиков проверить порох на трещины. На что они ответили, что проверили и трещин на ракете нет. Пуск шел в присутствии наблюдателей, находящихся на расстоянии меньше километра от старта, и они, как правило, в этот момент выходят из укрытий. При пуске произошел сход ракеты с пускового стола, и тут уже случился взрыв. Ракета в виде отдельных составляющих упала около стола и начала гореть ярким пламенем.
   Порох в первой ступени ракеты взорвался, и одновременно начался пожар от разлившегося и загоревшегося диметилгидразина, который находился во второй ступени. Вначале это произвело очень пугающее впечатление, и участники заметались по наблюдательному пункту. Кто от испуга полез в укрытия, кто побежал в пустыню.
   Петр Дмитриевич остался рассматривать неудачу, стоя на посту. Я сказал, что столб дыма от горения диметилгидразина опасен и надо уходить. А он, уже вполне сориентировавшись, ответил, что ветер дует в другом направлении и нашему наблюдательному пункту ничего не угрожает. Я понял, что он просто остался спокойно наблюдать, как рушатся результаты нашего труда и стараний.
   Но вот следующий пуск прошел отлично, и я увидел, как быстро поднимается ввысь его и наша противоракета.
   Перед войной и в большей мере после войны для решения в основном милитаристических задач создавалось много новых опытных организаций и предприятий в виде ОКБ и НИИ. Мне, как молодому специалисту, пришлось в целом ряде таких организаций поработать.
   Наблюдая и являясь участником работы и развития организаций, я обнаружил неприятную закономерность в их развитии. А именно: когда организация только формируется, в соответствующие отделы направляют более или менее подготовленных специалистов, желающих или ищущих возможности зарекомендовать себя хорошими работниками. Понимая, что успеха можно достичь только дружной работой в коллективе, коллектив быстро формируют из доброжелательных и стремящихся к успеху сотрудников. По мере продолжения работы они между собой срабатываются, и дело идет довольно эффективно.

Торжественное заседание на заводе «Рубин».
В президиуме (слева направо): А. И. Перевозников, Ю. С. Булахов, А. Г. Полюшков (выступает), Н. И. Карпов, В. А. Селикатов.

   А. И. Перевозников поздравляет А. Г. Полюшкова.

   Через несколько лет начинают проявляться несогласованности, появляются люди, группирующие вокруг себя единомышленников, и начинаются сбои в общем ансамбле. Еще через какое-то время появляются недовольные, и они уходят из коллектива. Вновь приходящие затрудняются в выборе линии своего поведения и часто попадают в группировки, усиливающие распад единого коллектива. Так постепенно вместо спаянного коллектива появляется менее квалифицированный и недружный коллектив, качество работы которого ниже уровня «старого» коллектива.
   По этой причине в старых организациях возникает много склок, так как все знают друг друга, кому-то не могут простить выдвижения из их среды, в итоге процветают зависть, злость и склоки.
   Постепенно аналогичный процесс перерождения захватывает и другие подразделения, что приводит к превращению постоянного и квалифицированного коллектива в разрозненную и не очень профессиональную группу. Трудовые успехи уходят в прошлое, а вслед за этим появляются склоки и различного рода нарушения трудовой и нравственной дисциплины.
   Попытки разрядить напряженность вмешательством партийных и профсоюзных организаций чаще всего успеха не имели. Сильное руководство тоже не всегда решало этот вопрос, так как выдвижение нового руководителя из подобной среды часто порождает у его бывших коллег чувство зависти и злобы. И снова возникают новые группировки.
   Склоки, связанные с назначением нового руководителя со стороны, часто сопровождаются приводом в коллектив новых людей, взятых оттуда, откуда пришел начальник. Все это снова ведет к замене тех руководителей, которых коллектив, может быть, изначально не желал менять, особенно если они не только квалифицированные, но и справедливые начальники. То есть и в этом случае профессиональные волнения часто сопровождаются страстями, пока не придет успокоение в виде изменения в организации работ.
   Эти методы надо применять с учетом деловых качеств, а не из соображения послушности руководства вышестоящему руководству. Очень у нас боялись потерять покой.
   Именно по этим причинам большими скандалами отличался целый ряд крупных и известных организаций, а разбором конфликтов занимались партийные организации всех рангов, вплоть до ЦК КПСС. К сожалению, не избежал такой ситуации и я, в том числе и в Балашихе – моем последнем прибежище.
   Работать и жить в условиях кипения грязных страстей на работе – это самая неприятная обязанность, какая может появиться у человека. А избежать ее или уйти с работы в наших условиях практически невозможно, так как специалист не в состоянии решить целый ряд вопросов в своей жизни самостоятельно. И он продолжает жить и мучается, укорачивая свой осложненный путь, вместо удовольствия получая от жизни и работы в ненормальных условиях массу обид.

   ОКБ часто возникали по инициативе и в соответствии с приказами министра. У нас в конце пятидесятых годов был организован отдел серийного производства, а после этого конструкторская бригада вела агрегат к серийному производству не только в период освоения его, а и после прохождения серийного испытания. Подписывается акт о внедрении в серийное производство, и агрегат поступает в распоряжение серийного отдела, освобождаясь от текущих вопросов к конструкторской бригаде.
   Была организована служба эксплуатации по всем агрегатам, ее работники являлись постоянными представителями на заводах, разрабатывавших агрегаты как в отдельных конструкторских организациях, так и в военных частях. А еще был организован отдел технической информации и патентования, дающий анализ конструкции ОКБ на патентную чистоту и обеспечивающий технический отдел соответствующей технической литературой. Были созданы отделы согласования схем объектов, в которых работали наши агрегаты, что повлияло на уровень ответственности за согласованные технические задания. Несколько позже был создан отдел, ведущий расчеты по надежности работ, составляющий учет отказов, по которым ведутся периодические расчеты уровня достижимой надежности.
   И все вышеперечисленные отделы подняли как научно-технический уровень наших разработок, так и выполнение производственных работ, которые продолжали неуклонно расти и продолжают сейчас.
   Уровень расчетных работ, дающий возможность рассчитать круг проблем, решаемых с предварительными данными, значительно снижает объем доводочных работ. Получаемый результат, сделанный на вычислительных машинах, готовил расчетный отдел, и совместно с КБ они постепенно решали задачи создания системы автоматического проектирования агрегатов, в том числе в режиме диалога и выполнения различных работ.
   Приказная система организации и внедрение этой системы в практику работы КБ во многом определялись тем, что широкого контакта и обмена опытом работы отделов КБ с организациями подобного рода за рубежом у нас никогда не было. Мы не могли оценить и сравнить роль и значение проводимых там мероприятий. А значит, и стать инициаторами организации и проведения соответствующих работ тоже. Тем не менее информация о проведении работ частично к нам поступала, и в первую очередь в соответствующие технические отделы министерства. Зарождающиеся идеи о необходимости организации соответствующих работ у нас были, но первые попытки их проведения не доказывали необходимость их развития. Через несколько лет всем стало ясно, что без этих организаций мы не могли бы вывести характеристики изделий, прогнозы их надежности и нужного функционирования на современный уровень. А стало быть, не смогли бы создавать конкурирующие виды техники.
   Результаты такой работы подготовлены только постоянными усилиями персонала, но сколько всего было, что ослабило эти усилия, особенно в период после 1992 года. Как быстро начала снижаться надежность эксплуатационной техники, особенно такой, как авиационная и космическая.
   Говорить о состоянии этих работ в настоящее время вряд ли возможно, так как сейчас в нашей промышленности – не до жиру, а быть бы живу. Тем не менее оживление всех видов производственного машиностроения нам еще предстоит, а в противном случае роль и значение нашего государства упадут до уровня, когда придется решать вопрос о целесообразности суверенитета и вообще существования государства.
   А этого, я думаю, народ не допустит и примет соответствующие меры.
   Моя деятельность на посту заместителя главного конструктора протекала в противоречивых и порой сложных условиях, что лишило меня возможности сказать, что я от нее получил удовлетворение. Скорее, можно сказать обратное. И решающую роль в формировании такой ситуации играли порядки, царящие в нашей промышленности, в народном хозяйстве и в системе управления страной.
   Как я указывал выше, рассказывая об интригах в период моего назначения на должность заместителя, они не исчезли с моим назначением, так как оставались силы, которые продолжали мутить воду в новом звене хозяйствования государственных и партийных структур на местах. И продолжали действовать деструктивно, что могло привести к разрушению всего порядка.
   То, что все так и останется в будущем, было ясно, ведь ни одно мое решение не смогло бы уничтожить эти силы. И они сами не успокоятся, даже если меня не только вернут обратно в бригаду, а уволят с завода совсем. Тем не менее, приходя к исполнению обязанностей с искренними намерениями приложить знания и усилия для обеспечения успехов в деятельности подразделения, неприятно встречаться с проявлениями, провоцирующими неприязненность к тебе и плохое отношение.
   Но самое главное, что когда я начал работу, то столкнулся с явным саботажем и открытыми провокациями со стороны начальника бригады Л. И. Полозова. И я встал перед необходимостью использования власти, данной мне приказом. После продолжающегося упорного сопротивления с его стороны я предложил главному конструктору снять его с должности начальника, тем более что методом его руководства в бригаде были почти все недовольны, да и объективные успехи в работе бригады оставляли желать лучшего. Главный конструктор согласился со мной, но приказ долго не подписывал. Мне опять была неясна причина такого поведения. После некоторой паузы и непрекращающихся провокаций я поставил перед главным конструктором вопрос о том, что если он немедленно не издаст приказ об освобождении Полозова от руководства бригадой, то я подаю заявление о возврате в свою бригаду. После этого приказ был издан, и он произвел хороший оздоравливающий эффект на весь коллектив КБ, так как все поняли, что я не держусь за должность и безобразий не потерплю.
   Параллельно с этими неприятностями я узнал о происках со стороны начальника серийного отдела С. Ф. Гудчикова. Он считал, что я незаслуженно сел на место, которое, по его убеждению, должно быть передано ему. Вскоре Гудчиков начал проявлять явное неуважение ко мне и недисциплинированность. Он стал часто докладывать главному конструктору об отсутствии оперативности при решении вопросов доводки серийно идущего насоса, а потом даже начал вмешиваться в доводку, чего я не мог позволить, так как дать толкового решения он, в силу своей службы и знаний, не мог, а внесенный беспорядок свалил бы на «опытников». Зачем он это делал, я не понял, но перед его выходками не спасовал.
   Зверев занял неопределенную позицию и в данном вопросе. Проявились недовольства в бригаде разработчиков. После этого мне пришлось поставить вопрос категорически: либо доводку насоса берет на себя Гудчиков, либо он отойдет от этих работ. При этой постановке вопроса Гудчиков замолчал и вскоре «сбежал в кусты», и больше таких маневров не делал.
   Такого рода происки всплывали во многих ситуациях, но чаще я их игнорировал, хотя все это действовало на меня и на моих сотрудников дезорганизующе. Максимальным источником раздражения были позиции начальника главного управления и начальника главной инспекции, которые наше производство постоянно использовали как подспорье для серийного завода. Перегружали наши цеха поставками в ущерб выполнению доводочных работ, и в результате к моменту начала серийного производства самолетов мы часто не успевали сделать доводку. Нам приходилось одновременно вести серийные испытания этих агрегатов, производить доводочные работы и заводские испытания, чтобы отработать серийную документацию.
   В неправильной работе главк обвинял нас, а когда я говорил, какой объем работы нас вынудили проводить сверх плана, да еще и непрямыми мерами, начинались скандалы, и если было за что зацепиться, то снимали премии и с руководства, и со всего КБ.
   Такой режим работы, когда ты всегда плохой – и на заводе, и в министерстве, – меня не устраивал. В конце 1975 года, достигнув предпенсионного возраста, я подал заявление об освобождении от должности заместителя главного конструктора и в конце февраля 1976 года перешел на работу в научно-исследовательский отдел на должность ведущего конструктора.

Глава XI
Работа в НИО

   Руководители часто жалуются, что у них мало прав и потому они не могут управлять так, как им хотелось бы. Сетуют они на то, что больше прав у общественных организаций, которые используют их неквалифицированно. В целом для таких жалоб есть основания, но фактически наличие прав целиком определяется личностью руководителя и подбором коллектива руководителей общественных организаций.
   Если руководитель сильный в профессиональном отношении и умеет находить общий язык с руководителями общественных организаций, он становится в организации или на заводе почти полным хозяином. Такого руководителя поддерживают и в министерстве, и в высоких партийных и советских организациях. Если же руководитель слабоват, неуравновешен, а руководители партийной и профсоюзной организаций спаяны между собой и ведут линию на свое верховенство, то в организации создается такая обстановка, что всем становится тошно. К сожалению, дела на нашем заводе обстояли так, что оценить их можно только как посредственные. Были у нас и критиканы, и подхалимы, и карьеристы.
   С людьми, ищущими у начальства милости и почестей, я вел себя независимо и не очень уважительно, за что начальству поступали на меня наветы, истинную цену которым оно не понимало. Я считал, что раз я руковожу целым направлением работ на заводе, то мне должны доверять и помогать решать вопросы, а не разносить у начальства в моменты срывов плана и задержек, как это было в ГУ а в последующие годы – уже и на заводе. При таком подходе не поймешь, что от тебя хотят.

   Почти за сорок лет работы на производстве я успел поработать рядовым и руководителем, испытал «прелести» разных положений. Поэтому я осознанно решил перед завершением своей трудовой деятельности перейти в ранг рядового исполнителя.
   Мое решение почему-то не устроило Зверева, и он предлагал стать заместителем начальника научно-исследовательского отдела (НПО). С его предложением я не согласился, так как совершенствовать работу отдела при работающем начальнике отдела – это какое-то донкихотство, и, кроме нервотрепки для обоих, ничего не добьешься, особенно спокойной работы. Работа пойдет, если заместитель будет заниматься хозяйственными вопросами, обеспечением выделения сотрудников на стройку и на сельхозработы, а также будет решать другие вспомогательные вопросы. Но попадать в такое положение я не хотел, поэтому решил принять последний бой и выиграть его.
   Перед подачей заявления я выдержал натиск в парткоме, где меня пытались убедить, что я пасую в то время, когда надо продолжать бороться за свои идеи. Они обещали поддержку, на это я им ответил, что на работу я хожу работать, а не бороться, и готов продолжать свой труд, если будут предоставлены нормальные условия вместо постоянных придирок и помех. Так закончилась моя борьба, и я перешел в разряд рядовых сотрудников отдела.

   В качестве основного содержания моей работы в НИО главный конструктор определил исследования энергетики и нахождение путей повышения КПД насосов. Для решения этой задачи я попросил дать мне возможность сделать один препарированный насос и для проведения испытаний выделить одного или двух молодых специалистов. Зверев обещал выделить двух специалистов и обеспечить материальную базу для проведения исследований.
   Получив такие заверения, я ушел удовлетворенный и начал работать.
   Для обоснования плана моих действий в новом качестве я подробно изучил материалы испытаний, проведенных в лаборатории НИО, и доводочные испытания. За долгие годы работы материалов собралось много, но они в основном имели практический характер и могли быть использованы для выработки программы целевых исследований и для получения частных выводов.
   Для проведения углубленных анализов и выработки теоретических основ энергетики насосов и гидромоторов необходимо было не только восстановить знания по математике, теории насосов и моторов, гидромеханике и другим сложным наукам, но и расширить их.
   Это была задача не из легких, так как мне уже исполнился шестьдесят один год. Тем не менее за решение этой проблемы я взялся энергично и с энтузиазмом.
   Вскоре по моему заданию молодой специалист КБ Ю. Сверчков разработал чертежи препарированного насоса НП-103, которые и были запущены в производство. Это был первый, пробный шар.
   Производство у нас всегда считалось перегруженным, поэтому с изготовлением образца сразу пошли проволочки. Несколько раз я пытался решить эти дела через главного конструктора. Зверев записывал в протокол оперативки работу, давал сроки, но они постоянно срывались. Поняв, что тут нет желания помочь мне, я решил использовать свои личные отношения с работниками производственного отдела и цехов. После этого дела пошли нормально, насос был изготовлен, и я смог начать испытания. На изготовление образца ушел год, хотя работа, которая была сделана, могла быть выполнена за пару месяцев. Поскольку в цехе сборки я скомпоновал детали насоса, дефектованные там, то работы для цеха-изготовителя оставалось немного, и ее можно было сделать за месяц или два.
   Вот такую «поддержку» я получил от главного конструктора. А если учесть, что обещанных помощников для меня так и не нашлось, а за все десять лет работы в отделе я так и не получил ежемесячной доплаты в сто рублей за ученую степень доктора технических наук, то можно понять, насколько я ему был мил. Тем более что за годы совместной работы мы не написали с ним ни одной совместной статьи.
   Все шероховатости в условиях работы я решил переносить стоически, не тратя на это нервов. Я считал, что мои противники тратят куда больше сил, чем я, поэтому скоро отступятся и оставят меня в покое. Примерно так и вышло, но на это ушло около трех лет. За это время я вошел в колею творческой исследовательской работы, восстановил и пополнил математический аппарат, что позволило через полтора года написать отчет с обоснованием теории идеального, лишенного сухого трения насоса и создать теорию расчета потерь в насосе на базе теоретической гидромеханики.

   За время изготовления образца я подготовил себя к теоретическим поискам и сделал отчет по постановке вопроса. В дальнейшем начались поиски истины, которая почему-то пряталась от меня, хоть порой и казалось, что вот-вот – и она окажется в моих руках. Тем не менее после долгих и упорных трудов с радостями открытий и печалью срыва работа в основном была завершена, и в конце декабря 1977 года отчет объемом свыше девяноста страниц был утвержден главным конструктором.
   После чего он пообещал добиться надбавки за докторскую степень, но до моего ухода с завода в 1986 году так и не выполнил обещание. Я получал оплату с надбавкой за кандидатскую степень, полученную еще в 1956 году.
   В отчете разработаны методы расчета потери энергии во всех элементах насосов и на базе этих методов построены уравнения для нахождения оптимальных режимов работы насосов и величины зазоров в трущихся парах, обеспечивающих минимальную величину потерь, уходящих на трение и утечки. Произведена методика нахождения оптимальных режимов работы насоса и расчет соответствующих этим режимам величин зазоров в уплотняющих трущихся парах. Показана возможность пренебрежения сухим трением, что позволило ввести понятие «идеальный насос» и методами гидромеханики провести весь анализ и построение метода определения оптимальных режимов работы насоса, а также изменения КПД насоса в зависимости от фактического режима.
   Такого законченного метода в известной на то время литературе не было ни у нас, ни за рубежом. На основе этих исследований весной 1978 года я прочел доклад на семинаре в Институте машиноведения АН СССР, который был опубликован в сборнике АН «Механика машин» в 1981 году.
   Несмотря на такой сравнительно быстрый и значительный научный успех, главный конструктор нашел возможность заявить мне, что я работаю малоинициативно. По его словам, на заводе не чувствуется влияния доктора технических наук, поэтому он отказался подписывать ходатайство об установлении надбавки в сто рублей к основному окладу. А он у меня был как у всех ведущих конструкторов, которые не имели никаких научных степеней. Бросая такие обвинения в мой адрес, Зверев почему-то не вспомнил, как отбивался от меня, как от назойливой мухи, и пальцем не пошевелил, чтобы выполнить свои обещания способствовать успеху в работе. Получалось, что работа начиналась вроде бы по его инициативе.
   Кроме исследований, носящих чисто гидравлический характер, были проведены исследования контактной надежности пары плунжер-цилиндр, где тоже были получены результаты, подтверждающиеся характером износа пары и ее задиров в эксплуатации. Дополнив исследования данными по коэффициентам податливости материалов в зависимости от чистоты обработки поверхностей, можно численно оценить величины следов износа. Программы таких расчетов были разработаны.
   В связи с тем, что после завершения этих исследований я вскоре ушел на пенсию, работа нигде не была опубликована и существует только в виде отчета.

   В 1977 году через НТО я получил приглашение участвовать в работе VIII конференции по гидроприводу в Праге.
   Закончив основную часть исследований насоса в 1977 году, я подал заявку на разрешение выехать в Прагу и сообщить о проведенной работе по теории идеального насоса.
   В 1971 году я уже участвовал в работе VI конференции, имел возможность лично познакомиться с целым рядом выдающихся ученых Европы, в том числе с профессором Прокешем из Политехнического института в Праге, руководителем гидравлической лаборатории Эйндховенского университета профессором Шлессером, который, как оказалось, является универсальным ученым, занимающимся всеми элементами объемного гидропривода.
   Больше других мы общались с профессором Прокешем. Он показал нам свою лабораторию, где проводились испытания по логике систем, в основном пневматических. Работы были хорошо поставлены и велись широким фронтом.
   На конференции Шлессер сделал доклад о простом и оригинальном методе расчета предохранительных клапанов. До этого я знал его как широко образованного специалиста по насосам и моторам. Он рассказал о связях своей лаборатории в Эйндховене со многими странами Европы, Америки и Азии, за исключением нашей страны. Ко мне он проявил большой интерес и задавал вопросы по докладу о расчетах башмаков плунжерных насосов, а также о многих других наших работах.
   Там же я познакомился с одним из известных европейских инженеров гидравлических машин – Гансом Молли, руководителем частной фирмы, тесно сотрудничающей с фирмой Volkswagen. Он принимал участие в работе по внедрению двигателя Ванкеля на их маленьком автомобиле, за что получил именно такую автомашину с ванкелевским роторно-поршневым двигателем, на которой и прибыл в Прагу. Ганс занимался насосами и моторами с блоками, наклоненными под углом 45°, что не хуже, чем наклон на 15°, и больше, чем применяют другие фирмы. Ко мне он очень расположился.
   Он познакомил меня со своими разработками. Его коньком был аксиально-поршневой насос с наклонным блоком. Ему удалось построить насос с блоком, наклоненным по отношению к приводному валу под 45° вместо обычно используемого наклона около 30°. Это позволяло увеличить энергоемкость насоса, но вызывало необходимость создания специального подшипникового узла. Я указал на недостаток конструкции – ограничение по скорости вала, так как при высоких оборотах возникнут силы, опрокидывающие блок, отделяя его от распределителя, поэтому следует провести оптимизацию конструкции по энергоемкости в зависимости от увеличения угла наклона блока и частоты вращения вала. Ганс принял с благодарностью мои замечания и обещал их учесть.
   Несмотря на возраст в семьдесят три года, Ганс обладал неугомонным характером, много ездил по Праге, в которой жил около тридцати лет. Я с удовольствием покатался по Праге на его автомашине, в салоне которой было тихо, и двигатель работал плавно, не так, как в опытной машине с двигателем Ванкеля завода ВАЗ, на которой я ездил по территории одного опытного завода в Москве.

   Прага, 1971 г.

   По возвращении из Праги мы составили отчеты о поездке и сдали их в Комитет по науке и в организации, направлявшие нас за границу, а я – еще и в техническое управление МАП. В отчете были изложены конкретные предложения по использованию в наших хозяйствах сведений, полученных нами за рубежом, но они осели мертвым грузом и никакого эффекта не дали.
   Когда было получено новое приглашение на конференцию, я решил просить главк откомандировать меня, с тем чтобы в широкой аудитории доложить о разработке теории идеального насоса. Но начальник ГУ В. И. Жаров наложил резолюцию о нецелесообразности этого предложения. Я обратился за помощью к Звереву, он обещал содействовать, но ничего не сдвинул с места, и мне пришлось довольствоваться докладом на семинаре Института машиностроения АН СССР в 1978 году с последующей публикацией его в сборнике института «Механика машин» в 1981 году. Кстати, статьи с изложением докладов в Праге были напечатаны в журнале Hydroelectric power через полгода после конференции.

   После работ, проведенных в 1978 году и позднее, продолжались исследования по теории конструирования оптимальных конструкций насосов, обладающих наивысшим КПД при минимальном весе. Эти проблемы особенно актуальны для авиации и космоса.
   Вопросы оптимизации заинтересовали меня давно, и я считал, что именно этот метод, использованный знаменитым инженером В. Г. Шуховым, позволил ему решить с большим блеском много инженерных задач и опередить других инженеров Европы и Америки на 15–25 лет. Работая над докторской диссертацией, я также применил метод оптимизации конструкторских узлов приводов постоянной скорости, что позволило решить сложную комплексную научно-техническую задачу – создание метода построения оптимальных конструкций приводов постоянной скорости.

   А. Г. Полюшков, 1978 г.

   Для завершения разработки метода расчета оптимальной конструкции я решил оптимизировать еще ряд насосов, рассчитанных на обеспечение максимального КПД при минимальных размерах, и найти минимум максимумов. Для этого функциональное выражение для размеров элементов насоса было продифференцировано, что позволило найти минимальные размеры элементов насосов, обладающих максимальным КПД. Решение это было опубликовано в журнале «Вестник машиностроения» за 1986 год, и я получил через ВААП (Всероссийское агентство по авторским правам] извещение, что статья переведена на английский язык и абонирована в библиотеке Британского музея. Такой оперативности я не ожидал, тем более что у нас мне пришлось съездить с докладами в МВТУ и МАИ, чтобы заинтересовать своей работой ученый мир. Конечно, получать признание за рубежом приятно, но лучше, если бы оно было и здесь, дома.
   В связи с появившимися при доводке и эксплуатации опытных насосов случаями задиров поршней и поломок насосов встал вопрос о том, как уменьшить риск, не допуская рост размеров полученных групп. Взяв на вооружение методы компактных задач, я получил результаты, подтверждающие виды износа поверхностей от пар поршней и цилиндров. Одновременно уравнение позволило дать рекомендации по режимам обкатки, облегчавшие выход на безотказные режимы работы.

   В начале восьмидесятых годов начались попытки дальнейшего увеличения давления в гидросистемах до 5 000 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

и выше. При таких давлениях вязкость жидкости должна оцениваться по результатам особых исследований этого вопроса. Опыты, проведенные нами на типовых наших насосах, показали, что их характеристики значительно отклоняются от линейного закона. Это заставило думать, что вязкость жидкости изменяется не в соответствии с двучленным показателем степени, а иначе. Сведения, собранные нами по вязкости наших жидкостей АМГ-10 и 7-50с-3, показали, что этот параметр лучше определять по формуле с трехчленным показателем степени, так как справочные данные при 5 000 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

расходятся с расчетом примерно в 2–2,5 раза.
   Исследования, проведенные нами с трехчленными полиномами, показали, что вязкость и утечки с изменением температуры масла и давления изменяются значительно больше, чем это следует из классических расчетов. Линейные зависимости нарушаются.
   Подобные исследования были проведены в английской лаборатории динамических проблем, но с использованием двучленных полиномов. Поэтому их нельзя использовать для расчетов приводов, работающих на масле с t > 100 °C и давлением порядка 5 000-6 000 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

.
   Для аппроксимации по принятым формулам были использованы данные по вязкости наших жидкостей, приведенные в справочнике ВИАМ, и проведены исследования общего типа. Были построены кривые с расчетами потерь в экстремальных условиях, которые позволили приблизить результаты расчетов к результатам опытов. Более подробных исследований этих вопросов больше не велось по причине утраты интереса к теме и в связи с упадком объема работ. Материалы исследований были использованы для составления отчетов и программ машинных расчетов.
   Широкого внедрения мои исследования не получили, так как главный конструктор упорно стремился не замечать их, а повторные попытки внедрения со стороны его заместителей – К. М. Швейкуса и В. И. Левина – оказались недостаточными.
   Научно-исследовательский отдел последнее время подчинялся заместителю главного конструктора В. И. Левину, который пытался кое-что сделать для работы с целью повышения влияния отдела на работу КБ, но ему в этом, видимо, не очень помогали, а его возможности были ограничены, поэтому все осталось примерно по-прежнему. К моим работам он проявлял интерес и пытался помочь их внедрению, но ввиду ограниченности его влияния много ему сделать не удавалось. Хотя кое-что он все-таки сделал для придания гласности результатам моих исследований.
   Данное исследование было закончено в 1985 году, но не опубликовано, так как его результаты интересны сравнительно узкому кругу специалистов, а публикация сопровождалась преодолением разнообразных трудностей и большого сопротивления.
   Самым большим пропагандистом моих исследований оказался инженер-конструктор Виктор Жаворакин, который перевел результаты исследований на свою счетную машину и выполнил расчеты, которые позволяют получить хорошие результаты в короткие сроки.

   Результаты, полученные мной, доставляли мне личное удовлетворение.
   Мне нравилась атмосфера, которая царила в отделе, особенно отношение к работе таких сотрудников, как А. К. Алексеев, С. А. Макушин, С. Ю. Носов и ряд других, также успешно работавших над решением важных проблем гидропривода. Хорошо ладил с сотрудниками начальник отдела Н. В. Кузнецов, с пониманием относившийся к переживаемым трудностям и посильно помогавший предотвратить возникновение новых. Коллеги охотно обменивались результатами своих работ и не стеснялись обращаться ко мне за советами.
   А. К. Алексеев с С. А. Макушиным трудились над проблемой источников пульсаций давлений в гидросистемах и роли насоса в этом процессе. Они, особенно Алексеев, создали хорошую математическую модель и на этой базе отработали целый ряд практических решений, позволяющих конструктивными мерами значительно снизить пульсацию давлений в системах. Мои коллеги дали ключ к управлению этими процессами.
   На базе своих исследований они написали диссертации и продолжают работу по дальнейшему совершенствованию конструкций насосов и гидросистем, а также добились значительного снижения пульсаций в гидросистемах без значительного усложнения и утяжеления насосов, чему даже завидовали специалисты из США, поскольку им наши секреты были неизвестны. После отмены запретов на контакты американские специалисты были поражены результатами и методами нашей работы. Они не ведут столь общих исследований и в результате имеют худшие характеристики как насосов, так и гидросистем, а следовательно, их аппараты обладают меньшим ресурсом и надежностью. Это «открытие» истинного соотношения сил в нашей области порадовало меня, так как и я принимал живое участие во всех наших работах и оказывал влияние на их успешное выполнение.
   Достижения А. К. Алексеева и С.А. Макушина во многом определяются характером их сотрудничества – не только лишенного взаимной зависти, но и способствующего повышению эффективности совместной работы. Их деятельность давала пример удивительно гармоничных отношений, которые больше напоминают резонаторы. Это совершенно непонятно нашим людям, которые часто гнобят коллег и ломают им психику, отыгрываясь за чужие успехи и высокие результаты. Наблюдая за своими молодыми коллегами, я с удовольствием помогал им и поддерживал как на заводе, так и во внешнем мире.
   Вызывает озабоченность то обстоятельство, что сейчас надобность в работах такого рода очень снизилась, в результате чего условия их выполнения будут ухудшаться, а такие люди, как А. К. Алексеев и С. А. Макушин, могут еще многое дать, так как их возраст (около пятидесяти лет) вполне это позволяет. Остается только пожелать, чтобы быстрее возрождалась почва для творческой деятельности и они успели бы многое сделать для совершенствования нашей техники.

   Несмотря на загруженность работой в отделе, состояние моего здоровья медленно, но непрерывно улучшалось. В первое время я дергался при каждом телефонном звонке и только потом постепенно убедил себя в том, что они меня не касаются, и научился спокойно сидеть на месте. Я испытывал удовольствие оттого, что перестал ходить на всякого рода совещания, где промывали участникам косточки, а по окончании рабочего дня сразу уходил домой.
   Этот новый режим труда обострил восприимчивость к новым знаниям, и я снова был в состоянии читать сложные книги по математике, механике, гидродинамике и специальные исследования, с успехом используя полученные сведения в своей работе.
   В результате самочувствие настолько улучшилось, что, сопоставив его с замечаниями в своем дневнике, я ясно понял, что стоял на грани инфаркта, и то предынфарктное состояние, отмеченное на ЭКГ осенью 1975 года, было неслучайным. А уход с работы в феврале 1976 года дал мне возможность избежать фатального события. Атаки стенокардии в период 1976–1977 годов также свидетельствовали об этом. Только отказ от активной деятельности в промышленности и систематические поездки на курорты Кисловодска, Рижского взморья и другие, а также поездки в 1980-х годах и ежегодные выезды в деревню позволили мне снизить нагрузку.
   Когда, в дополнение к отпуску, я экстренно оформил один или два месяца от пенсионного отпуска, то получил безаварийный выход из тупикового состояния. Кроме освобождения от боли в сердце, я получил возможность активно заниматься наукой, исследованиями и решить целый ряд вопросов. Но этого бы не получилось, если бы я не бросил заниматься неэффективным руководством в условиях постоянных интриг, помех и борьбы.

Санаторий им. Орджоникидзе, Сочи, 1969 г.

Город-курорт Евпатория, 1960 г.

Санаторий им. Орджоникидзе, Сочи, 1969 г.

Неслучайно, что директор завода Н. А. Забазарных получил инфаркт, а потом и скончался. Бывший директор завода М. М. Бандарин после вынужденного ухода с завода вскоре также получил инфаркт, а затем и смерть. Бывший заместитель главного конструктора А. Г. Аглобин после перевода его на должность начальника КБ, а затем и ведущего конструктора, получил инфаркт, а при повторном приступе умер. Это говорит о том, что на нашем заводе была ненормальная обстановка, об этом же свидетельствуют многочисленные случаи запойного пьянства среди ответственных работников завода, также кончавшиеся их утратой – можно вспомнить таких специалистов, как Климов, Бобков и другие.

Глава XII
Уход на пенсию

   Работая последние годы, я стал испытывать усталость, начала проявляться забывчивость и притупляться внимательность, в результате терялась нить рассуждений, возникали ошибки в результатах. Мое состояние не только снижало темп работы, но и вызывало недовольство собой, что отражалось на нервной системе. Особенно это чувствовалось, когда приходилось совершать сложные математические преобразования или расширять круг знаний в новейших направлениях математики и прикладных науках. В связи с этим я стал думать о конце моей деятельности, так как оставаться на работе только для солидного количества отработанных лет я не желал, да и без этого имел стаж пятьдесят два года и возраст за семьдесят лет.
   Таким образом, весной 1986 года я подал заявление об уходе на пенсию и в мае месяце ушел с завода. Уходя, я тяжело переживал этот шаг, так как отработал на заводе почти тридцать семь лет и привык к коллективу весьма сильно, но сознание, что все, что имело начало, имеет и конец, заставило приспосабливаться к новому режиму жизни.
   После того как мне исполнилось шестьдесят лет, получая путевки на юг в поликлинике при Министерстве авиационной промышленности СССР, я стал ощущать, что ко мне стали строже относиться. Значит, следовало подумать о том, как теперь я буду проводить летнее время. Если даже и дадут иногда путевку, то это на месяц, а летний сезон длится не менее пяти.
   Для решения этого вопроса мы с женой решили купить старенькую усадьбу на родине и ездить туда на лето. Это было не так просто сделать: дома в деревнях то можно было продавать, а то не разрешалось. Мы не спешили и дождались закона, по которому могли бы приобрести дом без прописки в деревне. В 1982 году нам удалось купить старенький дом. Приусадебный участок в пятнадцать соток мы решили видоизменить, так как предыдущая хозяйка почти всю землю использовала под картошку.
   Вначале работа в деревне казалась трудной, а потом мы втянулись и стали работать ежедневно по девять-десять часов. Тут исчезли все проблемы со временем, но возникли проблемы сохранения здоровья из-за перегрузок, особенно на поливе огорода. Мы стали приобретать инвентарь, а потом купили мини-трактор.

Приобретенный дом в деревне Поповка, 1982 г.

Супруги Полюшковы обсуждают конструкцию бани.

   Супруги Полюшковы с внучками Александрой и Татьяной (младшей) в деревне Поповка.

   И теперь, несмотря на то что скоро мне будет восемьдесят лет, мы со всем управляемся и даже взяли еще десять соток земли, которые раньше пустовали.
   Летом к нам ездят дети с внуками, кое-чем помогают, и мы без скуки отрабатываем в деревне по пять-шесть месяцев в году.
   С тех пор как я стал вести такой образ жизни, самочувствие даже улучшилось, так как раньше, на заводе, приходилось терпеть игру на собственных нервах, а теперь – тишина, спокойствие, чистые воздух и вода, что делает свое дело.
   Если вначале мы не рассматривали участок как средство, помогающее нам вынести тяготы пенсионной жизни, то в последние годы пересмотрели свои взгляды. Стали больше сажать овощей, собирать сено и делать все прочее. Немного увеличилась наша помощь овощами детям, но не очень, так как дальнейшую интенсификацию хозяйства тормозят трудности с транспортом и ограниченные наши физические возможности. Несмотря на это, мы экономим средства, а летний урожай из деревни облегчает нашу жизнь в зимний период.

   Алексей Григорьевич и Анна Васильевна на кухне дома в Поповке.

   Без этой поддержки жизнь на одну лишь пенсию показалась бы нам скучной и тяжелой, а так терпеть можно. В общем, о жизни пенсионеров можно сказать: она доказывает, что придуманное кем-то выражение «пенсионер уходит на заслуженный отдых» является насмешкой над пенсионерами.

   Что касается отдыха, то отдыхать удается немного в зимние месяцы, когда живем в городе без внуков. Такая ситуация складывается только у тех пенсионеров, которые до пенсии успели уединиться в своей квартире и сохраняют приличное здоровье. Пенсионеры больные, не могущие трудиться физически, а также не имеющие садовых участков, живут значительно труднее, так как в условиях последних лет жить на пенсию очень тяжело.
   Жизнь пенсионеров усложняется постепенно надвигающейся старостью и ухудшением здоровья. В этом плане большую роль играет ослабление памяти, остроты зрения и ограничение возможностей выполнения физических нагрузок и перемещений. Эти проблемы превращают человека функционирующего в человека неполноценного. Становится невозможным и бесполезным чтение литературы, так как глаза утомляются и болят, а прочитанное бесследно исчезает из памяти, что затрудняет делать какие-либо анализы и выводы из прочитанного. Разрушение интеллекта приносит разочарование в целесообразности дальнейшего существования. К этому добавляется утрата авторитета как главы семейства, когда все видят в тебе уже неполноценного человека. Соглашаться с этим очень тяжело, так как ты еще не чувствуешь все свои потери, ты только знаешь, что такое явление неизбежно, но надеешься, что оно еще в будущем. Это противоречие не только трудное, но и просто неразрешимое.
   В утешение себе можно провести анализ этих явлений и поискать пути решения хотя бы части противоречий последнего этапа в жизни человека. Любой объект, как живой, так и неодушевленный, имеет начало существования и конец, то есть его жизнь и смерть – неразрывно связанные два конца существования. Разрыв между ними определяет длительность жизни, а содержание определяет ее эффективность и целесообразность. Оценка эффективности в основном дело самого субъекта, если разговор идет о человеке, но и оценка общества тоже весьма значима. Объективных критериев для оценки эффективности и целесообразности существования практически нет, и их набор зависит от того, кто производит эту оценку. Ученый в основу оценки положит достижения в области науки, а художник, литератор и другие люди умственного труда поставят на первое место достижения в области творчества, а также качество прожитой жизни. Люди труда в основу положат то, как человек трудился, какие следы оставил после себя и в части обеспечения материальных условий существования его потомства, и в том, как воспитал своих преемников.
   Из этого следует: для определения эффективности существования человека надо лучше представлять, в чем сущность жизни, ее ценность и бессмысленность, чтобы не прийти к выводу, что жить «мертвым» хуже, чем умереть живым. Некоторые приравнивают живого человека к мертвому только потому, что в нем отсутствует глубокая и чистая любовь или увлечение какими-то страстями, не способствующими улучшению общественного бытия.
   Жизнь весьма многообразна в своих проявлениях. И подавляющее большинство этих проявлений не только имеет право на признание, но и определенным образом влияет на формирование климата общественного бытия, так что упрощенный подход к этим явлениям не может открыть путь к объективной оценке процессов, происходящих в обществе, и той роли, которую сыграл в них каждый индивидуум.
   Общественный порядок и общество открывают возможности для проявления личности. Чем совершенней порядок, тем активнее деятельность каждого гражданина и тем выше эффективность его деятельности, так как в этом случае человек не только имеет возможность творить, но и воплощает свои идеи в жизнь, так как общество заинтересовано в этом.

   Наша жизнь сейчас определяется успехами перестройки, о которой говорят уже слишком долго. Я еще помню времена перехода от военного коммунизма к НЭПу. Пусть не очень подробно, но главные моменты в памяти сохранились. Переход от времени, когда практически не было никаких товаров, ко времени, когда обеспечение людей решалось удовлетворительно, занял три года. Сейчас мы стартовали от небогатого уровня, чтобы, не сильно ухудшая ситуацию, перейти к ее улучшению. Именно так обещали, и, как видно, так представлял себе все это М. С. Горбачев, но мы много лет идем вниз, и конца этому пути не видно. Это говорит не только о том, что руководители не умеют управлять государством, но и о низкой квалификации нынешнего «лидера» Б. Н. Ельцина.
   Одновременно такое положение в стране показывает, что Ельцин и его команда не уважают собственные обещания. Не выполнив прежних планов, начинают создавать следующие и дают новые обещания, в которые народ уже окончательно не верит. Конечно, сохранять рабочие места и обеспечивать уровень жизни людей – задача трудновыполнимая, но при умелом ведении дел этот период должен занимать два-три года. И только потом можно добиваться пусть медленного, но постоянно растущего благосостояния россиян. Поскольку за восемь лет мы не добились успехов, можно утверждать, что ни Ельцин, ни его сподручные по-настоящему о судьбах народа не беспокоятся. Они стремятся не упустить время первоначального накопления капиталов для обеспечения своего положения.
   Мне представляется, что, если народ не сумеет найти путей давления на руководство, наши бедствия будут продолжаться еще долго. Руководители могут ждать, они не голодают, их не избивают, не грабят, не убивают. Ну а наши горести – это только наши заботы.
   К сожалению, я не вижу среди оппонентов Ельцина деятелей, выработавших толковую программу выхода из тупика. Среди них превалируют демагоги и безответственные карьеристы, поддержав которых, недолго попасть в еще большую беду, поэтому люди и идут за Ельциным. Бедный наш народ за последние почти триста лет не породил действительно больших государственных деятелей масштаба Петра I или Ивана III Васильевича. Вот и мучаемся, попадая в руки «сверхгениальных деятелей» вроде В. И. Ленина и И. В. Сталина. У нас даже не хватило ума, чтобы не потерять то, что имели.
   В прожитую мною эпоху, к сожалению, были представлены очень узкие возможности для самостоятельной деятельности, и еще меньшие – для внедрения своих идей и взглядов в жизнь. Не было сторон, которые могли бы заинтересоваться новыми идеями и находками, а официальная система не допускала что-либо печатать, а внедряла только то, что исходило сверху. Это оказывало тормозящее действие на расцвет интеллекта людей и привело к снижению общего уровня развития общества во всех областях науки и техники, искусства и литературы, а также общего потенциала граждан, составляющих общество.
   Это обстоятельство во многом определило характер нашей перестройки, так как мы даже не сумели из своей среды выделить лидеров, которые могли бы разъяснить наше истинное положение и стимулировать решение задач, которые вывели бы нас на новую дорогу. Это дало возможность недозрелым деятелям пробиться в ряды борцов за власть и включиться в эти ряды бывшим деятелям из КПСС, которые сумели удержать власть на всех уровнях, но не сумели, да и не очень хотели повернуть общество на путь создания блистательного демократического, свободного и правового общества. В этом они просто не заинтересованы, так как в нем им не найдется достойного места, поэтому они все исказили и стараются удержать общество в состоянии брожения и раздрая без четкой линии развития. Отсюда и неумение вывести страну из экономического кризиса.
   С особой остротой пагубное влияние отсутствия четкой линии и программы нашего развития проявилось в решении чеченского вопроса. В этом случае сложилось впечатление, что Ельцин, решая проблему, закрыл глаза и бросился в омут, не выяснив, что он из себя представляет. Шапкозакидательские тенденции проявились при решении проблем с Верховным Советом, в организации выборов, в которых В. В. Жириновский всплыл, как новый остров. И особенно печально они отразились на стратегии и тактике военных действий в Чечне, а ответственность за войну целиком лежит на совести Ельцина.
   Отсутствие программы перестройки привело к тому, что мы уже десять лет идем вслепую и, кроме развала того, что было, достигли очень мало. Доказательством отсутствия желания вывести страну на твердую дорогу или неумения сделать это является боязнь изменить ситуацию в провинции, без чего нельзя добиться успехов в развитии перестройки в масштабе всей страны.
   Всем известно: чтобы существовать и развиваться, общество должно производить товары и услуги, а наши власти почти за десять лет перестройки научились лишь разрушать и разваливать то, что было хотя бы похоже на работающую систему. Это уже наводит на мысль: а не делается ли это умышленно, не является ли следствием того, что отдельные категории руководителей творят темные дела? Это поднимает вопрос о том, почему, организовав перестройку, на определенном этапе ее развития не было попыток очистить весь государственный аппарат от бывших деятелей компартии? Отговорки – дескать, были трудности с кадрами – неубедительны. После переворота 1917 года около 85 процентов населения России было неграмотно, но это не испугало большевиков. Они смело отказались от услуг старых руководящих кадров и поставили, в том числе и на высокие посты, полуграмотных людей, и те, хотя и с большими трудностями, ошибками и упущениями, все же вывели страну на действительно новый путь.
   В наших же условиях, когда в стране несколько десятков миллионов людей имеют высшее образование, набрать два-три миллиона высококвалифицированных специалистов из беспартийных честных работников было бы несложно. Сейчас они уже трудились бы с успехом на руководящих постах, честно служили народу, и мы не постигали бы горечи провалов в экономике и шли вперед высокими темпами, избежав всякого рода авантюр и мошенничества. И разбой в стране был бы уничтожен на корню. Для этого нужна крепкая власть, законы и воля выполнять намеченные планы, а у нас до сих пор нет ясности и понимания, что мы делаем и куда стремимся.
   Ясно всем, что оздоровление общества и упрочение авторитета страны и ее экономики невозможно без запуска и обеспечения нарастающего темпа производства в промышленности и в сельском хозяйстве, создания правовой стабильности для обеспечения этих процессов. Необходимо вычленить процессы, тормозящие развитие экономики, и решительно убрать их с путей перестройки.
   Взять, к примеру, такой вопрос, как сокращение армии и военного производства. С самого начала перестройки было ясно, что в мире складывается обстановка, в которой угроза войны против СССР ослабевает. А если учесть, что наше бывшее руководство паниковало и постоянно увеличивало военную мощь СССР, должна быть ясна и необходимость сокращения армии и производства оружия.
   Вместо того чтобы, пусть скрытно, разрабатывать мероприятия по этим вопросам, руководство принимало меры к превращению штата военного производства в иждивенцев общества, а армию оставили в неопределенном состоянии. В результате армия и производство, в том числе и гражданское, были загублены, и общество потеряло ресурсы для обеспечения выхода из создавшегося положения.
   Если бы в период с 1987 года были сделаны шаги по сокращению армии, были выделены в отдельную группу предприятия, находившиеся в период совнархозов в системе отраслевых комитетов, а остальные предприятия постепенно подвергались реконверсии, мы не испытали бы таких экономических трудностей, какие переживаем уже много лет. Кроме того, не следовало сразу же искать пути реализации военной продукции за рубежом. Наши руководители продолжали бояться всего, кроме организации системы банков и других способов облегчения пути к личному обогащению, а о спасении страны и народа они не думали.
   До тех пор, пока не будут решены проблемы запуска производства и обеспечения его планомерного развития, мы будем топтаться на месте, еще глубже погружаясь в трясину нищеты и развала страны как самостоятельного организма.
   Надо иметь в виду, что, несмотря на попытки выйти из тупика, в стране (и вне ее) действуют силы, которые нацелены на срыв подъема промышленности и сельского хозяйства. И, как видно, пока противники торжествуют, а официальные ответственные круги только разводят руками, делая неубедительные попытки оправдаться, и дают новые обещания, сбыться которым неизвестно, будет ли суждено.

Часть II

Глава I
О жизни дома

   Закончив воспоминания, я обратил внимание на их узость, так как в них включено лишь то, что было связано с учебой и работой, и очень слабо освещены вопросы моей личной жизни, моей семьи, ближайших родственников и друзей, встретившихся на жизненном пути. Это сузило их тематику и не позволило показать, как моя судьба сочеталась с судьбами окружавших меня людей и какое влияние оказывали они на меня как на человека.
   После института я вернулся в Горький и прожил три с половиной года в семье, частично компенсировав затраты водителей на мою учебу. В том году моя сестра Вера окончила медицинский институт, а в следующем, 1941-м, она отправилась работать на станцию Агрыз под Ижевском. Оттуда меньше чем через год Веру отправили на фронт, где она и погибла в 1943 году.
   Моя сестра была тихая, любила, чтобы вокруг нее был полный порядок, который она поддерживала бесшумно и постоянно. Ее умиротворенный характер проявлялся не только дома, но и в компаниях, которые группировались вокруг нее. С ней дружили люди, которые не любили друг друга, но в ее присутствии поддерживали хорошие товарищеские отношения. Когда она погибла, все члены молодежных компаний по учебе в школе и в институте долго вспоминали ее и выражали нам искренние соболезнования.
   Перед войной другая сестра, Пульхерия, окончила десятый класс школы и поступила в педагогический институт, который окончила в 1943 году. После она отправилась в Воскресенский район Горьковской области, где преподавала историю до 1947 года, а затем вернулась домой.

Вера, 1939 г.

Полюшкова Вера Григорьевна награждена Орденом Отечественной войны II степени.
Дата гибели 5.10.1943 г.

   С Маргаритой на установке памятника на братской могиле в месте завершения боевого пути, г. Лебедин, Сумская обл., УССР.

   Обучение в институте во время войны проходило в очень тяжелых условиях. Осенью 1941 года большая часть студентов была направлена на рытье окопов, где пришлось всем, даже девочкам, освоить специальность землекопа, жить на постое у крестьян и питаться как придется, так как быт в то время наладить было очень трудно. Да и никто не старался этого делать.
   По возвращении на учебу всем пришлось столкнуться с тем, что городская транспортная система в Горьком оказалась полуразрушенной, трамваи ходили редко и медленно. По этой причине сестре пришлось переехать в общежитие, так как ездить зимой в район автозавода, где мы жили, было невыносимо трудно. Город испытывал трудности с отоплением жилых зданий, поэтому в помещениях института и библиотеках было холодно. Только в Доме партийного просвещения царило тепло, и студенты набивались в коридоры и кабинеты, раскладывали на видном месте литературу по марксизму-ленинизму, чтобы их не выгнали, а сами занимались другими уроками. Потом шли ночевать в холодные общежития.
   Студентам по карточкам давали пятьсот граммов хлеба в день, которых явно не хватало. А покупать на рынке продукты было невозможно, так как хлеб всю войну оставался очень дорогим продуктом. Чтобы поддержать сестру, я отдавал ей свою карточку, по которой она получала восемьсот граммов хлеба и кое-как перебивалась. А я за сверхурочную работу на заводе получал дополнительные триста граммов хлеба. Так что у меня с ее студенческой карточкой тоже было восемьсот граммов хлеба, и мы с отцом, который, как рабочий, получал такие же восемьсот граммов хлеба, жили как все, весьма посредственно.
   Мать с двумя младшими дочками, Маргаритой и Фаиной, была вынуждена уехать в деревню, где работала в колхозе и с трудом обеспечивала себя и детей скромным питанием, но они хотя бы не голодали.
   Дома для отопления квартиры пришлось установить печь-времянку, которую я замуровал шамотным кирпичом, так что, пока мы варили себе картошку и суп, обогревали и квартиру. Тепло сохранялось до утра, а следующим вечером все повторялось.
   Летом 1942 года мы с отцом посадили картошку, мама с моими сестренками немного заработала продуктов в колхозе, и зиму 1942–1943 годов мы жили уже дома все вместе, правда небогато, но и не голодая, продержались до весны.
   Летом 1943 года мать с дочерями опять работали в колхозе, а мы с отцом посадили картошку на выделенных заводом огородах и обеспечили себя запасом до весны 1944 года.

   Теперь, когда, согласно данным статистики о продолжительности жизни, мне осталось совсем мало времени, чтобы оставить какой-либо след о себе в памяти людей, у меня иногда возникают недоуменные вопросы, которые беспокоят и интересуют меня, но на которые я не нахожу четкого ответа.
   Одним из таких вопросов является вопрос о друзьях. По своему характеру я всегда испытывал тяготение к общению с людьми разного возраста. Свои отношения я строил на верности дружбе и выполнении обещаний, даже если это связано с какими-то жертвами с моей стороны. Вполне естественно, что и к своим друзьям я предъявлял такие же требования, и, если они им не соответствовали, я разрывал дружбу с этими ребятами, сохраняя приятельские отношения, как с просто знакомыми людьми.
   Верными друзьями оставались несколько ребят из школы и техникума, особенно пока я был холостым. Позднее тоже находились хорошие друзья, но их было мало, и отношения наши не всегда оставались столь же откровенными, близкими и доверительными, как с друзьями юности. Тут, видимо, сказался опыт, который был получен в некоторых связях, которые приходилось разрывать из-за необязательности компаньонов, причем эта необязательность проявлялась тем чаще, чем более мы взрослели. Появляющиеся личные интересы часто заставляли необязательных людей нарушать обещания, носящие личный характер, им ничего не стоило пропустить встречу, не сделать то, что обещано, и тому подобное.

   Личная жизнь в период войны была бедной и однообразной, так как проходила в основном на холоде и в полуголодном состоянии и идти куда-то не очень хотелось. Тем не менее мы иногда встречались с ребятами из компаний довоенного времени.
   Наиболее близким товарищем того времени был Ваня Михайлин, который до войны не успел окончить институт и в 1940 году был вынужден перейти на вечерний факультет и работать. Институт он окончил уже в военное время, а работал в ремесленном училище, где было несколько лучше со снабжением, так что он был не очень грустен. После окончания института я сагитировал Ваню перейти на работу на завод авиамоторов, где он и проработал до пенсии, но уже в Ленинграде, куда его перевели после войны.
   С ним жил еще один хороший товарищ, принимавший активное участие во встречах. Он позднее попал на войну, где и был убит.
   Наши встречи были отдушиной, мы свободно обменивались мнениями, подвергая беспощадной критике состояние дел в стране. С Михайлиным и его семейством мы поддерживали связь и после войны. Много лет он работал главным инженером завода, защитил кандидатскую диссертацию и сохранил огромную работоспособность, а также товарищеское гостеприимство.

   В 1943 году вышло постановление ЦК партии и Совмина СССР о проведении набора специалистов народного хозяйства, склонных к научной работе, в аспирантуру и докторантуру. Я, учитывая свой уже зрелый возраст и отсутствие перспектив создания семьи, решил не терять время и пойти в аспирантуру, намереваясь переменить род деятельности. С большим трудом мне это удалось, и в конце января 1944 года я переехал в Москву, снова в общежитие, чтобы попытаться сделать диссертацию.
   Жизнь аспирантов проходила в скудных условиях, но нас этим было не запугать, и мы работали с большим энтузиазмом, так что ни времени, ни условий для личной жизни у меня не было. И сама жизнь в основном сводилась к заботам об элементарном быте, позволяющем поддерживать себя в рабочем состоянии. Я много работал в библиотеках, преимущественно в Ленинской и ГНТБ, так как в институтской библиотеке условия для занятий были не очень хорошими, и я еще в студенческие годы ею пользовался мало.
   Друзьями по проведению досуга стали наши аспиранты и друзья, как по комнате, так и по симпатиям. С ними я встречал праздники в общежитии и в других местах, но такого рода встречи носили эпизодический характер и существенного влияния на меня не оказывали, так как жизнь протекала в замкнутой атмосфере одиночества.
   После возвращения в промышленность в начале 1945 года я попал в коллектив ЦКБ, где основная часть инженерных кадров состояла из выпускников МВТУ имени Баумана. Так что там было много ребят примерно одного возраста со мной, проживавших небольшую жизнь в советских условиях. Отношения между нами сложились быстро, и сформировались группы по интересам. Широкой компанией мы с помощью руководства ЦКБ провели майские дни, что ускорило образование узких групп, где в последующем развивались товарищеские отношения. Тесные отношения сложились у нас с Мишей Талем, его другом Сашей Бургвицем и Вячеславом Моисеенко.
   К сожалению, группа не сохранилась, так как Таль и Бургвиц ушли в 1945 году в аспирантуру МВТУ имени Баумана, а Моисеенко поступил на учебу в Академию внешней торговли. Дружба, сложившаяся в ЦКБ, продолжалась и в последующие годы. Встречи носили эпизодический характер, но были теплыми и проходили интересно.
   После окончания аспирантуры из Москвы в Челябинск уехал Бургвиц, встречи с ним стали реже. Но в период его докторантуры, в середине пятидесятых годов, мы снова все вместе встречались. После защиты докторской диссертации Саша вернулся в Челябинск и стал заведующим кафедрой, тогда наши встречи стали носить случайный характер, пока не прекратились уже после семидесятых годов.
   С Мишей Талем мы встречались чаще, чем с другими, но после моего переезда в Балашиху встречи тоже превратились в эпизодические и практически закончились в восьмидесятые годы. Он стал профессором МФТИ, занимался серьезными науками и педагогической деятельностью.
   После окончания Академии внешней торговли Моисеенко попал в аппарат министерства того же ведомства и ведал отношениями с Чехословакией. Наши встречи продолжались до середины пятидесятых годов, но потом прекратились, так как интересы наши находились в разных плоскостях. Неполадки в его семейных делах также помогли нам разойтись, так что дальнейшую его судьбу я не знаю.

   После ухода Таля, Бургвица и Моисеенко из ЦКБ моим основным товарищем стал инженер-конструктор Владимир Викторов, с которым мы работали по одному направлению и дружили даже после моего ухода из ЦКБ. Мы с ним жили рядом в районе Мещанских улиц, так что посещали друг друга по вечерам. Потом он тоже ушел из ЦКБ и перешел на работу в ЦНИИАГ, в конструкторское бюро, занимавшееся гидроприводом. Так что наши профессиональные интересы были одинаковыми, а это сближало нас и оставило друзьями после создания семей и моего отъезда из Москвы. Дружеские отношения наши продолжались до его, к сожалению, ранней кончины в начале 1970-х годов.
   Хорошие отношения у меня были с четой Яновского-Кузнецовой. Они мне уступили на четыре года комнату Яновского, за что я им был очень благодарен. Эта пара меня умиляла еще и тем, что они были постоянно влюбленными друг в друга и успешно воспитывали двух дочек, одна из которых была от первого брака Вали. С ними связь поддерживалась до середины пятидесятых годов, после прекращения связей в период нашего пребывания в Китае наша дружба не возобновилась, так как их семья расширилась с выходом замуж дочери и появлением внучки. А у нас было два маленьких ребенка, и позже образовалось много хлопот по семье и стало не до поездок в Москву.
   Из ЦКБ я ушел весной 1947 года и два с половиной года работал в ОКБ профессора В. В. Уварова, где у меня завязалась дружба с новыми моими сотрудниками. Тогда я был еще холост и подружился с неженатыми людьми. Наиболее близко я сошелся с заместителем начальника отдела Сергеем Яковенко. Он был вдовцом и старше меня на девять лет, после смерти жены некоторое время жил один. По характеру он был очень общительным, добрым и веселым, а также остроумным. До авиации работал в геологической партии механиком, был начальником партии, но по настоянию жены и тещи, желавших жить оседлой жизнью, ушел из геологии и попал в авиационную промышленность.
   Сергей был хорошим инженером и прекрасным организатором, а также сохранял молодость духа, поэтому не остался одиноким и, женившись в возрасте около пятидесяти лет, завел троих детей. Он воспитывал их и продолжал трудиться до семидесяти с лишним лет. Связь с ним продолжалась до конца 1970-х годов, и встречи всегда приносили мне удовольствие и восхищение им как хорошим и неутомимым человеком.
   Другим товарищем стал мой помощник по лаборатории Матвиенко, который был любитель погулять, выпить и поухаживать за женщинами. Несколько позже он женился и заимел сына, но пристрастился к разгулу, и это привело через несколько лет к развалу его семьи, а потом и к провалу на работе. Так что дальнейшую его судьбу я точно не знаю, но слышал, что она оказалась незавидной. Наши общие встречи с ним и его семьей продолжались несколько лет.
   Из других друзей по ОКБ Уварова запомнилась дружба с начальником нашего отдела П. К. Казанджаном, который был доцентом Военно-воздушной академии (ВВА), работая у нас по совместительству. Он ходил к нам два-три раза в неделю, а текущие дела вел я, поэтому мы с ним и сблизились, так как я ему был хорошим помощником.
   Другим сотрудником кафедры ВВА, работающим по совместительству, был подполковник М. Т. Кондратов, с которым нас связывала дружба по служебным интересам. С ним встречи происходили в домах академии, где он жил. Там же жил и мой друг по МВТУ имени Баумана, Михаил Новиков, у которого я часто бывал. Связи с Кондратовым кончились, когда я ушел работать в Балашиху, а он уехал куда-то в воинскую часть.
   Обычно встречи с друзьями и подругами происходили в моей квартире, так как я там жил один и мы никому не мешали. Соседи были очень доброжелательные люди и мне никаких замечаний не делали. Тем более что встречи были редкими и тихими, часто обсуждались вопросы, которые тогда относились к категории запрещенных или опасных, поэтому и шума мы не поднимали.
   С переездом в Балашиху положение мое резко изменилось. Я попал в совершенно новый коллектив, который был, в общем-то, молодым, так как завод был организован в 1946 году, но большая часть была переведена из коллектива прежнего завода. Вначале я ездил на работу из Москвы и за это время познакомился со многими новыми моими коллегами.
   Первым знакомым стал мой начальник Михаил Марголин, который был на два года старше меня, имел хорошую инженерную подготовку и вообще был ищущим специалистом. Мы с ним быстро сошлись и дружили в течение многих лет, даже после его ухода с нашего завода.
   Наши отношения омрачались происками руководителей общественных организаций, так как велась борьба с главным конструктором профессором Т. М. Баштой, а попутно травили и Марголина, считая его приближенным и пособником Башты. Для такого рода обвинений не было оснований: Башта был серьезным и деловым человеком, а Марголин и я просто старались вести работу так, чтобы она шла успешно. Поэтому наскоки на нас ничего не давали, а вот делу помехи были.
   Через четыре года им все же удалось выжить Марголина из лаборатории в КБ. Он ушел в ОКБ П. О. Сухого, где с успехом работал до конца своих дней. В том же году ушел с завода и Башта, что нанесло заводу огромный урон.
   Такие явления могли быть только у нас, поэтому мы и оставались в роли «догоняющих» в мире. Кто еще может влиять на положение людей? Тот, кто совершенно свободен от ответственности за ущерб, принесенный его действиями.
   В конце 1949 года я получил комнату в Балашихе, куда переехала моя жена, и мы начали совместную жизнь со всеми трудностями того времени: пустой комнатой и отсутствием продуктов в магазинах Балашихи. На скопленные мной деньги и на добавку, полученную от матери, я купил основные предметы мебели, и было еще то, что дали в ЖКО завода. Так что посидеть и поспать было на чем, а остальные предметы мебели приобретались постепенно.
   В 1950 году жена не работала, а вскоре ей пришлось уехать от меня в деревню к родителям из-за холодов в доме, чтобы не заболеть и не получить осложнений в период вынашивания ребенка. Вернулась она лишь летом и уже с пополнением – с сыном, и тут уже пошла настоящая семейная жизнь, сосредоточенная на обеспечении здоровья ребенка.

   Алексей Григорьевич с женой Анной Васильевной,
   1949 год.

   Следующая зима была менее холодная в нашей квартире, тем не менее мы не смогли уберечь сына от простуды и чуть не потеряли его вследствие не очень умелого ухода. Позднее все уладилось, но это не научило нас спасать детей от болезней. Через два года, в 1952 году, появилась дочь, и она тоже прошла круг различных детских заболеваний. Но мы уже были более спокойными, так как поняли, что без этого, видимо, не обойтись и через это проходят и другие родители, только в большей или в меньшей степени, в зависимости от того, от каких корней растут их потомки.
   Конечно, в какой-то мере состояние здоровья детей зависит и от умения родителей выполнять свои функции воспитателей. Пока дети были маленькими, наша домашняя жизнь была замкнута на них, а общение с соседями и коллегами по работе происходило в виде случайных встреч на прогулках в детских скверах и парках. Застолья же были редким явлением, да и в основном происходили с родственниками, либо в Москве, или у нас.
   После появления дочери жена бросила работу и сидела с детьми одиннадцать лет. Лишь в 1963 году она устроилась на работу на наш завод и проработала там до 1980 года. За эти годы у нас появился свой круг знакомых среди сотрудников завода, и наши связи с коллективом стали более обширными, но близкими они не стали в силу отсутствия объективных условий для этого. Ограничивали нас и загруженность делами семьи, и ограниченность средств, а также теснота небольшого дома.

Алексей Григорьевич с дочерью Верой на руках и сыном Григорием. Балашиха, 1952 г.

   Алексей Григорьевич на прогулке в лесу с сыном Григорием и дочерью Верой в коляске. Балашиха, 1952 г.

   Когда я ушел на рядовую работу, то практически остался без верных друзей, к которым можно было бы пойти и просто поболтать о жизни и прочих делах, так как связь с людьми, с которыми мы проводили встречи и праздники, оказалась непрочной и поддерживалась поклонением начальству, а личные связи были неглубоки. Поэтому, когда я вышел из этого круга, не пожелав пресмыкаться, сразу же превратился в белую ворону. Такой шаг с моей стороны не только исключил меня из компании, но и через некоторое время привел к распаду всех отношений, так как один из верноподданных начальника по недоразумению оказал ему медвежью услугу, которая чуть не испортила тому карьеру, и это привело к вынужденному исключению провинившегося из сообщества. Оставшиеся члены компании – первый заместитель и бывший начальник отдела – тоже отошли, так как ансамбля в составе трех членов не получалось.
   Тем не менее в процессе работы я познакомился и установил хорошие товарищеские отношения как в лаборатории, так и в конструкторском бюро, работники которого постоянно приходили к нам в лабораторию, чтобы узнать, как идут дела с испытаниями их агрегатов.
   В лаборатории у меня сложились хорошие отношения с руководителем группы гидроусилителей Юрием Андреевичем Носовым. Мы общались не только на работе, но и дома, поскольку в то время были соседями. Кроме того, его сын дружил с нашими сыном и дочкой. Встречи всегда были доброжелательными и интересными, тем более что его родители были интеллигентами старой закалки и он сам был носителем старой культуры.
   Дружба, которую я приобрел в научно-исследовательском отделе, имела другой характер, так как коллеги были моложе меня на двадцать-тридцать лет, и потому близких отношений у нас не могло зародиться. Хорошие отношения на работе, участие в компаниях были, но личных связей не было и быть не могло.
   В конструкторском отделе у меня быстро сложились хорошие отношения с инженерами Зверевым и Яйлияном. С последним мы одно время работали вместе, так как в 1954 году, когда я стал начальником отдела, я пригласил его на должность заместителя и мы проработали около года. Но потом из-за неполадок, возникших у него с парткомом, он был отправлен на лесоразработки по разверстке ЦК, и наши отношения стали эпизодическими. После возвращения его с лесоразработок партком воспрепятствовал его возвращению на завод, вот он и вынужден был ездить на работу в Москву.
   Наиболее тесной и продолжительной была дружба с Иваном Ивановичем Зверевым. Он в это время был ищущим конструктором, выполнял проекты наиболее сложных агрегатов и насосов, активно участвовал в их доводных испытаниях. На этой почве у нас было много обсуждений результатов испытаний и путей устранения неудач.
   В 1950 году он поступил в заочную аспирантуру и начал цикл испытаний по изучению узла распределения потоков насосов. Для обеспечения испытаний я ему выделил стенд и обеспечивал монтажную работу, что сильно ускорило его работу, и он был первым завершившим исследования и написавшим диссертацию специалистом.
   Для обеспечения сдачи кандидатского минимума я прочел цикл лекций в КБ по гидродинамике вязких жидкостей и теории подобия. Это ускорило сдачу экзаменов и использование знаний в оформлении диссертации. В 1954 году Зверев защитил диссертацию, а в 1955 году защитился конструктор А. Ф. Осипов, который в дальнейшем сам развил раздел решения числительных задач методами гидродинамики вязких жидкостей. Позднее он перешел на работу в ЦАГИ.
   Весной 1954 года, когда партком настоял на освобождении М. С. Марголина, И. И. Зверев был назначен начальником нашего отдела, а осенью, когда в связи с неприятностями Башта с завода ушел, Зверева назначили главным конструктором завода. Вот так промах со стороны Башты стал причиной сильного удара по заводу, приведшего к длительному и значительному снижению рейтинга завода.

   Личные наши отношения со Зверевым развивались как в связи с делами завода, так и во время прогулок в лесу, куда мы ходили почти каждый выходной день. Мы обсуждали все обстоятельства, складывающиеся на заводе, а потом и дела его и моей семейной жизни. Но встреч семьями не было, так как моя жена была загружена домашними делами, а жена Зверева была занята еще больше, так как у нее было две дочери и она продолжала работать на заводе, да и не склонна была заниматься делами домохозяйки.
   Особо интенсивно шло обсуждение складывающейся обстановки на заводе в 1954 году, когда партком с открытым забралом шел на Башту и надеялся протащить на его место Зверева, который весной должен был защитить диссертацию. Эти планы прорабатывались в секрете, так как их реализация была весьма сомнительной. Когда Башта подал заявление об уходе, министр П. В. Дементьев долго не соглашался на назначение Зверева главным конструктором. Отдел кадров министерства пытался найти другую, более подходящую кандидатуру, но никто из серьезных работников других ОКБ не соглашался, так как о нашем заводе и в министерстве, и в партийных органах шла плохая слава склочного завода.
   После трех месяцев поиска министр П. В. Дементьев подписал указ о назначении И. И. Зверева. Наши отношения с Иваном Ивановичем после этого практически не изменились, но время шло, менялись обстоятельства, менялись люди и их отношения. К 1956 году дела на заводе почти не изменились, и руководству главка надоела возня с тематикой нашего завода. У нас постоянно бывали главный инженер главка Сергей Михайлович и заместитель начальника ГУ Николай Иванович, и всякий раз они приходили ко мне в лабораторию, чтобы обсудить ситуацию и поискать пути выхода. Потом я узнал, что они это делали не случайно, а для прощупывания возможности выдвижения моей кандидатуры на место главного конструктора.
   Летом 1956 года на завод прибыла большая комиссия из планово-производственного отдела министерства с привлечением специалистов из промышленности. От них требовалась предметная оценка ситуации на заводе и поиск пути выхода из создавшихся трудностей.
   Все это я узнал от председателя этой комиссии – С. Г. Полякова, с которым работал и дружил еще в ОКБ профессора В. В. Уварова. Он сказал, что моя кандидатура будет фигурировать, но я попросил, чтобы этого не было, так как видел большие трудности в реализации этой затеи. В случае провала я окажусь в оппозиции к Звереву и директору завода, который сам метил на должность главного. Тем более что он в это время был ответственным руководителем завода. Акт был составлен не в категорической форме, тем более что все шишки всегда валят на нас, а не на главного конструктора. Но при наличии ответственного руководителя так было сделать непросто. Акт ушел в министерство, и все затихло, видимо потому, что главный зачинщик интриг и их организатор – главный инженер ГУ Сергей Михайлович – уехал в КНР.
   В Пекине я встретил Сергея Михайловича, который был удивлен моим появлением и поинтересовался сразу: уволен ли Зверев? После этого я подумал, что, может, я оказался в КНР потому, что фигурировал в этой затее, против которой были все те, кто протащил в 1954 году Зверева.
   По возвращении из КНР я заметил, что наши отношения со Зверевым начали видоизменяться, и понял: за истекшие четыре года он почувствовал тягу к власти. Его уже окрутили прилично те, кто мутил его сознание и превращал в надутыша с важным видом. Их огромное влияние приводило к кризису наших отношений.
   Если раньше мы понимали друг друга с полуслова, то теперь не могли понять и после повторов. Вскоре я спросил его: почему так усложнилось взаимопонимание? Может, нам разойтись? Он удивился и сказал, что даже не заметил этого всего и постарается последить за собой. Действительно, он изменил отношение ко мне, но мы стали реже встречаться и на работе, и дома.

   Вот так все и шло примерно до 1966 года, когда я уже работал его заместителем. К этому времени воздействие окружающей среды испортило Ивана Ивановича, и он опять стал держать оппозицию в отношении меня, хотя и умеренную, но все-таки заметную. Я видел, что основные происки шли от начальника серийного отдела С. Ф. Гудчикова, начальника планового отдела Л. М. Малютиной и других.
   Вторичную попытку для изменения отношений я делать не стал, и у нас установились скорее феодальные, чем товарищеские отношения. Так было вплоть до 1976 года, когда я ушел с поста его заместителя. В дальнейшем наши товарищеские отношения прекратились совсем, так как он не выполнил своих обещаний, данных мне добровольно, а вместо этого принял меры к тому, чтобы надбавку к окладу, положенную мне как доктору технических наук, не давали.

   Работая в бригаде, я установил товарищеские отношения с ведущими конструкторами А. И. Перевозниковым, В. В. Климовым и другими коллегами, с которыми мы периодически устраивали встречи дома или в лесу. Встречи проходили весело, и это дало возможность создать другой коллектив, успешно трудившийся и завоевавший уважение в коллективе КБ. Из конструкторов нашей бригады вышли главный конструктор Ю. В. Бобков, начальник КБ А. И. Перевозников, начальник бригады В. В. Климов, Н. А. Андреева, заместитель главного конструктора Е. С. Верле.
   Таким успехом не могла гордиться ни одна бригада, особенно если учесть, что наш коллектив с конца пятидесятых и до конца семидесятых годов создавал большинство агрегатов нового поколения. Уход из бригады сильно сузил круг моих друзей, а жизнь стала скучной и менее содержательной.

Празднование 50-летия А. Г. Полюшкова дома. Юбиляр и И. И. Зверев после застолья. 1965 г.

   Алексей Григорьевич на следующий день после празднования 50-летия, 1965 год.

   В период работы заместителем главного конструктора моя личная жизнь стала несколько иной, так как домашнее общение стало более редким и происходило в узком кругу. В нашу компанию входило пять семейств: семья главного конструктора, двух его заместителей и двух начальников отделов. Компания образовалась еще до того, как я стал заместителем в 1959 году, и удерживалась на совместных встречах праздников. Мы отмечали свои дни рождения и дни рождения наших жен, устраивали встречи. Например, ездили вместе в Москву за продуктами. Обычно застолья были обильными и проходили весело, иногда с танцами и редко – с песнями. Большой радости и удовлетворения я не получал, но это была только моя забота.
   Позднее, если я и бывал не очень доволен общением, то все равно встречи проходили хорошо. Постепенно ухудшались как условия обеспечения семьи, так и организация компании. Они усложнились в результате все большего опустошения полок магазинов и увеличения очередей. Если в пятидесятые годы мы на машине объезжали магазины и за два – два с половиной часа покупали все, что надо к празднику, то в семидесятые на это уходило пять-шесть часов. А иногда приходилось ехать еще раз, и все равно таких продуктов, как икра или другие деликатесы, достать не всегда получалось. Поэтому когда я ушел из компании, то даже стал испытывать облегчение, так как не требовалось ездить за продуктами, а для себя можно было купить, что надо.

На отдыхе в Щемилово. Слева направо: Лариса Зверева, Григорий, Вера, Алексей Григорьевич, Оля Зверева. 1959 г.

Первый ряд: Наташа Ямницкая, Лариса Зверева, Григорий Полюшков.
Второй ряд: Володя Гудчиков (на стуле), В. И. Гудчикова, А. М. Зверева, Ольга Зверева, В. В. Ямницкая, А. В. Полюшкова, Щемилово, 1959 г.

   Первый ряд: Катя Лазаренко, Володя, Вера Полюшкова.
   Второй ряд: А. В. Полюшкова, А. Г. Полюшков, Наташа Тихомирова, Т И. Тихомирова, Н. Ф. Лазаренко, Кусково, 1960 г.

   Пока дети были школьниками, они не требовали встреч с друзьями, но в последних классах школы, а потом и в институтах нашли свои компании и стали организовывать встречи дома у нас. Это принесло новые заботы как с точки зрения воспитания, так и по поводу запретов на эти встречи. Хорошо, что ни сын, ни дочь больших требований к нам не предъявляли. И мы этот период пережили спокойно, правда относительно, ведь сын доставлял некоторые беспокойства своей влюбчивостью и быстрым обожествлением своих возлюбленных. Мы пытались его направить на правильный путь, но это оказалось пустыми хлопотами. Впоследствии он женился дважды, но неудачно.
   Дочь оставалась одинокой до тридцати четырех лет, но зато не потерпела фиаско и воспитывала свою дочь в традиционном духе.
   После семидесяти лет, пока продолжалась работа на заводе, потребность в дополнительном общении снизилась, и оказалось, что достаточно того общения, которое было в процессе работы и прогулок после нее. Общение после работы заслуживает того, чтобы о нем сказать несколько слов особо.

Алексей Григорьевич, Анна Васильевна, Григорий, Вера. 1967 г.

В течение многих лет вечерами после работы я гулял летом в лесу или в парке. Когда дни становились короткими, мой путь проходил по городу или вокруг своего дома. Гуляя по длинным маршрутам, встречался со знакомыми, и встречи носили случайный характер, а темы разговоров могли быть самыми разнообразными. Но во время прогулок по городу попутчики почти всегда были постоянными, и, соответственно, темы оставались однообразными.

Алексей Григорьевич. 1959 г.

Прогулка на Мазуринском озере. 1974 г.

Прогулка по лесу. 1968 г.

   1976 год.

   Среди постоянных попутчиков был С. Ф. Окулов, с которым мы жили в одном доме на улице имени Крупской. Потом мы одновременно переехали в Южный квартал. Окулов был постоянным читателем журнала «Международная экономика и политика», а также слушателем радиостанций «Голос Америки» и «Свобода». Беседы наши носили критический характер и касались недостатков советской системы и затуманенных голов в рядах ЦК КПСС. Позднее Сергей Филиппович уехал из нашего дома, а я переключился на прогулки в окружающий меня район нового квартала Балашихи.

   Вопросы личной жизни стали решаться проще после ухода на пенсию. Свободного времени стало значительно больше, тем более что в это время мы переехали в Южный квартал и жили вдвоем с женой. Все прогулки я старался переносить на день и, как правило, ходил один, как это практиковал почти всю жизнь. Компании, за редким исключением, мы не собирали, так как для этого не стало средств.
   С 1982 года летний период мы проводили в деревне, а с 1986 года я перестал ездить в Балашиху летом и проводил все лето в деревне. Там у нас установилась дружба с прежними друзьями, завели мы также новых и иногда встречались с родными. Так что проблем с времяпровождением у нас там не существовало, все решалось естественно. Проблем личной жизни у нас было мало еще и потому, что в нашей семье личные отношения вполне нормальные, особых кризисов нет. И если какие-то вопросы возникали, они решались спокойно и до того, как созревали противоречия. Меньше мы стали влиять на взаимоотношения детей, но эта проблема позже решилась, так как наличие двух квартир, вероятно, позволит урегулировать и этот вопрос в будущем, лишь бы не назрела новая проблема.
   Будучи пенсионером, на прогулках в лесу я заводил и поддерживаю отношения с людьми, о которых очень мало знаю, поэтому наши связи ограничиваются обсуждениями текущего положения дел в стране, нашей жизни и разных второстепенных вопросов. Это обстоятельство только помогает формировать ощущение оторванности и отсутствия дружеских связей.
   Восстановление связей прошлых лет практически невозможно, так как прежние друзья разбросаны по городам и весям, они – старики, забывшие или почти забывшие свое прошлое. Да и адреса их утрачены, а многих уже и нет в живых, поэтому приходится довольствоваться звонками тем друзьям, адреса которых имеются, но это уже далеко не то, что дает человеку личное общение.
   В этом смысле мне, считаю, еще повезло, так как во время летнего пребывания в деревне я имею возможность много контактировать со школьными друзьями и друзьями из моего детства в деревне.
   Эти связи меня убедили, что они являются самыми лучшими и чистыми связями. Они возобновили те чувства, которыми мы руководствовались в детстве. Они практически свободны от чувства зависти, злобы и других неприятных оттенков, которыми насыщены отношения людей зрелого возраста, общающихся по работе, да и дома. Возобновившаяся атмосфера искренних чувств дружбы создала ощущение удовольствия от общения, хоть каждый из нас и прошел свой длинный жизненный путь, на котором испытал всякое, в том числе и не очень приятное и правильное. Но потребность общения берет верх, и мы не пытаемся восстанавливать свой опыт, а наоборот – боремся за восстановление чистых, бескорыстных товарищеских отношений. Поэтому общение с прежними друзьями, пусть и нечастое, приносит радость и ощущение, что люди еще не потеряли самих себя и способны возрождать прежние неиспорченные нравы и нормы взаимных отношений.
   Желание общения побеждает немощь и дает силу для свиданий с друзьями, хотя они и отдалены от меня несколькими километрами.

   Алексей Григорьевич и Анна Васильевна на 85-летии Алексея Григорьевича, 2000 г.

   Другим важным и слабо освещенным вопросом является проблема формирования характеров стариков и возникающих на этой почве отношений в семье. Тут масштаб и качество проблем зависят от условий, в которых живут старики, от семейных традиций, культурного уровня и разности характеров членов семьи.
   Если старики остались вдвоем, это следует считать за счастье, так как при всем распаде и обострении отношений с женой противоречия постепенно сглаживаются по мере понимания неизбежности таких расхождений, и поэтому их проще держать в рамках приличия и доброжелательности. Плохо, если в эти отношения включаются дети, их супруги, внуки… Тут жизнь стариков становится труднопереносимой и сопровождается периодическими взрывами и скандалами, которые отравляют существование всех сторон, что нередко сопровождается пожеланиями старикам быстрого конца. Жизнь в этих условиях перестает быть в радость, и иногда это приводит к трагическим развязкам. Узнавая о таких обстоятельствах, нередко задаешь себе вопрос: как же мы, твердившие десятилетиями, что создаем счастливое общество со счастливым единством, обеспеченным существованием и благополучной старостью, в результате привели его в тупик и хаос с морем нерешенных проблем и невыполненных обещаний? И никто за это не ответил.
   В этой связи у меня возникает еще один недоуменный вопрос. Почему многие люди и сейчас, когда на весь обман нам открыли глаза и объяснили все, испугавшись трудностей переходного периода, возникших как в силу объективных причин, так и по причине неумения, а часто и нежелания хорошо работать, вновь бросаются в объятия разного рода проходимцев, укрывающихся знаменами того же коммунизма и национализма?
   Я это объясняю в основном незрелостью, недостаточной просвещенностью, недалекостью наших людей, поддавшихся агитации нечестных политиков, не желающих терять власть.

   В сложившихся условиях противоречий между поколениями и внутри их мы вынуждены решать все так, как умеем. Тут решающую роль играют характеры участвующих лиц, их миролюбие и мудрость. Хорошим подспорьем являются религиозные принципы и традиции, но они, к нашему несчастью, так были исковерканы и часто убиты советской властью, что их воскрешение является трудной проблемой. А для нашего поколения возвращение к религии часто оказывается невозможным, так как антирелигиозная пропаганда пронизала нас насквозь, и искоренить ее так же трудно, как было трудно вытеснить религиозные чувства из людей старших поколений. Трудность усугубляется еще и тем, что неверие дает человеку свободу в ориентации в мире даже в тех областях, где эта свобода порождает пороки, мешающие нормальной и здоровой жизни общества. Это факт, с которым нельзя не считаться, как нельзя и не учитывать его при построении путей религиозного воспитания подрастающего поколения.
   Таким образом, надеяться, что наши трудности будут кем-то сняты, не приходится, и придется выходить и побеждать их, кто как сумеет.

Алексей Григорьевич и Анна Васильевна в путешествии по Крыму после возвращения из КНР в 1959 году

Семья Полюшковых в Евпатории с детьми, 1960 г.

Анна Васильевна на балконе долгожданной квартиры на улице Крупской. Балашиха, 1959 г.

Анна Васильевна с дочерью Верой в новой квартире на улице Крупской после возвращения из Китая. 1959 г.

Алексей Григорьевич с кинокамерой около дома. Рядом – соседи. 1962 г.

Анна Васильевна в санатории. 1948 г.

Алексей Григорьевич в парке в Балашихе. 1961 г.

Алексей Григорьевич и Анна Васильевна. Балашиха, 1962 г.

Алексей Григорьевич и Анна Васильевна. Балашиха, парк. 1962 г.

Алексей Григорьевич. 1963 г.

Алексей Григорьевич с дочерью в парке Балашихи. 1961 г.

   У старшей из сестер Алексея Григорьевича, Клавдии, в саду: Клавдия с племянницей Надеждой на руках, Алексей Григорьевич, муж Клавдии Игнатий. Дети: Григорий, Лена (дочь Пульхерии).
   Пульхерия с Верой на коленях, Анна Васильевна.
   На лавке лежит Олег, младший сын Пульхерии. 1959 г.

Приезд дяди Пети с женой Серафимой, их дочерью Лилией (на заднем плане с Анной Васильевной) и внучкой Татьяной (на переднем плане с Верой). 1962 г.

Встреча с родственниками в деревне Поповка. 1959 г.

   Приезд родных дядей Алексея Григорьевича – дяди Пети из Москвы и дяди Вани из деревни Поповка. На прогулке в парке Балашихи.
   Позади своего деда – его внучка Татьяна.
   Дети Алексея Григорьевича – Вера и Григорий. 1959 г.

Приезд Александры Дмитриевны – мамы Анны Васильевны в Москву. Воробьевы горы. 1959 г.

Дочь Вера и Алексей Григорьевич делили рабочий стол, 1965 г.

1960 г.

Сын Григорий увлекался моделированием. 1966 г.

Совместная фотосессия дома. 1967 г.

На конференции в Прибалтике. 1973 г.

Алексей Григорьевич на балконе своей квартиры в Балашихе на улице Крупской. 1975 г.

Алексей Григорьевич. 1970 г.

Анна Васильевна. 1968 г.

С внучкой Александрой – дочерью сына Григория. 1986 г.

Алексей Григорьевич с внучкой Александрой в лесу собирают грибы. 1988 г.

Супруги Полюшковы с дочерью Верой и внучкой Татьяной. 1990 г.

Алексей Григорьевич с внучкой Татьяной. 1990 г.

Дорога с дедушкой на деревенский пруд, внучка Татьяна убежала вперед. 1996 г.

Приезд младшей сестры Алексея Григорьевича Фаины.
Слева направо: внучка Фаины Анна, Фаина, ее дочь Надежда, Анна Васильевна и Алексей Григорьевич с внучкой Татьяной, 1998 г.

Анна Васильевна, дочь Вера, Алексей Григорьевич, внучка Александра (вверху), внучка Татьяна. 1999 г.

85-летие Алексея Григорьевича Полюшкова.
На фото (слева направо): зять Игорь, Анна Васильевна, внучка Татьяна, юбиляр, дочь Вера. 2000 г.

Последнее лето. Алексей Григорьевич с супругой и внучкой Татьяной. 2002 г.

Глава II
Анализ и раздумья

   В первую часть моих воспоминаний, написанных в основном в конце октября – начале декабря 1994 года, в дальнейшем я вносил некоторые дополнения, касающиеся фактов из жизни, а также и некоторые размышления о жизни. Сейчас мне представляется интересным несколько развить воспоминания в части чисто идеологической. Такое направление представляется логичным. Дополнять фактическую часть трудно, так как в моем возрасте я потерял из памяти основную часть фактов, забыл имена и фамилии многих людей, но, как мне кажется, могу еще кое-что осмысливать и делать анализы с выводами.

   Я прожил более восьмидесяти лет, из которых свыше семидесяти лет еще сохраняются в памяти, но боюсь, что скоро цельность воспоминаний разрушится, а способность анализировать исчезнет, поэтому именно сейчас хочу попробовать продолжить воспоминания и рассуждения на эту тему.
   Одной из задач продолжения воспоминаний ставится попытка понять, как и почему в нашей жизни процессы совершались таким образом, что результаты их не только не соответствовали провозглашаемому курсу, но и часто приводили к прямо противоположному итогу. Это является задачей чрезвычайной сложности. Я не чувствую в себе сил для ее решения, но считаю, что если сумею обнажить противоречия общественного развития и дать некоторые попытки объяснения их причин, то это будет не напрасный труд, и он даст толчок дальнейшему развитию мысли в решении проблемы.
   Жизнь любого государства развивается по программе, разработанной системой, управляющей государством. Управление оказывается тем эффективнее, чем понятнее массам управляющая линия и чем ближе она к их жизненным интересам.
   Такое сочетание обстоятельств складывается достаточно редко, поэтому наблюдается много конфликтов в развитии государств. Даже самые передовые страны Европы, Америки и Азии, достигшие сейчас значительных успехов в организации и обеспечении высокого материального и духовного уровня, пережили трудные времена и испытали на себе много лишений, прошли через множество национальных и межнациональных конфликтов и войн. Для некоторой части стран многие трудности позади, а для большей части – впереди, им еще предстоит пережить много лишений и проделать большую работу по поискам правильных решений в плане устройства государств и обеспечения нормальных условий жизни людей, чтобы занять достойное место в мировом сообществе.

   Нашу страну в этом плане не назвать счастливой и успешно решающей исторические задачи, скорее наоборот. Пытаясь понять наше состояние дел, следует отметить, что мы имели объективные условия для нормального развития экономики с момента завершения территориального формирования других стран как на Западе, так и на Востоке. Благодаря своему географическому положению и усилиям политических лидеров мы стали обладателями несметных богатств в недрахземли, получили выход к морям, то есть оставалось начать разрабатывать недра, развивать производство и завязывать торговые отношения со странами всего мира. Однако этого не произошло. Только в конце XIX века началось развитие народного хозяйства в темпе не ниже, чем в других странах.
   Процесс развития сильно тормозился элементами управления страной, тяготеющими к восточным традициям и не соответствующими тенденциям развития стран цивилизованного мира. Это сопровождалось борьбой с прогрессивными деятелями царского правительства, такими как С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, А. Ф. Керенский, А. И. Гучков и другие.
   Такая борьба тормозила и снижала темпы развития, но не могла уже повернуть процесс вспять, так как силы прогресса нарастали, и, если бы не война 1914 года, они пришли бы к победе и поставили бы Россию на путь нормального капиталистического развития. Это обеспечило бы высокие темпы увеличения производства, которые были бы не ниже темпов в годы советской власти, но без всех возможных трудностей роста, возложенных на плечи трудящихся. Народ не испытал бы лишений и не был бы доведен до голодных бунтов, его не загоняли бы в лагеря, не подвергали бы репрессиям органами госбезопасности, так как все процессы шли бы более организованно и использовались бы средства капиталистического производства, как это имело место в любой цивилизованной стране. А это означает, что, если бы большевики в 1917 году были усмирены, события после Первой мировой войны разыгрывались бы совсем по другому сценарию и судьба русского народа была бы совсем иной, но никак не хуже, чем мы имеем сейчас.
   Гадать по этому поводу мы не будем, потому что это пустое занятие, не могущее дать каких-то полезных результатов для нашего общества. Кроме того, представители тех сил, что проиграли битвы периода революции, впоследствии имели достаточно много времени для анализа событий и написали обширные воспоминания, более интересные и правдивые, чем изложенные в нашей официальной истории. Поэтому кому интересно – пусть читают воспоминания А. Ф. Керенского, А. И. Гучкова, В. В. Шульгина, И. А. Бунина и других, в том числе деятелей, выдворенных уже из Советской России в 1922 году и позднее.
   Для нас, участников и свидетелей послереволюционных событий, представляет интерес нерегламентированное рассмотрение итогов нашей деятельности в этот период.
   Мне представляется, что большая часть шагов в деле восстановления народного хозяйства и последующего его развития, хотя и совершалась по планам, которые были объявлены генеральной линией нашей экономики, отличалась недостаточной обоснованностью, что вело к необходимости уточнения их в процессе выполнения.
   Эта метода позволяла затуманивать истинное положение дел с выполнением планов и создавать картину небывалых успехов партии в деле руководства строительством социализма. Той же цели были подчинены и изменения методов отчета, сопоставлений результатов по этапам работ. Введение системы показателей в процентах к тому или иному этапу без указаний количества фактически выпущенной продукции лишало возможности скрыть очковтирательство, которое потом расцвело пышным цветом во всем народном хозяйстве. Сравнение объемов производства по параметру стоимости выпускаемой продукции, но без учета изменения цен, позволяло рисовать картину небывалого роста, доходящего до десятков и даже сотен раз по сравнению с 1913 годом. В то же время реальный рост составлял несколько единиц, и это ощущал каждый, так как трудно поверить в грандиозные планы развития производства при перманентном дефиците товаров в торговле, недостатке оборудования на производстве и очевидной бесхозяйственности, творящейся у всех на виду.
   Такое направление в развитии нашего общества было далеко не случайным, оно шло из центра, который не мог работать лучше, но не хотел этого показывать. Стремление к власти и страсть, охватившая Сталина и его подручных, когда они захватили ее, решительно подавили все их инстинкты – и всю их волю и умения направили на сохранение власти любыми путями и методами. Убедиться в этом можно было по тем делам, о которых все знали еще во времена их свершений, но любые проявления даже малейшего сомнения в порядочности и честности Сталина подавлялись немедленно и по-кавказски истреблялись до последнего корня, как это было с небольшим человеком – секретарем Краснопресненского РК М. Н. Рютиным. Дальше, увидев вялую реакцию со стороны коллег в ЦК на этот бесчеловечный акт, Сталин довольно быстро истребил возможную оппозицию внутри ЦК. Не избежали этой участи и сторонники Ленина, в верности которому до конца жизни Сталин неоднократно клялся.
   Анализ поступков Сталина заслуживает особого интереса с психологической точки зрения. Он получил религиозное образование и не просто копировал догмы религии, а посвятил всю свою жизнь кощунству и бесчеловечному издевательству над людьми.
   Именно в силу этих свойств своей личности он жил жизнью отщепенца, не имея потребности в товарищеском общении. Ему было чуждо чувство верности и любви к людям, в том числе к женщине, жене и матери своих детей, да и их он не мог любить нормально, что можно понять из писем его дочери Светланы Аллилуевой.
   Нормальные взаимоотношения с коллегами не складывались и потому, что они не позволили бы вести постоянную и непримиримую борьбу за свое лидерство и использовать диктаторские методы руководства.
   В соответствии с поставленными целями Сталин свое окружение составил из людей, которые были его антиподами в плане качеств характера. Они страстно стремились к власти любой ценой, в том числе путем потери собственного достоинства, то есть просто не имели ни чести, ни самоуважения. Неудивительно, что В. М. Молотов и Л. М. Каганович, прожив до девяноста с лишним лет, и почти через тридцать лет после смерти Сталина подтверждали верность его линии. Значит, они так и не поняли, что у Сталина была ненормальная психика и он, кроме сохранения власти, ни о чем думать не мог.
   Сталин принес в жертву культу власти не только себя, но и государство, он стремился подчинить весь мир. Примеры Наполеона и Гитлера не давали спокойно спать этому, по существу, пигмею. Внутренне он был уверен в том, что по своему значению уже превзошел Ленина, но не успел объявить об этом, так как до 1940 года не мог покончить с Троцким, который зло, но достаточно убедительно показывал его ничтожество. А тут война, которая показала недалекость Сталина и неумение прогнозировать события, планировать их развитие в нужном направлении.
   Послевоенные попытки накопления теоретического багажа путем выпуска трудов по экономике социализма, вопросам языкознания, разработке грандиозных планов по переделке природы и созданию нужных условий обитания советских людей показали недалекость и авантюрность его мышления, отсутствие сколь-нибудь основательных знаний фундаментальных наук. Вопреки крикам его сатрапов о непревзойденной гениальности Сталина, его труды только подтвердили его ничтожность как вождя и мыслителя.
   Неслучайно даже ближайшее окружение, усердно его прославлявшее, первым делом после смерти Сталина разрушило его планы и отказалось от воинствующего внедрения в сознание людей якобы гениальных открытий в области философии, экономики и общественных наук.
   Остается только сожалеть, что те сподвижники его, особенно в области идеологии, которые, к их несчастью, оставили печатные следы своих усердий, еще долго цеплялись за порочные догмы и мешали покаянию и очищению от наследия прошлого. Не помогли им и решения XX съезда КПСС о культе личности. Они продолжают борьбу и сейчас, а это облегчается тем, что перестройка велась и ведется без четкого плана, без определения задач перестройки и методов ее ведения. Не были приняты меры по очистке всех ступеней управляющего аппарата от приверженцев марксизма-ленинизма, а в результате теперь Г. А. Зюганов и ему подобные «лидеры» угрожают и расшатывают систему управления, серьезно мешая налаживать работу. Оппозицию иметь необходимо, но она должна быть без власти в руках, а оставаться борющейся за эту власть парламентскими методами, как это имеет место во всем мире.
   Как видно из вышесказанного, причиной, породившей все наши беды и неудачи, была политическая и организационная линия, проводимая Сталиным и его приспешниками в центре и на местах.
   Я предвижу обвинения в переоценке роли личности вождя и недооценке роли масс. Марксизм учит, что роль вождя только тогда становится решающей, когда он правильно отражает интересы народа. Но эта идеология ничего не говорит о том, когда и как происходит понимание массами их интересов и как обеспечивается обратная связь между действиями вождя и результатами его деятельности.
   Примеров влияния обратной связи между массами и лидерами на протяжении сколь-нибудь длительного времени найти трудно. Зато примеров, иллюстрирующих отсутствие связей и появление прямо противоположных задачам результатов, сколько угодно.
   Таким образом, можно утверждать, что для успешного руководства жизнью общества необходимо серьезное и обоснованное прогнозирование его развития в свете стоящих перед ним задач. Это проблема чрезвычайной сложности, и очень непросто найти примеры удачной и успешной работы в этом плане.

   Очевидно, что для достижения хотя бы скромных результатов необходимо отказаться от глобальных программ, рассчитанных на десятки лет, в отличие от того, как это делали большевики в России. При таком подходе даже сверхгениальные люди не в состоянии сделать достоверные прогнозы, а потому обязательно создаются условия для спекуляций и подтасовок с целью удовлетворения амбиций лидеров и удержания их у власти еще на много лет, что и случилось с нашей страной. Лидеры прочно сидели на своих местах, задачи систематически не выполнялись, а пропаганда вела непрекращающийся обман масс. Тех, кого такое положение дел не устраивало, сажали в тюрьму на много лет или уничтожали, чтобы не мешали творить то, что получалось у руководителей.
   Именно это обстоятельство послужило причиной того, что, когда при перестройке, вследствие отсутствия ее программы, распался и канул в вечность Советский Союз, сокрушавшихся об этом оказалось очень мало. Массам надоел систематический обман со стороны ЦК КПСС, а как со всем этим покончить и что делать, чтобы провести действительно работающую перестройку, ни у кого ясности не было. В этих условиях следовало действовать более решительно.
   В первую очередь надо принять такие меры: полностью и реально лишить руководящей роли членов КПСС и ее защитников и создать условия для самостоятельной и творческой свободы действий сторонникам решительных демократических преобразований, но с обязательством нести ответственность за результаты программы преобразований и осуществление перестройки. Это не только облегчило бы перестройку, но и создало условия для решения всех стоящих перед страной задач.
   Наша перестройка свелась к борьбе между Ельциным и Горбачевым, а затем с Хасбулатовым. Без борьбы трудно осуществить перестройку. Но если бы в ее процессе основное внимание уделялось решению фундаментальных задач – выработке программы и тактики ее реализации, – появились бы силы, борющиеся за то, чего необходимо добиться. У нас лидерами перестройки оказались люди, порожденные КПСС, идеи и методы которой были осуждены и забракованы, поэтому мы попали в режим топтания на месте. В это время мафия и перерожденцы создали силы, серьезно влияющие на ход дел в стране. Они имели резко негативные установки, которые ничего не могли дать для вывода страны из болота.
   В этих условиях страна окажется в руках враждебных России сил, а русский народ превратится в рабов в своем Отечестве, и тогда выход будет только через войну всех против всех. Чтобы не попасть в эту катастрофу, уже сейчас надо перейти к решительным шагам по перестройке управления. Но эту работу надо вести по программе, квалифицированно разработанной и всенародно продуманной, а не так, как это делалось до сих пор. То есть под воздействием ненужных «импульсов», как внутренних, так и внешних, а они всегда преследуют какие-то цели, как правило, чуждые интересам нашей страны и ее народа. Важнейшим фактором успеха разработки реальной программы является научный прогноз, о необходимости которого много и долго говорилось. Но в действительности существует мало примеров, когда этот этап выполнялся успешно, да и они в основном относятся к первым пятилетним планам, когда объемы работ не были так велики, а роль ученых в проработке планов была еще заметной, и это давало успехи. Позднее, когда успешность выполнения пятилеток снизилась, появились корректировки планов, а затем и фальсификация отчетов об их выполнении.
   С начала перестройки роль планирования стала падать, а сейчас даже бюджет не можем составить и согласовать его с законодательными органами, поэтому о планировании с перспективой развития можно только мечтать. Такое состояние дел в стране свидетельствует о том, что управление страной идет неквалифицированно, а потому и выход России в разряд стран, которые уважают и с которыми считаются, случится не скоро.
   Сейчас пока за рубежом считаются в основном с наличием остатков ядерного вооружения. Когда сроки его хранения подойдут к концу, тогда, если не будет налажена система управления страной, нас перестанут уважать вообще и мы перейдем в разряд понукаемых стран.

   Вместе с СССР пытались строить коммунизм целый ряд стран на Западе и на Востоке. После распада СССР вновь образовавшиеся страны пытаются создать рыночную экономику, а в управлении страной укрепились бывшие коммунисты, но дела идут плохо. Они всюду прикладывают руки к торможению экономических преобразований и по старой привычке тащат из общих фондов все что могут для обеспечения собственного благополучия. В итоге их деятельность приводит, с одной стороны, к развалу государственной машины, а с другой – к существенному ухудшению экономики государства и снижению уровня жизни народа.
   То есть опыт наших перестроек показывает, что вести преобразования с успехом нельзя, если из руководства не удалены все кадры, оставшиеся от прошлого руководства, выращенного под влиянием идеологии советской власти. Решение этой проблемы было бы легким, если бы меры по отстранению коммунистов от власти были приняты сразу и с одновременным осуждением прошлой политической власти и ее носителей. А теперь, когда установилась некоторая демократия, акция разового удаления каких-либо фракций встретит протест внутри страны и будет осуждаться за ее пределами. Теперь решение этой задачи будет связано с длительной борьбой, которая завершится тем скорее, чем быстрее будет выработана программа выхода из кризиса и чем умелей будет работать правительство и президент.
   К сожалению, мы в этом направлении много шумим, но мало делаем, а без хороших и эффективных мер народ на свою сторону не перетянуть.
   Реформы идут без успехов. Их полный провал не произошел до сих пор только потому, что у оппозиционных сил тоже нет умных голов, которые нашли бы путь к завоеванию власти, а это значит, что сейчас, в неустановившемся режиме политической жизни общества, силы перестройки должны срочно найти пути решения поставленных задач. Затем необходимо быстро выработать программу завершения перестройки, затем немедленно и энергично выполнять ее.
   Только такое решение может окончательно подорвать доверие масс к коммунистам и силам оппозиции. Массы сплотятся вокруг правительства и начнут поднимать почти рухнувшее народное хозяйство страны и решать вопросы экономической стабильности государства. Экономика способна действительно расти и развиваться, если растет производство материальных благ на фабриках, заводах и полях нашей страны. Мощное государство невозможно создать одним только улучшением системы сбора налогов и увеличением их объема. Богатства создаются трудом и рачительным использованием его результатов.

Часть III

Дневники

//-- Апрель 1996 года --//
С 3 по 5 апреля проходила научно-техническая конференция и торжественное заседание, посвященное 50-летию нашего завода.
В 1971 году, когда отмечали 25-летие завода, я делал доклад о деятельности и достижениях завода в работе по созданию агрегатов гидросистем самолетов и ракет и не думал, что доживу до 50-летия, но судьбе было угодно довести меня и до этого события.

   50-летие завода «Рубин».
   Первый ряд: К. М. Швейку с, А. Г. Полюшков, И. И. Зверев, С. Н. Попов и другие участники конференции, 1996 г.

   Эти два юбилея сильно разнятся, так как двадцать пять лет назад мы были на подъеме, создавали новые агрегаты для самолетов А. Н. Туполева, П. О. Сухого, для ракет П. Д. Грушина, и В. Н. Челомея, и всех других генеральных конструкторов. Завершалась разработка нового поколения приводов постоянной частоты (ГП-16, ГП-20 и других), разрабатывали агрегаты для высокого давления (280 кг/см -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

) и с использованием масла при температурах на пределе его устойчивости. Было много трудностей, но было и много энтузиазма в работе. Конструкторы и испытатели работали с увлечением и сознанием ответственности.
   50-летний юбилей проходил в условиях спада деятельности как в смысле объемов и темпов работ, так и разнообразия решаемых проблем. Завод переживает упадок вместе со всей страной и только надеется на лучшие времена, которые, возможно, в скором времени наступят.
   Несмотря на это, сохранившиеся кадры КБ продолжают творческие поиски. Появилось много черт нового стиля работы в подходе к решению стоящих задач. Руководство завода полностью сменилось, пришли новые молодые люди (около сорока лет), которые уже имеют некоторый опыт работы и полны решимости внедрить новые методы работы. Нашли для себя применение молодые, хорошо подготовленные кадры, умеющие находить научные подходы, используя вычислительные машины и эксперименты, поэтому, наряду с использованием результатов работ сторонних научных учреждений, стали разрабатываться свои методики. Привлечение сторонних организаций обходится дорого и не обеспечивает такой оперативности, какая достигается при работе своих научных и конструкторских кадров.
   На торжественном заседании много вспоминали о нас, старых сотрудниках, отзываясь с похвалой и благодарностью. Меня это удивило, так как я руководил этим направлением всего двенадцать лет и сам начал забывать о том времени, тем более что оно включало в себя много негативных моментов, но мне ответили, что обо мне помнят не только коллеги по заводу, но и на предприятиях генеральных конструкторов.
   Конечно, мне это было приятно, но вместе с тем вызвало воспоминания о неприятностях, в которых, по моему глубокому убеждению, был повинен не столько я, сколько руководство главка министерства и И. И. Зверев. Вместо поддержки и оказания помощи они организовали на меня травлю и способствовали затруднениям в решении вопросов, в результате чего моя работа превращалась в борьбу, что так любили в ЦК, а у меня вызывало нервное напряжение. И в итоге я решил, пока не поздно, бросить всю эту возню и уйти на рядовую работу, что и сделал в ноябре 1976 года. Через два-три года я почувствовал значительное улучшение здоровья, а руководству вместо меня пришлось поставить двух замов и признать, что оно сделало ошибку в своем отношении ко мне.
   Как оценил это дело Зверев, я не знаю, так как с 1978 года и до 3 апреля 1996 года я с ним ни разу не разговаривал и его судьбой не интересовался. Сейчас я узнал, что он за свои ошибки в работе, в отношениях с людьми и прочие дела оказался жестоко наказан. Ивану Ивановичу пришлось пережить грубую, даже дикую борьбу с директором Мироновым и потерю поддержки руководства в министерстве, после чего ему пришлось уйти с завода, пережить инсульт и паралич, а теперь страдать от болезни Паркинсона.
//-- 21 апреля 1996 года --//
   Вчера, 20 апреля, мы с Аней поехали на 80-летний юбилей Саши Гехта, куда собирались ближайшие его родственники, ну и мы – по старой памяти.
   Познакомился с его новой женой Ирой, которая на меня произвела благоприятное впечатление и показала себя хорошей и доброжелательной хозяйкой, а также культурным и аккуратным человеком. Был Сашин брат Ефим с женой, весьма приятной женщиной, и Фрида Иосифовна с дочкой и мужем Израилем. Кроме того, была дочь Иры с мужем Сашей, который снял видеофильм нашей встречи. Просмотр фильма оказал на меня сильное впечатление – такое, что я сегодня проснулся в половине пятого утра, да так больше и не заснул.
   Оказывается, когда сталкиваешься со своим изображением, да еще и непринужденным, ты видишь то, чего не знал о себе. Оно позволяет освободиться от тех образов, которые ты создал в течение жизни, иллюзии исчезают, и ты предстаешь перед собой таким, какой ты есть. Главное открытие для меня состояло в том, что я увидел себя человеком за восемьдесят лет и понял, что доживать до этого возраста вовсе не обязательно.
   Одно неясно: каким путем можно уйти из жизни, не затрудняя себя и других, боюсь, что без этого не обойтись… Эти раздумья невольно привели к обостренному восприятию всей неустроенности при большом влиянии неразумности нашего существования из-за неумелого управления нашей страной.
   Здесь сильно сказывается то обстоятельство, что в течение всех лет советской власти создавались и процветали условия, когда к управлению обществом допускались и даже поощрялись во всем люди явно непригодные для этой роли, а в результате складывалась низкая экономическая эффективность функционирования общества при крайне нерациональном использовании ресурсов.
   Сейчас, когда целый ряд дефектов в жизни общества исчез, основной недостаток неумелого управления не только никуда не делся, но и усугубился проникновением в ряды руководителей людей не просто непорядочных, но и склонных к мошенничеству и авантюрам, которых вытеснить весьма сложно.
   Раньше Саша много говорил о политике, сейчас и он замолк, так как сказать что-либо определенное и дельное очень трудно, и он, видимо, это осознал и поэтому молчит.
   Вот в этих условиях мы и продолжаем существовать на уровне наших сильно ограниченных возможностей, без ясных перспектив на будущее, которое и так туманно, и еще больше затуманивается демагогической болтовней претендентов на пост президента и их достаточно беспринципных и не очень умных команд, которые не могут быть выше самих претендентов.
//-- 2 мая 1997 года --//
   Последнее время усилились попытки ускорения реформ и их направленность на достижение улучшения благосостояния людей. Эти попытки возобновились в основном после выздоровления Б. Н. Ельцина. Они еще раз показывают, что у нас инициативы идут только сверху.
   Когда Ельцин выиграл президентские выборы в августе 1996 года и поручил В. С. Черномырдину формировать правительство, ему никто не мешал выступить с инициативой подбора состава правительства, которое начало бы выработку и уточнение программ перестройки. Он этого не сделал, а теперь пытается показать, что у него и раньше были идеи о путях выхода из тупика. Возможно, у него и были какие-то идеи, но почему он их не обнародовал и не боролся за осуществление?
   Я думаю, что это объясняется тем, что серьезных и решающих идей у него не было и он боялся начать пробивать эти идеи. Чувство боязни у сотрудников Ельцина развито потому, что они поняли: самой сильной стороной в деятельности Ельцина является умение ломать людей, зависящих от него. Примеры его побед над М. С. Горбачевым, Р. И. Хасбулатовым, А. В. Руцким, А. И. Лебедем и оппозиционерами не способствуют комфортному самочувствию любого талантливого и смелого реформатора и всегда будут давить на психику его помощников, ограничивая размах и самостоятельность их действий. Это ограничение может быть ликвидировано только вместе со снятием Ельцина.
   Ельцин вырос и воспитывался на партийной работе, которая с неизбежностью порождала и укрепляла безответственность. По существу, почти все секретари обкомов никаких идей для организации благополучного существования людей области не выдвигали и не осуществляли. Жизнь в областях текла в рамках генеральной линии партии, а партийные лидеры посещали соответствующие подразделения и организации, где выступали с самыми общими и ничего не значащими речами, а после принимали активное участие в коллективных попытках исправить что-то. Поэтому не случайно, что среди секретарей райкомов, горкомов и обкомов было большое количество откровенных пьяниц, о деловых качествах которых много говорить не приходится. Тем более что само состояние страны свидетельствовало об этом.
   В очередную попытку изменить дело включаются молодые кадры. Это самый правильный шаг из предпринимавшихся ранее. Он поможет найти толковых и смелых реформаторов, а главное – поможет избавиться от руководителей, которые по своей сущности неспособны освободиться от методов большевистского руководства, а без этого серьезную перестройку не сделаешь. При осуществлении тактики обновления кадров необходима смелость, чтобы одновременно преодолеть отказ со стороны Ельцина и его тактику запугивания, как он это сделал даже в отношении Думы.
   Нужно проявлять понимание людей и максимум терпимости. При проведении мероприятий необходимо анализировать состояние объектов и причины, приведшие их к этому состоянию. К примеру, коммунальное хозяйство находится в печальном состоянии, потому что его с самого начала создавали таким. Наши стройки всегда являли пример неумелого хозяйствования. Сооружение зданий шло с большими перерасходами материалов, зато в землю вокруг площадки закапывали массу стройматериалов: стекла, труб и прочего, а еще – не меньше растаскивали, особенно на стройках в южных регионах страны.
   Кроме того, качество строительных и особенно отделочных работ было настолько низким, а последующая эксплуатация сооружений ведется настолько безобразно, что ремонты и доделки нередко начинаются сразу после сдачи объектов. А если учесть, что много лет сдача пусковых объектов шла с колоссальными недоделками, нередко случалось так, что нормально эксплуатировать их не представлялось возможным.
   Немалое значение в четком функционировании коммунального хозяйства имеет отношение эксплуатационников и людей, заведующих объектами, будь они промышленные или бытовые, к своей работе. Люди в течение десятилетий воспитывались в духе отсутствия чувства собственности и ответственности, в том числе материальной, так как все и за все платили одинаково. Такое отношение к делу устраивало и облегчало работу аппарата коммунхозов. Неслучайно они так рьяно вывели из эксплуатации водомеры и газовые счетчики. Внедрение этих средств контроля потребует от промышленности изготовления высококачественных приборов, имея в виду, что в промышленности утвердился твердый порядок качественно изготовлять только то, что направлено против людей, а то, что для людей, было можно делать кое-как. При такой системе навести порядок невозможно. Необходимо установить систему, при которой не только автоматы и пистолеты в руках гангстеров действовали бы безотказно, но отлично писали бы ручки и карандаши, были бы плотными створы окон и дверей, хорошо функционировали объекты питания и возможно было бы без отвращения войти в любой туалет. Когда будут решены не только глобальные проблемы, но и «мелкие», тогда можно будет сказать, что теперь и у нас стало как у порядочных людей, а до этого продолжать работать и работать, не забывая думать о качестве работы.
   Хотелось бы верить, что первые шаги молодого политического и хозяйственного деятеля Б. Е. Немцова не являются очередной демонстрацией того, что без Ельцина нам не справиться с задачами и он нам будет необходим еще долгие годы.
   То обстоятельство, что Немцову разрешили вести эксперимент с заменой иномарок на наши машины, который не может дать впечатляющего эффекта, но может быть хорошо использован, когда надо начинать кампании улюлюканий. Одновременно поручена задача превращения коммунального хозяйства в прибыльное, что можно сделать, но не скоро, так как это связано с перестройкой соответствующей инфраструктуры, а главное – мозгов как создателей систем коммунхоза, так и эксплуатационников, начиная от слесаря и заканчивая нерадивой и неорганизованной домохозяйкой и ее детьми.
   Такой расклад задач сильно напоминает поручения: Руцкому – подъем сельского хозяйства и подавление бандитизма, Лебедю – урегулирование чеченской проблемы. Чем это кончилось, теперь всем известно.
   Ельцин должен понимать, что такая тактика порождает в лице перспективных общественных и государственных деятелей убежденных его противников, как это уже случилось с Е. Т. Гайдаром, Р. И. Хасбулатовым, А. В. Руцким и А. И. Лебедем. Единственный положительный результат, вытекающий из такого рода борьбы, – мы лучше понимаем истинную цену деятелям, рвущимся к власти, и лучше сумели разобраться, кто из них подходит на руководящую роль в государстве.
   Самой важной и, как выяснилось, самой трудной проблемой оказалась проблема налаживания производства и обеспечения обращения финансовых средств.
   Казалось бы, эти проблемы настолько очевидны, что можно понять, откуда вытекают трудности. С решением аналогичной проблемы столкнулись большевики в период 1922–1924 годов и справились успешно. С подобными же проблемами встретились страны Латинской Америки, Варшавского блока и другие. Казалось бы, есть прецеденты, изучив которые, можно извлечь опыт и разработать программу выхода из тупика. Если мы не выйдем на дорогу прогрессирующего наращивания производства, не решим ни одной проблемы как чисто экономического характера, так и политического и культурного становления, Россия быстро скатится в положение самой бедной и беззащитной страны при наличии самых больших потенциальных богатств в мире. В этом случае нам придется замолчать о том, что мы талантливый народ, и признать нашу никчемность и неспособность к саморазвитию; придется просить помощи в наведении порядка в стране.
   Будем надеяться, что к такому позору мы все же не придем и обнаружим среди своих людей тех, кто сможет взлететь выше птиц, вроде Лебедя. Выявление лидера является очень сложным процессом. В наших условиях он усложнился тем обстоятельством, что вместе с крахом коммунистов мы оказались людьми без организующего центра, так как в период правления коммунистов любое инакомыслие жестоко пресекалось.
   Формирование программы новой партии – процесс длительный, так как требуется теоретическое обоснование идей и выработка методов реализации программы в условиях нашей страны. В нашем случае нельзя просто изучить опыт какой-либо партии в успешно развивающейся стране и перенимать все лучшее в программу развития и управления нашей страной.
   Поскольку в период начала перестройки таковой программы никто не предложил, а желающих всплыть вверх оказалось много, на поверхности появились деятели, готовые в случае неудач в работе урвать то, что плохо лежит и что можно присвоить. Естественно, что такого рода руководители о сохранении производства и благополучии народа думали мало. Тем более, как оказалось потом, ни у кого из них толковых идей и не было, то есть среди претендентов оказалось много деятелей авантюрного типа, очиститься от которых в условиях демократического государства оказывается очень трудно.
   Для устранения преступности необходимо, чтобы в регионах, в которых были выдвинуты и поддерживаются лжегосударственные деятели, быстро поняли истинную суть своего депутата и лишили его доверия избирателей. К сожалению, у нас таких примеров пока нет, зато есть примеры обратных явлений вроде того, что творилось недавно в Туле.
   Такими методами мы можем довольно быстро прийти к печальному финалу и тогда начнем чесать в голове, сокрушаться, а может статься, что будет уже поздно.
//-- 24 декабря 1997 года --//
   Хочется сказать немного о мотивации действий людей.
   Каждый человек хочет жить лучше, чем он живет на самом деле, поэтому естественно, что мы пытаемся что-то сделать, чтобы оказаться впереди других живущих и вообще стать человеком лучшим, чем есть на самом деле. Редко кому удается достичь уровня, на котором можно чувствовать себя почти удовлетворенным тем, что достигнуто. Все равно большинство людей остается недовольно своим существованием и продолжает находиться в поисках.
   Если человек видит, что ничего существенного достигнуть не может, он пускается в иллюзорное плавание, воображая сказочные события и другие фантазии, в которых он оказывается мысленным участником и достигает положения, опять-таки фантастического, которое его вполне устраивает. Пребывая в этих эмпириях, человек отвлекается и на время забывает о своем незавидном положении. Происходит раздвоение жизни на настоящую и придуманную, в результате которого человек меньше тяготится реальным положением и вместе с этим снижает усилия в поисках путей для более высоких достижений в труде, в повышении квалификации и настойчивости в работе, которой он фактически занят. Он часто переходит в сказочный или ирреальный мир, потому что это просто достигается и доставляет удовольствие. Так иногда люди живут годами, не в состоянии отделаться от своих иллюзий, хотя и понимают, что это им мешает подниматься по ступенькам служебной лестницы.
   Иногда случается, что подобного рода увлечения перерастают в специальность, и тогда фантазеры незаметно для себя достигают большого мастерства в области, к которой вначале не имели серьезного влечения. Из такого рода людей могут вырасти писатели-сказочники, фантасты, авторы криминального или приключенческого жанров, писатели-путешественники и многие другие деятели, обладающие большой страстью к избранному делу и занятию. Когда исход получается такой, то, как говорится, и слава богу, но большая часть просто теряет свои силы из-за этих мечтаний.
   Избавиться от них они смогут, если им случайно удастся улучшить свое положение, или в том случае, если человек переключится на деятельность, где получит такой объем интересной и нужной работы, что на пустые раздумья не останется времени.
   Если в таком режиме ему придется долго работать, он к фантазерству не вернется. Но в том случае, когда мечтатель опять окажется без серьезных дел, почти наверняка снова впадет в пустую фантастику, поскольку она доступна, утешительна и не имеет конца.

1965 год

//-- 6 июля --//
   Встав в половине шестого утра, я начал собираться в путь. Было хмурое утро, шел дождь. В половине седьмого за мной пришла машина, и мы поехали в Шереметьево. Дорога была чищена, и машина шла быстро, так что через сорок пять минут мы уже добрались до аэропорта. До вылета было еще почти два часа, и мы зашли в здание, чтобы зарегистрироваться и получить посадочные талоны. За время нашего ожидания дождь за окном попеременно то моросил, то проливался с большой силой. Вскоре нас посадили в самолет, но рейс задержали на целый час из-за какой-то неисправности. После замены вышедшего из строя блока мы наконец вылетели. Путь вначале пролегал через облака, затем самолет набрал высоту 7 000 метров и шел, ярко освещенный, над облаками. Через какое-то время небо прояснилось и стала видна земля. Хорошо была видна Волга, море и бесконечные опаленные солнцем пустыни…
   Путь прошел быстро и незаметно, хотя и длился больше четырех часов. После московской сырости и холода мы будто оказались в жарко натопленной бане. Тут мне стало ясно, что нам предстоит длительное тепловое испытание в условиях недостатка воды.
   Прибыв из аэропорта, мы довольно долго ждали, когда нам выдадут пропуска. Когда они наконец были получены, мы двинулись в путь. В пустыне была хорошо проложенная дорога, и мы быстро добрались до гостиницы. Мы были поражены духотой и жарой…
   Быстро устроившись, мы поужинали и пошли прогуляться. Несмотря на поздний вечер, было все так же жарко и душно. Такая погода стояла все время, что мы там были. Лишь иногда по вечерам было попрохладней и дул слабый ветер. Нам еще повезло, так как перед нашим приездом были сильные дожди, и при мне пару раз шел дождь, что немного сбило жару. Несмотря на это, температура днем была 35–39 °C, ночью – 26–28 °C, и лишь несколько дней было прохладнее, но ниже 22° температура не опускалась. Понижение температуры не сильно сказывается на температуре в доме, за день он сильно прогревается, а ночью это тепло отдает. Чтобы спастись от жары, мы установили вентиляцию и все время держали открытыми окна и двери. Во второй половине нашего пребывания в пустыне на нас по ночам стали нападать комары, которые кусаются так, что вскакивали шишки и сильно набухали искусанные части тела. Из-за жары все мучились жаждой, несмотря на то что выпивали не меньше четырех литров воды в день.
   Работа началась уже на второй день, и тогда мне пришлось принимать участие в работе совещаний технического регулирования и государственных комиссий. После вывоза изделия на стартовую площадку мы приняли участие в испытании. Наши машины работали вполне удовлетворительно, и мы спокойно дали добро на старт.
   Во время зарядки из-за самопроизвольного отхода ракеты от заправочной станции под нее попал окислитель, из-за чего в двух отсеках обуглилась краска. Местный наблюдавший на старте заявил, что во время разлива был. Видимо, так и было, краска на корпусе ракеты вспучилась. Посмотрев станцию, я, вопреки решению техруководства, заявил, что дальнейшие гарантии ее работоспособности дать не могу. Коллеги начали уверять меня, что там была неисправная проводка. Один из них предложил дойти до запуска. Если не сработает, то будут приняты меры по замене запчастей. Под допуск к дальнейшим испытаниям подписались три человека, в том числе и я. Дальнейшие работы по запуску прошли хорошо, и в начале третьего часа ночи мы уже ожидали допуска на 130-ю площадку. В 5 часов утра был дан старт, но после шести минут работы выяснилось, что гироскоп курса не раскрутился. Старт был прерван.
   После устранения неполадок, около 12 часов дня, был дан второй старт. Однако второго запуска не произошло, так как окончательную готовность система упрочнения не набрала. Снова выявили неполадки и отправили на доработку. В 4 часа дня был дан третий старт. В 4 часа 12 минут ракета поднялась в воздух. Мы взбежали по ступенькам и стали наблюдать за ее полетом. Через две минуты были выключены двигатели второй ступени, первая ступень отделилась, и обе они скрылись за облаками.
   На другой день мы были эвакуированы из поселка, так как производился пуск из шахты. Долго ждали пуска. Наконец в начале 12-го часа из земли повалили клубы дыма и пыли, а затем оттуда поднялась ракета.
   Подъем ракеты шел медленно и явно неудобно, так как чувствовались неполадки в работе двигателя, а также был виден прогар корпуса. Ракета медленно поднималась вверх и шла не по кругу, отклоняясь в сторону бугра, куда были эвакуированы работники площадки и солдаты. Поднявшись около километра вверх, она опрокинулась и, объятая пламенем и темнозеленым дымом, быстро пошла по земле. Густой зеленый дым порывами ветра понесся в нашу сторону. Мы мгновенно попрыгали по машинам и в панике полетели к дороге. Выезд на дорогу был затруднен из-за большого количества транспорта. Дым быстро настигал нас. Наконец мы выбрались на дорогу и только тогда увидели, что машины в сторону поселка не пускают, хотя там и не должно было быть дыма. Нам пришлось быстро удирать в сторону от поселка на максимальной скорости. Как назло, ветер был сильный и быстро гнал дым. Больше других не повезло киноработникам, они пристроились снимать старт как раз в том месте, куда свалилась ракета. Хоть они и успели удрать до падения ракеты, дым их вскоре настиг. Отъехав до 132-й площадки, мы переждали ухода облака дыма. Только потом мы возвратились домой и начали сборы, чтобы удрать от этого пепла домой, где нас ждала долгожданная прохлада.

1975 год

//-- 1 января --//
   Проснулся в 12 часов дня, и после еды пошли с Григорием в гараж, поделали кое-что по мелочи. Вечером поспал и смотрел телевизор. Самочувствие неважное, особенно беспокоит желудок.
//-- 2 января --//
   Погода пасмурная, прохладно, днем примерно-6 °C. Утром после завтрака поехали на лыжах. По пути заехал в гараж, где Григорий с Николаем только что начали подгонять подвески ворот. От них я доехал до Алмазова. Они в это время начинали сверлить отверстия под болты. На обратном пути захватили баллоны и поехали домой.
//-- 3 января --//
   Первый трудовой день нового года. Погода хорошая, температура-10 °C и преимущественно солнечно. До 12 часов занимался текущими делами. Затем поехали к Федосееву: он заболел. Кое в чем достигли взаимопонимания, но общего языка не нашли. Придется готовить отчеты, уточнять решения и встречаться еще раз. По пути хотел встретиться с Жаровым, но не удалось, так как они заседали составом для меня неприемлемым. Вечером клонило ко сну, и пришлось заняться языками.
//-- 4 января --//
   Сегодня вдруг потеплело до 0 °C и потекли ручьи. День прошел в текущих делах, попутно подготовил материалы для монтажа ворот. Утром начальник решил собрать всех замов и провести беседу, нацеленную на оживление нашей работы, раздал всем замечания. Попутно указал, что наши неудачи и нерасторопность являются причиной разговоров о разделении завода. Вероятно, в этом деле действительно играют роль и наши упущения, но все же главной причиной я бы назвал стремление начальника держать все дела в своих руках. В результате это и дает множество упущений, в то время как основные меры не принимаются.
//-- 5 января --//
   Сегодня погода пасмурная и сильный снегопад. Температура от 0 до -3 °C. Поднялся в 9 часов, и после завтрака, в 11 часов, отправились с Григорием в гараж. За день подогнали замки и навесили ворота. Из-за малой длины болтов не закончили их окончательную установку, но ворота заперли. Это уже половина победы, но до полного завершения работы еще было далеко. После работы пообедали, я прилег спать, а Григорий пошел к Сашке на свидание.
//-- 6 января --//
   Сегодня с утра -5 °C и пасмурно. Днем потеплело и даже ненадолго появилось солнце. К вечеру снова похолодало. На работе день прошел без особых событий. С этими пертурбациями по разделению некоторые люди стараются показать себя с хорошей стороны, как слуги хозяина, чтобы остаться на своих местах. Некоторые нервничают и не знают, на ком сорвать злость. Хорошо бы абстрагироваться, все бросить и отойти от этого.
//-- 7 января --//
   Наконец наступает зима. Ночью была вьюга, а утром похолодало до -7 °C, днем было -5 °C, а вечером снова стало холодно. На работе день прошел спокойно, с утра вел текущие дела. После работы прошелся по магазинам. Григорий второй день хандрит, видимо простыл после работы в гараже. Был у врача, тот предложил лечь в больницу. Вечером немного почитал.
//-- 8 января --//
   Установилась прекрасная погода, температура 7-10 градусов мороза и небольшой снег. На работе занимался текущими делами и встречался с гостями – Поспеловым и Морозовым. Поспелов одобрил нашу идею покупки роликов. Морозова отправил к нам его начальник. Морозов пытается быть самостоятельным, а тот сует его в дело, где у него нет базы. Вечером я начал писать лекцию.
//-- 9 января --//
   Похолодало до -16 °C. Днем было примерно -12 °C и на морозе искрился снег. После обеда пришел представитель Харьковского завода. Он готов был передать часть управления Морозову, лишь бы был сдвиг в производстве. Вечером был на парткоме по обращению ЦК по поводу несчастного случая со слесарем. Долго смотрел телевизор и готовил ужин.
//-- 10 января --//
   Прохладная погода продолжается, но к вечеру начало теплеть и температура дошла до -5 °C. На работе день был сравнительно спокойный, занимался текущими делами, прочел автореферат одного из коллег. Наконец мне удалось взять на дом первую главу моей рукописи после коррекции. В этом месяце, возможно, закончу и передам в МАИ. Занятость закрытием программы 74-го года задержала работу. Сейчас работа также идет напряженно, а толку мало, так как много неясностей. Вечером читал газеты и смотрел фигурное катание.
//-- 11 января --//
   Погода с утра приятная, температура -5 °C и тихо. После завтрака, в 11 часов, пошел на лыжах в горы. Только поднялся, как у меня сломалась лыжа, и мне пришлось идти пешком. За день сделал порядочно. С Сашиной помощью перетащили доски в гараж. Без его помощи пришлось бы туго, так как доски были сырые и тяжелые. По окончании работы мы с ним выпили по пол-литра водки. Несмотря на голод, я даже не захмелел – помог холод. Оттуда ехал автобусом домой. Вечером после ужина смотрел телевизор.
//-- 12 января --//
   День чудесный, солнце, температура -16 °C, а днем -20 °C и ветер. В 12 часов пошел на лыжах. Доехал до Алмазовых, оттуда поехал в гараж и домой вернулся в 4 часа. Озябшие ноги напомнили мне о худом ботинке. После обеда отдохнул, а затем смотрел телевизор. Начал смотреть редакцию первой главы, но не закончил. Верушка, полубольная, чертит проект. Боли в ногах не утихли.
//-- 13 января --//
   С утра -16 °C, но безветренно, днем потеплело, и вечером уже было -7 °C с небольшим снегом. На работе после оперативки собрались у И. И. и опять обсуждали вопрос деления. Все выражались против, но с различными оговорками. Я, напротив, выражался четко за разделение. Старший пытался вилять, но, когда зажали его, высказался против словами И. И. После обеда мы втроем обсудили еще немного, где выяснилось, что И. И. боится, что при разделении мы сорвем все планы и его прогонят. Опасения в какой-то мере оправданы, но я скорее боялся бы потерять всех, а главное – значимость. Трудно мириться с тем, что ты уже едешь с ярмарки.
//-- 27 февраля --//
   Погода продолжает оставаться теплой и солнечной. Утром -11 °C, а днем О °C. День прошел в текущих делах. Сегодня не успели начать работы в МАИ, хотят завтра. К вечеру Дудников раскричался о том, что задержалась сдача двигателей из-за ресурса насосов. Надо ехать в Куйбышев и Днепропетровск решать вопросы отправки насосов с большим ресурсом, а мы этого сделать не можем.
//-- 28 февраля --//
   Погода сегодня хорошая, только в основном пасмурная. Днем слегка потеплело и шел снег. Утром был у И. И. Решили составить решение по сокращенному ресурсу, чтобы дать возможность сдачи двигателей. Его не подписали, и было решено ехать в Днепропетровск. Туда поедет Саша, а мне сказали ехать в Куйбышев. Наши миссии не были легкими, а тут расширились еще значительнее. После обеда И. И. попросил ускорить прохождение защиты, а я в свою очередь сказал ему, что уйду, потому что в таких условиях работать не желаю. Он промолчал.
   У нас и раньше было много неудач, а в последнее время они прямо-таки преследуют нас, и все в основном по насосной тематике. Какие причины являются определяющими в этих неудачах? Значительную роль играет то обстоятельство, что работа по опытным агрегатам идет без проведения предварительных опытных работ. Вторым фактором является то обстоятельство, что И. И. сосредоточил все дела в своих руках, в результате чего без его ведома не делается почти ничего в производстве. Вместе с этим большую роль играет пассивность со стороны конструкторов и всего руководства. Они не проявляют инициативы, чтобы навести порядок в делах и вести их с большим влиянием наших идей. Мало уделяется внимания в бригадах мелочам, таким как своевременное устранение выявленных дефектов, осуществление мероприятий по составлению смет и обеспечению комплектующих агрегатов. В результате мы имеем задержки и срывы в сроках по обеспечению доводки и даже приходим к необходимости повторения работ. Эту работу следует коренным образом усовершенствовать. К недостаткам присоединяются еще и промахи в лабораториях и в производстве. В результате с точки зрения стороннего наблюдателя о нашей работе складывается очень нехорошее впечатление. Это понимает и И. И., и поэтому колеблется, не знает, что делать. Удастся ли его вытравить нам или придется это делать другим, покажет ближайшее будущее. К первому мая мы должны уйти из-под этого молота, иначе он раздавит нас.
//-- 1 марта --//
   Сегодня отличная солнечная погода и мороз -5 °C. Утром после завтрака ходил на лыжах за третью Балашиху до закрытой зоны. После прогулки сварил щи и пообедал. Потом пришел Сергей Митрофанов и принес отчеты из Куйбышева. Отчеты отрицательные, и мне придется кое-как там изворачиваться. Мать прогуляла за городом весь день, а Марина с Григорием пошли к ее матери и не вернулись. От Верушки никаких сигналов, видимо деньги экономит.
//-- 2 марта --//
   С утра погода прекрасная, солнце и мороз -8 °C. После завтрака, в 10 часов, поехал на лыжах. Шел довольно быстро и в час уже вернулся домой. После ванны отдохнул, обедал и пил чай. Вернулась из вояжа Вера. Она была в Риге и на один день заехала в Таллин. Поездкой довольна, только пятидесяти рублей было ей маловато. Мать гуляла с Нелей, Григорий тоже ходил на лыжах, Марина готовила уроки. Звонил И. И., сообщил ему о сложившейся ситуации. Теперь понемногу собираюсь в путь-дорогу в Куйбышев.
//-- 16 марта --//
   Время летит очень быстро, вот уже и середина марта, приближается мое шестидесятилетие. Надо думать, как и где его отмечать, так как на московские рестораны у меня средств нет. Сегодня погода солнечная с периодичной облачностью и похолоданием. Днем было +7 °C, а утром примерно 0 °C. После завтрака пошел в гараж, но двери открыть не смог и ушел гулять в лес. На обратном пути зашел, потоптался вокруг, убрал немного воду, засыпал ямы у боковой стены. У соседа, видимо, полный погреб воды, так как крышу он не очищал, да и общая вода идет к нему. Возможно, что эта вода пройдет и к нам. Тогда уж придется много поработать, чтобы все было хорошо.
//-- 28 марта --//
   Погода продолжает оставаться теплой, но переменной с прояснениями. День прошел в текущих делах, привезли несколько телеграмм. Завтра будет последний день моих мытарств по юбилею. Волнуюсь за исход вечера. Народу много, и как все будет – неясно. Подарок мои друзья принесли домой, им оказался автомобильный холодильник. На работе принесли сувениры, с заводчанами будем отмечать завтра. Вечером немного выпили с Коваленко. Он на этот раз выполнил все хорошо. Мать замучилась, но дело выглядит хорошо.
//-- 29 марта --//
   Погода продолжает оставаться теплой, но сегодня было больше солнца и теплее, чем в предыдущие дни – примерно 10 °C. И. И. и С. С. пришли поздравить меня и сообщили, что меня оставили в покое и что я ловко устроился. Я ему ответил, что мне уже 60 лет и я могу два дня немного отдохнуть, на что он ответил, что в понедельник они за меня возьмутся. Днем посетили меня остальные отделы. Получил 24 адреса и 11 телеграмм. В этом деле большую роль сыграл Юрий Семенович, и он произнес тост не в свою пользу. И. И. был немного деморализован той непосредственностью, которая царила на вечере.

Фото с празднования 60-летия Алексея Григорьевича.
29 марта 1975 г.

Юбиляру от жены

     Ах, Пушок, беда какая
     – шестьдесят, пенсионер;
     Ты у нас совсем недавно
     Был отменный кавалер.

     На коньках по льду катался,
     В лыжном беге состязался,
     Душ холодный принимал
     И «бабенок» обнимал.

     Что случилось, как случилось,
     Что ты стал уже не тот:
     То на сердце перебои,
     То ножонка подведет.

     Не горюй, Пушок, не надо,
     Ведь до сотни много лет.
     Сил, здоровья набирайся,
     Трехпроцентным запасайся
     – ты объедешь целый свет.

     Юбиляр ты преотличный
     И сидишь как маков цвет.
     Я надеюсь, что ты сможешь
     Поработать тройку лет.

     С диссертацией ты мне
     Надоел как собачонок:
     Не варил, не мыл, не шил,
     На меня баллон катил
     – огрызался как волчонок.

     Призадумайся, Пушок,
     Отдавать пора должок.

//-- 30 марта --//
   Сегодня солнечная и теплая погода, до 9 °C. Утром не спалось, и мы с Анкой встали в 7 часов. После завтрака я кое-что сделал по дому, а затем, в десятом часу, уехал в гараж, где пробыл до 13:30. После обеда принял ванну и попытался заснуть, но не смог, так как после ванны было жарко. Приехали Григорий с Мариной, мы посидели немного. Я покрутил свой «Океан», потом поужинал, после чего помыл посуду. Лег спать около десяти часов. Как буду спать теперь – неясно, но, надеюсь, хорошо. Мать гуляла с Нелей, а Вера ушла на свидание со Славой, только вот куда?
//-- 31 марта --//
   Сегодня с утра туман, но тепло, днем до 10 °C. Снег почти весь растаял. Сегодня обещали дождь, но его не было. Скоро все высохнет и пойдет пыль, если не пройдет дождь. На работе до часу заседали, а потом было много текущих дел, с которыми я почти не управляюсь. Вечером с завода пришел целый портфель адресов, и это еще не все. Когда будут все, не знаю, куда буду их девать. Сцеплю, но жаль их терять, так как в полной мере они отражают уважение ко мне со стороны параллельно работающих коллективов, не говоря уже о том, что некоторые из них подписаны уважаемыми лидерами.
   Положение на заводе складывается отвратительное. Видимо, мне придется ехать в Днепропетровск с предложениями выхода из создавшегося положения, но для начала надо эти выходы найти. Могу потребовать отзыва отправленных агрегатов и проверки на отсутствие трещин. В часть выезжают Карпов и Вотков, но что они смогут найти – неясно. А тут еще на 45 минут вышел из строя агрегат в Крыму.
//-- 29 июня --//
   Погода переменная, температура 23 °C. Я весь день пролежал, так как вчера во время работы меня продуло и появился спазм мышц в боку. За день два раза поспал, прочитал много страниц книги П. Владимирова «Особый район Китая». Природу Мао он угадал верно, но он его, пожалуй, слишком сильно возненавидел и поэтому пытается его разоблачить через стремление к власти. Эти же черты и методы черпались и Сталиным у нас. Даже можно найти двойников в их окружениях. Преемственность в известной мере является недостатком, особенно коммунистических партий.
//-- 30 июня --//
   Погода продолжает оставаться ясной, но не жаркой, 23 °C и ветерок. На работе занимался текущими делами. И. И. по-прежнему очень недоволен положением дел в КБ. Если бы не Булахов, он не видел бы у нас и светлого пятна. Сейчас он к нему проникся уважением, но надолго ли это? Роли Булахова я пока не пойму. Его положение еще поддерживается членством в парткоме, а возможно, и двойной игрой в его сторону в противовес мне. Перевозникова он не ценит, хотя и боится отбросить совсем. Плохи дела у Бобкова, которого И. И. невзлюбил. Надо его избрать в партком и сделать секретарем, тогда он научит И. И. уважительному отношению к кадрам.
   Закончил читать «Особый район Китая» П. Владимирова. Дневник – ужасный документ, направленный не только против Мао, но и всех лидеров тоталитарных режимов. Если кто вел дневник истории завоевания власти Сталиным, он имеет аналогичные записи. Трагедия состоит в том, что при подобных порядках к власти приходит не обязательно самый лучший, но обязательно самый властолюбивый, волевой, не считающийся с людьми человек. В результате имеют не очень значительные успехи в делах и обеспечении благ. Зато процесс прихода и утверждения власти сопровождается массой несчастий, унижений и лишений для рядовых граждан. Избежать этого почти невозможно, так как демократия не имеет аналогичных выходов, чтобы эффективно противостоять и оказывать силовое воздействие на тиранию. Поэтому трудно ожидать, чтобы в процессе нормального развития общества к власти пришел волевой и в то же время выдающийся в смысле ума и организации человек. Нам нужен вождь, без него у нас ничего не получается, но почему-то с вождями ничего хорошего тоже не выходит. Ленины рождаются, возможно, и чаще, чем раз в сто лет, но власть завоевывают и того реже. Неразумность и корыстолюбие губят общество, а оно ничего не может таким порядкам противопоставить.

Заметки из дневника

   Провалы:
   1. Вид провала: передозировка закалкой во время сна в холодном помещении.
   Период: 1929 г.
   Причины и следствия: недостаток опыта и знаний. Отсутствие руководства со стороны родителей. Хронический насморк, сужение и искривление воздушных путей. Недостаточность дыхания, ограничение нагрузок на сердце.
   2. Вид провала: резкое охлаждение гортани, мытье ног холодной водой после похода в противогазе, питье холодной воды из-под крана и сон с открытым окном.
   Период: декабрь 1935 г.
   Причины и следствия: физическая перегрузка и отсутствие воли, чтобы сходить за горячей водой в кубовую и провести все мероприятия как следует. Недостаточная воспитанность и самодисциплина. Острая фолликулярная двусторонняя ангина, которую недолечил и получил хронический тонзиллит, мучающий по настоящее время.
   3. Вид провала: сон на балконе, когда начавшаяся ночью буря сорвала укрытия и налило холодным дождем.
   Период: весна 1950 г.
   Причины и следствия: недопонимание опасности и непринятие к сведению прошлого опыта. Острый бронхит и кашель на все лето. Появление рецидивов ОРЗ.
   4. Вид провала: заражение дизентерией.
   Период: июнь 1955 г.
   Причины и следствия: недооценка опасности и излишняя доверчивость. Недолеченность из-за отсутствия лекарств. Периодическое лечение в течение нескольких лет. Изменение флоры кишечника.
   5. Вид провала: переохлаждение, приведшее к появлению острого респираторного заболевания.
   Период: февраль – апрель 1978 г.
   Причины и следствия: постоянные страдания от кашля и насморка, вплоть до обморочного состояния. Трудность контроля состояния и наступление болезни затрудняют профилактику.

//-- О соцсоревновании --//
   В начале инженерной деятельности я проявил большой интерес к накоплению практических инженерных знаний, поэтому свои отношения с коллегами строил по линии развития заинтересованных личных отношений и уважительного отношения к ним. Это позволило обрести дружелюбные искренние отношения и собрать опыт людей, что в свою очередь позволило создать фундамент для дальнейших успехов.
   Большое внимание более полувека уделяется развитию и совершенствованию социалистического соревнования. Часто в печати приводятся случаи формализма и неэффективности в организации соцсоревнований. Несмотря на это, существенных сдвигов в нужном направлении не видно, зато налицо масса фактов плохой организации соцсоревнований. Одной из причин этого, на мой взгляд, является то обстоятельство, что их организация не соответствует, а во многом просто противоречит сущности и потребностям производства.
   Если посмотреть обязательства трудящихся, как коллективные, так и индивидуальные, все они направлены на ускорение процессов производства и лишь иногда – на повышение качества выпускаемой продукции и экономию. Вся пропаганда и система поощрений также направлена на это. Между тем в хорошо и правильно организованном производстве ускорение изготовления тех или иных составляющих изделий не только не нужно, но и вредно, так как ведет к дезорганизации производства и необходимости постройки ненужных складов для хранения некомплектных составляющих, выпущенных сверх плана. Эти трудности испытали организаторы соцсоревнования на ВАЗ. К сожалению, их опыт не явился толчком к более серьезной организации соревнования в стране.
   Сколько угодно можно найти и других отрицательных эффектов соревнования. В частности, когда включают в обязательства экономию материалов и энергии, появляются в продаже спички без головок, как это часто можно видеть на продукции Калужской фабрики, прекращается подача горячей воды в квартиры и проч. Кому нужны такие «достижения»? Исполнители получают премии, а трудящимся потребителям – сплошные неудобства. Плохая организация соревнования, формализм и прочие недостатки часто не только не вскрывают неблагополучие в производстве и неэффективное управление, а наоборот, помогают «замазать» недоработки. Происходит это потому, что отмечаемые «успехи» в соревновании служат ширмой для плохих руководителей.
   Ярким примером формализма системы соревнования служат факты, изложенные в газете «Социндустрия» директором известного объединения города Кургана. Там в течение четырех лет министерство задает план, который они физически могут выполнить примерно на 90 %. О каком соревновании может идти речь? Не включать же в обязанности выполнение плана на 92 %? Тем не менее соцсоревнование на фабриках проводят, отмечают успехи и даже, как на передовых предприятиях, проводят совещания по обмену опытом. А чтобы закрыть всю эту мину, министерство ежегодно корректирует планы предприятия, снижая выпуск продукции на несколько миллионов рублей. Спрашивается, в таких условиях можно ли говорить о стимулирующем воздействии соревнования? Конечно, нет. Где могут, списывают по семь-восемь миллионов рублей, а при надобности и все десять миллионов, так как в укрытии концов плохой организации планирования и управления производством заинтересована вся цепочка от предприятия до министерства. Местные власти и организации, хотя они и не ведомственные органы, также заинтересованы в махинациях, так как за успехи работы предприятия отвечают и они. Хотя действенной помощи они оказать, как правило, не могут.
   Поэтому нам представляется целесообразным радикально пересмотреть организацию социалистических соревнований у нас в стране. Там, где соревнование в нынешней форме бесполезно или вредно, его стоит отменить, пока не будут выработаны новые формы действенного соревнования, а где ясно, что надо сделать, – немедленно поправить. Необходимо пересмотреть и отчетность по соревнованию. Исключить ситуацию, когда партийные лидеры, до секретарей обкома включительно, побуждают сдавать недостроенные объекты и закрывают глаза на факты очковтирательства со стороны руководителей предприятий.

Часть IV

Письма [1 - В раздел помещены письма от друзей А. Г. Полюшкова (И. А. Вавилова и К. Вахромова), его сестер (Полины, Маргариты и Фаины) и переводчицы-помощницы А. Г. Полюшкова Фон И Чжун, которая работала с ним и его семьей в КНР.]

//-- 25 марта 1983 года --//
   Дорогой друг детства, Леша!
   Поздравляю тебя с днем рождения и от всей души желаю крепкого здоровья и долгих лет жизни. Моя супруга присоединяет свои поздравления и также желает тебе благополучия. Что касается меня, хочу рассказать тебе о счастливом исходе операции, которую в прошлом году сделали мне по поводу аденомы предстательной железы. Я сейчас самый счастливый на всем белом свете. Хочу напомнить тебе, что консервативное лечение – бесполезное занятие, а проще говоря, самообман. Хотя это и нескромно с моей стороны, но я стал эталоном, и некоторые из моих товарищей, глядя на меня, смело решились на операцию и радуются жизни, которая вчера казалась адом, особенно в моменты острой задержки мочи. У нас в Горьком успешно делают эту операцию в урологическом отделении больницы работников водного транспорта. Здесь молодые, способные и смелые хирурги и хорошо поставленная служба. Мне сделали одномоментную операцию 25 мая, и на семнадцатый день в хорошем состоянии я был выписан, а уже 6 июня был в Новоселках и за лето хорошо отдохнул и восстановил свои силы. Пишу с такими подробностями для того, чтобы быть тебе полезным. А если мой совет не потребуется, то прошу извинить за непрошенный совет.
   Буду рад видеть тебя летом в Новоселках. Поднимаю бокал за твой день рождения!
   Крепко жму руку с дружеским приветом тебе и твоей супруге.
   И. А. Вавилов
//-- 8 апреля 1991 года --//
   Дорогой друг, Алексей Григорьевич!
   Получил сегодня (8 апреля) твое письмо и был ему рад. Неправда, что будто бы я не писал тебе. Это не в моем характере. Аккуратно и к праздникам, и к Новому году я писал тебе открытки, а в одном из писем сообщил номер моего телефона: 68-07-71 (нас переключили на другую станцию).
   Думаю о том, кто виноват:
   1) или лицо, кому я поручил опускать мои письма в почтовый ящик,
   2) или неаккуратно работает почта.
   Я думаю, ты не подозреваешь меня в неуважении к тебе. Все, что ты написал в письме, право, печально, и правильно ты говоришь, что в нашем возрасте мы ничего сделать не можем. Поскольку перспектив на улучшение нет, придется смириться и доживать наш век, страдая за напрасно прожитые годы. Стыдно за то, как подло и жестко мы обмануты обещаниями «светлого будущего». И неймется новым оракулам провозглашать соцвыбор и коммунистическую перспективу. Вон как быстро «раскупили» т. н. страны народной демократии. Многие из них, как хлам, выбросили догматическое учение и встали на путь реализма, признания общечеловеческих ценностей.
   Как мучительно болезненно развивается в России процесс отрезвления от ложных мифов.
   Думаю, мы за лето создадим запас продуктов и угрозу голода отодвинем до следующей весны.
   У нас растет рассада помидоров, нет семян моркови и редиски. Если будет излишек этих семян – поделись с нами. Я рад, что скоро мы встретимся. Привет от А. А. Жму руку.
   И. А. Вавилов
//-- 22 марта 1993 года --//
   г. Нижний Новгород
   Дорогой Алексей Григорьевич!
   Мне доставляет огромное удовольствие горячо и сердечно поздравить тебя с днем рождения!
   Моя супруга Антонина Александровна шлет свои поздравления, и мы вместе от всей души желаем здоровья и благополучия! Осталось немного недель до нашего отъезда в Новоселки, думаю, в конце апреля, после Пасхи. Много пришлось и приходится переписывать, волноваться и болеть. Слишком взрывоопасная обстановка в России… Не знаю и не буду прогнозировать, чем закончится борьба в верхних эшелонах власти. Тревожно на душе от зловещих действий и заявлений новоявленных вождей… У нас будет время для обмена мнениями. Жду не дождусь наших встреч, тороплю время.
   О здоровье можно сказать, что жить можно. Подключенный кардиостимулятор по заданной программе 70 ударов в минуту аккуратно поддерживает работу сердца. Как сказали специалисты, угроза внезапной смерти ликвидирована, а это немало, это главное. Однако с сожалением приходится констатировать, что старческая дряхлость нарастает не по дням, а по часам. За всю зиму я не был на улице ни одного дня и только сейчас стал выходить на балкон. Растренировка отрицательно повлияла на ноги. Не могу ходить, устают ноги после ста шагов. Моя супруга страдает гипертонией со всеми ее негативными проявлениями. Болят суставы. Она беспокойная натура, с тревогой думает, сможет ли справиться с работой в огороде. Рассаду помидоров растит на подоконнике, и есть надежда, что помидоры вырастут. Есть задумка повторить опыт выращивания свиней. Что из этого выйдет, не знаю. Все это хлопотно и дорого. Но полученное в прошлом году мясо – свинина – здорово помогло нам.
   Поддерживает нас пока благополучие у наших детей и внуков, и дай бог, чтобы ничто не омрачало нашей старости.
   С надеждой на нашу встречу, с добрыми пожеланиями заканчиваю свое письмо.
   Буду рад получить от тебя ответное письмо. Обнимаю.
   И. А. Вавилов
   Привет Анне Васильевне, Грише, дочери.
//-- 10 января 1994 года --//
   г. Нижний Новгород С Новым годом!!!
   Дорогой друг, Алексей Григорьевич!
   Я получил твое письмо с новогодними поздравлениями и сердечно благодарю за внимание к нам. Да, 22 января день моего рождения и 80 лет жизни. Дочери и супруга обещают в этот день устроить именинный обед. А меня эта дата и цифра (80) пугает, и я не в восторге. Правдивые слова песни: «…жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь».
   …Блокада сердца третьей степени. Подключенный электрокардиостимулятор хотя и поддерживает жизнь, но я никак не могу отделаться от страха. Ведь все бывает. Справедливости ради должен сказать, что перебоев в деятельности аппарата пока не было, и дай бог, чтобы так было долго.
   Новый год встретили дома с елкой и шампанским. А после целых десять дней катар в/д путей. Да и сейчас сильно беспокоит невралгия затылочного кожного нерва. Болезнь помешала мне быстро дать ответ. Извини.
   А теперь о делах дачных. Мы уезжали из Новоселок 14 ноября. Было холодно, долго собирались, заколачивали дом досками и железными листами. В Новоселках воры посещают такие дачи. По сообщению – пока в порядке. Все с трудом поднялись на пятый этаж. Старость и старческая дряхлость наступают с такой скоростью, что я не успеваю осмыслить, что делается со мною. Чувствую сильную слабость в ногах, передвигаюсь только по комнате, на улицу не выхожу.
   Подводя итоги хозяйственные, с удовольствием отмечаем пользу занятий и огородом, и свиноводством. Мы получили 120 кг мяса свинины и достаточное количество овощей и картофеля. На рынок за мясом и овощами (кроме капусты) не ходили. Я грубо подсчитал доход, полученный с нашего подсобного хозяйства, и он приближается к полумиллиону рублей в ценах рынка. Это немалая прибавка к нашей пенсии, на которую много не купишь. И вот, рассуждая о планах на будущее, решаем повторить уже проверенный хозяйственный эксперимент в новом году. Я думаю, ты уже понял, что этот успех обеспечила моя несравненная Тоня. Можно с умилением восхищаться ее способностями и трудолюбием. Золотой человек, человек с большой буквы, вот что для меня, для всей нашей большой семьи представляет эта красивая и способная женщина. Судьба безошибочно наградила меня, и мне обижаться было бы большим грехом. А ведь я не красавец, не донжуан…
   Молю бога, чтобы он сберег оставшееся здоровье Тони, и я прилагаю немалые усилия в лечении недугов Тони (гипертоническая болезнь, полиартриты). Много можно было бы писать о событиях в стране, о новом раскладе политических сил, но тут прогнозировать трудно. С огромным интересом жду работы нового парламента. Что-то будет?? Народ сказал свое слово политикам «Выбор России», что проводимые реформы не одобряет. Вот главная причина провала блока Гайдара. Есть над чем задуматься и президенту, и правительству. Держать народ страны в существующем положении дальше нельзя. Социальную политику нужно сделать такой, чтобы люди почувствовали улучшение жизни, такие реформы народ поддержит. Это мое мнение.
   Понимаю твое настроение в связи с болезнью дочери, и от всей души желаю ей полного выздоровления. Еще раз поздравляю вас всех с новым, 1994 годом и желаю устойчивого здоровья, радостей и счастья.
   Мои дочери, супруга шлют Вам свои приветы и добрые пожелания. В их семьях, к нашей радости, царит спокойствие, доброжелательность и спокойный настрой.
   Обнимаю и целую. Пиши.
   И. А. Вавилов
//-- 2 февраля 1995 года --//
   г. Нижний Новгород
   Дорогой друг, Алексей Григорьевич!
   Твои письма получил давно, но моя болезнь долго не позволяла мне держать карандаш, чтобы написать ответ, да и зрение почти нисколько не улучшилось. Что поделать, если старость и болезни неотвратимы. В конце декабря я заболел гриппом, да так тяжело, что и сказать трудно. Кашель настолько был мучителен, не давал покоя ни днем ни ночью. Слава богу, сейчас все эти страдания позади. Но слаб настолько, что еле-еле двигаюсь по комнате. Переболела гриппом и Тоня. Ухаживали за нами дочери. Не жалели пенсии на покупку фруктов, чтобы поднять силы, и чувствую пользу от апельсинов и лимонов.
   Меня встревожило твое письмо, где ты отмечал учащения приступов стенокардии. Не буду вдаваться в теоретические рассуждения и не буду пугать тебя, но ради разумного поведения скажу, что контроль врача должен стать нормой и ЭКГ надо делать чаще. Холод и физические перегрузки – факторы риска, и их надо немедленно исключить. Конечно, сейчас в Москве у вас делают операции по этому поводу, но до этого допускать развитие болезни не следует. И есть богатый арсенал медсредств, позволяющих ликвидировать приступы. Тебе, инженеру, легко понять механизм появления приступа. Спазм артерий, питающих мышцу сердца, лежит в основе приступа. Недостаточный приток крови сказывается чувством боли. Стоит снять этот спазм коронарных артерий, как приступ кончается.
   Так схематически надо представлять себе; конечно, тонкие биохимические процессы мы не видим. У меня есть полная уверенность, что свое восьмидесятилетие вы славно отметите 30 марта 1995 года. Я думаю, что летом мы это славное восьмидесятилетие отметим вместе в Новоселках. Как приятно будет обнять Вас и поцеловать. Крепитесь и не поддавайтесь болезни. Вы сильный. Болезнь отступит, в этом не сомневайтесь. Алексей Григорьевич, пишу с большим трудом, а надо бы много написать о событиях в стране, в Чечне. Думаю, у нас расхождений в оценке нет.
   Удивительное дело, ловлю себя на одной мысли. Раньше уже в январе мы рассуждали и планировали поездку в Новоселки. Сейчас что-то и разговоров об этом нет, а ведь уже февраль. Что-то изменилось, и интерес заметно ослаб. Наверное, болезни сказались. В целом мы живем хорошо. У нас тепло и светло. Дети рядом с нами. Весной оканчивают вузы внучка Аня, дочка Наташа и Саша, внук, оканчивает Ленинградскую консерваторию. Это радует. Внуки радуют.
   О здоровье супруги Тони ничего радостного нет. Болят суставы, гипертония. Она заметно состарилась и беспокоится, что не сумеет копать огород.
   Что-то неладное творится с погодой. Видимо, меняется климат, и не без участия человека.
   Живу надеждой, что еще буду наслаждаться летом в Новоселках. С Вами предстоит большая беседа с оценкой общественной жизни. Я до сих пор не пойму, куда идет страна.
   Вся моя большая семья знает Вас и передает Вам свои новогодние поздравления и приветы с пожеланием надежного здоровья и успехов.
   Моя супруга шлет Вам приветы и пожелания крепкого здоровья и счастья.
   До свидания. Обнимаю и целую Вас.
   И. А. Вавилов
   P.S. Приветы Вашей супруге Анне, и сыну Грише, и дочери.
   Р. Р. S. За задержку ответа не ругай. Я в самом деле болел.
//-- 16 января 1995 года --//
   п. Вача
   Здравствуйте, Алексей Григорьевич, Анна Васильевна, Вера, Гриша, Саша, Игорь, маленькая девочка.
   Примите от нас самые наилучшие пожелания в здоровье, кто работает – успехов в труде. Письмо получил 10 января 1995 года. Спасибо. Пока живы, здоровье уже какое было – не будет. 13 января уже исполнился 81 год 3 месяца. Число «тринадцать» для меня было нормальное. Родился в 1913 году (число 13), на работу пошел на завод после окончания техникума. 13.01.1934 – в бритвенный цех; 13 января в 1971 году избран председателем Совета ветеранов комсомола, потом спорта, ветеранов труда и войны.
   13.01.1995 собрал Совет ветеранов, исполнилось мне двадцать четыре года на этой общественной работе. Я уже ушел с этой должности, избрали другого председателя совета. Заседание проводили в кабинете генерального директора акционерного общества «Труд». Заседание длилось 90 минут. Директор зачитал приказ о моей работе, наградил меня 100 тыс. руб. и 24-предметным набором стоимостью 40 тыс. руб. Дал денег на обед. 138 тыс. руб. Обед, угощение. Все прошло хорошо.
   Купил на базаре в п. Вача, этот базар стал, как раньше был в Новоселках. Говядина по 7 тыс. руб. за 1 кг, свинина по 10 тыс. руб. за 1 кг. Масло сливочное по 18,0 тыс. руб. за 1 кг, гречка 5 кг по 2 тыс. руб. Сахар в пачках по 3 400 руб. 2 шт. Хлеб у нас по 460 руб., одна буханка черного, белого – 480 руб., батоны по 600 руб., павловские, они приходят к нам каждый день. За телефон 3 000 руб., радио стало 600 руб. За свет 995 руб. за 50 кВт, газ 2 715 руб., у меня сейчас тепло все время и чисто. Беспокоит нас вода, ее надо приносить из колодца. 30 марта я тебе пришлю телеграмму с исполнением тебе 80 лет.
   Желаю всего хорошего.
   Константин Вахромов

   Галя мне помогает продолжать жить, все продукты питания покупает Саша.
   От Гали привет, она тебя знает хорошо.

   Школьный друг Константин Вахромов.
//-- 28 декабря 1998 года --//
   п. Вача
   Здравствуй, Алексей Григорьевич, Анна Васильевна, Гриша, Вера.
   Поздравляю всех с Новым годом и Рождеством! Желаю здоровья всем и внучкам. Живу нормально, руки, ноги работают. Плоховато только вижу. Леша, живи и приезжай летом в Поповку с Верой и внучкой, и мы еще увидимся.
   Лева приезжает каждую субботу, приносит воды, и продолжаю жизнь. У меня тепло. Котелок работает хорошо. Саша Раков жив. Пишу уже плохо. До свидания.
   Константин Вахромов
//-- 26 марта 1991 года --//
   Дорогой Леша!
   Сердечно поздравляю с днем рождения!
   Желаю доброго здоровья, успехов в труде, счастья в семейной жизни. В это трудное время для всех мы живем не хуже всех. Друг другу помогаем. Без помощи детей было бы труднее. У меня стали болеть ноги. Мало двигаюсь, стала уставать. Приходит старость. Наступает тяжелое время испытаний. Только бы не было войны гражданской. В этой жизни труднее всех старикам. Нет сил, а время требует больших напряжений. Нам осталось надеяться на Бога. Выписала журнал «Литературная учеба», пытаюсь вникнуть в то, что так долго отвергали. Только уже и мозги не так работают, приходится перечитывать. Вот так и коротаю жизнь. Поздравляю с наступающим праздником.
   Целую вас всех. Да хранит вас Господь.
   Полина
//-- * * * --//
   Здравствуйте, дорогие наши, родные Аня, Леша, Гриша, Вера, Игорь и Танечка!
   Поздравляю вас всех с новогодними праздниками, с Новым годом, Рождеством Христовым! Пусть этот год будет счастливым, больше здоровья и благополучия. Как себя чувствуете и как поживаете? Мы преодолели ремонт, но осталась у нас работа трудоемкая и дорогая, но думаем, за лето завершим. Так дома все нормально, атмосфера доброжелательная, ну, здоровьем никто не блещет, видимо, общая обстановка на всех влияет отрицательно. Мы почти всегда вместе и друг другу помогаем, кто на что способен. Пишите, милые, как ваши дела. Главное – здоровьечка! У нас пока выпал снег, но будет ли новогодняя погода? Вряд ли это редкий случай, но елку уже поставили.
   С приветом, целуем.
   Пишите.
   Рита
//-- 17 февраля --//
   Здравствуйте, дорогие наши Алексей и Аня!
   Получили ваше письмо, огорчены тем, что залезли в дом, сочувствуем, нам не один раз пришлось пережить это неприятное чувство, но ваши обстоятельства более сложные и на них нужно смотреть реально. Я так предполагаю, что если там ничего не сажать и не выращивать, т. е. если не поедете вы, то и Вера туда не поедет, а если очень захочется, то можно воспользоваться родительским домом. Конечно, расставаться с домом жалко, вы столько души, средств, труда вложили, и всего лишиться, но если все выполнить, то все старания приносили и пользу тридцать лет, это немало, а дышать свежим воздухом и любоваться природой можно и без огорода. Вся задача: как продать? Аня умеет покупать, а может, с помощью знакомых и с божьей помощью, может, и продать? Главное, не надо унывать по этому поводу, все течет, все изменяется, а вот в отношении дополнительных соображений и письма, не сделать бы хуже, ведь у таких людей нет ничего святого, могут и, не дай бог, поджечь в пьяном угаре. Если им и сообщить, то через надежных людей, чтобы не чувствовали полную безнаказанность. А в общем, вы все любите свою родину, все умные и решите этот вопрос обоюдно и разумно, без обид.
   Немного о себе. Со здоровьем у Андрея не все благополучно, болит кишечник, желудок, высокое давление, головные боли, прошел все анализы, угрожающих осложнений нет, а предложенное лечение мало помогает. Я думаю, что это объясняется его малой подвижностью. Он в основном сидит и лежит, поэтому кишечник работает плохо, а отсюда и все остальное. Приходит весна, надеюсь, все будет лучше. У меня, наоборот, низкое АД – 120/80, 90/70, иногда кружится голова – пью кофе, становится лучше.
   У нас одна большая забота – Анюткина учеба. Ходит на курсы в университет, вроде старается, но что будет – неизвестно. Да и порядок поступления и приема экзаменов пока неизвестен, а в мутной воде кто больше даст, тот и поступит. Надя экономит, и Володька присылает, но как и кому их надежно вручить?!
   Привет Грише и Верочке с семьей.
   Целуем вас.
   Фая и Андрей

Алексей Григорьевич и его сестры Фаина Григорьевна и Пульхерия Григорьевна. Поповка, 1982 г.

Анна Васильевна, Алексей Григорьевич и его сестры Фаина Григорьевна и Пульхерия Григорьевна. Поповка, 1982 г.

   В деревне Поповка. 1982 г.
//-- 15 апреля 1991 года --//
   Шеньян
   Дорогие Алексей Григорьевич, Анна Васильевна.
   В начале апреля получила долгожданный от вас ответ. Я очень обрадовалась тому, что вы живы, здоровы и живете хорошо. Давно хотела вам писать, но была не уверена. Моя открытка – это только попытка, видимо, попытка удачная.
   Мы не переписывались друг с другом уже 30 лет. За прошедшие годы мир, в котором мы живем, сильно изменился. Моя Родина испытывала много страданий, начала возрождаться. Мы переживали и боль, и радость. За сегодняшнюю обстановку мы заплатили очень-очень много.
   Теперь я расскажу о себе. До 1989 года работала доцентом в авиаинституте, преподавала английский язык 11 лет. До 1978 года нас с мужем и детьми отправили в деревню, и были вынуждены там прожить восемь лет.
   До 1970 года я работала в Шеньянском авиатехникуме, преподавала русский язык три года, остальные годы просто коротались за так называемой культурной революцией.
   До 1960 года, как вы уже знаете, меня перевели из Сианя в Синьсян провинции Хэнань, там работала два года на заводе гидравлических агрегатов.
   Теперь мы с мужем вместе живем в трехкомнатной квартире в институте. В 1978 году техникум был перестроен и стал институтом. У нас трое детей, одна дочь, два сына. Дочь, окончив институт по специальности машиностроения, работает технологом на заводе авиадвигателей. Ей уже 31 год.
   Она вышла замуж, и у нее дочка, один год. Старший сын, окончив институт, работает теперь в компании гражданской авиации в городе Ченьду провинции Сычуань. Младший сын окончил университет, теперь учится аспирантом в Ланьчжоуском университете провинции Ганьсу по специальности экономической географии.
   Дочь с мужем и дочкой живут вместе с нами, т. к. у нее квартиры еще нет, муж мой работал агронологом до 1978 года. После падения «группировки четырех» нас вызвали из деревни в город, и он решил работать в институте и жить вместе с семьей, чтобы воспитывать детей. Он преподает техническое черчение и черчение вычислительной машиной. Ему уже 60 лет, и уйдет на пенсию через месяц.
   Его пригласили продолжать преподавание после выхода на пенсию, т. к. он способен управлять ЭВМ. Я ушла на пенсию в 1987 году, продолжала преподавание два года и потом начала работать в импортно-экспортном отделе Шеньянского торгового объединения, чтобы помочь себе материально, т. к. интеллигенты в вузах у нас все-таки получают мало.
   Хочу поехать в Москву вас посетить, но не нашла случая, т. к. уже не молодежь, возможностей для меня мало, но все-таки жду случая. Я постараюсь когда-нибудь в оставшихся годах своей жизни встретиться с вами в Москве. Берегите свое здоровье, привет вам всем.
   Фон И Чжун

//-- 19 декабря 1996 года --//
   Дорогой Алексей Григорьевич и Анна Васильевна!
   Здравствуйте!
   Я поздравляю вас с Новым годом и желаю вам здоровья, счастья в жизни.
   Мы с мужем переехали в новую квартиру. Мы с мужем и дочь с ее мужем (семьей) живем отдельно. Мы не будем переезжать на юг к сыну, мы живем хорошо.
   Мое здоровье уже не позволяет мне работать, живем дома, читаю, смотрю телевизор, занимаюсь домашней работой. Летом часто гуляю в парке, зимой ноги болят, большую часть времени сижу дома.
   У нас компьютер, можно читать и… через компьютер.
   Как вы живете? Мое письмо, наверное, получили. Я очень рада узнать, что вы здоровы. У меня два сына живут на юге, они там работают и живут хорошо.
   В прошедшем году я никуда не поехала. Я планирую поехать на юг в будущем году. В Россию поехать уже не в состоянии, очень жаль.
   Привет вам всем.
   Фон И Чжун

//-- 12 июня 2003 года --//
   Шеньян
   Дорогая Вера! Здравствуйте!
   Спасибо за Ваши письма!
   Когда я купила новый компьютер, я не нашла способ преобразования английских букв в русские. Однажды я читала в газете, что она /программа/ Langoo помогает преобразовывать язык. Я попробовала, и мне удалось отправить Вам через Langoo e-mail, но не получила никакого ответа. Этот факт доказывает, что через Langoo нельзя получить обратный e-mail, и она /программа/ не отвечает за возврат неполученного e-mail. Потом я научилась преобразовывать английские буквы в русские, и зарегистрировала новый почтовый ящик: Yizhong-f@163. com, и уже нормально связалась с Вами. Теперь у меня только один e-mail адрес: Yizhong-f@163.com. Я думаю, Вам лучше написать мне свой e-mail, так нам будет удобнее переписываться друг с другом. Теперь все дети заняты, переписываться через них тоже неудобно. Для Анны я лучше отправлю традиционные почтовые письма. Для старых людей старые методы лучше.
   Сообщите через e-mail, когда Вы приезжаете в Китай, у меня дома есть место для Вас.
   Как Вы живете? Муж Ваш привыкал к новой работе, наверное? Отправляю вам три фотографии, снятые на юге, вместо поздравительной карты, которой нет на рынке. Привет всем вам.
   Фон И Чжун

//-- 12 декабря 2003 года --//
   Дорогая Анна Васильевна и Ваше семейство! Здравствуйте! Наступает новый, 2004 год. Я в далеком Китае желаю вам всем здоровья и счастья в жизни, желаю, чтобы Гриша и муж Веры имели хорошую работу, желаю, чтобы все дети были здоровыми и учились отлично!
   Я переехала в другую квартиру в августе 2002 года и не получила от Веры письмо о том, что умер ее отец. Пропало письмо. Я знала об этом из письма Веры мне перед китайским Праздником весны. Я узнала, что Алексей Григорьевич умер после встречи с его сестрой в деревне, ночью он встал с кровати, упал и умер. Узнала, что весь завод провожал его на похоронах. Мне было очень тяжело, мне тяжело также из-за позднего получения этой печальной вести и своего позднего выражения Вам своей глубокой скорби.
   Как Вы живете без Алексея? Вы живете одна или с семьей Веры? Как у Вас здоровье? Очень жаль, что я не могу поехать к Вам, мне уже 72 года. Здоровье не позволяет мне поехать, прошу извинить. Советую Вам жить со своей дочерью, потому что мы уже старые люди.
   Мы с мужем живем нормально, отдельно. Иногда бываю у сына на юге. Здоровье у меня неважное, часто болею, но ноги уже могут нормально ходить, намного лучше, чем раньше. Дома я занимаюсь домашней работой, готовлю на кухне, читаю, смотрю телевизор, в хорошую погоду гуляю на улице. По субботам семья дочери приходит ко мне, обедают у нас, мы весело проводим день. Вот вся моя жизнь. Берегите себя. На этом я кончаю.
   Фон И Чжун

Часть V

Воспоминания родных и близких

Воспоминания Веры, дочери А. Г. Полюшкова

   Папу я помню как очень внимательного и заботливого человека, но твердого в воспитании детей. Когда мы с братом были маленькими, папа уделял особое внимание регулярным прогулкам в лесу как зимой, так и летом. Летом грибы собирали, потом вместе увлеченно их жарили. Зимой отец катал нас с братом на санках, когда мы подросли, перешли на лыжи. Катание на лыжах папе доставляло истинное удовольствие, и своим азартом он заражал нас. Лыжные прогулки были предметом первой необходимости, зиму мы ждали с радостью. Увидеть заснеженный лес, белоснежные, искрящиеся на солнце поляны, обрамленные могучими прекрасными елями, было счастьем.
   До конца дней папа ежедневно делал зарядку и поощрял у детей любые занятия спортом – коньки, езду на велосипеде, игру в бадминтон, пинг-понг. Бадминтон и пинг-понг особенно нравились и удавались брату Грише. Папа неназойливо расширял круг детских игр новыми и новыми занятиями. Предлагал конкурсы по собственному изготовлению машин из подручных материалов. Я сделала кузов машинки из спичечного коробка, колеса – из пластилина и для красоты обклеила (опять с помощью пластилина) бока кузова бумагой. Для девочки пяти лет это было неплохо, и папа меня похвалил. Делали воздушного змея. Тут главную роль играл отец. Он с задором мастерил его, а потом мы дружно запускали в небо свое произведение.
   Когда мы пошли в школу, отец пытался увлечь нас с братом математикой. Он задавал нам нестандартные задачи из «Математической шкатулки», но мы не слишком разделяли радость приобщения к точным наукам, довольствуясь школьной программой.
   Для папы интерес к культуре был такой же важной частью жизни, как и профессиональная деятельность. Во втором или третьем классе папа повез меня в Третьяковскую галерею. Это была незабываемая поездка, мне открылся новый прекрасный мир. Мы переходили из зала в зал, и папа объяснял мне смысл представленных картин, показывал чудесные пейзажи, великолепные головки графинь Боровиковского, Рокотова. Показал, как прекрасно человеческое тело. Когда мы ехали в галерею, я втайне переживала, как при папе буду смотреть на обнаженные тела? Но благодаря его тонким, деликатным комментариям я не испытывала никакого стеснения, а только небывалую заинтересованность. Особое впечатление на меня произвела картина А. Иванова «Явление Христа народу», ее монументальность, характеры персонажей и энергия. Понравились «Всадница» К. Брюллова, «Неравный брак» В. Пукирева. Благодаря этой поездке я навсегда полюбила живопись.
   Папа любил музыку, в юности играл на гитаре и мандолине, старался и нам, детям, привить интерес к музыке. Когда мы вернулись из Китая, в 1958 г., он купил нам с братом пианино. Пригласили учительницу из музыкальной школы, она стала заниматься с Григорием, т. к. у него были явные музыкальные способности – он мог по слуху подобрать мелодию. Меня она забраковала как не подающую надежд, чему я обрадовалась, потому что учительница мне не понравилась. Но Григорий учился недолго, несколько месяцев, после чего отказался от дальнейших занятий.
   То, с каким интересом папа слушал по радио классическую музыку, часто спрашивая меня, что за произведение, кто композитор, вызвало и у меня увлечение музыкой. Я знала названия и авторов многих произведений, звучащих по радио. У нас было много грампластинок с музыкой Чайковского, Бетховена, Бизе, Рахманинова и др. Рассказы отца, который с воодушевлением описывал свои впечатления после выступлений И. Архиповой в Колонном зале Дома Союзов и других знаменитых певцов, а также посещение концерта Эмиля Гилельса в ЦДРИ, прослушивание опер привели к тому, что я попросила пригласить ко мне учительницу для игры на фортепиано. Занималась я дома с переменным успехом вплоть до десятого класса, когда уже надо было готовиться к поступлению в институт.
   Кроме музыки, папа любил поэзию. Ему нравилось достать с полки большого формата книгу Кольцова, Никитина или Жуковского и с восхищением читать свои любимые стихи. Он часто цитировал отрывки из «Евгения Онегина». Папа много читал, из художественной литературы особенно любил Горького, Мамина-Сибиряка, перечитывал их произведения по нескольку раз и следил, чтобы мы с братом тоже читали. Выписывал журналы «Новый мир», «Юность», собрал неплохую библиотеку.
   Однажды в последних классах школы я прочитала в «Юности» повесть (забыла, как называется) о современной жизни молодых людей, приехавших в Москву за хорошей, сытной жизнью. Там рассказывалось, как непросто им было устроиться в столице, прописаться, занять доходное место, положение; там одного героя убивают за меховую трехрублевую шапку. Я дала почитать повесть отцу. Папа сказал, что жить не хочется после такого чтения. У него самого была нелегкая жизнь: учеба в голодные годы, практика в Сибири, как он добирался до места практики – уже подвиг. Но отец честно работал над собой, овладевая знаниями, с тем чтобы применить их на практике, создать новую технику, принести пользу людям. Это был смысл его жизни. А такой потребительский, можно сказать, воровской подход к жизни, какой был показан в повести, совершенно неприемлем для отца. Его очень расстраивало, что людей с таким подходом становится все больше, что появляются те, кто способствует процессу создания целого поколения рвачей; он понимал, что меняется идеология и такие примеры – это не частный случай.
   Папа всегда интересовался моими делами в школе.
   В последних классах у меня была практика на хлопкопрядильной фабрике. Узнав, сколько я заработала за время практики, папа с иронией сказал, что мне нельзя работать по сдельному тарифу, так как я умру с голода. Лучше мне работать на окладе, как люди умственного труда, поэтому я должна была крепко подумать, чем заниматься в будущем.
   Зная, что в десятом классе мне предстоит напряженная работа по подготовке к поступлению в институт и для этого надо набраться сил, папа в последние мои каникулы после окончания девятого класса купил путевки, нам предстоял круиз Москва – Астрахань – Москва по Волге. Это была незабываемая чудесная поездка. Я увидела столько прекрасных уютных городов, местную промышленность. Мы побывали в Угличе на знаменитом часовом заводе «Чайка», посетили предприятие по производству сыра, совершили интереснейшие экскурсии с посещением картинных галерей, краеведческих музеев. Это было в каждом городе. Я уже не говорю о великолепных пейзажах, которые открывались с палубы теплохода.
   Родители ненавязчиво приучали меня к уборке, понимая, что я занята, да и физически не очень сильная. А я по характеру своему уборкой дома не увлекалась, но к приходу подруг всегда старалась получше прибраться. Подруги у меня были и есть умницы-красавицы, очень интересные, любознательные, целеустремленные. Папа уважал моих подруг, любил с ними разговаривать. Как-то он сказал:
   – Что-то давно к тебе никто не приходит.
   Я удивилась:
   – Почему это тебя интересует?
   – Ты бы тогда прибралась!
   Однажды ко мне неожиданно пришла подруга и на пыльной крышке пианино написала «Верка – дура». Я проигнорировала и не стерла, а вечером пришел папа с работы, увидел надпись и спросил, кто это у меня был, я ответила, зоне восхищением сказал: «Какая умная девочка!» Так деликатно он меня воспитывал.
   У меня не было острой направленности по выбору профессии: нравились история с географией, но быть учительницей не хотелось. Меня мучили сомнения, какую профессию выбрать. Отец подбодрил меня, сказав, что любая работа может быть очень интересной, если глубоко в нее вникнуть, тогда будет видно, какие имеются проблемы, будет интерес к их решению и работа будет в радость.
   Папа на досуге рассказывал интересные и забавные истории о себе, как рос, учился в школе, озорничал. Это были очень трудные голодные двадцатые годы двадцатого века, в стране была разруха. Его мама самоотверженно спасала детей от голода, у нее их было шестеро.
   Он рассказывал о сестрах, какие они были аккуратные, веселые и дружные, с малых лет приучены к домашнему хозяйству. Особенно любила наводить тщательный порядок в доме его сестра Вера, которая родилась вслед за ним на следующий год. Вера только успела окончить медицинский институт, как началась война, и она ушла на фронт, погибла в 1943 году. Папа очень сожалел о ней, она была светлым человеком, вокруг нее объединялись друзья и даже те, кто между собой не очень ладил. Кроме того, папа с Верой были похожи внешне и близки по духу. В честь нее он назвал меня Верой. Других сестер – Клавдию, Пульхерию, Маргариту и Фаину – он тоже любил и уважал. Каждый год они или к нам приезжали, или мы к ним. Встречи всегда проходили радостно, задушевно и весело.
   Когда я закончила МВТУ им. Н. Э. Баумана и начала работать, папа рассказал мне историю сестры Фаины, которая успешно работала экономистом на железной дороге в Нижнем Новгороде. Ей, как знающему работнику, предложили должность начальника отдела, а она отказалась, сказав, что, наверное, не справится, пусть будет другой человек. Ну и назначили другого человека, женщину, которая в деле не особо разбиралась, за нее разбиралась Фаина. Заодно она была вынуждена терпеть нелегкий характер новой начальницы вплоть до пенсии. Из истории я должна была сделать вывод, что не надо бояться трудностей, а то будут еще большие – расплатой за неуверенность в своих силах.
   В 1982 году мама купила дом в родной деревне Поповке, т. к. врачи запретили отцу ездить в санаторий на юг. Папа был рад провести отпуск на малой родине, тем более что еще были живы его школьные друзья Иван Вавилов и Константин Вахромов, с которыми возобновилась прежняя горячая дружба. Отец с большим воодушевлением взялся за ремонт дома. Приезжали его сестры (Пульхерия и Фаина с мужем), помогали разобрать старую русскую печь, покрасить комнаты в светлые тона, убрать старую мебель. Сестры посадили цветы-многолетники, и дом стал родным. Папа поставил забор, сам сложил печь с духовкой и плитой. Купил станок и с его помощью построил баню при участии сына Григория и зятя Игоря.
   Как ни странно, но папа с большим интересом занялся выращиванием овощей. Он ездил на ВДНХ за элитными семенами, сажал их и с увлечением наблюдал, как растет и развивается рассада. Конструировал парники и сам ухаживал за растениями. Начинал он свои аграрные эксперименты с помидоров и огурцов, а потом пошли перцы, цветная капуста, кольраби, георгины. Родители сажали картошку, морковь, свеклу, кабачки, бобы, горох. Одно время у них жили-были три курицы. Это папа на птицеферме купил шесть цыплят, из них выжили трое. С курами пришлось повозиться, летом их вывозили в деревню, а на зиму возвращали в Балашиху, и они жили в ванной и на кухне.
   Папе нравилась деревенская жизнь. Они с мамой уезжали в деревню в начале мая, только в конце сентября-октября возвращаясь в город. Как известно, дел на даче хватало с избытком, хоть не ложись спать.
   Время пролетало незаметно. Кроме занятий по хозяйству, родители встречались с друзьями, с родственниками, ездили в Нижний Новгород, устраивали застолья. А пешие прогулки по родным просторам, по полям, лесам за грибами – это ни с чем не сравнишь!
   Иван Вавилов, школьный друг отца, стал главным врачом в Нижнем Новгороде, но всегда на лето приезжал в родное село Новоселки, где была школа, в которой они учились. Иван был инвалидом детства, у него плохо ходили ноги. Вот отец и ходил к нему в гости поговорить, вспомнить дорогу в школу, полюбоваться окрестностями. Местность холмистая, очень живописная, достойная кисти Шишкина. Кстати, некоторые пейзажи этого художника будто на самом деле писаны у нас.
   Когда отец вышел на пенсию, он не растерялся, а стал, как сейчас говорят, самозанятым человеком. Продолжал работать над теоретическими проблемами, связанными с работой, ездил в Ленинскую библиотеку за необходимой литературой, вел расчеты. Даже решил какую-то наболевшую проблему, но, к сожалению, в девяностые годы не отозвались на его предложение, и он полностью переключился на бытовые задачи. Как человек высокой организации, он твердо придерживался установленного порядка. С утра занимался зарядкой, или, как он выражался, реанимацией, завтракал и потом вел хозяйство на даче. Когда уставал, читал или шел прогуляться по окрестностям, заходил в гости к друзьям, или мы их принимали. Вечером отец смотрел новости и снова читал, писал.
   В свои восемьдесят четыре года папа еще мог залезть на крышу дома, чтобы произвести ремонт. Я спрашивала, не страшно ли ему на такой высоте? Он удивлялся вопросу.
   – Нет! Голова не кружится – опасаться нечего!
   Отец понимал, что время неумолимо, ему хотелось оставить память о себе. В восемьдесят пять лет он решил поставить перед домом большой палисадник. По сути дела, надо было переставить забор перед домом метра на три. Столбы были дубовые, а в помощниках у него имелись я и две внучки, Александра и Татьяна, семнадцати и десяти лет. И хотя мы очень старались ему помочь таскать эти столбы, он, видимо, перенапрягся. Зимой у него стало чаще болеть сердце, он лежал в больнице. Палисадник получился на славу: с двумя калитками. Папа был доволен работой, говорил: это вам на память обо мне. Палисадник простоял верой и правдой лет шестнадцать, пока забор не обветшал и его не заменили полностью.
   Спокойное житье в деревне продлило жизнь папы на двадцать лет. Вот что значит вовремя уйти на пенсию, не трепать нервы, пить деревенское молоко и дышать родным воздухом. Отец был яркой личностью не только в период работы на предприятии (благодаря ему родились принципиально новые типы гидронасосов, гидромоторов, агрегатов управления потоком рабочей жидкости, которые до сих пор применяются на многих самолетах), он сумел полноценно, интересно организовать свою жизнь после ухода с производства. При всей занятости смог разносторонне показать мир своим детям, приобщить к эстетике, приучить к труду, чтобы мы, в свою очередь, могли передать это следующему поколению. Так, старшая внучка Александра имеет два экономических образования, пишет стихи, поет. Младшая, Татьяна, тоже имеет два высших образования, полученных в МГТУ им. Н. Э. Баумана, успешно работает в оборонно-промышленном комплексе.
   Смысл его жизни был в воплощении в жизнь новых передовых идей, реализации на практике знаний. А преодоление трудностей, неизменно сопутствующих работе, придавало ему радость и давало силы для новых свершений. Светлая тебе память, папа!

Воспоминания Татьяны, внучки А. Г. Полюшкова

   Дед умер 12 августа 2002 года. В деревне, ночью, после бани. Он встал в районе часа ночи и упал замертво. Мне было двенадцать лет. Как самая крепкая, я стала поднимать деда, пыталась уложить в постель, мама придерживала его за ноги. Мы все тогда спали в одной комнате – мама, бабушка, я и дед. Мама начала плакать, я пыталась привести деда в чувство, не хотела сдаваться… Вызвали скорую, сидели, ждали ее на кухне. Я была в шоке, не понимала, что происходит. Помню, в очередной раз зашла в комнату, наклонилась к деду послушать сердце, и… в этот момент он выдохнул. Я обрадовалась, закричала: «Нет! Он жив! Он дышит!» Но это был последний выдох. Все. Деда больше нет.
   Дом у нас в деревне был тот самый, что бабушка купила в 1982 году, чтобы «спасать» деда от перегрузки на работе. Сруб, состоящий из двух теплых комнат – передней, где мы спали, и задней, которую использовали как кухню, – подняли около 1920 года. Это место, красивый резной дом с гулянкой нешуточно продлили деду жизнь. Его родители не были долгожителями, так что восемьдесят семь лет – достойный возраст.
   Скорая приехала довольно быстро, где-то в полвторого ночи. Подтвердила факт смерти. Они обкололи тело формалином, так как днем было еще жарко и дорога могла занять до семи часов по пробкам. Мама, я и бабушка плакали на кухне. И вдруг мы все услышали звук из комнаты, где лежал дед, как будто кто-то ходит по половицам или двигает стулья. Мама закричала: «Он жив!» Я подскочила, открыла дверь, мы чуть ли не втроем одновременно вбежали в комнату. Нет. Он лежал. Закрыли дверь, потом через некоторое время опять четкий звук скрипа половиц. Снова открываем дверь – полная тишина, и так несколько раз. Просто его душа прощалась с домом.
   Нужно было решить вопрос о транспортировке тела. Завод прислал машину – грузовую «Газель». Дорогу шоферу показывал мой дядя Гриша. Потом похороны, поминки… Жара была ужасная, все рыдали, народу было очень много…
   В тот год дед был уже совсем плох. Меня, как обычно, отправили на каникулы в деревню в начале июня. Маме 24 июня исполнялось пятьдесят лет. У меня был сотовый – кнопочная легендарная «Моторола». Связь была жутко дорогой, тем более межгород. И вот мы сели все вместе – баба, я и дед – в передней за столом и стали звонить, поздравлять маму. Мне дали сказать первой, потом слово взяла бабушка, все быстро, как на телеграфе. Мы уже думали выключать трубку, потому что деньги идут, и тут дед буквально силой вырвал телефон и как крикнет: «Это у меня дочь родилась пятьдесят лет назад, я хочу поздравить!» Мы с бабой притихли, и он с такой нежностью и торжественностью поздравил маму, что я сильно пожалела о своем поведении. Старость всегда раздражает юность, а я была зазнавшейся девчонкой.
   В июле мама приехала в отпуск, дед слабел, она положила его в больницу на капельницы в Вачу, но, как и в предыдущем году лечение не помогло. Он терял силы. Часто говорил о смерти: «Я не могу работать, пора умирать». Он считал, что если ты ничего полезного сделать не можешь, то и жить тебе незачем. Я переняла этот принцип.
   11 августа в деревню приехали из Нижнего Новгорода три сестры деда с детьми, как чувствовали, что увидят его в последний раз. Дед был в приподнятом настроении, шутил. Вечером родственники уехали, и на следующий день дед от нас ушел. Так в августе наша стена рухнула. И чем больше проходило времени, тем яснее это ощущалось.
   Воспоминаний о дедушке очень много, на отдельную книгу хватит. Когда я была совсем маленькой, он мне часто рассказывал про маленького себя, про свои многочисленные проказы, про ощущения и мысли в детском возрасте, про учебу. Кстати, пожалуй, именно его уроки были самыми эффективными и запоминающимися при моей подготовке к школе. Играя на моей гордости, он все время подначивал меня, что я маленькая и не справлюсь с задачами по математике. Чтобы доказать обратное, я остервенело их решала. За то время, что мне посчастливилось с ним быть, я усвоила несколько уроков и взяла их за правила жизни.
   Первое его наставление я получила в пять лет. Дело было в деревне. Мы гуляли с ним по полю, он рассказывал о своем детстве, как играли, как веселились, потом внимательно посмотрел на меня и сказал:
   – Если ты поймал себя на мысли, что ты счастлив, надо напрячься и постараться как следует запомнить это ощущение и все, что его создало, обстановку, чувства, это в будущем обязательно пригодится, особенно когда будет грустно или плохо.
   С тех пор я коллекционирую моменты радости, и это лучше всего спасает от печали и уныния.
   Второй урок (его я получала многократно, сколько себя помню), пожалуй, он главный – уметь думать. И не просто думать, а анализировать и делать выводы, не повторяя чужих мыслей. «Думай!» – был главный призыв деда ко мне, особенно когда я пыталась рассуждать на политические темы и повторяла мнения каких-то «экспертов», услышанные по телевизору.
   Меня с раннего детства интересовала философия, и дед внимательно слушал мои умозаключения, вступал со мной в споры. Его вердикт верен до сих пор – мои взгляды тяготеют к И. Канту, собственно, с тех пор это мой любимый философ. Мы с дедом много говорили о смысле жизни, о том, как важно найти свой путь. Помню, когда мне было лет семь, он в первый раз процитировал мне Ф. Ницше: «Чем совершеннее вещь, тем реже она удается». На меня эта фраза произвела большое впечатление, хотя произведение «Так говорил Заратустра» я осилила, только учась в институте.
   До конца его жизни мы обсуждали книги. Во время летних каникул в деревне – особенно активно. Наша дальняя родственница Нина Николаевна Малинина была заведующей районной библиотекой в Ваче. Живя недалеко от нас, она приносила дедушке редкие издания, а я бегала в детскую библиотеку, и мы вместе вечерами читали. После каждой прочитанной книги он расспрашивал меня о впечатлениях, мы разбирали сюжеты и персонажей, зачастую споря. Помню, в пятом классе нам задали на каникулы «Матренин двор» А. Солженицына. Дед был озадачен – почему такое произведение задали читать пятиклашкам, и еще больше был удивлен, что я его не только осилила, но и поняла. В разборе этой книги мы сошлись, решили, она излишне мрачна и тяжела. Жаль, я начала много читать только со второго класса, сколько еще книг я хотела бы с ним обсудить!
   Когда мне было лет девять, мы сидели на кухне друг против друга и дед мне сказал:
   – Ты некрасивая, тебе надо хорошо учиться, чтобы потом ты смогла сама себя содержать.
   Мы с мамой сначала возмутились, но под внимательным взглядом деда я все поняла. Он беспокоился о том, как будут жить его потомки, хотел, чтобы дети и внуки могли себя достойно обеспечить, применял принцип «дать удочку, а не рыбу». Я подавала надежды в учебе, и он имел в виду, что у меня нет данных стать первой красавицей, под ноги которой мужчины бросают бриллианты, и я должна сосредоточиться на образовании, а не на порхании стрекозой. Я запомнила эти слова на всю жизнь как главное жизненное наставление и училась упорно.
   Дед передал мне трепетное отношение к природе. С самого раннего возраста мы гуляли с ним в лесу в Балашихе. Он обращал мое внимание на красоту деревьев, на капли дождя на веточках кустарников, на искрящиеся шапки снега на пеньках, которые были похожи на спящих чудовищ. Как-то мы гуляли ранней весной, и он увидел сук у сваленной сосны. Дед с таким азартом начал его выламывать, что я растерялась.
   – Зачем так напрягаться, раз сук не поддается?!
   Но дед таки выломал его и торжественно протянул мне.
   – Смотри, какой леший!
   И я с этим лешим играла много лет…
   В том же лесу в четыре года он поставил меня на лыжи и терпеливо уговаривал не расстраиваться из-за падений. Учил правильно группироваться, одновременно рассказывая, как это здорово – уметь кататься по зимнему лесу.
   Дедушка был для меня непререкаемым авторитетом, мне кажется, он смог передать мне много своих принципов. Его крайне не хватает до сих пор, очень часто хочется с ним посоветоваться. Когда я перечитывала его рукописи, радовалась как ребенок, как будто мне выпал шанс еще раз поговорить с ним вживую! И как много ответов я получила на свои вопросы за те годы, что росла без него.
   Я бы хотела добавить пару слов именно о его мемуарах. К примеру, об отношении деда к женщинам. Он не страдал мужским шовинизмом, и это еще раз доказывает: чем сильнее человек, тем меньше у него предрассудков. Он глубоко уважал свою мать, заботился о сестрах. Четырех дочерей своего друга И. А. Вавилова он называет достойными наследницами и продолжателями дела, потому что неважно, какой пол у твоего ребенка, главное, достойный он человек или нет. Дед с неизменной теплотой отзывался о своих подругах, которые были не только добры, но и умны. Он считал, что главное в человеке – ум. Из его воспоминаний мы знаем о талантливом конструкторе Нелли Андреевой. Дед восхищался ее умом и силой характера, любил с ней беседовать, играть в шахматы. Для меня это было дополнительным доказательством личных ощущений от его отношения к женщинам нашей семьи, такое уважение ищешь и в других мужчинах…
   Я всегда брала пример с дедушки, хотела, так же как он, стать большим уважаемым человеком. По его стопам закончила МГТУ им. Н. Э. Баумана, два факультета. Я не понаслышке знаю, что такое инженерная работа, разработка новых проектов. Примером для меня служит работоспособность и упорство деда. Работая в разных КБ, он не уставал браться за новые темы, при неудачах никогда не опускал руки.
   Сколько крупных проектов им сделаны, но по той или иной причине не запущены в работу на благо народного хозяйства страны! Но дед не сорвался, не впал в уныние, он неустанно и с энтузиазмом продолжал трудиться. Это пример удивительной силы духа, дед не один раз вновь и вновь начинал все сначала, с чистого листа.
   То же самое можно сказать о его конструкторской деятельности, и особенно об управленческом опыте, как сейчас модно говорить, о топ-менеджменте. Анализ негативных событий, деструктивных взаимоотношений, которые Алексей Григорьевич Полюшков описывает в своих воспоминаниях, очень полезен. Особенно тем, кто организует подобную работу. Дед мог сплотить людей в дружный коллектив со здоровой культурой отношений, а это необходимая среда для эффективной творческой работы. Над атмосферой в коллективе нужно трудиться, совершенствовать ее необходимо все время. Полюшков это умел. Он говорил: «На работу надо ходить, чтобы работать, а не бороться». И на сегодняшний день это одна из животрепещущих тем в сфере организации и управления инновационными производствами.
   Эпохи сменяют друг друга, время бежит, а принципы и моральные устои не меняются, сейчас они так же редки и ценны, как и раньше. Вот и теперь такие люди, как мой дед, встречаются крайне редко. Я счастлива, что могу нести и передавать то, что он в меня заложил. И очень надеюсь, что он радуется тому, что дело его живо.
   Спасибо, дедушка, что ты был в моей жизни!

Он был отличным руководителем
Воспоминания Нелли Александровны Андреевой (Парфеновой), коллеги А. Г. Полюшкова

   В моей памяти Алексей Григорьевич Полюшков остается очень уважаемым человеком (надеюсь, что не разочаруюсь, прочитав его дневник, но все бывает… чужая душа – потемки).
   Был он отличным руководителем и в должности начальника конструкторской бригады, и на посту зам. главного конструктора завода «Рубин». Он никогда не давил своим авторитетом и не зажимал инициативу, вопросы решались спокойно, мы по-деловому приходили к взаимному согласию, никакой напыщенности не ощущалось.
   Еще молодым специалистом с 1959 года я работала конструктором в его бригаде и пишу не с чужих слов. Мы часто устраивали дружеские застолья в его квартире, сами, потихоньку, кто как мог, и на природе по ночам у костра веселились, было много курьезных случаев, и все чувствовали себя свободно, шутили, пели песни. Все были молоды, задорны. Тогда Алексей Григорьевич только вернулся из Китая, где был в длительной командировке, тоже еще молодой, с малыми детьми и любимой супругой Анкой (Анной Васильевной), мастерицей печь пироги.
   А уже с седыми головами на юбилейном банкете в честь Алексея Григорьевича я прилюдно призвала присутствующих руководителей (от малого ранга до главного конструктора и директора) брать пример руководства с Алексея Григорьевича – до окончания работы на заводе он оставался скромным и доступным.
   Так же неизменно маленького роста (у И. И. Зверева даже его заместители были ниже его по росту), достигнув высокого поста, Алексей Григорьевич оставался человеком с большой буквы, с которым можно было обсудить происходящие события и в мире, и рядом, проще сказать, доступным.
   Многие из наших бывших конструкторов бригады стали руководителями разного ранга, но некоторые изменили свои молодые принципы не в лучшую сторону. Согласитесь, ведь аргументы в споре типа «я так считаю» без объяснения почему или «несу на тебя докладную начальству» без предварительного разговора с оппонентом не красят человека, но бог им судья, их уже нет с нами.
   Много шуток и курьезов вспоминается, на книгу хватит для домашнего чтения. Вечная память Алексею Григорьевичу Полюшкову.

Проблемы, вызывающие отчаяние
Воспоминания Сергея Алексеевича Макушина, коллеги А. Г. Полюшкова

   С Алексеем Григорьевичем Полюшковым я познакомился в 1971 году. Правильнее сказать, что он со мной познакомился, пригласив меня, недавно пришедшего в научно-исследовательский отдел молодого специалиста, в свой кабинет. До этого момента я его ни разу не видел, хотя знал, что А. Г. Полюшков – заместитель главного конструктора, поэтому шел по вызову и недоумевал, зачем я понадобился заму главного, ведь я ничем себя не проявил, поскольку работал еще слишком мало времени, а с другой стороны, по этой причине нигде и не «напуделял», по любимому выражению самого Полюшкова.
   Войдя в кабинет и поздоровавшись, я увидел невысокого человека, стриженного под ноль, свободно сидевшего за большим столом на стуле, подложив под себя ногу. Понятно, что я чувствовал себя весьма скованно. Алексей Григорьевич поинтересовался моей текущей работой, чем я намерен заниматься дальше, а в конце разговора предложил поехать в Киев на научно-практическую конференцию НТО Машпрома по гидравлической тематике, сказав: «Пора просто послушать, чем люди занимаются». Так он побудил меня сделать первый шаг к будущей диссертации.
   Вообще-то, я не был исключением, как мне тогда по наивности показалось. Будучи руководителем старой закалки, Полюшков принимал участие в карьере всех приходивших на завод молодых специалистов. В дальнейшем он неоднократно предлагал поучаствовать в конференциях, которые организовывало НТО Машпрома, с которым у него была связь, но уже в качестве докладчика исследовательских работ. А когда, освободившись от обязанностей заместителя главного конструктора, он перешел в наш отдел ведущим инженером, мы уже виделись ежедневно, консультировались по текущей работе, обсуждали различные технические проблемы, в том числе и «проблемы, вызывающие отчаяние», по выражению самого Алексея Григорьевича. Вообще, Алексей Григорьевич обладал тонким чувством юмора, однако мог ценить и грубоватый юмор наших слесарей-испытателей. Так, когда один из них, совершенно лысый, посмотрев на почти облысевшего к тому времени Полюшкова, погладил себя по голове и задумчиво изрек: «Лучше быть дураком, чем лысым, – не так заметно!» Алексей Григорьевич смеялся от души.
   Будучи человеком собранным и организованным, Алексей Григорьевич планировал основные этапы своей жизни по годам. Если брать по-крупному, то в шестьдесят лет он намеревался уйти с должности, а в семьдесят лет – уйти на пенсию. Намерения свои он выполнил с допустимой для конструктора погрешностью, несмотря на просьбы еще поработать. Но его меткие слова и выражения в ходу в отделе до сих пор, даже от специалистов конструкторского отдела, пришедших на завод после 2010 года, можно услышать про «проблему, вызывающую отчаяние».

Биография в датах и цифрах

   С 1931 по 1934 год – учился в техникуме.
   С 1934 года – работал на автозаводе в отделе механики опытных мастерских конструктором.
   В 1935 году – поступил в МММИ имени Н.Э. Баумана.
   С 1935 по 1940 год – учеба в МММИ имени Н. Э. Баумана, факультет «Тепловые и гидравлические машины», специальность «Насосы и гидротурбины». Защитил диплом по теме «Высокоточная гидроэлектростанция с турбинами Пельтона».
   С 1940 по 1944 год – работал в конструкторском бюро Сормовского завода.
   В 1944 году – учился в аспирантуре в МММИ имени И. Э. Баумана у проф. И. И. Куколевского (гидропривод), профессора В. В. Мишке (подшипники скольжения).
   С 1945 года – работа в ЦКБ: проектирование систем гидроприводов автоматизированных технологических машин для оборонной промышленности (для КБ Кошкина).
   В 1947 году – возглавлял лабораторию агрегатов и автоматики двигателей в ОКБ В. В. Уварова при Министерстве авиационной промышленности.
   В 1949 году – деятельность в ОКБ в Балашихе по разработке агрегатов гидросистем самолетов и посадочных тормозных устройств и колес (профессор Т. М. Башта). Исследование работы струйных аппаратов, устанавливаемых в выхлопных соплах двигателей с целью увеличения силы тяги.
   12 марта 1956 года – защита кандидатской диссертации в МВТУ имени Н. Э. Баумана.
   С 1956 по 1958 год – командировка в КНР.
   С 1958 по 1959 год – работа в КБ сотрудником, а потом – начальником КБ по разработке приводов постоянной скорости насосов и гидромоторов. Задачи: разработка насоса НП-70 для самолетов ОКБ Микояна; разработка НП-103 – насоса со свободно опертыми поршнями и наклонной шайбой; разработка высокоскоростных насосов, работаю щих при высокой температуре и высоком давлении жидкости. Эти работы позволили поднять весовые и надежные характеристики гидросистем самолетов и ракет и выйти на один уровень с объектами, разрабатываемыми в США.
   В 1964 году – заместитель главного конструктора по гидроприводам. Руководил КБ, доводочным НИО, отделом информации и библиотекой, а также частично – отделом эксплуатации. Создавал для ОКБ В. Н. Челомея насосы к ракетам объекта «Протон».
   Работал для ОКБ О. К. Антонова, создававшего Ан-22, ОКБ имени С. В. Илюшина – для Ил-62.
   В 1976 – работа в НИО: исследование энергетических характеристик насосов, отчет с обоснованием теории идеального, лишенного сухого трения насоса. Создал теорию потери в насосе на базе теоретической гидромеханики.
   17 июня 1977 года – защита докторской диссертации при Совете Министров СССР.

Научные труды А. Г. Полюшкова

   Теория струйного аппарата при работе в зоне основного участка турбулентной струи в спутном потоке: диссертация. Библиотека им. Ленина и МВТУ. 1953. С. 147.
   Применение теории свободной струи в спутном потоке и расчет струйного аппарата // Теплоэнергетика. 1955. № 6. С. 16–18.
   Безразмерные статические характеристики четырех ходовых золотников // Вестник машиностроения. 1958. № 2. С. 22–26.
   Способ запуска электродвигателей и устройство для осуществления способа: а.с. 128305. Опубл. 10.02.1960.
   Гидростатический подшипник для ведущего ротора аксиально-поршневого насоса: а.с. 137399. Опубл. 27.02.61.
   Выбор гидротрансформаторов объемного типа // Вестник машиностроения. 1961. № 2. С. 18–21.
   К расчету гидромеханических передач ⁄⁄ Вестник машиностроения. 1961. № 4. С. 13–17.
   Гидравлический привод с гидравлическим дифференциалом: а.с. 149286 ⁄ А. Г. Полюшков, Г. В. Орешкевич, В. Д. Константинов. Опубл. 23.05.1962.
   К расчету плунжерных насосов с клапанным распределением на выходе // Техника воздушного флота. 1962. № 4. С. 31–37.
   Создание гидромеханических передач к генераторам переменного тока // Применение гидропередач в машиностроении: сборник материалов Всесоюзной конференции, 2 янв. 1964 г.
   Автоматизированный гидравлический привод синхронных генераторов для авиационных электроэнергетических систем переменного тока // Труды ВВИА им. Жуковского. 1965. С. 43.
   Повышение энергоемкости гидронасосов и моторов // Гидроприводы и гидроавтоматика: материалы 3-й Ленинградской научно-технической конференции. 1965. С. 7–10.
   Устройство для запуска авиационного двигателя: а.с. 189690 ⁄ А. Г. Полюшков, Б. Б. Некрасов, К. И. Бабиков. Опубл. 29.09.1966.
   Гидромеханический привод для самолетных генераторов: а.с. 205590 ⁄ А. Г. Полюшков, Е. С. Верле. Опубл. 15.08.1967.
   Устройство для регулирования приводов постоянной скорости бортовых генераторов: а.с. 211990 ⁄ А. Г. Полюшков, В. В. Климов, Г. В. Орешкевич, Е. С. Верле. Опубл. 06.12.1967.
   Гидропривод для вращения генератора переменного тока стабильной частоты летательных аппаратов: а.с. 297258 ⁄ А. Г. Полюшков, В. В. Климов, Ю. Н. Шалаев, А. Г.Худокормов. Опубл. 14.12.1970.
   К расчету динамических характеристик дроссельного гидравлического привода с постоянными оборотами // Материалы к XII Всесоюзному совещанию по гидравлической автоматике. 1970. С. 74–75.
   Методы определения оптимальных параметров гидравлического звена с учетом энергетических потерь в приводе: Проектирование и расчет механического оборудования самолетов: сборник. Т. 1: Машиностроение. 1970. С. 66–92.
   Анализ дифференциального механизма как элемента гидромеханического привода с постоянной скоростью на выходе // Тезисы докладов VI совещания по основным проблемам теории машин и механизмов. Ленинград, 1970. С. 64–65.
   О приводах постоянной скорости // Авиационная промышленность. 1970. № 1. С. 17–20.
   Гидродифференциальный привод постоянных оборотов: а.с. 325787 ⁄ А. Г. Полюшков, Л. С. Файн, И. И. Когтев, Э. П. Сулла, И. И. Зверев. Опубл. 12.10.1971.
   Насосы с внецентроидным эпициклоидальным зацеплением // Вестник машиностроения. 1971. № 11. С. 51–53.
   Увеличение долговечности элементов гидросистем машиностроительного оборудования // Тезисы Всесоюзного научно-технического семинара по повышению долговечности. 1971. С. 12–13.
   Некоторые вопросы оптимизации опорных башмаков аксиально плунжерных насосов и гидромоторов // Материалы V конференции по гидропередачам. Прага, 1971. Раздел 15. С. 1–13.
   Экспериментальное исследование гидросистем и агрегатов. Москва: Машиностроение, 1972. С. 37.
   Оптимальные схемы и размеры гидравлического привода с постоянной скоростью на выходе // Пневматика и гидравлика: сборник статей. Выпуск 1: Машиностроение. 1973. С. 154–164.
   Расчет гидродинамической опоры с учетом теплового потока в масляном слое // Вестник машиностроения. 1973. № 8. С. 21–25.
   Моделирование воздействия температуры окружающего воздуха при стендовых испытаниях гидроагрегатов //Авиапромышленность. 1974. № 1. С. 34–36.
   Блок питания гидравлической системы летательного аппарата: а.с. 426440 ⁄ А. Г. Полюшков, М. А. Немедов, Н. И. Шевяхов. Опубл. 07.01.1974.
   Гидромеханическая передача: а.с. 441840 ⁄ А. Г. Полюшков, Л. С. Файн, И. И. Когтев, Э. П. Сулла, И. И. Зверев. Опубл. 07.05.1974.
   Реверсивный регулируемый аксиально-поршневой насос: а.с. 543279 ⁄ А. Г. Полюшков, Э. П. Сулла, И. И. Зверев, В. В. Климов, Е. В. Копылов. Опубл. 21.09.1976.

Алексей Полюшков «Я не был баловнем судьбы…»

Предисловие

От автора воспоминаний

Часть I

Глава I Из семьи кустарей

Глава II Школа-семилетка

Глава III Учеба в техникуме

Глава IV Учеба в институте

Глава V Работа на производстве

Глава VI Аспирантура

Глава VII Продолжение инженерной деятельности

Глава VIII Пребывание в Китае

Глава IX Продолжение производственной деятельности

Глава X Переход в ранг руководства

Глава XI Работа в НИО

Глава XII Уход на пенсию