&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Дмитрий&nbsp;Казанский<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Орбитальная командировка<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Орбитальная командировка<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дмитрий Казанский<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&#10240;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&#10240;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&#10240;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&#10240;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&#10240; &#10240; &#10240; Памяти Корзенкова А. П.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;© Дмитрий Казанский, 2023<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;ISBN 978-5-0060-0955-4<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На стене висел, как и полагается в приличных редакциях, портрет важного государственного человека. Сбоку от портрета был прикреплён кнопочкой листок бумаги из принтера с пугающими словами «Вазелин ещё нужно заработать». Андрей посмотрел сначала на портрет, подивился в очередной раз его явно преувеличенной зализанности, потом перевёл взгляд на листок бумаги, потом – на сидящего под портретом мужчину в аккуратном пиджаке и при полосатом галстуке. Это был главный редактор. Когда он вышел из-за стола пожать Андрею руку, стало видно, что с костюмным пиджаком он комбинировал джинсы и оранжевые кроссовки. Видимо, сотрудникам надо было это понимать как знак несомненной демократичности и современности обладателя данного кабинета. Сотрудники и демонстрировали это понимание в меру своего подхалимства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что, Андрюша, есть мнение, – редактор сделал лёгкое движение бровями, – что ты слегка засиделся последнее время на текучке. Оно, впрочем, вполне понятно: от поиска достойных городских новостей в нашем тишайшем месте утомится кто угодно. Нет ли желания взбодриться и сменить обстановочку, а? Что скажешь, мин херц?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Скучновато, конечно, не без этого. Но всё же делать качественные тексты из ничего – это ведь слегка и признак профессионализма, согласитесь, – садясь в скрипящее креслице у стены и параллельно доставая из заднего кармана джинсов свои сигареты, парировал Андрей. Фамильярное «Андрюша» он решил пропустить хотя бы потому, что главный редактор был все-таки постарше, да и в целом – поглавнее. Хорошо, что не «Андрейка»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну да, это твоя сильная сторона, – согласился главный, тоже закуривая, что предвещало небыстрый и доверительный разговор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей пригляделся к его зажигалке: «Ага, Samsung Ge307», – определил он. Одно время Андрей коллекционировал прикольные зажигалки. Он вообще как-то весьма первобытно любил огонь, обожествлял зажигалки и, разумеется, знал в них толк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Видишь ли, дружище… – редактор пустил дым в потолок и сделал интригующую паузу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей внутренне подобрался. Сотрудниками было давно замечено, что если редактор употреблял слово «дружище», то за этим следовало что-то весьма неприятное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну так вот, – продолжал редактор, в упор глядя на Андрея, – появилась идея. Надо слетать на денёк на орбиту и сделать репортажик о культурном досуге нашей пусковой команды. Есть мнение, – редакторский палец показал куда-то вверх, – что мы должны быть первыми в освещении этой темы. А быть первыми – это, сам понимаешь, задавать планку и всякое такое. Усёк логику?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что там может быть интересного, в этом орбитальном досуге? – слегка удивился Андрей, приподняв бровь. – Или обычная наша связь туда не добивает?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Насчёт связи не могу сказать. Думаю, что просто канал закрытый. Но народ там своеобразный, это точно, – отозвался редактор, – плюс к тому в закрытых сообществах могут происходить интереснейшие вещи. Они там ведь вахтуются по два месяца и, когда пусков нет, развлекаются по полной программе. Устроили, например, самодеятельный театрик, репетируют что-то, потом показывают свои постановки отбывающим в дальний космос командам. Говорят, у них получается довольно интересно. Пусков у них два или три в месяц, ты в курсе наверняка. Поэтому свободного времени у пусковиков завались, а на Землю их не отпускают, пока не отвахтуются. Ещё что-то помимо концертов устраивают. Есть там даже местные знаменитости, говорят. По стенам висят картины. Маслом, всё как положено. Очень недурственно, кстати, – мне сказали знающие люди. А когда идёт смена вахты, они отчитываются перед вновь прибывшими ещё дополнительным концертиком. Короче, всё это выглядит довольно прикольно, прямо культурный заповедник, не знаю даже, как сказать точнее. Это уже длится больше года, и главное – уровень всех этих орбитальных мероприятий уже такой, что профессионалы начинают ревновать. Присылали мне тут одну флешечку… Чуешь интригу, да? Так что лети, погляди там всё на месте и сделай материальчик. Ты парень продвинутый у нас…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А оно нам надо в целом-то? Тема ведь чужая. Нам про это писать никто не позволит, тематический рынок давно поделён у нас, сами знаете. Культур-мультур всякий – это не к нам же…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Э-э-э, мил человек, что ты понимаешь про рынок в журналистике… Сейчас как раз и будем всё переформатировать. «Глобус» -то закачался… Надо использовать момент. И тебе в этом отводится определённая роль. Или у тебя амбиций в плане расширения тем нет уже?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть вещи, которые мне близки, и я их описываю хорошо. А есть всякая хрень и пурга, про которую я не пишу и пробовать не собираюсь. Типа быта или труда на орбитальной станции, – сказал Андрей, ввинчивая окурок в пепельницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему, если честно, абсолютно не улыбалось куда-то лететь, да ещё в пятницу. Поэтому он решил побороться, хотя у него не было ощущения, что это приведёт к успеху. Но покапризничать следовало… Из общих соображений…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Шеф, а вы, часом, не забыли, что у меня висит ещё статья про городскую свалку? Когда мне её теперь доводить до ума? – сделал Андрей попытку образумить шефа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это потерпит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да и потом, есть определённые планы личного толка. Я уже договорился на завтрашний вечер. Ну, вы же понимаете… – Андрей изобразил лицом и характерными движениями рук предстоящие ему приятственные часы. На самом деле он блефовал, но шефу об этом знать не следовало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зря ты так. – Редактор, казалось, был разочарован отсутствием энтузиазма. – Впрочем, я это всё смогу сделать и без тебя. Но на тебе я поставлю крест, учти…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хм… А туда для начала как попадают-то? Там ведь нужен допуск какой-никакой, наверное, – неуверенно и явно примирительно сказал Андрей. Он подумал, что не обязательно разделять чужие амбиции, но на них можно неплохо заработать. А сейчас это было вполне реально. Написать за два дня занятный текст он умел. Не провокационный или скандальный, как сейчас модно, а нормальный. Мягкий, но слегка уносящий куда-то вдаль. Даже с налётом мечтательности. И удержаться в рамках темы при этом он вполне способен. Но, признаться, не хотелось портить себе выходные…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не боись, всё уже подготовлено. Завтра с утра туда идёт пищевой борт. Сейчас посмотрю номерок даже. – Редактор поворошил бумаги на столе. – Йопт, куда же делась-то? А, вот оно. – Он поднёс бумагу к лицу, так как был близорук, но из пижонства не использовал оптику. – Номер 443-бис. Ну да. Этот борт идёт транзитом на Луну. Из Шереметьева, как обычно. Грузовой терминал №8. Я про тебя договорился. Без тебя не улетят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Э-э-э…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Даю тебе, мин херц, три часа на решение всех твоих текущих проблем, – хмуровато сказал главный редактор. – После этого времени, если не получу от тебя подтверждения, можешь забыть о квартальной премии. А отдел городских обзоров и новостей я отдам Отрадинскому. Всё, время пошло. Свободен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я, конечно, постараюсь, но обещать не буду, – красный как рак, выдавил из себя Андрей, повернулся на каблуках и вышел из редакторского кабинета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Редактор, рыжая скотина, уже, похоже, переключился на следующее дело. Во рту торчала потухшая сигарета, а глаза энергично бегали по экрану. Андрей понял, что редактора абсолютно не интересуют мелочи его, Андреевой, жизни, и обсуждать тут нечего. А отдавать отдел Отрадинскому – это был прямой шантаж и явное свинство со стороны редактора. Тут двух мнений быть не могло. Отрадинский, в принципе, нормальный дядька, но совсем для других дел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот ведь козлина, – добавил Андрей тихо, уже пересекая приёмную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Само журзадание было, в сущности, несложным. Послушать, поговорить, написать, забыть. Главный редактор, как понимал Андрей, не был бы главным редактором, если бы у него не имелись во многих местах свои поставщики интересной информации. Кто-то из них, похоже, порекомендовал обратить внимание на орбитальную станцию. Действительно, могло получиться неплохо. Придумался и заголовок – «Театральная постановка „Леди Макбет“ на орбите» или что-нибудь в этом духе. Надо же утереть нос американцам. У тех досуг заполнялся исключительно мультиками. Н-да…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все в редакции знали, что Андрей действительно довольно легко писал красивые и бессодержательные миниатюры о разных незначительных событиях городской жизни. Получалось так вполне даже живенько иной раз – во всяком случае, главному редактору нравилось, и он вот уже три года держал Андрея на условной теме «городские новости с лёгким налётом романтизма». Андреевы тексты отличала не всегда уместная литературность, созерцательность и отсутствие видимого сюжета. Плюс к тому дзен-буддистская прозрачность и склонность через парадоксы говорить о том, что стоит за миром слов и рациональных суждений. Эстеты от журналистики его любили. Некоторые даже считали это «малой, но настоящей литературой». Революции, конечно, его опусы не делали, но читать было приятно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вообще-то писать такие бессюжетные рассказики о городской жизни оказалось, к лёгкому разочарованию Андрея, довольно просто. Он, было время, ждал каких-то чудес и откровений, а их не оказалось. По фазам само собой все идёт. Сначала просто расслабляешься, открываешь глаза и уши – и слушаешь, как люди говорят. Ходишь по улицам, топчешься на рынке, ездишь в транспорте – впитываешь атмосферу. Неделю примерно. Происходит некая самозагрузка стартового лингвистического материала. Потом накопленное записываешь в виде полусотни удачных фраз или необычных оборотов. Потом тупо сидишь и ждёшь. Ещё неделю или чуть более того. Внутри начинается весьма загадочный процесс – некая, метафорически говоря, плавка загруженного. Форсировать ничего не нужно и в положенное время откуда-то из глубин вылезает некий прототекст, где все герои используют те или иные найденные ранее фразы и всё отчего-то довольно удачно компонуется, так что получается вполне сносный, относительно законченный кусок. Потом просто надо его аккуратненько причесать, подшлифовать, убрать мелкие ляпы и всё – нате, получите готовый рассказик. Каких-то фундаментальных сомнений, мучительного перебора и отбраковки различных вариантов сюжета не возникает. Поэтому и происходит всё очень просто и естественно. И это совсем не похоже на те мучения, на ту титаническую борьбу с каждым словом, которую описывают некоторые, даже довольно маститые авторы. Видимо, таким авторам нечем подманить свою музу. Сам Андрей смотрел на свои с ней взаимоотношения сильно проще: пишется – хорошо, не пишется – лягу спать или выпью пива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На самом деле больше всего он любил писать о выставках живописи. Если уж Бог не одарил Андрея способностью сносно рисовать, то хотя бы способностью воспринимать изобразительное искусство он одарил его в полной мере. Андрей вместе с художником легко уносился в запредельные миры. Язык живописи гораздо богаче слов, и Андрей был ему открыт. Повезло, да. Плюс сама атмосфера выставок его привлекала. Сюда ведь люди ходили специально. Они к этому готовились. Это, согласитесь, слегка не тот способ общения с искусством, когда ты читаешь книжку в метро или сидя на унитазе. Театр и традиционное игровое кино Андрея тоже уже не плющили. Сама идея лицедейства изначально не прельщала. Как можно что-то сыграть, если ты читал сценарий и заранее знаешь конец? Успешный актёр – это ведь кто? Это человек, максимально возможное время находящийся в чужой шкуре. Человек без своего «Я». Тут явно надо поработать психиатру. Искусство перевоплощения, говорите? Андрей недоумевал и часто спорил с друзьями – а в чём тут, спрашивается, искусство? Носить чужую одежду, озвучивать чужие мысли, передавать колорит иной эпохи – очень специфический вид деятельности. Типа шпиона. Попытки прожить не свою жизнь. Так или иначе, но Андрей предпочитал обзоры современной живописи всем прочим способам заработка. Кстати, тексты про живопись как таковую или отчёты о выставках модных художниках у него часто походили на изложение собственных снов, навеянных увиденными картинами. Получалось иногда просто здорово. Особенно, как помнилось, текст про позднего Модильяни (написанный за один вечер) вызвал широкий отклик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, о журналистике много можно рассуждать. Андрею повезло, что он в неё погрузился уже более-менее сформировавшимся человеком. Сформированность и для журналиста и для человека вообще – это понятие многогранное, конечно. Но оно задает точку отсчета, разделяет важное и неважное, позволяет быть «чуть-чуть сверху». Быть больше наблюдателем, а не защитником или обличителем. Иногда это было трудно, да. Есть вещи, в которые не вовлекаться практически невозможно. Но дело, пожалуй, не в этом. А в том, что, публикуя свой материал, ты оказываешься, помимо своего желания, по ту или эту стороны некоей невидимой баррикады. Она делит всё и всех на «за» или «против». Вокруг Андрея было многовато журналистов, которые были виртуозами в создании всё новых и новых баррикад – чтобы мир постоянно был поляризован. Поддержание этой поляризации – занятие недурно оплачиваемое, конечно. Но есть баррикады важные и уходящие в тьму веков, а есть – надуманные, служащие для отвлечения внимания. Техника «свободы мнений» – это как свобода вообще – легко может обслуживать как тёмное, так и светлое, абсолютно не интересуясь смыслом, моралью и этикой. Андрей вместо воздвижения таких вот баррикад уводил своего читателя в иные сферы, где главенствуют не чьи-то корпоративные интересы, а нечто более красивое. Некоторые наиболее прагматичные коллеги, конечно, недолюбливали Андрея, считали это всё несовременными эстетскими выкрутасами. Пиши, мол, что скажут, получай тихо свою немалую зарплату, собирай лайки и клики. У журналиста, как теперь шепотом учат, не может быть своего мнения, он – не личность, он – только проводник чужого мнения. Он должен кого-то обслуживать, он не может быть сам по себе. Вернее, он должен делать вид, что он сам по себе, а реально он должен транслировать сообщённую ему установку. Андрей, как взрослый мужчина без иллюзий, всё это прекрасно понимал, но выискивал лазейки делать то, что считал нужным и правильным. Зрелость – это, во многом, умение идти на компромисс, да. Но надо ещё зорко следить за тем, где граница… За кликами и лайками Андрей не особо-то и гнался, пожалуй. И вообще руководствовался старой и абсолютно верной мыслью про то, что «быть знаменитым – некрасиво». А красиво – это мастеровито писать, открывая невзначай своими текстами какие-то новые грани мира – вот это да, это возвышает. И пишущего и читающего.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;2<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выйдя от главного редактора, Андрей спустился по лестнице и решил подышать воздухом на крыльце и вообще – собраться с мыслями, прикинуть, что и как. Их редакция располагалась на третьем этаже в красивом доме на набережной. В этом доме было знатное крыльцо, ещё с прежних времён: по бокам сидели бетонные львы и бдительно осматривали окрестность. Вот между ними и стоял Андрей. К слову сказать, львы были модернизированы местными умельцами – в них были вделаны камеры системы слежения, так что бдели они на самом деле, без дураков. Андрей пососал таблетку для тонуса, выплюнул, поглядел на медленно проезжающие авто, на разнообразно одетую публику, создающую на улице броуновское движение. Смеркалось, шёл лёгкий снег. Проходящий подросток в спартаковском шарфе попросил у него сигарету, но Андрей холодно его отослал. Чуть дальше по каналу шла какая-то баржа, отсюда была видна её корма, и доносилась пошловатая музычка. Вороны дрались возле уличного утилизатора. Уже зажгли освещение, и город приобрёл свой манящий и много чего сулящий вечерний облик. Камера слежения на фасаде повернулась, и в живот Андрею упёрлась малиновая метка лазера. Это, видимо, означало, что он застоялся на крыльце и начал вызывать некие подозрения у службы охраны. Ему, похоже, деликатно предлагали спуститься со ступенек и проследовать по своим делам. Без особого энтузиазма Андрей так и сделал. В голове ещё пока было пустовато, и он медленно пошёл по направлению к метро, прикидывая, как бы поаккуратнее отвертеться от поездки без особых последствий для себя. Окончательное решение – лететь или нет – пока не пришло…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маленький бодрый кобель вынырнул из-под заляпанных грязью ворот какой-то, похоже, овощной базы и довольно дерзко, если не сказать больше, уставился своими блестящими глазками-бусинками на Андрея. Подобрался осторожно поближе, понюхал штанину, пошевелил ушами, повилял хвостом. Андрей скосил на него глаза, но не стал замедляться и с молчаливым достоинством прошёл мимо. Он не очень любил собак. Кобель, возможно, это почувствовал, слегка внутренне расстроился, потоптался возле придорожного столбика, пометил его двумя капельками, энергично пошоркал задними ножками по земле и опять прошмыгнул под ворота.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Андрей пришёл работать в журнал, то изначально радостное осознание своей способности легко и непринуждённо создавать красоту через пару месяцев уступило место тягостному долгу делать это денно и нощно. Вот и сейчас тоже Андрею не хотелось никуда лететь. Нечего на этой орбите делать нормальному человеку. Восемьсот километров над поверхностью Земли. Гигантский пусковой комплекс. Три пусковые команды сменяют друг друга. Наши, американцы и китайцы с индусами. Тридцать лет назад, когда эту станцию строили, был, конечно, массовый подъём, все как-то бурлили. Ну как же – крупнейший международный проект, бла-бла-бла… Президенты счастливо улыбаются и растроганно жмут друг другу руки… Потом всё вошло в бытовую колею. Люди привыкли, процессы наладились, сам космос поднадоел. Это стало таким же привычным, как метро. Возили туда какое-то время экскурсии, потом перестали – спроса не стало. Периодически по всеобщей сети проходили сообщения – что-то там у космонавтов произошло такое офигенское. Андрей припомнил, что какой-то парень затерялся в космосе не так давно вместе со своим кораблём. Никак найти не могли. Улетел – и с концами. Максимом его звали, кажется. Фамилия Андрею не запомнилась – сложна какая-то. Ну а те, кому надо по работе на орбите находиться – пусковые команды, специалисты по обслуживанию самой станции, они из героев превратились в обычных людей. Некий островок как будто возник, только не на воде, а в стратосфере. Или 800 км – это уже не стратосфера? Этого Андрей точно не знал. Но островная аналогия хорошо тут работала. На Земле те искусственные острова, которые были насыпаны в океане за последние двадцать лет, тоже уже не вызывали былого подъёма. Некоторые из них, кстати, лет десять назад получили вообще полную независимость. Были ещё острова, насыпанные в частном порядке и заселённые людьми специального призыва. Был даже в Интернете набор жителей, помнится. Обещали отсутствие правительства, бесперебойную доставку продуктов и полную свободу творческого самовыражения. Андрей чуть было не подписался тогда. Недалеко от Австралии, 100 км всего. Насыпал, как всегда, «Донн-Инвест». Засыпщик-застройщик известный. Площадь – 20 квадратных километров – вполне нормально. Вид на жительство с гарантией занятости стоил тогда 25 000 кредитов. Но, впрочем, Андрей вовремя остановил свои воспоминания. Достичь в космосе сопоставимой с земными островами степени автономности далеко не так просто. Для начала – это просто слишком дорого. Даже для «Донн-Инвеста». Поэтому пока строили такие вот орбитальные комплексы и гоняли туда-сюда пищевые ракеты. Ну и под заселение не отдавали, а нагружали какими-нибудь общественно полезными задачами. Типа особо чистых производств или вот запусков ракет в дальний космос – как в нашем случае. Короче, последние лет десять все воспринимали это как некую промзону. И, похоже, всё-таки туда придётся лететь. Андрей от этой мысли даже скукожился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома Андрей покормил кота и завалился на диван. Положил себе на живот ноут и вывел на потолок всю информацию об этой орбитальной станции. Просто тупо лежал и читал. «…Так, построена в… сдана в эксплуатацию в… перечень успешных пусков, перечень неуспешных пусков… фотки… состав экипажа… капитан – Йос Ферстаппен, старший инженер – Алекс Кобзев, старший телеметрист – Елена Ивлева, заправщик – Пелле Йоккинен, КИП-инженер – Евгения Пупова, врач – Ясунори Идомимури, программист – Джошуа Андерсен…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Палец уже почти нажал на клавишу скроллинга, но глаз за что-то зацепился. Андрей ещё раз пробежал последние строчки. Елена Ивлева! Тох-тибидох!!! Знакомое сочетание. А не она ли это? Хм… У Андрея была в институте подружка с таким именем. А что – почему нет? Бывают же чудеса на свете! Андрей испытал некое томление в области желудка… Хотя ей же тоже под полтинник уже… Он внутренне понял, что не будет откашивать от полёта – хотя бы потому, что есть маленький шанс, что это окажется именно та Лена Ивлева, на которую много лет назад он с обожанием смотрел и по поводу которой по ночам грыз подушку и регулярно орошал простыню. Отличница, староста их группы. И попутно звезда студенческой эстрады, кстати. Не ровня ему, обычному студенту. У нее в те годы была тугая попка, замечательная челка и серьёзные кавалеры. Он набрал на своём коммуникаторе мессагу главному редактору: «Еду, всё срослось».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Горит настольная лампа. Кот сидит неподвижно, как статуэтка, и глядит на муху. Андрей надел наушники, включил медленную музыку, забрался под свой любимый коричневый в шашечку плед, и его унесло в воспоминания…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Эта Лена Ивлева мусолила Андрея целых три года. По-другому и не скажешь… Ни туда ни сюда… Потом на её горизонте появился какой-то аспирант (в те времена аспиранты были ещё в большом респекте), и Андрею только и оставалось, что предаваться фантазиям, помогая себе рукой. Такова жизнь… Потом он с горя ушёл в армию. Как раз тогда была очередная горячая точка, он туда стремился, чтобы все забыть. Но его туда не взяли по зрению. А ещё чуть потом в стране всё вообще радикально переменилось. Надо было элементарно выживать. Или уезжать из страны. С тех пор прошло уж тридцать лет. Так что лучше сделаем погромче звук – в этом месте хорошие басы… Когда тебе уже накатил полтинник, становишься очень требовательным к басам. Никто, кстати, не может объяснить – почему…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;3<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Назавтра с утра он приехал в Шереметьево, прямо в грузовой терминал. Именно оттуда уходил грузовик, немного презрительно называемый пищевой ракетой. На вахте сидела нахохлившаяся бабуся в платке и читала какую-то пёструю книжку. Её помещение было изнутри обклеено фотографиями поп-звёзд. Андрей посмотрел на стены с нескрываемым скепсисом. Мало того что он не переваривал звёзд как таковых, так ещё и считал верхом безвкусицы вешать пёстрые вырезки из журналов на стенки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Читатель хочет знать» – под таким восхитительно наглым лозунгом журналисты и фотографы сдирали и продолжают сдирать все покровы с жизни звёзд. Но в отношении звезды не может быть этики. Именно потому папарацци и не ходят голодными, собственно говоря. Надо иметь мужество быть популярным человеком и понимать, чем за это придётся платить. Такова природа вещей… На самом деле многим людям странно, что есть другие люди, главная цель в жизни которых быть узнаваемыми и обсуждаемыми. Быть на экране, на обложке, в Интернете. Главное – светиться. Популярность для них – это некий допинг. А для других, обычных людей – это, наоборот, отсос энергии. Между людьми первого и второго типа не будет согласия. Они образуют некую загадочную систему циркуляции эмоциональной энергии. Одни потребляют, другие генерируют. В общем, мутная тема с этими субъектами для поклонения…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей вздохнул, перевёл взгляд опять на старушку и протянул ей своё редакционное удостоверение. Уютный оренбургский платок на её плечах, пластиковый беджик с буквами «Служба ГП. Инспектор Никитина А. В.», приколотый к её вязаной кофте, настольный сканер отпечатков и эти дурацкие фотки по стенам создавали вместе довольно занятную комбинацию. Бабушка подняла на Андрея уже мутноватые глаза, вздохнула и аккуратно заложила карандашом книжку, которую читала до этого (опять вездесущая Дарья Кузина, отметил чуткий к таким вещам Андрей). Потом поставила на книжку чашку с торчащей наружу ниточкой от чайного пакетика, артритными пальцами медленно потыкала в клавиатуру, сверила его идентификатор с тем, что был в базе данных, затем, явно стараясь быть изящной, пододвинула ему сканер и сказала c лёгким акцентом: «Your finger, please». Потом бабуся вручила ему пластиковую карточку. «Это для входа», – пояснила она и погрузилась обратно в чтение. Андрей больше для неё не существовал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустившись по эскалатору и пройдя по системе тоннелей, он вышел в предстартовый зал. Там было пусто. Моргал указатель: «Москва Шереметьево 8 – МКС32 – Луна Западная». Буква «в» в слове «Москва» не горела. Андрей завернул за какую-то ширмочку и увидел обычный турникет. Как в метро. Андрей хмыкнул, порылся в карманах, достал выданную карточку, приложил. Зелёный свет не загорелся. Андрей покрутил карточку в руках, озадачился и пошёл обратно искать кого-нибудь из служащих. Услышал гулкие шаги в соседнем тоннеле и поспешил туда. Нагнал бредущего сотрудника в комбинезоне. Тот не особо подгрузился Андреевой проблемой, только махнул рукой куда-то в сторону и сказал: «Не, это по линии Ерофеева, это не к нам». И пошёл дальше, громыхая сапогами по настилу. Андрей ещё какое-то время метался в поисках загадочного Ерофеева… Никого, разумеется, не нашёл и вернулся через пять минут обратно к турникету. Непонятно зачем опять приложил свою карточку. Загорелся зелёный свет. Андрей тихо, но с чувством матернулся и прошёл в следующий зал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там по периметру стояли стульчики, и он уселся на один, ожидая погрузки. Из скрытых динамиков шла трансляция какой-то старинной песни. «Это ж прошлый век», – догадался Андрей. «…Закатай меня в асфальт своей любви», – гнусаво, как тогда было модно, пел народный акын Макар. Хоть песня и была прошлого века, но Андрей нашёл эту метафору суперской. Это гораздо более ёмко и ближе к сути, чем глупое «поразить стрелою сердце» или тем более to fall in love. Ну или «вздёрни меня на виселице своей любви» ещё можно сказать. Или «расстреляй меня из пулемёта своей любви». Но это явно менее удачные варианты. Впрочем, в плане разрушительности любви для обычного человека это всё едино. Андрей это понял на собственном опыте, когда внюрился. Был в его жизни и такой эпизод – уже в зрелые годы. Ну как может нормальный мужчина выдержать сладкую пытку присылаемыми фотографиями в стиле «Нюра’s ню фор ю», скажите на милость? Стоп, эту тему лучше сегодня обходить стороной – Андрей усилием воли прогнал сладкое, но явно неуместное видение и переключился на внимательное изучение носков собственных ботинок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец позвали в ракету. Секьюрити с пустым лицом и в роскошном мундире, как у капитана викторианского фрегата, поводил по Андрею рамкой, немного брезгливо осмотрел содержимое карманов, попросил Андрея продемонстрировать в развёрнутом виде свой клетчатый носовой платок, потом взял его идентификационную карточку и некоторое время зачем-то списывал с неё разные коды в свой гроссбух. «Сервер грохнулся», – ответил он на незаданный, но логичный вопрос. Потом служащий попросил Андрея расписаться, что он прошёл предполётный инструктаж, после чего, уже порядком раздражённый этой бодягой, Андрей прошёл-таки в кессон. Там он выкурил последнюю сигарету (на станции не курят в принципе), пошарил глазами по комнате и увидел, как загорелся один из двух указателей, ведущих в расходящиеся тоннели. This way, please. Ага, понятно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам выход за атмосферу и перелёт до орбитальной станции ничего особенного собой не представлял. Обычное дело. На самолёте летать куда интереснее – там хотя бы газеты дают. А тут просто сорок минут шума и вибрации. Потом всё стихло, была пара несильных рывков, какое-то лязганье, чпоканье, звуки прокачки воздуха и вот Андрей уже ступил в станционный кессон. Там было пусто и слегка пованивало, но Андрей не разбирался в природе кессонных запахов – может быть, здесь так и надо. Побродив в задумчивости, он прошёлся вдоль стенки, нашёл гостевой шкафчик, придирчиво поглядел, что там внутри, и только потом встал «под дезинфекцию» в санитарный блок. После этой, довольно утомительной, процедуры переоделся во всё станционное, скептически осмотрел себя в зеркале и пошёл искать свой запаянный контейнер с вещами. Его продезинфицировали ещё на Земле, там же залили в пластик и закинули в ракету. Андрей вообще-то не был уверен, что всё делает правильно, но спросить было не у кого. Как будто попал в фильм «Солярис». Одни пустые коридоры. Даже как-то стрёмно слегка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей ещё наводил на себя приличный вид в санитарном блоке, когда его коммуникатор в кармане пропикал, что пришло какое-то сообщение. Коммуникатор, как выяснилось, оказался пошустрее Андрея – уже нашёл внутристанционную сеть и подконнектился к ней, поэтому это вполне мог быть сигнал от кого-то из станционных людей. Так оно и оказалось. На экранчике пробежала строка: «Hello. This is the captain. Welcome to the station! Please use the cabin №26 for your stay. You can find the general stations guide and some additional instructions there. I will see you in my cabin №12 at 10 аm. Please, don’t be late. Thanks». Андрей побродил по коридорам в поисках каюты №26. Как выяснилось, никакой последовательности в нумерации не было. За каютой №8 почему-то следовала каюта №3. И так вдоль всего коридора. Лёгкий запах шизофрении как будто витал в воздухе. В комбинации с пустыми коридорами это ощущение было довольно отчётливым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наткнувшись в конце концов на свою каютку, Андрей бегло осмотрел её и плюхнул подуставшее тело на маленький диванчик. Надо было немного собраться с мыслями. Он обнаружил небольшой дисплей в стене, осмотрел его и очень аккуратно (на всякий случай, мало ли что) вдавил кнопку включения. Побежали строчки станционного расписания на сегодня и завтра. По станционному, оказывается, было ещё раннее утро. Ага, вот: с утра профилактика многочисленных систем, потом обед, отработка АЗ, ужин, концерт, отбой (23:30). Подумалось: «Да тут у них всё по-военному». Ещё позабавило, что надписи на предметах менялись в зависимости от языка гостя. Андрей увидел дверцу и надпись «Утилизатор продуктов метаболизма». Встал с диванчика, оттянул дверь, заглянул. Стало понятно, что это просто туалет, только отчего-то так причудливо названный или не очень корректно переведённый. У космолингвистов наблюдались проблемы, н-да… Впрочем, ладно… До визита к кэпу ещё была масса времени, можно было поразмышлять о чём-нибудь. Или вздремнуть.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;4<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раздался мягкий щелчок. Андрей открыл дверцу капитанской каюты, неуверенно сделал пару шагов вперёд и погрузился в приятный зеленоватый полумрак. Хм… Неожиданно. Первое, что бросилось в глаза, – это знакомая композиция из позднего Боттичелли в рамке морёного дуба на точечно подсвеченной стене каюты прямо напротив Андрея. Ну да, всё правильно – это же «Сцены из жизни святого Зиновия», – присмотревшись, узнал Андрей. Подумалось, что тут по меньшей мере забавно… Кажется, напутствия главреда начали оправдываться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Проходите, уважаемый. Присаживайтесь в креслице. Оно слева от вас, – прозвучал из полумрака мягкий баритон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антураж кэповской каюты был занимателен, если не сказать – эксцентричен. Андрей был к этому не очень готов, признаться… Было сразу видно, что хозяин каюты любит старину и дерево. И соответственно, тут было всё стилизовано под уютный кабинетик из прошлых времён. С книжными полками под потолок (весьма невысокий, увы). В общем, каюта была что надо, даже на Земле не часто встретишь такое отношение к интерьеру своего служебного пространства. В углу располагался массивный письменный стол, на нём была водружена архаичная настольная лампа серьёзного вида с мягко-зелёным абажуром. В другом, затемнённом, углу находился уютный диванчик. Неясно, конечно, как кэп это всё хозяйство протащил на орбиту. Но, видимо, у профессионалов космоса тоже имеются свои секреты. Андрею с каждой минутой становилось на станции всё интереснее и интереснее. Трудиться тут не особо хотелось, а вот предаваться раздумьям о глобальных вещах, о судьбах мира – это самое оно. Андрей на секунду представил, как хозяин кабинета шумно отчитывает бестолковых заправочных техников или нерадивых телеметристов. Он, кстати, обнаружился сидящим на диванчике и листающим какой-то журнал или тетрадь. Когда Андрей его вежливо поприветствовал, кэп сунул ноги в шлёпанцы, поднялся с диванчика, вышел на свет. Он был рыжий, тощий, голубоглазый и какой-то весь угловатый. Роста выше среднего, лет тридцати пяти. Одет в стандартную сероватую форму космофлота с многочисленными шевронами и разнообразной информацией на них. Лицо обрамляли роскошные бакенбарды. Похоже, действительно, норвег. Прожилки на носу выдавали в нём скрытого пьяницу. Но сейчас он был трезв, абсолютно вменяем, подтянут, и от него вдобавок пахло одеколоном. На шее его был повязан какой-то легкомысленный шарфик. Андрей от этого нюанса слегка насторожился, но потом расслабился. Выглядел кэп в целом весьма радушно, искренне улыбался свежему человеку и, если бы контекст их встречи это допускал, наверняка угостил бы гостя сигарой и хорошим виски…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но это на Земле, а не тут… Н-да… В служебном помещении создать такую уютную атмосферу можно только за длительное время, отметил про себя Андрей. Видимо, этот человек капитанил тут уже изрядно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кресло, аристократически скрипнув, приняло Андреевы формы, и между мужчинами потёк небольшой разговорчик, иногда нарушаемый негромким звуком зуммера, который периодически раздавался откуда-то из-под потолка капитанского отсека, и ещё шумом прокачиваемого по трубам воздуха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Насколько я понимаю, у вас есть некое задание. Будет ли мне позволено узнать его? – аккуратно осведомился кэп, наливая чай Андрею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мы в нашем журнале хотели бы дать большой репортаж о станционной культурной жизни, о людях. И вообще… – тактично ответил тот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хм… Наверное, будет нелишним вас всё-таки подготовить слегка, – серебряная ложечка звякнула в стакане кэпа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вполне возможно, капитан, – звякнула в ответ другая, мельхиоровая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вам следует учесть, мой друг, что тут у нас, на станции, всё несколько иначе, нежели на Земле. – Голос кэпа был мягок и вкрадчив, как будто он уговаривал Андрея быть снисходительным. – Я прошу не делать никаких выводов до отбытия со станции. – Кэп зачем-то взглянул на календарь на стенке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разумеется, я отдаю себе в этом отчёт. Но я могу с людьми-то пообщаться? – ложечка Андрея на миг замерла в стакане.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, конечно. Но тут много разных своеобразных личностей. Радикально противоположных, кстати. И, вполне возможно, не все на вас произведут положительное впечатление. И ещё я думаю, вас слегка удивит многообразие способов заполнения досуга умными людьми – а иных здесь, извините, нет. Я за этим слежу, так сказать… И, пожалуй, можно сказать, что за тридцать лет тут сложился свой микроклимат, свой менталитет, даже этикет несколько отличается от земного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В самом деле? А почему, позвольте полюбопытствовать? Что тут такого специфического? – Андрей переложил ноги и уставился на капитана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Людям свойственно охранять свою внутреннюю целостность. – Кэп пошарил глазами по столу и добавил: – Всё дело в отношении к собственной памяти. Кому-то она помогает жить, и они интуитивно опираются на воспоминания, другим же неприятно вспоминать былое, и они уверены, что лучшее – только в будущем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну да, можно и так сказать, – вставил свои пять копеек Андрей. Сказать что-то более внятное у него сейчас не получилось. Ну да ладно. Кстати, похоже, кэп и сам был весьма рефлексирующим субъектом – надо это учесть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поэтому они гонят прошлое из себя. Всеми способами, – добавил кэп и слегка сильнее, чем надо, поставил свою кружку на стол. Потом повращал глазами и устремил взор на гостя. Выглядел он в эту минуту даже несколько пассионарно. Андрей этому слегка удивился, но предпочёл свои мысли пока держать при себе. Оживившийся кэп в сочетании с этой всей обстановкой создали весьма необычную ауру в отсеке. Андрей был чуток к такого рода штукам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Впрочем, вы, Андрей, всё увидите сами, никакой тайны мы тут не делаем. Например, весьма рекомендую посетить заседание кружка проектировщиков будущего. Это по вечерам бывает. Я, может быть, и сам подойду, послушаю. Это ведь чертовски занятно, согласитесь? Особенно когда этим занимаются грамотные ребята.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Соглашусь. Мой редактор был прав, когда говорил, что мне тут будет интересно, – ответил Андрей. И ещё ему подумалось, что именно поэтому он сам никогда не станет главным редактором – нет у него чутья на «интересно». Увы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дальше беседа легко ушла на более отвлечённые темы и через некоторое время завершилась мягким напутствием от кэпа:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, о’кей, вам надо, наверное, ещё подготовиться. Желаю хорошего репортажа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, конечно. Спасибо за беседу. Получившийся текст я вам чуть позже покажу, разумеется, – отозвался Андрей, вставая и пожимая протянутую сухую капитанскую ладонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кстати, пока шёл разговор, кэп попутно делал какие-то пометки в своём блокноте. Андрей с некоторым удивлением заметил, что его собеседник использует перевёрнутый бустрофедон. К тому же он изображал из себя амбидекстера. Или реально был им, поди пойми тут. Это всё было довольно нетипично для обычных людей, но Андрей знал, что среди определённого типа публики такие штуки встречались, это считалось даже модным. Объяснялось это тем, что кто-то из популярных гуру сказал невзначай пару лет назад, что если быть амбидекстером и к тому же писать бустрофедоном, то равномерно развиваются оба полушария мозга и это очень полезно для перехода на следующий уровень. После этого у публики и родился новый тренд…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закрыв дверь капитанского отсека, Андрей почувствовал себя слегка озадаченным. Но и заинтригованным. В голове у него пока сложилась следующая картина. Так называемая пусковая команда – коллектив достаточно замкнутый. Тридцать восемь человек, как теперь стало ясно. Сам кэп, инженерная группа, группа телеметрии, врачи – все они ведут объект вплоть до покидания зоны уверенной связи и приёма. После того как стали регулярно запускать с орбиты, всё это приобрело черты обыденности. На Земле никто даже ухом не вёл. Земля занималась своими делами. А, запустили, ну и славненько. А на Земле это всё неинтересно уже. На Земле за экологию радеют. Или вон в Думу выборы скоро. Это серьёзно. А вы себе там на своей орбите работайте, работайте. Если надо – вас позовут. Хорошо, что хоть ракету с едой присылать не забывали. Так что на орбите было скучновато между запусками. Два запуска в месяц, поэтому туда-сюда гонять ракету с народом посчитали нерентабельным. Нехай на орбите поживут между пусками. Такой вот установился порядок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяйство станционное не сказать чтобы особо хлопотное. Скукотень. Следующий пуск по плану аж восемнадцатого числа следующего месяца только. Ни экипаж, ни ракету пока не привезли. Всех пусковиков эта орбита, конечно, уже изрядно достала. Убогий быт, недостаток воды, синтетический воздух, лимит на общение с Землёй, полдня без нормальной силы тяжести – всё это высасывало силы и порождало апатию и психозы. Первые несколько вахтовок прошли без всяких концертов и прочих глупостей. Народ тупо резался в преферанс. Но когда количество командировок на орбиту перевалило за десять, все озверели от скуки. Поэтому капитан ухватился за чью-то (уже забылось за давностью) идею устроить небольшой капустник. Это отвлекло команду от тягостных дум. После капустника народ ставил разные пьесы. Склонность к актёрству оказалась у многих. А тут ещё выяснилось, что старшая телеметристка Ивлева поёт классные песни. После предварительного ознакомления с её музыкальными способностями в рамках капустника кэп проникся идеей концерта и собственноножно целых два раза сходил к ней. Они попили вкусного чая с печеньем из личных кэповских запасов, и он в результате уломал её таки устроить маленький концертик. Ну а потом пошло-поехало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ещё кэп упомянул о невесомости. Гравитацию отключают в 23:30, так что к этому времени надо быть уже в постели. В каюте есть инструкция, как пристёгиваться перед сном. Кэп думал, что Андрей – матёрый космический волк, и не стал его унижать детальными инструкциями. Но тут кэп ошибся – Андрей был первый раз на орбите. Но не это его смутило. Невесомость так невесомость, переживём. Смутило Андрея другое. Кэп в разговоре опять упомянул Лену Ивлеву, и, судя по его описанию, это была действительно она, Андреева студенческая пассия. Пусть тогда она была холодна, как льды Исландии, и смотрела мимо Андрея, но помнить-то она его должна по-любому. Надо теперь только эту ситуацию использовать профессионально, не дать себе эмоциональной воли. Впрочем, Андрей был за себя спокоен в этом плане. Годы уже не те.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отдохнув зачутка в своей каютке, Андрей решил для лучшей ориентации обойти помещения станции. Первым, как ни странно, на его пути попался туалет. И там пахло кошатиной. Это было необъяснимо, но это было так, а никак не иначе. Андрей озадаченно принюхался. Да, определённо. Кот тут был. И не раз. Интересно, а кэп в курсе? Надо бы спросить его, подумалось Андрею. Кажется, кто-то из особо умных провёз в обход всех правил на станцию кота. А интересно, кота предупредили о невесомости? Бедное животное, Андрей так и сяк представлял себе его орбитальные злоключения, но потом отвлёкся на звуки, доносившиеся из кают-компании. Она была чуть дальше по коридору, и там вечером должен состояться концерт – это Андрей помнил. Но сейчас там проходило совсем иное сборище с весьма немузыкальными звуками. Хм, любопытно… На двери кают-компании зачем-то был приклеен бумажный доллар из прошлого века. Шутники, блин… Андрей приоткрыл дверь и засунул голову внутрь, мудро сохраняя себе возможность в любой момент ретироваться. Ему быстро стало понятно, что он невзначай попал на заседание кружка станционных социалистов-утопистов. Хотя, вполне возможно, правильней было бы называть их как-то иначе – в этом Андрей, правда, не стремился особо разбираться, как и большинство его современников. Собравшиеся, рассевшись вокруг большого стола с кактусом посередине, насколько понял Андрей, бурно шлифовали новую теорию социума. Андрей прошмыгнул внутрь, тихо встал возле стенки и попытался уловить суть. Его, разумеется, заметили, кто-то сделал рукой приглашающий жест в сторону стола, но Андрей предпочёл возле стеночки постоять. Базовые вещи стали ему быстро понятны. Человеку до пятидесяти лет не разрешается иметь значимой собственности. Только предметы первой необходимости. Но, чтобы он нормально работал, большая часть заработанного автоматически (помимо его желания) перечисляется на некий счёт, который человек может начать использовать по достижении положенного возраста. Эти деньги государство крутит по своему усмотрению, но в пятьдесят лет – будь добро, вынь и отдай человеку. Заработанное можно перевести в любую форму и наслаждаться богатством. Собственным детям ничего не передаётся, кстати. Остатки, если человек умер и не всё потратил, возвращаются государству. В этой системе каждый будет нормально работать и стремиться дожить до пятидесяти лет здоровым. Человек в двадцать лет подписывает с государством специальный договор, где все эти вещи изложены. И попутно не станет актуальной сегодня проблемы большого количества неработающих денег, к примеру. Поэтому нет ситуации непроизводственного роста капиталов. Вроде бы всё это довольно примитивно, но по меньшей мере сохраняет у людей интерес к жизни и заставляет реально крутить педали. Отторжение заработанного – это ведь не абсолютное зло. Всё зависит от того, в чью пользу, для чего, на какое время и под какие гарантии возврата оно отторгается. Важно ведь не получить в пятьдесят лет горстку медяков, условно говоря. Андрей минут десять ещё послушал всё это дело, но потом, взглянув на часы, выскользнул наружу. Надо будет поразмышлять над этим на досуге, пообещал он себе. Корни, кстати, в «норвежской» экономической модели, насколько успел сообразить Андрей. Ай да кэп, вот ведь хитрюга! Но вся машинка работает только в ситуации стабильности. А это достигается нейтралитетом, да. И в том случае, когда всякие раскачивающие лозунги не имеют большого воздействия на людей. То есть когда люди достаточно умны для того, чтобы не быть объектом манипуляций. И когда всё в целом очень прозрачно. Как бы это всё назвать-то получше? В Андрее практически тут же включился репортёр. Нужное слово догнало его, когда он уже отошёл на весьма значительное расстояние от дискуссионной каюты, – «нейтральный социализм без завихрений». Нет, пожалуй, это коряво звучит, сыровато ещё. Но тема богатая для нормального журналиста. Андрей неудовлетворённо цыкнул зубом и пошёл дальше, в свою каюту. По пути он ещё немного поразмышлял про этот кружок проектировщиков будущего. Вот интересно, почему всех интересует будущее, но мало кого -прошлое? Мало кто смотрит назад с таким же воодушевлением, как вперёд. Никто не задается вопросом – почему, например, загнулась идея с коммунизмом? Имеется в виду из серьёзных аналитиков, конечно… Что там было не так? Андрею, кстати, это было тоже непонятно. При этом интересно было разобраться – коммунизм именно как теория имеет какой-то встроенный неустранимый дефект, или просто попытка его практической реализации была поручена неправильным людям? Пока Андрей склонялся к мысли, что коммунизм – штука, конечно, интересная, но загнулся он в силу очевидной непродуманности, своей лозунговости. То есть имелись теоретически непроработанные моменты все-таки. И это оказалось критическим. А к нему надо было относиться как к нормальному проекту: ресурсы, сроки, риски, реагирование. А тогда, видимо, так не ещё умели. Думали, само построится – на энтузиазме, в борьбе. Ан нет. Это капитализм легко вырастает сам по себе из гнусной природы человека, а коммунизм надо строить – вдумчиво и аккуратно, имея хороший план и качественных его реализаторов… А не только пассионарно настроенных мечтателей. Это вам не делай "раз", делай "два". Мыслей на этот счет много роилось в Андреевой голове. Умных и не очень. Главная мысль была о том, как свободный труд сделать эффективным. Пока история доказывала обратное – что на страхе работают больше и лучше. Это для тех, кто размышляет о коммунизме и что-то понимает в сути вопроса, весьма печально, так как скорость развития коммунистического общества будет ниже. Получается так. И что с этим делать – Андрей не представлял. Надо бы заседающим в кают-компании закинуть эту мысль для обсуждения – если будет оказия, конечно. Впрочем, скоро Андрей уткнулся в дверь своей каюты и мысли его потекли совсем в другом направлении…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;5<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда кэп предложил Лене устроить концерт, она сначала сильно удивилась. Потом поняла, что это как раз то, что ей сейчас надо. Ей нужно было переключение или хотя бы некий клапан, через который можно стравить эмоциональное давление. Потому что у неё образовались серьёзные проблемы с супругом, и они сильно давили на психику. Они прожили вместе уже больше двадцати лет, воспитали и выпустили в жизнь детей. Совсем недавно, пару лет назад, Лена искренне думала, что всё идёт хорошо – у них есть ещё друг для друга лет тридцать, здоровье тоже пока есть. Эта мысль наполняла её уютом и согревала. Ей тогда уже было крепко за сорок, кстати, но выглядела она хорошо. Строила некие планы. Но, увы, природу обмануть не удалось – пришёл момент в их жизни, когда взаимная тяга постепенно рассосалась. Антагонизма пока не было, но возникшая пустота её давила. Лена, по природе своей женщина активная, поняла, что надо как-то влиять на ситуацию. Она ходила к соответствующим специалистам. Это заняло целый год. Дурацкие и абстрактные рекомендации – что, мол, надо «работать над отношениями» – она так и не поняла. Как взаимное физическое влечение молодых переплавить в тихую дружбу зрелых людей – она не знала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для начала она всё-таки окончательно и бесповоротно осознала, что мужчины – это, увы, не слегка видоизменённые женщины. И у них действительно всё радикально по-другому – и причины, и следствия. Ей потребовалось сделать над собой серьёзное усилие, начать хотя бы иногда думать с мужниной колокольни и вести себя соответственно, по-новому. Удалось, в частности, слегка переформатировать голову. Это сработало на какое-то время, хотя был период в начале, когда супруг смотрел на её инициативы явно скептически. Он понимал, что уже не является ни в каком смысле привлекательным для неё, и потому резонно подозревал у жены наличие каких-то тёмных мыслей и планов в его отношении. Но через некоторое время доверие вернулось, он начал делиться с ней, впустил опять в свой внутренний мир. Возобновился и секс. Она была тихо горда всем этим. Она выросла надо собой, открыла в себе то, за что её можно было уважать. И это было подтверждено – она увидела результат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так они, кстати, прожили довольно долго, всё было вполне нормально, но год назад настал второй этап этой невесёлой пьесы – у него на горизонте появилась молоденькая японочка. Сначала в качестве простой секретарши. Потом она перешла в статус помощницы по бизнесу, начала с ним летать в командировки. Он явно стал проводить с нею слишком много времени и даже, подлец, похоже, активно использовал купленную ему женой виагру. Не надо думать, что он какой-то плохой человек и ему незнакомо понятие морали, такое происходило с миллионами других мужчин. Седина в бороду, сами понимаете… В общем, получилось то, что получилось: уже немолодого Лениного супруга в какой-то момент таки пробило на молоденькую и весьма раскрепощённую японочку. И что Лене с этим теперь было делать – поди пойми. Работу на орбите она бросить не могла. В общем, нарисовался тупичок, если не врать себе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что подготовка к концертам, само выступление, реакция окружающих – всё это хотя бы на время отвлекало её от печальных дум. Она даже как-то подпитывалась позитивной энергетикой. В голову начали приходить мысли, что ещё не всё потеряно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такого рода коллизии рвут женскую душу и, следовательно, порождают стихи и всякое иное в том же духе. Все издательства, кстати сказать, были последние годы просто завалены женскими произведениями. Были среди них настолько талантливые, что Ахматову с Цветаевой уже начали считать за поэтесс второго эшелона. Лена, что делает ей честь, не стала ввязываться в это дело. Но тут, на орбите, она нашла хороший выход для себя. Исполняла она в основном старые песни, но на таком эмоциональном запале, что у людей ком в горле стоял иногда. В тайне-то ведь ничего не сохранишь, народ орбитальный всё прекрасно понимал и ей сочувствовал. Потому что раньше теряли мужей в войне, а теперь – вот так. И ничего ты с этим не сделаешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За час перед концертом кэп разрешал включить нормальную гравитацию. Все этому радовались. Лена вылезала из опостылевшей униформы, надевала красивое платье. Причесывалась, по мере сил приводила себя в земной вид – хотела хоть на время концерта вспомнить свою изначальную суть, побыть земной женщиной, а не бесполым старшим телеметристом в синем комбезе с многочисленными карманами и с флюоресцентной фамилией на спине. Не только для неё, для многих других орбитальщиков тоже такой концерт воспринимался как возможность на час-другой стать настоящим земным человеком. Поэтому прихорашивались многие, кстати – хоть маленький, а праздник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос у Лены был высокий и чистый. Пела она действительно хорошо и к тому же ещё замечательно грассировала – народ просто колбасило по полной программе. Играла хуже, но это было абсолютно некритично, песни обычно требовали трёх-четырёх аккордов. Ну и репертуар всё-таки был старинный. Ещё из прошлого века, когда она была совсем ещё девчонкой и даже слегка причастна ко всякого рода слётам, авторской песне, помнила, что такое лес, дрова и костёр, видела живых Визбора и Окуджаву. Фотография одного из них в облезшей рамочке была прикручена на стенку у неё в каютке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начинала она довольно традиционно:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Виноградную косточку в тёплую землю зарою,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ней следовали разные продолжения:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эту пряную перину море вынесло на берег,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнце воду испарило – получилось хорошо…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или, например, это:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ночном саду под гроздью зреющего манго<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Максимильян танцует то, что станет танго…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или даже иногда визборовскую:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приходи ко мне, Бригитта,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как стемнеет, приходи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё, что было, то забыто,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё, что будет, – впереди…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А когда она пела:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он здесь бывал: ещё не в галифе —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пальто из драпа, сдержанный, сутулый…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– все понимали, что она меняет наполнение этого стихотворения и имеет в виду совсем другого мужчину. Но об этом не будем пока…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот и сегодня она сидела на стульчике, поставив гитару на колено, и перебирала струны. Отросшая за время орбитальной жизни чёлка то и дело падала на глаза и мешала петь. Она её сдувала, но та вновь падала. Она даже внутренне рассердилась – надо было какой-нибудь небольшой аксессуарчик предусмотреть, чтобы эту проклятую чёлку держать на положенном ей месте. Типа заколки, что ли. Народ расселся, она произнесла какие-то вводные слова. В основном про то, каких авторов она будет петь сегодня, – ей почему-то остро хотелось Берковского.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Она допела «Гренаду» и в паузе попила водички. Поверх кромки стакана посмотрела в зал. Заправщик, её орбитальный приятель, сегодня сел сбоку. Её помощник, младший телеметрист, пристроился посередине. Он её боготворил, излишне громко и всегда фальшиво подпевал. Её это злило, но сказать ему было неловко. Вон поодаль пристроился связист. В крайний раз он слушал аж с открытым ртом. Сейчас пока рот закрыт. Сосёт леденец, похоже. Ой, а кто это там сзади? Хм, на Андрея похож. Во дела! Это ж мой приятель студенческий! А откуда он здесь? Он ведь теперь известный и даже модный журналист, говорят. Сугубо для эстетов типа. Во, блин, дела… Даже, помнится, читала пару раз его медитативные опусы. Значит, он и сюда добрался. Ну-ну… Про нас будет писать, очевидно. Похоже, даже скорее про меня. Хм, забавно… А у меня голова ещё немытая после смены, нехорошо… И прыщик на шее… Во как внимательно слушает. Как и раньше. Правда, он эти песни уж, небось, сто лет как позабыл… Ну ладно, напомним, дело это весьма нехитрое… Она встретилась взглядом с Андреем и игриво подмигнула ему. Заметила, как он чуть вздрогнул и тоже попытался ей в ответ рукой сделать некий приветственный жест. Но на него все начали тут же оглядываться и шикать. Концерт, впрочем, уже продолжался – Лена запела знаменитую когда-то песню:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый выбирает для себя<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщину, религию, дорогу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дьяволу служить или пророку —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый выбирает для себя.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Когда начался концерт и Андрей увидел её, в желудке как будто поселился камень. Да, это была она. Несмотря на то, что они давно не виделись, не узнать он её не мог. Она, разумеется, изменилась, но эти изменения были в сторону изящности, тонкого вкуса и вытекающей из этого какой-то незащищённости. Совсем не то что раньше, когда она запросто могла надеть серое с коричневым и вдобавок обуться в белое. Что касабельно собственно песен, то Андрей некоторые из них даже смутно помнил. Вот, например, эту, которая как раз сейчас звучала:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничто не стоит сожалений,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Люби, люби, а всё одно, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знакомств, побед и поражений<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам переставить не дано…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;М-да… Андрей в своё время даже выучил аккорды для этой песни, но музицировать на людях было явно не его призванием, как вскоре выяснилось. Кто-то слева от Андрея засопел и всхлипнул от прилива чувств. Потом ещё была «Куда ты уехала, Сьюзен» и совсем под конец «О, сладкий миг, когда старик…». После всего – долгие аплодисменты и букетик тюльпанов из их орбитальной оранжереи. Они, эти тюльпаны, в невесомости вырастали весьма непохожими на земные, но всё равно от добрых старых традиций никто не хотел отходить. Правда, почему-то эти цветы не пахли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После концерта все не особо спешили расходиться, несмотря на информацию на табло, что через пятнадцать минут отключат гравитацию. Никто не просил её петь ещё – видели, что она утомлена. Но на лицах у всех читалось ощущение, что надо бы ещё немного побыть вместе. Хотя бы несколько минут. Продлить воспоминания о земной жизни. Люди в основном молчали, кто-то глядел в пол, кто-то – в потолок. Одни продолжали сидеть, иные стояли небольшими группами и полушёпотом говорили. Лена тоже не уходила – ей принесли минералки, и она пила маленькими глотками. Рядом на стуле лежала замолчавшая Ленина гитара, и кто-то подошёл и просто в задумчивости потрогал басовые струны. Те отозвались тихим гулом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей прекрасно понимал, что прямо сейчас поговорить вряд ли получится. Хотя ему показалось, что Лена была бы не против. Но это не факт, конечно. Может быть, вообще лучше завтра? А если у неё работа завтра? Да и захочет ли она вообще общаться? Но обозначить себя надо по-любому. Раз уж она ему помахала рукой. Да, надо попробовать… Хотя бы пару слов – просто, чтобы понять, какие он у неё эмоции вызывает. Лучше бы, конечно, никаких. Но, с другой стороны, Андрей почувствовал, что этот концерт уже разбередил его, и сохранить холодную голову будет непросто. Сдвинулись какие-то внутренние процессы, которые были много лет заморожены в нём. Надо ли это ему теперь – вот вопрос. Но работать надо, тут нет вариантов. Писать же втихую, даже не поздоровавшись и не поговорив с ней, – это как-то вообще несолидно с профессиональной точки зрения. Хотя некоторые коллеги Андрея таки и делают. Нет, мы так не будем поступать. Андрей тронул за локоть стоящего перед ним человека и глазами показал тому, что ему надо бы пройти вперёд. Тот чуть посторонился, Андрей обогнул группу людей и подошёл к Лене. Они душевно поздоровались, даже слегка соприкоснулись щеками, по нынешнему обычаю. Он вкратце обрисовал, кто он сейчас и зачем тут. Лена была, возможно, немного удивлена и его появлением, и его задачей, но не показала этого. Напрашиваться на долгий разговор с уставшей женщиной, даже давно знакомой, Андрей счёл бестактным, и они договорились, что плотно побеседуют завтра в обед. Но вышло слегка иначе…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;6<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей пришёл к себе в каютку, почистил зубы, сбросил обувь, уселся на диван. Тело вроде бы хотело поспать, но мозг пока придерживался иного мнения. Он достал из холодильника банку пива и чипсы. Чипсы оказались чудовищно просроченными, и он пульнул весь пакет в молекулярный утилизатор. Тот удовлетворённо почавкал и через 15 сек опять выдал свой дружелюбный зелёный глаз. Андрей прикола ради в своё время (на Земле) с ним вдосталь позабавлялся. Книгу средней толщины этот чудовищный прибор сжевал, помнится, за сорок пять секунд. Тапок – почти за две минуты. Бутылка из-под шампанского превращалась в ничто спустя две с половиной минуты. Датчик жизни, кстати, работал исправно – загруженные в утилизатор тараканы выползали обратно живыми и весьма бодрыми. Что вы хотите – фирма «Сименс» веников не вяжет. Однозначно полезная вещь. Здесь, на станции, была уменьшенная версия, но всё равно интересно. Через пару минут опустевшая банка из-под пива, печально позвякивая, направилась вслед за чипсами. С ней утилизатор разобрался всего за минуту, хотя она была композитная. Неплохо, неплохо… Андрей опустил глаза вниз, секунду подумал и снял уже несвежие носки. Они быстро отправились в путь вслед за банкой – на них было потрачено секунд двадцать, по Андреевым ощущениям. Он уважительно сказал: «У, холера…», но ничего ещё достойного утилизации вокруг не обнаружил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда он перевёл тело в горизонтальное положение и попытался увидеть в воображении текст про недавний концерт уже готовым. Но текст в голове пока, увы, не вырисовывался. Слова придут позже (он это знал), а пока надо было познать всё происшедшее на невербальном уровне. Это было, вообще говоря, с некоторых пор основным приёмом Андрея для прихода к новым состояниям сознания. Где-то после сорока он заметил, что прирастает уже не разумом, а психическим потенциалом. Странно поначалу было ему это наблюдение. Мозги его, похоже, к этому возрасту извлекли из окружающей реальности всё, что из неё можно было извлечь рациональным способом. Дальше начал работать совершенно иной способ познания мира. Андрей к этому был не готов – для того, чтобы двигаться дальше, надо освободить мозг и сделать его органом чувств следующего уровня. То есть по всем раскладам получилось так, что Андрей сам собой, почти невзначай, добрался до буддизма – это он понял уже сильно потом. Достигнуть состояния самадхи случайно, конечно, нельзя, но от аффектов сознания избавиться можно. А сначала Андрей немало удивился своим выводам: что есть, оказывается, вещи, которые надо познавать не по-западному – расчленением и препарированием, а по-восточному – хитрым коннектом и растворением в них своего эго. Немного жаль западномыслящих – по непонятным причинам встать на этот путь они могут преимущественно химически. По этому «анизотропному шоссе» через какое-то время можно прийти и к мультиреальности, но Андрей так далеко пока не забирался. Он читал в детстве одну вещь братьев Стругацких. «Волны гасят ветер» называется… Но понял её совсем недавно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К слову сказать, при таком образе жизни, который недалёкие западные люди называют «странным», открывается много нового даже в обыденной жизни человека. Например, Андрей самостоятельно нашёл хороший способ лечить грыжу, которая у него к тому времени обнаружилась. Надо просто ходить задом наперёд. Каждый день по полчаса примерно. Другие мышцы работают, и никакой операции в результате и не надо. А открылось ему всё это, когда он ушёл из-под давления умных медицинских книжек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В таком полумедитативном состоянии прошло около часа. Андрею захотелось перед сном выпить чаю. У него был пунктик относительно чая. В том смысле, что, когда уже перевалило за сорок, он внезапно его полюбил. До этого просто употреблял. Без эмоций – сугубо как подслащённую коричневатую жидкость. Ему было всё равно, что квас, что чай, что кисель, – была бы жидкость. А вот после сорока он внезапно полюбил чай. Вообще, после сорока многое в мужчине меняется. Кто-то называет это кризисом среднего возраста. Неважно, как это называть, но действительно мужчины сильно меняются (за женщин Андрей не мог ответить столь же определённо, но это и для них не исключено). Новые вкусовые рецепторы пробудились, что ли? В первый раз Андрей за собой такую вкусовую трансформацию заметил ещё раньше – когда вдруг распробовал коньяк. А то ведь тоже было время – когда коньяк представлялся ему просто как не очень удачный заменитель водки. Но это было ещё до армии. Потом, видимо, во рту сменилась ситуация, дёсны внезапно обрели чувствительность, и Андрей тогда испытал первый в своей жизни вкусовой удар. То есть, придя из армии, он с друзьями выпил коньяка и резко обалдел от внезапно нахлынувших вкусовых эмоций. Это было очень неожиданно и очень приятно. Но то было совсем давно, он ещё был упруг и бодр, а вот лет десять тому назад впервые испытал почти аналогичные ощущения от хорошо заваренного чёрного чая. И теперь его по вечерам мучил главный вопрос истинного английского джентльмена – как правильно поступить? Ведь два кусочка сахара – мало, а три – уже много. Н-да… Это, кажется, вежливо называется «зрелость». Впрочем, это не принципиально…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гравитацию уже отключили (над дверью горело соответствующее сообщение), и простое человеческое желание теперь оказалось под большим вопросом. Кстати, в каюте почему-то не было кулера. Андрей обследовал свой багаж – там был, он это чётко помнил, кипятильник. Ага, вот он. Теперь надо придумать, как в невесомости вскипятить воду. Андрей задумчиво обвёл взглядом окружающее пространство. Увидел в углу розетку. У него возникло нехорошее чувство, что розетка на время невесомости обесточена (видимо, чтобы такие, как он, не включали в неё свои кипятильники). Андрей подтянулся поближе и разглядел, что к тому же нужен переходник – розетка была трёхштырьковая. «Вот ведь козлы-то идиотские», – сам себе сказал Андрей. Похоже, этот модуль станции был сделан китайцами. Н-да, классно попил чайку, ничего не скажешь… Но в какой-то момент Андрея наконец осенило, что он идиот, ибо в наступившей невесомости ничего нельзя было вскипятить в принципе. Уроки физики не надо было прогуливать. Он улыбнулся, представив себя бродящим по полутёмным коридорам с кипятильником в руке. Но неужели тут в самом деле ночью негде взять кипятка? Как-то не верилось. Андрей потыкал пальцем сервисный экран. Те каюты, где ещё не спали, горели зелёным. В одном из квадратиков Андрей увидел надпись: Ivleva. И там был зелёный цвет. Он нажал кнопку, вскоре появилось её лицо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Слушай, а как тут люди чай пьют в это время? – спросил у экрана Андрей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А, это ты… Да просто берут воду из термоса, – её ответ был несколько разочаровывающим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Упс… Вот ведь засада, у меня только кипятильник. – Андрей был слегка смущён своей неосведомлённостью и неподготовленностью к жизни в реальном космосе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это же тебе не провинциальная гостиница, тут тебя с кипятильником не поймут. Если хочешь, могу дать водички, у меня полтермоса ещё осталось. – Её предложение казалось абсолютно естественным. – Подождёшь пять минут, а? Я тут кое-что должна ещё сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да не вопрос. Жду, – сказал Андрей и блаженно потянулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он давно научился гасить глупые эмоции, но сейчас не очень получилось. Всё-таки себя не переформатируешь. Андрей обрадовался, как будто ему опять было девятнадцать лет и он наконец договорился с девушкой о свидании. Вскоре и вправду раздался негромкий стук в дверь каюты. Тук, потом тук-тук, потом опять тук. Сердце как будто ответило – такое же тук почему-то раздалось и в груди Андрея. Он сглотнул, сдёрнул своё тело с дивана и сказал двери «Да», хотя по уму надо было бы басовито сказать «Минутку!». Но не догадался… Дверь открылась и пропустила Лену Ивлеву. Она посмотрела на Андреевы босые ноги и чуть улыбнулась. Он тоже перевёл взгляд на собственные ноги, и те, как будто в ответ, пошевелили пальцами. Как будто говорили – ну и что с того?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Лена проплыла вглубь, улыбаясь и держа в руке термос. Она уже отдохнула и была в джинсах и футболке с какой-то непонятной Андрею надписью – воздух-то в жилые помещения станции нагнетался, так что можно было ходить в нормальной одежде. Они выпили чаю с сухарями, потом разговорились на общие темы. Андрей догадывался, что не стоит бередить земные проблемы, они явно коснулись Лену – это было понятно. Впрочем, Лена сама направляла разговор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Слушай, я тебя когда увидела, сильно удивилась, конечно. Да. Ты же теперь у нас журналист… Но, насколько я помню, ты упорно углублялся в кибернетику. Я ещё не забыла твои нашумевшие доклады про искусственный интеллект. Были же хорошие перспективы, как я понимаю. А теперь журналист. Как-то не вяжется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну да, было дело. И ты помнишь мои сообщения? – Андрею это было явно приятно, и он даже потрогал кончик носа. – Тогда ещё все были взбудоражены информацией от Verysoft про создание компьютерных программ, которые якобы обладают сознанием. Меня даже чуть не согнали с трибуны во время доклада. Помнишь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не очень, но вполне возможно. Я же больше по телеметрии, ты же знаешь. – Лене, в свою очередь, явно хотелось получить более развёрнутые объяснения Андреевых метаморфоз. Она сложила руки на коленях, слизнула крошку печенья с губы и спросила: – А кстати, та шумиха оказалась пшиком, да?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну как сказать, пшиком или не совсем пшиком… Тут, понимаешь, нету однозначности…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ответ Андрея был слишком абстрактен. Он это тоже понимал и потому быстро добавил, что идея «про программы, которые снятся другу другу и тем похожи на то, что происходит в голове человека» вызывает лично у него массу вопросов. Лена вежливо полюбопытствовала, что же это за вопросы. Андрей почесал затылок, посмотрел на потолок и сказал, что нельзя со всей определённостью говорить, что чертой, отличающей сознание от несознания, является способность видеть сны. Действительно, о чём говорит способность видеть сны? Только о том, что видящий их временно начинает считать текущий сон текущей реальностью. Это проблема интерпретации получаемой информации: во сне ты просто искренне полагаешь, что реальность – это то, что ты вот прямо сейчас видишь. То есть, по мнению Андрея, получаемые данные ни в коей мере не должны наталкивать на мысль о реальности своего источника. Андрей глотнул чая и посмотрел на Лену. Было неочевидно, что такое объяснение было ей понятно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну да, это же не пара коммуницирующих инстансов, – задумчиво сказала Лена. Было видно, что она всё-таки пока пребывает где-то вдалеке, в своём мире.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пара чего? – переспросил Андрей. Это словечко было для него новым в таком контексте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Инстансов. Это типа экземпляров программ в памяти, – быстро пояснила Лена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну да, конечно. – Андрею надо было срочно что-то сказать, чтобы не утратить лидерство в их обсуждении. – Действительно, какие уж тут инстансы могут быть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они выпили по второй и ещё с полчаса пообсуждали все нюансы и ответвления этой темы. Андрею было что тут рассказать. Лена больше слушала, но постепенно и её захватило. Всё-таки как рассказчик Андрей был неплох, очень даже неплох…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да-а, повезло тебе, – протянула наконец Лена, – это же было так классно. В том смысле, что жутко интересно. Так с чего ты бросил эту сферу-то? Перестали платить? Или с шефом поругался? Ты же был самый перспективный на курсе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нет, с шефом-то всё было более-менее. Ты ведь его тоже знала, кажется. Профессор Амбарцумян, помнишь? Он нам ещё читал распознавание образов на пятом курсе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, что-то было такое. – Лена добросовестно пыталась вспомнить лица и фамилии людей тридцатилетней давности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но ушёл я из кибернетики совсем по другой причине. – Голос Андрея вдруг чуть изменился. Лена это заметила и заглянула ему в лицо. Андрей кашлянул и продолжил: – Даже не знаю, как это сформулировать-то получше. Ты ведь читала «За миллиард лет до конца света»?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну было, да. – Лена ответила утвердительно, но слегка неуверенно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей догадался, что ни хрена она не читала. Жаль. Большой минус… Ну или читала, но всё уже давным-давно выветрилось у неё из головы. Андрей, разумеется, не мог её осуждать, просто это было печально. Женщина, что взять…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Гениальная книжка, тут не может быть двух мнений. Так вот – у меня было что-то слегка похожее. Это очень странное чувство. А потом – страшное, просто жуткое. Ощущение своей управляемости, разумеется, приходило ко мне и раньше. Но то было иное. Я в большинстве случаев понимал, чья воля мной движет туда или сюда. А тут я растерялся – было похоже, что моим скромным раздумьям сопротивляется нечто большее. Точно по той самой книжке. Как будто кто-то смотрит мне прямо в мозг. Это не описать … – Андрей сглотнул, расстегнул пуговку на рубашке. И вообще как-то заёрзал, что было для него нетипично в последние двадцать лет. Видно было, что он не на шутку разволновался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А… – Лена открыла было рот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, это было не от переутомления, – быстро ответил он на незаданный, но подразумевающийся вопрос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И что ты сделал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что тут сделаешь? Так не могло продолжаться, ты понимаешь. Через год пришлось уйти, а то бы положили в дурдом. Всё к тому шло… Не знаю, очень трудно описать то самое чувство… Тупая сила начала в тебя кидать бомбы… Пытаешься сначала себя уговорить, что это нелепые случайности, вспоминаешь статистику – учёный же как-никак. Отовсюду исходит угроза… И бомбы ложатся ближе и ближе… Но стоило перестать делать то, что хотелось делать, как тут же всё наладилось. Как награда за сговорчивость… Я до сих пор сам себе противен, когда вспоминаю всё это, если честно… Действительно, прямо как было там написано… Единственное, что хорошо, так это понимание того, что это тоже с кем-то когда-то было… И, может быть, происходит не так уж и редко. Но укротить свой страх мне не удалось, увы… – Андрей замолчал, опустил лицо, но через мгновение почувствовал тёплые Ленины ладони у себя на плечах…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе, Андреюшка, сейчас надо бы успокоиться и переключиться, мы, похоже, зашли не туда, куда надо, – глядя ему в глаза в глаза, сказала Лена. Раздался звук раскрываемой молнии и Андрей осознал, что наступает следующая фаза общения давних знакомых…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Секс в космосе оставил бы приятное впечатление, если бы не одно но: Андрей довольно быстро понял, что Лена вместо него сейчас ощущает в себе своего мужа. Она даже прошептала его имя пару раз – уши-то Андрею пока не заложило, он всё отчётливо расслышал. Он хотел обидеться и прекратить немедленно, но какое-то острое и внезапное чувство то ли жалости к ней, то ли злости за себя самого не позволило сделать это. Поработать за мужа было приятно физически и неприятно психологически. Получалось так, что собственно самого Андрея для Лены и не было тут. Был некий человек мужского пола, временно выполнявший функции мужа. Андрей от этого даже замедлился, почти остановился. Но внезапно ему зашло спасительное видение, что им по двадцать лет, никакого мужа ещё нет и в помине, а они просто целуются в общаге на скрипящей кровати (чего никогда в реальности не было). И простыня медленно сползает на пол… Лена призывно раскрывается… Они соединяются… У Андрея даже пересохло в горле от этого видения. Он почувствовал, как его захватывает и несёт куда-то в молодость…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;7<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этот раз кэп выглядел весьма хмуро. Возможно, не выспался или ещё что – мало ли на станции всяких волнений. Он сидел за рабочим столом, перед ним дымилась чашка кофе. На диване валялся скомканный коричневый плед. Капитан смотрел в стенку перед собой и механически помешивал жидкость в чашке антикварной серебряной ложечкой, которую Андрей отметил ещё в первое посещение этой каюты-кабинета. Когда Андрей вошёл и прикрыл за собой дверь, кэп даже не сразу его заметил. Во всяком случае, никакого шевеления Андрей не увидел. Тогда он деликатно кашлянул и с хрустом прогнал вверх-вниз молнию на своём комбинезоне – только тогда кэп сфокусировал на нём взгляд и молча указал ему ложечкой на кресло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что, и как ваши ощущения, уважаемый? – спросил кэп вместо приветствия, и Андрей не понял, про какие ощущения задаётся вопрос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То, что Лена была у него ночью, кэп, скорее всего, был осведомлён: все сотрудники станции были с датчиками, и их перемещения отслеживались. Это было понятно даже Андрею. Следовало ли Андрею реагировать в каком-то определённом ключе – было неясно. Но, может быть, имелись в виду ощущения от вчерашнего концерта и общения с другими людьми? Андрей, кстати, предполагал сегодня подловить одного бородатого дядьку, которого он вчера заприметил, и поговорить с ним более развёрнуто. Там был интерес – дядька обозначил любопытные социальные мысли, и чуткий к таким вещам Андрей ещё вчера внутренне возжаждал разъяснений и развёрнутых комментариев. Хотя бы про то, что люди, не нарушающие УК в течение всей трудовой деятельности, получают существенную прибавку к пенсии. С коэффициентом «два». То есть лояльность имеет явно выраженную цену. Впрочем, мы к этому ещё вернёмся. А пока Андрей решил ответить обтекаемо, чтобы не подставлять никого и выиграть время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да нормально, – ответил он нейтральным голосом и начал с преувеличенным интересом разглядывать замеченного ещё вчера Боттичелли на стенке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну-ну, я так и подумал. – Кэп разгадал хитрость Андрея и опять своей короткой репликой поставил его в двойственное положение. И даже слегка улыбнулся при этом, негодяй.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей не то чтобы растерялся, но он просто не любил таких неуправляемых ситуаций и решил потому внести определённость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы что-то конкретное имеете в виду, капитан?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей сообразил, что об их давнишнем знакомстве с Леней кэп, возможно, и не знает и поэтому мог подумать, что Лена вдруг стала такая импульсивная и лёгкая на приключения со свежим человеком. Вряд ли такая репутация ей была нужна, поэтому Андрей приготовился защитить соответствующими комментариями свою старинную знакомицу. Но, к счастью, этого не понадобилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да я не про то. – Кэп быстро взглянул на Андрея и досадливо махнул рукой. Стало понятно, что он всё знает, но не считает важным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я посмотрел некоторые ваши, с позволения сказать, опусы, и сложилось чувство, что вы человек, который периодически тяготится текущими обстоятельствами своей жизни и упаковывает свои мечты в неплохие тексты. – Кэп отхлебнул из кружки, поставил её на стол и продолжил: – Можно, наверное, сказать, что вы, когда пишете свои тексты, на самом деле частенько пишете про другое. Это иногда проскальзывает там намёками. Имеющий глаза, да увидит. Это понятно… А сами тексты, их развёрнутый к простому читателю нехитрый сюжетец – это просто оболочка, носитель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ясно, что некоторые тексты имеют двухслойность, это да. – Андрей даже обрадовался, что кэп такой умный и не желает обсуждать всякую фигню, чего Андрей боялся ещё полминуты назад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну а как мне, числясь простым журналистом, от которого руководство ждёт просто развлекательных сюжетиков, не потерять уважение к себе? – добавил Андрей. – Как писать что-то, что реально важно, но что не принято обсуждать, если нет желания немедленно вылететь с работы? Только такие вот вкрапления и могут помочь. Сапиенти, так сказать, сат. Обычное дело…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну это тактика такая, я понимаю. Согласен. Но меня интересуют ваши наблюдения за окружающей жизнью. Вот, помню, вы написали, что подошли к весьма странным умозаключениям. В том числе, где взаимозависимость порождает эффективность. Новая парадигма коллективного труда для небольших по численности команд. Помните этот материал? – Кэп, пощипывая свой роскошный бакенбард, пристально смотрел на Андрея, и Андрей не очень понимал почему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, было что-то. Только это просто игры ума, ничего более. – Андрей вспомнил свои древние предматематические мысли про то, как взаимодействуют люди в небольшом социуме и, начиная с какого числа, начинается расслоение этого социума. По его размышлениям выходило, что без вожака могут обходиться группы до семи человек. Именно такими группами жили, например, айны, и Андрей в этом увидел очень важную, как ему тогда казалось, вещь. То есть сила взаимовлияния на мысли и поступки другого человека вполне достаточна для того, чтобы обходиться без слов. Всё и так всем понятно, напрямую, достаточно взгляда. А язык, развитая речь и система соответствующих знаков возникает, когда вместе собирается много людей. Так что Андрей одно время гордо думал, что открыл магическое число – семь. Но потом всё это, конечно, было затёрто последующими наблюдениями и раздумьями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И что вы там нашли такого интересного, капитан? – спросил Андрей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Капитан оживился, встал со стула, покружил по каюте и выдал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А то, мой друг, что с числом семь надо аккуратнее обращаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей насупился. Запахло мистикой, он этого не любил, но промолчал, соблюдая субординацию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну допустим. И что дальше? – Андрей поглядел в потолок, помолчал, обдумывая ответ, и потом продолжил: – Вы ведь намекаете на то, что знак нужен только тогда, когда перестаёт работать передача непосредственного знания, я правильно понял?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вы молодец, шустро соображаете. И главное – в нужном направлении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было видно, что кэп готовился долго объяснять Андрею свои мысли на эту тему и весьма рад тому, что этого не потребовалось. Всё-таки у Андрея голова варила хорошо. Вернее, он оказался из тех, кто мог для передачи знания использовать прямые методы. Ну или если и не мог, то хотя бы знал о такой возможности. Это кэпа сильно впечатлило.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они ещё поговорили о разных ответвлениях этой темы. Кэпу беседа доставляла удовольствие – это было видно. Плюс к тому он показал себя весьма подкованным в предмете. Такие транслингвистические эксперименты он делал, когда бывал на Земле между вахтовками. Речь в его понимании шла об определённой квантификации передаваемой психической энергии. Андрею эта тема тоже была интересна, но внезапно он почувствовал некий дискомфорт неясной природы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возникло устойчивое ощущение, что в каюте есть кто-то ещё. Это было знакомое ощущение – оно не раз посещало его на Земле в кабинете главного редактора. Андрей знал, что там, в кабинете, было установлено скрытое видеонаблюдение. Он, разумеется, не любил это ощущение – оно не очень способствовало откровенным разговорам с владельцем кабинета. Зачем главному редактору видеонаблюдение – было не очень ясно, но, видимо, по статусу полагалось в свете последних уложений – все-таки, как ни крути, общественно значимая фигура. Но в редакции все сотрудники знали, где стоит видеокамера и иногда демонстративно в неё показывали язык или улыбались – в зависимости от ситуации, настроения и своего текущего положения. И Андрей, в том числе. Тут, на орбите, в капитанской каюте, было видимо, что-то аналогичное. Андрей пошарил глазами по углам каюты, но ничего не заметил. Видеокамера должна была выдать себя своими линзами, но не выдавала. Ощущение ещё чьего-то недоброго присутствия не проходило, Андрей поднял взгляд вверх, под самый потолок и оцепенел на мгновение – с гофрированной вентиляционной трубы на него мрачно, не мигая, глядел толстый серый кот. Морда у него была ленивая и презрительная. Фу-ты, мохнатый дьявол, – мысленно выругался Андрей, но быстро расслабился и перевёл взгляд на увлечённо жестикулирующего капитана. Тот, ведя изложение своей витиеватой и важной для него мысли, даже не заметил этого маленького эпизода. Зато кое-что встало на свои места в голове Андрея. Кот, скорее всего, находился на орбите нелегально. Но мало ли чего на орбите делается нелегального – возьми хоть эти концерты. Или заседания группы проектировщиков правильного будущего. Кот вполне вписывается в эту странную станционную атмосферу. Главное, чтобы у него не проснулись охотничьи инстинкты – кот, который жил на Земле с Андреем, периодически охотился на хозяина, явно считая его больше дичью, чем хозяином. С другой стороны, кот на орбите создавал баланс – почему-то собаками можно летать в космос, а котам – нет. Слегка несправедливо это, безусловно. И ещё маленьким плюсом было то, что Андрей вполне успокоился в отношении собственной параноидальной мнительности и повышенной чувствительности в новых для него местах. Капитан тем временем успешно завершил тезис про свои транслингвистические и трансментальные эксперименты и они ещё полтора часа обменивались разными нетривиальными соображениями и выводами, вперемежку с завариванием следующей порции ароматного чая. Кот абсолютно выветрился из головы Андрея. Через некоторое время тема квантификации ментальной энергии не то, чтобы иссякла, но кэп, видимо, хотел ещё кое-что обсудить. Он взглянул на часы и сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ладно, давайте пока остановимся в наших рассуждениях. Ибо есть ещё один важный и любопытный для меня вопрос. Эх, жаль рапорт на Землю скоро надо начинать составлять. Но десять минут у нас ещё есть. Я хотел вас спросить про космическое одиночество. В самой предельной формулировке. Что думаете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кэп от обсуждения всяких свежих для него идей явно заводился, голос его обретал экспрессию, глаза начинали блестеть. Он опять встал, вышел из-за стола, прошёлся по каюте, поделал в разные стороны вращения корпусом. «Кстати, надо бы сходить в тренажёрку, она тут должна быть», – глядя на движения кэпа, сообразил Андрей, а вслух сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Космическое одиночество? Чем оно отличается от земного одиночества – вы это имеете в виду или что-то другое?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет. Другое. Я про то, насколько можно сохранить разум и работоспособность, если ты точно понимаешь, что назад никогда не вернёшься. Шансов – ноль. В нашей с вами юности были популярны вдохновляющие рассказы про смелых пионеров космоса, которые с концами куда-то улетают, и вся земля восхищается их подвигом. Полная чушь, человек сойдёт с ума и потеряет работоспособность. Психология камикадзе срабатывает на час-два вперёд. Но не на годы вперёд, вы меня понимаете. Вопрос в том, не выйдет ли у человека на первый план чувство одиночества, если он станет таким космическим камикадзе. И только в таком космическом контексте это чувство сможет перед нами развернуться во всей своей фундаментальности… Земное одиночество – это всё-таки не потеря самоидентификации. Это просто печаль, скука, заброшенность, но это не экзистенциальное одиночество. Вот в каком смысле я хотел вас послушать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Оп-паньки, – подумалось Андрею, – не слабо дядя сейчас выступил…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А где, капитан, вы в моих текстах нашли такое место, что вам стало сразу ясно, что я эту тему разрабатываю? Или хотя бы осознаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Меня навело на эту мысль одно эссе, на которое я наткнулся, изучая вашу биографию. Ваше оно на самом деле или не ваше, я так и не понял, признаться. Но это ваша внутренняя кухня, мне это неинтересно. Сначала оно, это самое эссе, показалось мне пустоватым, но я там наткнулся на мысль, которая выпирала из текста и вообще показалась мне богатой. Про то, что одиночество в раю хуже, чем одиночество в аду. Вы там что-то умное излагали на пяти страницах, деталей не помню, уж извините…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хм… Странно. – Андрей вспомнил это эссе, но там было про экзистенциальное одиночество. Кэп всё понял не так. – Но если всё же хотите поговорить на эту тему, то извольте, я буду только рад. Надеюсь, мои незрелые раздумья вас не сильно опечалят…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чаю? – перебил его кэп.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, пожалуйста. Так вот. Видите ли, в чём тут дело, капитан… Придётся начать издалека. Нормальный человек не может силой воли уничтожить свою самоидентификацию. Это ведь означает стать Буддой. Практическая космичность несовместима с отказом от самоидентификации, вот какая штука. Самоидентификация – это ведь привязка к «здесь» и «сейчас». Поэтому надо сначала разобраться с этими понятиями. И отменить их вовсе или чем-нибудь заменить. Тот, кто «везде» и «всегда» – это Абсолют. Переход от наличия самоидентификации к её отсутствию похож на то, как вы лопаете иголкой надутый презерватив. Мгновение назад вы были в нём как нечто дискретное, а вот мгновение спустя вы соединились с Абсолютом и превратились в «везде» и во «всегда». Вопрос в наличии оболочки и в возможности её проткнуть свои интеллектом. Вернее, интеллектом её проткнуть нельзя, это я неправильно сказал. Глупость, извините. Её можно проткнуть только очень специфическим волевым или эмоциональным усилием. Этому надо учиться всю жизнь. Буддисты это называют «пройти верхней дорогой». Но отказаться от интеллекта – это обречь себя на одиночество в интеллектуальном смысле. Зато приобрести приобщённость к Абсолюту. Так что одиночество – это свойство интеллекта. В мире, где нет интеллекта, нет и одиночества. Поэтому в вашу воображаемую ракету надо посадить буддиста – он этого одиночества и не почувствует, оно всегда при нём. Имманентно. А вот в каком смысле самоидентификация может быть объяснена для существа из мира чистых эмоций – это пока никто не осмелился описать… Такие дела, капитан, но на эту тему писать текст неправильно. Надо писать некую музыку, ибо она напрямую соприкасается с миром эмоций, минуя интеллект. Или картину рисовать. Типа «Чёрный квадрат», там, в общем-то, аналогичные дела, вы понимаете. – Андрей перевёл дух и поднял глаза на кэпа. Длинная речь далась ему с некоторым трудом. Он потёр подбородок, протянул руку к чашке и отхлебнул из неё.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Орбитальный собеседник явно что-то хотел возразить Андрею и даже открыл было рот, но тут в каюте-кабинете внезапно включился какой-то скрытый динамик и раздался чей-то довольно скрипучий голос с явными нотками раздражения:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Капитан Ферстаппен, время вышло, а я опять не вижу отчёт. Вы что там вообще делаете, уважаемый? Где результаты мониторинга?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кэп, который до этого выглядел как человек, наслаждающийся высокоумной беседой, мгновенно перегруппировался, скорчил недовольную гримасу, но энергично подсел к экрану и надел гарнитуру. Голос раздражённого босса (видимо, с Земли) теперь уже не разносился по всей каюте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да вот готовлю, господин Сикорски. Практически готово. Так точно, господин Сикорски. Никак нет, господин Сикорски. Слушаюсь, господин Сикорски. Виноват, господин Сикорски. Будет сделано, господин Сикорски. – Кэп как бы визуально сдулся, ссутулился, вытер пот со лба, поднял глаза и сделал извиняющийся жест Андрею, который означал, что кэпу очень жаль, но они продолжат беседу в другой раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей кивнул, вышел из этой замечательной антикварной каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. Он понимал, что вряд ли ещё когда попадёт сюда. Поэтому мысленно попрощался с кэпом и двинул не спеша в свою каюту. До отлёта на Землю ещё было часа четыре, теоретически можно было чем-то себя развлечь. С Леной увидеться вряд ли получится – она на смене. Но с другими интересными персонажами вполне можно пообщаться. Андрей пошёл посмотреть, что там в комнате с наклеенным на двери долларом. Никого. Ну оно и понятно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По пути он заглянул ещё в пару мест, но и там людей не оказалось. Ясно, что жизнь тут в коридорах начинается после окончания рабочего дня. Или рабочей смены, как тут говорят. Андрей дошёл до своей каюты, снял комбинезон, в одних трусах завалился на кровать и начал глядеть в потолок, попутно соображая, как бы ему получше выстроить материал для своего редактора и что там стоит акцентировать, а что – нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мысль кэпа о том, что люди, которые улетают в один конец, – очень особенные люди, практически самоубийцы, если называть вещи своими именами, эта мысль какая-то шершавая. Можно, наверное, взять в полёт группу таких людей, можно даже семейную пару или несколько – только непонятно, какая нормальная семейная пара на это согласится. Проблема долгих перелётов есть – и это факт. Тут затык. Это только писатели-фантасты бодро обошли проблему расстояний. Мол, просто скоренько изобрели, как летать быстро и далеко, и всё сразу стало в шоколаде. А ты поди сначала изобрети. Так что по факту дальше Солнечной системы упаришься летать. И это кэп осознал не с технической точки зрения, а с психологической. Молодец, что тут сказать. И про это надо бы написать, да. Кэп вообще понравился Андрею. Не сдвинуться мозгами на орбите можно, только если очень грамотно загружать свой мозг задачами, которые вытесняют страх и тоску. До сих пор Андрей как-то не очень понимал, до чего можно додуматься, если находиться долгое время в одиночестве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уединение и изоляция. Два слова, обозначающие, по сути, одно и то же – одиночество. Но как же различаются смысл и вызываемые эмоции. Добровольное уединение и принудительная (или вынужденная) изоляция. Мысли в этих состояниях текут в абсолютно противоположном направлении. Почему-то не получается сделать из изоляции уединение. Кэпу это, без сомнения, давно известно – с орбитальными нюансами, понятно. Изолированное сознание – откуда оно должно черпать мотивацию для продолжения своего существования? То есть, когда оно знает, что ничего не изменится вплоть до конца. Становится непонятно, да. Как бы тут не запутаться… Андрей нашёл на своём плеере пару песен реликтовой группы Slade – он всегда слушал эти песни, когда его посещало внутреннее беспокойство неясной природы. Сейчас был ровно такой случай. Слушать и понимать слова там ведь совсем необязательно – главное воспринять ритм и энергетику.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;8<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– …И что это тут за херня, прости господи? А? Андреюшка, ты задолбал, однако! Так у нас не пойдёт, коллега мой ненаглядный! – Голос главного редактора был уже с явными нервическими нотками. Он резко взял со стола зажигалку, потом передумал и швырнул её обратно на стол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей хмурился и молчал. Хотя, в принципе, ничего страшного ведь не произошло. Ну подзадержался слегка, суточные пришлось брать дополнительные. Но текст же ведь написал! Просто он получился как бы из двух частей. Первая, концертная часть вышла так себе, конечно. Но не ниже его, Андрея, уровня – в меру гладкий текст с элементами ностальгии по тем временам, когда можно было жечь костры, ночевать в палатке, горланить песни перед такими же глупыми, но податливыми подругами и искренне думать про себя при этом, что ты являешься носителем офигительных новых идей. Вполне себе нормальный текст, слегка ироничный, слегка грустный. Старший телеметрист пускового комплекса Елена Ивлева изображена выпукло и даже высокохудожественно. Ну, может быть, следовало использовать феминитив? Абсолютно не факт. Редактор сначала глазами пробежался по тексту, одобрительно хмыкнул пару раз, кинул лукавый взгляд на Андрея, переложил во рту зубочистку и продолжил читать. Однако выражение его лица стало меняться, когда он перешёл ко второй части. Сначала он по инерции проскочил пару абзацев, сохраняя на физиономии лёгкую улыбку и даже определённую благостность. Но потом информация, похоже, всё-таки поступила в мозг. Он вернулся назад, перечитал всё написанное ещё раз и только после этого поднял на Андрея глаза. На этот раз в них уже не светилось доброты и умиления текстом. Андрей только сейчас догадался, что первая и вторая части текста не состыковались в голове главреда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ну, хорош мне дрезину по мозгам гонять, – решил Андрей немного поиграть роль «парня с окраины». – Обычный текст. Что-то не так, шеф?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глазах главного стали уже видны прожилки. А вот это реально плохой признак, решил для себя Андрей. Надо сбавить обороты. А то сейчас начнётся истерика… Мы это уже проходили…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А то, Андреюшка, что ты у нас тут работаешь пока специалистом по культурке, а писать про что-либо иное я тебя ведь не просил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так оно само получилось. – Андрей не то чтобы извинялся, но попытки сгладить неловкость всё же в его интонации были. – На станции много интересных людей оказалось, у них полно идей и мне показалось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе очень зря это показалось, – с внезапной злобой перебил его главный и выплюнул на стол зубочистку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да не надо так возбуждаться, шеф, это же просто игры ума, – парировал Андрей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего себе, игра. Это может быть квалифицировано совсем иначе. – Главный засунул себе в рот следующую зубочистку. – И ты это понимаешь ведь, козёл! Зачем же ты мне это подсунул-то? Ведь отмываться придётся очень долго. И я не могу этот материал просто тихо не пропустить. Типа не заметить. Ты же меня подставил фактически, Андрей! – Главный вгрызся в несчастную зубочистку, и казалось, сейчас её просто измочалит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Шеф, там у них просто такой кружок. Собираются, болтают от скуки. Надо же правильно понимать людей, которым реально нечем загрузить себя. – Андрей тоже начал понемногу злиться. И надо срочно определиться: реагировать на козла или не стоит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что плохого в том, что люди придумали некую очередную утопическую систему и радостно обсуждают её? Разве это говорит о чём-то большем, нежели о том, что им жутко скучно? Они не пойдут бунтовать – это стопудово.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не уверен. Я не хочу выглядеть параноиком, но этот текст воспримут так же, как в Америке воспринимают до сих пор идеи коммунизма, – произнеся это, главный перевёл дух и показал бровями наверх. – Ты и вправду думаешь, что публичное обсуждение вопроса «в каком смысле власть должна быть сервисом» останется незамеченным? Хоть ты эти мысли привёз с орбиты, хоть из другого места – это табу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Главред возбуждённо ходил от стола к окну и обратно и махал в воздухе руками возле своей головы. Андрей вдруг подумал, что тот сейчас начнёт брызгать слюнями, и невольно отодвинулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Шеф, угомонитесь. Ну не надо же так возбуждаться. Всё это банально, про это давно и многократно написано, – сказав это, Андрей поднял глаза к потолку. Он увидел, что видеокамеры по углам уже живо интересовались происходящим в кабинете. Они активно шевелили цилиндрическими тушками и едва не говорили: «минуточку, я записываю».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрею вдруг стало скучно и тоскливо от этого разговора. Редактор, похоже, заметил это и сменил тональность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне это тоже неприятно, – примирительно, но не очень убедительно сказал он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Блин, да о чём мы вообще говорим, шеф? – Андрей ещё больше насупился. – Я не считаю такую публикацию ничем большим, чем просто текстом. Что с того, что люди задают себе простые и абсолютно естественные вопросы о сути власти? Власть же конструирует наше будущее, так? И потому вопрос о том, как и куда уйдут политики и как они будут в будущем ассоциироваться с властью, вполне даже обсуждабелен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ты что, фантастики перебрал? Не понимаешь, где граница дозволенного? – Редактор скорчил гримасу, но она была отнюдь не смешной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрею на секунду показалось, что в комнате резко похолодало, как будто открылся канал в прошлое, и из него потянуло подземельным хладом и вонью. Он поёжился, достал из пачки сигарету и помусолил её как бы в раздумьях. Потом сказал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне, пожалуй, не очень интересно обсуждение этой темы в таком ключе, – и, закурив, добавил: – Не хотите публиковать – не надо. Давайте оставим только мою, так сказать, лирическую часть. Какие песни слушают в своё свободное время наши орбитальные вахтовики. И о чём видят сны… Несомненно, очень актуально и в духе вашего издания, – не смог он удержаться от лёгкого сарказма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Заметьте, не я это предложил, – с нескрываемым удовлетворением ответил редактор какой-то старой цитатой (Андрей точно знал, что это цитата, но совершенно не помнил, откуда она). Сарказм Андрея редактор не заметил или сделал вид, что не заметил. Он повернулся вбок и щёлкнул выключателем стоящего на подоконнике чайника. В комнату пришёл звук готовящейся к закипанию воды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Андрей сидел молча, не стремясь ничего изменить в голове редактора. По его внутренней шкале, текст получился на четвёрочку. Была, разумеется, пара острых фраз – для оживляжа. Про кружок орбитальных социалистов-утопистов. На это главред, простая душа, и клюнул. Но он не разглядел другого. Была пара важных страничек про собственно космическую проблематику. Это Андрей раньше не особо понимал, на самом деле. Например, про то, что человека нельзя изменить, адаптировать к космосу. Человек остаётся человеком, но только если есть хоть маленькая возможность вернуться на Землю. Это крайне важно. Человек вне Земли может быть только временно. А если возможности вернуться нет и он это чётко понимает – то просто сходит с ума. Точка. Или самоликвидируется, если хватит духа. Потому что становится незачем жить. Отсутствие надежды на возвращение – вот что разрушает. Никто не видел ещё человека, который согласился бы остаток дней провести в ракете, даже якобы (или не якобы) принося пользу человечеству. Например, из тюрьмы пожизненно заключённому можно попытаться бежать или, может быть, случится война/землетрясение, а тут – вообще нет вариантов. Вот про это Андрей и написал пару страничек. А до такого ни один фантаст не додумался ещё. И, похоже, этот ход пройдёт: редактор социальные фрагменты явно уберёт, а важное про космос вполне может остаться. Что уже неплохо. Таков был подход Андрея – подставить одно, чтобы спасти другое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чайник щёлкнул каким-то особым пластиковым звуком, извещая о наличии кипятка. Андрей с внутренней улыбкой тут же вспомнил свои позавчерашние мытарства с кипятильником на орбите. Да, забавно там получилось… Из этих воспоминаний его вывел голос редактора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе чёрный или теперь уже зелёный?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чёрный, разумеется. А то вы как будто этого не знаете, – ответил Андрей и закинул ногу на ногу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Редактор стоял спиной к Андрею, что-то там колдовал, и не было никакой возможности понять, что же он действительно положит в чашку. Андрей, да и прочие сотрудники редакции знали за редактором дурную особенность не выкидывать спитые пакетики, а копить их в специальном небольшом контейнере и при случае опять подсовывать своим гостям. Те, кто не следил за руками редактора, попадались на эту уловку и были потом несколько печальны. А редактор, кстати сказать, абсолютно искренне полагал, что так он борется за экологию. Кто-то из попавших на спитый пакетик сотрудников в сердцах присоветовал редактору не пользоваться туалетной бумагой, раз уж он такой последовательный борец за сохранение лесов. Редактор тогда только противно хихикнул в ответ и отвёл глаза в сторону. Но тем не менее продолжал тихо гадить при случае своим гостям, которых больше всего обижало то, что в этом редакторском действии не было сознательного желания обидеть – просто он так понимал экономность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В кармане Андрея внезапно чирикнул коммуникатор. Такой звук означал, что звонящий не находится у Андрея в списке. Чужой, стало быть. Вот ведь некстати-то. Андрей похлопал себя по карманам и извлёк наружу продолговатый брикетик. Может быть, это Ленка с орбиты решила звякнуть? Что-то у него внутри опять слегка сжалось. Андрей дал ей при расставании свою визитку, а там, кроме его фотографии, есть ещё и его номер. А внизу, маленькими буковками, приписка про то, что это для особых случаев. В принципе, Андрей не особо рассчитывал, что она будет ему звонить. Незачем ей это всё… Чего уж тут себя обманывать-то… Андрей перевёл глаза на зеленоватый экран. Там светилась надпись, предлагавшая новые скидки на услуги по трансплантации печени на дому. Андрей, брезгливо морщась, быстро нажал на иконку «удалить» и раздражённо сунул коммуникатор обратно в карман. Ему было досадно, что он хоть на секунду, но допустил, что это могла быть Ленка. Эх, Лена, Леночка. То есть, получается, он всё-таки надеялся… Но самое неприятное, что в ходе этих нехитрых манипуляций со своим коммуникатором он, кажется, ненадолго утратил контроль за руками редактора. А вот этого допускать было нельзя ни в коем случае… Главред широким жестом поставил перед Андреем чашку, пододвинул сахарницу с одиноким кусочком сахара, потом отвёл глаза и начал делать вид, что ищет внезапно потерявшуюся зажигалку. Андрей заглянул в чашку и ему стало ясно, что за главредом он-таки опять не уследил…<br>
<br><br>