   Влас Михайлович Дорошевич
   Макбет, или Жертва ведьм
   Трагедия. Соч. A.B. Южина [1 - Впервые – «Русское слово», 1914, 23 января.] [2 - Фельетон написан в связи с возобновлением в Малом театре спектакля по трагедии В. Шекспира «Макбет», премьера которого состоялась 21 января 1914 г. Режиссером постановки был И.С. Платон (1870—1935).]

* * *

   Оказывается, никакого Макбета никогда и на свете-то не было.
   Был очень мягкий человек, которого погубили четыре ведьмы.
   Трех он встретил в степи, четвертая – его собственная жена.
   Конечно, это тоже трагедия.
   Но не та, которую написал Шекспир.
   Мне вспоминается другое представление «Макбета».
   Театр Парадиза.
   Слежавшееся небо в пятнах.
   За кулисами возят какую-то тачку, и никто не думает, что это гром.
   От времени до времени вспыхивает бенгальский огонь и ярко освещает морщины на небе.
   Трое итальянских лаццарони [3 - Лаццарони (итал. lazzaroni) – бедняк, живущий нищенством или случайным заработком.] ломаются и коверкаются, изображая ведьм.
   Выходит Росси [4 - Выходит Росси. – В московском театре «Парадиз» Э. Росси выступал в роли Макбета во время гастролей в 1890 г.].
   Макбет.
   Погруженный в глубокую задумчивость.
   Какие-то мрачные и тяжелые думы бродят в его голове и глядят из его глаз.
   Мне первый раз пришла в голову мысль:
   – А что, если бы Макбет не встретил ведьм, произошла бы трагедия?
   И тяжелый взгляд Росси ответил:
   – Да.
   Макбет дарует победы.
   Он чувствует, сознает, что выше всех.
   «Тан Гламиса» – это слишком мало для него, для его подвигов.
   В Гламисе ему уже тесно.
   Шотландия…
   Тяжелые, еще неопределенные мысли ворочаются в его голове.
   Ведьмы только формулируют его мысли.
   И он вздрагивает, потому что в голосах трех ведьм он слышит голос своего сердца, своей души, своего ума.
   Ведьмы только ускорили трагедию.
   По Южину, ведьмы – все.
   Если театр – суд, а рецензенты – присяжные заседатели театра, Макбет Южина [5 - …Макбет Южина… – Впервые А.И. Южин выступил в этой роли в постановке Малого театра в 1890 г., затем в сезоне 1895—1896 гг.] говорит:
   – Господа судьи! Это меня неизвестные старухи подучили! Ей-богу, я тут ни при чем.
   И добавляет:
   – Обратите тоже внимание, какая у меня жена. Все она!
   И говорит это, чуть не плача.
   Макбет Южина только и делает, что «чуть не плачет».
   Он чуть не плачет, когда жена уговаривает его убить короля.
   Чуть не плачет, когда убил.
   Говорит плаксивым тоном и прижимаясь к жене.
   Немножко муж под башмаком.
   Сколько приходится этой леди биться с таким плаксой.
   И ведьмы знают, что на этого плаксу полагаться нельзя.
   Не упускают его из виду.
   Сейчас начнется монолог о кинжале.
   Ведьмы появляются в замке Макбета, на сцене налево.
   Сейчас пойдет убивать.
   Ведьмы появляются на сцене направо.
   Каждый раз, как заговорят об убийстве, словно у Вагнера лейтмотив, на сцене появляются ведьмы.
   «Злые мысли бродят в замке Макбета».
   Боже, какая тонкость!
   Это разные Росси да Сальвини натолковали, будто Макбет железный человек [6 - Это разные Росси да Сальвини натолковали, будто Макбет железный человек. – Свое понимание образа Макбета Э. Росси подробно изложил в воспоминаниях: «Макбет – счастливый человек: гордый богатством, доблестью и славой, он все больше укрепляется в своем эгоизме и живет лишь им одним. Он стремится к тому, чтобы стяжать еще большую славу и добиться больших почестей, о которых прежде лишь мечтал. Теперь ему мнится, что он достиг очень многого и что от природы ему отпущены недюжинные физические силы и умственные способности. Непомерно высокая самооценка распаляет его воображение и порождает в сердце страсть, которую любой благоразумный и честный человек называет тщеславием. Макбет даже не желает над этим задумываться. Внимательно поразмыслив над трагедией, я без колебания отверг совершенно неправильную и притянутую за уши мысль о том, что будто Макбет – игрушка в руках сверхъестественных сил, которые у трагических поэтов древности выступали в обличье рока. Будь это так, Шекспир изменил бы самому себе» (Эрнесто Росси. Сорок лет на сцене. Л., 1976, с. 210). Роль Макбета входила в шекспировский репертуар Т. Сальвини с 1877 г. Французский критик Огюст Витю писал о Сальвини в этой роли: «В образе Макбета во всем ужасе, со всею логикой и полнотой воплощено преступление. Роль эта для трагика – одна из самых трудных и желанных. Опасность быть однообразным подстерегает исполнителя, если он не обладает достаточными средствами, чтобы от акта к акту передать нарастание кровавого неистовства и страх, овладевающий гламисским таном. Величайшей похвалой г-ну Сальвини служит то, что что ему это полностью удалось» (Чельсо Сальвини. Томмазо Сальвини. М., 1971, с. 241).].
   Последняя ступень человеческой смелости.
   – Все, что может человек, могу и я!
   И гибнет потому, что захотел быть:
   – Сверхчеловеком.
   Ничего подобного!
   Вы посмотрите, как он прижимается к жене, – словно перепуганный ребенок к маме.
   – Мама, я боюсь.
   Послушайте, каким плаксивым тоном говорит.
   Тряпка! Настоящая тряпка!
   Макбет сделался королем.
   Г-н Южин умеет быть величественным.
   Правда, это скорее величие директора театра.
   Мы помним точно такое же величие г. Южина в Кине [7 - …величие г. Южина в Кине. – В главной роли в спектакле Малого театра по пьесе А. Дюма-отца «Кин, или Гений и беспутство» Южин выступил в сезоне 1900—1901 гг.].
   Когда г. Южин играет короля, – кажется, что его сделали директором казенных театров, он принимает актеров и делает им:
   – Указания.
   – Вы чего это, господа, все загримировались восточными человеками? А? Вы, например, господин убийца? Какой вы шекспировский, – вы бакинский наемный убийца за пять целковых! [8 - …бакинский наемный убийца за пять целковых. – Образ связан с беспорядками в Баку, о которых писала тогда пресса.]
   В короле г. Южин величествен и спокоен.
   – Слава богу, получил хорошее место.
   Вот никак не думали!
   Мы полагали, что:
   – Макбет зарезал сон. Что трон для него Голгофа. Только он-то разбойник.
   И что он мучится, как распятый разбойник.
   Мы думали, что с тех пор, как «коготок завяз», эта хищная птица бьется в смертельном ужасе.
   И от ужаса идет от преступления к преступлению.
   И что в этом трагедия.
   Нарастание трагедии!
   Г-н Южин дает антракт, перерыв, отдых.
   Тысяча извинений! Поезд идет все быстрее и быстрее к катастрофе. Тут остановки не полагается.
   Сын Банко жив.
   Откуда же это спокойствие, спокойная величавость и благополучие директора банка?
   Г-н Южин объявляет:
   – Остановка! Буфет!
   Лакомится королевским благополучием. Получается среди трагедии картина:
   – Мещанского счастья короля Макбета.
   В самом преступлении есть уже наказание. Этого трагизма жизни г. Южин не дает.
   Но вот все преступления совершены. Началось одно:
   – Наказание.
   И Макбет снова плакса.
   Ему приходят сказать, что его жена умерла.
   Макбет, борец, боец, вызвал на бой судьбу. Перед ним последний бой. И победа! Бирнамский лес не может пойти на Донзинан, и нет еще на свете человека, который не был бы рожден женщиной. Его некому победить!
   И в эту минуту ему говорят «под руку», что жена умерла.
   Росси скажет с раздражением:
   – Она могла бы подождать!
   Но у г. Южина Макбет, извините, не таков. Он расплачется.
   Он будет говорить вот эти именно жесткие и жестокие слова плаксивым тоном.
   Словно человек, обвиняемый в убийстве отца и матери:
   – Господа присяжные! Пожалейте меня: я круглый сирота!
   Этот Макбет был все-таки хороший муж.
   Ярости в этом мягком, милом человеке не проснется даже в минуту последнего боя.
   Перед нами не пловец, переплывающий «море крови» и яростно борющийся с волнами, которые его захлестывают.
   Известие о том, что противник не рожден женщиной, а вырезан из чрева матери, не наполнит Макбета безумием ужаса и ярости.
   Оно просто подрежет его.
   Но когда же, когда же мы увидим ярость этого «мужа кровей»?
   А в сцене с вестником.
   Посмотрите, как он начнет его душить!
   Как будет на него сверкать глазами! Страшно смотреть!
   Как рычать!
   О, боже! Приколотить вестника! Какая «ярость» для Макбета!
   Уж, действительно, момент – в сцене с беззащитным, злосчастным вестником показывать:
   – Что такое Макбет.
   Как он может быть страшен! Г-н Южин сыграл драму. Драму-с, а не трагедию. Что такое трагик? Это чувствуется.
   Когда я в первый раз увидел Мунэ Сюлли в Гамлете [9 - …увидел Мунэ-Сюлли в Гамлете… – См. «Мунэ-Сюлли».], в сцене с тенью, мне стало страшно. Не призрака, а Гамлета. Гамлет почему-то был страшнее призрака. Это трагик.
   Макбет еще ничего не сделал. Росси только еще вышел. А было уже жутко.
   Что-то у этого человека в голове страшное. На что-то он обречен ужасное. Это трагик. Сальвини выходил в Отелло счастливый и радостный.
   А сразу вас захватывало трагическое ощущение. Этот человек тяжело кончит. Он слишком велик и значителен для окружающих. Это человек обреченный.
   В жизни разве вам не случается, – очень редко, – встречать людей с такими лицами, что вас жуть берет за них. Вы сразу видите:
   – Этот человек так не кончит! Что-то есть в них.
   Какая-то печать лежит на них.
   Трагик…
   Так от разрытой земли веет могилой.
   А бывает, что и не веет.
   Г-н Южин прекрасный актер драмы, превосходный, умный актер комедии, режиссёр со здоровой любовью к здоровому искусству, администратор мужественный и честный, не следующий модам, чтобы понравиться сегодняшней публике, интересный драматург, в комедии автор «Джентльмена», в драме «Измены» [10 - …в комедии автор «Джентльмена», в драме – «Измены». – «Джентльмен» (1896), «Измена» (1903) – пьесы А.И. Южина, имевшие успех у публики и критики, шли во многих театрах.].
   Но нельзя же всего.
   И богам не было дано:
   – Все.
   И боги имели свои специальности.
   Афродита обладала красотой, но мудрость оставляла Афине-Палладе [11 - Афина-Паллада – в греческой мифологии богиня войны и победы, а также мудрости, знаний, искусств и ремесла.].
   Я смотрел г. Южина в Макбете и все думал:
   – Кого он мне напоминает?
   Но что-то очень знакомое. И милое!
   – Ба! Да это М.В. Лентовский в роли Нэна-Саиба. Актер удивительно красивой «внешности». Красивых поз.
   Красивого жеста.
   Всевозможнейших внешних эффектов.
   Но по чувству:
   – Вы, сударь, камень! Сударь, лед! [12 - Вы, сударь, камень! Сударь, лед! – Цитата из комедии A.C. Грибоедова «Горе от ума».]
   У г. Южина нет трагического темперамента.
   Который подсказывал бы ему настоящий трагический тон и ноты.
   Он старается играть:
   – Как можно сильнее.
   И переигрывает.
   Когда хочет изобразить колебание, – становится плаксив. Когда хочет быть страшным, кричит, рычит или «страшно шепчет». А нам не страшно.
   Мы смотрим на его широко раскрытые «от ужаса» глаза, в первый раз любуемся и говорим:
   – Какой этот человек ощущает ужас! Но сами никакого ужаса не чувствуем.
   А когда этот «эффект» повторяется в десятый раз, в двадцатый раз, мы говорим:
   – И как этот человек не устанет целый вечер таращить глаза!
   Мы подошли к технике.
   А.И. Южин, я – тот самый гимназист, который аплодировал вам в селе Богородском, когда вы играли вместе с Андреевым-Бурлаком, Писаревым, Гламой-Мещерской в «Иудушке» [13 - …в селе Богородском, когда вы играли… в «Иудушке». – Богородское – см. «Уголок старой Москвы». «Иудушка» – инсценировка Н.Н. Куликова по роману М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» (1875—1880). В спектакле по этой пьесе Южин принимал участие вместе с актерами Пушкинского театра A.A. Бренко, в который он поступил в 1881 г.].
   Сына Головлева.
   Помните, как очаровательна была Глама? Недаром в «Пушкинском театре» ею залюбовался сам Тургенев и целый вечер не отрывал глаз от ее ложи!
   А как хорош был Бурлак! А Писарев в роли его брата. И «обстановки» никакой. Вы правы: первое в театре актер, он все.
   Но это в сторону!
   В последнем акте «Иудушки» вы должны застрелиться.
   Вы выхватываете пистолет. К виску. Спускаете курок. Осечка! Ничего.
   Надо же умереть как-нибудь.
   Вы подбегаете к комоду, где стоит посуда. Ни одного ножа.
   В отчаянии вы… вы режетесь пальцем.
   Проводите пальцем по горлу и падаете:
   – Мертвый.
   В публике хохот.
   В таких случаях за сценой у сценариуса другой заряженный пистолет. Он стреляет одновременно, – только одновременно! – с тем, как спускают курок на сцене. Выстрел. И публика ничего не замечает.
   Но в те времена техника в театре хромала.
   Хромает она и сейчас.
   О, русский актер, русский актер! Все, что касается техники, голоса, – до такой степени у него все в пренебрежении! Вы не слышите, как это отдается в зале.
   В Макбете, когда вы пугаетесь какой-нибудь неожиданности, вы вскрикиваете:
   – Коротким криком.
   Вам кажется, что это:
   – Ужасно.
   Это, действительно, ужасно: в зрительном зале кажется, что вы икаете. И эта икота повторяется у вас несколько раз и мучит публику.
   Публика, ведь, может и рассмеяться.
   В трагедии-то!
   Вот то, что я хотел сказать о г. Южине в Макбете, и что сказал без всякого удовольствия.
   Был ли я к нему несправедлив?
   Чересчур.
   Это большой актер.
   И оскорблением для него было быть к нему «снисходительным».
   Я вспоминал Росси…
   Сравнение – не доказательство.
   Но нужен же аршин, чтобы мерить.
   На настоящий большой трагический аршин Южин-трагик невелик.
   Но если мерить на «художественный» аршин, на трагические вершки Художественного театра, – этого странного театра, который делает трагедию, настоящую трагедию, из «Ревизора» и уничтожает всякую трагедию в «Юлии Цезаре» [14 - ..Художественного театра, который делает трагедию… из «Ревизора» и уничтожает всякую трагедию в «Юлии Цезаре»… – Имеются в виду постановки комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» (1908 г.) и трагедии В. Шекспира «Юлий Цезарь» (1903 г.).], – то г. Южин окажется колоссом.
   Колоссом-трагиком в сравнении с «опрощенным» Брутом г. Станиславского или кричалой Кассием г. Леонидова [15 - …с «опрощенным» Брутом г. Станиславского или кричалой Кассием г. Леонидова. – К.С. Станиславский играл в «Юлии Цезаре» роль Брута. Леонидов (настоящая фамилия Вольфензон) Леонид Миронович (1873—1941) – русский актер. Играл в театрах Соловцова и Корша, с 1903 г. работал в Художественном театре. Был мастером, сохранявшим яркую характерность в ролях разнообразного репертуара – от остросатирических до трагедийных. В «Юлии Цезаре» играл Кассия.].
   Он хорош в сравнении с тем, что у нас сейчас есть, и недостаточен в сравнении с тем, чему следовало бы быть.
   Да еще:
   – На образцовой сцене.
   О г-же Смирновой мы уже достаточно говорили вчера.
   Когда в пятой картине поднялся занавес, мы увидели на ступеньках лестницы женщину с очень злым лицом, злым выражением глаз, злыми тонкими губами.
   С прямыми, почти сросшимися бровями.
   Она провела белую полосу вдоль носа, – это делается для прямизны, – и даже у нее получилось армянское лицо в этой пьесе из кавказской жизни!
   Ах, до чего зла, каждую минуту зла эта леди Макбет!
   И до чего она старается это показывать.
   Чтобы публика не забыла, избави Бог!
   Очень хороши злые взгляды «мельком» при приеме короля Дункана.
   Но потоньше! Ради Бога, немного потоньше!
   До публики и так эти взгляды доходят.
   Не надо отправлять их «заказными».
   Мы и так видим, что вы играете, много играете.
   Переиграли самого Макбета.
   Вот победа феминизма!
   Настоящим-то Макбетом оказался не он, а леди Макбет.
   Это у нее при появлении на сцене готовы честолюбивые замыслы и планы преступлений.
   Это она письмо читает, как выражение своих собственных мыслей.
   Не письмо зажгло в ней честолюбивые мечты.
   Чрезмерные слова о том, как она поступила бы с ребенком, – это говорится не в увлечении, не в порыве страсти честолюбия.
   Все это холодно и злобно обдумано.
   Вот железная женщина!
   И артистка с фантазией.
   Ей дали роль леди Макбет.
   А она сыграла Макбета. Только злющего.
   Очень сильны ее сцены притворного ужаса.
   И она показалась нам слишком опрощенной королевой.
   Вряд ли так уж широко размахивает руками королева Шотландии, говоря:
   – Гости дорогие!
   Пир суровых танов – не студенческая пирушка.
   Королевы, вероятно, в те суровые времена были сдержаннее. А леди Макбет, – она-то наслаждается властью, – и величественнее.
   Мы поблагодарили г-жу Смирнову за то, что она избавила нас от «традиционной» заунывной, однотонной декламации в сцене сомнамбулизма.
   Благословен всякий артист, не соблюдающий традиций!
   Это спасает публику от шаблона.
   Но лепет, бормотанье, отрывистые слова «сквозь сон» были бы превосходны для всякой женщины, у которой неспокойна совесть.
   Раз г-жа Смирнова играет «самого Макбета», – ей следовало бы для этой сцены найти интонации более тяжкого кошмара, полные:
   – Более трагического ужаса. Силы, трагической силы нет!
   Драма, а не трагедия.
   Остальные исполнители в «Макбете» [16 - Остальные исполнители в «Макбете»… – В роли Малькольма выступил В.В. Максимов, Дункана – С.А. Головин (1879—1941), Макдуфа – Е.А. Лепковский, Банко – С.В. Айдаров.] никогда никого не интересуют. И справедливо. Фон картины.
   Который резал глаза только тем, что шлемы на танах блестят, как вычищенные самовары. Война, а не парад! Изрубленные шлемы, щиты и разорванные плаши больше соответствовали бы мрачной картине.
   Ведьмы, которым у г. Южина отводится главное место, лучшие из ведьм, каких мы видели [17 - Ведьмы… лучшие из ведьм, каких мы видели. – В этих ролях выступили Е.Д. Турчанинова, В.О. Массалитинова (1878—1845) и экстерн (сдавал экзамены за курс театрального училища, в котором не учился) Скрябин.].
   Г-н Коровин выдумал хорошо [18 - Г-н Коровин выдумал хорошо. – Художественное оформление спектакля осуществил К.А. Коровин.].
   Ведьмы сливаются с утесами, со стенами.
   Словно в морском аквариуме спруты, которые сливаются с камнями. Сразу его и не разглядишь, и вдруг, страшный и отвратительный, он протянет свои серые шупальцы.
   Музыка, какая-то далекая, заунывная, странная, придает таинственный и мистический колорит трагедии, в которой, по мысли Малого театра, так много места уделено «потустороннему миру».
   По нашему мнению, это излишне.
   Но раз так задумано, – настроение получается.
   Веет потусторонним миром.
   Жутковато.