-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Иван Федорович Горбунов
|
| Постоялый двор
-------
Иван Федорович Горбунов
Постоялый двор
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Роман Игнатьевич, содержатель постоялого двора.
Алена, кухарка.
Евсюха, Никита, Бубен, извозчики.
Странница.
Странник.
ЯВЛЕНИЕ I
На сцене большая деревенская изба: в углу стол; по
стенам лавки; налево изразцовая печь.
Кухарка (собирает со стола).
Нет хуже народу этих ямщиков! Насорят, надрызгают!.. тьфу!..
Евсюха (входя).
Благодарим покорно, Алена Митривна, за хлеб, за соль.
Кухарка.
Ну, за щи с квасом! Проваливай! Моченьки моей нет с вашим братом.
Евсюха (подпоясываясь).
Точно что оно теперича вам трудно: народу много идет.
Кухарка.
Так валом и валит. Барыня-то вышла?
Евсюха.
Срядились. С полчаса уж в тарантасе сидит, ругается. Прощенья просим!
Кухарка.
Что ж, на дорожку-то?
Евсюха.
Да Бог ее знает, Алена Дмитривна, пить ли?.. Ну, пожалуйте… веселей ехать будет…
Кухарка (наливает стакан водки и подает).
Евсюха.
Терпеть ведь я его не могу… этого вина!… С наступающим! (Пьет).
Кухарка.
И вас также. Кушайте на здоровье. Дай Бог благополучно.
Евсюха.
Благодарим покорно. (Уходит).
ЯВЛЕНИЕ II
Странница (отворяя дверь).
Пущают, матушка, странных?
Кухарка.
Отчего ж не пущать, у нас всех пущают: постоялый двор на то.
Странница.
Бедная я, матушка, неимущая, Христовым именем иду.
Кухарка.
Войди, раба Божья, милости просим. В пустынь?
Странница.
В пустынь, голубушка.
Кухарка.
К угоднику?
Странница.
К угоднику, матушка.
Кухарка.
Много к ему, батюшке, народу идет. Как же ты, матушка, по обещанью?
Странница.
По обещанью, сестрица. Слышала, голубушка, я во сне звук трубный.
Кухарка.
Ай, матушка!.. Чего сподобилась! Расскажи, голубка… Ты, может, потребляешь этого-то (показывает на водку)? Поднесу…
Странница (стыдливо).
Не брезгую мирским даянием. Коли ваша милость будет.
Кухарка.
Стыда тут нет, матушка. Вам без этого нельзя – ходите.
Странница.
Много мы ходим, матушка, круглый год, почитай, ходим. (Пьет). Благодарю покорно, матушка, пошли вам Господи на вашу долю.
Кухарка.
Как же ты сон-то, красавица, видела?
Странница.
А это ночевала я в келье у матушки у Илларии, и все она рассказывала мне про божественное, и как все насчет жизни, и что, например, как жить мы должны. И такой на меня, раба Божья, глубокий сон нашел – так сидемши и уснула. Вижу, будто я в пространной пещере, и вся она, будто, позлащенная, а на полу все камение самоцветное… И иду, будто, я по этой пещере, а за мной старцы, все, будто, старцы. И говорит мне один старец: «почто ты, говорит, странная, пришла в нашу обитель?» Хотела я, будто бы, уками-то вот так… (делает жест руками) и слышу, голубка, звук трубный… Тут я и проснулась.
Кухарка.
А вот мы в миру-то никогда таких снов не видим.
Странница.
Это, сестрица, от жизни.
Кухарка.
Нет уж, матушка, Бог знает – отчего. Моей старой хозяйке, – я у купцов прежде жила, – то ли не жисть была, а все, бывало, во сне видит, что будто ее режут, да будто ее топят… Такие страсти все снились, не дай Бог никому.
Странница.
А ты по купечеству прежде жила?
Кухарка.
Я все по купечеству. Как хозяина в некрута сдали, так и пошла по этой части. Сперва наперво у аптекаря два года жила, у армянина не вступно год жила, а там и пошла все по купцам.
Странница.
У купцов житье хорошее.
Кухарка.
На что лучше: первый сорт житье! Мне, по моему характеру, только и жить у купцов: женщина я набалованная, кусок люблю хороший, чай мне чтобы беспременно, ну, а по купечеству насчет этого слободно.
Странница,
И нашу сестру они странную любят.
Кухарка.
Любят. У нас, бывало, у Павла Матвеича, от вашей сестры, да от нищей братии отбою нет.
Странница.
Для души спасенья это, матушка, хорошо.
Кухарка.
Со всего света ходили, грехи его замаливали.
Странница.
А помер уж?
Кухарка.
Пора помереть! Годов пятнадцать без рук, без ног сидел, травами его отпаивали.
Странница.
Отчего же это он, голубушка?
Кухарка.
Господь его ведает.
Странница.
И детки были?
Кухарка.
Как же, матушка, три дочки; все на моих глазах повыросли; и сынок был, Митрий Павлыч… женить уж хотели, да не продлил Бог его веку: пропал без вести.
Странница.
Без вести?!
Кухарка.
Да, матушка. Поехал на ярманку, да там и остался. Большие деньги старик-то давал, кто отыщет – не нашли, ровно в воду канул.
Странница.
Убили, должно.
Кухарка.
Убили, матушка, убили. Шесть недель он опосля, голубчик, к нам ходил. Как, бывало, ночь, так он весь дом и обойдет. Что страху-то было! А то это, вздумается ему когда, возьмет да свечи по всему дому зажжет.
Странница.
Это, сестрица, душенька его приходила.
Кухарка.
Да уж известно.
Странница.
По родителям тосковала. А жив у тебя хозяин-то?
Кухарка.
Господь его ведает. Как тогда их угнали на Капказ, так и слухов об ем нет… должно, к австриякам попал.
Странница.
Жалко, поди?
Кухарка.
По первоначалу-то жалко было, а теперя ничего. За веру правую пущай кровь свою проливает.
Странница.
Так, так, матушка.
ЯВЛЕНИЕ III
РОМАН ИГНАТЬЕВИЧ, несколько извозчиков и странник.
Никита.
Народу много идет к празднику-то.
Роман.
Много! А ты, старец, тоже к угоднику.
Странник.
К угоднику.
Роман.
Издалеча?
Странник.
Дальный. В первой от роду в ваших местах. В Киеве был, у Соловецких Чудотворцев два раза сподобился, по окиян-реке плавал.
Пашка.
А людоедов ты видал ли? Говорят, в той стороне людоеды живут.
Странница.
Как их не видать! – Я видела.
Пашка.
Что же, они, тетушка, одноглазые?
Странник.
Одноглазые.
Пашка.
За что же они людей-то жрут? Али ты, может, врешь?
Странница.
Что ж нам врать, мирской человек, врать нам нечего. И в книжках есть этому описание: коли ты грамотный – в книжках прочитай. Потому как они одноглазые и по ихнему закону все можно.
Никита.
Привел бы Бог пораньше уехать: балуют у нас по дороге-то.
Роман.
Шалят. Дорога у нас бойкая, баловства много. А ежели в сумерки, мимо Жукова оврага и не езди – обчистят, потому место оченно глухое. Намедни туда все село ворошили смотреть: одного за убивство наказывали – в семи душах повинился… Начальству стал в ноги кланяться – не помиловали, наказанье великое было.
Никита.
За что миловать!
Роман.
Потому кровь христианскую проливал, а ведь она, известно, кровь-то христианская, вопиет.
Никита.
Вопиет! Ежели душу загубил, – конечно!..
Бубен.
Нет, меня Бог миловал; годов пятнадцать езжу, на лихого человека не натыкался. В запрошлом году только в кабаке у меня, у пьяного, полушубок украли, а то ничего.
Роман.
Это по нашей дороге часто.
Пашка.
И как можно, братцы, убить человека? За что? Кажись, как бы на меня кто наскочил – в клочки бы я изорвал.
Никита.
В избе-то говорить не страшно, а в лесу попадется – в ногах наваляешься.
Пашка
Я-то?
Никита.
Ты-то!..
Пашка.
Зачем баловать! Я человек смирный, животину не бью, а за свою душу до смерти ушибу.
Роман.
Полно, Павлуха, батвить-то! Лихой человек на то пошел… разбойник ведь он – в лесу со зверем живет, зверя не боится; может кажинную ночь руки кровянит, – что ты можешь такому человеку?
Бубен.
Ничего не поделаешь!
Никита.
Без году неделю в извозчиках-то ездит да разговаривает! Я всю Расею произошел, большую-то дорогу знаю. Зря говорить нечего! Зверя лютого, кажись, так не испужаешься, как разбойника! Замрет твоя душа, охолодаешь весь… не дай Бог никому!
Бубен.
А тебе трафилось? (Кухарка ставит на стол ужин).
Кухарка.
Ну, господа честные, пожалуйте. Садись, матушка… Садись, старичок почтенный… Приятного вам апекиту.
(Все садятся за стол).
Никита.
Я вот буду сказывать, а ты слушай: каковы эти люди есть.
Кухарка (садясь рядом с Никитой).
Сказывай, батюшка, сказывай. Люблю я старинных-то людей слушать.
Никита.
В Озерках, у нас, у покойника у дедушки, станция была. Мне тогда годов двадцать было. Ночью, как теперь помню, под самое под Воздвиженье, пришел к нам на двор тарантас с купцом на сдаточных. Моя череда была. Смерть ехать не хотца. Я купцу-то и говорю: переночуйте, говорю, ваша милость: оченно темно, овраги у нас тут, в тарантасе ехать неспособно. Нет, говорит, я и так на ярманке замешкался… Трогай! Господи, благослови! Съехали мы со двора-то – зги Божьей не видать! – ваше степенство, говорю: воля милости вашей, а ехать нам страшно, обождем до свету. Ступай, ступай, говорит. Верст пять проехали – ничего. Как въехали в Легковский лес, и купец мой испужался. – Не заплутайся, говорит: – темно. Бог милостив, говорю: коли поехали, надо ехать. Едем мы лесом-то, смотрю, ровно бы огонек показался, так махонькой…
Бубен.
Волк?
Никита.
Погоди! ваше степенство, говорю! вы ничего не видите? Нет, говорит, а что? – Огонек, говорю, в лесу показался… сумнительно мне оченно. Что ж ты, говорит, сумлеваешься? – Да так, говорю: не лихой ли человек нас с тобой дожидается? – Сотвори, говорит, молитву. Творю это я молитву, а огонек этот опять. Видел, говорит, братец, и я.
Кухарка.
Это купец-то?
Никита.
Купец-то. Душу свою, говорю, нам бы здесь не оставить. – Что ты, говорит, дурак, меня пужаешь? Кому наша душа нужна!.. – Садись, говорю, сударь, со мной на козлы – не так жутко будет. Сел он со мной рядом, а сам ровно бы вот лист трясется. Чего же вы так, ваша милость – нас двое. А у самого, братец мой, дух захватило, руки отымаются.
Пашка.
Тетушка Алена, плесни еще щец-то. Щи-то ноне у тебя жирные, облопаешься.
(Кухарка поспешно наливает щей и садится).
Никита.
Ехали мы, ехали, – слышу: с правой стороны ровно бы окрикнул кто. Так у меня под сердце и подкатило! Я к купцу: ваше степенство, говорю, мы пропали! – Что ты, говорит, милый человек! – Верно, говорю… Подобрал вожжи, да и думаю: всю тройку зарежу, а в руки не дамся. Только хотел кнутом-то… Стой!.. Двое повисли на пристяжных, да так всю тройку и осадили, а один подошел к тарантасу: аль больно скоро нужно? говорит. – Скоро, говорю. С ярманки, что ли? – Какие вы такие люди есть, говорю, коли вам требуется? А далеча ли вам ехать-то? – Далеча. Мы, говорит, к вам на устрет вышли… место здесь больно глухое… А купец мой и языком владеть перестал.
Бубен.
Оробел!
Роман.
Как, батюшка, не оробеть – оробеешь. Ну!
Никита.
Только, братец мой, смотрю: левую пристяжную уж отпрягли. Выскочил я из тарантаса-то, да хотел за лошадь-то уцепиться, как он меня млясь!..
(Кухарка взвизгивает, как будто ее самое ударили).
Никита.
Так я и покатился!.. В глазах огни пошли… Слышу: и купец мой застонал, и так этот купец застонал – нутренная моя вся поворотилась… а опосля уж ничего и не помню.
Пашка.
Чем же он тебя съездил-то – струментом каким, аль так?
Никита.
Надо полагать, закладкой.
Бубен.
Закладкой – беда! Меня раз в Москве на стенке
закладкой тоже приложил, так я год в больнице
вылежал, кажинный день помирать изготовлялся,
насилу отд\ыхал.
(Все встали из-за стола. Странник ложится на лавку).
Кухарка.
Как же ты, батюшка, очнулся-то?
Никита.
Очнулся-то я в лесу, с дороги-то они нас в лес сволокли. Утренничком меня прохватило, ровно бы маленько я и очувствовался. Хочу головушку поднять – моченьки моей нету. Стал купца обзывать: господин купец, господин купец! А купец мой ничуть. Дополз я к нему, а уж он Богу душу отдал и лица на нем распознать нельзя. (Кухарка утирает слезы). Ну, думаю, и мне, должно, в дремучем лесу помирать надо: в останный раз хошь Богу помолюсь за родителев. Уцепился за дерево, встал, да опять, ровно сноп, ударился. В полдни кое-как выполз на дорогу-то; гляжу: тарантас мой в канаву спихнули и кожу с его всю ободрали…
Роман.
А домой как ты попал, батюшка?
Никита.
Проезжий один барин доставил.
Бубен (взглянув в окно).
Уж и туча же, братцы, какая лютая заходит! Беспременно гроза будет.
Пашка (расстилая по полу армяк).
А и, братцы, эта гроза! Нас однова в лесу застала, дрова мы рубили… страсть! Как ударила молонья в сосну, вот надо быть зубом дерево-то перекусила.
Бубен.
Потому стрела у ей оченно тонкая… у молоньи-то!… И никуда ты от ей не уйдешь. И ежели тебе от грозы помереть нужно, так ты от грозы и помрешь.
Роман.
Помереть, голубчик, от всего можно.
Бубен.
Это точно, что… как не помереть.
Странница.
Завсегда к этому готовиться надо.
Странник (сквозь сон).
В помышлении держать.
Бубен (значительно).
Верно!
Странник.
Ходим мы по разным местам, а не знаем, где наша смерть будет.
Пашка (зевая).
Где ни на есть, тетушка, а уж помрешь, помяни ты мое слово. (Раздается удар грома; все крестятся). Лешему-то теперича смерть! (Молчание).
Бубен.
А что?
Пашка.
Оченно он грозы боится. Уж теперь он под деревом жмется.
Бубен (ложится на пол).
Не любит!
Пашка.
Она его теперича по лесу-то гоняет. Ты, тетушка, леших-то видала ли?
Странница.
Где их, батюшка, видеть.
Пашка.
Мы раз видели: одна ноздря у него, а спины нету.
Роман.
Полно врать-то, дурацкой твой разум!
Пашка.
Сейчас умереть, Роман Игнатьич, кого хошь спроси. Он только показывается не всякому, а кого ежели оченно любит.
Никита.
Что ж, ребята, я запрягать пойду.
Бубен.
С Богом!
Никита.
А вы утром?
Пашка.
Мы чем свет.
Никита.
За хлеб за соль…
Роман.
Ступай, справляйся.
Странница.
С меня, хозяин, с неимущей, что положите?
Роман.
Что с тебя класть? Класть с тебя нечего. Богу за нас помолись.
Странник.
Спаси тебя, Господи, раб Божий.
Роман.
Ну, ребята, спать чтобы у меня крепче…
Пашка.
На счет этого, Роман Игнатьич, не сумлевайся, вплоть до петухов проспим. Спать нашему брату оченно в пользу.