Мастера книги
Валерий Михайлов

   Во второй книге я расскажу о ещё более поразительных вещах, касающихся способов, которыми я смогу точно и надёжным образом передать свою волю любому, кто постигнет смысл моей науки, как бы далеко он ни находился от меня, пусть даже за сто вёрст, и при этом никто не заподозрит, будто я пользовался какими-либо знаками, фигурами или буквами; а если я воспользуюсь услугами гонца, и этого гонца перехватят в пути, никакие мольбы, угрозы, посулы и даже пытки не принудят этого гонца открыть секрет, потому что он ничего о нём не будет знать; вот почему ни один человек не сумеет открыть тайну.
   И все эти вещи при желании я смогу с лёгкостью проделывать, не прибегая ни к чьей помощи и не посылая гонца; даже узнику, заточённому в глубоком подземелье и находящемуся под неусыпной охраной, я способен передать свою волю.
Аббат Тритемий

   © Валерий Михайлов, 2016

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

   Прежде, чем перейти непосредственно к делу, я хочу извиниться перед возможным читателем за те ляпы, которые ему попадутся в тексте моего повествования. Дело в том, что у меня нет ни времени, ни возможности редактировать написанное. Также мне пришлось изменить имена, пароли и явки, чтобы по моей милости не пострадали люди. К тому же память у меня девичья, и я вполне мог что-то напутать. Короче говоря, прошу принять мои извинения и перехожу к делу:

Глава первая

   Несмотря на то, что я практически всем в жизни обязан своему деду по матери, Георгию Кузьмичу, я его не помню. Я помню его однокомнатную квартиру «за больницей», шкаф с редкими книгами, рабочий стол, всякие приспособления… Помню атмосферу волшебства, которая, как мне казалось в детстве, царила вокруг него, так что к деду я шел каждый раз, как в сказку. Но его самого я не помню совершенно. Странно, неправда ли?
   Написал абзац, перечитал и думаю, что это неправильная, обижающая моих родителей правда. По поводу родителей мне можно только позавидовать, и единственное, в чем я могу их обвинить, так это в излишней ко мне любви. Родители сделали все, что могли, чтобы моя жизнь, начиная с рождения, получилась как можно более счастливой, и если им что-то не удалось, то только потому, что они не всемогущи. Они подарили мне беззаботное детство, дали образование, обеспечили всем необходимым, но дед… Он помог мне узнать ту фантастическую грань реальности, о которой я пытаюсь сейчас рассказать.
   Георгий Кузьмич был хирургом от бога. В свое время он окончил с отличием гимназию, чем в детстве я настолько сильно гордился, что не сопротивлялся, когда он учил меня держать вилку с ножом и вести себя прилично в старорежимном понимании этого слова. Во время войны он был хирургом в полевом госпитале, затем до пенсии работал в нашей аксайской больнице, тогда еще, о чудо, она считалась одной из лучших в области.
   Уйдя на пенсию, он неожиданно для всех занялся переплетом и реставрацией старинных книг. Вскоре к деду начали обращаться коллекционеры со всей страны. Другой бы озолотился, но он работал, что называется, из любви к искусству, и все свободные деньги тратил на совершенствование своего профессионализма.
   Книги дед обожал до самозабвения. Его страсть не была страстью читателя или коллекционера, дед обожал книги, как пылкие любовники обожают своих возлюбленных.
   Когда пришло время маме выходить на работу после декрета, родители хотели сдать меня в садик, но дед этого не допустил.
   – Нечего парню по лагерям детство калечить, – заявил он. – Я сам буду за ним присматривать.
   Так дед стал моей нянькой, и миром моего детства стала его квартира и по совместительству рабочий кабинет. К тому времени он уже был известным на всю страну мастером реставрации книг, и работы ему хватало. Он меня приучил бережно обращаться с книгами, и моими игрушками стали рукописные раритеты, каждая страница которых была произведением искусства. Думаю, владельцы этих сокровищ поумирали бы от инфарктов, узнай они, что гордости их коллекций на время переквалифицировались в детские игрушки.
   – Ты бы его лучше читать научил, – говорила деду мама, но он только отмахивался от нее.
   – Читать его любой дурак научит, – отвечал он, – сейчас это не проблема. А вот говорить с книгой, понимать ее…
   Ни родители, ни тем более я тогда не понимали, что он имел в виду.
   Несмотря на книжное воспитание, я не был «ботаником» или маменькиным сынком. Как все нормальные дети я бегал по улице с рогаткой, играл в футбол, дрался, хулиганил… был таким как все. А еще я страшно матерился, но когда я посылал на три буквы взрослых, всегда говорил им «вы», – так меня воспитал дед.
   Он же отучил меня материться. Дело было за несколько месяцев до школы.
   – Мне в школу скоро, – жаловался я деду, пересказывая опасения матери, – а там материться нельзя. А что если я не смогу?
   – Хочешь больше не материться? – спросил меня дед.
   – Хочу, – ответил я.
   – Никогда-никогда?
   – Никогда-никогда.
   – Хорошо, я знаю одно средство.
   И дед рассказал мне по секрету, что мы должны закопать мои матюки в землю, но так, чтобы никто об этом не знал. А то вдруг кто выкопает?
   Так мы и сделали. Наматерили полный кулек матюков, тщательно его завязали, затем зарыли на пустыре. И помогло. Я не матерился до старших классов.
   Дед умер скоропостижно, когда я пошел в первый класс. Его инструменты родители продали. Коллекция ушла в девяностые – пришлось продать, чтобы «уладить проблемы». На папу наехали бритоголовые краснопиджачники, и чтобы их отшить, а заодно и наказать, понадобились хорошие деньги. Думали продать и квартиру, но ее удалось отстоять.
   И только спустя лет пятнадцать после смерти деда меня настигла его весточка. Я тогда взялся делать ремонт в теперь уже моей квартире и при замене полов обнаружил тайник, где хранилась одна единственная книга. Сначала я решил, что она старинная, но позже понял, что это был труд деда. На мгновение я увидел в воображении, как дед пишет ее гусиным пером, на старой бумаге, макая перо в изготовленные по старинной технологии краски или чернила.
   Текст в книге деда был только на первой странице, где он вывел каллиграфическим почерком: «Никогда не верь тем, кто благоговеет перед святынями – эти люди способны на всякую гадость». Остальные пятьсот с чем-то страниц состояли сплошь из орнаментов и узоров, скопированных дедом из тех книг, что он реставрировал.
   Я не перенял от деда страсть к старинным книгам. Для меня они так и остались красивыми безделушками, за которые одержимые ими люди отваливают огромные деньги, но книга деда меня заворожила. С упорством параноика я изо дня в день перелистывал ее страницы, вглядываясь в орнаменты, и это рассматривание давало мне такой кайф, который я не мог получить ни от водки, ни от травы, ни от женщин. Наверно, только инстинкт самосохранения заставлял меня продолжать убивать ставшее столь драгоценным время, общаясь с друзьями и с женщинами, хотя женщины снимали сексуальное напряжение, позволяя тем самым еще глубже отдаваться созерцанию книги.
   А в день моего тридцатилетия случилось То Самое.
   Гости засиделись до двух. Вино, трава, закуски… все было на уровне. Всем было весело, всем было хорошо. Когда же гости ушли, я, словно наркоман за своей дозой, бросился к книге. Но стоило мне дотронуться до нее, как меня пронзила острая боль. В одно мгновение тело перестало быть моим, и я рухнул на пол. Я умирал, и когда умер, тело осталось лежать на полу, а я…
   Я стоял на прибрежном песке. Сзади был океан, спереди – лес. На мне не было ни одежды, ни обуви, – там одежда была неуместной. Откуда-то я знал, что я был на острове, и что в лесу меня кто-то ждет. Да, чуть не забыл… была ночь, но это не мешало мне достаточно хорошо видеть. Скорее всего, пейзаж освещался луной, но саму луну я не помню.
   Из леса вышел дед. Я сразу же его узнал, несмотря на то, что практически не помнил. Я знал, что он умер, но меня совсем не удивило его появление, наоборот, оно показалось тогда мне более чем уместным.
   Обрадовавшись, я захотел броситься деду на шею, задать ему кучу вопросов, сказать, как я его люблю, и как мне его не хватает, но дед, видя мое состояние, сделал какой-то (я его не уловил) жест рукой, и меня словно парализовало. Он не сказал ни слова, и, тем не менее, я понял, что в этом месте такое поведение невозможно, что я должен соблюдать протокол, а он требовал, чтобы я с достойным видом проследовал за дедом. Убедившись, что я это понял, дед повернулся и пошел в лес. Опасаясь за свои ноги, я пошел следом. Боялся я зря – под ногами всю дорогу была мягкая, похожая на дорогой ковер трава.
   Дед привел меня на лесную поляну, посреди которой горел костер наверно в человеческий рост. Вокруг костра сидели люди. Все были обнажены. При нашем появлении один из мужчин поднялся на ноги и сделал несколько шагов нам навстречу. Он излучал силу, мудрость и власть.
   – Подойди к ней, – приказал он мне.
   Несмотря на неопределенность этой команды, я понял, что надо делать. Приблизившись к костру, я увидел нечто, купающееся в его пламени. Это была Книга с нечетным количеством страниц, столь же неописуемая, как и невозможная в привычной реальности. Она открылась, и я наполнился пониманием.
   Проснулся я во второй половине дня. В постели, но одетым. Самочувствие было таким, словно мне сделали общий массаж монтировкой. Решив, что это похмелье, я отдался на милость времени, но моя болезнь длилась больше недели. Все это время я находился в жутком, полубредовом-полудремотном состоянии. Я постоянно слышал чей-то шепот, словно мне шептали что-то в оба уха одновременно. Вокруг сновали какие-то тени. Из постели я выбирался только в туалет и на кухню попить воды.
   Наконец, наваждение кончилось, и я смог подняться с кровати. Я был настолько слаб, что меня швыряло по сторонам, как пьяного. Еще через день я уже смог вернуться к книге деда. Каково же было мое удивление, когда я понял, что могу ее читать!
   То, что я принимал за орнамент, было текстом… Нет, скорее даже не текстом, а проводником сознания в ту область, где было сокрыто знание. «Читая» книгу деда, я словно бы видел то, что он пытался мне рассказать, а то, что книга была написана для меня, не вызывало никаких сомнений.
   Я видел, как умирающий боец открывал ему тайну, потому что он не мог, не имел права унести ее с собой, а больше никого из достойных рядом не было… Я видел, как дед в тайне от всех раз за разом убеждался в правильности слов умершего бойца, но каждый раз отказывался верить увиденному. Видел, как позже он по крупицам собирал древнее знание, а потом переписывал его в книгу. Я видел, как однажды он получил приглашение на остров, и как он встретился с Книгой с нечетным количеством страниц…
   Когда же мне открылась история и география острова, а также истинное назначение Книги, я тоже долго не мог поверить увиденному. Да и как можно поверить в такое!
   Мы далеко не первые и не последние из тех, кто считал или будет считать эту планету своей. Сотни тысяч лет назад на Земле достигла расцвета цивилизация непохожих на нас существ. Их уровень развития значительно опережал наш, а наука достигла высот, позволивших им не исчезнуть бесследно с лица Земли, когда случилась глобальная катастрофа. Вовремя обнаружив, что солнечная система входит в зону смертельного для них излучения, от которого нет никакого спасения, они смогли переместить свои сознания в Сеть или Лабиринт – информационный мир, немного похожий на нашу виртуальную реальность.
   На границе реальностей они оставили своеобразный модем в виде Книги с нечетным количеством страниц, позволяющий сознанию тех, кто сумеет его найти, подключаться к Сети или Лабиринту.
   Тысячелетия сменяли друг друга. На земле воцарялся новый биологический вид. Появились те, кто посвятил свои жизни изучению собственного сознания или магии. Со временем эти люди открыли, что те бездонные просторы, которые сейчас принято называть коллективным бессознательным, являются не частью нашего психического процесса, а некой реальностью, в которой, как в нашем обыденно мире существуют тела, обитают наши сознания. Изучая этот поистине бескрайний мир, они обнаружили, что за его пределами находится еще более удивительная область, название которой мой психический аппарат перевел как «межпиксельное пространство». На границе между коллективным бессознательным и межпиксельным пространством и находится Остров Книги. Причем именно Книга решает, кто может приблизиться к ней. Так Книга объединила вокруг себя группу посвященных в ее тайны, которая получила название Тайный Круг Мастеров Книги.
   Книга открывала каждому свое, наиболее близкое ему знание, и Мастерам Книги пришлось искать способ для тайного хранения и передачи знания Книги. Эта задача была не из легких как минимум по двум причинам: во-первых, сами знания были из тех, которые невозможно облечь в слова; во-вторых, ни один человек, не одобренный Книгой, не должен был иметь ни малейшего шанса добраться до ее тайн. Мастера справились с этой неимоверной задачей. Они изобрели язык оформления книг, благодаря которому именно шрифт, расположение текста, украшающий книгу орнамент, а никак не содержащийся в ней текст имели истинное значение. При этом они не только смогли записывать все свои тайны, но и, создав армию переписчиков, копировать их без всякой угрозы утечки информации. В результате знание оказалось спрятанным у всех на виду.
   К чтению обычных книг я пристрастился благодаря усилиям матери. Она читала мне вслух по несколько часов в день, причем только то, что было мне интересно. Никакой до тошноты «полезной литературы», никаких «читай сам». Как я понимаю, лучшего способа выработать у ребенка стойкое отвращения к чтению, чем обязательное чтение полезных книг по сколько то там страниц в день еще не придумали. Благодаря матери я подсел на чтение. Кстати, моей первой книгой был томик Гомера из «Всемирки»: «Илиада» и «Одиссея». Осилил я его с первой страницы до последней, включая список кораблей. Отдельное спасибо маме еще и за то, что она не принуждала меня читать рекомендуемую школьной программой литературу, в результате мимо меня прошла, как вся та муть, которую «следует» изучать только потому, что кто-то из высокопоставленных умников решил, что это тоже зачем-то необходимо знать, так и действительно хорошие книги, которые стоит брать в руки, но в более зрелом возрасте. Для отметок вполне хватало читать предисловия, главное достоинство которых заключается в том, что они значительно короче самих книг. Так в отличие от моих менее везучих приятелей я не заработал на уроках литературы стойкое отвращение к классикам и серьезной литературе, как таковой.
   Когда я учился на первом курсе института, аксайские друзья-музыканты ввели меня в ростовский рок-клуб. А там все или пели, или играли, или писали тексты, или были мастерами звука и света, художниками и так далее. Я не подходил ни под одну из этих категорий и чувствовал себя белой вороной. Чтобы себя «очернить» я начал писать стихи. Получалось у меня примерно следующее:

   С тех пор, как он вышел из поезда,
   Прошел, вероятно, час.
   Он жил, превращая в золото
   Все, что скрывало нас.

   Ветер, беря подаяние,
   Шептал за его спиной
   Имя, которое носят в кармане
   Вместо разбитых часов.

   Город – любезный Иуда
   Под звон золотых монет
   Привел на ту самую улицу,
   Которой в помине нет.

   А те, кто строил дорогу,
   Я знаю, их совесть чиста,
   Хотя никто никогда не умел
   Считать или думать до ста.

   Здесь некого будет вспомнить.
   Некому будет понять
   Тебя. И никто здесь не скажет,
   Какая из улиц твоя.

   И ты, слегка утомленный,
   Будешь искать свой вагон.
   Вечно спешащий и вечно влюбленный
   В ту, что не знает имен.

   Пушкиным себя я, разумеется, не чувствовал, но своим в рок-клубовской тусовке стал.
   К написанию прозы я приступил на рубеже тысячелетий, уже будучи здоровым дураком. Рок-клуб, как и увлечение стихоплетством остались в графе «приятные воспоминания». Реальность состояла из плохой работы, женщин, анаши и ощущения пустоты, которое я попытался заполнить, взявшись за перо и чернила – писал я тогда перьевой ручкой, которую надо было макать в чернильницу. Рассказы получались более или менее сносными. Сначала я хранил их в столе, а с появлением компьютера, начал размещать в интернете. Смена жанра привела к тому, что я разучился писать стихи и без мата не мог придумать и пары строк.
   Я начал по-другому читать. Если раньше я больше уделял внимание содержанию книги, то с переходом на новый жанр я научился наслаждаться искусством автора управлять словами, жонглировать мыслями, выстраивать текст… При этом я не уподобился приятелям-музыкантам, которые за аккордами перестали слышать музыку. Читая, я оставался читателем, и только садясь за компьютер, превращался в писателя.
   Кроме этого я начал задумываться над судьбоносными моментами, связанными с литературой. Так, написав «Войну и мир», Толстой, бесспорно, создал грандиозное произведение, занявшее достойное место среди литературных шедевров, но для далеких от филологии людей «Война и мир» как была, так и остается далеким от их понимания мертвым монументом, который они вряд ли когда-нибудь возьмут в руки. Зато когда другой неизвестный гений ввел в сонм героев поручика Ржевского, «мир» «Войны и мира» сбросив свою монументальность, ожили в умах людей, развиваясь по своим, независимым от чьей-либо воли законам.
   Я понял, что хочу быть писателем. Не сетевым графоманом, которого читают непонятно кто и зачем, а настоящим писателем, во всех смыслах этого слова. При этом я хотел писать для души и продавать написанное достаточно удачно для того, чтобы можно было безбедно на эти деньги прожить. Поэтому я занялся изучением вопроса отношений издатель-автор, научился писать аннотации и синопсисы, узнал, что такое авторский лист…
   Не обошлось без забавных открытий. Первое из них связано с отношением редакторов к авторам. Большинство из них мне попросту не отвечали, те же, кто нисходил до диалога посредством электронной почты, в своих письмах подбирали слова так, словно я был буйно-помешанным громилой, и мы были заперты в одной клетке без посторонних.
   Те же, кому было не лень разносить мои тексты в пух и прах, напирали в основном на пропущенные запятые и прочую орфографию, словно именно это, а не излагаемые мысли имеет первоочередное значение. Интересно, если бы текст был записан в виде аудиофайла, к чему бы они цеплялись? К интонации?
   Несмотря на то, что писателем я так и не стал, мои попытки заявить о себе не были в полной мере сизифовым трудом. Как я уже говорил, большинство издательств оставляло мои послания без ответа, но были и те, кто задавал вопросы, просил подправить текст и только потом вежливо посылал подальше. При этом паузы между посланиями длились по несколько месяцев, в результате я научился терпеливо ждать.
   Не бросил я атаковать издательства во-первых потому, что, рассылая очередной шедевр по всем известным мне адресам, я ничего не терял; во-вторых, упрямство требовало: со щитом или на щите. К тому же в качестве подбадривающих похлопываний по плечу судьба дарила мне редкие публикации в журналах.
   Так я и жил двумя параллельными жизнями, в одной из которых был человеком Книги (у меня рука не поднимается назвать себя Мастером Книги); в другой – незадачливым писателем, обывателем, провинциалом. И если математические прямые не пересекаются в эвклидовой реальности никогда, то мои жизни пересеклись. Точкой пересечения стал сон:
   Открыв глаза, я увидел деда. Он стоял у двери в спальню и смотрел на меня. Увидев, что я проснулся, он сказал:
   – Одевайся, пойдем.
   Боюсь, у меня не получится описать чувства, которые вызвали его слова. Я понимал, что он мертв, понимал, что проснулся во сне, понимал, что если во сне за тобой приходит покойник, скоро смерть придет наяву. Догадавшись, что творится у меня на душе, дед рассмеялся.
   – Ты что забыл, что я был представлен Книге? – спросил он, отсмеявшись. – А тот, кто имел честь увидеть ее, даже после смерти продолжает жить на ее страницах. Так что я настолько же живой, как и все те, кого ты видел на острове. А если разобраться, то мы будем живей многих из тех, кто состоит из плоти и крови. В любом случае я не работаю подручным у Харона, и пришел для того, чтобы открыть твои глаза, а не за тем, чтобы тебя куда-то забрать. Одевайся. У нас не так много времени.
   В следующее мгновение мы уже были на улице. Помню, было тепло и солнечно, как поздней весной. Мы шли по одной из улиц частного сектора. Приятно пахло цветами, хотя самих цветов я не видел. Дед привел меня к старому, покосившемуся дому с забитыми досками окнами. Дверь была не заперта, и мы вошли. Все пространство первого этажа было забито каким-то хламом. Мы поднялись наверх по широкой, покрытой останками ковра лестнице в огромную пустую комнату, настоящее царство пыли. На стене над давно уже потухшим камином висели часы с кукушкой. Часы шли, издавая какие-то чахоточные звуки.
   – Посмотри внимательно на часы, – сказал дед, – видишь?
   – Часы, как часы, – ответил я, не найдя в них ничего удивительного, кроме того, что они шли.
   – Это особенные часы, и ты должен успеть увидеть…
   Дед этого не сказал, но я понял, что оттого, увижу я нечто в часах или нет, зависит, как повернется моя дальнейшая жизнь. Но как я ни старался, я не мог найти в них ничего особенного. Я уже готов был признать свое поражение, как вдруг до меня дошло, что циферблат этих часов разбит на 61 деление.
   – Эти часы твои, – сообщил дед, после того, как я поделился с ним своими наблюдениями, – и сейчас они говорят, что ЭТО начинается.
   Стрелки часов сошлись на двенадцати. Часы заскрежетали, открылась дверца, откуда высунулась кукушка. Прокричав 12 раз, она вернулась в свой дом, и дверца закрылась, что и следовало ожидать от часов в 12. Едва я об этом подумал, часы остановились. Постояв с минуту, они с жутким визгом пошли в обратную сторону.
   – Свершилось, – констатировал дед.
   Несмотря на отсутствие видимой связи, я уверен, что исключительно благодаря этому сну смог написать судьбоносный роман. Не про Понтия Пилата. И не «Войну и мир». Ничего шедеврального. Обычную заурядную мелодраму о любовном треугольнике:
   В небольшом провинциальном городе, как две капли воды похожем на Аксай живет обычная среднестатистическая семья: муж, жена и двое детей. Мужу и жене по 40. Детям 18 и 16. Семья, как семья. Не ангелы, но и не злодеи. В общем, люди, как люди. В начале романа жена узнает, что ее муж регулярно изменяет ей с ее сестрой, которую она считала своей лучшей подругой. Разумеется, двадцать лет совместной жизни – слишком большой срок, чтобы остаться безгрешными, но измена с сестрой…
   Не желая прощать мужа, она заводит любовника, затем второго, третьего, не пытаясь скрывать свои измены. Отношения в семье накаляются настолько, что начинает попахивать разводом.
   И тут появляется он. Не принц, без коня, не красавец, не олигарх даже в масштабах их городка… В общем, он совершенно не в ее вкусе. Вот только он этого не хочет понимать и всячески пытается добиться ее расположения. При этом он настойчив, но не навязчив и не выглядит идиотом. Разумеется, ей льстит его искреннее внимание, обожание, восхищение. А тут еще муж постоянно долдонит ей, кому ты еще нужна. Вот уж поистине нет более надежного способа обзавестись ветвистыми рогами, чем игра на понижение самооценки супруги или супруга.
   А тут еще добивающийся ее мужчина неустанно повтоярл:
   – Ты редкая, чудная, восхитительная женщина, и мне несказанно повезло, что я сумел встретить тебя, увидеть, насколько ты необыкновенная, полюбить.
   – Но я замужем и…
   После «и» обычно шли нелепые отговорки.
   – Я от тебя ничего и не требую, – спешил заверить он, – только то, что ты хочешь.
   – Но я не хочу, чтобы ты зря на что-то надеялся. Между нами ничего быть не может. И…
   Он не возражал и ничего не требовал.
   С ним она чувствовала себя женщиной. Она была желанной, обожаемой, любимой… Незаметно для себя она влюбилась, и когда это поняла, попыталась все прекратить, но было уже поздно, и ей ничего не оставалось, как броситься в любовь.
   А любовь была, как в сказках. Он ловил каждый ее взгляд, каждое слово… Носил на руках, целовал ноги… А главное, ей не нужно было с ним притворяться. Она могла быть злой, капризной, страстной или наоборот, не желающей ничего…
   Было в этой идиллии и свое «но». Будучи идеальным любовником, он не хотел становиться ее мужем, ее же тяготела необходимость уходить от него, чтобы возвращаться в постылый дом к теперь уже чуть ли не ненавидимому мужу.
   – Пойми, солнышко, – в сотый раз пытался он ей объяснить, – мы не сможем быть счастливы в браке. Я не смогу тебя содержать, как ты привыкла. К тому же муж – это не только муж. Это твой образ жизни, твои друзья, твой круг общения. Думаешь, они смогут меня принять? Или же ты хочешь порвать с этими людьми? И это не говоря о том, что у тебя дети…
   – А что дети? – насторожилась она, когда этот разговор произошел между ними впервые. – Ты же знал, что я замужем, что у меня двое детей, и дети для меня главное.
   – Конечно, милая. Об этом я и говорю. Как ты объяснишь им, что стоит тебе расстаться с папой, как у тебя тут же появлюсь я?
   Не нравилось ей и поведение мужа. Несмотря на то, что она не могла скрывать свою любовь, на протяжении нескольких лет он не замечал ничего подозрительного, а если и заговаривал о любовнике, то исключительно в виде шутки. Она же представить себе не могла, что кто-то настолько может быть глухо-слепо-немым.
   Понять, что есть что, ей помог случай. Спеша по делам, она проходила мимо кафе. Заглянув внутрь, она увидела любовника и мужа весело обсуждающих что-то за пивом. Как ни пыталась, она не смогла представить себе причину, по которой они могли оказаться за одним столом. Решив выяснить, что там к чему, она начала за ними следить. То, что она узнала, было за пределами ее понимания. Оказывается, муж нанял любовника, чтобы тот с ней спал. Муж платил ему деньги!
   Добыв неоспоримые доказательства, она прижала любовника к стене. Он сознался во всем. Он сказал, что потерял работу, что ему были нужны деньги, поэтому он на это пошел. Потом он действительно влюбился, а соглашение с мужем позволяло не только беспрепятственно встречаться с любимой, но и давало возможность безбедно жить.
   На ее «не верю» он возразил:
   – Тогда почему, если я тебя не люблю, я ни разу не изменил тебе за все эти годы?
   Но если любовника она могла еще как-то понять, то поведение мужа было для нее поведением марсианина-шизофреника: платить за то, что кто-то спит с твоей женой!..
   Версия любовника была такова:
   – Как я понимаю, твой муж – настоящий мужчина. А настоящий мужчина не может прощать жене измены. Поэтому, узнав о твоих похождениях, он должен был выставить тебя за дверь. Но вы прожили более 20 лет вместе, привыкли друг к другу, притерлись. К тому же, как хозяйка и мать ты великолепна. Вот он и решил, что лучшим выходом для него будет никогда не узнавать о твоих изменах. Ты же все делала для того, чтобы он тебя застукал… Тогда он решил обратиться ко мне с предложением стать твоим любовником.
   – И ты все эти годы врал и расстилался передо мной из-за денег?
   – От меня требовалось только вести себя так, чтобы муж имел возможность ничего не знать. В остальном я был совершенно искренним и естественным…
   Роман писался настолько легко, что я скорее был акушером, чем автором. Не скажу, что слова сами рождались в моей голове. Процесс написания больше походил на компьютерную игру. В своем воображении я видел этих людей, по своему желанию мог смотреть глазами любого из них, а мог наблюдать за происходящим со стороны. Моя работа заключалась лишь в том, чтобы облечь увиденное в слова, которых мне катастрофически не хватало.
   Как я тогда завидовал Жванецкому, Битову, Гребенщикову, Маяковскому, Наумову… всем тем, кто мастерски владел или владеет словом! Зависть требовала от меня сделать все возможное и невозможное, чтобы овладеть языком. И я старался. Я переписывал каждую сцену десятки раз, проводя за компьютером по 10 – 12 часов в сутки…
   О такой зависти, как у меня, можно только мечтать. Я не скрежещу зубами по поводу чьих-то достижений, а демонстрации атрибутов хорошей жизни вызывают у меня смех. Да и как можно не смеяться над тем же Славиком?
   Он переехал в новую квартиру, сделал ремонт, обставил квартиру мебелью. Все по последнему слову моды. Славик гордо демонстрировал мне свои достижения, с наигранной небрежностью называл суммы, в которые ему это обошлось. Меня же откровенно смешила эта демонстрация чувства собственной важности. Бедный Славик, он лет на пятнадцать залез в долговую яму, и все для того, чтобы было чем похвастаться перед приятелями и подругами жены.
   Когда я обнаружил, что на дорогой кровати под дорогим покрывалом лежит дешевый матрас, то еле сдержался, чтобы не рассмеяться ему в лицо.
   Моя зависть требовала тренировки тела и сознания, чтобы я смог стать лучшим из возможных вариантов себя.
   Написание романа заняло каких-то три месяца – срок, которому позавидовали бы даже герои первых пятилеток. Подняв знамя Сизифа, я принялся рассылать роман по всем известным издательствам. Ответом была тишина. Но я не сдавался. Подобно последним оставшимся в живых на Земле героям фильмов, я продолжал упорно слать свои позывные в окружающее молчание.
   Устав быть полковником, которому никто не пишет, я разместил роман в интернете.

Новая глава

   Они остановили меня во время прогулки. Двое парней примерно 30 лет. Судя по экстерьеру – менеджеры.
   – Виталий? – спросил один из них.
   – Смотря, что вы от меня хотите, – ответил я.
   – Нам нужно с вами поговорить.
   – О чем?
   – «Не ищите правду» – ваш роман?
   – Да, а что?
   – Мы хотели бы обсудить с вами по этому поводу одно дело. Может, обсудим это где-нибудь в кафе?
   Мы разговаривали на главной улице Аксая в районе больницы. Через дорогу от нас был «Цветочный», но там столики стоят чуть ли не на проезжей части, поэтому я предложил зайти в «Уно». Это в двух минутах ходьбы, и там можно относительно нормально посидеть. Мои собеседники не возражали.
   – Мы хотели бы предложить вам сотрудничество или работу, – сказал тот же парень, когда мы сели за столик. Его приятель заговорил один раз, когда заказывал кофе.
   Как советовал М. Е. Литвак, когда кто-то предлагает что-либо потенциально интересное, надо соглашаться, а уже потом, при обсуждении деталей, можно сказать нет. Решив последовать его совету, я ответил:
   – Сотрудничество – это хорошо. Но что именно вы от меня хотите?
   – Я не знаю, как это называется в писательской работе… Короче говоря, мы бы хотели, чтобы вы писали для нас, как писали «Не ищите правду», но только по нашим сюжетам… даже не по сюжетам, а по заданным ситуациям… ну там по месту действия, действующим лицам… Примерно так.
   – Можно, конечно, попробовать, а там будет видно.
   – И нам бы хотелось, чтобы это был наш эксклюзив. Разумеется, мы готовы платить, – поспешил добавить он, видя, как скривилось мое лицо. Он назвал сумму более чем в 10 раз превышающую мои самые смелые ожидания.
   – Какого объема тексты вам нужны?
   – Это не имеет значения. Главное, чтобы сюжетная линия, особенно поведение героев и психологическая подоплека их поступков были максимально естественными, такими, как в вашем романе.
   – Понятно, а как вы представляете себе схему нашего сотрудничества?
   Схема оказалась простой и предельно удобной: Я получаю по электронке материал для будущего текста, творю, отправляю по электронке, получаю деньги на свой счет с уже вычтенными налогами – все законно. На случай возникновения проблем мне дали номер телефона и имя: Алина. В общем, самым трудным шагом мне виделся поход в банк.
   Первый заказ пришел через неделю. Пять вордовских листов с описанием разборок в банде. От меня требовалось, чтобы в конце текста один из бандитов, премерзкий, надо сказать, тип, вышел победителем. Прочитав условие задачи, я позвонил Алине.
   – Чем могу помочь? – услышал я в трубке приятный женский голос.
   – У меня проблема с заказом.
   – Говорите.
   – Я не владею знанием воровских понятий и блатной феней.
   – Это не страшно. Пишите своим языком. Редактор, если будет нужно, подправит. Для нас важен сам сюжет.
   Рассказ, а у меня получился текст на сорок страниц, был готов через месяц. На следующий день я получил «положительный отзыв» и сканированную квитанцию, согласно которой гонорар был переведен на мой счет.
   Еще через неделю пришел следующий заказ…
   По мере набивания руки, я начал представлять себе структуру текста в виде своеобразной конструкции-лабиринта, количество разветвлений которого равнялось количеству возможных естественных вариантов развития сюжетной линии, то есть таких вариантов, при которых развитие сюжета происходит естественным путем, как происходило бы в жизни. Именно от степени естественности зависит, насколько читатель будет психологически верить в описываемые события. В результате моя работа превратилась в прокладывании оптимальных маршрутов для героев повествований. Правда, задания мне попадались сплошь линейные или с одной, двумя узловыми точками, так я назвал развилки лабиринта. Добираясь до них я звонил Алине, и уже она или кто-то у нее за спиной решал, какой из возможных путей мне выбрать.
   Раза два мне пришлось отказываться от заказа на том основании, что сюжетный лабиринт не предусматривал ожидаемого результата. Получив исчерпывающий аргументированный ответ, работодатели заплатили мне за отказ, как за полноценно выполненную работу.
   Так я стал хоть и неизвестным, но одним из наиболее высокооплачиваемых писателей страны. Я купил дом и нанял домработницу. По мне так нет более бесполезного занятия, чем уборка. Уберешь, а через неделю начинай сначала. Поэтому, каждый раз, беря в руки пылесос, я чувствовал себя Сизифом, а во время генеральной уборки – генеральным Сизифом. Поэтому при первой же возможности я возложил эту обязанность на чужие плечи. Затем я избавился от машины. Я никогда не любил сидеть за рулем, и когда у меня появилось достаточно денег, чтобы можно было не экономить на такси, я отправил права в унитаз. Благо, их срок годности подходил к концу, а получать новые мне не хотелось. Чуть позже я начал питаться только в кафе-ресторанах и периодически заказывать еду на дом.
   Я начал подумывать о поиске Родины. Несмотря на то, что я всю жизнь прожил в Аксае, Родину я видел где-нибудь на далеком теплом острове. Я рисовал себе в воображении тихий домик недалеко от океана, во дворе пара-тройка кустов марихуаны. Рядом кафе или ресторанчик, где можно прилично питаться. И чтоб никакой демократии, никакой любви к президенту, никакой политкорректности или победы феминизма. И чтоб ни одна сволочь не лезла в чужие дела.
   Раньше, благодаря железному занавесу таким раем на земле для нас была заграница. Там в нашем понимании текли молоко и мед, а колбаса рождалась прямо в магазинах. Оставалось только найти способ вырваться из цепких лап родной страны. Потом, когда занавес рухнул, стало выясняться, что там тоже не все гладко. Что там тоже дебильные законы, но там их надо исполнять.
   Здесь у меня были деньги, была непыльная работа. Были люди, которые старательно оберегали меня от реалий постсоциалистической комсомольско-буржуазной действительности, лишь бы только я не отвлекался от писательского труда.
   Первое подтверждение того, что мои работодатели – люди серьезные, я получил при покупке дома. Надо было идти в горгаз, паспортный стол и прочие доставшиеся нам от темных времен столпы бесчеловечности. У меня же с детства стойкая аллергия на казенных людей. Охватившее меня уныние отразилось на работе. Не успел я сдать заказ, как позвонила Алина.
   – Что с тобой? – спросила она. Мы уже были на «ты», хоть я ее ни разу еще не видел.
   – Ты что, забыл, что я решаю проблемы? – спросила она, когда я изложил ей положение дел.
   – Я думал ты… это… только по работе, – растерялся я.
   – Я приставлена к тебе для того, чтобы решать все проблемы, мешающие писать.
   На следующий день какой-то парнишка принес мне все нужные договоры, заключенные без моего участия и записку, в которой говорилось, что мне также не стоит думать ни о чем, включая оплату коммунальных услуг. Наверно, мне многое могло бы сойти с рук, но я предпочел это не выяснять – не стоит испытывать терпение тех, у кого оно может быть не безграничным.
   Правда, при всем своем желании никто не мог избавить меня от грязи на дорогах, от грохочущей музыки из машин, от орущих диким голосом детей, от вечных выключений света или воды… А с другой стороны, никто ведь не гарантировал, что вновь обретенная Родина лишена своего местного отравляющего жизнь набора удовольствий? Не зря же Шекли написал «Билет на планету Транай».
   Второй раз Алина позвонила, чтобы устроить мне небольшой разнос. Работа отнимала у меня часа по четыре в день, и в свободное время я писал небольшие рассказы, которые размещал в интернете. Я только выложил рассказ о тайном обществе, члены которого с целью увести различных эзотерических туристов и прочих искателей истины от действительно охраняемых секретов, создавали лжеартефакты вроде лемурийцев, которых видел Мулдашев.
   – Я звоню сказать, – начала она без предисловий, – что в своем последнем рассказе ты затронул весьма щекотливую тему. Нам пришлось во избежание проблем кое-что в нем подправить. Тебе же не нужны проблемы?
   – Нет, мне проблемы не нужны, – ответил я, вспомнив размышления Роберта Уилсона о том, что Лавкрафт загадочно умер из-за того, что слишком откровенно писал о вещах, которых случайным людям знать не положено.
   – Вот и хорошо. А раз так, давай ты будешь высылать все свои тексты сначала мне, а я сама уже буду выкладывать их в интернете. А если учесть, что такой договоренности у нас с тобой не было, мы готовы предложить тебе компенсацию за эти неудобства в виде повышения твоего гонорара на двадцать процентов. Идет?
   За двадцать процентов я готов был вообще все сжечь и больше не писать ничего лишнего. Тем более что этот вопрос они могли решить в приказном порядке.

Новая глава

   На первый взгляд заказ мне показался простым. Обычная слегка запутанная мелодрама. Муж, жена, любовник, любовница, дети, родственники, бизнес… Сто сорок какие-то серии подобной мути всегда идут по телевизору. Но стоило мне начать выстраивать сюжетный лабиринт, как видимая простота обернулась неимоверной структурной сложностью. Мало того, что по степени запутанности лабиринт был сравним с картой автомобильных дорог Москвы, он еще и открывался пошагово. То есть, находясь в одной из узловых точек сюжета, я мог видеть только варианты следующего сюжетного хода, но не дальше, и мне надо было переписывать рассказ несчетное множество раз, чтобы добраться до заданного варианта финала. И это еще не все. Сюжетный лабиринт был нестабильным! То есть он мог в любой момент по воле случая сам поменять свою конфигурацию, сведя на ноль все мои старания. Промедитировав над заданием около недели, я позвонил Алине.
   – Похоже, у нас серьезная проблема, – сообщил я.
   – Что у тебя?
   – Последнее задание невыполнимо.
   – Что значит невыполнимо?
   – Ну… это как в физике задача на взаимодействие трех и более тел.
   – И что, ничего нельзя сделать?
   – Единственный вариант решения состоит в написании бесконечного числа текстов на заданную тему, а это потребует времени, сопоставимого со временем существования вселенной.
   – Ладно, будем решать на месте. Жди, я скоро приеду.
   Меньше, чем через час она уже сигналила у моих ворот. Пока я выходил из дома, она открыла своими ключами калитку, справилась с воротами и заехала на миниатюрной «Тойоте» во двор.
   – Привет, – сказала она, выходя из машины, – будем знакомиться. Я Алина.
   Среднего роста. Блондинка. Стрижка кроткая. Худенькая. Не красавица, но симпатичная. Одета просто: джинсы, кофточка, куртка. На ногах сапожки. Изящные, хоть и на низком каблуке.
   – Привет, – сказал я, – заходи. Не разувайся.
   Меня бесит традиция снимать обувь в прихожей и топать дальше либо в общественных тапочках, либо в носках. Считается, что это правило поведения продиктовано грязью на улице, которая, налипая на подошвы, попадает в дом вместе с тысячами опасных микробов. При этом никого не смущает тот факт, что через открытые форточки и окна в дом влетает на несколько порядков больше пыли, чем может уместиться на самой рифленой подошве. Также никого не смущает, что эта же пыль с этими же страшными микробами садиться на вывешенное на улице или на балконе белье. Опять же, носки или колготки – прекрасные пылесборники. На них мы переносим из дома в дом не только грязь и аромат ног, но и всевозможные болезни, которым вольготно живется потом в коврах и хозяйских тапочках. Кто пытался вывести грибок, знает, о чем я говорю. Так что еще неизвестно, что гигиеничнее, разрешать гостям не разуваться, или заставлять их ходить в носках. Тем более что ни один нормальный человек не будет лезть по колено в грязь, идя к кому-нибудь в гости, а тех, кто этого не понимает, не стоит приглашать.
   Детские воспоминания вселяют в меня уверенность в том, что эта традиция вообще не имеет никакого отношения к вопросу чистоты: Первая половина семидесятых годов. К родителям часто приходят гости. Они проходят в зал и уже там, перед ковром снимают обувь… Ковер! Именно Ковер с большой буквы. Это сейчас для многих он не более чем напольное покрытие. Тогда же, в советское время он был символом достатка, успеха в жизни и богатством, которое надо было передать детям и внукам в целости и сохранности. Именно благоговение перед Коврами заставило нас снимать обувь.
   Разуваясь, мы, тем самым, демонстрируем преклонение перед хозяйскими Коврами или половиками и заставляем гостей поклоняться нашим Коврам, словно они наши боги.
   В цивилизованном мире, как и в тех российских семьях, в которых годы советской власти окончательно не изжили этикет, к публичному расхаживанию в носках относятся примерно также как к появлению на людях в одном белье.
   Об этом, кстати, свидетельствует сцена из жизни лилипутов в фильме «Дом, который построил Свифт». Помните момент, когда у героя Караченцева соскакивает туфля и второй лилипут обнаруживает там потайную стельку, позволяющую казаться выше. Он зовет жену, Бетти, чтобы рассказать ей об этом, но уличенный в мошенничестве лилипут и Бетти признаются, что она знает об этом, потому что видела его без туфель.
   Без туфель, значит без всего! – доходит до обманутого мужа.
   Разрешив гостям не разуваться, я начал получать массу удовольствия, наблюдая за их реакцией. Одни, переспросив пару раз, решались нарушить культурологическое табу. Условный рефлекс других заставлял их разуваться, даже в тех случаях, когда кроме них этого никто не делал. Третьи оставались в обуви, но отказывались пройти в дом, предпочитая разговор у входной двери.
   Алина позволила мне помочь ей снять куртку и направилась в рабочий кабинет.
   – Я тут подумала и решила, – начала она разговор, сев на диван, – что раз наша задача не решаемая, превратим ее в решаемую.
   – Это как?
   – Изменим стартовые условия; разобьем ее на несколько задач; изменим список действующих лиц… Да мало ли.
   К тому моменту, когда бесконечный сериал превратился в сборник рассказов, а финал стал менее феерическим, чем от меня требовалось вначале, уже начинало светать. Глядя на нас, можно было подумать, что это Алина владеет секретом сюжетного лабиринта. Мне оставалось восхищаться ее блестящим умом, варить кофе и заваривать чай.
   По мне так нет более отвратительного явления, чем чрезмерно тактичный человек. Так, например, из вежливости он будет внимательно тебя слушать, даже если то, что ты говоришь, ему глубоко до фонаря, и тихо проклинать тебя за непонимание того, что пора бы уже заткнуться. С максимально радушным выражением лица он будет приглашать тебя в дом или за стол, одновременно проклиная за то, что ты принял его приглашение. Или же он будет всячески демонстрировать, как он рад тебя видеть, мечтая лишь о том, чтобы ты свалил… А если даже он действительно рад тебя видеть, то все равно ты будешь чувствовать себя полным мудаком, не зная, надо ли тебе уже сваливать, пора ли заткнуться или вообще перестать с ним здороваться. При этом такая тварь никогда прямо не скажет, что сегодня, например, тебя видеть не рады, или уже пора тебе, батенька, и домой… А если ты попытаешься вести себя с ним более или менее искренне, воспримет это как оскорбление. Выход один: держаться от таких людей подальше и всячески пресекать любую попытку вести себя с тобой вот так до тошноты тактично.
   Другой не менее отвратительной крайностью является граничащая с наглостью простота, когда такому гостю постоянно хочется сказать: «нельзя», «фу», «место», «не трогай», «пошел вон!!!».
   Алина легко балансировала между этими крайностями, заставляя меня убеждаться в том, что общение, даже деловое, может быть действительно праздником души. К тому же она умела создавать вокруг себя атмосферу той легкости, которая бывает только во время общения с хорошими старыми друзьями. Короткие деловые телефонные разговоры не позволяли мне узнать ее с этой стороны… В общем, я был очарован и приятно удивлен.
   – Ну что, может чаю для промывки мозгов? – предложил я, выключая ноутбук. – Все равно, пока мозги не остынут, бесполезно ложиться спать.
   – Что мы еще не пили?
   Пару лет назад приятель подсадил меня на хорошие китайские чаи, которые можно найти только в хороших чайных клубах. С тех пор у меня дома всегда было не менее десяти сортов чая.
   – Могу предложить хороший гуаньданский улун, – сказал я.
   Предложение было принято.
   Потом, совершенно неожиданно для меня мы оказались с Алиной в одной постели. Я не был девственником или монахом, но героем кобелистического труда меня тоже трудно назвать. Несмотря на то, что я относительно легко находил с женщинами общий язык, я всегда немного терялся, когда надо было переходить от дружбы к любви. С Алиной… Я не люблю риск и не настолько безрассуден, чтобы становиться на пути у могущественных людей, а на Алину у кого-нибудь из них вполне могли быть свои виды. Вот только желание быть с ней оказалось сильней моего страха, и, вместо того, чтобы забыть о том нашем безрассудстве, я сделал все, чтобы наши отношения вылились в полноценный роман. Первые пару месяцев я чувствовал себя героем Оруэлла, но со временем до меня дошло, что мои наниматели готовы приветствовать все, что способствует улучшению моего труда. Присутствие Алины меня окрыляло. Несмотря на понимание того, что, стань я для нее проблемой… Не знаю, чем наши отношения были для нее, я влюбился до потери соплей.
   Нашу любовь описывать бесполезно. В ней не было ни душещипательности мелодрам или женских романов, ни изощренного секса эротического жанра. С нами случилось нечто значительно большее, чем основанный на владении искусством любви секс, необузданная страсть или постоянное желание друг друга, а именно совершенно нереальное чувство единения, словно наши энергетические тела или души, кому что больше нравится, стали сиамскими близнецами. Подобно тому, как возникающее в сознании верующих чувство приобщения к таинству веры превращает нелепый для постороннего набор слов в путь к богу, возникшее у нас чувство превращало повседневные мелочи и трогательные нелепости в родственное гнозису таинство любви. А гнозис словами невыразим.
   Если честно, то у меня не получилось написать что-либо вразумительное о нашей любви. Окончательно запутавшись в словах, я разродился лишь нелепым стихотворением.
   Алина стала центром моей вселенной, огромной силы черной дырой, притягивающей все мои чувства, мысли желания… Я бы с радостью, забыв вообще обо всем, исчез для всего остального мира за ее горизонтом событий, но сохранившая трезвость ума Алина удерживала меня от этого шага.
   Видя мое любовное помешательство, она взяла на себя контроль за моей работой, и если я пытался халтурить или летать в облаках вместо того, чтобы заниматься заданием, окатывала таким вселенским холодом, что я в миг становился пай-мальчиком и брался за дело.
   Вот только ее работа не ограничивалась ролью моей няньки, и каждый звонок ее мобильного телефона переносил нас из мира домика Мастера и Маргариты, который они обрели в конце романа, в мир Джеймса Бонда.
   Алина говорила в трубку: «Понятно», – затем быстро одевалась, хватала всегда собранную походную сумку и исчезала иногда на час, а иногда на несколько дней. Чем она занималась, для меня было тайной за семью печатями. Я лишь один раз попытался завести разговор о ее работе, но Алина одарила меня настолько красноречивым взглядом, что я никогда больше не касался этой темы. В отместку, (и как я сейчас понимаю, это было правильным решением), я ни словом не обмолвился о сюжетном лабиринте, объясняя свои выводы интуицией или чутьем.
   Однажды, правда, у нас состоялся разговор, расставивший все «ё» перед «б».
   – Может, мотанем куда-нибудь на недельку? – предложил я тогда. – Забудем случайно мобильники и ноутбук… Куда-нибудь в тихое место, только я и ты, и чтобы ни одной твари?
   Она отреагировала на это, как кошка, которой наступили на хвост.
   – Правило гласит: работа прежде всего. Все, что помогает нам делать нашу работу, приветствуется и поощряется. То, что мешает, рассматривается, как препятствие, а препятствия у нас принято устранять. Поэтому если хочешь, чтобы у нас все было хорошо, нужно, чтобы наши отношения помогали работе, или хотя бы ей не мешали. Запомни это раз и навсегда и больше не возвращайся к этой теме, – она произнесла это так, словно вгоняла в меня слова, как гвозди.
   – Понятно, – грустно ответил я.
   В следующее мгновение она уже меня обнимала.
   – Я просто не хочу стать помехой в твоей работе, – прошептала она, целуя мое лицо.
   И если, благодаря стараниям Алины, с работой все было в порядке, то о Книге с нечетным количеством страниц, как и о книге деда, я забыл. Но Мастера Книги меня не забыли. Они пришли перед рассветом, как гестапо или НКВД. Шесть человек в длинных просторных одеждах белого цвета. Они вошли в нашу с Алиной спальню, вынырнув из тускло светящегося тумана, закрывшего собой все пространство за дверью в комнату. Старшим из них был представивший меня когда-то Книге мужик.
   – Она ждет, – сказал он, когда меня растолкал один из его подручных, – идем.
   Спорить, а тем более сопротивляться было бесполезно. Я покорно встал с кровати. Алина продолжала крепко спать – скорее всего, они каким-то образом не давали ей проснуться. Мысленно попрощавшись с ней, я занял свое место в весьма оригинальном построении. Впереди встал старший, за ним еще двое, за ними я, за мной двое, за ними последний гость. Когда я занял свое место в строю, мы вошли в туман, который оказался своеобразным обманом зрения. До самого последнего момента, глядя на туман, я был уверен, что он постирается на огромные расстояния. На практике он оказался чем-то вроде плоской ширмы, служащей границей между спальней и миром Книги.
   Пройдя сквозь туман, я очутился перед ней. Как и в прошлый раз, она парила в пламени костра. При моем появлении Книга раскрылась, наполнив мое сознание пониманием без слов.
   Глядя на Книгу, я понял, что совершил серьезнейшую ошибку, забросив свои упражнения с книгой деда; что тот, кто ступил на путь знания, не может с него свернуть, и единственной имеющей принципиальное значение целью моей жизни должно быть обретение прозрения; что, став отступником, я сам обрек себя на слепоту, что я не должен винить в этом ни Книгу, ни ее Мастеров, ведь слепота – это то, что мы имеем по умолчанию, тогда как за право быть зрячим надо бороться каждое мгновение жизни.
   Также я понял, что в мире Книги действует до боли знакомое правило: Книга прежде всего. Все, что помогает нам искать прозрение, приветствуется и поощряется. То же, что мешает поиску, рассматривается, как препятствие, а препятствия принято устранять.
   Объяснив это, Книга вспыхнула столь ярким светом, что он вызывал у меня такую же боль, какая бывает при попадании спирта в глаза. Я закричал и… проснулся.
   – Надеюсь, ты не часто кричишь во сне? – недовольно спросила Алина. Я разбудил ее криком.
   – Который уже час?
   – Половина десятого.
   Самое дурацкое время для пробуждения: с одной стороны, можно еще спать и спать, а с другой, – проснувшись, уже хрен заснешь.
   – Давай, может, чаю? – предложил я.
   – Я бы выпила кофе.
   – Кофе, значит кофе.
   Едва я смолол зерна, зазвонил телефон Алины.
   – Мне пора, – сообщила она, сказав привычное «понятно» в трубку.
   – Может, выпьешь чашку? – спросил я.
   – Не могу – меня ждут.
   – Дело пяти минут. Пока ты будешь одеваться, я сварю.
   – Забудь, искуситель.
   Одевшись, Алина подошла поцеловать меня на прощанье. Для ритуального мой поцелуй получился слишком уж страстным и каким-то драматическим.
   – Ты чего? – спросила Алина.
   – Не знаю, наверно сном навеяло.
   – Ладно, обещай быть хорошим мальчиком.
   – Клянусь на самом святом, – ответил я, положив руку ей на талию.
   Проводив Алину, я приготовил кофе, поджарил гренков. Умяв их с сыром и медом, – поистине достойный Винни-Пуха завтрак, – я сел за компьютер.
   Я сидел и тупо пялился в экран ноутбука. Задание было пустяковым, на полтора авторских листа (1 ал = 40 000 знаков с пробелами). Вот только лабиринт я больше не видел. Между нами словно возникло заляпанное грязью стекло. Пялиться в экран было бесполезно, разве что это стимулировало и без того распоясавшееся воображение, которое рисовало картины моего ухода в отставку. Я буквально видел, как я сижу перед нанимателем, его лицо скрыто за лампой, свет бьет мне в глаза.
   – Извините, – говорю я, – я больше не могу выполнять работу.
   – Ты хорошо подумал, сынок? – сочувственно спрашивает он.
   – Да, сэр.
   – И что, ничего нельзя сделать?
   – К сожалению, ничего.
   – В таком случае не обижайся, но мне ничего не остается, как тебя уволить.
   После этих слов, произнесенных с пониманием и сочувствием, он достает из стола ковбойский револьвер, наводил его на мой лоб и нажимает на спусковой крючок.
   От страха у меня резануло живот, потом еще и еще. Согнувшись пополам, я бросился в сортир. Терпения хватило едва-едва. Усевшись на унитаз, я издал грандиозный ректальный крик души. Облегчение принесло облегчение. А еще неимоверное блаженство. Так хорошо до этого мне было только один раз. Тогда мы до чертиков накурились на даче, сожрали по две банки сгущенки, выпили литра по три пепси, и это кроме мелочей в виде, хлеба, булочек, бутербродов… А на следующий день моя жопа забыла, как срать. Видно, наркотик где-то отключил связь между мозгом и жопой. Мой живот раздулся до неимоверных размеров. Кишечник болел так, что слезы на глаза наворачивались, но жопа была непреклонной. И только в шесть часов вечера на следующий день до нее дошло, что надо приниматься за работу. Тогда я тоже едва успел усесться на унитаз. А потом плакал от счастья.
   Когда кишечник перестал давить на мозги, ко мне вернулась способность соображать, и я вспомнил о книге деда. Но ее я тоже не смог читать. Я знал значение каждого рисунка, но это была реакция памяти. Читать же я больше не мог. Альтернативного пути к успеху у меня не было, поэтому я продолжал листать книгу деда, внимательно разглядывая каждую страницу. Помогло. Книга погрузила меня в похожее на гипнотическое состояние, и я услышал в своем сознании голос деда:
   – Тот, кто уже стал на путь, не может с него сойти. А это значит, что ты еще можешь найти прозрение. Для этого тебе, как и мне в свое время, придется постоянно двигаться дальше, познавая знание предшественников и добывая свое. Такова наша участь, и от нее не уйти. Также ты должен запомнить, что чем дальше ты на пути, тем сильнее будет твое страдание в случае отступничества.
   Так вот, значит, что заставляло деда практически даром реставрировать чужие книги! Решение было найдено, а заодно и появился повод позвонить Алине – ее же никто не увольнял с должности моей няни. Я приготовился сказать в трубку «люблю», «соскучился» и так далее в том же духе, но мне ответил мужской голос.
   – Извините, я, наверно, ошибся, – сказал я, отключая соединение.
   – Не вешайте трубку, вы не ошиблись, – поспешил сообщить мне тот же самый голос, когда я повторно набрал номер Алины. – Мое имя Олег, и какое-то время я буду помогать вам в решении проблем.
   – А где Алина? – спросил я.
   – Она временно исполняет другие обязанности, так что, говорите, если вам нужна помощь.
   – А как долго ее не будет?
   – Этого я не могу знать.
   – Надеюсь, ее не уволили?
   – Не знаю. Подобные вопросы не входят в мою компетенцию. Могу лишь сказать, что я временно исполняю ее обязанности.
   – Тогда я позвоню позже.
   – Если вам нужна помощь, не стоит откладывать. Ее может не быть длительное время.
   Я готов был перейти к конструктивному диалогу, когда в моей голове вспыли «слова» Книги о том, что помехи на пути принято устранять. А если учесть, что из-за любви к Алине я позабыл все на свете, включая путь…
   – С ней все в порядке? – спросил я.
   – Я же уже сказал, что эти вопросы…
   – Послушайте, Олег, – перебил его я, – вы имеете представление о том, в чем заключается моя работа?
   – Разумеется. Иначе бы я сейчас с вами не разговаривал.
   – Значит, вам должно быть известно, что вся моя работа базируется на интуитивных наитиях.
   – Я не понимаю, что вы этим…
   – Так вот, – не стал я его слушать, – интуиция мне подсказывает, что с Алиной что-то случилась.
   – Я не…
   – Вы можете не перебивать?
   – Хорошо.
   – Так вот. Качество моей работы напрямую зависит от моего эмоционального состояния. А если вы учтете характер наших с Алиной отношений, вам станет ясно, что от ответов на мои вопросы будет зависеть величина и качество моих художественных надоев. Тем более что я не спрашиваю, где и чем она занимается, раз у вас не принято об этом говорить. Я лишь хочу знать, все ли с ней в порядке.
   – Хорошо. Я постараюсь выяснить этот вопрос.
   – Буду вам весьма признателен. И еще. У меня проблемы с вдохновением, и здесь уже без вашей помощи не обойтись.
   – Мы сделаем все, что в наших силах.
   – Думаю, это в ваших силах. Мне нужны старинные рукописные книги.
   – Хорошо. Когда прислать мастеров, чтобы оборудовали библиотеку?
   – Спасибо за заботу, но мне больше подошел бы допуск к каким-нибудь коллекциям или архивам. Мне нужны не сами книги, а возможность периодически их читать. Меня устроят даже качественные сканы, если такие есть в наличии.
   – Хорошо. Я разберусь с этим.
   Через два часа, (наверно, через самых долгих в моей жизни два часа), курьер привез мне два удивительных тома, пропуск в областную библиотеку и записку с просьбой позвонить Олегу.
   Меня трясло, когда я набирал номер, ждал, когда он ответит… Наконец, трубка сказала его голосом:
   – Слушаю вас.
   – Я все получил. Спасибо.
   – Я правильно выполнил ваш заказ?
   – Более чем.
   – Надеюсь, с вашим вдохновением все будет в порядке.
   – Теперь уже да, – сообщил я, хотя сам не был в этом уверен.
   – Тогда приятно вам потрудиться.
   – А как Алина? Вы о ней что-нибудь узнали?
   – Пока нет. Шеф все время занят, и… Но когда у меня будет на руках выполненная работа…
   – Понял, – сказал я, – выпускаю заложника.
   – Что вы имеете в виду? – насторожился Олег.
   – Ну это как в кино. На любое требование террористов идет контртребование выпустить заложника. В данном случае заложником является мой заказ.
   – Я на вашем месте не стал бы так относиться к этому вопросу.
   – Да это шутка.
   – Шутка?
   – Шутка, шутка.
   – Хорошо. Пусть будет шутка.
   Только раскрыв присланные Олегом книги, я почувствовал, что нечто во мне, этакий аналог бензобака или даже, скорее, аккумулятора был совершенно пуст. Я полностью исчерпал свой потенциал, благодаря чему потерял способность видеть.
   Я листал книги, внимательно рассматривая каждую страницу, и чувствовал, как наполняюсь энергией. Когда уровень зарядки перевалил через отметку 50%, я вновь смог читать. За ноутбук я сел, зарядившись полностью. Когда выполненный заказ ушел по нужному адресу, я позвонил Олегу.
   – Слушаю вас, – сказал он, – чем могу помочь?
   – Текст уже должен быть у вас.
   – Очень хорошо. Рад, что ваше вдохновение вернулось, как говорится, с новой силой и… – судя по голосу, он радовался моим успехам так, словно я был хирургом, оперирующим его жену или ребенка. От этой елейности мне стало противно.
   – Теперь ваша очередь держать слово, – оборвал его я.
   – Я помню, – уже без радости в голосе сообщил он, – как только переговорю с шефом, я позвоню.
   – Я буду ждать.
   Он позвонил через час.
   – Боюсь, у меня для вас плохие новости, – сказал он.
   У меня внутри все сжалось.
   – Она жива? – выдавил я из себя.
   – Она жива, стабильна. Ее жизни ничего не угрожает.
   – Что с ней?
   – Попала в ДТП. Лежит в больнице.
   – Я могу ее увидеть?
   – Нет, в эту больницу у вас нет допуска.
   – Позвонить?
   – Как только она придет в себя, и врачи разрешат ей говорить по телефону.
   – Я могу ей чем-нибудь помочь?
   – Своей работой. Чем лучше вы будете работать, тем более ценным она будет кадром. Вы понимаете?
   – Я понимаю. Я буду делать все, что нужно, но вы… держите меня в курсе.
   – Хорошо.
   – Будь ты проклята!!! – крикнул я книге, когда закончился разговор. Если бы я мог, я бы ее уничтожил. Но кроме бессилия и необходимости делать все, что нужно этой проклятой книге и парням с той стороны телефона, у меня не было ничего.

Новая глава

   – Я обожала играть на чердаке у бабы Дуси, битком набитом старыми чемоданами, – рассказывала по телефону Алина. – Мы были уверены, что среди этих еще времен карибских пиратов чемоданов была спрятана карта сокровищ. Мы целыми днями перетаскивали их с места на место, по несколько раз, миллиметр за миллиметром, обшаривали изнутри. Отсутствие карты еще больше нас подзадоривало – ведь если она была так хорошо спрятана, значит, она стоила того. Не найдя ничего в самих чемоданах, мы принялись разрывать их на мельчайшие лоскутки, и вскоре выпотрошили в буквальном смысле слова. Мы надрезАли ножом старый дерматин, и дальше рвали его руками, чтобы не повредить ножом карту. Это нас и спасло от возмездия. Вскоре после того, как был растерзан последний чемодан, бабе Дусе приспичило поехать к своей сестре, и она, охая и кряхтя, полезла на чердак. Мы приготовились к скандалу, но она решила, что это были крысы, и нам запретили играть на чердаке, к которому мы и так охладели – к тому времени мы уже знали, что карта спрятана не там.
   Алина оставалась в больнице. Она медленно поправлялась. Мы существовали с ней словно в разных мирах, и единственным мостом между нами, (какая пошленькая получается фраза), был ежедневный сорокаминутный телефонный разговор. Нам было все равно о чем говорить. Важнее было слышать голос, ощущать пусть иллюзорное, но присутствие родного человека.
   – У меня тоже был прикол, – решил я поделиться с ней забавным эпизодом, произошедшим со мной на улице.
   Выйдя из библиотеки, я решил немного пройтись по «Пушкинской», благо погода располагала к прогулке. Был теплый, приятный день, один из тех, когда сидение дома должно рассматриваться, как преступление. Я с завистью поглядывал на целующиеся парочки, смотрел на тротуар в поисках мелочи, – это было что-то вроде игры в удачу, – разглядывал проходящих мимо красивых женщин.
   На одной из лавочек сидела компания довольно приличных с виду людей. Когда я поравнялся с ними, с лавочки встала женщина на вид чуть старше сорока лет, решительным шагом подошла ко мне и преградила путь.
   – Я просто хочу посмотреть в твои сволочные глаза, – сказала она, затем сорвалась на крик.
   Она кричала, что я уничтожил ее жизнь, сломал ее судьбу, что я – сволочь, гад, убийца… Она кричала, пока с лавочки не поднялись двое мужчин и поспешили к нам. В их глазах я увидел граничащий с ужасом страх. Перед тем, как они оттащили ее от меня, она плюнула мне в лицо. Я быстро пошел дальше. Она же кричала уже своим приятелям или знакомым:
   – Ну и пусть! Пусть! Пусть эта сволочь знает! Ну и что? Мне терять нечего.
   Она не была ни пьяной, ни сумасшедшей. Ее истерика была истерикой человека, перенесшего страдания и боль, вот только я даже представить себе не мог, каким образом ее несчастья могли быть связаны со мной.
   Алина отнеслась к моим словам более чем серьезно.
   – Ты уже сообщил об этом Олегу? – спросила она, перейдя на деловой тон.
   – Зачем?
   – Затем, что это серьезно.
   – Да ладно тебе. Какая-то пьяная дура перепутала меня с кем-то другим. Я и тебе рассказал это исключительно ради забавы.
   – Послушай меня внимательно. То, чем ты занимаешься, достаточно серьезно, хоть ты этого так и не смог понять. Поэтому никаких мелочей, никаких случайностей. Ты должен докладывать обо всем… обо всех нештатных ситуациях, иначе может случиться непоправимое. Ты меня понял?
   Меня так и подмывало спросить, чем же это таким я занимаюсь, но подобные вопросы лучше было не задавать. Особенно по телефону. Поэтому я коротко ответил:
   – Понял.
   – Тогда пообещай, что сейчас же позвонишь Олегу.
   – Как только истекут наши минуты, – поспешил сообщить я.
   – Сейчас не время…
   – Если ты бросишь трубку, я никому не буду звонить. Обещаю.
   – Не будь дураком!
   – Если бы я не был дураком, я бы не вляпался в этот мир теории заговора и тайных организаций.
   Дальнейший разговор начал перерастать в ссору, поэтому мы «расстались» на десять минут раньше отведенного нам времени. Не желая усугублять положение дел, я позвонил Олегу, и тут же пожалел о том, что вообще затронул эту тему.
   – Почему сразу не сообщил? – строго спросил он.
   – Не думал, что это имеет значение. Я и Алине рассказал об этом исключительно, чтобы поднять настроение. И если бы не она…
   – О подобных вещах надо сообщать немедленно. Тебя что не проинструктировали?
   – Меня никто ни о чем таком не инструктировал.
   – М… Ладно, это наш просчет. Впредь всегда сообщай о чем-нибудь необычном, даже если это ничего не значащая ерунда. В нашем деле лучше перестраховаться, чем…
   – Может, ты все-таки объяснишь, что происходит? – ситуация начала меня раздражать.
   – Давай ты не будешь задавать подобных вопросов.
   – Но ведь это касается непосредственно меня, – попытался я возразить.
   – Это был наш просчет, но теперь мы берем ситуацию под контроль… Расскажи лучше со всеми подробностями, что там с тобой произошло.
   Он заставил меня раз сто рассказать ему все от начала до конца в мельчайших деталях. Особенно его интересовала внешность спутников той женщины, вплоть до цвета глаз, о чем они до этого разговаривали… и так далее. Он хотел, чтобы я описал каждого из них, как Толстой описывал дуб Андрея Болконского. Вот только я не Толстой. Не Лев и даже не Алексей – не помню, кто это сказал. Вымотав меня окончательно, Олег наконец-то сказал:
   – Ты просто звони, если что. Хорошо?
   – Хорошо, – устало согласился я.
   Утром меня ждал сюрприз. Едва я сел завтракать, как заработал сигнал домофона.
   – Мое имя – Владимир, – услышал я в ответ на «Кто там?». – Я от Олега.
   – Хорошо входите.
   Владимир оказался немного худоватым мужчиной среднего роста с ничем не примечательной внешностью. Войдя в дом, он еще раз назвал свое имя и протянул руку.
   – Чем могу помочь? – спросил я после рукопожатия.
   – Я приставлен к вам с целью охраны вашей жизни и здоровья, – отрапортовал он.
   – Кофе будете? – предложил я, несмотря на то, что меня взбесил такой поворот событий. Я с детства терпеть не мог надсмотрщиков. Но злость не мешала мне понимать, что Владимир ни в чем не виноват.
   Мое предложение он принял с удовольствием.
   Я приготовил кофе, поставил на стол печенье, хлеб, масло, сыр.
   – Только, пожалуйста, не принимайте этот разговор на свой счет, – сказал я Владимиру, набирая номер Олега.
   – Как скажете, – ответил он, приветливо улыбнувшись.
   – Ну и что это за дела? – спросил я, услышав голос Олега.
   – Руководство решило приставить к тебе охрану. Тебе не нравится Владимир? Пришлем другого.
   – Мне не нравится, что вы лезете в мою жизнь, не считая нужным не то, что спросить, но даже поставить меня в известность.
   – Владимир разве не поставил тебя в известность?
   – Но я на ошейник и поводок согласия не давал.
   – Ты преувеличиваешь.
   – Не думаю. И если все настолько серьезно, я хочу знать, что мне угрожает.
   – Владимир – специалист высшего класса. Так что можешь не сомневаться, с ним тебе ничего не угрожает.
   – Знаешь что! – не выдержал я. – Либо ты сейчас мне все расскажешь, либо идите вы на хуй со своей работой! Я в таком состоянии писать не могу!
   Сказав это, я почувствовал, как страх отозвался спазмом в моем животе. Я понимал, что наглеть с этими людьми опасно для жизни, и, тем не менее, уже второй раз за неделю шантажировал их своими кармическими надоями, – так я называл свое творчество.
   Первой попыткой шантажа я выторговал ежедневные сорокаминутные разговоры с Алиной, – сначала мне хотели разрешить звонить ей лишь раз в неделю.
   – Ладно, я кое-что тебе расскажу, – решил Олег. – Тебе не рассказывали, что случилось с Алиной?
   – Нет.
   – Так вот, она попала в аварию в исправной машине на совершенно пустой дороге. Просто разогналась и врезалась в бетонный столб. Сначала наши специалисты решили, что это была попытка суицида, но позже выяснили, что она не собиралась кончать с собой. Поэтому тебе так долго и не давали добро на контакт с ней. А если это связано с тобой? Поэтому мы и хотим обеспечить твою безопасность, пока не узнаем, в чем здесь дело.
   – Пойми, я просто хочу хорошо делать свою работу, а для этого требуется определенное душевное состояние…
   – Мы понимаем, мы все это хорошо понимаем.
   – Тогда постарайтесь придумать другой способ обезопасить меня. Тем более, раз Алина непонятно зачем врезалась в столб, ваш Владимир вполне может без видимых причин всадить в меня пару пуль.
   – Ладно, я позвоню.
   – Вы не будете против, если я осмотрю двор? – спросил Владимир, когда я закончил разговор с Олегом. Судя по его виду, он никак не реагировал на наш разговор с Олегом, словно не услышал ни единого слова.
   – Вы только не принимайте мои слова на свой счет. Просто я… – краснея, как не знаю кто, начал я, но он не стал выслушивать мои оправдания.
   – Я понимаю, – сказал он и улыбнулся так, словно действительно понимал, хотя, скорее всего, ему было просто глубоко плевать как на меня, так и на мое к чему бы то ни было отношение, – так можно я осмотрю двор?
   – Да, конечно… Разумеется.
   Он вышел, а я погрузился в саморефлексию.
   Давненько я так остро не чувствовал себя идиотом. Ненавижу идиотизм, ни чужой, ни особенно свой. Наверно, поэтому я стараюсь много не пить, чтобы потом не было мучительно больно. Под градусом я не буяню, да и ничего такого не творю, но все равно… При этом я понимаю, что моя щепетильность – не более, чем появления чувства собственной важности, чувства, которое является своего рода кнопкой, при помощи которой можно мной управлять. Но хуже, чем острое понимание собственного идиотизма для меня только чувство собственной беспомощности.
   Впервые я столкнулся с ним в раннем детстве. У нас были гости. Папа напился и начал всех крыть матом. Мама попыталась его вразумить, но он чуть не кинулся на нее в драку. Тогда один из гостей взялся его уложить спать. Он схватил папу за шкирку и чуть ли не волоком притащил в спальню родителей. Потом несколькими ударами по лицу уложил в кровать. Бил он не сильно. Даже не бил, а, скорее, толкал открытой рукой. Но сколько в этих толчках было презрения!
   Я смотрел на это и разрывался между жалостью к отцу, жалостью к матери, она плакала, потому что папа ее обидел, желанием, что бы все это как можно быстрее закончилось, а еще лучше никогда больше не начиналось, и чувством собственной беспомощности, неспособности хоть что-либо изменить.
   В тот день впервые рухнул мой мир. Конечно, потом он рушился еще и еще, но я ни разу больше не переживал крушение мира так остро, как тогда.
   Сейчас же, как писал когда-то Ленин, я был винтиком или шпунтиком в неком механизме, устройство, назначение и принцип работы которого мне были неизвестны. Я был как балка или вал из задачи по сопромату или теоретической механики, предметом, на который действует энное количество сил, причем для тех, кто стоял за этими силами я был ничем. Их интересовала только польза, которую я приносил. Даже Алина рассматривала меня прежде всего как ценного работника, а уж потом как мужчину в своей постели. Понимание этого сводило меня с ума. Наверно поэтому я и взбесился, когда ко мне приставили охрану. Другой бы на моем месте был бы рад, а я… Сколько я ни старался, ни одного более или менее правдоподобного оправдания моему поведению в голову не приходило. Ну и хрен с ним, – решил я, – все равно уже ничего не изменишь.
   К тому моменту, когда позвонил Олег, я уже готов был согласиться с любым предложенным мне вариантом.
   – Я поговорил с руководством, – сообщил он.
   – И что? – спросил я.
   – Шеф долго не мог понять, почему тебе не нравится личная охрана, но я ему сказал, что творческие люди все с прибабахом. Тогда он сказал: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело», – и дал добро на компромиссный вариант. В общем, мы решили, что ты сам сможешь о себе позаботиться. Пройдешь небольшой ликбез, получишь оружие. А до тех пор тебе придется потерпеть общество Владимира, ну или кого-либо еще, если он тебе неприятен.
   – Так он меня вполне устраивает, а о его профессионализме я судить не могу.
   – С профессионализмом у него все в порядке, за это можешь быть спокоен. Ну так что, такой вариант тебя устраивает?
   – Более чем.
   – Вот и славненько.
   – Я вообще не знаю, что на меня нашло.
   – Я так думаю, это мы во всем виноваты. Надо было сразу тебе объяснить, что мы не хотим, чтобы ты пострадал от каких-нибудь хулиганов. Не учли, что ты – личность творческая, и фантазия у тебя тоже творческая. А лучшей почвы для воображения, чем полузнание быть не может. Ну да не мне это тебе объяснять.
   – А как же Алина?
   – С ней тоже теперь все в порядке. Мы думали, что она сама повернула к столбу, а потом техники обнаружили неполадку с рулевым управлением.
   Это объяснение позвучало столь же правдоподобно, как и любая другая официальная версия, но я не стал демонстрировать свои сомнения. Интуиция говорила мне, что я уже исчерпал лимит стервозности, а страх перед руководством требовал согласия с интуицией.
   Вскоре вернулся в дом Владимир.
   – Как я понимаю, вы уже в курсе моего назначения, – скорее сообщил, чем спросил он.
   – Да, мы с Олегом все решили.
   – И, как я понимаю, против такого поворота событий вы не возражаете?
   – Ничуть. Когда мы можем начать подготовку?
   – Все зависит от вас. Работа прежде всего. Так что в любое свободное от ваших основных дел время.
   – Если честно, мне сейчас нужно проветрить мозги.
   – Могу предложить занятие по огневой подготовке. Хотите пострелять?
   – С удовольствием. Особенно если на свежем воздухе.
   – Тогда собирайтесь.
   Упрашивать меня не пришлось, и минут через десять мы уже садились в его «Мазду», а еще через десять минут въезжали в ворота воинской части, расположенной в Мухиной балке. Расположение части Владимир знал, как собственную квартиру, по крайней мере по дороге на стрельбище мы ни разу не сбились с пути.
   – Стреляли когда-нибудь? – спросил он, когда мы прибыли на место.
   – Из пистолета один раз на военных сборах. Ни разу не попал в мишень.
   – Ничего, скоро будете стрелять, как Джеймс Бонд. Держите.
   Он протянул мне, пистолет, держа его за ствол. Взяв оружие, я почувствовал смесь из страха и почтения.
   Первая же пуля попала в десятку, остальные легли на границе между черным кругом и молоком. Я стрелял до тех пор, пока мишень не начала расплываться перед глазами.
   – Ну как? – поинтересовался Владимир.
   – Давно не чувствовал себя таким счастливым! – признался я.
   Я словно вернулся в те годы, когда носился по Аксаю с рогаткой.
   Уже дома Владимир заставил меня разобрать, почистить и собрать пистолет.
   – Оружие, как женщины: хочешь, чтобы оно было верно – не забывай за ним ухаживать, – напутствовал он.

Новая глава

   Трудность исполнения моего очередного заказа состояла в его предельной простоте. Сюжетный лабиринт выглядел проще анатомического строения червя. Притязания заказчика тоже были вполне земными и выполнимыми, но как только я начинал прописывать сюжет, все, а особенно диалоги получались дебильно-пластмассовыми, как в мыльных операх.
   Конечно, можно было отдать заказчику и такую муть, но только профессиональная гордость требовала от меня выполнять работу наилучшим образом. К тому же я всегда был человеком, упертым даже там, где без этого легко можно было обойтись.
   Так на первом моем компьютере была установлена стратегия «Под покровом ночи». Я настолько увлекся игрой, что начал вскакивать по ночам, чтобы опробовать пришедший в голову вариант решения задачи. Когда я понял, что становлюсь похожим на наркомана в своем параноидальном стремлении пройти игру любой ценой, я удалил с компьютера все игры.
   Поэтому, когда Владимир, войдя в комнату, попытался мне что-то сказать, я раздраженно махнул рукой, дескать, не до тебя.
   – Я не надолго, – сказал он и вышел.
   Обложив его мысленно матом, я вернулся к работе.
   – Можно?
   Этот вопрос заставил меня мгновенно забыть не только о работе, но и вообще обо всем на свете.
   Алина!!! Она стояла на пороге комнаты, не решаясь войти. В ее глазах были растерянность и вопрос. Она была словно котята из «Кошкиного дома». Помните?

   «Тетя-тетя кошка, выгляни в окошко
   Есть хотят котята, ты живешь богато».

   Вскочив на ноги, я чуть было не опрокинул стол вместе с ноутбуком.
   – Алина!
   Я бросился к ней.
   – Осторожно! – предупредила она.
   – Алина, Алиночка, девочка моя, солнышко, мракотусенька, лапочка, девочка…
   Я шептал лирическую пошлятину, целовал ее лицо, руки, шею… Я обнимал ее, не забывая о том, что с ней теперь надо быть осторожным, чтобы не причинить боль…
   Я был настолько счастлив видеть ее, что не сразу заметил слезы на ее щеках.
   – Ты плачешь?
   – Нет, милый… все нормально… теперь уже все хорошо…
   – Что с тобой, девочка?
   – Ничего…
   И только после целого миллиона отнекиваний Алина призналась:
   – Я боялась, что такая не буду тебе нужна.
   – Какая же ты дурочка, – ласково прошептал я, а потом опустился перед ней на колени и поцеловал носы ее ботинок, – я люблю тебя.
   Она села на пол рядом со мной, прижалась ко мне…
   – Я тоже тебя люблю.
   – Скажи только честно, теперь я сильно некрасивая? – спросила она чуть позже.
   Она действительно заметно поплохела. Через правую щеку у нее теперь проходил красный рубец, делавший ее похожей на предводительницу пиратов. Она исхудала, и в теле появилась какая-то диспропорция. Не красила ее и дурацкая шапочка на голове, которую она натянула чуть ли не по самые глаза. Но для меня это было не важно. Я продолжал бы ее любить, даже если бы она стала в тысячу раз страшней.
   – Ну так что?
   Врать я ей не хотел, говорить правду тем более, поэтому я ответил затяжным поцелуем.
   – Не уходи от ответа.
   Я поцеловал ее еще раз.
   – А так? – спросила она, осмелев настолько, чтобы снять шапку. Ее наголо остриженная голова была покрыта шрамами.
   – Так ты похожа на кошачьего вожака, – ответил я, целуя ее в глаза.
   – А ты похож на барбоса.
   Точнее не скажешь. Пока Алина лежала в больнице, я оборбосился сильнее, чем сбежавшая из дома болонка. Не знаю, хорошо это или плохо, но я начисто лишен кобелестического духа. Поэтому, когда Алина попала в больницу, я не стал носиться по городу в поисках баб, как это делает бОльшая половина моих женатых друзей, стоит им сорваться с цепи. Я работал, учился стрелять, изучал старинные книги… А так как мои занятия не требовали наличия правильного экстерьера, я себя запустил. Я был неделю небрит. Мои волосы не только недели две как мечтали о парикмахерской, но и не видели ни разу расческу с тех пор, как год назад я обрезал свою косичку. На мне была заляпанная чаем футболка и спортивные штаны с по-советски оттянутыми коленками.
   Алина отправилась в ванную, «смыть с себя больничный дух», а я наскоро побрился, переоделся и принялся варить кофе.
   Когда заметно повеселевшая Алина вышла из ванной в своем любимом халате и тапочках, кофе уже был на столе. Я пригласил Владимира к столу, но он тактично отказался, решив, что вдвоем нам будет лучше. Нельзя сказать, что он был неправ.
   – Вот по чему я действительно соскучилась, так это по твоему кофе. Наверно даже больше, чем по тебе, – сказала Алина, сделав глоток и зажмурившись от удовольствия.
   Выпив кофе, мы, не сговариваясь, встали из-за стола и пошли в спальню. Скинув халат, Алина юркнула под одеяло. Я присоединился к ней. Едва я оказался под одеялом, Алина прижалась ко мне, положив голову мне на плечо, и замерла в этой позе. Так мы и лежали. Она была неподвижной, а я гладил ее по ежику на голове. Я чувствовал, как некое опустевшее за время ее отсутствия пространство постепенно наполняется чем-то прекрасным, исходящим от Алины. Наполнившись, я отключился, улетев в те просторы, по которым гуляет нирвана.
   Вернувшись из райского небытия, я нашел губами губы Алины. Она ответила на мой поцелуй. И только после этого я почувствовал, как во мне просыпается сексуальная страсть.
   А потом, после того, как у нас все получилось, ее прорвало.
   – Тебе рассказали, как это произошло? – спросила она. Во время телефонных разговоров мы эту тему не трогали.
   – Олег держал меня в курсе.
   – Отказ рулевого управления?
   – Ага.
   – И ты поверил?
   – Нет.
   – И правильно, что не поверил. В меня словно кто-то вселился. Как в кино. Я все понимала, но ничего не могла сделать, и когда это кто-то направил машину в столб…
   – Ты им сказала?
   – Нет. Они и без этого чуть не упекли меня в психушку. Решили, что я пыталась покончить с собой. Вот только нихрена у них не вышло это доказать.
   – И тогда они выдвинули версию о неисправном рулевом управлении?
   – Это они придумали для тебя. Меня они тестировали на предмет какого-либо воздействия. Сейчас полно всяких генераторов, которые сводят с ума.
   – И что?
   – Ничего. Я же как вспомню… – ее передернуло. – Я словно сошла с ума, вот только я не сумасшедшая. Я, блядь, не сумасшедшая.
   Она посмотрела на меня так, будто мой вердикт мог решить все.
   – Нет, милая, ты не сошла с ума. Я знаю. Просто ты… – я осекся. Мне словно бы кто-то сказал, что если она узнает про Книгу – умрет. Вовремя заткнувшись, я прижал ее к себе и принялся целовать…
   Постепенно жизнь начала возвращаться в привычное русло. У меня появилась пародия на распорядок дня. Я просыпался, завтракал с Алиной, работал над заказом, потом ехал в библиотеку, обедал в «Балкане» или «Кофемолке», возвращался в Аксай, медитировал минут тридцать-сорок, ехал на стрельбище, вернувшись, ужинал с Алиной, после чего мы шли гулять.
   Алине тоже скучать было некогда. Позавтракав со мной, она отправлялась в пыточную, где над ней издевались инструкторы йоги, мастера лечебной гимнастики, массажисты, физиотерапевты, пластические хирурги… Благодаря этому титаническому труду ей хоть и медленно, но становилось лучше, а от шрама на щеке остался небольшой след, который со временем должен был практически исчезнуть. Как и я, домой она возвращалась только к ужину, после которого мы шли гулять.
   Мы бродили по улицам Аксая, как какая-нибудь парочка из советских романов. Алина еще прихрамывала, и я поддерживал ее на ступеньках или на участках повышенной травматизации, которые имеются практически на каждом аксайском тротуаре. Мы бродили по улицам Аксая, предпочитая частный сектор в сухую погоду и асфальт в грязь, разговаривали ни о чем или просто молчали. Молчалось с Алиной великолепно, а для меня хорошо молчать намного важнее, чем хорошо болтать.
   Владимир гулял с нами. Он шел чуть позади, чтобы не мешать нам ворковать. Похоже, эта часть работы ему нравилась.
   Один-два раза в неделю мы встречались с моими друзьями. Принимали их у себя, ходили в гости или в кафе. Алина словно жила на необитаемом острове – к ней ни разу не то что никто не пришел – не позвонили не по работе.
   Я уже сто раз успел пожалеть, что так поспешно отказался от услуг Владимира. Он имел прекрасное качество, наверно лучшее из тех, что бывают у других людей: Когда он был лишним или в нем не нуждались, Владимир не показывался на глаза, но достаточно было о нем подумать, он появлялся в пределах видимости. К тому же в его машине можно было не пристегиваться, что было приятной мелочью. Когда нас останавливали менты, он совал им под нос свое удостоверение, после этого они вытягивались по стойке смирно и брали под козырек.
   Незаметно подошло время Владимиру складывать с себя полномочия по моей охране. Я собирался приступить к медитации, когда он, предварительно получив разрешение, вошел в мою комнату.
   – Виталий Сергеевич, сегодня стрельбы отменяются, – сообщил он.
   – Что случилось? – удивленно спросил я.
   – Все, – ответил он.
   – Что все? – окончательно растерялся я.
   – Время вашей подготовки подошло к концу. Мне осталось повести последний инструктаж, выдать вам оружие и документы, и все.
   От этих его слов мне стало грустно.
   – Приступим? – спросил он, оставшись, как всегда, равнодушным к моему настроению.
   – Давайте, – согласился я.
   – Тогда держите, – он достал из кармана похожий на пульт управления автомобильной сигнализацией брелок и протянул его мне. – Это – тревожная кнопка. Как только вы почувствуете, что вам может угрожать опасность, нажмите на кнопку. Одновременно с маячком на пульте диспетчера включится микрофон, и мы будем не только знать, где вы находитесь, но и слышать, что происходит вокруг вас. Главное, не бойтесь показаться трусом, и при первых же сомнениях в своей безопасности, будь то приближение пьяных подростков или перегоревшая лампочка в фонаре на улице, жмите, не задумываясь. В нашем деле перестраховка со стороны клиента только приветствуется. В случае ложного вызова вам достаточно позвонить по телефону диспетчеру и сказать, что все в порядке. А чтобы мы были уверены, что с вами действительно все в порядке, вам нужно будет сказать кодовое слово.
   – Какое?
   – Любое на ваше усмотрение.
   – Тогда пусть будет «мутабор». Можно?
   – Конечно, можно. Фиксирую: «мутабор». Записывать кодовое слово не надо. Если забудете его, ничего страшного. Поздороваетесь с ребятами, и все. Намного хуже, если оно попадет в чьи-то заинтересованные руки. Ну да, думаю, не мне вам это объяснять. С кнопкой понятно?
   – Думаю, да.
   – Отлично. Ну а если возникнут вопросы, смело звоните Олегу, он сделает все, чтобы вы получили необходимые ответы.
   Теперь удостоверение. Держите, – он вручил мне красную книжку. – Оно дает вам право на ношение и применение по своему усмотрению огнестрельного или иного оружия, а также защитит от прокуратуры, милиции и прочих структур. Старайтесь им пользоваться только в самых крайних случаях, и тем же гаишникам, в случае чего, лучше давайте деньги, а если они запросят слишком много, подписывайте протокол. Потом сразу звоните нам. С этим, думаю, тоже все понятно.
   Я кивнул.
   – Тогда переходим к оружию. Пистолет свой вы уже знаете. Держите. – Он отдал мне пистолет. – Возможно, вам это покажется странным, но главным недостатком оружия является то, что оно делает своего обладателя более уязвимым. Оружие, как и пропасть, пугает и одновременно притягивает. Так что можете мне поверить, первое время вас так и будет подмывать попасть в ситуацию, где можно ловко выхватить пистолет и показать, на чьей улице сила. Так вот, если почувствуете, что идете у этого желания на поводу, лучше сдавайте пистолет, потому что ничего хорошего в этом случае от обладания им вас не ждет.
   Лучшее решение этой проблемы – вообще забыть, что у вас есть оружие, и что вы можете дать кому-либо отпор. Обходите пьяные компании, не обращайте внимания на выпады в ваш адрес или оскорбления, не отвечайте на провокации. Пользуйтесь тревожной кнопкой. И главное, не забывайте, что стрелять в человека и стрелять по мишеням – это разные вещи, а так как по людям вы еще не стреляли, неизвестно, как вы себя поведете в случае необходимости. Поэтому, повторяю еще раз, лучше забудьте, что у вас есть пистолет. А если вам потребуется оружие, доставайте пистолет, только когда морально будете готовы стрелять. Не размахивайте им и не палите вверх, стреляйте сразу в противника. Цельтесь в средину тела, так проще будет попасть. А если вы даже промажете, противник тысячу раз подумает, стоит ли ему вас преследовать.
   Выстрелили и сразу сматывайтесь. При первой же возможности звоните Олегу. Чем быстрее позвоните, тем быстрее мы все уладим. В общем, ваше главное оружие – телефон и тревожная кнопка, так что внимательно следите за состоянием аккумулятора в телефоне.
   И самое главное, не попадите в сети безнаказанности.
   – Об этом можете не беспокоиться. Я знаю, что ничто так не сокращает жизнь, как иллюзия собственной безнаказанности.
   – Очень хорошо, что вы это понимаете. И еще… чуть самое главное не забыл! Когда вам понадобиться куда-нибудь поехать, хоть по личным делам, хоть по служебным, звоните Олегу, он пришлет машину. Куда скажете, туда и пришлет, и вопросов вам никто задавать не будет, так что постарайтесь обойтись без маршруток и такси. Теперь, кажется, все. Честь имею.
   Мы пожали друг другу руки, и он покинул мой дом.
   Каково же было мое удивление, когда утром за рулем присланной мне машины, пришло время ехать в библиотеку, сидел Владимир собственной персоной.
   – Приставлен к вам в качестве личного шофера, – отрапортовал он, – возражений, надеюсь, нет?
   – Какие могут быть возражения, – ответил я, виляя хвостом и прыгая от радости, – безумно рад вас видеть.
   Видя мой восторг, Владимир чуть улыбнулся одними уголками рта. В его глазах на мгновения вспыхнули искорки удовольствия. Похоже, своим восторгом я ему все же польстил.

Новая глава

   Когда стало достаточно тепло, мы с Алиной начали кататься на велосипедах, благо, сразу за Аксаем начинаются живописные поля, луга, озера, рощи… И если не обращать внимания на повсеместные кучи строительного мусора, можно от всей души наслаждаться видами. Мы то и дело вспугивали фазанов или куропаток, встречались с зайцами, а один раз видели лисицу.
   К тому времени, как мы сели на велосипеды, Алина вырвалась из рук эскулапов. Шрам стал настолько незаметным, что, не зная о нем, вообще нельзя было догадаться о его существовании. От хромоты, как и от других последствий аварии тоже не осталось и следа.
   Несмотря на то, что она пришла в порядок, Алину не спешили отзывать из отпуска, чему я был только рад. Наконец-то мне не надо было ее никуда отпускать!
   В общем, я обрел тихую, спокойную жизнь. У меня было любимое занятие, была любимая женщина, был свой дом с закрывающим прочую часть Родины высоким забором, и была защищенность от всех постсоветских радостей, будь то пьяный гопник, мент или проверяющий из горгаза. Короче говоря, у меня было все, о чем я когда-либо мечтал.
   Я одновременно был и не был счастлив. Меня не покидало ощущение того, что этот рай – передышка перед новой битвой, из которой я смогу выйти лишь со щитом или на щите. Я чувствовал себя геймером, который прошел очередной уровень игры и теперь готовится перейти на следующий. С каждым днем я все отчетливей чувствовал приближение перемен, и это ожидание сводило меня с ума.

Новая глава

   Переходом на новый уровень игры стал сон.
   Мы с Алиной ехали куда-то на машине. Ползли с черепашьей скоростью по слишком оживленной улице. Толпы народа, лотки, редкие автомобили…. За рулем был я.
   Вдруг земля задрожала, а уши заложило от страшного грохота, как будто рядом взлетал мощный самолет. Люди бросились разбегаться, кто куда. Началась паника. Мне пришлось остановиться, так как продолжать движение было невозможно. Стало темно. Совсем низко над нами с огромной скоростью проносилась гигантская черная туча, состоявшая, казалось, из самой тьмы. Она была настолько низкой, что закрывала верхние этажи зданий. Туча была живой, чувствующей, видящей и мыслящей. Она посмотрела на нас, и мы вместе с машиной начали подниматься вверх.
   – Прыгай! – кричал я Алине, но она не обращала на меня внимания.
   Когда больше медлить было нельзя, я выпрыгнул из машины, предпочтя переломы знакомству с тучей. Машина взмыла вверх и скрылась во мраке небес, меня у самой земли вновь подхватила эта сила.
   – Руку давай! – услышал я голос деда.
   Он держался за фонарный столб, обхватив его руками и ногами, а точнее, ногами и одной рукой. Другую руку он протягивала мне. Я схватил его за руку, и он притянул меня к столбу. Мы держались изо всех сил. Грохот усилился. Голова разламывалась на части. Из носа и ушей у меня текла кровь, но ужас заставлял еще сильнее вгрызаться в столб, придавая мне новые силы.
   И тут туча разверзлась, в небе стало светло, и над нами пронеслось нечто огромное, заслонившее на мгновение все небо.
   – Нам надо поговорить, – сказал тогда дед. – Я приду. Жди.
   Он пришел через две недели. Разумеется, тоже во сне.
   В детстве я такими представлял себе острова из книг про пиратов: море или океан, песчаный берег, позади лес. Мы сидели с дедом на берегу у костра, на котором он готовил рыбу, а рыба у деда всегда получалась волшебной. Он умудрялся разделывать ее так, что она с виду казалась целой, но в ней не оставалось ни одной косточки. А вкус!.. Причем кроме соли, душистого перца и лимона дед не добавлял в рыбу больше ничего.
   – Чтобы мясо или рыба получились действительно вкусными, – частенько повторял он, – надо взять хороший, свежий продукт и просто ему не мешать.
   Усвоив этот урок, я научился неплохо готовить шашлыки, но по сравнению с дедом был бездарностью.
   Дед творил рыбу, а когда он творил, будь то рыба или возрождение из мертвых какого-нибудь раритета, лучше было не путаться у него под ногами. Поэтому я чуть поодаль сидел на песчаном берегу и наслаждался легким теплым ветерком, наблюдал за закатом, смотрел на волны… Эта картина была настолько умиротворяющей, что еще немного, и я бы превратился в Будду. Но рыба оказалась готовой раньше, чем я познал суть вещей, и дед пригласил меня к столу.
   – Налетай, – как обычно сказал он.
   – Видишь это море? – спросил дед, когда я вернулся из мира воспоминаний в мир грез.
   Он всегда, когда хотел о чем-то поговорить, сначала спрашивал, вижу ли я будущий предмет разговора, помню ли его. Спрашивал, а потом замолкал на несколько минут, словно давая мне время ознакомиться с предметом предстоящего разговора. И чем более знакомым был этот предмет, чем избитей тема, тем дольше выдерживал паузу дед. Помню, в детстве меня это бесило настолько, что зачастую я срывался на крик. Я чуть ли не со слезами на глазах начинал доказывать, что не надо делать из меня идиота, что я уже тысячу раз видел «эту книгу» или «давно уже знаю, что…», а если он не в состоянии это запомнить или понять, то пусть отправляется в клинику для идиотов.
   После каждого моего взрыва дед сначала долго и с удовольствием смеялся, все это время я чувствовал себя последним придурком, затем каждый раз произносил одну и ту же фразу:
   – Именно то, что мы, казалось бы, знаем лучше всего, на деле оказывается наиболее неизвестным.
   И он был прав.
   – Это море, – продолжил он после паузы, – как ни что другое наглядно иллюстрирует наш психический аппарат. То, что мы называем сознанием и ассоциируем со своим «я» на деле является пеной на гребнях волн. Сами волны – это наше индивидуальное бессознательное, а основная масса воды – бессознательное коллективное. Последнее – это сеть, объединяющая нас в единое целое, в человека как такового или в Адама. Помнишь, ты об этом писал:

   Человек… Обычно, произнося это слово, мы представляем себе некое существо с одной головой, двумя руками и ногами (не будем сейчас говорить об увечьях или уродствах), и далее по списку, обладающее сознанием и, предположительно, душой.
   При этом мы почти не задумываемся о том, что этот очевидный для нас взгляд на человека является исключительно результатом того, что наше сознание угодило в одну из наиболее коварных ловушек во вселенной: в ловушку времени. И если в пространстве наше восприятие способно относительно свободно перемещаться в пределах доступных ему трех измерений, то время мы воспринимаем, перемещаясь по нему в настоящем из прошлого в будущее.
   В результате мы смотрим на человека, как на человека в настоящем, как на человека в данный момент времени, как на временнОй фотографический снимок, как на предмет.
   Понимание этого позволяет нам взглянуть на человека, как на некий процесс (ведь каждый предмет по своей сути является процессом, скорость протекания которого слишком мала для нашего восприятия) предположительно от момента зачатия и до момента смерти, так как ни «до» ни «после» нам не известны.
   Такая точка зрения позволяет понять, что человек – это далеко не отдельное существо, а некий структурный элемент, неотделимый от гораздо более сложного образования, а именно от Человека как такового или процесса, включающего в себя всех людей, которые когда-либо существовали, существуют и будут существовать. Ни один из нас не возник на пустом месте, и, следовательно, все мы связаны друг с другом. Связующим звеном является зачатие, которое структурно соединяет родителей, создавая новую ветвь на теле гиперчеловека или Адама, назовем его так.
   Но и это еще не все. При таком взгляде рождение не является началом, а смерть не является концом. Они превращаются в некие формообразующие элементы, определяющие как временнУю конфигурацию отдельного человека, так и его место на теле Адама.
   А раз так, то все то, что мы воспринимаем как величайшие из бедствий: разгул стихии, войны, эпидемии… есть не более чем элементы формы Адама, образующие его облик.

   – Роковой ошибкой человечества, – продолжал дед, – стало отождествление себя только с пеной морской. В результате люди сами отрезали себе путь в море, которое по праву принадлежит им. Обитателями этого моря являются так называемые сверхспособности, ставшие чудесным исключением только потому, что люди сами превратили себя в отрезанные ломти. При этом только каждый из нас сам для себя может исправить эту ошибку. Так вот, Виталик, пришло время исправить эту ошибку тебе.
   – Но как?..
   – Ты прекрасно знаешь, как, – оборвал меня дед, и я проснулся.
   Я действительно знал.
   Миллион лет назад, еще будучи студентом первого курса института, я попал на курсы саморегуляции. Тогда я благополучно все забросил, и вот теперь пришло время вспоминать.

Новая глава

   Был выходной. Мы с Алиной и моими приятелями сидели в кафе. Пили пиво, разговаривали ни о чем. Мы засиделись часов до двух, и, придя домой, легли спать. Я отключился, едва принял устойчивое горизонтальное положение.
   Приснился мне огромный, помпезный зал. Всюду колонны, лепнина, золото, скульптуры… Под ногами красный ковер. Я кого-то искал, причем спешил страшно, поэтому появляющиеся на пути произведения искусства меня интересовали исключительно с точки зрения безопасности. Наконец, после изматывающих блужданий по чуть ли не бесконечному залу я услышал гул голосов. Как я и предполагал, он стоял, окруженный начинающими литераторами, смотревшими на него с тем выражением на лицах, которое появляется у бездомных собак при виде жующего пирожок с мясом или котлету человека.
   Маленький, тощий, с мордочкой дебила-алкоголика, в каких-то лохмотьях… Здесь он был всем и никем. Всем – потому что все это великолепие всегда принадлежало только ему; никем – потому что здесь он был лишь слугой и опорой для огромного красавца-попугая, гордо восседающего у него на плече и с царственным видом раздающего понравившимся литераторам похожие на визитки карточки с эпиграфами. Каждая карточка означала успех. Бесцеремонно расталкивая литераторов, я пробился к нему сквозь толпу.
   – Зачем ты меня позвал? – спросил я.
   – Пришло время понять, – ответил он.
   – Держи, – вступил в разговор попугай, и всучил мне картонную карточку без каких-либо рисунков или надписей.
   Зал сменило кафе. Я был там с Алиной и теми же друзьями, но во сне я внимательно смотрел на экран телевизора. В выпуске новостей показывали сюжет точь-в-точь повторяющий одно из моих заданий, а чтобы у меня не возникло сомнений, внизу по экрану бежала строка с моим текстом.
   – Ну что, убедился? – сказал кто-то, стоящий за моей спиной таким зловещим голосом, что я проснулся от собственного крика.
   – Не обписялся? – съязвила Алина, которую мой вопль жестко вырвал из лап морфея.
   – Блин, кошмар приснился.
   – Помочь успокоиться?
   – Сначала надо вернуть пиво.
   Поцеловав Алину, я встал с постели и направился в туалет. Ни не мгновение не усомнившись в правдивости сна, я чувствовал себя живомертвым котом Шредингера. С одной стороны я не мог поверить в происходящее; с другой были факты, а против фактов, как говорится, есть только лом. Что в одно ухо влетает, а в другое вылетает? Правильно, он самый.
   Разумеется, я читал массу историй о том, как писатели чуть ли не в мельчайших деталях описывают предстоящие события. Я знал, что Эдгар По написал рассказ про кораблекрушение, пережить которое удалось четверым счастливцам. Впоследствии их стало трое, так как одного пришлось съесть. А потом, через какое-то время действительно произошло кораблекрушение, пережить которое удалось четверым счастливцам, но одного из них впоследствии съели оставшиеся трое, причем имена реальных участников трагедии и героев рассказа совпали. Я знал и про «Гибель „Титана“», – вышедшую в свет книгу до появления «Титаника», в которой автор подробно описал сам «Титаник», его маршрут, гибель, и угадал многие имена членов команды и пассажиров. Знал про многие другие случаи. Знал и о том, что спецслужбы различных стран штудируют все выходящие в свет книги на предмет подобных пророчеств. Но то, что я являюсь одним из провидцев… Такое не пришло бы мне в голову даже по хорошей накурке. И, тем не менее…
   – Главное, не пори горячку, а медленно спустись с горы и отымей все стадо, – сказал я себе в туалете под аккомпанемент журчащей мочи. Поссав, я помыл руки и вернулся к Алине.
   – Сегодня ты весь какой-то вздроченый, – сказала она, когда мы, слегка отдышавшись после занятия любовью, вновь заключили друг друга в объятия, но теперь уже для того, чтобы подарить друг другу оставшуюся после секса нежность.
   – Не знаю. Наверно обострился писательский зуд. У графоманов такое бывает, – сморозил я первое, что пришло в голову.
   Она больше ничего не спрашивала. Положив мне голову на плечо, она закрыла глаза. Как бы мне хотелось, чтобы это был просто писательский зуд! – думал я, гладя Алину по голове. Я уже забыл, когда у меня было последнее обострение. Я лежал, гладил Алину по голове, а в моем сознании складывалась или раскладывалась волшебная шкатулка с секретом, ключом к которому послужил увиденный краем глаза в кафе сюжет выпуска новостей. Меньше всего мне нравилось то, что я был одним из элементов этого механизма, этаким винтиком или шпунтиком, прямо как у Владимира Ильича.
   Постепенно все встало на свои места, вот только места эти оказались перевернутыми с ног на голову, как в «Алисе в стране Чудес».
   Как оказалось, дед открыл меня тайне (написать «тайну мне» было бы величайшей наглостью с моей стороны), позволившей мне научиться видеть не литературный сюжет, а схему человеческой жизни или лабиринт судьбы. И это не книжный сюжет, а наша жизнь состоит из линий предрешенности и узловых точек, попав в которые мы выбираем дальнейшее направление своей жизни. Возможность выбора обусловлена знанием самой возможности выбора и пониманием своего положения в лабиринте судьбы. Большинство даже не догадывается о такой возможности и слепо следует туда, куда их гонит ветер случайности. Хотя, наверно, те, кто в жизни сумел добиться максимума, интуитивно делали правильный выбор в нужных местах, тогда как все остальные лишь бесполезно тратили силы, стуча головой о линии предрешенности, и ничего не делая в точках выбора. Моя интуиция подсказывала мне, как поведут себя люди в той или иной ситуации, какой сделают выбор, и как надо себя вести, чтобы получить желаемый результат. Другими словами мои тексты были не только предсказаниями, но и достаточно четкими инструкциями, за которые люди отстегивали моим нанимателям должно быть огромные деньги. Хотя, что могут значить деньги по сравнению с возможностью делать правильный выбор! Не пойти туда, где тебя покалечат или убьют; вовремя нейтрализовать противника; получить высокий пост…
   В своем судьбоносном романе я, скорее всего, описал чью-то будущую судьбу. Выяснив это, мои наниматели решили меня проверить, и когда поняли, что набрели на золотую жилу, окружили меня Алинами, Владимирами, Олегами, бабками и барахлом, чтобы я и дальше нес золотые яйца и не начал совать свой нос, куда не следует. Поэтому они так всполошились, когда та дура плюнула мне в лицо. Видно в фирме произошла утечка, и ей не только объяснили, что здесь почем, но и указали на меня пальцем. А раз так, то мне лучше не суетиться под клиентом, а осторожненько все проверить, – в конце концов, мало ли что человеку может присниться.
   Поставив на этом мысленную точку, я заснул.

Новая глава

   Едва дождавшись окончания завтрака, я бросился к компьютеру в надежде откопать в интернете доказательства своего открытия. И только сев за ноутбук, я понял, что не знаю, что и как искать. Вольно или невольно мои наниматели предусмотрели подобный вариант развития событий. Все задания, над которыми я работал, были вырваны из контекста. Ни географических или иных названий, ни имен, ни адресов. Иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что… Оказавшись в шкуре Иванушки-дурачка, я почувствовал себя полным придурком. Конечно, голову мне никто не рубил, зато у меня не было ни Василисы, ни Яги, ни даже говорящей жабы.
   Вместо них были «яндексы» с «гуглами», которые и при нормально сформулированном запросе ведут себя, как электронные Иваны Сусанины и вместо того, чтобы помочь в решении вопроса, окончательно дезориентируют доверчивого бедолагу в электронном пространстве. Не придумав ничего лучше, я зарылся в новостные ресурсы в попытке отыскать что-нибудь подходящее. Потратив полдня на разгребание новостей, я узнал, что кого-то посадили, что Отец народа очень мудро что-то сказал по какому-то специально организованному для этого поводу, и много других столь же интересных, полезных и увлекательных вещей, не говоря о подробном описании жизни звезд и жен олигархов.
   Не найдя подтверждения того, что мои прошлые предсказания сбылись, я решил внимательно следить за всеми возможными откликами на свои будущие работы. Для того чтобы проверить насколько сбывается мой прогноз, описываемое событие должно быть достаточно значимым, чтобы попасть в выпуски новостей, а такие встречались не часто. Обычно приходили сюжеты о наследстве, кидалове в бизнесе и прочих мелочах, которые невозможно отследить.
   Наконец, пришло подходящее задание с сюжетом о разборке между банкиром и помощником депутата, разинувших свои баскервильские пасти на один кусок каравая. Мне предстояло написать рассказ о том, как банкир ловко обводит вокруг пальца помощника депутата. Вариантов развития сюжета было несколько. Был среди них и такой, при котором банкир получал желаемый куш тихо и незаметно. Но то, что устраивало клиента, не устраивало меня. Мне нужен был такой поворот событий, который должен был попасть в выпуски новостей. Для этого нужно было организовать «помощь друга».
   – Привет, – сказал я Олегу, – нужно решить один вопрос с последним заданием. Дело в том, что я вижу только два варианта развития событий. Вариант первый: банкир грохает политика. Если он все сделает правильно, будет в полном шоколаде. Второй вариант – политик грохает банкира. Ему это тоже сойдет с рук. Отсюда вопрос: что писать?
   – Пока ничего не пиши. Я позвоню.
   – Как скажешь.
   Так я стал организатором убийства не сделавшего мне ничего плохого человека. Я чувствовал возбуждение, как при азартной игре, страх, что меня раскроют, страх, что я окажусь прав, страх, что я окажусь неправ… Не было в этом салате из эмоций только чувства вины и угрызений совести. Отдаваемого на заклание человека мне не было жалко, как никогда не было жалко убитых политиков и богатеев – товарищ Маркс был прав по поводу классовой неприязни. К тому же я не нажимал на спусковой крючок, не смотрел ему в глаза, не видел крови. Я всего лишь сочинял историю, которая, пока что только в моем воображении становилась чьим-то руководством к действию.
   Олег позвонил через час.
   – Пиши, о том, как банкир валит политика, – сообщил он.
   – Будет сделано.
   Теперь надо было привязать сюжет к реальным условиям. Теоретически я мог запросить у Олега дополнительные данные, но ничего конкретного он бы мне все равно не сообщил. К тому же, согласно официальной версии, я просто сочинял правдоподобные истории для готовых платить за это клиентов, или, говоря проще, работал литературным негром, а зачем негру реальная информация о клиенте, особенно, если дело идет о предстоящем громком убийстве? Как сделать его громким я уже знал.
   Выход был только один: попытаться найти необходимую информацию в самом сюжетном лабиринте. Справиться с этой задачей оказалось намного проще, чем я предполагал. Правильно говорят: глаза боятся – руки делают. Мне понадобилось не больше пары часов, чтобы расширить сюжетную линию, как в сторону предыстории, так и в сторону ее последующего воплощения; дать главным действующим героям имена, определиться с местом действия и даже вычислить дату убийства. Признаюсь, когда я составлял подробную инструкцию для убийцы, на душе у меня скребли кошки, но я спустил на них собак своей неприязни к представителям власти.
   Теперь оставалось самое трудное – ждать. Целых три недели! И если первые две мне еще удавалось держать себя в руках, то в последние дни перед убийством я места себе не находил. Хорошо, что Алина уехала в командировку, иначе меня ждал бы полный провал в смысле рассекречивания. Но боги, случай, книга или все сразу были на моей стороне.
   Вспомнив, что на военных сборах мы гасили агрессию и раздражение ходьбой пешком, я начал каждый день делать по кругу вокруг Аксая, наматывая километров по десять по пересеченной местности максимально быстрым шагом. Официальных причин было две: от этого худеют, а я в последнее время заметно освинел; и это помогает думать.
   Ночь перед убийством я почти не спал. Лишь только под утро провалился в полусон-полувидение.
   Мне снился Гамлет, умоляющий Шекспира переписать пьесу.
   – За что ты обрекаешь нас на это? – жалобно стенал он.
   – Ты неправильно ставишь вопрос. Не за что, а зачем, – отвечал ему Вильям. – Затем, что без этого пьеса станет дерьмом, дерьма же в театре хватает и без меня.
   Проснувшись, я ощутил себя, Алину, Виктора, Олега… всех и всё вокруг – персонажами и декорациями действа, которое господь-бог придумал для развлеченья. Весь мир – театр, но люди не актеры. Мы персонажи, герои произведения, и это объясняет все: насилие, вражду, несправедливость, войны… Без этого творение было бы скучной бездарной халтурой, а так оно тянет на черную комедию, в которой не до смеха только нам, персонажам. Но разве кого-то по настоящему способно огорчить безобразие, которое творится на страницах книг? И разве не смеемся мы над тем, над чем бы плакали, случись это с нами в реальной жизни? Вот так и богу глубоко насрать на все, кроме того, насколько его творение получилось интересным для него и для зрителей. И не об этом ли говорит нам книга Иова?
   Наконец, пришло время включать телевизор.
   – Спокойствие, только спокойствие, – повторял я себе с упорством Карлсона, беря дрожащей рукой пульт. – Они тебя видят. Наверняка видят.
   Когда диктор произнес чуть ли не слово в слово написанный мной текст, меня тряхнуло так, словно я был парашютистом, севшим на высоковольтные провода. Когда моя обугленная, но не побежденная тушка опустилась на землю, я почувствовал себя господом-богом инкогнито. Хотя, скорее, я был современным аналогом главного предсказателя Императора, без совета которого тот боялся лишний раз вздохнуть. В любом случае я был творцом человеческих судеб, и это было круче всего, что я до этого знал.
   Не желая больше зависеть от случая и прочих капризов богов или демонов, я решил создать свою судьбу. Разумеется, я мог лишь сознательно выбирать те или иные варианты, но, тем не менее, я был одним из немногих зрячих в царстве слепых, и не воспользоваться этим было бы верхом идиотизма. А заодно я прописал биографию Алины, узнав не только грядущее, но и всю ее подноготную: сколько, с кем, когда, как… Я мог сколько угодно детализировать каждый случай, замедлять или ускорять действие, просматривать весь процесс чуть ли не покадрово в своем воображении.
   Вот только я не стал делать ничего подобного. В детстве, когда мне хотелось стать волшебником, научиться читать мысли или сделать так, чтобы сбывались все мои желания, мне попалась в руки книга, автор которой рассуждал о том, что подобные чудеса являются скорее проклятием, чем даром. Тогда я посчитал его идиотом и не стал дальше читать «эту муть», но позже я убедился в его правоте.
   Возьмем хотя бы чтение мыслей. У каждого из нас чуть ли ни ежесекундно в голове мелькают мысли, которые мы ни за что бы не согласились высказать вслух. Я говорю не столько о тех мимолетных гадостях, которые мелькают в нашем сознании даже по отношению к тем, кого мы искренне любим, сколько о порожняке, который ментальной жвачкой жуется у нас в голове. А теперь представьте, что все вокруг говорят все, что творится в их сознании. По-моему, это кошмарнее, чем быть рядом с тем, от кого не ускользает ни одна твоя мысль. Хуже этого может быть только исполнение желаний. Не верите, тогда подумайте, насколько бы несчастней была ваша жизнь, если бы сбылись все те глупости, о которых вы когда-либо мечтали, и это не говоря уже о тех вещах, которые мы желаем сгоряча.
   Ничуть не лучше обстоят дела с предсказаниями, гаданиями и пророчествами. В этом я успел убедиться на собственном опыте, когда несколько лет назад попытался освоить гадание на картах. У меня стало неплохо получаться, и пока моя жизнь была достаточно ровной и скучной, мне это нравилось. Когда же началась полоса неприятностей, я понял, что выпадающая «плохая» карта наводила на меня гораздо большее уныние, чем сами неприятности. Тогда я понял, что с ударами судьбы надо справляться по мере их появления, и чтобы больше не отравлять себе жизнь ожиданиями беды, я выбросил карты в мусор.
   Конечно, простое гадание или предсказание уже ожидающих тебя событий – это одно, а способность изменять свою судьбу, уходя от неприятностей и следуя за удачей – совсем другое. Возможно, это так, однако примером того, что бывает, когда тебе слишком сильно везет, служит история царя Поликрата, правившего Самосом примерно в 535—522 годах до нашей эры и превратившего свой остров, как считал Геродот, в сильнейший полис в Элладе.
   Поликрат славился тем, что ему всегда и во всем везло, за что его прозвали Счастливым. Патологическое везение не радовало Поликрата, считавшего, что каждому из нас боги отмерили положенное количество удачи и неприятностей, а раз так, то запас его удачи должен вот-вот исчерпаться, и тогда на него обрушатся все уготованные богами несчастья.
   Чтобы хоть как-то разбавить свою удачу несчастьем, он по совету египетского царя Амасиса бросил в море любимый перстень с изумрудом. Через несколько дней рыбаки поймали рыбу, в желудке которой обнаружили царский перстень. Поликрат понял, что боги не приняли его дар.
   И действительно, вскоре у него начались неприятности, а в 522 г. персидский сатрап Орот заманил Поликрата в Магнессию, где, по мнению одних историков, он был посажен на кол, а по мнению других – распят.
   О подглядывании за Алиной не могло быть и речи. Уже сама мысль о копании в ее грязном белье была мне отвратительна. К тому же любая попытка узнать ее тайны в лучшем случае все оставила бы на свих местах, а в худшем – испортила бы наши отношения. Да и что я мог такого узнать или изменить?
   В прошлое лезть было бесполезно. На то оно и прошлое, что его не изменишь, а раз так, чего туда лезть? Узнать, с кем, когда и сколько? Зачем? В любом случае именно это прошлое позволило ей стать такой, какая она есть в настоящем. К тому же надо либо принимать человека со всеми его потрохами, либо отвергать. Алину я давно уже принял и считал подарком судьбы. Да и любовь не может существовать без взаимного уважения, а уважая Алину, я автоматически с уважением относился и к ее желанию иметь свои секреты.
   В будущее мне тоже лезть не хотелось. Менять что-либо, когда и без того все хорошо, глупо. А если впереди ждет разочарование, зачем отравлять свое «сегодня» знанием о неприятностях «завтра»? По мне так буддисты совершенно правы: все наши несчастья происходят оттого, что вместо того, чтобы наслаждаться благополучием текущего момента, мы либо изводим себя постоянными прокручиваниями в голове прошлых проблем, неприятностей и обид, либо воображаемыми бедами будущего.
   Судьбы Мира и Родины меня вообще не волновали. Тем более, что каждый из нас живет не на планете Земля, не в России, а на участке в несколько квадратных километров в окружении сравнительно небольшого количества людей. И если вершить судьбы Мира или страны мы не властны, то сделать достаточно обитаемым свой мирок в наших силах. Мой меня устраивал на все сто, а если что-то работает нормально, нечего туда лезть.
   Короче говоря, мой гиперманиакальный недуг оказался скоротечным, и уже через три дня от Манечки Величко остались одни воспоминания. Из богов я сначала разжаловал себя в пророки, а потом в гадатели. Что с того, что вместо карт, кофейной гущи, астрономических явлений или линий на руке я гадаю по некой литературной карте судьбы? И чем мой сюжетный лабиринт, если уж на то пошло, отличается от лабиринта линий на ладони или сюжета раскладки карт? Мультиреальностью? Так наверняка те же высококлассные хироманты способны разглядеть несколько возможных вариантов развития событий и направить клиента в нужном направлении. В общем, несмотря на всю экзотичность моего метода, я был всего лишь хорошей, высокооплачиваемой гадалкой. К возвращению Алины из командировки я уже был здоров.
   Она вернулась настолько уставшей, что даже не крикнула, как обычно, едва войдя в дом: «Привет! Ты дома?» – а молча вошла, бросила куртку на кресло в гостиной и плюхнулась прямо в сапожках на диван. Только после этого она позвонила мне на мобильный.
   – Я дома, – сообщила она.
   Я сидел за ноутбуком. Нажав кнопку «сохранить», я рванул в гостиную, точно заждавшийся хозяйку пес.
   Алина была уставшей, растрепанной, а красные глаза и синяки вокруг них говорили о том, что она почти не спала. Она нередко возвращалась из командировок в состоянии выжатой вместо лимона канарейки. А еще Алина была растерянной или даже потерянной, а этого раньше я за ней не замечал. Сколько я ее знал, она всегда держалась так, словно полностью контролировала ситуацию. Ее растерянность настолько меня поразила, что я в нарушение всех наших неписанных правил спросил:
   – У тебя все нормально?
   – В пределах допустимого, – ответила она. – Свари кофе, а? Ты не представляешь, какую муть мне приходилось пить все эти дни. Я так соскучилась по хорошему кофе, что будь у меня полцарства, не задумываясь, отдала бы их за чашку хорошего кофе.
   – Жаль, что у тебя нет полцарства, – прокомментировал я ее слова по дороге на кухню.
   Когда я вернулся с подносом, на котором компанию кофе составили сыр, масло и разогретые в микроволновке венские булочки, Алина была устало-сонно-довольной.
   – Ноги просто гудят, – призналась Алина между первой и второй булочкой, – в жизни столько не ходила пешком.
   – Сейчас исправим.
   Допив в два глотка свой кофе, я сел на диван возле ее ног, снял сапожки и занялся массажем, вспомнив «Криминальное чтиво». На лице Алины появилось кошачье выражение блаженства. Мне даже показалось, что я слышу мурлыканье.
   – Ладно, хватит, – томно сказала она минут через двадцать, а то я вырублюсь прямо здесь, а мне еще надо принять душ и позвонить. А еще бы я съела по-настоящему вкусный ужин.
   – Тебя держали на сухом пайке? – спросил я.
   – Если бы! Черствый хлеб и килька или шпротный паштет. Бррр. Жуткая дрянь.
   – Куда пойдем ужинать?
   – Оставим этот вопрос на после душа, – решила она, нехотя вставая с дивана.
   Уже в ванной, раздевшись до трусов, она все же решила сначала позвонить, поэтому вернулась в гостиную, где в кармане куртки лежал телефон.
   – Ты так смотришь, как будто ни разу меня не видел, – сказала Алина, заметив мой плотоядный взгляд.
   – После такого поста… к тому же на тебя всегда приятно смотреть, – сморозил я.
   – Так кто ж тебя заставлял поститься? – съязвила она, пытаясь за стервозностью скрыть полученное от моих слов удовольствие.
   – Извини, но я хочу только тебя.
   – Послушай, я только вернулась с работы, – капризно ответила она и, взяв телефон, сказала в трубку «да». Затем разорвала соединение и отправилась в ванную.
   – Принеси, пожалуйста, полотенце, – попросила она через 15 минут.
   Обычно мы им не пользуемся, но в тот раз я взял с полки самое большое и самое мягкое полотенце. Закутав Алину в полотенце, я взял ее на руки и отнес в спальню. Я поставил ее на кровать, тщательно вытер и уложил в постель. Затем принялся целовать ее с головы до ног, пока она не набросилась на меня, как львица на антилопу, но вместо смерти результатом ее атаки стала охватившая нас дикая, первобытная страсть…
   – Сегодня можно туда, – сообщила Алина, когда мы приблизились к кульминации, а когда я разрядился (она в очередной раз кончила чуть раньше), мы перевернулись на бок так, чтобы он не выпал, и в таком положении, продолжая лениво ласкаться и говорить милые глупости, незаметно для себя провалились в посткоитальный сон…
   Я проснулся первым. Алина спала, положив голову мне на плечо, и мило посапывая мне в ухо. Чтобы ее не разбудить, я решил не двигаться, пока она не проснется. Сначала я думал о своем дурацком сне, – мне приснились поющие булочки, которые поют, пока ты их ешь, – потом мысли завертелись вокруг судьбы. Я представил лабиринт в виде сложно разветвленной сети игрушечных железных дорог с развилками в точках выбора. По ним сновали поезда-люди, а кто-то переводил стрелки по своему усмотрению. Машинисты поездов не замечали, что проезжают через развилку, и думали, что едут по единственно возможной дороге. Поэтому им не приходило в голову воспользоваться пультом для переключения стрелок, которым оснащен каждый поезд. Возможно, так даже лучше. Ведь если каждый начнет по своему усмотрению переводить стрелки… Вот уж действительно трудно придумать более идиотский аргумент, чем «а что если все так начнут поступать?»! А что если все станут дантистами? Или учителями? И что, никто не должен быть учителем и дантистом? Мы до сих пор существуем на этой планете, потому что каждый занят не тем, чем другие.
   Проснувшись, Алина сладко потянулась, потом зевнула и только потом открыла глаза.
   – Ты колючий, – капризно произнесла она.
   – Ну, Солнышко, ты же не сообщила, что возвращаешься. Вот если бы ты звонила по дороге домой…
   – Не дождешься! – оборвала она меня тем шутливым тоном, за которым зачастую скрывается здоровенная доля правды.
   – Тогда придется терпеть.
   – Не хочу терпеть.
   – Се ля ви.
   – А ты разве не можешь всегда меня ждать? Тебе что, трудно?
   – Ты же знаешь, бритье для меня – подвиг, а подвиги нельзя совершать впустую.
   – Ну и ладно, – на мгновение наигранно надулась она, и сразу же заявила: – я хочу есть.
   – Куда пойдем? – спросил я.
   – А давай никуда не пойдем. Я так хорошо пригрелась в постельке. Давай ты чего-нибудь приготовишь, побреешься и принесешь сюда. А потом я подарю тебе себя. Хорошо?
   – Что приготовить?
   – Что-нибудь побыстрее. Я не хочу тут одна долго ждать.
   – Побыстрее только яичница.
   – Давай ты сам все решишь, хорошо?
   Алина терпеть не могла отвечать на лишние вопросы.
   – А мне, когда мы спали, приснилась судьба, – решила рассказать Алина за ужином, и ее слова заставили меня вздрогнуть от этого совпадения, – представляешь, я увидела судьбу в виде невообразимо огромного количества рук. В каждой было по одному из объектов вселенной. Одни руки держали галактики, другие – звезды, третьи – планеты. В руках у четвертых были мы, люди, а какие-нибудь миллиардно-миллиардные руки держали атомы и частицы. Все это многообразие объектов в руках судьбы было не более чем набором аксессуаров для ее замысловатого танца. В моем сне она танцевала перед абсолютным ничто, выдергивая оттуда объект за объектом всего лишь для того, чтобы вновь отправить их обратно. Я как завороженная смотрела на этот танец, а кто-то, кого я не видела, прошептал мне на ухо: «В руках судьбы ты видишь ее фантазии». И тогда я каким-то чудом увидела, что судьба действительно танцует перед своей фантазией, которая и есть это бескрайнее ничто, и что все, даже ее танец, даже она сама, не говоря уже о нас, есть не более чем мимолетные отблески фантазии перед абсолютным ничто. Вот такой сон.

Новая глава

   Убедившись в том, что мое маленькое расследование осталось незамеченным, я поспешил вернуться к привычному распорядку жизни. Предложи мне кто в тот момент таблетку, после которой я бы окончательно забыл о своем открытии, я выпил бы ее, не задумываясь. И дело здесь не в том, что теперь я знал, что пишу не о каких-то литературных героях, а о живых, реально существующих людях, чья судьба зависит от моих слов. Тем более что от меня зависело лишь, как мой клиент станет решать возникшую проблему, и если он морально готов к любым действиям, включая физическую ликвидацию неугодных, он и без меня прибегнул бы к помощи человека с ружьем. Короче говоря, совесть мне спать не мешала. Не мешает же она стратегам бросать людей в бой или на не менее опасное мирное дело вроде строительства узкоколеек или ликвидации последствий аварий на АС, а там потерь значительно больше, чем у меня. Понятное дело, что если упереться лбом в мораль, можно сказать, что стратеги действуют во благо Родины или великой цели, а я просто рублю бабло, вот только все эти блага Родины и великие цели – слова, за которыми скрывается гипертрофированное чувство собственной важности. Так что на уровне мотивации мы равны.
   Зато питаемый воображением страх не давал мне покоя. А что, если они все же поняли, что я знаю? Что если они просто ждут? Что если?.. Я понимал, что все мои «если» – легкая форма паранойи, но ничего не мог с собой поделать. Единственным средством от страха было ощущение собственной полезности, которое давало мне хоть какую-то надежду на то, что в случае чего я смогу защитить себя и Алину, по крайней мере, от рук своих нанимателей.
   Окончательно решив, что мое благополучие и благополучие близких людей намного важнее благополучия всех остальных, я поставил точку в вопросе о «слезе ребенка». Да, я готов жертвовать другими ради себя, а вы нет? Если так, то вы – идиоты. И я жертвовал счастьем тех, кто стал поперек дороги моим клиентам, ради возможности жить тихой, спокойной жизнью, максимально лишенной всяких сюрпризов и приключений. Вот только у Фортуны на этот счет были отличные от моих взгляды. Она взялась за меня по всем правилам искусства войны, и в качестве разведки запустила сны. Первым был сон про поющие булочки.
   Второй был еще сюрреалистичней: Я шел по одной из аксайских улиц вдоль пятиэтажной малосемейки, окна первого этажа в которой были настолько низко расположены, что подоконники находились на уровне моей груди. Я шел вдоль дома по тротуару и нет-нет, да и заглядывал мельком в не зашторенные окна. В одном из них я увидел Алину. Судя по ее домашнему халату и по тому, как она возилась в шифоньере, я понял, что она дома. Так вот где ты живешь! – подумал я. В следующее мгновение рядом со мной появился мальчик дошкольного возраста.
   – Дядя, мне надо домой, – сказал он, – ты поможешь?
   Он хотел, чтобы я помог ему влезть в окно. Во сне это было совершенно естественно.
   За то время, что я разговаривал с мальчишкой, Алина покинула комнату, и там летала похожая на курицу птица. Она была чуть более изящной, имела хвост, как у фазана, и могла маневрировать, как колибри. На спине у курицы сидел зверек, похожий на гибрид крысы и кота. Он сидел, как победитель на белом коне во время посвященного его победе парада: спина прямая, осанка гордая. Так как ни седла, ни поводьев у курицы не было, зверек держал руки свободно опущенными вдоль тела.
   Засмотревшись на эту невидаль, я не заметил, как Алина вышла из дома. Зато она заметила меня сразу.
   – Эй ты! – крикнула она мне тем вульгарно-пьяным голосом, который обожают возомнившие себя крутыми малолетние шалавы быдлятского сословия. – Какого хера тебе здесь надо, и как ты вообще меня нашел? Ты что, следил за мной, урод?
   Повернувшись на голос, я увидел Алину размалеванной и одетой, как это принято у дешевых проституток. Она была настолько пьяна, что еле держалась на ногах. В руке у нее дымилась сигарета, добавляющая к образу Алины еще больше вульгарности.
   – Алина?.. Это ты?.. Что ты здесь делаешь? – спросил я, ошарашенный ее видом.
   – Не твое собачье дело, – ответила она, – что хочу, то и делаю, а ты вали отсюда нахрен, чтобы я больше тебя здесь не видела. Ты понял?

Новая глава

   Он заявился часов в восемь.
   – Ты кого-нибудь ждешь? – недовольным голосом спросила Алина, когда нас разбудили вопли домофона.
   – А ты? – ответил я вопросом на вопрос, вставая с кровати.
   Мысленно обложив матом раннего гостя, я нажал на кнопку домофона и сонно пробурчал:
   – Кто там?
   – Это Паучек (через е без точек сверху). Человек со смешной фамилией, – представился он так, словно мне его фамилия должна была что-то сказать.
   – Ну и? – спросил я.
   – Вам разве не сообщили? – удивился он.
   – Нет. А кто должен был сообщить?
   – Мне поручено передать вам посылку. Сказали, вы будете в курсе. Наверно, я рано пришел.
   – Наверно, – не стал я с ним спорить.
   – Мне зайти позже, когда вам сообщат?
   – Да ладно, я сейчас выйду, – решил я. Мали ли когда этот тип решит приехать в следующий раз. Да и что за необходимость ждать какое-то сообщение?
   – Это просто замечательно! – оживился он. – А то мне совсем некстати ехать в ваш район.
   Еще раз обматерив курьера я надел штаны, накинул куртку и вышел из дома. Несмотря на то, что день обещал быть хорошим, утром было свежо. Открыв калитку, я увидел плюгавенького мужичонку предпенсионного возраста. В руках у него был сверток размером с томик «Войны и мира». Посылка была тщательно завернута в посылочную бумагу.
   – Держите, – сказал он, вручая мне сверток.
   – Я должен где-нибудь расписаться или еще что?
   – Нет, ничего не надо.
   – Тогда спасибо, – сказал я и закрыл калитку.
   Вернувшись в дом, я подумал, что неплохо было бы ему дать немного денег. Пока я разговаривал с курьером, Алина встала и перебралась на кухню. Сонная, она была похожа на восставшего мертвеца из фильма пор зомби.
   – Кого там хер приносил? – спросила она.
   – Какой-то странный курьер привез мне посылку.
   – От кого?
   – Не знаю.
   – Что значит, не знаю?
   – А то и значит, что на ней нет ни адреса, ни имени отправителя.
   – А кто принес?
   – Какой-то сумасшедший курьер.
   – Ты хоть его документы видел.
   – Нет, а зачем?
   – Зачем?! Неужели ты не понимаешь, что в этом свертке может быть все, что угодно. Как ты можешь так халатно относиться к вопросам собственной безопасности?
   – Я думаю, что тому, кто захочет меня грохнуть, вовсе не надо прибегать к столь экстравагантному способу. Гораздо проще расстрелять меня из машины.
   – Когда ты уже поймешь, что это не шуточки?! – разозлилась Алина.
   – Ну хорошо. Если хочешь, я вынесу сверток из дома во двор и позвоню Олегу, чтобы он прислал специально обученного свертковскрывателя.
   – Я хочу, чтобы ты сначала думал, а уже потом что-либо делал. Свари лучше кофе, – сменила она тему разговора.
   – Сейчас, только посылку отнесу.
   Пока я относил в кабинет посылку и варил кофе, Алина приготовила нам по паре бутербродов. Несмотря на то, что этот слегка крупный разговор, как говорят гадалки, нас немного взбодрил, ели мы молча, вяло и механически. Точно два слегка подвисающих робота на лужайке из свежескошенной металлической стружки.
   После еды я перебрался к себе в кабинет и занялся свертком. Справившись с упаковкой, я извлек на свет книгу. Обычную современную мелодраматическую муть из жизни бизнесменов, приехавших покорять Москву провинциалок и прочих милых сердцу особо тупых домохозяек персонажей. Никаких сопроводительных записок в посылке не было. Странный способ избавляться от мусора – решил я.
   От раннего подъема и всей этой нелепости у меня разболелась голова. Пришлось принимать баралгин. Делать ничего не хотелось, поэтому я лег в постель. Поворочавшись минут десять, я незаметно для себя провалился в сон.
   Приснился мне карнавал в одном из дворцов времен Наполеона. Всюду дамы, кавалеры, музыка, танцы, шампанское… На мне была римская тога и сандалии. На лице – маска. Под ручку со мной шла красавица в платье, стоимостью с пару поместий. Мы медленно переходили из зала в зал, раскланивались с теми, кто нам казался знакомым, после чего моя спутница нашептывала мне на ухо последние сплетни о встреченных людях.
   Кружа по дворцу, мы искали человека, ради встречи с которым пришли на этот маскарад.
   – А вот и он! – радостно сообщила мне спутница, увидев человека в костюме звездочета.
   Он тоже нас заметил, и мы двинулись, медленно преодолевая людской поток, навстречу друг другу.
   – Познакомься, дорогой. Это – господин Паучек, – представила спутница звездочета.
   – Почту за честь познакомиться с вами, – сказал я ему, когда она назвала мое имя.
   – Правда, смешная фамилия? – спросил он.
   – Вам должно быть виднее, – ответил я.
   – Вы снова меня не помните? – поинтересовался вдруг Паучек.
   – А мы разве встречались? – ответил я вопросом на вопрос.
   – Не далее как сегодня утром. Я передал вам послание.
   – Так это вы подарили мне книгу? – вспомнил я.
   – Ну что вы. Я только курьер. Автор послания – Книга. Вы понимаете, о ком идет речь?
   – Думаю, да.
   – Тогда вы должны понимать всю ценность страницы, которую она отдала вам.
   – Страницу? Но там был увесистый том.
   – Страница 691. Только она имеет значение.
   – Страница 691, – повторил я за ним.
   – Страница 691, – повторила моя спутница, – не забудь об этом вспомнить по ту сторону сна.
   – Вы точно все поняли? – спросил Паучек, и посмотрел так, словно хотел просверлить меня взглядом насквозь.
   – Думаю, да, – ответил я.
   – Тогда вам надо спешить. Ожидание не будет вечным.
   – Я понимаю.
   – Тогда поторопитесь. Никто не знает, как долго двери будут оставаться открытыми.
   – Он прав, дорогой, тебе пора, – прошептала мне в ухо спутница. – Поспеши.
   Меня разбудила Алина.
   – Я уезжаю, – сообщила она, – возможно, надолго. Если хочешь, могу попить с тобой чаю. Я бы тебя не будила, но не хочу уезжать, не попрощавшись, – грустно добавила она.
   – С тобой все в порядке? – встревожился я.
   – Работка ждет не из приятных. Ничего, бывало и похуже, – она натужно улыбнулась. – Иди готовь чай.
   Едва закипела вода, телефон Алины сообщил, что ей пора. Я проводил ее до машины. На душе было тоскливо. Ни шампанского, ни «Женитьбы Фигаро» мне не хотелось.
   Оставался заваренный чай. Прежде чем сесть за стол я пригрозил вслух:
   – Сейчас я попью чай и вернусь к твоей посылке. Я помню, страница шесть, девять, один. Но если с Алиной хоть что-то случится, я пошлю тебя к черту раз и навсегда.
   На странице 691 была скверного качества иллюстрация: Рисунок карандашом или в карандаше. Нелепое огромное помещение с громоздким стулом посредине. Я не знал, что делать с рисунком. Спросить было не у кого, а за мою несообразительность могла ответить Алина. Сыграв с книгой в мартышку и очки, я попытался прочесть ее, как орнаменты в старинных книгах, но у меня ничего не вышло. Сдавшись, я тупо уставился в рисунок, решив ждать подсказки. Раз Книга или кто-то там еще хочет, чтобы я «прочел» это послание, пусть позаботятся обеспечить меня соответствующей инструкцией.
   Я так и не понял, когда произошло перемещение. Мгновение назад я смотрел на рисунок, а потом вдруг понял, что стою в нарисованном месте. В голову полезли мысли о Лоре Палмер из «Твин-Пикса», которая похожим образом попала в какой-то вигвам. Я находился внутри идеальной каменной полусферы размером с футбольный стадион вместе с трибунами. Ни дверей, ни окон, ни рисунка, при помощи которого я мог бы вернуться назад. Камень был идеально гладкий, как хорошая гипсовая штукатурка, но имел песчаный цвет. Несмотря на всю его каменность, сквозь него беспрепятственно проникал солнечный свет и пахнущий сиренью воздух. Посреди полусферы стояло творение безрукого шизофреника в период обострения болезни.
   Осознав, что я замурован в этой каменной полусфере, что не знаю, куда вляпался, я впал в ступор. А когда слева от меня на расстоянии вытянутой руки, то есть точь-в-точь по Кастанеде сгустилась и приняла человеческую форму тень, я был в миллиметре от реактивного психоза.
   Для тени же мое появление не было чем-то необычным. По крайней мере, она повела себя так, словно каждый день встречалась там с доверчивыми придурками, опрометчиво соглашающимися взять невесть кем присланную бандероль.
   – Привет, – сказала тень, – добро пожаловать в Зал Посвящения. Вы получили необходимую подготовку и сдали первый экзамен, совершив квантовый переход через дверь точно в срок. Для начала я бы советовал вам освоиться, походить по залу, познакомиться с креслом, дать ему вас принять, чтобы в следующий раз вы смогли бы уже приступить непосредственно к делу. Так что не буду вам мешать, – сказав это, тень начала рассеиваться.
   Поняв, что сейчас она испарится, а я так и не узнаю главного, я завопил во весь голос:
   – Стой! Подожди!
   – Всегда к вашим услугам, – ответила тень, снова сгустившись. – Если вам так будет удобно, можете говорить тише.
   – Конечно, извини.
   – Не стоит извиняться. Чем могу помочь?
   – У меня есть вопросы.
   – Задавайте. Желательно по одному.
   – Как я смогу вернуться домой?
   – Очень просто. Для этого вам понадобится всего лишь сесть в кресло и представить себе дом, или любое другое место, куда вы захотите отсюда попасть.
   – А если у меня не получится представить себе дом?
   – О, извините, я не так выразился, о доме достаточно просто подумать.
   – Понятно, – начал успокаиваться я, – а если у меня еще будут возникать вопросы, я смогу с вами как-нибудь связаться?
   – Для этого достаточно подумать обо мне и позвать вслух.
   – Как мне вас называть?
   – Как угодно. Здесь именем является любое слово, которое поизносишь, когда о ком-то думаешь.
   – Понятно. Спасибо за ответы.
   – Я могу идти?
   – Да, конечно.
   Мое паническое настроение исчезло вместе с тенью, словно она забрала его с собой. Почувствовав себя осматривающим достопримечательности туристом, я сделал пару кругов вдоль стены полусферы. Этого вполне хватило, чтобы потерять к залу ожидания или посвящения всяческий интерес. Меня даже перестало удивлять, что непрозрачный камень свободно пропускает свет. Не удивляет же нас то, что растения без всяких насосов поднимают воду на хрен знает какую высоту и вроде бы без известных нам органов чувств легко находят воду, еду, свет и чувствуют наши мысли.
   Устав бродить по залу, я, морально приготовившись ко всем ожидаемым тяготам и лишениям, уселся в каменное кресло. Стоило мне сесть, как оно чуть ли не мгновенно преобразилось, приняв наиболее оптимальную для моего тела форму. К тому же оно оказалось таким мягким и теплым, каким может быть только камень. Я понимаю, что эти слова выглядят чушью, но в той реальности нет ничего теплее и мягче камня. Вскоре я расслабился до такой степени, что перестал чувствовать тело. Исчезло все. Не было больше ни тела, ни времени, ни пространства, ни мыслей, ни чувств…
   Очнулся я у себя в кабинете. Я спал сидя за столом, уткнувшись носом в страницу 691. От неудобной позы мое тело затекло, а голова разболелась. Чтобы прийти в норму, я решил немного пройтись. Дальше гостиной я не ушел. Там меня ждал дед. От такого сюрприза я вытаращил глаза, открыл рот и уселся на ступеньку лестницы между первым и вторым этажами.
   – Хорошо устроился, – как ни в чем не бывало заметил дед, и эта будничность его слов заставила меня прийти немного в себя.
   – Как ты сюда попал? – выдавил я из себя.
   – Ну, во-первых, не я сюда попал, а ты. Твой дом – это защитный кокон, который сумело сплести твое сознание, чтобы оградить себя от смерти. Я говорю сейчас не о смерти тела, а о смерти сознания, что в тысячу раз хуже. И если бы тебе удалось выйти…
   – Подожди, – начало до меня доходить, но разве мы сейчас не дома?..
   – Дома, дома, – рассмеялся дед, – вот только дома не у тебя, а у меня, в межпиксельном пространстве, которое обычно от твоего сознания отделяет бездонное море коллективного бессознательного. Это наш мир, мир Книги, мир чистой информации…
   – Подожди, но ведь я уже несколько раз сюда приходил… или нет?
   – Тебя приводили во сне, а это совсем другое дело. Мы создавали для твоего сознания интерфейс в виде сновидения и закладывали в твой визит гарантированную дорогу домой. Сейчас же ты, как тот хрен, что грохнул Минотавра, забывший дома нить.
   – Это все чертова посылка! – догадался я.
   – Что еще за посылка? – оживился дед.
   – Утром ее привез какой-то курьер.
   – Случайно не Паучек?
   – Он самый, а ты откуда его знаешь?
   – Он работает курьером с момента написания Книги. Его она выбрала первым.
   – А по нему не скажешь.
   – По тебе тоже многого не скажешь… ну и что он привез?
   – Книгу. Какой-то детектив или женский роман, уже не помню. Вообще-то там была только одна ценная страница, а остальное…
   – И что за страница? – перебил меня дед.
   – Рисунок. Какая-то крышка от сковородки с жуткого вида седалищем посредине, – я настолько пришел в себя, что смог острить.
   – И что дальше?
   – Инструкции к ней не было… Короче говоря, не знаю как, но она отправила меня туда. Там я имел беседу с тенью. Потом сел на это седалище и, как рекомендовала мне тень, представил себе дом. И вот я здесь.
   – Хочешь добрый совет? – спросил дед.
   – Я хочу домой, – ответил я.
   – Никогда не говори и не думай про того Тень в женском роде. Он может обидеться, и тогда тебе достанется по полной, – проигнорировал мой ответ дед.
   – Но ведь тень женского рода.
   – Этот Тень мужского. И вообще, что тебе дороже, твоя жизнь и рассудок или какая-то грамматика?
   Ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что я не стал его озвучивать.
   – Запомни, – нравоучительно произнес дед, – Тень – это здешний Харон, и если он не захочет, ты не сможешь попасть, куда нужно. Уясни это на всю оставшуюся жизнь, иначе она у тебя сможет оказаться короткой.
   Вместо ответа я тяжело вздохнул.
   Дед словно прочитал мои мысли:
   – Я бы ни за что не стал тебя в это втягивать, да и сам бы не полез в это дело, но Книга не оставляет нам выбора – ты ведь уже это прошел, знаешь?
   Я согласно кивнул.
   – Ладно, о делах поговорили, теперь давай о деле: Раз мы встретились, значит, тебе пора кое-что узнать. Насколько я понимаю, ты воспринимаешь себя как классного гадателя или пророка, – сказав это, дед внимательно уставился на меня.
   – Что-то вроде того, – согласился я.
   – Я тоже сначала так думал, пока Книга не заставила понять, что все обстоит иначе. А так как намеки она делает весьма жестко, я лучше расскажу тебе сам. На самом деле только чтение Лабиринта Судьбы является предсказанием или гаданием. Когда ты выбираешь тот или иной вариант пути и потом это дело описываешь, ты, тем самым закрепляешь свой выбор. Проще говоря, написанное слово становится судьбоносным.
   – Скажи дед, а что ты еще обо всем этом знаешь? – спросил я, решив воспользоваться случаем в полной мере.
   – Для тебя сейчас важно лишь то, что ты уже знаешь. Излишние знания будут только мешать.
   – Но дед… – попытался капризничать я, но он меня жестко оборвал:
   – Помни, кто задает правила игры, – сказал он.
   – А о моих нанимателях ты хоть можешь что-либо сказать? Кто они, что знают, что мне от них ждать?
   – Свари-ка ты лучше кофе, – сменил тему дед, – давно не пил нормального кофе. А здесь он должен быть в точности, как у тебя дома.
   – Тогда пошли на кухню, – позвал я.
   Пока я готовил, дед молча за мной наблюдал, словно я делаю что-то архиинтересное или архиважное. За кофе он немного разговорился.
   – Кстати о птичках, теперь ты можешь больше не читать книги. Твое сознание созрело для прямого контакта, и когда она захочет что-то сказать или наоборот, послушать, что скажешь ты, она призовет тебя в тот зал с единственным стулом. Так что будь готов к этому в любую минуту.
   – Я что, должен таскать этот рисунок всегда с собой?
   – Он тебе больше не понадобится. Теперь ты знаешь дорогу, а если что, Тень всегда придет на помощь. Только вспомни о нем.
   – Не помешаю? – спросил Тень, материализовавшись прямо на кухне.
   – Кофе будешь? – поинтересовался я.
   – Благодарю за заботу, но мне вполне достаточно аромата и присоединения к твоему чувству наслаждения.
   – Так ты наслаждаешься вместо меня? – спросил его я.
   – Зачем вместо тебя, – обиделся Тень, я что, вор какой? Я наслаждаюсь с тобой. Это похоже на то, как один человек с удовольствием играет музыку, а другой, слушая ее, испытывает такое же удовольствие.
   – В таком случае ты не только не воруешь, но еще и преумножаешь удовольствие.
   – Все верно, – согласился со мной Тень.
   Конечно, я не специалист в физиогномике теней, но мне показалось, что он воспринял мои слова, как комплимент или приятную лесть. Решив воспользоваться подходящим моментом, я спросил:
   – А как мне отсюда вернуться домой?
   – Нет ничего проще. Дождись, когда захочешь спать, ложись и спи. Проснешься ты уже дома.
   – А если я не хочу спать?
   – Тогда тебе еще рано отсюда уходить. Тебя ждет что-то еще.
   – Похоже, ты не рад моему подарку, – решил Тень, спустя пару минут.
   – Какому подарку? – не понял я.
   – Вот этому, – он обвел руками дом. Все это я создал для тебя, чтобы ты в случае чего смог выбраться сюда, получить дополнительное время, пережить наиболее болезненные минуты и так далее. Здесь ты можешь находиться хоть целую вечность, а потом вернуться в то мгновение, когда вышел сюда или позже, например, если тебе будут удалять зуб или бить тебя ногами.
   – А как я сюда попаду?
   – Ответ у тебя в компьютере. Я имею в виду твой компьютер здесь.
   Я не хотел покидать Тень и деда, но они сами на этом настояли:
   – Иди, – сказал дед, – здесь лучше не упускать шансы.
   – Все правильно, – поддержал его Тень, – здесь все еще более эфемерно, чем там, в том твоем мире. Так что ты иди, а мы тут пока посекретничаем.
   Поняв, что они выпроваживают меня с кухни, я одним глотком допил кофе и отправился в свой кабинет.
   Ноутбук был включен. Через весь экран бежала строка: «Следуй за мной!».
   Ниже была инструкция:
   1. Запомни хорошенько эту картинку. Бегущая строка – твой проводник.
   2. Когда захочешь сюда вернуться, вспомни ее, Представь то место, куда она уходит с монитора.
   3. Проследуй за ней.
   4. Делай это регулярно до тех пор, пока не научишься мгновенно переноситься в межпиксельное пространство.
   – А теперь ложись спать, – услышал я голос Тени, и мне так сильно захотелось спать, что я с большим трудом добрался до спальни.
   Не раздеваясь, я рухнул поперек кровати и мгновенно провалился в глубокий сон. Проснулся я раздетым, в постели. Рядом лежала Алина. Она сладко посапывала во сне и счастливо улыбалась. Она спала, а я лежал рядом и любовался ею, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить. Как же я хотел, чтобы все мои фантастические приключения, как и работа Алины оказались кошмарным сном!
   Незаметно для себя я заснул, а когда проснулся, ее уже не было в постели. Милая хозяюшка, она жарила блины.
   – Привет, – сказал я, обнаружив ее на кухне, – а мне приснилось, что ты уехала в длительную командировку.
   – Командировку отменили. Когда я вернулась, ты спал, как убитый. Решила тебя не будить.
   Похоже, сегодня я все сделал правильно, – промелькнуло у меня в голове.
   И тогда мы сделали то, о чем давно мечтали, но не решались даже заговорить. Мы выключили телефоны, отключили домофон, заперли двери и зашторили окна. Отгородившись от внешнего мира, мы достали из закромов бутылку хорошего вина, приготовили бокалы, порезали сыр…
   Мы пили вино, разбавляя его неторопливыми поцелуями, занимались любовью, просто лежали обнявшись, говорили о всякой ерунде… А когда совсем уже не было сил бороться со сном, капитулировали, прижавшись друг другу.
   Проснулся я во второй половине дня. Алины рядом не было – она работала в гостиной за ноутбуком.
   – Привет, – сказал я и поцеловал ее в губы, – как спалось?
   – Великолепно, – ответила она.
   – Надеюсь, ничего страшного за это время не случилось? – полушутя спросил я. Мало ли как могли работодатели отреагировать на нашу самоволку.
   – Нет, но мне надо немного поработать. Кофе сваришь?
   – Конечно, радость моя.
   Как мне сейчас кажется, за завтраком Алине было не до меня. Она механически ела приготовленную мной яичницу с помидорами, думая о чем-то своем. Пару раз она ответила мне невпопад. Но тогда я был слишком счастлив, чтобы обращать на это внимание.
   Управившись с завтраком, Алина быстренько умотала в гостиную, оставив меня дежурить по кухне. Когда я убрал со стола и помыл посуду, она ушла в работу.
   – Не мешай, ладно? – пресекла она мою попытку вступить с ней в контакт. – Мне надо закончить…
   Наш разговор с дедом к тому моменту окончательно вылетел у меня из головы. Как я уже говорил, применять свои способности по отношению к себе или Алине я не собирался, а что до судеб чужих людей, взвесив все «за» и «ну его на фиг», я решил не заморачиваться ни на чем, и просто выполнять работу наилучшим образом. Поэтому мне было глубоко фиолетово, отгадываю я будущее или создаю.
   Я не сразу заметил, что сижу в каменном кресле. На этот раз оно сразу же приняло наиболее подходящую для меня форму, в результате мне было настолько удобно, что я практически не чувствовал ни его, ни тела. Кресло помогало мне войти в трансовое состояние, обеспечивая неподвижную расслабленность тела и покой ума.
   Мое состояние было великолепным. Я готов был сидеть так до самой смерти, но донесшийся сзади шорох пергамента возвестил мне о приходе Чтеца.
   – Готов ли ты слушать? – спросил меня Чтец, вежливо кашлянув перед этим.
   Я хотел ответить «всегда готов», но мой рот отказался повиноваться. Вместо этого он торжественно произнес:
   – На все воля ее.
   – Тогда приступим, – решил Чтец.
   Он начал нараспев читать свой манускрипт на очень древнем, незнакомом мне языке, и, несмотря на то, что на уровне сознания я не понимал ни слова, перед моим внутренним взором предстало видение из имевшей место сотни тысяч лет назад, жизни.
   Я видел зал заседания. Двадцать три атланта, высший совет в полном составе внимательно слушал докладчика. Они были настолько отличными от нас, что моя психика попросту стерла их образы из памяти, так что я ничего не могу сказать о том, как они выглядели.
   – И что, ничего нельзя сделать? – спросил первый из двадцати трех.
   – К сожалению те-прим излучение невозможно экранировать.
   – Как много времени нам осталось? – спросил, не дослушав, второй атлант.
   – По нашим подсчетам чуть более пятидесяти лет.
   – За это время в науке и технологии произойдет настоящий переворот, а если мы бросим все резервы на изучение и устранение данной проблемы…
   – Не думаю, – ответил докладчик, – хотя в качестве утешения и для предотвращения паники в случае утечки информации, а за пятьдесят лет она обязательно произойдет, эта версия сгодится.
   – То есть, вы гарантируете, что через пятьдесят лет мы все будем уничтожены те-прим излучением? – решился задать главный вопрос третий из двадцати трех.
   – Боюсь, вы правы, – ответил докладчик.
   – Не все так мрачно, господа! – уверенно произнес еще один атлант, входя в зал заседания. – Похоже, нам удалось найти решение данной проблемы.
   – Хотите сказать, что уважаемый Епрп ошибается в своих выводах? – резко спросил вошедшего первый из двадцати трех.
   – И да, и нет, – ответил тот. – В том, что касается участи нашей плоти, он, безусловно, прав, но у нас еще есть время, чтобы сохранить наши сознания, которые со временем смогут вновь обрести тела. И если вы, уважаемые двадцать три, и вы, уважаемый Епрп, дадите мне слово, я готов рассказать вкратце, как это сделать, а уже через неделю предоставить вам необходимые расчеты.
   – Мы слушаем, – сказал первый из двадцати трех.
   – Благодарю вас…
   У меня сначала пропал звук, а потом и изображение. Похоже, Чтец это заметил. Он прервал чтение.
   – К сожалению, вы можете осознать лишь то, что возможно перевести на язык вашей психики, – пояснил он, – и я бессилен что-либо сделать. Разве что так…
   После этих слов он вновь зашуршал манускриптами и вскоре продолжил чтение.
   Я увидел нечто похожее на кинохронику. По всей Земле кипела работа. В спешном порядке возводились пирамиды и другие мегалитические сооружения, а под землей на глубине нескольких километров строился опутывающий всю планету лабиринт, которому предстояло стать основным хранилищем сознания атлантов. Но превращение нашей планеты в хранилище сознания было половиной дела. Оставалось найти тех, кто, когда придет время, запустит механизм возрождения атлантов. Для этого атланты запустили программу развития наших предков в нужном для них направлении.
   Закончив читать, Чтец удалился. Я остался сидеть в кресле. То, что я увидел…
   Я давно уже не считал человека вершиной творения, не говоря уже об образе и подобии бога, но узнать, что мы созданы лишь для того, чтобы, когда пробьют часы, перевести в нужное направление рубильник… Для меня это было слишком. От информационного шока или от воздействия на меня этого места, мне было хреново. Меня тошнило, трясло. Хотелось повеситься или напиться. Кажется, меня даже вырвало.
   – Извини, но тебе пора, – услышал я голос Тени, который вывел меня из оцепенения. – Это тяжело только вначале, – сообщил он, – потом твоя нервная система перестроится, и ты сможешь впитывать информацию без побочных явлений.
   Я ничего не ответил.
   – Держи, – он дал мне маленькую таблетку.
   – Что это? – спросил я.
   – Адаптор. Пей.
   – А запить?
   – Может тебе еще и блинов с икрой? Пей давай.
   Не успел я положить таблетку в рот, как все симптомы исчезли.
   – Помочь вернуться? – предложил Тень.
   Я кивнул.
   Тень щелкнул пальцами, и я проснулся в своем кабинете. Я спал, положив голову на стол. Чуть дальше работал ноутбук. Несмотря на то, что по моим ощущениям прошло несколько часов, экран еще не успел потухнуть.
   Звонил мой мобильник.
   – Да, – сонным голосом сказал я, нажав на нужную кнопку.
   – У тебя все нормально? – услышал я встревоженный голос Олега.
   – Да, а что? – насторожился я.
   – Трубку чего не берешь?
   – Заснул за работой.
   – Бывает, – успокоился он.
   – Ага, – согласился я.
   – Я тебе скинул заказ. Нужно сделать сегодня. Взгляни, и сообщи, получится или нет. Позвони мне в любом случае.
   – Хорошо, – ответил я.
   – Заказчик не из простых, поэтому постарайся.
   – Ты же знаешь, я делаю все, что могу.
   – Знаю, но это особый случай.
   – Хорошо, – ответил я и прервал связь.

Новая глава

   В следующий раз меня «вызвали» на чтение, когда мы с Алиной и моими приятелями сидели в ресторане, откуда меня, как и в прошлый раз «выдернули» без предупреждения. Наверно, если бы не кресло, я вообще не смог бы погрузиться в нужное состояние, но его способность вызывать неподвижность ума и тела была поистине фантастической. Когда, тело и ум стали неподвижными, появился чтец.
   – Готов ли ты слушать? – спросил он.
   – На все воля ее, – ответил я.
   – Тогда приступим.
   Возможно, если бы у Атлантов было больше времени, все происходило бы иначе, но на все у них было пятьдесят лет, а за этот срок невозможно создать новый вид, отвечающий всем необходимым условиям даже при их уровне развития науки и технологии. Понимая это, они создали автоматическую систему, направляющую чуть ли не каждый шаг человечества на его пути. Она состояла из нескольких типов устройств.
   Это были своеобразные ящики Пандоры, содержащие искусственно созданные вирусы. Выпущенные в рассчитанные моменты времени они обрушивались эпидемиями на наших предков, изменяя тех, кто готов был к следующему шагу мутации и убивая всех остальных. Также по всей Земле, работали и продолжают работать влияющие на наше сознание излучатели, прямо как на Саракше в «Обитаемом острове». Результат этого излучения люди воспринимали как встречу с богами, ангелами, демонами, многими НЛО и прочими подобными вещами. Это воздействие заставило людей употреблять растения силы и есть себе подобных. Причем массовый каннибализм имел место еще столетия назад и не в какой-нибудь там Африке, а в Европе. Конечно, я читал о чем-то подобном у Диденко, Слышал о теории Поршнева, а позже случайно нарвался на статью Absentis «Христианство и спорынья», в которой освещалась и эта тема.
   – Послушай, – сказал я Тени, когда он принес спасительную таблетку, – нельзя же вот так выдергивать человека, когда вам вздумается. Что я скажу друзьям? Алине?
   – А тебе ничего не придется им говорить. Ты вернешься в то же мгновение, в какое отправился сюда. Никто ничего не заметит.
   – Все равно. Меня это выбивает из колеи, и я…
   – Хорошо, приходи сюда сам в удобное для тебя время, но не реже чем раз в три дня. Ты не приходишь, поэтому тебя приходится звать.
   – Я бы приходил, но я не знаю, как.
   – Знаешь, – заверил меня Тень.
   Я понял, что действительно знаю.
   – Вот видишь, – улыбнулся Тень.
   – В следующий раз я приду сам.
   – Хорошо.
   У меня в голове еще звучало его финальное «о», когда я вновь оказался в ресторане. Рассказчик продолжал свою историю. На меня никто не обращал внимания. Мне стало плохо. Я встал из-за стола, нетвердым шагом дошел до туалета, где с удовольствием процитировал Есенина: Пальцы в рот и… Затем умылся и прополоскал рот. Полегчало.
   А потом мне начисто снесло крышу. Я с трудом дотерпел до дома, а едва мы вошли и закрыли входную дверь, набросился на Алину прямо в коридоре. Я хотел ее так, словно у меня лет триста не было женщины. Я взял ее на руки и перенес на стол в гостиной, где овладел ею прямо в одежде, стянув джинсы и трусики до колен.
   – Ну ты и Кинг-Конг, – сказала Алина после яркого совместного финала. Было видно, что ей понравился мой экспромт.
   Потом было еще два раза. В постели. Практически без перерыва.
   – Ты что, перепутал леденцы с виагрой? – спросила окончательно обалдевшая от моей прыти Алина.
   – С мужиками такое бывает, – брякнул я лишь бы чего-то ответить.
   – Бывает. Лет в девятнадцать. Тебе же…
   – Сегодня я вновь чувствую себя девятнадцатилетним.
   Я действительно чувствовал себя великолепно. Никаких последствий выпивки, никакой изжоги от переедания, никаких остеохондрозных болей в спине, с которыми я давно уже успел сродниться. Короче говоря, ничего из того, что я нажил за свои сорок лет. Я вновь был здоров и молод, и моя энергия била через край.
   – Если еще раз пристанешь – отрежу яйца, – предупредила Алина, видя в каком состоянии я нахожусь. Через минуту она уже крепко спала.
   Тогда я и увидел деда. Он стоял на пороге спальни и знаками звал меня выйти.
   – Чувствуешь себя чуть ли не богом? – с легкой усмешкой спросил он, когда мы сели на диван в гостиной.
   – Вроде того, – ответил я.
   – И ты никогда не чувствовал себя лучше? Как это знакомо.
   Он тяжело вздохнул и, казалось, погрузился в свои мысли. Как же меня когда-то раздражали эти его мегапауцзы!
   – Надеюсь, ты не думаешь, что они это делают из большой любви к нам? – наконец-то нарушил молчание дед. – Запомни раз и навсегда: мы для них никто и ничто. Средство решить свои проблемы. Мы примерно так относимся к коровам или свиньям на ферме. Мы даже их любим, но только как будущее мясо, а если точнее, то как деньги за это будущее мясо. Так что не заблуждайся: ты нужен ровно настолько, насколько приносишь пользу, и никаких даров просто так никто тебе делать не будет.
   – Да я в этом и не сомневаюсь.
   – Тогда как ты объясняешь то, что происходит с тобой?
   – Не знаю. Скорее всего, как некий побочный эффект. Если я правильно понимаю, они полностью перестраивают мою нервную систему, заставляя работать новые участки мозга или мозговые связи.
   – Побочный эффект. Ну да, в научно-атеистическую схему все тоже прекрасно укладывается. А как же иначе… Вот только твой побочный эффект – это безжалостно организованная ловушка, в которую угодили многие люди, в том числе и я.
   Я, как и ты сейчас, чувствовал себя, как бог, а когда заканчивалось это чудесное состояние, отправлялся на подзарядку в кресло, и вновь чувствовал себя великолепно.
   Тогда я думал, что это плата за служение книге, я воспринимал происходящее немного в духе продажи души дьяволу… И Тень, этот пройдоха… Он ни разу не сказал мне прямо, что я поступаю опрометчиво, наоборот, всеми своими намеками, интонациями и многозначительными взглядами он сумел меня убедить в правильности моего поведения, а потом, когда я все понял, было уже слишком поздно.
   Как любят говорить мистики, для того, чтобы наполнить чем-то сосуд, его надо сначала опустошить. По этому принципу атланты и построили механизм обратной связи. Как ты, надеюсь, понимаешь, всего предугадать невозможно, и для того, чтобы сеть могла адекватно воздействовать на человечество, она должна постоянно отслеживать положение дел и корректировать свою деятельность. Для этого система заменяет нашу некую суть, некий связующий нас со смертью потенциал на свой аналог, который после нашей смерти возвращается в систему, пополняя ее базу данных. А для того, чтобы этот аналог успешно работал, надо предварительно удалить наш человеческий потенциал, нужно энергетически нас обескровить. И то, что ты чувствуешь, как приток энергии на самом деле является ее оттоком. Нечто похожее делают с человеком амфетамины. Но если водка или наркотики дают свой отходняк, то здесь ты до самой смерти чувствуешь себя прекрасно: чудесное самочувствие, энергия через край, сверхспособности… И лишь когда умираешь, когда твой заменитель сознания становится частью системы, когда вместо смерти ты обретаешь новую, виртуальную жизнь, только тогда ты понимаешь, насколько тебя кинули.
   – Кинули? – в тот момент дед казался мне сумасшедшим. – Ты жалуешься на то, что сначала тебя избавили от всех связанных со старением страданий, затем после смерти дали вторую жизнь, фактически бессмертие… Тебя что, черти жарят на сковородке?
   – Да нет, моя новая жизнь ничуть не хуже прежней, наоборот…
   – Тогда какого хрена тебе не хватает?
   – Видишь ли… в смерти есть что-то такое… что-то весьма для нас важное. При жизни мы этого боимся, но сейчас, после того, как я умер… я постоянно чувствую, что у меня отобрали самое главное. Наверно, так должен чувствовать себя продавший душу дьяволу христианин в момент расплаты. Конечно, все эти сказки про рай и ад – чушь полная, но смерть – это некий качественно новый уровень, некий квантовый переход, и, став частью системы атлантов, я застрял здесь ровно настолько, насколько система будет во мне нуждаться. И где гарантия, что, опоздав в свое время на поезд, я смогу добраться туда на другом?
   Короче говоря, я тебя предупредил. Я дал тебе то, чего не было у меня: выбор. А что для тебя предпочтительней, решай сам.
   И еще, чуть не забыл о самом главном…
   Договорить деду не дал приступ спастического кашля. Это когда начинаешь кашлять и не можешь остановиться. Закашлявшись, дед исчез. Вместо него появился Тень.
   – Он слишком много болтает, – сказал Тень, – а твое время знать еще не пришло.
   – Ты о чем? – спросил я, испугавшись не на шутку за деда. Я уже успел убедиться, на что способна эта сила в случае неповиновения.
   – Тебе надо идти. Сейчас.
   В следующее мгновение я сидел в каменном кресле в зале Посвящения, которое, судя по тому, как успокаивались мой растревоженный словами деда ум и тело, работало на полную мощность.
   Когда они стали полностью неподвижными, и я временно позабыл, что у меня вообще когда-то был дед, появился Чтец.
   – Готов ли ты слушать? – спросил он.
   – На все воля ее, – ответил я.
   – Тогда приступим.
   Несмотря на то, что я его не видел, мне показалось, что Чтец слегка улыбнулся. Одними уголками губ. Привычно зашуршал манускрипт, и я увидел смерть Атлантиды.
   Атланты исчезли тихо, без «спецэффектов». Смертоносному излучению потребовалось несколько минут, чтобы величайшая из населявших нашу планету цивилизаций прекратила свое существование.
   Началась эра людей…
   Не знаю, или я уже привык к сеансам чтения, или, как сказал дед, нам всем друг на друга плевать, или кресло справлялось с моими эмоциями… Короче говоря, я не почувствовал ничего. Никакой жалости или сочувствия. Я даже отказался от антипохмелина, который принес Тень.
   – Ты здорово адаптируешься. Молодец! – отреагировал он на мой отказ. – Честь имею.
   – Подожди! – я едва успел его остановить.
   – Я к вашим услугам, друг мой.
   – Если я правильно понял, атланты погибли еще до появления человечества?
   – И что тебя в этом смущает?
   – Но если так, кого тогда видел в пещере Мулдашев?
   – Мулдашев увидел то, что готов был увидеть. Вы используете те же приемы, когда нужно спрятать какую-то информацию. Сначала вы создаете официальную версию, за которой скрывается тщательно охраняемая «тайная версия», которая тоже является дезинформацией. Таких конспиративных уровней может быть несколько. В результате искатели истины идут по этому следу, тогда как скрываемая тайна находится совсем в другом месте, причем если кто-то ее даже и обнаружит, то примет за дезинформацию.
   Есть и другой прием, – продолжил он объяснение, – им обычно пользуются фокусники и иллюзионисты. Суть его заключается в том, что для отвлечения от чего-то внимания, его привлекают к чему-то другому. Так, заставляя вас гоняться за летающими тарелками, кое-кто тщательно скрывает истинную область своих интересов.
   Когда я попросил Тень рассказать об этом более подробно, он лишь загадочно улыбнулся и произнес:
   – Извини, но я могу говорить лишь о том, о чем мне разрешено говорить.
   – Понятно, – ответил я, немного разочарованно.

Новая глава

   Вскоре после гибели атлантов включились и заработали на полную мощность их установки. В результате в рекордный с точки зрения эволюции срок на земле возникла первая человеческая цивилизация, а вместе с ней появились и первые боги – пришедшие на смену мутагенным организмам поводыри человечества. Будучи информационно-энергетическими структурами, они могли не только учить людей, как жить дальше, но и являть им чудеса и даже карать огнем небесным и другими идеальными с точки зрения шоу-воздействия способами.
   Сила и одновременно ахиллесова пята этих богов заключалась в том, что с людьми они общались телепатически, а способных к телепатии людей было менее одного процента от общей численности. Результатом этого стало огромнейшее социальное и интеллектуальное неравенство. Телепатическая элита трудилась над возрождением науки и технологии, а основная масса людей продолжала оставаться на уровне дикарей, заполняя нишу между скотом и рабами.
   Они боялись гнева богов, боялись творений рук телепатической элиты и тихо ненавидели и тех и других. На этой плодородной почве из страха и ненависти возрастали свои, человеческие боги, которые, как и серая масса людей, ненавидели чужих богов и их слуг – интеллектуально-телепатическую элиту. Те же, полностью поглощенные строительством Новой Атлантиды, не обращали внимания на настроения черни, будучи полностью уверены в своей силе и силе своих богов.
   А чернь готовилась к Великой Войне. Всюду сновали проповедники, называющие себя слугами истинных богов. Они говорили, что сейчас на Земле царит Зло, но царство Зла недолговечно. Уже скоро придет к нам воинство Добра, которое низвергнет Зло вместе с его приспешниками, и тогда на земле настанет рай для людей. Но за этот рай надо будет сражаться, и те, кто погибнет за правое дело, будут возвращены к жизни в Обители Истинных Богов, где они будут пировать и наслаждаться любовью наравне с богами.
   Так предоставленное себе человеческое стадо начало превращаться в самую страшную из возможных человеческих структур – в армию фанатичной черни, страшнее которой до сих пор ничего не изобретено. Каждый солдат этой армии жаждал погибнуть в великой битве во славу воцарения богов света – кто ж откажется от возможности стать равным богам?!
   Чернь рвалась в бой, и проповедникам постоянно приходилось ее останавливать:
   – Нужно дождаться сигнала богов, – поясняли они, – иначе вы погибнете зря. А пока мы должны укреплять дух, веру и готовность умереть ради наших богов!
   Шли годы. Новая Атлантида росла, как на дрожжах. Уже было открыто и освоено электричество, ядерная и еще неизвестная нашей цивилизации энергия. Повсюду росли мегаполисы, по улицам которых ездили машины, а воздушное пространство бороздили летающие корабли. Были раскрыты многие тайны генетики, а работы над созданием искусственного разума вот-вот должны были увенчаться успехом. Физическим трудом теперь занимались только роботы, а освобожденная от непосильного труда чернь жила в пригородах, выполняя нехитрую работу по обслуживанию себя и получая за это более чем щедрое содержание в виде «хлеба и зрелищ».
   Но чем лучше жилось черни, тем сильнее она ненавидела чужих богов и их приспешников телепатов. И время черни пришло. На Землю упал вызвавший всеобщий техногенный сбой астероид. В один миг города остались без электричества, остановился транспорт, прервалась связь, вышли из строя компьютерные системы…
   По прибрежным районам по всей Земле прошлись убийственные цунами. Проснулись вулканы… Катастрофа была ужасной, но не критической в масштабах планеты, и через несколько месяцев основные ее последствия были бы ликвидированы, но только Атлантиде не дали и нескольких дней. Решив, что упавший метеорит – это и есть сигнал божий, армия черни нанесла свой удар.
   Потребовалось всего несколько дней, чтобы Новая Атлантида превратилась в руины, чтобы уничтожить практически всю интеллектуально-телепатическую элиту, чтобы изгнать чужеродных богов.
   Правда, изгонять никого не пришлось. Чужие боги оказались трусами – во время сражения они так и не появились. Возможно, астероид повредил генерирующую их систему. Чужие боги пали, а вместе с ними погибло то, что создавалось под их руководством – во имя своих богов чернь в рекордный срок стерла с лица земли практически все свидетельства существования Новой Атлантиды, от которой остался лишь доживший до наших дней миф. Большинство ученых были принесены в жертву новым богам, а те, кто сумел выжить, были вынуждены скрываться в малодоступных местах. Оставшись без своего оборудования и инструментов, они тоже стали никем.
   Потребовалось совсем немного времени, чтобы люди вернулись к своему полудикому существованию, а жрецы новых богов раз и навсегда прокляли все науки и технологии, как порождения Зла.
   Едва Чтец закончил чтение, я обнаружил себя в постели. Рядом спала, мило посапывая, Алина. Скорее всего, ей снилось что-то хорошее, потому что она улыбалась.
   – Я люблю тебя, моя девочка, – чуть слышно прошептал я, чтобы ее не разбудить.
   Алина спала, а я лежал рядом и думал о гибели Новой Атлантиды, о том, как неправы были люди в свой правоте.
   Разумеется, атланты были для них… почему для них? Для нас! Для нас атланты были и остаются врагами. Мы для них не более чем часть механизма возвращения, такие же винтики и шпунтики, как советские люди в советском государстве с точки зрения Ленина. Да и теперь мы для наших воспитанников комсомола, а страной сейчас правят они, всего лишь восполнимый природный ресурс, который не стоит практически ничего. Отсюда такое отношение к пенсионерам и инвалидам, которые для сильных мира сего не более чем досадный, путающийся под ногами балласт. Но эти хоть люди, тогда как атланты… Не думаю, что они захотели бы делить планету с нами.
   Но зачем было полностью уничтожать культуру и технологию? Зачем стирать с лица земли города? Зачем предавать анафеме любое стремление к знаниям и лучшей жизни? Так хотят боги? Ну и что? Неужели вся эта освободительная война была нужна лишь для того, чтобы из рабов Атлантиды стать рабами новых воображаемых богов?
   Неужели доведение любой идеи до ее наиболее маразматического состояния с последующим внедрением в жизнь и есть тот единственный алгоритм, которому способно следовать человечество в решении своих задач?
   Сначала уничтожение Второй Атлантиды и проклятие науки как таковой; затем разведение костров под ближними под девизом «не убей» и страшные крестовые походы с пожиранием взрослых и детей в захваченных городах; затем господство феминизма и политкорректности…
   Неужели все, к чему прикоснется рука человека должно принимать самую уродливую из возможных форм? А если так, то, может, ну его нахрен это человечество? Пусть возрождается Атлантида и сметает людей с лица Земли?
   «Человек – это то, что должно преодолеть». Вот только на преодоление человека у нас остается все меньше времени, а мы как были тупыми самодовольными скотами, так ими и остаемся. Хотя нет, до уровня скотов нам еще надлежит доразвиться…
   Незаметно для себя я заснул.
   Разбудил меня домофон. Алины дома не было – ее срочно вызвали на работу, о чем она сообщила мне в записке, которую я немного позднее нашел на столе в гостиной.
   – Откройте, пожалуйста, это Паучек. Помните меня? – услышал я в переговорном устройстве после моего «кто там?».
   – Сейчас.
   – А вообще не открывайте. Просто послушайте. Я должен сказать… Это не мое дело, но вы не должны забывать, что ваш дедушка умер, а то, что вы периодически видите – это созданная ими матрица, порождение их системы, часть их.
   Судя по тому, как он говорил, Паучек был напуган до полусмерти. Не знаю зачем, но я предложил:
   – Может все же зайдете? Я чай приготовлю, а если хотите, кофе?
   – Покорнейше благодарю, но мне надо бежать. Не дай бог они хватятся.
   Он ушел, а я увидел в своем воображении человеческую фигурку с нарисованной на спине мишенью. Паучек был обречен. Мне вдруг стало до слез жаль этого практически незнакомого нелепого человека.

Новая глава

   Эпоха хаоса стала эпохой тайной войны. Люди каким-то образом узнали как о самой Атлантиде, так и о ее планах на возвращение, и это знание стало главной тайной небольшого круга посвященных, решивших любой ценой не допустить возвращения Зла, как они называли атлантов. А так как сама технологическая система управления людьми находилась за пределами их доступа, они решили сосредоточить все свое внимание на следствии, в результате чего была объявлена война всем, чей интеллект был выше среднего, не говоря уже об иных каких-либо способностях. Кстати, нагнетание паники по поводу коллайдера, клонирования и прочей передовой науки проистекает из тех же истоков.
   Атлантида, потерпев свое первое серьезное поражение, временно залегла на дно – надо было принципиально корректировать стратегию собственного поведения. К счастью для атлантов, они были достаточно разумными существами, чтобы сделать систему собственного возвращения максимально гибкой и обучающейся. А так как для решения этой задачи требовалось разобраться в психологии людей, ставших несостоятельными богов сменили исчадия ада.
   Система выпустила охотников на людей, которые должны были отлавливать человеков с целью скачивания их ума, и вскоре желтую прессу захлестнули сообщения об экспериментах злобных инопланетян, которыми на самом деле были охотники Атлантиды.
   Вскоре система сделала неутешительные для нас выводы: Основной причиной восстания черни стало не стремление народа к свободе – у народа его нет и не может быть в принципе, так как оно не заложено в народ конструктивно; и даже не ненависть к чужакам-атлантам, а тотальное неприятие народными массами всего, что выходит за рамки их понимания. Более того, вместо понимания, которое в принципе не свойственно массам, у людей действует механизм привыкания, согласно которому все, что становится привычным, начинает казаться понятным. Другими словами главной причиной поражения была слишком высокая скорость развития технологии. Поэтому требовалось замедлить прогресс до скорости привыкания к нему масс.
   Также в нашей психологии нашлась и причина, по которой противники Атлантиды были вынуждены мириться с прогрессом. Этой причиной стала война. Людям свойственно воевать, а война требует все более эффективного оружия нападения и защиты, создавать которое невозможно без соответственного развития науки и техники. Так одна и та же черта нашей человеческой природы стала как величайшим из благословений, так и величайшим из проклятий рода человеческого.
   Благословением потому что если бы не война, мы бы жили в условиях, при которых мрачное средневековье показалось бы эпохой расцвета свободы, искусства и науки. Проклятием потому, что у Атлантиды вновь появился механизм контроля нашего развития. Снизив мощность воздействующих на нас установок, Атлантида начала наносить точечные удары, провоцируя у людей те или иные гениальные наития. Одновременно с этим было создано тайное общество Мастеров Книги. Так начиналась длящаяся до наших дней война тайных обществ и манипулирования сознанием.
   А в ближайшее время должен будет начаться следующий этап возвращения атлантов. Решив, что люди полностью исчерпали себя как вид, система вновь запустила свои мутагенные механизмы, в результате чего в последнее время стало появляться множество уродов, а так называемые дети индиго – следующий, промежуточный шажок в человеческой эволюции. И если я все правильно понял, в ближайшее время должна начаться новая пандемия, которая окончательно отделит семена от плевел. Кстати, именно понимание этого заставляет борцов с Атлантидой бить в набат каждый раз, когда появляется очередной птичий грипп или атипичная пневмония. Они-то знают, что скорый удар Атлантиды неминуем, вот только не знают, что и когда обрушится на голову человечества.
   – Послушай, – спросил я Тень после сеанса, – а тебе не кажется, что все это, мягко говоря, натянуто?
   – Что именно?
   – Ну ладно я понимаю в древности, когда у людей не было достаточно техники, они не могли добраться до объектов Атлантиды. Но сейчас, когда мы легко можем расхерачить несколько таких планет, как наша, почему нельзя уничтожить установку атлантов и закончить эту войну?
   – Потому что они предусмотрели такой поворот событий, как предусмотрели и то, что вы будете их ненавидеть, как ненавидите и боитесь тот же искусственный интеллект. Такова ваша природа – быть против всех остальных. Вы и других боитесь лишь потому, что ставите себя на их место, забывая, что главный механизм эволюции – это не естественный отбор с его конкуренцией всего со всеми, а симбиотическое существование в виде единой экологической системы. Так вот, установку невозможно уничтожить, потому что основные объекты находятся ни где-то там в пространстве и времени, а в межпиксельном пространстве, куда люди могут попасть лишь по приглашению. И это, во-первых. Во-вторых, установка попросту блокирует любые попытки к ней приблизиться, поэтому людям даже в голову не придет что-либо бурить или строить там, где это может помешать работе установки, не говоря уже о том, чтобы нанести по ней целенаправленный удар.
   – Но ведь однажды уже нанесли.
   – Как знать, – ответил Тень с хитрой улыбкой на губах, которую я увидел в своем воображении.
   Вернувшись домой, я сварил себе кофе, – Алина была в командировке, – и включил телевизор… Я тупо пялился в экран, не замечая того, что показывали, и думал о том, что становлюсь предателем собственного вида. Если раньше я сотрудничал с Книгой по глупости, то теперь, после откровений Чтеца мое предательство становилось сознательным актом.
   Я предавал людей, как до этого их предал мой дед… а он был не в пример мне не робкого десятка, вот только аргументы для убеждения у них находятся для каждого из нас. Для меня – это Алина, ее здоровье, безопасность, жизнь. А дед… наверняка он сделал это ради нас, ради близких…
   А с другой стороны, возможно у нас нет и не было никакого выбора. Смогли же большевики оболванить население целой страны до такой степени, что советские зомби до сих пор готовы кричать ура Сталину и идти с его именем в бой. Причем без всякой контролирующей сознание аппаратуры.
   А с чьим именем пошел бы в бой я? Кого бы стал защищать? Человечество? Да оно и без Книги вызывает у меня тошноту и стыд за то, что я принадлежу к этому виду. Человек – это звучит тошно, по крайней мере, для меня. За Родину? Да такая Родина в тысячу раз хуже чужбины. Не Родина, а бандит времен перестройки, взимающий с тебя дань. К тому же на примере тех же Буданова с Ульманом Родина показала, как она готова платить за любовь к себе. За Алину? Думаю, да. За маму, за отца, за деда… Человек должен, прежде всего, заботиться о себе и о своих близких, а если так, то для меня… как и для деда тогда, предательством было бы предательство по отношению к нам…
   Наверно я бы окончательно запутался в рассуждениях, если бы не Алина, которая своим возвращением одним махом разрубила этот гордиев узел. Алиночка… Наверно, я только тогда прочувствовал до мозга костей, насколько мне дорога эта самая близкая и родная незнакомка. Я схватил Алину на руки и долго-долго целовал ее в губы, а потом, целуя ее лицо, шею, голову, принялся повторять:
   – Алиночка, милая, нежная моя… я тебя люблю… я тебя очень-сильно люблю… и никому не отдам… слышишь? Никому…
   – Да что с тобой? – спросила она, когда сумела вырваться из моих объятий.
   – Просто я понял, что ты – самый близкий мой человек, ради которого…
   Алина не дала мне договорить, заткнув рот поцелуем. Потом мы занимались медленно и неторопливо любовью, и кровать поскрипывала в такт, как в фильмах из моего детства скрипели парусные корабли или шлюпки. Мы были вдвоем на нашей шлюпке-кровати, только я и Алина, и за возможность продолжать наше совместное плаванье я готов был послать ко всем чертям людей, атлантов, Книгу, вселенную и самого господа-бога вместе с его ангелами и прочей родней.

Новая глава

   Периодически без всякой на то причины меня накрывает жуткое состояние. Я начинаю чувствовать себя тысячелетним стариком, живущим в условиях двух-трех «g». Причем старым и тяжелым я становлюсь не на уровне тела и даже не на уровне сознания, а на уровне ауры или энергетической оболочки, что ли. Как будто тяжесть всех предыдущих моих воплощений разом обрушивается на меня, и я изнываю под этой тяжестью, словно на моих плечах лежит весь небесный свод.
   В такие моменты я хочу раз и навсегда сдохнуть без какой-либо загробной жизни, даже самой что ни на есть расчудесной. Возможно, я помог бы себе в этом, если бы был достаточно оптимистично настроен. По мне, так надо быть истинным оптимистом, чтобы пришить себя тем или иным способом, потому что только отпетый оптимист может думать, что либо там ничего нет, либо что боженька, если он существует, позабыл приготовить для нас и там отравляющие посмертное существование пакости.
   Короче говоря, когда на меня накатывает это состояние, я живу так, словно мотаю срок на нашей планете без надежды на радикальное изменение положения дел, хотя, если честно, в глубине души я тешу себя надеждой выйти досрочно за хорошее поведение. В то утро настроение у меня было именно таким. Причем, как обычно, безо всякой на то причины.
   Сны тоже не прибавили мне оптимизма. Хотите верьте, хотите нет, но сны у меня сбываются. Причем плохие значительно чаще, чем хорошие.
   В первом сне я мотался по родному Аксаю на машине в тщетном поиске своего старого дома. Я легко находил нужную улицу, поворачивал во двор, но вместо родного двора оказывался в каком-то дурацком переулке, откуда с трудом выбирался опять на свою улицу, находил поворот, за которым меня вновь ждало черт знает что. Прервал мои метания по Аксаю своим волевым решением мочевой пузырь.
   Следующий сон был не лучше. Я был в тюрьме, которая больше напоминала салун из ковбойских фильмов: большой зал с кучей столов вместо нар. Там сидели вместе мужики и бабы. Я сидел в углу за столом, передо мной лежала общая тетрадь и ручка, а надо мной нависал всей своей полуторацентнерной с гектара тушей начальник тюрьмы. Он уговаривал меня написать чистосердечное признание.
   – Ну чего ты выделываешься, – говорил он, – все равно тебе сидеть, так хоть будет за что.
   – Но ведь я невиновен, – робко возражал я.
   – Конечно, невиновен, – соглашался он, – но здесь это никого не волнует. Невиновным ты просидишь не меньше. Зато если ты пойдешь мне навстречу, я сделаю твою жизнь более или менее комфортной. А если нет… – он кивнул головой в сторону соседнего столика, где скалили зубы в предвкушения расправы надо мной четверо отморозков.
   – Подписывай, – продолжал уговаривать он, – и тебя здесь никто не тронет. Я ручаюсь.
   Его слова ничего не стоили, как и моя жизнь, независимо от того, напишу я признание или нет.
   От страха я и проснулся. Встал. Сходил на кухню, выпил кружку воды, посетил туалет и вернулся в постель – было еще слишком рано, чтобы вставать.
   На этот раз мне приснилась Алина. Она выбросила мои новые вещи в мусорное ведро, и я отчитывал ее за это, словно тыкал котенка или щенка носом в лужу. Алина оправдывалась, неся совершенно идиотскую хрень, что только сильнее меня распаляло. Когда я сорвался на крик, она по-детски втянула голову в плечи, словно боялась, что я ее ударю, а потом посмотрела на меня взглядом, который наяву наверно меня бы убил. Она была настолько потерянной, жалобной и беззащитной, что я почувствовал себя последним дерьмом и сволочью. Если бы это было возможно, я бы с удовольствием провалился от стыда сквозь землю.
   Проснувшись, я чуть было не разревелся, а потом на меня накатило это ужасное состояние.
   Меня ждал заказ, но о работе не могло быть и речи. В таком состоянии я не смог бы связать и пары слов. Вспомнив в очередной раз, что на военных сборах мы достаточно успешно лечились от депрессии пешими прогулками на износ, я решил пройтись по Аксаю. Тем более что я давно уже не выползал из дома. После того, как я начал «ходить» на сеансы чтения в Зал Посвящения, необходимость в появлениях в библиотеке отпала. Затем я забросил поездки на стрельбище, а наши некогда регулярные прогулки по Аксаю с Алиной заглохли сами собой, как только она вернулась к работе. В результате я практически не высовывал носа со двора – только в магазин и в кафе, посидеть с друзьями.
   Был первый, если судить по погоде, летний день. Суббота 23 мая. По центру Аксая бродили нарядные школьники и школьницы с букетами цветов. Последний звонок в старших классах, – решил я. Одиннадцатиклассницы умудрились где-то откопать школьную форму советского образца. В волосах у них были огромные белые банты. На ножках белые гольфы и туфельки на высоких каблучках. В таком виде они ассоциировались у меня с соответствующими разделами эротических сайтов. От созерцания прекрасного меня отвлек Олег.
   – Привет, – сказал он по телефону.
   – Привет, – ответил я.
   – Как идут дела?
   – Лето.
   – Ты сейчас сильно занят?
   Я гуляю по Аксаю, а что, что-то срочное?
   – Там новый заказ. Его желательно сделать сегодня. Справишься – будет премия.
   – Большая?
   – Достаточная для того, чтобы заняться делом. Сделаешь?
   – Постараюсь, а там как пойдет. Заранее ни в чем нельзя быть уверенным.
   – Тогда если не получится, позвони. В любое время. Заказчик серьезный, так что…
   – Хорошо. Я уже иду домой и сажусь за работу. Если что – звоню.
   – Договорились.

Новая глава

   Жил-был молодой парень из обычной нормальной семьи. Жил спокойно. Никого не трогал. Починял примусы. Учился на первом курсе института. Встречался с девушкой. Собирался на ней жениться…
   Однажды он шел домой – возвращался от друга. Было не то, чтобы сильно поздно, а он был не то, чтобы сильно пьян… И надо же было ему стать свидетелем того, как какой-то хрен пытается затащить какую-то бабу в машину. Та вырывалась, визжала, звала на помощь. Этот дурак полез заступаться. А тут, откуда ни возьмись, менты. Начали разбираться. Баба вместе с тем хмырем, что тащил ее в машину, заявили, что к ним пристал пьяный, начал оскорблять, полез в драку… чуть ли не попытался ее изнасиловать.
   Чтобы не залететь в тюрьму, пошел он добровольцем в армию. Попал в Чечню. Пока он там служил, родители попали в большую неприятность. Лишились всего, что было, включая квартиру и последние сбережения, а потом погибли странной смертью.
   Девушка тоже его не дождалась – вышла замуж и укатила хрен знает куда. В общем, вернувшись домой, он оказался в положении солдата из песни, где поется, что враги сожгли родную хату. В результате наш парнишка оказался один на один с петлей, из которой его вытащил лучший друг отца. Когда-то отец парня ему сильно помог, спас от смерти или еще от чего-то не менее ужасного, и вот теперь он решил отдать долг. Он дал парню взаймы, нашел, где можно снять недорогое жилье, взял его к себе на работу, – в последнее время этот друг хорошо поднялся на торговле какой-то своей разработкой.
   А потом он обратился в нашу контору с просьбой организовать это дело так, чтобы парнишка остался при нем, то есть отрезать тому все остальные пути – мало ли что он выкинет, оставшись один, а тут дружеское плечо, присмотр, поддержка. А когда парень окрепнет, встанет на ноги, тогда дело другое… Короче говоря, гибрид Книги Иова и рождественской сказки.
   Дернул меня черт залезть в подноготную этой истории:
   Придумал отец нашего парня охренительную вещь в области то ли нано технологий, то ли в компьютерной сфере. Придумал, а на реализацию денег нет. Пришел он тогда к своему старому другу, рассказал, что к чему. Тот взялся за раскрутку этого проекта. А когда до него дошла истинная стоимость изобретения, решил забрать все деньги себе, а заодно кое от кого избавиться, – слишком много он задолжал людям.
   Для этого он сначала подставил парня, отправив его в Чечню, чтобы тот научился убивать и не путался под ногами. Затем он подставил отца парня, причем именно тем людям, которых хотел убрать. Отдал его в качестве оплаты долга.
   К приходу парня из армии изобретение покойного друга и деньги кредиторов сделали его довольно-таки богатым человеком. И некогда казавшийся ему колоссальным долг стал вполне отдаваемым, вот только отдавать он ничего не хотел. Зачем, если вместо этого можно рассказать парню, кто уничтожил его родителей, вдохновить на месть, а потом и отправить к родителям при задержании или уже в тюрьме – для него это было раз плюнуть. Поэтому он и хотел, чтобы парень был гарантированно при нем, чтобы не смог куда-то податься или, не дай бог, раскопать что-либо о смерти родителей, что могло бы связать ее с ним.
   Когда я это раскопал, мне стало физиологически тошно. Хоть я давно уже был циничной скотиной, для этой истории моего цинизма явно не хватало. Мне вдруг стало от всей души жаль паренька, которого требовалось отдать на закланье. Захотелось ему помочь, спасти, открыть глаза на ужасающую правду, а заодно и вычеркнуть заказчика из списка живых…
   Эта самодеятельность могла иметь весьма нехорошие последствия как для меня, так и для Алины. От меня требовалось как можно быстрее выполнить этот чертов заказ, но хрен знает откуда возникшая совесть кричала во весь голос «Но пасаран!» и громко царапала грудь изнутри. Я чувствовал себя собакой, получившей одновременно команды «фас» и «фу», и буквально ощущал выведенную у меня из живота трубочку, из которой вместо желудочного сока тек яд, а кто-то, демонически хохоча, то включал, то выключал хрестоматийную лампочку.
   Выполнить заказ я не мог. Отказаться от выполнения тоже. Оставалось сделать так, чтобы и заказ был выполнен, и заказчик не получил ничего, кроме заслуженной смерти. Такой компромисс устроил бы и моих рекламодателей и совесть. Оставался сущий пустяк: ответить на вопрос «как?». Когда я нашел ответ, часы показывали пятнадцать минут девятого утра. Выключив ноутбук, я, как был в одежде, завалился в кровать.
   Вырубился я мгновенно, а когда проснулся, часы показывали около четырех дня. Нельзя сказать, чтобы я выспался, но спать дальше было нельзя – ждал заказ. Чтобы прийти в норму, я приготовил и выпил чашку крепчайшего кофе, затем приступил к выполнению заказа.
   Поняв, что на самом деле от меня требовалось нанимателям и заказчикам, я автоматически перестал заботиться о стиле своих работ. Зачем, если литературность, если такая вообще имела когда-то место, никому не нужна? От меня требовалось руководство к действию. Простое, четкое и понятное. А то, что я перескакиваю при этом с одного времени на другое, леплю, как Солженицын, одно неудобоваримое слово на другое, путаюсь в запятых, или совершаю еще какие-нибудь непростительные грехи с точки зрения фетишистов словесности, моим заказчикам было до фонаря.
   Работу я выполнил меньше, чем за час. Теперь оставалось самое сложное. Надо было направить парня на путь истинный, но так, чтобы не попасть в переделку самому и не подставить Алину. Лучшим вариантом было бы мое исключительно дистанционное участие в виде написания сценария поведения парня, но таких решений я не находил. В конце концов, я сумел свести свое участие к одному телефонному звонку. Насколько я мог видеть, его никто не попытается связывать со мной. Теперь надо было придумать слова, которые заставили бы парня поступить, как я скажу. На написание этого диалога у меня ушло больше суток. Оставалось придумать, как оказаться в нужном месте в нужное время, но это уже были мелочи.
   Я был готов к своей маленькой войне, и понимание этого наполняло меня азартом охотника, отправляющегося выслеживать особо редкую и осторожную добычу. Моей добычей была сама система, те силы, которые определяли мое положение в этой жизни, мои возможности и степени свободы. Это была хитрая, коварная и чертовски опасная дичь.

Новая глава

   – А давай поедем куда-нибудь развеемся? – Предложил я Алине, чувствуя себя дурацкой пародией на Штирлица. Причем даже не на того, что в «Мгновениях», а на героя Аса и Бегемотова. Наверно, я был красным, так как лицо у меня горело.
   Алина вернулась из командировки под утро.
   – Я злая и голодная, – были ее первые слова.
   Однако по ней было видно, что, несмотря на сильную усталость, она была довольна. Пока она принимала душ, я поджарил яичницу. После трапезы мы отправились спать. Проснулись после полудня. Позавтракали овсянкой, а потом я пригласил ее развеяться. Через четыре часа двадцать три минуты мне надо было позвонить тому парню с купленного специально для этого у ханыги на базаре телефона с левой симкой.
   – Куда поедем? – спросила Алина в ответ на мое предложение.
   – Мы давно не были в «Балкане».
   – Мы же только что поели.
   – Ничего. Пока соберешься, пока доедем, пока погуляем. Ты же хотела купить новые туфли, да и мне пара новых футболок не помешает.
   Когда мы были готовы, я позвонил Олегу.
   – Нужна машина, – сказал я ему.
   – Далеко собрался?
   – Да нет, решили погулять с Алиной по Ростову.
   – Везет вам! А я уже забыл, когда в последний раз гулял. Ну да это уже мои проблемы. Машина выехала. Ждите.
   Она прибыла через пятнадцать минут. За рулем сидел незнакомый мужчина лет сорока. Спрашивать его про Владимира смысла не было, поэтому я, поздоровавшись, сел на заднее сиденье рядом с Алиной.
   – Куда едем? – спросил водитель.
   – В Ростов в центр.
   – Центр большой.
   – «Пушкинская» – «Университетский», – ляпнул я первое, что пришло в голову.
   – Другое дело.
   – Вас подождать? – спросил водитель, когда мы приехали на место.
   – Нет, спасибо, – ответила Алина.
   – Как скажете, – ответил он. В его словах не было ни капли эмоций.
   Водитель уехал, а мы с Алиной отправились гулять по Ростову. Купили ей туфли и босоножки, а мне шорты и плавки. В расчетное время мы вошли в «Балкан». Там, как обычно, было немноголюдно. Играла балканская музыка, а в меру улыбчивая официантка, встретив нас у входа, проводила за столик и вручила меню.
   Мы взяли разливного вина. Алина заказала мусаку, а я – запеченную баранину и картошку по-домашнему. Десерт решили заказать позже. Официантка ушла, и я отправился в туалет – «помыть руки перед едой».
   Вкусно пописяв, я помыл руки, а потом достал одноразовый телефон, включил и набрал номер Егора.
   – Да, – услышал я его удивленный голос.
   Вообще в том, что власть – это самый крутой наркотик, могут сомневаться лишь те, у кого ее никогда не было. Возможно, у них была должность или звание, но власти в истинном значении этого слова не было никогда. У меня же она была, да еще какая!
   Всего несколько нажатий на клавиши ноутбука, и у Егора сначала не вовремя звонит телефон, а когда он достает его из кармана, тот вырывается из рук и падает в ливневую канализацию. Делать нечего – надо покупать новый, тем более что без телефона ему нельзя. Он идет в магазин, покупает телефон, вставляет новую симкарту в аппарат…
   Я буквально видел эту картину в своем воображении, когда набирал его номер. Мой звонок совпал с тем моментом, когда он включил новый телефон.
   – Привет, Егор, – сказал я, – слушай внимательно и не перебивай. Я знаю, ты только что купил телефон и никому не давал свой номер. Я знаю, что у тебя в кармане двести пятьдесят три рубля. Могу назвать какими купюрами и монетами и назвать их номера, но на это нет времени. И не смотри, как дурак в зеркало (он был дома, сидел на диване напротив зеркала), меня там нет.
   – Но как вы…
   – Не сейчас, – оборвал я его вопрос, – на ерунду у нас нет времени. Речь идет о твоей жизни, так что слушай меня внимательно и постарайся сделать все так, как я скажу. Кивни, если ты меня понял.
   Дав время ему кивнуть, я продолжил:
   – Вот и отлично. А теперь слушай внимательно…
   Я рассказал ему все, что он должен был знать. Сказал, что он должен в точности следовать моим инструкциям, иначе он умрет, а родители так и останутся неотомщенными. Закончив разговор, я разобрал телефон, бросил симкарту в унитаз, разломал сам аппарат и выбросил в корзину для использованной туалетной бумаги. Затем еще раз помыл руки и вернулся к столу.
   – Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, – сказал я себе перед выходом из туалета.
   Разговор с Егором получился именно таким, каким я его написал, что уже не могло меня не радовать. Он заставил меня прочувствовать всю ту власть, которую я имел над людьми. Я был могущественным, как Сатана или даже круче.
   – Ты так сияешь, будто был на свидании, а не в сортире, – заметила Алина, когда я вернулся к столу.
   – А как, по-твоему, должен выглядеть человек, который стал внутренне чище грамм на пятьсот?
   – Понятно. Ты в каком был туалете?
   – В правом.
   – Тогда я туда не пойду.
   Сказав это, она пошла мыть руки, а я остался сторожить покупки.
   Егор великолепно сыграл в моем спектакле. Сначала, как того и требовал от меня заказчик, он устроился к нему на работу. Когда тот Егора усыновил, он достойно «Оскара» заплакал слезами благодарности, а когда заказчик якобы случайно проговорился, что знает, кто убил родителей Егора, парень снова отреагировал убедительно. Разумеется, заказчик «сделал все, чтобы уговорить Егора не мстить», но тот был непреклонен. Но вместо того, чтобы погибнуть при задержании подоспевшим на место преступления доблестным нарядом милиции (этот же наряд чуть раньше застукал его во время рыцарского порыва), Егор обошел все ловушки и прибыл во всеоружии к моему клиенту.
   А дальше, как в анекдоте – хорошо обездвиженный пациент в наркозе не нуждается. По официальной версии заказчик стал жертвой несчастного случая – выпил лишнего и заснул в сауне, где спекся живьем. Вот только он не спал и прекрасно понимал, что его убивают.
   Через неделю после финала меня настигли отголоски этой истории. Мы сидели с Алиной в беседке во дворе. Пили чай, лениво болтали ни о чем и наслаждались свободным временем. Все было великолепно до тех пор, пока пара придурков, не начала орать за забором «Хозяева» на все голоса.
   – Ты не хочешь открыть? – спросила Алина.
   – Не а, – ответил я. – Не хочу тратить время на идиотов, которые не знают, как пользоваться домофоном. К тому же все, кто мне нужен, уже здесь.
   – Может, все же открыть? – спросила Алина минут через пять. Кретины продолжали орать за забором.
   – Да ну их всех нахрен. Нас нет дома, – ответил я, подумывая над тем, что было бы неплохо, если бы кто-то набил им морду. Сам я, к сожалению, не был спецом в этом вопросе.
   Еще через пару минут голосистая парочка замолкла, и сразу же зазвонил мой мобильник.
   – Привет, – услышал я голос Олега, – ты где?
   – Дома, а что?
   – Тебя хотят видеть ассистенты куратора. Ты не против?
   – Нет, конечно, какой разговор.
   – Тогда какого черта ты держишь их за воротами? – мягко говоря, Олег был недоволен.
   – Так это они там вопят целую вечность? – спросил я, решив не замечать недовольство Олега.
   – Они. И они очень не любят торчать под дверью.
   – Хорошо. Уже открываю.
   – Куратор – это серьезно, – сообщила Алина, – делай все, что тебе скажут, и постарайся обойтись без резких движений.
   Меня поразило, насколько она была напугана, но я решил, что сейчас не время заострять на этом внимание.
   – Все будет нормально, – стараясь выглядеть спокойным, пообещал я. – Я буду паинькой.
   – Входите, господа, – сказал я, открывая калитку, – извините, что заставил вас ждать, но мне там было не слышно. Для этого я провел домофон.
   – Вас хочет видеть куратор, – сообщил один из них, пропустив мои слова мимо ушей.
   Не знаю, если бы не звонок Олега и не предупреждение Алины, я послал бы это парочку куда подальше, настолько они не выглядели НКВДшниками, или кем-либо из тех, кто мог вселять страх или уважение. С такими рожами как у них обычно пытаются впендюрить втридорога левый чайник под видом подарочной акции или втянуть в какую-нибудь секту.
   – Мне надо переодеться, – сказал я.
   – Мы подождем.
   – Меня хочет видеть куратор, – сообщил я Алине, видя немой вопрос в ее глазах.
   – Что ты уже натворил? – чуть слышно спросила она.
   – Ровным счетом ничего.
   – Он просто так не вызывает.
   – Тогда не знаю.
   Я собирался сменить футболку на рубашку, а шорты на брюки, но Алина заставила меня принять душ, почистить зубы и побриться, несмотря на то, что в последний раз я брился перед сном. Алина терпеть не могла мужскую колючесть, и я всегда брился перед тем, как собирался заняться с ней любовью. Собственно, только перед занятиями любовью я и брился. Хорошо хоть пиджак с галстуком в летнюю жару мне напяливать не пришлось.
   Минут через двадцать я предстал перед этой парочкой вымытым и выбритым, в белой рубашке, темно-синих брюках и в черных туфлях.
   – Я готов, – сказал я, чувствуя себя новой копейкой.
   Окинув меня оценивающим взглядом, они, ни слова не говоря, направились к стоявшему недалеко дорогому на вид серебристому автомобилю, – должен признаться, я ничего не понимаю в машинах и различаю их по надписям на багажниках, – и уселись на передние сиденья. Восприняв это как приглашение, я тоже сел в машину. Сзади. В машине было прохладно – работал кондиционер.
   Примерно через час машина остановилась возле скромного на вид здания где-то в Западном районе Ростова.
   – Идемте, – нарушил молчание один из ассистентов.
   Мы вошли внутрь, прошли по напрочь лишенному каких-либо намеков на наличие охраны или видеонаблюдения фойе, поднялись в лифте на четвертый этаж и, пройдя немного по коридору, вошли в достойную главы сельской администрации приемную, где за компьютером скучала совершенно серая и безвкусная, как приготовленная на пару рыба, особь женского пола неопределенного возраста.
   – Звонцев к Максиму Константиновичу, – сказал ей один из ассистентов.
   – Максим Константинович, к вам Звонцев, – бесцветным голосом сообщила она, нажав на нужную кнопку на селекторе, а потом, обращаясь ко мне, добавила: – входите.
   Я вошел. Максим Константинович встретил меня посреди кабинета, пожал руку, предложил присесть.
   – Надеюсь, я не оторвал вас от важных дел? – спросил он, покончив с этикетом.
   – Да нет.
   – Очень хорошо, – обрадовался он, словно ему действительно было дело до моих дел, – я, собственно, чего вас пригласил. Как вы уже знаете, я являюсь вашим куратором, то есть именно я курирую вашу работу: отбираю для вас заказы, проверяю их исполнение, веду дела с заказчиками, и так далее.
   – А я думал, этим занимается Олег, – сболтнул я.
   – Ну что вы, – рассмеялся он, – Олег устраняет все, что мешает вашей работе.
   – Теперь буду знать.
   – Кстати, как он вам?
   – Прекрасно.
   – Вот и хорошо… Так вот, я пригласил вас, чтобы познакомиться лично. Заглянуть в ваши глаза. Отчеты… они ведь ничего не говорят о вас, как о человеке, тогда как даже несколько минут личного общения…
   Сказав это, он посмотрел на меня так, словно ждал каких-то слов по этому поводу.
   – Вы совершенно правы, – ответил я.
   – Тогда, может, по коньячку?
   – Спасибо, но мне еще сегодня работать.
   – Тогда кофе. И не отказывайтесь. Алевтина готовит идеальный кофе.
   – Тогда с удовольствием.
   Кофе действительно оказался великолепным, что я сразу же сказал, сделав глоток.
   – Если бы у Алевтины не было других достоинств, кроме как ее умение готовить кофе, ей все равно бы цены не было, – сообщил Максим Константинович.
   Мы пили кофе, ели чудесные пирожные, болтали ни о чем. Когда же он поблагодарил меня за то, что я составил ему компанию, дав понять, что аудиенция окончена, я начал верить, что он действительно позвал меня лишь для того, чтобы выпить со мной кофе. Но не тут-то было. Я уже собирался открыть дверь, когда он меня остановил:
   – Совсем забыл, – сказал он, – я хотел бы обсудить с вами один вопрос. Вы не торопитесь?
   – Нисколько, – ответил я.
   – Тут у нас случилось ЧП, – сообщил он, – один наш заказчик умер вскоре после обращения к нам. Причина смерти – несчастный случай. Я бы хотел узнать ваше мнение…
   После этих слов он посмотрел мне в глаза, и я понял, что врать или юлить бесполезно. Он знал, что это моих рук дело. Все его поведение было игрой, в которой роль мышки отводилась мне, и мне ничего не оставалось, как принять его правила.
   – Если я правильно понял, о каком деле идет речь, смерть заказчика никак не связана с нашей работой. Мы сделали все, что он хотел, и как он хотел. Не можем же мы думать за наших заказчиков всю их оставшуюся жизнь. Не так ли?
   – Так то оно так, но если заказчики и дальше начнут умирать, это плохо скажется на нашей репутации. Людям свойственно искать виновных везде, кроме как в зеркале.
   – Это точно, – ответил я. – А еще… Я недавно читал или смотрел документальный фильм о статистической службе, высчитывающей рамки допустимости деятельности разведки и применения ее данных на практике. Суть там была в том, что если разведчик слишком хорошо работал, а все переданные им данные принимались в работу, противник сразу же вычислял, что у него завелся крот и принимал соответствующие меры. А если разведчик работал слишком плохо или слишком хорошо работал на противника, а ему приходилось хорошо работать на противника, чтобы соответствовать своему положению, должности или званию, то он фактически начинал работать на врага. Поэтому целый штат математиков решал, как реагировать на донесения, чтобы тот или иной успех можно было бы списать на везение.
   То же самое и здесь. Никто из тех, у кого и так все хорошо, к нам не обращается. Так что все наши клиенты из группы риска. К тому же мы не можем их обезопасить на всех фронтах. Мы только выполняем заказы. А раз так, то уровень несчастий среди них всегда будет несколько выше, чем в среднем по стране. Главное, чтобы он был ниже, чем в среднем по той же группе риска. Собственно, это и должно определять успех нашей работы.
   – И вы, конечно же, учитываете это в своей работе?
   – Если честно, то до нашего разговора я об этом не думал. Теперь буду.
   – Вот и хорошо, – закончил он нашу беседу.
   Когда я вернулся, Алина встретила меня тем взглядом, каким смотрят нервно ждущие возле операционной люди на выходящих оттуда врачей.
   – Ну что? – спросила она, видя, что сам я прямо с порога откровенничать не собираюсь.
   – Хрен его знает, товарищ майор, – ответил я, – познакомились, выпили по чашке кофе, потом эта сладкая парочка отвезла меня домой.
   – Ты ничего не скрываешь? – недоверчиво спросила она, когда я пересказал нашу беседу.
   – Да нет, – ответил я.
   Я действительно рассказал ей все, кроме того, что я устроил смерть своему клиенту, а куратор об этом узнал. Ей эти подробности лучше было не знать.
   – Точно? – переспросила она.
   – Точно-точно.
   – Тогда мутит он.
   – Тебе видней.
   – Кончай выделываться! – вспылила она. – Это серьезней, чем ты думаешь.
   – Я понимаю.
   – Нихрена ты не понимаешь! Куратор – это как особист. И если он тебя вызвал… ты не смотри, что он такой белый и пушистый. Ему тебя раздавить, проще, чем вот так, – она щелкнула пальцами.
   – Я понимаю, – повторил я. – Ты лучше скажи, что мне делать.
   – Не знаю.
   – Вот видишь, и я не знаю.
   – Я тут места себе найти не могла, а ты ведешь себя, как последний дурак.
   – Пошли лучше куда-нибудь сходим, – миролюбиво предложил я.
   – Куда?
   Распаленная, она выглядела настолько сексуально, что я не нашел ничего лучше, чем сказать:
   – Если честно, то больше всего я хочу с тобой в спальню.
   – Это поэтому ты такой дурак?
   – А это мы сейчас проверим, – сказал я, беря ее на руки.
   – Ты даже представить себе не можешь, как я за тебя переволновалась, – призналась Алина, когда мы усталые и счастливые лежали рядом, – они ведь могли сделать все, абсолютно все…
   – Все хорошо, милая, я им еще нужен живым, – ответил я, целуя ее в макушку. – Все хорошо.
   Я повторял ей, что все хорошо, а у самого низ живота сжимал спазмами запоздалый страх. Эти люди действительно на все способны, тогда как я… Дальше развивать эту мысль не хотелось.
   Я был серой мышкой в лапах сразу двух котов: книги и работодателей. И мне ничего не оставалось, как демонстрировать лояльность обоим господам.

Новая глава

   В качестве демонстрации лояльности работодателям я решил прислушаться к словам куратора об улучшении статистических показателей и начал по возможности избавлять клиентов от ближайших неприятностей, даже если они выходили за рамки сформулированного заказа.
   Благодаря этому я столкнулся с туманом, который скорее, было похоже на отсутствие резкости или замутнение. Думаю, тут надо кое-что прояснить. Все это время я описывал лабиринт судьбы, как некую наглядную картинку или рисунок-схему, на котором, как на линиях на ладони, показана вся человеческая жизнь. На деле все выглядело иначе. У меня всегда были проблемы с визуализацией образов. Говоря проще, я не могу представить себе какую-нибудь картинку. Я никогда не видел никаких схем, никаких рисунков или картин. Все, что я имел, было словами или словесными описаниями тех или иных событий. В зависимости от степени разветвленности лабиринта, я находил то или иное количество возможных вариантов развития сюжета. Когда мне надо было заглянуть назад или вперед, я создавал новый текст, описывая предшествующие или последующие события. В конце концов, я выбирал наиболее подходящее описание, а остальные удалял. В результате события в реальности разворачивались согласно выбранному тексту. Туман воспринимался мной, как барьер, для преодоления которого…
   Пожалуй, лучше я все расскажу по порядку: На первый взгляд заказ был простой. Требовалось разрулить семейную ссору так, чтобы как можно больше хлеба с маслом досталось клиенту. Подходящий вариант я увидел сразу. Оставалось выяснить кое-что об одном из второстепенных персонажей, который показался мне темной лошадкой. Для заказа этого не требовалось, но кармические надои домохозяек (так я назвал свои дополнительные услуги) требовали дополнительного расследования.
   До поры до времени текст шел легко. Я едва успевал его записывать, а потом буквально на полуслове он остановился и все. Я не мог больше выдавить из себя ни одной буквы. Нет, я мог продолжать писать, но в этом случае я создавал бы обычную писанину, никак не связанную с лабиринтом судьбы. Не зная, что делать, я решил поступить, как всегда поступал во время написания обычных рассказов. Я просто фрагмент, который не шел, и писал дальше. Здесь тоже вначале все получилось. Отойдя еще немного назад, я нашел точку опоры или место за зоной тумана. Текст полился легко, но стоило мне дойти до границы тумана, как я вновь остановился. И хрен бы, казалось, с ним, но ключевая информация находилась в зоне тумана. Короче говоря, мне ничего не оставалось, как рыть тоннель сквозь туман. Благо, точки входа выхода у меня уже были. Оставалось их соединить, что я и начал делать в прямой последовательности, то есть из прошлого в будущее.
   Писать приходилось медленно, подолгу думая чуть ли не над каждым словом, прикидывая, насколько оно вписывается в возможный лабиринт, – как я уже писал, туман нивелировал границы.
   Вот только, несмотря на все мои старания, состыковать текст я не смог. Конечно, если бы так получилось в обычном рассказе, на это никто бы не обратил внимания, но в заказе такие нестыковки, вроде прохождения автомобильной дороги через многоквартирный дом, оставлять было нельзя.
   Вернувшись в начало тумана, чтобы немного подкорректировать текст, я чуть было не решил, что схожу от всего этого с ума. Тумана больше не было, и написанный мной текст на все сто процентов лежал в лабиринте, а значит, я ничего уже в нем изменить не мог. Значит, нестыковки со следующим, идеально расположившемся в лабиринте фрагментом текста быть не могло. Конечно, можно было отбросить этот вариант целиком и начать разрабатывать другой, но должен же я был попытаться разобраться в этом кошмаре. Чем больше я старался, тем нелепее становилась ситуация. Так, например, пока я был ежиком в тумане, лабиринт каким-то образом сумел изменить свои очертания, и еще недавно идеально написанный текст оказался никуда не годной ерундой. Пришлось его переписывать заново. Переписав и сравнив его с исходным текстом заявки клиента, я убедился в том, что они не соответствуют друг другу. Причем в лабиринт не укладывалась именно заявка клиента, что уже не лезло ни в какие рамки.
   Единственным объяснением этой чертовщины было временное или постоянное исчезновение моих способностей, а мой выход в тираж означал с огромнейшей вероятностью последующее переселение в мир иной. Мне оставалось уповать лишь на Книгу.
   Пока я мысленно себя хоронил, мой ноутбук как-то странно пискнул и завис. Затем сам, без моего участия устроил себе перезагрузку, в результате которой не только сохранился мой странный текст, но и каким-то чудом изменилась изначальная заявка клиента. Теперь она полностью соответствовала написанному тексту. Это заставило меня впасть в состояние, какое, наверно, возникает у дзенских учеников после получения посохом по голове. Я сидел, обалдело пялился в монитор, а мое сознание металось между просветлением и окончательным помутнением. Вот только вряд ли я стал бы просветленным. Скорее всего, меня отправили бы в какой-нибудь получастный или ведомственный сумасшедший дом – этакую благоприличную ВИП-поликлинику для опытов.
   Спас от этой участи меня Тень.
   – Обожаю смотреть, как у вас горят пробки, – сказал он с нескрываемым злорадством в голосе, материализовавшись и развалившись на диване. – Ты даже не представляешь, насколько вы становитесь смешными, когда сталкиваетесь с тем, что не можете ни принять, ни отбросить.
   Я уже хотел, было, послать его ко всем херам, но то, что он говорил не обо мне, а «о нас», заставило меня сдержаться. Ведь если я далеко не единственный, значит, я не схожу с ума, а, возможно, у Тени даже есть объяснение.
   – Так это что?.. – только и смог спросить я.
   – Конечно, а ты думал, что ты такой единственный? Хотя конечно, как я мог забыть! Вы же мните себя как минимум центрами вселенной. – Этот гад надо мной издевался, причем, даже не пытаясь этого скрыть.
   В другой ситуации я наверняка нашел бы, что ему ответить, но тогда я был не в том состоянии, чтобы состязаться в красноречии. К тому же он был единственным существом, которое могло хоть что-то сказать по поводу происходящего. Так что в какой-то степени он был моей единственной соломинкой, а на единственную соломинку особо не наедешь, как бы этого ни хотелось.
   – Ты можешь объяснить мне, что тут произошло? – стараясь говорить спокойно, спросил я.
   – Пространственно-временная коррекция зоны напряжения, – ответил он так, словно любой дурак на этой планете понимал, что это такое.
   У меня появилось почти что непреодолимое желание двинуть его чем-нибудь потяжелее по голове. К сожалению, под рукой не оказалось ни одного тяжелого теневого предмета. Видя мою бессильную злость, Тень буквально скорчился от хохота.
   – Ты это… не злись… – выдавил он из себя между приступами смеха, – я сам когда-то был в твоем положении. И точно также кто-то смеялся надо мной. Как говорится, ничто не ново под луной. Когда-нибудь ты и сам будешь над кем-то также смеяться.
   – Ты можешь толком объяснить?
   – Сейчас попытаюсь. Как ты знаешь, вселенная – это не только большая куча материи и энергии, но еще и охеренно громадная информационная структура. И как любая друга информационная структура, она не может обходиться без сбоев. Накапливаясь, эти сбои создают зоны напряжения. С одной из них ты столкнулся. Когда напряжение становится слишком сильным, или когда кто-то вроде тебя вмешивается в работу этой системы, напряжение снимается за счет пространственно-временной коррекции данного участка вселенной. Проще говоря, в реальности происходят незначительные изменения.
   – Ну так реальность меняется каждое мгновение. И что? – попытался сумничать я.
   – А то, что все это происходит не совсем так, как ты себе представляешь. И, прежде всего потому, что три измерения пространства и одно измерение времени, которые вы знаете, являются не свойством вселенной, а особенностью вашего ее восприятия. Сама же вселенная существует и изменяется сразу и в прошлом, настоящем, в будущем. Это происходит всегда, только люди настроены не замечать этих изменений.
   – А я?..
   – Ты – другое дело. Твоя психика была изменена в процессе Посвящения, и ты теперь можешь воспринимать гораздо больше вещей, чем простой смертный.
   Все равно. Все это…
   – Не укладывается в голове? – перебил меня Тень. – Уложится, и быстрее, чем ты думаешь. Для тебя гораздо важнее другой вопрос, и я пришел для того, чтобы обратить на него твое внимание.
   – Знаешь, мне сейчас не до разговоров.
   Я чувствовал себя так, словно меня сначала разобрал, а потом собрал какой-нибудь последователь Пикассо, и мне действительно было не до разговоров.
   – Тогда подумай над тем, как ты нарвался на зону напряжения.
   – А что тут думать. Работал над заказом. Надо было кое-что проверить, вот…
   – А какого хрена ты туда полез?
   – Надо было… – начал я, и до меня дошло, куда он клонит.
   Все верно! Если бы у меня не было разговора с куратором, я ни за что не открыл бы туман. Он буквально заставил меня это сделать! Это было настолько очевидно, что без помощи Тени я бы ни за что до этого не додумался.
   – Так значит он – один из наших? – спросил я.
   – Я бы не стал делать столь поспешных выводов, – ответил Тень.
   – Но ты же сам только что сказал…
   – Я лишь обратил твое внимание на то, как обстоятельства натолкнули тебя на открытие зоны напряжения. Или ты думаешь, что кто-то из наших специально швырял в Ньютона яблоками и пихал в ванну Архимеда.
   – Нет, но здесь… – окончательно растерялся я.
   – И там, и здесь были обстоятельства, которые помогли сделать то или иное открытие исключительно потому, что были восприняты, как подсказка.
   – Я совсем уже нихрена не понимаю. Ты можешь просто сказать… – надоело мне ломать голову над намеками Тени.
   – Прислушивайся к подсказкам. Они повсюду. И только от тебя зависит, на какие из них ты сможешь обратить внимание. Так происходит отсев. Помнишь: кесарю – кесарево, а писарю – писарево. Так и тут, на что ты годишься, то и замечаешь.
   – И как я, по-твоему, должен охотиться за этими подсказками?
   – Никак. Просто помни, что они повсюду и будь к этому готов.
   – Ага. Вот только твой совет похож на ту муть, которой напичканы все эти книги «Как стать богатым и счастливым». Одни умные общие фразы, с которыми тупо соглашаешься и все. Никакой конкретики.
   – Ладно, держи конкретику. Ты уже понял, что зоны напряжения имеют аморфное строение?
   – Ты можешь говорить по-русски?
   – На что, по-твоему, они похожи?
   – На туман.
   – И знаешь, почему? Потому что они и есть туман. То есть, как ты там проложишь путь, так он лежать и будет.
   – То есть я могу писать все, что угодно?
   – Почти. Только знай, что потом все остальное будет состыковываться с написанным тобой текстом, а это может иметь не только положительные последствия, так что здорово этим делом не злоупотребляй. Тебя такая конкретика устраивает?
   – Да. Спасибо большое.
   Наш разговор оборвался из-за появления Алины.
   – С кем это ты разговариваешь? – спросила она, входя в мой кабинет.
   – А что, таки есть варианты? – противно картавя, ответил я вопросом на вопрос.
   – С каких пор ты разговариваешь сам с собой?
   – Алюся, Солнышко, я работаю, увлекаюсь, начинаю проговаривать реплики… И не надо на меня смотреть глазами начинающего психиатра.
   – У меня что, глаза начинающего психиатра?
   – У тебя замечательные, красивые глаза, но взгляд… Ты меня пугаешь. От тебя так и веет электрошоком.
   – Значит это все от голода, а если их покормить…
   – Ты хочешь кушать? – перебил я.
   – Я умираю от голода.
   – Что будем есть?
   – Не знаю. Но я хочу чего-нибудь вкусного.
   – Понятно. Ты уже позвонила Олегу?
   – Так это ты у нас – большая шишка с персональным шофером.
   – Ты – лучшая в мире вреднюлечка, – сказал я, ища в телефоне нужный номер.

Новая глава

   По мне, так бОльших лицемеров, чем горы нужно еще поискать. Они такие милые, аккуратные, добродушные, гостеприимные и красивые в качестве вида из окна. Но стоит только купиться на их далекое очарование и попытаться познакомиться вблизи, как чудесные творения природы в миг становятся кошмаром для доверчивых посетителей. Этим они похожи на женщин, болотную топь и хищные растения.
   – Ты там не засиделся на стуле? Пошли лучше прогуляемся по горе, – предложила Алина. При этом в ее глазах было столько предвкушения удовольствия от прогулки, что я не смог ей отказать.
   Так я оказался на склоне горы. Она не была крутой, скалистой или поросшей чем-нибудь труднопроходимым. Да и по размерам она больше походила на большой холм, однако, восхождение на нее отняло у меня все силы. Не прибавляла оптимизма и погода – солнце жарило так, словно хотело превратить меня в шашлык. Влажный горячий воздух совсем не годился для того, чтобы им дышать. А затянувшие все небо низкие, темные тучи, казалось, скребли по макушке.
   Солнцепек и затянувшие небо тучи несовместимы, – скажете вы. Я тоже так думал, пока не оказался на том склоне.
   Я брел за Алиной, проклиная себя за то, что забыл народную мудрость про «умный в гору не пойдет…» и про «что скажет баба…». При этом самым деморализующим фактором было то, что мы продолжали восхождение.
   Алине все было нипочем. Бодрая и счастливая, она легко шагала чуть впереди, любовалась красотами природы и вела себя так, словно ничуть не устала.
   Из-за отупляющей усталости, жары и духоты я не обратил внимания на то, что земля под ногами хрустит как-то не так. Звук был такой, словно кто-то глубоко под землей ломал сухие ветки. Потрещав минуту-другую, земля вдруг резко ушла у Алины из-под ног. И на месте пологого склона образовалась бездонная пропасть. Алине чудом удалось схватиться руками за какие-то корни, но о том, чтобы долго за них держаться, не могло быть и речи. Все ее попытки выбраться наверх только усугубляли и без того шаткое положение.
   Я стоял в двух шагах от пропасти, слышал ее крики и ничего не мог сделать. Я словно окаменел. Я стоял и не мог пошевелиться, не мог даже моргнуть. Как я ненавидел себя в тот момент за эту беспомощность! Наверно, от ненависти к себе я и проснулся. Вскочил с кровати, и уже только потом понял, что мне приснился кошмар.
   Крики Алины стояли у меня в ушах. Она уже два дня была в командировке, где, как я был уверен, попала в беду. Надо было ее спасать. Что-то делать. Позвонить для начала хотя бы Олегу. Часы показывали пять утра, а звонить ему в это время и объяснять, что приснился плохой сон… Короче говоря, мне ничего не оставалось, как ждать. О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи, поэтому, чтобы хоть чем-то себя занять, я отправился к себе в кабинет работать.
   Мне нужен был формальный повод для звонка, а для этого был нужен заказ. К счастью, пока я спал, мне пришло письмо с заявкой и пометкой «срочно». Чтобы собраться с мыслями, я отправился на кухню, где приготовил себе яичницу с помидорами и заварил чай. После еды я принял душ, оделся и набрал Олега.
   – Привет, – услышал я его сонный голос.
   – Извини, что беспокою. Но у меня новый заказ с пометкой «срочно»…
   – Никаких проблем. Говори.
   Я задал ему пару вопросов, получил ответы, а потом как бы между прочим спросил:
   – Ты случайно не знаешь, как там у Алины?
   – Не знаю, а что?
   – Да сон плохой приснился. Думал узнать, все ли с ней в порядке.
   – Ты же знаешь, я не в курсе, чем она занимается. Но, думаю, все нормально. Иначе тебе бы уже сказали.
   – Ладно, извини, что разбудил.
   – А тебе что не спится?
   – Не знаю. Временами такое бывает.
   Слова Олега о том, что мне бы в случае чего сообщили, только убедили меня в собственной правоте. Как я успел убедиться, сообщать что-либо не имеющее отношение непосредственно к работе в нашей конторе не было принято. А если так, зачем он мне врет?
   Поймав себя на этих мыслях, я вспомнил о том, что одна из характерных особенностей паранойи заключается в том, что параноик воспринимает любые аргументы, как доказательство своей правоты, поэтому спорить с параноиками бесполезно. Но лучше быть параноиком, чем прошляпившим все лохом.
   Я понял, что судьба, книга или черт его знает кто еще хочет, чтобы я перешагнул через собственное табу. Выбора у меня не было, поэтому я вернулся в кабинет, сел за компьютер и начал писать Алину с того момента, как она вышла из дома, села в машину, выехала за ворота. Вот только далеко уехать ей не удалось. В квартале от дома ее нагнал черный джип с той самой парочкой на борту, что возила меня к куратору. Они приказали ей ехать за ними. Ее привезли на какую-то овощную базу в промзоне на Левом берегу Дона. Завели в каморку без окон, усадили на неудобный стул за столом и начали допрос…
   Потом передо мной словно захлопнули информационную дверь, из-за которой до меня доносились только обрывки информации. Алину допрашивали из-за меня. Оказывается, она была приставлена присматривать за мной, но что-то в ее работе им не понравилось, в результате ее подвергли настоящей пытке. С ней беседовали третьи сутки подряд, не давая ни сна, ни отдыха. Только короткие перерывы на туалет. Дознаватели менялись каждые два часа.
   Я же не мог узнать, о чем там идет речь. Прямо как во сне.
   – Бесполезно, – услышал я голос деда. – Эти люди не дураки, поэтому они сначала научились защищаться от таких, как мы, а потом только начали брать нас на работу.
   Он стоял возле двери в своей любимой позе: скрестив руки на животе.
   – Ты можешь помочь? – спросил я, боясь услышать «нет».
   – Всему свое время, – ответил он, – сейчас я предпочел бы выпить.
   – Помоги мне вытащить ее, и я поставлю хоть ванну выпивки!
   – Ты что, не слышал? Всему свое время. Сейчас тебе лезть нельзя.
   – Но Алина…
   – Вот именно, – перебил меня дед, – поэтому ты и думаешь не серым, а пещеристым веществом. Пошли попустим по стаканчику. Ты не поверишь, эти уроды совсем не предусмотрели у себя там никаких удовольствий. И скажи мне на милость, зачем мне вечная жизнь, если в ней нет даже намека на баб или выпивку? Дай, я хоть у тебя оторвусь.
   Спорить с ним было бесполезно, и я повел его в гостиную, где у меня стоял хороший коньяк. Я порезал к нему лимон и насыпал на блюдце немного сахару и мелко помолотого кофе.
   – Вот это я понимаю, – обрадовался дед.
   При жизни он выпивал крайне редко и по чуть-чуть. Тут же набросился на коньяк, как заправский алкоголик в период вынужденной трезвости. Видать, и вправду не такая уж и сладкая эта вечная жизнь. Бутылку дед приговорил фактически сам – я лишь поддерживал компанию и слушал в пол-уха, что он рассказывал о царстве мертвых. Наконец, когда бутылка опустела, дед перешел к делу.
   – Ты меня, конечно, извини, – сказал он, – но я не вправе тебе ничего объяснять.
   Я уже хотел обложить его матом, дескать, не можешь, тогда какого хрена было сушить мне мозги, но он остановил меня, как останавливал в детстве, махнув на меня рукой.
   – Я могу лишь тебе намекнуть. Ты должен поступить так, как поступают в литературе, когда хотят влезть в шкуру того или иного персонажа.
   – А попонятней намекнуть можешь?
   – Вспомни свой рассказ про «Новый год».
   Дед говорил о рассказе, который я написал от первого лица, причем в каждой новой главе повествование велось от лица другого персонажа. Поняв, что надо делать, я бросился наверх, забыв сказать деду спасибо.
   И только за ноутбуком, уже открыв нужный файл, я понял, что не знаю, что писать. То, что я разгадал намек деда, не значило ровным счетом ничего, так как, чтобы писать от первого лица, нужен как минимум тот, от чьего лица можно вестись повествование. Этой зацепки у меня не было. То есть лиц было хоть отбавляй, но все они находились под защитой, взломать которую я не мог.
   Так вот значит чему так улыбался дед, когда я, как ненормальный рванул в кабинет! Он и раньше корил меня за нетерпение, повторяя, что когда-нибудь я прыгну в гроб еще до собственной смерти, если не сумею его (нетерпение) обуздать. Я же лишь испытывал раздражение от его слов и кроме как послать его подальше ничего не хотел. Теперь он стал свидетелем собственной правоты. Вот только в гроб я вгонял не себя…
   Понимая, что это ничего не даст, а возможно еще и ухудшит положение дел, я рванул в гостиную, где оставил деда наедине с коньяком и намеками. Разумеется, там его уже не было. Оставался Тень, но позвать его мне не позволила паранойя или шестое чувство. Сначала оно буквально лишило меня дара речи, а потом со мной заговорил внутренний голос:
   А что если происходящее – не более чем твой новый экзамен, который ты должен сдать сам, без чьей-либо помощи? Что если свое право на подсказку ты уже реализовал, и обращение к Тени будет воспринято, как основание для незачета? Однажды ты уже сделал неверный выбор, и чуть не лишился Алины. Неужели ты хочешь рисковать ее жизнью вновь? Да, ей сейчас плохо. Ей сейчас тяжело. Но пока что ей ничего не угрожает, а раз так, то у тебя есть время, чтобы хотя бы попытаться найти правильный ответ, прежде чем все испортить своим вмешательством. Ты сегодня уже спорол горячку. И что? Так что давай, успокаивайся, пойди съешь пару бутербродов, подумай, а потом уже садись за компьютер. Время еще есть.
   Внутренний голос был прав. Как сказал неизвестный мне остряк, спешка нужна лишь при ебле блох и ловле чужой жены.
   Чтобы заставить работать мозги, я приготовил крепкий кофе, который выпил, заедая макаемым в мед сыром. Достаточно успокоившись, я вернулся в кабинет. Я все еще не знал, что писать. Решив, что лучше что-то делать, чем ничего, я попытался прописать куратора, и чуть было не попал, как кур в ощип.
   Куратор был настоящей информационной черной дырой. Как и астрономический аналог, он притягивал всю оказавшуюся в поле его притяжения информацию, не отражая и не излучая ни одного бита. Зазевайся я на мгновение, и наверняка меня бы разорвала на части неимоверная сила притяжения. К счастью, я успел захлопнуть крышку ноутбука. И сразу же зазвонил телефон.
   – Привет, – услышал я голос Олега.
   – Привет, – ответил я, стараясь подавить разыгравшуюся паранойю.
   – Помнишь заказ про дом у пруда?
   – Ну.
   Этот заказ, обычная мелодрама из жизни бизнесменов, я делал неделей раньше. Сынок богатеньких родителей метался от одной бабы к другой, не зная, какую из них выбрать. Одну он любил; другую любила его властная мать… Короче говоря, обычное дерьмо даже не священных коров.
   – Заказчик просит кое-что переправить.
   – Олег, прошла уже неделя, – раздраженно ответил я.
   – Я понимаю, но это – ВИП-клиент. Ты можешь посмотреть его запрос?
   – Могу. Высылай.
   – Уже у тебя в ящике.
   – Сейчас гляну.
   – Только сразу мне позвони. Хорошо?
   – Как скажешь.
   Проверка или совпадение? Решив, что ломать над этим голову – бесполезная трата времени, я с опаской включил ноутбук. «Ворд» сообщил, что программа выполнила какую-то там фигню и будет закрыта. Я не стал возражать. Прочитав запрос, я громко выматерился, затем набрал номер Олега.
   – Ты читал его запрос? – спросил я.
   – Нет, – ответил он, – это – конфиденциальная информация. А что?
   – Этот недоделок просит полностью переиграть все с точностью наоборот.
   – Но ты же можешь это сделать?
   – Не знаю. Прошла неделя, и лед тронулся.
   Я действительно не знал, насколько изменился характер лабиринта судьбы действующих лиц. Для этого надо было набросать хотя бы общую его схему. У меня не было ни времени, ни желания заниматься заказом.
   – Этому клиенту нельзя отказывать.
   – Да я и не отказываю. За это время многое изменилось. Фактически, от меня требуется все сделать заново.
   – Ну так сделай.
   – Я постараюсь, но я ведь не господь-бог.
   – Ты только хорошо постарайся. От всей души.
   – Я когда-нибудь плохо работал? – еле сдерживаясь, чтобы не обложить его матом спросил я.
   – Ладно, звони если что, – поспешил ретироваться Олег.
   Первым моим побуждением было послать заказ к чертовой матери и заняться Алиной, но паранойя или шестое чувство вновь меня остановили. А что если это экзамен на лояльность, но только уже по отношению к фирме? Куратор ведь вполне мог вычислить, что я пытался его писать, после чего дать мне это задание и посмотреть, как я буду себя вести.
   Мне до такой степени стало тошно от всего этого, так непреодолимо захотелось послать всех как можно дальше и убраться туда, где нет ни Книги, ни работы, ни Алины, ни даже меня. К сожалению, это было невозможно.
   Но все равно я выключил ноутбук, оделся и, забыв взять телефон, вышел из дома. Я шел, что называется, куда глядели глаза, и когда, проходя мимо остановки, увидел подъезжающую маршрутку, решил прокатиться в Ростов.
   В маршрутке чуть впереди меня сидела женщина лет тридцати с красивыми длинными ногами, которые едва прикрывала короткая юбка. Ее маленькие ступни были обуты в туфельки на высоченных каблуках, отчего ноги казались растущими чуть ли не из неба. Увлекшись созерцанием этого великолепия, я чуть было не проехал «Пригородный автовокзал», где мне надо было выйти и пересесть на другой транспорт.
   В автобус, куда я сел на «Автовокзале», зашли марсиане: женщина пенсионного возраста и ее внук – белобрысый подросток с перекошенным носом. Он, словно оказавшийся впервые на улице домашний кот, постоянно озирался по сторонам. Она минут десять расплачивалась за проезд. Сначала долго переспрашивала, сколько с нее за двоих, потом испуганно доставала из лифчика узелок из какой-то застиранной тряпки, – он служил ей в качестве кошелька, – долго его развязывала, раза три пересчитывала мелочь. Засовывать его обратно в лифчик она не стала. Оставила в руках и всю дорогу нервно его теребила. На каждой остановке она громко спрашивала:
   – Это не «Главный вокзал»?
   И успокаивалась лишь тогда, когда ей в очередной раз отвечали, что «Главный вокзал» – конечная. Успокаивалась до следующей остановки.
   Не знаю почему, но, глядя на эту парочку из какой-то глухой деревни, я успокоился. Я вышел на «Ворошиловском», прошелся пешком до «Пушкинской». Зашел в «Кофемолку», где выпил кофе и съел порцию блинчиков. Затем вернулся домой.
   Возле калитки меня ждали помощники куратора.
   – Виталий Сергеевич, – укоризненно произнес один из них, – вам не стоило забывать телефон, и совершенно не стоило ездить в Ростов на автобусе. За вами же закреплена машина… Ну что за ребячество.
   – Дело в том, господа, – ответил я, нагло глядя ему в глаза, – что мне время от времени надо подстегивать свое вдохновение. А иначе я попросту перестану справляться со своими обязанностями. Думаю, мои безобидные шалости несравнимы с уроном от проваленной работы.
   – Поймите, Виталий Сергеевич, это же в интересах вашей безопасности.
   – Я понимаю. Но на мне сейчас висит сложный заказ, и без этой прогулки я не смог бы его сделать. Се ля ви.
   Сказав «Се ля ви», я сделал рожу кирпичом и, пока они не опомнились, преодолел оставшиеся метры до калитки, открыл ее, вошел и захлопнул перед их носом. Главное в таких случаях, чтобы твое поведение выглядело естественным и само собой разумеющимся. Или же наоборот, ни в какие рамки не лезло.
   Попробуйте, например, когда вас попытаются воспитывать в автобусе, в очереди или где-либо еще в общественных местах в ответ скорчить дебильно-приветливое лицо и выдать «Господь тебя любит», или, наоборот, рассвирепеть и рявкнуть «Вы почему это без доклада?!». Поверьте, эффект будет весьма интересным.
   Парням куратора я, кстати, не соврал. Пока я гулял по Ростову, мое подсознание сумело найти ответы на мучавшие меня вопросы, и, возвращаясь домой, я интуитивно знал, что надо делать. Поэтому, отделавшись от незваных гостей, я поспешил сесть за компьютер.
   Несмотря на сильнейшее искушение, я начал не с Алины, а с заказа. Как я и предполагал, после того, как я прописал на чистовик выбранный вариант развития событий, остальные ответвления лабиринта попросту исчезли, так что на этом участке сюжета изменить я уже ничего не мог.
   Как знать, возможно, древние знали что-то о лабиринтах судьбы и о силе написанного слова, и поэтому считали процесс письма магическим сакральным актом, и кого попало грамоте не учили. Думаю, в этом они были правы. Как значительно позже показала история, чрезмерная грамотность привела к таким явлениям, как большевизм, фашизм, демократия, политкорректность, победа феминизма, возведение гомосексуалистов в ранг избранных и прочим реалиям нынешнего бытия. И не мудрено – ведь если принятие решения зависит от мнения каждого идиота, таким оно и будет.
   Я опять отвлекся.
   Практически сразу после прописанного участка судьбы в лабиринте клиента я обнаружил небольшое, но достаточное для необходимого маневра облачко тумана. Оно позволило мне переиграть все с точностью наоборот, как и хотелось этому идиоту. Вот только в этом случае его судьба окончательно застывала, и никакой коррекции больше не подлежала – не самый лучший исход при работе с ВИП-клиентом. Поэтому прежде, чем написать хотя бы слово, я решил согласовать свои действия с Олегом.
   – Привет, – сказал я, услышав его «алло», – я по поводу заказа.
   – Чем порадуешь?
   – Сначала порадую тем, что огорчу, а потом огорчу тем, что порадую.
   – Давай только без этого вот.
   – Расслабься. Я решил эту задачу, но только не совсем так, как хочет клиент, если вообще стоит идти у него на поводу, в чем я очень даже сильно сомневаюсь.
   – Ты о чем? – настороженно спросил Олег.
   – Как я и говорил, переделать уже выполненный заказ невозможно. Что написано пером… так что за переделками после утверждения окончательного варианта можешь больше не обращаться – это не в моих силах. Но сразу же после этого я могу развернуть сюжет на сто восемьдесят градусов, так что клиент сможет получить все то, к чему он стремится. Только нам это совершенно ненужно.
   – Это еще почему?
   – Потому что в этом случае мы гарантированно потеряем нашего ВИП-клиента.
   – Как это потеряем? Только не говори мне…
   – Нет, – перебил его я, – с ним будет все в шоколаде, только подобное радикальное вмешательство в его судьбу лишит нас возможности вмешиваться в дальнейшем в его дела. Тогда как если ты или кто-нибудь еще сумеете отговорить его от этого заказа, в недалеком будущем я смогу хорошенечко на него поработать. В любом случае вопрос этот решаемый, так что как скажешь, так я и сделаю.
   – Мне надо кое с кем это обсудить.
   – Тогда я жду твоего звонка.
   – Договорились.
   Теперь можно было заняться Алиной. Информационная дверь в экзекуторскую вновь была приоткрыта ровно настолько, чтобы я мог пассивно наблюдать за происходящим. Как будто кто-то специально приоткрыл ее для меня.
   Вся опутанная проводами Алина лежала на столе. Она была без сознания. Провода вели к каким-то медицинским приборам, мониторы которых показывали различные графики и цифры.
   Прямо как в кино, – промелькнуло у меня в голове.
   Над Алиной суетился врач, а двое экзекуторов стояли чуть поодаль, чтобы ему не мешать. Как я понял, ей делали пятый или шестой укол, однако, она никак не реагировала.
   – Ее срочно нужно госпитализировать, – сказал экзекуторам врач, посмотрев в очередной раз на монитор.
   – Когда мы сможем продолжить? – спросил экзекутор.
   – Все зависит от того, насколько она вам будет нужна после. В принципе, я смогу за пару часов поднять ее на ноги, но потом она в лучшем случае сможет лишь пускать слюни и через раз проситься в туалет. Но если она – ценный работник, тогда, боюсь, вам придется отложить разговор на несколько дней. И чем быстрее вы дадите мне ответ, тем у нее будет больше шансов вернуться к нормальной жизни.
   – Это надо согласовать, – сказал второй экзекутор.
   – Так согласовывайте.
   Экзекутор вышел в похожую на кабинет маленького начальника соседнюю комнату, где на столе стоял телефонный аппарат. Он только начал набирать номер, а я уже знал, что это – та самая ниточка, которая приведет меня к решению задачи.
   – Что там у вас? – услышал я одновременно с экзекутором мужской голос в трубке.
   – Она в отключке. Айболит говорит, что если мы продолжим, у нее полетят пробки. Что нам делать?
   – Идиоты! Какого хрена вы там наделали?! Если с ней хоть что-либо случится, я вам лично яйца поотрываю!
   – Но вы же сами…
   – Я приказал вам выяснить все как можно мягче, а вы…
   – Айболит говорит, что через пару дней она будет в порядке.
   – Ну так какого вы?.. пусть делает все, что нужно. Докладывайте о малейших изменениях в любое время. Вам понятно?
   Экзекутор промямлил, что, конечно же, он все понял, и все будет исполнено, после чего тот, кому он звонил, положил трубку. Экзекутор чуть ли не бегом вернулся в экзекуторскую.
   – Делайте все, чтобы она была в порядке, – распорядился он.
   – Давно бы так, – пробурчал Айболит и сделал Алине еще один укол.
   Затем он достал из кармана мобильник и распорядился, чтобы в госпитале приготовили все необходимое.
   Похоже, все складывалось удачно. Алине в ближайшие несколько дней ничего не угрожало, а у меня была спасительная нить. Вот только чутье запрещало мне воспользоваться ей прямо сейчас.
   – Похоже, пришло время узнать, с кем ты имеешь дело, – услышал я голос Тени.
   Он вновь сидел на моем диване и скалил пасть в довольной улыбке.
   – Так это все ваши штучки? – злобно спросил его я.
   – Нет, – ответил он, – и нам это очень даже не нравится.
   – Поэтому вы пришли мне на помощь?
   – Поэтому мы хотим, чтобы ты подробнейшим образом прописал свою подружку с рождения и до наших дней. Я вообще не понимаю, почему ты сам до этого не додумался.
   – А тебе разве не говорили, что подглядывать не хорошо?
   – А ты так и не догадался, что все, что нехорошо, на деле оказывается чертовски как хорошо?
   – Я так не думаю.
   – А зря. Мог бы всем нам сэкономить время.
   Он был прав. Поэтому я не стал с ним дальше дискутировать, а перешел к делу:
   – Что я должен сделать? – спросил я.
   – Сядь за компьютер, создай новый файл и назови его «Алина». Как будто бы сам не знаешь.
   Вместо того чтобы послать его как можно дальше, – а мне захотелось именно этого, – я покорно сел за компьютер, создал новый вордовский документ и написал вверху страницы: «АЛИНА». Как только я это сделал, мои руки, казалось, сами начали писать, а глаза не верить написанному.

Новая глава

   Подобно первенцу Авраама Алина была рождена для того, чтобы быть принесенной в жертву богам, которым самозабвенно поклонялись ее родители. Богов этих было трое: Приличное Поведение, Статус и Успех. Вот только в отличие от Аврамова сына, которого господь то ли пощадил, то ли все же принял в качестве жертвы, Алину ждал не один смертоносный удар ножом, а ежеминутное заклание на протяжении всей жизни рядом с родителями. Не повезло ей и в том, что она была единственным ребенком в семье, в результате родители возложили на нее всю тяжесть своих надежд и возненавидели все, что выходило за рамки образа идеальной дочери. В результате ей чуть ли не с рождения пришлось учиться «правильно» сидеть, «правильно» лежать, «правильно» говорить, «правильно» играть… И стоило ей на какой-нибудь миллиметр отклониться от генеральной линии правильного поведения, родители наперебой принимались воспитывать свою непутевую дочку. Они ни разу ее не ударили, ни разу не оскорбили грубым словом, ни разу не повысили голос, но их предельно приличные речи с последующими «вырабатываниями необходимых навыков правильного поведения» были невыносимее любых побоев и брани.
   Обычно приносимые в жертву родительским богам дети ломаются и в менее невыносимых условиях: кончают с собой, становятся алкоголиками, наркоманами, социопатами… А потом искалечившие их родители начинают теряться в догадках, в кого уродился их сын или уродилась их дочь, ведь они столько приложили усилий, чтобы вырастить его или ее достойным человеком. При этом они даже под дулом пистолета не согласятся признать, что их чудо-ребенок вырос позором семьи именно благодаря тому, что они приложили для этого столько сил и попросту раздавили его своими возложенными надеждами.
   Алина оказалась редчайшим исключением из этого правила. Каким-то чудом ей удалось не только выжить, но и выйти из игры победителем. Будучи девочкой умной и сообразительной, она быстро поняла, что лобовым сопротивлением родительскому натиску ничего хорошего не добьется, поэтому очень рано начала постигать азы лицемерия. Ненавидя родительских богов, она, тем не менее, убедила родителей в том, что и сама с не меньшей преданностью и самоотречением поклоняется тем же богам. В результате родители получили возможность ею гордиться, а она – право на личное время, без родительского контроля. Если бы они могли увидеть дочь в эти часы, они бы не поверили своим глазам, настолько она демонстрировала своим поведением ненависть ко всему тому, что родители приучали ее любить.
   Лет в пятнадцать Алина поняла, что у нее есть очень редкий и очень полезный талант. Это понимание пришло к ней как бы само собой, без каких-либо предшествовавших пониманию «особых» событий. Поняла, и все. Размышляя о жизни на одном из тех уроков, что придуманы исключительно для того, чтобы зря отнимать у школьников время (учителям за преподавания этой хрени хоть деньги платят), Алина вдруг поняла, что может исподволь управлять людьми, заставлять их делать то, что ей нужно, без каких-либо видимых усилий с ее стороны. Поняв это, она решила развить свою способность. Сначала она тренировалась на наименее значимых для нее людях, потом на учителях, и только в самую последнюю очередь она рискнула опробовать свое искусство на родителях. Получилось. Они перестали замечать что-либо из того, что делала их дочь, считая любое ее поведение совершенным. Победив в этой войне, Алина сменила ненависть к родительским богам на презрение. Отныне она была выше них, и они ее больше не задевали.
   К выпускному классу школы Алина настолько овладела искусством управления людьми, что, когда возле нее остановился новенький черный «Мерседес», и водитель, приоткрыв окно, пригласил ее в машину поговорить, она согласилась без колебаний. Не смутил ее и пассажир на заднем сиденье «Мерседеса», которого из-за тонировки она увидела, только открыв дверь. Это был представительный мужчина немного за сорок в дорогом костюме. Поздоровавшись, она села в машину.
   – Здравствуйте, – ответил ей пассажир, – я – Валентин Гаврилович, а вы, как мы уже знаем, Алина. Признаюсь, мы давно за вами наблюдаем, так как нам нужны люди с вашими способностями.
   – И? – только и спросила Алина.
   – Мы предлагаем вам работу.
   – Какую?
   – Договариваться с людьми. При этом в случае вашего согласия, мы дадим вам прекрасное образование. Вы сможете выбрать любое учебное заведение любой страны. Кроме того мы обучим вас грамотно использовать то, что до сегодняшнего дня вам приходилось развивать, что называется, стихийно. С деньгами у вас тоже проблем не будет. Мы сами в первую очередь заинтересованы в том, чтобы вы думали о работе, а не о деньгах. Что скажете?
   – Когда я должна ответить? – спросила Алина, потому что этот вопрос всегда задавали герои ее любимых фильмов.
   – Сейчас. И поехать с нами вам придется тоже прямо сейчас. Разумеется, в случае согласия.
   – Но мне надо еще закончить школу, – растерялась она.
   Было только начало мая, и впереди ее ждала эпопея с экзаменами.
   – Разумеется, – Валентин Гаврилович слегка улыбнулся, – и если вы согласитесь, считайте, что вы уже окончили школу на отлично. Андрюша, где ее аттестат? – спросил он у водителя.
   – Вот, – ответил тот, доставая документ из бардачка, – держите, – он передал его Алине.
   Аттестат был настоящим с настоящими (Алина их узнала) подписями и печатью. Это было за пределами ее понимания, поэтому она лишь ошалело уставилась на документ.
   – Ну как? – спросил Валентин Гаврилович, не скрывая своего удовольствия от полученного эффекта.
   – Я согласна, – ответила Алина.
   – Тогда едем за вашими вещами.
   – Что я должна взять?
   – С этого момента вы на полном нашем обеспечении, поэтому берите только то, что вам дорого. Все остальное мы выдадим вам на месте сразу же по прибытию.
   К огромной радости Алины родителей дома не было. Это весьма упрощало процедуру отъезда – не надо было ничего объяснять, выслушивать речь о возложенных на нее надеждах и о том, что «у нас уже есть планы на твое будущее, мы ведь их обсуждали…».
   Зайдя в свою комнату, Алина вдруг до самой глубины души осознала, насколько ей чуждо и противно все, что связано с этим домом, с родителями, с тем, чем она жила все эти годы. На ее глазах выступили слезы.
   – Да будьте вы прокляты! – в сердцах произнесла она, ни к кому конкретно не обращая эти слова.
   Она взяла только свои документы. Перед тем как навсегда покинуть столь чужой родной дом, она решила, было, написать родителям записку, но не стала этого делать – слишком сильным оказалось искушение хотя бы так отплатить им за все их «добро». Только сев в машину, Алина подумала, что, скорее всего, решение принять столь нежданно свалившееся предложение было ее решением чисто номинально, что ее развели, так же как она разводила всех, кто оказывался в зоне ее интересов. Эта мысль лишь промелькнула в ее голове, уступив место ожиданию новой жизни.
   Заставить родителей страдать у Алины не получилось. Еще до того, как они начали беспокоиться по поводу ее отсутствия, к ним в дом пришел человек с серьезным удостоверением.
   – Ваша дочь решила посвятить свою жизнь служению Родине, – торжественно сообщил он, – вы можете ей гордиться.
   Затем, выслушав все их вопросы, он добавил:
   – Можете не беспокоиться, ваша дочь в надежных руках. Мы обо всем позаботимся. Остальное, к сожалению, я не вправе разглашать.
   – Да-да, конечно… – промямлила в ответ на это мать, – но что мы скажем знакомым?
   – Скажите, что она учится в Англии.
   – В Англии? – переспросил отец.
   – В Англии, – подтвердил гость, отечески улыбнулся и вышел из дома.
   Надо отдать должное Валентину Гавриловичу или тем, кто за ним стоял, – в Алине они не ошиблись. Она оказалась отличной ученицей и прекрасным работником. Природный артистизм и та школа лицемерия, которую она прошла в родительском доме помогли ей отлично справляться со своими обязанностями. А прекрасное образование в области поведенческой психологии, фирма не жалела денег на ее обучение, – позволило ей значительно расширить свой профессиональный арсенал.
   Будучи (говоря языком Кастанеды) идеальным сталкером от рождения, Алина настояла на том, чтобы всегда оставаться в тени. Она же и предложила создать небольшую занимающуюся успешными переговорами фирму, в которой отвела себе роль девочки на побегушках, на которую никто толком не обращает внимания.
   Она приносила кофе и бутерброды, искала нужные документы или скромно сидела «в задних рядах»… Казалось, она не делала ничего, но только в ее присутствии нужные люди начинали себя правильно вести, а после того, как достигалось нужное соглашение, все участники переговоров вставали из-за стола, искренне полагая, что принятый вариант решения был для них самым желаемым. В результате довольными оставались все.
   Благодаря заоблачным расценкам к услугам фирмы прибегали только очень серьезные люди и только в очень серьезных делах. Нередко единственной альтернативой обращения в фирму было заказное убийство, но к счастью несостоявшихся жертв, разумные, деловые люди предпочитают возможность договориться. Убийство – это всегда лишний шум. Фирма давала гарантию положительного результата, правда, ее клиенты зачастую чуть ли не на сто процентов меняли свои изначальные требования.
   Этим Алина и занималась во время своих командировок, а вовсе не бегала а-ля Джеймс Бонд по улицам с пистолетом, как рисовала мне временами фантазия, и не добывала информацию ложась с кем-нибудь в постель, как рисовала уже моя ревность. Я писал, что я не ревнивый? Если да, то я врал. Я всегда хотел быть свободным от ревности, всегда пытался изжить ее из своей жизни, но смог лишь добиться того, что моя ревность стала более или менее сносно переносимой.
   Поступив на работу в фирму, я сразу же был определен к Алине ВИП-клиентом. От нее потребовали фактически стать моей нянькой, чтобы мне всегда было комфортно и сухо, и чтобы я всегда оставался хорошим мальчиком. После всех тех сверхсложных задач, которыми занималась переговорческая фирма, это задание выглядело, мягко говоря, оскорбительным. К тому же Алину заставили выйти из тени, что ей тоже понравиться не могло. В общем, она восприняла свое назначение примерно так же, как чемпион мира по шахматам воспринял бы назначение на должность руководителя шахматного кружка в каком-нибудь приюте для клинических идиотов с публикацией информации об этом во всех СМИ. Удивительно, что я не умер от икоты.
   Со временем Алина убедилась в своей неправоте. Заключение сделок с моими будущими клиентами, – с моим появлением переговорческая фирма начала заниматься и этим, – оказалось достаточно забавным делом. К тому же моя персона вызвала у Алины интерес. Так что, к моей великой радости, в постель ко мне она нырнула а потом и перебралась в мой дом по собственной инициативе.
   – Делай, что хочешь, лишь бы это не мешало работе, – отреагировал Валентин Гаврилович на ее переезд ко мне.
   – Не помешает, – пообещала Алина.
   Нашим злым гением оказались специалисты из аналитического отдела. Они вычислили Книгу! Разумеется, саму Книгу посторонним вычислить не было дано, но, анализируя мою работу, специалисты пришли к выводу, что сам я не могу так быстро развиваться и прогрессировать, а раз так, то есть неучтенный обучающий меня контакт. Пристальное круглосуточное наблюдение за моей персоной ровным счетом ничего не дало. Книга находилась за пределами не только возможностей и понимания службы безопасности, но даже за пределами фантазии ее сотрудников.
   Да, я разглядывал старинные книги, но в них не было никакой потенциально шпионской информации, и даже съемка крупным планом показала, что меня интересует именно старинный текст, а не какая-либо посторонняя информация, которой в этих книгах не было, и быть не могло. Ну так мало ли какие у меня могут быть стимулы для вдохновения.
   Когда я общался с Тенью или дедом, наблюдатели видели, как я хожу по комнате, разговариваю сам с собой или с воображаемым собеседником, как накрываю для нас стол или наливаю выпивку, а потом сам же съедаю или выпиваю все за двоих, после чего мчусь к компьютеру и остервенело набираю текст. В результате они видели лишь достаточно эксцентричный творческий процесс, не более того. А мои визиты в Зал Посвящения для постороннего наблюдателя выглядели, как обычный уход в себя.
   Наблюдения говорили, что я чист, а математические выкладки доказывали, что мои показатели продолжают однозначно указывать на наличие внешних обучающих контактов, и аналитики настаивали на верности своих выводов.
   Тогда, чтобы уже окончательно расставить все «ё» перед «б», Алину перевели под начало куратора, переквалифицировав ее из няньки в шпионки. В результате, сама не понимая этого, она встала на пути у Книги и чуть было не погибла в аварии. Спасло ее, как мне кажется, то, что Мастера Книги увидели в ней что-то вроде моего поводка или даже намордника, ведь только из-за угрозы ее гибели я все это время был покладистым.
   Авария сломала Алину не столько физически, сколько морально. Научившись виртуозно управлять людьми, она была уверена в том, что сможет держать под контролем любую ситуацию, и чувствовала себя практически неуязвимой. Когда же ее буквально поработила совершенно неведомая, необъяснимая сила и швырнула в столб, вместе с уверенностью в себе Алина потеряла и почву под ногами. С ней произошло примерно то же, что случилось бы с фанатично верующим в здравый смысл и в то, что ничего сверхъестественного нет и не может быть человеком, столкнись он в любимом супермаркете с гномами, феями, вампирами и прочими зелеными человечками.
   Короче говоря, в больницу Алина попала с нервным срывом, с последствиями которого так и не смогла до конца справиться. Она не сумела побороть страх перед завладевшей ею во время аварии силой, что сделало ее неэффективной шпионкой. К счастью, к тому времени я уже был безумно в нее влюблен, и для фирмы Алина стала тем же средством влияния на меня, что и для Мастеров Книги.
   Тем временем аналитики начали бить тревогу, утверждая, что еще немного, и я стану более опасным, чем полезным, и что со мной пора что-то делать. Вот только что и как? Никто не хотел оказаться на месте Алины (я имею в виду аварию), поэтому о моем допросе с пристрастием и речи быть не могло. Алину по понятным причинам тоже пока не хотели трогать. Не зная, как ко мне подступиться, куратор пригласил меня на беседу, чтобы взглянуть мне в глаза. Я произвел на него приятное впечатление, но показатели…
   Тогда куратор вспомнил о Паучеке. С ним можно было не церемониться. Но когда он был готов раскрыть рот, с ним случилось обширное кровоизлияние в мозг, в результате вместо ответа он вызвал новые вопросы и нешуточное беспокойство куратора. Тогда куратор и пригласил на беседу Алину.
   – Извини, девочка, но без твоей помощи нам не обойтись. Нам нужно вытащить из тебя все, что ты о нем знаешь, готова ли ты нам помочь?
   – Но я же и так вам все рассказала…
   – Все, что известно твоему сознанию. Подсознание знает гораздо больше, и у нас есть способ вытащить из тебя все, что известно ему. Мы не хотим тебя насиловать, поэтому нам нужно твое добровольное согласие.
   Понимая, что отказ не будет принят, Алина ответила «да», и теперь мне предстояло спасти ее от продолжения «беседы».

Новая глава

   От работы меня отвлек шум за спиной. Обернувшись, я увидел деда и Тень. У них был тот торжественно заговорщический вид, который в любой момент рискует перерасти в хохот.
   – Привет, – сказал дед, – извини, что я вот так материализовался, без стука.
   – А что еще от вас, галлюцинаций, можно ждать, – не очень радушно ответил я на его приветствие.
   – И никакие мы не галлюцинации, – почему-то обиделся дед.
   – Тогда почему вас не видит никто, кроме меня?
   – Как ты уже знаешь, – принялся объяснять Тень, – то, что ты воспринимаешь, как реальность, является интерпретацией твоей нервной системой совокупности поступающих сенсорных сигналов. Так вот, мы с твоим усопшим пращуром являемся пакетами сенсорных сигналов из другого, недоступного камерам слежения источника.
   – Еще раз назовешь меня пращуром, я из тебя ящера сделаю, – недовольно пригрозил дед, но Тень не обратил на его слова никакого внимания.
   – Вообще-то он пришел для того, чтобы помочь мне тебе помочь, – сообщил он мне и хитро подмигнул.
   – Ты знаешь, как ее можно вытащить оттуда? – накинулся я на деда.
   – Ну что, убедился? – с видом победителя спросил у него Тень.
   – Это не считается, – возразил дед, – к тому же он еще не знает главного.
   – Чего я не знаю? – испугался я.
   – Твой дед считает, что ты должен задать самый главный вопрос.
   – Вот именно, – подтвердил дед.
   – Слушайте, мужики, мне сейчас не до загадок, – взмолился я.
   – Ладно, я подскажу, – решил дед, – ты же хочешь узнать, любит ли она тебя или нет?
   – Я как-то в этом не сомневаюсь, – ответил я.
   – А зря.
   – И я никого не хочу об этом спрашивать, – заявил я, догадавшись, чего они от меня хотят.
   – Однако правила игры таковы, что сначала ты задаешь этот вопрос, а потом уже мы тебе помогаем.
   – Хорошо, парни, она меня любит?
   – А нам откуда знать? – ответил Тень.
   – Тогда какого вы хера?! – разозлился я.
   – Ты не нас спрашивай, ты пиши, – наказал дед.
   – Что писать? – растерялся я.
   – Может тебе еще и диктант устроить?
   – Как-нибудь обойдусь.
   – Тогда пиши. У нас не так много времени.
   «Так любит ли меня Алина?» – написал я, а когда пришел ответ, убедился в том, что я правильно не хотел ничего об этом знать. И дело совсем не в том, что Алина меня не любила. Ей нравилось мое отношение. Со мной ей было интересно и хорошо в постели. Ее тянуло ко мне, я был ей дорог… Только чувства и отношения для Алины были далеко не главными ценностями, и, прикажи ей начальство, она, не задумываясь, всадила бы мне пулю промеж глаз. Потом бы, возможно, немного всплакнула, но мне от этого легче бы не стало. Я же ее любил со всеми ее слабостями и недостатками.
   – Ну то, ты и дальше хочешь ей помогать? – укоризненно спросил меня дед.
   – Конечно хочет, – ответил за меня Тень.
   – А ты не лезь, когда я с внуком разговариваю.
   – А ты на него не дави.
   – Может хватит! – не выдержал я, – ведете себя, как два идиота.
   – У нас для этого есть все основания.
   – Ты, кажется, сказал, что вы пришли мне помочь, или я не так понял?
   – Ты еще не сказал, хочешь ли ты этого, – вмешался дед.
   – А разве это не очевидно?
   – Ты должен сказать…
   – Ладно, – перебил я его, – мне надо вытащить Алину…
   – Никаких надо! – гаркнули они хором.
   – Только хочу или не хочу, – пояснил Тень, – таково правило.
   – Ладно, черт с вами, я хочу вытащить ее оттуда.
   – После всего того, что ты узнал? – недовольно спросил дед.
   – После всего того, что я узнал или не узнал. Не имеет значения. Я хочу ее вытащить, и давайте, наконец, займемся делом!
   – Я же говорил, – обрадовался Тень, – давай бабки.
   – Что ты еще говорил? – спросил его я, мечтая двинуть ему по голове ноутбуком.
   – Что ты пиздострадатель, – ответил за него дед, – я не хотел в это верить, в результате потерял и внука и сотню баксов.
   – Так вы, козлы, тут ставки на меня делаете! – взбесился я.
   – Остынь, – спокойно отреагировал Тень. – Чтобы вытащить свою подружку, тебе надо быть совершенно спокойным, – а ты, – это он уже деду, – гони бабки.
   – Держи, – дед нехотя достал из кармана скомканную купюру и отдал ее Тени, – А ты, – сказал он уже мне, – садись за компьютер и закрывай глаза.
   Представь теперь нужного человека, – продолжил он, когда я принял исходное положение.
   – Как это? – не понял я.
   – Просто представь себе нужного человека. Можно один только контур.
   Несмотря на то, что я уже достаточно долго занимался саморегуляцией, визуализация мне не хотела даваться в принципе. Прошло минут десять, а я смог только какое-то бесформенное пятно, о чем и сообщил деду, когда он, не выдержав ожидания, поинтересовался, как мои успехи.
   – Достаточно и пятна. Теперь назови его нужным человеком, открывай глаза и начинай писать. Пиши: я сижу, иду, читаю, смотрю в окно… и так далее. Ты должен перечислять, пока не попадешь в точку.
   – А как…
   – Узнаешь, – оборвал меня дед.
   На третьей странице «бреда от первого лица» из меня потек текст:
   «Я еду в машине за рулем. Мне чуть более тридцати, но я уже личный референт куратора. На этой должности я недавно, каких-то пару недель, поэтому меня переполняет гордость и удовольствие от осознания зависти бывших коллег. Я подъезжаю к тому самому зданию, куда куратор приглашал меня на беседу, останавливаюсь возле зачуханного на вид гаража соседней конторы, достаю из кармана брелок, как на ключах от машины и нажимаю на одну из пяти или шести кнопок. Ворота гаража отворяются, и я въезжаю внутрь, жду, когда ворота закроются, и нажимаю еще одну кнопку. После этого пол гаража вместе с машиной уходит вниз. Лифт останавливается, и я медленно еду на свое персональное парковочное место. Я выхожу из машины и иду уже к другому, пассажирскому лифту, которым управляю при помощи того же брелка. Поднялись на четвертый этаж и, пройдя немного по коридору, я вхожу в приемную. Секретарша с поразительной скоростью что-то печатает.
   – Здравствуйте, Вера Григорьевна, – почтительно здороваюсь я.
   – Входи, он ждет, – отвечает она, ни на мгновение не отвлекаясь от печатания.
   (Вера Григорьевна? – Удивился я, в пошлый раз ее звали вроде бы иначе.)
   Я вхожу. Максим Константинович просматривает папку с документами, но при моем появлении он захлопывает ее и говорит:
   – А, Вадим, проходи, садись. Чем порадуешь?
   Я подхожу к столу, сажусь на стул для посетителей и только после этого открываю рот.
   – Кайдоновская в сознании. Ее состояние стабильно. Шкала лояльности показывает активное желание Кайдоновской сотрудничать на протяжении всей беседы. Так что ей действительно ничего не известно.
   – А что показывает шкала страха?
   – Показатели выше нормы, но это и понятно. Она с самого начала знала, об опасности диалога…
   (Пора было вмешиваться.)
   Закашлявшись, я сбиваю его с мысли, и говорю уже сам:
   – Она напугана после аварии и напугана не без основания. За Звонцевым действительно стоит сила, и с этой силой нам следует считаться, как и ему.
   – Ты так считаешь? – он внимательно посмотрел мне в глаза.
   – Я в этом уверен.
   – И что ты предлагаешь?
   – Интересы той силы практически не пересекаются с нашими, а раз так, нам нечего бояться. С другой стороны, ради того, чтобы с Кайдоновской все было в порядке, он будет готов на все, что в его силах.
   – То есть ты предлагаешь вернуть ее Звонцеву?
   – Да.
   – И в этом случае он будет паинькой?
   – Я гарантирую.
   – Хорошо. Я принимаю сделку. Сейчас позвоню. – Он взял трубку, затем, хитро улыбнувшись, передал ее мне, – думаю, тебе будет приятней позвонить самому…»
   – Ты что, хочешь отказать себе и нам в удовольствии посмотреть начинающуюся там комедию? – удивленно и с заметным недовольством в голосе спросил меня Тень. – Ты только представь себе рожу этого, как там его, когда до него дойдет, что он был буквально одержимым тобой? А твой куратор? Думаешь, для него твое появление в теле этого типа не стало сюрпризом?
   Мне и самому хотелось посмотреть на начавшийся там бардак, но это было недопустимо. Мне нельзя было делать из этих людей посмешища, и если мое вторжение в их дела еще было оправдано моими чувствами к Алине, то последующее присутствие в кабинете куратора было бы более чем невежливым. Поэтому я ответил Тени:
   – А ты бы хотел, чтобы тебя сначала вот так огорошили, а потом еще и устроили просмотр с пожиранием попкорна?
   – Но у нас нет попкорна, – несмело возразил он.
   – Ты прав. Эти люди не любят терять лицо; еще больше они не любят тех, из-за кого они потеряли лицо; тех же, кто оказался настолько невежливым, что не постеснялся стать свидетелем того, как они потеряли лицо, они уничтожают, – поддержал меня дед.
   – И правильно делают, – добавил Тень.
   – Так какого хера ты тогда меня провоцировал? – обиделся я.
   – Хотел убедиться, что ты мужик, а не кусок какашки.
   – Он прав, – заступился за Тень дед, – чем дальше ты на пути, тем более четко должен соответствовать кодексу, а иначе тебе лучше расписаться в собственной несостоятельности и соскочить на обочину.
   – И что со мной тогда будет? – спросил я.
   – Забудешь все лишнее, растеряешь навыки и станешь каким-нибудь разносчиком пиццы или блох, зато останешься жить.
   – Извини, дед, но такая жизнь не для меня.
   – Я это знаю, – ответил он.
   – Мы это знаем, – подтвердил Тень, – иначе с тобой никто бы не стал возиться.
   Их слова послужили для меня слабым утешением. Еще несколько мгновений назад правильность того, что я сделал, не вызывала у меня сомнений. Теперь же, когда Алина была в безопасности, я понял, что сдал куратору Мастеров Книги, правда, без потрохов, но когда речь заходит о предательстве, во внимание принимается сам факт, а не детали. И еще неизвестно, на кого Книга обрушит свой карающий меч, на меня или…
   От этих мыслей я, наверно, побелел. А пот на ладонях и слабость в коленях были уже тут как тут. К счастью, дед быстро заметил мое состояние и понял, что у меня на душе.
   – Можешь не волноваться, – заверил он, – ты сделал то, что должен был сделать.
   – Считай, что экзамен ты сдал, – подтвердил Тень.
   – Экзамен?
   – Когда судьбе от нас что-то нужно, она сначала деликатно намекает нам на это. Если мы ее не слышим или не понимаем, она пытается привлечь наше внимание более заметно. И если мы продолжаем ее не замечать, она начинает пытаться привлечь к себе наше внимание все более и более настойчиво, пока мы не поймем, что ей от нас надо. А к тем, кто слишком тупой или слепоглухой, она применяет крайние меры, и начинает от всей души бить их мордой об асфальт. Книга действует примерно также. А так как намеков ты не понимал, Книге пришлось устраивать весь этот цирк с заложницей.
   – И что, нельзя было просто сказать? Прислать одного из вас и сказать, – разозлился я.
   – Ты должен учиться соображать. Нам не нужны слепые исполнители. Нам нужны творчески мыслящие люди.
   Думаю, Тень собирался прочесть мне целую лекцию на эту тему, но во мне словно выключили ток. Я даже не помню, как добрался до дивана. Помню лишь слова деда:
   – А как ты хотел? Это чертовски утомляет.

Новая глава

   Вернулась Алина через три дня. Выглядела она уставшей, но не больше – похоже, врачи в нашей фирме не зря получают зарплату.
   – Как дела? – спросил я после нашего приветственного поцелуя.
   – Ты не представляешь, как я устала! – произнесла она таким голосом, что я тоже почувствовал себя уставшим. – Хочу в душ, потом кофе и спать. Спать, – мечтательно повторила она.
   Душ ее окончательно разморил, так что кофе она пила на автопилоте, держась из последних сил, чтобы не заснуть с чашкой в руке. Проглотив обжигающий напиток, как лекарство, она, вылитая зомби, отправилась в постель. А я пошел в кабинет, за компьютер – рутинный труд никто не отменял. Вот только мне не работалось. Голова была тупотяжелой и совсем не хотела варить, а все попытки заставить себя думать отзывались отвратительным зудом в зубах. К тому же меня мучили душевная тошнота и грусть. Хотелось послать все нафиг или, еще лучше, призвать на наши головы какой-нибудь Апофиз.
   Пришла Алина. Она подошла ко мне сзади, нежно обняла и поцеловала в шею.
   – Я соскучилась, – прошептала она.
   Я развернулся на стуле, и она села ко мне на колени. Мы страстно поцеловались, потом еще и еще… Потом я немного отодвинул голову от ее лица. Глаза Алины лучились любовью, нежностью и счастьем. Ни намека на то, что она совсем недавно рисковала своей жизнью, чтобы сдать меня куратору и его подопечным. Меня восхищала, удивляла и пугала ее доведенная до совершенства способность лгать. Глядя в ее влюбленные честные глаза, я понял, что не могу быть уверен хоть в чем-то с этой женщиной, и даже ее переживания, когда меня вызывал куратор, вполне могли оказаться элементом игры, как и вся наша любовь. Ее любовь.
   А вот я не умею ни врать, ни претворяться.
   – Что с тобой? – настороженно спросила Алина и внимательно, словно впервые только увидев, посмотрела на меня.
   – Ничего, – ответил я.
   – Ты какой-то не такой… другой.
   – Все нормально, – я попытался ее поцеловать, но она отстранилась.
   – Можешь ничего мне не говорить, но не забывай, что я тебя насквозь вижу.
   – Запарился я. Хочу бросить все и умотать в отпуск недели на две. Ты не представляешь, как меня все достало!
   – Еще как представляю, – грустно прошептала она.
   – Тогда, может, бросим все и мотанем куда-нибудь?..
   – Куда?
   – Куда угодно, лишь бы подальше от компьютеров, клиентов и вообще людей.
   – Пожалуй, отпуск я смогу нам устроить, – решила Алина.
   Похоже, мое объяснение было принято, хотя разве мог я быть хоть в чем-то с ней уверенным?
   Алина ласкала меня, все сильнее распаляясь с каждым поцелуем, каждым прикосновением, мне же было тошно до слез. Я хотел схватиться руками за голову и орать белугой в белый свет, проклиная уродов, которые сумели если не разрушить, то расколоть наши отношения. Я чувствовал… на высшем, энергетическом плане мы стали с Алиной единым целым, а эти паскуды разрывали нас на две части, не позаботившись дать обезболивающего. Я не хотел расставаться с любовью. Я был не в силах изменить ситуацию, но наблюдать, опустив руки, за тем, как гибнет самое ценное, что когда-либо было в моей жизни, я не хотел. Отчаяние требовало действия, и я бросился в любовь, как Каренина под свой поезд.
   Я набросился на Алину прямо там, на полу кабинета, на наскоро снятой одежде. Я любил ее так, будто для меня это было вопросом жизни и смерти. Я, наверно, выглядел сумасшедшим, потому что Алина… Ее широко раскрытые от удивления глаза буквально превратились в два вопросительных знака. А потом, когда я, рухнул рядом с ней на пол, хватая ртом воздух, она мне сказала:
   – Сегодня ты еб меня, как будто хотел сразу после убить…
   – Боюсь тебя разочаровать, но таких планов у меня нет, – ответил я, блаженно улыбаясь.
   Выбранное моим отчаянием средство оказалось действенным. Я вновь чувствовал, что мы вместе.
   – Пойдем в душ, – предложила, вставая, Алина.
   – Ты не представляешь, как я тебя люблю.
   – Похоже, нам действительно нужен отпуск, – сказала она, посмотрев на меня изучающим взглядом, а потом чуть слышно добавила, – все будет хорошо. Я обещаю. Все будет хорошо…

Новая глава

   Алина сняла великолепный дом в деревне в пятидесяти километрах от Ростова. Обошлось нам это удовольствие раза в полтора дороже, чем в среднем по району, но мы ни разу не пожалели о переплате. Дом был кирпичным одноэтажным, построили его годах в девяностых, когда наши местные недоучки еще не изобрели торжество безвкусицы под названием «казачий стиль». Огромная кухня, большая спальня и еще одна большая комната. Плюс газ, водопровод, электричество и ванная с туалетом. Сплита, правда, в доме не было, но мы привезли свой, напольно-портативный. Такой не нужно устанавливать, просто выводишь шланг на улицу…
   Вокруг дома росли высоченные деревья, я узнал только клен и акацию, так что тень у нас была «высокая», приносящая прохладу, а не дополнительную духоту. Недалеко от дома был живописный пруд или озеро, еще не загаженное продуктами человеческой жизнедеятельности. Там можно было купаться и ловить рыбу. С той стороны озера-пруда была небольшая, но очень живописная, распевающая на всевозможные птичьи голоса роща, куда любили отправляться в паломничество местные влюбленные…
   К дому прилагались два забавных существа. Одним из них был кот по имени Самогон – настоящий боец с огромной головой, плавно переходящей в мощное, мускулистое тело. Правый ус у него был выдран в одном из последних боев, а уши давно уже обзавелись бахромой. Несмотря на внешнюю воинственность и непримиримость к другим котам, с нами Самогон был самим олицетворением ласки.
   Вторым четвероногим другом было невообразимого дизайна существо раза в два больше Самогона. Звали это недоразумение Пес Эдуард. Причем без уточнения «Пес» в Эдуарде не сразу можно было опознать собаку, как, впрочем, и не собаку тоже. Думаю, его вполне можно было бы снимать в фантастических фильмах в качестве представителя фауны далеких миров. Самогон крепко держал Эдуарда в своих когтистых лапах, и оттого на Пса нередко нападала меланхолия.
   Наш распорядок не отличался особым разнообразием. Вставали мы ближе к часу дня. Завтракали кофе, фруктами и овощами с так сказать нашего сада-огорода. Затем принимали душ и возвращались в постель, чтобы заняться утренней любовью. Встав с постели, мы шли обедать к бабе Гале – тетке лет пятидесяти, которая прекрасно жарила пышки на простокваше, варила уху, и творила настоящие чудеса из, казалось бы, совершенно обычных продуктов. Наевшись до состояния тяжелой одышки, мы брали паек на вечер и возвращались домой, чтобы переварить съеденное великолепие в горизонтальном положении тел. Никогда еще я не питался так вкусно и так дешево!
   Проснувшись, мы устраивали чаепитие с плюшками бабы Гали, а часов в восемь вечера отправлялись на пруд кормить комаров. Часов в десять мы возвращались домой, ужинали во дворе, а потом шли в дом. Там мы включали видак, к которому прилагалось около сотни видеокассет, откупоривали бутылку вина и лениво целовались, изредка поглядывая на экран. Ленивые ласки постепенно становились все более страстными, и ближе к концу второго фильма и бутылки вина мы переходили к основным действиям…
   Иногда, когда жара была не смертельной, после обеда мы шли гулять. Во время одной из таких прогулок я купил в местном магазине широкого профиля настоящую, похожую на ту, что была у меня когда-то перьевую ручку, чернила, чернильницу и пресс-папье. Когда Алина занималась своими делами, я садился за стол, расставлял это богатство и принимался не то, чтобы писать, а, скорее, пописывать.
   В первую ночь на новом месте мне приснился удивительный во всех отношениях сон: Я был примитивным одноклеточным существом, спавшим похожим на смерть сном. Моей постелью служил блуждающий в космических просторах камень. Все мои биологические процессы остановились, в результате для меня остановилось само время. Однажды мой камень встретил на своем пути Землю. К счастью, он оказался достаточно большим, чтобы не сгореть в атмосфере и чтобы насквозь не прогреться до смертельной для меня температуры.
   Ударившись об землю, камень раскололся на тысячи кусков, в результате я вышел на свободу. Мне повезло. Я очутился в теплой, богатой пищей луже, которая после каменного ложа показалась мне целой вселенной. Я проснулся и начал непрерывно себя копировать. Правда, при копировании случались ошибки, и некоторые копии копий каких-то копий перестали походить на меня изначального, но это был я, так как именно моя жизнь передавалась эстафетой от организма к организму, а потом, когда появились многоклеточные существа, и размножение приняло половой характер, – от организма к организму через молекулу ДНК.
   В этом сне я пережил всю цепочку перерождений, от прилетевшего в метеорите микроба до себя нынешнего. Я чувствовал себя эстафетой жизни, передающейся от родителей к детям путем слияния двух маленьких клеток. Именно эта эстафета имела значение, сами же спаривающиеся организмы были лишь носителями половых клеток, устройствами для ее продолжения, не имеющими иного значения придатками. В этом смысле жизнь не имеет смерти.
   Одновременно с этим я понимал, что, несмотря на все ее многообразие, жизнь, как таковая, едина, и мы все являемся единой, неразделимой сущностью.
   Проснулся я почти просветленным, но стоило мне открыть глаза, как все мое просветление испарилось.

Новая глава

   За пару дней до возвращения домой я увидел достойный Льюиса Кэрролла сон. Мне приснился взгляд. Насмешливый, дерзкий, проникающий в самую глубину души, умный, сильный, волевой, загадочный… Это был взгляд без смотрящего, взгляд сам по себе, взгляд, как разумная форма жизни… Взгляд, который некто, находящийся по ту сторону сна, спустил на меня, как собаку. Он был настолько шокирующим, что я проснулся.
   Одновременно со мной проснулось вдохновение. Испугавшись, что оно исчезнет раньше, чем я что-нибудь напишу, я вскочил с постели.
   – Ты куда? – сонно спросила Алина, видя, как я натягиваю трусы и майку – мы спали голыми.
   – ПисАть, – ответил я.
   – В такую рань?
   Было девять утра.
   – У меня вдохновение.
   – Сумасшедший.
   Через сорок минут рассказ был готов:

   ИЗБАВЛЕНИЕ

   Впервые я увидел его еще в детстве. Было мне тогда лет десять-одиннадцать. Высокий, худой, с длинными черными волосами. На нем был старинный, как в фильмах про пиратов или мушкетеров полинявший от времени плащ и повидавшая на своем веку шляпа. Он ехал, не торопясь, на огромном черном коне по далекой огненно-красной пустыне. Наши глаза встретились, и меня поразила вселенская грусть этих всепроникающих глаз, для которых не было тайн в этом мире. Он ехал за мной. Меня накрыла волна панического ужаса. Я проснулся от собственного крика, моя постель была мокрой.
   – Успокойся, милый, это всего лишь сон, – уговаривала меня мама, перестилая постель, – это всего лишь сон…
   С тех пор я видел его каждый месяц. Он был все такой же грустный, все в той же черной старинной одежде, все на том же огромном коне. Но каждый раз он был все ближе и ближе. Иногда наши глаза встречались, и тогда он смотрел на самое дно моей души, а я, парализованный его волей, не мог отвести глаза. Просыпаясь, я не мог больше уснуть. Я сидел в темной комнате, закутавшись с головой в одеяло, и ждал, когда мама, начнет тарахтеть на кухне тарелками, давая тем самым разрешение на подъем.
   Я был совершенно беспомощным перед своими страхами. Уже тогда я был одинок, как никто другой, потому, что у меня были отец, мать, друзья-приятели, но вместе с этим я жил один на один со своими страхами, изображая обычного парня, такого, как все. Мне не к кому было обратиться за помощью или сочувствием. Отец был всегда занят. Мать не была способна серьезно относиться к выходящим за рамки ее житейских представлений душевным мукам. Друзья бы просто меня засмеяли.
   Я пустился в бега, как только обрел самостоятельность. Я постоянно переводился из одного университета в другой, менял работу, отправлялся во всевозможные экспедиции. Ни семьи, ни друзей, ни врагов. Из вещей у меня был только походный чемодан и скоростной автомобиль, всегда отлаженный, всегда с полным баком бензина. Я был самым одиноким человеком на земле и самым испуганным. Если я и не сошел с ума, то только потому, что мое проклятие стало моим спасательным кругом. Жизнь в постоянной опасности. Только рефлексы, только самосохранение. Я превратился в адепта бегства, стал тенью, без имени, без адреса, без лица. Я появлялся и исчезал совершенно незаметно.
   Он шел по моему следу, сокращая расстояние между нами. Он был не в далекой пустыни, а совсем рядом, в тех местах, откуда я мчался на полном ходу пару дней назад. Теперь нас разделяли часы.
   Это был поединок длинною в жизнь, танец охотника и жертвы, борьба умов, где оружием были воля, скорость, реакция и умение не оставлять следов.
   Мои постоянные метания между страхом и одиночеством, постоянное напряжение и усталость, походная жизнь превратили меня в инвалида. У меня было практически все, начиная с мигреней и гипертонии, заканчивая сахарным диабетом и одышкой. Сердце мое не годилось даже на свалку, а нервы… Несколько раз я думал, что умираю, но я не решился позвонить в скорую помощь, боясь задержаться на одном месте на лишние несколько часов.
   Так не могло продолжаться вечно, и сегодня я понял, что это выше моих сил. Я сдался, сломался, и вместо того, чтобы собирать вещи и мчаться дальше, я, не торопясь, оделся, купил самое дорогое вино и вернулся в номер. Когда вторая пачка сигарет подходила к концу, я услышал, как к гостинице подъехал автомобиль, как хлопнула дверь. Минута, другая, третья… В дверь уверенно постучали.
   – Входи, – сказал я ему без церемоний. Было бы неуместно и глупо после стольких лет нашей извращенной близости обращаться к нему на «вы».
   Он был таким же, как во сне, разве что немного старше, да и одет в обычный, современный костюм.
   – Я пришел тебя избавить, – грустно сказал он.
   – Выпьешь?
   – Не откажусь.
   Наши глаза встретились, и огромный камень свалился у меня с души. Впервые за годы бегства я почувствовал себя легко. Я больше не бежал. В его глазах было вселенское милосердие и любовь. И вдруг я понял, что люблю этого усталого грустного и безмерно одинокого человека, всей жизнью которого был я. Наша жизнь была немыслима друг без друга.
   Он наполнил бокалы.
   – За встречу.
   Мы выпили не чокаясь. Затем, не спеша, молча выкурили по сигарете, затем…
   – Здравствуй, Брат, – сказал я, когда он навел на меня пистолет.
   – Здравствуй, Брат, – сказал он и спустил курок.

   Я чувствовал, что этот рассказ был пусковым механизмом, запустившим процесс, осознать который, не говоря уже о том, чтобы его контролировать, я не мог. Я оказался в шкуре одного из тех героев ужастика, которые, сами того не понимая, выпускали подобным незатейливым способом убивающее их впоследствии «Зло». Мне стало страшно до дрожи в ногах. Поддавшись панике, я разорвал в клочья исписанные листы бумаги, но рассказ уже был написан, а что написано пером…
   – Что случилось? – спросила Алина, увидев, в каком я состоянии.
   – Худшее, что может быть с писателем, – ответил я, – я исписался и кроме той халтуры, за которую мне платят, ничего не могу создать.
   Это была слишком явная чушь, но ничего лучше мне в голову не пришло. Разумеется, Алина поняла, что я вру, но ничего не стала говорить – секреты были частью нашей жизни, или же ей было достаточно и этой информации. Она ограничилась рентгеновским взглядом, который я давно уже научился переносить. Я понял, что спалился, и это не могло пройти без последствий. В том, что она расскажет о моих «нравственных исканиях» куратору, я не сомневался. А еще я был уверен, что мой страх они припишут полученной мной от неизвестных контактеров информации. Короче говоря, я вляпался в лужу по самое не хочу. Но тогда мне было не до куратора.
   О нем я вспомнил ближе к вечеру, когда решил, что все мои страхи – не более чем плод разыгравшегося от бездействия воображения. Точно также, согласно одной из гипотез, аллергия является результатом «скуки» иммунной системы. И если родители излишне следят за чистотой рук, фруктов, игрушек, принимают меры против заражения простудными или инфекционными детскими заболеваниями, иммунная система от нечего делать начинает атаковать похожие на врага объекты, результатом чего и является аллергическая реакция организма.
   Я понял, что действительно вляпался. Ведь Алина увидела, что мне было страшно чуть ли не до потери рассудка, и теперь ни она, ни кто-либо другой ни за что не поверят, что я сам умудрился до такой степени себя напугать. Исправить в сложившейся ситуации я мог только одно, поэтому я сел за стол и восстановил по памяти рассказ. Тем более, что, на мой взгляд, он получился вполне ничего.

Новая глава

   Возвращение домой мы отпраздновали бутылкой кошерного израильского вина и таким буйным сексом, словно все эти дни мы провели вдали друг от друга. После этого Алина уснула сном младенца, а я решил выложить «Избавление» в интернете.
   Я включил ноутбук, и пока он грузился, еще раз пробежал глазами рассказ. Когда я взглянул в монитор… От увиденного я настолько сильно отпрянул назад, что не удержал равновесие и свалился со стула, больно ударившись головой и правым локтем. В тот момент я не почувствовал боли – мне было не до нее. Вскочив на ноги, я уставился в монитор, а монитор уставился на меня. Я чувствовал его немного насмешливый осмысленный взгляд разумного живого существа. Это не было ощущением того, кто-то воткнул в мой ноутбук скрытую камеру. Я не сомневался в том, что мой дом буквально напичкан всякого рода жучками. Они были всего лишь детьми электроники, как еще недавно мой ноутбук. Теперь же он пялился на меня, как смотрит собака или другой человек.
   Для меня это было слишком. Я просто сошел с ума, – пульсировало в голове. Эта версия наилучшим образом объясняла все, что происходило со мной, включая историю про Атлантиду, общение с покойным дедом, Тенью, и мои сверхспособности, за которые мне платили сверхденьги. У меня был психоз с галлюцинациями и бредом, поэтому я так легко принял за чистую монету все те фантастические явления, которые стали неотъемлемой частью моей созданной воспаленным мозгом реальности. А раз так, то я понятия не имел, где я действительно нахожусь, и что со мной происходит.
   Вторым не менее правдоподобным объяснением моей ситуации было наркотическое опьянение. Кто-то вполне мог подмешать мне что-то типа кислоты в еду или напиток, и мой психоз был всего лишь не очень удачным трипом. Такой поворот событий был хорош тем, что если мне дали не смертельную дозу наркоты, то рано или поздно я должен буду прийти в себя. Правда, о том, где я окажусь при этом, можно было только гадать. Я вполне мог находиться в каком-нибудь наркопритоне или в поликлинике для опытов – даром что ли по телевизору все чаще рассказывают о людях со стертой памятью, которых все чаще находят на улице.
   Не менее вероятным было и то, что галлюцинацией была только часть моих чудес, и что я действительно работаю на фирму. Хорошо если в этом случае мне подсыпала какую-нибудь сыворотку правды Алина. А если нет? Если сейчас куратор или кто-либо еще смотрит, как я, сев за компьютер, сначала в ужасе падаю со стула на пол, затем вскакиваю на ноги и пялюсь в монитор, после чего закрываю лицо руками и глупо повизгиваю? А чуть раньше, как я вскакиваю, лихорадочно что-то пишу, перепачкавшись чернилами, иду в туалет, возвращаюсь и в ужасе рву написанное? Представив эту картину, я рассмеялся громким истерическим смехом. Я задыхался от хохота, но не мог его остановить.
   Мой смех разбудил Алину. Она прибежала ко мне в кабинет, что-то спрашивала, била меня по щекам, но все было бесполезно. Потом появились волшебники страны 03. Они вкололи что-то мне в жопу и перетащили на диван, где я сначала затих, а потом начал проваливаться в густой ватный туман. Я висел там вне времени и пространства, и не хотел его покидать, настолько там было хорошо и спокойно… до тех пор, пока ко мне не присоединился дед.
   – Привет, – сказал он, – похоже, у тебя чуть не перегорели пробки.
   – От тебя и здесь, блин, покоя нет! – раздраженно ответил я. Его появление было некстати.
   – Похоже, ты мне не рад, – отреагировал он.
   – Ты прав, – не стал спорить я.
   – И зря. Потому что: во-первых, я… мой образ – часть твоей психики, и это не я, а ты приперся ко мне; а во-вторых, ты вляпался по-крупному.
   Я хотел продолжать злиться на деда, но не мог, – туман полностью гасил все эмоции.
   – Я схожу с ума? – спросил я.
   – Сумасшествие или наркота… эти объяснения хороши тем, что они – плоды твоей привычной реальности. Они призваны тебя успокоить, и это хорошо. Гораздо хуже то, что в этих случаях ты полностью зависишь от времени действия наркотика или навыков психиатров. От тебя не зависит ровным счетом ничего. Но если на деле все далеко не так, сидение сложа руки только отнимет у тебя последнее время для маневра.
   – Похоже, у тебя есть свое объяснения.
   – Ты прав. Мы думаем, ты столкнулся с кем-то из обитателей коллективного бессознательного, по крайней мере, привлек к себе его внимание.
   – Ага, и эта тварь вселилась в мой ноутбук, и теперь он одержим злым духом.
   – Эта штука воздействует на твою психику, которая интерпретирует это воздействие, как взгляд ноутбука. Человеческая психика не в состоянии проглатывать чистую информацию, для нее она, как сырые продукты, которые надо прежде приготовить, а потом только есть. Вот сознание и готовит ее, превращая поток чистой информации в набор более или менее подходящих образов. Так, например, когда мы отлавливаем для сканирования людей, они интерпретируют наши действия, как контакт с НЛО. Правда, должен признать, что мы – не единственная причина этого явления. Можешь не сомневаться, твой компьютер здесь совершенно не причем.
   – А эта дрянь… она опасна?
   – Это можно проверить. Ты не против? Тогда пойдем.
   – Куда?
   – Никуда. Просто закрой глаза.
   Я закрыл.
   – А теперь открой, – попросил он через несколько секунд.
   Когда я открыл глаза, я был в больничной палате. Надо мной суетились люди. Они прикрепляли к моему телу множество датчиков на присосках.
   – Не двигайтесь, – предупредил меня один из них, нажав на пару кнопок на клавиатуре ноутбука, который стоял на тумбочке рядом со мной. Похоже, это был мой ноутбук или, по крайней мере, его брат-близнец. Вся бригада экспериментаторов, их было пятеро, собралась перед монитором. Деда я не видел.
   – Он чист, – сказал через какое-то время один из экспериментаторов.
   – Ты уверен? – откуда-то сзади меня спросил дед.
   – На все сто.
   – И что, никаких следов?
   – Совершенно.
   В следующее мгновение мы вновь очутились в тумане.
   – Ситуация значительно хуже, чем мы могли предположить, – сообщил мне дед.
   – Оно что, опасно?
   – Мы не знаем, с кем или с чем ты столкнулся.
   – И что мне делать?
   – Главное, не парься. Физически с тобой ничего не смогут сделать. Только напугать, но если ты не станешь обращать на это внимания, скоро оно оставит тебя в покое. Так что живи, работай, люби свою подружку и ни о чем не думай. Если не будешь бояться, это потеряет к тебе интерес. Веди себя так, как будто ничего не происходит, и все будет хорошо.
   – Это что, все настолько плохо, что ты готов даже смириться с моей любовью к Алине?
   – Мы же говорили, что мы – воздействие на твой психический аппарат, который именно твоя психика воспринимает как меня и Тень. Многое из наших характерных черт создаешь именно ты, так что это не мы, а ты в тот момент был в несколько неадекватном состоянии, так что задавай эти вопросы своему психиатру.
   На этом наш разговор вместе с действием лекарства закончился. Я открыл глаза. И встал с дивана. Во рту было до отвращения сухо. Голова слегка побаливала от лекарства, и сильно болел затылок, которым я треснулся об пол. На затылке была здоровенная шишка. А ушибленной рукой лучше было не шевелить. В остальном я чувствовал себя вполне сносно. А главное, я больше не чувствовал себя сумасшедшим, да и смеяться мне не хотелось.
   Алина тоже была в кабинете. Она спала, сидя в моем кресле, положив голову на стол. Когда я встал, она проснулась.
   – Как ты? – спросила она.
   – Вполне, – ответил я. – Чашка-другая чая, и вообще будет ничтяк.
   Говорить с пересохшим ртом было неприятно, и я поморщился, что не укрылось от пристального взгляда Алины.
   – Что-то не так? – встревожилась она.
   – Пить хочу. А так все путем.
   – Ты не представляешь, как ты меня напугал, – сказала она.
   – Представляю. Но давай не будем… Пойдем лучше пить чай.
   – Пойдем.
   – Я бы точно сошла с ума, – сказала Алина, выслушав мою историю про сон, рассказ и пялящийся ноутбук, правда, без всех тех подробностей, которые ей не обязательно было знать.
   – Я бы сошел, если бы ты не спустила на меня врачей.
   – Нам повезло, что они были недалеко… Ты был под кайфом?
   – Похоже, но я ничего не принимал, иначе я был бы готов к галлюцинациям. Разве что сожрал что-то, сам не зная об этом.
   – Но мы ничего такого не ели, да и не пили.
   – Может, чем гадать, пойдем лучше баиньки? – предложил я.
   – Пойдем. Тем более что завтра рано вставать.
   – Ты уезжаешь?
   – На этот раз ты.
   – Да? И куда же.
   – В больницу. Тебе надо обследоваться. Нам в девять надо быть там.
   Красивый ход, – думал я помимо своего желания, – сначала подсыпать мне в вино сыворотку правды, а потом, если я не сболтну то, что нужно, засунуть меня в поликлинику для опытов. Это, кстати, объясняет быстрый приезд медиков, когда мои мозги начали окончательно слетать с катушек.
   От этой мысли мне стало стыдно за себя перед Алиной.
   – Пока ты спал, я обо всем договорилась. Ты же не против?
   – Только пообещай, что не отдашь меня на съедение каким-нибудь живодерам.
   – Об этом можешь не волноваться – ты у нас ценный кадр.
   Ага, значит, просто пощупают без увечий и прочего урона, – промелькнуло у меня в голове.

Новая глава

   Я заснул сразу, едва мы легли, но, несмотря на это, подъем в 6 утра оказался для меня настоящей пыткой. Я на автопилоте принял душ, позавтракал, влил в себя чашку крепчайшего кофе (на этот раз его приготовила Алина), собрал вещи…
   – А где служебный автомобиль? – удивленно спросил я, когда Алина села за руль своей машины. – Меня что, разжаловали?
   – Сегодня я буду твоим водителем. Или ты против?
   – Я бы с большим удовольствием прикорнул, положив голову тебе на колени на заднем сиденье.
   – Не в этой жизни.
   Территория больницы меня очаровала. Это был достаточно старый, живописно заброшенный парк, причем эта заброшенность, гениальная находка ландшафтного дизайнера, была результатом кропотливого труда. Больничные корпуса, три четырехэтажных здания, вписывались в ландшафт так, словно они были его неотъемлемой частью. Скорее всего, изначально это был партийный санаторий для коммунистов уровня обкома, в последствии вовремя приватизированный и доработанный напильником до стандартов наших дней.
   Едва мы переступили порог нужного корпуса, как путь нам закрыла своей грудью старушенция со шваброй, – вот уж действительно символ советской эпохи. Мне даже на какое-то мгновение захотелось посмотреть в календарь, чтобы убедиться, что мы все еще в 2009году. Но стоило ей открыть рот, как призрак большевизма рассеялся в одно мгновение.
   – Надевайте бахилы. Вход без бахил строго запрещен, – сообщила она и указала свободной от швабры рукой на выдающий бахилы автомат. Выдавал он их бесплатно, – наши боссы не козлили в мелочах.
   После того, как мы надели бахилы, нам было позволено приблизиться к окошку администратора. Администратором была скучающей в стеклянной будке в метре от мужика в черной форме женщина пенсионного возраста. Найдя мою фамилию в списке, она выписала нам с Алиной по пропуску: мне пропуск пациента, а ей гостевой.
   – Предъявите пропуск охраннику и проходите по коридору налево. Палата 202, – строго напутствовала она.
   – А где охранник? – спросил я.
   – Окошко рядом, – ответила она и так на меня посмотрела, словно я спросил ее о чем-то неприличном.
   Оказалось, что пропуски нам надлежало предъявить тому хрену в черной форме, который сидел в той же будке на расстоянии вытянутой руки от администратора. Причем между ними не было даже намека на перегородку.
   – Театр начинается с вешалок, – съязвил я, когда мы были вне досягаемости цербера.
   – Служба безопасности и должна быть немного параноидальной, – возразила Алина, – иначе от них не буде толка.
   – Ну не до такой же степени… хотя людям вообще свойственно доводить все идеи до крайней степени маразма.
   Палата мне досталась на два человека.
   – Не волнуйся, к тебе никого не подселят, – обрадовала меня Алина.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я же сказала, что позаботилась обо всем.
   – Доброе утро, – поздоровался, входя в палату, мужчина лет тридцати.
   Он был настолько худым, что дон Кихот показался бы рядом с ним толстяком.
   – Я Лев Вениаминович, я буду вашим врачом, – сообщил он, когда мы ответили на его приветствие.
   Вот, оказывается, каковы настоящие львы, – промелькнуло у меня в голове, и эта мысль заставила меня улыбнуться. Он принял мою улыбку за «очень приятно» и улыбнулся в ответ.
   – Пока обживайтесь… я за вами зайду… минут через тридцать.
   – Я здесь надолго? – поспешил спросить я, пока он не ушел.
   – Все будет зависеть от результатов обследования, но постараюсь вас выписать, как можно быстрей.
   – Только слишком не торопитесь.
   Теперь улыбнулся он.
   Все отведенное нам время мы просидели с Алиной на моей кровати, взявшись за руки, словно мне предстояла сложная операция с возможным летальным исходом. Когда наш доктор пришел за мной, Алина поцеловала меня в щеку, сказав:
   – Ни пуха, ни пера.
   – К черту, – традиционно ответил я.
   – Так что с вами произошло? – спросил врач, когда мы остались одни.
   – Мы отдыхали в деревне. Там мне приснился интересный сон, который я, проснувшись утром, превратил в рассказ. Потом испугался, что могу накликать тем самым на себя беду… В общем, я его порвал в клочья. Затем уже дома, когда я включил ноутбук, я увидел, как он на меня смотрит своим монитором. Мне стало страшно, но моей реакцией на этот страх был смех, который прошел, только после укола.
   – То есть 002 миллиграмма (непроизносимое название) сняли все симптомы?
   – Похоже на то.
   – А почему вы считаете, что ваш рассказ связан с галлюцинацией и смехом?
   – А разве нормально бояться того, что сам только что придумал?
   – Людям свойственно испытывать суеверный страх, а иначе у нас не было бы столько религий, магов-колдунов и примет, а многим творческим людям свойственно думать, что их творчество способно влиять на реалии нашей жизни. Помните же, кажется, Уайльда: жизнь имитирует искусство или искусство имитирует жизнь? А кто-то из известных писателей, не помню, к сожалению, кто, в своем интервью рассказывал, что в своих книгах придумывает только декорации, в которые помещает хорошо известных ему людей и дальше представляет, как бы они повели себя в той или иной ситуации… исключение составляют лишь те герои, которым предстоит умереть на страницах книги. Этих он не берет из жизни, так как боится заигрывать со смертью. Так что… В любом случае выводы будем делать уже после обследования.
   – Это не больно?
   – Совершенно. К тому же моя фамилия не Хаус.
   – Когда приступим?
   – Сейчас, если вы не против.
   Мы вышли из палаты, прошли немного по коридору, вышли на лестницу. Я нацелился на восхождение на верхние этажи, мы были на первом, но Лев Вениаминович вовремя меня перенаправил:
   – Нам вниз, – сообщил он.
   Путь вниз находился за тяжелой стальной дверью. Переступив порог, мы очутились в освещенном редкими тусклыми лампочками коридоре, петляющем и ветвящемся самым неимоверным образом. Это был настоящий лабиринт, да такой, что Минотавр почувствовал бы себя в нем, как дома. Настоящий рай для приведений и заколдованных сокровищ. В домике Минотавра был ремонт, и фрагменты старых кабелей и трубопроводов, кучки строительного мусора и сложенные стройматериалы придавали этому месту своеобразный сюрреалистически мрачный шик, как и расположенные на неравных расстояниях друг от друга по обе стороны коридора запертые стальные двери. Наверно, если бы не Лев Вениаминович, я бы потерялся в этом неэвклидовом пространстве, сделав каких-нибудь десять шагов.
   Лев Вениаминович так уверенно шествовал чуть впереди, словно шел из собственной спальни в гостиную или наоборот. Ему бы подходящий костюм, и он сошел бы за Харона. В больничной униформе он был похож на Харона переодетого, что придавало нашему сошествию а царство Аида немного авантюрный оттенок.
   – У вас тут Данте случаем не лежал? – спросил я.
   – Жутковатое место, – согласился мой проводник.
   – Ну вы же Лев, а со львом мне бояться нечего. Особенно когда лев знает дорогу.
   – У нас сейчас ремонт, а так здесь вполне ничего, да и поясняющие таблички на каждом углу не дают заблудиться… Недавно один пациент наотрез отказался идти на обследование. Решил, что здесь прячутся террористы.
   – Не знаю, как террористы, но привидения здесь просто обязаны быть.
   – Не встречал.
   – Может, они думают, что вы накинетесь на них с каким-нибудь катетером?
   Болтая по очереди всякую чушь, мы добрались до причала на берегу Стикса, где нас ждала печально известная ладья, декорированная под обычный лифт, на котором мы, как того и требовала логика вещей, отправились дальше вниз.
   Царство Аида выглядело вполне прилично, особенно на фоне вотчины Минотавра. Там был свет, были красиво отделанные под дерево панелями стены, были прямые коридоры, на полу которых лежали ковры. Да и двери кабинетов не были столь массивными, как будто они должны были сдерживать нашествия варваров. Воздух был приятно прохладным, свежим и слегка пахнущим чем-то вкусным.
   Моя первая пыточная была третьим кабинетом справа. Нас встретила высокая, стройная красотка в коротеньком халатике. Ноги в туфельках на высоких каблуках у нее были просто отпад, то есть подстать всему остальному. Думаю, у большинства мужиков, которым она измеряла давление и пульс, показатели просто зашкаливали, а у женщин наблюдалось массовое разлитие желчи. Она усадила меня в кресло, как в парикмахерских, накинула на плечи такую же фигню, какой парикмахеры укрывают своих клиентов, чтобы уберечь от срезаемых волос, затем вылила мне на голову хренову кучу похожего на взбитых в блендере медуз геля. Это была только прелюдия. Облив мою голову гелем, она надела на нее нечто похожее на вязанную из проводов и присосок шапочку. Несмотря на эти далеко не аппетитные аксессуары, пока она копошилась у меня в голове, я чуть не испытал оргазм.
   – А теперь смотрите сюда, – сказала она, указав на причудливую лампу, – и старайтесь не мигать.
   Да, госпожа, – чуть не вырвалось у меня.
   – Постараюсь, – ответил я вслух.
   Лампа работала в том импульсном режиме, который обычно вызывает припадки у склонных к этому лиц. Медитировать на лампу пришлось 40 минут. Наконец, пытка светом подошла к концу, добрая фея выключила лампу и сняла с меня шлем.
   – Ну как вы? – спросила она.
   – Отсидел истинное лицо, и спина разболелась, а в остальном, как у той Маркизы.
   Фея улыбнулась.
   – А вообще жаль, что я не знаю никакой военной тайны, – продолжил острить я.
   – Почему?
   – Тогда бы я ее выдал, и вместо мучений мне дали бы варенье с печеньем.
   – Вот только здесь пытают вас, а военную тайну скрываем мы.
   Боже, она еще и умница!
   – Увы, нет справедливости в подлунном мире.
   – Ничего, следующая процедура вам понравится. Раздевайтесь до пояса.
   Пока я выполнял ее приказ, она принесла еще одну миску с гелем, этот немного пах чем-то пряным и некое подобие длинной юбки, которая должна была защитить мои брюки. После того, как я облачился в костюм шотландца, красавица в халатике намазала мою спину гелем и пригласила лечь на спину на постель из датчиков и проводов.
   – Не убьет? – спросил я.
   – Не должно.
   Когда я лег, она попросила меня закрыть глаза, затем накрыла мое лицо матерчатой маской с отверстием для носа.
   – Приятного отдыха, – пожелала она.
   По спине и лицу прошла волна приятного покалывания, затем вторая, третья… Менее чем через минуту я был в отключке.
   – Вот и все, – услышал я сквозь туман голос пытавшей меня красавицы, – как вы себя чувствуете?
   – Как накурился, только в миллион раз круче.
   Я действительно никогда не испытывал подобного кайфа, правда, знатоком в этой области меня трудно назвать, так как мой опыт ограничивался алкоголем, дурью и хлорэтилом.
   – Через несколько минут пройдет.
   – А жаль.
   – На сегодня все. Лев Вениаминович поможет вам вернуться в палату. Результаты будут завтра.
   – Спасибо.
   В палате я кое-как принял душ и, едва добравшись до постели, провалился в глубокий сон. Разбудила меня Алина.
   – Все в порядке, – радостно сообщила она, – можно ехать домой.
   – Со мной все в порядке?
   – Теперь уже да.
   – А что было?
   – Отравление. Тебе попался нашпигованный химией овощ.
   – Так после этого обычно срут.
   – Смотря чем нашпиговать. Одевайся. Документы уже готовы.
   – Со мной точно все в порядке? – спросил я, внимательно глядя ей в глаза.
   – Да, ответила она.
   Глаза говорили, что она не врет, но они сказали бы то же самое, даже если бы меня ждала смерть через пару минут. Влюбился в Сфинкса – терпи.
   Дома я первым делом отправился в кабинет, где, стыдясь собственного страха, осторожно, как будто он мог цапнуть меня за руку, включил ноутбук. Он не укусил, не подмигнул и даже не улыбнулся. Он снова был обычным ноутбуком, каким я знал его со дня покупки. Горы вновь стали горами, а трава – травой. И вместе с облегчением я испытал легкое разочарование.

Новая глава

   Я бродил по Ростову. Просто шлялся по центру города от нечего делать, заходил в магазины, в основном торгующие книгами, ДВД и музыкальными дисками.
   У магазина «Солнышко» я заметил странного типа. Несмотря на жару, он был во фраке, и фрак на нем сидел так, словно это была его повседневная одежда. В таком виде он стоял возле установленной на подпорках дверной колоды без двери и он орал во всю глотку:
   – Квантовый переход через дверной проем! Приглашаем совершить квантовый переход через дверной проем! Только сейчас! Только у нас! Спешите совершить квантовый переход через дверной проем! Процедура безвредная, совершенно безболезненная и абсолютно бесплатная!
   Я собрался обойти его стороной на безопасном расстоянии, но ко мне подошла юная, лет девятнадцати, дама. Есть же такие девчата, которые умудряются быть одновременно страшненькими и привлекательными, когда ты смотришь на нее, анализируешь ее внешность, и видишь, что у нее далеко не идеальная форма лица, явно недоработанный нос или слишком торчащие уши, и одновременно с этим любуешься ею, как не любуешься какой-нибудь признанной красоткой. Она очаровательно улыбнулась и спросила:
   – Не желаете?
   – Чего? – не понял я.
   – Совершить квантовый переход. Для вас совершенно бесплатно.
   – Как-нибудь в другой раз.
   – Другого раза не будет.
   – Знать, не судьба.
   – А вдруг именно судьба? Вдруг он ждет именно вас?
   – Ну это вряд ли.
   – И тем не менее, Виталий Сергеевич, это так. У вас свидание в Мелиополисе, и другого шанса не будет.
   – Что ты сказала? – переспросил я, не веря собственным ушам.
   – Вы не ослышались. Мелиополис ждет.
   Мелиополис. Несколько лет назад я увидел его во сне. Метагород, содержащий себе все города, он находится везде и нигде, и любой существующий ныне город является лишь его тенью. Он вне времени, вне пространства, поэтому в нем собраны все пространства и все времена. Мелиополис подобен алмазу с бесконечным числом граней, и каждый раз он открывается входящему в него путнику новой гранью…
   – Откуда ты знаешь про Мелиополис? – взволнованно просил я.
   – Квантовый переход, Виталий Сергеевич, пожалуйста.
   – Хорошо. Что надо делать?
   – Пройти через дверной проем.
   – И все?
   – И все.
   Она взяла меня под руку и подвела к дверному проему.
   – Дальше вы должны идти один, – сказал мне тип во фраке. Он перестал вопить, едва его подружка взяла меня под руку.
   Затаив от волнения дыхание, я сделал шаг через дверной проем, и… ничего не произошло. А чего я собственно ждал? Что меня телепортируют в существующий только в воображении город? А ведь я, черт возьми, поверил! Поверил в чудо, как ребенок или последователь очередного Гробового. Так эффективно меня еще никто не тыкал носом в собственный идиотизм. Мне оставалось лишь утереться с достоинством.
   Я собрался поблагодарить эту парочку за преподанный урок, но не успел. Раздался треск, и Ростов рухнул, разбившись на мелкие осколки, превратившиеся через мгновение в пыль. Ростов рухнул, но он был всего лишь маской, скрывающей лицо Мелиополиса. Я сразу же узнал этот город, несмотря на то, что ни разу в жизни там не был, даже во сне.
   Я шел по опустевшей, как в вестерне перед дуэлью главных героев улице. Был вечер, и уличные фонари должны были вот-вот зажечься. В окнах домов свет уже горел. Из окон пахло едой, аппетитно и не очень; доносился смех, обрывки разговоров, ругань, детский плач. Город жил, но для меня места в его жизни не было. Для меня существовала лишь эта улица и он, идущий мне навстречу. Я уже не сомневался в том, что аферу с квантовым переходом организовал именно он.
   Не скрою, я боялся этой встречи до чертиков, но здесь, в этой грани Мелиополиса, на этой улице правила диктовал он, и я не мог воспротивиться его воле, не мог просто повернуться и уйти, свернуть на перекрестке, вернуться в Ростов… Я вновь был абсолютно беспомощен, и эта беспомощность заставляла меня кипеть от бессильной злобы.
   Он появился из-за поворота в тот самый миг, когда вспыхнули фонари – дешевые трюки ему не чужды. Издалека он был похож на мое отражение в зеркале: такие же короткие волосы, такие же туфли и голубые льняные брюки, такая же черная футболка. Вот только он был худей.
   Мы разом остановились, когда перед нами осталось метра полтора. Какое-то время мы молча разглядывали друг друга, потом я спросил:
   – Что тебе от меня нужно?
   Мой вопрос прозвучал намного резче, чем хотел я.
   – Мне от тебя? Совершенно ничего. Вопрос в том, что нужно от меня тебе, – спокойно ответил он.
   – Мне от тебя ничего не нужно, и ты это прекрасно знаешь.
   – Ты ошибаешься, и у тебя не так много времени, чтобы это понять.
   – Ты мне угрожаешь?
   – Я? – он миролюбиво улыбнулся. – Ты знаешь, кто тебе угрожает, но не хочешь этого понимать.
   – И ты решил это мне объяснить?
   – Я решил, что ты мечтаешь о встрече со мной, но, видно, я в тебе ошибся.
   – Ты? Да кто ты такой! – сорвался я на крик.
   – Кто я? – переспросил он, а затем сорвал с себя лицо и отбросил в сторону. И там, где еще мгновение назад были глаза, нос, рот, лоб, щеки… осталось лишь ничего, совершенно ничего, даже не пустота.
   Шок заставил меня закричать и броситься прочь. Он рассмеялся мне вслед, а когда я почти добежал до спасительного поворота, крикнул:
   – До встречи в реале.
   Проснулся я от собственного крика. Меня трясло. К счастью, Алина была в командировке, и мне не пришлось ничего ей объяснять и отмазываться от новой поездки в больницу.
   Я встал с кровати и отправился на кухню готовить успокоительную порцию кофе.
   Я не сомневался, что этот сон был вызовом, и я его не принял. Я испугался и бросился бежать, в результате то, что могло стать поединком, превратилось в охоту на меня. Эту ошибку надо было исправлять. Для чего мне пришлось нарушить последнее табу и заглянуть в свой собственный лабиринт судьбы. Я взял сон за точку отсчета, описал нашу встречу, но когда я попытался написать о нем, я испытал очередной шок. Его невозможно было писать. У него не было ни имени, ни судьбы, ни внешности… ничего из того, за что можно было бы зацепиться. Он был как бесплотный дух, способный проходить сквозь стены и не оставлять следов. Он был абсолютно черным, в том смысле, в каком черным является черный ящик. Он был вне моей власти, и, скорее всего, вне власти Мастеров Книги. И он был крайней опасен, иначе я бы его так не боялся. Я не имел понятия, что делать. Мне срочно нужна была помощь. Но сначала еще одна успокоительная порция кофе. Приняв лекарство, я перебрался в спальню. Там, не раздеваясь, я лег в постель, расслабился и попытался перенестись в Зал Посвящений. Я хотел позвать Тень и все ему рассказать. Вот только звать никого не пришлось. Они меня уже ждали: дед, Тень и Верховный Мастер Книги.
   – А мы уже собрались тебя вызывать, – сообщил мне Тень.
   – Я и сам догадался, что вляпался во что-то серьезное.
   – Мы все вляпались во что-то серьезное, – заговорил жрец, – и хуже всего то, что мы не знаем во что. Мы тебя не доглядели. Прости.
   – И что теперь делать? – растерянно спросил я.
   – К счастью, для того, чтобы избежать столкновения двух тел, достаточно иметь власть над одним из них и владеть перспективой событий. Сейчас мы проработаем твою судьбу, постараемся выиграть как можно больше времени, и, надеюсь, выигранное время поможет нам решить эту задачу, – объяснил жрец.
   – А что делать мне?
   – Садись в кресло.
   Я сел, и оно приняло меня в свои объятия, как старого друга. Тело расслабилось, но сознание вместо привычного погружения в гипнотический туман стало предельно ясным и чистым. Перед моими глазами появился экран, на котором я мог писать, диктуя мысленно текст.
   – Не торопись, – услышал я голос деда, – сейчас ты на минном поле, и один единственный неверный шаг способен привести тебя к катастрофе. Давай медленно, шаг за шагом, не торопясь, начиная с этого момента…
   Конечно, это было совсем не то, что вырезать себе аппендикс, как сделал тот врач на корабле, о котором потом спел Высоцкий, но это была моя судьба. Постепенно начала вырисовываться достаточно разветвленная структура, чтобы можно было в ней маневрировать. В лабиринте не было и намека на черного человека. Его не было ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, и это противоречило всем известным нам законам судьбы. Это пугало и одновременно восхищало. Мы не могли выбрать ни одии вариант до его обнаружения, поэтому мы продолжали медленно продвигаться по всем возможным направлениям развития событий. От некоторых из них вскоре пришлось отказаться, так как они несли мне или Алине увечья или смерть, но все равно, вариантов для выбора было еще достаточно.
   – Есть! – наконец-то радостно воскликнул жрец, – вот он!
   Он «ткнул пальцем» в чуть заметную тень на экране.
   – Ты уверен, что это он? – недоверчиво спросил дед.
   – А ты посмотри, что он вытворяет.
   То, что мы обнаружили, вообще ни во что не вписывалось! Черный человек вел себя в лабиринте невообразимее, чем НЛО в небе. Для него не существовало ограничений. Он мог проходить сквозь стены лабиринта, сдвигать их или менять местами, искривлять пространство судьбы, а потом почти полностью заметать за собой следы. К счастью, он не мог присутствовать одновременно в разных местах, и это позволило нам выбрать нужную линию. А потом ее максимально подробно детализировать.
   Во время этой процедуры я чувствовал себя так, как, наверно, чувствует себя монашка на осмотре у красавчика-гинеколога или грешник пред очами господа. Это была полная обнаженка. Каждый шаг, каждая мысль, каждый поцелуй и не только… Лишь еще более сильный страх, чем страх смерти, заставил меня предстать перед ними во всей наготе своей судьбы. Обнаженка помогла мне обрести несколько гарантированно защищенных от встречи с ним недель, в течение которых меня ждала далеко не тихая и совсем не беззаботная жизнь. Зато рядом была Алина.
   Первым моим шагом на пути спасения должен был стать визит к куратору. Поэтому, вернувшись в спальню, я позвонил Олегу.
   – Привет, – обрадовался он, – давненько ты не звонил. Чем могу?
   – Мне нужно срочно встретиться с куратором. Ты можешь это устроить?
   – Не знаю, – растерялся он.
   – Скажи, что я готов рассказать все, и что это вопрос жизни и смерти.
   – Что-то случилось?
   – Да, и тебе лучше не знать, что.
   Он перезвонил через пять минут.
   – Куратор ждет. Машина за тобой уже вышла, – сообщил он.
   – Пусть приедет Алина.
   – Ты же знаешь, она занята, и я не могу с ней связаться. К тому же машина…
   – Уже лежит на боку, – перебил его я, – люди не пострадали. А Алина сейчас входит в кабинет напротив твоего.
   – Но как…
   – Действуй, – перебил его я, – расскажу после, если останемся живы, сейчас на это нет времени.

Новая глава

   Алина влетела в дом минут через тридцать.
   – Ты живой? Здоровый? С тобой все в порядке? Слава богу! – Она бросилась мне на шею, прижалась ко мне и так крепко обхватила меня руками, как, наверно, утопающий после кораблекрушения держится за спасительный обломок судна. – Ты не представляешь, как меня напугали… Я уже не знала, что думать…
   – Все хорошо, моя девочка, все хорошо… – повторял я, гладя ее по голове.
   – Нет, не хорошо, – она изучающе посмотрела мне в глаза, – меня бы не стали срывать с ответственных переговоров.
   – Мне нужна твоя помощь, но это может быть опасно, и если ты откажешься…
   – Заткнись! – оборвала она меня. – Все, что мы здесь делаем, опасно.
   – Тогда отвези меня к куратору.
   – Он тебя вызывает? Что ты уже натворил?
   – Ничего. Я сам попросил его о встрече. Пришло время рассказать ему то, что ты так и не смогла выяснить.
   – Ты знал? – на мгновение ее лицо исказила гримаса боли.
   – С самого начала, – соврал я.
   – Я…
   – Теперь ты заткнись, – оборвал я ее извинения. – Поехали. Времени нет.
   – Но если ты…
   – Да, дело очень серьезное. Я все тебе расскажу после беседы с куратором.
   Куратор встретил меня, как ни в чем не бывало. Мы обменялись рукопожатием, неторопливо сели за стол…
   – Надеюсь, ты пришел не за отпущением грехов? – перешел он к делу после того, как я отказался от предложенного кофе. – У меня в шкафу рясы нет.
   – Мне нужна ваша помощь.
   – Я знаю. Иначе бы тебя здесь не было.
   – Вы правы.
   – Вот только зачем было заставлять ребят сбрасывать машину с моста. Собираешься мне угрожать, или думаешь, что это меня разжалобило?
   – Это для того, чтобы вы поверили в мой рассказ.
   – Ну, после того, что ты устроил с моим ассистентом, можно было бы обойтись и без этой демонстрации. С Алиной, как я понимаю, тоже ты? Интересная у тебя любовь.
   – Алина – это не я. Это был урок повиновения, и, прежде всего, мне.
   – И, несмотря на это, ты пришел, чтобы сдать мне своих хозяев.
   – Я никого не сдаю. Открыться вам – это их решение.
   – А это уже интересно. Похоже, ты действительно попал в неприятность. Ладно, рассказывай.
   И я рассказал ему все, начиная с уроков деда и заканчивая встречей с черным человеком.
   – Действительно бред какой-то, – отреагировал куратор на мой рассказ, – слишком уж похоже на комиксы.
   – Вот видите.
   – Да нет, я достаточно повидал всякой чертовщины на своем веку, чтобы думать, будто мир действительно такой, каким его рисуют учебники. Но Атлантида, древние… как-то уж сильно попахивает Лавкрафтом и Блавацкой… И, тем не менее, это настолько серьезно, что вы решили раскрыть свои карты… Вот только если твой черный человек настолько опасен, что даже твои покровители испытывают перед ним страх, чем могу помочь я, простой смертный администратор?
   – Нам нужно выиграть время, а для этого мне надо уехать на неопределенное время.
   – И ты пришел за моим благословением.
   – Я хочу, чтобы вы знали, что это никак не связано с моей работой. Мне нравится моя работа, и я надеюсь, что, если все будет нормально, вы возьмете меня назад, на то же место. Тем более что теперь вы знаете, что мои секреты никак не направлены во вред нашей фирме.
   – Ладно.
   – А еще мне нужна Алина.
   – То есть ты предлагаешь мне лишиться не одного ценного сотрудника, а сразу двух?
   – С Алиной все будет в порядке. В любом случае. Вы же знаете, что я ни за что не подставлю ее под удар.
   – Хорошо.
   – Нам придется уехать прямо сейчас, и… Дело в том, что он использует человеческие сознания, как жучки, поэтому нам нельзя выходить ни с кем на связь. Поэтому я прошу вас не следить за нами и приказать Алине не пытаться выйти на связь.
   – Так вот зачем ты на самом деле ко мне пришел!
   – Да, и от вашего решения…
   – Ладно, езжайте.
   – Спасибо и до свиданья.
   – Удачи.
   – Ну что? – спросила Алина, когда я вернулся в машину. Похоже, она уже получила приказ не выходить в эфир и была сбита им с толку.
   – Мы уезжаем. Прямо сейчас. Домой возвращаться нельзя.
   – От кого мы бежим.
   – Есть один тип, но кто он такой, мы не знаем. Поехали.
   – Куда едем? – спросила Алина, заводя мотор.
   – В «Ашан».
   – Это что, шутка такая?
   – Не нравится «Ашан», поехали в «Икею». Я серьезно.
   «Ашан» и «Икея» у нас находятся под одной крышей и расположено это торговое царство у въезда в Аксай.
   – Ты что, собираешься там затеряться среди покупателей или спрячешься на полке с товаром? – язвительно спросила Алина, выруливая на дорогу.
   – Что-то вроде того, – ответил я. – Этот тип использует наши сознания, как жучки, поэтому единственный наш выход заключается в том, чтобы совершать хаотические движения, не имея ни малейшего представления о нашем следующем шаге. Тогда он не сможет нас перехватить.
   – И долго мы будем так бегать?
   – Пока мои покровители, те, кого ты не сумела вычислить, не найдут выход из положения.
   – Понятно.
   – Ты еще можешь выйти из игры.
   В ответ она одарила меня настолько красноречивым взглядом, что я заткнулся. Так мы молча и ехали до самого Ашана.
   – Что теперь? – спросила Алина, когда мы въехали на стоянку.
   – Ищи «С-47».
   На «С-47» стоял серый «Фольксваген».
   – Припаркуйся рядом, – попросил я. – Теперь, – продолжил я, когда она припарковалась, – оставь в машине ключи, документы и телефон. – Свои вещи я уже оставил на сиденье. – И можешь не волноваться, ее перегонят к нам домой, так что все будет в целости и сохранности.
   – Знаешь, об этом я волнуюсь меньше всего, – ответила Алина.
   «Фольксваген», как и было обещано, оказался не заперт. Ключи торчали в замке зажигания, а в бардачке я нашел пухлый конверт, в котором лежало немного денег, наши с Алиной документы, документы на машину и мобильный телефон.
   – Держи. Ты теперь у нас полковник ФСБ, – сказал я Алине, потянув ей ее ксиву. – Это чтобы отпугивать особенно алчных ментов.
   – Что теперь? – спросила она.
   – Ждать, – ответил я, включая телефон.
   Минут через десять пришло СМС с адресом в Батайске.
   Помотавшись минут сорок по Батайску, милый, кстати, городишко, мы нашли нужный дом. Это было старое, без пяти минут аварийное четырехэтажное здание в тихом дворике, населенное в основном пенсионерами, которые густо сидели на лавочках возле подъезда, а те, кому было лень выходить на улицу, или кто не успел забронировать себе место на скамейке, озирали окрестность с балконов.
   – Ключи и документы оставь в машине, – сказал я, кладя в бардачок свой фальшивый паспорт и телефон.
   – А это еще зачем? – удивилась Алина.
   – Много людей одновременно совершают много движений вразнобой. Так мы мутим воду, а в мутной воде от него легче уйти.
   – Понятно.
   Наш приезд в этот мирок, где за последние лет пятьдесят ничего не происходило, вызвал почти такой же интерес, как появление Путина или приземление посреди двора НЛО. Пенсионеры как по команде сделали равнение на нас, а особо любопытные бабули уже приготовились нас анкетировать, но Алина окинула их таким взглядом, что все вопросы и реплики позастревали у них в горле.
   Наша квартира была на третьем этаже. Одна комнатенка, кухня меньше, чем у меня туалет, совместный санузел для лилипутов, балкон. В комнате советский диван вместо кровати. На стенах дешевенькие обои, а на полу пожилой ковер, перед которым всю его долгую жизнь хозяева и гости квартиры благоговейно снимали не только уличную обувь, но и домашние тапочки. И никаких намеков на сплит-систему или кондиционер. А телефонный аппарат был вообще допотопный, с вращающимся диском для набора номера. Трубка, когда я ее снял, ответила молчанием – телефон был отключен.
   А вот мир вокруг нас молчать не хотел. Где-то за стенкой вопил младенец, где-то пел перфоратор, а соседи сверху топали, как слоны. Конечно, обитатели многоквартирных домов давно уже не обращают на эти звуки внимания, как живущие возле железных дорог и аэропортов – на страшный рев железных монстров, но для нас, привыкших к раю комфортабельного жилья, это было невыносимо.
   – Ну и дыра, – оценила наше временное пристанище Алина, едва переступив порог.
   – Радуйся, что это не какой-нибудь уголок пролетария, где канализация давно уже шурует прямо в подвал; лифты и подъезды используются в качестве туалетов; мусор вываливается прямо из окон и никогда не убирается; а по ночам во дворе выясняют отношения или устраивают брачные игры с матом и визжанием пьяные уебки. Здесь, похоже, перед нашим приездом сделали генеральную уборку. Так что, добро пожаловать.
   Мы обошли квартиру, надругавшись над хозяйским ковром тем, что не стали разуваться, несмотря на ждущие нас в прихожей новые тапочки. Кроме тапочек нас ждал забитый до отказа продуктами холодильник, новая одежда и белье, зубные щетки, мыла, бритвы… а для Алины кто-то из благодетелей догадался купить удобные босоножки на низком каблуке, так как ее парадные туфли на высочайших шпильках были плохой обувкой для беглеца.
   Есть нам совсем, зато горячий душ и чистая постель даже на казематном диване были в самый раз. Говорят, опасность возбуждает. Нас с Алиной она вымотала.
   – И что теперь? – нарушила молчание Алина.
   – Не знаю, – ответил я, – побудем какое-то время здесь, а потом нам сообщат.
   – И мы опять куда-то помчим?
   – Наверно. Если они не найдут выход.
   – А если они его не найдут?
   – Тогда остаток нашей жизни пройдет, как у звезд эстрады, но только без поклонников и шика.
   Исчерпав эту тему, мы вновь замолчали. Я начал засыпать, но во дворе заголосила сработавшей сигнализацией машина.
   – Блин, и как тут только люди живут! – раздраженно выдала Алина, у которой вопли машины тоже не ассоциировались с трелью соловья.
   – Они к этому привыкли и не замечают или считают, что так и должно быть. Нас все это бесит не из-за самого шума, как такового, а из-за того, что мы думаем, что в нашей жизни ничего этого не должно происходить, и страдаем от несоответствия реальности нашему ожиданию. Однажды я умудрился заснуть под работающий за стеной перфоратор. Я просто принял его, как факт, смирился с его существованием, и совершенно спокойно заснул. Так что постарайся просто принять все, как оно есть.
   – Смирение, как путь к счастью?
   – Именно. Если что-то нельзя изменить, с этим лучше смириться. По крайней мере, до тех пор, пока не появится возможность хоть что-то в жизни изменить.
   – Знаешь, я тут только что поняла… то, что снами сейчас происходит и есть жизнь, только в сжатом ее состоянии.
   – В смысле? – не понял я.
   – А ты сам подумай: разве не являются уверенность в завтрашнем дне, стабильность, планы на будущее лишь успокоительной пилюлей, тогда как на деле мы только и делаем, что ждем в очередном временном пристанище, которое мы лишь в силу непонимания происходящего считаем своим постоянным домом, очередного звонка судьбы, после которого, хотим мы того или нет, нам придется вскакивать с постели и быстро рвать когти в следующий пункт назначения.
   – Да ты у меня философ, – ответил на это я и поцеловал ее в губы.
   – Нет, правда, разве я не права? – вернулась она к этой теме после поцелуя.
   – Ты всегда у меня права. Все будет хорошо. Я обещаю…

Новая глава

   Во сне я увидел его. Мы сидели на берегу Дона в том месте, где я классе в четвертом ловил на макуху сазанов по пять-восемь килограмм каждый.
   – Ты же помнишь, как надо тянуть большую рыбу? – спросил он.
   – Еще бы, – ответил я.
   Чтобы рыба не сорвалась с крючка, ее надо вытягивать нежно, пока идет, а когда она сильно начинает вырываться, леску стоит попустить, пока рыбина не успокоится, а потом опять начинать ее медленно тащить, и лишь когда она окончательно вымотается, ее можно вытаскивать на берег, но не раньше, так как эта тварь на мелководье вполне может порвать леску, а если леска обмотается вокруг руки или ноги, то и утопить незадачливого рыболова.
   – А жабрами дышать умеешь? – задал он следующий вопрос.
   Я хотел, было, ответить нет, как вдруг поймал себя на том, что всю жизнь только жабрами и дышу. Это открытие заставило меня потерять дар речи.
   – Я вижу, ты понял. Ладно, до встречи, – сказал он, хитро мне подмигнув.
   – Да пошел ты на хер! – ответил я и проснулся от воплей телефона.
   – У вас ровно сорок минут на сборы, – сообщил мне незнакомый голос, – завтракайте, одевайтесь и выходите. Квартиру запирать не нужно. Лишние вещи оставьте в квартире. У подъезда вас будет ждать сорок первый «Москвич» зеленого цвета.
   – Ну и колымага, – сказала Алина, выруливая со двора. – Это ж как надо ненавидеть москвичей, чтобы так обозвать это корыто.
   – В свое время о таком корыте можно было только мечтать.
   – Куда едем?
   – Следующая станция хутор красный, – ответил я, прочитав СМС.

Новая глава

   Поистине человек – это сволочь, привыкающая ко всему. Не прошло и двух недель, а мы с Алиной уже втянулись в сумасшедшую кочевую жизнь. Мы нигде не задерживались больше трех дней, а из некоторых квартир нам приходилось драпать, едва мы успевали войти. Не скажу, что мы были счастливы и возгорелись желанием жить так до конца наших дней, но мы уже начали относиться к происходящему, как к ставшей постоянной временной плохой работе.
   Мы лежали в постели в одной из новочеркасских квартир. Алина гладила меня по животу и груди, а я мысленно пускал слюни от удовольствия. Я лежал на спине. Глаза были закрыты, рот приоткрыт, а согнутая в локте левая рука была поднята вверх. Короче говоря, у меня была такая же поза, какую принимает собака или кот, когда им чухаешь живот. Возможно, я даже начал урчать от удовольствия. Вдруг Алина без всякой на то видимой причины перестала меня гладить.
   – Опусти руку и закрой рот, и вообще ты выглядишь странно, – сказала она. – Вставай. Нам надо поговорить.
   – А лежа поговорить нельзя?
   – Вставай. Разговор будет серьезным.
   – Тогда, может, по чашке кофе? – предложил я, скорчив как можно более жалостливое выражение лица.
   – Ладно, иди вари, – согласилась она.
   Пока я варил кофе, Алина успела одеться и привести себя в порядок. Она надела даже туфли. Я же как был, так и остался в семейных трусах и тапочках.
   – Так не честно, – сказал я, когда она при полном параде села за стол.
   – Ты прописал всю мою биографию? – спросила она, проигнорировав мои слова
   – Мне пришлось, когда ты согласилась на допрос с пристрастием, чтобы меня сдать. Если бы я не вмешался…
   – Я знаю, – улыбнулась она, – именно для этого все и было задумано. Но я не об этом. Ты же знаешь, в каких условиях я росла.
   – Я вообще удивляюсь, как ты не свихнулась.
   – Меня спас мой талант, который, как и твоя способность проникать в лабиринт судьбы и даже незначительно его корректировать, является способностью приобретенной.
   – Что ты хочешь этим сказать? – насторожился я. Я уже понял, что разговор меня ждет не из приятных, но еще не догадывался, с какой стороны ждать подвоха.
   – Тот тип, от которого мы бежим… пришло время тебе с ним встретиться.
   – Так ты?.. – я не хотел верить своим ушам.
   – Все это время работала на него? – произнесла Алина за меня эти слова. – Не совсем так. Я не работаю на него, я действую вместе с ним, потому что я так хочу, потому что благодаря этому моя жизнь обретает смысл… мой смысл. А я обретаю свободу.
   – Но как? Ты же постоянно была под наблюдением. И в твоей судьбе… о нем же нет и намека! – сорвался я на крик. Я был вне себя от злости.
   – Он может не оставлять следов, – совершенно спокойно объяснила она. – А твоя реакция вполне объяснима. Думаю, мне повезло, что ты меня так сильно любишь, иначе ты бы меня избил.
   – И я это сделаю, если ты не уйдешь, – выдавил я из себя.
   – Но прежде подумай над тем, почему ты так легко простил мне то, что я шпионила за тобой для компании, и так бурно теперь реагируешь на то, что я связана с черным человеком.
   – Он опасен! – завизжал я.
   – Компания тоже опасна, а Мастера Книги вообще хотели меня убить. Однако ты панически боишься того, кто единственный не сделал тебе ничего плохого.
   У меня в голове появилось с десяток ответов на ее замечание, но все они были какими-то слишком уж синтетическими, чтобы быть правдой. Алина была права, я действительно слишком бурно реагировал на ее признание, как до этого слишком сильно испугался одной только мысли о нашей возможной встрече. Конечно, героем я никогда не был, но и до такой степени трусом тоже.
   – Вот видишь, ты тоже чувствуешь, что здесь что-то не то, однако не можешь найти ответ.
   – Так подскажи, – попросил я.
   – Обучая, Мастера Книги засунули в твое сознание свою программу, благодаря которой использовали тебя, как двусторонний канал информации. С одной стороны они получали и анализировали все, что воспринимал ты, а с другой – управляли тобой при помощи галлюцинаций. Тех самых, с которыми ты все время поддерживал контакт. Так вот, твоя встреча с черным человеком станет фатальной не для тебя, а для твоей связи с Книгой. Ты больше не будешь ее покорным рабом, и Книга заставляет тебя бояться этого больше чем смерти. Ты даже разговаривать можешь со мной только лишь потому, что мы какое-то время уже пытаемся нейтрализовать влияние на тебя Книги.
   Ее слова действовали, как гипноз. Страх и ненависть ушли, уступив место спокойствию и любопытству.
   – Так вот для чего я должен был взять с собой именно тебя! – осенило меня.
   – Не только. Мы действительно любим друг друга. И я хочу, чтобы мы были свободными от всех них.
   – И он даст нам эту свободу?
   – Дать могут только рабство. Свободу тебе придется брать самому. Мы лишь можем помочь тебе вырваться.
   – Ты можешь рассказать мне о нем?
   – Мне нечего рассказывать. Он – пустота, и мы видим в нем лишь то, что отражается от нас. Для тебя он будет совсем другим, чем для меня.
   – У вас что-то было? – не удержался я от этого идиотского вопроса.
   – О, да ты ревнуешь! – Алина довольно улыбнулась. – Когда ты думал, что я постельная шпионка, ты меня не ревновал.
   – Это другое.
   – И да и нет. На секс никакого намека, но в ином плане… я не знаю, как тебе объяснить. Так, наверно, происходит в дзен между мастером и учеником.
   – Как вы с ним познакомились?
   – Не помню. Он приходил ко мне с самого детства, когда родители оставляли меня одну. Сколько я себя помню, он был всегда рядом.
   – А что родители?
   – Они где-то вычитали, что воображаемые друзья – это не такая уж и трагедия, и даже подыгрывали мне, когда я была маленькой. А позже я была уже слишком большой, чтобы рассказывать им обо всех своих тайнах. Так что он, скорее, мне, как отец. А теперь извини, но мне пора. Через пять минут тебя навестит куратор, а в мои планы встреча с ним не входит.
   – Я увижу тебя? – спросил я срывающимся голосом. Тогда я был готов отдать все, чтобы она не уходила.
   – Это зависит лишь от тебя. Я буду ждать тебя там, где никто не будет властен над нами.
   – Тогда я приду. Только дождись.
   – Я люблю тебя.
   – Я тебя тоже люблю.
   Мы встали из-за стола. Я хотел ее обнять, но она меня остановила.
   – Нет… не надо, – попросила она сквозь слезы, – мне трудно… нелегко от тебя уходить… но я должна… с тобой они ничего не сделают… я буду ждать! Только приди, пожалуйста.
   Затем она повернулась и, не оглядываясь, быстро вышла из квартиры. А я разревелся, как последний дурак.
   Куратор ворвался в квартиру даже немного раньше, чем предсказала Алина.
   – Где она? Какого черта тут происходит? – набросился он на меня с порога. Он был зол, растерян и испуган одновременно, причем настолько, что даже не попытался, как обычно, скрыть свои чувства от посторонних глаз.
   – Она с ним заодно, и она ушла, – признался я, так как скрывать это не имело никакого смысла.
   – Как ушла? Куда ушла?
   – Просто взяла и ушла.
   – Черт! И ты ее не остановил?
   Вместо ответа я грустно вздохнул.
   – Но как? Как, черт возьми, такое вообще возможно? Мы же ее проверяли…
   – Ее все проверяли…
   – Не понимаю.
   – Он действует за пределами лабиринта судьбы, а это как из четвертого измерения. Поэтому вы не можете ничего с этим поделать.
   – Ну и черт с ним. Меня сейчас больше волнует эта мерзавка. Где она? Ты можешь ее найти?
   – Боюсь, что нет, да если бы и мог… я не стану ей вредить.
   – Ну так не вреди. Я просто хочу понять… давай, действуй. Быстрее!
   – Мне нужен компьютер, – заявил я.
   – Нет времени, – отрезал куратор.
   – Тогда хотя бы ручка с бумагой.
   – Блин, выложил в кабинете! А у тебя что нет своей?
   – Так мне не надо.
   – Тогда ищи! – рявкнул он.
   К счастью для хозяев, мы нашли ручку и полуисписанную непонятным почерком тетрадь до того, как перевернули в квартире все вверх дном. Несмотря на то, что наше жилище гарантированно прослушивалось, это доказывало столь быстрое появление куратора, я не хотел, чтобы он благодаря мне еще раз стал свидетелем нашей последней беседы. Поэтому я начал писать с того момента, как Алина, стуча каблучками, вышла из квартиры, нажала кнопку вызова лифта, потом передумала и пошла по лестнице вниз. Вот только из дома она даже не вышла.
   – Она что, растворилась в воздухе? – ошалело спросил куратор.
   – Понятия не имею.
   – Она хоть тебе сказала, с кем мы имеем дело?
   – Не успела. Или не захотела.
   Вот же блядь! – сказал куратор, а потом так витиевато выматерился, что любой сапожник показался бы рядом с ним дилетантом.
   – Ладно, – сказал он мне напоследок, – жди звонка и будь осторожен.
   А потом еще раз выматерился, да так, что предыдущая его тирада показалась мне детским лепетом.
   Едва я закрыл дверь за куратором, явились Тень с дедом.
   – Ну и как ты ее упустил? – набросился на меня дед, даже не поздоровавшись, – как?
   – А что мне было делать? – ответил я, автоматически прикинувшись дурачком.
   – Да все, что угодно, лишь бы она не ушла, хоть стулом по голове.
   – Ты прекрасно знаешь, что я не стал бы этого делать. К тому же все было так неожиданно…
   – Вот именно, неожиданно. А разве должно было быть неожиданно, если мы все просчитали? Тебе сразу надо было начинать бить тревогу, как только она отошла от заранее разработанного сценария.
   – Да что ты тут распинаешься, – вступил в разговор Тень, – он сам ее выпустил и теперь счастлив.
   – Он что, по-твоему, выглядит счастливо? – возразил ему дед.
   – Нет, но он тоскует по разлуке с любимой, а не потому, что благодаря его разгильдяйству мы лишились возможности допросить ценного свидетеля. Он же ради нее готов даже хер себе оторвать. Она тут наговорила ему всяких всякостей и тоси-поси, а он и раскис.
   – Это что, правда? – строго спросил меня дед.
   – Правда, и что? – ответил я.
   – А то, что ты – полный урод! Дебил несчастный! Ты же сам знаешь, какая она актриса, знаешь, как умеет разводить, и ты повелся, как последний лох, поверил каждому ее слову?!
   Он театрально схватился за голову.
   – Неужели я дожил до такого позора!
   – А ты и не дожил, – оборвал я его кривляния, – зато теперь она за пределами ваших возможностей, и я рад, что вы больше не будете использовать ее, как заложницу.
   – Ты это слышал? – спросил дед у Тени.
   – Успокойся. Если бы мужики не дурели при виде смазливых баб, человечество давно бы вымерло. Давай лучше думать, что теперь делать.
   – Всыпать бы ему сейчас по первое число, чтобы знал, гнида, как перечить старшим, – предложил с чувством дед.
   – Не стоит, – встал на мою защиту Тень, – она – разводило высший класс. Не удивительно, что парень повелся. Ему надо дать немного времени. Пусть подумает, отдохнет. Вот увидишь, он примет правильное решение.
   – Ты за него ручаешься? – строго, как секретарь райкома в советском кино спросил дед.
   – Как за себя, – ответил Тень. – Кому как не нам знать, что он – хороший парень. Попал вот только под дурное влияние. Ладно, оставим его одного.
   – Смотри, он за тебя поручился, – сказал мне на прощание дед.
   Когда они убрались, я лег на диван. Мне было настолько тошно, что я разревелся навзрыд. Душа болела так, будто с нее заживо сдирали кожу. Наверно, если бы не надежда на то, что я смогу сбежать от своих хозяев и присоединиться к Алине и не полное отсутствие сил, я бы повесился или вскрыл себе вены, разобрав кассету бритвенного станка, или же выбросился из окна.
   Я продолжал выть белугой, пока не зазвонил телефон.
   – Серая десятка. Номер 691, – сообщил незнакомый голос.
   Что ж, пришло время двигаться дальше, в неизвестность, теперь уже сидя за рулем. И как знать, возможно, когда-нибудь, когда я пройду весь этот чертов лабиринт, в конце меня будет ждать встреча с Алиной.
   – Загнанных лошадей пристреливают, – сказал я себе, – но не крыс.
   Я же был крысой, решившей играть поперек всех правил, и я шел «на вы».

Новая глава

   Конверт в бардачке машины оказался на редкость тощим. Ни мобильника, ни карты с указанием маршрута, – иногда, когда найти нужный адрес было практически невозможно, или же когда у тех, кто нас обслуживал, было хорошее настроение, мы находили в конверте еще и распечатку с маршрутом движения. Теперь же только сложенный в четыре раза тетрадный листок. У них что, чернила закончились в принтере?
   Записка была написана почерком Алины! Я смотрел и не верил своим глазам. Неужели сказка начала становиться былью!

   «Виталечка, любимый!
   Я очень сильно тебя люблю и скучаю не меньше, чем ты по мне. Я очень хочу, чтобы мы были вместе. И у нас есть шанс, но только один шанс. Если ты не захочешь им воспользоваться, я пойму, но я не хочу даже думать об этой возможности. Но ты должен знать: если не выйдет сейчас, не выйдет уже никогда. Поэтому ты должен либо все сделать правильно, либо забыть обо мне. В этом случае можешь спокойно возвращаться домой – мы тебя больше не потревожим. Но если ты меня любишь, а я в этом не сомневаюсь ни одного мгновения, ты первым делом должен найти под сиденьем и прочесть письмо. Оно написано на незнакомом тебе языке, но, несмотря на это, ты должен его прочесть, как будто оно написано по-русски. Текст письма позволит тебе нейтрализовать ментальные паразитические программы, заложенные в тебя Мастерами Книги, и они больше не смогут так быстро тебя отслеживать. На несколько суток ты выпадешь из сферы их влияния, и этого времени хватит тебе на все.
   С нетерпением жду нашей встречи.
   Твоя Алина».

   Я был на седьмом небе от счастья. Но надо было спешить. Наверняка моим сатрапам уже все стало известно, и они мчатся на полной скорости, чтобы меня перехватить.
   Сунув под сиденье руку, я нащупал конверт, в котором оказался лист белой бумаги с отпечатанным на компьютере текстом. Язык действительно был «марсианским». По крайней мере, он не был похож ни на что из того, что попадалось мне на глаза. Какие-то нелепые кружочки, треугольнички, закорючки, которые я внимательно пробегал глазами строчку за строчкой.
   Когда я закончил чтение, моя голова буквально взорвалась от боли. К счастью, я сразу же отключился, а когда пришел в себя…
   Я был в крови. Кровь текла из носа, глаз и ушей, но к тому моменту, как я очнулся, кровотечение остановилось. Я облевался, обоссался и наложил в штаны. Несмотря на это я чувствовал себя так, словно с меня сняли тяжелый груз. Несмотря на вонь, мне впервые за долгое время дышалось легко.
   Письмо все еще было в моей руке, и, бросив на него взгляд, я увидел, что оно изменилось. Разумеется, рисунок остался прежним, но теперь он обрел для меня смысл:

   «У тебя больше нет лишнего времени, так что заводи мотор и двигай в «Ашан», туда, откуда все началось. К сожалению, переодеться тоже не выйдет, так что придется потерпеть.
   Удачи».

   Я завел двигатель и рванул с места, как насмотревшийся «Форсажей» малолетний придурок. Впереди была встреча с Алиной, и все остальное уходило на задний план. Я даже не подумал о том, как я буду смотреться в таком виде на людной стоянке, или что я скажу, если меня остановят менты.
   Вскоре эйфория начала проходить, уступая место не очень приятной реальности. В машине воняло, несмотря на то, что все окна были открыты, а одна только мысль о том, что мне придется еще несколько часов просидеть в собственных какашках… От таких дум я пару раз чуть было не устроил аварию, но мне удалось взять себя в руки. Ментов же я перестал бояться уже на третьем посту. Они меня, казалось, не замечали. Тогда я понял, что меня ведут, устраняя опасности с моего пути. Что ж, это меня обрадовало и заставило еще сильнее надавить на педаль газа.
   В «Ашане» на «С-47» меня ждала убитая «Копейка», на переднем сиденье которой лежал конверт:

   «Автомойка на «Алмазе», та, на воротах которой написано «освежись за 100 рублей».
   Тебя уже ждут. Там ты сможешь помыться.
   Удачи».

   Авторынок «Алмаз» находился всего в десяти минутах езды. Издав клич получившего по яйцам копытом буйвола индейца, я двинулся в путь. Настроение поднималось с каждым километром. Проехав пост ГИБДД между Аксаем и Ростовом, я окончательно воспрянул духом. Я даже рассмеялся, представив себе лица тех бедолаг, которым после меня предстоит садиться в обгаженные машины.
   В автомойке меня и вправду ждали. Не успел я подъехать, как к моей машине подошли двое молодых парней, наверно только-только окончивших школу.
   – Пойдемте, – сказал мне один.
   Второму предстояло куда-то отогнать мою машину, ему я совсем не завидовал.
   – Раздевайтесь, – сказал мне мой спутник, когда мы вошли в помещение.
   Я не заставил себя долго упрашивать. Раздевшись, я сунул грязную одежду в пакет для мусора, после чего мы приступили к водным процедурам. Душа в автомойке не было, и моему радушному хозяину пришлось поливать меня из шланга. Зато вода была приятно горячей, и было мыло, обычное, дешевое мыло, показавшееся мне тогда даром богов.
   После купания я надел прямо на голое тело (надеюсь, не заразные) рабочие брюки и футболку. Мои любимые туфли тоже ушли в мусор, и их сменили стоптанные тапки. Вид у меня получился алкоголический, но после обосранных штанов и окровавленной и облеванной футболки это было шиком.
   – Идемте, я вас отвезу, – сказал мне радушный хозяин, когда я оделся.
   Мы сели в его «Опель», и через несколько минут я уже входил в подъезд нового, еще до конца не заселенного дома в районе пересечения «Красноармейской» и «Кировского».
   Явочная квартира оказалась практически пустой. Только играющий роль стола застеленный газетами козел и деревянный ящик в качестве стула.
   Зато на столе меня ждал новенький ноутбук.
   – Ну здравствуй, любимый, – сказал он мне голосом Алины, когда я поднял крышку. – Вот все и закончилось или почти закончилось. Ты не представляешь, как я счастлива, что ты здесь, слушаешь мое послание. Ведь это значит, что очень скоро мы будем вместе. Теперь уже навсегда. Осталось лишь подождать, пока наш с тобой друг не придет за тобой. Так что можешь расслабиться – они над тобой больше не властны. Наш друг хотел оставить тебе какую-нибудь тахту, чтобы ты мог поспать, но я сказала, что ты все равно не сможешь уснуть, а раз так, тебе будет лучше скоротать время за компьютером. Извини, если я была не права.
   – Конечно же ты права… Алиночка… Девочка моя любимая…
   Я сел за компьютер, создал текстовый файл и начал писать этот текст. Вот почему у меня нет и не будет возможности его подправить. Ну а почему мне пришлось изменять имена, даты, пароли и явки, думаю, объяснять не надо. По мере того, как я писал, я начинал с каждым словом все яснее чувствовать Черного Человека (теперь с большой буквы), а дойдя до этих строк, я начал видеть его своим внутренним зрением.
   До нашей с ним встречи осталось каких-то несколько минут. Вот он выходит из машины у подъезда дома. Вот не спеша поднимается вверх по лестнице. Подходит к двери. Достает из кармана брюк ключ. Вставляет его в замочную скважину. Поворачивает.
   Он входит в квартиру, и у меня остается время лишь на то, чтобы поставить дату: 09 08 09, и сохранить текст.

2009

Мастера книги Валерий Михайлов

Глава первая

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Новая глава

Мастера книги
Валерий Михайлов