   Тропа, которую проложил я
   Как найти лучшую работу на свете и почувствовать себя дома за тридевять земель
   Кунави Писатель

   © Кунави Писатель, 2015
   © Иван Кузнецов, дизайн обложки, 2015
   © Татьяна Кузнецова, фотографии, 2015

   Корректор Юлия Гомулина

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

   Сочинение на свободную тему – третья книга Кунави Писателя.

   Издательство свободного человека.

   Автор идеи, текста, оформления и дополнительных материалов – Иван Кузнецов.

   Фотография на обложке: «Майское дерево» в Рунье, Ламон. Пролог: парк Сан-Пьетро, вид на Ламон и гору Валлацца. Эпилог: водопад Салтон. Главы-тропы с 1-й по 15-ю: Рунья, Ламон. Автор всех фотографий – Татьяна Кузнецова.

   Книги на свободе: www.kunavithewriter.com
   Для отзывов и предложений: kunavi@yandex.ru

   Dedicato al paese di Lamon e alle sue frazioni in particolare a Rugna, e a tutti gli eroi di questo libro. Voi sapete chi siete, gente delle montagne.

   (Посвящается Ламону и всем деревням в его составе, и в особенности Рунье, и, конечно, всем героям этой книги. Вы знаете, кто вы – народ гор).

   Знаете, чем отличается книга-путешествие от книги-тропы? Первая – по Уайту (Кеннет Уайт – путешественник и писатель. – Прим. автора) – коллекция верст, своего рода культурный туризм (история, кухня, всего понемножку), вторая – странствие в буквальном смысле этого слова. Ведь когда пишешь, никогда не знаешь, куда забредешь! Книги-тропы не имеют ни начала, ни конца, это следы единой тропы, в которой пролог может обернуться эпилогом, а эпилог – прологом.

   Мариуш Вильк

Карта ламонских троп

   Пролог. Символы несвободы

   Побег из Санкт-Петербурга. – Венеция – город свободных. – Случай на вапоретто. – В венецианском порту. – Работа и труд. – Трудовая книжка и ключи от съемной квартиры.

   1. Звенящая тропа

   Впервые в Италии и сразу в полицию. – Встреча в Падуе. – Бывшая школа – мой новый дом. – Первый рабочий день. – Прогулка по заснеженным Доломитам. – Местная кухня. – Спор на международном уровне. – Ламон: прошлое и настоящее. – Первые наблюдения и впечатления от Италии.

   2. Тропа-призрак

   Вид на жительство. – Знакомство с Ламоном. – Дела житейские. – Вид из окна моей комнаты. – Тайный обмен семенами. – Два дня без отопления.

   3. Пастушья тропа

   О холоде. – Сказочные горы. – Изучение окрестностей. – Заготовка дров. – Попытка покорения Арины. – Велосипедная рухлядь. – Дожди, дожди, дожди… – Овцы без пастуха. – На этот раз не было газа. – Печка для пиццы: начало работ. – Город и деревня. – Турне по местным школам. – Деревни в Коммуне Ламон. – Пешком по берегу Финского залива. – Старый дом полный секретов.

   4. Тропа рассерженных собак

   Еще раз о работе и труде. – Уроки итальянского в эмигрантской среде. – Одинокий горец. – С юга на север. – Фильм про альпинистов. – Первые мастер-классы с детьми. – О пользе жизни без интернета. – Под тосканской луной. – Пьяный Гагарин. – «Тропа Тоби». – Новая попытка покорения Арины. – Дожди не прекращаются…

   5. Место, где сходятся тропы

   Несколько правил поведения в горах. – По дороге Виа Клаудиа Аугуста. – Лучшая работа на свете! – День труда в Италии. – Теория противоположностей, или Ода ламонским барам. – Печка для пиццы: новые работы. – Очередное лингвистическое открытие. – Старт Джиро д’Италии.

   6. Тропа, на которой легко потеряться

   Факты о Доломитах. – Огород: начало работ. – Пилил и рубил дрова. – Алексей Болотов. – Школьная библиотека и старая кофемашина. – Конец уроков итальянского. – Мастер-классы с детьми: прогулка в лес. – Финиш Джиро д’Италии. – Как не потеряться в горах?

   7. Высокая тропа

   Тренировки. – Покраска стен и прочие художества. – Огород: посадка рассады. – Последний мастер-класс с детьми. – Ламон и Приветнинское. – Гостеприимство горных жителей. – Велосипедная философия. – Детский спектакль.

   8. Тропа в одну сторону

   Падуя – велосипедный город. – Нужны ли в горах деньги? – Любовь в библиотеке. – Печка для пиццы: продолжение работ. – Животные в Доломитах. – Заброшенная деревня Беллотти. – Ураган в Рунье.

   9. Оленья тропа

   Мистика. – Горы и их влияние на разум. – Огород: первый урожай. – Школа, как дом и дом, как школа. – Районы, кварталы и пригороды Ламона. – Гроза над Валлаццей. – Феста ди Сан-Пьетро. – Детская велогонка. – Жители Руньи. – Итальянский сленг. – Как растет фасоль, или О простых людях. – Печка для пиццы: окончание работ.

   10. Лазурная тропа

   Пассерелла. – Волонтерский лагерь. – Экскурсия в церковь Сан-Пьетро. – Будни в лагере. – Громкое происшествие. – Ночь в заброшенной деревне. – Каскат Салтон – самое красивое место в округе. – В ожидании ночного автобуса.

   11. Тропа безумных велосипедистов

   О велоспорте и хайкинге. – Маунтинбайк или шоссе? – Веломарафон Доломитов. – Велосипедные хитрости в горах. – Изобретение велосипеда.

   12. Змеиная тропа

   Отпуск во время отпуска. – Встреча с почтальоном, или О жизни без денег. – Фотоконкурс. – Интересные находки. – Любимое средство передвижения.

   13. Недюжинная тропа

   Печка для пиццы: работы не прекращаются. – Праздник фасоли в Ламоне. – Горная болезнь. – Странственник. – Олимпиада-80. – В школе полно народу. – Старые надписи на старых камнях.

   14. Тропа зеленых камней

   Вернулись дожди. – Путаница в номерах. – Вдоль протока Сенайга. – Ламонские древности. – Мастер-классы с детьми: кулинарные курсы. – Муравьи Фабио Веттори.

   15. Ягодная тропа

   Райские пастбища. – Лучшая работа на свете: итоги. – Прощание с Валлаццей. – Прощание с друзьями. – Прощание с Копполо. – Прощание с Ламоном. – Последние мастер-классы с детьми. – Сбор урожая. – Генеральная уборка. – Прощальная велопрогулка, или Квинтэссенция впечатлений. – Ладины и ладинский язык. – Легенды Доломитов.

   Эпилог. Свободный человек

   Рассказ о том, как 12 человек играли в самую глупую игру на свете. – Что стало с героями этой книги? – Какой будет моя следующая тропа?

Пролог. Символы несвободы

   28 февраля 2013 года. Я сижу на бордюре в венецианском порту, прямо у воды, недалеко от станции вапоретто Санта-Марта, и гляжу на то, как на асфальте догорает моя трудовая книжка. Порывистый весенний ветер то и дело гасит пламя, и мне приходится поджигать ее снова и снова. И если со страницами я еще как-то справляюсь, то обложка не хочет гореть ни в какую. Как будто специально сделана из огнеупорного материала – чтобы нельзя было уничтожить. Прохожие обращают на меня внимание. Со стороны я похож на нелегального эмигранта, который только что сошел с корабля, или даже тайком пробрался на берег, проделав, может быть, последние метры длинного и утомительного путешествия вплавь, и уничтожает документы. Это не так. В Италии я на абсолютно законных основаниях: по волонтерской визе. В Венеции второй день.
   Уезжать из Санкт-Петербурга было сущим кошмаром! Последние пять дней я провел, бегая по магазинам, почтовым отделениям, банкам… был даже в ателье, где штопал одежду, и в оптике, где покупал сразу две пары новых очков (одни запасные), так как думал, что уезжаю из России надолго, если не навсегда. Утром в день отъезда, а вернее будет сказать, самого настоящего побега (из съемной квартиры), я все еще не решил какие вещи брать. Одежду гладил и складывал в последние два часа перед отъездом. В сумки поместилось далеко не все. За почти три года, что я прожил в этой квартире, вещей накопилось достаточно: книги я оставил на буккроссинге, одежду сдал в комиссионку, а подарки, которые хотел взять с собой, подложил под дверь соседям – подарок. Вечер провел в городе (странные ощущения: родной город, а жить уже негде) и все еще доделывал разные дела. Ночь в аэропорте Пулково.
   Оба перелета были захватывающими. Сначала красивый рассвет: треть неба почти черная, треть синяя, между ними оранжево-красная полоска света. Прибрежные города вдоль Балтийского моря медленно гасли, в то время, как солнце разгоралось все сильнее. В Германии была пересадка. Потом самолет приближался к зловещей каменной стене. Альпы! Огромные цепи гор: черные, покрытые снегом. Прямо посреди гор – рукотворные ландшафты: города, сетки дорог… Картина неземная – как будто летишь не на самолете, а на космическом корабле и приземляться собираешься не в Венеции, а на Венеру. Это был мой первый полет над горами. Всю Венецию тоже видел из самолета.
   Венецию с континентом соединяет длинный мост (Мост свободы), по которому ездят и машины, и поезда, и даже велосипедисты – как леска удочки, на которую попалась рыба – острова Венеции. Сравнение не мое – Петра Вайля. На Венецию я смотрел и буду смотреть его глазами. По-русски лучше него про Венецию никто не написал. «Венеция – это рыба» – книга Тициано Скарпа тоже пришлась кстати, пока я убивал остатки бесконечного дня в книжном магазине перед поездкой в аэропорт. Там главы так и называются: «Глаза», «Уши», «Руки», «Ноги», «Рот», «Нос» – то есть в соответствии с частями тела и чувствами. Автор предлагает не только разглядывать Венецию, но и, что более важно, слушать, щупать, ходить по ней до появления мозолей, нюхать город, каким бы зловонным он иногда ни был…
   Следующие два дня провел в городе. Хотел остановиться в отеле «Алла Салуте», где останавливались Эзра Паунд, Ален Гинзберг и другие знаменитые поэты и писатели, но выбрал в итоге «голову рыбы» (а не «ж…») – отель под названием «Универсо э Норд» («Вселенная и Север»). Не знаю, знаменит ли чем-нибудь (кем-нибудь) этот отель, нашел случайно, привлекло название – последний кусочек родины уже на чужой земле. Север, русский север, Финляндию, Скандинавию я любил всегда, но перед самым отъездом увлекся севером с особым энтузиазмом. «А оттуда и до космоса недалеко», – пишет Мариуш Вильк – польский автор, проживший последние двадцать лет на русском севере. Отель находится на соседней с вокзалом Санта-Лючия улице – довольно оживленной, которая сразу стала моей любимой. Вот так: достаточно первый раз прилететь в город, доехать из аэропорта в центр, дойти от автобусного терминала до железнодорожного вокзала, поселиться в отеле, прогуляться по улице, на которой он располагается, – и сразу влюбиться в нее. И ходить никуда не нужно. Начинается она с сувениров и дешевой пиццы, переходит в овощные ряды, что уже интереснее, а заканчивается первым в мире гетто (да, первое гетто появилось в Венеции). Впрочем, это уже не одна улица, а несколько кварталов. Не суть важно.
   После небольшого происшествия в номере – пока разбирался с дверьми тесной душевой кабины, номер оказался полностью затоплен – вышел в город. И уже через десять минут заблудился. Хотел взять карту в туристическом бюро рядом с вокзалом. В других местах они бесплатные. Но это Венеция – здесь 2,5 евро. Это тоже не важно. Карта в Венеции – самая бесполезная вещь. Дольше будешь разбираться, как пройти куда-то – проще спросить или попытаться найти дорогу наугад. А лучше всего иметь целый день без каких-либо дел и важных встреч и просто бродить по городу… или блуждать. Улицы вывели меня на Сан-Марко – главную площадь Венеции. В толпе туристов мне хватило пяти минут, и я поспешил обратно.
   Вечером я должен был встретиться с Марселло, знакомым по переписке, хотел разузнать у него про систему железнодорожного транспорта в Италии, а заодно попросить помочь купить билет до Падуи. В Италии много разных видов поездов – не сразу разберешься. Он работает на вокзале Санта-Лючия, на строительных работах, а заодно помогает незадачливым туристам. Живет в Местре – пригороде Венеции. Но на обратном пути я тоже заблудился. Пришлось добираться на вапоретто – теплоходах или водных автобусах – единственном, если не считать гондол и паромов, виде общественного транспорта в Венеции. Думал, что они ходят быстро, а оказалось – медленно, со множеством остановок. Автобус ползет по водной глади не торопясь, покачивается из стороны в сторону, прицеливается, прежде чем причалить к станции… Чтобы пройти по всему Канал Гранде (Большому Каналу), требуется не меньше сорока-пятидесяти минут.
   Все, что пишут о вапоретто в книгах, – чистая правда. Кого только не встретишь, пока стоишь на палубе. Можно пройти внутрь под крышу и сесть, но настоящие путешественники стоят в толпе людей, чтобы слегка потолкаться, послушать местный говор, так же как и языки всего остального мира (опять Вайль). Рядом со мной стояли, в частности, четверо англичан: двое мужчин и две женщины. Первый был очень колоритным: упитанным, если не сказать толстым, в темно-синем дорогом пальто и шляпе в тон, с красным шарфом, завязанным по-модному, на переносице очки в позолоченной оправе. Второй по сравнению с ним, как бы специально подчеркивая опрятность первого, выглядел неряшливо. Женщины были в шубах – не отличишь одну от другой. Все четверо обсуждали Мозамбик! Брат этого толстяка работает в министерстве культуры Мозамбика. Так же полушутя они говорили про Гватемалу, Мадагаскар и прочие подобные страны. Такое ощущение, что колониальные времена не прошли, и белые продолжают вершить судьбы «третьего мира». В XXI веке. В Венеции. На вапоретто. Между делом. По пути в роскошный отель в одном из многочисленных венецианских палаццо (дворце), на остановке рядом с которым они и сошли. С Марселло я так и не встретился, потому что опоздал на полчаса – он меня не дождался.

   Утром я пошел гулять по противоположной части города – районам Дорсодуро и Санта-Кроче и на обратном пути зашел в порт. Люблю портовые города, не люблю города на реках. Речные города тоже бывают портами, но реки большим открытым водным пространствам явно проигрывают: Санкт-Петербургу и Финскому заливу или Хельсинки и Балтийскому морю – моим родным городам (и морям), Сан-Франциско или Нью-Йорку – где был. По сравнению с Санкт-Петербургом в Москве нет воды, так же как нет ее в Нижнем Новгороде. В портовых городах дуют ветра, воздух всегда свеж – дышится легче. А какой ветер с реки? Пусть даже такой широкой и полноводной, как Волга. Другими словами, в портовых городах я чувствую себя свободнее. Реки – сковывают. Потому что сами скованы берегами. И если подумать, то порты всегда олицетворяли собой путешествия, эмиграцию, новые земли и свободу.
   Я думал об этом, пока горела моя трудовая книжка. Я покинул один портовый город, который, впрочем, стал для меня слишком душным, шумным, большим… И гуляю теперь по другому. Страницы сгорели. Все, кроме последней, на которой напечатаны правила пользования сиим документом. Обложка так и осталась целой. Что было внутри? Ничего интересного… Шесть лет я проработал обычным клерком, меняя места работы примерно раз в год. Отовсюду меня уволили. Исключение составляют только первая и последняя работы, с которых я уволился сам по причине переезда: сначала из Нижнего в Санкт-Петербург, потом из Петербурга в Италию. Но клерк из трудовой книжки перестал существовать. Помимо этого у меня были и прочие работы и подработки, которых было не так уж и много, поэтому приведу их полный список:
   – продавец в магазинах,
   – мойщик посуды в ресторане,
   – кухонный работник в сети быстрого питания,
   – уборщик помещений и номеров в мотеле,
   – разменщик монет в зале игровых автоматов и наладчик (непутевый) этих же автоматов,
   – работник типографии,
   – уборщик снега и кольщик льда на тротуарах (моя любимая),
   – разнорабочий на ремонте квартиры,
   – оператор на компьютере,
   – курьер по городу,
   – а также стендист на шести выставках.
   Точных мест не называю. Разве только кто-то из моих бывших работодателей читает сейчас эти строки. Тогда передаю большой привет! Из всех этих мест меня тоже уволили. Где-то я проработал всего один день, где-то и целого дня не вышло. В таких случаев мне ничего не заплатили – просто я сам не пришел на следующий день на работу – получается, работал бесплатно. Впрочем, достаточно. Я не собираюсь описывать свою рабочую биографию. Ничего скучнее придумать невозможно.
   Все!
   Хватит!
   Наработался!
   Но это не значит, что я лентяй. Жизнь как таковая не предполагает безделья. Я люблю трудиться. «Трудиться», как можно понять из самого слова, – делать что-то трудное, прилагать усилия. Это и есть та деятельность, к которой должен стремиться человек. Что такое работа, все мы прекрасно знаем. Что я понимаю под трудом? Так называемое «возделывание собственного сада», то есть труд на своей земле, обустройство собственного дома, помощь соседям по улице… Творчество, любой вид творчества – труд в чистом виде. Но не все так просто. Труд имеет свойство превращаться в работу. Пример: писатели (художники, музыканты), связанные жесткими условия контракта, которые штампуют свои работы, как на конвейере. Они не трудятся, а работают. Точно так же обычные профессии могут быть трудом, если работа нравится и ты видишь в ней смысл или даже призвание.
   Признаюсь, сам я пока не до конца разобрался в этом вопросе. Но хочу разобраться. Для этого я бросил свою последнюю работу, для этого бросил съемную квартиру, не сказав об этом ее владельцам – просто взял и исчез (заплатив причитающееся). Просто уж очень хотелось откуда-нибудь сбежать. Я и на работе хотел взять отпуск и не вернуться. Но это была лучшая работа в моей жизни. Сам удивляюсь, что это говорю. Для этого я отправился в Италию, чтобы провести следующие восемь месяцев – с марта по ноябрь – в небольшой деревне под названием Ламон в Доломитовых Альпах, работая волонтером в местной экологической организации, назовем ее «Гринписом», которая держит в Ламоне образовательный центр. В горах я никогда не был. И это тоже вопрос для меня. Но об этом дальше… На это у меня есть целая книга.

   Я хочу досказать о символах… Если вы поняли, к чему я клоню… Все последние дни в Питере я бегал как сумасшедший, доделывая разные дела и готовясь к побегу. Идея сжечь трудовую книжку, чтобы никогда больше не возвращаться к работе, по крайней мере, таким образом, каким это было раньше, пришла мне в голову задолго до того, как я сжег ее в порту. Сначала я хотел сжечь ее сразу после того, как получу обратно: возле здания завода или на набережной Черной речки, где я обычно гулял в обеденный перерыв. Но на радостях поспешил уйти с работы. Потом я хотел сжечь ее возле своего дома, и когда уже вышел по делам, прихватив с собой книжку, то понял, что не взял зажигалку. Та же история с ключами от квартиры. Так как убегал я тайком, то ключи были со мной до последнего. Я хотел отдать их соседям, хотел бросить в почтовый ящик, но так получилось, что, сам того не желая, взял с собой в Италию и ключи, и трудовую книжку. И только сидя в порту понял, что эти два предмета и были символами моей несвободы! То, что мертвым грузом сковывало меня в Санкт-Петербурге все пять лет, что я там прожил.
   Я работал, чтобы оплачивать квартиру – арендная плата съедала почти половину зарплаты. И не мог бросить квартиру и работу дольше, чем на отпускные две недели, ведь потом пришлось бы заново искать и то и другое – нет занятия хуже! Замкнутый круг. Будь у меня свой дом, я бы хоть что-то зарабатывал. А так, считай, работал почти задаром, перекладывал деньги из одного чужого кармана в другой. В этом ли смысл жизни? Сколько раз я пытался изменить ситуацию, но иногда бывает проще собраться в путешествие в другую страну, в другой мир, чем переехать с одного адреса на другой в пределах одного города или найти новую работу. Конечно, никто меня не отпускал. Для этого пришлось сбежать.
   Ключи от квартиры я утопил в бирюзовых водах венецианской лагуны несколькими часами ранее, когда плутал по городу и вышел на Сан-Марко. Бросил в воду между двух черных гондол, которые – по Вайлю – точно как гробы. Один символ похоронил. Со временем (это произойдет довольно быстро) соленая морская вода разъест металл и от ключей не останется и следа – только мои воспоминания о них. Второй символ пусть и не сгорел целиком – главное было уничтожено: записи моей «трудовой» истории: кем, где, когда, как долго, почему, печати-подписи.
   Остатки трудовой книжки я не стал бросать в воду, чтобы не увеличивать мусор, которого в лагуне и без того хватает, а свернул в трубочку и воткнул в отверстие в одном из металлических столбиков с открытым верхом, установленных вдоль причала. Так что со временем, после двух-трех дождей, книжка обязательно истлеет. Похоронил второй.
   Уже после, насладившись действом и надышавшись ветром, уходя из порта дальше по направлению к Пьяццале Рома и железнодорожному вокзалу (по пути там, кстати, отделение полиции – эмигрант!), смотря на растущие вдоль набережной деревья, я поймал себя на мысли, что было бы во много раз более символично (раз уж речь идет о символах) закопать ключи и остатки трудовой книжки под одним из этих деревьев, положив предварительно для сохранности в полиэтиленовый пакет, запомнить, под каким именно, сосчитать шаги, может быть, даже нарисовать карту, чтобы знать, куда бы меня ни занесло мое путешествие в поисках свободного труда, что есть город на земле, в котором хранятся символы моей несвободы. И город этот – Венеция. Город, вольнодумству жителей которого на протяжении всей его истории завидовали другие города и даже целые страны, а теперь освободивший и меня. Это давало бы мне возможность всегда вернуться в этот город, отыскать этот пакет под отмеченным на карте деревом и взглянуть на цепи и на бухгалтерскую книгу, которые когда-то сковали меня и от которых я наконец освободился. В голову пришла еще более странная мысль: а может быть, и вовсе не стоило сжигать трудовую книжку, ведь куда более символично было бы посмотреть на даты-названия-места-печати-подписи, чем на пустой документ лишь с одним уцелевшим листом.
   Но мгновение спустя – один или два шага, один или два порыва ветра – я понял, что сделал все именно так, как должен был. Не должно быть никаких символов! По этой же причине мне всегда казалось странным существование всевозможных музеев подневольного труда, коими полон американский юг.
   Музеи – определенно дело рук власть имущих как напоминание о том, что одни всегда будут считать себя выше других. Пусть знание об этом сохраняется в книгах. Например, в такой книге, как эта, где писатель, путешественник, волонтер – другими словами, трудяга (в моем понимании от слов «трудиться» и «бродить» / «бродяга»), а самое главное – свободный человек, пытается проверить на собственном опыте, возможен ли свободный труд как таковой или мы обречены на вечную работу, строя музеи самих себя – рабочих, придумывая все новые и новые символы своей несвободы.
   Обо всем этом и повествует эта книга – первая в цикле «Рассказов трудяги», назовем его так.

1. Звенящая тропа

   Отправление: церковь Сан-Даниеле.
   Объекты на пути: холм Сан-Пьетро, Ригой.
   Прибытие: площадь 3 Ноября.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 1 час.
   Протяженность: 1 километр.
   Перепад высот: 40 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, панорамные виды.

   1 марта

   Приключения начались сразу. Вечером того же дня я поехал в Падую на встречу с другими волонтерами из нашей группы, откуда мы должны были отправиться на машине в Ламон. На вокзале Санта-Лючия ремонт, ужасный шум. Только с третьей попытки купил билет: автомат по продаже билетов то и дело отказывался работать. Поезд опоздал. Затем ехал медленнее, чем должен был. Я почувствовал неладное, но не волновался, потому что был предупрежден заранее – в Италии это случается часто. В итоге проехал остановку Кастельфранко-Венето – пересадочный пункт между Венецией и Падуей. Выскочил на безымянной остановке, посмотрел вслед уходящему поезду и только через минуту-другую понял, что забыл в поезде сумку с компьютером: две схватил, а третью оставил. Она лежала на верхней полке. Стою один на пустом перроне. Италия…
   В Падуе меня ждало десять человек. Денег на телефоне нет – позвонить не могу, даже отправить смс-сообщение. Вернуться обратно – не проблема, нужно только дождаться поезда в противоположном направлении, пересесть в Кастельфранко, но остальные волонтеры максимум через час уедут. Как я буду добираться до Ламона? А черт его знает… Я даже не знаю точно, где он находится. Где-то в горах… Нужно было обязательно позвонить.
   Рядом со станцией я обнаружил парковку и стал просить у прохожих телефон. Сначала у женщины, которая возвращалась из магазина. Телефона у нее не оказалось. Потом у мужчины, который выгуливал собаку. Он тоже не взял с собой телефон. По-английски никто не говорит. Вообще ни слова! Спустя какое-то время вернулась женщина. Нашла телефон! Я попросил ее набрать нужный мне номер. Поговорил с Мартой, координатором нашей группы, объяснил, что пропустил остановку и попросил дождаться меня в Падуе. Вернул телефон моей спасительнице. Без единого слова по-итальянски или по-английски (объяснялись языком взглядов и жестов) мы нашли общий язык и уже спустя мгновение обнимались и целовались. С собой из России я взял несколько сувениров, как раз для таких случаев, в том числе несколько матрешек. Знаю, глупо. Никогда раньше этого не делал. Но в этот раз почему-то захотелось. Подарок ей понравился и она сказала, что никогда меня не забудет. В ответ я сказал тоже самое и еще раз поблагодарил за помощь. Таким было мое первое общение с итальянцами.
   Одна проблема была решена. Оставалась вторая – сумка. Насчет потери компьютера я не сильно переживал. Он был старым и тяжелым. Где-то в глубине души я даже был рад от него избавиться. Все ценное я сохранил на отдельном носителе. Я всегда так делаю во время путешествий – на случай потери компьютера. И вот это произошло. Но в одном из карманов сумки лежала распечатка моего личного дневника за последние пять лет, так сказать, «Петербургский период», и открытки от друзей по переписке со всего мира. И то и другое было для меня очень ценно. «Вряд ли какой-нибудь итальянец, найдя мой дневник на русском языке, станет его переводить, скорее просто выбросит», – подумал я. Но и представлять обратное не хотелось. Решил, что по прибытии в Падую обращусь в бюро находок. Нужно было придумать, как объяснить ситуацию.
   Первый раз в жизни мне пришлось воспользоваться карманным разговорником, который я купил в день отъезда в Доме книги на Невском. Тоже никогда раньше этого не делал. Думал, что это бесполезная вещь: скажешь два слова, а то, что услышишь в ответ, все равно не поймешь. Но разговорник мне пригодился. В нем я нашел фразу «Я потерял сумку», переписал на станции номер поезда, на котором ехал, а дальше просто нарисовал на листе бумаги картинку: сумка – компьютер – конверт А4 (с дневником) – конверт А5 (с открытками) – провод от компьютера и компьютерная мышка – футляр от очков. Номер контактного телефона Марты и адрес волонтерской организации. Через тридцать-сорок минут приехал обратный поезд, и я вернулся на одну станцию назад.
   Как только оказался в Кастельфранко, в голову пришла гениальная мысль: чем терять время и обращаться в бюро находок в Падуе, я пошел прямиком в отделение полиции на станции. У меня было немного времени в запасе. Показал бумажку. К счастью, один из полицейских, а всего их было двое, дежуривших в тот день, говорил по-английски (и говорил довольно хорошо). Кроме того, был в Санкт-Петербурге в начале 90-х. Мы сразу нашли общий язык: «Руссиа», «Эрмитаж», «коммунисто»… Он позвонил куда-то и уже через две минуты мою сумку искали непосредственно в поезде. Шанс найти пропажу был: один процент из ста. Полицейский так и сказал. В «мафиозной» Италии бесхозные вещи долго не залеживаются, особенно техника. Но у меня было хорошее предчувствие. С того момента, как я выскочил из поезда, прошло чуть больше часа. «Сумка, должно быть, еще лежит на своем месте», – думал я. Пора было снова ехать. Мы попрощались, и я отправился в Падую, на этот раз в нужном направлении.
   Когда объясняли детали встречи, предполагалось, что на станции будет растянут большой флаг с эмблемой волонтерской организации, чтобы найти друг друга. В результате меня встречали прямо на перроне (кстати, слово «перрон», как-то не вяжется у меня с заграницей, скорее платформа, так же как, впрочем, и вокзал – скорее станция), так как ждали уже два часа. Хесус – один из волонтеров, написал мое имя еле заметной ручкой на пустом подарочном пакете местного сотового оператора «Уинд» – купил телефон. Внутри был чек и пустая бутылка из-под воды. Очень трогательно. Нет, серьезно. Никто никогда меня раньше так не встречал – чтобы с именем. Часа два – было уже темно – мы ехали в Ламон. По дороге знакомились. Я рассказал историю про сумку. Всем понравилось. Где-то на полпути до Ламона позвонили с радостной новостью – нашли мою сумку! Я хоть и старался не думать о ней, но все равно переживал. Читал о том, как писатели теряли рукописи и никогда их больше не видели. И вот это случилось со мной, в XXI веке – веке компьютеров: потерял и рукопись, и сам компьютер. Марта договорилась, что я заберу ее через неделю.
   И чтобы уж завершить эту историю, расскажу, что благополучно забрал ее ровно через семь дней. Вот она, родная, лежит на столе. Дежурили те же полицейские. Я заранее написал на итальянском благодарственную открытку с видом Санкт-Петербурга и зачитал в присутствии начальника станции. Начальник попался строгий. Провел процедуру как надо: заставил подписать заявление, сделал ксерокопию моего паспорта и визы… но это у них такая процедура в случае нахождения потерянных вещей. А когда увидел, что «не все гладко», что я здесь надолго, еще пытался расспрашивать, на каких точно основаниях я здесь нахожусь, где живу или собираюсь жить, кем работать… Так я попал в полицейскую базу данных Италии. Видимо, уже навечно.

   2 марта

   Начались первые две недели, в течение которых у нас будет так называемая «официальная часть». Живем мы все вместе, в одном доме. Всего нас двенадцать человек, «апостолов», как пошутил Джейк, один из волонтеров, англичанин из Барселоны. Точнее, пока только десять. Еще двое приедут позже. А также Марта, которая уже появлялась в этом рассказе, и Инес – руководитель моей группы. Всего групп – три, по четыре человека, в разных городах: Ламоне, Фонтиго и Падуе.
   Компания подобралась что надо: от вечных тусовщиков до тихонь вроде меня. Хотя не такой уж я и тихоня, скорее философ по жизни. Живем в здании бывшей школы. Она не такая большая, как городские школы, но довольно просторная. Две большие комнаты на первом этаже: гостиная и столовая, а также кухня. В столовой небольшая металлическая печка, которую мы топим каждый день, потому что еще холодно. Отопление есть: чугунные батареи в каждой комнате, но Инес включает их только вечером, потому что днем мы бегаем туда-сюда. На ночь выключает. С утра в здании холодно, не хочется вылезать из постели. Спим каждый под двумя одеялами, благо этого добра здесь хватает. Спим вместе, в одной комнате, на двухъярусных кроватях. Напоминает мне это тихий час в детском саду или пионерский лагерь. Всего на втором этаже шесть комнат: две маленькие – для мальчиков и девочек, одна крошечная и три большие, в каждой из которых по 15—20 спальных мест. Три туалета-душа.
   Примерный распорядок дня такой: подъем в восемь утра, два человека готовят завтрак на всех (завтрак в Италии очень простой: кофе или чай, хлеб с джемом или маслом, апельсины или яблоки). Так как организация экологическая, едим мы только местные сезонные продукты. Бананы и прочие экзотические фрукты и овощи под негласным запретом. Почему нельзя есть бананы? Потому что везут их издалека и продают втридорога, а выращивают в Южной Америке или Африке на плантациях с помощью дешевой рабочей силы. Те условия, в которых вынуждены работать местные и «условиями» то не назовешь, а ту крошечную зарплату, которую они получают, и зарплатой-то назвать сложно. Сначала было трудно привыкнуть. Но потом как отрезало, даже не вспоминаю. С девяти до часа – официальная часть. Затем ланч (готовим по очереди, кто что придумает). Перерыв на час или два. И снова пара часов занятий. Ужин около восьми-девяти вечера. После двенадцати спать. Но все намного веселее, чем я описал. Наверное, половину всего времени мы проводим без особой пользы для дела. Польза, конечно, есть: знакомство, общение… Это и есть план на первые две недели.
   Отход ко сну, например, – целый спектакль. В двенадцать он только начинается и обычно растягивается минимум до двух-трех ночи, а нередко и четырех-пяти утра. Наш главный весельчак Хесус, с Майорки (оно и понятно – остров вечных вечеринок) – ходячее представление. Он и с девушками заигрывает, и с парнями зависает в барах, уже спланировал все наши будущие вечеринки и совместные поездки… Если так пойдет и дальше, он скоро станет известен на весь Ламон и всю округу. Да, собственно, это уже произошло. Угадайте, с кем из двенадцати человек мне посчастливилось оказаться в одной группе, более того, предстоит жить в одной комнате следующие восемь месяцев?! Я просто притягиваю противоположности. У меня даже есть теория на этот счет. Как-нибудь расскажу… Наша общая шутка с самого начала: через восемь месяцев либо Хесус станет как я, либо я стану как Хесус.
   Джейк составил и регулярно пополняет словарь его смешных слов и выражений. Например, «потенция». По-испански это произносится с особой мягкостью: буква S в испанском, например в слове Barselona, произносится на самом деле как английское th, то есть язык нужно положить между зубами. Я этого не знал. Впрочем, насчет мягкости – это уже моя шутка. Не знаю точно, что они имеют ввиду. Вот что с нами делает Хесус! Другое слово – пенья. Пенья по-испански – братва. Или что-то в этом роде. Так вот, на Майорке у Хесуса осталась пенья, которую он любит, скучает по ней и грозится привезти в Ламон. Мы все от этого в ужасе, потому что и одного Хесуса нам хватает с лихвой. Пример крылатого выражения: If you felt down – stop drinking! (Если ты упал – самое время прекратить пить!) Это, конечно же, касается баров.
   Главное слово первых дней – бар. Вечером часто срываемся в какой-нибудь бар в Ламоне или окрестностях. Один есть даже в Рунье, называется «Каваллино», – так что и ходить далеко не нужно. Да, следует сказать, что живем мы не в центре Ламона, а в деревне под названием Рунья в полутора километрах от Ламона. В Ламон ходим пешком или ездим на велосипедах. Поначалу я тоже ходил по барам, но теперь не хожу. Да, и денег на это уходит много. За несколько дней потратил больше 100 евро, которые взял на всякий случай. Этим случаем оказался Хесус.
   Отход ко сну… Вардани, девушка из Армении, которая тоже не лишена чувства юмора, спит прямо над Хесусом. Не подумайте ничего плохого. Напомню, кровати двухъярусные. Но в полной темноте непрекращающиеся шутки звучат особенно пикантно. Иногда Джейк что-то добавит, иногда Иллка – не уступает им обоим, она из Албании. Не будь ее, Хесус и Вардани были бы сладкой парочкой, а так получается троица. Я засыпаю, не в состоянии дослушать их шутки. Утром чей-то резкий и противный голос, как из громкоговорителя, откуда-то снизу разносящийся по всему дому, заставил всех проснуться: Eigth thirty – time to wake up! (Восемь тридцать – пора вставать!) И так раз десять подряд. Я подумал, что это Инес или Марта, решили таким образом разбудить всех сразу. Ну точно, как в лагере «Зеленый город», в который я ездил, когда занимался кик-боксингом. Тренер заходил в семь утра в комнату, как в казарму, и громко произносил: «Рота! Подъем!» Приехал… В Италию… Оказалось, источник звука находится гораздо ближе, через одну кровать. Это Хесус завел на утро будильник в телефоне! Шуткам не было конца. Думаете, он отключил будильник? Нет! Просто поменял язык в настройках телефона сначала на испанский, а потом на итальянский. И все началось по новой.
   Не устаю повторять себе, что все это напоминает мне какое-то реалити-шоу. Нас запустили в дом, все время мы проводим вместе в гостиной или столовой – по комнатам никто не сидит, бесконечно шутим над именами (Хесус придумал некоторым прозвища), языковыми особенностями той или иной страны, поведением друг друга, присматриваемся, обнимаемся и целуемся с момента знакомства, а от сюда влюбляемся друг в друга (Джейк и Хелена) … нет разве что ссор и скрытых камер. Тема «Большого брата» постоянно всплывает во время разговоров. По-моему, кто-то даже читает «1984». Я пытался года два назад, но не осилил и полутора страниц. Знаю, книга полезная, о свободе, но уж слишком много в ней политики.

//-- * * * --//
   Первый рабочий день! Убирали снег во дворе, чтобы освободить место между деревьями: во дворе три тополя. Хесус никогда не видел снега! Радовался, как младенец, кидался снежками, вырывал лопату у меня из рук, не давал никому работать… Так ему это понравилось. Я же вспомнил, как бабушке в Приветнинском, моей деревне, зимой каждый день по несколько часов приходится расчищать тропинку от дома до калитки, только чтобы сходить в магазин. Хесуса бы туда на всю зиму!
   Марта решила занять нас физическими упражнениями и растянула веревку для ходьбы. По-английски она называется «слэклайн» и представляет собой длинную плоскую стропу, которая крепится, например, к деревьям и натягивается (не сильно) на уровне 50—100 сантиметров от земли. Задача состоит в том, чтобы пройти по ней, в нашем случае – от одного дерева до другого, и не упасть (мировой рекорд 214,5 метра!) Часто используется альпинистами во время тренировок. Развивает координацию и навыки балансирования. Никогда раньше не пробовал. Получилось неважно, а вот Марта молодец. Она невысокая и легкая. Ей такие виды спорта подходят.
   Переложили дрова, чтобы освободить место для строительства крыши над поленницей. Сейчас они мокнут под дождем. Дрова не такие, какими бы обычно себе их представляем: крупные поленья, порубленные на части, а тонкие стволы деревьев. Развести огонь такими дровами довольно трудно. Нужна сноровка.
   Пока работали, играли в интересную игру, называется «У меня в голове кто-то есть» (I Have a Person in my Mind). Один человек загадывает кого-то известного или, например, общего знакомого, остальные задают наводящие вопросы: мужчина или женщина? молодой или старый? живой или мертвый? из Европы, Африки, Америки? и тому подобное, один за другим, пока кто-то не отгадает, а загадавший не подтвердит правильный ответ. Кого загадывали? Папу Римского (исторический момент: вот-вот изберут нового), Цезаря, Иисуса… Когда очередь дошла до меня, мне сразу вспомнился Мандела. Почему? Потому что в этот момент я думал о свободе. Убрать снег, переложить дрова… На обычную работу это не похоже, а похоже скорее на труд. То, за чем я и ехал в Ламон!

   3 марта

   Первая большая прогулка и одновременно экскурсия в горы: к нам присоединилось несколько местных жителей. Экскурсии в горы для всех желающих – одно из направлений нашей работы. На машине, минуя Савромонте – соседнюю деревню, доехали до Пассо Кроче д’Ауне, перевала на уровне чуть выше 1000 метров над уровня моря, а оттуда поднялись на гору Авена. Минут сорок шли по широкой лесной дороге – все время вверх. Оказались на большом открытом пространстве. Там горнолыжная база, люди катаются на лыжах, сноубордах или просто ходят по горам; многие в специальных снегоступах – широких накладках на ботинки, чтобы не проваливаться в снег. Вокруг горы и лес. Пройдя еще немного, остановились на самом кончике плоскогорья, с которого открывается потрясающий вид на долину. Кроче Авена – большой металлический крест, установленный там же. Такие кресты часто ставят на вершинах гор. Я спросил Инес, почему именно кресты, а не что-то другое, ведь не всякая же гора несет религиозный смысл. Она ответила: «Так эффектнее». На кресте табличка: «1439 метров над уровнем моря». Самая высокая точка, на которой я когда-либо был! Я поспешил сказать об этом Инес. Она, конечно, улыбнулась, но понятно, что это семечки для тех, кто живет в горах.
   Горы поражают воображение. Те самые черные горы и долины с рукотворными ландшафтами, которые я видел из самолета. Сверху я любовался горами. Теперь же, находясь в горах, поднял голову к небу. И увидел, что над Доломитами настоящий трафик из самолетов. Воздушные лайнеры разрезают кристально-чистое голубое мартовское небо-море, оставляя за собой удивительно четкие белые клубящиеся полоски – одну, а при детальном рассмотрением на фотоаппарате – две, которые в течение минуты-другой гаснут. Иногда по пять-шесть самолетов в разных уголках неба (странно звучит, правда? есть ли у неба уголки?) Бывает, что полоски от самолетов пересекаются. Слава богу, что это только видимый эффект. При этом звука двигателей не слышно, лишь иногда совсем чуть-чуть.
   Возвращались уже другой дорогой, которая где-то оказалась полностью под снегом, и мы пробирались еле-еле. Вернулись в полном составе, целыми и невредимыми, пусть и с промокшей насквозь обувью. Зашли в ресторан у подножия Авены – отогреваться, а заодно попробовать местной кухни. Полента – популярная в регионе Венето кукурузная каша желтого цвета. До появления кукурузы в Европе полента была серой, неприглядной на вид, так как готовилась из других сортов муки. У нас она называется «мамалыга». Чем больше я узнаю кухню других стран, тем больше убеждаюсь в том, что готовят везде одно и то же, только называют по-разному.
   Полента готовится в специальных медных чанах на открытом огне при постоянном помешивании – иначе моментально пригорает. Подается чуть остывшей или даже холодной (поэтому ее можно резать кусками) с запеченным сыром (еще одно местное блюдо, очень вкусное), квашеной капустой… Не обед, а пир. Платили каждый за себя. Причем не кто на сколько заказал, а разделили общую сумму на количество человек. Получилось по 10 евро с каждого. Не знаю, везде ли так принято в Италии или только среди волонтеров.

   4 марта

   Погода испортилась, но первые три дня были солнечными, а ночи чистыми. На небе были звезды. Я уже сотню лет не видел звезд! Яркие кристаллы россыпью. Вчера по пути в бар спорили о звездах: где какое созвездие находится? Причем спор был на международном уровне, я бы даже сказал, в планетарном масштабе, если учесть, что все мы из разных стран. Каждый по-своему называет одни и те же звезды, при этом никто до конца не уверен, как они называются по-английски. Дорога между Ламоном и Руньей не освещается, тьма кромешная – без фонарика не обойтись. Хесус надевает на голову фонарик на резинке и ведет нас за собой, приговаривая: «Следуй за лидером!» (Follow the leader!) – еще одно его выражение.

   11 марта

   Немного про сам Ламон. Город (или деревня) оказался не таким простым, как я ожидал. Главная местная достопримечательность, церковь Сан-Пьетро – не просто церковь, а настоящий некрополь, – окружена кладбищем. Находится она на одноименном холме, так что видно ее отовсюду. Рядом с церковью небольшой парк с тем же названием. Церковь – холм – парк – святая троица (моя догадка). Перед подъемом установлен специальный знак, читаю: Gradinata caduti e dispersi di Russia, 1942—1943 («Лестница павших и пропавших без вести в России в 1942—1943 годах»). А в конце лестницы еще один знак, на камне, с припиской: «Вечная память» (A perenne memoria). И эмблема Национальной Альпийской Ассоциации – горного подразделения итальянской армии. Одним словом, на кладбище покоятся в том числе жители Ламона, воевавшие против русских во время так называемой «Русской кампании» (Compagnie di Russia) во второй мировой войне.
   Что я думаю на этот счет? Во-первых, это известный факт – Италия воевала на стороне Германии. Во-вторых, глупо проводить какие-либо параллели между давно минувшими событиями и сегодняшним днем. Параллели проводят политики и историки, простые же люди от этого далеки, по крайней мере я. И в-третьих, вокруг безумно красивые горы. Погода меняется каждый день, а вместе с ней и горы. Не могу налюбоваться. В ясную погоду горы хорошо видны, а бывает, что облака ползут между гор, словно драконы, обвивая их своими телами. Иногда драконы словно растворяются в воздухе и покрывают белизной большую часть гор, видны только верхушки, гордо торчащие из облаков. А бывают туманы, когда все вокруг заволакивает молочно-белым, гор почти не видно, и в воздухе стоит запах, как будто что-то горит – драконы испускают огненный пар. Сейчас горы черные, покрыты снегом и выглядят зловеще, но летом будут зелеными, снег полностью растает. Пока в это трудно поверить.
   Почти на каждой горе или под горой – деревня. И все это разные деревни, а не одна. Как уже сказал, мы живем в Рунье, и это уже не Ламон, а отдельная деревня. Спуститься с горы или подняться на гору – другая. Улиц как таковых нет. Вместо них – деревни. Улицы есть только в Ламоне. Важная особенность: в Италии названия улиц пишутся не на домах, а только один раз на указателе в начале улицы. Все это называется «коммуна», Коммуна Ламон. То есть все деревни входят в общее образование Ламон. Исключение составляет только Арина, гордо раскинувшаяся на противоположной от Ламона горе. Арина не хочет объединяться с Ламоном. Местные вообще отличаются независимостью и нехотя становятся частью чего-либо. Собственно, как таковой страны Италии до 1861 года и не существовало. Был Рим, были Венеция, Неаполь, Генуя… И многие до сих пор называются себя именно венецианцами, неаполитанцами, а не итальянцами, хотя, понятное дело, рождены были уже в объединенной Италии.
   О Ламоне сегодняшнем нам рассказывает Инес, а вот историю города мы узнали от Флавио – наставника школы в Рунье, который специально пришел к нам познакомиться, а заодно и провести небольшую лекцию. Именно он несколько лет назад устроил в бывшей школе образовательный центр местной экологический организации, в которой работал и продолжает работать. Он и Инес, собственно и представляют ее отделение в Доломитах. Флавио мне сразу понравился. Манерой общения он напоминает моего отца. Они даже родились в одном году. То есть по возрасту я ему как сын. И внешне они похожи. Жалко, Флавио не знает моего отца. Они бы удивились, увидев друг друга. Инес – типичная итальянка. Я влюбился в нее сразу, как только увидел. Еще во время скайп-интервью. Большие глаза, черные кудрявые волосы. Разговорчивая и жизнерадостная. Кажется, что она может говорить бесконечно. Флавио говорит не спеша и рассудительно.
   Ламон находится в провинции Беллуно с одноименной столицей, регионе Венето со столицей в Венеции. Падуя, Виченца, Верона, Тревизо – это все тоже Венето. На высоте 594 метра, но везде округляют до шестисот. При въезде почти в каждую деревню стоит указатель с обозначением высоты над уровнем моря. Это горы. Здесь этим гордятся. Место, которое выше другого на условный метр, не постесняется об этом заявить. Это самое начало Доломитовых Альп. Прямо под нами равнина и самый крупный ближайший город Фельтре – старый, с интересной историей. Ламон расположен на плато между рекой Чизмон и протоком Сенайга, который впадает в одноименное озеро недалеко от Руньи, а потом и в саму реку. В Ламоне живет около трех тысяч человек. В начале XX века население составляло больше семи тысяч, но с шестидесятых годов начало падать. Люди потихоньку уезжают из Ламона. Жить в горах непросто: работы нет, зимы холодные, развлечений мало… Деревни пустеют. Сан-Донато – одна из главных деревень в составе Ламона, что в восьми километрах отсюда, – считается нежилой. Там нет ничего: ни одного магазина, ни одного бара… Живут там только те, у кого там дома. За продуктами ездят в Ламон. Понятно, что у всех есть машины. Без машины здесь никак.
   Покровитель Ламона – Святой Петр. Еще одна параллель с родиной – Санкт-Петербургом. Отсюда и название главной городской церкви. Звон колоколов разносится на всю округу. Слышно в каждом уголке. Я заметил, что самая яркая заливная мелодия играет каждый день ровно в 19.45. А бывает, что и днем или утром. Помимо каких-то музыкальных композиций, церковь работает как часы, то есть отсчитывает каждые тридцать минут. Час дня – один удар. Два часа – два. Два тридцать – последний удар по тону отличается от первых двух. Поэтому в Ламоне совсем не обязательно иметь часы. Время можно узнавать буквально из воздуха. Здесь ты слышишь время, а не смотришь на стрелки часов. Это еще более символично, если учесть, что часы на церковной башне не ходят – застыли на отметке 9.31. Или 21.31. Кому как: «Стакан на половину пуст или полон». Мне так кажется, что они никогда не ходили. Часы (чуть не сказал куранты) бьют круглые сутки: и в шесть утра, и в половине первого ночи. Но как раз о времени думаешь здесь в последнюю очередь. Его словно не существует. И только удары церковных колоколов напоминают о том, что время продолжает идти, даже если кажется, что оно остановилось.
   Как рассказал Флавио, первая церковь была построена на холме Сан-Пьетро в VIII веке. Постройка периодически обновлялась, но основа ее была сооружена, может быть, даже более тысячи лет назад, а сам холм, на котором она стоит, заприметили и того раньше, задолго до того, как на нем что-либо появилось. Место священное с языческих времен. Считается, что на нем поклонялись богу Юпитеру – Аммону. Отсюда, по одной из версий, и происходит название деревни. По другой – от латинского слова lima, которое означает «пруд» или «мягкая земля», что более вероятно. Плато издревле посещали люди, о чем свидетельствуют многочисленные археологические находки. И не только люди. Одна из таких находок – скелет доисторического медведя, похожего скорее на динозавра, который установлен в холле здания мэрии.
   Горы – это земля пастухов, поэтому разведение овец и производство шерсти всегда было основой здешних хозяйств, а впоследствии и местной экономики, и основным занятием местного населения. Флавио рассказал, что еще не так давно, в пределах столетия, люди держали тысячи и тысячи овец. Сегодня же Ламон считается сельскохозяйственным регионом, и овец здесь разводят скорее в декоративных целях. По крайней мере, в значительно меньших количествах.
   Сегодняшний Ламон известен на всю Италию благодаря фасоли (фаджоло). Место (600 метров, почва, влажность) является идеальным для выращивания разных видов бобовых. Виноград здесь тоже растет, но только для красоты. Фасоль в здешних краях, как оливки или виноград для южных регионов Италии. Я ее так и называю – «оливками севера». Главный городской праздник – Феста дель Фаджоло (Праздник фасоли), как нетрудно догадаться, отмечается в день сбора урожая, в конце сентября. Помимо этого в Ламоне выращивают кукурузу, из которой делают кукурузную муку для поленты. Одна из особенностей местной архитектуры – это длинные балконы в домах. Сначала, когда я их увидел, мне это показалось странным – каждый частный дом похож на отель. «Не может быть, чтобы в таком маленьком городе, как Ламон, было столько отелей!» – подумал я. Флавио объяснил: «Такие балконы удобны для того, чтобы сушить на них кукурузу. С початка снимаются листья, но не отрываются, вешаются на перила и завязываются узлом».
   Кроме того, Ламон расположен на пути знаменитой Виа Клаудиа Аугуста – древней военной римской дороги, соединявшей когда-то территорию нынешней южной Германии с Венецией и другими городами на побережье Адриатического моря. Причем дорога проходит непосредственно через Рунью. Эта новость привела меня в настоящий восторг. Обожаю всякие интересные и знаменитые дороги и тропы и мечтаю по ним пройти. Дорога названа в честь римского императора Клавдия Августа и являлась лишь частью разветвленной системы пеших дорог, использовавшихся в Римской империи, в том числе в горах. Отсюда и важная оборонительная точка на холме Сан-Пьетро.
   А всего в пяти минутах от Руньи находится не менее знаменитый Понте Романо (Римский мост) – старый каменный мост, вернее, мостик, перекинутый через ручей. Это короткий путь между Руньей и Ламоном. По нему же и вьется Виа Клаудиа Аугуста. Она хоть и называется дорогой, на самом деле в горах это всего лишь тропинки. Тропинка в Ламон пока завалена снегом – не пройти, но как только снег растает и мы будем ходить по ней в Ламон, подобно древним римлянам. Пока же приходится делать крюк в полтора километра по асфальтовой дороге: сначала спускаешься с горки, потом… тяжело… поднимаешься. Дыхалка работает на полную. В горах нет прямых дорог: все время либо вверх, либо вниз.

   14 марта

   Напоследок – прогулка по первой тропе подходит к концу – соберу в одном месте несколько первых наблюдений и впечатлений как от Ламона, так и от Италии в целом.
   Во-первых, здесь никто никуда не спешит. Все постоянно переговариваются друг с другом. Сцены встречи и прощания представляют собой настоящее театральное действо. В простые «привет» («чао») и «пока» (тоже «чао»), вкладывается масса эмоций. И то и другое произносится по сто, если не по тысяче раз на дню. Два человека, расставшись на полчаса, снова здороваются, как ни в чем не бывало. И видно, что получают от этого удовольствие.
   Во-вторых, в Италии нет деревянных домов, как на севере, в России и Финляндии. Только каменные. Это первое, что бросилось в глаза, когда я еще ехал на поезде из Венеции в Падую. Понятно почему: дерево лучше сохраняет тепло зимой, а камень, наоборот, прохладу летом. На севере в каменном доме не выживешь – замерзнешь. На юге в деревянном – сопреешь.
   В-третьих, ужасное движение. Водители так и норовят задавить. Даже здесь, в Ламоне, где одна главная улица – Виа Рома, и не более десятка второстепенных, не считая переулков в центре города. Сначала было непривычно, приходилось смотреть в оба и уворачиваться от каждой машины. Но теперь, кажется, привык. Уже не обращаю внимания.
   В-четвертых, погода. На солнце жарко, как летом, а только солнце заходит за тучи или наступает вечер, становится холодно. Плюс сильная влажность. Вещи не сохнут. Первые три дня мы провели на улице. На мартовском солнце я сгорел, как если бы пролежал пару часов на пляже где-нибудь на Ладожском озере в середине июля. Все надо мной смеялись.
   И в-пятых, стоит сказать про итальянский язык. Он мне пока не дается. Не могу запомнить ничего, кроме простейших «привет» и «пока» – получается, за две недели я выучил одно слово. Испанцы из нашей группы понимают итальянский. Это как если бы я приехал в Белоруссию или на Украину. Было всего два простейших урока, которые мы сами и организовали. Но со следующей недели у нас начнутся курсы итальянского языка.

2. Тропа-призрак

   Отправление: площадь 3 Ноября.
   Объекты на пути: Ламон.
   Прибытие: площадь 3 Ноября.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 1 час.
   Протяженность: 2 километра.
   Перепад высот: 0 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, панорамные виды.

   26 марта

   Во вторник подавал документы на вид на жительство. Для этого ездили с Инес в Беллуно, столицу провинции, – красивый горный город. Встали рано утром, выходим на улицу, а вокруг – зима! Все белое. Рунью не узнать. Снег уже успел растаять, но снова выпал. Я не мог поверить своим глазам и оторвать взгляд от этой красоты. Она была повсюду! Облака-драконы обвивали горы. На небе образовывались ярко-голубые просветы, словно окна в другой мир. Когда мы вернулись, от белоснежной сказки не осталось и следа.
   А процедура получения вида на жительство, как и следовало ожидать, – верх бюрократии. Спасибо Инес – она все сделала. Пока прошли все этапы – почту, полицию, снова почту и снова полицию, эмиграционный отдел – вымотались. Люди в полиции неприветливые. Такие же, как в российских ЖЭКах и паспортных столах. Документы приняли, но спросили на всякий случай, есть ли у меня, куда возвращаться в Россию. А то!.. На самом деле уже нет. Сняли отпечатки пальцев и ладоней, разузнали все про папу и маму… Забирать документы через неделю. Сами позвонят!
   Мое итальянское полицейское досье все пополняется и пополняется: сначала потерянная сумка, теперь вид на жительство. Глядишь, такими темпами они напишут книгу обо мне быстрее, чем я о трудах и днях волонтера в горной деревне на севере Италии.

//-- * * * --//
   Первая «рабочая» неделя в Ламоне – в кавычках. Делать пока особо нечего. Готовимся: планируем будущие мероприятия, рисуем рекламные флаерсы… Было время познакомиться с городом. А куда идешь в новом городе в первую очередь? Правильно, в магазин. Потому что знакомство начинается с покупок. В Ламоне три супермаркета местной сети «Край». По-моему, очень удачное название для магазина: «смотри и плачь». Имею в виду и ассортимент – небольшой, и цены – выше, чем в городе. В этом плане Ламон, как и всякая деревня, не является исключением, а скорее подтверждает правило.
   Главное местное кушанье – фаджоли. Каких здесь только нет: белые, красные, сиреневые, черные, зеленоватые, белые в красную крапинку, красные в белую… Хочешь – покупай какой-то один вид, а хочешь – специальные смеси для супов из разных видов. Фасолевый суп простой и вкусный. В России такого не готовят. Для нас фасоль – только белая или красная, консервированная, второстепенное блюдо. Здесь же – целая культура. Оно и понятно: тяжелые (исторически) условия жизни в горах требуют питательной и простой в приготовлении пищи. Инес готовит очень вкусные супы и уже успела нас угостить.
   Свежий хлеб нам привозят каждый день и оставляют на подоконнике снаружи дома, полкилограмма. Но не всегда. Булочница забывчивая. Как ни пытается Инес с ней воевать, толку никакого. Если мы уезжаем куда-то на день или два, доставку хлеба приходится отменять – булочница путается, когда доставлять хлеб, а когда нет. Остальным немногочисленным жителям Руньи хлеб оставляют в авоськах на решетке магазина на перекрестке.
   В Рунье когда-то был магазин, но давным-давно закрылся. Внутри старая мебель, а снаружи поблекшие постеры с изображениями тех продуктов, которые в нем продавались. Осталась также вывеска – «Сале и Табакки» («Соль и табак»): белыми буквами на черном фоне. Все мелкорозничные магазины, по-другому лавки, в Италии называются «табакки». А соль примешалась сюда потому, что раньше в Италии была монополия на торговлю солью, так же как на торговлю табаком и алкоголем.
   По четвергам на центральной площади Ламона – площади 3 Ноября – работает рынок. Но только с девяти до двенадцати дня. Потом всё быстро сворачивают и увозят. У нас бы стояли до победного. Но это Европа, здесь всё по расписанию. Не успел купить – твои проблемы. По этой же причине все магазины закрыты по воскресеньям, а также по средам во второй половине дня. И всегда с двенадцати до трех и после семи часов вечера. Я считаю, что это правильно. Люди должны отдыхать от работы.
   Обычные «руссо туристо» часто жалуются, что за границей невозможно ничего купить поздно вечером или ночью. То есть понятия «сбегать в ларек» здесь нет. Да, это неудобно. Приходится брать в расчет среду и воскресенье. Но почему мы никогда не думаем о тех людях, которые работают в магазинах с утра до ночи? Я сам так работал. До сих пор с ужасом вспоминаю этот график «два через два по двенадцать часов», и даже тот не соблюдается. Бывает, что работаешь три через один – день отдыха – и снова три через один. А кто-то работает почти круглосуточно! Поэтому терпите, милые туристы, терпите…
   Рынок в Ламоне маленький. Только две овощные лавки и две лавки со свежими сырами. Овощи самые разнообразные, только больше салатов и трав. Радиккио – мерзкая фиолетовая гадость – как назло самая популярная. Овощи можно купить не только в четверг – работают две постоянные овощные лавки. Есть и мясная. Остальное – всякое барахло: промтовары и одежда. В этом плане рынок в Ламоне не отличается от промтоварного рынка в Приветнинском.
   Рынок по четвергам – явление скорее социокультурное. На эти три часа город заметно оживляется, особенно если стоит хорошее солнечное утро. Люди стекаются на площадь пообщаться, обсудить последние новости, посплетничать – как же без этого? в деревне все друг друга знают, – и просто поздороваться, чего порой бывает достаточно. Сколько все-таки заложено в этом простом «чао»! Не знаю, как в других языках, но «чао» не идет ни в какое сравнение с дежурным английским «хай». Впрочем, как и с русским «привет». Дело не в интонации, потому что «чао» может быть как сдержанным, так и протяжным и громким (так любит объявить на всю школу о своем появлении Хесус). А в чем-то другом. В чем, я пока не разгадал. Но в обоих случаях это всегда что-то положительное, оптимистичное, обоюдное… Придя на рынок, можно встретить всех кого знаешь: библиотекаря из местной школы, детишек, для которых мы проводим мастер-классы, парикмахершу, которая меня подстригает (кажется, в Ламоне я у нее чуть ли не единственный клиент) … то и дело кто-то знакомый мелькает. Рынок ламонийцы любят. Готовят вкусно.
   Помимо супермаркетов, трех булочных и рынка в Ламоне есть два канцелярских магазина (в одном из них также книги, в другом сувениры), магазин с газетами и журналами, цветочный, магазин фототоваров, радиотехнический, спортивный, магазин постельного белья и магазин «всякой всячины», как я его называю. Ни разу в него не заходил, но внутри он похож скорее на барахолку, чем на магазин. С магазинами, кажется, все.

//-- * * * --//
   Утолю ваше любопытство – расскажу про дела житейские, которые дома решаются незаметно, но здесь из-за незнания языка превращаются в маленькое приключение – про свой первый поход в парикмахерскую. В Ламоне их две. Я хожу в ту, что «У Селестины» – по имени владелицы. Женщине за пятьдесят, по-английски ни слова. Передо мной стояла крайне непростая задача: объяснить на итальянском, как меня подстричь. Я с трепетом к этому отношусь. Не люблю менять парикмахерские, потому что в каждом месте стригут по-разному. Цены тоже скачут от места к месту.
   Я заранее составил текст и также, как в случае с полицейскими, зачитал Селестине свое обращение прямо с листа. Не знаю как она стрижет ножницами, но оказалось, что машинкой стричь она совершенно не умеет. Волосы торчали в разные стороны. Но уже в следующий раз получилось лучше, ровнее. Учится. А я стараюсь каждый раз сказать что-нибудь новое по-итальянски. Хорошо, что в следующий раз уже не пришлось объяснять как меня стричь.
   В школе над моей прической смеются. «Подстригся?! А мы и не заметили разницы», – Элоиза, испанка из Мадрида. «Иван, у тебя и так короткие волосы. Куда уж короче?» – Диона из Греции, но выросла в Люксенбурге. Хесус: «Давай я тебя подстригу машинкой! Бесплатно!» «Нет уж, спасибо». Про себя: «Тебе только дай, точно на лысо подстрижешь». Уж пусть лучше на мне Селестина тренируется.

   28 марта

   Перебрались в собственные комнаты. Ребята из Фонтиго и Падуи давно уже уехали, а мы так и спали в большой комнате. У девчонок вид из окна на Арину, а из нашей с Хесусом комнаты – на церковь Сан-Пьетро и гору Валлацца. На минутку представьте себе вид с туристической открытки из Доломитов. Теперь это вид из моего окна. Так бы и просидел все восемь месяцев у окошка, наблюдая за тем, как меняется этот пейзаж. А меняется он десятки раз за день – неестественным, невероятным, непостижимым, неправдоподобным, неземным образом… Красота неописуемая. Забыл сказать, что церковь ночью подсвечивается не хуже, чем Зимний дворец. Таким же мягким желтым светом. Так что ее не только слышно круглые сутки, но и видно.

//-- * * * --//
   Из моего окна видно огород. Владельцы поля сдают небольшой участок школе в аренду. Вчера посадили первые семена – фасоли, на пробу. Потому что весна в этом году холодная и дождливая. Не только в Италии, но и по всей Европе. Местные не перестают жаловаться – не помнят такой плохой весны. Кроме того, в горах погода всегда немного хуже, чем на побережье. Смотрю прогнозы погоды, а они в горах на удивление точные: если в понедельник написано, что в пятницу с четырех до шести будет дождь, то так оно, скорее всего, и будет. В Ламоне всегда на пять, а то и на десять градусов ниже, чем в Венеции. Никто ничего не сажает. Разве что фасоль. Для фасоли условия почти идеальные. Сделали дырочки в земле с промежутком в пятнадцать сантиметров. Бросили в каждую по зернышку – с прошлогоднего урожая. Но рано или поздно погода наладится. Будут кабачки, помидоры и огурцы, перец…

//-- * * * --//
   Накануне вечером менялись семенами. Каждый год в марте местные фермеры и просто все, кто выращивает что-либо у себя на огороде, собираются вместе и обмениваются семенами, какими-то редкими сортами местных растений, чтобы поддерживать их воспроизводство. Однажды я был с бабушкой в подобном месте в Питере, на Лесной, возле ее дома, но там это обычная выставка-ярмарка: пришел – увидел – купил. Здесь же это походило скорее на подпольную встречу по обмену чем-то нелегальным. С большой долей вероятности могу сказать, что среди семян обычных растений могли быть и запрещенные. Марихуана в Италии запрещена, но в сельской местности ее выращивают все, кто хочет, и без проблем. Полиции в горах нет. Никто не придет и не арестует.
   Мероприятие проходило в одной из школ Фельтре, после девяти вечера, когда в здании никого нет. В Питере – павильоны и выставочные стенды, а семена продаются в запечатанных пакетиках, как в обычном садоводческом магазине. Здесь посреди небольшой комнаты стоял стол, на который без видимого на первый взгляд порядка выложили кто что принес: пакетики с чем-то непонятным, баночки-скляночки, засохшие початки кукурузы, само собой фаджоли, горох и бобы всех возможных видов – всё без производственной упаковки. Тут же газеты и журналы по садоводству, чьи-то блокноты с записями… Играла еле слышная приятная музыка. Комната была полна народу. Люди именно обменивались семенами – без денег, общались, а не пришли купить что-то или продать. Бабушке бы понравилось!

   29 марта

   Два дня не было отопления. На неделю уехали в Неаполь, где у нас была очередная глава «официальной части», – Инес забыла заплатить. В здании и так не жарко, даже с работающими батареями. Особенно на втором этаже. Дотрагиваешься до носа по утрам – а он холодный. Смотришься в зеркало – розовый. Но до зеркала в ванной еще нужно добраться. Чтобы вылезти из-под одеяла утром и сделать десять шагов, раздеться (спим в одежде) и залезть под душ (а потом из-под душа выйти!), требуется недюжинная сила воли. Поэтому, когда обнаружилось, что батареи не работают, никто не захотел спать на втором этаже. Затопили печку и легли спать впятером прямо в столовой. Маленькой металлической печки хватает, чтобы обогреть первый этаж.
   Положили на пол по два матраса, далее: накидку на матрас, одно одеяло, простыню, еще одну простыню и сверху еще три одеяла (под двумя холодно, под тремя уже нет). Так и спали… Элоиза, или просто Эла, как мы ее зовем, любит фотографировать подобные моменты в жизни нашей… «коммуны». Когда через пару дней она показала эту фотографию Джино – лучшему другу Инес и нашему общему знакомому, который живет в центре Ламона и часто бывает у нас гостях, он пошутил: «Арривато ин Италиа» («Только что прибыли в Италию») – с намеком на то, что на фотографии мы как беженцы или нелегальные эмигранты.
   На Инес мы не обиделись. Это не городская квартира с центральным отоплением, а отдельный дом, целая школа, которую отапливать 24 часа в сутки – разоришься. Кроме того, было в этом что-то романтическое: засыпал я под треск дров в печке. Давно так хорошо не спал. Вторую ночь спали так же – понравилось.
   Последние три года я прожил в квартире на проспекте Ангелов (переименованные мной Энгельса), окна которой выходили на проезжую часть. С точки зрения расположения место было идеальным, я бы даже сказал райским: до работы можно было дойти пешком (удивительная роскошь для большого города); практически за углом – железнодорожная платформа Ланская, где делает остановку поезд с Финляндского вокзала до Зеленогорска, а оттуда – к бабушке на дачу; со Светлановской площади рукой подать до самого большого в городе парка Сосновка – настоящего леса, где растет даже черника и растут грибы, и где я гулял и катался на велосипеде. Но было шумно, как в аду! Если где-то и есть ад, то для меня, любителя тишины, ад – это шум. Нескончаемый поток машин с пяти утра и до двух-трех ночи, то есть практически без перерыва.
   И ладно бы только машин! Гул двигателей в конце концов сливается в один сплошной шум – привыкаешь и почти не замечаешь. Но трамваи! Грохот и скрежет трамваев такой, что уши хотелось чем-нибудь заткнуть. Какое-то время я так и делал – использовал беруши, потому что просто не мог спать. У Ланской трамвайное кольцо, и все трамваи, курсирующие по северу города собирались ночью под моими окнами. И жарко. Идеальное получается сравнение! Топили так, что к батареям невозможно было прикоснуться – тут же обожжешься. И летом, и зимой я ходил по дому, как по пляжу. Отключить батареи было нельзя – не было вентиля. Поэтому, оказавшись в Ламоне, в Рунье, где тихо и пусть пока холодно, я как заново родился.
   Первые дне недели в Ламоне спал как убитый. Только положишь голову на подушку, как тут же отрубаешься. И совсем не видел снов. Хороший сон для меня – это когда не видишь снов. Сейчас сны появились, но я по-прежнему засыпаю легко и быстро. Если Хесус не храпит, тишина звенящая (Сан-Пьетро). Комната наша пусть и маленькая, но с высоким потолком. Сама школа просторная. А вокруг еще больше пространства – горы! Засыпаешь маленьким человечком и полностью растворяешься во Вселенной. Пробуждение – такое же легкое, как и отход ко сну. Открываешь утром глаза – и нет проблем с тем, чтобы встать с постели. Если, конечно, тепло.
   Самое главное, не нужно идти на работу! Только сейчас я понял, что не нравится мне в работе больше всего. Не столько сама работа, сколько то, что утром просыпаешься по будильнику, каждый день в одно и то же время; второпях собираешься, постоянно глядя на часы; выходишь из подъезда и, не успев до конца проснуться, уворачиваешься от машин, выезжающих утром из дворов; целый час, а то и дольше едешь через весь город на метро, где на тебя обрушивается (по-другому не скажешь) лавина голосовой и печатной рекламы, которую ты невольно слушаешь и читаешь; толпы людей спешат на работу… А вечером, после работы, все повторяется, только в обратном порядке. Чувствуешь себя заложником не столько работы, сколько этого графика, распорядка дня, который ты не волен изменить.
   Здесь мы тоже встаем в определенное время. Но, во-первых, не так рано, часов в восемь, восемь тридцать… Даже если проспишь и опоздаешь на пять-десять минут к завтраку, никто тебя не уволит. А во-вторых и в главных – никуда не нужно идти. Работа в том же доме, где и живешь. Спустился вниз на первый этаж, позавтракал и начинаешь трудиться: строить печку, работать в огороде, убираться в доме… Об этом я и хотел сказать…

3. Пастушья тропа

   Отправление: спортивный лагерь.
   Объекты на пути: Сирао, Горна.
   Прибытие: перекресток Ванилла.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 2 часа.
   Протяженность: 3 километра.
   Перепад высот: 0 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, лесная тропа.

   31 марта

   Готов новый рассказ. Но сначала дорасскажу предыдущий. О холоде. Последние пять дней в Венето были теплыми, даже жаркими: +25 градусов! Пришла наконец весна, а может быть, сразу лето. Трава начала зеленеть. Если спуститься с гор на равнину – там как в июне. Но деревья пока еще голые. В школе тоже вроде бы стало теплее. Не хочется возвращаться обратно в холод. Дочитываю книгу в тему – «Дом над Онего» Мариуша Вилька, про которого уже упоминал. Последние десять лет он живет в заброшенной деревне в Карелии на берегу Онежского озера. До этого он столько же прожил на Соловках. Путешествовал по Кольскому полуострову и написал книгу о русских саамах.
   Я открыл для себя этого автора перед самым отъездом, и мне так понравились его книги: и тема – север, и стиль письма, а главное, его жизненная философия, что я купил сразу все его книги, кроме первой, которую уже не достать, и взял с собой в Италию. В «Доме над Онего» он рассказывает о том, как обустраивает собственный дом, как знакомится с местными жителями и отмечает праздники, про сад-огород и просто описывает Онежское озеро, северную природу и свои ощущения от жизни в этих суровых, но таких красивых и родных для меня краях. То есть книга почти о том же самом, чем занимаюсь здесь я! Из его книг я черпаю вдохновение для своей. Удивительно, что я не знал о нем раньше.
   Несколько отрывков я даже перевел на английский и зачитал остальным, в том числе тот, в котором автор рассказывает о русской печке, которую сам и построил: «Представьте себе: ночью в избе стоит такой холод, что замерзает вода в ведре на полу <…> – утром, не помахав ломом, чаю не выпьешь – а на лежанке настоящий рай! Хоть голым лежи! Без одеяла!»
   Прочитал. И мне стало легче. По сравнению с жизнью в Заонежье, где воду приходится брать из озера, где нет отопления (но есть русская печка), холода в Ламоне – просто ерунда. Все. Пережили.
   К Вильку я вернусь еще не раз, хочется цитировать и цитировать…

   1 апреля

   Вчера была Пасха, католическая. Православная будет отмечаться в этом году на пять недель позже – 5 мая. В Приветнинском на Пасху на перекрестке двух улиц: Центральной и Лесной, ставят несколько длинных столов, жители деревни приносят и оставляют на них еду. Приезжает батюшка из церкви и освящает пищу. Пасху в Ламоне я пропустил. Не знаю, как ее отмечают здесь, но сегодня утром вышел в город: на улицах ни души, тишина, все закрыто – город-призрак, одним словом. Да еще и погода под стать: пасмурно, холодно, серые тучи клубятся над горами, кое-где проглядывает небо.
   В пасхальную ночь с горами случилось что-то невероятное! Горы покрылись инеем! Красиво как в сказке. Только сказку эту никто еще не придумал и не рассказал. Будто она творится на твоих глазах. Бери карандаш, блокнот, ходи по городу, любуйся происходящим и записывай… даже метафоры придумывать не нужно: природа сама по себе – метафора.
   Деревья торчат, как иголки. При этом видно, что мороз «схватил» деревья, начиная с определенной высоты. Если и Копполо и Валлацца больше двух тысяч метров каждая, то ровно половина и той и другой горы – белая, а половина – черная. Копполо в плохую погоду обычно не видно. Валлацца же более живописная. Облака обволакивают вершину горы, ветер уносит их дальше, и она становится похожа на дымящуюся печь. Или извергающийся вулкан.

   2 апреля

   Прошлые выходные закончились в понедельник, но вторник тоже оказался свободным, и я совершил первую большую поездку на велосипеде: вниз по дороге до Понте Серра – плотины на реке Чизмон при въезде в Ламон и вверх на ближайшую от Руньи гору до деревни Коста, что на пути в Сан-Донато. Если можно так сказать – «поездку», потому что непонятно, кто кого вез: велосипед меня или я велосипед. Как ни упирался, в гору до конца заехать не смог.
   Спускаться, понятное дело, проще простого, не едешь, а летишь – горы вокруг крутые, градиент под двадцать процентов! Но это как сказать. Прочувствовал на себе все, что чувствуют велосипедисты, когда спускаются с гор. Продувает насквозь! Кажется, что ветер проникает в каждую косточку. Глаза слезятся от ветра. Руки и ноги коченеют. Поднимаешься в гору – снимаешь с себя буквально все, спускаешься – хочется надеть все, что снял, и даже больше. Вспоминаю, как велосипедисты подкладывают газеты под веломайки – известный профессиональный прием. Нужно будет попробовать. Иначе превращусь в замерзшую мумию.

   4 апреля

   Вчера и сегодня (я начал вести дневник и кратко записываю, что мы делали в тот или иной день, а то слишком много всего происходит – трудно потом вспоминать) заготавливали лес. То есть как лес? Леса в обычном понимании слова здесь нет. Раньше в моем представлении горы были горами, лес был лесом. Теперь все перемешалось. Оказывается, в этой полосе, до двух тысяч метров, растут деревья, а только потом начинаются скалы, не поросшие растительностью. Местные леса совсем не похожи на наши северные, в Карелии или Финляндии. Более запутанные и разнообразные. Некоторые растения я увидел впервые. Больше лиственных деревьев – меньше елей. Плющ, обвивающий все вокруг. Мох, очень яркий, покрывающий деревья и камни. Скалы крошатся и отслаиваются сотнями и сотнями кусочков (и кусков), белые, с острыми краями, такими, что и обрабатывать не нужно – бери и режь, делай топор, кинжал, наконечник стрелы и прочие примитивные орудия труда. Горы, одним словом, и лес другой.
   Дров у нас хватает, но, как уже говорил, дрова мокнут под дождем, и нужно построить крышу над поленницей. За деревней Сан-Донато для нас срубили несколько больших елей и сбросили к дороге. Как будто лавина сошла. Ее нам и предстояло разгрести. Нужно было обрубить все мелкие ветки и порубить большие стволы на части. Несколько раз мы ездили туда на машине. Один день был пасмурным и даже шел дождь – руки мерзли, удовольствия от работы было мало. Другой – солнце, лес играл тенями, настроение было хорошим. Хесус начал открываться для меня с новой стороны. Бары он любит, заботу проявлять умеет, теперь еще оказалось, что он не лишен художественных талантов. Из какого-то пня, нескольких веток, кусочков льда и своего мачете он быстро соорудил непонятную скульптуру. Название еще не придумали.
   Когда работа наконец-то была завершена, дрова приехал забирать на тракторе Артуро – приятель Инес. Лес принадлежит его отцу. Артуро и поможет нам построить крышу. Он инженер, в Ламоне работает строителем, помогает всем, кому требуется что-то починить, построить, перевезти… Вижу его то на одной, то на другой ламонской крыше – стучит молотком. Мастер на все руки. Веселый, приятный в общении человек, при этом сам по себе, любит одиночество. С Инес они отличная пара, без ума друг от друга.
   На обратном пути из Сан-Донато мы ехали за Артуро и собирали упавшие с трактора ветки. Инес останавливалась, я и Хесус выскакивали по очереди из машины со вздохами и причитаниями: «Ну вот, еще одно…» В машине уже не было места.
   Инес водит как заправский гонщик. Иногда даже что-то нашептывает себе под нос, какие-то механические звуки вроде «бр-бр…». Пейзаж вокруг соответствующий. Хоть ралли проводи. Раз в году ралли здесь и проходит. Дороги в горах узкие. Машины вынуждены пропускать друг друга. При этом повороты крутые. Иногда выныривает машина навстречу, до столкновения не больше секунды, но машины умудряются разойтись.

   6 апреля

   На час выглянуло солнце, и я решил покорить Арину – деревню на горе напротив. Кажется, что она рядом: стоит протянуть руку – и уколешь палец о верхушку церковной башни. До нее всего семь или восемь километров. По равнине на велосипеде – не такое уж и большое расстояние. Но это горы. Времени и, что важнее, сил потребуется в несколько раз больше. Дорога извивается, как змея: туда-сюда, туда-сюда… Гора выглядит неприступной. Ребята (Джейк, Гаррит, Элоиза) забрались туда еще месяц назад. Меня берет зависть. Раз у них получилось, значит, и у меня получится! Подкачал шины (зря!), спустился с ветерком из Руньи до деревни Кьоэ и только собрался подниматься, как лопнуло заднее колесо. Пришлось идти обратно под руку с велосипедом. Подъем на Рунью с этой стороны очень крутой. Даже пешком тяжело идти – домой приходишь мокрый. Арина осталась непокоренной. Смотрю на нее, как альпинист на Эверест.
   Но сначала нужно починить велосипед. Весь вечер провозился с камерой: пытался залатать дырку. Для этого использовал специальную резиновую заплатку и клей, но клей был старым, не липким. Кроме того, обнаружилась вторая дырка. Использовал воду в тазике – известный способ найти отверстие: качаешь насос – поднимаются пузырьки. Камера оказалась совсем худой. Есть другой велосипед, но седло низко опущено – не поднять. У третьего и вовсе пластмассовое! Другими словами, велосипедов много, но все можно обозвать одним словом – «рухлядь»: шины в трещинах, тормоза не тормозят, цепи вот-вот развалятся, рамы сами по себе тяжелые… А в остальном…
   В Италии начался велосипедный сезон. Почти каждый день встречаешь на улице велосипедистов. Даже в Ламоне есть парочка: муж и жена, катаются в одинаковой велоформе – приятно смотреть. Остальные тоже не абы как, а на дорогих велосипедах и в полном обмундировании… Некоторые поодиночке, некоторые группами до десяти человек. И примерно каждый третий, так сказать, находится в неподходящей «велосипедной форме» – с пузом. В других странах тоже много велосипедистов, но здесь именно Велосипедисты – с большой буквы. Глядя на них, начинаешь сомневаться, можно ли назвать тем же словом, например, миллионы китайцев на тех же двухколесных транспортных средствах.

//-- * * * --//
   Дожди, дожди, дожди…
   Никогда в моей жизни не было столько дождей! Говорят, Санкт-Петербург – дождливый город. Это миф! Питер серый. Над Питером мало солнца. Поэтому и создается впечатление, что в городе все время идут дожди. На самом деле только в июне, вместе с грозами, и в сентябре-октябре. Март – еще зима. Никаких дождей нет и в помине. В апреле – да, что-то капает – с крыш, тает снег. Год на год не приходится, но ноябрь, как правило, холодный и сухой, а если вдруг выпал снег, то это снова пришла зима. Я прожил в Петербурге достаточно, чтобы как следует изучить его погоду. А тут льет… И противно так… Небо сгущается. Все затягивает белым. Насколько горы в хорошую погоду могут быть прекрасны, настолько в дождь они могут быть… Нет, в дождь они тоже красивые. Особенно здесь, из-за тумана, который всегда поднимается во время дождя.
   Стихотворение в тему:

     La piova de Belùn, no la bagna nessùn,
     (Дождь в Белуне, никто не намокнет),

     la piova de l’Avéna, la bagna la schéna,
     (дождь на Авене, намочит спину),

     la piova dele Vette, la bagna la tete,
     (дождь в Вете, намочит грудь),

     la piova de Serén, la bagna el fén,
     (дождь в Серен, намочит сено),

     la piova de Lamón, la bagna ogni cantón.
     (дождь в Ламоне, намочит везде).

   7 апреля

   Несмотря на плохую погоду, решили с Дионой пойти на первую самостоятельную прогулку в горы. Сколько можно сидеть дома?! Когда за окном серость, настроение плохое в любой стране, будь то Италия или Россия. У меня с этим проблем нет: после шумного и душного Питера каждый день в этой горной тиши для меня как глоток свежего воздуха! А вот Диона загрустила. Она хотела поехать волонтером куда-нибудь на море, а именно в Турцию, но ничего не нашла и благодаря своему приятелю Гарриту оказалась в Ламоне. То есть от гор и погоды она не в восторге, особенно если вспомнить что родом она из солнечной и теплой Греции.
   Тем не менее с Дионой я общаюсь больше всего, потому что у испанцев Хесуса и Элоизы, впрочем, как и Инес, которая жила в Испании и знает испанский, совсем другой склад характера. Им бы только зависнуть в баре. Утрирую, конечно. С Дионой мы любим примерно одну и ту же музыку, говорим о книгах… Она переводчик с французского. Помимо французского и родного греческого знает еще английский и немецкий, потому что живет в Германии, и вот-вот выучит итальянский. Также она учила русский. И в Турцию собиралась потому, что хотела выучить турецкий язык. Как все эти языки помещаются у нее в голове? Ума не приложу.
   В гостиной на двери висит большая карта Ламона и окрестностей. Этот волонтерский год в школе всего лишь второй. В прошлом году в Ламоне жили два волонтера из Испании: Хуан и Иоанна. Перед отъездом они оставили для нас письмо с советами и пожеланиями и подарки: вязальные спицы от Иоанны – не по назначению, а скорее как напутствие быть стойкими к холодам, от Хуана же нам досталась эта самая карта, на которой он отметил самые интересные для посещения места в окрестностях Ламона.
   Вокруг Ламона пятнадцать пеших маршрутов по горам и долинам. Первый – вокруг церкви Сан-Пьетро. Второго почему-то нет на карте. Мы прошли по третьему – обогнули город справа: частью по улицам, частью лесными дорогами. Начинается маршрут за футбольным полем на стадионе в конце города. Местная футбольная команда, в которую Хесус уже записался и даже сходил на несколько тренировок, находится на последнем месте турнирной таблицы. Какого дивизиона – не стал даже интересоваться. Удивительно, что в Ламоне вообще существует футбольная команда! За стадионом деревня Горна: несколько домов, людей почти нет, лишь одна бабушка, завидев нас издалека, помахала рукой в знак приветствия. Встретили стадо овец. Овцы гуляли сами по себе, без пастуха. Сильно кричат, прут нагло, просят еды… Но когда понимают, что у тебя ничего нет, сразу теряют интерес. В стаде было несколько козлов. Первый раз увидел, как они скачут по горам. В остальном – не самый сложный маршрут, скорее хорошая прогулка.
   Вернулись домой голодные. Начали готовить. И как назло, именно в этот момент в школе закончился газ – снова Инес забыла пополнить запасы. Газ в школу подается из двух больших баллонов, установленных на улице в металлической будке. Пытались сварить картошку на печке. Почти получилось. Ели салат с холодной, наполовину сваренной картошкой. Не жизнь, а выживание! Как в Заонежье.

   10 апреля

   Как только выглядывает солнце, сразу можно надевать футболку и шорты. Начали разбирать печку для пиццы во дворе. Объясню, почему разбирать, а не строить. Построили ее в прошлом году Хуан, Иоанна, Инес и Джо Джо – президент нашей волонтерской организации в регионе Венето, на зиму накрыли полиэтиленом; его сорвало, печь намокла; камни, которыми обложена печь, смешались с глиной, а кое-где она и вовсе обвалилась; печь пришла в негодность. Теперь нам нужно ее разобрать: отделить камни от глины, а затем заново построить. Работы непочатый край! И так как солнечных дней пока мало – больше дождливых, то и продвигается дело медленно.
   Правило «ломать – не строить» в данном случае не работает. Процесс трудоемкий. Камни от глины отделяем следующим образом: отламываем от печи кусок; измельчаем его руками до тех пор, пока глина не станет похожа на землю; опускаем в большой чан с водой, мешаем половником. Легкие пористые камни всплывают сами; глину, которая оседает на дне, поднимаем тем же половником и перекладываем в пустую кастрюлю – из этой глины можно будет потом строить новую печь. Камни высыпаем на брезент для просушки. Ими в конце нужно будет обложить печь – теплоизоляционный слой, без которого ничего не будет работать. И так раз за разом…
   Вода в чане по цвету точь-в-точь как кофе с молоком, а камни в ней – как шоколадные шарики. Так и хочется зачерпнуть. Руки после глины мягкие, как у ребенка. Никогда не понимал людей, которые мажутся глиной на курортах. Теперь понимаю.
   – Как по-итальянски будет «гончар» – тот, кто работает с глиной, делает изделия из керамики? – спрашиваю Хесуса.
   – По-итальянски не знаю, по-испански «альфареро», «керамика» так и будет…
   – Красивое слово. Девичья фамилия моей бабушки по линии отца – Гончарова, что означает «гончар», – добавляю я. – Первый раз в жизни работал с глиной. Всегда хотел попробовать!
   – Иван, тебе какие девушки нравятся: блондинки или брюнетки? – переводит Диона на другую тему.
   – Да любые. И те и те, если красивые и умные. Но больше всего я люблю рыженьких. И если буду когда-нибудь жениться, то только на рыжей.
   – Рыженькие?..
   – Да. Есть в них что-то особенное, чего нет у блондинок и брюнеток. Знаете, в России есть выражение, может быть и у вас в Испании и Греции: «Из двух зол всегда выбирают меньшее». Перефразирую: «Из двух я всегда выбираю что-то третье».
   – Ничего… Мы найдем тебе рыжую девушку, может быть, даже итальянку, красивую и, главное, умную. Устроим тебе с ней свидание в библиотеке. Будете говорить о книжках, – смеется Эла.
   Это они о моей медлительности в отношениях с женщинами (в сравнении с Хесусом, так ведь за ним никто не угонится!). Кто о чем, а мне на ум пришла глава из Бердяева – «Господин, невольник и свободный». Название говорящее.
   Место для печки в прошлом году выбрали удачное – прямо напротив Валлаццы. Сразу, как только начали разбирать печь, я заметил, что она похожа на гору – такая же куполообразная. Установлена печь на четырех толстых бревнах. Потом по три длинных и тонких бревна с каждой стороны. Затем ряд таких же бревен, уложенных перпендикулярно, – некое основание. Дальше кирпичная пористая «прослойка». И непосредственно сама печь. Дно, предназначенное для готовки, выложено красными плитами. «Фундамент» разбирать не будем. Он и так отлично сохранился. Речь идет только о куполе. Печь разогревается до трехсот градусов. Готовится пицца, как правило, вечером. Для этого есть причина. Когда она чуть остынет, в ней можно готовить хлеб. И даже утром она все еще теплая и в ней можно, например, разогреть завтрак. Не могу дождаться, когда мы ее опробуем!

//-- * * * --//
   Вспоминая жизнь в Санкт-Петербурге, поймал себя на мысли, что в обычной жизни мы живем в городах и время от времени нас тянет выехать на природу. Так я и делал: за пять лет в Петербурге побывал почти везде, куда только можно добраться на общественном транспорте. Жителям Северной Столицы в этом плане повезло. Стоит немного отъехать от города – и начинаются такие благодатные места, откуда возвращаться не хочется: Финский залив, Ладога и Онего, Вуокса, тысячи маленьких лесных озер с чистой водой, бухты и песчаные пляжи и бескрайние-бескрайние дремучие леса…
   Тут все наоборот: я живу на природе и делаю вылазки в город. Скажу как есть: в цивилизацию тянет. Парадокс! Странная штука путешествия! Когда путешествуешь быстро, без продолжительных остановок, хочется задержаться подольше в каком-нибудь месте, получше его изучить. Когда живешь где-то на одном месте, как я в Ламоне, ощущение путешествия пропадает. Хочется в дорогу. Но после месяца в Ламоне и поездок в Падую и Неаполь я понял, что в дорогу мне хочется не чаще, чем несколько раз в месяц. А потом обратно в Ламон. Многие приходят к пониманию того, что хотят жить в деревне, уже в зрелом возрасте, так сказать, выполнив свою миссию в городе. Мне нет и тридцати, а моя картина мира уже перевернулась.
   Также подумал вот о чем… Город по сути – это ведь одни здания: из бетона, кирпича и стекла… Земля под асфальтом и гранитными мостовыми. Воздух пропитан выхлопными газами. За домами не всегда увидишь, как встает и садится солнце. А что-то, что напоминает о природе: парки, сады и скверы, реки и речушки, озера и пруды – лишь оазисы в этом безжизненном пространстве. Город, как черная дыра, съедает пространство и время. За городом нет ничего. Потому что там, где заканчивается один, начинается другой.
   Здесь, в горах, все наоборот: все вокруг зеленое, свежий воздух, солнце и луна… А каменные дома – лишь точки на этом огромном живом пространстве. Асфальтовые дороги – лишь змейки, ползущие по горам. Перестань ухаживать за дорогами и деревнями – и природа поглотит их в считанные, по масштабам Вселенной, мгновения. Живя в деревне, хорошо ощущаешь, насколько ты маленький, а вокруг тебя огромный мир: горы, леса, долины, а где-то равнины, пустыни, моря…
   Кстати, о море. К своему удивлению, совершенно не чувствую нехватки моря, о которой писал во вступлении к книге. Море заменили горы. Здесь я понял, что горы – это тоже море – воздушное. Вернее, бескрайний океан.

   11 апреля

   Совершили небольшое турне (или лучше будет сказать по-итальянски – «джиро») по местным школам. Раздавали флаерсы, чтобы привлечь родителей и детей на будущие мероприятия, которые планировали весь март. Всю дизайнерскую работу сделала Эла. По образованию она биолог, кроме того, хорошо рисует. Нарисовала эмблему нашей школы в Доломитах в виде силуэта Тре Чиме ди Лаворедо (Три вершины Лаворедо), или «трех зубцов», как их еще называют, – группы из трех гор, по форме напоминающих три зуба. И надпись: «ЧЕА Доломити». ЧЕА – это «Чентро ди Эдукационе Амбьентале» («Центр экологического образования»). Таково официальное название нашей школы. За день посетили четыре города: Монтебеллуну, Корнуду, Асоло и Кастельфранко-Венето, который вам уже знаком по истории с сумкой.
   Школы как школы. Только мне показалось, что в Италии они еще строже организованы, чем наши, контроль за детьми больше. Даже чтобы оставить рекламный флаерс в холле, нужно просить разрешения школьной администрации. Из одного кабинета нас отправляли в другой, из другого в третий… Школа – последнее место на земле, куда бы мне хотелось вернуться. Эта книга пусть и посвящена разоблачению такого понятия, как «работа», но это лишь одно из звеньев цепи между оковами на ваших запястьях. Остальные звенья – детский сад, школа, университет, армия, пенсия…
   Но тема школы так или иначе еще будет всплывать в моих рассказах, потому что живем мы в бывшей школе и занимаемся пусть неформальным, но все же образованием.
   А города понравились: небольшие, старые, интересные… Люди живут своей тихой жизнью, никуда не торопятся, довольны тем, что имеют, и наслаждаются тем что вокруг. Особенность Венето – в каждом городе церковь или собор с высокой колокольней наподобие знаменитой башни собора Святого Марка в Венеции. Они уже стали для меня своеобразными ориентирами: едешь на машине, видишь впереди башню – значит, город. Только в Ламоне почему-то такой нет. Но есть в Арине и в Сан-Донато.

//-- * * * --//
   За неполных два месяца все деревни в округе я уже выучил и почти во всех побывал.
   Внимание! Включаю длинную музыкальную композицию:
   Рунья,
   Ронке,
   Пецце,
   Коль Пецце,
   Коррентини,
   Пьей,
   Пьян дель Весково,
   Чьес,
   Горна,
   Сала,
   Коль делле Винье,
   Маски,
   Понте Серра,
   Фурьяной,
   Завена,
   Ольтра,
   Ле Эй,
   Пуньяй,
   Коста.
   Это те, что покрупнее и в окрестностях Ламона. В окрестностях Арины следующие:
   Кьоэ,
   Джеронемони,
   Моджи,
   Кампиготти,
   Ла Валь.
   Ну не прелесть ли?!
   Сан-Донато и Валнувола.
   И совсем крошечные, по два-три-четыре дома… Собирал по карте, как рассыпанные зерна фасоли: Ресентеро, Валина, Ферд, Катезуна, Рен ди Куа, Рен ди Ла, Торто, Панигот, Коль ди Демо, Сирао, Коль де ла Крос, Маули, Фьоренцони, Коль Кампьон, Коль Пьетон, Куарей, Унгари, Коль ди Меццо, Коль да Ларес, Винье, Палит, Коль де Цибиголь, Коль де Фенена, Оули, Мароле, Фонтане, Коль ди Тосс, Казай, Джаль, Колле ди Чее, Молине, Ле Пресе, Марсанги, Росси, Било, Коль де Белла, Крозере, И Мати, Молин де Сора, Молин де Сот, Колле Фурлан, Томии, Галлине, Броди, Сартор, Мази ди Сотто, Коронини, Пьян де Мьезна, Ветторелли, Лилли, Каналони, Согати, И Кьолли, Серени, Гобби, Тоффоли, Караваджо, Арьеза, Барбетта, И Лесси, И Гай, Поли, Коль Сек, Кьяппини, Кавалеа, Брузаэ, Стаоли, Бастьяни, Теллина…
   Среди них есть одна заброшенная деревня – Беллотти, где никто не живет.
   Какие названия!.. А мы еще говорим, что только русский язык мелодичный.
   Теперь карта Ламона и на вашей стене.

   13 апреля

   Шел по берегу Адриатического моря и представлял себе, что гуляю где-нибудь в Комарово или Репино. Залив как раз оттаивает во второй половине апреля. За последние два года я прошел пешком весь берег Финского залива от Сестрорецка до Дубков (бухты Окуневской), минуя Солнечное, Репино и Комарово, Зеленогорск, Серово (Черную речку) и Песочное (форт Ино), недалеко от которого моя деревня Приветнинское, 21 километр и Пески, Зеленую рощу и Озерки. Если подытожить, то самые красивые места начинаются после 21 километра. Там песчаные дюны, прямо из которых растут ели, полно бухточек и укромных уголков, а залив в некоторых местах глубокий – можно купаться. Семьдесят километров за девять этапов.
   Вставал с утра пораньше, складывал в рюкзак провизию, ехал на электричке, пересаживался на автобус, выходил к воде и дальше шел вдоль берега: изгиб за изгибом, мыс за мысом… Прыгал с камня на камень в тех местах, где пляж полностью усыпан валунами. По большей части босиком: по воде, когда ноги начинали «гореть» на песке, и по пляжу, когда замерзали в воде. Блаженство! В некоторых местах залив просто идеалистический. Люди живут в палатках прямо на берегу. Я даже хотел написать о своем «странствии» в одну из питерских газет. Не уверен, делал ли кто-нибудь что-нибудь подобное. Я бы и дальше так шел, до Финляндии, но автобусные остановки, откуда можно вернуться обратно тем же днем, закончились, а палатки у меня не было.
   Именно тогда я впервые понял, что увлекся хайкингом (вид спорта, простейший вид альпинизма, ходьба по горам, лесам). Хотя ходить пешком любил всегда, просто раньше ходил только по городам. Как-то прошел с площади Горького в Нижнем Новгороде до Московского вокзала. Весь Манхэттен, причем дважды за один день. Сан-Франциско: от центра города до моста Золотые ворота и по самому мосту в оба направления. Несколько десятков, если не сотен миль по американским прибрежным городкам и хайвеям. Для родного Санкт-Петербурга у меня тоже была своя задумка: пройти весь город с севера на юг по условной синей ветре метро от одной конечной станции – Парнаса, до другой – Купчино, но после Финского залива дышать выхлопными газами расхотелось. То есть до последнего времени опыта хайкинга у меня не было никакого, если не считать двух прогулок в национальном парке Нуксио недалеко от Хельсинки.
   И вдруг я оказался сразу в Доломитовых Альпах – рае для любителей хайкинга, где горных троп столько, что за всю жизнь не пройти, даже за несколько жизней. Как сказал один мой знакомый: «Жалко тратить жизнь на нелюбимые занятия». Я ему ответил: «А на любимые и целой жизни не жалко». В Доломитах я лишь утвердился в этой мысли. Вся жизнь, проведенная в походах по горам, не будет лишена для меня смысла. В Доломитах я впервые и на полном серьезе засомневался в том, кто я есть: писатель или, может быть, просто люблю ходить по горам? Оказалось, что хайкинг я люблю не меньше.

   15 апреля

   Фонтиго, еще меньшая чем Ламон деревня в соседней провинции Тревизо, – наша вторая «волонтерская точка». Хотелось посмотреть, как живут ребята. В тот вечер у них случился потоп – прорвало трубу, поэтому сперва помогал убирать воду, которая, казалось, вот-вот затопил всю деревню. Вечером Хелена специально к моему приезду приготовила пельмени, по-словацки – «пироги». Словацкий и русский похожи. Хелена из Братиславы, работает учителем в школе. На следующий день работал в типографии: помогал ребятам сшивать газету. Дело, надо сказать, не быстрое. Хорошо, что выпускают они ее только раз в год. Но название у газеты забавное – «Ля Цикада»». На обложке – муха. Волонтерский центр в Фонтиго существует уже 20 лет и, в отличие от Ламона вся работа здесь отлажена с точностью часового механизма. Даже газету выпускают!
   Ребята живут в настоящем доме – полной противоположности нашей школы в Рунье, где все кафельно-металлическое. У них деревянные полы. Балкон. Настоящая печка, на которой можно готовить. Уютная гостиная. На обеденном столе ваза с цветами. Большие двери в сад в английском стиле. Гараж со всякой рухлядью, инструментами и велосипедами. Велосипедов у них в три раза больше, чем у нас, – настоящая мастерская. Соседская кошка, которая приходит точно к обеду, а потом нежится на солнышке, развалившись на полу. Они дружат со всеми соседями в округе, часто ходят друг к другу в гости, обмениваются продуктами.
   «Сколько у вас комнат?» – спросил я. «А мы и сами не знаем!» – ответил Клето, волонтер из Памплоны, Страны Басков в Испании, который присоединился к нашей группе последним. Клето только что закончил учиться, но на работу не спешит устраиваться. Дом похож на лабиринт. На стене в одной из комнат над камином висит большая черно-белая фотография семьи, которая владела когда-то этим домом. На эту тему, конечно, много шуток. «У нас и привидения есть. В доме постоянно что-то скрипит и звенит, – сказал Джейк. – Через день пропадает посуда и предметы. Пульт от телевизора неделю не можем найти». Чем не материал для статьи? В Испании Джейк работает журналистом. Изучал историю. Волонтером решил стать, потому что наскучило и то, и другое.
   Из трех волонтерских точек в Фонтиго самая домашняя атмосфера. В Падуе чувствуется влияние городской жизни и потому «важность» в людях. Ламон – вообще отдельная история. Затерянную горную деревню, подобную Ламону, еще поискать. От обилия свежего воздуха и открытого пространства мне иногда кажется, что мы немного одичали и ведем себя, как дети, вырвавшиеся на свободу во время урока физкультуры.
   Инес и Диона жалуются на жизнь в школе, говорят, что не чувствуют себя в ней как дома. Я, наоборот, люблю аскетичную обстановку, на которой не остается следов прежних владельцев. Вместо обоев с узорами предпочту просто стены, покрашенные одним цветом. Вместо дорогой и странной мебели – несколько стульев. Вместо нагоняющих тоску шкафов-гробов – открытые полки. Вместо неудобных чужих кроватей меня вполне устроит матрас на полу. И все в таком духе…
   Утром Хелена показала мне природный парк «Фонтане Бьянке» («Белые ручьи») – основное место их работы, где они также следят за состоянием тропинок, что-то ремонтируют, регулярно водят по парку экскурсии… Парк – охраняемая природная территория со множеством ручьев, которые впадают или берут свое начало (не уточнял) в реке Пьяве. В ручьях водятся рыбы, лягушки, тритоны и прочие речные обитатели. Есть вышка для наблюдения за птицами. Много другой живности: белок, бурундуков и прочих грызунов. Лучшего места для прогулок и не придумаешь. Парк называется так потому, что на дне ручьев много белых камней и вода кажется белой. Пьяве – главная водная артерия всего региона. Река не глубокая и сама похожа скорее на большой ручей, чем на реку. Летом она почти полностью пересыхает и камней в ней больше, чем воды. Но широкая и красивая, с уникальной флорой и фауной.

   16 апреля

   Ми кьямо Иван. Соно руссо. О вентотто ани. Соно куида да секондо месе аль Италиа. Абито а Ламон провинчия ди Беллуно. Лаворо коме волонтарио ин ун прожетто амбьентале.
   Это у меня начались уроки итальянского.

4. Тропа рассерженных собак

   Отравление: Ламон.
   Объекты на пути: Пецце, Рунья, Понте Романо.
   Прибытие: Ламон.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 2—3 часа.
   Протяженность: 4 километра.
   Перепад высот: 80 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, лесная тропа.

   17 апреля

   Последний рассказ писался долго. Сам не заметил, как пролетели еще две недели. Надеюсь, что вас не утомили мои многостраничные рассказы-тропы. Мне просто нравится переносить мысли на бумагу (в компьютер). Ведь мысль, не перенесенная куда-то, – это только 50 процентов мысли. Мгновение – она есть. Другое – ее уже нет. Желание писать, как обычно, в дневник – пропало (не в этот, а в тот, что я веду последние десять лет). В стихи мысли тоже не складываются. Наверное, потому что тут слишком много всего происходит, все интересно. Раньше в основе моего творчества лежало все негативное: боль, грусть, тоска, депрессия… Мне нужно было испытывать все это, чтобы о чем-то писать. Но теперь, может быть, впервые в жизни я почувствовал, что значит получать удовольствие от самых простых вещей, которые раньше – подчеркиваю – как источник творческого вдохновения, меня совершенно не интересовали: от спокойного ритма жизни, от пейзажей вокруг, от общения с интересными людьми, даже от еды… а самое главное – от ходьбы по горам и поездок на велосипеде.
   Кроме того, мне это потом пригодится для книги, которую собираюсь написать и которая уже складывается в голове. Черновое название: «Работа и труд». Но есть и другие варианты. Главная идея простая – показать разницу между работой и трудом. Я считаю, что это разные понятия, хотя часто одно заменяется другим. Работа – то, что приходится делать. Труд – то, что делаешь с удовольствием. Труд, конечно, более широкое понятие: ведь с удовольствием можно делать совершенно разные вещи, не всегда легкие, для которых требуются профессиональные навыки. Но первое, что приходит на ум, когда говоришь «труд», – это «возделывание собственного сада» в широком понимании слова. Хочу рассказать о том, как люди живут в сельской местности, вдали от больших городов, где чтобы согреться нужно растопить печку, чтобы попить чаю – принести воды и тому подобное, и можно ли назвать их работу трудом. Как это будет выглядеть (и читаться), пока не знаю. Но начало есть, будет и середина и, я надеюсь, будет и конец, потому что начало есть у любой истории, но историю можно назвать таковой лишь тогда, когда у нее появляется интересный конец. Истории на самом деле начинаются с конца.

//-- * * * --//
   Начались уроки итальянского. Два раза в неделю ездим на автобусе в Фельтре. Местная автобусная компания называется «Доломити Бус» – рубленным шрифтом, напоминает горы. У автобусов большие, всегда чистые окна. Едешь и любуешься пейзажами. Простая поездка в Фельтре – и та удовольствие.
   На первый урок нас подвозил Теодоро, или просто Тео. По четвергам и субботам в Сан-Донато через Рунью и обратно ходит маленький автобус на пятнадцать человек – очень удобно, не нужно идти пешком в Ламон. В Рунье рядом с неработающим магазином соли и табака есть даже автобусная остановка! Ловим мы этот автобус, заходим внутрь, как четыре студента, разве что портфелей не хватает, и видим, что в автобусе одни старички: дедушки и бабушки из Сан-Донато едут на рынок в Ламон. Тео этот контраст жутко понравился. Водитель попался разговорчивый. Отвез нас до самого Фельтре. Всю дорогу так и проболтали. Обсудили все на свете: от погоды этой весной и политики правительства Италии до вечной любви и далеких путешествий. К слову, почти все водители автобусов в Италии любят поговорить. Пригласили его на вечеринку, которую устраиваем в школе по случаю Дня независимости Италии.
   Уроки итальянского проходят в местном университете, где работает наша общая знакомая из Ламона, Симона. Один раз в неделю занимаюсь в группе новичков. Второй – в продвинутой группе вместе с Хесусом, Элой и Дионой, но скорее пассивно, чем активно: слушаю, пытаюсь что-то понять. В группе несколько эмигрантов из Украины и Молдавии. В основном так же, как я, приехали в Италию несколько месяцев назад: кто к родителям, которые тут уже давно, кто на учебу, какими-то другими путями… Между собой даже без меня общаются по-русски – приятно. От постоянной болтовни на испано-итальянском голова, честно говоря, немного болит. Жить в чуждой языковой среде непросто, даже когда окружающие говорят по-английски. Ведь по-английски не только говоришь, но и думаешь. И так как язык знаешь не свободно, то и мысли порой складываются тяжело. Особенно сильно это ощущение по утрам.
   В группе я снова самый последний. Вообще без знания языка. Есть один пятнадцатилетний парень из Марокко, стеснительный, с трудом разговаривает даже на родном языке. Так даже он по сравнению со мной в более выигрышной ситуации: марокканцы, как мне рассказали, легко усваивают европейские языки, потому что долго жили «под Францией». Испания тоже рядом. Глядишь, через месяц-другой он заговорит, а я?..
   Начал учить слова. Сделал открытие. Можно частично учить итальянский с английского. Не нужно заново запоминать значения слов. По-английски я их и так уже знаю. Многие слова похожи. Возьмем хотя бы самые простые, на букву А, с которой я и начал: ability – abilitа, to be able – abile… Но сложность в том, что итальянский – этакая смесь английского и русского плюс, конечно, свои особенности (и в итальянском их миллион!) Буквы латинские. Образ мыслей (что немаловажно в изучении языка: чтобы понять, как говорить, нужно сначала понять, как думать) европейский, а вот окончания, части речи, женский / мужской род – все как в русском. «Прошел, прошла, прошли, пройдут…» То же самое в итальянском. В английском намного проще. В голове у меня каша. Но при каждом случае я разговариваю даже теми немногочисленными фразами, которые знаю. Пытаюсь сломать языковой барьер.

   18 апреля

   Вечер провели в гостях у Артуро, приятеля Инес, если вдруг забыли. Артуро живет высоко в горах. До этого я думал, что мы в Рунье живем высоко, но когда мы стали забираться на машине туда, откуда весь Ламон как на ладони (было темно – деревня была в огнях) – все выше и выше – пришлось поменять точку зрения. Деревня Ле Эй, где живет Артуро и где он чуть ли не единственный житель, потому что остается на зиму, в то время как большинство живет в Ле Эй только весной и летом, находится на высоте 1200 метров: в два раза выше Ламона! По пути сделали остановку, чтобы набрать питьевой воды из родника. В доме нет привычной системы водоснабжения. Для хозяйственных нужд Артуро собирает дождевую воду.
   Дом стоит на холме, но кажется, что на краю обрыва. Впереди – ничего: деревья, горы, небо… Приехали как раз к закату. Горы медленно гасли в лучах света, острые очертания верхушек и склонов размывались, как если бы я снял свои очки, становясь полупрозрачными, превращаясь из черно-зеленых (растительность уже начала появляться) в голубые: каждая последующая гора на тон бледнее предыдущей… Ступеньками. Красота неземная! И звезды, которые сразу же высыпали на небе.
   Дом небольшой, но уютный: два этажа, кухня, гостиная, спальня, панорамные фотографии Доломитов на стенах, настоящая печь с грилем во дворе… Помимо мяса на гриле Артуро готовил уже известную вам поленту. В этот раз удалось понаблюдать за процессом и даже поучаствовать в нем: поленту мешал сам. На кухне встроенная печка. Вместо конфорки – отверстие. В нем медный котел для поленты. Под ним открытый огонь.
   После ужина желающие раскурили.

   21 апреля

   Вернулись из очередной поездки на юг, в Тоскану. Юг и север Италии – две разные страны. Я об этом знал, но когда увидел своими глазами – все равно сильно удивился. Север – серый, юг – желтый. Север – размеренный, юг – бешеный (по крайне мере, большие города). Север – богатый, юг – бедный. Когда я уезжал из России в Италию, то думал, что еду в южную страну. После того, как я побывал на юге, север Италии для меня теперь все равно что Карелия и Финляндия. На юге хорошо, тепло, но я сразу понял, что север мне все-таки ближе, роднее. Есть в этом какая-то закономерность: на определенном этапе подготовки к этому путешествию я выбирал между Швецией – северной страной, и южной, как я тогда думал, Италией. Но все равно оказался на севере.
   Как и месяц назад, после возвращения из Неаполя, север предстал передо мной темно-зеленым массивом гор усыпанным серыми деревеньками. Вдобавок к этому, пошел дождь. Небо стало почти черным. Поразительный контраст, если учесть, что утром небо было ясным и играло причудливыми облаками невероятных форм и размеров. Удивительная страна Италия! Остальные под конец долгой поездки приуныли, а я смотрел из машины в окно и радовался пейзажу.
   Дорога вдоль реки Пьяве (я ездил по ней и на машине, и на поезде) в плохую погоду еще более красивая – узкая дорога, проложенная в долине между гор, нависающих с обеих сторон, – горизонта и неба не видно. Красивая… но не красотой, а тем, что заставляет думать. Юг расслабляет, а север, наоборот, заставляет напрячь мозги. Моментально появляются какие-то мысли: о горах, о жизни, о прошлом, настоящем и будущем, о работе и труде… Будто вся твоя жизнь пролетает перед глазами. И Мариуш Вильк говорит о том же: «Сравните яркие южные цвета – туманящие взор и рассеивающие внимание – с прозрачной палитрой северных красок, которые не привлекают внимание и позволяют взгляду устремиться вдаль». Одна деревня за другой. Следующая гора вырастает за предыдущей. Два пика – а на них два металлических креста. Кто и когда их туда поставил – сложно представить. Названия железнодорожных станций (они же деревни) на синих указателях – пожалуй, единственные яркие мазки в этом серо-зеленом пейзаже.
   Дорога заканчивается уже знакомой ротондой, от которой до Ламона всего 10 километров. Это расстояние проезжаешь по равнине, а потом буквально упираешься в стену. Начинаются Доломиты. Инес заныривает в тоннель, проложенный в горе. В конце тоннеля свет, но свет этот уже не тот, что на равнине. Это свет гор. Выныриваем из тоннеля. Все, что дальше, несет на себе непосредственный отпечаток гор: каждое место, каждый дом, каждый человек… Дальше знаком каждый поворот. Все время вверх: сначала на триста метров до Понте Серра (всегда смотрю на плотину и водопад, в хорошую погоду бывает радуга), потом еще на триста по уже совсем крутой дороге до Ламона.

   22 апреля

   Эла как-то спонтанно включила документальный фильм про альпинистов «Чистая жизнь, или Хребет» (Pura Vida, or The Ridge). В школе есть видео-проектор. Подключаем к компьютеру и смотрим фильмы на большом экране. Самого экрана нет, вместо него белая пустая стена. Закрываем ставни на окнах, рассаживаемся по диванам и креслам – комната превращается в кинотеатр.
   На ветру на фоне гор развиваются потрепанные буддийские флажки: красные, синие, желтые, зеленые, белые… «Гора Анапурна. 8091 м. Десятая по высоте гора в мире. Гора очень опасная. Сорок из ста альпинистов, пытающихся покорить ее, погибают. Один из самых опасных маршрутов – южная часть лицевой стороны. Семь километров вдоль горного хребта. Чтобы пройти этот путь, нужно оставаться на экстремальной высоте в течение нескольких дней. Это опасно для „чистых“ альпинистов, которые не пользуются кислородными баллонами».
   Фильм про испанского альпиниста Иньяки Очоа, обессилевшего в результате сильного недомогания на Анапурне на высоте 7400 метров в Гималаях в 2008 году. С ним был напарник – Хория Корибасану, альпинист из Румынии. Он и забил тревогу и попросил помощи по рации, но спасение на высоте выше семи тысяч метров невозможно – вертолеты не поднимаются так высоко. Их друзья – лучшие альпинисты со всего мира – бросились спасать Иньяки. Нужно было как минимум несколько человек, чтобы соорудить носилки и попытаться транспортировать Иньяки с вершины горы. Сам двигаться он уже не мог, а только лежал в палатке, с трудом глотая растопленный для него снег.
   В экспедиции было трое русских. Фильм построен как интервью с его участниками. «Русская часть» составляет не меньше трети фильма, поэтому впервые я что-то понимал без субтитров. Интересно было понаблюдать за реакцией остальных в комнате. Русские в фильме показаны… ну как и положено: баня, ныряние в снег, водка и сушеная вобла. Речь об Алексее Болотове. Но одновременно очень сильными – об альпинистах все же речь.
   Для меня ключевой момент фильма был тогда, когда Ули Штек, швейцарский альпинист, сменивший Хорию после трех дней дежурства и продолживший ухаживать за Иньяки, рассказывал о той роли, которую сыграл в экспедиции Алексей Болотов и произнес, «Russian’s don’t speak very much. They just do!» («Русские много не говорят. Они просто делают!»). Алексей поднялся вместе с Хорией и Иньяки на Анапурну, спуск обратно начал в одиночку, но когда узнал о том, что случилось с Иньяки, то развернулся и стал снова подниматься. Меня тут подкалывают насчет того, что я меньше остальных разговариваю. Может быть, теперь поймут, что к чему. А Иньяки умер. Операция по его спасению длилась четыре дня, но к нему так и не успели подняться.
   Рассвет над Анапурной. Розовое солнце касается самой верхушки семикилометрового хребта и постепенно спускается все ниже и ниже по горе, теряя с каждым метром глубину цвета – становясь просто белым. Вот уже вся гора, покрытая снегом, освещена и будто пропадает – снег теперь слишком белый, слишком яркий, слепит глаза. Хесус поднимает ставни. Свет проникает в комнату. Я вижу, что Эла плачет… Эла любит горы, занимается клаймбингом. В Ламоне ей, так же как и мне, очень нравится. В основном все бла-бла-бла, а потом бац – и такой момент. И уже не знаешь, как к человеку относиться. «Он погиб? От чего? Он же, кажется, ничего не сломал?» – спросил я Элу. «Ничего не сломал. Он потерял контроль над собой. Такое случается высоко в горах. Не смог дальше идти. Не осталось сил», – ответила она. Неудобно получилось. После моей реплики вслух о русских в фильме я рассмеялся.
   Прости. Я пропустил начало фильма и не понял, о чем он был. Вот пересмотрел.

   23 апреля

   По вторникам проводим мастер-классы для детей из местной школы. В Ламоне одна школа. В ней же находится библиотека, в которую мы ходим «за интернетом» в первую очередь и почитать книжки – во вторую. Сооружаем в столовой один большой стол из нескольких столов, расставляем дополнительные стулья (стульев, как и одеял, в школе хоть отбавляй – сотни!). Родители привозят детей к трем, забирают в шесть. Мастер-классы, как можно догадаться, на экологическую тематику. На первом занятии готовили рассаду – сажали луковицы гладиолуса в баночки. На втором – мастерили самодельную машину: кузов – коробка из-под чая, шасси – зубочистки, колеса – крышки от пластиковых бутылок. Дальше каждый украшал свою машину кто во что горазд: фломастерами, аппликациями… Детям дай только поразукрашивать!
   Дети от пяти до десяти лет. Забавные. Почти не управляемые. Кричат на всю Рунью. Стол во время мастер-классов похож на Помпеи после землетрясения. Извините за неудачное сравнение, но во время первого занятия так и было – половина рассады осталась на столе. На полпути у нас чаепитие, которое устраиваем на улице, если хорошая погода. Завариваем большую кастрюлю чая. Инес заранее печет печенье или делает один большой пирог. Потом играем во дворе… пытаемся играть, ведь гораздо больше детям нравится просто носиться по школе и вокруг нее. Двери во все комнаты, кроме туалета, запираем на ключ, перед лестницей на второй этаж сооружаем искусственное препятствие из дивана, чтобы хоть как-то усмирить детей. Иначе они доберутся до всего, что плохо лежит.
   Из-за незнания итальянского я с детьми почти не разговариваю, но радует то, что они по крайней мере запомнили, как меня зовут, откуда я родом, одна девочка даже специально говорила со мной по-английски, всеми фразами что знает: «thank you», «goodbye»… Они мяукают и рычат – играют в животных, корректируют наше неправильное итальянское произношение… И вообще, на мой взгляд, милые и сообразительные дети. Конечно, наибольшей популярностью у них пользуется Хесус. С детьми он не то что на «ты», они как будто его родные дети. Все двадцать с лишним человек. Виснут на нем, играют с ним в догонялки, придумали ему забавное прозвище – Бэппе (сокращенно от итальянского имени Джузеппе), обзываются… и признаются ему же в любви.
   За три часа он успевает так вымотаться (да и все мы), что сил на генеральную уборку в школе, которую мы всегда устраиваем после мастер-классов по вторникам, так как дом все равно наполовину разгромлен, не остается, но остаются силы на то, чтобы залезть в машину и доехать вместе с Инес и Элой до бара. Это еще что! Летом нас ожидает настоящее испытание, по сравнению с которым эти мастер-классы покажутся семечками: три волонтерских лагеря по две недели каждый: для подростков, волонтеров от восемнадцати лет и семейный лагерь. Как я их переживу, еще не знаю.

//-- * * * --//
   Раз уж заговорил об интернете… И хорошо, что в школе в Рунье нет интернета. Здесь я отдыхаю не только от работы и съемных квартир, но и от этой заразы тоже. В свободное время только пишу и читаю, хожу по горам и езжу по ним же на велосипеде. При этом называть это время свободным как-то язык не поворачивается, потому что понятия «рабочего» и «свободного» времени полностью стерлись. Нет этого противоестественного разделения дня на «работу» и «отдых», «служебные обязанности» и «творчество». Теперь все мое время свободное! Да, у нас есть определенный график, но он диктуется скорее природой (в дождь не работаем) и настроением (работаем, когда сами хотим) – сказал прямо по Вильку.
   Вся суть труда как противоположности работе заключается в том, чтобы встать с утра с желанием сделать что-то полезное для себя, в своем доме, кому-то помочь… Написать очередную главу книги, пройти очередную горную тропу, выучить несколько новых слов и выражений на итальянском… Чтобы тебе самому этого хотелось. Чтобы никто тебя к этому не принуждал. Я не говорю, что трудиться легко. Свобода трудна. Легко работать. Легко подчиняться другому, даже не пытаясь создать что-то свое. Вот такой очередной парадокс.
   Я не зря заменил слово «свобода» словом «творчество». Это почти одно и то же. Чувство свободы, непреодолимая тяга к свободе, по моему мнению, возникает в тот момент, когда тебе хочется создать что-то самому, на пустом месте: написать, нарисовать, сыграть, слепить, построить… пройти, пробежать или проплыть, проехать… и не важно, что это уже называется спорт. Спорт – в каком-то смысле тоже творчество. Именно в этот момент ты понимаешь, что на занятия творчеством или спортом нужно время. Но к своему глубокому разочарованию, обнаруживаешь, что у тебя его нет. Зато у тебя есть работа, которая и отнимает все твое время. Работая, мы продаем не только свои навыки и умения, но и самое ценное, что у нас есть, – время, свое свободное время, которое вполне могли бы употребить на что-то другое. Хорошо, если твои навыки еще кого-то интересуют, как в случае с профессиями, где требуются специальные знания, но в остальных случаях никому нет дела до твоих умений, лишь бы работа выполнялась, а вот попробуй уйти с рабочего места с девяти до шести, если у тебя вдруг поменялось настроение или его не было вообще, и это будет расценено не иначе как побег.
   Я давно понял, что творчество – единственный выход из «рабочего» состояния. Компромиссов быть не может. Но в Италии нашел еще два, которые в русском языке, – совпадение – начинаются на ту же букву: «труд» и «тропа». Запомните эти буквы. Но не следует понимать меня буквально. Слова только начинаются с одной буквы. Творчество может быть любым. Труд тем более. А тропа по сути – вся наша жизнь. Вкладывайте в эти три слова – свое.

   24 апреля

   В Тоскане светила полная оранжевая луна огромных размеров и вот она будто бы перенеслась по небу и оказалась в Ламоне, где сразу же «…заблудилась в ветвях тополя и выплеснулась серебряной полосой в беспокойное Онего» (Мариуш Вильк).
   Возвращались ночью из Ламона вдвоем с Мартой, и я впервые в жизни увидел настоящую луну. Она не просто висела на небе маленькой точкой – она была как фонарь! Большая и яркая. Освещала небо вокруг себя, так что дальние его уголки были темнее, чем то пространство, что ближе к ней, освещала горы – черные, обычно невидимые в ночи, освещала дорогу, по которой мы шли, – не нужно было использовать фонарик. Оказывается, я не знал, что луна может светить.
   Возвращались мы с прощального ужина. Марта уезжает обратно в Мексику. Забыл сказать, что она мексиканка. Семь лет она жила в Италии по студенческой визе: училась в Вероне, пока не устроилась работать в экологическую организацию в Падуе. Сначала обычным волонтером, также как мы, потом стала координатором волонтерских программ. Не понимаю, почему ей не сделали рабочую визу?! Или может быть студенческая виза у нее просрочена и из страны ее выгоняют. Полицейские! И ее достали. Всем остальным она нравится. В планах у нее вроде бы открыть отделение этой организации в Мексике. Дай бог, чтобы у нее все получилось.

   25 апреля

   В этот день был праздник – Феста ди Либерационе (День независимости Италии), общенациональный выходной. В школе мы устраивали вечеринку. Два месяца готовились, раздавали флаерсы, рекламировали направо и налево… Больше всех преуспел в этом Хесус. Кто же еще?! Пришло и даже приехало из других городов довольно много народу: само собой, весь Ламон, а также друзья Марты – волонтеры из Вероны, наши новые друзья и знакомые по Неаполю и Тоскане… Человек 100—150 точно было. Но в основном народ просто перекочевал из местных баров. Попить пива.
   Как и обещал, пришел водитель автобуса Тео с подругой. Женщине за сорок, но она явно моложе него. Ай да Тео!.. С Тео и его подругой мы немного поговорили. Она знает английский. Сам Тео – настоящий итальянец – по-английски ни слова. Заговорили о космосе (12 апреля в России – День космонавтики). Тео большой поклонник Гагарина. Он рассказал мне, как в детстве следил за его полетом по телевизору. А я ему в ответ: «Брат моей прабабушки по материнской линии – известный военный летчик, был большим другом Гагарина. После завершения военной карьеры он стал преподавателем и то ли принимал, то выпускал Гагарина из института. В семейном архиве есть фотография двух друзей за одним столом. Оба пьяные». Тео обрадовался подарку.
   Потом играли в чичу с Мартой – главной любительницей чичи (южно-американской игры в кости). Я, как обычно, начал выигрывать, но игра не пошла: на улице было слишком жарко (а мы еще боялись, что погода будет плохой), а в доме никто сидеть не хотел. Вместо этого Марта натянула свою веревку для ходьбы. В Ламоне полно любителей этого вида спорта. Многие занимаются также клаймбингом, в Ламоне есть специальный зал. Я снова попробовал пройти по веревке – получилось лучше, чем в прошлый раз, но с моим ростом и комплекцией занятие не для меня. Ходить и ездить на велосипеде по горам – это да. А чтобы ходить по веревке нужно быть как Марта – легче держать равновесие. Клаймбинг тем более не мой вид спорта. Во-первых, потому что у меня слабые руки (рекорд подтягиваний всего 15 раз). Во-вторых, потому что я люблю движение: идти (хайкинг), бежать (баскетбол), ехать (велоспорт), в конце концов, махать руками и ногами (кик-боксинг) … Висеть на одной стене часами у меня не хватит терпения.
   Вечеринка длилась с двенадцати дня и до двенадцати ночи, если не считать подготовку к празднику и последующую уборку. Темой вечеринки была национальная кухня. Три дня подряд до этого готовили международное меню. Хесус и Элоиза – испанское: запеченную картошку с курицей («крокетас») и опять же картошку, но в виде омлета; Диона – греческое: мелко натерные запеченные кабачки; и я – русское: винегрет и шарлотку. Все готовили в огромных количествах. Вся посуда в школе – большая! Кастрюли, сковородки и противни… Ничего маленького нет. Уже в середине дня еда закончилась. Закончился и алкоголь. Инес купила несколько бочонков пива у бармена в «Остерии Копполо». Пришлось заказывать еще. Помимо этого готовили сангрию: смешиваешь красное вино, лимонад – апельсиновый и лайм, режешь апельсины и яблоки, персики или арбуз. Отличный освежающий напиток. Главное – где-то после десятого стакана остановиться, а то на солнышке может ударить в голову.
   Вечером специально приглашенная на праздник музыкальная группы из Падуи в составе трех человек – солист, гитарист и девушка с бубном – играла балканский фольк. Я не фанат именно этого направления фольк-музыки (предпочитаю фольк-рок), но меня до дрожи пробрало, когда девушка запела «Feeling Good» Нины Симон. Я даже пустился в пляс, что случается со мной крайне редко. Гаррит и Диона весь вечер были внимательны к музыкальной группе: принесли воды, спрашивали, не нужно ли чего, общались… И во всем они такие. У Гаррита была своя группа и вообще он меломан, и хорошо разбирается в музыке, а Диона учится играть на флейте.

   Продолжаю изучать карту Ламона. Прошел по четвертой тропе. На этот раз в одиночку. Тропа захватывает Рунью, но начало тропы нашел не сразу. Карта хоть и подробная (хорошее итальяно-немецкое издание), в действительности же линии не точные. К тому же где-то тропа заросла, где-то построили дом… Хорошо, подсказал местный старичок.
   Сначала идешь по лесу вдоль каменной стены. Подобные каменные стены, покрытые зеленым мхом, вдоль тропинок встречаются часто. Не могу на них налюбоваться. Удивительно! Кто и когда выложил эти стены? Камень к камню.. Дальше калитка, за которой большое поле. За ним две деревни: Пецце и Коррентини, пройдя которые и обогнув Ламон по своеобразной дуге слева (в прошлый раз с Дионой мы обогнули Ламон справа), я оказался в центре Ламона.
   В Пецце я был облаян собаками. И так дорогу не просто найти, а тут еще это! В Ламоне практически в каждом доме по собаке. И так как людей здесь мало, а значит и прохожих на улицах нет, каждая собака считает за честь как следует тебя облаять. Хорошо хоть они на привязи, иначе от каждой собаки пришлось бы убегать. С недавних пор – это для меня больная тема.
   Но не все собаки в Ламоне большие и рассерженные. У этой тропы есть и второе название – «Тропа Тоби». Тоби – это маленький жизнерадостный пес, еще совсем щенок, который встречает нас громким лаем каждый раз, когда мы идем по тропинке между Руньей и Ламоном. Тропа наконец оттаяла, и мы частенько пользуемся ею, чтобы сократить путь, особенно когда опаздываем на автобус. Асфальтовая дорога отнимает ровно полчаса, а по тропинке можно добежать минут за двадцать и как раз запрыгнуть в уходящий автобус. Дом хозяина Тоби находится прямо в конце тропы (или в начале – смотря с какой стороны идти). Тоби обычно не привязан и бегает сам по себе. Ложится на спинку и просит почесать брюшко – белое, окрас у него белый с коричневым, не знаю, какой он породы. Потом он еще долго не отпускает тебя и буквально липнет к ногам, пока сам не начнешь спускаться по ступенькам, с которых начинается тропинка (или заканчивается). Деревянные ступеньки, надо заметить, опасные. Особенно после дождя. Каждый, должно быть, кто ходил по ним, хотя бы раз навернулся. Однажды я надел чистые бежевые брюки, и что бы вы думали…

   Из записной книжки: «Наступила настоящая, не календарная весна. Деревья, а вместе с ними и горы окрасились в ярко-зеленый цвет, от которого даже рябит в глазах, как будто сочатся соком. Яблони усыпаны белыми и сиреневыми цветами. Весна на севере, а теперь и в Доломитах, – мое любимое время года, а апрель – любимый месяц. Весна – начало начал».

   26 апреля

   Арина покорена! Пересел на другой велосипед. В рюкзак положил запасную майку и ветровку, чтобы надеть их на обратном пути – спускаться, как говорил, холодно, особенно в промокшей от пота одежде. Весь подъем до церкви ехал стоя. Делал остановки и любовался видами. За церковью подъем становится совсем крутым. Пришлось слезть с велосипеда и пойти пешком. Где-то на середине подъема за мной увязалась черная собака. Сначала наблюдала издалека, как я удаляюсь. Потом побежала за мной, держа дистанцию. Как волк, который идет по следам усталого путника, чувствуя что путника покидают силы, он вот-вот упадет и станет добычей волка. Ей-богу, так и было. Сочинять я не умею. Но всегда что-то такое со мной происходит и появляются подобные ассоциации. Собака отстала. Следующим препятствием на моем пути было стадо коров и два пастуха, один старый и седой – вылитый горец, второй молодой, но тоже далеко не миловидной внешности. Теперь уже я шел за ними следом, не обгоняя и наблюдая, как они ведут стадо коров на пастбище выше в горы. Все же обогнал. Шли они медленно.
   Перед этим повстречал двух дедушек: один сажал картошку, второй просто шел по улице. Увидев меня, оба сильно удивились и, надеюсь, прониклись уважением. Не каждый день на Арину заезжают велосипедисты. Рассказал им все, что знаю по-итальянски: что приехал из Руньи (странно так говорить: вот она, на соседней горе!), что живу в школе, что волонтер… Оба дедушки, а потом еще и женщина в магазине подумали что я немец. Почему – я понял только на обратном пути. Из-за веломайки, которую ношу еще со времен путешествия в детстве в Австрию, где в городке под названием Дойчландсберг проходит ежегодная неделя велоспорта. Еще какая-то бабушка мною сильно заинтересовалась и что-то буркнула на своем. В Италии полно диалектов: в Венеции говорят на венецианском, в Риме – по-римски, Неаполь – отдельная история. Они могут не сильно отличаться от итальянского, но этими отличиями очень гордятся. В Ламоне тоже есть свой диалект. Но не забывайте, это была Арина – деревня, которая не хочет дружить с Ламоном. Поговорить со мной поговорили, но не более. История с майкой здесь не случайна.
   Горы, в данном случае отдельная гора – это как другой мир. Когда видишь этих дедушек и бабушек, такое ощущение, что люди поднялись сюда тысячу лет назад и больше не спускались. Строили дома и наживали хозяйство, рожали детей, выращивали овощи-фрукты, разводили овец… И те, кого я повстречал сегодня, – потомки тех первых людей. Заезжая на любую гору на машине, этого не понять. Понимаешь это только тогда, когда пройдешь весь путь пешком или на велосипеде (тоже пройдешь), когда своими ногами прочувствуешь эту высоту. Не представляю, как люди жили раньше в горах без машин. То есть понятно как – пешочком… и не на такое человек способен. Но эти дедушки и бабушки!..
   До дома я добрался еле живой, потому что сразу как закончился спуск с Арины (не спуск, а полет по змеевидному серпантину!), начался… подъем… на Рунью. Стыдно в этом признаваться, особенно будучи сыном велосипедиста, одного из лидеров молодежной сборной Советского Союза по велоспорту, победителя и призера многочисленных гонок в странах по всему бывшему Союзу, почти профессионального велогонщика, который в легкую «делал» тех, кто потом взял золото на московской Олимпиаде в 80-м году, но подъем на Рунью я не осилил. Впрочем, его не осилил бы никто. Как только спустился с Арины – сразу слез с велосипеда и шел пешком до самой школы. Еле-еле поднялся на второй этаж к себе в комнату – ноги были каменными. А потом лежал весь вечер без чувств.

   27 апреля

   В последний день недели лил дождь. Временами столбом. Временами затихнет. Дожди тут почти всегда с туманами, про которые уже рассказывал. Я разгадал наконец почему. Вода из озера Сенайга и многочисленных ручьев испаряется. Погода нас окончательно доконала. Еще одно стихотворение на тему дождей, на этот раз мое. Начал писать, но дальше четверостишия дело не пошло – теперь и у меня депрессия:

     Тучи собираются высоко в горах.
     Пока Венецию ласкает солнце.
     Один ты или с кем-то – все не так.
     Пока покоя нет в душе и сердце.

   Странные ощущения. Вроде бы находишься за границей и нужно каждый день куда-то ходить, ездить, что-то смотреть, покупать и пробовать новое… Но если погода плохая, то из дома не вылезти, а если даже и солнце, то не всегда есть силы (и деньги). Особенно после очередного похода по горам или поездки на велосипеде. Хочется отлежаться… Привыкаю жить за границей, а не путешествовать. А жизнь… она везде одинаковая. Первый месяц еще что-то оставалось, но теперь ощущения, что я путешествую, окончательно стерлись. Как будто и не жил в России никогда. Как будто всю жизнь прожил в горах.
   Весь день только читал и писал. «Дом над Онего» почти закончил, но у меня еще две книги Мариуша Вилька: «Тропами северного оленя» про русских саамов и «Волок» про Беломорканал. Книгу про саамов я уже прочитал, еще дома – распечатал пиратскую, но купил настоящую, чтобы отдать автору должное и чтобы книга была в библиотеке. Хочу перечитать. Читать распечатку – не то же самое, что читать книгу.
   Может показаться, что Италия мне не интересна, раз я все время вспоминаю про север. Это не так. Наоборот, его книги и собственные воспоминания о Приветнинском помогают смотреть на окружающую действительность иначе – более широким взглядом. И все это только подогревает мой интерес к изучению Италии и Доломитов, к сравнению их с русским севером.
   У меня даже родилась теория на этот счет. Что есть север? Только ли географическое понятие: Канада, Скандинавия, Россия. Или любую точку мира, которая лежит севернее по отношению к другой точке, можно назвать севером? Как быть с Южной Америкой, например? Не является ли Патагония севером, несмотря на то что находится на самом что ни на есть юге – там тоже горы, ветра, ледники… Что с Северной Африкой по отношению к Африке Центральной и Южной? Нельзя ли назвать пустыню Сахара ловозерскими тундрами по отношению к экваториальной полосе, джунглям? Не является ли север Санкт-Петербурга – севером по отношению к его южной части. Интересно, что бы сказал на этот счет Мариуш Вильк. По Вильку север – это, во-первых, не столько пространство, сколько состояние ума, а во-вторых, пустота. Север внутри: на вершинах гор, в однообразных пустынях, в дремучих карело-финских лесах, на краю света… Север внутри, потому что внутри пусто.

5. Место, где сходятся тропы

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Пецце, Сан-Донато, Кросере.
   Прибытие: Ламон.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 6—7 часов.
   Протяженность: 13 километров.
   Перепад высот: 490 метров.
   Интерес: высокая гора, панорамные виды, лесная тропа.

   Из Финляндии обратно в горы. В буквальном смысле слова. В воскресенье решил подойти к вопросу серьезно. Первые четыре маршрута были разминочными. Настоящие горы начинаются с пятого. Второй маршрут, которого, если помните, почему-то нет (после первого идет сразу третий), нашелся на карте 1997 года издания (всего у меня четыре разные карты) – по улицам вокруг Ламона, но по нему я уже прошел не один раз по время прогулок по городу. Эту карту я и беру с собой для того чтобы делать на ней пометки. Хожу по карте шестнадцатилетней давности: ищу приключения на свою голову, над чем остальные смеются. «Не потерялся?! А мы тебя и не ждали…» – шутят ребята. В основном она совпадает с нынешней картой, чего-то на ней нет, а что-то, наоборот, есть, как этот второй маршрут.
   Итак, пятый маршрут, точнее, тропа. Так я теперь говорю, начитавшись Вилька. Тропа для него – ключевое понятие в творчестве и в жизни вообще. От поморского слова «тропать», то есть протаптывать. По-итальянски тропа – «сентьеро».
   Пятая тропа начинается в Ламоне, откуда я поднялся до деревни Сала, оставил там велосипед и дальше пошел пешком. Здесь же берет начало еще одна тропа, называемая «Перкорсо натуралистико» («Природная тропа») – отдельный живописный маршрут между Ламоном и деревней Коста, на котором можно посмотреть разные виды местных растений.
   Первый объект на тропе – большой заброшенный дом: остались только стены и полусгнившая крыша. Дом сложен из грубых камней, даже камушков, которые, кажется, только тронь – и стены тут же развалятся. Таких домов в Ламоне и окрестных деревнях – множество.
   Вышел к развилке: тропа вверх, тропа вниз. Указатель есть, но почему-то в обратную сторону. Пытался найти номер на камнях, но ничего не нашел. На тропах есть указатели, но чаще встречаются просто номера, нанесенные краской на каменные стены вдоль троп или деревья – причем везде разные: разным шрифтом, разным цветом… Иногда рисуют маленькие стрелочки, но это редкость. Долго решал, какую из двух троп выбрать, топчась на одном месте. Решил пойти вверх и сразу перешел на второе или даже третье дыхание. Думал, что прогуляюсь в удовольствие, как в национальном парке Нуксио или по берегу Финского залива, но сразу понял, что прогулки по горам кардинально отличаются от прогулок по лесам и прибрежным зонам. Пришлось опять подниматься в гору, как на Арину или Рунью, только не по асфальтовой дороге, а по тропинке, камням, мокрым листьям, сучьям и рыхлой земле…
   К походу подготовился плохо. Надел вторую футболку – боялся замерзнуть, но быстро вспотел. Взял теплую кофту, которая тоже оказалась лишней и сразу заполнила рюкзак – он стал тяжелым. Джинсы вместо шорт или легких штанов. Ушел уже достаточно далеко, но засомневался правильной ли дорогой иду и вернулся обратно к развилке. Пошел по тропе вниз. Вышел к какой-то деревне. Местные подсказали, что это Пецце, в которой я уже был на предыдущей тропе. То есть шел я правильной дорогой.
   Как и говорят в таких случаях, первый выбор часто является правильным. Если ты оказался на развилке или не знаешь куда идти – доверься первому чувству и прими быстрое решение, долго думать вредно. Оно только кажется мимолетным. На самом деле за ним всегда что-то стоит: ты уже прошел какое-то расстояние, примерно или точно знаешь, сколько нужно еще пройти. Посмотри еще раз вокруг, постарайся найти какие-то приметы, указатели, брошенные камни, сломанные ветки… и представь весь маршрут целиком. Потом я еще много раз терялся и убедился на собственном опыте, что чем дольше думаешь, тем больше вероятность принять неправильное решение и пойти неверной тропой. Доверять нужно ногам. Ноги быстро привыкают к тропе и сами ведут в нужном направлении. Вспомните сами все эти «чуть не оступился», «вовремя остановился», «еще бы чуть-чуть и провалился»… Ноги реагируют быстрее.
   Тропа стала совсем крутой. Пришлось взять палку. Про это тоже следует сказать отдельно. Без палки ходить по горам проблематично. Когда заготавливали лес, нашел настоящий посох, как у пастухов. Потом, правда, взял другую – легче и эластичнее. Посох красивый: длинный, с искривленной ручкой, но тяжелый. Разница в несколько сотен граммов заметна. Палка выручает. И когда поднимаешься – опираешься на нее, и когда спускаешься, пожалуй, даже больше – подстраховываешь себя от падения. Горные люди ходят с палками. И это правильно! Впервые я прочитал об этом в отчете одного русского путешественника из Эстонии, который прошел по «Тропе Инков» (сложная горная тропа из города Куско в Мачу-Пикчу в Перу, занимающая четыре дня). Он советовал брать спортивные палки, они помогают распределять нагрузку. Думал, что, когда пойду «Тропой Инков», возьму. Но вот я в Италии, хожу по горам с палкой.
   Поднимаешься в гору и думаешь только о том – не думаешь, а мечтаешь, – что за следующим поворотом тропа пойдет вправо или влево, а не вверх. Но нет… Вверх и только вверх. Удовольствия от такой ходьбы мало. Как и на велосипеде скорее тренировка, преодоление себя.
   Спустя час или полтора, а может, и все два, вышел наконец на ровную грунтовую дорогу. Поднялся я довольно высоко, до тысячи метров. Деревня Коста с этой верхотуры – несколько крошечных домиков, помещающихся на ладони. Чуть дальше, если смотреть прямо, Арина. Еще меньше. Видна только церковь – тонкий стержень, устремленный в небо. Теперь мой путь пролегал немного под горку. Можно было перевести дух, дать отдохнуть ногам.
   Первое правило, которое я усвоил в горах: если ты забираешься на гору (это касается и велосипеда), какой бы крутой она ни была, то дальше обязательно будет спуск – такой же крутой. Чем круче гора, тем круче спуск. И наоборот: если ты с ветерком и наслаждением спустился с горы, то дальше неминуемо последует расплата – подъем. Чем круче спуск, тем круче подъем.
   Вышел на перекресток. Странно звучит применительно к горам, но так и есть. Четыре, нет, даже пять троп сошлись в одном месте. На перекрестке красивый указатель (забегая вперед: самый красивый, который я видел) с направлениями к деревням Ле Эй, Косте, Сале и Ламону, и Сан-Донато. Нужная мне тропинка побежала именно туда – в Сан-Донато, о котором я вам уже рассказывал. По пути нашел несколько пещер, уходящих глубоко под землю: то ли естественные провалы, то ли дело рук человека. И одну могилу. Небольшое надгробие прямо в горе с датой конца XIX века. Еще раз забегая вперед, скажу, что подобные могилы на ламонский тропах встречаются довольно часто.
   Тропинка снова оделась в свое привычное одеяние – по левой стороне кто-то выложил ее камнями. Перед Сан-Донато я нашел тростниковый шалаш. Похоже, кто-то хранит под крышей дрова. За ним тропинка почти незаметно превратилась в городскую улицу: одну, вторую… Первый раз я оказался в Сан-Донато «на своих двух». До этого мы лишь проезжали деревню на машине. Был полдень. И без того почти заброшенную деревню, казалось, покинул последний человек: на улицах ни души. Но впечатление обманчивое: слышно как звенят посудой в домах. Пахнет чем-то вкусным. Я достал свои съестные припасы и расположился на скамейке, любуясь видами.
   За спиной вытянулась гора Копполо – 2086 метров. Как обеденный стол под стать моменту – длинная и ровная. Я так ее и зову – «Столовая гора», подобно знаменитой горе в Кейптауне. Для Валлаццы – 2286 метров – я тоже придумал свое название: «Галочка». Если смотреть на нее из Ламона, то можно заметить, что гору «разрезает» галочка, подобная тем, что ставишь в анкетах. А впереди и справа от меня – пропасть. Сан-Донато расположен над живописным ущельем. Как сказала Инес, здесь же находится, пожалуй, самое красивое место в округе – Каскат Салтон (водопад). Но за один раз всего не успеть. Я не стал задерживаться и сразу пошел в обратный путь. Сверился с картой. Отыскал начало тропы и пустился в дорогу.
   Другое правило: обратный путь, каким бы на самом деле длинным он ни был, всегда проходит быстрее. Прямо как день, который, не успев начаться, вот уже близиться к концу. Путь тем не менее был не близким. Чтобы лишний раз не доставать карту, я сосчитал количество ручьев на пути, которые пересекают тропу, и продолжил считать их во время движения.
   Третье правило: чем больше вертишь карту в руках, тем быстрее она мнется, пачкается, рвется в местах сгиба. Верный способ сохранить карту, если она пришла в негодность и вот-вот развалится на части – это склеить ее обычной клейкой лентой в местах сгиба. Достаточно с одной стороны, но обязательно по всем линиям. После этого ее будет трудно сложить обратно, но если согнуть карту несколько раз туда-сюда, то в итоге она снова станет компактной. А главное, после того, как склеишь ее липкой лентой, ей уже ничего не будет страшно.
   Начал говорить о ручьях. Окрестные горы кишат ручьями и водопадами, как змеями. Здесь, на высоте до тысячи трехсот метров (наивысшей точки Ламона), снег уже давно растаял, но Валлацца все еще покрыта снегом, а это значит, что снег по-прежнему лежит высоко в горах. Поэтому столько бурных и шумных ручьев. Останавливаешься, чтобы умыться и привести себя в порядок. Пить я не решаюсь. На одном из ручьев, к своему разочарованию, увидел огромную кучу мусора, хотя от Сан-Донато ушел уже далеко и домов поблизости не обнаружил. Какими бы красивыми и заброшенными ни казались места, не осталось на земле нехоженых троп и необжитых мест. Человек всюду побывал, забрался на каждую гору и в каждом месте… нагадил. Я хоть и далек от всякого рода идеологий, но понемногу начал проникаться теми принципами, которые проповедует наш итальянский Гринпис. Мусорить как минимум нехорошо.
   Обратная дорога оказалась длинной, но, как и сказал, по ощущениям короче, чем начало пути. Под конец я вымотался и шел из последних сил. Присел на кем-то заботливо сооруженную скамейку в тени деревьев и заглянул в карту еще раз. Эта часть тропы из Сан-Донато в Рунью обозначена на карте как Виа Клаудиа Аугуста, то есть является частью знаменитой дороги.

//-- * * * --//
   Система дорог в Римской Империи была разветвленной и насчитывала 120000 километров. Дороги использовались для передвижения круглый год как военными, так и гражданскими лицами. В Италии они называются «страде статали» («государственные дороги»). Чаше всего они просто протоптаны в горах и покрыты слоем гравия. Стены на некоторых участках выложены камнями. Раньше на важных участках можно было встретить также каменные столбы с указанием миль римскими цифрами. До сегодняшнего дня сохранилось лишь несколько из них. В античные времена они служили своеобразной картой, так как были установлены на расстоянии мили друг от друга.
   Также на столбах выбивалось имя судьи или другого лица, ответственного за планирование и ремонт дороги, вместе с указанием ближайшего привала и главных объектов на пути – для справки. Случайная находка двух таких камней – одного в Рабле в окрестностях Персинеса в 1552 году, а второго в Кезьомаджоре недалеко от Фельтре в 1768 году – и привела к открытию того, что дорога, посвященная Клавдию Аугусту, была частью общей системы римских дорог, соединяя Адриатическое побережье и регионы в долине реки По с регионами на реке Дунай в Германии. Надписи на камнях не только служили чисто практическим целям, но и сохраняли память о тех, кто построил или управлял дорогой, а также в целях государственной пропаганды.
   Император Клавдий был сыном Друза Старшего – римского военачальника и брата императора Тиберия Клавдия, который правил с 41 по 54 годы до нашей эры. Клавдий был планировщиком и организатором системы дорог в Римской Империи. Он также построил дороги под названиями Виа Клаудиа Валериа и Виа Клаудиа Нуова. Но именно отец Клавдия Друз первым наметил маршрут будущей Виа Клаудиа Аугуста, после того как «открыл» Альпы вместе со своей армией во время военных кампаний, которые вел между 16 и 13 годами до нашей эры. Точный маршрут Виа Клаудиа Аугуста неизвестен. Но есть предположения, что в античности было две дороги с одинаковым названием Виа Клаудиа Аугуста или два маршрута: Алтинате и Падано.
   Первая дорога начиналась в Остилье, достигала Вероны, где ее пересекала другая важная дорога – Виа Постумиа, из Вероны в Тренто. Отсюда вдоль реки По, минуя Больцано и Мерано, уходила выше, пересекала перевал Резиа, достигала Наудерса, после чего тянулась до перевала Ферн в сегодняшней Австрии. Затем дорога Клавдия проходила через Фуссен в сегодняшней Германии, в долине реки Ликка, пересекала Эпфак, Аугсбург и наконец достигала Кастелль Бурголе на Дунае. Дорога играла наиважнейшую роль в жизни региона, учитывая не только города, через которые она проходила, но и направление реки По – в то время транспортировка товаров зависела от водных путей.
   По другой версии дорога начиналась в Альтино на побережье Адриатического моря, захватывала Тревизо, перевал Прадерадего, пересекала реку Пьяве в Кезьомаджоре, проходила через Фельтре, далее через Ламон и Рунью в Кастел Тесино, Борго Валсугану и Тренто, где она сливалась с первым маршрутом.
   Такой и рисуют сегодня на картах дорогу Виа Клаудиа Аугуста, как перевернутую рогатку с длинной ручкой.

   30 апреля

   На очередном рабочем собрании – первом и последнем, которое было организовано с большим трудом (никакой обязаловки в школе нет, и на обычную работу это похоже меньше всего) – меня сделали ответственным за все маршруты вокруг Ламона. Я сам вызвался в процессе обсуждения целей и задач на ближайшие несколько месяцев. Хесус будет изучать местную флору и фауну и готовить для школы соответствующие наглядные материалы. Как и Элоиза, он неплохо рисует, и про его «художественное видение» мы уже знаем (скульптура во время заготовки леса). На Майорке Хесус профессионально занимается дайвингом и вскоре получит удостоверение инструктора. Элоиза будет изучать геологию Доломитов (науку о камнях и минералах) и думать над тем, чем и как занять детей. Она мастер придумывать что-либо на пустом месте. Дионе досталась организация кино-форума в школе с фильмами на разных языках, а также изучение статистики по загрязнению воды, выбросам в атмосферу, проблемам мусора… Все без исключения получили занятия по способностям и интересам.
   Пусть вас не смущает характер работы. Работаем мы пусть и в Гринписе, но так или иначе основная наша активность направлена на детей, живем мы в школе, проводим лагеря, поэтому и играем в игры, рисуем рисунки… С другой стороны, экологическое образование и должно начинаться в раннем возрасте. Чем раньше человек усвоит базовые принципы бережного отношения к природе и окружающим, тем больше у него будет времени – он пронесет их с собой через всю жизнь. Но и «взрослые» акции мы тоже проводим, о них я еще расскажу.
   Мою работу тоже к детской не отнесешь. Оказалось, что это одна из наших задач. Так, нежданно-негаданно, я получил лучшую работу на свете! Помните недавний конкурс «Лучшая работа в мире», где предлагалось стать смотрителем тропического острова в Австралии? Получается, что я смотритель гор! Удивительно, учитывая то, что я по-настоящему увлекся хайкингом и изучением природы только перед самой поездкой в Италию и ни о чем подобном даже не думал. Получается, работа сама меня нашла. Стоило только по-настоящему захотеть.
   Мне предстоит пройти все пятнадцать маршрутов, кроме того, посетить по возможности прочие примечательные места в округе. А потом нарисовать что-то вроде обновленной карты, которую уже начал составлять Хуан в прошлом году, отметить на карте самые интересные и красивые места, а также те, где легко потеряться, с указанием правильного направления, сделать фотографии, может быть, даже интерактивную карту в интернете, которую смогут использовать как будущие волонтеры, которые приедут в Ламон вместо нас в следующем году, так и просто туристы.

   1 мая

   В Италии День труда. Где-то далеко в Риме или в Милане проходят скучные демонстрации – мы о них читаем только в газетах. В Ламоне все гораздо интереснее. Тридцатого апреля в деревне еще один праздник – приход весны. Отмечают и тот и другой сразу. Вечером в каждой деревне возводится так называемое «Древо жизни» (по-другому: «Ось мира») – ствол дерева, у которого срезают кору и при этом оставляют верхушку с самыми тонкими ветками. Это старая традиция, точный смысл которой утерян, но похожие обряды поклонения в надежде на плодородный год существуют в разных частях мира, не только в Италии. И так как одновременно отмечают и 1 мая, ствол дерева превращается еще и в флагшток. На верху закрепляют один или несколько флагов: Италии, региона Венето… При этом самое интересное то, что сделать это нужно очень быстро, потому что одна деревня должна помешать другой выкопать старый ствол и установить на его месте новый или в процессе, или ночью, поэтому всю ночь около них кто-то дежурит. Это еще называется «Похищением майского дерева». Рунья «соперничает» с Ронке и Пьей, Арина с Кампиготти и Кьоэ… Замена флага в Рунье прошла в этом году «без жертв». Когда мы оказались на месте действий, флагшток уже сняли, и мы помогали вкапывать новый.
   Сразу после замены флагштоков, многие семьи в деревнях устраивают барбекю. Приглашены все и всюду. В Ламоне все друг друга знают, а если даже нет, то это хороший повод познакомиться. Нужно только выбрать, куда пойти. Одна вечеринка была в Пецце, еще одна в Пьей, но мы отправились в соседнюю Ронке – пять минут вниз по дороге. Было шумно и весело. Еда была простой и вкусной: полента, уже полюбившейся мне запеченный сыр, салат, мясо на открытом огне… Интересная традиция разводить огонь. Берется большое полено. Делаются зарубки топором крест-накрест. Внутрь помещается тлеющий уголь. Пламя постепенно разгорается. Полено превращается в пылающий столб или факел.
   Мы сидели за столом и любовались огнем, а попутно обсуждали семейные взаимоотношения. Поводом послужило то, что на празднике было много бабушек и дедушек – жителей окрестных деревень, тех, кого обычно не замечаешь, так как они редко ходят на длинные расстояния, сидят в основном по домам. Но есть и исключения.
   Одна бабушка в Рунье частенько спускается с горки по дороге в Ламон и возвращается обратно – видимо, для тренировки. Я обычно тоже возвращаюсь откуда-нибудь на велосипеде, забираюсь в гору, как заправский гонщик, и она каждый раз кричит мне «Вива бичиклиста!» («Да здравствует велосипедист!») и при этом так широко улыбается, что у меня вмиг открывается второе дыхание и подъем на Рунью, который всегда самый тяжелый, потому что последний, я проезжаю стоя.
   Диона же не могла отвести взгляд от бабушки из той семьи, которая и организовывала барбекю в Ронке. Праздником руководил отец семейства и его дочка София, которая приходит к нам на мастер-классы, но ее бабушка все равно суетилась, убирала пустые тарелки… Она, по-моему, так вообще рекордсменка горовосходительница! Сколько раз я видел, как она пешком ходит из Ронке в Ламон на рынок и обратно. Напомню, что из Ронке сначала нужно подняться в Рунью (крутейший подъем), а уж затем спуститься до Понте Романо и начать «восхождение» в Ламон. А потом еще пройти полкилометра до центра города. Поражаюсь ее выносливости. И думаю, что, когда мне будет столько же, я бы хотел быть похожим на этих бабушек и дедушек из ламонских деревень. Если кому-то и посвящена эта книга, так это им.
   «Где в это время был и что делал Хесус?» – спросите вы. Формально с нами. Номинально – где-то далеко. К нему на праздник приехала его новая пассия из Венеции. Которая уже по счету, не может сказать даже он сам, да и вряд ли он их считает. Девушкам он пишет любовные письма и дарит подарки, а они отвечают ему тем же. Часами говорит по телефону – Инес даже пришлось подключить городской телефон! Ночует в комнате раз в три дня, а то и реже, и то и дело уединяется с кем-то на ночь прямо в гостиной.
   Было бы наивно думать, что на 1 мая – мировой праздник – в Ламоне дело ограничится одним только семейным барбекю. Вся соль заключается в том, чтобы из одного места перейти в другое, из второго в третье, из третьего в четвертое… и так всю ночь да самого утра. Есть «Ночь музеев», есть «Библионочь», в Ламоне это «Ночь баров». Каким бы хорошим ни было барбекю, всем не терпелось пуститься в марафон по барам. Перед уходом каждый положил в картонную коробку на столе столько, сколько пожелал. В Италии для подобных мероприятий это в порядке вещей и называется «офферта либера» («свободный дар»), чтобы возместить семье часть расходов на организацию праздника. Согласитесь, чем-то это схоже с русской традицией накрывать стол в день рождения. Каждый бар в Ламоне был забит до отказа. Особенно самый популярный – «Ботаро» (на вывеске приписка: «арт-уголок»), имеющий репутацию самого злачного места в городе. Вывеска странная, потому что сам Ламон, как один большой уголок. На площадке перед баром играли музыканты. Пива было столько, что казалось: вылей его в Сенайгу в ту ночь, цвет озера поменяется с лазурного на желтый. Меня, конечно, на всю ночь не хватило. Я «слился» раньше, в полночь. Диона и Гаррит тоже долго не задержались. Самые стойкие из нас: Хесус, Элоиза и Инес пришли только под утро.
   Обещал рассказать свою теорию противоположностей. Рассказываю… Теория простая. Так же, как притягиваются плюс и минус (а два плюса или минуса, наоборот, отталкиваются), два совершенно разных человека притягиваются друг к другу. Не знаю, как с другими, но со мной это работает. Во всех отношениях. Я рассмотрю сейчас только одно – алкоголь. Сам я не пью. Просто не переношу вкус алкоголя. Особенно после последнего случая, когда сразу после приезда в Ламон, в ту первую безудержную неделю, мы отмечали день рождения Дионы и я перепробовал все виды граппы, что были в школе – пять или шесть видов плюс абрикосовую водку, которую привезла из Словакии Хелена. Граппа – итальянская водка – штука покрепче нашей водки будет, скажу я вам. Потому что русская водка без вкуса, а граппа, помимо чистой, всегда какая-то – оливковая, например… Много разных вкусов. Этот вкус меня и «срубил».
   По дурости я пытался не упасть в глазах Хесуса в первые дни нашего знакомства. «Я не пью меньше Хесуса Антонио Ромеро Мунара ди Кастильо (таково его полное имя)», – говорил я ему и остальным. Хесус, когда услышал о том, что я попробовал по рюмке каждый вид водки, что были на столе в тот вечер, не захотел упасть уже в моих глазах. Это задело его самолюбие, и он начал делать то же самое – пробовать водку. И так как в одиночку это не делают, мне пришлось попробовать все по второму кругу. Пока я еще осознавал себя, мы даже заключили пари, что в следующий раз в баре возьмем по десять рюмок текилы (за его счет) и будем пить на скорость. Почему по десять? Хотели до потери сознания, но Хесус быстро понял, что денег у него не хватит. «Ну я все-таки не миллионер, это ударит по моему карману», – сказал он.
   А потом… я выкурил с ним сигарету на крыльце, любуясь Валлаццей и звездным небом, и это сработало как катализатор для той жуткой смеси из чистой, оливковой, персиковой и еще пяти других видов водки, что уже бурлила у меня в животе. Мерзкая история, на самом деле. Не хотел ее рассказывать, но заговорил об алкоголе, и история всплыла. Спал я один на диване в гостиной, а Хесус дежурил рядом со мной всю ночь. Когда я проснулся утром и увидел его, во мне проснулись – поймите, пожалуйста, меня правильно – самые нежные чувства. Я вспомнил, как он встречал меня на станции в Падуе. И снова Хесус сделал для меня что-то, чего никто не делал раньше – не спал всю ночь, чтобы я проснулся утром, в противном случае этого могло и не случиться.
   Буквально через несколько дней уже я не мог не сделать того же для него, когда он вернулся в школу поздно ночью после очередной вечеринки почти в бессознательном состоянии. Все бросили его и ушли спать, а я до последнего сидел с ним в гостиной, накрыл одеялом и только убедившись, что с ним все в порядке, пошел спать наверх. Так мы и породнились. Мне в то утром было очень плохо. Скажу больше: это было самое плохое утро в моей жизни. Марта заставила меня пойти в город, на почту – нужно было заполнить и отправить анкеты для получения вида на жительство. Между заполнением анкет я выбегал на улицу, а потом так и вовсе чуть не умер, когда вернулся в школу и пытался привести себя в порядок известным способом, и пролежал весь оставшийся день в кровати, пропустив обед, все официальные мероприятия, чем сильно расстроил Марту и Инес, и выдачу первой «зарплаты» (карманных денег). Говорю, мерзкая история, за которую мне до сих пор стыдно. Хесус через раз все еще заваливается в нашу комнату среди ночи и жутко храпит, так что мне приходится уходить спать в другую комнату (благо комнат и кроватей в школе хоть отбавляй – еще один плюс в копилку отличий между жизнью в школе и в съемной квартире), я же с тех пор к алкоголю не притрагиваюсь, максимум – аперитив.
   Ламон, как и всякое подобное немного заброшенное, северное, холодное, дикое и «без работы» место, – город пьющий. Здесь любят выпить. Не то слово. Утренний одиннадцатичасовой аперитив в баре считается важной городской традицией. «И если ты хочешь полностью влиться в местную жизнь, стать своим, как говорят, то должен традиции уважать и соблюдать», – слова Инес.
   Я говорил о противоположностях… В Неаполе случилось то же самое. На время официальной части нас поселили в отеле за городом. Всего нас было человек шестьдесят волонтеров, и меня угораздило оказаться в номере с «лучшим» из них – настоящим сербским алкоголиком. С собой у него была припасена бутылка водки (полагаю, еще домашней, сербской), и он отхлебывал из нее по несколько раз в день. Знаю, знаю… Не ту профессию я выбрал. Быть непьющим писателем непросто. Все великие писатели были еще и… как бы помягче выразиться… великими любителями выпить. Ведь алкоголь, как известно, объединяет людей и развязывает язык собеседнику. О том же пишет Мариуш Вильк в своем «Доме над Онего», а еще раньше в «Тропах северного оленя», а еще раньше в «Волоке» (по хронологии издания его книг в России). Как вы думаете, он прожил 20 лет на русском севере и смог рассказать о нем столько всего интересного? Без водки? Русское пьянство – в каждой его книге. Зато я, по крайней мере, теперь знаю место, где проще всего влиться в жизнь маленькой деревни и познакомиться со всеми и вся буквально за один вечер. Место это – бар.

//-- * * * --//
   Перечитал рассказ и понял, что по-своему я даже люблю ламонские бары: «Остерию Копполо», «Ботаро», «Централе», бар «Доломити», бар «Ламон», «Мирамонти», «Фонтане», бар «Понте Серра», «Американо», «Каваллино», бар «Рома»… и пою им, таким образом, свою… безалкогольную оду. В конце концов, в каждом из них готовят отменный кофе.

   2 мая

   Продолжаем работать над печкой. Сняли верхний слой. Начали обкладывать глиной. Делается это следующим образом: жидкую глину смешиваем с сухой в нужной пропорции – топчем ногами, как топчут виноград во время производства вина. Потом месим руками, как тесто, и так же, как тесто, скатываем в валик на полиэтиленовой подстилке. Чтобы глина свалялась и не рассыпалась, нужно почувствовать момент, когда глина достигнет нужной консистенции и станет липкой. В конце делаем комочки размером с кулак. И так – прямо комочками – облепляем основу, разбивая комочки в лепешки. Далее нужно было придать печке полукруглую форму. Положили на основание несколько крупных поленьев и насыпали на них кучу песка. Печку покрыли металлической сеткой. Сетку – газетами, смоченными в воде, чтобы она прилипла к песку. А дальше по той же самой технологии, которую только что описал, комочек за комочком, разбивая в лепешки, начали выкладывать купол печки – снизу вверх, равномерно со всех сторон.
   Три человека обычно месят глину, двое занимаются непосредственно строительством. Потом кто-то один начинает готовить обед или ланч – в итальянском много английских слов. Когда хорошая погода, выносим стол на улицу. Пообедать на открытом воздухе – вдвойне приятно. Хесус обычно делает кофе. В Италии и Испании, принято пить кофе после ланча. Чай в Италии не пьют совсем. Лишь мы с Дионой, жители северных стран, завариваем мятный или тизану. «Диона! Будешь чай?» – спрашиваю я. «Можешь даже не спрашивать, я всегда за», – отвечает она.
   После ланча у нас небольшая сиеста (по-испански – перерыв в середине дня из-за жаркой погоды, когда в городе или деревне все закрывается). Элоиза напоминает об этом священном для испанцев времени. Обед у нас обычно с двенадцати до часа. «Встречаемся в три часа», – объявляет Инес. Расползаемся кто куда: Хесус любит вздремнуть, Элоиза рисует или что-нибудь мастерит, к Инес в обед иногда приезжает Артуро, Диона любит позагорать с книжкой. Я обычно просто любуюсь горами, пытаюсь остановить время: Хесус будет и дальше смотреть сны, Элоиза рисовать бесконечно, Диона никогда не бросит книжку, не придет Инес и не скажет «Андьямо!», а я никогда не оторву взгляд от Валлаццы.

   4 мая

   Тяжело, когда нет запаса слов. Был бы запас слов, я бы уже вовсю говорил по-итальянски. Пусть медленно, пусть с ошибками, но говорил бы. А так и двух слов не могу связать. Думал, что, находясь в языковой среде, любой язык можно быстро выучить. Думал, что ходить на курсы на родине бесполезно – только деньги на ветер. Все же нет. Новый язык нужно начинать учить дома, когда есть время. А потом, попадая в языковую среду, продолжать заниматься грамматикой, учить новые слова, сленговые выражения.
   Так как словаря или самоучителя я с собой не взял – только разговорник и книжку грамматики, список слов приходится составлять самому. Инес одолжила мне свой большой англо-итальянский словарь. Им и пользуюсь. Самые часто употребляемые слова – глаголы. При этом их намного меньше, чем существительных. Существительные – названия тех или иных предметов или явлений – так или иначе учишь постепенно. С глаголами сложнее. На слух они сложнее воспринимаются. Их важно и нужно учить отдельно. Решил составить список. Сделал очередное лингвистическое открытие. Интересно, как слова приходят на ум.
   Начал с самых распространенных неправильных глаголов в итальянском языке: иметь, быть, делать, давать, оставаться, знать, мочь, должен сделать, хотеть, оставлять, понимать, говорить, приходить, подниматься. А дальше уже не мог остановиться: любить, чувствовать, думать, мечтать, летать, плавать, ходить, ездить, управлять, владеть, существовать, строить, катать, приносить, убирать, чистить, мыть, сушить, двигать, бегать, прятать, забирать, дарить, учить, изучать, помнить, забывать, терять, держать, желать, слушать, пахнуть, трогать, разговаривать, общаться, разводиться, жениться, сдаваться… идти, разделять, смешивать, ломать, бить, снимать, стрелять, убивать, рождаться, рожать, умирать, молиться, плакать, смеяться, шутить, не понимать, класть, трясти, ненавидеть, заботиться, прыгать, дышать, искать, смотреть, видеть, слышать… есть, стричь, растить, решать, отпускать, оставлять, соглашаться, протестовать, уважать, не уважать, ценить, бриться, спать, просыпаться, храпеть, рисовать, писать, читать, снимать, красить, праздновать, оплакивать, веселиться, заканчивать, дуть, пить, закрывать, открывать, бросать, ездить, водить, падать, засыпать… причинять боль, танцевать, петь, кричать, набирать, болеть, следовать за, помогать, обнимать, доверять, выбрасывать, не выносить, противостоять, не поддаваться, освобождаться… трудиться…

   11 мая

   Вот уже неделю идет Джиро д’Италия – одна из трех главных велосипедных многодневных гонок в сезоне (остальные две – Тур де Франс и Вуэльта Испании). В этом году Джиро, как ее просто называют, 96-я по счету, началась в Неаполе. За 21 этап (по одной гонке каждый день, два дня отдыха) гонщикам из 23 команд предстоит преодолеть в общей сложности 3405 километров… и 300 метров. Да-да, поверьте, последние 300 метров… последние 30 метров… последние 3 метра… для каждого из них без исключения, от первого до последнего, будут самыми тяжелыми.
   Из Неаполя гонка отправилась на юг, в Калабрию, и уже успела повернуть обратно на север. После южных равнинных этапов последуют горные северные. Гонка заедет во Францию. На 15-м этапе будет финиш на знаменитой горе Коль-дю-Галибье. Затем вернется в Италию, где пройдут решающие горные этапы в Альпах, в том числе «королевский» 20-й этап с финишем у подножия Тре Чиме ди Лаворедо – символе Доломитов! По традиции гонка финиширует в Милане, но в этом году сделали исключение – последним городом на пути станет Брешиа. Последний этап, как правило, ничего не решает и считается этапом дружбы. Все будет решаться в горах.
   Газеты пестрят интригующими заголовками, фотографиями, интервью и всевозможными анализами и статистическими выкладками. Велоспорту и без того сверхпопулярному в Италии (заявляю со всей серьезностью – в северной горной Италии велоспорт популярнее чем футбол!), отведено теперь по несколько разворотов в каждой газете. В России я много раз смотрел гонку с отцом по телевизору, но только попав в Италию и заглянув в газеты и журналы, понял, какое это на самом деле большое событие. И большое бизнес.
   Сама гонка в этом году лишена интриги. Фаворитом считался британец Бредли Уиггинс, неожиданно выигравший в прошлом году Тур де Франс, но он быстро ушел в тень. Российская команда «Катюша» начала вроде бы неплохо – несколько этапов лидировал Лука Паоллини, – но потеряла лидерство. Лидером же стал, к радости местных болельщиков, итальянец Виченцо Нибали по прозвищу «Акула» из казахской команды «Астана». Ничего про него не знаю. Ни одного этапа не видел. В школе в кладовке пылится старый телевизор, но мы его не смотрим. До бара пока тоже не добрался.
   Зато как не всякий телевизионный болельщик, могу поделиться с вами непосредственными наблюдениями. На центральной площади в Ламоне, рядом с магазином и автобусной остановкой, стоит информационный стенд, на котором написано: Oggi Giro d'Italia arrivo de… («Сегодня Джиро д’Италия добралась…») – название города. Каждый день он меняется. Хочу непременно посмотреть один из этапов в живую. Вот только какой? Через Ламон Джиро однажды проходила. В этом году заедет в Тревизо. Повезло Джейку – он тоже большой любитель велоспорта, также как и Клето, и Элоиза. 16-й этап будет проходить через Фонтиго. Джейк, как и полагается, болеет за Уиггинса и британскую команду «Скай». Я, без предпочтения особых гонщиков, болею за «Катюшу». По электронной почте у нас с ним «враждебная» переписка: он мне – Go Wiggins! – я ему: Go Katusha!

6. Тропа, на которой легко потеряться

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Сала, Ле Эй, Коста.
   Прибытие: Ламон.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 5 часов.
   Протяженность: 13 километров.
   Перепад высот: 680 метров.
   Характер местности: высокая гора, панорамные виды, лесная тропа.

   12 мая

   В Италии, как и во многих странах, есть национальные природные парки. Один их них находится в Доломитах, всего в восьми километрах от Ламона – Доломити Беллунесси. Территория вокруг Ламона не считается частью парка, потому что город сознательно не хочет быть его частью, чтобы было поменьше туристов. Работает. Потому что туристов в Ламоне и вправду почти нет. Помимо этого в Доломитах еще восемь региональных парков. Главные горы и горные массивы: Мармолада, Селла, Тофане, Лангкофель, Фейнс, Росенгартен, Латермар, Чиветта, Пельмо, Пале ди Сан-Мартино, Мармароле, Кадини, Кристалло, Антелао, Лагорай, Ветте Фельтрине, Босконеро, Секстен. Доломиты являются частью Альп и называются также Преальпами, потому что высота гор не превышает трех с половиной тысяч метров. Отсюда, из Ламона, горы как бы начинают расти и растут все выше и выше… Самая высокая гора Доломитов – Мармолада – 3342 метра. Единственная, на вершине которой даже летом сохраняется постоянный ледник. В 2009 году Доломиты были внесены в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. Не знаю, кто и как пополняет этот список, но возникает вопрос: где они были раньше со своим списком?!
   Райнхольд Мессер, итальянский альпинист, родом из Южного Тироля, один из самых знаменитых и величайших альпинистов за всю историю этого вида спорта, автор некоторых новых техник и методов восхождения, первым покоривший все 14 «восьмитысячников» планеты, а также 7 самых высоких гор каждого континента, другими словами, человек, видевший все и вся, называет Доломиты самыми красивыми горами в мире. Особенность их в том, что в Доломитах много причудливых пиков и горных образований невероятных форм, иной раз как будто башен, выстроенных гигантами прошлого. Во-вторых и в главных, из-за самого камня – доломита и его особенности «впитывать» свет.
   На закате или рассвете Доломиты окрашиваются во все «теплые» цвета радуги: желтый, оранжевый, золотой, красный, розовый… Будто кто-то (кто-то?) проводит полоской света по горам, как кисточкой, сочащейся краской, окрашивая сантиметр за сантиметром. А ночью и ранним утром – на время от заката и до рассвета – горы становятся «холодными»: голубыми, темно-синими, пурпурными, серыми, полупрозрачными, призрачными… У этого эффекта даже есть название – «энросадира», а сами Доломиты поэтому называют еще «Бледными горами».
   Доломиты были «открыты» в конце XVIII века. Открыты, конечно же, в кавычках. Люди жили в горах веками, тысячелетиями, десятками… тысяч лет до этого. Открыл Доломиты французский ученый и исследователь Деодат де Доломью в 1789 году, обнаружив особый минерал, ранее неизвестный. Несколькими годами позже состав минерала исследовал в лаборатории другой ученый – Николя де Саусуре. В 1794 году ирландский ученый Ричард Кирван предложил назвать новый минерал именем его первооткрывателя. В 1822 году Леопольд вон Буч – еще один, на этот раз немецкий, ученый изучил его стратиграфию (стратиграфия – отдел геологии, изучающий геологические пласты).
   Но туристическую популярность горы приобрели только после того, как были описаны в книгах. В 1837 году появились первые путеводители по Доломитам: «Карманная книга Мюррея» на английском, опубликованная в Лондоне Джоном Мюрреем, и «Путеводитель по Тиролю» немецкого автора Беда Веббера. В 1964 году были опубликованы «Горы Доломиты» – книга англичан Дж. Гилберта и Дж. С. Черчила. Книга стала очень популярной и закрепила за горами их название, которое описывало теперь не только сам минерал, но и весь горный регион. Четырьмя годами позже вышла первая официальная картографическая книга – путеводитель «Восточные Альпы» Дж. Балла. Так Доломиты были подробно описаны в книгах, но продолжали и продолжают будоражить умы исследователей и восхищать сердца простых наблюдателей.

   13 мая

   В Альпах начали распускаться цветы: колючник, ясколка, камнеломка, подснежник, крокус весенний, маргаритка, дриада, анемона, нарцисс, фиалка, дороникум, купальница, лапчатка золотистая, безвременник, молодило, клевер, эрика, лютик, первоцвет, горечавка, незабудка, фиалка, астра альпийская, колокольчик… Главный же альпийский цветок – эдельвейс, по-латински – «леонтоподиум».
   А вдоль железных дорог – ездил на поезде – распустились маки. А за ними – целые маковые поля.

   14 мая

   Огород идет медленно. У всех. Но если соседние огороды (все огороды в Ламоне!) заставлены скрещенными прутьями, по которым рано или поздно поползут вверх бобовые стебли, то у нас пока ничего. Начали избавляться от сорняков. Но приехал трактор – вспахивать соседнее поле под посадку кукурузы и вспахал заодно и наше – перемешал траву с землей. Проделанная работа – коту под хвост. Пришлось начать все сначала. Занятие то еще. Особенно если день жаркий: часа в полусогнутом состоянии хватит, чтобы возненавидеть этот подневольный труд – вспоминаю слова бабушки.
   Несмотря на свой возраст, бабушка выращивает на даче в Приветнинском, кажется, все что только можно: помидоры и огурцы в двух теплицах и трех парниках, кабачки, баклажаны и патиссоны, рассаженные то тут то там на огороде, большое поле отведено под картошку (в прошлом году собрали 36 ведер – рекорд!) – шесть длинных грядок, несколько видов капусты, морковь и чеснок… Ну и куда же без зеленой троицы – укропа, петрушки и лука. И это только овощи. А ведь есть еще фрукты (несколько яблонь и грушевых деревьев), ягоды (красная и черная смородина, крыжовник, сливовые деревья) и грибы.
   Перевел на английский еще один отрывок из «Дома над Онего» Вилька, который озаглавил «Особенности национального садоводства» (по примеру «Особенностей национальной охоты» и «Рыбалки») и разослал всем волонтерам из нашей группы по электронной почте. Мне, правда, никто не ответил: ни Гаррит, который увлекся садоводством у себя в Падуе, решив разбить участок за домом, наоборот, сам подсунул мне книжку какого-то англичанина под названием «Новый самодостаточный садовод» (видел бы он, сколько этих книжек у бабушки, целая библиотека), ни Хелена, которая заведует огородом в Фонтиго и которая тоже выкроила кусочек сада под огород и посадила несколько кустов помидоров, баклажаны, огурцы, морковь…
   Значит, не поняли. Неудивительно, ведь понять это может только тот, кто это наблюдал. На словах не передать. Мне всего Вилька хочется перевести на английский и зачитывать при каждом удобном случае, а случаев таких – параллелей между Ламоном и Приветнинским, Приветнинским и Заонежьем, итальянской деревней и русской – хоть отбавляй: огород тут и там, печь русская и наша печка для пиццы, заготовка дров, озеро Онего и озеро Сенайга, дом как таковой, в котором всегда есть что починить, где прибраться… И не важно, что мы живем в школе.
   Получается, что путешествую я в этот раз не только по Италии и Доломитам, но и по России и русскому северу, а также по своим воспоминаниям. Да и сам Вильк пишет, как те или иные книги влияют на него, как путешествует по следам других путешественников, как находит многочисленные параллели в своей жизни и жизни других людей, как люди сходятся и расходятся на одних и тех же тропах, и при этом не важно – во времени или в пространстве… Так что плохого в том, чтобы вдохновляться чужими работами? И чужие ли они в этом случае? Не в смысле авторства, а близости текста тебе самому.

//-- * * * --//
   Другое дело – дрова. Выяснилось, что те дрова, которые мы заготавливали в лесу и которые Артуро должен был распилить на лесопилке, он не распилит и нам, то есть мне с Хесусом, придется делать это самостоятельно. Сегодня его очередь, вчера была моя. Инструменты новые, топор звенит, пила идет как по маслу. Рубил тонкие, пилил толстые. Люблю такую работу (мытье посуды, например, тоже), когда можно не спеша делать что-то в удовольствие. Пока работаешь, в голову приходит много интересных и полезных мыслей. Нет-нет, да что-нибудь такое парадоксальное завернешь!
   Теперь представим обратную ситуацию. Я живу в городе, а не в деревне. Работаю не на своем участке, а на крупной лесопилке, потому что в городе своего жилья у меня нет и я вынужден оплачивать съемную квартиру. В деревне я бы работал с небольшим количеством дров, необходимым лишь мне одному для того, чтобы обогреть свой дом или что-то построить, которые в любом момент можно бросить, сделать перерыв и продолжить, когда появится настроение. В городе передо мной бесконечная куча дров, которую за раз не осилить и работать я вынужден днями напролет, начинать и заканчивать работу по свистку, в соответствии с планом на неделю, месяц, год… Тут уже не до парадоксальных мыслей.

   15 мая

   Погиб Алексей Болотов.
   Тот самый русский альпинист из фильма про Анапурну («Русские много не говорят. Они просто делают!») Погиб во время очередного восхождения на Эверест. Третьего по счету. Перетерлась веревка. Упал на скалы на глубину 300 метров. Шел по совершенно новому маршруту по юго-западной стене Эвереста, по которому раньше никто не ходил, в альпийском стиле (без предварительной обработки маршрута и установки промежуточных лагерей), вместе с Денисом Урубко, казахским альпинистом.
   Узнал случайно. Написали в новостях. Обычно я никак не реагирую на подобные новости о чей-то гибели или крупных трагедиях. Да, тяжело. Но случилось и случилось… Меня там не было и сделать я ничего не мог. Зачем делать вид, что обливаешься слезами. Но в этот раз что-то дрогнуло.
   Я не альпинист, хотя хайкинг и считается простейшим видом альпинизма. Не знаю, как называются все эти инструменты. Разве что «кошку» знаю. Но частью себя уже полюбил горы. Пусть и чуть-чуть, но прочувствовал, что значит: жить в горах, наблюдать как они меняются, дышать горным воздухом, ходить по горам, разговаривать с горами, иногда даже молиться им, желать гор, как наркотика, уезжать из гор на равнину и в горы возвращаться, видеть горы во сне… И не важно, что Валлацца и Эверест, хайкинг и настоящий альпинизм, как говорят, две большие разницы.
   В последнее время беда с альпинистами. Уже третья или четвертая подобная новость. Одни застряли в горах, другие потерялись. Одних спасают, других нет. Но в случае с Алексеем – это не очередная новость. Он был одним из лучших альпинистов в мире. Покорил 11 из 14 горных вершин высотой свыше 8000 метров. А всего на ту же высоту поднимался 14 раз. На столе у нас уже два месяца лежит итальянский журнал «Ла Монтанья». На обложке заголовок: «Алексей Болотов и Денис Урубко покоряют Эверест». Главная статья в журнале – про второе их восхождение.
   Не покоренными остались: Лхоцзе Главная (8516 метров), Нанга Парбат (8126 метров), Шиша-Пангма (8027 метров).
   В фильме у него берут интервью, и он говорит, что ему за сорок, для альпинистов это нормальный возраст, многие только после сорока «раскрываются», занятие не для молодежи, и он стал более осторожным, один в горы не ходит, не рискует… А жена жалуется: «А можно я скажу… Не осторожным. Если ты стал один в горы уходить на три дня, без рации. На осторожность это не похоже. Мне кажется, в горы в одиночку ходить не нужно». На камеру. То, что в глаза мужу боялась сказать.
   Обычная квартира. Маленькая кухня.

   16 мая

   Еще один дождливый день. Убирались в доме: я и Инес на кухне, Хесус в кладовке с инструментами, Эла на втором этаже, Диона привела в порядок библиотеку. В гостиной у нас что-то вроде библиотеки – большой открытый шкаф с полками. Раньше он был забит чем попало. Остались даже трофеи местной школьной команды по футболу – десять или пятнадцать серебряных и позолоченных кубков.
   Теперь в первой секции – книги и туристические буклеты, как о Доломитах, так и о различных регионах Италии (кто куда ездит – привозит), а также карты Ламона и окрестностей.
   Во второй – материалы нашей волонтерской организации: от открыток и листовок до футболок, кепок и флагов – всё для наглядной агитации, вербовки новых членов и ведения «подпольной войны». Шучу.
   В третьей – собственно книги. Инес вернулась в прошлый раз из Падуи, от куда она родом, и привезла свою домашнюю библиотеку, те книги, что читала в студенчестве, которую ее отец хранил в гараже. Книги, надо сказать, интересные: «В диких условиях» Джона Кракауэра, «Исповедь» Жана-Жака Руссо, «На дороге» Джека Керуака, «Доктрина шока» Наоми Кляйн… Махатма Ганди, Наом Хомски, Исабель Альенде, Паоло Румис – известный итальянский путешественник и писатель… книги об альпинизме и горах, на которые я не могу смотреть без чувства зависти, книги по урбанистике и устройству городов. Инес изучала географию и картографию.
   Литературный вкус у нее оказался хорошим. Я думал, что она читает только Паоло Джордано и Алессандро Баррико. «Это мои любимые писатели!» – говорила она не далее, как неделю-другую назад – делилась радостью от того, что снова начала читать для удовольствия, после нескольких лет чтения одних лишь учебников. Жалко, что все книги на итальянском, так же как и в библиотеке в Ламоне. До чтения книг на итальянском мне еще ой как далеко.
   В последней секции библиотеки мы храним детские поделки, аппликации, игрушки и все остальное, что делаем вместе с детьми на мастер-классах. Все это дети забирают с собой, но они все время что-нибудь забывают – не только поделки, но и свои вещи, одежду… Дети, одним словом!
   Хесус убирался в кладовке и нашел старую итальянскую кофемашину, годов восьмидесятых, если не старше, кремового цвета, все детали на месте. Видели бы, слышали бы вы его в тот момент, когда он совершил свою находку. Ворвался в гостиную и принялся хвастаться. Тут же решил ее во что бы то ни стало починить. Сначала хорошенько почистил снаружи и изнутри. Потом установил все детали. Включил в розетку. И о чудо!.. Машина зажужжала! Сколько она пролежала без дела в кладовке – известно лишь Флавио, который и открыл эту школу. Радости Хесуса не было предела.
   – Дашь попробовать?! – спросил я Хесуса.
   – Пока нельзя. Первые десять чашек – в раковину.
   – Как в раковину?!
   – Нужно промыть механизмы хорошенько. У кофе пока плохой привкус, – сказал он с видом человека, знающего свое дело.
   – А просто водой нельзя?
   – Нельзя. Только кофе, – ответил он и сделал еще более серьезное выражение лица. – Я работал барменом. Знаю, что говорю. Поверь мне на слово.
   – Хорошо. Не лезу…
   – Кофемашина должна «почувствовать» кофе.
   – На то она и кофемашина, – заключил я.
   Через десять минут свежий кофе был готов и наполнил ароматом весь первый этаж. Первая чашка Инес, вторая Эле, Дионе и мне. Кофе получился отменный. Почти такой же, как в кофейнике. Слева в машине есть специальное выходное отверстие, из которого под напором идет горячий воздух, и можно взбивать молоко для капучино. Так что теперь у нас свой эспрессо и капучино.
   Перед этим Хесус успел сделать еще одно дело. В кладовке он нашел два баллончика с краской, желтый и синий, которые используют для нанесения граффити и кусок картона. Через пару минут уже было готово его новое произведение искусства. На картоне он написал Jota (Хота) – название первой буквы своего имени в испанском языке, по особому обыграв его теми двумя цветами, что были в его распоряжении. Хорошо, он сделал это до того, как начал готовить кофе. Потому что краской воняло везде. Аромат кофе быстро перебил запах краски.

   21 мая

   С уроками итальянского, видимо, все. Курсы для эмигрантов стоили всего 10 евро, но и были рассчитаны всего на десять уроков. Хесус, Элоиза и Диона бросили заниматься после первых трех уроков – нет необходимости, говорят на итальянском уже как на родном, при этом с книжкой в руках не провели и дня, за исключением разве что Дионы, но для нее читать самоучитель итальянского все равно что художественное произведение. Я держался до последнего. Но и моих последних двух уроков не было: сначала был праздник – все здание института было закрыто, потом экзамен, который сдавали эмигранты, которые знают язык хоть на каком-то уровне. Два раза съездил впустую. Никакой системы в этих курсах я не обнаружил. Преподаватель английского не знает или делает вид, что не знает; понять, что от тебя требуется в каждом конкретном упражнении, сложно. Даже когда просишься выйти в туалет (на английском), качает головой в стороны. Одним словом, «финита ля комедия». Дальше буду учить сам.
   Но язык нравится мне все больше. Есть в нем что-то родственное северной душе. Недавно понял, что именно. В итальянском много слов, заканчивающихся на латинскую букву I – слова во множественном числе, что созвучно финскому. Финские слова с окончанием на I я начал коллекционировать со своей первой поездки в Хельсинки: аptekki, posti, muziki… Также на I заканчивается добрая половина итальянских фамилий. Это моя любимая буква. С нее начинается мое имя. Ею заканчивается мой псевдоним. Забегая вперед скажу, что после путешествия во Францию понял одну важную вещь: я путешествую не по странам, я путешествую по языкам.

//-- * * * --//
   На последнем мастер-классе организовали прогулку в лес – ничего сложного, по четвертой тропе, на поляну и обратно. Дети отрывались, как могли. Если уж в школе они абсолютно неуправляемые, то представьте, что случилось, когда мы отправились на прогулку в лес. Они бегали, прыгали и лазали по деревьям. Кубарем катались с горки. По одиночке, вдвоем, втроем, все вместе… Про то, что бесились они с криками и воплями, даже не говорю. Какие-то у них свои итальянские игры, шутки, смешные сленговые выражения…
   Девчонки придумали дня них классную игру. Каждый из нас шестерых (к Дионе приехала подруга из Германии), получил какую-то роль и задание для детей. Детей разделили на три группы. Им нужно было выполнять эти задания, перебегая от одного из нас к другому. И найти последнего, который спрятался ото всех в деревьях и у которого было сокровище – чай с печеньем. Кто бы это мог быть? Конечно, Хесус или Бэппе – любимый персонаж детей и без всяких придуманных ролей. Хесусу досталась роль кукушки. У Инес нашлось несколько глиняных свистулек, которые он использовал, чтобы привлечь детей, издавая звуки «ку-ку», «ку-ку»…
   Мне досталась роль человека-фунги. «Фунги» – грибы по-итальянски. На этом этапе игры детям нужно было найти на поляне грибы (любые грибы, поганки, потому что настоящие пока не растут), принести мне и показать. Я должен был подтвердить, что это гриб, «правильно, малыши», и отправить детей на следующее задание. Я переживал, что они станут брать поганки в рот, но дети, как и говорил, сообразительные. Чтобы немножко задержать их на своей базе (пока другие не закончат свои задания, нельзя было их отпускать, игра была «круговой»), я учил их произносить части грибов по-русски: шляпка, ножка, корешок – и просил их в ответ научить меня этим же названием на итальянском (капелло, гамбе, радиче).
   Одна девочка, Грета, маленькая, темноволосая и самая очаровательная из всех, вместо слова «ножка» сказала то ли «мошка», то ли «Моска» («Москва» по-итальянски). У нее нет обоих передних зубов. Но дело не в этом. Сказала она на чистом русском! Нет!.. Бумага не передает!.. Представьте себе, как я прошу маленькую итальянскую девочку трех-четырех лет сказать «ножка» по-русски! Но в конце на всякий случай я объяснил им, что поганки – это не грибы, есть их ни в коем случае нельзя. Конкурсы придумывал не я. В России вряд ли бы кому-то в голову пришла идея просить детей собирать поганки. Но мы в Европе. Здесь с подобного рода идеями намного проще.
   Всю лесную тропу, узкую и довольно опасную, да к тому же скользкую после дождя, на поляну и обратно я шел первым и вел детей за собой. Я ведь смотритель гор. Поэтому на меня и легла миссия проводника. Держал за руки, помогал преодолевать опасные участки, переносил на своих руках через камни и корни деревьев. Дети были в восторге! Обычно я хожу по тропам один. И в этом случае на тропе я гость. Тропа – главная. В этот раз главными на тропе были дети. Вся тропа как бы ожила и шумела их криками и воплями. Они, конечно, не просто шли, а почти бежали, кидались друг в друга и в меня ветками и листьями. А потом и вовсе стали отдирать бесценный ярко-зеленый мох, покрывающий камни, из которых выложены стены вдоль лесных троп повсюду здесь, в окрестностях Ламона! И кидать его в меня. Ну да ладно… Детишкам простительно…

   25—26 мая

   Закончилась Джиро д’Италия. В последние выходные мая был финал. Сначала 20-й этап с финишем у подножия на Тре Чиме Де Лаворедо, который выиграл Нибали. Потом последний этап в Брешии. Нибали и стал победителем в общем зачете. Вторая победа на многодневках в его карьере. До этого он выигрывал Вуэльту. Хотел поехать на предпоследний этап, но не получилось. Погода была ужасная: всего +5 градусов, в горах шли снегопады. Этап сократили, как и несколько предыдущих. Один и вовсе отменили. Как всё это выдержали гонщики и сам победитель, который, кстати, родом из теплой Сицилии, ума не приложу. Джейк, Клето, Вардани и Хелена – словом, группа из Фонтиго в полном составе вместе с другом, у которого свой фургон, поехали на все это смотреть. К сожалению, для меня уже не было места. А своим ходом добираться туда проблематично. Тем более в такой снегопад. Наверняка все автобусы до Тре Чиме в этот день отменили.
   Чтобы посмотреть хоть что-то, я поехал в Брешию на последний этап, который был совершенной противоположностью предыдущего: тепло, солнце… Двадцатый этап видел по телевизору. Этап был эпическим! Почти весь финальный подъем лидировал питерец Павел Брутт из команды «Катюша», и только на последних километрах его «съели». «Съела» команда «Астана» почти в полном составе во главе с «Акулой» Нибали. Финишировал он под хлопьями снега на белом велосипеде! На следующий день «Газетта делла Спорт» – главное итальянское спортивное издание и одновременно спонсор Джиро д’Италии вышла с соответствующей фотографией на обложке. Как же это было красиво! Правда, только по телевизору и в газетах, потому что гонщики напрочь замерзли. Едва они пересекали финишную черту их укутывали в одеяла, помогали надеть теплую одежду, а на руки некоторым лили кипяток.

   Шестая тропа берет свое начало в деревне Коста. И сразу крутой подъем на 400 метров, усыпанный камнями. На карте Хуана этот участок подписан как hard to climb («трудно карабкаться»). Не идешь, а взбираешься на стену. Не раз приходилось останавливаться, чтобы отдышаться, – ноги отказывались идти. Но я придумал хитрую технику. И даже не одну. Не знаю, может, они уже придуманы до меня. Если что – поправьте. Но сначала очередное правило: если устал и нет сил подниматься, не нужно себя мучить – остановись, отдышись, попей воды, переведи дух… Даже маленькая остановка на 1—2 минуты заметно сбавляет нагрузку на ноги и остальные части тела и, главное, поднимает настроение. Дольше стоять тоже нельзя, потому что привыкаешь к расслабленному состоянию и потом собраться с силами и заставить себя идти будет только труднее. То же самое касается и велосипеда. Я стараюсь преодолевать горы «в седле». Но иногда приходится слезать с велосипеда.
   Теперь техники… Первая – «10 вдохов-выдохов». Когда нет сил идти дальше, остановись и сделай десять глубоких вдохов-выдохов. Цифра условная и определяется каждым самостоятельно. И снова в путь. Вторая техника – ориентиры. На крутых подъемах, если чувствуешь, что не хватает сил пройти его за один раз, намечаешь себе ориентир: дерево, скалу, поворот тропинки – и идешь до него. Далее остановка: «10 вдохов-выдохов» – и снова в путь до следующего ориентира. Профессиональные альпинисты и ходоки могут оспорить мои техники и правила. Все, что я пишу здесь и далее, – лично мои находки и размышления, проверенные на собственном опыте, исходя из особенностей моего организма.
   Пятая и шестая тропы пересекаются. Получается своеобразный крест. Поэтому, одолев наконец трудный подъем, я вышел на место, на котором уже был, где сходятся тропы, с самым красивым указателем. Но на этот раз вместо того, чтобы пойти вниз к Сан-Донато, я продолжил взбираться к деревне Ле Эй, а это еще метров двести набора высоты. И тут тропа проявила себя во всей красе. Отыскать правильный путь с первого раза было решительно невозможно: по карте не понять, указателей нет. Только потом, когда пройдешь тропу, вернешься домой и в голове сложится карта местности, пройденной ногами, отыскать тропу кажется легче легкого.
   Я снова потерялся. Но благодаря этому вышел к деревне Гиал, чего не планировал делать или даже не знал о ее существовании. На карте все деревни отмечены, но на деле сложно понять, где одна деревня, а где другая и где их вообще искать. Вот еще одно правило в горах: потеряться страшно, но иногда только потерявшись можно набрести на место, которое не планировал посетить, и найти что-то интересное. При входе в деревню красивая вывеска: BENVENUTI A GIAL. Подобные вывески есть во многих деревнях, но нигде вы не найдете двух похожих. За ней, на большом открытом плато, несколько домиков. Вокруг никого. Зато Копполо как на ладони. Теперь уже ничто не мешало мне созерцать гору от начала и до конца. Увидел дом Артуро. Вот оказывается где он живет! Одно дело забраться за пятнадцать минут на машине с Инес. Другое – подняться на ту же высоту за полтора часа своими ногами. Ощущения разительно отличаются.
   Вернулся на тропу и взял направление на деревню Ле Эй. Деревня Ле Эй совсем небольшая: церковь, несколько домов и два или три ресторана.
   Обратная дорога была все время под горку. Но такая запутанная, что я шел и чертыхался про себя. Тропинка пересекает автомобильную дорогу, и понять, куда идти, можно лишь интуитивно. Несколько раз уходил не туда. Приходилось возвращаться. Нашел очередной молитвенник (о том, что это такое – дальше), на этот раз похожий больше на скворечник. Покосившийся и пустой внутри: без икон, без свечей и цветов. На одном из электрических столбов на дороге кто-то даже добавил к шестерке – номеру тропы – еще две.

//-- * * * --//
   Еще неделю или две назад, во время собрания, я предложил Инес со следующего же маршрута взять кисточку и банку с краской и начать наносить дополнительные стрелки на деревья, ремонтировать указатели, так как теряюсь на каждой тропе. Но она сразу же одернула меня, сказав, что фотографии, пометки на картах – это да, но непосредственно на тропах ничего самостоятельно делать мы не можем – для этого есть специальный туристический центр, здесь он называется «Про Локо». Про Локо есть в Ламоне, в соседней деревне Соврамонте… в каждой более-менее крупной деревне. Маршруты в Ламоне – часть еще больших маршрутов. Горы только с виду дикие, а горные тропы нехоженые. Иногда это действительно так, но все важные тропы пронумерованы. Давать рекомендации, где что не так, можно. А «не так» в Ламоне много чего.
   Провинция Беллуно, в отличие, например, от соседней Трентино – Альто-Адидже, где все по-немецки «чистенько и аккуратненько», вообще отличается неорганизованностью и даже некой дикостью окружающего ландшафта. Как только что рассказал, номера троп по пути встречаются далеко не везде или написаны так, что разобрать невозможно. Не везде понятно, где начинается тропа, а где заканчивается. Много развилок с двумя и более тропами. Стоишь, вертишь карту на 360 градусов, пытаясь понять, откуда пришел и куда идти дальше… Хорошо, есть вторичные метки: поилки, кресты…
   В горах много крестов, в основном деревянных. От маленьких и простых до больших и сложных по конструкции, с Иисусом и без него, в заброшенном состоянии и те, за которыми бережно ухаживают, на открытых пространствах и в самых неожиданных местах, на вершинах и во впадинах. Есть также небольшие молитвенники, как я их назвал: углубления в скалах или специально сооруженные домики с иконами Девы Марии и святых, фигурками, свечами и цветами внутри. Есть даже целые молельные комнаты. Правильно они называются «капитель». Я не религиозный человек, но не обращать внимание на них невозможно и, наверное, неправильно. К тому же, это хороший ориентир. Каждый раз теперь, возвращаясь из очередного похода по горам или поездки на велосипеде, которые не всегда даются легко, «заглядываю» в молельную комнату на перекрестке в Рунье – так или иначе каждый раз мимо нее проезжаешь. «Спасибо».
   Также в горах много поилок – краников с водой или просто родников. Многие из них тоже отмечены на картах. В деревнях есть фонтаны, но используются они для хозяйственных нужд – везде висит знак non potabile («пить нельзя»).
   По всем этим и подобным им ориентирам и определяешь свое местоположение, когда на тропе нет номеров и прочих указателей. Но в основном логически всегда можно понять, куда идти. Нужно лишь на минуту-другую остановиться и поразмыслить. Это не по дикому лесу в Карелии ходить, где вероятность не вернуться в разы больше. Там нет ни троп, ни знаков. Удача, если заблудившись, выйдешь на просеку. Сколько я наслушался в детстве от бабушки страшных историй про то, как люди, да и сама бабушка, блуждали в лесах и с трудом возвращались обратно. Лес водит кругами. В горах проще: леса в привычном понимании слова нет, полным-полно троп и если где-то проложена тропинка, то она обязательно куда-нибудь ведет. К тому же местность я уже неплохо изучил, ориентируюсь. С каждым разом все лучше. Делаю пометки на своей «черновой» карте: где не хватает указателей, где легко заблудиться, а также отмечаю на карте характер местности – где в горку, а где можно прогуляться, где лесная тропа, а где панорамные виды.

7. Высокая тропа

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Вальдаланга, Скейд, Фурьяной.
   Прибытие: Ламон.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 4 часа.
   Протяженность: 7 километров.
   Перепад высот: 430 метров.
   Характер местности: высокая гора, панорамные виды, лесная тропа.

   28 мая

   Думал-думал, с чего начать… Рассказ никак не складывался. Каждый раз, сочиняя очередной рассказ, стараюсь выбрать в череде событий какую-то главную тему. Что же было главным в прошедших неделях? Наверное, то, что я начал тренироваться. Начал я примерно месяц назад, но тренировался не регулярно. И вот теперь, с наступлением лета, стал заниматься каждый день. Благо погода стоит хорошая. Но немного странная: утро каждого дня теплое и солнечное, а вторая половина – хмурая и дождливая. Поэтому я стараюсь посвятить тренировкам время сразу после завтрака, пока есть силы и желание. Чем дольше длится день, тем меньше тянет к физическим упражнениям.
   Мои тренировки – это два из трех моих любимых видов спорта: кик-боксинг и велоспорт (третий – баскетбол). Хесус изъявил желание научиться основам кик-боксинга. Отчасти это послужило стимулом и для меня. Мы хотели начать еще в марте, но начали только сейчас. Погода! И уже закончили. Как и следовало ожидать (а я, наивный, надеялся! будто не знаю Хесуса), хватило его ровно на одно занятие. Виной всему растяжка. У меня и самого давно уже нет никакой растяжки. А про него и говорить нечего. Поэтому тренироваться приходится одному – сложнее себя заставлять. Я успел научить его только двум основным ударам: прямым левой и правой рукой. И кое-каким базовым вещам вроде правильной постановки ног, прыжков… Затронул даже какие-то философские вопросы.
   После растяжки что-то вроде силовых упражнений. Футбольных кубков в школе хоть отбавляй, а ни одной гантели нет. Может быть, использовать кубки?! Но я и не любитель тягать тяжести. Я придумал собственную простую систему: отжимания (на руки), пресс (туловище), приседания (ноги). В количестве, например, 25—30—35 – с разницей пять, так как тяжелее всего отжимания, легче всего приседания. Задача в том, чтобы с каждой неделей увеличивать число всех трех компонентов на два-три раза, чтобы не нагружать мышцы и закрепить результат. Мышцы должны привыкнуть. Так постепенно можно выйти на 50 и более отжиманий в день или что-то в этом роде и поддерживать это количество.
   Этих трех самых простых упражнений, как мне кажется, достаточно для поддержания себя в хорошей физической форме. Для походов и поездок на велосипеде по горам – точно. Здесь важна общая сила тела, выносливость, пружинистость, цепкость, хорошая дыхалка, а не накачанные мускулы. Вот у Хесуса мускулы накачанные. Он небольшого роста, крепкий. Видно, что занимался в качалке. Ударить сильно может. Перерубить дрова поперек может (я не могу). Но на велосипеде по горам он не ездок. Так же как и не ходок. Вообще. А я с каждым разом все лучше и лучше себя чувствую и на велосипеде и на своих двух. Ежедневные занятия помогают.
   Тут главное – заниматься регулярно. Нельзя пропускать! Пропустишь день – пропустишь и следующий! Где два, там и три, где три, там и неделя. И всё… Заставить себя снова заниматься будет очень сложно. Войти в набранную (и потерянную форму) еще сложнее. Как заставить себя тренироваться? Это как с едой. Одно время я не любил оливки, терпеть их не мог. Просто не понимал их вкуса. Но потом распробовал. Так же и тут. Нужно почувствовать вкус к занятиям. Понять, что тебе самому нравится быть в хорошей физической форме, что от этого зависит твое настроение на день, что ты без этого уже не можешь. А для этого нужно всего ничего: отжаться и присесть пару раз, покачать пресс.
   На все про все у меня уходит минут пятнадцать-двадцать. Больше не занимаюсь, чтобы самому не надоедало. Когда хорошая погода, занимаюсь во дворе. Когда дождь – в одной из комнат.
   И сразу после этого – велосипед. На дыхалку. Бегать я не люблю. Да и зачем, когда есть велосипед? Спускаюсь с горы в Ламон, в Ронке или Косту – разработал три маршрута, ставлю тяжелую передачу (соотношение звездочек на велосипеде, которое дает нагрузку на ноги) и поднимаюсь обратно. И просто стараюсь кататься теперь каждый день, несмотря на то, устали ноги или нет. Велосипед, конечно, самая настоящая рухлядь. Под горку он еще едет. Но на равнине сразу встает. Отец отдал мне в поездку свой фотоаппарат. Нужно было брать еще и его шоссейный велосипед!

   29 мая

   Красили комнаты на втором этаже в более яркие цвета, а то уж больно они неприглядные: половина белая, другая бежевая. В сочетании с металлическими кроватями и шкафами – ну точно казарма. Для этого из комнат пришлось временно переехать. Вещи Хесуса, и так не слишком аккуратного – в нашей комнате он никогда не убирается – валяются теперь везде и всюду. К слову, в школе в этом плане полная свобода. Можно оставить все что угодно и где угодно: одежду, технику, личный дневник… Никто и не подумает взять чужое. В Европе в плане личного пространства все четко: если оставил где-то вещь, область вокруг нее стала твоей.
   За краской ездили в магазин лаков и красок в Фельтре. Для нашей с Хесусом комнаты, посовещавшись, выбрали синий. У обоих комнаты в родительских домах именно этого цвета. Три разных оттенка синего. Потому что у Хесуса заработало воображение, и он начал по ходу придумывать, как должна выглядеть наша комната. «Основные стены светло-синие – чтобы не напрягали, рамка вокруг окна – темная, чтобы окно выделялось, дверной проем – третий оттенок», – объяснял Хесус. Один из оттенков выбрали точно такой же, как цвет озера Сенайга – лазурный. Эла и Диона справились сами и без помощи Хесуса. Их комната получилась оранжево-пурпурной. Окна комнаты выходят на запад, поэтому с утра в ней нет света. Поэтому такие цвета.
   Хесус, конечно, на этом не остановился и решил проявить свой художественный талант и здесь. Отобрал у Элы и Дионы их краски и раскрасил свой угол в нашей комнате всеми цветами, что у нас были. Причем в оригинальной манере – наносил краску, брызгая кисточкой! Я как раз зашел в комнату и видел все своими глазами. Это была чистая импровизация! Я спросил его, что он хочет нарисовать. Он ответил: «Сам не знаю, что получится…» И в этом весь Хесус! Талант. Получилось (слава богу) что-то вроде дерева. Так, по крайней мере, его творение видится из моего – противоположного – угла комнаты. В Венеции как раз началось знаменитое биеннале современного искусства, которое продлится до ноября. Времени заявить его работу на конкурс хоть отбавляй.
   Но и это еще не все! Дерево, видимо, не давало ему покоя, выглядело незаконченным, и он дорисовал внизу Майорку – свой родной остров. Нашел в интернете карту, распечатал, вырезал по контуру, сделал трафарет и раскрасил зеленым баллончиком. Не случайно. В моем представлении Майорка была оранжевой, какой и представляют обычно саму Испанию, но Хесус сказал, что она зеленая, на острове много зелени. Получилась как настоящая. Каждую свою работу он непременно подписывает J. A. R. M. (напомню: Хесус Антонио Ромеро Мунар) и добавляет год. У него были и более грандиозные планы – нарисовать на своей стене в комнате карту Италии, причем в правильном масштабе по отношению к Майорке. Но, слава богу, передумал. Неизвестно, что бы получилось.
   Пока красили стены, старались как-то убить время, чтобы работа шла быстрее и веселее. Я попросил Хесуса научить меня нескольким испанским словам. Это тоже наша давняя, еще мартовская, договоренность. Собственно, все, о чем мы с ним договорились – я учу его кик-боксингу, он учит меня испанскому, вместе мы пьем – было еще в первые дни марта, сразу после приезда. То, что вместе мы пить не можем, понятно стало тогда же, а вот до прочих обещаний мы только добрались. Тут я поймал себя на мысли, что Хесус учит меня испанскому – как наладить дружественный контакт на чужом языке с незнакомыми людьми, а я учу его кик-боксингу – как причинять людям боль. Правда, странно? И свела же вместе судьба таких непохожих друг на друга людей. Но я ей благодарен!

   3 июня

   Посадили огород. Буду краток. Видела бы это бабушка, оторвала бы руки. Землю толком не обработали – полно сорняков. С того момента, как ее вспахал трактор, прошло время – земля засохла. В почве полно камней. Разметили участок. Пересадили рассаду в землю. Рассада вялая. Вырастет ли что-нибудь из этого – трудно сказать. Получилось три грядки фасоли, одна грядка картошки – буквально десять кустов, пара кабачков, два куста помидор, помидоры черри, горох, красный перец, кукуруза, салат, капуста, тыква и какая-то зелень вроде нашей петрушки… Но всего по одному-два саженца!
   «Не огород, а детский сад», – сказала бы на это бабушка. И действительно, похоже на маленькие огороды, которые, бывает, организуют в детских садах или прямо возле подъездов. Хотя, может быть, я погорячился в своих суждениях. Сажали ведь в прошлом году. Я сколько ни намекал, что практически вырос в деревне (до школы я проводил в Приветнинском каждое лето), у меня советов так никто и не спросил. Я и сам не знаю точно, как сажать, но где-то в подсознании сидит, и если что, достал бы. Зато советы давали все кому не лень. Огород у нас пусть и неказистый, зато органический. Никаких удобрений и пестицидов. Только компост из пищевых отходов. В противоположность некоторым огородам в Ламоне, которые на загляденье, но их владельцы скорее всего используют удобрения.

   4 июня

   Мне показалось, что мастер-классы с детьми закончились и детишки больше не придут, но они пришли снова, теперь уже в последний раз. Никаких занятий уже не было, а был праздник, прощальная вечеринка. Каждый принес что-нибудь сладкое: лимонад, печенье, конфеты, шоколад, родители некоторых специально испекли пироги… Так сказать, их благодарность нам за работу. Это было очень трогательно. Мы просто ели все это и играли.
   Пришли не все, но уже больше, чем в прошлый вторник, когда в школу привезли только шестерых. Видимо, часть родителей сменили гнев на милость. Дело в том, что во время нашей лесной прогулки дети перемазались с ног до головы. Все шесть ребятишек были на редкость смущенными, стеснительными и, я бы даже сказал, грустными. Робко зашли в школу, робко сели за стол. Невероятно! Если вспомнить, как они громили школу до этого. Видимо, досталось им от родителей за позапрошлый раз. Ну и нам… в какой-то мере. Родители им такого не позволяют.
   Я наблюдал за ними, пока они играют. С виду они одинаковые, ну то есть как дети. Но каждый уже личность, у каждого своя жизнь. Одна девочка, Сара, рыжая, самая бойкая, пришла с братиком. Он был какой-то зажатый. Она от него не отходила ни на шаг – мама попросила, всячески вовлекала его в игры, обнимала, разговаривала с ним, чтобы он не чувствовал себя одиноко. А когда он пробежал с мячом все поле, вернее, наш двор, и сделал тачдаун (мы играли в какое-то подобие рэгби), так просто носила его на руках. Потом, когда ей захотелось поиграть самой, она стеснительно попросила нас присмотреть за ним, пока она будет играть. Жизнь…
   А вообще у них интересные и красивые имена: Лука, София, Микеле, Марта, Мигель, Феовио, Джоя (у нее есть сестра, которая еще меньше, чем она, но похожа на нее как две капли воды – с такими же большими глазами и светлыми волосами, обе – настоящие бестии!), Элеонора, Сирия, Мириам, Грета, Мартина, Эрика, Дженни, Карлотта, Кьяра, Марисоль, Соня, Джованни, Елена… При этом какие у них имена, так они и выглядят. Грета – вылитая Грета, Сирия – Сирия, а Карлотта – Карлотта. Представить легко.

   5 июня

   Не перестаю сравнивать Ламон и Приветнинское. В каждом из пяти углов на центральной площади в Ламоне расположен бар. Это сосредоточение ламонской жизни. Люди сидят в барах днями напролет, потягивают пиво, вино или шприц – популярный местный коктейль, общаются, смотрят на дорогу, на проезжающие машины, кто что делает… как в Приветнинском, как моя бабушка, которая каждые пять минут выглядывает в окно и не пропускает ни одного идущего по дороге человека. Как же можно пропустить: Вася пошел к Лиде, Вера вернулась от Сани. Но я понял, что Ламон – не Приветнинское. Отличие в том (и очень важное отличие!), что это не какое-нибудь российское захолустье, где люди сидят безвылазно, а довольно-таки интернациональное место.
   Во-первых, из-за нас, волонтеров. В Ламоне живут украинцы (а где они не живут?), но второго русского, кроме меня, в Ламоне нет. Во-вторых, подъезжает к бару на мотоцикле один персонаж, воодушевленный, чуть меня не сбил… Оказалось, три дня назад вернулся после года путешествий по Южной Америке. Сам живет в Пецце, то есть почти сосед. Путешествовал вместе с каким-то русским. Поэтому мы с ним и заговорили. До этого были в Ле Эй на ужине в семейном ресторане, который держат двое братьев и сестра, молодые ребята. Тоже только что вернулись после шестимесячного пребывания в Австралии: работали волонтерами на фермах, изучали местный рынок общественного питания, перенимали опыт… Или еще один пример: Марио, наш общий знакомый, который часто заглядывает к нам в школу, или мы встречаемся с ним в зале для клаймбинга, пять лет жил в Коста-Рике, где выучил испанский и так далее… Там у него родственники. Много итальянцев в свое время эмигрировали в Центральную и Южную Америку.
   Поэтому Ламон – одновременно, и деревня и нет. Что-то здесь как в Приветнинском, а чем-то он кардинально отличается – в лучшую сторону. Тут у всех, по-моему, есть вода, электричество и газ в домах. Тут есть рынок и все прочие жизненно важные объекты: супермаркеты, мясная и овощная лавки, несколько булочных, парикмахерские, банки, почта и почтовые ящики, автобусные остановки… Есть даже больница и дом престарелых. А если даже этот «набор» покажется кому-то недостаточным, то до цивилизации рукой подать: Ламон – Фельтре – Тревизо – Венеция – Аэропорт Марко Поло – весь мир…
   Поселок Приветнинское, где у моей бабушки, находится на Карельском перешейке в 100 километрах от Санкт-Петербурга по направлению к Выборгу, сразу после условной границы между «большим» Санкт-Петербургом и Выборгским районом Ленинградской области. Каждый раз, когда мы пересекаем вместе эту воображаемую линию, я слышу ее вздохи, причитания и жалобы: «Закончился город, а вместе с ним и цивилизация…» От поселка до железнодорожной станции и автобусной остановки – 3 километра пешком. Хорошо хоть дорога асфальтовая, а не грунтовая. При этом заканчивается она аккурат возле нашего дома, дальше фактически начинается лес. В Приветнинское не ходит автобус. Только школьный два раза в день, но уходит он рано и возвращается поздно – расписание неудобное. Летом, во время школьных каникул, не работает. Школа находится на территории воинской части на Финском заливе. В Приветнинском нет аптеки или фельдшерского пункта. Вместо нее – остатки сгоревшего дома. Когда-то, когда мне было четыре года, аптека была, но с той поры времени утекло много, а время в России имеет удивительную способность не совершенствовать, не обновлять, а, наоборот, разрушать постройки, вещи, людей и их благие идеи. Будто работает против нас, а не нам во благо, будто идет обратным ходом.
   В Приветнинском всего два продуктовых магазина и один промтоварный. Цены – по словам бабушки – сильно завышены. То, что она покупает в деревне, в городе стоит в два-три раза дешевле. Про качество продуктов и говорить не стоит. Овощи на рынке в Ламоне – если и не из самого Ламона, то из соседних деревень. Фаджоли Ламон выращивает сам и лучше всех. Откуда берутся овощи в Приветнинском – бог его знает. Хорошо, если картошка белорусская – к ней, по крайней мере, есть какое-то доверие. Впрочем, овощи – последнее, что бабушка покупает, – все выращивает сама. Ее можно понять. Но все остальное – хлеб, сыр, молоко – приходится покупать в магазинах, никуда не денешься. Почта то и дело закрыта, почтальон то и дело в отпуске. Видели бы вы счастливое лицо бабушки, когда она возвращается из города с охапкой газет: «Ну теперь почитаем!» Вроде бы есть библиотека, из которой вроде бы можно брать какие-то книги, но выбор там невелик: книги наподобие «Чекистов Балтики» пользуются популярностью.
   В Приветнинском нет церкви. Ближайшая церковь в воинской части. Колокола на ней звенят только по большим церковным праздникам – никому и в голову не придет, как в Ламоне, играть мелодии каждый день в одно и то же время или использовать церковь как часы. «Ваня! Я сегодня слышала колокола – доносились», – делится впечатлениями бабушка. В получасе от Приветнинского находится не Фельтре – пусть и небольшой, но интересный и комфортный для жизни город, где есть все и даже больше, чем нужно, потому что город окружен горами – а Зеленогорск, в котором, казалось бы, тоже все есть, но на одной довольно тоскливой улице. Я мог бы продолжать и дальше, но пора остановиться. Сравнение с Ламоном – неправильное. Если и можно с чем-то сравнивать Приветнинское, так это с Ариной: там тоже нет ничего – тут все сходится. Или лучше даже с Сан-Донато. Нет! Лучше даже с Беллотти – заброшенной деревней, здесь Приветнинское окажется в выигрышной ситуации и покажется раем для жизни.
   Отчего в Приветнинском не так, как в Ламоне? Не верю я в безалаберность и лень русского народа! Может быть, расстояние играет свою роль? У Мариуша Вилька я нашел такую мысль: «В конце концов, Российская империя забыла о Севере, раскинувшись на восток, на запад и на юг – разом». Перед этим страниц десять он посвящает описанию русского севера, каким он был до того, как Россия стала империей. Месту, невероятному по красоте. С удивительными людьми, легендами, со своей особенной архитектурой. Богатому и самодостаточному. Куда приезжали и где оставались навсегда, несмотря на тяжелейшие климатические условия. Где почти ничего не растет. Где холодно. Одиноко. Темно. Но одновременно, как в космосе, как на другой планете. В северной пустоте. И одновременно красоте. Это нужно почитать книгу.
   С развитием Новгорода, а затем Москвы и открытием русских «Америк» – Кавказа, юга, Урала, Сибири, Дальнего Востока – про север забыли. И ладно бы просто забыли – оставили так, как есть. Нет, сделали его (вместе с Уралом, Сибирью и Дальним Востоком) местом каторги, одной большой тюрьмой. Но ведь если подумать, то север, Урал, Сибирь и Дальний Восток – самые интересные и красивые места в России: Онего и Белое море, Уральские горы, Алтай и Байкал, Камчатские вулканы… В центре и смотреть нечего. То есть туда, где и нужно было развивать цивилизацию, цивилизация не добралась.
   Здесь, в Италии, каждое место самодостаточно. Начиная с языка, а про остальное и говорить не приходится. Даже в Ламоне есть свой диалект, не говоря уже про Венецию, Геную или Неаполь. Любимая тема для разговоров: что типично для места А и не типично для места Б? Русские ничем подобным не занимаются. Меня здесь спрашивают: чем Москва отличается от Петербурга, Сибирь от севера, юг от востока? Где люди живут богаче, где беднее? на каких языках говорят, есть ли диалекты? И так далее… «Да ни чем!» – отвечаю я. Везде Россия одна и та же. Нет у нас никаких отличий внутри страны. Живет, конечно, на ее территории много разных народов, говорящих на разных языках, но это не диалекты, а языки этих народов. Но при этом все говорят на чистом русском. Везде есть богатые и бедные. Только это совсем не зависит от места проживания, а скорее от того, кто как в жизни «преуспел». С этой точки зрения разницы между Сочи и Владивостоком, бурятами и поморами я не вижу. Ходит пара шуток про Москву и Питер, про «бордюр и поребрик», «подъезд и парадную»… Вот, пожалуй, и все. С одной стороны, смешно. За ночь половину Италии проезжаешь: от Падуи до Рима. Последний раз я ехал почти в три раза дольше из Санкт-Петербурга в Беломорск и, можно сказать, никуда не уехал. С другой – грустно…
   Но не будем заканчивать на печальной ноте. Единственное, пожалуй, в чем Приветнинское не уступает Ламону, Арине, Сан-Донато, Беллотти и всем прочим деревням, вместе взятым и по отдельности, это в красоте окружающей природы, а в чем-то даже выигрывает. Гор здесь нет. Но с одной стороны от Приветнинского бескрайний лес. С другой – такое же бескрайнее Балтийское море. И то и другое невероятно красиво, пахнет, шумит, движется, а на вкус, как сладкий сок черники и мякоть свежесваренных грибов.

   Съездил-сходил (так теперь и буду писать, через дефис, потому что так и делаю: еду куда-то на велосипеде, оставляю его в лесу и дальше иду пешком, получается два (удовольствия) в одном) по седьмой тропе. Первая часть седьмой тропы идет все время в гору. Этот участок называется Валдаланга. Поднялся на 400 с небольшим метров, до отметки 1029 метров. По пути – ручьи и водопады, деревья, покрытые ярко-зеленым мхом, ущелья, камни, одинокие домики… Эй, есть кто живой?! Два раза сбивался с пути. Но, как и на предыдущей тропе, увидел несколько красивых мест, которых нет на маршруте. Подъем дался тяжело. В середине пути тропа становится более-менее прямой, и я смог перевести дух. Стал реже дышать – вернулся в привычный ритм и вышел ровно на середину маршрута к дому на холме, который Хуан подписал как «дом в облаках». Весь Ламон отсюда как на ладони.
   Из дома вышли двое: мужчина и женщина. Ни слова по-английски. Я спросил у них, правильной ли дорогой иду. Слава богу, правильной. Рассказал все, что знаю про себя: каждая моя встреча в горах – это рассказ своей полной биографии на итальянском. Они напоили меня кофе и угостили печеньем. К кофе предложили граппу, но я отказался. Говорю, точнее, показываю жестами: мне еще идти, спускаться с горки, голова закружится… А сам вспоминаю о недавних «печальных» событиях (теория противоположностей). Семья живет в Ламоне. Это их дача. Они поднимаются в этот дом только по воскресеньям – навести порядок. Пообщались душевно, так даже, что женщина начала вспоминать кое-какие английские слова, при этом в школе она учила французский и немецкий, но, как и многие люди ее возраста, забыла языки, не было разговорной практики.
   Попрощались. Я был, ей-богу, как странник, которого приютили, напоили и накормили в дороге. После этого, на мое счастье, дорога пошла под горку. Этот участок называется Прати Скейд. Не тропа даже, а широкая дорога, выложенная камнями по обе стороны. Повезло, дорога была сухой. Во время дождя она превращается в сплошной поток воды.
   Несколькими днями позже я вернулся на седьмую тропу, только на этот раз с обратной стороны, чтобы подняться в место под названием Сас де Фаларес. На этот раз не спускался по дороге, а поднимался по ней, а потом еще выше, и выше, и выше… Почти к самым небесам, до отметки 1253 метра. Знаю, цифра не производит впечатление, но иногда даже небольшой подъем дается тяжелее. Дело не только в расстоянии и наборе высоты, но и в их комбинации, в крутизне самой тропы. Те же 500 метров подъема по дистанции могут занять 3 километра, а могут и все 30, и тогда разницу почувствуешь своими ногами.
   На Сас де Фаларес, впрочем, не было ничего примечательного, за исключением нескольких с виду брошенных домов, но, безусловно, кому-то принадлежащих – на дверях замки, а также красивой деревянной калитки, за которой начинается еще одна тропа. Я попробовал пойти по ней, но так и не смог разгадать по карте, куда же она ведет, а пройти 10 километров и упереться в никуда не хотелось. В конце и вовсе заблудился: хотел срезать дорогу и выйти на восьмую тропу и по ней вернуться обратно в Ламон, но потерял тропинку. Пришлось возвращаться. Тропинка обозначена черным пунктиром, но редким, еле заметным. На карте это говорит о том, что тропа либо давно не хоженная, либо и вовсе ее нет и она скорее привиделась художнику-составителю карты. Чем чаще и жирнее пунктир – тем лучше. В этом случае тропа есть наверняка. И самое главное правило в горах: там, где вообще ничего не нарисовано, ни одной тропинки – там ничего и нет! Пройти там нельзя, разве что кубарем.
   В этом еще одно отличие леса от гор. Идешь по уже проложенному маршруту. Но оттого и интереснее. Встречаешь на тропе людей, представляешь, сколько уже прошло по ней за годы, века и даже тысячелетия и сколько еще пройдут после тебя. Тропа как бы хранит отпечатки тех людей, которые однажды ступили на нее. В лесу это тоже видно: где-то мятая трава или мох, сломанные ветки деревьев… Но самой тропы – направления – нет. Непонятно откуда пришел человек и куда он направлялся. В лесу каждый бродит сам по себе и сам же теряется. Горные тропы сводят людей вместе. И помогают найти дорогу.
   Мораль: не пытайтесь одиноко блуждать по жизни, жизнь водит кругами. Ищите тропы, знакомьтесь на них с людьми. Это и поможет вам выйти на главную тропу.

   7 июня

   За велосипед я взялся всерьез. Уже три или четыре раза проехал по дороге вдоль реки Чизмон до ближайшего города Имер, а это порядка десяти километров в обе стороны. В гору на обратном пути в Ламон забираюсь, не слезая с велосипеда. Доехал до Сан-Донато: 8 километров за 40 минут. Там, где раньше вставал, теперь еду без проблем. Техника такая… Не ты едешь на велосипеде, не велосипед тебя везет, а вы становитесь одним целым. Главное – не паниковать. Перетерпеть переломный момент, когда становится тяжело. Поставить легкую передачу и потихоньку ехать и ехать… Опять же, как и в случае с ходьбой, выбирать ориентиры – очередной поворот, преодолевать его и ехать дальше.
   На таких длинных подъемах использую легкую передачу. На тяжелой забиваешь ноги, и надолго тебя не хватает. Но когда подъем короткий ставлю тяжелую и еду стоя, чтобы, так сказать, потренироваться. Одним словом, кручу-кручу педали… В конце месяца в Ламоне будет ежегодный дуатлон (бег – велосипед – бег). Разные спортивные мероприятия проходят здесь регулярно. Думал поучаствовать, но, во-первых, бегать я не люблю, во-вторых, велосипед – рухлядь и в-третьих, стоит это удовольствие 9 евро – для нас, волонтеров, существенная сумма, если учесть, что получаем мы всего 115 евро в месяц в качестве карманных денег. Если бы просто была гонка, я бы записался, а на дуатлон – не-еее.

   8 июня

   Детишки из ламонской школы, большинство из которых приходили к нам на мастер-классы, устраивали на днях ежегодное представление в честь окончания учебного года. По всему городу были развешаны афиши. Если кто-то что-то устраивает в Ламоне, то обязательно развешивает афиши и объявления везде, где только можно, и так как город небольшой, то пропустить какое-либо событие трудно. Представление проходило в церкви, но не той, что на холме, Сан-Пьетро, а в церкви Сан-Даниeле, что на Виа Рома, под холмом. Представление начиналось в девять вечера. За полчаса до этого народ собрался. Начало темнеть, зажглись уличные фонари, накрапывал дождик, люди стояли под зонтами. Несмотря на плохую погоду, народу было много, почти весь город пришел. Было странно видеть такое столпотворение в Ламоне. Люди приоделись, у всех хорошее настроение, перешептываются.
   Представление состояло их трех частей: сначала детишки пели свои итальянские песни и считалочки, потом было непосредственно театральное представление, а потом были длинные официальные речи. Обо всем по порядку.
   Песни и считалочки в начале представления были лучшей его частью! То, зачем на него и следовало сходить. Я, конечно, понимал только отдельные слова, но уловить тематику и идею каждой песни удалось, ведь музыка – универсальное средство передачи информации. Слова особенно и не нужны. В церкви хорошая акустика, и по энергетике песни были сильными. Особенно последняя. В полной темноте (светились только люстры под потолком и экраны фотоаппаратов и видеокамер) пианист играл и одновременно дирижировал детским хором. Рядом с ним стояли два мальчика, один из которых бил в бубен, а другой в барабан. Не детский хор, а тотемная песня древнего племени, отправляющегося на войну. Я сразу узнал мелодию. На одном из мастер-классов, Карлотта и еще несколько девочек, стали напевать эту песню – разучивали для представления. Что это была за песня выяснить мне не удалось. Назовем ее песней в честь всех погибших воинов.
   Перед этим в другой песне, посвященной церкви Сан-Пьетро, детишки сымитировали звучание колоколов, которые бьют не только в Сан-Пьетро, но и во всех окрестных церквях: и в Арине, и в Сан-Донато – пропев «динг-донг» в самом конце… на тон ниже… ниже.. и ниже… У меня мурашки пробежали по коже. Представил, как буду жить где-нибудь на другом конце света, включу эту запись и вспомню, как жил в Ламоне, как слушал каждый день колокола. Почти весь спектакль я записал на диктофон.
   Сам спектакль был менее интересным и был похож на то, как проходят детские спектакли в России. Темой спектакля была военная история Ламона, а также история его эмигрантского населения. Рассказывать про это я не буду, так как закрыл эту тему еще в начале книги. Детское мероприятие оказалось не лишено политического подтекста. Песенки и считалочки дети пели только в начале. В конце им пришлось спеть гимн Евросоюза, в котором есть что-то про свободу и который называется Joy, как мне объяснила Диона, сам бы я никогда не догадался. Дионе это не понравилось, впрочем, как и мне. Для меня настоящая свобода – не liberty, которую обещает каждому гражданину та или иная страна и которую я бы назвал свободой общественной, а freedom – настоящая свобода, которая может быть личной и только личной и которой каждый человек располагает с момента рождения. Ну и всякие гимны проигрывают народным песням и даже детским считалочкам. Что до эмигрантов, то в Ламоне есть памятник эмигранту – человек, разбивающий камень с помощью стамески), еще один в Фельтре – эмигрант с чемоданом.
   После окончания спектакля были длинные официальные речи, вручение подарков, взаимные поздравления, которым, казалось, не будет конца и края. Дети все это время, с момента исполнения последней песни – бедные дети – стояли на сцене. Никто их не отпустил и даже не разрешил сесть на пол. Зевать они начали еще на половине спектакля. Все представление длилось часа три, не меньше. Была уже почти полночь. Потом на них все же обратили внимание и разрешили сесть на пол. Обитатели школы в Рунье смылись за час до этого, не выдержав накала страстей, а я продолжал стоять только потому, что детишки стояли. Сам вытерпел не одно подобное представление в детском саду и в школе.

8. Тропа в одну сторону

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Фурьяной, Пуньяй.
   Прибытие: Вал Росна.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 5 часов +1 час до Беллотти.
   Протяженность: 8 километров.
   Перепад высот: 200 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, панорамные виды, лесная тропа.

   Обычно описываю события более-менее в хронологическом порядке. Но самые «свежие» мысли и чувства всегда в конце очередного отчетного периода. О них хочется рассказать в первую очередь, пока еще свежи воспоминания, но именно они несправедливо отодвигаются на второй план, пока я рассказываю о том, что было уже относительно давно. Поэтому на этот раз начну с конца.

   21—23 июня

   Вернулся в Ламон после очередных выходных, сказать по-другому, «с большой земли». Ламон в этом случае кажется почти необитаемым островом. Три дня был в Падуе – нашей третьей волонтерский точке. «Ла Менте Коммуне» – дружественное нашей волонтерской организации экологическое и творческое объединение – проводило в одном из парков города мероприятие, посвященное апсайклингу (upcycling). Есть ресайклинг (recycling) – переработка мусора, апсайксинг – это некий «апгрейд» вещи, создание из старых ненужных и бесполезных вещей новых. Слово созвучно велоспорту и велосипеду как таковому. Поэтому название мероприятия они «исковеркали» еще больше, назвав его «скрапсайклингом» (scrapcycling). Главное направление деятельности Ла Менте Коммуне – починка старых велосипедов, создание новых из запчастей. Гаррит в Коммуне ответственный как раз за это направление. Так же как Артуро, он мастер на все руки. В Берлине тоже работает плотником.
   Днем ранее Гаррит провел для меня экскурсию по Ла Менте Коммуне. По иронии судьбы базируются они на территории бывшей скотобойни. Место неприглядное, но атмосферное. Несколько заброшенных зданий, в одном из которых у них гараж для велосипедов, в другом – мастерская. Помимо велосипедов они сами конструируют и создают мебель, строят макеты зданий и придумывают разные игры, превращают старые фены и тостеры в лампы и настенные часы и так далее и тому подобное… Кроме них на территории планетарий и несколько вольных художников, оккупировавших бывшие склады.
   – Где вы добываете старые велосипеды и запчасти? Откуда то ведь надо их брать, – спросил я.
   – Да где придется. Собираем по городу, на свалках. Последний велосипед достали из реки.
   – Что прямо из реки? – не поверил я. Прошлой ночью мы слушали там джазовый концерт, группа играла на понтоне, на воде.
   – Да. Он, конечно, был совсем ржавым. Пришлось с ним повозиться. Но ничего. Еще чуть-чуть и будет как новенький, – ответил Гаррит.
   – И что вы с ними потом делаете?
   – Если кто-то приходит к нам со своим велосипедом, то чиним за небольшую плату. Если же делаем велосипед сами, то он либо просто остается у нас, либо выставляем на продажу.
   – Ах да, я видел ваш стенд на велосипедной выставке на Прато делла Валле. Выставка на центральной площади Падуи проходила еще весной и, так же как обмен семенами, была скорее поводом для общения и обмена идеями, чем купли-продажи велосипедов и всего необходимого.
   – У нас есть постоянная выставочная площадка, в том числе для мебели.
   – Покупают?
   – Бывает. По крайней мере, свой велосипед я сам собрал.
   – Это какой, на багажнике которого ты вчера вез меня после концерта через весь город? Я себе всю задницу отсидел.
   – Да, этот. Хорошо, что он у меня еще был. Только позавчера забрал его из полицейского участка.
   – А что случилось?
   – Забрали за парковку в неположенном месте! Оставил у вокзала. Оказалось, что нельзя. Пришлось заплатить 50 евро из своего кармана.
   – Сделал бы новый или взял один из ваших.
   – Можно было, но пока сделаешь, время пройдет. Ездить на чем-то нужно каждый день. Кроме того, этот было жалко. Столько сил в него вложил. И полиции не хотел отдавать. Утром в тот же день видел, как они избивали какого-то пьяницу, который просто спал на тротуаре. Пытались его поднять, привести в чувство… Он, конечно, не поддавался, брыкался, но никакой серьезной агрессии не проявлял, так, бубнил что-то… А они всерьез начали его избивать. Зачем?! Я хотел вмешаться, но в последний момент решил, что не буду. Тогда бы и меня избили. Вот поэтому и решил забрать свой велосипед, чтобы им не отдавать, денег не жалко.
   – У меня тоже своя долгая история отношений с полицией в Италии…
   Мероприятие в воскресенье было посвящено как раз велосипедам. Нескольким командам нужно было полностью собрать велосипед из запасных частей: у кого надежнее и красивее получится. Все было в разобранном виде: отдельно рамы и колеса, целая гора велосипедных камер и покрышек, которые я помогал разбирать, сортируя два основных размера – 26-й и 28-й и отделяя «худые» камеры – на выброс – от хороших, рули и педали, седла и багажники, цепи, звездочки передние и задние, а также несчетное количество всякой мелочевки без которой, впрочем, ни один велосипед не собрать: шестеренки, тормоза, втулки, провода, винтики-болтики…
   Участники этого странного, на первый взгляд, соревнования были ограничены по времени, но лишь формально: начали мы в двенадцать – к пяти вечера нужно было закончить велосипед. Жюри предстояло выбрать лучший. Ни к одной из команд я не присоединился – механик из меня никудышный (вот если бы в конце была еще и гонка!), но болел за Элоизу и Оллалу. У них вместе с еще двумя участниками была своя команда. Велосипеды у всех команд получились необычными. Не все из них работали как нужно, но что касается оформительского таланта, то в этом ребятам не откажешь. Эла и Оллала раскрасили свой велосипед как пчелу и назвали его «Beecicletta» («bicicletta» или просто «bici» по-итальянски – велосипед, «bee» по-английски «пчела»). Я бы отдал первый приз им, но победила другая команда. Описать их велосипед словами невозможно. Достаточно сказать, что они придумали установить в треугольник рамы деревянный ящик, в котором, когда его открыли во время просмотра, оказалась… бутылка пива. Судить мероприятие в качестве главного судьи пришел еще более странный человек – велосипедист, рекордсмен Книги рекордов Гиннесса, который на велосипеде без руля забрался на какую-то неимоверную гору и проехал какое-то нереальное расстояние. И есть же на свете такие чудаки! Я за свой велосипед боюсь, как бы у него руль случайно не вылетел, а этот руль специально снимает, да еще и забирается на горы.
   День был длинным, и на одном из велосипедов, собранных Ла Менте Коммуне, я прокатился несколько раз по городу. Падуя – велосипедный город. Почти по всему городу проложены велодорожки. В некоторых местах не просто разметка на асфальте, а отдельная огороженная выделенная линия. Все катаются на велосипедах, даже Джо Джо – напомню, наш главный начальник, а также все остальные, кто работает в Коммуне, – передвигаются по городу не иначе как на двух колесах, а не на четырех. Удобно. Город относительно небольшой. Из конца в конец можно проехать за час, а может, и меньше, центр уж точно. Понятно, откуда взялась Ла Менте Коммуне и почему они занимаются велосипедами. В целом я за, поддерживаю все, что связано с велосипедами, каким бы странным это ни казалось, но я еще раз подумал о том, что городские велосипеды и спортивные – две большие разницы. Назвать то, что собирают из этого старья, велосипедами – язык не поворачивается. Повторюсь, это все равно что назвать миллионы – пусть на этот раз голландцев – велосипедистами.

   После трех долгих и мучительных дней в цивилизации мне не терпелось отправиться в горы. Горы – это наркотик. Каждый, кто любит горы, скажет вам то же самое. А если не скажет, то я усомнюсь в его / ее истинной любви к горам. Как бы тяжело тебе ни было в последнем восхождении или поездке на велосипеде, как бы ни болело после этого тело – через неделю, максимум – две, хочется еще: больше, выше, дальше, сложнее, опаснее, интереснее, красивее, лучше! Хочется испытать себя еще раз, еще раз выйти победителем из воображаемой, а иногда и реальной схватки с горами и всегда реальной схватки с самим собой.
   В порядке очереди следующая тропа – восьмая. Вообще нужно сказать, что по тропам я ходил не так, как о них рассказываю. Объясню, как ходил на самом деле и почему изменил порядок. Пятая и шестая пересекаются. Поэтому в первый раз я прошел часть пятой и часть шестой, в следующий раз – оставшиеся половинки. Если не считать первых четырех троп по Ламону, первой была на самом деле седьмая. Она же произвела на меня самое сильное впечатление. Может быть, потому что была первой. Тринадцатую и пятнадцатую я прошел за один раз, потому что отдельные их части проходил, возвращаясь с одиннадцатой и четырнадцатой, – прошел оставшиеся части, тропы проложены рядом. Десятую прошел еще весной, так же как и восьмую, по которой мы идем сейчас. Почему изменил? Потому что ламонские тропы настолько полюбились мне и так сильно запали в душу, что естественно стали структурой этой книги. И чтобы не вводить вас в заблуждение, я решил расположить их в порядке очередности.
   На карте восьмая тропа выглядит бесконечной: больше восьми километров, три-четыре часа в каждую сторону. Это если идти быстрым шагом, никуда не сворачивая. Имейте в виду, что если на карте указывается время, которое предположительно потребуется на то, чтобы пройти тропу, то это время туда и обратно. Это не лесная дорога, а что-то вроде тракта – широкая грунтовая дорога. Можно было бы даже на велосипеде ехать, если бы не камни. Тропа высокая и пролегает в долине вдоль русла реки Чизмон. Сверху видно Понте Ольтра и еще одну плотину. На реке Чизмон несколько гидротехнических сооружений и одна крупная электростанция, правда, никогда никого на ней не видел, может быть, она уже и не работает. Главное, тропа именно для ходьбы, а не для «скалолазания». Лишь в конце она превращается в узкую лесную тропинку.
   Перед этим красивый высокий водопад, по которому я немного полазал. Водопады в окрестностях Ламона – как огромные лестницы, уходят ступенями все выше и выше. Смотришь и не можешь налюбоваться одним видом, поднимаешься на уровень выше, а там вид еще живописнее. Лезешь на следующий и думаешь, что на этот раз уж точно все, но нет – водопад уходит еще на уровень вверх. Сил уже нет: дело это нелегкое, и, нужно сказать, небезопасное: вода брызжет в лицо, всё вокруг скользкое, сама гора крутая, деревья редкие – не за что зацепиться, через плечо фотоаппарат на лямке… но продолжаешь лезть, словно какая-то неведомая сила – сила живой природы, манит и ведет сама. Тут главное не впасть в кураж и, как бы сильно ни билось сердце, не забывать, что главное в человеческом организме – это голова на плечах.
   Перед водопадом лесорубы валили лес. Перекрыли тропу деревьями, пришлось пробираться, оглядываясь, не катится ли на тебя какой ствол дерева. Несколько лет назад в сосновом бору у нашего дома в Приветненском вырубили огромный участок леса, глядя на который я до сих пор испытываю жалость. Также как на Карельском перешейке, в Доломитах идет постоянная вырубка леса. Как-то она наверняка регулируется, но каждый раз, смотря на лесовозы, полные дров, я испытываю смешанные чувства, вспоминая лес у дома. На севере еще понятно – там половина домов деревянные, но в Италии нет деревянных домов, одни каменные. Куда идет все это дерево? Неужели только на дрова? А если на дорогую дизайнерскую мебель? Так ведь без нее вполне можно обойтись! Вот вам наглядный пример – Ла Менте Коммуне: сделают мебель из чего угодно.
   Из открытой тропинка становится лесной, словно наряжается – как русская барышня одевается на Масленицу в нарядный сарафан: причудливые переплетения кустов и деревьев сродни вышитым узорам, камни, покрытые мхом, слово камни изумруда – блестят после дождя, листья на тропе на первый взгляд разбросаны в хаотичном порядке, на самом деле ковер ручной работы – и выводит к деревне Пуньяй. «К деревне» – громко сказано. Два с виду заброшенных дома, муж с женой в огороде… и собачонка. Как они живут в этих старых домах среди гор?! Днем еще ничего, но ночью должно быть страшно. Собачонка – мелкая и злобная, не хотела пускать дальше. Пришлось отдать ей оставшуюся половину ланча. Слопала. И тут же подобрела. У жителей Пуньяй я узнал, как выйти на шоссе, сколько это по времени, есть ли там остановка, заправка или бар, где теоретически можно попробовать поймать машину.
   Да, забыл сказать, что это и был мой план возврата – выйти на шоссе и попробовать поймать машину. Восемь километров я прошел, но вещь еще и вернуться нужно, а силы закончились. Идти обратно той же дорогой не хотелось. Что делать, начал спускаться к шоссе. По пути нашел действительно заброшенный дом. Кроме того, от Пуньяй начинается дорога в целую заброшенную деревню – Беллотти, про которую уже упоминал. Через реку Чизмон перекинут металлический мост. Река в этом месте бурная. Я спустился к самому берегу, измерил: палка, с которой я хожу по горам (полтора метра или чуть больше), полностью утонула. Глубина реки метра три. «Если упадешь – подумал я, – то будешь как в передаче „Выжить любой ценой“ по каналу „Дискавери“, где в одной из серий объясняется, что делать, если тебя несет поток горной реки».
   Вышел к шоссе. Заправки или бара нет – до них три километра, есть остановка. Хотя место для автостопа неудачное – между двумя тоннелями. Но прошло пять минут, и из тоннеля показался автобус. Захожу, показываю карту, куда мне нужно и где я оставил велосипед. А потом: хлопаю по карманам. Денег с собой не взял. Планировал вернуться тем же путем. Водитель закрывает дверь – ну ладно, так и быть.
   На переднем сиденье ехала девушка. Она немного знала английский и помогла мне в общении с водителем. Всю дорогу они обсуждали меня. Водитель был недоволен, ворчал, дескать, ходят тут всякие туристы, по-итальянски не говорят, о том, как вернуться с прогулки, не заботятся, да к тому же без денег… Словом, в автобусе я был как «ходячий аттракцион». Так и добрался автостопом – на автобусе! – до Понте Серра. В Рунью пришлось идти пешком четыре километра, из Руньи в Ламон, из Ламона к тому месту, где я оставил велосипед. Таким образом, к десяти уже пройденным километрам нагулял еще столько же. Пожалуй, самая большая моя прогулка в жизни.

   20 июня

   Диона переехала в Падую. После отъезда Стефании, которая присоединилась к нашей группе последней вместе с Клето, но с которой мы виделись лишь раз и толком не успели познакомиться, в Падуе освободилось место. К тому же там Гаррит – парень Дионы. Последние три дня мы провели с Дионой вместе: сначала ехали из Ламона в Падую, потом ходили на экскурсию по Ла Менте Коммуне, а когда я отправился в Верону, тем же утром Диона и Иллка уезжали в волонтерский лагерь в Виченцу – это по дороге. Мы сели на один поезд. Народу было много. Иллка нашла свободное место. А мы с Дионой сидели на ступеньках в тамбуре… Обнялись и поцеловались на прощание, перед тем как она вышла в Виченце. По-дружески. И только в этот момент я понял, что Диона и была той девушкой, с которой она сама же обещала познакомить меня в библиотеке, разве что не итальянкой и не рыжей. Может быть по этому любви и не случилось.
   Теперь в Ламоне я остался один на один с безбашенными испанцем и испанкой и ни в чем не уступающей им итальянкой. Следующие четыре месяца из запланированных восьми предполагают быть куда интереснее.

   19 июня

   Строительство печки для пиццы близится к своему завершению. Говорить об этом одновременно и грустно, и радостно: грустно – оттого что вот-вот мы ее достроим и таким образом завершим, пожалуй, самую интересную из наших работ, требующую к тому же немалой ответственности; радостно – оттого что, несмотря на это, хочется ее достроить, хочется увидеть ее завершенной и попробовать приготовить в ней пиццу.
   В прошлый раз рассказывал о том, что мы придали ей форму и начали обкладывать глиной. На этот раз снова месили глину, снова скатывали ее в шарики и так далее. Только добавили в глину немного сухой травы – для большей прочности. Следующий слой – из тех легких камушков, которые мы так старательно отделяли от глины в самом начале. Теперь их нужно было обратно перемешать с глиной. И толстым слоем в очередной раз обложить печку. Камни служат для теплоизоляции – не позволяют теплу уходить. А потом еще один, такой же толстый слой, но уже просто глины, без камней.
   В итоге, как уже становится понятно, печка довольно сильно «раздулась». Где-то в процессе сооружается входное отверстие, которое ниже, чем основной купол; в нем монтируется широкая металлическая труба для отвода дыма. Вроде бы все. Следующий этап завершающий.

   14 июня

   В полдень отключили воду во всем районе. Соседи повылезали из домов, чтобы узнать друг у друга, есть ли вода. Пришлось идти за водой на колонку. Два или три года назад лето было таким жарким, что на даче в Приветненском пересох колодец. Я как раз приехал к бабушке и помогал возить на тележке воду с колонки. В основном «поилки» тут не питьевые, но рядом со школой есть одна без предупреждающего знака. Видимо, как раз для таких случаев отключения воды.
   Набирали воду и не сразу заметили, что в воде плавают два китайских карпа. Кто их туда поместил, ума не приложу. Мне стало их жалко. Это был первый раз, когда я увидел здесь животное в заточении. Все животные, птицы, насекомые, рыбы и растения здесь на свободе! Разве что кошки и собаки сидят по домам, один лишь Тоби бегает без поводка. Надо бы прокрасться ночью, выловить этих карпов и отпустить в Сенайгу.
   Какие еще животные обитают в Доломитах? Хесус как раз закончил свой постер, посвященный этому вопросу: белка, куропатка, горный орел, сова, куница, барсук, какая-то уникальная бабочка, тритон, несколько видов горных козлов, горный баран, олень, косуля, сурок, рыжая лиса, несколько ядовитых змей (гадюк), рысь и даже бурый медведь! Перемешал вместе и животных, и птиц, и амфибий, и пресмыкающихся, и насекомых… Но ведь в природе так и есть! По отдельности звери, поделенные на виды / подвиды / группы / классы только в городе, в зоопарках.
   От себя добавлю еще нескольких. В здешних горах полным-полно ящериц: зеленых, серых и коричневых. Их миллионы! Когда я вижу сколько их, мне кажется, что не люди хозяева этих мест, а ящерицы. Они везде: и в лесах, и на городских улицах, и у нас на заднем дворе. Если идешь по лестным тропам или улицам и слышишь, как что-то шуршит, то однозначно – это ящерицы! Скалы, которые, как уже рассказывал, крошатся и отслаиваются тысячами кусочков, представляют для них идеальные естественные жилищные условия: норки и лощинки, которым не счесть числа.
   Несколько раз видел скорпионов.
   А вечерами, когда уже стемнеет, у нас в огороде появляются светлячки. Светятся ярко-зеленым. И летают, летают, летают… Иной раз чуть ли не на руки садятся. Не помню, видел ли я когда-нибудь светлячков.
   Вы, наверное, подумали, что я на своем «острове» совсем сбрендил, раз рассуждаю про ящериц, скорпионов, светлячков… Не торопитесь с выводами. Многих живых существ и природных явлений, которые есть в деревнях, нет в городах. В деревне ты ближе к природе, все вокруг живое, природа главная, а ты лишь ее часть.
   В городе человек мнит себя хозяином. Да, хозяином он является. Но чего?! Бетонной квартиры, и то если она своя, не съемная. Железной машины?! И то, если она своя, не в кредит. Пластмассовых телефонов, компьютеров, до тех пор пока они не выходят из строя, а без электричества и вовсе не будут работать. Стеклянной посуды, которая бьется при первом удобном случае с криками и руганью из-за постоянного стресса.
   А соединяют всё это такие же тропы, как в горах, только безжизненные – асфальтовые дороги или гранитные мостовые. Выйди на Невский проспект. Чья это тропа? А стоит мне только ступить на очередную ламонскую тропу, как она ведет меня, будто я сам ее прокладываю. Все простое в деревне приобретает смысл: радуешься солнцу, ветру, даже дождю… животным, насекомым, птицам, рыбам и растениям…

//-- * * * --//
   Беллотти не давала мне покоя. Заброшенная деревня! Грезились старые дома с поскрипывающими ставнями и дверьми, тени, скользящие от одной стены к другой в полумраке лунного света, карканье ворон, шорох листьев… Мы хотели пойти туда с ночевкой все вместе, но я не дождался и отправился в Беллотти один, чтобы одному вкусить все прелести ночевки в заброшенной деревне. Хотелось себя проверить. «Раз деревня заброшенная, то и я пойду туда один», – подумал я.
   На велосипеде доехал по шоссе до Пуньяй, поднялся до самой деревни, пошел в сторону Беллотти… Тропа сказочная. В некоторых местах совсем, как на севере, в Карелии: сосны, мох, скалы, корни деревьев – почти как дома. Еще несколько красивых водопадов, по котором я снова полазал. Ближе к деревне – заброшенное здание школы, поглощенное растительность. Бетонные стены и крыша рухнувшая внутрь. Понять, что это школа нельзя, разве только по стенам, которые традиционно красят почему-то в два цвета. Здесь: половина белая, половина голубая. Но это я знаю, потому что сам живу в школе. Для остальных – еле заметная надпись карандашем: Scuola di Bellotti. Все только подогревало мой интерес.
   Когда я наконец оказался в самой деревне, меня ждало разочарование. Беллотти оказалась как остров из фильма «Пляж»: хотел найти необитаемый остров (заброшенную деревню), а попал в коммуну хиппи (к нескольким хиппи). Беллотти оказалась не такой и заброшенной. В ней живут четыре человека: две семьи. Кроме того, у них две большие собаки: черная и белая, которые встретили меня злобным лаем и не хотели пускать в деревню. Я растерялся и на скользких камнях навернулся во второй раз за день. Вообще что-то не задались последние походы в этом плане. С прошлой прогулки вернулся весь побитый, поцарапанный, искусанный… Поэтому мои походы по горам – это всегда две стороны одной медали: с одной – витиеватые тропы, необычные находки и завораживающие пейзажи, с другой – расстояние и высота, которые нужно преодолевать, жара, лесные дебри и каменные оползни, насекомые и дикие животные…
   Беллотти, тем не менее, деревня не маленькая, и построек в ней хватает, потому что есть деревни, где всего по два-три дома. В Беллотти есть даже церковь. За ней я и прятался какое-то время от собак, пока не появился один из местных жителей – вышеупомянутый хиппи и не успокоил собак. Собаки оказались не такими и злобными, я их потом даже гладил.
   В Беллотти всего одна улица, или просто тропа, несколько огородов, место для разведения костра и долгих задушевных бесед и песен под гитару, а также отдельный двухэтажный гостевой дом, в котором может остановиться на ночь или даже на пару дней любой желающий. В доме несколько комнат, около двадцати спальных мест с матрасами, стол и стулья – словом, необходимым минимум. Воду берут из колодца. В домах используют газовые плиты. А электричество получают из солнечных батарей, установленных на крышах. Можете себе такое представить?! Заброшенная деревня – и солнечные батареи! Работают ли здесь телефоны, телевизоры и интернет, не интересовался. Да и захочется ли кому-то пользоваться здесь этими так называемыми «благами» цивилизации.
   Если пройти чуть дальше за деревню, то там начинаются несколько троп, таких диких, что ламонские по сравнению с ними покажутся городскими улицами. Одна из этих троп ведет к пещере, в которой, по преданиям, жила когда-то самая настоящая колдунья. Туда никто не ходит.
   А история опустения Беллотти такая… Последняя жительница деревни, звали ее Мария Беллотто, умерла в 1992 году. Родилась она в 1900-м. То есть прожила она 92 года. Название деревни происходит не от ее фамилии, а наоборот: раньше многие жители деревень брали в качестве фамилии название того места, где жили. Перед этим деревню постепенно с начала 70—80-х годов покидали все новые и новые жители, пока Мария не осталась в ней одна. Это рассказал мне все тот же хиппи. Сам он живет в Беллотти последние 20 лет, то есть с того момента, как деревня опустела, но только летом и по выходным вместе с еще одной семьей. Они и «держат» это место.
   Про Марию у них альбом с фотографиями: вот она сидит на лавочке, набирает воду из колодца, срывает яблоки, сами руки – морщинистые, ставит чайник на плиту, убирается в доме… А также самодельные книжки про историю деревни. Детально прорисованная карта Беллотти. Указатели ко всем близлежащим и дальним деревням, городам и даже странам с расстоянием до них. И прочие подобные вещи. Раз в несколько лет в деревне проходят слеты «детей цветов». При этом довольно масштабные: на несколько сот человек.
   Впечатления от посещения Беллотти остались смешанными. С одной стороны, здорово было побывать в таком месте. С другой – всё напоказ. По этой причине я и не остался ночевать в деревне. Во время своих похождений по горам я нашел уже несколько действительно заброшенных домов. Никаких туристических штучек. Природа поглощает когда-то жилые дома. Я определил, как они обозначаются на картах: обычные дома закрашены цветом, а эти внутри пустые – только контур. Сколько таких заброшенных домов в горах?! Сложно даже представить. Есть и заброшенные тропы. Иногда идешь по тропе и видишь в нескольких метрах от себя очередную каменную стену, но уже наполовину скрытую травой. Тропа заросла, и можно подумать, что ее никогда и не было, если бы не остатки этой стены.

//-- * * * --//
   Вечером того же дня на Рунью налетел ураган.
   Вещи, которые до того не умели перемещаться по воздуху, кажется, научились. Между двух тополей во дворе натянута бельевая веревка. Не успели убрать одежду и постельное белье, и оно разлетелось по всей Рунье. Бегали собирать. Пластиковые цветочные горшки, стулья и все, что плохо лежало.
   В доме все ходило ходуном: двери и окна грохали со страшной силой… Закрыть их было невозможно – замки не выдерживали, приходилось подпирать стульями.
   Деревья шуршали, будто каждый листочек превратился в лист крафтовой бумаги. Колокольчики на дверях и металлические замки на воротах играли целые мелодии.
   Ночь была темной. Огни в домах гасли один за другим. А церковь Сан-Пьетро, казалось, наоборот, светилась ярче обычного. Из-за ветра? Интересно, влияет ли ветер на свет?
   Я смотрел на Арину и не мог поверить в то, что на этой черной и зловещей горе кто-то живет. Впрочем, тот, кто смотрел в этот же момент из Арины или Ламона на Рунью, сказали бы то же самое.
   Было страшно! Без шуток…
   В городе даже самая ненастная погода переносится легче. А здесь чувствуешь, как над тобой довлеет природа. Стихия. Какой ты маленький и беззащитный перед ней.
   И несмотря на все это, я пожалел что не остался ночевать в Беллотти. Вот было бы приключение!

   11—12 июня

   И последнее… что было на самом деле первым – в начале этих двух недель. Два дня мы провели в Венеции, на яхте. В Венеции нет никого из нашей группы, но есть отделение нашей волонтерской организации и его вполне можно назвать еще одной нашей волонтерской точкой. В Венеции работают несколько человек, в том числе одна семья: Донато, Каприция и ее маленькая дочка Уна. Да-да, это не опечатка. Уне всего три или четыре годика, но в нашем Гринписе она уже вторая по важности персона после президента Джо Джо. Все внимание приковано к ней, она разбирается во всех тонкостях работы на экологическом поприще, ругает прохожих за мусор, брошенный мимо урны, объясняет что можно покупать в магазинах, а что нет… Растет новое поколение.
   Яхта называется «Католика». Есть у яхты и неофициальное название – «Галетта Верде» («Зеленая шхуна»). Каждый год она совершает путешествие вокруг Италии вдоль береговой линии сначала по Адриатическому морю, потом по Лигурийскому. Все это время на ней работают волонтеры, берут пробы воды с целью выявить уровень загрязнения в прибрежных водах, а также делают остановки во всех значимых городах-портах и устраивают встречи, презентации и мероприятия на экологическую тематику для того, чтобы продвигать идеи бережного отношения к природе и общаться в местным населением.
   Но мы ехали на яхту не за этим, а по своей тематике: на яхте была вечеринка. Лучше нас в этом деле никого нет. Помогали все организовать: сначала готовили, потом работали кем-то вроде барменов и официантов, в конце убирались. Ночевали на этой же яхте. Можно было залезть внутрь, а можно было остаться прямо на палубе и спать под открытом небом, что я и сделал. Засыпал, глядя на звезды и луну. Ночью было прохладно. С восходом солнца стало жарко, все повылезали из спальных мешков, но вставать никто не хотел и люди развалились на яхте кто где, как тюлени.
   И действительно. Если у тебя есть яхта, такая или поменьше, то на ней вполне можно жить. Пришвартована она на одном из островов в Венеции. Там заброшенный парк, за благоустройство которого в следующем году и возьмется наш Гринпис, и большой причал для яхт или правильнее будет выразиться «плавательных средств», потому что там есть все: от надувных лодок с приделанными деревянными мачтами до скоростных катеров и чуть ли не кораблей всех стран и континентов. Видел, например, канадцев. Люди прямо там и живут. На острове есть бар, есть туалеты и душевые кабины, а также ангар, где эти самые «плавательные средства» ремонтируют и строят новые.
   Туда и обратно добирались по-разному. До Венеции доехали на машине, нас тут же подобрал Донато и помог погрузить вещи в моторную лодку. На лодке проплыли через всю Венецию, вошли в Канал Гранде. Лодку сильно раскачивает на волнах. Я сидел впереди и меня то и дело обдавало солеными брызгами. По пути сделали остановку, чтобы зайти в супермаркет, проплыли мимо пожарной станции (пожарных катеров), на одной из улиц велись строительные работы: строительных кран был приспособлен и располагался на барже. Только в такие моменты понимаешь, что Венеция – действительно город на воде, а не стоя в толпе туристов на Сан-Марко.
   Обратно пришлось добираться своим ходом, на вапоретто. Вещи тащить на себе. Два одеяла, у каждого по рюкзаку, тридцать пластмассовых стаканов, два больших металлических противня, большая кастрюля и крышка от нее, и два широких подноса. Грешно смеяться, но вчетвером – я, Инес, Диона и Эла (Хесус остался на острове – продолжать вечеринку), мы снова выглядели, как семья беженцев. Идем и у каждого что-то звенит. Маленький оркестр. Ввалились со всем барахлом в вапоретто. Кое-как рассовали вещи по углам: водный автобус как всегда был набит битком. Еле-еле вылезли обратно. И еще полчаса шли от Пьяццале Рома через город к машине. Но никто даже не смотрел в нашу сторону. В Европе с этим намного проще. Стесняться нечего и некого. К своему внешнему виду и привычкам люди относятся намного проще и не придают им чрезмерного значения. Кого тут только не встретишь. В Венеции, как и в Ламоне, особенно много чудаков.

9. Оленья тропа

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Беккарой, Кол Винье, Фурьяной.
   Прибытие: Конте.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 3 часа.
   Протяженность: 6 километров.
   Перепад высот: 230 метров.
   Характер местности: панорамные виды, лесная тропа.

   Из записной книжки: «Все время забываю о чем-нибудь написать, обо всяких мелочах. Не сделаешь запись сразу в записную книжку или в компьютер – и все, мысль пропадает. Бывает, вспомнишь случайно. Правильно советуют: не поленись – запиши! Забыл написать вот о чем: в прошлый раз, когда ехал в Падую, на станции Кастельфранко-Венето (той самой, на которой я разыскивал потерянную сумку с компьютером) в вагон зашел и сел напротив меня… человек с точно такой же сумкой. Мистика… Почему я об этом вспоминаю? Да, потому, что не найди я пропажу, не писал бы сейчас эти строки. Совсем отвык писать от руки. Разве, что заметки в записную книжку».

   24 июня

   И снова горы встретили плохой погодой: из +30 в Падуе в +15 в Ламоне. Такие перепады здесь нередки. А главное, каким-то сгустившимся серо-зеленым цветом, про который говорил уже не раз. Не пойму, в чем дело. Наверное, вот в чем: на равнине больше пространства, элементарно больше света. А тут вокруг, если подумать, «вздыбившаяся земля». Как таковой линии горизонта нет. Куда ни посмотришь, взгляд все время во что-то упирается. И на равнине мне теперь чего-то не хватает, не хватает гор. На равнине главное слово – «пустота», в горах – «высота». Не хватает высоты. Я уже много раз уезжал из Ламона и много раз возвращался, и понял, что горы определенно оказывают какое-то влияние на разум. Живя в горах, ты так и говоришь: «Я спустился с гор». А на равнине: «Вернулся в горы». Как будто равнина для тебя – что-то чужеродное, а горы естественная среда обитания, хотя, казалось бы, должно быть наоборот: в горах сложнее приспособиться к жизни. Сейчас, находясь в горах, трудно понять характер этого влияния. Потом, когда я буду где-нибудь в другом месте, я, наверное, пойму, что они мне дали… или отняли. Надеюсь, что все-таки дали. Потому что иногда, как сегодня, они кажутся мне зловещими.

//-- * * * --//
   Собрали первый урожай! Зеленый горошек. Пожарили – объедение! Чувствуешь, что ешь что-то прямо со своего огорода.
   Горошек вырос не без помощи пугала. Эла и Диона соорудили во дворе пугало: набили чем-то непонятным, так что живот раздулся, надели на него желто-зеленую майку нашего Гринписа и соломенную шляпу. Пугало в Доломитах очень популярно. В Пьей есть одно, если спуститься к Понте Романо, а самое оригинальное я видел в Беллотти. Попробую описать…
   Голова – лейка для воды синего цвета. Глаза – дырки, обведенные белым. Вместо шляпы на голове – широкая пластиковая воронка. На шее – красный галстук. Туловище – рабочий комбинезон в пятнах краски и заплатках. Вместо кистей рук – коряги. На каждой висят ржавые банки. Вместо волос, как и полагается, – половая тряпка. Посмотришь на такое и испугаешься.
   На самом деле пугало не страшное и даже улыбается ярко-желтой солнечной улыбкой.

   25 июня

   Пару дней в школе гостила группа детей-каратистов с тренером из Пьян дель Весково – там у них секция. А еще весной – группа спортивного ориентирования. Школа в Рунье работает еще и как хостел и значится в списке местных гостиниц. В этом случае наша работа заключается в том, чтобы организовать кровати и комнаты, прибраться в местах общественного пользования. Завтрак постояльцы готовят сами из своих же продуктов. Убирают сами и даже мусор забирают с собой.
   На мгновение вспомню свою рабочую биографию: однажды я работал в мотеле. Но после первого же рабочего дня меня уволили. Здесь по-другому. Мне самому хочется организовать все как надо, чтобы людям было комфортно находиться в школе. В этом случае я себя чувствую не работником отеля, а скорее хозяином целого дома, одним из хозяев. Суечусь, бегаю, заправляю кровати… Даже Инес говорит мне: «Расслабься. С нас только кровати, все остальное они делают сами». А я не могу. Хочется как следует и встретить, и проводить гостей.

   С девятой тропы открывается вид на весь Ламон, видно все его улицы: Антонио Злонго, Балин Д., Беккарой, Боре, Бове, делла Кампанья, Кардуччи Д., Карли, Катезуна, Кав. Витторио Венето, Чезаре Баттисти, Чезуре, Чизмон, Конте, Куи, Данте Алигьери, Дино Буццати, делль Эрба, Ферд, Фосколо, Дженцьяна, Джотто, Горна, Й. Фачен, Леопарди, Монтанья, Мармолада, Манцони, Мелькьоретто, Монили, Монте Авена, Монте Копполо, Монте Граппа, Ома, Ортигер, Паганини Л., Палладио, Папа Лучани, Пасколи Г., Примьеро, Рен ди Куа, Ресентера, Ригой, Рома, Россини, Сан-Пьетро, Страа, дель Соле, Торта, Тренто и Триесте, Валь де Борке, Валина, Ваччелио Т., Верди, Вьялла.
   И две площади: площадь 3 Ноября и маленькую площадь Пеза. В Ламоне есть также собор и, если бы перед ним была площадь, то называлась бы она Соборной. Это самое распространенное название площадей по всей Италии, подобно Оружейной площади в странах Южной Америки.
   Удивительно, но если присмотреться, то можно заметить, что даже в Ламоне есть классическое разделение на районы: старый центр города, здесь же деловой: мэрия, Про Локо; район, где живут богатые ламонийцы в хороший домах – «одноэтажная» часть города; квартал богемы, назовем его так, в районе бара «Ботаро», где мы в основном и обитаем; ну а Рунья, Пьей, Пецце, Ронке – это спальные районы… в полутора километрах от центра; Арина и Сан-Донато – ближайшие пригороды… в восьми.
   Хотя это не более, чем игра моего воображения. В Ламоне нет районов. Ламон – это коммуна. Только сейчас до меня дошло, что в Италии это не просто название – так есть на самом деле. Я не верю в магию. Но верю в магию слов. Назови место «коммуной» и люди начнут объединятся, дружить, ходить друг к другу в гости… Назови «районом». Люди и будут жить, как «на районе», «как в гетто»… Запирать двери и окна, сторониться и боясь друг друга.
   Тропа захватывает три деревни: Фурьяной, Маски и Кол делле Винье. В последней возле одного из домов нашел маленького домашнего оленя. Сразу скажу, что видел такого же, но дикого, в лесу. Шел по одной из троп, он выскочил мне навстречу, испугался и тут же дал деру. Я даже не успел открыть рот от изумления. И еще видел в Доломитах большого благородного оленя с гигантскими рогами; он тоже пересекал тропу, по которой я шел, и тоже не дал мне ни малейшего шанса на то, чтобы его рассмотреть.

//-- * * * --//
   Над Валлаццей была гроза. Небо сверкало так ярко, что страшно было смотреть. И при этом… ни единого звука. Без грома. Как в вакууме. Не припомню, видел ли я что-то подобное раньше. Молнии разрезали небо. Казалось, что оно трескается и вот-вот с неба на землю начнут падать куски… доломита. Завораживающее действие продолжалось минут десять или пятнадцать.
   Грозы в Приветнинском намного страшнее. Во-первых, на равнине кажется, что небо ниже, почти над самой головой. Или скорее не так: не ниже, а шире. Во-вторых, грохот такой, что трясутся стекла в домах. В-третьих, нередко во время грозы в бабушкином доме выбивает пробки. Таким образом, мы лишаемся единственного из доступных благ цивилизации, если не считать газа в баллонах, которые, так же как в школе, еще нужно не забыть поменять, и остаемся в полной темноте один на один с природой.

   30 июня

   В воскресенье в Ламоне была Феста ди Сан-Пьетро, и это, как можно понять из названия, был праздник главной городской церкви. В субботу в церкви Сан-Даниеле, что на Виа Рома, выступал церковный хор. В самой церкви Сан-Пьетро службы не проводятся, она всегда закрыта. Утром по Ламону прошел праздничный парад с фанфарами, то есть проходили мероприятия формальные, вечер же отдали молодежи. В парке на холме Сан-Пьетро есть столики для пикников, а у нас был свой стол под навесом – он же выставочный стенд, где мы выложили свои агитационные листовки. В небольшом домике ниже по холму Флавио с друзьями во всю заведовал кухней: жарил бургеры и делал такос (мексиканские лепешки с острым соусом). Мы по очереди помогали. Для праздника, как обычно, приготовили кастрюлю сангрии.
   Выше по холму установили сцену, и весь день играла рок-музыка. Местные музыканты (в Ламоне есть несколько рок-групп) отрывались, как могли, делая регулярные перерывы, чтобы отхлебнуть пива, и непринужденно продолжая играть музыку и петь песни, или просто кричать. Нет, лучше так: музыканты начали концерт, пытались держать его под контролем, но Ламон – это одна большая семья, поэтому ближе к концу дня на сцену стали подниматься друзья музыкантов, друзья друзей, друзья друзей друзей, потом все, кто захочет, а потом и те, кто, может быть, и не хотел, но кого ноги сами несли к колонкам и инструментам.
   Самый главный подобный персонаж в Ламоне – не знаю, как его зовут, – это упитанный итальянец уже за пятьдесят. По горам разъезжает на старом кабриолете. Одевается всегда празднично: в яркие гавайские рубахи (правда, в этот день на нем были белые брюки и белая рубашка – видимо, в честь церковного праздника) с непременно расстегнутыми до половины пуговицами, так что видно волосатую грудь и живот. Когда же он допьется до нужной кондиции, то рубаху обычно скидывает и хвастается, особенно перед женщинами, своей татуировкой на правом плече – с плеча на вас смотрит не кто иной, как Эрнесто Че Гевара.
   Про похождения этого персонажа ходят легенды и байки, его снимают на видео и выкладывают в интернет (Хесус показывал), он громит бары и рестораны, бегает полуголым по улицам Ламона и вообще творит что-то невообразимое! И конечно, не пропускает ни одной пьянки. Кому, вы думаете, принадлежала финальная песня на музыкальном концерте в День независимости Италии, который мы отмечали в школе? Группе, которая играла балканский фольк? Нет! Этому самому Че Геваре.
   Теперь понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что мне в жизни сильно не повезло: быть писателем и при этом категорически непьющим. Понимаете, насколько более интересной могла бы получиться эта книга, если бы я, подобно Хесусу, практически жил в ламонских барах. Кому из иностранцев и стоило написать первую книгу о Ламоне, так это моему другу Хесусу. Вот кто мог бы стать великим писателем, не хуже Хэмингуэя, будь у него чуть больше терпения и усидчивости и переключись он с живописи и прикладного искусства, баров и девушек на литературу. Более! Как известно, у Хэмингуэя очень здорово получалось все это совмещать. Чем ни пример для Хесуса!
   История повторилась. Остаток вечера, после того как он захватил сцену, целиком и полностью принадлежал нашему знаменитому ламонскому персонажу (я про парня в белой рубахе, а не про Хесуса, впрочем, кто из их более знаменит – это еще вопрос). Он завел или скорее завыл долгую-долгую и грустную-грустную песню за жизнь. Хорошо, что праздник закончился в семь вечера, а не в двенадцать, потому что в центре города шуметь нельзя, в этом плане в Ламоне все четко. В противном случае песня тянулась бы бесконечно. Народ бы пил далеко за полночь. Впрочем, это не помешало всем желающим просто спуститься с холма в «Остерию Копполо» или «Ботаро» и продолжить праздник.
   А вообще, на мой взгляд, да и местные сходятся во мнении, Ламон – город (деревня) чудаков! Нет, серьезно. На первый взгляд это может быть незаметно, но если присмотреться, то кого здесь только нет. Чудные ребята (и девчата) живут в Ламоне. Чудные – в обоих смыслах слова.

//-- * * * --//
   Утром того же дня сразу после парада в Ламоне проходила велогонка. С холма я увидел, как по городу нарезают круги велосипедисты. Спустился посмотреть. Оказалось, что это дети, лет 10—12, может быть, даже меньше. Но все было по-настоящему: несколько команд на одинаковых велосипедах и в одинаковой велоформе; командные автобусы, где дети переодевались перед гонкой и после нее; отдельная стоянка с велосипедами и запасными частями; машина скорой помощи; на финише растяжка с надписью ARRIVO; финишная прямая с бордюрами и даже с какой-то рекламой; подиум и заранее приготовленные кубки победителям и призы.
   В спортивных соревнованиях меня интересует не столько само действие, сколько то, что творится вокруг и во время него. Самым интересным было наблюдать не саму гонку, а то, как родители обнимали, целовали и подбадривали своих детей. Кто-то радовался, кто-то плакал. Отцы трепали сыновей за щеки, пожимали руки, массировали плечи, матери волновались, не болит ли чего… В общем, всякое такое милое, семейное… Видно было, что дети старались. Несколько мальчишек было – долговязых – ну точно будущие велосипедисты. Но в гонке участвовали и девчонки. Одна гонка, но зачем разный. И народ… Народ, конечно, вывалил, смотрел, аплодировал, кричал, подбадривал…
   Один из ламонских мальчишек уже выбился в профессионалы – Давиде Малакарне. В баре «Доломити» ему посвящен фанатский уголок. Ничего серьезного за четыре года в профессиональном велоспорте он пока не выиграл, но владельцы бара документируют каждый шаг его карьеры, собирая вырезки из газет. Приятно видеть такое проявление внимания и любви к тем, кто занимается этим непростым и опасным видом спорта.
   А я все думал, как в двух словах описать любовь итальянцев к велоспорту и пришел к следующему умозаключению…
   Если взять три страны, на территории которых проходят три самые главные веломногодневки в сезоне – Италию, Францию и Испанию, и сравнить велоспорт в этих странах с тремя главными областями человеческой мысли – наукой, философией и религией, то велоспорт во Франции – это определенно философия, в Испании пусть будет наука, а в Италии (и пусть она не обижается, ведь в Италии гораздо больше великих философов, чем во Франции) велоспорт – это религия. Понимайте, как хотите.

   4 июля

   На днях удалось посмотреть, как живут обычные обитатели Руньи. Нужно признать, что это некоторое упущение в моих рассказах: окрестности Ламона я исходил уже вдоль и поперек (все о горных тропах да о горных тропах…), но был лишь в немногих домах, если не считать заброшенные. Один местный житель освобождал квартиру от старых ненужных вещей и попросил помочь меня и Хесуса, а также предложил взять все, что нам понравится. Инес с радостью согласилась, потому что с мебелью и разными милыми вещицами, создающими уют в обычном доме, в школе напряженка. Квартира, из которой мы помогали выносить мебель, совершенно обычная и, я бы даже сказал, отличная! Двухэтажная, внутри хороший ремонт, несколько пусть и небольших комнат, вся необходимая техника… С виду же дом как будто разваливается. И везде здесь так…
   С заданием мы успешно справились, заполнив двор перед домом разным барахлом. Хозяин квартиры предлагал забрать буквально все – пытался впарить ненужные вещи, и в этом плане его поведение ничем не отличалось от того, как ведут себя люди в схожих ситуациях в России. С новыми вещами вряд ли кто-то расстанется, а вот когда дело касается барахла, тут мы готовы дарить и дарить… В результате в школе прибавилось сразу два дивана, две кровати, один большой шкаф и тумбочка, несколько одеял и постельное белье к той тысячи комплектов постельного белья, что уже есть в школе… А также несколько довольно интересных картин. Две из них я взял, чтобы украсить нашу с Хесусом комнату.
   На одной изображена гора, силуэт человека у костра и огромное солнечное зарево… Я поставил ее на батарею. Получился воображаемый камин. Сейчас, в середине лета, это не имеет никакого значения. Но надеюсь, что он будет согревать волонтеров, которые приедут в школу в следующем году, а быть может еще и нас: осень не за горами.
   Цвета второй картины совершенно противоположные: бледно-зеленые, серые, болотные… Что нарисовано на картине? Скорее всего, болото и нарисовано. Туман, мгла, тонкие деревья, кочки… Словом, нарисована та самая северная пустота, которую описывает Мариуш Вильк. Что-то похожее я и сам видел не раз, гуляя по лесам в Приветненском. Картина будто писалась для меня и ждала меня все это время. А на обратной стороне дата – год моего рождения. Я хотел забрать ее домой, на север, в родные края. Но оставил в школе.

   5 июля

   Нахватался итальянского сленга.
   Самое распространенное слово – «бо». Произносится резко и четко. Точного значения нет. Зависит от ситуации и интонации, каждый вкладывает в него свое, но примерные значения следующие: «не знаю» или «кто его знает», «понятия не имею» или «без понятия», «да мне в общем-то все равно» или «мне наплевать».
   Другое слово – «баста». Означает: «все», «конец», «финиш», «пора заканчивать»… Особенно часто употребляется применительно к работе, когда долго над чем-то трудились и наконец завершили работу. Баста!
   Третье – «аллора» или «ну…», «итак», «сейчас», «внимание»…
   Выражения: «О, дио!» («О, мой бог!»), «Мама миа!» («Мать моя женщина!»). «Финита ля комедия» и прочие выражения из популярных советских фильмов никто не говорит.
   Главные же итальянские ругательства: «порка путана», «фанкуло» и «ке кацо». Перевод посмотрите сами.
   Сленга я нахватался в основном у Инес. Говорит она так ярко и образно, что оторваться невозможно. Настоящая итальянка! Разве что не жестикулирует руками. К этому склонны в основном мужчины…

   6 июня

   Начала расти фасоль. Так и хочется сказать: «дала побеги», «распустилась», «зацвела»… Растят ее здесь по-разному. Где-то это одиночные толстые прутья, выстроенные длинными рядами, связанные друг с другом нитью. Где-то тонкие прутики, скрещенные по три в виде вигвама. Где-то землю оставляют открытой, а где-то ее накрывают специальным полиэтиленовым чехлом с уже заранее прорезанными дырочками для прутьев: так и удобнее – размечать участок не надо, и для земли хорошо – защищает землю от холода и не растет трава. У кого-то фасоль еще невысокая – только-только показалась из-под этих «покрывал», а у кого-то уже приличная – до половины прута доходит. Кто раньше посадил, кто позже. Стебли бегут вверх, извиваются, как лианы. Захочешь распутать – не получится. Листья яркие, по форме в виде сердечек. Но самой фасоли пока не видать. Рано.
   Это не просто байка для завлечения туристов. Ламон действительно живет фасолью: от посева весной до сбора урожая осенью. Фасоль – простая неприхотливая культура. Поэтому и жизнь в Ламоне простая. И живут здесь простые люди. Меня всегда вводило в замешательство это словосочетание – «простые люди», которое имеет уничижительную и даже оскорбительную окраску. Что значит «простой человек»? И есть ли в этом случае люди «сложные»? Нет понятия «сложный человек», но есть такие понятия как: власть имущие, сильные мира сего, звезды кино, спорта… Их мы и подразумеваем под «сложными людьми». Так вот, нет простых или сложных людей! Все люди одинаковы. Но я скорее расспрошу ламонского фермера об особенностях посева и созревания фасоли, чем еще раз выстроюсь в очередь за автографом к победителю Джиро д’Италии.

   7 июля

   Завершаю историю с печкой. Растянулась она на много глав-рассказов. Получился целый сериал. Да, собственно, как и все прочие истории в этой книге. Так и живем, как герои сериала: от одного события к другому. Последний слой глины оказался слишком тонким, и мы обложили печь еще раз. В последнем слое использовали больше красной глины, поэтому печь сначала была красноватой. Но на самый верх глины не хватило. Пришлось разламывать и размягчать оставшиеся куски засохшей серой глины, которая была как камень. Пальцы потом долго покалывали. Верх получился серым. Понимаете, к чему я клоню? Печь – это гора, а верх – облака. Прямо как Валлацца, напротив которой печка и стоит. Верхушка горы большую часть времени в облаках. Пока строили, я думал, какое же название ей дать. Не горе, конечно, а печке. Название придумала за меня Элоиза – Валлазито. Это по-испански уменьшительно-ласкательно. Например, Хуанито и тому подобное. И вправду: мама Валлацца, папа Копполо, а ребенок Валлазито.
   Строили мы ее с марта, если считать с момента разбора старой печки. Четыре месяца! К сожалению, красно-серой она простояла буквально пару минут, так как мы уже не могли остановиться, вошли в кураж и покрывали печку все новыми слоями, уже тонкими, просто растирали руками – глина еще оставалась, нужно было ее использовать. Сейчас вся печка серая. Место вокруг трубы обкладывали с особой осторожностью, чтобы она ненароком не упала.
   Где-то в перерывах лил дождь. Мы прекращали работу. Снова продолжали. В последний день работали почти целые сутки. Не поверите, но когда доделывали печку, на финишной прямой, заиграла церковь Сан-Пьетро. И не просто заиграла – ударами колоколов, а мелодией. И не простой мелодией, которая «проклевывается» иной раз, не знаю, кто и как их выбирает, а той самой мелодией, которую детишки исполняли во время спектакля, когда они спели «динг-донг», имитируя звучание колоколов. Эта мелодия заиграла в тот самый момент, когда мы достраивали печку! В первый раз, до этого я ее не слышал, но сразу узнал. Играла она долго, не меньше получаса: один раз, второй, третий… С разными вариациями. Если церковь здесь играет, то играет не монотонно, а живо: с какими-то замедлениями, ускорениями, переливами…
   Все, останавливаюсь. Не поклонник я церковных звучаний. Но здесь, в Ламоне, это нечто большее, чем просто религия. Точнее, не одна только религия. Церковь отбивает каждый час, и ты узнаешь по ней время. Она будит тебя утром. И убаюкивает ночью. Она светится в темноте. И просто красиво стоит на горе. Нет, все, действительно, заканчиваю…
   Финальный аккорд. Нужно было выгрести изнутри песок. Напомню, форма печи придается с помощью песка, и только потом обкладывается глиной. Сначала выгребали руками, потом мелкими инструментами, потом пришлось задействовать швабру, чтобы достать песок из самых дальних углов печки. Ну и в самом конце внутрь печи пришлось залезть Элоизе! Она самая миниатюрная из нас. Эла не только пролезла внутрь, так что только ноги торчали, выгребла весь песок, но и вылезать не хотела, так ей понравилось. Интересно, есть ли в Италии сказка, подобная нашей про бабу-ягу, которая хитростью заставила Иванушку-дурачка залезть в печь.
   После того как печь была вычищена изнутри до идеального состояния, нужно было сжечь газеты на внутренней стороне печи. Для этого мы в первый раз развели в ней огонь. Получилось не сразу, пришлось повозиться, да и осталось какое-то количество бумаги, которая, впрочем, никак и ни на что уже не влияет и вкус пиццы не испортит. Специального места для дров, как в русской печке, нет. Дрова кладешь внутрь печи.
   Думаете всё? Вот и я так думал, но сомневался. Смотрел на печь: вроде бы готова, но чего-то не хватало.
   По такому событию (завершению строительства печки) приехал Джо Джо, и ему не понравилось, каким мы соорудили вход в печку. Ему он показался слишком большим. Решено было сделать вход немного уже, из трех кирпичей, буквой П. На него и потратили оставшуюся глину – ни капли не осталось. Все, что использовали для строительства печки в прошлом году, использовали вновь. Кирпичи красные. Печка, как сказал, серая. Я понял, чего ей не хватало! Вход действительно был большим, и печь напоминала скорее пещеру. Но раз печь – это Валлацца, то ей нужна церковь Сан-Пьетро. Серым получился основной массив. И маленький вход красного цвет – церковь на фоне горы. Это днем. А ночью – огонь, который разводишь в печи, – это свет, которым подсвечивается Сан-Пьетро. Саму печь (Валлаццу) почти не видно.
   Так, образно выражаясь, за четыре месяца мы построили не печь, а целую гору. А также маленькую церковь к ней. Или поженили две горы, и у них родился ребенок.

10. Лазурная тропа

   Отправление: Ламон.
   Объекты на пути: Дига, Пресе, Пассерелла.
   Прибытие: Ламон.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 4—5 часов.
   Протяженность: 11 километров.
   Перепад высот: 440 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, панорамные виды, лесная тропа.

   О десятой тропе я спросил Инес: «Что думаешь? Стоит идти?» «По-моему, стоит. Рекомендую. Но я больше люблю горы – большие открытые пространства, чем лес», – ответила она. Выходит, что Ламон за большие горы Инес не считает и лес не любит. А ведь она права… По сравнению с «большими» Доломитами, местность вокруг Ламона – это скорее лес, чем горы. Я тоже думал об этом. До больших гор я пока не добрался, но кое-какое представление о горах уже имею. И пришел к выводу, что люблю лес не меньше, чем большие открытые пространства. Ходить по ламонским тропам и пробираться через лесные дебри доставляет мне не меньшее удовольствие.
   Десятая тропа проложена вокруг озера Сенайга. Сенайга – вторая главная достопримечательность Ламона после церкви Сан-Пьетро. Это большое и глубокое озеро, напомню, – часть одноименного протока, который берет свое начало выше в горах и течет по направлению к равнине, минуя Сан-Донато, пока не впадает в реку Чизмон. Я уже был у этого озера – мы сходили к нему в первый же день, но приберег рассказ о нем до одноименной главы.
   В озере Сенайга не поплаваешь, по крайней мере, в этой его части. Оно как бы «утоплено» в горах. До воды добрый десяток метров: бросаешь камень – он долго летит, плюхается в воду – раздается эхо. Озеро окружено утесами. Через озеро перекинут металлический подвесной мост, который имеет свое отдельное и красивое название – Пассерелла. Так же называют иногда и саму тропу. Мост не длинный, но мне бы хотелось «растянуть» его, пусть даже в своем воображении. Растянуть само название. Вообразить, что каждая буква – километр, и пройти мост по буквам: П-а-с-с-е-р-е-л-л-а. Получается десять, почти столько же, сколько и сама тропа вокруг озера.
   Мост шатается, и когда оказываешься на нем в первый раз, чувствуешь себя неуютно. Мост покрашен в зеленый цвет. Краска облупилась, и проступает ржавчина, но, смею предположить, что в день покраски мост выглядел точь-в-точь как поверхность воды. Вода идеально прозрачная, но из-за глубины озера имеет насыщенный зеленый оттенок, как будто разлили краску. Но это сейчас, летом. Весной цвет воды еще красивее – ярко-голубой, лазурный. Цвет Италии.
   В этом месте озеро разливается из тоненького ручья, а потом впадает в Чизмон. Первая мысль, которая приходит в голову, когда глядишь на воду, – вот бы искупаться! Но во-первых, как уже заметил, к воде не подобраться. А во-вторых, Хесус сказал, что в Сенайге нельзя купаться из-за каких-то ядовитых водорослей. Дескать, несколько туристов погибли. Не знаю, правда это или очередная ламонская байка. Скорее последнее.
   Рассматривая свои же фотографии трехмесячной давности, обратил внимание, что елочки, красиво растущие на утесе, вдающемся в озеро, затоплены. Это было в начале марта. В озере было больше воды. Сейчас деревца на суше. Весной уровень воды в озере выше. То же касается и ручьев. С началом лета шумные полноводные ручьи в горах пересохли. Это приходится учитывать, собираясь в очередной поход, брать с собой больше воды. И хоть я и раньше не пил из ручьев, но умыться в них было очень приятно.
   Перейдя через мост, оказываешься у очередного молитвенника. Здесь же расположена маленькая карта местности. Начинается непосредственно десятая тропа. Тяжелый и длинный подъем. Резкий поворот налево и снова подъем. Люблю такие резкие повороты в горах – по ним легче ориентироваться. Чем круче поворот тропинки, тем проще идентифицировать его с тем, что нанесено на карте.
   Тропа становится более-менее прямой. Жалко, что она идет не вдоль самого озера и с тропы озера не видно. Зато вверху открывается захватывающий панорамный вид на Сан-Донато и Копполло слева, Ламон, Соврамонте и Валлаццу справа. А как бы по середине между ними Сенайга – как жерло вулкана, только вместо красной лавы вода цвета лазури.
   Отсюда по тропе нужно повернуть налево и снова спуститься к озеру. На карте Хуана в этом месте отмечены обязательные для посещения пещеры. Я же плохо прочитал карту и повернул в противоположном направление и вышел таким образом к Понте Серра, но вернулся к озеру уже с этой стороны и оказался у еще одной плотины, в результате строительства которой, вероятнее всего, и образовалось озеро.

   8—21 июля

   На две недели школа наконец превратилась в настоящую школу. Мы приняли первый волонтерский лагерь, вернее сразу два. Первый – для итальянских подростков – был по плану. Второй – международный – получился случайно. Тридцать с лишним человек вместо запланированных пятнадцати приехали в школу: со всех регионов Италии, а также из Бельгии, Чехии, Турции, Греции и даже из России – две студентки из Москвы. Ребят мы так и разделили, на две группы. Так было удобнее поддерживать порядок в этом хаосе. Нас хоть и было четверо, пятеро, включая Фильберто, вожатого, подростков было в шесть раз больше.
   Три дня подряд до этого мы думали, как их всех разместить. На втором этаже места достаточно, даже более чем. Но столовая не такая большая, как кажется на первый взгляд. Мудрили-мудрили со столами и стульями: поставить их вместе – двумя длинными рядами, разделить на группы-островки… Перед началом лагеря приехал Джо Джо: утвердил расстановку столов, внес последние коррективы и дал что-то вроде напутствия: «Детей сильно работой не нагружать! Они ведь еще дети, некоторым и шестнадцати нет». И дал свое согласие на то, чтобы опробовать печку, мы в ней еще ничего не готовили. Как раз появился повод – встретить ребят настоящей пиццей.
   Правда, перед этим нам еще раз пришлось повозиться с печкой. Казалось, что она достроена окончательно, но не тут-то было. Входное отверстие, которое мы переделали в прошлый раз, оказалось слишком узким, и нам пришлось заново его разбирать, а потом собирать. Потратили на это несколько часов. В самый последний момент придумали сделать дверь-заслонку, без которой любая печь – не печь.
   Как и требуют того правила, печь начали разогревать заранее, за несколько часов до приезда ребят. Оба лагеря привез на фургоне Донато, который работал с нами на яхте в Венеции. Дрова положили внутрь. Жар пошел такой, что мама не горюй. Печь сразу стала теплой, приятной на ощупь. В нескольких местах на печке появились длинные трещины, но печь не развалилась.
   «Трещины потом можно будет замазать. Это нормально. Так и должно быть», – сказала Инес. А значит, мы все сделали правильно! Тесто для пиццы делала Инес. Томатную пасту, специальный соус, специи. Моцареллу и овощи – цуккини, перцы, помидоры – резал ломтиками я. Когда печь достаточно прогреется, а дрова сгорят, превратившись в тлеющие угли, они отодвигаются по углам, а на середину помещается пицца на специальном круглом подносе с длинной ручкой. Готовится, как уже говорил, очень быстро, за пару минут, главное тут не проворонить, а то сгорит. Пицца получилась на славу!

//-- * * * --//
   Фильберто разыскал в Ламоне пастора, смотрителя церкви, и попросил провести для нас экскурсию. Пошли не все, человек десять от силы, остальные направились в один из баров Ламона. Поднялись на холм. Двери закрыты. Пастор появился с опозданием на пять минут. В обычной одежде: джинсах, рубашке и кроссовках. И не скажешь, что пастор. Достал ржавый длинный ключ и распахнул перед нами двери. Не знаю, как для остальных, но для меня этот момент много значил. Начиная с марта, я ежедневно смотрю на церковь, любуюсь видом на нее и Валлаццу, окутанную облаками, слушаю звон колоколов и мелодии, определяю по ним время… И вот я оказался внутри. Не буду детально описывать внутреннее устройство. Оно обычное для любой католической церкви: несколько рядов скамеек, экземпляры Библии, алтарь, комната для исповедей… Интересно вот что…
   На стенах древние фрески. Фрески были спрятаны под слоем штукатурки. Частью она облупилась, и рисунки стали видны. Что изображено – трудно понять, но чувствуется, что картины грандиозные. В чем-то даже языческие, теперь так не рисуют. Уж простите меня за неуместное сравнение. Церковь Сан-Пьетро хоть и католическая, но настолько старая, что в своей истории приближается вплотную к языческим временам, где, как известно, граница между религией и народными верованиями была намного тоньше или еще дальше во времени, когда этой границы и вовсе не было и одно сосуществовало с другим. Есть в ней что-то дикое, необузданное, живое, естественное… чего нет в современных церквях и ухоженных городских соборах.
   Пастор провел нас по комнатам. Одна из них – что-то вроде служебного помещения. Вторая – кладовка. В кладовке в пластмассовых ящиках и картонных коробках свалены человеческие кости и черепа. Вся кладовка ими заставлена – ступить негде. Это то, что нашли при раскопках вокруг церкви. Пастор что-то говорил насчет этого с Фильберто, но мне было трудно разобрать. Я попросил Фильберто задать ему несколько вопросов. Меня интересовало, что за мелодия играет в церкви и почему именно в 19.45. На это пастор тоже ответил как-то невнятно. Я понял только, что мелодия, которая мне так нравится, это и есть главная мелодия этой церкви.
   Затем мы зашли в шахту, которая ведет наверх, на колокольню. Лестница оказалась старой и в плохом состоянии. Кроме того, вся снизу доверху окутана электрическими проводами. Так прояснился другой вопрос: кто звонит в колокола? До этого дня у меня еще оставались сомнения. Нет, с часами все стало понятно сразу. Ведь не может быть, чтобы кто-то поднимался на колокольню по 48 раз на дню, чтобы отмерить каждые полчаса. Но может быть, кто-то все-таки поднимается туда, чтобы играть мелодии? Нет, и часы, и мелодии – все в церкви автоматическое. Поэтому в шахте столько проводов.
   – Можно подняться наверх? – спросил Фильберто пастора.
   – Не уверен. Лестница очень старая. Туда давно никто не поднимался. Кроме того, полно проводов. Это небезопасно.
   – Может быть, я все-таки попробую? Лестница выглядит основательной.
   – Не знаю. Как бы не развалилась. На ладан дышит. Вон сколько паутины. Вся в пыли.
   – Пожалуйста. Я буду осторожен.
   – Ну хорошо. Но только ты. Остальным нельзя. Тебя, может, и выдержит, но если полезете все сразу – точно рухнет.
   – Спасибо!
   И Фильберто полез наверх. Шахта – полтора на полтора метра, не больше. Одна ступень за другой уходят вверх так, что ничего не понятно, не видно конца. Фильберто спустился.
   – Да, пастор прав. Лестница действительно шаткая. Я бы не советовал тебе по ней лезть, – сказал он мне.
   – А что там наверху? Ты поднялся наверх?
   – Нет. Там дальше полно электрических проводов. Что-то вроде электрического хаба, где все они сходятся.
   – Эх, жалко… – ответил я.
   Фильберто с пастором пошли дальше по церкви обсуждать фрески, а я улучил момент и поднялся по шахте до самого верха. Лестница при этом не рухнула.
   Высунул голову уже на свежем воздухе среди колоколов. Ощущения непередаваемые! Вот он, самый центр Ламона! Его сердце.
   Кстати, почему я раньше об этом не думал?.. Если это сердце города, то где его душа и разум?
   Душа Ламона, вне сомнения – в местных жителях, а также в ветре, который гуляет по округе.
   Разум – в доломитовых скалах.
   А сердце Ламона здесь – в колоколах Сан-Пьетро.
   Ветер, как и душу, трудно уловить – здесь он почти не осязаемый, его здесь почти нет, и он скорее находит ураганами.
   Скалы тверды и неподвижны, как философия стоиков.
   А сердце бьется. Оно самое живое. Пусть и механическое.
   Потому что удары его отдаются в сердце каждого.
   Наверху несколько колоколов. Колокола старые, с интересной резьбой. Разглядывая рисунки, я совсем забыл про время! Экскурсия была назначена на четыре, началась с опозданием, а к моменту, когда я поднялся наверх, было уже без пяти пять. Колокола вот-вот должны зазвенеть! Я не знал что делать: то ли остаться, ведь возможности послушать их так близко у меня больше не будет, то ли спуститься вниз – неизвестно, насколько сильно они звенят, можно ведь и оглохнуть. Я представил заголовок завтрашнего «Альпийского курьера» – местной газеты: «Волонтер забрался на колокольню церкви Сан-Пьетро в Ламоне и оглох от звона колоколов». И тут же перефразировал его на свой лад: «Волонтер из Санкт-Петербурга, оглох от звона колоколов церкви Сан-Пьетро в Ламоне». Санкт-Петербург – Сан-Пьетро. Поэтому я не стал рисковать и спустился вниз.
   И о парадокс! Когда на часах было ровно пять, я почти ничего не услышал! Колокола звенели еле-еле, так, словно электричество закончилось и не хватало энергии для того, чтобы разогнать их как следует. Я даже вышел на улицу, не веря своим ушам. Внутри церкви и рядом с ней звона почти не слышно! И тут же понял, что звук разносят горы. Ламон находится на плато и окружен горами. Создается природный амфитеатр, и слабенький на самом деле звук колоколов превращается в настоящие симфонии только благодаря природной акустике. Так же, как в древних римских театрах. Если выйти в центр и похлопать в ладоши, получится эхо. Я хотел рассказать об этом Фильберто, но он уже нашел себе другое занятие.
   Он все не унимался. В церкви ему хотелось попробовать все, расспросить обо всем. Накануне он поделился со мной своими мыслями о Ламоне. Сначала город ему не понравился. Но с каждым днем он проникался его атмосферой и простотой все больше. Как Ламон может кому-то не понравиться?
   – Что ты делал до этого, где жил? – спросил я.
   – Я из Виченцы. Живу в Виченце. До этого работал какое-то время на складе в одном крупном супермаркете. Работа была ужасной. Решил стать волонтером, чтобы как-то разнообразить жизнь. Целый год прожил на молочной ферме в горах. Доил коз и коров. Ухаживал за ними. Делал молоко.
   – Ничего себе!
   – А так работаю вожатым в лагерях во время сезона. Это намного интереснее обычной работы. Обычная работа мне наскучила. Да, ты зарабатываешь деньги. Волонтерство, напротив, не приносит денег. Но обычная работа не дает главного – эмоций, разве что негативные. Делаешь изо дня в день одно и то же. Как робот. Волонтерские лагеря мне нравятся. Встречаешь много интересных людей. Общаешься с молодежью. Очень весело.
   – Согласен с тобой. Я хоть и не люблю лагеря как таковые – был в двух лагерях в детстве: в обычном и в спортивном, до сих пор мурашки по коже от тамошней атмосферы. Но наши лагеря я еще как-то стараюсь пережить.
   В церкви Сан-Пьетро на внутреннем балконе, на который можно подняться по лестнице, находится орган, и ребята, включая Фильберто и пастора, были уже там. Фильберто упросил пастора разрешить ему поиграть на органе. Фильберто, как и мой прадедушка из Приветнинского, хорошо играет на гармони, как на обычной, так и на губной гармошке, и даже привез и ту и другую в Ламон. Послушать дедушку сбегалась вся деревня. Фильберто мы слушаем по вечерам всем лагерем. Но оказалось, что он не только на гармони умеет играть, но и на клавишных!
   Нет, ну разве можно себе такое представить! Вот так просто открыть двери главной городской церкви, да при этом такой старой, провести по всем комнатам, показать черепа, фрески на стенах, позволить залезть по лестнице на колокольню, пощупать святая святых Ламона – церковные колокола, а потом еще и разрешить сыграть на органе. Ничего подобного в русской церкви себе и представить нельзя! Разве что в какой-нибудь маленькой сельской церкви, да и то если ты лично знаком с настоятелем церкви, как о том пишет Мариуш Вильк: рядом с его домом на берегу озера Онего находится старая церковь и его назначили настоятелем. С ламонским пастором мы тоже уже не были чужими, но в России это обычно происходит не так быстро: должно пройти время, люди должны друг к другу присмотреться, выпить вместе пару раз, в конце концов… И уж тем более нельзя себе такое представить в больших и важных городских церквях и соборах: все закрыто, зарешечено, огорожено… Вот вам еще одно отличие между городом и деревней. Что в Италии, что в России.
   Фильберто тем временем завел на органе какую-то невообразимо красивую, но узнаваемую на слух мелодию. Остальные ребята стояли с открытыми ртами. Пастор тоже остался доволен. Дружба состоялась. Навеки.
   На обратном пути, поднимаясь в Рунью, мы разговорились с Фильберто о том, с чего я начал свой рассказ о Ламоне: о кладбище и о ламонийцах, которые воевали против русских во второй мировой войне.
   – Насколько я знаю, так оно и было. Италия воевала на стороне Германии против России. Но так же как и в России – воевала страна, воевали военные. Большинство же простых людей просто заставили пойти и сражаться. Никто этого не хотел.
   – Вне сомнения.
   – Конечно, среди общего числа людей были и те, которые были готовы сражаться, так сказать, патриоты. Но в этом ли заключается патриотизм? Нет.
   – На уроках истории в российских школах примерно такая же картина. Но меня всегда интересовало, что делали простые люди? Никто из них не хотел на самом деле воевать.
   – Более того, многие итальянцы, которые вынужденно отправились на войну, не понимали, что им делать, не хотели брать оружие в руки, не знали, что значит воевать… А русские, которые их встречали, многих принимали как родных, кормили, поили… И возвращаясь потом на родину, в Италию, – те, кто выжил, рассказывали об этом.
   – То же самое было у нас. Не только по отношению к итальянцам. Про итальянцев я, признаюсь, ничего не слышал. Но даже по отношению к немцам было такое. Пускали в дом, заботились… Любовь даже случалась у некоторых. Жизнь, одним словом. Во время войны.
   – Да мне вообще все это кажется бредом. Ну не пойдет ни один простой человек из одной страны в другую воевать. Эта идея приходит только в больные головы тех, кто у власти и они начинают сгонят людей на войну.
   – Жалко, что в таких прекрасных местах, как Доломиты, да и у меня на родине, в карельских лесах, прошло столько сражений. Лес у моей деревни сплошь покрыт ямами от разорвавшихся снарядов и траншеями. Наверняка, и неразорвавшихся снарядов полно осталось в лесах. Как люди могли воевать среди такой красоты, которая, наоборот, располагает к созиданию, а не уничтожению друг друга и природы?

//-- * * * --//
   Что мы делали во время лагеря? С одной стороны, ничего особенного: все то же самое, только в большой шумной компании. С другой – две недели тянулись долго, время было, и на работу и на отдых.
   Итальянцы вычистили тропинку к Понте Романо, так что приятно было потом по ней ходить. А мы с международным лагерем очищали от травы и камней старую узкую тропинку, что берет свое начало на асфальтовой дороге между Руньей и Ламоном и ведет прямиком на центральную площадь города. Я прожил тут пять месяцев, а про эту тропу даже не знал, настолько она заросла.
   Инес рассказала, что раньше жители Руньи, Ронке и Пьей использовали ее, чтобы ходить коротким путем в Ламон и скрываться от торговцев, которые встречали их, как только те поднимались на горку. Тропинка через Понте Романо для этого не подходила. Эта же выводит прямо в город, но в обход. Мы, конечно, сказали ребятам, что тропу эту используют до сих пор, отсюда и задание первостепенной важности – расчистить тропу. На самом деле никто по ней не ходит, поэтому она и заросла. На дворе, даже в такой глухомани, как Ламон, XXI век. У всех есть машины.
   В остальное время мы провели несколько мастер-классов, смотрели фильмы на экологическую тематику и просто валяли дурака, все вместе ходили в пиццерию и на экскурсии по окрестностям.

//-- * * * --//
   Перед отъездом лагерь итальянских подростков отправился на экскурсию к водопаду Салтон – самому красивому месту в окрестностях Ламона. Возглавляла поход Инес. В походе также участвовали Эла и Фильберто. Хесус с международным лагерем уехал в совершенно противоположном направлении. Меня не было ни там, ни там, потому что я самостоятельно отправился на очередную прогулку в горы. Уже на обратном пути, когда я возвращался с прогулки, позвонила Инес и просила срочно вернуться домой и убедиться, что с остальными детьми в школе все в порядке (в поход пошли не все). Я почувствовал тревогу в ее голосе. Выяснилось, что во время похода один из мальчиков упал со склона в реку и сильно разбился. Сломал себе все, что можно: руки, ноги, тазобедренный сустав… Но, слава богу, остался жив. Фильберто помчался в Сан-Донато, чтобы вызвать спасательный вертолет. Хорошо, в Сан-Донато нашелся телефон. Только в этот момент мне в голову пришел вопрос: «Есть ли там вообще телефоны? Работают ли сотовые?»
   Все остальное я узнал уже со слов Инес, Фильберто и Элы, когда они вернулись обратно. Вернулись уставшие, потому что путь до водопада занимает три с половиной часа туда и столько же обратно. Ни на ком не было лица. Особенно на Фильберто. Он так радовался всему происходящему во время лагеря, а тут случилось такое. Всё, о чем я рассказал и еще расскажу в этой книге, я рассказываю с точностью до детали. Всё, кроме этого случая. Потому что меня там не было. Поэтому я не могу представить себе этого бедного мальчика, который оступается и катится кубарем с обрыва в воду, не могу представить себе вертолет над этими дикими непроходимыми джунглями, не могу представить себе, что чувствовали в этот момент мои друзья-волонтеры и все остальные… Весь вечер никто не мог проронить ни слова. Все были подавлены и переживали за беднягу. На вертолете его отвезли в Фельтре, в местную клинику. На следующий же день к нему приехали родители. Врачи заверили, что с мальчиком все будет в порядке.
   Весь Ламон обсуждал эту новость в течение следующих нескольких недель. Вертолет над Сан-Донато – такое не каждый день случается! Все переживали за мальчика, спрашивали нас, волонтеров, как у него дела. Если кто-то в Ламоне еще не знал о местном Гринписе, а это именно то, в чем заключается основная цель нашей работы – быть максимально вовлеченными в жизнь деревни, попутно продвигая идеи здорового образа жизни, помогать ребятам в Фонтиго, Падуе и Венеции, то узнал в тот же день.
   А я все думал о том, что меня там не было. Это была моя работа – ходить по тропам, водить группы. Получается, что я схалтурил, свалял дурака, поступил неправильно, ушел от прямых обязанностей… Виной всему лагерь. Распорядок жизни в лагере меня окончательно доконал, и я перестал понимать, где восток, а где запад, где начинается утро, а где наступает ночь… Лагеря до сих пор вызывают у меня ощущения неприязни. Все это напоминает мне о работе. Поэтому я так ценю свои одинокие походы в горы и свободные дни, когда можно делать, что захочется. В голове вертелась мысль: «А что если бы я пошел с ними? Если бы был там? Этого могло и не произойти». Мальчик, конечно, остался жив, но поломался сильно. Никому такого не пожелаешь.
   И одновременно вспоминал собственные походы. Сколько раз оступался, сколько раз поскальзывался на мокрых камнях и листьях, сколько раз падал, сбивался с дороги, пробирался через непроходимые заросли, карабкался вверх сотни и сотни метров и столько же спускался вниз, сбегал со склонов, когда нужно было идти пешком… Это не говоря еще про велосипед, тут совсем все плохо (ездил без очков, в сандалиях на босу ногу, в кромешной тьме в четыре утра и в двенадцать ночи, с неработающими тормозами, спущенными шинами на одном ободе, в туннелях и по горным тропам – обо всем этом в следующих главах книги), но, тьфу-тьфу-тьфу, ни разу со мной ничего серьезного не случилось.
   Горы – это мистика, хоть я и не верю в мистику. Я верю в себя. Знаю кое-что о себе и вещах вокруг. К горам нужно присматриваться, слушать их, чувствовать запахи, прикасаться к камням, деревьям, ручьям… Быть с горами и со всей природой в постоянном взаимодействии. Только тогда она начинает слушать, что ей говоришь ты, начинает с тобой разговаривать. Звучит все это, конечно, странно. Но поверьте мне, это только с этой страницы так кажется. Когда оказываешься среди деревьев, камней, под самыми облаками, начинают работать какие-то другие рецепторы, появляются другие мысли.
   Несмотря на происшествие лагерь закончился хорошо, пусть и не всем всё понравилось. Ребята разъехались по своим городам и странам, а мы остались на целую неделю одни. Неделя тишины! До следующего лагеря.

//-- * * * --//
   Волонтеры из международного лагеря уехали на несколько дней позже, и для них мы организовали поход в Беллотти с ночевкой. В любом случае, пойти туда с итальянскими подростками не получилось бы, потому что поход в Беллотти предполагал также песни, пляски и море алкоголя. Подросткам в Италии, как и везде, нельзя употреблять алкоголь до достижения 16-летнего возраста, мы за этим строго следили. Весь вечер и всю ночь нас развлекал Лео. В Беллотти, помимо двух семей, живет еще и Лео. Заброшенная деревня оживает на глазах! Мужчине за пятьдесят, как и многим о ком я рассказываю, но на вид ему столько не дашь, максимум сорок. Бодрый, жизнерадостный, с хорошим чувством юмора и, что немаловажно для меня, говорит по-английски.
   – Откуда ты знаешь английский? – спросил я.
   – Много путешествую. Общаюсь с людьми. Есть постоянная практика.
   – И где был?
   – В Африке, в Азии, в Америке…
   – Везде?
   – Получается так. Но мир гораздо больше, чем кажется. Невозможно везде побывать, даже если везде был.
   – Да, я тоже все время об этом думаю: чем больше ездишь по миру, тем отчетливее понимаешь, как мало видел. Неприятное на самом деле чувство. Потому что одновременно понимаешь, что никогда не увидишь весь мир, будь у тебя даже время и деньги. Мне иногда кажется, что лучше, может быть, вообще никуда не ездить. Ведь как говорит мой любимый писатель: «Чтобы путешествовать, не обязательно покидать келью».
   – Что-то в этом есть.
   – А как ты оказался в Беллотти, ты здесь живешь?
   – Да. Мария Беллотто, последняя жительница деревни, продала мне свой дом перед смертью.
   – Вот это история!
   – Так и было. Когда-то давно жил в городе. Но не понимаю его так называемых «благ». Мне они такими не кажутся. Почему одни только деньги-деньги-деньги?! Как будто ничего другого в жизни нет. Я беден. Но это мой выбор! И я горжусь этим выбором!
   – А что тогда для тебя благо?
   – Как-то даже странно отвечать на этот вопрос. Это элементарно. Что благо? Ну например, этот день, эта ночь. То, что мы собрались тут сегодня вместе, сидим вокруг костра, общаемся, отдыхаем под звездным небом… Ты уже выдел наше «сокровище»?
   – Что за сокровище?
   – Водопад Салтон!
   – Да, Инес говорила, что это самое красивое место в округе. Собираюсь сходить к нему. Просто впервые слышу, чтобы кто-то так его называл!
   – А что еще можно назвать сокровищем, как не то прекрасное, что создает сама природа. Я называю его сокровищем и никак иначе. Истинное сокровище всей долины протока Сенайга.
   В Беллотти Лео живет один, без семьи или подруги. В небольшой библиотеке книги таких же, как он, отшельников. Изучает науку одиночества. Только я бы сказал – искусство или даже философию. Во время сезона работает проводником или в рефуджо (горных отелях). А на зиму уезжает путешествовать. Не обязательно далеко, иногда по Европе. Последние два года был в Испании: один раз работал в Пиренеях, в другой прошел по Пути Святого Иакова в Сантьяго-де-Компостело, но, как сам же сказал мне: «Не дорога, а помойка». А ведь у меня были такие предчувствия. Пожалуй, эту знаменитую дорогу я пропущу – Лео можно верить. Очень интересный и открытый человек, который изменил мое первое смешанное впечатления от Беллотти на полностью положительное.
   Лео развел для нас огромный костер, вокруг которого мы просидели до четырех утра. Настоящее пламя древнего человека. Было жарко. У всех были красные лица. Но от костра никто не отходил. Было не оторваться. Лео подкидывал в огонь все новые дрова. При этом, уже изрядно выпивши, кричал: «Вы хотите, чтобы я принес новую жертву огню?!» Мы отзывались: «Да-ааа!» И он бросал в пламя очередную вязанку дров, от которых пламя вспыхивало еще сильнее. Становилось еще жарче. Дрова эти он собирал на зиму все прошедшие несколько недель (представляю, как в Беллотти холодно зимой!), но израсходовал весь запас за ночь, чтобы развлечь молодежь. Иначе, как благотворительностью или актом доброй воли, этот поступок не назовешь. В какой-то момент дикий первобытный дух взял верх и несколько человек, особенно нетрезвых, начали прыгать через костер. В их числе был и мой новый знакомый из Чехии, велосипедист-любитель, который по возвращении из Ламона собирался участвовать в триатлоне (плавание – велосипед – бег), и я устроил ему хорошую тренировку на велосипеде. Такую, что в горы он теперь не скоро вернется. «Не забудь сказать, что тренировался в Доломитах», – дал я ему свое напутствие. – Победишь соперников морально еще до старта». Этой ночью он отмечал день рождения и все поздравляли и поздравляли его, поздравляли и поздравляли… бесконечно. Это была такая шутка. В огонь, на удивление, никто не упал.
   Небо было ясным и черным (да-да, именно так). Сплошь усыпано звездами. Над Руньей много звезд. Но тут их было столько, что, черт меня побери, был виден кусочек Млечного пути. Фантастика! Горы почти скрылись в ночи, почти растворились. Но это было обманчивое впечатление. Днем горы доминируют в пейзаже (они и есть пейзаж). Ночью уходят в тень. При этом никуда не пропадают.
   До конца не было ясно, кто где будет спать этой ночью. На такую маленькую деревню нас было слишком много. Не было уверенности, что всем хватит места в гостевом доме, но это последнее о чем думают европейцы, когда собираются куда-то компаниями. Само действо – в нем суть. Лео предложил мне расположиться в его комнате и даже дал свой теплый спальный мешок. В доме у него три комнаты: одна на первом этаже – кухня, и две на втором: спальня и гостевая. Спальня большая, но я спал на полу, так как второй кровати у него не оказалось. Провел первую ночь в своей жизни в спальном мешке на деревянном полу. Утром выяснилось, что в гостевом домике не востребованной осталась половина кроватей, огромных мягких кроватей. Зато я был в гостях. Дом – для туристов. Где спали все остальные, ума не приложу. Видимо, и не спали вовсе.
   Пробуждение было тяжелым. Лео ушел раньше всех – работать в рефуджо «Кросет», что в часе от Беллотти по одной из диких троп (вот это путь до работы!), оставив на кухне трогательную записку со словами благодарности за веселую компанию. Остальные вставали нехотя, появляясь кто по одному, а кто парами из разных комнат и углов Беллотти. Кто-то, кажется, даже ночевал в пещере колдуньи. Инес и Хесус вернулись обратно на машине, так же как и приехали. Эла и остальные девушки пошли той же дорогой, которой мы пришли, по восьмой тропе, а я в компании еще пятерых ребят решил вернуться автостопом. По дороге пришлось разделиться. Автостоп был удачным. На этот раз я уже знал, где ловить машину. Женщина, которая нас подвезла, не признала в нас ни русского, ни испанца, ни чеха… Все были похожи на пьяных итальянцев. «Убриако» – так это звучит по-итальянски.

   22 июля

   Сразу после окончания лагеря, чтобы окончательно развеять свои мысли по поводу случившегося и выполнить данное Лео обещание, я самостоятельно пошел к водопаду. Хотел приберечь этот поход для сестры, которая должна была навестить меня в Италии, но у нее не получилось приехать. Ничего, еще побываем. «Опять один?» – спросите вы. Да… Хесус ходит по барам. Эла и Инес заняты своими делами. После той первой прогулки с Дионой по Пастушье тропе все остальные тропы я прошел в гордом одиночестве. Исключение – коллективный поход в Беллотти.
   Половину пути до водопада я решил преодолеть на машине, для чего поймал в Рунье попутку. Я, конечно, не прочь прогуляться лишние три с половиной часа, но, наученный уже горами, всегда выбираю автобус или велосипед, если есть возможность сократить дорогу и облегчить себе путь. Первый вопрос, который мне задал водитель: «Все ли в порядке с мальчиком?» «Да, – ответил я. – Его перевезли из Фельтре в большую больницу. Врачи говорят, что он поправится, будет бегать, как и раньше, никаких угроз для нормальной жизни нет».
   В Сан-Донато, как всегда, было пусто, тихо и жарко. На улицах ни души. Все сидят по домам. Другого увидеть и не ожидаешь. Я спустился вниз по дороге. Прошел мимо красивой старой церкви в деревне И Пьян, нырнул в джунгли и стал пробираться к водопаду.
   По пути три подвесных моста. И, нужно заметить, небезопасных для передвижения. На первом из них, металлическом, угол наклона которого составляет, наверное, больше 30 градусов, я встретил пожилую пару. Женщина с виду была в порядке, а мужчина, крепко вцепившийся в металлические прутья, не мог сдвинуться с места. Я спросил, как у них дела. Они ответили, что переводят дух. Но по ним было видно, что прогулка, да еще в такую жару, оказалась не из легких.
   Второй мост – деревянный, перекинут через живописный ручей – все тот же проток Сенайга. Прозрачная и одновременно голубая вода. Каскады и углубления, образующие натуральные природные «ванны» – углубления в скальных породах. Такие ванны встречаются по всему протоку Сенайга. Также как в реке Пьяве, на дне протока много белых камней и вода кажется бело-голубой. Как небо над Доломитами в самый ясный кристальный день, только еще чище. Смотришь и не можешь поверить своим глазам. Так красиво просто не бывает. Хочется окунуться в воду. Опускаешь руку и тут же выдергиваешь – вода ледяная даже в середине июля.
   Последний мост, бревенчатый, на мое счастье, оказался на месте, и по нему можно было перейти на другой берег ручья. Диона и Гаррит проделали этот путь еще в марте и мост в то время был разрушен. Альпийская Ассоциация работает в тесном взаимодействии с Про Локо и отремонтировала его к началу туристического сезона. Оказавшись в этих местах, я поймал себя на мысли, что забрался на этот раз очень… нет, не высоко, а глубоко. В самые дебри. Лес волшебный! Одна девушка из лагеря сравнила местные пейзажи с книгами Толкиена. Не читал. И не думал об этом. Но, видимо, так и есть. Чем вдохновлялся Толкиен?
   Тропинка побежала куда-то вверх. Следуя указателям, я последовал ее примеру. Очередной поворот. Очередной изгиб протока Сенайга. Очередная природная ванна. Тропинка побежала еще выше. Тут я, признаюсь, сглупил – не сразу сориентировался в нужном направлении. Пришлось ползти на карачках по узкому проему в скале – шириной метр, не более, да к тому же мокрому – скалы сочились водой. Неверный шаг – и я падаю на скалы и в воду.
   Всю дорогу меня не покидали мысли об этом мальчике, и я пытался понять, где же именно он оступился и упал. Инес сказала, что со скалы он упал в воду и какое-то время даже лежал в воде, потому что они не знали, что с ним делать: трогать его или нет. В этой ледяной воде! «Может быть, с этого проема он и свалился», – подумал я. Это самая высокая точка маршрута, а виды вокруг обалденные. Неудивительно, что он засмотрелся по сторонам и рухнул вниз.
   Поворот. И вот он, водопад Салтон. Я так и замер на месте. Я ожидал увидеть что-то прекрасное, но чтобы настолько… Огромный, метров пятьдесят, если не больше, необузданный, шумит со страшной силой… А слева еще один, но распавшийся на отдельные тонкие струйки, как душ. Они как бы вступают друг с другом в противоречие.
   Внизу еще она природная ванна, на этот раз целое озеро. Еще более прозрачное, еще более голубое…
   Тут ни с того ни с сего небо заволокло тучами, пошел мелкий дождь. Я спустился ниже к водопаду, встал на берегу озера, поднял руки и подставил лицо под капли дождя. Кроме того, водопад поднимает ветер, и миллионы капель: сверху, снизу, справа, слева, спереди, сзади летели на меня. Я быстро промок и стал замерзать, но не мог сдвинуться с места. Не хотел. Глубоко вдыхал каждый глоток воздуха. Медленно выдыхал… Вспоминал съемную квартиру в Санкт-Петербурге, металлический скрежет трамваев по рельсам и бесконечный шум машин под окнами, запах бензина, шум соседей… работу…
   И думал о том, что когда ты чего-то сильно хочешь, это случается. Нужно просто быть честным с самим собой. Не пытаться перехитрить обстоятельства, самого себя. Идти одной ровной и прямой дорогой. Не сворачивая. Это не значит, что дорога прямая. Нет в горах прямых дорог! Это единственный способ на них подняться. Теперь я это знаю. Вместо них – тропинки. А тропинки петляют, извиваются, как змеи, разбегаются в стороны и снова соединяются в одну. Этой тропе и нужно следовать.
   На обратном пути в Рунью вместо того чтобы возвращаться в Сан-Донато и ловить машину, я пошел пешком вдоль ручья. Этот участок дороги на карте Ламона не является основным и не относится к одной из пятнадцати троп, но относится к Виа Клаудиа Аугуста и выделен специальным розовым цветом. По пути еще два примечательных места: гроты Сан-Донато и гроты Сенайга, которые я, впрочем, пропустил. Впечатлений и так было выше крыши. Чем сильнее устаешь во время ходьбы по горам, тем быстрее ноги несут обратно. В каких бы красивых местах ты ни побывал, что бы ни увидел, какие бы чувства у тебя это ни вызвало, когда устает тело, хочется элементарного: вернуться домой, поесть и отлежаться.

   23 июля

   Ночь звездная. Я люблю посидеть под небом, задрав голову, на автобусной остановке в Рунье, будто жду какого-то ночного автобуса, который увезет меня отсюда. Но по ночам автобусы не ходят. А значит, я навсегда останусь здесь. В действительности же послезавтра у меня рейс. Лечу домой на три недели, в Карелию, вместо Франции, Испании и Португалии, которые планировал посетить сначала. Ночью самолетов в Доломитах не меньше, чем днем. В ночном небе следов не видно. Зато самолеты очень красиво проскальзывают между звездами.

11. Тропа безумных велосипедистов

   Отправление: Арина.
   Объекты на пути: Чиаппини, Тофоли, Гоби.
   Прибытие: Арина.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 3 часа.
   Протяженность: 7 километров.
   Перепад высот: 360 метров.
   Характер местности: лесная тропа.

   Сразу хочу предупредить, что эта небольшая глава (самая короткая в книге) будет полностью посвящена велосипеду, и если к настоящему моменту вы устали читать о моих поездках на велосипеде, о колесах, рулях, педалях, рамах и седлах, то смело пропускайте ее и переходите к следующей. Тема велосипеда на этом, правда, себя не исчерпает, но, по крайней, мере будет «разбавлена» другими интересными событиями.
   Планировал рассказывать исключительно про хайкинг, но в процессе написания книги понял, что велосипед интересен мне не меньше, а в чем-то даже и больше походов по горам. И пусть рассказы мои о велосипеде не блещут такими же яркими подробностями, как рассказы о тропах, они все же не лишены своей философии. По сути это тоже рассказы про горы, а уж как я по ним передвигаюсь – второй вопрос.

   Все тропы, начиная с одиннадцатой, за исключением четырнадцатой, расположена на Арине. А это значит, что на Арину мне пришлось подняться еще раз, уже в третий. Многие тропы, которые не совсем лесные, где есть грунтовые дороги, обозначены на карте одновременно и как велосипедные – зелеными кружками. Поэтому одиннадцатую тропу я решил проехать на велосипеде, несмотря на то, что мой велосипед и велосипедом-то назвать сложно. Задние тормоза отказали – я даже снял их за ненадобностью, а передние ослабли насколько, что ездить на нем можно лишь на свой страх и риск. Сколько не возился – все без толку. Но выбора нет. От четырех велосипедов в марте к концу августа остался один. У другого порвалась цепь и проколоты обе камеры. Третий, с пластмассовым сидением, разобрал на запчасти – пользоваться им изначально было нельзя. У последнего, как говорил, седло не поднимается.
   Первая часть тропы представляет собой широкую грунтовую дорогу. На пути несколько маленьких деревень: Лесси, Пилони, Коль Сек и Чиаппини – самая интересная и красивая: одна коротенькая улица и несколько домов. Но это именно улица, а не тропа, как в других деревнях на других тропах, потому что тропа выложена камнем, таким же, из которого сделаны и сами здания. В деревне есть также крошечная колокольня. Создается ощущение, что ты не в деревне, а в маленьком городе. Правда, пока я был там, жителей в нем не обнаружил.
   За Чиаппини дорога заканчивается и начинается лесная тропа. На карте она тоже обозначена как велосипедная, но это самая что ни на есть лесная тропа: узкая, каменистая. Ехать по ней было проблематично. Большую часть я не ехал, а просто вез велосипед или даже нес его на себе, когда приходилось карабкаться вверх или спускаться. Кто тот чудак, который додумался обозначить ее как тропу для велосипеда, ума не приложу! Сразу вспомнились маунтинбайкеры, которые больше несут велосипеды, чем едут. Нет… не мое. Еле-еле выбрался с тропы на открытое пространство.
   Бар «Кавалеа». Пообщался с владелицей на темы Италии и России, эмигрантов, «школ, которых в Арине целых четыре, но все закрыты, так как детей в деревнях почти нет, работает только одна школа в Ламоне». Я спросил: она родилась в Арине, в школу ходила здесь же (тогда они еще работали), но зимой, как и многие, живет в Фельтре. Зимой здешняя деревенская, и без того медленная жизнь почти останавливается. Бабушка на это обычно говорит: «Живем мы в Приветнинском зимой, как на необитаемом острове, как на другой планете. Дачники разъезжаются, да и многие местные меняют деревню на город. Только мы здесь зимуем да еще пара семей. Хорошо, если пройдет один человек в день по дороге. Хоть какое-то движение. А так пустота…»
   Обратный путь по одиннадцатой тропе пролегает через место под названием «Браус». С огромного луга отрывается панорамный вид на Сан-Донато и Ламон. Сан-Донато с этой точки – скопление крошечных домиков. Если вытянуть руку перед собой, то можно закрыть ладонью всю деревню.
   Копполо заволокло облаками, и, так же как в случае с Валлаццей, гора была похожа скорее на печь или вулкан. Луг был полон цветов. Хотелось плюхнуться в это цветочное поле, но все пространство буквально жужжало. Там было огромное количество пчел, ос, шмелей… и, наверное, шершней всех видов. Тревожить это жужжащее царство я не стал. Уверен, пчелам бы это не понравилось.
   Спуск с Арины прошел хорошо. Пишу уже не как велосипедист, а как капитан корабля, не меньше. («Плавание прошло хорошо. Мыс Горн обогнули»). Получил очередную порцию велосипедного «наркотика». Главное, не забывать про тормоза, а то может случиться «передозировка». В прошлый раз, когда спускался с Арины, на повороте навстречу мне вылезла огромная фура (как только она сюда поднялась?), но я быстро среагировал и смог избежать столкновения. Тормоза на велосипеде, а особенно в горах – самая важная его часть.

   28 августа

   «Марафон Доломитов» (назовем его «Веломарафоном») – однодневная велосипедная гонка в Доломитовых Альпах, проходящая каждый год в первую неделю июля и одновременно одна из самых крупных (по числу участников), хаотичных и сложных гонок в мире. Она настолько большая, что участников отбирают с помощью лотереи! В 2012 году, например, заявки на участие в гонке подали 29000 человек! Из них было отобрано 9000 гонщиков! Для справки: в обычной профессиональной велосипедной гонке участвует от 100 до 200 человек, что и так считается много. В первой гонке, которая прошла в 1987 году, приняли участие лишь 166 человек. Рост популярности соревнования налицо. Гонка открыта для всех желающих: любителей, бывших профессионалов, мужчин и женщин, всех стран и континентов – все едут вместе. Не могут участвовать только дети.
   Маршрут захватывает семь красивейших горных перевалов в центральной части Доломитов: Камполонго, Пордой, Селла, Гардена, Гиау, Фальзарего и Валпарола. Есть три уровня сложности: «легкий» (в кавычках) – вокруг горной группы Селла: 55 километров с общим набором высоты 1780 метров; средний – Селла плюс еще два перевала: 106 километров с набором 3090 метров; и трудный – первые два плюс еще один перевал: 138 километров и набор 4190 метров.
   Вот по этому безумному маршруту я и решил проехать. По какому именно? Точного плана не было. На саму гонку заявится не успел, но вся прелесть Веломарафона Доломитов в том, что по горным перевалам можно проехать самостоятельно в любое время. Собственно, так все и делают. В сезон с мая по октябрь там камню негде упасть.
   Открытым оставался вопрос: на чем ехать? Вариант с моим велосипедом я сразу отмел – случись что с ним в высоких горах, обратно я не вернусь. В результате попросил велосипед на день у Джино. Его байк оказался не новее моего, по весу еще тяжелее, но, по-крайней мере, с исправными тормозами, целыми шинами и хорошим ходом.
   Встать пришлось в 3 часа ночи, чтобы успеть доехать до Фельтре к первому автобусу в Беллуно в 6 утра. Напомню, что ночью в Ламоне темень страшная. От Руньи до Понте Серра пришлось спускаться с включенным фонариком. Так и доехал сам себе освещая дорогу. Обратно вернулся в одиннадцать вечера. 20 часов в дороге! Зашел через заднюю дверь. В столовой сидела Эла и как обычно что-то рисовала. Приземлился на стул и положил голову на стол.
   – Ну как… Что с тобой? – спросила она.
   – 97 килом-м… етров! 1700 метров вверх! От Каприле… до Пассо Пардой, а потом еще и на Пассо Камп-п… олонго и обратно, включая Ламон – Фельтре, Фельтре – Ламон, – ответил я. Горло пересохло, язык заплетался.
   Она понимающе кивнула головой, но понять то, что пережил я, могут лишь те, кто не просто знает что такое Веломарафон Доломитов, но хотя бы попытались его проехать.
   Я думал, что моя велосипедная жизнь на этом оборвется.

   30 августа

   Чем больше я хожу и езжу по горам, тем меньше мне этого хочется. Не поймите меня неправильно. Я хочу сказать вот о чем… В самом начале я взбирался на каждую гору и на каждый перевал. Взбирался, потел, страдал… Теперь же, после того как прошел и проехал все эти могучие горы и перевалы (а на самом деле и 0,001 процента от них), стал все больше прибегать к разным хитростям, беречь силы. Выучил все дороги и горные тропы в округе. Кое-что и в больших Доломитах. И теперь знаю, где можно сократить, где крутая горка, а где не очень… Вот и сегодня хотел поехать в горы, но не хотелось надрываться. Поэтому решил схитрить. Вместе с велосипедом поднялся на автобусе на Пассо Кроче д’Ауне (1011 метров). Оттуда уже своим ходом спустился в Фельтре. Там сел на обратный автобус до Пассо и снова спустился с перевала, только уже в обратную сторону.
   Этот участок – часть дороги Виа Клаудиа Аугуста. По дороге можно не только пройти пешком, но и проехать по ней на велосипеде. Речь идет, конечно, не о горных тропах, хотя некоторые из них и пригодны для велосипедной езды, а об асфальтовых дорогах и трассах в непосредственной близости от горных троп. С началом велосипедного сезона в Ламоне стало гораздо больше велосипедистов или, сказать точнее, туристов на велосипедах, когда на велосипед прикрепляют багажник и водружают на него свои пожитки. Смотреть на их потуги тяжело.
   Другие дело: 20 километров полета! И при этом ни одного в гору, если не считать подъем на пути в Ламон, который за подъем я уже и не считаю, настолько к нему привык. Вот такие велосипедные хитрости в горах. Помню-помню, сам же говорил, что люблю больше карабкаться на горы, чем с них спускаться. Просто мой разваливающийся на глазах велосипед меня окончательно доконал и желания упираться на нем в горы все меньше и меньше.
   Горам мои хитрости не понравились. Первый спуск был замечательным: светило солнце и было относительно тепло. Но на обратном пути погода как будто сошла с ума. Причем в тот самый момент, когда я вернулся на перевал и начал спуск – минута в минуту, как по расписанию! Из ниоткуда появились черные тучи. Все вокруг заволокло. Гор не видно. Дорога в тумане. Овцы, которые еще днем паслись на зеленых лугах в лучах солнца, куда-то пропали – как растворились во мгле.
   Что делать? Не будешь ведь ждать, пока прояснится. Пришлось надеть на себя все что было, а на самом деле лишь подумать, что мне тепло и хорошо: теплой одежды я с собой не взял, и спускаться. Даже в хорошую погоду – это не всегда легкое испытание. В плохую – настоящий ад. Я уже писал об этом, но ощущения всегда одинаковые. По лицу бежали струйки слез, которые я не успевал вытирать. Уши свернулись в трубочки. Кисти рук навсегда приняли форму руля – я сжал руль на вершине и отпустил только перед подъемом в Ламон. Открытые части ног – от коленей и до голеней – приобрели изящный серовато-синий оттенок. Как я снова не превратился в ледяную мумию, не знаю.
   Погода в горах, будь ты на велосипеде или пешком – это все. Физическая подготовка важна, спортивное снаряжение или состояние велосипеда важно вдвойне. Еда, вода, карта – само собой. Но все это летит к черту, если вдруг находят тучи, начинается дождь, снег или ураган.
   Отсюда мой вам совет: никогда не пытайтесь перехитрить горы. Они все равно окажутся хитрее.

   31 августа

   На самом деле, своей книгой я пытаюсь заново изобрести велосипед, а это, как известно, занятие лишенное всякого смысла.
   Все, что нужно знать о подневольной работе и не только уже сказал Лев Николаевич Толстой в одной из своих публицистических книг. Если бы в школах вместо его художественных книг дети читали его публицистические и философские произведения – мир бы не изменился, но я глубоко убежден, что стал бы чуточку лучше.
   Я не сказал ничего нового, что не сказали бы до меня, лишь противопоставил работу труду и предложил считать отныне за первое всю подневольную работу, за второе свободный труд.
   Меня поражает лишь одно: что эта и подобные ей книги находятся в открытом доступе, все про них знают, кто-то даже их читал, но при этом мир продолжает быть таким, какой он есть? Почему после прочтения подобных книг у людей не возникает желания что-то изменить?
   Но и на этот вопрос уже ответил за меня француз Этьен де ла Боэси. Он говорит о том, что скорее не одни повелевают другими, а, мы сами позволяем это делать и нам даже нравится прислуживать.

12. Змеиная тропа

   Отправление: Арина.
   Объекты на пути: Гай, Валпора, Ветторели.
   Прибытие: Арина.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 2—3 часа.
   Протяженность: 6 километров.
   Перепад высот: 170 метров.
   Характер местности: лесная тропа.

   2 сентября

   Один! Первую неделю сентября школа традиционно не работает. Все уехали в отпуск: Инес с Артуро – на машине в Хорватию, Хесус – «Райнэйром» домой на Майорку, Элоиза с Оллалой – поездами «Трениталии» куда-то на юг страны. Что делают остальные в Падуе и Фонтиго? Как-то упустил из виду. На «рабочем» месте остался, получается, лишь я один. Свой трехнедельный отпуск, который полагается нам по условиям волонтерской программы, я уже потратил. И хотя с этим у нас не строго – Инес без проблем разрешила бы мне взять еще неделю, я так ничего и не придумал.
   Еще раз подумал о том, чтобы продолжить свое путешествие по Европе и доехать до Португалии через Францию и Испанию – ни в одной из этих стран я не был, но понял, что Италию нельзя ни с чем смешивать, нельзя «разбавлять». Это как разбавлять итальянский кофе. Италия – это отдельная история. В результате отпуск мой – в Рунье. Но я не расстроился, а даже наоборот. Ведь о таком отпуске можно только мечтать! Целую неделю буду один – огромная школа полностью моя – буду сам себе готовить еду, вставать и ложиться спать, когда захочу, и даже работать, если захочется, тоже буду в одиночестве.
   Погода стоит фантастическая. Ни о какой осени нет и речи. Лето как будто только начинается: больше двадцати градусов, солнце, безветренно. В это время на севере обычно уже холодно. Август тоже не всегда летом назовешь. В прошлом году в первый же день августа я отчетливо почувствовал, как погода резко изменилась – повеяло осенью. Тепло так и не вернулось.
   На завтрак приготовил кофе и блины. Доставку хлеба Инес давно отменила, так как нас теперь всего четверо. Зато нет проблем с лишним хлебом. До этого в кладовке стояла большая коробка с сухарями. Кроме того, наша дружная компания, после того как закончились волонтерские лагеря, мягко выражаясь, распалась. Лагеря отняли все силы – и физические, и моральные. Наступило время законного отдыха. Инес много времени проводит с Артуро. Хесус полностью погрузился в местную деревенскую (барную) жизнь. Эла часто бывает в Падуе.
   После завтрака, пока на заднем дворе печет солнце, начал рисовать карту горных троп вокруг Ламона – оформлять как-то свою работу. Осталось пройти всего три тропинки. Для этого купил новенькую раскладную карту и разноцветных фломастеров в канцелярском магазине на Виа Рома. И начал переносить с черновой карты 1997 года все свои пометки и замечания. Подписываю на карте самые интересные места, те, где легко потеряться, и пытаюсь указать правильное направление, пусть это и нелегко – масштаб небольшой, карта довольно условная.
   То же самое в интернете. Есть несколько интернет-сайтов, как раз для любителей хайкинга, куда можно легко загрузить данные навигатора, но у меня его нет. Все тропы я прошел без него. Поэтому начал рисовать их вручную, выводя линию за линией, изгиб за изгибом, расставляя на карте метки-указатели, размещая фотографии. Такая карта, конечно, не будет претендовать на абсолютную точность, но от меня этого и не требуется, цель скорее – ознакомление с туристическими возможностями и красотами Ламона. Вместе с картой собираю фотоальбом из своих фотографий. Решил выбрать несколько лучших снимков с каждой тропы и проиллюстрировать карту.
   На обед у меня паста или ризотто. Этого добра у нас всегда хватает. Собираю каждый день в огороде пригоршню помидоров черри. Нашел один большой кабачок (хватит на несколько раз) и последний огурец. Собственно, это все, что у нас осталось из овощей в огороде. Остальное либо засохло, либо сгнило, либо так и не выросло. Остальные продукты – молоко, хлеб, джем – покупаю в кредит в супермаркете. В одном из магазинов «Край» у нас что-то вроде кредита. Можно прийти и взять все, что хочешь, – базовые продукты. Продавец в магазине – сын нашего соседа, знает меня и остальных в лицо, часто здороваемся через забор. Записывает покупки в журнал. Инес расплачивается в конце месяца. Очень удобно.
   После обеда солнце ушло на другую сторону дома, и я решил порубить дрова, а заодно перебрать поленницу. Крышу для поленницы уже построили, во время семейного лагеря, который я пропустил, пока был в отпуске. Пока строили крышу, в самой поленнице дров прибавилось, но сложили их неаккуратно. Вот и решил перебрать. Кроме того, нераспиленные дрова по-прежнему лежат во дворе. Рубить и пилить оставшиеся дрова будут уже видимо волонтеры в следующем году.
   На ужин то же самое, что и на обед. Дни стали короче. Темнеет рано. С наступлением темноты вся дневная радость пропадает и становится тоскливо и одиноко. Как сказал один мой знакомый писатель: «День в одиночестве еще переживаешь. Сложно переживать вечера». И даже чуть-чуть боязно. Закрыл ставни на окнах и свою комнату на ключ, когда пошел спать. Не то чтобы действительно боялся. Бояться тут некого. Но было какое-то нехорошее предчувствие.
   Перед сном перечитывал «Труды и дни» Гесиода.

   5 сентября

   По дороге в Ламон повстречался с почтальоном. Слово за слово, он отдал мне открытки и письма, не доезжая до Руньи. В Ламоне все друг друга знают, если не по именам, то уж точно в лицо. Обычно почтальон оставляет письма на лестнице у входа или кладет на стол на первом этаже, если школа открыта. Почтового ящика у нас нет, а ведь наличие оного, если подумать, один из признаков настоящего дома! Я уже привык называть школу домом. К слову, школу мы никогда не запираем. Она всегда открыта! Разве только, когда уезжаем куда-то по делам на несколько дней. За почти год жизни в Ламоне я совсем отвык пользоваться ключами, постоянно запирать и отпирать свое жилище, переживать о том, не будет ли оно ограблено.
   Отвык я и от многих других вещей: каждодневных походов в супермаркет за продуктами и утомительного стояния в бесконечных очередях после и без того нелегкого рабочего дня; распорядка дня, диктуемого рабочим графиком, расписанием движения автобусов-троллейбусов-трамваев и метро; оплаты ежемесячных коммунальных платежей, да к тому же чужих, со скрупулезным высчитыванием «прихода и расхода» горячей воды и отопления; и главное – отвык пользоваться деньгами, не говоря уже о кредитных картах и прочем. Свою волонтерскую «зарплату» я откладываю и трачу на то, чтобы выбраться куда-то из деревни раз в месяц. В первой половине года ездил по городам: Венеция, Верона, Виченца, Падуя… Вторую половину года решил посвятить только горам.

   10 сентября

   Я смотрю на свои вещи, аккуратно сложенные в шкафу. В Санкт-Петербурге у меня не осталось ничего. Все, что у меня есть, помещается теперь в средних размеров рюкзаке (компьютер, фотоаппарат и прочая техника, документы, мелкие вещи) и небольшой сумке. В сумке две куртки (ветровка и утепленная), две пары штанов (джинсы и брюки), две кофты (обычная и спортивная), две рубашки (с длинным и короткий рукавом), двое шорт (городские и для занятий спортом), две пары обуви (ботинки и кроссовки) и так далее – всего по два. А нужно ли больше, если подумать? Придет все это в негодность – куплю новое. Не хочу и не люблю копить вещи. По торговым центрам я перестал ходить еще в городе, а в деревне их и вовсе нет. И даже когда путешествую по Италии, по магазинам не хожу. Поход в торговый центр, как способ времяпрепровождения, для меня теперь вообще нонсенс. Уезжая из Санкт-Петербурга, я взял все самое необходимое. По Вильку смысл тропы – быть дома в дороге, уметь жить, имея лишь самое необходимое, нести дом на себе… и в себе.

   13 сентября

   В пятницу состоялось награждение победителей ежегодного фотоконкурса, организуемого Про Локо, на который я еще два месяца назад отдал две свои фотографии, искренне веря в то, что выиграю 120, 80 или хотя бы 50 евро за последнее третье место – хорошая прибавка к волонтерской «зарплате». Кроме того, из фотографий победителей и призеров обещали сделать открытки. Темой прошлого годы были тропы (эх!). Тема этого – «Деревни в Коммуне Ламон». Сложнее, но тоже интересно. Так я планировал навсегда вписать себя в его историю. Увы… Никогда ничего не выигрывал в конкурсах. Поэтому никогда в них и не участвую. Ламон – исключение.
   Награждение проходило в кинотеатре (в Ламоне нашелся и кинотеатр!). На большом экране весь вечер показывали слайды – все фотографии, поданные на конкурс, коих было больше двухсот. Объявили победителей и пустили слайд-шоу по второму кругу.
   Как и следовало ожидать, выиграли самые банальные фотографии. Первое место – вид на ночную Арину. Фотограф применил один из эффектов, так что огни в домах расплылись разными цветами. Арина была похожа на ночную Москву или Невский проспект, чего, конечно, не может быть в действительности. Из Руньи я вижу ее каждый день – она всегда черная, горят лишь мелкие огоньки. Второе место – вид на центральную улицу Беллотти. У меня есть точно такой же снимок, но я не отдал его на конкурс, посчитав что ничего с ним не выиграю. Третье место – изогнутое дерево в совершенно безликом пейзаже.
   Словом, с конкурсом я пролетел, денег не заработал, открытку с моей фотографией не напечатают и в историю Ламона я себя не впишу. Но это был план А – легкий. Перейдем к плану Б – сложному.

   Вернулся в лес, на двенадцатую тропу. Пора уже придумать для них названия, а то как-то скучно получается: первая, вторая… двенадцатая, тринадцатая… С этой и начну. Тропинка проложена по левому склону горы, на которой находится Арина. Не знаю, как называется сама гора. Может быть, у нее и нет названия. Поднялся на Арину на велосипеде, но на этот раз не так высоко, где-то на одну треть, оставил велосипед в кустах и только ступил на тропу… как увидел змею («Змеиная тропа»). Иду радостный, смотрю на сторонам – любуюсь пейзажами, а она лежит прямо на тропинке. Коричневая. Свернулась в клубок. Греется на солнышке. Я так и замер на месте. Как будто я герой фильма или видеоклипа и кто-то нажал на паузу. В таких случаях время всегда как бы растягивается и ты теряешь реальное ощущение времени, поэтому не могу сказать точно, сколько прошло с того момента, как я ее заметил, до того, как змея зашипела, начала двигаться и уползла в траву, освобождая мне дорогу. Это была одна из разновидностей гадюки (по-итальянски – «марассо») – я проверил позже.
   Второй раз в жизни я чуть не наступил на ядовитую змею. В первый раз это случилось в Приветнинском. Маленьким я облазил все окрестные леса. Помню как сейчас: зашел в лес пособирать ягод, иду себе никого не трогаю, занес ногу, чтобы перешагнуть через куст черники, опустил взгляд и вижу, как прямо сквозь куст ползет гадюка, с такими же зубчиками на коже, только серая, а не коричневая, и намного больше по размерам.
   Увидеть змею в самом начале пути было плохим знаком. Я засомневался, продолжать ли путь. К слову, всю дорогу мне потом мерещились змеи. Тропа усыпана листьями, точно такими же по цвету, какой была змея, плюс полно «извивающихся» веток. Ох, честное слово! Внутри меня все перевернулось при виде даже этого маленького шипящего создания. Сколько таких я еще увижу на пути? А путь не близкий, около шести километров. Но я поборол в себе чувство неуверенности и решил идти дальше. Иногда видишь знаки, подобные этому, и нужно им следовать: развернуться, пойти обратно. А может быть, это был знак: «Иди дальше, но смотри внимательнее! Вдруг еще что-то найдешь». Выбирать лишь тебе. Так и оказалось.
   Двенадцатая тропа – одна из самых интересных и одновременно сложных. Вся тропа идет вдоль склона, шаг влево – крутой спуск. Нет, даже одного шага там нет – ширина твоей ступни и есть сама тропа. Даже палку некуда поставить, чтобы опереться, ставишь ее уже на спуске. Тропу пересекают несколько водопадов. На одном из них я совершил, пожалуй, самую необычную находку за все время своих похождений. С дороги ее не видно, нужно подняться на один уровень выше.
   Уже говорил, что водопады представляют собой что-то вроде лестниц: подъем, ровное место, подъем… В ровных местах скапливается вода и образуется лужа или даже небольшой водоем. Вода прозрачная, чистая. В одном из таких мест естественные трещины в скальной породе образовали крест и кто-то выложил его белыми камушками, чтобы было видно. При этом на верхушку кто-то специально положил больше камней. Таким образом получился не просто крест, а человек-крест. Представьте, что вы идете по лесу, пробираетесь через заросли, поднимаетесь и спускаетесь, идти тяжело, лицо в паутине (терпеть не могу паутину!), а потом видите что-то такое, а перед этим змею!
   Другая напасть всех ламонских троп, включая двенадцатую, – это номера, вернее, их отсутствие. На половине пути номера еще были, но потом исчезли, как будто кто-то специально их стер, чтобы запутать следующего ходока. В очередной раз заблудился. Увидел старую стену, сложенную из разбитых камней. Пошел вдоль нее, но попал на одну из заброшенных троп. Пришлось пробираться по таким непролазным зарослям, что я молил всех богов, чтобы выйти по этой тропе хоть куда-нибудь. Не потому, что потерялся (повторюсь, это не карельские леса, где нет никаких троп, у тебя нет карты и ты просто идешь куда глаза глядят, буквально в сторону солнца – там деревня), – назад всегда можно вернуться. Но сил уже нет. Кроме того, это совсем не интересно.
   Дорога! Выбрался и так и сел на землю. Достал свои съестные припасы – не смог поесть, было не до еды (обычно я ем где-то на середине пути). Посмотрел на карту. Пошел вниз по дороге по направлению к Арине. И лишь когда увидел указатель к деревням И Гай и Чиаппини, понял, что пропустил двенадцатую тропу и вышел на одиннадцатую, которая выше. Повстречал местную жительницу, которая посмотрела на меня с большим удивлением. Дескать, туристы сюда не заглядывают. Она права. Если составить список популярности тех или иных ламонских троп, что само по себе занятие нелепое, то двенадцатая будет где-то в конце.
   Пройдя «Змеиную тропу», у меня сложилось впечатление, что я прошел ее первым с того момента, как тропу эту проложили. Здесь же, на небольшом информационном стенде, висит единственная фотография, как раз тех времен. На снимке тринадцать итальянцев возле крошечного автомобиля: уставшие, но довольные, с лопатами в руках, а тот, что на переднем плане, с бутылкой красного вина. Под фотографией лист бумаги с рассказом о строительстве дороги И Гай – И Пилони – Чиаппини. Дорогу строили такие же волонтеры, как мы. Строительство заняло пять или шесть лет и завершилось в 50-м году прошлого века. Строительство дороги было крайне необходимо, так как в деревне И Гай жило в то время 250 человек, а всего на Арине 1700 жителей! Не уточнял, сколько живет в деревне сегодня, но по моим ощущеним в 10 раз меньше.
   Вернулся к велосипеду. Как назло, дорогу перебежала черная кошка. Еще одна! Я не суеверен, но черные кошки так и преследуют меня в Италии. Началось это еще в Венеции. Другая была в Падуе, где я обычно делаю пересадку. Тогда сломался поезд, и я чуть не пропустил последний автобус в Ламон, который уезжает из Фельтре в 6.20 вечера. Что на этот раз?! Ну конечно! Спустило колесо. С Арины спускался на одном ободе. Не пешком же идти!

   Из записной книжки: «Во время путешествий по Италии я попробовал уже, кажется, все виды транспорта: самолеты, поезда, трамваи и метро, машины, автобусы большие и маленькие, лодки и яхты, автостоп, подъемники в горах и, конечно, велосипед. Но больше всего я ходил пешком. Наравне с велосипедом – это мое любимое средство передвижения».

13. Недюжинная тропа

   Отправление: Коста.
   Объекты на пути: Ла Вал, Джеронемони, Кьоэ.
   Прибытие: Коста.
   Уровень сложности: средний.
   Время в пути: 3—4 часа.
   Протяженность: 6 километров.
   Перепад высот: 390 метров.
   Характер местности: высокая гора, лесная тропа.

   18 сентября

   Ночью снова был ураган. Ветер поднял в воздух шатер, которым мы накрываем печку для пиццы. С тех пор как мы начали ее строить, главная наша задача – оберегать печь от дождя. Для этого используем шатер на металлических ножках. Иначе вся работа – коту под хвост. Один раз мы сидели в библиотеке. День был пасмурным, но сухим. И вдруг ни с того ни с сего по стеклам забарабанил страшный дождь. «Печку накрыли-иии?!» – почти хором. Инес вскочила с места и понеслась домой накрывать печь. Успела вовремя. Еще минут десять – и печь бы растеклась.
   На этот раз, проснувшись утром после урагана, мы обнаружили, что у печки разрушен вход и поврежден купол. Что-то влетело в нее на всей скорости. Работы продолжаются… Бесконечное строительство… На этот раз печь доделывал Хесус. В самом конце он оставил на ней свое последнее произведение искусства: написал на свежей глине наши имена: Иван, Хесус, Элоиза и Инес. Написал в форме кроссворда, так что с буквы И, например, начиналось и мое имя, и имя Инес. Во все свои произведения, как и всякий художник, Хесус вкладывает смысл.

   20—22 сентября

   Этих трех дней мы ждали с самого начала. Рунья, Ламон, все деревни в его составе, деревни соседние и дальние, города мелкие и крупные… Мужчины и женщины… Взрослые, старики и дети… Пьяные и трезвые… Чудаки и нормальные… Итальянцы и приезжие… В эти выходные в Ламоне Феста дель Фаджоло, или Праздник фасоли! То, к чему деревня готовится целый год. То, ради чего живет! Праздник в честь сбора урожая.
   Подготовка к празднику началась в пятницу. Вдоль Виа Рома установили торговые шатры и прилавки, так же как на центральной площади и отходящих от нее улицах. Хозяева сувенирных магазинов навели порядок внутри, выставили лучший товар на витрины. Хозяева баров и ресторанов – составили специальные меню к празднику. Про Локо на все три дня открыл двери музея с находками из некрополя Сан-Донато. Все городские стекла и стены были завешаны плакатами с расписанием мероприятий праздника. Пропустить это расписание было нельзя. Все выучили его наизусть. В одном из залов была организована выставка фотографий ежегодного конкурса, на которой я нашел и два своих снимка. Рядом с «Остерией Копполо» открылся дегустационный винный павильон. И так далее и тому подобное…
   На площадке перед собором в Ламоне развернули выставку, где у нашей школы был свой стенд. Для праздника мы приготовили, во-первых, все наши обычные раздаточные материалы: листовки, буклеты, наклейки, открытки, во-вторых, Эла с Инес сварили настоящее мыло – маленькими кубиками, вкусно пахнущее, с добавлением оливкового масла, лимона и шоколада (как пример того, что простейшие домашние продукты вроде мыла, шампуня или зубной пасты можно сделать самому и при этом натуральными, а не покупать в супермаркетах химию, вредную для организма), а я распечатал и составил альбом из фотографий ламонских троп. В-третьих, намешали кастрюлю уже полюбившейся ламонийцам сангрии. Все три дня мы проработали на этом стенде, сменяя другу друга, отвечая на вопросы посетителей, но больше просто общаясь с уже знакомыми людьми, друзьями. Любой праздник в Ламоне – это скорее одно большое семейное застолье, чем официальное мероприятие. Просто в этот раз народу было больше, что, впрочем, никоим образом не повлияло на атмосферу праздника.
   В субботу утром был грандиозный парад. Как и на празднике церкви Сан-Пьетро, целый оркестр прошел по Виа Рома с музыкой и фанфарами. Я это событие пропустил, так как не большой поклонник подобного рода шествий.
   Основным же местом действия стала центральная площадь в Ламоне. На ней были главные шатры, в которых и была представлена виновница торжества – фасоль всех возможных видов: от красной до зеленой… Некоторые шатры были похожи скорее на выставочные стенды, а саму фасоль продавали на вес и упаковывали в специальные подарочные пакеты. На площади проходили разные мероприятия: костюмированные представления и танцы народного ансамбля Кастело Тесино, показательные поединки детей из секции карате, которые жили у нас в школе. Кого и чего там только не было! А в конце каждого дня рок-концерт на большой открытой сцене. Концерты проходили и в барах: где-то играли фольк, где-то даже рэгги… Все жители деревни были задействованы во всем! Не было, мне показалось, ни одного человека, который бы просто ходил, не находя себе места. Наши детишки участвовали в представлениях, сотрудники Про Локо, кажется, успевали везде, где только можно…
   Джино помогал следить за порядком в церкви Сан-Даниеле. На время праздника внутри организовали выставку-экспозицию кочевых народов: от монголов и оленеводов севера до местных ламонских пастухов. Внутри церкви была установлена самая настоящая юрта, в какой жил, например, Мариуш Вильк во время своих путешествий по Кольскому полуострову. Я в это время охранял вышеупомянутый музей некрополя Сан-Донато, где было сделано много археологических находок, по которым можно составить представление о том, как жили люди в этих местах сотни и сотни лет назад: металлические, деревянные и керамические предметы быта, инструменты и элементы каких-то конструкций, монеты и украшения, в частности, очень необычные по форме серьги, которые Про Локо даже взял в качестве эмблемы музея. Будете в Ламоне, не пропустите этот музей!
   Народу в эти три дня в Ламоне было столько, сколько в обычный будничный или даже воскресный день невозможно себе представить. Несколько тысяч, может быть, десятков тысяч человек… Ламонскую фасоль знают во всем регионе Венето. В Венеции, например, на одной из стен я видел граффити, на котором изображен мешок с надписью LAMON полный фасоли. Кто-то, может быть, приехал из других регионов Италии.
   В торговых рядах помимо фасоли и ее производных (например, пасты из фасоли!) продавались и другие продукты местных фермеров: овощи и фрукты, баночки со всевозможными закатками, варенье и мед, грибы, колбасы и сыры, оливки и оливковое масло, мармелад и карамель, домашние пироги и пряные травы… Но праздник был не только кулинарным. Продавали: одежду, которую шьют местные хиппи, натуральное мыло из овечьего молока местного производства (с изображением овечки на нем) … Народные умельцы прямо во время праздника мастерили плетеную мебель, используя для этого старые инструменты. К слову, в городе есть целый музей с инструментами и предметами быта ламонийцев прошлого.
   В какой-то момент в городе появились старые тракторы, которые уже давно не используют в сельском хозяйстве, но к празднику их специально завели. Забавные глазастые машины, как жуки, тарахтели так громко, что звенели перепонки в ушах.
   По всей центральной части города было развернуто несколько открытых ресторанов и пивных баров, где готовили фасоль, поленту, салаты и все прочие местные блюда и разливали, разливали, разливали… алкогольные напитки.
   В барах свободных мест не было вообще. Смею предположить, что так же, как продавцы цветов на 8 Марта делают годовую выручку, бары Ламона зарабатывают в эти три дня как минимум столько же, сколько за все лето. Конечно, такое событие не мог пропустить Хесус. При этом простым участием в празднике, подобно остальным, дело не ограничилось – ему нужно было быть в непосредственном центре событий, в самой их гуще. На эти три дня он наконец устроился работать в бар.
   Пусть из моего рассказа у вас не сложится картина идеального деревенского праздника. Он таковым, безусловно, является, но я хочу сказать вот о чем… Ламон – это город с двумя лицами. С милыми старичками соседствует безбашенная молодежь, с хорошим дорогим вином – литры и литры дешевого пива, с народными танцами и мелодиями – громкий хэви-металл и рок-н-ролл, с задушевными беседами – крики, вопли и безудержный смех. Я не говорю, что одно хорошее, а другое плохое, нет, просто они разные и нужно знать каким он повернут к тебе, смотреть в оба.

   23—24 сентября

   На следующее утро после праздника сорвался в горы покорять Мармоладу – самую высокую гору Доломитов. Сорвались все: Инес уехала куда-то с Артуро, Хесус и Эла в Венецию. Праздники – хорошая вещь, но в меру. Три дня в режиме нон-стоп – это, по-моему, перебор. Голова трещала по швам. Горло не принимало больше обычную воду. Хотелось тишины… и высоты. После громкой музыки и шума хочется тишины. Когда живешь в горах и оказываешься на равнине, хочется высоты. При этом даже живя в горах, например, в Ламоне, хочется в еще большие горы. Шестисот-тысячи метров уже никак не достаточно. Хочется забираться выше и выше.
   На седьмом месяце… нет, не беременности, а прибывания в Италии, я, кажется, окончательно и неизлечимо заболел горами. Меня все время тянет вверх – что на велосипеде, что пешком. Даже к ходьбе как таковой я пересмотрел свое отношение. Пройти снова 70 километров вдоль берега Финского залива я бы не смог. Только вверх! Только в горы! Уже говорил, что клаймбингом или альпинизмом я тоже заниматься не буду. Теряется ритм. Но вот ходить и ездить на велосипеде по горам: взбираться на них, с них же спускаться с ветерком – это у меня теперь в крови.

   25 сентября

   Таня, моя сестра, спросила, не страшно ли мне ходить одному по горам. Нет, не страшно. Страшно одному в городе. Потому что в горах ты хоть и один, но знаешь, что вокруг никого. Горы с тобой ничего не сделают, если правильно вести себя, уметь к ним прислушиваться, учитывать время года, погоду и прочие природные факторы. Сделать может человек. Но если разобраться, то я и не бываю в горах один. Одиноким тебя делает равнина. Если даже я иду в горы один, никогда один не бываю. Со мной растения, животные, если я их встречаю, солнце и облака, день и ночь, звезды и луна, ветер – словом, всё что есть в природе.
   А еще придумала новое слово. Назвала меня странственником. Любит же она придумывать необычные словечки! На днях я как раз составил список, где попытался собрать все синонимы слова «путешественник» или «человека идущего», (кстати, тоже вариант), или близкие к ним. Вот что получилось:
   – странник,
   – путник,
   – ходок,
   – пилигрим (паломник),
   – бродяга,
   – скиталец,
   – бездомный (с отсутствия своего дома начинаются многие путешествия),
   – турист,
   – пастух,
   – пират или разбойник (ранее – синоним человека, ведущего бродячий образ жизни),
   – калик перехожий (странствующий народный певец),
   – кочевник,
   – в городе – пешеход,
   – отшельник (в каком-то смысле),
   – трудник (человек, живущий и работающий в монастыре, в монастыри, как правило, приходят),
   – автостопщик,
   – землепроходец (первооткрыватель),
   – кругосветчик.
   Добавим к ним и странственника. Я все никак не мог определить, кто я. Что не турист – это понятно. Но и слово «путешественник» не могу больше к себе применить. Путешествие – это движение. Моя поездка в Италию начала как раз с этого, но быстро превратилась просто в жизнь. Я прожил почти год на одном месте, не считая редких вылазок в близлежащие города. Походы мои по горам путешествием никак не назовешь, скорее странствиями, даже бродяжничеством. Но, как говорил, в цивилизацию иногда тянет. Хочется движения. Права сестра – тогда кто-то средний между путешественником и странником.

   28 сентября

   Убирали мусор на одной из тропинок в Ламоне. Наш Гринпис устроил ежегодный день борьбы с мусором, по-нашему – субботник. Не стану описать слова размеры мусорной кучи, которую нам предстояло разгрести. Скажу лишь, что, копаясь в мусоре, мы нашли банку известного безалкогольного напитка (не станем его называть – лучше забудем), на которой было написано на кириллице. На банке был логотип Олимпийских игр в Москве в 1980 году. Тридцать с лишним лет, получается, люди из окрестных домов скидывали мусор в эту кучу. Целиком разобрать ее нам так и не удалось. Мусор смешался с землей и отделить одно от другого не представлялось возможным. Вынесли только весь крупный и средний мусор – около двадцати больших пластиковых пакетов. Мелкий мусор остался в земле. Но акция сработала!
   Хозяйка одного из домов отправила к нам двух своих сыновей спросить, не нужна ли помощь. Помощь была нужна. Вот только не с этой конкретной мусорной кучей. В окрестностях Ламона его хватает. Но не пойдешь ведь убирать каждую из них, подавая таким образом пример остальным. Когда-то же должны люди и сами перестать мусорить. Лично у меня никогда не поднимется рука оставить что-то в этих прекрасных горах. Да где угодно… В свои походы по горам я всегда беру еду и воду. Бутылку доношу до дома, так же как и всю остальную упаковку. Даже органический мусор и тот каждый раз совершает со мной круговой маршрут: из начала тропы… в начало.

//-- * * * --//
   В борьбе с мусором нам помогала подруга Элы, которая приехала к ней из Испании. К Дионе весной приезжала подруга из Германии, а до этого родители из Греции. К Инес несколько раз приезжали друзья, в том числе две подруги из Падуи, которые сами родом из Индии. Оллала приезжала с родителями. Но больше всех гостей было все равно у Элы: к ней приезжал брат, два раза ее приятель, пару дней у нас гостил ее лучший друг, который работает волонтером в Тренто – преподает испанский в школе. Разве что Хесус не сдержал обещание и не привез пенью с Майорки. И слава богу. Кто был еще? Уже и не вспомнишь.
   Почти все помогали нам в работе. Отдыхали мы тоже вместе. За проживание в школе никто не заплатил ни копейки. При этом никто специально не привозил никаких подарков, разве что сам хотел. Завтраками, обедали и ужинали вместе. Никому не было тесно или неуютно: в школе полно комнат, кроватей…
   За это я люблю школу. Пусть у вас не сложится впечатление, что все семь предыдущих месяцев мы прожили тут впятером. В школе постоянно кто-то гостит. Сложнее вспомнить день, когда в ней никого не было, чем тот, когда она была полна народу. И даже когда мы закрыли ее на неделю и уехали в отпуск, но по случайному стечению обстоятельств в школе остался лишь я – в школу забрались четверо грабителей! За семь месяцев я пообщался со столькими людьми, со сколькими не общался за всю свою жизнь! И со всеми остался знаком. В том числе, с грабителями.
   Это еще одна параллель между моей жизнь здесь и тем, о чем рассказывает Вильк. К нему постоянно кто-то приезжает: от писателей, путешественников, журналистов, артистов… до обычных туристов, которые прослышав про знаменитого писателя, заглядывают в его дом над Онего.

   На развилке пятой и тринадцатой троп установлена капитель. Пятая здесь уходит вверх, а тринадцатая вниз, куда мне и нужно. Как же я все-таки люблю ходить по лесу! Люблю ламонские тропы. В больших горах все хорошо, виды завораживают, но лесные горные тропы – это что-то особенное. Идешь по узкому зеленому коридору, как по тоннелю. Справа – стена, слева – обрыв. Или наоборот. Других вариантов нет. Дорога усыпана камушками. Тропа вьется, как ручей: чуть вверх, чуть вниз, немного вправо, немного влево… Поворот – и резко вниз или вверх, вправо или влево… Ноги привыкают, и кажется, что сами несут, будто знают дорогу. Кажется, что можно закрыть глаза и дойдешь, куда нужно. И абсолютная тишина, спокойствие, ни души. Лишь ты наедине со своими мыслями.
   Тропа становится чуть шире. Промежуточная остановка в деревне Ла Вал. Пересекаю асфальтовую дорогу и мост через проток Сенайга и снова в лес, к следующей деревне Могги. Там я встретил местных жителей: дедушку и бабушку, которые, увидев меня очень удивились. Не каждый день к ним заглядывают ходоки. Услышав, что я из России, удивились еще больше. Не знаю, есть ли у них телевизор, знают ли они о состоянии дел сегодня в мире, но такое ощущение, что нет. И снова асфальтовая дорога. Следующая деревня – Джеронемони. Красивое не только название, но и сама деревня. Не буду первым, кто это заметит, если скажу, что европейцы умеют все красиво организовать. Не обязательно при этом жить в больших домах. Не обязательно быть богатым. Даже в этих маленьких домиках, в этой глуши, где, иной раз кажется, не ступала нога человека, всё на своих местах. Вокруг дома посажены цветочки. Даже эти старые постройки выглядят милее некуда.
   От Джеронемони тропинка будто сходит с ума. На карте этот участок обозначен неточно – просто потому, что точно изобразить его невозможно. Невозможно уместить на пяти сантиметрах карты, наверное, пятьдесят поворотов. К тому же тропа крутая. Спускаешься как по лестнице с небоскреба. Чуть пройдешь – поворот на 180 градусов, чуть пройдешь – поворот… Тропинка выводит к еще нескольким домикам, которые на карте даже не обозначены как деревня. На этот раз это точно не деревня, а всего два дома у ручья. С виду заброшенные, но во дворе все аккуратно прибрано: охапка хвороста, цветы в горшках… Несомненно, дома кому-то принадлежат, но никто не живет здесь постоянно, лишь наведывается время от времени.
   В отличие от предыдущей тропы, на этой тропе люди были. На стене одного из домов оставлено множество разнообразных надписей: карандашом, прорезано в самом камне чем-то металлическим… Записи, подобные «Здесь был Вася», только более милые и, что ли, любовные по содержанию: «В память о тех днях…», «Чао, чао, Италия!», «Люблю тебя, Джованни» и тому подобные, которые уже невозможно разобрать. И даты: 1979, 40-е, 30-е, 1923 год… Если пройти немного за дома, то там красивое место под названием Мулино Томасини, где можно обнаружить очередную природную ванну с прозрачной голубой водой! Какой же все-таки красивый проток Сенайга! Эта ванна оказалась самой глубокой из всех что я видел. Метра три или четыре, а может, и все пять. Ухнешь в нее с головой – и уже не выплывешь. Чуть поодаль через ручей перекинут металлический трос. Я не смог понять, для чего он предназначен, но, вероятнее всего, для того, чтобы переправлять что-то с одного берега ручья на другой, а быть может, и переправляться самому. Подобные тросы можно часто встретить в горах. Один, например, ведет с берега реки Чизмон в Беллотти. А это добрые несколько сот метров!
   Покинув Томасини, я вышел к следующей деревне – Кьоэ. За ней финальный подъем обратно к Косте. Там меня ждал велосипед. Как верный друг, который доставляет меня на каждую новую тропу, если есть такая возможность, которого я оставляю в кустах, пока иду по тропе, который ждет меня все это время и встречает по возвращении. Что бы ни случилось, я знаю, что он будет там, где я его оставил, никуда без меня не денется. И поможет мне доехать обратно до Руньи. Лишние несколько километров не придется идти пешком. И если в начале пути еще есть на это силы, то в конце, когда ты устал, каждый не то что километр – метр на счету. Когда тяжело, когда тропа уходит высоко вверх, когда я теряюсь и начинаю сомневаться, что не найду дорогу, я всегда представляю себе свой велосипед, который оставил в начале тропы, и иду к нему.

14. Тропа зеленых камней

   Отправление: Сан-Донато.
   Объекты на пути: Галлине, Валнувола.
   Прибытие: Сан-Донато.
   Уровень сложности: простой.
   Время в пути: 3—4 часа.
   Протяженность: 7 километров.
   Перепад высот: 240 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, лесная тропа.

   30 сентября

   Сентябрь в Италии отстоял хорошим. Но с началом октября вернулись дожди, будто ушли с наступлением лета, а осенью вернулись в родные края. Сегодня идет дождь. Завтра будет дождь и еще как минимум несколько дней на этой и следующей неделях будут дождливыми. Когда дождь, здесь тоскливо, за окнами все серое, холодно (не столько на улице, сколько в школе), лишь Сан-Пьетро работает по расписанию, несмотря на погоду. Я прислушался… Нет, даже привычные удары церковных колоколов какие-то другие. Ды-н-н… Ды-н-н… Ды-н-н… Глухие. Как будто кто-то стучится в дверь. Мелодии на Сан-Пьетро в пасмурную погоду не играют.

   Четырнадцатая тропа, как огромная петля или лассо, заброшенное кем-то из деревни Сан-Донато. До Сан-Донато, как обычно, доехал на велосипеде. Во второй раз сделать это было несколько легче. Но времени потратил столько же – 40 минут. Новый рекорд не установил. Цель была – сберечь силы, потому что после велосипеда нужно было еще пройти пешком 6 километров по самой тропе, а дальше еще столько же. По тропе давно никто не ходил. Даже номер удалось отыскать с трудом, и написан он был с помощью трафарета черной красной, то есть так, как сегодня уже не подписывают тропы в Ламоне. С номерами на ламонских тропах, как уже отмечал, разброд и шатай, но единый стиль оформления все же прослеживается: черный номер на ярко-желтом (или оранжевом, как на пятой и двенадцатой тропах) прямоугольнике или квадрате, нанесенный краской на каменных стенах или деревьях.
   На тропе ничего интересного не было, за исключением большого каменного оползня на месте пересохшего ручья. На четырнадцатой тропе, как и на всех предыдущих тропах, я тоже заблудился, но вышел на грунтовую дорогу, по которой вернулся обратно к деревне Валнувола. По пути встретил двух лесорубов, которые и подсказали мне, куда идти дальше, а в ответ на мой рассказ, что до Сан-Донато я добрался на велосипеде, одобрительно покачали головами.
   Дальше мой путь лежал до гротов Кастело Тесино (по названию города), оттуда до деревни Коронини, оттуда по лесам и оврагам к месту под названием Понт дель Буигон, а оттуда обратно к четырнадцатой тропе. По пути видел много заброшенных домов, причем стоят они в таких дебрях, что сам факт их тамошнего присутствия вызывает сомнения – не дома, а миражи. Почти разрушенные, «съеденные» природой. Тронь стенку – и она развалится на отдельные камни, деревянное перекрытие – и оно превратится в труху. Сколько же им лет?
   Гроты Тесино – это система гротов, несколько огромных пещер с удивительными скальными и карстовыми образованиями. Открыты они были случайно тремя местными жителями: Бортоло из Сан-Донато, студентами Эрмете Сордо и Эрманно Паскуалини из Кастело Тесино в 1926 году. А уже в следующем, 1927 году, 23 октября, пять человек, в том числе вышеупомянутый Эрмете с другом-фотографом из Тренто, отправились изучать новооткрытые гроты и делать фотографии, но оказались запертыми внутри – вход в пещеру затопило, так же как и несколько тоннелей внутри пещеры. Они провели внутри целую ночь, а на следующий день их спасли. Сегодня вход в гроты был закрыт.
   Гроты расположены на протоке Сенайга. В этом месте протока тоже много интересных гранитных, каменных образований. Огромные полости, заполненные водой. Как будто великан прошелся тут пару сотен тысяч лет назад и оставил следы, а в них теперь скопилась вода. Похоже, он даже жил здесь какое-то время: на своеобразных естественных полочках разложены камушки. И очередная природная ванна того же небесно-голубого цвета. Если бы не северные леса, пейзаж был бы почти тропическим.
   Дальше начинается дорога Виа Клаудиа Аугуста, о чем сообщает информационный стенд. Мы уже не в провинции Беллуно, а в Трентино, а здесь, если помните, все «чистенько и аккуратненько», все подписано… Так дорога и идет: из Ламона в Рунью, из Руньи в Сан-Донато и Валнуволу по четырнадцатой тропе до гротов Кастело Тесино, где делает поворот на 180 градусов и вьется вдоль протока Сенайга до деревни Коронини, откуда поворачивает левее и уходит к Кастело Тесино, а оттуда в Борго Валсугану и дальше в Тренто… Информационный стенд дает всю информацию: детальная карта дороги, небольшой текст о ее истории, адреса ближайших музеев и интересных мест, а также расстояние до населенных пунктов. Из этой лесной глуши до Фельтре 42,5 километра, до Ламона – 15, до Кастело Тесино – 8,3, а до Коронини, куда мне и нужно, 3,3 километра.
   Коронини сложно назвать деревней. Несколько домов, заброшенных в горах. Формально звание заброшенной деревни принадлежит Беллотти, но, на мой взгляд, каждую вторую деревню в Ламоне можно назвать заброшенной. Просто область заброшенных деревень, рай для любителей всяких древностей, руин, затерянных в джунглях… Я не зря сравнил походы по ламонским тропам с «Тропой инков» к Мачу-Пикчу в начале своего повествования. Такое ощущение, что гуляешь не по горам северной Италии, а по перуанским Андам или джунглям Мезоамерики. Только здесь относительно не жарко, совсем нет мошкары (летают огромные комары и всякие бабочки, но нет, как на севере, надоедливой мошкары, от которой нет спасения) и всегда можно вернуться в цивилизацию.
   Еще одно упущение моего повествования – это то, что я описываю постройки не так детально, как хотел бы. К сожалению, мои архитектурные познания довольно ограниченные, так же как и познания в истории. Не люблю копаться в датах и исторических фактах (я по части передачи чувств и парадоксальных мыслей), но могу сказать, что большинство построек в ламонских деревнях старые, дома сложены из грубых камней, иногда покрыты штукатуркой. Про характерные балконы уже упоминал, что же до деревянных частей зданий, то дерево везде серое, пропитавшееся влагой. В этом заброшенные или почти заброшенные дома в Ламоне схожи с русскими «серыми» деревнями. Поэтому в пасмурную дождливую погоду здесь и становится так тоскливо. Серое на сером, согласитесь, мало поднимает настроение. Зато летом просто буйство зелени. Сравнение с джунглями не случайно и здесь. Кажется, что растет все!
   Но это все-таки деревни, а не заброшенные дома, даже если домов в деревне раз-два и обчелся. Почти в каждой деревне есть церковь, пусть и небольшая. Церковь в Коронини – постройки 1876 года. Под датой надпись: D. S. D. S. C. D. C. А еще ниже: PREGATE PER NOI. Что значит аббривиатура не знаю, надпись переводится как «Молитесь за нас».
   В 1836 году фермер из Сан-Донато случайно нашел в окрестностях деревни Коронини металлическую чашу с надписями религиозного христианского содержания, датируемую VI веком нашей эры. Это одна из крупнейших и старейших находок подобного рода в Европе. Чаша была надежно спрятана в расщелине одной из скал протока Сенайга, поэтому и сохранилась почти в идеальном состоянии. Простая отполированная чаша с минимумом декоративных элементов тем не менее стала важной находкой. Благодаря надписи, выгравированной по контуру чаши (DE DONIS DEI VRSVS DIACONVS SANCTO PETRO ET SANCTO PAULO OPTULIT) стало понятно, что она использовалась в литургических церемониях и была посвящена апостолам Петру и Павлу, а принадлежала одному из местных епископов по имени Орсо. До конца не ясно оригинальное место происхождения чаши – Ламон или Фельтре, но сама находка свидетельствует о том, что местная епархия существовала здесь уже в VI веке нашей эры. Эпоху удалось установить достаточно точно ввиду принадлежности чаши к образцу византийского искусства. Почему она была так надежно спрятана? Считается, чтобы уберечь ее от похищения во время наполеоновских захватнических войн.
   Вокруг церкви пришлось покружить, потому что карта ввела меня в заблуждение. Тропа раздваивается. Хорошо, один из местных жителей копался в это самое время в огороде и уделил мне немного своего драгоценного времени: подсказал, какую тропу взять, чтобы спуститься обратно к протоку Сенайга. Без него я бы не справился. Каждый раз, «вторгаясь» таким образом в жизнь очередной ламонской деревушки, я чувствую себя неловко. Иной раз деревни кажутся мне почти призрачными, но в то же время что жители этих деревень, наоборот, смотрят на меня, как на привидение, появившееся средь бела дня. Потому что появляюсь я из ниоткуда и ухожу в никуда. Хорошо, если удается перекинуться парой слов, как с жителем Коронини, или даже немного пообщаться, как на седьмой тропе, в Арине или в Беллотти. В основном же люди заняты своими насущными делами и не всегда рады моему появлению или же просто не ожидают меня увидеть. А превращаться в «репортера» с диктофоном в руках тоже не хочется.
   Я представил себя на месте жителей этих деревень, где ритм и распорядок жизни настолько тихий и устоявшийся, что неожиданный порыв ветра может выбить из этого ритма. Ветра здесь и нет. Другими словами, будь я на их месте (хотя, что это я, сам живу в Рунье!), я бы тоже не хотел, чтобы «ходили тут всякие», нарушая мою размеренную жизнь. Пройдя почти все ламонские тропы, я понял, почему Ламон не стремится стать частью национального парка, почему Арина не хочет объединяться с Ламоном, почему каждая деревенька, будь то Рунья, Ронке или Пьей, так ратует за свою самостоятельность. И почему все они, вместе взятые, не слишком жалуют туристов, хотя всегда рады гостям, новым интересным людям. Не устаю повторять: Ламон – это семья. И как всякая семья, рад гостям, иногда даже незваным, встретит их радушно, накормит-напоит, приютит на ночь, поделиться своими историями, традициями, кулинарными рецептами… Но от туристического аттракциона далек, ой как далек.
   Казалось, что природных красот, приключений и исторических открытий для одного дня достаточно, но узкая, извилистая и опасная лестная тропинка к ручью говорила об обратном. Такой красивой тропы я еще не видел! Заброшенная поилка, еще несколько заброшенных домов, кусты, нависающие откуда-то с неба и образующие естественные коридоры или тоннели, растения и камни, покрытые зеленым мхом… А в конце, когда я достиг наконец ручья, обрыв. Десять метров! В самой гуще леса! На краю каждой из сторон растут деревья и тянутся друг к другу. Но перейти на другую сторону невозможно. Расстояние слишком велико. Хорошо, что есть мост.
   Старый бревенчатый мост под названием Буигон, казалось, развалится прежде, чем ты успеешь перейти на другую сторону. Висит даже предупреждающий знак. А за мостом еще более удивительное природное чудо: проток Сенайга проложил себе путь в скалах, образовав огромную расщелину, которая теперь, как водоворот, затягивает все и вся. Это сколько же воды должно было пройти через скалы и сколько времени потребовалось воде, чтобы буквально просверлить себе путь в камне?! Я постоял на мосту какое-то время, наблюдая за тем, как течет вода. Если смотреть долго, уставившись в одну точку, то водные брызги перестают быть четкими и размываются, а вода превращается в пену, словно в замедленной съемке.
   Подобные пейзажи я видел, когда рассматривал те немногочисленные фотографии Ламона и окрестностей, которые удалось отыскать в интернете, готовясь к поездке в Италию и пытаясь понять куда же я еду. До поездки я не знал о Ламоне ничего! И вот я стою на мосту и вижу все это своими глазами. С другой стороны моста картина не менее впечатляющая: ручей уходит вверх ступеньками из красного гранита, а на них все те же камни, покрытые зеленым мхом. Сочетание красного и зеленого, как известно, не самое удачное, но в природе ничего неудачного не бывает. Красиво. Ручей таинственно изгибается и пропадает из поля зрения.
   Финальный подъем, обратно на четырнадцатую тропу. Не тут-то было! Тропинки на карте переплелись, почти свернулись в клубок, как змеиные детеныши. Дорогу не найти. Потерялся. Шел уже скорее на ощупь, уставший, из последних сил и под впечатлением от пейзажей и кое-как вышел обратно на дорогу. Уже даже не по тропе, а, как говорят у нас, «через бурелом», напрямую. На деле не всегда видишь то, что показывает карта. С уверенностью процентов на 75—80 можно идти только по основным тропам, которые выделены красным. Маленькие же черные тропинки в реальности петляют и так и эдак. Невозможно понять по карте, как место выглядит на самом деле.
   Выбравшись из этих лесов, я хотел одного – к своему велосипеду, чтобы спуститься на нем в Рунью. Сан-Донато находится на высоте 900 метров над уровнем моря, Рунья – на высоте меньше шестисот. Эта была моя награда за 8 километров, которые я уже преодолел, чтобы подняться до Сан-Донато, и 12 километров пешей ходьбы по тропам и трудно проходимым зарослям.

   8 октября

   В школе снова полно детей! Никто мне не сказал, или я сам прослушал (с итальянским у меня по-прежнему туго), что осенью мы тоже проводим мастер-классы для детей. Получается, во время школы – летом у них каникулы. Все поделки мы с ними уже переделали. Во все игры сыграли. Встал вопрос: чем занять детей осенью? Инес с Элой быстро нашли выход. Кулинарные курсы! Что, по-моему, сродни самоубийству! Если уж с такими простыми вещами, как бумага, картон и фломастеры, они умудрялись творить невероятные вещи, что они сделают с едой. Да вся школа будет усыпана крошками! До следующего года не выметешь! Повезло Хесусу. Ведь он так не любил убираться.
   За месяц до конца сезона мы остались втроем: я, Эла и Инес. Хесусу предложили работу в венецианском отделении нашего Гринписа. Но начнется она только в следующем году. Пока же он устроился работать барменом в один из баров Венеции. Перед этим он долго раздумывал: вернуться в Испанию и закончить обучение на инструктора по дайвингу или остаться в Италии. Выбрал последнее. Барная итальянская жизнь затянула его также, как меня горы. Инес и Эла были недовольны тем, что он покинул Ламон раньше времени. Да и я. Но я на него не злюсь. Я просто не могу на него злиться. Мы хоть и не стали друзьями по интересам – слишком мы разные, но стали друзьями по душам. Я не смогу обойти с ним все бары. Он не сможет пройти со мной по всем тропам или проехать по всем горным дорогам на велосипеде. Но я уверен, что каждая наша встреча всегда будет яркой. Я уже вижу эту встречу. Я знаю, какая у него будет улыбка на лице. Он знает, как буду улыбаться я. Мы крепко, по-мужски пожмем друг другу руки… Нет, слишком официально. Крепко и по-братски обнимемся. Вспомним старое и обсудим во всех подробностях настоящее. Помечтаем о будущем. Ну и зайдем в один бар. Так и быть… «Я не пью меньше Хесуса Антонио Ромеро Мунара ди Кастильо!» Кто победил в нашем споре? Не знаю. Был ли в нем смысл? Не уверен. Стал ли Хесус как я или я как Хесус? Конечно, нет. Было понятно с самого начала, что каждый останется при своем. Но в чем-то может быть. За себя я точно могу сказать. Потому что в школе я теперь вместо Хесуса.
   Ровно три часа дня. Дети уже забежали внутрь. Выдержали двухминутную паузу… и начали громить дом! Кричать, носиться, драться, двигать мебель, перекладывать вещи… К осени ребят прибавилось – в группе появились новые ребятишки, которых не было весной. Все двадцать с лишним человек теперь виснут на мне. Я бегаю от них и за ними… и даже немного с ними разговариваю. Как же тяжело было Хесусу! Теперь я его понимаю. Хорошо, что Инес с Элой помогают. В этот вторник у нас сэндвичи – самые простые бутерброды. Но даже тут дети умудрились проявить творческие способности и фантазию. Видели бы вы эти смешные рожицы, которые они сделали из овощей и сыра на кусочках хлеба. Кто-то из них точно станет в будущем великим кулинаром или пиццайолой, что вероятнее.
   На следующем занятии мы пекли шоколадное печенье. На три часа школа превратилась в шоколадную фабрику. Я даже придумал дня нее название: «Фабрика ди Чоколата ди Рунья» («Шоколадная фабрика Руньи»). Инес закупила двадцать банок шоколадной пасты, муку, яйца, сахар, изюм… и все остальное. В столовой дети лепили печенье. На кухне Инес выпекала их поделки в духовке. Впрочем, назвать школу фабрикой я поторопился. На фабрике печенье выпекают строго по рецепту и определенной формы – все одинаковые. Наша же фабрика походила скорее на творческую мастерскую. Рецепт не соблюдался. Полет фантазии никто не ограничивал. Больше шоколада, меньше теста. Печенье получалось всех форм: круглое, овальное, квадратное, треугольное, шариком… Они лепили рожицы и буквы алфавита – свои имена и прозвища, животных и цветы, солнце и луну. Все до одного перемазались в шоколадном тесте. Треть всех закупленных продуктов осталась на столе и на полу. Во время перерыва мы носились во дворе. И мне пришлось принять весь удар на себя в отсутствие Хесуса.

   11 октября

   Скоро домой. Покупал подарки сестре и папе. На севере Италии очень популярны пазлы под названием «Ле Формичи ди Фабио Веттори» («Муравьи Фабио Вeттори»). Особенно здесь в горах, в Трентино и Беллунно. Фабио Вeттори – это художник, родом из города Тренто, который рисует забавных черно-белых муравьев и всевозможные композиции на разные темы. Муравьи на первый взгляд незаметные, но если присмотреться, то понимаешь, что в них все дело, они придают «движение» рисунку, тема пазла – вторична. Некоторые пазлы похожи на картины, то есть полностью разукрашены. Такие мне не нравятся. А нравятся черно-белые, детально прорисованные, на которых цветом выделены ключевые элементы композиции.
   Композиции самые разнообразные. От самых простых и банальных: Италия, пиццерия и паб… До глобальных и удивительных: Ноев ковчег (арка ди Ное), «Божественная комедия» Данте («Ла Дивине Комедиа») во всех трех частях: «Ад» («Инферно»), «Чистилище» («Пургаторио»), «Рай» («Парадизо») … И просто красивых: цветы (фиори), город на воде (читта да акуаа), животные (анимали), где собраны, кажется, все животные на свете. Самый красивый пазл, по-моему – четыре сезона (куатро стажиони).
   На нем изображено дерево, яблоня, по которой взбирается вереница муравьев. Крона дерева разделена на четыре части: в одной только-только созрели почки и распустились белые цветы – весна, в другой листва уже во всю цветет зеленым, растут яблоки – лето, в третьей листья покрылись красно-бурым и опадают один за другим – осень, в четвертой листьев уже нет – вместо них снежинки – зима.
   Но мой любимый пазл – Фабрика ди аркабалена – «радуга» по-итальянски. Муравьи на фабрике работают не покладая рук, складывая радугу из разноцветных кирпичиков. Первая ассоциация, которая приходит на ум – как невольники на строительстве пирамид в Египте. Но стоит подумать, а так ли это… Ведь строят они не пирамиды – символ неограниченной власти своих хозяев, считай те же музеи, а радугу, для меня – символ свободы. А значит не работают, а трудятся. Не на хозяев, а сами, в свое удовольствие.
   Есть несколько пазлов на тему гор: поезд Доломитов (трено ди Доломити), зимний спорт (спорти инверни), Доломиты летом (Доломити ин эстате), водопад (каската). Их любят собирать и вешать в рамку на стену в горных отелях и ресторанах. Почти в каждом есть один или два. На мой взгляд, это один из лучших подарков из Доломитов. Особенно, если любишь собирать пазлы.

15. Ягодная тропа

   Отправление: Арина.
   Объекты на пути: Кампиготти, Тотти, Кавалеа.
   Прибытие: Касе Арлеса.
   Сложность: простая.
   Время в пути: 3 часа.
   Протяженность: 6 километров.
   Перепад высот: 350 метров.
   Характер местности: легкая прогулка, лесная тропа, панорамные виды.

   Осталось пройти по последней тропе! Для этого я в последний раз поднялся в Арину. Большая часть тропы пролегает по асфальтовым и грунтовым дорогам, поэтому пятнадцатую тропу, так же как и одиннадцатую, я решил проехать на велосипеде, что, конечно, было ошибкой. Те пешие участки – на карте с виду небольшие, – по которым пришлось везти велосипед, такого мне стоили… Нет, повторюсь, все-таки не любитель я маунтинбайка. Идти – одно дело. Ехать – совсем другое. Для ходьбы – грунтовые дороги, горные или лесные тропы. Для велосипеда – исключительно асфальтовые.
   Арину я уже достаточно хорошо изучил, поэтому первая часть тропы не стала для меня открытием. Я снова оказался в Кавалеa, где когда-то беседовал с владелицей бара о проблемах местных школ. Поздоровались. Дальше я поменял планы и решил поехать в Спончию и Токко – по дополнительному круговому маршруту. Хуан обвел их в кружок на карте и подписал «Райские пастбища» (одноименная книга Джона Стейнбека).
   Бескрайние луга, покрытые сочной травой, и одинокие домики-хозяйства как грибы (ножка и шляпка) на этом зеленом пространстве. И ни души. Одни постройки жилые, другие на вид заброшенные, третьи разваливаются на глазах… Желание бросить все и поселиться в заброшенном, никому не нужном доме, подобном этим, возникает постоянно. Уверен, что стоит только решиться – и все остальные проблемы постепенно отпадут сами собой: вместо электричества можно разводить костер, найти поблизости ручей или лучше родник (летом ручьи пересыхают), раздобыть семян и начать что-то выращивать… И никто тебе ни слова не скажет. Просто потому что не найдет в этой глуши. Один чудак, Генри Дэвид Торо, однажды так и сделал, и описал свой опыт в книге «Уолден, или Жизнь в лесу».
   Как уже сказал, попытка проехать тропы, обозначенные на карте как велосипедные, снова провалилась. Накануне прошел сильнейший ливень (я, конечно, не принял это во внимание) и довольно продолжительный участок грунтовой дороги развезло. Из грунтовой дорога стала самой что ни на есть глиняной! Грязь растеклась от центра до краев. Пришлось пробираться. Колеса покрылись толстым слоем глины и уже с трудом крутились. Обувь – кроссовки – стали похожи на женскую обувь на платформе: к подошве толстым слоем прилипла грязь и тут же засохла. Конца и края этому глиняному аду не было видно. О том, чтобы повернуть обратно, я, как всегда, подумал слишком поздно. Да и не повернул бы… Дойти до цели всегда короче, чем вернуться. Дорога учит одной простой, но важной вещи, о котором мы часто забываем, – идти вперед и не оглядываться, если на то нет веских причин.
   Дорога сменилась лесной тропой. Из леса вынырнул на Пассо делла Байа и взял курс обратно на Кавалеа. Тут уже я отыгрался на дороге за все свои мучения. Дорога под горку, сама несет вниз – даже педали крутить не нужно. С дороги открывается панорамный вид на долину. Я ехал, наслаждался видами и пропустил Тотти ди Сотто, где нужно было свернуть на пятнадцатую тропу. Так и пронесся, пока не увидел огромной крест, который и заставил меня остановиться.
   Деревянные крест метра три, а к нему прикован Иисус, сделанный из трех металлических прутьев: один – туловище и голова, два других – ноги. Ноги скрещены в самом низу. Между ними вбит огромный гвоздь. Вместо рук металлическая цепь из больших звеньев, которая свисает дугой от гвоздя с левой стороны до гвоздя с правой, попутно как бы поддерживая опущенную голову Иисуса. Из цепи получаются руки. На верхушке креста табличка с надписью INRI (Иисус). И таких крестов в Ламоне десятки, если не сотни! В очередной раз подумал, что итальянцы – очень религиозный народ и мастера на подобного рода выдумки. Становится понятно, что канона в изготовлении подобного рода крестов нет и такое ощущение, что каждый делает их на свой лад, как вздумается, проявляя тем самым свой художественный талант. Вот и эта «конструкция» выглядела, как произведение современного искусства, не меньше. Я не говорю, что это плохо. От религии я далек.
   Вернулся к Тотти, свернул на тропу и снова поехал вниз. Но тут же слез с велосипеда и повез его рядом, как боевого коня. Тропинка довольно крутая. Не хочу разбиться в этих горах. На середине пути сделал остановку, чтобы проверить, правильной ли дорогой иду. Тропа в этом месте делает резкий поворот, на месте которого на карте нарисован крест – для меня ориентир. Но впервые на моей памяти его здесь не оказалось. Я засомневался, правильной ли тропой спускаюсь.
   Заметил кусты земляники. Решил взять паузу и прогуляться по второстепенной тропе – пособирать ягод. Наткнулся на целые земляничные плантации. Столько земляники я в жизни не видел! В Карелии земляника тоже растет, но там ее меньше, и ягоды не такие крупные. Плюс в лесах всегда полно грибников и собирателей ягод, а здесь никого. Наевшись земляники вдоволь и насобирав целый пакет для остальных, вернулся на основную тропу. Так и дошел до крупной, по местным меркам, деревни Кампиготти.
   Из Кампиготти открывается красивый вид на Копполло. Легче найти место, откуда Копполо не видно, чем то, откуда ее можно увидеть. Копполо везде, Копполо всюду. Сегодня гора была в облаках, неприветливая.
   Вернулся к деревне Арлеса, благополучно спустился с Арины, забрался в Ронке, а потом в Рунью. Словом, все как обычно. Жалко только, что в последний раз. Скоро домой.
   Но не стану грустить. Самое время подвести итоги своим похождениям.

   13 октября

   Итак, все пятнадцать троп пройдены. Глядя на названия троп, можно по одним лишь этим названиям составить представление себе о Ламоне.
   Звон колоколов церкви Сан-Пьетро.
   Местные верования и традиции.
   Пастухи, бродящие по горам вместе со стадами коз и овец.
   Злобные дворовые собаки, как и в любой деревне.
   Перекрестки, на которых люди встречаются и так же быстро расходятся в разные стороны, при этом время и пространство здесь не играет никакой роли.
   Одинокие люди, заблудившиеся на тропах.
   Высокие горы, по которым идешь скорее вверх – к небу, чем прямо.
   Заброшенные деревни, в которых можно встретить таких интересных людей, каких не отыщешь и в многомиллионном городе.
   Лесные животные.
   Озера с прекрасной лазурной водой.
   Безумные велосипедисты, гоняющие по этим дорогам с риском для жизни, а по мне – так не иначе, как ради жизни самой.
   Змеи – иди, но всегда смотри под ноги!
   Все самые сильные качества, которые только могут быть в человеке – чтобы жить в горах нужно быть сильным.
   Камни, покрытые зеленым мхом, из которых сложены старые стены вдоль горных троп.
   Ягоды и весь разнообразный растительный мир.
   Таким представляется мне Ламон. И не только Ламон! А все то пространство, которое его окружает.
   Перейдем теперь к цифрам.
   Итого: ровно 100 километров я прошел только по 15 основным тропам вокруг Ламона. Если прибавить к ним прочие места: Каскат Салтон, Сас де Фаларес, гроты Кастело Тесино, Понт дель Буигон – получится больше ста двадцати, не считая мелких второстепенных тропинок.
   Сколько прошел в больших Доломитах – не сосчитать. Тре Чиме, Мармолада, Нуволау, Селла, Пале ди Сан-Мартино (ближайшие к Ламону высокие горы), Ведерна и Авена, Пассо Брокон – вот, где мне удалось побывать.
   Набор высоты при этом составил более 4400 метров только по пятнадцати маршрутам вокруг Ламона. Если добавить к ним Копполо, то 5800. Если добавить большие Доломиты и поездки на велосипеде, то получится больше 16000 метров.
   Свой Эверест я покорил.
   Дважды.
   Сколько проехал на велосипеде? Километров 500—700, не меньше, не считая каждодневных небольших тренировок и поездок из Руньи в Ламон.
   Карту я дорисовал. Подписал, где какая тропа, где интересные, еще не отмеченные на карте места, где легко потеряться с указанием правильного направления, характер местности. Сделал альбом с фотографиями. Интерактивную карту в интернете. Отдал все, что было в Про Локо. Надеюсь, все это пригодится будущим волонтерам и, быть может, кому-нибудь еще. А если нет, то я не расстроюсь. Говоря словами Вилька, «не я протаптываю тропу, а тропа протаптывает меня – это закон кочевника: идешь не к цели, а по направлению, идешь, как позволяет тундра». Смысл в самом пути, а не в цели и не в пройденном расстоянии, и набранной высоте (с поправкой на горы).

   14—16 октября

   В эти три дня погода стояла удивительная! Такого чистого синего неба я не видел за все восемь месяцев, что провел в Ламоне! Такое ощущение, что до этого я ходил без очков, а вчера утром вдруг нашел их возле своей кровати, вышел на задний двор, взглянул на Валлаццу и церковь Сан-Пьетро, на небо, на деревья, на деревушки… и увидел их такими чистыми, резкими, яркими, какими не мог разглядеть раньше. Я не знаю, что случилось с погодой, что изменилось в воздухе, повлияли ли на это температура, влажность, скорость ветра, но все вдруг приобрело идеальные очертания. Каждый камень, из которых сложена церковь Сан-Пьетро, каждая линия Валлаццы, каждая прожилка в скалах, каждый лепесток на деревьях… Я не верил своим глазам. Задрал голову, а небо не кончалось. Приобрело какую-то шаровидную форму и будто играло едва заметными сферическими бликами, как идеальная стеклянная форма, которую на твоих глазах выдувает мастер в Мурано – стеклодувном заводе на одноименном острове в Венеции.
   Сан-Пьетро играла свои мелодии, но и звук стал каким-то более прозрачным, видимым. Ей-богу, я видел в воздухе ноты. Валлацца будто говорила мне: «Посмотри на мня в последний раз». А Сан-Пьетро: «Послушай». С течением дня небо гасло: из глубоко насыщенного синего превращалось в бледно-серый, делая из меня дальтоника. Определить, какой это цвет, было решительно невозможно. Да и не нужно… А вечером, в каждый из трех вечеров, случилось еще большее чудо. На закате Валлацца впервые за восемь месяцев засветилась так, как светятся большие Доломиты!
   Я видел Валлаццу во все времена года, на рассвете и на закате, утром, днем, вечером и ночью, в солнечную погоду и в дождь, в снегу и в зелени, окутанную облаками и без них, как сегодня, когда облаков нет в помине… Я не видел Валллацу, потому что бывали дни во время дождя, когда она почти растворялась в пейзаже, превращаясь в своего рода «подложку» с резкостью в 30—40 процентов, когда виден лишь общий контур горы… В синем свете, в розовом, в желтом и в красном, в хорошем настроении, когда она улыбалась, и в плохом, когда, казалась, готова была обрушиться всей свой массой на Рунью, раздавить школу в один миг… Я рассматривал и фотографировал отдельные ее участки, приближая их в видоискателе на фотоаппарате, и они жили какой-то своей, отдельной от общего массива горы жизнью – заигрывали с облаками-драконами, о чем-то перешептывались с ними, щекотали им перья, подсказывали, куда лететь дальше… Я видел Валлаццу, окруженную звездами и при огромной яркой луне… и еще много и много чего, на что не хватит моей человеческой фантазии, чтобы описать, насколько красиво, разно и необычно это было… Но никогда Валлацца не светилась так, как сейчас.
   Перебирая в голове все эти виды Валлаццы, собирая некий коллаж, я поймал себя на мысли, что в одном лишь этом пейзаже вижу всё – все четыре времени года, все четыре природные стихии!
   Валлацца в снегу – зима.
   Валлацца во время дождя – весна.
   Валлацца, покрытая зеленью, – лето.
   Валлацца на фоне уже пожелтевших и покрасневших листьев – осень.
   Вода – это дождь и снег на вершине горы.
   Ветер – это облака-драконы, которые плывут вдоль гор.
   Огонь – это свет, падающий на Валлаццу на рассвете или закате, особенно как сегодня, когда она буквально вспыхнула ярким оранжевым пламенем.
   И земля – это сам камень, доломит. Сама горная порода.
   Пусть я и не провел здесь целый календарный год, но видел все четыре времени года – год природный. И понял, насколько мне повезло и настолько я счастлив наблюдать изо дня в день, казалось бы, один и тот же пейзаж, который может наскучить, а на самом деле множество пейзажей. То, о чем писал Вильк, что не нужно спешить, лучше остановиться, «застрять» в каком-то одном месте подольше, рассмотреть в деталях одну и ту же гору, лес, озеро, море, чем увидеть сто природных чудес за сто дней. Как я его теперь понимаю! Популярные идеи: «Сто чудес света», «Тысяча мест, которые нужно увидеть, прежде чем умереть» и тому подобные, которые кочуют из фильмов в журналы, из журналов в книги и обратно – это все чушь собачья. Я бы написал книгу с названием «Одно чудо света в каждый из 365 дней в году». И даже она не была бы полной, потому что год на год не приходится.
   Лучше увидеть одно место с тысячи разных сторон, чем тысячи мест только с одной стороны. Лучше наблюдать одну гору 24 часа подряд, не отрываясь, чем увидеть 24 разные горы по одному часу каждую. Лучше пройти пешком или проехать на велосипеде 100 километров по горным тропам и перевалам, чем проехать то же расстояние на машине.
   «Созерцание природы требует времени. Человек должен остановиться, замереть и позволить миру тронуться с места. В сущности, созерцание природы есть не что иное, как созерцание времени. При условии, что оно у тебя имеется, что ты им располагаешь! Всем своим временем, а не теми крохами, когда время приходится „убивать“, не зная, на что его употребить», – говорит Мариуш Вильк.
   Я хотел подняться на Валлаццу – туда есть тропинка. Но так и не успел. Эти три дня были настолько хорошими, что словно забрали все хорошее из оставшихся дней. Начиная с четверга погода стала портиться, а подниматься туда, когда все вокруг затянуто тучами, не имеет смысла. Валлацца попрощалась со мной, улыбнулась мне в последний раз. И я решил, что пусть так оно и будет.
   Как и в больших Доломитах, гора сначала слегка пожелтела, потом приобрела насыщенный желтый оттенок, стала оранжевой, золотой, начала розоветь, пока не стала насыщено-розовой, а затем пурпурной… начала гаснуть. Все это продолжалось минут пятнадцать или двадцать. Было шесть или семь часов вечера. Потом все краски улетучились, будто высохли. Пейзаж стал почти черно-белым, бледным. Доломиты – «Бледные горы». Не дает мне покоя это название. Как их можно было назвать бледными при всех тех ярких красках, которыми они светятся, переливаются и играют. Понятно, как: истинная красота трагична.
   Начало темнеть. Валлацце стало одиноко. Справа от Валлаццы показалась луна, полная и яркая, начала тихонько подниматься из-за деревьев, зацепилась за что-то на небе, повисела немного и продолжила свое движение по небосводу. Тоже прощаясь со мной. Попрощался и я с ними. Оставалось попрощаться с Копполо.

   17 октября

   Пора поставить точку в истории под названием «Официальная часть». Приехала Каприция, которая заменила Марту после ее отъезда в Мексику, приехали ребята из Фонтиго в полном составе. Даже Хесус приехал на несколько дней попрощаться с нами и со своими ламонскими друзьями. Несколько самых верных его друзей устроили в его честь званный (похмельный) обед и подарили большой торт. Это было так трогательно. Хотя по ним – вечным тусовщикам – и не скажешь, что они на такое способны.
   Когда мы уже расселись во дворе, беседуя и любуясь Валлаццей, пришел Гаррит. Зашел через ворота и сразу направился к нам, как будто прошел весь путь от Падуи до Руньи пешком. Один, без Дионы. Дионе не понравилось и в Падуе, и она уехала домой еще в июле. Гаррит тоже едет обратно. Не было с нами только Оллалы и Иллки. По понятным причинам: они остаются в Падуе до февраля – их работа рассчитана на год. Могу с уверенностью сказать, что каждый из нас с удовольствием продлил бы свое пребывание в Италии еще как минимум на четыре месяца, но наступает зима и в деревнях делать нечего: ни тебе печки, ни тебе огорода…
   За этот неполный год мы стали полноправными хозяевами своих жилищ и ездили друг к другу как будто в гости. Теперь же разбежимся в разные стороны. Расставаться не хочется. Не всем из нас понравились те места, в которых мы жили, не всем понравилась работа и круг общения… Я не могу говорить за всех. Что до меня, то в Италию я ехал с положительным настроем, который сохранил в себе в течение всех восьми месяцев, несмотря на ссоры и неурядицы, которые имели место быть, но представлял себе все это совсем иначе. Не думал, что мне так понравится Ламон и Италия, что буду делать здесь то, что делал, что найду здесь лучшую работу на свете, что буду столько путешествовать и побываю во всех местах, где я был. Самое главное, не думал, что повстречаю таких замечательных и интересных людей, со столькими познакомлюсь, столько услышу историй (а сколько я прослушал из-за плохого знания итальянского?!), в стольких праздниках и вечеринках поучаствую… Словом, все было совсем иначе. И в этом вся прелесть.
   И сразу оговорюсь. То, что в начале я называл «официальной частью» и чего сторонился, на деле оказалось лучшим из того, что случилось со мной в Италии. Если бы я приехал в Ламон один, то это была бы совершенно другая история. Не было бы никаких историй. Но все они произошли только потому, что одновременно со мной в Ламоне, а также Падуе, Фонтиго и Венеции оказались все остальные.
   Собираясь написать эту книгу, я представлял себя ее главным и единственным героем, но начав писать, в очередной раз понял, что книги пишут не о себе, а о других, что герой не я, герои все остальные. Лишь по горам я ходил в одиночестве. Но и там встречал интересных и необычных людей – скольких встретил в Ламоне, сколько людей сыграло свою роль в этой истории.
   Что до итальянского, то во время одной из бесед Джейк сделал интересное наблюдение. Хелена ехала в Италию, но совершенно не думала учить здесь итальянский язык, а выучила его достаточно хорошо. Я же хотел начать учить какой-то третий язык, но в результате забросил. Меня спросили, как я к этому отношусь, а я ответил, что совершенно нормально, потому что если бы я мог говорить на достаточно хорошем уровне, то со мной не случились бы все эти приключения: ни в полиции, ни на тропах… Конечно, нужно быть опытным путешественником и стараться не влипать в разные передряги, но иногда лучше прикинуться обычным туристом и найти себе на голову маленькие приключения. Приключения в Италии начались с самого начала. И я был этому только рад. Я сам их себе устраивал. Путешествие без приключений – не путешествие!
   Теперь уже могу признаться: в тот первый день в Италии, когда я пропустил остановку и потерял сумку, я пропустил ее специально. Знал, что из Беллотти просто так не выбраться, и отправился по Тропе в одну сторону в надежде поймать обратно машину. Мог предположить, что остаюсь на целую неделю один в школе, но не подумал закрыть входную дверь, в результате чего был ограблен. Следовало бы еще в самом начале забросить свой разваливающийся велосипед куда подальше, но я продолжал ездить с плохими тормозами и дырявыми шинами (впрочем, последнее было откровенной глупостью, нежели жаждой приключений). Открою секрет: приключения сами собой не происходят. Их нужно себе устраивать. Главное тут – не переборщить.

   18 сентября

   Так уж получается – прощальная глава, полная прощаний. На следующий день после того, как уехали ребята, я отправился прощаться с Копполо. Копполо главнее Валлаццы, поэтому отделаться так же просто – улыбнувшись друг другу – у нас бы не получилось. Чтобы сказать «до свидания» Столовой горе, на нее нужно было забраться и прошептать свое прощание на ушко. А уши у нее растут ой как высоко и далеко… Это не оборот речи. В горе действительно есть выемка, похожая на большое ухо.
   Подняться на Копполо можно двумя путями: легким – с обратной стороны горы: тропа начинается на Пассо Брокон; и сложным – пешком по лицевой стороне горы: тропа начинается в Ле Эй. Не далее как пару дней или недель назад (точно не помню, время тут стирается) Элоиза совершила подобный поход. Не перестаю ей удивляться. На вид маленькая, хрупкая девушка, а по таким горам лазает. Собственно, только мы с ней и Инес по-настоящему больны горами. Ну еще Клето. Он все-таки из Памплоны, Страны Басков, много раз бывал в Пиренеях. Хесус болен барами и девушками. Диона – морем и книгами. Гаррит – велосипедами и скейтбордом. Джейк – журналистикой и историей. Хелена – детьми и, наверное, огородом. Оллала – экологией, она в Гринписе, в настоящем. Вардани волонтерством как таковым. Чем больна Иллка, не знаю. Я помимо гор болен всем из вышеперечисленного: и морем, и книгами, и велосипедами, и детьми, и теперь еще и волонтерством.
   Конечно, я выбрал тяжелый подъем и был готов к худшему. Все, кто видел Копполо, знают, о чем я говорю. Если Валлацца еще представляет собой какое-то подобие пологого подъема, то Копполо – это просто стена. Или стол, как я ее называю. Так вот мне, подобно муравьям на рисунках Фабио Веттори, предстояло забраться на этот стол по одной из воображаемых ножек. Но подъем оказался одним из самых простых, несмотря на то, что я только что потратит все силы на то, чтобы забраться в Ле Эй на велосипеде. То ли я так поднаторел в походах по горам, то ли так хотелось забраться на эту гору. На самом деле тропинка на Копполо хорошо спланирована. Я просто шел по лесу, дышал лесным воздухом, наслаждался видами…. Только в самом конце, непосредственно перед подъемом на стену – каменистую часть горы, не поросшую деревьями, что выше двух тысяч метров, тропинка пошла круто вверх и пришлось приложить чуть больше усилий.
   И вот я «на столе». Хожу по нему ногами. Стол оказался никаким вовсе не столом, а хребтом – узким, ступить негде. Что теперь, переименовывать? Ну уж нет… Копполо именно Столовая гора – как стол для пиршества души. Виды с горы открываются невообразимые. Мне повезло с погодой. Это был последний солнечный и красивый день перед тем, как погода начала портится. С одной стороны Ламон, Ле Эй и Сан-Донато. Всё как на ладони. Только забравшись на Копполо я увидел, где на самом деле живу. Ламон находится на плато между гор. Вот она, Рунья! Вот желтенький дом соседей. А вот наша школа! Гора, на которой находится Ле Эй, отсюда кажется холмом. Я увидел все дороги, по которым проехал на велосипеде. И не поверил, что я это сделал. Многокилометровые подъемы. Дорога до Кастело Тесино, как огромный извивающийся удав.
   С другой стороны Копполо открывается вид на Пассо Брокон и горную цепь Пале ди Сан-Мартино. Последняя – грандиозных размеров, когда подъезжаешь к ней на автобусе или тем более забираешься на нее на своих двух, с Копполо представляется аккуратным рядом гор, не таким уж и большим. Горы будто выстроились в очередь одна за другой. Идут куда-то по миллиметру в год. А с лицевой стороны Копполо – Валлацца. Совсем другая, нежели когда смотришь на нее из Руньи. Не такая красивая. Снизу для нас, людей, у Валлаццы вид нарядной женщины. Сверху она будто в своем повседневном обличье. Такой ее знает только муж, Копполо. Снизу кажется, что между ними большое расстояние. Сверху – что их разделяют считанные метры, что они перешептываются друг с другом: обсуждают дела насущные, погоду, нас – людишек… Бескрайний лес, которым покрыто 90 процентов горы, представляется ровными рядами деревьев, как игрушечными.
   Все вокруг залито синим светом. Горы, выстроившиеся рядами, оказываются одна на тон бледнее другой. Последняя от тебя гора будто растворяется в воздухе, ее будто не существует, будто она лишь в твоем воображении. А между горами ползут тоненькие полоски облаков или не облаков даже, а какого-то воздушного конденсата. Небо будто изрезано сотнями и сотнями порезов. Словно сетка, которую кто-то положил сверху, а ты находишься под ней. И непонятно, что это: то ли уже расплывшиеся следы от самолетов, то ли перемешавшиеся друг с другом облака. Долины утопают в дымке. Ни дуновения ветерка. Я даже удивился. Обычно на такой высоте ветрено, а тут хоть голым ходи, что и я и сделал, раздевшись на какое-то время до голого торса.
   На Копполо два металлических креста, про которые мне рассказывала Инес еще в самом начале. Один с левого края горы, второй – с правого. Я оказался у того, что справа. Обнаружил там журнал с посланиями, которые есть почти на каждой горе, заботливо упакованный в полиэтилен, чтобы не намок. Открыл журнал, чтобы сделать запись, и увидел послание Элоизы – она ведь недавно поднималась на гору. Оставил свое, которое на этот раз написал на чистом итальянском без вкраплений английского и даже русского. А потом лег спать. На вершине горы! Было так хорошо и тепло, что не хотелось уходить. Пролежал где-то час на вершине Копполо, а потом еще долго смотрел на Ламон, прощаясь с городом. «В хорошую погоду с Копполо можно увидеть башню собора Святого Марка в Венеции», – еще одна ламонская байка, на этот раз от Артуро.
   «Если уж забрался на Копполо, то нужно пройти ее всю», – подумал я и пошел в противоположный конец горы. Но не смог отыскать дорогу и умудрился заблудиться даже на Копполо, на высоте 2086 метров! Оказался в тупике, расстроился, стал возвращаться и в этот момент случайно увидел… «львиные лапки»! Так еще называют эдельвейс – самый знаменитый цветок Доломитов, который является их главным символом, а также символом альпинизма вообще, символом людей сильных духом. Я мечтал найти его в больших горах и увидеть своими глазами, но ни на Тре Чиме, ни на Мармоладе не нашел. И только сейчас, на Копполо, в свой последний поход в горы это случилось.
   Сначала один цветок между камней. Потом еще в нескольких местах по два и три. Нашел даже целый букет: больше десяти цветов росли вместе, прижавшись друг к другу. Читая о цветке в энциклопедии, я думал, что название «львиные лапки» происходит оттого, что цветок похож на лапу льва и одновременно на львиную гриву. И только пощупав его, понял, что не только из-за формы. Цветок сухой. А поверхность самих листьев шероховатая. Скорее это даже не листья, а шерсть. А цветок – не растение, а животное. Как они растут и выживают в этих суровых условиях, на такой высоте? Летом в горах ни грамма воды.
   Спуск с Копполо прошел как по маслу. Если бы была зима и у меня были бы сани, я бы сел на них и съехал с горы. Но прежде чем начать спускаться, я прошел вдоль самого «стола» еще раз слева направо. Это отдельная живописная тропа, которая называется «Медалуна» и выделена на всех картах.
   В Ле Эй меня ждал мой верный друг велосипед и долгожданная награда, которую я предвкушал с самого начала. Спуск! Из Ле Эй в Сан-Донато, из Сан-Донато, минуя Косту, в Рунью. С этой стороны я уже забирался и горы меня тогда сильно потрепали. Настал час расплаты. У меня есть правило: «С каждой горы, на которую поднялся, я должен спуститься».

   19 октября

   Попрощался со всеми, с кем успел, в Ламоне. Так и начал прощаться – по ходу движения. Сначала зашел к Селестине, парикмахерше, у которой подстригался все это время. Подарил ей оставшуюся матрешку. Она этого совсем не ожидала и так растрогалась, что подарила мне в ответ один из своих шампуней (который у меня благополучно изъяли в аэропорте). Потом в книжный магазин. С продавщицей я не особенно подружился. Она все время ругалась на меня, из-за того что я не говорю на должном уровне по-итальянски. Так что не все жители в Ламоне милые и приветливые. Следом в магазин сувениров и подарков. С продавщицей в этой магазине мы, напротив, стали друзьями. Она провожала меня в отпуск. Встречала, когда я вернулся. Далее – в «Остерию Копполо». Попрощался с барменом, выпил последнюю чашку кофе. И в самом конце в библиотеку: вернул несколько книг и сказал «до свидания» библиотекарю, которая по совместительству работает в Про Локо, поэтому с ней мы тоже часто виделись. Все пожелали мне удачи, а я им.
   Вечером в школе была прощальная вечеринка: жарили каштаны в печке для пиццы, пили глинтвейн, играли в карты… На прощальную вечеринку пришли Артуро, Джино, Лео, Симона и многие другие – попрощался с ними. А также все ламонские чудаки, как я их теперь называю. Пришли трое их четырех грабителей, которые грабили меня в школе. Я, конечно, виду не подал. На вечеринку они пришли уже пьяными. Разговаривать с ними было бесполезно.
   Не успел попрощаться только с Флавио, который восемь месяцев назад и познакомил меня и остальных с Ламоном. Но ничего… Потому что и с остальными я не прощался: слово «арриведерчи» не прозвучало ни разу. Вместо него – «чи ведиамо».

   22 октября

   Прошли прощальные мастер-классы с детьми. На первом делали ньокки (клецки из муки и картофеля). У детишек, конечно, все получилось как нельзя лучше. Вот только стол, стулья… вся столовая, как обычно, была заляпана. Чем они только не заляпывали уже столовую: землей при подготовке рассады, клеем при работе с аппликациями, красками при рисовании, соусами во время приготовление сэндвичей, шоколадом, когда делали печенье, а теперь вот еще и тестом. Последний мастер-класс был исключением. На нем мы готовили пиццу в печи. Заранее все организовали, так что детям нужно было только разложить все красиво и украсить. В конце мы долго со всеми прощались. Эла подарила всем по самодельной тетрадке, обложки для которых нарисовала сама, все 20 с лишним штук. И хватает же у нее фантазии. Получились кулинарные книги для записи рецептов.
   Мне не хотелось прощаться с детишками. Я их полюбил и буду по ним скучать. Интересно, какими они вырастут, кто останется жить в Ламоне, а кто уедет из деревни – с этого наполовину обитаемого острова в горах – на большую землю, будет ли через пять, десять, пятнадцать лет по-прежнему работать этот образовательный центр в Рунье, может быть, переедет в другое место, школа снова станет школой. Никто этого не знает. Но только ради этих детишек, я хочу, чтобы все оставалось на своих местах, ничего здесь не менялось, а только развивалось. Пусть третий волонтерский год будет лучше второго, а четвертый лучше третьего… Не хочу, чтобы в Ламон повалили толпы туристов. Пусть сюда приезжают те, кто по-настоящему любит горы и умеет ценить природу, красоту и простоту жизни.

   28 октября

   Убрал огород. Огород полностью высох и представлял собой жалкое зрелище. Выдернул все растения, включая стебли знаменитой ламонской фасоли. Так на моих глазах она прошла весь жизненный цикл: от семечка в земле до семечка в стручке. Маленькие, не выросшие овощи забрал в качестве сувениров: две тыквы, початки кукурузы…
   Когда я только собирался ехать волонтером в Швецию или Италию, то думал про эко-деревни и даже специально начал читать кое-какие книги по садоводству, пермакультуре. Например, «Революцию одной соломинки» Масанобу Фукуоки. Но садоводство отошло на второй план. На первый вышли горы. Тем не менее, книга Фукуоки не столько о садоводстве, сколько выдающийся философский труд, в котором я нашел множество схожих с моими мыслей.
   Фукуока сетует на то, что в современном мире люди слишком много работают и постоянно чем-то заняты, при этом даже сельские жители, не говоря уже о городских, и говорит о принципе «ничегонеделания», когда ты буквально бросаешь в землю семечко и лишь поливаешь его время от времени. Ни тебе утомительной прополки, ни окучивания, ни рыхления… Ничего из того, что заставляет тебя работать даже на своей собственной земле.
   При этом все растет само и созревает! Чем тратить драгоценное время на окучивание, лучше изучить как те или иные растения взаимодействуют друг с другом, а не сооружать отдельные грядки для каждого вида (также как и в случае с животным миром – не разделять на виды), придумать простую и эффективную систему орошения вместо таскания бесконечных ведер по огороду и сажать ровно столько, сколько тебе нужно. А свободное время посвятить поэзии, философии, рисованию и прогулкам по горам и лесам.
   Я давно понял и без Фукуоки: «Ничего не делать – еще не значит быть бездельником и лентяем, вести бессмысленную жизнь, потому что далеко не во всех наших действиях, навязанных обществом, городом и миром есть смысл». Про бессмысленную работу и говорить не стоит (уже сказал), но даже на своей земле следует трудиться разумно и в меру, чтобы и труд не стал для тебя подневольным.
   При этом я за труд: и физический, и интеллектуальный. Смысл моего побега был не в том, чтобы избавиться от оков и клетки (работы и арендной платы) и провести все оставшуюся жизнь в бездействии, а в том, чтобы применять свои знания и способности к тому, что меня действительно волнует и к чему никто не принуждает.

   29 октября

   Генеральная уборка. Второго ноября школа закрывается – зимой тут никто не живет – и откроет она свои двери только в следующем году новым волонтерам. Эх, как же я буду скучать по своей комнате! Почти келье. По стенам, которые сам же и красил вместе с Хесусом, по этой простой и аскетичной обстановке, где из мебели только кровать, шкаф, стол да стул, а больше всего по виду из окна на Валлаццу и церковь Сан-Пьетро. С того момента, как Хесус переехал в Венецию, я жил в комнате один. Никто не храпит. Никто не вваливается пьяным посреди ночи. Никто не разбрасывает свои вещи – о, это было настоящим кошмаром! Он разбросал их в тот день, когда мы переехали в комнату, и собрал только семь месяцев спустя, когда собирал чемоданы в Венецию. С другой стороны, признаюсь, мне не хватало Хесуса.
   На подоконнике я собирал разные интересные находки из своих поездок по Италии и походов по горам: ракушки с пляжа в Венеции, камушки из озера Гарда, кипарисовые шишки из Неаполя и Тосканы, необычные растения из Доломитов, кусочки глины, из которой мы строили печку… Хотел взять все это домой, но понял, что все это принадлежит здешним местам, все это – часть этих мест, а потому должно остаться здесь. Лучше я приеду в Ламон еще раз, чем заберу с собой эти находки в качестве сувениров. Сувениры привозят из туристических поездок. Из настоящих путешествий в каком-то смысле не возвращаются. Потому что возвращаются другими, такими, что никакие сувениры уже не нужны.
   Я не мог себе даже представить, что комната в школе, которая раньше была чьим-то кабинетом или раздевалкой, может стать настолько родной. Что жизнь в бывшей школе может быть лучше жизни в городской квартире. В городском хаосе собственному дому мы придаем гораздо большее значение, потому что в городе это своего рода укрытие, где можно спрятаться – и укрытие это должно быть комфортным, уютным, твоим. Здесь, среди гор, где жить – по сути не важно. Это может быть школа, как у нас, или маленькая квартира в центре Ламона, как у Джино, свой дом, как у Артуро, или дом в заброшенной деревне, как у Лео… Живешь ты все равно в горах! И выходя каждый день из дома, видишь горы. Горы – твой настоящий дом.
   А еще понял, что из двух зол (без кавычек) – работы и съемной квартиры – худшее последнее. С работы всегда можно уволиться. Теряешь только деньги. Но именно отсутствие своего дома, я бы даже сказал, крова над головой, вынуждает искать работу и сковывает по рукам и ногам. Если умеешь жить просто, на жизнь нужно не так уж и много, но именно арендодатели – пусть не прямо, пусть косвенно – заставляют вкалывать на работодателей.
   Последним я передал привет в начале этой книги. Передаю первым!
   И хочу напомнить: важно не только перестать подчиняться кому-то, еще важнее не стать для кого-то господином.

   30 октября

   Несколько дней были дожди, но как только погода наладилась, я тут же все бросил и поехал на последнюю велопрогулку, чтобы в последний раз спуститься по своему любимому серпантину до Понте Ольтра. Несколько раз меня обгонял автобус. Несколько раз я его. Интересно, что где-то на полпути между Понте Ольтра и Ламоном водитель автобуса вышел из кабины и исчез минут на десять. На маршруте у него дом. Ходил обедать. Вот такая тут жизнь – спокойная, размеренная, без спешки.
   В последний день перед отъездом сделаю символический круг по Ламону, спущусь с другого любимого серпантина по направлению к Пьян дель Весково, поднимусь на Рунью… И буду таков. Эта простая возможность – встать утром, сесть на велосипед, спуститься с горки в Ламон, Косту или Ронке, подняться обратно в Рунью – была для меня истинным благом. Не знаю, вызывает ли у кого-то утренняя пробежка в городе, пусть даже в парке, такие же эмоции, какие у меня вызывали мои поездки на велосипеде и походы по горам.
   Много всего было, но если вы спросите меня, что больше всего нравилось мне в моей жизни в Ламоне, то я отвечу, что поездки на велосипеде, даже не хайкинг, когда я вставал рано утром в солнечный теплый день, пока все спали, выходил на улицу, садился на велосипед и ехал в Ламон, делал круг по городу, а дальше спускался по серпантину и возвращался в Рунью к завтраку. Минут пятнадцать. Небольшая и несложная велопрогулка.
   Иногда, когда на улице было жарко, я специально надевал не кроссовки, а сандалии на босу ногу, чтобы чувствовать, как пальцы на ногах обдувает ветер. Ветер дует в лицо, на руки, но прохладнее всего пальцам на ногах. Это было сродни полету, сродни купанию. Знаю, это опасно. Нельзя ездить на велосипеде в сандалиях, тем более по таким крутым горам. Но я не мог отказать себе в этом удовольствии. Это нравилось мне больше всего. Не подняться на 3000 метров, не увидеть с этой высоты закат в Доломитах, а потом на ней же встретить рассвет! а встать утром и прокатиться на велосипеде из Руньи в Ламон и обратно.

   31 октября

   И последнее, но не в последнюю очередь.
   Все то время, пока я жил в Италии и ходил по горам, меня вдохновляли и продолжают вдохновлять рисунки одной местной художницы. Луиза Рота Сперти родилась в городе Лекко, на озере Комо, живет и занимается творчеством в Сомане, деревушке в составе коммуны Манделло-дель-Ларио в провинции Ломбария. Я узнал о ней благодаря книге «Внутри гор. Доломиты между легендами и геологией», которую подарили Инес на день рождения, и она поставила ее в школьную библиотеку. Книга интересно устроена. Это путеводитель по Доломитам с рассказами о некоторых самых интересных и живописных тропах. К рассказу о каждой тропе прилагается карта и краткая справка по геологии данного региона. Каждый рассказ предваряет тот или иной миф или легенда ладинов.
   Ладины – это коренной народ Доломитовых Альп, входящий в группу ретороманцев (группа народов в северной Италии и Швейцарии), общей численность 30—35 тысяч человек. Ладины – романизированные потомки ретов. Реты – племена обитавшие в долинах Западных и Центральных Альп. Куда уходят корни самих ретов, неизвестно. Некоторые отождествляют их с этрусками. У ладинов свой язык, называемый ладинским, а также тирольским ретороманским, доломитским или трентинским.
   Центр ладинского языка и культуры – горный массив Селла и прилегающие к нему области: Бадиа, Корвара, Ла Вал, Канацеи, Моэна, Агордо, Алегге, Ауронзо ди Кадоре и другие.
   На ладинском говорят в регионе Трентино – Альто-Адидже в провинции Тренто и в провинции Больцано-Боцен – Южный Тироль, где он признан официально, а также на севере провинции Беллуно, где он имеет статус охраняемого языка. У ладинского есть несколько распространенных диалектов в зависимости от того или иного региона. Ладинский письменный базируется на латинском алфавите с добавлением нескольких букв. В целом надписи на итальянском и ладинском (а также французском и испанском) очень похожи.
   Как устный, так и письменный язык используют в официальных учреждениях, на указателях на дорогах, преподают в школах. Название языка означает «вульгарная латынь». Ладинский язык часто ассоциируют с пережитком диалектов вульгарного латинского, оставленного после романизации Альп.
   Во времена Римской империи ладины подпали под влияние германцев, а затем Австрийской Империи и прошли, таким образом, процесс германизации. Во время первой мировой войны Италия захватила часть территории Южного Тироля. Эту часть Италии назвать Италией можно лишь с натяжкой. Поэтому я зову Ламон последним итальянским городом.
   В книге 16 рисунков Луизы. Тема ее творчества – горы. С 1972 года она рисует Доломиты. Но не просто горы, а их мифы, легенды, верования и сказки… У ладинов, как и у любого народа, конечно же, есть свои предания. О королях и принцессах, горных пастухах, деревенских жителях, драконах и прочих невероятных существах, коварных злодеях и простодушных простаках, доблестных рыцарях, а также всевозможных природных явлениях и горах, которые на рисунках Луизы будто живые: кричащие камни, плывущие по небу облака, танцующие деревья…
   Оригинальные рисунки сделаны черным карандашом, наподобие рисунков Фабио Веттори. При этом каждая деталь прорисована с такой точностью и так глубоко, что веришь скорее в обратное – что сами рисунки и их автор не существуют в реальности, а реальны сами мифы, герои их населяющие, краски и горные ландшафты. Подобно муравьям Веттори, на рисунках Луизы тоже есть некий главный элемент, а иногда и не один, который она выделяет цветом. И цвета эти сложно определить однозначно: змеиный зеленый, красный кровавый, небесный голубой… Цветные персонажи или элементы рисунков моментально притягивают внимание – оторваться от них сложно, но когда все же начинаешь рассматривать остальные черно-белые части картины, приходишь в еще больший восторг. Другими словами, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В своих походах по горам, особенно в окрестностях Ламона, я видел это своими глазами. Видел кричащие камни, видел облака, плывущие по небу, видел танцующие деревья и еще много всего удивительного и прекрасного.
   У Луизы огромное количество рисунков, которые она объединяет в циклы, посвященные той или иной горе или области Доломитов. Как сама она говорит, ее любимая гора – Пельмо, которую еще называют «Троном бога», потому что гора похожа на трон. Рисует она и другие горы, например, Гималаи. Но это согласитесь, уже совсем другая история. Мы с вами в Доломитовых Альпах.
   Подобно Александру Афанасьеву в России, известным собирателем мифов и легенд Доломитов был Карл Феликс Вульф.
   Родился он в 1879 году в семье австрийского офицера. Семья Вульфа переехала в Больцано, когда он был еще маленьким. Там он и услышал первые легенды ладинов от своей няни из Валь-ди-Фассы, долины, ныне одного из горнолыжных курортов Доломитовых Альп. Позже он начал общаться с некоторыми ладинами, которые пытались возродить язык и местные традиции, и с тех пор не переставал бродить по Доломитам с блокнотом и карандашем, расспрашивая местных жителей, особенно пожилых, о легендах и преданиях. Сначала его интересовала лишь долина Фасса, но потом он стал собирать легенды везде вплоть до Кадоре и Альпаго. Умер он там же, в Больцано, в 1966 году.
   Многие критиковали его за то, что он записывал свои легенды не слово в слово, как услышал от местных жителей, а добавлял к ним что-то от себя, дописывая пропущенные детали и редактируя легенды, будучи сам писателем, поэтом и журналистом. Но они не становились от этого хуже, а быть может, даже делались лучше. По большому счету, кому какое теперь дело, как звучала в точности та или иная легенда. На то она и легенда, чтобы каждый новый ее толкователь добавлял в нее что-то свое.
   По результатам своих исследований он опубликовал множество статей в газетах и журналах, и три книги: «Бледные горы», «Душа Доломитов» и «Белые альпийские розы из Доломитов», которые доступны и сегодня. Первая из них на английском языке, все три на немецком и итальянском. Но, к сожалению, не на русском. Мне захотелось перевести хотя бы одну из легенд. Выбор свой я сделал не случайно. Ею и заканчиваю книгу.

   Цветной блеск озера Карецца

   В зеркале воды озера Карецца можно увидеть все цвета.
   В Доломитах есть и синие, и зеленые озера, но озеро Карецца не похоже ни на одно из них, потому что переливается и синим, и зеленым, оттенок за оттенком, мерцает голубым, желтым, оранжевым, красным и пурпурным.
   Некоторые думают, что это, должно быть, из-за блеска драгоценных камней, по легенде спрятанных на дне озера, но это не так. То, что видят на озере Карецца, не искры драгоценных камней, а цвета радуги. Поэтому озеро Карецца называют еще «радужным», и говорят, что радуга распалась в нем на цвета.
   А случилось это так…
   Когда-то давным-давно в озере Карецца жила прекрасная водная нимфа (русалка). Обычно она сидела на берегу и пела, но быстро ныряла в воду, если кто-то подходил близко. В большом и густом лесу у подножия горной цепи Латемар жил злой волшебник, который, увидев однажды нимфу, решил, что она должна принадлежать ему.
   Каждый день он приходил на озеро, чтобы ее поймать, и каждый раз маленькая нимфа при виде его исчезала в воде, из-за чего он приходил в бешенство и начинал посылать тысячи проклятий. Иногда гнев настолько охватывал его, что он создавал над Латемаром ужасные грозы и испускал дюжины молний в озеро. Но нимфе было все равно, и она лишь смеялась над его яростью.
   Некоторое время спустя он понял, что таким образом ему ничего не добиться и нужно попробовать другие способы. С помощью черной магии он превратил себя в выдру и на другой день начал осторожно пробираться через лес к озеру.
   Нимфа сидела на берегу и пела. Он услышал, как она поет, еще из леса и подумал: «На этот раз ты от меня точно никуда не денешься!» Обычно, когда нимфа пела, на ее голос слетались белые голуби и рассаживались на деревьях в лесу, чтобы послушать и поучиться у нее искусству пения, потому что сами голуби не умеют петь, а только еле слышно ворковать. Так случилось и в этот раз.
   Увидев выдру, голуби начали громко ворковать и тревожно порхать вокруг, чтобы предупредить нимфу. Маленькая нимфа увидела встревоженных птиц, почувствовала опасность и нырнула в воду.
   Волшебник выскочил на берег, прыгнул в озеро и поплыл за ней. В воде, однако, она была быстрее его.
   Волшебник был в ярости из-за того, что голуби предупредили нимфу, и решил срубить все деревья в лесу, чтобы птицы не смогли на них больше сидеть, но тут же понял, что в этом случае не оставит укрытия для себя.
   Не зная, что делать, возмущенный и раздраженный, он отправился в горы Розенгартен, в пещеру, где жила старая ведьма, Ведьма валунов, как ее еще называли. И поведал ей о своих несчастьях. Ведьма рассмеялась и сказала:
   – Ты называешь себя волшебником, но не способен справиться даже с маленькой нимфой. Ребенок – вот ты кто, а не волшебник!
   Волшебник разозлился еще больше, объясняя, что поймать нимфу не так просто, как кажется. Он даже спросил совета у других волшебников, но они знали не больше его самого.
   Услышав это, ведьма рассмеялась еще больше, но все же дала ему совет, потому что она была ведьмой, а он был злым волшебником и делали они одно черное дело.
   – Маленькая нимфа, – сказала она, – никогда не видела радугу. Сделай над Латемаром радугу и опусти один ее конец в озеро. Как только нимфа увидит блестящую радугу, ей будет любопытно узнать, что это такое. Тем временем превратись в старого торговца с длинной белой бородой и набей полный мешок браслетов, мишуры и других украшений. Спустись с Латемара в лес и выйди на берег озера, но не крадясь, как ты делал раньше, а громко шагая, как будто прогуливаясь без дела. Схвати в озере радугу и прокричи: «О, как прекрасны эти изящные тонкие ткани, покрытые воздушными драгоценными камнями!» Отрежешь от радуги кусочек и положи его в свой мешок, но при этом сделай так, чтобы из мешка выпали украшения. Маленькая нимфа, никогда не обладавшая подобными вещами, будет не в состоянии контролировать свое любопытство и попытается с тобой заговорить. Но будь терпелив и не пытайся схватить ее сразу, а сначала расскажи ей о принцессах, живущих в Доломитах, которые покупают у тебя браслеты и мишуру. Скажи, что ты торговец и в мешке у тебя есть любые украшения. И только тогда пригласи ее посмотреть на свои товары. Нимфа будет не в состоянии больше сопротивляться и подплывет к тебе. Тут ты ее и схватишь!
   Волшебник поверил ведьме и был рад тому, что он у него появился надежный план действий, который на этот раз точно сработает.
   В тот же день он взобрался на Латемар, создал радугу и опустил один ее конец прямиком в озеро.
   Как только радуга коснулась воды, нимфа вынырнула, чтобы посмотреть на блестящие переливающиеся цвета.
   Волшебник увидел это и тут же помчался вниз с горы через лес к озеру. Он был настолько воодушевлен тем, что его план сработал, что забыл принять облик торговца и шел через лес в своем обычном виде. И даже выйдя на берег озера не вспомнил о том, чтобы превратиться в торговца. Голуби снова предупредили нимфу, она увидела волшебника и нырнула обратно в воду.
   Волшебника охватила такая ярость, какая не охватывала его раньше. Он был так разозлен собственной глупостью, что вырвал все деревья в лесу и разбросал их по горам, схватил радугу и целиком бросил ее в озеро. Затем, раздосадованный, он убежал в горы, и никто никогда его больше не видел.
   Радуга распалась в воде на цвета, и они растеклись по всему озеру.
   Вот почему вода в озере Карецца переливается всеми возможными цветами. Но это не цвет самой воды, а цвета радуги, которые отражаются в зеркале воды.
   Поэтому ладины и называют озеро Карецца – Радужное озеро (на-ладинском: Lek del Ergibande).

Эпилог. Свободный человек

   Двенадцать человек играли в игру. Было это восемь месяцев назад, в первый дни марта, после нашего приезда в Ламон.
   Цель игры заключалась в том, чтобы определить свою индивидуальность, по-английски – «айдентити» (identity). Так это произнесла Марта – ведущая игры. Языком общения был английский – это на многое влияет (и многое объясняет). «Айдентити» означает также: идентичность, тождество, одинаковость, тождественность, подлинность, личность, своеобразие, отличительная черта, особенность, опознание…
   Для этого каждому из игроков она предложила выбрать только десять вещей, которые, как ты считаешь, характеризуют тебя лучше всего и составляют твою индивидуальность. Под этим словом я тогда понял почему-то именно личность.
   Для пущего эффекта каждое из десяти слов Марта предложила написать на отдельной бумажке. Вот что я выбрал: свобода, дом, творчество, музыка, путешествия, северная природа, философия, солнце, краски, радуга. Хотя, если подумать, то десяти у меня не набралось, потому что последние три есть по сути одно и то же. Сделать это оказалось непросто. Несколько минут я ломал голову над тем, что же характеризует мою личность. Остальные тоже были в раздумьях.
   Марта нашла где-то корзину и пошла по кругу с просьбой бросить туда одну из бумажек. «Что? Какую?» – никто ничего не понял. «Бросайте, бросайте… одну из бумажек», – повторила Марта, но правил игры не объяснила. Что я бросил, уже не помню. Пусть это будут «путешествия». Что написали другие участники игры, не знаю. Игра была анонимной. Марта обошла всех – мы сидели в гостиной в тесном кругу – выдержала паузу, а потом снова пошла по кругу с той же просьбой. Тут дошло до всех и сразу…
   Правила игры заключаются в том, чтобы последовательно отказаться от тех вещей, которые ты сам же и выбрал, кидая в корзину бумажку за бумажкой. Смысл – в том, чтобы отсеять менее значимые для себя характеристики и оставить в конце только самое важное. При этом сколько бумажек можно будет оставить: одну или две, или три – Марта не сказала. Это и будет характеризовать тебя, как личность. Так по-крайней мере правила игры понял я. Как потом выяснилось, разные участники игры поняли ее по-разному.
   Что я никому и никогда не отдам, я знал с самого начала и без всяких игр. Поэтому и посмеивался в душе над этой глупой затеей. Самое важное для меня – свобода. Я свободный человек, а уже потом путешественник, писатель, философ… Свобода – самое важное! Но я не думал, что отказаться от остального будет так сложно.
   Как я могу отказаться от путешествий, ведь я так люблю путешествовать? Но ведь и в одном городе (деревне), в одной стране можно прожить. И бросил в корзину путешествия. Как я могу отказаться от солнца, ведь оно дает жизнь всему, в том числе и мне? Но ведь живем мы в Санкт-Петербурге, где только 60 солнечных дней в году и ничего. И бросил в корзину солнце. Как я могу отказаться от творчества, ведь это все что я умею? Но ведь можно и просто трудиться на своей земле, а чтобы сочинить стихотворение так вообще ничего не нужно. И бросил в корзину творчество. Как я могу отказаться от музыки, ведь она дарит мне столько эмоций и вдохновения? Но ведь сам не раз говорил себе, что люблю тишину больше, чем музыку. И бросил в корзину музыку.
   Не знаю, что творилось внутри у других участников игры, но было видно, что выбор дается нелегко не только мне. У всех были серьезные лица без единой улыбки, что было даже странно после нескольких дней безудержного веселья, походов по барам, шуток, игр и дурачеств…
   Признаюсь, я терпеть не могу подобные психологические игры. Терпеть не могу психологию. Не считаю ее наукой. Над людьми нельзя ставить подобные и вообще любые эксперименты, а это именно то, чем занимается психология. Это враждебная человеку наука, псевдонаука. Я люблю философию. Философия – мирная. Философия помогает разобраться в себе. Изучает разум и душу, а не переплетение нейронов в мозгу. Философию я и бросил в корзину следом за музыкой.
   Игра мне по-прежнему не нравилась, но я понял, что она довольно интересная. Я считал и считаю себя свободным человеком, но никогда раньше не задумывался на тем, а могу ли я отказаться от чего-то в пользу свободы или наоборот. Просто потому что до описываемого случая никто и никогда не ставил передо мной такой выбор и не было необходимости его делать. Я был и писателем, и философом, и путешественником… одновременно.
   Но во время игры понял, что, каким бы сложным не был выбор, я могу отказаться от себя, как от путешественника, могу прожить без музыки и творчества и даже без северной природы, ярких красок и радуги, которые я выбросил в корзину следующими.
   Прошло какое-то время, и я, кажется, даже перестал их жалеть, они навсегда скрылись, перемешались вместе с чужими бумажками в корзине. Меня волновало лишь то, что по-прежнему было у меня в руках.
   Марта продолжала нарезать круги. С каждой новой бумажкой становилось все сложнее и сложнее делать выбор. Чем меньше бумажек оставалось в руке, тем сильнее я их сжимал. Взгляд мой становился все более недовольным и даже озлобленным. Марта, похоже, сама уже была не рада, что все это затеяла.
   Игра подходила к концу. У меня остались только два слова: свобода и дом. Потому что помимо свободы, самое важное для меня – это дом. Дом в прямом смысле слова, семья, воспоминания о прожитых годах, будь то хорошие или плохие… Другими словами, весь жизненный опыт, мысли и чувства, которые я испытываю… Понятие это многогранное. «Ну хорошо. Самое важное у меня в руках», – сказал я себе. И успокоился.
   «Молодцы, у вас осталось по две бумажки. Это и есть то, что характеризует вашу индивидуальность, – сказала Марта железным голосом. – Итак, а теперь положите в корзину последнюю бумажку!» «Что-ооо?! – спросили мы почти хором. – А две оставить нельзя?» «Нет», – ответила Марта, как отрезала.
   Выбрать из последних двух слов было сложнее, чем отказаться от восьми предыдущих. Я посмотрел на слова «свобода» и «дом» и подумал о том, что было бы лучше, если бы я отказался от одного из них по ходу игры, а не оставил в конце. Какая уже разница… Игра мне снова разонравилась.
   Я всегда думал и продолжаю думать, что нет ничего важнее свободы. Я уверен в этом, готов за это умереть. И знаете, что я положил в корзину? Свободу. Свою свободу я отдал. Дал загнать себя в клетку, заковать в цепи… А дом оставил.
   «Кто-нибудь хочет прокомментировать? – спросила Марта. – Вы не обязаны раскрывать то, что оставили или отдали, если только кто-то хочет». «Я оставил панк-рок», – сказал Джейк и улыбнулся. А Диона отказалась от дома (у нее была такая бумажка), а оставила в конце бумажку со словом «переводчик», потому что это то, что она делает в жизни. Я от себя, как от писателя, напомню, отказался. Примерно так же поступили и остальные. Не знаю уж у кого какие были бумажки. Хесус выбрал пенью – братву с Майорки, что в каком-то смысле схоже с моим выбором. Кроме нас лишь Вардани также оставила в конце дом.
   Это была самая глупая игра на свете! Не нужно было воспринимать ее так серьезно. Цель игры заключалась в том, чтобы определить свою индивидуальность, а не личность. Занятие или какое-нибудь хобби, как сделал Джейк. Оказалось, что это разные понятия. И я пожалел, что плохо знаю значения некоторых слов в английском языке. Все это поняли. И всем стало неудобно. Перед самими собой, друг перед другом, перед Мартой, а Марте перед нами. Неудобно, потому что для кого-то эта глупая игра превратилась в реальный выбор, а для кого-то так и осталась игрой.
   Сразу как закончилась игра Марта ушла к себе в комнату и не показывалась до конца дня. И даже когда появилась снова на людях, на ней по-прежнему лица не было. Мы потом вспоминали об этой игре пару раз. Но никто не хотел об этом говорить. Хесус назвал ее «травмоопасной». Как всегда в точку. Последнее его крылатое слово, которое было на самом деле одним из первых.
   Игры была анонимной. Тем не менее, я показал Марте и остальным, что оставил в конце. С виду я был спокоен: моему дому ничего не угрожает. Но внутри меня все перевернулось. И у меня не поднялся язык сказать, что перед этим я отдал свою свободу. В этом был смысл игры для меня. Не в том, что ты оставил, будь то панк-рок или твой дом, а в том, что ты выбросил перед этим, чем пожертвовал ради чего-то или кого-то другого. Я не мог поверить в то, что расстался со своей свободой спустя лишь несколько дней после того, как сбежал из родного города, как сжег трудовую книжку в венецианском порту и утопил ключи от съемной квартиры в венецианской лагуне, спустя несколько дней после того, как долгожданную свободу обрел.
   Так в самом начале своего путешествия в поисках свободного труда, сам того не подозревая, я сделал выбор и решил то, каким будет его конец.

   В художественных произведениях, а также в фильмах принято сообщать в конце о том, что стало с главными героями. Не знаю, хотели ли мои друзья стать героями этой книги, но уж так вышло. И ничего с этим теперь не сделаешь.
   Марта открыла в Мексике отделение нашего Гринписа и нашла любовь.
   Инес проводит третий по счету сезон в Ламоне с новыми волонтерами. В этом году в Ламоне по традиции два волонтера из Испании. Северную же «линию» продолжили две девушки из Прибалтики. Из «волонтерских точек» исключили Падую, но добавили города Ровиго и Венецию. В Фонтиго все по-прежнему.
   Хесус тоже трудоустроился в наш Гринпис и руководит! волонтерами на проекте по благоустройству парка на одном из островов в Венеции, где пришвартована яхта, про который я рассказывал, но мне кажется, больше изучает уже местные бары, продолжая совмещать и то, и другое. Как он сам мне сказал в одну из последних наших встреч: «Ламон и горы мне нравятся. Но я понял, что Венеция и море мне ближе». Еще бы!
   Элоиза сначала присоединилась к падуйской группе до февраля, а потом осталась работать в Ла Менте Коммуне, где открыла новое направление по производству одежды, ремней, аксессуаров и тому подобного, в том числе на велосипедную тематику. И уже успела сменить и это занятие, чтобы осуществить свою давнюю мечту, о которой рассказывала нам еще в Ламоне. Сейчас она работает волонтером где-то в Патагонии, на краю света.
   Оллала работает в итальянском отделение настоящего Гринписа и путешествует по стране.
   Гаррит вернулся к Дионе в Берлин, где они нашли дешевое жилье и, надеюсь, каждый работу по душе. Больше ничего про них не знаю, потому что они почти не пользуются интернетом и даже на почту отвечают редко, избегают многих так называемых «благ» цивилизации, пьют, например, только из металлических бутылок, которые всегда носят с собой, а не из пластиковых! (чтобы не увеличивать мусор), словом, очень продвинутые в этом плане люди.
   Вардани вернулась в Армению (в планах у нее было открыть свою волонтерскую организацию), а Иллка в Албанию (она тоже хотела продолжать заниматься волонтерством).
   Джейк переехал к Хелене в Словакию, сказав, что будет скучать по Средиземноморью. Но, наверняка, часто бывает дома и пишет для испанской прессы.
   Клето нашел работу в Фонтиго или где-то рядом, по его словам, тяжелую, и остался в Италии. Хочу, чтобы он поскорее от нее избавился и снова стал волонтером.
   Я… А что я? Никакой я не герой этой книги, а ее автор. Но так и быть. Расскажу и про себя.
   Я вернулся в Россию лишь на месяц, чтобы сделать новую визу, на этот раз французскую, и не успев отойти еще от жизни в Италии, отправился волонтером во Францию, на этот раз самостоятельно без каких-либо спонсоров, волонтерских программ и организаций, продолжать свое путешествие по Европе в сторону Португалии, трудиться дальше и ходить по новым тропам… Но оказавшись во Франции понял, что ничего из этого не выйдет.
   Эта книга должна была стать лишь первой книгой в цикле «Рассказов трудяги». Я планировал написать еще три или четыре подобные книги о каждой новой стране, о каждом новом месте, о каждом новом волонтерском опыте… И в этом случае книга должна была стать чередой историй, книгой-путешествием – месяц тут, месяц там, посвященной все той же теме – разнице между работой и трудом, только в новых местах, с новыми героями и приключениями…
   Моей целью было ехать дальше, продолжать движение, не сидеть на месте. Это, как мне тогда казалось, и есть свобода – путешествие, смена мест, странствие… Но уже тогда в моей голове появились сомнения. Горы не отпускали.
   Во французских Пиренеях по аналогии с Доломитами я нашел аналогичную деревушку, еще меньшую чем Ламон, всего 700 жителей, где нет вообще ничего, лишь почта, булочная, магазин и два бара и поначалу даже сравнивал две деревни и горы, которые их окружают: церковь в Ламоне и церковь в Элет, вид на Валлаццу и вид на Байгуру, Страну Басков и ладинов, французский и итальянский языки, басский и ладинский. Еду, которую пробовал, работу, которую делал, людей, с которыми знакомился, дом, в котором жил. Был у меня даже велосипед, на котором я изучал окрестности. Но чем дальше я старался «сочинить» новую историю, новую тропу, основываясь на новом опыте, тем лучше понимал, что никакой истории на этот раз нет.
   Пиренеи – не Доломиты (точнее, Доломити – с окончанием на «и»). Элет – не Ламон. Байгура – не Валлацца. Баски – не ладины. Французский – не итальянский, а басский – не ладинский. Французский сыр, суп и багеты – не итальянская пицца, полента и фаджоли. Строительство стен из булыжников – не строительство печки для пиццы из мягкой глины. Волонтеры-одиночки – не группа из двенадцати «апостолов». А работа в такой группе: с шутками, играми – не работа в одиночку. И наконец тамошний, по-нашему, «Дом писателей и художников», огромный старый дом с 800-летней историей и при этом комфортабельными комнатами в аренду за тысячи евро – это далеко не бывшая школа в Рунье, она же хостел с металлическими койками, где у меня была своя «келья».
   В Ламоне все завертелось сразу и быстро. Один день сменял другой, одно событие – другое. Даже когда нечего было делать и за окном лил дождь, даже в этом я находил вдохновение. Во Франции не происходило ничего, а если и происходило, то не вызывало тех же эмоций, даже бесконечная дождливая зима с ураганными ветрами в Стране Басков. Я пытался учить французский, но продолжал по инерции говорить по-итальянски, тем самым вводя в замешательство французов, вставляя то одно, то другое итальянское слово между английскими, французскими и русскими. Все, что случилось со мной в Ламоне, будто должно было случиться и никак иначе. Во Франции меня, казалось, никто не ждал.
   Подготовка к путешествию в Италию заняла ровно столько, сколько длилось оно само. Во Францию я рванул не глядя, так до конца и не поняв, хочу ли я этого сам. Путешествие в Италию и не было путешествием – сменой мест. Я приехал в одно место и прожил в нем год. Во Франции за три с половиной месяца я успел объехать всю страну по кругу и пожить в трех разных местах. Восьми месяцев в Ламоне – было мало. Трех с половиной во Франции – много. Я не дождался окончания визы, которую сделать удалось с большим трудом, и уехал раньше. И пусть во Франции у меня были свои приключения, о которых я когда-нибудь расскажу, они не шли ни в какое сравнение с теми, которые были у меня в Италии, Ламоне и Доломитах.
   Самое главное! Во Франции не было Хесуса, моего антагониста, антигероя и главного «злодея» этой истории, без которого все мои «добрые» дела (походы по горам) в противоположность его «злым» (походам по барам), потеряли бы всякий смысл. А вместе с ним и всех остальных героев этой книги. «Важно не то, куда лежит твой путь. А кого ты встречаешь на пути», – Мариуш Вильк.
   В то же время два месяца в «Доме художников» (всегда мечтал пожить в подобном месте) не прошли даром и были одними из самых плодотворных в мое творческой жизни. Там я начал писать эту книгу: главу за главой, тропу за тропой, и чем дальше я погружался в итальянскую историю, которую, казалось бы, уже пережил, тем меньше меня интересовала французская, творящаяся здесь и сейчас. Написание книги, как говорит Мариуш Вильк, это тоже своего рода путешествие и даже выдвигает теорию о том, что путешествие это более реальное чем то, что ты совершил, потому что первое – стирается, подобно тому, как гаснут Доломиты, превращаясь из ярких в бледные горы, а вот чувства, которые ты при этом испытал, мысли, которые у тебя это вызвало ¬ – более реальные, потому что к ним всегда можно вернуться, поделиться ими с другими людьми. Тем самым я усвоил один важный жизненный урок – не следует начинать новое путешествие, новую историю, если не закончились предыдущие. Лишь во Франции я по-настоящему понял, что Ламон стал мне вторым домом.
   Мне не оставалось ничего другого, как прервать свое путешествие и вернуться домой, в свой первый дом, чтобы написать там о втором. Писать в путешествии я не смог. Вернуться домой означало необходимость вернуться к тому, от чего я убежал: искать работу, делать новую трудовую книжку, снимать квартиру, учиться пользоваться ключами.
   Работа, квартира – все это теперь не имеет значения. Все условности перестали для меня существовать. Найду работу. И так же легко ее брошу, записавшись в новый волонтерский проект или просто отправившись на вольные хлеба: путешествовать, странствовать… Сделаю новую трудовую книжку, в которой появятся новые главы моей рабочей истории. Сожгу и вторую – в Венеции или любом другом портовом городе: Хельсинки, Лиссабоне, Вальпараисо, Гаване – куда занесет судьба. Придется снимать квартиру. Учиться пользоваться ключами. Но лишь на время, пока снова что-нибудь не придумаю.
   Не знаю, как для остальных, но для меня школа в Рунье стала школой в буквальном смысле слова, где я учился не только жить в гармонии с природой, видеть смысл в самых простых вещах и получать от них удовольствие, ходить по горным тропам и ездить по ним на велосипеде, изучать горы, включая и растения и животных, которых их населяют, знакомиться и общаться с местными жителями… Я учился жить свободно.
   Но оказавшись дома понял, что даже этого будет недостаточно. Нельзя вкусить свободы, а потом вернуться к тому, что никогда не любил делать. Нельзя быть свободным наполовину, одну треть или одну четвертую… Ты либо свободен, либо нет.
   Жить в городе я больше не хотел и не мог.
   Так я оказался в Приветнинском, о котором вспоминал все время, пока жил в Ламоне и которому посвятил немало строк в этой книге, чего совершенно не планировал делать. На русском севере. На Карельском перешейке. Между Балтийским морем и дремучими лесами. Дома. Чтобы написать здесь последние строчки этой книги, сделать последние шаги по последней ее тропе… Это и есть тропа, которую проложил я. 19.45. В ушах зазвенела Сан-Пьетро. В Приветнинском я теперь вспоминаю Рунью, Ламон и Доломиты. Тропа замкнулась. Здесь, а не во Франции, Испании или Португалии я ставлю точку в этой истории.
   Лишь полтора года спустя после этой, как сказал Хесус, «травмоопасной» игры, я понял, что по-настоящему свободен не тот, кто считает себя таковым, не тот кто кричит о своей свободе и протестует против всего, что сковывает человека, но тот, кто готов отказаться от своей свободы ради чего-то другого. Как бы трагично это ни звучало и как бы нелепо применительно к данному конкретному случаю не выглядело. Свобода – не путешествие, пусть оно и дает известную степень свободы. Свобода – это быть дома, никуда не спешить, наблюдать, как мимо тебя проплывает время, глотать каждую его живительную каплю, а не продавать за деньги, трудиться на своей земле, заниматься творчеством и спортом, и бродить по миру маленькими шажками, изучая каждое место с тысячи разных сторон.
   И все же… Когда игра закончилась и все двенадцать игроков вздохнули с облегчением, я взял корзину Марты и достал оттуда свою предпоследнюю бумажку. Слово «свобода», написанное почти засохшим фломастером на клочке бумаги, материализовалось для меня окончательно. Насколько, что я не хотел даже оставлять его в корзине.
   Никогда моя свобода не будет валяться в какой-то корзине!
   Так заканчивается первая книга «Рассказов трудяги» и второй не будет.

Финальное напутствие восточного мудреца

     Сын мой

     Стремись походкой твердою идти.
     Обидят – за обиду отомсти.
     Останешься голодным – не грусти.
     Но смелым будь и мужественным, сын мой.

     Не будь чванливым, как неумный бай.
     Напрасно сил своих не расточай.
     И пусть тобой гордится отчий край,
     И пусть народ тобой гордится, сын мой.

     Трудись. И утром, сон стряхнув едва,
     Закатывай повыше рукава.
     И хоть услышишь льстивые слова,
     В беспечности не пребывай, о сын мой.

     Людей цени всегда по их делам,
     Не обижай друзей, но мсти врагам.
     Подобострастным не внимай словам,
     Беги дурного смолоду, о сын мой.

     Нет у тебя халата – ничего,
     И денег маловато – ничего,
     Услышишь смех богатых – ничего.
     Знай цену людям и себе, о сын мой.

     Умей, мой сын, почувствовать душой,
     Где человек хороший, где плохой.
     И за достойным светлою тропой.
     Безропотно, бесстрашно следуй, сын мой.

     Сказал – от слов своих не отступай.
     Ничтожным людям тайн не доверяй.
     И никогда друзей не обижай,
     Но недругов ты не щади, о сын мой.

     Богатством завладеешь – не гордись
     И роскоши ненужной сторонись.
     Сиротам помогая, не скупись.
     И честен будь и прямодушен, сын мой.

     Для своего народа будь хорош,
     А если враг озлобится, ну что ж.
     На свете без врагов не проживешь,
     Отважным будь и сильным будь, о сын мой.

     За то, что не по силам, не берись
     И к должностям высоким не стремись,
     Неправду говорить остерегись,
     Пред тем, как говорить, подумай, сын мой.

     Чем с ненадежным, лучше одному
     Идти, не одолжаясь никому.
     Цени своих друзей по их уму,
     Друзей неумных избегая, сын мой.

     И где б тебя ни встретила весна,
     Ты помни – есть родная сторона:
     Обширен мир, но родина одна,
     И ты не забывай об этом, сын мой.

     Всегда, мой сын, отца и мать цени,
     Стремись согреть осенние их дни.
     Не забывай, что ближе нет родни,
     Своей судьбой ты им обязан, сын мой.

     Отважен будь, но даже смерть презрев,
     Не говори, что ты бесстрашный лев.
     Обуздывай в себе неправый гнев,
     Но не смиряй гнев справедливый, сын мой.

     Утешь своим участьем бедняка,
     Не пожалей последнего куска,
     У бедняка цель жизни далека,
     Подай ему на счастье руку, сын мой.

     Наш путь далек, а на пути – овраг,
     Его пересечешь – достигнешь благ.
     Ты юн еще, отец тебе не враг,
     Всегда блюди завет отцовский, сын мой.

     Бердах

Список литературы

   1. Мариуш Вильк. Волчий блокнот / Пер. с польск. И. Адельгейм. – СПб.: Новое литературное обозрение, 2006. – 216 с.

   2. Мариуш Вильк. Волок / Пер. с польск. И. Адельгейм. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2008. – 248 с.

   3. Мариуш Вильк. Тропами северного оленя / Пер. с польск. И. Адельгейм. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2010. – 240 с.

   4. Мариуш Вильк. Дом над Онего / Пер. с польск. И. Адельгейм. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2012. – 256 с.

   5. Мариуш Вильк. Путем дикого гуся / Пер. с польск. И. Адельгейм. – СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014. – 248 с.

   6. Петр Вайль. Гений места. – Москва: Corpus, 2010. – 448 с.

   7. Тициано Скарпа. Венеция – это рыба / Пер. с итал. Г. Киселев. – Москва: КоЛибри, 2010. – 256 с.

   8. Джек Керуак. На дороге. – Москва: Азбука-Аттикус, 2012. —384 с.

   9. Махатма Ганди. Моя жизнь. – Санкт-Петербург: Лениздат, 2012. – 528 с.

   10. Наоми Кляйн. Доктрина шока. – Москва: Добрая книга, 2011. – 656 с.

   11. Гесиод. Труды и дни. Полное собрание текстов / Пер. с древнегреч. О. Цыбенко – Москва: Лабиринт, 2001. – 254 с.

   12. Джон Стейнбек. Райские пастбища. Собрание сочинений в 6 томах. Том 1 / Перевод с англ. Е. Коротковой – Москва: Правда, 1989. – 400 с.

   13. Генри Дэвид Торо. Уолден, или Жизнь в лесу / Пер. с англ. З. Е. Александровой. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2014. – 352 с.

   14. Масанобу Фукуока. Революция одной соломинки. Введение в натуральное земледелие / Пер. с англ. – Москва: Аккоринформиздат, 1993. – 119 с.

   15. Бердах. Избранное / Перевод с каракалпакского Н. Гребнева. – Ташкент: Издательство ЦК Компартии Узбекистана, 1984. – 112 с.

   16. George Orwell. 1984. – New York: Singlet Classic, 1950. – 328 p.

   17. Jon Krarauer. Into the Wild. – New York: Knopf Doubleday, 1997. – 224 p.

   18. John Seymour. The New Self-Sufficient Gardener. The Complete Illustrated Guide to Planning, Growing, Storing and Preserving Your Garden Produce. – London: DK Publishing, 2008. – 256 p.

   19. Annarosa Cavallari. La chiesa di S. Peitro Apostolo di Lamon. Vicende storiche, analisi architettinoca e vecinde construttive, dipinti. – Estratto dell «Archivio storico di Belluno, Feltre e Cadore», LIX 264, 1988. – p. 15—21, 51—57, 99—112.

   20. Paolo Conte. Lamon: profilo storico di una comunita di confine. – Lamon: Pro Loco Lamon, 2006. – 142 p.

   21. Silvio Guarnieri. Lungo la via Claudia Augusta, Feltre e il Feltrino: luoghi e opportunita. – Treviso: Canova; Feltre: Citta di Feltre, 2002. – 160 p.

   22. Bortolo Mastel. Il calice del Diacono Orso del VI secolo D. C. – Belluno: Istituto bellunese di ricerche sociali e culturali, 1992. – 63 p.

   23. Ennio Poletti. Lamon e dintorni. 12 escursioni alle falde del Monte Coppolo alla scoperta di bellezze naturali, percorsi storici e vecchi insediamenti. – Montebelluna (TV): Danilo Zanetti Editore. – 96 p.

   24. Marie-Luise Kreuter. Orto e giardino biologico. – Milano: Giunti Editore, 2010. – 384 p.

   25. Paola Favero. Dentro la montagna: le Dolomiti tra leggenda e geologia. – Verona: Cierre Edizioni, 2012. – 316 р.

   26. Karl Felix Wolff. I Monti Pallidi. – Bologna: Cappelli, 1987. – 263 p.

Автор рассказывает о себе

   Кунави – писатель и путешественник из Сосновой Вселенной (Карелии). Настоящее имя: Иван Кузнецов.
   Пишу и читаю только нон-фикшн.
   Написал две книги: мемуары о детстве и книгу о трудах и днях волонтера в горной деревне на севере Италии, которую вы держите в руках, а также сказку о свободе для детей всех возрастов «История о белом голубе» – мое первое и последнее художественное произведение.
   После формального получения образования и семи лет безуспешной работы по специальности, бросил работу и квартиру в большом городе и отправился путешествовать по миру в поисках свободного труда и настоящего дома.
   Следующий мой труд под названием «Открытый город» будет о Санкт-Петербурге и городах вообще.
   «Только нон-фикшн! Только правда!» – мой литературный и творческий девиз.
   Книги на свободе: www.kunavithewriter.com
   Там же мой блог, ссылки на страницы в социальных сетях, последние новости и дополнительные материалы.
   Большое спасибо, что купили и прочитали эту книгу!
   Буду рад вашим отзывам, комментариям, вопросам, предложениям о сотрудничестве и пожеланиям.
   Моя почта: kunavi@yandex.ru
   Увидимся на следующей тропе! А скорее, на городских улицах.

Дополнительные материалы

   Рассказы и диалоги не вошедшие в книгу:

   http://www.kunavithewriter.com/?go=all/tropa-kotoruyu-prolozhil-ya-rasskazy-i-dialogi-ne-voshedshie-v-k

   Фотоальбом «Полеты над Доломитами»:

   http://www.kunavithewriter.com/?go=all/polety-nad-dolomitami

   Музыкальный мп3-альбом «Finita la scuola» итальянского детского хора:

   http://www.kunavithewriter.com/?go=all/finita-la-scuola-muzykalnoe-soprovozhdenie-knigi-tropa-kotoruyu

   Мой видеофильм «Сенайга» о знаменитом протоке в Доломитах:

   http://www.kunavithewriter.com/?go=all/senayga-moy-videofilm-o-znamenitom-protoke-v-dolomitah

   Интервью и статьи по мотивам книги:

   http://kunavithewriter.com/?go=all/pressa

Отзывы читателей

   «Мне очень понравились стиль изложения, юмор и манера письма автора!», Алексей Зуев, Тольятти, художник

   «В настоящее время не часто встретишь книги, в которых так сильно чувствуется отдача автора», Надежда Гривко, Йошкар-Ола, космонавт

   «Что сразу же привлекло мое внимание к книге – это искренность, с которой рассказана эта история длинною в год», Алексей Эрберг, Cанкт-Петербург, сценарист

   «Эта книга о том, что сейчас волнует меня; о том, как человек ищет себя и свое призвание вне рамок и стереотипов нашего общества», Романа Галицкая, Москва, актриса

   «Читатель с головой окунется в мир маленьких горных деревушек и восхитительных итальянских пейзажей», Алексей Уберт, Новосибирск, ученый

   «Эта история для меня источник вдохновения и радости – от того, что есть люди, готовые взглянуть на мир под другим углом», Анна Кукаркина, Москва, путешественница

   «Мне нравятся люди, которые реализуют свои мечты. Иван определенно из таких», Виктория Носова, Москва, искатель

   «Эта книга – результат уникального волонтерского приключения, напоминающего о том, как важно путешествовать, делиться опытом и делать мир лучше!», Глеб Лосев, Санкт-Петербург, путешественник

Тропа, которую проложил я Как найти лучшую работу на свете и почувствовать себя дома за тридевять земель Кунави Писатель