Александр Фомич Вельтман
Атилла – царь русов

   © Манягин В. Г., состав, 2012
   © ООО «Издательство Алгоритм», 2012
//-- *** --//

   В высшем значении История есть летопись обороны Истины против восстающего на нее, явно и тайно, отрицания. Видимо действующие в этой борьбе личности и народы суть не что иное, как сознательные и бессознательные орудия движений Духа Правды и двуликого духа неправды.

Вступление

   Ложные понятия о значении названия Hunni. – Новое сочинение Тьерри «Histoire d’Attila» основано на тех же ложных понятиях. – Аммиан – источник этих понятий. – Иорнанд почерпает свои сведения о гуннах из Аммиана и народных сказок. Предания об Аттиле Приска Ритора, находившегося при византийском посольстве к Аттиле. – Пристрастные сведения Иорнанда. – Латинские легенды Средних времен, исполненные вымысла. – Угорские, или мадьярские сказочные предания о гуннах. – Народные квиды или гайды севера. Эдда, витязные песни и сказания, или саги; значение их и начало с водворения готской письменности при Карле Великом. – Исландские и гренландские квиды и саги, записанные в XI–XIII в. – Voluspa. Мнимая Valicinium Valae, заключающая в себе перевод 1-й книги «Метаморфоз» Овидия. – «Новая Эдда». Предание о Гильве, владетеле Славонии Скандинавской, прозелите готов, давшем им, по переселении из Дации на север, остров Зеландию во владение. – Гренландские Atla quida – песнь об Аттиле, и Atla-mal – слово об Аттиле. Труднопонимаемое их содержание. – Nibelungenlied. Поэма, приписываемая XIII веку составленная из народных сказаний Niilmiga Saga, о мщении Гудруны, второй жены Аттилы, своим братьям, нибелунгским владетелям. Описание события более достоверно и совершенно противоречит квидам. – Поэма на латинском языке Valtarius Aquilanus, почерпнутая, как и Nibelungenlied из сборника переработанных русских сказаний (Vilkina Saga). – Темные переводы квид

   В исследования о первобытных населенцах Германии неизбежно должны были войти и соображения о временах Аттилы. К этому великому явлению V века, которому поклонился и гордый Рим в ноги, мы приблизились с противоположной стороны пути Г. Венелина; но вполне сошлись с его главным взглядом, обличающим укоренившиеся ложные понятия о происхождении и значении в истории так называемых Hunni.
   Новое произведение Тьерри «Histoire d’Attila», увенчало труды Запада по этому предмету; но без малейшего испытания, прочно ли основание, на котором они воздвигнуты. При всей воображаемой непогрешимости приговора историков, в деле о происхождении гуннов еще не решено: верить ли Амману, который при описании восстания гуннов на готов, со стороны Востока, не затрудняется соседям алан [1 - Alani (Amm.); Alauni, βουλανες (Pt.). Ulinces, Ullini, Wholinees. На местности галичан и волынцев у Геродота ‘Axazovts.] приписать имевшиеся сведения о безобразии Заволжской Торгоутской Орды; или верить Иорнанду, который сообщает тайну происхождения гуннов, по преданию (ut refert anliquifas), отзывающемуся и обычной малороссийской поговоркой [2 - «Бисовы дити».], и сказками о происхождении скифов и сарматов. Мы в этом случае скорее верим Иорнанду, тем более что его сведения почерпнуты частью из русских волшебных сказок. По Иорнанду, главным виновником причины нарождения гуннов был Филимер [3 - По Далину (Ист. III в.); напротiв Filmer hin mikle, сын Годорика, или Гетрика. Филимер, или Вилимар. Слав. Велемир.], сын Гандарика Великого, конунга готов. Не изгони он из среды своего народа неких ведьм (quasdam magas mulieres), называемых, правильно или ошибочно, Aliorumnes и Aliorunes, гунны бы не существовали. Но он изгнал их в пустыни, и это изгнание пало не только на главы готов, но и на многие главы истории, в которых упоминается о великом переселении народов. Ведьмы, как мы увидим ниже, переселились именно на Черторыю, при Чертовом беремище, и пленили собой враждебную готам силу. Иорнанд утвердительно говорит, что вражья сила, бродя по степям (spiritus immondi per eremum vagantes), сочеталась с ведьмами и произвела на свет то зверское племя, которое сначала было очень ничтожно и принадлежало к числу людей, только по имени, означающем словеных [4 - «Nec alia voce notum, nisi quae humani sermonis imaginem assignabat». Ne fut connue par aucun autre nom, que par celui qui assignait I’image du discours humain. C. J. Potocky.].
   Это сказочное предание, как мы уже заметили, напоминает и повествования Геродота о скифах, произошедших от союза Геракла с русалкой Ехидной, полудевой, полурыбой, и о сарматах, произошедших от сочетания благорожденных (έλευоρων) скифов с амазонками (Άμαζόνες). Кто такие были эти щитоносные девы или жены, по-готскии kwane, близкие соседки с Άλαζώνες, в земле которых протекали Тирас и Гипанис, это определить время, если только иорнандовские Aliorunes не образовались из Άμαζόνες; но Птоломей изгнал и Άμαζόνες, и Mελάγχλαtνοt с Приднепровья и поместил вместо них Άμάδοxοt и Άμαξόbtοt [5 - Он переселил Άμαζόνες, Mελάγχλαtνοi и Σнνμνεiταi к Волге, за Дон. Сар. IX, tab. 2, Asiae.].
   Странно верить в существование Амазонок; но нельзя же и не верить, зная, что история полна метаморфоз. В иносказательных преданиях часто скрывается истина, как святыня от изуверов и как сокровище от хищников.
   Г. Тьерри, отвергая неестественное, счел более благоразумным верить естественному, хотя ни на чем не основанному, происхождению белых и черных костей победоносных дружин Болемира и Аттилы от костей монгольских.
   Вместе с этим положением является неизбежно новое: движущаяся картина давления народов, от густоты населения в неизмеримых пустынях Сибири: «Les nations Finnoises fort espacées à L’Ouest et au Nord, mais nombreuses et compactes a L’Est autour du Volga et des monts Ourals, éxerçaient sur le Germain et le Slave une pression dont le poids se faisait déjà sentir a L’empire Romain».
   Подобное давление компактного чудского населения на славян, славян на германов, германов на галлов и галлов на римлян, не уступает скандинавскому рассаднику бесчисленных народов, и напоминает сказание о том, как Александр Великий заключил в горах за Лукоморьем «вси сквернии языци», и что пред кончиной мира они изыдут на пагубу его. По Тьерри, следовательно, предсказанное совершилось в V столетии, когда Римский мир (urbis – orbis) пал от этих заключенных варваров, прорубивших горы и нахлынувших на Roma invicta, Roma aelerna.
   Отстраняя, однако же, некоторые размахи красноречивого пера г. Тьерри, нельзя не сознать высокого достоинства труда его, в отношении увлекательного обозрения исторических, легендарных и поэтических преданий об Аттиле.
   Предупрежденные им в высказанном удивлении пред таким лицом истории, как Аттила, мы однакоже удивляемся ему не как выходцу из степных улусов, но как русскому Великому князю, свергнувшему готскиое иго со славян, как великому полководцу, разбившему в прах соединенные силы римлян и визиготов на полях Каталаунских, как царю (βασиλεύς), который заключал письменные договоры с просвещеннейшими державами того времени, и к которому явился на поклон сам Папа Леон, в полном облачении апостольского наместника, сопровождаемый всем духовенством Рима и посольством императора Валентиниана. Положим, что Аттила был варвар в греческом смысле, т. е. язычник; но варвар-политик, который прежде чем брался за oружие, состязался переговорами; варвар, по сознанию просвещенных врагов своих, мудрый в советах, снисходительный к просьбам, верный в данном слове [6 - «Homo subtilis antequom bella gererei, arle pugnabat». – «Consilio validissimus, supplicantibas exorabiles, propitius in tide semel receptis». Iorn. В Carfc Biterolf und Dietiteb, Аттила в мудрости своей сравнивается с Соломоном; «но Соломон, при всем своем величии, не имел при себе столько витязей, – говорит Битерольф, – сколько я видел при дворе могущественнаго Аттилы.»].
   В отношении пространства владычества Аттилы, верховный властитель Норики, комит Ромул, бывший при нем послом Рима, говорил: «Никто из царствовавших до сих пор над Скифией и над иными странами, не совершал столько великих дел и в столь короткое время, как Аттила… Его владычество простирается на острова, находящаяся в Океане, и не одни скифы платят ему дань, но и Рим».
   Аттила однакоже не ходил войной на Германию, не только за море, на острова океана; какое же имел он право на это преобладание, кроме обычного «и быст самодержец земли Русской», простиравшейся на все пространство населения племен славянских на суше и на островах. В то время Русь, изрубленная на части римлянами и готами, быстро срослась в единое тело: стоило только полить ее живой и мертвой водой.
   Грек, женившийся и поселившийся в Скифии, коротко и ясно описал Приску быт народа во время Аттилы: «Здесь каждый владеет спокойно тем, что у него есть, и никому не придет в голову притеснять ближнего».
   Правдивый Приск не утаил коварного поступка Феодосия, который хотел, чрез своего евнуха Хрисафия, подкупить приближенного к Аттиле вельможу, чтоб он извел своего государя. Приск не утаил даже слов Аттилы, которые он поручил сказать императору: «Феодосий высок по породе своей, знаменит по происхождению; Аттила не менее высок и знаменит по своему роду; но Аттила, наследовав монархию от отца своего, вполне сохранил достоинство; а Феодосий потерял это наследственное достоинство, не только потому, что согласясь платить дань Аттиле, соделался его рабом; но еще более потому, что как раб неверный и злой, задумал строить ковы господину своему, поставленному над ним небом и судьбой».
   Подобные черты величия дали бы право и дикарю-монголу встать наряду с великими просвещенных стран; но г. Венелин, первый, обличив искажение преданий, сказал, что Аттила был царь руссов, а не нойон калмыцкий; и, следовательно, большая разница смотреть на него, как на необъятный метеор, или как на величественную комету, которой путь может быть вычислен и определен, и которой явление может рано или поздно повториться для Европы.
   Что Аттила имел своих историков в современных ему гавлярах, воспевавших подвиги славных князей и его собственную славу, то это несомненно из посольских книг Приска; но не века и не перевороты в судьбах лишили русский народ памяти о славе прошедшей: он сам стер ее, когда христианская религия, водворенная «Красным Солнцем» [7 - Имеется ввиду св. князь Владимир Святославович «Красно Солнышко» (ок. 960 – 15 июля 1015) – киевский Великий князь, при котором произошло крещение Руси. – Прим. ред.] России, отнесла и земную славу к славе Единого. И нигде в устах певцов славы не заменилась так добровольно витязная песнь песнею духовной.
   Это составляет главную причину, что из времен язычества славян и руссов сохранилось только то, что по отношениям или случайно, вошло в предание соседних народов. Но у всех исконных дипломатических друзей правда не сходила с языка. Г. Тьерри сознается, что «если б Аттила попал под перо Данте, то певец Ада возвел бы ужасное величие его до размеров страшных для воображения»; особенно пользуясь произведениями кисти и пера художников Италии: «Questo Attile flagellum Dei, avea la testa calva, e gli orecchi a modo di cane».
   Аммиан вывел гуннов от Ледовитого моря из страны кинокефалов, и на этом историческом основании кисть и резец Авзонии, перо Галлии, машинация Британии и созерцательность Германии могли создавать какие угодно фантастические образы, краски суеверия, предубеждения и пристрастия очаровательно ярки и затемнят какую угодно бесцветную правду.
   Аттила «flagellum Dei» – «Бич Божий»; но откуда же родилось это название, как не из собственного сознания, что римское владычество стоило бичевания? Аттила варвар; но ведь этот эпитет значит то же, что Аттила не грек и не подчиняется эллинской премудрости.
   Аттила ведет войну с Грецией, с Римом, с готами, словом со всей остальной Европой; но что же ему делать, если вместо соблюдения мирных договоров по взаимной клятве, с одной стороны хотят врезаться в его тело, с другой всосаться, а с третьей подносят заздравный кубок с ядом, как Олегу у ворот цареградских. Аттила побеждает и греков, и римлян, и готов; но какой же победоносец не побеждает? И Рим побеждал для того чтоб утучняться; а Аттила отрезал ли хоть кусок чужой земли?
   Чтоб не убеждать других одними голословными собственными убеждениями, рассмотрим все предания об Аттиле и потом обратимся к рассказам очевидца Аттилы.
   Главные и вернейшие сведения о царе скифов, гуннов, или руссов заключаются в сокращенных выписках из статейных книг посольства императора Феодосия к царю гуннов в 448 году, веденных состоявшим при после Максимине ритором Приском.
   Дальнейшие сведения находятся в «Истории готов» Иорнанда, пристрастного к своим сродникам. Он повторяет сказания Приска, переиначивает их и пополняет извлеченным из Кассиодора [8 - Кассиодор в начале VI столетия был секретарем при Феодорике Готском, овладевшем Италией. Сказания его и односторонни и пристрастны.] описанием восстания Аттилы на визиготов и римлян, подавлявших в Испании Гейзу [9 - Giseric, Genseric, Geiserich.], вождя славян западных.
   Оставляя в стороне тех гуннов, которые, как мы увидим ниже, еще в начале III века, в числе 900 000, под предводительством 170 русских князей в первый раз восстали на усилившихся готов на севере, Иорнанд почерпал описание гуннов V века откуда пришлось, несвязно, разбросанно, как и вся его «История» о готах.
   На одной странице, по простодушию ли, или с намерением, в духе времени, он помещает басню о чудном происхождении гуннов от нечистой силы; на другой выводит их из недр населения булгар [10 - «Bulgarorum sedes, quos notissimos peccatorum nostrorum maja fecere». Гл. V. То же самое повторяется в главе XXIII о славянах.]; по неопределенным сведениям византийцев, сперва разделяет он гуннов на два рода, на Aulziagri и на Aviri (Σνβιρoι); потом присоединяет к ним Hunugari [11 - У IIрокопия, Агафия, Менандра и Феофана: утургуры, ультигурьг, савиры, уногундуры и пр.]; а в 53-й главе являются вместо Aulziagri – Ulzingures, Angiscires, Bitugores и Bardores. В заключение описывает наружность гуннов по Аммиану, до которого дошли слухи о поражении готов какими-то Hunni, иллюстрированные изображением калмыка, изъеденного оспой.
   Bce эти Hunni, явясь на сцену неестественными существами, призраками, испортили все готскиое дело: развязали руки славянам, скованным Эрманариком, и по обычаю призраков исчезли, предоставив свою Hunaland, с главным городом Hunugard существам естественным и законным владетелям – руссам. Саксон Грамматик Ruthenos et Hunnos pro iisdem accipit [12 - In vita Frothonis III. Hervaraг Saga. Olai Vereli.]; но кто ж ему поверит, когда для победы готов нужна была не простая русская сила, а сверхъестественная, чудовищная.
   О значении средневековых латинских легенд об Аттиле достаточно повторить слова Тьерри: «Если верить легендам и хроникам VII, VIII и IX веков, то Аттила не оставил камня на камне во всей Галлии и Италии. По мнению Средних времен, каждое созидание принадлежит Юлию Цезарю, каждая развалина по всем правам – Аттиле. Если летописцу нужно было знать время разорения какого-нибудь города, а алиографу время мученичества, то хронология не затруднялась приписывать все рушения и истязания нашествию Аттилы».
   Так как историки Средних времен, без затруднения и без апелляции, избрали средой царства Аттилы Угрию, то мадьярам следовало же иметь у себя какие-нибудь предания об Аттиле; предания и нашлись, хотя довольно поздно, во времена сочинения хроник и поэм. Сперва пояснилось, что мадьяры и гунны сродни друг другу, что саки (Szekelyek) есть остаток гуннов Аттилы; потом отыскано родословие предводителей ста восьми племен мадьярских и гуннских, из коих трое: Бела, Кеве и Кадиша из рода Земанов (Zémein); другие трое: Аттила, Буда (т. е. Влад, брат Аттилы) и Рева (т. е. Рао, Rhoua, дядя Аттилы) из рода Erd, напоминающего Эрделию (Залесье, Трансильванию). В дополнение у них верховный правитель Кадар, родоначальник племени Турдо [13 - Напоминающего Tudri Тацита. О Герм. Гл. 42.].
   Все это полчище ста восьми племен обитало некогда в стране Dentumoger, преизобилующей райскими благами. Там воздух был чист, небо ясно, жизнь беспредельна, серебро и золото стлались на поверхности земли, молочные реки текли между медовыми берегами по изумрудам и сапфирам. Чего же кажется лучше? Но все это надоело мадьярам и гуннам, и они отправились искать чего-нибудь похуже, и пришли в страну земных благ – Эрделе; но тут встретили они лангобарда Макрина и римского императора Феодорика. Пришлось добывать землю кровью. И вот начинается сражение при Тарнок-вельк. 200 000 воинов Феодорика положены на месте; у гуннов легло только 125 000; но зато в числе убитых был Кеве. Гунны отступили бы; но оставлять воеводу на поле сражения было и у них постыдным делом, как у древних руссов [14 - «Но величайший стыд и бесчестие на всю жизнь оставить на поле сражения князя и пережить его». Тацит о Герм. XIV. Гельмольд пишет: «Quod si adieceris Ungariam in partem Slavoniae, ut quidam volunt, quia nec habitu nec lingua discrepal, eiusque latitudo Slavicae linguae successit, ut pene careat aeslimatione.» т. e.: «Если присоединять к Славонии и Угрию, которой жители не отличаются ни по обычаям, ни по языку от славян, то пространство, занимаемое славянским языком, почти неизмеримо».]: «Где ты, княже ляжешь головою, тут и мы головы сложим». Гунны возвращаются в битву, отыскивают тело Кеве, хоронят его по скифскому обычаю, бутят над ним каменную могилу [15 - Бут – песчаник, тоеllоn; бут – спуд могильный; по исландским квидам Bauta-steina – бутовой, могильный камень.], и потом преследуют Макрина и Феодорика, и, при Cesunmaur, первого убивают наповал, а второй, с вонзенною стрелой между глаз, уходит.
   В этих преданиях набор исторических имен вставлен в какой-то народный рассказ, и почти нет сомнения, что Кеве имеет отношение к Кию, a Kewehaza к Киевой могиле или к Киевцу на Дунае.
   Остается еще один источник преданий о гуннах и Аттиле, источник очень замечательный, если истории гуннов дозволится, как истории свео-готов и дациян положить в основание свои древние исландские квиды и саги, собранные в XI–XIII веках, пополненные и поясненные новыми, позднейшими квидами и сагами. Между владетельными и витязями именами, которых славу воспевали гадляры, гальдрары, или скальдрары, раздавалось и имя могущественного царя Гунугардскаго.
   Когда рушился капитал вещественной силы, скопленной готами при Эрманарике, тогда прекратилось и влияние их духа; между тем как христианство быстро проливало свой свет, изобличая призраки тьмы. Стихийная тройственность сайван, повсюду свободно, без борьбы сомнения, сознавала духовную Св. учения. Только деизм готов скрывался от потока света во все углубления; но и туда проникал Иордан, обращавшийся в море. Казалось, не было уже нигде исхода; но лукавое отрицание нашло его в арианстве. Под этой личиной христианства деизм копил новые силы на Западе, в Аквитании, и постепенно развиваясь, к VII веку проник в Испанию, свергнул с престола владетельный русский род – наследников князя Витича (Vitiza), и гот Родерик, бывший вассал Витича, овладел престолом. Но тиранство его и жестокость визиготскиих уставов превзошли меры; Русь Испанская переселялась в Африку; сыновья Витича Иво и Сизибуд обратились к помощи Руси Мавританской, которая и волей и неволей предалась уже исламизму [16 - Так называемое Вандальское царство пало от меча Велизария. Руссы Мавританские обратились в свою очередь за помощью к арабам, впоследствии приняли исламизм и составили из себя силу его в Испании, под именем мавров.].
   Под предводительством калифа Валида, Русь Мавританская вступила в Испанию, как в страну, которая принадлежала ее предкам, и готскиое могущество рушилось и на всем Западе.
   Явная пропаганда деизма и арианства кончилась. На всем материке Европы не оставалось места, где бы можно было воздвигнуть снова храм златому тельцу.
   В Галлии, по Рейн, и на всем Юге по Дунай, водворилось уже христианство. Между Эльбой, Северным океаном, Дунаем, Черным морем и Волгой владычествовали руссы-сайване, или поклонники Сивы. Оставались в прибежище только острова на океане [17 - Тщетно сопротивляясь маврам, Ариане визиготы, или готы Аквитании, овладевшие Испанией, около половины VIII столетия изчезают с лица истории: «La monarchie des Wisigoths est tombée. Sa chute mème a été si complète, que son nom disparait de l’histoire. Le phénomène est frappant et mérite d’ètre étudié». Hist. d’Esp. par Paquis et Dochez L. III. Ch. L. Коренные жители Каледонии – пикты, албаны, крутены. Пришельцы же scoti, scuth. Буханан и некоторые другие историки полагают их выходцами из Испанiи. Lloyd и Stillingfleet положительно доказали, что монархия в Шотландии началась спустя семь столетий по Р. X, и следовательно, соответствует времени пропажи готов в Испании и Аквитании. При Карле Великом, патроне готов, «вся нация скотов с своими философами прибыла на кораблях и заняла земли, с которых Карл выжил чехов, прозванных саксами (Saxi); новые же поселенцы, занявшие их землю, прибыли, по Витикинду, на кораблях из страны, называемой Hadolaun, или Hathalaon. В этом названiи нетрудно узнать Skotland или Shetland, и понять, что названiе Skotti есть измененное произношенiем Gotti, Juti, Giudei. Это измененiе точно то же, как galdrar (гадляр) по наречию исландскому skaldrar.]; но удобна ли была эта новая Финикия для развития сети контор и факторий? С чего начать промысел, лишившись накопленных вещественных богатств? – Разумеется, с товара невещественного: с продажи науки и мудрости на площадях [18 - «Il advint qu’au rivage de Gauie debarquèrent avec des marchands bretons, deux Scots d’Hibernie, hommes d’une science incomparable dans les écritures profanes et Sacrées. Ils n’étalaient aucune marchandise, et se mirent à crier chaque jour à la foule qui venait pour acheter: «Si quclqu’un veut la sagesse, qu’il vienne à nous, el qu’il la reçoive, nous I’avons a vendre». Hist. de France, par Michelet. «Deux savans hibernois ou écossais criaient à haute voix au milieu des rues: Science à vendre!» Moine de Saint-Gall. Hist. de Charlemagne, par Gaillard.]. И вот, скарлатная епанча взошла на подмостки.
   Нужно ли называть то лицо, к которому привился дух готов? Это лицо, в одно и то же время поборник и Триипостаснаго Бога, и деизма под личиной науки, было, разумеется бессознательно, истинным воплощением дуализма, посредником Христа и антихриста. Проповедование Слова Божия, вооруженное до него изустным двуострым мечем, в первый раз вооружилось в этом лице односторонним лезвием простого меча. Тайные противники Св. учения для него были незримы, оно видело только явных противников за Рейном: краины чехов (Caeti, Catli) принявших в истории название саков, были первыми жертвами беспощадного его меча [19 - У славян, как и у индейцев, в некоторых случаяхъ были искупительные человеческие жертвы; в деизм готов они уже не существовали. Постановление же Карла, обявленное чехам (Saxi), грозило смертью не принимающим крещение, возвращающимся к язычеству и приносящим человеческие жертвы. Преследование падало преимущественно на владетельные роды и дружины их; большая же часть поселян осталась на месте; они известны были до позднейших времен под именем вендов; переселенцы же из Шотландии, шоты (Scotti), или готы, образовали поселение гражданское.].
   Слава, или славление составляло исконное достояние славян, врожденное им и нераздельное с их древлерелигиозным именем; эта витязная песнь и песнь воспоминаний была всегда потребностью духа народного, и могла существовать только там, где еще не переродилась славянская душа в чуждую самой себе и своей природе.
   В эпоху Карла Великого, первобытная Великая Русь (Vilkina land), заключавшая в себе пространство между Рейном и Одером, полуостров Сербский (Херсонес Кимврийский) и всю Скандинавию, подпала на твердой земле под власть франков, а за морем под оперившееся влияние готов. Русь заморская, отрезанная от сообщения с материком, слабела без помощи, покорялась или отправлялась на своих кораблях искать новых земель на краю света. Этот первый гражданский слой поселения был собственно сербы, известные в истории под искаженными названиями кимвров, камвров, цимбров, самбров. Повсюду на прибрежьях и островах челядь их составляли скитальческие семьи так называемых цельтов, или чуди. Туда перенеслись с ними народные поверья, преданья и гадляры, воспевавшие славу.
   Это было конечное время для изустных народных преданий на всем Западе и Севере Европы; предания стали преобразовываться в науку истории и стихотворства, по образцу Греции и Рима. Очень естественно, что подражание не могло обойтись без Академии. Душою этой Академии были готы [20 - «Presque toute la nation des Scots, méprisant les dangers de la mer vient s’établir dans notre pays, avec une suite nombreuse de philosophes». Hericus dans sa vie de St. Cesaire. Hist. de Fr. Michelet. T. II. Т. е.: «Почти вся нация готов (Scoti, Scuten, Scuth, Attn cotti, Gatheli) переселилась к нам со множеством своих философов».], у которых ничего не делалось спроста и без помпы. Карл Великий, приняв звание председателя, возведен в сан псалмопевца царя Давида, Ангильберт в звание Гомера [21 - Настоящаго Гомера, как грека, Карл, вероятно, изгнал бы из владенiй Папы: «Dans le premier cas, Charlemagne chassoit les Grecs de l’ltalie et de la Sicile, et c’était ce que désirait le Pape.» – «Le Pape, en donnant à Charlemagne le titre d’Empereur Romain, ésperait le rendre irreconsiliable ennemi de l’empire Grec.» Hist de Charlem. par Gaillard.], Феодульф – Пиндара, Рикульф – Дамета, и пр., и пр.

   Вандалия

   Эгинхард был музой Каллиопой. Так и не иначе они величали друг друга. Алькуин писал к Рикульфу: «Я здесь теперь один одинехонек: ты, Дамет, в Саксонии, Гомер уехал в Италию, Кандид в Британию… дай Бог, чтоб возвратился скорее Давид и все сопутствующие победоносному царю».
   Когда коренной народ Германии был покорен чуждой власти, и земли его поступали в награду и удел (odal, adel) даже не франкским владетельным родам, стоявшим при Карле ошуюю его, но лицедеям, представлявшим философов и поэтов древности, и стоявшим одесную его, тогда изустная гайда, изменилась в письменную квиду (quida, gydda), одушевление потухло, голос измер. Но Карл видел, как витязная песнь возбуждает мужество; нельзя было пренебрегать таким хорошим, хоть и языческим средством, для возбуждения храбрости и в собственных солдатах [22 - Войско Карла преимущественно составляли наемники – solidati.]; а потому он повелел составить коллекцию витязных, или победных песен, учить их наизусть и образовать при войсках штатных песенников [23 - «Carmina Gentilia quibus veterum regum, actus et gesta canebat, scripsisse, memoriae que mandasse». Eginh. «Pour animér ses soldats et pour les instruire, Charlemagne fit faire un recueil de chansons militaires, qui composoient alors toute notre histoire». Hist. de France. Gaillard.].
   На какой же язык или наречие было переведено это собрание народных песен? Франки и славяне не нуждались в них: они были богаты собственным достоянием песен и естественным одушевлением во славу, приобретаемую отчизной. Вопрос и разрешается тем, что готы составляли и двор, и дружину Карла. Известно, что «Charlemagne composa pour la langue Tudesque une grammaire, et par la il éleva, en quelque sorte, ce jargon à la dignité de langue et il tâcha de la fixer».
   Это был язык новых поселенцев пространства между Рейном и Одером, язык готский народный, ледяное море, в мертвые воды которого вливались живые потоки языков древнеперсидского, греческого, славянского и, наконец, латинского.
   Над преобразованием изустных гайд и сказок в готские квиды и саги трудились: Гомер, Гораций, Пиндар et cetera: эти труды читались в Академии, их твердили наизусть во всех школах, тщательно и с ошибками переписывали для библиотек; эти квиды и саги служили основами истории и генеалогии [24 - Должно полагать, что Гомер Theodulf был первый творец сказаний о роде Инглингов, чтоб привить к нему Iugelheim на Рейне, где родился Карл.], из них почерпали содержание поэм, строя и преобразовывая все во славу новых Юпитеров, Геркулесов и Ахиллесов. Благодаря успехам промышленности подешевела и слава. Рыцарь Карла, из породы энахим, облаченный с головы до ног в железный череп, как рак, косил чехов, как траву, восклицая: «Что мне эти венды? Лягушки, и больше ничего; нанижи их штук семь, посели, на к. ичцию, и кончено!»
   Не знаем, был ли бы Карл велик без помощи ско́тов и готов, поднимаемый на высоту только с одной стороны Римом; но нет сомнения, что без них он не задал бы потомству задачи трудной для решения, не носил бы фуфайки из выдры; а главное славянский Запад так же бы легко, без малейших потрясений, принял христианство, как и Восток, не было бы разделения церкви, а изгнанные из храма торгаши не воротились бы в него.
   В IX и X веках проповедование христианства на севере Германии и за морем продолжалось в отношении славян на том же условии, как при Карле [25 - «Le cri de guerre de ces prètres militaires étoit: mort ou baptème! Hist, de Fr. Gaillard.]: в одной руке меч, в другой крест. Острова устилались слоями переселенцев, уносивших с собою только память былого.
   Нет возможности, чтоб в глуши, в продолжении нескольких веков, изустная песнь не потеряла своих первобытных звуков, не разрознилась по наречиям и не изменилась вместе с языком народным. Новое, даже своеобычливое время, похоронив родное, старое, все-таки чтит его поминками, но [если] наследие переходит в чужие руки, то, для посторонней души сторона и чужая святыня: чем скорее простыл след и стерлась память, тем лучше.
   Время объяснить, имели ли северные квиды, в первобытном их виде, кровное родство с славянскими гайдами, или кайдами; дуаны ерсов с думами руссов; а певцы, называвшиеся galdrar, а по другому наречию и писанию skaldrar, – с теми гадлярами, которые по обычаю ходили посланцами к разъединенным с ними родичам, и про которых упоминает Феофан [26 - «В 9-е лето царства Маврикиева (591 г.), царские телохранители встретили во Фракии трех человек, которые вместо оружия имели при себе инструменты в роде гуслей. Они называли себя славянами и послами от своего народа, живущаго на самом краю западнаго Океана, к Аварам.»]. Сродни ли они были также и тем гуннским певцам, посланцам Аттилы, которых бургундский король встретил словами:

     Seid willekommen ihr beide, ihr Heunen Spielemann,
     Und eure Heergesellen; hat euch her gesandt
     Etzel der viel reiche zu der Burgundenland…

   В отношении сборника исландских квид [27 - Санскр. гата, знач. гуд, гуденье, песнь. Гатака – гудок, гудец, гатник (серб.), певец, музыкант. Кайдо (чешск.), гайде, гатня, гадлье – гудок, гуденье, гузло, гусли. Гада, гуденье, гаданье; гатнья, по-сербски, сказание, рассказ. В готских наречияхъ Kwiþa – песнь, ода, изменяется по произношению в Quad, Gydd, Gydda.] и саг, составленного Снорро Стурлезоном, следует принести мнение Томаса Хилля (Hill) об издании древних ерских, или каледонских дуанов Макферсоном:
   «В том ли самом виде изданы Макферсоном так называемые Оссиановские песни ерсов, в каком они поются в народе?»
   «Надо сознаться, что нет; хотя достоверность существования их в народе несомненна; но в различных местах Шотландии различны и изустные и письменные песни Оссиана. Причина этого заключается не только в различии наречий, но и в беспорядке изустного предания их, в выпусках, изменениях и вставках, внесенных в разных местах и в разное время. Должно полагать, что в народе произведения певца Оссиана пелись в отрывках, не последовательно, мешаясь с придумками и позднейшими произведениями поэтов, черпавших содержание из тех же народных преданий».
   То же самое следует сказать и о квидах севера, или лучше сказать, Исландии. Этот пустынный остров, сосед Новому Свету, не представляющий ничего кроме пастбищных окраин между лавой огнедышащих недр своих и наносных льдин Северного моря, был последним притоном изгнанников и переселенцев Северной, или Норицкой войсковой вольницы, принужденной жить наездами на все окружающие их и враждебные им берега твердой земли. Как во времена преобладания Рима, не имея иного названия кроме данного им римлянами: Saxones latroni, т. е. разбойники скал [28 - «Frupit Augustis ter. Coss. Saxonum multitudo: et Oceani diflicultatibus permeatis, Romanorum limitem gradu petebat inlento, saepe nostrorum funeribus pasta.» Amm. Marc. I. XXVIII. V.], они наезжали и грабили прибрежные римские области, так и во времена возникавшего готскиого преобладания, они разъезжали по морям под именем викингов, т. е. войников, потомков франков, варангов (βάραγγος), или по-старосаксонски варягов (Warag) [29 - Hist. d’Ital. par Leo et Botta.], разъезжавших на добычу в чужь, и на мену добычи к родичам.
   Когда после Карла Великого возникшее смешение языков и верований на севере Германии приведено было к одному знаменателю, а Гаральд Рыжий покорил все прибрежные острова, далекая Исландия осталась единственным прибежищем для староверов, поклонников и Сивы, и Адонаи. Туда окончательно в IX, X и XI столетиях, скрылось множество знаменитых родов от гонений норвежских властителей. Все боевые переселенцы разных времен принесли с собою в Исландию память о прошлом быте, о прежней славе, дорожили своей стариной, и каждый род хранил изустно и письменно предания о величии своих предков. Должно заметить, что витязные песни о славе племен и родов (княжеских) не относятся к коренному духу готов; их песнь безлично относилась к народу – Codthiod [30 - «Les anciens chants Gothiques n’ont qu’une dénomination nalionale, qui signifie «le peuple des dieux». Hist. de Suede par Geier.].
   Заметим также с особенным вниманием то, что в сагах Исландии, упоминающих о переселениях, упоминается и обычай посылать вперед бога занимать новую землю. Мы имели уже случай обяснить этот исконный обычай славян при выселениях [31 - «Индо-германы».], а также значение Тура, под предводительством которого были посвященные богу победы на поиск новой земли.
   Не входя в сближения славянского Тура (Ћуро) с северным Tor, Thor, Thur, и Деваны с Freya [32 - Все грады Деваны, Девы, приняли в последствiи названiя: Freystat, Freyburg, или Magdeburg.], мы повторим слова Гейера, который говорит, что «язычники презирали Одина и поклонялись Тору»; следовательно «felices errore suo» [33 - Так, по выраженiю Лукана, римляне прозывали германов.] не желали чужих богов.
   Первоначальным поселенцем острова Исландии, по преданиям, был Ингольф со своим родом и дружиной. Но Ingolf есть только изменение имени Ingue; и, следовательно, род его относился к владетельному в Скандии роду Yngue [34 - Имя Yngue, соответственно славянскому Jano, Jанко, Jанул, Jанкул. Окончанiе имен на – ул, в готскиом обращается в – ulf, – olf, – old, – leif; Радо, Ралул – Rodolf, сокращ. Rolf, Hrolf; Бojo, Боин, Боjан – Вео, Bеowine, изм. в Beowulf, из Бojyлe.].
   В XI веке свет христианского учения проник и в Исландию. Один из проповедников, Земунд, прозванный мудрым (Soemund hins frödi), с другим духовным лицом – Аре, прозванным Полигистором, написали, как говорят, целые книги истории Севера, Германии и Англии; но ни сокровища мудрости, ни зерцало истории Земунда не дошли до потомства; об них погибла бы и память, если б не Снорро Стурлезон. Снорро был знаменитым скальдом при трех норвежских королях, при одном шведском [35 - Далин. История Швеции.] и при нескольких ярлах [36 - В Индии, от Харо, божества войны, господский род назывался арьяя – Ареевскiй, Юрьевскiй. В латинском от того же корня и слова Herus – dominus, назывались Heriles (см. Ihre), Eriles; отсюда образовалось название боярскаго рода у готов Jarl, Eorl, и Aera – honor; aerlig – honoratus. На севере прозвание Jari принадлежало сначала только владетельному роду, и значило не более как Юрьичъ, или фамильное прозвище Юрьевскiй. От слова же удельный произошли: aelhele, adelig и лат. aedilis.]. Новая династия любила старую славу, и скальды, воспевавшие конунгов, получали награды, почетные звания и доходные места. Вероятно, вследствие подобных заслуг и ученый скальд Стурлезон был произведен в ярлы Норвегии и назначен верховным судьей в Исландию. В бытность свою там, Снорро Стурлезон оказал великую услугу всему мыслящему миру. Во-первых, он собрал изустные, а по мнению некоторых начертанные рунами, сиречь могильными письменами, остатки древней Эдды, приписываемой Земунду, которая заключала в себе, по мнению Резения (Р. I. Resenius) «древнейшую философию, называемую Voluspa» [37 - «Philosophia antiquissima, dicta Voluspa». По новому толкованiю: Völospa. Название Edda обясняется различно; но все эти обясненiя странны. Можно полагать с большею достоверностью, что Edda значит то же, что Gydda, Quida – песнь, в значении «Сборника песень».], изречения (приписываемые Одену), называемая Haramal и пр.; потом собрал квиды скальдов (Skaldatal); потом написал Heimskringla (Orbis terrarum), или сказания о роде Ингов. В дополнение, для всех скальдов будущих времен, он объяснил древнюю Эдду Эддой новой; но, вопреки положению Ганнемана, тьма не изгнала и не осветила тьмы. Ни полиглот Эдды Alwis (всеведающий), ни мудрец Fiölsvidir (многознающий) не оживят убитую народную песнь, замененную разновременными академическими произведениями ученых скальдов Средних времен.
   По мнению Шиммельмана [38 - Ist. Edda. von I. Schimmelmann.] Эдда есть «urspünglich em wahr haftes Product von den Sueven und Pommerschen Ganglern, Veneten und Vandalen». Название Gylva ginning, по словам его, переведено Стурлезоном с целью (gut christlich); но «recht scbuurrisch, offenbar unriehtig, und falsch, aus eigenen Gehirn»; что Gylva ginning нисколько не значит Hari mendacium; но Yerotlenbarung des Har (an den Vandalen)».
   Мы не стоим за справедливость мнения Шиммельмана, составляет ли Gylva ginning и вся толковательная новая Эдда, собственно Snorri mendacium; но и не постигаем, какую древнюю философию и какую vaticinium таит в себе Voluspa, которой содержание состоит как будто из перетасованной колоды листов, заключавших вирши о создании мира и Девкалионовом потопе [39 - Дева-Кала-Сива, в свойстве бога конечнаго времени.], после которого, как известно, на земном шаре вместо настоящих людей были воплощены в людской образ кремни [40 - «Inde genus durum sumus, experiensque laborum; Et documenta damus, qua simus origine nati». Ovid.].
   Нам кажется, что для каждого непременно желающего знать подлинный таинственный смысл Voluspa, надо читать не темные, догадочные переводы искаженного глагола древней мнимой волшебницы, но 1-ю книгу «Метаморфоз» Овидия [41 - Сравним вообще ход Voluspa с «Метаморфозами» и извлечем стихи понятные.Voluspa, строфа I:Hliods* bid еcAllar kinderЛатинский перевод:Silentium rogo (!)Entia cuncta,(*) Liod, Hliod – звук, песнь; a не молчанiе. Bid не от нем. bitten, но от англосакс. to beat – pulsare – бряцать.], который так пленял дунайских варваров своими стихами на сармато-готском языке, что они величали его своим поэтом [42 - Овидiй был сослан императором Августом на иимские подунайские границы, в г. Томи (на границе Добрушской области, при море). Жителей вообще он называет скифами, подразделяя на сарматов (слав. сербов) и гетов (готов). Овидий явно отличает готскиiй язык от сарматскаго, хотя и смешивает тот и другой: «Я живу, – говорит он, – посреди зверских сарматов, бессов и гетов». (Trist. L. III. FL X.). – «Я живу между скифами и гетами». (Trist. L. III. EI. XI). – «Какое несчастiе жить между бессами и гетами». (Trist L. IV. El. I.) – «Сарматы и геты будут ли читать мои произведения». (L. IV. Fl. 2) «Здесь даже сарматы и геты знают тебя». (Pont. L. III. Ep. 2). «Я разговаривал с ними о твоей привязанности ко мне; ибо я выучился говорить по-гетски и по-сарматски». – «Фрако-скифская речь постоянно звучит мне в уши, и кажется, что я могу уже сочинять на лад гетскiй». (Trist. L. III. El. 14) – «О стыд, я написал по-гетски стихотворение, применяя нашъ размер к языку варваров, и, поздравь меня, оно прославило меня между ними и они приобщили меня к числу своих поэтов». (Pont L. IV Ер. 15).].

     Meiri ос minni
     Maugo Heimdalar.
     Vildat it ec Valfadur
     Vel fyr telnia
     Fornspiol fira
     Dau er freinst um man.
     Majores et minores
     Posteros Heimdalli.
     Velim coelestis patris
     Facinora enarrare
     Antiquos hominum sermones
     Quos primos recordor. (!)
     (Овидий)

   Смысл по соображению с Овидием.

     In nova fert animus mutatas dicere formas
     Corpora. Di, coeptis, nam vos mutastиs et illas,
     Adspirate meis, primaque ab origine mundi
     Ad mea perpetuum deducite ternpora carmen.

     Песнь возглашаю я, о всех существах
     великих и малых порожденных миром.
     Соблаговолите боги, успешно высказать
     от начала времен до времен новых.

   Следует по Овидию изображение довременного хаоса (Омрока); но Voluspa также ar var allda, dar er Ymyr bygdi – «пустота была повсюду, где обитал Хаос». В Овидии: «Nullus adhuc mundo praebebat lumina Titan; nec nova crescendo reparabat cornua Phoebe». В Voluspa: «Sol dat né vissi hvar han sali atti, mani dat ne vissi hvat han megins atti»; т. е.: «Солнце не знало, где его чертоги, луна не знала где ее месяц».
   По Овидию, бог-природа полагает всему границы, отделяет небо от земли, землю от вод. По Voluspa: «adur Bursynir Bodmum up ipdo, deir er Midgard möran scopo». т. е. «силы творческая создали землю, и отделили твердь от моря» [43 - Böria, beuren, buren – oriri; Bodmum – Boden; Midgard – недра, твердь; mör, mor – море; scopo или scipa, кроме formare, значит dividere.].

     Da gengo regin öil
     a raucstola…
     Tunc omnes Dii occuparunt
     Elatas sellas…

   Овидий:

     Ergo ubu marmoreo
     Superu sedere recessu…

   В Овидии, после устроения природы, сотворение человека из земли по подобию Божества; в Voluspa, после устроения природы, попал какой-то длинный список имен; потом упоминается о dvi lidi: «Asc ос Emblo».
   По Овидию, во время Золотаго века (Guiiweig wika, wiko, англосак. weoc, по-датск. uge – соотв. гальс. age, определенное время) люди питаются желудями, падающими с великаго древа Юпитера, пьют нектар млечных потоков и струи текущаго из дерев меда.
   В Voluspa это древо Iggdrasil – Eichbaum; молочные потоки – Mimis brunni (?) – Milchbrunn; пьется так же и мед: dreckr miöd Mimir.
   С наступлением века железнаго, по Овидию, явились эринии (Erinnys, Евмениды, фурии); no Voluspa, они норны – Nornir, Nonnur, Naunnor.

     Tad varenfolkvig
     Fyrst и heime.

     Тогда настала война в
     первый раз в мире.

   По Овидию:

     Iamque nocens
     ferrum, ferro que
     prodierant: prodit bellum.

   В Овидии гиганты восстают на небо; в Voluspa являются из Иотунгейма турсы.
   Тогда снова боги собираются на седалища скал Олимпа (Raukstola), вокруг престола Юпитера, а по Эдде – Тора, на совещание – ofrad giallda (Rath halten); решают истребить людей; но вопрошают: «Что без людей будет с землей? Кто будет возжигать жертву богам?» – «Edr scyldo gödin öil gildi eiga?» Глава богов отвечает на это, что он населит землю новой породой людей. И вот, сперва решают погубить людей огнем; но это наказание Юпитер откладывает на всякий случай на будущие времена и губит людей потопом. Тоже и в Voluspa: «Söl tecr sortna, sigr fold и mar» – «солнце помрачается, земля погружается в воду».
   По Овидию от потопа спасаются Девкалион и Пирра, земля снова расцветает, и в Voluspa она выходить из вод и расцветает: «Iorb or aegi idia gröna». В заключение, по Овидию, на земле народился страшный змей – Пифон, а в Voluspa летучий дракон: «Dreki fliugandi» и тем кончилась Voluspa; между тем как, по Овидию, Аполлон избавил людей от этой змеи.
   Из этого беглого сравнения Voluspa с 1-й кн. «Метаморфоз» ясно видно, что vaticinium Valae есть не что иное, как отрывок перевода «Метаморфоз» с перепутанными строфами. Продолжение же «Метаморфоз» заключается частью в новой Эдде Снорро Стурлезона, в которой есть, между прочим, и следы русских волшебных сказок.
   Метаморфозы были сочинены Овидием до его изгнания; и потому следует решить, сам ли он переводил их на сармато-готский язык, и передал слово mulatio, metamorphosis, вполне соответственным булгарским словом влошьба (Volospa); или над этим трудилась целая Академия под председательством Карла Великаго, или, наконец, какой-нибудь скальд, упражняясь переводами с латинскаго языка, передал по-своему 1-ю книгу «Метаморфоз», и, может быть, подражая Овидию, в свою очередь собрал народные волшебные сказки и комические представления, составил из них содержание новой Эдды, где между прочим играет замечательную роль и Lokke – лукавый [44 - «Non igitur mirum, qnod recentiores Scandinavi diabolum pro Lokio illo ceperint. Hoc revera ita evenit ut in Islandia, ubi phrases multae perantiquis de Lokio fabulis, suam debent originem: sic: Loka lygi (лукавая ложь), Loka daun (лукавый дух) и проч.» – «In Scandinavorum cantilenis, quae medio aevo onginem debent, variis celebratur Lokius notn nibus et cognominibus: Lokke Leiemand (чертова (лукаваго) волынка); Lokke löye (лукавый, юла, шут)». Edda Saem. Lex. Mith., p. III.], строя каверзы богам и забавляясь над людьми. Вообще должно полагать, что стихотворение I’oluspa, или I’ölospa (в котором упоминается и Lокке, Ликаон 1-й книги «Метаморфоз», и Fenris – волк, в котораго он был обращен Юпитером) в соединении с некоторыми фабулами новой Эдды, составляло некогда сборник северных mutatae под общим заглавием «Влошьба». Собрав отрывки этого сборника, Снорро Стурлезон не мог поступить иначе как Макферсон с песнями Оссиана: он свел, обяснил их по своему смыслу, передал соотечественникам на современном ему языке, присоединив родословную Одена и толкования.
   В Voluspa, в число несвязных строф вошли, как видно, и отрывки из посторонних ей квид; в ней упоминаются и азы и готы (Godthiodar) и ваны, т. е. венды (Vaner, Windheim), и даже имеющие для нас очень важное значение гуны (Hunalunde), заменяемые в вариантах по изданию Резения энетами (Einnaetlann) [45 - Шиммельман переводит стих: «Hapt sähun liggia under Hunalande»: Sie hat liegen gesehen unter der Hunnen (Veneden) land». Вопреки первоначальному изданию Эдды, в новейших изданиях строфы, для отыскания смысла, переселяются с места на место, а Hunaland, переводившаяся Hunnorum luco, заменено посредством Нгаеvarlundi – funesto luco. Подобных заменений тьма.].
   Упоминание о гуннах, они же и энеты, и венеты, было бы очень значительно для истории гуннов, если бы можно было верить всему, что в переводах придуманная Сивилла [46 - Чтоб отыскать эту Völa, некоторые обратились к упоминаемой Горацием Сивилле araminensis Folia.] говорит непонятнаго, приговаривая столь же неуместные слова: vite their en eda hvad?
   В новой Эдде Снорро Стурлезона важнее всего для истории простодушно внесенное предание о Гильве (Gilva ginning), поясняющее распространение прозелитизма между народом отдаленнаго Севера пропагандой готов Дации.
   Гильв, по предположению Далина, владел Скандинавией около 123 года по Р. X. Но так как невольный переход Одена с готами от Дуная на остров Зеландию, совершился при нем, по покорении Траяном Дации в 98 году по Р. X.; то и сказания о Гильве относятся к исходу I века.
   «Сигге Фридульфзон (пишет Далин), лукавый и храбрый правитель и верховный жрец азов, или готов, живших при р. Танах (Tanaqvisl, т. е. Дунае, в Готии, или Дации), познакомился с легковерным Гильвом и наставлял его в богословии, весьма от древней истины отделявшейся. Гильв путешествовал в Асгард, и вскоре после этого Оден получил от него дозволение поселиться со своими готами на острове Зеланде, вступил с ним в родство, и посредством этого родства приобрел весь остров в наследие сыну Скиольду».
   Путешествие Гильва в Готию Придунайскую, рассказывается в Эдде следующим образом:
   «Некогда в Свевонии царствовал вещий Гильв. Он с ужасом заметил, что народ его стал оказывать необыкновенное виимание к пришлым азам (Asa-Folck, asianske Folck) [47 - Asa-Folck – Asathiod, Godthiod.], и не понимал, приписать ли это личным их достоинствам, или могуществу богов, которым они поклонялись. Чтоб обяснить себе это, Гильв решился сам отправиться в Асгард, под видом простаго старца. Но хитрые азы знали вперед о приезде и намерении Гильва, и так ослепили его кудесами своими, что ему чудилось, будто он попал в сверхъестественный мир. Прибыв в город, он увидел там палаты каменные, крыши золотые. При входе какой-то человек играл семью ножами, взбрасывая их на воздух и ловя один за другим. Этот человек спросил Гильва, кто он такой? Гильв отвечал, что он путник от гор Рифейских (Refels stigum) и просит ночлега. Человек повел его в палаты; но едва Гильв вступил во внутренность, двери вслед за ним захлопнулись на замок. Гильв увидел множество покоев и в них тьму народа. Одни пили, другие играли в различные игры, иные боролись, и вообще все проводили время в различных забавах. Дивясь на все эти невиданные им сроду вещи, старец проговорил про себя:

     Прежде чем войдешь куда-нибудь,
     Осмотрись осторожно, есть ли выход:
     Нельзя знать, где засели враги,
     Которые тебе строят ковы.

   Все обряды Севера, до перехода готов, относились к сайванскому верованию, к которому, разумеется, принадлежал и Гильв. Вступая в Hall, или Herberge Асгарда, и видя, что попал в ловушку, он произносит первую строфу из изречений Харо (Haramal), относящихся к древней Эдде, и приписанных мудрости Одена. Но, относясь к верованию Гильва, их скорее должно считать отрывками из Бгартрихари, или изречений Вишну, в свойстве the goddess of speech – Bhartrihari [48 - Смотри статью Рюккерта «Der Weltentsagende Hindu» в «Zeitsehr für die Kunde des Morgenlandes». Сравнив анологи Haramal с Бгартрихари, мы увидим в них одну и ту же душу, один и тот же голос:Haramal: «День хвали вечером, жену пройдя с ней путь жизни, меч – после битвы; невесту после свадьбы; напиток – когда его выпьешь». – «Мудрый употребляет и силу обдуманно; ибо нажив себе врагов, узнаешь поздно, что против сильного есть сильнейший». – «В пути жизни нет друга лучше благоразумия; оно есть и лучший запас повсюду».Bhartrihari: «Чарует свет луны, чарует лужайка посреди леса, чарует дружная беседа, чарует слово певца, чарует гневная слезка, дрожащая во взоре милой, – все очаровательно; но стоит ли все мимолетное этого очарования».].
   Строфа Haramal, положительно определяющая, к какому верованию и обрядам должно отнести изречения Харо, есть следующая:

     Хоть поздно нарожденный, но сын дороже всего;
     ибо кто воздаст отшедшему отцу память по душе
     на могиле (Bauta-Steina), кроме кровнаго?

   Эта строфа обясняется только законом Индии, что все предки того, кто не имеет сына, для совершения срадха (поминовения души), или погребальнаго обряда о блаженстве душ их, исключается из вечных селений:
   «Чрез сына (совершающаго поминовения) человек переходит в мир вышний; чрез внука приобретает бессмертие, чрез правнука поступает в обитель света».
   «Так как сын избавляет отца от преисподней, называемой путь [49 - Слав. бут, спуд; в Haramal и Inglinga Saga: Bauta-Steina. Бут могильный – песчаник, moëllon; Бутовые камни, или хронные, на Севере назывались рунными; соотв. лат. Ruinа, напр. Ruinam ducere – совершать погребение.]; то он и прозван самим Брамой «избавителем от ада» (путра)».
   «Тот, у кого нет сына, может обречь в сына внука своего: «Да будет произрожденный моею дочерью моим сыном, и да совершит он срадху в память мою».

   Обратимся теперь к Skaldamal, или к сборнику витязных песен, квид Эдды.
   По нашему мнению, в них настолько скрывается истины, насколько они были родственны с гайдами гадляров, гайдуков [50 - Чешское произношение ближе к исландскому: вместо гайда – кайда – Quida. Кайдош знач. гадляр – Galdrar; из кайдош образ. гайдук, гайдуче. То же значение имеет пандур – бандыр, бандурист; трубач, трубирог (Trubac, Trubiroh); откуда в гальском наречии: Trouvaire, Troubadour.] и вообще походных бандуристов, гусляров, которые и во времена Тацита, «возлагали свои вещие персты на живые струны, и сами струны рокотали князьям славу».
   Воспеваемые события и герои большей части древних квид относятся к IV и V столетиям. Hunugard и имя Аттилы, упоминается во многих; но две, так называемия гренландские квиды, – Atla quida и Atlamal, относятся собственно до Аттилы, хотя главное содержание их есть гибель Нивелунгов, или Нибелунгов и мщение Гудруны, дочери владетеля Бургундскаго Гойко (Giuka), рода Нивелунгов [51 - Новолунги (Nivelongi, Niflungi, Nevelingi, Nibelungi, Nibelunc, Nebulones); но в Atlaquida называются они и гуннами, и бургундами (см. Deutsch. Held. S. Raszmann. Einleitung). Эта фамилия сближается с ро́дами, носившими впоследствии звание Rhingrave, Wildgrave – «Comes Rheni et Sylvarum». Эти леса, вдоль по левой стороне Рейна, Haute Forest и Hochwald. Древняя фамилия Neuville также принадлежала к роду Comes Rheni et Sylvarum. Бургундия, Альзация, Hunsruck, составляли пограничные владения, воеводства, и след. область Nivelung вероятно называлась Новый Луг со времени прихода бургундов, около 370 года, из Стараго Луга. Regio Hunesruck – Hunnorum statio, seu praesidium, было главным станом. Там, между прочим, по народному преданию, был Hoinstein (Geogr. Cl. Ptol. apud H. Petrum. 1542). Родоначальник же фамилии Нивелунгов Giuki – слав. Гойо, Гойко; в лат. форме Cajus; в сред. врем. Gaien, Cajan. Giuko, по Nib. lied. Gibeche, был король, подвластный Аттиле. Город Caub, Cub, Cubae, на Рейне, против Hunsruck, соотв. поселению Chaubi, и может быть здесь было родоначалие Киевскаго, Куявскаго, или Киянскаго рода, котораго старейшая отрасль переселилась на Днепр. Видя в сагах родственные отношения гуннов рейнских с днепровскими, германские ученые поясняют это поэтическою вольностью преданий: «Omnes norunt, Hunnos fuisse nationem in Germania, et quidem eam speciatim, cui Attalus imperabat; hic autem, per licentiam poeticam, ponuntur pro Germanis in genere». Edda Saem. Hauniae 1818. P. II. Atlaquida. nota 51.]. Обстановка события, воспеваемаго в квиде, противореча народному сказанию (Niflunga Saga), видимо прошла сквозь чистилище. Гунугардский владетельный род, хотя и близкая родня Нивелунгам, или Нибелунгам, но гунны еще язычники, а прирейнские владетели озарены уже христианством; это высказано только в позднейшей поэме Nibelungenlied: «Я христианка, – говорит Гримгильда (Гудруна квиды) послу Аттилы, – отдам ли я себя язычнику!» – Ратарий (Rathere, Ratgaire, Ruedeger, Rüdiger) успокоивает ее, объявляя, что при Аттиле много витязей-христиан, и что от нее будет зависеть обратить и его в христианство.
   Гренландские квиды об Аттиле и исландские о Гудруне, воспевая преимущественно гибель Нибелунгов (Drap Niflunga) и составляя, как будто одно целое, в то же время беспощадно противоречат друг другу, не говоря уже о смешении собственных имен, о провалах, чрез которые не построишь моста, и о том, что почти во всех древних квидах поток смысла, то впадает в топкое болото, то скрывается в трущобе, то совсем уходит в землю. Главная причина этого – народный язык, с диким произношением, не выразимым не только рунами или резами и начертаниями, находимыми на хронных камнях, но и латинскими буквами.

   Страница средневековой рукописи «Песни о Нибелунгах»

   Для примера приведем несколько славянских речений, записанных в хронике Иарум-Шульца [52 - См. Известия Имп. Акад. наук: «Памятники нареч. Залабских древлян и глинян», статья А. Ф. Гильфердинга.]:

     Heid sangd kam mahn;
     Niima jehss mom tah Brüdt bäut
     Tidie sehna siete minne chsworet.

   Кто не скажет, что это отрывок из какой-нибудь древней квиды?
   Предание о женитьбе Аттилы на княжне Бургундской заключается и в поэме Nibelungenlied, относимой к X веку, и в поэме «Waltarius Aquitanus», почерпнутой из одного и того же источника; но переобразованной в честь и пользу визиготов аквитанских.
   В Nibelungennoth, или Nibelungenlied, Аттила и его гунны играют более благовидную роль, и лицо их не изрыто ни оспой, ни Аммиановским раскаленным железом, чтоб не смела расти борода. Эта трагическая поэма создана не по замышлению ходячих природных певцов, а по тщательному соображению сидячих поэтов, в подражание Илиаде. Тут излияние задушевной песни во славу славных, заменено похвальным прилежашем к труду для собственной своей славы.
   Но последовательности, подробностям и сухости описания приключений (aventure) протяжными стихами с рифмами [53 - Как в Индии, так искони и у славян, рифмы, созвучия, употреблялись только в обрядных хоровых песнях; так напр. гайды Говинде (Gita Govinda), или спасу, по большей части с рифмами, созвучиями и припевами. Литовское гонигле соответственно названию говинда – пастырь, говидарь (от говядо), говейный.], явно, что Nibelungenlied образовалась не собственно из витязных народных песен; но из полноты древняго народнаго разсказа о мщении Гримгильды (по квидам Гудруны) Бургундской:

     Uns ist in alten Mähren Wunders viel gesait,
     Von Helden lobebären, von grosser Arebeit,
     Von Freuden und Hochgezeiten, von Weinen und von Klagen,
     Von kühner Recken Streiten mögt ihr nun Wunder hören sagen [54 - В издании Хагена, древнее правописание обновлено; напр. вместо Kunec (кнез) – König; вместо Siurit – Siegfried.]

   Главным источником этих древних сказок (alten Mähren) была «Vilkina Saga», сборник, в котором находится и сказание о Нифлунгах.
   Во всяком случае, на этом основании, события в Nibelungenlied ближе к исторической истине. В Эдде же, то же самое происшествие разрознено на квиды с разноречивыми вариантами, и эти квиды, в свою очередь, похожи на обрывки, для слепки которых необяснимые слова употреблены вместо цемента.
   Как в скандинавских квидах, так и в немецкой поэме о Нибелунгах, вступлением в разсказ о союзе Гримгильды (Chriemhilde), или Гудруны с Аттилой, служит смерть героя Сигурда (Siurit, Sjurd) [55 - В датск. песнях собств. имя Siurit изменяется в Siffuert, в песнях Ферских островов в Sjurd (George – Дзюрдзе – Юрий). Sjurd по ферским песням гуннскаго рода: «Kein mann in Hunenlanden der kann sein ihm gleich». Перевод Рашмана.], перваго ее мужа. Он злодейски убит старшим ее братом Гунтером (в квидах Гуннаром) при помощи Хагена (Hagen) [56 - Hagen, Hogen, Haugni, Högni, имя соотв. Egnius, Jgnius, слав. Игньо, Огнян.].
   В поэме мщение Гримгильды естественным образом падает на братьев и на Хагена. В квидах, напротив, мщение обращено на Аттилу.
   Нет сомнения, что Снорро Стурлезону, а может быть даже Пиндару Академии Карла, казалось неприличным оставить квиду в том виде, как пели ее язычники гунны, взводя неистовые преступления на предков прирейнских владетелей, от которых генеалогия вела и род Карла, родившегося в Ингельгейме. Могли ли в самом деле Гуннар и Хегни, без особеннаго навождения гуннов и единственно из златолюбия, убить мужа родной сестры; а сестра, из мщения за смерть мужа, убить братьев, извести весь род Нифлунгов? – По простому, прозаическому и понятному сказанию (Vilkina Saga) о Сигурде, или Сигфриде, – могли; а по темному языку квид – не могли. По простому рассказу, Брингильда, княжна Заградская (Sägard), истинный сколок с Русской Царь-девицы, которая дала обет выйти замуж только за того, кто победит ее. Но в Vilkina Saga дан превратный смысл победе [57 - Vilkina Saga, как и все древние русские сказки, на почве Германии как-будто подвергались строгой цензуре: русский дух в них не пропускается; напр. там, где Баба Яга, или вообще нечистая сила, почует русский дух и восклицает: «Фу, здесь пахнет русским духом!», в немецких сказках заменено: «фу, здесь пахнет человечьим мясом»! См. народн. русск. сказки, изд. А. Афанасьевым.].
   Гуннский витязь Гюрги, обратясь на севере в George, Sjurd, Siurit, Sivard, Sigurd и, наконец, в Sigfrid, поразил летучаго змея и приобрел его сокровища. Потом женился на Гримгильде, сестре Бургундскаго короля Гунтера, который в свою очередь, прослышав о необычайной красоте Брингильды Заградской [58 - «На северной стороне гор, в стране Славянской (in Svava) был город Заград (Sägard); им владела Брингильда, неописанная по красоте, мудрости и по геройским подвигам, которых слава не забудется во веки.» Vilk. S., cap. 17.], пожелал приобрести ее руку; но право на это надо было добыть победой. Гунтер и вызвал Царь-девицу на поединок; однако же она вышибла его из седла. Гунтер был в отчаянии. «Король, вызывай ее снова, – сказал ему Сигфрид, – и давай мне твои доспехи». Как сказано, так и сделано. Под именем и в доспехах Гунтера, Сигфрид сразился с Брингильдой, обезоружил, разоблачил ее, и она должна была отдать руку свою мнимому победителю. Вся история тем бы и кончилась, если б Гримгильда не выпытала тайны у мужа своего, и после этого не оказала неуважения к Брингильде. Гордая Брингильда напомнила ей, что при входе королевы жена подданнаго должна вставать. Гримгильда, как следует затронутой подколодной змее, тотчас же ужалила Брингильду.
   – Я желала бы знать, – сказала она, – кто расстегнул мечем броню твоей девственной груди, чтоб ты имела право надо мной величаться!
   – Твой брат и твой король, Гунтер, – отвечала спокойно Брингильда.
   – Неправда! Не Гунтер, а мой мужъ и твой победитель, Сигфрид!
   Лицо Брингильды как будто обдало кровью; молча вышла она вон из комнаты. Возвратившиеся с охоты, король Гунтер и Хаген встретились с ней, и пораженные ее наружностью, спросили причину ее отчаянья.
   – Я не знаю, что я такое здесь и кому принадлежу, – проговорила Брингильда, – твоя сестра объявила мне торжественно, что право на меня приобрел не ты, а ее муж, Сигфрид!

   «Песнь о Нибелунгах». Ссора двух королев

   Этих слов достаточно было, чтоб завязать всю последующую историю мщения Гунтера Сигфриду, и потом мщения Гримгильды брату Гунтеру и Хагену, от руки котораго пал Сигфрид. Но Эдда распорядилась иначе. По темному смыслу квид оказывается, что гуннская колдунья Брингильда, дщерь Будли, и родная сестра гуннскому варвару Аттиле; потому что Будли, по квидам, такой же родной отец Аттилы, как Munzucco по Иорнанду, и Озид по Vilkina Saga. Влюбленной в Сигурда колдунье Брингильде, как нечистой силе, нужна только душа его, а не плоть; а потому она выходит замуж за короля Гунтера, или Гуннара, и поджигает его убить Сигурда и овладеть его сокровищами. Гуннара соблазняют сокровища; а Хаген, обратившийся в королевскаго брата, берется за дело. Убийство совершается разным образом, в разное время и не на одном и том же месте: «По одним сказаниям, во время белаго дня, на охоте; по другим – во время темной ночи, на постели; народ же (Thydverskrmenn) говорит, что в лесу; а по Gudrunarquida, во время пути на сейм; все же вообще говорят что они убили его безоружнаго» [59 - Brot of Brunhildar. Quido II.]. После убийства совершаются похороны, по гуннскому обычаю, торжественным сожжением тела. Этого только и ожидала Брингильда: она бросилась на костер, обхватила Сигурда и изчезла с ним посреди пламени.
   Гудруна, как Gotnesc kona, не пожелала следовать варварскому обычаю гуннских жен и заживо жариться на костре; но предалась, по обычаю готскиих жен так называемой неутешной печали, во время которой ей следовало еще выйти два раза замуж. Когда явился посол Аттилы просить ее руки, она и слышать не хотела; но мать ее, Гримгильда, дорожа этим союзом, составила декокт забвения из разнаго волшебнаго снадобья, употребив вместо собачьего сердца свиную печенку, и дала испить Гудруне. Избавясь от неутешной печали, Гудруна отправилась в Гуннию, с предчувствием, что злодей, брат Брингильды, непременно предаст ее брата Гуннара злой смерти, а из Хегни вырежет сердце, и ей придется за них мстить. Так и случилось. Аттила, которому фактически били челом и платили дань не только все варвары, но и все классические народы Европы, польстился на сокровища Сигурда, которыми овладели братья Гудруны. С этой целью он и посылает двух своих скороходов-гудочников звать их к себе в гости. Гудруна, предугадывая его злое намерение, пишет в предостережение братьям письмо рунами [60 - Слово ронить, то же что резать, рубить; ронить значит также хоронить: напр. ронить паруса – хоронить, спускать паруса. Слово резы (порезы, раны) однозначительно с рунами. В Atla mal: «Reþ ek aer runar er reist in sister» – т. е. «Речу (реку) я руны, что режет тебе сестра» (на стяге – Staff, Sta(n)ge, Stok). Писание это следовательно походило на бирки (от бир: вира, сбор).], и сверх того посылает кольцо, обвитое волчьей шерстью; но рун они не поняли, значению кольца не поверили, и отправились на свою погибель.
   С досадным чувством, что письменные гальдрары претворили в словарь изустную песн гадляров Исландии, где еще в XVIII столетии простой народ славил коледу (kobold) [61 - Voyage despays septentrionaux. par. S. de la Martiniere. 1682.] и поклонялся в тайне душам предков (thusse apud Gallos dusios, dusius), обратимся к содержанию песни о Нибелунгах.
   По смерти первой жены своей Иельки (Helke) [62 - Серб. Iела, Iелица, Iелька, Iелена, – тоже что и Елена, Ольга (Helga).], Аттила, прослышав о необыкновенной красоте Гримгильды Бургундской, предложил ей свою руку. Хотя и «недостоит хрестьяном дщери своя за поганые даяти», как сказали в X веке цари греческие Константин и Василий; но и в V веке не следовало отказывать в подобной вещи обладателю всея Скифии; а потому Гримгильда, побуждаемая славой обратить язычника на путь истины, отправилась в неведомую до сих пор страну Гуннов (Heunenland) [63 - В Nibelung. L. кроме Heunenland, упоминается и Ungerland, которою правил брат Аттилы Владо (Blöde). Известно, что эта Ungerland составляла Славянскую крайну, или украйну, с Римом. Эти украинцы – укряне, укры, угры, по польск. произн. Węgri – унгры, венгры, в Сред. времена обратились в Ungari.]. Аттила встретил невесту на границе своей области и повез ее, по маршруту, составленному прелагателем народнаго разсказа в стихи, в таинственный Etzelburg, или град Аттилы.
   По прошествии семи лет, родив сына Ортлиба [64 - По Iорн. Ernac, по квидам Erp, в лангоб. ист. Еrpon. Готское Ortlieb – соотв. от слав. Яролюб.], (Ortlieb), а по квидам двойни: Ерпа и Эйтиля, Гримгильда надумалась, что пора уже мстить братьям за смерть первого мужа.
   И вот, однажды

     Da sie eines nachtes bey dem Kunige lag,
     Mit armen umbefangen hät er sie, als er pflag
     Die edele Frauen minnen… —

   она сказала ему: «Как горько мне, что в твоей земле все смотрят на меня, как на безродную сироту; как бы я желала видеть братьев моих и всю родню у себя в гостях». – Viel liebe Fraue mein», – отвечал ей Аттила. – «Если ты только этого желаешь, то мы немедленно же пошлем двух гудочников (Fidelere) в Бургундию». И действительно, немедленно же и отправил послами в Бургундию двух придворных певцов [65 - Посольство поэтов было в старину в великом употреблении. Они составляли при дворах класс ученых, писцов и возглашателей славы. Певец был, собственно, и законник – διαnovos, дьяк; по свеоготски Diaekne – scholaris, rheteur, declamateur, avocat, lettré (Ihre Lex. Swiogoth).], вероятно тех самых, которые, по сказанию Приска, во время обеда у царя гуннов, воспевали славу.
   Когда явилось посольство с приглашением короля Гунтера и братьев его, Гернота и юного Гизельгера, в гости к Аттиле, Хаген, главное орудие убийства Сигфрида, навел было сомнение на присланный поцелуй от Гримгильды; но Гунтер, полагаясь на семь лет, после которых все старые счеты и долги прекращаются, а особенно доверяясь гостеприимству, доблестной и честной славе Аттилы, решил ехать. Однако же, в предосторожность, на всякий случай, под предводительством Хагена, сопровождает путников отборная, храбрая дружина. Миновав и горы высокие, и степи широкие, и моря глубокие, братья Гримгильды приезжают в Гуннское царство. Аттила радушно встречает и принимает гостей, сажает их за браные столы, угощает медвяным питьем и яствами; кормилица выносит его младенца сына на показ дядьям; а между тем Гримгильда распорядилась уже иным угощением, склонив некоторых витязей, а в том числе и брата Аттилы Владо (Blödel) [66 - По Vilkina Saga, Blödelin отказался; а вызвался Irung, Hirung.] мстить за себя.
   Во время столованья Нибелунгов в палатах царских, дружина их в свою очередь столовала в гостиннице. Владо с своей тысячью окружил гостиницу, вошел к пирующим, и на поклон командира дружины бургундской, брата Хагена, Данкварта, отвечал, что пришел не за поклоном его, а за головой. После кратких на этот раз обяснений, Данкварт снес голову Владу. Вследствие чего гунны, разумеется, бросились с обнаженными мечами на гостей, началась резня. Данкварт отправился во дворец и донес Хагену, что в герберге неблагополучно. Вспыльчивый Хаген понял в чем дело, зверски взглянул на Гримгильду, выхватил меч из ножен, вцепился в волоса маленькаго Ортлиба, отмахнул голову, бросил ее на колени матери, и сказал: «На! Я знал, что ты нам даром не поднесешь вина; вот тебе в задаток!»
   Взоры и мечи хозяев и гостей ярко блеснули – начался кровавый бой.
   Бургундов теснят; храбро защищаясь, они отступают к гриднице, где идет свалка между воинами. Гримгильда предусмотрительна: гридница вспыхнула, горит. От жару и жажды изнемогают бургунды. «Пей кровь!» – кричит Хаген. И эпические бургунды, в самом деле, по надлежащем однако же испытании действительно ли кровь утоляет жажду, прохлаждает и подкрепляет силы, принялись пить кровь. После этой попойки, во время которой гунны, вероятно, также утоляли жажду кумысом, битва возгорелась. Драматическое сражение между витязями Аттилы и Нибелунгами тянется в продолжении 2000 стихов. Все сражающиеся по очереди перебили друг друга. В заключение Феодорик Бернский сражается с Хагеном, ранит его; но не желая умертвить, связывает и передает Гримгильде; потом сражается с самим Гунтером королем Бургундским, ранит его, и передает Гримгильде, в уверенности, что она пощадит и помилует братьев. Но Гримгильда злобно и торжественно говорит Хагену: «Хочешь жить, так скажи, где затаены вами сокровища Сигфрида?»
   – Сказал бы, – отвечает Хаген, – да я дал клятву, до тех пор не говорить никому, где лежит клад, покуда жив хоть один из моих владык.
   – О, так мы сейчас же кончим дело, – прошипела Гримгильда, и чрез несколько мгновений она держала уже перед глазами Хагена отрубленную голову старшаго брата своего Гунтера, за волоса.
   Хаген содрогнулся.
   – Нет уже в живых благороднаго короля Гунтера! – вскричал он, – нет юнаго Гизельгера, нет и Гернота; но жив еще владыко мой Бог, и дело твое не кончено, злодейка!
   – Так подай же мне хоть меч моего Сигфрида! – исступленно проговорила Гримгильда, и быстро выхватила она меч из ножен, взмахнула – и голова Хагена отпала от плечь.
   В это время вошел Аттила.
   – От рук женщины гибнет герой! – воскликнул он с ужасом.
   – Я за него мститель! – сказал старый Гадобрат (Hadhubrath), поражая в свою очередь Гримгильду.

     И тут легли все обреченные смерти,
     В куски изрублена благородная жена.
     Феодорик и Аттила восплакали,
     Душевно скорбя о кровных своих и о витязях [67 - Da war gelegen aller da der Feigen Leib,Zu Stücken war gehauen da das edele WeibDietrich unde Etzel weinen da begann;Sie klagten innigliche, beide, mage unde mann.].

   Таким образом, по Nibelungenlied, Аттила после женитьбы на второй жене остался жив и здоров; причиной гибели Нибелунгов не он, а мщение Гримгильды за смерть Сигфрида. Все это совершенно сходно с Niflunga Saga и датскими древними песнями, и вообще с народными сказаниями местностей соседних с событием; но скальды скандинавские поют, как увидим, иначе, и наводят на себя подозрение.
   В поэме «Valtarius Aquifanus» бургундская королевна, уже не Гримгильда и не Гудруна, а Ильдегонда (Hildegonda). Это имя вполне напоминает историческую Ildico [68 - Серб. Iелена, Iелица, сбл. с Илийца, Илинка; на севере оно измен. в Нillе, Hilleke: «Hille, Hilieke – ein franenname. Ich finde ihn in einer Rugischen Urkunde von 1354, und verschiedenen andern». Piatt-Deutsches Wörterbuch. I.C. Dähnert. 1781.] Иорнанда. Но, по народным сказаниям (Vilk. Saga), Валтер и Ильдегонда составляют совершенно отдельную повесть. Валтер заложник, племянник Эрменрика короля Опольскаго [69 - Pull, Appuliae.], и сродни Тодорику Бернскому (Bern); а Ильдегонда дочь Илии, ярла Грикии (Grikaland) и племянница Остроя (Osantrix?) короля вильцев и большей части Руси, (т. е. Великорусии). В поэме же Валтарий заложник из Аквитании, которою в то время владели визиготы; а Ильдегонда дочь Эррика (Herric) Бургундскаго.
   Событие совершается после победы на полях Каталаунских в Галлии, откуда Аттила привозит и Ильдегонду, и Валтария, и Франка Хагена, происходящего по прямой линии от Франка, сына Гектора Троянскаго [70 - Потому разумеется, что Хаген был владетель города лежащего на р. Сене, Троицы или Трок (Troyes, в древн. Тгесае, Tricassum; a по Нибелунгам – Tronege).]. Аттила сам занимается воспитанием юношей, учит их молодечеству, стрельбе из лука, и в то же время заботится просветить их науками и эллинской мудростью.
   Но Хаген, не возлюбя наук, уходит на свою родину. У Валтария также в голове не науки, а прекрасная Ильдегонда; и он замышляет также бежать на родину, но не один, а вместе с Ильдегондой. Чтоб исполнить это, он просит сочинителя поэмы устроить во дворце Атиллы столованье, по образцу описаннаго Приском Ритором, и ни дать ни взять, как искони вплоть до XVIII века водилось на Великой Руси: «Почестный пир на многи князи, бояра, на русские могучие богатыри и гости богатые». Это было самое удобное время для исполнения замысла; потому что покуда, по обычаю, длилось столованье, пилось здравие, пелась слава, предвкушалось блаженство упоения, и в заключение обходила кругом похмельная братина, можно было и бежать в Аквитанию и воротиться назад, особенно на коне, который давал «ускоки во сто верст». Как сказано, так и сделано. Столовая палата убрана цветными паволоками, царское место золотой парчей аксамиченой, Аттила садится за браный белодубовый стол, по обе стороны два великих боярина, прочие гости, по ряду, занимают столы по сторонам. На столах стланы скатерти червленые шитые золотом, уставлены яствами и закусками; кравчие и чашники разносят медвяное питье. Царская чаша ходит кругом. Гощенье, по обычаю, тянется до ночи, и хозяин, и гости, по обычаю, сами на бок, голову на сторону, а кто и целиком под стол. Между тем Ильдегонда добывает для Валтария из царской оружницы ерихонскую шапку, кольчуги с зерцалом, и вообще броню, оружие и конскую збрую; а для себя из царской казны две крошни драгоценных камней и жемчугу. Снарядившись, Валтарий идет в царскую конюшню. В конюшне был конь, котораго на латыни звали Leonem [71 - Quem ab virlutem vocitaverat ille Leonem. Walt. Aquit.]; а по русски: «Конь лютый, зверь и бур и космат, у коня грива по левую сторону до сырой земли» [72 - Смотри Русскiя квиды, собранные Киршей Даниловым.].
   Между тем как Валтарий седлал коня, Ильдегонда успела поджечь столовую царскую палату; потом сели вместе на лютаго зверя и помчались в Аквитанию.
   В дороге не случилось с ними ничего особеннаго, кроме того, что при переправе чрез Рейн у Вормса [73 - Vormica.], они чуть-чуть не попались в руки разбойнику Гунтеру с его шайкой франков, которые, по сказанию поэмы, были в сто раз хуже гуннов [74 - Г. Тьерри упоминает о легенде монастыря Novalése, по которой Валтер, потеряв вероятно Ильдегонду, странствовал по свету богатырем-пилигримом, и палицей своей побивал целые рати разбойников, грабивших монастыри. В новгородской сказке о Василие Буслаевиче (Богуславиче) есть также подобный старец Пилигримище.].
   Таким образом, и в этой поэме смешение имен и событий. Аттила, после пира с пожаром, не умирает ни естественно, ни насильственно. Хватившись на другой день Ильдегонды и Валтария, он только выходит из себя, рвет на себе царское платно сверху до низу, шлет погоню и обещает того, кто догонит беглецов, не только осыпать с ног до головы золотом, но даже живого похоронить в золоте.
   В переработанных преданиях, прирейнских и придунайских, более полноты и смысла; в переработанных квидах Эдды почти за каждым словом надо лезть, если не в карман, то в Specimen Glossarii, и в примечания; но и в них мало определительного и тьма догадок, в оправдание которых, толкователи слагают темноту смысла на поэтическую вольность скальдов. С тонким чутьем, как у Бабы Яги, можно решительно сказать, что в древних квидах Эдды пахнет русским духом. В них есть и Змей Горыныч [75 - Fafnir, или Svafnir.], и старые вещуны, и птицы вещуньи, и даже Царь-девица [76 - Sigrdrifa, или Sigurdrifa – прозвание Брингильды.]. Но весь этот волшебный мир, как будто не в своей тарелке; а полинявшая богатая ткань изустных преданий, как будто перекрашена, выворочена наизнанку и перекроена в Тришкин кафтан, который, если начертать рунами, легко обратится в Trisconis, sive Tuisconis Käfta и. e. toga.
   В квидах, вместо Гримгильды [77 - В Gudrunar-quida Гримгильдой называется мать Гудруны; в Nibel. L. мать героини Гримгильды (Гудруны) – Ute; в Vilk.S. – Oda, Jutta, Ida.] и Ильдегонды, после смерти Helke, сердце Аттилы наследовала Гудруна [78 - Gudruna, Godruna; по-датски Gurine; в ферейских песн. Gurin, слав. Гурина, Iурина, Юрица.]. Вместо одного сына Ортлиба у нее два сына: Эрпо и Эйтиль (Eitil). По Atla-quida, не Гудруна замышляет мстить братьям смерть Сигфрида, а сам Аттила, из корысти сокровища, которым они завладели. Он посылает к ним посла, какого-то Кнефрода, звать к себе на пир.

     Кнефрод приезжает
     Во владения Гойковичей,
     К дому Гуннара,
     Железокованной скамье
     И к сладкому напитку [79 - Лат. перев.:Ad aedes Giuki ille venitEt ad Gannaris domum regiam,Scamna ferro compacta,Et ad potionem dulcem.].

   Угаданы ли последние два стиха – не наше дело судить; за них ручается Specimen Glossarii. Так или иначе, но восточный посол засел на beckiom aringreipom и заговорил зычным голосом [80 - «Kaldri rauddo – frigida voce, id est malevola, intensa, quemadmodum istud nomen metaphorice adplicatur». Edda Saem. Atla q., n. 10.]:

     Аттила сюда меня послал,
     Ряд урядить (Rиda orиndи)
     На коне, грызущем узду (?)
     Чрез темный лес,
     Вас просит, Гуннар,
     Чтоб пришли на скамью, (?)
     С шлемом железокованным (?)
     Дом посетить Аттилы.

   Так ли говорил посол – не знаем; мы следуем слепо смыслу не подлинника, а переводов.
   Братья Гудруны, (которых на сцене только двое: Gunnar и Haugni – Хаген), несмотря на все предостережения, едут в Gardi Huna, в гости к Аттиле. Гудруна встречает Гуннара следующими словами.

     Лучше бы было, брат,
     Если б надел ты на себя броню,
     Нежели железокованный шлем,
     Чтоб видеть дом Аттилы.
     Сидел бы ты в седле
     Солнце светлаго дня;
     Пришлось бы бледный труп
     Норнам оплакивать,
     А гунским щитоностным девам
     Изведать горе:
     Быть бы самому Аттиле
     В башне змей;
     А теперь эта обитель
     Для вас заготовлена.

   Такова «in varietate lectionis» мистическая речь Гудруны «quod etiam poesis tolerat»; из оной следует, что Гуннар приехал в гости совершенным колпаком: в домашнем платье (in häuslichen Gewändern) и в железокованном шлеме.
   На речи Гудруны Гуннар отвечает: «Поздно уже, сестра, собирать Нифлунгов!»
   И действительно, поздно: его просто вяжут по рукам и по ногам [81 - В тексте:Fengo deir GunnarOk i fiötor settoVinir BurgundaOk bundo fastla.Поймали они ГуннараИ посадили в тюрьму,Друга (?) бургундов (?)И связали крепко.].
   Хаген тщетно защищает Гуннара.
   «Спрашивают (неизвестно кто): не хочешь ли владыко готов (?) искупить душу золотом?
   «Пусть мне сердце Хагена (Haugni) дадут в руки, пусть вырубят его из груди сына народоправителя (?)»
   И вот вырезывают сердце из груди какого-то Гиалли (Hialli) и подносят на блюде.
   «Это сердце слабаго Гиалли, – говорит Гуннар, – оно дрожит: это не крепкое сердце Хагена».
   «Смеялся Хаген, когда вырезывали его сердце».
   «Вот это сердце Хагена, – сказал Гуннар, – оно и на блюде не дрожит. Теперь только я один знаю, где сокрыт кладь».
   За укрывание клада Гуннара препровождают в погреб, полный змей. Тут Гуннар берет арфу и играет последнюю песнь лебедя ветвями ног своих [82 - «Movit que volarum pedalium ramis» – «mit der Zweigen der Füsse kennt er sie schlagen».По Vols. S. сама Гудруна прислала ему арфу, чтоб он показал свое искусство. Гуннар играл на арфе зубами.Эта история об игре ногами, приписанная Гунтеру, или Гуннару, без сомнения относилась до гудочника, или гадляра, который был послан послом к Гуннару и которому Хаген обрубил руки. Nibel. L. Ст. 7931–7936.].
   Между тем Аттила откуда-то возвращается; Гудруна встречает его с золотой чашей в руках и просит испить за упокой братьев.
   Когда Аттила выпил чашу и вкусил брашно, Гудруна обявила ему, что он упился кровью детей своих и насытился их сердцами.
   На это сознание в Atla-quida, Аттила молчит; он опьянел и идет спать, предоставляя себе право отвечать в Atla-mal. Гудруна же довершает Ueberarbeitung скандинавского скальда: она дала своему ложу напиться крови Аттилы, выпустила собак подлизать ее, и, в заключение, запалила царские палаты. В этом-то пожаре, кроме Аттилы погибли и гуннские амазонки (Skiald-meyar).
   За сим следует заключительная строфа:

     Hon hefir þriggia
     þioþ konunga
     Ban orþ borit
     Biort aþr sylti.
     Ea trium
     Illustrium regum
     Necem patravit
     Nitida quam periret.

   В переводе Симрока:

     Volksköng drei hat die edle Frau
     In der Tod gesandt eh sie selbst erlag.

   Т.е. она (Гудруна) отправила трех королей славных на тот свет, потом сама погибла.
   Но эта заключительная строфа явно изменяет и противоречит смыслу квиды и вполне соответствует смыслу предания народнаго (Niflunga Saga) и Nibelungenlied, в которых, погубив трех королей, своих братьев, Гримгильда (Гудруна) сама погибает [83 - Nun ist von Burgunden der edele König (Gunter) todt, Giselher der junge und auch Herr Gernot.]. Чтоб оправдать это противоречащее заключение, толкователи придумали, что под тремя убитыми Гудруной королями надо подразумевать Аттилу и двухъ его сыновей (!). Положим, что так; но где ж Гудруна сама-то погибла? – В Atla-mal, повторяющей то же сказание, она остается жива, для того чтоб в Gudrunar-hvaut выйдти замуж за Ианко (Ionakr), и родить двух сыновей [84 - Hamdir и Saurli.], которые бы отмстили Эрманарику за Сванильду [85 - Дочь Гудруны от первого мужа Сигфрида.], и убили бы еще раз сводного брата Эрпо [86 - Erp, сын Аттилы, убитый Гудруной в Atla-quida и Atla-mal.].
   Из всего этого видно, как склеивались отрывки и строфы разных древних народных квид, единственно по сходству упоминаемых в них имен.
   При Atla-quida, в конце, приписка прозой: «Enn segir gleggra и Atla-malom inom Graenlenzkom», т. е. об этом говорится подробнее в гренландском сказании об Аттиле.
   Это сказание, или Слово об Аттиле действительно втрое больше чем Atla-quiþa; но в этом драматизированном и так сказать лицедейном произведении, «из того же места, да не те же вести». Тут братья Гудруны, Гуннар и Хаген, (Haugni) несмотря на предостережения сестры, на уговоры жен и на сны, предвещавшие беду, едут по приглашению Аттилы, на кораблях. Ехали они «долго ли, коротко ли, но наконец могу сказать» [87 - «Litlo ok lengra, ok mun ek þess segia».] прибыли в град, где царствовал Будли. Этот Будли, по истории Bleda (Владо), брат Аттилы, по квидам отец Аттилы, а по Atla-mal не брат и не отец, а лично сам Аттила.
   Ученые толкователи утверждают, что это пиитическая фигура, что поэт «figurate patrem hie ponit pro filio Atlalo». Подобное толкование значит то же, что «для скальдов Эдды закон был не писан». Так или иначе, но сам Аттила является с толпой вооруженных гуннов и начинается бой. После долгого сопротивления, Гуннар и Хаген связаны по рукам и по ногам. Аттила велит Хагену вырезать сердце, как и в Atlaquiþa; а Гуннара повесить и пригласить на него змей – «invitare eo serpentes» – «Ladet Schlangen dazu».
   Когда все это было исполнено, Гуннар взял арфу (haurpo tok Gunnar) и заиграл на ней ветвями ног своих.
   Этот смысл утверждается ссылкою на позднейшую квиду Gunnars slagr (бряцание Гуннара), хотя позднейшая песнь не указ смыслу древней.
   После этого события, Аттила, хватившись своих детей, спрашивает: где они играют? Гудруна обявила ему, что они уже не играют, что перед ним стоит чаша, из которой он испил кровь своих детей, а сердца их съел вместо телячьих.
   На это Аттила сказал [88 - Crudelis eras Gudruua!Cum ita agere a te impetrabas,Liberorum tuorum sanguinePotionem mihi miscere.]:

     У тебя Гудруна жестокая душа:
     Каким образом дозволила ты себе,
     Кровь родных своих детей
     Вмешать в мой напиток?

   С этого благоразумно сделаннаго запроса начались долгие разговоры и взаимные упреки. В промежутках, откуда-то взялся сын Хагена и во время ночи поразил Аттилу. Пробудясь и чувствуя рану, Аттила отрекается от помощи, но производит над Гудруной следствие, кто убил сына Будли?
   – Я и сын Хагена [89 - По Vilk. S. когда Хаген был ранен и связан другом своим Феодориком, то просил у него из дружбы какой-нибудь жены, чтоб оставить после себя наследника. Феодорик исполнил его просьбу. По смерти Хагена и родился сын Альдриан, который, вероятно, рос не по годам и не по дням, а по часам, и по этой причине поспел к мщению Гудруны.], – отвечает Гудруна.
   – К противоестественному убийству побудило тебя злобное сердце, – сказал на это Аттила, и высчитал все, чем он хотел насытить жадное, лихоимное [90 - Эти слова противоречат смыслу квиды.] сердце Гудруны.
   – Пустое говоришь ты, Аттила! Пусть не насытна была я; а твоя жадность к победам насыщала ли тебя?
   – Пустое говоришь ты, Гудруна! Мало оправдаешь ты этим судьбу нашу. Все погибло!
   Промолвив эти слова, Аттила умирает. Гудруна намеревается убить себя; но ей еще следует жить в двух квидах скальда, который не заботился о хронологическом порядке событий.
   Первая квида есть Gudranar-huaut (исступление Гудруны), а другая Hamdis-mal (слово о Хамди). Дело в том, что после смерти Аттилы (в 454 году) Гудруна выходит замуж за Ианко (Ionakr), короля Славянскаго [91 - «Bex verisimiliter Slavonicus». Edda Saem. Т. II. Ind. nom. ргорг.].
   От него у Гудруны три сына: Saurli, Hamdir, и Егр; дочь же от перваго брака с Сигурдом Гунским (Hunskr – hunnicus) Сванильда выдана за Иормунрека, или Эрманарика, короля готов (ум. в 376 году), который велел размыкать ее в поле, привязав к хвостам лошадей [92 - Saurli, по Iорн. Sarus; Егр, по Нибел. Ortlieb; по Atla-quidа, Егр сын Аттилы, убитый по Нибел. Хагеном, а по квидам самой Гудруной, a по Hamdis-mal братьями. Hamdir, по Iорн. Ammius.].
   Узнав об этом, исступленная Гудруна побуждает упреками сыновей своих Саурли и Хамди (об Эрне ни слова), мстить Иормунреку:

     Что сидите,
     Во сне проводите жизнь;
     Или не трогает вас
     Полученная весть,
     Что Иормунрек
     Вашу сестру,
     Юную возрастом
     Размыкал конями,
     Белым и вороным,
     В открытом поле,
     Серым быстрым [93 - По Iорнанду Ildico, сестра двух руссов Capo и Аммия, размыкана по приказу Эрманарика за побег ее мужа, который, вероятно, был в числе заложников.]
     Готским конем [94 - Это также вероятно пиитическая фигура усиления: белый и черный – провзводят серого.].
     Не похожи вы
     На породу Гуннара,
     Нет в вас такой души,
     Как у Хагена!
     Виновнику ее смерти
     Вы решились бы мстить,
     Если б обладали смелостью
     Моих братьев,
     Или твердой душою
     Царя гуннов!

   Таким образом, Иормунрек, который исторически умер в 376 роду, поэтически переживает Аттилу, умершаго в 454 году.
   Таково значение древних исландских и гренландских квид, записанных с простонародного языка какими-нибудь рунами, переписанных в XI–XIII столетии латино-готскими буквами, обработанных и преложенных учеными скальдами последующих времен на язык господствовавших.
   Эта обработка и преложение древних гайд, или квид и составляет причину того, что все собранные в народе песни и сказания, относящиеся к одному и тому же событию, обличают Эдду в нарушении смысла существовавших преданий.
   Рассмотрев народные, хотя уже и искаженные предания, имеющие отношение к нашему предмету, мы видим:
   Древние северные квиды достигли до нас не на языке народном, а на придворном и правительственном готскиом [95 - Готы, как иудеи, составляя рассеянную общину, были всегда под влиянием языка того народа, между которым жили. Должно полагать, что Карлу Великому готскиiй язык был родной; при нем и со времени его этот язык сделался придворным и правительственным, предоставляя латинскому право языка религиознаго. Вероятно, со времени же Карла учредились в славянских областях судилища под названием Naemþ – Judicium ordinarium duodecim assessoribus constans (Ihre). Это те же 12 диаров Одепа. Название Naemþeman – judex, судья, или Nalmning, без сомнения, дало начало слову немец, немчин, Nemes. Отсюда, в Венгрiи, Nemes значит пан, Nemesseg – господство.], который водворил Карл и для которого сам составил Грамматику. Язык народный, сельский, был Sclaventunge; ибо гальские и германские славяне были уже в то время в отношении готов рабы.
   Позднейшия сельские славянские предания дошли до нас в то уже время, когда в Германии и аристократия, и народ заговорили на чужом языке; и следовательно, большая часть преданий переведены изустно самим народом.
   Так называемые гунны, по квидам, сагам, и по всем преданиям севера, принадлежали к древле-германским племенам, и отличались от западных, франкских, только тем, что были еще язычники.
   Название народа Huni, Hune, Chuni, произошло от первоначальнаго названия Kwänä, Kuenu, Conae, Kunae, смешиваемаго с готскиим словом Kona, Kuna, Quena, Kwäna, означающим жена, что и породило, как увидим ниже, сведения о гунских амазонках, и потом принято в писании, для избежания смешения в смысле названий.
   Почти все собственные имена в древних преданияхъ славянские. Постоянное изменение их видно из вариантов на различных наречиях. По преимуществу, форма их кимврская, т. е. сербская. Например, имя Юрий, в наречии сербском ЂурЂе (Джурже, Дзюрдзе) изменяется в Галлии в Georges (Джордж), в Дании в Sjurd, потом в Siurit, Sivrit, Sivard, Sigurd, и, наконец, в новейшее Siegfried, составленное для обяснения смысла. Оно же, сократясь в Sigar, Sigr и наконец в Sig, означает «победа», сохраняя первобытный смысл имени божества победы.
   Из сербского собственного имени Огнян, Огньо, Игньо (в религиозн. знач. то же божество грозы, громовержца, Перуна – Foudre) лат. Ignius, Egnius, изменяется в квидах в Haugni Högni, и наконец в Hagen.
   Собственное имя Яромир, изменяется в Jarmar, потом в Jarmar-rik (Rex Jaromir), Jormunrekr, Ermanarik, Hermanarik.
   Гейзо – Gisle, Gisler, Giselher. Гурина – Gurin, потом Gudruna, и пр., и пр.
   Описывая историю готов (в которой большая часть владетельных, родовых имен, явно славянские; ибо прозелиты деизма продолжали носить древние родовые имена, как и во времена принятия христианства), Иорнанд, не обясняя причины, замечает, что у готов было в обычае (?) носить гуннские собственные имена [96 - Сар. X. Это он пишет говоря о Телефе, сыне Иракла, присвоивая его Готам; следовательно, если верить Iорнанду, то Телефъ был Гот, носившiй Гуннское имя, а если неверить, то, просто Гунн т. е. Русс.].
   Изустная народная память об Аттиле, настолько сохранилась в письменных преданиях запада и севера Германии, насколько события могли относиться до летописей, саг и квид, сочинявшихся придворными скальдами во славу новых династий.

Глава I
Война прибалтийских и забалтийских славян с водворившимися в конце I века по Р. X. на острове Зеландии готами-дациянами

   Причина переселения готов из Дации Дунайской на север. – Предание о Гильве, владетеле Скандии и островов Балтийских. – Древняя история Дании, или северной Дации. – Владетели Кимбрийскаго, или Сербскаго полуострова. – Готы Исландии, Dancuones, принимают названия Данов. – Скиольдунгская династия Дациян. – Союз владетеля Зеландскаго Годана с Рогнедой, дочерью русскаго князя. – Фродо; его ухищрения для победы руссов. – Васпас. – Рален (Rolvon) Коряга, или по прозвищу готов Вендская корга (ворона). – Бова – Постановления 12 диаров, при Фродо III. – Война Фродо с Струничем, вендским князем. – Фродо побеждает и распинает пленных князей и вельмож. – Коварное истребление русских князей и витязей. – Фродо женится на Гануце, дочери киянскаго князя Гано. – Гануца оклеветана и возвращена отцу с сыном Фриалявом-Преславом. – Гано восстает на Фродо со всей Русью; под его предводительством 170 русских князей и 900 000 воинов. – Pусские князья: Яно, Олимир, Рао, Деjамир и Доко. – По смерти Фродо даны избирают скальда Иареня, но Преслав Русский предъявляет свои права на престол Дании. – Восстание славян (полабских – Вандалии) на готов под предводительством Изимира (Ismarus Sclavorum rex). Ютландия (Сербский, или Кимбрийский полуостров) и все покоренные Фродо III земли освобождены от готов, и область их ограничилась снова Зеландией. – Славянские народы, бывшие в постоянной борьбе с готами и дациянами. – Владетельный Юрьевский род в Скандинавии. – Предания о войнах князей, владевших в Скандинавии с пришельцами готами. – Участие ситунских (скандинавских) князей в войне Холмской Руси (Ulmerugua) и Киевской Руси (Hunagard) против Эрманарика. – Прозелиты готов злейшие враги славян. – Ледяное иго готов на покоряемых ими областях

   Г. Люден [97 - Hist. d’Allemagne, par Luden. Edit. par M. A. Savagner.], изучая историю Древней Германии и испытав томительную непрерывную борьбу с темнотой, смутой преданий и с тяжким трудом извлечь из них истину, сознается, что эта смута заключается не в самой истории, а в историках, которые, по ведению и неведению, нарушали самый простой смысл преданий.
   Этот справедливый упрек лежит не столько на древних историках, сколько на историках времен истинно варварских, когда, существовавшие некогда, добросовестность и отчетливость в переписке рукописей, заменились подлогами, умышленными и невежественными изменениями, для потребностей времени, и для укоренения в недрах истории генеалогического древа не только пришлых личностей, но и народов.
   Чтоб избежать упомянутой Люденом смуты в изысканиях истины, мы обращаемся прямо к простому смыслу преданий, боясь не столько темноты их, сколько затемнения.
   В изданном опыте свода и поверки сказаний о первобытных населенцах Германии [98 - «Индо-германы, или сайване».], объяснено, что известные истории свевы, суть славяне [99 - Изменение si в sv было обычно; напр. слобода, свобода; Slep, Svaf, Schlaf – сон; точно так же и Slave обращается в Suave; Slavaland, по квидам Suafaland.]; а также определено время переселении гофов, готов, или готфов из Дации на острова Балтийскаго моря. Следует теперь обратить внимание на водворение их и распространение по всему Северу.
   Но повторим причины переселения.
   В самом исходе I столетия по Р. X. император Траян поднял повсеместное гонение на иудеев.
   Первосвященник готов в Дации, Фридульфзон, называемый вообще Оденом, начал заботиться о переселении на Север со своими дроттарами (жрецами), диарами (вельможами) и народом, разделявшимся уже на остроготов и визиготов; но это переселение относится преимущественно до визиготов [100 - О переселении на север готов, шведскiй историк Далин говорит следующее: «Оден вел счастливо войну с ванами (Vani, Vindili – венды Дацiи), которая по дружелюбным отношениям к владетелям их и союзами между вельможами обоих народов, прекратилась. Но он навлек на себя вражду сильнейшаго неприятеля – римлян, которые, под предводительством Траяна, напали на него в собственной его земле (в Дации). Предводитель готов не мог уже быть безопасен в столичном своем Асгарде; а потому удалился в соседство Скандии, продоставив земли свои (по Дунаю) братьям Be и Виле (остроготам)».«Это переселение готов однако же, не относится к эпохе глубокой древности, приписываемой Iорнандом: оно совершилось, вероятно, в начале христiанской эры». Geier. Hist, de Suede. Выход жителей Дации, изгнанных римлянами, на север, изображен на колонне Траяна.].
   Мы упомянули во вступлении, по сказанию Эдды, о Гильве, владетеле Скандии, первом прозелите готов, когда еще их Годгейм был в недрах Карпатских гор. По тому же преданию Эдды, Оден предварительно послал к Гильфу просить земли для поселения. Послом была сладкоглаголивая Гефиона [101 - Здесь должно подразумевать готскиую религию.]. Она так пленила Гильва своими речами, что владетель Скандии дозволил занять ей столько земли, сколько можно обойдти в сутки плугом. Гефиона была не глупее Дидоны [102 - Дидона, колонизация Тира на берегах Африки. Она, по народному иносказанию, попросила у туземцев земли для поселения не более, как на объем воловьей кожи. Разрезанная кожа на ремни, и вытянутая в струну, дала довольно пространства для основания города.]: она запрягла в плуг четырехъ сыновей своих, добрых волов, рожденных ею от некоего великана [103 - Великорослое войсковое сословие руссов, дало между готами смысл слову Rise – великан.] (Risar), отмежевала огромное пространство земли, и в дополнение свезла его в море, от чего и образовался остров Зеланд (Seeland).
   Вот предание, определяющее местность водворения готов-дациян [104 - «Quod Graecis Gothi et Getae vocati, Romanis Dani et Daci dicuntur». Olai Vereli Hervarar saga, Cap. X.] на севере. Кроме этого, оно определяет даже количество приобретенных Гефионой сынов (т. е. русских племен) со стороны, которых она могла уже запрягать в ярмо и которые, должно заметить, составляя прозелитов готскиих, продолжали носить свои народные собственные имена, как руссы, по принятии христианской религии, и как ныне сербы и прочие придунайские славяне.
   Таким образом, остров Зеланд и есть та исходная точка, которую Иорнанд принял за Скандию, откуда «готы, подобно рою пчел, налетели на твердую Европейскую землю».
   Действительно, с острова Зеландии началось их распространение посредством пропаганды верования, за которою следовали и победы. Их правление было теократическое, как у израильтян до преобразования в царственное; следовательно, оно было противоположно правлению древних германов и скандинавов. Готы управлялись первосвященниками, которые сосредоточивали в себе и власть царскую [105 - «Rex et pontifex» Jorn. «On vouloit voir dans Odin et les Ases les types primitifs des dieux du Nord, quoique la Saga elle meme les offrit comme des prètres». Hist, de Suede. Geier.]. «Древнейшие жители Скандии, – говорит Далин в «Истории Швеции», – поклонялись Единому Богу в трех лицах, но вымыслы Одена и поэтов, – замечает он, – исказили это учение. Чтоб понравиться более населенцам Скандии, асы, или готы, принимали имена их божеств и сами вперяли народу, что это истинные боги».
   Но до христианства, инстинктуальное сознание тройственности божества, принадлежало, как мы уже обяснили, только сайванскому верованию; следовательно Оден, котораго презирали язычники [106 - «Des payens mèpriserent Odin, et rendirent un culle a Thor». Geier.], вносил с собою деизм, облекая его, для язычников-сайван, в наружные атрибуты их тримуртизма, точно также, как в последствии, но уже невольно, тот же деизм готов укрывался от христиан под названием арианизма, облекаясь притворно в атрибуты верования в Св. Троицу.
   Таким образом, смешение того и другаго верования в темных понятиях прозелитов, образовало и в преданиях народных ту мнимую «Мифологию Севера», в которой прежде всего следует отделить Единого в тройственности от Адонаи готов.

   Венеды и готы во II в.

   Обратимся теперь к древней истории Дании, или лучше сказать, острова Зеландии; ибо до времен Яромира или Ерманарика [107 - По лет. Дании Jarmar; пo Сакс. Грам. Jarmericus; по Iорн. Ermanaricus; по квидам Jormunrekr.], Дания, или Северная Дация, только временно выходила из пределов этого острова.
   Уклоняясь от соображений историков и хронологов, по которым основание Датскаго королевства [108 - «Dani, ut testatur veteres historiographi, temporc Saruch, proavi Abrahae, regnum, quod nunc Dania vel Dacia dicitur, intraverunt, vinientes de Gothia». Erici Dan. Reg. Wratislai VII. Ducis Pomeraniae filii, historica narratio de origin, gentes Danorum. Hist Goth. Vand. et Langob. H. Grotio. 1655.] относится и ко временам Даная, и ко временам Дана, современника царя Давида, и к 1038 году до Р. X., и, наконец, к 60 году до Р. X., когда, по Торфею, совершилось «Asianorum in has terras transmigratione», мы знаем только предание, что до переселения Одена, т. е. готов на север, не существовало Дации, или Дании, и следовательно, полагаем основание оной около 98 года по Р. X.
   До основания Дании на Кимврийском, т. е. Сербском полуострове были известны следующие князья, или жупаны [109 - Hist. de Danemarc. par. J. B. Des Roches. 1740 apud Annal. Gothl. et Suaningius Chronol. Danica.]:

   Segub или Segud. – Его столица была в Кимврии.
   Adtze(r). – (Ацо).
   Truidus. – Тройдо, Тройден.
   Thielvar. – Телемир, Тербел (?). Перенес столицу на остр. Зеландию.
   Osfred. – Острад, Острой.
   Gulhius. – Годой.
   Truidus II. – Тройдо II.
   Toreld. – Туро (?)
   Jelling. – Иело, Иелашин
   Viset. – Вичо, Воица.
   Bogh. – Богой.
   Зять Богоя, Вичан (Witton), владел городами области Sleeswig на р. Slye; жители области были Sigulones, или Slievones [110 - Hist. de Dan. Des Roches. По Саксону и Меурсию Sclavi, называемые и вандалами, были соседи сербов (кимвии). Следовательно, племя собственно славен, или словаков по родоначалию от Славоя, или Славко, жило по р. Слию.]. Острова же: Зеландия, Langeland и Моне, назывались Withasloth [111 - Ссыльными: Witi – vicium, crimen, poena; Выть – суд. Slott – Schloss; Sluta – заключение. В Gragas: Vitislauss, знач. освобожденный от казни.], или Wideslete.
   Все эти имена могли сохраниться в предании только по отношениям к готам-переселенцам.
   Кимвры, т. е. сербы полуострова часто отправлялись на преследование морских разбойников, живших в скалистых островах над Фризией, и известных Риму под названием Saxones, от saxum – скала.
   Во время морского похода князя Богоя против саксонов и фризов (франков приморских), по влияния зеландскаго вельможи [112 - «Erat autem Humblus iste è prosapiâ giganleâ, et in Sialandia auctorifate, ac potentia eminebat». J. Meursi Hist Danicae. L. i. 1638.], называемаго Humblus, или Humlus, и женатаго на дочери Вичана (Witton), Витеслотские острова (Withasloth) отложились от Сербии, и избрали князем своим Дана, сына упомянутаго Гумли [113 - Нет сомнения, что этот родоначальник Скиольдунгской династии есть Himal Iорнанда]. С этого времени готы (Зеландские) приняли название данов [114 - «Ses sujets laissérent alors le nom de Gothi pour ètre appellés Dani». Hist de Dan. Des Roches.Пo Hervarar Saga, Humli был царь гуннов: «Eitt sumar er Heidrekr Kongr var i hernadi, kom han lidi sinn vid Hunaland: Humli hiet kongr er þar riedi fyrir: dotter hans hiet Suafa». Т. е. летом отправился король Гейдрек на войну, и пришел с войском в землю гуннов, которою управлял король Гумли, и у котораго была дочь Слава (Славица, Славка).].
   После Дана избран был сын его, также называемый Humli; но, мирный нравом, он лишен был престола братом своим Люто (Lothe, Lother), котораго и предание называет, сообразно смыслу имени, лютым, жестоким.
   По некоторым сказаниям, после Люто царствовал пять лет сын Гумли, Богой (Bogh); но Саксон не упоминает о нем [115 - Saxonis Grammatici. Hist. Dan. Editio Steph. J. Stephanius. 1644.] в своей «Истории Дании». По Саксону следует сын Люто Скиольд; по Торфею же и Резению [116 - Edda Islandorum. 1645.], Скиольд есть чистая кровь самого Одена; потому что в Langfedgatal значится: первый царь Дании Odin, за ним следует Skiold filius ejus, от котораго и начинается династия Скиольдунгов (Skioldungar).
   По Langfedgatal следует Fridleif, сын Скиольда, или Чильда, потом Фродо; а по Саксону и Меурсию следуют: Gram, Suipdag, Guthorme (Годомир) и Hading (Годеч), который был женат на Рогнеде (Ragnilda собст. Райна, Райница) дочери русскаго князя, называемаго по летописям Hugon, Haquinus, от которой имел сына Frotho (Врато, Вратой, Вратислав) и дочь Swanthuite (Световиду).
   Фродо был славолюбив, и ему, кажется, обязаны так называемые военные хитрости своим началом. Чтоб победить Драно (Dorno), князя куров, или куронов, он засадил часть своего войска под землю, и навел на него неприятеля, отступая, как побежденный. Чтоб разбить флот Драно (Tranno), князя руссов, он употребил в дело водолазов, которые просверлили корабли неприятельские. Чтоб взять хитростию (Íсарегe astu usus) город Плесков (Peltisk), или Пултуск, он притворился умершим. Жители города, видя, что неприятель сыплет могилу и строит тризну по своему королю, с радости начали по обычаю праздновать Васпасу [117 - «Jam securi et excubias negligebant, at in luxum vertebantur, idque gnari obsessores, urbem invadunt, ac deripiunt; et Vespasium quoque regem inter lusus, atque pocula interficiunt». Ioh. Meursii. Hist. Dan.], за избавление от злого врага, нисколько не воображая, что мертвый Фродо явится к ним на праздник.
   Haldan. – Хладень.
   Roé. – Рао, Райо.
   Helgo, в древ. квидах Hölgi. – Олг. В его время на княжении Скандинавскаго полуострова Atislus (Атислав), сын Годобрата (Hothebrad).
   Rolvo, Roolw, Rolvon или Harald-krage – Рален, прозванный Коряга (Krage, по-датск. значит по объяснению Саксона: «Пень с полуобрубленными корнями» – «truncus cujus rami semicesi sunt)». По Далину он прозывается Vendil-krake, т. е. Вендская корга, или ворона (крагуй – ворон).
   Hothe(r) (Haudo). – Годо, Годой. Убит в сражении с Boйo, или Богоем (Bous) [118 - Собственное имя Вео, Beowa, Beowine (Бого, Бойо, Боян) изменяется в нем. в Beowulf – герой англосакс. поэмы VIII в., переведенной Л. Этмюллером. В северных именах окончанiе – ulf происходит от обычнаго по сие время у румынов окончашя – ул. На пример: Радо, Радул – отсюда Radul(f); так и Бойо, Бойул – Beowul(f).], сыном, т. е. последователем Одена, и погребен по русскому обряду [119 - «Cujus corpus magnifico funeris apparatu Rutenus tumulavit exercitus, nomine ejus insignem extruens collum».].
   Roric (Roderic, Hraerech) Slangvanbaugi. – Pao, Roar. В его время князем Сербского полуострова (Cimbria) был Яровит – Horwendil, Hordenwil.
   Vigleth – Воибор. Основанный им город в Сербии (Cimbria) прозван по имени его Wiburg.
   Следуют: Weremund, Ulfo или Olaf, Dan II, Hugleth, Frotho II, Dan III, Friedlev и наконец Frotho III.
   До вступления Frotho III в совершенный возраст, государством управляли 12 диаров, и в числе узаконений были следующия: «Кто желает быть допущенным к королю, тот платит за эту честь пошлину диарам. – Кто желает выдать дочь свою в замужство, тот обращается к ним же, для получения разрешения, внося известную плату». – «Neque fas virginibus nubere, nisi quas experiundo tales esse ipsi prius cognovisseni».
   В его время, по Саксону, славяне, а по Меурсию – вандалы, под предводительством князя Струнича (Strunico), напали на Сербский полуостров (Cimbria), которым владели уже готы-дацияне.
   Возникла война на суше и море; славяне были побеждены, и знаменитейшие из них распяты. Но чтоб извести войсковое сословие вандал (т. е. славян между Лабой и Одером) и покорить совершенно Вандалию, Фродо III употребил военную хитрость, не уступающую его предку Фродо II. Под видом предпринимаемой великой войны, он велел клич кликать и звать к себе на службу всех князей, витязей и бояр с их дружинами, обещая и злато, и славу, и богатую добычу. Обычай славянскаго войсковаго сословия, как описывает и Тацит (гл. XIV), был таков: «Если в родной стране водворялся продолжительный мир, то большая часть юнаков (nobilium adolescentium) отправлялась добывать славы в чужие земли».
   На этом основании собрались они и к Фродо, нисколько не подозревая, что вероломство у так называемаго доброго народа составляет маленькое орудие для больших успехов. Заманив на бойню, их перерезали, передушили и перевешали. После этого подвига Фродо, разумеется, покорил беззащитную и обезоруженную Вандалию и принял титул короля Датскаго и Вандальскаго.
   Фродо, по совету своих 12 диаров, женился на дочери Гано (Hun) князя гуннов, Янице, или Гануце [120 - Сербск. мужск. имя Гано, Яно; женское Iанья, Гайка; Яньица же или Ганица, Гануца, Iоаница – знач. дочь Гана или Яно. По Саксону Напunda (Гануца); по Меурсию это имя изменяется в Hermunda: «Негтundam Hunnorum Regis filiam.»] (Hannunda). К Гано отправились послы, которые по обычаю, до обявления причины посольства, три дни угощались. Так как княжна Гануца ни за что не соглашалась выходить замуж за Фродо, то послы употребили в дело колдунью, которая приворожила ее к Фродо, описав его молодцом на обе руки [121 - «Qa’il se servait également de deux mains». – «Frolhonem laevâ tanquam dextrâ utentem». Sax.]. От этого союза дроттары и диары ожидали великих благ. Но не так сбылось; при дворе было две стороны: Гануцу оклеветали, и обратили внимание Фродо на Альвильду, дочь Готара, владетеля Норицкаго (Норвежскаго).
   Затронутый Гано, князь гуннов, собрал огромную сухопутную и морскую рать; с ним поднялись, по одним сказаниям 69, а по другим 170 и даже 200 князей с дружинами своими, составлявшими 900 000 воинов. Морскими силами начальствовал русский князь Олимир (Olimar) [122 - Вероятно, Иеломир. В серб. есть собствен. имя Оливер, и женск. Оливера.].
   Семь дней продолжалась битва. Чрез три русские реки можно было переходить по трупам, как по мосту. Наконец, с помощию воеводы своего Эрика Норицкаго, Фродо успел разбить силу русскую. Но после победы милостиво пожаловал во владение Олимиру Холмоград (Holmgardia, ошибочно Holingardia), Яну (Önev) – Коногардию (Conogard, Känugard – Киевград); другому Яну, брату царя гуннов – Саксонию; Pao (Revillum – Равуле, Раул) – Оркадские острова; Деjамиру (Dimar) – Гельзингию, Яробор, Ямтор, и Лаппию; русскому князю Доко (Dago) – Эстию. Таким образом, как говорит Саксон Грамматик, преобладание Фродо к востоку распространилось на Руссию (Rusciam), а на запад ограничивалось Рейном, Но из этого исчисления пожалованных стран, мы видим только имена владетельных русских князей, воевавших с Фродо; а из продолжения истории Дании, увидим, что упомянутое преобладание, как вымысл, не наследовано его преемником.
   От союза с Альвильдой Фродо не оставил наследника: сын же его Фридлев (Fridlev, Friþleif, Frialaf) от перваго брака с Гануцей, дочерью гунскаго князя, воспитывался в России [123 - См. Саксона и Меурсия. «Еx Hanunda, ut videtur, filium Fridlevum sustulit, mox in Russia relictum». Meurs.]. Так как о нем не было ни слуху, ни духу, то датчане решились избрать, из среды своей достойнейшаго, а именно такого, который лучше всехъ сочинит эпитафию на память великаго Фродо.
   Из всехъ скальдов, соревновавших на право приобретения престола, честь пала на Иарна [124 - Сербск. имя Ярень.] (Hiarn); но царствование поэта недолго продолжалось. Фридлев, которого по-русски вероятно звали Преславом [125 - Буква F у готов по большей части заменяет русское и греч. π; напр.: пpe, pro, prae – for, fyr; Πυρ – Fyr; пост – Fasta; первый, першiй – first.], узнав о смерти отца, прислал в Данию послов с обявлением Иарну, что «так как у руссов нет закона, чтоб какой-нибудь гусляр за свои вирши приобретал чужое наследие, то он предлагает ему уходить, добром, или готовиться к войне».
   Иарн, полагаясь на свой народ, собрал было войско, и вышел навстречу Фридлеву; но меч был не его орудие, и он принужден был бежать в Сербию (Кимв. полуостр.), а потом на остров, который и прозвался его именем Hiarnoa.
   Фридлев вступил на престол Дании. Он был женат на Юрице (Juritha), дочери некоего Грубана [126 - Грубан – серб. имя.] (Grubbo, Grubbon), и имел от нее сына Олега (Olav), который всем был одарен от природы, но был скуп. Вероятно за малолетством его после Фридлева следуют: Frotho IV и Ingell (Ingiald, Jngon) [127 - Серб. Игньо, или Огнян.], дядя его.
   Олег премудро разделил свое царство между двумя сыновьями, Гаральдом и Фродо V: одному дал во власть всю землю, другому всю воду. По этой невольной зависимости друг от друга, следовало бы быть взаимной любви и совету; но Frotho V, разыгрывающий в истории Дании, как и все соименные ему, роль заключающуюся в смысле своего имени (Fraude, Fraus – хитрость, кознь, славянское слово вражг, враг, нечистый дух, сосредоточивает в себе смысл слова fraus – F заменяет здесь В, как в слове вор – fur) затопил своего брата силой вод; но дети Гаральда отомстили за отца, истребив Фродо извержением земной силы – огня. (Сказочные аллегорические лица, Водыня и Горыня, попали также в число Датских королей. Следующие короли: Haldan – Хладень (Frost), Harald (Harl, Hallr, Hald olim gigantes, vel monticolas significavit, т. е. Горыню); Unguin – Огнян.)
   За мифическими лицами следуют: Siwald (Всевлад), Sigar (Sigard, Sigurd), Siwald II; потом следуют имена пяти владетелей: Ostmar (Osmar), Остромир – владел Сканией; Hunding (Годан, или Годечь) – Зеландией; Гано (Hanon) – Фионией; Hathe(r), Годой – Северной Кимврией (Сербией), а Roric-Рюрик (собственно, Рао) – Южной.
   Haldan III – Хладень III.
   Harald III (имя Harald изменяется в Aril, Aris; напр.: Harals-tid = Arils-tid = Aris-tid. Следовательно, оно есть Haro, Яро, Яриле = Иорги, Иоргиле-Jurgel, из котораго образовалось Harald). Гаральд III соединил распавшиеся владения Дании и заключил союз с вандальскими князьями Дукой (Duc) и Доляном (Dolon), которые прославили себя походами в Британию и Аквитанию. Ringon I (Рагой или Ранко), князь Ситонский, присоединил к Свевии (Sveathiod, Svavalanj), или Славонии Скандинавской, датские владения.
   Olo, Olon, Olaus – Ольг.
   Omund.
   Siward (Siurit, Siurd). В его время князь Ситонский возвратил Сканию, которая подпала власти датчан; а Изимир (Ismar) князь Вандальский? или Славянский [128 - «Ismarus Sclavorum Rex». Saxon., Meurs.], овладел Сербским полуостровом, и преследуя Сивардана, взял в плен его сына Яромира(Jarmerio), известнаго истории под именем Эрманарика. По смерти Сиварда, область данов, датчан, или дациян ограничилась снова Зеландией.
   39 исчисленных Саксоном владетелей Дании, по источникам исладским сокращаются наполовину [129 - Series Dynastarum et Regum Daniae, per Thorm. Torfaeum. 1702.], так что время царствования их от Скиольда, поставленнаго самим Оденом, до Эрманарика, никак не может превышать 250 лет.
   Кроме этого соображения, подтверждающаго показанное нами время переселения готов на север, следуют выводы:
   1. Водворившиеся на острове Зеландии готы-дацияне, окружены со всех сторон русскими областями и племенами славянскими. Они распространяют сперва влияние свое на Кимврийский, или Сербский, полуостров, потом на славян-вандалов, или вендов, на славяно-ситунские владения в Скандинавии; потом на приморскую Холмоградскую Русь, и Русь Коногардскую, или Гунугардскую; непрерывная борьба идет с сербами, славянами, вандалами, руссами, гуннами, и все эти общие прозвания часто заменяются одно другим.

   Полуостров Ютландия и остров Зеландия

   Сказание, или песнь о Бове [130 - Beowulf Heldengedicht des 8 Jahrh.] (в ист. Дании Bous-Bojo) подробнее исчисляет народы, враждебные готам и дациянам [131 - Гoύιαг нoαì Δαυнíωνες. Ptol.]. Этмюллер, в предисловии к своему переводу этой песни, замечает: «Готы и даны (дацияне) являются в поэме родственными; все прочие народы (севера) в враждебном против них отношении» [132 - «Die Geaten (Gothi) und Dänen erscheunen befreundet, die andern slehn ihnen feindlich gegeniiber». «Die Dänen oder Scildinge (Skioldungar) können nach dem Beowulfliede nur auf den inseln sitzen. Ihr könig Hrôdgar wohnt auf Seeland». Даны, как и готы, не разделяются на племена; но на East-Dene, Sudh-Dene, Nordh-Dene, West-Dene.]. Эти враждебные готам народы следующее: свеоны (Swëon), которые вообще прозываются Scilflngas (словене), франки, фризы, гунны (Hugas), хорваты (Hätwere), Hëadubearna (?), вильцы (Wilfinge), Wiahinge, Merewioinge, Gifthen (житяне?), бродичи, или брановцы (Brondinge), Brentinge, Gundskilfinge, или Gundmannen (Gundi=Huni) [133 - «Sunt autem (in Germania nationes): Fresones, Rugini, Dani, Huni – antiqni Saxones. Bedae Eccl. H.» Слав. Др. Шафарика.], вандалы (венды) – Wendla leod, Vendlas.
   2. Почти все исчисленные владетели Дании носят славяно-сербские собственные имена. Причины этого понятны. Поселясь на землях прозелитов своих и овладев ими нравственно, готам необходимо было для вещественнаго преобладания прививаться к родовым именам, с которыми соединены были все права на землю и на покорность народа. Этим только и поясняются слова Иорнанда, что у готов в обычае носить гунские имена.
   Спросим теперь, какие были отношения свевонов Скандинавии к готам? – Ненависть и постоянная борьба, которых не могла утаить история, при всем желании историков сроднить пришельцев с туземцами.
   «Они (свеи) были в постоянной войне с владетелями готскиими», – говорит Гейер в «Истории Швеции»; но, не решаясь отступать от водвореннаго мнения, что древние Sveuoni одного происхождения с готами, Гейер прибавляет: «Эти постоянно-враждебные отношения свевонов к готам доказывают, что единство происхождения (!) и верования (!) этих двух народов не истребило их независимости и взаимной ненависти (?)».
   Подобные гипотезы, противные истине, почти всегда обличают сами себя: «Однако же, – говорит на другой странице Гейер, – эти народы (свевы и готы), смешиваемые ныне, были долгое время различны; но издавна уже единство теократического правленния соединило их (?)» [134 - Не древнее верование соединило их, а христианство, если говорить вообще; в частности же, не спорим, что между сайванами, и во Фракии, и в Дации, и на острове Зеландии, были последователи теократизма готов.].
   Исчислим первых владетелей Скандинавии и посмотрим, не вопреки ли смыслу и ходу истории сроднили их с готами. На древе рода, как и на простом дереве, нельзя скрыть рубец прививки.
   Владетельный род Свевонии был Инговский, или, выражаясь по-сербски, Иановский, происходящий от родоначальника Yngae – Инко, Ианко [135 - Inge, Yngue, Ynguar, Ingemar. соотв. слав. Iано, Iанко, Iнко, Янимир, Янислав. Iано изменяется в Iово (Иво). Iован. В санскр. яни, юван – юный; в готскиом Inge, Ynge, Unge, Junge.]. По другим сказаниям, этот родоначальник был Ivar [136 - «Царственный род Швеции Иварскiй (Jvar), некоторые прозывают Сигурдским (Sigurdska atten)». Hist. de Suede. Geier.]; по отчинному же роду прозывался Сигурдским – Sigurdska atten. Но отбросив обычное придаточное окончание на г, Ivar обращается в Иво, Иово, Иван, Иано – Inge; Sigurd, же или Sjurd, есть готское произношение кимврийскаго, или сербскаго ЂурЂе – Georges; следовательно, Инговский, или Иановский род составлял ветвь Юрьевскаго рода, от котораго произходили всевеликие и удельные русские князья. Свевонские князья и известны были истории под названием Fylkиs-Kunиngar, т. е. великие князья, и князья удельные (Skиlfиngar) [137 - Skilia, Skilfing – удел.], точно так же как удельные великие князья, подвластные русскому В. кн. Олегу [138 - По Vilkina Saga, приморскiя земли и острова, известные по готскиим уже названiям: Swithiod, Gautland, Sviaveldi, Skaney, Sialand, Iutland, Vinland, носили общее название Vilkina land. «Fylkis konungar erant reges tributari, vel qui parti exercitus sub auspiciis Regis Upsaliensis praeerant» Lex. Swio-Goth. Ihre. Ясно, что название Вельки князь, кнежъ, готы преобразовали в Fylki Cuneg.Нестор пишет: «По тем же городом седеху велиции князи под Олегом суще». Эти слова Нестора обясняют, почему и в древней Швеции, подвластные великие князья, назывались герадскими т. е. городскими. Слово город, означавшее вообще и область, обратилось в Gerad, Gerd. Эти герады выставляли по 1000 воинов; припомним при этом слова Цезаря и Тацита о свевах, или славянах.Таким образом, и Vilkina land значило Великая Русь, собственно Сербская (Великая, Белая Сербия); ибо готы слово Русь, означающее область, царство, заменяли словом Land.По этрусским надписям слово великий, велий пишется velikei, vele, velche. Народ Этрурии Volci первоначально прозывались Velicii: «Volci populo di Etruria in origine Velicii». см, «О языке пеласгов», с. 29. А. Д. Черткова. Lanzi. II. 709.Должно заметить (см. карту) что название Volci повсюду нераздельно с Rasena, Rutheni, Rugii.].
   Очень естественно, что историческое предание об этом роде началось с князей, современных водворению и усилению готов на Севере, когда витязная русская песнь стала славить князей, воевавших с пришельцами.
   За упоминанием о родоначальнике, первый князь Словении Скандинавской является Fiolmer, Велемир [139 - По Далину Фиолмер, Фильмер, или Волдемар, сын Инге, который по родовому имени называется также Yngae, Yngue, Ynguar.]. В его время «пронеслись слухи о победах иноземцев готов на восточных берегах моря».
   После него, по Inglinga Saga, следует опять мифическое лицо Svegdur или Sigurd; а по Langfedgatal, или родословию королей, не следует. По Стурлезону, он ездил в Годгейм т. е. в Готию. Приехав в Tirkland (þydskland?) и Великую Свевонию, или Скифию (Swithiod ena mikla), сочетался там с Ваной, княжной Ванской.
   Потом ездил в другой раз в великую Свевонию, где находится «Bör mikil at Steina» т. е. великая обитель в скале. В эту обитель заманили его карлы (духи) и в ней заперли [140 - Готия в Карпатах; Татры, часть хребта Карпатскаго, значит по-волошски камень; в Татранской области, ныне Турочьской, жили, по Птоломею, тeurisci (туричи); она вероятно и была Tirkland готов; но вероятнее, должно вместо Tirkland читать Tydskland (Дацiа).]. Это сказание, кажется, составляет повторение предания о Гильве, первом прозелите готов на Севере.
   После Сигурда вступил на престол сын его, прозванный по матери Wanlandr, т. е. Ванский. Он оборонял области свои Сканию и Голандию, которыми намеревались овладеть дацияне, и вообще вел счастливо войну против Яромира, или Эрманарика, который проник победами своими в великую Славонию (Swithiod hin mikla), или Скифию.
   Ванский умер, по расчетам сомнительной хронологии, около 315 года, и был по обычаю сожжен, а прах его похоронен на берегах р. Скутунги.
   Сын его Воибор, или Вышебор (Visbur) наследовал войну с готами.
   Домальд (Дамльян?) сын Вышебора, продолжал эту войну победоносно и был прозван Hota-dolge, т. е. гонителем готов.
   При нем, говорит Да́лин, владетели Скандии, хотя не имели уже столько дела с могучим Эрманариком, как Холмоградское княжество [141 - Holmgard, Culmigeria, Ulmerugia, Colmisland – Холмская русь; главн. город Холм (Ulm) на Висле.], которое он теснил; но, во всяком случае, принимали участие в храбром сопротивлении холмоградцев и гуннов [142 - Жителей Конугарда, или Гунугарда.].
   Этих преданий достаточно, чтоб понять до какой степени готы-дацияне были чужды всему древлегерманскому и скандинавскому миру.
   Нужно ли говорить, что сила их заключалась в духе, распространявшемся со всеми условиями язвы, нарушавшей снасти отчиннаго быта славян. Отпадавшие члены, как ренегаты, обращались в злейших врагов своих родичей.
   С преобладанием Рима покоренные племена славян уживались. Это преобладание приобреталось не коварством, а подвигами мужества, уважаемаго побежденными. Но иго готов – ледяные оковы, от которых промерзала душа, были невыносимы. Жестокость их прославилась. Описывая победы Эрманарика, Тьерри говорит: «Готы сравнивают Эрманарика с Александром Великим; но визиготскиий герой не проявил в себе ни великодушия, ни мудраго правления героя Македонскаго, который умел быть столь милосерд с покоренными. Эрманарик и вообще победоносцы готов не тем прославились. Покоренный народ не смел у них пошевельнуться, боясь, чтоб не звякнули оковы: иначе безчеловечные казни восстановляли в нем мертвую неподвижность. То на ряду поставленных крестов, распинали они целые владетельные роды; то, без всякаго милосердия, мыкали по полю женщин, привязанных к хвосту коней. Но когда эти жестокости отозвались возстанием руссов, и гунны хлынули на них потопом, тогда готы придумали оправдание поражению своему в предрассудках суеверия, распространяя слухи о появлении чудовищ, порожденных демонами».
   «Имя готов, – пишет Шафарик [143 - «Славян. древности».], – по причине их жестокого обращения с жмудью, соделалось ненавистным. По сие время сохранилась древняя общенародная песнь:

     Perkunas Dиewâиtиs
     Nemuszk Zemâylиs,
     Bel musz Cudu,
     Keиp szunиn rudu,

     Перун, Боже,
     Не мучь жемайта,
     Мучь гота,
     Рудаго пса! [144 - «Nostro quoque tempore Ragusanae matronae, cum ancillis Sclavenae nationis subcessent, eas Gothas appellant», т. е. «И в наше время (говорит Фома Aрхиепископ), когда Рагузские госпожи сердятся на своих служанок славянскаго племени, то называют их готфянками». Статья о распространенiи христианства в Паннонии. Журн. Мин. нар. просв. 1841, ч. XXXII.]

   Враждебные успехи готов проявили себя в лице Эрманарика, когда посеянные раздоры и междоусобия могли уже служить главным орудием побед. Кто ж помешал готам при помощи тех же средств, овладеть и всей Европой, когда Западная империя уже падала по их влиянию, а Восточная едва только возникла, и уже боролась с арианством?
   Русь Германская стойко противоборствовала Риму, покуда в недрах не завелся червь; но бороться с внутренней болезнью было уже трудно. Эрманарик, покорив Германию, отдыхал, в ожидании разложения организма римскаго посредством посторонней силы, водворившейся в Аквитании, и падения духовных христианских сил Греции посредством арианства, или деизма под личиной христианства.
   Казалось, не было уже спасения от готов; но Провидение нежданно-негаданно готовило на них грозу в недрах преобладания.
   Наставший на Севере голод двинул большую часть луганских войсковых поселений от Рейна и с прибрежий Балтийскаго моря к Днепру на Волынь, независимую от готов. Здесь скопилась громовая туча так называемых гуннов, и в лице Аттилы явился бич Божий.

Глава II
Выход из Великой (Северской) Руси части народа на поиск новых поселений

    [145 - Vilkina land, Великая Русь, или Великая Сербия, Русь Северская; по так называемому Баварскому Географу Zerivar; по друг. списк. Zerivani, «великое царство (Русь), откуда, как уверают, происходят и пришли народы славянские».В имени сербов, по-греч. пис. кимвров, по-лат. цимбров, по-гальск. самбров, (по Нестору – севера), савиров, северян, должно искать переводный смысл нордманов в Северской Руси; по переводу готов Дации: Nord-Rige, Nordmänner; откуда лат. Noricum – названiе Сербии Альпийской; Noricia – назв. Сербии Гальской, и Noricìa – Сербии Скандинавской.]
   Неурожаи и голод на всем севере Германии в IV столетии. – Обряды древних руссов при выселении по увечанью матери родной земли. – Часть лугарей Бардовских, по случаю голода, переселяется в соседство булгар за Днепр. – Бой за право поселения, с гомеровскими алазонами, с геродотовскими амазонками, иорнандовскими magas mulueres, готскиими Kwenae и Huna-Skaldmeyar

   Повсеместные неурожаи, продолжавшиеся несколько лет в Лидии, были причиною выселения части народа, по жребию, на поиск новых земель. Под предводительством царскаго сына (Tυρσηνός) [146 - Tυρσηνος, Tυρρηνος.], переселенцы прибыли на корабляхъ к берегам Италии.
   Владетели Лидии принадлежали к роду Гераклидов [147 - ‘Ηρωιπός, или ‘Αρήϊος – ‘Ηρως = ‘Αρης – Арей в символе Typ (Ђypo) – Фονρος (Ф = серб. Ђ).], происходившему от божества войны и победы, т. е. по Сербскому наречию к роду Ђуровскому, или Юрьевскому. На новоселье удел лидян в Италии и получил название Туринского.
   В Италии, в областях савин, или савлиан (Savini, Sabelli) настали также голодные времена, и народ, по тому же исконному своему обычаю, принужден был в годовой народный сбор, в празднество Vera sacra (зеленые святки, Гурьев день), решить по жребию выселение молодаго поколения туда, куда Бог приведет. Тут также предводителем выселенцев был Тур – родоначальный миф посвященных богу побед, или витяжству.
   В IV столетии, около 365–370 года по Р. X., подобное же бедствие повсеместного неурожая постигло север Германии. В Ситуне – (Situna, Sigtuna) собравшийся народ на сбор [148 - У сербов cбop, сабор.] также принес богам в очистительную жертву быков, или туров. Это не помогло.
   На второй год, подобно как некогда и в Киеве «реша старцы и бояре: мечем жребий на отроки и на девици», принесли людскую жертву из молодаго поколения. Но боги не умилостивились. Очищены жертвой животные, очищен народ, а гнев богов продолжается. Жрецы и старейшины решили, что черед следует бросать жребий на княжеский род, и – жребий пал на самого князя Домальда [149 - Ситунская область как пограничная с чудью, должна была составлять удел воеводский, где Русь (войско) paсполагалась по городам, или станицам, выставлявшим на службу по 1000 человек. Живой еще образец этих украинских древних воеводств, бывшая Украйна Малороссии. Станичные главари, под великим князем, назывались пo различным наречиям: хэтьманами, хатманами, атаманами, ватаманами. Это название сближается с греческим ‘Ηγεμόν, и однозначительно с позднейшими: капитан и Hauptmann. В Молдавии хатманом называется начальник войск, а капитанами – начальники разных частей управления, заменяя слово смотритель.Бургунды (Burgundi, Burgusi), происходившiе от Vindli (вендов), имели также атаманов (Hendini), которые избирались как и в казачестве украинском, и власть их продолжалась до тех пор, покуда везло им счастие. Они отвечали за все неудачи, за повальные болезни, за неурожаи и вообще за все беды. На Украйне атаманы подвержены были той же самой ответственности.]. И принесли в жертву гневным богам князя, гонителя готов.
   В это-то самое время, по словам Проспера Аквитанскаго, выступили лонгобарды из отдаленных пределов Германии, от прибрежий океана и из Скандинавии, добывать новых земель, под предводительством Ивора и Иано (Iborejus et Ajonus).
   Павел Варнефрид также пишет, что неурожаи и голод вынудили kонгобардов, живших в Вандалии, решить по жребию, которой трети способных носить оружие придется оставить свои земли и добывать новые.
   Не излишним считаем напомнить здесь обясненное уже нами существенное значение прозвища Longobardi [150 - «Индо-германы», с. 144.], которое принадлежало войску, занимавшему пограничный Луг, называвшийся по городу, станице, или вечу Брдо (Bardovicus, Bardorum vicus), на левой стороне Эльбы [151 - Луговский округ (в Ганноверском королевстве), где есть еще остатки коренных жителей древан и глинян (птоломеевских Angli), носит во сие время название Lucie и Wendlanda. См. «Нам. нареч. залабских древлян и глинян» А. Ф. Гильфердинга. Тут же Luneburger wald – Лигоборский лес.]. Луг тянулся и по правой стороне Эльбы и по названиям станиц были луги, леси, или лугане: дечанские (Λογγα Διόοϋνα), гоманские, или уманские (Λοϋτα οί Ομανςι), боровские (Λοϋτα οί βοϋρα) и пp. [152 - К ним относится и Launeburg т. е. Lővenburg, древний Lemberg – Львов на Эльбе.]
   Σούβα Λογγοβαρδα, т. е. славяне луго-бардские [153 - В Сpeд. врем. Bardengak. В Gudrunar qvida: Laugbarz lipar – луго-бардское войско, всадники.], как пограничное войско, составляли без всякого сомнения чередные полки, выходившие на стражу в Брдо (борт, граница) из всех прочих станиц Великаго Луга; но, со времени побед Германика, Луг Бардоский отошел к Риму, и образовал из себя замирных, римских Longobardi, вольное войско, известное впоследствии под названием аранков (Hranican).
   С самаго переселения готов из Дации на север, и именно со II столетия, вообще славяне были прозваны ими вендами [154 - Без сомнения, по значению винных, повинных, к уплате подати, и евнечных (коронных). Птоломей и Дюн Касий, называют уже Горнщу (Erz Gebirge) и Русские (в древности Рифейские) горы – Вендскими и Вандальскими.], а соседняя им набережная Wendland, Wendian [155 - Land, Lana, Läna – знач. земля податная, Laenslierrar = Landsherrar. (см. Ihre).], откуда образовалась Вандалия [156 - Vani, Vendi, Veneti, Vinuli, Wänä, Vindili и пр. суть, только различное произношение имени вендов.]. Таким образом, и лугане бардовские, или лонгобарды прозвались вместо славян Vinili, а бургунды – Vindili.
   Последуем теперь за обреченными на выселение и отправившимися на восток луганами, или лугарями, под предводительством главарей, воевод, или князей Ивора и Иана.
   Варнефрид, дьяк последняго воеводы Ломбардского Дезидерия [157 - Desiderius имя христiанское латинское, ибо франки лонгобардские, войско, которому Iустиниан за победы готов дал в 548 году земли в Панонии, принадлежавшие в то время остроготам, были уже христиане. Впоследствии они поборствовали постоянно за Византию, против, отделявшегося Рима.Iорнанд, писавший «Исторiю готов» во второй половине VI столетия, должен бы был знать лонгобардов, которые под предводительством Велизария победили готов и получили в дар земли в Панонии, на которых поселены были в IV столетии, бежавшие от гуннов из Дации остроготы; но он не называет имени победителей, а говорит только, что готы принуждены были наконец покориться могуществу Iустиниана (гл. 40). «Славяне за грехи наши повсюду свирепствуют» (глава 23).], вместе с ним был взят в плен Карлом Великим; но он умел заслужить и пользоваться благосклонностью победителя. Вероятно, при дворе Карла он и писал «Историю лонгобардов». По обычаю того времени вести происхождение всех народов с оконечностей Севера, из Скандинавии, Варнефрид приводит, оттуда и лонгобардов в Вандалию. Отсюда, как уже мы упомянули, неурожаи и голод вынуждает часть народа отправиться на поиск новых земель для поселения.
   У древних руссов все совершалось по увечанью матери родной земли; у лонгобардов выход воевод Ивора и Иана также решила родная их мать Gambara [158 - Вероятно Sainbara – Semberia, Subria. Сербия.].
   Выступив из Вандальской области Scoringa, они пришли в страну Mauringa. По Географу Равенскому страна на восток за Эльбой называлась некогда Maurungani. По нашему мнению, под этими названиями следует полагать Поморскую землю.
   Здесь они должны были добывать право поселения оружием; но чтоб избежать кровопролития, то, по обычаю, решили с владетелями земли бой единоборством, как водилось на Руси: «Не оружьем ся биеве, но борьбою».
   По Варнефриду, лугане, лугари, или лонгобарды, остались победителями, но не остались в Maurunga, а пошли в Golande, т. е. по всему вероятию, в Галиндию, которая, без сомнения, и выговорена была в условиях боя. В Галиндии они занимали города или области Anthabel, или Anthaib, Banthaib и Vurginthaib.
   Трудно уже обяснить эти названия; но Barlhen, Barthonia, напоминает Брдо, Bardungau; Vurginthaib – Phrugundiones; а Бракибор, Angerburg как будто переселяются сюда вместе с ними, с Рейна и Эльбы.
   На этой стоянке два воеводства сводились в одно княжение. Князем был избран Агельмонд [159 - Agilmoud есть гальская форма, сответственная именам Aguila, Agnilan, Agilmar, Igilmar; сербск. Ягло, Яглица. Ягел, Ягелло, Иглiомир, Игньомир, Огнемир.], сын Айяна или Иана, из рода Gungine (вер. Gurgine), считавшегося знаменитейшим по происхождению [160 - Если знаменитейшiй, то Гурьевскiй, Ђjурбевскiй (возможно буква j лишняя). По кодексу Бамбергскому читают вместо Gungine – Turgine, и предполагают, что это значит Туринский (Paul Warnefried’s Gesch. der Langobarden. v. Spruner). Но в этом чтении букву N заменяет R; следовательно, правильнее читать Gurgine: «Agelmundus filius Ayonis, ex prosapia ducens originem Gurgingorum, quae apud eos generosior habebatur» Hist. Gothl. Vand. et Langob., ab Hugone Grolio. 1755.].
   Дальнейший поход к Дону лугари продолжают под предводительством Агельмонда и Ламича (Lamisso) [161 - Женск. сербск. Ламенка.].
   Следуя, разумеется, путем-дорогой, они пришли к одной реке, чрез которую надо было переправляться. Но тут жили амазонки, и переправа была в их руках. Без боя не обошлось. Ламич вступает в единоборство с главной и храбрейшей из амазонок, вплавь, посреди реки. Условием победы – перевоз чрез реку; а, без сомнения, и право селиться на земляхъ амазонских. Ламич побеждает, переправляется со своими полками чрез реку, и занимает земли за рекой.
   Тут несколько времени лугари жили безпечно; воевать было не с кем; от нечего делать они забавяллись как предки, описываемые Тацитом, азартной игрой в шашки или в кости [162 - «Ad tabulam luderet». Warnefrid.]. Но в одну ночь внезапно напали на них булгары, убили их князя Агельмонда и похитили его дочь.
   Ламич, однакоже, отмстил булгарам за смерть князя, преследовал их и разбил. Победа доставила лугарям богатую добычу.
   После Ламича княжил Люто (Lethus), потом Хлюдович (Childeoc); а потом Годович или Тодеч (Godeoc); но здесь у Варнефрида начинается смешение лонгобардов, отправившихся за Днепр, с лонгобардами, оставшимися на месте в Бардовской области [163 - Принадлежащей к древней владетельной Херускиде, стране Хорватской (Горицкой). Имя Godeoc должно быть одно и то же с Odoacr, известным Одоакром, князем Лужицкой (Herulia) и Турицкой области (Turingia, Turcilingia), который овладел Италией, по Iорнанду Hesperia (LVII), и по Iорнанду же был царем руссов и туричей; Rex Rugorum et Turcilingorum). В сербск. и валахск. языках, к собственным именам придается окончание – ле: Ладо Ладоле; Радо, Радул, Радуле; так и гуричи, турчи, турчиле, откуда Turcilingi. В имени Odoacr буква R обычная придаточная: вместо Thiodrek – Thiodrekr; Ermanarik – Jormunrekr; Янко – Jonak, Jonakr; Erp, Егрг. Так и имя Odoacr должно читать Odoac, с придыханием Hodoac, Godeoc – Годеч.]. Для нас важно только предание и переход части луганскаго войска от Рейна к Дону.
   Еще Страбон упоминает о переселении перед его временем (след., в исходе I века, до Р. X. т. е. после побед Цезаря в Галлии), за Эльбу, евмондоров (Εϋμονδορα: – Hermunduri) и ланкосаргов (Λαγπόσαργοι), вероятно, лугарей-козар.
   Новоселье Hermunduri, т. е. хорватов [164 - См. «Индо-германы».], поясняется карпатскими белыми хорватами, вышедшими без сомнения из Бельгии (древней Белоруссии), которых Иорнанд и называет по гальской форме Hermunduri, ланкосарги же Страбона, определяют время первого передвижения луга от Рейна за Эльбу, и соответствуют лугарям (Ligii, Ligiones) Лужицкой области.
   Что же касается до описываемаго Варнефридом выхода бардовских лугарей в IV столетии, и поселении между амазонками и булгарами, то оно дает возможность определить новую их Украйну, обнявшую при Аттиле и всю Ungarn.
   При описании стран, занимаемых славянами и скифами, Иорнанд помещает булгар за воинственными козарами (Agazziri, Chazares) [165 - «Iорнанд называет Agazires тот народ, который мы называем теперь Chazares». Геогр. Равенескiй.]. «За ними (за козарами) простираются по Черному морю поселения булгар, которые за грехи наши соделались столь известными. Здесь, – продолжает Иорнанд, – некогда возникали могущественные племена гуннов, как густая трава, чтоб в два приема подавить все народы».

   Лугари – лужицкие сербы

   В числе этих гуннов, особенно замечательны Hunnugari, которые вели торговлю мехами с Херсоном.
   Так называемые лонгобарды, или по просторечию лугане, лугари, основавшие заднепровский Великий Луг, должны были следовать в соседство булгар по существовавшему пути от Запада Европы к Тавриде. Они, как мы видели, пришли к переправе, и, следовательно, к переправе через Днепр. Но здесь остановили их амазонки. Преданию об амазонках не верит и сам Варнефрид; однако же говорит, что он слышал, будто бы на оконечности Германии существует какая-то страна жен.
   Действительно, по готскиим сведеньям, существовали Kuenland и Konugard, т. е. страна жен, и град, область жен; но впоследствии обяснилось, что готское толкование по смыслу Кона, Quena – жена, не идет ни к селу, ни к городу, и что Kuenland и Konugard не значит страна и град жен, а страна и град народа называемаго Киене, Chuene, Кинае. Это название показалось и неприлично, и неправильно; следовало его заменить посредством Hunni, Hunuland, Hunugard, тем более, что у Птоломея, на указанном Иорнандом месте населения гуннов, живут по левому берегу Днепра Χοϋνοι, по правому – Γηουινοι.
   После этого амазонкам следовало совсем изчезнуть, тем более что по Atla-quida все Huna-Skialdmeyar, или гунские щитоносные девы, сгорели со дворцом Аттилы; Αμαζωνες; и изчезли, оставив свою гуннскую родную страну птоломеевским амадокам (‘Λμαδωπα), которые, без сомнения, были сродни перевозчикам (‘Λμαξέως) [166 - ‘Αμαξεύς – Frаchtfurman – перевозчик, чумак. ‘Αμαξα, ‘Αμαξαία – Fahrstrasse.], и заменяли собой геродотовских ‘Αλαζωνοι.
   В описании Сарматии у Птоломея Атадоса на том самом месте, где был Киев перевоз. Тут же и Χοϋνοι [167 - Можно, а без сомнения и должно читать: Κούνοι, потому, что буквы К и X, в греческих рукописях часто тянут лямку одна за другую.], и Натахоbii и Roxani и даже ясичи (Jaziges); недостает только козар; но во время Птоломея Casuari, Chasuarii или Caziri, жили еще при реке Amasia, там, где был Луг Бардовский, откуда откочевали за Днепр лонгобарды, о которых, вероятно, и упоминает Иорнанд под названием Bardores (гл. LIII) в числе украинских, народов, оставшихся во власти Данко (Dinzeo) сына Аттилы [168 - Он исчисляет их: «Ulzingures, Angiscires, Bittugores et Bardores». Откинув придаточное готское окончание на – r, эти названия должно читать: Ulzingi (вместо Ulcingar), Angisci, Bittugi, Bardi. UIcingi, следовательно то же, что Ulinzes (волынцы), A(n)gisci (ясичи? – вопрос автора), Bittugi – битюги; Bardi – брдовцы, бродницы.].

Глава III
Кияне

    [169 - Quenae, Chueni, Kunae, Guni, Hunni, ‘Oυννα.]
   Hunni, или Quenae и пр. живут с незапамятных времен на том же месте где кияне. – Chunugard, Conogard – Киев-град; Hunaland – Киевская область. – Превращение древних галичан (Haluzones) в амазонок. – Местность Киева на перекрестке древних путей. – Кыев перевоз. – Кыев Градец на Дунае

   Для восстания на готов в 375 году по Р. Х., гуннам не нужно было приходить из Азии; они уже давно существовали в Европе, жили при Днепре и были знакомы готам за 1000 лет до Р. Х., если верить некоторым хронологам Древней истории готов вообще, и данов в особенности.
   Гунны не только были знакомы готам до возстания на готов, но, по Аммиану, служили по найму в войске готскиом и сражались против возставшей своей братии предводимой Болемиром.
   Местность населения так называемых гуннов, определяется и по периплу Марциана Гераклийскаго (III в.): «Tήν δέ περί τòν βορυσOενην χώραν παροιnούσι μετα τούς Άλανούς οι xαλουμενοι Xoανοί», т. е. «в окрестностяхъ Днепра, за аланами, живут так называемые хоани».
   Несмотря на это, предоставим Аммиану, не видавшему гуннов в лицо, описывать их, по разсказам готов, следующим образом:
   «О народе гуннском, говорит Аммиан, слегка упоминается в древних летописях. Гунны живут за Меотическим озером близ Ледовитаго океана [170 - Это уже касается не до торгоутов – калмыков, а до тунгусов, называемых в старинных картах Tingoeti.] и превосходят всякое понятие о зверстве. У них тотчас же по рождению младенца, изрывают ему лицо горячим железом, чтоб истребить проявляющийся пушок волос [171 - Таковы были слухи, сообщенные Аммiану об лицах, изрытых оспой, или калмыцким цветом (цецик).]. По этой причине они возрастают и стареют в безобразии и безбороды, как евнухи. Но вообще они плотны, с могучими плечами и толстой шеей. По необычайному и сгорбленному туловищу, они кажутся двуногими зверями, или грубой работы болванами, которых ставят на мостах. Этому отвратительному человеческому подобию соответствует и грубость привычек. Они употребляют сырую безвкусную пищу, питаются полевой овощью и кой-каким полусырым мясом, распаренным между ног на спине лошади. У них нет домов, они избегают их как кладбищ. У них нет даже шалашей: с самаго малолетства они скитаются среди гор и лесов. Встречая жилище, опасаются ступить на порог оного, даже в крайней необходимости; им страшно быть под крышей. На одежду употребляют холст, или шьют оную из лесных кошек (куниц и проч.) Это составляет обычную будничную и праздничную одежду, которую они не скидают с плеч покуда она не истреплется в лохмотья. На голове носят перегнутые на бок шапки. Мохнатые ноги свои обертывают бараньей шкурой. Эта безобразная обувь мешает им свободно ходить, и по этой причине они неспособны воевать пешие; но зато они как будто прикованы на своих лошадях, которые хотя крепки, но неуклюжи.
   Сидя на них, иногда по-женски, они исполняют верхом свои обычные занятия. Денно и ночно на коне, с коня продают, с коня покупают, на коне пьют и едят и даже спят, склонясь на тощую гриву коня. На коне же судят и рядят о делах. Бросаясь в бой без всякаго порядка, они несутся толпою вслед за храбрейшим».
   Описав ловкость гуннов в наездах военных, толпой и врассыпную, с криком и гамом, их искусство в стрелянье из лука, в рукопашном бое мечем; а главное, в накидывании аркана на противника, Аммиан заключает упоминанием об их кошах, о кочеванье, о лукавстве и страсти к золоту.
   В этом описании Аммиана видны смутные слухи о приволжских степняках, которые, впрочем, могли участвовать в войне, как подвластные Руси; но эти слухи смешаны с рассказами об удальстве кошевых украинцев, которых Аммиан отличает однако же именем алан, заключая замечательными словами, что невры [172 - Nervii, норичи, наровяне, по Геродоту, жили на Буге.], будины [173 - Бужане.], гелоны [174 - Галичи, галинды.], Agathyrsi [175 - По Iopн. Agazzires – козары.], меланхлены [176 - Могиляне днепровскiе – Μελάγχλαгνoι, по Герод. жили выше царских скифов, т. е. Руси (Poέáνoι); ибо Геродот слово Русь – государство, великокняжескую область, заменяет словом βασιλεíα.], и вообще все народы вплоть до Ганга суть аланы. По Схолиасту же [177 - См. «Слав. Древ.» Шафарика. T. II. Кн. III, § 44, прим. 79. Упоминание, что в песнях их величают Gelanos, напоминает обычную войсковую песню: «Уланы, Уланы, малеваны хлопци».]: «Alani lingua earurn Wilzi dicuntur, crudelissimi ambrones, quos poeta Gelanos vocal».
   Все эти различные названия одного и того же войсковаго сословия, Alanes, Alaunes, Vulanes, Gelanos, Ulinzes, Wilzi, – поясняется словами же Аммиана: «Рабству (т. е. собственно податному состоянию) они не подвержены; ибо все происходит от благородной кроны. По сие время они избирают в начальники себе (в атаманы) отличившихся испытанною военною опытностию» [178 - В Индии раджанья, также назывались раджапутрами т. е. царской породой, и аряя – благорожденными, от Ара – назв. Марса, или Харо.].
   Таким образом многоразличные прозвища Древней Руси, или русинов, – гражданского и войскового сословия славян, – обращались историками и географами в различных народов, По обряду пострига и призванию (vocatio) они назывались косарами [179 - Kosar, Kosak (косовосный), откуда гусар.], или косоносными, носящими чуп; по сироматству, или обету безженства – сарматами; по поселению на краинах Руси – украинцами; по свободному состоянию – волынью (Wolani), откуда аланами, уланами и проч.
   Древность этого конного сословия, знаменованного и посвящавшего себя на службу обручением, напоминает и римский ordo equester – уряд конный.
   Забраковав самыми простыми доводами, водворившееся в истории, нелепое мнение о владычестве каких-то неведомых гуннов-монголов, на пространстве между Дунаем и Волгой, Г. Венелин провидел сквозь темноту сказаний византийских, что царство Аттилы было Русское царство; но название гуннов он приписывает собственно булгарам.
   Это мнение Г. Венелина основано на Иорнанде, который выводит гуннов из Bulgarorum sedes, и на византийских писателях, у которых до X века задунайские варвары слыли безразлично, то скифами, то сарматами, то гуннами, то булгарами, то руссами; потому что греки понимали под всеми этими названиями один и тот же народ славянский, как мы под названиями турков, оттоманов, магометан, османли, сарацин, понимаем породу измаэлитов. Но вопрос о названии, местности и значении гуннов IV и V веков, разрешается по источникам северным, как простое уравнение; а определение подобного неизвестного, в высшей степени важно для решения многих других вопросов.
   Предварительно заметим, что готы, в отношении своего верования, считали славян, не иначе как язычниками. По всем преданиям, сагам и квидам, в основах истории северных готов и дациян, существует уже великое царство Hunaland, а по другому названию Hundingialand [180 - «Hundingialand преимущественно называлась местность Саксонии, где были Сечи (Saxi) Великаго Луга Германии. См. Helga-kwija Hundinsbana 11, nota 4: «Slavos olim et interdum Saxones postea Vindos I. Venedos dictos, ataries nostris Hunos audiisse». – Т. е. «под именем гуннов предки наши понимали славян, иногда саксов, впоследствии называемых виндами, или венедами». Edda Saem. Index, nom. propr.], которого обитатели назывались Huni, Hundingi, даровавшие готскому языку слова: Hedningar, Heidnar, Chedenne, Heiden, однозначительные с латинскими pagani, infideles. Существенное название народа Kuenae, Gwäne, тем предпочтительнее обратилось в слово Hun, Hund, что оно было и созвучно с греческим Kύωv, которым antitrinitarii олицетворили ненавистный им символ тройственности, под изображением триглаваго Цербера, стража области Плутона.
   Заключая описание земель населенных славянами (Suevi, Sueouoni, Siuioni, Suioni) Тацит говорит (гл. XIV) что Sitoni во всем с ними схожи, кроме того, что управляются женами (quod femina dominatur). Это управление жен очень сомнительно, и вероятно относится также не к женам (Копа, Kina, Quena, Kwäna, Chona) но к народу Kwänen, Konae, Chonae, у котораго главный город по северным сагам был Känugard или Kiänuborg. Обратим внимание на единство названий областей и народов Скандинавии с прибрежьями Финскаго залива. За морем Sitoni, по Птоломею Χαδεινοι; по сию сторону моря Sudeni. В Скандии, по Птоломею, Phiresii; по сию сторону Pruzze. Там Leuoni, здесь ливы; там Halandia, здесь Galindia; там Smolandia, здесь Suomalandia.
   Не обясняется ли этим переселение части изчисленных племен за море, или из-за моря на восточные набережные?
   Во всяком случае, Sigtuna, по надписи на монетах Situna, была областью князей русских и предположительно Киянскаго рода, и как Ботния, так и Cajania были по обе стороны залива, составляя удел Великокняжения приднепровского, с которым северные саги его смешивают и о котором предстоит речь [181 - «In den Nordischen Sagas auch Kiaenuborg in Kaenugard, dem Östlischen unterschieden, von den Kvänen in Finn-und-Lappland (Cajanien)». Anmerk. zu der Nibel. L. F. v. d. Hagen.].
   Чтоб яснее определить, какую страну жен подразумевала древность под названием восточной Kwänaland, или Hunaland, достаточно нескольких выписок из сведении ни кем уже не опровергаемых.
   Олай Верелий в примечанияхъ к Hervarar-Saga пишет: «Hunaland ita saepius vocalur Russia in Vilkina saga. Hanc nostri etiam diu vocarunt Hunegard» [182 - Hervarar-Saga. Olai Verelii. Upsalae. 1671.]? т. е. «В Vilk. S. Россия часто называется страною гуннов. Наши также издавна называют ее Hunegard». – «Saxo Gramm. in vita Frothonis III, Ruthenos et Hunnos pro iisdem accipit». – «Саксон Грамматик руссов и гуннов принимает за один и тот же народ». – Helmoldo, citante Stephanio not. pag. 191: «Russia est Chunigard (Conogardia. Sax. Gr.), quam Adamus Bremensis vocat terram feminarum et terram Amasonum». – Стефаний, в примечаниях на Гельмольда: «Руссия называлась Хунигардом или, по Саксону, Коногардом, по Адаму Бременскому страной жен, или амазонок».
   «Все славянские земли, – пишет Гельмольд, – лежащие на восток и исполненные богатства, даны называли Ostrogard, ныне же называются они также Chunigard, по бывшему в них населению гуннов. Там столичный город (Metropolis) Chue».
   Адам Бременский этот столичный город руссов, Hunigard, называет Chiven.
   «Варяги, то есть норманны, говорит Хаген [183 - «Die Varaeger (Nordmannen) nannten Kiew (Kiewen, Chuе (Helm) die Hauptsladt von Chunigard. d. i. Russland; in den Nordischen Saga’s Kiaenuborg in Kaenuland auch Sambatas, d. i. Sammelplatz der Boote, am Dnieper».Но это подходящее к смыслу толкование, более обяснится, если в слове Σαμβάτας заменить μβ посред. θ: будет зáводь, т. е. залив реки, куда заводятся суда. Эта заводь, вероятно, была при Зборичеве. По Vilkina Saga столица Аттилы называется Susat.], в примечаниях своих к изданию Nиbelungenlied, называли Киев (по Гельм. Chue, по сагам Kiänuborg in Känugard) Sambatas, т. е. сборное место для кораблей на Днепре».
   Г. Шафарик, котораго изыскания доставили столько драгоценных материалов для обяснения славянскаго мира, особенно Средних времен, не затрагивает западных ученых мнений на счет свевов, но колеблется сознать гуннов славянами: «Византийские писатели Феофан и Кедрон именем Οΰννοι называют славян; западные писатели, и особенно Beda Venerabilis (VII–VIII вв.) гуннами называют славян; в германских народных сказаниях под именем Huni разумеются славяне; в северных квидах гуннские богатыри Jarisleifr – Ярослав II, Jarizcar – Ярожир и пр. обличают в себе славян».
   Из всего этого следует самое простое заключение, что древние коуеве, или кияне, из народных сказаний поступили в историю готов под именами Kwäne, Quene, Choani, Cunni, Chini и, наконец, Hunni; область Киян, Киянская или Киевская Русь, приняла название Kuenaland, Konaland, Kunaland, Hunaland; а Киев град – Kianugard, Konagard, Hunugard. Ho, по обычаю готов давать всему свой смысл, Konagard, неизбежно должен был превратиться в страну жен, тем более, что по народным разсказам в этой стране у Чортова беремища жили киевские ведьмы (magas mulieres Иорнанда) и совершались бесовские празднества Русалий.

   Острогард

   Слухи об этой стране жен и русалок очень древние. Геродот, как любитель народных сказаний, по сведениям же готов, описал происхождение скифских амазонок и сармат. Дело в том, что гомеровские ‘Αλαζώνας, приходившие на защиту Трои из страны ‘Αλυβια (если только не ‘Αλυζία) [184 - В Пафлагонии. Тут же, по Птоломею, за Вифинией к востоку Γαλατία; тут же город и залив ‘Αμύςων (если не ‘Αλύςων), где также обретались амазонки. Тут и река Наlis.], при Геродоте жили уже над Карпатами, или Хробатскими горами, где некогда была Белая, или Великая Хорватия, потом Галиция, и где, по словам Геродота, протекали реки Тирас (Днестр) и Гипанис (Буг).
   О переселении ‘Αλαζώνες [185 - У Птоломея, без сомнения по ошибке; перевозчиков, ‘Αλαςωνεςзаменяют Αμαςωнοι.] в Скифию Геродот не говорит ни слова; но говорит о переселении ‘Αμαζώνας, после неудачной войны с эллинами. От этих амазонок и произошли, так называемые сарматы, или Σαυροματοι [186 - Орбадия. В казачестве сохранилось сербское слово сирома (сироматак, сироматство), в значении воинов, юнаков, безженных по обету, бездомных, бессемейных. В этом смысле слова сироба, сирома, сирота – однозначительны.]. Таким образом, страна жен сочеталась со страной амазонок, которых скифы называли Οϊίρπατα, т. е. убийцами мужчин; а история хробатами [187 - ‘Ορειπάτες, ‘Ορειβάτες.], не обращая внимания на русалок, у которых были в обычае заманивать мущин и щекотать их до смерти.
   Если кияне столь давно известны истории под именем гуннов, то и столица их Киев (Kiänugard) столь же исконна, и носила прозвище матери градов уже во времена Птоломея, которому был известен Metropolis на Днепре [188 - По Нестору, это прозвание дал Киеву Олег, возвращая его Юрьевскому роду русских князей: «Се буди мати градом русским».].
   Исконное существование Киева не подвержено сомнению. Положение его на водном сообщении Балтийскаго моря с Черным, и при перевозе через Днепр, на сообщении Европы с Азией по сухому пути, составляет перекресток, сам собою определяющий место для основания города и кладовой для торговли. «Поляном же, живущим по горам сим, – говорит Нестор, – и бе путь из варяг в греки, а из грек по Днепру и вверхъ Днепра, полок до Ловати, и по Ловати внити в Ильмень озеро» [189 - Из Скандинавии вообще, и с островов Готланда и других, водный путь лежал по Двине, до верховья близ Смоленска; а от Смоленска по Днепру в Грецию и Iерусалим: «Foru upp at watni i, sum heitir Dijna, oc upp ginum Rizaland; so fieri foru pair at pair quamu ti Griclanzs», т. е. «Поехали вверх по Двине чрез Русь, и продолжали путь до Греции». – «Dan time war wegr oystro um Risaland ok Grikland fara til Ierusalem», т. е. «В те времена был путь чрез Россию в Грецию и Иерусалим». Guta Lag. К. Schildener. Altе Erzaelunge etc. p. 107.].
   Путь св. Апостола Андрея Первозваннаго из Херсона в Рим лежал чрез Киев. «И уведа, яко из Корсуня близ устье Днепрское, и восхотя итти в Рим, и прииде в устье Днепровское и оттоле пойде по Днепру горе, и по прилучаю прииде и ста под горами на березе, и встав за утра и рече к сущим с ним учеником: «Видите ли горы сия, яко на сих горах возсияет благодать Божия: имать град велик быть и церкви многи имать Бог воздвигнути».
   По сказанию Нестора, Киев основан тремя братьями: Кием, Щеком и Хоривом, у которых была сестра Лыбедь. Если принять в соображение первобытное происхождение племенных имен от родоначальников, и обычай названия заселяемой земли: матерью – по урождению на ней, сестрой – по переселению единородных, и женой – по приобретению во владение, обясняются и Киевские урочища киян, чехов и горал (хорутан, хорватов) [190 - Название Киевской усадьбы Щековица, повторяется в местностях Щековица и Чеховица, в вершинах Вислы и на впадающей в оную р. Дунаевце.].
   Стриковский и некоторые другие писатели полагают, что Киев построен около 430 года, и что жители онаго были кивы, т. е. горяне от рода гуннов. Судя по северным сказаниям, можно предполагать, что киевское население имеет отношение к бывшей области Huningo (между p. Hunse и Эмизой) и также к бывшей прирейнской области Hunesruck (Hunnorum statio), относя к ней и город Caub [191 - Между p. Lohn (Logana F) и Vetter. Здесь жили Chaubi.] (латин. Cibae).
   Но обратим более внимания на слова Нестора.
   «И был около града (Киева) лес и бор великий, и они (братья-жители) занимались звериным промыслом; ибо были мудры и смыслени; от них поляне-кыевы и до сего дни».
   По Иорнанду: «Hunnugari, известны торговлей куньими мехами с Херсоном».
   Ясно, что эти Hunnugari происходят от Hunugard.
   Войсковое сословие – князья и дружина, как упоминает и Тацит, проводили зиму на охоте. В это время производилась в лесах ловля зверей и сбиралась обычная дань мехами. Константин Багрянородный пишет: «При наступлении ноября, русские князья, оставив с дружиной своей Киев, разъезжались по другим местам, которые у них назывались Γύρω [192 - По городам брать виру.]. Они отправлялись в земли Δερβάνων (древан), Δρουουβιτών (дреговичей, драговичей), Κρβιτζών (кривичей), Σερβίων (сербов т. е. бело-сербов) и других подвластных славян, и здесь проводили зиму (охотясь и сбирая дань). Когда же Днепр вскрывался, то, в апреле месяце, возвращались в Киев и, вооружив суда свои (которые строились в лесах кривичей и ленчан, и сплавлялись к Киеву), предпринимали обычное путешествие в Грецию (менять скору, т. е. меха, воск, мед и челядь (пленных) на паволоки (шелковия и золотные ткани) злато, вина и овощи Греции.
   «При Киеве, – продолжает Нестор, – был перевоз на ту сторону Днепра [193 - На упомянутом нами пути из Германии к Херсону и в Азию.]; почему и думают, что Кий был простой перевозчик. Если б он был перевозчик, то не ходил бы к Царюграду; но он княжил в роду своем (т. е. был киевским князем). Когда он ходил к Царюграду и при котором царе – не ведаем; но ведаем только о том, по сказаниям, что он принял великую почесть от царя» [194 - Г. Шлецер считает все эти предания о Киеве и Кие сказкой; все саги, на которых основалась история Германии также сказки.].
   По византийскому историку Никифору Григору, упоминается о знакомстве греков с руссами, уже в начале IV века по Р. Х. Он пишет, что Константин Великий пожаловал некоего русса (ό Ρωσιχός) саном стольника.
   «При возвращении из Царьграда, ему (Кию) понравилась местность на Дунае где он и срубил небольшой городок (т. е. крепостцу) и намерен был поселиться тут с родом своим; но близ живущие воспротивились этому. Дунайцы и доныне называют это место Городище Киевец».
   Если при Несторе дунайцы знали местность, которою владели временно киевляне, или гунны на Дунае, то, без сомнения, при Иорнанде эта местность была еще в живой памяти. О Киевом, или Гуннском городке он и упоминает при следующем случае:
   «Остроготы (вытесненные гуннами в 376 году из-за Дуная) жили в трех отдельных местностях под управлением братьев князей Видимира, Тодомира и Велемира [195 - «Кто не знает, – говорит Iорнанд (IX), – обычай народов заимствовать друг у друга собственные имена: римляне употребляли македонские, греки – римские, сарматы – германские, а готы по большей части заимствовали имена от гуннов». Этим замечанiем Иорнанд хочет оправдать бесчисленность славянских собственных имен между готами; но эти-то имена и обличают прозелитов из коренных славян. То же было при принятии руссами христианской религии: кроме христианских имен князья носили свои родовые. Вообще без религиозных отношений народы не заимствовали имен друг у друга.Нет сомнения, что и готы поселившиеся в Паннонии были по происхождению славяне. Отсюда пояснение Фомы Архидиакона, что многие ложно называют далматских славян готами, тогда как собственное их имя славяне.].
   «Велемир поселился при озере (Pelso, Pleso; по слав. плесо – озеро); Тодомир между Scarniunga и Aqua-nigra (Schwarzbach); а владения Видимира находились между областями братьев. Сыновья Аттилы, считая их своими подданными, белыми рабами из пределов подвластных гуннам, напали на земли Велемира, так что братья его об этом не знали. Велемир, хотя и с малыми силами, но удержал их напор, разбил на голову, и они бежали в ту часть Скифии, которая прилегает к Дунаю и называется ими Hunnivar».
   Hunnivar, означая Гунский варош, т. е. градец, замок, есть явно переведенное название Киева-градца [196 - От слова вара – стража, варош – стражница, замок, граден; откуда и мадъярское Var, Varos.]; но положение его определить уже трудно; по некоторым же соображениям он мог быть в устьях Дуная. Значение этой местности в военном и торговом отношении, для древних руссов было велико: Киевец должен был лежать на пути водного сообщения Киева с Византией; во время же войны в устьях Дуная было обычное соединие сухопутного войска, шедшего через Бессарабию (Белосербию), с морскими силами. Здесь до XVIII столетия (по стар. картам) при Дунае были еще: близ Килии Новой [197 - Старая Килия была напротив, на острове.], город Вара и Белгород (Bialigrod) [198 - Кроме Белграда, ныне Акермана.]; в Добрушской области, при Дунае же, Preslaviza, где «седе Святослав и княжа ту, в Переяславци, емля дан на грецех». – Здесь, говорил он, среда земли моей: из Греции – дань златом, паволоками, винами и различной овощью; из чехов и угров – сребром и конями; из Руси – мехами, воском, медом и челядью.

Глава IV
Победы Эрманарика Зеландскаго и восстание в. к. Болемира Киевскаго на готов

   Превращение сербов – руссов лужицких – лугарей, прилабских и подонских, в герулов, ерулов, или илуров. – Предания о Яромире или Эрманарике. – Славянский князь Изимир возвращает все русские земли, покоренные Фродо III и берет в плен юнаго Эрманарика, сына Сиварда Датскаго. – Эрманарик, вступив в возраст, коварно исполняет свой замысл бежать от Изимира. Дядя его, владевший Зеландией по смерти Сиварда, передаст ему владение. – Пользуясь раздорами князей Ситонских (Словении Скандинавской) он успевает овладеть Славонией; потом покоряет Сербский полуостров (Cimbria). – Злодейство со славянскими князьями. – Побеждает Саумов, Куров и разные прибалтийские племена. – Усиление древней Киевской Руси переходом лугарей полабских к Днепру. – Историческое и народное сказание о мщении двух братьев руссов Эрманарику, за бесчеловечный его поступок с их сестрою Свавильдой. – Княжеский род области Нивелунгской на Рейне – Квиды: Gudrunar – hvaut и Hamdrs-mal о мщении Эрманарику. – В 376 году русский князь Болемир Киевский, вспомоществуемый Волынью, возстает на готов и изметает их со всего пространства Руси, Хорватии (Карпатской) и Влахии, за Дунай во Фракию

   Казалось бы, что слава Эрманарика, или собственно Яромира (Jarmar, Jarmerio) Зеландскаго, должна была быть ближе к сердцу lациян, нежели слава Яромира, или Арминия [199 - Имя херусскаго, хорватскаго или горицкого князя Арминия образовано римлянами или из Ярменя (от Яро, Яромир), или просто из Яромира, ибо это имя обычно было у херуссков. По Диону Кассию, при Домициане также был херусский князь Χαριομηρος, т. е. Яромир. Нам кажется, что должно читать вместо ‘Αρμενιου (Harmenius, Arminius) ‘Αρμεριου.] князя Горицкого, принадлежащая по всему праву хорватам. Не смотря на это, древнему витязю приписана и Irmensul, и воздвигнута Hermansäule; а на долю покорителя Германии и Скифии достается едва ли более одной страницы во всех историяхъ готов, о которых упоминает Иорнанд.
   Повторим эту страницу, выписанную Иорнандом.
   «Спустя несколько времени по смерти конунга готов Геберика (Geberich) [200 - Geberich известен только Иорнанду. Кажется что должно читать вместо Geberich-Sеbегich, т. е. Sivard, имя изменяющееся в Siegbert, Siegebrecht. Это будет согласно с сказанiями Саксона; ибо Jarmerio, или Ermanarik, наследовал Зеландию после отца своего Сиварда=Sivard, Siurut, по дацианскому наречию Siegfrid.], наследовал ему Эрманарик, происходящий от знаменитаго рода Амальскаго. Покорив великое число воинственных северных народов, он подчинил их своему закону. По справедливости некоторые из наших предков сравнивали Эрманарика с Александром великим; ибо во власти его были: Cothos, Scythas, Thuidos in aunxis, Vasinabroncas, Merens, Mordensimuis, Caris, Rocas, Tadzans, Athual, Navego, Bubegentes, Coldas [201 - Все эти названия искажены в рукописях; напр. в одних Gothes, в других Golthes; в одних Citha, в других (у Мурлтория) Etta.]. Чтимый народом за подобные подвиги, он вознамерился подчинить своей власти и лугарей (Eruli), у которых воеводой был Аларик и покорил их, истребив большую часть».
   «Название ерул, по историку Аблабию, происходит от слова Е1е [202 - Т.е. ‘Ελος ‘ Иλυς – болото, ил; но иорнандовское писание Eruli не подходит к производству oт, Ele. Писание же Дексиппа вместо обычнаго Ερουλοι – Ελονροι, подходит. Вероятно, Плея, название севернаго берега Азовскаго моря, дано греками в этом смысле, и в значении луг. Здесь был луг искони. Слово же луг – Luh значит и лес, и болотистое, поросшее лесом место – loca palustria, lucus. В греческом также ‘Иλυς – болотистое место, сходится с ‘υλις – лес, луг; следовательно Аблабий мог передать слово луг тем и другим значением; но это объясняет, что названiе ‘Ερουλοι,’Ελουροι, есть не что иное, как лугари. В описании своем Иорнанд смешивает полабских лугарей с заднепровскими, подонскими; хотя происхождение их было одно и то же.], что значит по-гречески болото, (луг); ибо они населяли болотистые земли близ Меотическаго озера. Ерулы (лугари) были расторопны и чрезвычайно горделивы. Не было народа, который в числе войск своих не озаботился бы иметь этих легкоконных всадников» [203 - Следовательно, ясно, что это были лугари – сословие казачества, служившаго по найму.].
   «Хотя это проворство и доставляло им всегда успех в сражениях, но оно должно было уступить стойкости и медлительности готов (stabilitati et tardilali). Судьба решила, чтоб и они, остальные из непокорных народов, подпали под власть готского князя Эрманарика. После ерулов, (лугарей по-лабских) он обратил оружие на венетов (вендов). Непривычные к войне, но многочисленные, они сначала противоборствовали. Но многочисленная толпа ничтожна в войне против строевой силы. Все эти вышеисчисленные народы, происходят от одного корня, и их прозывают тремя именами: венетами (вендами), антами (вендами) и славянами. Теперь [204 - NB. В половине VI в., 200 лет спустя после Аттилы.] они за грехи наши повсюду свирепствуют; а в то время все они покорялись Ерманарику, который благоразумием своим покорил также и эстов, живущих на отдаленных набережных океана Германскаго, и таким образом, как бы в награду за свои труды, властвовал над всей Скифией и Германией».
   Более определенные и более достоверные сведения о Эрманарике сообщают Саксон Грамматик и Меурсий. По этим сказаниям обясняется и первоначальное водворение дациан-готов на острове Зеланде.
   «Сивард, король датчан, разбитый свеонским королем Годо [205 - Gobar. Окончательная буква «r», по наречию исландскому, есть придаточная к именам.] в Галандии (Скандинавской), бежал в Цимбрию (Сербский полуостров). Здесь, в отсутствии князя вступил он в бой с толпой простонародья славянскаго [206 - «Ubi Sclavorum vulgus pugnam sine principe ausum acie superavit».], и одержал победу. Этой победой он думал приобрести столь же великую славу, как велик был позор его бегства. Но когда к славянам прибыл их князь Изимир (Ismar), они разбили Сиварда и преследовали в Фионию. Малолетный сын его Яромир (Iarmerio) и две дочери достались в добычу неприятелю. После всех этих неудач Сивард искал, по крайней мере, славной смерти. Подняв снова войну в Скании, где был посадником Само (Simo), он был убит.
   «Между тем Яромир жил в плену у славянскаго князя Изимира [207 - По Саксону и Меурсию Rex Sclavorum; по Des Roches – «Roi des Vandales».] (Ismar), умел вкрасться в доверенность, сделаться его любимцем, и приобрести общее к себе расположение. Только одна княгиня видела в нем вскормленнаго волченка, который смотрел к лесу».
   «У князя Изимира умер брат, и он устроил в доме брата великую тризну. Яромир, условившись с сопленником своим Гуно (Gunnon), воспользовались этим случаем и, во время отсутствия князя, убили княгиню, перебили стражу, забрали казну, подожгли палаты княжеские, сели на коней и несмотря на погоню, успели домчаться до пристани. Находившийся тут корабль доставил их благополучно на остров Зеландию».
   «После смерти Сиварда, принял правление Зеландии брат его Будо (Budli) [208 - Сербское имя: Будо, Будой, Будул; Будомир, Будислав.]. Когда же сын Сиварда возвратился из плена, он сдал племяннику область, как законному наследнику. Первым подвигом Яромира по вступлении во владение было заключить союз против Годо (Gothar), князя Ситунскаго, или Свавонскаго (Svavonia) [209 - Птоломей называет древних жителей Швеции Chedini; Тацит Sitoni, Sithoni; Math Westmouasteriensis in Hist, anni 808 – Swathedi (en. Hugo Grotius); Venanlius Fortunatus жили в 580 году (N. Grolius) – Suithi; но Саксону страна Suelia, жители Suetici; по другому Suelhi, Sueones. Все эти различия произошли от буквы «th» – готс., «р», греч. «ф», обращающейся в «d», «t», «f»: Suethia=Suetia=Svevia=Swafa (в квидах), Svavonia; Sithoni=Sifoini=Sueoni=савини, славяне.] с внутренним его врагом, из рода Sibbon (Саво, Сабо). Вспомоществуемый его влиянием и войском, Яромир успел овладеть Свавонией. После этого, полагаясь уже на свою собственную силу, он напал на славян полуострова Цимбрийского, или Сербского, взял в плен сорок князей и повесил их на виселицах с таким же числом волков [210 - Название великие (князья), велиции, вильки, сближаясь в некоторых наречияхъ с влк, волк, обясняет значение этого рассказа, касающагося до 40 удельных великих князей. Волки повешены в насмешку над званием; но кажется, что в предании 40 князей великих приняты за 40 князей волков. Если дело касалось до князей пограничных (фризских, фряжских, варяжских), то и здесь Warog (вартош, Chranec, страж) породило у готов Warg – latro и Warg – волк.]. Овладев их землей и устроив в надлежащих местах крепости, Яромир отправился к востоку, покорять саумов (Semben, Samland, Samogitia), куров и иные племена. Во время этого похода, восставшие славяне разрушили крепости, напали на берега Дании, т. е. Зеландии и разграбили их. Яромир, возвратясь из похода, разбил флот славян и знаменитейших из них, привязав к ногам диких быков, велел травить собаками».
   «С этого времени мужество славян поникло, и они принуждены были покориться Яромиру».
   Этим ограничиваются предания о победах Яромира, или исторического Эрманарика, который был в одно и то же время и орудием и правой рукой готов-дациян. Но эти сведения окончательно подтверждают, что до IV века, дацияне, хотя имели сильное уже влияние на севере, но не выходили из пределов земель, уступленных Гильвом для поселения гефиан, и что окружающие их со всех сторон туземцы были славяне-литва, а к северо-востоку – финская челядь.
   Движение по случаю неурожая на севере славянских войсковых сословий и народа к Дунаю и Днепру, сосредоточило все русские силы [211 - В то время скифы как бы почерпнули новые силы, прибытием древних их единоплеменников с севера, говорит Далин, относя движение Велемира, или Болемира (Balamir), ко II столетию.]. В это-то самое время Эрманарик восстановил против себя руссов [212 - По Иорн. Roxolani ошибочное написание вместо Ροξανοι.] бесчеловечным поступком. Некто, из состоявших при его дворе (вероятно, из числа заложников) бежал. Гнев Эрманарика пал на жену его, называемую Иорнандом Sanielh, исландскими квидами Swanhilda, а Саксоном Грамматиком [213 - Des Roches, по Понтану, наз. также Swavilda. В серб. муж. Славлад, жен. Свавлада.] Swavilda, и следовательно Всевладой, по сербскому же наречию Свавладой. Он приказал привязать ее к хвостам двух лошадей и размыкать по полю. Ее братья Ammius и Sarus, по квидам Hamdi(r) и Saurli, решились мстить Эрманарику, и нанесли ему несколько ударов мечами. Он не умер, но едва уже влачил жизнь.
   Саксон Грамматик это событие разсказывает иначе.
   «Эрманарик, или Яромир (Jarmerio), встретив корабли четырех братьев пиратов, которые шли из Геллеспонта (Hellespont), принудил их поделиться с ним добычей, и в дополнение взял за себя сестру их Свавильду. Вуко, или Вичо (Bicco), пленный королевич ливонский, пользовавшийся большой доверенностию Эрманарика, оклеветал сына его, от первой жены, Бродо Brode(r) [214 - Brodo – Брато, Братой; по квидам сын его называется Randver.] в тайной связи с Свавильдой. Яромир приказал размыкать ее лошадьми по полю, а сына, приговореннаго уже к петле, помиловал. Вуко, разыгрывая в этом событии роль лукаваго, духа лжи (Lokke; по-датски Lyffve – ложь), и филологически обратясь в ливонскаго королевича, немедленно же сообщил о насильственной смерти Свавильды ее братьям, и поднял их на месть. Неожиданно они явились во владениях Яромира с огромным войском, и осадили его со всех сторон в построенной им крепости. Народ, ненавидевший Яромира, не подал ему помощи, и он принужден был сдаться. Обрубив Яромиру руки и ноги, братья Свавильды предоставили ему в дополнение своего мщения, казниться страдальческой жизнью».
   В квидах: Gudrunar huaut и Hamdis quida, это событие воспето скальдами совсем иным образом. По квидам, Гудруна, дочь Гойко (Giuco) Пивлунгскаго [215 - В древней Бургундиии, на Рейне, была область Niflunga, с главным городом Вормсом (Vormiza). В германских преданияхъ владетельный род этой области назывался Niflung, Nivelung, Nibelung; в гальских: Nebulones, Nievelong, Nivelung. «Nibelungus – homo quidam nomine Nib.» Bruchst. des Nibel. L. E. J. Leichtlen; no Cod. Laur.Лейхтлен полагает, что Nibelung, то же самое владение, которое впоследствии называлось Nibelgau, а также Wormsgau. Из всего этого объясняется, что коренное название области было Ново (англосак. neove: но ульф. nivi; готск. ny, neu). По-сербски новолянин – житель Новы или Нова града, новчан – знач. богатый деньгами. Этот смысл мог иметь отношение к сокровищам Нибелунгов, Нивлунгов, или Новлян. Noviomagus (Neustadt) соответствует местности этой Новлянской области, или Новаго града, Новаго Луга на Рейне.]; (Niflung, Nivelung), от перваго брака с Сигурдом Гуннским (Hunskr), который, по иносказанию песни, убил Змея Горынича (Fafnir) [216 - Fafnir, Fofnir, или правильнее Swafnir, Svofnir, имя некоего Rex Suevorum (Suafa) и значит также змею. (Edda. Saem. Т. II. Ind. nom ргорг.).Символ поклонения Сиве был обруч, в виде троякаго змея. Легенда о Юрье, побеждающем язычество в виде змея, в северных квидах передалась под названием Сигурда (Sigurd, Sjurd) побеждающего Свафнира (Suafa Suava, Svavaland, Suavia). Здесь имя славян заменяет язычество; но Sjurd, есть сербское Дзюрдз – Юрий. От этого смысла Sigar, Sige, знач. victoriosus – победоносный. В переносном смысле имя Sige в лангоб. Sico, в слав. Секо, Секира; в гот. Siggeir – machera victrix.] и добыл его клад, имела дочь Сванильду; а от брака с Янко (Ionakr), неким заморским князем, трех сыновей: Hamdi, Saurli и Erpr. Сванильда была отдана в Готию замуж за Эрманарика (Jormunrekr). Вуко (Bykki) и здесь взнес на Сванильду клевету, будто она в сношении с сыном Эрманарика Рандвером. И в квиде Эрманарик размыкал ее по полю, как и в истории.
   Узнав о смерти дочери, Гудруна упрекает Hamdi и Saurli в равнодушии к погибели Сванильды; а Эрпо ни слова. Затронутые Hamdi и Saurli отправились мстить Эрманарику. На дороге встретили они брата Эрпо, разъезжающаго на деревянном коньке: «Ты чем поможешь нам, глупая ворона?» – спросили они его. «А я помогу вам своей дубинкой» [217 - «A mars baki» переводят: «играл на спине коня»; но здесь bак значит палка, дубинка, батог, baguette. Bakworde значит «употреблять вместо слов палку». – Ваке – веха, трость. Слово fotr здесь двусмысленно. Его переводят, как поняли братья Эрпо, ногой – fuss, pes; а Эрпо говорил в значении Fut – Stock, дубинка, клюка с коренчатым наконечником.] – отвечал Эрпо, как Емеля русских сказок двум умным братьям. Но умные братья не поняли глупаго ответа и убили Эрпо.
   Проехав долы широкие, леса высокие и реки глубокие земель гунских, Hamdir и Saurli прибыли, наконец, к столице Эрманарика. Стража пировала и не заметила, как подъехали они, покуда вестовой не затрубил в рог.
   Эрманарику прибежали сказать, что прибыли два витязя с опущенными забралами, и велели сказать ему, что «постыдно могучему мужу истязать слабую деву».

     Засмеялся Эрманарик,
     Погладил рукой бороду,
     Качаясь от браги,
     Раскалясь от вина.
     Мотает он тяжкой головой,
     Смотрит на серебряный поднос,
     Велит себе наполнить
     Золотой кубок.
     «Рад, очень рад видеть
     Гамди и Саурли у себя в гостях:
     Я их обоих свяжу тетивой,
     Повешу на виселице.
     А между тем:
     Могучие два витязя,
     Рубят и бьют
     Десять тысяч готов.
     Звучит оружие в щиты,
     Разлетаются черепа,
     Плавают в крови
     Текущей из грудей готскиих.

   Пробравшись сквозь десять тысяч готов, Гамди и Саурли, вероятно так же, как гелеспонтские братья Свавильды, обрубили Эрманарику руки и ноги, потому что восклицают.

     Видишь, как твои ноги,
     Видишь как твои руки,
     Жарятся на огне?

   Но у Эрманарика осталась еще голова на плечах; эта голова повелевает побить витязей каменьями. Тут только поняли они, что плохо уму и силе без глупаго счастья и без волшебной его дубинки. И вот, побитые каменьями, они умирают: Saurli (сила) перед палатами, a Hamdi (ум) за палатами.
   Квида заключается словами: «И это-то называют древней песнью о Хамдир?»
   Обратимся к историческим последствиям этого события, в котором участвовал и Емеля (Егрг) с щучьей дубинкой.
   Главным последствием было то, что руссы, по словам Иорнанда, изменили Эрманарику, пользуясь его безсилием гунны, т. е. кияне, под предводительством Болемира, нападают на готов придунайских (остроготов). Гунны, пишет Аммиан, соединясь с аланами, (т. е. волынью, подвластной Эрманарику), ворвались в землю Greuthunges, которые обычно прозывались Tanailes (дунайцами).
   Готы северные, или дацияне, отделенные от придунайских готов общим возстанием славян, не могли подать помощи соотчичам своим.
   Сохранившийся отрывок из «Истории готов» Приска обясняет, кто такой был Болемир, поднявший руссов (Roxani) на готов, и котораго Иорнанд называет царем гуннов:
   «Когда при Болемире (βαλόμερος) скифы нарушили договор, и опустошили римские области и города (в Дации), римляне отправили к нему посольство, спросить о причине нарушения, мира. Обещая впредь воздерживаться от нападений, по условию ежегодной уплаты ему 300 ф. золота, Болемир отвечал, что его народ, по множеству причин неожиданных, должен был неизбежно поднять войну».
   «Внезапно напали гунны на многочисленные богатые селения Эрманарика, – продолжает Аммиан. – Неожиданно застигнутый этой грозой, он надеялся сначала удержать ее своими силами; но это было напрасно, и Эрманарик, в отчаянии, убил сам себя. Избранный на место его Видимир, (Vithimir), сопротивлялся некоторое время, поддерживаемый другими гуннами, которые служили у него по найму; но проиграв несколько сражений, он был наконец убит. Алафей (Alatheus) и Сафракс (Saphrax), опытные и мужественные воеводы, приняли на свое попечение малолетнаго сына его Видерика, но будучи не в состоянии противопоставить силу силе, отступили к берегам Днестра. Атанарик, судья древлян (Thervingorum judex) решился твердо противоборствовать гуннам; окопавшись между Днестром и Greuthungi длинным валом, он послал Мундерика за 20 миль наблюдать за неприятелем, предполагая между тем надежно укрепиться. Но гунны, проницательные в соображениях (ut sunt in conjectura sagaces), поняли, что перед ними не главные силы. Показывая вид, будто расположились станом против передоваго отряда, они переправились во время ночи чрез реку, внезапно напали на Атанарика, смяли его и заставили искать спасения в горах. После этого разбитый Атанарик начал воздвигать высокий вал между реками Гиеразом (Прутом) и Дунаем [218 - Над г. Галацом, между Дунаем и Прутом существуют следы вала. Этот вал, означенный на карте Бауера, идет от с. Долошешти в вершине озера, до Сербанешти, при р. Серете, в протяжении 35 верст, отрезая, таким образом, угол при впадении р. Прута в Дунай.], вдоль границ тайфалов [219 - Доло-влахов, жителей дольной, нижней Влахии. Victo-Vales – жители вышней, горной Влахии (Молдавии).] (Toifales). Но и здесь гунны насели на него и взяли бы в плен, если б богатая добыча (в окопах) не остановила их обычной быстроты».
   «Между тем, молва достигает до остальных областей готскиих, о внезапном появлении чудной, неведомой породы людей, которые, то как ураган с вершин гор, то как будто появляясь из-под земли, ломят и рушат все, что попадет им на встречу. Большая часть войска, нуждаясь в пропитании самом необходимом, разбежалась от Атанарика искать убежища от варваров. После долгих совещаний предпочли идти во Фракию, по двум причинам: во-первых, по богатству урожайной почвы, а во-вторых, по преграде, которую она представляла против разлива северных народов по всему протяжению Истра (Дуная)».
   «376 год. Вследствие этого решения, Алавив, занимавший берега Дуная, послал к императору Валенсу послов с просьбой о принятии готов в свои области, и с обетом жить мирно и, по требованию, выставлять ему вспомогательное войско.»
   «Между тем, как это происходило на границах, молва пронесла повсюду грозную новость, что между северными народами идет страшная смута, что все пространство Дуная, от Понта (Черного моря) до границ маркоманнов (моравов) и квадов (чехов), наводнено бесчисленным множеством варваров готов, изгнанных из своей родины народом неизвестным, и покрывших весь берег Дуная скитающимися толпами».
   Вот все событие, которое новейшие историки назвали Ввеликим переселением народов в IV столетии, тогда как в нем должно видеть только спасительное движение русских сил, и новое рассеяние готов по лицу земли.
   Таким образом, мощной рукой русскаго киевскаго князя Болемира, разрушено в 376 году по Р. Х. ледяное преобладание готов в Германии и так называемой Скифии: они изгнаны из мира языческого. Император Валенс дает им прибежище во Фракии, в мире христианском, не только на свою голову, но и на беду всей империи. Страшные, последствия этого радушнаго приема известны истории. Здесь, на новосельи, Godathiod обращает в свое орудие не суеверие уже, а крест, и в тайне не признавая истину, явно становится в ряды ее поборников. И Византии, и Риму памятны подвиги антитринитариев-деистов, или ариан, памятны и распавшемуся надвое христианству.
   Еще в V столетии деизм торжествовал бы победу и бросил бы свое орудие в сторону, если бы не Аттила.

Глава V
Великокняжеский род владетелей киянских, или киевских

   Во время переселения готов на север, на острова, всеми северными странами владели руссы. В сев. сагах они превращены в сказочных великанов (Rusar). – Древняя Великая Русь обнимала Вандалию, т. е. пространство от Рейна до Вислы, Скандинавию и все острова Балтийскаго моря. – Холмская, или Холмоградская Русь (Ulme-Rugua) и Русь Киянская (Kuenland). – Русские князья III, IV и V столетий, упоминаемые древней историей. – Яровит (Hertnit, Hernit) Холмоградский и Великорусский. – Осто, или Острой (Osantrix, Oserich, Osid) Великорусский. Союз его с дочерью князя Мило Киевскаго. Его дочь Иарида (Иерка) замужем за Аттилой. – Родословие Аттилы, по Vilkina Saga, и избрание его на престол Киевский. – Великие князья Киевские по византийским историкам: Дано, Яровит, Рао, Аттила. – Иносказания Volsinga Saga о Юрьевском роде. – Влошская (Бельгийская) отрасль великорусскаго Юрьевскаго рода. – Hundingia и Hunaland. – Отчество Аттилы. Родословие Аттилы по историческим и народным сказаниям

   Когда готы переселились из Дации на Балтийское море, северными странами владели руссы [220 - Hervarar-Saga. Сар. I: «По старым книгам, Jotnaheim (Jaettehem, Gäteheim, Godheim) к северу назывался Gandwik, или Granwik (горная страна? – вопрос автора), а к югу Lundzland (луговая? – вопрос автора). Перед приходом Tirkiar ос Asiae menn (т. е. готов), на север, жили в северных странах руссы (Risar, Berg-Risar, Bergbuar – хорваты, горичане), а в южных – польные, войсковые руссы (Half-Risar, но должно читать: Hals-Risar, Helf-Risar, Help-Risar, или Haeld-Risar). И было тогда большое смешение народов, руссы начали брать жен в Mannaheimum, и выдавать туда своих дочерей».Edda: «Paer Aesirnir toko saer quenfaung par innan lanz, oc urpo paer aettir fiolmennar.» – т. е. «Эти азы (Asathiod, Godihiod) брали себе жен у туземцев, и таким образом, многочисленно расплодились».Названiе рycc (Rise, Rese, Hrese, Risar, Risur, Reus, Risius, Ross – конь, конник; Hross (gross – великий; Rus, Rittare, Reusser, Reuter, и наконец Ritter – всадник, рыцарь (!)), по своему коренному значению великий, знаменитый (знаменованный), знатный, богатырь, витязь, принято в области квид и саг за сказочное чудище: gigas, athleta; и несмотря на то, что «terra, quam incolebant hi Gigante, veteres hisloriae Risaland (Rizland, Risialand, Russialand, nuncupant» (Ihre), История довольствуется только Рюриковской Русью. По Саксону Грамматику эти атлеты назывались также вильцами (Wilze).]. По народным преданиям, древняя Великая Русь [221 - Vilkina land, тоже что Vilzenland – Велька Русь. Слово Land обычно заменяет Rige, Reich – Русь. Vilkina kong значит Великiй князь, точно так же, как Fylkis Cuneg. Vilkinamenn – великоруссы.NB. В древнем языке: «Велищыи, берется иногда за существительное вместо цари. Матф. 20, 25: «велицыи обладают ими». «См. Церк. слов. П. Алексеева. В том же значении и название вильцы, т. е. велиции, вместо великоруссы.] обнимала первоначально всю Скандинавию, все острова Балтийскаго моря, полуостров Сербский (Chersonesus Cimbrica) и Вендскую землю (Vinland, Vandalorum terra) между Эльбой и Вислой [222 - По Vilkina Saga: Vilkinaland, т. е. древняя Великая Русь, обнимала Sweathiod (Швецию), Готландию, Sriaveldi, Skaney, Sialand, Jutland и Vinland.]. В то же время известна уже была и Русь Холмоградская [223 - Ulmegard, Holmgard – Холмоград, или Ulme-Rugia – Холмская Русь.], впоследствии Белая, и Русь Киянская, или Киевская, распространявшаяся на всю Волынь и Украину до Дона и далее.
   Первенство киевских князей обозначается уже восстанием всей Руси, в III веке по Р. Х., на готов-дациян [224 - См. «Ист. Дании» Саксона, Меурсия и пр. во время Frotho III.]. Под предводительством киянскаго князя Гано было 170 русских князей. В V веке то же первенство: вся Русь поднимается сначала под предводительством киянскаго князя Болемира, потом довершает победы под предводительством Аттилы. Должно однако же заметить, что имя квенов, гуннов, или киян заменяет общее название Русь, не по одному первенству, но и потому, что слово Русь для иноземцев казалось неопределенным; ибо в славянском мире оно означало и царство, и царскую дружину, было и частным, и общим прозвищем войсковаго сословия. Не проникая в смысл, не зная подразделений и не понимая различнаго произношения по наречиям, чуждое русскому миру понятие терялось в этом названии, точно так же, как и в названии славяне, которое было и общим всем племенам, по верованию, и частным по родоначалию [225 - Ныне в общем названии славян, племенное название словене, словаки. В общем названии русь, руссы, россияне, русичи, рошане, русины, было и родовое или племенное от родоначалия Рашо, Расо]. Историки хотя неопределенно, но по преимуществу называли русинами (Ruthenos) прибалтийских руссов, а гуннами, по великокняжению Киянскому, руссов южных. Царство гуннских князей, reges Hunnorum, известно было с первых веков и под общим названием Russia, заключая в себе кроме Hunaland или Великокняжения Киевскаго и другия княжества. Мы уже упоминали, что Фридлев, сын Фродо III, датскаго короля, рожденный от Гануцы дочери гунскаго царя, воспитывался у деда своего, в России (in Russia); узнав, что по смерти отца его, избрали в Дании на престол скальда Яреня (Hiarn), он послал сказать дациянам «что, так как у руссов [226 - «Non se ita institutum a Russis esse». Meursius.] нет закона, по которому какой-нибудь гусляр за несколько виршей мог бы пользоваться правом на чужое наследие, то он требует, чтоб они немедленно же согнали Яреня с престола, или готовились к войне».
   Географическое пространство древней Руси лучше всего определяет приписываемая Фродо III и упомянутая нами, по Саксону, победа над соединенными русскими князьями, под предводительством его тестя Гано, царя гуннов.
   Фродо III владел усвоенными уже готами Зеландией, Ютландией, Вандалией и западной частью Скандинавии. После победы «Frottonis regnum Rusciam ab orto complectens, ad accasum Rheno flumen limitatum erat». С этого времени ему платили дань русские князья: Олимир Холмоградский (Holmgardiae); Яно (Onev) Киевский (Conogardiae); Гано Чешский (Saxoniae) [227 - Чехия разделялась на Краины (слово, обратившееся в казачестве в курень), Чети, или Сечи.]; Рао, или Раул (Revillum) Оркадских островов; Деjамир (Dimar), [228 - По «Ист. Скандинавии» соответствует Домару.] владевший в Скандинавии областями Helsingia, Яробор (Jarnberum), Ямтором (Jamtor, Jemptia) и Лапландией (Lappia); Дако (Dago) Эстией.
   Изчислим упоминаемых древней историей гуннских (киевских) и вообще русских князей.

   В начале III столетия:
   Гано (Hun), котораго дочь Гануца (Hannunda) была за дациянским, или датским королем Фродо III, вступившим на престол, по хронологии Торфея, в 222 году по Р. Х.
   Современники его: русские князья Олимир и Доко (Ruthenorum reges Olimaro, Dogoque).
   Струнич (Strunic), по Меурсию князь вандал, по Саксону Rex Slaviae, или Slavorum Rex, т. е. славян Залабских, между Рейном и Эльбой, где собственно племя славян было известно уже Птоломею.

   IV и V столетия:
   По Vilkina Saga князь руссов Яровит (Hertnit, Hernit, Hervit) обладал Полянской землей, частью Греции (? – вопрос автора), Угрией и всем восточным царством. Во владении его были Смоленск, Киев и Пултуск; а столицей Холмоград (? – вопрос автора).
   Когда Nordian, по скандинавским сказаниям Niord, наследовал великокняжение [229 - Niord был из рода ванов, т. е. вендов и женат на Skadi дочери Гета, называемаго Thiass. Это мифическое лицо поясняет, что Норицкие владетели в Скандии были уже прозелитами готов.] (Vilkina land), Яровит поднял на него оружие, победил и ограничил владение Нордиана только Зеландией.
   Это предание напоминает всю историю первоначальнаго распространения преобладания готов-дациян по всему Заморью, до времен Сивара (Sivard), при котором их область снова ограничилась Зеландией, первым прибежищем, данным им на севере.
   Еще при жизни своей Яровит, по обычаю, разделил владения свои между тремя сыновьями. Острою (Osanlrix) дал Великокняжение (Vilkina land), заключавшее в себе Вендские земли (Vandalia) между Эльбой и Вислой, полуостров Кимврийский, или Сербский, получивший от готов название Jutland, и все заморские земли (Скандинавию и острова). Сына Ольга [230 - Как женское имя Iела, Iелица, Iелька (Ольга) сближается с Илька, Илийца; так и Iело, Iелаш, Iелко (Олег), сближается с Илиja, Elias.] (Eligas, Ilias) сделал ярлом в Grikialand (? – вопрос автора); а Владимиру дал Русь (Холмоградскую) и Польскую землю.
   В это время князем Киевской Руси (Hunaland) был Мило, или Милош (Melias). Великий князь Острой (Osantrix) женился на его дочери, и имел от нее дочь Иерку (Erka) [231 - Erka, слав. Ерка. Иерина, Иерида, соотв. Юрица; в прочих сказаниях, это имя жены Аттилы изменяется в Herke, Herche, Heriche и Helke, по сближению с именем Иедка, Иела, Иелена, Иелица (Елена, Ольга).], выданную впоследствии за Аттилу, прославившегося витяжством и наследовавшего по избранию Киевское княжение по смерти Мило.
   Брат Остроя, Ольг, или Иелко, Иелаш (Eligas, Ilias), ярл, вероятно, Гардарикии (Grikialand), имел сыновей Яровита (Негпit, Heruit) и Остоя (Osid) [232 - Серб. Осто, Ocmoia, женское от него Оста, Остица; в Vilkina Saga, жена Яровита называлась Ostoica.], который был витязем при Аттиле, и был послан им к Острою сватать Иерку.
   Но по Vilkina Saga, Остой же (Osid) был отец Аттилы. Он владел Фризией и имел двух сыновей: Яровида (Ortnit, Ortuit) и Аттилу. Аттила, с юных лет богатырь, отправляется искать славы и имеет притязание на Гуннское царство. Устаревший князь Мило, предвидя, что если не отдать Аттиле царства добром, то он возмет его мечем, предлагает избрать Аттилу по смерти своей князем. Так и сбылось. Приняв Гунское царство, Аттила переносит столицу из Витичева (Viticinaborg) в Сузат (? – вопрос автора) [233 - Viticinaborg по Периншильду; в других списках изменяется в Vitlebоrg, Vilkina borg, Villeraborg, Valterburg, Walzburg, разумеется, по разным догадкам издателей.Susa, Susat, Susam, название разумеется переиначенное.], и потом женится на дочери Остроя, Иерке.
   По квидам гренландским и исландским, Аттила предполагается сыном Будли (Budli, Botelung, Blödel, Bleda); потому что Бринильда, владетельница Брдовской области (Burtanga land), населенной варягами (Vaeringar), названа его сестрой. По старинной датской песни «Brinhilda», Будли владетель Лунгоборский (Lyngheidur) [234 - Lyngheidur, Рашман переводит Langenwald: «Ein König herschte über den Langenwald, der hiess der frohe Budli».].
   Этим ограничиваются северные сказочные сведения о происхождении Аттилы. Но со времени Болемира, regis Hinnorum, изгнавшего в 376 году, всех готов из Руси за Дунай во Фракию [235 - Полагаем, что Фракия, Греция, есть только различие произношения буквы «Ф». Руссы звук «Ф» обращали в «X»; у пеласгов «Ф»=лат. «Н» или рус. «Г». См. «О языке Пеласгов» А. Д. Черткова.], родословие великих Киевских князей поясняется отношениями их к Греции.
   Δονάτον – Donato, римская форма имени Дано, Данко, Данчул, – коварно убитый римлянами, царствовал с 382-го по 412 год.
   Χαράτων – Charato, вполне соответствует Яровиту (Hertnit), который по Vilkina Saga владел всей Русью по Дунай и частью Греции, вероятно Булгарией, принадлежавшей и Аттиле По Олимпиодору, Charato, знаменитый из царей гуннских, восстал на римлян (греков) за убийство Доната, и первый наложил на них дань в 412 году.
   ‘Ρούα – Pao, или Радо (Rouas, Roas, Rhoda, Rua, Rhua), ό τών Οϋννων, в 434 году отправил к императору Феодосию II посольство, требуя возврата переметчиков и грозя войною. Греки, по обычаю, медлили исполнением требования; Рао переправился чрез Дунай, и послы греческие явились к нему уже во Фракии, когда гроза его приближалась к Константинополю. Во время переговоров, по сказанию историков, Рао был поражен громом.
   Аттила вступил на престол по смерти Рао, в 438 году. По Иорнанду Рао (Roas) и Остой (Octar) были дяди Аттиле. По отечеству, или отчине Аттила назывался Μουνδίουχος. Это сведение взято Иорнандом из Приска, который приводит слова самаго Аттилы о знаменитости своего рода [236 - «Καίτόν πατερα Μουνδίουχον διαεξάμενον διαφυλάξαι τήν έυγενειαν.» По Völsunga Saga, которая сродни Vilkina Saga, даже по имени, и которая заключает сказания о влошском, вельшском, или вилькинском роде, т. е. роде Великих русских князей, этот род ведет начало от Сигмунда Гуннскаго; следовательно, родоначальник рода Киевских князей вообще, и Аттилы, был Сигмунд, которого потомство по Völs. S. прозывалось и влохами (Welschen, Völsunge), и вильцами (Ulfinge, Wölfinge).].
   В дополнение сказаний о происхождении гуннских, киянских, или киевских князей, приведем родословие из Völsunga Saga, или сказаний влошских (Welschen), варяжских, или франкских.
   Völsunga Saga описывает иносказательно происхождения Юрьевского, или Русскаго рода. Она говорит, что Sigi [237 - Sigi, к лангоб. Sico, в готс. Sicar, Sigar, Sjurd, Sigurd, Sigfrid соотв. слав. Секо (от секу, рассекаю) отсюда секира, в готск. Siggeir – hasta, machaera victrix (Edda Saem. Index nom. propr. Т. II). Sigar – victoriosus – собственно витязь: отсюда, по сокращению, Sieg – победа, в нем. Zug – подвиг, подвизание – ductio – Dux. Из всего этого ясно, что Sigi заменяет собственное имя Юрий.] (что собственно значит победа, витяжство, витязь) был, по преданию, сын Одена (т. е. Наго). Он в священстве (Heiligthum) был прозван волком, разумеется по смешению слов welkи – великий, с wlk – волк.
   Sigi победоносный витязь, овладел многими землями и царствовал над Hunaland.
   У Sigi был сын Reri, великан ростом, могучий по силам. Здесь ясно, что Sigi – победа, воплощается в Юрия.
   От Reri, т. е. Юрия, произошли Völsungi, т. е. Welschen, вильцы – велиции.
   Родоначальник их (Völsung) насадил в своих палатах древо рода, которое величественно взросло и раскинуло ветви свои; оно называлось древо витязной девы [238 - Следует припомнить русские Девины грады (Dzevanna; см. «Индо-германы», с. 66–69) и поклонение тавро-скифов Артемиде, или Диане пристанищ покровительнице, Трипутной (Diana Trivia, Τριοδίτις), которой лики ставились на росстанях. В сущности, это то же божество что и Изида, Нейта (ночь) и Паллада градоблюстительница – «Матерь градов», а по древнему выражению Червонной Руси «Великая Русская мати». Тацит упоминает о славянском обычае омовения богини; причем омывающие ее погружаются в озеро. Это тоже омовение Паллады (см. гимны Калимаха): «Кто узрит градоблюстительницу Палладу (при омовении ее), тот узрит в последний раз Аргос». «Омывальницы Палладины, белокурия дщери пеласгов, сбирайтесь! Богиня шествует в благолепии…» Следы этого обряда омовения сохранились у нас в народе. Существует также поверье об омовении луны после дождей, говорят: «месяц омылся».].
   Völsung имел десять сыновей и дочь; старший сын назывался Сигмунд, а дочь Сигни. Он выдал ее против желания за готландскаго короля. Не желая иметь от него детей, Сигни ухитрилась, при помощи одной колдуньи, которая принимала на себя ее наружность и заменяла на ложе мужа.
   Однажды готландский король пригласил к себе на пир Вользунга с его сыновьями, который и приехал к нему в сопровождении небольшой дружины, на трех кораблях. Сигни, тайно встретила отца и обявила ему, что муж ее заготовил огромное войско и пригласил его с целью извести весь род Вользунгов.
   Со слезами просила она отца, чтоб он заблаговременно удалился и взял ее с собой.
   «Удалиться? – отвечал отец, – чтоб сказали, что я и сыновья мои недостойны рода своего, устрашились огня и меча врагов? Мало у меня войска, но и с малым числом я смотрел всегда прямо в глаза смерти, побеждал, и еще ни разу не отступал с поля, не просил мира. Ступай себе с Богом к мужу, и живи с ним в ладу, что бы между нами ни происходило».
   Отправив обратно дочь, Вользунг изготовился к бою. Готландский король встретил его с огромными силами. Началась кровавая битва.
   Восемь раз вользунги сломили войско врагов; но в пылу сражения отец пал, а сыновья взяты в плен. Их приковали за ноги к колоде, и каждую ночь приходила Баба Яга и пожирала одного из них.
   Старшего брата, однако же, Сигни успела спасти от смерти. Она прислала к нему меду и велела вымазать себе все лицо и губы.
   Сигмунд исполнил это. Баба Яга, собиралась уже его сесть; но почувствовав сладость, начала облизывать, и только что лизнула в губы, как Сигмунд хвать – и откусил ей язык.
   Спасенный таким образом, Сигмунд отомстил готландскому королю смертью за смерть отца и братьев, возвратил свою отчину и прогнал овладевшего его наследственной областию (Hunaland).
   Приняв княжение, Сигмунд женился на дочери короля Ридготландскаго [239 - Готские названия полуострова Сербскаго (Кимврийского); Ридготландия – береговая Готландия, в противоположность Эй-Готландии, т. е. острова Готландии.] Иариде (Hiördis); но вскоре; король Lyngi, с братьями своими, возстал на Сигмунда, и он с тестем своим пали в битве. Lyngi овладел его царством, разделил его на части между своими мужами, уверенный, что весь род Вользунгов истреблен и ему некого опасаться.
   Но после смерти Сигмунда Иарида родила сына Сигурда, который воспитывался у короля Hialprec [240 - Короля франков (варягов) – Frackland; по Nibel. L. – Niderland: собственно древняя Frisland. Эта же страна называлась в Hundingia, Hundland, Hunland, и смешивалась с днепровской Hunaland.] (Chilperic).
   Этот-то Сигурд является в сказочном предании мифом поразившим Змея Горыныча (Fafnir), и рассказ, обращаясь к его подвигам, забывает о продолжении родословия царей uунских.
   Из всей этой путаницы преданий о русском Юрьевском роде князей Великорусских (Vilkina land), бельгийских, или влошских (Волыни Фряжской прирейнской), к которым относятся и так называемые лугари лонгобрдские (Longobardi); князей Холмоградских и Киянских, или Киевских (Kuenaland, Hunaland), можно извлечь следующее:
   Волошская, [241 - Welschen, Falahi, Falai, Walaha, Walahiscon (влошичи), Folgen; они же назывались и Liudi, разделяясь на West-Liudi или West-Falahi, и Ost-Liudi или Ost-Falahi.] или Фряжская Hundingia древней Фризии (первоначальной Франции – Francia tab. Peut.), смешивается с родственной Hunaland, или Kuenland – т. е. Киевской областью.
   Сигмунд, вероятно, был владетелем первобытной Hunaland, или Hundingialand прирейнской; а не Hunaland приднепровской; если только все пространство от Рейна до Волги, делясь на русские области, не носило у готов общаго названия страны гуннов, по главной, великокняжеской области, в центре земель подвластных.
   Луганское (сербо-лужицкое) переселение, по случаю бывшаго около 365 г. по Р.Х . голода на севере Германии, усилило восточную часть Руси. Именно с этого времени начались и торговые сношения и договоры Гуннской, или Киевской Руси с Византией.
   Нет сомнения, что по переходе лугарей с севера к Днепру, под предводительством князей великорусских волошских (Völsungi – Ulfingi – вильцы), могли быть междоусобия пришлой волыни с киянами. Это подтверждается упоминанием Аммиана и Иорнанда, о войне между гуннами и аланами, а также и преданием о битве лонгобардов, или лугарей, вышедших из Бардовской области к днепровскими амазонками, т. е. с галичанами (‘Αλαζώνες, Halisones).
   Но мы видели, что первоначальное поселение лугарей по выходе было на пространстве Литвы. Должно полагать, что в это время Walahi (Welschen, Völsungi, Vilzi) или Liudi (лузи, леси) Фризии (Phrisia) и образовали воеводство летов, или литов. Одни и те же названия народа и областей с прирейнскими (Liudi – Letti; Phrisi – Pruzzi; Брдо, Bardungau – Barthonia) и одни и те же влошской, или славяно-римской формы собственные имена [242 - См. «Индо-германы» о единстве собственных имен херусских, или горицких князей с литовскими. Ст. 118.], убеждают в этом предположении.
   Аттила принадлежал к отрасли великорусских князей. По Villc. S. отец его владел Фризией, коей жители были Vaeringar (фрязи, варязи). Собственное имя Аттилло (Attilla) относится к форме влошской. Соответственные ему литовские имена: Ягло, Ягелло, Свидригайло, Гедвилло, Вителло, Скиргелло. То же самое должно сказать и об его отчестве; по Приску Μουνδιουχος – Мундиух, Мундио; по Иорнанду Mundzucco, или вернее, Manzuchius (Код. Парижс. 1809 г.) Соответственное имени Мундиух, литовское Миндовг, сближающееся с сербо-лужицким Милодух [243 - См. Ранча. «Ист. Слав. нар».].
   По Иорнанду Mundo, Mundio, по Прокопию Μούνδος, служивший при дворе имп. Юстиниана с дружиной лугарей (Негuli) [244 - Как в последствии дружины варягов, или наемной варты (стражи).]; а потом военачальником при Велизарии в войне против готов, был потомок Аттилы (Mundo, Attilanis origine descendens). Сын его назывался Μαορίнιος – Марко, Мирко, или Мирчо, т. е. сын Миро. Это подтверждает, что славянское имя Миро, Мирой, заменялось переводным kатинским Mundus. Судя, однако же, по двойственному сербскому имени Мунтимир, было в употреблении у сербов и имя Мундо; женское Мáндуша сохранилось по сие время.
   Предание в Vilkina Saga, что Аттила наследовал гуннское княжество по смерти князя Melias [245 - Имя Мило изменяется в Mиjo, Миjан, Mиjaт; Мильен, Милат, Милош; но Мальо (малый) изменяется в Маньо; точно также и Милόй, Малόй, могло изменяться в Манόй.], имеет отношение к отчеству его Manzuchius. То и другое имя дошли до нас, разумеется, искаженными [246 - Припомним повесть о Валтарии и Ильдегонде. По Vilk. S. Валтарий (Володар) племянник Эрменрика, князя Римскаго (Кön. von Rom), a Ильдегонда дочь Илии, воеводы Grikaland. Но в хронике своей Бугуфал разсказывает тоже событие, и у него Вальгерж удалый (wdaly Walgersz) владетель замка Тынца (Tyniec) близ Кракова, a Helgunda, дочь короля франков (Regis Francorum). Ясно, что Grikaland знач. область Краковская, а не Греческая земля; точно так же и Rom должно принять за известный древний Ромнове (Rzym nowy. Kron. М. Strikowskiego), где был языческий храм.].

   Ряд великих князей русских Киевских III, IV и V века, следующий:

Глава VI
Аттила, Великий князь Киевский и Всея Русии самодержец

    [247 - «Attila Hunnorum omnium dominus, et репе totius Scythiac gentium solus in mundo regnator». Jorn.]
   Верховный совет Византии с утверждения императора назначает посольство для поздравления Аттилы со вступлением на престол. – Четыре империи Европы: Русь Великая, Римская Западная империя, Римская Восточная, и Русь Испании. – Марки, или пограничные торжища. – Послы Греции, Плинф и Дионисий, застают Аттилу уже в Марге на Дунае. – Условия мира. – Император Феодосий назначает, для заключения договора сенатора, который отправляется в столицу Аттилы морем, до пограничнаго г. Одиссы, на лимане днепровском, при устье p. Axiacis. – За неисполненные требования возврата беглецов, Аттила поднимает оружие на Херсонийские владения греков. – Сражение при Херсоне вынуждает императора Феодосия выдать всех беглецов. По договору дань греков увеличена вдвое. – Сравнение условий договоров V и X веков. – Договор Игоря с греческими императорами и пояснение оного

   «Когда царь (βασιλεύς) [248 - Соответственное слав. власник, властель. Царь, Csar, в римском мире Cesar, имело у славян значение освящения, или обоготворения; в санскр. амарабгарта – обессмертенный, divinus.] гуннов Рао умер, – пишет Приск, – и царство (βασιλεία) Гуннское наследовал Аттила, верховный совет определил отправить к нему послом Плинфа, что и было утверждено императорскою печатью».
   Это поздравительное посольство доказывает государственное значение Киевскаго великокняжения уже до Аттилы, а вместе с тем и те отношения, которые существовали в то время между Грецией [249 - Империя Византийская в то время называлась еще Римской; народ по империи назывался вообще римлянами; но по стране фраками, греками. По существовавшему произношению буквы «Ф» как «Н» или «Г» (см. «О языке пеласгов, населявших Италию» А. Д. Черткова, с. 17 и 48), особенно между славянами, неупотреблявшими, как и индейцы буквы «Ф», название фрак произносилось грк, грек.] и Русью.
   В то время вся Европа состояла собственно из четырех империй:
   Великой Руси, – обнимавшей весь север и недра Европы, «Scythica et Germanica regna», и ограничивавшейся с юга Альпами, Балканами и Черным морем.
   Западного, или старого Рима, в области котораго оставались Италия, Альпийская Галлия и южная часть собственно Галлии, отданная уже в аренду визиготам.
   Восточного Рима, или Фракийской (Греческой) империи, в обладании которой была южная часть Европы между Адриатическим морем, Балканами и Черным морем.
   И Руси Вандальской, занимавшей всю западную и южную часть Испании [250 - Свевы, т. е. славяне, искони населяли Галицкую и Лужицкую (Lusitania) области Испании. Iorn. XLIV.].
   Византия и Рим откупали уже независимость свою от Руси данью.
   У славян марками [251 - Начальный смысл этого слова от божества предела – Маро; ибо мена и торг производились при погостах, посвященных Маржанне, на Юрья, весной и осенью, и в день Ивана Купалы летом. Границы обозначались также ликами богов предельных; например, у римлян Terminus, греч. Έρμης, тот же Mercurius (mercans, merx), означал истукана на могилах на путяхъ; в слав. Маро, Марко. Смысл слова раздвоился на граничный marque и marche, marge – поле, площадь, торговое место. В лат. margo приняло значение границы.] назывались пограничные места (лат. margo), где производился торг с соседним государством. С Грецией, или Фракией производился торг близ р. Истра или Дуная, против укрепления Констанции (άντικρι Κωνσταντίας φρουρίου), в месте, которое называлось также Μάργος, (по предп. при устье сербск. Моравы; но вернее, при Кюстенджи).
   Еще при Рао на этом торгу возникли раздоры между фраками (греками) и руссами (скифами) [252 - Приск употребляет название скифы вместо гунны; как и впоследствии, то и другое название употреблялось без различия вместо Русь.]; а за переметчиков невыдаваемых по договору, возгорелась война. Рао проник во Фракию и грозил уже Константинополю. Верховный совет Византии, по утверждению императора Феодосия, назначил послом воеводу консульскаго (именитого) достоинства Плинфа (Плавша, Планко) родом скифа (т. е. русса). Но Рао умер. Аттила наследовал престол и немедленно же прибыл с братом своим Владо в Маргу, чтоб продолжать начатую войну. Здесь встретили его вновь избранные советом послы: Плинф и Дионисий, родом фрак (грек), для обычнаго поздравления и заключения новых договоров.
   Аттила согласился на мир, и условия договора были следующие (в тексте нескольких слов или строк недостает).
   Всех скифских (гуннских, или гусских) перебежчиков, не исключая и тех, которые давно уже бежали, возвратить.
   За пленных римлян, которые ушли без выкупа, внести по 8 золотых с человека.
   Римляне, да не вступают в союз ни с одним народом, с которым гунны (т. е. киевляне, руссы) будут в неприязненных отношенияхъ.
   Народные торжества (πανήγυρις – то́ржество, то́ржище, в пограничных местах) исправлять римлянам и руссам на равных узаконенных правах и со взаимным обеспечением.
   Свято и нерушимо исполнять условие ежегодной дани в 700 фунтов золота, которые римляне обязались платить царям скифским, т. е. русским.
   До этого времени, замечает Приск, римляне платили только 350 фунтов золота.
   После этого договора император Феодосий назначил почетным послом к Аттиле сенатора, мужа высокаго достоинства, который отправился (обычным путем) морем и прибыл в г. Одиссу, где и стратиг Феодул выжидал также дальнейшего отправления.
   Станция руссов, при поездке, в Грецию, была при устьях Днепра, или в лимане днепровском, на острове, называемом греками Св. Ейферия [253 - Констан. Багрянор.]. Греческая же станция в V веке при поездке морем в Киев, была, как видно из описания Приска, в пограничном городе Одиссе (Όδησσος), который, по Арриану, лежал в 80 стадиях от острова Березани, а по Птоломею, на р. Axiacus (ныне Березань); следовательно, на месте Очакова.
   Все, помещающие столицу Аттилы в Венгрии, уклоняются от Одиссы Сарматской и ищут Оддиссу в Варне; но Приск говорит о пограничном городе, где по обычаю послы, уведомляя пограничных приставов о своем прибытии и цели посольства, ожидали царскаго разрешения переехать границу и продолжать путь в столичный город.
   В Х веке руссы, прибыв на греческую землю, обитали у Св. Мамы. Здесь доставлялось уже продовольствие посольству от греков. На том же основании и греческое посольство от Одиссы, а сухим путем от Дуная, поступало в распоряжение приставов назначаемых состоять при посольстве.
   Переметчики, или беглецы из Руси в Римскую империю, были всегда одной из главных причин войны. Это видно и из договоров Олега и Игоря, где также возврат ускоков челядинов и выкуп их составляет первую статью; причем необретение их в Греции, подтверждалось клятвой: «Аще ли необрящется, да на роту идут ваши хрестьяне, а русь (т. е. руссы, находящиеся в Греции) и не хрестьяне, по закону своему, и тогда взимают от вас цену свою, яко же уставлена есть преже: две наволоки за челядина».
   Нет сомнения, что в то время большая часть переметчиков состояла из челядинов, т. е. подвластных руси готов, или из лиц, обращавшихся в христианство. Это подтверждают и слова Иорнанда, что сыновья Аттилы начали войну, требуя возврата готов, беглецов из их подданства [254 - «Contigit ergo, ut Attilae filii contra Gothos, quasi desertores dominationis suae, velut fugatia mancipia requirentes venirent». Здесь дело касается до трех братьев-князей с родами: Велемира, Тодомира и Видимира, которые переселились в Паннонию.].
   Подобные же беглецы были причиною и возобновления войны между Аттилой и Феодосием. Посол Аттилы явился в Константинополь с требованием возврата беглецов, и для новаго договора и условий дани. Прочитав письмо, затронутый император отвечал, что переметчиков не отдаст; но готов прислать посольство, чтоб миролюбиво уладить на счет всех прочих требований. Получив этот ответ, Аттила вступил во владения греков. Феодосий думал мерить свои силы с новым царем Киянским; но сражение при Херронисе [255 - Переселив царство Аттилы с Днепра в Венгрию, историки должны были и бывшую войну в Херсонисе Таврическом перенести во Фракию к городу Херсонису, будто бы существовавшему на берегу Черного моря, где ныне Зейтун-бурну. Но отрывок β у Приска относится к войне, начатой при царе Рао, когда был взят г. Ратиария на Дунае и заключен мир в Марго; отрывок же γ относится к войне в Херсонисе (έν Χέρρονησω): потому что взятие Ratiаriа на Дунае возможно, но вслед за этим сражение при Херсонисе невозможно, хотя бы этот город и существовал когда-нибудь на месте нынешняго мыса Зейтун. Как в этот приморский угол Фракии, под южным скатом Балканов, так и во Фракийский Херсонис на Геллеспонте, Аттила не мог заходить без помощи своих историков. Следовательно, Аттила грозил грекам лишить их Херсониса Таврического точно так же, как впоследствии Владимир I.] решило дело, а новыми условиями мира были следующие.
   Переметчиков возвратить.
   Внести единовременно дани 6000 ф. золота.
   Ежегодно вносить по 2100 ф. золота.
   За греческих пленных платить выкуп по 12 золотых с каждого.
   Не давать убежища беглецам, подданным царя гуннов (т. е. киян, руссов).
   Сведения Приска дошли до нас в сокращении и выписках, которые сделаны были из посольских книг по приказанию Константина Багрянороднаго; и потому в образец полных договоров между греками и царями Руси Киевской, можно принять договоры Великих князей Олега, Игоря и Святослава. Эти договоры, как упоминается в них, были «обновление ветхого замирья» и «извещение от многих лет межи христианы и Русью бывшей любви».
   Единство условий и отношений между договорами V и X века, служат несомненною достоверностью уцелевших в летописи Нестора. Все условия сношений, встречи, приема послов, и угощений, описанные Приском, составляя исконный обычай Руси, нисколько неизменялись до XVIII столетия. В Аттиле виден со всеми оттенками царь и великий князь Русии. Нет сомнения, что и при нем была уже посольская изба и велись посольские книги. При Олеге договор изложен «Ивановым написанием на двою харатью»; при Аттиле, для сношсния с римлянами, был дьяк Констанций (Косто, Костан), родом из Галлии западной.
   В договоре В. к. Олега, о составе посольства сказано: «Посланнии от Ольга, Великаго князя рускаго и от всех иже суть под рукою ею светлых и великих князь и его великих бояр.»
   В договоре В. к. Игоря: «Послы и гостие [256 - Слово гость значило вообще чужого, чужестранца. «Hostis, apud majores nostros is dicebatur, quem nunc peregrinum dicimus». – «Gestes, в Копенгагенском городовом положении означало чужестранных купцов». – «Купцы, торгующие оптом, очень уважались в древние времена и употреблялись послами». Шлецер о Русск. летописи.] В. к. Игоря, и общии послы… посланнию от В. к. русскаго Игоря и от всех князей русских, и от всехъ людей Русские земли».
   Следовательно, в посольстве касающемся до торговых сношений, участвовали кроме посланных от Великаго князя, и выборные и понятые от других княжений и сословий купеческих, в числе которых были и христиане русские, и варяги (франки), носившие западные имена, и, по преимуществу, купцы разных торговых мест. Если к этому присоединить готов, которые mutuantur Hunnorum nomina еще при Иорнанде, то понятна будет причина стольких славяно-галло-готскиих имен в договорах X века.
   Выпишем предпочтительно для сравнения договор Игоря с греками, как более подробный и сохранившийся в списке Лаврентьевском [257 - Летоп. Нестора писанная мнихом Лаврентием, для В. к. Димитрия Константиновича; (1359–1362).] (XIV в.), в котором, по недостатку нескольких листов, недостает и списка договора Олегова [258 - Редакция этих договоров производилась в Византии и на греческом языке, что видно, как по смыслу текста, так и по употреблению γγ вместо ng; на пример Стеггиетонов, Иггивлад.].
   «В лето 945 [259 - По Нестору поход Игоря в Греции в 944; по Визант. лет. в 941; договор по Нестору совершен в 945; по Визант. же лет. следует в 942. Эго ничтожное различие времени между летописямн Руси и Греции не может наводить того сомнения на достоверность договоров, которое высказывает Шлецер, анатомически истязавший Нестора.] (по Виз. лет. след. в 942), присла Роман и Костянтин и Стефан слы к Игореви построити мира первого. Игорь же глагола с ними о мире. Посла Игорь муже своя к Роману, Роман же созва боляре и сановники, приведоша руские слы, и велеша глаголати, писати обоих речи на харатью, равно другаго совещанья, бывшаго при цари Романе, и Костянтине ц Стефане Христолюбивых владык».

   «Мы от рода Рускаго слы, и гостье.
   Посол Игорев:
   Ивор.

   Общие послы:
   Посол Святослава, сына Игорева:
   Вуефаст. (слав. Вуиосав, Воислав.)

   Посол Ольги княгини:
   Искусеви (искаж. название).

   Слуги [260 - В тексте ошибочно слуды, но в Радзив. рук. слугы.] и понятые (нетии – нятые) [261 - Племенники, родичи княжеские, нялись (брались) обыкновенно в заложники; отсюда нетий (нятый) принималось и в смысле племенник, племянник. В договоре же это слово значит понятой.] Игоревы:
   Глеб Владиславич.
   Конюший (Коничар) Преслава.
   Шигоберн Свен (Швед).

   Дружины Глебовы [262 - В тексге читали «сфандр жены»; но должно читать «сфан држины».]
   Прастень Тудурови.
   Либиар (Абиар), (Любой).
   Фастов (Фристов).
   Грим Свирьков.
   Прастень.
   Якун.

   Понятые Игоревы:
   Кары,
   Тудков (Студьков),
   Каршев,
   Турдов,
   Егриевлисков,
   Воиков,
   Истр (Острой),
   Аминодов,
   Прастень,
   Бернов,
   Явтяг,
   Гунарев,
   Шибрид (Siurit),
   Алдан,
   Колклеков,
   Стеггиетонов,
   Сфирка,
   Алвад,
   Гудов,
   Фудри (Фруди, Frotho),
   Тулдов,
   Мутор (Митар?),
   Утин.

   Купцы:
   Адунь (Ottonus),
   Адулб,
   Адольб (Adolfus),
   Иггивлад (Иngiald),
   Антивлад,
   Олеб (Глеб) собств. север. Olofus,
   Фрутан (Frothonus),
   Гомол,
   Куци (Казце),
   Емиг (Елиг),
   Туровид,
   Фустен (Прастень),
   Брано,
   Руальд (славян. Раовлад),
   Гунастр,
   Фрастен (Прастень),
   Ингельд (Ingiald),
   Турберн (Тогbiern),
   Моно,
   Руальд,
   Свен (Swen),
   Стир (или Свенстир),
   Алдан (Олдя),
   Тилей (Тилена, Итилина),
   Пубьксар,
   Вузелев (Воислав),
   Санко (Сиенко, Сенислав),
   Борич (Боро, Борой, Боричь, Борись).

   «Послании от Игоря, Великого князя Рускаго, и от всякоя княжья (княженья) и от всех людии Руские земля. И от тех заповедано обновити ветхии мир, ненавидящаго добра и враждолюбца дьявола [263 - Редакция греческая.] разорити, от мног лет [264 - Подразум. существующую.] утвердити любовь межю греки и Русью. И великии князь наш Игорь, и боляря [265 - Болярин – произн. серб. и булг.] его и людье всей Рустии, послаша ны к Роману и Костянтину [266 - Слав. Kocmo, Костан; откуда с вставкой n римское и потом греческое Constantius, Constantinus. В лат. наречии после со и ко вставлялся всегда n или m, на пр. союз – coitio, conjicio; сословие – consilium; заключение, соключение – conclusio; соиманье – communio; сомутить (смутить) – commuto; спарить, сопарить – compar, comparatio; сопасти – compasco; совертет, свертет – converto и т. д.] и к Стефану к великим царем, гречьским, створити любовь с самеми цари, со всем болярьством, и со всеми людьми гречьскими на вся лета, дондеже сияет солнце и весь мир стоит. И иже помыслит от страны Руские разрушити таку любовь, и елико их крещенье прияли суть, да приимут месть от Бога Вседержителя, осужденье на погибель в весь век, в будущий; и елико их есть не хрещено, да не имут помощи от Бога, ни от Перуна, да не оущитятся щиты своими, и да посечени будут мечи своими, от стрел и от иного оружья своего, и да будут раби в весь век, в будущий».
   «А великии князь Рускии и боляре его да посылают в Греки к великим царем гречьским корабли, елико хотят, со слы и с гостьми, якоже им оуставлено есть: ношаху сли печати злати, а гостье сребрени. Ныне же оуведел есть (решил) князь наш посылати грамоту ко царству вашему. Иже посылаеми бывают от них сли и гостье, да приносить грамоту, пишуче сице: яко послах корабль селько (столько-то). И от тех да оувемы и мы (греки), юже с миром приходит; аще без грамоты придут и преданы будут нам, да держим и храним, дондеже взвестим князю вашему; аще ли руку не дадят и противятся, да оубьени будут, да не изищется смерть их от князя вашего; аще ли оубежавше, в Русь придут, мы напишем ко князю вашему, яко им любо, тако створять».
   Далее продолжаем, для ясности некоторых мест, современным языком.
   «Если придут руссы (в Царьград) без товаров, то не взымают месячины (т. е. обычнаго содержания, следующего гостям). Да повелит князь послам своим и приходящим сюда руссам, чтоб не делали беспорядков в селах и в стране нашей: да останавливаются все приезжающие (в Царьград) у св. Мамы, где, по составленному списку имен их, получат послы снедное, а гости месячное: во-первых, (послы) [267 - Т.е. ежедневный обычный отпуск с хлебенного великокняжескаго двора пищи.] от города Киева, а потом от Чернигова, Переяславля и других городов. Да входят в город (Царьград) одними (указанными) воротами, с царевым мужем (приставом), без оружья, не более 50 человек, и купив что нужно, немедленно удаляются. И муж царства нашего наблюдает, чтоб кто-нибудь из руссов или греков, не покривил (не обманул), и оправляет».
   «Входящие в город руссы не имеют права покупать паволок (парчи, тканей шелковых) свыше 50 золотых; (1) купленные же паволоки показываются приставу, для приложения печати. Отъезжающие отсюда (из Царьграда) руссы, получают от нас, ежели нужно, брашно на путь, и в случае потребности ладьи, по прежним условиям, и да возвращаются благополучно в страну свою, и да не имеют права зимовать у св. Мамы».
   «Если бежит подданный (челядин) из Руси, и за ним придут в страну царствия нашего, и от св. Мамы [268 - Подворья руссов в Греции.]; то если найдется, да возьмут его; а если не найдется, то да идут ваши христиане Руси [269 - Русские христиане.] по вере их, и некрещеные по закону своему; и тогда взыскивают с нас установленную цену, как и прежде, по 2 паволоки за челядина. А если кто от людей царства нашего, или из града нашего, или из других городов, бежит челядин наш к вам, похитив что-нибудь; да возвратят его, и если (не) сохранится похищенное, то да взыщут за него два золотых. Если же кто из руссов похитит что от людей царства вашего, то будет строго наказан; а за похищенное заплатит вдвое. Если тоже сделает грек, то таким же образом будет наказан. Если русин украдет что у греков, или грек у Руси, то кроме возврата уплатит и цену покраденнаго; а если покраденное уже продано, то заплатит вдвое, и наказан будет по закону греческому или по уставу и закону русскому».
   «Если подвластных нам пленных христиан приведут из Руси, то за юношу и добрую девицу уплатят выкупу 10 золотых и 8 золотых; за пожилаго человека или ребенка 5 золотых. Если случатся пленники, работающие у греков, то руссы выкупают их по 10 золотых. Ежели же пленный куплен уже греком, то по крестной клятве получает за него ту цену, которую заплатил.»

   «А о Корсунской стороне, сколько есть городов (крепостей) в той части, для сбора дани, великий князь Русский да воюет на тех странах; если которая страна будет непокорна вам и если великий князь Русский будет просить у нас войска, то дадим сколько будет нужно [270 - Текст следующий, по искажению не имеющий смысла: «А о Корсунской стране, елико же есть городов на тои части, да не имать волости князь Русскии да воюет на тех странах, и та страна да не имать волости князь Русскии».Во-первых, князь Русский, без титула «великий» в договорах не пишется; во-вторых, Корсунская страна составляла общие выгоды для Руси и для Греции. Руссы владели страной, имели города (крепости), для содержания в зависимости козар и черных булгар, населявших страну; а греки имели по южной стороне торговые города. Следовательно, в отношении руссов, в договоре идет речь о дани, обыкновенно собираемой войной (см. поход Игоря в деревляны, в дань), и о помощи со стороны греков.Таким образом, вмесго: «Да не имать волости князь Русскии» должно читать: «Дани имать великии князь Русскии». Что Великий князь по договору ограждал греческiе города от набегов вольницы, то это видно из условия ниже, где в тексте также слово великий изменено в велим.]. И о том, ежели руссы встретят греческий корабль (кубару – κουμβαρίον) севшим на мель где-либо (около их берегов), то да не преобидят его. Если же кто возьмет с него (с корабля) что, или поработит человека, или убьет, то будет повинен закону русскому и греческому. Если Русь встретит в устье днепровском корсунян, ловящих рыбу, то да не делают им никакого зла; и да не имеют права (руссы) зимовать в устье Днепра Белобережи, ни у св. Елевферия; но когда настанет осень, да идут в домы своя в Русь [271 - Белобережье, в устье р. Белобережи, впадающей в лиман днепровский. Здесь был греческий город Одесса, которого название кажется изменилось в Очаков, по р. Аксиаке.]. В отношении же черных болгар, которые приходят воевать в страну Корсунскую, то великий [272 - В некоторых списках вместо «великому кн. Русскому» – «велим князю Русскому»; но это грубая явная описка.] князь Русский да не пущает их наносит вред стране той. Если греки (корсуняне), состоящие под властью царства нашего, сделают какое-нибудь преступление, то да не имеет права казнить их; но они примут наказанье по делам их, по повеленью царства нашего. Если убьет христианин русина или русин христианина, то ближние убиенного, задержав убийцу, да убьют его. Если же убийца убежит, то ближние убиенного да возьмут именье его, если оно есть, а если нет, то да ищут убийцу покуда найдется, и да убьют его. Если русин гречина, или гречин русина ударит мечем, копьем, палицей или оружьем, то за грех заплатит 5 литр серебра, по закону русскому [273 - В договоре Олега то же самое.]; а если неимовит (ничего не имеет) то заплатит сколько может и возьмут у него и носильную одежду в цену; а по присяге по своей вере, в том что ничего более не имеет, да отпустится».
   «Если царство наше пожелает иметь от вас в помощь против неприятелей войско, то напишем к великому князю вашему, и да пришлет нам по желанию нашему, да увидят все иные страны, какою любовью соединены греки с русью».
   «Мы же по совещании все сие написали на двух хартиях; одна хартия останется у царства нашего, а другая да доставится к В. к. Русскому Игорю и к людям его, и да принимая харатью, идут на присягу хранить истину, как по нашему совещанию написали мы сию харатью, на которой подпись имен наших».
   «Мы же все, сколько нас есть христиан, клялись церковию Св. Илии (Киевской) в соборной церкви (Константинопольской) и предлежащим честным крестом крестом и сею хартией, хранить все, что написано в ней, и нисколько ни в чем не отступать. А ежели преступит оную страны нашей, князь ли, или кто иной, крещеный и не крещеный, да не имут помощи от Бога, и да будет раб в весь век, в будущий, и да заклан будет своим оружьем. А не крещеная Русь полагают щиты свои и обнаженные мечи свои, и обручия свои и прочее оружие, да клянутся о всем, что написано в хартии сей, хранить от Игоря и от всех бояр, и от всех людей страны Русской в прочая лета и во ину (выну – во все времена). Если же кто из князей и людей Русских, христиан и не христиан, преступит то, что писано в хартии сей, да будет достоин смерти от своего оружия, и да будет клят от Бога и от Перуна, как преступивший клятву. И да будет добро, и да хранит великий князь сию правую любовь, да не рушится доколе солнце сияет и весь мир стоит, в нынешния веки и в будущие».
   «Посланнии же сли Игорем, приидоша к Игореви со слы гречьскими, поведаша вся речи царя Романа. Игорь же призва слы гречьские, рече им: глаголите, что вы казал царь? И реша сли цареви: се посла ны царь, рад есть миру, хощет мир имети со князем Русским и любве: твои сли водили суть царе наши роте, и нас послаша роте водить тебе и муж твоих».
   По вступлению и заключению видно, что договор был изложен в Константинополе; что русские послы водили императоров греческих и чинов его к присяге в соборном, Константанопольском храме, а греческие послы водили к присяге Игоря и мужей его – христиан в киевском храме св. Илии, а славян язычников на холме Перуна.
   Здесь повторяем, что понятые и выборные посольства состояли почти всегда из дружин руссов-франков, и купцов готов, как народа искони промышленного и опытного в условиях торговых отношений. Договоры с Византией искони писались на греческом языке, составлялись иноземцами и переводились на латинский язык, который, по всему вероятию при Аттиле был языком посольских сношений. Не удивительно, что и все славянские имена искажались по формам латинским, галльским и готскиим.
   Договор В. к. Святослава, (который называл греков ремесленниками и советовал им, если не ходят платить дани, переселяться из Европы, им не принадлежащей, в Азию) [274 - Лев Дьякон. Кн. IV, гл. 10.], заключен был в Доростоле (Деревстре, Дересте) «равно другаго совещанья бывшаго при Святославе велицем князи Рустем, и при Свенальде; писан при Фефеле (Феофиле) Синкеле, к Ивану, нарицаемому Цемьскию, царю Гречьскому».
   Если бы до нас дошли не выписки из Приска, а посольские книги веденные им, то мы бы увидели в них те же статьи и те же обряды договоров Русских великих князей IV и V века с греками, какие и изложены в сохранившихся договорах IX и X века.
   В договоре Аттилы первое условие о беглых, и в договоре Игоря так же: «Аще ускочит челядин из Руси, по него ж придут от страны царства нашего и от св. Мамы… и аще необрящется, взимают от вас цену свою яко же уставлена есть преже, две поволоце за челядина».
   По договору Аттилы каждый пленный при выкупе ценился в 8 золотых. По договору у Олега цена возросла до 20; по договору же Игоря уменьшилась опять на 10 и на 8.
   Сравнив договоры греков с русью V и X века, обратимся к описанию византийскаго посольства к Аттиле и повторим что греки с исконных до позднейших времен, не называли русь русью; но заменяли это название то скифами, то гуннами.
   Во время войны В. к. Святослава с Цимисхием, руссы также не иначе слывут, как скифами, или гуннами. Лев Дьякон пишет: «Как скоро скифы (сей народ называется также гуннами) переправились чрез Истр, то полководец Лев не в силах был, с малым своим отрядом, противостать бесчисленному их множеству».
   Кого понимали греки под именем скифов, лучше всего видно из Нестора при его исчислении славянских народов Руси: «И суть грады их и до сего дни, и зовяхусь от грек Великая Скуфь», а от гот, прибавим, Svythiod hin mikla, т. е. Suava, Suevia, Suavonia, или Russia magna [275 - Suyþicd есть сокращение Suava þiuda, или Slavathiuda; þiod значит gens, populus, universitas; по Cod. Arg. þiuda – regio, царство; след. Suavathiuda – Славянское царство. Suavi, Slavi. Sclavi = Sklavi; по произношенiю буквы s как sc, sch, sk – Schuavi? Skuavi, Skuafi, (как Suavaland = Svafaland, переходит в греческое Σκυoι).].

Глава VII
Посольство императора Феодосия II к царю Аттиле в 447 году

   Мир, заключенный в Херсонисе нарушен. – Аттила поднимает Великую Скуфь на Грецию. – Имп. Феодосий покоряется новым условиям. – Замысел убить Аттилу. – Путь посольства из Византии в столицу Аттилы. – Прокладка направления пути и расстояний переездов посольства объясняет внесенное в историю ни с чем не сообразное положение, что столица Аттилы была на равнине Тейса. – Столица Аттилы – Киев. – Прибытие в столицу и описание дворца. – Встреча Аттилы хором дев, обычной у руссов славой, хлебом и солью. – Описание двора Аттилы и поднесение даров царице. – Беседа послов о могуществе Аттилы. – Послы приглашаются к обеду в столовую избу. Кубок во здравие; размещение в столовой царя с его сыновьями, вельмож и посольства. – Отличные яства, подаваемые на серебряных блюдах; питья в золотых и серебряных кубках. – Увеселения после стола, когда подали свечники: певцы, шут и арлекинады пестрого (шарка) Мурина. – Совещания в Посольской избе и ответные письма. Обычный второй обед в столовой у царя на отпуск послов

   Мир, заключенный после войны в Херсонисе, недолго продолжался; Феодосий затруднялся исполнить договор: империя вела войну в Азии и в Африке, казна истощилась. Тщетно возобновляя свои требования, Аттила поднялся к Дунаю. Нет сомнения, что поход его совершался на тех же искони неизменных условияхъ, как и описанные Нестором походы на Грецию великих князей Олега, Игоря, Святослава, Владимира Великаго и Ярослава, и та же Великая Скуфь поднималась с ним на Грецию.
   «Олег совокупи множество варяг (франков), словен (новгородских), чуди, кривичей (литвы), мери, древлян, радимичей, вятичей, полян, север (сербов), хорватов (карпатских), дулебов (далмать), тиверцов (тывровцов) и си вси звахусь от грек Великая Скуфь. С ними со всеми пойде Олег на конех и на кораблех, и бе числом корабль 2000 прииде к Царюграду».
   2000 кораблей было какое-то исторически условное число у скифов, то есть руссов. По Аммиану, в половине III столетия на 2000 кораблях, и без сомнения также с сухопутным войском, скифы прошли грозой по набережным Мизии, Фракии, и проникли в Эпир и Фессалию [276 - Amm. Marc. XXXI.]. В 774 году те же скифы, в союзе с, улгарами [277 - Чрез Булгарию шли сухопутные войска.], поднялись на Византию, также в числе 2000 hусских лодий (Ψoυσια χελανδια).
   Точно таким же образом В. к. Игорь, во второй поход, «совокупи вой многи: варяги, русь, поляны, словены, кривичи, тиверцы и печенеги ная (нанял) и тали (заложников) у них поя, и пойде на греки в лодьях и на конех, хотя мстити себе» [278 - Вольное козачество, комоньство; сироматство или Сербадия (Сарматия) Задонская, с VII столет. была уже под влиянiем иудейства и магометанства. Готское преобладание рушено Святославом; но с этого времени водворилось могущество магометан. Название печенеги кажется, образовалось из беяз-ногэ – белых, или великих ногаев. Это древняя козачъя орда (уряд), азиатскiе сарматы.].
   Точно таким же образом, подвигнув в 447 году всю Великую Скуфь на Грецию, и покорив города по Дунаю, область Сирмию [279 - Semberia, Sumbria, Subria – Сербия.], Ниссу (Нишаву) и Сардику (Софию, Триадицу), Аттила заставил преклониться пред собой Феодосия и послал к нему для совершения договора Годичана (‘Eδεиων), одного из своих знаменитейших воевод, и Ореста, урожденца Паннонии, с письмом, заключавшим следующия условия мира.
   Невозвращенных еще переметчиков немедленно возвратить.
   Римляне (греки) очистят, под опасением возобновления войны, все покоренные оружием царя Аттилы земли, простирающиеся по течению Истра от областей Пеонии (Паннонии) по протяжению областей Фракийских, в длину, и на [280 - Лат. форма Hedecon, Hedeco. Годо, Годеч, Годичан; но Годеч (Годович) составляло родовое, или фамильное прозвание. Известный истории Odoacr, пo Мальхию (Exc. E. Malchi Historia) есть Όδοαχος, собственно (без готского окончания на – r) Godeoc, т. е. Годеч. В произношении романском придых. буква g часто исчезает; напр. Odofred вместо Godofrede.Годеч (‘Еδεнων); отец Годеча (Odoacr) был князь (Rex) Лужицкий (Heruli), Турицкий (Turcilingi) и Стурицкий (Steuer Scyri); вообще же владетель руссов (Rugii) Рации, или Расции между Альпами и Дунаем (Vindelicia).] дней пути (200 версть) в ширину [281 - Мы полагаем, что вместо «Noβών τών Фραнíων» надо читать «Noμώv τών Фραнíων». Это пространство и заключает в себе всю нынешнюю Сербию и Булгарию, по хребет Гима (Балканы).].
   Бывшее издревле торжище на берегу дунайском, перенесется на новую границу, в Ниссу.
   Впредь послы от императора к царю Аттиле должны быть не из разночинцев, но знаменитые мужи по роду и консульского сана.
   Самолюбие Феодосия до того было затронуто, что он решился на предложение своего любимца евнуха Хрисафия, подкупить посла на убийство Аттилы. Переводчик Вигила (Вико, Викул) был орудием замысла. Годичан, осматривая показываемые ему дворцы императорские [282 - Почести, оказываемые послам Олега, могут пояснить и почет послам Аттилы: «Царь же Леон почти послы русские дарами, златом и паволоками и фофудьями (φoυφoύδoτoς – кафтан; при Аттиле σηριнoϊς έσэήμoσo) и пристави к ним мужи свои показати им церковную красоту и палаты златые, a в них сущее богатство, злата много и паволоки и каменье, и страсти Господни, и венец и гвоздие и хламиду багряную, и мощи святых, учаще я к вере своей и показующе им истинную веру, и тако отпусти я в свою землю с честию великою».], дивился и восхвалял великолепие и богатство их. Хрисафий думал воспользоваться этим изумлением, и дал ему понять, что подобное же богатство и почести ожидают и его, если только он оставит Скифию и пожелает быть римлянином. «Насколько непозволительно слуге чуждаго мне господина делать подобное предложение, настолько же преступно принимать его», – отвечал Годичан.
   Этот ответ не отклонил злодейских надежд на него. Ему предложили в задаток всех обещаний сто фунтов золота. Но, изведав цель замысла убить Аттилу, Годичан, в свою очередь, замыслил явно обличить виновников пред Аттилой.
   Притворясь соблазненным, алчущим золота и византийской роскоши, он уклонился однако же, от задатка и обещал свои услуги не прежде как по исполнении возложенной на него обязанности посла [283 - Послы Олега и Игоря также совершали договоры в Константинополе, и возвращались в Киев с посольством греческим для окончательного утверждения: «Послы ж Игоревы приидоша к Игорю с послы грецкими и поведаша вся речи царя Романа. Игорь же призва послы грецкия… И рекоша послы: «Се посла ны царь, рад есть миру, и хочет мир имети ко князю Русскому и любовь, и ко прочим князем. И твои послы водили суть царя нашего роте, и нас послаша водити тебе роте и муж твоих».].
   Феодосий назначил чрезвычайным послом к Аттиле вельможу Максимина, при котором находился и Приск Ритор для ведения посольских книг. Между прочим, он поручил сказать Аттиле, в отношении требования о назначении послами к нему первейших сановников империи, что этого не бывало ни при его предках (αύτοϋπρογόνων), ни при иных царяхъ скифской династии; тем более, что послания препровождались всегда чрез воина или гонца (άνγελιαφοράν) [284 - Доставляющий послание.].
   Обратим особенное внимание на путь следования посольства. Описание его заключает в себе настолько определенности, насколько нужно, чтоб понять, что этот путь никаким образом не мог пролегать от Дуная к мнимой столице гуннов в Венгрии, по равнине реки Тиши (Tissa, Teiss); но сообразно указанию времени переезда и переправы чрез три болышие судоходные реки, имел направление именно к Киеву (Hunugard, Koenugard), исконной столице Hunnorum reges и предков Аттилы.
//-- Путь посольства --//
   Посольство Феодосия отправилось из Константинополя вместе с возвращающимся посольством Аттилы, и после 13-дневного пути прибыло в Сардику, нынешнюю Софию, или Триадицу.
   До Софии, по обычному туземному счету часами [285 - Час заключает в себе 5 верст.], около 100 часов езды, или около 500 верст; следовательно, дневной переезд составлял 8 часов, или 40 верст [286 - Переезд в 40 верст в сутки был всегда средней мерой пути посольств. Например, Олеарий, из Нарвы в Новгород (в то время 40 нем. миль, или 280 верст) приехал в 5-й день, что составит 56 верст в сутки. Выехав из Нарвы 7 марта, прибыл в Москву 28 марта; т. е. в 26 дней он проехал 120 немецких миль, или 840 верст, – круглым числом по 40 верст в сутки. «От Шамахи до Дербента, – пишет он, – обыкновенно считают 40 нем. миль, или 6 суток езды». След., переезд в сутки – 46 верст.].
   Второй переезд от Софии до г. Нишавы (Naissa, Нисса), заключал около 34 часов, или 170 верст.
   Третий переезд от Нишавы до переправы на Дунае. Место переправы не показано; но местность и пути не переменились; и потому не трудно исследовать, какое направление от Нишавы взяло посольство:
   – От Нишавы, лежащей на р. Нишаве, близ впадения ее в Марош (древ. Margus), только два пути к Дунаю. Первый вдоль по р. Мирошу, к переправе при бывшем городе Margus, где было торжище, известное Приску и о котором, без сомнения, он бы упомянул. Другой путь чрез отрасль гор Чернверхъ, на р. Тимок (большой и малой), и по долине этой реки к Дунаю, на переправу Трояна, или, поворотив чрез хребет Вратаницу (Wratanitza Planina) к Видину.
   По переправе через Дунай, где стояли уже бесчисленные суда Аттилы, готовые в случае возобновления войны переправлять его войска на правый берег, посольство совершило:
   Первый переезд от Дуная, по дороге к стану Аттилы – 70 стадий, или около 15 верст.
   Здесь послы были остановлены с тем, чтоб уведомить Аттилу об их прибытии. К вечеру они получили приказание ехать к нему. На другой же день со светом, они отправились и прибыли в стан государя, к 9 часам (от восхождения солнца), и, следовательно, ехали около 8 часов и совершили 40 верст.
   Таким образом, по нашей прокладке, стан Аттилы находился в 65 верстах от переправы, на высотах при Краеве, в Малой Валахии; соответственно же мнению ищущих мнимый Etzelburg [287 - Сказочное название, данное столице Аттилы в Nibelungenlied – град Аттилы.] на равнине Тиши, между Дунаем и Карпатами, стану Аттилы следовало быть при р. Темешъ, впадающей в Тишу. От этих двух точек мы и будем прокладывать дальнейший путь посольства.
   По прибытии в стан, Годичан открыл царю замысл византийскаго двора посягнуть на его жизнь. Гневный Аттила вместо допущения к себе послов, приказал сказать им, что цель посольства ему уже известна, и чтоб они немедленно же ехали назад.
   Изумленное посольство собралось уже в обратный путь; но Аттила переменил решение, прислал сановника Косто (Σκοττα) за послом. Войдя в шатер, огражденный царской охранной стражей, Максимин приблизился к Аттиле, сидевшему на деревянных креслах [288 - Один раз Приск употребилслово Δίφρος – кресло, а в другой Фρόνos – трон.], бил челом, вручил царские грамоты, и, приветствуя от имени императора, пожелал ему и всему царскому семейству здравия и благоденствия.
   «Ваши желания, вам же на голову, – отвечал Аттила, и потом, обратясь к переводчику, сказал: – Условия мира давно решены, но не исполнены: беглецы возвращены не все; как же осмелилось явиться ко мне посольство до исполнения договора?»
   Вигила отвечал, что в империи не осталось ни одного беглаго из скифскаго народа, ибо все они уже выданы.
   Аттила вспыхнул.
   «За эту дерзкую ложь следовало бы тебя казнить; но я уважаю права посольства», – грозно произнес он и велел писцам своим подать список беглых, которые находились еще в империи, и читать вслухъ.
   По прочтении списка, Аттила приказал Вигиле немедленно же ехать обратно в Константинополь, Вместе с ним отправлен был к Феодосию Ислав (“Ήςλα, “Ειςλαν – Изяслав).
   «По отезде Вигилы, – пишет Приск, – мы пробыли на месте один день, а в следующий отправились за Аттилою к северу страны. Совершив продолжительный путь вместе с варварами [289 - «Haud longum viae spatium cum batbaris progressi, alio iter vertimus».], мы, по распоряжению скифов, наших проводников (приставов), своротили на другую дорогу; между тем как Аттила остановился в каком-то городе, для совершения брака с дочерью Эски [290 - Вообще по сказаниям, Аттила имел двух жен: Эрку, т. е. Иерку, или Юрицу, дочь русскаго князя Остроя (Osantrix), и, по смерти ее, дочь князя Гойко Нивелунгского (Nivelung). Имя первой супруги в различных сказанияхъ различно только по произношению: Erka, Herka, Herkia, Helka, Κερκα. Нет сомнения, что имя упоминаемое Приском Έσκα есть описка вместо Έρκα.] (“Έσκαμ); хотя имел уже многих жен, по закону скифскому, допускающему многоженство».
   Долгий путь посольства вместе с Аттилой должен же был продолжаться несколько суток. Положим общий путь до Бузео, откуда Аттила едет по дороге на Яссы, а посольство по направлению на переправу чрез р. Прут при Фальчи. Переезд в 6 суток составит около 53 часов, или 265 верст.
   Отсюда посольство продолжало путь дорогой ровной (гладкой, однообразной), пролегающей по степи [291 - «Έν πεδίω κειμένην; степь – ó κάμτoς, πεδίον.»], и переправлялось чрез судоходные реки, из которых после Дуная величайшия (μέγισται) Δρήκων [292 - В другом месте реку Δρήκων Приск называет Δρέγκων, и эта река была в Скифии: «Οτι οί άμφι τòν ‘Ανατόλισν καί Nόμον τòν «Iστρον περαιωςέντες άχρις τοϋ Δρέγκωνος λεγομένου ποταμοϋ ες τήν Σκυςικήν διέβησαν. т. е. Анатолий и Ном, переправясь чрез Дунай, проникли уже в Скифию, до так называемой реки Дренконы». – Скифия в понятияхъ греков ограничивалась Карпатскими горами.], Τίγας и Τιφήσας.
   Если прокладывать путь посольства от переправы чрез Дунай при Margos (нын. Семендрия) в глубину Венгрии, то главная река Тиша (Teiss) остается в стороне, влево. Следуя от стана Аттилы, положим при р. Темешъ, Приск заметил бы на пути реки Марош и Кереш, почтил бы их названием судоходных рек; но никак не назвал бы их великими реками. После переправы чрез последнюю реку, т. е. чрез Кереш (Köros) остается до Токая не более 30 часов езды; но, по Приску, после переправы чрез три великие реки путь еще далек; а главное, этот путь идет не в горы, не в соседство богатых каменоломен и дубовых вековых лесов, в которых столица Аттилы так нуждалась [293 - У Иорнанда слова Приска о посольстве изменены следующим образом: «Вот что пишет Приск, посланный к Аттиле Феодосием: «Переправясь чрез большие реки: Tysiam, Tibisiamque et Driccam, мы прибыли к тому месту, где некогда Видикула (Vidicula), храбрейший из готов, поражен был сарматской палицей (Sarmatum dolo occubuit). Отсюда недалеко уже было до веси (vicus) – столицы Аттилы; я говорю веси; но эта весь уподоблялась обширнейшему городу».Имя Видикулы явно вставлено Иорнандом. Он упоминает еще о Видикуле при описании, что благорожденные скифы (по Иорн. приписано готам) назывались Zarabos Tereos (Сорабск. Русь) и Pileatos (косоносными, косатыми, козарами). Они жили сперва при Азовском море (т. е. там, где жили древние кимвры (сербы); а потом при р. Борисфен, которую жители называют Danubius, (вероятно Дон). У них были песни о богатырях, в числе которых был и Видикула.].
   Основываясь на этих соображениях, мы продолжаем прокладывать путь посольства по долам Валахии, Бессарабии и далее на север, чрез многие судоходные реки и между ними чрез три большие реки, которых древние русские названия искажены без сомнения и самим Приском, и его переписчиками, а в дополнение изменены и перетасованы издателями Иорнанда, в уверенности что этим рекам следует течь по Венгрии.
   Прокладка всех рек, впадающих в Дунай и Черное море, описанных древними географами, начиная с Геродота, по распросам, наобум, должна быть переисследована и исполнена вновь по своду древних упоминаний, по соображению местностей, и часто двояких и трояких названий одной и той же реки. Геродот, например, высчитывая скифские реки, упоминает о реке Днепре по народому названию и произношению Няпру [294 - Точно так же, как Нястру – Днестр] – Νάπαοις, не зная сам, что это та же река, которую по городу Борисфену (Березани) называли Борисфеном.
   Геродот знал только одну реку, вытекающую из недр Карпат (в Венгрии) и впадающую в Дунай. Эту реку он называет Μάρος. Ясно, что это Марош, стекающаяся с Тишей. Без сомнения в древности Тиша, или Тисса, по слиянию с рекою Марош, носила при впадении в Дунай это последнее название. После реки Марош Геродот исчисляет реки, текущие из Карпат по Валахии [295 - Упоминая, что они текут в Дунай из горы Αΐμος.]:
   Алутпа, или Алта (Άτλας), Арджис (Αύρας). За этой следует у него (к востоку) Tίβισς, по Приску Tιφήσας, а по Иорнанду Tibiscus. Яломица впадает в рукав Дуная, и ее не видно едущему по Дунаю; следовательно, Tibiscus есть Серет.
   Приск судил о величине рек по обширности их долин; и потому три великие реки, которые посольство, отделясь от Аттилы в Валахии, проезжало по пути к Киеву, были Серет (Τίβισις), Прут (Δρήκoν) и Днестр (Τύρης) (Герод.), или Τίρας, по описке Τίγας.
   «Эти реки, – пишет Приск, – переезжали мы на лодьях, или на плотах (паромах). Во время пути снабжали нас всем продовольствием; но вместо пшеничного хлеба отпускали нам ячменный, а вместо вина – мед. Сопровождавшие нас служители получали хлеб и напиток из ячменя, называемый квас (κάμος)» [296 - Многие принимали это слово за кумыс, не зная того, что кумыс делается не из ячменя, а из кобыльего молока и составляет перебродившийся пьяный напиток. Слово кумыс у черкесов гымза, значит также квашенье, броженье, и по значению слов гамизати (серб.), гимзит (русск.) – бродить, сближаются с словом квас.].
   Сравнивая все условия следования этого посольства, с посольствами к русским царям в позднейшие времена, можно видеть как исконны и неизменны были русские обычаи во всех подробностях, до самого преобразования в западные формы. Приближаясь к границе, посольство извещало о прибытии своем пограничного воеводу, который, собрав подробные сведения о звании посла и количестве его свиты, отправлял к государю гонца и ожидал разрешения на дозволение посольству вступить в границы и продолжать путь. Пограничный воевода передавал послов воеводам городов, лежащих на пути. Назначаемые от места до места пристава доставляли посольству царское жалованье, то есть продовольствие, приобретая все необходимое покупкою от местных жителей. «Русский двор», – пишет Герберштейн, посол императора Максимилиана, в 1516 году, – имеет свои особенные обычаи, которым следует при продовольствии или угощении посольств других держав. Приставы подробно знают, сколько выдавать каждому лицу, по званию его, хлеба, напитков, мяса, рыбы, соли, масла и иных мелочей».
   В XVI столетии посольству выдавались калачи, а из напитков меды: княжие, обарные и патошные.
   «Совершив долговременный [297 - «Mακραν δέ άνύσανες όδό»; μακρος – long, grand, loin, qui dure longtems.] путь, – продолжает Приск, – мы (однажды) склоняющемуся дню к вечеру, раскинули свои палатки близ озера, которое снабжало жителей пребрежного селения годною для питья водой».
   Мы прокладываем этот долговременный путь чрез три большие реки – Сереть, Прут и Днестр – от Бузео до Балты. Это разстояние составит около 72 часов, или 360 верст, требующих 9 дней езды.
   Для переправы через все возможные реки по Венгрии, в направлении к северу, положив долговременный путь только с 5 сутов (40 часов, или 200 верст), очутимся уже около Дебречина. Это расстояние мы и примем к сведению.
   В отношении ночлегов в палатках упомянем следующее: еще в XVI столетии посольства, едущия в Россию, почти во все время пути становали в палатках близ селений.
   «Многие посланники, в числе коих фон Ульфельд, проехав от границы до самой Москвы, однажды только останавливался в доме; во все же прочее время принужден был со всею свитою ночевать или в палатках, или под открытым небом [298 - «Опыт повеств. о древностяхъ русских», г. Успенскаго. Ч. 2, с. 140.]».
   «Во время ночи, – продолжает Приск, – настала ужасная гроза, сорвала палатку нашу, разметала вещи и унесла в озеро. Перепуганные, мы разбежались искать спасения от дождя, и в темноте, подавая друг другу голос, добрались до селения. На этот крик скифы выбежали из хижин с зажженным камышем [299 - Καλαμος значит солома, камыш, тростник. В Херсонской и Подольской губерниях камыш по преимуществу заменяет дрова.], который они употребляют для разведения огня. На вопросы их, что такое случилось, проводники наши, объяснили им причину тревоги, и они радушно пригласили нас войдти к себе, и разложили огонь, чтоб мы просушились и согрелись».
   «Владетельница селения, одна из жен Владо (Вλήδα), прислала для угощения нас кушанья, которые принесли очень миловидные женщины. Это у скифов составляет изъявление почести. Мы поблагодарили их за принесенные нам блюда кушанья, и уклонились от их собеседования».
   «На другой день, оседлав и заложив лошадей в повозки, посольство отправилось к владетельнице селения поклониться, поблагодарить за угощение и поднести ей в дар три серебяных кубка, несколько кож краснаго сафьяна, индейского перца, фиников и других различных овощей [300 - «Oт грек паволоки, и злато, и вина, и овощи разноличные» Нестор.], которых в этой стране нет, и которые варварами очень ценятся. Откланявшись ей, мы отправились в дорогу далее».
   «После семи дней пути проводники остановили посольство в одном месте, объявив, что оно должно переждать проезда Аттилы и следовать за ним».
   Если положим, что по миновании трех великих рек, буря и одна из жен Владо, брата Аттилы, угостили послов где-нибудь около Дебречина, или даже на р. Эр, – спрашивается: куда прокладывать семь дней пути, т. е. около 280 верст, за этой рекой? До Токая остается не более 100 верст; а за Токаем и прямо на север, и вправо, и влево, утесистия и лесистия клещни Карпатов, о которых Приск сказал бы хоть слово. 180 верст некуда девать; а между тем путь еще не кончен, столица Аттилы еще впереди.,
   «Здесь (т. е. в городе или месте, в котором приостановлено посольство), встретились мы, – пишет Приск, – с послами Западной империи, ехавшими к Аттиле и также остановленными: с комитом Ромулом, примутом-префектом Норики, и военачалником Романом. С ними был и Констанций, котораго Эций отправил к Аттиле для письмоводства…»
   По этой встрече с послами, ехавшими из Рима, должно заключить, что дорога из Рима в столицу Аттилы сходилась где нибудь с дорогой из Константинополя (чрез Ниссу), по которой ехало посольство Феодосия, сходилась за несколько дней пути до столицы, и на этом продолжении пути предстояло еще переправляться через несколько рек.
   Предлагаем всем ищущим столицу Аттилы в Венгрии, проложить примерно эту точку соединения дорог на карте.
   «Переждав проезд Аттилы, мы все отправились вслед за ним. Переправясь через несколько рек, мы наконец прибыли в обширное место [301 - Κώμη-bourg, vicus – Весь. Польское слово mjasto в этом случае более соответствует, сходствуя с румынским тырг (торговое место). Греки названию πόλις придавали значение места, обнесенного каменными стенами.], где находился дворец Аттилы, великолепию котораго, как говорили, не было нигде подобных. Этот дворец был построен из брусьев и досок превосходно обтесанных, и обнесен деревянною стеною, составляющею не защиту, а украшение [302 - Иорнанд, почерпая из Приска же описание столицы Аттилы и дворца его, сообщает об оных следующее: «Я назвал столицу Аттилы весью (vicus); но эта весь уподоблялась величайшему городу. Дворец был деревянный, построевный из брусьев, столь гладко прилаженных и лоснящихся, что с трудом можно было рассмотреть соединение их между собою. Тут были обширные столовые палаты, портики (крыльца) великолепно расположенные; дворцовая же площадь (area curtis), обнесенная оградой, столь была пространна, что одна ее обширность обличала царскую обитель».]».
   «Близ царскаго дворца был дом Ониглса, с такою же оградой, но не изукрашенной подобно дворцу башнями. В довольно значительном расстоянии от ограды находилась баня, которую Ониглс, после царя богатейший и могущественнейший между скифами [303 - Первый из вельмож приближенных; следовательно, царский конюший. Обыкновенно это звание заменяет собственное имя, и потому, очень легко может быть, что Όνηγήσιος, с придыханием на о, образовалось если не из Ианишич, то из этого звания.], построил из камня, привезеннаго из Пеонии; ибо у варваров, населяющих эту часть страны, нет ни камня, ни дерев (строительных); почему они лес и все строительные материалы употребляют привозные из других мест. Зодчим при постройке бани был пленный уроженец Сирмии».
   Сведем теперь путь посольства и разстояния по направлению к Киеву.

* NB. Аттила мог свернуть в Торговище (Терговиште), или даже отправиться чрез горы в Трансильванию; но общее расстояние последних двух переездов остается то же.

Проложим эти же переезды от переправы при Марге, к северу по Венгрии, сократив неопределенные Приском расстояния до крайности.

   Из этих 655 верст отбросим 155, на сокращение дневного пути до 30 верст [304 - Приведем еще пример посольских переездов в сутки: в 1474 году переезды венецианского посла А. Кантарини были следующие: из Ленчиц выехал 14 апреля в Люблин, прибыл 19-го, совершив в 6 дней 250 верст, с лишком по 41 верст в сутки; из Люблина выехал 20 апреля, прибыл в Луцк 23 апреля, совершив 200 верст в 4 дня, т. е. по 50 верст в сутки; 25 апреля выехали из Луцка, 1 мая прибыл в Киев, проехав 350 верст в 7 дней, что составит 50 верст в сутки.], останется 500 верст; положим их от переправы через Дунай на север по Венгрии, – столица Аттилы придется на самой вершине Карпат.
   Кажется, все это осязательно уже убеждает, что столица Аттилы, Hunnorum regis, Kuenkuneg, т. е. Киянскаго князя; была не в недрах, а вне Карпат, именно там, где ее находят изложенные нами предания.
   Слова Приска, что в той части Скифии, где была эта столица, нет ни камней, ни дерев, удобных для зданий, и что для построения бани камень привезен был из Пеонии, окончательно противоречат напрасному труду искать столицу на равнине Тейса, в соседстве каменоломен Мишколоча (Miskolz) и сплавки по р. Бордичу 30-саженного соснового леса и 15-саженных дубов, аршин пять в обхвате. Киев же, напротив, действительно нуждался в привозных строительных материалах, которые могли привозиться туда водой и из Пеонии, и из Паннонии, столь же удобно, как из Херсона «четыре кони медяны», из Греции громады мрамора, употреблявшагося на гробницы князей [305 - «Тело В. к. Ярослава в 1054 году положено было в церкви Св. Софии, в раце мраморяне».] и неизвестно откуда гранит на ограды и бани: «Сей бо Ефрем (епископ Переяславский) заложи бо (в 1089 г.) церковь на воротех св. Феодора и св. Андрея у ворот а город камен и строение банное каменно» [306 - Не забудем при этом громадных гранитных баб.].
   Г. Венелин, смотревший на историю не чужими глазами, не поверхностно, сознает во всех обычаях так называемых гуннов исконные обычаи руссов; и это так очевидно – в приеме послов, в предварительных переговорах их с боярами посольской избы, в допущении бить челом и подносить поминки царю и потом царице [307 - У Приска, название жены Аттилы Церка, без сомнения не собственное имя, а ЦρЦА [над ρ стоит титло].], в приглашении их на обед в столовую избу, в обычае поднесения царской чаши кравчими, и вообще в обрядах угощения, – что XVII век от V века разнится только подробностями в описаниях.
   «Когда Аттила, возвращаясь из похода, подъезжал к столице, его встретил хор дев, под длинными белыми покрывалами, и сверх того под пологами, которые несли женщины. Хор дев пел ему славу.
   Под пологами шло навстречу Аттиле, вероятно, царское семейство. Встреча хором дев и воспевание славы князьям были обычны на Руси. Вспомним песнь Игорю Святославичу. Певец его описывает, какою песнью встречали русских князей старого времени:

     Тяжко ти голове кроме пленю,
     Зло ти телу кроме головы,
     Русской земли без князя великаго
     Солнце светится на небесе,
     Князь великий в Русской земли.
     Девицы поют на Дунаи,
     Вьются голоси чрез море до Кыева,
     Князь едет к Сборичеву [308 - Сборичев, где была заводь кораблей.].
     Страны ради, гради весели,
     Певше песнь старому князю
     И потом молодым…

   При проезде Аттилы мимо дома перваго своего вельможи Онигиса [309 - Ианишич (?).], жена боярина, сопровождаемая многочисленной прислугой, вышла навстречу с чарой вина, хлебом и солью, которые поднесены были на серебряном блюде. Этот обычай, – говорит Приск, – считается у скифов зна́ком высокаго уважения. Царь испил чашу, вкусил хлеба и соли и поехал во дворец. Посольство же, по приказанию его, осталось в доме Онигиса; сама хозяйка угощала его обедом, на котором присутствовало все семейство и родные вельможи. После стола посольство отправилось в шатры, раскинутые близ дворца.
   На другой день Приск был послан Максимином к Онигису для вручения ему подарков и для осведомления, где и когда назначены будут совещания; но ворота были еще заперты.
   «Прохаживаясь около дома, – пишет Приск, – вдруг поразило меня эллинское приветствие: χαίρε – «здравствуй!», произнесенное проходившим мимо человеком, котораго, судя по одежде, я почел за варвара. Меня удивило, что скифский воин говорит по-эллински. Составляя дружину из разных варварских языков, они перенимают друг у друга гуннский, готскиий, и, по частому сношению с римлянами, авзонский (итальянский) языки. Эллинский же язык слышится здесь только между пленными, взятыми во Фракии или с приморья Иллирии; но их тотчас узнаешь между скифами по рубищу и печальной наружности. Поклонившийся же мне казался скифом, живущим в полном довольствии и роскоши. Он был в богатой, щегольской одежде, его волосы были острижены в кружок. Оказалось, однако же, что это был грек, взятый в плен в Мизии и потом водворившийся между скифами…»
   На следующий день, после совещаний с Онигисом, посольство отправилось во дворец и было представлено царице (Сегса), от которой Аттила имел трех сыновей. Старший из них Данчич (Dengisich, Denzices) управлял козарами и прочими народами, населяющими земли скифские при Черном море.
   «Внутри двора находилось много зданий; одни были изукрашены резной тесовой работой, другия изящно устроены из гладких брусьев, связанных между собой и образующих венцы [310 - Ряды бревен или балок, образующих здания, называются венцами; в этом смысле, вероятно, по обяснению скифов, употребляет Приск οι κύκλοι, деревянные башни, шестиугольные, восьмиугольные, сплачивались из брусьев пазами вгладь.], которые воздымались на соразмерную высоту. Тут жила супруга Аттилы. Встреченный стоявшими в дверях варварами, я вошел и застал ее восседающею на мягком ложе. Пол был устлан коврами, множество женщин стояло вокруг царицы; а девушки сидели против нее на полу [311 - Этот обычай долго длился на Руси; следы его по сию пору не совсем исчезли.] и вышивали разноцветными узорами покрывала, которые употребляются у них как украшения сверх одежд. Поклонясь царице, я поднес дары и вышел».
   Древний русский царский двор разделялся на дворцы, или малые дворы, составлявшие отдельные помещения лиц семейства царского с полным составом принадлежащих им дворян и хозяйственных заведений. Приск описывает дворец царицы и вообще двор Аттилы как дубовое великолепие варваров, не стоющее внимания в сравнении с дворцами Византии. Но из его описания видно исконное русское зодчество киевских деревянных дворцов, с вышками, теремами, кровлями в виде глав и преузорочными украшениями резным кружевом. Это зодчество наследовала и Москва: дворец Коломенский был последним его образцом.
   Приск намеревался осмотреть и все прочие здания двора Аттилы; но толпа народа, копившаяся около крыльца и ожидавшая выхода царскаго, обратила на себя его внимание. Аттила вышел в сопровождении Онигиса. Все, кто только имел до него просьбу, приближались и получали от него решение.
   Возвратясь во дворец, Аттила принимал прибывших к нему послов из разных стран.
   Разговор Приска с послами Рима дает понятие о могуществе Аттилы, которого страшился весь известный в то время мир.
   «Ромул (посланник Рима), человек бывший во многих посольствах и приобретший большую опытность, говорит, что счастье и могущество Аттилы до того велики, что увлекаясь ими, он уже не терпит ни малейших противоречий, как бы они справедливы ни были. Никто из царствовавших до сих пор в Скифии и других государствах, продолжает Ромул, не произвел столько великих дел и в такое короткое время, как Аттила. Его владычество простирается на острова, находящиеся на Океане, и не только народы всей Скифии, но и римляне данники его. Не довольствуясь и этим, он намерен распространить свою державу завоеванием Персии. Мидия недалеко от Скифии, гуннам уже известна дорога туда: уже они ходили по ней, когда у них свирепствовал голод. Римляне заняты были другой войной и не могли воспрепятствовать им. В то время Васой и Красой [312 - Βασίχ καì Kουρσìχ – Bazic(um) et Cursic(um). Соответственные сербские имена Васоje, Kpacojе; по произношенiю же латинскому имени Bazic, или Bazich, соответствует Божо, Богой, Богич, Божич, Бойца.], происходящие от рода царей Скифских, предводительствуя многочиеленным войском, проникли в Мидию. Это те самые, которые впоследствии приезжали послами в Рим для заключения союза. По разсказам их, миновав в тот поход степи, и переправясь чрез озеро (Меотиду), они перешли чрез горы (Кавказские) и в пятнадцать дней достигли Мидии. Собравшееся многочисленное войско персов принудило их возвратиться в свою страну по другой дороге (мимо Баку на Каспийском море).
   «Таким образом, – продолжал Ромул, – Аттиле не трудно покорить мидов, парфов и персов. Военная сила его так велика, что никто против нее не устоит. Мы молим Бога, чтоб Аттила обратил оружие свое на персов».
   «Но я боюсь, – заметил Константиол, – что покорив мидов, парфов и персов, Аттила возвратится назад владыкой Рима, откажется от достоинства стратига, которым почтили его римляне, и велит величать себя кесарем. Он уже сказал один раз в гневе своем: «Полководцы вашего кесаря рабы его; а мои полководцы такие же цари, как и ваш Кесарь. Во знамение побед, Бог дал мне (в наследие) священный меч Арея. [313 - Меч Арея, в северных мифах меч Сигурда Гуннского, которым он поразил змея, жившего в скале, по русским преданиям Змея Горыныча. Мы уже обясняли что Sigurd, Sjurb – то же, что кимврский (сербский) Дзюрдзе.]» «Этот меч уважается скифскими царями, как посвященный богу войны. В древние времена он исчез, но ныне обретен снова туром».
   Обратимся теперь к угощению послов в столовой избе Аттилы.
   «В назначенное время, вместе с послами Западной Римской империи, мы предстали Аттиле при входе в столовую. Здесь кравчие, по обычаю страны, поднесли нам кубки, чтоб и мы пред трапезой совершили молитву во здравие [314 - По древнему русскому обычаю: «Пить чашу великаго государя».]. Испив чашу, мы пошли на назначенные места к столу. Седалища были расположены у стен по обе стороны палаты. Посредине (за особенным столом), сидел Аттила в креслах; позади его, на возвышении в несколько ступеней, было место царское, под пологом из разноцветных тканей, подобно употребляющемуся над брачными ложами у римлян и эллинов».
   «Первостепенные места были за столом по правую сторону царя; мы же сидели с левой стороны. Выше нас сидел Борич [315 - Βερίχ, Beric – Борич, Борис, Борой.], знатнейший из скифов. Онигис сидел на седалище по правую сторону царскаго места; напротив его – два сына Аттилы. Однако же старейший сидел рядом с ним, в некотором расстоянии [316 - «На том столе, за которым сидел государь, по обе его стороны было порожнего места настолько, насколько он мог достать руками. Ежели братья его не в отлучке, то старший из них сидит по правую, а меньший по левую руку». Герберштейн.], но на возвышении, склонив почтительный взор перед отцом».
   После описания заздравнаго пития, Приск продолжает: «Отличные яства подавались всем на серебряных блюдах; но перед Аттилою поставлено было мясное. Он был умерен во всем. Гостям подносились золотые и серебряные кубки, а его чаша была деревянная.
   Одежда его была также не нарядна и не отличалась ничем от прочих, кроме простоты. Ни висящий при боку меч, ни тесьмы варварской обуви, ни конная сбруя, не были украшены золотом, каменьями, или какими-нибудь драгоценностями, как у всех прочих присутствовавших скифов».

   Пир Аттилы.
   Справа изображен византийский дипломат и историк Приск

   «С наступлением вечера, когда зажжены были свечники, явились два певца и начали прославлять подвиги Аттилы. Все гости обратили на них внимание. Одним нравилось пение, другие одушевлялись, припоминая воспеваемия битвы; старцы же, изнуренные бременем лет и смирившиеся уже духом, проливали слезы. После певцов выступил на поприще шут, и разными выходками произвел всеобщийм смех».
   «В заключение появился Харя Мурин (Ζέρκων ò Μουρούσιος) [317 - Ζέρκων – без сомненiй сepбc. шара, шароц, шарак – пестрый, серый; след. пестрый шут – Арлекин.]. Странный по наружности и одежде, по голосу и телодвижениям, он смешивал в речах своих романский, гуннский и готскиий языки, и уморил всех со смеху».
   Г. Гизо очень справедливо заметил, что этот Мурин был ничто иное, как арлекин. Приск не понял арлекинады и принял жалобы Мурина, разлученного с своей голубушкой (Columbina) за истинное событие.
   Во время этих представлений только Аттила не обращал на них внимания; с улыбкой довольствия смотрел он на стоявшаго подле него младшаго сына, называемаго Ирном [318 - Ήρνάς в другом месте Ήρνάχ. В квидах соотв. Erp, Erpr, в серб. Иерко, Иеро – Яро, Ярень, Юрий.], и ласково трепал его по щеке».
   На следующий день послы отправились к Онигису просить об отпуске в возвратный путь.
   «Онигис держал совет с прочими сановниками, и сочинял письма от имени Аттилы к императору. При нем были писцы, и в числе их Рустиций, родом из Верхней Мизии. Он был взят в плен, но по отличным способностям употреблен Аттилою для сочинения писем».
   Между тем царица поручила дворецкому своему Адамию (Άδάμείς) угостить послов обедом. «Мы пришли к нему вместе с некоторыми скифами, удостоены были благосклонного и радушного приема и угощены вкусными яствами. Все присутствовавшие на обеде, по обычаю скифскаго приветствия, привставая, подносили нам наполненные чаши, обнимая и целуя нас поочередно».
   На другой же день после этого у Аттилы был отпускной [319 - Послы обыкновенно обедали у царя в столовой избе два раза: в первый раз по представлении своих грамот, а во второй раз на отпуске, после чего выдавались им ответные грамоты.] обед для послов. В этот раз подле царя за столом сидел не старший сын его, а Воибор (Ώηβαρσιος, Oebarsius, Oebar), дядя его по отцу.
   По прошествии трех дней посольство, одаренное Аттилой, отправилось обратно. С ним поехал Борич, знаменитый вельможа, обладавший большими имениями в Скифии и бывавший уже послом в Константинополе.
   Изложив вкратце отрывки из записей Приска, поясняющих бытие Киевской Руси в V веке, обратим внимание на Русь Испании и Мавритании, или так называемое Вандальское царство, и заключим очерком победы, одержанной Аттилой над соединенными силами римлян и визиготов. Первым проницательным взглядом на Каталаунскую битву история обязана г. Венелину.

Глава VIII
Каталунская битва

   По смерти имп. Феодосия вступает на престол византийский Марциан. Аттила отправляет к новому императору посольство об утверждении существовавших договоров. – Марциан, пользуясь разрывом Аттилы с Западной империей в защиту Руси Испанской (вандал), медлит утверждением договоров. – Обзор основания так называемаго Вандальскаго царства в Испании и Африке. – Эрик, по Иор. Berug, полководец Фродо III, покоряет Вандалию (земли между Рейном и Одером). Войсковые сословия славян (русь, под именами вандал, алан, свевов, бургундов и франков) переходят в Галлию в 406 и 407 году. – Через два года вандалы, свевы и аланы вступают победоносно в Испанию, очищают оную от римлян, основывают воеводства Галицкое и Лужицкое, и великокняжение Вандальское, или собственно Русь. – Слабый Рим, в ограду себе от славян, водворяет визиготов в Аквитании. – Колебание готов между римлянами и славянами Испании. – Феодорик Визиготскиий сближается родственными союзами с русскими князьями; выдает дочь за сына В. к. Гейзерика. – Замысел невестки отравить Гейзерика. Он отправляет ее с бесчестием к отцу. – Оскорбленный Феодорик заключает союз с римлянами против Гейзерика. – Аттила идет на помощь Гейзерику. С ним поднимается Русь – волынь, лужичи, туричи, франки и бургунды в числе 500 тысяч. – Взятие всех пограничных римских крепостей по Рейну. – Римские войска сосредоточиваются, ждут визиготов; но тщетно: Феодорик не намерен вмешиваться в дела римлян с Аттилой. – Посланный сенатор Мечилий успевает убедить его действовать общими силами против общаго врага. – Мнимая победа при Орлеане. – Аттила сосредоточивает свои силы на полях Каталаунских. – Усовершенствованные красноречивым пером иорнандовские сведения о том, как Аттила беспокойно провел ночь перед сражением и как гадал, Тьерри пополняет беснованием шамана. – Построение к бою полков русских. – Построение войск римских и визиготскиих. – По обычаю русскому, Аттила первый бросил копье в неприятеля. Дружина ринулась в бой; союзная рать римлян и визиготов раздвоена на полы; Феодорик убит. Римляне изчезают. Наступает ночь. Аттила становится станом на костях неприятельских; Форисмонд, сын Феодорика, ищет своих готов; Эций, полководец римлян, ищет своих римлян. – Проведя бессонную ночь на стороже от варваров, наутро Эций и Форисмонд предоставляют решать победу будущему историку готов, и отправляются: Форисмонд в Аквитанию, а Эций неизвестно куда. – Совершив тризну по убитым и решив дела в Галлии, Аттила идет наказывать Рим; но в преддверии Италии, Папа Леон и посольство имп. Валентиниана являются в стан его с повинной головой и просьбой о пощаде

   Когда Римская империя обратилась в двуглавую, два близнеца не могли одинаково благоденствовать; близнец фракийский был ближе к сердцу матери, близнецу Италии суждено было изчахнуть. Римское оружие не страшно было уже славянам: они прочно оградились от Рима и Византии Рейном и Дунаем, и только при нарушении договоров вели наступательную войну. В это время, как мы видели, развилась на севере Германии, чуждая всему организму Европы сила, переносящаяся с места на место как зараза. Этой силой был соблазнительный для условий гражданской жизни деизм.
   В IV веке, говорит Венелин [320 - Древн. и нын. булгары в отношении к россиянам. М. 1829, с. 186.]: «Готы утвердили было над славянами свое владычество, и кто знает, куда они распространили бы свою власть, если бы им не воспрепятствовали гунны».
   «В исходе века почти вся Русь была уже освобождена; руссы преследовали готов до самаго Дуная, и принудили их искать убежища в пределах империи. Дация, со времен Траяна отнятая у Руси, ей возвратилась» [321 - Там же. С. 214.].
   «В Аттиле древняя Русь дождалась человека необыкновенного ума, отличного политика, искусного игрока обстоятельствами, который привел внутренние ее силы в движение. Римляне предвидели опасность, которую не было средств отвратить иначе, как коварным посягательством на жизнь Аттилы. Для этого средства нашлись при византийском дворе пресмыкающиеся души; но злодейство не удалось».
   В 450 году Феодосий II скончался, оставив после себя одну дочь. Сестра его Пульхерия, приняв кормило правления, должна была избрать в соправление себе мужа, и выбор пал на Марциана, одного из воевод, который во время войны против вандал (руссов) африканских, взят был в плен Гейзериком, но освобожден на условии не воевать против вандал.
   Аттила, получив известие о перемене, произшедшей в византийском правительстве, отправил в Константинополь посла с требованием возобновить договоры; но в то же самое время Аттила обявил и разрыв с Западной империей, в защиту вандал [322 - Там были из известных истории областей: Галицкая, Словенская (Suevi). Известный переход свевов Винделикии, или Вандалии Римской, между Альпами и Рейном, в Галлию и потом в Испанию, без сомнения есть поход князей Винделикии, на освобождение родичей в Галлии и Испании. Отсюда, по правительственной области Vindelicia, прозвались руссы-славяне Испании вандалами.] (руссов) Испании, которых Рим, общими силами с готами аквитанскими, намерен был истребить, пользуясь походом Гейзерика со всеми силами в Африку для покорения Мавритании.
   Марциан также намерен был воспользоваться этим разъединением сил русских и медлил утверждать договоры Феодосия с Аттилой, и даже обещал помощь Западному императору Валентиниану III против Аттилы.
   Разсмотрим предварительно, насколько возможно понять из смуты преданий, начало Вандальскаго (Славянскаго) царства в Испании и Африке.
   Исконные племена (исключая древней колонизации иберов, или гебров), населявшия Галлию и Испанию, принадлежат к тем же племенам, которые составляли во всей Европе первый, коренной слой населения. Сначала они, может быть, были под некоторым влиянием финикийских и эллинских промышленных колонизаций по набережным; но существенно независимость исторгнута у них оружием Рима. Под постоянной стражей легионов они не могли благоденствовать: в течении шестисот лет не сроднились с римлянами, и в 409 году по Р. Х. встретили славянскую русь (вандал, алан и свевов) с радостным, родственным чувством.

   Расселение племен свевов, аланов и вандалов в Испании

   Из древней истории Балтийской Дации, или Дании, заключавшейся в острове Зеланде, мы знаем, что славянские земли при р. Эльбе и по набережью Балтийского моря, прозванные готами Вандалией, были покорены злодейским образом Фродо III. По Иорнанду, этот покоритель вандалов назывался Геберик (Berig). Но окончательным покорением Вандалии и присоединением к Дании, Фродо III [323 - По Торфею все Фродо составляют одно и то же лицо.] обязан воеводе Эрику, и нет сомнения, что в предании, дошедшем до Иорнанда, имена Berig и Rerik заменены одно другим. По сказанию Иорнанда, вандалы и аланы удалились от насилия Геберика в Галлио, а потом в Испанию: «Там, – говорит он, – припоминали они все зло, которое, по разсказам отцов их, причинил им готскиий король Геберик, изгнав из родной земли» [324 - «Adhuc memores ex relatione majorum suorum, quid dudum Geberich rex Gothorum genti suae praestitisset incommodi, vel quomodo eos virtute suo partio expulisset». Iorn. XXXI.].
   Оставившие за Рейном родную землю свою, вандалы и свевы вступили в Галлию под предводительством Радогостя (Radagast); по сказанию истории, римляне, при помощи готов, разбили Радогостя и взяли его в плен. Это было в 406 году.
   Но «в 407 году бургунды и франки последовали за вандалами, свевами и аланами в Галлию и там водворились». [325 - Etudes Hist. Chateaubriand.]
   Хотя, по одним сведениям, вандал и свевов немедленно же разбили наголову и истребили бы совершенно, если б к ним не пришли на помощь аланы; но зато, по другим сведениям, они успели восстановить древнюю землю родичей, известных под именем венетов, и не прежде как через два или три года отправились освобождать и Испанию от ига римскаго [326 - «Dans les Gaules les provinces Armoricaines (области Поморянские) se forment en républiques fédératives. Les Alains, les Vandales et les Suèves entrent en Espagne» (409. 28. Sept).].
   Ущелья Пиринеев не помогли римлянам задержать славянскую русь. Годеч [327 - Gonderic; Gunderich; по Прокопию Цесарийскому, Испанию покорил Годигискл; Gonderic же (Gontharis) и Гизерик сыновья Годигискла.] с своими вандалами, или вендами, какой-то Respendial, а по другим Atax, с аланами, а Яромир [328 - Hermeric, Hermiar.] со славянами (Suevi), перебрались чрез горы, прошли победоносно вдоль и поперек полуострова, и «не только не встретили в жителях сопротивления и враждебных чувств к себе, но напротив, варваров встречали повсюду с распростертыми обятиями, как избавителей от тяжкаго ига римлян» [329 - Hist. d’Esp. par Paquis et Dochez.].
   Очистив Испанию от войск римских, и загнав их в Таррагонию, покорители разделили ее на три области: на Галицкую, по р. Тур (Durius); на Лужицкую – между р. Тур и Тугой (Tagus), и, по названию римлян, на Вандалию (Vandalicia), которой жители были Silingi (словенцы) и которая составляла, без сомнения, собственно Русь, удельную великокняжескую область.
   «Мир уже начинал приносить плоды свои, и жители, казалось, предпочитали новую судьбу свою, постоянному и холодно-обдуманному игу римлян; но новый поток варваров, выходцев с востока, нахлынул на них». [330 - Hist. d’Esp.]
   Эти новые варвары, выходцы с востока, были визиготы, вызванные Римом на свою голову. Император Гонорий в 411 году уступив им во владение Аквитанию, обещал пожаловать даже и Испанию, если только они умно помогут ему выжить оттуда вандал.
   Здраво обдуманная цель Гонория состояла в том, чтоб враждебные между собой варвары, славяне и готы, загрызли друг друга насмерть; заботу же похоронить их и торжественно отпраздновать победу над врагами Рима, он брал на себя.
   Это предначертание вполне бы удалось, если бы новые владетели Аквитании решились на дело без глубокой обдуманности и не употребив, прежде оружие, орудия более тонкие, острые и более верные. Прошло года четыре; Валлий, конунг готов, все еще был в затруднении, с кем выгоднее держать дружбу: с римлянами или с вандалами. Не зная, которая сторона была лучше, он решился с народом своим бежать от той и другой в Африку и основать там новую Готию. Это было уже предположением Аларика. Посадив всехъ визиготов на корабли, Валлий пустился по океану; но, к несчастью, буря прибила его корабли обратно к берегам Аквитании. По воле Одена надо было оставаться в Европе и снова обдумывать, с кем вести дружбу, с римлянами или с вандалами.
   Прошли два года – последовало решение. Валлий произнес к своему войску следующую речь: «Непобедимые готы, куда бы ни пожелали вы направить свои стопы, от далекаго севера до краин юга, повсюду вы пробивали себе дорогу оружием; ничто не останавливало вашего торжественнаго шествия: ни пространство, ни климат, ни горы, ни реки, ни дикие звери, ни даже многочисленные и храбрые народы. Но вот в каком положении мы теперь: вандалы, аланы и свевы осмеливаются нападать на нас с тыла, тогда как римляне угрожают нам спереди. От вас, храбрые воины, зависит теперь решать, на кого из них подымать оружие. В победе вашей я уверен; но стоит ли терять время на сражение с трусами римлянами: не лучше ли избрать врага достойного вас?»
   После этой речи можно было ожидать, что Валлий пошлет послов к странам Вандальским, глаголя «хощу на вы идти»; но напротив, прошел год и даже два в употреблении вместо оружия более надежных средств. Эти средства, вероятно, удались; потому что между славянскими владетелями Испании завязались несогласия, и как говорит история Испании: «Валлий, прежде чем вести явную войну против германов, поселившихся в Испании, употребил хитрость: тайно схватил одного из князей вандальских, по имени Fredibal [331 - Предивой, Превлад?] и послал его к императору Гонорию как пленного, взятаго с бою на поле победы. Рим восплескал. Решено было Гонория почтить триумфом. Подобно победоносцу во времена славы Рима, он вступил в него при торжественных возглашенияхъ побед над свевами, над силингами, над аланами и вандалами. Имя полководца Валлия также озарилось славой героя.
   Между тем визиготы «утомясь быть римским орудием для покорения и истребления германских племен в Испании», заменили меч плугом и занялись мудрыми постановлениями и заботами о возделывании данной им земли.
   В продолжении нескольких лет, Испания, обладаемая вандалами, была спокойна: в руках Рима оставалась только Таррагонская область; границей были горы по правому берегу р. Эбро. Но отказаться от надежды изгнать варваров из Испании было постыдно, и римляне выжидали удобнаго времени.
   По смерти Валлия, в конунги визиготов избран был Феодорик [332 - Theodoricus, Theodores, Theodoredus.], который славился мужеством и силой.
   Здесь следует заметить, что римляне и греки часто давали имена предводителям варваров наобум, преобразовывая их по-своему, смешивая царей с полководцами и относя события и к живым, и к мертвым. По сказанию Прокопия Кесарийскаго, Испанию покорил не Годорик [333 - У славян старшие сыновья носили по преимуществу родовые имена. Так, например, происходящие от родоначальника Годо, прозывались Годовичи. В готском языке придавалась обыкновенно в конце собственных имен буква r: Годо – Godar; отсюда изменение вместо Годович – Годорич; со вставкой же буквы «N» – Gontharius, Gondoric.], а Годигисл [334 - Окончания – giscl, – gisl, – gaise должно полагать, заменяют слав. гость.]. Годорик и Гейзерик были его сыновья. Годорик мог и при отце начальствовать войском. Но, по Прокопию, впавший при дворе в немилость Вонифатий, римский правитель Африканских областей [335 - Отсюда у историков является договор между Вонифатием, Годориком и Гейзериком разделить между собою африканские владения на три части.], приглашает Годорика и Гейзерика завоевать Мавританию. Нет сомнения, что это призвание было не что иное, как клевета завистника и врага его Эция. Из всего же этого следует, что покорение Африки начал Годорик.
   Во время этого-то отсутствия главных славянских сил, римляне заключили условие с Феодориком Визиготским, чтоб он напал на северные области Испании, между тем как Comes Aslurius, Maurocellus и Castinus, будут действовать на юге. Отрезанная область славян, Галиция, должна была покориться и признать себя данницею Рима. Silingi дрались насмерть. Алане держались, покуда Годорик, возвратясь из Африки, не разгромил силы римские. В Хиспале [336 - Hispalis – Севилья.] однако же, Годорик «daemone correptus interiit». Его подвиг докончил Гейзерик: загнал римлян за горы, в Таррагонию, изгнал визиготов из Галиции, и вслед за этим, отправился с 80 000 войска в Мавританию, разбил Вонифатия, и основал там могущественное государство.
   Иорнанд описывает Гейзерика [337 - По виз. ист. ΔινΖιριχος и ΔίνγιΖιλ.] следующим образом: «Он был среднего роста и хромал от падения с лошади. Глубокий в своих предначертаниях, говорил мало, ненавидел роскошь, грозный в гневе, страстный к приобретению, прозорливейшей в сношениях с народами, он предусмотрительно умел бросать где нужно семена раздора и тушить ненависть. Таковым он вступил, по просьбе Вонифатия, в Африку, где, как говорят, приняв по изволению божескому власть, долго царствовал и перед смертию собрал вокруг себя своих сыновей и положил совет между ними: жить в мире и любви, наследовать царство по ряду и череду старейшему». [338 - Подобное завещание сыновьям было в обычае у русских князей: «Ярослав наряди сыны своя рек им: «Се аз отхожу света сего, сынове мои; имейте к собе любовь, понеже вы есте братья единаго отца и матери; да аще будете в любви межи собою, Бог будет в вас, и покорит противные под вы, и будете мирно живуще. Аще будете ненавистно живуще, в прях которающесь, то погинете сами и погубите землю отец своих и дед своих, иже налезоша трудом своим великим; но пребывайте мирно, брат брата послушающе. Се же поручаю в себе место стол сыну своему и брату вашему Изяславу Киев; сего послушайте, яко послушаете мене, да и той вы будет в мене место».]
   Истощенный Рим продолжал пытать время от времени, нельзя ли вырвать Испанию из рук славян; но все попытки были тщетны, тем более, что надо было защищать Галлию от притязаний Феодорика Визиготского, который, имея шесть сыновей и двух дочерей, считал необходимым, при таком огромном семействе, распространить свои владения, если не вправо, так влево.
   Оружие не брало ни в ту, ни в другую сторону; а между тем на руках две дочери-невесты; надо было подумать о выгодных союзах. В дряхлом Риме нечего было и искать достойных женихов; и потому Феодорик обратил внимание на Испанию, где было столько русских князей и царевичей. Какими путями совершилось сватовство, неизвестно; но одна дочь Феодорика вышла замуж за князя Галиции, а другая – за Онориха (Унериха, Гунерика), т. е. Яна, сына Гейзерика – великого князя, господаря, или жупана Испанской и Африканской Руси. В подробности семейных отношений Гейзерика история не входила; известно только, что прекрасная невестка имела намерение его отравить; и что он, по русскому обычаю, наложил печать преступления на лице ее – вырвал ноздри, окорнал уши, и отправил к отцу [339 - «Naribus abscissis, truncatisque auribus, patri suo ad Gallias remiserat». Jarn.].
   Оскорбленный Феодорик решился мстить. Первым его делом было изъявить преданность свою императору Валентиниану и снискать дружбу римского полководца Эция, который два раза наказал его за покушения распространить свои владения за счет римлян, пользуясь смутами в империи после смерти Гонория.
   Должно упомянуть, что в то же самое время Хладой [340 - Chlodio, Chlogio, Cloio. Слав. Хладо.], воевода франков, живших по Неккеру между Рейном и Дунаем, внезапно умер. Эций успел посеять раздор между его сыновьями и вопреки прав Хладигоя [341 - Chodebaud; он принужден был искать убежища при дворе Аттилы.] на наследство, способствовал взойти на престол младшему брату Мировою, приверженцу римлян, тем более, что Хладивой держался родственной русской стороны.
   Этот верный союз с воеводой франков давал Риму новые надежные силы, и Феодорику легко было склонить Валентиниана на новый опыт исхитить Испанию из рук Гейзерика. К заключенному союзу присоединился двор византийский и смело отказал Аттиле возобновлять договоры на постыдных условияхъ Феодосия II.
   Гейзерик, предвидя трудную борьбу, уведомил Аттилу о поднимающейся грозе на западную Русь. Аттила махнул рукой на отказ Византии, и пошел навстречу грозе со своей восточной Русью; но предварительно написал к императору Валентиниану, чтоб он не мешался в расправу его с визиготами, как беглецами из подданства руссов; а к Феодорику – чтоб он не надеялся на союз с римлянами против славян Испании и Африки. Феодорик задумался и готов был, как увидим ниже, вложить меч в ножны, вопреки Иорнанду, который дал иной толк посольствам Аттилы.
   Сидоний, епископ Арнвернский в Галлии, современник Аттилы, пишет, что за ним последовали Rugii, то есть русь, Geloni – волынь, Geruli – лужичи, и Turingi – туричи. У Рейна присоединились франки и бурщиды [342 - Водворившиеся в 373 году на пространстве в Бургундии венды (вер. бардовские же Bardungi) с набережных Балтийского моря.]; соседи аллеманов, живших по озеру Леману [343 - По Сервию, писавшему в V веке, Allemani жили при оз. Лемане.] в Савойи, где собирались в свою очередь римские войска.
   7 апреля 451 года войска Аттилы в числе 500 000 переправились несколькими путями через Рейн, и все пограничные крепости римлян мгновенно были взяты. [344 - Vindonissa, бывшая, вероятно, там, где ныне Kayserstul; Augusta (βασιληις) Rauracorum (Basel); Colon. Argentoaria (Сребреница, или Среберна; по-чешски Стреберно; преобраз. в Strateburgum, потом в Strassburg. По преданию, латинское название Argentoaria заменено Аттилой; следовательно, славянским Стреберна бáня, Стреберно, или Стребреница, как Злата-баня, Златино, Златиница); Vormatia (Vormitza, Worms); Mogontiacum (Mainz) и Col. Agrippina (Köln).] Сопротивления Мировоя (Merovée, Mérowig) были тщетны; в Треве, взяты в плен его жена и сын; но Аттила отпустил их. Направление всех сил его, без сомнения, было на Аквитанию, на соединение с шедшими из Испании войсками Гейзерика, который не мог же в общем деле с Аттилой оставаться в бездействии, хотя история о нем и молчит.
   «Феодорик, повелитель готов, – говорит г. Венелин, – струсил, и в то самое время, когда ему надлежало двинуться вперед, для приостановления дальнейших движений неприятеля и поддержания ослабевшаго Мировоя, отправил нарочного в главную квартиру Аттилы с просьбою о перемирии. Аттила согласился». Между тем Эций, действовавший решительно, дал уже повеление римским войскам, шедшим из Савойи, Пьемонта и Милана, ускорить ход в Южную Галлию и соединиться в оной с готами – а готов нет. Эта медленность поразила Эция. Посылают к Феодорику узнать причину этой медленности, торопят его. Феодорик представляет законную причину, что он вступал в союз с римлянами против Гейзерика, а в дела их с Аттилой вмешиваться не намерен. Посылают к Феодорику снова убеждать, доказывать необходимость взаимного восстания против общего врага. Феодорик стоит твердо, неуклончиво от здраво-обдуманнаго своего решения [345 - Aucune raison, aucune remontrance, aucune prière ne purent fléchir l’esprit obstiné(!) de Théodoric», – говорит и Тьерри.]. Наконец, Эцию приходит счастливая мысль отправить к нему сенатора Мечилия, хитрого, искусного и счастливого политика, который пользовался приязнью и величайшей доверенностью Феодорика. Он жил уже на покое в роскошной своей вилле Avaticum, в горах Арвернии (monts Cantal), устроив на берегу одного озера великолепную теплицу [346 - «Balnaeum ab Africo radicibus nemorosae rupis adhaeresit». Sid. Apoll. Epist. Thierry. Attila. T. I.]. «Готы, – говорил ему Эций, – смотрят на все твоими глазами, слышат твоими ушами; в 439 году ты указал им мир, теперь укажи войну».

   Аттила в Галлии

   Мечилий, опасаясь и за свою роскошную виллу, которая лежала на пути Аттилы, тем охотнее принял поручение, и успел. Феодорик не мог устоять против мудрых представлений своего друга.
   Где поля Mauriacii, или Catalaunici, на которых Аттила сосредоточил свои силы, наверно неизвестно. Но до этого сосредоточения сил случилось еще следующее произшествие. По объявлению латинских легенд, Аттила был необыкновенно как прост в военном деле.
   Обложив Орлеан, называвшийся в то время Genabum, 500 тысячми, с апреля месяца до половины июня, он бил в стену «бараном», покуда осажденные не увидели с дозорной башни взвивавшуюся по дороге пыль, блеск римских орлов, и развевающиеся знамена готов, которые, по Григорию Туровскому, ad civilatem accurrunt. Это внезапное появление, само собою разумеется, должно было поразить и Аттилу и все 500 тысяч его войска. Началась битва подле моста и в городе. Гонимые из улицы в улицу и поражаемые камнями из окон домов, гунны не знали, что делать – ne savaint que devenir; но Аттила, однакоже, нашелся: затрубил к отступлению, и «таков был, говорит Тьерри, день 14 июня, спасший просвещение Запада от конечного рушения».
   После этого счастливаго дня, когда римляне и готы общими силами спасли и просвещение, и Орлеан от какого-нибудь передоваго отряда, Аттиле никто не мешал сосредоточивать свои силы или при Méri-sur-Seine, которое Тьерри, следуя мнению Valois, утвердительно называет Mauriacum; или при Шалоне (Châlons), который столь же утвердительно все называют Саtalaunum; или между тем и друтим, при Фер-Шампенуа; или при каком-нибудь из многих Châtillons; или, наконец, как полагают некоторые, при Moriac, в области Арвернской у подошвы гор Cantal, близ виллы и теплицы Мечилия.
   История не знает положительно, где и как было дело, и кто его выиграл; но зато подробно знает, что происходило не только в шатре, но и в душе Аттилы.
   Во-первых, он провел всю ночь в страшном, невыразимом беспокойстве и волнении духа [347 - «Attila passa toute cette nuit dans une agitation inexprimable», Thierry.]; во-вторых, гадал у какого-то пустынника, и неудовольствуясь его предсказаниями, где-то добыл шамана, заставил его вызывать с того света души покойников, и, сидя в глубине своего шатра, следил глазами за его безумным круженьем и вслушивался в его взвизгивания [348 - «Hist. d’Attila». Thierry. T. I, p. 184.].
   Не удовлетворившись и вызовом теней, исторический Аттила начал разлагать внутренности животных и разсматривать кости баранов. Кости предвещали ему не победу, а отступление. Наконец, обратился к своим придворным жрецам. Жрецы порадовали его несколько, объявив, что по всем знамениям, хотя победа будет не на стороне гуннов, но зато неприятельский вождь погибнет в битве.
   Словом, Аттила исполнил все в угоду своему историку, чтоб походить на монгола, хотя наружность его, описанная Иорнандом по сказкам – средний стан, грудь широкая, голова большая, глаза малы, борода редка; седые волосы жестки, нос вздернут, лицо смугло, – столь же походила на монгольскую, сколько по описанию Льва Диакона дикая, мрачная наружность Святослава, который также был среднего роста, плечист, курнос, глаза голубые, следовательно, небольшие, борода бритая и длинные висящие усы, которые можно было принять за бороду Конфуция.
   По предсказаниям, Аттиле не следовало бы вступать в сражение для верной потери сражения; но, вероятно, ему хотелось по крайней мере убить Эция, котораго он ненавидел. И вот, после томительной ночи, на утро, Аттила исполчил дружину свою, и встав с киянами впереди, именно для того, замечает Иорнанд, что в средине безопаснее.
   В числе многочисленных полков подвластных ему народов, составлявших крылья рати, по сказаниям же острогота Иорнанда, особенно были замечательны остроготы Велемира, Тодомира и Видимира, и безчисленные дружины гепидов [349 - Под именем гепидов мы полагаем, должно понимать госпо́ду, или господарства и жупанства, образовавшиеся в Дации по изгнании готов.] под начальством Ардарика.
   «Из всех подвластных князей (reges), – пишет беспристрастный по собственному его уверению Иорнанд [350 - «Да не подумают что я, гот по происхождению, прибавлял что-нибудь в пользу готов к тому, что извлек из книг или изустных разсказов». Гл. LX.], – Аттила предпочитал Велемира и Ардарика. Велемира за ненарушимую преданность [351 - Которую он и доказал, отложившись от сыновей Аттилы. Иорн., гл. LII.], а Ардарика за верность и ум. Следуя за Аттилой против визиготов, своих сродников, они оправдали его доверенность».

   Аттила на памятной монете

   «Толпа иных князей (turba regum) и воевод различных народов, следили, подобно спутникам светила, за малейшими его движениями, и по знаку, поданному взглядом, приближались к нему со страхом и трепетом; получив же приказание, торопились исполнять его».
   Этих слов Иорнанда достаточно, чтоб понять, что в войске Аттилы соблюдалось благочиние, без сомнения более надежное, нежели римская disciplina, водворяемая и поддерживаемая посредством fasces, или связок розог, которые fascigeri несли за войском.
   Построение войск Эция было следующее. Сам он начальствовал над левым флангом, состоявшим из римских легионов. На правом фланге стоял Феодорик с визиготами. Бургунды же, франки, венды Поморья (Armorica) и аланы гальские, помещены были под начальством Сангибана [352 - «Сангибан, воевода алан, подозреваемый в готовности к измене, был помещен в центре чтоб иметь возможность надзирать за всеми его движениями, и наказать в случае измены». Et placa dans le centre les Burgondes, les Francs, les Armorikes et les Alains de Sangibau, que les troupes fideles avaient pourmission de surveiller. Thierry. Имя Сангибан, без сомнения, значит Санко, бан Аланский.] в центре, и именно с тою целью, чтоб верные фланги сторожили над неверным центром; потому что Санко, бан Аланский и все полки его, были в сильном подозрении, тем более что северозападные области Поморья (Armorica) и луги Галлии (Lugdunensis prim. sec. et tert.), населенные покоренными Цезарем вендами, или славяно-руссами, с трудом были усмирены в 445 году Эцием при общем движении славян к освобождению себя из-под ига римского.
   О победоносных действиях сколоченного таким образом автомата, носившего название римско-визиготской армии, следовало бы беспристрастным историкам по всей справедливости умолчать; даже потому, что «все сведения о битве с Аттилой передавались потомству людьми мирными, de profession civile ou ecclesiastique, далекими от знания военного искусства» [353 - Gibbon.]; а главный исток этих сведений был Кассиодор [354 - Кассиодор служил в начале VI в. при Феодорике Готском. Сведения его о готах сохранились только у Иорнанда.], слышавший их из уст самих готов, участвовавших в Каталаунской битве.
   Не ручаемся за достоверность длинной речи, которую Аттила произнес к войску перед вступлением в битву, и которой краткий смысл состоит в том, что римляне трусы и что главную их силу составляют визиготы; но замечательно то, что Аттила, после речи, по русскому обычаю, первый бросил копье в неприятеля; и на этот знак, без сомнения, дружина также отозвалась, как Святославу: «Князь уже почал, потягнем дружино по князи!»
   И эта дружина бросилась вперед, пробила центр неприятельской армии, отрезала визиготов от римлян, и насела на них. «Феодорик носился перед рядами своих войск, возбуждая их мужество; но конь его споткнулся, и по одним разсказам готов, он упал и был раздавлен своими насмерть; а по другим разсказам, острогот Андакс пронзил его стрелою».
   «Смертью Феодорика, – говорит Иорнанд, – совершилось первое предсказание жрецов гуннских»; для исполнения же втораго предсказания, что победа будет не на стороне Аттилы, историк готов, кажется, сам принимает начальство над визиготами и ведет их к следующей победе.
   «Тогда, – говорит он, – визиготы, отделясь от алан [355 - Вероятно для того, чтоб ни с кем не делиться лаврами, потому что римлян как будто не существовало в бою.], ринулись на толпы гуннов, и без сомнения Аттила погиб бы под их ударами, если б, руководимый благоразумием, не бежал с поля в свой стан, защищенный возами, Форисмунд, сын Феодорика, предполагая что возвращается к своим, обманутый темнотой ночи, наткнулся на обоз неприятельский; храбро защищаясь, он был ранен в голову и сбит с коня; но бывшие при нем воины успели спасти его. Эций, в свою очередь, блуждая посреди темноты и неприятелей, после долгих поисков добрался наконец до стана своих союзников визиготов и простоял все остальное время ночи настороже в ограде щитов».

   Миниатюра из манускрипта XIV века с изображением битвы на Каталаунских полях

   Такова победа над Аттилой. Аттила, с наступлением ночи, становится преспокойно на костях неприятельских войск станом; предводитель визиготов, возвращаясь без всякого сомнения из окрестностей сражения, ищет бедные остатки своих; Эций, военачальник римских войск, тщетно блуждает в поиске остатков римлян. Казалось бы, погибла слава союзных войск в Каталаунской битве, и следовало ее схоронить, – нимало: с помощью Иорнанда западные историки взвалили труп ее на триумфальную колесницу, и, в торжественном шествии четырнадцати веков, провозгласили победу над Аттилой и спасение просвещения от варваров.
   «На другой день, видя, что все поле покрыто убитыми, а неприятель стоит спокойно станом и ничего не предпринимает, Эций и его союзники, не сомневались более, что победа осталась за ними. Однако же Аттила и после своего поражения сохранял наружное достоинство победителя, и звуком труб и стуком оружия грозил новым боем».
   После красноречиваго сравнения Аттилы с грозным рыкающим львом, наводящим ужас на окруживших его охотников, союзники составили совет, чтоб решить, что делать с побежденным Аттилой, и решили держать его в осаде.
   Эта осада началась с того, что Форисмонд, следуя совету опытнаго римскаго полководца, немедленно же отправился со своими в Аквитанию; римский же полководец отправился неизвестно куда; а побежденный Аттила, решив дела в Галлии, обеспечив Гейзерика в отношении визиготов, которые в залог покорности выдали ему Валтария [356 - По народным сказаниям, из похода в Галлию он привез с собою визиготского заложника Валтария Аквитанскаго, племянника Форисмонда, наследовавшаго Феодорику; а от франков Галлии (бургундов) Хагена, князя Троцкого, или Троицкаго (Trecae, Troyes, Tronege).], юнаго сына Эммерика, племянника короля Форисмонда, пошел кончать дела с Римом в недрах Италии.
   Император Валентиниан обратился с требованием помощи к Византии. Вследствие чего войскам, расположенным в Иллирии, Македонии и Фессалии, повелено было идти на соединение с римлянами. Но Аттила предупредил это соединение движением рати Дунайской, а сам явился перед Миланом (Меdio1аnum), взял его приступом и расположился станом при р. Минчио, в преддверии Италии. Здесь, с повинной головой, явилось к нему посольство Валентиниана, и сам Папа Леон преклонился пред Аттилой, прося о пощаде Рима.

Глава IX
Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения

   Предназначение Аттилы. – Границы Руси. – Первая жена Аттилы Юрица (Иерка – Негка), или Илийца (Иелка – Helka). – Гримидьда (Гремица), вторая жена Аттилы. – Народное предание о мщении Гримильды братьям и о погибели Нивелунгов. – Иносказательное народное предание о смерти Аттилы. – Рассказ Иорнанда. – Обряд древняго русского погребения. Совершение тризны. Слово при гробе. Страва. – Обычай сожжения тел у славян залабских, белорусских, приволжских. – Обряд сожжения тела Патрокла при осаде Трои, описанный Гомером, относится к одному и тому же верованию и совершенно сходен с обрядом древних руссов. – Тот же обряд у радимичей, вятичей, северы и руссов киевских при Ольге. Обряд погребения царей скифских (русских) по Геродоту

   Если Аттила был flagellum Dei, то вместе с этим должно признать, что подвигами его руководило Провидение, охранявшее развитие христианства от явнаго деизма готов [357 - Что коренные готы: Gothi, Juthi (Asathiod, Asa-Folck) – Божий народ, были деисты, это кажется не требует доказательства. Вся так называемая северная мифология не имеет смысла в отношении готов; ибо относится к коренному народу, в недрах, котораго поселились готы.], притаившихся рассеянно на островах Балтийского и Северного морей, и тайного деизма ариан-готов Паннонии и Аквитании. Ему предоставлено было рушить их вещественную силу, которая в лице Эрманарика подавила уже собой весь север и недра Европы и в лице Аларика проникла в Италию. Пусть решат, что было бы без ниспосланнаго Аттиле меча Арея, который у царей скифских почитался священным? [358 - «Аρεoς αναφήναντα Eίφος».]
   Могущество Аттилы было необъятно. Со дня Каталаунской битвы вся Европа была в его руках. Его Русь ограничивалась: Северным океаном, Волгой, Каспийским морем, Кавказом, Черным морем, Гимаем, или Балканами, Адриатическим морем, Альпами и Рейном. Вся Галлия была под его зависимостию, Испания под его покровом, Римская империя – Восточная и Западная – платила ему дань.
   Но Аттила не посягает ни на веру, ни на совесть подвластных.
   После Каталаунской битвы и покорности Рима история молчит уже об Аттиле; следовательно, дарованный им мир был прочен и договоры свято исполнялись до 468 года, когда сыновья Аттилы прислали послов к императору Леону для возобновления договоров [359 - Еще при жизни Аттилы Данчич владел уделом козарским. Ярень (Irnach, по Иорн. Ernac, Ellac) – Иерко, Иелко любимый сын Аттилы, вероятно получил в удел Русь, по правую сторону Днепра.].
   По рассчетам же хронологии, основанным на сообщенном Иорнандом сновидении императора Марциана, Аттила умер в 454 году от лопнувшей жилы, именно в ту самую ночь, когда Марциану снилось, будто лопнула жила (тетива) у лука Аттилы.
   Единственным историческим источником всех сведений об Аттиле от начала до конца его царствования, были записки Приска; но эти сведения дошли до нас в жалких отрывках или выписках, внесенных Иорнандом в свою «Историю готов». Иорнанд же часто только скреплял свои собственные сведения именами известных историков.
   По Иорнанду, ut Priscus hisloricus refert, Аттила, под конец своих дней, вздумал жениться на прекрасной Ildico [360 - По некоторым сказаниям, эта Илийца (Ildico, Idlico, без сомненiя Illico) была дочь царя Бактрианскаго. Известно, что область Бактра была долгое время во власти скифов и гуннов.] «имея уже множество жен, по обычаю своего народа».
   Но следует заметить, что слова Приска «πλείστας μέν έχων γαμετάς, άγόμενος δε καί ταύτην κατά νόμον τόν Σκυθικόν» относятся к описанию свадьбы Аттилы на дочери Эска (θυγατέρα Έσκάμ), во время шествия посольства в 447 году; а не до Ildico, которую Иорнанд почерпнул из разсказов визиготскиих о заложнице Ильдегонде [361 - В народных преданияхъ (Vilkina Saga) Валтарий и Ильдегонда составляют особенный рассказ, из которого образовалась латинская поэма Waltharius Aquitanus. Ильдегонда дочь князя Илии Грецкаго (Grikialaali); следовательно имя ея Илийца, т. е. дочь Илии.], сохраняя славянскую форму ее имени.
   Из вариантов тех же сказок Иорнанд почерпнул и сведение о смерти Аттилы, будто он, развеселясь на свадьбе своей, так упился, что во время ночи кровь хлынула из горла и задушила его.
   Мы уже упомянули, что по переводам древних гренландских и исландских квид, с непонятнаго языка на понятный, Аттилу убила Гудруна, на которой он женился по смерти первой жены (Herka). Но форейская (Faeröeske) форма имени Gurin, более близкая к славянской (Гурина, Иерина, Юрица, Иерка), обличает, что первая жена Аттилы Herka, Herche, Негiche, носит одно имя со второй; a Herka признается также за изменение Helka; следовательно, все подобные различия произношения одного и того же имени дают полное право историкам считать Аттилу за многоженца; хотя, по народному сказанию, он женится на второй жене после смерти первой [362 - Нам кажется, что многоженство, не существовавшее в древней Индии, не существовало и у славян. Оно истекло из условий колониальных народов, разносчиков кривой науки и слепого просвещения. Прививаясь повсюду к коренному народу, они плодились, множились и тучнели за счет его.].
   В старинной поэме о Нивелунгах, которой содержание почерпнуто из сборника русских народных сказаний (Vilkina Saga), имя Гудруны [363 - Gudruna, собственно Gurina, принадлежит к числу славянских имен, переобразованных учеными скальдами, для истолкования готскиаго их значения: Gudruna значит по их смыслу божья рука; столь же основательно как вятич – Witiza, значит Wit – iza т. е. sapiens in moto.], в том же событии о гибели Нивелунгов заменяет Гримильда [364 - Grimild, немец. форма Grimhild. Слав. Громо, Гремислав – женск. Громила, Громилица.]; и это последнее имя, должно полагать, более достоверно.
   Мы уже упоминали, что древния русские витязные песни и предания вместе с речью народа перелились в преобладающий язык, усвоились им как благоприобретенное достояние, и послужили основой множества квид и саг.
   Vilkina Saga составляет неоспоримо обезображенный временем первообраз сказаний о событиях в древнем великокняжеском русском роде. Разумеется, что собственные имена приняли форму чуждую, названия лиц и мест изменились по применениям, опискам и поправкам; сжатый, игривый, с присловьями и припевами, слог разтянулся в сухую, бесцветную прозу; словом, русская жар-птица изменилась в кованую Goldvogel a все белые лебеди – в Schneegänse.
   Как ни искажены уже народные сказания в Vilkina Saga, но во всяком случае коренное содержание их сохранилось.
   Предание о мщении Гримильды не выдумка: молва о коварстве этой женщины разнеслась повсюду.
   Различие рассказов в отношении участия в этом событии Аттилы, истекало из двух источников: русского и готского. По рассказу народному, Гримильда поразила Аттилу своим поступком; а по квидам – кинжалом.
   Изложим вкратце рассказ народный «о мщении Гримильды и погибели Нивелунгов».
   «Аттила, князь Руси [365 - König von Susa. Но по сходству в древнем письме буквы r с f, без всякого сомнения, Rusa обратилась в Susa.], узнав что премудрая и прекрасная Гримильда, жена Сигурда, овдовела, и будучи сам вдовцом, послал за своим племянником Остоем (Osid), чтоб он прибыл в Киев (Hunaland), и отправил его в Новый-Луг (Niflungaland), просить у короля Гано (Gunnar) [366 - По север. форме, в именах буква г придаточная; почему Gunnar то же что Gunno.] сестру его себе в супружество.
   Гано, по совещании с братьями Огняном и Яровитом [367 - Hagen, Högni, лат. Ignius, в сербск. Игньо, или Огнян. Hernot, Gernoz, Gernis, Hernit; по Далину (т. I, гл. X, § 9) Harvit – Яровит. Hagen был незаконный сын порожденный от Эльфа. Третий брат Гриммильды, юный Gilse(r), Gisle(r) – Гейза.], объявил предложение Гримильде, которая с своей стороны изъявила согласие.
   Аттила поехал сам в Ворницу (Vernicu – Worms), где и было совершено бракосочетание его с Гримильдой, с торжеством великим, после которого он возвратился с ней в свою столицу.
   По прошествии семи лет, однажды Гримильда завела с Аттилой разговор о своих братьях: «Вот уже семь лет, – сказала она, – как я не видалась с братьями своими. Если б ты пригласил их к нам в гости… Кстати скажу тебе, а может быть ты уже и сам знаешь, что после Сигурда остались несметные богатства. Братья всем завладели, не уделили мне ни одной пенязи; а по праву, все эти сокровища должны были достаться тебе, как приданое, вместе со мной.
   – Знаю, Гримильда, – отвечал Аттила, – что все сокровища Сигурда, которые он приобрел, убив летучаго змея, хранившего их, а также все наследие после отца его Сигмунда, должны были нам достаться; но брат твой, Гано, наш добрый друг. Что же касается до желания твоего пригласить в гости братьев своих, то пригласи; мне приятно будет устроить для них пир на славу.
   Гримильда тотчас же призвала к себе двух своих гусляров, снабдила их на дорогу золотом, серебром, богатой одеждой и добрыми конями; потом вручила им письмо с печатями Аттилы и собственной своей [368 - Кожа в то время заменяла бумагу; при посланиях прилагались или привязывались печати. Скальды, прелагатели преданий в квиды, не поняли этого. Приложенным печатям к свиткам дан смысл, что Гримильда, в предостережение братьев от замысла Аттилы убить их, посылает кольцо свое, завернутое в волчью кожу; это значило, что Аттила волк и съест их (!).]; и отправила в Новый-Луг звать братьев к себе в гости.
   Их мать, королева Ojda [369 - Ода; в Nib. L. Uta. Слав. Ojda.], видела недобрый сон и не советовала им ехать. Огнян сказал: «Ты помнишь, Гано, куда мы отправили Сигурда? Если не помнишь, так есть одно лицо в Киевской земле, которое нам это напомнит. Это лицо – наша сестра.
   Несмотря на эти предостережения, король Гано не хотел отказаться от приглашения Аттилы, и братья поехали; но взяли с собой тысячу человек отборной дружины.
   Долго ли, коротко ли ехали они, но наконец подезжают к столице Аттилы. Гримильда стояла на башне, и увидя их поезд, возрадовалась. «Вот едут они, – проговорила она, – едут по зеленым лугам, в новой светлой броне; а во мне болят еще глубокия раны Сигурда».
   Она бросилась навстречу братьям, обняла их, повела в палату, уговаривает сбросить броню, сложить оружие; но Нивелунги не разоблачаются.
   Аттила радушно угощает гостей; а между тем Гримильда уговаривает Тодорика Бернскаго мстить Огняну и прочим братьям за смерть Сигурда, сулит ему золота и серебра сколько его душе угодно, обещает дать средства отомстить Эрманарику, который отнял у него владения. Но Тодорик отвечает ей, что на братьев ее, как на друзей своих, он не поднимет руки.
   Гримильда в отчаянии обращается к Владо, брату Аттилы, с тем же предложением. Владо отвечает, что не поднимет руки на друзей Аттилы.
   Гримильда обращается к самому Аттиле.
   – Привезли ли тебе братья мои золото и серебро – мое приданое? – спрашивает она его.
   – Ни золота, ни серебра не привезли они мне, – отвечает Аттила, – но как гости мои, они будут радушно угощены.
   – Кто ж будет мстить им за мою обиду, если ты не хочешь мстить? Не иссякло во мне еще горе по убитому Сигурду; задуши его, отомсти за меня, возьми и сокровища Сигурда, и область Нивелунгскую!
   – Жена, – отвечал Аттила, – ни слова больше о том, чтоб я коварно преступил родство и права гостеприимства. Здесь братья твои на моем ответе, и ни ты, и никто да не посягнет на их безопасность!
   После трех неудачных попыток Гримильда с новыми слезми обратилась к Яреню (Irung, Hirung), сотнику дружины Владо, и предложила ему в награду щит кованый золотом и свою дружбу.
   Ярень соблазнился ее предложением, снарядился сам и снарядил свою сотню воинов к бою.
   Чтоб завязать раздор, изобретательная Гримильда употребила следующее средство. Когда все гости сидели уже за столом, она подозвала своего маленькаго сына Альдриана, указала ему на дядю Огняна, и шепнула: если ты молодец, так дай оплеху этому буке.
   Мальчик так усердно исполнил приказание матери, что у Огняна хлынула из носа кровь.
   Суровый Огнян вышел из себя. «Это не твоя, молодец, выдумка, и не отца твоего» – сказал он, схватив Альдриана за волосы, – это выдумка твоей матери!» И с этими словами извлек меч из ножен, снес мальчику голову, швырнул ее на колени матери, и прибавиль: здесь вино дорого, платится кровью; за первую чашу уплачиваю долг сестре!
   Потом Огнян обратился к кормильцу Альдриана: «Родительница получила свое, теперь надо расплатиться с воспитателем ея сына.»
   Голова кормильца покатилась по полу.
   – Кияне! – вскрикнул Аттила, вскочив с места, – вставайте, вооружайтесь, бейте здодеев Нивелунгов!
   Начался страшный бой, сперва в ограде [370 - По саге, в саду, который назывался Holmgardh, Homgard, Hognagardh, Horngard; а по 85 главе Krutgard, где водились и хороводы (Ringeltanz). «Этот сад и до сего дня так называется, – говорит рассказчик, – и до сего дня обнесен каменной стеной». Ясно, что Киевград обратился в огород и сад. Битва происходила сперва в ограде, в кроме [кремле]; а потом за стенами града, на улице: «Eine breite Strasse und Häuser auf beideh Seiten».], где было угощение. Нивелунги вырвались было из ограды на улицу пригородка, но их снова стеснили и они засели в гридницу.
   Против братьев Гримильды сражались поединочно: Владо, Ратибор Белградский, или Булгарский (Behelar, Belehar, Bakalar) и Тодорик Бернский.
   В бою с Тодориком король Гано был ранен, и его взяли и заключили в темницу.
   Яровит сражался с Владо, братом Аттилы, и убил его. Гейза, младший из Нивелунгов, с Ратибором. Ратибор пал от меча-кладенца, который назывался Gram, и которым владел Гейза. Но Гейза убит Годобратом (Hadubrath, Hildebrand), Яровит Тодориком. Остается храбрый Огнян. Он также вызывает на бой Тодорика, с которым был в дружбе, но вызывает не на смерть, а на кабалу по жизнь; с тем только, чтоб во время боя не называть друг друга по отчеству [371 - См. 150 гл. Vilk. Saga. Он родился от эльфа, и имел мертвенную наружность, эльф завещал матери, что она может открыть сыну тайну его происхождения для того, чтоб в случае опасности жизни он мог призвать отца своего на помощь; но никто другой не должен знать этой тайны: иначе приключится ему смерть. Эти слова подслушала одна женщина и сообщила Тодорику.].
   После долгой битвы, Тодорик с досады первый проговорился. Огнян, в свою очередь, назвал его чертовым сыном. Тогда Тодорик осверипел и из уст его пыхнуло пламя, от котораго раскалилась кольчужная броня Огняна и загорелись палаты [372 - На чужом языке замысловатость русской сказки потеряна. Огнян (Hogni) родился от духа, когда его мать veintrunken und in einem Blumengarten entschlafen war, и заклят условием тайны его происхождения. Когда Тодорик произнес имя отца его, тогда он вспыхнул. Мать Огняна была за Альдрианом; это имя без сомнения происходя от Eld, Aeld, Eldur – огонь, есть уже готское; Eld же изменилос в Elf, Alf. Тодо, или Тодорику, по сходству с þauþ, придано значение сына чертова – Teufelssohn.].
   Между тем как Тодорик хочет спасти совершенно изжаренного Огняна, срывая с него броню, Гримильда берет головню, подходит к плавающему в крови Гано, и злобно пытает, не жив ли еще он; но Гано уже бездушен. Потом она подходит к юному Гейзе. Жизнь еще таилась в нем; но Гримильда засмолила головней уста его, и он испустил духъ.
   – Аттила! – вскричал Тодорик, увидя злодейство Гримильды, – смотри на жену свою, как она мучит братьев своих! Сколько доблестных витязей погибло от этого демона! Она изгубила бы и нас вместе с ними, если б только могла!
   И с этими словами Тодорик бросился на Гримильду и разнес ее мечем на полы.
   – Если б ты убил ее за семь дней прежде, живы и здоровы были бы все эти храбрые мужи! – проговорил Аттила.»
   Сказание о мщении Гримильды братьям за смерть Сигурда, заключается следующими словами: «В Бремено [373 - Бремен (Brema, Brima), брама или брана, по-слав. значит врата (варта, стражница. Герой Vilkina Saga – Тодорик Бернский, собственно из Брно.] и в Мастаре [374 - Mestrborg, ныне Münster.], разсказывали нам это предание разные люди, и все они, хоть и не знали друг друга, но говорили одно и то же; все их рассказы согласны с тем, что и древние народные песни говорят [375 - «Und obwohl auch eigenthümlich Nordische und selbst Slavische Sagen einen Bestandtheil dieses Werkes ausmachen, so ist die Hauptmasse doch gewiss ursprünglich Deutsch». F. v. Hagen.] о случившемся великом происшествии в этой стране».
   Таким образом, Vilkina saga, которая и по замечанию своих издателей состоит частию из славянских сказаний [376 - Thiodisc, Thidverskr tunga.], изобличает северных скальдов в извороте предания, чтоб очистить память о Gudruna Gotnesk kona.
   Последний рассказ в сборнике составляет предание о кладе Сигурда и о смерти Аттилы; но это уже позднейший примысл, основанный на руской сказке, в которую вставлен Аттила в духе северных квид.
   «После погибели Нивелунгов, король гунский Аттила продолжал царствовать в своем государстве. У него воспитывался Альдриан, сын Огняна, родившийся после его смерти [377 - В главе 367 поясняется сказочное рождение этого сына.]».
   Альдриан воспитывался вместе с сыном Аттилы, который любил его как сына. Альдриану настало уже 10 или 12 зим, а это, по северному счислению, есть уже возраст великих подвигов. Наследовав от отца тайну, где скрыты сокровища Сигурда, а вместе с тем и необходимость мстить Аттиле за смерть отца, хотя Аттила ни душой, ни телом не виноват в этой смерти, и даже, как видно из Nibelungenlied, горько плакал по Огняне (Hogni).
   Однажды Аттила поехал на охоту; Альдриан, бывши с ним, завел следующий разговор:
   – Как думаешь ты, король, велики ли сокровища Сигурда, которые называются Nibelungen Hort?
   – Сокровища, которые называются Nibelungen Hort, – отвечал Аттила, – заключают, как говорят, столько в себе золота, сколько ни одно государство никогда не имело.
   – А кто хранит это сокровище?
   – А почему же я знаю, кто его хранит, когда неизвестно, где оно и хранится.
   – А чем бы наградил ты того, кто укажет тебе, где это сокровище хранится?
   – Я его так бы обогатил, что другаго богача не нашлось бы во всем моем царстве.
   – Так я же тебе покажу, где этот клад скрыт. Поедем, но только вдвоем, никто не должен следовать за нами.
   Разумеется, что Аттила согласился. Поехали. Долго ли, коротко ли они ехали, но наконец, приехали в некую дебрь; посреди дебри гора, в горе двери под замком. Альдриан отпер двери ключем; за этими дверями отпер вторую дверь, потом третью. Открылось сокровище. Тут груды золота, там кучи серебра; в одном углу навалены горой драгоценные камни, в другом оружие, кованое золотом. Аттила окаменел от изумления.
   А между тем Альдриан вышел, захлопнул двери, запер на замок, и крикнул к Аттиле, что он может удовлетворять теперь сколько угодно неутолимую свою жажду к золоту и серебру.
   Завалив камнем вход, Альдриан отправился в Nibelungenland.
   Кто взлелеян и взрос под говором русских сказок, и даже кто знает только те из них, которые напечатаны по рассказам плохих сказочников, тот поймет, в каких отрепьях ходят они с VIII столетия по настоящее время посреди чужих.
   Обратимся к истории, к рассказам Приска, к несчастью сокращенным Иорнандом, и без всякаго сомнения переиначенным, как описание столицы и дворца Аттилы.
   «Придворные (на другой день после свадьбы) тщетно ожидая выхода Аттилы, решились войдти в опочивальню царя и застали его уже мертвым, задушенным приливом крови. Подле ложа сидела Ильдица, под покровом, склонив голову, и обливаясь слезами. Тогда, по народному обычаю, они обрезали часть волос своих, и терзали лицо свое, чтоб оплакать величайшаго из героев не слезами и воздыханиями, подобно женам; но кровью, как следует мужам».
   «Мы должны описать, хоть вкратце, каким образом по обычаю страны совершился обрад его погребения. Тело его перенесли торжественно в чистое поле и положили под шелковым шатром, чтоб все могли его видеть. Потом знаменитые из витязей гуннских совершали вокруг шатра скачку, как в играх посреди цирка, и воспевали славу и подвиги умершего». «Великий [378 - Praecipuus Hunnorum rex Attila.] царь гуннов, Аттила Мечеславич [379 - Отечество Аттилы по Приску Μοννδίονχ; по Иорнанду Cod. Paris. 1809 – Manzuchius. Имя Mundo, Mundio, по Иорнанду, было в числе гуннских имен и в роду Аттилы: «Nam hie Mundo, Attilanis quondam origine descendens». Это имя есть или Мичо, Мечан, Мечо (Мечеслав, Мечемир, изм. в Межемир по греч. пис. Μεzάμηρος), если только не перевод имени Миро, по галльской форме Mundus.По Vilkina Saga, Аттила наследовал Киянское княжение от князя Melias, т. е. Мило, Милко, Мико, обращающееся легко в Мичо. Предание о мече, (gladius Martis sacer) которым владел Аттила, могло родиться из его родоваго прозвища Мечеславский (меч славы.)] (patre genitus Manzuchius), великаго народа господарь (fortissimarum gentium dominus); с неслыханным до него могуществом, царств Скифии и Германии единодержец (solus possedit); поражая ужасом Западный и Восточный Рим, многочисленные покоренные грады не предавал на расхищение, но милостиво облагал ежегодной данью. Совершив благополучно царствование в мире внешнем и внутреннем, посреди благоденствия народа отошел с миром от сей жизни. Но умер ли тот, на ком никто не ищет возмездия?»
   Настоящий смысл этого canto funebro надо искать в обычном слове при гробе древних русских царей, которое должно было заключаться приблизительно в следующем:
   «Великий государь, царь и великий князь Киевский, Аттила Мечеславич, всея Великия Руси самодержец, и многих восточных и западных земель отчичь и дедичь наследник… Многая государства и земли мечем и милостию в подданство приведе… и вся окрестные государства имени его трепеташа, и всю землю Русскую не мятежно устрои и от иноверных крепко соблюдаше, и вся земля Русская при нем, великом государе всеми благами цветяше и имя его славно бысть во всей вселенной. Свершив же лета жития своего, от земнаго царства отиде в жизнь вечную».

   Погребение Аттилы

   «Выразив таким образом свое отчаяние, – продолжает Иорнанд, – они совершили на могиле его великий пир, называемый у них страва, предаваясь попеременно противоположным чувствам, и вмешивая разгул в печальный обряд. Во время ночи прах Аттилы был тайно предан земле (?); его положили в три гроба: первый был золотой, второй серебряный, а третий железный. Вместе с ним положили оружие, ожерелья из драгоценных камней, и разные царские украшения. Чтоб скрыть все эти сокровища от похищения, они убили всех прислужников, бывших при погребении».
   Из свода преданий Vilkina Saga со сказанием Иорнанда становится понятно значение трех дверей, захлопнутых на века, и значение клада (золота, серебра, оружия и драгоценных камней), оберегаемаго Сивой Харинна [380 - От санск. Харинна, слав. Хран, Хранитель, греч. Харон.] (Храном) в обители его, называемой махалайя.
   С намерением или без намерения, Иорнанд забыл упомянуть об обычном у руссов сожжении тел, и вложении праха в горн, или урну [381 - Горн, горнец – горшок, откуда лат. Urnа. Руно, по-русски значит кроме шерсти овец, рухло, рухлядь – развалина – ruinа. Рунные камни то же, что руинные, хронные, похороннье, могильные. Хронные надписи, называемые на севере рунами, приняли неизвестно почему значение собственно древних письмен готскиих. Ронить, по-русски значит косить траву, рубить лес.].
   Обычай сожжения у славян залабских, то есть живших между Рейном и Эльбой [382 - Св. Вонифатий (языч. имя Винфрид), в 745 году, в письме к англосаксонскому королю Этибальду, пишет: «Венды служат образцом любви супружеской; у них жена, по смерти мужа, отказывается от жизни; и та считается истинно достойной женой, которая собственной своей рукой предает себя смерти, чтоб сгореть на одном костре со своим мужем». «Слав. Древности» Шафарика. Т. II, кн III.], и которых летописцы называли и вендами, и гуннами, продолжался еще в VIII столетии; в России же до принятия христианства Владимиром Великим.
   Чтоб пополнить и пояснить сведения Иорнанда о погребении Аттилы, мы сведем несколько описаний обряда сожжения, существовавшаго у древних руссов.
   Упоминая о Белоруссии (Witland, Whiteland) и славянах привисловских (Weonothland, Winothland), англосаксонский король Алфред в исходе IX столетия пишет в своих географических сведениях:
   «У этих народов странный обычай. Когда кто-нибудь умрет, вся родня и знакомые хранят тело его до сожжения, в продолжении месяца, двух и даже до полгода, если умерший был князь или какой-нибудь знаменитый человек. Тело лежит в доме распростертое на земле. Во все это время родня и приятели покойного пьют и веселятся до самаго дня сожжения тела. В этот день несут его на костер; потом делят имущество его на пять или шесть частей, а иногда и больше, смотря по ценности. Все эти доли рамещаются на кон за городом на разных расстояниях; лучшия далее, меньшей ценности ближе. После этого приглашают из окрестных мест всех тех, у кого есть отличные лошади, для участия в скачке. Кто первый перегонит прочих, получает дальнейшую и лучшую долю. Таким же образом приобретаются по очереди и прочие доли. Этот обычай составляет причину дороговизны в этой стране отличных скаковых лошадей. Когда все имение покойного разобрано с кону, тело его выносят из дома для сожжения вместе с его оружием и одеждой».
   Ибн-Фадлан, описывая обычаи руссов, которые становали при разъездах по Волге на восточных берегах ее, между прочим упоминает и об обряде сожжения умерших князей и воевод их:
   «Желая видет сам этот обряд, я узнал, наконец, что умер один из их знаменитых мужей. Тело его лежало в шатре в продолжении десяти дней, во время которых они предавались печалованию [383 - См. перевод Френа, и его примеч. 96.] и покуда изготовлялась для покойника одежда. Если умерший бедный человек, то они просто кладут его в колоду и потом сжигают по обряду. Если же покойник богат, то разделяют его имущество на три части. Одна часть поступает в наследие его семье, на другую шьют ему (новую) одежду, а на третью покупают горячих напитков, чтоб пить до дня погребения, когда любимица покойника, обрекшая себя на сожжение, отдаст ему последний долг. В это время они предаются упоению чрез меру; пьют и день и ночь».
   «Когда умирает у них старейшина, тогда спрашивают его челядинцев: кто желает умереть вместе с господином?.. По большей части вызываются на смерть девушки».
   «Вызвавшаяся на смерть с упомянутым мною покойником, сопровождаемая двумя подругами, во все время угощалась, пела и была радостна».
   «Когда настал день сожжения, я отправился на реку, где стояла ладья покойника; но она была вытащена уже на берег; тут сделан был на четырехъ столбах навес и сруб, а по сторонам стояли дереванные изображения богов. Когда ладью поставили на это возвышение, тогда начали подходить к ней, произнося какие-то речи. Но покойник лежал еще в отдалении, в своей колоде; Потом принесли одр и поставили на ладью; а также принесли покрывала из греческой золотой ткани и подушки из той же парчи. Тут пришла суровой наружности, женщина, которую они называют [по-арабски] – джеванис [384 - Это название в списках неразборчиво; мы приняли писание, сближающееся с Дзевана, соотв. санскр. Деванича – божество града ночи.], и разостлала все на подмостках. Она облачает покойника, и она же умерщвляет обреченную смерти деву…»
   «Покойника облачили в сапоги, в парчевой кафтан с золотыми пуговицами и в парчевую же шапку, обложенную соболем. По облачении, перенесли его на устроенный на ладье на подмостках одр под навесом; а принесенные напитки, плоды и душистые травы, а также хлеб, мясо и лук поставили перед покойником. Потом привели собаку, разрубили ее на полы и бросили в ладью. Броню и оружие умершаго положили около него. Потом привели двух коней, которых так упарили скачкой, что пот катился с них градом. Этих коней также изрубили мечами, и мясо сложили в ладью. В заключение таким же образом поступили с двумя волами, с петухом и курицей…»
   «По наступлении пятницы, после обеда, привели обреченную девушку, и три раза поднимали ее на руках перед чем-то устроенным в виде дверей; в это время она произносила, как мне сказали, следующия слова: «Вот вижу я моего отца и мать мою. Вот вижу я всех моих предков. Вот вижу я моего господина (мужа): он восседает в светлом, цветущем вертограде, зовет меня! Пустите меня к нему!»
   «После этого повели ее к срубу. Она сняла поручни и ожерелья и отдала старухе. Ее подняли на ладью, но не ввели еще под шатер навеса. Тут пришли вооруженные щитами и палицами люди, и подали девице чашу. Она испила. «Теперь она прощается с своими», – сказал мне мой переводчик. Потом подали ей другую чашу. Она приняла и запела протяжную песню. Старуха ввела ее в шатер. В это время загремели в щиты, и голоса девушки не стало слышно».
   «Ближайший из родственников умершего взял пук лучины, зажег ее, и приблизясь к срубу, запалил его; потом подходили и все прочие с светочами и бросали их на срубъ. Быстро загорелся сруб, за ним вспыхнула ладья, и, наконец, обнялися пламенем навес, покойник и девица».
   «Когда все обратилось в золу, они насыпали на том месте, где стояла вытащенная из воды ладья, могилу, и посредине оной поставили большой столб [385 - «Возложат на кладу мертвеца и сожигаху, и по сем собравше кости влагаху в сосуд мал и поставляху на столпе на путех». Нестор.], написав на оном имя умершаго и имя царя русов».
   Мы уже упоминали о единстве знаменитого в Индии рода Арьяя, в Элладе – Арея или Геракла, в Древней Руси – Арея, Яро, или Юрия. Все обряды и обычаи его с незапамятных времен длились повсеместно и неизменно, до времен христианства.
   Еще во времена осады Трои, за 10 столетий до Р. Х., обряд сожжения и погребения праха Патрокла, описанный Гомером, видимо один и тот же, какому следовали и руссы.
   Обратим XXIII песнь Илиады, 897 стихов, в краткий очерк.
   «Тело Патрокла возложили посреди поля на одр. Когда Пелид назначил отдание ему последнего долга, вся дружина облачилась в доспехи, собралась, и, по обряду, трижды обскакала вокруг тела со слезами и возглашением к умершему: «Радуйся (χαΐρε) Патрокл, радуйся и в обители Аида!»
   Потом все сложили броню, и совершена была вечерняя трапеза. На поставленном у одра медном треножнике принесены были жертвы и совершено омовение от браннаго праха и крови. Душа Патрокла явилась Ахиллу во время ночи и воззвала о приобщении его к огню, и чтобы кости его погребены были в златом горне, и в той же гробнице, в которой ляжет и Ахилл.
   «О Боги (ώ πóπα)! – воскликнул Ахилл. – Воистинну и в обитель Аида переходит душа в образе, но в образе бесплотном!»
   «На другой день, с зарею, ратники едут в лесные холмы Иды, рубят дубовый лес для костра и свозят его на назначеное место. Потом, облачась в броню, все они воссели вокруг одра и, посидев мало, встали, обрезали волоса свои, обложили ими тело Патрокла и понесли его к месту погребения, где сооружен уже был из бревен стоступенный сруб. На этот костер взнесли тело Патрокла; после чего закололи подле костра множество тучных овец и огромных круторогих туров, обложили обрезанным туком их тело Патрокла с ног до головы; а вокруг одра поставили сосуды с медом и елеем. Потом взвалили на сруб четырех коней Патрокла, и двух любимых обезглавленных псов его. Сверх того, в отмщение за смерть Патрокла, были убиты 12 пленных троянских юношей».
   «По изготовлению жертв, зажгли костер; но он не возгорался. Тогда дивный Ахилл воззвал к ветрам и, обещая принести им жертвы, возливал кубком вино».
   «Ветр подул и костер вспыхнул. В продолжении всей ночи горел он; а между тем Ахилл черпал кружкой вино из златого сосуда и орошал вокруг костра».
   «К утру сруб под Патроклом истлел. Остатки огня под пеплом оросили красным вином, белые кости Патрокла собрали, вложили в золотой сосуд, обложили туком, поставили на одр и покрыли тонкой пеленой; потом очертили окружность и насыпали могилу. Между тем Ахилл вынес награды на конь, для игрищ».
   «Первой наградой были назначены: рукодельная юная дева, медная лохань, рукомойник, 2 таланта золота и золотой кубок.
   Игрища состояли из семи отделений.
   Бег на колесницах, по жребиям, которые вынимались из шлема. На кону была быстроногая кобылица.
   Кулачный бой. На кону медный треножник, ценой в 12 волов, и пленная дева ценой в 4 вола.
   Борьба. При этом случае Одиссей употребить ловкость подшибать борющегося с ним ногой (подножку). На кону серебряный великолепный сосуд сидонскаго изделия, помрачивший своей красотой все известные в то время по искусству изделия чаши.
   Бег взапуски.
   Поединок.
   Бросание железной самородной глыбы.
   Стрельба из лука по выпущенной на привязи голубке».
   В заключение приведем слова Нестора о древнем русском обычае сожигания:
   «А радимити, вятичи и севера (сербы), аще кто умирал, творяху тризну [386 - Тризна – подвиг, страдание. По Чет. – Мин. Церк. слов. Алексеева. Сближается с сербск. трзанье.] над ним, и по сем творяху кладу велику и возложат на кладу мертвеца и сожигаху; и по сем, собравше кости влагаху в сосуд мал, и поставляху на столпе на путех. Се же творят вятичи ныне. Сии ж обычаи творят и кривичи, и прочии погании, не ведуще закона Божия, но творяху сами собе закон».
   «И посла Ольга к деревляном, рекуще сице: «Се уже иду к вам [387 - Изъявляя притворное согласие на предложение древлян выйти замуж за их князя Мала (Мило, Милко, Милослав).], да пристроите меды многи в граде, иде же убисте мужа моего; да плачу над гробом его, и сотворю тризну мужу своему». Они же то слышавше, совезоша меды многи; зело и взвариша. Ольга же поимши мало дружины и легко идуще, прииде ко гробу его, и плакася по мужи своем. И повеле людем ссыпати могилу велику, и яко ссыпаша, и повеле трызну творити. По сем седоша пити деревляне, и повеле Ольга отроком своим служити пред ними и т. д.»
   Вместе с этим легко уже обясняются и разсказы Геродота об обряде погребения, существовавшаго у скифов (руссов) в IV веке до Р. Х.
   Кн. IV. LXXI. «Кладбища царей скифских находятся в Руси (Έν Γέρροισι) [388 - Гл. LVI. «Седьмая река Рось, впадающая в Борисфен (Днепр) там где он становится широк, и подучившая название свое от страны именуемой Рось (Γέρρος, от торского названия [слово по-арабски] – эр-рус – венг. Orosz – аорсы – Русь)». Рос впадает в Днепр ниже Киева. До Герроса, то есть до столицы Руси, по Геродоту, 40 дней плаванья по Днепру от устья лимана. Полагая около 25 верст в день плаванья против воды, в 40 дней приедешъ к Киеву.Глав. XX. За рекой Росью находится царская столица (βαόιλήϊά ίστί) и живут многочисленные знаменитые скифы (руссы), почитающие прочих скифов своими подданными. С юга они граничат с Таврикой (горами Тавриды); на восток же простираются до рва (Canal de Bosphoriens между Crym, ныне Стар. Крым и Ираклеей, ныне Арабат) и торжища, называемаго Кримнами (Κρημνοί) и до р. Дона (Tavaΐv).], в том самом месте, где начинается судоходство по Борисфену (Днепру) [389 - Мы не переводим следующих слов: «Ορυγμα γης μέγα ò ρυσσουσι τετράγωνον έτοϊμον δέ τοϋτο ποιήσαντες άναλαμβανόυσι τόν νεκρòγ… в них нет смысла; здесь дело должно идти не о вырытии четвероугольной ямы; но о сорокадневной тризне, плаче, терзании (όρυγμαδός – плач, вопл: от Όργια пир в честь Диониса – Деваниса, бога смерти) и славлении умершего. Этот смысл понятен из описания погребения прочих скифов (гл. LXXIII): погребение следует после пира при гробе и после сорочинец τεσσεράκοντα ήμέρας.]… Когда умрет у них царь, то по совершении сорокадневной тризны, очищении тела от внутренностей и намащении благовониями, везут его на колеснице, в Русь (Γέρρος). Все жители мест, чрез которые везут тело, также обрезывают волосы и терзают себя. По прибытии в столицу ставят тело в гробу на одр, устланный зеленью; потом устраивают из копий крытый навес, под которым задушив любимицу царя, кравчего, повара, конюшего, гонца и лошадей, предают все погребению [390 - Под словом Эαπτω, или ταφο, подразумевается и предание тела огню.], c разными вещами и золотыми кубками; а потом насыпают высокую могилу».
   Из свода этих описаний обряда погребения можно уже составить приблизительно верное и полное понятие о древнем русском обряде, который совершился и по смерти Аттилы.

Глава X
Русь после Аттилы

   Пользуясь войной руссов с персами, греческий император Леон отказывает сыновьям Аттилы утверждать бывшие при нем договоры. – Неудачный поход Данчича на греков. В Персии так же неудача. Персы проникают за Кавказ и берут козарский город Беловежу. – Козарская Русь. – Каган, или princeps et pontifex Козарии иудей. – 9 округов Козарии управляются судьями, как у готов немдеманами (Nämdemann). – Киевская область в объеме Руси Козарской. – Готы-трапезиты. – Козары – христиане с IV века

   По смерти Аттилы сыновья его отправили в 467 году посольство в Царьград с требованием возобновления торговых договоров; но император Леон, пользуясь войной руссов с персами, как отводом главным сил их, смело отказал на все требования киевскаго посольства. Отказ вызывал войну. Младший и любимый сын Аттилы, Ярень (Irnah, Irnas) советовал брату не начинать войны с греками, когда не только что пограничное козачество – козары и сураги [391 - Козары – козачесто придонское; сураги – козачество, или козары суражские, прикаспийские. По готскиому наречию – с окончанием на r – Suragar; отсюда греческое Σαράγουροι. Имя козар у Приска Ακαττίροι, и кроме того Κιδαριτοι – козаричи, или малые козары.], но и большая часть сил русских в войне с персами, в Армении [392 - Это время соответствует восстанию Вагана Армянскаго и Вагтана Иверскаго на персов, поработивших Армению. Он вызвал и руссов (гуннов, скифов) в помощь себе против персов.]. Но опрометчивый Дано [393 - ΔεγγιΖιΧ, Dinzigichus, Densicus, Dinzio, – cоотв. слав. Дано, Даноjе – Данчич – Деjан – Дико – Доjко – Доjчин.], княживший при отце, а может быть и после отца, в войсковых областяхъ донских и суражских, не принял советов брата. Он отправился с дружиной своей за Дунай и, надеясь на верность подвластных руси готов, образовал из них главные свои силы, проник в недра Фракии, ветупил в бой; но руси было с ним мало, а готы изменили.
   По Иорнанду, карпатские и задунайские области, которые были в объеме древней Руси при Аттиле, именно: часть Реции (Rhaetia) Придунайской, вся Паннония и Мизия, по смерти его отпали. Император Марциан озаботился немедленно же оградить империю от руссов. Гепиды [394 - Iорнанд производит название гепидов от слова дерапdа, что значит ленивый. Нет сомнения, что это толкование произошло от слова жупан, по-молдавски жупын – бояр, барин, и от народнаго прозвания ленящихся – барствующими; баричами; в том же смысле могло употребляться жупич, жупаныч.Учреждение жуп, губ (санск. гупа), или судилище, принадлежит к формам правления готов. Это их нэмды (Naemþ) в переводе на славянскiй язык. жупан есть Naemdemann – судья округа, жупы, повета; отсюда в Венгрии, или бывшей Готии, Дации, слово Nemes, Nemet, Nemzö – немец, значит то же, что пан, жупан. Nemesseg – немчизна, панство, Gespanschaft. Жупники (Gepides) Дации были прозелитами готов, вместе с ними последовали к арианству.], т. е. карпатские жупичи, союзники и прозелиты готов, и потом ариане, первые восстали на русские власти и отложились, заключив союз с Марцианом на условии ежегоднаго жалованья. В то же время готы сосредоточились на данных им землях между Дунаем, Норикой и Верхней Мизией. Русские князья, обладавшие этими землями, должны были с дружинами своими и со всеми непокорявшимися чуждой власти, оставлять свои области и переселяться.
   Сербы Семендрии (Cemandri) перешли в Иллирию и поселились близ Castrum Martena, стуричи (Scyri), сураги (по Иорн. Satagarii) и аланы (погран. волынь), перешли в Нижнюю Мизию и в Малую Скифию (Крым и прилегающия земли между Днепром и Доном). Русь Альпийская со стороны Дуная выселена в Biozimetas (?) и Scandiopolis (?) и пр.
   Все это, должно полагать, совершилось не при Марциане, a после уже несчастнаго похода в Грецию Дано, старшаго сына Аттилы.
   Между тем в Иверии и Армении дела руссов-козар (Ούννοι Κιδαριτοι) шли также неудачно. Персы преследовали их за горы, проникли в Козарию и даже овладели Белградом (βαλαπ’ολις-Balapolis).
   После этого события судьба Руси Киевской оставалась в полной неизвестности до времен Олега, собирателя Руси и восстановителя матери русских градов.
   Но кто же владел Киевом в промежуток четырех с половиной столетий?
   Нет сомнения, что Дано, как старший сын Аттилы, наследовал власть над Русью; но по разделу, предоставив Киев брату, перенес столицу в Беловежу, известную Приску под названием Balapolis. Вся витязная деятельность, вероятно по влиянию готов гебров [395 - С этого времени, должно полагать, водворилась в этих местах религия древних магов (джюджь-маджюджь). По восточным писателям под названием Madschusija (Magier religion) подразумевается иудейство. Fraehn. Ibn-Fosslan.] обратилась на войну против персов, которых завоевания проникли в Иверию и Армению.
   Несколько раз уже мы имели случай обяснить значение козар, или придонскаго и задонскаго програничнаго козачества, лугарей, которых преобразовали греческие писатели в герулов, или илуров.
   По греческим же писателям, козары вышли первоначально из Герулии (Βερυλιας) страны сарматской, подчинили своей власти земли до Чернаго моря и поселились на северной стороне Кавказа и в Крымском полуострове.
   По Прологам, в житии св. Кирилла [396 - См. О времени происхождения слав. письмен. О. М. Бодянскаго.]: «Козары бяше народ скифский, языка словенскаго, или русскаго. Козаров имени память осталась в малороссийском ныне Конистве крепком, подобне тому, зело мало пременно именуемом (т. е. в козачестве)». По Ибн-Гаукалу: «Lingua Bulgarorum similis est linguae Chazarorum» [397 - Fraehn.]; но по Gihan-Numa, язык и обычаи приволжских булгар не отличаются от русских, хотя они во время Абассидов приняли магометанскую веру [398 - В Gihan-Numa, на турецком языке, вместо руссы употреблено московиты: «Populus Bulgar, Moscovitico lingua moribusque haud dissimilis. Eaque, regnantibns Abassidis, religionem Muhameddanam amplexa est.» «При Владимире приидоша болгаре (приволжские), веры бохмичи (магометане)».].
   Известно, что князья, обладавшие девятью козарскими воеводствами – «Εννεα κλήματα της Χαζαρίας» – назывались каганами (Χάγανος), точно так же, как и князья аварские (иверы, гебры, обры Нестора).
   Gihan-Numa, которой сведения составляют выписку из восточных писателей всех времен, сообщает также следующее о владетелях области Hasasz (Козачей, Козарской):
   «Козарская область лежит на север от Баб-эль-абваб (Дербент). Столица оной называется Этель (Atel, Adel, Hadil). По этой области и Каспийское море называется Козарским. Владетель области (princeps) иудей, а равно и все его приближенные вельможи; что же касается до подданных, то они различных вер [399 - «Plerique Muslemii, et Christiani, pauci idolatrae».], которые не воспрещается там исповедовать.
   Войско состоят из 12 000 человек. Но все управление в руках иудеев [400 - «Neque ad rempublicam accedere, his permissum est. Judei eam ipsi capessunt».]. 9 судей [401 - Девяти округов Хазарии, или девяти нэмдов (Naemþ).] заведуют судопроизводством. Торговлю ведут с руссами». Из этого ясно, что если владетели козар были иудеи, то по значению своему «rex et pontifex» они носили еврейское название Cohene [402 - См. La Bible, trad. par. S. Cahen.], из котораго образовалось каган.
   По дошедшему преданию до Нестора, когда посланные от козарскаго князя-когана и старцев, пришли в первый раз в Киев за данью, киевляне предложили в дань козарской сабле обоюдоострый меч. Но, несмотря на это, перед приходом Аскольда и Дира, Киев платил уже дань в Козарию, точно так же, как и области зависевшия от Киева: древляне по черной куне, радимичи по шлягу [403 - Злотый, золотой – solidus; откуда образовалось на готскиом наречiи Skilligg – шиллинг, шелех, шляг, и Skuld – подать (долг, обязанность), Zoll.], а северяне (сербы) неизвестно чем.
   «Когда император Иустиниан II бежал, как пишет Прокопий, в готфские владения (в Крыму), то каган потребовал его к себе, и выдал за него сестру свою, с намерением возстановить его на престоле византийском» [404 - Это восстановление, разумеется, имело целью влияние на империю.].
   Из этого сказания можно понять, что готы козарские, управляемые своими коганами, и известные истории под названием готов-тетракситов, или впоследствии трапезитов [405 - Готия Крыма называлась Трапезитской, по Трапезос (Чатырдаг). Города готов были: Мангуп и Джуфут-кале (Castella Jadearum). Названiя Gothaland, Gothlandske Volck, доставило случай Барбаро (в 1436 году) сообщить истории сведение о существовании народа Gotalani, что по обяснению его означало готов-аланов.], не остатки готов Эрманарика; а потомки коренных гебров-магов, от которых в VI еще столетии до Р. Х. отделились переселенцы во Фракию [406 - См. De Getarum sive Gothorum orig. Iorn.], без сомнения по возникшему в то время сектанству в веровании гебров. Новое верование проявилось в учении Заратусты. Дарий Истасп, последователь новых магов, преследовал древних [407 - Известных ныне под назв. караимов.].
   Около 290 года по Р. Х. Армения, следовавшая учению гебров, озарилась, христианством и спаслась от потопа магометанства, которое в VI столетии разлилось по Персии и проникло за Кавказ, до самаго Дона. Оно, в свою очередь, образуя не что иное, как отрицательную сторону двуликаго деизма, подавило положительную сторону деизма гебров, и этим рушило на Востоке возникавшую силу близнеца своего.
   В IV уже веке Босфорская область озарилась христианством и имела своего епископа Феофила. В IX веке Константин Философ (св. Кирил) обрел в Козарии русские письмена и перевод Св. Евангелия и Псалтыри.
   «Иде же книги обретошася, тоу и крещение обретесь» [408 - Псковский хронографъ. См. О врем. происхожд. славян. письмен. О. М. Бодянскаго.].

   Приложение
   Сказания Приска Панийского
   (перевод с греческого)

//-- ОТРЫВОК 1-й --//
//-- (433 г. по Р. Х. Феодосия II 26 г.) --//
Над уннами царствовал Руа. Он решился вести войну против амилзуров, итимаров, тоносуров, войсков и других народов, поселившихся на Истре и прибегавших к союзу с римлянами. Он отправил к римлянам Ислу, и прежде употребленного в дело для прекращения возникшего между ними и римлянами несогласия, и грозил нарушением прежде установленных условий, если римляне не выдадут им всех беглых. Римляне советовались об отправлении к уннам посольства. Плинфа и Дионисий, первый племени скифского, а второй из фракийцев, военачальники, достигшие у римлян консульского достоинства, хотели быть отправлены посланниками. Так как можно было ожидать, что Исла приедет к Руе прежде того посольства, которое римляне полагали отправить к нему, то Плинфа отправил вместе с Ислою одного из своих приближенных по имени Сингилаха, дабы склонить Руу вступить в переговоры с ним, а не с другими римлянами. Когда Руа умер, а царство Уннское перешло к Аттиле, то римский сенат положил назначить посланником Плинфу. По утверждении этого мнения царем, Плинфа хотел, чтоб вместе с ними назначен был и Эпиген, как человек, славящийся благоразумием и имевший достоинство квестора. Когда и Эпиген был назначен посланником, то оба отправились к уннам. Они доехали до Марга, города мисийского, в Иллирике. Он лежит на берегу Истра против крепости Константии, стоящей на другом берегу. Туда же приехали и царские скифы. Съезд происходил вне города; скифы сидели верхом на лошадях, и хотели вести переговоры не слезая с них. Римские посланники, заботясь о своем достоинстве, имели с ними свидание также верхом. Они не считали приличным вести переговоры пешие с людьми сидевшими на конях. Постановлено было… чтоб уннам были выдаваемы бегущие из Скифии люди, равно и прежде бежавшие к римлянам, также и бывшие у них в плену римляне, без выкупа перешедшие к своим, в противном случае за каждого пленного римлянина, бежавшего к своим, римляне были обязаны платить захватившим его по праву войны по восьми золотых монет; чтоб римляне не помогали ни какому варварскому народу, с которым унны вели войну; чтоб торжища между римлянами и уннами происходили на равных правах и без всякого опасения; чтоб за сохранение договора римляне платили царским скифам ежегодно по семи сот литр золота (эта дань простиралась прежде до трех сот пятидесяти литр). На сих условиях заключен был мир; в сохранении его римляне и унны поклялись по обычаю своих предков, и те и другие потом возвратились в свою землю. Варварам были выданы искавшие убежища у римлян унны. В числе их были дети Мамы и Атакама, происходящие из царского рода. В наказание за их бегство унны, получив их, распяли в фракийском за́мке Карсе. По заключении мира с римлянами, приближенные Аттилы и Влиды обратились к покорению других народов Скифии и завели войну с соросгами.
//-- ОТРЫВОК 2-й --//
//-- (442 г. по Р. Х. Феод. 35-й) --//
Скифы во время ярмарки вероломно напали на римлян, и многих перебили. Римляне отправили к ним посланников и жаловались на взятие крепости и на нарушение договоров. Скифы отвечали, что они поступили таким образом не впервые, а что мстили только за обиды, нанесенные им римлянами; ибо епископ Маргский, перешед в земли их, обыскивал царские кладовые, и унес хранившиеся в них сокровища; что если римляне не выдадут его, а также не выдадут, по договору, и переметчиков, которых у римлян находилось очень много, то они будут действовать против них оружием. Римляне говорили, что эти жалобы были несправедливы. Варвары, утверждаясь на верности своих показаний, не заботились о том, чтобы подвергнуть такой спор суду. Они подняли оружие, перешли Истр и разорили многие города и за́мки, лежащие на берегу этой реки. Они взяли и Виминакий, город Мисийский в Иллирике. Сии действия варваров заставили многих римлян говорить, что надлежало выдать епископа скифам, дабы из-за одного человека не навлечь бедствий войны на все государство Римское. Епископ, подозревая, что он мог быть выдан скифам, тайно от жителей Марга перешел к скифам, и обещал сдать им этот город, если цари их изъявят ему свою благосклонность. Они дали слово сделать ему много добра, если он исполнит свое обещание. С обеих сторон даны руки и клятвы в верности. Епископ возвратился в Римскую землю с многочисленною толпою варваров, и поставил их в засаду против самого берега реки. Ночью, по условленному знаку, он поднял варваров, которые и завладели городом с его помощью. Марг был, таким образом, разорен, а могущество варваров возросло после того еще более.

   Империя Аттилы
//-- ОТРЫВОК 3-й --//
//-- (442 г. по Р. Х. Феод. 35-й) --//
   При Феодосии младшем Аттила, царь уннов, собрал свое войско и отправил письмо к царю Римскому с требованием, чтобы немедленно выданы были переметчики и выслана была дань (под предлогом настоящей войны ему не пересылали ни переметчиков, ни дани), и чтоб отправлены были к нему посланники для переговоров о платеже дани на будущее время. Аттила объявлял притом, что если римляне замешкают, или будут готовиться к войне, то и он не захочет более удерживать скифское войско от нападения. По прочтении письма Аттилы, совет царский объявил, что римляне не выдадут прибегших под их покровительство людей, но вместе с ними примут войну; что впрочем будут отправлены к Аттиле посланники для прекращения споров. Раздраженный ответом римлян, Аттила стал опустошать римские земли, срыл несколько замков и подступил к обширному и многолюдному городу Ратиарии.
//-- ОТРЫВОК 4-й --//
   Феодосий отправил к Аттиле посланником Синатора, из бывших консулов. Несмотря на звание посланника, он не осмелился ехать к уннам сухим путем, но отправился Понтом, к городу Одиссу, где находился и посланный туда прежде полководец Феодул.

   Аттила из венгерского музея
//-- ОТРЫВОК 5-й --//
//-- (447 по Р. Х.; Феод. 40-й) --//
   Между римлянами и уннами произошло в Херсонисе сражение, после которого заключен между ними мир через посланника Анатолия, на следующих условиях: выдать уннам переметчиков и шесть тысяч литр золота, в жалованье за прошедшее время; платить ежегодно определенную дань в две тысячи сто литр золота; за каждого римского военнопленного, бежавшего и перешедшего в свою землю без выкупа, платить двенадцать золотых монет; если принимающие его не будут платить этой цены, то обязаны выдать уннам беглеца. Римлянам не принимать к себе никакого варвара, прибегающего к ним. Римляне показывали, будто принимали эти условия по доброй воле; но одна необходимость, чрезвычайный страх, объявший их правителей, и желание мира заставляли их принимать охотно всякое требование, как бы оно ни было тягостно. Они согласились и на плату дани, которая была самая обременительная, несмотря на то, что доходы и царская казна были истощены не на полезные дела, а на непристойные зрелища, на безрассудную пышность, на забавы и на другие издержки, от которых благоразумный человек и среди счастливейшего состояния государства должен удерживаться, а тем более должны были удерживаться от того люди, которые не радели о деле ратном и платили дань не только скифам, но и прочим варварам, живущим вокруг римских владений. Царь принуждал всех вносить деньги, которые следовало отправить к уннам. Он обложил податью даже тех, которые по приговору суда или щедроте царской, получили временное облегчение от тягостной оценки земли. Положенное количество золота вносили и особы причисленные к сенату, выше своего состояния. Многих самое блистательное состояние их довело до превратностей. Побоями вымогали у них деньги, по назначению чиновников, на которых возложена была царем эта обязанность, так что люди издавна богатые выставляли на продажу уборы жен и свои пожитки. Такое бедствие постигло римлян после этой войны, что многие из них уморили себя голодом, или прекратили жизнь, надев петлю на шею. В короткое время истощена была казна; золото и беглецы отправлены были к уннам. Исполнение сего дела поручено было Скотте. Римляне убивали многих переметчиков, потому что те противились выдаче их скифам. В числе их было несколько человек из царского рода, которые переехали к римлянам, отказываясь служить Аттиле. Сверх всего этого Аттила требовал еще, чтоб асимунтийцы выдали всех бывших у них военнопленных, римлян или варваров. Асимунт есть крепкий за́мок недалеко от Иллирика, к стороне Фракии. Жители его нанесли неприятелю много вреда. Они не защищались со стен, а, выступая из окопов, бились с несчетным множеством неприятелей и с военачальниками, которые пользовались между скифами величайшею славою. Унны, потеряв надежду завладеть за́мком, отступили от него. Тогда асимунтийцы выступили против них из своих укреплений, и погнались за ними далеко от своего округа. Когда караульные дали им знать, что неприятели проходят мимо с добычею, то они напали на них нечаянно, и отняли захваченную ими у римлян добычу. Уступая неприятелю в числе, асимунтийцы превышали его мужеством и отвагой. В этой войне они истребили множество скифов; а множество римлян освободили и принимали к себе бежавших от неприятелей. Тогда Аттила объявил, что не выведет своих войск из римских областей и не утвердит мирного договора, пока римляне, бежавшие к асимунтийцам, не будут ему выданы, или не будет заплачена за них цена, и пока не будут асимунтийцами освобождены скифы, уведенные ими в плен. Противоречить Аттиле не был в состоянии ни посланник Анатолий, ни Феодул, начальник находившегося во Фракии войска. Никакими рассуждениями не могли они убедить варвара отказаться от своих требований, когда он положился на свои силы и готов был поднять оружие; а между тем сами упали духом вследствие прежнего поражения. Они писали к асимунтийцам и приказывали им или выдать убежавших к ним римских военнопленников, или за каждого из них платить по двенадцати золотых монет, а военнопленных уннов освободить. Асимунтийцы, получив письмо, отвечали, что убежавших к ним римлян они освободили, а пойманных в плен скифов истребили; что они еще удерживали у себя двоих, потому, что неприятели во время осады их за́мка, поставив засаду, увели некоторых мальчиков, пасших стада перед за́мком, что если не получать их обратно, то не возвратят тех, которых они взяли по праву войны. Когда посланные к асимунтийцам принесли такой ответ, то царь скифский и римские начальники согласились в том, что надлежало отыскать мальчиков, похищенных по показанию асимунтийцев. Они никого не отыскали, и асимунтийцы возвратили бывших у них варваров, после того, как скифы поклялись, что у них тех мальчиков не было. Асимунтийцы также поклялись, что убежавшие к ним римляне были ими освобождены. Они в этом поклялись, хотя у них и были некоторые римляне; но они не считали преступлением божиться ложно, для спасения людей своего племени.
//-- ОТРЫВОК 6-й --//
//-- (447 по Р. Х.; Феод. 40-й) --//
   Вслед за заключением мира, Аттила отправил посланников в Восточную Империю, требуя выдачи переметчиков. Посланники были приняты, осыпаны подарками и отпущены с объявлением, что никаких переметчиков у римлян не было. Аттила послал опять других посланников. Когда и эти были одарены, то отправлено было третье посольство, а после него и четвертое. Аттила, зная щедрость римлян, зная, что они оказывали ее из опасения, чтоб не был нарушен мир, – кому из своих любимцев хотел сделать добро, того и отправлял к римлянам, придумывая к тому разные пустые причины и предлоги. Римляне повиновались всякому его требованию; на всякое с его стороны понуждение смотрели, как на приказ повелителя. Не с ним одним боялись они завести войну, но страшились и парфян, которые делали приготовления к войне, и вандилов, беспокоивших их на море, и исавров, которые восставали для грабежей, и саракинов, делавших набеги на восточные края державы, и эфиопских народов, соединявшихся против них. Посему уничиженные римляне, Аттилу ласкали, а против других народов делали приготовления, набирали воинов, назначали вождей.
//-- ОТРЫВОК 7-й --//
//-- (448 г. по Р. Х.; Феод. 41) --//
   В Византию прибыл опять посланник Аттилы. Это был Эдикон, скиф, отличавшийся великими военными подвигами. Вместе с ним был и Орест Римлянин, житель Пеонской области, лежащей при реке Сае, и состоявшей тогда под властью Аттилы, вследствие договора, заключенного с Аэтием, полководцем западных римлян. Эдикон был представлен царю и вручил ему грамоты Аттилы, в которых царь скифский жаловался на римлян за невыдачу беглых. Он грозил против них вооружиться, если беглецы не будут ему выданы, и если римляне не перестанут обрабатывать завоеванную им землю. Эта земля в длину простиралась по течению Истра от Пеонии до Нов Фракийских, а в ширину на пять дней пути. Аттила требовал притом, чтоб торг в Иллирике происходил не по прежнему на берегу Истра, но в Наиссе, который полагал он границею Скифской и Римской земли, как город им разоренный. Он отстоит от Истра на пять дней пути для доброго пешехода. Аттила требовал притом, чтоб для переговоров с ним о делах еще не решенных, отправлены были к нему посланники, люди не простые, но самые значительные из имевших консульское достоинство; что если римляне боятся прислать их к нему, то он сам перейдет в Сардику для принятия их. Царь прочел грамоту Аттилы, а Вигила перевел ему все то, что Эдикон объявил изустно по приказанию Аттилы. Эдикон вышел из дворца вместе с ними, и посещал другие домы; между прочим, пришел и к царскому щитоносцу Хрисафию, как человеку, имевшему величайшую силу. Эдикон был изумлен пышностью царских домов, и когда вступил в разговор с Хрисафием, то Вигила переводя его слова, говорил, что Эдикон превозносит царский двор и восхищен богатством римлян. Хрисафий заметил тогда, что он может владеть большим богатством и иметь золотом крытый дом, если оставит скифов и пристанет к римлянам. Эдикон отвечал, что слуге не позволено это сделать без позволения своего господина. Евнух спросил тогда Эдикона: имеет ли он всегда свободный доступ к Аттиле, и какою силою пользуется между скифами. Эдикон отвечал, что он близкий человек к Аттиле, и что ему, вместе с другими значительнейшими скифами, вверяется охранение царя, что каждый из них по очереди в определенные дни держит при нем вооруженный караул. После того евнух сказал, что если Эдикон даст ему клятву в сохранении тайны, то он объявит ему о деле, которое составит его счастие, но что на то нужно им свободное время и оно будет у них, если Эдикон придет к нему на обед без Ореста и без других посланников. Эдикон обещал это исполнить, и приехал к евнуху на обед. Здесь они подали друг другу руку и поклялись чрез переводчика Вигилу, Хрисафий в том, что он сделает предложение не ко вреду Эдикона, но к бо́льшему его счастию, а Эдикон в том, что никому не объявит предложения, которое будет ему сделано, хотя бы оно и не было приведено в исполнение. Тогда евнух сказал Эдикону, что если он по приезде в Скифию убьет Аттилу, и воротится к римлянам, то будет жить в счастии и иметь великое богатство. Эдикон обещался и сказал, что на такое дело нужно денег немного – только пятьдесят литр золота, для раздачи состоящим под начальством его людям, для того, чтобы они вполне содействовали ему в нападении на Аттилу. Евнух обещал немедленно выдать ему деньги. Эдикон сказал тогда, что надлежало его отпустить для донесения Аттиле об успехе посольства, что вместе с ним нужно было отправить Вигилу для получения от Аттилы ответа насчет требуемых беглецов, что через Вигилу он уведомит Хрисафия, каким образом надлежало переслать к нему золото, потому что по возвращении его, Аттила с любопытством будет расспрашивать его, равно как и других посланников, какие подарки получил он от римлян, и сколько дано ему денег, и тогда он не будет иметь возможности скрыть то золото от спутников своих. Евнуху показалось благоразумною эта мера предосторожности: он согласился с мнением Эдикона, после угощения отпустил его, и донес царю о своем замысле. Царь призвав магистра Мартиалия, сообщил ему то, что было условлено с Эдиконом. Дать знать о том Мартиалию было необходимо, по званию его. Магистр участвует во всех советах царя, потому что ему подчинены вестники, переводчики и воины, охраняющие царский двор. Посоветовавшись между собою, они решились отправить к Аттиле не только Вигилу, но и Максимина, в звании посланника.
//-- ОТРЫВОК 8-й --//
//-- (448 г. по Р. Х.; Феод. 41-й) --//
   Евнух Хрисафий убеждал Эдикона умертвить Аттилу. Царь Феодосий и магистр Мартиалий, посоветовавшись между собою по сему предмету, решились отправить к Аттиле посланником Максимина, а не одного Вигилу. Под видом, что состоит в звании переводчика, Вигила имел поручение сообразоваться с волею Эдикона. Максимин, ничего не знавший о том, что было ими замышляемо, должен был представить Аттиле царское письмо. Царь извещал его, что Вигила был только переводчиком, что Максимин, человек знатного происхождения и самый близкий к царю, был достоинством выше Вигилы. Затем царь писал к Аттиле, чтоб он не нарушал мирного договора нашествием на римские области; еще сообщал он, что сверх выданных прежде беглецов, посылает к нему семнадцать человек, и уверял, что у римлян не было других беглых из областей Аттилы. Таково было содержание письма. Сверх того Максимину было предписано объявить уннскому государю изустно, что он не мог требовать, чтоб к нему были отправляемы посланники высшего достоинства; ибо этого не бывало ни при его предках, ни при других начальниках Скифской земли; что звание посланника всегда отправлял какой-нибудь воин или вестник; что для разрешения всех недоразумений надлежало отправить к римлянам Онигисия, потому что не было прилично, чтоб Аттила, в сопровождении римлянина, имеющего консульское достоинство, прибыл в разрушенный уже город Сардику.
   Максимин убедительными просьбами заставил меня ехать вместе с ним. Мы пустились в путь в сопровождении варваров и приехали в Сардику, город отстоящий от Константинополя на тринадцать дней пути для доброго пешехода. Остановившись в этом городе, мы заблагорассудили пригласить к столу Эдикона и бывших с ним варваров. Жители Сардики доставили нам баранов и быков, которых мы закололи. За обедом во время питья, варвары превозносили Аттилу, а мы – своего государя. Вигила заметил, что не было прилично сравнивать божество с человеком; что Аттила человек, а Феодосий божество. Унны слышали эти слова и понемногу разгорячаемые – раздражались. Мы обратили речь к другим предметам, и успокоили их гнев ласковым обхождением, а после обеда, Максимин задобрил Эдикона и Ореста подарками – шелковыми одеждами и драгоценными каменьями. Подождав удаления Эдиконова, Орест сказал Максимину: что он почитал его человеком благоразумным и отличным, потому что не впал в ошибку, в которую впали другие царедворцы, без него угостившие Эдикона и почтившие его подарками. Быв в неведении о том, что происходило в Константинополе, мы нашли слова Ореста непонятными. Мы спрашивали его: каким образом и в какое время оказано было ему пренебрежение, а Эдикону особенные почести? Но Орест ушел, не дав никакого ответа. На другой день, дорогою, мы пересказали Вигиле слова Ореста. Вигила заметил, что Оресту не следовало сердиться за то, что ему не были оказаны почести такие же, какие и Эдикону; ибо Орест был домочадец и писец Аттилы, а Эдикон, как человек на войне знаменитый и природный унн далеко превышал Ореста. Вигила после того, поговорив с Эдиконом наедине, объявил нам, вправду ли, или притворно, не знаю, – что он передал Эдикону все слова Ореста; что Эдикон пришел от того в ярость, котоую он, Вигила, насилу мог укротить.
   Мы прибыли в Наисс и нашли этот город безлюдным и разрушенным неприятелями. Лишь немногие жители, одержимые болезнями, укрывались в священных обителях. Мы остановились поодаль от реки, на чистом месте, а по берегу ее все было покрыто костями убитых в сражении. На другой день мы приехали к Агинфею, предводителю стоявших недалеко от Наисса иллирийских войск, для объявления ему царского повеления, и для получения от него пяти человек беглых, из числа семнадцати, о которых было упомянуто в письме к Аттиле. Мы вступили с ним в сношения и объявили ему, чтоб он выдал уннам пятерых переметчиков. Агинфей выдал нам беглых, утешив их ласковыми словами.
   Мы провели тут ночь, и из пределов Наисса обратились к реке Истру. Мы вступили в место, осененное деревьями и образующее много извилин и оборотов. Здесь, на рассвете, когда мы думали, что идем к западу, представилось глазам нашим восходящее солнце. Многие из наших спутников, не знавшие положения мест, вскрикнули от удивления, – как будто бы солнце шло против обыкновенного течения своего и представляло явление, противное естественному! Но по причине неровности места та часть дороги обращена была к востоку. Прошед это трудное место, мы вышли на равнину, которая была болотиста. Здесь перевозчики из варваров приняли нас на однодеревки, которые выдалбливаются ими из срубленного леса. Они перевезли нас через реку. Эти челноки не для нас были приготовлены. На них были перевезены попавшиеся нам на дороге множество варваров, потому что Аттила хотел переехать в Римскую землю, как будто бы для того, чтоб охотиться. В самом же деле он делал приготовления к войне, под тем предлогом, что не все беглецы были ему выданы.
   За Истром мы ехали вместе с варварами около семидесяти стадий, и были принуждены остановиться на равнине, пока Эдикон и его товарищи не донесли Аттиле о нашем прибытии. Вместе с нами остановились и препровождавшие нас варвары. Поздно вечером, как мы стали ужинать, услышали топот скачущих в нашу сторону коней. Два скифа подъехали к нам и объявили приказ ехать к Аттиле. Мы просили их поужинать с нами. Они сошли с коней, и ели с нами, с удовольствием. На другой день они были нашими путеводителями. К девяти часам дня 43, мы прибыли к шатрам Аттилы: их было у него много. Мы хотели разбить свои шатры на одном холме; но попавшиеся нам навстречу варвары запретили это делать, говоря, что шатер Аттилы стоит на низменном месте. Мы остановились там, где нам было назначено скифами.
   Тогда Эдикон, Орест, Скотта и некоторые из важнейших скифов пришли к нам и спрашивали о цели нашего посольства. Столь странный вопрос удивил нас. Мы смотрели друг на друга. Скифы, беспокоя нас, настоятельно требовали, чтобы мы дали им ответ. Мы объявили им, что о причине нашего прибытия царь велел нам говорить с Аттилою, а не с другим кем-либо. Скотта с досадою сказал, что они исполняют приказание своего государя и что не пришли бы к нам от себя, для удовлетворения личному любопытству. Мы заметили, что не так ведется в посольствах, чтоб посланники, не переговорив с теми, к которым они отправлены, и, даже не видав их, сообщали им о цели своего посольства посредством других; что это не безызвестно и самим скифам, которые часто отправляют посольства к царю; что надлежало и нам пользоваться такими же правами, и что иначе мы не объявим, в чем состоит цель нашего посольства. Тогда скифы уехали к Аттиле, и возвратились к нам без Эдикона. Они пересказали нам все то, что было нам поручено сказать Аттиле, и советовали уезжать скорее, если нам более нечего сказать. Слова их еще более изумили нас, потому что мы не могли постигнуть, каким образом обнаружилось то, что в тайне было постановлено царем. Мы рассудили за благо ничего не отвечать касательно цели нашего посольства, если не получим позволения представиться Аттиле. Мы сказали скифам: «То ли, что было вами сказано, поручено нам сообщить государю вашему, или что-либо другое, о том должен знать он один; а с другими никаким образом не будем мы об этом говорить. После такого объявления нашего, они велели нам немедленно уехать. Мы собирались к отъезду. Вигила стал осуждать данный нами скифам ответ, уверяя, что лучше было бы нам быть изобличенными во лжи, нежели возвратиться назад без всякого успеха. Я легко бы убедил Аттилу, сказал Вигила, прекратить несогласия с римлянами, когда бы мне удалось поговорить с ним, потому что во время посольства Анатолиева, я был с ним коротко знаком. Вигила говорил это, полагая, что Эдикон был к нему благорасположен. Под предлогом истинным или ложным, что он хотел переговорить с Эдиконом о делах посольства, он искал случая посоветоваться с ним как о том, в чем они условились между собою против Аттилы, так равно и о количестве золота, в котором, как уверял Эдикон, имел он нужду для раздачи известным ему людям. Однако ж Вигила не знал, что он был предан Эдиконом. Обманув ли римлян ложным обещанием посягнуть на жизнь Аттилы, боясь ли, чтоб Орест не пересказал Аттиле того, что он говорил нам в Сардике, после угощения – (когда он обвинял Эдикона в свидании с царем и с евнухом, тайно от него) – Эдикон открыл Аттиле составленный против него заговор, и донес ему о количестве ожидаемого от римлян золота и о цели нашего посольства.
   Уже мы вьючили скотину и хотели, по необходимости, пуститься в путь ночью, как пришли к нам некоторые скифы с объявлением, что Аттила приказывает нам остановиться по причине ночного времени. К тому же месту пришли другие скифы с присланными к нам Аттилою речными рыбами и быком. Поужинав, мы легли спать. Когда рассвело, мы еще надеялись, что получим от варвара какой-нибудь кроткий и снисходительный отзыв, но он прислал опять тех же людей с приказом удалиться, если мы не можем сказать ничего другого, кроме того, что ему было уже известно. – Не дав на то никакого ответа, мы готовились к отъезду; между тем Вигила спорил с нами, утверждая, что нам надлежало объявить, что у нас было еще что сказать Аттиле. Видя Максимина в большом унынии, я взял с собою Рустикия, который знал скифский язык, и вместе с ним пошел к Скотте. Этот Рустикий приехал в Скифию вместе с нами. Он не был причислен к нашему посольству, но имел какое-то дело с Константием, который был родом итальянец, и который Аэтием, полководцем западных, римлян, прислан был к Аттиле в письмоводители. Я и пошел с ним к Скотте, потому что Онигисий был тогда в отсутствии. Приветствовав Скотту через Рустикия, которого я употребил вместо переводчика, я объявил ему, что он получит много подарков от Максимина, если доставит ему средство представиться Аттиле; что посольство Максимина будет полезно, не только римлянам и уннам, но и самому Онигисию, ибо император желает, чтоб Онигисий был отправлен к нему посланником для разрешения возникших между двумя народами споров, и что, по приезде в Константинополь, он получит богатейшие подарки. Я говорил притом Скотте, «что в отсутствие Онигисия он должен оказать свое содействие нам, или лучше сказать, брату своему, в таком добром деле; что, как мне было известно по слуху, Аттила слушается и его советов, но что я не мог полагаться на одни слухи, если и на опыте не узнаю, какую силу имеет он при своем государе». – «Не сомневайтесь, сказал Скотта, и я наравне с братом моим могу говорить и действовать при Аттиле». И тотчас, сев на коня, поскакал к шатру Аттилы. Я возвратился к Максимину, который вместе с Вигилою был в крайнем беспокойстве и унынии, и пересказал ему разговор мой со Скоттою и полученный от него ответ. Я советовал Максимину приготовить подарки для представления их варвару и подумать о том, что нужно будет ему говорить. Услышав это, Максимин и Вигила, лежавшие на траве, – вскочили на ноги, похвалили мой поступок и отозвали своих людей, которые пустились было уж в путь с вьючными животными. Максимин и Вигила рассуждали между собою о том, как приветствовать Аттилу, и как поднесть ему подарки от себя и от царя. В то самое время, как они о том заботились, Аттила призвал нас к себе чрез Скотту. Мы вошли в его шатер, охраняемый многочисленною толпою варваров. Аттила сидел на деревянной скамье. Мы стали несколько поодаль от его седалища, а Максимин, подошед к варвару, приветствовал его. Он вручил ему царские грамоты и сказал: что царь желает здоровья ему и всем его домашним. Аттила отвечал: «Пусть с римлянами будет то, чего они мне желают». Затем, обратив вдруг речь к Вигиле, он называл его бесстыдным животным, потому что решился приехать к нему, зная, что при заключении мира между им и Анатолием было постановлено посланникам римским не приезжать к нему, пока все беглецы не будут выданы уннам. Вигила сказал, что у римлян нет ни одного беглого из скифского народа, ибо все они были уже ему выданы. Аттила, воспламенясь гневом, еще более ругал его и с криком говорил, что он посадил бы его на кол и предал бы на съедение птицам, если бы, подвергая его такому наказанию за его бесстыдство и за наглость слов его, не имел вида, что нарушает права посольства, ибо перебежчиков из его народа у римлян множество. Он велел секретарям прочесть бумагу, в которой записаны были имена беглых.
   По прочтении всех имен, Аттила велел Вигиле выехать из его земли без малейшего замедления, сказав притом, что он пошлет вместе с ним Ислу для объявления римлянам, чтоб они выдали ему всех бежавших к ним варваров, считая с того времени, как Карпилеон, сын Аэтия, полководца западных римлян, был у него заложником; ибо он не позволит, чтоб его рабы действовали на войне против него, хотя они и не могут принесть никакой пользы тем, которые вверяют им охранение страны своей. «Какой город или какой за́мок, говорил Аттила, спасли они, когда я решился взять его?». Он велел Вигиле и Исле объявить римлянам требование его о беглых, и потом возвратиться с ответом: хотят ли они выдать ему беглецов, или принимают за них войну? Несколько прежде велел он Максимину подождать, потому что хотел чрез него отвечать царю на то, о чем он к нему писал, и потребовал подарков, которые мы и выдали. Возвратившись в свой шатер, мы перебирали между собою сказанное. Вигила казался удивленным, что Аттила, оказавший ему свою благосклонность и снисхождение в прежнем посольстве, теперь так жестоко ругал его. Я сказал ему: «Не предубедил ли против тебя Аттилу кто-нибудь из тех варваров, которые обедали с нами в Сардике, донесши ему, что ты называл царя римского Богом, а его, Аттилу, человеком?» Максимин, не имевший никакого понятия о составленном евнухом против Аттилы заговоре, принял это мнение за правдоподобное. Но Вигила изъявлял в том сомнение, и, казалось, не знал причины, почему Аттила ругал его. Впоследствии, он уверял нас, что он не подозревал тогда, чтоб были Аттиле пересказаны слова, говоренные в Сардике, или чтоб был ему открыт заговор; потому что вследствие страха, внушаемого всем Аттилою, никто из посторонних людей не смел с ним говорить. Вигила притом полагал, что Эдикону надлежало непременно хранить о том молчание, как по данной клятве, так и по неизвестности того, что могло последовать; ибо быв обвинен, как участник в посягательстве на жизнь Аттилы, он мог подлежать смертной казни. Между тем как мы были в таком недоумении, пришел Эдикон, и вывел Вигилу из нашего кружка, притворяясь будто в самом деле намерен исполнить данное римлянам обещание. Он приказал Вигиле привезти золото, для раздачи тем, которые приступят к сему делу вместе с ним, и удалился. Когда я любопытствовал узнать от Вигилы, что ему говорил Эдикон, то он старался меня обмануть, а между тем и сам был обманут Эдиконом. Он скрыл истинный предмет их разговора, уверяя, что Эдикон сам сказал ему, будто Аттила гневается и на него самого за беглецов; ибо римляне должны были возвратить всех их Аттиле, или прислать к нему посланниками людей с великою властью. Так продолжали мы говорить между собою, когда пришли к нам некоторые из людей Аттилы с объявлением, что как Вигиле, так и нам запрещалось освобождать римского военнопленного, покупать варварского невольника, или лошадь, или другое что-либо, кроме съестных припасов, пока не будут разрешены существующие между римлянами и скифами недоразумения. Это было придумано варваром хитро, дабы тем легче изобличить Вигилу в злоумышлении на его жизнь, когда он не будет в состоянии сказать причины зачем вез с собою золото; под предлогом же ответа, который хотел дать на наше посольство, намерение его было заставить нас ожидать Онигисия для принятия приносимых ему нами от себя и от царя подарков. Онигисий в это время был послан с старшим сыном Аттилы к акацирам, народу скифскому, покорившемуся Аттиле по следующей причине:
   В акацирском народе было много князей и родоначальников, которым царь Феодосий посылал дары, для того, чтоб они, быв между собою в согласии, отказывались от союза с Аттилою, и держались союза с римлянами. Тот, кому были поручены эти подарки, раздал их каждому князю не по достоинству. Куридах, главный между ними по власти, получив подарки, следовавшие второму по нем, почитал себя обиженным и лишенным должной ему награды. Он звал к себе на помощь Аттилу против других соначальников. Аттила послал к нему немедленно многочисленное войско. Одни из князей акацирских были этим войском истреблены, другие принуждены покориться. Аттила после того пригласил Куридаха к себе для принятия участия в торжестве победы. Но Куридах, подозревая козни, отвечал Аттиле, что трудно человеку взирать на Бога: а если человек не в силах пристально смотреть и на круг солнечный, то можно ли без вреда для себя взглянуть на величайшего из богов? Таким образом Куридах остался в своей земле и сохранил свои владения, между тем, как весь остальной народ акацирский покорился Аттиле. Желая сделать царем этого народа старшего из сыновей своих, Аттила отправил Онигисия для приведения в действие этого намерения. Такова была причина, заставившая Аттилу дать нам, как уже сказано, приказание дожидаться Онигисия. Вигилу вместе с Ислою, отпустил он в римские владения под предлогом отыскания беглых; в самом же деле для привезения обещанного Эдикону золота.
   По отъезде Вигилы мы пробыли на месте один день; а в следующий пустились в путь за Аттилою далее к северу. До некоторого места, мы продолжали ехать одною с ним дорогою; потом поворотили по другой, как велели нам скифы, наши проводники; потому что Аттила хотел поехать в одно селение, в котором намеревался сочетаться браком с дочерью Эскамою. Аттила имел много жен, но хотел жениться и на этой особе, согласно с законом скифским.
   Мы шли далее дорогою гладкою, пролегавшую по равнине, и дошли до рек судоходных, из коих самые большие после Истра суть: Дрикон, Тига и Тифиса. Мы переправились через эти реки на однодеревках, употребляемых береговыми жителями тех рек. Другие реки мы переезжали на плотах, которые варвары возят на телегах, по той причине, что те места покрываются водою. В селениях отпускали нам в пищу – вместо пшеницы – просо, вместо вина, так называемый у туземцев ме́дос. Следующие за нами служители получали просо и добываемое из ячменя питье, которое варвары называют ка́мос. Прошед много дороги, раскинули мы под вечер свою палатку близ озера, имеющего годную к питью воду, употребляемую жителями ближнего селения. Вдруг поднялась страшная буря с громом, частыми молниями и проливным дождем. Бурею не только опрокинуло нашу палатку, но и все пожитки унесло в озеро. Этим случаем, и сильною тревогою, господствовавшею в воздухе, мы были до того устрашены, что покинули то место, отделились друг от друга, и среди мрака, под ливнем, каждый из нас пошел по дороге, которая представилась ему удобнейшею. Однако мы все пришли к хижинам селения, где и сошлись, – ибо различными дорогами мы обратились к одному месту. Мы с криком отыскивали отставших от нас товарищей. Скифы, выбежали на шум и стали зажигать камыши, которые они употребляют для разведения огня. При свете этих камышей они спрашивали нас: что нам нужно, что мы так громко кричим? Когда бывшие с нами варвары дали им знать, что нас встретила непогода, то жители звали нас к себе, приняли нас в свои домы, и подкладывая много камышу, согрели нас.
   Начальница того селения – она была одна из жен Влиды – прислала к нам кушанье и красивых женщин к удовлетворению нашему. Это по-скифски знак уважения. Мы благодарили женщин за кушанье, но отказались от дальнейшего с ними обхождения. Мы провели ночь в хижинах и на рассвете пошли искать наших вещей. Мы нашли их частью на месте, где накануне остановились, частью на берегу озера, или в самом озере, откуда их и достали. Тот день провели мы в селении, обсушивая наши пожитки. Непогода миновалась и солнце ярко засияло. Позаботившись о своих лошадях и о других животных, пошли мы к царице, приветствовали ее и принесли ей взаимно в подарок три серебряные чаши, красных кож, перцу из Индии, финиковых плодов и других сластей, которые ценятся варварами, потому что там их не водится. Мы вышли от нее, пожелав ей всех благ за ее гостеприимство.
   Мы прошли семь дней дороги и остановились в одном селении, потому что скифы, наши проводники, сказали нам, что Аттила едет по той же дороге, и что нам надлежало ехать вслед за ним. Здесь встретились мы с западными римлянами, которые приехали также с посольством к Аттиле. Один из них, Ромул, имел достоинство комита; другой, Примут, был правителем Норики; третий, Роман, начальником легиона. Вместе с ними был и Константий, – посланный Аэтием к Аттиле, чтоб быть при нем письмоводителем – и Татул, отец того Ореста, который сопровождал в посольстве Эдикона. Константий и Татул не состояли при этом посольстве: а ехали вместе с посланниками по связям, которые между ними были; – ибо Константий завел с ними знакомство в Италии; а Татул был в свойстве с Ромулом, так как сын Татулов, Орест, женат был на дочери Ромула, бывшего родом из Патавиона, что в Норике. Посольство западных римлян отправлено было к Аттиле для укрощения гнева его. Аттила требовал от римлян выдачи Силвана, начальника монетного стола в Риме, за то, что он принял от Константия золотые фиалы. Этот Константий, происходивший из Западной Галатии, был послан некогда к Аттиле и Влиде, чтоб состоять при них письмоводителем, каким был и другой, посланный после, Константий. Во время осады скифами Сирмия в Пеонии епископ этого города послал к упомянутому Константию фиалы с условием, чтоб Константий исходатайствовал ему свободу, если город будет взят при жизни его; в случае же его смерти, то выкупил бы теми фиалами несколько пленных жителей Сирмия. Город был действительно взят; все жители были обращены в невольников; но Константий забыл уговор свой с епископом. Впоследствии отправясь в Рим по делам своим, он заложил Сильвану фиалы, и получил от него деньги с условием, что если не возвратит денег в назначенный срок, в таком случае фиалы останутся в полном распоряжении Сильвана. Впоследствии Аттила и Влида, подозревая Константия в предательстве, распяли его. После некоторого времени, Аттила узнал и о фиалах, заложенных Константием. Он требовал, чтоб Сильван был ему выдан, как укравший принадлежащие ему вещи. Это заставило Аэтия и царя западных римлян отправить к Аттиле посланников, которым поручено было объявить ему, что Сильван был заимодавец Константия; что он получил те сосуды в заклад, а не как украденную вещь; что он продал их священникам; что сосуды, посвященные Богу, не позволено более употреблять на службу людей; что если Аттила не хочет отстать от своего требования по этой, столь справедливой, причине, и из уважения к Богу, римляне пришлют ему то, чего сосуды стоили; только просили, чтобы он не требовал Сильвана, ибо они не могли выдать ему человека не совершившего никакого преступления. Такова была причина посольства сих римлян. Они следовали за Аттилою, пока он отпустил их. Съехавшись с ними на дороге, мы ждали, покуда Аттила проехал вперед; потом продолжали свой путь за ним вместе со множеством народа. Переехав чрез некоторые реки, мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Он был, как уверяли нас, великолепнее всех дворцов, какие имел Аттила в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно вытесанных, и обнесен деревянною оградою, более служащею к украшению – нежели к защите. После дома царского, самый отличный был дом Онигисиев, также с деревянною оградою; но ограда эта не была украшена башнями, как Аттилина. Недалеко от ограды была большая баня, построенная Онигисием, имевшим после Аттилы величайшую силу между скифами. Он перевез для этой постройки каменья из земли Пеонской; ибо у варваров, населяющих здешнюю страну, нет ни камня, ни леса. Материал же этот употребляется у них привозный. Архитектор, строивший баню, был житель Сирмия, взятый в плен скифами. Он надеялся получить свободу в награду за свое искусство, но вместо того был подвергнут трудам более тяжким, чем скифская неволя. Онигисий сделал его своим банщиком. Он должен был прислуживать ему и домашним его, когда они мылись в бане. При въезде в селение, Аттила был встречен девами, которые шли рядами под тонкими белыми покрывалами. Под каждым из этих длинных покрывал, поддерживаемых руками стоящих по обеим сторонам женщин, было до семи или более дев; а таких рядов было очень много. Сии девы, предшествуя Аттиле, пели скифские песни. Когда Аттила был подле дома Онигисия, мимо которого проложена дорога, ведущая к царскому двору, – супруга Онигисия вышла из дому со многими служителями, из которых одни несли кушанье, а другие вино: это у скифов знак отличнейшего уважения. Она приветствовала Аттилу, и просила его вкусить того, что ему подносила в изъявление своего почтения. В угодность жены любимца своего Аттила, сидя на коне, ел кушанье из серебряного блюда высоко поднятого служителями. Вкусив вина из поднесенной ему чаши, он поехал в царский дом, который был выше других, и построен на возвышении. Что касается до нас мы остались в доме Онигисия, как было им предписано; уж он возвратился с сыном Аттилы. Мы были приняты его женою и отличнейшими из его сродников и обедали у него. Онигисий, в это время, в первый раз по возвращении своем, виделся с Аттилою, и донес ему о своих действиях по делу, которое было ему поручено, – а также и о случившемся с сыном его несчастии. Он упал с коня, и переломил себе правую руку. Быв у Аттилы, Онигисий не имел времени с нами обедать. После стола, оставив его дом, мы раскинули шатры близ дворца Аттилы, для того чтоб Максимин, которому надлежало ходить к Аттиле, или вступать в переговоры с его вельможами, не был в дальнем расстоянии. Мы провели ночь в том месте, где остановились. На рассвете, Максимин послал меня к Онигисию, для принесения ему даров, как от него, так и от царя, и велел мне осведомиться, хочет ли Онигисий с ним говорить, и в какое время. Сопровождаемый служителями, несшими подарки, – я пошел к дому Онигисия; но ворота были заперты, и я ждал, чтоб кто-нибудь вышел оттуда, и известил его о моем приходе. Между тем, как я был тут, и прохаживался перед оградою дома, подходит ко мне человек, которого судя по скифскому платью, принял я за варвара. Он приветствовал меня на эллинском языке, сказав мне: Хéре (радуйся, здравствуй!). Я удивился тому, что скиф говорит по-эллински. Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего языка варварского, охотно употребляют язык уннов, или готфов, или же авсониев в сношениях с римлянами; но нелегко найти между ними человека, знающего эллинский язык, исключая людей, уведенных в плен из Фракии или из приморской Иллирии. Но таких людей, впавших в несчастие, легко узнать по изодранному платью и по нечесаной голове; а человек, с которым я говорил, казался скифом, живущим в роскоши, одет был очень хорошо, а голова острижена была в кружок. Ответствуя на его приветствие, я спрашивал его, кто он таков, откуда пришел в варварскую страну и почему он предпочел скифский образ жизни прежнему. Он спросил меня, зачем я любопытствую это знать? «Эллинский язык, которым ты говоришь, сказал я ему, возбуждает мое любопытство». Тогда он, засмеявшись, сказал мне, что он родом грек; что по торговым делам приехал в город Виминакий, лежащий в Мисии при Истре; что он жил очень долго в этом городе, и женился там на богатейшей женщине; но лишился своего счастья, когда город был завоеван варварами; что бывшее у него прежде богатство было причиною, что, при разделе добычи, он был предпочтительно отдан Онигисию, ибо взятые в плен богатые люда доставались на долю, после Аттилы, скифским вельможам, имеющим большую власть. Впоследствии, продолжал он, я отличился в сражениях против римлян и против народа акатиров, отдал своему варварскому господину, по закону скифскому, все добытое мною на войне, получил свободу, женился на варварке, и прижил детей. Онигисий делает меня участником своего стола, и я предпочитаю настоящую жизнь свою прежней: ибо иноземцы, находящееся у скифов, после войны ведут жизнь спокойную и беззаботную; каждый пользуется тем, что у него есть, ничем не тревожимый; тогда как живущие под властью римлян, во время войны бывают легко уводимы в плен, потому что надежду своего спасения полагают на других, так как они не все могут употреблять оружие по причине тиранов. Для тех, которые носят оружие, весьма опасно малодушие воевод, уступающих на войне. Бедствия, претерпеваемые римлянами во время мирное, тягостнее тех, которые они терпят от войны, по причине жестокого взимания налогов и притеснения, претерпеваемых от дурных людей; ибо закон не для всех имеет равную силу. Если нарушающий закон очень богат, то несправедливые его поступки могут остаться без наказания, а кто беден и не умеет вести дел своих, тот должен понести налагаемое законами наказание, если не умрет до решения своего дела, потому что тяжбы тянутся весьма долго и на них издерживается множество денег, а это дело самое гнусное – получать только за деньги то, что следует по закону. Обиженному не оказывается правосудия, если не даст денег судье и его помощникам.

   Аттила (медаль)

   Такие речи и еще многие другие говорил он. Я просил его выслушать спокойно и мои слова. Я сказал ему: устроители римского общества были люди мудрые и добрые. Желая, чтоб дела людей шли не наудачу, они определили, чтоб одни из них были хранителями законов, другие занимались оружием, упражнялись в военном деле, были бы всегда в готовности выступать в поход и смело начинать бой, как дело для них привычное; ибо частое упражнение в военном деле уменьшает робость. Они же определили, чтоб занимающиеся земледелием содержали не только себя, но и тех, которые за них воюют доставлением жалованья войску. Другие должны пещись об обижаемых. Они защищают права людей, которые, по слабости своей, не в состоянии защищать их сами; другие судят дела, исполняя тем предписания закона. Никто не оставлен без попечения даже прислужников судейских: ибо некоторые из них должны наблюдать, чтоб тот, в чью пользу дано решение судей, получил следующее ему по праву; а с того, кто признан неправым, не было взыскано более того, что постановлено решением суда. Если бы не было людей, за этим наблюдающих, то одна тяжба подавала бы повод к другой, потому что или выигравший дело вел бы себя жестоко, или проигравший его оставался бы в несправедливом мнении своем. Людям, занимающимся законами, назначена плата от тяжущихся, как военным людям от земледельцев. Не справедливо ли кормить того, кто нам помогает, награждать того, кто оказывает нам услуги? Всадник находит выгоду заботиться о коне, пастух откармливать быков; охотник – содержать собак, – и люди вообще содержать то, что служит к пользе и охранению их. Если обвиненные отвечают за издержки, сделанные в судах, то убыток должны они приписывать своей несправедливости, а не другим. Что касается до случающейся продолжительности тяжебных дел, тому причиною попечительность законов. Таким образом судьи поспешным и необдуманным решением дела не погрешают против правил осторожности, рассуждая что лучше разбирать тяжбы долго и медленно, чем поступая с поспешностью, не только обижать подсудимого, но и погрешать против Бога, который есть источник правосудия. Законы постановлены для всех равно. Сам царь повинуется им. Несправедливо говоришь ты в обвинении своем, будто бы богатые притесняют бедных безбоязненно. Может быть, иной из них, быв виноват, укрывается от наказания суда; но мы видим, что в этом положении бывают не только богатые, но и бедные; ибо и они, быв виноваты, не получают наказания за свои вины, когда нет достаточных улик; и это бывает у всех народов, а не у одних римлян. Что касается до свободы, которою ты пользуешься, за то благодари судьбу, не господина своего, взявшего тебя с собой на войну, где ты мог быть убит неприятелем по своей неопытности в военном деле или подвергнуться наказанию от господина своего, если бы вздумал бежать. Римляне поступают с рабами гораздо снисходительнее, чем варвары. Они обращаются с ними, как отцы, или наставники. Они учат их воздерживаться от дурных поступков, и делать то, что почитается честным. Господа исправляют ошибки рабов, как собственных детей своих. Им не позволено предавать их смерти, как это водится у скифов. Рабы имеют много способов получать свободу. Господа не только посреди жизни, но и при смерти своей, могут отпускать их на волю, произвольно располагая своим имуществом. Распоряжение умирающего, касательно его собственности, есть закон. При этих словах моих грек заплакал, и сказал: «Законы хороши, и римское общество прекрасно устроено; но правители портят и расстраивают его, не поступая так, как поступали древние».
   Пока мы говорили между собою, один из домочадцев отпер ворота ограды. Я подбежал к нему и спросил его: «Что делает Онигисий? Я хочу сообщить ему нечто по поручению прибывшего римского посланника». Домочадец сказал мне, что я увижу Онигисия, если подожду немного, потому что он выйдет. В самом деле немного погодя Онигисий показался. Я подошел к нему и сказал: «Римский посланник приветствует тебя; я несу к тебе от него подарки вместе с золотом, присланным от царя. Посланник имеет нужду с тобою говорить, и желает знать где и когда ты хочешь трактовать с ним». Онигисий дал приказание приближенным принять подарки и золото; а мне велел сказать Максимину, что он сам придет к нему сейчас.
   Я возвратился к Максимину и донес ему о приходе Онигисия, который действительно вскоре вошел в шатер Максимина. Приветствовав его, он поблагодарил его и царя за подарки, и спрашивал, зачем он звал его. Максимин отвечал ему: «Настало время, Онигисий, приобресть тебе еще бо́льшую славу между людьми, если приехав к царю, разрешишь своею прозорливостью все недоразумения, и утвердишь согласие между римлянами и уннами. Не только обоим народам будет от того великая польза, но этим ты доставишь и дому своему большие выгоды. Вместе с детьми своими ты будешь навсегда приятелем царю и роду его». Онигисий спросил: «Что нужно мне сделать в угождение царю, и каким образом мне разрешить недоразумения». Максимин отвечал ему, что он окажет удовольствие царю, если приедет в Римскую землю, и разрешит все недоразумения, доискавшись их причины и пресекши ее согласно с мирным договором. Онигисий сказал, что он объявит царю и его советникам волю Аттилы. «Или, продолжал он, римляне думают просьбами преклонить меня к тому, чтоб я изменил своему государю, забыл полученное у скифов воспитание, пренебрег женами и детьми своими, и богатство римское поставил ниже службы при Аттиле? Я могу быть вам более полезен, оставаясь здесь в своей земле; ибо если случится, что мой государь будет гневаться на римлян, то я могу укрощать его гнев; напротив того, приехав к вам, я могу подвергнуть себя обвинению, что преступил данные мне предписания». После этих слов, Онигисий удалился, сказав мне, что я мог приходить к нему и говорить с ним о том, чего мы от него желаем, – ибо не было прилично, чтоб часто приходил к нему сам Максимин, облеченный в такое звание.
   На другой день я пошел ко двору Аттилы с подарками для его супруги. Имя ее Крека. Аттила имел от нее трех детей, из которых старший был владетелем акациров и других народов, занимающих Припонтийскую Скифию. Внутри ограды было много домов; одни выстроены из досок, красиво соединенных, с резною работою; другие из тесанных и выровненных бревен, вставленных в брусья, образующие круги; начинаясь с пола, они поднимались до некоторой высоты. Здесь жила супруга Аттилы; я впущен был стоявшими у дверей варварами и застал Креку, лежащую на мягкой постели. Пол был устлан шерстяными коврами, по которым ходили. Вокруг царицы стояло множество рабов; рабыни, сидя на полу, против нее, испещряли разными красками полотняные покрывала, носимые варварами поверх одежды, для красы. Подошед к Креке, я приветствовал ее, подал ей подарки и вышел. Я пошел к другим палатам, где имел пребывание Аттила; я ожидал, когда выйдет Онигисий, который уже находился внутри дворца. Я стоял среди множества людей; никто мне не мешал, потому что я был известен стражам Аттилы, и окружающим его варварам. Я увидел, что идет толпа; на том месте произошел шум и тревога, в ожидании выхода Аттилы. Он выступил из дому, шел важно, озираясь в разные стороны. Когда, вышед вместе с Онигисием, он остановился перед домом, многие просители, имевшие между собою тяжбы, подходили к нему и слушали его решения. Он возвратился потом в свой дом, где принимал приехавших к нему варварских посланников.
   Между тем, как я ожидал Онигисия, Ромул, Промут и Роман, приехавшие из Италии в звании посланников, по делу о золотых фиалах, вместе с Рустикием, бывшим при Константии, и с Константиолом, жителем Пеонии, состоящей под властью Аттилы, начали говорить со мною и спрашивали меня, отпущены ли мы, Аттилою, или должны еще оставаться здесь? Я отвечал, что для того и остаюсь в ограде, чтоб узнать это от Онигисия. И я с своей стороны спросил их, дал ли Аттила какой-нибудь снисходительный ответ по предмету их посольства? Они отвечали, что Аттила никак не переменяет своих мыслей, и что объявляет войну, если не будут к нему присланы чаши или Сильван. Мы дивились безрассудной гордости варвара, и Ромул, человек бывший при многих посольствах, и приобретший великую опытность в делах, говорил, что великое счастье Аттилы, и происходящее от этого счастья могущество до того увлекают его, что он не терпит никаких представлений, как бы они ни были справедливы, если они не клонятся к его пользе. Никто из тех, которые когда-либо царствовали над Скифиею, говорил Ромул, или над другими странами, не произвел столько великих дел, как Аттила, и в такое короткое время. Его владычество простирается над островами, находящимися на океане, и не только всех скифов, но и римлян заставляет он платить себе дань. Не довольствуясь настоящим владением, он жаждет бо́льшего, хочет распространить свою державу и идти на персов. Когда кто-то из присутствующих спросил: по какой дороге Аттила может пройти в Персию? Ромул сказал, что Мидия не очень далека от Скифии; что уннам не безызвестна ведущая к ней дорога, и что они давно в нее вторглись, в то время, когда у них свирепствовал голод, а римляне быв в войне с другими, не могли их остановить; что в Мидийскую область дошли Васих и Курсих, те самые, которые, впоследствии, приехали в Рим для заключения союза, мужи царского скифского рода и начальники многочисленного войска. По рассказам их они проехали степной край, переправились через какое-то озеро, которое Ромул полагал за Меотиду, и по прошествии пятнадцати дней, перешед какие-то горы, вступили в Мидию. Между тем, как они пробегали ту землю, и производили грабежи, напало на них многочисленное войско персов, которые множеством стрел (как тучею), покрыли небо над скифами. Устрашенные опасностью, скифы отступили и перешли опять горы, унося с собою немного добычи; ибо большая часть ее была у них отбита мидами. Боясь преследования неприятельского, скифы обратились к другой дороге, ехали… дней по той, где пламя поднимается из скалы подводной, и воротились в свою страну. Таким образом узнали они, что Скифская земля недалеко отстоит от Мидийской». «Итак, продолжал Ромул, если Аттила захочет идти войною на Мидию, то это не будет для него трудно; ему не долог путь, покорить и мидов, и парфов, и персов, и заставить их платить себе дань. Военная сила у него такая, что ни один народ не устоит против нее». – Когда мы молили Бога, чтоб Аттила пошел против персов, и обратил на них орудие, то Константиол заметил: «Я боюсь, что Аттила, по легком покорении Персии, не воротится оттуда приятелем римлян, а владыкою их. Ныне он получает от них золото по званию (которое от них имеет), но если он покорит и мидов, и парфов, и персов, то он не будет более терпеть, чтоб римляне уклонились от его власти. Считая их своими рабами, он будет им давать самые тяжкие и нестерпимые повеления. Упомянутое Константиолом звание есть достоинство римского полководца, за которое Аттила согласился получать от царя положенное полководцам жалованье». Константиол продолжал: «Покорив мидов, парфов и персов, Аттила свергнет с себя имя и достоинство, которым римляне думали почтить его, и принудит их, вместо полководца, называть себя царем; ибо он сказал уже, во гневе своем, что полководцы царя его рабы, а его полководцы равны царствующим над римлянами, что настоящее его могущество распространится в скором времени еще более, и что это знаменует ему Бог, явивший меч Марсов, который у скифских царей почитается священным. Сей меч уважается ими, как посвященный Богу войны, и в древние времена он исчез, а теперь был случайно открыт быком».
   Между тем, как каждый из нас хотел что-нибудь сказать о настоящих обстоятельствах, Онигисий вышел от Аттилы. Мы пошли к нему и желали узнать что-нибудь о предмете нашего ходатайства, Онигисий, поговорив наперед с некоторыми варварами, велел мне спросить у Максимина: кто из консульских мужей отправлен будет римлянами к Аттиле в качестве посланника? Я пошел в шатер, передал Максимину то, что мне было сказано, и вместе с ним рассуждал об ответе, который надлежало дать на вопрос Онигисия. Я возвратился к нему с объявлением, что римляне желают, чтоб он сам приехал к царю для переговоров о недоумениях; но что если желание их не исполнится, то царь назначит к Аттиле посланником, кого сам захочет. Онигисий велел мне тотчас призвать к нему Максимина. Тот пришел. Онигисий повел его к Аттиле. Немного спустя, Максимин вышел из дому Аттилы и говорил мне, что варвар требует, чтоб посланником к нему назначен был либо Ном, либо Анатолий, либо Сенатор; что кроме их, он никого другого не примет. На сделанное Максимином замечание, что не надлежало назначать в посольство этих мужей, и чрез то делать их царю подозрительными, Аттила сказал, что, если римляне не сделают того, что он хочет, то несогласия будут решены оружием. Когда мы возвратились в свой шатер, пришел к нам отец Орестов и объявил нам, что Аттила приглашает нас обоих на пиршество, которое будет около девяти часов дня. В назначенное время, пришли мы и посланники западных римлян и стали на пороге комнаты, против Аттилы. Виночерпцы, по обычаю страны своей, подали чашу, дабы и мы помолились, прежде нежели сесть. Сделав это и вкусив из чаши, мы пошли к седалищам, на которые надлежало нам сесть и обедать.
   Скамьи стояли у стен комнаты по обе стороны; в самой середине сидел на ложе Аттила; позади его было другое ложе, за которым несколько ступеней вели к его постели. Она была закрыта тонкими и пестрыми занавесами, для красы, подобными тем, какие в употреблении у римлян и эллинов для новобрачных. Первым рядом для обедающих почиталась правая сторона от Аттилы; вторым левая, на которой сидели мы; впереди нас сидел Верих, скиф знатного рода. Онигисий сидел на скамье, направо от ложа царского. Против Онигисия, на скамье, сидело двое из сыновей Аттилы; старший же сын его сидел на краю его ложа, не близко к нему, из уважения к отцу потупив глаза в землю.
   Когда все расселись по порядку, виночерпец подошед к Аттиле, поднес ему чашу с вином. Аттила взял ее и приветствовал того, кто был первый в ряду. Тот, кому была оказана честь приветствия, вставал; ему не было позволено сесть прежде, чем Аттила возвратит виночерпцу чашу, выпив вино, или отведав его. Когда он садился, то присутствующие чтили его таким же образом: принимали чаши и, приветствовав, вкушали из них вино. При каждом из гостей находилось по одному виночерпцу, который должен был входить в очередь по выходе виночерпца Аттилы. По оказании такой же почести второму гостю и следующим за ним гостям, Аттила приветствовал и нас наравне с другими, по порядку сидения на скамьях. После того, как всем была оказана честь такого приветствия, виночерпцы вышли. Подле стола Аттилы поставлены были столы на трех, четырех или более гостей, так, чтоб каждый мог брать из наложенного на блюде кушанья, не выходя из ряда седалищ. Первый вошел служитель Аттилы, неся блюдо, наполненное мясом. За ним прислуживающие другим гостям ставили на столы кушанье и хлеб. Для других варваров и для нас были приготовлены отличные яства, подаваемые на серебряных блюдах; а перед Аттилою ничего более не было кроме мяса на деревянной тарелке. И во всем прочем он показывал умеренность. Пирующим подносимы были чарки золотые и серебряные, а его чаша была деревянная. Одежда на нем была также простая, и ничем не отличалась, кроме опрятности. Ни висящий при нем меч, ни шнурки варварской обуви, ни узда его лошади не были украшены золотом, каменьями, или чем-либо драгоценным, как водится у других скифов.
   После того как наложенные на первых блюдах кушанья были съедены, мы все встали, и всякий из нас не прежде пришел к своей скамье, как выпив прежним порядком поднесенную ему полную чару вина и пожелав Аттиле здравия. Изъявив ему таким образом почтение, мы сели, а на каждый стол поставлено было второе блюдо, с другими кушаньями. Все брали с него, вставали по-прежнему; потом, выпив вино, садились.
   С наступлением вечера, зажжены были факелы. Два варвара, выступив против Аттилы, пели песни, в которых превозносили его победы и оказанную в боях доблесть. Собеседники смотрели на них; одни тешились стихотворениями, другие воспламенялись воспоминая о битвах, а те, которые от старости телом были слабы, а духом спокойны, проливали слезы.
   После песней, какой-то скиф, юродивый, выступив вперед, говорил речи странные, вздорные, не имеющие смысла, и рассмешил всех.
   За ним предстал собранию Зеркон Маврусий, которого Эдекон убедил приехать к Аттиле, обнадежив, что ходатайством его получит жену, которую он взял в земле варварской, когда был любимцем Влиды. Зеркон оставил свою жену в Скифии, быв послан Аттилою в дар Аэтию. Но он обманулся в своей надежде, потому что Аттила прогневался на него, за то, что он возвратился в его землю. Пользуясь весельем пиршества, Зеркон предстал, и видом своим, одеждою, голосом и смешенно-произносимыми словами, ибо он смешивал язык латинский с уннским и готфским – развеселил присутствующих и во всех их, кроме Аттилы, возбудил неугасимый смех 82. Аттила один оставался неизменным и непреклонным, и казалось, не говорил и не делал ничего, чем бы обнаруживал расположение к смеху: он только потягивал за щеку младшего из сыновей своих Ирну, вошедшего и ставшего возле него, и глядел на него веселыми глазами. Я дивился тому, что Аттила не обращал внимания на других детей своих, и только ласкал одного Ирну. Сидевший возле меня варвар, знавший авсонский язык, попросив меня наперед никому не говорить того, что он мне сообщит, сказал, что прорицатели предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Так как пированье продолжалось и ночью, то мы вышли, не желая долее бражничать.
   На другой день, по утру, мы пришли к Онигисию и представляли ему, что надлежало отпустить нас, чтоб не терять нам тут напрасно времени. Он сказал, что Атилла также хочет отпустить нас. Несколько спустя он держал совет с другими сановниками о том, что было угодно Аттиле, и сочинял письма, которые надлежало отправить к царю. При Онигисии были писцы и между прочим Рустикий, родом из верхней Мисии, взятый в плен в одном сражении, но по отличному образованию употребляемый Аттилою для писем.
   Когда Онигисий вышел из совета, то мы просили его об освобождении жены Силла и ее детей, попавших в неволю при взятии Ратиарии. Он не отказал в освобождении их, но спрашивал за них очень дорого. Мы просили его вспомнить прежнее благосостояние этого семейства и сжалиться над настоящими его бедствиями. Онигисий пошел к Аттиле. Жена Силла была им освобождена за пятьсот золотых, а дети отправлены в дар царю.
   Между тем Рекан, супруга Аттилы, пригласила нас к обеду у Адамия, управлявшего ее делами. Мы пришли к нему вместе с некоторыми знатными скифами, удостоены были благосклонного и приветливого приема и угощены столом. Каждый из предстоящих, по скифской учтивости, привстав, подавал нам полную чашу, потом обнимал и целовал выпившего и принимал от него чашу. После обеда мы пошли в свой шатер, и легли спать. На другой день Аттила опять пригласил нас на пир. Мы пришли к нему и пировали по-прежнему. На ложе, подле Аттилы, сидел уже не старший сын его, а Оиварсий, дядя его по отцу. Во все время пиршества Аттила обращал к нам ласковые слова, и велел сказать царю, чтоб он выдал за Константия, который был прислан к нему от Аэтия в письмоводители, обещанную ему женщину. Отправленный некогда к царю Феодосию вместе с посланниками Аттилы, этот Константий обещал царю устроить между римлянами и скифами мир надолго, если царь выдаст за него богатую женщину. Царь на то согласился и обещал выдать за него дочь Саторнила, человека известного по роду и по достатку. Но Саторнил был убит Афинаидою, которая называлась и Эвдокией, а Зинон не допустил, чтоб обещание царя было приведено в исполнение. Этот Зинон, возведенный в консульское достоинство, имел при себе множество исавров, с которыми было ему поручено во время войны охранять Константинополь. Быв в то время начальником военной силы на востоке, он выпустил из-под стражи эту девицу, и обручил ее Руфу, одному из своих приятелей. Константий, обманутый в своей надежде, просил Аттилу не оставлять без внимания оказанной ему обиды, но выдать за него обещанную девушку или другую, которая бы принесла ему приданое. Итак Аттила, за столом, велел Максимину сказать римскому царю, что не следовало лишать Константия данной ему надежды, и что царю неприлично обманывать. Это поручение давал Аттила Максимину, потому что Константий обещал ему денег, если женится на какой-нибудь из богатейших римлянок. Мы вышли из пиршества ночью.
   По прошествии трех дней, мы были отпущены Аттилою, который почтил нас приличными подарками. Он отправил с нами посланником к царю Вериха, того самого, который в пиршестве сидел выше нас. Это был человек знатный, владел многими селениями в Скифской стране, и был прежде с посольством у римлян. Мы пустились в путь и остановились в одном селении. Тут был пойман скиф, пришедший из Римской земли в варварскую лазутчиком. Аттила велел посадит его на кол. На другой день, когда мы ехали другими селениями, два человека, бывшие у скифов в неволе, были приведены со связанными назади руками за то, что убили своих господ, владевших ими по праву войны. Обоих распяли, положив голову на два бруса, с перекладинами.
   Пока мы были в Скифской земле, то Верих, ехавший вместе с нами, казался спокойным и благосклонным; но как скоро переправились через Истр, то он сделался нашим врагом по некоторым пустым причинам, к которым подали повод служители. Сперва отнял он у Максимина коня, которого сам ему подарил: потому что Аттилою дан был окружающим его знатным приказ, оказать Максимину внимание подарками. Каждый из них, в числе их и Верих, послал к Максимину по лошади. Немного лошадей прииял Максимин, а прочих отослал назад, желая тем показать умеренность своих желаний. Верих отнял у него эту лошадь, и не хотел ни обедать, ни ехать вместе с нами. Итак, заключенные нами в варварской земле связи только и продолжались.
   Мы проехали Филиппополь и прибыли в Адрианополь. Здесь, отдохнув, вступили в сношение с Верихом. Мы жаловались на его молчание, доказывали ему, что он сердится напрасно на людей, не оказавших ему никакой обиды. Успокоив его, мы пригласили к обеду; потом продолжали путь далее.
   На дороге встретили мы возвращающегося в Скифию Вигилу, и пересказав ему данный нам Аттилою ответ, продолжали обратный путь. По прибытии в Константинополь, мы думали, что Верих перестал сердиться: однако он не переменил дикости свойств своих, но напрашиваясь на ссору, обвинял Максимина, будто бы тот в Скифской земле уверял, что полководцы Ареовинд и Аспар не пользовались при царе ни малейшим уважением; что он презирал их дела и обличал их варварское легкомыслие.
   Как скоро Вигила прибыл в то селение, где имел пребывание Аттила, он был окружен приставленными к тому варварами, которые отняли у него привезенные Эдекону деньги. Вигила был приведен к Аттиле, который допрошал его, для чего он вез столько золота? Вигила отвечал, что он заботился о себе и о спутниках своих, и хотел, при отправлении посольства избегнуть остановки на дороге, на случай недостатка в съестных припасах, или в лошадях и вьючных животных, которые могли пасть в продолжение столь долгого пути; что притом, золото было у него в готовности, для выкупа военнопленных, потому что многие в Римской земле просили его о выкупе родственников… «Зверь лукавый! сказал тогда Аттила, ты не скроешься от суда своими выдумками, и не найдешь достаточного предлога для избежания наказания, ибо находящееся у тебя золото превышает количество нужное тебе на расходы, на покупку лошадей и прочего скота, и на выкуп военнопленных; да я и запретил выкупать кого-либо, еще в то время, как ты с Максимином приезжал ко мне». Сказав это, Аттила велел поразить мечом сына Вигилы (который тогда, в первый раз, последовал за отцом своим в варварскую землю), если он тотчас не объявит: за что и кому везет те деньги. При виде сына, обреченного на смерть, Вигила, проливая слезы и рыдая, умолял Аттилу обратить на него меч и пощадить юношу, ни в чем не провинившегося. Он объявил без отлагательства то, что было замышляемо им, Эдеконом, евнухом и царем, и между тем не переставал просить Аттилу убить его самого, и отпустить сына. Аттила, зная из признания Эдеконова, что Вигила ни в чем не лгал, велел его сковать, и грозил, что не освободит его, пока он не пошлет сына назад, для привезения ему еще пятидесяти литр золота на выкуп себя. Вигила был скован, а сын его возвратился в Римскую землю. Затем Аттила послал в Константинополь Ореста и Ислу.
//-- ОТРЫВОК 9-й --//
//-- (449 г. по Р. X.; Феод. 42-й) --//
   Вигила был изобличен в злоумышлении против Аттилы. Царь скифский отнял у него сто литр посланного евнухом Хрисафием золота, и отправил немедленно в Константинополь Ореста и Ислу. Оресту было приказано повесить себе на шею мошну, в которую Вигила положил золото для передачи Эдекону; в таком виде предстать пред царя, показать мошну ему и евнуху, и спросить их: узнают ли они ее? Исле велено было сказать царю изустно, что Феодосий рожден от благородного родителя, что и он сам, Аттила, хорошего происхождения, и наследовав отцу своему Мундиуху, сохранил благородство во всей чистоте; а Феодосий напротив того, лишившись благородства, поработился Аттиле тем, что обязался платить ему дань. Итак он не хорошо делает, тайными кознями, подобно дурному рабу, посягая на того, кто лучше его, кого судьба сделала его господином. Притом Исла должен был объявить, что Аттила не перестанет винить Феодосия в этих проступках против него, пока евнух Хрисафий не будет к нему выслан для наказания. С такими повелениями Орест и Исла приехали в Константинополь. Случилось, что в то же самое время требовал Хрисафия и Зинон. Максимин доносил Феодосию слова Аттилы, что царю надлежит исполнять данное обещание и выдать замуж за Константия известную женщину, которая не могла же быть выдана за другого без воли царя. По мнению Аттилы или следовало дерзнувшего на такой поступок подвергнуть наказанию, или должно было думать, что царь в таком положении, что не может управлять и своими рабами, против которых он, Аттила, готов был подать царю помощь, если тот пожелает. Феодосий в досаде описал в казну имение этой женщины.
//-- ОТРЫВОК 10-й --//
//-- (449 по Р. X.; Феод. 42-й) --//
   Хрисафия в одно и то же время требовали к наказанию Аттила и Зинон: он был в отчаянии. Так как все благоприятствовали ему и ходатайствовали за него, то решено было отправить к Аттиле Анатолия и Нома. Анатолий был начальником царской гвардии; он-то и утвердил прежде мирный договор с Аттилою. Ном имел достоинство магистра и вместе с Анатолием был причислен к патрикиям, званию, превышающему все другие. Ном был отправлен вместе с Анатолием, не только по причине своего высокого звания, но и потому, что он был привержен к Хрисафию. Притом надеялись, что он одолеет Аттилу своею щедростью; он обыкновенно не щадил денег, когда хотел успеть в своем домогательстве. Таким образом Анатолий и Ном были отправлены к Аттиле, для укрощения его гнева и убеждения его хранить мир на постановленных условиях. Им было поручено сказать: что за Константия будет выдана другая женщина, родом и достатком не ниже дочери Саторнила; что первая не желала этого брака, и вышла замуж за другого согласно с законом, ибо у римлян не позволено выдавать женщину замуж против ее воли. Евнух послал от себя много золота варвару, чтоб смягчить его, и тем отвести его гнев.
//-- ОТРЫВОК 11-й --//
//-- (449 по Р. X.; Феод. 42-й) --//
   Анатолий и Ном, переправившись через Истр, доехали до реки Дренгона, и вступили в Скифскую землю. Аттила, из уважения к их сану, встретил их у этого места, чтоб не подвергать их трудам дальнейшего странствия. С начала он говорил с ними надменно; потом они укротили его множеством даров и убедили ласковыми словами. Он поклялся в сохранении мира на прежних условиях; обязался уступить римлянам землю, которая граничила Истром, и не беспокоить более царя насчет беглых, если только римляне не станут снова принимать к себе других бегущих от него людей. Он отпустил и Вигилу, получив пятьдесят литр золота: – такое количество привезено было сыном Вигилы, приехавшим в Скифию вместе с посланниками. Аттила отпустил без откупа и многих военнопленных, из уважения к Анатолию и Ному. Он подарил им коней, звериные меха, которыми украшаются царские скифы, и отпустил их. Вместе с ними отправил он Константия, требуя от царя исполнения данного Константию обещания. Посланники, по возвращении своем донесли царю о том, что было переговорено с Аттилою. Константию обручена женщина, бывшая за Арматием – сыном Плинфы, римского полководца, достигшего консульства. Упомянутый Арматий, отправленный в Ливию против авсорианов, одержал над ними победу, потом занемог и умер. Его-то жену, знаменитую родом и богатством, убедил царь выйти за Константия. Таким образом прекращены несогласия с Аттилою. – Между тем Феодосий был в страхе, чтоб Зинон не стал домогаться верховной власти.
//-- ОТРЫВОК 12-й --//
//-- (450 г. по Р. X.; Маркиана 1-й) --//
   Когда Аттила узнал, что после смерти Феодосия на престол восточного Римского царства возведен Маркиан, и когда он извещен был о том, как поступили с Онорией; то отправил посланников к царю западных римлян, требуя, чтоб не было оказано никакого притеснения Онории, потому что она сговорена за него; что он отмстит за нее, если она не получит престола. К восточным римлянам он писал о присылке к нему определенной дани. Посланники его возвратились без успеха. Западные римляне отвечали, что Онория не могла быть выдана за него, быв уже замужем за другим, что престол ей не следует, потому что верховная власть у римлян принадлежит мужескому, а не женскому полу. Восточный император объявил, что он не обязан платить назначенной Феодосием дани; что если Аттила будет оставаться в покое, то он пришлет ему дары, но если будет грозить войною, то он выведет силу, которая не уступит его силе. Аттила после того был в нерешимости, не зная, на которую из двух держав напасть. Наконец, он рассудил за благо обратиться к упорнейшей войне, – выступить против запада: там он должен был биться не только с италийцами, но и с готфами и франками; с италийцами дабы получить Онорию вместе с богатством ее, а с готфами в угождение Гезериху.
//-- ОТРЫВОК 13-й --//
//-- (450 г. по Р. X.; Марк. 1-й) --//
   Поводом к войне Аттилы с франками были кончина их государя и спор между сыновьями за господство: старший решился держаться союза с Аттилою, а младший с Аэтием.

   Аттила атакует символические образы Италии и муз.
   Фреска Делакруа, ок. 1840 г.

   Мы видели этого последнего, когда он явился в Рим с предложениями: на лице еще не пробивался пушок; русые волосы так были длинны, что охватывали плеча. Аэтий усыновил его, и богато одарив, тогда же отправил к императору, для заключения между ними дружбы и союза. По этой-то причине Аттила приступал к походу, и отправлял опять в Италию некоторых мужей из своей свиты, требуя выдачи Онории. Он утверждал, что она помолвлена за него, в доказательство чего приводил перстень, присланный к нему Онориею, который и препровождал с посланниками для показания; утверждал, что Валентиниан должен уступить ему полцарства, ибо и Онория наследовала от отца власть, отнятую у нее алчностью брата ее; что так как западные римляне, держась прежних мыслей, не покорствовали ни одному из его предписаний, то он решительнее стал приготовляться к войне, собрав всю массу людей ратных.
//-- ОТРЫВОК 14-й --//
//-- (452 г. по Р. X. Марк. 3-й) --//
   Аттила требовал (от Маркиана) определенной Феодосием дани; в противном случае он угрожал войною. Римляне ответствовали, что пошлют к нему посланников. Отправлен был в Скифию Аполлоний, которого брат женился на Саторниловой дочери; это та самая, которую Феодосий хотел выдать замуж за Константия, но которую Зинон выдал за Руфа. Тогда Руфа уже не было в живых. Аполлоний, который был приятелем Зинона, получив звание полководца, отправлен был к Аттиле посланником. Он переправился чрез Истр, но не был допущен к Аттиле. Царь скифский гневался на него за то, что он не привез к нему дани, которая, как уверял он, была ему назначена от особ важнейших и царского сана достойнейших. Итак он, не принимая посланников, оказывал тем небрежение и к пославшему. Аполлоний в это время ознаменовал себя поступком достойным твердого человека. Так как Аттила не принимал его как посла, и не хотел с ним говорить, а между тем прибавил, чтоб он, выдал ему подарки, везенные к нему от царя, грозя убить его, если их не выдаст: то Аполлоний отвечал: «Скифы не должны требовать того, что они могут получить или как дар, или как добычу»: он этим давал заметить, что Аттила получит либо подарки, если примет его как посланника, либо добычу, если отнимет их, убив его. Итак, он возвратился без успеха.
//-- ОТРЫВОК 15-й --//
//-- (452 г. по Р. X.; Марк. 3-й) --//
   Поработив Италию, Аттила возвратился восвояси, и объявил войну и порабощение страны восточным римским государям, так как дань, постановленная Феодосием, не была выслана.
//-- ОТРЫВОК 16-й --//
//-- (453 г. по Р. X.; Марк. 4-й) --//
   Ардавурий, сын Аспаров, воевал с саракинами под Дамаском; а когда полководец Максимин и писатель Приск прибыли туда, то застали его за мирными переговорами с послами саракинскими.

   Гунны разоряют виллу в Галлии
//-- ОТРЫВОК 17-й --//
//-- (453 г. по Р. X.; Марк. 4-й) --//
   Влеммии и нувады, побежденные римлянами, отправили к Максимину послов от обоих народов, желая вести переговоры о мире, который обязались хранить до тех пор, пока Максимин будет оставаться в стране Фивской. Когда он не согласился на такой срок, то они утверждали, что пока он будет в живых, не поднимут оружия. Но как он не принял и второго условия посланников, то заключен был мир на сто лет. Этим мирным договором положено было, чтобы военнопленные из римлян, взятые и в это нашествие и в другое какое, отпущены были без выкупа; чтоб уведенные в то время стада были римлянам возвращены, а издержки уплачены; чтоб выданы были римлянам знатные заложники в обеспечение мира; чтоб на основании древнего обычая не возбранялся влеммиям и нувадам проезд в храм Исиды, причем управление речным судном, на котором перевозится кумир богини, вверялось египтянам. Эти иноземцы в назначенное время перевозят кумир Исиды в свой край, и допросив ее, отвозят обратно на остров. Максимин рассудил за благо скрепить договор в Фильском храме. Посланы были от него поверенные; туда же прибыли и поверенные влеммиев и нувадов, заключившие мир на этом острове. Взаимные условия были написаны, заложники выданы (все из владетелей или из сыновей их, чего никогда не было в этой войне, дети нувадов и влеммиев не бывали еще заложниками у римлян): но в то самое время Максимин занемог и умер; а варвары, сведав о его смерти, отбили заложников и разорили страну.
//-- ОТРЫВОК 18-й --//
//-- (456 г. по Р. X.; Марк. 7-й) --//
   Авит царствовал в Риме, когда Гезерих ограбил этот город. Маркиан, царь восточных римлян, отправил посольство к этому правителю вандилов с требованием, чтоб он не делал нападений на Италию, и возвратил уведенных в плен женщин царского рода, супругу Валентиниана и ее дочерей. Посланники возвратились без успеха. Гезерих не исполнил требований Маркиана, и не хотел освободить тех женщин. Маркиан послал к нему другие письма с посланником Влидою, который был епископом одной с Гезерихом ереси: ибо и вандилы христианского исповедания. По прибытии в Ливию Влида, уверившись, что Гезерих не намерен исполнить требование Маркиана, говорил ему самые дерзкие речи, и утверждал, что не будет ему счастья, если он, превозносясь настоящим успехом, не освободит плененных цариц, и тем заставит царя восточных римлян поднять против него оружие. Но ни кротость прежних речей, ни угрозы не могли склонить Гезериха к видам умеренным. И Влида был отпущен без успеха. Гезерих послал войско в Сицилию и в ближайшую к ней Италию, и опустошал их. Авит, царь западных римлян, также отправил к Гезериху посольство, напоминал ему о заключенном некогда мирном договоре, и объявлял, что если Гезерих не будет его хранить, то и он должен будет готовиться к войне, полагаясь на свои силы и на помощь союзников. И в то же время отправил он в Сицилию патрикия Рекимера с войском.

   Встреча папы Льва с Аттилой. Фреска Рафаэля в Ватикане (1514 г.)
//-- ОТРЫВОК 19-й --//
//-- (456 г. по Р. X.; Марк. 7-й) --//
   Римское войско вступило в Колхиду и дало сражение лазам. Оно возвратилось назад; а царские сановники готовились к новой войне и рассуждали: тою ли же дорогою, или через Армению, сопредельную с Персиею, надлежало нанесть войну лазам, склонив предварительно на свою сторону парфского государя. Им казалось трудным проехать морем мимо мест неудобоприступных: Колхида совсем без пристаней. Говаз же отправил посольство и к парфам и к римлянам: но парфский монарх, ведя войну с уннами-кидаритами, отверг прибегнувших к нему лазов.
//-- ОТРЫВОК 20-й --//
//-- (456 г. по Р. X.; Марк. 7-й) --//
   Говаз отправил послов к римлянам, которые отвечали этим послам, что откажутся от войны, если сам Говаз сложит с себя власть, или же отнимет ее у сына своего, потому что нельзя в противность древнему закону, чтоб оба они господствовали над страною. Итак над Колхидою царствовать одному из двух, Говазу или его сыну, и тем прекратить войну. Такой совет подан был Евфимием, имевшим достоинство магистра. Славный разумом и силою слова Евфимий правил государственными делами при Маркиане и был его руководителем во многих полезных делах. Он принял к себе Приска сочинителя, как участника в заботах правления. Когда Говазу было предоставлено на выбор одно из двух, то он предпочел уступить царство сыну. Он сложил с себя знаки верховной власти, и отправив к Римскому императору посланников, просил больше не гневаться и не браться за оружие, потому что над колхами уже царствует один государь. Маркиан велел Говазу приехать в Византию и дать отчет в своих намерениях. Говаз не отказался исполнить приказание царя; но он просил, чтоб Дионисий, который некогда был посылан в Колхиду по поводу возникших тогда несогласий, дал ему слово, что ему не будет оказано никакой неприятности. Что заставило отправить в Колхиду Дионисия, и с того времени все несогласия были прекращены.
//-- ОТРЫВОК 21-й --//
//-- (460 г. по Р. X.; Леон. 4-й) --//
   Майориан, царь западных римлян, заключив союз с готфами, занимавшими Галатию, и присоединив к своему царству окрестные народы частью силою оружия, частью убеждением, хотел переправиться в Ливию с многочисленным войском: у него было собрано до трехсот кораблей. Правитель вандилов отправил к нему посольство, желая переговорами положить конец несогласию; не успев убедить в этом Майориана, Гезерих опустошил всю Маврусийскую страну, куда надлежало переправиться Майориану из Ивирии. Он испортил и все тамошние воды.
//-- ОТРЫВОК 22-й --//
//-- (461 г. по Р. X.; Леон. 5-й) --//
   Скиф Валамер, нарушив мирный договор, опустошал многие города и страны римские. Римляне отправили к нему посольство, жалуясь на его неприязненные поступки. Так как он уверял, что его народ прибегал к войне по недостатку в продовольствии, то ему назначили по триста литр ежегодно, с тем чтоб он не делал более набегов на римские владения.
//-- ОТРЫВОК 23-й --//
//-- (461, 462 по Р. X.; Леон. 5-й, 6-й) --//
   Гезерих не сохранил заключенного с Майорианом договора. Он послал многочисленное, состоящее из вандилов и маврусиев войско, для разорения Италии и Сицилии. Маркеллин еще прежде оставил этот остров, потому что Рекимер старался отвлечь от него войско, и переманить к себе. Он подкупал бывших у Маркеллина скифов – а их было у него много – чтоб заставить их покинуть Маркеллина и перейти к нему. Маркеллин, устрашенный кознями Рекимера и не быв в состоянии состязаться с ним в богатстве, удалился из Сицилии. К Гезериху отправлены были посольства, одно от Рекимера с увещанием, чтоб он не нарушал мирного договора, другое от царя восточных римлян с требованием, чтоб он не беспокоил Италии и Сицилии, и освободил царицу и царевен. Хотя в разные времена посланы были к нему многие посольства (с требованием освобождения этих женщин), однако он не прежде отпустил их, как обручив старшую из дочерей Валентиниана, по имени Эвдокию, сыну своему Онориху.
   После того Гезерих отпустил и Эвдоксию, дочь Феодосиеву, вместе с Плакидиею, другою ее дочерью, на которой женился Оливрий. При всем том Гезерих не переставал разорять Италию и Сицилию; даже еще больше прежнего опустошал их. Он хотел, по смерти Майориана, поставить царем над западными римлянами Оливрия, так как он был с ним в свойстве.
//-- ОТРЫВОК 24-й --//
//-- (463 по Р. X.; Леон. 7-й) --//
   Западные римляне были в страхе, чтоб могущество Маркеллиново не возросло, и чтоб он не обратил на них оружия в то самое время, как дела их были запутаны: с одной стороны беспокоила их сила вандилов, с другой Эгидий. Он был из западных галатов, служил при войске Майориана, пользовался при нем великой силой, и потому был раздражен его убиением. Раздор его с готфами, занимавшими Галатию, отвлекал его дотоле от войны с италийцами. Оспорив у готфов пограничную область, он вел против них жестокую войну, и оказал в ней великие и достойные отличного мужа подвиги. По этой причине западные римляне отправили посольство к восточным, и просили их о примирении их с Маркеллином и с вандилами. Филарх, отправленный к Маркеллину, убедил его не обращать оружия против римлян; но тот, кто был послан к вандилам, воротился без успеха. Гезерих грозил, что не положит оружия пока не будет выдано ему имущество Валентиниана и Аэтия, так как и от восточных римлян он получил часть Валентинианова имущества, именем Эвдокии, вышедшей замуж за Онориха. Пользуясь этим предлогом, Гезерих каждый год, в начале весны, предпринимал на кораблях высадки на Италию и на Сицилию: к городам, где была военная сила италийская, он приступал неохотно; но занимая места, в которых не было никакой неприятельской силы, он опустошал страну, а людей брал в неволю. Италийцы не имели достаточной силы, чтоб быть везде, где только вандилы делали высадки. Множество неприятелей одолевало их; притом у них не было кораблей. Они просили их у восточных римлян, но ничего от них не получали, потому что между ними и Гезерихом заключен быль мирный договор. Это обстоятельство и разделение империи еще более расстроили дела римлян на западе.
   Около сего времени к восточным римлянам отправлены были посольства от сарагуров, урогов и оногуров, народов, оставивших свою страну, потому что с ними вступили в бой савиры, изгнанные аварами. Последние были также изгнаны народами, жившими на берегах океана.
   Таким образом и сарагуры, теснимые другими народами, пришли к уннам-акатирам, и требовали у них земли. Они имели с ними много сражений, одолели их, и прошли к римлянам, желая быть с ними в дружбе. Посланники их были приняты благосклонно, получили подарки от царя и от его приближенных, и были отпущены.
//-- ОТРЫВОК 25-й --//
//-- (464 г. по Р. X.; Леон. 8-й) --//
   В то время как изгнанные народы были в раздоре с восточными римлянами, от италийцев прибыло (в Константинополь) посольство, и объявило, что они не могут более существовать, если римляне не примирят их с вандилами. От монарха Персидского приехали также посланники, которые жаловались, что люди из их государства бежали к римлянам; что магов, искони обитавших в римских владениях, римляне хотели отвлечь от отеческих обычаев и законов, и от их богопочитания, что они беспокоят их и не позволяют, чтоб у них горел по закону их, так называемый неугасимый огонь. Посланники притом требовали, чтоб римляне участвовали в поддержании крепости Юроипаах, лежащей при вратах Каспийских, и либо платили за нее деньги, либо посылали гарнизон, дабы персы не были обременяемы издержками и охранением этой местности; они доказывали, что если персы оставят ее, то не на одну Персию, но и на римские владения легко распространятся опустошения окрестных народов; что римляне были обязаны помогать персам деньгами в войне против так называемых уннов-кидаритов; что если персы одержат победу, то римляне будут иметь ту выгоду, что уннам (кидаритам) не будет позволено переходить в римские владения. Римляне отвечали, что они пошлют поверенного для переговоров с царем Парфянским по всем этим предметам; но что у них не было никаких беглецов; что они не беспокоили магов за их вероисповедание, а что касается до охранения крепости Юроипааха и до войны с уннами, которую предприняли персы для защищения себя: то было несправедливо требовать за то денег от римлян. – Вследствие просьбы италийцев послан был к вандилам Татиан, причисленный к патрикиям. В Персию отправлен Константий, в третий раз возведенный в достоинства ипарха, и сверх консульского звания получивший и патрикийское.
//-- ОТРЫВОК 26-й --//
//-- (464 и 465 г. по Р. X.; Леон. 8-й, 9-й) --//
   При царе Леонте отправлены были посланниками к вандилам для переговоров в пользу италийцев Татиан, причисленный к патрикиям, а к персам Константий, в третий раз возведенный в достоинство ипарха (префекта), и сверх консульского звания получивший и патрикийское. Но Татиан вскоре возвратился от вандилов без успеха, потому что Гезерих не принял его представлений. Константий оставался долго в римском городе Эдессе, близком к Персидской земле, потому что монарх Парфянский долго откладывал принятие его.
//-- ОТРЫВОК 27-й --//
//-- (465 г. по Р. Х.; Леон. 9-й) --//
   Посланник Константий долго пребывал в Эдессе, как было уже упомянуто. Наконец, Парфянский государь велел ему приехать к себе. Этот государь не имел пребывания в городе, но находился на границе персов и уннов-кидаритов. Он вел с сими уннами войну под предлогом, что они не платили ему дани, которую древние цари парфов и персов на них наложили. Отец царя Уннского, отказавшийся от платежа дани, принял войну с персами и передал ее сыну вместе с царством. Персы, утомленные долговременною войною, решились прекратить раздор свой с уннами – обманом. Пироз, так назывался тогдашний царь персов, отправил посольство к предводителю уннов, Кунхе, с объявлением, что он желает быть с ним в мире, заключить с ним союз и выдать за него свою сестру. Кунха был тогда очень молод и не имел еще детей. Он принял сделанное ему предложение. Однако ж выдана была за него не сестра Пирозова, а другая женщина, которую, убрав по-царски, отправил к нему царь Персидский, сказав ей, что если она не откроет этого обмана, то будет иметь участие в царском сане и благосостоянии своего мужа, в противном же случае будет казнена смертью, потому что владыка кидаритов не захочет иметь вместо жены высокого рода, жену рабского состояния. Для этого Пироз заключил с Кунхою мир, но не долго пользовался плодами своих ухищрений. Посланная к Кунхе женщина, боясь, чтоб он не узнал от других ее происхождения, и не предал ее жестокой смерти, объявила ему обман Пироза. Кунха похвалил ее за открытие ему истины и продолжал держать ее при себе, как жену; но, желая отомстить Пирозу за обман, притворился, что ведет войну с соседственными народами, и что нуждается не в людях способных к битве, – ибо у него были многочисленные силы, – но в начальниках для предводительства ими. Пироз послал к нему триста человек важнейших персов. Кидаритский правитель одних убил, других, изуродовав, отправил к Пирозу для извещения его, что это сделано в наказание за употребленный против него обман. Таким образом война опять возгорелась между ними и велась жестоко. Константий был принят Пирозом в Горге: так называлось селение, где персы имели свой стан. Тут оставался он несколько дней. Пироз поступал с ним приветливо, но отпустил, не дав приличного ответа.
//-- ОТРЫВОК 28-й --//
//-- (465 или 466 г. по Р. X.; Леон. 9-й или 10-й) --//
   После пожара, бывшего при Леонте, прибыл в Константинополь Говаз вместе с Дионисием. Он носил персидскую одежду и был окружен телохранителями по обычаю мидийскому. Начальство царского двора, принимая его, сперва сделало ему выговор за нововведения, потом обошлось с ним благосклонно и отпустило его. Говаз прельстил его ласковыми словами и ношением на себе христианских символов.
//-- ОТРЫВОК 29-й --//
//-- (466 г. по Р. X.; Леон. 10-й) --//
   Скиры и готфы воевали между собою, потом разошлись и готовились звать на помощь своих союзников. С этою целью отправлены были ими посланники в восточную Римскую империю. Аспар был такого мнения, что не надлежало помогать ни тем, ни другим, а император Леонт хотел помогать скирам. Он дал предписание полководцу иллирийскому послать скирам помощь против готфов.
//-- ОТРЫВОК 30-й --//
   В это время прибыло к царю Леонту посольство от сыновей Аттилы, с предложением о прекращении прежних несогласий и о заключении мира. Они желали по древнему обычаю съезжаться с римлянами на берегу Истра, в одном и том же месте, продавать там свои товары и взаимно получать от них те, в которых имели нужду. Их посольство, прибывши с такими предложениями, возвратилось без успеха. Царь не хотел, чтоб унны, нанесшие столько вреда его земле, имели участие в римской торговле. Получив отказ, сыновья Аттилы были между собою в несогласии. Один из них Денгизих, после безуспешного возвращения посланников, хотел идти войною на римлян; но другой Ирнах, противился этому намерению, потому что домашняя война отвлекала его от войны с римлянами.
//-- ОТРЫВОК 31-й --//
   Сарагуры, соединясь с акатирами и другими народами, предприняли поход на Персию. Они сперва пришли к Каспийским вратам, но нашед их занятыми персидским гарнизоном, обратились к другой дороге. По ней они прошли к ивирам, опустошали их страну, и делали набеги на армянские селения. Персы, воевавшие уже давно с кидаритами, устрашенные и этим нашествием, отправили к римлянам посольство, и требовали, чтоб были им даны либо деньги, либо люди, для охранения крепости Юроипааха (Уроисаха). Посланники повторили то же, что многократно и прежде сказывали: что персы выдерживают битвы с варварскими народами, и не допускают их проходить далее, и что оттого Римская земля остается неразоренною. Римляне отвечали посланникам, что всякий должен по необходимости, защищая свою страну, заботиться и о содержании войска. Посланники опять возвратились без успеха.
//-- ОТРЫВОК 32-й --//
   Денгизих обратил оружие против римлян, и стал на Истре. Узнав это, сын Орнигискла, которому было поручено охранение реки со стороны Фракии, послал от себя людей спросить у Денгизиха: по какой причине он делает приготовления к войне? Денгизих, презирая Анагаста, отпустил посланных без ответа, а отправил к царю своих посланников с объявлением, что он нападет на римлян войною, если царь не даст земли и денег – ему и предводимому им войску. Когда посланники его были представлены царю, и донесли то, что им было приказано, то царь отвечал, что он охотно все сделает для уннов, если они пришли с тем, чтоб быть ему покорными; ибо он любит тех, которые переходят от врагов его, для заключения с ним союза.
//-- ОТРЫВОК 33-й --//
//-- (467 г. по Р. X.; Леон. 11-й) --//
   Анагаст, Василиск, Острий и другие римские полководцы заперли готфов в одной лощине, и осаждали их. Скифы, по недостатку в припасах терпя голод, послали в римское войско поверенных, и предлагали сдать себя римлянам и быть у них в повиновении, если получат от них земли для поселения. Воеводы римские отвечали им, чтоб они обратились с посольством к царю. Но варвары объявили, что они хотят заключить мир с ними самими, и что не могут долго откладывать его, потому что терпят голод. Начальники римского войска, посоветовавшись между собою, обещали доставить им съестные припасы, пока получат от царя разрешение, если только они разделят свое войско на столько отрядов, сколько было их в римском войске. Таким образом, полководцы римские могли бы удобнее заботиться о каждом отряде особо, нежели обо всех их вместе и из честолюбия наперерыв стали бы прилагать старание о снабжении их припасами. Скифы приняли охотно сделанное им через их поверенных предложение, и разделились на столько отрядов, сколько было римских. После того Хелхал, родом унн, наместник Аспара и главнокомандующий над начальниками Аспаровых легионов, пришед к готфскому отряду, который достался этим легионам, и который был многочисленнее других, призвал к себе, благороднейших готфов, и начал им говорить, что даст готфам земли, но не для них самих, а в пользу уннов; что унны, не занимаясь земледелием, будут, как волки, приходит к готфам, и похищать у них пищу; что готфы, находясь в состоянии рабов, будут работать для содержания уннов, хотя готфское племя было всегда в непримиримой вражде с уннским, и предки его поклялись избегать во веки союза с уннами; что таким образом, не говоря о лишении своей собственности, готфы окажут еще и презрение к отеческим клятвам; что, хотя он, Хелхал, и гордится тем, что он унн, однако ж, из любви к справедливости объявил им все это и дал совет о том, что надлежало делать. Готфы, смущенные этими словами, и полагая, что Хелхал говорит это из расположения к ним, соединились и истребили всех бывших у них уннов. Как будто по данному знаку между обоими народами начался бой. Узнав о том, Аспар и начальники другого войска построили своих в боевой порядок, и убивали всякого варвара, кто бы ни попался. Скифы, уразумев обман и коварство, собирались и вступали в рукопашный бой с римлянами. Войско Аспара успело истребить отряд, который достался ему в удел. Но другие полководцы бились не без опасности для себя, потому что варвары с твердостью им противодействовали. Уцелевшие из них прорвались сквозь ряды римлян и избегнули облавы.
//-- ОТРЫВОК 34-й --//
//-- (467 г. по Р. X.; Леон. 11-й) --//
   Царь Леонт послал к Гезериху Филарха с объявлением о возведении на престол Анфемия, и с угрозами на случай если он не перестанет нападать на Италию и искать царства. Филарх возвратился с известием, что Гезерих не внимая никаким представлениям царя, готовится к войне, под предлогом, что мирный договор нарушен восточными римлянами.
//-- ОТРЫВОК 35-й --//
//-- (468 г. по Р. X.; Леон. 12-й) --//
   Римляне и лазы были в сильном раздоре с суанами. Этот народ готовился к бою. Когда персы хотели воевать с ним за замки, отнятые у них суанами, то он отправил посольство к царю, и просил, чтоб выслано было к нему войско, охранявшее пределы Римской Армении. По близости мест, утверждали послы, он мог получить от того войска скорое вспоможение, не подвергаясь опасности в ожидании другой, издалека идущей силы. По прибытии того войска, хотя бы война и продлилась, он не терпел бы разорения от больших расходов, как то случилось с ним в прежнее время; ибо когда было послано к нему вспомогательное войско с Ираклием, то персы и ивиры, грозившие ему войною, обратили оружие против других народов, а он должен был отправить назад пришедшее к нему войско, которого содержание стоило ему больших издержек; между тем парфы опять на него обратились, и он должен был звать на помощь римлян. Римляне обещали отправить к нему военную силу и вождя. В это время пришло из Персии посольство с известием, что персы одержали победу над уннами-кидаритами и осаждают город их Валаам. Объявляя об этой победе они хвастали ею по варварскому обычаю, желая показать, как велика их сила. После этого объявления они тотчас же были царем отпущены. Сицилийские события обращали на себя большую его заботливость.

Александр Фомич Вельтман Атилла – царь русов

Вступление

Глава I Война прибалтийских и забалтийских славян с водворившимися в конце I века по Р. X. на острове Зеландии готами-дациянами

Глава II Выход из Великой (Северской) Руси части народа на поиск новых поселений

Глава III Кияне

Глава IV Победы Эрманарика Зеландскаго и восстание в. к. Болемира Киевскаго на готов

Глава V Великокняжеский род владетелей киянских, или киевских

Глава VI Аттила, Великий князь Киевский и Всея Русии самодержец

Глава VII Посольство императора Феодосия II к царю Аттиле в 447 году

Глава VIII Каталунская битва

Глава IX Предания о женитьбе Аттилы, о смерти и обряде погребения

Глава X Русь после Аттилы

Приложение Сказания Приска Панийского (перевод с греческого)