I
Так цифры никогда не знают своё число.
Так отражение не видит двойника, а применимо
К нам – так принесло
И выбросило в жизнь, как океан – лениво
Песок.
Блеск солнца – обожгло
И ослепило светом.
Так линия не знает о предмете.
Так ровно ничего предмет не знает
О сущности своей.
Так отвечает
Удару сердца полдень.
Так ничего не знать о том, что происходит.
Не видеть своего существованья.
Так отвечать молчаньем на молчанье.
Сходить с ума – как бы сходить со сцены —
Не путать больше храм и бархат с целью —
Уйти Домой и позабыть о Саде.
Предпочитая тяжесть виноградин
В ладони —
Тяжести самой ладони,
Уйти в полдневный, ровный шёпот моря,
В медовый вкус оставшейся свободы,
В зеркальный выход солнечного свода.
Но —
У музыкантов больше нет лиц.
И
Музыка лишена хозяев.
Вновь
Подходит к концу Великий Бриз —
Начиная все
Заново.
II
Так я бегу – или ты бежишь от меня
В свете этих порталов, в кварталах дня?
Или этот стук календарных плит —
Стук шагов?
Или это камень поёт?
Или спит?
Или это качает ребёнка мать,
И снежная ночь несёт колыбель?
И сирень зацветает ещё, чтобы стать
Снегопадом, поющим в свою свирель.
Вновь прийти на землю Твоих шагов,
Ожидая принять Святые Дары.
Это Бог пастухов – Звездочёт волхвов —
Превратил верх и низ в снеговые ковры,
И Рождественской дальней Звездой зажёг —
Звезда рождения, бытия, то, что есть уже —
Небо наполнено сонмами снов,
И один снится кесарю, а другой – тебе.
Никуда не исчезнет ни Третий Рим,
Ни четвёртый. Останутся здесь, как и были.
И звук шагов контрапунктом причин
Проявляет следствия звёздной пылью.
Но растерянность больше, чем можно назвать —
Это Существование дышит в лице
Тех, кто понимает,
Что лучше проснуться, когда нельзя спать,
Евангельским «Бодрствуйте!» —
Говорит Пастуху и Овце.
III
И пронесётся разбуженным ветром
Речь о чем-то, прежде запретном,
Больше, о чем-то всегда запредельном.
Так разовьётся сонатной темой
И разрешится в молчащем звуке.
Так отражаясь в зеркальном круге,
Попросту, обнажаясь в танце
Долгих и-и-и– и взрывных согласных,
Речь приходит к попытке начать сначала.
Обозначая точкой прощанье
С прежним.
Обозначая заглавной
Новое предложенье.
Предпочитая значенья – знакам
Одинаково тёмные белой бумаге,
С одинаковой целью – как было, как будет,
Обращая бумагу в хранителя судеб,
Удержаться о смысле, пути и дальше
Отказаться от черных и белых клавиш,
Чтоб вцветную следовать вечному Слову.
Отражаясь в зеркальном круге, основа
Коего – просто точка —
Предел отсутствия, выход – точно
Можно здесь чему-нибудь выйти.
Выходя за пределы сверкающей нити
В лабиринте сознанья, в снежной ночи,
Превращая точку в ее многоточие,
Речь выходит за рамки во всяком месте…
И место есть расположенность мести
Быть во времени выше скорости света.
Речь приходит к истокам своих производных —
К междометиям, паузам, происходит
Что-то, чему уже нет ответа,
Что-то, чему уже нет вопроса,
Да и спрашивающего уже нет.
Лишь сияет Великий Свет.
IV
Но ты не выйдешь и не забудешь Имя.
И всякий час по-своему вечность, ибо
Нежность складывается из – live-
Ливень, линия, лилия,
Лютнист Караваджо под тенью плинии,
Kol’a-kol’a – и просто эль —
Одно долгое эль в любви.
И эта протяжная нежность
Мешает гадать о числах.
События происходят и проявляют знаки.
А звезды – великая Книга Чисел —
Одинаково недоступная ни астроному, ни магу.
В чем растерянность проявляется в речи?
В оговорках, междометиях, реже
Паузах.
Должен же кто-то помочь, раз время
Не помогает, путая карты.
Тесный проход портальной аллеи
Узок, как лезвие бритвы гранату
Райскому, жесток, как камень – телу.
Неудобен, как ять писчему делу,
Канцелярские сложности дышат в спину,
Долгий век раскрывает свой длинный свиток…
И кареты ломаются, как каретка
В типографской машине «Домби и сына»,
Проиграв все, что было возможно, как и
Выиграв жизнь с абсолютным завтра,
Так игрок уходит под утро – карты
Оставляя, как ворох ненужной бумаги.
Наступает море и наступает на сушу,
Небо ложится на веки и закрывает глаза —
Чтобы видеть – море времени,
Час неделимых чисел,
Уходящих в Единое.
Часослов песка
В аромате медвяных поющих трав.
Летнее настроение.
Такой покой в чувстве Вечности,
Такая уверенность
В звоне кузнечиков,
В соломенном шелесте
Трав, выгоревших почти до бела!
Песнь священной победы Жизни,
И за спиной – у каждого – два крыла.
Невнятицей сплошных многоголосий
И вдохновенным бормотаньем Муз,
Томимая по свету, словно просинь
Средь фиолетовых и влажных туч,
Теснимая от цвета, словно осень,
Вступающая в странный свой союз
С дыханьем Севера, где острый лунный луч
Пройдет сквозь тучи и насквозь промерзнет.
За вдохновенным бормотаньем Муз
Мне чудится, отчетливей и резче,
Спасительное обещанье встречи
Ловцов жемчужной истины, чей груз —
Тяжел и зыбок, чей удел – не вещи,
А некий звук – томительный и вещий,
А голос, а любовь, а тайных уз —
Утраченное веком единенье.
И кажется, что не стихотворенье,
А жизнь и вечность – рифмовать берусь.