Час Числа

I

 

Так цифры никогда не знают своё число.

Так отражение не видит двойника, а применимо

К нам – так принесло

И выбросило в жизнь, как океан – лениво

Песок.

Блеск солнца – обожгло

И ослепило светом.

Так линия не знает о предмете.

Так ровно ничего предмет не знает

О сущности своей.

Так отвечает

Удару сердца полдень.

Так ничего не знать о том, что происходит.

Не видеть своего существованья.

Так отвечать молчаньем на молчанье.

Сходить с ума – как бы сходить со сцены —

Не путать больше храм и бархат с целью —

Уйти Домой и позабыть о Саде.

Предпочитая тяжесть виноградин

В ладони —

Тяжести самой ладони,

Уйти в полдневный, ровный шёпот моря,

В медовый вкус оставшейся свободы,

В зеркальный выход солнечного свода.

Но —

У музыкантов больше нет лиц.

И

Музыка лишена хозяев.

Вновь

Подходит к концу Великий Бриз —

Начиная все

Заново.

 

II

 

Так я бегу – или ты бежишь от меня

В свете этих порталов, в кварталах дня?

Или этот стук календарных плит —

Стук шагов?

Или это камень поёт?

Или спит?

Или это качает ребёнка мать,

И снежная ночь несёт колыбель?

И сирень зацветает ещё, чтобы стать

Снегопадом, поющим в свою свирель.

Вновь прийти на землю Твоих шагов,

Ожидая принять Святые Дары.

Это Бог пастухов – Звездочёт волхвов —

Превратил верх и низ в снеговые ковры,

И Рождественской дальней Звездой зажёг —

Звезда рождения, бытия, то, что есть уже —

Небо наполнено сонмами снов,

И один снится кесарю, а другой – тебе.

Никуда не исчезнет ни Третий Рим,

Ни четвёртый. Останутся здесь, как и были.

И звук шагов контрапунктом причин

Проявляет следствия звёздной пылью.

Но растерянность больше, чем можно назвать —

Это Существование дышит в лице

Тех, кто понимает,

Что лучше проснуться, когда нельзя спать,

Евангельским «Бодрствуйте!» —

Говорит Пастуху и Овце.

 

III

 

И пронесётся разбуженным ветром

Речь о чем-то, прежде запретном,

Больше, о чем-то всегда запредельном.

Так разовьётся сонатной темой

И разрешится в молчащем звуке.

Так отражаясь в зеркальном круге,

Попросту, обнажаясь в танце

Долгих и-и-и– и взрывных согласных,

Речь приходит к попытке начать сначала.

Обозначая точкой прощанье

С прежним.

Обозначая заглавной

Новое предложенье.

Предпочитая значенья – знакам

Одинаково тёмные белой бумаге,

С одинаковой целью – как было, как будет,

Обращая бумагу в хранителя судеб,

Удержаться о смысле, пути и дальше

Отказаться от черных и белых клавиш,

Чтоб вцветную следовать вечному Слову.

Отражаясь в зеркальном круге, основа

Коего – просто точка —

Предел отсутствия, выход – точно

Можно здесь чему-нибудь выйти.

Выходя за пределы сверкающей нити

В лабиринте сознанья, в снежной ночи,

Превращая точку в ее многоточие,

Речь выходит за рамки во всяком месте…

И место есть расположенность мести

Быть во времени выше скорости света.

Речь приходит к истокам своих производных —

К междометиям, паузам, происходит

Что-то, чему уже нет ответа,

Что-то, чему уже нет вопроса,

Да и спрашивающего уже нет.

Лишь сияет Великий Свет.

 

IV

 

Но ты не выйдешь и не забудешь Имя.

И всякий час по-своему вечность, ибо

Нежность складывается из – live-

Ливень, линия, лилия,

Лютнист Караваджо под тенью плинии,

Kol’a-kol’a – и просто эль —

Одно долгое эль в любви.

И эта протяжная нежность

Мешает гадать о числах.

События происходят и проявляют знаки.

А звезды – великая Книга Чисел —

Одинаково недоступная ни астроному, ни магу.

В чем растерянность проявляется в речи?

В оговорках, междометиях, реже

Паузах.

Должен же кто-то помочь, раз время

Не помогает, путая карты.

Тесный проход портальной аллеи

Узок, как лезвие бритвы гранату

Райскому, жесток, как камень – телу.

Неудобен, как ять писчему делу,

Канцелярские сложности дышат в спину,

Долгий век раскрывает свой длинный свиток…

И кареты ломаются, как каретка

В типографской машине «Домби и сына»,

Проиграв все, что было возможно, как и

Выиграв жизнь с абсолютным завтра,

Так игрок уходит под утро – карты

Оставляя, как ворох ненужной бумаги.

 

Часослов

 

Наступает море и наступает на сушу,

Небо ложится на веки и закрывает глаза —

Чтобы видеть – море времени,

Час неделимых чисел,

Уходящих в Единое.

Часослов песка

В аромате медвяных поющих трав.

 

 

Летнее настроение.

 

 

Такой покой в чувстве Вечности,

Такая уверенность

В звоне кузнечиков,

В соломенном шелесте

Трав, выгоревших почти до бела!

Песнь священной победы Жизни,

И за спиной – у каждого – два крыла.

 

Ловцы жемчуга

 

Невнятицей сплошных многоголосий

И вдохновенным бормотаньем Муз,

Томимая по свету, словно просинь

Средь фиолетовых и влажных туч,

Теснимая от цвета, словно осень,

Вступающая в странный свой союз

С дыханьем Севера, где острый лунный луч

Пройдет сквозь тучи и насквозь промерзнет.

За вдохновенным бормотаньем Муз

Мне чудится, отчетливей и резче,

Спасительное обещанье встречи

Ловцов жемчужной истины, чей груз —

Тяжел и зыбок, чей удел – не вещи,

А некий звук – томительный и вещий,

А голос, а любовь, а тайных уз —

Утраченное веком единенье.

И кажется, что не стихотворенье,

А жизнь и вечность – рифмовать берусь.