Анатолию Головатенко

 

я тебя уже оплакала как мертвеца

тень по лицу слеза с моего лица

и когда вдруг вылетит смерть твоя из ларца —

в небо вонзится рёбрами изразца

 

 

я тебе колыбельную, ты мне – быль

по сусекам лунным скребёшь пыльцу

прилетай на землю ласкать ковыль

сапоги изнашивать на плацу

 

 

и когда ты дойдёшь до границы льда

и шатаясь встанешь на край земли

ты увидишь: жизнь твоя – как вода

и по капле смерть твою увели

 

«вероятность жизни равна нулю…»

 

вероятность жизни равна нулю

пишем люблю

бесконечность в уме

когда я сплю без тебя – это значит, я просто сплю

голые цифры сна – и ничего взамен

 

«кровать, кино…»

 

кровать, кино

две зарубки на косяке

думай о дуре

помни о дураке

 

 

кино, кровать

ножечек в дерево

Господи, твою мать,

ну что мы делаем?

 

«Говорили с ним о рае…»

 

Говорили с ним о рае,

о небесных миндалях,

о любви друг другу врали

в кориандровых полях

 

 

Вдруг он встал на табуретку,

как носатый какаду,

и сказал: «С тобой я, детка,

и в аду не пропаду!»

 

«непоправимо город голос…»

 

непоправимо город голос

щеколда мокрая щека

 

 

ты смотришь на неё в последний раз

ты смотришь на неё в последний раз

 

 

     медвежий глаз

            таёжная река

 

«Бедный мой болванчик бабушка —…»

 

Бедный мой болванчик бабушка —

                                               танцующая голова:

едва слова, самаркандское золото – пахлава,

хворост воздушный, хруст азиатской земли,

конопельная лирика, физика конопли.

 

 

Но – пока ещё мы по эту сторону сна

отмечаем: эпоха ушла, закрыла веки тоска, —

каракурт паутину тянет с веретена:

обречённость кузнечика, будущность мотылька…

 

 

Круглый бассейн во дворе, арыки,

                                                    шипящий асбест,

пыльный Ташкент и прохладный Юнус-Абад…

На картах небесных – ты скажешь —

                                                    нет этих мест.

На небе – я слышала где-то – нет этих карт.

 

 

Память – предатель любви… Я кручу у виска

и не хочу забывать ароматы теней.

Эпоха ушла. Закрыла веки тоска.

Бедный болванчик небесный, помни о ней.

 

Сontemporary art: Похороны любви

 

Я помню, как ты хоронил нашу любовь —

с упорством сезонного маньяка.

 

 

Сначала прислал sms и напомнил мне, что прошло

  ровно 9 дней

      с момента

          нашего

              расставания.

 

 

Потом через полгода я получила от тебя

электронное письмо, в котором ты спрашивал,

как мне дышится на этом свете.

Кажется, я ответила, что – лучше, чем на том.

 

 

Годовщину ты весело отметил с друзьями —

и об этом знал весь город:

на главной площади, сырой от слёз

только что расставшихся любовников,

вы поставили памятник из розового мрамора

с жалкими датами жизни нашего романа

и даже установили чугунную ограду.

 

 

А сегодня я обнаружила в своём почтовом ящике

твоё фото:

симпатичный призрак с выразительным лицом.

 

 

                      Теперь скажи мне вот что:

как тебе живётся в сердце с мертвецом?

 

«вышивать слова…»

 

вышивать слова

зашивать рот

связывать руки

 

 

смотри не отрежь ему яйца, Марья Искусница!

 

«Середина нулевых…»

 

Середина нулевых

жидкая похлёбка

на своих кривых двоих

ты шагаешь робко

и шатаешься едва

под удары бонга

 

 

только важные слова

как всегда у Бога

 

История на улице Чистóва

 

Пока меня здесь не было —

дом снесли, дом снесли,

землю выровняли белорусским бульдозером,

турецких строителей за шиворот приволокли…

 

 

Мне-то, казалось бы, что —

до этого странного дома?

У меня есть пальто,

бутылка кубинского рома.

К тому же дом был заброшен и проклят навечно —

двухэтажка,

построенная военнопленными немцами,

обычный сырой скворечник.

 

 

Но время от времени здесь, словно из-под земли,

возникал старый вонючий бомж,

ни на кого не похож,

ничем человечеству не пригож,

жёг костры на земляном полу,

стрелял у меня сигареты,

пережидал здесь московскую зиму,

переживал столичное лето…

А когда напивался, ловил прохожих

и кричал о мире,

который погряз в грехах,

о людях, в погоне за внешностью

растерявших внутренности – впопыхах.

 

 

Говорят, он успел превратиться в золу,

когда приехали пожарные

и увидели огненный столб,

уходящий в небо.

 

 

…Пока меня не было, пока меня не было

здесь, видимо, случилось чудо,

но люди так испугались, что —

     этот дворец снесли,

     турецких правителей приволокли,

     и, кажется, всё забудут.

 

«Манежка» в пересказах

 

– Я загадал, что будет кто-нибудь из наших —

на баррикады лучше всем колхозом.

Когда мы с Серым заварили эту кашу,

наш друг как раз погиб от передоза.

 

 

– И, забирая воздух правым лёгким,

мы левым выдыхали лозунг бравый!

Сидят в тюрьме друзья – Зуфар и Лёвка.

           …О времена, о мальчики, о нравы.