Посвящается моим сыновьям
– Пошли, Котов у себя.
– Может, не надо, а? – В голосе Алексея прозвучал последний робкий призыв к благоразумию, который, впрочем, был обращен больше к самому себе, чем к двум стоящим рядом друзьям.
Князь Никита Оленев, высокий, с несуразной фигурой малый, положил на плечо Алексея руку, словно подталкивая его к двери, а третий из молодых людей, Саша Белов, запальчиво воскликнул:
– Как же не надо? Ты дворянин! Или ты идешь и в присутствии нашем требуешь у этого негодяя извинения, или, прости, Алешка, как ты сможешь смотреть нам в глаза?
– А если он откажется извиниться? – пробормотал Алексей, сопротивляясь осторожно подталкивающей руке Никиты.
– Тогда ты вернешь ему пощечину! – еще яростнее крикнул Белов.
Он предвидел эту заминку у двери и теперь дал волю своему негодованию.
– Все ты колеблешься! Ходишь, как девица, румянец боишься расплескать. Зачем только шпагу на бедре носишь? Это тебе не театральный реквизит. Может, ты и мундир сменишь на женские тряпки?
Уже произнеся последние слова, Белов понял, что про театр вспоминать сейчас ни к чему, зачем травить раны. Алешка и так на пределе, но было поздно. Недаром в школе говорили: «Козла бойся спереди, коня сзади, а тихого Алешу Корсака со всех сторон».
– Реквизит, говоришь? – Алексей сбросил с плеча руку, которая уже не подталкивала к двери, а успокаивающе похлопывала, отступил назад и рванул шпагу из ножен: – Уж тебе-то я не позволю!.. Позиция ан-гард! Защищайся, Белов!
– Сэры, вы в уме? – только и успел крикнуть Никита Оленев.
Позднее Алексей говорил друзьям, что шпагу выхватил без умысла, просто так, что он вовсе не хотел драться. «Глаза у тебя, однако, были опасные», – отвечал Никита.
Эти «опасные» глаза и заставили Оленева выставить руку, отводя острие шпаги от груди изумленного Белова. Шпага чиркнула по раскрытой ладони и повисла, опущенная к полу. К Белову вернулся дар речи.
– Ты же ему руку поранил, сумасшедший! Никогда наперед не знаешь, что ты выкинешь!
Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился сухого сложения мужчина в черном камзоле. Он вышел на шум, собираясь отчитать курсантов, но так и замер с назидательно поднятым пальцем. Специальный указ запрещал в школе носить оружие, а тут мало того, что курсант при шпаге, так еще затеял оной драку.
– Что вы здесь?.. – начал Котов грозно и умолк, потому что прямо на него, выставив вперед шпагу, шел Алексей Корсак.
Глаза у Котова округлились. Вид дрожащего лезвия не столько испугал его, сколько обескуражил. Виданное ли дело, чтоб ученик шел с оружием на учителя?
Белов опомнился первым и бросился отнимать шпагу, а распаленный Алексей, который забыл, что у него в руках, решил, что ему хотят помешать объясниться с Котовым.
– Отойди, Александр! – крикнул он, отталкивая Белова. Шпага заходила ходуном, со свистом разрубая воздух.
– Отдай, дуралей, – требовал Белов.
– Не отдам, – твердил Корсак, не понимая, что он должен отдать, и судорожно вспоминая слова, которых требовал этикет: – За бесчинство ваше, сударь, я пришел требовать удовлетворения! – прокричал он, наконец.
– Какое бесчинство? Опомнись! – воскликнул Котов.
– Вы дали мне пощечину!
– Ты лжешь!
В этот момент Белов разжал белые от натуги Алешины пальцы, шпага взметнулась вверх и самым своим кончиком сорвала парик, украшавший голову учителя.
Парик описал плавную траекторию и упал прямо в руки к Никите, который как раз кончил перевязывать носовым платком кровящую ладонь. Молодой князь поднял глаза и, увидев лысую, гладкую, как кувшин, голову и обалдевшее лицо Котова, громко, неприлично захохотал. Эхо рассыпалось по коридорам, как сыгранная на трубе гамма.
И тут до понимания Алексея дошел призыв Белова, но он его по своему истолковал.
– И отдам! – крикнул он страстно. – Сполна отдам! Если не было вашей пощечины, то моя налицо… – И он наотмашь приложился к отвислой щеке, да так, что рука потом ныла, как от тяжкой работы.
Котов успел только крикнуть: «У-ух» – и задом влетел в комнату. Александр быстро захлопнул дверь и, подхватив обомлевшего Корсака, понесся прочь по коридору. Никита повесил на ручку двери парик и, громко хохоча, бросился вслед за друзьями.
– Как при тебе шпага-то оказалась? – сердито спросил Александр, когда они, переводя дыхание, выскочили на улицу.
– Я из театра. – Только сейчас Алексей осознал, что совершил. – Теперь все, конец… в солдаты… или в Сибирь! Котов ведь решил, что я убивать его пришел. Почему вы меня не остановили?
– Перестань причитать, – все еще смеялся Оленев. – Посадят всех под арест, это точно. Всыплют. Но пусть это Федор делает. Ему это по чину положено. Но чтоб всякие штык-юнкеры руки распускали… Мразь! Доносчик!
– Хорошо ты его. – Белов тоже позволил себе улыбку. – Рожу теперь раздует пузырем. А как грохнуло, господа!
Они шли по улице, размахивая руками, припоминая новые подробности и смешные детали. Сзади, горестно вздыхая, тащился Алексей.
– Такое и в помыслах представить страшно, – приговаривал он. – Вас посадят и выпустят, а со мной что будет?
– Не хнычь! – крикнул Оленев. – Ответ будем держать все вместе. Выше нос, гардемарины!
И они пошли в трактир обмыть пощечину.