© Игорь Олен, 2018

ISBN 978-5-4474-6534-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Съезд

– Зря ездили!

Въехав в Тульскую область, начали спорить. Ну, не совсем спорить, а препираться. И стало ясно: что-то случится.

Их было пять. Лишь голос увещевал, но тихо. Голос был девушки; звалась Лена и была сочной, что значило: к тридцати располнеет. Пока ж была – идеал, тип «розы», что действует на расставшихся с детством мальчиков, когда прежде им равное обращается вдруг иным, влекущим.

Ещё один пусть не спорил, но вставлял фразы, всех провоцируя. Это был Хо, кореец. Он поместил на приплюснутый нос свой тёмные линзы и хохотнул, как псих. После он вдруг взял пиво – и сидел с банкой, не открывая.

Третий был в «кенгурятнике» джипа.

Спорили Дима, длинный и тощий, с длинными лохмами да в рубашке – и сам водитель: смуглый тип в майке, с бедренным, икроножным и пр. рельефом; то есть качок, смазливый, пахший парфюмом, с тёмным коротким волосом, с синим взором, схожий с ударником топ-поп группы, славной поныне. Знавший о собственной несравненной харизме, он выставлялся. Догу прощают, что не простят дворняге. Звался он Макс (Максим), прозвище «Аполлон» («Апóл»). Он и нынче знал, что – «красава», спорил с ленцой, без доводов.

Шёл спор как бы и без причин.

Но Лена, что была сзади, трогала Макса. Бывший же близ Макса Дима, – мальчик на вид, но длинный, – этим терзался. Он видел профиль с ямкой на щёчке и с карим глазом. В зеркало заднего вида он смотрел на футболку красного цвета и пухлый палец с красным колечком, трогавший локон русых оттенков, да на бедро, являвшееся под шортами. Он смотрел и вскипал порой. Он жалел, что не сел рядом с ней, как Хо… Впрочем, правильно. Он бы мучился. Лена млела по Максу, что принимал её пыл, как царь. Дима, если б сидел с ней, маялся б ревностью и как будто бы воровал от чувств, данных Максу.

С радостью воровал бы, понял он. Млел бы в близости!

Злило то, что вот эта вот Лена, кою любил он, кой поклонялся, – Лена любила и отдавалась тщеславному и смазливому дурню, что, позволяя любить себя, пользует её тело. Это бесило. Лена слепа? не видит, что любит мерзкого?.. Вряд ли мерзкого, если честно. Макс в общем славный. Самовлюблён лишь. А Лена рада, чёрт, отдаваться этому Максу, смазливому харизматику и качку!

Поэтому, стоило Лене встрять: – Ну, хватит! Что ты вцепился? Едем и едем, дом через пять часов… – Дима ляпнул, глядя на битую зноем глушь окрест:

– Зря ездили.

Макс-Апóл хмыкнул. – Будешь до самой Москвы ныть? Плавали, отдыхали. Да, Влас? – бросил он рослому, помещавшемуся в «кенгурятнике» парню с крупным щетинистым подбородком в оспинах, упиравшему ноги в стенку напротив. Тот играл на мобильном и не ответил.

Хо, в тёмных линзах на маленьком, кнопкой, носе, хекнул: – Славно ты… море Чёрное! – он добавил с намёком; и не понятно, куда смотрел.

Дима зло мотнул лохмами. – Море? Придурь! Всё, что на море, есть и в Москве: солярии, СПА, бассейны, тот же шашлык с бухаловом… Стереотипы! Раньше, мать говорила, это был шик – в Анапу или там в Ялту. А теперь – в Лондон.

– Ты при советах, – буркнул Влас басом, – был сосунком, Димон. Грудь сосал.

– Как дитё! – встряла Лена. – Мальчик брюзжащий. Помните, мы поплыли к косе? Он выдохся, кайф сломал… Помнишь? – тронула Лена Макса. – Ночь была… Мы уплыли, казалось, в центр моря… Здорово так лежать в волнáх и под звёздами, будто мы абсолютно одни… Капец!

– С нами мяч был, Ленусик, – вставил Макс. – Нас с мячом было трое в том центре моря. Я, когда стукал, будто футболил в факовом космосе… Суперски! Есть что вспомнить, да?

Лена гладила Макса.

Дима сердился: вспомнил про мяч, болван, не про Лену. Всякая вникла б, как мало значит влюблённому лишь в себя футболисту, – только не Лена.

Хо вдруг заметил:

– Диме спорт по фиг, он не врубается… Выберешь институт, Макс? Или футбол таки? Ехай в «Челси» – ехай не думай. Я за тебя с флотом фирмы «Бобков и К°“ справлюсь.

Макс улыбнулся. – Деньги мне без нужды. Мне б – славу.

– Папа, – выдал Хо, – собственник флота; деньги зачем? – Он ржал. – Слава ж – всем нужна.

– Мне, – твердил Макс, – в кайф себя сделать. Может, и в «Челси»… Я, Ленчик, много б не думал и согласился, но приглашают ведь во второй состав, вспомогательный. Я могу там пять лет сидеть, не войдя в основной; буду мальчик для спаррингов.

Лена выгнулась, чтоб достать над его ухом маленький завиток, воркуя:

– Верю, Макс, что ты будешь велик, как… Кто там из лучших? Ты в юниорах жёг… Нет, футбол, Макс, твоё… Учёба? Учимся мы зачем, блин? Чтоб делать деньги. Спортом – взять можно больше… Плюс тут и слава. А сухогрузы, этот ваш бизнес… Папа твой справится. Ну, а спец ему нужен – Хо пошли. Хо с востока, и он там в теме… Макса в Находку? Ты пропадёшь в дыре! Self made – лучше. Только self made, Макс! В «Челси» ведь ждут?

– Естественно! – вставил Макс, давя газ; джип вскинулся, всех мотнуло. – Как оно было? Мать умерла и… как отца бросить? Я бы без всяких был уже в Челси… В общем, моё футбол, стопудово.

– Бедненький! – тронула его Лена. – Все мы, Макс, смертны…

– Да! – вскрикнул Хо, смеясь. – Мы умрём. Смертью. Мчим под сто сорок!

– Хо! – урезонила Лена. – Ты точно псих ржёшь! Или боишься? Мы будем долго жить! Макс, не верь ему и гони! Стареем… – Лена вздохнула. – Мне девятнадцать. Было шестнадцать… Кажется, что вчера… Влас, помнишь? ну, нашу школу? Мы были глупые! Помнишь, как мы в кино пошли…

– Ты дурища была.

– Влас, сам дурак! – взъелась Лена. – Ящер в погонах! Вечные мальчики, вот как Дима. Прозвища и насмешки… Хо, у вас тоже на Сахалине так?

– Всяко, – Хо захихикал.

– Бросили б детство и повзрослели… – Лена всех оглядела. – Единственный средь нас гений – это наш Макс. Острите, точно жизнь – хохма. Дар развивать нужно. Кончит Макс институт – зам папы? Да, деньги будут. Но это деньги. Слава – в футболе… Макс, надо брать своё! Не то время уйдёт, не станут вновь приглашать… Едь в «Челси»! Их, Макс, не слушай! И через год за тебя будут драться все-все-все клубы! Ты когда бьёшь мяч – круто!

– Лена, ты писаешь, когда супер-стар мирового футбола Макс-Апóл лупит мяч? – вёл Влас в «кенгурятнике», всё игравший в мобильник с писками звуков и не смотревший ни на кого.

– Мстишь? Клеился ко мне в школе, а я – никак… Ревнуешь?

– Точно! – басил Влас. – Наш Димон прав, видать, хоть он только что от горшка. Вам Лондоны да Багамы… Русские… И фамилии…

Хо хихикнул.

– Это про Лернер? – Лена спросила. – Или про Хо? Ты нацик? Что, в академии ФээСБэ нацисты? Здорово… Влас, сказать, что ты сам дурак? Сам-то здесь, не в деревне с Марфой и Фёклой сено, блин, косишь… Бегал за Лернер? Бегал!

– Можем проверить, кто самый русский. – Хо мотнул пивом, что он держал в руке. – Завернём в дыру? В самую из кондовых, самую русскую? А? Как?

– Сено не косят, – буркнул Влас, но для Лены. – Сено есть скошенная трава. Хрень гонишь.

– Я, – Макс взглянул на всех, – нашу Рашу люблю. Без всяких.

И он нажал на газ, сев красиво в собственном джипе.

Ехали молча.

То есть неслись, верней.

Лена трогала «Аполлона» пальцами, наклонясь вперёд. Дима видел всё и страдал. Он злился. Но не них. На жизнь.

Он – младший и самый бедный.

Влас взять – сын генерала, хоть тот и умер, Лена – дочь ректора, Макс – мажорный. Даже у Хо дед – лавочник. Димин предок никто был. Сам Дима – серый, невыразительный, длинный тощий червяк в нечёсаном длинном волосе, тип ботаника. Кончил три класса зá год? Нет, он не гений. Он любил Лену и, чтобы быть с ней, взял да нагнал её, сдав экстерном. Он обожал её: за одно её имя отдал бы жизнь. Он маялся, что не он Макс-красавец, ею любимый… Кто подарил Максу силу, деньги, смазливость – плюс близость Лены? И почему оно не досталось вдруг Диме? Кто раздаёт всё?! Кто, скажем, дал Власу стати гориллы с волей играть, там, сзади, индифферентно, хоть он и рад быть с Леной, пусть и скрывает? Ведь Влас и Макса, тоже не слабого, мог бы запросто заломать. В век дикости Влас бы всех их прибил за Лену. И ничего: влюбилась бы. Даже Хо, невысокий, крепкий, – очень смышлёный… Хо, впрочем, вряд ли сохнет по Лене… А вдруг и сохнет? Как знать восточных? Плюс Хо в очках всегда.

Дима верил: он любит Лену неизъяснимо! Любит в ней донное, чтó есть Лена по сути! Чувствует, что любовью весь мир спалит!!.. А любовь отвергают… Будет любить до смерти – а эта Лена станет жить с Аполлоном (либо с другим кем), точно его любви нет, да? Он хотел плакать… Скоро расстанутся: до Москвы пять часов всего. Лена будет там с Максом… с чёртовым Максом!! Он же в Москве будет только звонить ей, часто и зряшно… И Дима ляпнул, сдвинувши лохмы с глаз: – Типа, русские? Ну, и съедем в Россию!

– Раша… – Макс думал. – Да, наша Раша… Ленчик, в деревню?

– Я на край света! – взвыла та. – Ро-ман-тично!!

– Вы? – спросил Макс.

– Как хочешь, – буркнул Влас в «кенгурятнике».

– На миру, – Хо вскрыл пиво, – как бы и смерть красна.

Дима чувствовал, что все рады. Макс – рад явить себя патриотом, Лена же – случаю с ним побыть. Рад Влас, бычьим обликом селу близкий. Рад, не понять чему, Хо: вдруг пиву? Дима был сам радёшенек, ведь разлука отложена. Тем не менее что-то в нём напряглось. В чём дело? В том, решил, что всегда всё планируют – а они план сломали.

– Карту глянь, – бросил Макс. – Отыщи, но не далее сорока кэмэ, место; да чтоб глухое… и чтоб вода ещё. Оторвёмся.

Дима, взяв карту, глянул. – Вот… поворот есть… Дальше налево… до Корпачей… Никольское… путь до Ивиц, где, вижу, речка. Звать её Ведма… Это ошибка? Может быть, Ведьма?

– Блеск! – Лена вскрикнула.

– Выбрали? – Макс вращал синим глазом. – Что не понравится – не моя вина.

– В путь, – двинул Влас подбородком в жёсткой щетине. – Как вундеркинд сказал. Он школу кончил.

– Как сказал бейби! – вставил Хо.

Съехав с трассы, мчали до Корпачей и вправо. Всюду облоги, старые фермы, остов от трактора… А дорога шла склоном с редкими суходолами. Впереди, вдали, шёл другой склон… Вот с. Никольское… Макс открыл окно. Зной влетел в салон с пылью, треском кузнечиков. Дима вдруг оглянулся. Влас играл на мобильнике; Хо пил пиво, прячась за линзами. Лена трогала завитки волос Макса, чуть наклонившись, смяв груди в красной футболке о его кресло. Дима смутился.

– Речка где? – Макс закрыл стекло. – Мы проехали сорок.

Дима опомнился от соблазна в красной футболке и прохрипел: – Не знаю. Речка на карте.

Путь свернул влево, в маленький суходол… Взлетели. И им открылось, чтó разделяло склоны: тот, коим ехали, и другой вдали за низиной: пойма, в пойме – посёлок.

Битый асфальт с трясением… Пыль столбом… Повороты меж каменных и кирпичных изб… В травах козы и овцы… Рылись две курицы… Бык ревел в кустах, и старуха на тёмном бревне никла в зное… Вдруг асфальт взрыла яма.

Макс тормознул.

– Боишься? – буркнул Влас.

Макс смеялся. – Мне что? Как вы прикажете. Лишь бы вам о’кей.

И джип тронулся вновь, накатом.

Ниже был мост, где стали. Как пыль осела, слушали, спустив стёкла, как шумит речка, чистая, с перекатом, резвая. За мостом шли ухабы в трёх направлениях: влево, вправо и вверх к клубу (в стиле ампира) жёлтого цвета.

Не было ни души в злом зное.

– Да, здесь прикольно! – бросил водитель.

– Так… – начал Дима с картой в руках. – Здесь Ивицы. Надо люд найти и снять домик у речки.

– Терра инкогнита! – Хо швырнул банку пива, что плюхнулась с моста в воду.

– Свинство! – фыркнула Лена.

– Что хочет женщина – хочут! – ржал Хо безумно.

Дима заметил выше по склону взмельки.

– Мяч, – объявил он.

Джип по грунтовой дороге вполз к зданию с грязно-жёлтым фасадом (в роще поодаль прятались избы). Близ было поле с сеткой в воротах. Там и пылила кучка подростков. Девушки ждали возле скамейки. Платья их – из дешёвых, лица копировали поп-звёзд. Стриженый здоровяк в трусах, с пивом в толстой руке, вёл мяч. Зрители и игравшие маялись в зное. К джипу крутнулись; гости не вышли, матч продолжался. Стая носилась с громкими матами.

Макс вдруг вылез, встал, руки в бёдра, и, когда мяч скакнул к нему, подхватил и повёл: танцевал с мячом, поддавал ему пятками да коленом, с носка посылал мяч вверх, бил лбом, жонглировал мяч спиной, боком, бёдрами, обходил встречных… Мяч как прилип к нему. Тело в майке и в шортах бликало, мышцы двигались. Он был как олимпиец, вышедший к смертным. Местные, обожжённые солнцем, плохо сложённые, наблюдали. Лена визжала.

«Пень!» – думал Дима.

Хвастанье Макса, мнившего, что им все восхищаются, здесь могло выйти боком. В место, где скука, где нет работы, где запустенье, где всё распалось и валит в дикость, где развлекаются, чтоб забыть про заброшенность, приезжает мажор на джипе в сто тысяч долларов, обаяшка-качок, являющий, что не зря, мол, вы тут, а я там, в пюпитрах, что вы ничтожества и вам жить так до гроба; мне ж – жить в Москве во благах, ибо я всё могу…

Впрочем, местных лишь пять без дев. Ну, а Влас стоит трёх. Случится – Макс с Власом всех побьют; они в школе всех били. Плюс ещё Хо… Побьют.

И уедут. Шанс с Леной сгинет. Пень Аполлон… Бахвал…

Стриженый парень смял своей лапой банку от пива и стал багровым. Макс пошёл поздороваться как ни в чём не бывало.

– Хай, брат!

– Н@х… – сронил здоровяк.

– Играете? – вёл Макс. – Плоскость дурная, поле со склоном, ровных мест нет, смотрю.

– Типа… – Стриженый затруднялся: драться, смириться?

– Что ж, мэн. Крузейро начал в бараке. Нынче он в «Челси»; классный клуб, премьер-лига. Слышал про «Челси»? Это английский клуб.

– Ну и…

– Звать как? Я, скажем, Макс.

– Ну, Коля…

– Няшные тёлки… Это ведь Ивицы?

– Типа Ивицы…

– Речка Ведьма?

– Речка? Ну, Ведма.

– Ведма так Ведма, – вёл Аполлон. – Мы с Чёрного… Собирались здесь оттянуться. Где тут нам домик снять, дня на два? – Он воззрился на местных, больше на деву у мотоцикла и остальных девиц.

– В Липки…

– Чё им те Липки? – встрял жилистый, лет семнадцати некто с острыми лицевыми чертами (как у хорька), весь пыльный, руки в карманах. Дима почувствовал: гнусный тип. – Им не Липки… – Жилистый сплюнул. – Чё им те Липки? Липки не катят. Ведьмин Кут лучше.

– Лучше? – спрашивал здоровяк.

– Слышь, лучше. – И паренёк хорьковатого вида ткнул его в бок, мигнув.

– Ведьмин Кут круто! – лыбился Макс.

– Поедем? – Вновь паренёк хорьковатого вида сплюнул.

– На фиг, – вставила дева близ мотоцикла, глядя на Макса. – Там не прикольно.

– Что там? – Макс, руки в бёдра, стал как скульптура, чтоб деве нравиться.

– Что? – стушевалась та. – Ну… там страхи.

– Страхи?

– Всякое… – ей как будто бы не хватало слов.

– Всякое, – фыркнул Макс. – Зона там? Аномалии? Космопорты пришельцев?

– Это… не знаю, – кончила дева.

– В зоне, слышь, я сидел, – хорьколицый вмешался. – Под Красноярском.

Макс продолжал деве: – Как зовут?

– Для чего? – Дева сбилась.

Он подошёл к ней. – Чтобы зафрéндить.

Лена полезла сразу из джипа; щурясь от солнца, брякнула, грудь вперёд: – Где здесь пляж у вас? Зной жуть вломный!

– Ты, – рыгнул стриженый здоровяк, – ты вниз канай тропкой, там есть плотина. Там, н@х, купайся… если купаться.

Лена, сняв шорты с красной футболкой, в стрингах красного цвета, в лифчике, стиснувшем налитую грудь, завихляла прочь. На неё все уставились.

Паренёк хорьковатого вида сплюнул. – Слышь, кент, твоя чува?.. В Куте чё в этом, знаешь? Там привидения. Сцышь? Слабо тебе?

Макс похмыкал. – Если там речка есть и людей нет – едем.

– Ведма там речка, а больше нет воды, – пробурчал здоровяк, взяв пиво, поданное мальцами.

– Штука с вас, – подчеркнул паренёк с хорьковатым лицом, вновь сплюнув.

Макс достал деньги и расплатился; после, обрызгавшись спрей-парфюмом, начал ждать Лену. Местные окружили джип.

Придя мокрая, Лена влезла в салон сердитая. Паренёк подсел в «кенгурятник», к хмурому Власу, что играл на мобильном. Дима заметил, как паренёк подмигнул своим. Те заржали. «Пакостно…» – сжался Дима. Он чуял «пакостность» на шоссе ещё, когда лишь повернули в глушь, пусть он этого сам хотел. Страстность к Лене выбилась страхом, сдобренным понтом Макса с лениной выходкой показаться от ревности перед местными чуть не голой. Все и глазели. Будь здесь одна она – не отделалась бы: трахнули б в хвост и в гриву, и нажила б забот, выпендрёжница…

Может, зря он волнуется? Он и сам смотрит Лене на грудь и ноги, в снах с ней в обнимку. Он сам – не лучше. Будь ночь и Лена, он, в общем, тоже бы…

Всё равно не так.

Что-то очень не так, он чувствует! Взять хоть карту: Ведьмина Кута – нету.

Сманивают? Тьма случаев. Паренёк подал знак, мигнув. Присные прибегут с ружьём, постреляют их, изнасилуют Лену, джип разберут в запчасти, сбагрят по сервисам. Глушь, облоги… Здесь можно год лежать на безлюдье, прежде чем сыщут.

Он видел Макса, ведшего свой джип с форсом.

Туп Макс, не чувствует! Но и Хо, прячась в тёмных очках, молчит. Рядом с ним, полуголая, Лена тоже не думает об опасности, а лишь злится, что её Макс (её!!) лип к местной… Да ещё Влас в «кенгурятнике», притворясь, что плевал на всех, шпарит в детские игры… Спрос, меж тем, с Власа, коль что не так пойдёт. Влас, будущий спецагент, не понял, как повернулось? Их в академии учат анализу ситуаций или не учат? Что, он не видит?!

Впрочем, Влас прав. Со всех сторон. Он ведёт себя грамотно, даже пусть заподозрил. Местные не полезут днём. Коль затеют что – ночью. Ночь всё покажет.

Ночь…

Дима вытер ладонь о брюки. Стало не жарко – знойно от нервов… Плюс он не в шортах, как Хо и Макс, не в бриджах, как Влас. Он – в брюках. Ног он не смел открыть, бледных. Ног он стеснялся, так же, как рук, жуть слабых. Он так завидовал бицепсам Макса, силище Власа! Впрочем, и Хо не слаб… Лишь ему явить, кроме длинного тела, скованного неврозами, фобиями, заботами, для каких причин мало, нечего. Прожил ведь он, не сдох ведь, хоть каждый день ждал кошмары? Прожил… Но он семнадцать лет каждодневно жил с мыслью, что страшного не случилось, так как судьба весь ужас вывалит завтра.

Вот и сейчас вдруг впало: он до сих пор жив – чтоб здесь погибнуть.

Тронули в ров меж круч, образованный оттого, что столетия здесь старались дожди, снег, транспорт. Выбрались, взяли вправо. Здесь их путь сделался травяным, неезженым, и шёл склоном вдоль речки, скрытой за избами да дворами.

Зной изводил.

– Кондей включи, – молвил Дима, тронувши ворот. Он задыхался.

Макс ухмыльнулся: – Если Россия – пусть целиком, как есть: бездорожье и зной, и мухи. Сам хотел. Все хотели.

– Жесть! – ныла Лена в тряских ухабах, стукаясь в дверцу, то вдруг валясь на Хо голым мягким плечом. – Нам долго?

– Я разве знаю? – Макс глянул в зеркало заднего вида. – Гид ведёт… Ты расслабься.

Дима порадовался кратковременной их размолвке, давшей шанс на его успех.

Хорьколицый же, наклонившись над Леной, тронул бретельку на её лифчике.

Лена дёрнулась прочь к окну. – Офигел, скот?! Что, блин, ты делаешь?!

Дима понял: Лена и налитая, красивая её грудь – разное, спорящее друг с другом, то помогающее друг другу яро.

– Будь, чува, – вёл гид, – проще! – Из «кенгурятника» он рванул ремень дамской сумочки, что была возле Лены, и, когда повалился хлам бижутерии и косметики, цапнул пачку (презервативов): – Порешься? Не ромашка?

Лена взбесилась.

Дёрнув смартфоном в играх-стрелялках, не подымая взор над тяжёлой щетинистой, в мелких оспинах челюстью, Влас негромким, сгущенным басом бросил: – Ты не хами, друг.

Дима, постигнув: Лена спит с Максом (презервативы), – сникнул. Также вдруг понял, что он ничтожество. Он вспылил бы и вызвал драку, и паренёк бы побил его. Влас же хама пресёк спокойно. Лена довольна. Знает, кто защитит её. Этот кто, блин, не Дима.

– Спок! – повернулся гид к Власу. – Гониво? Я, слышь, взял свою штуку – н@х вас… – Он закурил. — Воткнулся?

– Мы здесь не курим.

– Чё тут, детсад у вас?

Пареньку не ответили.

Миновал километр. Избы сбились руинами, за которыми речка стала заметней. Слева по склону были бурьяны.

– Глушь! – бросил Макс.

– В натуре, – вёл паренёк. – Все померли, избы, слышь, разобрали.

– Где ты работаешь?

– А нигде.

– Был в армии?

– Кент, откинулся я, из зоны… Срезал тут одного… Нас в армию не впрягают… Сколько твой джип-то? Ну, стоит бабками?

– Два лимона.

– Есть бухло?

Дима вынул бутылку из холодильника, а Хо дал её в «кенгурятник».

Гид пил и хмыкал: – Мля! – А когда колеи пошли вниз, добавил:

– Всё, кент, приехали.