В далине морской

 

Наступают волны на брегов грани,

лаская пирата ноги пенною водой:

кочумает жиганец в ранах и драни,

лежа в одиночке с тёмною брадой…

 

 

Над морем вот солнце всплывает,

но кроют облака в маре рассвета;

усталые веки он скоро открывает,

смотрит на орла в сини просвета.

 

 

Затем сияет море в очах шальных:

пиратский галеон найти там рачит,

но царит покой на шивах дальних:

ноли туман останки его там начит…

 

 

Был он из грозной пиратов банды,

с кем выкатил на морскую кацию:

пошли на райзен в богатые ланды

и делали на торговые суда рацию.

 

 

Но заметили их военные фрегаты,

и с ними на пути начали сражение:

с отвагой урыли многих бриганты,

но потерпели во конце поражение.

 

 

Их галеон от залпа там взорвался,

и жиганцы в море сгинули грудом;

от врага он один живым сорвался

и ночью доплыл до рени с трудом.

 

 

Странник попал в острова пустые,

почил на риваже глубокой лахты;

за плечами его стоят леса густые,

а вдалеке видимы высокие пахты…

 

 

К себе манят его морские далины,

но останется там один свене дома:

нету корабля и пиратской малины,

толке наган имеет и немного рома.

 

 

От края дикого опаче не поканает,

а впреди скитания жидают разана:

в дебри глухие он помале вканает,

где слышен рык одинокого газана…

 

 

Плачет давно по скитальцу плаха,

там в нагарах его ожидает казень,

но покоцает он дале сенца страха

и толке с честью свалится назень…

 

Таёжный Волк, 01.2017

Дикий вандер

 

Ноги в стремена поставил

да погнал горса по замине;

луга за спалами я оставил

да ехал по теневой гамине.

 

 

Стрелой скакал на комоне

и помчал по склонам горы;

висели шпайки на ромоне,

что носил я с давней поры…

 

 

Жил в дикани много роков

и в штацах слыву газаном;

там всегда грачил я лохов,

раз иду по жизни разаном.

 

 

Легаши за мною на ворсе,

заплести хотят мои деста,

но проче уканаю на горсе,

ловко запутал свои песта.

 

 

Смылся от погони давече

и в глухие терены свалил;

покатил от псов я далече,

но пулю на плечо словил.

 

 

С ранами дале кандыбаю,

но шмену вора нет конца;

место для кима надыбаю:

спать мне пора слегонца.

 

 

Заметна лачуга в далине:

восе направил туда гасту;

тишина царила в малине,

и я остановился на расту.

 

 

Но в домике том не спал,

раз суки там могут найти;

таче идти пешком я стал

и решил в заросли войти.

 

 

Тропою докатил до грота

и в начке золото затарил;

раны помыл водой срота

и кофе на костре заварил.

 

 

Симанил я иволги шанте

и зекал на зарево захода;

помале входил я в данте:

устал в натуре от похода.

 

 

Но покой отняли шорохи:

примчали кони с ветром;

в обоймы налил я горохи

и ждал тварей за петром.

 

 

Драпу не задам от швали

и грабли вверх не вскину:

к бою готовы мои шпали,

с последней пулей сгину!

 

Таёжный Волк, 09.2016

Всадник пустыни

 

За горизонт вот и сонце сходит,

полыхает небо вдали в зареве;

дым от земли горячей всходит,

колыхаются там дали в мареве…

 

 

Восе копыта цокают на земине,

нарушая в краю диком тишину:

всадник один виден на шемине,

взбирается по скале в вышину.

 

 

Едет он рысцой на коне гнедом,

стегая шпорой сапога да вицей;

несутся за ним легавые следом,

и провожают равены станицей.

 

 

Скоро вышел из рощи тенистой,

прокатив по тропкам скальным;

мчит он по пустыне каменистой,

идя навстречу ветрам шальным…

 

 

Сице вернулся в родные ланды,

а по штацам он долго скитался;

нет никого рядом из его банды,

в такой глуши он один остался.

 

 

Так снова разбойник на корсах

и стоит сгола за чертой закона;

снова гонятся за ним на горсах:

грабил он два грузовых вагона.

 

 

Не повязали на деле его ласты,

и с таланом выкатил на страду;

таче дыбал он место для расты

и хотел ночью развести скраду.

 

 

Но нигде невидно грота и неста,

на пути не отыскал он и манже;

загнали ваганта в глухие места,

устал он шибко в долгой ранже…

 

 

И скоро вечером вора догнали

да велоче пересекли его драгу:

наконец в угол мусора загнали

и наганы приставили ко врагу.

 

 

Но жиганец молодой не сдался,

вальве с кобуры вынул ковбой:

выстрел из него вот и раздался,

затем с куражем ринулся в бой…

                            ***

Сумерки над пустыней настают,

покой там рушат ночные вента;

кругом койоты сворой шастают:

под мескитом лежат три мента…

 

 

Зрится всадник один в застени,

с мраком силуэт его сливается;

скачет он вдоль каньона стены,

но кровь из ран его срывается…

 

Таёжный Волк, 05.2016

Одинокий путник

 

Путник одинокий катит стоком,

нагайкой коня взмахом хлещет;

копыта на травки летят скоком,

вода ручейная с охотой плещет…

 

 

В корсах он от ментов рогатых:

с кентом в нагаре залепил хату:

сняли денаро у сватов богатых,

шеметом в конце закатали вату.

 

 

Хвостом не промели жиганцы:

сумели одного из них ушатать;

второго не заластали поганцы:

успел рысцой за город умотать…

 

 

Теперь на комоне едет по логу;

в натуре канают его лихие дни;

хочет найти к селениям дорогу,

но окружают места дикие одни…

 

 

Конь краденый мчит побежкой

и скоро хиляет в гору лесистую:

луга меняются горной стежкой;

вор ныряет в сторону тенистую…

 

 

Пузыря пустил в тропах тесных

и скоро к концу шемина дошёл:

босяк оказался в кустах лесных,

в густые заросли модом вошёл.

 

 

Он докатил до весеннего ручья

и спрыгнул на зелень с жеребца,

для костра потом собрал сучья

и дым поднял на корне деревца…

 

 

Осе кимает ганев под небесами,

на вышину кнайсает он устало,

а темень опустился над лесами,

в краю глухом пасмурно стало.

 

 

Тучи серые висят над курганом,

парит в небе стая старых ворон;

вихри вздымаются над урканом,

шелестит листва со всех сторон…

 

 

Искры с огня взлетели снопами,

затем костерок от ветра гаснул;

на рассвете вор двинет стопами:

вот и под шатром кедра заснул…

 

 

Перед сном видит ясные грёзы,

ему зрится лик убитого керина,

но вскоре конь удрал за берёзы,

урка остался и без того мерина.

 

 

Силуэт гнедого озарился луной;

на него скиталец направил очи,

но в темнице испарился груной:

словить его скиталец не в мочи…

 

Таёжный Волк, 09.2014