Пирушка с рабочим котельной № 3, что близ Казанского собора в Петербурге

Андрею Крыжановскому



 

Когда зажуржит огневая пчела в фонаре,

Опустится мгла на узор воронихинской ковки,

Нет лучшего места, чем старый подвал во дворе,

Чтоб выкушать с чувством и толком бутылку зубровки.

 

 

Там трубы железные по-ерихонски трубят,

Там падшие ангелы огненной азбуке учат,

Там стрелки приборов о жарких страстях говорят

И всякие твари любовью грешат и мяучат.

 

 

А маленький бес, поджидая полуночный час,

Колдует над чаном с водой, где звоночек бубенит.

Длину подземелия меряет вспыхнувший газ,

А бес острым глазом вошедшего гостя приценит.

 

 

Бутыль темно-рудного цвета скорее на стол,

Ржаную горбушку и луковицы золотые:

– Так скучно мне, бес, что к тебе в кочегарку зашел!

– Что делать? – он скажет и кружки достанет пустые.

 

 

Веселое дело – топить ввечеру водогрей,

Особенно для африканцев, продрогших от сыри.

Вокруг кочегарщик хлопочет, хотя и еврей,

И длинные вирши бормочет, подобно псалтыри.

 

 

Беглец палестин, и египтов, и прочих европ,

А ныне – механик российского пара и парки.

Когда б не приехал однажды на Русь эфиоп,

Не ведали б мы ни поэзии, ни кочегарки.

 

 

Однако к чему поминать о былом невпопад?

Пусть воздух колеблет крикун площадной и острожник.

Никто не затмит воронихинской ковки оград,

Никто не подделает пушкинской резки треножник.

 

 

Свивая в рулон золоченого времени холст,

Смотри, чтобы не был подсунут обрезок поддельный,

Поскольку возносится ум до заоблачных звезд,

А дерево мысли стоит вдалеке от котельной.

 

 

Но что там белеет во мгле за деревьями, бес?

И он, охмелевший, уже на любое готовый,

В мгновение ока в глухой подворотне исчез —

И тает над Мойкой испанский туман трехмачтовый.

 

1992

Ода на установление в Петербурге памятника чижику-пыжику, сотворенного Резо Габриадзе

 

Слава Богу, не ворон зловещий,

Чернолатник последнего часа,

О волшебной ракитовой смерти

Говорящий варяг Невермор,

 

 

И не мудрая птица Паллады,

Полуночная флейтщица мысли,

Чей полет через синее море

Осенен византийским крестом,

 

 

А тем паче – не огненный феникс,

Покоривший Цицарские степи

Золотой ветеран ястребитель,

Королевич о двух головах.

 

 

Нет, веселый бродяжка Колхиды,

Бубенец тридевятого царства

Удостоился бронзовой чести:

Чижик-пыжик, скажи, где ты был?

 

 

Может быть, в придорожном трактире,

Где рисует Нико Пиросмани

Виноградное красное солнце

И зеленую извинь луны?

 

 

Или в древней вардзийской пещере

На пиру кузнеца часового,

Где овчарка седыми клыками

Серебрит амиранскую цепь?

 

 

Но скорее всего в Кутаиси

На параде драконьего зуба

Ты подсвистывал песне военной,

Кахетинское пил сапогом.

 

 

И теперь о тебе, виноплясе,

На уроке росы и сирени

Гимназистки синицы щебечут:

Чижик-пыжик – кавказский орел!

 

 

А вокруг розовеют туманы,

Об утес Инженерного замка

Звонкий конь ударяет копытом

И печатает медный указ,

 

 

Что, навеки прикованный к камню,

Ты глядишь на фонтанные струи

И грустишь о далекой Колхиде,

О своей дорогой хванчкаре.

 

1999

Пантелеймоновская церковь

 

Под синим небом петербургским

Пантелеймоновская церковь,

Где слава светится морская,

Зеленый мраморник цветет,

Поют божественные арфы

О днях Гангута и Гренгама,

Когда по каменной скрижали

Идут петровские полки:

Преображенский, Вологодский,

Семеновский, Нижегородский,

Рязанский, Галицкий, Копорский,

Воронежский и Костромской.

 

 

О время золотой фортуны!

Там звезды грубого помола,

Штыков трехгранные походы,

Орлиный гром на рубежах!

А Петр глядит в кристалл подзорный

На эти пепельные марши

И ветровые слышит плачи

О невернувшихся полках:

Преображенском, Вологодском,

Семеновском, Нижегородском,

Рязанском, Галицком, Копорском,

Воронежском и Костромском.

 

 

Храни вас Бог, однополчане,

На берегах другого моря,

Штурмующих за облаками

Иной Гангут, иной Гренгам.

Под синим небом петербургским

Пантелеймоновская церковь

За вас, ушедших в небылое,

Молитву вербную творит:

Преображенский, Вологодский,

Семеновский, Нижегородский,

Рязанский, Галицкий, Копорский,

Воронежский и Костромской.

 

1998

Павловск

 

Снится кирпичная церковь

Артиллерийской бригады,

Павловск, морозное утро,

Строй белоснежных колонн.

На пьедестале дымится

Чаша перлового счастья.

Слышится – я! – на разводе,

Гвозди печатают шаг.

 

 

А за колючей оградой —

Синяя роздымь дороги,

Где одинокая муза

Ждет не дождется меня.

Медный приказ капитана

Быть рисовальщиком молний.

Вот и моя мастерская:

Здесь я рисую грозу.

 

 

О, боевая палитра —

Смелость свинцовой окраски,

Долга трехцветная лента

Да трафаретная честь!

Я не ропщу на судьбину:

Родина всех призывает,

А политрук с пистолетом

Всех на Итаку зовет.

 

 

Вечер. Луна над оградой

Блещет солдатскою бляхой.

В гости иду к музыкантам

Пить кипяток жестяной.

Розовый флейтщик в казарме

Греет вечернюю койку:

«Здесь отдыхала когда-то

Лошадь поручика Л…».

 

 

Песню чеканю в потемках,

Что-то про Дон и про Валгу,

Бью серебро на ступенях,

Вижу невидимый сон…

Снится кирпичная церковь

Артиллерийской бригады,

Синяя роздымь дороги,

Лермонтов, Павловск, зима.

 

2001